Николай II в секретной переписке [Олег Анатольевич Платонов] (fb2) читать онлайн

Олег Платонов Николай II в секретной переписке.

Олег Платонов Николай II в секретной переписке. Серия «Терновый венец России» Книга третья.

“Да поможет Господь Бог России”

Николай

Посвящается памяти Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна (Снычева;20.10./2.11.1995), благословившего этот труд

«Судьба Царя — судьба России. Радоваться бyдет Царь, радоваться будет и Россия. Заплачет Царь, заплачет и Россия... Как чeлoвeк с отрезанною головою уже не человек, а смердящий труп, так и Россия без Царя будет трупом смердящим».

Оптинский старец Анатолий (Потапов). 1916 г.

Пролог

История любви

Он и Она

Семья и дети

Григорий Распутин

Двор и окружение

Человек совести и души

Переписка мужчины и женщины, любящих друг друга, — огромный целостный мир. отражающий все тайники их души, их радости и боли, желания и отчаяния. Письма любимых лишены всякого лукавства и лицемерия, ибо они пишутся как бы самому себе. Переписка последних русских Царя и Царицы является безо всякого сомнения самым достоверным материалом истории их души, их отношения к окружающим, их беззаветной любви к России. Откровенность и глубина суждений просто поражают. В письмах затрагивается множество имен, тем и событий, и все же главной темой является их любовь и боль разлуки, нежная забота друг о друге, желание помочь, поддержать, успокоить, приласкать.

Но было бы величайшим заблуждением думать, что переписка Царя и Царицы имеет только личный характер. Это переписка двух людей, для которых личное счастье неотделимо от благополучия России. Все беды и несчастья страны они ощущают как личные беды и несчастья.

Чувства долга и ответственности за судьбы страны постоянно доминируют в их сознании, они отчетливо понимали, что являются центром национального движения, вне которого историческая Россия существовать не может. Своекорыстное и предательское интригантство, которое ведется вокруг них, они воспринимают с болью в душе. Распад российского национального сознания, разрушение вековых святынь и традиций России происходит у них на глазах. Отчуждение от русского народа подавляющей части интеллигенции и правящего слоя (в том числе и царского окружения) дошло до критической черты. За этой чертой — крушение огромной страны, гибель десятков миллионов людей; и первой жертвой должна стать царская семья. Ощущение неотвратимости этой жертвы, как и любовь, проходит красной нитью через всю переписку, превращая ее в трагедию в письмах.

История любви

История любви русского Царя и внучки английской королевы начинается в 1884 году. Он шестнадцатилетний юноша, стройный, голубоглазый, со скромной и немного печальной улыбкой. Она двенадцатилетняя девочка, как и он, с голубыми глазами, и красивыми золотистыми волосами. Встреча произошла на свадьбе ее старшей сестры Елизаветы (будущей великомученицы) с дядей Николая, Великим князем Сергеем Александровичем. И Николай, и Алиса (так тогда звали будущую русскую Царицу) с самого начала почувствовали друг к другу глубокую симпатию. Николай дарит ей драгоценную брошь, а она, воспитанная в пуританской морали, в смущении и застенчивости не смеет ее взять и возвращает ему.

Вторая встреча их происходит только через пять лет, когда Алиса приезжает в Россию навестить старшую сестру. Но все это время Николай помнит о ней. “Я люблю ее уже давно, а с тех пор, как в 1889 году она пробыла в Петербурге шесть недель, я люблю ее еще более глубоко и сердечно”. Заветной мечтой Николая становится женитьба на Алисе. Однако у родителей Николая другие планы. По их мнению, Алисане очень завидная партия для Наследника российского престола, они прочат сыну французскую принцессу. Николай, всегда послушный воле родителей, в этом случае с болью в сердце не соглашается с ними, заявляя, что если ему не удастся жениться на Алисе, он никогда не женится вообще. Наконец, Николай получает у своих родителей согласие на этот брак.

Помолвка происходит весной 1894 года, когда европейские монархи и члены их фамилий съехались на свадьбу старшего брата Алисы. Николай присутствовал здесь как представитель своего отца Императора Александра III, который не мог приехать из-за болезни.

Уже при первой встрече наедине Николай признается Алисе в любви и просит ее руки. Она соглашается. Сбывается то, о чем они мечтали много лет. “Я плакал, как ребенок, — пишет матери Николай, — и она тоже, но это уже не было грустно. Ее лицо сияло от внутреннего счастья”. День своей помолвки 8 апреля 1894 года они вспоминают всю жизнь как самое радостное событие, впрочем, как и их свидания в Англии, несколько месяцев спустя. Тогда, в разгар лета, в загородной усадьбе в Уолтоне на Темзе они провели самые пленительные дни в своей жизни, одно воспоминание о которых вызывало у Александры Федоровны радостные слезы. Долгие прогулки возле реки, беседы под старым каштаном, совместное чтение. В письме матери Николай пишет: “Весь день при чудесной погоде мы провели на воздухе, катались на лодке вверх и вниз по течению, закусывали на берегу. Настоящая идиллия!”

Дневник Николая Александровича всегда открыт для Алисы, время от времени она делает в нем записи со стихами и молитвами, перемежающимися восклицаниями: “Тысяча раз целую моего любимого”, “Да благословит тебя Бог, мой ангел”. От нее у него нет тайн. Николай рассказывает Алисе о своем юношеском увлечении балериной Кшесинской. “Что было, то было — со слезами на глазах пишет Алиса, — прошлое никогда не вернуть. Всех нас подвергают искушению в этом мире, и когда мы молоды, нам особенно трудно устоять и не поддаться искушению. Но если мы сумеем раскаяться, Бог простит нас. Извини, что я говорю об этом так много, но я хочу, чтобы ты был уверен в моей любви к тебе. Я люблю тебя еще сильнее после того, как ты рассказал мне эту историю. Твое доверие глубоко тронуло меня. Я постараюсь быть достойной его. Благословит тебя Господь, мой любимый Ники...”.

Слова, которые Алиса записывает в дневник своего жениха, проникнуты самым возвышенным чувством любви, свет которой они сумели пронести через всю жизнь.

“Мне снилось, что я влюблена. Я проснулась и узнала, что это — правда, на коленях я благодарила Бога за это счастье. Истинная любовь — это дар Божий. Каждый день она становится сильнее, глубже, полнее и чище”. Или в другом месте:

“Мы нашли свою любовь. Я связала ей крылья. Она никогда не исчезнет и не покинет нас. Она всегда будет звучать в наших сердцах”. И наконец, слова на прощание при отъезде из Англии: “Спи спокойно. Волны убаюкивают тебя. Ангел-хранитель — всегда с тобой. Нежно тебя целую”. “Мы навсегда принадлежим друг другу. Я — тебе. В этом ты можешь быть уверен. Ключ от моего сердца, в котором ты заключен, — потерян, и тебе никогда не выйти оттуда”.

Уже позднее Царь записывал в своем дневнике: “Годовщина нашей помолвки. Никогда в жизни, кажется, я не забуду этого дня в Кобурге, как я тогда был счастлив! Чудный, незабвенный день”. А Царица до самой смерти носила на шее вместе с крестом жениховский подарок Николая — кольцо с рубином.

События развиваются стремительно. Но к радости обрученных примешивается несчастье. Тяжело заболевает отец Николая. За полторы недели до его смерти Алиса приезжает в Россию, чтобы остаться здесь навсегда. 20 октября 1894 года закрывает глаза Император Александр III, а на следующий день Алиса принимает православие и русское имя Александра Федоровна.

Не проходит и месяца после похорон, и 14 ноября 1894 года происходит бракосочетание уже Императора Николая II с Великой княжною Александрой Федоровной. На браке настаивали близкие родственники Государя, они считали, что таким образом можно как-то успокоить Николая Александровича, потрясенного неожиданной смертью отца и безмерной ответственностью, легшей на его плечи. Огромная роль, которую играл Царь в России того времени, требовала учитывать также психологию крестьянства, которое составляло около 80 процентов всего населения страны. В сознании крестьянства неженатый мужчина не обладал должной мерой дееспособности (русская деревня считала мужчину, достигшего определенного возраста, но неженатого, неполноценным), тем более на престоле должен быть “не мальчик, но муж”.

Конечно, соединение любящих сердец в таких условиях вызывало в них противоречивые чувства. “Ты можешь себе представить мои чувства, — писала Александра Федоровна своей сестре. — в один день в глубоком трауре, а на другой — в элегантных одеждах для бракосочетания... сначала черные, а потом белые платья”. Но жизнь и любовь побеждают смерть. После свадебных церемоний перед первой брачной ночью Александра Федоровна записывает в дневник своего супруга “Наконец-то мы вместе, соединены на всю жизнь, и если эта жизнь кончится, мы встретимся в другом мире и останемся вместе во веки веков”. А на следующее утро добавляет: “Никогда бы не могла представить, что в мире есть столь совершенное счастье, такое чувство соединения между двумя смертными людьми. Я люблю тебя — в этих трех словах заключается вся жизнь”.

Это совершенное счастье близости Николай и Александра сумели сохранить до конца своих дней, до последней минуты в Ипатьевском доме. Когда читаешь их переписку, поражаешься свежести их чувств.

И через пять, и через десять, и через двадцать лет после свадьбы они пишут друг другу такие письма, которые по сегодняшним меркам могут писать редкие молодожены.

Трогательный факт. Вся переписка Царя и Царицы во время расставания начиналась еще до их разлуки.

Первое письмо к супругу Царица писала еще до расставания за день до его отъезда, давала ему при прощании, а он прочитывал его уже в дороге.

Почти с каждым своим письмом Царица посылала супругу либо икону, либо цветы, либо еще что-нибудь. “Икона эту ночь полежит под моей подушкой, — пишет Царица, — перед тем, как я тебе передам ее...”. Возле своей подписи Царица ставила крест.

Так кто же они были, эти две родные души, навсегда сохранившие любовь и верность друг другу?

Он и она

Он

Царь Николай Александрович Романов родился 6 мая (ст. ст.) 1868 года, в день, когда Православная Церковь отмечает память святого Иова Многострадального. Этому совпадению Царь придавал большое значение, испытывая всю жизнь “глубокую уверенность”, что он “обречен на страшные испытания”. Его отец Александр III, по оценке многих историков, был глубоко верующим, цельным человеком, хорошим семьянином. Эти же качества он воспитывал у своих детей. Как политик и государственный деятель отец Николая II проявлял твердую волю в проведении в жизнь принятых решений (черта, которую, как мы увидим дальше, унаследовал и его сын). Суть политики Александра III (продолжением которой стала политика Николая II) может быть охарактеризована как сохранение и развитие российских основ, традиций и идеалов. Давая оценку царствованию Императора Александра III, русский историк В.О. Ключевский писал: “Наука отведет Императору Александру III подобающее место не только в истории России и всей страны, но и в русской историографии, скажет, что он одержал победу в области, где всего труднее достаются победы, победил предрассудок народов и этим содействовал их сближению, покорил общественную совесть во имя мира и правды, увеличил количество добра в нравственном обороте человечества, ободрил и приподнял русскую историческую мысль, русское национальное самосознание”.

Александр III был неприхотлив в быту, одежду носил чуть ли не до дыр. К тому же, он обладал большой физической силой. Однажды во время крушения поезда Александр III некоторое время сумел удерживать падающую крышу вагона до тех пор, пока его жена и дети не оказались в безопасности.

Детей в семье было пятеро — Николай (самый старший), Георгий, Ксения, Михаил и Ольга. Отец приучал своих детей спать на простых солдатских койках с жесткими подушками, утром обливаться холодной водой, на завтрак есть простую кашу.

Николай был немного выше среднего роста, физически хорошо развит и вынослив — сказывался результат отцовской выучки и привычка к физическому труду, которым он хоть понемногу, но занимался всю жизнь.

Царь имел “открытое, приятное, породистое лицо”. Все знавшие Царя и в молодости, и в зрелые годы, отмечали его удивительные глаза, так замечательно переданные в известном портрете В. Серова. Они выразительны и лучисты, хотя в их глубине таятся грусть и беззащитность.

Воспитание и образование Николая II проходило под личным руководством его отца, на традиционной религиозной основе в спартанских условиях. Учебные занятия будущего Царя велись по тщательно разработанной программе в течение тринадцати лет. Первые восемь лет были посвящены предметам гимназического курса, с заменой классических языков элементарными основами минералогии, ботаники, зоологии, анатомии и физиологии. Особое внимание уделялось изучению политической истории, русской литературы, французского, английского и немецкого языков (которыми Николай овладел в совершенстве). Следующие пять лет посвящались изучению военного дела, юридических и экономических наук, необходимых для государственного деятеля. Преподавание этих наук велось выдающимися русскими учеными с мировым именем: Янышев И.Л. учил каноническому праву в связи с историей церкви, главнейшим отделам богословия и истории религии; Бунге Н.Х. — статистике, политической экономии и финансовому праву; Победоносцев К.П. — законоведению, государственному, гражданскому и уголовному праву; Капустин М.Н. — международному праву; Замысловский Е.Е. — политической истории; Бекетов Н.Н. — химии; Обручев Н.Н. — военной статистике; Леер Г.А. — стратегии и военной истории; Драгомиров М.И. — боевой подготовке войск; Кюи Ц.А. — фортификации.

Чтобы будущий Царь на практике познакомился с войсковым бытом и порядком строевой службы, отец направляет его на военные сборы. Сначала два года Николай служит в рядах Преображенского полка, исполняя обязанности субалтерн-офицера, а затем ротного командира. Два летних сезона Николай проходит службу в рядах кавалерийского гусарского полка взводным офицером, а затем эскадронным командиром. И, наконец, будущий Император проводит один лагерный сбор в рядах артиллерии.

Параллельно отец вводит его в курс дела управления страной, приглашая участвовать в занятиях Государственного совета и комитета министров.

В программу образования будущего Царя входили многочисленные путешествия по различным областям России, которые Николай совершал вместе с отцом. В качестве завершения своего образования Николай II совершил кругосветное путешествие. За девять месяцев он проехал Австрию, Триест, Грецию, Египет, Индию, Китай, Японию, а далее сухим путем через всю Сибирь.

К 23 годам своей жизни Николай — высокообразованный человек с широким кругозором, прекрасно знающий русскую историю и литературу, в совершенстве владеющий основными европейскими языками (хотя читать он предпочитал произведения русских авторов). Блестящее образование соединялось у него с глубокой религиозностью и знанием духовной литературы, что было не часто для государственных деятелей того времени. Отец сумел внушить ему беззаветную любовь к России, чувство ответственности за ее судьбу. С детства ему стала близка мысль, что его главное предназначение — следовать русским основам, традициям и идеалам.

Хотя Николай II получил блестящее образование и всестороннюю подготовку к государственной деятельности — морально к ней он не был готов. Это можно легко понять. Внезапная смерть отца в возрасте 49 лет, которого все считали здоровяком и которому предрекали еще долгое царствование, вначале ввергла Николая II в растерянность. Ему только двадцать шесть лет, а он отвечает за судьбу огромной страны. И, к чести его надо сказать, он сумел найти в себе силы принять эту ответственность, не перекладывая ее ни на кого.

В своем первом обращении к народу Николай Александрович возвестил, что “отныне Он, проникшись заветами усопшего родителя своего, приемлет священный обет пред лицом Всевышнего всегда иметь единой целью мирное преуспеяние, могущество и славу дорогой России и устроения счастья всех Его верноподданных”. В обращении к иностранным государствам Николай II заявлял, что “посвятит все свои заботы развитию внутреннего благосостояния России и ни в чем не уклонится от вполне миролюбивой, твердой и прямодушной политики, столь мощно содействовавшей всеобщему успокоению, причем Россия будет по-прежнему усматривать в уважении права и законного порядка наилучший залог безопасности государства”.

Образцом правителя для Николая II был Царь Алексей Михайлович, бережно хранивший традиции старины.

Однако время, в которое выпало царствовать Николаю II, сильно отличалось от эпохи первых Романовых. Если при первых Романовых народные основы и традиции служат объединяющим знаменем общества, которое почитают и простой народ, и правящий слой, то к началу двадцатого века российские основы и традиции становятся объектом отрицания со стороны образованного общества. Значительная часть правящего слоя и интеллигенции отвергает путь следования российским основам, традициям и идеалам, многие из которых она считает отжившими и невежественными. Не признается право России на собственный путь. Делается попытка навязать ей чуждую модель развития — либо западноевропейского либерализма, либо западноевропейского марксизма. И для тех, и для других главное поломать самобытность России; и соответственно их отношение к Царю, хранителю идей традиционной России, — как к врагу и мракобесу.

Трагедия жизни Николая II состояла в неразрешимом противоречии между его глубочайшим убеждением хранить основы и традиции России и нигилистическими попытками значительной части образованных слоев страны разрушить их. И речь шла не только (и не прежде всего) о сохранении традиционных форм управления страной, а о спасении русской национальной культуры, которая, как он чувствовал, была в смертельной опасности. События последних 70 лет показали, насколько был прав российский Император. Всю свою жизнь Николай II чувствовал на себе психологическое давление этих объединившихся враждебных российской культуре сил. Как видно из его дневников и переписки, все это причиняло ему страшные моральные страдания. Твердая убежденность хранить основы и традиции России в сочетании с чувством глубокой ответственности за ее судьбу делали Императора Николая II подвижником идеи, за которую он отдал свою жизнь.

“Вера в Бога и в свой долг царского служения, — пишет историк С.С. Ольденбург, — были основой всех взглядов Императора Николая II. Он считал, что ответственность за судьбы России лежит на Нем, что Он отвечает заних перед престолом Всевышнего. Другие могут советовать, другие могут Ему мешать, но ответ за Россию перед Богом лежит на Нем. Из этого вытекало и отношение к ограничению власти — которое Он считал переложением ответственности на других, не призванных, и к отдельным министрам, претендовавшим, по Его мнению, на слишком большое влияние в государстве. “Они напортят — а отвечать мне”.

Воспитатель Наследника престола Жильяр отмечал сдержанность и самообладание Николая Александровича, его умение управлять своими чувствами. Даже по отношению к неприятным для него людям Император старался держать себя как можно корректней. Однажды С.Д. Сазонов (министр иностранных дел) высказал свое удивление по поводу спокойной реакции Императора в отношении малопривлекательного в нравственном отношении человека, отсутствия всякого личного раздражения к нему. И вот что сказал ему Император: “Эту струну личного раздражения мне удалось уже давно заставить в себе совершенно замолкнуть. Раздражительностью ничему не поможешь, да к тому же от меня резкое слово звучало бы обиднее, чем от кого-нибудь другого”.

“Что бы ни происходило в душе Государя, — вспоминает С.Д. Сазонов, — он никогда не менялся в своих отношениях к окружающим его лицам. Мне пришлось видеть его близко в минуту страшной тревоги за жизнь единственного сына, на котором сосредотачивалась вся его нежность, и кроме некоторой молчаливости и еще большей сдержанности, в нем ничем не сказывались пережитыеим страдания”.

“В внешности Николая II, — писала жена английского посла Бьюкенена, — было истинное благородство и обаяние, которое, по всей вероятности, скорей таилось в его серьезных, голубых глазах, чем в живости и веселости характера”.

Характеризуя личность Николая II, немецкий дипломат граф Рекс считал Царя человеком духовно одаренным, благородного образа мыслей, осмотрительным и тактичным. “Его манеры, — писал этот дипломат, — настолько скромны, и он так мало проявляет внешней решимости, что легко прийти к выводу об отсутствии у него сильной воли; но люди, его окружающие, заверяют, что у него весьма определенная воля, которую он умеет проводить в жизнь самым спокойным образом”. Упорную и неутомимую волю в осуществлении своих планов отмечает большинство знавших Царя людей. До тех пор, пока план не был осуществлен, Царь постоянно возвращался к нему, добиваясь своего. Уже упомянутый нами историк Ольденбург замечает, что у “Государя, поверх железной руки, была бархатная перчатка. Воля его была подобна не громовому удару. Она проявлялась не взрывами инебурными столкновениями; она скорее напоминала неуклонный бег ручья с горной высоты к равнине океана. Он огибает препятствия, отклоняется в сторону, но в конце концов, с неизменным постоянством, близится к своей цели”.

Долгое время было принято считать, что Царь подчинял свою волю воле Царицы, мол, она обладала более твердым характером, духовно руководила им. Это неправильный и очень поверхностный взгляд на их взаимоотношения. Можно привести множество примеров, в их письмах они встречаются часто, как Государь неуклонно проводил свою волю, если чувствовал ее правильность. Но его можно было убедить отменить свое решение, если он обнаруживал свою ошибку и справедливость утверждений Царицы. Государыня не давила на супруга, а действовала убеждением. И если она чем-то и влияла на него, то добротой и любовью. Царь был очень отзывчив на эти чувства, так как среди многих родственников и придворных он чаще всего ощущал фальшь и обман. Читая царские письма, мы еще раз убедимся, с какой настойчивостью Николай проводил свои планы и отвергал предложения любимой им жены, если считал их ошибочными.

Кроме твердой воли и блестящего образования Николай обладал всеми природными качествами, необходимыми для государственной деятельности. Прежде всего огромной трудоспособностью. В случае необходимости он мог работать с утра до поздней ночи, изучая многочисленные документы и материалы, поступавшие на его имя. (Кстати говоря, охотно он занимался и физическим трудом — пилил дрова, убирал снег и т.п.). Обладая живым умом и широким кругозором, Царь быстро схватывал существо рассматриваемых вопросов. Царь имел исключительную память на лица и события. Он помнил в лицо большую часть людей, с которыми ему приходилось сталкиваться, а таких людей были тысячи.

Император Николай II, — отмечал историк Ольденбург да и многие другие историки и государственные деятели России, — обладал совершенно исключительным личным обаянием. Он не любил торжеств, громких речей, этикет ему был в тягость. Ему было не по душе все показное, искусственное, всякая широковещательная реклама. В тесном кругу, в разговоре с глазу на глаз, он зато умел обворожить своих собеседников, будь то высшие сановники или рабочие посещаемой им мастерской. Его большие серые лучистые глаза дополняли речь, глядели прямо в душу. Эти природные данные еще более подчеркивались тщательным воспитанием. “Я в своей жизни не встречал человека более воспитанного, нежели ныне царствующий Император Николай II”, — писал граф Витте уже в ту пору, когда он по существу являлся личным врагом Императора.

Характерной черточкой к портрету Царя является его отношение к одежде, бережливость и скромность в быту. Слуга, бывший при нем еще с молодых лет, рассказывает: “Его платья были часто чинены. Не любил он мотовства и роскоши. Его штатские костюмы велись у него с жениховских времен, и он пользовался ими”. Уже после убийства в Екатеринбурге были найдены военные шаровары Царя — на них были заплаты, а внутри левого кармана надпись-пометка: 'Изготовлены 4 августа 1900 года, возобновлены 8 октября 1916 года”.

Более семидесяти лет правилом для казенных историков и литераторов была обязательно отрицательная оценка личности Николая II. Это не удивительно многое в эти годы было перевернуто с ног на голову. И чем ближе российский государственный деятель стоял к нашему времени, чем крупнее он был как историческая личность, тем нетерпимей и оскорбительней была оценка его деятельности. Например, по мнению Троцкого, дореволюционная Россия была неспособна рождать крупных политических деятелей, а обречена создавать лишь жалкие копии западных. В русле этой “традиции” казенные историки приписывали Николаю II все унизительные характеристики: от коварства, политического ничтожества и патологической жестокости до алкоголизма, разврата и морального разложения. История расставила все на свои места. Под лучами ее прожекторов вся жизнь Николая II и его политических оппонентов просвечена до малейших подробностей. При этом свете стало ясно, кто есть кто.

Иллюстрируя “коварство” Царя, казенные советские историки обычно приводили пример, как Николай II снимал некоторых своих министров безо всякого предупреждения. Сегодня он мог милостиво разговаривать с министром, а завтра прислать ему отставку. Серьезный исторический анализ показывает, что Царь ставил дело российского государства выше отдельных личностей (и даже своих родственников). И если, по его мнению, министр или сановник не справлялся с делом, он убирал его вне зависимости от его прежних заслуг. В последние годы царствования Царь испытывал кризис окружения (недостаток надежных, способных людей, разделявших его идеи). Значительная часть самых способных государственных деятелей стояла на западнических позициях, а люди, на которых Царь мог положиться, не всегда обладали нужными деловыми качествами. Отсюда постоянная смена министров.

Она

В 1872 году в семье герцога Людвига IV Гессен-Дармштадтского и дочери английской королевы Виктории принцессы Алисы родилась дочь, которую, как и мать, назвали Алисой.

Мать девочки Алиса Гессенская за свою короткую жизнь (она прожила всего 35 лет, умерла в 1878 году) оставила глубокую память своей душевностью, добротой и милосердием. Она создала несколько благотворительных обществ и активно участвовала в их работе. После ее смерти на добровольные пожертвования горожан ей был воздвигнут памятник “Алисе — незабвенной великой герцогине”. Свою душевность и доброту мать передала и дочери. Те, кто знал ее совсем маленькой, вспоминают веселого и доверчивого ребенка, хотя иногда вспыльчивого и даже упрямого. За постоянную улыбчивость и радостные чувства, которые она вызывала, ее звали “солнышко”.

Когда девочке было 6 лет, в семье произошла трагедия — заболели дифтеритом и умерли мать и сестра. Девочка на всю жизнь запомнила, как во дворце воцарилась гнетущая тишина, которую нарушал плач няньки за стеной комнаты маленькой Алисы. У девочки забрали игрушки и сожгли — боялись, как бы она не заразилась. Конечно, на следующий день принесли новые игрушки. Но это было уже не то — пропало что-то любимое и привычное. Событие, связанное со смертью матери и сестры, наложило роковую печать на характер ребенка. Вместо открытости в ее поведении стали преобладать замкнутость и сдержанность, вместо общительности — застенчивость, вместо улыбчивости — внешняя серьезность и даже холодность. Только в кругу самых близких людей, а таких были единицы, она становилась прежней — радостной и открытой. Эти черты характера сохранились у нее навсегда и доминировали даже тогда, когда она стала Императрицей. Близко знавший ее учитель царских детей П. Жильяр писал: “Весьма сдержанная и в то же время очень непосредственная, прежде всего — жена и мать, Императрица чувствовала себя счастливой только среди своих. Образованная и обладавшая художественным чутьем, она любила чтение и искусство. Она любила также созерцание и погружалась в напряженную внутреннюю жизнь, из области которой выходила лишь при появлении опасности. Тогда она со страстной горячностью вступала в борьбу. Она была одарена самыми прекрасными нравственными качествами и всегда руководствовалась самыми благородными побуждениями”.

Английская королева очень любила свою внучку и всячески заботилась о ее воспитании. Замок герцога Дармштадтского был пропитан “атмосферой старой доброй Англии”. На стенах висели английские пейзажи и портреты родственников из туманного Альбиона. Воспитание велось английскими наставниками и преимущественно на английском языке. Английская королева постоянно посылала внучке свои наставления и советы. Пуританская мораль воспитывалась в девочке с самых первых лет. Даже кухня была английской — почти каждый день рисовый пудинг с яблоками, а на Рождество гусь и, конечно, плюм-пудинг и традиционный сладкий пирог.

Алиса получила самое лучшее по тем временам образование. Знала литературу, искусство, говорила на нескольких языках, прослушала курс философии в Оксфорде.

И в молодости, и в зрелом возрасте Царица была очень хороша собой. Это отмечали все (даже враги). Как описывала ее одна из придворных: “Из густой зелени парка показалась стройная, высокая фигура... Царица была вся в белом, на волосах легкая, белая вуаль. Лицо было светлым и нежным... волосы красноватого золота, глаза... темно-голубые, а фигура гибкая, как пастуший хлыст. Насколько я помню, на ней был великолепный жемчуг, а бриллиантовые серьги переливались разноцветным огнем, как только она двигала головой...”. Или другая зарисовка. “Императрица была очень хороша... высокого роста, стройная, с великолепно поставленной головой. Но все это было ничто в сравнении со взглядом ее серо-голубых глаз, поразительно живых, отражавших все волнение ее...”. А вот описание Царицы, сделанное ее ближайшей подругой Вырубовой: “Высокая, с золотистыми густыми волосами, доходившими до колен, она, как девочка, постоянно краснела от застенчивости; глаза ее, огромные и глубокие, оживлялись при разговоре и смеялись. Дома ей дали прозвище “солнышко”. Больше всех драгоценностей Царица любила жемчуг. Им она украшала и волосы, и руки, и платья. Днем Царица ходила в свободной мягкой одежде, отделанной кружевами. В солнце носила длиннополую шляпу и солнечный зонтик. Вечером надевала светлые платья, расшитые серебряной или голубой нитью. Предпочитала носить остроносые туфли на низком каблуке из замши или кожи, окрашенной в золотистый цвет”.

Глубокая в своих переживаниях и сердечная по натуре, Царица была очень эмоциональна, хотя чаще всего сдерживала чувства, не давала им внешнего проявления. Все наболевшее она доверяла очень узкому кругу близких ей людей, и прежде всего мужу, лучшей подруге Анне Вырубовой и другу царской семьи Григорию Распутину. Для многих она казалась неприступной и величественной. Знавшие ее рассказывали: “В ней самым характерным отличием была ее величественность. Такое впечатление она производила на всех. Идет, бывало, Государь, нисколько не меняешься. Идет она, обязательно одернешься и подтянешься. Однако она вовсе не была гордой. Она не была и женщиной со злым характером, недобрым. Она была добра и в душе смиренна”. (Битнер).

“Она не была гордая в грубом значении этого слова, но она постоянно сознавала и никогда не забывала своего положения. Поэтому она всегда казалась Императрицей. С ней я никогда не мог себя чувствовать просто, без стеснения. Но я очень любил быть с ней и говорить. Она была добрая и любила добрые дела” (Гиббс).

Доброта была главной чертой характера Царицы, а ее стремление помочь всем, кто ее окружал, было постоянным.

Ее доброта к мужу и детям источается из каждой строчки ее письма. Она готова пожертвовать всем, чтобы мужу и детям было хорошо.

Если у кого-нибудь из знакомых, не говоря уже о близких Царицы, случались трудности, несчастья, она немедленно откликалась. Помогала и теплым сочувственным словом, и материально. Чуткая к любому страданию, она близко к сердцу воспринимала чужую беду и боль. Если кто-то из лазарета, в котором она работала сестрой милосердия, умирал или становился инвалидом, Царица старалась помочь его семье, порой продолжая делать это даже из Тобольска. Царица постоянно помнила раненых, которые проходили через ее лазарет, не забывая регулярно поминать всех умерших.

Когда с Анной Вырубовой случилось несчастье (она попала в железнодорожную катастрофу), Царица целыми днями сидела у ее постели и фактически выходила свою подругу.

Семья и дети

Царская семья жила в Александровском дворце. Все в нем было устроено по вкусу супругов. Царский кабинет размещался, например, в сравнительно небольшом помещении. В кабинете стоял письменный стол. за которым работал Царь, и еще один стол, на котором лежали карты России. По стенам стояли книжные шкафы, а также ряд кресел и небольшая кушетка. Каждая вещь в кабинете знала свое место. Государь не терпел беспорядка.

Покои Царицы были отделаны в любимом ею английском духе, стены обиты мебельной тканью. Будуар Царицы и все, что в нем находилось — ковры, занавески, обивка мебели — были выдержаны в лиловых и белых цветах. На столе лежали книги и газеты, разные декоративные безделушки. Всюду висело много икон. Над кушеткой было повешено изображение Богородицы. В будуаре Царица проводила большую часть времени, здесь, лежа на кушетке, она много читала и писала письма. Много времени Царица уделяла вязанию. К будуару примыкала гардеробная с большими стенными шкафами для ее платьев, полками для шляп и выдвижными ящиками для драгоценностей. Супружеская спальня (ее большие окна выходили в парк) находилась рядом с будуаром Царицы. Здесь стояла широкая кровать, на которой Царь и Царица спали с первых дней супружества и до ссылки в Тобольск.

Работать Царь начинал ранним утром, одевался в темноте и шел к себе в кабинет. Работал до обеда, устраивая короткий перерыв на чай. Николай II не имел личного секретаря, предпочитал все делать сам. На его столе в кабинете был специальный дневник, куда он по дням и часам записывал свои дела. Многие документы, поступавшие на его имя, он просматривал сам. Своих министров и других приглашенных лиц Царь обычно принимал в непринужденной обстановке. Слушал внимательно, не прерывая. Во время беседы был предупредительно вежлив, никогда не повышал голоса. Примерно в восемь часов Царь обычно заканчивал свой рабочий день. Если в это время у него был посетитель, то Царь вставал и подходил к окну. Это был знак окончания аудиенции. Другой формой окончания аудиенции были слова: “Боюсь, что я утомил Вас”.

Когда выпадало время, Царь много читал. Специальный библиотекарь каждый месяц подготавливал для него 20 лучших книг всех стран. Больше всего Николай читал книги на русском языке, но с женой чаще — книги на английском. Впрочем, и общались между собой они больше на английском языке. И вся переписка между ними была на этом языке, хотя Царица прекрасно говорила по-русски.

Спать Царь шел около одиннадцати часов. Перед сном делал записи в своем дневнике, который вел много лет. После горячей ванны ложился в постель.

Через год после свадьбы у царской четы родилась дочь Ольга, а затем с периодичностью в два года появляются на свет еще три дочери — Татьяна, Мария и Анастасия. В августе 1904 года Александра Федоровна рождает долгожданного Наследника русского престола — сына Алексея.

Великие княжны, как в свое время и их отец, воспитывались по-спартански. Они спали в двух больших хорошо проветриваемых комнатах на жестких походных постелях без подушек. Каждый день начинался с холодного купания. С самого детства Царица приучает своих детей к рукоделию, ибо не любила, чтобы “руки ее дочерей оставались праздными”.

Несмотря на свое привилегированное положение, царские дочери вместе со служанками сами убирали свои комнаты и стелили постель. Занятия начинались в 9 часов и велись почти целый день. Княжен учили истории, географии, математике, русскому, французскому и английскому языкам и, конечно, музыке. Девочки много читали и были очень развиты. С детства они привыкли постоянно быть вместе и жили очень дружно, мало общаясь со своими сверстницами вне семьи. Свои письма, которые они часто сочиняли вчетвером, они подписывали буквами ОТМА — первыми буквами их имен по старшинству. Впрочем, родители, да и служащие дворца разделяли их на две пары. Старших девушек — Ольгу и Татьяну — называли “большие”, младших, Марию и Анастасию — “маленькие”. Это было не зря, внутри своего сестринского “клана” они держались именно такими парами. Несмотря на их близость, каждая из сестер была не похожа на других. Ольга, самая старшая, внешностью выдалась в отца. У нее было широкое русское лицо, длинные каштановые волосы, голубые глаза. Она была очень сообразительна, эмоциональна и вместе с тем застенчива. Много читала. Когда перед войной ее хотели выдать замуж за румынского принца, она сказала отцу: “Я русская и хочу остаться в России”.

Самой энергичной и целеустремленной была вторая дочь Царя Татьяна. Высокая, стройная, с красивыми рыжеватыми волосами и серыми глазами, она производила впечатление настоящей царской дочери. Именно она была особенно близка отцу, она же была любимицей матери. Татьяна умела окружать мать постоянной заботливостью и никогда не позволяла себе показать, что она не в духе.

Третья дочь, Мария, самая красивая и эффектная среди всех царских дочерей, хотя и склонна к полноте. У нее были яркие губы и темно-голубые, как у матери, глаза, только очень большие, в семье их называли “блюдцами Мари”. Она имела веселый, жизнерадостный нрав, была очень добродушна и добросердечна, будущее свое представляла в замужестве и в воспитании детей.

Такой же веселой и жизнерадостной была четвертая дочь Царя — Анастасия. Она быстро схватывала смешные стороны, постоянно потешала всю семью. Так, например, когда пушки на царской яхте давали салют, она в притворном ужасе пряталась в углу, испуганно таращила глаза и высовывала язык. У нее были, безусловно, высокие актерские наклонности, которые она проявляла, изображая разговоры взрослых. Она обладала огромным обаянием и вызывала к себе большое расположение. Кроме того, у нее был замечательный музыкальный слух, что позволяло ей усваивать иностранные языки.

Когда дочери подросли и стали настоящими барышнями, холодное купание им отменили. Вместо него по вечерам им устраивали ароматизированную теплую ванну. На столиках появились украшения и духи. У всех четверых это были “Коти”. Но каждая предпочитала свой аромат. Ольга любила “Чайную розу”, Татьяна — “Корсиканский жасмин”, Анастасия — “Виолетту”. Мария перепробовала множество ароматов “Коти”, прежде чем выбрать “Сирень”.

Как вспоминал учитель царских детей П. Жильяр, все царские дочери были прелестны своей свежестью и здоровьем. Трудно было найти четырех сестер столь различных по характерам и в то же время столь тесно сплоченных дружбой. Последняя не мешала их личной самостоятельности и, несмотря на различие темпераментов, объединяла их живой связью. В общем, по мнению Жильяра, трудно определяемая прелесть этих четырех сестер состояла в их большой простоте, естественности, свежести и врожденной доброте. Свою мать дочери обожали, считали ее непогрешимой и всегда были полны очаровательной предупредительности по отношению к ней, организуя как бы постоянное дежурство при ней. “Их отношения с Государем были прелестны. Он был для них одновременно Царем, отцом, товарищем”.

Центром этой тесно сплоченной семьи, пишет Жильяр, был Царевич Алексей, на нем сосредоточивались все привязанности, все надежды. Сестры его обожали, и он был радостью своих родителей. Когда он был здоров, весь дворец казался как бы преображенным: это был луч солнца, освещавший и вещи, и окружающих (недаром в переписке родители его так и называли — Солнечный луч). Счастливо одаренный от природы, он развивался бы вполне правильно и равномерно, если бы этому не препятствовал его недуг. Недуг, ставший одной из причин трагедии царской семьи!

Еще в 1906 году Жильяр обратил внимание, с каким трагическим беспокойством Царица стремилась предотвратить каждое резкое движение своего сына. Царица прижимала сына к себе нежным жестом матери, которая всегда дрожит за жизнь своего ребенка; но у нее эта ласка и сопровождавший ее взгляд обнаруживали так ясно и так сильно скрытое беспокойство, что Жильяр был тогда поражен этим. И только гораздо позже он понял, в чем дело. Царский сын был болен страшной, неизлечимой болезнью гемофилией.

Болезнь Наследника носила характер государственной тайны. О ней знал только узкий круг лиц и прежде всего доктора, лечившие его. Даже родственники в большинстве своем были в неведении.

Гемофилия — плохая свертываемость крови — проявлялась у многих представителей мужской линии семьи Александры Федоровны. От гемофилии умерли брат и дядя Александры Федоровны. Этой же болезнью страдали ее племянники. Алексей по своей натуре был живой, подвижный мальчик. Но болезнь на многие дни приковывала его к постели, и это, конечно, сильно угнетало его. Глубокая печаль видится в его голубых глазах с раннего детства.

Зато, когда болезнь отступала, мальчик мало чем отличался от других детей — бегал, играл со сверстниками, шалил, катался на самокате по коридорам, врывался в учебные комнаты сестер, мешая их занятиям. Любил кататься по парку на трехколесном велосипеде, сконструированном специально для него. К нему были приставлены два дядьки из матросов, которые охраняли Царевича и помогали ему. Как у всякого мальчика, карманы Царевича были постоянно набиты всякой всячиной — камешками, гвоздями, веревочками, какими-то бумажками и пр. Конечно, у Царевича было огромное количество самых разных игрушек, от оловянных солдатиков до больших моделей железных дорог, шахт и заводов.

Летом Царевич ходил в матросской форме с лентой на бескозырке с надписью “Штандарт”. Зимой его нередко одевали в казачью форму смеховой шапкой, сапогами и настоящим кинжалом. У мальчика было много разных домашних животных, среди которых самый любимый — спаниель Джой, очень красивая собака с шелковистой шерстью, длинные уши которой свисали почти до земли. Царевича научили играть на балалайке, и он нередко забавлял семью звуками этого инструмента.

Чувство постоянной опасности за жизнь сына не покидает царскую чету. Какие попытки спасти его они только не предпринимают! Но даже лучшие отечественные и зарубежные доктора не могут помочь Алексею. Самым эффективным оказывается психотерапевтическое воздействие Григория Ефимовича Распутина. Силой своего психологического влияния на мальчика он, по-видимому, мобилизовывал скрытые в организме мальчика механизмы сопротивления болезни, и она отступала. Можно понять, как благодарны были Царь и Царица!

Свободное время Николай II предпочитал проводить с семьей. После окончания государственных дел Царя вся его семья собиралась на ужин. Еда, как правило, простая, деликатесов почти не было. После ужина семья часто собиралась в одной комнате, где Царь читал вслух книгу, чаще всего Толстого, Тургеневаили Гоголя, а жена с дочерьми что-то вязали или шили. Царь и Царица очень любили эти вечера, на них они отдыхали душой.

Царь любил пешие прогулки по парку. Нередко его сопровождала целая свора шотландских овчарок (которых у него было одиннадцать). Бывало, Царь с детьми садился в шлюпку и катался по водоемам в парке. Да и вообще Царь любил играть со своими детьми в снежки, кататься на лыжах и санях. Зимой возле дворца сооружали снежную гору, с которой дети катались на салазках.

Летом семья Николая II надолго уезжала из Царского Села. В июне около двух недель они проводили на борту своей яхты “Штандарт” на Балтийском море возле скалистых берегов Финляндии. Якорь бросали в пустынной бухте, вокруг ни души, только лес, скалы, песок. На яхте были все удобства для комфортабельной жизни. Днем семья гуляла на берегу или в лесу, собирала грибы и ягоды. Вечером, как и в Царском Селе, собирались за ужином, читали книги, музицировали. На борту был оркестр. Иногда устраивались танцы. Рабочий кабинет был у Царя и на яхте. Со внешним миром поддерживалась постоянная связь через специальных курьеров, которые круглосуточно дежурили возле яхты.

В августе семья уезжала в Спалу — охотничье поместье на территории нынешней Польши. Здесь Царь охотился, а дети, если они приезжали с ним, гуляли по сосновому бору.

В марте и сентябре царская семья жила в Крыму. Здесь, в Ливадии, стоял дворец, который особенно любила Царица. Он был построен по ее вкусу из белого мрамора, а внутри обставлен легкой светлой мебелью с лиловой шелковой обивкой. Отсюда на автомобиле Царь вместе с детьми ездил в горы или на ферму, которая поставляла продукты к столу, а также в гости в соседние усадьбы.

Царскую семью невозможно представить вне посещения церкви. Она ревностно соблюдала все праздники, памятные дни и посты.

В Царском Селе было две церкви, которые особенно любили в царской семье. Одна — придворная Знаменская церковь — находилась на Кузьминской улице, близ Большого дворца. Этот храм пользовался особым почитанием царской семьи, так как в нем хранилась древняя родовая икона Дома Романовых — Чудотворный образ Знамения Божией Матери.

Другим храмом Царского Села, который особенно любили посещать царская чета и их дети, был пещерный (нижний) храм Федоровского Государева Собора, во имя Святого Серафима Саровского Чудотворца. Это было сказочное место. При Федоровском соборе был воздвигнут Русский городок. Городок строился по проекту Комитета Восстановления Художественной Руси, который включал многих лучших архитекторов, скульпторов и художников. Возглавлял комитет сам Царь. Сохранились описания этого сказочного сооружения. Городок состоял из трех основных зданий и был окружен красочно-красивой кремлевской стеной с башней и тремя воротами, опоясанными “скульптурным кружевом древней русской росписи”. Стена прерывалась фронтоном трех больших зданий, выступавших вперед. Главным зданием была так называемая трапезная Государя, состоявшая из многочисленных комнат, включая двухсветный зал со сводами, украшенными гербами всех российских губерний и областей. Трапезная заканчивалась домовым храмом, где каждый образ и каждая лампада говорили о глубокой и драгоценной старине. Два других здания, тоже в древнем русском стиле, со многими архитектурными деталями и мотивами, первоначально предназначались для духовенства Федоровского Государева Собора, но вследствие войны они были использованы как лазареты для раненых воинов. Внутри городка также находились дома для служебного персонала, теннисная площадка, конюшни, гаражи и русская баня. Повсюду были цветники, кусты и деревья редких пород. Весь Русский городок был полуокружен большим прудом. В целом художественный образ Федоровского городка отвечал вкусам и представлениям царской семьи, отражая их любовь к древнерусскому искусству.

Григорий Распутин

Чем ближе я знакомился с документами, дневниками, перепиской царской семьи, тем большее недоумение у меня вызывало внушаемое нам десятилетиями стандартное представление о Распутине как об исчадии ада, человеке абсолютно аморальном и корыстном.

Этот страшный образ не вписывался в обстановку высшей духовности, нравственности, семейного лада и согласия, в которых жила семья последнего русского Царя. С октября 1905 года, когда царская семья познакомилась с Распутиным, вплоть до своей трагической кончины Царь, Царица и их дети безусловно любили Григория и верили в него как в Божьего Человека. На убитых Царице и царских детях были надеты медальоны с изображением Григория Распутина. Однажды еще в заточении в Тобольске Царь попросил доктора Деревенко незаметно от стражи вынести шкатулку, в которой находится, как он выразился, “самое ценное для них”. Рискуя жизнью, доктор Деревенко выполнил просьбу Царя. Передавая шкатулку Николаю Александровичу, доктор спросил (думая, что там лучшие драгоценности) о ее содержимом. “Здесь самое ценное для нас — письма Григория”, — ответил Царь.

До последней минуты царская чета верила в молитвы Григория Распутина. Из Тобольска они писали Анне Вырубовой, что Россия страдает за его убийство. Никто не мог поколебать их доверия, хотя все враждебные газетные статьи им приносили и все старались им доказать, что он дурной человек. Не следует думать, что Царь и Царица были наивными, обманутыми людьми. По обязанности своего положения они неоднократно устраивали негласные проверки достоверности полученной информации и каждый раз убеждались, что это клевета.

В начале мне казалось, что о Распутине написано так много, что все о нем известно. Действительно, преимущественно в 20-е годы вышло большое количество книг, брошюрок, статей. Но, когда я стал их читать внимательно, стремясь найти первоисточники того или иного факта, то попадал в какой-то заколдованный круг. Большая часть публикаций использовала одни и те же скабрезные примеры, считая их за достоверное доказательство, не утруждая себя ссылкой на конкретные источники. Тогда я решил проверить эти публикации по архивным данным — изучил личный фонд Распутина и другие материалы, относящиеся к нему.

И любопытная картина открылась передо мной. Оказывается, “советская историческая наука” историей жизни Распутина никогда серьезно не занималась. Нет ни одной статьи, я уже не говорю о книге, где бы жизнь Распутина рассматривалась последовательно, с опорой на критический анализ исторических фактов и источников. Все существующие ныне сочинения и статьи о Распутине являются пересказом в разной комбинации одних и тех же легенд и анекдотов в духе революционной обличительности, большая часть которых не что иное, как откровенный вымысел и фальсификация, созданные, как нам удалось установить, масонскими ложами для дискредитации государственной власти. [* Подробнее об этом см. нашу книгу “Правда о Григории Распутине”. Саратов, 1993]

По сути дела масонами был создан миф о Распутине, миф, имеющий целью очернить и дискредитировать Россию, ее духовное народное начало.

Впрочем, понимание русской общественностью этой цели мифотворцев мы видим еще при жизни Распутина. В газетной полемике тех лет одни рассматривают Распутина в русле народной традиции странничества и старчества, другие рисовали его страшным развратником, хлыстом, пьяницей. Причем справедливо отмечалось, что “на печатные столбцы проникали главным образом лишь одни отрицательные мнения о Распутине, как правило, без приведения каких-либо конкретных фактов, в бешеном и все нарастающем потоке тонули незамеченными попытки сказать правду о нем”. Леворадикальная печать сделала все, чтобы возбудить в отношении к Распутину самую непримиримую ненависть в обществе.

“Думаем, что мы не будем далеки от истины, — писала в 1914 году газета “Московские ведомости”, — если скажем, что Распутин — “газетная легенда” и Распутин — настоящий человек из плоти и крови — мало что имеют общего между собой. Распутина создала наша печать, его репутацию раздули и взмылили до того, что издали она могла казаться чем-то необычайным. Распутин стал каким-то гигантским призраком, набрасывающим на все свою тень”.

“Зачем это понадобилось?” — спрашивали “Московские ведомости” и отвечали: “Он нужен был лишь для того, чтобы скомпрометировать, обесславить, замарать наше время и нашу жизнь. Его именем хотели заклеймить Россию...”.

Все нападки, клевета, ложь, которые обрушились на Распутина, на самом деле предназначались не ему, а Царю и его близким. Нащупав самое тонкое, самое нежное, самое интимное место в жизни царской семьи, враги Царя и России стали с методической старательностью и изощренностью бить в него, как в свое время они били по Иоанну Кронштадтскому, находившемуся в дружеских отношениях с Александром III.

Царь и Царица не были религиозными фанатиками, их религиозность носила органичный, традиционный характер. Православие для них было ядром существования, идеалом — кристальная вера русских Царей эпохи первых Романовых, вера, неразрывно сплетенная с другими идеалами Святой Руси, народными традициями и обычаями.

Конец XIX — начало XX века характеризовался глубоким духовным кризисом вследствие отказа от российских духовных ценностей, традиций и идеалов, перехода значительной части образованного общества на основы существования по западной шкале координат. Царь, по своему положению являвшийся верховным хранителем народных основ, традиций и идеалов, ощущал трагический исход этого кризиса и очень нуждался в людях, которые были близки ему духовно. В этом, на наш взгляд, заключалась главная причина сближения царской четы и Григория Распутина. Тяга Царя и Царицы носила глубоко духовный характер, в нем они видели старца, продолжающего традиции Святой Руси, умудренного духовным опытом, духовно настроенного, способного дать добрый совет. И вместе с тем они видели в нем настоящего русского крестьянина — представителя самого многочисленного сословия России, с развитым чувством здравого смысла, народного понимания полезности, своей крестьянской интуицией твердо знавшего, что хорошо, а что плохо, где свои, а где чужие.

“Я люблю народ, крестьян. Вот Распутин действительно из народа”, — говорила Царица, а Царь считал, что Григорий — хороший, простой, религиозный русский человек. “В минуты сомнения и душевной тревоги я люблю с ним беседовать, и после такой беседы мне всегда на душе делается легко и спокойно”, — эту мысль он неоднократно повторяет в переписке и в беседах.

Царь с Царицей уважительно называли Распутина “наш Друг” или Григорий, а Распутин их — Папой и Мамой, вкладывая в этот смысл: отец и мать народа. Беседовали друг с другом только на “ты”.

В жизни царской семьи, по мнению Вырубовой, Распутин играл такую же роль, как святой Иоанн Кронштадтский: “Они так же верили ему, как отцу Иоанну Кронштадтскому, страшно ему верили и когда у них горе было, когда, например, Наследник был болен, обращались к нему с просьбой помолиться” (из протокола Допроса А.А. Вырубовой).

Письма Царицы супругу наполнены глубочайшей верой в Григория Распутина.

“Слушай нашего Друга, верь ему, его сердцу дороги интересы России и твои. Бог не даром его нам послал, только мы должны обращать больше внимания на его слова — они не говорятся на ветер. Как важно для нас иметь не только его молитвы, но и советы!” (10 июня 1915г.).

“Ах, милый, я так горячо молю Бога, чтобы он просветил тебя, что в нем наше спасение: не будь Его здесь, не знаю, что было бы с нами. Он спасает нас своими молитвами, мудрыми советами, Он — наша опора и помощь” (10 ноября 1916 г.).

И наконец, незадолго до убийства Григория, 5 декабря 1916 года:

“Милый, верь мне. тебе следует слушаться советов нашего Друга. Он так горячо, денно и нощно, молится за тебя. Он охранял тебя там, где ты был, только Он, как я в том глубоко убеждена... Страна, где Божий человек помогает Государю, никогдане погибает. Это верно — только нужно слушаться, доверять и спрашивать совета — не думать, что Он чего-нибудь не знает. Бог все ему открывает. Вот почему люди, которые не постигают его души, так восхищаются Его умом, способным все понять. И когда он благословляет какое-нибудь начинание, оно удается, и если Он рекомендует людей, то можно быть уверенным, что они хорошие люди. Если же они впоследствии меняются, то это уже не Его вина — но Он меньше ошибается в людях, нежели мы — у Него жизненный опыт, благословенный Богом”.

Мы не имеем морального права комментировать эти слова, ибо еще так мало знаем мир высших чувств, которыми жила царская семья. Спасение России — в следовании по пути народных традиций, основ и идеалов — и это спасение было отвергнуто большинством образованного общества. Мозг нации был болен недугом чужебесия, при котором отечественные ценности представлялись мракобесием и реакцией.

Царь и Царица часто обращаются к Распутину за помощью и молитвой. Вот довольно характерная строчка из письма Царицы Царю: “Я просила Аню телеграфировать нашему Другу, что дело обстоит очень серьезно и что мы просим его помолиться” (24 ноября 1914 г.). “Наш Друг благословляет твою поездку”, — нередко пишет Царица Царю.

Дело доходит до того, что Царица видит особые свойства в вещах, принадлежащих Распутину, рассматривает их как своего рода святыни: “Благословляю и целую, мой дорогой, не забудь причесаться маленькой гребенкой”, — говорила Царица супругу в особо ответственные периоды. Гребенка эта была подарена Царю Распутиным. Или в другом месте: “Не забудь перед заседанием министров подержать в руке образок и несколько раз расчесать волосы Его гребнем” (15 сентября 1915 года). После убийства Распутина Николай II носил его нательный крест.

Всегда приезжая по первому зову царской семьи, Григорий денег от них для себя лично никогда не принимал, за исключением сотни рублей, которые они ему посылали на дорогу (а позднее они оплачивали его квартиру). Хотя иногда он брал у них деньги для передачи на разные благотворительные нужды, в частности, от них он получил 5 тысяч рублей на строительство церкви в селе Покровском.

По желанию царской семьи Распутину специальным Указом дается другая фамилия “Новых”. Это слово было одно из первых слов, которое произнес Наследник Алексей, когда начал говорить. По легенде, увидев Григория, младенец закричал: “Новый! Новый!” Отсюда и эта фамилия.

Для царской семьи Григорий был олицетворением надежд и молитв. Встречи эти были нечасты, но так как проводились негласно и даже тайно, то рассматривались придворными как события огромной важности, и о каждой из них на следующий день становилось известно всему Петербургу. Григория проводили, как правило, боковым выходом, по маленькой лесенке и принимали не в приемной, а в кабинете Царицы. При встрече Григорий целовался со всеми членами царской семьи, а затем уж вели неторопливые беседы. Распутин рассказывал о жизни и нуждах сибирских крестьян, о святых местах, где ему приходилось бывать. Слушали его очень внимательно, никогда не перебивали. Царь с Царицей делились с ним своими заботами и тревогами и прежде, конечно, постоянной тревогой за жизнь сына и Наследника, больного неизлечимой болезнью. Как правило, и он, если не был болен, сидел здесь же и слушал.

Как бы это ни объясняли, но Григорий Распутин был единственный человек, способный помочь Наследнику в его болезни. Как он это делал, наверное, навсегда останется тайной. Но факт есть факт, страшная болезнь несворачиваемости крови, перед которой были бессильны лучшие доктора, отступала при вмешательстве Григория. Тому есть множество свидетельств, даже со стороны лиц, ненавидевших Григория. Так, дворцовый комендант В.Н. Воейков писал в своих воспоминаниях “С Царем и без Царя”: “С первого же раза, когда Распутин появился у постели больного Наследника, облегчение последовало немедленно. Всем приближенным царской семьи хорошо известен случай в Спале, когда доктора не находили способа помочь сильно страдавшему и стонавшему от болей Алексею Николаевичу. Как только по совету А.А. Вырубовой была послана телеграмма Распутину и был получен на нее ответ, боли стали утихать, температура стала падать и в скором времени Наследник поправился”.

Безусловно, Царь прислушивался к советам Григория. Из царской переписки видно, что Царь с вниманием выслушивал предложения Распутина и нередко принимал их. Особенно это касалось кандидатур на посты руководителей Святейшего Синода и передвижения епископов в различные епархии, хотя на последнем этапе своей жизни Григорий принимает участие и в подборе кандидатур на посты министров и губернаторов. Во всех случаях он высказывал только свое мнение. Влияние его на Царя было чисто духовным. А Царь ждал от Григория высших духовных откровений, как бы санкций Божественной власти.

Советы Распутина касались не только назначения министров. Бывало ему ночью во сне явление, и он пересказывал его Царю. Так, 15 ноября 1915 года Царица пишет супругу: “Теперь, чтобы не забыть, я должна передать тебе поручение нашего Друга, вызванное его ночным видением. Он просит тебя приказать начать наступление возле Риги, говорит, что это необходимо, а то германцы там твердо засядут на всю зиму, что будет стоить много крови, и трудно будет заставить их уйти. Теперь же мы застигнем их врасплох и добьемся того, что отступят. Он говорит, что именно теперь это самое важное, и настоятельно просит тебя, чтоб ты приказал нашим наступать. Он говорит, что мы должны это сделать, и просил меня немедленно тебе об этом написать”.

Кстати говоря, многие военные советы Распутина, как это кому-то ни покажется странным, были, как правило, очень удачны. Принятие Николаем II верховного командования военными действиями на себя и ряд удачных операций позволили остановить наступление немцев и стабилизировать фронт. Как справедливо отмечал У. Черчилль, не произойди революция, победа Русской армии, возглавляемой Царем, была бы обеспечена.

Только не надо считать Николая послушным исполнителем указов Распутина. То, что он советовался с Григорием, вовсе не означало, что он исполнял все его советы. При решении абсолютного большинства вопросов Николай не ставил в известность ни Распутина, ни даже Императрицу. О многих его решениях они узнавали уже из газет или других источников. В одном из писем к своей супруге Николай достаточно твердо и даже жестко говорит: “Только, прошу тебя не вмешивать нашего Друга. Ответственность несу я и поэтому желаю быть свободным в своем выборе” (10 ноября 1916 г.).

Удивительно трогательные взаимоотношения складываются у Распутина с царскими детьми. Когда Распутин бывает во дворце, он беседует с ними и наставляет их. Они пишут ему письма и поздравительные открытки, просят его помолиться об успехе в учебе. “Дорогой мой маленький! — пишет Григорий Царевичу Алексею в ноябре 1913 года. — Посмотри-ка на Боженьку, какие у него раночки. Он одно время терпел, а потом так стал силен и всемогущ — так и ты, дорогой, так и ты будешь весел, и будем вместе жить и погостить. Скоро увидимся”. Перед войной готовилась поездка Царевича Алексея вместе с Распутиным в Верхотурский монастырь к мощам Симеона Верхотурского.

По совету Григория Царица и ее старшие дочери начинают много работать в качестве сестер милосердия, помогая раненым воинам. Они даже проходят специальное обучение, чтобы стать квалифицированными сестрами милосердия. В эту помощь Царица вкладывает всю свою энергию и пыл. Встают рано утром, идут в церковь и затем в госпиталь. Свою работу в госпитале она связывает с духовной помощью Григория. “Я нахожу совершенно естественным, что больные чувствуют себя спокойнее и лучше в моем присутствии, — пишет Царица, — потому что я всегда думаю о нашем Друге и молюсь, видя тихонько и гладя их. Душа должна соответственно настроиться, когда сидишь с больными, если хочешь помочь им, — нужно стараться стать в то же положение и самой подняться через них, или помочь им подняться через последования нашему Другу” (8 ноября 1915г.).

Царь и Царица ужасно страдали от той лжи и клеветы, которая организованно началась против Распутина, а на самом деле против них самих. После газетной кампании по поводу очередного сфабрикованного дела против Григория (о кутеже в ресторане “Яр”) Царица писала Царю 22 июня 1915 года: “Если мы дадим преследовать нашего Друга, то мы и наша страна пострадаем за это. Год тому назад уже было покушение на Него, и его уже достаточно оклеветали. Как будто бы не могли призвать полицию немедленно и схватить его на месте преступления — какой ужас! (Царица имеет в виду, что дело основывалось только на слухах, протоколы были сфабрикованы задним числом).

...Я так разбита, такие боли в сердце от всего этого! Я больна от мысли, что опять закидают грязью человека, которого мы все уважаем, — это более чем ужасно”.

Мысль, что онине могут защитить близкого им человека, все время тревожит царскую чету, как и мысль, что он страдает за них. 26 февраля 1917 года Царица пишет мужу после посещения могилы Распутина: “Я ощущала такое спокойствие и мир на Его дорогой могиле. Он умер, чтобы спасти нас”.

Двор и окружение

Как всякий монарх, Николай II имел большой Двор и множество придворных. Так было заведено столетиями. Жизнь Двора подчинялась строго соблюдаемому этикету. И сам Государь, и его жена, и дети должны были следовать всем правилам, хотя не любили этой внешней казовой стороны своего положения. Каждый шаг Царя и Царицы контролировался охраной. “Эта охрана, — писала А.А. Вырубова, — была одним из тех неизбежных зол, которые окружали Их Величества. Государыня в особенности тяготилась и протестовала против этой “охраны”; она говорила, что Государь и она хуже пленников. Каждый шаг Их Величеств записывался, подслушивались даже разговоры по телефону. Ничто не доставляло Их Величествам большего удовольствия, как “надуть” полицию; когда удавалось избегнуть слежки, пройти или проехать там, где их не ожидали, они радовались, как школьники”.

Очень важно отметить, что Царь и Царица были заложниками той системы, которая сложилась задолго до них. Из переписки и дневников видно, как одиноко они чувствовали себя в придворной жизни. Искренности, скромности и даже застенчивости императорской четы противостояла, по сути дела, в моральном смысле глубоко развращенная придворная среда. Здесь было множество лиц, желавших угодить Государю, чтобы получить какие-то выгоды, постоянно интриговавшие друг против друга, а в случае неудачи своих интриг всячески клеветавшие на Царя. Конечно, эти люди характерно проявили себя в трудную минуту — после отречения большая часть придворных бежала, никого не предупредив, самым предательским образом повели себя люди, которых Царь и Царица считали своими близкими друзьями. Непорядочно и даже предательски по отношению к Императору вела себя и часть его родственников.

Говоря о родственниках Николая II, членах Дома Романовых, следует с горечью отметить, что большинство из них были людьми очень заурядными, озабоченными личными проблемами и менее всего думающими о России. Многие из них смотрели на царскую чету как на источник высоких должностей, финансовых средств и обделывания выгодных дел. Из переписки видно, какими чужими среди них чувствовали себя Царь и Царица.

Исключение составляли ближайшие родственники Царя — его мать, Мария Федоровна, сестры Ксения и Ольга, брат Михаил. Их отношения с Царем были искренними и сердечными. Но и здесь существовали свои проблемы. Хотя Царица глубоко уважала и любила мать своего супруга, в их отношениях был определенный холодок, усилившийся в период травли Распутина. Ибо силы, которые вели эту травлю, пытались втянуть в нее даже родственников Царя и сумели настроить в определенном духе Марию Федоровну.

Черногорские принцессы — сестры Милица и Анастасия (Стана) Николаевны (в переписке они часто именуются “черными”) вышли замуж за двух братьев Великих князей Петра и Николая Николаевичей. Недалекие, с большими амбициями, эти две сестры стали причиной многих грустных переживаний для Царицы. Если что было не по ним, а Царице претила их взбалмошность и поверхностность, они начинали распространять разные домыслы и слухи, да такие, чтобы обидеть побольней. О Царице они распространяли сплетни, что она пьяница, распутница и даже шпионка, призывали заточить ее в монастырь.

Великий князь Николай Николаевич, масон, женатый на Анастасии Николаевнe, по многим свидетельствам, хороший военный служака и никакой политик, в годы войны в планах российских масонов стал одной из возможных кандидатур на престол в случае смещения Царя.

Слухи об этом ползли упорные, особенно в период, когда он занимал пост верховного главнокомандующего. Да и поступки Николая Николаевича говорили сами за себя. Он, как монарх, приглашает к себе министров, выпускает приказы и обращения по армии, которые пристали только Монарху, всюду распространяются его портреты. Хотя, судя по характеру Николая Николаевича, вряд ли это была его идея, скорей всего, он был орудием в руках своего масонского окружения, и прежде всего, своего личного друга А.И. Хатисова и В.Ф. Джунковского. Как бы то ни было, объективно этот Великий князь занимал позицию, враждебную Царю. В эмиграции Николай Николаевич считал себя главой Дома Романовых и в душе, по-видимому, до конца своих дней не любил Царя, что, в частности, выражалось в его отказе принять следователя Соколова, пытавшегося разобраться в трагедии царской семьи.

Другой родственник, сыгравший большую роль в падении Царя, был Великий князь Кирилл Владимирович, занимавший пост командира Гвардейского экипажа. Человек двуличный, готовый прислуживаться, когда это касалось его интересов, получить какие-то должности из рук Царя. В трагические дни февраля 1917 года, когда от его решительности много зависело и мятеж мог быть подавлен, принял сторону мятежников и прибыл к их штабу во главе вверенных ему Царем войск, чтобы присягнуть “революции”. Было это за два дня до отречения Царя, и поступок Кирилла Владимировича иначе, как изменой или предательством, не назовешь. Трудно сказать, чем руководствовался Великий князь в своем деянии, возможно, хотел стать революционным императором? Тем не менее, в эмиграции он объявил себя главой Дома Романовых.

Немало беспокойства царской чете доставляли некоторые представители одной из боковых ветвей Дома Романовых — Михайловичи.

Отец Николая II считал Великих князей Михайловичей жидами, так как жена Михаила Николаевича, их мать Ольга Федоровна, была еврейской крови.

Самым вредным среди них, по мнению Царицы, был Великий князь Николай Михайлович, историк, но главное — масон, член тайного французского общества “Биксио”. Вокруг Николая Михайловича постоянно группировались враждебные царской семье силы.

Другим масоном из числа Михайловичей был Великий князь Александр Михайлович, спиритуалист, сам себя называвший розенкрейцером и филалетом. Этот Михайлович был женат на сестре Государя Ксении. От этого брака родилась дочь Ирина, вышедшая замуж за будущего убийцу Распутина Феликса Юсупова, слабонервного неженки, хлыща и фата, лечившегося от психических расстройств.

Ярчайшим представителем выродившейся части Дома Романовых являлся Великий князь Дмитрий Павлович, двуличный, подлый, раздираемый политическими амбициями гомосексуалист. Этот человек постоянно терся при царской чете, вынашивая свои преступные замыслы против искренне доверявших ему Царя и Царицы.

Дмитрий Павлович был в числе участников убийства Григория Распутина, а потом самым низким образом юлил, пытаясь доказать, что он здесь ни при чем.

Вдова Великого князя Владимира Александровича Мария Павловна (старшая),[* Кстати говоря, мать печально известного Великого князя Кирилла Владимировича.] в переписке она именуется Михень, хотела женить своего сына Бориса, уже изрядно потасканного жуира и бонвивана, на царской дочери Ольге. Конечно, царская чета была против такого брака чистой, романтичной, возвышенной девушки с человеком, который по своим жизненным позициям был совершенно противоположен ей. Но его мать проявляла завидное упорство в этом вопросе и неоднократно возвращалась к нему, что не могло не вызвать чувство раздражения, особенно у Царицы.

На фоне двуличия, подлости и интриганства приятно выделялись своей порядочностью и настоящей любовью к России Великий князь Константин Константинович, хороший русский поэт, сумевший воспитать в таком же духе и своих сыновей, а также сын Великого князя Павла Александровича от морганатического брака Владимир Палей, тоже многообещающий поэт.

С родственниками по линии Царицы у царской четы было сравнительно мало контактов, и они почти прервались с начала войны.

В последние годы наступило охлаждение между Царицей и ее старшей сестрой Елизаветой Федоровной (после убийства ее мужа Великого князя Сергея Александровича ставшей настоятельницей общины милосердия). Елизавета Федоровна считала, что Царице не следует видеться с Григорием Распутиным и что вообще она должна выслать его домой. Это ее мнение создавалось не без участия людей, близко к ней стоявших в то время, и в частности, Н.К. Мекк, члена комитета Елизаветы Федоровны, и В.Ф. Джунковского, товарища министра внутренних дел, шефа жандармов. Оба они были активные масоны, проводившие свою линию на дискредитацию царской семьи. Незадолго до убийства Распутина Елизавета Федоровна приезжала к сестре и настаивала на удалении Распутина. После этого разговора Царица велела подать поезд и немедленно отправила сестру в Москву. После убийства Распутина Царица получила перехваченные полицией телеграммы ее сестры, направленные убийцам, в которых та поздравляла их с “патриотическим” актом. Царица была потрясена этими телеграммами.

Особый узел напряженности создался в отношениях Императрицы со своими придворными. С самого начала Александра Федоровна старалась найти доступ к сердцам своих придворных. “Но она не умела это высказать, — пишет Жильяр, — и ее врожденная застенчивость губила ее благие намерения. Она очень скоро почувствовала, что бессильна заставить понять и оценить себя. Ее непосредственная натура быстро натолкнулась на холодную условность обстановки двора... В ответ на свое доверие она ожидала найти искреннюю и разумную готовность посвятить себя делу, настоящее доброе желание, а вместо того встречала пустую, безличную придворную предупредительность. Несмотря на все усилия, она не научилась банальной любезности и искусству затрагивать все предметы слегка, с чисто внешней благосклонностью. Дело в том, что Императрица была прежде всего искренней, и каждое ее слово было лишь выражением внутреннего чувства. Видя себя непонятой, она не замедлила замкнуться в себе. Ее природная гордость была уязвлена. Она все более и более уклонялась от празднеств и приемов, которые были для нее нестерпимым бременем. Она усвоила себе сдержанность и отчужденность, которые принимали за надменность и презрение”. “Такая ненависть со стороны “испорченного высшего круга”, — в отчаянии писала Царица супругу 20 ноября 1916 года. Для многих придворных христианские чувства Царя были признаком его слабости. Они не могли понять, что для Царя было проще простого управлять посредством насилия и страха. Но он этого не хотел. Ориентируясь на народные чувства любви к Царю, как выразителю Родины, он, по-видимому, делал большую ошибку, когда распространял эти чувства на придворных, воспитанных в западноевропейском духе утонченного холопства перед сильными и богатыми. И здесь, конечно, права была Царица, когда говорила, что сердца у людей из высшего общества не мягки и не отзывчивы. Именно к ним относились ее слова, что “они должны бояться тебя — любви одной мало”.

Круг людей, который находился близко к царской чете в последние годы жизни, был довольно узок. О родственниках мы уже говорили, среди них почти не было по-настоящему близких царской чете людей.

Среди министров и высших сановных лиц таких людей тоже было мало. Более того, среди них буйным цветом расцвела тайная зараза — масонство, бороться с которой было трудно или почти невозможно, потому что свою тайную подрывную работу эти люди вели под личиной преданности Царю и престолу.

Среди царских министров и их заместителей было по крайней мере восемь членов масонских лож — Поливанов (военный министр), Наумов (министр земледелия), Кутлер и Барк (министерство финансов), Джунковский и Урусов (министерство внутренних дел), Федоров (министерство торговли и промышленности). Масоном был генерал Мосолов, начальник канцелярии министра царского Двора.

В Государственном совете сидели масоны Гучков, Ковалевский, Меллер-Закомельский, Гурко и Поливанов.

Измена проникла и в военное ведомство, главой которого был уже дважды упомянутый нами масон Поливанов. В масонских ложах числились начальник Генштаба России Алексеев, представители высшего генералитета — генералы Рузский, Гурко, Крымов, Кузьмин-Караваев, Теплов, адмирал Вердеревский.

Членами масонских лож были многие царские дипломаты — Гулькевич, фон Мекк (Швеция), Стахович (Испания), Поклевский-Козелл (Румыния), Кандауров, Панченко, Нольде (Франция), Мандельштам (Швейцария), Лорис-Меликов (Швеция, Норвегия), Кудашев (Китай), Щербацкий (Латинская Америка), Забелло (Италия), Иславин (Черногория).

Люди, которые в последние годы близко стояли к царской семье, не принадлежали к высшему руководству, в основном они были далеки от политики, их приближенность к престолу определялась духовными запросами и личными симпатиями царской семьи.

Во-первых, это были люди, разделявшие любовь царской семьи к Григорию Распутину, почитатели этого человека, прежде всего, Анна Вырубова, Юлия Ден (Лили), а также вообще люди, духовно настроенные, — Анастасия Гендрикова (Настя), Екатерина Шнейдер (Трина), София Буксгевден (Иза).

Во-вторых, сюда входили несколько высших придворных чинов — начальник императорского конвоя Граббе, начальник походной канцелярии Нарышкин, обер-гофмаршал Бенкендорф, министр Двора Фредерикс, а также женатый на его дочери дворцовый комендант Воейков.

И наконец, сюда входил ряд любимых флигель-адъютантов и приближенных Царя — Н.П. Саблин, герцог Лейхтенбергский, граф Апраксин, полковник Мордвинов, князь В. Долгоруков (Валя), граф Д. Шереметев (Димка), князья Барятинские, граф А. Воронцов-Дашков (Сашка), Н. Родионов (Родочка).

Две последние категории лиц, стоявших близко к царской семье, несмотря на любовь и симпатию к ним Царя, в большинстве своем были настоящими придворными в западноевропейском смысле, за словами преданности Царю скрывавшие свои личные интересы и постоянно интриговавшие. Царская переписка дает этому много примеров. Скажем, чего только стоит интрига командира императорского конвоя графа Граббе, пытавшегося пристроить Царю в качестве любовницы некую Солдатенко, чтобы через нее влиять на Царя. Каким глубоко чуждым Царю человеком надо быть и почти его не знать, чтобы пытаться осуществить это намерение!

И в дневнике, и в переписке Царя нередко встречаются фамилии Саблина, Родионова и Мордвинова, их изображения есть и в альбомах царских семейных фотографий. Эти люди были любимцами царской семьи, проводили с ней время, играли с дочерьми, Царица постоянно заботилась и спрашивала о них в своих письмах.

Полковник Мордвинов среди царских дочерей слыл за забавника, любил шутить, и над ним любили пошутить. Как потом стало ясно, такое амплуа его не устраивало, он не был доволен и был в числе первых, кто бросил Государя в трудную минуту.

Но самым большим любимцем царской семьи в последние годы был Николай Павлович Саблин, сначала офицер, а затем командир личной императорской яхты “Штандарт”. После Григория Распутина и Анны Вырубовой это, пожалуй, самый близкий царской чете человек. Как уже стало ясно позднее, он был ловкий и умный карьерист, человек холодный и расчетливый, игравший роль преданного престолу офицера, но изменивший ему в первые дни испытаний.

Сразу же после отречения, еще до того, как Царь покинул Могилев, многие его приближенные стали разбегаться. Кто под благовидными предлогами, кто без всяких предлогов просто скрывался, даже не попрощавшись. 5 марта уехали в свои имения граф Фредерикс и генерал Воейков. Когда поезд из Могилева прибыл в Царское Село, бегство приобрело повальный характер. Как рассказывает очевидец, “эти лица посыпались на перрон и стали быстро-быстро разбегаться в разные стороны, озираясь по сторонам, видимо, проникнутые чувством страха, что их узнают. Прекрасно помню, что так удирал тогда генерал-майор Нарышкин...”. Разбежались все любимые флигель-адъютанты, кроме князя Долгорукова, исчезли Граббе, Апраксин, Бенкендорф.

В общем, отречение показало, кто есть кто в царском окружении. Остались только люди, духовно связанные с царской семьей. Они сохранили ей верность до конца, а некоторые разделили ее судьбу. Впрочем, мы забежали вперед.

Конфликт между высшим светом и Императрицей носил в известном смысле принципиальный характер. С одной стороны — среда, привыкшая к культу праздности и развлечений, с другой — застенчивая женщина строгого викторианского воспитания, приученная с детства к труду и рукоделию. Ближайшая подруга Императрицы Вырубова рассказывает, как Александре Федоровне не нравилась пустая атмосфера петербургского света. Она всегда поражалась, что барышни из высшего света не знают ни хозяйства, ни рукоделия, и ничем, кроме офицеров, не интересуются. Императрица пытается привить петербургским светским дамам вкус к труду. Она основывает “Общество рукоделия”, члены которого, дамы и барышни, обязаны были сделать собственными руками не меньше трех вещей в год для бедных. Однако из этого ничего не вышло... Петербургскому свету затея пришлась не по вкусу. Злословие в отношении Императрицы становилось нормой в высшем свете. В тяжелое для страны время светское общество, например, развлекалось новым и весьма интересным занятием, распусканием всевозможных сплетен об Императоре и Императрице. Одна светская дама, близкая великокняжескому кругу, рассказывала: “Сегодня мы распускаем слухи на заводах, как Императрица спаивает Государя, и все этому верят”.

В то время, как светские дамы занимались такими шалостями, Царица организует особый эвакуационный пункт, куда входило около 85 лазаретов для раненых воинов. Вместе с двумя дочерьми и со своей подругой Анной Александровной Вырубовой Александра Федоровна прошла курс сестер милосердия военного времени. Потом все они “поступили рядовыми хирургическими сестрами в лазарет при Дворцовом госпитале и тотчас же приступили к работе перевязкам, часто тяжело раненых. Стоя за хирургом, Государыня, как каждая операционная сестра, подавала стерилизованные инструменты, вату и бинты, уносила ампутированные ноги и руки, перевязывала гангренозные раны, не гнушаясь ничем и стойко вынося запахи и ужасные картины военного госпиталя во время войны. Объясняю себе тем, что она была врожденной сестрой милосердия... Началось страшное, трудное и утомительное время. Вставали рано, ложились иногда в два часа ночи. В 9 часов утра Императрица каждый день заезжала в церковь Знаменья, к чудотворному образу, и уже оттуда мы ехали на работу в лазарет... Во время тяжелых операций раненые умоляли Государыню быть около. Императрицу боготворили, ожидали ее прихода, старались дотронуться до ее серого сестринского платья; умирающие просили ее посидеть возле кровати, подержать им руку или голову, и она, невзирая на усталость, успокаивала их целыми часами”.

Один из офицеров, находившихся на излечении в лазарете, где сестрами милосердия были Великие княжны, вспоминает: “Первое впечатление о Великих княжнах никогда не менялось и не могло измениться, настолько были они совершенными, полными царственного очарования, душевной мягкости и бесконечной благожелательности и доброты ко всем. Каждый жест и каждое слово, чарующий блеск глаз и нежность улыбок, и порой радостный смех, — все привлекало к ним людей.

У них была врожденная способность и умение несколькими словами смягчить и уменьшить горе, тяжесть переживаний и физических страданий раненых воинов... Все царевны были чудесными русскими девушками, полными внешней и внутренней красоты. Их беспредельная любовь к России, глубокая религиозность, воспринятые от Государя и Государыни, и их подлинно-христианская жизнь могли бы служить примером в течение веков, и их мученический конец и те страдания, физические и моральные, которые они все перенесли, ничем не отличались от страданий первых христиан. Это была одна семья, навсегда связанная друг с другом великой любовью, сознанием долга и религиозностью “.

В условиях духовной разобщенности с придворной средой царская чета чувствовала себя счастливой и умиротворенной только в семейной жизни, постоянном общении с детьми. Из придворной среды близкие дружеские чувства сложились у Царя и Царицы только с Анной Александровной Вырубовой, без раздельно преданной царской семье до самоотречения. Трудно сказать, что вначале связало Императрицу и одну из многих придворных дам, к тому же на двенадцать лет ее моложе. Скорее всего общее умонастроение, искренность, чувствительность и цельность их натур. Царица очень жалела подругу за ее несложившуюся личную жизнь и относилась к ней почти как к ребенку. Впрочем, своей наивностью Вырубовадействительно напоминала ребенка. Анна Александровна приходила в царский дворец почти что каждый день, ездила с ними и в Крым, и в Спалу, и по Балтике. Иногда царская чета и их дочери посещали маленький домик Вырубовой недалеко от дворца. Организованная темными силами клевета приписывала этим встречам характер оргий и дебошей, тем более, что иногда в домик Вырубовой приходил и Григорий Распутин. Комиссия Временного правительства, с пристрастием расследовавшая связи и встречи Вырубовой, с разочарованием вынуждена была констатировать лживость всех этих обвинений, более того. медицинская экспертиза установила, что Вырубова никогда не была в интимных отношениях ни с одним мужчиной.

Человек совести и чести

Зарубежный биограф Николая II Р. Мэйси однажды заметил, что в Англии, где основное качество монарха состоит в том, чтобы быть “хорошим человеком”, что автоматически означает быть “хорошим королем”, Николай был бы замечательным монархом. А по русским православным понятиям Николай II был человеком совести и души, истинным христианином, такой же была и его жена.

Всю жизнь Царя и Царицу волновали три важнейших идеи: идея всеобщего мира, идея торжества православия, идея процветания страны. Переплетаясь с трогательной любовью друг к другу и детям, эти идеи были главным ядром их существования, за которое они и положили свою жизнь.

Царю и Царице принадлежит идея всеобщего и полного разоружения. Только один этот исторический почин дает им право на бессмертие.

Как пишет историк Ольденбург, мысль об этом зародилась, по-видимому, в марте 1898 года. Весной этого же года министр иностранных дел подготавливает записку, а к лету Обращение ко всем странам мира. В нем, в частности, говорилось: “По мере того как растут вооружения каждого государства, они менее и менее отвечают предпоставленной правительствами цели. Нарушения экономического строя, вызываемые в значительной степени чрезмерностью вооружений, и постоянная опасность, которая заключается в огромном накоплении боевых средств, обращают вооруженный мир наших дней в подавляющее бремя, которое народы выносят все с большим трудом. Очевидным, поэтому, представляется, что если бы такое положение продолжилось, оно роковым образом привело бы к тому именно бедствию, которого стремятся избегнуть и перед ужасами которого заранее содрогается мысль человека.

Положить предел непрерывным вооружениям и изыскать средства, предупредить угрожающие всему миру несчастия — таков высший долг для всех государств. Преисполненный этим чувством Император повелеть мне соизволил обратиться к правительствам государств, представители коих аккредитованы при высочайшем дворе, с предложением о созвании конференции в видах обсуждения этой важной задачи.

С Божьей помощью, конференция эта могла бы стать добрым предзнаменованием для грядущего века. Она сплотила бы в одно могучее целое усилия всех государств, искренне стремящихся к тому, чтобы великая идея всеобщего мира восторжествовала над областью смуты и раздора. В то же время она скрепила бы их согласие совместным признанием начал права и справедливости, на которых зиждется безопасность государств и преуспеяние народов”.

До чего актуально звучат эти слова и сегодня, а ведь написаны они были почти сто лет назад! Для организации всеобщей мирной конференции Россией была проведена огромная работа. Однако политическое мышление большинства государственных деятелей стран, участвовавших в мирной конференции, было связано с доктриной неизбежности войн и военного противостояния. Главные предложения Императора Николая II приняты не были, хотя по отдельным вопросам был достигнут определенный прогресс — запрещено использование наиболее варварских методов войны и учрежден постоянный суд для мирного разрешения споров путем посредничества и третейского разбирательства. Последнее учреждение стало прообразом Лиги Наций и Организации Объединенных Наций. Для многих государственных деятелей идея создания подобной международной организации казалась глупостью. Коронованный собрат Царя Николая II Вильгельм II писал по поводу создания этой организации: “Чтобы он (Николай II — О.П.) не оскандалился перед Европой, я соглашусь на эту глупость. Но в своей практике я и впредь буду полагаться и рассчитывать только на Бога и на свой острый меч”.

Идея торжества православия выражалась у царской четы в подвижнической деятельности развития церкви. Царь лично занимался внутренними делами церкви, способствовал канонизации святых, строительству новых церквей и улучшению жизненных условий священнослужителей, многие из которых, особенно сельские батюшки, жили очень бедно. За время царствования Николая II было построено столько же церквей, как и за весь предшествующий век. Активно велась миссионерская работа в Сибири, Средней Азии. Идея возвращения православному миру Константинополя и величайшей святыни храма Святой Софии носила чисто христианский характер восстановления справедливости. Не завоевание, а обретение, не захват, а возвращение.

Время царствования Николая II является периодом самых высоких в истории России и СССР темпов экономического роста. За 1880-1910-е годы темпы роста продукции российской промышленности превышали 9 процентов в год. По темпам роста промышленной продукции и по темпам роста производительности труда Россия вышла на первое место в мире, опередив стремительно развивающиеся Соединенные Штаты. По производству главнейших сельскохозяйственных культур Россия вышла на первое место в мире, выращивая больше половины мирового производства ржи, больше четверти пшеницы и овса, около двух пятых ячменя, около четверти картофеля. Россия стала главным экспортером сельскохозяйственной продукции, первой “житницей Европы”, на которую приходилось две пятых всего мирового экспорта крестьянской продукции. Быстрое развитие уровня промышленного и сельскохозяйственного производства вкупе с положительным торговым балансом позволило России в течение царствования Николая II иметь устойчивую золотую конвертируемую валюту, о которой сегодня мы можем только мечтать, глядя на золотые николаевские десятирублевки. Экономическая политика правительства Николая II строилась на началах создания режима наибольшего благоприятствования всем здоровым хозяйственным силам путем льготного налогообложения и кредитования, содействия организации всероссийских промышленных ярмарок, всемерного развития средств сообщения и связи. Император Николай II придавал большое значение развитию железных дорог. Еще в юности он участвовал в закладке (а позднее активно содействовал строительству) знаменитой Великой сибирской дороги, большая часть которой строилась в его царствование.

Подъем промышленного производства в царствование Николая II в значительной степени связан и с разработкой нового фабричного законодательства, одним из активных создателей которого являлся сам Император как главный законодатель страны. Целью нового фабричного законодательства было, с одной стороны, упорядочить отношения между предпринимателями и рабочими, с другой — улучшить положение трудящегося люда, живущего промышленным заработком.

Закон 2 июня 1897 года впервые вводил нормирование рабочего дня. По этому закону для рабочих, занятых днем, рабочее время не должно было превышать одиннадцати с половиной часов в сутки, а в субботу и предпраздничные дни — 10 часов. “Для рабочих, занятых, хотя бы отчасти, в ночное время, рабочее время не должно превышать десяти часов в сутки”. Чуть позднее в промышленности России законодательно устанавливается десятичасовой рабочий день. Для той эпохи это был революционный шаг. Для сравнения скажем, что в Германии вопрос об этом только поднимался.

Другой закон, принятый при прямом участии Императора Николая II, о вознаграждении рабочих, пострадавших от несчастных случаев (1903 г.). По этому закону “владельцы предприятий обязаны вознаграждать рабочих, без различия их пола и возраста, за утрату более, чем на три дня, трудоспособности от телесного повреждения, причиненного им работами по производству предприятия или происшедшей вследствие таковых работ”. “Если последствием несчастного случая, при тех же условиях, была смерть рабочего, то вознаграждением пользуются члены его семейства”. И, наконец, законом 23 июня 1912 года в России было введено обязательное страхование рабочих от болезней и от несчастных случаев. Следующим шагом предполагалось введение закона о страховании по инвалидности и старости. Но последовавшие социальные катаклизмы отсрочили его на два десятка лет...

Можно приводить еще много примеров активного содействия Царя в развитии русской культуры, искусства, науки, реформы армии и флота. Так, одним из первых актов Императора Николая II было распоряжение о выделении значительных сумм денег для оказания помощи нуждающимся ученым, писателям и публицистам, а также их вдовам и сиротам (1895 г.). Заведование этим делом Император поручил специальной комиссии Академии наук. В 1896 году вводится новый устав о привилегиях на изобретения, “видоизменивших прежние условия эксплуатации изобретений к выгоде самих изобретателей и развития промышленной техники”.

Но парадокс: чем больше делал Царь на благо Отечества, тем сильнее раздавались голоса его противников. Ведется организованная клеветническая кампания, призванная дискредитировать его. Темные разрушительные силы не гнушаются ничем, в ход идут самые подлые, самые грязные, самые нелепые обвинения — от шпионажа в пользу немцев до полного морального разложения. Все большая часть образованного общества России отторгается от российских традиций и идеалов и принимает сторону этих разрушительных сил. Царь Николай II и эта разрушительная часть образованного общества живут как бы в разных мирах. Император — в Духовном мире коренной России, его противники — в мире ее отрицания. Подчеркивая суть трагедии русского Императора, следует констатировать, что именно в его царствование созрели плоды ядовитого дерева отрицания русской культуры, корни которого тянутся в глубину отечественной истории. Не его вина, а его беда, что созревание ядовитых плодов, именуемых ныне “революцией”, произошло в его царствование. Строго говоря, это была не революция, ибо основным содержанием событий, последовавших после 1917 года, стала не социальная борьба (хотя она, конечно, была), а борьба людей, лишенных русского национального сознания. против национальной России. В этой борьбе русский Царь должен был погибнуть первым.

Царь стремится сохранить и умножить национальную русскую культуру, разрушительные элементы призывают ее уничтожить. Царь организует оборону страны от смертельного врага, разрушительные элементы призывают к поражению России в этой войне. Интересна очень глубокая оценка событий, происходивших накануне гибели русского Императора, данная Уинстоном Черчиллем в его книге “Мировой кризис 1916-1918”:

“Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была в виду. Она уже перетерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена. Долгие отступления окончились; снарядный голод побежден; вооружение притекало широким потоком; более сильная, более многочисленная, лучше снабженная армия сторожила огромный фронт; тыловые сборные пункты были переполнены людьми. Алексеев руководил армией и Колчак — флотом. Кроме того, никаких трудных действий больше не требовалось: оставаться на посту; тяжелым грузом давить на широко растянувшиеся германские линии; удерживать, не проявляя особой активности, слабеющие силы противника на своем фронте; иными словами — держаться; вот все, что стояло между Россией и плодами общей победы”.

“...В марте Царь был на престоле; Российская империя и русская армия держались, фронт был обеспечен и победа бесспорна”.

“Согласно поверхностной моде нашего времени, царский строй принято трактовать, как слепую, прогнившую, ни на что не способную тиранию. Но разбор тридцати месяцев войны с Германией и Австрией должен бы исправить эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась способна”.

“В управлении государствами, когда творятся великие события, вождь нации, кто бы он ни был, осуждается за неудачи и прославляется за успехи. Дело не в том, кто проделывал работу, кто начертывал план борьбы; порицание или хвала за исход довлеют тому, на ком авторитет верховной ответственности. Почему отказывать Николаю II в этом суровом испытании?... Бремя последних решений лежало на Нем. На вершине, где события превосходят разумение человека, где все неисповедимо, давать ответы приходилось Ему. Стрелкою компаса был Он. Воевать или не воевать? Наступать или отступать? Идти вправо или влево? Согласиться на демократизацию или держаться твердо? Уйти или устоять? Вот — поля сражений Николая II. Почему не воздать Ему за это честь? Самоотверженный порыв русских армий, спасший Париж в 1914 году; преодоление мучительного бесснарядного отступления; медленное восстановление сил; брусиловские победы; вступление России в кампанию 1917 года непобедимой, более сильной, чем когда-либо; разве во всем этом не было Его доли? Несмотря на ошибки большие и страшные, — тот строй, который в Нем воплощался, которым Он руководил, которому Своими личными свойствами Он придавал жизненную искру — к этому моменту выиграл войну для России.

Вот его сейчас сразят. Вмешивается темная рука, сначала облеченная безумием. Царь сходит со сцены. Его и всех Его любящих предают на страдание и смерть. Его усилия преуменьшают; Его действия осуждают; Его память порочат... Остановитесь и скажите: а кто же другой оказался пригодным? В людях талантливых и смелых; людях честолюбивых и гордых духом; отважных и властных — недостатка не было. Но никто не сумел ответить на те несколько простых вопросов, от которых зависела жизнь и слава России. Держa победу уже в руках, она пала на землю, заживо, как древле Ирод, пожираемая червями”.

Николай II не был хорошим политиком в нынешнем смысле этого слова, то есть он не был политиканом и политическим честолюбцем, готовым идти на любые комбинации и сделки с совестью для удержания власти. Император был человеком совести и души (в этом многократно убеждаешься, читая его переписку и дневники), те моральные установки, которыми он руководствовался в своей деятельности, делали его беззащитным перед темными интригами, которые плелись в его окружении. Многие из его окружения преследовали собственные интересы, надеялись получить определенные выгоды, торговались с противниками Царя о цене предательства.

Вокруг Царя все сильнее и сильнее сжимался круг предательства и измены, который превратился в своего рода капкан ко 2 марта 1917 года. Давайте прочитаем некоторые записи в дневнике Императора, чтобы понять те чувства, которые владели им накануне отречения.

“27 февраля. Понедельник.

В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад; к прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувство быть так далеко, и получать отрывочные нехорошие известия! Был недолго у доклада. Днем сделал прогулку по шоссе на Оршу. Погода стояла солнечная. После обеда решил ехать в Царское Село поскорее и в час ночи перебрался в поезд.

28 февраля. Вторник.

Лег спать в 31/4, т.к. долго говорил с Н.И. Ивановым, которого посылаю в Петроград с войсками водворить порядок. Спал до 10 часов. Ушли из Могилева в 5 час. утра. Погода была морозная, солнечная. Днем проехали Вязьму, Ржев, а Лихославль в 9 час.

1 марта. Среда.

Ночью повернули с М. Вишеры назад, т.к. Любань и Тосно оказались занятыми восставшими. Поехали на Валдай, Дно и Псков, где остановился на ночь. Видел Рузского... Гатчина и Луга тоже оказались занятыми! Стыд и позор! Доехать до Царского не удалось. А мысли и чувства все время там! Как бедной Аликс должно быть тягостно одной переживать все эти события! Помоги нам. Господь!

2 марта. Четверг.

Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т.к. с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 1/2 час. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армий на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого.

Кругом измена, и трусость, и обман!”

С подписанием отречения ставилась точка в трагедии жизни Императора Николая II и начался отсчет времени в трагедии его смерти.

Почему Государь принял это роковое решение? Он, обманутый и преданный своим окружением, принял его в надежде (об этом он позднее рассказывал П. Жильяру), что те, кто пожелал его удаления, окажутся способными привести войну к благополучному окончанию и спасти Россию. Он побоялся, чтобы его сопротивление не послужило поводом к гражданской войне в присутствии неприятеля, и не пожелал, чтобы кровь хотя бы одного русского была пролита за него.

Он приносил себя в жертву ради России. Но силы, которые настаивали на уходе Царя, не хотели ни победы, ни спасения России, им нужен был хаос и гибель страны. Они были готовы их сеять за иностранное золото. Поэтому жертва Царя оказалась для России напрасной и, более того, гибельной, ибо само государство стало жертвой измены. С падением Царя кончился период возвышения России и начался процесс ее разрушения, не прекратившийся по сей день.

ПОБЕДНОЕ НАЧАЛО ВОЙНЫ

“Грустно покинуть родную семью”

“Как много мы прожили вместе”

“Ты всегда приносишь с собой обновление”

“Приехали в милую Полтаву”

“Твое присутствие придаст им новые силы и отвагу”

“Грустно покинуть родную семью”

20 сентября Царь записывает в своем дневнике: “Поехал в действующую армию. Давнишнее мое желание отправиться туда поближе — осуществилось, хотя грустно было покинуть свою родную семью!”

Военная ставка тогда располагалась в Барановчичах в красивом сосновом лесу.

Для Русской армии это было хорошее время. Царь получает известия о победах русского оружия — германцы были отброшены за границу от Сувалок и Августова. В эту поездку он посетил Ровно, Белосток, Вильно и утром 26 сентября вернулся в Царское Село.

Первое письмо Царица дала ему еще перед расставанием, и он прочитал его в дороге, когда остался один.

Ц.С.

19 сент. 1914 г.

Мой родной, мой милый,

Я так счастлива за тебя, что тебе удалось поехать, так как я знаю, как глубоко ты страдал все это время, — твой беспокойный сон доказывал это. Это был вопрос, которого я умышленно не касалась, зная и отлично понимая твои чувства и в то же время сознавая, что тебе лучше не быть сейчас во главе армии. — Это путешествие будет маленьким отдыхом для тебя, и, надеюсь, тебе удастся повидать много войск. Могу себе представить их радость при виде тебя, а также твои чувства — как жаль, что не могу быть с тобой и все это видеть! Более чем когда-либо тяжело прощаться с тобой, мой ангел, — так безгранично пусто после твоего отъезда. — Затем, ты, я знаю, несмотря на множество предстоящего дела, сильно будешь ощущать отсутствие твоей маленькой семьи и драгоценного крошки. Он быстро поправится теперь, когда наш Друг его навестил, и это будет для тебя утешением. Только бы были хорошие известия в твое отсутствие, ибо сердце обливается кровью при мысли, что тяжелые известия тебе приходится переживать в одиночестве. Уход за ранеными служит мне утешением, и вот почему я даже в это последнее утро намерена туда идти, в часы твоего приема, для того, чтобы подбодрить себя и не расплакаться перед тобою. Болящему сердцу отрадно хоть несколько облегчить их страдания. Наряду с тем, что я переживаю вместе с тобой и дорогой нашей родиной и народом, — я болею душой за мою “маленькую, старую родину”, за ее войска, за Эрни и Ирен^[1] и за многих друзей, терпящих там бедствия. — Но сколько теперь проходят через то же самое! А затем как постыдна и унизительна мысль, что немцы ведут себя подобным образом! — Хотелось бы сквозь землю провалиться! Но довольно таких рассуждении в этом письме — я должна вместе с тобой радоваться твоей поездке, и я этому рада, но все же, в силу эгоизма, я ужасно страдаю от раз луки — мы не привыкли разлучаться и притом я так бесконечно люблю моего драгоценного мальчика. Скоро 20 лет, как я твоя, и каким блаженством были все эти годы для твоей маленькой женушки!

Как хорошо, что ты повидаешь дорогую Ольгу^[2]. Это ее подбодрит и будет хорошо для тебя. Я тебе дам письмо и вещи для ее раненых.

Дорогой мой, мои телеграммы не могут быть очень теплыми, так как они должны проходить через столько военных рук, но ты между строк сумеешь прочитать мою любовь и тоску по тебе.

Родной мой, если ты как-нибудь почувствуешь себя не вполне хорошо, ты непременно позови Федорова^[3], ты ведь сделаешь это, — а также присматривай за Фредериксом^[4].

Мои самые горячие молитвы следуют за тобой денно и нощно. Я молю о Божьей милости для тебя — да сохранит Он, научит и направит и да возвратит тебя сюда здравым и невредимым!

Благословляю тебя — и люблю тебя так, как редко когда-либо кто был любим, — целую каждое дорогое местечко и нежно прижимаю тебя к моему старому сердцу.

Навсегда твоя старая

Женушка.

Икона эту ночь полежит под моей подушкой перед тем, как я тебе передам ее вместе с моим горячим благословением.

Царское Село. 20 сент. 1914 г.

Мой возлюбленный,

Я отдыхаю в постели перед обедом, девочки ушли в церковь, а Бэби кончает свой обед. У него по временам лишь слабые боли. О, любовь моя, как тяжко было прощаться с тобой и видеть это одинокое бледное лицо, с большими грустными глазами, в окне вагона! Я восклицала мысленно — возьми меня с собою! Хоть бы Н.П.С.^[5] или Мордв.^[6] были с тобой, — будь какая-нибудь молодая любящая душа около тебя, ты бы чувствовал себя менее одиноко и более “тепло”.

Вернувшись домой, я не выдержала и стала молиться, — затем легла и покурила, чтобы оправиться. Когда глаза мои приняли более приличный вид, я поднялась наверх к Алексею и полежала некоторое время около него на диване в темноте это мне помогло, так как я была утомлена во всех отношениях. В 4 1/4 ч. я сошла вниз, чтобы повидать Лазарева, и передала ему маленькую икону для его полка — я не сказала, что это от тебя, а то бы тебе пришлось раздавать их всем вновь сформированным полкам. Девочки работали на складе. В 4 1/2 ч. Татьяна и я приняли Нейдгарта^[7] по делам ее Комитета — первое заседание состоится в Зимнем Дворце в среду, после молебна, я опять не буду присутствовать. Полезно предоставлять девочкам работать самостоятельно, их притом ближе узнают, а они научаются приносить пользу. Во время чая просмотрела доклады, затем получила давно жданное письмо от Виктории^[8], датированное 1/13-го сентября — оно долго шло с оказией. Я выписываю из этого письма то, что могло бы иметь интерес для тебя: “Мы провели тревожные дни во время долгого отступления союзнических войск во Франции. Совершенно между нами (а потому, милая, лучше не говори об этом никому) французы сперва предоставили английской армии одной выдерживать весь напор тяжелой германской фланговой атаки, и если бы английские войска были менее упорны, то не только они, но и все французские силы были бы совершенно смяты. Сейчас все это улажено, и два французских генерала, причастных к этому делу, отставлены Жоффром и заменены другими. В кармане у одного из них оказалось 6 невскрытых записок от англ. главнокомандущего Френча, другой воздерживался от посылки войск и ответил на призыв прийти на помощь, что его лошади слишком устали. Сейчас это уже в прошлом, но много хороших офицеров и солдат поплатилось за это жизнью и свободой. К счастью, это держалось втайне, и здесь народ не знает обо всем этом”. “Требуемые 500000 рекрут почти уже набраны и усиленно занимаются, обучаясь в течение всего дня, — множество дворян также стало в ряды и тем подали хороший пример. Поговаривают о призыве еще 500000, включая сюда контингента из колоний. Мне лично не нравится мысль об индийских войсках, пришедших воевать в Европе, но это отборные полки, затем они уже служили в Китае и в Египте и проявили величайшую дисциплинированность, так что те, кому это ближе известно, уверены, что они будут вести себя превосходно (не станут грабить или убивать). Их высшее офицерство сплошь одни англичане. Друг Эрни — магараджа из Биканира приедет с собственным контингентом; в последний раз я видела его, когда он гостил у Эрни в Вольфсгартене. Джорджи^[9] написал нам отчет о своем участии в морском бое у Гельголанда. Он командует передней башней и дал ряд залпов, проявив, по словам его капитана, большое хладнокровие и здравый смысл. Д.^[10] говорит, что адмиралтейство не оставляет мысли о попытке уничтожения доков в Кильском канале (уничтожение одних только мостов было бы мало полезным) при помощи аэропланов, но это чрезвычайно трудно, так как все это прекрасно защищено, и приходится дожидаться благоприятного случая, иначе попытка не увенчается успехом. Убийственно то обстоятельство, что единственный, могущий быть использованным для войск вход в Балтийское море ведет через Зунд, а он недостаточно глубок для военных кораблей и больших крейсеров. В Северном море немцы разбросали везде кругом мины, безрассудно подвергая опасности нейтральные торговые суда, и теперь при первых же сильных осенних ветрах они поплывут (так как не прикреплены к якорям) к голландским, норвежским и датским берегам, а некоторые обратно к германским, надо надеяться”.

Она шлет сердечный привет. — Сегодня после обеда солнце так ярко светило, но только не в моей комнате — чаепитие прошло как-то грустно и необычно, и кресло глядело печально без моего сокровища — хозяина. — Мария и Дмитрий^[11] приглашены к обеду, а потому я прерву свое писание и посижу немного с закрытыми глазами, а письмо закончу вечером. -

Мария и Дмитрий были в хорошем настроении, они ушли в 10 часов, с намерением навестить Павла^[12]. Бэби был неугомонен и уснул лишь после 11 ч., но у него не было сильных болей. Девочки пошли спать, а я отправилась нежданно к Ане, которая лежит на своем диване в Большом дворце — у нее сейчас закупорка вен. Княжна Гедройц^[13] снова ее навестила и велела ей спокойно полежать в течение нескольких дней, — она ездила в город в автомобиле, чтобы повидать нашего Друга, и это утомило ее ногу. Я вернулась в 11 и пошла спать. По-видимому, инженер-механик^[14] близко. Мое лицо обвязано, так как немного ноют зубы и челюсть, глаза все еще болят и припухли, а сердце стремится к самому дорогому существу на земле, принадлежащему старому Солнышку. — Наш Друг рад за тебя, что ты уехал. Он остался очень доволен вчерашним свиданием с тобой. Он постоянно опасается, что Bonheur, т.е. собственно галки^[15], хотят, чтобы он^[16] добился трона в Польше, либо в Галиции, что это их цель, но я сказала, чтоб она успокоила его, — совершенно немыслимо, чтобы ты когда-либо рискнул сделать подобное. Григорий ревниво любит тебя, и для него невыносимо, чтобы Н. играл какую-либо роль^[17]. — Ксения ответила на мою телеграмму. Она очень огорчена, что не повидала тебя перед твоим отъездом, — ее поезд прибыл. Я ошиблась в расчете, Шуленбург^[18] не может быть здесь раньше завтрашнего дня или вечера, так что я встану только к выходу в церковь, немного попозже. — Посылаю тебе 6 книжечек для раздачи Иванову, Рузскому или кому ты захочешь. Они составлены Ломаном^[19]. Эти солнечные дни избавят тебя от дождя и грязи.

Милый, я должна сейчас кончить и положить письмо за дверью, — его отправят в 8 1/2 ч. утра. Прощай, моя радость, мой солнечный свет, Ники, любимое мое сокровище. Бэби целует тебя, а женушка покрывает тебя нежнейшими поцелуями. Бог да благословит, сохранит и укрепит тебя. Я поцеловала и благословила твою подушку, — ты всегда в моих мыслях и молитвах.

Аликс.

Поговори с Федоровым относительно врачей и студентов. Не забудь сказать генералам, чтобы они прекратили свои ссоры.

Привет всем; надеюсь, бедный, старый Фредер^[20] поправляется и чувствует себя хорошо; следи, чтобы он был на легкой диете и не пил вина.

Ц.С. 21 сентября 1914 г.

Мой любимый,

Какую радость мне доставили твои 2 телеграммы! — Благодарю Бога за это счастье — так отрадно было получить их после твоего прибытия на место. Бог да благословит твое присутствие там! Так хотелось бы знать, надеяться и верить, что ты увидишь войска. — Бэби провел довольно беспокойную ночь, но без сильных болей. Я поднялась наверх, чтобы поцеловать его перед тем, как пойти в церковь, в 11 ч. Завтракала с девочками, лежа на диване, Беккер^[21] приехала. Полежала часок около постели Алексея, а затем отправилась встречать поезд, — не очень много раненых. Два офицера из одного и того же полка и той же роты, а также один солдат умерли в пути. У них легкие очень пострадали от дождей и от перехода вброд через Неман. Ни одного знакомого — все армейские полки. Один солдат вспомнил, что видел нас в Москве этим летом на Ходынке. Порецкому^[22] стало хуже на почве его больного сердца и переутомления, выглядит очень плохо, с осунувшимся лицом, выпученными глазами, с седой бородой. Бедняга производит тяжелое впечатление, но не ранен. Затем мы впятером отправились к Ане и здесь рано напились чаю. В 3 ч. зашли в наш маленький лазарет, чтобы надеть халаты, и оттуда в большой лазарет, где мы усердно поработали. В 5 1/2 ч. мне пришлось вернуться вместе с М. и А.^[23], для приема отряда с братом Маши Васильчиковой во главе. Затем обратно в маленький лазарет, где дети продолжали работать. Здесь я перевязала трех вновь прибывших офицеров и затем показала Карангозову и Жданову, как по-настоящему играть в домино. После обеда и молитвы с Бэби пошла к Ане, у которой уже находились 4 девочки, и здесь повидала Н.П.^[24], обедавшего в этот день у нее. Он был рад повидать нас всех, так как он очень одинок и чувствует себя таким бесполезным. Кн. Гедройц приехала посмотреть Анину ногу, я забинтовала ее, а затем мы ее напоили чаем. Довезли Н.П. в автомобиле до станции. Ясная луна, холодная ночь. Бэби крепко спит. Вся маленькая семья целует тебя нежно. Ужасно скучаю по моему ангелу,и, просыпаясь по ночам, стараюсь не шуметь. чтобы не разбудить тебя. Так грустно в церкви без тебя. Прощай, милый, молитвы мои и мысли следуют всюду за тобой. Благословляю и целую без конца каждое дорогое любимое местечко. Твоя старая

Женушка.

Н. Гр. Орлова^[25] едет завтра в Боровичи для двухдневного свидания с мужем. Аня узнала об этом от Сашки^[26] и из двух писем своего брата.

Ставка верховного главнокомандующего. Новый императорский поезд. 22 сентября 1914 г.

Моя возлюбленная душка-женушка,

Сердечное спасибо за милое письмо, которое ты вручила моему посланному — я прочел его перед сном.

Какой это был ужас — расставаться с тобою и с дорогими детьми, хотя я и знал, что это не надолго. Первую ночь я спал плохо, потому что паровозы грубо дергали поезд на каждой станции. На следующий день я прибыл сюда в 5 ч. 30 м., шел сильный дождь и было холодно. Николаша^[27] встретил меня на станции Барановичи. а затем нас отвели в прелестный лес по соседству, недалеко (5 минут ходьбы) от его собственного поезда. Сосновый бор сильно напоминает лес в Спале, грунт песчаный и ничуть не сырой.

По прибытии в Ставку я отправился в большую деревянную церковь железнодорожной бригады, на краткий благодарственный молебен, отслуженный Шавельским^[28]. Здесь я видел Петюшу, Кирилла^[29] и весь Николашин штаб. Кое-кто из этих господ обедал со мною, а вечером мне был сделан длинный и интересный доклад – Янушкевичем^[30], в их поезде, где, как я и предвидел, жара была страшная. Я подумал о тебе — какое счастье, что тебя здесь нет!

Я настаивал на том, чтобы они изменили жизнь, которую они здесь ведут, по крайней мере, при мне.

Нынче утром в 10 часов я присутствовал на обычном утреннем докладе, который Н. принимает в домике как раз перед своим поездом от своих двух главных помощников, Янушкевича и Данилова^[31].

Оба они докладывают очень ясно и кратко. Они прочитывают доклады предыдущего дня, поступившие от командующих армиями, и испрашивают приказов и инструкций у Н. насчет предстоящих операций. Мы склонялись над огромными картами, испещренными синими и красными черточками, цифрами, датами и пр. По приезде домой я сообщу тебе краткую сводку всего этого. — Перед самым завтраком прибыл генерал Рузский, бледный, худощавый человечек, с двумя новенькими Георгиями на груди. Я назначил его ген.-адъютантом за нашу последнюю победу на нашей прусской границе — первую с момента его назначения. После завтрака мы снимались группой со всем штабом Н. Утром после доклада я гулял пешком вокруг нашей ставки и прошел кольцо часовых, а затем встретил караул лейб-казаков, выставленный далеко в лесу. Ночь они проводят в землянках — вполне тепло и уютно. Их задача — высматривать аэропланы. Чудесные улыбающиеся парни с вихрами волос, торчащими из-под шапок. Весь полк расквартирован очень близко к церкви в деревянных домиках железнодорожной бригады.

Ген. Иванов^[32] уехал в Варшаву и вернется в Холм к среде, так что я пробуду здесь еще сутки, не меняя в остальном своей программы.

Отсюда я уеду завтра вечером и прибуду в Ровно в среду утром, там пробуду до часу дня и выеду в Холм, где буду около 6 часов вечера. В четверг утром я буду в Белостоке, а если окажется возможным, то загляну без предупреждения в Осовец. Я только не уверен насчет Гродно, т.е. не знаю, буду ли там останавливаться, боюсь, что все войска выступили оттуда к границе.

Я отлично прогулялся с Дрентельном^[33] в лесу и по возвращении застал толстый пакет с твоим письмом и 6 книжками.

Горячее спасибо, любимая, за твои драгоценные строчки. Как интересна та часть письма Виктории, которую ты так мило скопировала для меня!

О трениях, бывших между англичанами и французами в начале войны, я узнал несколько времени тому назад из телеграммы Бенкендорфа^[34]. Оба здешние иностранные атташе уехали в Варшаву несколько дней тому назад, так что в этот раз я не увижу их.

Трудно поверить, что невдалеке отсюда свирепствует великая война, все здесь кажется таким мирным, спокойным. Здешняя жизнь скорей напоминает те старые дни, когда мы жили здесь во время маневров, с той единственной разницей, что в соседстве совсем нет войск.

Возлюбленная моя, часто-часто целую тебя, потому что теперь я очень свободен и имею время подумать о моей женушке и семействе. Странно, но это так.

Надеюсь, ты не страдаешь от этой мерзкой боли в челюсти и не переутомляешься. Дай, Боже, чтобы моя крошечка была совсем здорова к моему возвращению!

Обнимаю тебя и нежно целую твое бесценное личико, а также и всех дорогих детей. Благодарю девочек за их милые письма. Спокойной ночи, мое милое Солнышко. Всегда твой старый муженек

Ники.

Передай мой привет Ане.

Ц.С. 23 сент. 1914.

Мой дорогой,

Мне было так досадно, что не могла написать тебе вчера, но голова страшно болела, и я весь вечер пролежала в темноте. Утром мы пошли в пещ. храм, прослушали половину обедни, было прекрасно. Перед тем я навестила Бэби, затем мы заехали за кн. Г. к Ане. У меня болела голова, — я не могу теперь принимать никаких лекарств и против сердечных болей. Мы проработали с 10 до 1. Была одна — очень длительная — операция. После завтрака приняла Шуленбурга, который снова уехал сегодня, так как Ренненкампф^[35] велел ему поскорей вернуться назад. Затем я поднялась наверх, чтобы поцеловать Бэби. Вернувшись к себе, прилегла на постель до чая, — после чаю приняла отряд Сандры Шуваловой^[36], а затем легла в постель с адской головной болью.

Аня обиделась, что я не была у нее, но у нее была куча гостей, и наш Друг пробыл там три часа. Ночь была не из хороших, и я весь день чувствую тяжесть в голове, — сердце расширено, — обыкновенно я принимаю капли 3 или 4 раза в день, иначе мне не удержаться бы на ногах, а сейчас мне нельзя их принимать. Доклады прочла в постели и перешла к завтраку на диван. Затем приняла чету Ребиндер из Харькова (у них там склад моего имени), — она приехала из Вильны, куда ездила, чтобы проститься со своим братом Кутайсовым^[37]. Он показывал ей икону, посланную мной от имени Бэби для батареи, и икона уже имеет очень потрепанный вид, так как они, оказывается, ежедневно достают ее при молитвах. Они молятся перед ней перед каждым сражением, — так трогательно. Затем я отправилась к Бэби полежать около него в полутемноте, а Влад. Ник.^[38] читал ему вслух, — теперь они играют вместе, девочки тоже принимают участие в играх, — чай нам принесли сюда. Стоит прекрасная погода, по ночам чуть ли не морозит.

Слава Богу, продолжают поступать добрые вести, и пруссаки отступают. Они бегут от грязи.

Мекк^[39] пишет, что появилось много случаев заболеваний холерой и дизентерией во Львове, но они принимают санитарные меры. Судя по газетам, там были серьезные моменты; но я надеюсь, что там не произойдет ничего важного. Нельзя доверять этим полякам — в конце концов мы их враги, и католики должны нас ненавидеть. Я кончу это письмо вечером, не могу много писать зараз. Мой ангел, душой и сердцем постоянно с тобой.

Пишу на бумаге Анастасии. Бэби крепко тебя целует. У него совершенно нет болей, он лежит, так как колено все еще опухло, — надеюсь, что к твоему приезду он будет на ногах. Получила письмо от старой m-me Орловой, которой Иван написал о своем желании продолжать военную службу после войны то же самое он говорил и мне — это летчик Орлов, 20 корпус действ, арм.: он получил георгиевский крест, имеет право еще на другой знак отличия, но нельзя ли его произвести в прапорщики (или подпоручики)? Он делал разведки под сплошным огнем неприят., — однажды он летел один необычайно высоко, был очень сильный холод, у него озябли руки, аппарат перестал работать, он окоченел до такой степени, что ему стало безразлично, что с ним дальше будет, он стал молиться, и вдруг аппарат вновь стал работать. В дождливую погоду они не могут летать, и тогда приходится спать и спать. Какой это отважный юноша, что так часто летает один! Какие крепкие нервы необходимы для этого! Его отец имел бы полное право им гордиться, — вот почему бабушка за него хлопочет. Я отвратительно пишу сегодня, но голова моя утомлена и тяжела. О, любимый, как я была бесконечно рада получить твое дорогое письмо, благодарю тебя за него от всей души! Как хорошо, что ты написал! Я прочитала некоторые места из твоего письма девочкам и Ане, которой было разрешено прийти к обеду, и она оставалась у нас до 10 1/2 ч. Как все это, наверное, было интересно! Рузский, без сомнения, был глубоко тронут тем, что ты его произвел в генерал-адъютанты. Как малютка будет рад, что ты ему написал! У него, слава Богу, больше нет болей. Ты сейчас, вероятно, уже снова сидишь в поезде, но как мало ты побудешь с Ольгой! Какая это будет награда для славного гарнизона Осовца, если ты их посетишь, — может быть и Гродно, если там сейчас находятся войска? Шуленбург видел улан, лошади их измучены; спины истерты до крови — постоянно под седлом, ноги совершенно ослабели. Так как поезд остановился вблизи Вильны, многие офицеры пришли и поочереди спали на его постели, наслаждаясь роскошью хотя бы вагонной кровати, а также их привела в восторг возможность попользоваться настоящим в. — кл., — Княжевич больше не хотел оттуда выходить, так уютно ему там показалось (жена Ш. рассказала об этом Аде). Дорогая моя радость тоже скучает по своей женушке? А я разве не тоскую по тебе! Но у меня наши милые ребята, они поддерживают меня. Заходишь ли ты иногда в мое отделение? Пожалуйста, передай Фред. мой теплый привет. Говорил ли ты с Федоровым по поводу призванных студентов и врачей?

Сегодня от тебя нет телеграммы, — это, верно, значит, что у тебя не произошло ничего особенного.

Ну, а теперь, мой ненаглядный, дорогой Ники, я должна постараться уснуть, а также положить это письмо за дверью, для того, чтобы оно было отправлено в 8 1/2 ч. В моем пере не хватило чернил, пришлось взять другое. Прощай, мой ангел. Бог да благословит и хранит тебя и да вернет Он нам тебя здравым и невредимым!

Твоя горячо любящая и истинно преданная женушка шлет тебе наинежнейшие поцелуи и ласки.

Аликс.

Аня благодарит тебя за привет и шлет тебе горячий поклон.

Ставка верховного главнокомандующего. 23 сент. 1914 г.

Возлюбленная моя женушка,

Горячее спасибо за твое милое письмо и за то, которое ты, девочки, Аня и Н.П. написали мне сообща. Написанные вами строки всегда так глубоки, и когда я читаю их, смысл их проникает в самое сердце, и глаза мои часто увлажняются. Тяжко разлучаться даже на несколько дней, но такиеписьма, как ваши, — такая утеха, что ради этого стоит разлучиться. Сегодня льет, как из ведра, но я, разумеется, выходил гулять с Др., что мне было очень полезно. Эту ночь с бедным стариком Фредериксом слегка повторилось то, что случилось с ним недавно в городе, — маленькое кровохарканье.

Теперь ему лучше, но и Федоров и Малама^[40] настаивают на том, что он должен соблюдать спокойствие и неподвижность в течение 24 часов. Очень трудно будет заставить его послушаться их. Они советуют, чтобы он оставался здесь и не ездил со мною в Ровно, — он может захватить мой поезд в Белостоке через два дня — в четверг. Присутствие старика здесь в этих условиях очень осложняет положение, ибо он постоянная моя обуза, и всех вообще стесняет.

Я опять чувствую себя вполне здоровым и, уверяю тебя, в последние дни даже отдохнувшим — особенно благодаря добрым вестям. Увы! Николаша, как я и опасался, не пускает меня в Осовец, что просто невыносимо, так как теперь я не увижу войск, которые недавно дрались. В Вильне я рассчитываю посетить два лазарета военный и Красного Креста; но не единственно же ради этого я приехал сюда!

Среди наград, которые я утвердил, ген. Иванов представил Келлера к ордену св. Георгия. Я так рад за него.

Итак, завтра я наконец увижу Ольгу и проведу в Ровно все утро. Надо кончать, потому что курьер ждет отправления.

Прощай, мое милое, возлюбленное Солнышко. Господь да благословит и сохранит тебя и дорогих детей, я же нежно целую тебя и их. Всегда твой муженек

Ники.

Ц.С.

24 сент. 1914 г.

Дорогой мой,

От всей души благодарю тебя за твое милое письмо. Твои нежные слова глубоко меня растрогали и согрели мою одинокую душу. Я глубоко огорчена за тебя, что тебе советуют не ехать в крепость — это было бы истинной наградой для этих удивительных храбрецов. Говорят, что Даки^[41] была там на благодарственном молебне и слышала грохот пушек поблизости. В Вильне много войск на отдыхе, так как лошади у них совершенно замучены, я надеюсь, что ты повидаешь эти войска. Ольга прислала такую радостную телеграмму после свидания с тобой, — какое милое дитя, и при том она так усердно работает. Как много благодарных душ унесут с собой воспоминание о ее светлом, милом образе, возвращаясь в ряды войск или в родные селения, и то, что она твоя сестра, еще более укрепит связь между тобой и народом! — Я прочитала прелестную статью в одной английской газете, — они очень хвалят наших солдат, говорят, что глубокая вера и благоговение перед миролюбивым монархом заставляют их так хорошо сражаться, и притом за святое дело. — Какой позор, что немцы заточили маленькую герцогиню Люксембургскую^[42] во дворце близ Нюренберга! — Как это оскорбительно! — Представь себе, я получила письмецо от Гретхен^[43], без подписи и без обращения, написанное по-английски, присланное из Англии, адрес написан не ее почерком. — Я не могу себе представить, каким образом ей удалось его прислать. — Анина нога гораздо лучше сегодня, я вижу, она намеревается встать к твоему приезду. — Я бы хотела, чтобы она сейчас была здорова и чтобы нога ее болела в течение будущей недели, тогда мы могли бы провести несколько уютных спокойных вечеров с тобой наедине. — Мы только в 11 ч. собрались в лазарет, заехав по пути за кн. к Ане. Мы присутствовали при двух операциях — она оперировала сидя, для того, чтобы я могла подавать, тоже сидя, инструменты. Один из оперированных вел себя ужасно смешно, когда пришел в себя, в постели — он начал распевать на высоких нотах, притом очень хорошо, и дирижировал рукой, из чего я заключила, что он запевала, и потом оказалось, что это действительно так, он был очень весело настроен, выразил надежду, что не произнес каких-нибудь грубых слов — он желает быть героем и вернуться опять на войну, как только нога его заживет. — Другой лукаво улыбался и рассказывал: “Я был далеко, далеко. ходил-ходил, — хорошо там было. Господь Вседержитель, все вместе были, — вы не знаете, где я был”. — И он все благодарил Бога и восхвалял его — очевидно, ему являлись чудесные виденья в то время, как извлекали пулю из плеча. Она не позволила мне делать перевязок, чтобы я не делала никаких лишних движений, так как голова и сердце давали себя чувствовать. — После завтрака я пролежала в комнате у Бэби до 5 ч. — М-г Ж.^[44] читал ему вслух, а я, кажется, немного вздремнула. Затем Алексей очень недурно прочитал пять строчек по-французски вслух. После этого я приняла дядю Мекка^[45], а затем слетала на полчаса с Ольгой к Ане на дом, так как наш Друг сидел у нее и выразил желание меня видеть. Он расспрашивал о тебе и выражал надежду, что ты посетишь крепость. — Затем мы принялись за чтение с кн. Г.

После обеда девочки отправились к А., у нее был Н.П., туда же после молитвы отправилась и я. Мы работали, она клеила, а он курил. Она не очень любезна эти последние дни и занята исключительно собой и своим удобством, заставляет всех ползать под стол, чтобы класть ее ногу на груду подушек, и не очень заботится о том, удобно ли сидеть другим, — избалованное и невоспитанное существо. Ее с утра до ночи навещает множество людей, так что ей некогда тосковать, но когда ты вернешься, она будет стонать, будто бы она все время грустила. — Она окружена множеством твоих больших фотографических карточек, увеличенные снимки ее работы находятся в каждом углу, также множество маленьких. — Мы довезли Н.П. до станции и были дома в 11 ч. — Я собиралась ежедневно бывать в церкви, а была за все время только один раз. Очень досадно, ибо это так помогает, когда на душе грустно; мы всегда ставим свечки перед тем, как отправиться в лазарет, мне отрадно просить у Бога и Пресвятой Девы благословения для наших рук, а также исцеления больных.

Я так рада, что ты опять себя лучше чувствуешь, такое путешествие благотворно, так как ты чувствуешь себя ближе ко всему. Ты имел возможность видеть командный состав, услышать все непосредственно от них, а также сообщить им свои мысли.

Какая радость для Келлера — он действительно заслужил свой крест, сейчас он отплатил нам за все, это было его пламенным желанием все эти годы. — Как до смерти утомлены должны быть французские и английские войска, после 20 или более дней беспрестанных боев! А против нас обращены Кенигсбергские тяжелые орудия. Сегодня Орлов не прислал никаких известий; из этого я заключаю, что ничего особенного не случилось. — Для тебя хорошо, что ты уехал подальше от мелких сплетен — здесь всегда носятся разные слухи, и обычно совершенно не обоснованные.

Бедный, старый Фредерикс, а тот^[46] уже умер. Как грустно, что нашему бедному старику опять хуже — я так опасалась, чтоб это опять не случилось во время его путешествия с тобой. Было бы более деликатно с его стороны, если бы он здесь остался, но он так безгранично тебе предан, что не мог примириться с мыслью, что ты поедешь один. Боюсь, что он недолго еще останется с нами, его час скоро пробьет. — Какая это будет потеря! Подобных людей уже больше ненайти, трудно заместить кем-нибудь этого честного друга.

Голубчик, я надеюсь, ты лучше спишь теперь, чего я не могу сказать о себе. Мозг все время усиленно работает и никогда не хочет отдохнуть. Тысячи мыслей и комбинаций появляются и сбивают меня с толку. — Я перечитываю твои дорогие письма множество раз и стараюсь себе представить, что это беседует со мной мой любимый. Как-никак, мы так мало видим друг друга, ты так занят, а я не люблю допекать тебя расспросами, когда ты приходишь утомленный после твоих докладов, потом мы никогда не бываем с тобой вдвоем, одни. Но сейчас я должна постараться уснуть, чтобы лучше чувствовать себя завтра и быть более годной к делу. Я предполагала, что много успею сделать в твое отсутствие. Беккер нарушила все мои планы и добрые намерения. Спи хорошо, мой маленький, святые ангелы охраняют твой сон, а молитвы и любовь твоей женушки окружают тебя глубокой преданностью и лаской.

25-го. С добрым утром, мое сокровище. Сегодня фельдъегерь позже заедет за письмом, так что я могу приписать еще несколько строк. Это, быть может, будет последним письмом, если верить Фредериксу, что ты вернешься завтра, но я думаю, что ты не приедешь, так как ты, наверное, сделаешь смотр гусарам, уланам, артиллерии и прочим войскам, находящимся на отдыхе в Вильне.

Ночью было 2 градуса мороза, — сейчас опять солнце сияет вовсю. В 11 ч. мы будем в лазарете. Я все еще не могу принимать лекарство, что очень некстати, так как у меня ежедневно, хотя и не сильно, болит голова, и сердце дает себя чувствовать. Хотя оно и не расширено, но я принуждена сегодня делать возможно меньше движений. Я не была по-настоящему на воздухе со дня твоего отъезда. — Сергею^[47] несколько лучше. Кн. Орлова^[48] также совсем поправилась, только еще слаба. Бэби спал и чувствует себя хорошо. Не перестают толковать об имении в Прибалтийском крае, где было место, очерченное белым, и гидроплане, спустившемся там на озере, — о том, как два наших офицера, переодетые простолюдинами, все это видели, — туда никого не пускают. Я бы хотела, чтобы по этому поводу было сделано серьезное расследование. Везде такое множество шпионов, что это, может быть, и правда, но это было бы чрезвычайно прискорбно, так как в Прибалтийском крае все же много лояльных подданных.

Эта ужасная война, кончится ли она когда-нибудь? Я уверена, что Вильгельм подчас переживает моменты отчаяния при мысли, что он сам, под влиянием русофобской клики, начал войну и что он ведет свою страну к гибели. Все эти небольшие государства еще долгие годы после окончания войны будут нести ее тяжелые последствия. Сердце мое обливается кровью при мысли о том, сколько труда потратили папа и Эрни для того, чтобы наша маленькая родина достигла полного процветания во всех отношениях.

С Божьей помощью здесь все пойдет хорошо и приведет к победному концу. Эта война подняла настроение, пробудила многие застоявшиеся мысли, внесла единство в чувства, это в моральном отношении — “здоровая война”. Только одного мне хотелось бы, чтобы наши войска вели себя примерно во всех отношениях, чтобы они не стали грабить и громить — пусть эту мерзость они предоставят проделывать пруссакам. — Это деморализует, и потом теряешь настоящий контроль над людьми; они дерутся для личной выгоды, а не для славы своей родины, когда достигают уровня разбойников на большой дороге Нет основания следовать скверным примерам — тыл, обозы — проклятие, все говорят о них с отчаянием. Держать их в руках некому. Во всем всегда есть уродливые и прекрасные стороны, то же самое и здесь.

Такая война должна очищать душу, а не загрязнять ее, не так ли? В некоторых полках очень строго, я знаю, и стараются поддерживать порядок, но слово сверху не повредило б. Это моя собственная мысль, дорогой, потому что мне хочется, чтоб имя наших русских войск вспоминалось впоследствии во всех странах со страхом, уважением и восхищением. Здесь люди не всегда проникнуты мыслью, что чужая собственность священна и неприкосновенна. Победа не означает грабежа. — Вели полковым священникам обратиться к солдатам с речью по этому поводу. — Вот я надоедаю тебе вещами, которые меня не касаются, но я делаю это исключительно из любви к твоим солдатам и к их репутации.

Дорогое мое сокровище, сейчас должна кончить и встать. Все мои молитвы и нежнейшие думы следуют за тобой; дай тебе Боже мужества, крепости и терпенья, — веры в тебе больше, чем у кого бы то ни было, и она и хранит тебя. — Да, одни молитвы и беззаветная вера в Божью милость дают человеку силу все переносить. Инаш Друг помогает тебе нести твой тяжелый крест и великую ответственность, се пойдет хорошо, так как правда на нашей стороне. Благословляю тебя, целую вое дорогое лицо, милую шею, и дорогие любимые ручки со всем пылом горячо любящего сердца. Какое счастье, что ты скоро будешь со мной! Твоя старая

Женушка.

“Как много мы прожили вместе”

21 октября Царь снова отправляется в действующую армию. Незадолго до этого военное положение России осложняется, в войчу вероломно вступает Турция. Запись в царском дневнике, отражающая его настроение вэти дни: “Находился в бешеном настроении на немцев и турок из-за подлого их поведения... на Черном море! Только... под влиянием успокаивающей беседы Григория душа пришла в равновесие!”

Еще 5 октября русские войска перешли в наступление на Варшавском и Иваногородском направлениях и сильно потеснили противника, выйдя к. границе Германии. Группа войск, брошенная германцами 29 октября, чтобы спасти положение, попала в окружение и лишь незначительным ее остаткам удалось прорваться.

Поездка Царя в действующую армию была напряженной. Минск. Барановичи, Холм, Ровно, Гродно. Двинск — основные. пункты поездки. 1 ноября в Гродно он встречается с Царицей и двумя дочерьми, которые тоже не сидят на месте, а стараются помочь в организации военных лазаретов.

Как уже заведено, первое свое письмо Царица пишет супругу еще до расставания.

Ц.С. 20 окт. 1914 г.

Мой безгранично любимый,

Час разлуки вновь близится, и сердце сжимается от боли. Но я радуюсь за тебя, что ты уедешь, получишь новые впечатления и почувствуешь себя ближе к войскам. Надеюсь, на этот раз тебе удастся больше увидеть. Мы с нетерпением станем ждать твоих телеграмм. При посылке ответных телеграмм в Ставку испытываю всегда неловкость, потому что уверена, что множество офицеров читает эти телеграммы, а потому как-то не пишется так тепло, как хотелось бы. Мне чрезвычайно приятно знать, что Н.П. при тебе на этот раз — Ты будешь чувствовать себя менее одиноким, так как он как бы частица нас всех. У вас много общего во взглядах. Он глубоко благодарен и счастлив ехать с тобой, потому что чувствует себя бесполезным в городе, откуда все его товарищи ушли на войну... Слава Богу, ты можешь ехать и быть спокойным насчет дорогого Бэби. В случае, если бы что-нибудь с ним произошло, я напишу ручка, называя все уменьшительными именами, тогда ты будешь знать, что речь идет о малютке. — О, как мне будет тоскливо без тебя! Все эти дни я чувствую себя такой подавленной, а на сердце такая тяжесть! Это стыдно, потому что ведь сотни людей радуются, что вскоре увидят тебя, но при моей любви к тебе я не могу не стремиться к своему сокровищу.

Завтра минет 20 лет со дня твоего вступления на престол и моего перехода в православие. Как быстро пролетели эти годы, как много мы пережили вместе! Прости, что пишу карандашом, но я лежу на диване, а ты еще не кончил исповедоваться. Еще раз прости твоему Солнышку, если она как-нибудь огорчила или не угодила тебе, и верь, что у нее при том не было злого умысла. Слава Богу, мы завтра вместе удостоимся святого причастия — это дарует силы и душевный покой. Дай нам, Боже, успехов на суше и на море, — благословен будь наш флот! О, дорогой мой, если ты желаешь, чтобы я тебя встретила, пошли за мной и О. и Т. — Все же мы так мало видим друг друга, так много о чем нужно было бы потолковать и порасспросить, а к ночи мы оба измучены, а по утрам такая спешка. — Утром докончу это письмо.

21-ое. Как приятно было вместе причаститься сегодня! И притом это яркое солнечное сияние, — пусть оно сопутствует тебе во всем! Мои молитвы и мысли и моя нежнейшая любовь будут постоянно следовать за тобой. Сокровище мое, Бог да благословит и защитит тебя, и да предохранит тебя Святая Дева от всякого зла! Нежно благословляю тебя. Целую бесконечное число раз, прижимаю тебя к сердцу с безграничной любовью и преданностью. Твоя, мой Ники, на веки маленькая

Женушка.

Переписываю тебе для памяти текст телеграммы, присланной Гр.: “С принятием св. тайн у святой чаши умоляя Христа вкушая тело и кровь духовное созерцание небесную красоту радости, пусть небесная сила в пути с вами ангелы в ряды воинов наших спасенье непоколебимых героев с отрадой и победой”.^[49]

Благословляю тебя. Люблю тебя. Тоскую по тебе.

Царское Село. 21 окт. 1914 г.

Дорогой мой, любимый,

Твоя дорогая телеграмма^[50] доставила нам такую неожиданную радость, и я от всей души благодарю тебя за нее. Это очень хорошо, что ты с Н.П. прогулялся на одной из этих маленьких станций, это должно было освежить тебя. Мне было так грустно видеть твою одинокую фигуру в дверях вагона, — мне представляется таким неестественным твой отъезд без меня, — так странно без тебя, ты наш центр, наше солнышко. Я подавила свои слезы, поспешила уехать в лазарет и усердно проработала там в течение двух часов. Были тяжелораненые. В первый раз побрила солдату ногу возле и кругом раны — я сегодня все время работала одна, без сестры или врача, — одна только княжна подходила к каждому солдату, смотрела, что с ним. Я у нее справлялась, правильно ли то, что я намеревалась делать, — надоедливая m-lle Анненкова подавала мне требуемые материалы. Затем мы вернулись в наш маленький лазарет и посидели в нескольких палатах с офицерами. Отсюдамы отправились осматривать маленький пещерный храм, находящийся под старым дворц. госп.: здесь была церковь во времена Екатерины. Это было устроено в память 300-летнего юбилея. Этот храм прямо очарователен. Все в нем подобрано Вильчковским^[51] в чистейшем и древнейшем византийском стиле, отлично выдержанном. Ты должен осмотреть его. Освящение состоится в воскресенье в 10 ч., и мы поведем туда тех из наших офицеров и солдат, которые уже могут самостоятельно передвигаться. Имеются таблицы с обозначением фамилий раненых, умерших всех наших Ц.С-ких лазаретах, а также офицеров, получивших георгиевские кресты или золотое оружие. — После чаю мы поехали в лазарет М. и А.^[52] Там много тяжелораненых солдат. В верхнем этаже в чрезвычайно уютных комнатах находятся 4 офицера. Затем я приняла 3-х офицеров, возвращающихся в д. армию. Один из них лежал в нашем госпитале, два других здесь в моей общине Красного Креста, после чего я прилегла отдохнуть. Бэби прочитал свои молитвы здесь внизу, так как я слишком устала, чтобы подняться к нему наверх. О. и Т. сейчас в Ольгином комитете. Татьяна одна принимала Нейдгарта с его докладом, продлившимся целые полчаса. — Это очень полезно для девочек. Они приучаются быть самостоятельными, и это их гораздо большему научит, так как приходится думать и говорить за себя, без моей постоянной помощи^[53].

Я жажду новостей с Черного моря — дай, Боже, успеха нашему флоту! Мне кажется, они не дают никаких вестей о себе, чтобы враг не узнал по беспроволочному телеграфу об их местонахождении.

Сегодня вечером опять очень холодно. Хотелось бы знать, играешь ли ты в домино? О, дорогой мой, как тоскливо без тебя! Какое счастье, что мы причастились перед твоим отъездом — это дало мне силы и покой. Как важно иметь возможность причаститься в подобные минуты и как хотелось бы помочь другим вспомнить о том, что Бог даровал это благо всем — не только как нечто обязательное раз в году во время поста, но и для тех случаев, когда душа жаждет этого и нуждается в подкреплении! Когда я нахожусь наедине с людьми, которые, как мне известно, переживают сильные страдания, я всегда касаюсь этого вопроса, и с Божьей помощью мне во многих случаях удалось им объяснить, что это — всем доступное, благое дело и что это дарует облегчение и покой болящему сердцу. Я говорила об этом с одним из наших офицеров. Он согласился причаститься и после почувствовал себя таким счастливым и бодрым и стал куда лучше переносить свои страдания. Мне кажется, одна из главных обязанностей наших женских в том, чтобы стараться привести людей ближе к Богу, заставить их постигнуть, что Он более доступен и близок к нам, что Он ждет, чтобы мы обратились к Нему с любовью и верой. Многих удерживает робость и ложная гордость, а потому мы должны помочь им преодолеть эту преграду. — Я как раз вчера вечером говорила священнику, что, помоему, духовенству почаще следовало бы вести с ранеными подобные разговоры, совершенно просто и прямо, только не в виде проповеди. Их души совсем детские и иной раз нуждаются в некотором руководстве. С офицерами обычно это гораздо труднее.

22-ое . С добрым утром, мое сокровище. Сегодня утром я много молилась за тебя в маленькой церкви. Я пришла туда за 20 минут до окончания. Так грустно было стоять там коленопреклоненной без моего сокровища, что я невольно расплакалась. Но затем я подумала о том, как ты должен радоваться, что приближаешься к фронту, и с каким нетерпением раненые дожидаются тебя сегодня утром в Минске.

Мы перевязывали офицеров с 10 1/2 ч., затем отправились в большой госпиталь на 3 большие операции — одному раненому пришлось отрезать 3 пальца, так как начиналось заражение крови, и они совершенно омертвели. У другого извлекли осколок, еще у другого — множество осколков (костей) из ноги. Я осмотрела несколько палат. В церкви большого госпиталя шло богослужение, мы преклонили колени на верхних хорах во время акафиста Казанской Божьей Матери.

Твои стрелки скучают без тебя. Сейчас я должна поехать в мой поезд-склад № 4. Прощай, мой милый Ники, благословляю и целую тебя без конца. Спала плохо, целовала твою подушку и много думала о тебе. Навеки твоя собственная маленькая

Женушка.

Кланяюсь всем и особенно Н.П. Я рада, что он вблизи тебя — тебе будет теплее от его близости.

Царское Село 22 октября 1914 г.

Дорогой мой,

Уже 7 часов, а от тебя до сих пор никаких вестей. Ну, я отправилась с Мекком для осмотра моего поезда-склада № 4 — они едут сегодня, кажется, в Радом, а оттуда Мекк заедет к Николаше, так как ему нужно кое-что у него спросить. Он мне сообщил частным образом, что Элла^[54] желала бы поехать во Львов и осмотреть мой тамошний склад, но так, чтобы никто об этом не знал, — она приедет сюда, тайно от москвичей, в первых числах ноября. Мы страшно завидуем ей и Даки, но все же надеемся, что ты пришлешь за нами для того, чтобы мы могли повидаться с тобой. Тяжело будет расстаться с Бэби, с которым я никогда надолго не разлучалась, но покуда он здоров, и так как М. и А. остаются здесь с ним, я могла бы уехать. Конечно, мне хотелось бы, чтобы это была полезная поездка. — Лучше всего, если бы я могла отправиться с одним из моих санитарных поездов на место его назначения, чтобы присутствовать при приемке раненых, а затем повезла бы их с собой обратно и занялась бы уходом за ними. А то мы могли бы выехать тебе навстречу в Гродно. Вильну или Белосток, где имеются госпитали. Но я предоставляю тебе решить все это, и ты сам мне скажешь, как поступить, где и когда тебя встретить, может быть, в Ровно или Харькове — как это будет удобнее для тебя, и чем меньше людей будет знать о моем приезде, тем лучше. Я приняла Шуленбурга, он едет завтра (мой поезд, снаряжаемый Ломаном и К°, уходит, кажется, 1-го). Затем княгиня читала нам лекцию. Мы прошли полный фельдшерский курс, с расширенной программой, а сейчас пройдем курс по анатомии и внутренним болезням, это будет полезно и для девочек. — Я затем занялась сортировкой теплых вещей для раненых, возвращающихся к себе домой, а также для возвращающихся на фронт. Заходил ко мне Ресин^[55], и мы с ним порешили завтра после обеда поехать в Лугу в мою “Светелку”. Это была дача, подаренная Алексею, я взяла и устроила в ней отделение моей школы народного искусства. — Там работают девочки, изготовляют ковры, обучают этому ремеслу деревенских баб, затем для них будут приобретены коровы, домашняя птица и овощи, и они будут обучаться домоводству. Сейчас они устроили госпиталь на 20 кроватей и ходят за ранеными. — Мы должны поехать со скорым поездом, так как обыкновенные поезда идут медленнее и в неудобные часы. Аня, Настенька^[56] и Ресин будут нас втроем сопровождать, никто не должен об этом знать. Только m-lle Шнейдер^[57] знает о предстоящем приезде А. и Н. — иначе она могла бы отлучиться. — Мы возьмем простых извозчиков и поедем одетые сестрами милосердия, чтобы обращать на себя поменьше внимания и так как собираемся посетить лазарет. M-me Беккер такой скучный человек, было бы куда свободнее без нее!

Какая это низость, что сбросили с аэроплана бомбы над виллой короля Альберта, в которой он сейчас живет, — слава Богу, это не причинило никакого вреда, но я никогда не слыхала, чтобы кто-нибудь пытался убить государя только потому, что он враг во время войны!

Я должна полежать перед обедом 1/4 часа с закрытыми глазами — докончу письмо вечером.

Какие приятные вести — Сандомир опять наш, а также взято множество пленных, пушек и огнестрельного оружия. Твоя поездка опять принесла с собой счастье и удачу. Бэби снова спустился вниз прочесть молитвы, так как я была ужасно утомлена. Моя икона была утром в церкви, а сейчас опять висит на обычном месте. — Сегодня вечером стало теплее, так что я открыла окно. Аня в прекрасном настроении, она увлечена своим молодым оперированным другом, — дала ему читать твоего Скопина Ш. Малютка так мило написал для меня во время обеда на меню: J'ai, tu as и т.д.: как ты, верно, скучаешь без этого маленького человечка! Такое блаженство, когда он здоров! Я дала свой прощальный поцелуй твоей подушке, и так захотелось иметь тебя около себя. Мысленно вижу тебя лежащим в твоем купе и осыпаю твое дорогое лицо нежными поцелуями. О, дорогой мой, как бесконечно ты мне дорог! Если бы я только могла помочь тебе нести твое тяжелое бремя, ты так безмерно отягощен! Но я уверена, что все выглядит и все чувствуют себя по-иному теперь, когда ты там, да ты и сам освежишься и услышишь массу интересного. Что делает наш черноморский флот? Жена моего прежнего Крымца m-me Лихачева написала Ане из гостиницы Киста, что совсем близко оттуда упала и разорвалась граната. Она утверждает, что один наш залп попал в германский корабль, но что он не погиб от наших мин, мимо которых шел, потому что Эберг.^[58] их (как это называется?) “ausgechaltet”, не могу найти подходящего слова, я совершенно одурела. Вероятно, наша эскадра собиралась выйти в море. Она пишет, что они разогревали котлы, когда раздались выстрелы. — Это, разумеется, дамские разговоры, и, может быть, это так, а, может быть, этого и не было. Прилагаю к этому письму телеграмму, посланную Келлером через Иванова Фредериксу для меня. Вероятно, это ответ на мою поздравительную телеграмму по случаю получения им георгиевского креста. — Воображаю, в каком нервном состоянии Боткин^[59] сейчас, когда взят Сандомир; хотелось бы знать, жив ли еще его бедный сын. — Аня посылает тебе сухари, письмо и газеты в незапечатанном виде. — Завтра днем у меня не будет времени тебе писать, так как мы пойдем на полчаса в церковь, затем в лазарет, в 1 1/2 ч. поедем в Лугу, около 7-ми ч. вернемся обратно — буду лежать в поезде, туда езды 2 часа да два обратно. — Спокойной ночи, мое солнышко, мой ненаглядный, спи хорошо, святые ангелы охраняют твое ложе и Святая Дева хранит тебя. Мои нежнейшие помыслы и молитвы постоянно витают вокруг тебя, тоскую, стремлюсь к тебе, ясно ощущая твое чувство одиночества. Благословляю тебя.

23-го. С добрым утром, любовь моя. Ясно, солнечно. У нас было мало дела этим утром, а потому я почти все время провела сидя и не утомилась. Мы на минутку заехали к m-me Левицкой, чтобы взглянуть на ее 18 раненых, все наши старые друзья. Сейчас мы должны поесть и быстро уехать — какая досада, гр. Адлерберг разузнала, что мы едем, и желает нас сопровождать, но я велела Изе^[60] ей ответить, что ей ничего об этом не известно, а раз я ничего не говорю, то это означает, что я желаю, чтобы об этом никто не знал. Лучше все осмотреть неожиданно, чем когда все приготовлено к осмотру. — Прощай, мой родной, благословляю и целую тебя без конца.

Женушка.

Мой привет Н.П., посылаем ему прилагаемую карточку.

Царское Село. 23 октября 1914 г.

Мой дорогой,

Благодарю Бога за добрые вести о полном отступлении австрийской армии от реки Сан. Как хороши также вести из Турции! Иедигаров^[61] вне себя от радости, а также мои Крымцы. — Я извиняюсь, что позабыла отослать Анины сухари. Мне пришлось запечатывать письмо в такой спешке перед самым отъездом, что я забыла их отправить, но не замедлю это сделать завтра.

Наша поездка в Лугу вышла чрезвычайно удачной. По прибытии на станцию, мы были встречены старой m-lle Шереметевой (сестрой m-me Тимашевой), сообщившей мне, что там два госпиталя, она думала, что я приехала ради них, — а потому мне пришлось ей сказать, что мы туда заедем после “Светелки”. Мы поехали на 3-х извозчиках, с исправником впереди в очаровательном шарабане. Эти три лазарета находятся на большом расстоянии друг от друга, но мы насладились примитивным катанием по улицам и по песчаным дорогам, ведущим в сосновый лес, совсем близко от того места, где мы много лет тому назад с тобой гуляли неподалеку от озера... M-lle Шнейдер была страшно потрясена при виде нас, так как не получила Алиной телеграммы. Она нервно и возбужденно смеялась в течение всех 20-ти минут, которые мы у нее провели. 20 солдат лежат в маленькой даче — они были ранены близ Сувалок в конце сентября, но у них легкие ранения — их эвакуировали из Гродно. Их всех привезли в одном и том же поезде, целых 80 солдат, преимущественно из полков, находившихся на Кавказе. Один эриванец, который видел нас в Ливадии. Одна из дочерей Тимашева работает в госпитале сиделкой, младшая сестра m-lle Шеремет.^[62] стоит во главе другого лазарета, расположенного близ артиллерийских казарм. Я здесь неожиданно встретила Фриде^[63]. Многие из этих солдат должны вскоре вновь отправиться на войну. Уже два месяца, как для них при станции устроен питательный пункт, а между тем ни один санитарный или военный поезд там не останавливается. Мы пили чай на обратном пути и навязали целую кучу вещей, а Ресин занимал нас разговорами. Стояла прекрасная погода и было не очень холодно.

Уже около часу ночи, мне следовало бы попытаться уснуть, — я очень мало спала за эти последние ночи, хотя оставляла окно открытым до 3-х часов утра. Милый Бэби катался в саду. М. и А. уехали вместе с Изой, отправились в свой лазарет, а оттуда в свой склад. — Я приняла Алю^[64], которая в воскресенье отправляется проводить своего мужа до того пункта, где находится Миша. — Спокойной ночи, мое солнышко, мой ненаглядный, спи мирно, и пусть тебе постоянно сопутствует ощущение близости твоей горячо любящей тебя

Женушки.

24-го. Я должна окончить письмо, затем позавтракать, переодеться и отправиться в город в мой склад, и, если моя головная боль не усилится, то оттуда проеду в мою Крест. Общину. — Мы проработали все утро, было очень грустно прощаться с моими 5-ю крымцами и со стрелком Эллисом, уехавшим с 3-мя другими в одном вагоне с сиделкой и санитаром в Симферополь и Кучук-Ламбад. – M-me Муфтизаде вернулась из Крыма и привезла мне розы и яблоки. — Благослови тебя Боже, мой ангел! Нежно целую тебя, твоя

Солнышко.

Слава Богу, мой Алекс, эскадрон опять появился, я так беспокоилась о нем. Наш привет Н.П.

Царское Село. 24 октября 1914 г.

Мое бесценное сокровище,

Итак в городе у нас все сошло прекрасно. Татьяна была на заседании в своем комитете, оно продолжалось 11/2 часа. Она присоединилась к нам в моей Крестов. Общине, куда я с Ольгой заезжала после склада. Масса народу работало в Зимнем Дворце, многие приходили за работой, другие приносили уже сшитые вещи. Я там встретила жену одного врача. Она только что получила письмо от мужа из Ковеля. где он служит в военном госпитале. У них там очень мало белья и не во что одеть выписывающихся из госпиталя солдат. А потому я тотчас велела собрать побольше белья и фуфаек для отправки в Ковель и большой образ Христа на полотне (принесенный складу в дар), так как это маленький еврейский город, и в их госпигале, находящемся в бараках, нет икон.

Хотелось бы знать, как ты проводишь дни и вечера, и каковы твои планы. Наш Друг весьма одобрил нашу поездку в Лугу, и притом в одежде сестер милосердия, и настаивает на подобных поездках и впредь. Он советует еще до твоего возвращения съездить в Псков, а потому я скоро опять еду, только в этот раз должна, думается мне, оповестить губернатора, так как это довольно большой город, — но при таких условиях всегда работаешь не так непринужденно. Я захвачу с собой белья для военного госпиталя, так как Мари говорила, что его там недостаточно, либо пришлю его после. Сегодня было много раненых в Общине. Один офицер пробыл 4 дня в госпитале у Ольги и говорит, что там не было другой подобной ей сестры. У некоторых солдат очень серьезные ранения. Большинство из них ранено под Сувалками, иные пролежали уже некоторое время в Двинске.

Мы прочли в газетах описание твоего пребывания в Минске; я получила телеграмму от губернатора с благодарностью за иконы и Евангелия, которые ты там роздал от моего имени. Ну, а сейчас мне следует попытаться уснуть, так как я очень плохо спала все эти ночи, никак не могу уснуть раньше 3-х или 4-х. Спокойной ночи, мое солнышко, благословляю и целую тебя со всей нежностью и любовью.

25-го. С добрым утром, любовь моя. Я гораздо лучше спала эту ночь. только надо опять начать принимать капли, так как ощущаю боли в груди и в сердце.

Термометр сейчас стоит на ноле. Аня в отличном настроении. Наш Друг намеревается уехать около 5-го к себе на родину и хочет прийти к нам сегодня вечером. Павел просил позволения прийти к чаю. Фред^[65] тоже изъявил желание меня видеть, а потому сейчас мы позавтракаем, затем поедем на освящение госпиталя в Сводном полку, где уже находятся раненые из госпиталя М. и А. Они несколько поправились и теперь должны уступить свои места тяжело раненным. Сейчас я должна встать, одеться для лазарета и успеть поставить свечки у Знам.^[66] Бог да благословит и сохранит тебя, мое солнышко. Нет времени писать. Целую несчетное количество раз. Навсегда твоя старая

Женушка.

Девочки тебя нежно целуют. Наш привет Н.П.

Царское Село. 25 октября 1914 г.

Сокровище мое,

Сейчас ты находишься на пути в Холм. Это очень приятно и должно тебе напомнить о нашей совместной поездке десять лет тому назад. Сердечное спасибо за твою телеграмму. Наверное, тебе было приятно видеть твоих дорогих гусар и конную гвардию.

Сегодня утром мы после госпиталя заехали в два частных дома, чтобы навестить раненых, — это все наши старые пациенты. Фредерикс пришел к завтраку, — ему собственно нечего было сказать, принес показать несколько телеграмм, выглядит он недурно. В 1/4 второго мы были в бараках Сводного полка, осмотрели устройство госпиталя, прослушали молебен и освятили комнаты. Солдаты имели очень довольный вид, и солнце ярко светило. Оттуда мы двинулись в Павловск, заехала за Маврой^[67]. Она показала нам 4 лазарета. Павел пришел к чаю. Он стремится на войну, пишу об этом с его ведома, обдумай этот вопрос до встречи с ним. Он все время ждал, что ты его призовешь, но теперь видит, на это мало надежды, а между тем он приходит в отчаяние, сидя дома без всякого дела. Ему не хотелось бы идти в ставку Рузского. Это было бы не совсем удобным, но он был бы бесконечно рад получить разрешение для начала отправиться к своему прежнему товарищу Безобразову^[68]. Не поговоришь ли ты об этом с Николашей? Потом мы отправились к вечерне в новый пещерный храм, находящийся под церковью большого дворцового госпиталя: здесь существовал ранее храм — при Екатерине. Затем мы посидели с нашими ранеными. Многие из них, все сиделки и дамы тоже были в церкви. Только что приехал эриванец Гогоберидзе. Вечером заезжал на часок наш Друг; он решил дождаться твоего возвращения, а уж затем ехать на некоторое время к себе на родину. Он видел m-me Муфтизаде, она в ужасном состоянии, и Аня была у нее. По-видимому, Лавриновский^[69] губит решительно все, высылая добрых татар в Турцию, — а потому они просили ее отправиться к их валидею и изложить ему их жалобы, так как они истинно преданные подданные. Они желали бы заменить Лавриновского Княжевичем^[70], и наш Друг выразил желание, чтобы немедленно поговорила с Маклаковым^[71], так как, по его мнению, не следует терять времени до твоего возвращения. А потому я пошлю за ним. Прости, что берусь не за свое дело, но это необходимо для блага Крыма, а затем Маклаков, яполагаю, составит доклад и даст его тебе подписать. Если ты не можешь сейчас позволить Княжевичу покинуть армию (хотя, думается мне, он сейчас был бы полезнее в Крыму), то надо подыскать кого-нибудь другого. Я скажу Маклакову, что мы уже говорили с тобой о Лавр. Он, по-видимому, чрезвычайно груб с татарами, а сейчас, когда мы ведем войну с Турцией, подобное поведение менее всего уместно. Пожалуйста, не сердись на меня и дай мне какой-нибудь ответ по телеграфу: либо “одобряю”, либо “жалею” о моем вмешательстве, и сообщи, считаешь ли ты Кн. подходящим кандидатом. Это меня успокоит, и я буду знать, что сказать m-me Муфтизаде. Помнишь, он сердился за то, что она хотела меня видеть по поводу посылки вещей в полк, находя, что татары не должны нам показываться в своих одеждах? Он постоянно оскорблял их таким образом. Он может оказаться более на месте в какой-нибудь другой губернии. Я знаю, что Апраксин^[72] такого же мнения, он был глубоко огорчен происшедшими там переменами.

Уж скоро час, постараюсь уснуть. В 10 ч. видела Алю и ее мужа, он едет к Хану и Мише^[73].

26-го . Мы только что вернулись из двух лазаретов, где видели много раненых офицеров и старого священника твоих здешних стрелков, он заболел от переутомления, и его отослали сюда. Прилагаю письмо от Ольги, прочти его совершенно приватно) и верни его ей при свидании. Я получила сегодня от нее еще одно милое письмо, полное любви. Милое дитя, она так усердно работает. Поезд Ломана (моего имени) еще не готов, такая досада! Хотела бы знать, пришлешь ли ты за нами или нам ехать с поездом Шуленбурга, думаю, что он скоро вернется обратно. Сегодня мягкая погода и маленький снежок. Бэби катался в автомобиле, затем раскладывал костер, что очень его позабавило. Дети, верно, уж тебе все расказали об освящении церкви (ты должен там побывать) и что мы потом навестили наших офицеров. Игорь^[74] сообщил мне, что ты его видел. Все, слава Богу, хорошо идет в Турции. Так хотелось бы, чтобы наш флот имел успех. Я приняла m-me Княжевич^[75] (жена улана), она поднесла мне деньги на содержание 10 кроватей от жен своих улан; через ее мужа я получила деньги от всех эскадронов и буду впредь ежемесячно получать на содержание 6 кроватей. Это так трогательно.

Затем m-me Дедюлина пришла поблагодарить за мою записку и за твою телерамму, так неожиданно ею полученную и глубоко ее тронувшую. Сейчас должна кончать, мое сокровище. Прощай, благослови тебя Боже, мой милый, горячо желанный.

Покрываю нежными поцелуями твое дорогое лицо. Твоя навеки жена

Аликс.

Наш привет Н. П.

Царское Село. 26октября 1914 г.

Дорогой мой,

Боюсь, мои письма немного скучны, потому что сердце и мозг у меня несколько утомлены, и мне приходится говорить тебе об одном и том же. Итак, я уже описала тебе, как мы сегодня провели первую часть дня. После чаю мы с Алексеем и Аней отправились в лазарет и провели там полтора часа. Многие офицеры ушли в город, так как не знали, что мы приедем. Только что Тюдельс^[76] принесла мне депешу от Боткина. Слава Богу, он получил известие, что его сын прекрасно поправляется, что за ним был прекрасный уход и что его отправили 1 окт. в Будапешт. Боткин возвращается сюда через Холм. Как хорошо, что ты был там в церкви! Так хотелось бы знать, удастся ли тебе взглянуть хоть мельком на войска в Люблине или еще где-нибудь! Я так рада, что княжна и Цейдлер решили, что незачем оперировать Шестерикова и Руднева, можно не извлекать пуль у них, — это более безопасно, так как эти пули очень глубоко сидят и не причиняют им никаких болей. Оба в восторге от этого, снова прогуливаются и были сегодня на освящении маленькой церкви! Кулинев, на наш взгляд, выглядит хуже, он побледнел, и голова еще причиняет ему, бедняге, большие страдания. Молодой Крузенштерн вернулся в свой полк. Генюг лежит в общине Красного Креста; он также контужен в голову, лежит в темных очках в полутемной комнате.

Эриванец Гогоберидзе теперь перешел к нам. Бэби читает свои вечерние молитвы здесь внизу, чтобы мне не надо было подниматься наверх. Ведь я сейчас так много работаю и чувствую, что сердце мое нуждается после этого в отдыхе. Сегодня, наконец, инж.-мех. уехал от меня. Это посещение продолжалось бесконечно долго. Завтра неделя, как мы с тобой расстались, и тоска по тебе, заполняющая мою душу, велика. Я ужасно скучаю без моего ангела, но мысль о радости всех видящих тебя, а также о том, как ты доволен тем, что туда выбрался, заставляет меня держать себя в руках. Играешь ли ты по вечерам в домино? Мы собираемся идти завтра к Георгию^[77] навестить его раненых. Он извещен о приезде старших девочек, о себе я ему ничего не говорила. Я тогда загляну на минутку к Сергею, а затем отправлюсь в несколько маленьких лазаретов. А сейчас, мысленно благословив и поцеловав тебя, я должна погасить лампу и постараться уснуть — очень устала.

27-го. Я так рада, что ты доволен своей поездкой. У нас был очень занятой день — утром 3 операции, притом очень серьезных, а потому не успели побывать с нашими в маленьком доме. После обеда были в городе, заехали к Георгию — раненые лежат в большой комнате, и у них очень довольный вид. Посидела у Сергея, он сильно изменился, сероватый цвет лица. хотя лицо и не худое, странное выражение глаз, — ему сейчас стало немного лучше, но раньше он был совсем плох;видела там старого Зандера. Затем отправились в дворц. госпиталь, где лежат раненые (и просто больные). Здесь я нашла м-ра Стюарта, он уже шесть недель там лежит, болен тифоидом. Оттуда в Констан. училище на Фонтанку — 35 раненых солдат и несколько Измайл, офицеров. Утомлена, в 6 у меня будет Танеев^[78], а в 6 1/2 придет с докладом Свечин^[79]. Все тоскую по тебе, мое солнышко, и с горячей любовью думаю о тебе. Бог да благословит и защитит тебя, дорогой Ники, мой большой мальчик! Покрываю тебя всего горячими поцелуями. Твоя любящая жена

Солнышко.

Все девочки целуют тебя.

Шлем также привет наш Н.П.

Царское Село. 27 окт. 1914 г.

Мой милый, дорогой Ники.

Я пораньше легла в постель, так как очень устала — опять был безумно занятый день, и когда девочки в 11 часов ушли спать, я простилась с Аней. Утром она опять была со мной очень нелюбезна, вернее, даже груба, а вечером явилась гораздо позже, чем ей было позволено прийти, и странно вела себя со мной. Она сильно флиртует с молодым украинцем, тоскует и жаждет тебя, и по временам чрезвычайно весела. Она ездила с целой партией наших раненых в город (случайно) и очень веселилась в вагоне, ей страстно хочется играть роль и потом без конца рассказывать о себе и о том, какое она произвела впечатление. Раньше она ежедневно просила о большем количестве операций, а сейчас ей все это надоело, так как это отвлекает ее от ее молодого друга, хотя она навещает его ежедневно после обеда или вечером. Конечно, это нехорошо, что я на нее ворчу, но тебе хорошо известно, как она может раздражать. Увидишь, когда вернешься, она будет тебе говорить о том, как ужасно она без тебя страдала, хотя она вполне наслаждается обществом своего друга, которому кружит голову, но не настолько, чтобы позабыть о тебе. Будь мил и тверд, когда вернешься, не позволяй ей грубо заигрывать с тобой, иначе она становится еще хуже, — ее постоянно следует охлаждать.

Ее отец^[80] был у меня с докладом, затем Свечин по поводу автомобилей, которые он еще приобрел для наших поездов. Каковы сегодня известия, хотелось бы мне знать. Она говорит, что наш Друг весьма озабочен — быть может, завтра Он будет смотреть на все сквозь розовые очки, и с тем большим усердием станет молиться об успехе.

Мой Беккер телеграфировал из Варшавы относительно моих эскадронов, пробывших 5 недель среди неприятеля. Они потеряли одного офицера и 23 солдата.

Я по вечерам всегда целую, родной, и крещу твою подушку и жажду обнять своего милого. Я вполне понимаю, что у тебяне было времени для писания писем, и была благодарна за твои ежедневные телеграммы — я знаю, что ты думаешь обо мне, но ты весь день занят. Дорогой мой, это мое седьмое письмо, надеюсь, что ты получил исправно все. Занимается ли Н.П. фотографией? Он, кажется, захватил с собою аппарат. Мы опять получили письмо от Келлера. Вторая дочь графини Карлов^[81], Мерика^[82], помолвлена с кавалергардом Оржевским, которому всего 23 года. Мать этим недовольна.

Я прочла в газетах, что греческий Джорджи^[83] и его супруга уехали из Копенгагена в Грецию через Германию, Францию и Италию — удивляюсь, что их пропустили. Что делает Эбергард? — Они бомбардировали Поти. О, эта ужасная война! Подчас нет более сил слышать о ней; мысли о чужих страданиях, о массе пролитой крови, терзают душу, и лишь вера, надежда и упование на Божие безграничное милосердие и справедливость являются единственной поддержкой. Во Франции дело подвигается очень медленно, — но когда я слышу об успехах и о больших потерях у германцев, я испытываю такое отчаяние в душе при мысли об Эрни и его войсках, и о многих известных лицах. Весь мир несет потери. Так должно же что-нибудь хорошее выйти из этого всего, и не напрасно же все они должны были пролить свою кровь! Трудно постигнуть смысл жизни — “так и надо, потерпи” — вот все, что можно сказать. Так хотелось бы вновь вернуться к былым спокойным, счастливым дням. Но нам придется долго ждать, пока опять наступят мирные во всех отношениях времена. Не хорошо поддаваться настроению, но подчас бремя становится тяжким. Оно нависло над всей страной, а тебе приходится нести на своих плечах львиную долю его. Мне так хотелось бы облегчить твои тяготы, помочь нести их — разгладить твое чело, прижаться к тебе! Но мы никогда не даем воли выражению своих чувств, когда мы вместе, да это и бывает так редко, — мы оба сдерживаемся, взаимно щадя друг друга, и оба страдаем молча, но мне часто хочется крепко обнять тебя и положить твою усталую голову на мою старую грудь. Мы так много вместе пережили за эти 20 лет и постоянно без слов понимали друг друга. Храбрый мой мальчик, да поможет тебе Бог, да дарует он тебе силу, мудрость, отраду и успех! Спи хорошо, благослови тебя Боже, — святые ангелы и молитвы женушки твоей охраняют твой сон.

28-го. С добрым утром, милый. Плохо спала, уснула лишь после 4-х, а затем опять беспрестанно просыпалась. Как досадно! Ведь мне теперь так нужен отдых. Сегодня теплее, и пасмурная погода. Получила твое дорогое письмо перед тем как идти в лазарет. Как бесконечно мило с твоей стороны так порадовать мою душу! Благодарю тебя за это от всего моего любящего сердца. Конечно, мы приедем с радостью, пусть Воейков^[84] все устроит и укажет точно, когда выехать тебе навстречу. Быть может, мы по пути сделаем остановку и посетим какой-нибудь госпиталь в Дениске или еще где-нибудь, — я послала за Ресиным, чтобы это все подробно обсудить. Тогда мы завтра съездим в Псков, ночь проведем в поезде и вернемся завтра к обеду. Вероятно, поезд нашего Бэби прибудет в четверг. Поезд Марии мы видели на Алекс, станции — большинство было ранено в ногу, — эти раненые привезены из Варшавского и Гродненского госпиталей.

Сейчас посетим еще один лазарет. Я думаю, если только возможно и если только хватит времени, остановиться в Двинске по пути к тебе. Р. наводит справки о госпиталях (частным образом). Туда мы поедем в одежде сестер милосердия (это нравится нашему Другу), и завтра также. Но в Гродно при тебе мы оденемся иначе, чтобы тебе не было неловко разъезжать в обществе сиделки. М. будет у меня в 9, и я ему сообщу твое желание относительно Лавр. Чувствую себя изношенной машиной, нуждающейся в починке, — свидание с тобой окажется самым действительным средством. Думаю взять с собой Аню и Изу. Завтра Аню и О. Евг.^[85] и, быть может, одну служанку для 2-х девочек и для меня, одну для дам (чтобы тебя встретить); чем меньше нас будет, тем лучше, чтобы после занять возможно меньше места в твоем поезде. Думаю, что лучше всего взять с собой Ресина, как военного. Сейчас должна кончать. Благословляю и целую тебя без конца. Радость свидания с тобой безгранична, — но тяжко покидать мой Солнечный Луч. Не остановиться ли нам с тобой в каком-нибудь другом городе вместо Пскова? Благословляю тебя еще и еще — уж неделя как мы разлучены! Работа — единственное лекарство. Любящая тебя твоя старая

Солнышко.

Привет Н.П.

Ставка верховного главнокомандующего.

27 окт. 1914.

Моя возлюбленная душка Солнышко,

Наконец-то я могу написать несколько строчек, чтобы поблагодарить тебя за твои милые письма, один вид которых на моем столе заставляет мое старое сердце прыгать от радости!

В первые дни моего пребывания здесь мне пришлось повидать старого генерала Пантелеева по поводу печальной истории с Самсоновым^[86]; потом старого Троцкого. который отправляется в Киев навести там порядок; затем профессора Щербатова насчет наших лошадей. Здесь я застал старого Петюшу, только что приехавшего из Львова и из сражения, в которое его взял Радко-Дмитриев^[87].

Они три часа провели под огнем тяжелой австрийской артиллерии. Из других телеграмм видно, что Петя держал себя с большим хладнокровием, и он просит для себя награды; поэтому я дал ему георгиевское оружие, от чего он чуть не помешался. Он этого не ожидал. Теперь он простужен и заключен в пустой барак возле поезда. В общем, всем нам кажется, что он стал гораздо менее экспансивен, чем обыкновенно, — вероятно, оттого, что побывал под огнем. Всю субботу имел удовольствие провести с Мишей, который стал совершенно, как прежний, и опять такой милый. Мы вместе ходили ко всенощной и расстались после обеда. Оба вечера я провел с конной гвардией и с моими гусарами. Я поговорил с офицерами, затем с солдатами, а потом ходил смотреть их конюшни. Конногвардейские лошади почти в полном порядке, но у гусарских до сих пор самый жалкий вид. — Любопытно, что, по их словам, взятые ими германские лошади гораздо хуже выносят тяжелую работу, чем наши.

Теперь о моей программе. Среду я провел в Ровно. Четверг в Люблине и Ивангороде. пятницу опять в Ивангороде и на прилегающем поле сражения (Козеницы), а в субботу в Гродно. Если бы ты туда выехала ко мне навстречу, это было бы чудесно. Я говорил с Воейковым, и все приготовления будут сделаны. — Я предполагал провести всю субботу в Гродно (лазареты и крепость), а в воскресенье утром прибыть в Псков. Отслушать в церкви обедню, потом в лазарет, а к обеду быть дома. Но если ты туда поедешь одна, то, разумеется, Псков отпадает.

Ну, моя родненькая женушка, я должен кончить это письмо. Надеюсь, ты себя чувствуешь крепче и опять здорова. Нежно целую тебя и дорогих детей. Благослови вас Бог. Всегда твой старый

Ники.

“Ты всегда приносишь с собой обновление”

18 ноября 1914 года Царь отправляется к месячную поездку в действующую армию и в места сосредоточения войск в глубине России. Поездка была трудной и напряженной. Прибыв в ставку в Барановичах, он уже на следующий день отправляется в Смоленск, затем в Тулу, Орел. Курск. Харьков. Ростов, Екатеринодар. И всюду смотры, посещение военных заводов, встречи с высокими чинами, военачальниками, предпринимателями.

Из Екатеринодара царский поезд движется на Кавказ — Дербент, Тифлис, Карс, Сарыкамышь, Александрополь.

В Тифлисе широкое кавказское хлебосолье, торжественные встречи, праздники, хоры, грузинские мелодии и пляски.

Но главная цель посещения Кавказа — действующая армия на турецком фронте. “Самый знаменательный для меня день из всей поездки на Кавказ”. — записывает Царь в дневнике. “Прибыл в Сарыкамышь”, а оттуда на границу.

Через Владикавказ, Ростов, Новочеркасск Царь приезжает в Воронеж, где встречается с женой и старшими дочерьми (они объезжали военные лазареты и госпитали). Вместе они посещают Тамбов и Рязань, а затем въезжают в Москву, где их ждут Царевич Алексей и младшие дочери. Пять торжественных дней царская семья проводит в Москве вместе, начав с торжественного молебна у Иверской.

12 декабря Царь уезжает в ставку, а Царица с детьми — в Царское Село. Встречаются они только через неделю.

Царское Село. 17 ноября 1914 г.

Мой ненаглядный,

Поезд уже давно умчит тебя от нас, когда ты будешь читать эти строки. Снова пробил час разлуки, и всегда одинаково он тяжек. Как ужасно чувство одиночества после твоего отъезда, хоть со мной и остаются наши дорогие дети, — с тобой уходит часть моей жизни, — мы с тобой одно! Благослови и защити тебя Боже в пути, желаю тебе приятных впечатлений, сей радость кругом себя, придай всем твердости и утешь страждущих! Ты всегда приносишь с собой обновление, как говорит наш Друг. Я обрадовалась Его телеграмме. Отрадно знать, что Его молитвы следуют за тобою. — Это хорошо, что ты сможешь основательно потолковать с Н.^[88] — ты сообщишь ему свое мнение о некоторых лицах и подашь ему некоторые мысли. Да принесет твое присутствие там удачу нашим храбрым войскам! Наша работа в лазарете — вот мое утешение, а также посещение наиболее страждущих в Большом Дворце. Я только опасаюсь Аниного настроения — как в последний раз при посещении нашего Друга, то из-за больной ноги, то из-за ее дружка. Будем надеяться, что она возьмет себя в руки. Я теперь переношу все с гораздо большим хладнокровием и не так терзаюсь по поводу ее грубых выходок и капризов, как бывало раньше, произошел перелом, вследствие ее поведения и после сказанного ею в Крыму — мы друзья, я ее очень люблю, всегда буду ее другом, но что-то ушло, какое-то звено выпало, благодаря ее поведению относительно нас обоих, — она уж больше никогда не будет мне так близка, как раньше. Стараешься скрыть свою печаль и не выносить ее на показ — в общем, мне тяжелее, нежели ей, хотя она с этим не соглашается, ведь ты все для нее, а у меня дети, но ведь у нее еще и я, которую она, по ее уверениям, так любит. — Впрочем, об этом не стоит говорить, не так ли, и это тебе совершенно неинтересно.

Для меня будет такой радостью повидаться, хотя мне нестерпимо покидать Бэби и девчурок! — Я буду очень конфузиться во время путешествия — я еще никогда не бывала одна в больших городах. Надеюсь все выполнить, как следует, так, чтобы твоя жена не стала притчей во языцех.

Мой дорогой, ненаглядный ты мой, уж 20 лет, как ты мое неотъемлемое сокровище, — будь здоров, да благословит, защитит и охранит тебя Бог от всякого зла, свет очей моих, солнце мое, жизнь моя! Будь благословен за всю твою любовь, спасибо тебе за всю твою нежность! Благословляю тебя, целую и нежно прижимаю к. моему любящему старому сердцу.

Твоя, дорогой мой Ники, безгранично преданная

Женушка.

Я так рада, что Н.П. тебя сопровождает. Я покойнее, зная, что он около тебя, а для него это такая огромная радость. — Вспоминаю нашу последнюю ночь, так ужасно тоскливо без тебя, — так тихо — никто не живет в этом этаже.

Святые ангелы да хранят тебя и Святая Дева да осенит тебя своим любящим Покровом!

Солнышко.

Царское Село. 18 ноября 1914 г.

Дорогой мой,

Сегодня вечером отсюда едет фельдъегерь, а потому я пользуюсь случаем отправить тебе письмо и рассказать тебе о том, как мы провели это утро. Так болит душа, когда с нами нет моего драгоценного — так тяжело видеть, как ты переносишь все один! Мы отправились прямо в лазарет, после того, как Фредерикс дал мне подписать одну бумагу тут же на станции. Дела было очень много, но я долго сидела, покуда дети работали. А. была в глупом, неприятном настроении. Она уехала раньше, чтобы встретить Алю, которая сегодня должна приехать; она вернется только к 9, а не к нашей лекции. Она совсем и не спросила, что я собираюсь делать — раз тебя здесь нет, то она рада убежать из дома. Нехорошо убегать от чужого горя. Но я рада ее меньше видеть, когда она так нелюбезна. Какая мерзкая погода! Сейчас отправлюсь в лазарет детей, а оттуда в Большой Дворец. Мария и Ольга бегают по комнате, у Татьяны урок, Анастасия сидит с ней, Бэби отдохнул и собирается гулять. Гувернер спешно зовет меня.

Только что у меня была m-me Муфти-Заде, затем завед. хоз. моего Ц.-С. Красного Креста из Сувалок. Он приехал за вещами и просит два автомобиля. Ненаглядный мой, мне так хочется тебя поцеловать, крепко обнять и ощутить уют! Сейчас дети зовут меня в лазарет, а потому тороплюсь ехать. Фельдъегерь едет в пять. Прощай, моя радость, Бог да благословит и хранит тебя сейчас и всегда!

Все дети тебя нежно целуют. Твоя

Женушка.

В поезде. 18 ноября 1914 г.

Мое возлюбленное Солнышко и душка-женушка,

Мы окончили завтрак, и я прочел твое милое, теплое письмо с увлажненными глазами. На этот раз мне удалось взять себя в руки в момент расставания, но тяжела была эта борьба. Погода унылая, дождь льет потоками, снегу осталось очень мало. Когда мы тронулись, я сделал визит господам^[89] и заглянул в каждое купе. Нынче утром, среди бумаг военного министерства, я нашел и подписал бумагу насчет Ренненкампфа. Ему придется оставить свою армию. Не знаю, кого Ник. имеет в виду на его место.

Какая бы это была радость и утеха, если бы мы с тобой могли совершить всю эту поездку вместе! Любовь моя, мне страшно недостает тебя, больше, чем может выразить мой язык. Из города каждый день будет отправляться курьер с бумагами. Я постараюсь писать очень часто, ибо, к удивлению моему, убедился, что могу писать во время движения поезда.

Моя висячая трапеция оказалась весьма практичной и полезной. Я много раз подвешивался и взбирался на нее перед едой. Это в самом деле отличная штука в поезде, дает встряску крови и всему организму.

Я люблю ту хорошенькую рамку, которую ты дала мне. Она лежит передо мной на столе, для безопасности, так как от резкого толчка мог бы разбиться прекрасный камень.

Все миниатюры хороши, за исключением Марии. Я убежден, что каждый оценит их по достоинству. Какая радость и утешение знать, что ты здорова и так много работаешь для раненых! Как говорит наш Друг, это Божья милость, что в такое время ты в состоянии столько работать и столько выносить. Верь мне, моя любимая, не бойся, будь больше уверена в себе, когда останешься одна, и все пойдет гладко и успешно.

Да благословит тебя Бог, моя дорогая женушка!

Горячо целую тебя и детей. Спи крепко и старайся не думать, что ты одинока. Твой муженек

Ники.

Царское Село. 19 ноября 1914 г.

Ненаглядный мой,

Твое письмо было такой радостью и отрадой для меня, да благословит тебя Бог за него, шлю тебе свое горячее спасибо! Я люблю перечитывать твои дорогие слова, это согревает меня, ибо твое отсутствие ощущается мною постоянно, душа нашего дома! Я теперь постоянно завтракаю на диване, когда мы одни.

Как хорошо, что еще до твоего приезда убрали Ренненкампфа! Только бы они нашли кого-нибудь подходящего на его место, — например, хотя бы Мищенко^[90]? Он так любим войсками и притом это такая умная голова, — не правда ли? Говорят, что синие кирасиры в восторге, что получили моего Арсеньева^[91].

Они совершенно правы. — Ты прекрасно сделал, что устроил трапецию. Это будет полезным для тебя упражнением в твоем долгом затворничестве, которое прерывается лишь посещением госпиталей, что страшно утомительно. В 9 час. Ольга, Анастасия, Бэби и я поехали к его поезду. На этот раз у нас много очень тяжелораненых. Поезд был в Сухачеве, в 6 верстах от места сражения, так что стекла дрожали в окнах от артиллерии. Аэропланы летали над Сухачевым и Варшавой. Шуленбург говорит, что 13-й и 14-й Сиб. были страшно перепуганы всем этим и решили, что Бог на стороне германцев, т.к. они не понимали, что такое аэропланы, и т.д. И нельзя было заставить их идти вперед все новобранцы, и притом не настоящие сибиряки. Им удалось разыскать наши 6 автомобилей с его поезда, которые исчезли около 1-го — они находятся в Лодзи, но их нельзя оттуда вывезти, иначе их могут захватить, но они все же подвозят раненых. Многие приходят сейчас пешком, а потому у них легкие в сомнительном состоянии. Приехал Ягмин^[92] (Нижегородск). Не знаю никаких новостей — в городе говорят, что вчера было скверно, — в газете много белых, незаполненных мест; мы, вероятно, отступили около Сухачева. Некоторые из этих раненых были взяты германцами, а 4 дня спустя наши их вновь отбили. Бог мой, какие ужасные раны! Боюсь, что некоторые из них обречены, — но я рада, что они у нас и что мы, по крайней мере, можем сделать все от нас зависящее, чтобы помочь им. Мне сейчас следовало бы отправиться посмотреть на остальных, но я слишком утомлена, так как у нас кроме этого было еще 2 операции, а в 4 я должна быть в Большом Дворце, так как хочу, чтобы кн. также осмотрела бедного мальчика и одного офицера 2-го стрелкового п., ноги которого уже стали темного цвета; опасаются, что придется прибегнуть к ампутации.

Я вчера присутствовала при перевязке этого мальчика — ужасный вид, он прижался ко мне и держался спокойно, бедное дитя. В Большом Дворце у нас несколько тяжелых случаев.

Вчера был серый, дождливый, теплый день, сегодня утром светило солнце. Все же пасмурно. А. выходила на прогулку и потом зашла ко мне — она весь вечер была в неприятном настроении. В 11 я пошла спать. Сегодня утром она опять была так же настроена, но нам удалось переломить ее. Это вдвойне неприятно, когда самой грустно, а она претендует на роль главной печальницы — перед другими, и я же ее поддерживаю и уговариваю, а между тем ей следовало бы это самое делать по отношению ко мне. Она все расспрашивает о фельдъегере, очевидно, собирается тебе писать, — не знаю, дал ли ты ей на это разрешение. Ольга и Татьяна поехали в город для приема пожертвований в Зимнем Дворце. Борис^[93] пробудет неделю в Варшаве (Шуленбург взял его с собой, чтобы помыть и почистить его, так как у него чесотка) — вот, Михень^[94] и приехала во время. Вчера мы побывали в детском лазарете, посидели с Николаевым и с Лазаревым. Один офицер-волынец лежит в сегодняшнем поезде — говорит, что у них осталось всего 12 офицеров в полку и очень мало солдат.

Дети все тебя нежно целуют, они будут тебе ежедневно писать, сегодня очередь Марии. Пожалуйста, передай мой привет Н.П. Слыхал ли ты о том, будто есть раненые среди “великанов”. В городе идут слухи об этом.

Конечно, было бы восхитительно поехать нам вместе, но, думается мне, в подобное время тебе лучше отправиться одному на Кавказ, — бывают моменты, когда мы, женщины, не должны существовать. Да, Бог помог мне с моим здоровьем, и я держусь — хотя по временам и испытываю смертельную усталость, и сердце расширено и болит, — но воля моя тверда — все что угодно, только бы не думать.

Мой ненаглядный, сокровище мое, я сейчас должна кончать, курьер выедет сегодня раньше обычного. По возвращении ты должен дать мне мои письма для нумерации, понятия не имею, сколько я тебе уж написала. Еще раз бесконечное спасибо за твое дорогое письмо, оно очень хорошо написано, хотя и на ходу поезда. Прижимаю тебя к моей тоскующей груди, целую все дорогие, любимые местечки. Бог да благословит и охранит тебя от всякого зла!

Твоя, — ангел мой Ники, мое сокровище, мой солнечный свет, моя жизнь навсегда твоя старая

Женушка.

Поклон Дм. Шереметеву.

Ставка. 19 ноября 1914 г.

Драгоценная моя женушка,

Горячо благодарю тебя за твое милое письмо (второе), полученное нынче после обеда. Я приехал ровно в 12 ч. 30 м. Н. встретил меня на большой станции за лесом. Вид у него здоровый и спокойный, хотя он пережил ужасные моменты, вернее, дни, когда германцы забирались все глубже и глубже.

Единственным большим и серьезным затруднением для наших армий является то, что у нас опять не хватает снарядов. Поэтому во время сражений нашим войскам приходится соблюдать осторожность и экономию, а это значит, что вся тяжесть боев падает на пехоту; благодаря этому, потери сразу сделались колоссальны. Некоторые армейские корпуса превратились в дивизии; бригады растаяли в полки и т.д...

Пополнения прибывают хорошо, но у половины нет винтовок, потому что войска теряют массу оружия. Его некому подбирать на поле сражения.

По-видимому, германцы подтягивают австрийцев к северу; некоторые австрийские корпуса сражаются на нашей земле, словно они прибыли из-под Торна.

И всеми этими войсками командуют прусские генералы. Говорят, что австрийские пленные ругают за это своих союзников. Петюша опять здесь и чувствует себя хорошо. Я видел также Кирилла, Дмитрия и Иоанчика^[95], который просил меня, в случае, если его убьют, назначить нашу Ольгу председательницей ком. по постройке большого собора.

Со мной обедали четыре иностранных генерала. Вечером я с ними побеседовал. Они немало поездили по местам, где сейчас так сильно дерутся — Сухачев, Серадзь, Лодзь и т.д. Нынче не было подробных донесений с фронта. Мое возлюбленное солнышко, я люблю тебя неугасающей любовью; как ты видишь, я мог бы назвать это “un puits d'amour” — это после 20-ти лет. Благослови тебя Бог, моя душечка. Да блюдет он тебя и детей!

Нежно целую вас всех. Твой

Ники.

Царское Село. 20 ноября 1914 г.

Дорогой мой, любимый Ники,

Запоздалый комар летает вокруг моей головы в то время, как я тебе пишу. Итак, я отправилась в Большой Дворец на перевязку бедного мальчика. Мне представляется, что края большого пролежня стали плотнее, а кн. нашла, что ткань не имеет слишком омертвелого вида. Она осмотрела ногу стрелка и, по ее мнению, следовало бы немедленно ее отнять, покуда не поздно, и ампутация должна быть сделана очень высоко. Влад. Никол, и Эберман^[96] находят, что сперва следует испробовать другую операцию — аневризма вен, и если это не поможет, тогда отнять ногу. Его семья желала бы пригласить какую-нибудь знаменитость на консультацию, но все в отъезде, кроме Цейдлера, который не может приехать раньше пятницы. Все же я еще поговорю с Влад. Ник. Вечером я читала бумаги Рост.^[97] до 11 часов. Перед обедом я приняла m-me Зизи^[98], а затем немного вздремнула. Аня настаивает на поездке в Ковно, так как нам этот раз не удастся заполучить санитарного поезда — к нашему огорчению, к радости Воейкова. Но это означает и Вильну, мимо которой я не могу проехать и не остановиться. Детям очень улыбается эта мысль, так как они надеются увидеть “наших друзей”, — она говорит, что там масса раненых. В понедельник приедет Элла. Прямо не знаю, что делать, — если бы ты здесь был, чтобы посоветовать, как мне быть, а между тем это письмо дойдет до тебя не ранее субботы, и тогда мы должны быть уже в пути. Все же я это еще обдумаю. Я так утомлена, что не очень охотно еду сейчас, к тому же здесь много дела, да еще наши дети, которых я впервые должна покинуть. Но, может быть, следует туда ехать. Аня жаждет перемены обстановки и “де: армии”, как она всегда говорит. Дорогой мой, я ежедневно утром и вечером целую и много раз крещу твою подушку — тоскую по ее любимому хозяину.

Прилагаю к этому письму открытку, изображающую нас в Двинске, которую, думается, тебе будет приятно получить для твоего альбома.

Сегодня очень мягкая погода, Бэби катается в своем автомобиле, позже Ольга, которая сейчас гуляет с Аней, возьмет его с собой в Большой Дворец, чтобы навестить офицеров, жаждущих его видеть. Я слишком устала, чтобы с ними ехать, к тому же в 5 1/4 нам предстоит ампутация (взамен лекции) в большом лазарете. Сегодня утром мы присутствовали (я, по обыкновению, помогаю подавать инструменты, Ольга продевала нитки в иголки) при нашей первой большой ампутации (рука была отнята у самого плеча). Затем мы все занимались перевязками (в нашем маленьком лазарете), а позже очень сложные перевязки в большом лазарете. Мне пришлось перевязывать несчастных с ужасными ранами... они едва ли останутся мужчинами в будущем, так все пронизано пулями, быть может, придется все отрезать, так все почернело, но я надеюсь спасти, — страшно смотреть, — я все промымыла, почистила, помазала иодином, покрыла вазелином, подвязала, — все это вышло вполне удачно, — мне приятнее делать подобные вещи самой под руководством врача. Я сделала 3 подобных перевязки, — у одного была вставлена туда трубочка. Сердце кровью за них обливается, — не стану описывать других подробностей, так это грустно, но, будучи женой и матерью, я особенно сочувствую им. Молодую сестру (девушку) я выслала из комнаты. M-lle Анненкова несколько старше ее, — молодой врач такой милый, — Аня смотрела так равнодушно, совсем уже, как она сама говорила, очерствевшая, — она постоянно меня поражает своим поведением полное отсутствие мягкой женственности, столь присущей нашим девочкам. Она грубо бинтует их, когда ей это надоест, уходит, как только работа ей прискучит, а когда мало дела, то она ворчит. Иедигаров заметил, что они уже надоели ей. Она суетится и торопит их. Я разочаровалась в ней, — ей постоянно нужно что-нибудь новенькое, как и Ольге Евг.. В 4 часа она отправится к своей сестре вместо того, чтобы идти на ампутацию. Раз мы туда идем, она могла бы провести у своей сестры вечер. Кн. Гедройц сказала мне, что она скоро заметила, что Аня не стремится делать или знать что-нибудь a fond. Она опасалась, как бы не оказались на нее похожими. Она очень благодарна нам за то, что это не так, и за то, что мы все делаем добросовестно. Это ведь не забава. Она суетилась, стремилась получить крест, а теперь, когда она его имеет, ее интерес значительно ослабел, тогда как мы теперь вдвойне чувствуем всю ответственность всего этого и испытываем потребность дать все, что только возможно, всем бедным раненым, одинаково нежно заботимся как о легко, так и о тяжелораненых. Мари нашла одного офицера из ее полка.

Пожалуйста, передай Н.П. наш привет и поделись с ним новостями, которые мы тебе сообщаем, так как он с большим интересом относится к нам.

Меня преследуют ужасные запахи от этих зараженных ран. Один из офицеров волынцев в Большом Дворце показал мне германские пули “дум-дум”, очень длинные, узкие в конце, на вид словно сделанные из красной меди. Я скучаю по тебе, ужасно жажду поцелуя. Милое мое дитя, я стремлюсь к тебе, думаю и молюсь о тебе постоянно.

Дорогой мой, теперь прощай, Бог да благословит и защитит тебя. Нежно прижимаю тебя к моему сердцу, горячо тебя целую, остаюсь твоей на веки, тебя горячо любящей старой женушкой

Солнышком.

Дети все тебя целуют.

Царское Село. 21 ноября 1914 г.

Моя любимая птичка,

Я не хочу, чтобы завтра фельдъегерь уехал без письма от меня. Вот телеграмма, которую я только что получила от нашего Друга: “Ублажишь раненых Бог имя свое прославит за ласкоту и за подвиг твой”. Так трогательно!

Это даст мне силу преодолеть мою застенчивость. Грустно покидать своих малюток. У Изы внезапно температура поднялась до 38, у нее начались боли в боку, и потому Влад. Ник. не позволяет ей ехать. Мы тотчас же телефонировали Настеньке, чтобы она собралась и явилась. Мы везем с собой пакеты и письма от всех морских жен в Ковно. Сейчас мы сидим за столом, дети болтают, как ветряные мельницы, что несколько затрудняет писание.

А теперь, свет души моей, будь здоров. Да благословит тебя Господь, защитит и охранит тебя от всякого зла! Не знаю, когда и где это письмо найдет тебя. Все мы шлем тебе бесконечные благословения и наинежнейшие поцелуи.

Солнышко.

Мы все шлем привет Н.П. и Дм. Шерем.

Царское Село. 21 ноября 1914 г.

Мое ненаглядное сокровище,

Как хорошо, что мы два года тому назад были в Смоленске (с Келлером), а потому я могу себе представить, где ты был. Община Алексея после твоего посещения послала мне телеграмму. Я помню, как они поднесли Бэби образ на тамошнем знаменитом чаепитии. Со дня твоего отъезда все еще нет никаких вестей о войне от толстого Орлова. Говорят втихомолку, будто Иоахим^[99] взят в плен нашими войсками, — если так, куда же его отправили, хотела бы я знать. Если это правда, можно было бы известить Дону^[100] через Вики Шведскую^[101] о том, что он жив и здоров (не говоря о том, где он). Но ты сам это лучше знаешь, не мне давать тебе советы, я говорю, как мать, сочувствующая другой матери.

Я вчера после обеда не выходила из дома, а до обеда пролежала в постели, так как смертельно устала. Девочки отправились в лазарет вместо меня. После обеда я приняла Шуленбурга, его прием продлился довольно долго; в субботу он снова уедет. По ночам над Варшавой и повсюду ежедневно сбрасывались бомбы. Поезд нашего Бэби простоял 1 1/2 часа на мосту (полный раненых, свыше 600 человек), не имея возможности проникнуть на станцию (по пути из Праги) из-за других поездов, — они каждую минуту опасались быть взорванными. Затем я приняла Ресина молодец! — в течение одного часа он составил общий план, и мы выезжаем сегодня вечером в 9, прибываем в Вильно в субботу утром в 10.15 — 1. Затем далее в Ковно 2.50 — 6 — и обратно в Ц.С. в воскресенье утром в 9. Ресин дает знать только Виленскому губернатору, из-за автомобилей или колясок, а последний обязуется не разглашать о нашем приезде, — оттуда он даст знать Ковенскому губернатору (а, может быть, это одно и то же лицо?). Аня протелефонировала частным образом Родионову^[102] — мне хотелось бы их хоть мельком где-нибудь повидать. А. очень гордится тем, что удержала меня от посещения госпиталя, так как это утомительно для меня, — но ведь это дело ее рук — это путешествие, столь же утомительное — две ночи в вагоне, 2 города с посещениями госпиталей. Если нам удастся увидеть дорогих наших моряков, то это будет для нас наилучшей наградой. Я рада, что это удается так быстро устроить и что не придется надолго покидать детей.

Прости мне эту грязную страницу, но я сегодня плохо соображаю, голова не работает, я даже попросила дать мне немного вина. Сотни расспросов, докладов начиная с Вильчковского в лазарете — каждое утро расспросы, резолюции и т.п. — а мой мозг не столь силен и свеж, как то было раньше, перед ухудшением моего сердца. Я так понимаю, каково тебе каждое утро, когда все по очереди пристают к тебе с вопросами! В лазарете я приняла одну Ханшу, принесшую в дар m-me Мдивани автомобили и пожелавшую отправить отряд для кавказцев, сражающихся на германском фронте. Сейчас она просит у меня разрешения внести некоторое изменение, а именно — устроить этот отряд на самом Кавказе, где дело санитарной помощи еще менее удовлетворительно поставлено.

Я никак не могла уснуть эту ночь, а потому в 2 часа написала Ане, чтобы она известила морских жен о том, что представляется оказия для верной передачи писем и посылок. Затем я рассортировала книжечки, Евангелия (1 апост.), молитвы специально для моряков, сласти и засахаренные фрукты для офицеров — быть может, еще найду теплых вещей вдобавок. Бесконечно тебе благодарна за твое второе дорогое письмо. Оно доставило мне огромную радость, мой дорогой. Так тягостно думать о наших страшных потерях — многие раненые офицеры, всего с месяц уехавшие от нас, вернулись вновь ранеными. Дал бы Бог скорее конец этой гнусной войне, но что-то ей как будто не предвидится конца! Разумеется, австрийцы взбешены руководством пруссаков. Кто знает, не выйдут ли между ними еще недоразумения? — Я получила письмо от Торы^[103], т. Елены и т. Беатрисы^[104], все шлют тебе горячий привет и глубоко тебе сочувствуют. Они пишут то же о своих раненых и пленных, ту же ложь повторяют и им. Они говорят, что наибольшей ненавистью пользуется Англия. Судя по телеграммам, Джорджи^[105] сейчас во Франции, посещает своих раненых. — Наш Друг надеется, что ты не останешься слишком долго так далеко. — Посылаю тебе газеты и письмо от Ани. Быть может, ты в твоей телеграмме упомянешь о том, что благодаришь ее за газеты, письмо и шлешь ей привет. Надеюсь, что ее письма написаны не в прежнем елейном стиле.

Очень мягкая погода. В 9 1/2 мы пошли к концу обедни в пещер. храм, оттуда в наш лазарет, где у меня была масса дела, у девочек ничего, затем в большой лазарет на операцию. Мы показали наших офицеров Цейдлеру. Ольга и Татьяна отправились с отчаянием в город, на концерт, устроенный в цирке в пользу Ольгиного комитета, — без ее ведома пригласили всех министров и посланников, так что ей тоже пришлось туда идти.

M-me Зизи, Иза и Настенька сопровождают их, я также просила Георгия пойти и помочь им — он сразу согласился, любезный малый. — Я должна еще написать Ольге при пересылке ей съестных припасов. Ее друг недавно поехал туда, так как он, подобно Борису, болен чесоткой и нуждается в основательной чистке. А. говорит, что она просмотрела газету, она весьма скучна, — извиняется, что послала ее, думала, что она более интересна.

Только что вернулась из Большого Дворца, с перевязок. Я только присутствовала при них, а затем посидела с офицерами. Сейчас Малама придет к чаю, чтобы проститься с нами.

Прощай, мой ангел. Благослови и защити тебя Боже! 1000 горячих поцелуев шлет тебе твоя старая

Женушка.

Дети тебя целуют. Мы все шлем привет Н.П. Тоскую по тебе.

Царское Село. 23 ноября 1914 г. Воскресенье.

Дорогой мой,

Благополучно вернулись сюда в 91/4. Нашла маленьких здоровыми и веселыми. Девочки ушли в церковь. Я же отдыхаю, так как чувствую себя чрезвычайно утомленной. Очень плохо спала обе эти ночи в поезде. Последнюю ночь мы прямо-таки летели, чтобы нагнать один час.

Итак, начну рассказывать по порядку. — Выехали мы отсюда в 9, проговорили до 10, затем легли спать. В Пскове выглянула из окна и увидела стоящий там санитарный поезд, — позже, кок говорят, мы также проехали мимо моего поезда, прибытие которого ожидается здесь сегодня в 121/2. Вильну мы прибыли в 10 1/4— на станции губернатор, представители военного ведомства, а также Красного Креста. Я увидела 2 санитарных поезда, а потому тут же обошла все вагоны, очень благоустроенные и предназначенные для нижних чинов — среди них несколько тяжелораненых, но все бодрые. Их привезли сюда прямо с поля сражения. Заглянула в питат. пункт и амбулаторию. — Оттуда в закрытых автомобилях (меня сейчас прервали — Митя Ден^[106] только что пришел ко мне проститься) мы проехали в собор, где лежат мощи 3-х святых, потом к образу Пресвятой Девы (подъем едва не убил меня), — какой дивный лик у иконы, как жаль, что к ней нельзя приложиться! Затем в польский двор. лазарет. Огромная зала с кроватями; на сцене размещены наиболee тяжело раненые, а сверху на галерее офицеры — масса воздуха и очень чисто. В обоих городах меня любезно вносили на руках, там, где были крутые лестницы. Я везде раздавала иконы, девочки тоже. — Потом мы проехали в госпиталь Красного креста в женской гимназии, где, по твоим рассказам, ты видел красивых сиделок, мacca раненых. Обе дочери Веревкина работают там в качестве сиделок. Его супруга не могла явиться, так как ее маленький сын заболел какой-то инфекционной болезнью, жена его адъютанта фигурировала в качестве ее заместительницы. Нигде здесь не встретила знакомых. Сиделки пропели гимн в то время, как мы надевали наши верхние одежды. Польские дамы не целуют руки. Отсюда в небольшой офицерский лазарет (где прежде лежали Малама и Эллис). Здесь один офицер сказал Ане, что видел меня 20 лет тому назад в Симферополе, что он на велосипеде следовал за нашей коляской и что я протянула ему яблоко (я отлично припоминаю этот эпизод). — Как жаль, что он мне этого не сказал! — Я хорошо помню его юное лицо, каким оно было 20 лет тому назад, поэтому не узнала его теперь. — Оттуда обратно на вокзал, мы больше не могли производить дальнейших осмотров, так как два санитарных поезда отняли много времени. Валуев^[107] очень хотел показать мне их госпиталь в лесу, но было слишком поздно. Арцимович^[108] заехал на станцию, полагая, что я посещу лазарет, где были сестры из его губернии. Я и завтракала и обедала лежа. В Ковно милейший комендант крепости (теперь там нет губернатора, так как это в пределах действ, армии), также высшие военные чины, несколько офицеров: Ширинский, Бутаков, Нольде (с бородой) и Щепотьев — также находились здесь. Остальные только что были отправлены в поход — взорвать мост недалеко от Торно и еще от другого места, название которого забыла. Так обидно, что мы их не застали. Воронова^[109] мы встретили в Вильно на улице. Опять спешно в автомобилях в собор (мы дали знать из Вильно о предстоящем нашем прибытии), — лестницы были покрыты коврами, снаружи выставлены деревья в кадках, собор весь залит электрическим светом. Епископ встретил нас пространным словом. После краткого молебна мы приложились к чудотворному образу Богородицы. Он поднес мне образ св. Петра и Павла, по которым назван самый храм, — он трогательно говорил о нас: “сестры милосердия”, а также дал твоей женушке новое имя — мать милосердия. — Далее отправились в Красный Крест простыми сестрами, в небесно-голубых платьях. Старшая сестра — дама, недавно приехавшая сюда, говорила со мной по-английски. Она была сестрой десять лет тому назад и была у меня, так как мой старый друг Киреев просил меня ее принять. Потом в другой маленький лазарет на другой улице. Отсюда в большой госпиталь (приблизительно 300), устроенный в банке. — так странно было видеть раненых в обстановке бывшего банка. Здесь находился один из моих улан. Оттуда мы заехали в большой военный госпиталь, краткий молебен, краткое слово. Масса раненых, в двух комнатах лежат германцы, поговорила с некоторыми из них. Затем на вокзал. На перроне стояли роты (согласно моей просьбе, сознаюсь). — так трудно было их узнать, да притом мало знакомых, ты их видел. Зимонин имел такой славный вид. Боцман с Петергофа имеет георгиевский крест — все выглядят хорошо, также и Ширинский. — Комендант такой приятный, простой, любезный, не суетливый человек. Просил меня доставить еще 3000 образков или молитвенников. Он перекрестил нас, когда поезд двинулся, трогательный человек. Несколько месяцев тому назад кто бы мог себе представить, что нас, одетых сестрами, будут встречать наши моряки в солдатской форме на вокзале крепости! — В Ландворове мы сделали остановку и заглянули в питат. пункт, в госпитальные бараки при вокзале, — затем краткий молебен в церкви. Несколько тяжелых случаев. Лифл. Община — во главе ее кн. Четвертинская (ее имение поблизости), дочь ее в качестве сиделки. — В 2 часа мы остановились на одной станции, где я заметила санитарный поезд. Мы поспешили выйти из нашего поезда, влезли в теплушки, где 12 человек, уютно лежа, пили чай при свечке. Мы все осмотрели и роздали 400 образков. Здесь находился также больной священник. Земск. поезд, 2 сестры (не в форме), 2 брата милосердия, 2 врача и множество санитаров. Я извинилась, что мы их разбудили. Они благодарили нас за посещение. Лица у них были восхищенные, бодрые, улыбающиеся, оживленные. Таким образом, мы опоздали на целый час и пришлось ночью его нагонять, так что нас качало во все стороны, и мы опасались крушения.— А сейчас я повидала Трину^[110] и должна ехать встречать мой санитарный поезд. Элла приедет завтра вечером. — Да, благословит и защитит тебя Господь! Никаких вестей от тебя с пятницы.

Нежно целует тебя твоя старая женушка

Солнышко.

Виктория шлет привет, онаживет в Kent House на острове Уайт. Кланяюсь Н.П.

Царское Село. 24 ноября 1914 г.

Дорогой мой,

Я очень рада, что ты встретил такой трогательный прием в Харькове. Это должно было хорошо на тебя подействовать и подбодрить тебя. Вести с фронта причиняют такую тревогу, — я не придаю значения городским сплетням, которые расстраивают нервы, но верю исключительно тому, что сообщает Николаша. Тем не менее я просила Аню протелеграфировать нашему Другу, что дело обстоит очень серьезно и что мы просим его помолиться. Да, мы имеем дело с сильным и упорным врагом. – Сашка^[111] придет к нам на чай перед своим отъездом на Кавказ. Говорят, что он женился на актрисе и потому оставляет полк. Он отрицал это в разговоре с Аней и говорил, что принужден взять отпуск из-за плохого здоровья и что он желал бы повидать своих родителей. Малама также пил у нас чай перед отъездом. Элла должна приехать сегодня вечером. У нас сегодня утром было 4 операции в большом лазарете, а затем мы перевязывали офицеров. Мои два Крымца из Двинска. приехали. Они. к счастью, сейчас выглядят лучше, нежели раньше. Я почти ежедневно принимаю офицеров, либо возвращающихся в армию, либо уезжающих для дальнейшей поправки в кругу своей семьи. Мы теперь разместили офицеров в Большом Дворце, а также в противоположном конце. Генерал Танкрей (отец моего) тоже лежит там. Я собираюсь идти туда в 4 навеститьих, — бедный малый с ужасной раной постоянно просит меня приходить.

Погода стоит серая и мрачная. Удается ли тебе когда-нибудь пробежаться на станциях? — Фредериксу две ночи тому назад опять было плохо. У него было кровохарканье, а потому его держат в постели. Бедный старик, это так тяжело для него, и он ужасно страдает морально. Многие из 11-го Сибирского полка твоей матушки попали в мой поезд, 7 ее офицеров лежат здесь в различных поездах. — Вчера мы приняли 3-х Павловцев, принесших нам поздравления с их сегодняшним празднеством. Борис телеграфировал из Варшавы от имени Атаманцев.– Петя^[112] выглядит хорошо, много нам рассказывал, от него пахнет чесноком, так как ему делают впрыскиванья мышьяка. Дети здоровы и веселы. Как жаль, что я сейчас не могу ехать с санитарным поездом! Я жажду быть ближе к фронту, чтобы они чувствовали нашу близость, — она придавала бы им мужество. У тети Евгении^[113] в зале и соседней комнате размещены 100 раненых. — Я так тоскую по тебе, мой ненаглядный — завтра неделя, как ты от нас уехал — сердцем и душой постоянно следую за тобой. Целую тебя со всей нежностью, на какую только способна, и крепко обнимаю тебя. Бог да благословит и укрепит тебя, и подаст тебе утешение и надежду! — Навсегда, мой родной Ники, твоя глубоко любящая женушка

Аликс.

Любопытно, видел ли ты мой склад в X.; губернатор в плохих отношениях с Ребиндерами, а потому он не дает ни гроша для моего склада, увы! — Передай, пожалуйста, наш горячий привет Н.П. Дети шлют тебе тысячу поцелуев.

Хотелось бы знать, где это письмо тебя застанет!

Царское Село. 25 ноября 1914 г.

Мой родной, любимый,

Пишу тебе в величайшей спешке несколько строк. Все это утро мы провели в работе. Один солдат умер во время операции — такой ужас! Это первый подобный случай у кн.^[114], а она уже проделала тысячи операций: гемораргия.

Все держались стойко, никто не растерялся. Девочки тоже выказали мужество, хотя они, а также Аня никогда не видели смерти вблизи. Он умер в одну минуту. Можешь себе представить, как это потрясло нас. Как близка всегда смерть! Мы продолжали операции. Завтра у нас опять такая же операция, она тоже может окончиться фатально. Дай Бог, чтоб это не случилось, постараемся спасти его. Элла приехала к завтраку. Она остается до завтрашнего дня. Мы прослушали ее доклад, а также доклады обоих Мекков, Рост. и Апр.^[115] Это продлилось целых два часа. Вот почему у меня не хватило времени написать тебе обстоятельное письмо. — Иедигаров запросто обедал у нас вчера. Он уезжает на днях и уже покинул госпиталь. Представь себе, я решила его пригласить. — Он был так мил и прост. — Погода стоит чрезвычайно мягкая. — Должна кончать. Курьер ждет. Кругом меня все пьют чай. Благословляет и нежно целует тебя твоя старая женушка

Солнышко.

Кланяйся от меня Воронцовым и Н.П. — Элла и дети тебя целуют. Элла говорит, что генерал Шварц^[116] боготворит тебя.

25 ноября 1914 г. В поезде.

Моя возлюбленная душка Солнышко,

Мне кажется, мы так давно разлучились! — Два дня тому назад я получил из Харькова твое письмо с нашей группой, сделанной в Двинске. Сегодня у меня первый свободный день.

Мы едем по живописному краю, для меня новому, с красивыми, высокими горами по одну сторону и степями — по другую. Со вчерашнего дня сильно потеплело, и нынче чудесная погода. Я долго сидел у открытой двери вагона и с восхищением вдыхал теплую свежесть воздуха. На каждой станции платформы битком набиты народом, особенно детьми; их целые тысячи, и они так милы в своих крохотных папахах на голове. Конечно, приемы в каждом городе были трогательнотеплы. Но вчера в Екатеринодаре, столице Кубинской области, я испытал другие и еще лучшие впечатления — было так уютно, как на борту, благодаря массе старых друзей и знакомым лицам казаков, которых я с детства помню по конвою. Разумеется, я катался на моем автомобиле с атаманом, ген. Бабычем, и осмотрел несколько превосходных лазаретов с ранеными Кавказской армии. У некоторых бедняг отморожены ноги. Поезд страшно трясет, так что уж ты извини за мой почерк.

После лазаретов я на минутку заглянул в Кубанский женский институт и в большой сиротский приют от последней войны, все девочки казаков, настоящая военная дисциплина. Вид у них здоровый и непринужденный, попадаются хорошенькие лица. Н.П. и я остались довольны виденным.

Только что окончил завтрак. В поезде даже жарко.

Мы катим вдоль берега Каспийского моря; глаза отдыхают глядеть на голубую даль: она напомнила мне наше Черное море и навеяла грусть. Невдалеке горы, чудесно освещенные солнцем. Как это досадно, — зачем мы не вместе? В конце-концов, разъезжать здесь — значит быть неизмеримо дальше от места войны, чем в Ковно или Гродно. Н.П. и я очень радовались тому, что ты туда ездила и видела наших друзей. Это письмо я отошлю тебе с курьером из Дербента. Конечно, это Петр Вел. взял это старое местечко в 1724 году — я не могу припомнить, где хранятся ключи; я знаю, что они должны быть в одной из дворцовых церквей, потому что я их видел, но не уверен, в какой именно.

Скажи Ольге, что я много думал о ней вчера в Кубанской области.

Великолепен и богат этот край казаков. Пропасть фруктовых садов. Они начинают богатеть, а, главное, непостижимо чудовищное множество крохотных детей-младенцев. Все будущие подданные. Все это преисполняет меня радости и веры в Божье милосердие; я должен с доверием и спокойствием ожидать того, что припасено для России.

Эта вторая телеграмма от нашего Друга была подана мне на маленькой станции, где я вышел прогуляться. — Я нахожу ее высоко утешительной.

Между прочим, я забыл объяснить тебе, почему моя программа немножко изменилась. Когда я находился в ставке, старый граф Воронцов^[117] запросил меня по телеграфу, не желаю ли я посетить обе казачьи области и оба главных города; так как у нас был некоторый досуг от всей поездки, то Воейков быстро устроил это дело и таким образом дал мне возможность увидеть более полезные и нужные места — Екатеринодар, а на обратном пути к северу — Владикавказ — Терского войска. В дни моих заездов в Тулу. Орел, Курск и Харьков я был слишком занят и наполовину одурел, чтобы быть в состоянии написать тебе или даже телеграфировать — ты это должна была заметить; зато нынче настоящий отдых для всех нас; господа так же устали, как и я. — Но я еще раз повторяю: все наши впечатления восхитительны. То, что вся страна делает и будет делать до конца войны, — весьма замечательно и огромно. Часть этого дела я видел собственными глазами, и даже Федоров, с чисто медицинской точки зрения, совсем поражен.

Но, любовь моя, я должен кончить, — целую тебя и дорогих детей горячо и нежно. Я так тоскую по тебе, так нуждаюсь в тебе! Благослови и сохрани тебя Бог! Всегда твой муженек

Ники.

Н.П. благодарит тебя.

Царское Село. 26 ноября 1914 г.

Сокровище мое,

Поздравляю тебя с Георгиевским праздником — какая у нас сейчас масса новых кавалеров-героев! Но, увы, какие потрясающие потери, если только верить тому, что говорят в городе. Абразанцев^[118] убит, m-me Кнорринг (его большая приятельница, урожденная Гейден) получила это известие. По слухам, гусары понесли большие потери, но я не хочу этому верить. Мне не следовало бы подносить тебе “les on dit”, я молю судьбу, чтоб эти слухи оказались ложными. Конечно, мы все знали, что подобная война неминуемо будет самой кровопролитной и ужасной из всех когда-либо бывших, — и так оно и есть на деле, — но нельзя не скорбеть о героических жертвах, мучениках за правое дело.

 — А. дважды ходила навещать Сашку. Я говорила ей, что ей не следовало бы этого делать, но она не обращает ни малейшего внимания на мои слова. — Элла днем была с Ольгой и со мной в Большом Дворце, она беседовала со всеми ранеными; один из них был ранен в последнюю войну и лежал в Москве, и он помнит, как она его там навещала. Трудно найти время для писания писем, покуда она здесь.

Дорогой мой, уже вечность, как ты уехал, и я тоскую без моего большого малютки. Мы были в пещерном храме у ранней обедни, затем Элла уехала в город до 3-х, а мы на это время отправились в маленький госпиталь — маленькая операция, 19 перевязок, вернее раненых, так как у некоторых по несколько ран. — Опять потеплело. — В 4 ч. я снова отправлюсь в Большой Дворец, потому что они ежедневно поджидают автомобиль и приходят в отчаяние, если мы не приезжаем, что бывает чрезвычайно редко, а также мальчик просил меня сегодня приехать пораньше. чувствую, что письма мои чрезвычайно скучны, но я совершенно расслаблена и утомлена и никак не соберусь с мыслями. Душа полна любовью и безграничной нежностью к тебе. Я с нетерпением жду обещанного письма от тебя, хочется побольше знать о тебе и о том, как ты проводишь время в поезде после всех приемов и смотров. — Надеюсь, что у вас там хорошая погода и много солнца, здесь так пасмурно и сыро. Я не была на воздухе с самого дня твоего отъезда, кроме как в закрытом автомобиле. Ангел мой, теперь прощай и да благословит тебя Бог. Да ниспошлет св. Георгий свое особое благословение и да дарует он победу нашим войскам! Дети и я нежно целуем тебя. — Граф Нирод^[119] сейчас должен прийти, чтобы обсудить вопрос о рождественских подарках для солдат. Аня посылает тебе забавный номер газеты.

Нежно целует тебя, дорогой Ники, твоя

Женушка.

Дети и я шлем Н.П. привет.

Так как рождественские подарки не могут быть готовы вовремя, то мы это сделаем к Пасхе — десять лет тому назад для изготовления 300000 подарков требовалось 3-4 месяца, сейчас на это потребуется еще больше времени.

Ц. С. 27 ноября 1914 г.

Дорогой мой,

Тороплюсь написать тебе несколько строк. — Мы должны поспешить прямо к молебну с нижегородцами, нашими ранеными и другими офицерами, генералом Багратионом, старым Наврузовым^[120] и дамами нашего полка. Все утро провели в работе, присутствовали при большой операции. В 9 1/2прослушали молебен у Знаменья. Там храмовой праздник. Льет дождь и очень пасмурно. Мы все здоровы. Я беру всех 5 детей с собою в церковь, так как Бэби записан в этот полк.

Все прошло прекрасно. Оттуда мы проехали в Большой Дворец ко всем раненым, — они ежедневно поджидают автомобиль, а потому никак нельзя не заехать туда. Я нахожу, что мальчику становится все хуже, температура медленно падает, но пульс остается слишком ускоренным, а по вечерам он в полубредовом состоянии — до того слаб. Рана стала значительно чище, но запах, говорят, от нее идет ужасный. Он постепенно угаснет — надеюсь, только не в нашем отсутствии. — Затем мы заехали в одно из отделений моей Красно-Крестной общины. Сейчас мы отпили чай. Горемыкин^[121] ждет меня, а затем кн. Больше писать не могу. Благословляю и целую тебя без конца. — Навсегда, милый, твоя

Солнышко.

Льет вовсю.

Царское Село. 28 ноября 1914 г.

Бесценный мой,

Мне не удалось написать тебе с сегодняшним курьером, столько у меня было дела. Мы провели все утро в лазарете; по обыкновению прослушала там же доклад Вильчковского. Затем быстро переоделись, позавтракали и поспешили в город в Покр. Общ. на Вас. Острове. Трое Бьюкененов^[122] и еще несколько англичан из комитета, а также сестры приняли нас. Большая палата для офицеров, уютная гостиная для них, с мебелью, крытой кретоном, 3 комнаты для солдат, очень просто и хорошо обставленные. Мы затем прошлись по общине, осмотрели раненых; во дворе находится еще одно большое здание, принадлежащее общине, — городская больница — в верхнем этаже, там размещено 130 раненых. — Оттуда мы помчались в мой склад. Мне отрадно было застать множество дам за работой и найти груды заготовленных вещей. Затем в Аничков к чаю. Дорогая матушка прекрасно выглядит. Я думаю, она немного удивлена моими самостоятельными разъездами но я чувствую, что теперь надо так поступать, — слава Богу, я поправилась, и нахожу, что мы, женщины, все, без различия возраста, обязаны сделать все, что только возможно, для наших трогательно-храбрых раненых. По временам я ощущаю упадок сил, опиваюсь лекарствами для сердца, и опять дело идет на лад. Кроме того, наш Друг желает, чтоб я разъезжала, а потому я должна подавить свою застенчивость. Девочки помогают мне. По возвращении домой, я легла и прочла кучу бумаг от Рост. — Милый, я надеюсь, что тебе не причинит неудовольствия телеграмма Фред. к Воейкову. Мы обсудили ее по телефону, так как он еще не выходит. Видишь ли, это национальное дело — эта выставка трофеев войны, а потому пусть лучше вход будет бесплатный — можно у дверей поставить кружки, это никого не обязывает платить, — собранное будет сдано твоей матушке, либо мне. Я не желаю зла Сухомлинову^[123], совсем наоборот, но его жена^[124] поистине весьма “mauvais genre”, притом она восстановила против себя всех, в особенности военные круги, тем, что припутала меня к своему денежному сбору 26-го. День показался мне подходящим, а также и то обстоятельство, что певцы согласились бесплатно петь по ресторанам, чтобы собрать денег в пользу ее склада, и я дала свое согласие. К моему ужасу, я увидела в газетах объявление, что во всех ресторанах и кабаре (с дурной славой) будет продажа напитков в пользу ее отдела склада (мое имя крупными буквами) до 3-х часов утра (сейчас все рестораны закрываются в 12) и что танго и прочие танцы будут также поставлены в ее пользу. Это произвело отвратительное впечатление. Ты воспрещаешь (слава Богу) вино^[125], а я, так сказать, поощряю распитие его в пользу склада — это ужасно, и по праву этим возмущаются все, а также и раненые. — А министры и адъютанты должны были собирать деньги. Не представлялось возможности это приостановить, а потому мы попросили Оболенского^[126] приказать, чтобы все рестораны, за исключением приличных, были закрыты в 12 ч. Эта дура губит своего мужа и рискует собственной шеей. — Она собирает деньги и вещи от моего имени, а раздает их от себя — это пошлая женщина с вульгарной душой, вот почему с ней подобное случается. Хотя она усердно работает и много делает добра, все же она сильно ему вредит, так как он ее бессловесный раб, это очевидно для всех. — Мне так хотелось бы суметь его убедить несколько прибрать ее к рукам. Он пришел в отчаяние, когда Рост. сообщил о моем неудовольствии, и спрашивал, не следовало бы ей прикрыть ее склад, но Рост. ответил, что это совершенно лишнее, что мне известны ее добрые дела, но в данном случае она поступила, как нельзя хуже. — Довольно об этом, мне только хотелось осведомить тебя об этой истории, так как по этому поводу появились резкие статьи в газетах, а потому сейчас другой сбор для нее мог бы ухудшить дело. Выражали желание, чтобы мой склад открыл сбор пожертвований к Рождеству, но я отклонила это предложение — нельзя беспрестанно просить милостыню, это некрасиво.

Сегодня приехал командир моего 21-го Сибирского полка, — к счастью, он ранен легко. — Сейчас я должна постараться уснуть, уже час ночи. Сегодня впервые два градуса мороза.

29-го. Как мне отблагодарить тебя за твое драгоценное письмо от 25-го, которое я получила сегодня утром? Мы с интересом следим за каждым твоим шагом. Как утешительно, должно быть, видеть эти массы преданных и счастливых подданных! Я рада, что тебе удалось побывать еще в двух городах, где находятся казаки.

Мы были в местном лазарете, и я там вручила 4 медали ампутированным солдатам — там не было других очень тяжелых случаев. Оттуда мы отправились в Большой Дворец, чтобы повидать всех наших раненых. Они уже горюют о том, что так долго нас не увидят. — Сегодня утром оба нижегородца, Наврузов^[127] и Ягмин, подверглись операции, а потому мы хотим заехать к ним вечером, чтобы посмотреть, как они себя чувствуют. Они безумно обрадовались твоей телеграмме, которую прочитали в газетах. То, что ты их назвал “бесподобными”, является для них величайшей наградой, так как ты впервые применил это слово. — Княжевич зайдет сегодня вечером по делу. Должна кончать, собираемся идти в церковь и хотелось бы перед тем отдохнуть. — Шлет тебе свои нежнейшие благословения и поцелуи, мой Ники, твоя преданная

Женушка.

Наш привет Н.П. — Рада, что вам, двум старым грешникам, посчастливилось увидеть хорошенькие личики, мне чаще приходится видеть иные части тела, менее идеальные!

Царское Село. 1 декабря 1914 г.

Ненаглядный мой,

Это мое последнее письмо к тебе перед нашим свиданьем. Дай Бог, чтобы оно случилось не позже, как через 6 дней. Завтра минет две недели со дня твоего отъезда, и я соскучилась без моего милого больше, нежели это можно выразить словами. Радость встречи будет огромной, только очень тяжко покидать деток на целую неделю, — я никак не могу привыкнуть к разлукам, — мой дорогой малютка — слава Богу, он здоров, одно это меня утешает. Ах, я так устала! Так много дела и людей, которых нужно повидать в эти последние дни, а потому я вчера не могла тебе написать. Я в субботу была в местном лазарете, вчера у инвалидов, сегодня в нашем большом лазарете (я брала туда с собою Алексея) и раздавала медали от твоего имени — они были ужасно счастливы и благодарны, бедняжки. Мы будем скучать без наших раненых, а они были грустны, расставаясь с нами. Петя завтракал у нас, а вчера Павел пил чай, — он жаждет назначения. Сейчас явится Ростов., я хочу выяснить, почему Маклаков^[128] не разрешает американцам осмотреть, как содержатся наши пленные, их послали с этой целью в Германию, Францию и Англию, и, по-моему, им напрасно не показывают наших.

Не могу больше писать. Благословляю и целую тебя без конца. Твоя, дорогой Ники, безгранично любящая тебя старая

Солнышко.

Наш Друг телеграфировал: “Увенчайтесь земным благом небесным венцами во пути с вами”.

Москва. 12 декабря 1914 г.

Дорогой мой ангел,

Снова мы расстаемся с тобой, но, Бог даст, через 5 дней встретимся вновь. Хочу тебе напомнить, чтобы ты поговорил с Николашей о том, чтобы офицерам разрешался отпуск домой для лечения, вместо того, чтобы держать их в городах, куда их случайно доставил санитарный поезд. Они гораздо скорее станут поправляться, находясь вблизи своих, некоторые из них должны заканчивать свое лечение на юге, чтобы вновь окрепнуть, в особенности те, у которых прострелена грудная полость. Я рада, что ты хоть один день отдохнешь в поезде, а пребывание в ставке должно тебя освежить после всех утомительных занятий и бесконечных приемов. Одно утешение — ты беспредельно осчастливил тысячи раненых. Я постараюсь более или менее спокойно провести ближайшие дни, так как жду m-me Б., а сердце у меня эти дни очень расширено. Милый мой, почему бы тебе не назначить Гротена^[129] командиром твоих гусар? Они весьма нуждаются в настоящем командире, Прощай, мое сокровище, спи спокойно, снова буду по тебе ужасно тосковать. Бог да благословит и сохранит тебя!

Если можно, переговори с Воейковым и Бенк.^[130]относительно елок для раненых, а я обсужу этот вопрос с Вильчковским. Прижимаю тебя к моему сердцу и целую тебя без конца с глубочайшей нежностью. Навсегда твоя

Женушка.

В моем зеркальном шкапчике над письменным столом ты, в случае надобности, найдешь свечки.

Царское Село. 14 декабря 1914 г.

Мой родной, любимый,

Тороплюсь написать тебе несколько строк, так как фельдъегерь сейчас едет. У малютки нога в хорошем состоянии, только ему больно на нее ступать, а потому он избегает этого, и благоразумия ради сидит на диване. У Марии ангина проходит. Она хорошо спала и у нее 37. У Татьяны m-me Бекер, а потому она встает только к завтраку. Боткин уложил меня в постель, так как сердце все еще сильно расширено и болит, а я не могу принимать лекарств, все еще чувствую себя страшно утомленной, и все болит. Вчерашний день провела на диване, только ненадолго заглянула наверх к Марии и Бэби. Вчера Аля зашла ко мне на полчаса. Она грустит и тоскует в отсутствии мужа, — переночевала она у Ани. Девочки после завтрака отправились по госпиталям, затем вечером катались в санях. Сегодня они снова туда поедут, а завтра уже примутся там за работу. Я же, увы, еще не в состоянии работать, о чем очень жалею, так как это для меня большое моральное утешение. Наш Друг должен завтра приехать. Он говорит, что мы скоро получим более благоприятные вести с театра войны. Аня поедет в город встречать Его. Михень в городе, лежит в инфлюэнце. Павел, говорят, также нездоров. А. получила 2 письма от Чахова, 2 от Иедигарова и Малама — такие трогательные письма, — я просила их постоянно давать нам вести о себе через А. Завтра я повидаю Афросимова — он возвращается в свой полк, который вскоре отправится в ставку, и жаждет увидеть там своего возлюбленного Шефа (и семью его). Не поговоришь ли ты о Кирилле с Николашей? А затем сообщи результат разговора твоей матушке. Было бы, действительно, хорошо все это уладить, и именно теперь, во время войны, это легче всего сделать. В каком месте сейчас собраны все моряки? Бедный Боткин все время в большой тревоге о своем старшем сыне, — все же он еще надеется, что тот жив. Говорят, что сестры (дамы) в отряде Сандры получили медали на георгиевской ленте, кажется, за то, что работали под огнем, подбирая раненых. Наш Солнечный Луч только что выехал на своих санках, запряженных осликом, — он тебя целует, — он в состоянии ступать на ногу, — но предпочитает быть осторожным, чтобы поскорее вполне поправиться. Как мне было больно с тобой прощаться в Москве, видеть тебя стоящим среди толпы народа (все до того — во всех отношениях — несхожие с тобой!), а мне при этом нужно было раскланиваться, смотреть на них, улыбаться и не иметь возможности смотреть на тебя, как мне того хотелось. Знаешь, перед нашим приездом в Москву три военных госпиталя с немецкими и австрийскими ранеными были переведены в Казань. Я прочла описание этого, сделанное человеком (русским), который их туда перевез, — многие раненые были при смерти и умерли в пути. Их, конечно, ни за что не следовало двигать с места, с ужасающими ранами, издающими зловоние, — пролежавших много дней неперевязанными — и это в самые дни их рождественских праздников им пришлось пережить подобные мучения, лежа в далеко не благоустроенных санитарных поездах! Из одного госпиталя их отправили даже без врача, с одними санитарами. Я переслала это письмо Элле для расследования этого дела и чтобы поднять шум по этому поводу. Это возмутительно и совершенно непостижимо, на мой взгляд. Говорят, что в Петрограде едва ли найдется хоть одна свободная койка. Сегодня должен прибыть поезд Бэби из Варшавы. Ломан там не нашел раненых, а потому отправился за ними в другое место. Означает ли это, что эти дни прошли более спокойно (их Рождество, а мы, как истые христиане, не пользуемся этим), и потому меньше потерь? Так хотелось бы знать что-нибудь более подробно. Должна кончать, голова еще болит от простуды, зато насморк прошел.

Говорят, что Сашка опять вернулся с Кавказа. Так тоскливо здесь без тебя, сокровище мое, горячо любимый мой! Постоянно жду, что откроется дверь и увижу тебя вернувшимся с прогулки. Падает мягкий снег. Передай наш привет Н.П.. я так счастлива, что он с тобой. Дети целуют тебя без конца, также и твоя женушка. Надеюсь, ты сейчас несколько отдохнул. Говорят, Синод издал указ, воспрещающий устраивать елки. Я постараюсь добраться до истины в этом деле, а затем подниму скандал. Это совершенно не касается ни синода, ни церкви, а затем чего ради лишать этого удовольствия раненых и детей? Только из-за того, что этот обычай первоначально позаимствован у немцев? Какая безграничная узость! Я видела Ольгу Евг. Она совершенно подалась после смерти брата, — нервы дали себя знать, и физические силы ей изменили, душа измучена, а потому она нуждается в полном покое, хотя бы в течение месяца. Надеется после снова быть в состоянии как следует работать.

Бог да благословит и сохранит моего драгоценного Ники! Целую тебя, с любовью прижимаю тебя к моему старому сердцу и нежно разглаживаю твое усталое чело. Навсегда твоя старая

Солнышко.

Неможешь ли ты узнать, правда ли, что маленький Алексей Орлов^[131] ранен? Быть может, это опять сплетни, — я не знаю, где сейчас его полк и который из нихсейчас находится в ставке. Не попросишь ли ты Шавельского выслать полковым священникам побольше запасных даров и вина, чтобы возможно больше людей могло причащаться? Я посылаю, сколько только возможно, с нашими поездами-складами, Элла тоже.

Царское Село. 15 декабря 1914 г.

Дорогой мой,

Фредерикс известил меня, что ты вернешься лишь в пятницу, так как едешь смотреть войска. Я в восторге за тебя и за них. Это великое утешение для всех вас, — им же это придаст новые силы. Сегодня утром Зеленецкий^[132] сообщил мне, а затем Кирилл телеграфировал из города, что наш дорогой Бутаков убит, — так грустно, что погиб этот добрый, хороший, всеми любимый человек^[133]. Какое горе для его маленькой жены! Она и без того уже сплошной комок нервов. Погиб еще один из наших друзей с нашей яхты. Еще скольких поглотит эта ужасная война! — А Боткин получил извещение из полка, что его сын был убит, так как не хотел сдаться в плен — немецкий офицер, пленный, сообщил это. Бедняга совершенно подавлен. Я видела Афросимова, он скоро вернется на фронт, но я нахожу, что это возвращение преждевременно, он давно контужен, глаз его мигает, и он подвержен головокружениям.

Дети сегодня взялись за работу. У них была масса тяжелых случаев. Сердце все еще расширено и болит, так же как и голова. Временами ощущаю головокружение. Мне пришлось перейти на диван, так как тетя Ольга^[134] должна прийти к 41/2. Мария и Дмитрий хотели быть к обеду, но я отказала им — чувствую себя все еще слишком усталой. — Мария еще не спускалась вниз, так как у нее горло еще не совсем в порядке, температура же нормальная. Бэби два раза в день катается в своих маленьких санках, запряженных осликом. У меня много дела. Надо подумать относительно рождественских подарков для раненых, а это так трудно, когда ощущаешь такую слабость. — Я рада, что тебе удалось погулять, это должно было принести тебе большую пользу. — Элла прислала отчаянное письмо. Она старается добиться правды относительно поездов и госпиталей, — она думает, что приказ был послан из Петрограда. Часто тамошние приказы, касающиеся раненых, находящихся в военных госпиталях, бывают чрезмерно жестоки. Когда она все разузнает, она напишет Алеку^[135]. В городе всего несколько свободных мест. Не знаю, куда направлять мои поезда, если мне не дадут Финляндии.

Ясный солнечный день. Он^[136] должен был приехать. А. поехала его встречать. Я лишь мельком видела ее. Она была в лазарете с детьми, а затем завтракала с ними. Ольга и Анастасия катаются с Изой, у Татьяны уроки, Шура читает вслух Марии, Бэби уехал, а я плохо себя чувствую.

Дорогой мой, так тоскливо без тебя, но я рада за тебя, что ты уехал и что увидишь войска. — Мне так хочется пойти причаститься Св. Тайн этим постом, если только мое здоровье это позволит. А теперь, мой дорогой, прощай, Бог да благословит и охранит тебя от всякого зла! Прижимаю тебя к моему сердцу и целую без конца с нежной лаской. Навсегда твоя

Женушка.

Передай мой привет Н.П. — он будет огорчен смертью Бутакова. Заставь Федорова неожиданно заехать в небольшие лазареты, и пусть он вообще всюду сунет нос.

Царское Село. 16 декабря 1914 г.

Мой родной, любимый,

Ясный солнечный день. Девочки в госпитале. Бэби только что уехал кататься, у Анастасии урок, Марии еще не позволено спускаться вниз. — Я плохо спала, голова кружится, плохое самочувствие, хотя сейчас сердце не расширено. Должна возможно больше лежать, а потому только перейду на диван после завтрака, как вчера. Тетя Ольга пила со мной чай и была очень нежна и мила со мной — она целует тебя. Прочла кучу бумаг и чувствую себя совершенно одуревшей.

Вот я лежу на диване, приняла Вильчковского с докладом. Бесчисленные вопросы, так как он докладывает мне обо всем, касающемся Ц.-С-го эвакуационного комитета, во главе которого он стоит, — затем расспросы относительно елок. Мавра прислала мне письмо от Онор^[137] к Вики Шведской с просьбой передать нам привет и сказать, что Эрни приезжал на очень короткое время после 3-х месяцев отсутствия, что он вновь уехал и что он здоров. — Пересылаю тебе письмо от Келлера. Тебе будет интересно узнать, что он пишет, — к счастью, он, по-видимому, не серьезно ранен. От моих поездов-складов получаются хорошие вести и постоянные просьбы о присылке еще большего количества вещей, так как о них уже знают среди войск и, в случае нужды, всегда обращаются к ним.

Рада, что мое письмо хорошо пахло, когда ты его получил. Оно должно было особенно напомнить тебе о твоей женушке, которой так ужасно тебя недостает.

Наконец Ксения^[138] вышла из карантина, она известила нас об этом.

Я все еще не совсем здорова, — так ужасно не быть в состоянии работать, но я продолжаю работать головой. — Мне нечего рассказать тебе интересного, увы. Жажду новостей о войне, — очень тревожусь.

Оказывается, множество санитарных поездов было отправлено сюда в город, вместо Москвы, покуда мы были там, и в Петрограде нет больше свободных мест, Имеются какие-то дефекты в постановке эвакуационного дела. Элла с своей стороны тоже пытается выяснить этот вопрос. — Ломан еще не вернулся, так как, слава Богу, в настоящую минуту мало раненых. — Дети тебя нежно целуют, женушка тебя нежно прижимает к своему одинокому сердцу и горячо благословляет тебя. Твоя старая

Солнышко.

Пожалуйста, кланяйся Н.П. и маленькому адмиралу^[139]. — Я минутку говорила с Гр. по телефону, он передает: “Крепость духа — буду наднях у вас, переговорим обо всем”.

Царское Село. 17 декабря 1914 г.

Дорогой мой,

Это, вероятно, последнее мое письмо, если ты в пятницу вернешься. Сейчас ты среди войск, — какая радость для тебя и для них, хоть и больно воочию убедиться в исчезновении массы знакомых лиц! Дети работают, — затем собираются в Аничков к завтраку, после которого будут принимать пожертвования в Зимнем Дворце. Поезд с телом бедного Бутакова опоздал на 24 часа, а потому похороны его состоятся лишь завтра утром. Эту ночь я провела почти без сна, ненадолго засыпала лишь между 4-5 и 6-7, остальное время совершенно не спалось, и я в отчаянии все время смотрела на часы. Сотни грустных мыслей перекрещивались в моем усталом мозгу и не давали ему покоя. Сегодня с утра сердце снова расширено, — завтра возобновлю свое лечение — и тогда опять стану на ноги. Сегодня утром — 6 градусов. Ольга идет через сад к Знаменью, аоттуда пешком в госпиталь. Татьяна проедет туда же в автомобиле по окончании урока. Ольга чувствует себя лучше всего после утренней прогулки и недолгойгимнастики.– Соня^[140] вчера посидела у меня и много болтала, покуда я лежала на диване и нанизывала образки. Анин брат возвращается завтра, апотому он просил разрешения зайти ко мне на минутку в 4. — Анастасия и Аня пошли гулять. Они говорят, что ужасный холод и ветер; нога у Бэби чуть-чуть болит. Мария сегодня, наконец, спустилась вниз. Мысленно всюду следую за тобой — как отрадно видеть наши дорогие славные войска! — Сегодня утром наш Друг сказал ей по телефону, что последние вести несколько успокоили Его. — Газеты сообщают, что мы при Иновлодцах забрали у немцев пулеметы, это действительно как-то странно. — Прости за ужасно скучное письмо, но я сегодня плохо соображаю и никуда не гожусь.

Чуть-чуть надушила это письмо, чтобы вновь тебе особенно напомнить твою женушку, которая с нетерпением ждет твоего возвращения. Ты не забыл, я оставила для тебя свечки в моем купе в стеклянном шкафчике над моим письменном столом?

А теперь, милое сокровище, прощай, Бог да благословит и защитит тебя! Нежно целую и благословляю.

Твоя, мой Ники, нежно любящая тебя

Солнышко.

Аня целует твою руку. Все дети целуют тебя.

“Приехал в милую Полтаву”

Эти слова можно прочитать в дневнике Царя за 28 января 1915 года. Посещение Полтавы пришлось на середину новой поездки Государя в действующую армию. Сначала несколько дней в ставке, 23-25 января, а затем Ровно, Киев (где он встретился с Великими княгинями Милицей и Стaной Николаевнами), Севастополь, Екатеринослав.

Новый 1915 год начинался для царской семьи тревожно. 2 января попала в железнодорожную катастрофу и еле выжила (хотя стала инвалидом) ближайший друг царской семьи Анна Вырубова.

Царица каждый день подолгу сидит у постели больной, почти каждый день Вырубову навещает и сам Царь. С болезни начался год и у Царевича Алексея (сильно болела нога).

Осложняется положение и на фронте. Германское командование задумало упредить готовящееся русское наступление и, перехватив инициативу, силами 10-й и 8-й германских армий 25 января начало операции по окружению русской армии. В это тяжелое время ставка верховного главнокомандующего становится центром интриг против Царя. Верховный главнокомандующий Николай Николаевич через голову Государя вызывает министров, требует их отчета, пытается диктовать Царю новые назначения высших должностных лиц государственного аппарата. Откровенно враждебную позицию Великий князь Николай Николаевич занимает в отношении Григория Распутина, причем в борьбе с ним в ход идут самые грязные ч подлые методы (клевета, провокация, шантаж).

Царское Село. 21 января 1915 г.

Мой родной, любимый,

Снова пишу тебе письмо. Ты прочтешь его завтра в поезде, который умчит тебя от нас. Эта разлука не будет долговременной, и все же она тяжела, но я не стану жаловаться, так как знаю, что это для тебя отрада, перемена и иные глубокие радости. Надеюсь, что нога у Бэби поправится к твоему возвращению, — похоже на то, что было в Петергофе, и тогда это продлилось, увы, долго. Я постоянно буду извещать тебя о “ножке”, а также об Ане, называя ее А., либо “инвалидом”. Быть может, ты иной раз в твоих телеграммах ко мне спросишь о ее здоровье? Это будет ей приятно, так как твое отсутствие будет чувствительно для нее.

Я постараюсь завтра утром побывать в госпитале, так как встану, чтобы отправиться с тобой в церковь и проводить тебя (ненавижу этот момент и никогда с ним не свыкнусь).

Милый, ты соберись поговорить относительно офицеров разных полков, чтобы они не теряли своих мест, обсуди все эти вопросы с Николашей.— Быть может,тыупомянешь и о своем манифесте^[141]. Если ты захочешь сделать еще одно доброе дело, протелеграфируй немедленно Фредериксу, либо скажи Воейкову, который ежедневно ему телеграфирует, чтобы он передал привет от тебя.

В молитвах и мыслях, но, увы, не в действительности, буду следовать за тобой, — чувствуй мое присутствие и непрестанную любовь, нежную и полную ласки, витающую вокруг тебя.

Прощай, мой родной, сокровище души моей. Бог да благословит и защитит тебя и да вернет Он тебя нам здравым и невредимым!

Горячо целую тебя и остаюсь, дорогой мой муженек, твоей старой женушкой

Аликс.

Ты найдешь, если тебе будет нужно, свечки в стеклянном шкафчике в моем купе. Пусть тебе кажется ночью, что я там лежу. Тогда ты не будешь так сильно ощущать свое одиночество.

Царское Село. 22 января 1915г.

Мойлюбимый,

Только что узнала, что сейчас отправляют курьера, а потому тороплюсь написать тебе несколько строк. Бэби провел день хорошо. У него нет жара, но сейчас он начинает немного жаловаться на боли в ноге и боится предстоящей ночи. Я со станции отправилась к нему и пробыла у него до 11, затем в лазарете до часа посидела у Ани. Она поправилась. — Она просит меня сказать тебе то, что она забыла тебе вчера передать по поручению нашего Друга, а именно, что ты не должен ни разу упомянуть о главноком. в твоем манифесте, — это должно исходить исключительно от тебя к народу^[142].

Затем я зашла взглянуть на рану нашего прапорщика. Она ужасна. Кости совершенно раздроблены. Он ужасно страдал во время перевязки, но не произнес ни слова, лишь весь побледнел, а лицо и тело покрылись потом.

Я сделала снимки с oфицерoв во всех палатах. После завтрака приняла Гогоберидзе, пришедшего проститься, затем отдыхала, чуть-чуть вздремнула, после чего поднялась к Алексею, почитала ему, поиграла с ним, затем пила чай, сидя у его постели. Сегодня вечером сижу дома, достаточно для одного дня. Милое сокровище, пишу в постели после 6-ти, — комната кажется такой большой и пустой после того, как убрали елку.

Грустно без тебя, мой ангел, а присутствовать при твоем отъезде было ужасно. Скажи Федорову, что я велела Вильч. разузнать, не пожелает ли генерал Мартынов лежать в Большом Дворце, так как ему долго нельзя будет двигаться, а здесь мы можем выносить его при хорошей погоде в сад даже в постели, — я хочу, чтобы больные лежали на воздухе. Думаю, что это будет им чрезвычайно полезно.

Должна кончить письмо, потому что курьер дожидается. Я скучаю по тебе, люблю тебя, мой дорогой Ники. Спи спокойно. Бог да благословит и сохранит тебя! 1000 поцелуев от детей и от твоей старой

Женушки.

Бэби крепко тебя целует. Он днем не жаловался на боли.

Царское Село. 23 янв. 1915г.

Дорогой, любимый мой Ники,

Я лежу на диване рядом с кроватью Бэби в солнечной угловой комнате. Он играет с г. Жильяр. Бенкендорф был у меня, а перед ним была m-me Скалон (Хомякова). Она рассказала мне, какая сильная нужда в сестрах милосердия для передовых летучих отрядов. За бедными ранеными часто бывает плохой уход из-за отсутствия настоящих врачей, притом нет никакой возможности отсылать раненых. — Все прекрасно поставлено на западе и на севере, но в Галиции и в Х-м армейском корпусе следовало бы сделать многое. Сегодня утром я посидела с Бэби. Он неважно провел ночь — спал от 11 до 12, а затем постоянно просыпался, к счастью, не от сильных болей. Я с вечера сидела у него, покуда девочки были в лазарете. Иза была у меня. Утром во время операции подавала инструменты. Я рада вернуться к работе. Затем я немного посмотрела, как работают девочки, после чего посидела у Ани, — встретилась у нее с ее братом и его миловидной невестой. Солнце ярко светит, а потому я отправила девочек на часок погулять.

Судя по агентским телеграммам, возобновились многочисленные и тяжелые бои, — я так надеялась, что там наступят более спокойные дни. Аня спала лучше, вчера вечером 38,2, утром — сегодня 37,8, но это не имеет значения, она надеется, что ты поговоришь с Н.П. о ее здоровье — думаю, что вы оба должны быть рады больше не слышать ее ворчанья.

Милый мой, я очень по тебе скучаю и жажду твоей нежной ласки. Так тихо и пусто без тебя! Дети на уроках, либо в лазарете. Мне нужно еще проглядеть множество докладов Ростовцева. Прости за скучное письмо, но мозг мой устал. Бэби целует тебя много раз, но женушка шлет тебе поцелуев еще больше. — Прощай, Бог да благословит тебя, мое сокровище, мой дорогой. Мои нежнейшие мысли окружают тебя. Я рада, что тебе удалось немного подышать свежим воздухом на станциях.

Благословляю и целую тебя и остаюсь твоим старым

Солнышком.

Передай мой привет Н.П. и Мордвинову.

Если есть какие-нибудь интересные новости, вели, пожалуйста толстому Орлову мне сообщить.

Царское Село. 24-го янв. 1915г.

Мой любимый,

Снова яркое солнечное утро. Мне приходится спускать белую занавеску, так как солнце мне светит прямо в глаза, когда я лежу. Бэби, слава Богу, спал хорошо, просыпался раз пять, но скоро опять засыпал, и весел. Аня тоже спала с перерывами, 37,4, вчера вечером — 38,6. Девочки вечером были в лазарете, но ей хотелось спать, а потому она не стала их задерживать. Я теперь раньше ложусь, так как и встаю раньше из-за Алексея, а также из-за лазарета. Сейчас я снова у постели Бэби. Ростовцев сделал бесконечный доклад. Затем была Иза по делу, а перед тем к завтраку был Георгий.

Утром я сделала 2 перевязки и посидела с Аней. Она всегда находит, что один час это слишком мало, и хочет меня видеть и вечером, но я оставалась дома из-за Бэби, и она это поняла. К тому же я стала чувствовать такое утомление по вечерам, видеть одних страждущих становится несколько тяжело. Какая солнечная погода! Воейков телеграфировал Фред., что у вас такая же, — это хорошо.

Яуверена, что Веселкин рассказал тебе массу интересных вещей. Посылаю тебе полученное мною от Эллы письмо. Бэби чувствует себя лучше, просит меня тебе это передать; собаки возятся в комнате. Многие наши офицеры уехали на поправку в Крым. Дети после прогулки отправились в Большой Дворец; Мария стоит у двери и, увы, ковыряет в носу. Влад. Ник. и Бэби играют в карты, покуда я кончаю письмо. Чувствую, что мои письма ужасно скучны, но до меня не доходит ничего такого, что стоило бы передать. Сейчас прибудет мой поезд. Сокровище мое! Мне так тебя недостает! Надеюсь, тебе удастся делать прогулки, это укрепит твои нервы, усилит аппетит и сон. Я на минуту перед лазаретом зашла к Знамению и поставила за тебя свечку, мой муженек.

Действительно ли ты предназначаешь этого скучного Шипова^[143] для твоих гусар? Мой экс-Шипов^[144] получил георгиевский крест. Сандра Н. телеграфировала Татьяне, чтобы поделиться с нами этой новостью. Все дети нежно тебя целуют. Прилагаю письма от Ольги и Алексея; наш привет Н.П. и Мордвинову.

Прощай, мой родной, Бог да благословит и защитит тебя. Твоя навсегда

Солнышко.

Ставка. 24 января 1915г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Оба твоих милых письма глубоко меня тронули — сердечно благодарю за них.

Тяжело было оставлять тебя и детей на этот раз из-за ноги бедного Крошки. Я так боюсь, как бы это не затянулось Пожалуйста, не переутомляйся теперь, когда тебе приходится часто бывать у него наверху, — разве что для лазарета.

Наша поездка оказалась приятной и спокойной. Какое счастье, что все господа^[145] привыкли друг к другу и историй не случается! Вечером мы играли в новое домино “Мама” и слушали Воейкова или Федорова, читавших нам забавную книжку Ани.

Я здесь застал штаб Николаши в очень хорошем расположении духа. Я очень рад увидеться со стариком Ивановым, приехавшим на один день по делам. К счастью, он ворчал менее обыкновенного. Он просит тебя прислать ему твою новую фотографию; пожалуйста, сделай это — это успокоит славного старика. Здесь Кирилл и Петя: последний останется в распоряжении Н. Мне было также приятно увидеть милого, старого толстяка — Веселкина^[146], он пил с нами чай и обедал, и вперемежку с серьезными и интересными вещами рассказывал нам такие истории, что все покатывались со смеху. Он уже в седьмой раз ездил по Дунаю в Сербию со своей снабженческой экспедицией. Риск становится все больше, так как австрийцы делают все, что только могут, чтобы взрывать наши пароходы. Дай Бог, чтобы они уцелели.

Как в каждый мой приезд, первый день здесь оказался ужасно занятым; только после обеда удалось хорошо прогуляться, а то я принимал народ до самого вечера.

Ну, прощай, моя возлюбленная крошка-женушка. Господь да благословит тебя и детей! Целую тебя и их крепко. Передай мой теплый привет А. Всегда твой муженек

Ники.

Царское Село. 25 янв. 1915г.

Мой любимый,

Снова яркий солнечный день. 10 градусов. Лишь после 4-х мне удалось уснуть, да и то постоянно просыпалась. У Ани вчера ночью было 38,8, боль в ноге, спала лучше, сегодня утром — 37,3. Теперь она внезапно полюбила сестру Шевчук и требует, чтобы та ночью спала у нее в комнате. Девочки зашли к ней вечером, но ей хотелось спать, а потому они посидели в другой палате. Милый Бэби вчера был очень весел и уснул до 10 ч. Дорогая матушка чувствует себя удрученной, не получая никаких известий, со дня твоего отъезда, о войне.

Такая огромная радость — я получила твое вчерашнее драгоценное письмо, благодарю тебя за него от всего любящего сердца. Не беспокойся обо мне, я очень осторожна, и сердце мое ведет себя хорошо эти последние дни, так что Боткин меня навещает лишь по утрам. Представь себе, я только что слышала, что mme Пурцеладзе получила письмо от своего мужа из Германии. Слава Богу, он не убит — она так его обожает, бедняжка. Воображаю, как Веселкин был интересен дай Бог дальнейшего успеха его плаванию! Итак, Петюша остается при Н. Будем надеяться, что он его использует как следует и будет посылать в разные концы, чтобы растормошить его. Да, это счастье, что окружающие тебя живут в ладу. Это имеет большое значение. Я скажу Ане, что ее книга имеет успех.

Были на свадьбе — сидела с Аней (она посылает тебе эту записку) от 1 до 2, а потом опять, а затем отправились в Большой Дворец. Бэби дважды катался в санках по саду и ужасно этому был рад. Шлю тебе наш нежнейший привет, поцелуи и благословения, мой единственный и мое все, мое обожаемое сокровище. Твоя

Солнышко.

Привет Н.П. и М.

Царское Село. 26 января 1915г.

Любимый мой,

Как Ольга, верно, счастлива, что ты сегодня с ней! Это награда ей за усердную работу. Фредерикс посылает мне копии Воейковских телеграмм, так что я извещена о всем, что ты делаешь и кого видаешь. Сегодня утром я была у Знамения, в лазарете, одела несколько раненых и немного посидела с Аней. У нее был куафер, чтобы распутать ее волосы. Завтра он снова придет и снова вымоет их. Зина опять больна, так что никто не в состоянии сделать это как следует. Она выглядит хорошо, только постоянно жалуется на правую ногу. Она жаждет вернуться к себе домой, и если температура будет совершенно нормальная, кн.^[147] ничего не будет иметь против этого. Как утомительно будет это для нас! Но, милый, ты сразу тогда должен ей заявить, что ты не можешь так часто ее навещать — потому что, если ты сейчас не проявишь твердости, у нас опять пойдут истории, любовные сцены и скандалы, как то было в Крыму, — сейчас, на том основании, что она беспомощна, она надеется получить больше ласки и вернуть былое. Ты с первого же момента удержи все в должных границах, как ты это делал теперь, — чтобы этот несчастный случай принес пользу и привел к благоприятному результату. Ей сейчас значительно лучше и в моральном отношении.

У меня куча прошений, принесенных ей нашим Другом для тебя. Я вкладываю телеграмму, полученную тобой перед отъездом. Толстый Орлов мог бы разузнать через Бьюкенена, какого рода человек этот сын Стэда^[148]. Борис приехал сюда на три дня, чтобы забрать Михень. — Она не может заехать ко мне, так как пока еще не выходит, а там в Варшаве теплый воздух будет ей полезен. Она посещает свой госпиталь, поезд и автомобили. Это очень прискорбно, ибо полякам не нравится ее манера, с которой она заставляет их приглашать ее к ним на обеды — так бестактно с ее стороны устраивать там второй Париж. – Татьяна K.^[149] получила георгиевскую медаль за то, что побывала, якобы, под огнем — в автомобиле, во время поездки для раздачи подарков эриванцам. — Тамошний генерал поднес ей эту медаль. — Это неправильно, это понижает ценность ордена — если бомба, граната разрывается вблизи автомобиля, а ты просто катаешься случайно с подарками на руках, но не работаешь под огнем, и ты получаешь, а другие месяцами работают, подобно Ольге, тихо, в одном месте, и так как здесь не пришлось быть под огнем, то они медали не получают. Вот увидишь, в ближайшее время Михень еще вернется, украшенная этим орденом, — тогда уж Елена^[150] и Мария гораздо больше заслужили это за их работу, в Пруссии в начале войны. — Бэби сегодня опять дважды выходил, у него розовые щеки, не жалуется ни на ногу, ни на руку, — все же он лежит в постели. Мы у него пьем чай. Там так уютно и не так тоскливо, как в моей; сиреневой комнате без тебя. По тебе очень тоскуют, дорогой мой. У меня такой плохой сон, все эти три ночи засыпаю не раньше 4-х, а затем постоянно просыпаюсь, — но сердце пока ведет себя прилично.

Только что получила твою телеграмму из Ровно и радуюсь за вас обоих, дорогие мои. Надеюсь, все хорошо сойдет в Киеве! Драгоценный мой, мои нежнейшие мысли постоянно окружают тебя с любовью и тоской, я радуюсь за тех, кто тебя видит и кому ты придаешь новую энергию и мужество. Твое спокойствие постоянно но всех подбадривает.

Будем надеяться, что там у тебя с каждым днем погода будет все теплее и более солнечной, и ты вернешься более загорелым, чем был перед поездкой.

Пожалуйста, передай Н.П. и М. сердечнейшие приветы от нас всех. Заходишь ли ты иной раз посидеть в моем купе?

Сейчас я должна сдать письмо, так как его должны свезти в город, затем я хочу немного отдохнуть до обеда.

Не терзайся тем, что у тебя не хватает времени мне писать, я прекрасно это понимаю, и ни минуты не была этим обижена. Прощай, мой дорогой, благословляю и целую тебя еще и еще, очень нежно, все мои любимые местечки. Твоя навсегда

Женушка.

26января 1915г.

Моя возлюбленная, дорогая женушка,

Нежно благодарю тебя за твои письма. Я так жалею, что не написал вчера, но пришлось принимать без конца. В Барачовичах. после церкви, моим черным красавцам-казакам роздали георгиевские кресты, — многие из них посадили на пику или зарубили по несколько врагов. Я сделал визит Николаше и осмотрел его новый железнодорожный вагон, очень удобный и практичный, но жара там такая, что больше получасу не выдержать. Мы вплотную поговорили о некоторых серьезных вопросах и, к моему удовольствию, пришли к полному согласию по тем, которые затронули. Должен сказать, что, когда он один и находится в хорошем расположении духа, то он здоров — я хочу сказать, что он судит правильно. Все замечают, что с ним произошла большая перемена с начала войны. Жизнь в этом уединенном месте, которое он называет своим “скитом”, и сознание лежащей на его плечах сокрушительной ответственности — должны были произвести глубокое впечатление на его душу; если хочешь, это тоже подвиг.

Я прибыл сюда нынче утром и был встречен дорогой Ольгой и еще кое-кем. Она и глядит и чувствует себя вновь совершенно здоровой и свежей. Мы ездили в моем моторе в ее лазарет. Навестив раненых, я отправился в ее комнату, где мы немножко посидели, а потом вернулись в поезд.

Завтракали — потом сидели вместе; так как погода была великолепная, то она предложила прогуляться. Мы выехали за город, поднялись на высокий склон, а назад пошли другой дорогой, красивым лесом. С нами шли Мордв., Дрент. и Н.П.,и все мы получили полное удовольствие. Теперь мы оба заняты писанием тебе писем, в моем купе, и сидим так уютно друг возле дружки. Мой поезд отходит в семь часов. Вообрази, я только что получил от Думбадзе^[151] телеграмму о том, что этот гнусный “Бреслау” сделал около 40 выстрелов по Ялте и изрядно испортил гост. “Россия”.

Свиньи.

Ну, прощай, благослови Бог тебя и дорогих детей. Поблагодари их за их письма.

Горячо любящий и всегда, мое сокровище, твой старый

Ники.

Царское Село. 27 января 1915г.

Мой дорогой Ники,

Только что получила твою телеграмму из Киева, уверена, что это был для тебя утомительный день. Какая гнусность этот обстрел Ялты с Бреслау — это сделано только на зло — слава Богу, нет жертв! Я уверена, тебя потянет слетать на автомобиле, чтобы посмотреть на причиненные повреждения. Опять на фронте упорные бои и тяжкие потери с обеих сторон; эти дум-дум — адское измышление. — Я видела Бетси Шувалову^[152], она организует передовой отряд для Галиции — она все еще полна твоим посещением ее госпиталя и той радостью, которую ты принес всем сердцам.

У нас сегодня утром была операция — очень длительная, но зато удачная. Аня поправляется, хотя у нее болит правая нога, но температура почти нормальная вечером. Она опять толкует о переезде к себе домой. Предвижу, как тогда сложится моя жизнь! Вчера вечером я в виде исключения зашла к ней и хотела позже немного посидеть с офицерами, что мне раньше никогда не удавалось. Она всецело поглощена тем, насколько она похудела, хотя я нахожу, что у нее колоссальный живот и ноги (и притом крайне неаппетитны), — лицо ее румяно, но щеки менее жирны и тени под глазами. У нее бывает масса гостей; но, Бог мой, как далеко она от меня отошла со времени ее гнусного поведения, особенно осенью, зимой и весной 1914 г. — Все потеряло для меня прежнюю цену — она постепенно уничтожила это интимное звено в течение этих последних четырех лет, — не могу чувствовать себя свободно с ней, как то было раньше, — хотя она уверяет, что очень меня любит, я знаю, что эта любовь теперь очень ослабела и все обращено на нее — самое и на тебя. Будем осторожны по твоем возвращении.

Как бы мне хотелось, чтобы потопили этот гнусный маленький Бреслау! Погода продолжает быть великолепной, Бэби с каждым днем поправляется. Он завтракал вместе с нами, и сойдет вниз к чаю. Сейчас у него урок французского, а потому я снова спустилась вниз. Еще двое моих сибиряков прибыло, славные офицеры. От Мартынова ответа не получила. — Передай мой привет Н.П. Аня получила его телеграмму из ставки, но промедлила с ответом. Передам ей твой привет. У девочек сегодня вечером заседание комитета. Сегодня ночью я спала три часа от 4 1/2 до 71/2), так досадно, что не удается во-время уснуть.

Сейчас должна кончать, мое сокровище, мое солнышко, моя жизнь, моя любовь, — целую и благословляю тебя, навсегда твоя

Солнышко.

Бэби желает, чтобы мы пошли к нему наверх пить чай. Подумай обо мне в Севастополе и во всех знакомых местах. Чувствую, что Ялта тебя соблазнит — не отказывайся от этого ради нас, ведь делоидет только об одном лишнем дне.

Царское Село. 28 янв. 1915г.

Мой любимый,

Самое горячее тебе спасибо за твою дорогую телеграмму. Я также прочла с большим интересом телеграммы Воейкова к Фредериксу, так как они дают подробные сведения о том, где ты был. Как ты должен быть утомлен после всего, что тебе пришлось проделать в Киеве! Но какое солнечное воспоминание остается у всех от тебя! Ты наш Солнечный Свет, Бэби — наш Солнечный Луч!

Я только что была в Большом Дворце с Марией и Анастасией. 2 моих сибиряков сейчас там, 2 — в нашем лазарете, кроме того, один офицер 2-го сибирского полка (товарищ Мазнева) с ампутированной ногой и священник 4-го сибирского полка. раненный в мякоть ноги, произведший на меня чарующее впечатление, он с такой любовью и с глубочайшим восхищением говорил о солдатах. Утром я сделала три перевязки. Маленький крымец. которого я приняла осенью после его производства, ранен в руку — уже в Карпатских горах. У Ани легкие снова в хорошем состоянии, но она слаба, у нее головокружение, а потому ее велено кормить каждые два часа. Я сама покормила ее. Она съела обильный завтрак, больше, нежели я могу съесть.

Я подарила ей два кратких жития святых. Я думаю, это будет ей на пользу, наведет ее на размышления к заставит хоть временно не думать о себе самой, чего я усиленно добиваюсь. Старшие девочки поехали в город в маленький лазарет графини Карловой в ее доме, затем в Зимний Дворец принимать пожертвования. У Бэби сейчас уроки, он два раза в день катается в санках, запряженных осликом; он говорит, что твоя крепость начинает уменьшаться. Мы пьем чай в его комнате, это ему нравится, а я рада, что чаепитие проходит не здесь, без тебя.

Некоторые полки получают свои награды с страшным промедлением, как бы я хотела, чтоб это можно было ускорить! И они очень жалуются, говорил Вильчковский, по поводу этого шестинедельного срока. Они очень много при этом теряют, и это их ожесточает, ибо если они возвращаются слишком рано, то совершенно губят свое здоровье, если же остаются сверх шестинедельного срока, то очень много теряют.

Длинная телеграмма Николаши преисполняет сердце восторгом и глубочайшим волнением, — какое нужно было мужество, чтобы противостоять 22-м атакам в течение одного дня! Все они истинные святые и герои. Но какие ужасные потери несут немцы, — они как бы не обращают на это внимания. Большое тебе спасибо, что дал мне возможность получить эти телеграммы.

Говорят, что Родзянко^[153] произнес блестящую речь, особенно хвалят конец ее, у меня еще не было времени прочитать ее.

Мать Изы будет у меня сегодня днем, она скоро едет в Данию, хотя муж ее этого не желает. Что ты скажешь по поводу того, что мне рассказала Маделэн со слов людей, хорошо ей известных, знакомые которых только что вернулись из Иены, где они прожили много лет? На границе обоих супругов раздели в отдельных комнатах, затем исследовали их..., чтобы убедиться, не спрятали ли они там золото. Какой позор и безумие! В золотых рудниках негры всегда прячут там золото, но представляешь ли ты себе европейцев, делающих что-нибудь подобное, — это было бы смешно, если бы не было так унизительно.

Я ежедневно ставлю свечки у Знамения. Вчера я легла в постель в 111/4, а спала лишь от 2 до 8 и то с перерывами, — покрыла голову оренбургским платком, и это помогло мне уснуть, но немного скучно долго ждать, пока уснешь, хотя не следует жаловаться, так как у меня нет никаких болей. Слава Богу, мое сердце в приличном состоянии и при некоторой осторожности опять могу дольше работать. У Марии уже несколько дней нарывал палец, Вл. Ник. сегодня у меня в комнате вскрыл его ~ она прекрасно держалась и не двигалась — это болезненно, я вспоминала о том, как мне пришлось вскрыть кн. Гедройц нарывы на двух пальцах, а затем перевязывать ее, и как офицеры смотрели сквозь дверь.

Дорогой мой муженек, любимый мой, сокровище мое, прощай. Бог да благословит и защитит тебя! Целую тебя так нежно, так любовно, и благословляю тебя. Твоя старая

Солнышко.

Ты получишь это письмо уже на пути к дому. Приветы Н.П. и Мордв. Стоит та же прекрасная солнечная погода. Прощай, мой маленький, жду тебя с распростертыми объятиями.

Прилагаю письмо от Марии.

Царское Село. 29 января 1915г.

Мой родной, любимый,

Горячее спасибо за твои две дорогие телеграммы. Могу себе представить, с каким волнением ты вступил на палубу наших дорогих кораблей и как твое присутствие должно было придать им новой отваги для их трудного дела. Как хотелось бы, чтобы они поскорее захватили Бреслау, раньше чем он еще навредит! Как хорошо, что было так мало раненых в госпитале! Еще и еще благодарю тебя за твое милое письмо из Ровно. — оно пришло как величайший и наиприятнейший сюрприз в то время, когда я еще лежала в постели. Вообрази, Ольга теперь будет старшей сестрой в тамошней Общине — я уверена, что она с Божьей помощью прекрасно справится со своими обязанностями. Петя^[154] вернулся и завтра будет у нас к завтраку. Мне придется повидаться с его сумасшедшим отцом, я дважды посылала к нему Ломана за различными сведениями относительно наших поездов. Он, принимая его при других, накричал на него, оскорбил его и все не так понял, хотя ему была передана бумага, которую я предварительно просмотрела. Он просто невозможен, бегает по комнатам, никому не дает слова сказать и все время кричит. Эту ночь я уснула после 4 1/2 и снова рано проснулась — такие скучные ночи! Затем у нас была операция Троицкого, слава Богу, все прошло благополучно — грыжа, — затем я сделала несколько перевязок, так что Аню видела только мельком. Наш Друг приходил туда, так как Он захотел меня повидать.

Фредерикс и Эмма^[155] завтракали с нами. Я сфотографировала их. Ольга и Татьяна вернулись только около 2, у них было очень много работы. Днем я отдыхала и поспала полчасика. Чай мы пили с Алексеем наверху, затем я приняла Ломана — Вильчковский делает свой доклад постоянно в лазарете. Бэби на ногах, надеюсь, ко времени твоего приезда, он снова будет в состоянии выходить. Палец Марии еще не совсем зажил. Ане лучше, но у нее неважное настроение, — я сама кормила ее, так что она питается как следует и вполне прилично высыпается. Я сегодня не видела большинства раненых, у меня не было на то времени. Я так рада, что ты обстоятельно побеседовал с Н. — Фредерикс прямо в отчаянии (и справедливо) от многих его неразумных приказов, только ухудшающих дело, и по поводу еще многого, о чем сейчас лучше не говорить, — он находится под влиянием других и старается взять на себя твою роль, что он не в праве делать — за исключением разве вопросов, касающихся войны. Этому следовало бы положить конец. Никто не имеет права перед Богом и людьми узурпировать твои права, как он это делает, — он может заварить кашу, а позже тебе не мало труда будет стоить ее расхлебать. Меня это ужасно оскорбляет. Никто не имеет права так злоупотреблять своими необычайными полномочиями.

Погода продолжает быть великолепной, но я не решаюсь выйти в сад. Помнишь ли ты одного из наших первых раненых офицеров — Страшевича, у которого была перевязана голова и который так долго говорил с тобой, что едва не довел до обморока? Бедняга вернулся в свой полк и теперь убит. Жалко его бедную семью он служил в банке. Я сказала Ломану, что некоторые раненые могли бы тоже идти в церковь и там причаститься вместе с нами — это было бы такой радостью для них. Надеюсь, ты ничего не имеешь против. Ломан поговорит с Вильчковским, а ты можешь предуведомить Воейкова, если только не позабудешь. Ночные “шумы” должны тебе напомнить яхту — этот грохот Севастополя.

Милый мой, как я счастлива, что ты вернешься через четыре дня! Сейчас я должна отправить письмо. Прощай, Бог да благословит и защитит тебя, мое драгоценное сокровище! Нежно целую тебя и горячо обнимаю. Навсегда, милый, твоя

Женушка.

Царское Село.

30 января 1915г.

Мой родной, любимый,

Это, вероятно, мое последнее письмо. Какие все интересные вести о Севастополе, и я так жалею, что не могу быть с тобой! Как много интересного ты видел — тебе придется много нам рассказывать. Слава Богу, что так мало раненых. Тебе, вероятно, казалось, будто это сон, когда ты на паровом катере объезжал всю эскадру, — как это должно было взволновать тебя! Благослови, Господи, наших дорогих моряков и пошли им успеха! Темнота по ночам должна быть весьма жуткой, по-моему. — Увы, опять нехорошие вести из Восточной Пруссии. Мы вторично принуждены были отступить, зато мы теснее стянем наши войска, — думаю, что наши, во всяком случае, закрепили за собой свои позиции. Я только что прочла очень интересное письмо, полученное Соней от Линденбаума, в котором он выражает свою благодарность за посланные нами вещи. Он доволен своим полком, существующим всего полгода. Кажется, коротоякцы. Он побывал в Пруссии и писал 22-го, во время самых боев. Николаша прислал сюда Петю для лечения ноги. — Карпинский думает, что она была контужена, а потому следует приступить к соответствующему лечению ее, но Петя даже не может себе представить, когда это случилось, так как он очень давно не ощущал никаких болей. — У Алека одеревенела спина, а потому он не мог прийти и прислал Петю с бумагами, а я ему передала мои бумаги, а также Вильчковского в подмогу для выяснения дела. Затем у меня были Рост. и б. Витте^[156] относительно комитета Ксении. Утром я была на чудном молебне перед иконой Знам., — затем сделала множество перевязок, а также посидела с Аней. Девочки нашего Друга^[157] пришли туда, чтобы повидать нас. Ее горло много лучше, 37,1, — но вчера ночью было 38,5, неизвестно почему. Не пошла к ней, слишком была утомлена. Она говорит чуть слышным голосом и весьма мрачна, бедняжка, — едва открывает рот, разве только для еды, ест она исправно. Ее бедная спина снова в пролежнях. Сегодня уже 4 недели, как она лежит. Я должна выйти сегодня вечером, так как не успела повидать всех раненых. Завтра нам предстоит операция. Сегодня нет солнца — впервые за все время.

Теперь прощай, благослови тебя Господь, мое солнышко! Нежно, с любовью и тоской целую тебя. Навсегда твоя старая

Женушка.

Царское Село. 31 января 1915г.

Дорогой мой,

Это бумага Марии, потому что я лежу у Бэби на диване, и ничего с собой не захватила для писания. — Только что получила твою дорогую телеграмму из Екатеринослава. — Представляю себе, как интересен этот бронеделательный завод твое посещение вдохновит всех на более дружную работу.

Утренняя операция прошла благополучно — оперировали офицера Кубанцева^[158], изобретателя пулемета^[159], за изготовлением которых, по заказу флота, он наблюдал в Туле. — Днем мы отправились в Большой Дворец и посидели некоторое время с моими стрелками — 2 из нашего госпиталя также пришли их навестить.

Ксения и Даки завтракали у нас — обе здоровы. В 6 ч. я должна принять m-elle Розенбах^[160], заведующую домом инвалидов. Я простилась с 5 офицерами, возвращающимися на фронт, — между ними Шевич. Он жалел, что не мог дождаться твоего возвращения, но он едет завтра, так как иначе боится потерять свой полк. Цейдлер сказал, что ему можно ехать, но он еще даже не пробовал сесть верхом. Его нога, я уверена, навсегда останется слабой, так как у него были порваны связки — соскакивание с лошади всегда будет для него связано с известным риском, а также и хождение по неровной почве, — нога его крепко забинтована. Но он ужасно стеснялся здесь дольше оставаться. — Сегодня погода более мягкая, утром выпал обильный снег. Бэби и Влад. Ник. обедают, О. и А. стреляют в цель. Аня с нетерпением ждет твоего возвращения. Она, действительно, очень похудела. Теперь, когда она лучше сидит, это более заметно. — Теперь, дорогой мой, я должна кончать, так как курьер рано выезжает. Прощай, благослови тебя Боже, мой обожаемый Ники, — такая радость, что через два дня ты уже будешь здесь! Целую тебя много раз и остаюсь твоей любящей

Солнышко.

Ты понимаешь, что я не могу так рано быть на станции.

“Твое присутствие придаст им новые силы и отвагу”

С 28февраля по 10 марта 1915 года Царь провел в ставке. Это было время ожесточенных боев. Попытки германцев окружить русские войска не удались. Русские нанесли ряд контрударов и отбросили противника к границе. На южном крыле Восточного фронта довольно успешно проходит Карпатская операция. А 9 марта 1915 года русские воины захватили хорошо укрепленную крепость Перемышль. Взято в плен 9 генералов, 93 штаб-офицера, 2500 обер-офицеров и чинов, 117 тысяч солдат. Это была большая победа. В этот день в ставке отслужили благодарственный молебен, пили шампанское.

Свидетели отмечают ликование, с каким в действующей армии встречался каждый приезд Царя.

Царское Село. 27 февраля 1915г.

Мой родной, глубоко любимый,

Да пошлет тебе Господь свое особое благословение в пути и да дарует Он тебе возможность поближе увидать наши храбрые войска! Твое присутствие придаст им новые силы и отвагу и будет наградой для них и отрадой для тебя. Не в ставке дело, ты должен показаться войскам везде, где только возможно, а благословение и молитвы нашего Друга принесут свою помощь. Для меня такое утешение, что ты в тот вечер видел Его и получил Его благословение! Грустно, что не могу сопровождать тебя туда, — но у меня дети, за которыми я должна присматривать. Я буду пай и отправлюсь как-нибудь в город перед приездом m-me Б. и посещу какойнибудь госпиталь, так как они с нетерпением нас там ждут. Мой ангел милый, я не люблю говорить тебе — прощай, — но я не хочу быть эгоисткой — ты им нужен, и тебе самому полезна смена впечатлений. Моя работа и молитвы должны мне помочь перенести эту разлуку, — ночи так тоскливы, — но ведь ты еще более одинок, мой бедный малютка!

Прощай, любимый, благословляю и целую тебя без конца, люблю тебя более, чем то слова могут выразить. Мысленно всюду с любовью следую за тобой.

Нежно прижимаю тебя к моему старому любящему сердцу и остаюсь твоей

Женушкой.

Ах, тяжело расставаться! Мне так грустно сегодня ночью — я так горячо тебя люблю. Бог с тобой!

28 февраля 1915г.

Моя возлюбленная душка,

Хотя мне, разумеется, очень грустно покидать тебя и дорогих детей, но на этот раз я уезжаю с таким спокойствием в душе, что даже сам удивляюсь. От того ли это происходит, что я беседовал с нашим Другом вчера вечером, или же от газеты, которую Бьюкенен дал мне, от смерти Витте^[161], а может быть, от чувства, что на войне случится что-то хорошее — я не могу сказать, но в сердце моем царит истинно пасхальный мир. Как бы мне хотелось оставить его и тебе! — Я так счастлив был, проведя эти два дня дома — может быть, ты это видела, но я глуп и никогда не говорю, что чувствую.

Как это досадно всегда быть так занятым и не иметь возможности спокойно посидеть вместе и побеседовать! После обеда я не могу сидеть дома, так как сильно тянет меня на свежий воздух, — и так проходят все свободные часы, и старой парочке редко удается побыть вместе, особенно теперь, когда А. нездорова и не может явиться к нам.

Не переутомляйся, любовь моя, помни о своем здоровье, пусть за тебя иногда поработают девочки.

Благослови Бог тебя и их. Шлю тебе самую нежную любовь и поцелуи, всегда твой, беспредельно тебя любящий, старый муженек

Ники.

Я всегда буду извещать тебя о том, куда собираюсь поехать.

Царское Село. 28 февраля 1915 г.

Мойродной,

Так грустно было видеть тебя уезжающим в одиночестве, сердце кровью обливалось. — Я отправилась прямо к Ане на 10 минут, а затем мы проработали в лазарете до 1.10. После завтрака мы приняли 6 офицеров, возвращающихся в армию, тех, которых мы посылали в Крым, — они великолепно выглядят, круглые и загорелые. — Затем Иоанчик вызвал Ольгу к телефону, чтобы сообщить ей, что бедный Струве^[162] убит — он ужасно огорчен, потому что он был его близким другом. Он говорил И., что если он погибнет на войне, то чтобы тот обязательно тебе сообщил, что он ни разу не снимал аксельбантов с того дня, как ты их ему дал, бедный, милый, веселый, хорошенький мальчик! Его тело будет привезено сюда. Затем я отправилась в Большой Дворец, посидела некоторое время с тяжелоранеными, — взяла с собой и показывала очаровательные ливадийские снимки, — они ими очень восторгались, — затем подошли ко мне дети, и мы прошлись по всем палатам. — Я ненадолго пойду в церковь, это так облегчает, — это да работа и уход за этими славными молодцами — вот вся моя утеха. — Вечером мы пойдем к Ане. Она находит, что я слишком мало бываю с ней, желает, чтобы я с ней подольше сидела (и при том наедине), но нам почти не о чем говорить, не то, что с ранеными.

Ангел мой, должна кончать, курьер торопится с отъездом.

Благословляю и целую тебя еще и еще, мой дорогой Ники, — нас обоих ждет одинокая ночь. Навсегда твоя

Женушка.

Дети крепко тебя целуют. Надеюсь, маленький адмирал хорошо ведет себя.

Царское Село. 1 марта 1915 г.

Мой дорогой муженек,

Благодарю от всего моего любящего старого сердца за твое драгоценное письмо, доставившее мне такую неожиданную радость. Да, дорогой мой, я видела, что ты был счастлив снова пробыть дома эти два дня, и я также жалею, что мы не можем долее пробыть вместе теперь, когда А. не живет в доме. Это напоминает былые вечера — такие мирные и тихие, ничье дурное настроение не причиняло беспокойства и не расстраивало нервов.

Вчера вечером пошла в 7 в церковь. Казаки хорошо пели. Это подействовало на меня успокаивающе. Я думала и много молилась о моем дорогом Ники, — когда я там, мне постоянно кажется, что ты стоишь рядом со мной. Бэби безумно наслаждался твоей ванной и заставил нас прийти и смотреть на него в воде. Все дочери в свою очередь также просят об этом удовольствии как-нибудь вечером — ты ведь позволишь им это? Затем мы пошли к Ане — я работала, Ольга клеила свой альбом, Татьяна работала, — М. и А. отправились домой после 10, а мы оставались до 11. Я зашла в комнату, где находилась странница (слепая) с своим фонарем, — мы побеседовали, затем она прочитала свои акафисты.

Ком. О.^[163] крепости Шульман видел нас, когда был в Кроншт., чтобы навести там порядок, затем в Севастополе, где он командовал Брестским полком, проявившем себя с наилучшей стороны во время тех историй — я очень хорошо помню его лицо. — Докончу письмо после завтрака — сейчас спешу одеваться. Ортипо^[164] бегает, как безумный, по моей постели и сбросил на пол доклады Вильчковского, которые я читала. — Погода совершенно мягкая, градусник стоит на полу.

ОльгаЕ. приходила ко мне прощаться, — она уезжает на два месяца в тихий санаторий близ Москвы. После мы отправились на кладбище, так как я давно не была там, оттуда — в наш маленький лазарет и в Большой Дворец. По возвращении домой мы нашли твою дорогую телеграмму, за которую горячее тебе спасибо. — Мы все целуем и благословляем тебя без конца.

Твоя навеки, мое сокровище, очень тоскующая по своему милому Другу

Привет наш Н.П.

Женушка.

Царское Село. 2 марта 1915 г.

Мойлюбимый,

Такой солнечный день! Бэби отправился в сад. Он чувствует себя хорошо, хотя у него снова вода в колене. Девочки катались, а затем пришли ко мне в Большой Дворец. Мы осмотрели санитарный поезд № 66. Это бесконечно длинный поезд, хорошо оборудованный, принадлежащий к Ц. С. району.

Утром у нас оперировали солдата с грыжей. Вчера мы провели вечер с Аней Шведов и Забор. тоже. — Я получила письмо от Эллиной графини Олсуфьевой — ее поставили во главе 16-ти “comites de bienfaisance des 22 hopitaux militaires de Moscou”.

Им нужны деньги, а потому она спрашивает, можно ли ей получить Большой театр для большого представления на 23-е марта (это второй день пасхальной недели). Она предполагает, что они соберут около 20000 р. (в чем я сомневаюсь) для этих госпиталей. Они снабжают их теми вещами, которые министерство (военное) не имеет возможности им давать. Если ты согласен это разрешить, то я сообщу Фредериксу, а он отправит тебе официальную бумагу. Они хотят напечатать на афишах, что театр дан благодаря особому твоему соизволению. Мысль о поездке в город для посещения какого-нибудь госпиталя крайне тягостна, все же понимаю, что я должна это делать, а потому завтра днем мы туда едем. Утром Карангозову оперируют его аппендицит. Как я рада, что тебе удается ежедневно погулять! Дай Бог, чтобы тебе действительно удалось многое увидеть и иметь там случай потолковать с генералами. — Я велела Вильчк. послать толстому Орлову печатный приказ, полученный одним из раненых от начальства. Это слишком строгие приказы, совершенно несправедливые и жестокие. Если офицер не возвращается в указанный срок, то подвергается дисциплинарному взысканию и т.п. Я тебе не могу всего этого написать, бумага тебе все скажет. Приходишь к заключению, что с теми, кто ранен, обходятся вдвое хуже, — лучше быть в тылу или прятаться, чтобы остаться невредимым. Я нахожу, что это очень несправедливо, — не думаю, чтоб это везде так было, — правдоподобнее, что только в некоторых армиях. — Прости, дорогой, что я надоедаю тебе, но ты сейчас там на месте можешь помочь в этом Деле. Не следует порождать озлобления в их бедных душах. — Должна кончать письмо. Благословляю и целую тебя без конца. Твоя навеки

Солнышко.

Царское Село. 2 марта 1915 г.

Мой родной, милый,

Начинаю письмо с вечера, так как мне необходимо с тобой поговорить. Твоя женушка ужасно огорчена! Мой бедный раненый друг скончался. Бог мирно и тихо взял его к себе. Я, как всегда, побыла с ним утром, а также посидела около часу у него днем. Он очень много говорил — лишь шепотом — все о своей службе на Кавказе, — такой интересный и светлый, с большими лучистыми глазами. Я отдыхала перед обедом, и меня преследовало предчувствие, что ему внезапно может стать очень худо ночью и что меня не позовут и т.п., так что, когда старшая сестра вызвала одну из девочек к телефону, я им сказала, что знаю, что случилось, и сама подбежала принять печальную весть. После, когда Т., М. и А. ушли к Ане (чтобы повидать Анину невестку и Ольгу Воронову^[165]), Ольга и я отправились в Большой Дворец, чтобы взглянуть на него. Он там лежит так спокойно, весь покрытый моими цветами, которые я ежедневно ему приносила, с его милой тихой улыбкой, лоб у него еще совсем теплый. — Я не могу успокоиться, а потому отправила Ольгу к ним, а сама вернулась в слезах домой. Старшая сестра также не может этого постигнуть. Он был совершенно спокоен, весел, говорил, что ему чуть-чуть не по себе, а когда сестра, вышедшая из комнаты, 10 минут спустя вернулась, то нашла его с остановившимся взглядом, совершенно посиневшего. Он два раза глубоко вздохнул, и все было кончено, — в полном спокойствии до самого конца. Он никогда не жаловался, никогда ни о чем не просил, сама кротость, как она говорит, — все его любили за его лучезарную улыбку. — Ты, любимый мой, можешь понять, каково ежедневно бывать там, постоянно стараться доставлять ему удовольствие, и вдруг все кончено. После того, как наш Друг сказал о нем, помнишь, — что “он скоро не уйдет от тебя”, я была уверена, что он начнет поправляться, хотя бы и очень медленно. Он стремился обратно в свой полк, — был представлен к золотому оружию, к георгиевскому кресту и к повышению. — Прости, что так много пишу тебе о нем, но мое хождение туда и все это мне было таким утешением в твое отсутствие. Я чувствовала, что Бог дает мне возможность внести небольшой просвет в его одинокую жизнь. Такова жизнь! Еще одна благородная душа ушла из этой жизни, чтобы присоединиться к сияющим звездам там, наверху. — И вообще сколько горя кругом! Слава Богу за то, что мы, по крайней мере, имеем возможность принести некоторое облегчение страждущим и можем им дать чувство домашнего уюта в их одиночестве. Так хочется согреть и поддержать этих храбрецов, и заменить им их близких, не имеющих возможности находиться около них! — Пусть не печалит тебя то, что я написала, — я как-то не могла больше выдержать — у меня была потребность высказаться.

Бенкендорф просил разрешения сопровождать нас в город завтра, мне пришлось дать свое согласие, хотя я раньше предполагала взять с собою лишь Ресина и Изу. — Ноге дорогого Бэби стало лучше, — он сегодня прокатился в Павловск. Нагорный^[166] и его кучер одни поработали над снеговой горой.

Если тебе как-нибудь случится быть вблизи одного из моих поездов-складов (у меня таковых имеется 5 в разных концах), мне было бы страшно приятно, если бы ты туда прошел или если бы ты повидал ком. поезда и поблагодарил его за его труды. Они воистину великолепно работают и постоянно находились под обстрелом.

Пишу тебе опять в постели. Я лежу около часа, но не могу ни уснуть, ни успокоиться, а потому мне отрадно с тобой говорить. Я по обыкновению перекрестила и поцеловала твою дорогую подушку. — Говорят, что Струве будет похоронен в своем имении.

Завтра к нам придут 60 офицеров, возвращающихся на фронт. Из них двое моих сибиряков, Выкрестов, д-р Матушкин и Крат — во второй раз. Дай Бог, чтобы его опять не ранили! В первый раз его ранили в правую руку, в следующий раз в левую руку и в легкие навылет. Крым ему бесконечно помог. — Нижегородцы удивляются, что их дивизию не отправляют обратно, так как им сейчас нечего делать. Шульман с тоской и тревогой думает о своем Осовце, — на этот раз его обстреливают большими снарядами, причинившими большие бедствия. Почти все офицерские дома разрушены. — Очень хотелось бы иметь более подробные сведения. Я слыхала, будто Амилахвари ранен, но только легко. — Игорь^[167] вернулся в свой полк, хотя доктора и находили, что ему еще рано уезжать. — Мне завтра предстоит утомительный день, а потому я сейчас должна постараться уснуть, — но не думаю, чтоб мне это удалось. Спокойной ночи, мое сокровище, целую и благословляю тебя.

3-е марта. Мы только что вернулись из города — были в лазарете М. и Ан. в новом здании Рухловского института. Зедлер показал нам все палаты — 180 солдат и в другом здании 30 офицеров. Операция Карангозова прошла благополучно. У него был совершенно негодный аппендикс, и операция была сделана как раз вовремя. В 12 1/2 мы были на панихиде в маленькой госпитальной церкви внизу, где стоит гроб бедняжки-офицера. Так грустно отсутствие родных, как-то особенно тоскливо. — Падает обильный снег. Должна кончать. Бог да благословит и защитит тебя, целую тебя без конца, сокровище мое! Навеки твоя

Привет Н.П.

Женушка.

Ставка.

Новый императорский поезд. 2 марта 1915 г.

Нежно любимая,

Горячо благодарю тебя за два твоих милых письма. Каждый раз, как я вижу конверт с твоим твердым почерком, мое сердце подпрыгивает несколько раз, и я скорей запираюсь и прочитываю или, вернее, проглатываю письмо.

Разумеется, девочки могут купаться в моем бассейне для плавания, я рад, что Крошка так позабавился; я просил плутишку написать мне обо всем этом!

Здесь я уже в седьмой раз — подумать только! На фронте все довольно хорошо. Н. в хорошем настроении и по обыкновению требует винтовок и снарядов. Вопрос о снабжении углем наших железных дорог и фабрик носит тревожный характер, и я просил Рухлова взять все это в свои руки. Подумать только, что у нас приостановилась бы выделка военных припасов! И притом из-за недостатка угля или, вернее, от того, что его недостаточно добывают в наших угольных копях на юге! Я убежден, что энергичные меры выведут нас из этих затруднений.

У Георгия вид оказался вполне здоровый, и он очень загорел; он рассказал мне пропасть интересных вещей, которые он потом передаст тебе. Петюша здесь и уже выздоровел. Я узнал от него, что у Романа^[168] был тиф, но ему уже лучше. Сегодня из Галиции прибыл славный старик По — французский генерал, — он в восторге от своей поездки и от того, что был под австрийским огнем. Сегодня утром прибыл и Сазонов^[169], так что все они завтракали со мною. Завтра приезжает Палеолог^[170], который должен привезти официальный ответ Франции насчет Константинополя, а также ее пожелания в отношении турецкой добычи^[171].

3-го марта. В течение дня у нас была продолжительная беседа — П., Сазонов, Янушкевич и я, — закончившаяся к нашему взаимному удовольствию. Накопилось так много вопросов, что их невозможно разрешить в один день. Мои планы еще не выяснились. Н. и слышать не хотел о том, чтобы я съездил в Ломжу в первый же день. Он говорит, что там над нашими войсками летают германские аэропланы, выслеживая наши резервы, что все дороги забиты транспортами и вагонами и что по этим причинам он советует генералу По неездить в этом направлении. Я посмотрю, как поступить. Я отправил Джунковского^[172] посмотреть, что там делается. И так как он человек практичный, то сможет судить, возможна ли эта поездка.

Нынче отовсюду приходят вполне хорошие вести. Маленький Осовец успешно выдерживает бомбардировку, все поврежденное днем — исправляется ночью, дух гарнизона великолепен, и он довольно силен; я послал им свое спасибо. На этот раз германцы находятся дальше, чем в первый раз, в сентябре.

Вчера Н. принес мне донесение Иванова от Брусилова и Хана-Нахичеванского о превосходном поведении Мишиной дивизии в февральских боях, когда их атаковали в Карпатах две австрийских дивизии. Кавказцы не только отразили неприятеля, но и атаковали его и первыми вошли в Станиславов, причем сам Миша все время находился в линии огня. Все они просят меня дать ему георгиевский крест, что я и сделаю. Н. отправляет нынче вечером одного из своих адъютантов с моим письмом и приказом Мише, и я рад за него, ибо думаю, что эта военная награда действительно заслужена им на этот раз, и это покажет ему, что в конце концов к нему относятся совершенно так же, как и к другим, и что он, хорошо исполняя свой долг, так же получает награду.

Маленький адмирал ведет себя очень хорошо и часто, во время наших вечерних партий в домино, заставляет нас хохотать своими остроумными замечаниями на счет Татищева^[173] и Свечина^[174], которые докучают ему своими бесконечными разговорами. Это правда, что последний любит рассказывать скучные анекдоты с французскими фразами, когда мы завтракаем или пьем чай, и он начинает изводить нас всех. Адмирал стал большим приятелем с Фед.^[175], и они говорят только о стратегических вопросах.

Ну, я наговорил довольно вздору, и ты прости меня, моя душка-женушка. Благослови Бог тебя и дорогих детей. Горячо целую вас всех.

Всегда твой старый, преданный муженек

Ники.

Царское Село. 4 марта 1915 г.

Мой ненаглядный,

С какой радостью я получила твое дорогое письмо, бесконечно благодарю тебя за него! Я его уже два раза прочла и много раз поцеловала. Как тебя должны утомлять все эти сложные разговоры! Дай Бог, чтобы удалось поскорее разрешить вопрос об угле и ружьях. Но ведь и у них, вероятно, ощущается недостаток во всем. — Насчет Миши я так счастлива, — непременно напиши об этом матушке, ей будет очень приятно это узнать. Я уверена, что эта война сделает его более мужественным. — Если бы только можно было устранить от него ее^[176]! Ее деспотическое влияние так вредно для него! — Я скажу детям, чтоб они достали твою бумагу и отправили ее с этим письмом. — Бэби написал, по моему совету, по-французски, он так пишет более естественно, чем с Петр. Вас.^[177]. Нога его почти совсем поправилась. Он больше не прихрамывает, — правая рука забинтована, так как припухла, так что он, вероятно, несколько дней не будет в состоянии писать. Но все же он выходит два раза в день. — Все четыре девочки отправляются в город: у Татьяны ее комитет, М. и А. будут смотреть, как Ольга принимает деньги, затем они все поедут к Мари^[178] — маленькие никогда не видали ее комнат.

Боткин уложил меня в постель, сердце сильно расширено, к тому же сильный кашель. Эти дни чувствовала себя скверно во всех отношениях, а теперь явилась m-me Беккер и не дает мне принимать моих капель. — Хорошо, что мне вчера удалось побывать в городском госпитале. Мы это проделали быстро, в 1 1/4 часа, меня внесли по лестнице на руках. — Наши 4 дочки помогали мне в раздаче образков, в разговорах, а Ресин велел, чтобы более здоровые стали в полукруг в коридоре, скажи это Н.П., так как он опасался, чтобы я не переутомилась в городе. – Это сказывается напряжение последних недель — мне приходилось два раза в день навещать Аню, которой все кажется, что этого мало. Сейчас она пишет, что ей хотелось бы почаще меня видеть, чтобы беседовать со мной (мне нечего ей сказать, только выслушиваю неприятные вещи, Нини гораздо лучше ее развлекает своей болтовней и сплетнями). Она просит, чтоб я ей почитала, — кашляю все эти дни, а потому совсем не могу читать. Она не может понять, почему эта смерть меня так взбудоражила. Зизи — та меня поняла, прислала такое милое письмо. Я ничего не могу делать наполовину, а я видела, как он радовался, когда я ежедневно приходила два раза — он лежал совсем один, — к нему никого не пускали, — у него не было здесь родных. — Она меня ревнует к другим, я это чувствую, а они так трогательно всегда просят меня не переутомляться — вы одна у нас — а нас много.

Он даже в последний день мне шепнул, что я переутомляюсь и т.п. — страшно мило, — как же мне не стараться дать им тепло и любовь — они так страдают и такие неиспорченные! А у нее есть все, хотя, конечно, ее нога — большая мука для нее, — к тому же она совершенно не срастается. — Кн. вчера осматривала ее. Но А. удовлетворить совершенно невозможно, и это страшно утомительно. Она не обращает внимания на предостережения Боткина относительно меня. — Солнце светит, и идет небольшой снег. Я пригласила к себе сестру Любушкину (это старшая сестра Большого Дворца) посидеть со мной полчасика; она уютная, рассказывала мне о раненых, а также некоторые подробности о нем. Завтра его хоронят. Наш Друг написал мне трогательное письмецо по поводу его смерти. — Воображаю, до какого дикого состояния доводит тебя Свечин — меня он однажды много лет тому назад в Крыму довел почти до потери сознания своими полу-французскими анекдотами. Говорят, что он сын старого Галкина-Врасского.— Пошли его осматривать автомобили или ближние госпитали.

Интересно, что ты сейчас думаешь предпринять. Не говори Н.. куда ты намереваешься ехать, тогда ты можешь проехать неожиданно — я уверена, что он гораздо меньше знает, куда можно проехать, чем ты сам. Завтра день смерти дяди Вилли^[179] — уж 2 года минуло с тех пор!

Мой драгоценный, горячо желанный мой, сейчас должна кончать. Бог да благословит и защитит тебя, и охранит от всякого зла! Целую тебя еще и еще с глубочайшей нежностью.

Навеки преданная тебе женушка

Солнышко.

Поклон твоим.

Царское Село. 5 марта 1915 г.

Мой родной, любимый,

Прилагаю к этому письму бумагу от Эллы, которую ты можешь послать Мамант.^[180] или толстому Орлову, — кроме того, письмо от Ани. Она вне себя, что я опять у нее не была. но Б. снова до обеда держит меня в постели, как и вчера. Сегодня утром сердце у меня не расширено, но я все же чувствую себя никуда не годной, слабой и грустной, — когда здоровье расстраивается, еще труднее держать себя в руках.

Теперь его должны хоронить, и я не знаю, оставят его здесь или нет, потому что его полк намеревается по окончании войны похоронить всех своих офицеров на Кавказе, — они повсюду наметили могилы, — но некоторые умерли в Германии. Я получила телеграмму от моего Веселовского^[181], что они только что насладились поездом-баней и чистым бельем и снова отправляются в окопы. Затем я получила донесение (согласно моего желания) от него же. Он вернулся 15-го февраля. Из всей массы людей, представленных к знаку отличия, пока лишь один (кн. Гантимуров) получил георг. оружие, тогда как он сам не представлен ни к какой награде “за отсутствием начальников, в подчин. коих находился: нач. див. ген.-лейт. фон Геннингс отчислен от должности, а ком. бригады ген.-м. Быков — в плену”. Ужасно обидно и огорчительно, что у них нет знамени. Они умоляют тебя дать им новое “представл. об этом уже сделано военн. мин. главнокомандующ. 7-го февр. за № 9850”. Потери их были колоссальны — полк четыре раза вновь пополнялся “за время боев под д. Б”... — но я лучше запишу все на особом листочке, вместо того, чтобы этим заполнять мое письмо; я сделаю для тебя выписки из этой бумаги. Моя икона дошла до них 30-го, тотчас же после того, как они сожгли свое знамя. Раненый нач. хоз. части подполк. Сергеев принял в свои руки командование полком и великолепно справлялся со всем в течение 3-х месяцев. — Боюсь, что это письмо снова очень скучное.

Отпустила Мадлен^[182] на целый день в город. — 6 недель как Тюдельс не показывается. Снова солнечные дни.

У меня была Иза по делу, затем Соня. — Только что получила твою дорогую телеграмму. А. пишет, что Фред. был страшно счастлив получить твое письмо — конечно, она ему завидует. Быть может, ты в телеграмме ко мне упомянешь о своей благодарности за ее письмо, приложенное к моему, и пошлешь ей привет? Она сказала, чтобы я сожгла ее письмо, если думаю, что оно рассердит тебя, — откуда я могу это знать? Я ответила ей, что я его отправлю. Я надеюсь, что она тебя этим письмом не раздосадовала, — она не понимает, что ее письма не представляют для тебя интереса, тогда как для нее они имеют такое огромное значение.

Я посылала к ней детей — она хотела, чтобы они к ней пришли вечером, но они сказали, что хотят провести вечер со мной, так как не видят меня днем. — Не говори Н. и поезжай, куда тебе нужно и где никто не ожидает. Конечно, он станет удерживать тебя, потому что ему не дают двигаться с места, но когда ты поедешь куда-нибудь без предупреждения, Бог сохранит тебя здравым и невредимым, и как ты, так и войска почерпнете в этом отраду.

А сейчас, мое солнышко, мое обожаемое сокровище, я должна запечатать письмо. Бог да благословит и защитит тебя сейчас и постоянно впредь! Покрываю твое дорогое лицо нежнейшими поцелуями и остаюсь навеки преданной тебе

Женушкой.

Как бы я хотела быть около тебя, так как я уверена, тебе приходится переживать много тяжелых моментов, не зная, кто говорит истинную правду, кто пристрастен и т.д.! — К тому же личные обиды и т.п., все, чему не место в такое время, в тылу выявляется именно теперь, увы! — Где находятся наши милые моряки? Что они делают и с ними ли Кирилл?

Ставка. 5 марта 1915 г.

Моя любимая птичка, Солнышко,

Горячее спасибо за твое длинное, бесценное письмо. Как хорошо я понимаю твое горе о печальной смерти бедняги без единой близкой души! Поистине лучше быть убитым сразу, подобно Струве — ибо смерть в бою происходит в присутствии целой дивизии или полка и записывается в историю.

Нынче погода хороша, но морозно и масса снегу. Солнце так чудно светит сквозь деревья, стоящие перед моим окном. Мы только что вернулись с нашей послеобеденной прогулки. Дороги на полях ужасно скользки, и мои господа иногда падают. Несколько дней тому назад Сазонов упал, переходя с поезда в свой вагон, и разбил себе нос и ногу. Вчера на том же месте поскользнулся Дрентельн, и разорвал себе сухожилие щиколотки; ему пришлось лечь, и Федоров пользует его. Сегодня на нашей прогулке упал Граббе^[183], но вполне благополучно. К концу он провалился сквозь лед в канаву, но тоже без вреда.

Из этого ты видишь, что мы проводим время спокойно и без значительных событий. Утром я провел час или полтора с Н. и двумя штабными генералами.

Я часто вижу Георгия — он удивительно изменился к лучшему; это находят все, кто видит его с тех пор, как он побывал на Кавказе. Хорошенько разведав, как вели себя там пластуны (моя особливая слабость), я назначил себя шефом 6-го Кубанского пласт. батальона, а его — Георгия — шефом же 4-го Куб. пласт. бат., потому что он был у них в окопах — замечательно, не правда ли? Передай об этом Ольге.

Все эти чудесные люди через несколько дней уезжают из Батуми в Севастополь, готовиться к заключительной экспедиции.

Теперь, любовь моя, я должен кончить. Благослови Боже тебя и дорогих детей! Нежно и любовно целую тебя и остаюсь, милая душечка, неизменно твоим старым муженьком

Ники.

Царское Село. 6 марта 1915 г.

Мой родной, милый,

Снова солнце ярко светит, но 12 градусов мороза. Сегодня утром сердце не расширено, но переместилось направо, а это дает то же ощущение — вчера вечером оно снова было расширено. К обеду я перейду на диван до 10 1/2 или 11. Все еще чувствую слабость. А. тормошит меня, чтоб я к ней пришла, но Боткин пойдет туда и скажет ей, что мне этого еще нельзя и что я нуждаюсь в полном покое в течение нескольких дней. Слава Богу, раненые офицеры в обоих лазаретах в недурном состоянии, так что мое присутствие в данный момент не так уж необходимо, а девочки вчера снова присутствовали при оперировании солдат. Они так трогательно осведомляются обо мне у девочек, Зизи или Боткина. Я тоскую по своей работе, и это тем более, что тебя, мой ангел, здесь нет.

Так любопытно бы мне узнать, куда и когда ты сможешь двинуться, — это долгое сиденье в ставке способно довести до отчаяния.

Дорогой мой, есть желающие послать Евангелия нашим пленным, — молитвенники они (немцы) не пропускают в Германию, — у Ломана их имеется 10000, — можно ли их отправить с надписью, что они от меня, или лучше этого не делать, будь добр ответить телеграфно — “Евангелия да” — или “нет”, тогда я буду знать, как их отправить. — Соня просидела со мной вчера днем 3/4 часа, сегодня попрошу к себе m-me Зизи, так как дети должны побывать в госпиталях. — пожалуйста, передай прилагаемое письмо Н.П.

Мой улан Апухтин сейчас командует пех. полком (забыла каким), потому что там старшим остался только штабс-капитан. Только что получила твое драгоценное письмо — такая неожиданная, глубокая радость, горячее спасибо тебе за него! Твои теплые слова подбадривают мое усталое сердце. — Как хорошо, что ты провозгласил шефом себя, а также Георгия, — с какой отвагой и бодростью эти храбрые пластуны теперь двинутся в путь! Бог да благословит их и да дарует им успех!

Твои прогулки, наверное, должны освежающе действовать на тебя, а случаи падения должны нарушать однообразие (если только они не причиняют слишком сильных болей). Любимый мой, твои письма — словно солнечный луч для меня.

Вчера похоронили бедняжку, сестра Любушкина говорила, что у него осталась та же блаженная улыбка — только окраска лица несколько изменилась, но выражение его, нам столь знакомое, не исчезло. Постоянная улыбка, — он говорил ей, что он так счастлив, что ему больше ничего не нужно, — сияющие глаза, поражавшие всех, и после бурной жизни (настоящий роман с переменным счастьем) — он, слава Богу, испытал счастье вблизи нас.

Сообщи, сколько пластунов будет отправлено, чтобы я могла им скоренько послать иконки, а также, сколько офицеров в каждом полку; пожалуйста, вели Дрент.^[184] послать мне шифрованную телеграмму через Киру .

Анина мать была очень больна, страшный припадок камней в печени, но сейчас ей лучше, — еще один такой приступ, и это, по словам нашего Друга, будет ее конец. — Опять она пристает, чтобы я ей позвонила по телефону или чтобы пришла вечером, тогда как мы ей каждый день объясняем, что мне это еще не разрешено.

Это так скучно, да еще куча писем ежедневно! Это не моя вина, я должна совсем оправиться, и только спокойное лежание (ибо мне еще нельзя принимать лекарств) может мне помочь. Она думает только о себе и злится, что я так много времени провожу с ранеными. Мне приятно с ними. Их благодарность придает мне силы, тогда как с ней, вечно жалующейся на свою ногу, гораздо более утомляешься, — в такой мере расстраиваешь себя, как морально, так и физически в течение всего дня, что на вечер уже едва хватает сил.

Опять получила любящее письмо от нашего Друга. Он хочет, чтобы я выходила на солнце, говорит, что это будет для меня полезнее (морально), чем лежанье. Но сейчас стоят сильные морозы, я все еще кашляю, простуда еще не совсем прошла, меня еще лихорадит, и я так слаба и утомлена. Получила телеграмму от моего Тучкова из Львовского склада-поезда — (их у нас 4), он устроил один летучий, для подачи более скорой помощи, — этот поезд будет числиться нашим пятым. “Летучий поезд окончил 2-ю поездку, обслужив район СтрыеСколе и Выгоды; причем некоторые части войск и санитарных частей снабжались вблизи позиций Тухлы, Либохоры и Козювки, одновременн. Раздав. подарки и образки (от меня) — внимания оказыв. В.В. всюду вызывала искр. восторг и безгран. радость. На обратном пути в пустые вагоны, оборудованные переносными печами, были погр. в Выгоде около 200 раненых, эвакуация кот. значит. облегчила работу лазар”. и т.д., а потому, чем ближе эти маленькие поезда подходят к фронту, — тем лучше. Мекк — маленький гений, придумывающий и устраивающий все это продвижение, — все, что он делает, действительно делается хорошо и быстро. Ему также удалось найти порядочных людей для этих поездов-складов.

Зизи посидела у меня часок и была очень мила.

Девочки погуляли, а сейчас отправились в Большой Дворец.

Сейчас курьер едет к Ольге, а потому должна черкнуть ей пару строк. Пожалуйста, скажи Дрент., что мы шлем ему привет и надеемся, что его нога поправляется. Поклонись Граббе, Н.П., маленькому адмиралу и моему другу Федор.

Теперь прощай, мой дорогой, мой милый муженек, мое милое солнышко. Покрываю тебя нежнейшими поцелуями. Бэби тоже целует тебя. Девочки в диком восторге от того, что ты им разрешил выкупаться в твоей ванне. Бог да благословит и защитит тебя, и да предохранит тебя от всякого зла! В молитвах и мыслях постоянно с тобой. Навсегда твоя

Солнышко.

Царское Село. 7 марта 1915 г.

Мой родной, любимый,

Вот уже неделя, как ты уехал, но кажется, что гораздо дольше. Твои телеграммы и драгоценные письма такое для меня утешение, я постоянно их перечитываю. Видишь, я забочусь о своем здоровье и сегодня опять встала лишь к 8 часам. Аня этого не хочет понять. Доктор, дети и я ей это объясняем, и все же каждый день приходит пять писем с просьбами прийти к ней, — она знает, что я лежу и все-таки удивляется. Такой эгоизм! Она знает, что я никогда не упускаю случая прийти к ней, когда только могу, даже когда я безумно устала, и все же ворчит, почему я два раза в день ходила к неизвестному офицеру. Она не обращает внимания на слова Боткина, что это он меня не пускает; у нее гости целый день. Мои визиты к ней она считает моей обязанностью (мне кажется), и поэтому часто их не ценит, тогда как другие благодарны за каждую секунду, проведенную с ними. Ей очень полезно не видать меня несколько дней, хотя во вчерашнем шестом письме она жаловалась, что так давно не имела моих поцелуев и благословения. Если бы она хоть раз соблаговолила вспомнить, кто я, она поняла бы, что у меня есть другие обязанности, кроме нее. Сто раз я ей говорила про тебя, кто ты, что император никогда не посещает больных ежедневно (что бы подумали об этом!), что ты, прежде всего, должен заботиться о своей стране, что ты устаешь от работы и нуждаешься в свежем воздухе, и должен гулять с Бэби и т.д. Это все как об стену горох — она не желает понимать, потому что находит, что она должна быть на первом месте. Она предлагает пригласить вечером офицеров для детей, надеясь залучить меня к себе, но они ответили ей, что хотят остаться со мной, так как это единственное время, когда мы можем спокойно посидеть вместе. Мы ее слишком избаловали, но я серьезно нахожу, что она, как дочь наших друзей, должна была бы лучше понимать вещи, и болезнь должна была бы изменить ее. Но теперь довольно про нее — скучно; это перестало огорчать меня, как раньше, меня только изводит ее эгоизм.

Холодно, серо и идет снег.

Девочки страшно наслаждались в твоем бассейне, — сначала две младшие, потом две старшие. Я не могла пойти — плохо спала и чувствовала себя слабой и усталой, — сердце пока еще не расширено, но расширяется каждый день, и поэтому думаю никого не принимать сегодня, хочу остаться совершенно покойной, — авось обойдется.

Читала сегодня массу бумаг от Ростовцева и т.д. Я велела детям сказать Шульману про Осовец. Он был очень благодарен. Московский полк Бэби недалеко оттуда, Гальфтер это написал. До свидания, да сохранит тебя Господь, мой бесценный ангел! Целую без конца. Твоя женушка

Аликс.

Надеюсь, что нога Дрент. лучше, — кланяйся ему и Н.П.

Ставка 7 марта 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Несчетно благодарю тебя за твое милое письмо... и злюсь на себя, что не писал тебе каждый день, как собирался. Курьер уезжает в 6 ч. 30 м., и после 5-ти часов мне всегда приходится торопиться с бумагами, когда же я занимаюсь на обычном утреннем докладе, то едва ли остается время писать письма раньше завтрака. Все мы здесь поражаемся, как быстро идет время. Затяжка моего пребывания здесь оказалась полезной, так как нам пришлось обсудить уйму серьезных и неотложных вопросов, а если бы меня здесь не было, то потребовалось бы лишнее время и обмен телеграммами.

Мне кажется, ты думаешь, что Н.^[185] удерживает меня из удовольствия не давать мне двигаться и видеть войска. В действительности это совсем не так.

Недели две тому назад, когда он писал мне, советуя приехать, он говорил, что в ту пору я легко мог навестить три армейских корпуса, потому что они были сгруппированы вместе в тылу. С той поры многое изменилось, и все они были отправлены на линию фронта; это верно, я получаю тому доказательства каждое утро, во время доклада. Даже генералу По не позволили отправиться в Ломжу (мое местечко). Он только ездил через Варшаву на Бзуру и Равку, где в настоящий момент спокойно. Вчера я отъехал в моторе на 24 версты и гулял по прелестному лесу и по лагерю 4-го армейского корпуса — это место называется Скобелевским Лагерем. На шалашиках, в которых живут офицеры, обозначены их фамилии, они окружены садиками со скамьями, с гимнастикой и разными забавами для детей. Я с тоскою думал о тех, кто никогда уже не вернется сюда. Ехать в открытом моторе было страшно холодно, но мы были тепло одеты. Сегодня тает. Чемодуров^[186] купил для меня эти открытки на почте. Передай А. мой привет и скажи, что мне понравились стихи, которые она для меня списала.

Надеюсь, тебе теперь лучше, моя любовь, милая моя женушка. Благослови Бог тебя и детей!

Я всегда с тобою в молитвах и в мыслях.

Горячо любящий твой

Ники.

Царское Село. 8 марта 1915 г.

Мой родной, любимый,

Надеюсь, что ты получаешь аккуратно мои письма, я пишу и нумерую их ежедневно, а также записываю в моей лиловой книжечке. Прости, что пристаю к тебе и посылаю тебе это прошение, но так хочется помочь этим беднягам. Кажется, они пишут уже во второй раз. Будь добр, напиши свою резолюцию и перешли министру юстиции. Я переписала для тебя текст телеграммы, полученной нашим складом в благодарность за подарки, — тебя это позабавит, возвращать не надо. Затем записка Мирии к Дрентельну. Как хорошо, что Мемель взят; они, наверное, этого не ожидали, это послужит им уроком. И известия отовсюду, слава Богу, хорошие. Я имела время все прочесть, так как лежу в постели, — к 4 1/2 час. перехожу на диван, постепенно все больше и больше, хотя каждый вечер сердце расширено, а Аня каждый день просит меня прийти.

Чудное солнце, но, говорят, очень холодно. Даки туда брала с собой корреспондента, и он очень интересно описал все, что она сделала в Прасныше. Она, действительно, много поработала со своим отрядом и была под огнем. Михень разгуливает со своим орденом всем напоказ. Ты должен был бы разузнать, как она его получила, и принять меры, чтобы такие веши не повторялись, так же и то, что случилось с Татьяной. Даки, конечно, заслужила свою награду. Как грустно, что “Bouvet”, “Irresistible” и “Ocean” потоплены плавучими минами^[187], и быстро, — не то, что в бою.

Я получила письмо от Виктории из Kent-House, но нового ничего нет. Увы, ничего интересного нет, чтобы написать тебе. Дети завтракают в соседней комнате и ужасно шумят.

Какая радость! Мне только что принесли твое второе письмо с прелестными открытками и открытками для детей, — мы все горячо благодарим тебя и глубоко тронуты, что ты находишь время нам писать.

Я теперь понимаю, почему ты не поехал больше вперед, но ты, наверное, сможешь еще поехать в какое-нибудь другое место до своего возвращения, — это было бы тебе полезно и порадовало бы других, во всяком случае. Твоя прогулка была, должно быть, очень приятной, — но я понимаю грустное впечатление от пустых домов, многие из них, наверное, не увидят больше своих старых хозяев! Такова жизнь — такая трагедия! Сергей Л.^[188] произвел на тебя лучшее впечатление — не так самоуверен и более прост? Я сразу послала Ане твой привет, — наверное, обрадовалась. Она, вероятно, думает, что она одна скучает без тебя, — ах, она сильно ошибается! Но я думаю, что хорошо для тебя быть там, и перемена тебе полезна. Только я желала бы, чтобы больше народу тебя видело. Ты, наверное, был на богослужении сегодня, — дети были сегодня утром. Только что узнала, что у Ирины^[189] родилась дочь (я так и думала, что будет дочь), я рада, что все обошлось хорошо. Бедная Ксения так волновалась! Поэтому мне показалось бы более естественным, если бы я узнала, что у самой Ксении родился ребенок.

Какая солнечная погода! Девочки катались, сейчас они пошли в мою общину Красного Креста, затем к Ане, а после чая обе старшие пойдут к Татьяне. У Алексея в гостях три мальчика Ксении. Я встану к 4 3/4 час.

До свидания, мое солнышко, не волнуйся, если не сможешь мне писать каждый день, у тебя так много дела и тебе надо немножко отдохнуть, а писание писем берет много времени.

Да хранит тебя Бог, Ники, мое сокровище, целую и крещу тебя и люблю бесконечно. Навсегда твоя женушка

Аликс.

Царское Село 9 марта 1915 г.

Мой муженек, ангел дорогой,

Какое счастье знать, что послезавтра я буду держать тебя крепко в своих объятиях, слушать твой дорогой голос и смотреть в твои любимые глаза! Но за тебя мне обидно, что ты ничего не повидаешь. Как бы мне хотелось поправиться к твоему возвращению! Эту ночь я заснула только после пяти, чувствовала такое давление на сердце, головокружение, а утром это продолжалось с сердцебиением, и сердце довольно сильно расширено. Вчера оно было нормально, и я провела от 5 до 6 и от 8 до 11 на диване. Ирина с ребенком здоровы. Она сильно страдала, но была молодцом. Ей нравится ее имя и хочет и маленькую так же назвать – смешная она! Дмитрий, Ростислав и Никита^[190] были у Алексея, а затем он обедал с нами. Холодно, но яркое солнце. Посылаю тебе письмо от Маши^[191] (из Австрии), которое ее просили тебе написать в пользу мира. Я, конечно, более не отвечаю на ее письма. Затем письмо от Ани, — я не знаю, как ты смотришь на то, что она тебе пишет, но я не могу отказать, раз она просит, и лучше так, чем через прислугу. Вчера она посылала за Кондратевым^[192], — так глупо давать повод прислуге к разговорам! Еще в госпитале она хотела их видеть — только ради скандала. Это, откровенно говоря, некрасиво. Теперь она шлет за твоими людьми, и это будет совсем неприлично; почему она тогда уж лучше не пошлет за ранеными, которых она знает и с которыми она не желает иметь никакого дела!

Только что получила твою телеграмму — она дошла в 15 мин. Слава Богу, что Перемышль взят, поздравляю тебя от души, это такая радость для наших дорогих войск! Они долго мучились там, и, откровенно говоря, я рада за бедный гарнизон и за жителей. Они, должно быть, почти умирали с голоду. Теперь эти армейские корпуса будут свободны и можно перебросить их на более слабые места. Я так счастлива за тебя!

От Ольги хорошие известия — ей нравится во Львове. Она огорчена, что Миша там с женой, так как она четыре года его не видела.

До свидания, мое сокровище. Целую, крещу тебя еще и еще. Твоя

Солнышко.

Ставка. 9 марта 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Как мне благодарить тебя за два твоих милых письма и за лилии? Я прижимаюсь к ним носом и часто целую — мне кажется, те места, которых касались твои милые губы. Они стоят днем и ночью на моем столе; когда господа проходят мимо моих дверей, я даю им понюхать цветы. Дай Бог, чтобы я вернулся к 11-му числу, вероятно, в 10 часов утра! Какая радость быть опять в своем гнезде — уютно и тесно (во всех смыслах) вместе! Сейчас, в эту самую минуту, 11 ч. 30 м., Николаша вбежал в мой вагон, запыхавшись и со слезами на глазах, и сообщил о падении Перемышля. Благодарение Богу! Вот уже два дня мы все ждали этого известия с надеждой и тревогой. Падение этой крепости имеет огромное моральное и военное значение. После нескольких унылых месяцев эта новость поражает, как неожиданный луч яркого солнечного света, и как раз в первый день весны!

Я начал письмо в спокойном состоянии, но теперь у меня в голове все перевернулось вверх дном, так что ты уж извини за вторую часть этого письма. О, моя милая, я так глубоко осчастливлен этой доброй вестью и так благодарен Богу за его милость! В 2 часа я заказал благодарственный молебен в здешней церкви, где я бывал и в прошлом году на благодарственных молебнах! Вчера я ездил в моторе в тот же самый чудесный лес близ Скобелевского Лагеря, и хорошо прогулялся на другой стороне большой дороги — было тепло и сильно таяло.

Так какДрент. поранил себе лодыжку, то Граббе занял его место за нашим домино; он с маленьким адмиралом так забавны вместе, что заставляют меня и Н.П. покатываться со смеху. Я собираюсь командировать Граббе к армии в Перемышль с кучей орденов и благодарностей офицерам и солдатам.

3 часа — я только что вернулся из церкви, битком набитой офицерами и моими великолепными казаками — какие сияющие лица! Шавельский сказал трогательное слово; у всех было какое-то пасхальное настроение!

Ну, прощай, мое сокровище, мое солнышко! Господь да благословит тебя и дорогих детей! Я страшно счастлив, что возвращаюсь домой. Горячо люблю тебя и страстно целую. Всегда твой старый муженек

Ники.

ИНТРИГИ ПРОТИВ ДЕЛА

“Будь уверен в себе и действуй”

“Мелкие люди портят часто великое дело”

“С особенно тяжелым сердцем отпускаю я тебя в этот раз”

“Будь уверен в себе и действуй”

Война разрасталась все сильней. В ответ на вероломные действия Турции русский Черноморский флот стал обстреливать форты Босфора. В марте еще продолжалось наступление русских войск на германском фронте, однако 29 марта оно прекратилось из-за недостатка сил, боеприпасов и вооружения. Секретные сводки с фронтов, получаемые Царем, тревожат его. Не меньшее беспокойство вызывает атмосфера интриг, сложившаяся в ставке верховного главнокомандующего — Великий князь Николай Николаевич и его ближайшее окружение пытаются делить шкуру еще не убитого медведя. Великий князь хочет стать королем недавно освобожденной Галиции и уже ведет себя почти как монарх. А тем временем в руководстве войсками совершаются серьезные промахи.

Государь едет в действующую армию, чтобы самому разобраться, что же происходит. Пробыв несколько дней в ставке, он отправляется в поездку по Галиции и югу России. Это были незабываемые торжественные встречи. Русское население Галиции, освободившееся от австрийской оккупации, восторженно встречало своего Царя. Николай II посетил Львов, Самбор, Перемышлъ, Здолбунов, Шепетовку, Красилов, Проскуров, Каменец-Подольск. И всюду теплый прием.

Из Галиции царский поезд проследовал в Одессу, Николаев, Севастополь. Присутствие здесь Царя было связано с готовящимися операциями по взятию Константинополя. Однако эти операции так и не начались в связи с неудачами на германском фронте.

Царское Село.

4 апреля 1915 г.

Мое сокровище,

Ты опять нас покидаешь, и, вероятно, с радостью, потому что жизнь здесь, кроме работы в саду, была скучной и неприятной. Мы почти совсем не видали друг друга, благодаря тому, что я лежала. Многое я не успела тебя спросить, а когда мы поздно вечером наконец бываем вместе, то все мысли улетают. Да благословит Господь твое путешествие, мой любимый, и да принесет оно успех и поддержку нашим войскам! — Надеюсь, что ты кое-что еще повидаешь до возвращения в ставку, и если Николаша вздумает жаловаться на это Воейкову, положи сразу конец этому и докажи, что ты повелитель. Извини меня, мой дорогой, но ты сам знаешь, что ты слишком добр и мягок — громкий голос и строгий взгляд могут иногда творить чудеса. Будь более решительным и уверенным в себе, ты отлично знаешь, что правильно, и когда ты прав и не согласен с остальными, настой на своем мнении и заставь остальных его принять. — Они должны лучше помнить, кто — ты, и прежде всего обращаться к тебе.

Ты всех очаровываешь, только мне хочется, чтобы ты их всех держал в руках своим умом и опытом. Хотя Н. поставлен очень высоко, ты выше его. Нашего Друга так же, как и меня, возмутило то, что Н. пишет свои телеграммы, ответы губернаторам и т.д. твоим стилем, — он должен бы писать более просто и скромно^[193].

Ты меня, наверное, считаешь назойливой, но женщина порою яснее видит и чувствует, чем мой слишком кроткий друг. Смирение — высочайший Божий дар, но монарх должен чаще проявлять свою волю. — Будь уверен в себе и действуй — никогда не бойся — ты лишнего никогда не скажешь. Надеюсь, что все пойдет хорошо с дорогим старым Фредериксом. — я знаю, что он на твоей стороне, и он единственный, который может себе позволить сказать что-нибудь Н. — Граббе тебя позабавит за игрой в домино, и когда Н.П. с тобою, я всегда спокойна, так как он совсем наш и ближе к тебе, чем все остальные. Кроме того, он молод и не так тяжеловесен, как Дмитрий Ш.^[194]. Кстати, что насчет Дмитрия П.^[195] — он навсегда собирается здесь остаться? Смотри, какое длинное письмо, но мне кажется, будто я годами с тобой не говорила (а Аня думает, что мы разговариваем каждый час!). — Может быть, ты найдешь возможность заглянуть в один из лазаретов Белостока, там проходит большое количество раненых? Не позволяй Фред. провожать тебя по дурным дорогам. Фед. должен строго следить за ним.

Как я буду одинока без тебя, мое солнышко! Хотя дети со мной, но очень тяжело лежать без работы, и мне так хочется вернуться в лазарет. Завтра доктор не придет (только в случае, если мне будет хуже), так как он хочет быть на похоронах своего друга. Такой для меня отдых не видеть бедную Аню и не слышать ее ворчанья!

Открой окна в моем купе, тогда в твоем не будет так душно. — Дорогой, ты найдешь на своем письменном столе цветы от меня (я их целовала), — это украшает купе. До свидания, да хранит тебя Господь, мой любимый, дорогой! Прижимаю тебя к своему сердцу крепко, крепко и целую тебя без конца. Навсегда твоя женушка

Аликс.

Ц.С. 4 апреля 1915 г.

Мой родной, драгоценный,

Сегодня фельдъегерь уезжает вечером в 5 час., и я хочу тебе написать, хотя никаких новостей не имею. Благодарю тебя, дорогой, что ты послал ко мне Бэби побыть со мной. Я должна была удержать слезы, чтобы не огорчать его. — Я легла опять в постель, и он с полчаса лежал около меня. Затем вернулись девочки.

Расставание каждый раз так тяжело — оно раздирает сердце и оставляет такую боль! — Ортипо тоже грустен, прыгает при каждом звуке и ждет тебя. Да, милый, когда любишь, то любишь по настоящему!

Погода также скверная. — Я просматриваю массу открыток, полученных от солдат. Аня прислала мне дивные красные розы от Н.П. на прощанье. Они так чудно пахнут. Стоят около моей постели. — Поблагодари его за это страшно милое внимание и скажи, что я тоже очень жалела, что не могла с ним проститься. Она дала ему письмо для тебя, так как написала его поздно, и он от нее прямо пошел в церковь. Все 4 девочки пошли в госпиталь М. и А., там друг Марии Д. устраивает концерт. Бэби собирается играть с детьми Д. около белой башни. Каждый из детей передал мне привет от тебя. — О, дорогой мой, я плачу, как большой ребенок, и вижу перед собою твои дорогие грустные глаза, полные ласки. Будь здоров, мое сокровище, твоя женушка всегда с тобою в мыслях и молитвах. 1000 поцелуев. Да сохранит и спасет тебя Господь от всякого зла! Твоя верная

Солнышко.

Температура у меня снова поднимается выше 37, чувствую опять расширенное сердце. Кланяйся всем и передай “старику, кот. не хочет быть старым”, что я надеюсь, что он будет вести себя хорошо, иначе я ему задам! Сидите меньше за столом, это утомительно, и воздух становится спертым, и смотри, чтобы он меньше курил и чтобы в его отсутствие лучше проветривали его купе. — Я обещаю беречься, дорогой, так как серьезно чувствую себя слабой и нездоровой. Желаю тебе всего, чего может желать нежно любящее сердце. Привет!

Ц.С. 5 апреля 1915 г.

Мой дорогой муженек,

Только что получила твою телеграмму. Это удивительно. Ты выехал в 2 и приехал в 9. Когда ты выезжаешь в 10, ты приезжаешь туда только в 12! Ясная, солнечная погода; птички поют. Интересно, почему ты переменил свой план? Девочки только что пошли в церковь. Бэби свободнее двигает руками, хотя говорит, что в локтях все еще есть вода. Вчера он с Вл. Ник. был у Ани, она была вне себя от радости; сегодня он опять пойдет повидать Родионоваи Кожевникова^[196]. Сейчас у нее Вл. Ник. показывает, как электризовать ее ногу — каждый день новый доктор. Татьяна и Анастасия были у нее днем и встретили там нашего Друга. Он сказал им ту же старую историю, что она плачет и грустит оттого, что видит мало ласки. Т. очень удивилась, и он ей ответил, что А. видит ласки много, но ей все кажется мало. Ее настроение неважно (главная плакальщица), и записки холодны, а потому и мои также.

Я хорошо спала, так как страшно устала, но чувствую себя все так же. Вчера опять было 37,7, сегодня утром 36,7 и головная боль. — Пустая подушка около меня наводит на меня такую тоску! Дорогой мой, как все устраивается? Дай мне знать по телеграфу через толстого Орлова, — прошу тебя, — если будет что новое. Я провела вечер спокойно, лежа, а девочки читали книги. Ольга и Татьяна пошли на полчаса в госпиталь посмотреть, что там делается.

Я слышу, как Шот лает перед домом. Посылаю тебе икону св. Иоанна Воина от нашего Друга, которую я забыла вчера утром тебе передать. Я перечитывала то, что наш Друг писал, когда был в Константинополе, теперь это вдвое интересней, хотя это только краткие заметки. О, что за великий день, когда будет отслужена опять обедня в св. Софии^[197]! Только ты дай приказание, чтобы не разрушалось и не портилось ничего принадлежащего магометанам, они могут все употреблять для своих мечетей, и мы должны уважать их религию, так как мы христиане, слава Богу, а не варвары! Как хотелось бы быть там в такую минуту! Число церквей, использованных или разрушенных турками, огромно — ведь греки считались недостойными служить в таких храмах! Пусть православная церковь окажется теперь более достойной и очистится. Эта война может иметь колоссальное значение для нравственного возрождения нашей церкви и страны — надо лишь найти людей для исполнения твоих приказаний и в помощь тебе.

Продолжаю начатое письмо. Лежала два часа на диване, была у меня m-me Зизи на полчаса с прошениями — чувствую себя очень слабой и усталой. Она нашла, что я неважно выгляжу. Дорогой мой, Жук^[198] довез Аню в колясочке до дома Воейкова, доктор Коренев ее сопровождал — и она ничуть не устала — завтра она собирается ко мне! О, Господи, а я-то так радовалась, что надолго избавилась от нее! Я стала эгоисткой после девяти лет и хочу иметь тебя, наконец, исключительно для себя, а теперь она будет часто тревожить нас по твоем возвращении, или будет просить, чтобы ее катали в саду, раз парк заперт (чтобы встречаться с тобой), и меня не будет, чтобы ей помешать. Я прикажу Путятину^[199] впускать ее в парк, ведь ее колясочка не испортит дорожек. Я бы никогда не решилась так выйти — какой ужас! Одетая в шубу и с платком на голове, — по-моему, лучше спортсменская шапочка и аккуратно заплетенные волосы — это менее некрасиво! Этот человек нужен в Феод. госпитале, а она постоянно его берет. Я просила ее зайти к Знамению до визита ко мне. — Я предвижу массу хлопот с ней, — все истеричность! Она уверяет, что ей делается дурно, когда толкнут ее постель, но может кататься по улице в трясучей колясочке! Дети вышли до часу и не вернутся до пяти. Я увижу их лишь на короткое время, так как они собираются к Ане повидать там наших офицеров. Бэби тоже пойдет после своего обеда. Я была наверху от 1 до 3. Как странно, что у вас ночью снег! Дорогое мое сокровище, — как мне тебя недостает! Дни такие длинные и одинокие. Когда голова у меня меньше болит, я выписываю себе изречения нашего Друга, и время проходит быстрее. Кланяйся от меня Н.П. и Граббе. — Какую мы опять взяли массу пленных! Теперь должна кончать. До свидания, Ники, любимый, крещу тебя и много раз целую со всей нежностью, на которую я способна. Навсегда твоя

Женушка.

Ставка. 5 апреля 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

От всей глубины своего старого любящего сердца благодарю тебя за твои два милых письма, телеграмму и цветы. Они так тронули меня! Я чувствовал себя таким грустным и пришибленным, когда оставил тебя не совсем здоровой, и в таком расположении духа находился, пока не уснул.

Уже по дороге сюда Воейков сообщил мне, что лучше было бы свернуть от Вильны, так как германские аэропланы бросают бомбы на полотно и поезда, проходящие через Белосток. и что генерала Алексеева^[200] нет в Седлеце! Поэтому мы прибыли сюда нынче утром в 9 часов. Я имел длинную беседу с Н., потом обычный доклад, и в церковь. Он предложил мне поскорее съездить во Львов и Перемышль, так как в Галиции потом придется принять некоторые меры. То же самое говорилмне и Бобринский^[201] несколько дней тому назад. Меня будет сопровождать Н., так как это мое первое посещение завоеванного края. Разумеется, оно на этот раз будет очень кратковременно, обе тамошние железные дороги забиты поездами. После того я повидаю Иванова и Алексеева и буду продолжать свою поездку на юг. Я не могу еще установить числа, но, разумеется, буду тебя извещать заблаговременно.

Провести таким образом несколько дней довольно интересно и даже как-то выходит из границобыкновенного. Петюша и Петя^[202] здесь и оба здоровы. Только что старый Фредерикс имел свой разговор с Н. За обедом я смогу по выражению их лиц судить о том, как прошла у них эта беседа. Я хорошо прогулялся с моими людьми, дул сильный ветер, но солнце порядочно грело. Снег, выпавший в эту ночь, растаял, птички весело распевали в лесу, а мои лейб-казаки упражнялись с своими пулеметами, производя страшный шум. Я подошел к ним на пути домой и наблюдал их. Ну, любовь моя, мне пора кончать. Курьер отправляется сейчас — в 6.30.

Нежно-пренежно целую тебя, моя душка-женушка, и детей и остаюсь неизменно твоим преданным муженьком

Ники.

Благослови тебя Бог!

Ц.С 6 апреля 1915 г.

Мой дорогой, любимый,

Бесконечно благодарна тебе за твое драгоценное письмо, которое только что получила. Такая для меня радость и утешение иметь от тебя известия — мне страшно тебя недостает! Так вот почему ты не поехал так, как собирался. Но меня беспокоит твоя мысль о поездке в Л. и П., не рано ли еще? Ведь настроение там враждебно России, особенно в Л. Я попрошу нашего Друга особенно за тебя помолиться, когда ты там будешь. Прости мне, что я это говорю, но Н. не должен тебя туда сопровождать — ты должен быть главным лицом в этой первой поездке. Ты, без сомнения, сочтешь меня старой дурой, но если другие об этом не думают, то приходится мне. Он должен оставаться и работать, как всегда. Право, не бери его, ведь ненависть против него там должна быть очень сильна, а твое присутствие обрадует всех любящих тебя.

Солнце так сияет! Младшие девочки катались между уроками, а ко мне придет Аня! Доктор позволяет мне вставать на более долгое время, только велит ложиться, когда температура подымается. Сердце почти нормально, но чувствую еще ужасную слабость, и голос мой похож на голос Михень, когда она устает. Мне только что принесли бесконечное письмо от графини Гогенфельзен^[203] — посылаю его тебе, прочти его в свободную минуту и верни мне. Поговори только с Фредериксом об этом. Конечно, не на мое рождение или именины, как она этого желает. Но все очень приемлемо, кроме титула “княгини”: неделикатно просить об этом. Увидишь, как будет звучать хорошо, когда будут докладывать о них вместе – почти что как В.К. Только какой прецедент для Миши впоследствии! Обе имели детей от брака с другим человеком, — хотя нет, жена Миши была уже разведенной. — Аона забывает этого старшего сына — если признать брак с 1904 года, то этот сын, ясно, оказывается незаконным ребенком!^[204] До них мне нет дела, пусть открыто носят свой грех — но мальчик-то? Поговори об этом с стариком, он хорошо понимает эти вещи, и скажи ему, что сказала твоя мама, когда ты с нею это обсуждал. Теперь, может быть, на это обратят меньше внимания. Привет Н.П. и передай ему, что его розы еще совершенно свежи.

Вот я опять в постели, провела 3 часа на диване, чувствую сильную усталость и слабость.

Ну, Аня была у меня и назвалась к завтраку в один из ближайших дней. У нее хороший вид, но, кажется, она не была уж так сильно обрадована, увидев меня, хотя целую неделю меня не видала. Жалоб никаких не было, слава Богу, но опять эти жесткие глаза, как у нее часто теперь бывает. Детей дома нет. Бэбиной руке гораздо лучше, так что он мог тебе написать, дорогой. Зять Марии Васильчиковой — Щербатов (бывший морской офицер) внезапно скончался вчера. Он поправился от тифа и пил чай со своей женой, милой Соней, когда внезапно умер от разрыва сердца. Бедная молодая вдова! Помнишь, ее последний ребенок родился в день праздника у Даки в честь английских моряков, — бабушка прямо оттуда побежала к ней.

Интересно, как прошел разговор Фредерикса с Н. — Наш Друг очень счастлив за старика, что он смог сопровождать тебя во время твоей поездки. Это, наверное, его последняя поездка. Конечно, пока он осторожен.

Я выбирала, как каждый год, материи на платья моим фрейлинам, девушкам и горничным.

Au fond наш Друг предпочел бы, чтобы ты поехал в завоеванные области после войны — пишу тебе это между прочим. Курьер ждет моего письма. Любимый Ники, мое сокровище, покрываю твое лицо и любимые большие глаза самыми нежными поцелуями. Навсегда твоя

Солнышко.

Ставка. 6 апреля 1915 г.

Мое бесценное Солнышко,

Несчетное любящее “спасибо” за твое милое письмо, которое пришло еще утром. Да, это курьезно — при отъезде в 2 часа по Варшавской линии сюда приезжаешь в 9 часов утра, а при отьезде в 10 часов утра сюда попадаешь только к 12-ти по Виндаво-Рыбинской ж.д.; это плохая дорога, и поезда на ней ходят медленно.

Вчера, после долгих обсуждений, решено было, что мы выедем из ставки в среду вечером и приедем на старую пограничную станцию Броды в четверг утром. Оттуда Н., я и кое-кто из нашей свиты поедем в автомобилях во Львов, а прочие с Фред. отправятся по железной дороге. Таким образом, мы проследуем дорогой, которую в августе проходила наша 3-я армия, и увидим поля сражения. Ночь проведем во Львове, а утром поедем через Самбор. где находится Брусилов, к Перемышлю. — Здесь проведем ночь и той же дорогой вернемся. Может быть, мне удастся где-нибудь между этими двумя местами захватить 3-й Кавказский корпус, сосредоточивающийся в резерве.

Подумай, какая радость, если это в самом деле удастся! Все эти перемены прибавят только один лишний день ко всей моей поездке, так что, надеюсь, моя женушка не будет на меня очень в претензии.

Я рад видеть дорогую Ольгу. Нынче стоит поистине восхитительная и теплая погода. Мы порядочно погуляли по по полям и попали в зловонное болото. Тут произошли забавные сценки, особенно, когда Граббе, подоткнув свои юбки, изо всех сил старался выбраться из глубокой грязи Можешь себе представить, в каком милом виде мы вернулись! Ну, любовь моя, птичка моя, я должен кончать, пора отправлять курьера. Мы все отправляемся в кинематограф. Благослови Бог тебя и дорогих детей!

Неизменно, возлюбленная моя, твой муженек

Ники.

Царское Село. 7 апреля 1915 г.

Мой родной, милый,

Шлю тебе мои самые горячие пожелания к завтрашнему дню^[205]. В первый раз за 21 год мы проводим этот день не вместе! Как я живо все вспоминаю! Мой дорогой мальчик, какое счастье и какую любовь ты мне дал за все эти годы! Бог поистине щедро благословил нашу совместную жизнь. За все, за все благодарит тебя твоя женушка из глубины своего любящего сердца. Да поможет мне Бог стать достойной помощницей тебе, мое сокровище, мое Солнышко, отец моего Солнечного Луча! Тюдельс только что принесла мне твое милое письмо, — благодарю тебя такая для меня радость их получать, и я много раз их перечитываю. Воображаю, какой смешной был вид у Граббе, застрявшего в грязи; эти прогулки наверное всем очень полезны. Как интересно все то, что ты намерен сделать! Когда Аня сказала Ему^[206] по секрету (так как я просила Его особых молитв для тебя) о твоем плане, Он, странным образом, сказал то же, что и я, — что в общем Он не одобряет твоей поездки и “Господь пронесет, но безвременно (слишком рано) теперь ехать, никого не заметит, народа своего не увидит, конечно, интересно, но лучше после воины”.

Он не советует брать с собою Н. — находит, что всюду тебе лучше быть одному, и с этим я вполне согласна. Ну, теперь, раз это уже решено, надеюсь, что все удастся и, в особенности, что тебе удастся повидать войска. Это будет большой радостью для тебя и наградой для них. Да благословит и сохранит тебя Господь в этой поездке! Ты, наверное, увидишь Ксению, Ольгу и Сандро^[207]. В случае, если ты увидишь сестру, одетую всю в черное, — знай, что это г-жа Гартвиг (фон-Визин) — она во главе моего склада и часто бывает на вокзале.

Я чувствую себя все так же: вечером 37,2, утром 36,6, маленькая краснота еще есть. Я рада, что ты послал Фредерикса в Л. по жел. дор. Утро сегодня серое и дождливое. Мои письма такие скучные — я читаю одни доклады, — и это все мое занятие. Меня слишком утомляют приемы, хотя мне очень хочется повидать Кож.,Род. и Кубл.^[208], они будут у Ани от 3 до 4, а сегодня вечером уезжают в О. — Скажи Фредериксу, что я ему кланяюсь и прошу быть осторожным, послушным и помнить, что он уже больше не молодой корнет! Посылаю тебе ландыши, я их целовала. Они наполнят благоуханием твое маленькое купе. Мою записку к Ольге пусть твой человек отправит во Львове — тебе некогда будет самому об этом помнить.

Я видела Род. и Кубл. У обоих хороший, загорелый вид. Они рвутся ехать на фронт вместе с пластунами, — и не только к концу (говорят, что их следует щадить), — но они мне этого не говорили. Все пошли пить чай к Ане. Бэби тоже. Она была у меня сегодня утром. Горячо молюсь за тебя. 1000 поцелуев.

Навсегда твоя старая

Женушка.

Конечно, я понимаю, что ты можешь задержаться на 2-3 дня! Может быть, ты захочешь заглянуть в Ливадию? Все дети целуют тебя. Они и я посылаем привет Н. П.

Послала тебе Ропшинской земляники.

Ставка. 7 апреля 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Сердечно благодарю тебя за твое милое письмо и возвращаю тебе письмо графини. Я думаю, в этом вопросе не выйдет никаких затруднений, немножко доброго желания с нашей стороны — и дело будет сделано, а в нашей жизни станет меньше одной докукой. Разумеется, я переговорю об этом со стариком. Сегодня у меня было очень занятое утро — после доклада я принимал Грюнвальда^[209], приехавшего из Вильны, где он осмотрел все лазареты, а затем Енгалычева. А также нашего Велиопольского, у которого вид короля, лишившегося своего царства^[210]. Всеонизавтракали. Н. принимал бельгийскую миссию и угощал ее в своем поезде.

Душка моя, я не согласен с тобой, что Н. должен остаться здесь, когда я поеду в Галицию. Напротив, именно потому, что я еду во время войны в завоеванную провинцию, главнокомандующий должен сопровождать меня. Я думаю, что все окружающие меня находят это правильным. Он сопровождает меня, а не я нахожусь в его свите.

Как я вчера писал тебе, я надеюсь увидеть возле Самбора 2-й Кавказский корпус и попасть в соседство 8-й армии Брусилова. Если не считать прошлогодней поездки на Кавказ, мне еще не случалось быть вблизи войск и как раз тех войск, которые побеждали с самого начала войны!

Нынче мы ездили в автомобиле по знакомой нам прелестной дороге и заехали дальше в чудный лес. Было даже жарко, и мы нашли цветы — вот один из них!

Завтра годовщина нашей помолвки, сколько отрадных воспоминаний! Благослови Господь тебя, мое сокровище, и детей! Поблагодари Ольгу и Алексея за их письма.

Горячо целую вас всех и остаюсь неизменно твой старый муженек

Ники.

Передай А. мой привет.

Царское Село. 8 апреля 1915 г.

Мой дорогой, любимый муж.

Мои горячие молитвы и благодарные мысли, полные глубочайшей любви, витают над тобой сегодня в эту дорогую годовщину. Как время летит — уже 21 год! Знаешь, я сохранила это серое платье “princesse”, в котором я была в то утро. Сегодня надену твою любимую брошку. Дорогой, сколько мы пережили тяжелых испытаний за все эти годы, но в нашем родном гнездышке всегда было тепло и солнечно!

Посылаю тебе на память икону св. Симеона В.. оставь ее всегда висеть в твоем купе, — как ангела-хранителя; тебе понравится запах дерева. Очень солнечная погода. Бедной m-me Вильчковской сегодня будут вырезать аппендицит — она лежит в нашей маленькой комнате, в которой Аня провела первую ночь. Говорят, у нее такой опрятный, прибранный вид, вся в белом, с кружевами, лентами в рубашке и волосах; Наврузов, который опять тут, приходит к ней, записывает ее температуру и трогательно за ней ухаживает. Я в отчаянии, что не могу быть с ней.

Любимый мой, как отблагодарить тебя за чудный крестик? Ты так меня балуешь. Я никогда не думала, что ты мне что-нибудь собираешься подарить. Он прелестен, я надену его сегодня, — как раз то, что я люблю, — у меня такого не было. Твоя записочка и милое письмо — все пришло зараз, после визита доктора. Он пускает меня на балкон, так что я позову Аню посидеть со мной. Теперь я понимаю, почему ты берешь Н. с собою — спасибо за объяснение, дорогой.

Твой милый цветок я положила в Евангелие, — мы такие всегда рвали весною на лугу перед большим домом в Вольфсгартене. Вы, наверное, вернетесь все сильно загорелыми. Мое горло совсем в порядке, сердце все еще не совсем нормально, хотя я принимаю капли и лежу очень спокойно.

Слышу колокольный звон и хочется пойти к Знамению и помолиться за тебя свечка и здесь за тебя горит, мое сокровище.

Кончаю письмо к тебе, лежа на диване. Старшие девочки в городе, обе младшие гуляли, затем были в своих госпиталях, а теперь у них урок. Бэби в саду. Я лежала 3/4 часа на балконе. Так странно для меня было очутиться на свежем воздухе, я совсем отвыкла. Птички пели — вся природа просыпалась и славила Творца! Вдвойне чувствуешь ужасы войны и кровопролития, но как после зимы наступает лето, так после страдания и борьбы наступят мир и утешение, всякая ненависть утихнет, и наша дорогая родина разовьется и станет прекрасной. Это новое рождение, новое начало, очищение и исправление умов и душ, только надо направить их и вести по прямому пути. Дела так много, пусть все дружно работают вместе, помогая, а не тормозя работу, ради одной великой цели, а не из-за личной славы и успеха. — Только что получила твою дорогую телеграмму, за которую нежно целую. Операция г-жи Вильч. сошла благополучно. Моя глупая темп. опять 37,1, но, я думаю, это ничего. Я надела твой дивный крестик поверх своего серого вечернего платья, — он выглядит так красиво; твою дорогую брошку (подаренную 21 год назад) я тоже надела. Сокровище мое милое, я должна кончать письмо. Бог да благословит и сохранит тебя в пути! Ты это письмо, должно быть, получишь во Львове. — Привет Ксении, Ольге и Сандро. Посылаю тебе маленькую фотографию нашего малютки, сделанную на яхте в прошлом году. Целую 1000 раз.

Навсегда, Ники милый, твоя старая

Женушка.

Ставка. 8 апреля 1915 г.

Моя бесценная душка,

Горячее любящее спасибо за твое милое письмо, полное нежных слов, и за обе телеграммы. Вспоминаю и я тебя в эту 21-ю годовщину! Желаю тебе здравия и всего, чего может пожелать глубоко любящее сердце, и на коленях благодарю тебя за всю твою любовь, привязанность, дружбу и терпение, которые ты проявила в эти долгие годы нашей супружеской жизни!

Погода нынешнего дня напоминает мне тот день, в Кобурге, — как грустно, что мы не вместе! Никто не знал, что это день нашей помолвки, — любопытно, как быстро люди забывают, — впрочем, для них это ничего не значит.

Прибыл Кривошеин^[211] и высказал Н. в моем присутствии разные соображения насчет мер, которые могли бы быть приняты для вознаграждения офицеров и солдат, уходящих из армии по окончании войны, тех, кто отличился, кто получил увечья, и вообще всех раненых. Отличные соображения, которыми я поделюсь с тобою дома. Разумеется, я забыл названные при мне фамилии.

Нынче я не имел времени написать тебе до отъезда курьера, так как торопился со своими обычными бумагами. Это письмо я отправлю завтра с пограничной станции Броды. Боюсь, что у меня не будет времени написать из Галиции, но я напишу потом, с юга.

Перед вечером я ездил в моторе, по старой дороге, до городка Слонима в Гродненской губернии. Было необычайно тепло и приятно, а этот запах соснового леса — чувствуешь себя умягченным, расслабленным!

Посылаю тебе для расшифровки телеграмму Эллы — не могу понять, что ей нужно?

Броды, 9-го апреля. Вот я и здесь, на бывшей австрийской земле. Чудная, жаркая погода. Прослушал доклад в поезде Н., который стоит возле моего, а после завтрака уезжаю во Львов в автомобиле. Благослови Боже тебя, мое драгоценное Солнышко! Нежно целую тебя и детей.

Всегда твой муженек

Ники.

Ц.С.

9 апреля 1915 г.

Мой милый,

Опять солнечное утро. Спала плохо, сердце сильно расширено. Вчера в 6 час. было 37,3, в 11 — 37,2. Сегодня утром — 36,5. Это все, конечно, должно отзываться на слабом сердце, а так как мое переутомлено, то, понятно, я это сильнее чувствую. К моему удивлению, появился Боткин, завтра Сиротинин^[212] придет в последний раз. Посылаю тебе письмо по-французски от Алексея и письмо Анастасии. Твой хорошенький крестик я сегодня вечером даже в постели не сняла. Мои мысли все время с тобою, и я думаю о тебе, что ты поделываешь и как поживаешь. Какое интересное путешествие! Надеюсь, что кто-нибудь будет снимать.

Я получила известия от моего поезда с летучим складом № 5. Брусилов осматривал его и остался им очень доволен. Он увозит лекарства, подарки, белье, сапоги, и возвращается с ранеными. В больших поездах есть кухня и священник. Все это благодаря маленькому Мекку.

Стало вдруг очень темно, и полил сильнейший дождь, и еще наверное будет, и ветрено, — так что я на балкон больше не пойду. Аня все-таки намерена прийти ко мне, хотя я сильно ее отговаривала — зачем промокать и подвергать этому Жука?Только для того, чтобы видеть меня? — Это глупо и эгоистично. Она прекрасно может прожить день без меня, но она хочет большего, говорит, что час в день ей слишком мало. Но для меня сразу это слишком много, это меня утомляет. Спасибо за письмо из Брод. Как приятно, что там хорошая погода! Наш Друг благословляет твою поездку. Я все время о тебе думаю. Днем прояснилось, но я была слишком усталой, чтобы выйти. Приняла Хлебникова, моего экс-улана, который был на гражданской службе в Крыму из-за своего слабого здоровья и которому я теперь с начала войны помогла вернуться в полк (у него цветущий вид). Он рассказал мне о пропавшем взводе в шестом эскадроне. 10 человек спаслись и вернулись в полк, после долгих скитаний, переодетые крестьянами. Затем пришел Апраксин, которого я не видала 4 месяца. Аня просидела около часу. Теперь наш Друг у нее, а девочки после прогулки пошли в Большой Дворец. Бэби в саду. Я ношу твой дивный крестик. Да благословит, сохранит и направит тебя Господь! Горячие поцелуи от твоей

Женушки.

Привет старику и Н.П. Сообщи ему о состоянии моего здоровья. Сейчас опять 37,1.

Ц.С. 10 апреля 1915 г.

Мое сокровище,

Интересно, когда и где ты получишь это письмо. — Большое спасибо за вчерашнюю вечернюю телеграмму. Твое путешествие, наверное, очень интересно, и так должно волновать зрелище могил наших славных героев. Сколько тебе придется рассказывать нам по возвращении сюда! Тебе, должно быть, трудно писать дневник, когда столько разнообразных впечатлений. Как, верно, счастлива была милая Ольга увидеть тебя! — Ксения прислала очень милую телеграмму после твоего приезда.

Интересно, взял ли ты Шавельского с собою?

Аня передала нашему Другу содержание твоей телеграммы. Он благословляет тебя и очень рад, что ты счастлив. Сегодня погода как будто поправляется, мне кажется, так что я смогу лежать на воздухе. Сердце все еще расширено, температура поднялась до 37,2 — сейчас 36,5 и большая слабость, — мне будут давать железо. Гр. несколько расстроен “мясным” вопросом, — купцы не хотят понизить цены на него, хотя правительство этого требует, и было даже нечто вроде мясной забастовки. Наш Друг думает, что один из министров должен был бы призвать к себе нескольких главных купцов и объяснить им, что преступно в такое тяжелое время повышать цены, и устыдить их.

Прочла газеты, ничего интересного в них не нашла. Мария пошла на кладбище, чтобы положить цветы на могилу бедного Грабового — сегодня 40-ой день. Как время летит! M-me Вильчков. — поправляется. Я видела Алейникова (с женой), он лежал 5 месяцев в Большом Дворце. Он жаждет продолжать службу, но рука его сильно болит (правая рука отнята целиком до плеча), и ему предписаны грязевые ванны. Затем видела Кобиевa (?), возвращающегося в полк, и Грюнвальда с приветствиями от тебя, мое сокровище. Я полчаса провела на балконе, погода мягкая. Сейчас придет Аня, поэтому до свидания. Бог да благословит тебя! Осыпаю твое Дорогое лицо нежнейшими поцелуями и остаюсь, милый Ники, твоя навсегда

Солнышко.

Ц.С. 11 апреля 1915 г.

Мой дорогой,

Твоя вчерашняя телеграмма нас осчастливила. — Слава Богу, что у тебя столь приятные впечатления, — что тебе удалось повидать Кавк. корпус и что погода стоит совсем летняя. В газетах я прочла краткую телеграмму Фредерикса из Львова, описывающую собор, крестьян, обед, назначение Бобр.^[213] в твою свиту — какой великий исторический момент! Наш Друг в восторге и благословляет тебя. Сейчас прочла в “Новом времени” все про тебя и так тронута и горда за тебя. И как хороши были твои слова на балконе — как раз то, что надо! Да благословит и объединит Господь эти славянские области с их старинной матерью Россией в полном, глубоком, историческом и религиозном значении этого слова! Все приходит в свое время, и теперь мы достаточно сильны, чтобы удержать их за собой, а раньше мы этого не могли; но “внутри” мы должны еще окрепнуть и объединиться во всех отношениях, чтобы править тверже и с большим авторитетом. Как Николай I был бы счастлив! Он видит, как его правнук завоевывает обратно эти старинные области и отплачивает Австрии за ее измену. А ты лично завоевал тысячи сердец, я это знаю, твоим мягким и кротким характером и лучистыми глазами — каждый побеждает тем, чем Бог его одарил. Господь да благословит твою поездку!.. Я уверена, что она подымет дух войск, если им этого надо. Я рада за Ксению и Ольгу, что они видели этот исторический момент. Как хорошо, что ты посетил Ольгин лазарет — это награда ей за ее неутомимую работу.

Только что получила твою телеграмму из Перем.^[214] с планами на сегодня, а сейчас принесли твое дорогое письмо (от 8-го), за которое нежно благодарю; такая радость получать твои письма, я так их люблю! Возвращаю тебе телеграмму от Эллы расшифрованною. Может быть, тебе надо распорядиться насчет ее или разузнать от жел.-дор. чиновников, верно ли это? Я прочитала массу докладов, асейчас должна вставать.

Я получила страшно трогательную телеграмму от Бэбиного Грузинского полка. Айхлизуры вернулся и сказал им, что он видел тебя и передал наш привет, он благодарил за то, что я ходила за их офицерами и т.д. M-me Зизи приходила после завтрака с бумагами, затем мой сибирский Железный приходил проститься. Потом я три четверти часа лежала на балконе Большого Дворца, и старшая сестра (Любушина) сидела со мной. Аня, как всегда, пришла от 12 до 1. — Мой поезд № 66 только что вернулся из Брод и привез много раненых — больше 400, но среди них только два офицера.

До свидания, мой любимый, — меня очень интересует, удастся ли тебе повидать на этот раз Иванова и Алексеева. Прощай, да благословит и сохранит тебя Господь! Нежно целую тебя. Твоя старая

Женушка.

Дети тебя целуют и вместе со мной посылают привет старику и Н.П.

Ц.С. 12 апреля 1915 г.

Любимый мой,

Где же ты теперь? Ксения мне телеграфировала, что вы вместе обедали перед твоим отъездом. Я хочу просмотреть газеты. Теперь я ложусь в 6 и больше уже не встаю, — значит, я на ногах с 12 до 6. Дети пошли в церковь. — Бэбина нога не совсем еще в порядке, но не болит, так что его носят на руках и катают. Сегодня утром до прогулки он играл в “колорито” на моей постели. Погода очень солнечная, хотя временами находят темные тучи — но я надеюсь, что мне удастся полежать на воздухе. Я принимаю массу железа, мышьяку, сердечных капель и теперь, наконец, чувствую себя несколько бодрее.

Вчера мы видели милую m-me Пурцеладзе и ее очаровательного маленького мальчика. Она такой молодец! Она получает известия от мужа — он, слава Богу, жив, но она не знает, тяжело ли он ранен и как с ним обращаются, об этом он не смеет писать, но, слава Богу, он жив.

Я пролежала 2 часа на балконе, и Аня сидела со мной. Бэби катался в своем автомобиле, а затем в маленьком шарабане.

Я приняла сегодня своего Княжевича^[215]. Он хочет вернуться к уланам — через ставку. — Но он, бедняга, боится, что не сможет больше командовать полком, так как не в состоянии ездить верхом из-за печени. — Он думает искать какой-нибудь другой службы, так как поступить иначе считает бесчестным по отношению к полку. — Дорогой мой, совсем весна, так прелестно. Благословляю тебя и целую бесконечно, от всей глубины моего любящего сердца.

Навсегда твоя старая

Солнышко.

Около 16-ти улан спаслись — двое из них сели на немецких офицерских лошадей и прискакали обратно. — С ними обращались хорошо.

Сердечный привет старику, маленькому адмиралу, Граббе и Н.П. Дети тебя нежно целуют. — Так скучно без тебя, дорогое солнышко нашего маленького дома! Правда ли, что Мдивани^[216] получает другое назначение и кто его преемник?

Новый императорский поезд.

Проскуров.

12 апреля 1915 г.

Моя бесценная душка,

Прежде всего самое теплое спасибо за два твоих письма и икону св. Симеона Верх. и за фотографию Бэби, которую я, увы, выронил из ящика, и стекло разбилось. Это случилось в Перемышле. Ну — как трудно быстро описать все, что я видел или, вернее, пережил в последние три дня!

9-го апреля я приехал в Броды, пересекши старую границу. Н. находился уже там со своим штабом. После доклада я закончил свое последнее письмо и бумаги, позавтракал и выехал в моторе, вместе с Н. Было жарко и ветрено. Поднятая нами пыль покрыла нас, как белым саваном. Ты даже не представишь себе, на что мы были похожи! Мы два раза останавливались и выходили посмотреть на позиции наши и австрийские во время первых великих боев в августе прошлого года; множество крестов на братских могилах и отдельных могилках. Поразительно, какие длинные марши армия проделывала тогда с боем каждый день! Около половины шестого мы немножко почистились — на пригорке нас встретил Бобринский, и мы поехали прямо во Львов. Очень красивый город, немножко напоминает Варшаву, пропасть садов и памятников, полный войск и русских людей! Первым делом я отправился в огромный манеж, превращенный в нашу церковь, где может поместиться 10000 человек; здесь за почетным караулом я увидел обеих моих сестер. Потом я поехал в лазарет Ольги; там теперь немного раненых; видел Там. Андр. и других знакомых, докторов, сестер милосердия и пр. из Ровно, — а перед самым заходом солнца подъехал к ген.-губ. дворцу. Там был выстроен фронтом эскадрон моих лейб-казаков. Бобринский повел меня в свои комнаты, некрасивые и неудобные, нечто вроде большого вокзала, такого же стиля, без дверей, если не считать дверей в спальне. Если хочешь знать, так я спал в кровати старого Франца-Иосифа.

10-го апреля. Я выехал из Львова по железной дороге в австрийских вагонах и прибыл в Самбор в час дня; там я был встречен Брусиловым и, к моему великому изумлению, почетным караулом милых стрелков 16-го Одесского полка. Ротой командовал мой приятель фельдфебель, так как все офицеры были ранены, а капитан убит. Когда они проходили маршем, оркестр играл марш, который нам всем так понравился в Ливадии, и я не мог удержать слез. Я поехал на дом к Брусилову; он представил мне весь свой штаб, а потом мы завтракали. После этого я вернулся в поезд и в 4 часа приехал в Хыров, живописно расположенный в горах. Здесь, на большом поле, выстроилась вся масса войск 3-го Кавказского корпуса. Какие великолепные полки! Среди них были мои Ширванцы и Алексеевы Сальянцы. Я узнал только одного офицера и прапорщика. Они прибыли туда всего за день или за два из Осовца, и были очень довольны, что попали в более теплый климат и увидели горы. Я обошел 3 длинных линии по вспаханному полю и чуть не упал несколько раз, так как почва была очень неровная и мне пришлось думать о Дмитрии. Так как времени оставалось мало, то я проехал мимо войск в моторе, благодаря их за верную службу. Меня и Н. страшно растрясло. В поезд я вернулся совершенно охрипший, но я очень доволен и счастлив, что видел их. Часом позже мы прибыли в Перемышль.

Это маленький городок, с узкими улицами и скучными серыми домами, полный войск и Оренбургских казаков. Н. и я, и некоторые господа жили в довольно чистеньком домике, владелец которого бежал перед падением крепости. Местечко окружено горами и вид имеет очень живописный. Обедали мы в гарнизонном клубе, где все осталось нетронутым. Спал плохо.

11-го апреля. Я встал рано и поехал со всей нашей компанией смотреть укрепления. Это очень интересные и колоссальные сооружения — страшно укрепленные. Ни один вершок земли не остался незащищенным. С фортов открываются красивые виды; они сплошь покрыты травой и свежими цветами. Посылаю тебе цветок, который я выкопал кинжалом Граббе. В 12 час. я вернулся в город, пообедал в клубе и поехал другой дорогой на Львов через Радымно и Яворов, опять вдоль полей сентябрьских сражений. Погода все время стояла великолепная.

Ксения и Ольга явились ко мне перед обедом. Я выехал из Львова в 9 ч. 30 м. по жел. дор. и прибыл в Броды в 12 ч. 30 м. ночи. Здесь я пересел в наш поезд.

Нынче я встал поздно, имел обычный доклад и оставил Н. в 2 ч. Прости меня за этот краткий и сухой отчет, но у меня не осталось времени. Благослови Бог тебя, мое возлюбленное Солнышко, и детей, крепко целую вас всех. Неизменно твой старый муженек

Ники.

Царское Село. 13 апреля 1915 г.

Моя жизнь,

Такое дивное солнечное утро! Вчера я пролежала 2 часа на воздухе, сегодня лягу в 12 ч., и после завтрака, наверное, опять. Сердце не расширено, воздух и лекарства помогают, и я, слава Богу, чувствую себя положительно лучше и крепче. Завтра 6 недель, как я уж не работала в лазарете. Вчера командир Бэбиного Грузинского полка просидел со мною полчаса — очень милый человек. Он раньше служил в генер. штабе, начальником пограничной стражи на Кавказе, — расхваливал свой полк и бедного Грабового. Оказывается, Мищенкоупоминал этого молодого офицера в двух приказах (командир представил его одновременно к георгиевскому кресту и оружию). — Я к обеду перешла на диван и лежала до 11 ч.

Представь себе, в лазарете Ольги Орловой был молодой человек, Шведов, сгеоргиевским крестом (немного подозрительно, как мог вольноопределяющийся получить офицерский крест), мне он сказал, что никогда вольноопределяющимся не был, — совсем мальчик на вид. Когда он уехал, в его столе нашли немецкий шифр, — а теперь я узнаю, что его повесили как шпиона. Это ужасно, — а он просил наших фотографий с подписями — я помню. Как можно было запутать такого мальчика? Бэби только что принес немецкую стрелу, которые сбрасывают их аэропланы, — какая она острая! Принес ее Романовский(развеон летчик?) и просил Бэбину карточку. Аэроплан лежит здесь где-то поблизости. Бэби не помнит, откуда его привезли.

Теперь ты, значит, едешь на юг. — Встретил ли своих генералов? Сегодня ты, может быть, уже в Одессе. — Как ты загоришь! Передаю тебе, между прочим, желание Кирилла (он сказал про это Н.П., который передал Ане en passant, потому что думал, что не может прямо тебе сказать), что он надеется, что ты возьмешь его с собой в Севастополь и Николаев. — Я говорю это между прочим, потому что не думаю, что у тебя есть для него место.

Как я рада, что ты увидишь наших дорогих моряков!

Узнай, сколько там батальонов пластунов, тогда я смогу прислать иконы. Наш Друг радуется, что ты поехал на юг. — Он все эти ночи горячо за тебя молился, почти не спал, так беспокоился за тебя — ведь какой-нибудь паршивый еврей мог бы причинить несчастье.

Только что получила твою телеграмму из Проскурова. — Как хорошо, что ты повидаешь заамурских пограничников в Каменец-Подольске! Эта поездка, наконец, приведет тебя в контакт с войсками и даст тебе возможность больше повидать их. Я люблю, когда ты видишь и делаешь неожиданные вещи – не по выработанному заранее плану, ведь это гораздо интереснее. Как много тебе придется описывать в своем дневнике, и только во время остановок!

Мы только полчаса оставались на балконе — стало слишком ветрено и свежо. Принимала двух офицеров после завтрака, затем Изу, потом Соню больше часа, m-me Зизи и в 4 1/2 ч. Наврузова, так как очень хотела его еще повидать. Надеюсь, что конец твоей поездки пройдет благополучно. До свидания, да благословит и сохранит Господь тебя, мой ангел, осыпаю поцелуями твое милое лицо. Твоя навсегда горячо любящая старая жена

Аликс.

Кланяйся свите. 16-го рождение Н.П. — Спроси Н.П., брат ли Ив. Ив. Чагина^[217] умерший генерал от инфантерии Ник. Ив. Чагин. Я знаю только, что у него было два брата — один в Москве, а другой архитектор, который уже умер.

Царское Село. 14 апреля 1915 г.

Мой любимый,

Подумай только, идет небольшой снег, и сильный ветер! Спасибо большое за дорогую телеграмму. Какой сюрприз, что ты видел моих крымцев! Я так рада и буду с нетерпением ждать рассказа о них, и почему они были там. Какая радость для них! У бедной Ани опять флебит и сильные боли в правой ноге, так что надо было прекратить массаж. Ей запрещено ходить, но катать ее можно, так как воздух ей очень полезен. Бедная, она теперь действительно хорошая, такая терпеливая. Очень ее жалко — как раз теперь надеялись снять у нее гипс.

Вчера она первый раз прошла на своих костылях до столовой, без посторонней помощи. Страшно не везет.

Наврузов сидел вчера со мной и был очень мил. Сегодня придет кн. Геловани, так как я его видела только раз, мельком, а видеть их очень приятно — ободряюще действует.

Я чувствую себя лучше и в первый раз опять надену корсет.

Ну, Аня провела у меня 2 часа, а сейчас будет кн. Геловани. Это устроила Татьяна. Очень ветрено, но солнечно. Вся любовь моя и нежнейшие мысли следуют за тобой. Да благословит и сохранит тебя Господь, мое солнышко! Крепко целую, твоя старая

Солнышко.

Кланяйся всем.

Посылаю тебе ландыши на твой письменный стол — там есть стаканы, которые всегда приносили для моих цветов. Я поцеловала эти милые цветы — поцелуй ты их тоже.

Царское Село. 15 апреля 1915 г.

Мое любимое сокровище,

Ветреный, холодный день. — Ночью был мороз. Ладожский лед проходит, так что мне не придется лежать на воздухе. Температура была вчера вечером 37,2, но это ничего не значит, чувствую себя положительно лучше, так что хочу пойти к Ане и повидать у нее нашего Друга, который желает меня видеть. В 11 1/2 ч. придет Вильч. с докладом, который, наверное, протянется около часу, затем в 12 1/2 ч. Шуленбург со своими бумагами, а в 2 часа Витте с делами, присланный Раухфусом^[218].

Вчера Геловани посидел со мною полчаса, много говорил о полке. Ты, наверное, очень устал в Одессе, сделав так много в такое короткое время! А наши милые моряки — и два лазарета — это очень хорошо и, наверное, всех обрадовало.

Интересно, что это за женский легион, который формируется в Киеве? Если это будет, как в Англии, только для подбирания и помощи раненым, — как санитары, то это хорошо, но я лично была бы против посылки женщин “en masse” на фронт. Сестринская одежда их еще защищает, и они держатся иначе, — эти чем будут?

Если они не будут в очень строгих руках, под постоянным наблюдением, то могут сбиться с пути. Небольшое количество их очень хорошо при санитарных отрядах, но целые массы — нет, там им не место, пусть они формируют сестринские отряды и ухаживают там за ранеными. Одна англичанка творит прямо чудеса геройства в Бельгии — в защитном кителе и короткой юбке — ездит верхом, подбирая раненых, перевозит их в ближайшие госпитали, перевязывает их раны, и раз она даже читала молитвы над могилой одного молодого английского офицера, (умершего в башне одного бельгийского города, взятого немцами), — которого нельзя было иначе похоронить. Но наши женщины менее воспитаны и не дисциплинированы, и я не знаю, что они будут делать en masse и кто это им позволяет формироваться?

Я думаю, что ты успеешь получить это письмо до своего отъезда из Севастополя. — Милое Черное море! Фруктовые деревья все в цвету! — Короткое посещение Ливадии и Ялты было бы очень приятно, я думаю! Нога Ани совсем не хороша, такие красные пятна — и я боюсь, что флебит затянется на неопределенное время. Ее мать опять больна. Аля с детьми также.

Каким сюрпризом было твое дорогое письмо и цветы — горячо благодарю! Твоя поездка очень интересна, я как будто вижу перед собой все, что ты описываешь.

От Ольги также получила письмо, в котором она описывает свои впечатления, — она была так счастлива тебя повидать!

Очень холодно! И ветер воет в трубе. Бэби катался утром и сейчас опять поедет. В его автомобиле теперь сделали более сильную машину, и он ездит быстрее. M-r Жильяр и Дерев.^[219] следуют за ним в большом автомобиле.

Мой бесценный, я полагаю, ты в Николаеве теперь. — Как интересно все, что ты увидишь! Подними бодрость и энергию наших рабочих, чтобы ускорить постройку судов. До свидания, мой дорогой муженек, да благословит и сохранит тебя Господь!

Целую тебя нежно, с глубочайшей любовью. Навсегда твоя

Женушка.

Привет Фред. и Н.П

Царское Село. 16 апреля 1915 г.

Мой дорогой,

Я только что с интересом читала газеты с длинными телеграммами Фредерикса о твоем путешествии. Я в восторге, что тебе удалось столько видеть и сделать — и что ты побывал в госпиталях. Некоторые из наших раненых офицеров теперь в Одессе и, наверное, тебя там видели. Только ты, должно быть, сильно устал? Жалко, что ты не мог отдохнуть хоть один день на юге и насладиться солнцем и цветами. Жизнь для тебя здесь, при твоем возвращении, всегда так скучна и суетлива, бедный мой. Я так хотела бы, чтобы погода стала опять теплой и ясной, для тебя и для Бэбиной ноги. Бэби, по моим наблюдениям, очень осторожен с ней.

Сегодня утром он поехал кататься с m-r Гиббс^[220].

Я так надеялась побывать в лазарете и посидеть там немного, но сердце опять немного расширено, и я должна спокойно сидеть дома.

Наш Друг вчера недолго оставался у Ани, но был так хорош! Он много расспрашивал о тебе.

Сегодня приму трех офицеров, возвращающихся на войну, твоего Кобылина, Данини^[221] и двух других, которых посылаю в Евпаторию выбрать санаторию. Мы уже взяли одну на год. Деньги, данные тобой, покрыли все расходы. Там – грязи, море, солнце, песочные ванны, Цандеровский институт, лечение электричеством, водою, сад и пляж поблизости. 170 человек, а зимой 75. Это великолепно.

Я попрошу Дувана^[222], который построил там театр, улицы и т.д., быть там завед. хозяйством. Княжевич также обещал помочь нам материально. Говорят, что Ксения вернулась. Как ты, должно быть, рад увидеть сегодня своих пластунов!

Теперь, мое сокровище, я должна кончать. Да благословит и сохранит тебя Господь! Осыпаю тебя нежнейшими поцелуями. Остаюсь твоя любящая старая

Женушка.

Как-то поживает Фред.?

Кланяюсь ему и Н.П.

Царское Село. 17 апреля 1915 г.

Мой родной, милый,

Погода ясная, солнечная, но холодная. Я час лежала на балконе и нашла, что слишком свежо. Вчера Павел пил у меня чай. — Он сказал, что получил письмо от Мари, где она ему пишет о том, что ты говорил в поезде относительно Дмитрия. Вчера вечером он послал за мальчиком, чтобы серьезно с ним поговорить. — Он тоже крайне возмущен поведением сына в городе и т.д.

В 8 ч. 20 м. вечера произошел этот взрыв^[223], посылаю тебе бумагу Оболенского^[224] об этом. — Я сейчас телефонировала Сергею, чтобы узнать подробности Говорят, раненых 150 человек, число убитых еще нельзя установить, так как собирают по кусочкам. Когда соберутся уцелевшие люди, то будет видно, кого недостает. — В некоторых частях города абсолютно ничего не было слышно, а здесь некоторые слышали очень ясно, так что подумали, что катастрофа случилась в самом Царском. — Слава Богу, что не пороховой склад, как сначала предполагали.

Я получила длинное, милое письмо от Эрни, я тебе его покажу по твоем возвращении. — Он пишет: “если кто-нибудь может понять его (тебя) и знает, что он переживает — то это я”, и крепко тебя целует. Он стремится найти выход из этой дилеммы, и полагает, что кто-нибудь должен был бы начать строить мост для переговоров. — У него возник план послать частным образом доверенное лицо в Стокгольм, которое встретилось бы там с человеком, посланным от тебя (частным образом), и они могли бы помочь уладить многие временные затруднения. План его основан на том, что в Германии нет настоящей ненависти к России. — Э. послал уже туда к 28-му (2 дня тому назад, а я узнала об этом только сегодня) одно лицо, которое может пробыть там только неделю. — Я немедленно написала ответ (все через Дэзи) и послала этому господину, сказав ему, что ты еще не возвращался и чтобы он не ждал, и что, хотя все и жаждут мира, но время еще не настало. — Я хотела кончить с этим делом до твоего возвращения, так как знала, что тебе это было бы неприятно. — В., конечно, ничего абсолютно об этом не знает. Эрни пишет, что они стоят твердой стеной во Франции и, по словам его друзей, также на юге и в Карпатах. — Они думают, что у них 500000 наших пленных. — Все письмо очень милое и любящее. Оно меня очень обрадовало, хотя, конечно, вопрос о господине, который там ждет, а тебя здесь нет, был очень сложным. Э. будет разочарован.

Мое сердце опять расширено, поэтому я не выхожу. Лили Д.^[225] зайдет ко мне на полчаса. — Надеюсь, что у вас хорошая погода сегодня — иначе в Севастополе неприятно. Завтра у меня завтракает Ксения. Аня сидела со мной сегодня утром час. — 2 девочки катаются верхом, другие две в экипаже; Алексей поехал в своем автомобиле. — Когда ты думаешь вернуться — 21-го или 22-го? — Ресин поехал в город осмотреть место, где было несчастье, и разузнать подробности — мне хотелось бы помочь пострадавшим.

Теперь, моя любимая птичка, я должна кончать, так как хочу написать сестре Ольге и с английским курьером.

Да благословит и сохранит тебя Господь! — Целую крепко тебя с нежнейшей любовью, навсегда, дорогой Ники, твоя

Солнышко.

Севастополь. 17 апреля 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Благодарю тебя от всего сердца за твои милые письма, принесшие мне столькоутешения и радости — в моем, в конце концов, одиночестве. Хотя на этот раз, куда бы я ни поехал, я окружен членами семьи — в Галиции, в Одессе и здесь. Это будет,вероятно, мое последнее письмо. Моя поездка в Каменец-Подольск доставила мне огромное удовольствие. Город очень красив, а от заамурцев с твоими милыми крымцами я просто потерял голову. У первых, только что прибывших из Харбина, великолепный вид. Они хорошо снаряжены и опрятны, как гвардейские полки. Татары отдохнули и все широко улыбались, когда я проходил мимо них. Меня не поразило, что у них мало офицеров.

На следующий день Одесса была полна энтузиазма. На улицах царил совершенный порядок. Наши красавцы из Гвард. Экип. были внушительнее, чем когда бы то ни было, — вся эта масса великолепных людей. Мне пришлось сказать им несколько теплых слов и человек 20 наградить орденами. Подле них стоял новый кавказский полк, которого я не видел в Карсе, 9-й Кавказск. стрелк. полк – в ту пору они дрались с турками и потеряли около 600 солдат и 14-ти офицеров. Но теперь они пополнены. Кроме них на смотру были 53 и 54 Донские полки. 53 был в ставке в прошлом году. На следующий день в Николаеве вдруг наступили сильные холода. Слишком долго описывать все, что я видел там — было удивительно интересно и отрадно видеть, на что наш народ способен, когда берется за дело всерьез; 3 дредноута, 4 крейсера, 9 истребителей и множество больших подводных лодок, паровозы, вагоны, турбины и шрапнели без конца.

Вчера я был так счастлив, застав здесь флот. После обеда я играл на набережной с моим 6-м бат. пластунов, а завтра устрою всем им смотр в их лагере.

Мне нравится это место. — Благослови Бог тебя, моя драгоценная женушка, и детей! С любовью целую вас.

Неизменно твой муженек

Ники.

Царское Село. 18 апреля 1915 г.

Мой бесценный, дорогой,

Серое, холодное, сырое утро. Барометр, должно быть, упал, потому что чувствую сильную тяжесть в груди. — Вчера вечером Гагенторн^[226] снял гипсовую повязку с живота Ани, так что она в восторге — может сидеть прямо, и спина больше не болит. Затем она смогла поднять свою левую ногу, впервые за три месяца. — Это показывает, что кость срастается. — Но флебит в другой ноге очень сильный, так что массировать ноги, к сожалению, нельзя. Она лежит на диване и имеет менее больной вид; собирается прийти ко мне, так как я из-за сердца остаюсь дома.

Сегодня утром я приму Мекка — он мне, между прочим, расскажет про Львов, где он видел тебя в церкви. — Мои маленькие летучие поезда-склады выполняют трудную и полезную работу в Карпатах, а на наших мулах перевозят вещи в горах. Опять и на севере идут жестокие бои — сердце обливается кровью!

Но вот выглянуло милое солнышко!

Твое маленькое растение стоит на пианино. Мне приятно на него смотреть. Оно мне напоминает время в Розенау 21 год тому назад.

Наш Друг говорит, что если станет известно, что взрыв произошел вследствие поджога, то ненависть против немцев еще усилится. — А тут еще эти проклятые аэропланы в Карпатах! Я пошлю денег беднейшим семьям и иконы раненым.

Ольга тебе описала все подробно, кроме того, ты, наверное, получил официальные донесения об этом, так что я больше писать не буду.

Моя температура поднялась вчера вечером до 37,3, утром 37, сердце сейчас не расширено. — Кончу это письмо позднее, Ксения и Ирина завтракают с нами, и, может быть, найдется еще что-нибудь интересное, чтобы написать тебе.

Сейчас они ушли. Ирина похорошела, но слишком худа. — В доме Ани произошел пожар — слепая женщина опрокинула свечку, сгорел пол в задней комнате и 2 ящика с книгами. Аня сильно перепугалась. Всегда ей не везет!

Ну, прощай. Да благословит тебя Господь! Скоро, скоро ты ко мне вернешься какая радость! 1000 нежных поцелуев.

Навсегда твоя

Женушка.

Царское Село. 19 апреля 1915 г.

Моймилый, дорогой муженек,

Какое дивное солнечное утро! Наконец, я могу опять полежать на балконе. – M-me Янова^[227] прислала нам вчера цветы из милой Ливадии: глицинии, золотой дождь, лиловые ирисы, которые раскрылись сегодня утром, лиловые и красные итальянские анемоны, которые я любила рисовать и которые опять хочу начать рисовать, ветка Иудина дерева, один пион и тюльпаны. — Их вид в вазах наводит на меня грустные мысли. — Разве не кажется странным — ненависть, кровопролитие и все ужасы войны — а там прямо рай, солнце, цветы, — такая благодать, но такой контраст! Надеюсь, что тебе удалось отлично прокатиться за Байдары.

Я и Бэби пошли в церковь в 11 1/2 и пришли во время “Верую”. — Так хорошо опять быть в церкви, только тебя очень недоставало, мой ангел! Я была утомлена и чувствовала сердце. — Слепая Анисья причащалась сегодня — это она опрокинула лампу в Аниной комнате и подожгла ее. — После завтрака я лежала около часа на балконе и вязала, но солнце скрылось, и стало свежо. — Аня сидела со мной с 1 1/2 до 3 1/2. — Крепко благодарю тебя за дивную сирень — какое благоухание!

Большое спасибо от всех нас — я Ане тоже немного подарила.

Дети сейчас раздают медали в госпитале (с Дрентельн), а затем все пойдут к Ане, у которой будут 2 казака и друг Марии. Как мило, что ты назначил Бэби шефом одного из этих чудных батальонов! Воронцов прислал мне об этом восторженную телеграмму. — С нетерпением ожидаю твоего возвращения. — Так тоскливо без тебя, мой ненаглядный, и у тебя столько новостей накопилось! — Швибцик^[228] спит около меня.

До свидания, мой родной. Да благословит и сохранит тебя Господь и да приведет он тебя благополучно к нам! — Нежно целует тебя твоя

Солнышко.

Привет всем!

Сажное. 19 апреля 1915 г.

Любовь моя,

Эти фотографии были сделаны в Севастополе, когда я играл со своими пластунами. Ты мне вернешь их, не правда ли, когда я приеду? Жара в поезде ужасная 22 градуса.

Горячо люблю и целую тебя.

Твой Hики.

Ц.С. 20 апреля 1915 г.

Мой дорогой, любимый,

Это последнее письмо. За твое драгоценное неожиданное письмо и чудные цветы — сердечное тебе спасибо. У меня такая тоска по дивному Крыму, нашему земному раю весной! — Все, что ты пишешь, очень интересно. — Как много ты сделал! Ты, наверное, очень устал, мой драгоценный, мой муженек.

Да, мой друг, я знаю, ты одинок, и мне всегда так грустно, что наш Солнечный Луч еще слишком мал, чтобы тебя сопровождать повсюду. Твои родные очень милы, но никто из них тебе не близок, и не понимают по-настоящему тебя. — Какое будет торжество, когда ты вернешься! — Анина тетя поспешно вернулась из Митавы, губернатор тоже выехал в панике со всеми документами — немцы идут! – Наших войск там нет! Думаю, что германские разведчики уже под Либавой^[229]. Я уверена, что они хотят высадить массы своих бездействующих моряков и другие войска, направить их вниз на Варшаву с тыла или вдоль побережья. Это мне уже с осени все приходило в голову. — Наш Друг считает их страшно хитрыми, находит положение серьезным, но говорит, что Бог поможет. — Мое скромное мнение таково: почему бы не послать несколько казачьих полков вдоль побережья или не продвинуть нашу кавалерию немного ближе к Либаве, чтобы помешать немцам все разрушить и утвердиться с их бесовскими аэропланами? — Мы не должны позволять им разрушать наши города, не говоря уж об убийстве мирных жителей.

Бэби вчера очень веселился в гостях у Ани. Сегодня к нам придут к чаю молодые Вороновы, которые приехали на несколько дней из Одессы. Я приму 7 офицеров, между прочим, одного генерала, командира Бэбиного Грузинского полка, затем батюшку со “Штандарта”, чтобы проститься с ним перед отъездом, и Бенкендорфа, а под конец — Аню.

Я, наконец, пошла в лазарет на 3/4 часа. — Гогоберидзе внезапно появился здесь, к нашему удивлению. Он только месяц пробыл в полку и поехал в Батум, так как был совсем болен. — Теперь он загорел, как негр, и на днях возвращается в полк.

Опять дождь, так что не могу лежать на воздухе. — Дорогой мой, должна начать свой прием, так что не могу продолжать письмо. — Дети и я целуем, целуем тебя нежно и горячо, любимый мой.

Бог даст, через два дня ты вернешься в мои объятия! Завтра дети собираются на выставку, а затем к чаю в Аничков.

Да благословит и сохранит тебя Господь!

Навсегда твоя нежно любящая старая женушка

Аликс.

“Мелкие люди портят часто великое дело”

6 мая 1915 года — первый день рождения, который Царь провел вне своей семьи. Резко ухудшилась военная обстановка. 27 апреля русские войска на юго-западном направлении вынуждены были начать отступление. Одновременно немцы нанесли удары на северном фланге фронта: 14 апреля — в районе Тильзита, а 24 апреля заняли Либаву и вышли к Шавли и Ковно.

Царь приехал в ставку 4 мая, а покинул 14 мая. Все эти дни шла напряженная работа. На восемь писем, посланных ему Царицей, он сумел отправить ей только одно, хотя ежедневно посылал скупые телеграммы.

Ц.С. 4 мая 1915 г.

Мой ненаглядный,

Ты прочтешь эти строки раньше, чем ляжешь в постель. — Вспомни, что женушка молится за тебя, много думает о тебе и страшно по тебе тоскует. Как грустно, что мы проведем день твоего рождения не вместе! Это в первый раз. — Да благословит тебя Господь, да даст тебе крепость, мудрость, отраду, здоровье и спокойствие духа, чтобы нести мужественно твой тяжелый венец! Ах, крест, возложенный на твои плечи, не легок! Как бы я хотела помочь его нести, хотя мысленно и в молитвах я всегда это делаю. — Как бы я хотела облегчить твое бремя! Ты так много выстрадал за эти 20 лет — ведь ты родился в день Иова Многострадального, мой бедный друг. — Бог поможет, я в этом уверена, но придется еще много перенести боли, беспокойства и трудов, с покорностью и верою в Его милосердие и неизмеримую мудрость. — Тяжело, что не смогу тебя поцеловать и благословить в день твоего рожденья! Иногда так устаешь от страданий и забот и мечтаешь о мире. О, когда же он, наконец, настанет? Хотела бы я знать, сколько еще месяцев кровопролития и страданий! Солнце светит после дождя, так и наша дорогая родина увидит золотые дни благоденствия, когда ее земля напоится кровью и слезами. Бог справедлив, и я возлагаю всю мою непоколебимую веру на Него. Но все же такая мука видеть столько ужаса и знать, что не все работают так, как следует, и что мелкие люди портят часто великое дело, для которого они должны были бы работать дружно! Будь тверд, мой друг, настой на своем, дай всем почувствовать, что ты знаешь, чего хочешь. Помни, что ты император и что никто не смеет брать столько на себя. — Возьмем хотя бы историю с Ностиц^[230]. Он в твоей свите, и поэтому Н. абсолютно никакого права не имеет отдавать приказания, не испросив предварительно твоего разрешения. Если бы ты вздумал поступить так с одним из его адъютантов, он бы поднял крик, разыгрывал бы роль оскорбленного и т.д. А не имея твердой уверенности, нельзя так разрушать карьеру человека. – Затем, дорогой, если нужно назначить нового командира Нижегор., не предложишь ли ты Ягмина?

Я вмешиваюсь в дела, которые меня не касаются, но это лишь намек (а это ведь твой собственный полк, так что ты можешь назначить туда кого хочешь).

Смотри, чтоб истории с жидами велись осторожно, без излишнего шума, чтобы не вызвать беспорядков в стране^[231]. Не давай себя уговорить к раздаче ненужных назначений и наград к 6-му — еще много месяцев перед нами! Не можешь ли ты слегать в Холм, чтобы повидать Иванова, или остановиться по дороге, чтобы видеть солдат, посылаемых для пополнения полков? — Хотелось бы, чтобы каждая твоя поездка была радостью не только для ставки (без войск), но и для солдат или раненых, которые более нуждаются в твоем ободрении и тебе это тоже полезно. Делай то, что ты хочешь, а не то, чего желают генералы. Твое присутствие везде подымает бодрость.

Ц.С.

5 мая 1915

Мой родной, любимый,

Посылаю тебе мои самые нежные пожелания и поздравления к дорогому дню твоего рождения. Да примет тебя Господь Всемогущий под Свое особое попечение! Надеюсь, что подсвечники и увеличительное стекло тебе пригодятся в поезде. Увы, я ничего более подходящего не могла найти. Аня посылает тебе вложенную здесь открытку.

Сегодня утром я была у Знамения, а затем у нее 1/2 часа. В 10 час. — в госпиталь на операции и перевязки, — некогда описывать подробности. Вернулась в 11/4, в 2 уехала в город. Ксения и Георгий тоже были в комитете. Заседали 1 ч. 20 м. Затем пошла в склад, вернулась домой в 5 1/2 ч. Сейчас должна принять крестьян из Дудергофа и Колпино с деньгами. Фельдъегерь уезжает в 6. Солнечно, но холодно. Я рамоли, не могу писать много и ужасно спешу. Спала плохо так одинока.

Мой дорогой ангел, целую и благословляю тебя без конца. Ужасно грустно не вместе проводить дорогое 6-е число! Прощай, любовь моя, муженек мой милый. Навсегда твоя старая

Солнышко.

Ц.С. 6 мая 1915 г.

Мой самый родной, драгоценный,

Поздравляю тебя с сегодняшним дорогим днем. Дай Бог, чтобы ты мог встретить его в будущем году в радости и мире и чтобы кошмары этой войны кончились! Осыпаю тебя нежными поцелуями, — увы, только в мыслях, — и молю Бога сохранить тебя и благословить все твои начинания.

Такое ясное утро (хотя свежо) — пусть это будет хорошим предзнаменованием! Чудная телеграмма от нашего Друга, наверное, обрадовала тебя — поблагодарить мне Его за тебя? Напиши в телеграмме привет Ане, в благодарность за ее открытку. Мы с ней посидели вместе вечер, так как она провела день в одиночестве — случайно никого у нее не было, кроме матери и сына Карангозова.

День был утомительный, и я не взяла Ольгу в город из-за ее простуды и визита Беккер^[232]. Татьяна заменила ее в комитете. Мария Барятинская и Ольга^[233] вяжут чулки в складе, как они до сих пор делали в Москве.

Все спрашивают, какие новости — у меня никаких нет, но на душе тяжело. Из телеграмм Мекка более или менее виден ход дел. Наврузов говорил с нами по телефону — греховодник уезжает только сегодня вечером. Он сказал мне, что он шесть месяцев постился и теперь должен повеселиться в городе. Я назвала его хулиганом, что ему не понравилось; злодей, он говорит, что мое здоровье должно теперь поправиться, потому что он много пил за него. Я ему сказала, что кн. Гедройц, которая его очень любит, называет его нашим “enfant terrible”. Затем я разговаривала по телефону с Амилахвари. Он зайдет сегодня проститься. Бобринский на всех парах укатил во Львов.

В церкви пели великолепно. С нами завтракали все мои фрейлины, Бенкендорф и Ресин, а потом я принимала Кочубея^[234], Княжевича, Амилахвари. Они все пошли к Ане и читали ей вслух, после чего заехали в Большой Дворец на 10 мин. Сейчас Ксения и Павел придут к чаю, так что должна кончать. Всегда тороплюсь. Благословения и поцелуи без конца! Никаких известий, очень беспокоюсь! Мой дорогой, остаюсь твоя любящая

Женушка.

Ц.С. 7 мая 1915 г.

Мой родной ангел,

Опять пишу в страшной спешке, ни минутки нет спокойной. Вчера вечером были у Ани, там были Рафтополо, Каракозов, Вачнадзе. Спала неважно. На сердце тревога. Ненавижу быть вдали от тебя, когда трудные времена. Сегодня утром после Знамения заглянула к Ане. Ее маленькие племянницы и Аля ночевали у нее, чтобы подышать новым воздухом. Затем мы были на операции — тревожной, так как очень серьезный случай — и мы работали долее 1-го часа. Около двух простились с Карангозовыми Гординским^[235],затем были в Татьянином комитете. Большое собрание — с 2 1/4 до 4 ч.

Пошла к Ане и просидела до 5-ти. Видела там нашего Друга. Он много думает и молится о тебе. “Сидели вместе, беседовали — а все-таки Бог поможет”. Этоужасно не быть с тобой в такие тяжелые и тревожные времена! Если б Господь помог мне стать твоей помощницей! Одно утешение, что Н. П. с тобою, поэтому я спокойнее. Простое, теплое сердце и добрый взгляд помогают, когда тяжело на душе. Не какой-нибудь толстый Орлов или Дрентельн! Казаки нас так горячо просили, что я, наконец, согласилась взять с собою двоих казаков и одного офицера. Боюсь, что наша поездка будет все же официальной, — но наш Друг желает, чтобы я ехала. Сокровище моей души, любимый ангел, да поможет, утешит и укрепит тебя Господь — и да поможет нашим героям! Целую тебя несчетное число раз и благословляю тебя без конца. Должна кончать. Навсегда твоя

Женушка.

Витебск. 8-го мая 1915 г.

Мой родной, любимый,

Арцимович встретит тебя завтра в Двинске и поэтому предложил отвезти тебе письмо. Но мне думается, что если известия будут плохи, ты останешься еще в ставке. Погода дивная, все покрыто зеленью, — такая перемена после Царского! Досих пор все шло великолепно, и сейчас мы остановились на 3 часа для отдыха, что очень хорошо, потому что у меня спина сильно болит. Мы были в соборе, молебен продолжался 5 мин. Я должна признаться, что епископ Кирилл показался мне рамоли. Затем посетили 4 госпиталя. Сестры моей Крестовоздвиженской общины работают в одном из них с августа. В другом доктора и сестры из Ташкента. Всюду хороший воздух, чисто и хорошо. Мы снимались группой с массой раненых в саду. Из Курляндии приходят поезда, переполненные евреями. Они представляют грустное зрелище со своими узлами и маленькими детьми.

Город очень красив с моста. Дети завтракали с губернатором и Мезенцовым, затем последний сидел со мной, — такой милый человек и хороший работник, по-видимому.

Сейчас мы осмотрим один из его складов, 3 лазарета и дворец, в котором живет губернатор, так как там помещается склад, находящийся под моим покровительством. Мы уезжаем опять в 7. Я неважно спала. Интересно знать, какие известия. Мне тревожно вдали от тебя. Теперь прощай, мой друг, да благословит тебя Господь!

Целую тебя нежно от всей глубины моего любящего сердца. Навсегда твоя старая

Женушка.

Девочки целуют тебя.

Получила твою телеграмму о том, что ты отложил свою поездку. Это более чем понятно. В эти тяжелые дни легче быть ближе (к фронту). Дай Бог, чтобы этот “луч света” разгорелся! — Так жажду успеха! А теперь еще Эссен^[236], которого немцы боялись, умер! Ах, какие испытания Бог посылает! Хотела бы я знать, кого ты намерен назначить на его место. Кто обладает такой же энергией, как он, столь необходимой в военное время? Ненавижу быть вдали от тебя, когда ты мучишься! Но Всемогущий Бог поможет, наши потери не напрасны, все наши молитвы будут услышаны, как бы тяжело ни приходилось теперь. Но быть разлученными, без известий от тебя — очень больно, и все же ты не можешь быть ближе. Дорогой мой, я знаю твою верность и покорность Богу. Завтра Николин день. Да заступится этот святой за наши храбрые войска! Мое желание исполнилось, и я увидела санитарный поезд, который привез свежих раненых из шестой пехотной дивизии, преимущественно Муромцы, Низовские. С серьезными ранениями среди них не было, слава Богу. Многим из них я сказала, что расскажу тебе, что видела их, и их лица просияли. Мы обошли мой склад Красного Креста, во главе которого стоит Мезенцов, затем еще 3 лазарета и склад в губернаторском доме и выпили там чашку кофе, что мне придало новую силу. Спина ужасно болит — вероятно, в почках опять камни, которые всегда вызывают боль. Мостовые ужасны, хорошо, что у нас были наши автомобили. Ортипо влезает ко мне на колени. Я прогоняла ее несколько раз, но тщетно, так что еще труднее писать на ее спине в тряском вагоне. Когда мы возвращались, на вокзале были выстроены все выздоравливающие и школьники.

Чудный заход солнца — совсем лето — такая пыль! Окончу это письмо завтра в Царском.

Мая 9-го. Мы вернулись благополучно по Павловской дороге, так как около Гатчины произошел взрыв в поезде с амуницией^[237]. Какой ужас! 12 вагонов удалось спасти. По-видимому, это сделано нарочно. Как жестоко! Как раз то, что так необходимо! Маленькие нас встретили на вокзале. Работала по обыкновению в госпитале, была у Ани, поставила свечи в церкви. После завтрака приняла Апраксина, Гартмана^[238], командира Эриванцев и одного раненого офицера.

Твой Таубе^[239] все еще лежит в Ломже, и, увы, пришлось ему ампутировать ногу до колена. Сейчас придет ко мне Аня. Соня с нами завтракала. Говорят, известия чуточку лучше?

Адъютант синих кирасир привез нам цветы. Они любят Арсеньева и высоко его пенят. Жена одного офицера Грузинского полка придет ко мне, так как сегодня их праздник. А позднее я хочу отнести цветы на могилу Грабового.

Да благословит тебя Бог, мое солнышко! Осыпаю поцелуями твое дорогое лицо. Навсегда твоя

Солнышко.

Мне попалось скверное перо.

Надеюсь завтра пойти в церковь.

Грустно не быть вместе завтрашний большой праздник. Кланяйся всем твоим.

Ц.С. 10 мая 1915 г.

Мой родной, бесценный,

Чудное, теплое, ясное утро. Вчера тоже было хорошо, но очень было холодно лежать на балконе, после теплой погоды в Витебске. Наша церковь очень красиво убрана зеленью, — помнишь ли, в прошлом году, в Ливадии, как хороша была наша маленькая церковь — и в Финляндии однажды в этот же день? Дорогой, сколько произошло событий после нашей мирной, уютной жизни в шхерах!

Иедигаров пишет, что у них 35 градусов жары.

Сестра Ольга пишет, что всех их раненых пришлось спешно вывезти, — все очень скорбели; тяжелораненые перевезены в другой госпиталь, где должны будут остаться Дай Бог чтобы Л. и П.^[240] не были взяты и чтобы наступающие великие праздники принесли нам успех! О твоей поездке, увы, не получаю никаких телеграмм и черпаю сведения из газет. Мы переживаем очень тревожное время, и я рада что тебя здесь нет, тут все принимается в другом освещении. Только раненые смотрят на все более здраво.

Я каталась с А. до Павловска — моя первая поездка с осени. Было очень хорошо, но так грустно на сердце, и спина ужасно болит последние 3 дня. Затем устроились набалконе, где и будем пить чай. Благодарю, дорогой, за твою телеграмму. Слава Богу, что известия лучше. Приняла 3-х Ольгиных дам, затем, — сегодня полковой праздник — Костю^[241] и командира Измайловского полка и сестру Иванову^[242] (Сонина тетя) из Варшавы. Очень интересно все то, что она рассказывала про тамошние лазареты.

Тинхен^[243] слышала от кн. Огинской и поручила Мавре передать мне, что пленным (раненым) католикам разрешается исповедоваться у священников (Вильна), ноне причащаться Св. Тайн. Это совершенно несправедливо, но это приказание Туманова^[244]. Если они боятся священников, то зачем позволять исповедь? Это, наверное, касается баварцев. Не знаю, как обращаются с протестантами. Поговори с кем надо и расследуй это. Благодари старика и кланяйся от меня, также Н.П. – А.посылает привет и целует твою руку. Благословляю и целую без конца, мой любимый. Всегда твоя

Женушка.

Царское Село. 11-го мая 1915 г.

Мой родной, бесценный Ники,

Опять совсем свежо и пасмурно, а ночью было только 1 градус тепла — странно для мая месяца. — Мы провели вчерашний вечер у Ани. Там от 8 до 11 1/2 было несколько офицеров, — они играли в разные игры. — Алексей был от 8 до 9 1/4 и очень веселился. Я вязала. — Она дала мне прочесть несколько писем от несчастных Ностиц^[245]. — Оказывается, что один член американского посольства, под влиянием ее врагов, написал ее родным в Америку обо всей этой гадкой интриге. Посол — их друг. — Она думает, что все сделано из ревности г-жой Арцимович^[246] (тоже американка). — Было тяжело читать их отчаянные письма о погубленной жизни. Я уверена, что ты велишь расследовать все это дело и восстановить справедливость. Мне до них нет дела, но вся эта история — вопиющий позор, и Н. не имел никакого права поступать так с членом твоей свиты, не спросив твоего позволения. — Так легко погубить репутацию человека, и так трудно ее восстановить! — Я должна сейчас одеваться — заказала обедню в 9 1/2 в пещ. храме Дворцового лазарета, такчто мы после обедни сможем сразу приняться за работу в госпитале. — Сердце нормально (принимаю постоянно капли), но спина очень сильно болит, — наверное, почки.

Сегодня у меня был Енгалычев и рассказал много интересного. – Побывала в Большом Дворце, а затем лежала на балконе и читала Ане вслух, хотя было свежо. — Наш Друг виделся с Барком^[247], и они хорошо поговорили в течение двух часов.

Слава Богу, что известия стали лучше, — только бы они такими оставались! — Какая радость, что ты мне пишешь! — Сегодня неделя, как ты от нас уехал. Дети и я тебя целуем, моя радость. Шлю благословения без конца.

Поклон старику и Н.П.

Навсегда, муженек любимый, твоя старая

Солнышко.

Ставка. 11 мая 1915 г.

Милая, любовь моя,

Нынче ровно неделя, как я уехал. Так жалею, что не писал тебе с той поры! Но так или иначе, всегда случается, что я здесь занят так же, как дома. Утренние доклады, как ты можешь представить себе, были длинные. Потом церковь почти каждый день, бесконечные разговоры и пр., все это отнимало почти все мое время, если не считать половины предвечернего времени, заполняемого полезными занятиями. После чаю спешное просматривание бумаг, часто всенощная и обед — в результате к вечеру головная боль и полное изнеможение. Но это миновало, и все стало лучше и нормальнее, по-прежнему.

Когда я приехал сюда, здесь царило угнетенное, пришибленное настроение. В получасовой беседе Н. очень ясно изложил все положение дел. Иванов — начальник штаба. Бедный ген. Драгомиров спятил и начал рассказывать направо и налево, что необходимо отступать до Киева. Такие разговоры, когда идут сверху, подействовали, разумеется, на дух командующих генералов, и в соединении с отчаянными германскими атаками и нашими страшными потерями привели их к выводу, что им ничего не остается, как отступать. С января Н. отдал им всем строгий приказ укреплять позиции в тылу. Это не было сделано. Поэтому Радко Дмитриеву пришлось оставить свою армию, причем его преемником назначен был Леш. Драгомиров был заменен ген. Савичем, превосходным человеком, который прибыл из Владивостока со своим сибирским корпусом. Иванов отдал приказ эвакуировать даже Перемышль. Я все это чувствовал еще до того, как Н. сказал мне о том. Но теперь, после назначения Савича, благодаря Богу, а также и его (Савича) сильной и спокойной воле и ясной голове, настроение генералов изменилось. Данилов, вернувшийся вчера, совершенно успокоен тем, что он видел и слышал. Нравственное состояние войск великолепно, как всегда; тревогу, как и в прошлом, внушает только одно: недостаток снарядов.

Вообрази, то же самое случилось и с немцами, — согласно тому, что их пленные рассказывают нашим офицерам, — именно, что им пришлось приостановить атаки в виду израсходования снарядов, а также огромных потерь. Н. очень доволен ген. Алексеевым, моим косоглазым другом, и находит, что этот человек на своем месте.

Теперь ты можешь рассудить, мог ли я уехать отсюда при таких тяжелых обстоятельствах. Это было бы понято так, что я избегаю оставаться с армией в серьезные моменты. Бедный Н., рассказывая мне все это, плакал в моем кабинете и даже спросил меня, не думаю ли я заменить его более способным человеком. Я нисколько не был возбужден, я чувствовал, что он говорит именно то, что думает. Он все принимался меня благодарить за то, что я остался здесь, потому что мое присутствие успокаивало его лично.

Так-то. Я объяснил тебе все это, сокровище мое. Теперь моя совесть чиста. Надеюсь вернуться к утру 14-го числа — опять-таки, если все пойдет гладко.

Внезапная кончина адм. Эссена тяжкая потеря для страны! На место Эссена будет назначен адм. Канин, которого тот очень высоко ценил. В последние четыре дня погода стала великолепной. Лес так восхитительно пахнет, и пташки так громко поют. Это настоящая сельская идиллия — кабы только не война! Я езжу в автомобиле и смотрю новые места, выхожу и гуляю пешком. Посылаю тебе эту телеграмму Н., полученную лишь нынче утром. Я восхищен твоим полком; разумеется, Бат. получит свой крест.

Надо кончать. Благослови Бог тебя, моя душка-Солнышко, и дорогих детей! Передай А. мой привет. Нежно целую и остаюсь неизменно твой любящий старый муженек

Ники.

Ц.С.

12-го мая 1915 г

Мой родной, любимый,

Возвращаясь из госпиталя, нашла твое дорогое письмо — благодарю тебя за него от глубины моей любящей души. — Такая радость иметь известия от тебя, милый! Благодарю за все подробности, я так жаждала иметь от тебя настоящие, точные сведения. — Как тяжелы были эти последние дни — столько работы, а меня не было с тобой! — Слава Богу, что все теперь идет лучше, надеюсь, что Италия оттянет часть неприятельских войск. — Я помню Савича, не приезжал ли он в Крым? Я не помню в лицо нового адмирала — он двоюродный брат Н.П. Правда ли, что эриванцы и все остальные кавказские дивизии отправлены на Карпаты? Меня опять об этом спрашивали. — Енгалычев^[248] мне сказал, что ближайшие тяжелые бои ожидаются под Варшавой, но он находит, что наши 2 генерала там слабы (не помню их имен) и не способны выдержать тяжелых натисков. Он сказал об этом H.П.Янушкевичу.

Я была обрадована бумагой, которую ты прислал о моих крымцах, — значит, они опять в другой дивизии. — Мои Алекс, тоже отличились около Шавли. – Интересно, как здоровье моего Княжевича — с тех пор, как он уехал, не имею от него известий. — Только что принимала 11 офицеров — большая часть из них уезжает в Eвпаторию. Закон о восьми или девяти месяцах ужасно жесток; у нас есть некоторые люди со сломанными членами, которые могут срастись только через год, но после этого они опять будут годны к службе. А теперь они никак не могут возвратиться в свой полк и таким образом лишаются жалования. А некоторые из них очень бедны и не имеют никакого состояния. Это в самом деле является несправедливостью. Искалеченные, не всегда на всю жизнь, но на долгое время, исполнившие мужественно свой долг, раненые и потом брошенные, как нищие, — их моральное страдание должно быть велико. Некоторые из них спешат обратно в полк, только чтобы не лишиться всего, и из-за этого могут совершенно потерять здоровье. – Конечно, некоторых (немногих) надо торопить обратно в полки, так как они уже способны опять к службе. — Это все так сложно.

Спина все еще болит, теперь еще выше — нечто вроде прострела, что делает некоторые движения очень болезненными. Но все-таки ухитряюсь делать свою работу. — Сейчас буду лежать на балконе и читать Ане вслух, так как от катания и тряски спине хуже.

Какая радость, если мы действительно свидимся в четверг!

Прощай, любовь моя. Да благословит и сохранит тебя Господь от всякого зла! Горячие поцелуи от всех нас.

Твоя навсегда.

“С особенно тяжелым сердцем отпускаю я тебя в этот раз”

1 июня 1915 года императорский Дом Романовых постигает тяжелая утрата:умирает Великий князь Константин Константинович, поэт (К.Р.) и выдающийся деятель русской культуры.

Положение на фронте приобретает угрожающий характер. Австро-германские войска, продолжая наступление в мае-июне, заставили русскую армию оставить Галицию. Главная причина поражений состояла в плохом управлении войсками и подборе кадров. Сильно сказывался также недостаток боеприпасов и вооружения. Главная ответственность за эти поражения была на верховном главнокомандующем, Великом князе Николае Николаевиче, поглощенном честолюбивыми замыслами. Сам же Николай Николаевич главным виновником поражений считал военного министра Сухомлинова, в чем сумел убедить и Царя. В июне Сухомлинов был смещен, дело о нем передано в следственную комиссию, а на его место назначен генерал Поливанов, как позднее выяснилось, активный масон и заговорщик, умевший скрывать свои низкие замыслы под личиной преданности.

В июне 1915 года Царь проводил время в ставке почти безвыездно. Только 22 июня совершил поездку в Беловеж через Слоним, Ружаны и Пружаны.

В отсутствие Государя начинается новая клеветническая кампания против Распутина, так называемое дело о кутеже в ресторане “Яр” в Москве. Враги России придают этой кампании большое значение для дискредитации Царя. Одна из главных ролей в этой кампании принадлежит масону Джунковскому.

Ц.С. 10 июня 1915 г.

Мой родной, бесценный,

С особенно тяжелым сердцем отпускаю я тебя в этот раз — положение так серьезно и так скверно, и я жажду быть с тобою, разделять твои заботы и огорчения. Ты все переносишь один с таким мужеством! Позволь мне помочь тебе, мое сокровище. — Наверное, есть дела, в которых женщина может быть полезной. — Мне так хочется облегчить тебя во всем, а министры все ссорятся между собою в такое время, когда все должны бы работать дружно, забыв личные счеты, и работать лишь на благо Царя и отечества. — Это приводит меня в бешенство. — Другими словами, это измена, потому что народ об этом знает, видит несогласие в правительстве, а левые партии этим пользуются. — Если б ты только мог быть строгим, мой родной, это так необходимо, они должны слышать твой голос и видеть неудовольствие в твоих глазах. — Они слишком привыкли к твоей мягкой, снисходительной доброте. — Иногда даже тихо сказанное слово далеко доходит, но в такое время, как теперь, необходимо, чтобы послышался твой голос, звучащий протестом и упреком, раз они не исполняют твоих приказаний или медлят их исполнением. — Они должны научиться дрожать перед тобой. Помнишь, m-rPh.^[249] и Гр. говорили то же самое. — Ты должен просто приказать, чтобы то или иное было выполнено, не спрашивая, исполнимо это или нет (ты ведь никогда не попросишь чего-нибудь неразумного или невозможного). Прикажи, например, чтобы, как во Франции (республике), те или другие заводы выделывали бы гранаты, снаряды (если пушки и ружья слишком сложно), пусть большие заводы пошлют инструкторов. Где есть воля, там найдется и способ ее осуществления. Они должны все понять, что ты настаиваешь на том, чтоб твои приказания немедленно исполнялись. — Они должны подыскать людей, заводчиков, чтобы наладить все, пусть они сами наблюдают за ходом работы. Ты знаешь, как даровит наш народ...

Двинь их на работу, и они все смогут сделать, — только не проси, а приказывай, будь энергичен, на благо твоей родины. — То же относительно другого вопроса, который наш Друг так принимает к сердцу и который имеет первостепенную важность для сохранения внутреннего спокойствия — относительно призыва 2-го разряда: если приказ об этом дан, то скажи Н., что так как надо повременить, ты настаиваешь на его отмене. Но это доброе дело должно исходить от тебя. Не слушай никаких извинений (я уверена, что это было сделано ненамеренно, вследствие незнания страны). — Поэтому наш Друг боится твоего пребывания в ставке, гак как там тебе навязывают свои объяснения, и ты невольно уступаешь, хотя бы твое собственное чувство подсказывало тебе правду, для них не приемлемую. — Помни, что ты долго царствовал и имеешь гораздо больше опыта, чем они. На Н. лежит только забота об армии и победе — ты же несешь внутреннюю ответственность и за будущее, и если он наделает ошибок, тебе придется все исправлять (после войны он будет никто). — Нет, слушайся нашего Друга, верь ему, его сердцу дороги интересы России и твои. Бог недаром его нам послал, только мы должны обращать больше внимания на его слова — они не говорятся на ветер. Как важно для нас иметь не только его молитвы, но и советы! Министры не догадались тебя предупредить, что эта мера может быть гибельной, а он сделал.

Как тяжело не быть с тобою, чтобы поговорить обо всем и помочь тебе быть твердым! — Мысленно и в молитвах буду всюду сопровождать тебя. — Да благословит и сохранит тебя Господь, мой мужественный, терпеливый, кроткий! Осыпаю твое дорогое лицо нежными поцелуями без конца. — Люблю тебя несказанно, мой ненаглядный, солнышко и радость моя. — Крещу тебя. — Грустно не молиться вместе, но Ботк. находит, что благоразумнее оставаться в покое, чтобы поскорее поправиться.

Женушка.

Нашей Марии 14-го исполнится 16 лет. Подари ей от нас двоих бриллиантовое ожерелье, как и двум старшим.

Царское Село. 11 июня 1915 г.

Мой родной, бесценный,

Мои нежнейшие мысли несутся к тебе с любовью и тоской. — Было таким чудным сюрпризом, когда ты неожиданно появился здесь, — я молилась, плакала и была несчастна без тебя. — Ты не знаешь, как мне тяжела разлука с тобой и как ужасно для меня твое отсутствие! Твоя милая телеграмма была большим для меня утешением, так как я была очень грустна, а возмутительное настроение Ани по отношению ко мне (не к детям) отнюдь не вносило оживления. — Мы обедали и пили чай на балконе. Сегодня опять дивная погода. Я все еще лежу в постели, отдыхаю, как видишь, так как сердце не в порядке, хотя и не расширено. Разбирала фотографии, чтобы наклеить их в альбомы для здешней выставки на базаре. — Подумай, муж Марии Барят.^[250] умер 9-го в Бережанах от удара, в имении Рай — его тело перевезут в Тарнополь. — Он былуполном. Кр. Креста при 11-й Армии. — Воображаю отчаяние Марии и Ольги^[251], — они так любили своего брата Ивана. Затем умер старый граф Олсуфьев^[252], — они жили, как голубки, она, наверное, в ужасном горе. — Отовсюду слышишь, мне кажется, только о смертях. — Отгадай, что я делала вчера вечером в постели? — Я откопала твои старые письма и перечла многие из них, и те немногие, которые были написаны до нашей помолвки, — и все твои слова, исполненные горячей любви и нежности, согрели мое больное сердце, и мне казалось, что я слышу твой голос.

Я перенумеровала твои письма; последнее №176 из ставки. — Нумеруй мое вчерашнее, пожалуйста, №313. Надеюсь, что мое письмо тебя не огорчило, но меня преследует желание нашего Друга, и я знаю, что неисполнение его может стать роковым для нас и всей страны. — Он знает, что говорит, когда говорит так серьезно. — Он был против твоей поездки в Л. и П.^[253], и теперь мы видим, что она была преждевременна^[254], Он был сильно против войны, был против созыва Думы (некрасивый поступок Родз.) и против печатания речей (с этим я согласна).

Прошу тебя, мой ангел, заставь Н. смотреть твоими глазами — не разрешай призыва 2-го разряда^[255]. — Отложи это как можно дальше. Они должны работать на полях, фабриках и пароходах и т.д. Тогда уж скорее призови следующий год. Пожалуйста, слушайся Его совета, когда говорится так серьезно, — Он из-за этого столько ночей не спал! Из-за одной ошибки мы все можем поплатиться. — Интересно, какое настроение ты нашел в ставке и очень ли у вас жарко?

Феликс^[256] сказал Ане, что в карету Эллы (тогда) бросались камни и в нее плевали, но она не хотела с нами говорить об этом; там на днях опять опасаются беспорядков, не знаю почему^[257]. — Старшие девочки сейчас в госпитале, вчера все четыре работали в складе — делали бинты, а позднее пойдут к Ирине. — Как ты себя чувствуешь, моя любовь? Твои дорогие грустные глаза все меня преследуют. — Милая Ольга написала прелестное письмо и спрашивает много про тебя, как ты все переносишь, хотя она говорит, что ты с веселым лицом будешь скрывать и молча переносить трудности. — Я так боюсь за твое бедное сердце — ему столько приходится переживать. Откройся твоей старой женушке, твоей невесте прошлых дней, поделись со мной твоими заботами — это тебя облегчит. Хотя — иногда чувствуешь себя сильней, если держишь все про себя, не позволяя себе размякнуть. Но это так вредно сердцу физически, — я слишком хорошо это знаю.

Моя птичка, целую тебя, прижимаю твою дорогую голову к моей груди, полной невыразимой любви и преданности. — Твоя навсегда старая

Аликс.

Привет старику и Н.П.

Я приму сегодня г-жу Гартвиг^[258], Раухфус, четырех дочерей Трепова (2 из них замужем). — Не забудь поговорить о раненых офицерах, чтобы им позволили оканчивать лечение на дому до возвращения во 2-й, 3-й или 4-й раз на фронт — это ведь так жестоко и несправедливо. Н. должен дать Алеку об этом приказание.

Царское Село. 12 июня 1915 г.

Мой родной, бесценный,

С таким нетерпением ожидаю я весточки от тебя и жадно читаю утренние газеты, чтобы узнать, что происходит!

Опять дивная погода. Вчера во время обеда (на балконе) полил страшный дождь; дождь льет каждый день, но я лично ничего против этого не имею, так как всегда боюсь жары. Вчера было очень жарко, и настроение Ани было отвратительное, а это не улучшает моего самочувствия. Она ворчала против всех и всего и отпускала сильные, скрытые шпильки против тебя и меня. — Сегодня днем я поеду кататься, а завтра надеюсь (после недельного перерыва) пойти в госпиталь, так как одному офицеру надо вырезать аппендицит.

Ногу Дмитрия положили в гипс и сегодня ее будут просвечивать рентгеновскими лучами, чтобы определить, правда ли, что она сломана, или только вывихнута и раздроблена, — всегда ему не везет!

Дорогой мой, прошу тебя, помни насчет Тобольских татар — их надо призвать, — они великолепны, преданны и, без сомнения, пойдут с радостью и гордостью. — Я нашла бумагу старой Марии Фед.^[259], которую ты мне однажды принес, посылаю ее тебе, — она очень забавна.

Вчера я видела г-жу Гартвиг, и она мне рассказала много интересного про наше отступление из Львова. Солдаты были в отчаянии и говорили, что не хотят идти на врага с голыми руками. Ярость офицеров против Сухомлинова безмерна бедняга, — они проклинают самое имя его и жаждут его отставки. Я думаю, для него самого было бы это лучше, во избежание скандала. Это его авантюристка-жена окончательно погубила его репутацию, и за ее взятки он страдает. Говорят, что он виноват в том, что у нас вовсе нет снаряжения, что является нашим проклятием и т.д. Я пишу тебе все это, чтобы ты знал, какие онавынесла впечатления.

Все страстно желают чуда, успеха, чтобы снаряжения и оружия стало вдвое больше. — Каково настроение в ставке? — Как бы я хотела, чтобы Н. был другим человеком и не противился Божьему человеку! Это всегда приносит несчастье их работе, а эти женщины^[260] не дают ему перемениться. Он получил бесчисленные награды и благодарности за все, но слишком рано. — Больно подумать, что он столько получил, а мы почти все опять потеряли. — Но я убеждена, что Всемогущий Бог поможет, и настанут лучшие дни. Какие испытания ты переносишь, мое солнышко! Жажду быть с тобою и знать, как ты себя нравственно чувствуешь — спокоен и мужествен, как всегда, скрывая боль, как всегда? — Да поможет тебе Бог, мой дорогой страдалец, и да даст тебе силу, веру и мужество! — Твое царствование было полно тяжелых испытаний, но награда должна когда-нибудь прийти — Господь справедлив. — Птички так весело поют, и легкий ветерок доносится через окно. — Я встану, когда кончу это письмо. Спокойствие последних дней благоприятно отозвалось на состоянии моего сердца.

Передай горячий привет старику и Н.П.; я рада, что последний с тобою, я чувствую вблизи тебя теплое сердце — и это успокаивает меня за тебя, милый. Постарайся написать несколько слов Марии, в воскресенье ей минет 16 лет. — Татьяна ездила вчера верхом, я ее в этом поддержала, остальные девочки, конечно, поленились и пошли вместо этого в ясли играть с детьми. В Лозанне умер кн. Серг. Мих. Голицын. — Кажется, это тот, у которого много жен.

Теперь, мой дорогой Ники, — я должна проститься. Жалею, что мое письмо так неинтересно. — Четыре дочери Трепова глубоко тебе благодарны, что ты позволил им похоронить их мать рядом с отцом. Они видели его гроб, он совершенно не тронут.

Благословляю без конца тебя, любовь моя, осыпаю твое милое лицо поцелуями и остаюсь навсегда твоя

Солнышко.

Ставка. 12 июня 1915 г.

Возлюбленная моя женушка,

Горячо благодарю тебя за два твоих милых письма, они освежили меня. На этот раз я уезжал с таким тяжелым сердцем! Думал обо всех разнообразных и трудных вопросах — о смене министров, о Думе, о 2-м разряде и т.д. По прибытии нашел Н. серьезным, но вполне спокойным. Он сказал мне, что понимает серьезность момента и что получил на этот счет письмо от Горемыкина.Я спросил его, кого бы он рекомендовал на место Сухомлинова. Он ответил — Поливанова^[261].

Просмотрев ряд фамилий генералов, я пришел к выводу, что в настоящий момент он мог бы оказаться подходящим человеком. За ним послали, и он явился нынче после полудня. Я совершенно откровенно поговорил с ним и сказал ему, почему я был недоволен им раньше — А. Гучков и т.д.^[262] Он сказал, что знает это, и уже 3 года носит это бремя моего неудовольствия. В этой войне он утратил своего сына и много и хорошо помогал Алеку.

Я надеюсь, поэтому, что его назначение будет удачным.

Нынче я видел и Кривошеина, имел с ним продолжительную беседу. Он меньше нервничал, и потому был более рассудителен. Я послал за Горемыкиным и некоторыми из более старых министров, завтра мы обсудим некоторые из этих вопросов и ничего не обойдем молчанием. Да, моя родная, я начинаю ощущать свое старое сердце. Первый раз это было в августе прошлого года после Самсоновской катастрофы, и теперь опять — так тяжело с левой стороны, когда дышу. Ну, что ж делать!

Увы, я должен кончать, они все собираются к обеду у большого шатра. Благослови тебя Бог, сокровище, утеха и счастье мое! Горячо целую вас всех. Всегда твой муженек

Ники.

Божественная погода.

Царское Село. 12 июня 1915 г.

Мой единственный,

Начинаю письмо сегодня вечером, п.ч. завтра утром надеюсь пойти в лазарет, и тогда будет меньше времени для письма. Мы с Аней ездили сегодня кататься до Павловска — в тени было совсем прохладно; мы завтракали и пили чай на балконе, но к вечеру стало слишком свежо. — От 9 1/2 до 11 1/2 ч. вечера мы были у Ани, я работала на диване, а 3 девочки играли в разные игры с офицерами. — Я устала после своего первого выхода. — Мой Львовский склад находится на время в Ровно, около станции, — дай Бог, чтобы нас оттуда не вытеснили дальше. — Тяжело, что нам пришлось оставить тот город^[263], — хотя он не был вполне нашим, все же горько, что он попал им в руки. — Теперь Вильгельм, наверное, спит в постели старого Франца-Иосифа, — которую ты занимал одну ночь. Мне это неприятно, это унизительно, но можно перенести. Но при мысли, что те же поля сражения будут опять усеяны трупами наших храбрых солдат, сердце разрывается. — Я знаю, я не должна говорить с тобою об этих вещах — у тебя и без того достаточно скорби, мои письма должны быть веселыми, но это немного трудно, когда тяжело на душе и на сердце. — Надеюсь повидать нашего Друга на минутку у Ани, чтобы проститься с ним — это меня ободрит. — Сергей Тан.^[264] должен был выехать сегодня вечером в Киев, но получил телеграмму, что Ахтырцы переведены в другое место, и поэтому он уезжает завтра. — Интересно, какие новые комбинации. — Как было бы хорошо, если бы Алексеев оставался с Ивановым, — дела пошли бы лучше — Драгомиров все портит.

Я молюсь, молюсь, и все недостаточно. — Злорадство немцев приводит меня в ярость. — Господь должен, хочется верить, внять нашим молитвам и послать успех нашим войскам! Теперь они направятся на Варшаву, около Шавли уже много войск — о, Боже, какая ужасная воина! — Дорогой мой, мужественный, как бы я хотела обрадовать твое бедное, измученное сердце чем-нибудь светлым, какой-нибудь надеждой! — Я жажду крепко обнять тебя, положить твою дорогую голову на мое плечо — тогда я могла бы покрыть поцелуями твое лицо и глаза и нашептать тебе сладкие слова любви. — Я ночью целую твою подушку — это все, что мне осталось, — и крещу ее. — Теперь я должна идти спать. — Спи спокойно, мое сокровище, крещу и целую тебя горячо и ласкаю твое дорогое чело.

Июня 13-го. Как мне благодарить тебя за твое дорогое письмо? Я получила его, вернувшись из госпиталя. — Так обрадовалась этой весточке от тебя, мой ангел, благодарю тысячу раз! — Но я обеспокоена, что твое милое сердце не в порядке. Прошу тебя, вели Боткину осмотреть тебя, когда ты вернешься, — он может дать тебе капли, ты будешь принимать их при болях. — Я так сочувствую всем, у кого больное сердце, так как столько лет сама этим страдаю. Скрывать и таить все горести и заботы — очень вредно для сердца. Оно физически устает от этого. Это иногда было видно по твоим глазам. — Только всегда говори мне об этом, потому что у меня достаточный опыт в этом отношении, и м.б. я сумела бы тебе помочь. Говори обо всем со мной, поделись всем, даже поплачь — это иногда физически как будто облегчает.

Слава Богу, Н. понял про 2-й разряд. — Извини меня, но я не одобряю твоего выбора военного министра — ты помнишь, как ты сам был против него, и наверное правильно, и, кажется, Н. тоже. — Он работает с Ксенией. Но разве он такой человек, к которому можно иметь доверие? Можно на него положиться? Как бы я хотела быть с тобою и узнать причины, побудившие тебя его назначить! — Я боюсь назначений Н. — он далеко не умен, упрям, и им руководят другие. — Дай Бог, чтобы я ошибалась и чтобы твой выбор оказался удачным, но я все же каркаю, как ворона. — Мог ли этот человек так измениться? Разошелся ли он с Гучковым^[265]. Не враг ли он нашего Друга, что всегда приносит несчастие? — Заставь милого старого Горемыкина хорошенько поговорить с ним, нравственно на него повлиять. — О, дай Бог, чтобы эти 2 министра оказались действительно подходящими к своим местам! Сердце полно беспокойства и так жаждет единения среди министров, успеха. — Дорогой мой, предложи им по возвращении из ставки представиться мне, — я буду горячо молиться и употреблю все усилия быть тебе действительно полезной. — Это ужасно — не помогать и допускать, чтобы ты один справлялся со всей работой.

Наш Друг опять обедал (кажется) с Шаховским^[266], он ему нравится. — Он может направить его на верный путь. — Подумай, как странно: Щербатов^[267] написал очень любезное письмо Андроникову^[268] после того, как говорил тебе против него. Есть еще один министр, который, по-моему, не на месте (в разговоре он приятен), это – Щегловитов^[269]: он не слушает твоих приказаний, и каждый раз, когда думает, что прошение исходит от нашего Друга, не желает его исполнять, и недавно разорвал одно, обращенное к тебе. Это рассказал Веревкин^[270], его помощник (друг Гр.).И я заметила, что он редко исполняет то, что у него просишь. Он упрям, как Тимирязев^[271] — и держится “буквы”, а не души. — Хорошо быть строгим, но надо быть более справедливым и добрее к маленьким людям, снисходительнее.

Наша операция с аппендицитом сошла благополучно; видела вновь прибывших офицеров; бедному мальчику, у которого тетанос, немного лучше, — больше надежды.

Чудная погода, я лежу на балконе, птички так весело поют. А. только что была у меня, она видела Гр. сегодня утром. — Он в первый раз после пяти ночей спал хорошо, и говорит, что на фронте стало немного лучше. — Он тебя настоятельно просит поскорее приказать, чтобы в один определенный день по всей стране был устроен всеросс. крестный ход с молением о даровании победы. Бог скорее услышит, если все обратятся к нему. Пожалуйста, отдай приказание об этом. Выбери какой угодно день и пошли свое приказание по телеграфу (открыто, чтобы все могли прочесть) Саблеру^[272]. Скажи об этом же Шавельскому. Теперь Петр. пост, так теперь это еще более своевременно, это поднимет дух и послужит утешением для наших храбрых воинов. — Прошу тебя, дорогой, исполни мою просьбу. Пусть приказание исходит от тебя, а не от Синода.

А., Аля и Нини^[273] поехали в автомобиле в Красное, чтобы переговорить с Гротен. — Сейчас я должна поскорее отослать это письмо. — Мария Барятинская обедает с нами сегодня, а завтра с Ольгой уезжает в Киев, кажется.

Да благословит и сохранит тебя Господь! — Сердцем и душою с тобою, мои молитвы о тебе непрестанные. Я грустна и подавлена, ненавижу быть разлученной с тобою, особенно когда у тебя столько забот. Но Бог поможет! Когда эти кр.ходы будут устроены, я уверена, Он услышит молитвы твоего верного народа.

Да сохранит и наставит тебя Господь, мой дорогой друг!

Если у тебя есть какие-нибудь вопросы для нашего Друга, напиши мне немедленно.

Осыпаю тебя нежными поцелуями. Навсегда твоя старая

Женушка.

Привет старику и Н.П.

Ц.С. 14 июня 1915 г.

Мой любимый,

Поздравляю тебя от всего моего любящего сердца с 16-тилетием рождения нашей, уже взрослой Марии. — Какое было холодное, дождливое лето, когда она родилась! — До этого у меня были ежедневно боли, в течение 3-х недель. — Жаль, что тебя здесь нет. — Она так обрадовалась полученным подаркам: я подарила ей от нас ее первое кольцо, сделанное с одним из моих бухарских бриллиантов.

Она такая веселая сегодня!

Пишу на балконе, мы только что кончили завтрак, а до этого были в церкви. Бэби днем едет в Петергоф, а позднее к Ане. — Погода дивная, и благодаря ветру не жарко, но вечера свежие. Мария Барятинская обедала с нами и сидела до 101/2, a затем я легла, так как у меня болела голова.

У девочек была репетиция в “маленьком доме”.

Мой любимый, все мои мысли и молитвы с тобою все это время, так много забот и горя на сердце! — Надеюсь, что ты распорядишься относительно крест. ходов. — Старый Фредерикс, конечно, напутал: он продолжает выплачивать Ольге Евг. ее жалованье как моей фрейлине, а не пенсию ее отца, которая гораздо меньше и которую она просила. Она совершенно смущена твоей добротой.

Вчера я видела 10 англ. автомобилей — очень хороши, гораздо лучше наших: есть 4 койки для раненых, место для сестры или санитара, и всегда можно иметь горячую воду; они надеются достать еще 20 таких автомобилей для мама и меня. Как только она их осмотрит, их надо отправить немедленно на фронт, я думаю. туда, где кавалерия больше всего в них нуждается теперь. — Но я не знаю куда именно, может быть, ты узнаешь, и тогда я намекну об этом дорогой мама. — Она теперь на Елагине.

К чаю придет Павел, а потом дети пойдут к Ане, может быть, и я к ней забегу на минутку, если не слишком устану. Сегодня вечером или завтра утром увижу нашего Друга. Днем мы поедем кататься — Аня со мной, а девочки за нами в двух маленьких экипажах. Должна кончать письмо, мой любимый.

Как бы я хотела знать, каковы известия с фронта! — Такая тревога на душе!

До свидания, мой Ники, мой единственный, мой родной. Да благословит и защитит тебя Господь! Покрываю твое дорогое лицо поцелуями. Навсегда твоя

Солнышко.

Ц.С.

14 июня 1915 г.

Мой родной, любимый Ники,

Как я благодарна тебе за твою дорогую телеграмму! — Бедняжка, даже по воскресеньям у тебя заседания министров. Наша прогулка в Павловск была очень приятной; на возвратном пути маленький автомобиль Георгия (как у Алексея) налетел на наш экипаж, но, к счастью, не опрокинулся, и машина его не испортилась. Павел пил со мной чай и просидел 1 3/4 часа. Он был очень мил, говорил откровенно и просто, благожелательно, без желания вмешиваться в дела, которые его не касаются, — только расспрашивая о разных вещах. С его ведома я о них и рассказываю. Ну, во-первых, — недавно у него обедал Палеолог и имел с ним долгую интимную беседу, во время которой он очень хитро старался выведать у Павла, не имеешь ли ты намерения заключить сепаратный мир с Германией, так как он слыхал об этом здесь, и во Франции распространился об этом слух; — они же будут сражаться до конца. Павел отвечал, что он уверен, что это неправда, тем более, что при начале войны мы решили с нашими союзниками, что мир может быть подписан только вместе, ни в каком случае сепаратно. Затем я сказала Павлу, что до тебя дошли такие же слухи насчет Франции. Он перекрестился, когда я сказала ему, что ты и не помышляешь о мире и знаешь, что это вызвало бы революцию у нас, — потому-то немцы и стараются раздувать эти слухи. Он сказал, что слышал, будто немцы предложили нам условия перемирия. Я предупредила его, что в следующий раз он услышит, будто я желаю заключения мира. Затем Павел меня спросил, правда ли, что Щегловитов сменяется и тот противный Манухин^[274] назначается на его место. Я ответила, что ничего об этом не знаю, и не понимаю, почему Щегл. собрался именно теперь ехать в Солов. монастырь. Затем он мне сказал о другой вещи, которая хотя и неприятна, но лучше тебя о ней предупредить, — а именно, что последние 6 месяцев говорят о шпионе в ставке, и когда я спросила его имя — он назвал генерала Данилова (черный)^[275]. Он от многих слышал, что чувствуется что-то неладное, а теперь и в армии об этом говорят. Друг мой, Воейков хитер и умен, поговори с ним об этом и вели ему умно и осторожно следить за этим человеком. Конечно, как Павел говорит, у нас теперь мания на шпионов, — но все же, раз такое сильное подозрение возникло, раз делается известным загранице все, что могут знать лишь близкие посвященные лица в ставке, Павел счел своим долгом спросить меня, упоминал ли ты мне об этом. Я ответила, что нет. Только не говори об этом Николаше, пока не будешь иметь достаточно материала, так как он все может испортить своей горячностью и сказать Данилову все в лицо, или не поверить. Но я считаю вполне справедливым наблюдать за ним, хотя он и может казаться вполне честным и симпатичным. — Пока ты там, желтые и другие должны насторожить уши и глаза и последить за его телеграммами и за людьми, которых он видит. Говорят, что он часто получает крупные суммы. Я это все тебе пишу, не зная, есть ли основания для этих слухов, — все же лучше тебя предупредить. — Многие не любят ставку и неприятно чувствуют себя там, и так как у нас было, увы, много шпионов (а также и невинных людей, обвиненных Ник.), тебе следует теперь осторожно все разузнать, прошу тебя. Павел говорит, что назначение Щербатова было встречено с восторгом; сам он его не знает. — Извини меня за то, что так к тебе пристаю, мой бедный усталый друг, но я так жажду помочь тебе, и, может быть, могу быть полезна тем, что передаю тебе все эти слухи.

Мария Васильчикова живет с семьей в зеленом угловом домике и наблюдает из окна, как кошка, за всеми, кто входит и выходит из нашего дома. и делает свои замечания. Она извела Изу своими расспросами, почему дети один день вышли из одних ворот пешком, а другой раз на велосипедах, почему один офицер с портфелем угром входил в одном мундире, а вечером одет по-другому. Она сказала графине Фред., что видела, как Гр. сюда въезжал (отвратительно). — Чтобы наказать ее, мы сегодня пошли к А. окольным путем, так что она не видала, как мы выходили. Он был с нами у нее от 10 до 11 1/2. Посылаю тебе Его палку (рыба, держащая птицу), которую Ему прислали с Нов. Афона, чтобы передать тебе. Он употреблял ее, а теперь посылает тебе, как благословение, — если можешь, то употребляй ее иногда; мне так приятно, что она будет в твоем купе рядом с палкой, которой касался m-r Philip. Он много и прекрасно говорил, — что такое русский император: хотя и другие государи помазаны и коронованы, только русский император уже 300 лет является настоящим помазанником Божиим. Он говорил, что ты спасешь свое царствование тем, что не призовешь сейчас 2-го разряда, и говорил, что Шаховской был в восторге, что ты сам это приказал, потому что все министры того же мнения, но сами не подняли бы этого вопроса.

Он находит, что ты должен приказать заводам выделывать снаряды, просто дай распоряжение, чтобы тебе представили список заводов, и тогда укажи – какие, — лучше сделай это сам, а не через комиссии, которые неделями болтают и ни на что не могут решиться. Будь более самодержавным, мой дорогой друг, покажи свою волю!

Выставка-базар началась сегодня в Большом Дворце на террасе. Она не очень велика (я еще там не была), и наши работы все уже распроданы, — правда, мы их сделали немного, но мы еще будем работать и пошлем туда. Продали более 2100 входных билетов по 10 коп.; раненые солдаты не платят, так как они должны видеть работы, которые сами делают. Я послала несколько наших ваз и две чаши, потому что они всегда привлекают публику.

Скажи старику, что я вчера видела его семью мельком, когда ходила к Нини за Аней, — у всех трех дам вид хороший. Скажи Воейкову, что, по-моему, его кабинет очень красив (к счастью, там не пахнет сигарным дымом).

Сейчас иду спать и допишу письмо завтра. Мы завтракали на балконе, было очень свежо, — всего только 9 градусов. Бэби очень наслаждался поездкой в Петергоф и играми с офицерами. Дмитрий поправляется и надеется быть в состоянии уехать в четверг, хотя бы на костылях, — он в отчаянии, что должен был остаться здесь.

Алексей, последний из Долгоруких, умер недавно в Лондоне^[276]. Спи спокойно и отдохни хорошенько, мое сокровище, — я перекрестила и поцеловала твою подушку, так как — увы! нет тебя здесь, чтобы приласкать и прижаться к тебе. Спокойной ночи, мой ангел!

Июня 15-го. Чудная погода, пишу на балконе, где мы завтракали. Я приму несколько офицеров, а затем пойду к Мавре. В госпитале мы снимались в саду, а затем, когда кончили все дела, сидели на балконе.

Я так жажду известий! Сколько времени ты будешь отсутствовать? Аня в первый раз поехала в город в автомобиле к своим родителям, так как ее мать больна, а потом к нашему Другу.

Теперь прощай, мое сокровище, горячо тебя целую и молю Бога сохранить и наставить тебя. Твоя старая

Женушка.

Хватит ли у тебя терпенья прочесть это длинное письмо?

Ставка. 15 июня 1915 г.

Моя возлюбленная душка-Солнышко,

Самое нежное спасибо за два твоих милых письма. Вчера у меня не нашлось и минутки написать тебе, так как весь день я был занят. Это был день рождения Марии, и я счастлив был, что мог утром пойти в церковь.

Я говорил с Шавельским об устройстве в какой-нибудь день крестных ходов по всей России. Он нашел это правильным и предложил сделать это 8-го июля, в день Казанской Божией Матери, который празднуется повсеместно. Он шлет тебе свое глубокое почтение. В разговоре он упомянул о Саблере и сказал, что было бы необходимо сменить его. Замечательно, как все это понимают, и хотят видеть на его месте чистого, благочестивого и благонамеренного человека. Старый Горем., и Кривошеин, и Щербатов, все они говорили мне здесь то же самое и находят, что лучше всего для этого — Самарин^[277]. Я теперь припоминаю, что лет шесть тому назад Столыпин хотел иметь его в министерстве и говорил с ним с моего разрешения, но он отказался. Я разрешил Горем, послать за ним и предложить ему это место. Я уверен, что тебе это не понравится, потому что он москвич; но эти перемены должны состояться, и нужно выбирать человека, имя которого известно всей стране и единодушно уважается. С такими людьми в правительстве можно работать, и все они будут держаться сплоченно — это совершенно несомненно.

К счастью, вчерашнее заседание происходило в большом шатре и продолжалось с 2 до 5 часов. Я немножко устал, но все они, и В., были страшно довольны. Старый Гор. выразился, что здешнее заседание было более производительным, чем три месяца их обычной работы.

В следующем письме я сообщу тебе некоторые подробности его, нынче у меня нет времени. Мои бумаги запущены, и я должен просмотреть их.

Мне особенно как-то не хватает тебя в эти дни, мой солнечный луч! Благослови тебя Бог! Нежно целую тебя и дорогих детей. Неизменно твой муженек

Ники.

Ц.С.

15 июня 1915 г.

Мой любимый,

Прежде чем идти спать, начинаю письмо к тебе. Спасибо за телеграмму, которую я получила за обедом, — мы обедали в доме, так как только 9 градусов, и я перед тем мыла голову. — Я очень огорчена, что толстый О.^[278] перестал посылать мне телеграммы. Объясняю это тем, что ничего интересного нет. — Когда тебя здесь нет, я не получаю прямых сведений и чувствую себя отрезанной. Нетерпеливо ожидаю обещанного тобою письма.

В городе ходят сплетни, будто все министры сменяются — Кривошеин премьером, Манухин на место Щегловитова. Гучков — помощником Поливанова и т.д. Наш Друг, к которому Аня ходила проститься, с нетерпением ожидает узнать правду об этом (будто Самарин назначается на место Саблера, которого лучше не сменять, пока не найдется ему хороший заместитель: Самарин, без сомнения, пойдет против нашего Друга и будет на стороне тех епископов, которых мы не любим, — он такой ярый и узкий москвич). Аня ему ответила, что я ничего не знаю. — Он просит тебе передать, чтобы ты обращал меньше внимания на слова окружающих тебя, не поддавался бы их влиянию, а руководствовался бы собственным инстинктом. Будь более уверенным в себе и не слушайся других, и не уступай тем, которые знают меньше твоего. Время такое серьезное и трудное, что нужна вся твоя мудрость и душевная сила. Он очень жалеет, что ты не поговорил с ним обо всем, что ты думаешь, о чем совещался с министрами и какие намерен произвести перемены. — Он так горячо молится за тебя и за Россию, и может больше помочь, если ты с Ним будешь говорить открыто. Я ужасно страдаю от разлуки с тобою. — 20 лет мы прожил вместе, и теперь происходят такие важные события, а я не знаю ни твоих мыслей, ни решений — это так больно! — Да хранит и наставит тебя Господь, мой дорогой друг!

Я тоже гораздо спокойнее, когда ты здесь. Я боюсь, что они пользуются твоей добротой и заставляют тебя делать вещи, которых ты никогда бы не cдeлaл, если бы спокойно обдумал их здесь.

Я зашла к Мавре на часок, — она спокойна и мужественна; у Татьяны ужасный вид — она еще худее и бледнее^[279].

Какое ужасное несчастие случилось с молодой четой Казенбек! — Они ехали в своем автомобиле с бешеной быстротой и налетели на спущенный шлагбаум, который не заметили. — Он был убит на месте, а ей переломило руку. Сначала говорили, что ей ушибло обе ноги и голову, но теперь оказалось, что пострадала одна рука, и не очень сильно, но ей не сказали про мужа. Несчастный отец потерял, таким образом, своего третьего сына. — Ужасно!

Мы посетили выставку-базар. Там выставлены очень хорошие работы раненых, надеюсь, что это заставит всех выучиться какому-нибудь ремеслу.

У меня опять сильно болит голова, так что я лучше постараюсь заснуть – теперь уже 12 1/2 час. Все мои мысли и горячие молитвы сопутствуют тебе. — О, как жажду помочь тебе и внушить тебе веру в себя! — Как долго еще ты думаешь остаться? Спи спокойно и мирно, да хранят св. ангелы твой сон!

16 июня. Только что получила твое драгоценное письмо, за которое сердечно благодарю. Я рада, что ты остался доволен работой и заседанием. Да, любимый, относительно Самарина я более чем огорчена, я прямо в отчаянии он из недоброй, ханжеской клики Эллы, лучший друг Соф. Ив. Тютчевой и епископа Трифона^[280].

Я. имею основательные причины его не любить, так как он всегда говорил и теперь продолжает говорить в войсках против нашего Друга. — Теперь опять начнутся сплетни насчет нашего Друга, и все пойдет плохо. — Я горячо надеюсь, что он не примет предложения — ведь это означает влияние Эллы и приставания с утра до вечера. Он будет работать против нас, раз он против Гр. — Кроме того, он такой ужасно узкий, настоящий москвич — ум без души. На сердце у меня тяжело — в 1000 раз лучше удержать Саблера еще на несколько месяцев, чем иметь Самарина! Прикажи устроить крестные ходы теперь, не откладывай их, любимый, слушайся меня, это очень важно, — прикажи скорее, теперь ведь пост и потому более своевременно, — выбери хотя бы день Петра и Павла, но только поскорее. — О, почему мы не вместе и не можем обсудить всего, чтобы избежать роковых ошибок! — Я слушаюсь не разума своего, а своей души, и желала бы, чтобы ты это сделал, мой любимый.

Я не хочу каркать, но открыто говорю тебе всю правду. До свидания, мой единственный и дорогой, да благословит и сохранит тебя Господь! Целую без конца . Навсегда твоя

печальная Женушка.

Ц.С. 16 июня 1915 г.

Мой любимый,

Только несколько слов перед сном. — Твой сладко пахнущий жасмин я положила в Евангелие — он напомнил мне Петергоф. Не похоже на лето, когда не живешь там. Мы обедали на воздухе сегодня, но после 9-ти часов вернулись в дом, так как стало сыро. Днем я сидела на балконе. — Хотелось пойти вечером в церковь, но чувствовала себя слишком утомленной. — На сердце такая тяжесть и тоска! — Я всегда вспоминаю, что говорит наш Друг; как часто мы не обращаем достаточного внимания на Его слова! — Он так был против твоей поездки к ставку, потому что там тебя заставляют делать вещи. которые было бы лучше не делать. Здесь дома атмосфера гораздо здоровее, и ты более верно смотрел бы на вещи, возвращайся скорее. — Я это говорю не из эгоистического чувства, а потому, что здесь я спокойнее за тебя, а когда ты там, я постоянно боюсь, не замышляют ли чего. Как видишь, я совершенно не доверяю Н... Я знаю, что он далеко не умен и, раз он враг Божьего человека, то его дела не могут быть успешны и мнения правильны. — Григ. вчера вечером в городе перед отъездом слыхал о назначении Самарина (это уже было известно) и был в полном отчаянии, так как неделю тому назад Он просил тебя не торопиться с увольнением Саблера, так как скоро найдется подходящий человек А теперь московская клика опутает нас, как паутиной. Враги нашего Друга — наши враги, и я убеждена, что Щерб. к ним примкнет. Прости меня, что пишу тебе все это, но я так несчастна с тех пор, как узнала об этом, и не могу успокоиться. Теперь я понимаю, почему Григ. был против твоей поездки туда. Здесь я могла бы помочь тебе. — Боятся моего влияния, Григ. сказал это (не мне), и влияния Воейкова, потому что знают, что у меня сильная воля, я лучше других вижу их насквозь и помогаю тебе быть твердым. — Если бы ты был здесь, я бы употребила все силы, чтобы разубедить тебя, потому что думаю, что Бог бы мне помог, и ты бы вспомнил слова нашего Друга. — Когда Он советует не делать чего-либо, и Его не слушают, позднее всегда убеждаешься в своей неправоте. Но если он примет назначение, Н. будет стараться восстановить его против нашего Друга, это его тактика.

Умоляю тебя, при первом разговоре с С.^[281], поговори с ним энергично, — сделай, любимый мой, это ради России. На России не будет благословения, если ее Государь позволит подвергать преследованиям Божьего человека, я в этом уверена. Скажи ему строго, твердым и решительным голосом, что ты запрещаешь всякие интриги или сплетни против нашего Друга, иначе ты его не будешь держать. Преданный слуга не смеет идти против человека, которого его государь уважает и ценит. — Ты знаешь, какую гадкую роль Москва играет во всем этом. Скажи ему про все, и что его лучший друг — Соф. Ив. Тютчева — распространяет клеветы про наших детей. — Подчеркни это и скажи, что ее ядовитая ложь принесла много вреда, и ты не позволишь повторения этого.

Не смейся надо мною. — Если бы ты видел мои слезы, ты бы понял важность всего этого. — Это не женские глупости, но прямая, голая правда. — Я люблю тебя слишком глубоко, чтобы утомлять тебя такими письмами в такое время, но душа и сердце меня к тому побуждают. У нас, женщин, есть иногда инстинкт правды, а ты знаешь, мой друг, мою любовь к твоей стране, которая стала моей. Ты знаешь, что для меня эта война во всех отношениях — и Господь нам никогда не простит нашей слабости, если мы дадим преследовать Божьего человека и не защитим его. — Ты знаешь, что ненависть Н. к Григ. очень сильна. — Поговори с Воейковым, мой друг, он понимает такие вещи, потому что он честно предан тебе. — У С. большое самомнение, я летом имела случай в этом убедиться, когда говорила с ним относительно эвакуации, — Ростовцев и я остались под впечатлением его самодовольства, его слепого обожания Москвы и презрения к Петербургу. — Тон его разговора сильно возмутил Ростовцева. — Я увидела его в другом свете и поняла, как неприятно было бы иметь с ним дело. — Когда его сначала предложили для Алексея, я, не колеблясь, отказала; ни за что не надо такого ограниченного человека. Наша церковь нуждается как раз в обратном — в душе, а не в уме. — Да поможет тебе Всемогущий Бог и да услышит Он наши молитвы и да подаст тебе, наконец, веру в твою собственную мудрость! Не слушай других, а только твою душу и нашего Друга. — Еще раз — прости меня за это письмо, написанное с болью в сердце и с заплаканными глазами. — Ничто не пустячно сейчас — все очень важно. — Я уважаю и люблю старого Горемыкина, — я знала бы, как с ним говорить, если бы только могла его видеть. — Он так близок с нашим Другом, а не понимает, что С. твой враг, раз он интригует против Гр.

Я уверена, что твое бедное сердце болит, расширено и нуждается в каплях. Прошу тебя. дружок, ходи меньше пешком. — Я повредила своему тем, что много ходила на охотах и в Финляндии, и прежде чем посоветоваться с доктором, страдала от ужасных болей, удушья и сердцебиения. — Береги себя, малютка мой, ненавижу быть вдали от тебя, это самое для меня большое наказание, особенно в такое время. Наш первый Друг^[282] дал мне икону с колокольчиком, который предостерегает меня о злых людях и препятствует им приближаться ко мне. Я это чувствую и таким образом могу и тебя оберегать от них. — Даже твоя семья чувствует это, и поэтому они стараются подойти к тебе, когда ты один, когда знают, что что-нибудь не так и я не одобрю. — Это не по моей воле, а Бог желает, чтобы твоя бедная жена была твоей помощницей. Гр. всегда это говорил, — m-r Ph. тоже. — Я могла бы тебя вовремя предупредить, если бы была в курсе дела. А теперь я только могу молиться и страдать и молить Бога, чтобы Он тебя сохранил и наставил.

Прижимаю тебя к моему сердцу, нежно ласкаю твое чело, горячо целую тебя в глаза и губы, целую твои дорогие руки, которые ты всегда отдергиваешь. — Я люблю тебя, люблю и желаю тебе блага, счастья и успеха. — Спи хорошо и спокойно я должна тоже постараться заснуть, почти 4 часа ночи.

Мой поезд привез много раненых, а также поезд Бэби из Варшавы, где разгружаются госпитали. — О, да поможет нам Господь! Дружок, помни и прикажи поскорее крестный ход — теперь во время поста самый подходящий момент, и это должно исходить исключительно от т е б я , а не от нового обер-прокурора Синода.

Я надеюсь причаститься этим постом, если Б. мне не помешает. — Читая это письмо, ты. вероятно, скажешь: видно, что она сестра Эллы. — Я не могу сказать всего в трех словах, мне надо много листов, чтобы вылить свою душу, а ты, бедное солнышко, должен будешь все это прочесть, но ты знаешь и любишь свою верную старую женушку.

Мальчики из реального училища приходят каждое утро в наш склад от 10 до 12 1/2 делать бинты, а теперь они работают над новейшими масками, которые гораздо более сложны, но могут чаще употребляться.

Наш маленький офицер (у кот. тетанос) поправляется, и вид у него гораздо лучше; мы выписали его родителей с Кавказа, и они поселились под колоннадой, теперь у нас там живет масса народу. Выставка-базар проходит очень хорошо. В первый день там было более 2000, вчера — 800 человек; наши вещи раскупаются, прежде чем появятся. Заранее на них записываются, и мы успеваем, каждая из нас, сделать ежедневно подушку или салфетку. — Татьяна ездила сегодня утром верхом от 5 1/2 до 7 час., остальные играли у Ани; — она посылает тебе прилагаемую открытку, купленную на нашей выставке, — поручи мне поблагодарить ее.

Бедному Мите Ден опять очень плохо. — он совсем не может ходить; Соня собирается увезти его лечиться на Лиман, около Одессы, — так грустно.

Июня 17-го. Доброе утро, мой родной. Я спала плохо, и сердце расширено, так что сегодня лежу в кровати на балконе, увы, не могу пойти в госпиталь голова слишком болит. — Колокола звонят. — Кончу письмо после завтрака. Старшие девочки едут в город — Ольга принимает деньги, — затем они заедут в госпиталь и оттуда к чаю на Елагин.

Сейчас очень жарко и душно, но на балконе сильнейший ветер, — вероятно, в воздухе гроза, и поэтому так тяжело дышать. Я вынесла сюда розы, ландыши и пушистый горошек, чтобы наслаждаться их запахом. Я целый день вышиваю для нашего базара. — Ах, мой мальчик, мой мальчик, как я хочу быть с тобою! По временам чувствуешь себя такой усталой от всех тревог и страданий — почти 11 месяцев, — но тогда была одна война. А теперь и внутренние вопросы, которые все поглощают, — и неуспех на войне. — Но Бог поможет, после черных дней, я верю, настанут лучшие, светлые дни. Пусть только министры серьезно и дружно работают для исполнения твоих желаний и приказаний, а не своих собственных — дружно, под твоим руководством. — Думай больше о Григ., мой дорогой, перед каждым трудным решением проси его ходатайствовать за тебя перед Богом, чтобы Он тебя наставил на правый путь.

Несколько дней тому назад я писала тебе про разговор с Павлом, а сегодня графиня Г.^[283] посылает мне ответ Палеолога: “Впечатления, которые е.и.в. Великий князь вынес из своего разговора и которые вы любезно мне сообщаете от его имени, меня глубоко трогают. Они подтверждают, со всем возможным авторитетом, то, в чем я был убежден, в чем никогда не сомневался и в чем всегда ручался перед своим правительством. Одному пессимисту, который на днях пытался поколебать мою веру, я ответил: мое убеждение тем более твердо, что оно не покоится ни на каком обещании и ни на каком обязательстве. В тех редких случаях, когда в моем присутствии обсуждались эти серьезные вопросы, мне ничего не обещали и ни в чем не обязывались, так как всякое положительное уверение было излишне, ибо мои собеседники чувствовали, что я их понимал так же, как я сам, смею надеяться, был ими понят. В некоторые торжественные минуты бывает такая искренность тона, такая прямота взгляда, в которых обнаруживается совесть и которые стоят всех клятв. Я тем не менее придаю очень высокую цену прямому свидетельству, исходящему от е.в. Великого князя. Мое личное убеждение в нем не нуждалось. Но если я еще встречу неверующих, то отныне буду иметь право сказать: я не только верю, но и знаю”.

Все это относительно вопроса о сепаратном мире. Говорил ли ты с Воейковым относительноДанилова? Прошу тебя, сделай это. — Только не говори об этом с толстым Орловым, который большой приятель Н. — Они постоянно в переписке, когда ты бываешь здесь. — Воейков об этом знает. Это все не к добру. — Он не одобряет посещения Григ. нашего дома и поэтому хочет удержать тебя в ставке, вдали от него. Если бы они только знали, как они тебе вредят, вместо того, чтобы помочь слепые люди, со своею ненавистью к Григ.! Помнишь, в книге “Les amis de Dieu” сказано, что та страна, государь которой направляется Божьим человеком, не может погибнуть. О, отдай себя больше под Его руководство!

Дмитрий чувствует себя лучше, хотя нога все еще болит. — Бедная маленькая 'Казенбек не очень страдает от перелома руки, но она в полузабытьи, поэтому ей еще не сказали про смерть мужа. — Как они были полны жизни, когда Н.П. был на их свадьбе! — Мое письмо стало слишком длинным — тебе надоест его читать, поэтому я лучше кончу. Да благословит и сохранит тебя Господь от всякого зла, да даст тебе силы, мужества и утешения во всех трудностях жизни! — Я мысленно живу с тобою, моя любовь, мое все.

Покрываю тебя поцелуями и остаюсь твоя нежно и глубоко любящая старая

Солнышко.

Все дети тебя целуют. Привет старику и Н.П. — Хан Нахичев. придет завтра проститься.

Ставка. 16 июня 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Сердечное спасибо за твое длинное милое письмо, в котором ты даешь мне отчет о своей беседе с Павлом. Ты давала совершенно правильные ответы по вопросу о мире. Это как раз главный пункт моего рескрипта старому Горемыкину, который будет опубликован.

Что касается Данилова, то я думаю, что мысль о том, будто он шпион, не стоит выеденного яйца. Я тоже знаю, что его не любят, даже ненавидят в армии, начиная от Иванова и кончая последним офицером. У него ужасный характер, и он очень резок с подчиненными.

Н. знает это и время от времени ставит его на место; но он считает невозможным смещать его после 11 месяцев тяжелой работы — так хорошо этот человек знает свои обязанности.

Даже Кривошеин говорил со мной на эту тему — он находит, напр., что Н. должен был бы произвести перемены в своем штабе и выбрать других людей на место Янушкевича и Данилова. Я посоветовал ему сказать об этом Н.. что он и сделал разумеется, со своей личной точки зрения. Потом он говорил мне, что Н. явно не понравилась его откровенность.

Наше заседание, состоявшееся на днях, касалось трех вопросов: режима германских и австрийских подданных, еще проживающих в России, военнопленных, текста вышеупомянутого рескрипта и наконец ратн. 2-го разряда. Когда я сказал, что желаю, чтобы был призван 1917 год, все министры испустили вздох облегчения. Н. тотчас же согласился. Янушкевич просил только, чтобы ему позволили выработать подготовительные меры — на случай необходимости.

Разумеется, если война протянется еще год, мы будем вынуждены призвать некоторые молодые возрасты ратников 2-го разр., но теперь это отпадает. Юсупов^[284],за которым я послал, присутствовал на совете по первому вопросу; мы немножко охладили его пыл и дали ему несколько ясных инструкций. Забавные были моменты, когда он читал свой доклад о московском бунте^[285] — он пришел в возбуждение, потрясал кулаками и колотил ими по столу.

Вскоре я надеюсь съездить в моторе в Беловеж на целый день, и сделать это совершенно неожиданно. Старик и Воейк. очень благодарят тебя. Ну, мне приходится прервать письмо. Благослови тебя Бог, моя душка-женушка.

Горячо целую тебя и дорогих детей. Твой

Ники.

Ц.С.

17 июня 1915 г.

Мой родной, милый,

Только что окончила свое письмо, когда мне принесли твое, милое. — Сердечно благодарю тебя за него. Ты не можешь себе представить, какую радость доставляют твои письма — я ведь знаю, что у тебя мало свободного времени и ты так устал. Женушка должна была бы писать тебе веселые, радостные письма, но это так трудно, так как чувствую себя сильно подавленной и грустной — столько вещей меня мучает!

Теперь в августе собирается Дума, а наш Друг тебя несколько раз просил сделать это как можно позднее. Все они должны бы работать на своих местах, а теперь они будут вмешиваться и обсуждать дела, которые их не касаются. Не забудь, что ты есть и должен оставаться самодержавным императором! — Мы еще не подготовлены для конституционного правительства. Н. и Витте виноваты в том, что Дума существует, а тебе она принесла больше забот, чем радостей. — Ох, не нравится мне присутствие Н. на этих больших заседаниях по внутренним вопросам! — Он мало понимает нашу страну и импонирует министрам своим громким голосом и жестикуляцией. Меня его фальшивое положение временами бесит. Почему министры не просили изменить это? — Это было их первым долгом.

Он не имеет права вмешиваться в чужие дела, надо этому положить конец и дать ему только военные дела — как Френч и Жоффр. — Никто теперь не знает, кто император, — ты должен мчаться в ставку и вызывать туда министров, как будто ты не мог их видеть здесь, как в прошлую среду. Кажется со стороны, будто Н. все решает, производит перемены, выбирает людей, — это приводит меня в отчаяние. — Ему не понравилось, что Крив. говорил про Данилова, а тот исполнял только свой долг. — Должна же быть причина, кроме дурного характера, почему вся армия и старик Иванов его ненавидят. — Все говорят, что он держит в руках Н. и других Вел. князей. — Извини, что я тебе все это пишу, но я чувствую себя крайне несчастной. — Все дают тебе неправильные советы и пользуются твоей добротой. Плюнь на ставку! Там ничего хорошего не высидишь. Слава Богу, что ты проведешь приятный день в Беловеже на лоне природы, вдали от интриг. Хорошо бы, если бы тебе удалось проехать на следующий день к Иванову или еще куда-нибудь, где стоятвойска, — не к гвардии опять, а где другие стоят массами в ожидании. Ты так долго опять отсутствуешь, а Гр. просил этого не делать! Все делается наперекор Его желаниям, и мое сердце обливается кровью от страха и тревоги. Ах, если бы я могла защитить тебя от забот и несчастий, их довольно — больше, чем сердце может вынести! Хотелось бы заснуть надолго...

Дружок, не пошлешь ли ты телеграмму бедному старому ген. Казбек, который теперь потерял своего третьего сына? Это было бы истинным утешением для несчастного старика-отца.

Сегодня страшная жара, воздух тяжелый и душный, и ветер очень сильный занавески на балконе все разлетаются. Дэзи имела известия от Вики Ш., из Карлсруэ, которая пишет, что когда французы бросали бомбы во дворец, они все спасались в погребах, — это было в 5 час. утра.

Это грустно, что как раз их дворец, — затем дойдет до нашего дворца в Майнце и великолепного старого музея — все страны по очереди. Иван Орлов должен в течение недели ежедневно летать над Либавой. Я очень рада, что ты в своем рескрипте упомянул об обязанности каждого помогать и работать для изготовления снарядов и т.п., теперь, наконец, они должны будут это сделать. Не раздражают ли тебя мои длинные ворчливые письма, мой бедный дружок?

Но я забочусь о твоем благе, и пишу это из глубины страдающего, измученного сердца. Мой улан Княж. приехал сюда на 2 дня, и завтра я его увижу, а также познакомлюсь с кн. Щербатовым. – Н.П должно быть, очень огорчен несчастьем бедного Казбека?

Дорогой, сколько несчастий со всех сторон! Когда же, наконец, водворятся опять на земле мир и счастие?

Молоденькая, милая, красивая Колзакова, которая постоянно работает с нами в госпитале, должна уехать на 2 месяца. Она переутомилась, — ее слабое сердце стало до того плохо, что ее отправили в деревню, а оттуда в Ливадию. Добрый Гейден^[286] дал m-me Танеевой “Стрелу”, чтобы ехать в Петергоф, так как она слишком больна и не в состоянии ехать по жел. дор. или в автомобиле. Наш Друг советовал им не ездить туда летом, но они не могут вынести городского воздуха; бедная женщина страшно страдает от камней в печени, — мне кажется, у нее желтуха. Аня поедет туда завтра, после завтрака, в автомобиле и вернется в пятницу, так как благоразумнее переночевать там.

Не можешь ли ты мне сказать, где теперь стоят мои Крымцы, — я слыхала, будто из Буковины их куда-то отослали?

Сердечное спасибо за дорогую телеграмму. Я сразу же просила Горемыкина прийти ко мне завтра, в четверг. Буду счастлива побеседовать с дорогим стариком. С ним я могу быть вполне откровенной, я его знаю с тех пор, как замужем; он безгранично тебе предан и поймет меня.

В 9 час. неожиданно пошел страшный ливень, и 2 раза был слышен отдаленный гром. Сейчас уже в течение четырех часов идет сильный дождь, — это освежит воздух. Было так душно целый день. Гр. прислал А. из Вятки след. телеграмму: “Еду спокойно, сплю, поможет Бог, целую всех”.

Спокойной ночи, моя малютка, спи спокойно. Святые ангелы оберегают твой сон, и любящая женушка молится за своего дорогого друга с большими глазами.

18-го. С добрым утром, мое сокровище! Солнца нет, серо, шел небольшой дождь, воздух теплый и душный, как во время грозы. Сердце мое все еще расширено, так что должна лежать спокойно, к 12-ти час. перейду на балкон, как вчера. Я велела провести там электрич. провода. Тогда мы сможем зажигать лампы и проводить вечера снаружи, когда тепло. Вспомни о нас в Беловеже. Там много воспоминаний о тех далеких годах, когда мы были моложе и всюду бывали вместе, а также о последнем ужасном нашем пребывании там, когда бедный больной Бэби часами лежал на моей постели, и мое сердце тоже было плохо. Это ужасные воспоминания, полные тоски и страданий, — тебя не было, и дни казались бесконечными. Ты найдешь мое имя написанным в спальне на окне, выходящем на балкон, под моими инициалами из проволоки на оконной раме.

Любимый, я видела своего Княжевича. и мы говорили о Маслове^[287]. В августе будет 25 лет, как он в полку. Он очень хорошо там со всем справлялся, когда командир был болен. Но все же есть много трудных для него вопросов. Если ему дадут другой полк, он лишится уланского мундира и, вероятно, не будет хорошим командиром. Он чувствует себя привязанным к полку, а в то же время мешает производству других. Не мог ли бы ты сделать его флиг.-адъют.? Это было бы милостью, так как он очень честный и хороший человек, только лучше поскорее. Княж. задержал все бумаги о назначении его командиром полка. Это даст ему возможность оставаться, не вредя никому. Есть масса старых полковников в кавалергардском полку, которые как-то со всем этим устраиваются.

Я видела кн. Щербатова, — он производит приятное впечатление, сколько могу судить после первого раза.

Девочки пошли в Инвалидный госпиталь, Аня поехала в Петергоф, так что я одна. Я окружена массою роз (только что присланных из Петергофа) и душистого горошка. Их запах — одна мечта, хотелось бы тебе их послать.

Только что получила твою дорогую телеграмму, сердечное спасибо. Слава Богу, что ты себя лучше чувствуешь; только не переутомляйся ходьбой. Никогда не рекомендуется, раз сердце не совсем в порядке, слишком много зараз физического и нравственного напряжения. Должна отослать письмо. Я видела в газетах, что наши миноносцы действовали успешно.

Прощай, да благословит тебя Господь, мое любимое солнышко! Целую и ласкаю тебя с безграничной любовью и нежностью. Навсегда твоя, мой дорогой Ники, любящая женушка

Солнышко.

Царское Село. 18 июня 1915 г.

Мой дорогой,

Настоящая летняя погода: днем очень жарко, а по вечерам чудно. Надеюсь, что завтра лампы будут готовы. Тогда мы сможем дольше сидеть на воздухе, если нас комары не съедят. Девочки ездили в моторе после обеда, а до этого заходили к Татьяне. Милый старик Горемыкин просидел со мной целый час, и мы затронули много вопросов. Да продлит Господь его жизнь! Я спросила про Поливанова, и он рассказал мне, что когда его предлагали для Варшавы, Н. сделал очень недовольную гримасу, а теперь сам его предлагает, а когда Г. спросил его, зачем он его упомянул, он ответил, что переменил свое мнение о нем. Он мне рассказал то, что Самарин ему говорил и чего он тебе не написал. Я ему сказала свое мнение о нем и Щегловит., и он обрадовал меня, сказав, что ты намерен его сменить. Он находит, что Хвостов^[288] будет очень подходящим. Он видит и понимает все так ясно, что прямо удовольствие с ним говорить. Мы обсуждали немецкий и еврейский вопросы, как неправильно все это велось, и распоряжения Н. и генералов: напр., их способ обращения с Экеспарре^[289]. Я желала бы, чтоб у других был такой здравый смысл. Я очень устала, так что кончу письмо и постараюсь заснуть. Да благословит Господь твой сон!

19-го. С добрым утром, мое сокровище. Опять дивная погода — такая благодать после позднего лета и дождей! Инженер-механик^[290] пришел ко мне, и мне так хотелось бы послать его к черту. Какие известия с войны? Так мало слышно нового. Наше постоянное отступление сильно растянет их фронт и усложнит им дело, а нам, надеюсь, будет выгодно. Как насчет Варшавы? Лазареты там очищаются, а некоторые совсем эвакуируются, — это, наверное, только крайняя мера предосторожности, потому что за 11 месяцев вполне имели время хорошо укрепить этот город. Они, по-видимому, возобновляют свое осеннее наступление, но теперь пошлют лучшие войска, и им будет легче, потому что они всесторонне изучили данную местность. На моих дорогих сибирцев и их товарищей обрушится вся наступающая масса, — дай Бог, чтобы им опять удалось спасти Варшаву. Все в руках Господних! Постараемся дотянуть, пока не придет достаточное подкрепление снаряжением, тогда мы сможем с удвоенной силой напасть на них. Но эти постоянные огромные потери наполняют скорбью мою душу. — Правда, они, как мученники, прямо идут к престолу Божьему, — но все же очень тяжело.

Обрати внимание на подпись Бэби в его письме, это его собственная выдумка. Его настроение сегодня за уроком было несколько буйным, и получил он только тройку. Девочки некоторые свои уроки берут на балконе. Бенкендорф неожиданно в городе упал в обморок и ушибся при падении. Говорят, что это может быть с желудка, но я боюсь, что это посерьезнее. Посмотрим, что доктор скажет сегодня утром. Это было бы большой потерей для нас, потому что он человек старого стиля, что теперь, увы, больше не встречается, и он гораздо лучше Вали^[291]. Рядом со мной на балконе стоит огромный букет жасминов. М-те Вильчк. собрала его в саду лазарета.

Прощай, дружок, моя радость, мое счастье. Целую и благословляю тебя с глубокой любовью. Навсегда твоя

Женушка.

19 июня 1915 г.

Моя душка-Солнышко,

Извиняюсь, что посылаю тебе пустую бутылочку из-под каскары^[292], но мне нужно еще. Кладу в середину огарок моей свечки — отдай его Алексею для его коллекции.

Как я благодарен тебе за твои милые письма, за всю преданность и любовь твою ко мне! Они придают мне силы. Крепко обнимаю тебя, возлюбленная моя! Слишком жарко, чтобы писать на подобные темы. Я рад, что ты видела старика. Успокоил ли он тебя?

Посылаю тебе крохотную фотографию, которую Джунк.^[293] сделал здесь в прошлый раз. Я решил выехать во вторник, и, Бог даст, мы в среду увидимся, наконец.

Теперь гвардия и другие части переводятся в сторону Холма и Люблина, так как немцы теснят нас в этом направлении. Вот почему я сижу здесь, пока не закончится сосредоточение. Теперь я опять здоров — у меня просто был прострел с левой стороны крестца, от которого мне было больно при попытках глубоко вздохнуть, особенно болело по ночам; но теперь совсем прошло. Из-за жары мы совершаем долгие поездки в автомобиле и очень мало ходим пешком. Мы выбрали новые тракты и ездим по окрестностям, руководствуясь картой. Часто случаются ошибки, так как карты устарели, они были составлены 18 лет тому назад: появились новые дороги, новые деревни, и исчезли некоторые леса, что меняет карту. Иногда лошади с телегами, которые мы встречаем, начинают нести — тогда мы останавливаемся и посылаем шоферов выручать их. В понедельник я надеюсь съездить в Беловеж.

Хорошо, что ты повидала Щербатова, постарайся теперь увидеть Поливанова и будь с ним откровенна. Ну, курьеру пора отправляться. Благослови тебя Бог, моя женушка, мое сокровище!

Горячо целую тебя и дорогих детей.

Неизменно твой муженек

Ники.

Передай ей мой привет.

Ц.С

20-го июня 1915 г.

Мой любимый, дорогой Ники,

Все мои мысли и нежная любовь с тобой. Слышу колокольный звон и жажду пойти и помолиться за тебя, но сердце мое опять расширено, так что должна оставаться дома. Погода опять чудная. Наш уголок на балконе так красив и уютен по вечерам с двумя лампами: мы разошлись после 11 час. Аня издали видела “Александрию”, “Дозорного”, “Разведчика” и “Работника” — было очень хорошо, масса публики, музыка, все выглядело прелестно. Странно и грустно в первый раз за 20 лет не быть там, но здесь больше работы, а ездить взад и вперед в Петергоф я не в силах. Здесь легче видеть людей и посылать за ними, когда они нужны. Так хотелось бы знать, что ты решил относительно Самарина — отказался ли ты него? Если да, то не торопись с назначением другого, а обсудим это спокойно вместе. Я старику все сказала и думаю, что он меня понял, хотя он, будучи очень верующим, все же очень мало знает церковные дела (Горем.). Аня получила из Тюмени от нашего Друга следующую телеграмму: “Встретили певцы, пели пасху, настоятель торжествовал, помните, что пасха, вдруг телеграмму получаю, что сына забирают, я сказал в сердце, неужели я Авраам, реки прошли, один сын и кормилец, надеюсь пущай он владычествует при мне, как при древних царях”. Любимый мой, что можно для него сделать? Кого это касается? Нельзя брать его единственного сына^[294]. — Не может ли Воейков написать воинскому начальнику. — это, кажется, касается его, прикажи ему, прошу тебя.

Поезд с твоим фельдъегерем опоздал на 8 часов, так что получу твое письмо только в 7 часов. — Варнава^[295] только что телеграфировал мне из Кургана след.: “Родная государыня, 14 числа, в день святителя Тихона чудотворца, ко время обхода кругом церкви в селе Барабинском, вдруг на небе появился крест, был виден всеми минут 15, а так как святая церковь поет “Крест царей держава, верных утверждение”, то и радую вас сим видением, верую, что Господь послал это видение знамение, дабы видимо утвердить верных своих любовью, молюсь за всех вас”. Дай Бог, чтобы эти было хорошим предзнаменованием, кресты не всегда бывают таковым.

Бенкендорф был у меня, у него хороший вид, только он еще немного слаб. — Он сказал, что Валя написал, будто бы ты возвращаешься 24-го. Неужели это правда? Какой радостью будет увидать тебя целым и невредимым! Благословляю и целую тебя с безграничной любовью. Твоя

Солнышко.

Ц.С. 21 июня 1915 г.

Мой милый,

Горячо благодарю за дорогое письмо, которое я получила вчера перед обедом. Бэби благодарит за огарок. — Я дала твоему человеку лишнюю свечку на дорогу. Посылаю тебе “cascara”^[296]. Я так рада, что твоему прострелу лучше, у меня это постоянно бывает, большею частью от неправильного движения, и с левой стороны, так что сердцу от этого хуже. Сегодня мое сердце не расширено, но я все-таки лежу спокойно. — Костя (чтобы проститься) и Татьяна^[297] придут к чаю, а затем дети пойдут к Ане играть. Бэби поехал в Ропшу на несколько часов — он наслаждается такими поездками. — Дивный воздух, чудный ветерок, и птички поют так весело. Завтра буду много думать о тебе, — надеюсь, что приятно проведешь время в нашем милом Беловеже. — Вчера вечером мы были у Ани, там были 2 Граббе,Nini,Emma, Аля, Кусов из Моск. драг.полка (б. Нижегород.)^[298] — я видела его в первый раз, и нам было очень уютно, как будто мы были знакомы много лет, — я работала, лежа на диване, а он сидел совсем близко от меня и оживленно рассказывал. — Я хочу его позвать сюда как-нибудь, так приятно говорить о всех наших раненых друзьях.

Поздравляю тебя с полковым праздником твоих кирасир — маленький Вик поднес мне букет желтых роз от имени полка, — так трогательно. Передача мне моих складов от г-жи Сухомлиновой проходит благополучно и с тактом, к счастью. Мне не хотелось бы, чтобы она страдала при этом, так как она действительно принесла много пользы. Только что получила телеграмму от Романовского (не понимаю, почему он подписывается Г.М. Романов), что он 20-го покидает Гал. полк и получил назначение в штаб армии. Я думаю, что это мое последнее письмо к тебе, если никто не поедет к тебе навстречу. Какая будет радость, когда ты вернешься! Мой дорогой, женушка одинока и на сердце у нее тяжело — назначение С. меня расстраивает, так как он враг нашего Друга, а это худшее, что может случиться, особенно теперь.

Благословляю и целую тебя без конца и так люблю, люблю! Навсегда, мой дорогой Ники, твоя старая

Солнышко.

Ц.С. 22 июня 1915 г.

Мой родной, любимый,

Как ты доехал до Беловежа, и такая ли там чудесная погода, как здесь? Значит, ты отложил возвращение домой? Что же, ничего не поделаешь; только бы ты мог воспользоваться этим и повидать войска. Не можешь ли ты опять уехать, как будто в Беловеж, а на самом деле куда-нибудь в другом направлении, не сказав о том никому? Н. нечего об этом знать, а также моему врагу Джунк.^[299]. Ах, дружок, он нечестный человек, он показал Дмитрию эту гадкую, грязную бумагу (против нашего Друга), Дмитрию, который рассказал про это Павлу и Але. — Это такой грех, и будто бы ты сказал, что тебе надоели эти грязные истории, и желаешь, чтобы Он был строго наказан^[300].

Видишь, как он перевирает твои слова и приказания — клеветники должны быть наказаны, а не Он. В ставке хотят отделаться от Него (этому я верю), — ах, это все так омерзительно! — Всюду враги, ложь. Я давно знала, что Дж. ненавидит Гр. и что Преображ.^[301] клика потому меня ненавидит, что чрез меня и Аню Он проникает к нам в дом.

Зимою Дж. показал эту бумагу Воейк., прося передать ее тебе, но тот отказался поступить так подло, за это он ненавидит Воейк. и спелся с Дрент. — Мне тяжело писать все это, но это горькая истина. — А теперь Самарин к ним присоединился ничего доброго из этого выйти не может.

Если мы дадим преследовать нашего Друга, то мы и наша страна пострадаем за это. — Год тому назад уже было покушение на Него, и Его уже достаточно оклеветали. — Как будто не могли призвать полицию немедленно и схватить Его на месте преступления — такой ужас! Поговори, прошу тебя, с Воейковым об этом, — я желаю, чтобы он знал о поведении Джунк. и о том, как он извращает смысл твоих слов. Воейков, который не глуп, может разузнать многое про это, не называя имен. — Не смеют об этом говорить! — Не знаю, как Щерб. будет действовать очевидно, тоже против нашего Друга, следовательно, и против нас. Дума не смеет касаться этого вопроса, когда она соберется; Ломан говорит, что они намерены это сделать, чтобы отделаться от Гр. и А. — Я так разбита, такие боли в сердце от всего этого! — Я больна от мысли, что опять закидают грязью человека, которого мы все уважаем, — это более чем ужасно^[302].

Ах, мой дружок, когда же наконец ты ударишь кулаком по столу и прикрикнешь на Дж. и других, которые поступают неправильно? Никто тебя не боится, а они должны — они должны дрожать перед тобой, иначе все будут на нас наседать, — и теперь этому надо положить конец. Довольно, мой дорогой, не заставляй меня попусту тратить слова. Если Дж. с тобою, призови его к себе, скажи ему, что ты знаешь (не называя имен), что он показывал по городу эту бумагу и что ты ему приказываешь разорвать ее и не сметь говорить о Гр. так, как он это делает; он поступает, как изменник, а не как верноподданный, который должен защищать друга своего Государя, как это делается во всякой другой стране. О, мой мальчик, заставь всех дрожать перед тобой — любить тебя недостаточно, надо бояться тебя рассердить или не угодить тебе! Ты всегда слишком добр, и все этим пользуются. Это не может так продолжаться, дружок, поверь мне хоть раз, я говорю правду. Все, кто к тебе искренно привязан, жаждут того, чтобы ты стал более решительным и сильнее бы показывал свое недовольство; будь более строг — так продолжаться больше не может. Если бы твои министры тебя боялись, все шло бы лучше. — Старик Горем, тоже находит, что ты должен быть более уверенным в себе, говорить более энергично и строго, когда ты недоволен.

Как много слышно здесь жалоб против ставки и приближенных Н.!

Теперь о другом деле — не знаю, как это хорошенько объяснить, не стану называть имен, чтобы никто не пострадал.

Эриванцы прямо молодцы, всюду, где трудное место, — их посылают и приберегают их к концу, так как очень в них уверены. — Теперь намереваются отнять у них офицеров и разместить их по другим полкам, чтобы исправить последние. — Это совершенно несправедливо и приводит их в отчаяние. — Если ты отнимешь у них старых офицеров, то полк уже не будет тем, чем был. — Они и без того много потели убитыми, ранеными и взятыми в плен. Прошу тебя, не позволяй так погубить полк и оставь этих офицеров, они любят свой полк и поддерживают его славу. Это делают с другими офицерами 2-й бригады, и они боятся, что их очередь настанет, и это мучит командира и всех, но они не смеют ничего сказать, не имеют права — поэтому они хотят, чтобы их шеф об этом знал и не позволил бы взять их боевых офицеров в другие полки. “Мы сумеем постоять за государево дело в рядах родного полка, не задумаемся сложить свои головы за него. — Это дело настолько неотложно. что нужно торопиться, пока наше родное гнездо не успели разорить. Думаю, что на такое внимание полк имеет некоторое право, не в пример прочим, за свою боевую службу в прошлом, а о настоящем говорит приказ по дивизии. Всю тяжестъ арьергардных боев, с 31-го мая по 6 июня, полк вынес на своих плечах, что признано свыше”. Только не давай Н. или другим догадаться, что полк просил об этом, инааче они пострадают за это. Пожалуйста, постарайся сделать что-нибудь и дай мне ответ. Они очень волнуются. Оттуда прислали сюда очаровательного младшего офицера с письмом.

Должна кончать, курьер ждет.

Благословения и поцелуи без конца от твоей

Женушки.

А. целует твою руку. Прости это безобразно скучное письмо.

Ц.С. 22 июня 1915 г.

Мой родной, любимый,

Я боюсь, что письмо, которое я так поспешно сегодня тебе написала, доставило тебе мало удовольствия, и жалею, что не успела прибавить чего-нибудь приятного. — Было большой радостью получить твою телеграмму из Беловежа. — Я уверена, что тебе было приятно увидать эти чудные леса, хотя грустно, конечно, быть в старых, знакомых местах и в то же время сознавать, что ужасная война свирепствует недалеко от этого мирного местечка.

Сегодня утром я в своих дрожках поехала с Алексеем в наш лазарет, — мы оставались там более 2-х часов. — Разговаривала с ранеными, сидела в лазарете с рукодельем, а затем в саду, пока другие играли в крокет. — Мое сердце было плохо и сильно болело, — вероятно, я слишком рано начала выезжать, но я была так счастлива повидать их всех. Коленкин^[303] появился после того, как командовал Александр. только месяц. — Он должен был уехать, потому что от разрыва огромного снаряда в воздухе у него лопнула барабанная перепонка, так что он на левое ухо ничего, бедный, не слышит.

У меня в течение 1 1/2 часов был Ростовцев и рассказывал о передаче склада m-me Сухомлиновой — все идет удовлетворительно и без скандалов. — Завтра я приму Поливанова. Щербатов дает печати слишком большую свободу — Маклаков был гораздо строже; результат теперь таков, что все слишком волнуются и говорят про Думу, что совсем нехорошо.

Я иногда мечтаю заснуть и проснуться только, когда все кончится и водворится повсюду мир — внешний и внутренний.

Имя Самарина у всех на устах — это так неприятно, ведь его назначение еще не опубликовано. Это меня сильно тревожит. Я боюсь, что раздражаю тебя всем, что пишу, но у меня ведь честные и благие намерения, дружок. Другие никогда ничего тебе не скажут, так что старой женушке приходится писать тебе откровенно свое мнение, когда долг ее к этому побуждает. — Я так стараюсь предотвратить по возможности всякое несчастие, но часто мои слова — увы! опаздывают, когда ничего уже не может быть сделано. — Теперь я постараюсь заснуть, уже поздно. — Да хранит Господь твой сон, да ниспошлет тебе отдых, силы, мужество, энергию, спокойствие и мудрость!

23-го июня. Только что получила донесение моих Алекс., которое ты мне переслал — благодарю тебя, мой дорогой, даже конверт приятно получить с милым почерком. Я сегодня никуда не двигаюсь, потому что сердце опять расширено, пульс слабый и голова болит. — Лежу на балконе — все вышли, дома нет никого, А. уехала в Петергоф. — Посылаю тебе письмо Виктории, которое тебе будет интересно прочесть. — Графиня Гогенфельзен написала А., чтобы спросить ее, думает ли она, что мы и дети приняли бы приглашение на завтрак к ним, после церкви, в день именин Павла, с людьми, живущими в их доме, и еще с кем мы пожелали бы. Я велела ей ответить (это было сделано, чтобы разузнать на случай отказа, если бы таковой последовал на официальное приглашение), что не знаю, когда ты вернешься, и что не смогу присутствовать на большом завтраке, так как мое сердце опять в плохом состоянии. — Так глупо и бестактно нас приглашать! — Если бы мы пожелали, мы могли бы сами приехать и поздравить его, — а не так, с Бабакой, Ольгой Кренц и графиней.

Дорогой мой, я так скучаю без тебя! До свидания, сокровище мое, целую и крещу тебя с нежной любовью.

Очень надеюсь, если здоровье позволит, причаститься в пятницу или же в один из последних дней этого поста.

Что ты решил относительно дня крестного хода? Надеюсь, что ты дал приказание об этом от своего имени. — Да хранит тебя Бог! Покрываю тебя поцелуями. Твоя старая

Солнышко.

Привет старику и Н.П.

Ставка. 23 июня 1915 г.

Моя милая женушка,

Благодарю тебя за милые письма. Вчера я поистине наслаждался в Беловеже. Мне было странно находиться там одному, без тебя и детей. Я чувствовал себя таким одиноким и грустным, но все же рад был видеть дом и наши славные комнаты, забыть о настоящем и вновь пережить минувшие дни. Но ночь перед отъездом я провел в тревоге. Лишь только я кончил играть в домино, как появился Н. и показал мне только что полученную от Алексеева телеграмму, в которой было сказано, что германцы прорвали наши линии и заходят глубоко в наш тыл. Н. тотчас же выехал в своем поезде и обещал утром телеграфировать из Седлеца. Разумеется, я не мог выехать в Беловеж, как намеревался, в 10 часов. Вокруг меня все сильно приуныли, кроме Воейкова, так как не знали причины внезапного отъезда Н. Наконец в 11 ч. 40 м. от него пришла телеграмма, что прорыв ликвидирован сильной контратакой трех наших полков и что неприятель был отбит с тяжкими потерями. Так что в 12 часов я с легким сердцем бежал со стариком и со всеми моими господами.

Дорога в Беловеж тянется на 183 версты, но очень хороша и ровна. По пути лежат три города — Слоним, Ружаны и Пружаны. Я прибыл к нашему дому в 3 ч. 20 м., а прочие прибывали через каждые пять минут, в виду страшной пыли. Нам подали холодный завтрак в столовой, а потом я показал господам все наши и детские комнаты. Затем мы поехали в Зверинец, так как хотелось посмотреть зубров и других животных. Нам посчастливилось встретить большое стадо буйволов, которые преспокойно глядели на нас.

Мы ехали по лесу превосходными травяными дорожками и выбрались на большую дорогу у конца пущи. Погода была великолепная, но в этом году такая сушь, что даже болота исчезли, и густая пыль была даже в лесу; у всех, кто ехал, лица почернели до неузнаваемости. Особенно у маленького адмирала. Смотритель Бел. новый — его зовут Львовым, толстый человечек, родственник адмирала. Умер старый священник, а также Неверли, которого я не знал. Его преемником состоит Барк, родственник министра, служивший здесь 20 лет лесничим — энергичный человек, в совершенстве знающий лес и дичь. На обратном пути шины всех моторов начали лопаться — на моем моторе три раза, благодаря жаркому дню и массе валяющихся гвоздей. Эти остановки вышли очень кстати, так как давали возможность выйти и размять ноги. Вечером и ночью царила прекрасная свежесть, и воздух в лесу так дивно ароматен.

Мы прибыли сюда в 10 ч. 45 м., как раз когда поезд Н. медленно становился на свое место. После беседы с ним я поужинал с моими господами и немедленно пошел спать. Он рассказал мне, что в общем за вчерашний день положение не ухудшилось, и оно стало бы лучше, если бы германцы не теснили нас в этом самом месте несколько дней. В этом случае у нас было бы время собрать новые (свежие) войска и попытаться остановить их. Но опять этот проклятый вопрос о недостатке артиллерийских снарядов и винтовок — это кладет предел энергичному движению вперед, ибо через три дня серьезных боев снаряды могут иссякнуть. Без новых винтовок невозможно пополнять потери, и армия сейчас чуть посильнее, чем в мирное время. Она должна бы быть — и в начале была — втрое сильнее. Вот в каком положении мы находимся в данный момент.

Если бы в течение месяца не было боев, наше положение было бы куда лучше. Разумеется, это только тебе сообщается; пожалуйста, не рассказывай об этом, душка.

Письмо порядком затянулось, а у меня нет больше времени. Благослови тебя Бог, мое возлюбленное Солнышко! — Нежно, нежно целую тебя и дорогих детей. Будь опять сильна и здорова!

Неизменно твой муженек

Ники

Ц.С.

24 июня 1915 г.

Мой дорогой, любимый Ники,

Опять чудный день. Спала мало ночью, и в 3 часа утра выглянула из окна моей лиловой комнаты. — Было дивное утро, чувствовалось солнце за деревьями, нежный туман лежал на всем, такая тишина — лебеди плыли по пруду, пар поднимался от травы. Так все было прекрасно, что мне захотелось быть здоровой и пойти на далекую, далекую прогулку, как в былые времена. — Серг. Мих. придет к чаю, он как будто совсем поправился, и Петя.

Вчера видела Поливанова. Он мне, откровенно говоря, никогда не нравился. Что-то в нем есть неприятное, не могу объяснить что. Я предпочитала Сухомлинова. Хотя этот и умнее, но сомневаюсь, так же ли он предан. Сух. сделал большую ошибку тем, что показывал направо и налево твои частные письма к нему, и у многих есть копии с них. Фред. должен бы написать ему выговор. Я понимаю, что он этим хотел показать, как ты до конца был милостив к нему, — но другие не должны знать причин его отставки, кроме той, что он сказал неправду на знаменитом заседании в Петергофе, когда уверял, что мы готовы и сможем выдержать войну, а у нас не было достаточно снаряжения. Это его единственная грубая ошибка, — взятки его жены сделали остальное. — Теперь другие могут подумать, что общественное мнение достаточная причина, чтобы удалить нашего Друга и так далее — это очень опасно перед Думой.

Ты не можешь себе представить, как ужасна для меня разлука с тобой! Я знаю, что я могла бы помочь и предотвратить некоторые вещи, а вдали от тебя у меня разрывается сердце от сознания моей бесполезности и бессилия помочь, только пишу тебе неприятные письма, бедный друг. — С самого начала Горем. Должен поговорить с Самар. и Щерб., как им вести себя по отношению к нашему Другу, во избежание всякой клеветы и интриг.

Увы, ничего нет веселого или интересного, чтобы написать тебе. Провела день и вечер сегодня тоже на балконе, так как чувствую себя неважно, хотя сердце еще не расширено и могу начать опять принимать свои лекарства. С нетерпением жду твоего письма про Беловеж.

Правда ли, что Варшаву совершенно эвакуируют (из предосторожности)? Надеюсь причаститься, — это зависит от состояния моего здоровья. – наверное, в воскресенье за ранней обедней, внизу, с А. Когда ты возвращаешься? Сегодня 2 недели, как ты уехал, а кажется, что целый месяц (а наш Друг просил тебя отлучаться не на долгое время, — Он знает, что дела не пойдут как следует, если тебя там удержат и будут пользоваться твоей добротой). Поедешь ли ты, не предупреждая, в Белосток или Холм повидать войска? Покажись там до возвращения сюда — доставь им и себе эту радость! — Действ. Армия, слава Богу, не ставка — ты наверное сможешь повидать войска. Воейков это устроит (не Джунк.). Никто не должен знать, только тогда это удастся. Скажи, что ты просто хочешь немного проехаться. — Если бы я была там, я бы помогла тебе уехать. — Моего любимца всегда надо подталкивать и напоминать ему, что он император и может делать все, что ему вздумается. Ты никогда этим не пользуешься. Ты должен показать, что у тебя есть собственная воля и что ты вовсе не в руках Н. и его штаба, которые управляют твоими действиями и разрешения которых ты должен спрашивать, прежде чем ехать куда-нибудь. — Нет, поезжай один, без Н., совсем один, принеси им отраду своим появлением. Не говори, что ты приносишь несчастие. С Л. и П.^[304]это так случилось потому, что наш Друг знал и предупреждал тебя, что это было преждевременно, ты вместо того послушался ставки.

Извини, что я говорю с тобой так откровенно, но я слишком страдаю — я знаю тебя и Н. Поезжай к войскам, не говоря Н. ни слова. У тебя ложная, излишняя щепетильность, когда ты говоришь, что нечестно не говорить ему об этом, — с каких пор он твой наставник, и чем ты ему этим помешаешь? Пускай, наконец, увидит, что ты действуешь, руководясь собственным желанием и умом, который стоит их всех взятых вместе. Поезжай, дружок, подбодри всех, Иванова тоже — теперь ожидаются тяжелые бои! Осчастливь войска своим дорогим присутствием, умоляю тебя их именем — дай им подъем духа, покажи им, за кого они сражаются и умирают, — не за Н., а за тебя! Десятки тысяч никогда тебя не видали и жаждут одного взгляда твоих прекрасных чистых глаз. — Столько народу туда проехало, что тебя не смеют обманывать, будто туда нельзя пробраться. — Но если ты скажешь об этом Н., шпионы в ставке (кто?) сразу дадут знать германцам, которые приведут в действие свои аэропланы. 3 простых автомобиля не будут особенно заметны, но телеграфируй мне, чтобы я могла знать о твоем решении и известить нашего Друга, чтобы Он тогда помолился за тебя. — Напиши так: “завтра опять отправляюсь в поездку”, прошу тебя, друг мой. — Верь мне. я желаю твоего блага — тебя всегда надо ободрять, и помни — ни слова об этом Н., пусть он думает, что ты уехал куданибудь, в Бел. или куда тебе захотелось. Эта предательская ставка, которая удерживает тебя вдали от войск, вместо того, чтобы ободрять тебя в твоем намерении ехать... Но солдаты должны тебя видеть, они нуждаются в тебе, а не в ставке, ты им нужен, как и они тебе.

Теперь прощай, мое солнышко. — Целую и крещу без конца.

Навсегда твоя

Солнышко.

Ц.С. 25 июня 1915 г.

Мой дорогой,

Благодарю тебя горячо за твое милое длинное письмо. Я ему очень обрадовалась. — Как хорошо, что твоя поездка удалась, хотя ты был один, без твоих “Benoitons”!

Я совсем не знала, что Неверле умер — добрый старик! — Как хорошо, что ты видел зубров и смог проехать через пущу! — Ах, мое сокровище, как ты, должно быть, встревожился, когда Н. получил эти дурные известия! — Здесь я ничего не знаю, живу в тревоге и сомнении, и жажду знать, что там происходит. Бог поможет, но я боюсь, что нам придется пережить еще много страданий и ужасов. От этого вопроса о снаряжении можно с ума сойти!

Дорогой мой, я слыхала, что этот мерзкий Родзянко с другими ходил к Горемыкину просить, чтобы немедленно созвали Думу. О, прошу тебя, не позволяй, это не их дело! — Они хотят обсуждать дела, которые их не касаются, и вызвать ещебольшенедовольства^[305]. — Надо их отстранить. — Уверяю тебя, один вред выйдет из всего этого, — они слишком много болтают.

Россия, слава Богу, не конституционная страна, хотя эти твари пытаются играть роль и вмешиваться в дела, которых не смеют касаться! — Не позволяй им наседать на тебя. — Это ужасно, — если им сделать уступку, то они подымут голову.

Ты знаешь, что Гучков все еще друг Поливанова — это было причиной, почему П.и Сух.^[306] разошлись. — Мне не нравится этот выбор. Я ненавижу твое пребывание в ставке, — и многие разделяют мое мнение, так как ты там не видишь солдат, а слушаешь советы Н., которые не хороши и не могут быть хорошими. Он не имеет права себя так вести и вмешиваться в твои дела. — Все возмущены, что министры ездят к нему с докладом, как будто бы он теперь Государь.

Ах, мой Ники, дела идут не так, как следовало бы! Поэтому Н. и удерживает тебя там, чтобы влиять на тебя своими мыслями и дурными советами. — Неужели ты мне еще не хочешь поверить, мой мальчик?

Разве ты не можешь понять, что человек, который стал просто предателем Божьего человека, не может быть благословен и дела его не могут быть хорошими? — Впрочем, что ж, если надо, чтобы он оставался во главе войск, ничего не поделаешь. Все неудачи падут на его голову, но во внутренних ошибках — будут обвинять тебя, потому что никто внутри страны и не думает, что он царствует вместе с тобой.

Это все так невыразимо фальшиво и скверно!

Я боюсь, что расстраиваю и мучаю тебя своими письмами, но я одинока в своем горе и тревоге, и не могу молчать о том, что считаю своим долгом тебе сказать.

Вчера вечером я пригласила Кусова (б. Нижегор.) — Московского полка, из Твери — и была поражена, что он говорил совсем то, что я думаю, хотя он меня не знает и видит только второй раз. — Это показывает, сколько народу должно быть тех же взглядов, что и он. — Он провел 3 дня в ставке и не вынес оттуда приятного впечатления, — то же самое Воейков и Н.П., которые более всех тебе преданы. Помни, что наш Друг просил тебя не оставаться там слишком долго. — Он знает и видит Н. насквозь, а также твое слишком доброе и мягкое сердце. — Я редко страдала так ужасно, как теперь, не будучи в состоянии тебе помочь, но чувствуя и сознавая, что дела идут не так, как следует. Я беспомощна и бесполезна, — это невыносимо тяжело. А Н. знает мою волю и боится моего влияния (направляемого Григ.) на тебя — это все так, мой дружок!

Ну, не стану утомлять тебя больше, я только хотела очистить свою совесть, что бы там ни случилось. — Правда ли, что с Юсупова сняли половину обязанностей, так что он играет лишь второстепенную роль?

У Сергея вид неважный — мы не касались никаких вопросов — он хочет испрашивать позволения поехать в субботу в ставку.

Петя полон секретов...

Как хорошо, что тебе удалось выкупаться, это очень освежает! Здесь жара не велика, всегда есть ветерок, и на балконе чудесно. Но я недостаточно хорошо себя чувствую, чтоб поехать покататься. — Павел назвался к чаю. — Девочки в госпитале, учатся. Прошу тебя, ответь мне, будут ли крестные ходы 29-го, так как это очень большой праздник и конец поста. Извини, что пристаю к тебе опять, но так хочется знать, п.ч. ничего здесь не слышишь.

Сегодня я приму одного из членов моего комитета помощи военнопленным в Германии и одного американца (из союза христианской молодежи, как наш Маяк), который берется лично доставить наши посылки пленным. — Он много путешествовал и снимал фотографии, особенно в Сибири, где мы содержим наших военнопленных, — им там хорошо. Он хочет эти снимки выставлять в Германии, надеясь этим помочь и нашим там. — Каков твой ответ насчет Эриванцев?

Теперь прощай, мой нежно любимый. Осыпаю тебя поцелуями и призываю на тебя Божье благословение.

Твоя навсегда старая

Женушка.

Ц.С. 25 июня 1915 г.

Мой родной!

О, какая радость, если ты действительно вернешься в воскресенье и если известия стали лучше! — Я была как раз в сильном отчаянии, потому что получила телеграмму от командира моего Сибирского полка, что у них в ночь с 23 на 24 от 10 до 3 ч. были сильные потери, и я себя спрашивала, что же там было за сражение, потому что телеграмма отправлена из совершенно нового места.

Я видела американца из союза христианской молодежи и была глубоко заинтересована тем, что он мне рассказывал про наших пленных там и их здесь. — Посылаю тебе его письмо, которое он собирается напечатать и распространять в Германии (и фотографии, на которых изображены наши великолепные бараки). Он намерен докладывать только о хорошем с обеих сторон и не говорить о дурном, и надеется таким образом заставить обе стороны работать одинаково гуманно. Сегодня вечером я получила письмо от Вики, которое посылаю тебе вместе с письмами Макса^[307] (боюсь, что надоедаю тебе, но у тебя там больше свободного времени; прочти это письмо, может быть, у тебя найдется что-нибудь сказать по поводу его). Я дала знать тому американцу, который уезжает завтра в Германию, что я желаю, чтобы он повидал Макса, передал ему эти бумаги и рассказал бы ему обо всем, чтобы изменить их ложное мнение относительно нашего обращения с военнопленными.

Я никогда не слышала в России про столько болезней: американец мне рассказывал, что в Касселе умерло около 4000 человек от сыпного тифа — ужасно! Прочти главным образом английскую бумагу Макса, а в бумаге Вики от Макса ты найдешь выдержки из нашей. Она, мой друг, очень глупо составлена, без всяких объяснений, и на отвратительном немецком языке. — “Es ist befohlen die 10 ersten deutschen Kriegsgefangenen als Erfolg (все неправильно) der morderischen Thaten die siche einige deutsche Truppen erlauben — zu erschienen”. — Можно было бы написать на приличном немецком языке и объяснить, что на месте, где откроют, что мучили человека, — будут расстреляны 10 человек только что захваченных. Очень плохо написано: Erfolg (означает результат — успех), надо сказать Folge, но и это звучит неправильно. — Пусть это будет хорошо и более ясно составлено на грамматически правильном немецком языке.

Твоя мысль была совсем не та, что каждый раз надо расстреливать людей. Это все переврано, и поэтому они не понимают, что ты хотел сказать.

Пожалуйста, никому не говори, откуда пришли эти письма. — Только можешь сказать Н. про Макса, так как он заведует нашими пленными. Они прислали эти письма Ане через одного шведа, — нарочно ей, а не фрейлине, — никто не должен об этом знать, даже их посольство, — не знаю, откуда этот страх. — Я открыто телеграфировала Вике и поблагодарила ее за письмо, попросила ее поблагодарить от меня Макса за его заботы о наших военнопленных и передать, чтобы он был спокоен, что здесь делается все, что возможно, для их пленных. — Я этим себя не компрометирую, я ничего лично не делаю, но намерена помочь нашим пленным сколько могу, а этот американец отвезет наши посылки, разузнает все, что им нужно, и поможет им по мере сил. — Прошу тебя, верни мне бумаги или привези их сам в воскресенье, если ты действительно вернешься.

Павел был у меня к чаю, и мы о многом поболтали. Он спрашивал, скоро ли Сергей будет смещен с своего поста, так как все против него, справедливо или нет; Кш.^[308] опять в этом замешана — она вела себя, как m-me Сух.. — брала взяткиивмешивалась в артиллерийское управление. Об этом слышишь с разных сторон. Только он мне напомнил, что это должно быть твое приказание, а не Н., так как только ты можешь дать таковое (или намекнуть ему, чтобы он просил отставку) вел. князю, который больше не мальчик — так как ты его начальник, а не Н. Иначе это бы вызвало сильное недовольство в семье.

Павел очень предан и, оставляя в стороне свою личную антипатию к Н.. также находит, что в обществе не понимают положения последнего, — нечто вроде второго императора, который во все вмешивается. — Как много людей говорят это (наш Друг тоже)!

Затем пересылаю тебе письмо от Палена^[309], где он себя оправдывает. Горемыкин (или Щер6атов) также находит, что с ним неправильно поступили (кажется, Горем. сказал мне это; бумагу дала мне Мавра).

Просмотри это,дружок, и извини за приставанье. — Ты меня выбранишь, когда получишь такое длинное послание, но я должна все высказать. — Я не видала сибиряков. Петя дал мне знать, что ему не позволяют ко мне идти, потому что он бежал из Германии — я не вижу логики в этом, — а ты?

26-го. Это, значит, мое последнее письмо к тебе, боюсь даже, что оно до тебя не дойдет, так как поезда сильно запаздывают. — Сердце расширено, так что не могу идти в церковь, но надеюсь, что удастся пойти завтра вечером, чтобы в воскресенье в 8 или 9 ч. утра за обедней причаститься с Аней в маленькой нижней церкви. Дорогой мой, от всего сердца прошу у тебя прощения за всякое слово или действие, которыми тебя огорчила или раздражила; поверь, это было не намеренно. — Я жажду этой минуты, чтоб получить силу и помощь. — Я не впала в уныние, дружок, о, нет, только чувствую такую боль в сердце и душе от стольких страданий вокруг и от бессилия помочь!

Наверное, где-нибудь горят леса, сильно пахнет гарью со вчерашнего дня; а сегодня очень тепло, но нет солнца — я опять буду лежать на балконе, если не пойдет дождь.

Я боюсь, что не смогу встретить тебя на вокзале, так как очень устану от церковной службы и буду чувствовать себя очень плохо.

Какое будет счастье, если тебе удастся скоро вернуться! Но я трепещу, что этого не будет. Дай Бог, чтобы наши войска имели успех, и ты мог бы приехать со спокойным сердцем! — Сможешь ли ты на своем обратном пути повидать войска?

Ксения придет к чаю после завтрака у Ирины буду счастлива ее, наконец, повидать.

Еще одного офицера Эриванца положили в наш госпиталь. Каков ответ на их просьбу? Прощай, мой милый, любимый Ники. — Да хранит тебя Господь и да вернет тебя благополучно домой в объятия твоих детей и жаждущей тебя твоей старой женушки! Бэби и я пойдем сегодня навестить Галфтера и 3-х раненых офицеров. — Тоскую сильно без своего лазарета и скорблю, что не в состоянии работать и ухаживать за нашими дорогими ранеными.

Привет старику, Дм. Шер. и Н.П.

Солнышко.

Ставка. 26 июня 1915 г.

Мое бесценное Солнышко,

Горячее спасибо за три милых письма. Раньше я не мог написать, так как был занят своими паршивыми бумагами, получавшимися в самые неподходящие часы. Это происходило потому, что из Вильны в Белосток шло много воинских поездов.

Вчера мне было радостно увидеть 6-й эскадрон моих гусар, проходивший через станцию. Поезд был остановлен на 15 мин., все люди вышли — и вынесли знамя. Я видел, как они снова садились и отбыли, весело крича “ура”. Какое радостное, освежительное чувство!

Драгуны тоже прошли здесь, но твои уланы проехали по другой линии. Я согласен с тобой, душка моя, что мое главное дело — смотреть войска. Я часто беседовал об этом с Воейковым — практически это очень трудно организовать отсюда.

Из Беловежа, конечно, легче. Но, не будучи здесь, я не знаю, где какие войска находятся, а те, что за линией фронта, вечно перемещаются взад и вперед, и их трудно найти. Разъезды в поезде теперь исключаются. Это вроде тупика, как говорят французы!

Весьма благодарен тебе за пересланное письмо Виктории — она всегда пишет так ясно и положительно.

Во время нынешнего завтрака прошла гроза, ливень был сильный и продолжался час. Он дивно освежил воздух, понизив температуру с 23 до 15 градусов.

Это последнее письмо мое к тебе, моя милая птичка, — я поистине счастлив, что опять возвращаюсь домой, к семье.

Нежно, нежно целую тебя, а также дорогих детей. Надеюсь приехать в субботу в 5 часов вечера.

Бог да благословит тебя, моя возлюбленная душка-Солнышко!

Всегда твой старый муженек

Ники.

ВЕРХОВНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ

“Единственное спасение в твоей твердости”

“Любовь всегда растет”

“Я с волнением буду следить зa вашим путешествием”

“Долг! Вот причина...”

“Разлука – ужасная вещь”

“Единственное спасение в твоей твердости”

Несмотря на доводы супруги, Царь все же назначил Самарина обер-прокуроромСвятейшего Синода, хотя очень скоро понял свою ошибку. Он осуществляет ряд важных перестановок в руководстве страны. В июне отправлен в отставку министр внутренних дел Н.А. Маклаков. 1 июля освобождается от должности министра юстиции Щегловитов, его место занимает А.А. Хвостов. Смещается с поста товарища министра внутренних дел Джунковский. Но главный шаг делается в военной области. Царь имел возможность убедиться, что Великий князь Николай Николаевич теряет контроль за развитием действий на фронте. В июле германские войска, продолжавшие свое наступление, осуществили операцию из района Прасныша против центральной группировки русских войск возле Варшавы, что заставило русских отступить из Польши. В августе немцы продолжили свое наступление уже на Виленском направлении. Потери русской армии за весь период войны превышали четыре миллиона человек, в том числе 1,6 миллиона пленных. Только за четыре последних месяца отступления, с мая по август, армия теряла в месяц убитыми и ранеными около 300 тысяч человек, а пленными еще 200 тысяч человек.

В этих условиях Государь принимает решение отстранить от верховного главнокомандования Великого князя Николая Николаевича и принять руководство армией на себя. Решение это было одобрено и супругой, и Г. Распутиным. 4 августа Царь записывает в дневнике: “Вечером приехал Григорий, побеседовал с нами и благословил меня иконой”. 23 августа Царь официально занимает пост верховного главнокомандующего, а Великий князь Николай Николаевич со своим ближайшим окружением уезжает наместником на Кавказ.

Новая ставка размещается в районе Могилева. Отсюда ведется управление страной, сюда приезжают министры на доклады, здесь собирается Совет министров.

Перед отъездом в ставку 22 августа Государь открывает Особые Совещания новые совещательные органы, состоявшие из выборных от обеих палат и от общественных организаций, под председательством министров, ответственных за тот или иной участок государственной работы. Цель этих новых органов — обсуждать вопросы, связанные с ведением войны.

Решительные шаги Царя летом 1915 года вызывают озлобленную реакцию его противников. Они начинают еще сильнее консолидироваться. На основе масонской организации 25 августа в Государственной думе и Государственном совете создается так называемый “прогрессивный” парламентский блок, председатель и три четверти членов руководящего органа которого были активными масонами. Наступает новый этап противостояния Царя и антирусской, антинародной масонской организации.

Царское Село. 22 августа 1915 г.

Мой родной, любимый!

Не нахожу слов, чтобы выразить тебе все, чем наполнено сердце. — Я жажду сжать тебя в своих объятиях и шептать слова любви и ободряющей ласки. — Так тяжело отпускать тебя совершенно одного, но Бог очень близок к тебе, больше чем когда-либо! — Ты вынес один, с решимостью и стойкостью, тяжкую борьбу ради родины и престола. — Никогда не видали они раньше в тебе такой решимости, и это не может остаться бесплодным.

Не беспокойся о том, что остается позади. Необходимо быть строгим и прекратить все сразу. — Дружок, я здесь, не смейся над своей глупой, старой женушкой, но на мне надеты невидимые “брюки”, и я смогу заставить старика быть энергичным. Говори мне, что делать, пользуйся мной, если я могу быть полезной. В такие времена Господь мне подает силу, потому что наши души борются за правое дело против зла. — Это все гораздо глубже, чем кажется на глаз. Мы, которым дано видеть все с другой стороны, видим, в чем состоит и что означает эта борьба. — Ты, наконец, показываешь себя Государем, настоящим самодержцем, без которого Россия не может существовать! — Если бы ты пошел на уступки в этих разнообразных вопросах, они бы еще больше вытянули из тебя. — Единственное спасение в твоей твердости. — Я знаю, чего тебе это стоит, и ужасно за тебя страдаю. Прости меня, — умоляю, мой ангел, — что не оставляла тебя в покое и приставала к тебе так много! Но я слишком хорошо знала твой исключительно мягкий характер, и тебе пришлось преодолеть его на этот раз и победить, одному против всех. — Это будет славная страница твоего царствования и истории России — вся история этих недель и дней. Бог, который справедлив и около тебя, спасет твою страну и престол через твою твердость. — Редко кто выдерживал более тяжкую борьбу, чем твоя, — она будет увенчана успехом, только верь этому. Твоя вера была испытана, и ты остался твердым, как скала, за это ты будешь благословен. Бог помазал тебя на коронации, поставил тебя на твое место, и ты исполнил свой долг. Будь в этом твердо уверен: Он не забывает Своего Помазанника. Молитвы нашего Друга денно и нощно возносятся за тебя к небесам, и Господь их услышит.

Те, которые боятся и не могут понять твоих поступков, убедятся позднее в твоей мудрости. Это начало славы твоего царствования. Он это сказал — и я глубоко этому верю. — Твое солнце восходит, и сегодня оно так ярко светит. И этим утром ты очаруешь всех этих взбалмошных людей, трусов, шумливых, слепых и узких (нечестных, фальшивых). И твой Солнечный Луч появится около тебя, чтобы тебе помочь — твой родной сын. Он тронет все сердца, и они поймут, что ты делаешь, и чего они смели желать — поколебать твой престол, запугивая тебя мрачными внутренними предзнаменованиями! — Надо лишь немного успеха там — и они все переменятся. — Они вернутся домой, на чистый воздух, умы их очистятся, и они унесут в своем сердце образ твой и твоего сына.

Я надеюсь, что Горем. одобрит назначение Хвостова^[310] — тебе нужен энергичный министр внутренних дел; если он окажется неподходящим, можно будет его позднее сменить, беды в этом нет. Но если он энергичен, он может очень помочь, и тогда со стариком нечего считаться. — Если ты его берешь, то телеграфируй мне “хвост годится”, и я пойму. — Не давай утомлять себя болтовней — я рада, что Дмитрий больше не там; подтяни Воейкова, если он глупит. Я уверена, что он боится тех людей, которые могут подумать, что он был против Н. и Орлова; и чтобы загладить ошибку, он просит тебя за Н. — Это было бы величайшей ошибкой и испортило бы все то, что ты завершил с такой твердостью, и вся внутренняя борьба оказалась бы ни к чему. — Не будь слишком добр (к Н.), так как это было бы непоследовательно: ведь были же вещи, за которые ты действительно был им недоволен. — Напомни другим про дядю Мишу, брата императора, и потом там так же война.

Все к лучшему, как говорит наш Друг, худшее позади. — Поговори теперь с военным министром, и он примет энергичные меры, когда это надо будет. Но Хвостов об этом тогда позаботится, если ты его назначишь. Если ты выедешь, я протелеграфирую нашему Другу сегодня вечером, чтобы он особенно думал о тебе. Только поскорее назначь Н. — не надо колебаний, что вредно для дела и для Алексеева тоже, — а решенное дело скорей успокаивает умы, — даже если оно против их желания, — чем это ожидание и неясность и старание на тебя повлиять, — это очень мучительно. Я совершенно разбита и держусь только силою воли: они не должны подумать, что я подавлена и напугана, напротив, я спокойна и тверда.

Какая радость, что мы были вместе на этих святых местах! Твой дорогой батюшка, наверное, особенно за тебя молится!

Дай мне известие, как только можно будет, — теперь Н.П. телеграфирует Ане, пока я не буду уверена, что никто за нами не наблюдает. — Опиши мне твои впечатления, если можешь. Будь твердым до конца, дай мне быть в этом уверенной, иначе я совсем заболею от беспокойства. — Тяжко и больно не быть с тобою, зная что ты переживаешь! Встреча с Н. не будет приятной — ты ему верил, а теперь убеждаешься в правоте того, что наш Друг говорил столько месяцев тому назад, что он неправильно поступает по отношению к тебе, твоей стране и твоей жене. Не из среды народа выходят люди, могущие повредить твоим близким, а Н. с кликой, Гучков, Родзянко, Самарин и т.д.

Дружок, если ты услышишь, что я не совсем здорова, не пугайся — я так ужасно страдала, физически переутомилась за эти два дня и нравственно измучилась (и буду мучиться все время, пока в ставке все не уладится, и Н. не уйдет), — только тогда я успокоюсь. Когда я вблизи тебя, я спокойна. Когда мы разлучены, другие сразу тобою овладевают. Видишь, они боятся меня и поэтому приходят к тебе, когда ты один. Они знают, что у меня сильная воля, когда я сознаю свою правоту и теперь ты прав, мы это знаем — заставь их дрожать перед твоей волей и твердостью. — Бог с тобой и наш Друг за тебя, поэтому все хорошо, и позднее все тебя будут благодарить, что ты спас страну. — Не сомневайся, верь и все будет хорошо. Все дело в армии, по сравнению с ней несколько забастовок ничто, так как они должны быть и будут подавлены. — Левые в ярости, потому что все выпадает у них из рук, карты их раскрыты, и ясна их интрига, для которой они хотели пользоваться Н., — даже Шведов^[311] об этом знает^[312].

Спокойной ночи, мой друг, ложись скорее спать, не пей чаю с другими, чтобы не видеть их натянутые лица. — Спи долго и хорошо, тебе нужен покой после этого напряжения, и твоему сердцу нужен отдых. — Да благословит Всемогущий Бог твои начинания, да хранят тебя Его св. ангелы и направляют дела твоих рук!

Пожалуйста, передай Алексееву^[313] эту маленькую икону свят. Иоанна Воина с моими наилучшими пожеланиями. — У тебя есть моя икона, которой я тебя благословила в прошлом году, — я не вручаю тебе другой, так как та хранит мое благословение, и, кроме того, у тебя икона св. Николая от Григ.. которая тебя охраняет.

Я всегда ставлю свечку перед иконой св. Николая в Знамении за тебя — сделаю это и завтра в 3 ч., — а также перед иконой Богородицы. — Ты тогда почувствуешь близость моей души.

Прижимаю тебя с нежностью к моему сердцу, целую и ласкаю тебя без конца, хочется показать тебе всю силу любви моей к тебе, согреть, ободрить, утешить и обрадовать тебя, — укрепить тебя и внушить тебе уверенность в себе. Спи спокойно, мое солнышко, спаситель России! Вспомни последнюю ночь, как нежно мы прижимались друг к другу. Жажду твоих ласк — не могу жить без них. Но со мною дети, а ты — совсем одинок. В следующий раз дам тебе Бэби с собой на некоторое время, чтобы развеселить тебя. Целую тебя без конца и крещу.

Пусть охраняют св. ангелы твой сон! Я возле тебя и с тобой всегда, и ничто нас не разлучит. Твоя женушка

Солнышко.

Царское Село. 23 августа 1915 г.

Мой родной, бесценный,

Мои мысли и молитвы полны нежной любви к тебе. Когда я увидала, что ты уезжаешь в мирном и ясном настроении духа, глубокий мир наполнил мою душу (хотя и ужасно грустно). Твое лицо имело такое чудное выражение, как в день отъезда нашего Друга. Бог воистину благословит тебя и твои начинания после одержанной тобой нравственной победы. Как ты спал? Я сразу легла, смертельно усталая и одинокая. Милые девочки предложили мне поочереди спать в соседней комнате, так как я совсем одна в этом этаже, но я их просила этого не делать, я привыкла и не боюсь. Я чувствую твою близость, целую и крещу твою подушку. Спала неважно. Чудное солнечное утро. Три старших девочки пошли к обедне в 9 час., так как Ольга и Татьяна хотят работать в лазарете до 12 1/2 час. Каково настроение окружающих тебя? Твой мир должен отразиться и на них.

Я имела разговор с Н.П. и просила его не обращать внимания на изменчивые настроения Воейкова.

Поезда сегодня весь день ужасно грохочут, вероятно, ветер дует с той стороны, но мне кажется, что этот шум идет из камина (там, где электрическая машина, так как шум продолжается уже очень долго, без перерыва). Колокола звонят, я очень люблю эти звуки, — у меня окна все раскрыты. Я пойду в 11, так как до сих пор сердце не расширено, хотя грудь и сердце болят, и я принимаю много капель. Все тело разбито и ноет. Я просила Боткина позволить Анастасии сидеть на балконе, где 20 градусов на солнце. Это может быть ей только полезным. Уже 10 час., а Бэби еще не появлялся — вероятно, он хорошо выспался.

У меня такой мир на душе после этих тревожных дней, — желаю и тебе испытывать то же! Если тебе представится случай, передай Н.П. наш привет и расскажи ему все новости, так как я пока на время не позволяю А. ему телеграфировать, как она это сделала про мое здоровье, после того, как так гадко поступили. Надеюсь, что старый Фред. не впал в детство и не будет просить фельдмаршальства^[314], которое если вообще будет дано, то только после войны. Не забывай расчесывать волосы перед всяким трудным разговором или решением — эта маленькая гребенка принесет помощь^[315]. Не чувствуешь ли ты спокойствие на душе, после того, как ты стал “уверенным в себе”? Это не гордость или самомнение, но дар Божий, и поможет тебе в будущем, а другим даст силу исполнять твои приказания. Я дала знать старику, что желаю его сегодня видеть, — он сам может назначить час.

Ну, дружок, старик только что был у меня на 1/2 часа. Он был очень рад получить известие от тебя, что ты уехал благополучно, и письмо от Фредерикса (я не знала, что он ему написал). Но он возмущен и в ужасе от письма министров, написанного, как он думает, Самариным. Он не находил слов для описания их поведения и говорил мне, что ему трудно председательствовать, зная, что все против него и его мыслей, но никогда не подумает подать в отставку, так как знает, что ты ему сказал бы, если бы таково было твое желание. Он увидит их завтра и скажет свое мнение относительно этого письма, которое так лживо и неправильно говорит от имени “всей России” и т.д.^[316] Я просила его быть как можно энергичнее. Он также поговорит предварительно с военным министром, чтобы узнать, что ты ему говорил. Относительно Хвостова он думает, что лучше не надо его. Он в Думе выступал против правительства и германцев (он племянник министра юстиции), находит его слишком легкомысленным и не совсем верным в некоторых отношениях. Он обдумает имена и пришлет или принесет мне для тебя список лиц, могущих, по его мнению, подойти. Находит, что, конечно, Щер6атов не может оставаться — уже одно то, что он не прибрал печать к рукам, доказывает, насколько он неподходящ для этого места. Он говорит, что его не удивит, если Щ. и Сазонов попросят отставки, хотя они не имеют права это сделать. Сазонов ходит и хнычет (дурак), — я ему сказала, что убеждена, что союзники вполне оценят твой поступок, с чем он согласился. Я посоветовала ему смотреть на все, как на миазмы СПб. и Москвы, где все нуждаются в хорошем проветривании, чтобы взглянуть на все свежими глазами и не слушать сплетен с утра до вечера. Он находит, что Думу нельзя распустить до конца недели, так как она не кончила своих работ. Он и особенно другие — боятся, чтобы левые не взяли верх в Думе. Но я его успокоила на этот счет, так как уверена, что это не так серьезно, и все больше разговоры, чем что-либо другое, и только желание тебя запугать, а теперь, когда ты доказал свою сильную волю, они все замолчат. Сазонов, оказывается, собирал их всех вчера — дураки! Я ему сказала, что все министры — трусы, и он с этим согласен, — думает, что Поливанов будет хорошо работать. Бедняга, ему было так больно читать имена, подписавшиеся против него, и я была огорчена за него. Он очень верно сказал, что каждый должен честно высказывать тебе свое мнение, но раз ты высказал свои желания, все должны их исполнять и забыть о своих собственных, — они с этим не согласны, не согласен и бедный Сергей.

Я старалась его успокоить, и как будто это мне немного удалось. Я старалась доказать ему, что все это, в сущности, только пустой шум. Теперь лишь немцы и австрийцы должны занимать умы, и больше ничего, а хороший министр внутренних дел должен поддерживать порядок. Он говорит, что в городе настроение бодрое, и спокойно после твоей речи и приема, — так это и будет. Я передала ему слова нашего Друга. Он просил меня повидать Крупенского^[317] и расспросить его про Думу^[318], так как он всех там знает. Если ты согласен, тогда я непременно так сделаю, — и без всякого шума. Только протелеграфируй “согласен”. Я сказала ему, что Иванов через меня тоже просил тебя приехать.

Он находит, что чем больше ты покажешь свою волю, тем будет лучше, в чем я согласна с ним. Он также одобрил мысль, чтобы ты посылал свои глаза на фабрики, даже если свита мало понимает такие вещи. Важно, чтобы видели, что они присланы тобой, и что не только Дума за всем смотрит.

Я ходила с Бэби в церковь и горячо за тебя молилась. Священник чудно говорил, и я жалела, что министры не присутствовали при этом, солдаты слушали с глубочайшим интересом. Он говорил о значении этих трех дней поста, и как все дружно должны работать вокруг тебя, — и так далее, — так прекрасно и верно всем следовало бы это послушать. — Анастасия до 4-х была на воздухе, а я пишу на балконе. Бэби вернулся из Петергофа и пошел к Ане, где уже находятся О., Т. и М. Вот тебе письмо от Даманского^[319], он оставил его у Ани, когда ее не было дома, он заходил со своей старой сестрой, полупарализованной и еле владеющей языком. Я очень рада, что ты доставил этому честному человеку это счастье. Это для него утешение в его горе.

Прилагаю копии двух телеграмм от нашего Друга. При случае покажи их Н.П., — надо его больше осведомлять относительно нашего Друга, так как он в городе наслышался так много против Него и уже меньше обращает внимания на Его советы. Горем. спрашивал, вернешься ли ты на этой неделе (для роспуска Думы). Я ответила, что еще не можешь решить.

Я с детьми ходила к Знам. в 3 1/4 ч. и поставила очень большую свечу Богородице и св. Николаю, которая будет долго гореть и отнесет мои молитвы за тебя к Престолу Всевышнего. Должна теперь кончать. Да хранит и благословит тебя Бог, и да поможет в твоих начинаниях! Без конца целую все дорогие местечки. Твоя гордая

Женушка.

Еще одно слово “en passant”. Муж Али вернулся и каждый раз высказывается против Брусилова, Келлер тоже, — ты собрал бы мнения и других о нем. Ставка отдала приказание, чтобы все офицеры с немецкими фамилиями, служащие в штабе, были отосланы в армию. Это касается и мужа Али, хотя Пистолькорс имя шведское, и у тебя вряд ли имеется более преданный слуга. По-моему, опять все неправильно сделано. Надо было бы, чтобы каждый генерал деликатно намекнул им вернуться в свои полки, так как им надо побывать на фронте. Все у нас делается так грубо! Я всегда буду тебе все писать, что слышу, так как могу тебе этим быть полезной и предостеречь тебя от несправедливых поступков, — воображаю, что Кусов напишет, чтобы помочь хорошему делу! Сейчас опять лягу, так как очень устала, хотя чувствую себя лучше и настроение бодрое, — я полна веры, мужества, надежды и гордости за моего любимца. Да благословит, сохранит и поможет тебе Господь!

Надеюсь, что Воейк. не говорил тебе той же чепухи, которую он говорил Ане он хотел просить тебя заставить Н. дать тебе честное слово, что не остановится в Москве. Воейков — трус и дурак. Можно подумать, что ты завидуешь Н. или боишься его. Уверяю тебя, что я жажду показать всем этим трусам свои бессмертные штаны! Если Павел захочет меня повидать, могу я ему сказать, что ты в следующий раз возьмешь его с собой? Это его тронет и наведет его мысли на правильный путь; он, наверное, придет. Телеграфируй так: “согласен” (насчет Крупенского) или “не согласен”, “скажи Павлу” или “не говори Павлу”, я пойму. Скажи “бойзи”, что его дама с нежною любовью вспоминает его.

Понюхай это письмо.

Ц.С. 24 августа 1915 г.

Мойлюбимый,

Слава Богу, что все сделано и что заседание прошло благополучно — это такое облегчение! — Христос с тобой, мой ангел, да благословит он твои начинания и увенчает их успехом и победой, внешней и внутренней! Как меня взволновала и обрадовала телеграмма ...из Царской ставки! Я сохранила конверт, как воспоминание об этом памятном дне. Бэби очень счастлив и заинтересован всем, Аня тоже сразу перекрестилась. Я тотчас же вызвала Нини к телефону, чтобы успокоить ее, что все сошло хорошо. Ее мать и Елена были у нее, и я знала, что это их всех успокоит.

Вечер был прекрасный, 13 градусов, и я 20 минут каталась с тремя старшими девочками в полуоткрытом автомобиле. — Сегодня утром очень сыро, пасмурно и моросит. — А. была у Нини, и та ей рассказала, что толстый О.^[320] принял все очень прилично, это все, что я про него знаю; Эмма плакала, так как она к нему привязана, а Нини боялась, что это интрига ее мужа, но А. ее успокоила.

Пока Митя Ден с тобой, он мог бы быть тоже дежурным, когда не надо много ходить. — О, как бы я хотела видеть, как ты все делаешь, вообще я бы много дала, чтобы иметь шапку-невидимку, заглянуть во многие дома и видеть лица!.. — Бэби очень весело провел время в “маленьком доме” с Ириной Толстой и Ритой Хитрово, — они вместе играли. — Я с Марией была у обедни в Екат. соб., там так хорошо, — а оттуда в 12 час. пошла в лазарет навестить наших раненых. Затем мы позавтракали наверху в угольной комнате и просидели там до 6 час. — Бэбина левая ручка болит и сильно опухла, боли с перерывами ночью, и сегодня тоже, опять старая история, но у него давно уже этого не было, слава Богу. Жильяр читал нам вслух, а затем показывал нам волшебный фонарь. — Я приняла 7 раненых и Ордина^[321]. — А. съездила на несколько часов в Петергоф. Очень неприятная сырая погода. — Я вижу, что в газетах еще ничего не появилось. Предполагаю, что ты намерен объявить об этом завтра, когда Н. уедет, — интересно.

Оценилли ты успех Володи^[322] на Черном море?

Я получила прелестное письмо от Николая^[323] о том, что ты принял командование — завтра тебе его перешлю, так как должна отвечать на него сегодня вечером. Аня шлет тебе свой привет, целует твою руку и постоянно думает о тебе. — Передай от нас всех привет Н.П.

Да хранит тебя Господь, мое сокровище, — ужасно скучаю без тебя, да и не может быть, ты знаешь, иначе; прижимаю тебя крепко к своему сердцу и осыпаю поцелуями. Благословляю и молюсь постоянно за тебя. Навсегда твоя старая

Женушка.

Элла молится за тебя — она этим постом поедет в Оптину пустынь. Вот еще одна несправедливость, о которой рассказывали мне вернувшийся с фронта Таубе, кн. Гедройц и наш молодой доктор. — Только что вышло распоряжение, что доктора могут получать только 3военн. награды, что очень несправедливо, так как они постоянно подвергаются опасности, — и до сих пор многие получали награды. — Таубе находит совершенно неправильным, чтобы люди, служащие в интендантстве, получали бы то же, что получают на фронте. — Доктора и санитары — настоящие герои, их часто убивают; солдаты ложатся ничком, а эти ходят на виду неприятеля и выносят раненых под огнем.

Мой маленький доктор Матушкин 21-го С.с. полка опять командовал ротой. Нельзя достаточно наградить тех, которые работают под огнем! — Один из твоих молодых кирасир, совсем молоденький мальчик, похожий на Минквиц, был ранен офицером Гессенского резервного полка. Как грустно об этом слышать! Теперь я буду многое узнавать и передавать тебе.

Жажду иметь известия от тебя насчет фронта!

Да поможет тебе Господь!

Теперь пойдут сплетни.

24 августа 1915 г. Среда.

Еще несколько слов — говорят, что в Думе все партии собираются обратиться к тебе с просьбой об удалении старика^[324]. Я все еще надеюсь, что когда, наконец, перемена будет официально опубликована, все наладится. В противном случае, я боюсь, что старик не сможет оставаться, раз все против него. — Он никогда не осмелится просить отставки, но, увы, я не знаю, как пойдут дела. — Сегодня он увидит всех министров и намерен решительно с ними переговорить. Это может прикончить честного старика.

И кого взять в такое время, чтобы был достаточно энергичен? Военного министра на короткое время, — чтобы наказать их (я эту мысль не одобряю) это будет похоже на диктатуру, так как он ничего не понимает во внутренних делах. — Каков Харитонов^[325]?Я не знаю. — Но лучше еще подождать. — Они, конечно, все метят на Родз.^[326], который погубил бы и испортил все, что ты сделал, и которому никогда нельзя доверяться. Гучков поддерживает Поливанова, а министра внутренних дел у тебя все нет.

Извини, что пристаю к тебе, — это только слух, но лучше о нем знать.

Ц.С. 25 авг. 1915 г.

Мой любимый,

Спасибо, дружок, за твою милую телеграмму. — Я рада, что окрестности Могилева тебе понравились. Злебов^[327] всегда их хвалил, говоря, что они очень живописны, — это естественно, так как он там родился. — Все же я думаю, что ты выберешь место поближе, чтобы быть в состоянии легче и скорее передвигаться. — Когда доходят до тебя мои письма? Я отдаю их в 8 час., и они уходят в город в 11 час. вечера. — С нетерпением жду объявления о перемене.

Опять льет дождь и совсем темно. — Бэби провел ночь неважно, спал мало, хотя боли были небольшие. — Ольга и Татьяна сидели с ним от 11 1/2 ч. до 12 1/2 и забавляли его. — В газетах была статья о том, что поймали около Варшавы двух мужчин и одну женщину, намеревавшихся сделать покушение на Николашу. Говорят, что Суворин^[328] выдумал это ради сенсации (цензор сказал А., что все это утки). — Месяц тому назад все редакторы из Петрограда вызывались в ставку, где Янушкевич дал им инструкции. Это сказал Ане военный цензор, подчиненный Фролову^[329]. Самарин, кажется, продолжает говорить против меня, — ну, что ж, тем лучше, он сам провалится в яму, которую мне роет. — Эти вещи меня не трогают ни капельки и оставляют меня лично холодной, так как моя совесть чиста, и Россия не разделяет его мнения, но я рассержена, — потому что это косвенно затрагивает тебя. — Мы поищем ему заместителя.

Как тебе нравится работа с Алексеевым? Приятно и быстро, наверное. — У меня нет особенных известий, только Мекк уведомил меня, что мой центральный склад (Львов, Ровно) из Проскурова, вероятно, через 5 недель, переедет в Полтаву. — Я не могу понять, почему, и надеюсь, что это не понадобится. — Мариины дамы из Житомира спрашивают, куда переведут ее лазарет в случае эвакуации этого города. Все это немного рано решать, я думаю. — Как грустно, что Молоствов^[330] умер. — Я узнала, что ты назначил Вельепольского флигель-адъютантом^[331], — наверное, Воейков за него просил, — он не очень симпатичен и — такой “салонный” юноша. Наверное, здоровье заставляет его выйти из полка, — но твоя свита не должна быть таким местом, как поч. опек. совет, куда сплавляют людей. — Я тоже — увы! просила за своего Маслова. Он уже несколько месяцев командовал полком на фронте. Вел. — любовник Ольги О.^[332] (это большой секрет, ей пришлось несколько лет тому назад сделать выкидыш); он был не очень мил с нею потом, — несимпатичный человек, но друг Воейкова, так как, наверное, хороший офицер.

Прилагаемая фотография для П.П. — Как некрасиво, что опять кто-то хочет ему навредить, так что ты лучше прикажи Фред. напечатать (частным образом, не от его имени), что теперь не надо заместителя, так как у тебя теперь большая канцелярия иДр.^[333] и Кира остаются; это, я уверена, идет из того же источника, что и история с телеграммой из ставки. — Покажи Воейкову (газетную вырезку — О.П.) Надо указать военному цензору Виссарионову, о чем писать, так как он главный цензор у Фролова и хороший человек. — Это все дела Суворина — и вчера вечером, и сегодня утром. — Я так беспокоюсь, что до сих пор еще нет телеграммы. Не могу понять, почему перемена официально не публикуется. Это очистило бы и приподняло умы, и скорее изменило бы направление мыслей в Думе. — По-моему, сегодня крайний срок, так как Н. уезжает. Вчерашняя твоя телеграмма была еще из ставки, а последние уже из Царской ставки. Это звучит так хорошо и многообещающе!

Теперь начинаются (с завтрашнего дня) постные дни, так что надо было объявить о переменах и молебнах раньше. Это большая ошибка, что все совпадает. Извини, что так тебе говорю. — Тот, кто посоветовал тебе отложить опубликование перемены, был неправ. — Ничего не значит, что Н. еще там, потому что известно, что ты работаешь с Алексеевым. Это был плохой совет — это показывает, до чего известная партия против этого. — Чем скорее будет официально все объявлено, тем спокойнее будет настроение. Все волнуются в ожидании новостей, которые задерживаются. Такое ложное положение всегда очень скверно. Только трусы, как Воейков и Фред., могли тебе это предложить, так как они думают об Н. больше, чем о тебе. Неправильно держать это в тайне, никто не думает о войсках, которые жаждут узнать радостную новость. — Я вижу, что присутствие моих “черных брюк” в ставке необходимо — такие там идиоты. И как раз так удачно складывалось, что после торжеств начинался пост и молитвы о твоем успехе! Но приходит вторник и ничего нового. Я сегодня утром с отчаяния телеграфировала тебе, но вот уже 7 часов, а ответа нет. — Мария, А. и я ходили в Екат. соб., а оттуда в лазарет, где я говорила с ранеными. Мы завтракаем и обедаем наверху. — Дождь и темнота действуют на меня удручающе. — У Бэби боли утихли, и он хорошо спал утром.

Елена и Всеволод^[334] пришли к чаю, а потом я приняла своего улана Толя, который принес мне еще фотографии. — Он говорит, что Княжевич умоляетполучитьнашу бригаду, а не бригаду Шевича. — Затем я послала за комендантом Осиповым и говорила с ним о кладбище и церкви, которые я строю для умерших воинов нашего лазарета, — хотела выяснить этот вопрос; m-me Лопухина, жена Вологодск. губернатора, написала мне, что ее мужу опять хуже с сердцем. — Ботк. и Сиротинин также находят, что его здоровье не сможет вынести такую напряженную работу. Если бы ты назначил его сенатором, он мог бы отдохнуть на время, а позднее, если у него сердце поправилось бы, он мог бы опять служить. — Он служит 25 лет. Было бы хорошо, если бы это сделал.

Мое солнышко, я так скучаю без тебя, но рада, что ты уехал. Министры могут по очереди приезжать к тебе с докладами — это их тоже освежит. — Надеюсь, что ты хорошо спишь. Не забудь телеграфировать Джоржи и др., когда наконец, все официально объявится. До свидания, мое сокровище, благословляю и целую тебя без конца, каждое дорогое, милое местечко!

Навсегда, дорогой Ники, твоя старая

Женушка.

Сплетни про Варшавулживы. Мне это сказал один монах, приехавший оттуда. Самарин хочет от него отделаться. — Наш Друг желает, чтобы Ордовский^[335] был назначен губернатором. Он теперь председатель казенной палаты в Перми. Помнишь, он поднес тебе книгу, написанную им про Чердынь, где похоронен один изРомановых, которого почитают как святого?

Ставка. 25 августа 1915 г.

Моя возлюбленная душка-Солнышко,

Благодарение Богу, все прошло, и вот я опять с этой новой ответственностью на моих плечах. Но да исполнится воля Божия! — Я испытываю такое спокойствие, как послесв. причастия^[336].

Все утро этого памятного дня 23 августа, прибывши сюда, я много молился и без конца перечитывал твое первое письмо. Чем больше приближался момент нашей встречи, тем больше мира воцарялось в моей душе.

Н. вошел с доброй бодрой улыбкой и просто спросил, когда я прикажу ему уехать. Я таким же манером ответил, что он может остаться на 2 дня; потом мы поговорили о вопросах, касающихся военных операций, о некоторых генералах и пр., и это было все.

В следующие дни за завтраком и обедом он был очень словоохотлив и в хорошем расположении духа, в каком мы его редко видели в течение многих месяцев. Пет. тоже, но выражение лица его адъютантов было самое мрачное — это было даже забавно.

Я должен отдать справедливость моим господам, начиная со старого Фр. — они держали себя хорошо, и я не слышал ни одной диссонирующей нотки, ни одного слова, к которому можно было бы придраться.

Разумеется, пока Н. находился здесь, я просил его присутствовать в оба утра на докладе. Алексеев так хорошо их делает. Он был тронут иконкой и благословением, которые ты послала через меня. Н. повторил мне, что уезжает отсюда вполне спокойным, зная, что у меня такая подмога в лице Алексеева. Мы много говорили о Кавказе. Он любит его и интересуется населением и прекрасной природой, но он просит, чтобы ему недолго оставаться там по окончании войны. Он немедленно надел на себя чудесную старую черкесскую шашку — подарок, который Шервашидзе сделал ему несколько лет тому назад — и будет носить ее все время. Он полагает пробыть в Першине дней 12, а потом выедет прямо в Тифлис, и встретится со старым графом В. в Ростове-на-Дону. Вся коллекция черных женщин^[337] присоединится к нему под Киевом в его имении, и все они уедут!

Начинается новая чистая страница, и что на ней будет написано, один Бог Всемогущий ведает!

Я подписал мой первый приказ и прибавил несколько слов довольно-таки дрожащей рукой!

Мы только что окончили нашу вечернюю трапезу, после чего я имел продолжительную беседу с Лагишем, а затем с ген. Вильямсом^[338].

И Джоржи и бельгийский король ответили на мою телеграмму, в которой я извещал о переменах у нас — и так скоро!

Я в восторге, что ты говорила со старым Гор.^[339] и утешила его. Пожалуйста, в следующий раз передай ему, что как только Гос. совет и Дума закончат свои работы, их надо прикрыть, все равно, вернусь ли я к тому времени, или еще буду находиться здесь!

Почему бы не повидать Крупенского — он надежный человек и, может быть, расскажет тебе стоящие вещи.

Подумай, женушка моя; не прийти ли тебе на помощь к муженьку, когда он отсутствует? Какая жалость, что ты не исполняла этой обязанности давно уже, или хотя бы во время войны!

Я не знаю более приятного чувства, как гордиться тобой, как я гордился все эти последние месяцы, когда ты неустанно докучала мне, заклиная быть твердым и держаться своего мнения.

Мы только что кончили играть в домино, как я получил через Алексеева телеграмму от Иванова, сообщившего, что сегодня наша 11-я армия (Щербачева) в Галиции атаковала две германских дивизии (3-ю гвард. и 48-ю пех.) с тем результатом, что было взято свыше 150 офицеров и 7000 солдат, 30 орудий и много пулеметов.

И это случилось сейчас же после того, как наши войска узнали о том, что я взял на себя верховное командование. Это воистину Божья милость, и какая скорая!

Ну, я должен кончать, уже поздно, и мне пора спать.

Благослови тебя Бог, мое возлюбленное сокровище, мой Солнечный Луч! Нежно, нежно целую тебя и дорогих детей.

Всегда твой старый муженек

Ники.

Передай А. мой теплый привет.

Ц.С. 26-го авг. 1915 г.

Мой родной, бесценный,

Я пишу в верхней угловой комнате. M-r Жильяр читает Алексею вслух. — Ольга и Татьяна сегодня днем в городе. — О, мой дорогой, было так приятно прочесть известие сегодня утром в газетах, и мое сердце невыразимо радовалось! — Мы с Марией пошли к обедне в верхнюю церковь, Анастасия пришла к молебну. — Батюшка прекрасно говорил. Я хотела бы, чтобы побольше людей из города его послушали. — Это было бы им очень полезно, так как он очень хорошо коснулся внутренних вопросов. — Сердцем и душою я молюсь за тебя, мое сокровище! — Служба продолжалась от 10 1/2 до 12 1/2. — Затем мы зашли к Ане, чтобы повидаться с милой Лили, вернувшейся из церкви. — Она разыскивала свою мать, которая ездила на фронт и искала тело своего убитого мужа. — Она уже не могла добраться до Бреста, потому что германцы находились в 18 верстах от того места, где она была. Мищенко пригласил ее к завтраку — представь себе, она одна среди 50 офицеров! Она переночевала у Ани и уезжает сегодня к сыну: от мужа у нее никаких известий. — Мы завтракали, пили чай и обедать будем здесь наверху. — Я прокатилась немного в полуоткрытом автомобиле с Аней и Марией, чтобы немного подышать воздухом — совсем сентябрьская погода. — В 6 час. придет Костя, а затем я пойду в церковь — такое утешение молиться со всеми за моего ненаглядного!

Хорошие известия от Иванова — настоящее благословение для начала твоей работы. Помоги тебе Бог, мое сокровище! Все теперь кажется пустяком, такая радость царит в душе. — Я с воскресенья не имею известий от старика. — Самарин все продолжает интриговать против меня. Надеюсь в скором времени составить для тебя список подходящих имен и уверена, что найду ему преемника до того, как он успеет еще навредить. — Как поживают иностранцы? Завтра увижу Бьюкенена, так как он мне опять принесет свыше 100000 р. из Англии.

Я получила письмо от m-me Бахерахт^[340], где она просит, чтобы ее мужа не удаляли до конца войны. — Он достиг предельного возраста, но много помогает русским в Берне и проявляет много усердия. Может быть, ты будешь помнить это, когда Сазонов будет тебе о нем говорить? — Граммофон играет в спальне, там Мария и Анастасия. — Бэби спал всего 9 часов (с перерывами): он веселенький и мало страдает. — Я говорила Фредериксу, что не надо пока ничего устраивать для раненых в Ливадии, так как еще очень много свободных мест в Ялте. А теперь меня со всех сторон извещают из Крыма, что там все приготовлено. Спроси Фред., почему, ведь я не нахожу, чтоб это было теперь необходимо, — может быть, позднее. Скоро будут готовы мой военный санаторий и госпиталь в Ливадии — этого пока довольно.

Царское Село. 27 авг. 1915 г.

Мой родной, любимый,

Интересно, получаешь ли ты мои письма каждый день? Жаль, что ты так далеко, и проходящие теперь воинские поезда задерживают движение. Опять только 8 градусов, но солнце как будто собирается выглянуть. Удается ли тебе каждый день делать прогулку, или ты слишком занят? Бэби спал очень хорошо, просыпался только два раза на минутку, и рука гораздо меньше болит, к счастью; ушиба не видно, только опухоль, так что, я думаю, завтра он сможет одеться. Когда он нездоров, я гораздо больше его вижу, а этобольшая радость для меня (конечно, если он не страдает, что хуже всего).

Ольга и Татьяна вернулись из города после 7 час., так что я пошла в нижнюю церковь с Марией от 6 1/2 до 8 час. Сегодня утром я с двумя младшими пойду в верхнюю церковь в 10 1/2 час., а другие пойдут к службе вниз до 9 час.

Мой пост состоит в том, что я не курю, — я пощусь с самого начала войны и люблю ходить в церковь. — Мне хочется причаститься, и священник на это соглашается, — он говорит, что никогда не рано быть вновь у причастия и что это дает силы. Желающие из раненых солдат тоже будут причащаться. — В субботу годовщина закладки нашего камня! Графиня Граббе рассказала вчера Ане, что Орлов с женой в ярости от того, что их прогнали^[341] — это возмутило многих в городе. Он ей также передал, что Н.П. займет его место (я была уверена, что он поместит это в газетах), — какой некрасивый поступок, после того как жена его пригласила Н.П. к себе и говорила с ним — таковы люди! Многие рады этому, те, кто знал его грязные денежные дела и то, как он позволял себе отзываться обо мне.

Будет ли у тебя время нацарапать хоть строчку? Мы не получаем известий, так как я предложила Н.П. не писать и не телеграфировать пока, в течение некоторого времени, после этой некрасивой истории в ставке.

Интересно, каковы новости? Вели им посылать мне опять телеграммы, прошу тебя, мой друг. Дорогой Бэби встал, наполовину одет, завтракал с нами за столом и играл с мальчиками. Он сегодня не хочет выходить, говорит, что чувствует еще маленькую слабость, а завтра выйдет. Он тебе не писал, потому что не мог держать бумагу левой рукой. Мы опять будем обедать наверху — там уютно и не так пусто без тебя, как внизу.

Ну, вот, сегодня утром я пошла с двумя младшими к обедне и молебну в 10 1/2час. Читались чудные молитвы за тебя Богородице и св. Серафиму. Оттуда мы пошли в наш лазарет. Все были на молебне в маленьком пещерном храме, так что и мы опять пошли. А сейчас в 6 1/2 час. идем ко всенощной. Я очень надеюсь причаститься в субботу, многие солдаты тоже пойдут, так что, дружок, прости меня, если я чем-либо огорчила или рассердила тебя, и за то, что так приставала к тебе все эти трудные недели. Я тебе протелеграфирую, если наверное буду причащаться, и ты тогда помолись за меня, как и я за тебя. Ведь все эти посты, церковные службы, ежедневные молебны — отчасти для тебя, а св. причастие будет особым благословением, и я буду чувствовать твою близость, мой дорогой ангел, мой муженек.

Посылаю тебе прелестную телеграмму от Володи, — я хочу, чтобы ты ее прочел.

Павел пил у меня чай, — он очень спокоен и мил. Говорил о себе, и я ему передала то, о чем мы говорили, что ты надеешься взять его с собой, и посылать его по поручениям. Он ни в каком случае не хочет быть назойливым или выскочкой, но жаждет тебе служить, не хочет приставать к тебе с письмом и просит меня тебе все это передать. Может быть, ты захочешь послать его в какой-нибудь армейский корпус под начальством хорошего генерала, — он на все согласен и полон самых лучших намерений. Обдумай и поговори с Алексеевым, а затем дай мне знать, пожалуйста. Мы говорили с ним о Дмитрии — не повторяй ему этого это его ужасно мучает и он очень недоволен тем, что тот навсегда застрял в ставке, и находит, что он ни за что не должен оставаться там, так как это вредно для него, портит его, и он чувствует себя там очень важной персоной. Павел очень недоволен, что он теперь приехал, и огорчен тем, что ты не осадил его раньше, вместо того, чтобы позволять ему вмешиваться в дела, которых он совсем не понимает.

Лучше всего, если он вернется в полк, мундир которого имеет честь носить и в котором служит.

Павел находит, что кавалергардам надо дать нового командира, так как раны теперешнего не заживают. Он все получил, все сделал, что мог, а полк не может оставаться без настоящего командира, с одними только юнцами. Он говорит, что можно назначить кого-нибудь хорошего с фронта, все равно, кто он, только бы был хорошим, — так что ты, м.б., и это обсудишь с Алексеевым (не с Дмитрием)?

Бьюкенен мне опять принес больше 100000 р. Он тебе желает всякого успеха. Не может больше выносить города, говорит, что очень трудно достать дрова. Он хочет уже теперь всем запастись, ждет уже два месяца, а теперь узнал, что ничего не прибудет. Следовало бы сделать заранее большие запасы, так как у нас масса беженцев, которые будут страдать от голода и холода. О, через какие мучения они проходят! Масса народу умирает по дороге, сбивается с пути, и всюду подбирают заблудившихся детей. Теперь я должна уезжать. Благословляю и целую тебя 1000 раз, очень, очень нежно, с горячей любовью!

Навсегда твоя старая

Аликс.

Когда же, наконец, закроют Думу? Почему твое присутствие для этого необходимо? То, что эти дураки так нападают на военную цензуру, только доказывает, насколько она необходима.

Сердечный привет Н.П.

Могилев. 27 авг. 1915 г.

Душка моя, бесценное Солнышко,

Сердечное спасибо за 2 твоих милых письма. Сколько времени проходит, пока они дойдут! Поезда ходят очень неаккуратно из-за колоссальной работы на линиях. С военной точки зрения, это одно из величайших наших затруднений.

Войска, военные материалы, провиант идут в одном направлении, а эвакуация и в особенности эти несчастные “беженцы” — в противоположном!

Нет возможности удержать этих бедных людей от оставления своих жилищ пред лицом наступающего неприятеля, так как никто не хочет рисковать, оставаясь в руках германцев или австрийцев. Кому не находится места в поездах, те идут или едут по дорогам, и так как наступают холода, то это паломничество становится страшно тяжелым; очень сильно страдают дети, и многие из них, к сожалению, умирают на дороге.

Все местные власти и члены разных комитетов трудятся и делают все, что могут, — я знаю это; но они откровенно сознаются, что всего не могут сделать. Мучительно думать, сколько неожиданных страданий принесла с собой война, не считая обычных бедствий, которые она всегда приносит!

И все же это должно кончиться когда-нибудь!!!

Не могу тебе передать, до чего я доволен ген. Алексеевым, Какой он добросовестный, умный и скромный человек, и какой работник!

Доклады его совсем в другом роде, чем какие мне делались раньше. Он работает один, но у него есть два маленьких генерала — Пустовойтенко^[342] и Борисов^[343], которые были с ним много лет и помогают ему только в деталях и во второстепенных вопросах.

Нo я боюсь, что наскучил тебе этой сухой темой. Спасибо за пересланное письмо мне Н. — я думаю, он искренен и писал то, что думает. Во всяком случае, оно весьма любопытно, ибо показывает, что иногда у него бывает собственное мнение, не зависящее от того, что думают окружающие.

Я очень рад подвигам Вол.Tpyб.^[344], этот человек, несомненно, заслужил георгиевский крест, который, надеюсь, скоро и получит.

Теперь я каждый день видаю Митю Ден. — Вид у него вполне здоровый, ходит он прилично, но ему нечего делать, и он отчаянно скучает после деятельной жизни в Черном море. Ему хочется получить какую-нибудь работу около нас. И старик предложил: не поставить ли его во главе нашего гаража вместо толстяка Орлова? Что ты об этом думаешь? Я нахожу, что это хорошая мысль.

Лесок, в котором стоял наш поезд, очень уютен, но благодаря дождям там стало сыро, даже в вагонах; поэтому, чтоб быть поближе к моему штабу и жить в доме, я решил, что лучше и проще всего будет переехать в город. Здание старое, но вполне удобное, с садиком и очаровательным видом на Днепр и далекую окрестность — положительно Киев в миниатюре.

Н. обычно приглашал иностранцев к обеду, и я намерен продолжать этот обычай. Нас всего 20 человек за столом в поместительной столовой.

В последние два утра, по прибытии в город, я принимал перед докладом дворянство и высших чинов администрации. Теперь официальная часть моего пребывания кончена. Я два раза ездил в автомобиле на ту сторону реки — прелестная, симпатичная лесистая местность и прекрасные дороги. Дурное настроение Дмитрия совершенно рассеялось — я имею в виду то, в котором он находился в тот день в Царском. Теперь он дежурит, меняясь с Н.П. и. Дм. Шерем. Он просил меня передать тебе поклон — он опять стал таким, как всегда.

Эти три дня я пощусь и постараюсь сходить в церковь до воскресенья. Прощай, моя драгоценная женушка, мой Солнечный Луч. Горячо целую тебя и дорогих детей. Благослови тебя Бог!

Всегда твойстарый муженек

Ники.

Только что пришло твое милое письмо. Тысяча благодарностей! Рад, что ты спокойна!

Царское Село. 28 авг. 1915 г.

Мой любимый, дорогой Ники,

Как мне благодарить тебя за твое дорогое письмо, которое было для меня таким радостным сюрпризом! Я его уже несколько раз перечла и целовала дорогие строчки. Ты написал 25-го, а я получила письмо 27-го, перед обедом.

Все нас очень заинтересовало. Дети и Аня внимательно слушали, когда я прочла им вслух некоторые выдержки. Сознание, что ты в мирном настроении, наполняет благодарной радостью наши сердца. Бог тебе посылает награду за твои великие начинания. На тебя легла новая ответственность, особенно близкая твоему сердцу, — ты ведь так любишь и понимаешь все военное. А проявленная тобою твердость должна принести благословение и успех.

Те, которые так опасались этой перемены и всего того вздора, убедились, как мирно и естественно все произошло, и успокоились. Я повидаю старика и послушаю, что он собирается мне сказать. — Петрогр. гор. Думу следует проучить — как она смеет подражать Московской^[345]! Гучков опять инициатор всего этого и телеграммы, которую ты получил, — лучше бы они занимались своими собственными делами, заботились о раненых, беженцах, топливе, продовольствии и т.п. Им следовало бы резко ответить, что они должны думать о собственном деле и о пострадавших от войны. Никому не нужно их мнение — пусть они лучше всего займутся вопросом о канализации. Я это все скажу старику, так как у меня не хватает терпения иметь дело с этими назойливыми болтунами.

О, мой друг, я так тронута, что ты просишь моей помощи, я всегда готова все сделать для тебя, но не люблю вмешиваться непрошенно, только здесь я чувствовала, что слишком много было поставлено на карту!

Яркий солнечный день, 18 градусов на солнце — и холодный ветерок, вообще этим летом странная погода.

Конечно, гораздо благоразумнее, что ты перебрался в губернаторский дом, раз в лесу сыро — здесь и штаб у тебя под рукой, хотя все же скучно, верно, тебе быть в городе. Не переедешь ли ты поближе, как это предлагал В.? Тогда ты мог бы легче приезжать сюда, если понадобится, или министры могли бы приезжать к тебе, это же еще дальше, чем Барановичи, не правда ли? — и ты мог бы скорее добираться до Пскова и армии. Мы все опять собираемся в церковь — старшие рано, а мы в 101/2, а затем в лазарет, если батюшка не будет говорить проповеди; он вчера опять говорил — и очень хорошо. Затем в 2 ч. мы пойдем на крестины сына прапорщика Кобба, я крестила его первого ребенка в прошлом году (он был нашим раненым, а потом служил в поезде Марии), — Мария и Яковлев (б. улан, комендант ее поезда) будут крестить мальчика в нижней лазаретной церкви. Георгий встретил поезд и роздал медали сестрам. Я уверена, что Шуленб. будет в отчаянии, так как они тоже были под огнем в прошлом году.

Затем мы поедем кататься и заглянем в домик, где живет жена нашего Друга со своими девочками, которых она привезла для учения. Потом Шуленбург в 5 3/4 церковь – Горем. в 7 3/4 — до своего заседания.

У нас в госпитале лежат 3 Татьяниных улана, и четвертый в Большом Дворце там опять 25 свободных мест, к счастью.

Прилагаю при сем письмо от гр. Келлера. Может быть, тебе будет интересно его прочесть, так как оно обнаруживает его простой и здравый взгляд на вещи, как почти у всех, кто не находится в СПб. или в Москве. Он тогда еще не знал о перемене в ставке. Сегодня он возвращается на фронт. Боюсь, что слишком рано, но, конечно, его присутствие там необходимо. Идут слухи, что Новик^[346] участвовал в бою, и удачно, но я не знаю, насколько это правда.

Надеюсь, что я не привожу тебя в ярость своими газетными вырезками — верны эти морские сообщения, или нет? Я их вырезала.

Мы сделали прекрасную прогулку, погода была чудная, души наши пели, — это, наверное, означает хорошие известия. В деревне около Павловской фермы мы остановились у лавки и купили 2 банки земляничного и брусничного варенья. Затем встретили человека с грибами и купили их для Ани. Мы ехали вдоль опушки Павловского парка. Такая погода — истинное удовольствие. Мы пьем чай на балконе и тоскуем по тебе, мой дорогой ангел. Жена Гр. шлет тебе привет и молится архангелу Михаилу, чтоб он был с тобой. Она говорит, что Он не мог успокоиться и страшно волновался, пока ты не уехал. Он думает, что было бы хорошо отправить на войну некоторые категории арестантов. Я думаю, что для некоторых — неопасных арестантов — это было бы нравственным спасением. Я могу намекнуть об этом старику, чтоб он подумал, как это осуществить.

В половине восьмого он придет, и мне надо до его прихода отправить это письмо.

Его губернатор^[347] совсем к Нему переменился и говорит, что он задержит нашего Друга, как только Он выедет. Ты видишь, что другие дали ему это приказание более чем скверно и постыдно!

Теперь — общая исповедь, так что батюшка просил нас прийти в верхнюю церковь, там будет масса солдат. И завтра утром мы будем со всеми там же. Все дети и Бэби придут тоже. Ах, как бы мне хотелось, чтоб и ты был там, но я знаю, что в сердцах и мыслях наших ты там будешь! Еще раз прости меня, мое солнышко. Бог да благословит и защитит тебя от всякого зла и поможет тебе во всем! Завтра день камня!

Целую тебя без конца, с глубочайшей любовью и преданностью. Навсегда твоя

Женушка.

Бэби надеется завтра написать. Он похудел и побледнел. Весь день был на воздухе. Спал сегодня до десяти с четвертью, очень весел и счастлив, что будет причащаться с нами.

Очень мила фотография, где ты снят во время купания. Несколько слов от Ани тебе, и от меня Н.П.

Царское Село. 28 августа 1915 г.

Любимый,

Я только что видела старика. Ему необходимо с тобой видеться, а потому он завтра выедет. Он много думал о том, кого бы можно было назначить министром внутренних дел, но, по его мнению, нет подходящего кандидата, за исключением разве Нейдгардта^[348]. И я тоже полагаю, что он был бы не плох (папа Танеев тоже упоминал о нем) — из Татьяниного комитета. Он прекрасный работник и доказал это на деле, чрезвычайно распорядителен и энергичен. Правда, скучный человек, но тут ничего не поделаешь, его “величественность” может воздействовать наДуму. К тому же ты его хорошо знаешь и можешь говорить с ним, как тебе заблагорассудится, не стесняясь. Надеюсь только, что он не принадлежит к шайке Джунковского и Дрентельна. Мне думается, что он мог бы держать в руках остальных министров и этим помочь старику.

Он находит, что совершенно невозможно работать с министрами, не желающими с ним сговориться, но он, так же, как и мы, находит, что сейчас его не следовало бы удалять, ибо это-то им и желательно, и если им сделать эту уступку, то они станут еще хуже. Если ты хочешь это сделать, то по твоему собственному почину и притом несколько позже. Ведь ты самодержец, и они не смеют этого забывать! Он находит, что было бы правильно прикрыть Думу, но воскресенье — праздник, и потому лучше во вторник, а предварительно он еще тебя повидает. Он находит, что министры хуже Думы. Проклятая цензура — позволяет печатать всякую мерзость. По его словам, известия о двух покушениях на жизнь Николаши— не более как утка. Он находит, что Щербатова совершенно нельзя оставить, что его следует немедленно сменить^[349]. Мне кажется, что Нейдгардту можно было бы доверять — не думаю, что его немецкая фамилия могла бы послужить препятствием, так как его всюду превозносят за деятельность в Татьянином комитете.

Государственный Совет может завтра покончить с вопросом о беженцах. Милому старому Горем. отрадно будет повидать тебя — он такой милый!

Только что вернулась с общей исповеди — страшно трогательно и умилительно, и все очень горячо молились за тебя.

Я должна поспешить с отправкой этого письма. Благословляю и целую тебя без конца, постоянно молюсь за тебя, — так радостно на душе все эти дни, чувствую, что Бог вблизи тебя, мой ненаглядный.

Навсегда твоя

Солнышко.

Царское Село. 29 августа 1915 г.

Мой любимый,

Только что принесли твое милое письмо от 27-го, — от всего сердца благодарю тебя за него, мой родной! Так отрадно узнать, что ты доволен Алексеевым и находишь работу с ним приятной. Будет ли Драгомиров^[350] назначен его помощником? Алексеев всегда может заболеть, и лучше иметь человека, немного осведомленного в делах. Не будет ли лучше, если ты переедешь поближе, где больше железных дорог? Могилев так далеко, и там проходит столько переполненных поездов. Надо серьезно заняться беженцами — устроить больше питательных пунктов и летучих лазаретов, — масса детей рождается на дорогах, другие умирают — это ужасное зрелище. Правительство разрабатывает вопрос о беженцах после войны, но гораздо необходимее теперь о них подумать. Бог даст, скоро неприятель прекратит свое наступление, и тогда дела поправятся. Известия, которые я прочла в газетах, очень утешительны и гораздо лучше изложены; сразу видно, что кто-то другой их пишет. Наш Друг находит, что больше фабрик должны вырабатывать амуницию, например, конфектные фабрики. Я люблю получать от тебя весточки, дети и А. внимательно слушают, так как мы здесь живем лишь тобой и для тебя.

Пусть М. Ден пока будет во главе гаража, позднее можно будет ему найти опять место во флоте, так как он любит и понимает это дело.

Да, приглашай иностранцев, с ними гораздо интереснее, и больше тем для разговоров. Я рада, что Дмитрий здоров — передай ему мой привет, но помни, что он не должен там оставаться, это вредно для него. Удали его по собственному почину. Ему не годится бездельничать, когда все на войне. А он живет только сплетнями и важничает. Только не говори, что Павел и я это находим. Павел просит тебя быть с ним построже, так как он портится и воображает, что может тебе давать советы. Благослови тебя Господь, дружок, за то, что ты постишься! Может быть, ты дашь Самарину краткое приказание о том, что ты желаешь, чтобы епископ Варнава пропел величание святителя Иоанна Максимовича^[351], потому что Самарин намерен отделаться от него за то, что мы его любим и что он добр к Гр. Мы должны удалить С.^[352], и чем скорее, тем лучше, — он ведь не успокоится, пока не втянет меня, нашего Друга и А. в неприятную историю. Это очень гадко и ужасно непатриотично и узко, но я знала, что так будет, — потому тебя и просили его назначить, а я писала тебе в таком отчаянии.

Бедный Маркозов^[353] вернулся, — постараюсь его повидать. В церкви было чудно, — продолжалось всего 2 часа, много народу причащалось: много солдат, 3 казака, Зизи, Иза, Соня, Аня, m-me Дедюлина с сестрой, Бэбин друг Ирина, Жук, Шах-Багов, Купов, m-r Чебытарев, Ресин, Перепелица, Кондратьев и т.д. Мы сошли вниз, чтобы приложиться к образам, наверху дети слишком стеснялись это сделать. Позднее мы получили твою телеграмму, которая нас обрадовала. Нам тебя страшно недоставало, но мы чувствовали твое светлое присутствие. Завтракали, обедали и пили чай (с Изой и Зизи) на балконе. Я делала перевязки в лазарете и чувствовала столько энергии и внутренней радости. Катались до Павловска. Бэби здоров, опять ловил ос. Виктор Эрастович^[354] сегодня уехал в Могилев.

Мы сегодня вечером в церковь не пойдем, потому что устали, ежедневные службы 2 раза в день за последние 4 дня были очень длинные, но такие чудные! Сегодня день нашего камня.

Я приняла m-me Парецкую, она много о тебе говорила. На зиму она опять переедет в город. Я дала ей нашу группу и сказала, что дам тебе подписать, когда ты вернешься.

Каковы твои планы? Сегодня неделя, как ты уехал, и как изменилось настроение с тех пор — мир, доверие и “свежее, новое начало”! Да, кстати, не велишь ли ты скорее судить Ковенского коменданта Григорьева? Производит очень дурное впечатление, что он гуляет на свободе, когда все знают, что он сдал и покинул крепость (Шуленбург мне об этом намекнул, и еще другую вещь про Семеновцев факт, а не сплетни, Усов, которому он может верить, передал ему это со слезами они просто бежали, поэтому Преображенцы понесли такие потери. Найди им хорошего, храброго командира). Я надеюсь, ты не сердишься за то, что я тебе все это пишу — эти сведения могут быть тебе полезны, ты можешь все разузнать и произвести чистку. Много прекрасных, храбрых юнцов осталось без наград, а высокопоставленные в тылу получили ордена — Алексеев не в состоянии все это делать, а мой слабый ум придумал: не назначить ли специально несколько человек, которые просматривали бы все эти огромные наградные списки и наблюдали за тем, чтобы не совершалось несправедливости? — В случае (я совсем не знаю, одобряешь ли ты Нейдгардта), если ты его назначишь, и он тебе представится, поговори с ним решительно и откровенно. Смотри, чтобы он не пошел по стопам Джунк. Ты с самого начала объясни ему положение нашего Друга, чтобы он не смел поступать как Щерб., Сам. Дай ему понять, что преследуя нашего Друга или позволяя клеветать на Него, он этим действует прямо против нас. Ты можешь подействовать на его самолюбие. И запрети это немилосердное преследование баронов!

Не забыл ли ты разослать латышские дружины по полкам? С тобой ли славный Димка^[355]? Я увижусь с Максимовичем, вернувшимся из Москвы.

Дорогой, не забудь рассылать свитских (второе мое перо высохло) по разным фабрикам от твоего имени, — пожалуйста, сделай это. Это произведет превосходное впечатление и докажет, что ты за всем наблюдаешь, а не одна только Дума сует свой нос во все.

Любимый мой, А. только что видела Андр.^[356] и Хвостова^[357], — последний произвел на нее прекрасное впечатление (старик против него, я же его не знаю, и потому не знаю, что сказать). Он очень тебе предан, говорил с ней спокойно и хорошо о нашем Друге, рассказал, что на завтра готовился запрос в Думе о Гр.^[358]: просили подписи Хвост.. но он отказал и заметил, что если этот вопрос будет поднят, то амнистия не будет дарована. Они подумали и — опять отказались от запроса. Он рассказал такие ужасы про Гучкова! Был сегодня у Горем., — говорил про тебя, что ты спас себя, приняв на себя командование. – Хвост. поднял вопросы о германском засилии и дороговизне мяса, чтобы левые их не поднимали. Теперь, когда это обсуждается правыми, это безопасно. — Вообще, она им очарована. — Горемыкин хотел предложить Крыжановского^[359], но я ответила, что ты никогда не согласишься. Поговори с ним насчет Нейдгардта. — Я его (Хвостова) статьи, т.е. речи в Думе не читала, так что мне трудно давать советы. — Все ли другие против него или один только старик, который ненавидит всех думских? Очень трудно тебе опять решить, бедное мое сокровище, а я не могу высказаться, раз не знаю этого человека. — На нее он произвел очень хорошее впечатление. — Поговори с Горемыкиным о нем. Теперь пора отсылать это письмо. Надеюсь, что ты разгонишь Думу, только кто сможет ее закрыть, раз старик боится оскорблений? — Мне хочется отколотить почти всех министров и поскорее выгнать Щерб. и Сам. Последнего ты верни к его серьезной работе по эвакуации, — видишь, митрополит тоже против него. — Надеюсь послать тебе завтра список имен, чтобы ты мог выбрать приличных людей.

До свидания, дружок, храни тебя Господь! Целую без конца, крепко прижимаю тебя к груди с безграничной нежностью. Навеки твоя старая

Женушка.

Привет старику и Н.П. — Извини за ужасный почерк, но я страшно спешу, и перо неважное. — Если ты можешь найти место для Павла на фронте, то было бы очень хорошо. Тебе он не будет надоедать, раз будет под начальством хорошего, умного генерала.

Выяснена ли история Безобразова?

Царское Село. 30 августа 1915 г.

Мой любимый, дорогой,

Снова дивное солнечное утро со свежим ветерком — так ценишь хорошую погодy после этих серых дней и мрака! Я по утрам с жадностью набрасываюсь на “Новое время”. Слава Богу, ежедневно приходится читать добрые вести о наших славных войсках. Так отрадно, что со времени твоего приезда Бог действительно даровал через тебя свое благословение войскам! С какой обновленной энергией они сражаются! — Если бы только можно было сказать то же о внутренних делах! Следовало бы отделаться от Гучкова, но только как, — вот в чем вопрос. Военное время — нельзя ли выудить что-нибудь, на основании чего его можно было бы засадить? Он добивается анархии — он против нашей династии, которая, как говорит наш Друг, под защитою Господа Бога. Ведь омерзительно видеть его игру, речи и подпольную работу. В четверг в Думе будут внесены их запросы, к счастью — с опозданием на неделю, — нельзя ли было бы заранее прикрыть Думу? Только не сменяй старика сейчас, позже можешь, когда тебе только заблагорассудится. Горемыкин, а также Андрон. и Хвостов согласны с тем, что это значило бы играть им на руку. Им невыносима твоя непоколебимость. Так как они поклялись держать тебя в своих руках, то теперь ты уж держись в том же духе.

Ты все еще так же полон энергии и твердости, скажи мне, мой ненаглядный? Ужасно не быть с тобой! У меня к тебе столько вопросов, так много надо рассказать тебе но — увы! мы с тобой не условились насчет шифра. Не могу ничего передавать через Дрентельна. а по телеграфу тоже не решаюсь — за телеграммами следят. Я уверена, что министры, враждебно настроенные ко мне, следят за мной, а это меня нервирует при писании. — Мы были в церкви, затем завтракали на балконе, вместе с Соней. — Я приняла 5 моих Александровцев. так как сегодня день их приема, затем Максимовича. Мы обо всем подробно потолковали. Его порадовало мое бодрое настроение и моя энергия. Я попросила его тоже прислушиваться, и в случае, если услышит неподобающие разговоры, тотчас же останавливать, а также обратить внимание на клуб — он уж 5 месяцев там не был. Разумеется, в его присутствии никто не дерзнет чего-либо говорить, но ему известно, что там происходят весьма неблаговидные разговоры, и он обратит на это должное внимание. — Гр. Фредерикс говорила ему также про Орлова, который тоже, в его присутствии, не смеет сказать ничего неподобающего. О. сейчас распространяет слух, будто он был уволен благодаря нашему Другу. Другие говорят, будто Он живет в Царском Селе, точно так, как раньше утверждали, будто здесь находится Эрни^[360].

Приняла m-me Ридигер, вдову одного из Грузинских офицеров. Он похоронен в Бромберге. Я попросила ее присматривать за моей санаторией в Массандре.

Вот текст телеграммы, которую А. только что получила от нашего Друга. “Первого объявление ратников вести, узнайте тщательно, когда губерния (Его) пойдет наша. Воля Божия это последние крохи всего мира. Многомилостивец Никола творящий чудеса”. Не можешь ли ты разузнать, когда призывается Его губерния (Тобольск.), и тотчас мне это сообщить? Я думаю, что в твоем штабе все это точно намечено. Касается ли это Его сына? Но ведь он же не ратник. Так странно — когдаПрасковья^[361] уезжала, то Он говорил, что она больше не увидит своего сына. Пожалуйста, поскорей ответь.

Максимович нашел госпитали в хорошем виде, но атмосфера там такова, что нужна строгая рука для поддержания порядка. Он находит, что Юсупова следовало бы вернуть туда, а не позволять ему торчать здесь, с чем я вполне согласна.

Боткин рассказал мне, как Гординский (Анин друг), возвращаясь с юга, куда он ездил повидаться с своей матерью, в поезде услыхал разговор двух господ, говоривших обо мне мерзости. Он дал обоим пощечины и сказал им, что они вольны жаловаться, если им угодно, но что он исполнил свой долг и что он точно так же поступит со всяким, кто осмелится так говорить. Разумеется, они были вынуждены замолчать. — Необходима энергия и смелость, и тогда все будет хорошо. Беспокоюсь, что от тебя нет телеграммы. Получил ли ты мою ночную относительно “хвоста” — Христова? Он на нее произвел прекрасное впечатление; и мне хотелось бы, чтобы ты прочитал мое письмо прежде, чем порешишь с Горемыкиным. Получил ли ты оба моих письма в субботу? — Ты слишком далеко, — невозможно в скорый срок добиться от тебя желаемого.

Только поскорее прикрой Думу — раньше, чем они успеют сделать свои вопросы. Будь и впредь так же энергичен!

Максимович был в восторге. Я многое рассказала Боткину, чтобы заставить его кое-что понять, так как он не всегда таков, каким я бы хотела его видеть. Он увидел, что мне все известно, и мне удалось ему объяснить многое, что он не вполне понимал. Я говорю вовсю, — необходимо всех встряхнуть и показать, как им следует думать и поступать.

Можешь ли ты передать или переслать прилагаемое письмо с твоим слугой Н.П.? Только не через Дмитрия, так как он станет делать свои замечания по поводу того, что мы пишем. Тебя позабавит, как Анастасия ему пишет. — Прилагаю прошение нашего Друга, напиши сверху свою резолюцию. Мне кажется, что эту просьбу вполне возможно удовлетворить.

Аэропланы летают над головой, я лежу, отдыхаю перед обедом. — Если есть что-нибудь интересное, то нельзя ли твоей матушке и мне получать известия с вечера, так как уж очень долго дожидаться до следующего утра? — Сейчас должна кончить.

Прощай, да благословит тебя Господь, мой ненаглядный, мой солнечный свет, жизнь моя! Очень по тебе тоскую. Шлю тебе бесконечное число поцелуев. Навеки твоя женушка

Аликс.

Поклон старику. — Оказывается, что Лагиш, будучи недавно здесь, говорил в клубе против смещения Н. (Сандро Л.^[362] это слышал), а потому постарайся приглядеться к нему — что это за человек. — Все смотрят на твое новое начинание, как на великий подвиг. — Аня нежно тебя целует.

Пожалуйста, ответь поскорее.

Царское Село. 31 августа 1915 г.

Моймилый, любимый,

Снова солнечный день — я нахожу погоду идеальной, но Ольга зябнет. Правда, что “le fond de 1'air” свежий. — Я рада, что у тебя была хорошая беседа со “Старцем”, как наш Друг называет Горемыкина. Я полагаю, что твои слова о том, что ты решение откладываешь до своего возвращения, касаются вопроса о смене министра внутренних дел. Как было бы хорошо, если бы ты мог повидать Хвостова, обстоятельно с ним побеседовать и увидеть, произведет ли он на тебя то же благоприятное, честное, лояльное, энергическое впечатление, как на Аню! — Но Дума, надеюсь, немедленно будет распущена.

Павел нездоров, у него плохое самочувствие, лихорадит, — приступ, каких у него не было за все эти последние месяцы, а потому он в постели. Кроме того, его заботит Д. Если бы я получила ответ относительно того, сможешь ли ты его использовать на фронте или в ставке, а также не отошлешь ли ты Д. в его полк, то я могла бы к нему зайти и передать это. — Не пошлешь ли ты за Мишей, чтобы он побыл с тобой некоторое время перед своим возвращением? Это было бы так славно и уютно для тебя. Да и полезно убирать его подальше от нее^[363]. Кроме того, твоему брату подобает быть около тебя.

Я уверена, что ты чувствуешь себя более одиноко с тех пор, как покинул поезд. Быть одному в доме за завтраком и за чаем должно быть тоскливо. Не собираешься ли ты переехать куда-нибудь сюда поближе? И приблизительно когда ты рассчитываешь заглянуть сюда? Тебе, несомненно, трудно это заранее сказать, но я спрашиваю об этом, имея в виду смену Щербатова, а также необходимость “щелкнуть” министров. Отношение к старику, а также подлость их меня глубоко возмущают. — Я была сегодня утром у Знамения с моими свечами. Там я захватила А., и мы отправились в Красный Крест. Она посидела часок с своим другом, покуда я обошла оба дома. Радость офицеров по поводу того, что ты принял на себя командование, безгранична, и так же безгранична вера в успех. Гротен выглядит хорошо, но бледен. Затем я отправилась в наш лазарет и посидела в нескольких палатах. После завтрака у меня был прием. Затем я пошла к А., чтобы повидать Алиного мужа, который завтра возвращается на фронт, а она с детьми в город. — Мы славно покатались, — завтракали и пили чай на балконе. Сейчас Бэби просит, чтобы я взяла его с собой к Ане повидаться с Ириной Т. и с Ритой X. Но я не собираюсь там засиживаться. По возвращении оттуда закончу это письмо.

Ну, вот, посидела там 20 минут, а затем пошла помолиться и поставить за тебя свечки, мое сокровище, мой солнечный свет. “Говорят”, что ты вернешься 4-го — на совещание министров. Снова аэропланы с шумом кружатся над головой.

Бэби написал свое письмо совершенно самостоятельно. Он только справлялся у Петра Васильевича относительно правописания, когда оно его затрудняло.

Жена Гр. поспешно уехала, в надежде еще застать сына — она теперь так опасается за жизнь Гр. — Прощай, мой ангел. Бог да благословит и защитит тебя, и да дарует он тебе свою помощь во всех твоих делах!

Нежнейшие поцелуи, родной мой Ники, шлет тебе твоя старая

Солнышко.

Как хорошо, что ты виделся с Келлером! Для него, несомненно, это было большой радостью!

Могилев 31 августа 1915 г

Моя бесценная душка-женушка,

Как я благодарен тебе за твои милые письма! В моем одиночестве они являются единственным моим утешением, и я с нетерпением жду их прибытия, но никогда не знаю, когда они могут прийти.

В дни поста я каждый день бывал в церкви — либо утром, либо вечером, а кроме того был занят с Алексеевым, так что у меня мало оставалось времени для писем, и я, разумеется, запускал и свои обычные бумаги.

Здесь я выхожу только раз в послеобеденное время, хотя тут есть крохотный сад, прилегающий к губернаторскому дому, залитый солнцем и живописно расположенный.

Что говорят дети о том, что я живу в доме губернатора? Он превосходный, умный и энергичный человек. Фамилия у него некрасивая — Пильц, вот почему тут кругом масса грибов^[364]. Мы ежедневно едим их, и они начинают нравиться иностранцам, особенно японскому генералу.

Сандро провел здесь два дня. Он явился с докладом, а потом у нас был долгий и интересный разговор. Он очень доволен переменой, сказал мне то же самое, что тебе писал Николай М.^[365], и изумлялся тому, что я так долго терпел это фальшивое положение.

Теперь он уехал в Смоленск. Вчера сюда прибыл Кирилл. Я очень рад был повидать славного Келлера, который явился неожиданно и в тот же вечер уехал к своему кавалерийскому корпусу. К сожалению, я не мог дольше побеседовать с ним, так как в то же утро прибыл старик Горем. — день был воскресный — я принимал старика после завтрака, — но, по крайней мере, разговаривал с К. через стол, и все слушали интересные вещи, которые он рассказывал.

Он просил передать тебе свое глубочайшее уважение и признательность. Я рад, что и Алексеев о нем высокого мнения. — Как вижу, ты находишь, что Могилев чересчур далеко от дома; если помнишь, я тоже так думал до приезда сюда; но теперь он мне кажется самым подходящим местом. Он расположен в центре за всем нашим фронтом, в стороне от большого движения войск и т.п. От Царского Села он стоит не дальше, чем Вильна, и когда железные дороги опять начнут работать нормально, это вовсе не покажется далеко.

Теперь несколько слов о военном положении — оно представляется угрожающим в направлении Двинска и Вильны, серьезным в середине, к Барановичам, и хорошим на юге (ген. Иванов), где наши успехи продолжаются. Серьезность заключается в страшно слабом состоянии наших полков, насчитывающих менее четверти своего состава; раньше месяца их нельзя пополнить, потому что новобранцы не будут подготовлены, да и винтовок очень мало. А бои продолжаются, и вместе с ними потери.

Тем не менее, прилагаются большие старания к тому, чтобы подвести какие возможно резервы из других мест к Двинску. чтобы отбить неприятеля от этого места. Но опять-таки, на наши износившиеся железные дороги уже нельзя полагаться так, как раньше. Только к 10 или 12 сентября будет закончено это сосредоточение, если, Боже упаси, неприятель не явится туда раньше.

По этой же причине я не могу решиться приехать домой раньше указанных чисел. Прошу, любовь моя, не сообщай этих деталей никому, я написал их только тебе.

Как раз в эту минуту Катов^[366] принес мне твое дорогое письмо вместе с другим письмом, для Н.П. Будь совершенно спокойна и уверена во мне, моя душка-Солнышко. Моя воля теперь тверда и ум более здрав, чем перед отъездом. Вчера мы хорошо — и до конца — договорились со старым Гор.; ты, вероятно, увидишь его в четверг, когда Думу закроют. Он может передать тебе наш разговор — но я совершенно забыл упомянуть о Хвостове. Лучше оставить эти вопросы до моего возвращения.

Твои милые цветы, которые ты дала мне в поезде, еще стоят передо мной на столе — они только чуть-чуть завяли. Трогательно, не правда ли?

Это письмо я окончу завтра. Спокойной ночи, моя любовь, моя птичка!

1 сентября.

День божественный. Все утро, от 10 ч. 30 м. до 12 ч. 30 м., я просидел в штабе у открытого окна, по обыкновению, и работал с моим ген. Алексеевым, а вначале и с ген. Пустовойтенко.

Вчера мы совершили восхитительную экскурсию, переехали через Днепр на пароме с нашими моторами, а вернулись в другом направлении.

Край и виды совсем великолепны и очень успокоительно действуют на душу. Бог да благословит тебя, моя возлюбленная, и детей! Горячо и нежно целую тебя и их. Аню тоже.

Навсегдатвой старый муженек

Ники.

Царское Село. 1 сентября 1915 г.

Мой милый, дорогой Ники,

Темно, серо, и я пишу при свете лампы. Спала плохо. — Просмотрела газеты как тяжело приходится нашим войскам, — против них стянуто столько сил, но Бог нам поможет! — Приятно видеть, насколько известия теперь лучше изложены. Это всех поражает. Теперь все гораздо легче понять. — Закрывается ли Дума? — Каждый день появляются статьи, что невозможно распускать ее теперь, когда она так нужна, и т.д. — Впрочем, ты ведь тоже читаешь газеты. — Надо было еще две недели тому назад закрыть ее.

Но они все продолжают преследовать немецкие имена. Щербатов обещал мне быть справедливым и не вредить им. Теперь же он подчиняется желаниям Думы, увольняет всех с немецкими именами, — бедного Гильхен^[367] в два приема выгнали из Бессарабии, — он приходил жаловаться к старухе Орловой. В самом деле, он — безумный трус. Все честные люди, притом истинно русские, изгоняются, — почему, дружок, ты дал на это свое согласие? — Скорее смени его. Мы наживаем себе столько врагов вместо верноподданных. Ошибки, сделанные им за один день, придется исправлять годами. — А. получила прелестную телеграмму от Кусова — он был “безгранично счастлив”, когда узнал новость про тебя. — Она видела Безака^[368] у Нини, он великолепно говорил, в восторге от ухода Джунковского, Орлова и Ник. Николай того же мнения, говорит об этом направо и налево и хорошо отзывался о Горемыкине. — Говорят, будет перерыв Думы до 15-го октября; жаль, что срок назначен опять так рано, но слава Богу, что сейчас-то она распущена. Только теперь надо усиленно работать, чтобы помешать им причинять вред по возвращении. — А печать надо хорошенько прибрать к рукам. Они намерены опять скоро выступить против Ани, значит, против меня и нашего Друга. Аня послала Воейкову письмо, полученное ею сегодня, и просила его настоять на том, чтобы Фролов запретил печатать всякие статьи против нашего Друга или А. У них военная сила, и им это легко. Воейков должен взять это на себя, твое имя не должно упоминаться. В. обязан охранять наши жизни и нас от всего, что может нам повредить, а эти статьи — против нас. Ничего не надо бояться, надо лишь принять очень энергичные меры. Ты уже показал им свою волю. Теперь ни в коем случае не надо ослабевать — раз уж начато, легко продолжать.

Операция прошла благополучно, после нее я сделала несколько перевязок.

Было очень интересно повидать молодого Ивана Орлова, — он имеет 3 георгиевских креста и Станислава с мечами и представлен к офицерскому кресту. — Он был легко контужен, двое из его людей убиты, и в аэроплан его были брошены бомбы, когда он был на земле. — Он приехал за новым. Он сбрасывает бомбы, стрелы и воззвания с предупреждением об обстреле. — Княжевич приезжал на несколько дней, вид у него хороший. Затем мы ездили кататься, — погода была хорошая и солнечная. В Павловском саду мы встретили Бэби, — он с другими мальчиками катался в своем большом автомобиле.

Как хорошо, что Кирилл тоже в ставке — ты можешь с ним поговорить по душе. Повлияй на него, чтобы он отделался от Николая Васильевича.

Завтра я со старшими девочками поеду в город, чтобы повидать наших раненых, вернувшихся из Германии, затем к чаю на Елагин, и надеюсь поставить за тебя свечку у Спасителя.

Вчера вечером мы были у Ани, где видели Шурика^[369] и Юзика^[370]. У меня ничего нет интересного рассказать тебе, милый. Храни тебя Господь, помоги тебе в твоей тяжелой работе и да дарует Он сил и успеха нашим войскам!

1000 поцелуев шлет тебе, мой Ники, твоя глубоко любящая старая

Женушка.

Наш Друг в отчаянии, что Его сына призывают, — это Его единственный сын, который в отсутствие отца ведет все хозяйство.

Толстый Орлов, говорит, будто ему было сказано не уходить до твоего возвращения. Он все еще надеется остаться, — его самолюбие ужасно оскорблено,— он, очевидно, забыл все, что говорил или делал, и все свои грязные денежные дела. Зинаида^[371], говорят, рвет и мечет, что эти 3^[372] ушли, а в соседней комнате папа Феликс^[373] говорит Безаку, что он в восторге от этого!

Передай старику, что я видела его жену и двух дочерей в подъезде — они выглядят хорошо, — уехали на Сиверскую.

Царское Село. 2 сентября 1915 г.

Мой любимый,

Дивное, солнечное утро. Оба окна всю ночь стояли открытыми, и теперь тоже. — У меня теперь новые чернила, — те кончились, они были заграничного производства. Меня всегда огорчает, как мало вещей производится здесь. Все привозится из-за границы — самые простые вещи, как, например, гвозди, шерсть для вязания, вязальные иглы и множество других необходимых вещей. — Дай Бог, чтобы по окончании этой ужасной войны фабрики смогли бы сами обрабатывать кожу и меха, — такая огромная страна и зависит от других! — Молодой Дерфельден (брат кавалергарда, которого мы знали), зять Павла, вернулся с генералом Кауфманом; он говорит, что снаряжение, присланное нам из Франции, было без ключа, так что оно непригодно и должно быть переработано здесь, что возьмет очень много времени. Он телеграфировал об этом во Францию и получил ответ, что мы сами должны это сделать.

Сандро написал Ольге очень довольное письмо после свидания с тобой и первого доклада тебе. — Раньше он очень волновался и был против того, чтобы ты принимал командование, но теперь смотрит другими глазами. — Н.П. написал А. прелестное письмо, и было приятно видеть, как он все понимает — ведь его тоже напугали, хотя он скрывал это от нас; он восторгается тобой, что ты пошел против всех. Это всем еще раз доказывает, что ты прав и мудр. Его настроение опять поднялось. — Конечно, самое лучшее быть вдали от Н. и Москвы — нет гадких сплетен, свежий воздух, другая обстановка. — В городе говорят, что ты возвращаешься в субботу? — Мы поедем в город (аэроплан летает над нами, в первый раз за утро), я хочу навестить наших несчастных, вернувшихся из Германии, а затем в 1/2 часа мы пьем чай в Елагине. Говорят, Павел не выходит из своих комнат и в ужасном состоянии, что сын уезжает. Сам он рвется быть при тебе в армии и боится, что ты пришлешь сейчас за ним, когда он себя так скверно чувствует. Поэтому у него настроение очень подавленное. — Я думаю заглянуть к нему и ободрить его, но хочется иметь для него какой-нибудь ответ. — Ган^[374] сделал очень неудачные снимки Бэби. Идиот — он его снял сидящим на балконе, как будто бы у него болит нога. Я запретила продавать снимки и велю ему вторично его снять. Ненаглядный мой, известия, слава Богу, хорошие. Хотя битвы очень тяжелые, и они продвигаются, но их постоянно отбрасывают.

Думцы намерены, по окончании своей работы здесь, собраться в Москве для совещания, — необходимо решительно запретить, — это вызовет только большие смуты. — Надо их предупредить, что если они это сделают, созыв Думы будет отложен на очень долгий срок. Пригрози им, как они это делают министрам и правительству. — В Москве будет еще хуже, чем здесь — надо быть строгим. Ах, если б только можно было повесить Гучкова^[375]!

Ты себе представить не можешь, как меня обрадовало твое дорогое письмо! Я прекрасно понимаю, как тебе трудно найти время для писания, поэтому меня это так глубоко трогает, мой дорогой.

Вот так имя — Пильц! Но, по крайней мере, грибы приятно есть. Теперь я понимаю, почему ты доволен Могилевом, — тебя там не тревожат.

Только что получила твою телеграмму. Слава Богу, известия в общем лучше. Так тревожно, что они пытаются отрезать Вильну, но, может быть, нам удастся поймать их в ловушку, — а потом Барановыми, как странно, — что теперь там? Здесь военные люди тоже думают, что через две недели дела поправятся. — Кня.жевич находит, что при уменьи можно при тяжелой неприятельской артиллерийской пальбе уменьшить число потерь быстрым передвижением войск за пределы прицела, так как дальнобойные орудия невозможно быстро перемещать. — Немецкие войска теперь гораздо худшего качества. — Мы только что встретили поезд, уходивший на фронт. Мы друг другу махали платками и шапками.

Наши большие потери очень тяжелы, но их еще больше. — Конечно, ты там более необходим теперь, и дорогая матушка это отлично понимает. Это хорошо, что ты днем иногда выходишь.

Сегодня погода была дивная, совершенно летняя. Я с А. поехала в моих дрожках на кладбище: хотела положить цветы на могилу Грузинского офицера, умершего в Большом Дворце ровно 6 месяцев тому назад, а затем взяла ее с собою намогилу Орлова^[376], где она не была после своего несчастного случая.

Затем мы пошли к Знамению. Я отстояла половину обедни и отправилась в наш лазарет, где посидела с нашими ранеными. Завтракала на балконе, потом снимала Бэби на траве. — В 21/2 часа поехала в город в клинику Ел. П.^[377], где видела наших пленных, вернувшихся из Германии и Австрии. Последние из них прибыли в этом месяце. — Твоя мама была там сегодня утром. — Мы видели несколько сот человек, и еще 70 из другого лазарета, потому что они горевали, что она их не посетила. В общем вид у них — недурной, хотя среди них было несколько несчастных слепых, много безруких и безногих — двое, увы! с скоротечной чахоткой; они были очень счастливы вернуться на родину. Я сказала им, что напишу тебе о том, что видела их. Потом поехали в Елагин — Феодор до того похудел, что я сперва приняла его за Андрюшу — он продолжает страдать желудком и очень слаб. — Ирина в Крыму, тоже больна желудком и лежит. У мамы вид хороший, Ксения волнуется, что дети нездоровы и не вместе. – Феодор, Никита, Ростислав и Вася здесь, а остальные 3 в Крыму^[378].

Мне так хочется, чтобы Юсупов вернулся в Москву, — я думаю, что Зинаида его из страха удерживает. — В городе очень сильное движение, у меня прямо голова закружилась. — Я утомлена, но чувствую себя хорошо. — В Елагине наш скороход Вaxmuн и скороход твоей мама (бывший матрос) внесли меня на верх. – Дивный воздух, окно широко раскрыто. — Мы обыкновенно обедаем в детской, но сегодня я предпочла остаться внизу, так как устала и все тело болит. — Я постоянно думаю о тебе, мой ангел, молюсь за тебя от всей души и тоскую более, чем могу это выразить, но я счастлива, что ты там и что я, наконец, все знаю.

До свидания, дружок, курьер сейчас уезжает. Храни и благослови тебя Господь! Целую тебя нежно и крепко обнимаю. Твоя навеки старая женушка

Аликс.

Завтра приму Куломзина^[379], Игнатьева^[380], и с нами завтракает твой Эристов^[381]. Дона приняла трех наших русских сестер милосердия, а мама сказала, что не желает принимать немецких, теперь же чувствует, что должна это сделать, и в то же время боится быть с ними грубой. — Михень и Мавра вследствие этого тоже не смели сначала, но теперь и они их примут. — Если меня спросят, что мне отвечать? Всякая любезность, им оказанная, заставит их быть добрее с нашими, и они никогда не смогут понять, если я отклоню их просьбу и не приму их. Здесь же, несомненно, будут возмущены мною, хотя мне кажется, что с сестрами Красного Креста совсем другое дело. — Что ты об этом думаешь, скажи мне, пожалуйста, мой ненаглядный? По-моему, я могу, — ведь это женщины, и я знаю, что Эрни или Онор примут наших, — также, вероятно, и Великая герцогиня Баденская.

Как скверно пахнут эти новые чернила! Я опять надушу письмо.

Царское Село. 3 сентября 1915 г.

Мой милый, дорогой Ники.

Серый день. Проглядывая газеты, я увидела, что Литке^[382] убит — как это грустно! Он был одним из тех немногих, которые еще ни разу не были ранены, и притом такой хороший офицер. Бог мой, какие потери, сердце кровью обливается! Но наш Друг говорит, что они светильники, горящие перед престолом Господа Бога, а это восхитительно! Дивная смерть — за Государя и за родину свою! Не следует слишком много думать об этом, это уж очень больно. — Сын Павла уехал вчера вечером. после того, как утром причастился. Теперь оба ее сына на фронте, — бедная женщина, а это ведь изумительно одаренный мальчик, — поэтому-то его отъезд еще больней. Он скорее, нежели всякий другой, может быть взят из этого мира страданий^[383]! — Не найдешь ли ты нужным вызвать к себе Юсупова? Дай ему инструкцию и скорее отошли его обратно в Москву. Он совершенно напрасно сидит здесь в то время, когда его присутствие ежеминутно может стать необходимым, — она удерживает его здесь. Но за Москвой нужен глаз, и нужно все заранее подготовить и действовать в согласии с военными властями, иначе снова возникнут беспорядки. Щербатов — ничтожество, — чтобы не сказать хуже, — и он не сможет помочь, если возникнут беспорядки, я в этом уверена. Только бы поскорей от него отделаться и чтобы ты мог хоть мельком взглянуть на Хвостова, годится ли он для тебя, — а не то Нейдгардт (последний такой педант!).

Слава Богу, ты продолжаешь быть таким же энергичным — пусть это чувствуется во всем и во всех твоих приказаниях здесь, в гадком тылу!

Мы будемпить чай у Михень.

Вот имена сыновей Маи Плоутин. Она умоляет дать сведения о них. Не может ли кто-нибудь в твоем штабе, либо Дрентельн, постараться раздобыть справку о них?

Ну, я, как обычно, поставила мои свечки, забежала поцеловать Аню, так как она уезжала в Петергоф, — затем была в лазарете на операции.

Твой Эристов завтракал с нами. Он постарел, чуть-чуть прихрамывает, — был ранен в ногу и лежал в Киеве, — не вынес лазаретного режима и устремился к нам.

Затем я приняла Игнатьева (министра) и долго с ним обо всем беседовала, высказывала ему мое мнение относительно всего. Они должны знать мое мнение о них и о Думе. Я говорила о старике, об их безобразном отношении к нему, и обратилась к нему, как к бывшему Преображенцу,с вопросом, что стали бы делать с офицерами, которые бы подкапывались под своего командира, жаловались на него, ставили ему препятствия и выражали бы нежелание с ним работать, — они бы моментально вылетели, — он согласился с этим. Так как он хороший человек, я это знаю, то я распространилась еще о многом другом, и он, думается мне, после этого на многое стал смотреть более правильно. — Была у меня гр. Адлерберг, после чего мы приготовляли бинты на складе.

О., Т. и я пили чай у Михень. Даки тоже была там, у нее был какой-то старообразный вид, — она была даже некрасива, жаловалась на головную боль и озноб, — она была прескверно причесана. — Мы поговорили о многом, и они смотрят как должно, на все. Они тоже возмущены всеобщей запуганностью итрусостью и тем, что никто не хочет нести на себе ответственности.

Она возмущается “Новым временем” и находит, что следует принять строгие меры против Суворина. Михень известно, что Милица ведет переписку с Сувориным. Заставь полицию это выяснить, ведь это уж форменная измена.

Посылаю тебе газетную вырезку, касающуюся Гермогена^[384]. Николаша снова издал приказ о нем, а ведь это касается исключительно Синода и тебя, — какое право имел он позволить ему ехать в Москву? Тебе или Фредериксу следовало бы протелеграфировать Самарину, что ты желаешь, чтоб его отправили прямо в НиколоУгрешск, так как если он останется в обществе Восторгова, то они снова заварят кашу против нашего Друга и меня. Пожалуйста, вели Фредериксу телеграфировать об этом. — Я надеюсь, они не устроят никакого скандала Варнаве; ты – господин и повелитель России, ты самодержец — помни это.

Затем я приняла генерала Шульмана из Осовца. Его здоровье все еще в неважном состоянии, а потому он еще не может вернуться на фронт. — Дядя Мекк долго пробыл у меня, и мы много говорили о делах, а затем обо всем остальном. Он находит Юсупова никуда не годным. Михень говорила, будто Феликс ей сообщил, что его отец подал прошение об отставке, но еще не получил ответа.

В городе идут крупные забастовки. Дай Бог, чтобы приказы Рузского были энергично выполнены! Мекк также весьма враждебно относится к Гучкову. Он говорит, что и другой брат^[385] слишком много болтает. Милый, запрети этот московский сьезд^[386],— это совершенно недопустимо: он будет похуже Думы, и опять пойдут бесконечные скандалы.

А вот еще о чем следует серьезно подумать — это вопрос о топливе — если не будет ни топлива, ни мяса, то это может вызвать скандалы и бунты. Дорога Мекка подвозит в Москву массу дров, но этого мало, а между тем об этом недостаточно серьезно заботятся.

Прости, что я тебе докучаю, родной мой, но я стараюсь собирать все сведения, могущие тебе пригодиться. — Помни о Суворинских статьях, за ними надлежит иметь наблюдение. — Надо их укротить.

Очень грустно, что невозможно привлечь беженцев к работе, они не хотят, и это скверно; они ждут, чтобы для них другие все делали, чтобы им все давали, а сами совершенно не хотят работать.

Ну, сейчас это письмо пора отправлять. Икона тебе от игумена Серафима (от него ты получил икону св. Серафима, которую ты держал в руках). Сласти, помадки от Ани.

Серый день и всего 8 градусов.

Милый, пожалуйста, посылай твоих свитских на разные заводы, фабрики, для осмотра их — твой глаз. Даже если они и не очень в этом разберутся, все же люди будут чувствовать, что ты наблюдаешь, добросовестно они исполняют твои приказания или нет. Пожалуйста, дорогой мой.

Шлет тебе нежные поцелуи, горячие молитвы и благословения, мой муженек, твоя старая

Солнышко.

Бог поможет — будь стоек и энергичен, и справа и слева — потряси и разбуди всех, и крепко ударь, когда понадобится! Тебя должны не только любить, но ибояться. Тогда все пойдет хорошо.

Правда ли, что славный Димка тоже едет в Тифлис? — Целая свита из твоих приближенных направляется туда. Это уж слишком, — он нужен тебе для иностранцев и для поручений.

Все дети тебя целуют.

Царское Село. 4 сентября 1915 г.

Мой родной, милый,

Я сегодня все утро провела в постели, так как смертельно устала и плохо спала. Голова моя не переставала работать, и я мысленно продолжала говорить — я вчера очень много говорила, и все на одну и ту же тему, покуда совершенно не одурела. А сегодня с утра снова говорила с Боткиным. Это ему на пользу, помогает мыслям его выбраться на правый путь, так как и он не вполне как должно понимал все. Приходится быть лекарством для смущенных умов, подвергшихся влиянию городских микробов, — уф!! — Она вчера получила эту телеграмму. Быть может, ты запишешь ее себе и пометишь 3-м сентября на листе с Его телеграммами, который я дала тебе перед твоим отъездом. — “Помните обетование встречи, это Господь показал знамя победы, хотя бы и дети против или близкие друзья сердцу, должны сказать пойдемте по лестнице знамя, нечего смущаться духу нашему”. А твой дух бодр, так же бодра и я, полна предприимчивости и готова разговаривать вовсю. Все должно хорошо пойти, и так оно и будет, — только нужно иметь терпение и уповать на Господа Бога! Правда, потери наши огромны, наша гвардия погибла, но все неизменно бодро настроены. Все это легче переносить, чем здешнюю гниль. Я ничего не знаю о забастовках, так как газеты (к счастью) совершенно не поминают о них.

Аня шлет тебе привет. Пожалуйста, протелеграфируй мне: “благодарю за письма, икону, помадки”. Это бы очень обрадовало ее.

Вчера в 101/2 вечерамне доложили о неожиданном приезде тети Ольги — у меня как бы остановилось сердце, я уже подумала, что один из ее мальчиков убит. Слава Богу, ничего подобного. Она только хотела узнать, знаю ли я о том, что происходит в городе, и вот мне снова пришлось в четвертый раз за этот день пуститься в разговор и пояснить ей многое, так как ей кое-что было непонятно, и она не знала, чему верить. Она была очень мила. Славная она женщина!

Вот прошение, адресованное Алексееву. Ты ведь помнишь — этот же офицер, несколько раньше, просил разрешения набрать дружину. Вот, ты обдумай это, быть может, было бы хорошо набрать такую дружину и держать ее в резерве на случай беспорядков, либо для замены какого-нибудь полка, отведенного для отдыха с позиций в тыл. — А как обстоит дело с дружиной латышей? Распустил ли ты ее, распределив ее участников по другим полкам, что ты намеревался сделать и что во всех отношениях было бы безопаснее и правильнее?

У детей начались зимние занятия. М. и А. недовольны, а Бэби ничего не имеет против и даже согласен увеличить учебные часы, а потому я сказала, чтоб уроки длились 50 минут вместо 40, так как сейчас, слава Богу, он значительно окреп. Все время приходят длинные письма и телеграммы, но я весь день с горячим нетерпением ожидаю письма от тебя.

Эристов спросил, почему у нас нет телефона, проведенного непосредственно из твоей комнаты в мою, как это было у Н. и С.^[387] в Киеве. Это было бы восхитительно, и ты бы мог сообщать добрые вести или передавать какой-нибудь вопрос. Но это как тебе будет угодно, а мы бы старались тебе не докучать, так как я знаю, что ты не любишь разговаривать. Но это был бы исключительно наш частный провод, и нам можно было бы разговаривать без опасений, что ктонибудь подслушивает. Это могло бы пригодиться в каком-нибудь экстренном случае. К тому же так отрадно слышать твой нежный голос! Кто-нибудь из твоих слуг мог бы подходить в случае твоего отсутствия. Если нам понадобилось бы поговорить по делу с Воейковым, ты бы также нам это позволил. — Сейчас должна поставить свои свечки у Знамения, а потом встаю. К завтраку жду Митю Ден. затем приму командира Св. Каз. полка из Царской ставки сенатора кн. Голицына^[388] по делам военнопленных, Зейме из моего поезда-склада, Хартена. ком. Тверц.— И так каждый день! Если дождь пройдет, выйду на воздух.

Хочу сегодня вечером побывать в церкви. — А. шлет тебе нежнейший привет. После завтрака погода прояснилась, и мы покатались. — Девочки были в концерте. — Так жажду новостей! Целую тебя без конца, любовь моя, и жажду тебя. Ведь ты, вероятно, приедешь всего на несколько дней? — Мне, увы, нечего тебе рассказать интересного. Мысленно постоянно с тобой. Посылаю тебе цветы, подрежь немного стебли, тогда они дольше продержатся.

Благослови тебя Бог! Навсегда твоя старая

Женушка.

Привет Кириллу, Дмитрию и Борису.

Могилев. 4 сентября 1915 г.

Моя милая душка,

Несчетно целую тебя за твои дорогие письма; последние два восхитительно пахли твоими духами, которые прошли даже сквозь конверт в виде сального пятна!

Когда увидишь Павла, скажи ему, что я намереваюсь впоследствии отправить его к армиям. Георгий теперь переходит из одной армии в другую. Он телеграфировал, что 1-го сентября в Лиде его поезд подвергся бомбардировке с аэропланов и что было убито около 20 человек!

Вчера прибыл Борисс интересными бумагами для меня от ген. Олохова^[389] — он сменил Безобразова. Приятно слышать со всех сторон такие похвалы Борису и как его любит не только его собственный полк, но и другие. У меня явилась мысль назначить его походным атаманом вместо превосходного ген. Покотило^[390], который недели две тому назад уехал обратно, на Дон. Я уверен, ты спросишь меня: почему не Мишу? Но я хочу попробовать подержать его около себя, а там посмотрим. Может быть, он сможет получить командование кавалерийским корпусом Хана-Нахичеванского.

Несколько дней тому назад я получил просьбу Юсупова освободить его от Москвы и согласился на это, тем более, что весьма энергичный и хороший ген. Мрозовский^[391], только что назначен команд. войсками Московск. военн. округа.

Там и на войне он командовал гренадерским корпусом, знает город и покажет себя, я надеюсь, когда настанет момент.

Ты спрашиваешь моего совета насчет приема 3 германских сестер — я думаю, конечно, да, — особенно если мама принимает их. Такие вещи здесь кажутся гораздо более простыми и ясными. Голубка моя, мне так недостает тебя временами, и я чувствую себя таким одиноким!!!

Германцы вливаются в прореху между нашими войсками в Двинске и другими, что у Вильны, и это сильно озабочивает Алексеева, так как сведений и подробностей не имеется. Их кавалерийские патрули со следующей позади пехотой дошли до железной дороги у Полоцка! Это движение опрокидывает наш план подвоза резервов к двум упомянутым городам. Можно в отчаяние прийти, когда ты не в состоянии передвигать и сосредоточивать войска так быстро, как хотел бы.

Он (Алекс.) сказал мне нынче, что находит необходимым перенести ставку, и полагает, что для этого подошла бы Калуга. Это очень печалит меня, потому что я снова буду чувствовать себя далеким от армии. Он отправил кого-то, и Воейкова тоже, для выбора подходящего места. Может быть, он и прав, номне эта мысль очень не нравится. Если Бог вновь пошлет нам благословение, и мы сможем остановить это нашествие неприятеля — тогда, разумеется, ставка останется в Могилеве, что и удобно, и целесообразно — здесь все близко и под рукой.

Мой друг ген. Вильямс показал мне телеграмму о благополучном прибытии двух новых подводных лодок в Балтийское море. Теперь в нашем флоте пять английских лодок. Это, если помнишь, результат моей телеграммы к Джорджи — той, которую я послал ему перед отъездом. Видела ли ты в газетах речи Китченера и Ллойд-Джорджа о войне и роли, которую играет в ней Россия? Очень верно. Дал бы только Бог, чтоб они и французы начали теперь — давно пора!

Только что получил твое милое письмо с двумя газетными вырезками и письмом Марии. Благодарю тебя от всего сердца за все, что ты пишешь, а также за ящик со сластями, которые великолепны. Завтра приму Щербатова, который приезжает сюда, а также Поливанова. Димка Голицын просил позволения уехать впоследствии в Тифлис — он может быть хорошим помощником Никол., так как хорошо знает тамошнее общество и народ, — и я разрешил ему последовать за Н. Лучше тусть его окружают хорошие люди!

Ну, я должен кончить, уже поздно. Спокойной ночи, спи крепко, моя бесценная женушка.

5-го сент. Доброе утро, мое возлюбленное Солнышко. Пасмурно и холодно, и похоже на дождь. Мне сейчас нужно принять две депутации, а затем я отправляюсь на обычный доклад. Нынче тезоименитство Эллы. Благослови Бог, моя драгоценная женушка, тебя и детей! Всех вас нежно целую.

Неизменно твой старый муженек

Ники.

Передай, пожалуйста, А. это письмецо.

Царское Село. 5 сентября 1915 г.

Мой любимый,

Серая погода. — Армия Иванова опять имела успех, но как тяжко на севере, хотя я уверена, что Бог поможет! — Переводим ли мы туда еще войска? Прямо несчастье, что у нас так мало железных дорог!

У меня ничего нет интересного, чтобы сообщить тебе. Была вчера в нашей нижней церкви с 6 1/2 до 8 часов и много за тебя молилась, мое сокровище. Вечером мы вязали, как всегда, и легли около 11 часов. — Я должна встать и причесаться до прихода Боткина, так как послала за Ростовцевым к 10 часам. — Целую тебя!

Ну, вот, был у меня Ростовцев, и я ему сказала, что мы едем в город и чтобы он нас встретил на вокзале с Апраксиным, Нейдгардтом, Толстым. Оболенским. Так все это и было в 3 часа (М.Д. встретил нас с нашими автомобилями), и на вокзале Р. передал им мое желание посетить беженцев. — Мы поехали без предупреждения и осмотрели 5 мест, — один ночлежный дом, который стоял пустым — около Нарв.cocm.^[392], где женщины с детьми спят в двух лагерях; в соседнем доме помещаются мужчины. — Многие из них ушли искать работу. — Затем мы видели место, куда их сначала привозят, записывают и где их осматривают доктора — там есть баня и столовая. — Затем были в другом месте, на бывшей шоколадной фабрике, где живут женщины с детьми, — все целовали мне руки, но со многими я не могла объясняться, так как они польки или латышки. — Вид у них был не очень несчастный и грязный. — Самое трудное найти для них работу, так как у них много детей. — Рядом с пакгаузом выстроено прекрасное новое деревянное здание, с большой кухней, столовой, спальнями и ваннами — поезда подходят прямо туда.

Но после всего этого я устала и не могу идти в церковь. — Интересно, поймешь ли ты мою телеграмму. Она написана в Эллином стиле, но А. просила меня скорее это сделать, так как Масалов говорил с ней по телефону и сказал, что Щербатов сегодня тебя увидит. — Газеты готовятся опять начать кампанию против нашего Друга и Ани. Щербатов обещал здесь Масалову остановить это, но это исходит из Москвы, и он не знает, как за это приняться. — Но это необходимо запретить. Самарин будет, наверное, продолжать в том же духе — такой позор, только чтобы и меня туда втянуть! — Будь строг! — А что насчет Юсупова? Он не намерен возвращаться и подал в отставку, хотя это никогда не делается во время войны. — Нет ли у тебя способного генерала, который мог бы его заменить? Только он должен быть действительно энергичным. — Все мужчины стали теперь бабами!

Со мной завтракала m-me Зизи, так как сегодня ее именины. Затем мы разговаривали, и я многое ей объяснила, за что она была благодарна, так как это открыло ей глаза на многое, что было неясно.

Ты знаешь, что этот рамоли Фредерикs сказал Орлову (который повторил это Зизи), что я чувствую, что он меня не любит, — так что тот продолжал оправдываться и доказывать свою невинность. Графиня Бенкендорф^[393] выразила А. свой восторг по поводу его отставки, заметив, что давно пора, так как он позволяет себе говорить ужасные вещи. — Добрые старики Бенкендорф намекнули вчера А., что мне надо бы посетить беженцев, и вот я немедленно это сделала, потому что знаю, что это может вызвать интерес к этим несчастным существам.

Фабрики возобновили свою работу, но в Москве, боюсь, еще нет.

Кусов писал (он не получил ни одного письма от А. и очень огорчен, что мы его все забыли), что он сильно обрадован известием о тебе и объяснил своим солдатам значение этого события. У него много материала для писем, — много вещей, о которых ты не знаешь, и которые делаются не так, как следует, — но он не рискует писать открыто. — Зизи меня спросила, кто этот генерал Борисов, который при Алексееве, так как она слыхала, что он пользовался нехорошей репутацией во время японской войны!

Сегодня утром зашла на 1/2 часа в церковь, затем была в лазарете (но не работала) — там лежат восемь человек из твоего 3-го стрелкового полка, раненных 30-го, — один из них сказал, что все жаждут мира, — это я впервые услыхала! — Они вообще много болтали. — До свидания, мой дорогой ангел, целую и благословляю тебя, тоскую по тебе.

Навсегда твоя старая

Женушка.

Я сказала М. Ден, что ты намереваешься послать свою свиту осмотреть возможно большее число заводов и фабрик. Он нашел, что это блестящая мысль, так как все почувствуют присутствие твоего глаза повсюду. — Начни их посылать и вели им представлять тебе доклады. — Это произведет на всех великолепное впечатление и поощрит к дальнейшей работе. — Составь список свободных свитских (без немецких фамилий): Дм. Шереметев, так как он свободен, Комаров (раз он сам тебе это говорит), Вяземский, Жилинский, Силаев, — “менее способных” ты можешь посылать в более спокойные и безопасные места; Митя Ден, Ник. Михайлович (так как он в хорошем настроении духа), Кирилл, Баранов. Только сделай это немедленно, дружок. — Если я тебе надоедаю, то извини меня, но я должна быть твоей памятной запиской. — Михень пишет про того же человека, что Макс и Мавра. Фрици ручается за него, что он не шпион и благородный человек. — Бумаги, касающиеся его, я думаю, находятся в городе в Главном Штабе; это Николаша приказал его засадить. — Он с самого начала войны сидит в настоящей тюремной камере, с маленьким оконцем, как преступник, — вели его содержать прилично, как других пленных офицеров, если не желают его выменять на Костиного^[394] адъютанта. Он написал Адини^[395], что слух о войне дошел до него, когда он был “высоко в горах Кавказа в научной экспедиции”, и тогда он помчался обратно по кратчайшей дороге. — Он доехал до Ковеля 20-го июля и на станции узнал об объявлении войны — поезда уже дальше не шли. — Он назвался офицером и попросил разрешения проехать через Швецию или Одессу; но вместо этого его взяли в плен, посадили в тюрьму в Киеве, как шпиона, где его до сих пор и держат. Он клянется честью, что только путешествовал, без всяких злых умыслов, и был далек от какого бы то ни было шпионства. Он страдает от разлуки с женой и детьми и от того, что не может исполнить своего долга. — Он умоляет, чтобы его обменяли или, по крайней мере, улучшили его положение. — Бедный Илото, если его, не повинного ни в чем, заключили в тюрьму, то чем скорее его выпустят и будут с ним обращаться, как с германским офицером, захваченным в России после объявления войны, тем это будет лучше и корректнее. — Когда Михень справлялась о нем, ей ответили, что ничего против него не имеют. Сазонов только сказал, что он давал о себе неправильные сведения — не то холостой, не то на свадебном путешествии — но это ничего не значит (может быть, есть какая-нибудь любовная интрига), и когда за него опять просили, то Никол. или Янушкевич ответили, что не помнят причины его ареста, но, очевидно, таковая имеется и поэтому он должен там оставаться. Это слабо, как сказали бы дети. — Ах, вот Михень посылает мне письмо его жены к Адини. — Они хотели путешествовать, он собирался показать ей Петроград и Москву, отдохнуть после тяжелой работы и освежить свои знания русского языка. Они выехали из Штеттина в начале июля 1914 г. Ради предосторожности муж ее захватил дипломатический паспорт(?). — В последнюю минуту их друзья из Курляндии дали им знать, чтобы они не приезжали, так что они провели неделю в Петрограде, неделю в Москве и осматривали город. — Там они расстались, так как ее плохое здоровье помешало ей сопровождать его на Кавказ к друзьям. — Она ежедневно получала от него известия, сначала из Тифлиса, затем из окрестностей его, где он гостил у Н.Ф. Кутшенбах. которого с женой убили во время войны. Через германского консула в Тифлисе он достал билет в Берлин, но доехал лишь до Ковеля. — Единственная немецкая сестра милосердия, которая находится здесь, фон-Пассов — его невестка, — она теперь приехала сюда, чтобы осмотреть наших пленных. — Помести его в приличные условия, он рискует потерять здоровье, и Фрици ручается за него. — Если ты не можешь его обменять, то, по крайней мере, пусть он живет в хороших условиях, со светом и воздухом. — Извини, что я пишу тебе все это, но тебе следует знать то, что Адини слыхала, — не следует быть жестоким, что неблагородно, и надо, чтобы после войны хорошо об нас отзывались. Мы должны доказать им, что стоим выше их “культуры”. — Я очень тебе надоедаю, извини меня, но ты не преследуешь так, как Н. и Янушк. Они были так безжалостны в Б. провинциях. Это не вредит войне и не означает мира.

Горемыкин придет ко мне завтра в 3 — очень неудобный час, но он только тогда и свободен. — Передай Н.II., что мы очень благодарим его за письма и приветы. Храни тебя Господь! — Еще раз тысяча горячих поцелуев.

Холодно и идет дождь.

Передай мой сердечный привет и пожелания Дмитрию.

Царское Село. 6 сентября 1915 г.

Мой любимый, дорогой Ники,

Каждое утро и вечер я крещу твою подушку и одну из твоих икон. — Я тебя всегда крещу, когда ты спишь, а я встаю, чтобы поднять занавески. — Твоя жена спит совсем одна здесь, и ветер меланхолично завывает в трубе. Как тебе должно быть тоскливо, мой дружок! — Надеюсь, что твои комнаты, по крайней мере, не слишком безобразны? — Не может ли Н.П. или Дрентельн их снять? Целый день с нетерпением жду твоей телеграммы, а она приходит или во время обеда или только к 11 час. вечера.

Столько теперь желтых и красных листьев и — увы! многие уже падают. Печальная осень наступила. Раненые приуныли, так как не могут сидеть на воздухе, и члены их болят от сырости, — они все стали барометрами. — Мы их как можно скорее отсылаем в Крым.

Таубе вчера уехал с некоторыми другими в Ялту (его рана нуждается в особом уходе), мой маленький Иванов тоже. — А. вчера с нами обедала. — Сегодня рожденье Изы, поэтому я ее пригласила сегодня с Аней к завтраку.

О, дорогой мой, — уже две недели, как ты уехал, — я так тебя люблю и жажду обнять тебя и покрыть твое дорогое лицо нежными поцелуями и смотреть в твои большие, чудные глаза! Теперь ты не можешь помешать мне говорить тебе это, гадкий мальчик.

Когда доставишь ты нашим дорогим войскам эту радость? Наврузов написал, что он, наконец, через 9 месяцев попробовал вернуться в свой полк, но доехал только до Kapca, так как рана его вторично открылась, — свищ, — и ему нужны перевязки. Таким образом, его надежды опять рухнули, но он просил работы у Ягмина. и тот назначил его в Армавир, для обучения молодых солдат, а также для наблюдения за молодыми офицерами, так что марш. эксп. дает ему занятие.

Так приятно, когда наши дорогие раненые помнят нас и пишут нам. M-me Зизи тоже часто получает весточки от тех, которые лежали в Большом Дворце.

Имеешь ли ты известия от Миши? — Я понятия не имею, где он. — Заставь его немножко пожить с тобою — вдвоем, возьми его совсем к себе. — H.П. пишет очень довольные и бодрые письма, — все лучше, чем город.

Оказывается, тетя Ольга перед визитом ко мне примчалась в отчаянии к Павлу со словами, что революция уже началась, будет кровопролитие, нас всех прогонят, что Павел должен спешно бежать к Горем. и т.п., — бедная женщина! — Ко мне она пришла уже спокойнее и ушла совсем успокоенной, — они обе с Маврой испугались, — вероятно, и до них дошла атмосфера Петрограда.

Пасмурно и только 5 градусов. — Старшие девочки пошли в церковь в 9 часов, а я пойду с остальными в 101/2. — Иза простудилась — у нее 38 сегодня утром, так что она должна лежать. — Известия с фронта опять совсем хорошие на юге. Но германцы совсем близко or Вильны, это ужасно — силы их там огромны. Ты телеграфировал, что написал мне, так что я с нетерпением жду письма, милый, — грустно переписываться только по телеграфу, по которому ничего нельзя сообщить. Но я знаю, что у тебя нет времени писать, а после тяжелой работы очень трудно и скучно садиться за писание писем. Кроме того, у тебя каждая минута занята, я это знаю, мой родной.

У меня был Маркозов от 6 1/4 до 8 часов, так что должна писать во время еды, страшно интересно. — Все, что он говорил, может быть полезным для разъяснения разных недоразумений. — сегодня не могу всего тебе написать. Старик был у меня, — ему очень трудно, министры скверно к нему относятся. Кажется, они намерены просить отставки, — и хорошо делают! Сазонов больше всех кричит, волнует всех (даже если его совсем не касается), не ходит на заседания Совета Министров это ведь неслыханная вещь! Председатель должен был бы ему сказать, что ты слышал об этом и очень им недоволен. Я это называю забастовкой министров. Затем они распространяют и рассказывают все, что говорилось и обсуждалось в Совете, а они не имеют права этого делать, это очень сердит старика. Тебе следовало бы телеграфировать старику, что ты запрещаешь разглашать то, о чем говорилось в Совете Министров и что никого не касается. Есть вещи, которые могут и должны делаться известными, но, конечно, не все. Если он в чем-либо тебе мешает, служит помехой твоей работе, то уволь его (он сам все это говорит), но если ты его удерживаешь, то он исполнит все твои приказания и приложит к этому все свои усилия. Он просит тебя обдумать это к твоему возвращению и решить окончательно, а также найти преемников Сазонову и Щербатову. — Он сказал Щербатову, что находит необходимым присутствие в Москве человека, им назначенного, для участия на всех предстоящих съездах, чтобы запретить дебатировать вопросы, их не касающиеся. Как министр внутренних дел, он имеет право на это. Щербатов сперва на это согласился, но, повидав некоторых москвичей, переменил мнение и больше уже не соглашался. Горемыкин просил его тебе все это высказать — сделал ли он это? Ответь мне. Затем он просит тебя скорее отправить Мрозовского в Москву, так как его присутствие может понадобиться там каждый день. Я не одобряю ухода Ю. (это ее вина)^[396], но он не многого стоил. — Вот теперь мы очистили Вильну — какой ужас! Но Бог поможет, — это не наша вина, мы понесли такие огромные потери. Скоро праздник Пречистой Девы — 8-го числа (это мой день, помнишь m-r Philippe?), — и она нам поможет!

Наш Друг телеграфировал, — вероятно, в ответ на ее письмо, посланное с Его женой, — и Он так говорит про все внутренние затруднения: “что вас смущает, не бойтесь, Покров Матери Божией над вами — ездите во славу больницам, враги пугают, верьте”. Ты знаешь, что страха у меня нет. В Германии меня теперь тоже ненавидят, — Марк. это рассказал, — и я понимаю, что это вполне естественно.

Я понимаю, как тебе должно быть неприятно менять твое местопребывание, но, конечно, тебе необходимо быть подальше от боевой линии. Но Бог не оставит наши войска — они такие храбрые.

Должна кончать письмо, дружок. Относительно Бориса — хорошо, но разве сейчас подходящее время? Заставь его остаться на фронте, а не возвращаться сюда. Он должен начать вести лучшую жизнь, чем в Варшаве, и оценить великую честь для такого молодого, как он, быть при тебе.

Конечно, жаль, что это не Миша. Немецкие сестры милосердия выехали в Россию, матушка не успела их повидать, — меня же они и не спрашивали — вероятно, ненавидят. О, мое сокровище, я так тоскую по тебе, тяжело не иметь возможности обнять тебя и поцеловать! Ты так одинок в своем беспокойстве о военных событиях. Да благословит, поможет, укрепит и утешит тебя Господь! Навсегда твоя старая

Женушка.

Царское Село. 7 сентября 1915 г.

Дорогой, любимый муженек,

Холодно, ветрено, дождливо, — дай Бог, чтобы дороги испортились! Я прочла газеты — ничего не сказано про потерю Вильны — и опять все мешается — успехи и неудачи, — да иначе и быть не может, — и радуешься малейшему успеху. Я не думаю, чтобы враг отважился еще продвинуться вперед, — было бы безумием войти в глубь страны, потому что позднее настанет ведь наш черед наступать. Хорошо ли поступает снаряжение, снаряды и ружья? Пошлешь ли ты людей из своей свиты для ревизий? Твоя бедная голова, должно быть, сильно утомлена всей этой работой, в особенности внутренними вопросами. Теперь резюмирую то, что сказал старик. Надо найти нового министра внутренних дел (я ему сказала, что ты еще не решил относительно Нейдгардта, — может быть, по возвращении ты еще раз подумаешь о Хвостове), также заместителя Сазонову, которого он находит совершенно невозможным: потерял голову, волнуется и кричит на Горемыкина. И, наконец, вопрос: намерен ли ты держать последнего? Но, конечно, не надо министра, ответственного перед Думой, как они добиваются. Мы для этого не созрели, и это было бы гибелью России. Мы не конституционная страна и не смеем ею быть. Наш народ для этого необразован и не готов. Слава Богу, наш император — самодержец, и должен оставаться таким, как ты это и делаешь, — только покажи больше силы и решимости! Я все-таки поскорее бы убрала Самарина и Кривошеина;последний сильно не нравится старику, он виляет — и левый, и правый — и возбужден невыразимо. Горемыкин надеется, что ты не примешь Родзянко (ах, если бы удалось найти на его место хорошего, энергичного человека, который держал бы Думу в руках). Бедный старик искал у меня поддержки, говоря, что я “сама энергия”. На мой взгляд, лучше сменить бастующих министров, а не председателя, который еще великолепно будет служить, если ему в сотрудники дадут приличных, честных, благонамеренных людей. Он только и живет для службы тебе и твоей стране, знает, что дни его сочтены, и не боится смерти от старости, или насильственной смерти от ножа или выстрела. Но Бог и Пресвятая Дева его сохранят! Наш Друг прислал ему ободряющую телеграмму. Маркозов — нет, я сначала кончу про Г. — он просит найти кого-нибудь для Москвы и, кроме того, поскорее послать туда Мрозовского, так как эти съезды в Москве могут стать слишком шумными, и поэтому там необходимо иметь глаз и голос министра внутренних дел. Да, кроме того, это и вполне законно, так как Москва на военном положении и непосредственно подчинена министру внутренних дел, — верно? Он считает, что Нератов^[397] не годится на место С.^[398] (я только так назвала его имя). Он с детства знает его и говорит, что он никогда не служил за границей, а это нельзя для такого места. Но где же найти людей? – Извольского^[399] с нас довольно, — он не очень верный человек, — Гирс^[400] мало чего стоит, Бенкендорф^[401] — одно его имя уже против него. Где у нас люди, я всегда себя спрашиваю, и прямо не могу понять, как в такой огромной стране, за небольшим исключением, совсем нет подходящих людей? Мой разговор с Маркозовым был очень интересным (он немного слишком самонадеян). Он может рассказать много полезных вещей и устранить недоразумения. Поливанов его хорошо знает, и он уже уладил один вопрос. Оказывается, был приказ о снятии погон с пленных офицеров, что вызвало сильное негодование в Германии, что я вполне понимаю — зачем унижать пленного? Это один из неправильных приказов ставки в 1914 г., — слава Богу, что теперь это все изменено. Он тоже понимает и согласен с тем, что мы должны стараться быть правыми, а иначе они немедленно отплачивают нам тем же. И когда, наконец, эта ужасная война окончится и ненависть утихнет? Я жажду, чтобы про нас говорили, что мы всегда благородно поступали. Для офицера уже достаточно тяжело попасть в плен, и они не забудут унижений и жестокостей, — пусть они унесут с собой на родину воспоминание о христианском, благородном обращении. Никто не просит роскоши. Онидействительно облегчают и улучшают положение наших пленных — я видела фотографии наших раненых, сделанные Максом в Сааламе — имение тети Маруси^[402] — в саду около русской хижины, в которой Макс когда-то играл, — у них сытый и довольный вид. Их самая сильная ненависть прошла, а наша искусственно поддерживается противным “Новым временем”. Я должна поскорее одеваться, так как у нас сейчас операция, а до этого я хочу поставить свечки и помолиться за тебя, как всегда, мое сокровище, мой ангел, мое солнышко, мой бедный многострадальный Иов^[403]. Осыпаю тебя поцелуями и грущу, что ты так одинок.

Операция прошла благополучно. Днем мы ходили в лазарет Большого Дворца. Куломзин приходил ко мне представляться и принес отчет о деятельности Романовского комитета; очень интересный разговор о всяких вопросах.

Вот тебе, дружок, список имен лиц (очень, к сожалению, небольшой), которые могли бы быть кандидатами на место Самарина. — А. получила этот список от Андрон., который говорил об этом с митрополитом. Он был в отчаянии, что Самарин получил это место, так как он ничего в церковных делах не понимает. Он, вероятно, видался с Гермогеном в Москве, — во всяком случае, он посылал за Варнавой, оскорблял и бранил при нем нашего Друга, — сказал, что Гермоген был единственный честный человек, потому что не боялся говорить правду про Григория, и за это был заключен, и что он, Самарин, желает, чтобы В. пошел к тебе и сказал бы тебе всю правду о Григ., но В. отвечал, что не может этого сделать, только если тот ему сам скажет и пошлет от себя. Я немедленно телеграфировала старику, чтобы он принял В. и расспросил его обо всем. Надеюсь, что старик затем поговорит серьезно с С. и задаст ему головомойку. Ты видишь теперь, что он не слушает твоих слов — совсем не работает в Синоде, а только преследует нашего Друга. Это направлено против нас обоих — непростительно, и для теперешнего тяжелого времени даже преступно. Он должен быть уволен. — Вот тебе: Хвостов (министр юстиции) очень религиозный, знающий церковь, сердечный и преданный тебе человек. Гурьев (Директор Канцелярии Синода) — очень честный, давно служит в Синоде (любит нашего Друга).

Он называл еще Макарова^[404], бывшего министра, но он совершенно неподходящ, — мелкая, ничтожная личность.

Но он^[405] продолжает восхвалять Хвостова^[406] и убеждает в этом Горемыкина. Он хочет ему его представить, чтобы старик убедился, что этот человек готов дать себя разрубить на куски для тебя (он постоит за нашего Друга и никому не позволит о Нем плохо отзываться). Его бестактность ничего не значит теперь, — нам нужен энергичный человек, знающий людей, и с русским именем. Куломзин тоже ненавидит “Новое время”' и находит, что “Моск. в.” и “Русское слово” гораздо лучше. Я немного беспокоюсь о том, что происходит в Москве. Андрон. говорит, что Петр. забастовки^[407] вызваны огромными промахами Щербатова, который сажал в тюрьму людей, совершенно непричастных к делу. Надеюсь, что Воейков меньше слушает Щ. — он такое ничтожество, слабовольный, и очень этим вредит.

Какие мои письма к тебе скучные! Но мне так хочется тебе помочь, дружок, и многие обращаются ко мне, чтобы передать тебе разные вещи.

Соня Ден пила с нами чай, она едет в Кореиз, так как ей нужен лучший климат. Она счастлива, что ты там, и вполне понимает твое пребывание там в эти трудные времена. Вчера мы пили чай у Мавры в Павловске. — Т. Ольга тоже там была, — она нездорова; в воскресенье она работала от 10 ч. до 2 1/2 час. в лазарете и переутомилась, но не хочет слушать благоразумных советов.

Я её понимаю, и по опыту знаю, что надо меньше делать, — увы, — поэтому я реже работаю, чтобы сохранить свои силы для более важных вещей.

Вчера мы провели вечер у Ани, где был также Шурик, Юзик, друзья Марии и Алекс. Павлович^[408], который рассказывал нам про ставку — он завтра опять туда едет.

Посылаю тебе письмо А. про ее брата, хотя я ей советовали его не посылать, ты ведь сам от себя сделаешь все, что надо, для мальчика, который так много работал. Сейчас должна одеваться, чтобы идти в церковь. Холодно, сыро и дождливо — пусть по крайней мере хорошенько испортятся дороги. С нетерпением жду известий — Бог поможет! До свидания, мой дорогой, покрываю твое лицо нежными поцелуями — так хочется обнять тебя и забыть все хоть на минуту!

Навсегда твоя старая

Солнышко.

P.S. Вот еще письмо дорогого Бэби.

Могилев.

7 сентября 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Горячее тебе спасибо за твое милое письмо, в котором ты писала о своем посещении беженцев в разных местах города! Какая превосходная мысль и как хорошо, что ты сама побывала и видела все сама! О том, как работает твоя голова, я могу судить по обилию предметов мыслей и имен, о которых ты говоришь в своих письмах. Я справлюсь относительно Плото и постараюсь сделать, что можно будет. Это правильно — посылать членов свиты на те заводы, которые работают на армию, и я скажу это старику, который припадает к твоим стопам!

Вчера неожиданно вернулся Георгий; вид у него загорелый и здоровый; он видел 30-й армейский корпус, но не мог пробраться к гвардейцам северной армии, так как шли жестокие бои. Он рассказал мне уйму интересных вещей. Нынче я отправил Кирилла навестить ген Иванова и его три великолепных армии после их недавних успехов. Он везет с собой свыше 4.200 крестов, а также офицерские ордена; он в восторге, что получил такое дело.

Вчерашний день, хоть и воскресный, был очень деловой. В 10 ч. церковь, от 11 до 12 ч. 30 м. — работа в штабе, большой завтрак, потом доклад Щербатова; я сказал ему все. Получасовая прогулка в саду; от 6 до 7 ч. 30 м, — доклад Поливанова в присутствии Алексеева, а после обеда его частный доклад, а затем куча паршивых бумаг для подписи. Щербатов на этот раз произвел на меня гораздо лучшее впечатление, чем в Царском: он робел гораздо меньше и рассуждал здраво. Насчет Москвы он повторил, что нет оснований тревожиться съездом^[409], ибо если они вынесут глупые резолюции, то их не разрешат к напечатанию, и таким образом никакой беды не выйдет. Правильно!

Я тоже люблю тебя и очень много дал бы, чтобы угнездиться около тебя в нашей удобной старой постели; моя походная постель так жестка и тверда! Но я не должен жаловаться — сколь многие спят на сырой траве или в грязи!

Благослови тебя Бог, любовь моя, и детей! Нежно и страстно целую тебя без счета.

Неизменно твой старый муженек

Ники.

Царское Село.

8 сентября 1915 г.

Мой любимый,

Жажду узнать, какие новости. Вот уже 10 1/2 часов, а “Новое время” еще не выходило. Я не знаю совсем, что происходит, потому что больше не получаю телеграмм, как раньше, когда ты был в ставке. Очень холодно, ночью было всего 3 градуса, пасмурно и ветрено. Старшие пошли к обедне в 9 часов, а младшие сейчас, я тоже за ними пойду. Только что читала огромнейший доклад Ростовцева. Княгиня Ухтомская, муж которой в 4-м стрелковом полку, очень беспокоится за него, так как некоторые товарищи его рассказали ей, что видели его, как он был ранен и упал, тогда как никто из санитаров его не принес, — привез ли Борис списки? Но это могло случиться и позднее. В городе ходят слухи, будто вся гвардия была окружена, но я ничему неофициальному не хочу верить. Иду одеваться для церкви.

Служба вчера была хорошая и пели хорошо.

Дорогой, так трудно, когда есть что-нибудь, что необходимо тебе немедленно сообщить, и я не знаю, не читает ли кто-нибудь наших телеграмм. Я опять принуждена была телеграфировать тебе неприятную вещь, но нельзя было терять времени. Я просила ее записать, как сумеет, разговор Суслика^[410] в Синоде. Этот маленький человечек вел себя с замечательной энергией, защищая нас и нашего Друга, и резко отвечал на все их вопросы. Хотя митрополит очень недоволен С., все же он во время этого расспроса был слаб и — увы! молчал. Они хотят выгнать Варнаву и поставить Гермогена на его место, — видал ли ты когда-нибудь такую наглость? Они не смеют этого сделать без твоей санкции, так как он был наказан по твоему приказанию. Это опять Николашины дела (под влиянием женщин). Он его заставил, — без всякого права, — оставить место и уехать в Вильну, чтобы жить там при Агафангеле^[411], и, конечно, этот последний, С. Финлянд.^[412] и Никон^[413] (этот злодей с Афона) в течение трех часов нападали на В. по поводу нашего Друга. Сам. поехал в Москву на 3 дня, — наверное, чтобы повидать Гермогена. Посылаю тебе газетную вырезку о том, что ему разрешено, по приказанию Н., провести 2 дня в Москве у Вост.^[414],— с каких пор имеет он право вмешиваться в эти вопросы, зная, что по твоему приказанию Гермоген был наказан? — Как они смеют идти против твоего разрешения насчет величания^[415]? До чего они дошли! Даже там господствует анархия! И это все вина Н., так как он (намеренно) предложил Самарина, зная, что этот человек сделает все, что в его силах, против Григ. и меня. Но теперь и тебя в это втянули, и это преступно, — особенно в такое время. Несколько раз уже старик предупреждал С. не затрагивать этого вопроса, — поэтому он сильно оскорблен, — он это сказал В. Он находит, что С. должен немедленно уйти, иначе они вынесут в публику всю эту историю. Я нахожу, что этих двух епископов надо немедленно выгнать из Синода. Пусть Питирим займет там место, так как наш Друг боится, что Н. будет его преследовать, если узнает, что П. почитает нашего Друга. Найди других, более достойных епископов. Забастовка Синода в такое время ужасно непатриотична и нелояльна. Почему они во все это вмешиваются? Пусть они теперь поплатятся за это и узнают, кто их повелитель. Посылаю тебе газетную вырезку (ты скажешь “опять”) — нет, я лучше сама тебе это выпишу. Львов^[416] разрешил В.И. Гурко^[417] говорить в Москве, и тот между прочим сказал: “Мы желаем сильной власти — мы понимаем власть, вооруженную исключительным положением, власть с хлыстом” (докажи им теперь всюду, где можешь, что ты самодержавный повелитель), “но не такую власть, которая сама находится под хлыстом”. Это — клеветническая двусмыслица, направленная против тебя и нашего Друга. Бог их за это накажет. Конечно, это не по-христиански так писать — пусть Господь их лучше простит и даст им покаяться!

Варнава рассказал Гор., как любезен был с ним губернатор до его приезда сюда, пока не получал гадких приказаний от Щербатова, т.е. Самарина. Про меня он сказал Суслику, что я глупая баба, а про А.^[418] такие отвратительные вещи, которые он даже не может повторить. Горемыкин настаивает на его немедленном увольнении. Посмотри в моем письме, дней 5 тому назад, я назвала тебе одного, которого рекомендует наш Друг. Только все это надо сделать поскорее, тогда и результаты будут лучше. Самарин и Щербатов знают твое мнение и желания, но они с ними не считаются, вот в чем главное.

Отдай определенные приказания старику, тогда ему легче будет их исполнять. Он жаловался Варнаве, как ему трудно работать, имея всех против себя. Если б ты только мог дать ему новых министров! Самарин приказал В. поехать к тебе. Это было бы, конечно, хорошо, — он мог бы тебе все рассказать, — но это отнимет у тебя время, а теперь надо торопиться с решениями. Ты теперь сам видишь, что С., как С.Ив.^[419], — непоправимо узкий человек. Он должен заботиться о своих церквах, духовенстве и монастырях, а не о том, кого мы принимаем, — теперь его мучит совесть. Вот и выходит: “кто другому яму роет, сам в нее попадет”, — как было и с Н. — Скорей смени министров. Он не может больше с ними работать. Если ты дашь ему категорическое приказание, он может им передать, — это легче, — но разговаривать с ними он отказывается. Великолепно было бы выгнать некоторых из них и оставить старика, — они этого заслуживают, — обдумай это, пожалуйста .

Тяжело не быть с тобою и не иметь возможности спокойно поговорить обо всем!

Насчет известий с войны наш Друг пишет следующее (прибавь это к твоим остальным телеграммам): “8сентября. Не ужасайтесь, хуже не будет, чем было, вера и знамя обласкает нас”. — Посылаю тебе телеграмму от Е. Витгенштейн, урожденной Набоковой (большой друг Гротена, была в Мариином поезде). Она просит прислать ей медалей. Ты, может быть, дашь Фредериксу распоряжение об этом — и телеграмму тоже. Иконы я могу ей прямо прислать.

Вот тебе, дружок, речь Хвостова. Читая ее, ты поймешь, почему Павел ее не одобрял. Он открыто выступает против Джунковского. Сохрани ее на всякий случай, и, если будут на него нападать, ты всегда можешь сослаться на эту его речь. Она исполнена ума, честности и энергии. Видно, что этот человек жаждет быть тебе полезным. — Приказал ли ты водворить порядок и справедливость в балтийских провинциях? Это необходимо, — бедные люди очень там страдают.

Только что прочла до конца речь Хвостова, — очень толковая и интересная, но я должна сказать, что наша собственная славянская натура, лишенная всякой инициативы, виновата во всем. Мы должны были бы с самого начала удержать банк в наших руках. Раньше никто не обращал на это внимания, теперь все ищут всюду немецкого засилья. Но уверяю тебя, что мы сами навлекли его на себя своей ленью. — Обрати внимание на стр. 21, 22 про Джунковского — какое он имел право телеграфировать такую вещь? Это было возможно лишь при исключительных обстоятельствах, и это звучит отвратительно. — Я думаю, что тебя это все заинтересует, так как знакомит с его взглядами на банк и т.д. Затем посылаю тебе письмо А. про Варнаву и Синод. Анастасия тебя целует и извиняется, что не написала, но мы поехали кататься (конечно, девочки мерзли), а затем в Дом Инвалидов, где разговаривали со всеми в течение 1 1/2 часов. Мы заехали за Аней в прелестный домик графини Шуленбург. Затем они пошли в свои лазареты, а после чаю — к Ане, чтобы поиграть с молодежью.

Голова кружится от всех разговоров, но дух мой бодр, — дружок, и готов на все, что тебе надо. Варнава завтра придет ко мне. Продолжай быть энергичным, дорогой мой, пусти в ход свою метлу — покажи им энергичную, уверенную, твердую сторону своего характера, которую они еще недостаточно видели.

Теперь настало время доказать им, кто ты, и что твое терпение иссякло. Ты старался брать добротой и мягкостью, которые не подействовали, теперь покажи обратное — свою властную руку. Кусов написал А., между прочим, что жалко, что такой человек, как Михеев^[420], приехал от твоего имени, так как он не умеет вести себя в качестве твоего представителя и говорить. — Ангел мой, мне так грустно надоедать тебе каждый день, но я не могу иначе. Жажду целовать тебя и смотреть в твои любимые глаза. Благословляю и целую тебя без конца, с истинной и глубокой преданностью. — Храни и направи тебя Господь!

Навсегдатвоя старая

Женушка.

Не думаешь ли ты отослать Дмитрия обратно в полк? Не позволяй ему слоняться без дела. Это для него прямо гибельно. Он ни на что не будет годен, если характер его не исправится на войне. Он был на фронте всего лишь один или два месяца.

Царское Село. 9 сентября 1915 г.

Мой родной, милый,

Вот, наконец, солнечное утро, и мы, “конечно, поедем в город”, как говорит Ольга. Но ничего не поделаешь, я должна идти в лазарет. — Вчера мы были в инвалидном доме. Я в течение 1 1/2 часа говорила с 120 солдатами, а затем еще с целой массой, которые все собрались в одной комнате. Но почему я тебе все это пишу? Ведь я вчера уже писала тебе — я совсем ошалела. — Слава Богу, что известия на севере немного лучше, т.е. около Вильны — Двинска. Ты сообщил, что мы очистили Вильну прошлой ночью, но они ведь еще не успели в нее вступить? — С нетерпением жду сегодня обещанного тобою письма — это для меня всегда такая радость! — Вот! получила сейчас твое драгоценное письмо и сердечно благодарю за него. Я держу его в левой руке и целую его, мой друг. — Как m-me Плаутин несказанно обрадуется, когда узнает, что ее сыновья невредимы! Очень благодарю за то, что ты справился. — Какая чудная телеграмма от нашего Друга!

Это хорошо, что ты теперь взял к себе Кирилла, после Георгия, — таким образом они чередуются друг с другом. Только не посылай^[421] Дмитрия. Он слишком молод и воображает о себе. Хотелось бы мне, чтобы ты его отослал от себя! Только не говори, что я этого желаю.

Да, у тебя масса дела. — Щербатов произвел на тебя лучшее впечатление, но, по-моему, он никуда не годится, слишком слаб и не хочет работать дружно со стариком. Вот видишь, до чего они^[422] договорились в Москве, — опять о тех же пунктах, которые они решили сначала выключить, и об ответственном министерстве. Ведь это совершенно невозможно, даже Куломзин это ясно видит. Неужели они действительно имели нахальство послать тебе телеграмму, которую собирались отправить? — Как бы хорошо дать им почувствовать железную волю и руку! До сих пор твое царствование было исполнено мягкости, теперь должно быть полно силы и твердости. Ты властелин и повелитель России, Всемогущий Бог поставил тебя, и они должны все преклониться перед твоей мудростью и твердостью. Довольно доброты, которой они не были достойны. Они думали, что смогут обернуть тебя вокруг пальца. Все, о чем они говорили в Москве, было вчера напечатано в газетах!

Сегодня я видела бедного Варнаву. Милый мой, это отвратительно, как С. обращался с ним, сначала в гостинице, а затем в Синоде. Это прямо неслыханный допрос, и он так гадко отзывался о Григ. — и называл Его самыми ужасными словами. Он заставляет губернатора следить за всеми Его телеграммами и пересылать их ему. Как преступны его слова насчет величания — что ты не имеешь права разрешать такой вещи, на что В. благоразумно ему ответил, что ты главный покровитель церкви, а С. дерзко возразил, что ты еераб. — Как безгранично нахально и более чем неприлично, развалившись в кресле, скрестив ноги, расспрашивал он епископа про нашего Друга! — Когда Петр Великий по собственному почину приказал величание, это было немедленно исполнено, на самом месте и в окрестностях. После величания панихиды прекращаются (как когда мы были в Сарове, прославление и величание шли одновременно), а они теперь опять заказали панихиды и сказали, что не исполнят твоего приказания. — Дружок, ты должен быть тверд и заявить Синоду категорически, что ты настаиваешь на исполнении своего приказания, и величание должно продолжаться! В этих молитвах мы теперь нуждаемся больше, чем когда-либо. — Они должны знать, что ты очень ими недоволен, и прошу тебя, не допусти, чтобы прогнали В. — Он великолепно постоял за нас и Гр. и доказал им, что они намеренно действуют в этом против нас. — Горемыкин был сильно оскорблен, возмущен и несказанно шокирован, когда узнал, что губернатор (которого Джунковский заставил переменить мнение и всячески подстрекал) сказал В., что я сумасшедшая баба, а Аня мерзавка и т.д. — Как он может после этого оставаться? Ты не должен допускать таких вещей. — Это последние козни диавола, чтобы посеять всюду смуты, — но это ему не удастся. — С. горячо хвалил Феофана^[423] и Гермогена, и желает поместить последнего на место В. — Вот видишь всю их грязную игру! — Несколько времени тому назад я тебя просила сменить губернатора. Он шпионит за ними, следит за каждым шагом В. в Покровском^[424] за поведением нашего Друга и телеграммами, которые Он отправляет. Это дело рук Джунковского и С., подстрекаемых Н. и черными женщинами. — Агафангел так плохо говорил (из Ярославля). Его следует послать на покой и заменить Сергием Финляндским, который должен покинуть Синод. Никона надо тоже выгнать из Государственного совета, где он членом, и из Синода, — у него, кроме того, на душе грех Афона. — В этом Суслик совершенно прав, — надо дать Синоду хороший урок и строгий реприманд за его поведение. — Поэтому скорее убери Самарина. — Каждый день, что он остается, он приносит вред. Старик того же мнения. Это не женская глупость. Потому-то я так ужасно и плакала, когда узнала, что тебя заставили в ставке его назначить, и я написала тебе о своем отчаянии, зная, что Н. предложил его потому, что он враг Гр. и мой, а, следовательно, и твой. В разговоре с митрополитом Владимиром (они его тоже свели с ума) В. сказал, что С. сломит себе шею своим поведением и что он еще не обер-прокурор, на что Владимир возразил: “ведь государь не мальчик и должен знать, что он делает”, и будто ты долго упрашивал С. принять этот пост (я сказала Горемыкину, что это неверно). Что ж, пусть они увидят и почувствуют, что ты не мальчик, и что всякий, оскорбляющий и преследующий людей, которых ты уважаешь, оскорбляет этим тебя! Они не смеют привлекать епископа к ответственности за то, что он знает Гр. Я не могу повторить тебе всех слов, которыми они называли нашего Друга. — Извини меня, что опять тебе надоедаю, но я хочу убедить тебя, что ты должен скорее сменить С. Я буду страдать, если он останется, и эта мысль не будет покидать меня. Ты слышал, как губернатор обо мне отзывался, и здесь — в некоторых кругах плохо против меня настроены, а теперь совсем не время порочить имя своего Государя или его жены. — Только будь тверд (ты помнишь, что Он просил тебя долго не отсутствовать?) и ни за что не назначай его в Государственный совет, как бы в виде награды за то, что он себя так вел и открыто говорил о тех, кого мы принимаем, и в таком тоне отзывался о тебе и твоих желаниях. Этого нельзя больше терпеть, и ты не имеешь права допускать этого! — Это последняя борьба за твою внутренюю победу, покажи им свою власть. — Вспомни, как он в 6 дней выгнал старика Даманского (из-за Григ.) и дал 60000 его преемнику для устройства квартиры — отвратительный поступок! Я сегодня придумала помощника для нового обер-прокурора — кн. Живаха^[425]. Ты его, наверное, помнишь, — совсем молодой, знаток церковных вопросов, очень лоялен и религиозен (Бари-Белгород)^[426],— согласен ли ты?

Разгони всех, назначь Горемыкину новых министров, и Бог благословит тебя и их работу!

Прошу тебя, дружок, и — поскорее! Я написала ему, чтоб он дал список имен, как ты просил, но он умоляет тебя найти преемников для Сазонова и Щербатова. — он слишком слаб, хотя тебе он в последний раз больше понравился. — Я уверена, что Воейков (его лучший друг), сказал ему, как себя теперь держать. Не слушайся В. — он был неправ все это тяжелое время и оказался плохим советчиком. Это, конечно, пройдет, — он тщеславен и боится за свою шкуру. — О, Боже! Что за люди!

Моя икона с колокольчиком (1911г.) действительно научила меня распознавать людей. Сначала я не обращала достаточного внимания, не доверяла своему собственному мнению, но теперь убедилась, что эта икона и наш Друг помогли мне лучше распознавать людей. Колокольчик зазвенел бы, если б они подошли ко мне с дурными намерениями; он помешал бы им подойти ко мне — всем этим Орловым, Джунковским и Дрентельнам, которые имеют этот “странный страх” передо мною. За ними надо усиленно наблюдать. А ты, дружок, слушайся моих слов, — это не моя мудрость, а особый инстинкт, данный мне Богом помимо меня, чтобы помогать тебе.

Дорогой мой, посылаю тебе бумагу, которую по моему желанию написал один из раненых, так как я боялась неверно изложить его просьбу. Было бы хорошо, если бы полк мог получить этот участок земли для постройки мавзолея для павших офицеров.

Может быть, ты попросишь Фредерикса передать твое приказание Щербатову, так как у тебя не хватает времени самому все делать?

Этот маленький образок тебе от Ани. Она сегодня была в часовне, пока мы осматривали лазареты, оба под моим покровительством. — Один устроен для 60 офицеров на Конно-Гвардейском. бульваре, очень хороший, а другой на Выборгской стороне, между тюрьмами, в котором сразу разместили 130 человек. Несколько Семеновцев из Холма стрелки и т.д., — один из них был год в Германии, — там очень хорошо и чисто устроено. — Мостовые были ужасны. Видишь, я появляюсь в шикарных и в самых бедных и несчастных местах, — пусть видят, что мне безразлично, что говорят, — я буду продолжать бывать всюду, как всегда. — Теперь я чувствую себя лучше и потому могу это делать.

Погода такая солнечная. — Из Знамения я в своих дрожках поехала вокруг бульвара, — по дороге в лазарет, чтобы подышать свежим воздухом. Естьли возможность твоего скорого приезда? Я думала о Новгороде (не говори В.), и Ресин уже наводил справки. — От главной магистрали это, на лодке или автомобиле даже, слишком далеко — 60 верст, так что надо пользоваться узкоколейной дорогой. Ночь можно провести в поезде, — приехать туда утром, позавтракать и т.д., и вернуться к 10 1/2 часам вечера, потому что я должна осмотреть собор. Там теперь новобранцы, и поэтому я думаю, не лучше ли мне дождаться твоего возвращения. Если так, то телеграфируй мне “подожди с Новгородом”, — тогда я так и сделаю. Наш Друг желает, чтобы я больше разъезжала, но куда?

Списал ли ты для себя на отдельной бумажке Его телеграмму? — Если нет, то вот она опять: “7 сентября 1915 г., не опадайте в испытании прославит Господь своим явлением”. — У Ольги сегодня вечером заседание комитета, — поезд Алексея (Шуленбург) уже 4 дня стоит в Опухликах, был остановлен там до вызова в Полоцк. Он запросил по телеграфу коменданта Полоцка, но до сих пор не получил ответа, неужели мы оттуда отрезаны?

Мой поезд вернулся, и, говорят, там множество санитаров, которые ждут и не могут двинуться. Я надеюсь, это означает, что наши войска туда привезены? Массу женщин привезли для работ около озер, но им не было сказано, на сколько времени, так что они не успели захватить с собой теплой одежды; они получали суточные во время дороги — 30коп., а дорога продолжалась 5 дней. Губернаторы, наверное, с ума сошли! — Никогда нет здесь порядка! Меня это приводит в отчаяние; этому мы должны были бы научиться у немцев.

Поезд сестры Ольги привозит много раненых офицеров и солдат и 90 беженцев; я им велела всегда подбирать их по дороге.

Дорогой, сколько всюду дела! Мне хочется во все вмешиваться (Элла это делает очень удачно), чтобы разбудить людей, привести все в порядок и объединить всех. — Все идет так неправильно, одними толчками и порывами, и так мало у всех энергии (это приводит меня в отчаяние, у меня-то ее довольно, несмотря на то, что иногда чувствую себя больной, хотя, слава Богу, сейчас этого нет; я благоразумна и не переутомляюсь). Должна кончать свое бесконечное письмо. — Не слишком ли я много пишу? Мужество, энергия, твердость — будут вознаграждены успехом. Ты помнишь, Он говорил, что слава твоего царствования скоро наступит, и мы будем вместе за нее сражаться, так как в этом слава России. Ты и Россия — одно!

Любимый мой, да, моя постель гораздо мягче твоей походной, — как бы я хотела, чтобы ты мог ее со мной разделять! — Только в твое отсутствие я вижу сны. — 2 1/2 недели, как ты уехал! — Крещу тебя, покрываю поцелуями, мой ангел, и прижимаю к груди. Господь с тобой!

Навсегда твоя старая

Солнышко.

Могилев. 9 сентября 1915 г.

Дорогая моя, возлюбленноеСолнышко,

Спасибо, спасибо за твои милые длинные письма, которые теперь получаются регулярнее — около 9 ч. 30 м. вечера. Ты пишешь совершенно так, как говоришь. Поведение некоторых министров продолжает изумлять меня! После всего, что я им говорил на знаменитом вечернем заседании, я полагал, что они поняли и меня, и то, что я серьезно сказал именно то, что думал. Что ж, тем хуже для них! Они боялись закрыть Думу— это было сделано! Я уехал сюда и сменил Н., вопреки их советам; люди приняли этот шаг как нечто естественное и поняли его, как мы. Доказательство — куча телеграмм, которые я получаю со всех сторон — в самых трогательных выражениях. Все это ясно доказывает мне одно, что министры, постоянно живя в городе, ужасно мало знают о том, что происходит во всей стране. Здесь я могу судить правильно об истинном настроении среди разных классов народа: все должно быть сделано, чтобы довести войну до победного конца, и никаких сомнений на этот счет не высказывается. Это мне официально говорили все депутации, которые я принимал на днях, и так это повсюду в России. Единственное исключение составляют Петроград и Москва — две крошечных точки на карте нашего отечества!

Милый Шавельский вернулся из поездки к 2-м корпусам у Двинска и 3-му за Ригой. Он сообщил мне массу утешительных вещей — разумеется, и печальных — но бодрый дух царит над всем. То же самое я слышу от Георгия, Мордвинова и толстяка Каховского^[427], который его сопровождает. Они все еще дожидаются здесь первого случая отправиться к другим войскам на север. Миша запросил по телеграфу, можно ли ему приехать к концу недели; я очень рад видеть его здесь.

Ну, моя бесценная птичка, я должен кончить. Благослови Бог тебя и детей! Я так люблю тебя и усердно молюсь за тебя каждый день. Посылаю телеграммы от нашего Друга — Его сын, значит, взят. Горячо благословляю и целую тебя.

Всегда твой

Ники.

Царское Село. 10 сентября 1915 г.

Мой дорогой,

Да, правда, известия лучше — я только что просмотрела газеты. Какое будет счастье, если подкрепление с юга подоспеет вовремя! Я так молюсь об этом.

Статьи о Варнаве в газетах неправильны. Он твердо и ясно отвечал на все вопросы и показал твою телеграмму про величание. — В прошлом году Синод имел все документы относительно чудес, и Саблер все же не хотел допустить величания этим летом. Они должны считаться с твоей волей и приказанием — дай им это почувствовать. В. умоляет тебя поторопиться с увольнением Самарина, так как он и Синод затевают новые гадости, и он, бедный, должен туда опять явиться для пытки.

Горемыкин тоже находит, что надо поторопиться (увы, еще нет списка от него!). Очень хвалят краснолицего Прутченко, но его брат и жена вели себя отвратительно по отношению к нашему Другу. — Горем, хочет поскорее тебя повидать, — и раньше всех других, — когда ты вернешься, но если ты не скоро будешь, он хочет к тебе поехать. Он готов накричать на епископов, по словам В., и разогнать их.

Ты лучше вызови старика к себе.

Все желают твердого правительства, так что после ухода старика выгони остальных и назначь решительных людей. — Прошу тебя, поговори серьезно о Хвостове — как министре внутренних дел — с Горемыкиным. Я уверен, что он — подходящий человек для теперешнего момента, так как никого не боится и предан тебе.

Вот опять некрасивая вещь про Н., которую я обязана тебе сказать. Все бароны послали В. Рейтерна к Н. в ставку. — Он просил от имени всех их прекратить преследования, потому что они больше не в состоянии переносить. Н. отвечал, что он с ними согласен, но ничего не может сделать, так как приказания идут из Царского Села. — Разве это не гадко? — С. Ребиндер — артиллерист — передал это Але. Рейтерн был очень удивлен, что Суворин был принят Н. — Это необходимо выяснить. Такая ложь не должна лежать на тебе. Им надо объяснить, что ты справедлив к тем, кто лоялен, и никогда не преследуешь невинных. — Человек, который осмелился написать что-то против Н., был засажен на 8 месяцев. Когда дело касается Н., они умеют расправляться с печатью. — Когда в эти 3 постных дня читались молитвы за тебя, то перед Казанским собором от Синода было роздано 1000 портретов Н. — что это значит? — Они замышляли совершенно иную игру. Наш Друг вовремя раскрыл их карты, и спас тебя тем, что убедил прогнать Н. и принять на себя командование. Со всех сторон доходит все больше и больше про их грязную, изменническую игру. — М. и С.^[428] распространяли в Киеве всякие ужасы про меня, — что меня собираются запереть в монастырь^[429], — одна из замужних дочерей Трепова была так оскорблена этими речами, что попросила их покинуть комнату. Она написала об этом графине Шуленбург.

О, дружок, даже до армии Иванова (некоторых частей) дошли эти слухи, — разве это не подлая сплетня? — Я знала, чтоДжунковский на неопределенное время уехал на Кавказ — вот: “рыбак рыбака видит издалека”, какое новое зло они замышляют? — Пусть лучше остерегаются за свою собственную шкуру!

Мы, т.е. Ольга, Ресин, А. и я, ездили в Петергоф. — Мы ее оставили у родителей ее, и поехали дальше к местному лазарету. Там на этот раз было чисто и не было очень тяжело раненых. Затем отправились в маленькую общину Красного Креста около Английского П.^[430], где было несколько офицеров, — затем в новую городскую думу около озера, где тоже было немного раненых — не тяжелых. Выпили чашку кофе у Танеевых и вернулись домой. — Татьяна Андреевна пришла проститься, потом мать Екатерина и игуменья, и говорили без конца. — Она принесла бумагу о новых аэропланах, которые изобретатель показывал уже раньше в ставке, где изобретение было одобрено. Его бумаги теперь где-то застряли, так что я посылаю тебе новую обо всем этом, ускорь это дело. Какой-то Рубинштейн^[431] дал уже 1000 руб., и согласен дать еще 500000 руб. на изготовление аппарата, если он получит то же самое, что и Манус^[432]. Как некрасивы эти просьбы в такое время, — благотворительность должна покупаться — как гадко! Затем приходила Мария, а теперь я пишу, и совсем одурела — меня поездка в автомобиле страшно утомила. Я видела море, мое море! И так стало грустно, вспомнилось счастливое мирное время; наш дом без тебя — мы проехали мимо, — такая боль в сердце и столько воспоминаний!

Я получила милые письма от Эрни, Онор и г-жи Текстор. Он передал их сестре милосердия, баронессе Икскюль, которая приехала, в надежде, что я ее приму и помогу ей. Твоя матушка ее не приняла, потому и меня не просили принять, большая ошибка с ее стороны. — Эти сестры могли бы нам рассказать про наших пленных. — Эрни много о тебе думает — посылаю тебе его письмо. — Г-жа Текстор живет в В. и дает детям уроки немецкого и английского; вереск цветет, и там так прекрасно, — я тебе покажу письмо, когда вернешься. — Он ничего не просит, только полон любви к нам. Твой полк имел больше счастья, чем красные драгуны, у которых остался невредим только один офицер. Младший сын Морица медленно оправляется от полученных ран. — В. Ридезел^[433] (очень милый, был с Сандро в Болгарии) потерял на войне трех сыновей. — Племянник Онор тоже убит.

Погода сегодня дивная. — Я утром была в госпитале, — прибывает еще один Крымец. Теперь пора отсылать письмо.

Благословения, горячие, ласковые, нежные поцелуи и любовь без конца! Твоя старая

Солнышко.

Я рада, что ты увидишь Мишу.

Есть ли у тебя отчет о потерях гвардии? — Все так волнуются, жены беспокоятся за своих мужей, — не может ли кто-нибудь выписать их имена и прислать мне? Скажи Фредериксу, что молодая г-жа Воронова (он только что убит) страшно бедна, ты поддерживал его в полку, помогая ему, — теперь она лишается этого, и Шульгин меня спросил, нельзя ли что-нибудь для нее сделать, так как он был таким хорошим офицером.

M-me Литке благодарит за цветы, которые я послала от нас обоих.

Маня Плаутин страшно благодарит тебя.

Царское Село. 11 сентября 1915 г.

Мой дорогой, любимый,

День был такой серый, что мне даже взгрустнулось, но теперь солнце опять выглянуло из-за облаков. Окраска деревьев принимает теперь такие чудные оттенки, — желтые, красные, медные. Грустно подумать, что лето миновало и что приближается бесконечная зима. Странно было увидеть милое море. Но какое оно грязное! С болью в сердце увидела вдали “Александрию”^[434], и вспомнила, с какой радостью мы ее всегда встречали, зная, что она отвезет нас на наш дорогой “Штандарт” и в шхеры! Теперь все это лишь сон!

Что это Болгария задумывает и почему Сазонов такой размазня? Мне кажется, что народ сочувствует нам и только министры и дрянной Фердинанд мобилизуют, чтобы присоединиться к неприятелю, окончательно раздавить Сербию и жадно накинуться на Грецию. Удали нашего посланника в Бухаресте, и я уверена, что можно убедить румын пойти с нами^[435]. Правда ли, что собираются послать к тебе Гучкова и еще других с депутацией из Москвы? Тяжелое железнодорожное несчастие, от которого он один бы только пострадал, было бы заслуженным наказанием от Бога. Они заходят слишком далеко, и этот дурак Щербатов ничего не достиг зачеркиванием некоторых мест в их речах. Действительно, это — негодное правительство, раз оно не желает работать со своим Государем, но идет против него!

Я остаюсь в постели до завтрака, поездка в автомобиле меня растрясла, и я устала от посещений лазаретов три дня сряду. Хотелось бы знать, когда ты сможешь приехать и на сколько дней? И как ты устроился с Ал. насчет твоего отъезда?

Старик просил меня принять его сегодня вечером, и так как я знаю, что он должен повидать тебя, то я уже тебе телеграфировала. Он считает необходимым немедленно удалить С. Он сказал это Андр. Они предлагают на его место Макарова, но он совершенно не годится, так как нехорошо показал себя в истории с Гермогеном. Другой кандидат — редактор “Правительственного вестника” шталмейстер кн. Урусов, очень тебе преданный, религиозный (познакомился с нашим Другом), — думаю, что будет самым лучшим, — притом немедленно. Пишу тебе это для того, чтобы у тебя было ясно в голове, — он, может быть, представит тебе еще других кандидатов. История с В.^[436] заходит слишком далеко. Он не появлялся больше в Синоде, потому что не желает слышать, как смеются над твоими приказаниями. Митрополит назвал твою телеграмму “глупой”, такая дерзость не должна быть терпима. Ты должен действовать метлой и вымести всю грязь, накопившуюся в Синоде. Весь этот шум из-за В. только для того, чтобы трепать имя нашего Друга в Думе. Когда С. принимал эту должность, он заявил своей партии в М., что соглашается исключительно только с целью избавиться от Гр., что он сделает все от него зависящее, чтобы в этом преуспеть. В Думе бились об заклад, что они помешают тебе ехать на войну, — а ты поехал, — говорили, что ты не посмеешь закрыть Думу, — но ты ее закрыл. Теперь они утверждают, что ты не можешь уволить С., но ты это сделаешь, — а также и тех епископов, которые сидели там и глумились над твоими приказаниями. Ты, наверное, не имел времени прочесть статьи об обвинении В. Синодом за прославление. Ты должен показать, что ты Государь (мы выгнали С. Ив. Т.^[437]), и ее друг тоже полетит со своей нелепой, нелояльной, сумасбродной идеей о спасении России. Одни только напыщенные слова! Горемыкин должен ему сказать, что ты его выбрал, считая человеком, который будет работать для тебя и для церкви, а он оказался шпионом за действиями и телеграммами В. и Гр., взяв на себя роль их обвинителя, и сомневается в твоих желаниях и приказаниях. Ты глава и покровитель церкви, а он старается подорвать твой престиж в глазах церкви. Немедленно уволь, мой дорогой, его, а также Щербатова. Сегодня вечером он разослал циркуляр во все редакции газет, что им дозволяется печатать все, что угодно, против правительства (твоего правительства), — как он смеет? — только не против тебя. Но они делают все исподтишка, разными намеками, — он же играет в открытую, — действительно, настоящий глупец! Прошу тебя, назначь Хвостова на его место. Просмотрел ли ты его книгу? Он очень желает меня видеть, считает, что я одна могу спасти положение, пока ты в отсутствии (сказал это Андр.), хочет поговорить со мной по душе и высказать мне все свои мысли. Он очень энергичен, никого не боится, и всецело предан тебе, что самое важное в нынешнее время. Он делает бестактности, но можно предупредить его их не делать. Он хорошо знает Думских и не позволит им нападать ни на кого, и умеет говорить. Пожалуйста, дорогой, серьезно подумай о нем. Он не такой трус и тряпка, как Щ.^[438]. Правительство должно быть налажено, как следует. Старику нужны хорошие, преданные, энергичные люди, чтобы помогать ему в его работе на старости лет. Он не может так продолжать, как сейчас. Ты ему должен сказать все, расспросить, — он слишком осторожен и обыкновенно ждет, чтобы его спросили, тогда он излагает свои впечатления и то, что знает. Поддержи его, покажи ему, что он тебе нужен, что ты ему доверяешь и дашь ему новых сотрудников, и Господь благословит его работу.

Возьми клочок бумаги и запиши себе, о чем тебе нужно переговорить, и затем дай эту бумажку старику, чтобы ему легче было запомнить все вопросы: 1)Самарин. 2) Щербатов — Синод, 3) Сазонов, 4) Кривошеин, тайный враг и все время неверен старику, — 5) как дать знать баронам, что Н. передал им великую ложь, будто он получил приказание из Царского преследовать баронов, — это нужно выяснить тонко и умело. Старик всегда просит, чтобы ты действовал быстро и решительно. Когда ты даешь категорические ответы или приказания, то ему гораздо легче, потому что они принуждены слушаться.

Я тебе надоедаю, мой бедный, но они приходят ко мне, и я не могу ничего другого делать для блага твоего, Бэби и России.

Будучи там, ты можешь все ясно и спокойно обсудить. Я также спокойна и тверда. Только когда нужно произвести перемены, чтобы избавиться от дальнейших безобразий и грязи, как теперь в Синоде под предводительством этого так называемого “джентльмена” Самарина, — я прихожу в ярость и умоляю тебя поторопиться. Он не смеет относиться к твоим словам, как к copy, — никто из министров не смеет поступать, как они это делают, после того, как ты так с ними говорил. Я тебе говорила, что С. глупый нахал. Вспомни, как ондерзко держался со мной в Петергофе прошлым летом в деле об эвакуации, его сравнение Петербурга с Москвой и т.д. Он не имел права так говорить со своей императрицей, как он это делал. Если бы он желал мне добра, он употребил бы все усилия, чтобы сделать по моему желанию; он бы направлял меня и помогал мне, и дело было бы великое и популярное. Но я чувствовала антагонизм, как у друга С. И. Вот причина, почему его тебе предложили, — вовсе не из-за блага церкви. Я таким типам неудобна, потому что энергична и стою за своих друзей, кто бы они ни были.

Когда Думу закрыли, они говорили на частном совещании всякие гадости про Аню и ее бедного отца — так возмутительно! Это ли преданность, я тебя спрашиваю? Покажи им кулак, накажи, яви себя государем! Ты — самодержец, и они не смеют этого забывать, а если они это делают, как теперь, то горе им!

Благодарю тебя крепко за твое очень милое и дорогое письмо. Я была в таком восторге, получив его, и все перечитывала его. Как я рада, что ты получаешь столько хороших телеграмм, — это является свидетельством и наградой! Господь благословит тебя за это, ты этим поступком спас Россию и престол. Мне бы хотелось, чтобы тебе удалось поговорить по душе с Шавельским обо всем, что произошло, и о нашем Друге. Пригласи его к чаю наедине. А. с ним однажды говорила, но душа его была полна всяких ужасов, и я уверена, что Н. это поддерживает. Ольга благодарит Мордвинова за письмо.

Я боюсь, что Миша будет просить титула для своей жены. Это неприятно — она уже бросила 2-х мужей, к тому же он твой единственный брат (Павел не в счет). Почему Борис все еще с тобой? Он должен бы уже вернуться в полк, — не правда ли? Гр. прислал отчаянные телеграммы о своем сыне, просит принять его в Сводный полк. Мы сказали, что это невозможно. А. просила Воейкова что-нибудь для него сделать, как он уже прежде обещал, а он ответил, что не может. Я понимаю, что мальчик должен быть призван, но он мог бы устроить его санитаром в поезде или чем-нибудь вроде этого. Он всегда ходил за лошадьми в деревне; он единственный сын, — конечно, это ужасно тяжело. Хочется помочь и отцу и сыну. Какие чудные телеграммы Он опять прислал!

У меня был старый Раухфус — за эти три месяца устроено множество яслей по всей России нашим обществом материнства и младенчества. — Для меня большая радость, что все так горячо на это откликнулись и сознали важность этого вопроса, — особенно теперь нужно заботиться о каждом младенце, в виду тяжелых потерь на войне. Говорят, что гвардия опять сильно пострадала.

Мы ездили в Павловск, — прекрасный воздух и яркое солнце! Нас сопровождали славные казаки с георгиевскими крестами.

Теперь я должна кончать, мое солнышко, мой любимый. Я тоскую по тебе, целую тебя без конца, крепко обнимаю. Да благословит и сохранит тебя Бог, да даст Он тебе силу, здоровье, бодрость, мужество, твердость решений, мудрость и мир!

Навсегда, Ники мой, твоя старая женушка

Аликс.

Радость детей по поводу твоих писем неописуема. Все они, слава Богу, здоровы.

Могилев. 11 сентября 1915 г.

Мое драгоценное Солнышко,

Будь благословенна за два твоих милых письма! Я часто их перечитываю, и тогда мне кажется, что ты лежишь на своей софе, а я слушаю тебя, сидя в своем кресле у лампы. Когда же настанет эта счастливая минута? Бог даст, если дела у Двинска пойдут лучше, и положение наших войск укрепится, я, пожалуй, найду возможность слетать в Ц.С. Ведь гут столько дела — эти смены министров и укрепление позиции старика! Я вызову его сюда, времени нельзя терять! Старый Фред. отлично это понимает и уговаривает меня держаться Гор., что очень мило с его стороны.

Все это я объяснил и В. во время наших прогулок. Он как будто понял это, наконец, как следует.

Нынче утром В. доложил мне о нелепых слухах, циркулирующих здесь в городе, будто где-то около Орши (90 верст отсюда) видели германский кавалерийский разъезд. Тотчас же по всем направлениям были разосланы конные жандармы — и часть конвоя. Разумеется, до сих пор не отыскали и крысы. Все это так глупо, и я искренно смеялся.

Нынче после обеда, выезжая в моторе, я остановился посмотреть полевую батарею, которая прибыла издалека для защиты этого города от аэропланов. Вот это я понимаю! Было очень приятно видеть офицеров, солдат и лошадей, у которых такой прекрасный, здоровый вид, — 17 человек получили ордена. Проезжая дальше, встретил большой отряд солдат, маршировавших к городу. Я остановился, вылез и пропустил их мимо себя. Это был 2-й батальон Владивостокской крепостной артиллерии; он прибыл из Брест-Литовска, марширует ровно месяц по шоссе, и направляется на север к Орше. На взгляд, люди прибыли в очень хорошем состоянии; в повозках у них лежат несколько больных, которых они оставят в лазаретах перед уходом отсюда.

Только что прибыл Миша. Он сидит в моей комнате и читает газету. Он просил позволения побыть еще немного. Вчера два его полка произвели отличную атаку и взяли 23 офицера и свыше 400 пленных — все венгерцы.

Ты спрашиваешь меня о поездке в Новгород — разумеется, поезжай теперь без меня, так как у меня, вероятно, не будет времени, когда я вернусь домой. Мне и думать нельзя уехать раньше 15-20-го.

Ну, птичка моя, мне пора кончать. Люблю тебя страстно, вечной любовью. 1000 благодарностей за твой милый № 350, только что полученный. Благослови Бог тебя и детей! Всех вас нежно, нежно целую.

Всегда, моя душка-Солнышко, твой старый

Ники.

Царское Село. 12 сентября 1915 г.

Мойлюбимый,

Пасмурно, идет дождь. Плохо спала, голова побаливает, все еще чувствую себя усталой после Петергофа и чувствую сердце. Ожидаю Беккер. Как мне хочется, чтобы наступило для меня время писать только простые и приятные письма вместо надоедливых! Но дела идут совсем не так, как следовало бы, и старик, который был у меня вчера вечером, очень расстроен. Он жаждет твоего возвращения, хотя бы на три дня, чтобы ты все увидел и произвел нужные перемены, так как он находит крайне трудным работать с министрами, которые в оппозиции. Нужно решить, уходит ли он, или он остается, а меняются министры, что было бы, конечно, лучше всего. Он пошлет тебе доклад о печати — они руководствуются приказаниями Н., данными в июле, что можно писать что угодно о правительстве, только нельзя касаться тебя. Когда Горемыкин жалуется Щ., тот сваливает всю вину на Поливанова и наоборот. Щ. солгал тебе, когда утверждал, что не будут печатать сказанного в Москве — они продолжают все писать. Очень рада, что ты отказался принять этих субъектов. Они не смеют употреблять слово “конституция” и только подкрадываются к нему. Воистину это было бы гибелью России и, как мне кажется, изменой твоей коронационной присяге, ведь ты, слава Богу, самодержец! — Перемены должны быть произведены, но не могу понять, почему старик против Хвостова— его дядя не очень его любит, и они говорят, что он о себе думает, будто все знает. Но я объяснила старику, что нам нужен человек с решительным характером, не трус. Он член Думы, так что имеет то преимущество, что всех знает и сумеет с ними разговаривать, а также охранять и защищать твое правительство.

В сущности, он никого не предлагает, а нам нужен “человек”. Он просил меня сказать Варнаве, чтобы тот не появлялся в Синоде и сказался бы больным, что было бы самым лучшим, хотя газеты и будут в ярости, если он не появится. Но он им все сказал и на все ответил, — большие скоты, я не могу их иначе назвать. Если б только ты приехал, то тебе тотчас же следовало бы повидать митрополита и сказать ему, что ты запрещаешь касаться этого вопроса и что ты настаиваешь на исполнении твоих приказаний. Он плакал от отчаяния, когда назначили Самарина, а теперь совершенно в его руках, — но он должен услышать твердое слово от тебя. Твой приезд сюда будет карательной экспедицией. Не будет тебе покоя, мой бедный, но это необходимо сделать без замедления, — они не переставая пишут.

Но они никого не могут предложить. Макаров не годится. Арсеньев^[439] из М. вопил против нашего Друга. Рогозин ненавидит нашего Друга. Кн. Урусов (я его не знаю) — знаком с нашим Другом, — о нем очень хорошо отзываются. У меня голова болит от охоты за людьми. Но лучше кого угодно, но не С., который открыто идет против тебя своим поведением в Синоде.

Неужели ты не можешь раньше вернуться, милый? Дела принимают как будто лучший оборот и, даст Бог, пойдут еще лучше. Интересно знать, какие войска ты видел. У старика заседание министров в воскресенье, вот отчего он не может сегодня выехать. Если ты вернешься в четверг, то он говорит, что ему не надо до этого к тебе ездить. Но я нахожу, что тебе было бы теперь удобнее повидать его, переговорить обо всем и подготовить все к твоему возвращению.

Он говорит, что на Сазонова жалко смотреть — настоящая мокрая курица, — что с ним случилось? Он ничего не сообщает Горемыкину, а тот должен знать, что происходит. Все министры никуда не годятся, а Кривошеин продолжает действовать исподтишка, как он говорит. — Все так некрасиво и так неблагородно! Им нужна твоя железная воля, которую ты им покажешь, не правда ли? Ты видишь результаты того, что взял все в свои руки. Сделай здесь то же самое, будь решителен, сделай им самый строгий выговор за их поведение и за то, что не слушались твоих приказаний, отданных на здешнем заседании. Мне эти трусы более чем опротивели.

Может ли Алексеев в ближайшее время обойтись без тебя дня 3? Ответь на это, если можешь. Ты не можешь себе представить, как мучительно, что нельзя телеграфировать всего, что и хочется и следовало бы сказать, и не получать ответа! У тебя нет времени отвечать на мои вопросы, которых 1000, но которые всегда одни и те же, так как они неотложны, и я уже устала думать и видеть, как все дела плохи, и как это начинает распространяться по стране. Эти типы всюду говорят против правительства и т.д., и сеют семя недовольства. До созыва Думы (через месяц) должен быть сформирован сильный кабинет, и при этом поскорее, чтобы дать им время заранее начать работу и подготовиться совместно. Он предложил мне повидать С., но что толку? Этот человек никогда меня не послушается и будет делать из противоречия и злобы все наоборот. Я его теперь слишком хорошо знаю по его поведению, которое, впрочем, меня не удивило, так как я знала, что он будет такой. Горемыкин хотел бы, чтобы ты вернулся и все это сделал, — только не теряй времени. Ты сам спокоен, и это хорошо, но все-таки, мой дорогой, вспомни, что ты немного медлителен, а тянуть время никогда не хорошо.

Старшие девочки пошли в лазарет, трое младших учатся. А. едет в город к Але и к матери до 3-х, а я прилягу до завтрака, так как сердце немного расширено, и очень утомлена. Теперь Юзик уже должен быть в ставке.

Неужели правда, что мы опять в 200 верстах от Львова? Нужно ли нам торопиться вперед, и не повернуться ли нам и раздавить немцев? Что насчет Болгарии? Иметь их на своем фланге было бы более чем скверно. Фердинанда, наверное, подкупили.

Как настроение Миши? Поцелуй от меня дорогого мальчика. Еще не получала известий от Ольги — ее приезд был такой унылый. Мы ее почти не видали, — она была такая грустная, озабоченная.

Только что получила надушенное письмо от Ольги Палей. Павлу лучше, она, наконец, получила известие о мальчике. Он ехал неделю до своего полкового обоза и теперь надеется отыскать полк. Кажется, уланы недалеко от Барановичей. Серьезные сражения происходили на какой-то реке недалеко оттуда — какие всюду битвы! Это не тот Макензен, которого мы знали? В Иркутске находится князь Бентгейм (родственник Марии Эрбах). Эрни спрашивает, есть ли какая-нибудь возможность его обменять? Он, оказывается, последний в роде. Может быть, вместо него могли бы вернуть кого-нибудь из наших? Он только так спрашивает, не зная даже, возможно ли это. Я уведомлю Рост.^[440] об этом. Я сомневаюсь, чтобы это было возможно, разве только если он даст честное слово не сражаться больше против союзников. Я думаю, что его могут обменять только при таком условии. Я напишу об этом Рост., и тот, кого это касается, будет знать, что делать, — я не имею понятия, кого нам попросить взамен, и даже позволено ли это. Э. также возмущен газами, но он говорит, что когда он был в сентябре прошлого года под Реймсом, англичане уже употребляли газы, — германское производство лучше, — немцы делают более сильные газы. — А. была в городе у “Всех Скорбящих Радости” и привезла этот маленький образок для тебя.

Представь себе наше удивление — внезапно появляется Кусов. Всю его кавалерию отсылают в Двинск, и он во время ее передвижения кинулся сюда, приехал в город сегодня утром, вероятно, уедет завтра, — повидался с женой и уезжает прямо в Двинск, чтобы встретить полк. У него были большие потери, он в отчаянии от твоего Трубецкого, который делает ошибку за ошибкой, и никто ничего не смеет сказать, потому что, говорят, ты его особенно любишь (в чем К. сомневается). Благодаря ему полк К. окружили, потому что Юрий увел к себе 3 батальона пехоты, которые их защищали. Но они пробились, и только много лошадей попало к неприятелю, так как это было на месте их стоянки. Он довольно определенно сказал свое мнение по поводу этого Трубецкому. Он прилетел сюда, чтобы узнать, что вообще происходит, так как письма никогда до него не доходят, и он хотел обо всем сам узнать. Ему уже опротивел город, и он вне себя от “гнилой атмосферы”. Жалел, что ты послал Михеева, потому что он такой непредставительный, не умеет объединять людей вокруг себя, говорить и благодарить от твоего имени. Он видел Кабардинцев несколько времени тому назад. Без конца расспрашивал и говорит, что “дух” в армии прекрасный. Так хорошо и так освежает видеть человека непосредственно оттуда! Здесь как-то падаешь духом, хотя я твердо верю, что все будет хорошо, если Бог даст необходимую мудрость и энергию. Ты не находишь, что почерк Бэби становится очень хорошим и аккуратным? Я сегодня сидела спокойно дома, приняла m-me Зизи. Почему Борис не в своем полку? 3 наших кавалерийских дивизии получили приказание прорваться через немецкий фронт, что они и сделали, и теперь находятся в их тылу. Татьянин полк также там. Благословения и поцелуи без конца, мой дорогой.

Навсегда твоя старая

Женушка.

Царское Село. 13 сентября 1915 г.

Мое родное сокровище,

Я очень рада, что у вас хорошая погода. Здесь настоящая осень. Час тому назад проглядывало солнце, а сейчас опять пасмурно. 4 девочки пошли в церковь к ранней обедне. Пришел инж.-механик, так что я в его обществе.

Итак, ты не можешь приехать до конца будущей недели? Я этого боялась, так как у Двинска все обстоит очень серьезно, — но как мужественны обе стороны! Да поможет и да укрепит Господь наши дорогие войска! Газеты продолжают меня раздражать, обсуждая и вздыхая над введением цензуры, — это надо было сделать много месяцев тому назад. В Англию едет курьер сегодня вечером — должна этим воспользоваться, чтобы написать Виктории, а это письмо кончу, как всегда, позднее.

Сазонов говорит, что обмен пленных касается Алекс., так что я не знаю, как быть с кн. Бентгейм. Не могу же я просить за немца (даже, как я думаю, не раненого или давным-давно поправившегося)! На кого бы можно было его обменять? Я рада, что ты написал милое письмо старику, — оно поможет ему в его тяжелом положении. Сегодня 3 недели, как ты прибыл в ставку. Когда Н. уезжает в Тифлис? Сегодня газеты сообщают, что Джунковский отправляется в армию и не будет больше состоять под начальством Алека по санитарным вопросам.

Милый мой муженек, всегда в мыслях с тобою, хотелось бы знать, как ты выглядишь и как себя чувствуешь. Не сомневаюсь, что гораздо лучше, чем здесь. Я тебе писала вчера про Ю. Трубецкого, потому что за ним нужен глаз, ибо он действительно далек от совершенства и все путает. Я вмешиваюсь не в свои дела? Нет, я и не собираюсь, но только повторяю то, что Кусов говорил, так как знаю, что он мне сообщает разные вещи в надежде, что я их передам. Какие новости с Черного и Балтийского морей?

Я провела день на софе в углу своей большой комнаты, и А. читала мне вслух, — в 4 мы пили чай, а затем дети отправились к А. на час повидать каких-то детей. Я забралась в постель для того, чтобы быть в состоянии пойти сегодня в церковь, служба будет от 6 до 8, я пойду около 7, больше у меня нет сил выстоять, так как не могу принимать капель и устаю, но сердце сегодня не было расширено.

День серый. M-me Горд.^[441] нашла положение вещей в Москве лучше, чем ожидала. Петроград она находит сейчас отвратительным, и я с ней, пожалуй, согласна. Я дала Зизи бумаги про Иоанна Максимовича, как нашли его могилу. Она была благодарна и взволнована, так как это показало ей все в совершенно другом свете. А теперь я приказала А. послать их о. Алекс.^[442], так как хочу, чтобы другие поняли, в чем дело и как неправильно поведение Синода. Если они находят, что ты был не вправе отдать такое приказание, все-таки они должны были бы за него вступиться и легализовать с своей стороны, вместо того, чтобы намеренно идти наперекор твоим приказаниям. И все это единственно только из оппозиции, чтобы повредить Варнаве и выставить нашего Друга в плохом свете!

Мое письмо скучное, не видала ничего интересного. А. переезжает на неделю в Большой Дворец, чтобы можно было вычистить ее комнату, поправить шаткие потолки и замазать окна на зиму. Данини будет за этим наблюдать. А пока она может заняться лечением электричеством и сильным светом, который у нас имеется в лазарете в соседней комнате, и Вл. Ник. займется этим. Кроме того, там работает также ее Федосья Степановна, которая массирует раненых офицеров.

Прилагаю письмо от Ольги и опять посылаю цветы. Фрезия держится очень долго, и в воде распускается каждый бутон.

Листья становятся желтыми и красными. Я вижу это из окон своей большой комнаты. Мой дорогой, ты мне никогда не отвечаешь про Дмитрия. Почему ты не отсылаешь его обратно в полк, как надеялся Павел? Он очень огорчен, что мальчик проводит лучшие годы своей жизни — да еще в такой важный момент — ровно ничего не делая. Получается нехорошо — ни один из Великих князей не находится на фронте, изредка только Борис, а бедные Константиновичи всегда больны. Я так надеюсь, что получу от тебя письмо до отправки этого. Поэтому сначала отдохну, а затем кончу.

Ну, я должна его отправить. Целую тебя и крещу много раз, мое солнышко, мое сокровище.

Целую тебя нежно. Да благословит и сохранит тебя Бог!

Нежные поцелуи от твоей старой

Женушки.

Царское Село. 14 сентября 1915 г.

Мой дорогой, любимый,

Получила твою дорогую телеграмму сегодня утром, когда встала, и так была благодарна, потому что не имела известий целый день. Я была очень утомлена и легла спать в 11 час. 20 мин.; телеграмма была отправлена из ставки в 10 час. 31 м. и получена здесь в 12 час. 10 мин. Слава Богу, известия лучше. Но что ты сделаешь, чтобы, когда будешь уезжать сюда или на фронт, Алексеев не оставался единственным ответственным лицом? Не вызовешь ли ты к себе Иванова, а Щербатова — на его место? Ты будешь покойнее, и Алексеев не будет нести один всей ответственности. Итак, в конце концов, тебе придется переехать в Калугу. Какая досада! Хотя, кажется, отсюда ближе, чем теперь, — только ты будешь так далеко от армии! Но если Иванов будет помогать Алексееву, то ты мог бы прямо отсюда поехать осмотреть некоторые части войск. — Ничего не знаю, что произошло на море, но прочла сегодня в газетах о геройской кончине капитана 1-го ранга С.С. Вяземского (пал в бою); офицеры и команда его корабля объявляют об этом, тело его будет привезено с Балтийского вокзала. Затем капитан 2-го ранга Вл. Ал. Свиньин также пал смертью храбрых. Что это значит? Петр Васильевич на днях сказал детям, что “Новик” был в бою, но, так как морские известия не сообщаются газетам, то я беспокоюсь, что это значит. Когда тебя здесь нет, я, конечно, по утрам узнаю новости только из “Нового времени”. Если у тебя есть хорошая весточка, телеграфируй, так как приходится часто слышать неверные известия, и я всегда предупреждаю, чтоб им не верили.

Что делает Воейков? Я не могу забыть его сумасшествия здесь и ужасного поведения с А. Остерегайся, как бы он не забрал там все в свои руки и не вмешивался бы во все, так как старый Фредерикс стар и — увы! начал выживать из ума. А Воейков, при своем властолюбии, крайнем честолюбии и самоуверенности, постарается взять на себя обязанности, которые его не касаются. — Не нужно ли тебе еще кого-нибудь для сношений с иностранцами, или приема депутаций, или для отдачи приказаний, которые ты не имеешь времени делать сам, кого-либо из генерал-адъютантов или кого-нибудь в этом роде? Освободился ли ты там от лишних людей? Я рада, что Борис вернулся опять обратно. Надеюсь, что ему удастся получить списки потерь, жены здесь страшно беспокоятся.

Говорят, что Лейхтенбергский ранен, я забыла, каким он полком командовал. Особенно дамы Преображенского полка нервничают. Хотелось бы знать, какие войска ты осматривал на днях. Теперь старик с тобой. Глупо, что в газетах печатают, когда он бывает у меня, — это узнается в городе, потому что мои приближенные об этом не знают. Некоторые сердятся, что я вмешиваюсь в дела, но моя обязанность — тебе помогать. Даже и в этом меня осуждают некоторые министры и общество; они все критикуют, а сами занимаются делами, которые их совсем не касаются. Таков уж бестолковый свет! Я уверена, что ты слышишь гораздо меньше сплетен в ставке, и благодарю Бога за это. Церковная служба шла от 6 до 8 час., мы с Бэби пришли в 71/4.

Спала я плохо, устала, и голова болит, потому останусь в постели до завтрака. Павел просил разрешения прийти к чаю.

Дорогой мой, благодарю и еще раз благодарю нежно за милое письмо твое от 11-го, получила его с глубочайшей благодарностью и радостью. Я поцеловала его несколько раз и перечитывала без конца. Да, действительно, когда же, наконец, наступит счастливое время, когда мы уютно будем сидеть вместе в моей лиловой гостиной? Мы продолжаем пить чай в большой комнате, хотя, когда Павел ушел в 6 1/4 час., было уж совсем темно.

Да, насчет смены министров. В поезде Кусов ехал с Щербатовым, который называл старика сумасшедшим стариком, это уж заходит слишком далеко. Некоторые в Думе требуют назначения Щербатова на место Горемыкина. Я это понимаю, так как они с Щербатовым делали бы все, что им вздумается. Павел возмущен тем, что происходит в Москве, и депутацией, которая желала быть принятой тобою. Горячо благодарю за письмо старушки, оно мне очень понравилось, и я прочла его вслух А., — П. невысокого мнения о Мрозовском, говорит, что он такой хам, — он помнит его по службе. Я помню, он как-то раз раскричался на Гвардейский Экипаж за то, что один из людей не знал наизусть слов гимна. Да и бедная гренадерская дивизия так мало отличилась на войне! Правда ли, что Куропаткин^[443] получил эту дивизию, или это одни только сплетни? Как-то он покажет себя теперь! Дай Бог, чтобы хорошо, — может быть, на менее важном месте он будет более подходящ.

П. спросил у меня, почему Н. все еще в деревне, и правда ли, что ты написал ему, чтобы он отдохнул на Кавказе в Боржоме. Я сказала — да, и что ты позволил ему оставаться 10 дней в Першине^[444]. Милый мой, прикажи ему скорее ехать на юг. Всякого рода дурные элементы собираются вокруг него и хотят использовать его как знамя. Господь этого не допустит, но было бы безопаснее, если бы он скорее уехал на Кавказ. Ты дал ему 10 дней, а завтра уже будет три недели, как он покинул ставку. Будь тверд и в этом, прошу тебя. Я так рада, что П. понял игру, которую Н. затеял. Он вне себя от манеры адъютантов Н. выражаться. Я рада, что ты имел объяснения с В. — он так упрям и самонадеян, и друг Щербатова. Как я рада, что ты сделал смотр артиллерии, — какая это была награда артиллеристам! Непременно удержи Мишу при себе. Павел опять повторил, что он очень надеялся, что ты отошлешь Дмитрия в полк. П. находит, что жизнь, которую Д. теперь ведет, гибельна для него, так как ему абсолютно нечего делать, и он по-пустому тратит время. Это совершенно верно.

Если получишь известия о гусарах, сообщи мне, так как Павел очень тревожится за сына, который теперь в этом полку. Павел теперь здоров, но очень слаб, бледен и худ. Старая тетя Саша Н.^[445] прибыла в город и будет у нас пить чай в среду. Ксения и Сандро завтракают у меня в тот же день.

Сегодняшние известия о союзниках — блестящи, если это правда. Слава Богу, если они начинают действовать теперь. Положение было трудное. Взяли 24 орудия и несколько тысяч пленных — это великолепно!

Я нахожу скверным, что министры сообщают посторонним подробности прений, происходивших в Совете Министров по разным вопросам. Наше необразованное общество (воображающее себя интеллигентным) читает все и схватывает лишь четвертую часть прочитанного, потом начинают обсуждать, — а газеты все критикуют — черт бы их побрал!

Михень писала, чтобы узнать опять насчет Плото, — нельзя ли что-нибудь сделать? — я так к тебе пристаю! В милом Петрограде говорили, что ты был здесь несколько дней, теперь говорят, что Гр. — в ставке. Право, здесь все более и более становятся кретинами, и я так жалею тебя, что ты сюда вернешься. Но я буду без ума от радости, когда ты будешь опять со мной, хоть и на очень короткое время, только бы услышать твой дорогой голос, видеть твое милое лицо и держать тебя долго, долго в своих объятиях. — Голова и глаза у меня болят, поэтому больше писать не могу. Прощай, дорогой, родной мой Ники.

Да благословит тебя Господь, да защитит и сохранит от всякого зла! Осыпаю тебя поцелуями.

Навсегда твоя старая женушка

Аликс.

Я тоскую по нашему госпиталю, в котором не была с четверга.

А. переселилась в Большой Дворец. Посылаешь ли ты твоих свитских по фабрикам, мой дорогой? Пожалуйста, не забудь этого.

Мои Александровцы — около Двинска, они понесли тяжелые потери людьми.

Дети все тебя целуют, Мария в восторге от твоего письма.

Юзик никогда не ездил в ставку, дети это выдумали.

Мне нравится рассказ об охоте на германцев близ Орши, — наши казаки их бы скоро разыскали. Целятся ли они опять на Ригу?

Дорогой мой, мне тебя так недостает! Твои письма и телеграммы — моя жизнь. Целую дорогого Мишу и Дмитрия.

Привет старику и Н. П.

Подумай об Иванове, дорогой мой. Мне думается, ты будешь спокойнее, если Иванов будет с Алексеевым в ставке. Ты тогда был бы свободнее в своих передвижениях. Если же ты останешься дольше в ставке, он мог бы делать объезды, все инспектировать и сообщать тебе и наблюдать за всем. Его присутствие было бы всюду полезно.

Спи хорошо, благословляю и целую тебя.

Могилев. 14 сентября 1915 г.

Моя возлюбленная душка-Солнышко,

Сердечное спасибо за твои милые письма, всегда являющиеся для меня источником радости и утешения. Только что приехал старик (Гор.), и я приму его в 6 час. Мне очень жалко тебя, что тебе пришлось так утомляться эти хлопотливые дни, — особенно перед m-me Б.

Пока еще трудно назначить день моего прибытия домой, потому что это связано с тем, когда ставка будет перенесена в Калугу, это отнимет пять или шесть дней, — так что, Бог даст, мы проведем вместе около недели! Какое счастье!

История с германским разъездом окончилась, как я и думал, потешным образом. Это был наш собственный разъезд из 7-ми казаков, который, заблудившись, отбился от одной из кавалерийских дивизий, значительно севернее Минска. — Они искали германскую конницу и забрались к югу до самого Могилева. Как глупо было выдумывать такую историю!

Погода по-прежнему чудесная. Я каждый день выезжаю в моторе с Мишей, и большую часть моего досуга мы проводим вместе, как в былые годы. Он так спокоен и мил — шлет тебе самый теплый привет.

В общем дела на фронте не плохи. Немцы продолжают нажимать на вершину Двинск, и в направлении Вильны к востоку, а также от Барановичей. В этих местах все эти дни идет очень серьезный бой.

Ну, дорогая моя, я должен кончить. Благослови Бог тебя и дорогих детей! В следующий раз напишу Анастасии.

Нежно целую вас всех. Всегда твой

Ники.

Царское Село. 15 сентября 1915 г.

Мой бесценный душка,

Серо, дождливо и совсем холодно. Я все еще не совсем хорошо себя чувствую, голова все время побаливает, но, несмотря на это, у меня заседание комитета по вопросу о наших пленных в Германии. За это дело взялось одно частное общество, охватывающее всю Россию, подстрекаемое Сувориным, так как он находит, что кн. Голицын работает вяло. — Мне не нравится эта мысль, так как я вижу в ней только желание мешать мне, вместо того чтобы слиться с нашим обществом. — Чувствуя себя плохо, я не была в состоянии пойти на панихиду по старому Арсеньеву,. но пойду или завтра вечером на вынос и парастас к Знамению, или туда же на похороны в четверг утром. Я послала крест из цветов от нас обоих и написала бедной маленькой Наденьке^[446], а также выразила соболезнование от твоего имени ее братьям.

Целая страница истории прошлого уходит вместе с ним. Я сейчас же передала твое приказание относительно бумаг и писем из твоей библиотеки, которые находились у него.

Сегодня в газетах было напечатано о наших морских потерях, и теперь я все понимаю. Как хорошо, что англичане и французы, наконец, начали наступать, и, кажется, с успехом! Дай Бог, чтобы они продолжали, как обещали, в сентябре! Но какое упорное сражение на нашем фронте, — как ужасно видеть, что одни и те же местности и позиции по несколько раз переходят из рук в руки!

Как грустно, что тебе надо ехать в Калугу! Это такой большой город, и еще дальше, — вероятно, из-за железнодорожной линии? — Так странно, что тебе приходилось жить в разных местах, переживать так много, а я ничего не знала и не принимала участия в твоей жизни там. — Милый, нельзя ли обратить внимание на то, что происходит в Першине? Дурные слухи идут оттуда^[447].

Как бы я хотела иметь что-нибудь интересное, веселое, чтобы сообщить тебе, вместо того чтобы постоянно возвращаться к одному и тому же вопросу!

Не забудь перед заседанием министров подержать в руке образок и несколько раз расчесать волосы Его гребнем. О, как я буду думать и молиться за тебя, мой любимый, — больше чем когда-либо! А. сердечно тебе кланяется. Говорят, что граф Тео Нирод^[448] бросил службу, чтобы последовать за Н. Я нахожу, что он берет слишком большую свиту: адъютантов твоих, генерал-адъютанта и Орлова. Нехорошо, что он прибудет с целым двором и кликой, — я очень опасаюсь, что они будут пытаться продолжать там свои интриги. Дай Бог, чтоб им ничего не удалось на Кавказе, чтобы народ показал тебе свою преданность и не позволил ему играть слишком большую роль! Я боюсь Милицы и ее лукавства, — но Бог защитит против зла!

Ну, заседание прошло благополучно. Было 10 человек. Я посадила Ольгу рядом с собой, чтобы она привыкала видеть людей и знала, что происходит. Она умный ребенок, но недостаточно шевелит мозгами. До того у меня был Кусов в течение часа; он не хотел уезжать, не увидав меня еще раз. Ему противен город, и все его расстраивает, особенно то, что мое имя всюду на устах, будто бы я удалила О. и Дж. из-за нашего Др. и т.д. Он просит иметь глаз за тем, что происходит на Кавказе, чтобы они чего-нибудь не напортили там, и время от времени посылать туда кого-нибудь “понюхать воздух”. У него плохое мнение о всех них. В поезде Щ. сказал ему, что Горемыкин — рыхлый старик (но не сумасшедший, как говорит А.) и что необходимо сделать уступки, на что К. сказал, что это было бы очень опасно, так как если дашь палец, то захотят всю руку. Публика предпочитает Щ. Горемыкину. Я их понимаю, так как он слаб, при нем всякий может распоряжаться по своему усмотрению, — увы! — он напоминает флюгер. Бенкендорф сообщил мне, что он посылает Гебеля^[449] в Москву по случаю переезда — думаю, что твоего. Как грустно, что тебе надо так далеко ехать и быть вблизи этой гнилой Москвы! А. ездила в город к родителям до 5-ти; она подвезла Гротена до Ham.Бр.^[450] и обратно; ему было приятно подышать не больничным воздухом.

Я так беспокоюсь, как обойдется с министрами. Теперь, когда они уже приехали, поздно сменять их, а ведь это существенно важно. Только сначала ты должен увидать остальных. Пожалуйста, помни о Хвостове.

Знаешь, мой комитет будет принужден просить у правительства большую сумму для наших пленных. Мы никогда не имеем, сколько надо. Сумма, — увы! — в несколько миллионов. Но это необходимо, так как иначе дурной элемент воспользуется этим, чтобы сказать, что мы не думаем о них, что они забыты, и многое дурное смогут вдолбить им в голову, так как и среди наших пленных, наверное, найдутся эти гадкие красные твари.

Организация союза городов также образует общество для этой же цели, так что всего их будет 3, — и мы должны действовать в контакте с ними. Держи все в руках; их делегаты нуждаются в контроле. Они вмешиваются и помогают всюду, не только военнопленным, но и раненым и беженцам, для того чтобы после говорить, что правительство ничего не делало, а все они.

Теперь прощай, мой любимый, я устала, голова и глаза болят.

Прощай, дорогой возлюбленный, мой милый муж, моя радость, нежно, горячо целую тебя.

Навеки твоя старая

Женушка.

Пожалуйста, передай Мише прилагаемое письмо.

Привет старику и Н.П. Доволен ли ты тем, что происходит в Вильне, Двинскеи Барановичах? Идет ли все так, как ты желаешь?

Спи хорошо, чувствуй мое нежное присутствие.

Царское Село. 16 сентября 1915 г.

Мой дорогой, любимый,

Нежно, нежно целую и благодарю тебя за твое дорогое письмо. Ах, как я люблю получать весточки от тебя! Снова и снова перечитываю твои письма и целую их. Неужели мы скоро увидим тебя здесь? Это кажется слишком большим счастьем, чтоб было правдой. Тогда исполнится как раз четыре недели с тех пор, как мы расстались, — редкий случай в нашей жизни. Мы были так счастливы в этом отношении и потому сильно чувствуем разлуку. И особенно теперь, когда время такое тяжелое, полное испытаний, я более чем когда-либо жажду быть с тобою, чтобы придать тебе моей любовью и нежностью бодрость и храбрость, и поддерживать в тебе решительность и энергию.

Да поможет вам Бог, мой любимый, найти правильное решение по всем тяжелым вопросам — это моя постоянная, настойчивая молитва! Но я твердо верю в слова нашего Друга, что слава твоего царствования впереди. Всякий раз, когда ты, наперекор желаниям кого бы то ни было, упорствуешь в своем решении, мы видим его хороший результат. Продолжай в том же духе, полный энергии и разума, будь более уверен в себе и меньше считайся с советами других.

Воейков за это лето не поднялся в моем мнении. Я считала его более умным и не таким трусом. Он никогда не был моей слабостью, но я ценила его практичность в простых делах и порядочность. Но он слишком самоуверен, и это всегда раздражает меня и его тещу. Будем надеяться, что все это послужит ему хорошим уроком. Только он уж слишком настаивает на Щербатове, который — форменное ничтожество, хотя и добрый малый, — но я боюсь, что он заодно с Самариным.— Душой и сердцем буду молиться за тебя, — дай Бог, чтобы заседание Совета прошло благополучно. — В последний раз они довели меня до сумасшествия, и когда я из окна смотрела на них, мне не понравились их лица. Благословляю тебя издалека много, много раз. Дай тебе Бог мудрости и силы повлиять на них, дать им понять, как плохо они исполняли твои приказания в течение этих трех недель! Ты — властелин, а не какой-нибудь Гучков, Щербатов, Кривошеин, Николай III (как некоторые осмеливаются называть Н.)^[451], Родзянко, Суворин. Они ничто, а ты — все, Помазанник Божий.

Я очень, очень рада, что Миша с тобой. По этому поводу я и должна была написать ему; он — твой брат, его место при тебе, и чем дольше он пробудет с тобою, вдали от дурного ее влияния, тем лучше, и ты заставишь его смотреть на вещи своими глазами. Когда вы бываете вдвоем, говорите чаще про Ольгу, пускай он не думает о ней дурно. Так как ты очень занят, то попроси его просто написать ей вместо себя о том, что вы делаете, — это заставит лед между ними растаять. Скажи это просто, как будто бы ты и не предполагаешь, что это может быть иначе. Надеюсь, что у него, наконец, установились хорошие отношения со славным Мордвиновым и что он не обижает больше эту верную любящую душу, которая нежно привязана к нему.

Мне очень интересно было бы знать, что англичане писали по поводу твоего вступления на пост главнокомандующего? Я ведь не вижу английских газет, так что не имею никакого представления. Кажется, они и французы действительно продолжают продвигаться вперед. Слава Богу, что они наконец-то могли начать, и будем надеяться, что это заставит врага взять некоторые части с нашего фронта. Все-таки колоссально то, что немцы должны сделать, и нельзя не восхищаться, как превосходно и систематично у них все организовано. Если бы наша техническая часть была так хороша, как их, которая, конечно, есть результат длительного обучения и подготовки, имей мы такое же количество железных дорог, война уже давно была бы окончена. Наши генералы недостаточно хорошо подготовлены, хотя многие из них участвовали в японской войне, а немцы долгие годы не вели войны. Многому хорошему и полезному для нашего народа мы можем у них научиться, но от многого надо отвернуться с отвращением. Ты телеграфировал вчера вечером, что новости хороши, но в газетах было очень мало сведений, так что, вероятно, мы просто стойко задерживаем их. — Сегодня утром было 9 градусов, серо и дождливо, погода незаманчивая.

Маленькая Наденька Арсеньева приходила ко мне сегодня утром. Бедная девочка, она была так тронута моим письмом и твоим вниманием, которое я им всем выразила, что просила меня принять ее, так как никто не написал ей так сердечно. Бедное, наивное дитя, что будет с ней и ее братом, среди всех их старых кормилиц и гувернанток? Ее отец был все в ее жизни.

Все мои мысли, мой любимый, о тебе и об этих гнусных министрах, оппозиция которых приводит меня в бешенство. Помоги тебе Бог подействовать на них своей твердостью, знанием истинного положения дел и полным неодобрением их поведения, которое в настоящее время нельзя назвать иначе, как изменой! Я лично думаю, что ты будешь принужден сменить Щ., С., а также, вероятно, длинноносого С. и Кр.^[452] Они не могут измениться, а ты не можешь оставить этих типов бороться с новой Думой.

Как я устала от всех этих вопросов! С меня достаточно войны, всех тех несчастий, которые она принесла, — всех этих дум и забот о том, чтобы все было, как следует, чтобы войска, раненые, калеки, семьи и беженцы ни в чем не нуждались! Я буду с большим нетерпением ждать твоей телеграммы, хотя многого ты все равно не можешь в ней написать.

Я рада, что мои длинные письма не наскучили тебе и что тебе приятно их читать. Я не могу не беседовать с тобою, хотя бы на бумаге, иначе уж слишком тяжела была бы разлука и все остальное, что меня терзает. Гр. телеграфировал, что Суслик должен возвратиться, и дал нам понять, что Хвостов подойдет. Помнишь, Он однажды ездил к нему в Нижний Новгород (я думаю, по твоему желанию). Я так жажду, чтобы, наконец, дела приняли благоприятный оборот и чтоб ты мог целиком отдаться войне и интересам, с нею связанным.

Что ты думаешь относительно того, что я тебе писала по поводу Иванова, как помощника, и относительно того, чтобы Ал. не нес всей ответственности, если ты будешь время от времени уезжать сюда или на смотр войскам? Мне бы хотелось, чтобы это последнее ты предпринял поскорее, но экспромтом (en passant), без приготовлений, на автомобиле, из какого-нибудь людного места. Ведь никто не обратит внимания на 2, даже на 3 автомобиля, и ты сможешь обрадовать и себя и их.

Ксения и Сандро завтракали, тетя Саша придет к чаю, а потом, я думаю, мне нужно будет пойти на вынос тела Арсеньева, тем более что это недолго, а завтра на похороны к Знамению.

Я очень рада, что цветы прибыли свежими — они так веселят комнату, а главное, они вынуты из моих ваз с любовью и нежностью. Мне интересно знать, спросил ли ты Щербатова, что он хотел сказать, когда уверял тебя, что в газетах ничего не будет печататься относительно московских речей, — ведь на деле было помещено все, что они хотели. Трус!

Я выбираю фотографии с тем, чтобы напечатать к Рождеству альбом с благотворительной целью, такой, как у тети Аликс^[453]. Я думаю, он хорошо разойдется, подобно тем маленьким альбомам с моими фотографиями, которые тотчас же были распроданы здесь и в Крыму.

Прокатилась с А., М. и Ан. в Павловск. Погода была восхитительная, солнце светило, и все блестело, как золото. Прямо наслаждение такая погода! Первым делом я поставила свечи перед иконами Богоматери и св. Николая у Знамения и горячо помолилась за тебя. Церковь как раз чистили, убирали пальмами и синими коврами для похорон бедного старика — Арсеньева. Тетя Саша пила чай и без конца болтала, но без всякого злословия. Но я не могла долго пробыть с ней, так как хотела пойти вместе с Ольгой на вынос. Само собой разумеется, из-за старухи мы опоздали, и его уже выносили, так что мы прошли за ним вместе с Наденькойдо улицы, где гроб поставили на катафалк, и затем вернулись домой, так как завтра пойдем на похороны. На выносе были Степанов, посланный Эллой, Скарятин, ее старый брат, Балашов, два сына, Бенк., Путятины, Небольсин и 2 офицера морского корпуса. Наденька утром была со мной, говорила без умолку и не плакала, была очень ласкова и признательна. Она спрашивает тебя, могут ли они с братом остаться в маленьком доме, в котором они так долго жили вместе с родителями, могилы которых находятся в Царском Селе. Не правда ли, это можно, хотя бы на первое время, как ты думаешь? Элла писала и просила меня передать тебе, как много она думает о тебе, как постоянно горячо за тебя молится. Посылаю тебе ее бумагу, прочти и разберись в ней, пожалуйста! Воейков также может это сделать или, ещелучше, кто-нибудь из твоего нового штаба. Мне она больше не нужна.

Как хотелось бы улететь куда-нибудь вместе и забыть обо всем — так устаешь порой! Правда, дух бодр, но все эти толки внушают отвращение. Я боюсь, что Гадон^[454] играет на Елагином плохую игру, так как мне передают, что разговоры, которые там ведутся против нашего Друга, — ужасны. Старуха Орлова слышала это, она знает некоторых дам, которые там бывают. Когда ты увидишь бедную матушку, ты должен твердо сказать ей, как тебе неприятно, что она выслушивает сплетни и не пресекает их, и что это создает неприятности. Многие, я в этом уверена, были бы счастливы восстановить ее против меня, — люди так низки! Как бы мне хотелось, чтобы Миша мог помочь нам в этом! Дорогой мой, катаясь в П., встретила несколько казаков; я люблю их не только ради их самих, но и потому, что они тебя видели, защищали и сражались за тебя.

Должна кончать, мой любимый. Всемогущий Бог да благословит, защитит и направит тебя теперь и всегда!

Целую тебя с бесконечной нежностью и безмерной любовью, твоя навеки

Солнышко.

Ксения выглядит лучше, — ничего интересного они не рассказали.

Я так беспокоюсь, как все сошло.

Царское Село. 17 сентября 1915 г.

Мой родной, любимый,

С чувством величайшего облегчения прочла я твою дорогую телеграмму, в которой ты говоришь, что заседание с министрами сошло благополучно, и что ты имв лицо твердо сказал свое мнение. Господь вознаградит тебя за это, мое сокровище. Ты не можешь себе представить, как тяжело не быть с тобою в такое время, не знать, что обсуждается, и слышать здесь одни ужасы!

Милый, Хвостов был опять у А. и умолял, чтоб я приняла его, поэтому приму его сегодня. Из всего, что он сказал ей, видно, что он отлично понимает положение и думает, что с умением и умом можно будет все наладить. Он знает, что его дядя и Горемыкин против него, так как боятся его, потому что он очень энергичен. Но он больше всего предан тебе и поэтому предлагает тебе свои услуги. Попробуй, посмотри, не может ли он помочь. Он очень уважает старика и не захочет пойти против него. Он уже раз вовремя остановил запрос о нашем Друге в Думе, теперь они намерены опять обсуждать этот вопрос в первую очередь. С. и Щ. клевещут так много на Григ. Щербатов показывал телеграммы твои, нашего Друга и Варнавы многим лицам. Подумай, какая гадость (про Иоанна Макс.)!Это были частные телеграммы! — Хвостов и Варнава это рассказали. — Как они смеют брать телеграммы? Ведь чиновники на телеграфе приносят присягу. Следовательно, это сначала пошло через Джунковского, губернатора, Щербатова и Самарина (именно как мне В. уже сказал). Он хочет положить этому конец, знает все партии в Думе и умеет с ними говорить. Он предлагает своего дядю (министра юстиции) на место Самарина, так как он очень верующий и хорошо знает церковные дела, а на его место сенатора Крашенинникова^[455], которого ты послал в Москву для ревизии и которого все очень хвалят. Теперь, когда и Гр. советует взять Хвостова, я чувствую, что это правильно, и поэтому приму его. Он страшно перепугался, когда прочел в вечерних газетах, что Крыжановский (так ли его имя?) уехал в ставку, — он очень дурной человек, он тебе всегда сильно не нравился. Я это сказала старику. Сохрани Бог, чтобы он не вздумал советовать взять его опять!

Просмотрел ли ты произведение Хвостова? Приезжай как можно скорее и произведи смены, а то они продолжают подкапываться под нашего Друга, а это большой грех. Он не будет заигрывать с печатью, как Щ., а, напротив, будет следить за ней и не допускать вредных статей. Меня с ума сводит быть в неизвестности относительно того, что ты думаешь и решаешь, — это такой крест — переживать все издали! А, может быть, ты не предпримешь никаких перемен до своего возвращения, и я только напрасно мучаюсь? Телеграфируй хоть одно слово, чтобы успокоить меня. Если министры не сменены, телеграфируй: “перемен пока нет”, и если решил насчет Хвостова, напиши: “я помню про Хвост”, а если нет, то: “не надо Хвоста”. Но дай Бог, чтобы ты был хорошего мнения о нем! Я его принимаю, потому что он просит этого поскорее, — не знаю, почему он верит в мою мудрость и помощь. Это только доказывает, что он хочет служить тебе и твоей династии против этих разбойников и крикунов.

О, дружок, как ты мне дорог, как я жажду тебе помочь и быть серьезно полезной, — я так молюсь Богу сделать меня твоим ангелом-хранителем во всем! Некоторые на меня смотрят уже, как на такового, а другие говорят про меня самые злые вещи. Некоторые боятся моего вмешательства в государственные дела (все министры), а другие видят во мне помощника во время твоего отсутствия (Андрон., Хвостов, Варнава и другие).

Это доказывает, кто тебе предан в настоящем значении этого слова, — одни меня ищут, другие избегают, — разве не так, дорогой мой?

Прочти 36-й псалом, он так прекрасен и так укрепляет и утешает!

Я так страстно, страстно тебя люблю!

Только 6 градусов, но чудное, солнечное утро — настоящий дар Божий. Спала неважно, заснула только после 3 часов, грустные мыслименя не покидали. Почему выбрали Калугу, так далеко на юг? Проедешь ли ты через Псков, по дороге сюда, чтобы повидать Рузского и, может быть, некоторые части войск?

Как противно, что Гучков, Рябушинский, Вейнштейн (наверное, настоящий жид), Лаптев и Жуковский выбраны в Гос. сов. всеми этими скотами! Вот будет действительно приятная работа с ними! Хвостов надеется, что с умом и решимостью удастся все наладить через 2-3 месяца.

Ах, если б он мог сделать это, даже если старик из страха против него! Можно быть уверенным, что он будет действовать осторожно, и раз он намерен защищать нашего Друга, Бог благословит его работу и преданность тебе, — а другие, как С. и Щ., просто нас продают — такие трусы!

Я вижу также, что кн. Туманов будет здесь вместо Фролова — это хороший выбор. Прошу тебя, постоянно следи за Поливановым.

С художником Маковским^[456] случилось ужасное несчастие. Лошадь его испугалась и бросилась на трамвай. Он лежит в госпитале с сотрясением мозга и раной на голове. Сейчас я должна поскорее встать и одеться к отпеванию старика Арсеньева. Обедня начинается в 10 час., так что мы пойдем к 11 час. Я возьму с собой О. и Т.

Ну вот, я больше часу говорила с “Хвостом” и полна наилучших впечатлений. Я, по правде сказать, была немного взволнована, потому что А. иногда увлекается людьми. Мы говорили о всевозможных вопросах, и я пришла к заключению, что работа с таким человеком будет удовольствием. Такая ясная голова, так отлично понимает всю тяжесть положения и как можно справиться с этим! Это много, так как здесь критикуют, но редко предлагают что-либо взамен. Он, конечно, тоже в ужасе, что Гучков и Рябушинский попали в Государственный совет, — это такой скандал, так как все знают, что Гучков работает против нашей династии. Мне хочется, чтобы ты хорошенько с ним поговорил. Между прочим, он мне сказал, что Щ. показывает всем, кому попало, все телеграммы твои и нашего Друга, — многие в ужасе, другие в восторге. Какое он имеет право копаться в частных делах своего Государя и читать телеграммы? Как я могу быть уверенной, что он и за нашими не будет следить? После этого я не могу назвать его честным и порядочным человеком. Кривошеин хорошо знаком с Гучковым, так как женат на москвичке (тоже из купеческой семьи, а они все заодно).

У меня столько мыслей в голове, что я не знаю, с чего начать.

Во всяком случае, он находит, что ты должен скорее сменить министров, в особенности Щ. и С., так как старик не может с ними сопротивляться Думе. Поговорив с ним, я теперь могу откровенно тебе посоветовать взять его без всяких колебаний. Он хорошо говорит и не скрывает этого, что большое преимущество, так как нам нужны люди, которые имеют дар слова и всегда готовы ответить вовремя и метко. Он смог бы бороться в этом поединке с Гучковым, и Бог бы его благословил на это. Конечно, у него слишком много ума и такта, чтобы намекать на себя. Он только благодарил горячо, что я ему позволила высказать все, что у него было на душе, так как он возлагает на меня свою надежду помочь правому делу для пользы тебе, Бэби и России. Все дело в Москве и Петрограде, где скверно, но правительство должно все предвидеть и готовиться к тому, что будет после войны, — и этот вопрос он находит одним из самых важных. А если он будет в Думе, то ради блага страны он должен будет сказать все это и невольно указать на слабость и непредусмотрительность правительства. После войны все эти тысячи рабочих, работающих на фабриках для нужд армии, останутся без работы и, разумеется, составят недовольный элемент, с которым придется иметь дело. Поэтому уже теперь надо все это обдумать, все места, фабрики должны быть взяты на учет, надо выяснить количество рабочих рук, и решить, какое им дать дело, чтобы они не очутились на улице. Надо много времени, чтобы все обдумать и приготовить, и он, конечно, совершенно прав, что это вопрос величайшей важности. Потом будет столько недовольных элементов! Теперь у них пока деньги есть, — когда же войска вернутся и люди разойдутся по своим деревням, многие — больные, увечные, многие, которые теперь поддерживаются патриотическим духом, окажутся недовольными и будут дурно действовать на рабочих, — поэтому нужно об них подумать. И видно, что Хвостов это устроит. Он удивительно умен. — не беда, что немного самоуверен, это не бросается в глаза, — он энергичный, преданный человек, который жаждет помочь тебе и своему отечеству. Затем предстоят приготовления заранее к выборам в Думу (позднее) — дурные готовятся, хорошие тоже должны “canvass”, как говорят в Англии. Он говорит, что m-me Столыпина сильно старается за Татьяниного Нейдгардта, желая сама опять играть роль, но он находит его совсем неспособным. Ты бы наслаждался работой с этим человеком. Тебе не пришлось бы ни подгонять его, ни подталкивать, он одинаково добросовестно работал бы с тобою, и в твое отсутствие. Он хорошо справлялся в своих губерниях во время революции (в него стреляли). Оказывается, это он просил, чтобы ремонтировали раку преп. Павла Обнорского, я совсем про это забыла. Он говорит, что старик его боится, потому что стар и не может применяться к новым требованиям (как ты сам мне это говорил), — он не сознает, что невозможно не считаться с новыми веяниями, и нельзя их игнорировать. Дума существует — с этим ничего не поделаешь, а с таким хорошим работником старик отлично справится. Очень хорошо, что ты не принял Родзянко — они тотчас же повесили носы. Ты распустил Думу, а они думали, что ты не посмеешь, все это отлично. Теперь ты, слава Богу, не принял московскую депутацию — тем лучше; они намереваются опять просить, но ты не соглашайся, а то можно подумать, что ты признаешь их существование (что бы ты им ни говорил). Это великолепно, что ты поехал на войну, и он возмущен, что нашлись люди столь слепые, непатриотичные и боязливые, что восставали против этого. Он знает способ, как поступать с печатью, и не будет заигрывать с ней, как Щ.

Теперь должна кончать, дружок, уже 7 часов, — все это я написала в 1/2 часа, так что извини ужасный почерк.

Правда, дружок, он, по-моему, самый подходящий человек, и наш Друг об этом намекал А. — в своих телеграммах. Я всегда осторожна в своем выборе, но здесь у меня не было такого чувства, как когда Щ. мне представлялся. Он также понимает, что надо остерегаться Поливанова, — с тех пор, как Гучков попал в Гос. сов., — он не очень ему доверяет. Он видит и думает, как мы, — все время почти он вел разговор сам. Попробуй взять его теперь, потому что Щ. должен уйти: человек, который открыто показывает телеграммы твои и Григ., которые он и С. перехватили, — такие люди недостойны быть министрами, — они не лучше Макарова, который показывал посторонним мое письмо к нашему Другу, а Щ. тряпка и дурак. Если даже старик будет ворчать, не обращай внимания, подожди и посмотри, как он себя покажет. Хуже Щ. он не может быть, а я думаю, что в 1000 раз лучше. Дай Бог, чтобы я не ошибалась, и я искренно верю, что нет. Я помолилась прежде, чем принять его, так как немного боялась этого разговора. Он смотрит прямо в глаза.

Прокатилась в Павловск с 5-ю девочками, — погода была дивная. Была 1 1/2 часа в церкви. Наденька держалась молодцом. Петя надеется тебя еще здесь застать, а затем уедет на юг из-за своих легких.

Благословляю и целую тебя без конца. Хвостов меня освежил, я не падала духом, но жаждала, наконец, увидать “человека”, а тут я его видела и слышала. Вы оба вместе поддерживали бы друг друга.

Благословляю тебя. Да хранит тебя Господь, мой ангел, и Пречистая Дева! Осыпаю тебя нежными поцелуями.

Навсегда, муженек мой, твоя старая

Солнышко.

Никто не знает, что я его принимала.

Анастасия очень горда и счастлива, получив твое письмо.

Поклон Фредериксу и Н. П. Привет Мише и Дмитрию.

Могилев. 17 сентября 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Курьер отправляется перед вечером в такой час, что у меня никогда не бывает времени написать спокойно. Часто со мною сидит Миша и я теряю свободное время, а поздно вечером вынужден копаться в моих бумагах. Слава Богу, дела наши идут хорошо, а наши чудесные войска наступают между Двинском и другим местом у Свенцян. Это дает мне возможность приехать домой на недельку — я надеюсь прибыть в среду утром! Это будет счастливый день!

Алексеев надеется, что теперь, пожалуй, не будет надобности переносить ставку, и это хорошо, особенно с моральной точки зрения. Вчерашнее заседание ясно показало мне, что некоторые из министров не желают работать со старым Гор., несмотря на мое строгое слово, обращенное к ним; поэтому, по моем возвращении, должны произойти перемены.

Жаль, что у меня нет времени ответить на все твои вопросы. Благослови тебя Бог, моя милая, бесценная женушка; я все не перестаю думать о нашем свидании. Крепко целую тебя и всех детей и остаюсь, неизменно твой старый

Ники.

Миша благодарит и шлет привет.

Царское Село. 17 сентября 1915 г.

Дорогой мой ангел,

Только одно слово прежде, чем лягу спать.

Я весь вечер беспокоилась, не получая от тебя телеграммы, — наконец, в то время, как меня причесывали, телеграмма пришла — в 12 ч. без 5 м. Подумай, как долго она шла: отправлена из ставки в 9 ч. 56 м., а здесь 11 ч. 30 м. А я, глупая, начала беспокоиться и нервничать. Я 4 раза тебе телеграфировала о Хвостове и надеялась, что ты ответишь хоть словечко на это. Я в письме несколько дней тому назад просила тебя принять его, так как он этого добивался, но ты не ответил. А теперь он опять просил — перед своим отъездом в деревню — поэтому я утром в 8 ч. 30 м. тебе телеграфировала, после того, как видела его. Я очень рада, что все идет хорошо. Это имеет большое значение, и дух населения поднимется. Миша из Орши по телеграфу благодарит меня за письмо, — это хорошо, что он потом опять будет с тобою. Мари сказала, что Дмитрий написал, будто он вернется сюда с тобою. Зачем это, дружок? Павел настоятельно просит отослать его в полк.

Он повторил это, когда пил у меня чай в понедельник. У Мари хороший вид, волосы у нее выросли и стали густыми. У нее неприятности со своим главным доктором, и она хочет от него отделаться. Орловы все еще в городе, по-видимому, и продолжают болтать. Фредерикс обязан это остановить, — это безобразие, — только пусть старик не называет опять моего имени.

Подумай, Стана уволила свою верную фрейлину m-lle Петерс.^[457] Я предполагаю, что она вдруг нашла ее имя слишком немецким и хочет взять себе даму с Кавказа, которая могла бы ей помочь стать популярной. О, она постарается там всех обворожить!

Теперь я должна попытаться заснуть. Я перекрестила и поцеловала, по обыкновению, твою осиротелую подушку и полежала на ней. Подушка — увы! — может только получать поцелуи, но не отвечать на них. Спи спокойно, дорогой, желаю тебе увидеть жену свою во сне и почувствовать ее ласкающие руки вокруг тебя! Да хранит тебя Господь и его Св. ангелы! Спокойной ночи, мое сокровище, мой многострадальный Иов!

18-госентября.

Доброе утро, мой маленький. Пасмурно и дождливо, а вечер был такой чудесный, луна и звезды сияли, так что я даже открыла половину окна (форточка всегда открыта). Теперь же, подняв занавески, я совсем разочаровалась, всего лишь 6 градусов опять. — Чувствую себя лучше, поэтому хочу заглянуть к А. в Большой Дворец (после Знамения), по дороге к одному молодому офицеру, которого только что привезли, — ему только 20 лет, и очень опасная рана в ноге. Владимир Николаевич думает, что придется ее отнять, так как на ноге и в ране на плече начинается заражение крови. Он хорошо себя чувствует, не жалуется, это всегда плохой признак, — и так трудно решить, что делать, когда смерть так близка: дать ему умереть спокойно или рискнуть на операцию. Я бы решилась на последнее, так как всегда остается луч надежды, когда организм молод, хотя теперь он очень слаб и сильный жар. По-видимому, в течение недели рана его не перевязывалась, — бедный мальчик! Поэтому я хочу взглянуть на него. Я не заходила в ту комнату в течение 6 месяцев, — нет, я раз там была, после смерти моего бедного Грабового. Оттуда пойду в наш лазарет, так как не была там целую неделю, и скучаю по ним, а они по мне. Говорят, один из моих улан, вольноопределяющийся Людер (что-то в этом роде), привезен к нам. Он не ранен, но ушиблен где-то, мне не смогли хорошенько объяснить.

Я с удовольствием вспоминаю разговор с Хвостовым и жалею, что ты его не слышал, — это человек, а не баба, и такой, который не позволит никому нас затронуть, и сделает все, что в его силах, чтобы остановить нападки на нашего Друга — как он тогда их остановил. А теперь они намереваются снова их начать. Щ. же и С., конечно, не воспротивятся этому. Напротив, поощрят — ради популярности. Я надоедаю тебе этим, но хотелось бы тебя убедить, будучи честно и сознательно сама в этом уверенной, что этот очень толстый, опытный и молодой человек — тот, которого бы ты одобрил (а также и ту старуху, которая пишет тебе об этом). Он хорошо и близко знает русских крестьян, так как много жил среди них, — и тех типов тоже, и не боится их.

Он знает также этого толстого священника, теперь, кажется, архимандрита, друга Гр. и В., так как он 4 года тому назад, во время тяжелых лет, помогал ему, когда был губернатором; он так хорошо говорил с мужиками и убеждал их. Он находит, что влияние хорошего священника всегда должно быть использовано, и в этом он прав; они вместе устроили все для св. Павла Обнорского, и теперь он поехал в Тобольск или Тюмень. Поэтому С. и К° сказали В., что не одобряют его и постараются отделаться от него. А. говорит, что тело его огромно, но душа чистая и высокая. Я сказала Хвостову, как грустно, что злонамеренные люди всегда имеют больше мужества и поэтому скорее достигают успеха, на что он правильно ответил, что у других — дух и чувство, которыми они руководятся, и Бог им поможет и не оставит.

Земский Союз также, по моему мнению, зашел слишком далеко и слишком много забрал в свои руки. Это чтоб впоследствии можно было говорить, что правительство не заботилось как следует о раненых, беженцах и наших пленных в Германии и т.д., и только земство их спасло. Кривошеин должен бы держать его в руках. Это он его создал (блестящая мысль), только надо внимательно за ним следить, так как в нем много дурных людей — на войне, в их больницах и на питательных пунктах. Он находит, что Кривошеин слишком много видается с Гучковым. Хвостов никогда не нападал на немецкие имена баронов или преданных людей, когда говорил о немецком засильи, но все внимание обратил на банки, что совершенно верно, — чего никто еще до сих пор не делал (министры увидели свои ошибки). Он говорил также о продовольственном и топливном вопросе; Гучков, член Петроградской Думы, даже это забыл, наверное намеренно, чтобы обвинять во всем правительство. И это его преступная ошибка, что он не подумал об этом несколько месяцев тому назад. А теперь могут возникнуть на этой почве большие беспорядки, что совершенно понятно. Надо проснуться и заставить людей работать. Это не твое дело входить во все подробности — Щ. с Кривошеиным и Рухловым^[458] должны были это предвидеть. Но они заняты партийной работой и стараются съесть старика.

Я была счастлива получить твое дорогое письмо от вчерашнего числа и благодарю тебя за него от глубины души Я понимаю, как тебе трудно найти время мне писать, и поэтому я вдвойне счастлива, когда вижу твои дорогие строки. Миши тебе, вероятно, недостает теперь. Как мило с твоей стороны, что ты его удержал у себя некоторое время! Я уверена, что это было для него полезно во всех отношениях. Я буду довольна, если тебе не придется перенести ставку. Я была очень огорчена этим предположением, в особенности — из-за его морального значения, а так как Бог благословляет наши войска, и дела действительно как будто налаживаются, и мы твердо удерживаем свои позиции, то тебе нет надобности переезжать. Но что относительно Ал., который остается один? Следовало бы вызвать Иванова, чтобы он разделял с ним работу и ответственность. Тогда ты был бы более свободен в своих поездках в Псков, или куда захочешь.

Ну, дружок, с этими министрами ничего не поделаешь! И чем скорее ты их переменишь, тем будет лучше. На место Щ. возьми Хвостова, а вместо Самарина я рекомендую преданного старого Николая КонстантиновичаШведова^[459], хотя, конечно, не знаю, считаешь ли ты возможным, чтобы бывший военный занимал место обер-прокурора Св. Синода?

Он хорошо изучил историю церкви и имеет известную библиотеку церковных книг и в бытность свою во главе академии востоковедения изучил нашу церковь, очень верующий и безгранично предан (называет нашего Друга отец Григорий) и хорошо о Нем отзывался, когда видел Его и имел случай поговорить о Нем в армии Иванова, где навещал своих бывших учеников. Он глубоко лоялен, но ты его лучше меня знаешь и можешь судить, основательно ли мое предложение. Мы его потому только вспомнили, что он жаждет быть мне полезным, содействовать тому, чтоб народ меня узнал, и быть противовесом “гадкой партии”. Такого человека хорошо иметь на высоком месте, но, как я уже сказала, ты его лучше моего знаешь. А то возьми Хвостова (из юстиции) и еще другого на его место, которого я тебе назвала на днях и который распутывал дела в Москве. Но кого взять вместо длинноносого Сазонова, если он постоянно будет в оппозиции?

Я сегодня получила прилагаемое от Эллы, так как она прочла в газетах, что Юсупов уволен от службы, но не сказано, что — согласно его прошения, что звучало бы лучше, и потому, наверное, все думают, что он в чем-нибудь провинился. Он, я полагаю, с радостью бы вернулся, если бы ему дали военную власть, о которой он просил, но она все испортила. Конечно, это не потеря, хотя мне жаль, что приказ об его увольнении не был лучше составлен, так как он имел хорошие и честные намерения. Ты мог бы ему написать словечко, если у тебя найдется время, хотя правда, что во время войны не просят об отставке. — Я только что прочла, что старый Феликс официально уволен, когда просил отставки — это, наверное, ошибка, нельзя ли что-нибудь сделать, так как это произвело очень неприятное впечатление? Даже про уволенных людей пишут — “согласно прошения”. — Я тебе об этом телеграфировала, так как не знала, что ей отвечать. Надо, по-моему, делать разницу между Джунковским и Юсуповым: один — изменник, а другой глуп, но искренно предан.

Жена Павла была мила, но надоедала мне своей манерой говорить, как она предана и т.д. Прелестная дочь Лэдинга венчается в воскресенье. Это моя крестница, так что я ее сегодня благословила. Днем я посидела спокойно, и А. читала мне вслух. Утром я была у бедного мальчика, затем в нашем госпитале — вязала и разговаривала. Дождливый, серый день. А. имела с m-me Зизи длинный разговор о нашем Друге и Орлове, и многое ей объяснила. Она взяла с нее обещание не рассказывать в ставке про историю с О. и телеграмму Н.П. Она была в ужасе и вся позеленела, и сказала, что помнит, как все адъютанты во время войны каждый день писали свои доклады (она не поняла кому, Амама или дорогой матушке). Она хочет еще ее повидать и объяснить еще много вещей, так как эта старушка безгранично нам предана и может быть полезной, если будет видеть все в правильном освещении. Я тот раз многое ей объяснила, за что она была очень благодарна. Правда ли то, что кн. Палей говорит, — будто Барк телеграфировал, что он не может сделать заем до созыва Думы? Я боюсь, что это — ловушка. Хвостов умолял ни за что не созывать ее до 1-го ноября, как и было объявлено. Он знает, что этого добиваются, но полагает, что это было бы неправильной уступкой, так как надо иметь время обдумать все действия до того, как они соберутся, и приготовиться к отпору. Толстый Андр. сказал А. по телефону, что Хвостов остался очень доволен этим разговором, и много других любезностей, которые я не стану повторять.

Есть ли у тебя место для моих писем? Я пишу целыми томами. Бэби деликатно начал опять спрашивать, возьмешь ли ты его с собою в ставку, но в то же время ему грустно расставаться со мной. Но ты бы чувствовал себя хотя на время менее одиноким, а когда соберешься уехать к войскам, то я могла бы приехать за ним. Феодоров уже там, так что для него достаточно было бы одного m-r Жильяра. А один из твоих адъютантов мог бы по утрам сопровождать его в автомобиле. Он мог бы каждое утро брать свои французские уроки, а днем кататься с тобой. Только он не может гулять, но он мог бы на остановках играть возле автомобиля. Есть ли комната рядом с твоей или он может спать вместе с тобою? Обдумай все это спокойно. Наш Друг все время телеграфирует про Покров. Я уверена, что 1-е октября принесет какое-нибудь особое благословение и Пречистая Дева тебе поможет. Завтра уже 4 недели, как ты нас покинул, — неужели мы действительно будем иметь радость видеть тебя в среду? — Я живу этой надеждой.

Но увы! Тебе придется иметь больше неприятностей, чем приятных вещей. Какая будет радость держать тебя опять в своих объятиях, ласкать, целовать и чувствовать твою ласку, по которой я так стосковалась — ты не знаешь, ангел мой, как я по тебе скучаю!

Должна, однако, кончать и отослать письмо. Храни тебя Господь! До свидания, дорогой Ники, моя радость и свет, солнце и мир моей жизни!

Крещу тебя и целую без конца. Навсегда твоя сердечно любящая женушка

Аликс.

P.S. Как иностранцы? Симпатичный молодой ирландец все еще там? Привет старику и Н.П. — Нини теперь здесь, благоразумна, мила и в отчаянии от поведения своего мужа в прошлом месяце, — озабочена тем, как он себя теперь ведет. Она надеется, что он докладывает тебе о делах правильно и добросовестно. Не говори ему этого, дружок. Дети все тебя целуют. Бэби печет яблоки и картофель в саду. Девочки пошли в госпиталь.

Я не знаю, почему Борис опять здесь.

Фролов был в отчаянии. На него негодовали, что он позволил напечатать статьи про нашего Друга, хотя это была вина Щ. Фролов зорко следил, чтобы это не повторялось, а теперь его сменили.

Хвостов имеет тоже свои взгляды на печать. Ты, наверное, подумаешь, что у меня вырос “хвост”. Гадон очень вредит нашему Другу, распространяя про него клеветы, где только можно.

Спасибо большое за хорошо написанную вырезку из газет об общем положении. Сегодня утром газеты с известиями из ставки мне понравились, — не сухо изложено, и хорошо разъясняется читателям общее положение.

Могилев. 18 сентября 1915 г.

Бесценное возлюбленное Солнышко,

Твои милые письма так глубоко меня трогают, что я просто в отчаянии, что не могу отвечать в том же роде; я даю тебе, может быть, лишь десятую долю того, что ты мне даешь твоими любящими строчками.

Я нахожу, что чем дольше длится разлука, тем глубже и крепче делаются узы, связывающие нас. Месяц это много. Странно, как точно наш Друг предвидел срок, который я буду отсутствовать: “месяц проведешь там. а потом вернешься”. Теперь, когда я уеду, наши казаки (Конвой), конечно, останутся здесь; в Царском стоит другая половина, так что Граббе просил меня предложить тебе располагать казармами — новыми — для твоих раненых до конца войны. Он явился и просил меня написать тебе об этом, зная, что это доставит тебе удовольствие.

Только что получил твое последнее милое письмо от 17-го, в котором ты говоришь о хорошем впечатлении, произведенном на тебя молодым Хвостовым. Я уверен был в этом, зная его по прошлому, когда он был губернатором в Вологде, а позднее в Нижнем. И чтобы не терять времени, я немедленно повидаю его в тот день, как приеду, в 6 часов. Может быть, старший Хвостов пригодится на место С.^[460]

На другой день после нашего заседания он попросил позволения увидеть меня и вошел весь дрожащий от негодования на остальных. Он хотел знать, желаю ли я удерживать его. Я, разумеется, сказал, что желаю, — но теперь он будет на другом посту, — этого я ему не сказал, так как тогда еще не знал сам.

19 сентября. Это правда, что старик назвал Крыжанов., но я отверг его. Крашенинников превосходный, энергичный человек и будет хорош как министр юстиции. Это главные вопросы, на которые я спешу ответить. А теперь я должен кончить. Благослови тебя Бог, моя бесценная любимая птичка! Страстно и нежно целую тебя и детей. Поблагодари А. за ее письмо.

Всегда твойстарый муженек

Ники.

Царское Село. 19 сентября 1915 г.

Мой любимый душка,

Сегодня месяц, как ты уехал, — это было в субботу вечером, 22-го августа. Слава Богу, мы надеемся тебя скоро увидеть среди нас — о, какая это будет радость!

Пасмурно и дождливо опять.

Благодарю, что сразу ответил мне про Юсупова.Я немедленно телеграфировала об этом Элле, это ее успокоит. — Я рада. что проводы Воронцова были так удачны. Как-то там все теперь устроится — это гнездо снова собирается! — Стана взяла жену своего Крупенского^[461] к себе. — Ее муж был самым вредным болтуном в старой ставке — он нехороший человек. — Надо постоянно следить за их действиями — это очень опасный враг теперь. Недаром наш Друг заканчивает свою телеграмму словами: “На Кавказе солнца мало”. — Это больно, что он^[462] так переменился, но эти женщины держат своих мужей под башмаком.

Я вижу, что Даки была в Минске и посетила лазареты и беженцев!

Борис придет к чаю. — Я поставила свечки у Знаменья и горячо молилась за тебя. — Затем пошла в лазарет и вязала, сидя в разных палатах, — я беру с собой работу, чтобы не ходить в перевязочную, куда меня постоянно тянет; перевязала только одного офицера. — Утром кончила чтение бумаг Ростовцева, которыенемогла раньше прочесть, хотя и читала их до 2-х часов ночи в постели. — Видела др. Пантюхина^[463] из Ливадии. Мы говорили с ним о госпиталях и санаториях, которые, как он надеется, смогут начать работать в январе. Это будет большое облегчение, когда они откроются.

Мы ездили в Павловск. Погода была мягкая, временами накрапывал дождь.

Борис рассказал мне про свое новое назначение, которое, кажется, сильно его обрадовало, так как будет много дела. Затем пришла Иза с бумагами. — В 7 часов пойду с Бэби в церковь. — Граббе написал своей жене, что заседание министров было очень бурным, и они не хотели тебя слушаться, но что ты был очень энергичен — настоящий царь. Я была так горда, когда А. мне это сказала. Ах, дорогой, чувствуешь ли ты свою силу и мудрость теперь, когда ты во главе всего, и будешь ли ты продолжать быть энергичным, решительным и не поддаваться влиянию других?

Мне понравилось, как Борис отзывался о тебе и перемене в ставке, как там получаются теперь сведения со всех сторон, и какой ты сам веселый.

Слава Богу, наш Друг оказался прав. — Мне Веселовский телеграфировал, что он болен и должен покинуть полк, чтобы заняться своим здоровьем. — Может быть, ты будешь в церкви в одно время с нами, это будет приятно. Мой поездсклад № 1 теперь в Ровно и оттуда разъезжает с отрядом автомобилей, который сформировал и дал мне кн. Абамелек из Одессы, — он находится при нем. Они раз возят белье и т.п. вдоль всего фронта, и делали это даже под сильным огнем. Я так рада, что Мекк телеграфировал из Винницы, где находится мой большой склад. Варнава уехал в Тобольск, наш Друг просил его туда отправить. Старик сказал, что ему больше не следует появляться в Синоде. Говорят о том, что С. вернулся из ставки и сразу начал дело против Варнавы и хочет его уволить. — Прошу тебя, запрети это, если дойдет до тебя и если это правда.

Я должна кончать и одеваться для церкви. — Каждый вечер от 9 до 9 1/2 часов Мария, Бэби, я и m-r Ж. или Владимир Николаевич играем в “тише едешь, дальше будешь”. Очень уютно обедаем посредине игральной комнаты. — Спокойной ночи, мой дорогой, да хранит и защитит тебя Бог! Целую тебя. — Навсегда, дорогой Ники, твоя любящая

Женушка.

Я приму французов в понедельник в 41/2 часа, так как они завтракают на Елагине.

Такой позор — ни здесь, ни в городе нельзя достать муки! Перед магазинами на улицах стоят длинные очереди. — Отвратительно все организовано. Надо предвидеть вещи, а не ждать, пока они случатся. — Оболенский — идиот!

Царское Село. 20 сентября 1915 г.

Дорогой мой душка,

Я сегодня с большим интересом читала газеты. Обещанное разъяснение нашего положения на театре войны ясно изложено, а также работа за месяц, которую ты сделал для удержания неприятеля.

Серое дождливое утро, но не холодно.

Сегодня утром у нас был молебен в Красном Кресте, и потом я раздавала дипломы дамам, окончившим курсы сестер милосердия и получившим красный крест. — У нас большой недостаток в сестрах. Многие утомлены, или больны, или желают быть отправленными на передовые позиции, чтобы получить медали. Работа здесь однообразная и беспрерывная, а на фронте больше возбуждения, постоянные перемены, даже опасность, неизвестность, и не всегда много дела. Конечно, это гораздо привлекательнее. — Одна из дочерей Трепова работала около года в нашем госпитале для инвалидов, но после смерти своей матери никак не могла успокоиться, поэтому уехала на фронт и уже получила медаль на георгиевской ленте. — Посылаю тебе письмо от Булатовича, которое он послал для тебя через А., и краткое изложение ее разговора с Белецким^[464]. Это, кажется, действительно человек, который мог бы быть весьма полезным министру внутренних дел, так как он все знает. — Джунковский его съел именно тогда, когда необходимо иметь все нити в руках.

Он говорил, что всюду жалуются на Щ., на его бездеятельность, непонимание своих задач и обязанностей. Он весьма плохого мнения о толстом Орлове и уверен, что мое затерявшееся длинное письмо к А., отправленное со “Штандарта” в К. к ней в деревню — находится в руках О. Он говорит, что Джунковский вручил эти грязные бумаги о нашем Друге брату Маклакова, так как предполагают поднять этот вопрос в Думе и в газетах, но, Бог даст, если ты найдешь Хвостова подходящим, он положит этому конец. — К счастью, он еще тут и даже был у Горемыкина, чтобы изложить старику все эти мысли. — Андр. дал А. честное слово, что никто не будет знать, что Хвостов и Белецкий бывают у нее (она видается с ними в своем доме, не во дворце), так что ее имя и мое не будут в этом замешаны. Увы, — Гадон иШерв.^[465], кажется, распространяют много дурного про Гр. — Шерв. это делает в качестве друга Джунковского, — конечно, зная настроение бедной Эллы и желая помочь, — и таким образом приносит вред: на глазах у других восстановляет Елагин против Ц.С., — это дурно и несправедливо^[466]. Этим он расстраивает нервы дорогой матушки и Кс., вместо того чтобы поддерживать ее в добром настроении и прекратить сплетни.

Величайшую радость доставило мне твое дорогое письмо. Твои теплые слова были бальзамом для моего сердца. — Да, друг мой, разлука еще больше сближает, так как сильнее чувствуешь, что утрачено, и письма служат большим утешением. Действительно, Он предсказал в точности продолжительность твоего отсутствия. Однако, я полагаю, что ты желал бы иметь больше контакта с войсками, и буду рада за тебя, когда тебе можно будет делать объезды. — Конечно, этот месяц был слишком важным, тебе пришлось вникнуть в работу и планы с Алексеевым, и время было такое серьезное на фронте. — Но теперь, благодаря Богу, все, кажется, идет удовлетворительно.

Скажи Граббе, что я в восторге от его предложения. — Вильчковский очень нуждался в новых бараках и, полагаю, написал ему и Воейкову об этом. Я сказала, что не могу ничего ответить до твоего приезда. — Я давно уже имела это в виду, но благоразумно молчала об этом. Теперь могу только сказать, что я в восторге. Эти бараки близко от станции, и такие просторные, высокие и чистые, новые с иголочки; у нас имеется община, которая только и ждет быть помещенной в них. — Благодари его очень от моего имени.

Старик просил меня принять его в 6 часов завтра, вероятно, с поручениями для тебя или с сообщением о разговоре с Хвостовым. Мне интересно узнать, что он расскажет о заседании в Могилеве. — Какая чудная телеграмма от нашего Друга и какое мужество она придаст тебе! — Конечно, как только С. уйдет, необходимо будет удалить некоторых членов Синода и назначить новых. — Жена нашего Друга приходила, А. ее видела; она такая грустная и говорит, что Он ужасно страдает от клеветы и подлых сплетен, которые печатаются о Нем. Давно пора положить этому конец. — Хвостов и Белецкий — вот люди, которые могут это сделать, только необходимо, чтобы оба Хвостова действовали в полном согласии. — Все должны быть заодно.

Но что ты думаешь относительно Сазонова? Я думаю, что так как он очень хороший и честный (но упрямый) человек, то, когда увидит новый, энергичный состав министерства, он подтянется и опять сделается мужчиной. Атмосфера вокруг него заела его и сделала кретином. — Есть люди, которые становятся выдающимися в тяжелые времена и при больших трудностях, а другие, напротив, обнаруживают тогда свое ничтожество. — Сазонову необходимо сильное возбуждающее средство, и как только он увидит, что работа налаживается, а не распадается, он почувствует себя окрепшим. — Я не думаю, чтобы он был так вреден, как Щ. и С., или даже мой приятель Кривошеин — что с ним случилось? Я горько в нем разочаровалась.

Дорогой мой, если представится случай в поезде, поговори с Н.П. и дай ему понять, что ты рад пользоваться моим содействием. — Он мне раз написал очень тревожное письмо о том, что мое имя слишком часто упоминается, что Горемыкин видается со мною и проч. — Он не понимает, что моя обязанность, хотя я и женщина, помогать тебе, где и когда могу, тем более во время твоего отсутствия. — Не говори ему, что я об этом упоминаю. — Но сведи разговор на эту тему с глазу на глаз.

Муж его кузины в Думе, и, может быть, он иногда пытается сообщать ему вещи в неверном освещении или влиять на него. — Он сказал Акселю Пистолькорсу, что я даю офицерам молитвенные пояски Григ. — какая чепуха! Они все любят эти пояски с различными молитвами, и я даю их каждому офицеру, едущему на войну, и даже двое, которых я ни разу не видала, попросили у меня пояски с молитвой отца Серафима. Мне говорили, что солдаты, которые носили эти пояски в последнюю войну, не были убиты. Я так редко видаю Н.П., что не приходится иметь длинных разговоров. — А он так молод! Все эти годы я его направляла, а теперь он неожиданно вошел в совсем новую жизнь, видит, какие тяжкие времена мы переживаем, и дрожит за нас. — Он стремится помочь, но, конечно, не знает, как за это приняться. — Боюсь, что Петроград наполнит его уши всякими ужасами. — Прошу тебя, посоветуй ему не обращать внимания на то, что будут говорить. Это может хоть кого взбесить! — Мое имя и без того слишком треплется гадкими людьми.

Мы сегодня утром были в церкви, потом я каталась, и после Красного Креста посетила Силаева. Его жена так похожа на своего сына Рафтополо — даже смешно. — Их маленькие дети прелестны. — Теперь наши 5 цыплят у Ани в Большом Дворце; они там играют с Ритой X. и Ириной Толстой. Какая радость — через 3 дня, Бог даст, ты вернешься к нам — это чудесно!

Дорогой мой, радость моя, ожидаю тебя с таким нетерпением! — Прощай, дорогой, благословляю и целую без конца, с глубокой и искренней преданностью все сильнее с каждым днем. Спи хорошо. — Я все-таки напишу тебе еще завтра, если выедут тебя встречать, так как, может быть, придется что-либо сообщить после разговора моего с Горемыкиным.

Дорогой Ники, навсегда твоя нежно любящая старая женушка

Аликс.

“Любовь всегда растет”

Решительные шаги Царя, предпринятые на фронте, остановили неблагоприятный для России ход войны. Прежде всего был разрушен замысел противника вывести Россию из войны. Немецкое наступление было остановлено. В октябре русская армия закрепилась на рубеже Рига, река Западная Двина, Двинск, Сморгонь, Барановичи, Дубно, река Стрыпа. Крупный успех был достигнут на Югозападном фронте, в районе Тарнополя и Трембовли, была вновь возвращена часть Галиции, взяты десятки тысяч пленных.

Еще 15 сентября в ставке Царь провел заседание Совета Министров, где ясно высказал свое требование министрам — посвятить все силы ведению войны и не допускать участия в политической борьбе до полной победы. Уступки так называемому “прогрессивному” (масонскому) блоку он считал недопустимыми. Министры, не согласные с этим, должны были покинуть кабинет. 26 сентября были уволены погрязшие в интригах против Распутина и политики Царя обер-прокурор Синода Самарин и министр внутренних дел Щербатов.

Тем не менее “прогрессивный” блок в лице его руководителей продолжал интриги против царской власти, требуя создания “министерства доверия”, т.е. подбора царских министров из ставленников масонских кругов.

Отправляясь работать в ставку. Государь взял с собой сына Алексея. Выехав 1 октября, Царь на следующий деньобъехал фронт и только 3 октября остановился в ставке, где пробыл неделю, а затем вместе с сыном отправился на Юго-Западный фронт: Бердичев, Ровно, Волочиск, Тарнополь, Киев.

15 октября в Киеве царская семья собралась вместе (Царица с дочерьми объезжала лазареты), а 19 октября также вместе вернулись в Царское Село.

Царское Село. 1 октября 1915 г.

Мой любимый,

Ты прочтешь эти строки, когда поезд унесет уже тебя от нас. Этот раз ты мог уехать с более спокойным сердцем, так как дела, по-видимому, налаживаются, слава Богу, как внутренние, так и внешние, и наш Друг здесь и благословил твое путешествие. Да ниспошлет св. праздник Покрова свое благословение на наши войска и дарует нам победу, и да прострет Пресвятая Дева свой омофор над твоей страной! Всегда так больно провожать тебя, а теперь еще и Бэби уезжает в первый раз в жизни. Это не легко — это ужасно тяжело! Но за тебя я рада, что ты не будешь один, и наш маленький будет горд путешествовать один с тобой, без женщин. — Совсем большой мальчик! Я уверена, что войска обрадуются, когда узнают, что он с тобой, наши офицеры в госпитале были в восторге. — Если ты будешь делать смотр войскам за Псковом, то, пожалуйста, возьми его с собою в автомобиле. Я так надеюсь, что ты осмотришь войска, даже если их там мало. Это доставит радость и удовлетворение. — Телеграфируй словечко из Пскова о своих планах, чтобы я могла следовать за тобой в мыслях и молитвах. — Любимый мой, как мне каждый раз больно тебя отпускать, хотя теперь у меня есть надежда скоро тебя увидеть! Тебя огорчит, что я приеду за Алексеем, но не раньше чем через 10 дней, я думаю.

Ах, как грустно без твоих ласк, которые для меня все! С каждым днем все больше и больше тебя люблю, с истинной безграничной преданностью, глубже, чем могу выразить словами! — Но эти дни были ужасно утомительны для тебя, и последний вечер мы не могли даже спокойно посидеть вместе, это очень грустно.

Прошу тебя, следи за тем, чтобы маленький не утомлялся, — заставляй его по обыкновению отдыхать после завтрака, не позволяй ему утомляться на лестницах. Я так жалею, что вы не спите вместе в поезде; но в Могилеве вам будет уютно. “Ненадо”^[467] даже слишком трогательно и мило. — Надеюсь, что тебе понравится моя фотография Бэби в рамке. — Наши подарки для Бэби уДерев.^[468],— в мешке в вагоне, а пишущую машину и большую игру он получит здесь, когда вернется. Ты ему дай почтовую бумагу и серебряную чашку, чтобы ставить у постели вместо фарфорового блюдечка, для фруктов, когда он их ест вечером. — Прошу тебя, дорогой, спрашивай его от времени до времени, хорошо ли он молится! Родной мой,я люблю тебя и желала бы никогда с тобою не разлучаться и все делить с тобою. Ах, какое было счастье, когда ты был здесь, мое ясное солнышко, — я теперь живу воспоминаниями! — Спи спокойно, мой Ники, женушка твоя всегда с тобою и в тебе. — Когда ты вспомнишь книжку с картинками, подумай о твоей старой женушке. — Господь да благословит и да сохранит, защитит и наставит тебя!

Навсегда твоя

Солнышко.

Благословляю, целую и ласкаю тебя, нежно и с любовью смотрю в твои милые, глубокие глаза,которые меня давно и совершенно покорили!

Любовь всегда растет.

Царское Село. 1 октября 1915 г.

Мой милый и бесценный,

Оказывается, курьер отправляется сегодня вечером, — пользуюсь случаем, чтобы написать тебе словечко. — Вот мы опять врозь, но, надеюсь, теперь тебе легче будет, пока наш Солнечный Луч с тобою. Он внесет оживление в твое жилище и утешит тебя. — Как он был счастлив поехать, и с каким волнением ожидал он этой великой минуты путешествовать одному с тобой! — Я боялась, что ему будет грустно, как было в декабре, когда мы поехали на юг навстречу тебе. Он тогда плакал на станции, но теперь нет, он был счастлив. Татьяна и я старались быть бодрыми и крепились, но ты не знаешь, как тяжело быть без тебя и маленького! Я только что заглянула в свою маленькую книжку и увидела с отчаянием, что буду... 10-го... путешествовать и осматривать лазареты. Первые два дня я совершенно не могу, иначе опять будет припадок моей безумной головной боли. Ну, разве это не нелепо?

Днем мы катались в Павловске, воздух был совсем осенний. — Потом мы зашли к Знамению и поставили свечи. Я горячо помолилась за свое сокровище. — Потом Аня читала мне вслух. — После чаю я приняла Изу, затем навестила бедного мальчика. Он очень изменился со вчерашнего дня. — Я его гладила по голове, тогда он проснулся и сейчас же меня узнал и разговаривал. — Я ему сказала, что ты и Алексей посылаете ему привет. Он был в восторге и очень благодарил, потом опять заснул. Это первый раз, что он говорил сегодня. Когда я чувствую себя очень угнетенной, мне отрадно ходить к самым больным и приносить им луч света и любви. В этом году столько всюду страданий, я совсем измучена!

Итак, Кира поехал с тобою, это хорошо и правильно. — Только бы он не был глуп и соплив!

Очень надеюсь, что тебе удастся завтра осмотреть войска!

Дорогой Ники, целую и крещу тебя без конца, и скучаю без твоих ласк — так тяжело на сердце! Да поможет тебе Господь! Крепко, нежно целую.

Твоя

Женушка.

Спи хорошо, думай о своем старом Солнышке.

Надеюсь, что Павел будет благоразумен и не суетлив. Ответил ли тебе маленький адмирал^[469]?

Царское Село. 2 октября 1915 г.

Мой родной, любимый,

Доброе утро, мои дорогие, как вы спали? Я неважно, — впрочем, как и всегда, когда тебя нет, мое сокровище. — Так было странно прочесть в газетах, что ты и Бэби выехали на фронт. Я уверена, что тебе было уютно сидеть и играть с Бэби и не быть больше в постоянном одиночестве. Я также рада и за Н.П., так как он часто чувствует себя одиноким, у него нет там особенных друзей, хотя почти все ему нравятся и он со всеми ладит. Но ему недостает нас, и он по нас скучает. Теперь же Алексей его согреет, приласкает, и он почувствует себя ближе и к тебе.

M-r Жильяр будет счастлив поговорить с французами. — У тебя было столько тяжелой работы здесь, что я рада за тебя, что теперь это более или менее кончилось, и ты сегодня увидишь войска! Ах, как мое сердце дочери и жены солдата радуется за тебя! Хотелось бы быть с тобою и видеть лица этих славных молодцов, когда они увидят того, за кем и за кого они идут в бой! Надеюсь, что ты возьмешь Алексея с собой, — впечатление останется на всю жизнь у него и у них!

Ах, как вас обоих мне недостает! В час, когда он обыкновенно молится, я не выдержала, расплакалась, а затем убежала в свою комнату и там прочла все его молитвы на случай, если бы он забыл их прочитать. Прошу тебя, каждый день спрашивай его, не забывает ли он молиться? — Каково тебе будет, когда я его увезу! Тебе надо будет куда-нибудь поехать, чтобы не оставаться одному. — Мне кажется, что прошел целый век со дня вашего отъезда, такая тоска по вас, и так мне вас недостает, мои ангелы, что не могу этого выразить словами!

Была сегодня утром у А. и взяла ее с собою к Знамению и в Большой Дворец, откуда она поехала в город, а я пошла навестить бедняжку. Он не мог говорить и никого не узнавал, но меня сейчас же узнал и даже сказал несколько слов. Оттуда я пошла в наш госпиталь. — Прибыло два новых офицера. — У одного несчастного засела пуля или осколок в глазу, а у другого — глубоко в ноге и, кажется, в животе; у него такое сильное внутреннее кровоизлияние, что сердце оттеснено в правый бок, и ясно слышно его биение у правого сосца. — Это очень тяжелый случай, вероятно, придется его завтра оперировать; пульс у него — 140, он ужасно слаб, живот вздут, глазные яблоки совсем желтые. — Это будет мучительная операция!

После завтрака мы принимали 4-х только что произведенных новых офицеров Александровцев, отправляющихся на фронт, 2-х Елизаветградцев, 4-х Вознесенцев, 4-х раненых и сына старика Арсеньева. — Потом мы катались, съели по яблоку и груше, и поехали на кладбище посмотреть на нашу маленькую временную церковь для наших умерших героев. — Оттуда — в Большой Дворец, где был молебен перед иконой Божьей Матери, которую я велела принести из Знамения: ее пронесли через все палаты — было очень хорошо. — После чаю видела Русина^[470] и передала ему письма для Виктории и Тории, потом — Ресина, и говорила с ним о нашей поездке, — не знаю только, какой день назначить, потому что ожидание Беккер портит все.

Получила твою телеграмму в 5 1/2 часов, мы очень все ей обрадовались. Слава Богу, что ты видел войска, — только ты не упомянул, был ли маленький с тобою. Не произведешь ли ты смотр войскам в Могилеве, тогда они увидали бы Бэби? Наш Друг говорил Ане, что его пребывание в армии принесет благословение — даже малютка наш помогает! — Он возмущен поведением некоторых лиц в Москве. Вот и княгиня Палей прислала мне свое первое надушенное письмо, которое я тебе и пересылаю. — Лично я нахожу, что она не должна бы просить за него. На что это было бы похоже, если бы сыновья Павла жили покойно и без дела в ставке, в то время как их товарищи проливают свою кровь, как герои! — Завтра пришлю тебе миленькие стихи мальчика^[471]. На твоем месте я сказала бы Павлу об этом письме, даже показала бы ему и объяснила, что слишком рано отзывать его обратно, достаточно того, что один сын уже не на фронте; и притом это повредило бы ему в полку, уверяю тебя! — Пусть немного послужит, а потом можно будет устроить его ординарцем к одному из двух генералов, но еще не теперь. — Я понимаю, что ее материнское сердце страдает, но она не должна портить карьеру мальчика — не говори ничего об этом Дмитрию. — Сейчас я должна писать Михень и тете Ольге, чтобы пригласить их на освящение нашей микроскопической церкви. Официально я не могу этого сделать, так как церковь слишком мала, но если я не сделаю, Михень, наверное, обидится. — Тогда я должна пригласить и семейство из Павловска^[472] (дам), так как их солдаты похоронены на нашем кладбище. Прощай, мой дорогой возлюбленный. Благословляю и целую тебя без конца. — Навсегда твоя старая

Женушка.

Хвостов просил принять его после 5-го.

Царское Село. 3 октября 1915 г.

Мой любимый душка,

Яркий солнечный день, — 2 градуса мороза ночью. Какая жалость, что в газете ничего не написано про смотр, который ты сделал войскам! Надеюсь, это описание появится завтра. Необходимо печатать все о таких вещах, конечно, без упоминания о том, какие именно части ты смотрел. С нетерпением ожидаю подробностей, как все это прошло.

Так глупо! В Москве хотят поднести адрес Самарину, когда он вернется из деревни! Кажется, этот мерзкий Востоков послал ему от имени двух паств, Московской и Коломенской, телеграмму, поэтому милый маленький Макарий^[473] приказал духовной консистории получить копию этой телеграммы и расследовать, какое имел право Востоков послать подобную телеграмму. Хорошо бы, если бы этот маленький митрополит отделался от Востокова! Давно пора. Он причиняет бесконечные неприятности, и это он руководит Самариным. Москва вообще гиблое место. Бог даст, из этого ничего не выйдет, но все-таки они должны почувствовать твое неудовольствие.

Дружок, мы так чувствуем твое отсутствие! Я так жажду твоих поцелуев, звука твоего любимого голоса, так хочу заглянуть тебе в глаза!

Спасибо большое за телеграмму, — как Бэби, должно быть, был доволен, что присутствовал на смотру! Как уютно, наверное, стоят ваши постели в одной комнате! И как прелестна к тому же вся поездка! Я всегда передаю Владимиру Николаевичу по телефону все, что ты пишешь.

Сегодня утром была у маленького мальчика. Он быстро слабеет, и к вечеру, вероятно, наступит конец. — Говорила с его несчастной матерью, — она держится очень бодро и все очень хорошо понимает.

Потом мы работали в госпитале. Владимир Николаевич сделал прокол офицеру, — вероятно, завтра будет операция. У княжны Гедройц температура 39, — она чувствует себя очень плохо, боятся рожи на голове. Она просила Деревенко заменить ее на серьезных операциях. Настенька завтракала, потом я принимала генерала кн. Туманова, Павлова, Бенкендорфа, Изу. Освящение госпиталя в Зимнем Дворце может состояться только числа 10-го, так как Красный Крест еще до сих пор не доставил кроватей и прочего. Мы с своей стороны все сделали. Мне лучше отдохнуть после этого торжества (и Беккер, конечно) — 11-го и 12-го, — раз так, то, значит, буду в Могилеве 15-го, утром в 9 часов, если это тебе подойдет? Это будет в четверг, ровно через 2 недели после твоего отъезда. Дай мне знать, одобряешь ли? Таким образом, 13-го я буду в Твери, 14-го в других ближайших к тебе местах.

Дивный яркий месяц, 10 минут шестого, становится темно, — пили чай после поездки в Павловск — так холодно. Младшие девочки работают, а старшие пошли в наш госпиталь чистить инструменты. В половине 7-го пойдем к вечерне в нашу новую маленькую церковь.

Вечером видела нашего Друга у А. и простилась с Ним. Он очень просит тебя послать телеграмму королю Сербии, потому что очень боится, что Болгария совсем уничтожит их, — так я прилагаю эту бумагу для тебя, она тебе будет нужна для телеграммы; изложи смысл своими словами, разумеется, вкратце, напомнив им об их святых и так далее в этом же роде.

Пусть Бэби покажет тебе конверт Петра Васильевича, он прелестен. Я тоже пишу Бэби отдельно, он будет гордиться этим. Деревенко получил наши подарки для него и сможет их приготовить в спальне до твоего обеда. — Я хотела бы знать, как ты будешь праздновать день Конвоя.

Теперь должна кончить письмо, дорогой! Да благословит и да спасет тебя Бог, и да хранит тебя Пресвятая Богородица от всякого зла! Самые лучшие пожелания ко дню ангела нашего ненаглядного Солнечного Луча!

Целую тебя бессчетно, крепко прижимаю к своему любящему сердцу, которое постоянно жаждет тебя, милый Ники. Твоя женушка

Аликс.

Царское Село. 4 октября 1915 г.

Мой любимый душка,

От всего сердца поздравляю тебя с днем ангела нашего драгоценного мальчика; он проводит этот день совершенно как маленький воин. — Я прочла телеграмму, которую наш Друг послал ему, — она так хороша! Ты сегодня вечером, вероятно, будешь в церкви, но я не пойду, слишком устала, — только что заходила к Знаменью. поставила свечи за наше сокровище. — Чудный солнечный день, 0 градусов было утром и 3 градуса ночью. — В 10 часов мы отправились на освящение прелестной маленькой церкви. Вчерашняя вечерняя служба была также очень хороша было много сестер в белых косынках, что придает такой живописный вид. — Тетя Ольга и мы обе тоже были одеты сестрами, так как мы молились за наших бедных раненых и умерших. — Михень, Мавра, княгиня Палей и многие другие были там. Около 200 человек из ком. выздоравл. стояли вокруг церкви, так что могли видеть крестный ход. — В час мы поехали в наш лазарет, и Владимир Николаевич сделал операцию, которая вполне удалась; после этого были перевязки, потом я поехала навестить бедную кн. Гедройц. У нее было 40,5 градусов жара, вечером она причастилась и почувствовала себя спокойнее, говорила о смерти, и сделала все распоряжения. — Сегодня она меньше страдает, но положение все же очень опасное, рожа спускается к уху. — Но наш Друг обещал за нее помолиться. — Потом мы заехали к А. и отправились в Павловск и на кладбище, где мне хотелось положить цветы на могилу бедного Орлова, — уже 7 лет, как он умер! После чаю зашли к Знамению, а оттуда в Большой Дворец к бедному мальчику. Он меня узнал, — удивительно, что он еще жив, бедный ребенок.

А. и Лили Ден у нас обедают.

Вчера мы видели Гр. у Ани, — милая Зина^[474] тоже была там, — Он так хорошо говорил! Он просил меня тебе передать, что не ладно с новыми бумажными деньгами, простой народ не может понять, — у нас довольно чеканной монеты, — и это может повлечь к недоразумениям. Я думаю, следует сказать Хвостову, чтоб он поговорил с Барком об этом. — Разумеется, Его телеграммы к Бэби не приняли, потому я ее посылаю тебе, чтобы ты прочел малютке, — может быть, ты поблагодаришь Его в ответной телеграмме?

Как ты находишь известия? Я очень была счастлива получить сегодня твою телеграмму и письма от Бэби и m-r Ж.! Они меня так согрели, и я могла все себе ясно представить. Так странно не быть с ним на его именины! Его письмо было очаровательно, — я также пишу ежедневно, вероятно, тоже с многочисленными ошибками. Старшие девочки вечером идут чистить инструменты в госпиталь. Так странно, что “пока” нет дел, о которых надо писать, и что вы не с нами! Удобна ли ваша спальная? Покойно ли он спит и не тревожат ли его скрипучие доски? О, как вас обоих мне недостает! Ну, прощай, мой возлюбленный! Господь да благословит и защитит вас! Осыпаю тебя поцелуями, мой любимый, и остаюсь твоя глубоко любящая

Солнышко.

Милый, я нахожу, что не годится жене Замойского жить там, где ставка. Известно ее поведение с Борисом в Варшаве, в поезде, в ставке и теперь в Петрограде. Это повредит репутации ставки. Фредерикс сам очарован ею и потому не будет протестовать. Но, пожалуйста, скажи Замойской сам, что никаким дамам нельзя жить в ставке, и что потому и я этого не делаю.

А. целует твою руку и поздравляет Ал.

Царское Село. 5 октября 1915 г.

Мой родной,

Еще раз поздравляю тебя с сегодняшним дорогим днем. Да дарует Господь здоровье и счастье нашему драгоценному мальчику! Я так рада, что, наконец, напечатали в газетах о том, что ты видел войска, и то, что ты им сказал, — а то иначе никто бы на фронте опять не знал об этом. А каждое твое путешествие к войскам, когда становится известным, поднимает их дух, и все надеются удостоиться того же счастья.

Чудное, солнечное, холодное утро.

Мы ходили к обедне в 10 часов, затем я переоделась, и мы пошли в госпиталь, где работали до 2 часов. После завтрака катались с девочками.

Михень пришла к чаю, была мила и уютна, очень радуется освобождению Плото; теперь его перевезут в Сибирь, но это совсем другое дело. Она хочет поехать с своим поездом, тем более что это недалеко и ненадолго, — Даки вернулась и сильно кашляет, — будем надеяться, что в ее поезд не будут бросать бомбы!

Мы только что вернулись с панихиды в новой церкви, — маленький мальчик в Большом Дворце тихо скончался эту ночь, и еще один умер в госпитале М. и А., так что оба гроба стояли там — я так рада, что у нас есть эта маленькая церковь. Я еще принимала несколько офицеров и чувствую себя очень утомленной, потому извини за короткое письмо. Лили Ден была очень красива и мила вчера вечером.

Как мило, что ты молишься вместе с Бэби по вечерам! Он мне об этом писал, его письма очаровательны! Я так благодарна, что ты приказал Григоровичу^[475] посылать мне бумаги каждый вечер — я с увлечением их прочитываю и потом сама запечатываю и отсылаю обратно. Дорогой, сокровище мое, мне хотелось бы иметь крылья, чтобы полететь к вам и посмотреть, как вы оба спите в ваших кроватках. Хочется вас укутать в одеяла и покрыть поцелуями — очень “не надо”!

Навсегда, мое сокровище, твоя нежно любящая старая

Женушка.

Господь да благословит и сохранит вас!

Ночью было 2 и 3 градуса мороза, — несмотря на это я сплю с открытой форточкой. Так пусто без вас, так мне вас недостает!

Как поживает Павел? Тебе, может быть, захочется прочесть письмо от Путятина, посылаю его тебе.

Царское Село. 6 октября 1915 г.

Мое любимое сокровище,

Холодное, туманное утро. Прочла газеты — слава Богу, известия продолжают быть хорошими. Я была рада прочесть, что уже поговаривают о перемене марочных денег, — это хорошо. Кн. Гедройц, к счастью, поправляется, и температура спала.

Мы только что вернулись из города. Школа, действительно, прекрасная — в 4 этажа, так что меня понесли наверх — лифт еще не работает, так как часть необходимых принадлежностей еще в Архангельске. Девочки сделали замечательные успехи. Я прошла через все их мастерские: ткацкую, вышивальную, рисовальную, для выделки ковров, красок; они сами красят шелковые нитки и материи; выделывают краски из разных растений. Прелестную лиловую краску — цвета моего шелкового костюма — они приготовляют из черники. Наш Батюшка^[476] служил молебен. Барк, Хвостов, Волжин, Кривошеин и др. были там. Последний единовременно пожертвовал 24000 руб. на один год. Затем мы пили чай в Елагине. У нее^[477] прекрасный вид, она собирается поехать в Киев и навестить Ольгу, пока Ксения в отсутствии, что, по-моему, прекрасная мысль. Утром я была очень занята в лазарете.

Дружок, почему Джунковский получил Преображенский и Семеновский полки? Это слишком большая честь после его преступного поведения и это портит эффект наказания, — ему надо было дать армейские полки. Он продолжал распространять клеветы на нашего Друга среди дворянства — “Хвост” мне завтра принесет доказательства тому. Ах, это слишком милостиво дать ему такое блестящее назначение! Воображаю все гадости, которые он будет распускать по этим Двум полкам, — и все ему будут верить!

Посылаю тебе очень толстое письмо от “коровы”^[478]. Это влюбленное существо должно было вылить всю свою любовь, — не могла больше ждать — иначелопнула бы!

Болит спина, чувствую себя очень утомленной и тоскую по тебе. Я держусь молодцом и креплюсь, но бывают очень тяжелые минуты.

Осматриваешь ли ты иногда санитарные поезда, когда они проходят? Посетил ли ты дом, где работают все младшие чины твоего штаба? Возьми Бэби с собою, это будет наградой для них за их тяжелый труд и придаст им сил. Приглашаешь ли ты офицеров своего штаба к завтраку по воскресеньям? Приехал ли английский адмирал? Так много у меня дела, столько людей надо повидать, что я уже сильно устала и накачиваюсь лекарствами. Как твое здоровье, мой любимый? Нет ли около Орши или Витебска войск, которые тебе следовало бы осмотреть? Ты мог бы один день посвятить этому. Я тебе, наверное, надоела, но я так желаю, чтобы ты видел побольше войск. Молодые солдаты, идущие пополнять полки, могли бы дефилировать перед тобой на вокзале и были бы очень этим осчастливлены. Ты знаешь, что окружающие тебя часто придерживаются неверного взгляда не говорить тебе этого, чтобы не лишить тебя обычной прогулки, как будто нельзя часто соединить одно с другим. Что делает Павел по вечерам? Что ты решил относительно Дмитрия? О, как я тоскую по тебе! Но тебе, наверное, несравненно легче теперь, когда малютка с тобой. Покажи Бэби обучение солдат — это оставит по себе хорошее воспоминание у вас обоих, мое солнышко. Должна отсылать письмо. До свидания, мой муженек, сердце моего сердца, душа моей жизни! Целую крепко и нежно. Да благословит и сохранит вас Господь от всякого зла!

Тысяча поцелуев от твоей старой

Женушки.

Могилев. 6 октября 1915 г.

Моя драгоценная птичка,

Горячее спасибо за твои любящие письма; я в отчаянии, что не писал ни разу с тех пор, как мы уехали, но, право же, здесь я занят каждую минуту от 2.30 до 6. А присутствие Крошки также отнимает часть времени, о чем я, разумеется, не жалею. Его присутствие дает свет и жизнь всем нам — включая и иностранцев.

Ужасно уютно спать друг возле друга; я молюсь с ним каждый вечер, с той поры, как мы находимся в поезде; он слишком быстро читает молитвы, и его трудно остановить; ему страшно понравился смотр, он следовал за мною и стоял все время, пока войска проходили маршем, что было великолепно. Этого смотра я никогда не забуду. Погода была превосходная, и общее впечатление изумительное.

Жизнь здесь течет по-обычному. Только в первый день Алексей завтракал с m-rЖильяром в моей комнате, но потом он стал сильно упрашивать позволить ему завтракать со всеми. Он сидит по левую руку от меня и ведет себя хорошо, но иногда становится чрезмерно весел и шумен, особенно когда я беседую с другими в гостиной. Во всяком случае, это им приятно и заставляет их улыбаться.

Перед вечером мы выезжаем в моторе (по утрам он играет в саду) либо в лес, либо на берег реки, где мы разводим костер, а я прогуливаюсь около.

Я поражаюсь, как много он может и желает ходить, а дома не жалуется на усталость! Спит он спокойно, я тоже, несмотря на яркий свет его лампадки. Утром он просыпается рано, между 7 и 8, садится в постели и начинает тихонько беседовать со мной. Я отвечаю ему спросонок, он ложится и лежит спокойно, пока не приходят разбудить меня.

Царское Село. 7 октября 1915 г.

Мой родной,

Дорогой дружок, я стараюсь мысленно представить себе, как вы сидели и отвечали на поздравления. — Я тоже получила поздравления от некоторых Бэбиных полков (я собираю для него эти телеграммы за время войны) и ответила, что он в ставке, так как была уверена, что их обрадует узнать, что отец с сыном находятся вместе. Со вчерашнего вечера идет снежок, но совсем почти не держится, — как будто еще и рано для зимы.

Дорогой, посылаю тебе 2 марки (денежные) от нашего Друга, чтобы показать тебе, что одна уже фальшивая. — Народ очень ими недоволен, — они легко улетают, в темноте извозчиков ими обманывают, и вообще это не годится. Он тебя очень просит немедленно остановить их выпуск.

Противная Болгария двинется теперь на нас с юга, — или ты думаешь, что она обратится лишь против Сербии и Греции? Это подло. Телеграфировал ли ты старому королю Петру, как этого так сильно желал наш Друг?

О, мой родной, уже без 10 минут 8 часов, а я совершенно одурела, масса есть, о чем тебе писать, и не знаю, как и с чего начать. От 10 1/2 до 12 1/2 час. была на операциях, накладывали гипс, — от 12 1/2 до 1 часу был Кривошеин, мы поговорили только о кустарном комитете, как его устроить, кого пригласить и т.д. Девочки опоздали к завтраку, я выбирала для них пальто, принимала офицеров, — Барка на 1/2 часа, затем поехала в Большой Дворец. Позднее получила твое дорогое письмо, за которое бесконечно благодарна. Я была счастлива получить, перечитывала, целовала его, и Бэбино тоже.

Нашего Друга беспокоит Рига, тебя тоже?

Я говорила с Барком о марках. Он также их не одобряет, хочет, чтобы японцы чеканили для нас монету, а также ввести бумажные деньги, вроде итальянской лиры, которая большого формата, — вместо этих крошечных марок.

С ним было интересно говорить. Затем была m-me Зизи, молодая леди Сибилла де-Грей, которая приехала устраивать английский госпиталь, и Малькольм (которого я знала раньше, — он был на свадьбе Мосси^[479] и на нашей коронации, молодым, кудрявым блондином в шотландской юбке-кильте). Оба пробыли 20 минут каждый.

Затем был Хвостов, который только что ушел, и у меня голова идет кругом. Заместителем Джунковского он хочет предложить Татищева^[480] как шефа жандармов (зятя Зизи). Он 12 лет был губернатором, скромный и настоящий джентльмен. Толъко тогда он должен носить мундир, как ты уже дал кн. Оболенскому, Курлову^[481] и кн. Оболенскому, финляндскому генерал-губернатору. Он просил меня сказать тебе об этом заранее, чтобы ты смог обдумать, подходит ли это тебе. Он намерен просить у тебя приема на будущей неделе и перечислил мне все вопросы, которых хочет коснуться.

Завтра постараюсь написать побольше, когда смогу спокойно все обдумать и выразить словами: сегодня вечером я слишком одурела. Наш Друг был очень доволен твоим указом про Болгарию и нашел, что он был хорошо составлен.

Должна кончать. Еще раз благодарю за дорогое письмо, любимый ангел. Я вижу вас обоих по утрам, и как он с тобою разговаривает, пока ты еще наполовину спишь. Гадкий мальчик сегодня мне написал: “Папа много и долго сегодня утром вонял”. Что за шалун! Ах, мои ангелы, — как я вас обоих люблю! Ты очень будешь скучать без него позднее. Только что получила твою телеграмму. Что нового, дружок, жажду узнать, опять, кажется, тяжелые времена, не правда ли?

До свидания, солнышко, осыпаю тебя горячими поцелуями. Благословляю тебя, мой любимый.

Навсегда твоя старая

Солнышко.

Могилев. 7 октября 1915 г.

Моя милая, бесценная женушка,

Самое теплое спасибо за твое милое письмо. <...> Агусеньки! Пожалуйста, поблагодари всех девочек за их письма.

Нынче впервые нет солнца — стало серо и скучно; мой доклад кончился раньше обычного, и я отправился в садик, где Алексей маршировал и громко пел, а Деревенко шел по другой дорожке и насвистывал. Я не был там со дня нашего приезда. Левая ручка его немножко болит — оттого, что вчера он работал в песке на берегу реки, но он не обращает на это внимания и очень весел. После завтрака он всегда с полчаса отдыхает, a m-r Жильяр читает ему, пока я пишу. За столом он сидит слева от меня: Георгий обычно является его соседом, Алексей любит подразнить его. Удивительно, как мало застенчив он стал! Он всегда следует за мною, когда я здороваюсь с господами, и стоит спокойно во время нашей закуски.

Ты теперь должна беречь свои силы, чтобы выдержать утомительную дорогусюда! Пожалуйста же!

Со всего нашего фронта идут хорошие вести — за исключением окрестностей Риги, где наши войска слишком быстро оставили свои передовые позиции. За это поплатятся 3 генерала — я приказал Рузскому отставить их и заменить лучшими; это первые мои жертвы, но по заслугам.

Маленький адмирал тогда не ответил на мое письмо, а теперь просит отпуска в Кисловодск для кратковременного лечения.

Ну, моя птичка, пора кончать, ибо поезд отправляется ранее обыкновенного. Благослови Бог тебя и наших девочек!

С теплыми пожеланиями и самой горячей любовью всегда твой, моя бесценная душка, любящий старый

Ники.

Царское Село. 8 октября 1915 г.

Мой дорогой,

Серое, пасмурное утро. У вас тоже холодная погода — это грустно, зима так бесконечна! Я рада, что малютка себя хорошо ведет. Надеюсь, что его присутствие не мешает тебе осматривать войска или другим твоим делам. Я скучна, что повторяю постоянно одно и то же. Но я так жажду, чтобы ты чаще показывался и побольше видел сам! Не стоят ли резервные полки в Витебске? Или там только запасные лошади? Бэби пишет очень забавные письма обо всем, что ему приходит в голову. Говорит ли он с иностранцами или не хватает храбрости? Я рада, что его лампадка не мешает тебе спать.

Теперь о “Хвосте”. Я говорила с ним про муку, сахар (которого очень мало) и масло, недостаток которого теперь ощущается в Петрограде, тогда как целые вагоны застряли в Сибири. Он говорит, что все это дело Рухлова — он должен велеть пропускать вагоны. Вместо всех этих необходимых предметов приходят вагоны с цветами и фруктами — это же прямо позор! Милый старик слишком дряхл. В сущности, он сам должен бы поехать и осмотреть все и наладить работу. Это прямо вопиющий позор, — стыдно перед иностранцами, что у нас такой беспорядок! Не можешь ли ты послать кого-нибудь для ревизии, чтобы заставить всех добросовестно работать на местах, где стоят вагоны и гниют товары? Хвостов предложил Гурко для посылки туда, как очень энергичного и толкового человека, — но нравится ли тебе этот тип? Правда, Столыпин был к нему несправедлив, и надо принять энергичные меры. Я написала тебе про Татищева, как шефа жандармов, только забыла сказать Хвостову, что он сильно настроен против нашего Друга, так что я думаю, что Хвостов должен с ним сперва поговорить на эту тему. Представь себе, как гадко — у военного министерства есть свои собственные сыщики для выслеживания шпионов, и теперь они следят за Хвостовым, куда он ходит и кого видает, и бедный человек очень этим расстроен. Он не может поднять скандала, так как узнал это случайно через одного чиновника (!), кажется, — его дядя Хвостов тоже слышал кое-что про Поливанова, который продолжает быть другом Гучкова, и поэтому они могут повредить Хвостову. Надо бдительно следить за Поливановым. Барк тоже его не любит и на днях очень резко ему ответил. Но, может быть, ты доволен работой Поливанова по военному ведомству? На всякий случай, если тебе придется его сменить, помни про его помощника Беляева^[482], которого все хвалят, как умного, дельного работника и настоящего джентльмена, вполне преданного тебе. Джунковский, после того, как его уволили, снял копии со всех бумаг против нашего Друга, хранящихся в Министерстве внутренних дел (он не имел никакого права это делать) и показывал их направо и налево среди московского дворянства. Жена Павла еще раз рассказала А., что Джунковский уверял честным словом, будто ты зимой ему приказал строго судить Григ. Он это сказал Павлу и его жене, и повторял это Дмитрию и многим другим в городе. Я называю это бесчестным, в высшей степени нелояльным поступком, и такой человек не заслуживает ни наград, ни высоких назначений. Он будет бессовестно продолжать вредить нашему Другу и клеветать на Него в полках. Гр. говорит, что его работа не может быть удачной, так же, как и Ник., раз они пошли против Него, — т.е. против тебя.

Какой чудный сюрприз — твое сегодняшнее письмо! Получила его рано утром. Сердечно за него благодарю тебя, мое сокровище. Это хорошо, дорогой, что ты сразу велел сместить 3-х провинившихся генералов, — это послужит уроком для остальных и заставит их быть внимательнее в своих действиях. Интересно, кто эти трое? Но, Бог даст, Рига не будет взята — с них уже довольно.

Какая я идиотка, что перепутала номера своих писем, исправь эту ошибку, пожалуйста! Малютка очень любит работать и копаться в земле, потому что он такой сильный, и забывает, что должен быть осторожным. Смотри, чтобы он теперь не переутомлял руку, — она от сырой погоды всегда сильнее болит. Я рада, что он мало дичится, — это очень хорошо. Я не пойду в госпиталь сегодня утром и встану только к завтраку, потому что спина продолжает болеть и чувствую себя разбитой. Но все-таки придется съездить в город. Это необходимо, потому что люди так неприятны и осуждают меня — надо показываться, хотя это утомительно! Я удивляюсь, что маленький адмирал не ответил на твое письмо, — думаю, что перемена воздуха принесет пользу ему и его жене. А. ходила их навестить, так как я ее просила об этом. Сначала он был натянут — он ее уже год не видел и никогда не справлялся о ней после ее несчастия. Но потом отошел, много говорил про ставку и про перемену к лучшему с тех пор, как ты стал во главе.

Я, однако, устала. В городе видела баронессу Икскюль из Кауфманской общины — я ее в первый раз видела, — и мы хорошо поговорили. Она очень любит нашего Друга. Затем я с двумя младшими девочками была у графини Гендриковой^[483], которую уже год не видала. Было, действительно, очень “утомительно” с ней, бедной. Позднее старшие девочки присоединились к нам, и мы отправились вДворянское собрание. Я случайно попала в такой день, когда они все были в сборе на заседании, — ну, пускай, может быть, тем лучше, и они станут любезнее.

Чай мы пили в поезде. По возвращении нашла твою дорогую телеграмму, за которую очень благодарю. Как я счастлива, что наша атака около Барановичей была успешна! Элла телеграфировала, что мой Гродненский лазарет с г-жей Кайгородовой^[484] поместился в Москве, в хорошем, новом доме.

Затем я принимала Волжина^[485], с которым говорила 3/4 часа. Он произвел на меня великолепное впечатление. Дай Бог, чтобы все его хорошие намерения увенчались успехом и чтоб он имел достаточно сил осуществить их! Он действительно на своем месте и очень рад работать с энергичным молодым Хвостовым. Уходя, он просил меня его благословить, что меня очень тронуло. Видно, что он полон наилучших намерений и великолепно понимает нужды нашей церкви. Как трудно было найти подходящего человека, но я думаю, что ты его теперь нашел! Мы коснулись с ним самых жизненных вопросов нашего духовенства, беженцев, Синода и т.д. Гюнст^[486] придет проститься в 9 часов, она едет к матери в Белгород.

Должна отсылать письмо, мой родной. Храни тебя Господь от всякого зла! Целую вас обоих, мои сокровища, крепко, крепко.

Навсегда твоя старая

Женушка.

Посылаю тебе несколько открыток, которые я велела напечатать. Они стоят 3 коп. и продаются по 5. Мосолов предлагает мне употребить деньги на какуюнибудь благотворительную организацию и напечатать об этом на обратной стороне. Я подумаю, на какую.

Царское Село. 9 октября 1915 г.

Мой драгоценный,

Идет снег — сегодня у нас косили траву и граблями собирали ее под снегом. Не знаю, чего они так долго ждали. Ну, и провела же я денек! Утром до 11 часов читала бумаги Ростовцева, затем оделась, была у Знаменья, затем у Ани, и с 12 до 1 часу работала в лазарете. Мордвинов завтракал с нами, затем я принимала кн. Голицына, Раухфуса, выбирала пальто, потом пришла А. и читала мне вслух (так как я не могу все время говорить); голова так устала от множества вещей, которые надо запомнить — икра, вино, открытки в лазарет, наши раненые, дети и т.д. А. много рассказывала после всех разговоров, которые она имела, и настроение ее сегодня неважное (так как я уезжаю). После чаю опять офицеры, Дуван из Евпатории, опять доклады и масса народа, который надо принять, и надо еще все наладить перед отъездом. Наш Друг сейчас при ней, и мы, вероятно, пойдем туда вечером. Он ее приводит в отчаяние, говоря, что она, вероятно, никогда не сможет больше хорошо ходить. Бедная, лучше ей этого при ее характере не говорить.

Завтра я приму Жеваха^[487], чтобы узнать все про икону. Интересно будет все услышать. Было бы хорошо привлечь его в Синод для работы.

Как Бэбина рука? Он так легко ее переутомляет, потому что он силен, и ему хочется делать все, как другие дети. Знаешь, дружок, я думаю, я возьму с собою Марию и Анастасию. Было бы слишком жестоко оставлять их одних дома. Я им только скажу это в понедельник, потому что они любят сюрпризы. M-me Зизи хочет с нами доехать до Твери, так как это ее родной город, и она всех там знает, так что сможет нам очень пригодиться. Дружок, не поедешь ли ты с Бэби до нашего приезда в Витебск, чтобы видеть армейский корпус, стоящий там? Это, по словам Мордвинова, интересно. Или, может быть, мы все вместе туда поедем, а оттуда ты поедешь на юг куда-нибудь, к Иванову? Обдумай это. Было бы страшно интересно увидеть войска, — езды ведь всего 2 версты от Витебска в автомобиле. Наш Друг с прошлого года все говорит, что я должна видеть войска, так как это принесет им счастье. Поговори об этом с Воейковым и поедем все вместе. Мы приезжаем 15-го утром в 9 час., скажем, на день или два. Какое счастье вас увидать, я так тоскую по вас обоих! Вчера была неделя, как вы нас покинули, мои дорогие!

Белецкий представится мне завтра. Он, оказывается, очень энергично поговорил с Поливановым и сказал ему, что знает, что его сыщики работают, шпионят и несут разведывательную службу, и это того несколько расстроило. Мордвинов полон наилучших впечатлений от всего, что видел. О, как хорошо побывать там, вдали от этих серых, противных, сплетничающих городов!

Извини за ужасный почерк, но я, как всегда, очень спешу. Сегодня вечером в 9 часов увижу нашего Друга у нее в доме.

Дружок, каково положение под Ригой? Как эти 3 генерала, которых ты уволил?

Я не могу понять, что Н. делает. Теперь он взял Истомина^[488] (который ненавидит Григ. и был помощником Самарина) управляющим своей канцелярией.

Михень уехала со своим поездом. Игорь вернулся сильно больным, — воспаление легких и плеврит. Теперь он вне опасности, бедный мальчик, лежит в Мраморном Дворце. Какое у них всех плохое здоровье! Мне жалко бедную Мавру.

Должна кончать, мое Солнышко. Жажду тебя увидеть и с нетерпением считаю дни, которые нас еще разделяют. Да хранит и благословит тебя Господь! Целую нежно и остаюсь глубоко любящая

Твоя.

Посылаю тебе опять немного цветов. Каждое утро и вечер крещу и целую твою подушку.

Могилев. 9 октября 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Не знаю, как благодарить тебя за твои милые письма, каждодневно доставляющие мне столько радости! Поезда теперь как будто ходят лучше — курьер уезжает отсюда в 2 часа пополудни, — и вот почему у меня нет времени писать. Всегда нужно принять кого-нибудь после завтрака, покуда Бэби отдыхает. В 2 ч. 30 м. я выхожу, потому что дни после обеда стали коротки.

В воскресенье, послезавтра, мы уезжаем в Бердичев, где находится старый Иванов. Я хотел бы повидаться с ним и, может быть, осмотреть войска, если бы таковые оказались поблизости, пока Солнечный Луч со мною, и вернуться сюда во вторник, — самое позднее в среду, — в зависимости от дня твоего приезда сюда. Надеюсь, ты одобряешь эту поездку. Я нарочно телеграфировал. Павел уезжает в Царское Село также в воскресенье — причина вот в чем.

Я уверен, ты помнишь мое давнишнее желание собрать наших гвардейцев в одну группу, как личный резерв. Прошел целый месяц, пока их вылавливали из боевых линий. Безобразов будет поставлен во главе этой группы, которая должна состоять из двух гвардейских корпусов, 1-го (ныне существующего) и 2-го, составленного из наших стрелков и варшавских — гвардейской дивизии. Последним будет командовать ген. Олохов, а первый я предложил Павлу, который согласился с радостью и признательностью. Вот почему он возвращается, чтобы приготовиться к отъезду на долгий срок!

Я уверен, что он хорошо будет исполнять свои обязанности, — он с ними справится, а они все будут помогать ему — своему бывшему командиру!

Когда я сообщил Павлу об этом своем намерении, он заплакал и чуть не задушил меня — ему так хотелось принять участие в войне!

Ну, моя птичка, моя бесценная душка, я должен кончить. Да благословит Бог тебя и твою поездку! Нежно люблю и страстно целую. Неизменно твой старый

Ники.

Царское Село. 10 октября 1915 г.

Мой любимый, дорогой,

Снег идет, 1 градус мороза и пасмурно, но все же я спала с открытой форточкой. Как много пленных мы опять взяли! Но как дела около Риги? Это меня сильно беспокоит. Мы видели нашего Друга вчера вечером. Он в общем спокоен насчет войны, но другой вопрос Его сильно мучит, и Он в течение двух часов почти ни о чем другом не говорил. Дело в том, что ты должен приказать, чтобы непременно пропускали вагоны с мукой,маслом и сахаром. Ему ночью было вроде видения, — все города, железные дороги и т.д. — трудно передать Его рассказ, но Он говорит, что это все очень серьезно, — и тогда не будет забастовок. Только для организации такого дела необходимо послать кого-нибудь от тебя. Он хочет, чтобы я обо всем этом поговорила с тобою очень серьезно, даже строго, и девочки тоже должны помочь. Поэтому пишу тебе об этом уже заранее, чтобы ты привык к этой мысли. Он предлагает, чтобы в течение 3-х дней приходили исключительно вагоны с мукой, маслом и сахаром. Это в данную минуту даже более необходимо, чем снаряды или мясо. Он считает, что 40 человек старых солдат могут нагружать в час по одному поезду, которые можно отправлять один за другим, но не все к одному месту, — этого тоже не следует, — а некоторые к Петрограду и Москве, другие к разным другим станциям, и отправлять их постепенно. Для этого надо сократить пассажирское движение, уничтожить 4-ые классы на эти дни и вместо них прицепить вагоны с мукой и маслом из Сибири. Там пути, ближе к западу, менее запружены. — Недовольство будет расти, если положение не изменится. Люди будут кричать и говорить тебе, что это неисполнимо, и пугать тебя, что этого нельзя делать, и будут “лаять”, как Он говорит. Но это необходимая, важная мера, хотя и рискованная. В 3 дня можно привезти количество, достаточное на многие месяцы. Тебе может показаться странным, что я тебе это пишу, но если вникнуть в эту мысль, поймешь всю ее правоту. В сущности, все можно сделать, надо лишь заранее обо всем распорядиться, как для сбора или лотереи, чтобы все могли устроиться сообразно с этим. Только не надо комиссии, которая затянет все дело на недели без всякой пользы, — надо, чтобы это было немедленно приведено в исполнение. Надо только найти энергичного человека, чтобы послать в Сибирь на главную железнодорожную магистраль, и к нему прикомандировать еще несколько других для наблюдения за правильным ходом работы на больших станциях и железнодорожных разветвлениях, во избежание ненужных замедлений. Я предполагаю, что ты увидишь Хвостова до меня, поэтому пишу тебе все это. Он просил меня поговорить об этом с Белецким и завтра со стариком, чтобы они могли скорее это обдумать.

Хвостов говорит, что виноват во всем Рухлов, так как он стар и не ездит сам посмотреть, как идут дела. Будет хорошо, если ты пошлешь совсем нового, свежего человека. На карте можно видеть разветвления железной дороги от Вятки. Надо также подвезти сахар из Киева. В особенности же необходимы мука и масло, которых избыток в Ялуторовском и других уездах. Для упаковки и погрузки можно привлечь стариков, старых солдат, иначе не хватит рук, — вагонов у нас хватит. Вели энергично повести это дело и как можно живее. Прошу тебя обдумать все это серьезно.

Теперь довольно об этом. А. очень расстроена, что Он никуда не хочет ее пускать, напр., в Белгород, на время нашего отсутствия. А когда я ее уговаривала ехать, она нашла свой дом таким уютным, что не захотела его покидать. Всегда одна и та же история, — ее настроение от этого нисколько не исправляется, а мне это портит удовольствие, которое я предвкушаю при мысли о свидании с вами, мои дорогие.

Он находит, что необходимо оставаться здесь, чтобы наблюдать за ходом дел, но если она уедет, то и Он тоже, так как кроме нее никого здесь нет, чтобы помогать Ему. Да, Он благословляет тебя на это дело с поездами.

Опять не могу пойти в лазарет, так как должна принять до завтрака четверых, из которых каждый захочет долго говорить. В 2 ч. 20 м. мы поедем в Зимний Дворец на открытие госпиталя, — я возьму с собой четырех девочек. Матушка тоже там будет и масса народу. Если останется время, проеду в склад. В 6 часов у меня опять приемы — это с ума сведет!

В поезде поговорю с Ресиным о нашей поездке. Я очень устала, и, вероятно, Беккер скоро придет.

Вот мы и вернулись из города. — Лазарет в Зимнем Дворце великолепен. Прямо чудо, как скоро закончили все работы — нельзя узнать комнат, так как из больших сделано несколько маленьких, и множество ванных. Ты непременно должен какнибудь осмотреть его, — очень стоит! Оттуда мы прямо поехали в склад. — Белецкий сказал мне, что ты сегодня или завтра собираешься ехать в Чернигов, Киев и Бердичев, но Воейков назвал только твое имя. Поэтому я телеграфировала, чтоб узнать насчет Бэби. Он ведь может оставаться в поезде и появляться, когда это нужно. Чем больше вы показываетесь вместе, тем лучше. Он сам это так любит, и наш Друг всегда этим очень доволен, да и твоя старая Солнышко рада, когда Солнечный Луч сопровождает Солнечный Свет по стране. Да хранит вас Господь, мои ангелы!

Мы думаем выехать в понедельник в 10 1/2 часов вечера — быть в Твери в 9 — 9 1/2и оставаться там до 3-х или 5-ти часов, на следующее утро в 8 1/2 быть в Великих Луках, отдохнуть несколько часов, затем вечером в 8 1/2 быть в Орше, где мы можем осмотреть несколько учреждений Татьянинского комитета. Проведем там же ночь, так как будет поздно ехать дальше, и в четверг утром в 9 1/2 часов будем в Могилеве. Ты тогда нам скажешь, сколько времени нам там оставаться. Вот будет радость!

Жеваха был прелестен. Мы долго обо всем с ним говорили. Он хорошо знает все церковные дела, духовенство и епископов, так что был бы хорошим помощником Волжину. Оказывается, что последний хорошо говорил в Синоде. Белецкий мне понравился. Вот тоже энергичный человек! Сейчас я в продолжение 1 часа 20 минут говорила с американцем m-r Hearte о наших пленных в Германии и Австрии, он принес мне фотографии, которые я тебе покажу. Он много им помогает, — теперь он поехал осмотреть наши лагери для военнопленных. До свидания, солнышко мое, храни тебя Господь! Если увидишь Ольгу, поцелуй ее крепко за меня. В молитвах моих я всюду с тобой.

Нежно целует тебя твоя горячо и безгранично любящая старая

Женушка.

Слишком поздно, чтобы идти в церковь. Посылаю тебе бумагу от нашего Друга, которую дай, пожалуйста, прочесть Алексееву.

“Я с волнением буду следить за вашим путешествием”

26 сентября Царь с сыном отправляются в действующую армию. В ставке сидели мало, в основном время проходило в разъездах: Ревель, Рига, Псков (доклад Рузского), Витебск, Могилев, а затем Одесса. Тирасполь, г.Рени на берегу Дуная, Херсон, Николаев. Всюду восторженные встречи.

Военная кампания 1915 года в основном закончилась, на фронтах царило относительное спокойствие, боевые действия приобрели позиционный характер.

Царское Село. 27 октября 1915 г.

Мой любимый,

Вот вы и уехали, мои два сокровища! Да благословит Господь вашу поездку и да пошлет Своих ангелов охранять вас и направлять! Желаю вам только радостных впечатлений и чтоб все шло хорошо! Каково-то будет на море? Одевайся потеплее, дружок, наверное, будет очень холодно, — только бы не качало! Возьми Бэби с собой на некоторые суда — только не в открытое море, — или к фортам, в зависимости от его здоровья. Я чувствую себя спокойной за тебя, зная, что наша дорогая детка с тобой, чтобы согреть и рассеять тебя своей веселостью и своим милым обществом. Мне так тоскливо без вас обоих! Но не будем об этом говорить. Смотри, чтобы он тепло одевался. Пусть старик остается дома. По-моему, позор, что он тебя сопровождает, так как ты расстраиваешься из-за него. Настой на том, чтобы Федоров был с ним построже. Пиши мне о себе, когда только сможешь. Я с волнением буду следить за вашим путешествием. Знаю, что ты не будешь рисковать ничем, — помни, что Он сказал про Ригу.

Ангел мой, да благословит и сохранит тебя Господь! Я всегда с вами, мои родные, — это такое горе каждый раз, — и я рада, по крайней мере, тому, что вы уезжаете вечером, когда можно прямо уйти к себе в комнату.

Твои теплые ласки — вся моя жизнь, и я всегда вспоминаю о них с безграничной нежностью и благодарностью.

Спи спокойно, дружок, — пусть св. ангелы хранят твой сон! Малютка с тобою, чтобы согреть и утешить тебя.

Навсегда твоя безгранично любящая

Женушка.

Царское Село. 28 октября 1915 г.

Мой милый,

Мои самые нежные мысли не покидают вас обоих ни на минуту, мои дорогие. Я рада, что ты повидал много войск. Я не думала, что тебе это удастся в Ревеле. Поедешь ли ты дальше, в Ригу и Двинск? Очень холодно, но яркое солнце. Страшно тоскую по вас обоих. Но за тебя я гораздо спокойнее, раз малютка с тобой, он развеселит и развлечет тебя. Тебе не надо будет больше ездить в автомобиле с Фред. или Воейковым. Вели неустанно наблюдать за стариком. Наш Друг боится, чтобы он не выкинул какой-нибудь глупости перед войсками. Пусть кто-нибудь сопровождает его и следит за ним. А. передала мне для тебя эту бумагу — она забыла сказать мне про нее, очевидно, не понимая, какое она имеет для нас значение в вопросе о Бэбином здоровье и какая огромная тяжесть, наконец, снимается с наших плеч после 11-летнего постоянного страха и беспокойства!

Извини, что опять пристаю с бумагой, но Рост. мне ее прислал, а ему может послать ответ Воейков, — это будет лучше всего.

Я недолго была в лазарете, так как пришлось много читать. У нас завтракали Валя, Иза, m-r Малькольм и г-жа Сибилла Грей. Они все такие милые люди (устраивают лазарет в доме Эллы — операционная зала будет в комнате Эллы с тремя окнами, из которых ты обыкновенно смотрел). Затем я приняла трех сестер, уезжающих в Австрию, и моего улана Казенбека. Пожалуйста, помни про Княжевича. Вернувшись со станции, я прямо пошла спать, печальная и одинокая, — все видела перед собою ваши милые лица — мои дорогие георгиевские кавалеры^[489]. До свидания, мой друг!

Да благословит и да сохранит вас Господь теперь и навсегда. Осыпаю тебя поцелуями и жажду твоих объятий.

Навсегда твоя старая

Солнышко.

Интересно, куда направят это письмо — в ставку или Псков, что было бы умнее всего. Я так рада, что знаю, где ты теперь, как живешь, где катаешься, какая местность кругом и церковь — могу мысленно всюду следовать за тобою.

Всем мой привет.

Царское Село. 29 октября 1915 г.

Мой любимый,

Я только что получила твою телеграмму из Вендена, которая шла от 10 до 11 ч. 5 м. Теперь, я думаю, ты уже в Риге. Все мои мысли и молитвы с вами, мои дорогие. Как интересно все, что ты видел в Ревеле! Могу себе представить, в каком восторге были команды английских субмарин, что ты их посетил! Теперь они знают, за кого они так храбро сражаются. Заводы и корабельные верфи будут теперь, наверное, работать лучше и с удвоенной энергией. Был ли Бэби с тобою? Что сделал ты с стариком?

Здесь тоже стало немного теплее, 5 градусов мороза и солнце. Я останусь лежать до 12 час., так как сердце немного расширено и болит, голова тоже (не очень сильно) со вчерашнего дня. Ко мне придут несколько человек с докладами, а это утомительно при тяжелой голове. Кончу письмо позднее, — может быть, будет что сообщить тебе.

Дорогой, я опять с прошением к тебе, которое мне сегодня принесла вдова m-me Беляева^[490]. Гротен был сегодня у А. Он в отчаянии, что без места, — он теперь поправился и хочет ехать в полк, чтоб сдать его, а затем поедет в Двинск в резерв. Но, может быть, ты захочешь дать ему какое-нибудь назначение? Его старший офицер получил полк, а теперь командует уже бригадой.

Я окончательно ничего не соображаю после того, как приняла всех этих людей. Г-жа Шнейдер^[491] была очень интересна и болтала без умолку. Мы с ней решили оставить Кривошеина в кустарном комитете, где он может быть очень полезен.

Извини за скучное письмо, но я не способна сейчас написать лучше. Целую тебя и крещу. Провожу такие грустные, одинокие ночи, и сплю неважно. Господь с вами!

Навсегда твоя старая

Женушка.

Помни про Княжевича.

Царское Село. 30 октября 1915 г.

Мой бесценный душка,

Сегодня утром тает, идет дождь, и ужасно сумрачно и темно. Благодарю от души за вчерашнюю телеграмму из Вендена. Я счастлива, что тебе удалось проехать за Ригу. Это было утешением для войск и успокоило городских жителей. Волновался ли Бэби при звуках дальних выстрелов? Как твоя жизнь теперь изменилась! Слава Богу, никто тебя не удерживает и не мешает разъезжать и показываться солдатам. Н. должен теперь понять, как ложны были его суждения и как много он лично потерял от того, что никогда нигде не появлялся.

Старая m-me Беляева сказала мне, что она вчера получила письмо от сына из Англии (все 6 служат в артиллерии). Он прикомандирован к Китченеру^[492] и должен наблюдать там за выполнением наших заказов. Джорджи его принял и говорил с ним о тебе, что ты теперь при войсках, а К. не хочет ему позволить так же ездить, что его сильно огорчает. Б. указал ему на разницу положения, так как мы сражаемся на собственной территории, а они нет. Этот простой ответ, по-видимому, утешил его, и К. был очень доволен, когда Б. передал ему этот разговор. Я была уверена, что это будет мучить Джорджи, но он от времени до времени посещает войска во Франции.

Маркозов уехал в Швецию для свидания с Максом и т.д., чтобы обсудить вопрос относительно всех пленных. М. только что вернулся из Ташкента, где хотел посмотреть, как с ними обращаются, — там 700 австрийских офицеров, и только 15 человек интеллигентных наблюдают за ними, отвечают на их вопросы и т.д. Я думаю, что он может быть весьма полезен, так как он очень справедливый и честный человек, а теперь это редко бывает. Но его посылают без всяких инструкций, что очень глупо, — ведь обязанность Красного Креста, который его посылает, снабдить его всем необходимым. Слава Богу, что погоны были возвращены офицерам. Надеюсь, дружок, что как только ты вернешься в ставку, в газетах появится, где ты был и что видел. Как поживает старик? Надеюсь, что Федоров следит за ним, чтобы он не болтал вздору при иностранцах. Странно быть в ставке без нас? Шумливых девочек там больше нет! Эристов написал Ане, что на твое имя отправлено прошение вдовы Молоствова о пенсии. Оказывается, что муж ей ни копейки не оставил, и она в бедственном положении. Он тратил свой небольшой капитал, продав именье своему брату, а те крохи, которые остались, с трудом покроют оставшиеся после смерти его долги. К несчастью, жертвы эпидемий не приравниваются к павшим в бою. Он в восторге, что Афросимов произведен в генералы и зачислен в свиту, — это честь для всего полка. Подходит ли Гротен для твоих улан, как ты думаешь?

Старый Шведов просидел со мною 1/2 часа, и я ему сказала, что приду как-нибудь посмотреть на работу молодых людей. Сазонов ужасно неприятен — постоянная “профессиональная ревность” (jalousie de metier), но в моей императорской академии востоковедения мы должны готовить хороших консулов, со знанием языков, религии и обычаев Востока.

Иза с нами завтракала — затем я принимала трех молодых офицеров, возвращающихся на войну. Позднее мы пошли в Большой Дворец, лазарет там существует уже год, и снялись там во многих группах. Позднее я приняла Джой Кантакузен^[493], которая много болтала, ее муж в восторге, что командует твоими кирасирами. Затем приняла кн. Голицыну^[494] из Смольного, а потом читала. А. поехала в город и вернется лишь в 9 1/2 (с Гротеном), так как они обедают в городе у m-me Орловой.

Мне очень интересно знать, уехали ли вы в ставку сегодня или отправились в Двинск. До свидания, мой ангел. Да благословит и сохранит вас Господь! Целую тебя горячо и страстно.

Навсегда твоя старая

Женушка.

Привет старику и Н.П.

Царское Село. 31 октября 1915 г.

Мой любимый,

Я очень рада, что ты видел наши великолепные войска в Витебске. Ты много успел сделать за эти дни. Какая радость, что Бэби мог тебя повсюду сопровождать! Погода серая, дождливая — тает. Я остаюсь дома, так как сердце сильнее расширено, и я все эти дни неважно себя чувствую. Это должно было быть рано или поздно, так как я слишком много работала, переутомилась, а столько еще дела осталось!

Ольга встала только для прогулки, а после чаю останется лежать на диване, и обедать мы будем наверху, — это моя система лечения, — она должна больше лежать, так как очень бледна и утомлена, — впрыскивания мышьяку тогда скорее подействуют.

Весь снег стаял.

Только что узнала от Ростовцева, что мой улан Тизенгаузен скоропостижно скончался на сторожевом охранении. Это очень странно, по-моему, у него не было болезни сердца. Его молодая жена умерла этой зимою.

Наш Друг счастлив, что ты столько видел, и говорит, что все вы ходили на облаках. Иза завтракала и простилась с нами. Она завтра рано утром уезжает в город, оттуда в Копенгаген на 5 дней, чтобы повидать отца после двухлетней разлуки.

Смотришь ли ты иногда на наши имена на окнах? Павлу лучше, но Варавка^[495],кажется, поговаривает об операции, которой Федоров боялся из-за сердца. Жена его говорит, что он ничего не может есть, — только одну чашку чаю.

Увы! Ольга и я остаемся без церковной службы, и я не смогу пойти в понедельник в Верховный Совет, как собиралась — переутомилась. Я так по вас тоскую, мои сокровища! До свидания, дружок, храни тебя Господь! Осыпаю тебя нежнейшими поцелуями и остаюсь твоя старая

Солнышко.

Что затевает Греция? Кажется, известия не очень утешительны, черт бы побрал все эти Балканы! А что эта идиотская Румыния — что она предпринимает?

Могилев. 31 октября 1915 г.

Мое бесценное Солнышко,

Вот мы опять в наших прежних комнатах, которые хорошо прибраны и приведены в порядок. Погода, к счастью, сухая и солнечная — 8 градусов тепла. Это очень приятно после страшно холодного дня в Ревеле.

В остальном проведенный там день оказался весьма удачным и интересным.

Все утро Бэби и я разъезжали в моторе по окрестностям, выходя посмотреть войска вблизи их позиций и фортификаций, искусно скрытых в лесах или устроенных на открытом поле.

Меня изумляет, как много сделано во время войны, но еще больше остается сделать, чтобы закончить все необходимое. Несмотря на закрытый мотор и на то, что мы были тепло одеты, мы все зябли и с радостью вернулись завтракать в поезд. В 2 часа мы продолжали наш объезд и посетили старую “Европу”, которая теперь является старейшиной наших английских подводных лодок.

Вообрази, всеми ими командует маленький Подгурский. Мне так приятно было побывать на борту и поговорить с английскими офицерами и матросами. На палубе я их всех благодарил и некоторых наградил орденом за их последние подвиги (“Принц Альберт” и “Ундина”). Наши ужасно хвалят их, и они стали большими друзьями — настоящими товарищами!

Алексей лазил всюду и забирался во всякую дыру, в которую только можно было, — я даже подслушал, как он непринужденно беседовал с одним лейтенантом, спрашивая его о разных предметах! Потом мы поехали на два новых морских завода, кораблестроительный и механический, — очень интересно! Сделали недолгий визит в морской госпиталь — 250 больных и только 4 раненых матроса. Уже стемнело, когда мы вернулись в наш поезд. После чая до обеда я слушал длинный доклад адм. Канина, — в присутствии Григоровича. Обедали все морские власти и 4 английских командира, а в 9 час. мы выехали из Ревеля после утомительного, но поучительно прожитого дня. Ночью ехали в снежную вьюгу и в четверг утром прибыли в Венден, где ген. Горбатовский встретил нас и вошел в поезд. В час мы проехали Ригу и остановились на маленькой станции за городом.

Здесь ожидал нас ген. Радко-Дмитриев возле чудного почетного караула 4-го драгунского Екатеринославского полка. Недалеко был плац, где состоялся смотр двум смешанным полкам сибирских стрелков, — среди них полки мама и Алексея. Вид у них был очень хороший. Издали доносилось буханье наших орудий, — тогда как раз происходила наша удачная атака. На обратном пути к поезду мы зашли в большой лазарет, который был полон тяжело раненными беднягами.

Так как мы выехали с опозданием на час, то проехали Псков в 12ч. 15м. ночи, и мне пришлось в течение почти часа принимать Рузского, так что не удалось лечь в постель раньше 2 ч. Спал отлично до 10 ч. 30 м. утра пятницы.

Погода была теплая, но дождь лил потоками.

В 2 часа мы прибыли в Витебск и отправились прямо на смотр 78-й пехотной дивизии. Дождь лил, и поле было усеяно лужами воды, к великому удовольствию Бэби.

Эта дивизия отличилась в Карпатских боях. Когда она прибыла сюда месяц тому назад, то насчитывала всего 980 человек — это дивизия-то! Теперь она вновь достигла состава 15000. Свыше 3000 вернулись в свои полки — все с георгиевскими крестами. Вид у них был великолепный — как у гвардейцев. По дороге на станцию мы зашли в собор, битком набитый народом. После обеда прибыли в Могилев — но ночь провели в нашем уютном поезде. Нынче утром мы в 10 переехали. Алексей побежал в сад, а я пошел на доклад, который, разумеется, оказался продолжительным. Сегодня по всему фронту было спокойно — только перестрелка. Все наши иностранные друзья встретили нас с любезными лицами — Алексей и его толстый бельгиец улыбнулись друг другу через стол. Мы предприняли нашу обычную поездку в моторе, гуляли и развели костер у шоссе.

Ну, моя возлюбленная душка, мне пора кончать. Я так благодарен тебе за твои письма! Нежно, нежно целую тебя и девочек.

Благослови вас Бог!

Неизменно твой муженек

Ники.

Царское Село. 1 ноября 1915 г.

Мой дорогой душка,

Только что получила письмо Бэби. От души им наслаждалась, — он так забавно пишет! Как жаль, что был такой дождь и слякоть, но зато, по крайней мере, Двина не замерзнет!

Очень беспокоит меня Румыния, — если правда то, что Веселкин телеграфировал (бумаги Григор.), будто в Рущуке говорят, что Румыния объявила нам войну, — я надеюсь, что это ни на чем не основано, и они нарочно распространяют такие слухи, чтобы угодить Болгарии. Это было бы ужасно, потому что я боюсь, что тогда и Греция будет против нас. Черт побери эти балканские государства! Россия всегда была для них любящей матерью, а они изменяют ей и сражаются с ней. Поистине конца нет заботам и беспокойству!

Читаю описание путешествия в газетах — сколько ты сделал! M-r Ж. все так мило описывает.

Вчера вечером мы обедали наверху, в угловой комнате, — ужасно грустно и пусто без Солнечного Луча. Я потом молилась в его комнате — нет там маленькой кроватки! А затем я вспомнила, что там, где он сейчас находится, с ним рядом спит другое любимое существо. Какое счастье, что вы можете все друг с другом разделять, для него так хорошо быть в твоем обществе! Это его быстро развивает, я надеюсь, что он не слишком шалит при гостях. Он пишет, что очень счастлив опять быть в ставке. — Сегодня я простилась с своими Крымцами, Губаревым, Вачнадзе и сыном Боткина, которые теперь возвращаются на фронт. Все Крымцы спешат вернуться в свой полк, так как их отправили на новый фронт.

Серая дождливая погода. Сегодня утром сердцу моему лучше, но я себя чувствую нехорошо, так что совсем не выйду, даже в церковь, — надо еще поправиться. Посылаю тебе трогательную телеграмму от Грузинского полка Алексея. Я им ответила, что перешлю ее ему — может быть, ты поблагодаришь их от его имени?

Как ты нашел бедного Канина? Надеюсь, что ему не очень плохо. Сестра Ольга пишет, что она очень довольна своей работой. Дорогая матушка весь день бегает по лазаретам и находит Ольгин лазарет милым и уютным.

Мой дорогой, я лежу в постели после приема Хвостова, который просил быть срочно принятым. Ну, наш милый Фредерикс опять колоссального дал маху, что доказывает, что ему нельзя говорить ничего серьезного или чего-либо секретного! — Хвостов получил письмо от Дрентельна (своего бывшего зятя). Он принесет его тебе, чтобы показать, в каких выражениях оно написано. Он ему пишет, что Фредерикс послал за ним и сказал ему, что желал бы знать, почему Хвостов так неправильно судит о Джунковском и т.д. Дрентельн в ярости, видит результат темной силы (нужно подразумевать нашего Друга) и говорит, что жалеет тебя и Россию, если Хвостов коверкает все донесения таким образом. Хвостов будто бы сказал, что нужно остерегаться Джунковского из-за некоторых его поступков, полиции и т.д., из-за поведения его на съезде московского дворянства, — где он выставлял себя мучеником из-за Гр. и т.д., и в обществе и в клубах, — где ему хочется обратить на себя внимание своими разговорами, — и что поэтому нельзя давать ему назначения на Кавказ. — О, этот ужасный путаник! Теперь это передается среди Преображенцев и губернаторов, бывших товарищей, и страшно вредит Хвостову. Он просит тебя ничего не говорить ни Фредериксу, который все еще более испортит, ни Дрентельну, который будет в бешенстве, узнав, что я видела письмо. Такое несчастное положение, — оно связывает Хвостова по рукам! Увы! полк совсем не безупречен и ненавидит нашего Друга, так что он надеется, что ты скоро дашь Дрентельну повышение, — дай ему армейскую бригаду, чтобы он не получил еще большего влияния в своем полку. Дрентельн пишет, что Орлов посылал за Джунковским (будто бы его брат опасно заболел), и Н. предложил ему пост атамана Терских войск, но Джунковский отказался. Из перлюстрированных писем видно, что Н. намеревается предложить ему место своего помощника.

Ради Бога, не соглашайся, иначе там образуется целое гнездо злодеев, замышляющих зло и вред. Дай ему лучше назначение на фронт — он слишком опасный человек, чтобы играть роль мученика.

Я велела Хвостову впредь обращаться к Воейкову вместо старого выжившего из ума болтуна. Нет, действительно, это ужасно, ужасно! Скажи об этом В., если он даст обещание держать язык за зубами, пока не увидит Хвостова. Он просит тебя принять его на этих днях по делу. Он пришлет мне свой ответ Дрентельну, — я просила хорошенько его обдумать, так как многие его будут читать, и он должен дать такие объяснения, которые могут быть оглашены.

Так как в движении находится недостаточно вагонов, я думаю, что было бы хорошо немедленно послать одного из сенаторов, например, Дм. Нейдгардта, который часто бывал в подобных командировках. Это ничего, что у него комитет Михень, — и ведь недолго обревизовать уголь в главном центре. Там огромные скопления угля, которые должны быть перевезены в крупные города, и если ты пошлешь его немедленно, то это не может быть обидой для нового министра. Он не знаком с Треповым^[496], — многие против него, потому что он человек слабый и не энергичный. Наш Друг очень огорчен его назначением, потому что Он знает, что тот против Него, — его дочь сказала об этом Гр., и Он опечален, что ты не спросил у Него совета. Я тоже жалею о назначении. Я тебе, кажется, об этом говорила, что он человек несимпатичный — я его знаю довольно хорошо. Его дочери были не совсем нормальны и пробовали отравиться несколько лет тому назад. Киевский брат^[497] гораздо лучше. Нужно будет заставить этого поинтенсивнее работать.

Ежедневно должно приходить 400 вагонов муки, приходит же только 200. Нужно наладить все поскорее и поэнергичнее, — мысль о ревизии кажется мне превосходной – Сенат. ревизия для угля. — Если мы его получим, народ не будет мерзнуть и будет спокоен. Нужно послать ревизора в важнейшие угольные центры, откуда уголь переправляют уже сюда. Мне неловко, что я надоедаю тебе со столькими вещами. Прилагаю прошение моего Галкина^[498] о сыне. Он заставил А. написать нескольким генералам, но все ответили, что это касается маленького генерала (не умею писать его имя) — Конозаровского^[499]. Ты, может быть, попросишь Киру передать ему это прошение от меня? Он хороший офицер, — был, кажется, в артиллерийской академии, — Костя слыхал о нем, — так смешно, что он сын Галкина. Лио^[500] лучше, слава Богу, — теперь Волков дежурит — мне стыдно, что я увезла его из ставки.

Я надеюсь, что когда ты получишь это письмо, милой маленькой ручке будет лучше, и она не будет мешать спать по ночам.

Бедной Сербии пришел конец. Но такова, видно, ее судьба, ничего не поделаешь! Вероятно, это наказание стране за то, что они убили своих короля и королеву. Погибнет ли Черногория или ей поможет Италия? А Греция? Что за позорную комедию разыгрывают там и в Румынии, — как бы мне хотелось, чтобы все выяснилось! Мое личное мнение, что наших дипломатов следовало бы повесить. Савинский^[501] был всегда другом длинноносого Фердинанда (говорят, у них общие вкусы), — он это всегда раньше говорил и всегда туда ездил. П.-Козелл^[502] не исполнил своего долга, а Елим^[503], по-моему, тоже дурак. Не могли бы они работать поусерднее? Посмотри, как германцы все пробуют, чтобы только добиться успеха.

Наш Друг был всегда против войны и говорил, что Балканы не стоят того, чтобы весь мир из-за них воевал, и что Сербия окажется такой же неблагодарной, как и Болгария.

Мне очень неприятно, что у тебя столько беспокойств, а меня с тобой нет. Я нахожу, что Сазонов мог бы запросить греческое правительство, почему они не выполнили своего договора с Сербией — греки ужасно фальшивы.

Как понравилось иностранцам пребывание на фронте? Должна скорее кончать. Страшно тоскую по тебе и стремлюсь к тебе, нежно целую и обнимаю.

Во вторник Ольге будет 20 лет.

Твоя старая

Женушка.

Царское Село. 2 ноября 1915 г.

Мой дорогой,

Горячо поздравляю по случаю 20-ой годовщины со дня рождения нашей дорогой Ольги. Как бежит время! Я хорошо помню каждую подробность этого памятного дня. Мне кажется, что все это происходило лишь вчера.

Серо и дождливо, унылая погода. Как ручка дорогого Бэби? Надеюсь, что не хуже, и что он не очень страдает, бедный малютка!

Жадно жду известий. В Афинах приняли австро-германскую депутацию, — враги напряженно работают для достижения своих целей, а мы всегда доверяемся и всегда нас обманывают. Всегда надо энергично следить за Балканами и показывать им нашу силу и настойчивость. Я предвижу ужасные осложнения по окончании войны, когда надо будет разрешить вопрос о балканских государствах, и опасаюсь, что эгоистическая политика Англии резко столкнется с нашей. Надо ко всему хорошенько подготовиться, чтобы не иметь неприятных сюрпризов. Надо их прибрать к рукам теперь, пока у них большие затруднения.

Вчера Андрон. рассказал А., что Волжин призвал к себе Живахова и сказал ему, что ты и я желаем его назначения, и дал ему список всех чиновников Синода, чтобы он решил, кого удалить и заменить. У одного 8 человек детей, у другого 6 и т.д. Конечно, Ж. отказался, и министр внутренних дел устроит его пока у себя, чтобы нe терять этого превосходного человека, отлично знающего церковные дела. Это просто трусость и гадость! Почему не взять его в качестве одного из помощников? Он^[504] кому-то сказал, что боится нас, но Думы еще больше. Он хуже Саблера, — что поделать с таким трусом? — Если у тебя имеются бумаги от него, то непременно напиши ему, что ты желаешь знать, “назначен ли уже Ж.”? Тебе это все может показаться пустяком, но, правда же, дружок, он знает все их тайны, интриги, все ходы и выходы и мог бы принести большую пользу. Он очень решителен и мог бы поддержать В. советом, хотя и молод. Зачем увольнять из-за него бедняка, почему не назначить его помощником, неужели только потому, что мы за него просили? Это почти твое первое желание, и он его не исполняет и, несомненно, свалит вину на Ж. О, люди! такие все ничтожества, только о себе и думают, — масса прекрасных слов, а когда надо действовать, то одна трусость!

Посылаю тебе полученную нами прелестную телеграмму от Эриванцев. Я нахожу, что у Ольги лучший вид, — с тех пор, как она больше стала лежать, она выглядит менее утомленной и не такая зеленая.

Сейчас идет снег и дождь вместе, такая слякоть!

О, родной мой, благодарю еще и еще за твое милое письмо! Я была несказанно рада его получить. Каждое словечко от тебя так много для меня значит, мой ангел! Как интересно все, о чем ты пишешь! Я только беспокоюсь о Бэбиной руке, так что просила нашего Друга подумать о ней. Он просил меня передать Хвостову, чтобы тот не отвечал на письмо Дрентельна, так как ответ будет показываться направо и налево и породит еще больше сплетен, — будет еще хуже. Он не обязан отвечать, потому что это дерзость и оскорбление так писать твоему министру. А. передала ему это по телефону. Она мне дала письмо от Келлера тебе на прочтение, — когда будет свободная минута, — и затем прошение, по обыкновению.

Я дам Ольге подарки в ее спальне, так как мы обедаем наверху. Гротен уезжает на 2 дня для сдачи полка, а затем останется в Двинске, так как его перевели в резерв (это очень его огорчает). У него цветущий, молодой вид; он опять может ездить верхом. Завтра придут ко мне мой Веселовский, Выкрестов и несколько младших офицеров, которые бежали из плена.

Должна кончать, дружок, так как надо прочесть до обеда кучу бумаг.

Прощай, мой любимый, да благословит и сохранит тебя Господь!

Целую тебя без конца, нежно и страстно.

Навсегда твоя старая

Солнышко.

Могилев. 2 ноября 1915 г.

Моя милая птичка,

Большое, большое спасибо за милые письма. Как досадно, что ты опять чувствуешь себя хуже и что у тебя расширено сердце! Береги себя и хорошенько отдыхай. Но я знаю, что это безнадежный совет, ибо нельзя жить вблизи столицы, никого не принимая.

Когда мы вечером прибыли сюда в поезде, то Бэби дурил, делал вид, что падает со стула, и ушиб себе левую руку (под мышкой), потом у него не болело, но зато распухло. И вот, первую ночь здесь он спал очень беспокойно, то и дело садился в постели, стонал, звал тебя и разговаривал со мной. Через несколько минут засыпал, — это повторялось каждый час до 4-х ч.

Вчерашний день он провел в постели. Я всем объяснял, что он просто плохо спал, и я тоже, — да это и было так.

Слава Богу, нынче все прошло, — только он очень бледен, и было маленькое кровотечение из носу. В остальном он совершенно такой, как всегда, и мы вместе гуляли в садике.

В 4 ч. пополудни мы отправились в театр, где нам показывали кинематограф, между прочим, снимки твоего пребывания здесь.

5-го, в четверг вечером, мы отправляемся в поездку на юг. Она продлится неделю, а потом мы вернемся сюда.

Я боюсь, что мне трудно будет подробно сообщать тебе все по телеграфу, — а может быть, я найду время писать тебе, так как расстояния между этими городами и местечками невелики, и мы будем спокойно стоять на некоторых станциях — так надо полагать. Только что получил твое последнее письмо от 1 ноября, в котором ты пишешь о разговоре с Хвост. Я понятия не имел, что Дрентельн был его зятем. Не могу понять, что тревожит Хв. в этой истории с письмом. Я хотел бы, чтобы ты обращала поменьше внимания на такие мелочи. Несколько дней тому назад я говорил тебе, что предложил Дрент. командовать Преображ., и не могу этого отменить.

Прими, пожалуйста, генерала Муррея перед его отъездом в Англию.

Ну, мне надо кончать, так как нужно прочесть целую уйму. Бэби лег спать. Благослови Бог тебя и девочек, прощай, мое милое, родное Солнышко! Крепко целую тебя и ужасно тоскую по тебе.

Твой муженек

Ники.

Царское Село. 3-го ноября 1915 г.

Мой родной, любимый,

Поздравляю тебя по случаю 20-й годовщины со дня рождения нашей Ольги! У нас в 12 1/2 час. будет отслужен молебен в большой комнате с нашими дамами — так менее утомительно для нее и для меня. Утро очень туманное. Татьяна пошла в лазарет. Рита Хитрово была вчера у Ольги и тронула меня, сказав, что раненые очень огорчены, что я больше не хожу на их перевязки, так как доктора делают им больно. Я всегда перевязываю самых больных. Так досадно, что не могу взяться опять за работу! Но мне нужен полный покой — один день у меня сердце более расширено, другой день менее, и я себя скверно чувствую, так что даже несколько дней не курила. Довольно с меня одних приемов и докладов!

Видела бедного Мартынова на костылях. У него одна нога на 4 сантиметра короче другой. Вот уже скоро год, как он ранен, и в мае, надеются, он сможет опять служить. Прямо чудо, что он в живых! Он счастливо каждый раз избегал смерти под ним убило двух лошадей, когда он был уже ранен, и обе ноги прострелены и переломлены.

Я говорила с Ниродом про пасхальные подарки для армии. Мы еще не истратили тех 3 миллионов рублей, которые ты дал из удельных сумм и которые Кабинет должен возместить. Осталось немного больше миллиона, и мы хотим на это заказать подарки к Пасхе. Только каждый получит гораздо меньше, так как все сильно вздорожало и даже нельзя достать в требуемом количестве. Затем приходил опять m-r Малькольм с предложением от общества бывших суфражисток заняться нашими беженцами, в особенности беременными женщинами. Они прекрасно работали во Франции. Можно было бы их присоединить к Татьянинскому комитету. Бьюкенен должен еще поговорить об этом с Сазоновым. Я просила Малькольма повидать Ольгу — он сегодня вечером уезжает в Киев, а затем в Одессу. Тебе было бы интересно его повидать, он такой милый и услужливый человек. Он написал в Англию, прося собирать деньги для наших пленных, — так добр, генерал Вильямс его знает. Они меня просили быть попечительницей их госпиталя, который находится в Эллином доме, — он, кажется, будет назван в честь тети Аликс.

Затем приняла четырех моих стрелков, — посылаю тебе их имена, — прямо молодцы — один бежал, но его поймали, 50 человек уже вернулись — через Бельгию и Голландию, — теперь они там одного оставили в качестве переводчика, — с ними хорошо обращались, заботились о них, кормили и одевали. Они шли ночью по компасу. Их взяли в плен 11 ноября прошлого года. Брат Выкрестова тоже с ними, только под другим именем и одетый солдатом, так легче бежать. Один из них, Знаменец^[505], рассказывал, что они сохранили клочки знамени и верхушку его, которую старый фельдфебель не успел сжечь. Видела также Ольгиного командира.

Аля со своими двумя детьми пробыла у нас 3/4 часа, что меня сильно утомило. Если увидишь Н.П. наедине, посоветуй ему быть осторожным насчет книги Джунковского, из-за Дрентельна, который может сделать из этого грязную историю. Только Дрентельн ни за что не должен знать, что это идет от А. Хвост, и Бел. обедают у А. Это, по-моему, напрасно, — похоже, что она хочет играть роль в политике. Она так горда и самоуверенна, и недостаточно осторожна. Но они просили ее принять их. Вероятно, опять надо что-нибудь передать, и они не знают, как это сделать иначе, а наш Друг желает, чтобы она жила исключительно для нас и для таких вещей.

Сокровище мое, должна кончать теперь. Да благословит и сохранит, и да подаст тебе мудрость Господь! Какие новости относительно Румынии и Греции? Хотелось бы, чтобы нашим летчикам удалось что-нибудь сделать в Болгарии на железной дороге и на Дунае, куда немцы столько всего навезли! Интересно, приедет ли Кирилл туда вовремя и удачно ли — это очень важно. Без конца целую, нежно люблю и тоскую.

Навсегда твоя старая

Солнышко.

Царское Село. 3 ноября 1915 г.

Мой любимый,

Начинаю мое письмо сегодня вечером, чтобы не забыть просьбы Хвостова, переданной мне через А.

I. Оказывается, старик предложил министерство^[506] Наумову^[507] в такой нелюбезной форме, что тот отказался. Хвостов виделся после этого с Наумовым и уверен, что тот согласится и будет счастлив, если ты его просто назначишь. Он очень порядочный человек — он нам обеим нравится. Белецкий, кажется, раньше работал с ним. Так как он очень богат (его жена — дочь Форосского Ушкова^[508]), то не будет брать взяток. А тот, кого предлагал Горемыкин, немногого стоит — я забыла его имя.

II. Затем о Родзянко из Думы. Хвостов находит, что ему надо бы дать теперь орден. Это ему польстило бы, а вместе с тем, он упал бы в глазах левых тем, что принял от тебя награду. Наш Друг говорит, что это было бы правильным образом действий. Конечно, это очень несимпатично, но — увы! теперь времена такие, что нужно из благоразумия делать такие вещи, которых бы не хотелось делать.

III. Затем он просит, чтобы не сменяли сейчас московского полицмейстера, потому что у него много нитей в руках, так как он принадлежал раньше к сыскной полиции. Наш Спиридович^[509] туда не подойдет. Оказывается, он вторично женился на какой-то сомнительной особе, бывшей исполнительнице цыганских песен, — так что ему, кажется, предлагают губернаторский пост подальше.

IV. Просит тебя не ссылать Ксюнина^[510] в Сибирь, так как два генерала дали ему ложные известия о нашем десанте в Болгарии (он передаст тебе имена). Он талантливо пишет в газетах — достаточно будет выговора.

V. Получил ли ты телеграмму от какой-то женщины с советом заточить меня и Эллу в монастырь? Он что-то об этом слыхал, и если это правда, то желательно было бы, чтоб за ней наблюдали и выяснили, кто она такая.

Это, кажется, все. Он боится встречи с Дрентельном и находит, что не может подать ему руки после такого письма (попроси его показать тебе это письмо); если ты его заставишь, то он должен будет послушаться, — а если нет, то публика будет недовольна и будет об этом говорить. Мне так жалко этого бедного человека! Он привез мне твои секретные маршруты (от Воейкова), и я никому ни слова об этом не скажу, только нашему Другу, чтобы Он тебя всюду охранял. Только бы Кирилл имел успех! Наш Друг сказал еще одну вещь, а именно: если будут предлагать большие суммы (с тем, чтобы получить награды), их нужно принимать, так как деньги очень нужны; поощряешь их делать добро, уступая их слабостям, и тысячи от этого выигрывают, — верно, но все-таки это безнравственно. Но в военное время все по-иному. Поговори с Хвостовым о Живахе (неужели я до сих пор неверно пишу это имя?) Андр.^[511] передал все не совсем так, как было.

4-го ноября.

Густой снег выпал за ночь, все бело, термометр на нуле.

Ты получишь это письмо за несколько часов до своего отъезда. Да сохранит тебя Бог под Своим Покровом, и да охранят тебя идорогого Бэби ангелыхранители, св. Николай и Пресвятая Богородица! Сердцем и душой буду все время вблизи вас. Как тебе будет интересно! Если тебе представится возможность, то передай мой привет и благословение моим Крымцам, а также офицерам Нижегородского полка через Ягмина. Как бы мне хотелось быть вместе с тобой — столько переживаний!

Я читала в “Новом времени” краткое описание очевидца из Риги. Я не могла читать без слез. Что же чувствуют те тысячи, которые видят тебя и Бэби вместе, таких простых и доступных? Могу себе представить, как глубоко ты все это переживаешь, мой дорогой. Слава Богу, что ты теперь командуешь и сам себе начальник! Посылаю тебе цветы, чтобы они сопровождали тебя в твоем путешествии. Они стояли у меня сегодня в комнате и дышали тем же воздухом, что и твое старое Солнышко, — фрезии долго держатся в воде.

Если ты увидишь наших любимых матросов и моих великанов, то вспомни нас и поклонись им от нас, если представится случай. Я надеюсь, что погода будет хорошая и теплая и что твоя поездка принесет много пользы. Вероятно, Ольга Евгеньевна будет откуда-нибудь за тобой наблюдать, так как она живет в Одессе.

Если ты получишь какие-нибудь достоверные известия о Румынии или Греции, то будь ангелом и сообщи их мне. Елена^[512] боится за своего отца, потому что он сказал, что в случае несчастия он умрет со своей армией или покончит с собой.

Игорь рассказал нам это за завтраком — он говорит, что с бедной тетей Ольгой^[513] нельзя касаться в разговорах Греции.

Обоих вас мне недостает этот раз более, чем когда-либо. Так стремлюсь к тебе, только бы слышать твой милый голос, смотреть в твои дорогие глаза и чувствовать твое дорогое присутствие! Слава Богу, что Бэби с тобой (он тебя утешит) и что он в таком возрасте, что в состоянии тебе сопутствовать. Хороню мою тоску по тебе в своей усталой душе и больном сердце — невозможно привыкнуть к таким разлукам, особенно когда остаешься дома одна. Но все же хорошо, что тебя здесь нет — “атмосфера” тяжела и удушлива. Я очень жалею, что твоя матушка вернулась в город. Боюсь, что прожужжат ей, бедной, уши нехорошими сплетнями. О, милый, до чего я устала в этом году от жизни и постоянных тревог и страхов! Хотелось бы заснуть на время и забыть все и этот ежедневный кошмар. Но Бог поможет! Когда себя плохо чувствуешь, все это еще более угнетает, — хотя другие этого и не видят. Наш Друг находит, что Хвостов не должен бы подавать руки Др. после такого дерзкого письма. Но я думаю, что Др. будет сам избегать его. Очень жаль бедного толстяка^[514].

Гр. просил меня повидаться с ним завтра в маленьком доме, чтобы поговорить о старике, которого я еще не видала.

Должна кончать. Да благословит Бог твое путешествие! Спи спокойно, чувствуй меня в своем купе, осыпаю нежными поцелуями каждое любимое местечко и кладу мою усталую голову на твою грудь. Твоя старая

Женушка.

Горячо благодарю моего дорогого за последнее письмо, которое меня более чем обрадовало. Если не можешь телеграфировать подробностей, то я все-таки смогу понять. Если напишешь “наши”, то будет означать Гвардейский Экипаж, если “твои”, то Крымцы, если Иедигаров — Нижегородцы. Всегда смогу более или менее догадаться, и затем сообщай о погоде. У меня есть список городов, которые ты посетишь, полученный от Хвостова, так что я могу следить за вами. Я не хотела, чтобы ты теперь отнял Пр.^[515] уДр., лучше позднее.

Прочти это раньше, чем примешь Хвостова. Он просил меня подготовить тебя по некоторым вопросам.

Могилев. 4 ноября 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Спасибо за твои милые письма, которые опять приходят сюда вечером. Надеюсь, твое бедное сердце скоро снова будет в порядке. Я ненавижу разлуку в такие моменты и хорошо понимаю, что угнетенное состояние вполне естественно временами, когда есть внутренняя боль.

Вчера мы устроили молебен ради милой Ольги, — церковь была полна генералов, офицеров и солдат, — все больше живущих здесь, — я заказал этот благодарственный молебен для Бэби и себя. Теперь к столу приглашается много народа (это по предложению Н.П.), — таким образом, они все проходят перед глазами. Некоторые иностранцы уехали на фронт, другие в Петроград. Высокий черногорец возвращается домой, так как понадобился королю. Завтра мы уезжаем на неделю, и я рад, что мы отправляемся на юг, а особенно что увижу любимые войска, которых не видел с начала воины. В Одессе мы увидим Гвард. Экип., который присоединится ко всем гвардейцам, также посылаемым туда — в Бессарабию — недели через три.

Впоследствии я объясню тебе, какие будут приняты меры в том случае, если Румыния не позволит нашей армии пройти через эту страну.

На нашем фронте все спокойно? Спроси генерала Муррея, каково его мнение о наших делах — тебе это будет интересно, потому что он много видел и слышал во время своей поездки на наш фронт.

Родненькая — я так нежно люблю тебя, так нуждаюсь в тебе!

5 ноября. Вчера Алексеев, Сазонов и я совещались насчет Рум. и Греции. Мы пришли к заключению, что пока благоразумнее будет оставить первую в покое и не посылать Кирилла. Франция и Англия, по-видимому, поняли, наконец, что Грецию надо заставить вести себя прилично по отношению к ним и бедным Сербам!

Мне пора кончать. Да благословит Бог тебя, мое сокровище, и девочек и да сохранит Он вас! Осыпаю тебя поцелуями и остаюсь неизменно твоим старым муженьком

Ники.

Царское Село. 5 ноября 1915 г.

Мой родной ангел,

Как очаровательны фотографии Алексея! Ту, на которой он стоит, следовало бы напечатать на открытках для продажи, — пожалуй, даже обе. Снимись с Бэби, тоже для продажи, чтобы мы могли разослать карточки солдатам. На юге снимитесь с крестами и медалями, в фуражках, а в ставке или по дороге туда на фоне леса, в шинелях и папахах. Фредерикс спросил, можно ли разрешить в публичных представлениях синематографов снимки Бэби с Джой^[516]. Я не могу судить, потому что я их не видела, так что предоставляю решить тебе. Бэби сказал m-r Ж., что смешно показывать его “выделывающим пируэты”, и что собака выглядит гораздо умнее его, — мне это нравится. У нас завтракала m-me Зизи. Она докладывала о разных прошениях и дамах, желающих меня видеть. Рощаковский^[517] был очень интересен, — я велела ему написать памятную записку для тебя. Дело идет об Архангельской жел. дороге, которая, как он думает, могла бы работать в 7 раз интенсивнее, чем теперь. Угрюмов^[518] прислал его по делам, главным образом — относительно П. заводов, но он воспользовался этим, чтобы увидеть меня и сказать мне, как трудно Угрюмову что-либо сделать, так как ему до сих пор не дано никаких официальных полномочий.

Теперь говорят, что там вводится военное положение, чтобы помочь ему. Но это вовсе не требуется, так как там все спокойно — ни скандалов, ни беспорядков или чего-либо подобного. Когда он просил формального назначения обревизовать железные дороги, то военный министр передал это Рухлову и т.д. Если бы у него было особое назначение, он мог бы издавать более строгие распоряжения, ведь он очень энергичен. Инженеры были бы обязаны его слушаться, — он мог бы сменять неисправных и награждать усердных, — мог бы заставить увеличить число товарных поездов, ускорить работу по прокладке ширококолейной дороги и т.п. Он ничего не просит, но Рощаковский просил меня сегодня, для пользы дела, замолвить перед тобою словечко. Место генерал-губернатора является, — особенно теперь — во время войны, очень важным, и многое зависит от распорядительности и исполнения приказаний вовремя.

Я тебе очень надоела всеми этими вещами, мой бедный? Теперь я, конечно, прибавлю еще одно прошение. Генерал Муррей еще не приезжал, но когда он приедет, я, конечно, с удовольствием его приму.

Только что был у меня князь Голицын со своим докладом о наших пленных. Мы посылаем 4 раза в неделю по несколько вагонов, нагруженных различными вещами. Как Синод скупится! Я просила Волжина послать побольше священников и церквей в Германию и Австрию, а Синод захотел, чтобы платили мы. Но это стоило бы слишком дорого. Тогда он потребовал, чтобы деньги были выданы из военного фонда — это прямо позор в военное время! Их монастыри, особенно московские, очень богаты, но они и не думают помогать. Он написал в Троице-Сергиеву Лавру, чтоб они прислали нам для пленных крестики и образа; если они не хотят сделать этого бесплатно, то мы заплатим — и они даже не отвечают! Я теперь попробую через Эллу. Мы уже послали 10000, но это ведь ничтожное количество.

Где-то это письмо застанет тебя?

Иза прибыла из Копенгагена, сделав благополучный морской переход. Маслов прислал трубача с письмом, в котором описывает подробности инфлуэнцы и разрыва сердца у бедного Тизенгаузена.

Я велела его накормить, а затем позвала наверх — он очень мило разговаривал. Был 21 год в полку, а также с нами на дорогом Штандарте. Я дала ему икону и конверт письма, с моей надписью, для отдачи командиру.

Теперь, мой дорогой, мой любимый, моя душа и мое солнышко, свет моей жизни, я должна кончить это письмо. Мне тебя недостает более, чем это можно выразить словами. Я тоскую по тебе, муженек любимый, и целую тебя нежно и страстно. Да благословит тебя Бог! Навсегда твоя старая

Женушка.

Павел продолжает болеть, много потерял в весе — доктора хотят его оперировать и вынуть желчный пузырь. Но наш Друг говорит, что он тогда умрет, и я помню, как Федоров говорил, что он боится операции из-за слабости сердца. Я согласна с ним. Она говорит, что Павел не хочет слышать об операции. Мне не нравится их желание извлечь пузырь, — может быть, там злокачественная опухоль? Я бы его не оперировала в теперешнем состоянии.

Царское Село. 6 ноября 1915 г.

Мой родной,

Сердечно поздравляю с праздником твоего дорогого полка. Твое сегодняшнее письмо доставило мне огромную радость, и я покрыла его поцелуями — спасибо. Такое утешение получить от тебя весточку, когда на душе грусть и тоска по моем душке!

Посылаю тебе бумагу Рощаковского — она совсем частного характера. Я просила его выписать все, чтобы тебе было все яснее. Я убеждена, что ты согласишься с главными пунктами. Он человек очень энергичный, благонамеренный и думает, что дела могут пойти лучше при некоторых изменениях, — прошу тебя, прочти эту бумагу.

Я очень одобряю твой план послать гвардию в Бессарабию; она после того, как будет переформирована и отдохнет, будет превосходна. — Да поможет Бог этим несчастным сербам! — Я боюсь, что они уже погибли, и мы не сможем вовремя прийти к ним на помощь. — Проклятые греки так нечестно покинули их в беде!

Наш Друг, которого мы видели вчера вечером, когда Он посылал тебе телеграмму, боится, что если у нас не будет большой армии для прохода через Румынию, то мы попадем в ловушку с тыла.

Алексеев стоит больше, чем сто длинноносых Сазоновых, который очень слаб, выражаясь мягко.

Знаешь что, дружок — Он думает, что мне лучше теперь повидать старика и осторожно ему все сказать (ведь если Дума его ошикает, что можно будет сделать? Ведь нельзя же по этой причине ее распустить!). Но ты придумал с Танеевым чтото для него, не правда ли?

Я уверена, что он поймет. — Если ты получишь от меня телеграмму: “все сделано”, то это значит, что я с ним имела разговор, и тогда ты можешь ему написать или же повидать его по своем возвращении. Он так сильно тебя любит, что не будет обижен, а я постараюсь сказать ему это как можно мягче. – Он^[519] весьма его жалеет, потому что очень уважает старика.

Но он всегда может оставаться твоим помощником и советчиком, как был старик Мещ.^[520] — и лучше ему уйти по твоему желанию, чем вследствие скандала, который может оскорбить тебя, а его еще больше. — Он^[521] хорошо говорил, и мне было приятно его повидать. — Он сильно кашляет, и его тревожит Греция. — Твое и Бэбино присутствие в армии приносит им всем и самой России новую жизнь. — Он всегда это говорил. — Он находит, что тебе надо сказать Волжину, что ты желаешь назначить Жевахова его помощником, — ему за 40 лет, старше Истомина, которого взял Самарин, знает церковные дела гораздо лучше В. и может быть очень полезен.

Теперь старик Флавиант^[522] умер, наш^[523] должен бы уйти туда как на высшее место, а Питирим^[524] сюда, — это настоящий молитвенник.

Приняла сегодня утром сенатора Кривцова, который мне поднес свою книгу. Я плакала, когда читала о жестокостях немцев над нашими ранеными и пленными. Я не могу забыть этих ужасов — как могут цивилизованные люди так озвереть! Я еще допускаю это во время сражения, когда находишься в состоянии, близком к безумию. — Я знаю, они говорят, что наши казаки были очень жестоки в Мемеле, — несколько случаев, может быть, и было из мести. Лучше это постараться забыть, так как я глубоко уверена, что они теперь стали лучше. Но когда мы, наконец, начнем наступать и положение их ухудшится, боюсь, нашим беднягам тоже станет гораздо хуже.

Матушка Елена просидела со мной некоторое время. Она бесконечно тебе благодарна, что ты разрешил ей с ее 400 монашенками и 200 детьми поселиться в Нескучном^[525], где так мирно и хорошо. Они занимают только столовую и средний этаж, потому что в остальных комнатах хранится наша мебель из Варшавы и Беловежа.

Нежные мои мысли не покидают тебя и малютку в вашем путешествии. Я очень надеюсь, что погода будет солнечная и ясная, — это полезно Бэби, сырость на него нехорошо действует — он становится бледным.

Бесценный мой, целую тебя, нежно ласкаю, страстно люблю. Да благословит и сохранит тебя Господь, мой дорогой муженек, мое ясное солнышко!

Навсегда твоя старая женушка

Аликс.

Когда тебя нет, я всегда вижу сны. Это доказывает, что для меня значит разлука с тобой, мой дорогой.

Поклон старику. Твердо надеюсь, что он не будет мешать твоим передвижениям.

Привет Н.П. и маленькому адмиралу. — Хотела бы знать, с тобой Дмитрий или нет?

Царское Село. 7 ноября 1915 г.

Мой дорогой, любимый Ники,

Мысли мои не покидают тебя, бесценный мой. Очень благодарна за твою телеграмму из Новомиргорода, полученную вчера вечером. Какое счастье,что проходит столько воинских поездов — да благословит Господь всех наших героев!

У меня ничего нет интересного. Вчера вечером мы обедали в 7 1/2 , потому что 3 младшие девочки в 8 часов отправлялись на панихиду по молодом офицере, который умер в Большом Дворце. — От 9 до 9 1/2 я была в нашем лазарете — навещала одного очень опасно больного, — не могла не зайти к нему хоть на минутку, — затем прошла через все палаты и пожелала всем спокойной ночи. — Я уже неделю там не была и, к радости своей, нашла, что все они поправились и лучше выглядят.

Вильчковский приходил с длинным докладом, годовым отчетом, денежными вопросами и т.д., затем мы с Аней покатались с полчаса в санях в Бабол. парке, где ты гулял пешком рядом с моей маленькой коляской, — было 3 градуса мороза, мы ехали шагом, так как мне тогда легче дышать. – M-me Б. только что приехала!

Жажду телеграммы из Одессы, все мои мысли там с тобой. — Я чувствую, что мое письмо ужасно скучно, но буквально не о чем писать. Дорогой ангел, так хочется задать тебе тысячу вопросов о твоих планах относительно Р.^[526] — Наш Друг очень хочет это знать.

Безобразов делает сегодня смотр новобранцам в Новгороде. — Как теперь быть с бедным Павлом? Я сомневаюсь, чтоб он когда-либо был в состоянии вернуться на службу. По-моему, он конченный человек. Но это не значит, что он не сможет больше жить, — конечно, если будет беречься — но уже не на войне, — мне его глубоко жаль.

Не отдашь ли ты Дмитрия в распоряжение Безобразова?

Дорогой мой, тоскую по тебе и люблю тебя, “с безграничной преданностью, более глубокой, чем можно выразить словами, сильнее и сильнее с каждым днем”, помнишь ли ты эту старую песенку 21 год назад?

Да хранит тебя Господь, мой дорогой, мое солнышко! Осыпаю тебя поцелуями.

Навсегда

Твоя.

Приятно вернуться в поезд после утомительного дня? Возможно ли, что ты вернешься 14-го? Или позднее?

Царское Село. 8 ноября 1915 г.

Мой милый, дорогой муженек,

Я так рада, что все благополучно сошло в Одессе и что ты видел столько интересного и наших дорогих моряков! Но как досадно, что было недостаточно тепло! Здесь все еще около трех градусов тепла, но без солнца. Я телеграфировала тебе про несчастный случай и операцию бедного Эшаппара, так как меня сегодня утром об этом известили. Я надеюсь, что он выживет, хотя место чрезвычайно опасное. — О, эти автомобили, как надо быть осторожным с ними! А Фредерикс как поживает? Нашему Другу это дорого стоит. Он находит, что не надо его брать в другой раз, — все может случиться. Он может внезапно принять тебя за кого-нибудь другого (наприм., за Вильгельма), и выйдет скандал. Я не знаю, почему Он это говорит.

Что-то случилось с моим пером, и почерк стал какой-то странный. Увы, опять не пойду в церковь, но это благоразумнее — из-за Б. Как я рада, что ты доволен всем виденным в Тирасполе! Как приятно было им тебя увидать, и как освежило и ободрило это тебя! Посылаю тебе телеграмму, которую Онмне на днях продиктовал. Я смотрела на Него, как Он ходил взад и вперед, молился и крестился — все о Румынии и Греции и о проходе наших войск. А так как ты будешь в Рени уже завтра, то Он хочет, чтобы ты получил ее до этого. Он все время удивляется тому, что ты решил в ставке, — находит, что там тебе нужно иметь много войск, чтобы не быть отрезанным сзади. Из бумаг, посылаемых Григоровичем (я так рада, что ты позволяешь мне получать их, — они обыкновенно очень интересны), видно, сколько войск и пушек они отправляют в Болгарию. Черт побери эти подводные лодки они мешают нашему флоту и высадкам! А там за это время могут набрать большое количество войск.

Он хочет, чтобы в тот день, когда наши войска войдут в Константинополь, во главе шел один из моих полков, — не знаю, почему. Я сказала, что надеюсь, что это будут наши дорогие моряки, хотя они и не мои, — они сердцем к нам ближе всех. Жажду известий о гвардии и т.д. Приехал брат Ани — сегодня день рождения ее матери и Али, так что мы увидим ее только вечером. Пришли мне как-нибудь для нее весточку. Она очень грустит, что ничего не получает.

Я очень огорчена смертью Эшаппара. Георгий будет очень опечален, — как и все, кто его знал, — за исключением Минпи. Кроме того, это большая потеря для моего поезда, так как я как раз собиралась послать его поезд на юг. Но я, может быть, смогу воспользоваться поездом Римана, который идет из Харькова в Одессу, так как там будет нужен хороший поезд. Так скучно, что не могу опять выходить из-за нездоровья, а хотелось столько сделать в твое отсутствие!

У нас были к чаю Нини и Эмма^[527] и много говорили о своем отце и о том, как его удержать в следующий раз.

Сегодня вечером пойду в 8 1/2 на полчаса в наш лазарет повидать того, который так болен, потому что, говорят, ему стало лучше с тех пор, как он меня видел, и это, может быть, опять поможет. Я нахожу совершенно естественным, что больные чувствуют себя спокойнее и лучше в моем присутствии, потому что я всегда думаю о нашем Друге и молюсь, сидя тихонько рядом или гладя их. Душа должна соответственно настроиться, когда сидишь с больными, если хочешь помочь им, нужно стараться стать в то же положение и самой подняться через них или помочь им подняться через последование нашему Другу.

Теперь, мой дорогой, я должна кончить. Да благословит и да сохранит тебя Бог от всякого зла! О, как хочется быть вместе в такие трудные времена, чтобы все разделять с тобой!

Целую и крещу без конца, Ники милый. Твоя глубоко и страстно тебя любящая старая женушка

Солнышко.

Царское Село. 9 ноября 1915 г.

Мойлюбимый,

Пасмурно, тает и очень темно. Я вчера вечером ходила в наш лазарет, сидела некоторое время у постели Смирнова, — температура все еще высокая, но дыхание более спокойное. Поздоровалась с другими — трое из них лежали на спине, играли на гитаре и были очень оживлены.

Ксения телеграфировала, что Ольга приезжает к ней на несколько дней. Я очень рада — это принесет ей огромную пользу, потому что ее нервы, по-моему, расстроены с тех пор, как она побывала в Петрограде, где прожужжали ей уши ужасами, да и в Киеве Милица и Стана извели ее своим злословием.

В одной германской газете пишут, что в то время, как союзники теряют время, рассуждая о Румынии, “мы и Болгария не теряем времени и ведем наши приготовления”. Да, они никогда не мешкают, а наши дипломаты самым жалким образом все проворонили. Интересно, удастся ли энергичному Китченеру что-нибудь поделать с Тино^[528]. Только бы поймать германские подводные лодки в Черном море! Они высылают их все большее число и совершенно парализуют наш флот. Интересно, что Веселкин тебе расскажет. — Надеюсь, что они хорошо укрепили румынско-болгарскую границу, — всегда лучше рассчитывать на худшее, так как немцы стягивают теперь туда все свои силы. Глупо мне все это тебе писать, когда ты в 1000 раз лучше меня знаешь, что предпринять, но мне не с кем говорить на такие темы. Но сколько народу они туда посылают! Я бы хотела, чтобы мы хоть немного поторопились. Как я рада, что ты доволен всем, что видел в Рени, и что Веселкин хорошо работает! Как он был, наверное, горд, когда показывал тебе свою церковь, — только бы она не пострадала от переездов!

Я принимала Альтфатера, Погребнякова, Руммеля и Семенова из лейбгвардии 1 артиллерийской бригады, так как сегодня их праздник, и эти трогательные люди принесли мне 1000 р., Ольге 180 р. и Татьяне 150 р. Я ходила с Татьяной на панихиду по Эшаппаре. Там были — Баранов, совершенно поседевший Коцебу, Яковлев, Шуленбург, Каульбарс, Княжевич и все дамы.

Так как мой поезд стоит без дела в Двинске, то велела на нем перевезти тело.

Царское Село. 10 ноября 1915 г.

Мой любимый,

С каждым утром становится все темнее. — почти весь снег стаял — три градуса тепла. Теперь письма уходят гораздо раньше — поезда, оказывается, изменены. Кстати, решил ли ты что-нибудь относительно сенатора для ревизии железных дорог и угольных складов, чтобы все привести в движение, потому что это действительно позор? В Москве нет масла, и здесь недостаток многих вещей, и цены растут, так что даже богатым трудно стало жить. — Все это известно в Германии, и она радуется нашей дурной организации, что истинная правда.

Таким приятным сюрпризом были для нас письма из Одессы от дорогого Бэби и m-r Жильяр! Конечно, ты не можешь писать, — воображаю, как тебе надоедают с бумагами даже в поезде! Если ты мне пошлешь весточку, то ты, может быть, поблагодаришь А. за ее письма, потому что когда я ей сказала, что ты в телеграмме благодарил за письма, она ответила, что ты подразумевал наши. Это письмо застанет тебя, вероятно, в ставке. Нини догадывается, что ты должен приехать сюда 14-го. Но мне это кажется маловероятным, потому что тебе, я думаю, надо будет о многом поговорить с Алексеевым после путешествия. Мое глупое сердце опять расширено и ноги опять сильно болят постарому, — но все-таки должна принять сегодня много народа, между прочим улана Княжевича. Не знаю, что ему сказать.

Наш Друг велел мне ждать со стариком, пока Он не увидит дяди Хвостова во вторник — какое впечатление тот на него произведет. — Ему очень жалко милого старика, — говорит, что он такой праведник. Но Он боится, что Дума его ошикает, и тогда ты будешь в ужасном положении. А земская реформа, которую Николаша хочет провести на Кавказе, хорошая вещь? Сможет ли население столь пестрого национального состава понять ее, — или ты находишь ее хорошей? Мой слабый ум находит это преждевременным. Посмотри “Новое время” от 10 ноября 7-ю страницу внизу.

Какие ужасно скучные письма я пишу! Прости меня, мой дорогой. Приехали австрийские сестры. Одна из них хорошая знакомая Марии Барятинской по Италии. M-me Зизи попросит дорогую матушку принять их и немецких. Когда они вернутся, тогда я тоже смогу принять. Такие вещи надо делать из человеколюбия. Тогда и они будут более охотно помогать нашим военнопленным. — А если она их примет, никто не сможет осудить меня.

Тебе следует сделать Волжину хорошую головомойку — он слаб и напуган. Когда все так хорошо стало устраиваться с Варнавой, он вдруг пишет ему частным образом, чтобы тот просил отставки. Молодой Хвостов сказал ему, что он неправ, — но он трус и боится общественного мнения, так что когда ты увидишь его, объясни ему, что он служит прежде всего тебе и церкви — и что это не касается ни общества, ниДумы.

Княгиня Палей говорит, что Павел теперь страшно много ест, но теряет ежедневно в весе, — он весит теперь меньше Анастасии, — иногда кричит по ночам от боли, а затем опять чувствует себя лучше. Желчный пузырь атрофируется, и потому желчь всюду разливается, хотя он еще не стал желтым. Его хотят оперировать тотчас же по твоем возвращении в какой-нибудь общине. Уверяют, что это единственное, что может его спасти. Но наш Друг говорит, что он тогда наверное умрет, так как сердце недостаточно крепко. Сегодня Чигаев^[529] его повидает. Цвет лица его меня испугал — тот же, что у дяди Владимира в последние месяцы или у дяди Алексея^[530] до его отъезда за границу, с такими же впадинами под глазами, как у дедушки. Он никого не принимает, не желая, чтобы видели, как он изменился, но я, как только поправлюсь, непременно навещу его. Так мне его жаль — наконец-то все его желания исполнились, а он стал ни на что не способен!

Теперь прощай, мой любимый, да благословит и сохранит тебя Господь! Страстно и нежно целую тебя.

Твоя старая женушка

Солнышко.

Как поживает маленький адмирал? Что ты решил насчет Дмитрия? Передай ему привет.

Царское Село. 11 ноября 1915 г.

Мой любимый,

Я так рада, что ты видел кавказскую кавалерию, — я получила позднее прелестную телеграмму от Ягмина. Представляю себе их восторг, когда они, наконец, увидели тебя, и радость Тверцев увидеть Бэби.

Темно, ветрено, идет снег, 1 градус мороза. Наступают самые короткие дни так тоскливо!

Вчера днем к нам заехала перед чаем милая Лили Ден, по дороге из Гельсингфорса в деревню. Она видела своего мужа, который рассказал ей много интересных эпизодов из их боевой жизни — как они обстреливали берега с моря.

Мой дорогой, принимала вчера Ольгу Орлову^[531]. Я нарочно задержала Ольгу и Анастасию в комнате, и все шло прекрасно. Но когда я встала, она попросила переговорить со мной наедине и затем начала говорить про своего мужа, спрашивала, что я против него имею, и выразила надежду, что я не верю всем клеветам, которые про него распространяют. Мне было ее жаль, но было ужасно мучительно, тем более что я боялась обидеть ее или оскорбить. Я как-то отделалась, но не думаю, чтобы она все себе уяснила. Я была любезна и спокойна, говорила одну только правду. Ну, я не буду тебе надоедать этим разговором, — слава Богу, что он позади, — нужно старательно выбирать свои слова, чтобы позднее их не обратили против вас.

Русский автомобильный санитарный отряд Вероля, который находится под моим покровительством, превосходно работал во Франции. Несколько времени тому назад я получила от него и от m-me Извольской^[532] телеграммы, а сегодня читала описание в “Новом времени” — в одном автомобиле пробиты дыры.

Затем я приняла кн. Геловани. Говорила с ним о Евпатории, которую он осмотрел для меня. Теперь он едет на 10 дней к своей семье на Кавказ, а затем прямо в полк. Он в восторге, что кн. Воронцову убрали, так как она приносила очень много вреда. Земством он очень доволен и находит, что его необходимо ввести для того, чтобы они наблюдали за состоянием путей, железных дорог и т.п. Он такой славный, уютный человек и так забавно говорит по-русски!

Бедный Петровский^[533] сидел со мной около часу, и мы без конца говорили о его разводе. Все очень сложно!

Сегодня неделя, как ты уехал, — но кажется гораздо дольше, и я так тоскую по твоим двум любимцам!

У тебя будет много чего нам рассказать!

Я продолжаю ежедневно принимать. Сердце же все еще расширено, поэтому не выхожу. Мне недостает моего лазарета, но я хочу поправиться к твоему возвращению.

Ольга выглядит, по-моему, лучше и менее утомленной.

Приняла Княжевича и нахожу, что он очень хорошо выглядит — свеж, хорошее выражение глаз и ничего нет такого, как в прошлом году. Чувствует себя хорошо, так что я, конечно, ничего не могла сказать. Он выезжает в ставку одновременно с этим письмом. Алексеев велел ему быть там 14-го, он будет там уже 13-го. У него хороший цвет лица, — его жена тоже находит его вполне здоровым, — так что я совершенно не знаю, что ты намерен с ним делать.

Это была, может быть, минутная слабость. Я бы лично не слушала Эрдели^[534] он человек неважный и завистливый. Георгий также слыхал очень странные вещи, но ты увидишь, что у него теперь цветущий и сияющий вид. Он думает, что, может быть, Арсеньев получит нашу бригаду, — это было бы прекрасно.

Прощай, мой дорогой, да благословит и сохранит тебя Господь! Осыпаю тебя поцелуями и нежными ласками.

Навсегда, муженек любимый, твоя женушка

Аликс.

Как поживает старик Фредерикс?

В городе опять ужасно ворчат на милого старого Горемыкина. Прямо отчаяние! Завтра Гр. повидает старого Хвостова, а затем вечером я Его увижу. — Он хочет рассказать мне о своем впечатлении — будет ли он достойным преемником Горемыкину... Он будет у старого Хвостова в министерстве в качестве просителя.

Царское Село. 12 ноября 1915 г.

Мой любимый, дорогой Ники,

Хотелось бы знать, последнее ли это письмо к тебе? Говорят, что Эриванцы готовятся к 17-му, когда ты их посетишь. Гвардия тебя также ждет. — Ты только сегодня вечером прибываешь в ставку, так что мне кажется невозможным, что ты покинешь ее 13-го. Кроме того, Барк ждет тебя в Могилеве — и, наверное, с массой дел. Поэтому, на случай, если мы не увидимся 14-го, посылаю тебе мои самые нежные думы, пожелания и бесконечную благодарность за чрезмерное счастье и любовь, которые ты мне дал за эти 21 год! Мой любимый, трудно быть более счастливыми, чем мы были, это и дало нам силу перенести много горестей!

Да будут наши дети в той же мере благословенны — с тоской я думаю об их будущем — таком неизвестном!

Все должно быть предоставлено с верой и доверием Божьей воле. Жизнь — загадка, будущее скрыто за завесой, и когда я гляжу на нашу взрослую Ольгу, мое сердце наполняется тревогой и волнением: что ее ожидает? Какая будет ее судьба?

Теперь опять о делах. Внезапно появился Гротен. Он простился со своим полком и был до слез тронут их добротой и проводами. Он отправился в ставку и представился генералу Кондзеровскому, который принял его не очень любезно и сказал, что ничего не может ему сказать ввиду твоего отсутствия. Он, глупый, опять уехал в деревню, вместо того чтобы терпеливо ожидать твоего возвращения. Он совершенно здоров и может служить — интересно, какую он получит бригаду? Как полк, кажется, Конногренадеры свободны. Мой толстый Толль^[535] получает, кажется, Павлоградцев (не блестящи, но говорят, что дельны). Получит ли Дробязгин^[536] бригаду? Кусов ждет полк. Северцы тоже, кажется, свободны. Как видишь, масса вопросов. Но найди занятие Гротену. Он молод и силен, и не годится ему сидеть в деревне, в резерве.

Я сплю очень плохо, засыпаю после 3-х, а этой ночью после 5-ти, — так скучно! Сердце все еще расширено. А. гуляла на своих костылях. Ее водил Жук из Феод. лазарета через наш сад до церкви Знаменья, — конечно, слишком далеко для нее, — уже два раза, — и теперь она чувствует себя очень усталой.

Вчера опять принимала, сегодня у меня Ростовцев. Утром я уже читала его объемистый доклад. В полночь получила твою вчерашнюю телеграмму о Херсоне и Николаеве. Она шла 4 часа, и я уже начала волноваться без известий.

Тебе, вероятно, будет казаться странно жить опять в доме после твоих долгих странствований.

Представь себе, Ольга Орлова телеграфировала своей подруге Эмме (она из-за нее порвала с Нини, находя, что Воейков во всем виноват), что она меня видела, но ни слова не говорила о своих делах — такая ложь! Она дала мне честное слово, что никогда ничего против меня не говорила, а старая княгиня утверждает, что она говорила обо мне, а он передавал грязные сплетни в Ливадии обо мне своему другу Эмме и ей. Ольга О. уверяет, что он никогда этого не делал и никогда не посмел бы повредить репутации женщины — такое гнездо вранья! — Этим они меня не трогают, потому что я знаю, что оба они лгуны, но я ненавижу, когда дают честное слово, и не знаешь, что ответить.

Теперь, мой дорогой, я должна окончить свое царапанье. Дай мне знать, когда тебя ждать. Да благословит и сохранит тебя Господь и да направит Он тебя!

Целую тебя страстно, мечтаю склонить мою усталую голову на твою грудь.

Навсегда, мой муженек, твоя старая

Солнышко.

P.S. Душка, я забыла рассказать тебе о Питириме, экзархе Грузии. Все газеты полны описанием его отъезда с Кавказа и как его там любили. Посылаю тебе одну из газетных вырезок, чтобы дать тебе представление о той любви и благодарности, которые там к нему проявляют. Это доказывает, что он человек достойный и великий молитвенник, как говорит наш Друг. Он предвидит ужас Волжина и как тот будет стараться разубедить тебя, но Он просит тебя быть твердым, так как Питирим единственный подходящий человек. У Него нет никого, кого бы Он мог рекомендовать на место Питирима, разве только того, который был в Беловеже, — вероятно, это тот, что в Гродне? Он говорит, что он хороший человек. Только не С.Ф., или А.В., или Гермоген!^[537] Они бы все испортили там своим духом. Старый Владимир уже с грустью говорит, что он уверен, что его назначат в Киев. Было бы очень хорошо, если бы ты это сделал тотчас по приезде, чтобы предупредить всякие разговоры, просьбы Эллы и т.п.

Затем Он просит тебя немедленно назначить Жевахова помощником Волжина. Он старше Истомина, — возраст ничего не значит, — в совершенстве знает церковные дела. — Это твое желание — ты повелитель.

Вот, какой длинный Post-Scriptiim!

Ж.

Могилев. Поезд. 12 ноября 1915 г.

Моя возлюбленная душка,

Вот мы опять в ставке, отсутствовав здесь ровно неделю, час в час. Чувствуешь себя как-то ближе к тебе, так как письма приходят на другой день, а во время поездки мы их получали на третий.

Не могу еще сказать, когда мы вернемся домой, но думаю, что это может произойти дней через шесть. Это будет счастливый миг — и как много будет что рассказать!

Что ж, наша поездка, слава Богу, сошла и кончилась великолепно! Целая радуга впечатлений! Только, увы, погода была нелюбезна — мы надеялись встретить немножко тепла, но юг принял нас очень холодно — с пронзительным ветром. Единственный солнечный день был в Одессе. Там нас встретили Кирилл, Борис и Щербачев. На улице толпились молодые солдаты, кадеты, ученики военных школ и народ — это так напомнило мне весеннее пребывание там. Но теперь около меня было наше Сокровище. Он сидел с серьезным лицом, все время отдавая честь. Сквозь гомон толпы и крики “ура” мне удалось уловить женские голоса, кричавшие: “Наследник, ангел, красавчик!” Страшно трогательно! Он также слышал это и улыбался им. Посетив собор, мы поехали в порт и зашли на большой французский пароход, превращенный в плавучий лазарет, на новый крейсер “Прут” – бывший “Меджидие” — очень хороший корабль, почти совершенно переоборудованный; затем на корабль-приют для мальчиков, отцы которых находятся на войне, под покровительством Алексея (во главе стоит хорошенькая m-me Сосновская), и, наконец, — на один из семидесяти транспортов, находящихся под начальством адмирала Хоменко. Перед вечером состоялся большой смотр. Какой великолепный вид был у Гвард. Экипажа! Я обратился с несколькими словами к Полушкину и Родионову^[538], когда проезжал мимо них, но не попрощался с ними, т.к. надеюсь увидеть их, когда гвардейцы будут собраны вместе.

Войск было много, так что смотр продолжался долго, и мы вернулись на станцию уже в темноте. Я имел длинную беседу с Щербачевым, которого произвел в генерал-адъютанты .

На следующее утро, 8-го ноября, я инспектировал целый армейский корпус, очень близко к поезду, у деревни, называемой Еремеевкой. Войска показались мне великолепными, хорошо обученными, хорошо снабженными и т.д. Завтракал я в поезде, на пути в Тирасполь, где мы были вместе в день нашей поездки в Кишинев. Здесь мы смотрели другую дивизию корпуса, ныне расположенного в Одессе — она показалась еще лучше. Потом мы ехали всю ночь до Рени, прибыв туда утром 9-го в 9 часов. Полотно тут старое и страшно тряское, качает, как на море. Дунай — могучая, широкая река, в красивых лесистых берегах, напоминающих английские пруды. Наш толстый приятель Веселкин встретил нас ранним утром, чтобы заранее все хорошенько объяснить. То, что мы видели, было в высшей степени интересно. Я должен сознаться, что он обладает даром хорошей организации и умеет заставить людей разных положений усердно работать в полном согласии друг с другом. Описывать все это в письме было бы слишком долго!

Здесь я сделал смотр 3-й Туркестанской стрелковой бригаде — они и выглядели, и проходили маршем совершенно как наши самые лучшие гвардейские полки. Мы посетили также несколько только что оборудованных тяжелых батарей, которые прикрывают реку Прут, впадающую в Дунай. Они очень хорошо расположены. Опять ехали всю ночь и прибыли в Балту 10-го ноября, после утреннего завтрака. 4 градуса мороза и туман. Это жаль, так как вид у края прелестный. Через четверть часа езды в моторе мы прибыли на место смотра Кавк. кавалерийской дивизии. Все четыре полка были изумительно прекрасны! Как я жалел, что ты не могла ими полюбоваться!

Я передал твой привет всем офицерам трех драгунских полков. На пути в Херсон мы встретили много поездов с молодыми солдатами, которых мы смотрели на станциях, где останавливались. В этом городе состоялся смотр 2-й Финляндской стрелков, дивизии, а после полудня 4-й Финляндск. Стрелков. див. в Николаеве. Наконец, потеплело, и пальцы мои перестали мерзнуть во время езды верхом. Алексей удивительно хорошо перенес все тяготы этой недели, только у него иногда случались небольшие кровотечения из носу. Все время он находился в великолепном расположении духа. Со стариком все благополучно. Он только бывает очень бледен перед едой и иногда говорит глупости через стол, но не чувствует себя усталым от всего, что мы проделываем, и от большой ходьбы.

13 ноября.

Мы вернулись домой в 10 час. утра. Нашли комнаты отлично проветренными и прохладными и как бы свежими. Доклад Алексеева тянулся долго — каждый много должен был рассказать другому. Завтра дам ему газеты, которые ты мне прислала.

Я проснулся с отчаянным насморком в левой ноздре, так что собираюсь впрыснуть в нее кокаин. В остальном я чувствую себя крепким — пропасть энергии! Здесь переменили расписание поездов. Они прибывают в 11 утра, а уходят в 6 вечера, что целесообразнее — для меня, по крайней мере. — Я сильно надеюсь, что твое бедное сердце поправится и не будет причинять тебе такой боли. Мне всегда так грустно за тебя, моя милая женушка, когда я слышу, что твое здоровье неважно, или когда ты страдаешь физически. Может быть, когда Б.^[539] оставит тебя, ты почувствуешь облегчение и станешь здоровее.

Здесь все с огорчением узнали о смерти Эшаппара. — Такой способный и энергичный человек — какая жалость!

Ну, сокровище мое, я должен кончить. Благослови Бог тебя и девочек!

Без конца тебя целует твой старый муженек

Ники.

Царское Село. 13 ноября 1915 г.

Дорогой муж мой,

Уже 21 год, как мы соединены с тобой, мой ангел! Благодарю тебя еще раз за все, что ты мне дал в течение этого длинного ряда годов, которые протекли, как сон! Много радостей и горя разделили мы вместе, а любовь все росла и становилась все глубже и нежнее.

В минувшем году мы, кажется, тоже не были вместе в этот день — ты тогда уезжал в ставку и на Кавказ? Или нет, ты был с нами в Аничкове? Все очень перепуталось в моей голове. Поздравляю тебя с днем рождения дорогой мама и с днем крестин нашей Ольги! Я выберу подарок, и дети отвезут его завтра.

Я должна была ехать сегодня к Павлу, но так как сердце расширено, это было бы неблагоразумно. Я просила Боткина разузнать всю правду от Варавки. Я все боюсь рака, и французские доктора несколько лет тому назад полагали, что у него начало рака. По телефону мне передавали, что Чигаев того же мнения, что и Варавка, и что завтра Павла осмотрят при посредстве рентгеновских лучей. Это показывает, что они чего-то опасаются, так как принимать пищу каждые 2 часа и при этом терять в весе значит, что дело обстоит неблагополучно.

Наш Друг настаивает, чтоб не делали операции, так как, Он говорит, организм Павла как у ребенка, а Федоров сказал мне тогда, что и он не желал бы операции, опасаясь за сердце Павла. Если рак в печени, то, я полагаю, операций никогда не делают. Во всяком случае, я боюсь, что он приговорен, — поэтому зачем сокращать его дни, а страдает он редко.

Думаю, однако, что следовало бы предупредить маленькую Мари, насколько он плох, так как она обожает его. Она могла бы его подбодрить. Графиня продолжает свои длинные прогулки дважды в день, чтобы похудеть, и, думаю, не сознает, как серьезно болен Павел.

Сегодня приму Безобразова.

Что ты будешь теперь делать? Тебепридется подумать о заместителе Павлу, потому что, если он даже и выздоровеет, то, во всяком случае, не может быть и речи о том, чтобы он служил на театре войны. — Не забудь назначить куда-нибудь Гротена.

Ну, вчера я виделась с нашим Другом от 5 1/2 до 7 часов у Ани. Он не допускает и мысли, чтоб старика уволили^[540]; Он все мучился и раздумывал об этом без конца. Он говорит, что старик так премудр. Когда другие ссорятся и говорят, он сидит расслабленно, с опущенной головой. Но это потому, что он понимает, что сегодня толпа воет, а завтра радуется, и что не надо дать себя унести меняющимся волнам. Он находит, что лучше обождать. По-Божьему не следовало бы его увольнять.

Конечно, если бы ты мог появиться и сказать несколько слов, совершенно неожиданно, в Думе (как ты это полагал), то это могло бы все переменить и было бы блестящим выходом из положения. После этого старику стало бы легче, — или лучше, чтобы он заболел за несколько дней до открытия Думы и не открывал бы ее лично, чтобы не быть ошиканным?

Но Он думает, что лучше дождаться твоего возвращения. Когда я сказала, что я того же мнения, то я как бы сняла с Его плеч бремя. Знаю, что и ты так думаешь. Я видела старого Хвостова, — очень молчаливый и сухой, но честный. Однако, конечно, нельзя его сравнивать с Горемыкиным. Одно хорошо, что он предан старику, — но упрям.

Эмма видела Его позже и, как ребенок, излила Ему всю свою душу. Он думает, что Греция не двинется и Румыния тоже. В таком случае, война не так долго продлится. Он надеется, что не далее весны. Дай Бог, чтоб это была правда!

Знаешь ли ты графа Татищева^[541] (банковского) из Москвы? Я думаю, это сын или племянник старого генерал-адъютанта. Он очень предан тебе, говорит, что ты его знаешь, — он очень любит Гр., не одобряет московское дворянство, к составу коего принадлежит; уже далеко не молод. Он приходил к А. поговорить, — видит ясно ошибки, сделанные Барком, — вероятно, относительно займа и его фатальных последствий. Наш Друг говорит, что Татищеву можно доверять, — он богат и хорошо знаком с банковским миром. Было бы хорошо, если бы ты повидал его и выслушал его мнение. Она говорит, что он очень симпатичен. Я могу с ним познакомиться. Но только моя голова, я уверена, никогда не разберется в денежных делах — я так их не люблю. Но он мог бы ясно изложить тебе свой взгляд на дела и помочь тебе советом.

Только что получила письмо от Жильяра от 8-го с описанием дня, проведенного в Одессе. Очень хорошо, что ты ехал верхом, а Бэби в экипаже со стариком, — он тоже телеграфировал нам об этом с восторгом.

У меня будет молебен завтра на дому в 12 1/2 часов для Ольги и для меня, другие поедут к 11 часам в Аничков. Теперь мне пора кончать.

Прощай, сокровище мое, и да благословит тебя Господь! Переживаю мысленно эти 21 год с нежною, благодарною любовью.

Благословляю и вручаю тебя попечению Божьему и милости Пресвятой Девы.

Навсегда твоя старая

Женушка.

Возьмет ли Безобразов Дмитрия? Если мой комендант генерал Веселовский получит бригаду, прошу тебя назначить его преемником Сергеева: он старший в полку и командовал им, когда Веселовский лечился от ран.

Царское Село. 14 ноября 1915 г.

Мое милое сокровище,

Все мои мысли, молитвы и любовь всегда с тобой. Очень грустно проводить этот день врозь^[542]! Но что же делать, мы только можем благодарить Бога за прошлое и за то, что до сих пор мы всегда проводили этот день вместе. Глупая старая женушка много плакала этой ночью.

Ясное утро, солнце чудесно всходило за кухней, 10 градусов мороза. Жаль, что весь снег растаял.

Еще раз, мой милый, благодарю тебя за все эти 21 год!

Сколько у тебя, вероятно, должно быть дела теперь после твоего путешествия! Как-то ты проводишь сегодняшний день? Не слишком ли устал Бэби от продолжительных странствий? Письма m-r Жильяр очень интересны. Он в них все рассказывает о тебе. И такой чудесный французский язык, я прямо начинаю завидовать!

Посылаю 3-х младших девочек с m-me Зизи в церковь, а завтракать в Аничков, где их встретит Настенька. А мы — остальные — заказали молебен в моей большой комнате в 12 1/2. Я не была у обедни со дня твоего отъезда, — меня это очень огорчает.

Я очень рада, что ты окончательно назначил Наумова^[543], и преисполнена надежд, что он окажется подходящим, — он мне всегда нравился. Мне нравились его честные глаза, — он всегда говорил с энтузиазмом и горячо о своей губернии, о всем том, что еще нужно сделать, с большими подробностями. Он человек практических знаний.

Безобразов приходил ко мне вчера, и мы мило поболтали. Он говорит, что ты его спас. Затем представлялся мне доктор моего поезда, привезший тело бедного Эшаппара, чтобы сообщить мне все подробности, затем — раненый офицер, возвращающийся в свой сибирский полк №18, — который ты, вероятно, видел у Риги. Опять плохо спала, — сердце все еще расширено, голова болит, — все же должна отравиться к Павлу, так как он выразил желание меня видеть. Я просила А. пригласить Риту, Шахбегова, Кикнадзе и Деменкова к детям в 4 1/2 часа, чтобы провести приятно вечер, так как они не идут сегодня в лазарет и скучали бы без своих друзей. Как здоровье Шведова, он опять заболел в ставке? А. телеграфировала в день его именин Зборовскому, спрашивая про Шурика, но не получила ответа — частные телеграммы не пропускают, может быть, туда?

Очень странно опять видеть солнце после этих пасмурных дней, — это такая радость!

Мое письмо скучно и надо сейчас его кончить. Да благословит и да сохранит тебя Бог, мой любимый, дорогой, единственный, мое все! Осыпаю тебя нежными поцелуями и крепко обнимаю.

Навсегда твоя старая

Женушка^[544].

Царское Село. 15 ноября 1915 г.

Мойлюбимый,

Страшно была обрадована твоим дорогим письмом. Крепко благодарю за него! Все, что ты пишешь, крайне интересно. Приятно узнать, что ты доволен и обрадован состоянием войск, которые осматривал. Воображаю дикую радость Нижегородцев и всех других, скакавших за тобою: их мечта увидеть тебя во время войны осуществилась!

Может быть, ты вернешься в среду? Ах, как это было бы хорошо — после 3-х долгих недель!

Я никогда не была в такой долгой разлуке с малюткой. Мне кажется, что прошел целый век.

Теперь, чтоб не забыть, я должна передать тебе поручение от нашего Друга, вызванное Его ночным видением. Он просит тебя приказать начать наступление возле Риги^[545], говорит, что это необходимо, а то германцы там твердо засядут на всю зиму, что будет стоить много крови, и трудно будет заставить их уйти. Теперь же мы застигнем их врасплох и добьемся того, что они отступят. Он говорит, что именно теперь это самое важное и настоятельбо просит тебя, чтоб ты приказал нашим наступать. Он говорит, что мы можем и должны это сделать, и просил меня немедленно тебе об этом написать.

Далее, — о Хвостове. Он говорит, что Трепав сильно противится ревизии, которую ты поручил Нейдгардту, и не желает, чтобы ты вмешивался в его дела, но Хвостов просит тебя настоять на исполнении твоего приказания, потому что благонамеренные члены Думы в восторге от этого, ибо они видят, что это спасет положение и многое откроет. Хвостов прочел восторженную телеграмму об этом и говорил, что это затронет многие комиссии, и, между прочим, — Гучков будет разоблачен. Так нелепо, что Трепов против этого! У меня есть бумага (копия) Шаховского, где он просит Хвостова принять решительные меры, иначе он не отвечает за результаты. Трепов должен бы радоваться — он чист, так как недавно только поступил и из всех сил старается.

Хвостов очень и очень советовал бы тебе увеличить оклады железнодорожников; — так же, как ты это сделал с почтовыми служащими. Там ведь результатом была безграничная благодарность тебе, — всякие забастовки были приостановлены тем, что эта милость дана была тобой лично, прежде нежели они успели просить тебя об этом. Он нарочно пришел сегодня на обед к А. с Бел.^[546], чтобы я это тебе написала и чтоб ты прочел это перед докладом Трепова в понедельник.

Мой милый, ты писал мне, что железная дорога в Рени ветха и испорчена. Пожалуйста, категорически прикажи, чтобы ее немедленно исправили, во избежание несчастных случаев, так как ею будут пользоваться для перевозки раненых, амуниции, продовольствия и войск. Нельзя ли было бы поскорей провести небольшие ветки для облегчения сообщения, потому что мы сильно нуждаемся там в железных дорогах, иначе наше сообщение может приостановиться, что может быть ужасно во время зимних сражений? Это я пишу по собственной инициативе, потому что уверена, что это может быть сделано, и ты знаешь, как мало, увы, инициативы у этих людей. Они никогда ничего не предпримут, пока несчастье не обрушится внезапно и не застигнет их врасплох. Хорошо бы провести несколько коротких веток по направлению к румынской границе и к Австрии. Прикажи заготовить заранее шпалы для ширококолейной дороги, — помнишь, каких усилий стоило проникнуть до Львова?

Я была у Павла. Он лежал в своей спальне, — ему позволено передвигаться по комнате и сидеть немного в кресле, — очень худ, но больше нет темных пятен на щеках, которые мне так не нравились, — голос громче, разговорчив, всем интересуется. Я просила его отложить рентгеновское исследование до приезда Федорова (Дмитрий телеграфировал, что Федоров этого требует). Она слишком все торопит. Он возлагает все надежды на Федорова и предоставляет ему решить насчет операции. — Конечно, самая мысль о ней пугает его, но если Федоров будет настаивать, он, конечно, согласится, — а я бы не рискнула.

Весь день плохо себя чувствовала из-за сердца. Принимала своего Толля (улана), который получает полк, — говорят, твоих Павлоградских гусар, — но он еще не знает наверное. Самойлов тоже является кандидатом на получение полка, а Арсеньсв — нашей бригады. Павел воображает, что он настолько поправится, что снова туда поедет, и она этому верит. Я ей сказала, что я в этом сомневаюсь. Я ее не успокаивала, когда мы остались наедине, так как она относится к болезни Павла очень спокойно, и у нее такие жесткие глаза. Ты знаешь, как странно, вечером накануне своей болезни он спорил с Георгием в ставке о нашем Друге. Г. ему сказал, что в семье его считают последователем Распутина, отчего Павел пришел в ярость и очень резко говорил — и заболел в ту же ночь. Ее племянница слышала это от нее и рассказала об этом Гр., который сказал, что, без сомнения, это послано Богом, потому что он должен был бы заступиться за человека, которого ты уважаешь, и помнить, что он все получил от тебя. Она принесла письмо от его жены, в котором та просит Гр. написать мне и попросить за них. Наш Друг был этим крайне поражен.

День был грустный без тебя. С нами завтракали Соня и Трина. Ольга кормила Соню, а я лежала, по обыкновению,на диване. Затем мне принесли ваши письма, я перечла их несколько раз и нежно поцеловала — твои и Бэбины дорогие руки касались этой бумаги.

Добрый старый Раухфус умер вчера утром. Большая потеря для моего общества “Матер. и младенч.” Его голова была удивительно свежа для его прелонного возраста.

Боткин — нездоров, поэтому не может быть сегодня утром. А. гуляет по получасу в день на костылях в саду. Как она вынослива, хотя и жалуется, что калека! Почти ежедневно трясется в автомобиле в город и взбирается на третий эта|ж к нашему Другу. У нее спина болит, особенно по вечерам. Но я чувствую, что надежда встречать тебя по утрам дает ей силы. Жук опять ее сопровождает, потому что было бы опасно позволить ей ходить одной, — она может упасть, а доктора говорят, что тогда, наверное, она вторично сломает ногу. Ее брат приехал сюда на 6 дней.

Мавра едет в деревню, так как у нее очень расстроены нервы: совершенно не спит, бедняжка. Татьяна уехала на Кавказ на поминовение в полугодовой день кончины мужа и затем опять возвратится сюда из Мсхеда^[547]. Старик придет ко мне сегодня — не знаю, зачем. — Какое чудное солнце! Помни о Риге.

А теперь прощай и да благословит и сохранит тебя Господь, мой дорогой муж, любовь моя!

Без конца целую. Твоя женушка

Аликс.

Легла спать после 4-х.

Царское Село. 15 ноября 1915 г.

Мой родной, любимый душка,

Уже сегодня начинаю тебе письмо, потому что только что видела старика Горемыкина, и очень боюсь до завтра позабыть то, что имею передать. У него сегодня вечером было назначено заседание Совета Министров, но он его отменил, когда ты вызвал Трепова. и перенес на среду — вечер, — он просит дать ему возможность увидать тебя в четверг. Он вполне уверен во внутреннем спокойствии, — говорит, что ничего не может быть. Он находит, что молодые министры Хвостов и Шаховской без нужды слишком волнуются. На это я возразила, что лучше предугадывать события, чем просыпать их, как это обыкновенно здесь бывает. Ну, дело идет о том, созывать ли теперь Думу — он против этого. Им сейчас нечего делать. Бюджет был внесен министром финансов с опозданием на 5 или 6 дней, и они еще не начали предварительных работ, которые требуются перед представлением его на обсуждение всей Думы. Если же они будут заседать без дела, то начнут разговоры про Варнаву и нашего Друга, будут вмешиваться в правительственные дела, на что не имеют права (Хвостов и Бел. говорили А., что тот членДумы,который намеревался говорить против Гр., взял обратно свое заявление, и что эта тема не будет затронута). Одним словом, таков совет старика, плод долгого размышления и вчерашних разговоров с одним членом Думы, имя которого он просил не называть. Он хочет посоветовать тебе дать 2 рескрипта — один на имя Куломзина (я нахожу, что ты должен его сменить) и другой на имя Родзянко, в котором ты указал бы на то, что комиссии еще не разработали бюджета и слишком рано поэтому созывать всю Думу, и чтобы Родзянко представил тебе доклад, как только они окончат предварительную работу.

Я хочу попросить А. поговорить об этом совершенно конфиденциально с нашим Другом, который видит и слышит и знает многое, и спросить, благословит ли Он, так как перед тем Он стоял на совсем другой точке зрения. Горемыкин хочет, чтобы я обо всем этом написала тебе до того, как ты его увидишь, т.е. подготовила бы тебя к разговору с ним. Он по обыкновению спокоен, но только очень беспокоится за свою жену, которая, кроме всего остального, страдает сейчас астмой и еле может дышать.

От Хвостова он слышал, что все твои приказы Поливанову или его к тебе донесения, все показаны Гучкову. Это совершенно недопустимо, это просто игра в руку твоим врагам. Он мне говорил, что ты ему называл Иванова. Мне кажется, наш Друг и Хвостов думают по этому поводу то же самое — в особенности наш Друг. Тогда все будет отлично в Думе и все, что будет нужно, пройдет. Беляев — хороший работник, а престиж старика сделает остальное. А он устал на войне и если у тебя есть кем его заменить, может быть, хорошо сделать это теперь же. Потом он затронул другие вопросы, которые не представляют для тебя особого интереса. Но наш Друг сказал последний раз, что только в случае победы Дума может не созываться, иначе же непременно надо, что ничего особенно дурного там не будут говорить, — что старик должен заболеть на несколько дней, чтобы здесь не появляться, и что ты должен неожиданно вернуться и сказать несколько слов при открытии Думы. Когда мы встретимся, я тебе расскажу все, что он теперь говорил.

Милый мой, неужели это действительно последнее письмо и ты приезжаешь в среду? Как хорошо! А. получила очаровательное письмо от Н.П., в котором он описывает свое путешествие и свои впечатления о доблестной армии, которая так полна сил, как будто до сих пор еще не воевала! Все это должно давать тебе силу и вдохновение для работы.

16-го.

С добрым утром, любимый!

Холодно и ветрено. Очень устала — опять плохая ночь, — все болит, так что все утро лежала с закрытыми глазами. У меня был доклад сенатора кн. Голицына, — относительно наших пленных, — потом приняла Коленкина и, наконец, 3-х австрийских сестер милосердия.

Надеюсь, твоя простуда прошла и кокаин помог. Жаль, что дороги занесены снегом, и ты не можешь теперь делать длинных прогулок. Вероятно, ты приедешь только на неделю, раз должен вернуться к Георгиевскому празднику — не так ли?

А какая будет радость, Боже мой, если ты вернешься домой через 2 дня! Ведь завтра 3 недели, как мы расстались! Я так страстно жажду тебя, мое сокровище!

До свидания, любовь моя, благословляю и целую тебя много, много раз с самой глубокой любовью и нежностью!

Навсегда, Ники мой, твоя старая

Солнышко.

Я распечатала письмо: она говорила с нашим Другом, который очень опечален и говорит, что все сказанное стариком совершенно неправильно. Далее Он сказал, что надо созвать Думу, хотя бы на короткое время, — это даже будет очень хорошо, в особенности, если тебе удастся вернуться неожиданно для всех, как раньше ты думал это сделать, — что никакого не будет скандала, что никто не устроит ему неприятности. Б. и Хвостов будут следить за всем, но что если ты их не созовешь, то, несомненно, возникнут неудовольствия и неприятности. Я была уверена, что Он ответит именно так, и мне кажется, что Он вполне прав. Вероятно, люди, хорошо расположенные к нему лично, напугали его, что он будет освистан; я понимаю, что после того как распустили их, когда они этого не ожидали, нельзя опять без нужды оскорблять их. Само собой разумеется, что он ненавидит их (как и я, из-за России).

Одним словом, надо теперь за ними последить и заставить их поскорее разработать бюджет. Я уверена, что ты также скорее согласишься с Гр., чем со стариком, который на этот раз неправ и напуган из-за Гр. и Варнавы.

“Долг! Вот причина”

Следующая поездка Царя в действующую армию вместе с Наследником оказалась сравнительно короткой. 3 декабря, когда Государь с сыном собирались на встречу с гвардией, вдруг Царевич заболел. Простуда, чихание, носом пошла кровь. Все дела пришлось оставить и вернуться в ставку, а затем и в Царское Село.

Моя возлюбленная,

Тяжко опять расставаться, проведя вместе всего только 6 дней. Долг! Вот причина. Пожалуйста, береги себя, не переутомляй своего бедного сердца. Я люблю тебя так глубоко! В мыслях и молитвах я почти всегда с тобой, а особенно вечером, когда мы обычно бываем вместе! Я надеюсь, что это время не за горами и что ничто тебя не будет огорчать. Благослови Бог тебя и дорогих девочек!

Нежно целую тебя и люблю беспредельно.

Всегда твой, Солнышко мое, старый муженек

Ники. 24 ноября 1915 г.

Царское Село. 25 ноября 1915 г.

Мой родной, бесценный,

Ты будешь уже в пути, когда прочтешь эту записку, — мои самые нежные молитвы и думы будут всюду за тобой следовать. Слава Богу, 7 дней ты был со мной, — но они быстро пролетели, и опять начинает болеть сердце. Береги Бэби, не позволяй ему бегать по поезду, чтоб он не ушиб рук, — я думаю, что в четверг он будет в состоянии согнуть правую руку. Меня огорчает мысль, что он должен будет оставить тебя одного. Прежде чем решить, поговори с m-r Жильяр — он такой рассудительный человек и очень хорошо знает все, что надо Алексею.

Ты, наверное, рад уехать от здешних приемов, забот и докладов — здесь жизнь для тебя не отдых, а наоборот.

Твои нежные ласки согрели мое старое сердце, — ты не представляешь, как тяжело остаться без вас, мои ангелы! Я рада, что проеду прямо в церковь со станции в 9 1/2 — в темноте помолиться за тебя — возвращение домой всегда особенно мучительно.

Спи спокойно и долго, мое сокровище, мой единственный, мое все, свет моей жизни!

Благословляю тебя и вверяю Божьему попечению. Крепко обнимаю и нежно целую твое дорогое лицо, чудные глаза и все любимые местечки.

Спокойной ночи, отдохни хорошенько.

Навсегда твоя старая

Женушка.

Царское Село. 25 ноября 1915 г.

Мой любимый,

Твоя дорогая записка доставила мне большое утешение; я перечитывала ее без конца и целовала, и мне казалось, что я слышу твой голос. Ах, ненавижу я эти прощания! Мы прямо пошли в верхнюю церковь, и я осталась в своей молельне, служба уже началась и продолжалась очень недолго. Какая тяжесть на сердце! Вернувшись домой, легла очень рано, не хотелось видеть А. Предпочитаю быть в одиночестве, когда сердце так болит.

Сегодня утром 10 градусов. Как Бэбина рука? Я немного беспокоюсь, — пока она окончательно не поправится, он должен быть осторожен в движениях.

Алек что-то завтра устраивает в Народном Доме для георгиевских кавалеров. Теперь могу и тебя поздравить, мой ангел, от всей души — ты заслужил этот крест всем твоим тяжким трудом и тем великим подъемом духа, который ты приносил войскам. Жалею, что не могу быть с тобой и с нашим маленьким георгиевским кавалером, дорогим Бэби, и не смогу поздравить и перекрестить вас обоих в такой день!

Ходила к Знаменью и поставила за тебя свечку, — служба еще шла, и только что вынесли чашу. Затем была в госпитале и со всеми поговорила. — Сейчас завтрак, должна скорее отослать письмо.

До свидания, мой бесценный душка, осыпаю тебя нежными поцелуями. Да благословит и сохранит тебя Господь Всемогущий!

Навсегда твоя старая

Солнышко.

Дети тебя целуют. Получил ли ты ответ от Джорджи?

Царское Село. 26 ноября 1915 г.

Мой любимый душка,

Хотелось бы знать, как пройдет все сегодня в ставке. С большим подъемом, наверное. Надеюсь, что ручки дорогого Бэби поправляются.

Попозже пойду в церковь с Ольгой, — вчера вечером я ходила одна наверх в мою молельную. Церковь — мое утешение. Глупое сердце пошаливает. Приняла m-me Погуляеву, m-me Маньковскую, — представь себе, ее сестра — мать молодого Хвостова. Он просил позволения повидать меня сегодня, — не знаю, зачем.

Наш Друг вчера обедал с ним и остался очень доволен. 5 градусов и очень темно.

А. только что получила телеграмму от Н.П. о его назначении и о том, что он едет в Одессу. – Я ужасно огорчена, что он больше не будет с тобой, я была так спокойна за вас обоих, — нам будет страшно недоставать его. Это, конечно, блестящее назначение, но ты будешь так одинок без него! — Наш Друг очень расстроен, что он уезжает, так как он один из Его “близких” и должен быть при тебе, у тебя мало верных, честных друзей. — Он говорит: только А. и Н.П. — Он хотел, чтоб я тебе об этом телеграфировала, но я отказалась и Его просила этого не делать. — Я знаю, что это значит для него^[548] и его товарищей, хоть он сильно будет страдать от разлуки с нами: мы, по его словам, самые для него дорогие и близкие люди!

Каковы известия от Джорджи? Как, должно быть, Орлов и Дрентельн довольны, что Н.П. уезжает, — их завистливые сердца, наконец, успокоятся. — Трое твоих партнеров зараз уходят, — кого ты себе теперь найдешь?

Силаев очень милый и вполне преданный человек.

Я отстояла половину обедни и молебен.

Получила длинную телеграмму от Мекка относительно всех моих подвижных складов. – M-me Гартвиг в Ровно, там поставлены наши походные церкви, и два раза в день идут службы для проходящих войск. — 1-й дезинфекторский отряд и автомобили стоят также в Ровно. — Наше летучее отделение склада находится 40 верстами севернее, на новой линии фронта. — Далее наш бактериологический дезинф. отряд обслуживает всю армию, один поезд-склад стоит в Подволочиске, другой в Тарнополе, но он его двинет в Каменец-Подольск, где бактериологическому дезинф. отряду будет больше работы. Говорю тебе все это на тот случай, если тебе придется там проезжать.

До свидания, дружок, курьер сегодня уезжает раньше.

Крещу и целую без конца. Тоскую по тебе. Благослови тебя Господь! Навсегда твоя старая

Женушка.

Ц. Ставка. 26 ноября 1915 г.

Моя милая женушка,

Поездка была спокойная и унылая; нам обоим было так грустно без тебя и девочек. Были встречены Алексеевым, несколькими генералами из штаба и старым Пильцем, и поехали в наш дом.

Потом меня мучили мелкими вопросами насчет сегодняшних торжеств. Бэби спал хорошо, руки и ноги не болели. Было тепло и сыро. Федорова немножко беспокоил смотр и скользкий двор. Все, слава Богу, сошло хорошо и трогательно красиво!

В 10 утра мы оба вышли — слева от подъезда стояли все офицеры, прибывшие из армии, а против них чудная рота унтеров и прапорщиков с 2-мя, 3-мя и 4-мя георгиевскими крестами и всеми медалями на груди. Затем, спиною к улице, чудный батальон раненых и украшенных орденами людей, посланных служить при ставке, а дальше наши солдаты и казаки, полиция, жандармы и т.д.

После благодарственного молебна все они прошли мимо маршем, с генералами и офицерами во главе. Я сказал им несколько слов, а потом пошел на доклад. В 12 мы посетили обед, устроенный для всех людей, и я пил за их здоровье квасом. Затем Алексей пошел домой, а я с другими через улицу в городскую думу. Мы завтракали в двух высоких залах — всего 170 человек. Когда мы встали, я поговорил с каждым офицером, что отняло полтора часа, но я с этим не считался, так как слишком интересно было слушать их ответы. В конце я всех их произвел, каждого в его следующий чин. Эффект был колоссальный! Среди этих офицеров я увидел и поговорил — с Наврузовым и Кратом и передал им поклон от тебя и девочек. Ник. Пав. уезжает завтра в Одессу принять командование Гвард. Экип. от Полушкина.

Благослови тебя Бог, моя душка-женушка! Нежно целую тебя и детей. Неизменно твой старый муженек

Ники.

Перешли, пожалуйста, мое письмо Малькольму.

Царское Село. 27 ноября 1915 г.

Мой родной муженек,

Я рада, что все так хорошо вчера обошлось. Георгий телеграфировал, что это было одно из самых прекрасных зрелищ, которые он когда-либо видел в жизни. Как трогательно! — Говорят, что было чудно в Народном Доме — величайший порядок — присутствовало 18000 человек (их посадили соответственно войнам, в которых они участвовали); они были очень хорошо накормлены и получили разрешение взять с собой тарелки и кружки. В каждой зале был отслужен молебен. Валя там был.

Я вчера весь день читала, дети гуляли, а А. вернулась из города лишь в 4.20. Но мне нравилась тишина — только воздух в моей большой комнате был душный — открыли отопление, — а термометр за окном показывал 1 градус тепла. — После чаю, приняв офицеров, я полчаса каталась с Ольгой в санях. Было тепло и шел снег.

Сегодня утром опять 10 градусов. Эти резкие изменения погоды очень вредны для больных.

А. с нами обедала. Мы все работали, даже она, наконец, принялась за работy, затем они пели церковные песни, а Ольга играла. — Хвостов не приходил вчера, так как был нездоров.

Мои письма скучны, но ничего нет интересного, чтобы написать тебе, и мысли мои невеселые — так одиноко без дружка и малютки!

Сердце у меня расширено, но я все-таки хочу пойти в нижнюю церковь, где будет служить маленький митрополит Макарий — совсем просто, без помпы — храмовый праздник Знамения.

Днем я надеюсь зайти туда и поставить свечку за тебя, а затем, кажется, наш Друг хочет меня видеть — в 4 часа.

Только что вернулась из церкви — митрополит чудно служил, так спокойно. Все выглядело как на картине — он в золоте, и золотой алтарь, и его серебряные волосы — все сияло. — Я ушла перед молебном. Ольга отправилась в лазарет, а я пошла кончать свои письма, затем принимать Изу и Валю до завтрака. — До свидания, мой ангел, мое сокровище, моя любовь. — Да благословит и сохранит тебя Господь! — 1000 поцелуев, дорогой Ники, от любящей старой женушки

Аликс.

Какие у тебя планы?

Я велела привести Джоя, и он лежит теперь у моих ног — такой грустный, потому что скучает без своего маленького хозяина.

Царское Село. 28 ноября 1915 г.

Мой дорогой,

Очень, очень благодарна тебе за твое милое письмо, которое пришло совершенно неожиданно! Очень рада, что Георгиевский праздник прошел так блестяще — только что прочла в газетах описание его и твои дорогие слова. Только подумать, что Наврузов, мой хулиган, как я его всегда называю, и Крат были там, это очень хорошо! Ну, твои 2 Нижегородца должны нам рассказать об этом — с нетерпением буду их ждать!

Беседовала с нашим Другом в продолжение 3/4 часа. — Он много расспрашивал о тебе. Сегодня Он идет навестить старика. Говорил о Н.П., очень жалеет, что он не может быть с тобой, но надеется, что Господь его сохранит и что после войны (которая, как Он думает, окончится через несколько месяцев) он сможет к тебе вернуться. Пожалуйста, мой дорогой, не назначай Спиридовича градоначальником в Петроград: я знаю, что он сам и Воейков (которого, как это не странно, Спиридович держит в руках) желают этого назначения. Это было бы весьма неподходяще, он не совсем порядочный человек, недавно нелепо женился, — кроме того, после Столыпинской истории в Киеве это совсем нехорошо^[549]. Ему предложили место губернатора в Астрахани (да?), но он отказался. Затем еще одна вещь, — не знаю, почему, но Спиридович восстанавливает Воейкова против Хвостова, с которым в начале все так хорошо шло. Теперь нужно добиться, чтобы Трепов работал в согласии с Хвостовым. Это единственный способ все устроить и наладить работу.

Милый маленький митрополит Макарий приходил ко мне после завтрака и был прелестен. Ломан угощал его и все духовенство, — Аня и m-me Ломан там также были. Затем я принимала 2 германских сестер милосердия; гр. Икскуль была в Wolfsgarten. Перед отъездом она собирается посетить еще несколько мест. Другая из Мекленбурга. Она спросила меня, нельзя ли отпустить из Сибири в Германию стариков и детей, которых наши перевезли из Восточной Пруссии, когда там были наши войска. Это касается Беляева или Хвостова? Мне кажется, что последнего. Скажи мне, могу ли я об этом просить? Конечно, только совсем старых людей и крохотных детей, — она их видела в Сибири и в Самаре.

Я ходила к Знаменью и поставила за тебя свечку. Затем говорила с Ломаном о маленькой походной церкви, которую хочу послать Гвардейскому Экипажу, так как с ними наш священник. Сегодня утром я ничего не делаю, потому что неважно себя чувствую.

Один из наших раненых офицеров умер сегодня ночью, — вчера его оперировали, — он был несколько раз при смерти, — я ходила к нему по вечерам, когда он себя особенно плохо чувствовал. Я думаю, он никогда не смог бы поправиться; его денщик — ангел.

Сегодня вечером в нашей церкви служит Шавельский. Вечером Николай Дмитриевич, Дем.^[550] и Викт. Эраст, придут к 9 часам к Ане проститься с ней, — очень грустно, что мы не увидим Шведова до его отъезда. Все наши друзья одновременно отправляются на войну!

11 градусов мороза и много снегу.

Посылаю тебе бумагу от Ростовцева. Кажется, она касается Алексеева и может быть скорее исполнена через тебя, если ты согласен, — я видела несчастного офицера, твоя мама тоже.

Ортипо лежит на моей постели и крепко спит. Я переслала твое письмо Малькольму для передачи Джорджи — он завтра уезжает.

Теперь прощай, мой желанный и любимый. Да благословит и сохранит тебя Господь! Страстно целую твои милые губы и любимые глаза. Навсегда твоя старая

Солнышко.

Ц.ставка. 28 ноября 1915 г.

Душка-Солнышко,

Самое теплое спасибо за два милых письма. Опять я был занят все утро и после обеда, и едва урвал четверть часа, чтоб написать несколько слов.

Граббе просит тебя прислать сюда 70 образков для нашей 1-й Кубанской сотни, вскоре отправляющейся на фронт.

Сию секунду Воейков принес мне бумагу с расписанием нашей поездки. Мы выезжаем 3-го декабря в Жмеринку и проведем 4-е, 5-е и 6-е с гвардейскими дивизиями^[551]. Я очень рад, что так вышло и что проведу среди них свои именины.

Прости за этот ужасный торопливый почерк, но у меня осталось всего несколько минут.

Только что заглянул Силаев — вид у него сияющий. Он передал мне поклон девочек, за который я их очень благодарю.

Посылаю тебе ответ Джорджи — сохрани его.

Надеюсь, что твое бедное сердце скоро поправится, я так скорблю за тебя! Благослови тебя Бог, моя птичка, мое сокровище, моя милая женушка! С любовью целую тебя и детей.

Всегда твой

Ники.

Царское Село. 29 ноября 1915 г.

Мой бесценный друг,

Только 5-й день, как ты уехал, а кажется, что прошла вечность! Темно, идет снег; 11 градусов мороза, ночью было 16 градусов.

Вчера вечером служил о. Шавельский. Было прекрасно; мне его голос очень нравится. Он любезно согласился взять с собой 2 антиминса, так как я посылаю в Гвардейский Экипаж и 4-му стрелковому полку походные церкви к 6-му.

Мария Павловна пила со мной чай. Она была очень хорошенькая, когда сняла свою косынку, ее стриженые волосы были завиты. Она изменилась к лучшему — совсем не то, что было раньше. Сегодня она возвращается обратно в Псков, но не знает, когда уезжает Дмитрий. Вечером мы пошли к Ане, и там, кроме нас, были Деменк.^[552] и Зборовский. Оказывается, что Ал. Конст. тоже приехал, так что мы повидаем его до отъезда на фронт. Сегодня утром Гулыга^[553] придет с нами проститься. Кн. Лоло Д.^[554] завтракает с нами, а позднее у меня будет Сандра Шувалова с отчетом.

Каждый день у меня приемы и дела, но интересного ничего нет, о чем бы тебе написать.

У меня неладно с челюстью, и я ем с трудом. Посылаю тебе письмо от Ани, ты, может быть, поручишь мне поблагодарить ее за письмо и подарок в своей телеграмме?

Дорогой мой, мне так хочется, чтобы твое письмо поскорее пришло, а курьер всегда опаздывает!

Благословляю тебя и целую с горячей любовью. Навсегда, мой Ники, твоя старая

Женушка.

Царское Село. 29 ноября 1915 г.

Дорогой, любимый,

Я уже сегодня начинаю свое письмо, чтобы крепко поблагодарить тебя за твое, только что мною полученное. Очень хорошо, что ты хочешь провести свои именины с войсками, хотя жаль, что мы не сможем быть вместе. Радуюсь, что ты проведешь этот великий праздник среди твоей армии. Да ниспошлет св. Николай свое особое благословение всем и да поможет! Мне не нравится ответ Джорджи, я нахожу его неправильным.

Как интересно, что ты видел К. Крючкова^[555]. Идет сильный снег, так что поезд А. ушел отсюда часом позднее и шел целый час до города; она боится застрять на обратном пути. Ира, Ларка и Сандра^[556] уезжают сегодня вечером в Алупку, так как у старого графа был удар. У нее 4 георгиевских медали и так странно видеть их на нарядном платье!

M-me Оржевская^[557] хочет предложить твоей мама послать ее осмотреть здешних военнопленных. Я нахожу это прекрасным, потому что есть вещи, в которые надо входить. Наше правительство отпускает достаточно денег на пищу, но, кажется, она не получается, как следует, — бесчестные люди задерживают. Я рада, что у ней и у меня была та же мысль — я не имею права вмешиваться, а она может давать советы. — Слава Богу, что Бэби себя лучше чувствует, надеюсь, что он хорошо перенесет путешествие.

Дрентельн принимает командование полком, или как он вообще устраивается?

Вокруг моей лампы жужжат мухи — напоминает лето, но ветер завывает в камине. Дорогой мой, я так к тебе стремлюсь! Слава Богу, что малютка с тобой, чтобы приласкать тебя. Что ты делаешь по вечерам — играешь ли с кем-нибудь в домино?

Наврузов и Чавчавадзе пили у нас чай. Было так приятно увидать их через столько месяцев и узнать новости о вас обоих! Ты представляешь себе? — мы 5 пьем чай с 2 офицерами — но с ними это кажется совершенно естественным. Они также в восторге, что графиня Воронцова покинула Кавказ. Я во вторник посылаю Граббе 170 икон, 170 книжек, 200 простых открыток из склада, 170 пакетов иодина и 3 пакета для офицеров. Зборов. и Шведову я дам вещи сама. Затем еще небольшая икона св. Николая для сотни — ты можешь их ею благословить.

Ну, наш Друг виделся со стариком, который очень внимательно Его выслушал, но стоял на своем. Он намерен просить тебя совсем не созывать Думы (она ему ненавистна), но Гр. сказал ему, что нехорошо просить об этом тебя, так как теперь все желают работать, и поэтому было бы неправильным не созвать их по окончании ими предварительных работ — нужно оказать им немного доверия.

30-гоноября.

Завтракаю и пишу одновременно. В 10 час. я пошла к заупокойной литургии по нашим офицерам, дети пришли к отпеванию. Затем сидела в лазарете. Появился Наврузов, — он опять уезжает сегодня вечером в Армавир, а также Равтополо — у него цветущий вид.

2 градуса тепла и дождь. Гвардейские офицеры слыхали, что производство их не касается.

Ты прямо вернешься в ставку или проедешь через Минск? Эриванцы спрашивали об этом. Мелик-Адамов вернулся из Евпатории.

Должна принимать, поэтому приходится прервать письмо и покончить с завтраком.

Благословляю и целую тебя с безграничной преданностью. Навсегда, мой дорогой, твоя старая

Солнышко.

Ц. ставка. 30 ноября 1915 г.

Дорогая моя женушка,

Горячее спасибо тебе за твои письма. Я всегда жду их с некоторым сердцебиением. Вскрыв конверт, я сую в него нос и вдыхаю твои духи!

Чтобы лучше посмотреть гвардейцев и с большим удобством для них и для нас, мы выезжаем в четверг 3-го, а вернемся сюда либо 7-го, либо 8-го декабря. Войска теперь в походе, и поэтому мы увидим их ближе к границе, чем полагали первоначально.

Дрентельн прощается здесь в день нашего отъезда и уезжает прямо в Петроград по семейным делам. То же самое и Ник. Лав., возвращающийся из Одессы на 10 дней. Я не уверен, смогу ли я снова увидеть Гв. Экип., так как они должны оставаться как можно дольше в этом городе. Вот жалость!

Тот французский господин — Поль Думер^[558], которого я принял в последний день пребывания дома, приехал сюда нынче утром. Он завтракал, а потом я имел с ним беседу.

Только что получил твое дорогое письмо, за которое очень благодарю тебя, мое сокровище!

В одном из твоих предыдущих писем ты упомянула о Спиридовиче. Но, мне кажется, я перед отъездом сказал тебе, что Хвост. говорил со мной о нем и просил не назначать его на место Оболенского, с чем я вполне согласен. Хвостов затем сказал, что, по его мнению, вполне хорош был бы наш Веселкин. Но торопиться некуда, так как Оболенский пока остается. Что же касается стариков и детей из Восточной Пруссии, находящихся в Сибири, то я распорядился, чтобы их отправили в Германию. Нынче утром доклад вышел коротким, так что перед завтраком я мог, наконец, прогуляться с нашим маленьким. Он маршировал со своей винтовкой и громко распевал.

Благослови тебя Бог, мое Солнышко, душка моя! Нежно люблю и целую.

Твой муженек

Ники.

Царское Село. 1 декабря 1915 г.

Мой любимый,

Темно, холодно, 11 градусов мороза. Заболела Соня^[559]. Она очень слаба, шум в легких, в полудремоте, еле говорит, а когда говорит, то трудно понять, что. Я вызвала Вл. Ник., и он привезет также своего брата. В.Н. поставил банки в моем присутствии. Она не реагировала и бесчувственно лежала на руках двух горничных; грустно было смотреть на это парализованное тело. Ночью ей стало хуже, так что вызвали сестру из Большого Дворца, которая ей сделала впрыскивания камфары, после чего сердце стало немного лучше. Оказывается, она звала меня и священника. Я знаю, что она любит причащаться во время болезни, поэтому пошлю к ней Батюшку. Вчера она проговорила только “как мама”, она всегда думает о смерти своей матери, когда сильно больна. Митя Ден и Иза долго сидели в соседней комнате. Я к ней сегодня утром пойду: она привыкла видеть меня около себя даже во время болезни.

Заболела она только вчера, а уже очень слаба, и перебои начались. Вчера было 37,3 и пульс 140 — сегодня уже 38,7 и пульс 82-104.

Вчера кн. Гедройц была у меня 1 1/2 часа с докладом относительно Евпатории, куда я ее посылала, чтобы выяснить, что там делается. Шурик, Виктор Эр. и Равтополо были вчера вечером у Ани. Наст. глаза сияли от радости.

Я узнала, что Эрдели известил штаб, что ты приказал назначить моего Андроникова^[560] помощником Вильчковского! Ну, значит, мы должны прибавить место второго помощника, раз имеется уже один.

Чичагов^[561] был у А. и сказал ей, что он сегодня ведет дело Варнавы и что сегодня Синод постановляет прославление св. Иоанна М. — Чичагов нашел в Синоде бумагу, о которой митрополит и все забыли (скандал!), в которой Синод просит тебя разрешить его прославление (год или больше тому назад) и на заголовке которой ты написал “согласен”, — значит, они во всем виноваты. Кончу письмо за завтраком. Сейчас должна одеться и идти к Соне. Дорогой мой, жажду тебя! Мы завтракаем в игральной, чтобы быть ближе к Соне.

Знаешь, дружок, она очень плоха. У нее воспаление легких, но еще хуже то, что у нее паралич захватывает мускулы сердца, которое очень слабо, — надежды мало, и вид у нее очень плохой. В 3 часа ее причастят. Она совсем сегодня ничегоне говорит, только кашляет, но слышит, когда я предлагаю ей пить. Глаза ее постоянно закрыты, цвет лица нехороший, левый зрачок больше не реагирует. Ее тетка Иванова и сестра из Алекс. Общины (из Конвоя) приехали, чтобы ухаживать за ней.

Сердечно благодарю за твое дорогое письмо. Это всегда для меня огромная радость!

Извини, что мало пишу — на душе у меня тревога за Соню. Наш Друг говорит, что для нее лучше, если она умрет, и мы все так думаем. Я совершенно спокойна, так как видела столько умирающих — вид смерти доказывает нам ее величие и что пути Божьи неисповедимы.

Яркое солнце.

Целую без конца и благословляю. Твоя

Женушка.

Царское Село. 2 декабря 1915 г.

Мой дорогой,

Еще одно верное сердце ушло в неведомый край! Я рада за нее, что всекончилось, так как жизнь в будущем могла бы стать для нее еще худшим физическим мучением. — Все это произошло так быстро, что еще нельзя опомниться. Вот она лежит здесь, как восковая кукла — я не могу назвать ее по-другому, так это не похоже на ту Соню, которую мы знали, такую всегда жизнерадостную и цветущую! — Бог милосердный взял ее к себе, без всяких страданий.

Я тебе вчера писала во время завтрака, а когда начался доклад Вильчковского, меня позвали к ней, — сердце сильно ослабло, 39,7, и она причастилась Св. Тайн — в 2 1/2 ч. — Она не могла больше открыть глаз — единственное, что она сказала, было: “прости”, обращенное ко мне, — и затем она больше не слышала, когда ее просили глотать. Наступал конец. — Я просила батюшку прочесть молитвы и соборовать ее. Это приносит мир и, по-моему, всегда помогает отходящей душе. Она быстро изменилась. — В 4 1/2 ч. ее тетя просила меня пойти отдохнуть, так что я прилегла в комнате Изы, и тут же мы пили чай. — В 5 ч. 10 мин. меня позвали — батюшка читал отходную, и она совершенно спокойно почила. Да упокоит Господь ее душу и да благословит ее за всю ее любовь великую ко мне за эти долгие годы!

Никогда она не жаловалась на свое здоровье. Даже будучи парализованной, она до конца радовалась жизни. — Ее сердце не выдержало — ей делали камфарные и другие впрыскивания, но ничто больше не действовало на сердце. — Жизнь — великая тайна: то ожидают рождения человеческого существа, то опять ожидают отхода души. Какое величие во всем этом, и невольно чувствуешь, как мы, смертные, все ничтожны и как велик наш Небесный Отец! Очень трудно выразить мысли и чувства на бумаге. — Я чувствовала, что передаю ее Богу, — с желанием помочь ее душе быть счастливой. Меня охватывает трепет перед святостью происшедшего такая тайна, которую постигнешь лишь за гробом! — В 9 час. девочки и я пошли на панихиду. Сейчас ее положат в гроб в ее гостиной, но я приберегу свои силы к вечеру, чтобы присутствовать на выносе в церковь Знамения. — Я почти не спала слишком много впечатлений.

Я спокойна — какое-то застывшее, тупое чувство вследствие всего пережитого.

Боткин впервые появился сегодня утром — и просил меня соблюдать покой из-за расширения сердца. Хочу завтра утром причаститься — рождественский пост — и теперь это будет для меня поддержкой. А. тоже пойдет — в пещ. Храме — в 9 ч. — Так что, мой милый, горячо и нежно прошу твоего прощения за все слово и дело, — благослови меня, мой друг! — Будет утешительно помолиться за тебя завтра — как раз когда ты начнешь свое путешествие. Бог даст, все уладится. Жалко, что ты не увидишь Гвардейский Экипаж. — После твоего вчерашнего письма мы решили послать Попова в Одессу с моею церковью и Андреева в Жмеринку с церковью для 4-го полка. — Интересно бы проехать дальше. — Посылаю тебе сегодня небольшой подарок (ящик для писем ждет твоего возвращения), — открой его 5-го вечером.

Это — увеличенная фотография из прошлогодней группы. — Я посылаю ее сегодня, чтобы не опоздала к 6-му. — Шлю также мои самые горячие поздравления, пожелания и поцелуи к твоим именинам — душой и сердцем я всегда с тобою, мой дорогой ангел! Посылаю также немного цветов; другие, наверное, завяли, так как вчера была неделя, как ты уехал.

Дай Бог тебе счастливо путешествовать! — А. целует тебя, — твоя мама будет на панихиде. Я тоже пойду, потому что О. и Т. должны ехать в город — они не могут отложить — у них важное заседание Комитета и прием пожертвований.

Да благословит и сохранит тебя Господь, мой дорогой! 1000 нежных поцелуев от твоей старой

Женушки.

Царское Село. 3 декабря 1915 г.

Мой милый, бесценный,

Было большим утешением причаститься сегодня утром. Шла в церковь с думами о вас. — Было так мирно и хорошо, — наши певчие чудно пели, — в церкви никого не было, — только милая Ольга пришла. Аня ходила со мной. Но везде недостает Сони, и вспоминается, как я подвозила ее в колясочке к царским вратам. После чаю Аня отправилась в город, а Ольга и я пошли поставить свечки в Знамении. — Монахиня читала псалтырь, — покойница вся была закрыта, и стояла там одна только верная горничная ее, — так она одинока! Я заказала Сорокоуст, так как никто не догадался этого сделать. Вчера офицеры Сводного полка несли ее из дому по лестнице и в церкви, а по улице — прислуга. — Т. и М. следовали пешком, я ехала позади с О. и А. — Шел снег, все прошло спокойно и быстро. — Не верится, что существо, полное жизни, теперь лежит неподвижно. — Да, душа в самом деле отлетела!

А. также исповедовалась в нашей спальне — так было удобнее батюшке.

Я хотела причащаться этим постом, и теперь это было для меня большим утешением: я устала от этих испытаний, продолжающихся уже более года, а это дает поддержку и новые силы.

Сегодня годовщина смерти сына Боткина. — Соня умерла в тот же день, что моя мать 34 года тому назад, — об ней очень жалели, ее любили, и очень много народу пришло на ее похороны.

Во время панихиды в доме я стояла около двери в спальню, так что не видела усопшей — так было легче. — Милая матушка пришла на панихиду, так как хотела еще раз увидеть ее в ее комнате, и потом она мне сказала, что желает, чтобы все картины Зичи^[562] были вынуты из рам, уложены в папки и присланы к ней, потому что для нее это память о путешествии — они прежде находились в Гатчине. — Я велю Щеглову^[563] это сделать, когда уберут Сонины вещи и наведут порядок.

Холодно и идет снег. Как-то ты едешь теперь, мой бесценный друг? Я очень по тебе тоскую, но рада, что тебя здесь нет в эти грустные дни. — Петя придет к чаю.

Я принимала m-me Зизи, так как о многом надо было переговорить, относительно похорон также.

Все время продолжает идти снег.

Ангел мой, сокровище мое, как много я о тебе думаю и как люблю тебя и малютку!

Да благословит Бог тебя и твое путешествие и да вернет тебя благополучно ко мне! Горячо целую тебя, муженек дорогой, твоя старая

Солнышко.

“Разлука – ужасная вещь”

12 декабря Государь снова отправился в ставку, но уже без сына. “Пусто было в поезде без Алексея”, — записывает он в дневнике.

Напряженные дни. Царь готовит войска к будущей военной кампании 1916 года. Поезд главнокомандующего движется безостановочно, каждый день все новые места: Киев, Черный Остров, Волочиск, Подволочиск, Орша, Замиры (смотр войск), Барановичи, Уша, Молодечно. 19 декабря Царь получает сообщение о присвоении ему звания фельдмаршала английской армии. Этого звания не было и у английского короля. Так выражалось признание союзниками решающей роли русской армии в борьбе с общим врагом.

Царское Село. 12 декабря 1915 г.

Мой родной, мой любимый душка,

С болью в сердце отпускаю я тебя, совсем одного, без милого Бэби. Хоть и страдала я вдали от своего ребенка, все же для меня было большим утешением знать, что он с тобой и что его милое присутствие украшает твою жизнь. И Н.П. тебя тоже больше не сопровождает. Я была спокойна, когда знала, что он с тобою, “он наш”, как правильно говорит наш Друг, и его жизнь так слилась с нашей за все эти долгие годы, когда он разделял с нами наши радости и горести, что он вполне наш, и мы для него самые близкие и дорогие. Он также боится долгой разлуки с нами^[564]. Я очень надеюсь, что ты увидишь его батальоны — это было бы благословением для него в его новой деятельности.

Слава Богу, ты можешь быть покоен за Алексея, и я надеюсь, что когда ты вернешься, он будет таким же кругленьким и розовым, как раньше. — Ему будет очень грустно оставаться дома: ему очень нравилось быть с тобою, как будто он уже взрослый. — Вообще разлука — ужасная вещь, и к ней привыкнуть нельзя. — Некому теперь приласкать тебя и поцеловать, — мысленно я всегда это делаю, мой ангел! — Твоя подушка вечером и утром получает мои поцелуи и слезы. — Любовь моя все растет, и тоска увеличивается.

Дай Бог, чтобы на юге было теплее! — Жалко, что все должно быть сделано в один день — нельзя так насладиться всем виденным и переговорить, как бы хотелось.

Пусть твое присутствие принесет успех и благословение войскам!

Вернешься ли ты к Рождеству или нет? — Конечно ты дашь мне знать, как только решишь, — сейчас ты еще не можешь сказать.

Мой родной, крепко тебя прижимаю к своему сердцу и покрываю тебя поцелуями. Чувствуй мою близость и мои нежные, горячие объятия!

Первые часы в поезде без Бэби будут ужасны — так тихо, и тe6e будет недоставать молитв. — Сокровище мое, я так глубоко, глубоко тебя люблю, “с бесконечной искренней преданностью и глубже, чем могу выразить”. Когда тебя нет, то исчезает главный смысл моей жизни, все принимает грустный оттенок, а теперь, когда я удержала малютку при себе, тебе должно быть еще тяжелее. Спи спокойно, моя любовь, да пошлет тебе Бог укрепляющий сон и отдых!

Я дала икону Егерям. Подкладка ее футляра сделана из их ленты, — наш Друг благословил ее в Петергофе в день их полкового праздника в 1906 году. — Остаток ее я сохранила. Он сказал, что эта лента будет на войне, и они там отличатся. Теперь Он не может вспомнить всего, но говорит, что надо всегда исполнять Его приказания — они имеют глубокий смысл. — Может быть, ты не пожелаешь передать ее лично, чтобы не обидеть другие полки (так как этот не имеет никакого отношения ни к Бэби, ни ко мне), тогда вели передать им это от меня после твоего отъезда. — Вспомни хороший совет Георгия, чтоб твои адъютанты дежурили по 10 дней, — тогда у тебя будут всегда свежие новости, а у них будет отдых.

До свидания, мой муженек, мой самый родной, моя жизнь, мое солнышко. Да благословит и сохранит тебя Бог! Св. Николай да услышит наши молитвы!

Без конца целую. Навсегда

Твоя.

Царское Село. 13 декабря 1915 г.

Мой любимый,

Я провела одинокую ночь. Страшно тебя недостает, но тебе еще хуже, и я так тебе сочувствую, мой возлюбленный! Очень тяжело было расставаться! Да благословит и сохранит тебя Господь, теперь и всегда!

Спала неважно. С вечера идет снег — только 12-15 градусов, какое счастье, и я надеюсь, что пока ты будешь в пути, станет еще теплее.

Только что получила трогательную телеграмму от Жукова^[565], посланную имперед отъездом, и другую от Н.П. из Подволочиска, что они вчера благополучно прибыли туда, так что надеюсь, что он тебя еще увидит.

Обедала я наверху, а затем принесли мне письмо от Павла и одно к нему от Марии, — все о Рузском, отчаяние и т.п. — Это после ее разговора с Б.-Бр.^[566], который жаловался, конечно, что здесь покровительствуют баронам — т.е., что когда он уволил двух из Красного Креста, то Белецкий их вернул, — что Рузский против плана Алексеева в южном направлении и не выносит Алексеева. Павел предоставил мне решить, переслать ли тебе письма его и Мариино, но я с краткой запиской вернула их ему, потому что не согласна ни с чем, что она пишет.

Будто бы уволили Р. после его письма к Поливанову, который якобы никогда тебе его не показывал, — масса чепухи!

Малютка хорошо спал, 37, но левая рука плохо сгибается, боли нет. Хочу пойти к 11 час. к обедне, так как сердце лучше и не так холодно. Будет служить Питирим. Я рада помолиться в церкви, — хотя там мне будет страшно недоставать тебя!

Да благословит тебя Бог, мой любимый! Я должна встать и одеться. Я еще чувствую на губах твой прощальный поцелуй и жажду других.

До свидания, ангел мой, мое солнышко!

Осыпаю тебя нежными поцелуями.

Навсегда твоя старая

Женушка.

В мыслях и молитвах всегда с тобой, — так тоскую по тебе!

Царское Село. 13 декабря 1915 г.

Мой ненаглядный,

Начинаю письмо сегодня вечером: завтра будет очень мало времени для писанья, так как меня ожидает дантист и приедет Элла. — Извини, что пишу другими чернилами, но то мое перо высохло.

Бэби хорошо себя чувствует, — мы завтракали, пили чай и обедали вместе с ним. После приема Бенкендорфа и Сониной тети сестры Ивановой — я опять была с ним. — Митрополит Питирим чудно служил. В конце службы он сказал несколько горячих слов и прочел молитву за тебя, мой дорогой. — Ломан дал в честь его большой завтрак, на котором присутствовала Аня. Так утешительно было молиться в церкви вместе с нашими дорогими солдатами! — Затем пришли к чаю Аня и Воронов сженою. Бэби был в восторге, увидав их. — Он со своими 160 моряками должен присоединиться к Экипажу и поэтому едет в четверг в Москву, — так до Киева ближе.

Он рассказывал, что бедный Мельнвец сильно похудел и что у него легкие в очень плохом состоянии. — Завтра уже годовщина смерти Бутакова — как время летит! Затем я приняла кн. Оболенского, брата г-жи Прутченко^[567]. Хоть он и ненавидит Аню за нашего Друга, все же он пришел ко мне через Аню и принес мне фотографии с фресок Ферапонтьевского монастыря, над реставрацией которых работает. Им надо на это еще 38000 руб., но я сказала, что они должны подождать окончания войны, так как деньги сейчас нужны на другое. — Затем кн. Голицын приходил с докладом о моем комитете помощи военнопленным.

После этого я час отдыхала. — Аня с нами обедает, так как эти дни я ее меньше вижу, хотя Элла уезжает обратно уже в среду и проводит полдня в городе, а я — у дантиста. — Увы, я не могу пойти на освещение маленькой церкви. Это слишком утомительно, — я еще не в силах. Через 10 дней — Рождество, и столько дела до этого праздника!

Сегодня теплее, так что дети ездили в Павловск, — они встретили сына и дочерей кн. Палей на лыжах. — Сейчас я постараюсь уснуть.

Декабря 14-го.

17 градусов мороза.

Доброе утро, мой дорогой!

Бэби спал хорошо, я — неважно. — Интересно знать, получишь ли ты мои письма в пути или же найдешь их по возвращении в ставку? — Во всяком случае, они нумерованы, и ты их не перепутаешь.

Розовое небо за кухней, и деревья, густо покрытые снегом, волшебно красивы. Хотелось бы быть художником и нарисовать все это!

Приказала Бенкендорфу послать тебе через Ростовцева Евангелия.

Элла посидит у меня от 11 3/4 до 31/2, а затем поедет в город к акафисту и всенощной перед завтрашним освящением, — обедает она в Аничкове. — А у меня в 11 час. будет дантист.

Его рукапоправилась, — у него 36,6 — он веселенький.

Все мои мысли и горячие молитвы сопутствуют тебе постоянно. — Мне так недостает тебя, мой дорогой, — жажду твоих нежных ласк! Ну, вот Ортипо вскочил ко мне на постель. Татьяна пошла в лазарет. Анастасия была у дантиста. – Лео^[568] все еще жив. Ему, бедняге, то хуже, то лучше.

Я поцеловала один из наших розовых цветков и кладу его в это письмо. Сейчас мне надо вставать — такая скука! — и кончать письмо.

До свидания, душка, благословляю тебя и целую без конца.

Навсегда, муженек милый,

Твоя.

Царское Село. 15 декабря 1915 г.

Мой родной, милый душка,

Все мои мысли с тобою — как-то у вас там все? У нас опять 20 градусов мороза и чудная солнечная погода. С утра такая суета — бесчисленные хлопоты о подарках к Рождеству для раненых и персонала лазаретов. Их число все увеличивается: 900 Евангелий, иконок и открыток-фотографий отправлены Кире. Видела Эллу лишь на секунду в 9 час., до того, как она умчалась в церковь, — теперь уже 1 час, а она еще не вернулась из города.

Я была целый час у дантиста. Сердце у меня сегодня опять расширено. Бэби спал до 11 час. Он здоров, хотя еще простужен. Софи Ферзен^[569] была у меня вчера, просидела почти 2 часа, и мы с ней очень хорошо поговорили — она такая симпатичная и добрая женщина.

Пересылаю тебе прошение от невестки кн. Юрьевского. Это не хорошая личность — поступи, как хочешь. Графиня Ребиндер написала Ане из Харькова, что ее брат Кутайсов^[570] там узнал о своем новом назначении: “сначала он и верить не хотел в свое счастье, а теперь горит желанием показать, что он достоин носить вензеля возлюбленного монарха, готов отдать ему все свои силы, всю свою жизнь”. Она пишет, что он стал совсем другим человеком. Бог тебя вознаградит за то, что ты для него сделал, мой дорогой!

Как я рада, что ты повидался с Ксенией!

Аня горячо тебя целует. Она в час уехала в город и ночует там.

Надо отправлять письмо.

Крещу тебя и целую нежно, горячо, страстно.

Твоя маленькая

Солнышко.

Царское Село. 16 декабря 1915 г.

Мой родной душка,

Я была счастлива получить вчера вечером твою телеграмму из Подволочиска и узнать, что все сошло так удачно. Наш Друг опять молился и благословил тебя издали. Н.П. телеграфировал после 4-х, что ты ему после смотра дал повышение и что он был очень счастлив, — я рада, что ты видел его во главе батальона.

Мы заставили Бэби рассказать Элле все про Волочиск и про княг. Волконскую, а также про твои смотры там, — он сделал это очень хорошо, весьма подробно. Элла была там в прошлом году осенью. Настроение у нее и вид великолепны. Она спокойна и естественна. Конечно, она должна каждое утро мчаться в город и кроме того принимает здесь. Она уезжает завтра вечером, — сегодня я с нею и Струковым^[571] пойду осматривать фарфор и рисунки с фабрики.

Опять 26 градусов мороза, — так что это и мое расширенное сердце заставляют меня спокойно сидеть дома. Аня была вчера у митрополита. Наш Друг тоже, — они очень хорошо поговорили; затем он угостил их завтраком. Гр. был на почетном месте. Он относился к Гр. с замечательным уважением и был под глубоким впечатлением от всех Его слов.

Только 5 дней, как ты уехал, а мне это кажется уже бесконечно долго. О, мой дорогой, Бэби и я уже представляем себе твое одиночество в ставке, и это наводит на нас такую грусть — очень не надо, по-моему, мой бесценный ангел!

Сейчас я должна одеться и идти к дантисту, после чего кончу это письмо.

Вот я и наверху. Он работает над моим зубом (фальшивым).

Мы говорили о большой военной санатории, которая достраивается на твои средства. Он слышал, что Ялтинское временное общество (которое поддерживается Союзом Городов) хочет, чтобы ты передал ее им. Он находит, что это принципиально неправильно (он сам член этого общества). Поэтому я предупреждаю тебя, чтоб ты не соглашался, если получишь такое ходатайство, — обсуди это со мной, пожалуйста, по возвращении. Санатория нужна для туберкулезных. Они должны быть изолированы, а для них не находится места в Ялте — значит, она должна быть твоей.

Теперь я сижу рядом с постелью Алексея, который тебе пишет. П.В.П.^[572] наблюдает за тем, как он пишет. Джой спит на полу. Солнце ярко светит.

Я даю Элле с собой икону св. Николая для передачи кн. Ширинскому Шахматову^[573] от тебя, в благодарность за его труды, — он болен и не мог присутствовать при освящении храма.

Боюсь, что мое письмо очень скучно, но ничего нет интересного. Теперь пора идти вниз к завтраку.

До свидания, мой любимый друг. Тебе будет грустно без малютки в пустом доме в ставке, бедный мой дружок!

Да поможет тебе Господь, дорогой!

Осыпаю тебя самыми нежными, горячими поцелуями и благословляю.

Навсегда твоя старая

Женушка.

Царское Село. 17 декабря 1915 г.

Мой родной душка,

Опять нет времени написать тебе подлиннее. Я должна была прочитать кучу докладов, в 10 1/2 идти к дантисту, затем будет Вильчковский с докладом, вечером Хвостов, не знаю, зачем, и сердце мое более расширено и болит, а мне следовало бы соблюдать покой.

22 градуса мороза. Посылаю тебе бумагу, которую Элла привезла из Курска. Она думала, что ты, может быть, кого-нибудь пошлешь туда с медалями. Другая бумага должна напомнить тебе, кому послать поздравительные телеграммы к Рождеству, — мне нет смысла их посылать, так как мы не вместе. Бэби надеется встать завтра, если температура будет сегодня нормальной. Простуда бросилась на желудок, и он должен держаться диеты. Элла уезжает сегодня вечером, так как у нее много дела. Ее пребывание у нас было очень уютно, тихо и мило. Я думаю, она у нас отдохнула.

А. получила телеграмму от Н.П., что он 20 приезжает из Киева, — нет, не так, он 20-го думает выехать. Но почему телеграмма из Киева, и он пишет “не хорошо”? Может быть, он простудился? — очень неясно. Наши мысли все “там” — как-то у вас там все подвигается? Твое одинокое прибытие в пустой дом меня печалит, да поможет тебе Бог!

Благословляю и нежно целую без конца.

Твоя старая

Женушка.

Извини за короткое письмо, но совсем нет времени писать. Когда Элла уедет и покончу с дантистом, буду свободнее. Самое хлопотливое время — перед Рождеством, которое наступает через неделю.

Как поживает старик?

Ц. ставка. 17 декабря 1915 г.

Моя душка Солнышко,

Опять я здесь и полон самых ярких впечатлений. Прежде всего, самое нежное спасибо за твои четыре милых письма: два я получил в пути, а два — по прибытии сюда.

Ксения и Ольга целуют тебя, мы провели два приятных часа в поезде, Сандро также. В ту самую ночь совсем потеплело, я открыл окно в твоем купе и двери в мое, — так что спал хорошо. 15-го встал рано, потому что в 8.30 начинался первый смотр — 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. Погода была чудная, совершенно как у нас в апреле весною; только на полях и дорогах была страшная грязь. Велико было мое счастье видеть дорогие полки, которых я не видел с самого начала войны! Были тут также два казачьих полка и три конных батареи, и все прошли очень хорошо. Я пригласил всех командиров в поезд и накормил их на пути в Волочиск. Среди них были также Дмитрий и Линевич^[574], который чувствует себя гораздо лучше, по его словам.

В Волоч. — совсем близко к поезду — состоялся второй смотр — 3-й гвард. дивизии (Варшавской). Наши стрелки, распухшие в целую дивизию, прекрасная бат. Гвард. Экип., саперы и их артиллерия. Вид у войск был блестящий. Они не проходили маршем из-за глубокой и густой грязи — они растеряли бы сапоги на моих глазах. Генералы, Кирилл и Н.П. завтракали в моем поезде, — после чего я произвел его. Потом мы передвинулись на австрийскую территорию. В трех верстах от станции Подволочиск состоялся последний смотр, который начался в 3.30, потому что я задержался на предыдущих парадах. Здесь находились 1-я и 2-я гвард. пех. дивизии с их артиллерией. Уже темнело, так что я тоже дважды проехал вдоль рядов снаружи и внутри, после чего Шавельский отслужил молебен в центре огромного каре, в полной темноте. Сев в мотор, я прокричал войскам “прощайте”, и на невидимом поле поднялся страшный рев, провожавший меня до поезда. Здесь последняя партия явилась к обеду. В этот день я осмотрел 84000 солдат — одних только гвардейцев — и накормил 105 командиров!

Увы, я должен кончить!

Благослови Бог тебя и дорогих детей! Скажи Крошке, что я страшно скучаю по нем.

Прими нежные поцелуи от

Ники.

Царское Село. 18 декабря 1915 г.

Мой любимый душка,

Чудное яркое солнце, 8 градусов мороза утром. Дантист покончил со мной на этот раз, но зубная боль все еще продолжается. Твое одиночество удручает нас. Представляю себе твои унылые прогулки в саду. Пригласи Мордв. или Сил. гулять с тобою, у них всегда найдется о чем поговорить! И пустая спальня! Вернись скорей, и мы согреем и обласкаем тебя, моя птичка нежно любимая!

Масса дел, которые мне придется делать эти дни, меня изводит, потому что не будет времени спокойно написать тебе. Я курю, потому что болят зубы и — еще более — лицевые нервы.

Увы! мне приходится надоедать тебе бумагами, чего ты не любишь! Прилагаю к этому письму письмо Михень. Это проще, чем описывать всю историю с Делинхаузен. Когда ты прочтешь ее объяснения, ты увидишь, можно ли что-нибудь сделать для него. Она очень осторожна насчет того, о чем просит, но вместе с тем желает помочь нам установить правду, если это возможно и если была совершена несправедливость с людьми, осудившими слишком опрометчиво.

Манус и не думал умирать. Это все была просто биржевая игра, чтобы поднять и уронить бумаги, некрасивый трюк!

Мой разговор с Хвостовым опишу завтра, сегодня не имею времени, да и голова слишком утомлена. Устраивать рождественские дела всегда утомительно и сложно.

Бэби встал и будет завтракать в моей комнате. Он выглядит хорошо, худенький, с громадными глазами. Девочки здоровы. Поблагодари ее через меня за письмо и лакомства и пошли привет.

Должна кончать.

Благословляю тебя без конца и шлю 1000 страстных поцелуев.

Навсегда, муженек мой,

Твоя старая Аликс.

Ц. ставка. 18 декабря 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Сердечно благодарю тебя за твое милое письмо и за присылку новогоднего списка телеграмм. Поблагодари Крошку и девочек за их письма.

Нынче, среди прочих, обедал Белецкий; он рассказал мне, как вела себя Маша В.^[575] ранее и после отъезда из города, и как она была принята в имении своей сестры.

У меня есть надежда вернуться домой как раз на Рождественские праздники. Мой план таков: я выезжаю завтра вечером, 19-го, на западный фронт (Эверт) — и приезжаю через Минск на маленькую станцию Замирье, недалеко от Барановичей. Здесь остаюсь два дня и надеюсь осмотреть уйму войск; во вторник утром устрою смотр в Молодечно, а в пятницу другой — в Вилейках, откуда немедленно поеду назад — через Минск и Оршу — домой, куда надеюсь прибыть в четверг в 5.30, чтобы поспеть к вечерней службе. Это было бы чудесно!

С юга очень мало вестей, так как густой туман мешает нашему артиллерийскому огню; тем не менее некоторые пехотные полки дошли или доползли до проволочных заграждений австрийских позиций и в некоторых местах даже взяли первые линии. Но об этом еще не следует рассказывать — сделай милость.

У меня также больше нет времени писать, так что надо кончать.

У старика цветущее самочувствие; на днях ему удалось убедить меня разрешить ему пройти во главе своего конногвардейского эскадрона — верхом, но шагом. Он был ужасно счастлив после этого.

Благослови тебя Бог, моя душка, моя птичка! Покрываю тебя всю поцелуями. Целую дорогих детей.

С самой нежной любовью остаюсь неизменно твой старый муженек

Ники.

Царское Село. 19 декабря 1915 г.

Мой любимый,

Ты не можешь себе представить, какую радость и утешение мне доставило твое дорогое письмо! Я страшно по тебе тоскую, тем более что я сознаю, как ты одинок: некому тебя нежно поцеловать и не слышишь ты живого голоска нашего малютки. Тяжело за тебя, что ты совершенно один и что возле тебя нет даже Н.П.

Очень хочется знать, что нового на фронте. Успешно ли развивается наступление? Черные галки каркают и спрашивают, почему и отчего предприняли такой шаг зимою, но я нахожу, что мы не имеем права судить. У тебя и Алексеева свои планы и соображения, а мы только должны молиться об успехе, и тот, кто умеет ждать, преуспеет. Это очень тяжело, но ничто не дается без терпения и веры. Бог всегда испытывает нас, но посылает награду и избавление тогда, когда мы меньше всего этого ожидаем. И как все переменится внутри страны, когда мы одержим победу!

Мы много говорили с Хвостовым о продовольствии. Он говорит, что министры действительно стараются совместно работать (за исключением Барка и Поливанова). Ошибка Думы в том, что она приставила к ним комиссию из 70 членов, вследствие чего значительно уменьшились полномочия министра внутренних дел, который не может принять никаких решительных мер без одобрения этой комиссии.

Конечно, многого не сделаешь, будучи таким образом связанным по рукам. Он это на днях высказал в Думе, и они прикусили языки. Он просил меня напомнить тебе о твоем разговоре с ним, когда он просил тебя дать указ Совету Министров (кажется), чтобы народ знал, что ты думаешь об его нуждах и не забываешь о них. Конечно, это много не поможет, но явится нравственным звеном и докажет им, что хотя ты на войне, все же помнишь про их нужды. Боюсь, что я плохо объясняю, но голова у меня болит — вчера мне столько пришлось прочесть! Вчера, кроме того, устала до смерти, разбирая в продолжение двух часов Сонины вещи с ее братом, — затем выбирала рождественские подарки и принимала. Сегодня приму только В. Кочубея относительно пасхальных подарков и фонда, который он предлагает нам основать.

Хвостов и многие другие благонамеренные люди находят Барка не на высоте положения. Во всяком случае, он Хвостову не помогает — давно уже у него просили денег для частичного подкупа “Нового времени” (к сожалению, министры сказали об этом Барку, а не Хвостову, которому бы это, наверное, удалось, — тогда как Б. медлит по собственным соображениям), и в результате газету подкупают Гучков с евреями, Рубинштейнами и т.п., и помещают свои тенденциозные статьи. Он сам не чувствует себя очень твердо на своем посту с тех пор, как подписал это письмо^[576] с другими министрами, которые с тех пор почти все вышли в отставку, — и поэтому старается более или менее поладить с партией Гучкова. Говорят, что умный министр финансов мог бы легко поймать Гучкова в ловушку и обезвредить его, лишив его денег от евреев. Кн. Татищев, которого я принимала (он окончил кавалерийское училище, т.е. нет, кадетский корпус с начальством^[577], и большой его друг) — знающий человек, знает и глубоко уважает нашего Друга и в отличных отношениях с Хвостовым — даже в родстве с ним, — человек очень преданный и желающий только блага тебе и России.

Его имя на устах у многих. На него указывают, как на человека, способного спасти финансовое положение и исправить ошибки, сделанные Барком. Он человек с независимыми убеждениями, не ищет личных выгод, богат, князь и враг партии Тютчевых и Самариных — “он свой человек, наш, и нас не предаст”, как говорит Хвостов. А его любовь к нашему Другу является несомненным благословением и преимуществом. Подумай и поговори о нем с Хвостовым при свидании. Он, конечно, не вправе вмешиваться в дела, которые его не касаются, но они очень дружно работали бы вместе! Он ненавидит Гучкова и всю московскую клику и произвел на меня очень хорошее впечатление. Андроников без всякой причины отзывался некрасиво о Т. Воейкову, в чем он сам потом сознался. Подумай, кн. Палей знает даже это (А. же притворяется наивной и ничего не знающей) и говорит, что о кн. Татищеве очень хорошо отзываются.

Прилагаю справку о нем, которую я просила Хвостова написать для меня.

Он только что нашел в своем Лужском имении серный (?) источник и каменный уголь; это я сообщаю тебе просто ради интереса. Повидай его, когда приедешь, и поговори с ним по душе. Конечно, когда Совет Министров станет работать более дружно, все наладится, — кроме того, они будут защищать нашего Друга из любви к тебе и уважения к Нему.

Бэби написал тебе французское письмо, пошли ему телеграмму, — это обрадует дитя.

Теперь я должна кончить.

До свидания, драгоценный муж мой, многострадальный душка!

Не могу спокойно о тебе думать, сердце разрывается от боли. Я так жажду видеть тебя наконец избавленным от хлопот и беспокойства, окруженным людьми, честно исполняющими твои приказания и служащими тебе из любви к тебе! Тебе столько приходится переносить!

Бог возложил на тебя тяжелый крест, но Он не замедлит помочь тебе, подаст тебе мудрость и силу и вознаградит за твое терпение и кротость. Я так желала бы быть тебе более полезной. Все так трудно и сложно сейчас, и мы не можем быть вместе, это хуже всего. Надеешься ли ты скоро приехать?

Да сохранит и благословит тебя Господь! Да утешит Он тебя в твоем одиночестве и услышит твои молитвы!

Осыпаю тебя нежными, горячими поцелуями, прижимаю тебя к сердцу и хочу отдохнуть на твоей груди, забыв про все тяжелое, что разрывает сердце на части.

Навсегда, любимый, твоя

Солнышко.

Царское Село. 20 декабря 1915 г.

Мой любимый,

Каким сюрпризом было твое второе дорогое письмо! Благодарю тебя за него от всего сердца! Я рада, что ты опять путешествуешь — ты будешь меньше чувствовать свое одиночество и потом — эти войска уже давно ждали тебя. Кроме того, сейчас не так холодно, и это удобно для смотров. Неужели этот старый греховодник проскакал во главе своего эскадрона?! Слава Богу, что это обошлось благополучно, но надеюсь, что в других отношениях он не мешает тебе.

Какая радость, что ты будешь здесь 24-го! Ты выпьешь чай в поезде, и мы зажжем елку для детей, когда ты приедешь. К тому времени мы успеем покончить с елкой для прислуги и для фрейлин. У меня голова идет кругом от всего, что надо сделать, и я себя чувствую скверно. Все же хочу пойти в церковь на минутку, так как мальчик Лили Д. переходит в православие сегодня утром, — он будет стоять обедню в нижней церкви и причастится в первый раз в жизни, — он мой крестник. Дрентельн завтракает у Изы, и мы попросили его потом зайти к нам, чтобы проститься, так как он сам, наверное, не догадается этого сделать!

Как хорошо, что ты назначен английским фельдмаршалом! Теперь я закажу хорошую икону с английским, шотландским и ирландским покровителями — св. Георгием, св. Михаилом и св. Андреем, для тебя, чтобы ты благословил ею английскую армию, хотя, в сущности, покровитель Ирландии св. Патрик. Я прочитала в газетах то, что ты написал о нашем наступлении на юге. Да дарует Господь успех нашим войскам!

Интересно узнать, что тебе Б.^[578] сказал про Машу.

Сегодня утром 10 градусов мороза, и деревья густо покрыты снегом, как тогда, когда ты был здесь. Малютка наш, наконец, вышел сегодня, и я надеюсь, что у него скоро опять будут розовые щечки.

Сегодня 20-й день после смерти Сони! Время так незаметно идет, — как будто это все случилось только вчера, а иногда кажется, что это было много лет тому назад, — один день кажется целым годом в эти трудные времена страданий и тревог.

Дорогой мой, я должна встать и одеться, чтобы идти в церковь.

До свидания, мой дорогой, любимый, моя радость, моя жизнь, мой единственный и мое все! Крещу и целую тебя нежно и обнимаю тебя.

Навсегда, любимый, твоя старая женушка

Аликс.

Как хорошо будет, если тебе удастся повидать Эриванцев, Грузинцев и других кавказцев! Может быть, и моих Сибирцев? Я получила прелестную телеграмму от Леиб-Егерей, в благодарность за икону и ленту.

Царское Село. 21 декабря 1915 г.

Мой любимый,

Как я рада, что ты остался доволен всем виденным вчера и что было не слишком холодно! Сегодня у нас только 3 градуса, — Бэби наслаждается своими прогулками в саду дважды в день.

Я вчера пошла к обедне — ко второй половине, потому что мне хотелось присутствовать при том, как Тити Д. в первый раз причастится — он мой крестник. Вчера утром он перешел в православие. Описание ее последнего путешествия отсюда в деревню с Гротен великолепно — они спали в одном купе, он над ней, так как не было места, — хорошо, что это была не А.

Эрдели сегодня будет у меня, не знаю, зачем, может быть, по поводу ложного приказа, данного им от твоего имени, в чем он, вероятно, хочет оправдаться. Посмотрим, как ему это удастся. Вчера с нами простился Дрентельн — с глазами, полными слез, — он уезжает 26 вечером и надеется иметь возможность проститься с тобой до отъезда.

Какие у тебя будут здесь утомительные дни — 3 дня подряд елки в манеже! Там такая толпа!

Митя Орбелиани^[579] помогал мне разбирать драгоценности Сони и распределять их согласно ее желанию. Тяжело было разбирать все эти мелочи, которыми она так дорожила.

Тутельс меня изводит — никогда ничего не помнит, переспрашивает сто раз, и это не помогает моему писанию. Голова и сердце болят, страшно устала. Ради других отправилась вчера в дом А., так как там было двое раненых приятелей детей и Мариин толстяк, так что я должна была сидеть с А.

Любимый душка, должна теперь с тобой проститься. Будь здоров, я всегда с тобой сердцем и душою. Крещу и целую тебя без конца, муженек мой.

Твоя старая

Женушка.

Царское Село. 22 декабря 1915 г.

Мой любимый,

Поздравляю тебя с днем ангела нашей маленькой Анастасии! Грустно было давать ей подарки без тебя. В 12 1/2 будет отслужен молебен у меня в комнате, а затем я, может быть, пройдусь немного, так как 2 градуса тепла, и ветра нет, и лишь изредка идет снег. Сегодня первый день, что снег спал с деревьев, и они стоят совсем голые.

Наш Друг все молится и думает о войне. Он говорит, чтоб мы Ему тотчас же говорили, как только случается что-нибудь особенное, — она Ему сказала про туман, и Он сделал выговор, что Ему этого не сказали тотчас же, — говорит, что туманы больше не будут мешать.

Алексей и Шот только что отправились в сад, — ему эти прогулки очень полезны. Веселовский телеграфировал, что ты 20-го видел мою роту. Я очень за них рада, — может быть, там были наши раненые — Кунов или Малеев.

Я принимала Эрдели. Ну, я нахожу, что все очень неясно, так как он отрицает, что когда-либо говорил с тобой лично об Андроникове и что никогда не посылал такой телеграммы. Он думает, что она составлена на телеграфе, против чего я протестовала, так как они никогда не посмели бы воспользоваться твоим именем. Тогда он сказал, что это вина Маслова. Может быть, эта неудачная мысль и действительно была его, но я велела ему выяснить в штабе в городе, кто написал и кто получил приказ Эрдели от твоего имени. — Я совершенно уверена, что это сделал Эрдели, потому что он сказал мне еще другие вещи, будто мое имя было упомянуто, — вздор. Ты знаешь, я не люблю его и эти его вкрадчивые глаза и манеры. Затем он хвалил мне Гротена (он считает его моим и Аниным protege, без сомнения). Он был очень груб в последние годы с Аней в период своей Дружбы с Станой.

Мой улан Гурьев сидел со мной час (он также хвалил Гротена и Маслова), был мил, интересен, в прекрасном настроении, — то, что нужно в молодом офицере.

Как, должно быть, тебе странно было видеть наши войска в тех местах, которые знакомы тебе по прежней ставке! Продвигаемся ли мы там или крепко засели после отступления? На юге мы как будто берем много пленных и медленно, но верно продвигаемся.

Я приготовила подарки для Н.П. Мы сшили ему шелковую рубашку, я связала ему чулки, затем достала резиновый таз и кувшин вроде тех, какие я дала Родионову в прошлом году на Рождество, и т.д.

Посещение войск должно действовать освежающе. Ты, вероятно, ездишь в автомобиле и ходишь пешком, так как невозможно доставить тебе туда твоих лошадей.

Мой дорогой, должна теперь кончить. Крещу и целую тебя без конца, ласкаю и люблю больше, чем могу выразить. Навеки

Твоя.

Хвостов сказал А., что он, Наумов и Трепов составили план по продовольствию на два месяца, — слава Богу, по прошествии 15 месяцев они, наконец, выработали план!

M-me Антонова вернулась из Ливадии — прилагаю фиалку, подснежник и другие душистые цветы оттуда.

ИЗМЕНА

“Наши молитвы встретятся в эту ночь”

“Всякая ласка дает нам силу и глубокое счастье”

“Ты делаешь великое дело”

“Впереди такое тревожное время”

“Династия переживает тяжелые испытания”

“Это становится политически опасно”

“Наши молитвы встретятся в эту ночь”

Встречу Нового 1916 года Царю не удалось провести вместе с семьей. Неотложные дела заставили его отправиться в ставку 30 декабря.

Военное положение страны было нелегким. Если в начале войны против России действовало 49 дивизий, то во второй половине 1915 года — уже 107 дивизий. Усиливается подрывная деятельность германского штаба. За счет немецких денег, направляемых через разные подставные организации, финансируется антивоенная, пораженческая деятельность левых партий. С декабря 1915 года выходит журнал “Летопись”. под редакцией М. Горького, пронизанный духом измены Родине. Продолжают плести свои интриги за устранение Царя и замену его своим кандидатом российские и международные масонские круги.

Царское Село. 30 декабря 1915 г.

Мой любимый,

Снова ты уехал один, и я с тяжким сердцем рассталась с тобой! Долго, долго не будет больше ни поцелуев, ни нежных ласк, а мне хочется прижаться к тебе, крепко обнять и дать тебе почувствовать всю силу моей любви. Ведь ты — моя жизнь, мой возлюбленный, и каждая разлука причиняет мне бесконечную душевную боль, потому что ведь это разлука с самым для меня дорогим и святым! Дай Бог, чтобы это было ненадолго! — Другие, без сомнения, найдут меня глупой и сентиментальной, но я чувствую слишком глубоко и сильно, и моя любовь к тебе, мой единственный, безмерна. Я знаю все твои душевные заботы, тревоги и мучения — и чем они серьезнее, тем сильнее мне хочется разделить с тобою эту тяжелую ответственность и взять эту ношу на свои плечи. Молишься и вновь молишься с верой, надеждой и терпением — должны же, наконец, наступить хорошие времена, и ты и наша страна будете вознаграждены за все сердечные муки, за всю пролитую кровь! Все, — кто были взяты из жизни, горят, как свечи перед троном Всевышнего. И там, где бьются за правое дело, там будет окончательная победа! Так хочется поскорее хороших вестей, чтобы утишить здесь неспокойные сердца и пристыдить за маловерие!

Нам совсем не удалось спокойно повидаться в этот твой приезд, мы были вдвоем только 3/4 часа в сочельник и вчера 1/2 часа — в постели ведь не приходится говорить, слишком уж поздно всегда, а утром нет времени, — так это посещение и пролетело, тем более, что рождественская елка ежедневно отвлекала тебя. Но я все-таки благодарна, что ты приехал, и, не считая нашей личной радости, знаю, что твое дорогое присутствие осчастливило тысячи людей, видевших тебя здесь. — Новый год не такой большой праздник, но, однако, встретить его не вместе, впервые за 21 год, грустно. Боюсь, как бы это письмо не показалось ворчливым, но, право, я этого не хотела, — на сердце у меня тяжело, и твое одиночество для меня постоянный источник тревоги. Те, которые менее привыкли к семейной жизни, не так тяжело чувствуют разлуку.

Хотя сейчас сердце и расширено, я пойду проводить тебя, а потом отправлюсь в церковь. Там я почерпну силы и помолюсь за твое благополучное путешествие и победу. — Прощай, мой ангел, сердечный другмой! Завидую своим цветам, которые будут сопровождать тебя! Крепко, крепко прижимаю тебя к груди, целую каждое любимое местечко с нежной, нежной любовью — я вся твоя собственная маленькая Солнышко, для которой ты — все в этом мире. — Да благословит тебя Господь Бог, да сохранит Он тебя от всякого зла в новом году! Пусть этот год принесет тебе славу, прочный мир и воздаст за все то, чего стоила тебе эта война! Крепко целую тебя в губы и стараюсь забыть все, все, глядя в твои любимые глаза. Положу свою усталую голову на твою дорогую грудь еще раз в это утро и постараюсь найти спокойствие и силу для разлуки.

Прощай, мой единственный, любимый, солнышко мое, муженек мой, мой собственный!

Навсегда, досмерти, твоя жена и друг

Солнышко.

Я запечатлела здесь крепкий поцелуй^[580].

Этот маленький календарь может пригодиться тебе.

Царское Село. 31 декабря 1915 г.

Мой ненаглядный,

Последний раз пишу тебе в 1915 г. Из глубины сердца и души молю Всемогущего Бога благословить 1916 г. для тебя и нашей возлюбленной страны! Да увенчает Он успехом всякое твое начинание, вознаградит армию за ее доблесть, ниспошлет нам победу, покажет нашим врагам, на что мы способны!

За 5 минут до твоего отъезда выглянуло солнышко. Шахбагов всегда отмечал это явление, когда ты уезжал в армию, а сегодня оно ярко светит, при 18 градусах мороза! И так как наш Друг всегда советовал обращать внимание на погоду, то мне верится, что это, действительно, доброе предзнаменование.

А для внутреннего спокойствия необходимо подавить те мятежные элементы, что стараются разорить страну и втянуть тебя в бесконечную борьбу.

Прошлую ночь молилась так, что, думала, душа разорвется и глаза выплачу от слез. Не могу вынести мысли о том, сколько приходится тебе переносить, и все это совсем одному, далеко от нас — о, мое сокровище, ясное мое солнышко, любовь моя!

Со станции мы проехали прямо к Знамению. Наш дорогой Бэби тоже поставил там свечи.

Не знаю еще, как мы будем встречать Новый Год. Я бы предпочла быть в церкви, — но это детям скучно. На душе так скверно, никак не могу решиться. Во всяком случае, очень грустно не быть вместе, и я ужасно чувствую твое отсутствие. – А как пусто в твоей комнате, дорогой мой, без нашего солнышка, без бедного ангела! Бесконечная жалость наполняет мое сердце и — такое безумное желание крепко обнять тебя и покрыть поцелуями!

Бэби сейчас вышел в сад.

Должнакончать.

Еще раз благословляю тебя и шлю наилучшие пожелания на грядущий год.

Да хранит тебя Господь, милый, любимый ангел!

Целую тебя без конца и остаюсь твоей глубоко, глубоко любящей старой женушкой

Аликс.

А. шлет свое благословение, наилучшие пожелания, уверения в любви и поцелуи к новому году.

Только что получила твою телеграмму. Очень огорчена, что ты не спал, — наверное, было жарко, ты был утомлен, измучен и тосковал. Мое настроение тоже очень, очень грустное!

Царская ставка. 31 декабря 1915 г.

Моя возлюбленная,

От всего сердца благодарю тебя за твое милое письмо, которое ты дала Тетер.^[581] и которое я нашел сюрпризом, когда ложился спать! Самое горячее спасибо за всю твою любовь и ласки за эти шесть дней, что мы провели вместе. Если б только ты знала, как это поддерживает меня и как вознаграждает меня за мою работу, ответственность, тревоги и пр.!.. Право, не знаю, как бы я выдержал все это, если бы Богу не было угодно дать мне тебя в жены и друзья!

Я всерьез говорю это. Иногда трудно бывает выговорить такую правду, и мне легче изложить это на бумаге — по глупой застенчивости.

Вчера, после того, как мы расстались, я принимал толстого Хвостова — в течение полутора часов. Мы хорошо и основательно потолковали. После чаю я взял эту книгу — “Девушка-миллионер” — и много читал. Чрезвычайно интересно и успокаивает мозг; уже много лет, как я не читал английских романов!

Я спал плохо или, вернее, очень мало, потому что не мог заснуть, ноги у меня так мерзли, что я, наконец, залез с головой под простыни и таким образом согрел край постели, — в конце концов, это помогло!

Прибыв сюда нынче утром, я застал такую же холодную погоду, как дома, — 10 град. Теперь холод меньше, нет ветра, масса снегу. После длинного доклада обычный завтрак со всеми иностранцами. Я передал им поклоны Алексея, а они много расспрашивали о нем и сожалели, что не видят его теперь.

Молитвы наши встретятся в эту ночь — молебен состоится в церкви в 11.45.

Благослови Бог тебя, моя душка, и дорогих детей!

Навеки, мое дорогое Солнышко, твой старый муженек

Ники.

Царское Село. 1 января 1916 г.

Мой родной и любимый ангел!

Наступил Новый Год, и к тебе обращены первые слова, выходящие в этом году из-под моего пера. Шлю тебе мои наилучшие пожелания и беспредельную любовь. У нас был молебен в другой половине дома в 10 1/2 часов; затем я отвечала на телеграммы и стала на молитву около 12-ти. Я слышала церковный звон, стоя на коленях, плача и молясь всем сердцем и душою.

Милый мой голубчик, как ты проводишь этот день? Был ли в церкви? Один в пустых комнатах, как это должно быть грустно!

Одного счастливца видела я сегодня вечером: это — Волков, которого я назначила моим третьим камер-лакеем, так как другие одряхлели и, того и гляди, отправятся на тот свет. Он со слезами благодарил меня. Мы с ним вспоминали, как он привез нам подарок в Кобург, когда мы были помолвлены, а я помню его еще и прежде, в Дармштадте. Сегодня не могу больше писать, слишком болят глаза. Спи спокойно, мое сокровище, мое Солнышко!

С добрым утром, родной мой муженек!

22 градуса мороза, погода ясная. Спала плохо: болело сердце, — сегодня утром оно еще расширилось, и день придется провести в постели. Досадно за детей. Если станет легче, то вечером перейду на кушетку, чтобы проветрили эту комнату.

Получила телеграмму от Сандро из города, — рада, что бедняжка Ксения не одна, потому что она чувствует себя очень плохо.

Жажду весточки от тебя, так как получила только телеграмму о приезде 24 часа тому назад, — мысленно не расстаюсь с тобой. Так как у Бэби немного першит в горле, то он сидит дома. Остальные пошли в церковь. Милое мое сокровище, надеюсь, что это яркое солнце принесет благословение нашим храбрым войскам и нашему дорогому отечеству и что оно осветит твою жизнь яркой надеждой, силой и мужеством!

Надо отвечать на кучу телеграмм. Вчера я принимала m-me Хвостову (юстиция)^[582] с хорошенькой дочкой, которая на будущей неделе выходит замуж за молодого артиллерийского офицера, возвращающегося на войну; он получил 17 ран. Затем приняла 4 раненых офицеров, Вильчковского и калмык с их священником. Последние просят меня в этом году пораньше послать раненых к ним в лечебницы, на кумыс, они хотят также устроить здравницу — это будет великолепно.

Ну, в постели никто до меня не доберется, и это, пожалуй, будет лучше и скорее приведет в порядок мое сердце.

А. провела ночь в городе. Она уехала еще после 5-ти, по приказу нашего Друга, после разговора с Ним по телефону. Она сообщила мне, что надо передать тебе теперь же относительно трамваев. Я знаю, что Алек раз уже пытался прекратить это, и уже были столкновения, — какой же генерал отдал приказ теперь? Это совершенно нелепо, так как им часто приходится далеко идти, а трамвай довез бы их в один момент. Кажется, на основании этого приказа, какой-то офицер вытолкал одного солдата из вагона, а солдат пытался ударить его. Кроме того, стоит ужасный холод, — и, в самом деле, это дает повод к скверным россказням: наши офицеры не все ведут себя по-джентльменски и, вероятно, часто объясняются с солдатами “при помощи кулака”. И зачем это люди все придумывают новые поводы к недовольству и скандалам, когда все идет гладко?! Белецкий захватил шайку с прокламациями, которые опять печатались к 9-му^[583] с грязной целью. Бог слышит молитвы нашего Друга и поможет им послужить тебе.

Дети завтракают в соседней комнате и ужасно шумят. Инж.-мех.^[584] явился неожиданно и лишил меня возможности принимать лекарства, это очень неприятно.

Сию минуту совершенно неожиданно принесли твое милое письмо. О, благодарю тебя, любовь моя, нежно благодарю тебя за твои милые слова, — они согрели мое больное сердце: лучший подарок для начала года. О, любовь моя, как много это письмо для меня значит и как ужасно я по тебе скучаю! Я тоскую по твоим поцелуям и объятьям; застенчивая детка дарит мне их только впотьмах, а женушка лишь ими и живет. Я терпеть не могу выпрашивать их, подобно А., но когда я получаю их, они составляют мою жизнь, и когда тебя нет, я вспоминаю все твои нежные взгляды, каждое твое слово, каждую ласку.

Бэби получил от всех иностранцев из ставки прелестную телеграмму, в которой они вспоминают о комнатке, где они сиживали, болтая за закуской.

А. принесла для тебя цветок от нашего Друга с Его благословением, приветом и множеством добрых пожеланий.

Прощай, мой милый ангел, благословляю и много раз целую тебя. Твоя

Женушка.

Царское Село. 2 января 1916 г.

Мой родной, любимый душка!

Славное, яркое солнышко; 20 градусов мороза. Спала плохо, и голова все болит. Поэтому извини за короткое письмо. Вчера лежала на кушетке от 9-ти до 11-ти, и голова совсем разболелась; поэтому сегодня опять лежу в постели, так как голова и сердце болят сильнее, когда двигаюсь. М. и А. ходили на часок в церковь, ради Ани, которая причащалась. Прочие ездили в лазарет и теперь завтракают в комнате рядом. Отсутствие известий с фронта показывает, что погода еще не изменилась к лучшему. Я ошиблась: Сандро здесь нет; мне телеграфировал другой; Сергей тоже опять в городе, Николаша телеграфировал от имени всей семьи. — Мой возлюбленный, мой одинокий душка, мое старое сердце болит за тебя: я так хорошо понимаю это ощущение пустоты, когда вокруг много народа, а некому приласкать тебя. Меня сердит, когда А. говорит о своем одиночестве: около нее Нини, которую она нежно любит. Она приходит к нам два раза в день, каждый вечер сидит часами. Ты — ее жизнь, и она каждый день получает от нас обоих ласку и благословения. А вот ты теперь не получаешь ничего, а все только мысленно и издали. О, если б у меня были крылья, чтоб прилетать каждый вечер к тебе и радовать тебя моей любовью! Жажду обнять тебя, осыпать поцелуями и почувствовать, что ты мой собственный. Кто бы ни дерзал называть тебя “своим”, ты все же мой, мое родное сокровище, моя жизнь, мое солнышко, мое сердце!! 32 года тому назад мое детское сердце уже стремилось к тебе с глубокой любовью. Конечно, ты прежде всего принадлежишь своей родине, и это доказывают все твои деяния, мой драгоценный. Я только что прочла твой новогодний привет армии и флоту. Дал ли ты разрешение по поводу дня рождения В.^[585], что его можно праздновать так же, как и твой? Вчера Бэби начал свой первый дневник. Мари помогала ему; конечно, орфография его курьезна. Сегодня больше не могу писать, каждая мысль моя с тобой. Горячо благословляю тебя и шлю горячие “тихие” (soft) поцелуи. Навеки, родной мой муженек, твоя нежно любящая, глубоко преданная

Женушка.

Перечитываю твое письмо, я люблю его.

Царская ставка. 2 янв. 1916 г.

Моя любимая душка-Солнышко!

Сердечно благодарю тебя за оба дорогие письма. Меня сокрушает твое нездоровье, и я живу в тревоге, когда разлучаюсь с тобой. Мое одиночество ничто в сравнении с этим. Дорогая, будь осторожна и береги себя.

Посылаю тебе эти телеграммы для прочтения, а затем разорви их.

Ты спрашиваешь, как я встретил Новый Год. У нас тоже в полночь был молебен в церкви. О.Шавельский очень хорошо и правильно говорил. — У меня болела голова, и я сейчас же лег. — На Новый Год я чувствовал себя опять хорошо. В 10 ч. принял нескольких милых людей из города и затем пошел в церковь.

Пришло несколько бумаг, а также множество телеграмм, большей частью семейных и иностранных, на которые всегда труднее отвечать. Из полков телеграфировали одни Эриванцы.

Должен сознаться, что книга, которую я теперь читаю, меня совершенно увлекает. Когда кончу, пошлю ее тебе. Ты, наверное, отгадаешь, какие места меня особенно заинтересовали.

Иностранные офицеры просили у меня разрешения телеграфировать Алексею и были очень тронуты его хорошо составленным ответом.

Скажи ему, что они всегда кончают свою закуску в той маленькой комнате и вспоминают его.

Я тоже очень часто о нем думаю, особенно в саду и по вечерам, и мне недостает моей чашки шоколаду.

Погода приятная, мягкая, 3 градуса и много снегу, но солнца нет с самого моего приезда. — Дни стали гораздо длиннее.

Должен кончать.

Да хранит тебя Господь, моя дорогая женушка!

Целую нежно тебя и дорогих детей.

Твой старый

Ники.

Царское Село. 3 января 1916 г.

Мой родной, милый!

Сегодня утром только 5 градусов, — какая большая перемена! Эту ночь почти не спала, — спала только от 4 до 5 1/2 часов и от 7 до 9-ти; голове сталолучше, сердце же более расширено, поэтому остаюсь опять в постели. Вчера от 9 до 11 опять лежала на кушетке.

Мне жаль, что у Маши^[586] отняли шифр; но уж если так, то и с некоторых господ, которые позволяют себе говорить такие вещи, теперь отлично можно будет снять их золоченые мундиры и аксельбанты. Прикажи Максимовичу последить за клубом. Хвост. просил Фред. помочь ему, но тот не мог или не понял, что это нужно. Увы, Бор. Васильч.^[587] сильно изменился к худшему, как и многие другие. О, им необходимо почувствовать твою мощь, — теперь нужно быть строгим!

А. была ужасно счастлива твоей телеграммой и говорит, что написала скверный ответ вместе с родителями, хотя пропустила половину той официальщины, которую старик заставлял ее писать.

Посылаю тебе целую коллекцию писем. Извини, что дурно пишу; не знаю, почему, только не могу писать ровно этим автоматическим пером: вероятно, оно слишком жестко. Вкладываю открытку с фотографией Бэби, снятой Ганом в ставке, когда мы там были; она очень удачна.

Идет снег. Как я скучно пишу! Но я разбита, и настроение невеселое; поэтому не могу писать приятных вещей. В соседней комнате дети едят, болтают и палят из своих игрушечных пистолетов. О, мой нежный ангел, мой близкий, самый близкий, я так жажду твоих любящих объятий, жажду прижаться к тебе крепко! Какое утешение твое любящее письмо! Я все перечитываю его и благодарю Бога за то, что я в самом деле кое-что для тебя значу. Я так сильно этого хочу! Я люблю тебя горячо, каждым фибром моего сердца. Бог да благословит тебя, мой Солнечный Свет, мой единственный, мое все! Целую тебя без конца, молюсь беспрестанно, чтобы Бог внял нашим молитвам и послал утешение, силу, успех, победу и мир, мир во всех отношениях: все эти бедствия смертельно утомляют и угнетают.

Мой муженек, моя жизнь, мое счастье, благодарю тебя за каждую секунду любви, которую ты дал мне.

Твоя маленькая

Женушка.

Царская ставка. 3 янв. 1916 г.

Моя дорогая!

До сих пор не получил ни одного письма. Поезд запоздал на 6 часов из-за сильной снежной бури.

Здесь со вчерашнего дня тоже буря, и ночью ветер завывал в трубе, как этот ужасный тремоло в “Ahnfrau”. Очень благодарен за твою дорогую телеграмму. Я рад, что твоя головная боль почти прошла; но гадкое сердце продолжает быть непослушным!

Могу написать сегодня тебе и детям, так как бумаг не поступало. Вчера я телеграфировал Ане и получил весьма почтительный ответ. — Никто не вспомнил этой годовщины, так что я напомнил об этом Фред. и Воейкову. Валя^[588] лежит: у него сильный жар, я только что его навестил. Он чувствует себя лучше, но лицо у него распухло и красное от простуды.

Ночью выпала масса снегу. Я обрадовался, найдя деревянную лопату в саду, и очистил одну из дорожек. — Это для меня очень полезное и приятное занятие, так как сейчас я не делаю никакого моциона. И тогда я не так тоскую о Крошке.

Утренние доклады теперь кратки, потому что пока все спокойно, но на Кавказе наши войска начали наступление и довольно успешно. Турки этого совсем не ожидали зимою. В Персии мы также наносим тяжелые удары этим проклятым жандармам, находящимся под руководством немецких, австрийских и шведских офицеров. Между прочим, я получил очень сердечную телеграмму от Гардинга, вице-короля Индии, от имени правительства, князей и народа. Кто мог бы подумать это 10 лет тому назад?

Я был тронут цветком, присланным от нашего Друга.

До свидания, моя душка-Солнышко. Храни тебя Господь!

Нежно целую и бесконечно люблю.

Навеки твой

Ники.

Царское Село. 4 января 1916 г.

Мой родной, милый!

Твое дорогое письмо, полученное вчера после обеда, доставило мне неожиданную радость, и я благодарю тебя за него от всего моего глубоко любящего сердца.

День прошел, как всегда; А. немного почитала мне. От 9 до 12-ти лежала на своей кушетке, между 10 и 11 приходил к чаю Н.П. Я не видала его с прошлого понедельника. Взгрустнулось по тебе, любимый, так как он никогда не бывал у нас за чаем без тебя. Вероятно, он уедет 8-го, чтобы в назначенный день съехаться с Кириллом в Киеве. Сегодня в ночь он уезжает на один день, чтобы проститься с сестрами. Он рассказал нам, как трогательно добра была к нему дорогая матушка^[589], продержала его полчаса, говорили про Экипаж, политику, старика^[590], которого она считает честным, но дураком за то, что он обидел Булыгина^[591],сказала, как глубоко сожалеет о том, что Н.П. покидает ее сына — такой верный и неподкупный друг, — вынула из кармана образок и благословила его. Он был ужасно растроган ее добротой. Кажется, Саблин 3-й^[592] (которого некоторые считают, увы, его братом^[593]) распространил историю о том, будто он туда выслан подальше от тебя, за то, что говорил против нашего Друга. — Так гадко, и это опять внушило ему нежелание ехать к Гр.: будто это получит такой вид, что он хочет просить за себя. А ему следовало бы повидаться с Ним перед отъездом на войну; Его благословение может сохранить его от несчастья. Я увижусь с ним еще раз и тогда попрошу его побывать у Него. Это — тема, к которой надо подходить осторожно; все это зло тогда сделал Манус^[594]. Чебыкин^[595] виделся с ним несколько раз и делает все, чтобы добыть людей. Я думаю, они посмотрят их вместе, до его отъезда. К.^[596] просил Григоровича^[597], чтобы тот попросил Канина^[598] послать офицеров с “Олега”. Они послали за Кожевниковым^[599] для подготовки людей для его роты, которая пойдет вместе, после трехнедельного отпуска; потом Род.^[600] и т.д. Им не давали отпуска до сего дня с самой пасхи, так как все время приходилось быть наготове в С.^[601] и в Одессе.

Гучков^[602] очень болен; желаю ему отправиться на тот свет, ради блага твоего и всей России, — поэтому мое желание не греховно. Вчера дети — О. и Т. — были у Силаевых и провели приятно время. Я спала очень плохо, сердце расширилось, и голова болит, поэтому лежу в постели. А. “кипит”, устраивая свое убежище, так как 6-го уже хочет принимать призреваемых. Я кое-что для нее собираю, а другое, ей нужное, заказываю. Говорят, там очень уютно, Т. ездила смотреть. Сегодня 15 градусов мороза. Bichette^[603] в отчаянии написала m-me Зизи, чтобы вымолить у тебя прощение за то, что ее сын не был в Несвиже, когда ты был там. Целых 17 месяцев он не отлучался и только тогда уехал на два дня повидаться с матерью и бабушкой, которая заболела. Если б они знали, что ты приедешь, то она тоже устремилась бы навстречу тебе.

Бэби не на шутку принялся за свой дневник. Только уж очень смешно: так как вечером у него мало времени, то он днем описывает обед и отход ко сну. Вчера ему доставлено было удовольствие подольше побыть со мною. Он рисовал, писал и играл на моей постели, и мне хотелось, чтобы ты был с нами. О, как я тоскую по тебе, мой любимый! Но хорошо, что тебя здесь нет, так как я в постели, и не видала бы тебя, потому что все трапезы происходят в другой комнате. Очень ветрено и холодно. Бэби не выходит вследствие простуды, и Поляков^[604] говорит, что еще несколько лет ему не следует выходить в мороз более 15 градусов, хотя прежде я посылала его гулять и при 20 градусах. Ольга и Анастасия тоже простужены, но бывают в лазаретах и вчера катались на тройке. Папафедоров^[605] и О.Е.^[606] приехали в город, и я надеюсь ее увидеть. Как поживает маленький адмирал^[607] и подвизаются ли они с Мордвиновым в домино? Какие вести у Граббе от наших милых конвойцев? Дети едят и палят из своих противных пистолетов. Ксения все еще очень слаба после инфлюэнцы. У Феликса^[608] — свинка.

Милый, подумал ли ты серьезно о Штюрмере? Я полагаю, что стоит рискнуть немецкой фамилией, так как известно, какой он верный человек (кажется, твоя старая корреспондентка упоминала о нем), и он хорошо будет работать с новыми энергичными министрами. Мне сказали, что они все разъехались по разным направлениям, чтоб посмотреть все собственными глазами, — хорошее дело, — а также, что вскоре будет прервано сообщение между Москвою и Петроградом. Радуюсь, что тебе нравится книга; я не уверена, но мне кажется, что ты давал ее мне читать. Не Сандро ли дал ее тебе?

Мой Солнечный Свет, моя радость, мой муж любимый, прощай. Да благословит и защитит тебя Бог, и да поможет Он тебе во всем!

Осыпаю тебя самыми нежными и страстными поцелуями, голубчик. Всегда твоя до смерти и за гробом

Женушка.

Царская ставка. 4 янв. 1916 г.

Моя душка-Солнышко!

Сердечно благодарю за дорогое письмо, которое пришло вчера вечером, после того, как мое уже было отправлено.

Сегодня поезд опять запоздал, но ветер улегся, и идет снег.

Я весьма надеюсь, что твоя головная боль прошла, и бедному сердцу стало лучше. — Я с удовольствием прочел твою длинную новогоднюю телеграмму старику Горем. Она очень хорошо составлена!

На всем нашем фронте все спокойно; на Кавказе наше наступление развивается успешно, но медленно вследствие глубокого снега. Войска наши стойко сражаются и взяли много пленных, снаряжения, провианта и т.д. — Насколько я мог вывести заключение из того, что читал мне сегодня утром Алексеев, Николаша доволен и спокоен.

Дорогая моя, я тоскую по тебе, по твоим поцелуям и ласкам! — Как раз здесь вдали от министров и посторонних, у нас было бы много времени поговорить о различных вопросах и провести уютно несколько часов! Но что же делать! Ты очень верно выразилась в одном из своих последних писем, что наша разлука является нашей собственной личной жертвой, которую мы приносим нашей стране в это тяжелое время. И эта мысль облегчает мне ее переносить.

Добрый старый генерал По^[609] — прекрасный сосед за столом; мне нравится его простой правильный взгляд на вещи и прямой разговор.

Я продолжаю получать множество открыток от различных английских полков. Сэр Вильямс^[610] дал мне для Алексея огромное количество их, я тебе буду постепен — но пересылать их, и пусть он держит их в порядке.

До свидания, моя милая детка! Надо кончать, потому что курьер должен ехать!

Благослови Боже тебя и дорогих детей! Целую тебя страстно, а их нежно!

Твой старый муженек

Ники.

Царское Село. 5 января 1916 г.

Мой родной, милый!

Какая радость! Сегодня утром я получила твое милое письмо от 3-го числа: вероятно, метели задержали поезда. Мы все шестеро беспредельно счастливы нашими письмами и благодарим тебя за них так нежно, как только можем.

Яркое солнечное утро, 15 градусов и очень холодный ветер. Хорошо, что ты нашел лопату для работы. Заставь Мордвинова приходить помогать тебе, а то это одиночество должно наводить уныние, и я чувствую, как тебе везде недостает милого Солнечного Луча.

Эту ночь я спала немного лучше, и сердце мое в лучшем состоянии, хотя еще порядочно болит, — но я все-таки чувствую себя скверно, так что остаюсь в постели. Не имела еще возможности начать прием своих лекарств. Надеюсь, что бедный Валя, у которого отнялась спина (?), скоро поправится. Передай ему от меня привет. Анастасия простудилась: 37,5 и Беккер^[611], не спала до позднего часа; Ольга тоже слегка простужена, да и Бэби немножко.

Как хорошо, что на Кавказе дела идут успешно! Разумеется, как видно из бумаг Григоровича, германские и австрийские сообщения говорят другое, и будто бы на румынской границе у них были удачи, а у нас — ужасные потери; но о последних ты знал еще здесь, да? И не слишком ужасные, почему ты и остановил наступление. Гучкову лучше!!

Как мило, что Гардинг телеграфировал от всех, — да, как все на свете переменчиво!

Трое старших ушли в церковь; стремлюсь пойти туда же за утешением и подкреплением. О, мой голубчик, я люблю тебя просто до ужаса!

Посылаю тебеоткрытку от Луизы^[612].Твои милые письма — такая для меня радость, и я перечитываю и целую их беспрестанно!

Дорогой мой возлюбленный, солнце больной моей души, хотела бы я быть с тобой вдали от всех этих тревог и забот, только вдвоем и с малютками, чтоб отдохнуть на время и забыть все, от чего так устаешь!

Мита Бенк.^[613] говорил у Павла, что Маша^[614] привезла письмо от Эрни. А. сказала, что ничего не знает, а Павел заявил, что это — правда. Кто же сказал ему? Все они находят справедливым, что она лишена шифра (я лично нахожу, что С. Ив. Т.^[615] и Лили^[616], которые поступали так дурно, состоя при моей особе, гораздо скорее должны были бы пострадать, да и некоторые господа тоже. Кажется, в печати появилось письмо к ней от княгини Голицыной, ужасное письмо, обвиняющее ее в шпионаже и т.д. (чему я продолжаю не верить, хотя она поступила очень не правильно по глупости и, боюсь, из жадности к деньгам). Но неприятно, что опять упоминается мое имя и имя Эрни.

Павел все еще обижается за Рауха^[617]. Когда увижусь с ним, то, конечно, объясню ему все то, что ясно, как день.

Прочла в газетах, что в Харькове умер милый Ткаченко^[618]. Так жаль: с его именем связано много воспоминаний о счастливом, мирном прошлом.

Умер старый друг по “Штандарту” Кильхен^[619] (я думала, что его фамилия пишется с Г). Как гадко с ним поступили, выгнав его из Бессарабии за немецкую фамилию! Я прежде никогда и не слыхивала такой. Здесь есть такие немецкие фамилии, которых, кажется, не существует нигде.

Читаю бесконечное письмо от Макса к Вики^[620]. Он хотел, чтоб я прочла его. Он старается быть справедливым; но письмо более чем тяжело, так как многое в нем верно насчет положения пленных. Здесь могу только повторить, что следует послать с г-жей Оржевской высшее должностное лицо для осмотра наших тюрем, в особенности сибирских. Они так далеко, и, конечно, люди у нас, когда не на глазах, то, к сожалению, редко исполняют хорошо свои обязанности. Письмо очень огорчило меня, в нем много верного, но много также и неправды. Он говорит, что у нас в России не поверят тому, что говорят немцы о нашем обращении с военнопленными (также и наоборот). Я поняла, что именно сестры доложили ему о казаках также. Но все это слишком тяжело; я только нахожу, что он прав, когда говорит, что у них не хватает продовольствия для вполне достаточного питания пленных, так как подвоз провианта к ним отрезан отовсюду (теперь из Турции, я думаю, подвозят, это для них большая поддержка). А мы можем лучше питать и давать больше жиров, в которых они нуждаются — в Сибири поезда ходят правильно, — и помещение нужно потеплее и почище. Этого требует человеколюбие, и, кроме того надо, чтобы никто не смел дурно отзываться о нашем обращении с пленными. Хочется распорядиться построже и наказать тех, кто не слушается, а я не имею права вмешиваться, в качестве “немки”. Есть скоты, упорно называющие меня так, для того, вероятно, чтобы воспрепятствовать моему вмешательству. Холод у нас чересчур силен, усилением питания можно спасти их жизни; 1000 человек уже умерло: выносить наш климат ведь так ужасно трудно. Надеюсь, что Георгий и Татищев^[621] на обратном пути произведут тщательную ревизию особенно в мелких городах, и сунут нос повсюду, так как налету не заметишь многого. Фредерикс мог бы послать Г.^[622] шифрованную телеграмму с твоим приказом: только твоя мама и я просили его съездить и взглянуть. Он не должен говорить об этом заранее, иначе там подготовятся к его приезду. Татищев может быть полезен, так как хорошо говорит по-немецки; он сумеет обойтись с германскими офицерами и узнать истинную правду насчет их содержания и насчет того, действительно ли их били. Отвратительно, если правда, а это могло случиться там, вдали. Коль скоро им будет лучше у нас, то и они станут поступать гуманнее, так как Макс намерен помогать в память своей матери. А если и Джорджи^[623] сделает то же, то будет превосходно.

Пошли кого-нибудь для ревизии также и здесь; в Сибирь же пусть едет г-жа О.^[624] чтобы встретить Г. ^[625]. Вот планы твоей женушки.

Почему ты теперь, когда ты посвободнее, не подготовляешь ничего на случай смены старика^[626]? Я уверена, он чувствует, что в последнее время поступал неразумно, долго не видавшись со мной: он сознает, что, увы, он неправ.

Драгоценный мой, я послала Бэби в церковь на водосвятие, а перед тем у него были учителя.

Яркое солнышко.

Я очень рада, что у Ани много дела с ее убежищем; она ездит по нескольку раз в день, чтобы смотреть за всем и распоряжаться. И как много всего нужно для 50 инвалидов, для санитаров, сестер, докторов и пр.! Ей помогают Вильчк.^[627], Ломан и Решетников^[628] (из Москвы); у нее, кажется, 27000, — и все — пожертвования! Своих она еще не далани копейки. Так хорошо, что наконец для нее нашлось дело: ей некогда хандрить, и Бог благословит ее за этот труд^[629]. В результате она за эту неделю потеряла в весе фунт, что приводит Жука в восторг. Завтра она принимает своих первых солдат.

Так и ты, милый, тоже получил мое письмо лишь сегодня утром? Может быть, заносы, или опять провинились наши железные дороги? Когда же, наконец, водворится порядок, которого нашей бедной стране не хватает во всех отношениях?

Я прочла, что эвакуировано Цетинье и что их войска окружены. Ну, вот теперь король с сыновьями и черными дочерьми, находящимися здесь и так безумно желавшими этой войны, расплачиваются за свои грехи перед Богом и тобою, так как они восстали против нашего Друга, зная, кто Он такой! Господь мстит за себя^[630]. Только мне жаль народа, это все такие герои, а итальянцы — эгоистичные скоты, покинули их в беде, — трусы!

Бэби напишет завтра, нынче он проспал. Благословляю тебя и целую без конца с горячей любовью.

Твоя маленькая

Женушка.

Слышу, что священник пришел окропить комнаты святой водой; мне надо накинуть халат, а затем опять заберусь в постель. Так это мило, что он не забыл прийти, хотя сегодня церковная служба совершается не на дому.

Царская ставка 5 янв.1916 г.

Моя возлюбленная душка!

Вчера писем не было, но сегодня в награду я получил целых 2: одно — утром, а другое — вскоре днем. Сердечно благодарю за оба.

Передай Алексею, что я рад, что он начал писать свой дневник. Это научает ясно и кратко выражать свои мысли.

Как досадно, что ты не чувствуешь себя лучше, и эта проклятая головная боль все продолжается! — Приятно, что мама была мила с Н.П. — Может быть, нам удастся повидать других — Кожев., Род. и т.д., когда они приедут в короткий отпуск?

Сегодня ясная, но холодная погода — 15 градусов с ветром. Надеюсь, что завтра будет теплее, тогда было бы приятнее присутствовать на водосвятии на реке, около большого моста. — Сегодня утром после службы о. Шавельский обошел весь дом и окропил все св. водой, начав с моей голубой комнаты, где прочел несколько молитв! — Иностранцам придется есть сегодня рыбу и грибы, но они уверяют, что очень довольны.

Не перестаю думать о преемнике старику. В поезде я спросил у толстого Хв.^[631] его мнение о Штюрмере^[632]. Он его хвалит, но думает, что он тоже слишком стар, и голова его уже не так свежа, как раньше. — Между прочим, этот старый Штюрмер прислал мне прошение о разрешении ему переменить фамилию и принять имя Панина. — Я ответил через Мамант.^[633]. что не могу дать разрешения без предварительного согласия имеющихся еще в живых Паниных.

Маленький адмирал здоров, но возмущен Манусом, который хочет получить имя Нилова. — Как тебе это нравится?

Должен кончать, драгоценная моя женушка. Храни Господь тебя и детей! Нежно целую тебя и их и остаюсь твой верный муженек

Ники.

Царская ставка. 6 янв. 1916 г.

Моя дорогая!

Сердечно благодарю за милое письмо и за блестящую мысль поручить Георгию и Татищеву посмотреть, как содержатся военнопленные в Сибири. Я это сделаю.

Водосвятие прошло сегодня хорошо. — Когда я встал, было 15 градусов мороза; ко времени водосвятия температура поднялась до 7 градусов, а теперь 5 градусов странные колебания. Солнце уже начинает пригревать по-весеннему.

Добрыйепископ Константин^[634] служил в нашей церкви, и оттуда крестный ход направился вниз к реке.

Все войска, стоящие в городе, были выстроены по обе стороны, батарея салютовала 101 раз, и 2 аэроплана носились над нашими головами. Масса народу и образцовый порядок. На обратном пути я отделился от процессии возле дома, где помещается штаб, так как мне надо было идти на доклад. Толпа меня приветствовала. — Старик^[635] настоял на том, чтоб ему было разрешено сопровождать меня во время церемонии, так как он хорошо себя чувствовал. — Маленький адмирал был более осторожен и остался дома, потому что кашляет. Оба припадают к твоим стопам!

В пятницу я устраиваю кинематограф для всех школьников; и я воспользуюсь этим случаем!

Только что получил твою телеграмму, что у Анастасии бронхит, как досадно! Надеюсь, что он скоро пройдет.

Я кончил свою книгу, и непременно прочту ее тебе и детям вслух, когда вернусь, — исключительно интересно и вполне прилично.

Должен кончать письмо, моя родная, драгоценная женушка.

Да благословит тебя и детей Господь! — Прижимаю тебя страстно к сердцу — и ниже (прости), — и остаюсь твой навеки верный

Ники.

Царское Село. 6 января 1916 г.

Мое сокровище!

Такой радостью было для меня вчера перечитывать два твоих письма, я все целовала их. Я легла в постель в 11 1/2 часов, а уснула только после 3 1/2. (как всегда теперь), перечитав их еще раз и останавливаясь над каждым ласковым словом.

Сердце опять расширено, хотя я два раза принимала вчера adonis. Я сказала Боткину, что мне хочется немножко подышать свежим воздухом, — он ответил, что мне можно выйти на балкон, так как всего 5 градусов и нет ветра. У бедной Анастасии сегодня утром 38 градусов и спала она очень плохо. Сначала я боялась, не начинается ли корь, но говорят, что нет. По всей вероятности, только инфлюэнца. Сегодня Мари переночует со старшими сестрами, так будет лучше. В 9 часов они ходили в церковь, а сейчас в лазарете, — Крошка тоже собирается туда. Я так скучаю без моего лазарета, но что же делать!

О, да, я часто думаю, как бы чудно было сидеть в твои свободные часы уютно с тобою рядом и спокойно болтать без надоедливых министров и т.п.! Кажется, на тебя посыпались все несчастья. Наш Друг горюет о черногорцах и о том, что враг забирает все. Он очень огорчен, что неприятелю такая удача, но утверждает, что в конце концов победа останется за нами, только с большим трудом, потому что неприятель очень силен. Он жалеет, я думаю, что это наступление начали, не спросясь Его: Он бы посоветовал подождать. Он все время молится и соображает, когда придет удобный момент для наступления, чтобы не терять людей без пользы.

Пожалуйста, от имени Бэби поблагодари генерала Вильямса за прелестные карточки — ему интересно иметь такую коллекцию.

У Анастасии бронхит, голова тяжела, больно глотать, ночью кашляла. Она пишет об Острог.^[636]: “Хотя он сказал, что вид у меня немного лучше, чем вчера, но я бледная и вид дурацкий по-моему”. Как похоже на Швыбзика^[637] говорить такие вещи! Какая досада, что не могу посидеть с ней!

Дорогой мой, любимый, думаю о тебе с бесконечной любовью и мучаюсь твоим одиночеством. Вблизи тебя нет ни одной молодой и жизнерадостной души, а это так необходимо, чтоб не терять бодрости, когда одолевают заботы и тяжелый труд. Я только что собрала десять простых образков для Аниного инвалидного дома. Сегодня она принимает своих первых солдат.

Ну, полежала я четверть часа на балконе, воздух приятный, послушала колокольный звон, но с радостью легла здесь опять: все еще чувствую себя неважно. Посылаю тебе прошение от нашего Друга, это — что-то военное. Он просто прислал его, не прибавив ни слова в пояснение. И потом опять письмо от А.

Сегодня неделя, как ты от нас уехал, а мне кажется, что прошло уже гораздо больше: женушка скучает по своему родному, по своему светику, своему единственному, кто для нее — все в жизни, и хотела бы приласкать и ободрить его в одиночестве, мой самый милый. Нет у меня ничего интересного, так как никого не вижу. Вчера пришла от Мясоедова-Иванова^[638] благодарственная телеграмма за изящные пол. книжки^[639], которые я им послала. Они перешли в Белозерку — уж не знаю, где это такое.

Малама прислал открытку А. с сообщением, что они уезжают — “за дело, и идем для этого на запад. Место, говорят, не особенно приветливо, но отдых в дыре — тоже не хорошо, но не очень долго. Вчера зашли на танцевальный вечер в эскадроне, где собрался весь деревенский“monde”, — я лично искренно веселился и даже опять устраиваю сегодня то же самое”.

Теперь, мой возлюбленный ангел, мой единственный и мое все, крепко тебя обнимаю, долго и нежно гляжу в твои милые, прелестные глаза, целую их и всего тебя — ведь я одна имею на это полное право, — не правда ли? Бог да благословит и хранит и да избавит тебя от всякого зла!

Навеки твоя старая

Солнышко.

Любовь моя, ведь ты сжигаешь ее^[640] письма, чтоб они никогда не попали в чужие руки?

Царское Село. 7 января 1916 г.

Мой родной, любимый душка,

Я получила твое милое письмо после того, как отослала свое, — спасибо от всего сердца. Как чудно, что ты можешь писать мне каждый день, я поглощаю твои письма с беспредельной любовью!

Н.П. обедал у А., а потом провел вечер с нами. Ему опротивела Москва и вся грязь, которую там распространяют, и ему стоило многих трудов опровергнуть те ужасы, каких наслушались его сестры, и их ложные представления обо всем. Здесь он избегает клубов, но приятели сообщают ему очень многое.

Поезд из Севастополя запоздал, поэтому он просидел в Москве на станции ночью от 11 до 4-х часов, а в Петр. прибыл в 5, вместо 11. Он говорит, что неправда, будто Манус желает переменить фамилию; это его враги распускают о нем сплетни, так как завидуют полученному им чину, у него была стычка с Милюковым^[641], который написал о нем ложь, и теперь люди по злобе хотят восстановить против него маленького адмирала. Н.П. ехал в одном вагоне со стариком Дубенским^[642], который очень откровенно говорил с ним о старой ставке и поведал ему все эти истории и “милые” вещи насчет толстого Орлова и насчет планов, бывших у последнего и у других. Все это совпадает с тем, что говорил наш Друг. — Расскажу тебе при свидании.

Не предпримешь ли ты какой-нибудь поездки, так как у тебя теперь меньше дела, и в ставке, должно быть, очень скучно?

Милый, не знаю, но я все-таки подумала бы о Штюрмере. У него голова вполне свежа. Видишь ли, у Х.^[643] есть некоторая надежда получить это место, но он слишком молод. Штюрмер годился бы на время, а потом, если тебе понадобится X., или если найдется другой, то можно будет сменить его. Только не разрешай ему менять фамилию: 'Это принесет ему более вреда, чем если он останется при своей почтенной старой”, как — помнишь? — сказал Гр. А он высоко ставит Гр., что очень важно.

Знаешь, Волжин упорно несносен и не хочет помогать Питириму, не хочет уступить без твоего специального приказа: боится общественного мнения; Питирим хочет, чтобы Никон^[644] (эта скотина) был послан в Сибирь, ты помнишь, а В. хочет послать его в Тулу. Митрополит же находит, что нехорошо оставлять его в центре России, а лучше держать его подальше, где он меньше может навредить. Потом у него есть еще хороший проект относительно жалования духовенству, а В.^[645] не согласен и т.д. Не попросить ли мне П. написать перечень того, что он считает нужным, а я тогда передам тебе, чтоб ты приказал В. исполнить? Пит. очень умен и отличается широтой взгляда, а у В. этого как раз нет, он запуган.

У Анастасии температура вечером была 37 градусов. Она говорила со мной по телефону. Алексей вышел к нашему обеду уже в халатике в 8 часов 20 минут и писал свой дневник, что у него выходит очень мило. Твое поручение передано вовремя, так как ему уже немножко начинало надоедать: он не знал, когда выбрать время для писания.

Так хочется твоей ласки, так жажду обнять тебя и положить голову к тебе на плечо, как впостели, прижаться покрепче и лежать совсем тихо на твоем сердце, ощущая мир и покой! Столько горя и печали, тревог и испытаний, — они так изнуряют, а надо не сдаваться, но с твердостью встречать все. Мне бы хотелось повидаться с нашим Другом, но я никогда не приглашаю Его к нам в твое отсутствие, так как люди очень злоязычны. Теперь уверяют, будто Он получил назначение в Ф. Собор.^[646] что связано с обязанностью зажигать все лампадки во всех комнатах дворца! Понятно, что это значит, но это так идиотски-глупо, что разумный человек может лишь расхохотаться. Так отношусь к этой сплетне и я.

Ты ничего не имеешь против того, что я теперь часто вижусь с Н.П.? Но так как он через несколько дней едет (его друзья уехали), то он целый день занят, а вечерами совсем один и тоскует. В связи со всеми этими толками здесь и в Москве, будто его удалили из-за нашего Друга, ему нелегко покидать тебя и нас всех. И для нас тоже ужасна неизбежность расстаться с ним: у нас так мало истинных друзей, а из них он — самый близкий. Он побывает у нашего Друга, слава Богу. Я много с ним говорила, и рассказала ему все о большой перемене нынешним летом: он не знал, что именно Он убедил тебя и нас в безусловной необходимости этой перемены ради тебя, нас и России^[647]. Мне уже целые месяцы не приходилось говорить с ним наедине, и я боялась заговорить с ним о Гр., так как знала, что он сомневался в Нем. — Боюсь, что это еще не прошло, — но если он увидит Его, то успокоится. Он очень верит Манусу (я не верю), и я думаю, это он восстановил его против нашего Друга. И теперь он зовет Его Распут., что мне не нравится, и я постараюсь отучить его от этой привычки.

Сейчас гораздо теплее: вечером всего 1 градус, — такие перемены вредны для здоровья.

Что ты скажешь о Черногории? Я не доверяю этому старому королю и боюсь, что он замыслил злое, так как он ничуть не внушает доверия и, главное, неблагодарен. Что сделали бедные сербские войска, которые пошли туда? Италия внушает мне отвращение своей трусостью: она легко могла бы спасти Черногорию. Поклонись от меня милому старому По и генералу Вильямсу, и милому Бэбиному бельгийцу. Я уверена, что водосвятие было очень хорошо: такое красивое место внизу у реки, крутая улица и теплая погода!

Анастасии лучше: 36,5 градусов, голова не так болит и кашляет меньше. Очевидно, затронуты были только верхушки бронхов.

Я спала очень скверно и чувствую себя идиотски. Поэтому выйду на балкон — 1 градус тепла, — Иза посидит со мной.

Мне жаль надоедать тебе прошениями, но Безродный^[648] — хороший доктор (он знаком с нашим Другом уже давно), и помочь можешь только ты; поэтому напиши словечко на его памятной записке (прошения не было), чтоб ему дали развод, и пошли ее Волжину или Мамонтову.

Потом есть еще бумага от одного грузина. Гр. и Питирим знают его и просят за него. Ты можешь отослать ее к Кочубею^[649], хотя я сомневаюсь, чтоб он был в состоянии что-нибудь сделать для этого князя Давида Багратион-Давидова^[650] м.б., ты его знаешь? Потом бумага от Мамонтова (Гр. знает его много лет): кажется, была сделана несправедливость, не можешь ли ты просмотреть ее и сделать с нею, что сочтешь нужным? Неприятно приставать к тебе, но все это зависит от тебя. Бумаги попроще я посылаю прямо нашему Мамонтову без всяких комментариев.

У Бэби в горле небольшая краснота, поэтому он не выйдет на воздух; при такой переменчивой погоде очень легко простудиться.

Повторил ли ты приказ относительно того, чтоб рождение Вильгельма было позволено^[651] праздновать так же, как праздновались твои именины? Подумаллиты опять о том, что членов Думы, таких как Гучков, не следует более допускать на фронт и позволять им говорить с войсками? Он поправляется, по совести я должна сказать: увы! Кто-то заказывал молебны о его здравии в Лавре, и теперь он стал еще большим героем в глазах тех, кто им восхищается.

Вот письмо от Алексея.

Душка, я особенно много думала о тебе в эту бессонную ночь, с такой нежной тоской и жалостью! Как Вам?^[652]

Ну, прощай, мой Солнечный Свет, мой страстно любимый муженек! Всемогущий Бог да благословит и сохранит тебя, да поможет Он тебе во всех твоих решениях и да подаст тебе больше твердости!

Целую без конца, нежно и страстно. Твоя горячо любящая

Женушка.

Поклонись Мордв. и Силаеву.

Где Миша? Он не подает признаков жизни с тех пор, как в декабре уехал.

Царская ставка. 7 января 1916 г.

Мое дорогое сокровище!

Опять поезд опоздал, так что я не получил до сих пор ни писем, ни газет.

Я принимаю Трепова^[653] и Наумова, приезжающих из Киева, и затем генерала Беляева из воен. министерства — не знаю, по какому делу?

Последнему я скажу о немецких военнопленных, дне рождения Вильгельма и т.д. Я намерен послать Георгию шифрованную телеграмму относительно того, на что обратить особое внимание при посещении военнопленных, кроме других подробностей, которые я хочу поручить ему расследовать!

Сегодня я просил Фредерикса очень строго написать Максимовичу о клубах и следить за всем, что там происходит. Всякую болтовню и критику, которую он лично услышит, он должен пресекать и предупредить тех, кто носит золотой мундир или аксельбанты, что они лишатся таковых, если будут продолжать вести себя в том же духе.

Я забыл поблагодарить тебя за открытку милого Бэби, которую нахожу очаровательной. Она стоит против меня на письменном столе.

Кту-то унес лопату из сада — правда, там уже нечего сейчас больше чистить. Я предпочитаю гулять там один, к чему я привык, так как это дает возможность спокойно думать, и часто на прогулке приходят в голову хорошие мысли.

Я продолжаю ломать себе голову над вопросом о преемнике старику, если Штюрм. действительно недостаточно молод или современен.

На Кавказе наши войска очень успешно наступают и находятся недалеко от Эрзерума — единственной турецкой крепости, имеющейся там. Думаю, что на строение черных сестер^[654] должно быть подавленным из-за участи их несчастной родины!

Да хранит Господь тебя и дорогих детей! Нежно целую вас всех, мои дорогие. Горячо и нежно целую тебя, мое возлюбленное Солнышко.

Навеки твой

Ники.

Царское Село. 8 января 1916 г.

Мой родной душка!

Нежно, нежно благодарю тебя за вчерашнее драгоценное письмо. Конец его такой ласковый и полон нежного значения: — дама сердца благодарит за привет и возвращает его с большой любовью!

После завтрака наш Крошка явился ко мне с тяжелой головой, краснотою в горле и болью при глотании; поэтому я приказала ему лечь и положила компресс. Попозже у него оказалось 38,4 градуса, но голове стало лучше. Я больше его не видела, мы только по телефону говорили с ним и с Анастасией. Ей стало лучше: 37,2 градуса. Аня кашляла два дня и была в лихорадочном состоянии, когда пришла ко мне днем. Я заставила ее смерить температуру, — 37.9 градуса, — я отослала ее домой, вместо поездки к ее раненым. На ночь с ней останется Акилина^[655], — доктор дал ей лекарство. Она выпила горячего малинового чаю, по моему настоянию, и горячего красного вина, по приказанию нашего Друга; надеюсь, что к завтрему ей будет лучше. Она прислала унылое письмо и просила передать, что целует тебя. После балкона я лежала на кушетке до 6 часов, а потом встала к обеду. Целый день слабость, и самочувствие не особенно хорошее. После 9 пришел Н.П. посидеть с нами, и дети пробовали всяческую музыку на граммофонах, которые я посылаю в наш и Анин лазареты. Он говорит, что теперь посылают Родионова вместо Кожевникова и, как только тот приедет, в субботу или в воскресенье, он думает выехать вместе с Кириллом. Если ты в ставке, то Кирилл хочет остановиться там на 2 дня. Поэтому Н.П. считает более удобным съехаться с ним в Киеве, чтобы не оказаться лишним в Могилеве. Но если тебя там нет, на возможность чего намекнул ему Дубенский, тогда они с К. выедут вместе прямо отсюда. Он закупил массу подков, гвоздей и т.д. и бесчисленное множество вещей по поручениям. Он везет шестерых кадет: одного графа Гейдена (полагаю, сына нашего), Кони, а фамилии остальных он забыл. Становишься бодрее, повидав его, — это отлично: ведь сегодня уже неделя, как я, так сказать, прикована к постели, от чего мне не легче, не веселей, также, как и моему родному голубчику. Шел дождь, и погода “подлая”.

Я очень рада, что поездки Трепова и Наумова принесли пользу, и надеюсь, что они хорошенько расшевелили всех. Надо везде бывать самому и всюду совать нос, тогда люди работают усерднее, так как чувствуют, что за ними присматривают и могут нагрянуть каждую минуту. Как хорошо, что у тебя есть кинематограф для всех этих детишек, — кроме того, они могут видеть и тебя!

Анастасия спала хорошо: 36,8 градуса. Алексей ночью проснулся только два раза, 37,6 градуса, лежит в игральной комнате в постели и очень весел. Надеюсь сегодня днем сходить наверх взглянуть на них обоих. Утром опять буду лежать на балконе: 2 градуса тепла, дождик, ветер; мрачная, скучная погода, приглашу с собой опять туда Изу, чтобы поговорить о делах.

Опять спала не очень хорошо и видела скверные сны; голова побаливает, сердце — тоже, хотя в эту минуту не расширено. Аня спала очень плохо, к чему она не привыкла; сильный кашель, голова болела, — 38 градусов. Ольга пробыла у нее некоторое время, и Мари отправится к ней в 12 часов — как глупо, что я не могу! Может быть, ты поручишь мне передать ей твой привет, чтоб ободрить ее? У всех вокруг теперь инфлюэнца, скверная штука!

Разве ты не мог бы секретно вызвать Штюрмера в ставку? ведь у тебя бывает столько народа, — чтобы спокойно переговорить с ним, прежде чем ты примешь какое-нибудь решение? Смотри, когда увидишь Дубенского, то незаметно наведи разговор на тему о толстом Орлове и заставь его высказаться относительно последнего, если у него хватит храбрости обличить низость человека, который впутывает и других из старой ставки, слишком высокопоставленных. Фед.^[656], я думаю, тоже знает это. Меня он всегда обозначал словом “она”, выражая уверенность, что я не так скоро пущу тебя опять в ставку после того, как они навязали тебе “своих” министров. Расспроси и про Дрентельна, который готовил для меня монастырь. Дж. и Орл.^[657] следовало бы прямо сослать в Сибирь. По окончании войны тебе надо будет произвести расправу. — Почему это должны оставаться на свободе и на хороших местах те, кто все подготовил, чтоб низложить тебя и заточить меня^[658], а также Самарин, который сделал все, чтоб натворить неприятностей твоей жене? А они гуляют на свободе, и так как они остались безнаказанными, то многие думают, что они уволены были несправедливо. Противна эта человеческая лживость, — хотя я давно это знала и высказывала тебе мое отношение к ним. Слава Богу, что Дрент. также ушел. Теперь тебя окружают чистые люди, и я только желала бы, чтобы Н.П. был в их числе. Мы долго говорили о Дмитрии. Он говорит, что этот мальчик совершенно бесхарактерен и что на него может влиять каждый. Три месяца он был под влиянием Н.П. и вел себя в ставке хорошо. Так же он держал себя и в городе; и, как тот, не бывал в дамском обществе. Но — как с глаз долой, так попал в другие руки. Он находит, что в полку мальчик портится, потому что в этой среде грубые разговоры и шутки ужасны, и там его нравственный уровень понижается. Теперь он в должности адъютанта.

Швыбзик только что написала одну из своих смешных записок, — сегодня она все еще в постели.

Провожу время в писании записок всем больным. А. получила письмо от милого Отара Пурцеладзе^[659], — скажи это Силаеву. Он посылает семье множество добрых пожеланий, изъяснения в чувствах, приветы и радуется, что мы виделись с его женою и сыном. Учится по-французски и по-английски, встает и ложится рано, не сообщает, каков уход и пища и никаких подробностей, только в отчаянии, что в такое время находится там, а не на службе.

Душенька, возлюбленный, мой собственный, самый близкий, крещу тебя, целую, крепко сжимаю в объятиях с бесконечной любовью и благодарностью за 21 год совершенного счастья, за которое день и ночь благодарю Бога!

О, как я хочу тебя и твоих нежных ласк! посылаю тебе все, все, все,

т-о-ж-е  с-а-м-о-e, что и ты мне.

Навсегда твоя старая

Солнышко.

Разве не хорошо пахнет бумага!!!

Царская ставка. 8 января 1916 г.

Моя дорогая, любимая женушка,

Сердечно благодарю тебя за твое дорогое письмо, которое я получил после завтрака. Затем я должен был прочесть бумаги, погулял около 1/2 часа, а теперь сел написать тебе несколько строк. В 4 ч. начинается кинематограф для мальчиков.

Я счастлив каждый раз, когда ты видаешь Н.П., в особенности теперь, когда он уезжает, Бог знает, на сколько времени! Ты меня спрашиваешь, где Миша? Я уверен, что он вернулся в Гатчину, после того как провел две недели в деревне. Почему ты ни разу его не повидаешь? — Правда, ты себя недостаточно хорошо чувствовала, чтобы принимать.

Письма А. я по прочтении всегда рву на мелкие клочки, так что тебе нечего беспокоиться. Ничего из ее писем не сохранится для потомства.

Дорогая моя, ничего нет интересного, о чем бы стоило писать — я повторю тебе только старую песенку, которую ты знаешь уже 32 года, что я тебя люблю, предан и верен тебе до конца!

Люблю тебя страстно и нежно, мое родное Солнышко! Да хранит Господь тебя и детей! Нежно целую вас всех.

Навеки твой старый

Ники.

Привет А.

Царское Село. 9 января 1916 г.

Мой любимый!

Погода теплая, — и снег и дождь, — пасмурно. Двое младших спали хорошо, у них 36,3 и 36,4 градуса. Днем я опять схожу к ним наверх. Читала доклады, и в некоторых вопросах Иза помогла мне, как и вчера вечером. Вчера дети несколько раз навещали Аню, а Татьяна — попозже, после чистки инструментов в лазарете. У нее целый день был народ: ее отец, затем наш Друг, и милая Зина^[660], затем ее мать, потом Аксель П.^[661], приехавший на 3 дня, и Жук. Митрополит^[662], услышав, что она больна, выразил желание навестить ее. Это ужасно мило, и она не знает, что ей делать. У ее горничной вчера вечером 40,2 градуса, ангина; поэтому доктор взял ее в больницу. Ее старая Зина пришла помогать Акилине. Она не спала всю ночь, потому что кашляла. Состояние ее здоровья не вызывает сомнений, так как онанедала мне знать о своей температуре. Она целует тебя и просит твоих молитв. Поэтому мне пришлось телеграфировать, равно как и о том, что наш Друг сказал про Штюрмера: не менять его фамилии и взять его хоть на время, так как он, несомненно, очень верный человек и будет держать в руках остальных. Пусть возмущаются, кому угодно, это неизбежно при каждом назначении. Н.П. говорил по телефону. Кирилл посылает его сегодня вечером в Гельсингфорс для свидания с Каниным и со штабом, так как Григорович сказал Кириллу, что они чинят препятствия в исполнении твоих приказаний, отданных К., так что скорее и лучше всего было послать Н.П., чтоб объяснить, что К. получил распоряжения от тебя. Это не Канин, но другие штабные, и он боится, как бы Тимирев не наделал неприятностей из-за своей обиды на Гв. Эк., откуда он ушел.

Аня спала от 8 до 11, — у нее 35,8 градуса, почему и чувствует большую слабость. Сергей скоро едет в ставку, как я слышала. Лучше не удерживать его там долго, так как он, увы, всегда сплетничает, и язык его очень остер на критику, да и держит он себя при чужих далеко не примерно. Кроме того, ходят какие-то неясные, дурные слухи относительно ее^[663] и каких-то взяток, о которых болтают все, сюда же припутана артиллерия.

Только что получила твое письмо, на часах 12, мило и рано! Какая бесконечная радость иметь от тебя известия! Ты не можешь себе представить, что составляют для меня твои милые письма, как я их целую и как часто перечитываю! Какая радость получать каждый день новое! Они согревают меня, так как я ужасно тоскую по моему сокровищу, а целовать твою подушку и письмо всетаки не вполне достаточно для голодной женушки. Ах, мой ангел, благослови тебя Бог за твою чудесную любовь и преданность, которых я далеко не стою! Благословляю тебя за них, мой нежный! И ты тоже, мой муженек, знаешь, что ты составляешь для меня и на какую глубокую любовь способно мое старое сердце. От этих разлук огонь разгорается только жарче, и великая любовь становится еще более сильной.

Не посмотреть ли тебе какие-нибудь войска, так как у тебя теперь меньше дела? Хорошо, что ты вызвал туда к себе министров. Ох, как мне хочется, чтоб ты избавился от Поливанова, который мало разнится от Гучкова, а на его бы место — старого Иванова, если честный Беляев слишком слаб. Не сомневаюсь, что сердце всей Думы устремилось бы к “Дедушке”. Но, может быть, у тебя нет никого на его место?

Сегодня сорок дней, как умерла маленькая Соня. Через несколько дней именины Татьяны.

Сегодня знаменитое 9-е. Как много мы пережили вместе и сколько тяжелого! Однако же Бог никогда не покидал и спасал нас. Так будет и теперь, хотя нам нужно иметь много терпения, веры, упования на его милость, а твои труды, покорность и смирение должны получить награду, которую Бог и пошлет тебе, я чувствую, хотя мы не можем знать когда.

Вчера вечером я раскладывала пасьянсы, читала, повидалась с Изой, играла с Мари. Чай пили с маленькими наверху; там еще стоит елка. Их кроватки были посреди комнаты. Анастасия выглядит зеленой, и синяки под глазами, а он — недурно.

Мой любимый, посылаю тебе только одну бумагу: делай с нею, что угодно.

Не вызовешь ли ты старика, чтобы спокойно сообщить ему о твоем решении? Теперь это легче, так как вы с ним не вполне согласны, и он не распорядился напечатать того циркуляра (что доказывает, что он как будто слишком стар, утомлен и, к сожалению, не все может сообразить, милый старичок). Вы успеете переговорить, и вместе с тем лучше, что у другого будет время до созыва Думы устроить совещание с министрами и подготовиться. А так как Штюрмер старше, то Горем. не обидится. И тогда ты дашь ему титул старого Сольского^[664], конечно, не графский (дрянь), а другой. Я сделала бы это теперь, в ставке, и не стала бы долее откладывать, — послушайся меня, дорогой.

Ну, теперь прощай, мой голубчик, супруг мой любимый, свет моей жизни. Обнимаю тебя и прижимаю к себе крепко. Покрываю твое милое лицо, глаза, губы, шею и руки пламенными и нежными поцелуями. “Люблю тебя, люблю тебя, вот все, что я могу сказать”, — помнишь эту песню в Виндзоре в 1894 году и те вечера? Да благословит тебя Бог, сокровище мое!

Навсегда, до самой смерти твоя

Женушка.

Надеюсь, что мои цветы получишь свежими и душистыми.

Здесь крепкий поцелуй.

Царская ставка. 9 января 1916 г.

Моя любимая душка!

Сердечно благодарю за дорогое письмо.

Как досадно и скучно, что маленькие не совсем здоровы, а ты, бедняжка, даже не в состоянии пойти наверх и навестить их! Я очень надеюсь, что такое положение скоро кончится.

Погода отвратительная, идет снег, дождь и дует сильный ветер — то же самое, что и у вас. Я начинаю составлять программы небольших поездок — конечно, только для осмотра войск.

Вдоль линии Орша, Витебск и дальше к Двинску расположено много кавалерии и казачьих дивизий, которые отдыхают и приводятся в порядок. Я тебе дам знать, как только что-нибудь окончательно решу. Что же касается приезда Шт. сюда, то я считаю это неудобным. Здесь я принимаю исключительно людей, имеющих то или иное отношение к войне. Поэтому его приезд послужил бы только поводом для разных толков и предположений. — Я хочу, чтоб его назначение, если оно состоится, — грянуло, как гром. Поэтому приму его, как только вернусь. — Поверь мне, что так лучше.

Элла написала мне, прося дать Базилевскому^[665] следующую награду. Он уже получил одну в прошлом году к Новому Году. Но я собираюсь ей ответить, что теперь 1 января уже прошло и что лучше дождаться пасхи, которая будет через 3 месяца! Он, конечно, превосходный человек и хороший работник, и очень, по ее словам, полезен для ее комитета.

Я ничего не слыхал и не читал про Самарина, что довольно странно! Только ты о нем упомянула в своем последнем письме.

Должен кончать. Храни Господь тебя и наших цыплят! Нежно и страстно целую тебя и остаюсь, моя бесценная женушка, твоим любящим старым муженьком

Ники.

Царское Село. 10января 1916 г.

Мой родной!

Опять снег и тепло. Именины нашего Друга. Я так рада, что, благодаря принятым мерам, в Москве и Петрограде все обошлось благополучно, и забастовщики вели себя мирно.

Слава Богу, видна разница между Белецким и Джунковским и Оболенским^[666].

Думаю, ты не сердишься, что я телеграфировала насчет Питирима, но ему очень хотелось повидаться с тобой без помехи (здесь тебе все некогда) и рассказать тебе обо всех своих проектах и улучшениях, какие он хотел бы сделать. Вчера он дежурил у постели Ани, добрый человек. Нынешней ночью она спала всего часа четыре (как и я), очень кашляла, 36,8 градуса, Беккер и утомлена, а Гр. хотел, чтоб она приехала к нему сегодня. Только у нее, право, не хватит сил на это, да и с точки зрения человеческой это было бы совершенным безумием. Анастасия спала хорошо, 36,3 градуса. Алексей еще спит. Старшие отправились в церковь. Вчера от 4 1/2 до 6 1/2 я лежала у них в комнате. Бэби играл в безик с m-r Гиббс, который провел с ним вчерашний день.

Зашел Евг. Серг.^[667], ноге его лучше; он нашел, что и нынче утром сердце у меня расширено. Но я это знала; значит, нужно принимать больше adonis'а и других капель, чтоб унять сердцебиение. Совершенно нет ничего интересного, чтоб сообщить тебе, и очень об этом жалею, но я никого не вижу и ничего не слышу. Ксения все еще очень слаба и только наполовину одета и наполовину на ногах.

Как хорошо наши казаки “работали” под Эрзерумом!

Анастасии позволено встать (но не выходить из комнаты) только во вторник. Это досадно, но так благоразумнее, цвет лица у нее все еще зеленый.

Бэби спал очень хорошо до 11-го часа, проснулся всего раз, — 36,2.

Вот и солнышко выглянуло ради нашего Друга. Это в самом деле прелестно, для Него так и надо было!

А. благодарит тебя за привет и посылает письмо, причем спросила, не будешь ли ты сердиться. Я ответила, что она должна знать лучше меня, позволил ли ты ей писать часто.

Иза у нас завтракала. Послеобеденные часы проведу опять спокойно и одна, пока не пойду наверх к малышам.

Только что получила твое драгоценное письмо, за которое бесконечно благодарна тебе, милый.

Ты прав относительно Шт.^[668] и “удара грома”.

Рада, что ты будешь смотреть войска. Целую и крещу тебя без конца, прижимаю к моему большому, больному сердцу, тоскую по твоим нежным поцелуям и ласкам, которые так много значат для твоей маленькой женушки, твоего

Солнышка, которая живет тобой и для которой ты являешься солнцем и светом, чистейший и лучший из всех.

Царская ставка. 10 января 1916 г.

Моя дорогая!

Нежно благодарю за милое письмо. — Я счастлив, что у всех наших больных нормальная температура, как ты об этом мне телеграфировала. — Федоров сказал мне, что здесь в городе распространены всякого рода детские болезни, так что с этой точки зрения хорошо, что нашего Солнечного Луча здесь нет. Прогулки в саду надоели мне до отчаяния, да я никогда больше 50 мин. там и не остаюсь, потому что иначе не успевал бы читать и писать и оканчивать все к 5 час., так как поезд уходит в 6 час.

Позднее, когда погода станет лучше, я изменю распределение своего времени, так как мне крайне необходимо пользоваться больше воздухом!

Надеюсь завтра сообщить тебе мои планы. Возможно, что к концу недели я буду дома!!

Сердечно благодарю также за милые цветы, которые прибыли совершенно свежими.

Передай А. мой привет и скажи ей, что я часто о ней думаю!

Я пишу в страшной спешке, потому что много еще должен просмотреть, так что ты извини за короткое и неинтересное письмо.

Да хранит Господь тебя и наших дорогих детей! — Мысленно буду с вами наименины Татьяны!

Нежно целую тебя, моя возлюбленная душка-Солнышко.

Твой

Ники.

Царское Село. 11 января 1916 г.

Мой родной, милый!

Наконец, ясный день, 2 градуса мороза, и славно светит солнышко. Как жаль, что у тебя такая “подлая” погода! Нравится ли тебе английский генерал? Вероятно, он послан к тебе от армии, чтобы приветствовать тебя, как фельдмаршала? Но ты ничего не можешь дать Джорджи взамен, так как он не командует, а такие титулы ведь не игрушка.

Я не совсем понимаю, что такое произошло в Черногории: говорят, будто король и Петро уехали через Бриндизи в Лион, где он встретится с женой и двумя младшими дочерьми, а Мирко^[669] остался, чтобы присоединиться к черногорским, сербским и албанским войскам. Только теперь Италия высадила в Албании 70000 человек, — это для них плохая игра! Но если король сдался, то как же его войско? Где Ютта и Данило^[670]? Почему его пропускают во Францию? Все это мне совершенно непонятно.

Вечером Аня час провела на диване и говорила вполне окрепшим голосом; она уже мечтает явиться сюда. Все-таки, какое крепкое здоровье! Она поправилась вмиг, а думала, что ужасно больна и несчастна!

Не сочти меня помешанной за мою бутылочку, но наш Друг прислал ей вина со своих именин, и все мы выпили по глотку, а это я отлила для тебя, — кажется, мадера. Я проглотила Ему в угоду (как лекарство), ты сделай то же, пожалуйста, хотя бы тебе и не понравилось: вылей в рюмку и выпей все за Его здоровье, как и мы. Ландыш и корочка также от Него тебе, мой нежный ангел. Говорят, у Него побывала куча народа, и Он был прекрасен. Я по телеграфу поздравила Его от нас всех и получила ответ: “Невысказанно обрадован, свет Божий светит над вами не убоимся ничтожества”.

Он любит, когда не боятся телеграфировать Ему прямо. Я знаю, Он был очень недоволен, что она у Него не была, и это ее тревожит; но я думаю, что Он сам соберется к ней сегодня.

Бывшая рождественская елочка пахнет сегодня восхитительно крепко!

Сегодня утром у всех хорошая температура.

Жалею, что мои письма так скучны, но я ничего не слышу и никого не вижу.

Веселовский телеграфировал, что он был очень счастлив получить бригаду, в состав которой входит мой полк, а Сергеев в восторге, что принял от него 21-й полк, потому что долго служит в нем.

Мне пришлось взять другое перо, так как в этом не осталось больше чернил.

Спала лучше, и сегодня сердце пока не расширено. Выйду и полежу немного на балконе, так как уже два дня не выходила на воздух.

В мыслях и молитвах не разлучаюсь с тобой, милый, и думаю о тебе с горячей любовью, нежностью и тоской.

Господь с тобою! 1000 поцелуев от твоей самой

Родной.

А. пишет, что Н.П. вернулся из Гельсингфорса и что ей хотелось бы приехать с ним к обеду и что будто бы ее доктор позволил ей выехать вечером в закрытой карете. Нахожу, что доктора бывают странны, или же она удивительно крепка и если что захочет сделать, то ей это как-то удается. Молодость и крепость!

Шлю самую нежную благодарность за милое письмо: какая будет радость, если ты приедешь и опять пробудешь неделю дома!!

Царская ставка. 11 января 1916 г.

Моя душка-женушка!

Нежно благодарю тебя за твое милое письмо. Всегда так радостно их получать. Я вдыхаю их аромат и перечитываю с наслаждением каждую страницу. Я так надеюсь, что тебе действительно лучше, и ты будешь чувствовать себя крепче, когда я вернусь. Старайся каждый день лежать на балконе или катайся в парке. Ведь все-таки свежий воздух, в сочетании с необходимым тебе отдыхом, несомненно, — самое лучшее лечение. Это верно — верно!! Погода очень переменчива — ночью мороз, а утром на солнце все тает. Улицы и дорожки в саду ужасно скользки.

В 4 часа я должен идти в кинематограф, устраиваемый для другой части школьников. Буду сидеть в средней ложе с старым Фред., который совершенно оглох. — Мы не можем разговаривать, потому что я не хочу отвечать ревом на все его вопросы при мертвой тишине в театре!!

Сию секунду Тет-в^[671] принес мне твое милое письмо, а также письма Татьяны и А. Крепко целую тебя за все, что ты пишешь, моя любимая. Питирим приезжает завтра. Белецкий дал знать об этом Воейкову. Генерал Коллуель (Callwell) очень спокойный и умный человек. Он привез мне письмо от Джорджи. Здесь теперь целая английская колония. Довольно забавно слушать английские разговоры за столом.

До свидания, мое нежно-любимое Солнышко. Да хранит Господь тебя и детей! Целую тебя и их крепко и остаюсь твой верный муженек

Ники.

Царское Село. 12 января 1916 г.

Мое сокровище!

Шлю нежнейшие поздравления с днем ангела нашей Татьяны. Она и Ольга помчались в лазарет, а в 12 1/2 у меня в комнате будет молебен. Грустно, что тебя нет с нами,милый.

Я так хорошо представляю себе нестерпимую скуку твоих ежедневных прогулок в этом крошечном садике! Лучше переезжай на моторе мост и гуляй на окраине города, или близ железнодорожных путей, по шоссе. Тебе, в самом деле, нужны воздух и движение, но я думаю, что снег скоро сойдет в ваших краях. Какая будет радость, если тебе действительно можно будет приехать в конце недели, мой милый ангел! Когда тебя нет, время тянется долго и томительно.

Аня и Н.П. обедали у нас. Она пробыла лишь немного более часу, — полная, розовая, хотя под глазами синяки. Я их обоих не видала с прошлого четверга.

Он встретил массу затруднений в Гельсингфорсе. Там не хотят давать нужного количества офицеров, так что Кириллу теперь придется продолжать хлопоты об этом. Приехал Род.^[672], и они оба явятся к 9, чтобы доставить удовольствие Татьяне в день ее именин. Анастасии и Алексею разрешено одеться и встать, но вниз еще не сходить. Сегодня Бэби спал почти до 10, температура 36,2 градуса. Гораздо лучше, что он на ногах, потому что чувствовал себя хорошо и так ужасно шалил в постели, что его нельзя было унять.

Германцы эвакуируют Пинск? Мне бы хотелось, чтоб их “накрыли”, прежде чемони успеют уйти.

Наконец, две ночи я проспала совсем хорошо, и к утру сердце не расширялось.

Вот так сюрприз! Оба младших пришли, получив разрешение завтракать с нами. Да и в самом деле, так гораздо лучше. Впрочем, оба еще довольно худы и бледны.

Ну, теперь прощай, милый, любимый! Да благословит тебя Бог! Целую тебя нежно и любовно и остаюсь, мой Ники, твоею старой

Женушкой.

P.S. Только что получила твое милое письмо. Благодарю 1000 раз, мой возлюбленный, осыпаю тебя горячими поцелуями. Ох, как скучно тебе сидеть со стариком!! Пусть бы на его месте была я! Разве мальчику не милее была бы дама сердца? А ей захотелось к нему безумно.

Царская ставка. 12 января 1916 г.

Моя голубка!

Сердечно благодарю тебя за твое дорогое письмо, а также за бутылочку и цветок от нашего Друга. — Я выпил вино прямо из бутылки за Его здоровье и благополучие, — выпил все, до последней капли.

Это было сейчас же после завтрака. — Молодой Равтопуло тоже с нами завтракал. Он прислан сюда из полка для получения обуви и всяких теплых вещей. Я был очень рад видеть его и поговорить с ним. — Он поздравил меня с именинами Татьяны и просил засвидетельствовать тебе и девочкам свое почтение! Я тоже тебя поздравляю!

Днем я принял Питирима. Он говорил о синоде, духовенстве и особенно о созыве Гос. Думы — это меня удивляет, и я хотел бы знать, кто на него повлиял в этом отношении. Он был очень счастлив, что был принят и мог высказаться свободно.

Теперь должен кончать, нет времени.

Храни тебя Господь, моя возлюбленная душка! Целую тебя и дорогих детей крепко.

Передай ей мой привет и поблагодари за письмо.

Навеки твой старый

Ники.

Царское Село. 13 января 1916 г.

Мой родной, милый!

Серая, скучная погода. Снова 2 градуса тепла и очень ветрено. Вчера полчаса лежала на балконе. Дети очень довольны, что снова могут сходить вниз, только немножко бледны. Сегодня обе старшие завтракают в Аничковом. У них комитеты, прием пожертвований и чай у Ксении. Кажется, милая матушка была не совсем здорова, а потому оставалась дома и только один раз могла быть у Ксении.

Было приятно, когда вчера, от 9 1/2 до 11 час. 50 минут, сидели Н.П. и В.Н. Они много рассказывали. Н.П. предложил ему остановиться у него на квартире, потому что это ближе к Экипажу. Он и Кирилл уезжают, кажется, в субботу вечером. Так много еще дела! Люди так упрямы и не хотят работать. Сегодня утром он едет к Григоровичу.

Как тебе скучно, бедный ангел, сидеть в кинематографе около старика, — право, на стену полезешь! Я рада, что новый английский генерал нравится тебе. Что это за слухи ходят о черногорцах? Будто он продал свое отечество австрийцам и за это его не примут ни в Риме, ни в Париже? Или же это все сплетни? Ради денег и личной выгоды он способен на все, хотя я думала, что он любит свою родину... Во всяком случае, я тут ничего не понимаю.

Несмотря на сильный ветер, хочу покататься в санях вместе с Мари в парке и зайти к Знам.^[673] — первый раз в 1916 году, — чтобы там поставить свечи и помолиться за моего нежного голубчика. Милая Зина, которая любит нашего Друга, вчера просидела со мной час; она из Смоленской губернии.

Ну, прощай, мой Солнечный Свет, мой единственный, мое все. Крещу тебя и осыпаю твое любимое лицо нежными поцелуями. Твоя маленькая

Женушка.

Представь себе, Равтопуло в Могилеве. Он написал Ане, что послан туда из полка.

Царская ставка. 13 января 1916 г.

Моя драгоценная женушка!

Теперь мои планы определились. Завтра, в четверг, я сажусь в поезд и в пятницу утром делаю в Бобруйске смотр Забайкальской казачьей дивизии. — В тот же день я возвращаюсь сюда и провожу ночь в поезде.

В субботу утром у меня будет мой обычный доклад, а затем немедленно выезжаю в Оршу. — По соседству будут стянуты 3 казачьи дивизии — 1-я и 2-я Кубанские и Уральская, — после чего я продолжу свое путешествие домой и приеду в Ц.С. в воскресенье в 12 час. — Увы, пропущу церковную службу! Может быть, мне удастся провести дома дней 8-9, — вот было бы великолепно!

Мое дорогое маленькое Солнышко! Я горю нетерпением поскорее увидать тебя, слышать твой голос, смотреть в твои глаза и чувствовать себя в твоих объятиях!

Я думаю, что разлука действительно делает любовь еще сильнее и взаимное влечение еще больше. Я надеюсь, что ты себя к этому времени будешь чувствовать совсем здоровой и бодрой!

День именин Татьяны был вчера отпразднован в городе с большим торжеством. Был концерт, представление и живые картины в театре. — Было, оказывается, битком набито и очень удачно, но продолжалось с 9 до 1.30 час. — Губернатор не мог мне сказать, сколько было собрано за весь вечер. — Вместе с программой продавался портрет Татьяны с ее автографом.

В течение двух дней у Федорова небольшие боли в левой стороне живота и небольшой жар, так что я просил его лечь. Вид у него, как всегда, веселый. Только что — 2.30 час. — принесли мне твое дорогое письмо.

Крепко целую и благодарю за все, что ты пишешь. — Да благословит Господь тебя и наших дорогих детей!

Глубоко любящий твой старый муженек

Ники.

Царское Село. 14 января 1916 г.

Мой любимый!

Погода очень ветреная, мягкая, изредка показывается солнце. Чувствую себя скверно, потому что ночью были сильные боли в животе и такая слабость, что даже позвонила Мадлен^[674], чтоб она дала мне грелку и опий. Должно быть, это от adonis'a. Сегодня чувствую большую слабость. Ольга Евг. завтракает у нас, а затем принимаю Ягмина, который, наконец, приехал хоронить жену.

Как мило, что Равтопуло с тобою завтракал! Силаев будет в восторге. Сестра этого мальчика тоже была именинница 12-го. Сегодня день рождения Вильгельма!

Вот и снег пошел. Хотелось бы знать, последнее ли это мое письмо, и вернешься ли ты в субботу или нет?

Дети нашли, что дорогая матушка несколько похудела. Они завтракали у нее наверху, а потом, после своих комитетов, напились чаю у Ксении, которая тоже неблестяще выглядит. Твоя приятельница Плевицкая^[675] привезла Ольге денег от концертов, которые давала. Она пела для Ольги^[676] в Киеве, где случайно был Мочалов, Родочка^[677], и он аккомпанировал ей, а Родионов приехал с нею сюда.

Аня прочла нам из твоей книги несколько рассказов о детях, пока мы раскладывали пасьянсы. Она привезла для тебя новую книгу к твоему приезду.

Не могу больше писать. Чувствую себя слишком идиотски. Прощай, мой милый. Да благословит и помилует тебя Господь ныне и присно и да поможет тебе во все трудные минуты твоей жизни!

Осыпаю тебя нежно-ласковыми, страстными поцелуями и остаюсь, мой драгоценный, твоей глубоко любящей старой женушкой

Солнышко.

Царская ставка. 14 января 1916 г.

Моя бесценная!

Это будет мое последнее письмо. — Вчера прибыло сюда множество генералов и других высокопоставленных лиц, чтобы принять участие в комиссии под председательством Алексеева для обсуждения вопросов о продовольствии, угле и других вещах. Приехали кн. Урусов^[678], который работает в Кр. Кресте, а также по устройству беженцев, вместе с ген. Ивановым, затем, к моему большому удивлению, московский городской голова Челноков^[679], председатель Союза Городов, и несколько других почтенных лиц от различных министерств. Я пригласил их к обеду. — За несколько минут до обеда я принял Челнокова наедине — он поднес мне теплый адрес от Москвы, в котором благодарит войска за хороший прием, оказанный делегации, посланной для распределения подарков солдатам. — Он тяжело дышал и вскакивал каждую секунду со стула, пока разговаривал. — Я спросил его, хорошо ли он себя чувствует, на что он отвечал утвердительно, но прибавил, что он привык представляться Николаше и никак не ожидал увидать здесь меня. — Этот ответ и все его поведение понравились мне этот раз!

Бедный Алексеев просидел с ними вчера вечером от 9 до 12 час. И сегодня опять. Теперь после Федорова заболел инфлюэнцой Воейков. — Глупый человек, два дня тому назад он чувствовал озноб и когда смерил температуру — было 39 градусов. Я насилу уговорил его сегодня утром остаться в постели, а сейчас он опять встал. Наш Поляков^[680] поставил ему на грудь и спину 17 банок, что очень ему помогло, иначе он мог бы схватить воспаление легких!

Сердечно благодарю и целую за твое дорогое письмо, которое только что пришло. Ну, до свидания, храни тебя Господь, мое любимое Солнышко, моя бесценная Душка! Нежно целую тебя и дорогих детей.

Через2 дня мы, Бог даст, будем опять вместе.

Твой

Ники.

Царское Село. 15 января 1916 г.

Милый!

Всего несколько строк, так как чувствую себя очень скверно. Спала хорошо, но голова все болит, трудно держать глаза открытыми. Чувствую слабость, лихорадку, гадко; 37,1, но, вероятно, будет больше. Сердце расширено, как будто собираюсь захворать инфлюэнцей, так что Б.^[681] предписал мне весь день лежать в постели. Вчера тоже чувствовала себя гадко и поглупевшей.

Ольга Евг. такая же, как всегда; просила передать тебе наилучшие пожелания. Ягмин узнал, что полк теперь уже в самой Персии.

За обедом были А. и Н.П., но мне слишком нездоровилось, чтоб я могла вполне насладиться их обществом. День яркий, на солнце 6 градусов тепла.

Такое счастье, что ты приедешь в воскресенье, но я хочу к тому времени выздороветь! Надеюсь, что погода будет хорошая, что все сойдет хорошо и что увижу милых казаков.

Как этот дрянный цеппелин залетел в такую даль, как Режица?

Дети здоровы, хотя Ольгу стошнило ночью без всякой причины. Любимый, не могу писать больше: глаза болят и трудно открывать их.

Бедная графиня Воронцова^[682]. Она будет тосковать по своему милому старому мужу, но для него это должно быть избавлением. Как чувствует себя Федоров?

Крещу и целую без конца и сильно хочу быть опять с тобой, голубчик, самый милый из милых!

Нежно прижимаю тебя к сердцу.

Навеки твоя старая женушка

Аликс.

Это письмо ты, вероятно, получишь в Орше.

Царское Село. 16 января 1916 г.

Мой родной!

Я узнала, что и сегодня едет курьер, чтоб мучить тебя, поэтому пишу несколько строк. Яркое солнце, тихо и 2 градуса мороза.

Уснула после трех. Чувствую себя сегодня немного лучше, но все еще есть странное ощущение внутри, держу грелку на животе, но сердце, к счастью, нынче утром не расширено.

Вчера я встала к обеду и пролежала на кушетке до 11-ти, раскладывая, по обыкновению, пасьянсы, что менее утомляет, чем работа.

Сандра^[683] — у матери, Ира^[684] и Мая^[685] здесь в городе.

Так отрадно, что ты вернешься завтра, голубчик. Твое милое письмо сделало меня такой счастливой. Но как странно, что Челноков был у тебя... Представляю, что он чувствовал себя ничтожным и неуверенным в себе... Он должен был простоять все время, двуличный человек!

Представить себе только, что Воейков тоже захворал! Значит, тебе пришлось путешествовать от одного к другому.

Какое скучное письмо! Извини, что не еду на вокзал, но я не в силах там стоять.

Целую и крещу тебя, мой любимый. Я более чем счастлива вскоре опять прижать тебя к своей груди.

Навсегда твоя старая

Женушка.

“Всякая ласка дает нам силу и глубокое счастье”

20 января 1916 года председатель Совета Министров И.Л. Горемыкин был уволен в отставку, а его место занял Борис Владимирович Штюрмер. “Менее определенный в своих воззрениях, в то жевремя готовый всецело подчиняться указаниям Государя, человек культурный и обходительный, Штюрмер первым долгом заявил о своем благожелательном отношении к Государственной думе и к “общественным организациям”, о готовности считаться с их “приемами, навыками и традициями”. (Ольденбург). Это была серьезная уступка разрушительным силам, которые сразу же почувствовали слабость государственной власти и только усилили свою подрывную работу, требуя создания послушного им правительства.

Правильнее было бы отложить созыв Государственной думы до окончания войны (как. например, сделала Австрия), но Царь рассчитывал на порядочность членов этого учреждения и не знал, насколько глубоко там укоренилась измена.

Но на фронте дело шло неплохо, позиции русской армии усиливались. 3 февраля был атакован и взят Эрзерум, важный стратегический пункт на Кавказе.

Ц. ставка. 28 янв. 1916 г.

Моя ненаглядная,

Опять приходится мне покидать тебя и детей — свой дом, свое гнездышко, и я чувствую себя грустным и подавленным, но не хочу этого показывать. — Бог даст, нам недолго придется быть в разлуке — я надеюсь вернуться 8-го февраля. — Не грусти и не беспокойся! Зная тебя хорошо, я боюсь, что ты будешь думать о том, что Михень нам сегодня сказала, и что тебя этот вопрос будет мучить в мое отсутствие^[686]. Пожалуйста, не надо!

Моя радость, мое Солнышко, моя обожаемая маленькая женушка, я люблю тебя и ужасно тоскую по тебе!

Только когда я вижу солдат или моряков, мне удается забыть тебя на несколько мгновений — если это возможно!

Что же касается других вопросов, то я на этот раз уезжаю гораздо спокойнее, потому что имею безграничное доверие к Штюрм.

Храни тебя Господь! Целую всех вас крепко.

Всегда твой

Ники.

Царское Село. 28 января 1916 г.

Мой любимый, милый!

Опять поезд уносит от меня мое сокровище, но я надеюсь, что не надолго. Знаю, что не должна бы говорить так, и со стороны женщины, которая давно замужем, это может показаться смешным. Но я не в состоянии удержаться. С годами любовь усиливается, тяжко переносить жизнь без твоего милого присутствия. Когда я могла выезжать и ухаживать за ранеными, то было легче. Тебе еще хуже, мой родной. Радуюсь, что уже завтра ты сделаешь смотр войскам. Это ободрит и всех обрадует. Надеюсь, что солнце там будет светить, как сегодня здесь. Было так хорошо, когда ты читал нам, и теперь я все слышу твой милый голос! А твои нежные ласки — о, как глубоко я благодарна тебе за них! — Они согрели меня и так утешили! Когда на сердце тяжело от забот и тревоги, то всякая ласка дает нам силу и глубокое счастье. О, если б наши дети могли быть так же счастливы в своей супружеской жизни! Мысль о Борисе^[687] чересчур несимпатична: я убеждена, что девочка никогда не согласится за него выйти, и я вполне понимаю ее. Только никогда не давай Михень угадать, что другие мысли наполняют ум и сердце девочки. Это священная тайна молодой девушки, и если б о ней узнали другие, то это ужасно огорчило бы Ольгу: она очень щепетильна. Этот разговор далеко меня не порадовал, и вот я чувствую себя очень плохо, потому что ты уезжаешь, и мое старое сердце сжимается от боли: оно не может привыкнуть к нашим расставаниям.

Вот тебезаписка от Крошки. Она тебя позабавит.

Посылаю ландыши — они украсят твой письменный стол.

Ты серьезно поговоришь с Кедровым^[688], не правда ли? потому что удовольствие и честь этой поездки являются почти наградой и заглаживают выговор, вполне им заслуженный. Ведь ты избавил его от вторичного суда, и, хотя он порядочный человек, его необходимо держать в руках, и Адмиралу никак не следовало быть с ним настолько фамильярным: он ужасно самолюбив. Но я думаю, ты поставишь его на свое место.

Какая будет радость, когда ты избавишься от Бр. Б.^[689] (не умею написать его имени)! Но сначала ему нужно дать понять, какое он сделал зло, падающее притом на тебя. Ты чересчур добр, мой светозарный ангел. Будь тверже, и когда накажешь, то не прощай сразу и не давай хороших мест: тебя недостаточно боятся. Покажи свою власть. Люди злоупотребляют твоей изумительной добротой и кротостью.

Грустно, что не могу проводить тебя на вокзал, но на это у меня не хватит сил, так как сердце расширено, да и ин. — мех. пришел.

Мой родной, мой светик, любовь моя, почивай хорошо и мирно, мысленно ощущай мои нежные объятья и вообрази, что твоя дорогая, милая голова покоится на моей груди (а не на высокой подушке, которую ты не любишь).

Прощай, мое сокровище, мой супруг, Солнечный Свет, возлюбленный, благослови и помилуй тебя Бог! Пусть хранят тебя святые ангелы и моя горячая любовь! О, мой Мальчик, как я тебя люблю! Словами не могу этого выразить, но ты можешь прочесть у меня в глазах.

Навеки твоя старая

Женушка.

вся твоя.

О, каково-то мне будет ночью одной!

Царское Село. 29 января 1916 г.

Мое родное, любимое сокровище!

Очень, очень благодарна тебе за прелестное письмо, которое ты оставил мне в утешенье. Я без устали перечитывала его днем и ночью, когда не могла уснуть, и глаза болели от слез. Мы легли в 101/2, ночь провела дурно, и сегодня утром болит голова.

Только что прочитала кучу бумаг от Ростовцева.

Идет легкий снежок: 2 градуса мороза.

А. заглянула на минутку по пути в город и просила меня передать, что она еще раз от всего сердца благодарит тебя за деньги. Она телефонировала о них нашему Другу, и Он сказал, что это принесет тебе счастье, что пусть она положит их в банк, как первооснову фонда, который следует собрать на постройку приюта для калек. Посмотрю, не можем ли мы ей дать участок земли — хорошо бы недалеко от дома инвалидов, так как тогда они могли бы пользоваться нашею банею и мастерскими.

Интересно, начал ли ты читать французскую книгу; ты увидишь, как она занимательна.

Как почивал, мой голубчик? Мне очень скучно без моего Солнечного Света!!

Подумай же об Иванове. Право, это была бы превосходная замена и доброе начало для 1916 года. Поливанову не надо давать никакого места — пусть он не беспокоит тебя. Щерб.^[690] может заменить Иванова, а на его место — кого-нибудь поэнергичнее. Какая досада, что старый Рузский еще не совсем поправился! Как я рада, что теперь у тебя есть Шт.^[691], на которого можно положиться и о котором ты знаешь, что он постарается не допустить разброда среди министров!

Мне пора вставать к завтраку. Затем меня хотят видеть Бенкендорф^[692] и m-me Волжанинова из Крыма.

Дети собираются повидать Родионова завтра вечером, так как он выразил желание прийти в нашу церковь к службе.

Самый милый из милых, теперь прощай, и пусть Бог благословит тебя и защитит!

Осыпаю тебя самыми нежными поцелуями и остаюсь Навсегда твоей женушкой

Аликс.

Федоров спал хорошо, кашляет меньше, 37 градусов.

M-me Зизи лучше, 36,4 градуса; скажи это Кире^[693], который мало думает о матери. Поговори на досуге с Мордвиновым о Мишиной истории, а затем насчет Ольги и спроси, что за человек ее Н.А.^[694]

Царское Село. 30 января 1916 г.

Мой родной, милый!

Мы были страшно счастливы, получив твою телеграмму за чаем и узнав, что все сошло так хорошо. Как мило, что на вокзале при тебе был почетный караул из твоих кабардинцев!

Вероятно, были сильные бои, так как Бэбин поезд привез 15 раненых офицеров и более 300 солдат из Калкунов, Дриссы, — это там, где стоит Татьянин полк и куда, как мне кажется, ты собирался поехать.

Сегодня все покрыто белой пеленой. Вчера выпало много снегу, — 3 градуса мороза. Провела дурную, бессонную ночь, рано легла в постель: голова болела и продолжает болеть, сердце тоже.

У меня была m-me Волжанинова из Крыма (винодел). Ты помнишь ее, я уверена: она встречала меня на перроне с цветами, завтракала в Ливадии и торговала на базарах. Ты познакомился с ее старухой-матерью (за 70 лет) на открытии детского санатория за Масандрой — m-me Желтухина, урожденная Иловайская, дочь Бородинского героя. Ее имение близ Беловежа совершенно разорено. Она не успела ничего спасти, а там было много вещей, имеющих историческую ценность. Ты пятый из виденных ею императоров.

Наш Друг очень счастлив, что ты опять осматриваешь войска. Он спокоен за все, только озабочен назначением Иванова, находит, что его присутствие в Думе могло бы быть очень полезно.

Опять несколько офицеров ждут, чтоб я приняла их. Это продолжается все время, а я так устала! Хотелось бы, наконец, опять выбраться в церковь — за весь январь не была ни разу, а очень бы хотела пойти к Знам. поставить свечи.

Умер старый проф. Павлов^[695], от заражения крови, кажется, после сделанной им операции.

Милый мой и любимый, я тоскую по тебе ужасно! Вечера проходят скучно: Аня не в духе, все мы раскладываем пасьянсы — за ними отдыхают глаза после долгого рукоделия, а сидеть сложа руки — ужасно. Она любит читать вслух, только ужасно трещит. Однако, нельзя же целый день вести разговоры, да мне и не о чем говорить: я устала. Милый, я не хвалюсь, но никто не любит тебя так сильно, как старое Солнышко: ты — ее жизнь, ее близкий!

Благослови тебя Бог, мой драгоценный! Осыпаю тебя нежными, страстными поцелуями и жажду снова заключить тебя в объятия.

Навеки, Ники мой, твоя старая девочка

Женушка.

Царское Село. 31 января 1916 г.

Мое милое сокровище!

Татьяна в восторге, что ты видел ее полк и нашел его в добром порядке. Я все надеялась, что буду больше ездить (также в санитарных поездах) и что мне удастся увидеть хоть один из моих полков.

Родионов был в церкви вчера вечером, обедал у А. и потом явился к нам. Он уезжает завтра. Он говорит, что теперь они стоят опять в новой деревне, всего в 8 верстах от Волочиска и все офицеры помещаются вместе на Господском дворе, — они меняли стоянку уже четыре или пять раз. Он показал нам несколько групп, снятых им, причем некоторые из них на конях; у Мясоедова лошадь имеет вид совершенно допотопный.

Утро серое, 5 градусов. Уснула поздно, но затем спала хорошо. Голова почти не болит, зато болят сердце и глаза, и я пишу в очках, чтобы не так утомить зрение.

Вчера я принимала одного из моих Крымцев. Теперь все они очень сожалеют, что Дробязгин покидает их. Все истории кончились, и теперь они оценили его и очень огорчены переменой.

Сегодня принимаем юнкеров, которым, кажется, завтра предстоит производство, а затем отъезд. Потом Варнаву, арх. Серафима, Купцова^[696] (Эрив. — он здесь в отпуску и хочет повидать меня перед возвращением в полк), потом Алека!! Что ему понадобилось? Вероятно, переговорить о Гаграх, но тогда мне придется сказать ему о Скалоне.

В 6 часов явится капитан 1 ранга Шульц (какая чисто немецкая фамилия, увы!) перед своим отъездом в Англию. Полагаю, что это тот длиннобородый, который командовал “Африкой”, если я не выдумываю, — занимался гипнотизмом, а сестра его была сестрой в моем лазарете во время японской войны и потом умерла в Кронштадте.

Один из раненых, принятых мною вчера, поднес мне восхитительную коллекцию фотографий. Он снимал их в Евпатории: одни лежат и берут солнечные ванны, другие покрыты грязью, кто в ваннах, кто под душами, кого электризуют, — очень занятно.

Вчера была серебряная свадьба Путятиных^[697].

Стараюсь передать тебе все новости, какие могу, но, увы, они неинтересны. Милый, получаешь ли ты мои письма в пути? Вероятно, они ждут тебя на какой-нибудь большой станции. Хотела бы сама быть на их месте, чувствовать твои милые губы на своих и смотреть в твои любимые глаза. Жестоко тоскую без моего родного голубчика и без его нежных поцелуев, которые значат для меня так много!

Любовь моя, теперь кончаю. Прощай, Господь с тобой теперь и всегда!

Бесчисленные поцелуи от твоего старого

Солнышка.

Царское Село. 1 февраля 1916 г.

Мой самый близкий!

Сегодня утром холоднее, 7 градусов, и идет снег. Ночью почти не спала, и сердце сегодня болит сильнее, голова же в порядке. Посылаю тебе подснежничек из Ливадии.

Михень вчера вновь прислал письмо с просьбой освободить барона Деллингсгаузена. Он сидит в Крестах в Петрогр. на Выборгской стороне. Его сыну, драгуну, разрешено навещать его. Но это такой позор, от которого можно избавиться, лишь поскорее, по телеграфу, приказав его выпустить. Не знаешь, как смотреть ему в глаза после этого.

Алек не сообщил мне ничего особенного, только он, кажется, недоволен ранеными офицерами, — те из них, которые отсылаются на юг (московской комиссией), торчат здесь по два месяца и не уезжают. Этому беспорядку он пытается положить конец.

Затем он говорил о пленных, которых он посетил. В самом деле, нужно подумать о перемещении некоторых из них, так как они умирают от болезней, не будучи в состоянии переносить здешнего климата. Многие думают, что было бы хорошо, если бы ты хоть на время передал продовольств. вопрос Алеку, так как в городе настоящий скандал, и цены стали невозможными. Он бы сунул нос повсюду, накинулся бы на купцов, которые плутуют и запрашивают невозможные цены, и помог бы избавиться от Оболенского, который, в самом деле, никуда не годен и не приносит ни малейшей пользы.

Наш Друг встревожен мыслью, что если так протянется месяца два, то у нас будут неприятные столкновения и истории в городе. Я это понимаю, потому что стыдно так мучить бедный народ, да и унизительно перед нашими союзниками!! У нас всего очень много, только не желают привозить, а когда привозят, то назначают цены, недоступные ни для кого. Почему не попросить его взять все это в руки месяца на два или хоть на месяц? Он бы не допустил, чтоб продолжалось мошенничество. Он превосходно умеет приводить все в порядок, расшевелить людей, — но не надолго. Пишу тебе это, так как думаю, что ты увидишь его во вторник.

Шульц был очарователен. Мы с полчаса беседовали на разные темы; он — брат того черного, который и теперь еще командует “Африкой” и всеми водолазами .

Сегодня у меня Шведов с докладом и m-lle Шнейдер, и это будет бесконечно, так как нужно о многом переговорить, — насчет художественной школы и преобразования моих патриотических училищ, а также о Куст. Комитете, о котором, мне кажется, Кривош.^[698] совершенно забыл. Потом командир Эриванцев просил принять его; он был здесь в отпуску и возвращается в полк.

Как ты будешь опять скучать в ставке без милого Бэби! Снова начинается твоя одинокая жизнь, бедняжка, бесценный ангел мой!

Вчера дети повеселились у Ани, солдаты тоже. Полагаю, что Татьяна описала тебе все. Анины именины 3-го числа, сообщаю на случай, если ты захочешь послать ей телеграмму.

Т. прощается с Родионовым по телефону, и я сделаю то же.

Как ужасно трудно сражаться на Кавказе при таком страшном холоде! Алек говорит, что солдаты меньше обмораживают ноги, — только один на сто, а из офицеров — 8 на 100, от слишком легкой одежды: отправляясь на юг, они, конечно, думали, что там будет теплее.

Теперь, милый, пора кончать письмо. Да благословит и сохранит тебя Бог, мой драгоценный, от всякого зла! Осыпаю тебя нежными поцелуями и прижимаю к груди.

Навсегда твоя любящая старая

Женушка.

“Все” ли прошло у тебя, и нужны ли тебе еще вещи, которые я тебе дала? Очень хотелось бы, чтоб ты мог делать больше моциона: это было бы тебе всего полезнее.

Скажи Мальчику, что дама сердца посылает ему свой любовный привет и нежные поцелуи и часто вспоминает о нем в одинокие бессонные ночи.

Ломан опять сильно пьет и совсем обезумел. А. прямо боится его. Необходимо отослать его в Финляндию, в санаторий, месяца на два абсолютного покоя; иначе, уверяю тебя, он застрелит себя или других. Доктора тоже находят, что ему необходимы перемена обстановки и отдых, — у него уже был нервный удар.

Эти зеленые чернила отвратительно пахнут. Надеюсь, что духи отобьют их запах.

Ц. ставка. 1 февраля 1916 г.

Мое родное, любимое Солнышко!

Наконец, у меня нашелся свободный вечер, чтобы спокойно побеседовать с тобой — я сильно по тебе тоскую. Прежде всего спешу поблагодарить тебя за три твоих дорогих письма. Они, конечно, пришли очень неаккуратно, потому что поезд ездил взад и вперед по пути. так как это было около Двинска, где летают дурные птицы. За последние 3 дня выпало очень много снегу, что для них безнадежно!

Первый смотр войскам был недалеко от маленькой станции Вышки. К моей большой радости, там стояла рота Кабардинского полка, но в ней оказался только один знакомый офицер и несколько солдат, которые были в Ливадии! Среди множества кавалерийских полков было два полка мама и Ксении (я не мог найти Гординского), но твоих Александровцев и моих Павлогрдцев не было, такая жалость, они только что были отправлены в траншеи, чтобы сменить пехоту. Боже мой, на что похож твой бедный Плеве!^[699] Зеленый, как труп, более чем когда-либо слепой и скрюченный, и едва передвигает ноги. Сидя верхом, он так сильно откинулся назад, что я подумал, не дурно ли ему. Он уверяет, что очень часто ездит верхом, но я в этом сомневаюсь.

Войска были в прекрасном виде, лошади тоже. После завтрака я имел разговор с Плеве. Он рассуждает вполне здраво и нормально, голова его свежа и мысли ясны, — и когда он сидит, то все ничего, но когда встает, то представляет грустное зрелище.

Я строго с ним поговорил относительно Бонч-Бруевича, что он должен от него отделаться и т.д. Затем я сделал хорошую прогулку по шоссе. В 6 ч. мы проехали Двинск — в городе на улицах обычное освещение. Я видел только один прожектор, освещавший темный небосклон!

Ночь мы провели где-то около Полоцка и утром 30-го января вернулись назад вДриссу. Там меня встретили Эверт и ген. Литвинов^[700] из 1-й армии. 3 кавалерийских дивизии — 8-я, 14-я и Сибирская казачья. Татьянины уланы выглядели молодцами, остальные войска тоже. Так аккуратно, чисто и хорошо одеты и вооружены, как я редко видал даже в мирное время! Поистине превосходно! У них всех такой хороший вид в их серых папахах, но в то же время они так похожи один на другого, что трудно различить, какого они полка.

Вчера, 31-го янв., был последний смотр, на котором присутствовали 6 и 13 кавалерийские дивизии — они такие же отличные молодцы, как и в прежние времена. Погода совсем не холодная: 3-4 градуса мороза, и опять идет снег. Старик, конечно, опять ехал верхом и очень гордится этим — он со всеми об этом говорит — что приводит Нилова в бешенство!

После завтрака поезд покинул станцию Борковичи в 3 часа, проехали Витебск и Оршу и прибыли сюда в 11 час. вечера. Воздух был чудесный, так что Воейков, Граббе, Кедров и я сделали освежившую нас прогулку перед сном. Сегодня в 10 час. утра я перешел в свои апартаменты и сидел 2 1/2 часа с Алексеевым.

В Могилеве я нашел Сергея, уже устроившегося здесь, но никого из иностранцев, кроме Вильямса, так как они все поехали на некоторое время в Одессу. Днем я гулял в саду, так как на катанье не было достаточно времени. Мне пришлось засесть за свои бумаги, и я окончил их лишь к обеду.

Теперь уже поздно, я сильно устал, так что должен пожелать тебе спокойной ночи, моя душка-женушка, моя единственная и мое все! Почему ты не можешь спать, бедняжка?

2-го февраля. Только что кончил завтрак со всеми иностранцами, они приехали вчера вечером.

Сегодня утром был в церкви, а затем имел долгий разговор с Алексеевым относительно отставки Плеве и Бонч-Бруевича. Оказывается, последнего ненавидят в Армии все, начиная от самых высших генералов!

Завтра мне придется найти ему (Плеве) преемника.

Твое дорогое письмо и телеграмма получены — нежно благодарю. Как досадно, что у тебя боли в лице и даже опухоль, — дорогая, мне так жалко тебя! Вода в Могилеве опять скверно подействовала на мой желудок, в остальном чувствую себя хорошо. — Благодарю также за милый цветок.

Теперь, любимая, я должен кончить.

Храни тебя и детей Господь! Крепко обнимаю и нежно целую.

Навеки твой старый муженек

Ники.

Царское Село. 2 февраля 1916 г.

Милый ангел!

Извини за короткое письмо, но я одурела: всю ночь не спала от боли в щеке, которая распухла и вид имеет отвратительный. Вл. Ник.^[701] думает, что это от зуба, и вызвал по телефону нашего дантиста. Всю ночь я держала компресс, меняла его, сидела в будуаре и курила, ходила взад и вперед. Хорошо, что тебя не было здесь, а то я беспокоила бы тебя. Боль не так сильна, как те сводящие с ума боли, какие у меня бывали, но мучит вполне достаточно и без перерыва, от 11 до часу я устроила полный мрак, но без всякого результата, и голова начинает болеть, а сердце еще расширилось. Опять принялась за свои лекарства.

4 градуса мороза, маленький снежок. Гординский из Ксениина полка сказал, что ты делал смотр полку, благодарил их и что они были ужасно счастливы. В нынешних газетах есть описание твоих смотров, но я не в силах прочитать, поэтому

спрячу этот номер.

Вчера доклад Шведова занял у меня 3/4 часа, a m-lle Шнейдер 1 1/2 часа, пока я не изнемогла совершенно.

Думаю о тебе, любимый, и тоскую, и осыпаю тебя самыми нежными поцелуями. Благослови и сохрани тебя Господь!

Навеки твоя старая

Женушка.

Дети целуют тебя; они побывали в церкви и в лазарете. Полежу в постели до чаю, а потом посмотрю, как буду себя чувствовать.

Любимый мой, думаю беспрестанно о тебе.

Царское Село. 3 февраля 1916 г.

Мой родной, милый!

Я заснула после 4-х. Опухоль на щеке опадает. Вчера вечером у меня был ужасно нелепый вид; всякий невольно расхохотался бы над моим кривым лицом. Ольга и А. читали нам рассказы Аверченко о детях, а я раскладывала пасьянсы, хотя болела голова и чувствовала отупение. Бэби вчера был очень мил. Когда я ему сказала, что на завтрак у него будут блины, так как он их любит, он ответил: “Как, когда тебе больно, ты заказываешь мне блины. Я нарочно не стану их есть, “не надо”. Но я сказала, что это как раз доставит мне удовольствие, и, кажется, он съел их множество. Мы поиграли в дурачки перед отходом ко сну.

5 градусов мороза и снег.

Наши офицеры со “Штандарта” и батюшка поздравили ее^[702] по телеграфу, так трогательно, и Родионов с дороги тоже.

Н.П. пишет: “Я счастлив, что у меня работы хватило бы и на 24 часа в сутки; не знаю, хорошо или плохо, но свой нос всюду сую. — даже вчера сам каждую лошадь подбирал к повозке каждой, это старшее офицерство приучило меня, но зато знаю уж, правда, все. Приезжал брат ко мне, провел у меня целые сутки — у них безумно легко служить, вот месяц пробыл он здесь и опять в отпуск может ехать — это от того, что у них вместо 29 офицеров чуть ли не 89 — непонятно, по-моему, это чтото не то делается у нас в армии относительно офицеров, это теперь мое глубокое убеждение”.

Твои три стрелка обедали у них. Была музыка с пением, мой великан Петров^[703] был великолепным запевалой.

“Пришли в другую деревню, это верст 8 к юго-востоку. — здесь для нас удобнее, потому что стоим одни и все вместе, а там две роты, и пулеметы стояли в 3 и 6 верст. Здесь с нами лишь стоит отряд Красного Креста имени Родзянко и его жена, красавица англичанка (преемница Тамары), начальница отряда. Разместились мы чудно, к. камп. — большая, хорошая, у священника в гостиной — и даже с большим портретом Государя. Я живу у помещика в доме, они очень милые молодожены, она премиленькая и он тоже — бывший офицер, драгун, — а отец его Павлоградец и ранен был в 1877 г. — теперь недавно умер. Они за мной страшно ухаживают, с 6 1/2 часов утра для меня всегда чай готов, и днем тоже — и вдобавок ей очень нравится мой адъютант (Керн). Ложатся они спать в 10 часов вечера — такие проказники! Все время густой туман. Кир. Влад. приезжает — вот новости узнаем. Здесь его приезд всех поднял на ноги, и у Родз. в отряде уже все меня за него принимают и рапортуют, как ему. Здесь я начальник гарнизона, и все мужики даже генералом меня называют — неужели я старый уже такой, — не хочу я этого! Серьезно все очень — я вижу теперь сам, слышу от людей близко стоящих к делу военному — энергии мало, надувают кругом друг друга”.

(Он бы съел меня, если бы знал, что я списала это для тебя, но думаю, что тебе все-таки интересны его впечатления).

“Надо укреплять те места, где стоим — а все здесь говорят, что только на бумаге все хорошо — дорог нет никаких, и все только говорят, что написали, что доложили дальше, и все валят на фронт Иванова. Больно мне слышать все это, все говорят, что Госуд. неверно докладывают, что в ставке истины совершенно не знают. Это все разговоры здесь в гвардии, — хорошо было бы, если бы Его Вел. командиров полков видел бы, когда он в Петрогр. и они случайно там в отпуску. Хотят Кир. Вл. рассказать, но что же он сможет сделать, ведь сам мало понимает. Вот едет Усов, командир 3-го стр. полка, который бригаду теперь нашу получил — вот человек, который всю войну провел с полком и сам Ген. Штаба, но только строевой офиц.; вот он много интересного тоже говорит, тоже серьезно смотрит — гов., что мы победить должны, но для этого дружно работать все должны и дело делать, а не лгать и бумаги только писать.

Простите, что вам все это пишу, но знаете, что все всегда говорю вам, — все то, что на душе и на сердце лежит радостного и тяжелого. Скоро надо идти. Вот лошадь, мой “Мико” меня уже ждет. — сначала в канцелярию заеду, потом выводку лошадей всего обоза буду смотреть и в поле поеду на учение рот всех. Живем все очень дружно и хорошо”.

Вот каким длинным стало мое письмо, а у меня лично нет ничего интересного, что могла б тебе рассказать, разве, что крепко люблю тебя и тоскую по твоим нежным, убаюкивающим ласкам.

Каков был Алек? Каков ответ на бумагу Шуленб.? Может ли быть отправлен молодой человек в армию? Что насчет Деллингсгаузена? Иванова?

Да благословит и сохранит тебя Бог! Осыпаю тебя нежнейшими поцелуями.

Навеки твоя старая

Женушка.

Ты рассмеялся бы над моим лицом! Радуюсь, что ты сделал длинную прогулку. Как хорошо, что мы взяли столько укреплений вокруг Эрзерума!

Читаешь ли ты французскую книгу? Будешь ли ты здесь к будущему понедельнику? О, это будет слишком хорошо, мое родное, милое сокровище, мой лучезарный!

Только что получила твое драгоценное письмо, за которое бесконечно благодарю тебя, голубчик, — такой приятный сюрприз! Все, что ты видел, так хорошо! Да, поскорее избавься от Бр.-Бр.^[704]. Только не давай ему дивизии, если его так ненавидят. А что насчет Иванова?

Попробуй выпивать по стакану очень холодной воды после завтрака. Это может помочь работе желудка.

Царское Село. 4 февраля 1916 г.

Мой возлюбленный!

От всего сердца поздравляю тебя с падением Эрзерума. Наверное, это был великолепный бой и — как это быстро произошло! Такое утешение, — а для тех немалый моральный удар! Пусть только теперь уж крепость останется в наших руках!

Теперь совершенно частный вопрос от меня лично: все время читаешь, что германцы продолжают посылать в Болгарию войска и пушки, так что если мы, наконец, поведем наступление, а они зайдут сзади через Румынию, то кто прикроет тылы нашей армии? Или будет послана гвардия влево от Келлера, и для прикрытия по направлению к Одессе? Это я придумала сама, потому что враги всегда находят у нас слабые пункты. Они всегда и все подготовляют на всякий случай, а мы вообще весьма небрежны, почему и проиграли в Карпатах, где недостаточно укрепили свои позиции. Теперь, если они проложат себе путь через Румынию к нашему левому флангу, то что же остается для защиты нашей границы? Извини, что надоедаю тебе, но невольно приходят в голову такие мысли.

Каковы наши планы теперь, после взятия Эрзерума? Как далеко от нас английские войска? Интересно, годится ли на что-нибудь противогаз Алека? Искренно благодарю за спасение жизни несчастного молодого человека: там на фронте он может доказать свою благодарность, хотя он всего только несчастный штатский.

К нам в лазарет привезли 4-х офицеров-пластунов и несколько — в Большой Дворец. Я не была у наших раненых с 23-го декабря и целую вечность не была в Большом Дворце. Я так скучаю по ним всем и по работе, которую люблю.

У Бэби правая рука распухла, хотя не болит; поэтому ему трудно писать. Заснула поздно, но ночь прошла хорошо, — лицо менее раздуто, но еще ненормально, и продолжает ощущаться одеревенелость.

Федоров поправляется, хотя температура не совсем нормальна. Через несколько дней надеется выйти из дому. M-me Зизи еще слаба. Вот тебе объемистое любовное письмо от Коровы!

2 градуса мороза, идет маленький снежок. Сегодня неделя, как мы расстались, мой Солнечный Свет, а мне кажется, что прошла вечность. Эту неделю моя жизнь шла очень однообразно и уныло, — тем не менее, дни летели, а ночи тянулись.

О, милый, я ужасно скучаю по тебе! Все как бы тускнеет, когда тебя здесь нет. О, мой родной, мой единственный и мое все, я жажду прижать тебя к сердцу, я грустна и измучена, мне необходимы твои ласки!

Прощай, голубчик, мой, а не ее, как она осмеливается называть тебя. Бог да благословит тебя, мой маленький, да сохранит тебя от всякого зла, да приведет тебя к успеху и к окончательному славному желанному миру! Девочки осыпают тебя поцелуями, милый муженек.

Навсегда твоя старая

Женушка.

Кого ты назначил вместо Плеве? Что делает в Вене длинноносый Ферд.^[705]?

Теперь мне нужно одеться к завтраку. Я пригласила А., которая находит, что вчера почти не видела меня, так как было множество народа.

Спи спокойно, мой Солнечный Свет, радость моей жизни! Почувствуй, как мои любящие руки обнимают тебя с нежной тоской и глубокой любовью.

Прощай, мой Ники, мой голубчик, ненавижу разлуку, хотя бы и на несколько дней. Осыпаю тебя поцелуями и нежно обнимаю.

Твоя

Женушка.

Ты найдешь на своем столе немного цветов — я с любовью их поцеловала.

Ц. ставка. 4 февр. 1916 г.

Моя душка-Солнышко!

Горячо благодарю за дорогое письмо. Я с интересом прочел присланную тобой выдержку из письма Н.П.

Я очень счастлив нашим крупным успехом на Кавказе — никогда не предполагал, что Эрзерум будет взят так скоро. Оказывается, наши войска после атаки фортов должны были остановиться, но их натиск был до того стремителен, что они прорвались в тыл туркам и таким образом заняли город. — Это известие дошло до меня из Тифлиса от Н. в 7 минут, как раз, когда мы вставали из-за стола.

Алек был спокоен и не возбужден. Он сделал длинный доклад, а затем предложил показать мне несколько опытов с удушливыми газами. — 3 офицера и два химика в разных масках вошли в вагон и оставались там более 30-ти минут. Я мог наблюдать за ними через окна — как они стояли и ходили в этом ужасном желтом дыму. Даже на открытом воздухе ощущался этот отвратительный запах. Удивительные люди — они проделывают эти опыты с радостью, как спорт!

Теперь насчет моих планов. — Я хочу вернуться, чтобы присутствовать при открытии Г. Думы и Г. Совета. Пожалуйста, об этом пока не рассказывай. Я выезжаю в субботу, делаю смотр чудному 1-му Сибирскому корпусу и приезжаю в Царское в понедельник 8-го. — Остаюсь там два дня и спешно возвращаюсь сюда, потому что на четверг 11-го назначил наше военное совещание, с участием всех главнокомандующих – я с самого начала собирался это сделать, но это все никак не удавалось!

Я буду очень счастлив увидеть тебя и детей — хотя бы на 2 дня — все же это лучше, чем ничего. Теперь, моя голубка, дорогая моя женушка с опухшей щекой, я должен кончать.

Храни вас всех Господь! Целую крепко тебя и детей. Остаюсь твой верный и нежно преданный

Ники.

Царское Село. 5 февраля 1916 г.

Мой родной, милый!

Сегодня утром термометр на нуле, ветрено, сильный снег. Слава Богу, Бэби провел ночь в общем хорошо; просыпался несколько раз, но не надолго и не жаловался. У него обе руки забинтованы, а правая вчера даже болела, — но наш Друг говорит, что все пройдет через два дня. Последние ночи он спал тревожно, хотя без болей, и не жаловался на руку, только не мог согнуть ее. Вероятно, повредил ее, когда тащил за веревку несколько саночек, связанных вместе. Но Деревенко говорит, что он совсем веселенький, поэтому не беспокойся, голубчик. Мы обедали наверху, чтоб он не вставал с постели и поменьше двигался. Чем смирнее он будет лежать, тем лучше. Ольга и Татьяна едут в город, в Татьянинский Комитет.

Я уснула после четырех, — опухоль едва заметна, но все еще ощущается, а в голове и в челюстях все время какая-то напряженность; меня знобит, хотя я не простужена. Все еще трудно открывать рот, и, должно быть, не прошло еще воспаление челюсти; все эти дни болит сердце и самочувствие не из приятных. Надеюсь, что мы с Алексеем будем в порядке к твоему возвращению.

Тебе, может быть, интересно узнать о суммах, полученных моим складом и канцелярией с 21 июня 1914 года:

К 31 января 1916 г. собрано 6.675.136 р. 80 к.

Израсходовано — 5.862.151 р. 46 к.

Остаток — 812.985 р. 34 к.

Отсюда громадные суммы пошли на мои склады в Москву, Харьков, Винницу, Тифлис, на мои 6 поездов-складов, на санитарные поезда и т.д., полки и т.д. Но крупные склады тоже собирают деньги и вещи. Верх. Сов.^[706] дал мне большие суммы; затем твои, по мере того как ты их получаешь, и выручка в дни продажи английских флагов.

Почему наши войска опять эвакуировали Галицию? Я заключаю это из отчета Ребиндера о том, что многие офицеры полков, вернувшихся из Галиции, являются в Харьков в мой склад и просят белья и индив. пакетов. Не могу понять, что там произошло; или там теперь происходит сосредоточение, и это те войска, которые приготовлены для защиты тыла с юга?

А. просит извинить ее за то, что плохо написала вчера. Она ужасно спешила и забыла сообщить тебе, что получила маленькую поздравительную карточку от Ольги^[707]. Вчера она с нами завтракала и просидела до 5-ти; читала вслух и даже играла со мною в карты. После полудня пойду к Бэби, а до завтрака полежу, так как чувствую себя еще скверно. С нетерпением жду от тебя письма, обещанного твоей телеграммой. Надеюсь, что ты действительно приедешь и не отсрочишь этих нескольких счастливых дней.

Вполне ли ты доволен Алексеевым, достаточно ли он энергичен? Как здоровье Рузского? Некоторые говорят, что он опять совершенно здоров, только не знаю, правда ли это, а я хотела бы этого, так как германцы его боятся.

Представь себе только: вчера я видела мисс Иди (Eady)^[708], бонну Доны и Лу. В прошлом ноябре ей пришлось покинуть Д.^[709], к большому горю Э. и Онор^[710]: министры нашли необходимым ее удаление. Все они были глубоко опечалены. Бедная женщина не могла найти службы в Англии, потому что была в Д. — даже в Англии люди совершенно ненормальны. И вот она явилась сюда, так как ей необходимо своим трудом содержать себя, кормить свою старую мать (4 брата и множество племянников на войне). Она здесь у Остен-Сакенов (Волошев), но разница по сравнению с Д. очень велика. Я велела ей почаще приходить к Мадлен и к нам, чтоб она чувствовала себя не такой одинокой. Она сказала М., как многие сожалеют о том, что Людвигу^[711] пришлось уйти; к нему относятся с большим почтением и следуют его планам. В начале войны его первые советы не были приведены в исполнение, а теперь там убедились, насколько были неправы, и глубоко о том жалеют. Было очень приятно повидать ее: вспомнился старый дом, и все, особенно же Фридберг и Ливадия. Она иногда получает от них известия. А в Англии на нее сердиты за то, что она не хотела говорить против немцев; но она встречала в Германии только величайшую благожелательность. Эта война, как видно, всем повлияла на мозги.

Только что прочла в “Нов. врем.” о подвиге ст. унт.-офиц. Бэбиного сибирского полка; напечатан и его портрет. Да, у нас в армии немало героев, и будь унас такие же превосходные генералы, мы наделали бы чудес!

Я вижу, Миша еще не уехал. Отправь же его в армию: уверяю тебя, лучше ему быть там на своем месте, чем здесь в ее^[712] дурной компании.

Мой самый милый, сию минуту, в 1 час 20 минут, мне было подано твое драгоценное письмо, благодарю тебя за него от всего моего нежно любящего сердца. О, любовь моя, какая радость пробыть с тобою хотя бы и два дня! Да благословит Бог все твои начинания! Я уверена, что твое появление наделает чудес, и Бог внушит тебе нужные слова. Да и видеть тебя — имеет уже громадное значение. Ты сам и наполовину не сознаешь могущественного влияния твоей личности, которая трогает сердца, даже самые дурные.

Я рада, что ты хочешь собрать военный совет и основательно вникнуть во все вопросы. Не вызвать ли тебе Рузского на этот день: он очень способный человек, был командующим почти все время, часто не соглашался с Алексеевым, но все же, может быть, благоразумнее иметь кого-нибудь иначе смотрящего на вещи: тогда вам всем легче будет выбрать правильный путь. Да и на случай, если, с Божьей помощью, ты вернешь Р. к делу, когда он совсем поправится, я думаю, он должен знать все планы и участвовать в их составлении.

Как великолепно то, что ты пишешь об Эрзеруме! В самом деле, удивительные войска! Да, я тоже восхищаюсь людьми, которые работают над этими подлыми газами, рискуя жизнью. Но каково видеть, что человечество пало так низко! Находят, что это превосходно в смысле техники; но где же во всем этом “Душа”? Хочется громко кричать против бедствий и бесчеловечности, вызванных этой ужасной войной.

Ты получишь это письмо где-нибудь в пути. Не знаю, в котором часу приедешь ты 8-го. Значит, это письмо, без сомнения, будет предпоследним.

Прощай, мой родной, благословляю и целую тебя с беспредельной любовью и нежностью и остаюсь, милый Ники, твоей старой женушкой

Аликс.

Царское Село. 6 февраля 1916 г.

Мое сокровище!

Рабочие чистят крышу и производят большой шум при сбрасывании снега, мороза 2 градуса.

Бэби просыпался несколько раз, но не жаловался на боль, так что, надеюсь, будет здоров к твоему приезду.

О, как чудно будет опять увидеть тебя, мой милый, я так ужасно по тебе тоскую! Эти два дня здесь будут томительны.

Ксения пишет, что Сандро приедет в среду на несколько дней — я очень рада за нее. Она гуляет понемножку у себя в саду, а дорогая матушка бывает у нее каждый день.

Что сделал ты относительно бедного Деллингсгаузена?

Я прочла твою телеграмму и ответ московскому дворянству, а также вдове бывшего эрзерумского губернатора, — странно почувствует себя она, видевшая последнее падение крепости 38 лет назад.

Ничего интересного нет у меня, мой Солнечный Свет!

Я рада, что ты, наконец, сделал хорошую прогулку, — несомненно, она была тебе полезна; ведь кружение в маленьком садике должно было наводить тоску.

Карангозов написал А., что в Одессе — прекрасная погода, 12 градусов в тени, дамы ходят в легких платьях, — оттуда он попал в Киев, прямо под снег.

В его полку отпуска выдавались только на юг, а не в Ц.С., так что мать и сестры его условились встретиться с ним в Одессе.

Интересно знать, где и когда ты увидишь 1-й Сибирский Корпус. Прощай, голубчик, Бог да благословит твой путь и да приведет тебя к нам невредимым! Осыпаю тебя нежными поцелуями и остаюсь твоей нежно-любящей старой

Женушкой.

Все дети горячо тебя целуют.

Ц.ставка. 6 февр. 1916 г.

Моя любимая женушка!

Сердечно благодарю тебя за два последних письма. Не могу понять, что с тобою было — я говорю про боли в лице? Надеюсь, что они пройдут к моему приезду, а также обе руки Алексея поправятся! Поцелуй его нежно за меня.

После долгого и всестороннего обсуждения с Алексеевым я решил назначить Куропаткина^[713] на место Плеве. — Я знаю, что это вызовет много толков и критики, но что же делать, раз так мало хороших людей! Так что я за ним послал и сообщил ему об этом вчера.

Ты спрашиваешь меня о Рузском. Он недавно написал, жалуясь на свое здоровье и говоря, что он с октября месяца не может отделаться от ползучего плеврита! Ядумаю, что, с Божьей помощью, Куропаткин будет хорош как главнокомандующий. Он будет непосредственно подчинен ставке и таким образом не будет иметь на плечах такой ответственности, как в Манчжурии! Ты можешь быть совершенно уверенной, что армии под его начальством будут приветствовать его назначение. Он очень хорошо и разумно говорил о своем новом назначении и вернется сюда на военное совещание.

Суммы, полученные и израсходованные твоим складом, огромны — я никогда не думал, что они могут дойти до таких размеров.

Я с нетерпением ожидаю завтрашнего смотра, на котором надеюсь увидать первые восемь сибирских полков с моим во главе.

Сегодня идет снег и сильный ветер — только бы перестало к воскресенью!

Да хранит тебя и детей Господь! Итак, через день я смогу прижать тебя к сердцу, моя детка, мое Солнышко, Крепко всех целую. Навсегда твой

Ники.

“Ты делаешь великое дело”

8 февраля Государь вернулся в Царское Село, чтобы на следующий день принять участие в работе Государственной думы. Он не терял надежды объединить под своим руководством всю нацию для победы над врагом.

Впервые после открытия 1-й думы Царь лично обращался к депутатам со словами приветствия:

“Счастлив находиться посреди вас и посреди Моего народа, избранниками которого вы здесь являетесь. Призывая благословение Божие на предстоящие вам труды, в особенности в такую тяжкую годину, твердо верую, что все вы, и каждый из вас, внесете в основу ответственной перед Родиной и передо Мной вашей работы весь свой опыт, все свое знание местных условий и всю свою горячую любовь к нашему отечеству. руководствуясь исключительно ею в трудах своих. Любовь эта всегда будет помогать вам служить путеводной звездой в исполнении долга перед Родиной и Мной”.

На следующий день Царь вернулся в ставку. Уезжал он счувством боли за предательство министра внутренних дел Хвостова, затеявшего преступную интригу, конечной целью которой должно было быть убийство Григория Распутина. Впрочем, всю глубину падения Хвостова Государь узнал уже позднее. А пока он поручил группе лиц разобраться в этом деле.

Царское Село. 10 февраля 1916 г.

Мой бесценный, милый!

Это мимолетное твое посещение, мой любимый, было таким подарком! — И хотя мы мало видели друг друга, однако, я чувствовала, что ты здесь. Твои нежные ласки опять согрели меня. Могу представить себе глубину впечатления, произведенного на всех твоим присутствием в Думе и в Государственном Совете. Дай Бог, чтоб оно побудило всех к усердной и единодушной работе на благо и величие нашего возлюбленного отечества! Увидеть тебя значит так много. И ты нашел как раз подходящие слова.

Мы с Аней пережили тяжелые дни вследствие этой истории с нашим Другом, и не было никого вблизи, чтоб подать совет. Но она держалась хорошо и мужественно во всем этом, даже выдержала отвратительно-грубый разговор с Воейковым в понедельник. Я, в самом деле, теперь за нее встревожена, так как она уразумела, в какую скверную историю ее старались втянуть Хвостов — евреи, и только для того, чтобы произвести скандал перед Думой, — все так тенденциозно^[714]!

Твое присутствие опять вернуло мужество и силу, люди очень низки, особенно вокруг нас, и направление умов в “тылу” все еще дурное. Все мои молитвы и мысли будут с тобою завтра. Ты делаешь великое дело,и очень мудрое, все вожди смогут откровенно высказать свои мнения и отчетливо изобразить тебе все. Благослови Бог их труды под твоим руководством!

Спи спокойно, мое сокровище, — опять буду скучать по тебе самым ужасным образом. Ты принес мне столько света, и я буду жить воспоминаниями о твоем милом приезде. Будем надеяться, что скоро ты опять будешь у меня, дома. Благослови и сохрани тебя Бог, мой родной, дорогой и любимый, мой супруг, мой собственный! Тысяча нежных поцелуев от твоей маленькой

Женушки.

Царское Село. 11 февр. 1916 г.

Мой родной, бесценный!

Яркое солнце, 12 градусов мороза. Все мои нежнейшие мысли с тобой, любимый. Надеюсь, что большой военный совет сойдет хорошо и в соответствии с твоими желаниями. Могу себе представить, какое облегчение ты почувствуешь среди военных, так как проведенные здесь дни были не из самых приятных, и ты, вероятно, в восторге, что опять уехал. Обыкновенно здесь на твою долю выпадают тягостные впечатления: вторник был очень хорош — и вдруг эта скверная история с нашим Другом. Она постарается держать себя с Ним как можно лучше, хотя в своем теперешнем состоянии Он кричит на нее и ужасно раздражителен. Но сегодня солнце, поэтому надеюсь, что Он опять стал таким, каким был всегда. Он боится уезжать, говоря, что Его убьют. — Ну, посмотрим, какой оборот Бог даст всему этому!

Все это тебя огорчало и тревожило, так что твой приезд не мог доставить тебе радости, любимый мой Светик. Но ты согрел старое Солнышко, и она еще чувствует на своих губах твой последний поцелуй! Твой приезд был точно сон — теперь снова так пусто! Сегодня мне еще нечего рассказать тебе.

Вчера вечером мы работали, раскладывали пасьянсы, и Т. с А. по очереди читали вслух “Наши за гр.”^[715], но мои мысли были заняты тобою, а не книгой.

Бесценный мой, теперь надо вставать, так как в 12 1/2 явится князь Голицын^[716] с докладом о наших пленных, а после завтрака — Вильчковский.

Прощай и да благословит тебя Бог, мой любимый!

Осыпаю тебя поцелуями.

Навсегда твоя

Женушка.

Царское Село. 12 февраля 1916 г.

Мой родной, милый!

Ясное, солнечное утро, 7 градусов мороза. Ночью было 12 градусов. Хотелось бы мне знать, что говорили все генералы, — как мило, что они тебя встретили! Так освежают подобные беседы, сколь бы ни были они серьезны и трудны. Но надеюсь, что в общем, они довольны снабжением, или все еще большой недостаток в винтовках?

Я получила длинное милое письмо от Виктории^[717]. Она сейчас в Лондоне. Людвиг^[718] с Луизой^[719] едут на север повидать Джорджи, а она поедет позднее. Там были большие бури, при очень холодной погоде, и когда “Новая Зеландия” вышла крейсировать в прошлом месяце, то вода затопила палубу, волна залила башню Джорджи, проникнув через пушечный люк, и унесла матроса в люк одного из подъемников, и Джорджи принужден был ползти за ним и нашел его на самом дне почти захлебнувшимся и со сломанными ногами.

Некоторые матросы получили разрешение поехать во Францию посмотреть войну, и один капрал с “Новой Зеландии” из их группы был в траншее, когда под нею взорвалась германская мина и перебила пулеметчиков. Тогда синие куртки проворно схватили этот пулемет и, под командою своего капрала, наделали таких хороших дел, что он получил орден, и корабль очень гордится им. Дикки^[720] и его сверстники-кадеты после Пасхи отправятся не прямо в море, а сначала в Kegham Плимут) в инженерное училище. Из них 20 или 30 лучших пойдут в море в июне, а так как его место в классе всегда приблизительно 15-е, то он надеется быть в их числе. Разумеется, он огорчен отсрочкой, но я эгоистически довольна ею.

Алиса^[721] пишет, что англичан в Салониках любят: офицеры вежливы, солдаты ведут себя хорошо. С французами же, грустно сказать, дело, по ее словам, приняло другой оборот, и в одном городке они так же ужасно обращались с женщинами, как германцы в Бельгии, а офицеры в Салониках, все, начиная с генерала, нахальны и дерзки даже с Андреем^[722].

Луиза наслаждается своими каникулами дома. Она, вероятно, вернется в Невер в конце этого месяца.

В ставке ли Сандро?

Маленькая Мари^[723] завтракает у нас сегодня. И до и после завтрака у меня прием.

Драгоценное сокровище, прощай и Господь с тобой!

Нежно и страстно целую тебя.

Твоя глубоко любящая, старая женушка

Аликс.

Ц. ставка. 12 февр. 1916 г.

Моя дорогая!

Горячо благодарю тебя за твое милое письмо — первое, полученное здесь. Возвращаю тебе французскую книгу; на досуге с жадностью читаю новую английскую. — Путешествие было вполне спокойное. Я настоял на том, чтоб наш поезд не делал больше 40 верст в час. Четыре командующих генерала встретили меня здесь на платформе. Я на минуту принял Алексеева, затем в 6 час. отправился в здание штаба, где заседание тянулось до 8 час. и возобновилось сейчас же после обеда вплоть до 12.30 час. Бедный Плеве был похож на мертвеца: до того он был бледен. Сегодня он лежит в своем спальном вагоне и не в состоянии двинуться — вероятно, переутомление!

В общем, я остался вполне доволен результатами нашего долгого совещания. Они много спорили между собой. Я просил их всех высказаться, потому что в таких важных вопросах правда имеет исключительное значение. — Я предпочитаю не писать на эту тему, но все тебе расскажу при свидании.

Очень холодно и ветрено.

Должен кончать. Храни тебя Господь, дорогая! Крепко целую тебя и дорогих детей.

Навеки твой старый

Ники.

Ц. Село. 13 февраля 1916 г.

Мой родной, милый!

2 градуса мороза и легкий снежок. К счастью, я сплю теперь хорошо, что является редким удовольствием, — и кашляю немного, как и Бэби. Вчера принимала Неклюдова^[724]. Он говорит как следует, только время от времени превращается в аффектированного дипломата, чем раздражает до безумия. Потом приняла доктора Бруннера^[725], который давал мне отчет о содержании пленных германцев и австрийцев в Сибири, — удовлетворительно!

Потом — княгиню Франциску Воронецкую (рожденную Красинскую), которая организовала много отрядов и госпиталей в Варшаве и там получила медаль. Теперь ее отряды все при деле, а она ездит и инспектирует их. Ее муж и оба сына остались в Варшаве, и она редко имеет о них известия.

Она, кажется, весьма энергична, хотя на вид розовая, пухлая и веселая, на высочайших узких каблуках и в смешной маленькой наколке, надетой к ее сестринскому платью.

Сегодня будет кн. Гедройц — вероятно, чтобы побрюзжать.

Лили Д. с мужем приезжали на часок, к вечернему чаю. Она — настоящая милочка и всегда такая забавная. Но его глупый смех переносить трудно. Разве ему дадут “Варяга”?

Я очень рада, что ты доволен результатами военного совещания. Это прекрасно, что ты всех их созвал и дал им возможность обменяться мнениями в твоем присутствии.

Маленькая Мари завтракала с нами. Вид у нее здоровый, только вся в прыщах. говорит, что Дмитрий приедет завтра. Жаль, так как он опять попадет в дурную компанию и на дурной путь.

Как бы я хотела, чтоб кто-нибудь поговорил с ним серьезно! Знаю, что Н.П. делал это не раз и, случалось, удерживал его от вечерних приключений; мальчик ведет себя сообразно желаниям той личности, к которой в данный момент привязан.

Чем чаще я думаю о Борисе, тем яснее становится мне, в какую ужасную компанию попала бы его жена. Друзья его и Михень — богатые французы, русские банкиры, “общество” Ольги Орловой и Белос. и тому подобных типов, — бесконечные интриги, — развязные манеры и разговоры, — причем Даки совсем неподходящая невестка, — да притом бурное прошлое Б.^[726] Михень переняла навыки д. Владимира^[727] для того, чтобы участвовать во всем вместе, но она находила удовольствие в такой жизни, — с ее натурой это было легко. Однако, зачем пишу я тебе об этом, когда ты все это знаешь не хуже меня? Отдать сильно пожившему, истрепанному, видавшему всякие виды молодому человеку чистую, молодую девушку, которая моложе его на 18 лет^[728], и поселить их в доме, где многие женщины “делили” с ним жизнь! Его женою должна бы стать только “женщина”, знающая свет, могущая судить и выбирать с открытыми глазами. Такая сумела бы сдерживать его и сделать из него хорошего мужа. А неопытная молодая девушка страдала бы ужасно, получив мужа из четвертых, пятых или более рук; женщина, конечно, скорее бы примирилась с этим, если бы любила.

Поэтому и тебе следует слегка держать Дмитрия в руках и разъяснить ему значение супружеской жизни.

Теперь пора кончать. Прощай, мой ангел, мой голубчик! Святые ангелы пусть хранят тебя, Бог да благословит тебя! Нежно и страстно целую тебя без конца.

Твоя любящая старая

Женушка.

В Думе произносятся ужасные речи, но они не производят эффекта, никто их не подхватывает. Пуришкевич произнес нечто ужасающее^[729], — и зачем это он так сумасшествует всегда? Ты принес здесь много пользы, так как их речи не производят впечатления.

Ц. ставка. 13 февр. 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Курьер еще не приезжал. Я окончил свои бумаги и потому имею больше времени для письма.

Сегодня полковой праздник моих улан — они на отдыхе где-то в южной Галиции. В честь этого дня я произвел Залюйского^[730] в флигель-адъютанты, — получил его в наследство от Николаши, он состоял при нем ординарцем.

Все эти дни здесь было очень много хлопот, особенно для меня. Во-первых, совещание, которое продолжалось 6 часов. Одновременно мне пришлось серьезно поговорить с некоторыми из генералов, принять Сандро с длинным докладом, Бориса после его ревизии, Поливанова и адмирала Филимора, вернувшегося из Архангельска. Вчера неожиданно появился Дмитрий, проездом в отпуск на 10 дней. Я на досуге повидаюсь с ним сегодня днем.

Сандро в превосходном настроении, — он едет на 5 дней домой, — постарайся его повидать.

Ольга пишет, что она выезжает из Киева на несколько дней, чтобы посетить свой полк, так как в данное время у нее не так много работы.

В свободное от занятий время я наслаждаюсь чтением книги “Таинственная комната” (“The room of secrets”), она чем-то напоминает книгу, читанную нами вместе.

Погода эти 2 последних дня была очень неблагоприятна для длинных прогулок — дул сильный ветер с морозом и снегом, так что я принужден был гулять в крошечном саду!!! Бедный малютка!!!

Только что мне принесли твое дорогое, надушенное письмо и Ольгино — сердечно благодарю за них и за интересные сведения из письма Виктории. Этот запах возбуждает и вызывает чудные воспоминания, меня так и потянуло к тебе! Теперь должен кончать. Надеюсь, что чувствуешь себя лучше.

Да благословит тебя и детей Господь! Целую вас нежно.

Твой старый

Ники.

Передайей мой привет.

Ц.С. 14 февраля 1916 г.

Мой родной!

Твое милое письмо меня очень осчастливило, я его много раз перечла и нежно поцеловала каждую страницу, которой касалась твоя дорогая рука. Я — безумная, старая женщина, не правда ли? Но я глубоко люблю тебя и тоскую по своему ненаглядному.

Бедный Плеве, как жаль, что он стал таким несчастным существом — уже перед войной у него был жалкий вид. — Я рада, что они все высказались и даже ссорились между собой на этом совещании — это очень хорошо, так как выясняет все недоразумения и обрисовывает лучше характеры.

Старшие девочки едут на концерт в нашем лазарете, а трое младших поедут днем на концерт в Анино убежище, где старый Давыдов^[731] тоже хотел быть, чтобы повидать Бэби. Ее родители тоже там будут, чтобы немного развлечься после отвратительного письма, полного самых ужасных оскорблений Ани, которое ее мать получила от m-me Родзянко. Там будут также Ник. Дм. Д.^[732], Ирина Толстая, Вл. Ник.^[733] и m-r Жилик^[734]. Я не могу пойти: чувствую себя неважно, сильно кашляю и температура 37,3 сегодня утром, — так досадно простужаться, никуда не выходя.

Утро пасмурное, тихое, 3 1/2 градуса мороза.

Я приму сегодня троих.

Бедная Иза сильно подавлена, так как в газетах скверно отзывались об ее отце^[735]. Моего Штейна^[736] тоже обвиняют в шпионстве, и вообще я нахожу, что люди стали неуравновешенными, выражаясь мягко. M-me Зизи еще не поправилась и не может сюда приехать.

Я получила французскую книгу, — когда ты кончишь свою английскую, я тебе пришлю другую. Такое невинное чтение является отдыхом для утомленного ума и наводит на свежие мысли.

Надеюсь, что тебе удастся сделать опять несколько хороших прогулок.

Устроил ли ты, чтоб твои флигель-адъютанты дежурили в ставке по две недели каждый? — Теперь, когда время спокойнее, ты мог бы даже иметь командиров полков, хотя их почти не осталось. Но для тебя это было бы очень полезно, так как они могли бы рассказать тебе много правды, которой даже генералы не знают, и этим помочь тебе.

И все будут стараться изо всех сил и энергично работать, зная, что один из их офицеров находится в ставке и должен откровенно отвечать на твои вопросы. Они замечают больше, чем другие, — и затем это будет постоянным живым звеном с армией.

Алексей получил телеграмму от Эристова от имени твоих улан.

Должна кончать свое письмо, мой родной.

Да благословит и сохранит тебя Господь Всемогущий! Осыпаю тебя горячими поцелуями, муженек мой любимый.

Навеки твоя старая

Солнышко.

Дети нежно, нежно тебя целуют.

Царское Село. 15 февр. 1916 г.

Мой любимый!

Горячо благодарю за милое письмо, которое получила вчера. У тебя, действительно, было много работы, я рада, что вчера тебе, наконец, удалось хорошо прогуляться и освежиться.

Подумай, Ези^[737] завтракает сегодня у нас! Я его не видела со времени его отьезда на войну. Он просил разрешения представиться как генерал-адъютант, и я решила, что лучше его пригласить к завтраку. Будет очень трудно заставить его говорить, особенно без твоей помощи.

Чудное, солнечное утро, 8 градусов мороза. А. просит меня выходить каждый день, но я знаю, что это было бы безумием при моем кашле. Я плохо спала, так как мне мешал кашель. Иногда я долгое время не кашляю, а затем опять начинаю, совсем как Бэби.

Мария простужена. — Сегодня они все едут в Большой Дворец на маленькое театральное представление, устраиваемое для раненых (Кривое Церкало).

Вчера был у меня старый Горемыкин. Я рассказала ему все новости про тебя, и он был счастлив узнать о твоем военном совете. Его жена только что успела проститься со своим “госпиталем”, как с ней сделался сердечный припадок от волнения и пришлось на ночь оставить ее там — бедные старики, как мне их жалко! У него вид хороший, но в первое время, когда он внезапно остался без работы после сильного напряжения последних месяцев, — он был в постоянном полусне. Когда он прощается, мне всегда кажется, что он видит нас в последний раз, — по крайней мере, его добрые старые глаза это выражают.

Для французов настало тяжелое время около Вердена, дай, Боже,им успеха, так хочется, чтоб они и англичане начали, наконец, наступать!

Каковы впечатления Филимора от Архангельскa? Понимает ли он теперь наше тяжелое положение там и находит ли, что там работают энергично? — Критический глаз иностранца может быть очень полезен. – Зуев^[738] будет сегодня, так как в среду уезжает в Англию-Францию. Эмма Фр.^[739] была на свадьбе Сашки^[740] — говорит, что в профиль невеста хороша, a en face нос слишком приплюснут, глаза красивы, очень черные волосы, невысокого роста и полная.

Трина пришла ко мне в отчаянии, что О.Ламкерту^[741] предложили подать в отставку после стольких лет службы. — Денежные дела он привел в образцовый порядок, а когда поступил на это место, было множество долгов. — Штюрмер предлагает своего кандидата (кажется, Гурлина или Гурланда)^[742], который так завален работой, что не будет в состоянии лично руководить этим. Если я увижу Ш., который, вероятно, попросит приема по делам Верх. Сов., — то я его об этом спрошу.

Я рада, что тебе нравятся мои надушенные письма — я хочу, чтоб они тебе напоминали твою детку, которую тянет к тебе так сильно, сильно! — Мысленно крепко прижимаю тебя к груди и осыпаю твое дорогое лицо страстными поцелуями.

До свидания, дружок, благословения и поцелуи без конца от твоей старой

Аликс.

Перечитывала некоторые из моих старых писем к Соне и рвала их — они совсем как дневники, так живо напоминают прошлое. Завтра был бы день ее рождения.

Ц. ставка. 15 февр. 1916 г.

Моя родная голубка!

Сердечно благодарю за дорогие письма — мое старое сердце сильнее бьется каждый раз, когда я их распечатываю и читаю. У нас здесь все совершенно спокойно, все планы на ближайшее составлены и приводятся теперь в исполнение, поэтому Алексеев предложил мне поехать домой. — Я выеду в среду днем и надеюсь вернуться в четверг в 11 час. утра — пробуду более полуторы недели. Не правда ли, душка, это будет чудно?

Сейчас, после завтрака, я нашел на своем столе твое письмо и горячо благодарю за него. Как досадно, что ты кашляешь и у тебя 37,3, — почему?

Сегодня утром я, когда встал, позволил Боткину всего себя выслушать и выстукать. — Он просил сделать это здесь, так как здесь больше времени — он меня с Крыма так не осматривал. Он нашел все в порядке и сердце даже лучше, чем в последний раз! Странно!

Георгий приехал, но я его еще не видел, потому что поезд его запоздал. Завтра приедет сэр Артур Пэджет и передаст мне фельдмаршальский жезл. Я просил всех английских офицеров, находящихся здесь, присутствовать при этой маленькой церемонии.

Письмо Джорджи я получил раньше — его привез ген. Вильямс, который видел Пэджета в Петрограде. Теперь, моя милая женушка, должен кончать свое последнее письмо.

Храни вас всех Господь!

Крепко обнимаю и целую. Твой старый

Ники.

Царское Село. 16 февраля 1916 г.

Мой родной, милый!

Опять ясное, солнечное утро, 6 градусов мороза. Я все еще не решаюсь выйти на балкон из-за кашля. В 12 1/2 будет у меня Витте^[743] с докладом, после завтрака опять прием, а в 6 часов — Штюрмер. Сегодня было бы рожденье Сони — так грустно, я ни разу не была на ее могиле!

Вчера вечером у нас был А.П. Саблин^[744], он совсем не конфузился и держался вполне естественно. Завтра он возвращается в это ужасное болото — Проскуров, весело обо всем рассказывал. Ольга шалила, сидя на маленьком столике, пока преблагополучно не сломала его. Так смешно — у него некоторые манеры брата; приятно было его повидать, так как здесь сохнешь от горя и забот.

С нетерпением жду твоего письма, о котором ты телеграфируешь, — принесет ли оно весть о твоем скором возвращении? Это было бы чудесно — я так по тебе скучаю!

M-me Зизи все еще плохо себя чувствует, — она ездила в город в закрытом экипаже и после этого ей стало хуже.

Я должна отдохнуть немножко — болят глаза, так как писала длинное письмо Виктории, чтобы Зуев завтра мог взять его с собой.

Прости за скучные письма, дорогой, но жизнь моя очень однообразна — и сама невесела и все, что слышу, не таково, чтоб могло развеселить меня. — Интересно слышать от тебя твое мнение о генералах, а также, о чем говорилось и что решили. Жажду узнать о военных делах, а это я, конечно, могу узнать только от тебя.

Только что получила твое дорогое письмо, крепко за него целую. — Итак, это мое последнее письмо к тебе.

Какая радость! — В четверг ты возвращаешься, это действительно прекрасное известие. Завтра неделя, как ты уехал. Как хорошо, что ты будешь с нами — дети как раз будут свободны последние 3 дня и будут безумно счастливы, — надеюсь, что и Бэби сможет выходить к тому времени. — Желаю тебе счастливого пути, храни тебя Бог!

Покрываю тебя поцелуями.

Навеки твоя старая

Женушка.

“Впереди такое тревожное время”

Домой Царь вернулся как раз на масленицу. “Завтракали одни, — пишет он в своем дневнике, — и объедались блинами”. Недельное пребывание в Царском Селе было заполнено многочисленными встречами. Не был еще решен вопрос с министром внутренних дел Хвостовым. Царь уволил его только 3 марта, когда получил все доказательства его преступного поведения.

В Царском Селе он два раза принимал военного министра Поливанова (масона) и выносит решение заменить его Шуваевым Д.С.

Царское Село. 2 марта 1916 г.

Мой родной, милый!

Не могу тебе выразить, какое удовольствие мне доставило твое пребывание здесь, хотя тебе оно принесло бесчисленные хлопоты и было утомительно. Больно, что тебе приходится приезжать домой не для отдыха, а наоборот, поэтому я должна даже радоваться, когда ты уезжаешь. Такое счастье, что мы причастились вместе! Эти последние дни я совершенно одурела от боли, так что была ни на что не годна; многих вопросов хотелось мне коснуться до твоего отъезда и так и не могла их вспомнить. Я в отчаянии, что мы через Гр. рекомендовали тебе Хв.^[745]. Мысль об этом не дает мне покоя, ты был против этого, а я сделала по их настоянию, хотя с самого начала сказала А., что мне нравится его сильная энергия, но он слишком самоуверен и что мне это в нем антипатично. Им овладел сам дьявол, нельзя это иначе назвать.

Я в последний раз не хотела об этом тебе писать, чтоб не беспокоить тебя, но мы пережили тяжелые времена, и поэтому было бы спокойнее, если бы теперь, до твоего отъезда, что-нибудь было решено. Пока Хв. у власти и имеет деньги и полицию в своих руках, я серьезно беспокоюсь за Гр. и Аню. Дорогой мой, как я устала! Твое дорогое присутствие и нежные ласки успокаивают меня, и я боюсь твоего отъезда. Не забудь держать при себе икону нашего Друга, как благословение для ближайшего “наступления”. О, как я хотела бы всегда быть с тобой, разделять с тобой все, видеть все! Впереди такое тревожное время. И так неопределенно, когда мы опять увидимся. Мои молитвы непрерывно сопровождают тебя, родной мой. Да благословит Господь твою работу, все твои начинания и да увенчает их успехом! Хорошее время настанет, если ты будешь терпелив, я в этом уверена, только многое надо еще претерпеть. Я знаю, что значат для твоего сердца все эти “потери и смерти” — воображаю, как Эрни теперь страдает! О, это ужасная, кровавая война! Извини за скверный почерк, но голова и глаза болят, и сердце ослабело от всех этих страданий. О, мой дорогой, любимый, бесценный, мой Солнечный Свет, так тяжко, когда ты уезжаешь, хотя ты еще гораздо более одинок, и мне-то не следует жаловаться, но для меня такая отрада и отдых чувствовать твою дорогую близость. Прощай, милый, любимый мой. Да благословит тебя Господь Всемогущий, да сохранит он тебя от всякого зла на всех путях твоих и да благословит он все твои начинания! Да поможет он тебе найти достойного преемника для Хв., чтоб у тебя было одной заботой меньше!

До свидания, Светик, обнимаю тебя горячо и нежно целую, остаюсь, любимый, твоей верной

Женушкой.

Я рада, что С. Петр.^[746] с тобой — предпочитаю его всем остальным твоим спутникам, — а также славный Мордв. — Н.П. также подружился с Феод. только потому, что он так тебе предан. Воейков самоуверен и держит иногда нос по ветру, если это ему лично выгодно.

Благодарю тебя бесконечно за всю твою любовь, в которой — моя жизнь.

Царское Село. 3 марта 1916 г.

Мое дорогое сокровище!

О, как пусто без тебя! Я тоскую ужасно. Так грустно, просыпаясь, находить пустое место около себя. Сердечно благодарю тебя за вечернюю телеграмму. Такая тоска без тебя, каждую минуту ждешь, что ты заглянешь! Я спала хорошо; лекарство все еще действует, поэтому и сердце мое не в порядке. Вл. Ник. продолжает электризовать мне лицо. Боли возвращаются только по временам, но у меня головокружение, чувствую себя скверно и должна быть осторожна при еде, чтоб избежать боли в челюсти. У О. и А. — Беккер. А. сильнее кашляет, так что остается дома и зайдет только днем, что гораздо благоразумнее.

Посылаю тебе прошение монахов Афонского монастыря, проживающих в Москве. Надеюсь, что ты перешлешь его Волжину, написав на нем решительную резолюцию, что ты настаиваешь (еще раз), чтоб всем было разрешено причащаться и священнику лично служить. Волжин трусоват, так что ты лично напиши свое приказание, а не желание на этом прошении. Позорно так с ними поступать! Помнишь, митр. Макарий разрешил им и ты тоже, а Синод, конечно, протестовал.

Н.П. только что телефонировал А., что он сегодня утром приехал и вечером уезжает, так что придет к нам днем. Он в отчаянии, что ты уехал, так как приехал по делам с 6-ю офицерами с Варяга. Он в ужасном состоянии, оттого что должен был уступить хороших офицеров и 400 матросов. По его мнению, лучше все это кончить, батальон не может далее существовать, раз убавлено число офицеров и людей. Он едет поговорить об этом с Кириллом. Я хорошенько с ним побеседую, думаю, что все можно будет устроить, хотя я понимаю, как это угнетает, когда дело, которое хорошо наладил, приходится бросать. Я лично нахожу, что они должны поговорить с Григоровичем и вместе обратиться прямо к тебе, изложить тебе все дело и просить твоего распоряжения. Я сделаю все, что в моих силах, чтоб успокоить его. Я предчувствовала, что это так случится, когда ты мне говорил об этом несколько недель тому назад. И раньше они испытывали недостаток в офицерах, а теперь им приходится отдавать своих лучших, — так как они в резерве, то они успели бы здесь набрать и подучить матросов. Но где достать офицеров? Какой-то злой рок преследует их и препятствует им идти с гвардией.

Я все расскажу тебе завтра, после того как повидаю его.

Дети здоровы. Штюрмер просил принять его в субботу, он просил через А. и сказал ей, что все теперь в его руках; конечно, в газетах еще ничего не появилось^[747].

Как подвигается чтение книги? Не правдали, интересно? Так грустно и скучно было читать вчера без тебя.

Я до сих пор вижу перед собой твои любимые, грустные глаза, когда ты уезжал; отъезд — каждый раз ужасное терзание для меня.

О, дорогой, еще и еще благодарю тебя за твои нежные ласки, которые меня согрели и так утешили!

На сердце грусть и тяжесть, а когда я физически разбита, то чувствую себя еще более угнетенной. Я, однако, стараюсь не показывать этого посторонним людям.

Сегодня опять очень мягкая погода.

Милый, должна кончать. Да благословит и сохранит тебя Бог! Осыпаю тебя нежными поцелуями. Твоя нежно любящая и беспредельно преданная старая

Солнышко.

А. огорчена, что ей не удалось повидать тебя наедине. Я с своей стороны нахожу, что она становится спокойнее, более нормальной и менее агрессивной, когда ей меньше представляется случая, потому что чем больше имеешь, тем большего желаешь. Если тебе необходимы беседы с ней, тогда, конечно, другое дело. Но теперь она гораздо лучше переносит все это: ты ее выдрессировал, и вследствие этого характер у нее стал спокойнее, и мы не имеем больше никаких историй. Она очень забавно рассказывала про телефоны, посещения и сплетни о нашем Друге, размахивая своей палкой и смеясь.

О, как я страстно хочу тебя!!!

Царская ставка. 3 марта 1916 г.

Моя бесценная душка!

Твоя телеграмма, в которой ты сообщаешь, что спала хорошо и лицо не очень болело, меня очень утешила, так как я мучился, оставив тебя в таком состоянии!

Путешествие было хорошее, но в поезде я вчера чувствовал себя таким усталым, что пролежал в своем купе до чая, а после обеда читал эту интересную книгу. — Проспав вчера 10 часов, я сегодня опять хорошо себя чувствую.

Сегодня утром, проезжая Оршу, я смотрел эшелон л.-гвардии Литовского полка, отправляющегося на север, они выскочили из вагонов, и я 2 раза обошелих.Такие молодцы!

Приехал сюда в 2.45 и был встречен обычной публикой, среди них был новый губернатор – Явленский^[748], который произвел на меня хорошее впечатление! От 3.15 до 5.15 был занят с Алексеевым, который очень тебя благодарит. Он показал мне,что почти все готово для нашего наступления!

Долго беседовал с ген. Палицыным^[749], которого Николаша прислал сюда. Он вполне понимает, что мы не можем дать много войск на Кавказ.

Сейчас, дорогая, желаю тебе спокойной ночи и приятного сна.

4 марта.

Из иностранцев только трое появились к обеду; старый По лежит с ревматизмами, а остальные уехали. Георгий приехал за несколько часов до меня. Сергея здесь нет.

Ночью был 1 градус мороза, днем таяло, та же погода, что и дома, и все покрыто легким туманом. Вчера вечером поиграл часок в домино, адмирал на этот раз очень мил и скромен!

Только что, вернувшись после завтрака, получил твое дорогое письмо с хорошенькой открыткой и письмо от Мари. Сейчас поеду кататься на автомобиле по шоссе. Пасмурно и тает.

Будь здорова, храни тебя Господь, мое возлюбленное Солнышко!

Целую нежно тебя и дорогих детей. Передай А. мой привет.

Навеки твой старый муженек

Ники.

Царское Село. 4 марта 1916 г.

Мой родной, милый!

Могу себе представить, как одиноко ты опять себя чувствуешь в Могилеве бедный друг! Я тоже ужасно скучаю по тебе. Я рада, что там тоже хорошая погода. Не правда ли, книга захватывающе интересна? Когда ты вернешься, ты должен окончить чтение ее вслух.

Ну, вот Н.П. заходил к нам вечером. У них был долгий и серьезный разговор, а теперь они обратятся к тебе просить твоего решения. Взято свыше 400 матросов списки отправлены отсюда, так что лучшие люди, привыкшие к пулеметам, взяты, а обучение новых отнимает очень много времени. Но с матросами все это еще как-нибудь устроилось бы, если через месяц опять не возьмут 400 человек на Светлану^[750]. Чрезвычайно тяжело работать, когда хорошо наладишь все и потом, смотришь, все распадется на части. Ты приказал дать 6 офицеров в батальон — это не было исполнено, а вместо этого теперь взяли 6, так что теперь Бэбины мичмана командуют ротами. Они ничего не знают, старые матросы знают дело лучше их, и могут видеть их ошибки и осуждать их распоряжения. Воронов заменит здесь Попова — Кожевн. — ст. офиц. на Варяге – Кублицкий, Таубе, Лукин, — я забыла имена двух других. В таком виде батальон оставаться не может, потому что не будет уже тем, чем был, и каким ты хотел бы его видеть. Так что это придется решать тебе (не советуйся с рамольным адмиралом, он советчик плохой). Лучше всего отдай теперь людей для Светланы, а затем распорядись сформировать два небольших батальона, которыми любой мог бы командовать и которые не имели бы большого значения. Конечно, грустно видеть, как работа, в которую вложил душу, распадается. Н.П. привез офицеров и нижних чинов, как было приказано. Люди, разумеется, в восторге от этого — удобный корабль, лучшее жалованье и нет маршировки. Им тяжела служба при меньших окладах в армии, вместо привычного дела; в армии почти все люди новые и молодые. Поэтому и нужны старые офицеры, чтобы держать их в руках и обучать. Я только потому тебе все это пишу, что вижу, как это расстроило Н.П. Он спокоен, грустен и ожидает твоего решения относительно их и его самого.

Я спросила про Лялина^[751]. Кирилл тоже в отчаянии, что адмирал его рекомендовал. Когда Месс. Ив. написал Л., прося его вступить в батальон, так как они в нем нуждались, он отказался, потому что получал большое жалованье и предпочитал оставаться на корабле в Черном море или жить без дела в городе. Они были возмущены его поведением. И он, который не был на войне раньше и теперь ничем не отличился, получил такое блестящее назначение! Помнишь, говорили, что Н.П. слишком молод, чтоб получить “Штандарт”, хотя он был на войне и командовал Олегом некоторое время — и был твоим адъютантом, — говорили, что Салтанов^[752] или Ден более заслуживают этого назначения. Теперь, когда она^[753] не идет в море, Ш. Шехм.^[754], Кирилл и все надеялись, что его назначат, так как он прекрасный человек, но адмирал его ненавидит. Увы, более чем когда-либо, убеждаешься в том, что адмирал совсем не интересуется экипажем — (как много он мог бы помочь!), а он делает как раз обратное и представляет тебе дела в том виде, в каком ему желательно. Мне хочется, чтоб у тебя был кто-либо другой на его месте. И он ненавидит Григоровича так же, как Кедров его. Н.П. очень интересно рассказывал про все, где они стояли, они следовали за Преобр. Он выехал в среду вечером и приехал сюда в четверг утром. Я предчувствовала, что все это должно было случиться, когда ты мне сказал про Варяга. Он сегодня вечером возвращается в Режицу. оттуда, наверное, к тебе, и встретится с К. во вторник.

Графиня Клейнмихель, которая вышла замуж за доктора, была у А. Она выглядит молодой и красивой.

Я серьезно беспокоюсь за А.; если нашелся человек, способный подкупить других для убийства нашего Друга, то он способен выместить злобу на ней. Она сильно повздорила с Григ. по телефону из-за того, что не поехала к Нему сегодня, но я упросила ее этого не делать, — кроме того, у нее сильный кашель и m-me Б. Потом приходили женщины и сделали ей сцену за то, что она не поехала в город, — и кроме того Он ей предсказывает, что с ней что-то случится, что, конечно, ее еще больше волнует.

Эта война перевернула все вверх дном и взбудоражила всех.

Я узнала из газет, что ты приказал отдать Сухом, под суд^[755]; это правильно — вели снять с него аксельбанты. Говорят, что обнаружатся скверные вещи, что он брал взятки, это, вероятно, ее^[756] вина — это очень грустно! Дорогой мой, как не везет! Нет настоящих “джентльменов”, — вот в чем беда — ни у кого нет приличного воспитания, внутреннего развития и принципов, — на которых можно было бы положиться. <...> мы стольких знаем, а когда приходится выбирать министра, нет ни одного человека, годного на такой пост. Не забудь про Поливанова.

Говорил ли ты с Феод.? Это было бы интересно для тебя, он так предан, и не может иметь корыстных целей, потому что все уже получил и не станет гнаться за более высоким положением.

Сегодня опять теплая погода. Я прочла кучу бумаг от Ростовцева и совершенно одурела. После перенесенных болей голова и глаза ослабели, челюсть тяжелая и боли все продолжаются (хотя временами почти проходят), благодаря этому я себя чувствую ни на что не способной.

Как По смотрит на положение вещей во Франции?

О, мой бесценный, все мои мысли и горячие молитвы с тобой, я так скучаю по нежным ласкам дорогого муженька! Надеюсь, что тебе удается делать хорошие прогулки.

Н.П. очень наслаждается верховой ездой. Они расположены по различным деревням; он помещается в великолепном доме какого-то миллионера — друга М. Иванова, — прекрасные комнаты, оранжереи, сад, конюшни, коляски — он присутствовал при ловле рыбы сетями под льдом.

Я простилась с одним молодым раненым офицером, возвращающимся в полк.

Больше нет новостей. Я записала для тебя наш разговор, чтобы ты имел понятие о положении дела, когда они обратятся к тебе на будущей неделе за решением — лучше сделать одно дело хорошо, чем много неудовлетворительно. Они изложат тебе свое мнение, и ты будешь знать, как лучше решить. До свидания, мой дорогой. Да хранит тебя Бог и да поможет тебе во всех твоих решениях и начинаниях! Нежно и страстно целую.

Твоя старая

Женушка.

Поклонись, при случае, Феодорову и Мордвинову.

Царское Село. 5 марта 1916 г.

Мой милый!

Нежно прижимаю тебя к своему старому любящему сердцу, которое всегда полно глубокой любви и тоски по тебе. Как хорошо, что ты сделал приятную прогулку! Это тебя освежит, и время пролетит быстрее. — Читаешь ли ты теперь французскую книгу “La dame au parfum”? Сегодня мне принесли целую коллекцию английских книг, но боюсь, что между ними ничего интересного не окажется. Уже давно нет крупных писателей ни в одной стране, нет также знаменитых художников или музыкантов — странное явление. Мы слишком торопимся жить, впечатления чередуются чрезвычайно быстро, машины и деньги управляют миром и уничтожают всякое искусство, а у тех, которые считают себя одаренными, — испорченное направление умов.

Интересно, что будет по окончании этой великой войны! Наступит ли во всем пробуждение и возрождение — будут ли снова существовать идеалы, станут ли люди чистыми и поэтичными или же останутся теми же сухими материалистами? Так многое хочется узнать. — Но все ужасные бедствия, которые перенес мир, должны омыть сердца и пробудить застывшие умы и спящие души. О, только бы направить все на верный и плодотворный путь!

Наш Друг был вчера у А. — Он одобряет, что военное министерство взяло Путиловский завод в свое ведение, и думает, что волнений больше не будет, — подстрекали рабочих бастовать посторонние элементы. — Он думает, что ты побываешь здесь еще раз до начала нашего наступления, потому что еще лежит глубокий снег. Когда Н.П. уезжал в начале января, Он сказал, что он вернется раньше, чем через 3 месяца, — действительно, так и вышло.

Дружок, следи за Ниловым: Нини находит, что он имеет дурное влияние на ее мужа, — по ее словам, они неразлучны, и он восстанавливает В. против А. — Я знаю, что маленький адмирал подпадает под дурные влияния. — Вчера я получила отвратительное анонимное письмо — к счастью, прочла лишь четыре первые строчки и сразу же разорвала. Представь себе, Андрон.^[757] и Хвост. иногда занимались писанием анонимных писем: наш Друг передал мне одно такое письмо месяц тому назад и уверен, что оно написано Андрон. — Как это подло! А. продолжает их получать; они помечены черными крестиками, и в них указаны числа, которых она должна опасаться, — так низко!

Погодаопять теплая и серая. Я приму Мекка^[758] и Апраксина^[759], так как они едут ревизовать мои поезда-склады. Г.М. Гурко от имени 5-й армии телеграфировал мне из Двинска, благодаря за мои поезда-склады, которые там стоят и очень помогают полкам. Мне отрадно узнать, что эти небольшие учреждения Мекка так хорошо работают. Мне пришлось назначить Апраксина моим гл. уполномоченным 5-ти поездов — над Мекком, так как молодому человеку завидовали и недоброжелательно к нему относились (в Москве). Я говорю тебе все это на случай, если ты слышишь, что он проедет.

С нетерпением жду сегодня обещанного тобой письма, любимый муженек мой, сокровище мое милое! Вот уже неделя сегодня, как мы причащались вместе, — как время летит! Молоcmвов^[760] приедет представиться — у него один из моих вагонов (m-me Сухомл.), который доставляет белье и подарки на фронт и привозит обратно раненых и больных.

Такая досада, что ничего нет интересного или забавного, чтоб написать тебе! Я тоскую по тебе! Найдешь ли ты какое-нибудь занятие для Игоря? Мавра надеется, что ты его пристроишь, чтоб он больше не слонялся без дела и чтоб удержать его от пьянства — он, кажется, вел слишком разгульную жизнь, когда жил в городе. Грустно, что у нее столько забот со своими детьми, — видно, что отец никогда ими не занимался. Митя^[761] не был подходящим человеком, как воспитатель, а Мавра не смела слова сказать — тяжек жребий матери.

Дорогой, мне только что подали твое бесценное письмо, сердечно благодарю тебя за него. — Такое счастье их получать! Как хорошо, что ты видел части Литовцев в пути! Значит, все готово для наступления, надо лишь дождаться начала оттепели. — Мне каждый день в течение 1/4 часа электризуют лицо, боли стали реже, но в челюсти осталось такое странное чувство скованности — я уверена, что это подагрическое.

Должна кончать, любимый.

Нежно целую и благословляю.

Твоя старая женушка

Аликс.

Как Феодоров себя чувствует?

Царская ставка. 5 марта 1916 г.

Моя родная!

Сердечно благодарен за твое длинное письмо с подробностями разговора с Н.П., а также за письма Ольги и Алексея. Они сегодня очень аккуратно пришли. Я очень признателен тебе, чтоты мне все это написала заранее, и таким образом подготовила меня к разговору с ним и Кириллом. — Почему ты опять беспокоишься за А., теперь, когда все в руках Шт.? В понедельник, надеюсь, его назначение будет опубликовано. Хв. написал мне длинное послание, говорит о своей преданности и т.д., не понимает причины, и просит принять его. Я переслал это Шт. с надписью, что я никогда не сомневался в его преданности, но приму его позднее, если он своим хорошим поведением и тактом заслужит, чтоб его приняли. Проклятая вся эта история!

Погода мягкая и туманная, — я погулял только в маленьком садике, потому что не было времени — в 6 час. церковная служба.

Сегодня вернулся Сергей. Бедный старый По лежит с ревматизмом в колене, так что Федоров временами навещает его. Насколько мне известно, он совершенно спокоен относительно битвы при Вердене! Французы потеряли 42000 человек, но немецкие потери должны быть, по крайней мере, вчетверо больше!

Через 1/4 часа курьер должен уезжать. Я с сожалением окончил книгу и с наслаждением перечту ее вслух. — Да хранит тебя Господь, мое любимое Солнышко!

Целую и обнимаю крепко тебя и детей.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С.

6 марта 1916 г.

Мой родной, милый!

Я перечла с такой радостью твое бесценное письмо, и оно меня согрело. Ты пишешь, что чувствовал себя утомленным в поезде, — я уверена, что это — результат ежедневных 3-х часовых стояний в церкви на первой неделе, а также нравственных забот, которые тебя угнетали. Пребывание среди военных тебя вновь подкрепит.

Скучная серая погода все продолжается — сегодня утром 2 градуса мороза. Бэби только что вышел погулять до обедни. — Он с сестрами идет сегодня днем на часок в лазарет А. на представление фокусника.

Лицо мое продолжает поправляться, — сердце все еще немного расширено, принимала Сиротинина, который приезжал в Царское Село. ради Ани.

Штюрмер просидел у меня почти час. — Мы говорили о забастовках, — он находит, что на время войны фабрики должны быть милитаризованы, а между тем проект об этом очень задерживается в Думе и не обсуждается, потому что они против этой меры. Он против предложения кн. Туманова принять строжайшие меры, и предпочел бы, чтоб Куропаткин назначил кого-нибудь поумнее на его место. Продов. ком., конечно, приводит его в отчаяние, у них был крупный разговор относительно посылки представителей комитета в Лондон, откуда Русин привез приглашение. Судя по поведению этих делегатов в Америке, ясно, что нельзя им позволить ехать, так как они действуют против правительства. — Поливанов. Григорович иИгнатьев (либерал!) стоят за поездку, но Григ. за нее только потому, что Русин привез приглашение.

Полив. приводит его в отчаяние, — он жаждет его смещения, но понимает, что ты не можешь этого сделать, не имея в запасе хорошего преемника. Он говорит, что один из его помощников очень дурной человек и приносит много вреда, — я забыла его имя, очень энергичный человек, но нехороший. Пол. ведет себя просто как изменник, разглашая тотчас же все, что говорится секретно в Совете Министров — прямо отвратительно! Говорил также об ответственном министерстве, которого все требуют, даже порядочные люди, не сознавая, что мы совершенно не подготовлены для этого (как и наш Друг говорит, что это было бы окончательной гибелью всего). Затем, как Оболенский слаб (представь себе, его жена^[762], рожденная кн. Мингрельская, была у Григ. и просила, чтоб ее мужа не сменяли – подумай только, belle-soeur Лили!)

Волк.^[763], по его мнению, не на своем месте, не одобряет его за то также, что он бегает по кулуарам Думы.

Мы, таким образом, перебрали всех министров и их товарищей.

Да поможет ему Бог в его великой службе тебе и родине! Ему грустно, что такой способный человек, как X.^[764], окончательно сбился с правого пути. Оказывается, в “Речи” была ужасная статья против А. Как люди подлы, что клевещут так на молодую женщину^[765]!

Я рада, что тебе понравился новый губернатор, где он был раньше?

О, как ты добр, что опять мне написал — сердечно благодарю и крепко целую! Я прочла о назначениях и переменах в сегодняшних газетах. Вчера вечером в 6 час. Штюрмер еще не знал, когда получит твою бумагу. Хв. сказал Штюрмеру, что он не понимает, почему он уволен, не в связи ли с этой историей, но тот ничего определенного ему на это не ответил.

Во всяком случае, он твоих ожиданий не оправдал, не работал хорошо, так много обещал вначале и так переменился! Сейчас он, во всяком случае, ведет себя не как “джентльмен”. Он показывал членам Думы письмо А., в котором она просит его распорядиться, чтобы у Григ. в известную ночь не делали обыска, “если это опять не шантажная история”, пишет она. Письмо безвредное, но некрасиво давать его читать посторонним. Он обязан был вернуть письмо Штюрмеру, так как об этом узнали родители, но Хв. этого не сделал. Теперь его друг^[766] говорит, что это неправда, что он был возмущен тем, что такие вещи говорятся, и что он только что нашел в корзине клочки разорванного письма!! (он получил его больше недели тому назад) и что он их склеит опять вместе и вернет ей завтра. Этот ответ про корзину, должно быть, ложь, черт бы побрал эту грязную историю, — я рада, что тебя в нее не впутали.

Дети пошли в Большой Дворец навестить раненых.

Должна кончать. Храни тебя Бог, мой родной, нежно целую.

Твоя горячо любящая старая женушка

Аликс.

Царское Село. 7марта 1916 г.

Мой любимый!

Идет небольшой снег, пасмурно и 2 градуса мороза. Боли в сердце и в лице прошли, но чувствую тяжесть, одеревенелость. Сегодня Григорович принесет мне показать фотографии морской санатории в Массандре — я просила его принести их лично, так как больше года его не видала. — Затем приму г-жу Ридигер (вдову офицера Грузинского полка), которая будет заведовать моей санаторией около Массандры рядом с морской санаторией. Это очень большое здание, и мы через неделю сможем отправлять туда раненых, — я так рада! Деньги на это мы собрали базарами, затем ты позволил уделам докончить постройку, так как у нас не хватило денег (надеюсь, что позднее нам удастся постепенно выплатить эту сумму). Санатория предназначалась для обыкновенных больных, приезжающих в Ялту, которым негде жить, — для бедняков, переутомленных учительниц, портних, которые не в состоянии много платить, и т.д.

Теперь это, конечно, исключительно для военных, и я передала ее в ведение здравницы. Ник. Дмитр. Дем.^[767] придет сегодня проститься, затем приму Яковлева по поводу поезда Мари, одного нашего раненого, возвращающегося в армию, и Каульбарса.

Все время приемы.

Вчера ты был занят и потому не мог мне написать, бедный дружок, но я надеюсь, что ты доволен ходом событий и приготовлениями к большому наступлению.

Получила письмо от Ирен (по-немецки) — она справляется о некоторых пленных офицерах. Бобби^[768] будет произведен в офицеры к лету (он ровесник Татьяны), — Тодди^[769] вчера минуло 27, Луизе в июле месяце будет столько же. Она пишет, что мальчик перенес уже много испытаний, — не знаю, был ли он в плаваниях. Она всем шлет привет.

Затем Дэзи прислала очень ласковое письмо, прося прислать молитвенники нашим священникам в Германии для великого поста и пасхальных служб, — она сама их перешлет, чтоб поскорее дошли.

Вчера я прочла очень интересную английскую книгу, которую мы непременно должны позднее прочесть вместе вслух.

Спешно кончаю.

Нежно целую и благословляю. Твоя старая

Солнышко.

Царская ставка. 7 марта 1916 г.

Мое драгоценное Солнышко!

Горячо благодарю тебя за твои дорогие письма. Мне было досадно, что не удалось написать тебе вчера, но, право, я был очень занят. Весь день принимал, и меня оставили в покое только в 10.15 вечера. Ген. Коллуэль приехал из Англии вместе с другим очень интересным человеком — майором Сайкс (Sykas), который всю свою жизнь путешествовал в Мал. Азии и Месопотамии и хорошо знает турок и арабов. Он рассказал мне много любопытных и ценных вещей. Сегодня он уже уехал в Тифлис, чтобы дать Н. все необходимые сведения. Коллуэль тоже скоро туда поедет, так как Джорджи поручил ему передать Юденичу^[770] высший английский орден. Вчера славный старый Пильц уехал в Петроград к месту своего нового назначения. Его здесь чествовали, и все здешние замечательно трогательно и горячо провожали его. Он при прощании со мной в моей комнате расплакался и просил быть осторожным в истории с нашим Другом, — конечно, с хорошими намерениями и ради нашего блага.

Погода постепенно становится теплее, но ужасно, что мы никогда не видим солнца!

Я рад, что ты повидала старика Штюрмера и знаешь теперь его взгляд на некоторых министров и на дела вообще. Я не понимаю, почему ты думаешь, что адмирал имеет дурное влияние на В. Они встречаются только за столом и говорят друг другу очень резкие вещи. Адмирал серьезно привязан к Федорову, с последним имел длинную и основательную беседу. Должен кончать письмо.

Да хранит тебя, душка, и детей Господь! Целую нежно вас всех (ее также).

Навеки твой старый

Ники.

Царское Село. 8 марта 1916 г.

Мой любимый!

Сегодня совсем холодно, 10 градусов мороза, но вследствие этого значительно яснее. Сегодня приходила в первый раз массажистка; — она массировала меня вокруг сердца, для укрепления мышц (было неприятно), затем лицо, из-за непрестанных болей, а также затылок и плечи, что было очень приятно, но все это меня утомило. Дорогой друг, я очень по тебе тоскую, нет для меня солнца без тебя; хотя здесь со мной Солнечный Луч и милые девочки, но мой родной, мой единственный и мое все — не со мною, я жажду его нежных успокаивающих ласк!

Вчера вечером, после обеда у Ани, Лили Ден с мужем, Кожевник. и Таубе провели вечер от 9 до 11 часов у нас. Грустно было с ними расставаться, такой далекий, бесконечный путь, и мы будем без известий. Ужасно в такое время быть далеко от дома! Все наши друзья разбросаны по разным сторонам. Дену удалось получить 20 офицеров, и он в восторге. Он с Лили и с большинством офицеров уезжает сегодня. Kitten^[771] выедет вслед за ними с командой несколькими днями позже. Для Лили это будет ужасно тяжело, она уже похудела, и глаза все время наполняются слезами. О, эта отвратительная война!

Вчера американец Харт был у меня 2 часа. Теперь он уезжает в Германию. Он говорил со мной о некоторых вещах, которые могут быть сделаны здесь, и я просила его опять переговорить об этом с Ридигер.

Сегодня у меня будет Вильчковский с длинным докладом и еще несколько человек.

Дружок, завтра неделя, как ты от нас уехал! Каким одиноким ты, должно быть, себя чувствуешь! Я рада, что ты завтра увидишь Н.П., это тебе напомнит время, когда он жил с тобой в ставке. Интересно, что ты решишь?

А. только что принесла мне большое письмо для тебя, так что мне придется взять большой конверт, чтобы вложить его. Она совсем здорова — кашель прошел; она даже выходила гулять, — крепкое здоровье, раз так быстро поправляется.

Георгий заболел свинкой в Павловске, бедняжка!

Яковлев с поездом Мари отправлен вчера в Ригу. Послушай, сделай умное дело — вырази Кириллу свое сильное неодобрение тому, что Борис держит при себе эту скотину Плен^[772]. Его репутация ужасна: выгнанный из флота, уволенный Кириллом, принят в Бэбины атаманы — слишком большая честь для него носить этот мундир, иметь военные ордена и высокий чин — не за храбрость или военные подвиги, а за частные, грязные услуги. Поговори с Кириллом и Н.П. о нем, все возмущены, и в Петрограде достаточно уже об этом болтают (стремление Михень приблизить его к престолу тоже всем известно). Много грязи всюду. Меня огорчает подлость человечества — настоящие Содом и Гоморра, многим надо лично пострадать от войны, только тогда они очистятся и изменятся. Это все очень больно — и так мало людей, которые заслуживали бы уважения.

Убрал ли Куропаткин, наконец, Бр.-Бруевича? Если еще нет, то вели это сделать поскорее. Будь решительнее и более самодержавным, дружок, показывай твой кулак там, где это необходимо — как говорил мне старый Горемыкин в последний раз, когда был у меня: “Государь должен быть твердым, необходимо, чтобы почувствовали его власть”. И это правда. Твоя ангельская доброта, снисходительность и терпение известны всем,ими пользуются. Докажи же, что ты один — властелин и обладаешь сильной волей.

О, мой возлюбленный ангел, я жажду быть около тебя, слышать твой дорогой голос и смотреть в твои чудные глубокие глаза! Да хранят тебя св. ангелы Божие, да благословят они твою жизнь и работу и увенчают успехом! Целую тебя 1000 раз и крепко прижимаю к сердцу.

Навеки и всецело

Твоя.

Только что получила твое дорогое письмо, за которое бесконечно благодарна. Как хорошо, что ты повидал англичан и что славный Юденич получил орден от Джорджи! Интересно, по какому случаю Алексеев будет сделан генерал-адъютантом? Значит, уже успели поговорить с Пильцем и настроить его против нашего Друга, — жаль. Рада, что ты имел разговор с Федор. Она будет счастлива твоим поцелуем. Храни тебя Бог!

Горячие поцелуи без конца.

Царское Село. 9 марта 1916 г.

Любимый мой!

Ночью было 15 градусов мороза, сейчас 12 градусов, идет легкий снег, и солнышко собирается выглянуть. Опять, по-видимому, наступила зима, но не надолго.

Странное впечатление производит сводка иностранных сообщений в бумаге морского министерства. Они, оказывается, малейший наш успех приписывают себе, так что было бы прямо интересно напечатать оба донесения — их и наше — одно рядом с другим, чтоб увидеть разницу. Мне досадно, что не следила за инцидентом, с “Moewe”, и потому не в курсе дела.

Спала недурно, но были довольно сильные боли в лице, пока я не смазала его новым лекарством и не обмотала голову толстой шалью.

Сын Лили Ден приедет к А. на 2 суток — я так рада за оставшегося в одиночестве ребенка, я тоже позову его к себе, а дети могут сводить его в сад.

Старшие поедут в город на заседание комитета — пожертвования, — и затем на чай в Аничков. У Ксении опять жар, и она не выходит — ужасная зима для нее, — ей и дорогой матушке следовало бы съездить в Киев недели на 2, чтобы переменить обстановку, а за это время хорошенько проветрить их комнаты, которые полны микробов.

У меня опять приемы и доклады — Штюрмер будет опять, не знаю зачем. У нас был длинный разговор с Вильчковским: наш пункт перевели в Лугу, а также 2 госпиталя из Режицы и несколько других военных, так как большинство раненых, конечно, будет направляться к нам. Приходится много работать, чтоб все заранее подготовить.

Какой ветер и снег! Сейчас ты, наверное, разговариваешь с К. и Н.П., я всегда стараюсь жить одной жизнью с тобой и постоянно думаю о тебе.

Посылаю тебе опять свежих цветов, твои, наверное, уже завяли — уже неделя, как ты уехал! Днем я лежу в углу большой комнаты, так как там светлее, и там же мы пьем чай.

Милое мое сокровище, душа души моей, до свидания, да хранит тебя Господь! Осыпаю тебя бесчисленными нежными поцелуями.

Твоя глубоко любящая старая

Женушка.

Солнышко!

Если Н.П. еще в ставке, передай ему наш привет.

Царская ставка. 9 марта 1916 г.

Любимое мое Солнышко!

Горячо благодарю тебя за твои дорогие письма и за любовь, которой полна каждая твоя строчка! Я наслаждаюсь ими, впивая в себя каждое слово письма, вдыхая его аромат и прижимая губы к бумаге, которой касались твои руки.

Как странно, что погода у вас внезапно переменилась и настали сильные морозы! А здесь быстро тает — это и есть главная причина того, что наши атаки начинаются на днях. Если мы подождем еще неделю, то на многих частях нашего фронта окопы будут залиты водой и придется отвести войска очень далеко назад. А в таком случае месяц или полтора они будут лишены возможности двинуться вперед, до тех пор, пока дороги не подсохнут.

И тогда, несомненно, германцы атаковали бы нас с огромным количеством тяжелой артиллерии, как прошлым летом. Поэтому решено взять инициативу в наши руки, пользуясь их нападением на Верден. Да хранит и благословит Господь наши доблестные войска! Прошу тебя, никому об этом не говори.

Вчера я был в кинематографе, который был особенно интересен, так как мы видели много снимков Эрзерума сейчас же после его падения. Замечательно красивы высокие горы, покрытые глубоким снегом, блестящим на солнце.

После этого мы смотрели 2 забавных картины с Максом Линдер в главной роли, — это, наверное, понравилось бы детям.

Я рад, что ты нашла новую книгу для нашего чтения вслух; не пришли ли еще из Англии те две книги от Marshton? До сих пор еще у меня нет времени почитать для собственного удовольствия, хотя в домино я играю по вечерам через день.

Ну, я думаю, пора кончать письмо. Храни Бог тебя, моя душка-женушка, и наших детей! Нежно всех вас целую и обнимаю.

Твой старый муженек

Ники.

Царское Село. 10 марта 1916 г.

Мой родной, милый!

Снег, ветер, 8 градусов мороза. Маленький Тити^[773] провел у меня час вчера днем — мы рассматривали вместе книги с картинками, пили чай и играли с Алексеем. Он начал очень мило говорить по-английски, — он большого роста и хорошо развит для своих 7 1/2 лет; пишет самостоятельно своей матери по-русски. Он провел ночь у Ани, и мы надеемся, что он опять придет в субботу.

Затем у меня были приемы и доклады. Штюрмер приходил, чтобы поговорить об этой истории, так как необходимо выяснить это дело. Мне пришлось передать ему письма Илиодора^[774], в которых все изложено, и он расследует, правда ли то, что он пишет, — увы, это кажется очень правдоподобным! Затем он просил меня предупредить тебя, что Н. намерен взять себе в помощники дядю Кривошеина. При Воронцове был Никольский. Он должен будет представлять интересы Н., когда потребуется, в Думе и Госуд. Совете, — и это совсем невозможно, чтобы Кривошеин занимал этот пост. Это было бы гибелью Кавказа, — он умнее других, недобросовестен, друг Н., толстого О. и Янушкевича, — это было бы ужасно! Я тебя предостерегаю, так как проект этот поступит к тебе на утверждение. Безумие со стороны Н. брать к себе человека, которого ты удалил и который тогда принес столько вреда. Штюрмер был в этот раз гораздо менее застенчив и совершенно откровенен, видно, что он питает к тебе неподдельную любовь и почтение. Он озабочен съездом который скоро соберется в Москве, и вызвал оттуда генерала, чтобы переговорить о делах. Лично я опасаюсь, что неврастеник Шебеко^[775] окажется там бесполезной тряпкой в случае каких-либо осложнений. Он, конечно, тоже находит, что туда необходимо назначить генерал-губернатора, хотя у него нет никого в виду на этот пост. Он находит желательным, чтоб я чаще показывалась в городе и побывала в Казан. соборе, но мое глупое сердце, а теперь вдобавок и лицо — мешают мне. Я знаю, что это было бы хорошо. Дорогая матушка тоже не может, а Михень завоевывает популярность в городе, много показывается всюду, и на музыкальных вечерах, и старается всех очаровать. Бенкендорфы тоже в отчаянии по этому поводy: графиня говорила об этом с А. Пробыв в городе несколько дней, они вернулись совсем расстроенные.

Все возмущены Хвостовым. Она пила чай у Павла (после большого перерыва), — он в хорошем настроении. У мальчика совсем подавленный вид, так как он возвращается сегодня в полк. Постоянные кутежи с гусарами подействовали на его сердце, и он чувствует себя совсем больным. Они и кавалергарды продолжают ужасно пить на войне, — это отвратительно и позорно перед солдатами, которые знают, что ты это запретил. При случае вели Безобразову последить за полками и дать им понять, как гадко и безнравственно это делать в такое время. Графиня Б. возмущена поведением Дмитрия в городе в военное время и находит, что необходимо настоять на его возвращении в полк, — я вполне с этим согласна, — город и женщины — яд для него.

Только что прочла в газетах о нашем продвижении, — слава Богу, все идет спокойно, твердо и хорошо. С Божьей помощью это изменит скверное настроение тыла”.

Сегодня у меня будет графиня Карлова. Она уезжает в Тифлис на три месяца, так как ее дочь в ожидании, — затем г-жа Никитина (из Одессы) и одна дама из моего склада.

Татьяна сегодня утром на операции одного из наших офицеров.

Бедный старый Зальца^[776] умер вчера, — с ним связаны воспоминания о первых днях нашей брачной жизни здесь! — Дорогой, сколько мы пережили и видели за эти 21 1/2 год супружеской жизни, но все так ясно и отчетливо сохранилось в моей памяти! О, какие то были дивные времена! — Родной, любовь твоего Солнышка все увеличивается, становится полнее, богаче и глубже, и она мечтает о нашей молодой, счастливой любви прошедших дней — как мы были безумны! — Крещу и целую тебя без конца и жажду твоих нежных ласк более, чем когда-либо.

Только что принесли твое дорогое письмо, за которое сердечно благодарю. Значит мой ангел тоже целует мои письма, как и я его, каждую страницу много, много раз! Сегодня оно пахнет папиросами.

Я теперь понимаю, почему мы наступаем, мне не приходило в голову, что там уже тает, так как здесь у нас опять зима. Сегодня в газетах очень хорошие известия о нашем наступлении — 17 офицеров и 1000 солдат пленных и т.д. — Да благословит Господь наши войска! Я верю, что Он нам поможет, и это хорошо, что мы не теряем времени, пока они не воспользовались нашим промедлением и не атаковали нас. Все очень счастливы и заняты этим наступлением.

Я рада, что кинематограф был забавен и интересен. — Разве Кирилл и Н.П. не были у тебя вчера, — мне кажется, они хотели быть.

Нет, эти английские книги еще не пришли. Матушка кончила 2-ю, так что я переслала ей сегодня французскую книгу, которую ты читал.

Сейчас должна кончать и вставать, так как окулист придет, чтоб осмотреть мои больные глаза.

До свидания, милый, да благословит Бог тебя и все твои начинания и наши дорогие войска! Ах, как сердце полно, а молитвы наши должны удвоиться! Осыпаю тебя поцелуями, муженек мой!

Твоя

Женушка.

Беларминов^[777] говорит, что мне надо иметь более сильные очки для чтения, глаза переутомлены, а боли происходят от подагры, так же как и нервные боли в лице, но он доволен самими глазами и говорит, что они в хорошем состоянии, только я их переутомляю. — Я рада, что повидала его, так как боли иногда очень сильны и действуют мне на голову, и я хуже вижу при чтении (я-то сама думаю, что они слабеют от того, что я много плачу, и от многих непролитых слез, которые наполняют глаза и которые должны рассосаться сами собой, но этого всего я ему не сказала). Затем он мне дал мазь, чтобы смазывать ею глаза снаружи, если они будут очень болеть.

Царская ставка. 10 марта 1916 г.

Моя любимая!

Горячо благодарю тебя за дорогие письма, они — мое утешение в здешнем одиночестве. Дни как-то быстро пролетают, у меня масса дела, вижу много всякого народа, и все-таки не чувствую себя утомленным. К сожалению, даже нет времени читать книгу!

Твои прелестные ландыши чудесно пахнут — спасибо большое! Очень был рад увидать Н.П. Кирилл и он обедали вчера и завтракали сегодня, — они уже уехали. Вчера вечером долго с ними обоими разговаривал и согласился с тем, чтобы батальон оставался в своем теперешнем составе — 4 сильных роты, ни один человек не должен быть взят до конца войны. Сегодня Кирилл говорил со мной о “П. Звезде^[778]. Я ему сказал, что между мама и мной было условлено назначить Лялина, но чтоб он, если желает, еще раз спросил ее, хотя я сильно сомневаюсь, чтоб она переменила свое решение. Шир.-Ших. — прекрасный человек, но он много лет не был ни на одном судне.

Наконец-то я нашел заместителя для Поливанова — это Шуваев^[779], которому я могу вполне доверять. Я с ним еще не говорил. Кроме того, я намерен прикомандировать старика Иванова к своей особе, а на его место назначить Брусилова или Щербачева; вероятно, первого. После смещения П. я буду спать спокойно, и все министры также почувствуют облегчение.

Марта 11. Работа по утрам с Алексеевым занимает у меня все время до завтрака, но теперь она стала захватывающе интересной. Здесь наступили холода тоже — в Риге мороз доходит до 10 градусов по ночам — ужасно для бедных раненых и для войск, расположенных на многих участках фронта на снегу, против проволочных заграждений противника.

Да благословит Бог тебя и детей, моя дорогая! Нежно вас всех целую. Благодарю А. за ее милое письмо.

Навеки твой старый муженек

Ники.

Царское Село. 11 марта 1916 г.

Мой любимый!

Наконец, чудная, яркая солнечная погода — как это меняет настроение! Я заказала службу на дому, так как сегодня пятница и мне очень хочется помолиться в церкви. Все мои мысли и молитвы с нашими войсками, я жадно накидываюсь каждое утро на известия в газетах. Если случится что-нибудь исключительно хорошее, может быть, ты послал бы мне краткую телеграмму? Я очень волнуюсь, но Бог благословит наши войска и пошлет им успех, если мы только будем все достаточно молиться! Все наши санитарные поезда были вызваны, множество отрядов и 15 госпиталей выехало в Двинск. Получила твою телеграмму о том, что ты окончательно и раз навсегда решил этот вопрос с Кириллом и Н.П., горю нетерпением узнать, к какому решению ты пришел.

Сегодня опять принимаю дам. Извини, что телеграфировала о муже m-me Никитиной, но она упросила меня, — ты, конечно, поступишь так, как найдешь правильным. Она думала, что он старший из генералов, имеющих георгиевский крест и право на эту вакансию.

Дети говорят, что башня в саду стала великолепна — мне очень хотелось бы пойти посмотреть на нее, — надеюсь, что скоро буду в состоянии выходить, если только можно будет рискнуть с лицом.

Любимый, бесценный душка, чувствуешь ли ты, как я обнимаю тебя и ласкаю нежно? О, как тяжело не быть вместе в такое время!

Ходят слухи, что некоторые гвардейские полки уже понесли большие потери, но разве они уже были в деле?

О, какое чудное солнце! — Дорогой мой, должна кончать. Сердцем и душой я с тобою. Да подаст тебе Господь силу, энергию и успех! Молюсь за тебя больше, чем когда-либо. Хочется видеть тебя счастливым, успевшим, — хочется увидать награду за все бесконечные тревоги, горести, волнения, работу, и чтоб молитвы тех, кто пал за Царя и отечество, были услышаны!

Мой родной, без конца целует тебя твоя старая

Солнышко.

Царское Село. 12 марта 1916 г.

Мой любимый!

Я почти не спала всю ночь из-за болей в лице. Начались они вчера вечером, как раз после того, как я сказала Вл. Ник., что я как будто совсем от них избавилась и смогу пойти в церковь, — крестопоклонная субб.. — так неприятно. Сегодня утром был опять массаж, мазала лицо всевозможными лекарствами. Сейчас стало немного лучше, но все еще болит и глаз полузакрыт. Я опять послала за бедным дантистом, — у меня было столько различных докторов за последнее время, что, думаю, лучше прийти и ему, осмотреть и, может быть, переменить пломбу, так как возможно, что образовалось новое дупло. Чувствую себя, конечно, одуревшей, а должна принять Мрозовского, наших трех сестер, вернувшихся из Австрии, с ними надо о многом поговорить. Два наших санитарных поезда возвращаются с тяжелоранеными. Правда ли, что наши потери очень велики? Конечно, при атаке не может быть иначе: все же мы взяли много пленных (а немцы говорят, что они не дали нам продвинуться ни на шаг, что у нас огромные потери и что они будто бы взяли 17 офицеров и 800 солдат в плен).

Дорогой, помни, что у тебя есть особый телеграфо-телефон, или как он там называется, — и если случится что-нибудь особенно важное, вели Воейкову переговорить с Ресиным, или ты со мною. Я очень волнуюсь и хочу знать известия раньше, чем они появятся в газетах, где они печатаются через 24 часа.

Н.П. был вчера от 7 1/2 до 9 (приятный сюрприз). Такая радость узнать новости непосредственно! Он жалел, что вокруг тебя скучная атмосфера, без молодых новых адъютантов, — и ты ему показался таким одиноким! Это меня тоже мучает. Н.П. передал мне вчера все твои решения; он спешно отправился этой ночью в Режицу. Недостаток офицеров прямо ужасен. Он рассказывал, что адмирал опять говорил против Григоровича, и это ему всегда очень обидно, так как он его очень уважает, он видит, что Н. хочет от него отделаться. Он говорит, что много толковал с Федоровым также про Поливанова. Маклаков^[780] был у А. и умоляет меня принять его, а также настоятельно просит, чтоб я умолила тебя поскорее отделаться от Поливанова — он просто революционер под крылышком Гучкова. Штюрмер просил о том же. Говорят, что в этом отвратительном пром. комит. они собираются выступить с ужасными речами, соберутся они через несколько дней, и Маклаков поэтому советует поскорее удалить Поливанова — любой честный человек лучше, чем он. Если нельзя Иванова, почему не назначить честного, преданного Беляева и дать ему хорошего помощника? Штюрмер очень не любит другого помощника Поливанова, говорит, что это дурной человек, — я не запомнила его фамилии.

Дорогой мой, не медли, решись, дело слишком важное, а сменяя его, ты сразу подрезаешь крылья этой революционной партии, только поспеши с этим, вспомни, что ты сам давно хотел его уволить, — поторопись, родной мой, ты всегда медлишь, тебе нужна женушка, которая подталкивала бы тебя! Тебе прежде всего необходим искренно преданный человек, и Беляев подходит, если Иванов слишком упрям. Прошу тебя, произведи эту смену немедленно, таким способом сразу же энергично будет остановлена пропаганда и все. Маклаков обожает тебя и говорил с ней о тебе со слезами на глазах, и я намерена его скоро принять. Обещай мне, что ты, ради себя, ради твоего сына и России, немедленно сменишь военного министра, — давно пора, иначе я не писала бы тебе так скоро об этом! Ты мне сказал, что скоро это сделаешь, и, кто знает, может быть, Господь скорее благословит наши войска, раз “этот кандидат старой ставки” будет немедленно удален. Родз.^[781] и Гучк. хорошо знали, зачем с Янушк. вместе заставили Ник. предложить его тебе, — и толстый Орлов стоит за всем этим. Маклаков ненавидит Орлова, говорит, что этот человек ни перед чем не остановится, также как и Хвостов.

Вчера приняла Шебеко и долго с ним беседовала, — потом моего бывшего улана Винберга.

Наш Друг уезжает завтра — не мог получить билетов на прошлую среду. Хотелось бы, чтоб лицо у меня не болело так, хочется много еще написать и не могу, многое хочу спросить про войска. Душою и сердцем с тобой, жажду быть вместе!

Вот, только что пришло твое дорогое письмо, сердечно благодарю, милый. Значит, ты думаешь, что Шуваев будет подходящим человеком (хотя менее джентльмен, чем Беляев), но действительно ли он подходящий человек? Я только раз с ним говорила и нашла его очень упрямым, так что не могу судить. Но кто его заменит? Во всяком случае, торопись, дружок. Очень хорошо, что ты хочешь прикомандировать Иванова к своей особе, так как все там жалуются, что этот милый человек устал и “устарел”. Не понимаю, почему Келлер и Брусилов всегда друг друга ненавидели; Брусилов упорно несправедлив к Келлеру, а тот в свою очередь ругает его (в частных разговорах). Министры будут счастливы, когда уйдет П., не правда ли? О, какое облегчение! Увы, Игнат.^[782] также не подходит для своего поста, — он бьет на популярность, как и его зять Борис Вас.^[783], — миленькая компания.

Могу себе представить, как захватывающе интересна теперь твоя работа. Хотелось бы быть вблизи тебя, чтоб вместе следить по карте и разделять с тобой радости и заботы. Издали мы все это делаем, сердцем и душою. Да, этот мороз очень плох для войск, нечего делать. Бог поможет.

Да благословит и сохранит тебя Господь, мой ангел, мой родной, любовь моя, муженек милый! Осыпаю тебя бесчисленными нежными и страстными поцелуями.

Твоя старая

Солнышко.

Царское Село. 13 марта 1916 г.

Мой родной!

Тепло, чудное солнышко. Надеюсь, Бог милостив, и на фронте такая же погода. Наш поезд только что разгрузили, и попозднее днем придет поезд Мари с тяжелоранеными. Обидно не быть в состоянии поехать их встретить и поработать в лазарете — в такое время всякая помощь ценна. Спала хорошо, но сильные боли в глазу продолжаются, — щеке лучше, после того как В.Н. стал электризовать ее, теперь я делаю это два раза в день. — Бэби вышел погулять очень рано, до обедни. А. едет на целый день в город, так как Григ. уезжает, затем она повидает своих родителей и отобедает у графини Фредерикс.

Сестра-близнец моего бедного Ростовцева только что умерла от рака, и говорят, что он в полном отчаянии, — сам совсем больной, а продолжает работать. Маленький Тити играл с детьми вчера на снежной горе и очень веселился, — сегодня его отвезут обратно в город.

Я много думаю о Шуваеве и сомневаюсь, способен ли он занимать такое место и сумеет ли выступать в Думе. Одно время нападали на него и на интенданство, улажено ли все это теперь? Глаз мой сильно болит при писании; вчера я целый день ничего не могла делать, и во время приема это было ужасно, как будто втыкали карандаш в самую середину глаза, и весь глаз ужасно болит, так что лучше бросить сейчас и продолжить позднее.

С нетерпением жду вестей. Дети все были в церкви, а сейчас пойдут гулять. Солнце сильно греет, ветрено, но в тени мороз, вчера же был дождь. — Ты себе представить не можешь, как ужасно я по тебе скучаю! Полное одиночество — дети, при всей своей любви, совсем по-иному смотрят на вещи и редко понимают меня, даже в мелочах, — они всегда правы, и когда я им рассказываю, как меня воспитывали и как следует себя вести, они меня не могут понять, им это кажется скучным. Только Т. понимает, когда с нею спокойно поговоришь; О. всегда очень несочувственно относится к каждому наставлению, хотя нередко кончается тем, что делает по моему желанию. А когда я строга, она дуется на меня. — Я так устала и тоскую по тебе! Есть многое, чего Аня, благодаря своему воспитанию и принадлежности к другому кругу, не понимает, и многими заботами я с ней никогда не могла бы поделиться, как я могла это делать с Н.П.. потому что он — как мужчина с врожденным тактом — понимал меня.

У нас у каждого свои привычки и мысли, и я иногда чувствую себя такой ужасно старой и подавленной — на меня угнетающе действуют мои боли, постоянные заботы и беспокойства, с тех пор как началась война. Твое дорогое присутствие дает мне силу и отраду. Я все принимаю слишком близко к сердцу. Стараюсь бороться с этим, но, вероятно, Бог дал мне такое сердце, которое съедает все мое существо. Прости, что пишу тебе все это и не обращай внимания — это я немножко пала духом.

Ах, я должна спешить к Вл. Н. на электризацию.

Благословляю тебя, целую без конца и прижимаю к своему тоскующему сердцу, нежный ангел, сокровище, любимый!

Навеки твоя усталая старая

Солнышко.

Царское Село. 14 марта 1916 г.

Мое милое сокровище!

Посылаю тебе яблоко и цветок от нашего Друга, — мы все получили фрукты как прощальный подарок. Он уехал сегодня вечером спокойно, говоря, что наступают лучшие времена и что Он оставляет нам весеннюю погоду. Он сказал ей, что считает Иванова подходящим на пост военного министра, благодаря его огромной популярности не только в армии, но и во всей стране. В этом Он безусловно прав, но ты поступи так, как найдешь лучшим. Я только просила Его молитв о том, чтоб твой выбор оказался удачным, и вот так Он ответил.

Этот весь долгий день от 1 до 4 час. я провела одна, читая с больным глазом. Оказывается, Нейдгарт заболел теми же болями, с сильным жаром. Дантист выехал из Крыма сегодня вечером. Девочки ездили смотреть санитарный поезд Марии, когда он еще был не вполне разгружен; вечером он опять отправляется на фронт. Прибыло 3 поезда.

Извини, что я в своем последнем письме как будто жаловалась; это стыдно, но я себя чувствовала очень подавленной и не сумела этого скрыть, — эти постоянные боли как-то расслабляют. Ах, да, Он просил передать тебе еще одну вещь, которую Ему сказал митрополит, что Синод намерен подать тебе ходатайство об учреждении в России семи митрополий. Владимир^[784] очень стоит за это, но наш Друг просит тебя на это не соглашаться, так как теперь, конечно, не время для этого, и мы едва можем найти 3-х приличных особ, могущих занимать такое место. Какой абсурд с их стороны! Никон все еще здесь, это очень жаль.

Говорят, что дядя X. надеется реабилитировать своего племянника, хотя все против него, и хочет втянуть Белецкого, — который, кажется, действительно ни в чем не повинен, что касается заговора, — и хочет, чтоб его^[785] лишили сенаторского звания; только тогда ты должен быть справедлив и лишить и Хв. его придворного звания. Я чрезвычайно жалею, что ему его оставили, так как в Думе говорят, что раз он стремился отделаться от Григ., потому что тот ему не понравился, он сможет это сделать с любым из нас, кто неугоден ему. Я не люблю Белецкого, но было бы очень несправедливо, если б он пострадал больше, чем Хв. Он благо даря своей неосторожности потерял Иркутск^[786], и этого достаточно; а тот подстрекал к убийству. Довольно об этой истории.

Извини за эти чернила, но мое другое перо надо налить.

Как жаль, что тебе не удается гулять больше! Я знаю, как страстно ты жаждешь солнца и воздуха весной, так и я в прежние времена не могла жить без воздуха, но затем после болезни все переменилось, и я приучилась неделями оставаться без воздуха и никогда не делать прогулок. А тебе это так необходимо при твоей работе.

Как отвратительно, что они опять стреляют разрывными пулями! Но Богихнакажет.

Милый, если б ты только знал, как твоя женушка по тебе скучает, а теперь мы, вероятно, долго не увидимся! Ничего не поделаешь, но ты в таком одиночестве, любимый мой, и я жажду приласкать тебя и почувствовать твое дорогое присутствие. Бесценный мой, чувствуешь ли ты, что любовь твоей женушки объемлет тебя с безмерной нежностью! Чувствуешь ли ты мои объятия и мои губы, прижатые к твоим горячим устам в горячей страсти? Бог да хранит тебя, мой единственный и мое все, мой Солнечный Свет! Я легла поздно из-за болей; хотя они не сильны, но все же еще продолжаются, особенно в правом глазу.

Утром 4 градуса тепла, солнце светило недолго. Сегодня праздник Феодор. Б. Матери, а, следовательно, храмовый праздник нашей церкви. Игорь придет представиться в качестве твоего адъютанта и будет завтракать с нами. Кроме того, я приму командира моих Крымцев; интересно, что он из себя представляет.

Аля просила принять ее, она сегодня приезжает сюда, так что она приедет к чаю. Все это невесело при моих болях, но трудно отказать. До свидания, родной мой. Нежно целую тебя, дорогой Ники.

Навеки

Твоя.

Дети здоровы, Татьяна занята в лазарете, Ольга пошла туда пешком с Шурой, Анастасия пошла прогуляться с Триной после своего урока, так как батюшка сегодня утром служит в церкви. Мария пишет тебе, Бэби гуляет. Я должна встать, чтоб идти на электризацию. Я знаю, что меня это не касается, но пока не уснула, все думала о том, что ты сказал о Кедрове. Не был ли бы М.П. Саблин более подходящ, чем Плансон? Он такой серьезный, спокойный человек, не честолюбивый карьерист. Хотя Кедров умен и талантлив, все же он немного нахал, судя по его письмам к адмиралу, а тот скромный и по годам подходящий для такого поста человек. Это мое чисто личное мнение, не вызванное никакими разговорами с Н.П., как ты можешь подумать. Мы ни разу при последнем свидании не упомянули о его брате, не было даже времени.

Погуляев^[787] такой молодой адмирал и уже в твоей свите, это огромная честь. Супруги вне себя от радости, и он собирается слетать к старику отцу, чтоб показаться ему. Он тоже честолюбивый нахал, поэтому ему везет, и они оба вертят адмиралом как хотят. Эбергарту^[788] нужен хороший помощник, и я нахожу, что человек с Черного моря как раз подходит для такого поста. Извини, что вмешиваюсь, дорогой, но в эту долгую, бессонную ночь я обдумала это и почувствовала, что должна искренно написать тебе об этом; ответь, согласен ли ты.

Павел сказал А., что он в апреле принимает командование^[789], — может ли это быть? Я лично сильно сомневаюсь, что это ему удастся, и нахожу, что он не вправе настаивать на этом, потому что, в конце концов, он так давно уже не в курсе дел, и нельзя рассчитывать на его здоровье.

Теперь, однако же, мне пора вставать. До свидания, мой ангел! Поклонись Феод. и ген. Алексееву.

Царская ставка. 14 марта 1916 г.

Моя возлюбленная женушка!

Эти 3 дня не было совсем времени тебе писать, очень был занят военными операциями и перемещениями. Должен был написать Пол. и объяснить, почему я был недоволен. Я вполне уверен, что добрый, старый Шуваев — как раз подходящий человек на должность военного министра. Он честен, вполне предан, нисколько не боится Думы и знает все ошибки и недостатки этих комитетов. Затем я должен был принимать и читать мои противные бумаги, все в такой спешке!

Теперь министры начинают прибывать сюда один за другим — первым Наумов. затем Шаховской и т.д.

Сегодня я беседовал с генералом Маниковским — начальником Главн. Арт. Упр. Он заявил мне, что хотел бы подать в отставку, так как Пол. держит себя с ним совершенно невозможно. Когда он узнал, что П. уволен и назначен Шув., он три раза перекрестился. Старого Иванова заменит Брусилов. Ты видишь, что твой муженек эти дни работал — ужесделано и еще будет сделано много разных изменений, — также и с Ронжиньм^[790].

Как грустно, что у тебя болят лицо и глаз. Действительно ли это нервы? Мне так жаль, моя дорогая, что я не могу быть с тобой, чтоб утешать тебя, когда ты мучишься.

На фронте дела подвигаются весьма медленно, в некоторых местах у нас тяжелые потери, и многие генералы делают крупные ошибки. Всего хуже то, что у нас очень мало хороших генералов. Мне кажется, что они забыли за долгий зимний отдых весь опыт, приобретенный ими в прошлом году! Боже, я начинаю жаловаться, но этого не надо делать! Чувствую себя хорошо и глубоко верю в конечный успех. Да благословит тебя Бог, моя единственная, мое все, мое сокровище, моя голубка! Крепко целую тебя и детей. Привет А.

Навеки твой старый муженек

Ники.

Царское Село. 15 марта 1916 г.

Мой родной, милый!

Чудная солнечная погода, 10 градусов тепла, но ветрено, а вчера днем и вечером шел сильный снег.

Глаза и голова продолжают болеть; массажистка массировала мне лицо, голову, шею и плечи, и скоро мне надо идти на электризацию. Я не решаюсь выходить, пока не приму дантиста и не буду уверена, что щека моя не распухнет. Дорогой мой, посылаю тебе письмо, полученное мною от Рощаковского: прочти его и если согласишься, то телеграфируй мне “хорошо”, а я в свою очередь ему протелеграфирую. Он — странный человек, не как другие, но бесспорно преданный и энергичный, и, как он сам смешно об этом пишет, должен быть употреблен.

Так хочется, чтоб ты прикрыл этот отвратительный пром. комит., потому что они готовят к своему заседанию прямо антидинастические вопросы.

У меня будет В.П. Шнейдер с длинным докладом, я люблю их; она очень энергична и понимает меня с полуслова, только голова у меня не совсем свежа. Позднее Емельянов придет проститься, перед своим возвращением в мой полк. Вчера вечером вернулся поезд Бэби, — кажется из 20-го сиб. полка осталось только 5 офицеров, ужасно тяжелые потери. Но в общем доволен ли ты? Конечно, при наступлении большие потери неизбежны.

M-me Зизи, наконец вернулась, и я увижу ее сегодня днем.

Так досадно, что не могу теперь принимать лекарств, — что-то пришло на 8 дней раньше. С интересом жду обещанного тобой письма.

Извини за плохой почерк.

Говорят, Дмитрий все еще болтается в городе — такая жалость, от этого он лучшим мужем не станет.

Знаешь ли ты, что Вильгельм пожаловал султану фельдмаршальский жезл? Какая комедия!

Мисси^[791] прислала Ольге еще одну прелестную книгу своих сказок.

Любимый мой, целую тебя с бесконечной нежностью; так хотелось бы быть с тобой в твоем одиночестве; нет около тебя души, которая бы тебя понимала и с кем бы ты мог поговорить обо всем, что придет в голову. Жаль, что Н.П. больше не при тебе: он так много жил с нами, знал и понимал столько мелочей, чего другие адъютанты не знали.

Не распорядишься ли ты, чтоб они дежурили при тебе по очереди? Было бы хорошо для них и интересно для тебя.

Благодарю сердечно, любимый, за твое дорогое письмо. Я рада, что ты все решил насчет П. Дай Бог, чтоб Шуваев оказался на своем посту на месте! Во всяком случае, счастье, что ты от того избавился. Когда Аня вернется из города, я с ней прочту телеграмму Григ. и тогда тебе объясню ее.

Черт возьми этих генералов: почему они так слабы и никуда не годятся? Будь строг с ними! Ты, действительно, завален работой, милый.

Должна кончать. Да благословит и сохранит тебя Господь. Горячо, нежно целует тебя, муженек милый, твоя старая

Женушка.

Царская ставка. 15 марта 1916 г.

Мое сокровище!

Нежно благодарю тебя за твои дорогие письма. Не могу выразить, как я сочувствую тебе, когда тебя угнетают эти ужасные боли в лице, и как бы я хотел быть в эти часы рядом с тобой, чтобы подбодрить тебя! Совершенно невозможно определить, когда я смогу приехать на несколько дней — может быть, очень нескоро, а может быть, и через неделю!

Случилось то, чего я боялся. Настала такая сильная оттепель, что позиции, занимаемые нашими войсками, где мы продвинулись вперед, затоплены водой по колено, так что в окопах нельзя ни сидеть, ни лежать. Дороги быстро портятся, артиллерия и обоз едва передвигаются. Даже самые геройские войска не могут сражаться при таких условиях, когда даже невозможно окопаться. Поэтому-то наше наступление было приостановлено, и нужно выработать другой план. Чтоб это обсудить, я думаю опять вызвать трех главнокомандующих в ставку, что даст мне возможность повидать Брусилова перед началом его новой деятельности.

Ты пишешь, что слыхала, будто в городе много говорят о потерях среди некоторых гвардейских полков. Это выдумка, так как они в 50 верстах от боевой линии, и я их все еще держу в резерве в глубоком тылу. Они немного продвинулись к Двинску — вот и все. Согласен с твоим мнением о М.П. Саблине. Было бы отлично, если б Эбергард взял его к себе в начальники штаба, но я никогда не настаиваю на такого рода назначениях, потому что начальник штаба должен вполне удовлетворять своего начальника. Недавно адмирал Эбергард ездил в Батум и долго беседовал с Ник. о плане совместных военных операций против Трапезунда. Нашим дорогим пластунам придется играть в них большую роль.

Поскольку мне известно, назначение Шуваева приветствуют все преданные и благомыслящие люди.

Теперь, голубка, я должен кончать. Да благословит Бог тебя и детей! Нежно целую тебя и обнимаю, и горячо желаю, чтоб твои боли быстро и вполне прошли.

Навеки твой старый муженек

Ники.

Царское Село. 15 марта 1916 г.

Мой любимый!

Начинаю тебе письмо сегодня вечером. Таким счастьем было для меня получить от тебя весточку! Могу себе представить, какое ты почувствовал облегчение, когда, наконец, решил вопрос о военном министре. Да благословит Господь выбор твой, и да окажется он достойным твоего доверия!

Правда ли, что дело с Сухомлиновым очень плохо? Игорь слышал, будто ему грозит расстрел, но я не знаю, откуда он взял это. Конечно, он виноват, но его преемник, на мой взгляд, еще больший изменник. Возвращаю тебе телеграмму Гр. Он имеет в виду Белецкого, потому что находит неправильным, чтоб этот, будучи почти невинным, так сильно пострадал, а другой, гораздо больше провинившийся, так легко отделался.

Мой глаз (а также голова) сильно болели целый день: это от тройничного нерва в лице. Одна ветка идет к глазу, другая к верхней челюсти, третья к нижней, а главный узел находится около уха. Я слышала, что многие страдают от таких болей. Нейдгарт был так плох, что доктора послали его на юг для отдыха. Это происходит от простуды личных нервов. Щеке и зубам гораздо лучше, — сегодня вечером левая челюсть все время выпадает, а глаза очень болят, поэтому сейчас не буду больше писать. <...>

Говорят, Хв. — в Москве, болтает и уверяет, будто его уволили за то, что он хотел отделаться от германских шпионов, окружающих нашего Друга, — так низко! Ах, действительно, его следует отдать под суд или лишить расшитого мундира! Он говорит, что ты должен бы наказать тех, кто болтает в клубах. А. продолжает получать анонимные письма, ее отец и — бедный Жук тоже, — его предупреждают, чтоб он не выходил с нею, иначе он погибнет вместе с А. насильственной смертью. Она говорила с Спиридов.^[792]Он знает, что за ней следят, и назначит ей охрану. Он просит ее гулять только в нашем саду, не ходить пешком в церковь или но улицам, садиться скорее в коляску, — конечно, это ее нервирует. Шт. сказал ее отцу, что он приказал усиленно охранять ее в городе.

Хотелось бы, чтоб удалось остановить либеральные речи Игнатьева в Думе о необходимости учредить университеты по всей России и т.д.; он сломает себе шею в погоне за популярностью.

Марта 16-го. Опять чудное солнце, 13 градусов на солнце и сильная оттепель; странно, что у вас такой густой туман. Спала хорошо, но слабые боли продолжаются и беспокоят меня. После завтрака у меня будет дантист. Тита пойдет гулять с детьми, а перед чаем я велю его остричь. Лили никогда не могла решиться на это, потому что длинные волосы закрывали его торчащие уши. Она предоставила это сделать мне, это ей будет менее тяжело, и я уверена, что ему это очень пойдет, ведь он такой большой мальчик. Завтра он уезжает в Ревель, где будет жить у ее родственников. Жаль, он милый мальчик для игр с Алексеем.

Старшие девочки едут в город, у Ольги заседание комитета, а затем они будут пить чай в Аничкове. Дорогой мой, сегодня две недели, как ты уехал, и я ужасно по тебе скучаю. Хорошо, что ты очень занят, не будешь так сильно чувствовать свое одиночество. Только по вечерам тебе, должно быть, скучно и тоскливо, бедный дружок? Посылаю тебе опять ландыши и эти маленькие душистые синие цветочки, — я знаю, ты любишь их. Я их целовала, и они передадут тебе мою любовь, глубокую и нежную.

Я теперь совсем не читаю, чтобы дать отдых глазам, они все еще болят. По вечерам раскладываю пасьянсы с Мари, а днем А. иногда читает мне вслух. Дорогой матушке я посылаю интересную книгу. Мой Буян снова вернулся в Большой Дворец, на этот раз раненым. Я получила телеграммы из Ялты; моя санатория совсем готова, такое счастье, — у нас будут места для 50-60 офицеров, и мы сможем обратить Кучук-Лембад в госпиталь исключительно для солдат. Офицеры скучали там до безумия и постоянно стремились уехать в Ялту, да и женам их там негде жить, так как это просто рыбацкая деревушка.

Интересно, как Шуваев справится с делами, энергичен ли он? Какое будет счастье, если он окажется подходящим человеком! Увы, наши генералы никогда не были блестящи, — почему бы это? Лучше отстранить их и призвать молодые энергичные силы, как, например, Арсеньева. Во время войны надо выбирать людей по их способностям, а не по возрасту или чинам, ведь дело идет о целых армиях, и нельзя допускать, чтоб из-за ошибок генералов гибло столько жизней.

Интересно, что адмирал Филлимор расскажет тебе про север.

Получила письмо от Малькольма. Он описывает дикий энтузиазм, охвативший всю Англию по случаю падения Эрзерума. Это было господствующей темой разговоров на улицах и в клубах. К несчастию, ему не удалось уговорить английский Красный Крест послать трех своих сестер в Германию, по нашему примеру, и он сильно разочарован. Затем Дези устроила ему свидание с Максом в Швейцарии, но, когда он туда приехал, Макс заболел и не мог его принять. Он осмотрел в Берне наше учреждение для помощи военнопленным и остался от него в восторге.

Кончу это письмо после завтрака, так как сейчас должна вставать. Осыпаю тебя поцелуями, каждое милое местечко, и крепко прижимаю тебя к сердцу, сокровище мое, лучший из мужей!

С нами завтракала Настенька^[793], а до этого Маклаков сидел у меня 3/4 часа и оживленно разговаривал. Верная, преданная душа. Для него такое облегчение, что ты сменил Полив., но ему хотелось бы удаления еще кое-кого. При свидании я поговорю с тобою по этому поводу и поговорю при случае с Шт., так как многое, о чем он говорил, действительно верно и требует обсуждения. Он умоляет тебя не соглашаться на все эти московские востребования. Конечно нельзя допустить, чтоб союз городов превратился в узаконенное и постоянное учреждение. Их деньги принадлежат правительству, а они могут расходовать, сколько им угодно, миллионов, и народ даже не подозревает, что эти суммы казенные. Это следует официально разъяснить.

Если они будут существовать после войны, они неизбежно превратятся в гнездо пропаганды и агентов Думы в стране. Он был министром, когда ты это разрешил, но они обратились непосредственно к тебе, до того, как Маклаков успел сделать свой доклад, и позднее он тебя просил разрешить это только на время войны. Прошу тебя, дружок, помни об этом. Ты теперь послал им благодарственную телеграмму за их работу, но это не должно означать, что они могут продолжать. Если вообще понадобятся такие учреждения, они должны быть всецело в руках губернаторов. Он более чем возмущен поведением Хвостова. Он говорил, как честный, благонамеренный, глубоко любящий, преданный друг твой и слуга.

На сегодня должна кончать — курьер уезжает.

До свидания, храни тебя Бог, мой ангел! Нежно все тебя целуем.

Навеки

Твоя.

Царское Село. 17 марта 1916 г.

Мой любимый!

Пасмурное утро, 3 градуса тепла. Как досадно, что в Могилеве туман все еще продолжается, и на протяжении всего фронта такой ветер, непроходимая грязь и разлившиеся реки! Нашим бедным войскам приходится бороться со столькими трудностями, но Бог их не оставит. Только, мой друг, наказывай тех, кто делает ошибки, ты не умеешь быть достаточно строгим, а твой твердый пример устрашил бы остальных.

Это хорошо, что ты отставляешь Ронжина — он приводит всех в отчаяние, — а рыжий (red) Данилов? Графиня Карлова в бешенстве, что ее друга Поливанова сменили, и она немедленно предложила ему переехать в ее дом — это рисует тебе настроение некоторой части общества. Раньше они никогда не посмели бы сделать такой вещи. Она с апломбом выказывает свою оппозицию; — ее зять в Тифлисе, Н. выбрал П., они все заодно, — и эта ее нелюбезность при свидании со мной. Она большой друг Волжина, имеет сильное влияние на этого слабого человека и подчиняет его себе. Я это все знаю от матери А., так как графиня и ее сестры в родстве с отцом Ани, и они переменились также и по отношению к ним. Нельзя ли быть более осторожным при назначении членов Государственного Совета? Макл. говорит, что многие преданные люди огорчены, что правительство сажает туда тех, кого не одобряет, — как например — Димитрашко^[794], которого Трепов, желая от него избавиться, просит назначить в Государственный Совет. Там необходимы хорошие люди, а не кто попало (иначе это будет вроде апекунов). Государственный Совет должен быть лояльно правым. Я совсем не знала, что славный Покровский^[795] — известный левый (самый симпатичный, к счастью) — последователь Коковцова и “блока”. Хотелось бы, чтоб ты нашел подходящего преемника Сазонову, не надо непременно дипломата! Необходимо, чтоб он уже теперь познакомился с делами и был настороже, чтоб на нас не насела позднее Англия и чтоб мы могли быть твердыми при окончательном обсуждении вопроса о мире. Старик Горемыкин и Штюрмер всегда его не одобряли, так как он такой трус перед Европой и парламентарист, а это было бы гибелью России. Ради Бэби мы должны быть твердыми, иначе его наследие будет ужасным, а он с его характером не будет подчиняться другим, но будет сам господином, как и должно быть в России, пока народ еще не образован, — m-r Филипп и Гр. того же мнения. И вот еще другая вещь — извини, дружок, но это ради твоего блага они мне говорят. Не дашь ли ты Шт. распоряжение послать за Родз. (гадина) и строго сказать ему, что ты настаиваешь на окончании бюджета до пасхи, потому что тогда тебе не надо будет их созывать, даст Бог, до лучших времен — осени или после войны. Они нарочно медлят, чтоб вернуться летом и возобновить свои ужасные либеральные предложения. Многие говорят то же самое и просят тебя настоять на том, чтоб они окончили работу теперь. И ты не можешь делать уступок, вроде ответственного министерства и т.д., и всего чего они хотят. Это должна быть твоя война, твой мир, слава твоя и нашей страны, а во всяком случае не Думы, — они не имеют права вмешиваться в эти вопросы. Ах, как бы я хотела быть с тобою! Я не могу писать обо всем, о чем хочется, хотя перо мое летает, как безумное, по бумаге, не поспевая за мыслями, так трудно все ясно написать, — да кроме того мне пора вставать и идти к дантисту. Он убивает мне нерв в моем последнем зубе справа, полагая, что это успокоит остальные нервы, потому что для самого зуба совсем не требуется удаления нерва. Он очень расстроен моими болями. Голова и глаза продолжают сегодня болеть, но я спала хорошо.

Мой маленький Малама провел у меня часок вчера вечером, после обеда у Ани. Мы уже 1 1/2 года его не видали. У него цветущий вид, возмужал, хотя все еще прелестный мальчик. Должна признаться, что он был бы превосходным зятем — почему иностранные принцы не похожи на него? Конечно, Ортипо надо было показать его “отцу”.

Очень хорошо то, что написали про Шуваева. Надо заставить А. прочесть, что Мен.^[796] говорит о П. Для меня такое облегчение, что он ушел! “Общество”, конечно, будет жалеть об этом; меня интересует, что Павел скажет сегодня за чаем. Должна идти, кончу письмо после завтрака.

О, как благодарить тебя, любимый мой, за твое драгоценное письмо, таким счастьем было получить его, — оно меня так согрело!

Да, это сказал сын Альберта Грэнси, по крайней мере, хоть один честно признал, что начали германцы.

Это прямо отчаяние, что на фронте наступила оттепель, и мы не можем наступать, так как сидим глубоко в воде. Ужасно не везет, но, может быть, это скоро пройдет. Хорошо, что ты послал за тремя главнокомандующими, чтоб все с ними обсудить.

Сестра Ольга приезжает в воскресенье, к нашему большому удивлению. Я боюсь, что она приехала для переговоров о своих планах на будущее, — что мне сказать, если она спросит, как ты к ним относишься? Жаль, что она именно теперь, в такое время, когда все настроены не патриотично и против нашей семьи, придумала такую вещь. Его роль не простительна, я лично думаю, что Сандро ее на это подстрекал, — возможно, что я ошибаюсь, но вся эта история меня очень мучит. Я нахожу, что ей не следовало бы теперь поднимать этого вопроса. Может быть, она намерена поехать с ним на Кавказ: говорят, его полк туда отправляется. Это более чем неблагоразумно, и вызовет много толков и некрасивых сплетен.

Я счастлива, что все радуются назначению Шуваева. Дай Бог ему успеха!

Ну, дружок, должна кончать письмо. Дети все тебя нежно целуют. Осыпаю тебя горячими поцелуями, любимый муженек мой.

Навеки твоя старая

Женушка.

Царская ставка. 17 марта 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Это письмо тебе передаст Шуваев — поэтому я надеюсь, что ты его скоро примешь.

Возвращаю также письмо Р., которое очень похоже на присланное им несколько дней тому назад через адмирала Филлимора. Когда я вернусь домой, я его покажу тебе. Три дня подряд мы просидели в густом тумане, и это поистине действует угнетающе. Весна наступает быстро; Днепр прошел вчера и значительно поднялся. Но до сих пор в этой местности еще нет наводнения. Вчера я катался в автомобиле и предпринял одну из моих любимых прошлогодних осенних прогулок по направлению к берегу, к месту, которое и Бэби тоже нравилось. Вид был действительно грандиозный — вся река была полна льдинами; они неслись быстро, но бесшумно, и лишь изредка слышался резкий звук при столкновении двух больших льдин.

Все мы долго стояли и любовались этим зрелищем. Подумать только, я в первый раз в жизни видел такую картину природы — не говоря, конечно, о Неве, — в городе, — что, конечно, совсем другое дело.

Может быть, скоро уже можно будет кататься на лодке!!

Представь себе, на днях маленький адмирал просил Граббе предоставить ему для поездок верхом спокойную казачью лошадь; он в восторге от своих прогулок, чувствует себя прекрасно и лучше спит. Но он всегда выезжает и возвращается таким образом, чтоб мы его не видели на его прогулке, чудак!

Сейчас я должен идти на доклад.

Подумай, Алексеев сказал мне, что я могу съездить на неделю домой! Около 30-го или 31-го сюда прибывают все главнокомандующие, как я тебе уже, кажется, писал раньше. Я очень радуюсь этому неожиданному счастью. Да благословит тебя Бог, мое Солнышко, моя любимая дорогая женушка, моя детка! Нежно тебя и детей целую.

Навеки твой старый муженек

Ники.

“Династия переживает тяжелые испытания”

В конце марта Царь снова отправляется в действующую армию, где идут последние приготовления к наступлению. Живет он в поезде: Каменец-Подольск, Хотин, Проскуров, а затем ставка. На Кавказском фронте русские войска взяли Трапезунд.

Государь уезжает из Царского Села с тяжелым сердцем. Предательское поведение Хвостова и Белецкого, интриги министров, непрекращающаяся клевета на Распутина, оскорбительные слухи о каких-то особых отношениях Царицы и Распутина, о пьянстве и распутстве самого Царя. Не улучшает настроение Царя моральный климат, сложившийся среди членов Дома Романовых, в частности, желание сестры Ольги развестись со своим мужем принцем Петром Ольденбургским и выйти замуж за его адъютанта Куликовского.

Ц.С. 26 марта 1916 г.

Мой родной, драгоценный, любимый!

Поезд снова унесет тебя от нас, когда ты будешь читать это письмо. Эта неделя пролетела. Какой неожиданной радостью был твой приезд! Ты должен сказать Алексееву, вместе с приветом от меня, что я думаю о нем с благодарным сердцем. Я рада, что Дмитрий сопровождает тебя теперь, это сделает поездку веселее и менее одинокой. Мысль, что ты снова уехал совершенно один, — очень тяжела. Если я каждый раз чувствую это одиночество так ужасно, хотя милые дети со мной, то что же должен чувствовать ты в ставке совершенно один! Приближается Пасха и Страстная неделя, ты будешь грустить, стоя в церкви совершенно один во время этих чудных служб. Да поможет тебе Бог, мой любимый! — Тебе никогда нельзя приехать сюда без того, чтоб не вышло какой-нибудь огорчительной и беспокойно-мучительной истории. Теперь нас угнетают намерения и планы бедняжки Ольги на будущее^[797], и я не могу тебе выразить, как велико мое страдание за тебя. Твоя славная родная сестра делает такие вещи!

Я все понимаю и не упрекаю ее за ее стремление прежде всего к свободе, а затем к счастью, но она вынуждает тебя идти против законов семьи, — когда это касается самых близких, это еще больнее. Она — дочь и сестра Государей! Перед всей страной, в такое время, когда династия переживает такие тяжелые испытания и борется против революционных течений, — это грустно. Общество нравственно распадается, и наша семья показывает пример^[798] — Павел, Миша и Ольга, не говоря о еще худшем поведении Бориса, Андрея и Сергея. Как можем мы удержать остальных от подобных браков? Как нехорошо, что она ставит тебя в такое ложное положение, и меня огорчает, что новая печаль легла на тебя благодаря ей! Что бы сказал твой отец обо всем этом? Мы были слишком добры и слабы по отношению к семье, а должны были бы во многих случаях приструнить молодых. Пожалуйста, если только будет возможно, найди случай поговорить с Дмитрием о его похождениях в городе, в такое время. Может быть, это нехорошо, но я надеялась, что Петя не даст развода. Это может показаться жестоким, я не хочу быть такой, так как нежно люблю Ольгу, но я прежде всего думаю о тебе и о том, что она заставляет тебя нехорошо поступать.

Чудное солнце. Надеюсь, оно будет светить и на твоем пути. Пожалуйста, передай от меня привет графу Келлеру, спроси о его сыне (от второго брака), — он одно время был с ним, я знаю.

Надеюсь пойти в церковь сегодня вечером, в твое отсутствие будет утешеньем молиться за тебя вместе с другими. Я ненавижу прощанья и эти ужасные разлуки. Ты снова согрел меня своими нежными, любящими ласками, они успокаивают вечно больное сердце. Вся моя глубокая, горячая, непрестанная любовь окружает тебя и все горячие, пламенные молитвы, — сердце и душа не разлучатся вовеки. Мой родной, моя жизнь, мое Сокровище! Бог да благословит и защитит тебя и да пошлет тебе успех во всех начинаниях, да спасет и сохранит тебя от всякого зла! Страстно прижимаю тебя к сердцу, с бесконечной нежностью целую глаза, губы, лоб, грудь, руки, все, что мне принадлежит и что я нежно люблю.

Прощай, Солнечный Свет, счастье мое. Бог даст, разлука не будет слишком долгой.

Главное — это пустота, когда тебя здесь нет, вечера унылы, и мы стараемся рано ложиться спать.

Навсегда твоя, мой Ники, верная женушка

Твоя родная.

Аликс.

Ц.С. 27 марта 1916 г.

Мой родной голубчик!

Чудно греет солнце, надеюсь, там такая же погода. Какое грустное чувство было у меня, когда я проснулась сегодня утром и повернулась, чтоб поцеловать тебя, а твое место оказалось пустым! “Мне это совсем не нравится”. Вечер был печален, мы раскладывали пасьянсы и разговаривали.

Была у всенощной и горячо молилась за моего дорогого, с которым только что рассталась в сильном горе. Батюшка говорил проповедь о Марии Египетской.

Бэби с воркотней писал свой дневник. Все они отправляются сегодня после обеда в Анин лазарет послушать пение и посмотреть фокусников; она хотела, чтоб и я пришла, но я не в настроении для этого. После обедни должна это докончить, посмотреть некоторые картины Стреблова^[799], переодеться и поехать в лазарет Большого Дворца, где я не была около 4-х месяцев, — затем ехать кататься, так как говорят, что дороги стали лучше. Иза завтракает с нами. Теперь мне надо скорее вставать. Вечно спешу, поэтому письмо будет коротким.

Продолжаешь ли ты читать книгу? О, мое сокровище, как мне грустно без тебя и как я тоскую по тебе! Осыпаю тебя нежными поцелуями. Бог да благословит и хранит тебя! Дети целуют тебя несчетное количество раз.

Мой любимый ангел, навеки твоя старая

Женушка.

Царское Село. 28 марта 1916 г.

Мой родной, бесценный!

Опять чудное утро, дивное солнце. Я рада, потому что снег стает быстрее, и дороги будут лучше. Вчера мы прокатились в Павловск. Я так отвыкла от езды в большом экипаже и вообще от быстрой езды, что у меня разболелась спина, и появилось неприятное чувство (сердцебиение и почки), но через некоторое время это, наверное, пройдет. Я очень редко ездила эти последние годы.

В Анином лазарете было очень мило, представь себе, я все-таки заехала на часок, — я смотрела на все с некоторым интересом, в то время как сердце и душа были далеко от всего этого. Двое маленьких детей замечательно хорошо играли на цимбалах, деревянном инструменте с деревянными молоточками. Затем пела m-me Белинг, у нее, правда, очень миленький голосок. Солдаты были в восторге. Нини сидела рядом со мной и похожа была на гусыню.

Я принимала Кочубея по поводу подарков для пластунов от Бэби — он даст деньги, и тогда наш склад все приготовит к 6-му мая, так как к Пасхе не успеют.

Сегодня я приму священника со “Штандарта”. Он приезжал сюда на время говения матросов и теперь едет назад в Режицу. Затем Шагубатов^[800] желает представиться. В Большом Дворце вчера я видела 4-х Александр. и 2-х Крымцев, а также одного солдата из твоего 1-го Сибирского полка, — я его видела раненым в прошлую войну. Он сказал, что неделю или две тому назад потери в твоем полку были огромны, убиты или ранены опять почти все офицеры — такой кошмар!

После обеда мы отправились к Знамению и поставили свечи, и молитва там напомнила мне последний день, когда мы, преклонив колени, молились вместе. О, любовь моя, если б ты знал, как тяжко мне твое отсутствие! И как мне хочется заключить тебя в объятия, прижать к сердцу и почувствовать мир и успокоение в твоей неизменной любви!

Теперь я должна кончать — из-за массажистки, а затем еду в наш лазарет.

А. проводит день в городе до 5-ти, так что у меня будет время посетить еще один лазарет и, может быть, взять Изу на прогулку.

Прибыло три новых офицера из Тарнополя, и я сделала им перевязки. Один из них, старый, служил много лет в Литовском полку Бэби и помнит меня, когда я 22 года тому назад приезжала в Симферополь.

После завтрака мы едем в Матф. лазарет.

Мне принесли прелестные иконы, писанные ранеными солдатами, которые раньше никогда не рисовали, а также сделанную ими басму.

Пишу во время завтрака, так как потом у меня прием. Только что получила твою телеграмму из Жмеринки. Рада, что там весенняя погода. Надеюсь, что ты можешь немножко погулять, когда приедешь сегодня вечером.

Теперь прощай, мой милый Ники, мой дорогой муженек. Без конца целую и благословляю.

Навеки твоя старая

Солнышко.

Царское Село. 29 марта 1916 г.

Мой любимый!

Не имею понятия о том, когда и где ты получишь мои письма. Только что мне принесли твою телеграмму из Каменец-Подольска, которая пришла только полчаса тому назад. Здесь тоже сегодня утром серо и уныло.

Мне очень интересно знать, увидишь ли ты где-нибудь моих Крымцев — они приблизительно в 20 верстах от того места, где ты ночевал.

Бедному маленькому Никите^[801] вчера делали операцию, но я не знаю подробностей, — ухо; как бы то ни было, доктора, по-видимому, довольны.

Дети работали на льду, а я сидела на солнце около 3/4 часа, глядя на них. Д-р Зуев вернулся, — надеюсь увидать его, он ездил в Дармштадт к Виктории, чтоб отвезти ей мое письмо. Дикки ходит на костылях: он недавно сломал ногу, катаясь на салазках. Пасху он проводит у своих родителей в Кент-Гаузе.

В этом году Пасха совпадает. Луиза опять во Франции в госпитале. Вчера А. читала нам — бедная девочка, она плохо читает и делает бесчисленные ошибки в английском языке.

Любимый мой, покончи с этим вопросом о новых митрополитах; он опять обсуждался в Синоде, — поверь мне, это неправильно, у нас нет людей, и это только повредит церкви. Наши епископы должны стать лучшими людьми прежде, чем думать о том, чтобы сделать их митрополитами. Это слишком рано, принесет много вреда и возбудит еще больше трений в церкви.

Была в лазарете А. и перевязала трех самых тяжелых. Теперь поеду в лазарет улан, а перед этим должна принимать.

Татьяна Андреевна придет к чаю. Увы, Ольга говорит, что она не может прийти к нам. Как грустно, я надеялась поговорить с ней!

Прощай, ангел мой, Бог да благословит и сохранит тебя!

Осыпаю тебя, мой ненаглядный, нежными поцелуями и так стремлюсь к тебе!

Навеки твоя старая

Женушка.

Ц.С. 30 марта 1916 г.

Мое сокровище!

Пишу тебе за завтраком, потому что утром не было времени. Прочла все молитвы, приняла массажистку, ходила в нашу пещерную церковь к обедне (много думала о тебе), а затем в наш лазарет, где сделала 10 перевязок, — теперь чувствую себя усталой. Должна принимать. В 4 еду в Красный Крест, где раздам окончившим курс их дипломы, и они получат крест. Затем у нас обедают т. Ольга, Мавра и Елена, так как в этом году я их еще не видела.

Серый день, собирается идти снег, но не холодно. Поеду кататься с девочками, чтоб немного освежиться. А. уехала на день в город, — виделась с ней в церкви.

Очень благодарна тебе за 2 вчерашних телеграммы, любимый мой.

Мы в восторге, что ты видел нашу сотню.

Приходило трое от кинематогр. “Pate” для поднесения Алексею аппарата и нескольких фильм. Бэби начал лучше играть на балалайке, у Татьяны тоже вчера был урок, — я хочу, чтоб они все научились играть вместе, это будет прелестно.

Сокровище мое, теперь я должна кончать. Бог да благословит и защитит тебя и да сохранит от всякого зла! Покрываю тебя нежными, страстными поцелуями. Навсегда, любимый муженек, твоя старая

Женушка.

Ц.С. 31 марта 1916 г.

Дорогой мой!

Надеюсь, что ты получишь это письмо завтра по приезде. Как я рада, что все сошло так успешно и что погода стала теплее!

Обедали Мавра и Елена, т. Ольге помешала прийти простуда. Сегодня уезжает Христофор^[802]. Елена читала нам очень интересное письмо от Веры^[803] о тех ужасных днях, которые они пережили в Черногории, и об их чудесном спасении! Она пишет так умно и живо, — настоящий кошмар, — бедняжка. Мавра просит тебя вызвать отсюда Игоря, чтоб вырвать его из дурной среды, — Элла Бенкендорф и т.д.; она снова хочет говорить с Варавкой о здоровье мальчика.

Опять одинокое возвращение в ставку, бедный малютка! Как мне хочется держать тебя в объятиях и осыпать поцелуями, — а тебе?

Я знаю, что Вл. Ник. и Данини разрабатывают планы для института Феодорова, и планы будут посланы ему и Воейкову для выбора, — только, пожалуйста, скажи Феод., что я должна видеть их, так как возможно, что предложу некоторые изменения. И я прошу тебя настоять на том, чтоб Ане было позволено купить тот участок, который она выбрала (от 10 до 12000 р.) и о котором знает Воейков. Только он не будет стоять за Аню, он не настоящий друг ее, когда это ему не подходит. Дай ему и Феод. от твоего и моего имени приказание позволить ей приобрести этот участок теперь, — он им не нужен, у них есть большой участок земли рядом с этим. Это против фотографа, где Ворон^[804] упал в воду, немного выше. Она может устроить там огород.

Воейков уговорился о продаже и покупке этих участков с каким-то человеком; он очень упорствует и злится, что А. и Путятин говорили об этом и смотрели участок и уговорились с тем же человеком, что она хотела бы купить его для своего дома инвалидов. До того, как она достанет деньги для стройки, она может развести овощи для своего убежища. Я не хочу, чтоб Вл. Ник., Дер. и Феод. жадничали. Так ты дай это приказание, — Феод. послушается. И то и другое — под моим покровительством, а потому Воейков может дать Харлампову (кажется, так его фамилия) приказание продать тот участок, который Аня уже выбрала (раньше, чем мы подумали о нем для медицинского института и ведь там еще много места), чтоб она могла теперь купить его, а он может написать ей, что мы оба желаем, чтоб она купила этот участок (или мы можем подарить ей его на Пасху от 10 до 12000, — как ты думаешь?) — только, пожалуйста, сделай это сейчас же и не дай им обмануть ее.

Прости, что беспокою тебя, но я знаю, что она очень волнуется по поводу этого участка, и хорошо, что она должна думать о нем, о планах, о посадках и т.д.

Мы выезжаем из дому раньше 10 часов, так как в 10 1/2 назначено освящение часовни при моей школе Нар. Искусства, — затем в 12 1/2 завтрак в Аничковом. В 2 часа у Ольги комитет и прием пожертвований. Я, вероятно, поеду в склад с Татьяной или в лазарет, или к Никите. Он поправляется.

Прекрасное утро. Мне не хотелось бы ехать в город, — эти поездки всегда очень утомительны.

Тебе будет скучно, когда Дмитрий опять уедет. Гр. Палей^[805] написала мне длинное письмо с просьбой к тебе держать его^[806] подальше от полка, так как здоровье его плохо, и ему очень не хочется уезжать.

Если б можно было найти ему какое-нибудь занятие или послать его в санаторию отдохнуть месяца на два на чистом воздухе, — только не в городе, и чтоб он не шатался без дела.

Теперь я должна встать и одеться. Прощай, мое сокровище, моя радость, мой Солнечный Свет, мой бесценный!

Бог да благословит и сохранит тебя! Целую тебя с “бесконечной, искренней преданностью” и остаюсь твоя старая

Солнышко.

Ц. ставка. 31 марта 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Наконец-то я улучил минутку, чтоб сесть и написать тебе после пятидневного молчания, — письмо заменяет разговор — не то что телеграммы!

Нежно благодарю тебя за твои дорогие письма — как давно полученным кажется твое первое! Какое счастье получать их несколько в один день, по пути, возвращаясь домой!

В дороге я читал с утра до вечера — сначала я окончил “The man who was dead”, затем французскую книгу, а сегодня прелестный рассказ о маленьком Голубом Мальчике! Мне он нравится, Дмитрию тоже. Несколько раз пришлось мне прибегать к носовому платку. Я люблю перечитывать отдельные места, хотя их я знаю чуть ли не наизусть — я их нахожу такими правдивыми и красивыми! Не знаю почему, мне это напомнило Кобург и Walton!

Я очень доволен своей поездкой. Слава Богу, все прекрасно сошло. Ты можешь себе представить, как я был приятно удивлен, когда, объезжая войска на большом смотру, увидал наших дорогих казаков, которые, начиная от Жукова и до последнего солдата, ухмылялись и улыбались во весь рот; среди них Шведов и Зборовский. Я передал им приветствие от тебя и девочек!

Они только что вернулись из окопов. Погода была отвратительная — сильный ветер с солнцем, градом и дождем. Твоих Крымцев я, к сожалению, не видел!

Штаб 9-й армии приготовил мне простой завтрак в маленьком городке Хотине, где я также посетил два лазарета. В этот день мы были 9 часов на воздухе. В Каменец-Подольске генералы обедали со мной в поезде. Я много беседовал с Келлером и передал ему твой привет. Он нисколько не изменился. На следующий день, то-есть вчера, я осматривал недавно сформированную дивизию — 3-ю Заамурскую пехотную дивизию. Она производила прекрасное впечатление — великолепные рослые молодцы, совсем гвардейцы. Во время смотра мы слышали обстрел нашими орудиями австрийских аэропланов, которые сбрасывали бомбы на оба наших моста на Днестре. Затем посетил еще 2 лазарета и Лечицкого^[807], он начинает поправляться, но еще лежит. Я уехал из Каменец-Подольска после завтрака; погода стала теплой и ясной, и я прибыл сюда сегодня вечером в 9 ч. 30 м. Лег я довольно поздно, потому что должен был приготовиться к военному совету.

1 апреля. Теплое, серое утро после ночного дождя — как раз подходящая погода для продолжительного заседания. Оно началось в 10 ч., продолжалось до завтрака и опять тотчас же возобновится.

Дмитрий сегодня вечером уезжает; он проведет 3 дня дома и затем вернется в свой полк. Я просил его зайти повидать тебя. Забыл тебе сказать, что в КаменецПодольске я два раза видел Мишу. Он выехал раньше меня в свою дивизию, расположенную недалеко от Каменец-Подольска.

Теперь, мой ангел, моя нежная голубка, я должен кончать. Да благословит Бог тебя и детей!

Нежнотебя и их целую.

Навеки твой старый муженек

Ники.

Царское Село. 1 апреля 1916 г.

Мой родной и милый!

Теперь ты снова в ставке и, боюсь, чувствуешь себя ужасно одиноким. Стоять одному в церкви, во время этих чудных служб, будет грустно. С тобой ли, по крайней мере, Георгий?

У меня приоткрыто окно, и я слышу, как чирикает птичка, в Гатчине распустились первые голубые цветочки; сегодня чудное солнце и очень тихо.

Ольга написала тебе все, что мы делали в городе; я только добавлю, где мы с Татьяной были, пока Ольга была в Зимнем Дворце. Мы ездили в новую маленькую церковь Бари во имя Скоропослушницы и видели там дивную икону — такой чудный, кроткий лик, и во время молитвы перед ней охватывает такое хорошее чувство. Я там поставила за тебя свечку, у Каз. Божьей Матери, куда мы ездили, также. Посылаю тебе маленький образок, привезенный мною оттуда, — у тебя их уже много, но когда ты прочтешь надпись на обратной стороне, она, может быть, поможет тебе в твоей трудной работе. Затем были в складе, обошла его весь, — увы! не очень много народа. Затем посидела у Ксении. Я очень давно не была у нее, а потому нашла большие перемены в ее комнате. Никита здоров.

Спала не очень хорошо, что бывает, когда я переутомлена, и все болит, а потому останусь сегодня утром в постели.

Получила вести от Н.П.; он говорит, что там весна, много птиц, прилетело даже 25 аистов. Кирилл провел у них неделю и, по-видимому, уехал с сожалением. Утром они ездили в разные роты, расположенные в нескольких верстах от них, смотрели стрельбу. Ученья у них еще не было, так как дороги невозможные, и все покрыто водой. После завтрака они гуляли в саду, а затем опять уезжали, а вечером играли в бридж. Роты ходят на молитву по очереди, — моя маленькая церковь устроена в амбаре, а потому там очень уютно и не холодно: они могут стоять без шапок. Батюшка очень рад, что может чаще служить. Полушкин не заботился об этом, а на яхте наши к этому привыкли. Я пошлю им и моим уланам маленькую плащаницу. Я очень рада, что старик Иванов будет с тобой. Я помню, что он всегда намекал мне, как это было бы хорошо. Если все будет спокойно, он надеется 16-го приехать на 5 дней. Гротен появился здесь на несколько дней и, кажется, Кусов. Видела мельком в городе Леневича и Дробязгина в ужасно маленькой папахе.

О, милый, как печальны вербы в одиночестве! Мучительна мысль, что ты один, без нас. Те, кто на войне, окружены своими товарищами и солдатами, ты же несешь всю тяжесть ее, и около тебя все такие скучные люди! Я тоскую по тебе, мне недостает тебя больше, чем я могу сказать, мой единственный, мое все, моя жизнь, мой светик, мой родной, совсем, совсем мой.

Сегодня после обеда посижу в саду, пока дети будут работать, а перед тем пойду к Знамению — я чувствую себя спокойнее, когда приношу ей свои молитвы за тебя, мой ангел.

Любимый мой, почему ты не назначишь флигель-адъютантов из различных полков на дежурство при твоей особе на 2-3 недели, это было бы честью для них; время еще спокойное, а они могли бы рассказывать тебе интересные вещи во время твоих прогулок, более веселые, чем Валя, Кира. и даже блаж. Мордвинов и самоуверенный Воейков; пожалуйста, осаживай его иногда, это следует, он слишком самодоволен, — это выводит меня из себя всякий раз, когда я с ним разговариваю. Не позволяй ему снова говорить против нашего митрополита и обращай поменьше внимания на то, что он говорит. Ну, я опять вмешиваюсь, но он такой человек, которого, по моему мнению, всегда нужно держать в руках и следить за ним. Он недостаточно внимателен к другим и думает прежде всего о своей личной безопасности, я хочу сказать, положении.

Прощай, мой дорогой, мальчик милый, муженек любимый.

Чувствуешь ли ты мою горячую любовь и что я молюсь рядом с тобой, когда ты стоишь на коленях со свечой и с вербами в руках?

Не могу себепредставить, как мы будем проводить эти великие дни врозь.

Да обратится твоя жизнь и царствование от горя и забот к славе и радости и да принесет тебе Пасханичем не омраченную благодать!

Прощай, сокровище мое. Мы будем говеть, как всегда, но это будет страшно грустно без тебя.

Прижимаю тебя к груди и держу в нежных объятиях, целуя все любимые мною местечки с нежной, глубочайшей преданностью. Да благословит тебя Господь!

Твоя

Родная.

Царское Село. 2 апреля 1916 г.

Мое родное сокровище!

О, какая это была неожиданная радость, когда Мадлен принесла мне твое драгоценное письмо — я никак не думала, что ты найдешь время написать. Ты, наверное, устал до смерти вчера после этого бесконечного военного совета. Надеюсь, что ты осталсядоволен всеми планами. Так как тебе понравилась эта милая английская книжка, посылаю тебе другую того же автора, которая нам тоже нравится. Она тоже прелестна и интересна, хотя не так мила, как та о мальчике. Да, милый, это мне напоминает то, что было 22 года назад, и я дорого дала бы за то, чтобы быть с тобой вдвоем в таком саду, — это правда: у каждой женщины есть в чувстве ее к любимому человеку нечто материнское — такова ее природа, если только любовь действительно глубока!

Мне нравятся эти милые слова, и как он сидит у ее ног под деревом, — у него такая чудная, солнечная душа, “мой маленький Голубой Мальчик”.

Мы все читали эту повесть со слезами на глазах.

Сегодня Павел будет у нас к чаю; я думаю, что Дмитрий явится завтра, если ему не покажется это скучным. Вчера я лежала на балконе, а А. читала мне вслух. Сегодня я буду сидеть около детей во время занятий.

Мария в дурном настроении, ворчит все время и огрызается, у нее и у Ольги Б.^[808] У Ольги настроение стало лучше, по-моему, это показывает, что она чувствует себя крепче.

Я все еще чувствую сильную усталость после города, и все болит. Должна вернуться к 4 часам к докладу с Лили Об?^[809] Между прочим, я приняла Берда Кусова вчера на 10 минут — много расспрашивал, загорел и здоров.

Буду еще много раз перечитывать твое письмо. Посылаю тебе через Гротена 3 маленьких плащаницы — от Бэби для его полка, а для улан и Гв. Экип. — от меня. Буду особенно думать о тебе сегодня вечером, когда нам раздадут вербы. О, дорогой мой, благослови и сохрани тебя Бог! Вся моя нежная, страстная любовь с тобой, я так хотела бы крепко, крепко обнять тебя и положить твою голову к себе на грудь, как в постели, чувствовать твое присутствие и любовь и осыпать тебя поцелуями.

Навеки, мой дорогой муженек, твоя старая

Женушка.

Царское Село. 3 апреля 1916 г.

Мой родной, милый!

Я несколько раз перечитывала и целовала твое милое письмо, полученное мною вчера. Да, это похоже на разговор, и целая неделя без единого слова, написанного твоей рукой, была печальна (вполне понятно).

Как бы хотелось иной раз пережить снова счастливые, тихие минуты, подобные тем, когда мы были одни с нашей дивной любовью, когда каждый день приносил все новые ее откровения! Эти постоянные разлуки изнашивают сердце, потому что так сильно страдаешь от этого, но те милые слова в письмах, которые ты, глупый мальчик, стыдишься произносить иначе, как в темноте, наполняют мое сердце тихим счастьем и заставляют меня чувствовать себя моложе. И те немногие ночи, которые мы теперь проводим вместе, так тихи и полны нежной любви. Когда живешь неразлучно много лет, то отвыкаешь проявлять нежность и чувства, а теперь их никак нельзя удержать: они приносят такое невыразимое утешение и радость.

Мария писала тебе про все глупости на катке. Я ездила к Знамению, поставила свечи и принесла цветов св. Деве. Павел пил у нас чай, сегодня у нас с Дмитрием будут тетя Ольга и Христо к обедне и завтраку. Д. приехал с этой противной Марианной^[810] и А. в одном поезде. Он в отчаянии, что надо возвращаться в полк, тем более перед праздниками, находит, что пребывание в полку для него бесполезно — дела нет и постоянное пьянство. Стремится уехать на Кавказ, желал бы быть посланным туда, чтоб увидеть что-нибудь другое в теплом климате и исполнить какое-нибудь поручение. Очень разочарован, что его не оставили с тобой в ставке. О, эта молодежь нашей семьи со слабым здоровьем и любовью к удовольствиям вместо долга! Как мне было грустно в церкви без тебя — в прошлом году я была также одна на этой службе. Боюсь, что мальчики выйдут из карантина только к Пасхе, очень досадно, но и мужчины пели очень хорошо. Множество солдат и публики было в церкви; когда мы выходили, там были еще целые толпы, ожидавшие очереди подойти к иконе и получить вербу.

Каков Брусилов? Высказывал ли он свое мнение и нашел ли ты его правильным? Сомневаюсь, способен ли он занимать такое ответственное место — дай-то Бог!

Как мы должны быть благодарны за то, что эти аэропланы принуждены были удалиться — ты был в опасном месте — проклятые, они мешают тебе продвигаться дальше на фронт и к окопам. Газеты говорят, что Вильгельм был ранен осколками у Вердена — не знаю, конечно, правда ли это. Посылаю тебе прошение (через Павла) от m-me Шпейер^[811] — нельзя ли ей немного помочь? Павел просит тебя не забыть о генерале Новос.^[812] Он желал бы получить место, надеялся быть назначенным на место Гондаки^[813], я думаю, что оно для него слишком высоко, но Павел просит для него какого-нибудь места, так как он генерал от кавалерии в отставке.

Ты придешь в отчаяние, увидав этот большой конверт, но это только отчет общежития для юных добровольцев Эллы, и она спрашивает, не позволишь ли ты Алексею быть покровителем.

Поэтому я и посылаю тебе бумагу, только для просмотра. Дай Мордвинову прочитать ее, и пусть он скажет тебе, все ли там в порядке, и затем дай мне знать, может ли Бэби быть назначен покровителем, а я дам Элле к Пасхе телеграмму с извещением о твоем решении. Пожалуйста, бумагу верни.

Тетя Ольга была очень мила. Христо такой же, как всегда, большой толстый мальчик. Они приехали через Лондон, Париж, Швейцарию, Берлин, Зассниц. Говорит, что неправда все, что говорят о Софии^[814] — она была очень спокойна и не кричала о своих чувствах, не выезжала из своей страны. Рана Тино^[815] еще не зажила, и доктора ежедневно чистят ее и меняют трубочку. Он нашел, что тетя Аликс здорова, как всегда. Минни очень занята своими госпиталями в Харрогэте. Они были в восторге от наших церквей, я показалаим и маленькую.

Чудное, теплое солнце, а потому мы едем кататься. Дмитрий придет к чаю. Любимый мой, дорогой душка, прощай, Бог да благословит и защитит тебя! Будешь ли ты два раза в день ходить в церковь? Говеешь ли ты, или это трудно в ставке?

Все мысли мои с тобой, сокровище мое, с бесконечной любовью! Нежно целую.

Глубоко любящая тебя и преданная

Солнышко.

Ц. ставка. 3 апреля 1916 г.

Моя любимая!

Нежно благодарю тебя за твои дорогие письма; теперь, когда я больше не вижу войск, они являются моим единственным утешением. Спасибо большое также за образок — я прикрепил его к своей цепочке! Теперь я буду носить хоть что — нибудь от тебя! Вот 3 цветка, которые я нашел вчера на прогулке.

Опять нет времени писать: меня постоянно осаждает масса людей, которые желают видеть и делать нескончаемые доклады. Надеюсь, что мне дадут покой на страстной неделе.

Благодарю тебя за присланную тобой новую книгу. Любовь моя, очень тебя люблю, даже больше, чем всегда, так тоскую по тебе, эти дни в особенности!

Должен уже кончать. Да благословит Бог тебя и детей! Нежно целую тебя и их.

Навеки, моя дорогая женушка, твой старый муженек

Ники.

Указ великолепен.

Царское Село. 4 апреля 1916 г.

Мой родной, любимый!

Как я была рада получить от тебя весточку через Дмитрия! Только мы его видели совсем мало — он приехал в 10 минут шестого и уехал без 10 мин. 6. Гартман находится в городе, и он надеется, что тот позволит ему остаться на праздники. Он не будет спрашивать позволения, но хочет дать ему понять свое желание. Грустно, что ему не хочется ехать в полк. Мне кажется, он не любит ни командира, ни офицеров — все его товарищи убиты. У него вид лучше, чем когда вы уехали, и он был в хорошем настроении. Мы ездили через Тярлево, дорога уже превосходна – в лесах очень мало снегу, и весна чувствуется в воздухе, но был довольно резкий ветер. Я заехала за А. к ней на дом, поскользнулась у нее на балконе и упала с большим шумом. Сейчас же вскочила, но ушиблась и чувствую боль, — у меня руки были в муфте — чересчур глупо; несколько раненых стояли напротив и все видели. Но моя шляпа, очень большая, к счастью не сдвинулась — все это вышло нелепо. M-me Зизи сидела у меня около часу. Она чувствует себя не очень хорошо, у нее приливы крови к голове, которые причиняют боли в затылке, всей левой стороне лица и руке и она боится удара, как у т. Евгении, — это так начинается. Ей дают сильные очистительные средства, и она не ест мяса — бедняжка, это сделало ее очень нервной, и от каждого волнения ей становится хуже. А. читала нам вечером вслух в то время, как мы раскладывали пасьянсы. Д. слышал от железнодорожников, что ты приедешь на 3 дня. Если это правда, то это будет несказанно хорошо. Я знаю, Воейков говорил А., что он не понимает, почему ты этого не сделаешь.

Ну, все это в твоих руках, поступай так, как считаешь правильным, я не буду вмешиваться ни во что.

Сегодня утром пасмурно и только 1 градус тепла. Я останусь дома, или буду лежать на балконе: не хочу трястись, так как отчасти чувствую боль после падения (кроме того, шишка на колене, что очень неудобно при коленоприклонениях), а в левой руке чувствуется тяжесть и неловкость. Я рада, что не... ну вот, мне и помешали, надо было выбирать яйца, и теперь не могу вспомнить, что хотела написать.

Умер брат старика Кюндингера – Генрих^[816]. У нас служба в 11 и 6, как всегда, перед этим девочки ходят в лазарет.

Произведешь ли ты к Пасхе Алексеева в генерал-адъютанты? Каков старый Фредерикс, не слишком “gaga”? Как бы я желала, чтоб у нас был кто-нибудь в виду на его место!

Заставь своих флигель-адъютантов работать с тобой: теперь им нечего делать, позже командирам полков труднее будет освободиться. Мне ужасно не нравится твое одиночество в ставке и твои скучные люди.

Не могу выразить, как глубоко счастлива я была, получив твое драгоценное письмо по возвращении из церкви. Голубенькие прелестные цветочки я положила в свое Евангелие. Я так люблю получать от тебя цветы, они — залог нежной любви. Не каждый муж подумает о том, чтоб послать цветы своей старой жене. Это — первые голубые цветы в этом году. Надеюсь, ты много гуляешь, и тебя не слишком будут мучить на этой неделе. Могу себе представить, каким одиноким ты себя чувствуешь без близких; если бы Н.П. был с тобой, я была бы спокойнее, так как ты к нему привык, он может “bang”, когда ты хочешь, понимает шутку, — мы так долго жили вместе последние годы, а твои приближенные, действительно, очень скучные люди.

Я очень счастлива и тронута тем, что ты носишь мой образок. Да принесет он тебе благословение, помощь и утешение и даст тебе почувствовать мое постоянное присутствие близ тебя! Ах, мое сердце также полно великой глубокой любовью к тебе и таким же стремлением быть вместе с тобой! Бэби был со мной в моей молельне, а девочки — в церкви. Аня — снаружи у дверей. Прощай, голубчик, светик мой, я так грустна, так живо чувствую твое отсутствие и мучусь твоим одиночеством. Всемогущий Бог да благословит и защитит тебя! Без конца целует тебя, душка, твоя старая

Женушка.

Ц. ставка. 4-го апреля 1916 г.

Любимая женушка!

Нежно благодарю тебя за письмо и за все, что ты в нем пишешь, за нежные слова любви, которые так утешают и успокаивают меня в моем одиночестве. Разумеется, я хожу в церковь утром и вечером. О. Шавельский так хорошо служит, ровно час. Алексеев и много других из штаба причащаются в четверг. Мне жаль, что не смогу причаститься вместе с ними, но я не хочу менять своего духовника! Я забыл выбрать и привезти сюда пасхальные открытки и яички, чтоб послать тебе и детям! Для остальных у меня есть фарфоровые яйца в достаточном количестве.

Сегодня утром шел дождь, и так как мне нужно было много прочесть и подписать перед Пасхой, то я не поехал кататься в автомобиле, а гулял немного в саду и теперь пишу тебе. Оттуда действительно прекрасный вид — река превратилась в огромное озеро, с целой массой домов посредине. Течение здесь очень сильное. Адмирал приказал вчера двум матросам попытаться погрести на одной из лодок, и они с трудом могли грести вверх по реке! Жаль, так как я рассчитывал сам попытаться, хотя и до сих пор не оставил этой мысли.

В данное время в военных действиях наступило затишье, но на Кавказе, вдоль черноморского побережья наши войска преследуют турок, и я надеюсь, что Трапезунд скоро будет нашим. Флот очень помогает при этих сухопутных операциях. Я забыл упомянуть о моем недавнем разговоре с Мишей в Каменец-Подольске. Он просил отозвать его в июне и назначить в ставку. Тогда я стал ему проповедовать о нашем отце, о чувстве долга, примере для остальных и т.п. Когда я кончил и мы простились, он еще раз холодно совершенно спокойно попросил не забыть его просьбы, как будто я совсем и не говорил. Я был возмущен.

Но теперь я должен кончать. Да благословит Бог тебя и детей! Нежно всех вас целую и остаюсь твоим верным муженьком. Моя дорогая, я так глубоко и горячо тебя люблю!

Ники.

Ц.С.

5 апреля 1916 г.

Дорогое моесокровище!

Подумать только, что ты сидишь совершенно один над puzzle — этого совсем “не надо”. О, мой бедный малютка, это показывает, как ты одинок! Понимаю, что после такой большой работы, просмотра бумаг, приемов — такое невинное занятие составляет для тебя отдых.

Мы теперь даже не раскладываем пасьянсов, а сегодня я начала раскрашивать деревянные яйца. Не могу вязать и держать работу, так как левая рука дрожит и болит. На ночь я намазала ее белым иодом, затем наложила горячий компресс и забинтовала ее очень хорошо и аккуратно правой рукой — я очень горжусь этим.

Всю службу я думала о тебе, — все эти молитвы и твои любимые, прелестные песнопения страстной недели, — я не могу примириться с твоим отсутствием, и у меня такое чувство, будто я ношу тебя в своей душе и с любовью приношу тебя к Богу. Как теперь должен страдать Христос, видя все это горе и кровопролитие кругом! Он отдал жизнь за нас, был мучим и оклеветан, перенес все и пролил Свою драгоценную кровь за оставление наших грехов. А как мы воздаем Ему за все это, как мы доказываем Ему нашу любовь и благодарность? Испорченность мира все возрастает. Во время вечернего Евангелия я много думала о нашем Друге, как книжницы и фарисеи преследовали Христа, утверждая, что на их стороне истина (как они теперь далеки от этого!) Действительно, пророк никогда не бывает признан в своем отечестве. А сколько у нас причин быть благодарными, сколько Его молитв было услышано. А там, где есть такой Слуга Господа — лукавый искушает Его и старается делать зло и совратить Его с пути истины. Если б они знали все зло, которое они причиняют! Он живет для своего Государя и России и выносит все поношения ради нас. Как я рада, что мы все были у св. причастия вместе с Ним на первой неделе поста! Тебе не нужна книга, чтоб следить по ней за службой? Я бы могла послать тебе свою, если хочешь, так как я теперь пользуюсь той, которая принадлежит молельной. Я опять велела поставить у моего стула скамеечку для Алексея, но по правую сторону, — о, как пуст этот угол!

Наш Друг пишет с большой грустью, что, так как Его удалили из П., там будет много голодных на Пасху. Он столько раздает бедным, — каждая получаемая Им копейка идет на них, и это приносит благодать также и тем, кто дал Ему деньги.

Серенькое утро, идет небольшой снежок.

Я послала тебе прошение жены полковника Свечина, — она просит зачислить ее сына кандидатом в пажеский корпус. Дед мальчика, при уходе в отставку, был награжден чином генерала; отец командует 6 Фин. Стр. полком. Твоя канцелярия ответила ей, что это невозможно, — теперь она посылает тебе прошение через А., с целью сделать последнюю попытку добиться твоего разрешения. Ее муж имеет золотое оружие и орден Влад. 3-й степени. Жалею, что приходится надоедать тебе этими прошениями, но, может быть, ты можешь написать на них одно слово и отослать обратно в свою канцелярию.

Другое прошение от вдовы, просящей о помощи.

Любимый мой, посылаю тебе 8 пасхальных открыток для детей, Ольги и А.; не пошлешь ли ты их уже в пятницу? Я еще послала к Уральскому за яйцами и выберу из них несколько штук завтра; будет больше удовольствия, если ты пошлешь яйца, — тогда они будут знать, что ты их сам выбрал и послал.

Нежно целую и благодарю тебя за твое драгоценное письмо. Любимый мой, если находишься в другом месте, то можно пойти к другому духовнику, и отец Ал.^[817] прекрасно поймет это. Если ты так и сделаешь, сейчас же телеграфируй мне, а я скажу об этом и всех твоих сомнениях батюшке на исповеди; я уверена, что он будет только радоваться вместе с тобою, так как знает, как нужны тебе теперь эта поддержка и благодать.

А если ты причастишься теперь вместе с Алексеевым и твоими приближенными, это принесет им и твоему делу особое благословение. Если Шав.^[818] заговорит о нашем Друге или митрополите, будь тверд и дай ему понять, что ты их ценишь и что ты желаешь, чтоб он, услышав истории о нашем Друге, энергично заступился бы за Него против всех и запретил говорить об этом. Они не смеют говорить, что у Него есть что-либо общее с немцами. Он великодушен и добр ко всем, каким был Христос, независимо от религии, каким и должен быть истинный христианин. И раз ты находишь, что Его молитвы помогают переносить испытания, — а у нас было довольно примеров, — они не смеют говорить против Него, — будь тверд и заступись за нашего Друга. Непременно причастись, тогда мы будем чувствовать, что мы вместе.

Слава Богу, что дела на Кавказе идут так хорошо. То, что ты говоришь о Мише, очень странно, — я знаю Дмитрия, у них были разговоры и переписка, и они, верно, устроили это вместе. Как страдаешь из-за родни и недостатка у них чувства долга! Вот и бедняжка Ольга тоже. Петя завтракал с нами и после рассказывал и плакал, бедный мальчик. Он просит меня сказать тебе, что он уезжает завтра прямо в Ай-Тодор^[819], так как в Рамони^[820] ему было бы слишком тяжело.

Должна кончать. Бесконечные благословения и поцелуи. Горячо прошу у тебя прощения за каждое слово или дело, которым могла доставить тебе неудовольствие или причинить горе, верь, что это делалось без умысла. Дорогой мой, сокровище мое, навеки твоя старая

Женушка.

Ц. ставка. 5 апреля 1916 г.

Моя родная душка-Солнышко!

Благодарение Богу, наши доблестные войска, при содействии нашего Черноморского флота, заняли Трапезунд! Я получил это известие от Н., уже сидя в автомобиле, перед прогулкой. Такой успех, к тому же на этой неделе! После этого я доехал до плотины и поднялся вверх по реке в прекрасной большой моторной лодке с уютными каютами. Течение очень сильное, но все же мы хорошо подвигались и достигли места, где Алексей часто играл прошлой осенью. Почти невозможно узнать местность: так все затоплено водой. Утро было чудесное, но, конечно, когда я был на реке, разразилась гроза, дождь лил как из ведра и стало холоднее. Но я был очень доволен, что побывал на реке и видел двух молодцов-матросов с “Разведчика” и “Дозорного” на плотине с нашей милой двойкой.

Курьер уезжает, и я должен торопиться окончить эту мазню. Завтра ты исповедываешься — прошу тебя, моя дорогая, прости меня, если я чем-нибудь огорчил тебя. Буду думать о тебе особенно завтра и в четверг утром, я всегда думаю о тебе, но в такие минуты — особенно. Да благословит Бог тебя и детей! Нежно целую тебя и их, страшно тоскую без вас.

Навеки твой муженек

Ники.

Передай А. мой привет.

Ц.С. 6 апреля 1916 г.

Мой родной, милый душка!

Посылаю тебе книгу и коллекцию яиц, которая, думаю, обрадует детей и Аню. Я несколько раз перечитывала твое милое письмо и все целовала его. Да, чудный вид должна представлять собой покрытая водою местность и ставшая огромной река.

Как чудно, что Трапезунд взят нашими прекрасными войсками, — поздравляю тебя от всего моего любящего сердца! Мне грустно, что успехи все там, на юге, но со временем они придут и сюда.

Моей руке лучше, но она все еще немного болит. Однако это, право, ничего не значит, и никто этого не замечает. От стояния на коленях больное место сделалось всех цветов радуги.

Бэби весь день был очень весел и радостен, пока не лег спать. Ночью он проснулся от боли в левой руке и почти не спал с 2-х часов; девочки долго сидели с ним. Это такое отчаяние, что нельзя выразить; а он уже беспокоится о Пасхе, как он будет стоять завтра в церкви со свечой, и у св. причастия, бедный малютка. По-видимому, он работал ломом и переутомился. Он такой сильный, что ему очень трудно всегда помнить о том, что ему нельзя делать сильных движений. Но так как боль появилась внезапно ночью с такой силой, и рука не сгибается, то я думаю, что это скоро пройдет — боль продолжается обыкновенно три ночи, но, может быть, Бог смилуется, и все пройдет скорее — уж очень это жестоко перед св. причастием. Надеюсь, что он теперь заснет — она телеграфирует Гр., — я докончу письмо после завтрака, тогда смогу больше рассказать о нем. Может быть, ему можно будет причаститься у себя наверху. А., вероятно, не сможет пойти в церковь раньше субботы. Н.П. телеграфировал ей, что они тоже причащаются завтра; Родионов приезжает в город.

Серое утро. Старшие находятся в лазарете, а маленькие отправились в большой дворцовый лазарет, чтобы быть свободными днем и посидеть с Бэби, — мы можем красить яйца наверху.

Как я благодарна тебе, голубчик, за твое милое письмо и нежные слова! Да, я непременно буду особенно думать о тебе во время исповеди и св. причастия. Более чем грустно, что мы будем разлучены в такую торжественную минуту, но наши души будут вместе. Еще раз, любимый мой, прости меня за все, за все. Я сегодня очень, очень грустна и подавлена и плакала в церкви, как дитя. Не могу слышать, когда милый ребенок страдает и знаю, чего это тебе стоит. Но m-r Г.^[821] сказал, что этот припадок такой же внезапный и сильный, как на море, и, наверное, скоро пройдет. Он спит. У нас в церкви пели певчие из митрополичьего хора (это устроили батюшка и А., а я не хотела, так как знала, что они будут петь иначе; так и вышло). Но наши мальчики все это время были больны, — право, они могли бы отделить часть хора для Ц.С., раз их так много.

Как приятна должна была быть поездка вверх по реке — всегда приятно быть на воде. Надеюсь Граббе фотографировал. Эти дни я не выходила, чтоб не утомляться, — ради церковных служб.

Теперь, мое любимое сокровище, прощай и да благословит тебя Бог! Целую тебя без конца и буду чувствовать тебя совсем, совсем близко от меня. О, как я тебя люблю, тоскую по тебе, любимый мой! Вспомни Кобург и все, что мы пережили в те дни.

Навеки твоя старая

Солнышко.

Посылаю тебе прошение одного из раненых солдат тети Ольги. Он еврей, жил 10 лет в Америке. Он был ранен и потерял левую руку в Карпатах. Рана хорошо зажила, но он ужасно страдает нравственно, так как в августе должен выписаться и потеряет тогда право на жительство в обеих столицах или каком-либо большом городе. Он живет в городе только благодаря особому разрешению, данному ему на один год бывшим министром внутренних дел. А он мог бы найти работу в большом городе. Его английский язык удивительно хорош. Я читала его письмо к гувернантке маленькой Веры; тетя Ольга говорит, что он человек, хорошо образованный, так сказать. 10 лет тому назад он уехал в Соединенные Штаты, чтоб иметь возможность стать полезным членом общества, насколько позволят его способности, что очень трудно здесь для еврея, которому всюду мешают ограничительные законы. Будучи в Америке, он не забыл России и очень страдал от тоски по родине, и как только началась война, он примчался сюда, чтоб поступить в солдаты и защищать свою родину. Теперь, потеряв руку на службе в нашей армии и получив георгиевскую медаль, он желал бы остаться здесь и иметь право жить, где хочет, в России, право, которого не имеют евреи. Когда он был уволен из армии за инвалидность, он увидал, что все осталось по-старому, и его поспешный приезд домой, чтоб сражаться, и потеря руки не послужили ему на пользу. В этом чувствуется горечь, и я это вполне понимаю, — такой человек заслуживает того, чтоб к нему отнеслись так же, как и ко всякому другому, получившему такое же ранение. Он не был обязан приезжать сюда сейчас же. Хотя он и еврей, но хотелось бы, чтоб к нему отнеслись справедливо, как и к другим, пострадавшим на войне. С его знанием английского языка и его образованием, он, конечно, мог бы легче найти занятие в большом городе; не следует озлоблять его еще больше и давать чувствовать жестокость его прежней родины. Мне кажется, всегда следует делать различие между хорошими и дурными евреями и не быть одинаково строгим ко всем — по-моему, это слишком жестоко. Дурных можно строго наказывать. Сообщи мне, какую резолюцию ты положишь на прошении, так это нужно знать тете Ольге.

4 больших яйца для:

1. Отец Шав. 3. Г. Алексеев.

2. Г. Иванов. 4. Г. Нилов.

(У Фред.уже есть).

12 маленьких яиц:

1. Воейков. 6. Мордв.

2. Граббе. 7. Кира.

3. Долгор. 8. Феод.

4. Д. Шерем. 9. Замой.

5. Силаев. 10. Пустов., так как он всегда работает с тобой.

Наш Друг телеграфирует мне:

“X. в. праздником дни радости, в испытаньи радость светозарнее, я убежден церковь непобедимая, а мы — семя ее радость наша вместе с воскресеньем Христа”.

Ц. ставка. 6 апреля 1916 г.

Мое драгоценное Солнышко!

Очень благодарю тебя за письмо, в котором ты пишешь о посещении Дмитрия. Совершенно не понимаю, как могут люди говорить, а тем более Воейков А., будто я возвращаюсь домой на три дня? Теперь на страстной, или позднее? Я еще не составлял никаких планов и потому никому ни слова не говорил. Да, я думаю к Пасхе назначить Алекс. генерал-адъютантом. Старый Фредер. совершенно бодр, он только иногда в разговоре забывает, что ему перед тем говорили, я, по крайней мере, слышу одним ухом, что происходит на другом конце стола, — иногда самые забавные надоразумения! На обоих смотрах он отлично ездил верхом.

Ты хочешь, чтоб при мне дежурили мои адъютанты — я совершенно с тобой согласен, но ты знаешь, их ведь немного осталось. Некоторые из них получили повышение, других трудно взять сюда. Список их у меня постоянно перед глазами. Знаешь, кто должен получить Эриванцев? Силаев! Вышинский подал мне эту хорошую мысль, он находит, что он как раз подходящий человек. В. разузнал о некрасивых историях, происходящих в полку — интриги старших офицеров (туземцев), в особенности, против С., но теперь это кончено и их удалят. Вчера я в первый раз расспрашивал С. об этом, и он подтвердил каждое слово бывшего командира. Тогда я объявил ему о предстоящем назначении, что его очень осчастливило.

Теперь я не чувствую себя таким одиноким, так как у меня много дела, а когда я свободен, меня освежает хорошая книга. Только что принесли твое дорогое письмо — очень благодарю тебя за него и за пасхальные открытки. Не чувствую себя в настроении исповедоваться у Шав., потому что боюсь, чтоб оно не принесло вместо мира и спокойствия душе обратного! Нравственно я себя хорошо чувствую. Буду думать особенно сильно о тебе завтра утром. Как скучно, что у бедного А. болит рука! Надеюсь, что скоро пройдет. Поцелуй его за меня нежно. Да благословит тебя Бог, мое Солнышко, моя единственная, мое все! Нежно целую тебя и девочек. Да принесет тебе принятие св. Тайн мир и счастье!

Навеки, моя дорогая, твой

Ники.

Ц.С.

6 апреля 1916 г.

Мой родной, любимый!

Отвечаю на твое милое письмо сегодня же вечером, перечитав его еще раз. Я провела весь день в комнате Бэби, раскрашивала яйца, в то время, как m-r Г. читал ему или держал Foen. Он страдал почти все время, задремал на несколько минут, а потом опять начались сильные боли. Почти ничего не ел. Самое лучшее чтение, оно отвлекает на время мысли, когда страдания не так велики. Надеюсь, ночь будет более или менее спокойной. Он исповедовался вместе с двумя младшими детьми, и батюшка принес ему св. причастие наверх, как в прошлом году. А. обедала у нас и оставалась до 10-ти часов — она все утро пробыла в городе и вернулась на автомобиле. После обеда сидела с Крошкой, бедный малютка. Опухоль невелика, меньше, чем ночью, так что я надеюсь, что это скоро пройдет. Вид его страданий делает меня глубоко несчастной. M-r Г. так добр и ласков с ним и прекрасно умеет с ним обходиться. Мы исповедовались в 10 часов — грустно без моего ангела, — хотела бы, чтоб ты причастился, и батюшка думает то же самое. Потом я прочла доклады и приготовила несколько пасхальных подарков. Сегодня вечером был страшно густой туман.

Сейчас уже очень поздно, так что я лучше пожелаю тебе спокойной ночи. Знаю, что твои молитвы будут с нами, и я ношу тебя в своем сердце. Бог да благословит и сохранит тебя! Покрываю тебя нежными, страстными поцелуями и мысленно прижимаю тебя к своему любящему старому сердцу, глажу и ласкаю тебя и шепчу слова глубокой любви.

7 апреля.

Нежно, нежно благодарю тебя, мой дорогой, за твое прелестное письмо и телеграмму. Мне страшно недоставало тебя сегодня утром в церкви. Служба была прекрасна, и это такая отрада, я молилась и тосковала по тебе несказанно. Солнце чудно светило и разогнало туман. Затем батюшка принес Бэби св. причастие. Слава Богу, он спал гораздо лучше, просыпался ненадолго только один или два раза. Он не хотел ничего есть, даже не пил воды до причастия, которое принял только около 11 1/2 часов. Сегодня он гораздо веселее. Мы пили чай у него и там же будем завтракать. Я лежала наверху, раскрашивая яйца, в то время, как m-r Гиббс читал ему вслух, и затем сошла вниз докончить письмо и переодеться. После завтрака поеду ненадолго покататься, так как воздух божественный, и заеду к Знамению поставить свечи за тебя, мое сокровище, и за наш Солнечный Луч.

Подумать только, что Силаев получит Эриванцев! Вчера я спрашивала Вышинского, и он сказал, что не знает, кто будет его преемником. Они надеялись, что будет назначен гвардейский офицер, так как это очень трудный пост: они обыкновенно стоят или за русских или за грузинцев. Но я рада за С., так как его здоровье, в общем, теперь лучше; хотя бы временно он будет иметь честь командовать. Драгоценный мой, завтра я буду думать о тебе больше, чем когда-либо; это 22-я годовщина нашей помолвки. Боже мой, как время летит и как живо все-таки помнишь каждую подробность! Незабвенные дни, и та любовь, которую ты дал мне и давал все время с тех пор! Грустно проводить этот день не вместе, не чувствовать твоих горячих поцелуев и не переживать всего снова. Бог да благословит тебя, мой дорогой и мое все! Благодарю тебя еще и еще за твою бесконечную, нежную любовь, в которой заключается вся моя жизнь.

Теперь прощай, любовь моя, муженек мой, надо отправлять письмо.

Осыпаю тебя поцелуями.

Навеки твоя

Невеста.

Все дети тебя крепко целуют.

Ц. ставка.

7 апреля 1916 г.

Моя голубка!

Пишу только несколько строк, потому что у меня снова нет времени, так как министры прислали горы бумаг, — вероятно, перед Пасхой. На прошении раненого еврея из Америки я написал: “разрешить повсеместное жительство в России” и переслал его Штюрмеру.

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо и за яички. Я надеюсь, что рука Бэби будет болеть недолго. Сегодня утром очень много думал о тебе в нашей маленькой церкви; здесь было очень хорошо и мирно, причащалось много штабных офицеров с их семьями. Те дни, когда я не могу гулять, всегда светит солнце, а когда катаюсь или гребу, небо заволакивает, так что я не могу загореть!

Завтра 8-е, мои молитвы и мысли будут с тобой, моя девочка, мое родное Солнышко. Тогда я боролся за тебя, даже против тебя самой^[822]!!!

Как маленький Голубой Мальчик, только более упорно.

Да благословит Бог тебя и детей! Крепко целую тебя и их.

Навеки твой

Ники.

Альбом, который я посылаю Алексею — от английского военного фотографа.

Ц.С.

8 апреля 1916 г.

Христос воскрес! Мой дорогой, любимый Ники!

В этот день, день нашей помолвки, все мои нежные мысли с тобой, наполняя сердце бесконечной благодарностью за ту глубокую любовь и счастье, которыми ты дарил меня всегда, с того памятного дня — 22 года тому назад. Да поможет мне Бог воздать тебе сторицей за всю твою ласку!

Да, я, — говорю совершенно искренно, — сомневаюсь, что много жен, таких счастливых, как я, — столько любви, доверия и преданности ты оказал мне в эти долгие годы в счастье и горе. За все муки, страдания и нерешительность мою ты мне так много дал взамен, мой драгоценный жених и супруг. Теперь редко видишь такие супружества. Несказанны твое удивительное терпение и всепрощение. Я могу лишь на коленях просить Всемогущего Бога, чтоб Он благословил тебя и воздал тебе за все — только Он один может это сделать. Благодарю тебя, мое сокровище, чувствуешь ли ты, как мне хочется быть в твоих крепких объятиях и снова пережить те чудные дни, которые приносили нам все новые доказательства любви и нежности? Сегодня я надену ту дорогую брошку^[823]. Я все еще чувствую твою серую одежду и слышу ее запах — там, у окна в Кобургском замке. Как живо я помню все это! Те сладкие поцелуи, о которых я грезила и тосковала столько лет и которых больше не надеялась получить. Видишь, как уже в то время вера и религия играли большую роль в моей жизни. Я не могу относиться к этому просто и если на что-нибудь решаюсь, то уже навсегда, то же самое в моей любви и привязанностях. Слишком большое сердце — оно пожирает меня. Также и любовь ко Христу — она была всегда так тесно связана с нашей жизнью в течение этих 22 лет! Сначала вопрос о принятии православия, а затем оба наших Друга, посланные нам Богом^[824]. Вчерашнее Евангелие за всенощной так живо напомнило Гр. и преследование Его за Христа и за нас, — все имело двойной смысл, и мне было так грустно, что тебя не было рядом со мной. Год тому назад я сидела около Аниной кровати у нее на дому (и наш Друг также), слушая 12 Евангелий — часть их.

Сегодня в 2 часа вынос плащ., а в 6 погреб.; так просил Ломан — вместо ночи, так как иначе никто из солдат не смог бы пойти. А ты один в ставке — ах, любимый мой, я плачу о твоем одиночестве!

Бэби спал хорошо, просыпался только три раза, и я надеюсь, что он сегодня встанет, так как ему страшно хочется пойти к заутр., но я не могу представить себе этот великий и святой праздник без тебя. Думай о том, что женушка трижды целует тебя в церкви, я тоже буду чувствовать твои поцелуи и благословение.

У меня голова идет кругом, так как меня все время отрывают от письма, мне надо выбрать яйца и написать открытки, чтоб отослать большую часть вещей сегодня же — в конце концов, стольким людям надо делать подарки! Сейчас должна вставать к завтраку в 121/2, а затем докончу письмо. Посылаю тебе маленький пасхальный подарок — закладку для книг.

Мы завтракали у кровати Бэби в большой комнате, он немножко осовел от лекарства, но попозже встанет. Я думала, что вы все будете прикладываться к иконе в церкви, и тогда это будет двойное воспоминание. Яйцо — кустарное, его можно повесить в церкви вместе с иконами, если ты не знаешь куда его поместить. Сейчас пасмурно, и идет дождь. Твои милые голубые цветочки прелестны, большое спасибо за них. Дети и я в восторге от них, я дала несколько букетиков дамам, которые были в восхищении. Бэби боится, что не сможет пойти в церковь ночью, и это его мучит.

1000 раз благодарю тебя, любимый мой, за твое прелестное письмо — я сейчас же дам знать тете Ольге о еврее. Сегодня вечером у меня будет Штюрмер.

Я люблю тебя, мой Голубой Мальчик, уже 31 год и принадлежу тебе 22 года!

Теперь надо кончать. 3 пасхальных поцелуя, благословения без конца, мой родной, одинокий ангел, которого я люблю так беспредельно. О, какая у тебя будет грустная пасхальная ночь — не могу высказать, как мне будет недоставать тебя!

Навеки твоя старая

Женушка.

Посылаю тебе “набросок” Бэби, чтоб он был с тобой в ставке, после можно будет его немножко подправить, — посылаю тебе, милый, снимки, сделанные Стребловым. Я передам Элле, что ты находишь все очень хорошо сделанным, только, пожалуйста, телеграфируй мне сейчас же, может ли Бэби быть покровителем, тогда я завтра телеграфирую ей, или сделай это ты, прошу тебя.

Должна ехать, эти цветы несут тебе всю мою любовь.

Ц. ставка. 8 апреля 1916 г.

Дорогая моя возлюбленная!

Я должен начать свое сегодняшнее письмо воспоминанием о том, что произошло 22 года тому назад! Кажется, в этот вечер был концерт в Кобурге и играл баварский оркестр; бедный д. Альфред^[825] был довольно утомлен обедом и постоянно с грохотом ронял свою палку! Ты помнишь? В прошлом году мы в этот день также не были вместе — это было как раз перед путешествием в Галицию!

Действительно, тяжело быть в разлуке на страстной неделе и на Пасху. Конечно, я не пропустил ни одной службы. Сегодня оба раза Алексеев, Нилов, Иванов и я несли плащаницу. Все наши казаки и масса солдат стояли около церкви по пути крестного хода. Весь день шел дождь, и я почти что не выходил, тем более, что церковная служба начиналась в 2.30.

Сегодня вечером за обедом неожиданно появился Рощаковский, я приму его завтра вечером. Он постарел и напомнил мне чем-то Пименова^[826] и Бескровного^[827]. Он стал гораздо спокойнее. Я ему сказал, что ты будешь рада повидать его на обратном пути.

В твоих телеграммах ты меня несколько раз спрашиваешь, что тебе ответить Элле? Я просто просмотрел надписи на рисунках и не имею ни малейшего представления, что я должен был сказать, так что я написал, что нашел работу прекрасно выполненной! Но какую работу я подразумевал, я не знаю сам. Ха! Ха!

Моя любимая, я очень хочу тебя! Пожалуйста, пусть у тебя не будет m-me Б., когда я вернусь! Теперь пора ложиться спать. Спокойной ночи, моя дорогая, любимая душка, спи хорошо, приятных снов, — но не о католических священниках!

9 апреля.

Кончаю это письмо после завтрака. Только что получил твое дорогое письмо с закладкой для книг из крошечных яичек, за которую нежно тебя благодарю.

Образок и яйцо я привешу в церкви напротив того места, где стою. Сегодня было в церкви много народу и детей, которых причащали; эти последние уставлялись на меня и много раз кланялись, натыкаясь друг на друга! Теперь должен кончать. Да благословит тебя Бог, мое сокровище, и да пошлет Он тебе счастливую и мирную Пасху!

Нежно целую тебя и детей. Любящий тебя и преданный тебе муженек

Ники.

Ц.С. 9 апреля 1916 г.

Христос воскрес! Мой милый душка!

Христосуюсь с тобой и желаю счастья. Я просто не знаю, как ты проведешь эти праздники совершенно один среди толпы народа. Все мои мысли непрестанно окружают тебя, я бы хотела вместе с тобой встретить этот великий праздник, но утешением моим должна быть радость от твоих драгоценных писем.

Посылаю тебе спичечницу от m-me Хитрово^[828], большое яйцо от Строгановского училища; они мне тоже прислали идеальное яйцо. Может быть, Фред. поблагодарит Глобу^[829] по телеграфу за нас обоих? Картину Элла заказала для тебя у одного маленького художника и надеется, что она будет всегда с тобой во время поездок. Стихи на открытке, которую я тебе посылаю, написаны опять m-me Гордеевой.

У меня голова кружится от всего, что нужно было сделать; разборка вещей, служба, хотя и прекрасная, но утомительная, несмотря на то, что я сидела или стояла на коленях, — кроме того, я слегка простужена.

Сегодня солнце то выглянет, то спрячется. Я бы хотела, чтоб оно светило все время и чтоб Бэби мог подышать свежим воздухом. Боюсь, что эта ночь будет для него слишком утомительна, а все же он рвется пойти.

Родионов приехал на четыре дня и уезжает завтра, поэтому мы сегодня пригласили его к чаю. Н.П. теперь отпускает их всех на несколько дней. Чистяков прислал открытку из того места, где они теперь живут — Н.П. и его штаб, чудное имение, принадлежавшее первоначально семье жены Кублицкого; теперь оно принадлежит очень богатым людям. Большое озеро, террасы и ступени, ведущие к нему. Теперь они поместили мою церковку на террасе и причащались там в четверг, когда аэропланы летали у них над головой, и наша артиллерия и пулеметы Экипажа обстреливали их, — но бомбы разрывались на далеком расстоянии. Они летали каждый день и сбрасывали бомбы на город недалеко от моста. Во время богослужения масса аистов гуляет совсем близко и спариваются у всех на глазах. Батюшка запрещает матросам смотреть по сторонам во время службы (что бывает там очень соблазнительно), и они дразнят его, говоря, что он сам, наверное, смотрит сквозь щелку церковки. По их словам, там очень тепло, и Н.П. говорит, что ты, наверное, наслаждался бы чудными прогулками в лесу и по дорогам и катаньем в лодке по озеру. Они и мои уланы слышали, что ты теперь собираешься сделать смотр гвардии. Будет ли объявлено завтра назначение Силаева? Бэби идет гулять, а затем намерен красить яйца; он очень весел, — надеюсь, набросок понравился тебе. К 6-му я думаю заказать еще один портрет, и ты должен выбрать по фотографии, какая поза тебе больше нравится, скажи мне только номер. Конечно, никогда не следует писать en face, так как нет ни одного совершенно правильного лица, и один глаз бывает больше другого.

Сегодня А. причащается. Штюрмер в городе также.

Должна кончать, так как нужно вставать, чтоб идти в церковь. Пойду на полчаса позднее, так как сегодня очень длинная служба. Прости за скучное письмо, но я совсем отупела.

Благословляю и целую тебя без конца, мой милый светик, моя радость и жизнь, лучший из мужей.

Навеки твоя старая

Женушка.

Генерал-м. Фок, умерший от ран, не был ли героем Порт-Артура — подвиг на паровозе? Когда он был ранен? Велико было облегчение и радость, когда я вчера прочитала, что наши дорогие войска^[830] благополучно прибыли в Марсель и как раз к Пасхе.

Благослови их Бог, и да совершат они великие подвиги, и да достигнут большого успеха на французской земле!

Телеграфируй нашему Другу к Пасхе: Новому, Тобольская губ., Покровское. 1000 раз нежно благодарю тебя за прелестные слова на открытке. Я буду носить ее в церкви сегодня ночью в платье около сердца, чтобы чувствовать около себя твою любовь, благословение и поцелуй.

Царское Село. 10 апреля 1916 г.

Христосвоскрес! Мой милый, дорогой!

С святой Пасхой, мира сердцу твоему и душе, сил во всех твоих трудах, успеха и великой благодати!

Я трижды поцеловала твою фотографию прошлой ночью, а также сегодня утром (большой портрет, на котором ты снят в трех позах). В продолжение всей службы твоя открытка лежала у меня на груди, не могу выразить, как я глубоко грустила всю ночь, такая боль в сердце, с трудом удерживала слезы — как тяжело твое одиночество — да благословит и щедро наградит тебя Господь за все твои жертвы!

Только что получила твое дорогое письмо и милые цветы. Представь себе, здесь снова появился старый греховодник Рощаковский — да, я тоже нашла его более спокойным и постаревшим, — его жена — ангел доброты и терпения, как говорит тетя Ольга, так как у него тяжелый характер.

Мой милый ramoli, ты забыл, что я написала тебе на отдельной бумаге, что Элла спрашивает, может ли Бэби принять покровительство над ее школой маленьких героев войны.

Как тебенравится портрет Алексея, набросок Стреблова? Как славно, что вы 4несли плащаницу!

О, душечка, наверное, m-me Б. придет завтра!

Прошлой ночью дети все пятеро участвовали в крестном ходе вокруг церкви, а я сидела наверху лестницы (на стуле, а не на ступеньках). Чудное зрелище, только мне не нравилось, что пускали фейерверк и хлопушки в то время, как священник пел и читал молитвы у дверей. У Бэби были прелестные розовые щечки, так как он спал перед этим. Он вернулся домой после заутр. и разг. с Дер. и Наг.^[831], а мы с А. после обедни, без 10 минут 2. Его пришлось разбудить в 10 1/2— так он крепко спал сегодня утром. Христосов. было от 11 до 12.

Теперь М. и А. едут в свой лазарет, а затем я поеду с 4-мя девочками в наш лазарет. Ольга все время ворчит, сонная, и сердится, что надо надеть хорошее платье, а не костюм сестры милосердия для лазарета и ехать туда официально — она всюду вносит затруднения, благодаря своему настроению. Т. помогаламне при раздаче яиц и приеме твоих людей — все так неестественно без тебя! Передай, пожалуйста, по назначению те яйца, которые я тебе послала. А. носила твое яйцо и была в восторге от него и твоей открытки. Должна кончать.

Прощай и благослови тебя Бог. 1000 нежных поцелуев от твоей очень усталой старой

Женушки.

Ц. ставка. 10 апреля 1916 г.

Мое дорогое Солнышко!

Еще раз благодарю тебя за все красивые вещи, которые ты прислала мне к Пасхе — они сделали мои две комнаты уютными и оживили их.

Представь себе, я могу уехать во вторник и быть дома в среду. Это будет для меня большой радостью и блаженством. Сегодня чудесная погода, без единого облачка, птички весело поют и колокола звонят. В 10 ч. 30 м. я христосовался со всем моим штатом, конвоем, штабом и священниками. Все прошло гладко, но мне пришлось в первый раз в жизни раздавать яйца самому! Завтра днем — очередь казаков и солдат. Это будет происходить на открытом воздухе, за городом, около казарм.

На обратном пути я сделаю смотр гвардии. Да, Силаев произведен, хотя это всегда опаздывает — я хочу сказать назначение.

Иностранцы также приходили поздравлять и получили каждый по яйцу.

Эти яйца с одними инициалами я предпочитаю прежним, к тому же их легче изготовлять.

Только что вернулся с прекрасной прогулки по реке, чувствую гибкость во всех членах. Этот раз катался на двойке с “Штандарта”.

Уже 5 ч., должен идти к вечерне. Да благословит тебя Бог, мой ангел, моя дорогая девочка, душка-женушка! Нежно всех вас целую.

Навеки твой муженек

Ники.

Ц.С.

11 апреля 1916 г.

Родной мой!

Сокровище мое, не знаю, правда ли, что ты приедешь в среду в 3 часа. Офицер Воейкова Рост.^[832] частным образом сказал Нини, что ее муж вернется в этот день. Стрелки сказали мне, будто гвардию предупредили, что ты на днях будешь делать ей смотр, а потому сын Софи Ф.^[833] был вызван вчера вечером обратно в свой полк. Все это слухи, которые носятся кругом, а от главного лица, от тебя, голубчик, я еще ничего не знаю и потому терпеливо жду и посылаю это письмо. Конечно, m-me Б. приехала сегодня вечером, так как ты не желал ее видеть, но, может быть, мне удастся отделаться от нее раньше, чтоб не докучать тебе. Я 3 дня борюсь с простудой — страшно неприятно, так как снова могут начаться боли в лице.

Опять серая погода, уже второй день. Устала, и голова немного болит, поэтому не пошла в церковь; сегодня в 2 часа христосование в Большом Дворце, больше 500 человек, а затем внизу в лазарете. Вчера все сошло хорошо в нашем лазарете; мы пробыли там час.

Завтра я должна ехать в Красный Крест и Матф. лазарет, а если ты вернешься в среду, то я раньше поеду в Кокор. лазарет. Все это так утомительно, когда нездоровится и не можешь поддержать сердце лекарствами.

Ангел милый, подумай, какое счастье, если ты действительно приедешь теперь, лучшее лекарство для моего сердца, мой Солнечный Свет, моя лучезарная любовь! В пасхальную ночь Бэби христосовался в церкви со всем духовенством и (я надеюсь) сделает то же сегодня со всеми своими 101 офицерами. Меня страшит, что сегодня надо выйти здороваться и поздравлять солдат. Это будет, вероятно, в небольшом зале, как я распорядилась. Голубые цветы прелестны в большой плоской чаше. Помнишь, как мы рвали примулы в эти дни в Розенау? О, да, я помню, как дядяАльфред уронил бабушкину палку, говоря, что он немного “устал”. Я живу в прошлом и его поэзии и страстно жду возвращения героя тех дней, чтобы крепко прижать его к груди и покрыть поцелуями.

Получила письмо от Ольги Евг., — она просит передать тебе ее наилучшие пожелания к Пасхе. Хорошо, что ты гребешь на реке, по крайней мере, хороший моцион. Георгий встретил Пасху с моими уланами, какая славная мысль! Таубе и Шестереков говорили, что твои стрелки 1-го полка очень надеялись увидеть тебя в день их праздника. Все хотят видеть мое сокровище, и я понимаю их и разделяю это желание. Утром и вечером и во время послеобеденного отдыха я целую написанное на твоей открытке — твоя рука лежала на ней, и ты писал все эти дорогие слова своей женушке, и они должны согревать меня. Не выношу мысли, что ты один, это такое страдание!

У меня есть милая французская песенка, которую Эмма подарила мне — “Partir c’est mourir un peu, c'est mourir a tout ce qu'on aime” и т.д. — это так верно, чувствуешь, что внутри все замирает, когда расстаешься. Бэби опять прекрасно спал проснулся только в 9 час. и продолжал спать до 10-ти. Он стал более бледным от болей и без солнца, очень грустит без тебя! Теперь, лучший из мужей, мое родное сокровище, голубчик мой, жених, — прощай и да благословит тебя Бог!

Навеки твоя женушка

Аликс.

1000 горячих поцелуев. Твоя открытка и телеграмма страшно обрадовали ее, и она в восторге от яйца, — передаю ее благодарность. Без конца благодарю тебя за милое письмо и божественную весть, что ты действительно приедешь, — о, какое это блаженство, радость несказанная! Прости за скверный почерк, я пишу во время еды, они невозможно шумят и жестоко дразнят Волка. Подумать только, “двойка” нашего любимого “Штандарта” находится там! Да, для солдат лучше всего яйца с монограммами, хотя им нравятся также и цветы. Надеюсь, что ты сможешь, не торопясь, осмотреть гвардию в разных местах, это интереснее и не так официально. Прощай, мой супруг, мой любимый ангел, без конца целую тебя, каждое нежно любимое милое местечко и твои чудные большие глаза — писать я могу это: ты не можешь помешать мне.

“Это становится политически опасно”

25 апреля 1916 года в связи с предстоящими военными операциями Царь отправляется в действующую армию и безвыездно живет там полгода, до 19 октября. Время от времени к нему приезжает семья, некоторое время с ним остается сын.

В войне складывается перелом в пользу России. 22 мая русские войска Юго-Западного фронта опрокинули сопротивление противника в районе Луцка, продвинулись вперед на 80-120 км. Потери противника составили свыше 1 млн. убитыми и ранеными и 400 тыс. пленными (потери русской армии были в три раза меньше). Русское наступление оттянуло 11 германских дивизий из Франции и 6 австро-венгерских дивизий из Италии. Под влиянием успеха русской армии на стороне Антанты в войну вступила и Румыния.

Большую часть времени Государь проводит в могилевской ставке, но время от времени он покидает ее и отправляется с поездками по разным городам: Киев и Винница, Бендеры и Одесса, Екатеринослав и Севастополь, Евпатория и Бахмач, Курск и снова Могилев.

В Киеве Царь со своей семьей встречается с матерью и сестрой Ольгой. В Севастополе вместе с Наследником посещает 25 кораблей Черноморского флота. В Евпатории царская Семья навещает отдыхавшую там А. Вырубову.

Тем временем с весны по осень 1916 года окончательно складывается заговор с целью устранения Царя, подготовляемый левыми партиями и масонскими ложами. Военная масонская ложа, куда входили начальник Верховного штаба Алексеев, бывший военный министр Поливанов, главнокомандующий армиями Северо-Западного и Северного фронтов Рузский, член Государственной Думы Гучков и целый ряд других высокопоставленных лиц, разработала план, согласно которому предполагалось заставить Царя отречься под страхом смерти или даже угрозой жизни его жены и детей. Ради достижения своих преступных целей изменники были готовы на все.

Царское Село. 24 апреля 1916 г.

Мой любимый, я не в силах выразить, голубчик мой, чем было для меня твое дорогое присутствие и тот свет и покой, которые ты принес моему сердцу так, как без тебя все бывает труднее переносить, и мне всегда несказанно недостает тебя. Твои нежные ласки и поцелуи — такой бальзам и наслаждение! Я всегда тоскую по ним — мы, женщины, стремимся к нежности (хотя я не прошу ее и часто ее не показываю), но теперь, когда мы так часто расстаемся, я не могу не высказывать этого. После я живу дорогими воспоминаниями. Дай Бог, чтоб мы скоро опять были вместе — скажи это Воейкову частным образом.

Пожалуйста, сделай сначала смотр гвардии. Они с таким нетерпением этого ждут, а затем будет чудно вместе отправиться на юг. Теперь у тебя будет нечто вроде отдыха, так как дни, проведенные здесь, были, право, для тебя мученьем — с утра до вечера народ с дерганьем и приставаньями. Я так рада, что наш Другприехал благословить тебя перед отъездом. Я думаю, что Он вернется домой как только А. уедет.

Что за погода! О, любовь моя, мой родной, душа моя, жизнь моя, мой единственный, мое все, прощай. Крепко прижимаю тебя к сердцу и осыпаю поцелуями. Бог да благословит, укрепит и защитит тебя от всякого зла!

Навеки твоя

Женушка.

Ц.С. 25 апреля 1916 г.

Мой Голубой Мальчик!

Как это тебе нравится, мой милый? Да, я люблю эту книгу, я привезу ее с собой и буду читать те трогательные места из нее, когда будет грустно и тоскливо. Я так сильно тоскую по тебе, любовь моя, — твоя поездка в одиночестве еще хуже. Опять чудная погода — вешают маркизы — в комнатах станет темнее, но солнце портит мебель.

Мы обошли весь поезд Бэби. Ты уже осматривал его, и там прибита на стене памятная дощечка. Шмидт^[834] был там и упорно говорил по-французски. Трепов тоже — нам пришлось ждать до 3-х, так как поезд был отправлен дожидаться нас на Алекс. вокзал. Очень чисто — есть маленькая часовенка — даже с колоколами. 299 раненых солдат и 6 офицеров — я раздала медали самым тяжелым. После этого лежала на балконе до 6-ти. А. приходила на один час, она настроена довольно придирчиво, сердится, что мало видит меня эти дни, что у нее много дела, должна принимать много народа, что почти не видала тебя, — так что в некоторых отношениях будет легче, когда она уедет.

Мы обедали на воздухе, а затем я поехала с детьми на автомобиле в Павловск; слышали первого соловья.

Вечером она приехала из города. Пишу другим пером, так как сижу в своей лиловой комнате. Как я была счастлива, получив твою дорогую телеграмму из Смоленска! Наш Друг сказал А. по поводу ареста Сухомлинова, что “малесенько не ладно”. Дивная погода, все наши раненые лежали и сидели на балконе и в саду, даже самые тяжелые, так как солнце — лучшее лекарство, и потом это морально на них хорошо действует. Милочка, не забудь поговорить с Воейковым насчет Бресслера (А. дала тебе свое частное письмо от него об его брате).

Мы едем в лазарет Алекс. Общ. в бараках конвоя, я раздам там медали тяжелораненым. Посещать в жару лазареты несколько утомительно, и сердце сильно бьется.

Надо кончать, мой светик, моя радость. Все мы целуем и крепко обнимаем тебя. Покрываю тебя поцелуями и страшно скучаю по тебе, мой ангел, ты взял крепость, милый Голубой Мальчик, и она была похожа на твою

Женушку.

Ц. Село. 25 апреля 1916 г.

Моя любимая!

Ужасно тяжело было расставаться и снова покинуть тебя и детей. Я вбежал к себе в купе, потому что чувствовал, что иначе не удержусь от слез! Твое дорогое письмо успокоило меня, и я его много раз перечитывал.

Когда мы проезжали Александровский вокзал, я выглянул в окно и увидал санитарный поезд, переполненный несчастными ранеными, докторами и сестрами милосердия. Сначала в наших вагонах было страшно жарко — 23 градуса, к вечеру стало сносно, а сегодня температура идеальная, так как все утро шел дождь, и стало гораздо свежее.

Зачитывался этой прелестной книгой “The Rosaris” (“Четки”) и наслаждался ею, — к сожалению, я уже прочел ее. Но у меня еще осталось несколько русских книг.

Я приказал Воейк. выработать план нашей совместной поездки на юг. Поговорю еще об этом с Алек. С удовольствием заметил, что он хорошо выглядит и загорел.

В саду разбивают палатку. Деревья и кусты зазеленели, через один или два дня распустятся и каштаны — все блестит и благоухает! Река спустилась до обычного уровня — надеюсь завтра погрести.

Игорь ведет себя хорошо и как будто в прекрасных отношениях со всеми. Только что получил твою вторую телеграмму — очень рад, что у тебя обедали Н.П. и Родион. Их присутствие так ободряюще действует — особенно теперь!

Теперь пора ложиться спать. Поэтому спокойной ночи, моя дорогая женушка, спи хорошо, счастливых снов!

Апреля 26.

Дивное утро, встал рано и в течение получаса гулял по саду, затем завтракал и пошел к Алекс. Как всегда, первый доклад был очень длинный.

Должен кончать, потому что пора ехать кататься на реку.

Храни Бог тебя и детей, моя душка-Солнышко! Нежно тебя и их целую.

Навеки твой муженек

Ники.

Ц.С. 26 апреля 1916 г.

Родной мой!

Опять чудный день, такая благодать! Но ночь была прохладнее, и сегодня утром свежий ветерок.

Н.П. и H.H.^[835] обедали у нас и сидели на балконе до 10 1/2 часов — в 11 они уехали, чтобы поспеть к поезду на Алекс. вокзал. Нам так недоставало тебя, все напоминало о прошлом. Н.П. сказал мне в разговоре о предложении (вероятно, какого-нибудь банкира, но, по-моему, оно превосходно) сделать немного попозже внутренний заем на миллиард, на постройку железных дорог, в которых мы сильно нуждаемся. Он будет покрыт почти сразу, так как банкиры и купцы, страшно разбогатевшие теперь, сразу же дадут крупные суммы — ведь они понимают выгоду.

Таким образом, найдется работа для наших запасных, когда они вернутся с войны, и это задержит их возвращение в свои деревни, где скоро начнется недовольство — надо предупредить истории и волнения, заранее придумав им занятие, а за деньги они будут рады работать. Пленные могут все начать. В связи с этим найдется масса мест для раненых офицеров — по линии, на станциях и т.д. Согласен ли ты с этим? Мы с тобой уже думали об этом, помнишь?

Могу я переговорить об этом со Штюрмером, когда увижу его в следующий раз, чтобы разработать план, как бы это можно было сделать, а он может поговорить об этом с Барком?

Сегодня у нас была операция — аппендицит. Я полежу днем на балконе, потому что сердце устало. Так как ты кончил “Rosary”, посылаю тебе продолжение, ты найдешь тех же лиц в этой книге. Когда ты поедешь в гвардию? Помнишь ли о нашей поездке?

Не зверство ли, что Бреслау^[836] стрелял по Евпатории? Наши раненые, должно быть, очень были напуганы. Сокровище мое, я должна теперь кончать. Тоскую по тебе и твоим поцелуям больше, чем могу выразить.

Бог да благословит тебя! Навеки твоя

Родная.

Ц. ставка 26 апреля 1916 г.

Мое дорогое Солнышко!

Нежно, нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Если бы ты только знала, какую радость они мне доставляют и в какое я прихожу волнение, когда вижу их на своем столе! Полученное мною сегодня начинается словами “Голубой Мальчик”. Я так был этим тронут! Вот будет хорошо, если ты привезешь эту книгу с собой!

Погода сегодня прекрасная, и я наслаждался нашей прогулкой вниз по реке. Мы отправились на трех двойках – Игорь, Федоров и Дм.Шер.^[837] следовали в большой моторной лодке. Первый из них не может грести, — он говорит, что после нескольких ударов он начинает кашлять и харкать кровью! По той же причине он не может быстро ходить — бедный мальчик, ведь ему только 22 года.

Мы гребли также полдороги обратно под палящим солнцем, но потом пересели в моторную лодку. Здесь, шутки ради, Федоров стал пробовать у нас пульс — после усиленной гребли против течения; у Вали был — 82, у меня — 92, у Воейк. — 114 и у Киры — 128. Тогда мы стали его дразнить его воздержанием от мяса и сказали ему, что оно ему как будто мало приносит пользы, во всяком случае, его сердцу! 10 минут спустя Фед. опять проверил наши пульсы: у Вали и у меня пульс был нормальный, но у двух других он продолжал очень сильно биться. Если ты приедешь сюда днем в хорошую погоду, ты должна отправиться со всеми детьми на такую прогулку — ты очень будешь наслаждаться свежим воздухом после жары в поезде!

Георгий приехал из Москвы, он видел Эллу, которая прислала мне очень красивый образ Владимирской Божьей Матери, у которой она только что была. Постарайся повидать матушку. Она, кажется, уезжает в субботу — передай ей от меня привет.

Ах! Сегодня утром, когда я мылся у открытого окна, я увидел напротив между деревьями двух маленьких собак, гонявшихся друг за другом. Через минуту одна из них вскочила на другую, а спустя еще минуту они слепились и завертелись, сцепившись... — они визжали и долго не могли разъединиться, бедняжки. Ведь это чисто весенняя сценка, и я решил рассказать ее тебе. Я видел, часовых тоже позабавило это зрелище.

27 апреля.

Стало гораздо свежее, утром шел сильный дождь. Посылаю тебе два маршрута на выбор — я, конечно, предпочитаю тот, который тебя скорее или раньше сюда приведет. Да хранит тебя Бог, любимая!

Нежно и крепко целую. Твой старый

Ники.

Ц.С.

27 апреля 1916 г.

Любимый мой!

Мое сердце затрепетало от радости, когда Тюдельс, по возвращении моем из лазарета, передала мне твое драгоценное письмо.

В воздухе сильно парило, болело сердце, и я сильно кашляла, левая рука тоже болела. Я предчувствовала грозу, которая, слава Богу, разразилась, т.е. прошла мимо, дважды доносились издалека раскаты грома, хлынул дождь, и все сразу заметно позеленело. Это прибьет пыль ко времени отъезда Ани и всех наших раненых. Час отхода поезда еще не установлен, ежеминутно его меняют из-за продвижения других поездов, — вероятно, он отойдет в 7. В лазарете большое возбуждение, а Аня в страшных хлопотах.

Поставила за тебя свечку у Знамения.

Петровский^[838] приходил в лазарет проститься. Вчера приехал Толя Б.^[839] Он не знает, что предпринять, так как ему неизвестно, застанет он тебя в Могилеве или нет.

Я так рада, что ты снова можешь кататься на реке и что устроят палатку в саду. Когда ты посетишь гвардию? Душа и сердце жаждут тебя.

Ты не можешь себе представить, как безумно у меня вчера болело лицо весь день и вечер, это началось как только я села в автомобиль. Сегодня пока лучше.

Прощай, мой милый, благословляю тебя и осыпаю страстными поцелуями. Какое счастье, что мы с тобой увидимся — скоро, надеюсь! Благословляю и тысячу раз целую тебя, муженек мой.

Навеки всецело твоя

Родная.

Ц. ставка 27 апреля 1916 г.

Моя возлюбленная женушка!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо, к которому приложены письма Ольги и Алексея. Крошка так начинает свое: “считаю дни, а почему — сам знаешь”. Очень мило! Все утро шел дождь, и вдруг стало холодно — только 10 градусов — после жары предыдущих дней.

Французские министры приехали с несколькими офицерами — у них были продолжительные совещания с Алексеевым, Беляевым, Сергеем и др., затем они обедали, причем оба были моими соседями; таким образом я избежал необходимости особо беседовать с ними.

Твою мысль снова произвести большой внутренний заем, о которой ты пишешь, я считаю удачной — поговори, пожалуйста, об этом с Штюрмером и даже с Барком. Я уверен, что последний будет чрезвычайно польщен и тронут, и в то же время он может указать тебе, как это делается и в чем заключаются трудности, если таковые имеются.

Перед отъездом я приказал министрам выработать на много лет вперед обширный план постройки новых железных дорог, так что этот новый денежный заем как раз помог бы его осуществить.

Только что получил следующую телеграмму: “La centenaire met aux pieds des Vos Maj. sa profbnde reconaissanse sa fidelite a un passe toujours present Leonille Wittgenstein”^[840].

Очень красиво сказано, по-моему.

Прилагаю письмо Ольги, которое, пожалуйста, верни мне. Бедная девочка, естественно, что она мучается; она так долго скрывала свои чувства, что должна была, наконец, их высказать. Она стремится к настоящему личному счастью, которого никогда у нее не было.

28 апреля. Слава Богу, прекрасный теплый день. Ночью было очень холодно, только 4 градуса, так что я даже принужден был закрыть окно! Благодарю тебя и Татьяну за ваши милые письма.

Надеюсь, что твое лицо не будет тебя очень мучить. Храни тебя Бог, моя душка-женушка! Нежно тебя и детей целую и благодарю их всех за письма.

Навеки твой муженек

Ники.

Не мог еще назначить срока отъезда в гвардию по некоторым причинам, которые объясню.

Царское Село. 28 апреля 1916 г.

Дорогой мой душка!

Вот и опять у нас зима — все снова белое, и снег валит, мне так жаль деревья и кусты, совсем было зазеленевшие после вчерашнего дождя! Правда, зато поездка в город будет менее утомительна. Я беру с собой всех четырех девочек для осмотра английского госпиталя в доме Эллы — вечером их отряд проследует к гвардии. Затем мы напьемся чаю в Аничковом. Не могу взять Бэби с собой, так как у него свело левую ногу и все эти дни его приходится носить — у него нет болей, дело идет на поправку, но он осторожен ввиду предстоящей поездки.

Меня удивляет, почему ты еще не выехал посмотреть гвардию, они все ждут с таким нетерпением, а сейчас погода так резко переменилась.

Посылаю тебе рапорт о маленьком докторе Матушкине из моего 21-го сибирского полка — он прошлую зиму лежал в нашем лазарете. Нельзя ли снова представить его бумаги в Георг. Думу, так как, по-моему, чрезвычайно несправедливо, что ему не дали креста — хоть он и врач, он нес обязанности офицера.

Ну, вчерашний день доставил А. немало томления — никак нельзя было установить, когда прибудет мой санитарный поезд в Ц.С. из города для того, чтобы захватить ее; — после бесконечных отмен мы, наконец, после 6 отвезли ее, прошлись по всему поезду, нашли в нем множество своих раненых офицеров, а такжеизбольшого дворцового лазарета и из города, — сына Гебеля и солдат, также 5 несчастных Аниных калек, 5 сестер, едущих в отпуск в Ливадию и нескольких жен, сопровождающих мужей. Вильчк. также поехал, чтоб осмотреть все санатории в Крыму, принадлежащие к нашему Ц.С. пункту, — и Дуван^[841] поехал. А. провожала целая свита — Жук, Феод. Степан., Коренев, Ломан сопровождает поезд. Ее вместе с ее горничной поместили в его прелестном купе в вагоне сестер, ее раненые в противоположном конце поезда. Наконец, в 7 1/2 они двинулись (она была ужасно грустна). Когда я ложилась спать, то получила от нее письмо из города, в котором она сообщает, что они простоят там еще до 10 1/2 — один Бог знает, когда они попадут в Евпаторию. Она шлет тебе множество любящих поцелуев, но она не имела времени написать тебе в эти последние дни, полные хлопот.

Но какой снег валит! Я плохо спала: что-то было неблагополучно с моим министром внутренних дел.

Вечер мы провели за работой, а Ольга и я читали по очереди английский рассказ, давно нами начатый и совершенно позабытый.

Что ты скажешь по поводу того, что Николаша председательствовал на открытии комитета “по вопросу о земстве в Закавказье”.

Узнала из газет о смерти Гревениц^[842] — что будет с Долли^[843], не могу этого даже вообразить.

Только что получила твое дорогое письмо, сокровище мое, и от всей души благодарю тебя за него. Да, милый, мы поедем с таким расчетом, чтобы к 2 быть в Могилеве, иначе нам не удастся отдохнуть перед церковной службой. Как я радуюсь при мысли, что через неделю мы будем вместе!

Это хорошо, что Феод. следит за твоим пульсом, так как не всякое сердце достаточно выносливо, и то, что ты слишком много гребешь против течения, может сильно повредить твоему сердцу — оно нуждается в постепенной тренировке. Ты пишешь, что дорогая матушка собирается выехать в субботу — здесь об этом ничего не известно, а потому Ресин сегодня же посылает для охраны солдат и казаков. Зина Менгден тоже ничего не знает — все в волнении, так как в скорый срок это трудно организовать, в особенности в данное время. Бедный Игорь меня огорчает, что он все еще так слаб — у всех этих мальчиков^[844] такое неважное здоровье.

Ах, мой Голубой Мальчик, я скоро приеду, чтобы прижать его к моему сердцу и покрыть нежными поцелуями его милое лицо, глаза, губы!!!

О, эти несчастные две собаки! Помнишь ли ты, как мы спасли Имана и Шилку в Петергофе?

Уж полдень, и все еще идет снег, ветрено, солнце пытается проглянуть, но пока это ему еще не удалось. Почему ты все еще не едешь смотреть гвардию? Остановимся ли мы в Виннице по пути на юг, чтоб я могла там осмотреть мой склад? Если б я заранее знала, когда мы там будем, то дала бы знать Апраксину и Мекку, чтоб они к тому времени были там. Если у тебя есть хотя бы приблизительный план, то, пожалуйста, извести меня, так как мы должны рассчитывать, что взять из белья и платья. Затем, не могли ли бы мы съездить из Симферополя (оставив там часть вагонов) по жел. дор. в Евпаторию? Это было бы менее утомительно, и мы могли бы позавтракать в поезде, осмотреть санатории и повидать Аню. Распорядился ли ты насчет того, чтоб образ Влад. Божьей Матери перевезли из Усп. соб. в ставку^[845]? Сейчас я должна встать и одеться. Прощай, да благословит тебя Бог! Ненаглядный мой, маленькая женушка ужасно тоскует по тебе! Осыпаю тебя жгучими поцелуями и прижимаю твою голову к моей груди.

Навеки всецело твоя старая

Солнышко.

Ц. С. 29 апреля 1916 г.

Мой Голубой Мальчик!

Горячо благодарю тебя, сокровище мое, за твое дорогое письмо, которое я только что получила, а также за письмо бедной милой Ольги. Я вполне понимаю ее и глубоко сочувствую ей, но мне пришлось ей поставить все на вид, из-за тебя. Разумеется, хотелось бы, наконец, видеть ее счастливой, — но будет ли это так? Можно ли мне спросить нашего Друга от моего имени, как Он находит, когда лучше этому быть, сейчас или после войны? Я повидаю Его минуточку у Ани, чтобы проститься, так как Он хочет меня благословить перед моей поездкой, — и тогда ты можешь ей ответить. Вчера я видела за чаем Ксению. Она тоже едет на юг в субботу и, вероятно, нам перед этим не удастся поговорить. Вол. Волк.^[846] сказал ей, что лучше сделать это сейчас, а Пете, что лучше после окончания войны, — это уж такой человек, старается всем угодить, подобно тому как он это делает в кулуарах Таврического^[847].

Все утро шел снег, стало сыро, и это чувствуют и раненые и моя щека. Сегодня утром была в лазарете, сейчас у меня будет прием, после отправлюсь в Анин лазарет, затем доклады. Все дела. У Бэби рука тоже опухла (но не болит) от сырости, нога тоже еще не совсем поправилась. Жаль по поводу гвардии, но у тебя, несомненно, на то есть свои причины. Прости, что так мало пишу, но сейчас начнется прием.

Мой дорогой Голубой Мальчик, я бесконечно тебя люблю. Да благословит и защитит тебя Господь! Осыпаю тебя самыми нежными поцелуями. Навеки всецело

Твоя.

Дорогая матушка выглядит хорошо, но похудела и стремится уехать, так как вечные приемы утомляют и раздражают ее. Она едет в воскресенье — таким образом, мы все сейчас разъезжаемся.

Ц. ставка. 29 апреля 1916 г.

Моя родная!

Вчера я был очень занят и потому не мог, как обычно, начать тебе письмо перед сном.

Я сделал Борису письменный выговор за его обращение с своим начальником штаба – Богаевским^[848].

Днем я наблюдал опыты, которые проводились над горящими винным спиртом и керосином, выбрасываемыми на известное расстояние! После этого я наслаждался с другими греблей на реке в наших трех двойках. Утром и вечером здесь всегда ясно, но к полудню становится облачно, что меня сердит, так как я хочу загореть и не быть похожим на всех или, по крайней мере, на большинство штабных офицеров!

Твое дорогое письмо пришло — сердечно благодарю. Я доволен, что ты решила приехать сюда в 2 часа. Я прикажу Воейкову выработать маршрут нашего путешествия. В общих чертах он таков: мы выезжаем из Могилева 7-го и останавливаемся 9-го на несколько часов в Виннице. Затем мы отправляемся в Кишинев, где расквартирована новая дивизия, и обратно в Одессу, где осмотрю сербские войска — вероятно, 11-го. Оттуда в Севастополь на столько дней, сколько ты захочешь. Мы сможем на обратном пути вместе доехать до Курска и там расстаться, чтоб одновременно нам в Ц. Село и — сюда! Вероятно, 17 или 18 мая!

Теперь, моя душка-Солнышко, должен кончать. Храни Бог тебя и детей! Нежно тебя и их целую. Безумно тоскую по тебе.

Навеки твой муженек

Ники.

Крепко благодарю за прелестные голубые цветы!

Ц. С. 30 апреля 1916 г.

Бесценный мой!

Нежно благодарю за дорогое письмо и за программу нашего путешествия я считаю ее удачной, только успею ли я осмотреть госпитали и склады в Одессе? Какое это будет прекрасное путешествие, но черт бы побрал Беккер, которая собирается сопровождать меня! Ты получше разузнай, нет ли какой-нибудь связи между этим гнусным Пленом и поведением Бориса, — непременно прогони этого господина.

Сегодня, наконец, погода стала лучше, теплее, часто проглядывает солнышко! Бэби худ и бледен, левая рука тоже плохо сгибается, но нет болей, это, наверное, пройдет, так как стало теплее. Посидела в лазарете, поработала, снова занималась английским с моим маленьким Крымцем, Таубе трещал, как ветряная мельница. Приедет к чаю Христо, а также Татьянины^[849] дети, так как я не видела их с прошлого лета.

Дети едят, болтают и хохочут. Обошла весь Анин лазарет от чердака до погреба, кухни и конюшен. По вечерам мы работаем и читаем. Николай^[850] просил разрешения повидать меня наедине, — не представляю себе, зачем это ему нужно, — а потому завтра приму его, затем Штюрмера. Мы собираемся в Большой Дворец (так скучно). Сокровище мое ненаглядное, родной мой, я так тоскую по тебе и по твоим ласкам!

Я страшно занята, хотя сердце и утомлено; странно все-таки, что мне ни капельки не скучно без нее — не понимаю этого. Сейчас жду княгиню Одоевскую и двух раненых офицеров, возвращающихся на фронт. Какова правда о фронте? Прощай, мое сокровище, извини за скучное письмо.

Митрополитбыл очень мил вчера, передам тебе нашу беседу — ничего особенного.

Нежно целую тебя, муженек мой.

Навеки всецело твоя старая

Аликс.

Ц. ставка 30 апреля 1916 г.

Любимая моя женушка!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Я опять очень занят и должен принимать много народа.

Эти приемы отнимают много свободного времени, которое я обыкновенно употребляю на чтение газет и писание писем. Теперь я не просматриваю больше ни газет, ни иллюстрированных журналов и не играю больше по вечерам в домино. Правда, осталось только трое из тех, которые играли в домино. Я очень разочарован, что не удалось съездить к гвардии, но мне никак нельзя было уехать, так как между Алексеевым и Эвертом постоянно шла переписка относительно будущих планов, которые также касаются и гвардии. Таким образом, пришлось послать за Безобразовым. Объясню тебе причину по твоем приезде.

Заточение бедного С.^[851] очень меня волнует. Хвостов (юстиция) меня предупредил, что это, вероятно, должно случиться по приказанию того сенатора, в чьих руках это дело. Я ему заявил, что, по-моему, это несправедливо и не нужно; он ответил мне, что это произведено, чтоб воспрепятствовать бегству С. из России, и что кем-то уж распространяются слухи об этом с целью возбудить общественное мнение! Во всяком случае, это отвратительно.

Теперь должен кончать письмо, моя любимая. Храни Бог тебя и детей!

Целую тебя страстно, а детей с (отеческою) нежностью.

Навеки твой муженек Голубой Мальчик

Ники.

Ц. С. 1 мая 1916 г.

Дорогой мой возлюбленный!

Шлю тебе эти строки от всего моего любящего сердца.

Вчера, нет, сегодня, неделя уж, как ты от нас уехал, а кажется, что прошло куда больше с тех пор. Я считаю дни до предстоящей нам встречи — их осталось 4.

Снова неважно спала, и тройничный нерв на левой стороне лица начал болеть ужасная досада, сейчас стало лучше. Вчера вечером были в церкви, там так пусто без тебя, но я чувствую, что наши молитвы и все наши мысли вместе.

Свежо, ветрено, солнце и дождь попеременно — для Бэби солнечная погода имеет огромное значение. Он опять очень бледен — вам обоим необходим солнечный юг.

Прости, что докучаю тебе прошениями, но наш Друг прислал их мне. А. прибыла вчера ночью на место своего назначения. Ничего нет интересного, быть может, найдется что-нибудь после приема Николая М. Он просил разрешения поговорить со мной наедине, ума не приложу, зачем это ему нужно. Потом я приму Иоанчика и Путятина с планами церкви. Всегда в последние дни бывает масса дела, приходится многих принимать, многое надо закончить перед отъездом. “Нравятся ли тебе его рот, его глаза, его волосы?” Да, мой маленький Голубой Мальчик, они мне нравятся, я жажду нежно и страстно поцеловать их. Милый Голубой Мальчик с его глубокой, истинной любовью!

Нежно благодарю, дорогой, за твое драгоценное письмо. Какая досада, что у тебя так много дела, мое сокровище! Я тоже огорчена за тебя, за гвардейцев и за Н.П., которые с нетерпеньем ждали твоего приезда.

Снег, дождь, град, солнце, сильный ветер, просто несносно, и лицо болит.

Нахожу, что это срам, будто Сухомлинов думает о побеге. Спасибо за прелестные незабудки.

Ну, Николай пробыл у меня целый час — очень интересно говорил по поводу писем, которые он тебе писал и т.п., он хотел бы, чтоб я переговорила с тобой обо всем этом. Я очень устала после беседы с ним, но он был настроен и говорил хорошо (все же я его не люблю). Теперь должна кончать письмо. Идет густой снег, и мы собираемся в лазарет М. и А.

Прощай, мой ненаглядный, Голубой Мальчик, — ах, если б только я могла приносить тебе больше пользы и быть тебе действительно полезным советником!

Благословляю и целую тебя без конца, мой единственный и мое все.

Навеки всецело твоя старая

Женушка.

1 мая 1916 г.

Моя родная!

Нежно благодарю тебя за дорогое письмо. Был вчера очень занят, сегодня тоже. Не мог поэтому написать письма. Погода немного поправляется, хотя еще очень холодно. Сегодня утром выпал небольшой снег. Считаю дни до нашего свидания!

Храни Бог тебя и детей! Нежно всех целую.

Твой любящий

Ники.

Ц. ставка. 1 мая 1916 г.

Моя дорогая Душка!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Вот уже май месяц, и чем ближе срок твоего приезда, тем я становлюсь нетерпеливее! Я только хочу, чтоб во время твоего пребывания здесь была хорошая и теплая погода. Насколько я помню, в прошлом году во время твоего пребывания в Могилеве не было совсем солнца. А это совсем другое дело.

В Одессе мы пробудем 24 часа, — я думаю, у тебя будет достаточно времени осмотреть все, что ты пожелаешь.

Борис немедленно очень любезно ответил по телеграфу, так что ему было полезно получить головомойку! Весьма возможно, что Плен замешан во всей этой истории.

Сегодня появился Веселкин, худой и грустный. Он мне сказал, что есть компания людей, старающихся сломать ему шею, распространяя про него клевету. Я кое-что слышал и был очень доволен узнать, что все оказалось вымыслом; он меня оставил очень успокоенным — я хочу сказать, что он почувствовал себя успокоенным, когда мне все напрямик высказал. Его работа подвигается хорошо и гладко.

Пожалуйста, передай Павлу, если увидишь его, что его назначение произойдет после 6 мая. Безобразов приезжает сюда завтра — я переговорю с ним еще раз об этом.

Теперь, моя любимая, пора ложиться спать, потому что поздно. Спокойной ночи!

2 мая. Несомненно, погода становится лучше и теплее. Только что вернулся с доклада. Забыл сказать, что вчера обедал Романовский^[852] — он сейчас на пути во Францию, куда его отправляют на некоторое время с двумя другими. Он похудел, но выглядит хорошо.

Это мое последнее письмо!

Храни Бог тебя и детей! Желаю тебе спокойного и приятного пути!

Бог даст, мы через три дня будем вместе. Нежно тебя целую, моя любимая женушка.

Твой старый муженек

Ники.

Ц.С. 2 мая 1916 г.

Мой дорогой, любимый!

Пасмурно и ветрено, отчаянная погода, у меня продолжает болеть щека — на этот раз левая, — я плохо спала, несмотря на компресс, и она несколько припухла. Это незаметно, когда на мне сестринская косынка.

Вчера вечером мы провели два часа в нашем лазарете, чтоб подбодрить их, так как наш отъезд очень их огорчает.

Ну, Штюрмер нашел мысль о железнодорожном займе удачной и чрезвычайно своевременной, так как все ропщут по поводу железных дорог и охотно дадут деньги. Он пришлет ко мне Барка к 5 часам. Затем я сказала относительно Сух. Он сообщил, что Фредерикс получил письмо (вероятно, подобное полученному мной) от его жены, но ответил, что не его дело говорить с тобой об этом, и передал письмо Ш., а тот показал его министру юстиции. Последний написал обстоятельный ответ, почему пришлось так сделать, и Ш. собирался его отвезти тебе, но я сказала, что у тебя эти дни не будет времени принять его, и он будет просить аудиенцию по твоем возвращении — он ни разу не был в ставке. Ему не хотелось огорчать тебя по поводу Сух., так как ему известно, что ты любил его. А потому я просила его снова поговорить с X.^[853], нельзя ли хоть держать С., по крайней мере, где-нибудь в другом месте, а не там. X. будет у меня около 41/2. Представь себе меня со всеми министрами! У Ш. нет ничего особенного, только если ты примешь Родзянко (по-видимому, он едет к тебе), скажи ему, что ты желаешь, требуешь, чтобы Дума закончила свою работу в течение месяца и что ему и всем остальным следует оставаться в деревне и наблюдать за полевыми работами. Он не одобряет мысли о введении земства на Кавказе, так как уверен, что там постоянно будут происходить недоразумения между различными национальностями, — я думала, что ты не дал на это своего согласия, но, судя по твоей ответной телеграмме Николаше, ты желаешь им успеха. Павел пил у нас чай вчера, — он ждет вестей, а потому я ему сказала, что ты послал за Безобр., чтобы обсудить все относительно гвардии. А. пишет, что лежит на берегу на солнце, что это словно сон, как в раю, кругом все купаются. Иду в лазарет — проклятая щека!

1000 благодарностей за прелестную открытку, за милые слова — значит, и у вас тоже холодная погода, прямо отчаяние! Я беру с собой Влад. Ник. до 7-го [кроме m-r Жильяр, разумеется] из предосторожности, это безопаснее, так как мы пробудем 27 часов в пути, — хотя его правая рука опять в порядке, левая же рука и нога также много лучше. Крепко обнимаю и горячо целую, мой любимый.

Навеки всецело

Твоя.

Скоро, скоро будем вместе^[854]!

В поезде. 17 мая 1916 г.

Любимый мой!

Через несколько часов мы должны расстаться — наше восхитительное совместное путешествие приходит к концу! О, ненавижу я прощанье с вами, двумя моими сокровищами, с моим Солнечным Светом и Солнечным Лучом, и уже тяжко и тоскливо на душе! Но мне отрадно знать, что вы вместе, ты будешь не так одинок, и Бэби внесет жизнь в твое столь унылое пребывание (в ставке).

Очаровательный юг благотворно подействовал на него — заставь его играть на песке, но только чтоб он избегал слишком резких движений. Хотелось бы знать, когда мы снова увидимся? Дорогой мой, эти 10 дней прожиты, словно во сне, так уютно быть близко друг к другу, так дивны воспоминания о твоей любви и нежных ласках, я так буду тосковать по ним в Царском! Наш лазарет будет моим утешением, только бы погода была хороша.

Прощай, мой ангел, мой самый любимый, маленький Голубой Мальчик с великим сердцем. Бог да благословит и защитит тебя и Бэби! Поцелуй его крепко и вспомни обо мне, когда вы будете вместе молиться.

Нежно и страстно обнимаю тебя и осыпаю поцелуями.

Навеки твоя всецело маленькая

Солнышко.

Здесь я поцеловала.

Ц. ставка. 18 мая 1916 г.

Моя родная душка!

Нежно благодарю тебя за твое милое письмо, которого я совсем не ждал! О, как я тоскую по тебе! Как сон пронеслось наше путешествие вместе и время, проведенное на Черном море. Для меня утешение, что Солнечный Луч остался со мною. Люблю тебя вечной любовью, которая все растет. Да благословит тебя Господь, моя душка!

Целую нежно тебя и их.

Твой

Ники^[855].

В поезде. 18 мая 1916 г.

Мой родной, милый!

Всем сердцем и душою я с вами, мои дорогие; ужасно тоскую по вас. Кончила свой одинокий завтрак, онпрошел так тихо и скучно без оживленной болтовни Солнечного Луча. Не правда ли, книга интересна? Я рада, что ты теперь так много их прочел; они поистине действуют благотворно, — такая здоровая, безыскусственная литература согревает одинокое сердце. Я только что встала, когда мне принесли твою дорогую телеграмму. Так ужасно тяжело было сказать тебе — прости!! Послеобеденные часы и вечер до 10 1/4 провела с Эллой, которая затем ушла, и пыталась уснуть до Москвы, куда должны были прибыть в 2.15. Я пила чай со всеми, чтобы иметь возможность побеседовать с ее свитой. В Курске я приняла красивого нового губернатора.

Я кончила мою третью вышивку за это двухнедельное путешествие и очень горжусь этим. Обе младшие и Ольга ворчат на погоду, всего 4 градуса, — они утверждают, будто видно дыхание, — поэтому они играют в мяч, чтоб согреться,илииграют на рояле, — Татьяна спокойно шьет. Но, по крайней мере, солнце светит ярко. Вчера, когда еще было тепло, пока Тюдельс убирала мое купе, мы сидели в салоне, и девочки растянулись на полу, чтоб загореть на солнце. От кого они унаследовали эту манию? Сейчас и ты любишь жару, но в их возрасте ты ее не любил, а я избегаю солнца, хотя воздух на юге мне был полезен, быть может, потому, что постоянно дул ветерок. Сейчас наша последняя остановка, и Валуев явился мы стоим у самой платформы, наши окна на уровне человеческого роста, так что я поспешно задернула занавески: — я еще не одета и хочу полежать до 2, чтоб основательно отдохнуть. Я уверена, что Бэби поддерживает в тебе веселое настроение, — теперь 2 милые походные кровати уютно стоят рядышком. Я отдам это письмо фельдъегерю, отправляющемуся в город^[856], тогда оно во-время застанет другого. Я спала хорошо, слава Богу, и гораздо лучше перенесла это путешествие, чем ожидала. Завтра у Татьяны и у меня полковой праздник. Милый, вызови к себе сейчас Штюрмера, поговори с ним относительно железнодорожного займа и вели ему захватить с собой дневник Сухомл. и его письма к жене, которые могли бы его скомпрометировать, лучше чтоб ты сам их прочел и рассудил по справедливости, а не руководствовался только их словами: быть может, их истолкование разойдется с твоим. Затем, пожалуйста не забудь относительно обоих митрополитов и Волжина по возвращении твоем сюда. День рождения Татьяны 29 мая, Анастасии 5 июня, Марии 14. А теперь, душа моя, мой родной, мой милый Солнечный Свет, чьих ласк я жажду, прощай, да благословит и защитит тебя Господь! 1000 нежных поцелуев.

Навеки всецело

Твоя.

Все 4 девочки крепко тебя целуют.

Ц. С. 19 мая 1916 г.

Любимый мой!

Бесконечно тебе благодарна за милые слова на открытке. Благослови тебя Господь, мое сокровище! Я ужасно скучаю без вас обоих, а потому рада бывать в лазарете, чтоб не сидеть дома. — Итак, вчера в лазарете была всенощная, длившаяся 1/2 часа, затем мы посидели и поболтали со всеми. Вечер провели спокойно за работой. Сегодня утром в 9 1/2 часа отправились в лазаретную церковь, а оттуда к нашим раненым. Видела Каракозова и Анушевича, а только что и Иедигарова, пригласила его к обеду, — он завтра уезжает и приехал только для того, чтоб нас повидать, такой милый человек, — все мы были смущены и молчаливы, встретившись лишь через 15 месяцев, — здесь это будет по-иному. После завтрака мы отправились на молебен и на чашку шоколада в лазарет моих улан. Там были все дамы, Баранов, Трубников, один или двое из старых улан, но ни одного из находящихся на действительной службе, они все в полку. Затем мы поехали в госпиталь Лианосова навестить Силаева — велели ему от твоего имени уехать на 2-3 недели в Севастополь, чтобы полечиться в Ром. Инст. Он хотел вернуться в полк, что было бы, как я ему и сказала, совершенным безумием, — а потому, согласно твоего приказа, он поедет через несколько дней. Это совершенно необходимо, по-моему.

Ночью был 1 градус мороза, — солнечно и холодно, — листья на дубах еще совсем крошечные, сирень и не думает распускаться. Тороплюсь отправить это письмо, иначе курьер не поспеет на поезд. Благословляю и горячо целую, мой нежный ангел. Твоя маленькая

Женушка.

Нежно прижимаю тебя к груди — с безграничной любовью.

19 мая 1916 г.

Моя родная душка!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо, которое было таким чудным сюрпризом! Слава Богу, что ты не чувствуешь себя утомленной после нашего путешествия! Сегодня погода вдруг сделалась холодной при ярком солнце. Мы оба прекрасно спали рядом. Вчера хорошо поиграли на песке. Да хранит Бог тебя и девочек! Нежно целую тебя, мое дорогое Солнышко, и их также. Навсегда твой

Ники.

Царское Село. 20 мая 1916 г.

Любимый мой!

Нежно благодарю тебя за дорогую открытку, которую получила, вернувшись из лазарета. Мне так хочется, чтоб в ставке было тепло, — здесь погода сегодня лучше.

Мне предстоит длинный доклад Ростовцева, затем жду Шведова, а потому боюсь, что у меня снова не останется времени для прогулки. Поставила за тебя свечку, мое сокровище, у Знамения. Иедигаров был очень мил, я продержала его целых 2 часа, и он рассказал нам массу интересного. Боже, как трудно и тяжело им приходится в эту страшную жару, несчастные лошади ужасно мучатся, и им совершенно не приходится отдыхать. Мы сегодня простились с ним в лазарете. Равтополо и Шах-Багов также были там, я сняла их всех; посылаю тебе три снимка, сделанных мною в апреле, когда вы оба были здесь. Так приятно быть с ними; там я меньше ощущаю свое одиночество, нежели здесь, в моих комнатах. Боткин провел у меня целый час и все еще не закончил доклада относительно лазаретов в Ливадии и Ялте, — завтра утром он его закончит. Трина завтракала с нами.

Как ты проводишь вечера? Постоянно за чтением, мой бедный малютка? Но Крошка должен быть тебе утешением и он, наверное, оживляет твое одиночество. К счастью, я вполне здорова, а потому могу больше выходить, эта прохладная погода бодрит меня. Милый, горячо любимый, осыпаю тебя нежными, страстными поцелуями. Бог да благословит и защитит тебя и да поможет тебе во всех твоих начинаниях!

Навеки всецело

Твоя.

Девочки все нежно тебя целуют. Они поехали кататься с Триной. Поклонись от меня Игорю: поговори с ним относительно его сестры Татьяны.

Ц. ставка. 20 мая 1916 г.

Моя горячо любимая женушка!

Благодарю тебя за твое дорогое письмо, написанное до твоего приезда в Царское, я его совершенно не надеялся так скоро получить. Ужасно было видеть, как ты уезжала с девочками — Бэби и я тотчас же вошли в наш поезд, и мы тронулись из Курска 10 минутами позднее вас. Я повел его в твое купе и дал ему понюхать твою подушку и оконную занавеску с правой стороны; он был чрезвычайно поражен, узнав запах твоих духов, и застенчиво заметил, что ему очень без тебя грустно. Тогда я поцеловал его и велел ему пойти поиграть в “Nain jaune”, обещав ему прогуляться с ним на следующей станции. Я был, конечно, занят своими противными бумагами. Только вечером после того, как он помолился, я мог начать новую книгу. Ночью было очень холодно, но, к счастью, к нашему приезду сюда погода прояснилась и стало тепло. Днем мы катались в автомобиле и нашли прекрасное место с мягким песком, где он с наслаждением играл! Вчера погода внезапно переменилась и стало холодно — 4 градуса ночью; но солнце нагрело воздух, и температура поднялась до 10 градусов в тени. Для нашей второй прогулки мы выбрали небольшую дорогу вдоль реки и остановились версты на три ниже нового большого моста. Там песок был такой же белый и мягкий, как на берегу моря. Бэби бегал там, восклицая: “Совсем как в Евпатории”, потому что было очень тепло. Федоров позволил ему бегать босиком, — он был, конечно, в восторге! Я прошелся вдоль реки до моста и обратно и думал все время о тебе и о нашей прогулке в первый день твоего приезда сюда. Сейчас это прямо кажется сном!

По вечерам я теперь довольно занят, так как меня желают видеть министры и другая публика. Мы обедаем в 8 ч., чтоб иметь больше времени после чая. Пока еще нет охоты обедать в палатке — вечера очень холодные.

Алексей ведет себя за столом гораздо лучше и смирно сидит рядом со мной. Он вносит столько света и оживления в мою здешнюю жизнь, но все же я стремлюсь и тоскую по твоей нежной любви и ласкам!

Разлука многому научает!

Когда так часто отсутствуешь, начинаешь ценить то, что проходит незамеченным или чего не чувствуешь так сильно, живя спокойно дома!

Теперь должен кончать, моя дорогая. Храни Бог тебя и дорогих девочек! Нежно вас всех целую. Очень тоскую по тебе.

Навсегдатвой

Ники.

Ц.С. 21 мая 1916 г.

Мой любимый, милый!

Осыпаю тебя поцелуями и бесконечно благодарю за драгоценное письмо. Да, милый, ты прав, говоря, что в разлуке вдвойне сознаешь, что недостаточно ценил проявления любви, которые принимались как нечто естественное и обычное, — сейчас каждая ласка доставляет особенное блаженство, и отсутствие их вызывает жгучую тоску по ним. Посылаю тебе и Бэби анютины глазки. Милый, не можешь ли ты передать прилагаемую бумагу Фредериксу? Бедная m-elle Петерсон не имеет решительно никаких средств к существованию — ее старая тетка завещала ей 50000, а это дает 2000 в год на квартиру, еду и одежду; если б она могла получать от тебя 2000 ежегодно, то, по словам Кати Озеровой^[857], это было бы для нее сущим благодеянием. Не можешь ли ты это сделать, в виде исключения? Уж очень скверно они поступили, выслав ее, когда у нее нет ни гроша и нет пристанища, а жизнь сейчас так дорога!

Какие у тебя сведения относительно английского морского сражения — ужасно хотелось бы знать, был ли Джорджи также на “Новой Зеландии”, и какие английские корабли потоплены.

Поезда Марии и Бэби отправлены в Псков; Ольга говорит, что у нее сейчас много работы, снова много раненых. Как жаль, что у тебя опять такая масса дела!

Были в лазарете на операции. Зизи у нас завтракала, сейчас жду Мекка с докладом и потому должна кончать письмо. Благословляю и нежно целую, мой дорогой ангел.

Твоя.

Ц. ставка. 21 мая 1916 г.

Моя любимая!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Теперь они приходят до 12 часов. Сегодня погода теплая, барометр падает, — возможно, что будет гроза.

Как хорошо, что ты видела Иедигарова и других!

Я принимал Трепова, только что вернувшегося с Кавказа. Он был на фронте и в Трапезунде и видел Николашу. Впечатление он вынес о нем хорошее, как вообще обо всей стране. Тамошние жители говорили Тр., что местные племена стали гораздо лояльнее, чем были прежде, и они это приписывают влиянию высокого кузена^[858]. Тем лучше, если это так. Сегодня вечером я приму Штюрмера. Я записал все вопросы. Вчера я принял Наумова, который путешествовал на востоке и юге.

Лагиш уезжает в город, так как он сменен, — точнее он и старый По, — новым генералом Жанэн, любимцем Жоффра. Старый По должен полечиться перед возвращением во Францию. Мы все хотим, чтоб он отправился в Севастополь, но он боится уехать так далеко. Тогда ему остается только Старая Русса.

Теперь пора кончать. Да хранит Бог тебя и девочек! Моя дорогая, моя единственная и мое все, моя нежно любимая женушка, страстно и нежно целую тебя, не отнимая губ.

Навсегдатвой

Ники.

Ц.С. 22 мая 1916 г.

Мой родной, милый!

От всего моего любящего сердца шлю тебе спасибо за твое дорогое письмо, так мне дорого все, что ты пишешь! Я тоже жажду милых ласк моего мужа и его нежных горячих поцелуев!

Тепло, пасмурно, и собирается дождь. Мы были в церкви, затем Иза и Настенька завтракали у нас. Когда кончу это письмо, мы отправимся в Большой Дворец, а в 2 на крестный ход, т.е., на молебен — из Колпина привезли чудотворный образ св. Николая. Вчерашний вечер мы уютно провели в лазарете. Старшие девочки чистили инструменты при помощи Шах-Б. и Равтополо. Младшие болтали до 10 — я сидела и работала, а потом мы вместе раскладывали головоломки (puzzles), позабыв о времени, просидели до 12. Кн. Г.^[859] тоже занялась головоломкой! Там я чувствую себя сейчас уютнее, чем дома. Мне неприятно, что приходится докучать тебе письмом от m-me Сухомлиновой. Другую бумагу посылает один раненый, возвращающийся в строй, — ему хотелось бы выяснить насчет его знака отличия.

Силаев уезжает сегодня. Мы вчера пили шоколад с ним, а также с его братом и женой (она отвратительна), с Шах-Баг. и Равтополо.

Позже у меня будут Шуваев и Бетси Ш.^[860] Постоянно масса дела.

Сердце обливается кровью при мысли о всех этих потерях на море — столько жизней загублено, это такая трагедия!

Теперь должна кончать. Прощай, мой единственный и мое все. Благословения и поцелуи без счета, мой Ники, шлет тебе твоя

Солнышко.

Говорят, что Китченер 28-го приедет сюда или в ставку

Ц. ставка. 22 мая 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо с двумя анютиными глазками один я отдал Бэби. Теперь, наконец, погода стала хорошей и теплой. Вчера вечером, когда Алексей уже был в постели, разразилась гроза, где-то рядом с городом ударила молния, шел сильный дождь, после чего воздух стал чудесный и посвежело. Мы спали с открытым окном, что он очень одобрил. Слава Богу, он загорел и выглядит здоровым.

Я уверен, что ты получила от Григоровича подробности морского сражения, если же нет, попроси его сообщить тебе все, что он знает. Англичане признали потерю “Queen Mary”, “Invincible” и “Warspite” и 6 миноносцев-истребителей. Германцы, должно быть, потеряли, по крайней мере, такое же количество — во всяком случае, больше, чем они до сих пор опубликовали! Разумеется, это печально, — но подумай, сколько мы потеряли под Цусимой 11 лет тому назад!! Почти весь флот!

Сегодня ночью мы начали бомбардировку австрийских позиций несколько севернее Ротю. Да благословит Бог наши войска, которые так рвутся в наступление!

Морская экспедиция в Черном море прекрасно удалась — высадилась новая дивизия к западу от Трапезунда!

Прощай, моя любовь, мое Солнышко, душа моей души! Да хранит Бог тебя и девочек! Нежно целую. Твой навеки

Ники.

Ц.С. 23 мая 1916 г.

Сокровище мое милое!

Крепко благодарю тебя за твое драгоценное письмо. Я всегда получаю твои письма по возвращении из лазарета и сразу прочитываю их, а затем позже перечитываю и целую их с чувством безграничной любви. Мы, наконец, имели возможность позавтракать на балконе — идеальная погода, и, наконец, все зазеленело. Я вчера прокатилась со старшими девочками в Павловск, березы божественно благоухали, — сейчас я снова собираюсь покататься с З., а Татьяна едет верхом (завидую ей). Только что принимала Мишу Граббе. Вчера Бетси провела у меня около часа. Говорят, что ты пожелал включить ее в число сестер, отправляющихся в Германию, и это волнует ее, так как она не владеет немецким языком, — кроме того, она утомлена и ей кажется, что она не подходит для этого дела. Я сказала ей, что убеждена, что ты не выбирал ее, но что ее, вероятно, предложили, а ты дал свое согласие, что ты отлично поймешь ее нежелание ехать и что я обо всем этом тебе напишу. Она этим была чрезвычайно утешена.

Наш Друг очень просит, чтоб ты не назначал Макарова министром внутренних дел. Этого хочется одной партии, но ты вспомни, как он вел себя во время истории с Иллиодором и Гермогеном, — кроме того, он никогда не вступался за меня, и потому было бы большой ошибкой дать ему подобное назначение^[861].

Вчерашний вечер провела в лазарете. Жду m-elle Шнейдер с докладом. Теперь должна кончить, мой родной. Бог да благословит тебя, мой единственный и мое все, осыпаю тебя поцелуями.

Навеки твоя старая

Солнышко.

Завтра мне минет 44!!!

Ц. ставка. 23 мая 1916 г.

Моя дорогая женушка!

Сердечно благодарю тебя за твое милое письмо. Я передал Фред. бумаги относительно m-elle Петерсон — она получит эти 2000 р. — Он запросил, почему она была выслана — оказывается, у нее два брата служат в германской армии, и она переписывалась с ними через германских военнопленных и, несмотря на приказание Николаши прекратить это, продолжала все-таки — вот причина!

Вчера вечером в саду я приказал Шавельскому написать, чтоб сюда прислали икону Владимирской Божьей Матери. Я надеюсь, что ее привезут вовремя, перед наступлением для нас страдной поры. Сегодня утром я узнал хорошие новости о начале нашего наступления на юго-западе. До сих пор за вчерашний день мы взяли несколько пушек и более 12000 пленных, большей частью венгерцев. Дай Бог, чтоб так шло дальше!

Из этого ты видишь, что я не могу отсюда отлучиться и, к сожалению, не смогу навестить гвардию. Это весьма неприятно, тем более что может случиться, что их пошлют в дело, а я не делал им смотра с декабря месяца.

Ты получишь это письмо накануне дня твоего рождения. Я в отчаянии, что у меня нет для тебя подарка, моя любимая. Пожалуйста, прости меня за это. Я только могу предложить тебе безграничную любовь и верность и страшно сожалею, что буду в этот день разлучен с тобою. Одно утешение в том, что долг перед отечеством требует этой жертвы! Да благословит Бог тебя и девочек! Нежно тебя и их целую, моя душка-Солнышко, моя маленькая женушка.

Весь твой

Ники.

Царское Село. 24 мая 1916 г.

Мой родной, драгоценный муженек!

Нежно благодарю тебя за твое милое письмо. Я думаю, что Фред. ошибается относительно m-elle Петерсон. Ее сестра замужем за баварцем (кажется его фамилия Монжелас), и это ее сын у нас в плену, так что она посылала подарки (что весьма естественно) своему племяннику-пленному, а вовсе не брату. Они очень дурно с ней поступили; спасибо тебе, голубчик, за то, что ты ее спас.

Страшно жарко. Я жарюсь на балконе и совсем раскисла — прослушала два доклада — от 1 3/4 до 3 1/2 — и совершенно обессилела.

Операция продолжалась довольно долго, но сошла хорошо, — я подавала инструменты. Как это хорошо, мой дорогой, что ты велел Шавельскому привезти теперь икону! Слава Богу, добрые вести — это так отрадно! Интересно, принимали ли мои Крымцы участие в сражении.

Трогательный Шипов прислал мне солдата с цветами, собранными им 14го под неприятельским огнем; он дал их там освятить и прислал ко дню моего рождения.

Конечно, ты сейчас не можешь оставить ставку, я была уверена, что так случится, — ну, что ж — мы в свое время насладились обществом друг друга, а мой день рожденья не имеет никакого значения — по-настоящему, день моего рождения сегодня. Мне очень досадно, что ты, вероятно, не увидишь гвардейцев. Почему не сделали так, чтоб ты мог посмотреть их перед тем, как их двинули дальше?

А как насчет Павла, хотелось бы мне знать. Он будет к чаю.

Милый мой, мне не нужно никакого подарка, твоя любовь для меня больше, чем любое твое подношение, твои письма доставляют мне такую радость! Вчера днем мы ездили в Павловск, сегодня предпочитаю спокойно посидеть дома. А теперь должна кончать. Сердце и душа полны безграничной любви и молитв о тебе. Бог да благословит и защитит тебя, да дарует Он тебе силы и успех!

Навеки, мой единственный и мое все.

Твоя старая

Женушка.

Осыпаю тебя пламенными поцелуями.

Ц. ставка. 24 мая 1916 г.

Моя дорогая!

Сердечно благодарю тебя за твое любящее письмо. Прилагаю письмо от Ольги, которое Сандро привез из Киева. Сегодня твое рожденье — мои молитвы и мысли о тебе более сердечны, чем когда-либо! Да благословит тебя Бог и да пошлет он тебе все то, о чем я ежедневно от всего сердца ему молюсь!

Не могу выразить, как глубоко я сожалею, что не могу провести с тобой этих двух дней и покоиться в твоих нежных объятиях!

Слава Богу, известия продолжают быть хорошими — в общем, наши войска захватили 30000 пленных и много пушек и пулеметов. Как всегда, наши дорогие крымские стрелки вели себя, как настоящие герои, и взяли одним натиском несколько австрийских позиций! Если наше наступление разовьется, наша конница сможет прорваться в тыл к неприятелю.

Я получил очень милый ответ от Джорджи в ответ на мою телеграмму, которую я послал после морской битвы. Оказывается, только одни крейсера их вели бой со всем германским флотом, а когда показался большой английский флот, немцы быстро вернулись в свои гавани.

Пожалуйста, дай знать Бэтси Ш., что ей, конечно, не надо отправляться в Германию. Я имел ее в виду потому, что она такая способная и хорошая женщина. Конечно, Мак.^[862] совершенно не подходит к должности министра внутренних дел. Удивляюсь, откуда могли родиться такие слухи.

Теперь, моя любовь, моя душка-женушка, я должен кончать.

Да благословит тебя Бог!

Нежно тебя и детей целую и крепко тебя обнимаю.

Навеки твой

Ники.

Царское Село 25 мая 1916 г.

 Мой любимый ангел!

Совершенно темно, страшный ливень — это освежит воздух. Завтракали на балконе. Горячо благодарю тебя за твое милое письмо, мой дорогой! Твои любящие слова греют меня, мне ужасно тоскливо без тебя — такие одинокие ночи! Какой ужас с Китченером^[863]! Сущий кошмар, и какая это утрата для англичан!

Были в церкви — к чаю жду Михень и Мавру.

Павел пил вчера у нас чай, — он преисполнен надежд, что получит назначение.

По дороге в церковь встретила Мишу — остановились, поговорили минутку, он вернулся в Гатчину, — у него на голове ни волоска, все сбрил.

Извини за скучное письмо, я совершенно одурела.

Мари^[864] очень поздравляет тебя. Дети катаются, я должна ответить на телеграммы. В 7 увижусь с нашим Другом в маленьком доме.

Думаю, что Коленкин получил новое назначение, все очень надеются на то, что конно-гренадер (конечно, я позабыла его фамилию), пробывший год в полку, получит назначение — ты его знаешь.

Аня послала тебе фотографии. Напиши мне, в хорошем ли виде ты их получил, так как она очень этим обеспокоена.

Теперь должна кончать — благословения без конца! Очень счастлива, что известия хороши, Бог даст, так будет и дальше. Горячо целую тебя с всевозрастающей любовью, мой Голубой Мальчик, всецело

Твоя.

Ц.С. 26 мая 1916 г.

Мой родной, милый!

Горячо благодарю тебя за твое дорогое письмо. Мы видели вчера нашего Друга. Он очень рад добрым вестям. Он был в восторге от того, что вчера была хорошая погода и притом несколько раз был ливень, говорит, что это особая Божья благодать в день рождения, — Он несколько раз повторил это. Он только что вернулся из Москвы — видел Шебеко. Последний произвел на Него хорошее впечатление. Он думает, что он будет хорош на этом месте. Он очень просит тебя, в случае, если ты захочешь принять Волж. и Влад., послать также и за Пит.^[865] Говорит, что три мужика не в состоянии выбрать подходящего священника, что этого нельзя допустить. Он говорит, что для А. было бы хорошо побыть еще некоторое время в Е., но только если она не перестанет волноваться, это принесет ей больше вреда, чем пользы. Боюсь, что она вернется на будущей неделе! Хоть и не хорошо так говорить, все же ее отсутствие было настоящим отдыхом, так как я могла делать, что мне угодно, и не должна была комбинировать и распределять дела и время, сообразуясь с ее желаниями. Она не любит наш лазарет и относится неодобрительно к моим частым посещениям его, а потому я не знаю, что мне делать, когда она вернется сюда и пожелает проводить время и днем и вечером непременно в моем обществе. Дети уже заранее строят гримасы по этому поводу. Михень была в гнусном настроении, — прошлой ночью она уехала в своем поезде в Минск и другие города для осмотра подведомственных ей учреждений, — постоянное соперничество с учреждениями, находящимися в ведении Эллы. Она старается создать подобные же, а между тем это совершенно не ее дело и, кроме того, это ведет к созданию излишних однородных учреждений. Стоит хорошая погода, но облачно. Собираюсь в Большой Дворец, потом покатаюсь. Благословения и бесконечные, страстные поцелуи шлет твоя старая

Женушка.

Посылаю цветы тебе, для стола и Вильямсу.

Ц. ставка. 26 мая 1916 г.

Мое сокровище!

Нежно благодарю и целую тебя за твое дорогое письмо. Я нашел это “счастье” на кусте сирени в саду в день твоего рожденья — посылаю его тебе на память! Чувства, пережитые мною вчера, были весьма смешанного характера — радость по поводу наших успехов боролась с огорчением, вызванным грустными известиями о Китченере. Но такова жизнь, особенно в военное время! Ты, конечно, знаешь из газет, как возрастает число пленных и прочих трофеев, взятых нашими войсками. Я сказал итальянскому генералу, что, по моему мнению, их потери уравновешиваются победами русской армии, мстящей за них. Он охотно со мной согласился и сказал, что итальянцы никогда не забудут нашей помощи. Он глуп, и наши другие иностранные офицеры его не любят. Старый По согласился, наконец, отправиться полечиться в Ессентуки, перед своим возвращением во Францию. Ген. Жанэн производит впечатление знающего военного человека, ведет себя скромно и, большей частью, молчит.

Георгий вернулся из Крыма; все три брата были два дня вместе. Сегодня Сандро уехал в Киев. Утром я с Бэби принял депутацию 1-го лейб-гренадерского Екатеринославского имп. Александра II полка, так как сегодня годовщина с того дня, как я стал их шефом на большом параде в Москве, после коронации, — 20 лет тому назад. С тех пор осталось только 2 подполковника!

Старик^[866] уезжает теперь на 10 дней, и я просил Бенкендорфа^[867] приехать сюда на этот срок. Теперь пора кончать письмо, моя любимая. Да благословит Бог тебя и девочек!

Осыпаю тебя страстными поцелуями, моя душка-женушка, и остаюсь навеки твой

Ники.

Ц. С. 27 мая 1916 г.

Мой любимый!

Хорошие известия наполнили мое сердце радостью за тебя. Это такое счастье и такая награда за весь твой тяжкий труд и терпенье! Мне кажется, что как будто мы снова начинаем войну, — да ниспошлет Господь свое благословение, и — только бы все оказались на высоте находчивости и предусмотрительности! В лазарете, как говорят, по прочтении газет радостно прокричали ура, — они все стремятся поскорее вернуться на фронт, чтоб присоединиться к своим товарищам.

Вчера днем мы были в Большом Дворце, а затем поехали кататься. В 6 я на полчаса зашла в Анин лазарет, чтоб повидать всех и написать ей обо всем. Оставь у себя фотографии до нашей встречи, — они предназначаются для твоего альбома, дорогой. Мои снимки тоже вышли удачными, и я заказала отпечатать их в нескольких экземплярах. Обедали в комнате, так как стало прохладнее и сыро, и я опасалась за мою щеку. Итак, ты 25-го произвел Бэби в ефрейторы, это очень мило! Боткин уехал в Ливадию через Евпаторию, чтоб отвезти свою дочь на свадьбу сына в имение Абазы. Почему твоя свита сразу вся разъезжается?

Бенкендорф в восхищении, что его пригласили в ставку, где он будет ближе к первоисточникам новостей — ведь так хочется знать все более подробно, а это, разумеется, не всегда возможно. Я рада, что Бэби переживает эти дни вместе с тобой — такие великие моменты остаются в душе на всю жизнь! Я бесконечно счастлива за тебя, мой ангел. С безграничной любовью и нежностью я мысленно осыпаю тебя поцелуями и прижимаю тебя к моему сердцу — оно пылает любовью к тебе!

Пасмурное утро, погода никак не может решить — разразиться ли ей дождем или же дать солнцу пробиться сквозь тучи. Каждое утро набрасываешься на газеты с жадностью и с сердцебиеньем, и иногда не по силам для смертного такая радость и такое волнение.

Правда ли, что формируются новые полки для отправки во Францию? Как Бэби нравятся письма П. В. П.^[868], вполне ли он их понимает? Твои враги-галки производят дикий шум против моего окна. Я должна встать и одеться перед лазаретом — поставлю, как всегда, свечку у Знамения за тебя, с чувством нежной любви, мой единственный и мое все, моя радость, мой муженек дорогой!

Погода стала совсем божественной. Посидела в саду при лазарете в то время, как раненые играли в крокет. Сейчас Татьяна катается верхом, Мария и Анастасия собираются полоть сорные травы в маленьком саду, так как они мешают расти ландышам, — Ольга едет со мной в лазарет, а затем мы с ней покатаемся.

Без конца нежно целую и горячо обнимаю тебя, мой дорогой.

Твоя старая

Солнышко.

В 6 ч. будет Штюрмер.

Ц.С. 27 мая 1916 г.

Моя любимая!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Только что приехал Бенкендорф и сообщил мне последние устные новости о тебе. Как жаль, что этоне была ты сама, моя дорогая! Слава Богу, известия продолжают быть хорошими.

Штаб считает, что общее количество взятых нами германских и австрийских пленных достигает 70000 солдат и тысячи офицеров! А в официальных сообщениях было в первый раз употреблено слово “победа”. Н. прислал мне лично от себя очень сердечную телеграмму.

Я вполне понимаю то, что ты говоришь об А. Прошу тебя, моя дорогая, будь прежде всего госпожой себе — своего времени и распределяй его согласно с твоими обязанностями и желаниями. Совершенно достаточно, если ты будешь предоставлять ей время после завтрака или вечера, но не то и другое. Я искренно желаю ей добра, но, конечно, нахожу, что ты можешь с спокойной совестью поступать так, как ты это находишь наилучшим, согласно твоим собственным привычкам!

Только что Алексей и я приняли депутацию от крестьян Херсонской губ. (Одесса). Представь себе, эти трогательные люди поднесли мне 600000 р. от всего населения на военные нужды! Придумай, на что бы нам употребить эту колоссальную сумму, и не прислать ли мне ее тебе? Я еще не решил, куда ее израсходовать.

Погода прекрасная и очень теплая, даже жаркая и пот стекает ручьем по моему лицу, — мы поедем на реку.

Икона из Москвы прибывает завтра. Ей будет приготовлена торжественная встреча.

Должен теперь кончать. Да благословит тебя Бог, мое дорогое Солнышко!

Нежно целую тебя и девочек и остаюсь навеки твой

Ники.

Ц.С. 28 мая 1916 г.

Любимый мой!

Я не знаю, как это случилось, что я не нашла твоего письма до самого обеда, когда я вскрывала все большие конверты с докладами. Радость, испытанная мной, еще более возросла при чтении твоих милых строк. — Сегодня у меня нет времени для длинного письма. Я целый час читала доклады и писала, а сейчас должна встать и отправиться в лазарет — мне предстоят две трудные перевязки. Фред. с женой будут у нас завтракать, потом я должна ехать на открытие лазарета для детей-беженцев. а затем осмотреть Дрожд. род. приют и т.д., чтобы решить, какой нам строить лазарет. — Элла телеграфировала, что Крестн. ход. с Влад. Б. М. производил трогательное впечатление, большое стечение народу.

Какие хорошие вести опять, сердце радуется, и сегодня упоминаются выдающиеся подвиги, что тоже хорошо.

Дивная погода.

Наша группа на Хаджиб. Лимане вышла очень удачной, m-me Сосновская прислала мне ее. — Вчера каталась с Ольгой. Когда мы собирали маргаритки, к нам подошла кн. Палей — она только что получила от Ворта (парижский портной) подарок для меня ко дню рождения и хочет мне его принести, — что это еще? Мне хочется, чтоб она оставила меня в покое. — А теперь, мой дорогой, поздравляю тебя с днем рождения Татьяны, ей завтра исполнится 19. Как время летит! Целую, обнимаю и прижимаю тебя к моему тоскующему сердцу и нашептываю тебе слова глубочайшей любви и преданности, мое дорогое сокровище.

Бог да благословит тебя и все твои начинания!

Твоя старая

Женушка.

Сердечное спасибо за милое письмо.

Ц. ставка. 28 мая 1916 г.

Моя родная душка-Солнышко!

Совсем нет времени написать как следует. У нас все идет прекрасно. Сегодня в нашу церковь принесут икону Влад. Б. М. Я уверен, что ее благословение нам очень поможет. Люблю тебя и тоскую по тебе ужасно.

Ген. Вильямс очень благодарит за цветы. Да благословит тебя Господь, моя любимая! Тысячи нежных поцелуев от твоего

Ники^[869].

Ц.С. 29 мая 1916 г.

Мой дорогой, любимый!

Поздравляю тебя с днем 19-летия нашей милой Татьяны. Как время летит! Хорошо я помню этот день на ферме. — Стоит невозможная жара, в комнатах гораздо прохладнее, но я лежу на балконе. Мое сердце чувствует жару и протестует. Слышен колокольный звон — сегодня служба длится бесконечно долго. — Большое тебе спасибо, голубчик, за твою дорогую открытку. Слава Богу, все продолжает идти хорошо, — где же мы разместим всех этих пленных? В Сибири много места, только прикажи, чтобы все было сделано быстро и как следует, чтоб все было гигиенично устроено, во избежание эпидемий.

Мы очень были удивлены, когда Н.П. телефонировал, что он приехал по делу на один день, а потому мы хоть на короткое время заполучили его к чаю, — он хорошо выглядит, очень похудел. Они стоят впереди всех. Он рассказал нам много интересного, очень о тебе расспрашивал; — теперь, вероятно, уж не скоро вернется сюда, — был здесь 5 недель тому назад, вместе с Родионовым, который тоже на днях приедет сюда на два дня. Говорит, что Кирилл намеревается в скором времени посетить их.

Зизи придет к чаю, так как она завтра уезжает в имение. — Я совершенно одурела, а мне, увы, предстоит осмотреть один приют и будущий лазарет, чтоб дать соответствующие распоряжения. Вечер провели в лазарете, но я полулежала в удобном кресле в одной из палат, так как была очень утомлена. Прости за это невыразимо-скучное письмо. Благословляю и целую тебя без конца, мой собственный, мой родной, Господь с тобой!

Навеки твоя старая

Солнышко.

Удается ли тебе купаться в реке? Известно ли тебе, как велики наши потери? Мой маленький! Я жажду твоих поцелуев и нежных ласк. Желудок у меня делается невозможным в такую жару, как и всегда летом, и не дает мне покоя.

Ц. ставка. 29 мая 1916 г.

Моя любимая женушка!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Мысленно я переношусь назад к событию, происшедшему 19 лет тому назад на ферме в Петергофе! Да благословит Бог Татьяну — дай ей Бог всегда оставаться такой же хорошей, любящей и терпеливой девочкой, какая она сейчас и быть нашим утешением в старости!

Опять совсем нет времени писать. Жара страшная, руки у меня ужасно потеют. Вчера солдаты носили икону по улицам; это мне напоминало Бородино. Завтра ее повезут на фронт к тем войскам, которые скоро начнут наступление на германские позиции! Затем ее принесут сюда.

Слава Богу, известия очень хорошие, наши войска наступают и теснят неприятеля. Количество пленных превышает 100000 человек — да еще один генерал — я еще не знаю его имени.

Теперь должен кончать, мое сокровище. Да благословит тебя Бог! Нежно тебя целую. Навеки твой

Ники.

Ц. С. 30 мая 1916 г.

Сокровище мое!

Сердечно благодарю тебя за дорогое письмо. Правда, добрые вести наполняют сердце чувством безграничной благодарности. Как хорошо, что ты отправляешь образ на фронт! Да дарует Святая Дева всем силу и мудрость для достижения окончательного успеха! Каковы наши потери? Двое моих крымцев ранены, они многое рассказали нам. Вчера было нестерпимо жарко, а потому я приняла, чтоб освежиться, ванну в 61/2, перед тем как лечь отдохнуть. Сегодня рано утром шел дождь, так что теперь воздух идеально хорош. Мы ходили в церковь при лазарете, так как там служили рано, и мы могли после церкви сделать перевязки. Сейчас еду кататься со старшими девочками. Аня выезжает из Симф. сегодня вечером в 8 часов. Я уверена, что ей будет тоскливо без дивного моря, безмятежного покоя и предупредительного Дувана, но она безумно стремится домой. Отец ее сегодня едет с внучатами в имение.

M-me Зизи пила вчера у нас чай, а сегодня уехала к себе в имение на все лето. Со мной только что простился Николаев (бывший крымец), — он возвращается в свой 4 X. уланский (близ Зегевольда). Он очень был счастлив, что был принят тобой в Евпатории.

Я думаю, что ты еще не начал читать “The Wall of partition”, я сейчас ничего не читаю, только работаю. Ангел мой, душой и сердцем — нераздельно с тобой. Бог да благословит и защитит тебя, и да дарует Он тебе успех! Осыпаю тебя нежными ласками и горячими поцелуями.

Навеки, муженек мой, милый Голубой Мальчик, твоя старая

Женушка.

Ц. ставка. 30 мая 1916 г.

 Моя любимая!

Нежно благодарю тебя за твое милое письмо. У нас тоже была страшная жара последние дни, но вчера, после сильного дождя и настоящей бури, температура, к счастью, упала до 13 градусов, и теперь снова легче дышится. Кажется странным, что даже я страдаю от жары; в наших комнатах была страшная духота, 19 градусов в спальной! Поэтому спал довольно плохо. Сегодня утром лил страшный дождь, и в такой-то дождь у нас был длиннейший молебен перед нашим домом, при войсках и огромном стечении народа. Затем все подходили и прикладывались к иконе. Сегодня днем ее отвозят на фронт, откуда ее привезут обратно недели через две. Наши головы и шеи порядочно намокли, к восторгу Бэби. Приложившись к иконе, я пошел на доклад, а он еще долгое время стоял у подъезда и наблюдал толпу! В 12 ч. 30 м. все кончилось — народ и солдаты начали собираться еще в 10.30 м. Ночная буря сильно повредила телеграфные проволоки, оттого и были получены неполные известия с Юго-Западного фронта, но поступившие весьма удовлетворительны. До сих пор мы взяли в плен больше 1600 офицеров и 106000 солдат. В общем, наши потери невелики, но, конечно, не во всех армиях одинаковы. Я рад, что ты видела Н.П., очень желал бы их навестить, но теперь это совершенно невозможно!

Новые полки формируются теперь для отправки во Францию и в Салоники.

Моя нежная голубка, о, как мне хочется угнездиться возле тебя и прижаться к тебе крепко, крепко!

Да благословит Бог тебя и девочек! Нежно и много, много раз целую тебя. Навеки твой

Ники.

Ц.С. 31 мая 1916 г.

Мой любимый!

От всего сердца благодарю тебя за твое милое письмо и ласковые слова. Я тоже жажду твоих ласк и любви!

Действительно, приходят прекрасные вести. Идиотский Петр.^[870] даже не умеет достаточно оценить их. Бог да благословит тебя и наших дорогих героев! Я очень рада, что отправили икону, чтобы благословить ею всех. Молебен перед домом, должно быть, производил очень трогательное впечатление. Она^[871] передаст войскам твой привет, а также молитвы, — они почувствуют близость к тебе. Дивный день, стало прохладнее, что является истинным благодеяньем после ужасающей жары. Поставила мои свечки, работала в лазарете и сейчас собираюсь покататься с 3 девочками, пока Татьяна ездит верхом. Понравился ли тебе поезд Пуришкевича?Пожалуйста, сообщи, был ли это № 1 или 2, так как в № 2 находится сестра моего крымца Седова, и он очень хотел бы знать, какой поезд ты посетил. У меня нет ничего интересного.

Когда приблизительно начнет наша гвардия наступать?

Сокровище мое, в молитвах, в мыслях постоянно с тобой. Я так по тебе скучаю! Сегодня уже 2 недели, какмы расстались с тобой в Курске! Как это было ужасно!

Благослови и защити тебя Господь! Осыпаю тебя нежными поцелуями, муженек мой любимый, и остаюсь вся

Твоя.

Ц. ставка. 31 мая 1916 г.

Моя душка-женушка!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Погода сейчас дивная после вчерашнего ливня. В комнатах опять стало совсем прохладно. Я сделал длинную прогулку в лесу и поле с Валей Д.^[872], пока Бэби играл у шоссе. Затем мы отправились в кинематограф, где было очень интересно. Сегодня мы отправляемся на прогулку по реке после смотра на нашей станции некоторым проезжающим полкам.

В общем, наши успехи всюду удовлетворительны, за исключением одного места, как раз в середине наших обоих наступающих флангов. Австрийские войска и некоторые германские дивизии делают отчаянные усилия, чтобы прорваться в этом месте, но безрезультатно. Принимаются все необходимые меры для поддержки нашего корпуса и подводятся резервы. Здесь у нас, конечно, тяжелые потери, но что же делать! Но эти войска доблестно исполнили свой долг — они должны были привлечь внимание неприятеля и этим помочь своим соседям.

О твоих крымцах я ничего не слышал! Надеюсь, что Келлер отличится чемнибудь со своей кавалерией, может быть, ему удастся занять Черновцы. Тогда казаки и наша 1 Кубанская двинутся к этому городу.

Моя дорогая, я так по тебе тоскую! С нашего приезда я еще не прикасался к новой книге, которую хотелось бы прочесть: нет времени. Да благословит тебя Бог, моя возлюбленная женушка! Страстно целую тебя, а девочек нежно.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С.

1 июня 1916 г.

Сокровище мое, любимый мой!

Нежно благодарю тебя за твое милое письмо. Отрадно знать, что наши потери не столь уж велики в сравнении с тем, что нами выиграно во всех отношениях. Вполне понятно, что наислабейшим пунктом у нас является центр, но при старании и при условии, если подойдут новые подкрепления, все, с Божьей помощью, пойдет хорошо. Все вспоминают о тебе, когда торжествуют победу, — первой мыслью всех раненых было, как эта победа должна была обрадовать тебя. Это такая награда за твои глубокие стараданья, терпенье, выдержку и тяжкий труд!

Сегодня гораздо прохладнее, прошел небольшой дождь. Старшие девочки отправились в город, так как Ольга получает подношение, а затем они заедут к Татьяне. Младшие в своем лазарете, и я, как только закончу это письмо, заеду за ними, чтоб покататься вместе. Жду Аню. Она благополучно приехала в город.

Мы поработали в лазарете, а затем мы с Марией отправились на кладбище, так как там была семейная панихида по маленькой Соне — уже шесть месяцев прошло, как она умерла! Птицы так весело пели, солнце светило на могилу, покрытую незабудками, и это производило радостное, а не грустное впечатление. Кн. Палей былау меня вчера и принесла мне очень красивое платье из шифона. Она говорит, что Павел в очень приподнятом настроении, чувствует себя вполне хорошо, и что врачи совершенно спокойны за его здоровье.

У меня тоже не хватает времени для чтения, так как постоянно приходится бывать в лазарете, затем приемы, катанье, работа и писание писем. Поздравляю тебя с сестрой Ольгой. Вот уже 2 недели, как мы вернулись сюда и целых пять, как Аня отсюда уехала, — время прямо летит!

Завтра мне предстоит ехать на панихиду в город — годовщина Костиной^{name=r873>[873]} смерти!

Думаю о моем муженьке с великой тоской и глубочайшей любовью. Осыпаю тебя нежными поцелуями и прижимаю к сердцу. Благослови тебя Боже, ангел мой! Будь здоров — я всегда с тобой!

Навеки всецело твоя старая

Солнышко.

Ц. ставка. 1 июня 1916 г.

Моя родная душка-Солнышко!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо.

Сию минуту вошел ко мне Бенкендорф и принес мне письмо от Михень. Она сидит в Минске и прислала Эттера^[874] с этим письмом и с положением об организации ее учреждений. Я направил Эттера к Алексееву, потому что дело это слишком серьезное, чтоб его можно было утвердить одним взмахом пера! Слава Богу, что она не явилась сама.

Я в последний раз, благодаря спешке, забыл упомянуть о нашем посещении поезда Пуришкевича. Это не санитарный поезд — в нем 3 вагона с библиотекой для офицеров и солдат и полевая аптека, очень хорошо оборудованная и рассчитанная для обслуживания трех армейских корпусов. Он с нами обедал и рассказал много интересных подробностей!

Удивительная энергия и замечательный организатор! В этом поезде совсем нет сестер, одни мужчины. Я осмотрел поезд, когда он стоял на нашей платформе, где я смотрел войска, отправляющиеся на юг.

Если гвардию двинут, то только для того, чтобы приблизить ее немного к фронту. Вся кавалерия уже двинулась на запад, чтоб заменить наступающий 7-й кавалерийский корпус. Погода все время меняется — сегодня холоднее и идет дождь.

Моя родная девочка, я так по тебе тоскую — ведь уже больше двух недель, как мы расстались! Храни вас Господь! Целую нежно тебя и девочек. Мысленно прижимаюсь к твоей груди и чувствую себя уютно в твоих объятиях!

Навеки, любимая, твой

Ники.

Ц.С. 2 июня 1916 г.

Сокровище мое!

Шлю тебе нежный поцелуй и спасибо за твое милое письмо. Как я люблю беседовать с тобой! Чтение твоих строк, полных любви, согревает меня, и я стараюсь себе представить, будто слышу, как ты говоришь все эти дорогие слова твоей одинокой женушке.

Сегодня не очень солнечно, но это было лучше для поездки в город. Утром отправились на 1/2 часа в лазарет, чтобы пожелать всем доброго утра. Словно малые ребята, они все уставились на нас, одетых в “платья и шляпы”; они разглядывали наши кольца и браслеты (дамы тоже), и мы были смущены и чувствовали себя “гостями”. Оттуда я с О. и Т. отправились в крепость^[875] на панихиду. О, как холодна эта усыпальница! В ней трудно молиться, совершенно не чувствуешь, что находишься в церкви. Сейчас собираемся с Аней ехать кататься. Вчера днем М., А. и я попали под проливной дождь, а потому очень недолго катались. Вечером я посидела 3/4 часа у А., а затем отправилась к детям в лазарет. Они^[876] были вне себя от радости, так как совершенно не ожидали нас.

Добрые вести так отрадны и помогают жить. Ну уж эта Михень! Она может довести человека до бешенства. Я сегодня днем повидаю Витте, чтоб обсудить все насчет ее, так как у нее слишком уж большие претензии. Все же не хотелось бы ее напрасно обижать, так как у нее добрые намерения. Но она все портит благодаря своему ревнивому честолюбию. Не позволяй ей приставать к тебе и, главное, не давай ей никаких обещаний.

Мой нежный ангел, крепко прижимаю тебя к груди и нашептываю тебе нежные слова глубочайшей любви. Бог да благословит и защитит тебя! Святые ангелы охраняют и направляют тебя.

Навеки, мой Ники, всецело твоя детка

Аликс.

На днях видела Лио — он очень похудел, но не так уж плох; он хотел вернуться к исполнению своих обязанностей, но я сказала ему, чтоб он еще немного подождал и набрался побольше сил. Кондратьев вернулся на службу — он тоже очень худ, я не позволяю ему подавать к столу, чтоб избавить его от лишней ходьбы.

Всецело твоя.

А. была страшно счастлива, получив телеграммы.

Ц. ставка. 2 июня 1916 г.

Моя голубка!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо № 506 (подумай, какой большой номер!)^[877] Каждый вечер, прежде чем помолиться с нашим Солнечным Лучом, я рассказываю ему содержание твоих телеграмм и читаю ему вслух все его письма. Он слушает, лежа в постели, и целует твою подпись. Он становится разговорчивым и о многом меня расспрашивает, потому что мы одни; иногда, когда становится поздно, я тороплю его помолиться. Он спит хорошо и спокойно, и любит, чтоб окно оставалось открытым. Шум на улицах его не беспокоит.

Посылаю тебе несколько последних снимков — на первом снято прибытие чудотворной иконы, на другом — молебен под проливным дождем. Выбери себе любой!

Вчера я принял Барка; он разрабатывает интересующий тебя железнодорожный заем. Через неделю он едет в Англию и Францию.

Завтра я приму Мамонтова, после чего, надеюсь, временно остановится приток людей, приезжающих сюда изводить меня.

С весны у меня меньше времени для чтения, потому что мы остаемся гораздо дольше на воздухе — обыкновенно с 3 до 6 час.; вернувшись домой, мы пьем чай, а Бэби в это время обедает.

Теперь, моя радость, пора кончать. Храни тебя и девочек Господь! Целую твое дорогое личико и крепко люблю тебя.

Навеки, женушка моя, весь твой

Ники.

Ц.С. 3 июня 1916 г.

Радость моя!

Пожалуйста, исправь № в моем вчерашнем письме, я ошиблась, это должен был быть только № 507. Хороший солнечный день, потом внезапно набежали тучи. Спокойно провели вечер. А. сидела у меня, показывала снимки, говорила без конца о Кахаме, он, кажется, тоже сильно увлечен, почитала мне вслух, дети были в лазарете. Она предложила мне идти туда, но я сказала, что устала от поездки в город и что предпочитаю посидеть спокойно с ней. Получила длинное письмо от Ирэн, Гретхен и Анны Рантцау. Сын моей бедной подруги Тони убит на войне (ему было всего 19 лет — мой крестник, отправился добровольцем на войну еще в 1914 г.); он был отличным офицером и награжден железным крестом. Так грустно, что не нахожу слов! Она обожала этого мальчика. Тетя Беатриса тоже написала. Шлет тебе свой привет. Она воображает, будто я отдыхаю в Ливадии.

Сейчас я должна встать и одеться для лазарета.

Посылаю тебе и Бэби снимки моей работы. Вода взята из Черного моря, Аня привезла ее тебе и Бэби и посылает ее с приветом, — лакомства тоже от нее.

Пожалуйста, если решишь что-нибудь насчет Михень, сообщи свое решение сенатору Витте или Штюрмеру, так как это касается Верх. Сов. Я чувствую, что она наделает неприятностей, обращаясь к тебе за моей спиной, — это делается из мести, что очень некрасиво.

У меня только что был проф. Рейн^[878]. Имела с ним длинную беседу, велела ему попросить Штюрмера принять его для того, чтоб он мог все объяснить, потому что, действительно, ему следовало бы приступить к работе, как ты приказал, а Алек дал понять, будто ты велел все отложить. Быть может, ты его как-нибудь вызовешь к себе, так как, когда ты бываешь здесь, то у тебя остается еще меньше свободного времени. Льет, как из ведра. Горячо благодарю тебя за милое письмо. Как хорошо вышли эти снимки! Я оставила себе один. Прощай, мой ангел, Бог да благословит тебя! Люблю и целую тебя без конца.

Вся

Твоя.

Ц. ставка. 3 июня 1916 г.

Моя родная душка!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Какая радость по возвращении с доклада находить на столе конверт, надписанный любимым почерком! После завтрака я убегаю с ним в сад и спокойно наедине наслаждаюсь твоим письмом. Сегодня, по соседству с нами, в общественном саду играл оркестр. Всем во время завтрака доставило огромное удовольствие послушать музыку они до сих пор играют, и масса народа слушает. Я велел командиру здешнего полка пройтись с оркестром по городу — это так поднимает настроение! Они уже прошли несколько раз.

Я ничего не слышал про ранение Зборовского, только знаю, что их дивизия никуда не передвигалась. Я тебя удивлю тем, что сейчас сообщу: в последние недели наши прифронтовые железные дороги стали работать значительно лучше.

Последняя перевозка войск с севера на юг была произведена гораздо быстрее и в большем порядке, чем раньше. Перевозка одного армейского корпуса обыкновенно брала около двух недель; теперь же каждый корпус был перевезен в течение недели или шести дней! Так что вчера я в первый раз сказал несколько приветливых слов Ронжину и его подчиненным! Надо быть справедливым.

Мой любимый ангел! Как я тоскую по тебе, жажду тебя увидеть, поцеловать и поговорить с тобою!

Я чувствую, что скоро попрошу тебя приехать сюда на несколько дней, чтоб ободрить нас всех твоим милым присутствием. Храни тебя и девочек Господь! Прижимаю тебя нежно к груди и осыпаю тебя бесконечными поцелуями, моя дорогая старая женушка.

Твой навеки

Ники.

Ц.С. 4 июня 1916 г.

Мой родной голубчик!

От всей души благодарю тебя за твое драгоценное письмо. А. позабыла тебе сказать, что наш Друг шлет благословение всему православному воинству. Он просит, чтобы мы не слишком сильно продвигались на севере, потому что, по Его словам, если наши успехи на юге будут продолжаться, то они сами станут на севере отступать, либо наступать, и тогда их потери будут очень велики, если же мы начнем там, то понесем большой урон. Он говорит это в предостережение.

Только что прибыла Беккер. Я тоже набрасываюсь на твои письма и проглатываю их, а дети стоят кругом и ждут, чтоб я прочла вслух то, что их интересует, а после я снова перечитываю и целую дорогие строки.

Хорошо, что оркестр прошел по улицам с музыкой. Это поднимает настроение. Стараюсь заполучить в мой санитарный поезд Зборовского (ранен в грудь навылет — не слишком серьезно), Шведова — брюшной тиф, Скворцова — ранен. Юзик^[879] — поможет в Киеве, я говорила обо всем с Граббе.

Как я рада, что, наконец, воинские поезда стали продвигаться быстрее! Уверяю тебя, “где есть желание, там есть и возможность”, только не нужно слишком много поваров, чтоб не испортили супа. Только что получила телеграмму от Апраксина — мои маленькие поезда усердно работают в Луцке, Ровно, за Режицей в Тарнополе, в Трембовле — отделение Винницкого склада в Чернигове. Все полны благодарности; военные говорят, что они не могли бы обойтись без нас, благодарят Бога за то, что мы способствуем их успехам.

Да, ангел мой, мы можем примчаться к тебе, чтоб подбодрить тебя. Льет дождь. Эмма, ее отец и А. завтракали у нас. Вчерашний вечер провела в лазарете, сегодня остаюсь дома. Целую без конца и горячо люблю. Благослови тебя Боже!

Всецело

Твоя.

Ц. ставка.

4 июня 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо и очаровательные снимки. Поблагодари, пожалуйста, также Татьяну, Марию и Аню. Я был в восторге, получив такое количество снимков, и с удовольствием их рассматриваю. Только нечем их наклеивать. Не бойся насчет Михень и ее претензий. Алексеев принял Эттера очень холодно и оставил у себя бумаги, которые я от нее получил. При сем прилагаю ее письмо, которое ты можешь разорвать. Она прислала мне это Положение о всех своих учреждениях. Если ты находишь, что это дело Верх. Сов., то я тебе их верну. Алексеев говорит, что это также дело Красного Креста, хотя еще в большей степени многое относится к военному ведомству!

Ты спрашиваешь, приму ли я проф. Рейна; по-моему, не стоит, я заранее знаю все, что он мне скажет. Алек просил меня отложить это до окончания войны, и я согласился. Я не могу менять свое мнение каждые два месяца — это просто невыносимо!

Вчера полковник Киреев (из конвоя) сообщил мне, что Викт. Эр.^[880] тяжело ранен в ногу, один из молодых офицеров легко ранен, а молодой Шведов заболел тифом, так что в сотне не осталось сейчас ни одного офицера!

Я не могу понять, были ли они с Келлером, или одни?

Пора кончать. Храни тебя Господь, моя милая женушка! Сердечно поздравляю со днем рождения Анастасии.

Нежно целую.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 5 июня 1916 г.

Душка, любимый мой!

Поздравляю тебя с днем рождения нашей маленькой девчурки, — подумай, ей уже 15 лет! Это как-то грустно даже — у нас нет больше маленьких!

Очень холодно, дождливая погода, всего 7, 8 градусов; мы катались в теплых пальто, и Ольга зябла. От всей души благодарю за милое письмо. Я пришлю тебе еще другие снимки, как только получу. Право же, недопустимо, чтоб Михень вмешивалась в дела, совершенно ее не касающиеся, — она стремится слишком много захватить в свои руки; военные вопросы — не ее дело. Я огорчена за Рейна. Он прав, а Алек совершенно неправ, для меня это ясно. Аня только что уехала в Териоки повидаться со своей семьей и вернется во вторник днем. Она позабыла тебе сказать, что, по мнению нашего Друга, для нас хорошо, что Китченер погиб, так как позже он мог бы причинить вред России, и что нет беды в том, что вместе с ним погибли его бумаги. Видишь ли, Его всегда страшит Англия, какой она будет по окончании войны, когда начнутся мирные переговоры. Он находит, что Туманов превосходен на своем месте и совсем не помышляет об уходе и что он лучше Енгалычева. Я и не знала, что его собираются сменить.

Я просила батюшку отслужить благодарственный молебен, что он и исполнил после короткой, хорошей проповеди о наших успехах и о том, что Почаевский монастырь снова наш, и что Бог внял всеобщим молитвам и т.п.

Вчера вечером А. читала мне вслух, пока все были в лазарете. Анна Алекс. Коробчук родила дочь 3 дня тому назад, и я собираюсь ее завтра крестить. Сейчас должна отправить это письмо. Все мои мысли, страстная любовь, поцелуи, благословения и великая тоска устремлены к тебе, мой милый.

Навекитвоя

Женушка.

Милый Голубой Мальчик!

Только что получила прилагаемую телеграмму от 21 сибирского п. Бедный Выкрестов — мне страшно жаль его — это был такой милый человек, у него был георгиевский крест.

Ц. ставка.

5 июня 1916 г.

Моя дорогая!

Нежно благодарю за дорогое письмо. Я принимал Граббе, и он мне передал все твои поручения. Мне совсем некогда писать, такая досада!

Несколько дней тому назад мы с Алексеевым решили не наступать на севере, но напрячь все усилия немного южнее. — Но, прошу тебя, никому об этом не говори, даже нашему Другу. Никто не должен об этом знать. Даже войска, расположенные на севере, продолжают думать, что они скоро пойдут в наступление, — и это поддерживает их дух. Демонстрации, и даже очень сильные, будут здесь продолжаться нарочно. К югу мы отправляем сильные подкрепления. Брусилов спокоен и тверд.

Вчера я нашел в нашем маленьком саду, к моему большому удивлению, два куста белой акации в цвету — посылаю тебе несколько цветков.

Сегодня погода немного теплее и лучше. Да, я совсем позабыл поздравить тебя со днем рождения Анастасии.

Да хранит тебя, мой ангел, и девочек Господь! Осыпаю твое милое личико горячими поцелуями.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 6 июня 1916 г.

Сокровище мое!

От всего сердца поздравляю тебя с нашими успехами и со взятием Черновиц хвала Господу Богу! Только б нам не зарваться слишком вперед — прокладываются ли у нас узкоколейные дороги для подвоза продовольствия и снарядов к фронту? Я просила Татьяну немедленно протелефонировать последние известия в лазарет радость была беспредельна. Мы провели там вечер. Маленькие принимают участие в разных играх, а старшие вместе с Равтополо и Шаг-Баговым приготовляют материал для перевязочной; иногда я играю с ними и прохожу по палатам, присаживаюсь около тех, кто лежит, затем усаживаюсь в удобное кресло в маленькой комнате Седова (крымца), работаю, беседую, а затем В. Вильчковская приносит скамеечку и садится у моих ног, и мы очень уютно проводим время втроем. В соседней комнате лежит еще один юнец, который ужасно страдает и тоже хочет, чтоб я работала и сидела возле него, так что меня скоро разорвут на части. После завтрака жду маленькую т-те Коцебу (жену ex-улана), затем предстоят крестины Коробчук, после этого поеду осмотреть Ольгин поезд (кавказского дворянства), раздам медали тяжелораненым и обойду весь поезд. Кн. Церетели (бывш. Нижегородец) стоит во главе его. Сердечно благодарю тебя, дорогой, за твое милое письмо и за восхитительную белую акацию. Я рада, что мои стрелки тоже послали тебе телеграмму, молодцы!

О, какая погода! Холодно, пасмурно, дождь идет — настоящая осень. Извини за короткое письмо, но сейчас у меня начнется прием. Все мои мысли, вся моя глубокая любовь, мое сокровище, с тобою. Бог да благословит и защитит тебя! Осыпаю тебя нежными поцелуями.

Навеки, мой Ники, твоя

Солнышко.

Ц. ставка.

6 июня 1916 г.

Моя любимая!

Сердечно благодарю за дорогое письмо. Сегодня погода прояснилась, но воздух более напоминает осень, чем июнь месяц. Мы ездили кататься по новой дороге и переехали через реку по новому прекрасному мосту около местечка Дашковка, в 15 верстах к югу от Могилева. Я немного погулял пешком, и, конечно, мы промокли от неожиданного ливня. Бэби забрался в один из автомобилей и остался сухим. Он всегда носит с собой свое маленькое ружье и часами ходит взад и вперед по определенной дорожке.

Начал я писать утром, — теперь, после завтрака, стало теплее. Твои сибиряки и вся 6 сибирская стрелковая дивизия вели себя геройски и удержали все свои позиции против сильных германских атак. Через два дня они получат подкрепления, и я надеюсь, что начнется новое наступление на Ковель. Если ты посмотришь на карту, то поймешь, почему для нас важно достичь этого пункта и почему германцы помогают австрийцам воспрепятствовать всеми силами нашему продвижению вперед.

Сегодня Воейков вернулся из своего имения очень довольный тем, что видел и слышал в Москве по поводу нашей победы.

Дорогая моя — люблю тебя и безумно тоскую по тебе. Я редко так тосковал по тебе, как теперь, несмотря на то, что со мною наш Солнечный Луч, — вероятно, это после нашей последней поездки вместе. Храни Господь, моя дорогая, тебя и девочек!

Поблагодари А. за ее хорошую фотографию.

1000 нежных поцелуев от твоего старого любящего

Ники.

Ц.С. 7 июня 1916 г.

 Мой нежный ангел!

Сердечно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Я думаю так часто, часто, мой ненаглядный, о тебе, о том, что ты одинок, несмотря на то, что Солнечный Луч с тобой. Я тоскую без вас обоих больше, чем ты себе можешь это представить, и чувствую сердцем всю твою нежную любовь. Добрые вести поднимают дух. Слава Богу, милые сибиряки снова проявляют геройскую отвагу.

Наконец проглянуло солнце, стало теплее, так что мы могли завтракать на балконе. Мавра, Вера и Георгий также завтракали с нами — они едут в Осташево. Она спрашивала, не пошлютли Игоря на фронт в более теплые края, как ты это раньше предполагал. Поработала в лазарете. Командир текинцев Зыков, бывш. мой Александр., лежит у нас. Он был ранен в ногу во время их блестящей кавалерийской атаки. На нем постоянно их крошечная шапочка. Очень интересно все, что он рассказывает. Он сильно оглох от контузии, — кроме того, у него расширение сердца.

Сегодня в 4 часа в манеже будет кинематографический сеанс для всех раненых, — ты видел эти фильмы, — снимки с Сорокомыша и Трапезонда.

А. к 5 вернется из Териок. — Ненаглядный мой, прижимаю тебя к сердцу и осыпаю тебя нежными поцелуями. Благослови тебя Боже!

Люблю тебя выше всяких слов.

Навеки твоя маленькая

Солнышко.

Зеленецкий опять привез мне 96 р. от наших моряков — как это трогательно!

Ц. ставка.

7 июня 1916 г.

 Мое родное Солнышко!

Сердечно благодарю за дорогое письмо и за клей.

Как бывало в прошедшие дни, мы на яхте клеили в альбомы во время дождя, так и теперь я буду делать это в дурную погоду.

После вчерашней чудной погоды сегодня с утра начался ливень и продолжается безостановочно до сих пор. Так скучно! Я рассказал Алексееву, как ты интересуешься военными делами и про те подробности, о которых ты меня спрашиваешь в своем последнем письме. Он улыбнулся и молча меня слушал. Конечно, эти вещи принимались и принимаются во внимание; наше преследование остановится на р. Сучаве, все узко- и ширококолейные железные дороги сразу исправляются и проводятся новые, непосредственно вслед за нашими войсками. Ты не удивляйся, если теперь настанет временное затишье в военных действиях. Наши войска там не двинутся, пока не прибудут новые подкрепления и не будет сделана диверсия около Пинска. Прошу тебя, храни это про себя, ни одна душа не должна об этом знать!

Принимая во внимание все эти обстоятельства, я прихожу к заключению, что мне придется остаться здесь на неопределенное время. Поэтому я приказал Воейкову отослать мой поезд домой для ремонта, в котором он сильно нуждается. Вчера икона Влад. Божьей Матери вернулась с фронта. Старик священник, приехавший с нею из Москвы, в восторге от виденных им войсковых частей и их настроения.

Храни вас Господь! Страстно обнимаю тебя и осыпаю твое милое личико горячими поцелуями, моя дорогая маленькая женушка.

Твой навеки

Ники.

8 июня 1916 г.

 Мой любимый!

 Нежно целую и от всей души благодарю тебя за твое милое письмо. Я прекрасно понимаю, что ты сейчас не можешь к нам приехать хотя бы на короткое время, необходимость в твоем присутствии там слишком велика. Спасибо за сведения о планах; конечно, я никому не стану рассказывать.

Сашка^[881] у нас завтракал, — у него 3-недельный отпуск. Он живет в Ц.С. с женой и матерью. Он ничуть не изменился и по-старому дразнил Ольгу. — Были в лазарете, сейчас собираемся немного прокатиться. Вчерашний вечер я провела дома — Аня читала мне вслух, а я работала. Погода все время меняется, и оттого щека моя несколько припухла. Это незаметно в моем сестринском одеянии, и я могу поехать кататься, накрыв свой головной убор черной шалью, но завтра в Верх. Совете буду не очень хороша. — Посылаю тебе розы, они из милого Петергофа, а душистый горошек — здешний; они так восхитительно пахнут, что я не могу не послать тебе немножко. Моя радость, мое счастье, я вспоминаю тебя так часто! Осыпаю тебя страстными, нежными поцелуями. — Кинематографические снимки Эрзерума и Трапезонда были очень интересны; некоторые очень хороши, но иные так темны, что едва можно было что разглядеть. Следовало бы хоть один раз дать для всех юмористическую программу, чтоб солдаты могли посмеяться, их была масса на этом сеансе.

А теперь, мой дорогой муженек, мой родной, прощай и да благословит тебя Господь! Извини за скучные письма, но увы! ничего нет интересного. Шлю тебе самый нежный привет, мысленно прижимаю тебя к груди и кладу твою голову на мое сердце.

Навеки всецело

Твоя.

Ц. ставка. 8 июня 1916 г.

Моя нежная голубка!

Бенкендорф сегодня уезжает. Ему очень хочется отвезти тебе письмо, так что я посылаю тебе эту открытку и веточку акации. Сегодня годовщина моего приезда в Вальтон на Ф. в 1894 г. Каким все это кажется далеким! С нежной и страстной любовью.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 9 июня 1916 г.

Мой голубчик!

Нежно благодарю тебя за твою дорогую открытку, которую мне только что передал Бенкендорф. Я рада, что он нашел вас обоих в добром здоровье, хотя погода плохая и у вас, и даже там — на фронте. — Мы сейчас спешим в город — прямо в Верховный Совет, оттуда вернемся к чаю, так как Павел хочет приехать проститься с нами, он завтра уезжает. — Были в лазарете, вчерашний вечер тоже провели там, а потому я до этого посидела с ней часок, так как она, по-видимому, чувствовала себя обиженной тем, что я ухожу, хоть и понимала меня; сегодняшний вечер мы проведем с ней вместе. — Я вижу по газетам, что дорогая матушка разъезжает. Она была, кажется, у старухи Браницкой^[882] в Б.Ц. — Завтра наши молитвы встретятся в Тобольске. — Милый, я велела Зайончк.^[883] передать Волжину, чтоб он выехал, — они не получили никакого ответа от тебя (он тоже писал тебе, насколько мне известно), и я сказала, что я уверена в том, что таково твое желание, так как принято, чтоб ездил обер-прокурор, а не товарищ. Надеюсь, я правильно поступила, говоря так — ему следовало самому это знать, но так как это очень далеко, то он думал, что он может быть нужен здесь и т.д. Элла, увы, не поехала, я в этом была уверена. — Мы завтракали на балконе, но было довольно холодно — неприветливая погода. Такое странное лето.

Да, дорогой Вальтон! Какие с ним связаны дивные, нежные воспоминания! Ах, дорогой мой, как безгранично я тебя люблю, больше, чем могу выразить — ты моя жизнь, мой Солнечный Свет, мой единственный и мое все! — Бог да благословит и защитит тебя! Осыпаю тебя нежными поцелуями. Навсегда, муженек мой, твоя старая детка

Аликс.

Ц. ставка. 9 июня 1916 г.

Мое сокровище!

Вчера у меня было столько дела, что не успел написать тебе настоящего письма. — Сегодня тоже буду занят, так как должен принять старика Куломзина, Маркова^[884], министра по делам Финляндии, и генерала Стаховича^[885]. — Это займет все мое время до обеда, а вечером придется, по обыкновению, спешно просмотреть все свои бумаги и лечь очень поздно. Вчера я лег только в 2 ч. ночи.

Силаеву протелеграфировал, просив его продолжать свой курс лечения, так как время у него на это имеется.

Немцы подвозят к Ковелю все больше и больше войск, как я этого, впрочем, и ожидал, и теперь там происходят кровопролитнейшие бои. Все наличные войска посылаются к Брусилову, чтобы дать ему как можно больше подкреплений. Опять начинает давать себя чувствовать этот проклятый вопрос о снарядах для тяжелой артиллерии. Пришлось отправить туда все запасы Эверта и Куропаткина; это вместе с большим передвижением войск очень усложняет работу наших железных дорог и штаба. Но Бог милостив, и я надеюсь, что через несколько дней или через неделю этот критический момент пройдет!

Погода совсем непонятная — один день прекрасный, а другой льет дождь. Поезд опоздал, поэтому твое письмо только что принесли. Нежно благодарю тебя, моя любимая, моя душка-женушка.

Храни вас Господь! Нежно целую.

Навеки весь твой

Ники.

Царское Село. 9 июня 1916 г.

Мой возлюбленный ангел!

Берусь за письмо к тебе прежде, чем лечь в постель. Я просила Аню написать, так как ей велено передать тебе 5 вопросов, ей легче написать о непосредственно слышанном. Хочешь ли ты, чтоб я послала за Штюрмером и поговорила с ним об этих делах, чтобы все наметить? Если да, то немедленно протелеграфируй мне: согласен на твое предложение, — тогда я в воскресение приму его, все обсужу и велю ему спросить, когда ты сможешь его принять. Наш Друг надеялся, что ты приедешь теперь на два дня, чтобы решить все эти вопросы. Он находит чрезвычайно важным скорее все это обсудить, в особенности — вопрос № 1 (о Думе). Помнится мне, я тебе говорила, что Шт. просил тебя распустить их возможно скорее, велеть им разъехаться по деревням и следить за ходом полевых работ. — Только поскорее вызови Ш., так как уж очень медленно все делается. Ты можешь дать ему на просмотр бумагу Михень.

2) Относительно отставки Оболенского^[886] — почему бы не назначить его куда-нибудь губернатором? Только где тот подходящий человек, который мог бы заменить его? Он никогда не выступал против Гр., а потому последнему тяжело уже просить об его отставке. Но он говорит, что Оболенский, действительно, ровно ничего не делает, а между тем надо возможно скорее серьезно заняться вопросом о подвозе продовольствия — снова на улицах стоят длинные хвосты перед лавками.

3) Не было ли бы умнее передать весь этот вопрос о продовольствии и о топливе министру внутренних дел, которого это ближе касается, нежели министра земледелия? Министр внутренних дел имеет всюду своих людей, он может давать приказы и непосредственные инструкции всем губернаторам, — в конце концов все ведь находится под его началом, и Кривош. взял все это в свои руки исключительно из корыстолюбия — мне не хочется приписывать ему еще худших намерений. Я помню, что молодой Хвостов тоже полагал, что было бы лучше передать это дело в ведение министра внутренних дел. Это один из серьезнейших вопросов, иначе топливо страшно поднимется в цене.

4) Относительно Союза городов. Ты не должен больше выражатьим свою личную благодарность, нужно под каким-нибудь предлогом теперь же опубликовать сведения относительно всего, что ими делается и, главным образом, то, что ты, т.е. правительство, даете им средства, а они свободно растрачивают их это твои деньги, а не их собственные. Общество должно это знать. Я неоднократно говорила с Ш. по этому поводу, как бы это огласить — путем ли издания указа Ш. от твоего имени или в форме его доклада тебе? Я снова обсужу с ним этот вопрос, так как они стремятся взять на себя слишком крупную роль, — это становится политически опасно и против этого уже теперь следует принять меры, иначе со временем придется слишком многое менять зараз.

5) Она никак не могла вспомнить, что Он ей сказал. Верх. Совет длился от 3 до 41/2, — Родзянко и Челноков много говорили, а Нейдгардт нашей Михень раздражал меня. Стишинский^[887] хорошо говорил, Борис Васильчиков — неважно. — Трепов передал мне твой привет, благодарю тебя, мой дорогой. Очень жалею, что не имела времени повидать Митю Ден перед его отъездом — слишком поздно узнала об этом. — Милый старый Горемыкин тоже был в В.С. — такой маленький, ужасно худой, с большими глазами. — Он сказал, что в Гаграх жара очень скверно подействовала на него, а жена его, напротив, очень хорошо выглядит, и зрение у нее стало лучше. — Павел и Мари пили у нас чай (она снова вся в прыщах), — он уезжает завтра. Оказывается, уже несколько недель, как Дмитрий приехал сюда, и беспрестанно ездит в Москву — ни разу не показался нам на глаза — не понимаю подобной манеры служить. Как говорят, он состоит при Скоропадском^[888]. Ольга и я покатались на моей дрошке^[889], и так как в Тярлеве богослужение еще не кончилось, то мы вышли из экипажа, вошли в церковь, приложились к Евангелию, а затем вернулись домой. Прелестный, уютный храм. Другие три девочки и Иза ходили вместе на прогулку. Вечер я провела с Аней. Твоя первая акация лежит в моем Евангелии, эту положу в молитвенник. Сейчас должна погасить свет, закончу это письмо завтра. В 3 ч. мы идем в церковь (день св. Иоанна Максимовича), а оттуда в лазарет на операцию. В субботу повидаюсь с нашим Другом у нее, чтобы проститься с Ним — Он на будущей неделе уезжает к себе домой. — Спи хорошо, мое сокровище! Я постоянно утром и вечером крещу и целую твою подушку — это все, что у меня есть! Чего ради Греции предъявлен этот ультиматум? Несомненно, Англия и Франция во главе всего этого дела — на мой некомпетентный взгляд, это несправедливо и жестоко — не представляю себе, как Тино^[890] выйдет из этого положения — это может повредить его популярности.

Мне поручено передать еще следующее: судьей Сухомлинова будет ген. Селиванов^[891], говорят, что он не может быть беспристрастным, так как раньше был уволен Сухомлиновым из Сибири — и что лучше назначить члена Гос. Совета ген. Шумилова. Сообщаю это тебе только потому, что таково Его желание, но я сказала А., что сомневаюсь, чтоб ты стал вмешиваться в это дело.

10-е. — Горячо благодарю тебя за милое письмо, очень рада была получить его, мой ангел!

Несколько раз начинался дождь. Были в церкви, затем присутствовали при операции; к нам привезли еще новых офицеров из Ингерманландск. Гус., Беломорского п., Белозерского п. и т.д.

Сейчас принимала Малевского-Малевича^[892]. Рад, что вернулся из Японии, так как оба сына его служат в Преображенск. п. Он жаждет представиться тебе, но ему известно, что у тебя нет времени. — Большое спасибо за то, что ты протелеграфировал Силаеву. — Жгучие поцелуи без счета и благословения шлет тебе твоя старая

 Женушка.

Да ниспошлет св. Иоанн Макс. свое благословение вам обоим и нашей родине!

Ц. ставка. 10 июня 1916 г.

 Моя милая голубка!

Крепко благодарю тебя за письмо. Опять не было времени написать тебе. Принимал старого персидского принца Зилли-Султана, который возвращается на родину. Он брат последнего шаха, которого мы принимали в Петергофе. — Алексей сидел рядом с его сыном и все время разговаривал с ним по-французски. Храни тебя Господь, мое дорогое Солнышко! Целую и люблю тебя страстно и нежно.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 11 июня 1916 г.

Ангел любимый!

Сердечно благодарю за милую открытку. — Льет дождь, по обыкновению. Были в лазарете, затем на панихиде по бедном Жукове, — что могло довести его до самоубийства? Потом я осматривала мою колонну санитарн. повозок, отправляемых в армию Щербачева — они ему крайне нужны!

Сейчас принимала фон-Хартена, ком. Тверцов. Он просит позволения представиться Алексею, — я сказала ему, чтоб он отправился в ставку и просил об этом Воейкова. — Получила телеграмму от моих сибирских стрелков — опять много убитых офицеров и масса тяжело раненных, — среди них один из наших, на это раз он дважды ранен в голову. “Убит необычайной храбрости старший унтер-офицер команды пеших разведчиков Б.П. Акимов, бывший лейтенант флота”. Зборовский уже здесь (мой поезд гоняется за ним) и сегодня должен быть помещен в лазарет детей — они отправились туда в большом волнении. — Я послала Вильчк. — список фамилий казаков, которых нам надо заполучить сюда. Мой поезд, вероятно, прибудет завтра, он подбирал раненых в разных городах. — Уютно ли устроился Георгий? Эта вечная сырость ужасна, да и Бэби она вредна. Зубной врач пришел и скоро начнет меня мучить. — Мы сегодня вечером повидаемся у нее на дому с нашим Другом, чтобы проститься с Ним, так как Он собирается уехать. — Телеграмма Суслика поистине убийственна. Мой безгранично любимый, благословляю и целую тебя без конца и тоскую по тебе.

Навеки

Твоя.

Кудаопять отправили Экипаж^[893]? Дмитрий вхорошем настроении, и, как всегда, забавен.

Ц. ставка. 11 июня 1916 г.

Моя родная душка-женушка!

Нежно благодарю за твое дорогое письмо, полное скучных вопросов, большей части которых я уже касался в разговоре с Шт. Он — прекрасный, честный человек, только, мне кажется, никак не может решиться делать то, что необходимо. — Самым важным и неотложным является сейчас вопрос о топливе и металлах железе и меди для снарядов, потому что, при недостатке металлов, фабрики не могут вырабатывать достаточного количества патронов и бомб. То же самое и с железными дорогами. Трепов утверждает, что они работают лучше, чем в прошлом году, и приводит доказательства этому, но тем не менее все же жалуются, что они не подвозят всего того, что могли бы! Прямо проклятие эти дела, от постоянной заботы о них я уже не соображаю, где правда. Но необходимо действовать очень энергично и предпринять очень твердые шаги для того, чтобы решить эти вопросы раз навсегда. Как только Дума будет распущена, я вызову сюда всех министров для обсуждения этих вопросов и все здесь решу! — Они продолжают приезжать сюда почти каждый день и отнимают у меня все время; я обыкновенно ложусь после 1ч. 30 м., проводя время в вечной спешке с писанием, чтением и приемами!!! Прямо отчаяние!

Сегодня стало теплее, но все же у нас шел два раза дождь. Вчера принимал двух персидских принцев. Бэби всех нас удивил тем, что за завтраком разговаривал пофранцузски с младшим из них!

Храни вас Господь. — Целую тебя страстно и нежно, мое сокровище, а также девочек. Передай ей мой привет.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 12 июня 1916 г.

Мой нежно любимый!

Горячее тебе спасибо за твое милое письмо. Как ты, верно, устал от всех этих людей, пристающих к тебе, а тут еще я с моим докучливым письмом! — Вчера вечером, перед тем как идти в лазарет, я имела радость повидать нашего Друга в маленьком домике. — Он был в прекрасном настроении, такой ласковый и благожелательный, — Он очень рад добрым вестям, — много расспрашивал о тебе. Мне было отрадно видеть Его и потом пройти к нашим раненым прямо от Него. Бедный старик полковник очень плох, но я надеюсь, что с Божьей помощью мы сможем его спасти. Я предложила ему причаститься, что он и исполнил сегодня утром, — мне это постоянно придает надежду. Лазарет совсем заполнен, у нас 23 офицера. Ольга и Татьяна работают и забавно уличают друг друга в “отлынивании”. — Мы вернулись с катанья, перед которым заходили в детский госпиталь. Виктор Эрастович загорел и выглядит прекрасно, уверяет, будто у него нет никаких болей, но лицо иногда заметно подергивается. Он ранен в грудь навылет, но и рука дает себя чувствовать. — А. на ночь уехала в Финляндию. Наша выставка в Большом Дворце, как и в прошлом году, открывается сегодня: работы всех наших здешних раненых и наши собственные изделия.

Были в церкви. — Мне предстоит принять Шт., а позже Рост. с длинным докладом, так как он едет в шестинедельный отпуск в Финляндию.

Погода стала лучше, теплее, но мало солнца.

Любимый ангел, жажду прижать тебя к сердцу и нашептывать тебе слова безграничной любви и нежности, мой ненаглядный! Покрываю твое дорогое лицо, глаза и губы жгучими поцелуями. Бог да благословит и сохранит тебя!

Навеки всецело

Твоя.

Спасибо, шалун мой, за вату!!!

Прости, что письмо вышло таким скучным.

Ц. ставка. 12 июня 1916 г.

Моя любимая!

Сердечно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Да, действительно, очень грустно, что умер бедный Жуков. Граббе еще не знает причины, но предполагает, что грыжа помешала ему сесть на коня как раз в тот момент, когда наша кавалерия начала преследовать австрийцев. — Он, очевидно, считал унизительным оставаться позади в госпитале и застрелился, оставив записку, в которой говорит, что кончает самоубийством!

Алексеев сообщил мне, что получил письмо от одного из командующих генералов, который пишет, что солдаты нуждаются в почтовой бумаге и открытках. Будь ангелом и закажи, сколько можешь. А позднее отправь их в своих маленьких поездах командующим армиями отдельными пачками. — Прекрасная 6-я сибирская дивизия понесла много потерь, но и истребила огромное количество германских войск, прибывших из-под Вердена. — Всюду, где неприятель пользуется разрывными пулями, мы не берем пленных! Это было официально объявлено на днях, — нужно, чтобы весь мир знал об этом. Расспроси своих раненых об этом.

Наш храбрый Келлер вытеснил австрийцев из Буковины и взял вплен 60 офицеров и более 2000 солдат. — Лечицкий не может его остановить. К. только что телеграфировал Граббе, что он с сожалением отпускает 1-ю Куб. сотню — она теперь будет заменена 4-й Терской. Прошу тебя, узнай, когда их отправляют, и простись с ними!

Храни вас Господь! Обнимаю крепко и нежно целую тебя всю! Сокровище мое, милая моя женушка!

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 13 июня 1916 г.

Мой милый ангел!

Дивный день, птицы весело распевают, наслаждаясь солнцем, но какое-то странное освещение, небо словно подернуто каким-то туманом — может быть, это от пальбы? Дорогой мой, от всей души благодарю тебя за твое милое письмо. Слава Богу, что такие хорошие вести и что Келлер так отличился. Привезли еще раненых. Нам пришлось оперировать старика полковника, — это был тяжелый случай. Слава Богу, пока сердце его работает удовлетворительно, но все же положение очень серьезное. Я чувствую усталость, так как это длилось 50 м., и я все время стояла, чтобы быстро подавать инструменты и быть готовой на всякий случай. — Гр. Воронцова долго сидела у меня, просила передать тебе почтение. Она живет здесь. Она действительно очень постарела, очень мила и дружелюбно настроена. — Сейчас зубной врач начнет меня терзать (в такую-то чудную погоду!), затем длительный доклад В.И. Шнейдер. Вечером останусь дома. — А. вернется из Териок. Гординский заезжал на два дня — он постоянно ощущает последствия крушения поезда.

Милый, прости, что я опять беспокою тебя, но не можешь ли ты спросить Алексеева, действительно ли необходимо передать великолепный лазарет имени Бэби (бывш. Сухом.) военной академии, — это прекрасный лазарет, помнишь, великолепно оборудованный, один из лучших во всем городе. Ал. говорит, что он хочет возобновить занятия, так как ощущается недостаток в офицерах Генер. Штаба. Разве такая нужда в них теперь, разве строевые офицеры не могут их заменить? Они гораздо лучше первых научились на войне разбираться в военных вопросах. А нас просят приготовить 50 кроватей для офицеров, которые будут здесь обучаться. Это страшно жаль, так как я сомневаюсь в том, чтоб мы могли найти где-нибудь столь подходящее большое здание. Будь ангелом и снова совершенно определенно спроси Ал., должны ли мы очистить помещение, не может ли он нас там оставить? Будь добр ответить мне, так как все очень волнуются по этому поводу. — Поблагодари Жилика за его письмо. Он находит, что Бэби не совсем здоров, а потому уроки проходят не столь успешно; я думаю, что этому виной эта скверная непостоянная погода.

Должна кончать и бежать дальше.

Видела Ш., все ему сказала, он записал все вопросы и все приготовит к тому моменту, когда ты за ним пришлешь. Он надеется, что Дума будет распущена 20-го.

Благословляю и целую тебя, горячо люблю и обожаю.

Навеки, муженек мой, твоя старая

Женушка.

Так как кн.^[894] уехала с поездомна фронт за ранеными, я чувствую себя ответственной за дела в лазарете, оттуда обращаются ко мне как к своему начальству.

Ц. ставка. 13 июня 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Сердечно благодарю за дорогое письмо. Поздравляю с днем рождения Марии, грустно, что мы не вместе.

Сегодня, наконец, ясно и тепло, так что мы опять завтракали в палатке, после десятидневного перерыва. — Известия хорошие. Граббе едет обратно ненадолго и хотел бы повидать тебя.

Нежно обнимаю тебя и шепчу тебе на ушко слова любви! Храни тебя Бог, моя душка.

Навсегда твой

Ники.

Ц.С. 14 июня 1916 г.

 Мой любимый душка!

Горячо инежно благодарю тебя за милую открытку. Такая дивная погода, истинное наслаждение! Все наши раненые лежат на балконе и наслаждаются этим великолепием. Таубе лежит на солнце под зонтиком так, чтоб устроить солнечную ванну своей бедной култышке. — Сейчас мы должны спешить в новый лазарет М. и А., оттуда в их старый лазарет, там будет благодарственный молебен. Горячо тебя поздравляю с днем рождения нашей большой Марии — она вне себя от радости от твоего дорогого письма. Наш Друг надеется на большую победу (быть может, под Ковелем), если это сбудется, то Он просит ради этого “взять на поруки” Сухомлинова. Прикажи это сделать без большого шума, секретно Хвостову или сенатору, который производит по его делу следствие — позволь ему жить дома за поручительством двух лиц. Он стар — конечно, наказание остается, но так старику будет легче нести тяжелое бремя. — Он просит тебя это сделать в случае, если мы одержим большую победу. — Папиросы пришли к концу, а потому Татьяна достала маленькую коробку, как ты ей это велел. — Я рада, что ты опять можешь завтракать на воздухе, мы тоже с удовольствием совершаем наши трапезы на балконе. Титирят.^[895] опять привезет тебе цветы. А. приехала в лазарет в своей каретке, запряженной пони, повидать всех наших раненых — дружеское внимание должно их ободрить! — После перевязок я занималась вышиваньем (все для нашей выставки-базара). Эти работы прекрасно раскупаются, а Гординский и Седов помогали мне шить. — Боюсь, что полковник умирает — такая грусть!

Сегодня 4 недели, как мы расстались. Ах, дорогой мой, я так горячо люблю тебя, мой Голубой Мальчик, и осыпаю поцелуями! Бог да благословит и защитит тебя ныне и присно!

Вся твоя.

Ц. ставка. 14 июня 1916 г.

Моя милая душка-женушка!

Сердечно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Поздравляю тебя с семнадцатилетием нашей дорогой Марии. Как летит время! — Я спрошу Алексеева про дом академии. Я почти уверен, что придется очистить это здание, так как нужда в офицерах ген. штаба очень велика. Масса вакансий заполняется окончившими академию лишь год тому назад, и все еще их недостаточно. Подумай только — наша армия вдвое увеличилась, а среди офицеров ген. штаба были потери, поэтому недостаток в них ощущается все острее с каждым днем. — Я нахожу ошибкой отправлять столько раненых в столицы, — для них лучше, если они будут размещены для лечения в провинции.

Опять некогда писать. — Вчера я принимал Игнатьева, сегодня придется принять Наумова, а завтра Шуваева.

Храни тебя Бог, мое любимое сокровище!

Нежно и горячо целую тебя.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 15 июня 1916 г.

Мойлюбимый!

От всей души благодарю тебя за твое милое письмо.

Посылаю тебе бумагу отДувана, которую А. просила тебе передать с приветом от нее, а также прошение матери будущей Аниной невестки, кн. Джорджадзе. О. и Т. уехали в город, так как у Татьяны — ее комитет, — я покатаюсь с младшими. Меня ежедневно терзает зубной врач и от этого у меня сильно болит щека. Сегодня ночью тихо почил наш бедный старик полковник, — мы его похороним на нашем братском кладбище, жена дала свое согласие на это; она и дочь с виду легче переносят это горе, чем его трогательный денщик, который неотлучно был при нем.

Какой ливень! Он освежит воздух. А. на ночь уехала в Финляндию повидать своего брата, приехавшего на 3 дня (они не виделись 8 месяцев).

Михень сейчас живет здесь!!

Спасибо, дорогой, за бумагу относительно бывшего морского офицера.

Сердцем и душой постоянно с тобой, страстно люблю и тоскую.

Как министры тебя, верно, изводят, мой ангел! Целую тебя так, как только женушка одна это умеет, правда? Благослови тебя Боже!

Без конца целует тебя твоя

Солнышко.

Ц. ставка 15 июня 1916 г.

Мое родное, бесценное Солнышко!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Вчера был для меня очень занятый день: рождение Марии, церковь, длинный доклад, завтрак, спешное писание писем, поездка по реке на новой быстроходной моторной лодке, в 6 час. кинематограф, а после обеда еще один длинный доклад Наумова. После этого мне надо было прочесть кучу бумаг до 11 час. 30 мин., а затем мы пили чай втроем с Ден и Влад. Ник. Сегодня я приму старика Шуваева. Как только будут распущены Госуд. Совет иДума, я соберу здесь всех министров — приблизительно около 24-го. После этого ты, может быть, соберешься сюда, если наши военные дела этому не помешают.

Я ни разу не успел заглянуть в эту милую книгу про Голубого Мальчика!

Моя бесценная душка, я тоже тоскую по тебе и твоим нежным ласкам! Грустно мне не целовать никого, кроме дорогого Бэби, — и то только раз утром и вечером. Этого для меня недостаточно!

Погода прямо идеальная, так тепло и сухо. Хочется проводить на реке или в лесу весь день! Вчера приехал Кирилл из Полтавы, по дороге к Гв. Эк. — они стоят недалеко от Молодечно.

Храни вас Господь! Целую нежно тебя и девочек.

Навсегда,душка-женушка, твой

Ники.

Ц.С. 16 июня 1916 г.

 Мой любимый!

Горячо благодарю и целую тебя за твое милое письмо. Прости, что так плохо пишу, — у меня компресс на указательном пальце. При операции нашего несчастного полковника я уколола палец, и сейчас он нарывает. Чудная погода, но я думаю, что будет гроза: я почувствовала сильную сердечную слабость в лазарете. Сегодня у меня будут наши сестры, которые завтра отправляются в Германию и Австрию. M-me Оржевской как будто среди них нет. Затем я должна отправить сестру Карцеву^[896], сестру госпожи Гартвиг в Евпаторию в качестве попечительницы и старшей сестры, чтоб навести там порядок, а также для лучшего надзора за всем. Ольга работает здесь же на балконе — остальные 3 катаются верхом.

А. возвращается из Териок, где она ночевала у своих.

Я забыла тебе сказать, что наш Друг просит тебя сделать распоряжение о том, чтобы не повышали цен за трамвайный проезд в городе — сейчас вместо 5 коп. приходится платить 10коп. Это несправедливо по отношению к бедному народу — пусть облагают богатых, но не тех, которым приходится ежедневно, притом неоднократно, ездить в трамвае. Напиши в одной из твоих бумаг к Штюрмеру. чтоб он сказал это Оболенскому, который дал, как я предполагаю, это глупое распоряжение.

Так чудно будет после поехать и повидать тебя! Если мы поедем, то, по просьбе Гр., возьмем с собой А. Я сказала, что это неудобно, так как там постоянно бывают гости и иностранцы. Тогда Он сказал, что она может не присутствовать при трапезах и оставаться в поезде, но что было бы лучше доставить ей эту радость. Я на этот раз предполагаю взять с собой Настеньку и 4 девочек.

Ангел любимый, должна сейчас кончать. Сердце мое преисполнено глубочайшей, величайшей любовью к моему ангелу, — мысленно осыпаю тебя поцелуями. Бог да благословит и защитит тебя, мой Ники.

Навеки твоя старая

Солнышко.

Я опять беру конверт Бэби; будет забавно, когда он увидит его.

Ц. ставка. 16 июня 1916 г.

Моя душка-женушка!

Сегодня курьер немного запоздал, вероятно, из-за новых передвижений войск с севера на юг.

Посылаю тебе телеграмму, которую Алексей получил от своего полка.

Опять, слава Богу, хорошие известия от Лечицкого. Вчера его армия захватила в плен 221 офицера и 10200 солдат! Столько новых рук для работ на наших полях и фабриках!

Михень написала мне холодное письмо, в котором спрашивает, почему я не одобрил ее Положения? Я через Алексеева послал его в Верхов. Совет. Может быть, ты через Ильина передашь им, чтоб они его просмотрели и прислали мне свое мнение о нем. Она прямо несносна — если будет время, отвечу ей очень резко. После завтрака, вернувшись к себе в комнату, я нашел твое дорогое письмо. Бенкендорф тоже приехал, так как старик Фред. намерен уехать по делам.

Пожалуйста,поблагодари А. за бумаги Дувана.

Как я тоскую по твоим сладким поцелуям! Да, любимая моя, ты умеешьихдавать! О, какое распутство! ... трепещет при воспоминании.

Сегодня очень жарко, а сейчас из одинокой тучки упало несколько капель дождя. Я надеюсь выкупаться в реке, пока Алексей будет бегать по берегу босиком. Описывал ли он тебе, как крестьянские мальчики играли при нас в разные игры?

Пора теперь кончать, моя бесценная душка.

Храни вас всех Господь!

Крепко целую. Твой навеки

Ники.

Ц.С. 17 июня 1916 г.

Мой любимый!

Все еще плохо пишу, палец мешает. От всей души поздравляю тебя с новой победой — свыше 10000 пленных! Сегодня утром я получила телеграмму от Келлера из Кимполунга. “Данную задачу исполнил, очистил южную Буковину от противника. Сегодня ранен в другую ногу пулей, кость не перебита, но расщеплена. С Божьей помощью надеюсь скоро вернуться в строй для дальнейшей службы вашему в.”. — Анин брат много рассказывал ей о нем; солдаты его боготворят, — когда он навещает раненых, то всякий старается приподняться, чтобы лучше его видеть. Когда он выезжает на коне, то за ним следует огромный стяг Нерукотвор. Спаса и 40 казаков, у каждого из них 4 георгиевских креста, иначе он не выезжает, — говорят, что это имеет импозантный и волнующий вид. Как я рада за него! Он постоянно жаждал иметь высокое счастье доказать тебе свою горячую любовь, преданность и благодарность. Он так мило сказал Сержу Тан.^[897], что он (Келлер) и Аня одинаково нам служат, каждый на своем месте, и вот почему он ее так любит. Поэтому я сказала А., чтоб она попросила нашего Друга за него помолиться, я сказала ей вчера вечером, чтоб она передала Ему это сегодня (Он уезжает в Тобольск, а оттуда к себе на родину), а сегодня утром я получила телеграмму, что он ранен, — но, слава Богу, кажется, несерьезно.

Чудная погода. Вечер провела с А., послала за зубным врачом вечером (в третий раз за один день), чтобы вынуть пломбу, больно, — видишь ли, воспал. надкостницы очень затрудняет лечение.

Сейчас я должна встать, а потому закончу письмо после завтрака. В 4 часа предстоит сеанс французского кинематографа в манеже, — какой-то граф (?) устраивает этот сеанс — прибытие наших войск во Францию, Верден, патронный завод и юмористические картины.

Ангел мой любимый, моя душа постоянно полна горячей любовью к тебе.

Да, Он просит тебя не разрешать сейчас округа (метрополичие), которые Волж. и Владим. хотели бы сейчас ввести: это сейчас несвоевременно, и Гр. говорит, что это могло бы иметь роковые последствия. Она сегодня утром едет проводить Его. Прости, что докучаю тебе приложенной сюда бумагой, но Он хотел, чтоб ты знал об этом.

Горячо обнимаю тебя и нашептываю тебе слова безграничной нежности и любви.

Сердечное спасибо, сокровище мое, за твое дорогое письмо; ни от Бэби, ни от Жилика писем не было; спасибо за телеграмму Алексею, покажу ее Рите^[898],а затемотдам Дер. на хранение.

Хоть бы Михень провалилась куда-нибудь!

Очень неудобно писать из-за этого забинтованного пальца. Я сама вскрыла его ланцетом. Ах, мой большой малютка, целую тебя без конца! На балконе так пусто без тебя и Крошки. Бог да благословит и защитит тебя, мой Солнечный Свет, радость жизни моей!

Навсегда твоя

Женушка.

Ц. ставка. 17 июня 1916 г.

 Моя любимая!

Сердечно благодарю тебя за дорогое письмо. Как досадно, что у тебя нарыв на твоем бедном пальце, и тебе приходится носить повязку!

Будь осторожна и лечи его хорошенько.

Вот опять бедный Келлер ранен — я узнал об этом сегодня утром, прежде чем получил твою телеграмму. Я очень надеюсь что это не затянется надолго. Храбрый человек, он уже в третий раз за время войны поплатился своим здоровьем!

В будущий вторник начнется наше второе наступление там, и выше, почти на всем протяжении фронта. Если б только у нас было достаточно снарядов для тяжелой артиллерии, я был бы совсем спокоен. А теперь нам приходится приостанавливать наступление через неделю — две, чтобы пополнить наши запасы, а это делается слишком медленно вследствие недостатка топлива!

Таким образом наши военные операции затрудняются только тем, что армия не получает достаточного количества тяжелых снарядов.

С отчаяния можно прямо на стену полезть!

Вчера я в первый раз выкупался в реке за городом — вода была свежая и довольно чистая, течение очень быстрое.

Нежная моя голубка, люблю тебя и тоскую по твоим ласкам!

Храни вас Господь! Целую вас нежно. Навеки твой

Ники.

Ц.С. 18 июня 1916 г.

 Мой родной, любимый!

Нежно благодарю тебя за драгоценное письмо, сокровище мое. Очень душно, вдали слышатся раскаты грома. Палец немного лучше, — я продолжаю работать, но у меня безобразный почерк. Снова получены добрые вести, говорят, что заняли какой-то важный узловой пункт. Я тебе телеграфировала о Шаховском, потому что Гр. просит принять его, они многое вместе обсудили, и он может сделать некоторые предложения относительно доставки тех нужных вещей, о которых ты писал. Он просит тебя быть тверже со всеми министрами, когда они будут у тебя. Шт. честен и очень хорош, Трепов, по-видимому, враждебно к нему относится. Петровский безумно счастлив, что ты его вызвал — я сегодня видела его. Выпиши к себе как-нибудь также и Сашку.

Зубной врач мучает меня ежедневно; лечение очень медленно подвигается из-за воспаления надкост. Вчера вечером прокатились в Павловск с А., — каких там можно увидеть уродливых дам — прямо невероятно — какие платья!! Михень просила разрешения приехать к чаю; я ответила, что не могу принять ее (должен быть Кострицкий, а позднее пойду в церковь). Гр. говорит, что Келлер скоро поправится. Чувствую, ангел мой, что письмо мое вышло страшно скучное, такая досада!

Как хорошо, что ты купаешься, это освежает. Я совершенно без сил. Валя ждет меня и еще один офицер. Кинематографический сеанс был интересен, но длился слишком долго. Сказала Витте (Верх. Сов.), чтоб он приказал Ильину просмотреть бумаги Михень.

Любимый мой, я жажду тебя и твоих ласк. Будь здоров и бодр! Целую тебя с безграничой, страстной любовью. Да хранят тебя святые ангелы и да благословит тебя Бог!

Навеки

Твоя.

Ц. ставка. 18 июня 1916 г.

Моя родная душка!

Целую тебя и нежно благодарю за дорогое письмо. Опять некогда писать, так как старик Иванов после завтрака разговорился, как заведенная машина. Я посылаю его в Финляндию на ревизию. Он выезжает сегодня вместе с Фредериксом, которому я поручил, с твоего разрешения, поцеловать тебя в лоб. Он, по-видимому, очень доволен возложенным на него поручением, но не знает, как его выполнить. Погода поправилась, стало свежее, слава Богу, и я надеюсь выкупаться.

Все здесь, конечно, сожалеют, что Келлер был ранен как раз в то время, когда его кавалерийский корпус так полезен. Я надеюсь, что он быстро поправится.

Как поживает твой бедный палец?

Я ужасно скучаю по тебе, дорогая моя женушка. Мы никогда еще не были так долго в разлуке! Будем надеяться, что такая разлука не бесполезна и где-то нам зачтется!

Теперь пора кончать.

Храни тебя и дорогих девочек Господь! Целую тебя нежно и страстно.

Навеки твой верный

Ники.

Ц.С. 19 июня 1916 г.

Мой любимый!

Сердечное спасибо тебе за милое письмо, которое я получила, когда вернулась из церкви. Буду думать о тебе, когда Фр. передаст мне твой поцелуй, это сделает его более приемлемым. Ах, сокровище мое, как наша разлука длительна этот раз! Вы оба так далеко от нас! Но мы это делаем ради нашей страны, и когда дела принимают лучший оборот, это легче переносится. Во вторник я буду горячо молиться о наших возлюбленных войсках — да поможет им Бог Всемогущий, да ниспошлет Он им силу, отвагу и искусство для достижения успеха!

Мы сидим на балконе и работаем. Аня и Анастасия наклеивают фотографии. Раскаты грома слышатся один за другим, но воздух не душен.

Были в церкви. Я протелеграфировала Конозаровскому^[899] относительно грузовиков, которые нужны Мекку. Видишь ли, мои маленькие поезда-склады подбирают раненых у самого фронта и отвозят их в Новосельцы и т.д., где их дожидаются настоящие санитарные поезда, — у нас не хватает автомобилей, и мы хотим устроить бараки, где предварительно будут перевязывать раненых перед их дальнейшей отправкой. Брусилов дал свое согласие, так как он нуждается в нашей помощи. В 1 сутки мы можем 2 раза привезти раненых, — неправда ли, это очень хорошо? Бринкен^[900] телеграфировал, что моя санитарная колонна (моего Ломановского поезда) прибыла благополучно, — она чрезвычайно была нужна ему — первый год мы помогали гвардейцам, а теперь и Щербачеву просят нас помочь. Так отрадно знать, что, благодаря Мекку, я могу оказывать такую помощь нашим войскам!

Какой ливень! — А. на ночь уезжает в Финляндию.

Теперь, мой муженек любимый, прощай и да благословит тебя Бог! Осыпаю тебя жгучими поцелуями и люблю тебя больше, чем могу выразить это словами.

Навекитвоя

Солнышко.

Ц. ставка. 19 июня 1916 г.

 Моя душка-Солнышко!

Сердечно благодарю тебя за дорогое письмо. Я знаю, как трудно писать в такую жару. С сегодняшнего утра воздух, после сильного ливня, заметно посвежел, что очень приятно. Погода стоит серая и неприветливая, поэтому мы с Алексеем в 4 часа пойдем в кинематограф, который устраивается для солдат по воскресеньям днем. Конечно, он в восторге!

Шах. просил меня принять его, и я приму его в четверг. Я телеграфировал старой Саше К. и получил очень милый ответ.

Войска чудно сражаются, и многие батальоны и даже отдельные части проявляют столько героизма во время битвы, что трудно запомнить все случаи. — Наши одесские стрелки дерутся, как львы, но увы! только четвертая часть их уцелела! Твои крымцы готовятся преследовать австрийцев глубоко в их тылу. Твои сибирцы отведены в тыл на отдых, вполне ими заслуженный, а также для пополнения. — Через два дня, с Божьей помощью, наше наступление возобновится, при участии крупных свежих сил.

Теперь, дорогая, должен кончать. Храни вас Господь! Целую тебя и прижимаю к моему тоскующему сердцу. Навеки, моя бесценная, твой

Ники.

Ц.С. 20 июня 1916 г.

Мой ангел дорогой!

Горячее спасибо за твое драгоценное письмо. Снова гроза и дождь, воздух с утра был удушлив. Фредерикс завтракал и запечатлел “поцелуй” от тебя на моей косынке. Он просит передать тебе его поклон. Я нашла его посвежевшим и поправившимся; он будет жить здесь и ежедневно ездить в город для докладов. Рита только что слышала, что ее брат был ранен и что его уже оперировали в Воронеже. и с отцом уезжает сегодня же вечером. Они очень встревожены, так как им неизвестно, какого рода была операция; я телеграфировала губернатору.

Принимала Шт. Он просит разрешения приехать несколько позднее, так как Дума закрывается сегодня. Гос. Сов. кончает 22; кроме того, ему нужно еще повидать кое-кого, — все же он хотел бы видеть тебя, прежде чем ты примешь остальных министров, так как он предварительно должен обсудить с тобой некоторые вопросы и кое-что сообщить. Он говорит, что теперь он проявит энергию, что пока он не вполне освоился с делом, это ему было трудно, и что Дума только затормозила все его начинания. Он получил ответы на все те вопросы, которые я ему поставила и о которых тебе говорила. Я забыла в этот раз напомнить ему об одном, а именно о том, что говорил Николай и что, действительно, чрезвычайно важно, именно — теперь же выбрать людей, которые бы наметили и разработали вопросы для конгресса, который будет по окончании войны. Они должны уже теперь тщательно подготовить и обдумать все, — обсуди это, пожалуйста, это безотлагательно. — Я рада, что мои бедные сибиряки сейчас могут отдохнуть. Полк сейчас прислал за Коробчуком, чтоб он вернулся, вероятно, это результат их тяжелых потерь, а потому он придет с нами прощаться. Мне предстоит удовольствие пить чай с Михень! Да еще два раза зубной врач — такая тоска! — Поздравляю тебя с завтрашним праздником твоих желтых кирасир.

Любимый, сейчас должна кончать. Да благословит и хранит тебя Господь! Осыпаю тебя жгучими поцелуями.

Навеки вся

Твоя.

Пожалуйста, поговори с Вл. Ник. — так как он упорно настаивает на грязевом лечении для Бэби, то нельзя ли было бы устроить грязевые припарки в ставке? Было бы жестоко теперь отнимать его у тебя.

Ц. ставка.20 июня 1916 г.

Моя ненаглядная!

Сердечно благодарю тебя за дорогое письмо. Я рад, что палец твой тебя больше не беспокоит.

Вчера погода внезапно изменилась, стало очень ветрено, холодно, и полил сильный дождь. Сегодня опять прояснилось — эти постоянные колебания удивительны. Мы были на очень забавном представлении (кинематограф) для солдат и много смеялись.

Посылаю Георгия в Архангельск, чтоб он посмотрел, как там идет работа, а также, чтоб пожелал счастливого пути нашей бригаде, которая отправляется окружным путем в Салоники. Они едут на днях. Завтра я надеюсь увидать нашу 1-ю Куб. сотню, отправляющуюся в Царское, — вот будет радость! — Когда они вернутся домой, то 4-я Терская пойдет на фронт. Вчера вечером наши войска начали наступление в направлении к Барановичам, и мы взяли первую линию окопов.

Англичане и французы тоже начали, и с некоторым успехом.

Теперь, сокровище мое, пора кончать. Храни вас Господь! Поблагодари девочек и Аню за их письма. Скажи ей, что скоро напишу. — Нежно целую тебя, моя любимая женушка.

Твой навеки старый

Ники.

Ц.С. 21 июня 1916 г.

Мой родной, милый!

Мы только что принимали Лавриновского, приехавшего принести поздравления от имени твоих кирасир. Он чем-то очень напоминает мне своего несчастного покойного брата, только у него светлые волосы.

Все мои мысли далеко — там, на войне, — помоги им, Господи!

Вчерашние вести из-под Барановичей были хороши. Если случится что-нибудь чрезвычайное, пожалуйста, сообщи мне по прямому проводу, который доставляет вести в 5 м. — Двое моих Алекс. офицеров ранены при Новосельцах, очевидно, их теперь перебросили туда. Участвует ли гвардия в этих боях? Прости, что задаю подобные вопросы, но я интересуюсь этим из-за моих стрелков и из-за Экипажа.

Странное небо, похоже, что вновь соберется гроза. — У Ани вчера был легкий сердечный припадок, очень ее напугавший; она, конечно, решила, что скоро умрет. Я провела вечер у ее постели. Она будет лежать в саду, и мы будем пить чай с ней, Викт. Эраст. и Юзиком. Вообрази, бедная маленькая леди Сибилла ранена в лицо — это ужасно. Михень была чрезвычайно любезна и не обмолвилась ни одним словечком. Не забудь протелеграфировать Тории^[901] в четверг, ко дню ее рождения. Бэби так мило пишет: “У меня нет больше денег. Прошу прислать жалованье. Умоляю — это я”^[902]. Его записки иногда очень забавны, — милое дитя! Жилик находит, что он прекрасно развивается, что жизнь среди людного общества ему на пользу, — я тоже в этом уверена, но все же очень грущу без вас обоих. Думаю, что нам лучше приехать попозже, так как ты еще не так скоро примешь своих министров? Кн. Гедройц еще не вернулась.

Шлет тебе свое благословение и нежнейшие поцелуи, мой желанный ангел, твоя старая

Женушка.

Это хорошо, что ты опять посылаешь Георгия с поручениями.

Ц. ставка.

21 июня 1916 г.

Моя любимая!

Очень тебе благодарен за дорогое письмо и за поздравление с полковым праздником моих кирасир. Я очень доволен, что со мной Петровский, он сразу освоился с нашей здешней жизнью, он такой славный и веселый мальчик. Мне также нравится Митя Ден — он так спокоен и благоразумен и настоящий джентльмен.

Я поговорю с Вл. Ник. о грязевых компрессах для Бэби — мне кажется, что нетрудно это здесь устроить.

Интересно, о чем говорила с тобой Михень — о своих делах и о бумаге, посланной мне, или о чем-нибудь другом?

Ген. Вильямс передавал мне о глупом разговоре Бориса с одним английским офицером в клубе стрелков в Царском. Б., кажется, заявил, что он убежден в неизбежности войны с Англией по окончании этой войны и что Багдад не был взят нами потому, что они этого не допустили. Все это ложь. Б. уверял, что слышал это в ставке, но не хотел сказать, от кого! Бьюкенен и сэр Грей узнали об этой болтовне, — все это весьма неприятно!

Известия, в общем, хорошие.

Да благословит Бог тебя и дорогих девочек, моя дорогая маленькая детка прежних лет!

Нежно и крепко тебя целую и остаюсь навеки твой

Ники.

Ц.С. 22 июня 1916 г.

Мой любимый!

Шлю тебе нежное спасибо за твое дорогое письмо. Я рада, что с тобой Петровский. Это милый, веселый юноша, который, вероятно, тебя развлекает во время прогулок. — Пусть Эристов и остальные меняются с ним. — Я нахожу, что тебе следовало бы послать за Борисом и задать ему головомойку — как он смеет говорить такие вещи? Он может думать что ему угодно, но иметь дерзость говорить это англичанину в присутствии других, это уж превышает всякие границы. Ты должен сделать ему выговор, он не смеет так себя вести, нахал.

Только что принимала Оренбургского муфти. Он насказал много милых вещей, молитв и пожеланий тебе. — Сегодня очень душно, уже прошел небольшой дождь.

Мои маленькие поезда и транспорты усердно работают в Виннице, только им приходится делать большие концы, они в 6 дней подвезли 839 раненых — за 90 верст, по ужасным дорогам, а потому лошади в плохом виде, на них отразилась перегрузка двуколок — 4 заболело, одна околела, вот почему я просила достать легкие грузовики, и Конозар. обещал. — Сегодня у меня будет Шуваев, чтоб поговорить об академии. Я хочу, чтоб он постарался найти нам подходящий большой дом для нашего лазарета. — Снимки, сделанные Деревенко с Бэби, очень милы; пожалуйста, попроси его прислать мне еще по 12 снимков, где он снят с ружьем, бегающим, за уроком в палатке, а также тебя в лодке, так как я буду клеить альбомы для нашей выставки, а у меня больше все старые снимки. Пусть он мне пришлет также другие хорошие снимки — твои и Алексея — из прежних.

Передам твое письмо, она будет в диком восторге. Сейчас собираюсь покататься с ней и с Ольгой, Татьяна катается верхом, а остальные — в своем лазарете. Леди Сибилла, как говорят, поправляется. Ужасно неудобно писать с таким опухшим и несгибающимся пальцем.

С нетерпением жду вестей. — Прощай, мой Солнечный Свет, моя радость, моя жизнь. Бог да благословит и защитит тебя!

Тысячу нежных поцелуев шлет тебе твоя старая

Солнышко.

Ц. ставка. 22 июня 1916 г.

Мой дорогой ангел!

Крепко благодарю тебя за дорогое письмо.

Не могу понять, каким образом могли быть ранены двое твоих Алексан. под Новоселицами, когда я знаю, что они стоят вдоль Двины, немного севернее Двинска! Они были, быть может, временно прикомандированы к другому полку — эти два офицера!

У Барановичей атака развивается медленно — по той старой причине, что многие из наших командующих генералов — глупые идиоты, которые даже после двух лет войны не могут научиться первой и наипростейшей азбуке военного искусства. Не могу тебе выразить, как я на них сердит, но я добьюсь своего и узнаю правду!

О гвардии я не могу ничего сказать, потому что до сих пор еще не совсем выяснено, куда их отправят. Склонен думать, что куда-нибудь на юго-запад, но это только мое предположение. Я извещу тебя в свое время.

Вчера я принимал Григоровича. Сегодня приму ген. Баранова по делу Курлова в балтийских провинциях.

Министры приезжают сюда во вторник, после чего буду более свободен. Да благословит Бог тебя и девочек! Нежно тебя целую, моя любовь, мое дорогое Солнышко.

Навсегда твой

Ники.

Ц.С. 23 июня 1916 г.

Мой милый!

Сердечное спасибо тебе за твое дорогое письмо. Понимаю, что наши генералы приводят тебя в ярость, когда делают глупости и ошибки. — Мекк ошибся — ранены 2 крымца, а не Алекс. Настенька завтракала у нас, так как сегодня день ее рожденья, затем у меня будет Белосельский, потом на час придет зубной врач; быть может, А. приведет ко мне своего брата и сестру; в 5 1/2 будет Штюрмер, после него опять зубной врач на 1 1/2 часа. Носится слух, будто Сергей М.^[903] будет поставлен во главе продовольственного дела всей страны — такая чепуха! У Шт. прекрасная идея поручить это дело его министерству, как это было сотни лет, и только хитрец Кривош. взял это на себя. Министерству внутренних дел гораздо легче с эти справиться, так как там имеется весь необходимый штат; он пользуется влиянием и может поставить подходящего, энергичного человека во главе специальной комиссии. Теперь, мне говорили, этим заведует Наумов, что очень прискорбно, ибо он недостаточно энергичен и придает слишком большое значение мнению Думы и Земского Союза. Шт. намечает кн. Оболенского (Харьковского губернатора), который мог бы председательствовать в комиссии и разъезжать, знать все и живо входить во все детали. Я не знаю, зачем он хочет видеть меня сегодня, — он очень просил, чтоб ты за ним прислал раньше, чем за остальными министрами, для того, чтоб иметь возможность спокойно обсудить вопросы, которые ты мне разрешил ему передать.

Опять стало очень тепло. Должна сейчас кончать, мой милый. Бог да благословит и сохранит тебя!

Навеки всецело

Твоя.

Осыпаю поцелуями твои письма и стараюсь представить себе, что слышу твой голос. Безумно тоскую по тебе.

Ц. ставка. 23 июня 1916 г.

Мое дорогое Солнышко!

Горячо благодарю тебя за милое письмо.

Я думал, что твой бедный пальчик теперь поправился, но ты говоришь, что он тебя все еще беспокоит!

Вчера вечером, между 6 и 7, я отправился с Бэби на станцию и смотрел наших дорогих казаков 1-й Кубан. сотни. Почти каждый рядовой получил награду.

Разумеется, они отличились. И Келлер и командир 2-й КизляроГребенской, к которой они были прикомандированы, очень их хвалили. От многих из них слышал много интересных вещей. Я пригласил к обеду Рашпиль и Скворцова, среди других гостей они казались совершенно черными. Они, вероятно, прибудут в Ц. Село 25-го; было бы страшно мило, если б ты их приняла до и после молебна в Федоровском соборе.

От Брусилова хорошие известия — я надеюсь, что через день или два наши войска, получив подкрепления, смогут атаковать неприятеля и оттеснить его дальше. Наши потери с самого начала — с 22 мая — потрясающи — 285000 человек! Но зато и успех огромный!

Я говорил с В.Н. о грязевых компрессах. Он сказал, что все можно будет легко устроить.

Да благословит тебя Бог, моя единственно любимая!

Нежно целую и обнимаю тебя и девочек.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 23 июня 1916 г.

Ангел мой любимый!

Уже 12 1/2 час., я только что легла, но хочу написать тебе, пока еще хорошо помню свою беседу с Штюрмером. Бедняга очень расстроен слухами, переданными ему лицами, побывавшими в Могилеве, а так как и Родзянко тоже накинулся на него, то он впал в совершенное недоумение. Будто бы предполагается военная диктатура с Сергеем М. во главе, смена министров и т.д. Дурак Родз. прилетел к нему, чтобы узнать его мнение об этом и т.д. и т.д. Он ответил, что ему ничего подобного не известно, а потому он не может выразить никакого суждения по этому вопросу. Я успокоила его, сказав, что ты ничего мне не писал об этом, что я убеждена, что ты никогда бы не дал подобного назначения какому бы то ни было Великому князю, менее всего С.М., у которого достаточно хлопот с приведением собственных дел в порядок. Мы говорили о том, что возможно, что генералы находят целесообразным поставить во главе подобной комиссии (продов.) военного, чтоб объединить в одних руках все касающееся армии и чтоб иметь возможность предавать виновных военному суду, хотя, конечно, эти министры были бы поставлены в ложное положение. Затем мы говорили о Наумове; он снова жаловался ему на утомление, на нездоровье и выражал желание выйти в отставку. (Держась совсем иных взглядов, он не разделяет политики правительства. Хоть он честный и очаровательный человек, все же он упрям и приверженец идей Думы, земства и т.д., и более надеется на их деятельность, нежели на правительство — это не особенно хорошо в министре и весьма затрудняет работу с ним.) Он хотел, чтобы Шт. доложил тебе о его желании выйти в отставку, но Штюрмер запротестовал и сказал, что он сам должен о том просить, хотя он лично находит, что Наумов не имеет права просить отставки во время войны, — но самому Шт. было бы легче без него.

Вчера состоялось последнее заседание Государственного Совета, председательствовал Голубев^[904]. Почти все правые отсутствовали; они вышли незадолго перед тем, так как им стало невмоготу. Коковцов был во главе другой партии; в общем, это отвратительное существо. Эта партия намеревалась pour la bonne bouche при тянуть к ответственности Трепова, Шаховского и Наумова за то, что дела ведутся не так, как следовало бы, а также настоять на том, чтоб они дали ответы на все предложенные им вопросы. Тр. и Шах. сказали, что у них все документы в порядке, но они согласны с Шт., что могут быть затронуты такие вопросы, на которые они еще пока не могут дать ответа. Наумов с восторгом заявил, что он с радостью готов ответить на все, — что не найдется ни одного вопроса, на который у него не нашлось бы объяснения. Это вышло очень неудобно, но Шт. настоял на том, чтобы Голуб. не позволил вовсе касаться этих вопросов, так что, когда все вновь собрались, все закончилось вполне прилично.

Еще одно дело. С.М. дважды просил Шт. о милитаризации всех фабрик, но Шт. сказал, что пока заседает Дума, это невозможно, а сейчас он нашел лучший выход из данного положения. Одна фабрика (конечно, я позабыла, в каком это городе) может служить тому примером: там была забастовка, сразу был дан приказ о призыве всех рабочих и вместо того, чтобы отправлять их на фронт, их принудили работать на фабрике по-прежнему, только теперь в качестве солдат, — в случае провинности они отныне подлежат военному суду. Это можно было бы несколько смягчить и сделать с меньшим шумом, милитаризовать не все фабрики сразу. Это отличный пример, все станут трепетать, как бы и до них не дошла очередь. Он сейчас стал гораздо решительнее и чувствует, что тяжесть спала с его плеч теперь, когда Дума распущена. Интересно, что по этому поводу говорит этот гнусный Родз. Очень вероятно, что его вновь больше не изберут, потому что его партия возмущена сделанной им бестактностью, тем, что он просил тебя о роспуске Думы, на том основании, что они устали, а Шт. ответил отказом и сказал, что они сами по взаимному соглашению должны разъехаться. Прости, что докучаю тебе всеми этими вопросами, но я хотела заранее предупредить тебя относительно Наумова и относительно того, что заботит доброго старика.

Сегодня вечером я у Ани видела милую Лили Ден; она только что вернулась наши корабли вышли в море, сохрани их Боже! Она провела две недели в Японии, так как муж ее получил туда назначение. В Киото она жила в доме и даже в той самой квартире, которую занимал ты. Она увлечена Японией; ей удалось очень многое видеть. Она вызывала большое любопытство на улицах; маленькие японки увлекались ею и висли со всех сторон на этой великанше. Она привезла мне слона из слоновой кости, по такому же каждой девочке, а также Бэби, я ему их пересылаю. Слоны приносят счастье, особенно если их семь, в общей сложности их у нас семь, так как у Бэби два.

Сережа Танеев много рассказывал о войне, а также о Келлере. Сегодня у меня был безумно занятой день, и пришлось прочесть массу докладов. Получила телеграмму от командира моего 21-го сибирского полка относительно потерь 13го — такой ужас, последний из старых офицеров убит и масса тяжело раненных! Кн. Гедройц видела их теперь. Затем я, наконец, получила географическую карту и донесение от моих крымцев, составленное 3 недели тому назад. В сегодняшней вечерней газете в сообщении из твоей ставки упоминается мой дорогой полк. Я очень этим горжусь, — мои 2 раненых в отчаянии, что они не там сейчас, когда идет такой горячий бой. Уже час, я должна погасить свет, постараться уснуть и дать отдых своей усталой старой голове. Много бы дала за то, чтобы дорогой и горячо любимый мною человек лежал близ меня, хотелось бы почувствовать ласки своего Солнечного Света.

24 июня.

Сашка В. будет у нас к завтраку, чтоб проститься, так как он возвращается на фронт. Его жена, кажется, в ожидании. Потом у меня будут Нумов, кн. Голицын и Шведов. Только что просмотрела бумаги Танеева и должна встать, чтоб одеться для лазарета.

Сашка завтракал с нами; он уезжает в воскресенье. Нежно благодарю тебя, мой дорогой, за твое милое письмо. Конечно, с радостью приму наших дорогих казаков, как раз думала о том, как бы это устроить (несколько смущаюсь показываться без моего муженька и без Бэби).

Я рада, что Куст. Комитет теперь понял, что ему надлежит делать. Наумов только что долго со мной беседовал. Витте ему сильно помогает — этот человек прямо клад и моя правая рука во всем. В.П. Шнейдер дала полезный совет: они хотят объединить его с Верх. Советом. Прости, что заканчиваю карандашом, в пере больше нет чернил, и я должна скорее кончать (пишу, сидя на балконе). Мы заинтересуем губернаторов и организуем эти кустарные комитеты по всей стране (и для раненых), чтобы развить искусство и вкус, подобно тому, как это делается в моей школе народного искусства. О, мой милый, как много можно сделать, и мы, женщины, можем оказать большую помощь. Наконец, все проснулись и готовы помогать и работать. Таким образом нам удастся ближе узнать страну, крестьян, губернии и быть в действительном единении со всеми. Помоги мне, Господи, быть полезной в этом деле тебе, любимый мой! И они рады работать со мной, ты помог и все наладил тем, что дал мне Верх. Сов. и Млад. и Материнство. Все это вместе обслуживает “народ”, в котором наша сила и который душой предан России.

Теперь должна кончать. Осыпаю тебя бесчисленными горячими поцелуями и благословляю. Храни тебя Господь!

Навеки, Ники мой, твоя старая

Женушка.

Ц. ставка. 24 июня 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо.

Шт. написал мне об этих вопросах, и вчера я принял Шах. и долго с ним беседовал. Во время нашего разговора разразилась гроза; стало совершенно темно, и недалеко от города ударила молния. Все электрические провода вдруг засветились, как будто огнем, — было довольно жутко! После обеда гроза окончилась, и ночь была спокойная, лил только страшный дождь. Сегодня погода серая и неопределенная, — к счастью, стало немного свежее.

Появился Ольгин Мартынов, вид у него хороший, он надеется продолжать действительную службу — настоящий молодец!

Что за чепуху болтают о Сергее? Он сейчас как раз на своем месте! Как можно поставить во главе продовольственного дела Великого князя?

Известия хороши; трудный участок фронта около Галузии, Новоселок, Колок в данное время занимается нашими войсками, которые вытесняют оттуда неприятеля, преследуя его через болотистую и лесистую местность. Благодаря этому наш фронт станет значительно короче, тогда как он до сих пор был сильно изогнут. Войска Щербачева имели значительный успех на фланге, примыкающем к Лечицкому. Теперь я могу сказать, что общая картина стала значительно лучше, чем 12 дней назад.

Считаю жадно дни до нашего свидания — может быть, в начале июля; только б ты не страдала от жары, живя в поезде!

Да благословит тебя Бог, моя любимая!

Нежно тебя и девочек целую и остаюсь навеки твоим

Ники.

Ц.С. 25 июня 1916 г.

Мой любимый!

Горячо благодарю тебя за драгоценное письмо. Какая ужасная, по-видимому, была у вас гроза! Жилик тоже писал о ней. Как я рада, что Мартынов в состоянии продолжать военную службу! Прилагаю к этому письму телеграмму графа Келлера, полученную мною вчера. Слава Богу, что вести хорошие и что ты доволен. Все те, кто здесь лежит, жаждут вернуться обратно. В “Новом времени” от 24 июня есть статья “Броневики”, описывающая героя, лежащего в нашем лазарете — только ему не нравится, как она написана: он нашел, что слишком много сказано о нем и мало об его офицерах и солдатах, поведение которых было выше похвал — СыроБоярский^[905]. Он получил все знаки отличия, какие только можно дать, и ему хотели дать второй крест за то, что он вступил первым в Луцк и продолжал стрелять, уж лежа под мостом, на трупах товарищей, и т.д. Но они говорят, что этого нельзя по закону, так как он слишком молод (не понимаю, какие ограничения могут быть для героев). Была на молебне, затем смотрела великолепную сотню — поздоровалась, поздравила их с благополучным возвращением, подала всем руку и поговорила с теми, у которых 3 креста. Страшная жара. Только что прослушала длинный доклад Витте, у меня голова идет кругом. Фред. завтракал. Прилагаю бумагу относительно празднества, устраиваемого Мишиным комитетом. Почему так ужасно официально и перед кем это наши войска будут дефилировать, перед германскими трофеями или перед Михень? Пожалуйста, сообщи, желаешь ли ты, чтоб я присутствовала или нет, — быть может, мне следует быть там, иначе Михень достанется слишком большая роль, у нее одной ведь имеется медаль. Сообщи мне, как ты хочешь, и телеграфируй мне поскорее, потому что они ждут ответа, а я не знаю, что сказать, не имея никакого представления о том, как ты смотришь на все это дело. Говорят, что все георг. кав.^[906] будут приглашены. А потом, несколько времени спустя, я полечу в любящие объятия моего милого ангела.

Шлю тебе мое благословение и поцелуи без счета, мой дорогой Ники, всецело

Твоя.

Ц.С. 25 июня 1916 г.

Мое возлюбленное Солнышко!

Очень тебе благодарен за длинное и интересное письмо. Будучи уже знаком с теми вопросами, которые ты затрагиваешь в своем письме, я восторгаюсь ясностью и легкостью, с которой ты их передаешь на бумаге и выражаешь свое мнение, которое я считаю правильным. В понедельник я приму старого Шт. и успокою его на этот счет, пришпорив его в то же время в других делах.

Родзянко болтал, разумеется, всякую чепуху, но, по сравнению спрошлым годом, тон его изменился и стал менее самоуверенным!

Из всех сказанных им глупостей самой большой было предложение заменить Шт. Григоровичем (на время войны), а также сменить Трепова и Шахов. На должность первого он предложил инженера Воскресенского^[907] (я его не знаю), а на должность второго — своего товарища Протопопова^[908]. Наш Друг упоминал, кажется, как-то о нем. Я улыбнулся и поблагодарил его за совет.

Остальные вопросы касались Думы и работающего по снабжению армии комитета, членом которого он состоит. У него был весьма грустный и покорный вид, — у Алексеева получилось такое же впечатление.

Только что приехал Петя, он хочет со мной поговорить; пока он только заметил, что отец его все уже знает от него лично.

Этот цветок из нашего сада, маленький залог любви и тоски по тебе твоего муженька. Да благословит Господь тебя, моя бесценная душка, и девочек!

Нежно всехцелую.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 25 июня 1916 г.

Мой родной, милый!

Хочу сегодня же вечером начать письмо к тебе. Мне все еще неудобно держать перо: кожа на пальце все лупится от спиртовых компрессов и на ней пузыри, а потому палец с трудом сгибается. Милый, я позабыла тебе сказать, что вчера я принимала митрополита, мы сним обсуждали вопрос о Гермогене^[909], который уже несколько дней в городе, принимает репортеров и т.д. Он не имеет никакого права быть здесь, ты ведь ему не дал на это разрешения; он получил его от Волжина и митрополита Влад., в подворье которого он проживает в Киеве. Многие газеты пишут о нем; “Нов. вр.” сообщает, что опальный епископ, вероятно, скоро получит назначение в Астрахань, и там же говорится, что Синод разрешил ему приехать сюда. Шт. тоже случайно слышал об этом и был чрезвычайно недоволен, а потому я попросила митрополита заехать от меня к Шт., чтобы он от своего имени попросил последнего сказать Волж., чтоб он не беспокоил тебя на этот счет, и что он лично находит это пребывание здесь Гермог. совершенно недопустимым, а также несвоевременным, так как нельзя забывать, за что ты велел его выслать, и что опять пойдут истории. Сейчас особенно следует избегать подобных историй, — они выбрали такое время, когда Гр. отсутствует. Странно, что он живет здесь уже несколько дней, и это держалось в тайне даже от Шт., которому полиция обязана была тотчас же донести об этом. Я пишу об этом только на тот случай, если бы ты об этом услыхал, — его следует выслать обратно на место его постоянного жительства. Надеюсь, что Шт. сказал это Волж., — спроси об этом Шт. Пока остается Волж., дела не могут идти хорошо. Он совершенно неподходящий человек для занимаемогоим поста; это просто красивый светский человек и работает он исключительно с Влад. В понедельник у меня на приеме был Раев^[910], брат врача, сын митрополита Паладия^[911] — кажется, он профессор. Это прекрасный человек, близко знающий церковные дела с самого детства. Запиши себе, чтобы расспросить Шт. о нем; он очень хорошо о нем отзывался (его взгляды, конечно, разнятся от воззрений Волж.). Он совсем не похож на Волжина и носит парик — ты, вероятно, знаешь его — он директор курсисский; когда были беспорядки во всех средних учебных заведениях и университетах, поведение его курсисток было прекрасным. Мне было интересно повидать его, потому что он очень хорошо осведомлен в церковных вопросах. Пожалуйста, не забудь поговорить о нем со Штюрмером.

26-е. Какая жара! Крепко благодарю тебя, мой ангел, за твое милое письмо. Я очень рада, что мое длинное письмо не показалось тебе скучным и что ты во всем согласен со мной. Сандро Л. завтракал с нами; он завтра уезжает, чтоб принять полк близ Риги. Он очень поправился, стал гораздо спокойнее, и глаза у него меньше бегают. Бедные О. и Т. уехали в город, А. в Териоки; у нее дорогой, верно, будет Беккер. Младшие девочки в лазарете; я встречусь с ними там и возьму их с собой покататься. Теперь, милый мой, если мы 3-го отправимся в город, что, думается мне, следовало бы сделать, так как это будет большое военное торжество, кто примет парад, кто поздоровается с войсками, кто скажет им спасибо? Не представляю себе, как все это сойдет без тебя.

Павел телеграфировал жене, чтоб она не приезжала к его именинам; это означает, по-видимому, что к тому времени выступит гвардия. От 5 до 7 у меня был зубной врач и сегодня жду его опять; это совершенно невыносимо в такую жару.

Должна сейчас кончать. Какая это будет радость, если мы скоро увидимся! Напиши мне относительно А., могу ли я ее привезти с собой. Наш Друг очень сильно этого хотел; она тоже принесла бы счастье нашим войскам, ибо Он говорит, что женушка всегда приносит с собой туда счастье.

Бог да благословит и защитит тебя! Поцелуи без конца шлет тебе

твоя старая, изнывающая от жары

Солнышко.

Спасибо, ангел мой, за прелестные анютины глазки!

Ц.С. 26 июня 1916 г.

Мой милый ангел!

Сердечно благодарю за дорогое письмо. Не вижу необходимости присутствовать тебе или девочкам на открытии выставки военных трофеев. Не понимаю, почему они поднимают так много шуму по этому поводу. Нет времени писать, только хочу сказать, что люблю тебя глубоко и страстно. Храни тебя Господь, моя любимая! Крепко целую твой

 Ники.

Ц.С. 27 июня 1916 г.

Ангел мой нежный!

Горячо благодарю тебя за твое дорогое письмо — это такая огромная радость, это мне награда за работу в лазарете. Кн. Гедр. вернулась со своими ранеными. Она работала три дня в перед. отряде, где не было хирурга (он только что уехал), сделала 30 операций, из них много трепанаций; она видела моих бедных, милых сибиряков.

Апраксин завтракал у нас, рассказал нам много интересного. Он разъезжал с моими поездами-складами, был в Луцке, в Черновицах и т.д., и скоро опять туда вернется. Затем принимала сенатора Кривцова — о, что за отвратительный, аффектированный человек со сладкими фразами — мне всегда тошно от него! Раев произвел на меня прекрасное впечатление. Затем был у меня полк. Ломаневский^[912] — мой бывш. паж; он страшно был счастлив видеть тебя. Сейчас мой мозг как бы в совершенно размягченном состоянии. Собираюсь идти послушать артиллерийских балал. в нашем лазарете — они в среду отправляются в Луцк, — после концерта — дантист. Не хватает мыслей для письма, притом такая нестерпимая жара — я совершенно раскисла. Еще раз спрашиваю тебя насчет этой скучной церемонии открытия выставки трофеев, почему она должна быть такой официальной? Обсуди это с Фред. и с военным министром. Если нас там не будет, допустимо ли, чтобы Михень взяла на себя представительство? Протелеграфируй только — “не присутствуй” — или “лучше присутствуй там”, чтоб я вполне определенно знала, как поступить, пожалуйста, ответь немедленно! Очень много буду думать о тебе завтра. Будь решителен, дорогой мой! Больше писать не могу. Целую без конца.

Навеки, светик мой, твоя старая

Девочка.

Бог да благословит и защитит тебя! Надеюсь, что рука у Бэби не очень болит.

Ц.С. 27 июня 1916 г.

Моя голубка!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо.

Конечно, ты можешь привезти с собой А., хотя было бы спокойнее, если б мы могли провести эти несколько дней одни!

Я отправил тебе обратно телеграмму Келлера; я велел Алексееву сообщить ему, что его корпус остается за ним до его возвращения!

Как несносно, что Герм.^[913] опять появился на горизонте! Я буду сегодня говорить со Шт. Завтра днем состоится совещание с министрами. Я намерен быть с ними очень нелюбезным и дать им почувствовать, как я ценю Шт., и что он председатель их.

Никак не могу понять, почему открытие выставки военных трофеев вдруг стало такой торжественной церемонией и продолжаю находить совершенно ненужным твое присутствие или даже присутствие девочек.

Мне кажется, что Мишин Георгиевский комитет все это делает для своего собственного прославления. Я получил телеграмму от их вице-председателя сен. Добровольского (друга Миши), извещающего меня о дне открытия.

Как было бы хорошо, если б ты приехала сюда между 3 и 11 июля! Тогда Ольгины именины. Завтра начинается грязевое лечение Бэби. M-r Жильяр надеется получить месячный отпуск, — бедняга, действительно, устал.

Да благословит Бог тебя и девочек! Нежно целую тебя, мое милое Солнышко. Навеки твой

Ники.

Ц.С. 28 июня 1916 г.

Горячо любимый ангел мой!

Горячее спасибо тебе за твое дорогое письмо. Бедняжка, так грустно, что тебе приходится принимать всех этих министров в эту ужасную жару!

Вдали гроза.

У нас была масса работы в лазарете; я перевязала 11 вновь прибывших, среди них много тяжелораненых. Ежедневные посещения зубного врача способны довести до безумия — надеюсь завтра покончить с ним. Лили и Тити придут к чаю, а затем они едут в деревню. А. посылает тебе пару редисок, выращенных ее ранеными. Гермог. уехал. Конечно, Жилику следует отдохнуть. Как он думает, не следует ли мистеру Гиббсу приехать на его место? Не для уроков, но чтобы почитать с Бэби и чтобы дать ему возможность говорить больше по-английски. Пожалуйста, спроси его об этом и, если он это одобрит, пусть он тебе это скажет, а ты напиши Петру Вас. Или, может быть, Петру Вас. следовало бы приехать к вам на это время? Пожалуйста, обсуди это с Жиликом. Будет восхитительно приехать к тебе туда. Беккер будет около 3-го, а потому лучше несколько дней спустя, чтобы быть с тобой 11-го.

Сейчас должна кончать. Прощай, мой дорогой, возлюбленный мой, которого я жажду! Бог да благословит и защитит тебя!

Поцелуи без счета, страстные и любящие, шлет тебе

Твоя.

Ц.С. 28 июня 1916 г.

Мое дорогое Солнышко!

Очень благодарю тебя за твое письмо.

Вчера началась для меня, да и сегодня продолжается — страшная суета — я принял Шт., мы обо всем побеседовали. Затем были Григорович с Русиным до 11 ч. вечера.

Сегодня приехали остальные. Заседание начнется в 6 ч. вечера и продлится до обеда. Затем несколько человек ждут приема — я должен буду отложить это на завтра. Увы! У меня больше нет времени! Да благословит тебя Бог, мой ангел, моя дорогая девочка!

Целую тебя и бесконечно люблю.

Навеки

Твой.

Ц.С. 29 июня 1916 г.

Мой родной, милый!

Горячее спасибо тебе за твое дорогое письмо. Рада, что, как видно из твоей телеграммы, заседание прошло хорошо. Как это мило с твоей стороны, что ты тем не менее нашел время написать мне! Мы были на богослужении в госпитальной церкви, а затем поработали. Завтракала Иза — сейчас к ней должен прийти какой-то полковник по поводу этого ужасного праздника. Мы будем пить чай у Михень, она, несомненно, будет говорить о нем; я ничего не скажу ей, пока не получу твоего телеграфного ответа. Я сказала И., чтоб она обо всем подробно расспросила, потому что, если Михень собирается разыгрывать большую роль, то лучше мы все 5 тоже поедем — из-за Георг. кавал., которые все там будут. Обсуди это снова с Фред. — согласен? Это исключительно из-за Михень. Я, по обыкновению, страшно тороплюсь, так как меня дожидается масса народа.

Посылаю тебе бумагу, касающуюся Жука. Аня и Ломан очень просят за него, и он этого заслуживает — напиши на бумаге резолюцию, я могу тогда переслать ее для более скорого исполнения. Прости, что докучаю тебе, но они настаивали на том, чтоб Аня за него похлопотала.

Беккер прибыл ко мне и к Т. сегодня, так мило, раньше времени, — тем лучше для нашей поездки. А. будет большей частью оставаться в поезде и не будет показываться к столу, так что у нас будет больше времени быть наедине. Онани в коем случае не желает нам мешать и даже не просила об этой поездке — это желание нашего Друга. Чудная погода. Должна кончать. Крепко обнимаю тебя и осыпаю поцелуями. Бог да благословит и защитит тебя!

Твоя старая

Солнышко.

Ц.С. 30 июня 1916 г.

Дорогой мой ангел!

Георгий у нас завтракал, он будет у тебя в субботу. Тетя Ольга на 10 дней уезжает в Киев, ее пригласила к себе дорогая матушка, — скоро приедут Ники и Андрей^[914]. У меня было много работы сегодня утром, вторично резали ногу бедного Таубе.

Простилась с нашими 5 казачьими офицерами. Завтра в 4 ч. буду на молебне перед Фед. Соб., — солдаты будут верхом, так как они оттуда отправятся прямо на поезд.

Прости, что постоянно докучаю тебе с этим проклятым праздником в воскресенье, но я опасаюсь, как бы не подумали, что я не хочу присутствовать из-за германских трофеев. Михень, видишь ли, будет там, и там будет собрано около 1000 георгиевских кавалеров. Хорошая погода. Наконец, сегодня вечером я заканчиваю лечение своих зубов. Вчера мы пили чай у Михень; она была чрезвычайно любезна и не касалась ничего в своих разговорах.

Даст Бог, мы скоро, на будущей неделе, будем вместе — такое счастье! Мы не выедем отсюда раньше 5-го, — на сколько дней можно нам к тебе приехать? С без граничной любовью осыпаю тебя жгучими поцелуями. Прости за смазанное письмо, ветер пригнул листок.

Бог да благословит и защитит тебя!

Навеки твоя старая

Женушка.

Ц.С. 30 июня 1916 г.

Моя бесценная!

Нежно благодарю тебя за твои два дорогих письма. Не мог тебе написать, так как буквально ходил на голове, благодаря всем этим министрам, из которых каждый желал быть принятым отдельно. Теперь-то, наконец, я с ними покончил!

Граббе просит тебя приказать Зборовскому отправиться в Крым для поправления здоровья. Если б можно было поместить его в казармах конвоя в Ливадии, он мог бы взять с собой свою старую мать и сестер!

Голова у меня еще идет кругом от всех дел, о которых я думал или слышал, когда здесь были министры, и очень трудно привести опять мысли в порядок.

Мысль о скором твоем приезде сюда все для меня скрашивает. Бэби постоянно спрашивает у меня о дне твоего приезда и будешь ли ты здесь в день его рождения? Он очень хорошо переносит грязевое лечение и так же весел, как всегда. Вл. Ник. предложил мне принимать иодин, что я и делаю, и пока еще не ощущаю неприятныx результатов.

Погода хорошая, нежаркая, ночи, к счастью, прохладные. Я купаюсь каждый день.

Игорь уезжает на месяц в Осташево. Пришла очередь и Петровского; на их место приедут Дараган^[915] и Генрици (драгун)^[916].

Да благословит Бог тебя и девочек! Нежно тебя и их целую. Передай привет А. и поблагодари ее за редиску.

Навеки, мое дорогое Солнышко, твой

Ники.

Ц.С. 1 июля 1916 г.

Дорогой мой!

Бесконечно тебе признательна за твое дорогое письмо. Жилик будет у нас обедать и расскажет нам все новости о вас всех. Легко представляю себе, как твоя бедная голова должна быть утомлена от твоих тяжелых трудов — так трудно постоянно обо всем помнить! Я велела Марии поговорить с Зборовским, и после этого мы все устроим, он выражал желание ехать на Кавказ, я знаю. Я рада, что ты снова стал принимать иодин, это — от времени до времени — очень тебе полезно. Идем прощаться с нашей сотней — там перед Большим дворцом молебен (все это страшно без тебя). Рада, что ты отменил военную церемонию на этом празднике и что мне не надо там быть в воскресенье. У нас в лазарете сейчас находится 8-летний мальчик, племянник Иедигарова — он лежит вместе с офицерами, так как она просила, чтоб его положили к ним, и один взрослый герой раскладывает с ним пасьянсы — не надо! Таубе понемногу поправляется, хотя боли в ноге еще сильные.

Сегодня погода переменчивая. Аня снова посылает тебе пару редисок. Уверена, что Бэби скучает без Жилика, — этот человек сущий клад.

Как хорошо, что увижу Дарагана!

Я тоже получила телеграмму от Гр.

Получила письмо от Виктории и от Луизы. Красный Крест запретил немецким и австрийским сестрам посещать раненых, причина — уничтожение второго корабля Красного Креста, я нахожу это глупым и нецелесообразным. Прощай, сокровище мое. Осыпаю тебя без конца жгучими поцелуями.

Бог да благословит и защитит тебя! Твоя навеки старая

Солнышко.

Старая Лоло Д.^[917] завтра будет унас завтракать.

Ц.С. 1 июля 1916 г.

Моя любимая!

Сердечно благодарю за дорогое письмо.

Как мило, что ты была на молебне и простилась с нашими казаками! Сегодня меня покинул мой урядник Муравицкий, и на его место прибыл новый с четырьмя крестами. Зовут его Светличный. Тот первый был прекрасный парень — Бэби его любил; он, купаясь, выкидывал в воде вместе с Нагорным разные смешные штуки и разговаривал с Игорем по-малорусски.

Посылаю тебе кучу снимков, сделанных Деревенко. Он просит тебя взять все, какие тебе только понравятся. Вчерашний сеанс в кинематографе был интересен показывали Верден.

Я позволил присутствовать семьям военных, так что все боковые ложи были полны дамами и детьми, стулья были заняты мужьями, а весь верх, по обыкновению, — солдатами. Воздух был не так хорош, как без дам. Удивляюсь, почему? Пора кончать. Дараган приехал на 10 дней. Храни тебя Господь, мое бесценное, милое Солнышко!

Целую нежно тебя и девочек.

Навсегда твой

Ники.

Ц. ставка. 2 июля 1916 г.

Бесценная моя женушка!

Горячо благодарю за дорогое письмо. Я, как всегда, пишу после завтрака, вернувшись из сада с мокрыми рукавами и сапогами, так как Алексей намочил нас у фонтана. Это его любимая игра, вместе с Соловым, французским ген. Жанен, Петровским, ген. Вильямс и японцами. При этом царит сильное оживление и раздается смех, иногда и другие гости принимают в этом участие. Я смотрю за порядком и за тем, чтобы дело не заходило слишком далеко. Надеюсь, что ты увидишь эту игру,когда приедешь. Теперь так жарко, что высыхаешь в одну минуту. Соловой очень веселый и добрый малый, и Бэби очень его любит. Георгий приехал, спасибо за привет через него. Он заинтересовался Архангельском и очень хорошо передает все подробности.

Старик Шт. уже просил принять его, и я приму его завтра, в воскресенье, вероятно, он привезет с собой выработанную на последнем нашем заседании схему главнейших вопросов.

Теперь на фронте временное затишье, которое прекратится около 7-го, — гвардия тоже должна принять участие, потому что пора прорвать неприятельскую линию и взять Ковель. Тогда ты будешь здесь, и я буду еще счастливее!

Храни Господь тебя и девочек, целую тебя страстно.

Твой, моя любовь, навеки

Ники.

Ц.С. 2 июля 1916 г.

Мой голубчик!

Пишу у себя в комнате при свете лампы, так как сейчас разыгралась страшная гроза и льет дождь, — ужасные удары грома, как будто молния ударила где-нибудь вблизи! Кн. Лоло и Валя завтракали — он доставит тебе это письмо.

Нежно благодарю тебя, мой ангел, за твое дорогое письмо. Снимки, сделанные Дерев., восхитительны, в особенности, где вы сняты вдвоем, мои дорогие. Как Алексей вырос, у нас больше нет маленьких! Ах, как я скучаю без вас обоих. Лазарет — мое истинное спасение и утешение. У нас много тяжелораненых, ежедневно операции и много работы, которую нам надо закончить до нашего отъезда. Кахан приехал, вчера вечером был у Ани. Сегодня она просила меня провести вечер с ней и с ним и послушать его чудные рассказы.

Сейчас начинает проясняться. Меня просили похлопотать о Безобразове (кавалер.), юноша все еще болен, а срок его тоже истек, и потому ему пришлось бы выйти из полка, если б я не получила от тебя разрешения оставить его еще на 2 месяца, теперь он сможет остаться в своем полку.

А теперь, мой Солнечный Свет, прощай. Бог да благословит и защитит тебя! Нежно и горячо целую тебя без конца.

Навеки, Ники мой, вся

Твоя.

Ц.С. 3 июля 1916 г.

Мой любимый ангел!

Нежно благодарю тебя за твое милое письмо. Дай Бог, чтоб мы могли в четверг после завтрака уже быть вместе! Разве это не восхитительно, быть, наконец, вместе после 7 долгих, долгих недель? Мы везем П.В. Петр. с собой.

Итак, гвардия выступает! Н.П. писал, что они как раз собираются в путь, вероятно, в Луцк, так что мы будем с тобой в эти великие дни, — да поможет Бог Все могущий нашим войскам! Гр. сказал, что если я к тебе приеду, то Бог снова пошлет свою помощь нашим войскам, — дай Боже! Шт.-кап. Любимов, командир Бэбиной роты 89 Белом. полка, вскоре покидает наш лазарет: он никогда не видал Алексея, а потому мы сказали, чтоб он проехал через ставку и попросил через Валю о разрешении повидать Бэби — это такой славный человек! Мне хотелось бы, чтоб ты повидал еще одного нашего героя, я уже писала тебе однажды о нем, он из бронир. пулем. мотора. Он никогда тебя не видел, — он лег в наш лазарет, чтобы, наконец, нас увидеть; было бы хорошо, если б ему тоже можно было проехать через ставку (ему 26 лет, он шт.-кап., его отец был на японской войне, командовал в Полтаве артиллерией и умер там перед самым началом войны) — Сыробоярский, георгиевское оружие, крест, все, что только можно получить, ранен уже третий раз. Можно ли им так проехать, могу ли я что-нибудь ему сказать (они сами об этом не просили)? Он сейчас уезжает на неделю к своей матери в Полтаву, а после по делу вернется в СПб. Если они приедут в М., к кому они должны обратиться, чтобы быть представленными тебе? Хотелось бы доставить удовольствие этим храбрецам, и ты не без интереса послушаешь его (sic!) рассказы.

Чудная погода. Аня на ночь уехала в Финляндию. Михень в городе, парадирует со своей медалью. Я провела вчерашний день у Ани с Гахамом! Это очень веселый и приятный человек, она совсем растаяла.

Сейчас должна идти в Большой дворец (такая тоска!).

С. П. Фед. будет в ставке около 15 июля.

Всяческие благопожелания и 1000 поцелуев шлет тебе твоя

старая

Женушка.

Приеду к тебе, оставив Беккер позади!

Ц.С. 3 июля 1916 г.

Мое любимое, родное Солнышко!

Очень благодарю за дорогое письмо.

Приехал В. Долг., и с тем же поездом проследовала в Киев тетя Ольга. Я не успел ее повидать, потому что был занят в штабе.

Опять нет времени! С Кавказа поступают хорошие известия. О, как я счастлив, и Бэби тоже, что мы скоро увидимся!

Храни тебя Господь, моя .душка-женушка!

Нежно и страстно целую.

Твойнавеки старый

Ники.

Ц.С. 4 июля 1916 г.

Мой родной, милый!

Горячее тебе спасибо за твое драгоценное письмо. Петя у нас завтракал, он шлет тебе нежнейший привет и пожелания успеха.

Опять была гроза. Мы везем с собой Силаева — ты подумаешь, что я сошла с ума, но я нашла, что лучше, чтоб он тебе сам представился и рассказал все, что ему сказал врач, так как ему все еще нужно длительное лечение, и он, бедняга, не знает, как ему быть со своим полком. Переписка отнимает массу времени, так что гораздо проще, если мы обсудим это совместно, и ты дашь ему соответственное приказание. Операция грыжа у восьмилетнего племянника Иедигарова прошла благополучно. Сейчас еду в лазарет навестить солдат, так как туда привезли многих из моего 21-го полка. Анина Радута (беженка — сиделка) выходит замуж за санитара, и в лазарете собираются праздновать свадьбу.

Не нужно ли привезти тебе чего-нибудь?

Шурик и Викт. Эр. будут у нас к чаю.

Теперь должна кончать. Осыпаю тебя нежными поцелуями и благословляю тебя.

Навеки всецело

Твоя.

Посылаю по одному васильку тебе и Бэби! Принимала Веру Волкову. Она приехала на несколько недель и скоро едет обратно в Англию.

Ц.С. 4 июля 1916 г.

Моя родная, нежно любимая женушка!

Горячо благодарю тебя за твое дорогое длинное письмо. Сегодня приехал Николай Мих., чтоб обсудить некоторые вопросы в связи с импер. историческим обществом, а также по поводу своей последней поездки по северным рекам. Я, конечно, приму всякого храброго офицера, которого ты направишь ко мне. Пусть они спрашивают через штаб. Я постоянно принимаю офицеров, полковников и генералов, возвращающихся с фронта, и приглашаю их к завтраку или обеду. Многие отставленные от должности приезжают сюда с жалобами, и их дела здесь разбираются. Могилев напоминает огромную гостиницу, где проходит масса народа и где всегда видишь самые разнообразные типы людей.

Погода прямо дивная — не вылезал бы весь день из воды. Пока Алексей барахтается около берега, я купаюсь недалеко от него, а также Кира, Петровский, мои казаки и матросы.

Сегодня утром приехала 4-я сотня; я простился с ними, хотя на самом деле они уезжают только завтра утром. Столько хороших знакомых!

Дахранит тебя Господь в пути! Это мое последнее письмо.

Целую крепко тебя и девочек и жду тебя страстно.

Твой, Солнышко мое, навеки

Ники.

Ц.С. 5 июля 1916 г.

Родной мой!

Сердечно благодарю тебя за твое последнее дорогое письмо. Сегодня 7 недель, как мы расстались, — тогда тоже был вторник. Страшная жара; я вся в испарине и совершенно изжарилась на солнце.

Большое спасибо за офицеров. Они будут в безумном восторге, тем более, что сами они не решались о том просить; они приедут туда еще при нас, чтобы не так стесняться.

Сегодня мы снимались группами в лазарете. Настинька заболела, а потомумыс собой берем Изу, чему она безумно рада.

Сегодня у меня будет Штюрмер и еще многие. Как радостна мысль, что я скоро опять смогу заключить тебя в мои объятия.

Прости за бессвязное письмо, но я раскисла и притом страшно тороплюсь. Бог да благословит и защитит тебя! Крепко целую тебя.

Навеки твоя старая

Солнышко.

Дедюлин^[918] являлся проститься, из полка прислали за ним^[919].

Могилев. 12 июля 1916 г.

Ангел мой любимый!

Я попросила Аню отправить эти бумаги, чтоб ты дал их Алексееву на прочтение, а после верни мне рапорт — телеграмма мне не нужна, так как у меня есть копия с нее.

Какой дождь!

Надеюсь, что мой Бэби здоров. Мне доложили, что он проснулся и опять уснул, надеюсь, что он хорошо спал. Пожалуйста, скажи, чтоб мне доложили, как только он проснется, тогда я встану раньше и приду с ним посидеть. Я надеюсь, что все это пустяки и что, хорошо выспавшись, милое дитя будет опять здорово.

Осыпаю вас обоих поцелуями.

Твоя старая

Женушка.

Ц. ставка. 12 июля 1916 г.

Мой любимый!

Снова прощай, — слава Богу, теперь не надолго, — но все же ненавижу расставанье с тобой и Солнечным Лучом. Так тоскливо без тебя, и мысль о том, как много тебе приходится работать, какую ужасную жизнь ты ведешь, удручает меня. Спасибо, мой ангел, что дал мне возможность побыть с тобой, что послал за нами — это было радостью и дало силу для дальнейшей работы. Мы насладились своими каникулами и теперь снова принимаемся за дело. В четверг утром прямо приступаем к перевязкам, затем мне надо будет принять немецких и австрийских сестер (меня эта перспектива не особенно прельщает). Она телеграфировала нашему Другу о погоде, и я надеюсь, что Бог пошлет солнечные дни на нашем фронте. Пожалуйста, протелеграфируй сегодня вечером, а также завтра утром, какая температура у Крошки. Мы прибудем в Ц. С . завтра вечером в 8.

Прощай, мой светик, любовь моя. Боюсь, что наше посещение было слишком беспокойно для тебя, кругом была такая суета, а тебе приходилось еще делать твою обычную работу. С горячей тоской буду вспоминать каждую твою ласку.

Бог да благословит и защитит тебя, да дарует Он тебе силу, мужество и успех!

Осыпаю тебя жгучими поцелуями без счета.

Навеки вся

Твоя.

Ц. ставка. 13 июля 1916 г.

Ненаглядная моя!

Крепко благодарю тебя за оба дорогих письма, за утреннюю записочку из поезда, которую я прочитал лишь днем, и за прощальное письмо, которое Бэби мне передал во время доклада Шт. Он, слава Богу, совсем здоров, спал очень крепко рядом со своим старым отцом и, по обыкновению, полон жизни и энергии.

Это я должен благодарить тебя, дорогая, за твой приезд сюда с девочками и за то, что ты принесла мне сюда жизнь и солнце, несмотря на дождливую погоду. Я боюсь, что ты устала от непрестанной беготни вверх и вниз, взад и вперед. Я, конечно, как всегда, не успел сказать тебе и половины того, что собирался, потому что при свидании с тобой после долгой разлуки я становлюсь как-то глупо застенчив и только сижу и смотрю на тебя, что уже само по себе большая для меня радость.

Я так рад, что мы увидимся до дня рождения А.! Когда мы возвращались с вокзала, Бэби начал думать вслух и вдруг громко произнес: “опять одни” очень коротко и ясно.

Сейчас мы в небольшой компании поднимаемся вверх по реке до его любимого берега. Погода тихая и облачная, очень мягкая. Храни Господь тебя, любимое Солнышко, и девочек. Крепко целую.

Твой старый, нежно преданный и обожающий тебя

муженек

Ники.

Ц.С. 14 июля 1916 г.

Мой любимый, бесценный!

Так безгранично счастлива была получить твое дорогое письмо! Благодарю тебя за него от всего моего горячо любящего старого сердца. Милый, каждое твое нежное слово дает мне величайшую, глубочайшую радость, и я глубоко ее затаиваю в моем сердце и живу ею. Наша поездка кажется сном. Пришлось без конца рассказывать в лазарете, все страшно интересуются и непременно хотят все знать. Очень теплая погода и божественный ветерок, так что мы собираемся прокатиться. Только что принимала 6 немецких и 5 австрийских сестер — это настоящие светские дамы: ничего похожего на тот плохой подбор, который туда отправлен нами. Они привезли мне письма из дому и от Ирен, все шлют тебе привет. Ты должен меня извинить за глупое письмо, но я немножко одурела.

Рано легла в постель и с наслаждением приняла ванну. Милый, пожалуйста, вели отпустить Сухомлинова домой, доктора опасаются, что он сойдет с ума, если его еще продержат в заключении — сделай это хорошее дело по собственному своему доброму почину. Мои сибиряки очень обрадованы телеграммой от Сергеева о новых успехах.

Я так рада, что ты нас всюду брал с собой, теперь мы знаем, как и где ты проводишь свои свободные часы.

Ангел любимый, теперь прощай. Бог да благословит и сохранит тебя! Осыпаю тебя жгучими поцелуями без счета — я живу сейчас прошлым.

Навеки всецело

Твоя.

Ц.С. 14 июля 1916 г.

Моя родная душка!

Сегодня поезд с Ники опоздал более чем на 3 часа, что-то случилось с локомотивом. Я приму его перeд обедом. Погода хорошая, теплая. Собираюсь послать Бэби покататься на реке, а сам поеду в автомобиле, пройду пешком последнюю часть дороги через оба больших моста, сяду в лодку около белой дачи, которую ты видела, и там встречусь с Бэби.

Надеюсь повезти тебя туда в следующий твой проезд, так как это новая прогулка.

На кавказском фронте у нас крупные успехи. Завтра начинается наше второе наступление вдоль всего Брусиловского фронта. Гвардия продвигается к Ковелю!Да поможет Господь нашим храбрым войскам! Я невольно нервничаю перед решительным моментом, но после начала меня охватывает глубокое спокойствие и страшное нетерпение как можно скорее узнать новости.

Эристов очень интересный человек, и все, что он говорит, умно и правильно. Его мысли по поводу войны также очень здравы. Прогулки и чаепития очень удобны для таких собеседований.

Дорогая, попроси Татьяну прислать мне голубую коробку с моей почтовой бумагой этого формата.

Пора кончать!

Храни Господь тебя и девочек!

Нежно целую тебя, мое родное Солнышко, девочек и А.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 15 июля 1916 г.

Мой любимый душка!

Горячо благодарю тебя за твое дорогое письмо. Все мои мысли и молитвы с тобой и с нашими дорогими войсками — да поможет Бог и да дарует Он победу! Боюсь, что им очень трудно придется. Как только получишь известия, сообщи мне я очень тревожусь.

Хорошая погода, не слишком жарко, сейчас даже пасмурно, вечером было всего 9 градусов. Завтра день рождения Ани, пожалуйста, пошли ей телеграмму, — если вечером, то в Териоки, дача Михайлова. Она едет туда завтра в 4 и переночует у своих родителей.

Сегодня утром я принимала Максимовича, я рада, что старик опять получает отпуск. Это его освежит, так как я нахожу, что он бледен, худ и вообще плохо выглядит.

Как здоровье Григорьева? Деревенко посылает тебе фотографии, снятые им на реке. Спальня кажется такой пустой и большой после поезда! Ангел мой, мы скоро опять будем вместе, я жажду твоих ласк и поцелуев.

Должна сейчас принять трех офицеров, возвращающихся на фронт.

Мне нечего рассказать тебе интересного.

Прощай, мой ненаглядный. Бог Всемогущий да благословит и защитит тебя! Нежно целую тебя и остаюсь навеки преданной тебе старой

Женушкой.

Поклонись от меня Алексееву. Все были удивительно милы и любезны с Аней.

Ц. ставка. 15 июля 1916 г.

Моя любимая!

Нежно благодарю тебя за дорогое письмо. Для меня громадная радость видеть и читать то, что написано твоим дорогим почерком.

Вчера я имел длинный и интересный разговор с Ники. Он сегодня утром выехал в Киев, чтобы повидаться с мама, затем вернется опять в Павловск и, конечно, посетит тебя.

Я нашел, что у него постаревший и нервный вид, поэтому дал ему высказаться и объяснить поручения Тино. Должен сознаться, что союзные дипломаты по обыкновению наделали много промахов; поддерживая этого Венизелоса, мы сами можем пострадать. Тино думает, что такая политика союзников поставит под угрозу династию и окажется ненужной игрой с огнем.

Все, что Ники мне говорил, основано на официальных документах, копии с которых он привез с собой. Он намерен сообщить об этом лишь очень немногим лицам, поэтому я решил рассказать об этом тебе до его приезда.

Старик уезжает сегодня. Пора кончать письмо. Храни тебя Бог, моя единственная и мое все, моя девочка, Солнышко!

Крепко целую.

Твой старый

Ники.

Ц.С. 16 июля 1916 г.

Сокровище мое родное!

Горячее спасибо тебе за твое милое письмо! Позволь мне от всей души поздравить тебя с добрыми вестями — какой это был для нас сюрприз, когда сегодня утром Рита объявила нам об этом лазарете — я не успела перед тем прочесть газеты! Броды взяты — какая удача! Это прямой путь на Львов, это начало прорыва, — начинаются успехи, как предсказывал наш Друг. Я так счастлива за тебя – это великое утешение и награда за все твои заботы и за тяжелые подготовительные труды! Но каковы наши потери? Душой и сердцем я там с тобой!

Хорошо, что ты дал высказаться Ники, это должно было его умиротворить, и я, действительно, думаю, что остальные державы некрасиво поступают с Грецией, хотя это мерзкая страна.

Душно, очень кстати пошел дождь, был маленький ливень. Это счастливое предзнаменование для Ани — ей сегодня минуло 32 года. Она просит извинить ее за помарки в ее письме, — сейчас она до завтрашнего вечера уезжает в Финляндию.

В 5 1/2 ко мне приедет Витте с докладом, а завтра — Штюрмер, с которым я должна серьезно поговорить о новых министрах. Увы, назначен Макаров (опять человек, враждебно относящийся к твоей бедной старой женушке, а это не приносит счастья), и я должна обезопасить от них нашего Друга, а также Питирима. Волжин очень дурно поступает — Питирим выбирает наместника своей Лавры, а Волж. это отменяет. Он не имеет права так поступать. Прощай, мой единственный и мое все, муженек мой любимый, светик мой дорогой.

Благословляю и целую тебя без счета с глубокой преданностью и любовью.

Твоя.

Ставка. 16 июля 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Горячо благодарю тебя за дорогое письмо. Опять нет времени написать, так как старик Куломзин пришел с докладом. Гвардия вчера атаковала и сильно продвинулась вперед, благодарение Богу!

Они и армия Сахарова захватили в плен более 400 офицеров, 20000 солдат и 55 орудий. — Да хранит Бог тебя и девочек! Нежно целую тебя, моя душка-женушка .

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 17 июля 1916 г.

Мой голубчик!

Целую тебя за твою дорогую открытку, полученную мной сегодня. Итак, гвардия уже была в деле. Таубе очень хотелось узнать об этом. Количество вновь взятых пленных, действительно, огромно. — Душка, не можешь ли ты мне сообщить, где сейчас находятся мои сибиряки, так как один из моих офицеров должен к ним на днях вернуться, и он не знает, куда ехать, — приходится терять массу времени на разыскивание своего полка, а тебе ведь это хорошо известно — не сообщишь ли ты мне, где они?

Мы только что окрестили внука Ломана, чудесного младенца — старый Сиротинин и я были его восприемниками.

Льет как из ведра, а потому мы будем добродетельны и отправимся в какой-нибудь лазарет. Утром мы ходили в нижнюю госпитальную церковь, а потом работали. Вчера были в Феод. Соборе, вечером — в лазарете.

Интересно, какова погода на фронте. Барометр значительно упал. — Получила длинное письмо от Ольги; пишет, что дорогая матушка здорова, в хорошем настроении и прекрасно себя чувствует в Киеве и что она не заговаривает об отъезде; она видит ее очень редко, страшно много работала эти последние 3 месяца. Через 3 или 4 дня ее друг возвращается на фронт, и она с ужасом об этом думает. Он приехал к ее именинам — он был где-то с лошадьми эти последние 2 месяца. — Теперь газеты обрушились на Сазонова; это ему, должно быть, чрезвычайно неприятно, после того как он воображал о себе так много, бедный длинный нос.

Теперь прощай, мой светик. Бог да благословит и защитит тебя и охранит от всякого зла!

Навеки твоя старая

Солнышко.

Ц. ставка. 17 июля 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Нежно благодарю за дорогое письмо.

Слава Богу, наши доблестные войска, несмотря на тяжелые потери, прорываются через неприятельские линии и движутся вперед. Число взятых пленных и тяжелых орудий увеличивается с каждым днем. Взятые нами пушки почти исключительно германские, и треть пленных тоже немцы. — В открытом поле они не могут противостоять нашему натиску. Гвардия тоже наступает и творит чудеса. Я очень счастлив за Павла.

Это хорошо, что ты принимаешь Шт. — он любит твои указания.

На наши прогулки по реке мы берем с собою маленького кадета Макарова — он хороший мальчик и спокойно играет с Бэби. — Прививка у нас обоих принялась, так что, увы! нам эти дни нельзя купаться.

Пора кончать. Храни тебя Бог, мой ангел! Целую нежно тебя и девочек.

Твойнавеки

Ники.

Ц.С. 18 июля 1916 г.

Дорогой мой ангел!

Нежно благодарю тебя за твое милое письмо. Завтра уже два года, как началась война, — страшно подумать! Так как сегодня день св. Серафима, у нас служба идет в нижнем маленьком храме. — Вчера вечером приезжал Кирилл, привез эти две телеграммы. Н.П. сказал ему, что я всегда хочу все знать о них, переписала их для тебя. Мы прочли эти телеграммы с большим волнением. Хотелось бы знать, кто эти 16 убитых солдат; слава Богу, потери не так уж велики. — Вообще будь добр сообщать мне списки раненых и убитых, потому что все родственники по телефону обращаются ко мне за справками. Многие наши поезда сейчас там — ранено множество офицеров 4-го стрелкового полка. С таким волнением ждешь известий! — У меня только что был Апраксин, — я сказала ему, что ему скоро придется проехать в ставку, чтобы повидать разных генералов, с которыми ему, Мекку и мне придется иметь дело.

Сегодня непрерывно льет дождь. Обидно, что не могу больше писать. Вчера мы были у т. Ольги; она была очень мила, — спрашивала о тебе.

Бог да благословит и защитит тебя!

Нежно целую тебя, мое дорогое Солнышко.

Навеки

Твоя.

Ц. ставка. 18 июля 1916 г.

Мое сокровище!

Опять нет времени написать длинное письмо.

Приехал наш Велепольский, и я долго с ним беседовал. Он очень хотел бы повидать тебя и в нескольких словах разъяснить все это глупое дело. Ты знаешь все и потому это не затянется долго.

Приехал Федоров, и В.Н. сегодня уезжает. Ясно, но ветрено. Я так сильно люблю тебя! Да хранит Бог тебя, мое дорогое Солнышко, и девочек! Нежно целую.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 19 июля 1916 г.

Мойлюбимый!

Все мои думы и горячие молитвы сегодня утром в нашем пещерном храме были о тебе. Мы заказали для себя обедню внизу, потом была служба в большом храме окрестным ходом и затем торжество и завтрак в детском госпитале. — Сегодня у нас было меньше перевязок. Твой курьер прибыл поздно, — сердечно благодарю за дорогую открытку, мое сокровище.

Опять совсем прохладно, всего 8 градусов, временами накрапывает дождь. Штюрмер говорил со мной о польских делах; действительно, надо соблюдать величайшую осторожность; как тебе известно, Замойский нравится мне, но я знаю, что он интриган, а потому следует хорошо взвесить этот серьезный вопрос. Я весьма сожалею, что тебя уговорили назначить митрополита Владимира в летнюю сессию Синода — на этом месте следовало бы быть Питириму, Влад. — место в Киеве, он за последние месяцы прожил там всего неделю. Он вредит нашим во всем. П. ничего не может предпринять в своем собственном городе, за каждым пустяком он принужден обращаться к Влад., так что духовенство не знает, кого считать своим начальством, — это очень несправедливо по отношению к нему. Прежний митрополит имел больше такта и дольше оставался в Киеве, — следовало бы чем-нибудь помочь бедняге.

Теперь я должна кончать. Сердцем и душою с тобой! Эта ужасная война длится уже 2 года! Бог да благословит и поможет тебе!

1000 горячих поцелуев от твоей старой

Женушки.

Ц. ставка. 19 июля 1916 г.

Моя душка-женушка!

Сердечно благодарю тебя за твое письмо и за телеграммы от Н.П., которые при сем возвращаю. Я не знал, что они уже участвовали в таких серьезных боях. Храни их Господь! Только бы они не бросились вперед в необдуманном, безумном порыве! Это моя постоянная тревога!

Списки убитых и раненых офицеров посылаются в Петроград в Главн. Штаб. Здесь же мы получаем только списки полковников и командиров полков.

Сейчас там опять затишье, посылаются новые подкрепления. Вероятно, наступление возобновится около 23-го. Все время приходится пополнять полки, и это берет много времени.

Да, сегодня ровно два года, как эта ужасная война была объявлена. Один Бог знает, сколько времени она еще протянется!

Вчера я принимал нашего Велепольского и графа Олсуфьева, члена Госуд. Совета, который был в Англии, Франции и Италии.

Он совершенно потерял голову из-за дочерей глупого Миши. Каксмешно! Он у Изы видел Ольгу и Татьяну и, кажется, говорил им то же самое.

Теперь, мой милый ангел, я должен кончать.

Храни Господь тебя и девочек!

Целую нежно и страстно.

Твой старый муженек

Ники.

Ц.С.20 июля 1916 г.

 Сокровище мое!

Горячо благодарю тебя за твое дорогое письмо. Я вчера видела Вл. Ник. и была рада получить вести обо всех вас. Он думает остаться здесь, так как много работы в лазаретах и ежедневно ждем прибытия новых поездов.

Холодно и пасмурно, хотя барометр идет вверх, чем-то напоминает осень. Мы обедаем в пальто на воздухе, потому что в комнатах тоскливо. — О. и Т. отправились в город на прием пожертвований. — Ники просил разрешения навестить меня; он будет у меня, вероятно, завтра, если только не будет у Штюрмера. Видела Воейкова. От него несло сигарами, он полон своими миллионами и постройками, самоуверен, как всегда — война совершенно определенно кончится к ноябрю, а теперь, в августе, будет начало конца — он меня раздражает; я сказала ему, что одному Богу известно, когда будет конец войне, что многие предрекают этот конец к ноябрю, но что я в этом сомневаюсь, — во всяком случае, глупо быть постоянно таким самоуверенным. — Убит сын стокгольмского Неклюдова

(Преображ.), а также сын дяди Мекка — как это грустно! — Извини за скучное письмо, но у меня болит голова. Не забудь послать телеграмму Михень к 22. Прощай, мой ангел, мой светик, моя радость. Бог да благословит и защитит тебя! Осыпаю тебя нежными поцелуями.

Навеки твоя старая

Солнышко.

Ц. ставка. 20 июля 1916 г.

Моя родная душка-женушка!

Сердечно благодарю тебя за твое дорогое письмо.

Посылаю тебе эту маленькую записочку, полученную мною в Ольгином письме, — скажи мне, пожалуйста, что мне ответить на ее первый вопрос? Видишь, я пишу новым пером, которое ты мне прислала с Чемодуровым. — Сегодня уезжает Тетерятн. — после пятинедельного пребывания здесь. — Сегодня ведь годовщина молебна и выхода в Зимнем дворце!! Помнишь ли давку на пристани, когда мы уезжали? — Каким это кажется далеким и сколько с тех пор пережито!

Вчера я видел человека, который мне очень понравился — Протопопов, товарищ председателя Гос. Думы. Он ездил за границу с другими членами Думы и рассказал мне многоинтересного^[920].Он бывший офицер конно-гренадерского полка, и Максимович хорошо его знает.

Оказывается, румыны, наконец, готовы принять участие в военных действиях! Туркам было приказано послать часть войск из Константинополя в Галицию на помощь австро-германцам.

Это любопытно, но до сих пор они еще не появлялись.

Ну, любимое Солнышко, надо кончать. Храни Господь тебя и девочек!

Нежно и страстно целую.

Твой старый муженек

Ники.

Ц.С. 21 июля 1916 г.

Сокровище мое!

Опять пасмурно и прохладно — барометр падает, — куда же пропало лето? Мы его почти не видали. Вчера в 10 ч. вечера прибыл поезд Анастасии, и я с ней вместе обошла его. Масса тяжелораненых, — они бесконечно долго были в пути. Там было несколько ее каспийцев — офицеров, — внук Храпова — двоюродный брат которого дважды лежал у нас. Солдаты из финляндских полков, 1, и т.д. Несколько беломорцев с крестами — все с австрийского фронта. Я раздала медали наиболее тяжело раненным; из них многие отправлены в Павловск, в лазарет т. Ольги. — Мы хотим расширить наш маленький лазарет до 35 постоянных коек для офицеров. — Сейчас шестеро их лежит в комнате, где у нас раньше помещались солдаты (где лежала Аня). Мы хотим пристроить флигель с комнатой на 20 солдат, прибавить еще ванную для них и помещение для санитаров, — это можно скоро сделать, прошлой осенью мы пристроили большую приемную. Солдатам нравится лежать у нас, и было бы жалко прекратить прием их к нам. Прежде мы работали в большом доме, а это гораздо уютнее. Вильчк. и Данини придут сегодня утром с планами. Все этим чрезвычайно заинтересованы; все чувствуют себя там, как дома, тем более, что мы проводим с ними все вечера. После завтрака закончу это письмо, а сейчас спешу к Знаменью и на работу. Слава Богу, что Он мне дал силу снова взяться за дело: работа дает такое успокоение!

От души благодарю тебя за твое милое письмо. Телеграмма нашего Друга очень утешительна, ибо этот постоянный дождь и холод в июле опять задерживают дальнейшее продвижение. Я все-таки собираюсь покататься, так как у меня тяжелая голова. Думаю, что тебе следует ответить на первый вопрос Ольги в том смысле, что она должна написать кн. любезное письмо, так как та ее очень любит, и ей будет менее обидно, если она ей сама все объяснит; что она благодарит ее за долголетнюю службу, но что сейчас ей фрейлина больше не нужна, а потому они должны расстаться; и хотя — так как она остается Великой княгиней — ей в некоторых случаях может понадобиться фрейлина, — но она не желает показываться при официальных выходах. Все же, после войны будут такие случаи: возможны брачные церемонии наших детей в будущем и т.п. — тогда дорогая матушка временно уступит ей одну из своих фрейлин, — я думаю, что она, конечно, обсудит с ней этот вопрос, — ей, разумеется, следует прежде всего посоветоваться с ней.

Ники^[921] завтра будет у нас к чаю, так как он сегодня у Штюрмера. Мы получили сведения об Иедигарове. Бедный малый — вообрази, командир не хотел позволить ему ехать в Россию даже для того, чтобы приискать себе занятие, — все же тетерь он скоро приедет. Он не хотел дать ему твоего эскадрона, и это для него было страшным ударом, так как он имел полное право на получение его. Что я могу ему посоветовать? Перейти к моим крымцам или еще Бог знает что? Что ты мне посоветуешь на этот счет?

Теперь должна кончать. Поздравляю тебя с днем ангела дорогой матушки и нашей большой Марии. Вспомни Минни, маленькую Марию П. Бог да благословит тебя! 1000 жгучих поцелуев шлет тебе навеки твоя

Твоя.

Ц. ставка. 21 июля 1916 г.

Моя бесценная!

Нежно благодарю за дорогое письмо. Я только что видел Воейкова, который привез мне твой привет. — Да, он доволен, что избавился от дела с Кувакой^[922].

Я тоже ему посоветовал не быть самоуверенным, особенно в таких серьезных вопросах, как окончание войны! Мне очень нравится старый Максимович — порядочный, честный человек, с ним приятно иметь дело.

Пожалуйста, настой на том, чтобы “старик”^[923] не появлялся здесь до 6 августа. — Он должен был ехать лечиться в Романов. Инст. в Севастополе, а Воейковговорит, что он собирается в скором времени вернуться сюда! — Я нахожу, что это очень глупо. Так как ты единственный человек, которого он слушается, прошу тебя, напиши ему, что он должен отдохнуть 3 недели на Сиверской.

Бог даст, через 6 дней я опять буду в твоих объятиях и чувствовать твои нежные уста — что-то где-то у меня трепещет при одной мысли об этом! Ты не должна смеяться, когда будешь читать эти слова!

Эристов и Козлянинов уехали — первый в Киев, а оттуда в свой полк. — Я передал ему письмо для мама. Приехали Мордвинов и Раевский. Последний растолстел и стал живее, — вероятно, это война сделала.

Идет дождь. Пора кончать.

Да хранит, моя душка-Солнышко, Господь тебя и девочек!

Горячо целую тебя.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 22 июля 1916 г.

Мой родной, бесценный!

Опять ливень.

Очень благодарна тебе, любимый, за твое нежное письмо, я так была счастлива, получив его! — У нас был молебен в Феод. с. — была графиня Воронц., графиня Бенк., к-ня Долгор., т-те Нилова, Дедюлина и наши фрейлины также. Сейчас у меня будет Велеоп. Я с некоторым страхом думаю об этом, ибо я уверена, что не смогу вполне согласиться с ним, — думаю, что было бы разумнее несколько обождать, и ни в коем случае не следует идти на слишком большие уступки, иначе, когда настанет время нашего Бэби, ему трудно тогда придется.

Потом я отправляюсь на концерт в лазарет М. и А., — затем с визитом к Михень, — к чаю жду Ники, затем Штюрмер, в промежутке между ними Аня, а вечером меня просят прийти в лазарет, и мне самой хотелось бы этого — это единственное, что меня поддерживает в твое отсутствие. Правда, я знаю, что Аня этим недовольна, — но ведь Аля, больная, лежит у нее, и ей, конечно, следовало бы быть больше с нею, по моему мнению. Прости за короткое письмо, но я очень тороплюсь и меня очень тормошат (чего я не люблю).

Осыпаю тебя поцелуями, считаю минутки до следующего нашего свидания. Бог да благословит и защитит тебя, и да сохранит тебя от всякого зла!

Постоянно тоскую и жажду тебя!

Навеки всецело

Твоя.

Постараюсь сделать все, все для старика.

Ц. ставка. 22 июля 1916 г.

Моя голубка!

Нежно благодарю за милое длинное письмо.

Я рад, что ты собираешься пристроить флигель к твоему лазарету, чтоб иметь место также и для солдат. Это хорошо и справедливо. Я, право, не знаю, что посоветовать Иедигарову. Если он хочет продолжать военную службу (а это долг каждого во время войны), то для него было бы лучше всего поступить в кавказскую дивизию, но не к твоим крымцам, потому что у них больше 100 офицеров. Или, может быть, в один из трех Заамурских конных полков — это великолепные полки.

Мне очень жаль его, но я не могу вмешиваться во внутренние дела нижегородцев.

Я забыл поздравить тебя с днем ангела нашей Марии.

Погода отвратительная — холодно, и дождь льет каждые полчаса, но мы выедем в наших автомобилях покататься, потому что вредно оставаться все время дома. кроме того, у нас вечером кинематограф.

Приехал Григорович — я принимал его вчера; он едет в Архангельск. Бэби и я с нетерпением ждем твоего приезда. — Твое милое присутствие стоит беготни взад и вперед, или “суеты”, как ты это называешь.

Теперь, мой ангел, должен кончать.

Храни тебя и девочек Господь!

Нежно и страстно целую.

Твой старый

Ники.

Ц.С. 23 июля 1816 г.

Мой голубчик!

От всей души благодарю тебя за твое дорогое письмо, — да, я тоже с нетерпением думаю о нашей встрече в среду. Какая милая телеграмма от Тино! Я тоже написала ему — Ники просил меня об этом. Он остался очень доволен своей беседой с Шт.

Вчера был очень утомительный день: церковь, Велеоп.. детский лазарет, визит к Михень, Ники, Штюрмер, — так до 71/2, — Аня обедала и оставалась у меня до 10, потом наш лазарет.

Холодно, пасмурно и ветрено. — Собираемся на концерт в Большой дворец и перед тем хотим немного покататься. Ждем прибытия поездов. Мы привыкли к работе в большом доме, где много раненых, и это будет гораздо удобнее, так как ближе от нас. Фредерикс не мог прийти к завтраку, так как не совсем здоров. Бенкендорф тоже все еще болен. Я рада, что тебе нравится милый старый Максимович.

Теперь, ангел мой, мой голубчик, осыпаю тебя пламенными поцелуями и остаюсь твоей верной старой

Солнышко.

Анины сласти будут готовы только завтра, она просит извинить ее.

Ц. ставка. 23 июля 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Сердечно благодарен за твое дорогое письмо. — Погода все еще странная и неприятная! Каждые четверть часа появляется солнце, а затем льет как из ведра. Сегодня утром, когда мы оба еще были в постели, Алексей показал мне, что локоть у него не сгибается, а затем он смерил температуру и спокойно объявил, что ему лучше полежать весь день. — У него было 36,5. Так как погода сырая, я нашел, что, действительно, ему лучше полежать в постели. Сейчас он играет в “Nain jaune” с Воейк. и П.В. в нашей спальне.

Один из наших пажей скоропостижно скончался перед самым завтраком, в то время как брился! — Так жалко его! Он несколько лет тому назад служил в Семеновском полку и в сводной роте в Гатчине. А после завтрака я узнал, что инспектор здешнего речного сообщения, который постоянно нас сопровождал в наших прогулках, попал на улице под автомобиль и сломал ногу.

Вчера мы видели интересное представление в кинематографе и остались очень довольны. — Бэби играет, очень шумит, веселенький, болей совсем нет.

Конечно, его нездоровье от этой мерзкой сырой погоды! Моя любимая, с каким нетерпением я жду твоего приезда! Бэби, конечно, тоже. Храни тебя и девочек Господь.

Целую вас всехнежно.

Твой навеки, Солнышко мое,

Ники.

Царское Село. 24 июля 1916 г.

Мой любимый, милый!

От всей души благодарю тебя за твое чудное письмо. Поезд^[924] (я одурела), привезший преимущественно гвардейских офицеров и солдат, прибыл сегодня, и мы обошли его, — там было также 2 моряка, — некоторые остались здесь, других отправили в город. Несчастные супруги Веревкины (бывш. Киевск. губерн. — Преобр.) приехали встретить тело своего сына. После богослужения в лазарете мы делали там перевязки, без докторов, так как все они были заняты оперированием одной дамы в верхнем этаже.

Наконец, дивная погода! Это наш Друг привез ее нам, Он сегодня приехал в город, и я жажду увидеть Его до нашего отъезда.

А, думается мне, более чем огорчена тем, что я на этот раз не беру ее с собой, хотя она этого и не выражает словами. Но Он приехал, больная Аля лежит у нее, да и на этот раз в этом нет необходимости. Она вне себя, как мне кажется, оттого, что я по вечерам часто бываю в лазарете, но, право же, у нее больная сестра, нуждающаяся в ее присутствии, — а я там забываю свое одиночество, свое горе, они всех нас согревают.

Граббе едет с нами, я в восторге от этого, так как Настенька и Ресин — очень скучные спутники.

Ангел милый, прощай. Бог да благословит и сохранит тебя!

Навеки преданная и безгранично любящая тебя

твоя старая

Женушка.

Тысяча поцелуев. Беккер ожидается в пути — ужасная досада!

Ц. ставка. 24 июля 1916 г.

Моя бесценная!

Сердечно благодарю за дорогое письмо. Воображаю, как ты занята и как тебя изводят все эти приемы и выезды. Бедное Солнышко! Здесь ты, может быть, немного отдохнешь, если я не буду приставать к тебе с поездками туда и сюда.

Сандро здесь на 2 дня. Он много рассказывает про мама, Ксению, которая приехала туда на 2 недели, и про Ольгу. Бэби, слава Богу, совсем здоров; спал он хорошо, а сейчас встает — 2 часа 30 мин. — Федоров не позволяет ему еще выходить, чтоб он не слишком возился. Но к нему придут двое его маленьких товарищей, и они будут спокойно играть в комнатах.

Погода поправилась, солнце ярко светит. Душка, это будет мое последнее письмо, так как ты теперь приезжаешь.

Да сохранит тебя Господь в пути!

В мыслях и молитвах всегда с тобой!

Твой, моя возлюбленная женушка, навеки старый

Ники.

Ц.С. 25 июля 1916 г.

Мой дорогой, любимый муженек!

Погода непостоянная — то светит ярко солнце, то снова набегают темные тучи. Я остаюсь пока в постели, так как у меня сильно расширено сердце, я чувствовала это все эти дни — слишком переутомлялась, а потому сегодня весь день буду отдыхать и только вечером пойду к Ане, чтоб повидать нашего Друга. Он находит, что, во избежание больших потерь, не следует так упорно наступать, — надо быть терпеливым, не форсируя событий, так как в конечном счете победа будет на нашей стороне, — можно бешено наступать и в 2 месяца закончить войну, но тогда придется пожертвовать тысячами жизней, — а при большей терпеливости будет та же победа, зато прольется значительно меньше крови.

Я беру Боткина с собой, так как он неохотно отпустил бы меня сейчас одну перед Б. мне обычно бывает хуже; кроме того, я эти дни сильно волновалась по поводу назначения Макарова, по поводу Польши и т.д. Бесконечно тебе благодарна за твое дорогое письмо — я тоже пишу тебе в последний раз. А. ходит с вытянутым лицом и очень придирчива — ее раздражает лазарет, потому что я часто провожу там вечера (это мой отдых после деловых разговоров, — является потребность видеть новые лица, когда сердце преисполнено тревоги и тоски, ужасно, ужасно грустно без вас обоих, а она, бедняжка, меня никогда не веселит). Я предпочитаю не говорить об отсутствующих, не вспоминать о прошлом и не оплакивать того, что непоправимо — наши вкусы обычно расходятся, — когда ее друг сердца караим^[925] был здесь и услаждал ее, она была прекрасно настроена. Но мы живем мирно, только теперь, когда я не беру ее с собой, она, по-видимому, очень обижена, — она забывает, что у нее больная сестра в доме и что Гр. здесь.

Вот и дождь пошел. Дай Бог, чтоб мы через 2 дня были вместе!

1000 поцелуев и благословений шлет тебе твоя тоскующая

старая

Женушка.

Мы ведь будем завтракать в поезде? И если у меня будет болеть сердце, ведь мне можно будет и обедать дома, правда?^[926]

Ц. ставка. Поезд. 3 августа 1916 г.

Ангел мой любимый!

Увы, снова настал час разлуки, но я благодарю Бога за эту счастливую, спокойную неделю. Сейчас я могу с новыми силами вернуться к своей работе и жить сладкими воспоминаниями о твоей нежной любви. Очень тяжело покидать тебя одного с твоей тяжелой ответственностью, обремененного утомительным трудом, — хотелось бы быть тебе более полезной! Я жажду охранять тебя от всех лишних забот и огорчений, а между тем, мне часто самой тебе приходится докучать по поводу разных скучных бумаг, но ничего не поделаешь. Дай тебе Боже, мой любимый, мудрости и успеха, терпенья, чтоб не слишком упорно рвались вперед и не испортили всего бесполезными жертвами, — твердо вперед, шаг за шагом, — без быстрых продвижений вперед с последующим отступлением, это куда хуже. Если только Алексеев принял икону нашего Друга с подобающим настроением, то Бог, несомненно, благословит его труды с тобой. Не бойся упоминать о Гр. при нем благодаря Ему ты сохранил решимость и взял на себя командование год тому назад, когда все были против тебя, скажи ему это, и он тогда постигнет всю мудрость и многие случаи чудесного избавления на войне тех, за кого Он молится и кому Он известен, не говоря уже о Бэби и об Ане.

Ненаглядный мой, сердце и душа и вся моя страстная любовь с тобой. Бог да благословит стократ тебя и драгоценного Бэби! Ужасно буду тосковать без вас обоих, а ты, увы, снова почувствуешь свое одиночество! Шлю тебе пламенные нежные поцелуи, солнце жизни моей, и остаюсь вся твоя старая

Женушка.

Спи хорошо, крепко обнимаю вас обоих.

Ц. ставка. 3 августа 1916 г.

Мой ангел любимый!

Как я ненавижу разлучаться с тобой и видеть, как поезд уносит тебя и девочек! Когда ты со мной, у меня такое спокойствие на душе, мне хочется далеко отогнать все заботы и неприятности и наслаждаться молча твоим присутствием, конечно, когда мы одни. Благодарю тебя горячо и нежно за то, что приехала и дала мне это счастие и успокоение! Теперь я буду сильным и бодрым до твоего следующего посещения. Горячо благодарю также за твое дорогое письмо, которое несколько смягчило боль разлуки!

Бэби пошел обедать со своими двумя маленькими друзьями, а я принял графа Бобринского, который оставался недолго и произвел на меня хорошее впечатление. Мы обедали в палатке, было довольно холодно и сыро, я предпочел бы на балконе. После молитвы с Бэби мне удалось окончить все свои бумаги, что мне всегда дает некоторое удовлетворение! — Затем я сделал прекрасную прогулку вдоль шоссе и вернулся по длинному мосту при дивном лунном свете. Воздух был очень свеж — это полезно перед сном.

Спи спокойно, дорогое Солнышко!

4 августа.

Чудная погода и очень тепло.

Надеюсь, что вы хорошо спали и удобно ехали! Бэби и я чувствуем себя очень одинокими за завтраком, во время нашей поездки, словом, целый день, до ночи. Храни тебя Бог, любимая женушка, мое сокровище! Осыпаю тебя страстными и нежными поцелуями. Крепко целую девочек.

Навеки твой

Ники.

Царское Село. 4 августа 1916 г.

Ангел мой милый!

Уже 1 час, но я тем не менее хочу начать письмо к тебе, потому что завтра буду очень занята. Мы ехали хорошо, и сердце мое вело себя вполне прилично; я только пила чай с остальными, а завтракала и обедала у себя в купе — все время лежала и вышивала, а мысли мои постоянно витали вокруг вас, мои сокровища, и я мысленно вновь переживала эту счастливую, спокойную неделю. Я одна в моей большой пустой спальне, и могу крестить и целовать лишь подушку твою! Чудная луна и так тихо — сегодня дивная погода и не очень жарко. А. провела у нас вечер: она похудела за эту неделю, выглядит утомленной, видно, что много плакала. Мы неножко поговорили — уже после того, как дети легли спать.

Она в понедельник едет с нашим Другом и с милой Лили в Тобольск, чтобы поклониться мощам новоявленного святого. Она в отчаянии, что должна ехать так далеко без твоего напутствия, и притом именно тогда, когда я только что сюда вернулась, но Он хочет, чтоб она ехала сейчас, находя, что сейчас самое подходящее время. — Он спрашивает, верно ли то, что газеты пишут относительно особожд. военнопленных славян. Он надеется, что это не так, ибо это было бы величайшей ошибкой (пожалуйста, ответь на этот вопрос). — Он огорчен слухами, будто бы Гучков и Родзянко приступили к организации сбора меди; если это так, то следует, по его мнению, отнять у них инициативу в этом — совсем это не их дело. Просит тебя быть очень строгим с генералами, в случае ошибок. Видишь ли, все страшно возмущаются Безобразовым, все кричат, что он допустил избиение гвардии, что Леш, отступая в течение 5 дней, дал Б. приказ наступать, а он все откладывал и, благодаря своему упорству, все потерял. Раненые стрелки, да и остальные не скрывают своего негодования. А. получила чрезвычайно интересное, но грустное письмо от Н.П. — он описывает, что им пришлось проделать, но с отчаянием говорит о генералах, о Без., — как они, ничего не зная, при казали гвардии наступать по заведомо непроходимым топям, и как велено было обходить другие топи, где свободно можно было бы пройти, — говорит, что создалось отвратительнейшее впечатление от этого, сожалеет, что должен всем этим меня огорчить, но все же просит все это мне передать. Здесь все надеются, что ты сместишь Без.; я надеялась на это с самого начала; верно, не так уж трудно найти ему заместителя, и, по крайней мере, такого, который не был бы упрям, как мул. Гвардия никогда ему этого не простит, и ей будет неприятно, что ты так его поддерживаешь и что он пользуется этим по праву старого товарища^[927]. Прости меня, но чем спокойнее я в вагоне обдумывала то, что написал Павел и что говорили Дмитрий и другие, тем все более я по чести находила, что ему следует уйти — это будет блестящим доказательством твоей мудрости. Он преступно погубил твою гвардию и опять не будет ладить с Лешем и с Брусиловым, — ты милостиво помог ему выпутаться в прошлогодней истории и дал ему прекрасный случай реабилитировать себя, которым он позорно злоупотребил, — это не должно пройти безнаказанно. Пусть он пострадает, зато другим на пользу будет этот пример. Я жалею, что не поговорила об этом более настойчиво в ставке, и притом не с Алексеевым, — твой престиж был бы спасен, а то станут говорить, что ты проявляешь слабость, что ты не отстаиваешь свою гвардию, столь тобой любимую, — не следует рисковать новой неудачей. Генералы знают, что у нас еще много солдат в России, и поэтому не щадят жизней, — но это ведь были великолепно обученные войска и все — понапрасну. Я знаю, какое горе это тебе причинило, но будь благоразумен, мой ненаглядный, слушайся твоей старой женушки, которая думает исключительно о твоем благе, и которая знает, что это единственно верный шаг, — пускай Алекс. думает иначе, — лучше совсем его отставить, так как ведь ты сам говоришь, что строгий выговор расстроит ему нервы, сделай это ради твоей славной гвардии, и все станут тебя за это благодарить; они очень уж возмущены его безрассудством, вследствие которого погибли все их солдаты.

А. передала нашему Другу то, что я говорила об отчаянии Сандро, и Он был вне себя по этому поводу. Он много говорил об этом с Секретевым^[928], и тот утверждает, что у него имеется много материала, вполне пригодного для производства аэропланов. Не пошлешь ли ты за ним и не расспросишь ли его обо всем, или не отправишь ли его к Сандро, чтоб обсудить этот вопрос? Было бы, действительно, счастьем, если б можно было найти способ изготовлять эти части здесь.

Прости, что первое же мое письмо — о делах, но все касающееся армии так важно для нас всех, мы этим живем. Я по часам слежу за всем тем, что ты делаешь в течение дня, мой дорогой. Вчера еще мы были вместе, а кажется, будто это было давно. Не забыл ли ты отложить призыв молодых солдат до 15 сентября, если это возможно, так, чтобы повсюду они могли закончить свои полевые работы? Иза приехала встретить на вокзал, хотя все еще плохо выглядит. Трина все еще простужена, не выходит из комнаты. M-me Зизи была здесь и спрашивала, откуда мы приехали!!! Была у меня также кн. Палей — без вуали, но я не стала ее целовать. Поздравляю тебя с праздником преображенцев, мой единственный и мое все!

5-го. Горячо благодарю тебя за твое драгоценное письмо, сокровище мое! Да, радость нашего свиданья беспредельна, и я сейчас живу лишь воспоминаниями о нем. Для тебя что еще тяжелее, бедный ангел мой!

Опять очаровательная погода — уснула после трех. Работала в лазарете, масса новых лиц. Кн. Гедр., Таубе и Емельянов просят передать их глубочайшую благодарность за привет. Прилагаю сюда бумагу относительно Лопухина. Боткин снова просит за него — Макаров поступает несправедливо.

А. получила телеграмму от Н.П., он будет в ставке около 12-го.

Милый, я хочу причаститься этим постом, рассчитываю так: понедельник утром, так как вечером есть служба, завтра утром и вечером, в воскресенье утром, затем я закажу еще 2 раза — это будет великой поддержкой для меня. А. уезжает в понедельник — она не знает, сколько времени продлится ее поездка. Не пошлешь ли ты ей открытку с пожеланиями и напутствиями на дорогу? Только напиши ей вовремя. Дивная погода, мы завтракаем на балконе.

Сейчас должна принять одну даму, затем Мекка и Апраксина, в 4 часа уезжающего на фронт. Милый, ты ведь не забудешь о наградах для тех, кто ранен бомбами, сброшенными с аэропланов? А. благодарит за чайный стакан.

Теперь прощай, мое солнышко, радость моя. Мысленно нежно прижимаю тебя к сердцу, осыпаю тебя жгучими поцелуями. Бог да благословит и защитит тебя, и да поможет тебе во всех твоих начинаниях!

Помни относительно Безобразова!

Навеки, ангел мой, всецело твоя

Солнышко.

Ц. ставка. 5 августа 1916 г.

Моя любимая!

Началась наша обычная серенькая жизнь. Ясные “солнечные” дни прошли, и я живу дорогими воспоминаниями о прошедшем! Душка моя, как я люблю тебя и как сильно привык я к твоему постоянному присутствию! Каждую разлуку так тяжело переносить, и с каждым разом я все больше жажду всегда быть вместе. Но долг прежде всего, мы должны подчиняться и стараться не роптать, хоть это и нелегко.

После дивной вчерашней погоды ночью был ливень несколько раз, сегодня погода непостоянная — нельзя сказать, будет ли ясно или пойдет дождь! Воздух очень теплый, и мы собираемся прокатиться в автомобиле до места, которое мы называем “шхеры” .

Каждый день я принимаю кого-нибудь из министров, и это, а также мои бумаги, помешало мне повидать брата Боткина (моряка) и старого Дуделя Адлерберг.

Пора кончать, любимая. Храни вас Господь!

Горячо целую.

Твой старый

Ники.

Ц.С. 6 августа 1916 г.

Мой ненаглядный!

Горячее спасибо, мой ангел, за милое письмо. Да, большое счастье быть вместе, но потом ужасно тоскливо и грустно! Ах, твои нежные ласки, твои большие грустные глаза при расставаньи преследуют меня. Отрадно жить надеждой на следующее близкое свиданье, — бедная А. надеется к тому времени быть снова здесь или же, может быть, приедет к нам прямо в ставку, — это ее освежит, и Н.П. тогда будет там, так что мы снова будем все вместе. Не забудь дать ему яхту, это хороший предлог для объяснения его отсутствия, да и следовало бы сделать это для него. Опять чудная погода, днем побуду на балконе. — Предстоит принять 4 офицеров, m-r Гиббса и кн. Голицына с докладом, затем она должна повидать Ники — вот, пришлось бросить письмо, они появляются один за другим, а сейчас фельдъегерь должен ехать.

Н. снова просит очень тебя за все поблагодарить.

Милый, у нас вчера была вечерняя служба в Ф.С.^[929],вечером сегодня там же, сегодня утром в Пещ. ц., а завтра утром в нижнем госпитальном храме. Надеюсь в понедельник утром причаститься — от всей души прошу у тебя прощенья, мой единственный и мое все, если словом или делом невольно обидела тебя. — Я так рада причаститься — я жажду этой моральной поддержки, — приходится так много переживать, так много приходится себя расходовать. Исповедоваться буду в воскресенье в 10 час. вечера — быть может, и А. пойдет со мной, иначе я буду совсем одна, девочки не хотят сейчас причащаться. — Прощай, мой ангел. Я сегодня увижу нашего Друга у нее в доме, поговори о Нем с m-r Гиббсом. Осыпаю тебя нежными поцелуями и благословляю.

Навеки твоя глубоко тебя любящая и тоскующая по тебе старая

Женушка.

Я просила А. сделать выписку для тебя относительно ее брата,так как нахожуэто интересным.

Ц.С. 7 августа 1916 г.

Ангел мой любимый!

От всей души благодарю тебя за твое милое письмо — понимаю, что тебе трудно писать, когда у тебя так много дела.

Пасмурно — прошел небольшой дождь. Вчера вечером видела нашего Друга в маленьком доме. Он посылает тебе эти цветы и горячий привет. Они выезжают во вторник вечером. А. и я идем на исповедь в 10, а завтра утром в 9 у нас служба в нашем пещ. храме, — буду особенно усердно молиться за тебя, мой единственный и мое все, душою буду там с тобой. Осыпаю тебя нежными поцелуями и шлю тебе горячий привет.

Каковы вести с фронта? Как будто очень тихо?

Прости за скучное, короткое письмо, но у меня решительно нет времени больше писать. — Посылаю тебе “свечки” , — как обидно, что ты опять в них нуждаешься!

Прощай, мой ясный светик!

Бог да благословит и защитит тебя!

Навеки глубоко любящая тебя твоя старая

Солнышко.

Ц. ставка, 7 августа 1916 г.

Моя возлюбленная душка!

Горячо благодарю за дорогое письмо. Поблагодари А. за присланную ею копию. — Опять некогда писать, так как неожиданно сегодня утром появился Алек; я только что принимал его после завтрака. К счастью, он был спокоен, говорил о делах Рейна и других, но не брюзжал. Сегодня вечером приму Мамонтова, а Макарова только завтра, в понедельник. Я велю ему прекратить эту историю с Лопухиным.

Очень жарко, боюсь, не собирается ли гроза.

До свидания! Храни тебя Господь, моя дорогая женушка!

Целую тебя и девочек нежно.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 8 августа 1916 г.

Мой любимый!

Горячее спасибо, ангел мой, за дорогое письмо. Как досадно, что тебе приходится принимать такую массу людей! — Страшно жарко сегодня и очень душно, но все же чуть-чуть веет ветерок, не поеду кататься — предпочитаю спокойно посидеть.

Причащение было великим утешением и успокоительно подействовало на меня — всей душою я была с вами обоими. Мне так приятно молиться в нашем маленьком нижнем храме. Оттуда мы отправились прямо в лазарет, где мне дали стакан чаю, затем я принялась за перевязки. Постройка нашего нового флигеля быстро подвигается вперед, — надеюсь, что она будет закончена к концу октября. 10, в четверг, будет вторая годовщина нашего лазарета, и все ждут с нетерпением переименования его в собственный Е. В. лазарет № 3, так как постоянно выходят недоразумения между дворцовым лазаретом и лаз. Большого дворца.

Интересно бы знать, что ты думаешь предпринять относительно гвардии, будет ли им дан временный отдых? Наш Друг надеется, что мы не станем подниматься на Карпаты и пытаться их взять, так как, повторяет Он, потери снова будут слишком велики.

Чебыкин будет у меня, чтоб решить насчет госпиталя при новых казармах 3-го стрелкового полка.

Теперь должна кончать. Прощай, сокровище мое ненаглядное, мой единственный и мое все, мой дорогой светик, осыпаю тебя пламенными поцелуями.

Бог да благословит тебя!

Навеки преданная тебе твоя старая

Женушка.

Ц. ставка. 8 августа 1916 г.

Моя любимая!

Очень благодарю за дорогое короткое письмо. Я думал с особою нежностью о тебе вчера вечером и сегодня утром, когда ты причащалась в нашей уютной пещерной церкви. — Кажется, будто прошел год с тех пор, как мы причащались вместе в те тяжелые дни, перед моим отъездом сюда! Я так хорошо помню, что когда я стоял против большого образа Спасителя, наверху в большой церкви, какой-то внутренний голос, казалось, убеждал меня прийти к определенному решению и немедленно написать о моем решении Ник.^[930], независимо от того, что мне говорил наш Друг.

Прошу тебя, поблагодари Его за присланные мне два цветка. M-r Гиббс приехал, но гораздо позже, чем мы ожидали. Бэби, кажется, рад его видеть.

Пока до 15 — на фронтах затишье, хотя в Буковине бои еще продолжаются. На Кавказе развивается сильное наступление в центре нашего фронта.

Я вполне согласен, что Н.П. должен быть назначен командиром “Штандарта”; но мне сначала надо найти место для Зелен.^[931] Нельзя же прогонять хорошего человека с его места только для того, чтоб отдать его лучшему и оставить первого ни с чем!

Я уверен, что ты не это имела в виду!

Сегодня идет дождь, но очень тепло. — Храни Господь, моя милая женушка, тебя и девочек!

Попроси Татьяну прислать мне теперь же один из моих серебряных портсигаров!

Целую нежно.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 9 августа 1916 г.

Любимый мой!

Нежно благодарю тебя за твое милое письмо. Прошу нашего Друга особенно молиться 14-го и 15-го и благословить предпринятое тобой. Они покидают город в 7. — Льет дождь и солнце светит, очень сыро и жарко.

Она огорчена тем, что так официально ответила на твою телеграмму, но она писала в присутствии матери. У меня будет Кауфман, так как я хочу, чтоб они отправили отряд вместе с нашими войсками во Францию, — Алексеев одобрил эту идею.

Милый, я позабыла, что Зеленецкий состоит помощником при Кирилле, ты поговори с ним и вдвоем обсудите этот вопрос. Чебыкин вчера был очень мил и готов помочь, так что я решила пристроить еще флигель к лазарету Алексея (бывш. академия).

Наш Друг имел хорошую, длительную и приятную беседу с Штюрмером. Он велел ему приходить каждую неделю ко мне.

Теперь я должна кончать, Зыков ждет меня — меня постоянно кто-нибудь ждет, приходится писать в спешке.

Прощай, мое сокровище, осыпаю тебя нежными, страстными поцелуями и остаюсь твоей горячо любящей тебя старой

Женушкой.

Благослови тебя Боже!

Ц. ставка. Могилев. 9 августа 1916 г.

Милая голубка!

Нет времени написать длинное письмо. Тысячу раз благодарю за дорогое письмо. Очень рад, что ты причащалась. Пока все спокойно, только Сахаров продолжает наступление. Погода сегодня ясная и прохладная.

M-r Гиббс приехал и начинает привыкать к нашей жизни здесь.

Храни тебя Господь, моя драгоценная душка! Целую нежно.

Твой старый

Ники.

Ц.С. 10 августа 1916 г.

Ангел мой милый!

Нежно благодарю тебя за твою дорогую открытку. Пасмурно и довольно прохладно. В 2 1/2 вторично поеду в лазарет на молебен и празднование 2-летия со дня основания нашего лазарета. Будет мало работы, и мы этому не особенно рады.

Получила телеграмму из Вологды; они едут благополучно — перед отъездом она просила меня передать тебе ее привет и поцелуи.

Ты не забудешь послать за Раевым, не правда ли, чтобы основательно поговорить с ним? — Жду Шведова, а затем Бобринского — ежедневно принимаю массу людей.

Только что получила от Сергеева телеграмму со списком фамилий моих офицеров-сибиряков, раненых 1-го и 8-го августа, — он не дает сведений о солдатах. Сейчас должна принять врача, имеющего дело с моим “М. и Младенчество”^[932], — он отправляется на ревизию этих учреждений, — они распространились по всей России. — Я рада, что m-r Гиббс поправляется, он страшно был рад поехать к вам.

Как ты думаешь, не следует ли мне остановиться на несколько часов в Смоленске, чтобы осмотреть лазареты, а затем приехать к тебе, 23-го, к обеду? Согласен милый?

Сейчас я должна уезжать. Бог да благословит тебя, ангел мой! Жажду твоих ласк. Нежно целую.

Навеки вся твоя старая

Детка.

Ц. ставка. 10 августа 1916 г.

Моя драгоценная женушка!

Крепко благодарю тебя за твое милое письмо, Я вчера вечером принял Кирилла, возвращавшегося из гвардии, где он провел 6 дней. Он видел многих командиров и офицеров, и они все ему говорили то же самое про старика Безобразова, что ты уже знаешь, так что сегодня я поговорил на эту тему с Алексеевым и сказал, что желаю уволить Б. Он, конечно, согласился со мной, что лучше его сменить и назначить хорошего генерала. Мы оба придумывали, кем бы его заменить — может быть, одним из братьев Драгомировых! — Так досадно, что я забыл спросить Кир. про Зеленецкого! Но он вернется через неделю, и я тогда могу это сделать. Н.П., кажется, приезжает сюда 12-го. — Буду страшно рад видеть его опять.

Дмитрий скоро будет здесь проездом, я хочу удержать его здесь на несколько недель, потому что Георгий мне говорил, что этот мальчик опять вбил себе в голову, что он будет убит.

Я уже считаю дни до твоего приезда! Любимая, я должен кончать. Храни вас Господь!.. Осыпаю горячими поцелуями твое любимое личико.

Навеки твой старый

Ники.

Р.S. Меня мучит, как рассказать Фредериксу про развод Ольги? Очень трудно писать о таких делах.

Ц.С. 11 августа 1916 г.

Сокровище мое.

Сердечное спасибо за дорогое письмо. Я благодарна тебе за то, что ты смещаешь Б. — гвардия была бы глубоко обижена, если б его оставили, так как всем было известно, что исключительно по его вине потери были так велики и, увы, бесполезны! Очень хорошо отзываются об одном брате Драгомирове — дай Бог, чтоб он оказался подходящим человеком и чтоб он работал в согласии с другими генералами! Только разведка у них должна быть поставлена лучше, чем при нем, он почти ни о чем не был осведомлен.

Я не видала Дмитрия, да, я думаю, нервы у него опять, увы, никуда не годятся, это чрезвычайно жаль. Не пускай его так часто к этой даме — подобное общество его гибель — одна лесть, и ему это нравится, а при таких условиях он, конечно, тяготится своей службой. Ты должен строже его держать и не позволять ему распускать язык.

Если Фредерикс не совсем здоров, я могу послать за гр. Нирод, велю ему отправиться на Сиверскую, объяснить все старику и с ним вместе обсудить все, что надо сделать. Только надо ли назначить какой-нибудь определенный срок, пожалуйста, ответь мне по телеграфу? Операция сошла хорошо, вчерашнее празднество тоже. Теперь О. и Т. считаются зачисленными на службу в лазарет. Стало прохладнее. Девочки почти весь день снимались у Функа, так как им нужны новые снимки для раздачи по комитетам и т.д.

Нежно благословляет и 1000 раз целует тебя

навеки

Твоя.

Ц. ставка. 11 августа 1916 г.

Моя любимая детка.

Сердечно благодарю тебя за дорогое письмо. Конечно, было бы прекрасно, если бы ты на несколько часов остановилась в Смоленске — это дало бы такую радость раненым и населению!

Извини за пятно, которое я сделал на этом конверте, но твое перо очень капризно: некоторое время оно не пишет, а затем внезапно выпускает голубой фонтан. Здесь на фронте все спокойно; на Кавказе мы взяли в плен два турецких полка. Сегодня жду Н.П.

Посылаю тебе эту бумагу от Максимовича — я думаю, что лучше каждого из них иметь на 2 недели! Ты согласна? Пожалуйста, верни мне бумагу назад. В сентябре приезжает сюда японский принц Канин, так что Татищев и Безак выедут встречать его во Владивосток и привезут его сюда, а здесь при нем будет Георгий.

Теперь, моя голубка, я должен кончать.

Храни Господь тебя и девочек! Целую тебя крепко.

Навеки твой старый муженек

Ники.

Ц.С. 12 августа 1916 г.

Мое сокровище.

Бесконечно благодарна тебе за твое дорогое письмо. Я рада, что дела на Кавказе хорошо идут. Конечно, это хорошо, что у тебя 2 адъютанта, посменно дежурящих в течение двух недель, но только задержи Н.П. несколько подольше, чтобы при тебе был кто-нибудь из моряков, а ему, верно, некуда ехать; и за тебя я гораздо спокойнее, когда он там с тобой. Это свой человек, кроме того он хорошо влияет на Дмитрия.

Получила письмо от Ани, она целует тебя: они завтра будут в Тобольске, сегодня они плывут по реке. Погода стала лучше.

Досадно, что нет ничего интересного; очень много дела в лазарете, очень тяжелые случаи, ежедневно операции. Ирининому^[933] ребенку снова гораздо хуже, он живет здесь у дедушки и бабушки, — Ирина в Красном, больна “ангиной”, — она постоянно болеет, бедняжка. Я уверена, что Н.П. расскажет тебе много интересного о сражениях.

Остаюсь на балконе, чтобы быть поблизости на случай, если бы бедного Рейшаха^[934] пришлось внезапно оперировать.

Извини, что мое перо делает такие штуки — оно вначале всегда капризничает.

Получила длинный и интересный “рапорт” от моих Крымцев.

Так хорошо быть опять вместе, хотя как раз теперь мы очень нужны в лазарете. Прощай, мой светик. Бог да благословит и защитит тебя и да поможет Он тебе во всех твоих затруднениях! Имела интересную беседу с Бобринским.

Осыпаю тебя нежными и страстными поцелуями.

Навеки твоя старая

Солнышко.

Ц. ставка. 12 августа 1916 г.

 Моя любимая.

Горячо благодарю тебя за твое дорогое письмо. Вчера я был очень счастлив увидеть Н.П., у него очень хороший вид. Очень интересно слушать его рассказы после вечернего чая мы сидели до 12 час. 30м., он рассказывал об их тамошней жизни и переживаниях. Он очень хвалит наших офицеров и солдат, — Кирилл сказал мне, что он от всех генералов и офицеров слышал те же восторженные похвалы батальону.

Мы, конечно, ожидали этого, но все же приятно слышать, когда об этом говорят так красноречиво. Вызови графа Нирод и объясни ему все для старика. — Число еще не назначено. Ольга хочет, чтобы было объявлено только после 15 августа. Она также просит, чтоб об ее делах поговорили сее управляющим конторою Родзевичем^[935], чтоб избежать осложнений в будущем.

Сегодня я принял полковника Татаринова, нашего военного атташе в Румынии. Он привез этот важный документ, подписанный ими. 15-го они, наконец, начнут и атакуют австрийцев на своем фронте.

До свидания, мое любимое, дорогое Солнышко. — Храни тебя и девочек Господь! Целую всех вас нежно и остаюсь навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 13 августа 1916 г.

Мой ангел родной.

Бесконечно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Я рассказала все касающееся Ольги Бенкендорфу и велела все это передать Нироду, который соберет необходимые бумаги и затем все сообщит старику.

Представляю себе, как интересно все, что Н.П. тебе рассказывает!

Погода не очень хороша, опять шел дождь, а потому я сижу на балконе, затем отправлюсь в Большой дворец.

Дмитрий, наконец, попросил позволения прийти к чаю.

Штюрмер просил принять его завтра.

Оперировали одного из моих молодых сибиряков, затем были сложные перевязки, а потому мы завтракали лишь в 11/2.

Слава Богу, румыны, наконец, собираются двинуться, а каковы наши продвижения к 15-му?

Бенкендорф находит, что в сентябре я должна устроить завтрак в честь принца Канин — во время войны это такая тоска, но, пожалуй, это необходимо.

Намерен ли ты назначить Беляева военным министром? Я думаю, что, в конце концов, это был бы разумный выбор. — Бобринский находит, что дела не могут идти хорошо, пока у Шт. так много дела, он ничем в отдельности не может заняться вплотную, как следовало бы, того же мнения наш Друг.

А теперь, родной мой, горячо любимый, я должна кончать. Бог да благословит и защитит тебя. Целую тебя с безграничной преданностью и люблю тебя больше, чем когда-либо.

Вся

Твоя.

Ц. ставка. 13 августа 1916 г.

Мое любимое Солнышко.

Сердечно благодарю за дорогое письмо. У меня тоже нет ничего интересного, чтоб сообщить тебе.

Старый генерал По вернулся с Кавказа — у него хороший вид, сухощавый, с красивой седой бородкой. Он сегодня уезжает и надеется иметь счастье проститься с тобой!

Я на место Драгомирова выбрал ген. Гурко, который командует 5 армией и знаком с работой в большом штабе, — я намерен назначить его вместо Безобразова.

Сейчас больше некогда, ангел мой. Храни вас Господь! Целую тебя страстно и нежно, моя драгоценная детка!

Навекитвой старый

Ники.

Ц.С. 14 августа 1916 г.

Любимый мой.

Горячее спасибо за милое письмо. Что ж, многие хвалят Гурко, даруй ему Боже успеха и да благословит Он его командование! Более, чем когда-либо, мысленно буду с тобой все эти дни; я также просила нашего Друга думать о тебе и много молиться.

Опять посылаю тебе мою икону, я вделала ее в маленькую раму и запор на колечке.

Снова туман, пасмурно и довольно холодно, настоящий сентябрьский день.

Дмитрий пил у нас чай вчера, — у него сердце не в порядке: оно перемещается, как у меня, а потому, конечно, он временами испытывает боли, ощущает слабость и задыхается. Ему следовало бы полечиться, так как болезнь пока еще только в зачаточном состоянии, и он мог бы совершенно излечиться. Сегодня утром мы были в нашем пещ. храме. Позднее мы отправимся в склад в Большом дворце для раздачи жетонов всем работающим.

ИринаиФеликс^[936] будутк чаю.

Бедный Ширинский-Шахматов умер, у него, вероятно, был рак, — жаль его жену.

Сокровище мое, я жажду ласк: я хочу тебе показать всю мою глубокую, беспредельную любовь и преданность — тяжело постоянно быть в разлуке!

Прощай, Бог да благословит тебя, милое наше Солнышко! Осыпаю тебя поцелуями и остаюсь твоей глубоко любящей тебя старой

Женушкой.

Ц. ставка. 14 августа 1916 г.

Моя бесценная душка.

Нежно благодарю за дорогое письмо. Так мило с твоей стороны, что ты рассказала Бенкендорфу дело Ольги, потому что мне было бы очень неприятно сообщить это все старику письменно.

Я все время боялся того, о чем тебе сказал Бобринский. Но, действительно, ужасно трудно найти человека, способного быть во главе департамента снабжения. Шт., будучи теперь председателем совета министров, имеет в своем подчинении остальных министров, но если б один из них взял верх, остальные ему уже не подчинялись бы, или если б и подчинились, то начались бы интриги, и дела не пошли бы гладко. Есть, правда, один выход, — идея Кривошеина, — сделать военного министра господином всего положения. Но я сомневаюсь, чтобы Шув. или даже Беляев подходили для этого. Второй из них — человек чрезвычайно слабый, всегда уступает во всем и очень медленно работает. Он имел неприятности с Ш. и поэтому им пришлось разойтись. Б. назначен в Воен. совет.

Должен теперь кончать. Да хранит тебя Господь, дорогая женушка, моя родная девочка!

Целую крепко тебя и дорогих дочек.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 14 августа 1916 г.

Любимый мой.

Сегодня вечером осталась дома, так как очень устала и хочу лечь в 10 и выпить чего-нибудь горячего, чтоб предупредить простуду. Погода мрачная, идет дождь, холодно, и весь день темно. Днем была у Али, посидела немного с ней и с ее мужем; она выглядит и чувствует себя неважно, с весны потеряла 15 фунтов в весе. Затем была в Анином лазарете, нашла там все в полном порядке. Оттуда — в Большой дворец, где раздала жетоны 70 лицам.

Ирина и Феликс пили у нас чай — они держались очень мило и непринужденно; она очень загорела, а он очень худ, коротко острижен, выглядит гораздо лучше в форме пажа и очень подтянулся. В заключение приняла Штюрмера (почему и пишу на большом листе). Удастся ли мне только написать ясно и понятно? Сегодня у меня такая пустая, усталая голова.

Так вот, отставка Беляева была большим ударом для него, так как он ему передал вопрос о пленных, которые должны были быть отправлены в угольные шахты и т.д. по всей стране и так как он ему поручил сговориться с командующими армиями насчет того, сколько людей они могут уделить и т.д., он дал ему это важное и спешное поручение разрешить продов. вопрос. Сейчас он вышел из министерства, его не любит Шуваев, он больше не сможет ему помогать, а он действительно способный человек и работает куда больше,чемШуваев, который никогда не показывается в совете министров, а лишь посылает туда своих представителей. Я очень надеялась, что ты назначишь его военным министром — он настоящий джентльмен, отлично осведомлен во всем; это действительно способный человек, хотя Шуваев и не сумел его оценить. Мы долго обсуждали продов. вопрос и решали, не было ли бы более целесообразным поставить во главе этого дела военного человека (например, самого Шуваева, который, наверное, хорошо бы с этим справился, так как это, по существу, то же дело, которое он прекрасно наладил в интендантстве, — это взамен управления им военным министерством). Алексеев не считается с Штюрмером, — он прекрасно дал почувствовать это остальным министрам, — быть может, потому, что он штатский, а с военным больше считались бы. Шт. остался бы в том звании, какое ты ему дал, во главе всего, он следил бы за тем, чтобы все дружно работали, помогал бы министрам, а тебе не приходилось бы ничего менять. Он не устал от работы и не боится ее, но мы думали, что ты, быть может, предпочел бы это место предоставить военному. А потому я обещала это выяснить, и в случае, если ты пожелаешь это обсудить с Шт., пожалуйста, пошли за ним — онне хочет тебе надоедать и желал бы, чтоб инициатива исходила от тебя.

Затем насчет Волжина — он передаст ему бумагу теперь, — не хочешь ли ты принять Раева, чтоб основательно поговорить с ним и убедиться, подходящий ли он для тебя человек, — я думаю, что он с Жеваховьм в качестве помощника были бы истинным даром Божьим для церкви. Если ты желаешь его видеть, протелеграфируй мне день, не упоминая его имени, а Шт. сообщит это ему. Остальных кандидатов я считаю совершенно неподходящими и малосведущими в делах церкви.

В разговоре с Бобринским выяснилось, что он тоже находит, что во главе продов. дела следовало бы поставить особое лицо, ведающее исключительно этим делом и думающее и живущее исключительно им. Завтра старый Хвостов^[937] приедет представиться мне.

Неприятно надоедать тебе подобным письмом, но старик всегда успокаивается после того, как выложит мне все, что у него на душе, и рад, когда я бываю в ставке. Я ежедневно молю Бога о том, чтоб быть тебе полезной и помогать тебе советами. Наш Друг постоянно советует Шт. говорить со мной обо всем, так как тебя здесь нет, для совместного обсуждения с ним всех вопросов. Меня трогает, что старик доверяет твоей старухе.

Почему отставили Беляева? Будет ли тебе теперь легче назначить его министром?

Получила две телеграммы от Ани, — Тобольск, где она молилась за всех нас, произвел на нее прекрасное впечатление. Они выезжают оттуда сегодня ночью, завтра поплывут по реке, а 15 будут в Покровском. Закончу это письмо завтра. Спи спокойно, мой милый ангел, мой единственный и мое все, мой дорогой, терпеливый страдалец! В молитвах и мыслях я на фронте. Они, вероятно, как и всегда, выступят в 4 часа утра, — помоги им Боже и Святая Дева в день ее праздника — да благословит она наши войска!

15-ое.

С добрым утром, мое сокровище! От души благодарю тебя за твое дорогое письмо, полученное мной по возвращении из лазарета. Мне жаль, что ты невысокого мнения о Беляеве, мне он постоянно представляется очень усердным и старательным, но мне кажется, что ему было чрезвычайно трудно работать с этими двумя последними министрами, — а сейчас он должен был помогать Шт.; последний ужасно жалеет о том, что теперь лишается его помощи. Быть может, если дать ему возможность быть самостоятельным, он был бы хорош?

Получила письмо от Ольги Евг., — знаешь, она все еще огорчена тем, что муж ее лишился своих “орлов”. Теперь она прочла, что командиры военных портов (контр — или вице-адмиралы) призываются на действительную службу, согласно приказа 26/5 1916 г., и, конечно, у нее появились надежды и аппетиты, она просит меня только узнать об этом, но я упоминаю тебе об этом для того, чтоб определенно ей сказать, что ты ничего не можешь сделать. Нилов, я знаю, против него и хохочет при мысли о том, что она хотела бы, чтобы Папаф.^[938] вернули его “орлов”.

Погода неважная, дождливая и хмурая, солнце дважды пыталось пробиться сквозь тучи, но безуспешно. Мы были в нашем пещ. храме, а потом в лазарете, — к счастью, мало работы, а потому было больше времени посидеть и вышивать, а затем покормила тех, которые не могут есть без помощи. Хотя я рано легла, в 10, однако уснула лишь после 2 1/2 и к 7 1/2 снова уж не спала. Остаюсь на кушетке, чтоб получше отдохнуть. А теперь, мой ангел нежный, прощай. Да благословит тебя Господь! Горячие поцелуи без счета шлет тебе твоя крепко любящая тебя старая

Солнышко.

Бедный Шир.-Шехматов умер.

Ц. ставка. 15 августа 1916 г.

Моя родная голубка.

Горячо благодарю за дорогое письмо.

Сегодня полковой праздник моих Ширванцев. Если не ошибаюсь, их отправляют на юг для подкрепления Сахарову и Щербачеву. Брусилов решил начать свое наступление 18-го числа, сразу всеми своими армиями.

Теперь ты знаешь, что Румыния, наконец, объявила войну Австрии. Это, несомненно, поможет нашим войскам в Буковине.

Вчера, как это было решено, войска Зайончковского^[939] перешли Дунай и проходят Добруджу. — Часть нашего черноморского флота вошла в Констанцу для оказания помощи румынам, на случай, если их атакуют германские подводные лодки.

Погода очень странная, льет дождь, ветрено, а иногда проглядывает солнце.

Теперь пора кончать.

Храни тебя Господь, моя маленькая душка-женушка! Целую тебя и дорогих девочек.

Навеки твой

Ники.

Ц.С.  16 августа 1916 г.

Мой горячо любимый.

Крепко целую тебя за твое дорогое письмо. Бенкендорф привезет тебе бумаги, касающиеся Ольги, через несколько дней. Все время льет дождь, что ужасно действует на настроение. У нас была операция и много тяжелых перевязок со стонами и со слезами!

Мельком видела Мальцева, он говорит, что пушки им очень помогают, аэропланы держатся вдали. Они в Луцке и помогали при Режицах, — он приехал на несколько дней. Я отправляю поезд Марии и запросила ставку, куда его направить, влево или к гвардейцам.

Сыробоярского отправили на юг, он перешел 8 в 11 армейский корпус на первое представившееся место. Мои крымцы неподалеку от Галича, Седов уже нагнал их.

Я слышала, что Сандро Л. собирается жениться на ужасной женщине — на некой Игнатьевой, урожденной Корелли^[940] — это бывшая кокотка с отвратительной репутацией, — ее сестра уже три года разоряет старого Пистолькорса^[941]. Надеюсь, что это еще можно предотвратить — это принесло бы большое несчастье безумному юноше. А. и Лили Д. сегодня ночью прибыли в Покровское^[942]. Михень пила у нас чай и была мила: она довольна своей поездкой в Белую Ц. к Антуанете (Жозефу) Потоцкой.

Сегодня настоящий летний день, все купаются и одеты по-летнему.

Сейчас должна отправиться в Большой дворец, там нас будут снимать с ранеными — скучно. Вечер провела в лазарете, лежала там на диване, чтоб не утомиться.

Прощай, мое дорогое сокровище. Бог да благословит и защитит тебя! Нежно целует тебя твоя старая

Детка.

Как хороша карточка Алексея, с мальчиками! — Итак, Германия объявила войну Румынии, я так и предполагала. Целую тебя без счета.

Ц. ставка. 16 августа 1916 г.

 Моя голубка.

Горячо благодарю тебя за твое длинное, милое письмо, которое доставило мне большое удовольствие. Возвращаю Татьяне эти фотографии.

По временам, когда я перебираю в голове имена тех или других лиц для назначения и обдумываю, как пойдут дела, мне кажется, что голова у меня лопнет! Важнейшим для нас вопросом является сейчас продовольств. Если удастся найти подходящих людей, все пойдет хорошо, и фабрики усиленно заработают. Может быть, Шув.^[943] годится; возможно, что Бел.^[944] подойдет как военный министр! Я обо всем переговорю с Алексеевым.

Я послал свой приказ бедняге Безобразову, так как Гурко уже отправился занять его пост. Эта встреча для нас обоих будет не из приятных!

Я пошлю за Шт. и извещу тебя про Раева.

Ты, наверное, знаешь из газет, что Германия объявила войну Румынии, а Италия — Германии. Теперь остается вопрос, последует ли Болгария их примеру.

Пора кончать, моя родная душка Солнышко. Храни Господь тебя и дорогих девочек!

Нежно целую и остаюсь навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 17 августа 1916 г.

Сокровище мое.

Горячее спасибо за дорогое письмо, — представляю себе, как твоя бедная голова утомлена и тяжела. Солнышко приедет и оживит свое сокровище своими ласками. С Божьей помощью, мы увидимся в понедельник в 5 1/2 за чаем в поезде, не так ли? Всей душой жажду быть с моими 2 любимыми.

Дождь все льет, но я надеюсь выйти, если только хоть немного прояснится. Сейчас жду Лагиша. Посылаю завтра Иедигарова с Яковлевым в поезде Марии, чтобы посмотреть, как он справится с делом. Если бы он перешел в другой полк, он бы сел всем на голову. Леди Мюриель Пэджет^[945] сегодня будет у меня к чаю днем — у меня постоянно посетители и масса докладов.

Конечно, тебе неприятна история с Безобразовым, но ты однажды уже спас его, дав ему этот великолепный случай реабилитировать себя, а он оказался не на должной высоте. Что же теперь делать? Нельзя же держать его и терять тысячи людей из-за его упрямства.

Да, вызови Шт. и поговори с ним о Раеве. Положительно, я думаю, что Беляев был бы на месте, а Шув. более пригоден для улажения продов. вопроса, так как он прекрасно поставил дела интендантства, с тем, чтобы Штюрмер остался во главе всего и наблюдал за тем, чтобы министры исполняли то, что от них требуется.

Теперь должна кончать. Осыпаю твое милое лицо нежными поцелуями и остаюсь глубоко любящей тебя старой

Женушкой.

Бог да благословит изащитит тебя! Да поможет Он нашим войскам и дарует им успех! Все мои молитвы и мысли с ними.

Ц. ставка. 17 августа 1916 г.

Мое сокровище.

Нежно благодарю за милое письмо. Посылаю тебе на выбор фотографии Дерев.^[946] — сделай отметку на тех, которые ты хочешь иметь, и верни их обратно.

Сегодня прибыл Дмитрий, мы долго и много говорили. Он просил разрешения съездить в город^[947] дней на 5 и привезти свои вещи для более продолжительного пребывания здесь. Он счастлив, что скоро увидит вас.

О. Шавельский вернулся со своей ревизии из армии Щербачева и полон чудных впечатлений. Я был рад услышать превосходные отзывы о поведении Миши с его 2-м кавалерийским корпусом. Он, я хочу сказать, Миша, просит разрешения приехать на несколько дней пожить со мной.

Вчера я принимал Гурко, имел с ним серьезный разговор, а затем мы совещались втроем с Алексеевым. Слава Богу, он, кажется, как раз такой человек, в каком я нуждался. Он отлично понимает, как себя надо держать с гвардией и т.д. Безобразов еще не приезжал.

Погода, в общем, хорошая, но днем всегда пасмурно.

Завтра уезжает также маленький товарищ Бэби — он будет сильно по нем скучать!

До свидания, храни тебя Господь, моя дорогая детка! Целую нежно тебя и дорогих дочек и остаюсь навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 18 августа 1916 г.

Голубчик милый.

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо.

Пасмурно, но теплее. Удается ли тебе еще завтракать на воздухе? Надеюсь, что да. Леди Мюриель Пэджет опять отправляется к гвардейцам, она была там во время боев и много нам рассказывала — я ей завидую. Тоже получила сегодня телеграмму из Тюмени: “чем бы дерево нечестивое не срубили, все-таки падает. Никола с вами дивным явлением всегда творит чудеса'' .

Я очень рада, что ты доволен Гурко — тот ли это, который у нас лежал и которого кн. Гедройц спасла во время японской войны?

Усердно поработала утром, сейчас должна идти на освящение Ольгиного поезда, оборудованого Феклой Орловой-Давыдовой^[948] Подумай, бедный Петровский написал А., что Сандра^[949] в июле родила сына — наверное, не от него, и он понятия не имеет, кто отец этого ребенка (их, может быть, несколько), ребенок будет считаться его (так сказать), так как они еще не развелись. Бедняжка, мне так его жаль, он понятия не имел о том, что она в ожидании — она много месяцев живет в деревне.

Теперь должна кончать. Через четыре дня — дай Боже!! Конечно, Беккер явится ко мне в ставке — я вне себя.

Прощай, мой светик. Бог да благословит и защитит тебя!

Нежно целую тебя без счета.

Всецело

Твоя.

Ц. ставка. 18 августа 1916 г.

Моя родная голубка.

Нежно благодарю за милое письмо. Сегодня, наконец, погода дивная и теплая, как летом.

Ну, вот, вчера я принял Безобразова, имел с ним длинный разговор и остался доволен тем, как он себя держал, это еще раз показало мне, какой он честный и порядочный человек! Я дал ему двухмесячный отпуск. Он намеревается пройти курс лечения на кавказских водах и просит дать ему любое назначение в армии. Я обещал ему, если его здоровье позволит и если откроется вакансия в одном из гвардейских корпусов, назначить его туда! Он был очень хорош во главе армейского корпуса — почему не дать ему после высокого поста более низкий, на котором он со своими способностями может принести пользу?

Гурко, с которым я на днях об этом говорил, сказал мне, что это разумная система — назначать генералов, которые, конечно, ни в чем не провинились, — обратно на их предпоследние посты, как было, например, с Шейдеманом или Мищенко, и т.д. Я совершенно с этим согласен.

Дмитрий сегодня едет обратно. Я жду тебя с огромным нетерпением и намерен удержать тебя здесь как можно дольше.

Храни тебя Господь, моя любимая, моя душка-Солнышко!

Нежно целую. Твой старый

Ники.

Ц.С. 19 августа 1916 г.

Сокровище мое.

Вечно спешу. Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Я рада, что твой разговор с Безобразовым уже позади. — Только что говорила с Жиликом о занятиях с Бэби, о моих планах на этот счет; он их письменно изложит П.В.П.^[950], — Аню мы привезем с собой. Затем был у меня Секретов, имела с ним длительную и интересную беседу, — он так благодарен тебе за то, что ты выручил его при Поливанове. Это молодой генерал 38-ми лет, очень энергичный. Мы говорили об авиационном вопросе — я тебе расскажу обо всем при свидании. Фредерикс просил разрешения быть сегодня к чаю.

Сейчас я должна спешить в Красный Крест, затем кн. Голицына^[951]. Многие очень огорчены увольнением Беляева, — для меня (через Вильчковского, а также через Ростов.) Б. так быстро все устраивал и никогда не чинил никаких затруднений.

Шт. просил меня принять его завтра, — я думала, что ты вызовешь его. Должна кончать. Прости за неаккуратное, поспешное писание.

Бог да благословит тебя! Поцелуи без счета шлет тебе твоя старая

Солнышко.

Через 3 дня!!!

Ц. ставка. 19 августа 1916 г.

Мое родное сокровище.

Горячо благодарю за дорогое письмо. Да, до сих пор нам все время удавалось завтракать и обедать в палатке в хорошую погоду, и на балконе в дождь.

Ты спрашиваешь, который Гурко получил новое назначение? Это — тот маленький генерал, который командовал 1-й кавалерийской дивизией в Москве. Гротен одобрял его, как начальника. До сих пор он командовал 5-й армией в Двинске, а теперь Драгомиров назначается на его место.

Слава Богу, известия хорошие — в первый день нашего наступления мы взяли в плен 300 офицеров и более 15000 австрийских и германских солдат. Кажется, у румын тоже успех: для начала — они заняли три города недалеко от границы. Как ужасно то, что ты пишешь про жену Петровского! Бедный мальчик!

Погода дивная, настоящее лето, надеюсь, что она простоит до твоего приезда! — Я и... с нетерпением ждем свидания с тобой! m-me Б. была бы встречена крайне враждебно!

До свидания, дорогая. Храни вас Господь! Целую вас очень нежно.

Навеки твой старый

Ники.

Р.S. Скажи Татьяне, чтоб она привезла также 8 коробок сербского табаку.

Целую.

Ц.С. 20 августа 1916 г.

Любимый мой!

Это мое последнее письмо опять пишу впопыхах — суета последнего дня. Бесконечно благодарю тебя за твое дорогое письмо! Как хорошо было бы вместе насладиться солнцем и теплом! У нас постоянно дождь; льет с самого утра, и листья стали желтеть. У меня была масса дела в лазарете, затем к завтраку была m-me Зизи, — Дмитрий просил позволения прийти к чаю. Был Безобразов и много рассказывал — я тебе все расскажу. Бедная Маша Штенбок скончалась^[952] — жаль бедных славных мальчиков Орлова, она так о них заботилась, я боюсь за Алексея^[953], как бы он, лишившись ее благотворного влияния, не вступил бы в безрассудный брак! Сейчас жду Шт. — после должна сложить свои вещи, привести в порядок некоторые бумаги, проститься с Алей, которую я через день навещаю и которая на меня смотрит, как на свою вторую мать. Число моих “детей” увеличивается, — столько людей любят мне, старухе, изливать все, что у них на душе!

Благодарю Бога за добрые вести, как это все приятно, а тут еще близится 23-е! Везу с собой Боткина, так как С.Н. уезжает. Конечно, скоро явится проклятая Беккер — страшная досада, она все испортит. Чувствую себя сегодня очень неважно и заранее радуюсь будущему “отдыху” с тобой, мой ненаглядный.

Бесконечные поцелуи и благословения шлет тебе навеки

Твоя.

Бедная Лиза Ребиндер (Кутайсова) умерла.

Ц. ставка. 20 августа 1916 г.

Моя нежно любимая!

Крепко благодарю за дорогое письмо. Я тоже очень тороплюсь, потому что пришлось принимать много народа после завтрака.

Я без ума от радости, что увижу тебя скоро.

Посылаю тебе эту маленькую бумажку, которую мне передал Граббе. Я не знаю, в каком бою эти бедняги были убиты и ранены! Это было совсем близко от румынской границы — в Дорна Ватра.

Нашим войскам там был дан приказ наступать.

Наконец, настало тепло!

Бенкендорф приехал и привез мне бумагу от Фредер относительно Ольгиного развода. Надо будет переслать ее в синод, и тогда все в порядке. Теперь, моя бесценная, я должен кончать. Храни вас Господь!

Это — мое последнее письмо. Нежно целует тебя твой старый, любящий и нетерпеливый муженек.

Ники.

Ц.С. 4 сентября 1916 г.

Мой нежно любимый.

Ужасно тяжело снова покидать вас обоих, сокровища мои, — хоть мы и прожили вместе 2 недели, но этого недостаточно для любящих сердец. И тем более в такое время, когда тебе приходится нести такое ужасное бремя на твоих бедных, милых плечах. Если б только я могла тебе больше помогать! Я так молю Бога дать мне мудрость и понимание для того, чтобы быть тебе настоящей помощницей во всех отношениях и всегда быть твоей хорошей советчицей. О, ангел мой, Бог пошлет лучшие дни, удачу и успех нашим храбрым войскам — да умудрит Он начальников, дабы они верно и мудро управляли ими! — Теперь к тебе приедут министры, говори с ними поэнергичнее — они стараются, но только они очень медлительны, и их трудно сдвинуть с места. Только, Солнышко мое, пожалуйста, умоляю тебя, — не торопись с польскими делами — не позволяй наталкивать тебя на это, пока мы не перейдем границы, — я всецело верю в мудрость нашего Друга, ниспосланную Ему Богом, чтобы советовать то, что нужно тебе и нашей стране — Он провидит далеко вперед и поэтому можно положиться на Его суждение. Твое одиночество будет ужасно — так тоскливо без истинного друга вблизи. Я буду спокойнее, когда Н.П. снова вернется — он один из наших, его благословил наш Друг на службу нам, а сейчас он многому научился и многое видел за эти месяцы.

Что стану я делать без твоих ласк и дивной любви! Без конца благодарю тебя за все и за этот праздник — буду жить сладкими воспоминаниями. Будь здоров. Бог да благословит тебя! Осыпаю тебя бесконечными”, жгучими поцелуями и крепко обнимаю тебя. Навеки, милый, вся твоя старая

Женушка.

Ц. ставка. 4 сентября 1916 г.

Моя возлюбленная женушка!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо, а также за те несколько строк, которые ты написала на бумажке и оставила в моей записной книжке.

Это я должен благодарить тебя за твой приезд сюда ради нас двоих, ведь не так уж удобно тебе в поезде — шум и свистки локомотивов продолжаются всю ночь! Нам здесь в этом доме гораздо лучше — так что Алексей и я должны быть благодарны тебе. Возвращаться с вокзала было очень грустно и тоскливо. Я погрузился в свои бумаги, а он отправился обедать. Он спешно помолился и теперь крепко спит.

На дворе холодно и сыро, и я намерен рано лечь спать. За обедом Сергей и Кирилл были моими соседями; последний только что вернулся со смотра нашей речной флотилии на Припяти и рассказал мне много интересного. Остальные сильно шумели за столом, как я это предвидел за завтраком.

Дорогая моя детка, как я скучаю по тебе и по нашим вечерним беседам! Хотя другие нам иногда и мешали (Дмитрий, Игорь и т.д.), все же было радостно видеть друг друга. На этот раз, к счастью, не было никакой суеты. Я был так счастлив, что ты здесь провела эту годовщину!

Я убежден, что твое пребывание доставляет радость всем в ставке, особенно низшим чинам. Дмитрий жалеет, что девочки уехали — их присутствие приводит его всегда в хорошее настроение; я думаю, Игорь тоже жалеет об их отъезде, но я не собираюсь его об этом спрашивать!

5 сентября.

С добрым утром, дорогая!

Солнце сияет и греет, но в тени холодно. А вы, бедняжки, уноситесь обратно на север, где настоящая осень и листья желтеют и падают. Твое дорогое письмо меня сильно утешило — я его много раз перечитывал и целовал дорогие строки.

Сегодня полковой праздник кавалергардов. — Мы только что кончили завтрак и собираемся прокатиться на автомобиле в лес, так как опять стало пасмурно.

На фронте идет артиллерийская перестрелка и сильные контр-атаки в 7-й армии, где наши войска оттеснили врага с тяжелыми для него потерями.

В Румынии, около Дуная, их войска держали себя лучше, но общее положение хорошее. У Салоник сербы наступают и отбросили болгар.

Дорогая моя, должен кончать. Храни вас Господь! Целую вас всех нежно.

Твой старый

Ники.

Ц. ставка. 5 сентября 1916 г.

Моя любимая!

Haчинаю это письмо перед сном, потому что чувствую сильное желание тихо с тобой побеседовать. Все мои бумаги запечатаны, и я только что кончил пить чай с некоторыми из моей свиты. Счастлив знать, что вы благополучно доехали. Жаль, что так холодно. Здесь тоже свежо. Бэби и мне было холодно в наших комнатах, и я велел немного протопить, чтоб удалить сырость. Днем окна остаются открытыми — таким образом воздух у нас хороший. Мое перо отвратительно пишет; когда я кончаю писать и закрываю его, чернила пузырями брызжут из него!

Сегодня мы гуляли по очень красивой новой дороге, начало котороймы часто проезжали — напоминает дороги в Спале. Вдоль дороги живописные места и красивые деревья.

После чая я принимал Шаховского и долго с ним говорил. Он действительно хороший, честный человек. Он мне рассказал довольно интересные веши про Н. и других на Кавказе, где он недавно был и все видел!

Спокойной ночи, моя родная, пора спать.

6 сент.

Опять теплая и ясная погода.

Утром был очень занят, так что некогда больше писать. Храни тебя Господь, моя любимая, и девочек! Целую вас нежно, также А. и нашего Друга.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 6 сентября 1916 г.

Горячо любимый ангел мой!

Была бесконечно рада твоему дорогому длинному письму и поцелую, и горячо благодарю тебя. О, любовь моя, как мне грустно быть вдали от тебя, здесь так пусто! Но тем не менее я спала как убитая и ни разу не проснулась за ночь, что редко со мной бывает. Прекрасный солнечный день, листья желтые и красные совершенная осень — большая перемена за эти 2 недели. Нашла всех раненых очень поправившимися. Поставила свечки у Знаменья, а затем стала работать. Таубе и кн. Гедройц очень тебя благодарят за привет. Павел уже просил позволения приехать к чаю. Сейчас жду полк. Мальцева, он хотел меня видеть перед своим возвращением в Луцк. Видела Иедигарова, ездившего в виде опыта с поездом Мари. Он теперь хочет получить назначение в Персию, где формируется отряд конный против турецких жандармов или чего-то подобного, и я постараюсь помочь его устроить. Длинная беседа с Вильчк.^[954] — дела — к завтраку была Иза, так как сегодня день ее рожденья, а сейчас чувствую себя совершенно одуревшей.

Бедная графиня Рейшах-Рит^[955] была вчера — она держится очень мужественно. Затем приходила А. Она показала мне телеграмму нашего Друга, адресованную тебе. Он говорит, что, начиная с сегодняшнего дня, вести будут лучше. Икона в монастыре, куда я часто ездила (Он знает этот монастырь, много лет тому назад во время своих странствований по всей России Он там молился), по Его словам, творит великие чудеса, и ей суждено спасти Россию. Пойди же туда как-нибудь, это так близко от дома — у Пречистой Девы такой дивный лик! Он целый час беседовал с Раевым — говорит, что это истинный дар Божий, он так хорошо говорил о всех церковных делах и в таком духовном направлении. — Досадно, что масса людей пишет гнусные письма против Него (Гр.) Алексееву. Мы ехали хорошо, так уютно было с Н.П. — напоминало ставку. Много и хорошо с ним поговорили о многих серьезных вопросах. Он очень тебе благодарен за всю доброту, проявленную тобой по отношению к нему. — Дорогой мой, пожалуйста, откажи в приеме m-me Солдатенко^[956] — помнишь, я тебе говорила, что убеждена в том, что Граббе^[957] желает это сделать. Представь себе, этот гнусный человек имел глупость сказать Нини^[958], его другу, что он надеется, что я сейчас больше не приеду в ставку, и что надо будет познакомить тебя с ней для того, чтоб она могла стать твоей любовницей. Сказать такую подлость, такую низость! Она пришла в ярость и задала ему как следует. (Вот почему, без сомненья, он снабжает тебя возбуждающими книгами для чтения.) Не говори ему об этом, но держись от нее подальше — она старалась залучить к себе Изу, но та поблагодарила и отказалась. У нее очень скверная репутация — Н.П. знает, с кем она “жила” раньше, теперь она живет со вторым мужем, — он говорит, что его ноги не будет у ней в доме. Она старается поймать кого-нибудь из Великих князей и из свиты — чтобы играть роль — я видела, как она заглядывала в их ложу, и мне показалось странным, что она стояла внизу, когда мы проходили, — я тогда же тебе сказала, что уверена, что они хотят тебе ее представить. — Это грязный, низкий поступок со стороны Граббе, по отношению к которому мы постоянно так добры — я бы не позволила ей там оставаться — это дурной тон для ставки и подает повод к сплетням. Сегодня в кинемо она, наверное, опять появится. Прости, что пишу тебе все это, но я хочу, чтобы ты остерегался Граббе. — Затем он еще говорил Ресину (знаю это от А.), что Воейков уйдет и что его место будет предложено Граббе, который откажется, а затем Ресину, и он просит его принять это место, а тот сказал, что, конечно, он его не возьмет, так как он знает, что ему ничего подобного никогда не предложат, — это чрезвычайно удивило Граббе. — Его следует прибрать к рукам — он разыгрывает дурачка, очень забавен с детьми, не умен, но хитер и у него “нечистые помыслы”. Прости, — я сменила перо, но то следует налить — у меня 2 таких пера, только это толще. — Было так приятно, спокойно и уютно поговорить в моем купе, только слишком мало удалось побеседовать из-за мальчиков. Я живу воспоминаниями и благодарю Бога за дарованную нам встречу; 4 месяца — это слишком долгая разлука. Я тоже целую твои милые письма и перечитываю их с изнывающим сердцем. — Уютно жить в поезде, мне нравится. Но все же я с удовольствием приняла ванну вчера вечером. Знаешь, Пустов.^[959] нравится мне больше всех из твоего штаба — у него такие добрые, честные открытые глаза. — Слава Богу, вести стали лучше. Наш Друг хотел бы, чтобы мы взяли румынские войска под свое начало, чтобы быть более уверенными в них. — Мы собираемся кататься. — Жаль, уже осень, у нас почти не было лета здесь. — Должна кончать. Посылаю тебе несколько снимков, которые я сделала. — Привет Дмитрию и Игорю. — Благословляю и целую тебя без конца, жажду твоих нежных объятий и поцелуев твоих нежных уст.

Бог с тобой, мой Ники!

Навеки всецело твоя старая

Солнышко.

Ц.С. 7 сентября 1916 г.

Мой ангел милый!

От всего сердца благодарю тебя за твое дорогое письмо. Осыпаю тебя, милый, поцелуями за него.

Здесь вечно приходится торопиться. Из лазарета отправились на отпеванье бедного маленького Золотарева, — его сестры похожи на него. Его лошадь участвовала в процессии, и солдаты его взвода смотрели, стоя на костылях, — так трогательно. Далее — жду к завтраку Силаева и Равтополо. Профессор очень противего возвращения на фронт, что совершенно погубит его здоровье; он соглашается, что это неразумно, но хочет попробовать привести свой полк в порядок и очистить его от нездоровых элементов. Если б ты позволил ему это попробовать, а затем оставил бы его в своей свите, конечно, это было бы лучше. Сердце у него в очень плохом состоянии — он очень слаб и немощен. Он завтра едет в ставку. По-моему, он не в состоянии будет выдержать больше нескольких дней на фронте. Он всегда может быть тебе полезным, это необыкновенно чистый человек, прямо на редкость, но, увы, здоровье его разрушено, и он крайне измучен.

Затем я принимала офицеров, а также Казакевича, который нуждается в дальнейшем леченьи и надеется позже получить службу где-нибудь на юге. — А. пришла только что, она шлет тебе горячий привет. В 5 1/2 придет Шт., а вечером я увижу нашего Друга. — Татьяна работала за меня, а я сидела и наблюдала, так как должна поберечь сердце. — Н.П. был у нашего Друга. Он остался доволен Им и тем, что через страдания он совершенно вернулся к Нему и к Богу. — Бэби совершенно самостоятельно написал милое французское письмо — так славно! Посылаю ему его деньги.

Посылаю тебе прошение вдовы Sauvage, он умер на войне, — она — милая женщина, очень бедна, у нее две взрослых дочери, а потому она просит об увеличении пенсии. Другие 2 прошения подал один бедный чиновник, который просит поместить его сына в кадетский корпус.

Твои дорогие письма — моя награда, так ужасно тоскую по тебе, ненаглядный!

Теперь должна кончать, любимый ангел мой. — Ах, да, Павел пил чай у меня, и мы с ним долго беседовали. Что ж, я думаю, он действительно будет полезен, он вполне здраво смотрит на вещи.

По-видимому, снова потери у наших моряков, — один молодой офицер, мы его не знаем, ранен в рот. Очень бы хотела, чтобы их оттуда вернули, они слишком хороши, чтоб так зря губить их.

У Ольги сегодня комитет.

Бог да благословит и сохранит тебя! Вспомни завтра, 8 сентября, женушку это мой день. Если хватит сил, постараюсь быть в церкви сегодня вечером. Горячие поцелуи без счета и безграничную любовь свою шлет тебе, мой родной,

твоя маленькая

Солнышко.

Мой привет Дмитрию и Игорю.

Ц. ставка. 7 сентября 1916 г.

Моя дорогая.

Твое письмо ещене пришло, так как поезд запоздал вследствие небольшого крушения, происшедшего с другим поездом. Мамонтов должен был в нем приехать.

К счастью, стало гораздо теплее — сегодня погода серая и ветреная. — Вчерашний кинематограф был, действительно, очень интересен! Мы весь вечер о нем говорили!

Приехал Григорович с Русиным. По его мнению, в высшем командовании Балтийского флота не все обстоит благополучно. Канин ослаб вследствие недомогания и всех распустил. Поэтому необходимо кем-нибудь заменить его. Наиболее подходящим человеком на эту должность был бы молодой адмирал Непенин, начальник службы связи Балт. флота; я согласился и подписал назначение. Новый адмирал уже сегодня отправился в море. Он друг черноморского Колчака, на два года старше его и обладает такой же сильной волей и способностями! Дай Бог, чтоб он оказался достойным своего высокого назначения!

Так много о тебе думаю, моя дорогая, и очень рад, что наш Друг приехал. Да благословит Бог тебя и девочек, моя любимая женушка!

Крепко целую. Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 7 сентября 1916 г.

Мой ненаглядный,

Хоть я и очень устала, все же хочу начать письмо сегодня же вечером, чтоб не позабыть того, что наш Друг мне сказал. Я передала Ему твой привет, и Он шлет тебе Свой привет и говорит, чтоб ты не беспокоился, — что все пойдет хорошо. Я пересказала ему мой разговор с Штюрмером, который говорит, что Климовича^[960] непременно следует уволить (он назначается сенатором), и тогда уйдет старый Хвостов^[961], так как он без него не сможет обойтись. Хвост. нервничает и плохо себя чувствует (я знаю, что он ненавидит Шт., не любит его также и Климович, этот скверный человек, который ненавидит нашего Друга и все же ходит к Нему, притворяясь и подлизываясь). Шт. хочет предложить на пост министра внутренних дел кн. Оболенского^[962] из Курска-Харькова (перед тем он был в старой ставке при Николаше!!), работающего теперь по продов. вопросу, но Гр. убедительно просит назначить на этот пост Протопопова. Ты знаешь его, и он произвел на тебя хорошее впечатление, — он член Думы (не левый), а потому будет знать, как с ними себя держать. Эти мерзкие люди собрались и постановили, чтоб Родзянко отправился к тебе и просил сменить всех министров и назначить их кандидатов, дерзкие скоты. — Мне кажется, что ты не мог бы ничего сделать лучше, как назначив его. — Бедный Орлов был его большим другом, — я думаю, что Максимович должен хорошо его знать. Уже, по крайней мере, 4 года, как он знает и любит нашего Друга, а это многое говорит в пользу человека. Оболенский же, наверное, опять из той клики. — Я не знаю его, но верю в мудрость и руководство нашего Друга. Он огорчен тем, что ты никогда сюда не приезжаешь — здесь тоже необходимо твое присутствие, даже если на 2 дня, неожиданно, они все почувствуют, что приехал хозяин, чтоб все проверить. Это было бы чудно, такой налет ведь не труден, и ты этим многих осчастливил бы. — Я сообщила Ему то, что Шт. говорил мне по поводу официального заявления относительно Константинополя — знаешь — то, о чем ты говорил Джорджи.

Он тоже думает, что это следовало бы сделать, так как это обязало бы Францию и Англию перед всей Россией, и они после должны были бы сдержать свое слово. — Относительно Польши Он просит тебя подождать, Шт. тоже никак не раньше, чем перейдем границу. Слушай Его — Он желает тебе лишь добра, и Бог дал Ему больше предвиденья, мудрости и проницательности, нежели всем военным вместе. Его любовь к тебе и к России беспредельна. Бог послал Его к тебе в помощники и в руководители, и Он так горячо молится за тебя. — Я опять сказала Шт., что надо напечатать отчет о деньгах, данных Союзам. Ты уж давно ему это говорил, — он ответил, что министры просматривают отчет — напомни ему об этом еще раз. Запиши себе это, чтоб не позабыть — или нет, лучше я для тебя запишу, чтоб ты об этом не позабыл, когда увидишься с ним в субботу.

Наш Друг очень одобряет мысль о посылке отрядов с священниками и монахами из разных монастырей, чтоб они состояли при перед. лазаретах и хоронили бы наших бедных покойников там, где у полковых священников не хватает времени, — я завтра переговорю об этом с Раевым.

Сейчас должна идти спать, уже больше 12 часов, я страшно устала. Я отдыхала от 6 до 7, затем была в церкви. — Спокойной ночи!Спи спокойно, мой родной, постоянно думаю о тебе — так пусто и тихо здесь. Уже 4 месяца, как мы не спали вместе, — даже больше. Благословляю тебя, милый. Дай, Боже, сил мне быть тебе помощницей и найти верные слова для передачи тебе всего и для того, чтоб убедить тебя в том, что желательно для нашего Друга и для Бога! Спокойной ночи!

8-го.

Мой день. — Спасибо, дорогой муженек мой, за драгоценное письмо. Такая радость получить от тебя словечко! Этот новый адмирал — не тот ли это, которого так хвалит Филлимор? Дай Бог ему успеха! Сейчас нужны энергичные люди, плохое здоровье бедного Канина в последнее время, несомненно, дурно отражалось на успешности его работы.

Только что принимала Бенкендорфа по поводу японцев. — Девочки поехали с Ириной кататься, а я беру прочих и Аню.

Теперь должна кончать. Благослови тебя Боже, жизнь и радость моя! — Осыпаю тебя поцелуями и остаюсь твоей старой

Женушкой.

Ц. ставка. 8 сентября 1916 г.

Мое любимое Солнышко,

Твое дорогое длинное письмо, с приложением нескольких прошений, доставило мне огромное удовольствие — сердечно тебе за него благодарен.

То, что ты мне вчера писала о Граббе и что он говорил Нини, меня очень удивило. Я помню, что летом как-то Игорь говорил об устройстве здесь тенниса, причем выражал надежду, что я буду приходить наблюдать за игрой. Я ему ответил, чтоб он занимался своими делами и в чужие дела не вмешивался. В тот же вечер за чаем я оставался один с Граббе, и он сказал мне, как я был прав, отказавшись посещать это место, где обыкновенно бывает m-me Солдат. и другие дамы, так как это, наверное, дало бы повод к нелепым толкам. Так что я не знаю, как согласовать оба эти факта — я хочу сказать: то, что Гр. говорил Н. и затем мне.

Любимая, ты можешь быть вполне уверена, что я с ней не познакомлюсь, кто бы этого ни пожелал. Но и ты также не позволяй А. надоедать тебе глупыми сплетнями — это не принесет никакой пользы ни тебе самой, ни другим.

Действительно, потери в бедной гвардии были опять тяжелые, подробностей еще не знаю. Прощай, да благословит тебя Бог, моя душка-женушка. Крепко тебя целую.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 9 сентября 1916 г

Мой родной,

Горячее спасибо, ненаглядный, за милое письмо. — Была у Знам., заходила на полчаса в лазарет, затем была в городе с Изой и А., чтоб навестить бедную гр. Гендрикову^[963], — она при смерти — совершенно без сознания, — я вспомнила, что она просила меня прийти к ней, когда она будет умирать. Иночка только что приехала из деревни и тоже выглядит совсем больной; Настенька очень бодрится, она расплакалась лишь в момент моего отъезда. Затем я поставила свечки в Каз. Соборе и помолилась за тебя, мой ангел. Домой вернулась в 11/4. Чудный солнечный день. Слишком устала, чтобы выходить из дома.

Как ужасно, что гвардия снова понесла такие большие потери — но удалось ли им, по крайней мере, продвинуться вперед? Каледин не производит на Павла хорошего впечатления. Он говорит, что Каледин никогда не кажется человеком, уверенным в успехе, а это нехорошо, так как это делает его менее искусным и энергичным, — хотелось бы, чтоб они бережнее относились к гвардии.

Сокровище мое ненаглядное, вся моя нежная, нежная любовь и все мои мысли устремлены к тебе с великой тоской и страстью — меня терзает твое одиночество.

Знаешь, милый, я бы не стала назначать Дмитрия и Игоря вместе на дежурство. Я уверена, что Игорь чувствует, что он теряет рядом с Дмитрием, замечает разницу в обращении с последним и с ним, он тогда как бы глупеет, и самолюбие его страдает. — Н.П. вчера у нас пил чай, — он уехал на 2 дня в Москву, исключительно для того, чтобы повидать своих 2-х сестер, которые только что туда приехали, — вдова с ее мальчиками и младшая сестра. — Михень уехала на 10 дней в Одессу и т.д.!!

Мои сибиряки с 10 августа потеряли 43 солдата убитыми, 281 ранеными, 2 прап. убитыми, 2 ранеными и 2 контуженными. У меня был Раев, просидел около часа — он интересный человек и очень хорошо разбирается во всех важных вопросах. Письма Жилика насчет “руки” чрезвычайно интересны — воображаю, как Бэби был возбужден. В городе близ вокзала воздвигают триумфальную арку в честь японцев — это как-то странно в военное время.

А. начала читать мне вслух интересный английский роман. Я провожу вечера дома, слишком устала, чтоб посещать лазарет. Греческий Ники^[964], по-видимому, все еще в Павловске.

Теперь, любимый мой, по которому я так безмерно тоскую и которого я жажду прижать к моему горячему старому сердцу, прощай! Бог да благословит и защитит тебя и да поможет Он тебе во всем!

Нежно целует тебя твоя старая

Солнышко.

Пожалуйста, назначь Протопопова министром внутренних дел; так как он член Думы, то это произведет на них большое впечатление и закроет им рты.

Ц. ставка. 9 сентября 1916 г.

Моя родная голубка,

Сердечно благодарю тебя за твое дорогое длинное письмо, в котором ты мне передаешь поручения от нашего Друга. Мне кажется, что этот Протопопов — хороший человек, но у него много дел с заводами и т.п. Родзянко уже давно предлагал его на должность министра торговли вместо Шаховского. Я должен обдумать этот вопрос, так как он застигает меня совершенно врасплох. Мнения нашего Друга о людях бывают иногда очень странными, как ты сама это знаешь, — поэтому нужно быть осторожным, особенно при назначениях на высокие должности. Этого Климовича я лично не знаю. Разве хорошо одновременно уволить обоих — т.е., я хочу сказать, министра внутренних дел и начальника полиции. Это нужно тщательно обдумать! И с кого начать? От всех этих перемен голова идет кругом. Помоему, они происходят слишком часто. Во всяком случае, это не очень хорошо для внутреннего состояния страны, потому что каждый новый человек вносит также перемены и в администрацию. Мне очень жаль, что мое письмо стало таким скучным, но мне нужно было ответить на твои вопросы. Да благословит Бог тебя и девочек! Нежно целую тебя.

Навеки, милое Солнышко, твой старый

Ники.

Ц.С. 10 сентября 1916 г.

Мой родной, любимый,

Горячее спасибо за дорогое письмо. Так досадно, что пришлось докучать тебе этими вопросами, но я только хотела подготовить тебя. Шаховского жаль увольнять, а так как Хвост. хочет подать в отставку, а Протоп(опов), как говорит Гр., подходящий человек, то я должна была тебе это сказать, а также и то, что кн. Оболенский опять человек из враждебной клики, а не “друг”.

Очень занятой день, и я страшно устала. Двое моих Крымцев были у меня “en passant” и рассказывали мне про свой полк. У меня будут — старый Иванов^[965], потом (американский) отряд, находящийся под покровительством Татьяны, — потом Гусьев (младший), возвращающийся в свой полк. Затем съезжу в Убежище для детей (Ольгино) в гусарских казармах или манеже; после этого приму кн. Голицына, а в 8.20 отправимся в город на панихиду по гр. Гендриковой, умершей сегодня ночью в 4 ч.

Прилагаю трогательную телеграмму от старого Фредерикса — разорви ее по прочтении. Спасибо за английские газеты — даешь ли ты их читать m-r Гиббсу?

Бэби написал мне сегодня свое первое английское письмо. Дивный солнечный день, оранжевые и желтые листья чудно блестят под лучами, 15 градусов на солнце, но ночью, кажется, был мороз.

Мой ангел милый, постоянно с нежностью думаю о тебе. Не могу понять, почему у гвардейцев такие потери и почему им так не везет — постоянные терзания для тебя.

А. на ночь уехала в Териоки. Сейчас начнется прием.

Прощай, Бог да благословит тебя, мое бесценное сокровище, солнце жизни моей, любовь моя! Осыпаю тебя любящими пламенными поцелуями.

Навеки вся

Твоя.

Ц. ставка. 10 сентября 1916 г.

Моя любимая,

Нежно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Пожалуйста, поблагодари девочек за их письма, у меня нет времени ответить на них. Фотографии, присланные им Деменковым, очень интересны. К завтрашнему приему японского принца приехали Штюрм. и гр. Нирод. Я приму каждого из них сегодня перед обедом.

Значит, как я узнал из твоей телеграммы, бедная княгиня Гендрикова умерла. Как для нее самой, так и для ее детей это является большим облегчением. Ты хочешь, чтоб я приехал хотя бы на два дня, но, к сожалению, это является в данное время совершенно невозможным: ввиду огромных подготовительных работ к предстоящим операциям, я не могу сейчас отлучаться из моего штаба. Боюсь, что тебя угнетает атмосфера Петрограда, которую здесь не ощущаешь. Я бы, конечно, с радостью приехал, во-первых, чтобы тебя увидеть, а во-вторых, чтоб выкупаться в моем бассейне. Дай Бог, чтоб удалось ближе к осени, как в прошлом году!

Бэби тебе, вероятно, уже писал, что мы производим раскопки у маленькой часовни.

Теперь я должен кончать. Да благословит Бог тебя и девочек! Нежно тебя и их целую, моя душка-Солнышко.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 11 сентября 1916 г.

Любимый ангел мой!

Дождь и пасмурно.

Сердечно благодарю тебя за твое драгоценное письмо, голубчик, и за телеграмму. Устрою отправку моего 7-го поезда-склада на Кавказ, как только он будет готов. Санитарный поезд сестры Ольги (с нашего пункта) многократно подвергался бомбардировке, офицерский вагон совершенно попорчен и аптечное отделение сильно повреждено, но, слава Богу, никто не пострадал. Не была в церкви, слишком утомлена. Ломан просил меня сообщить бедному батюшке, что его старший сын (любимец) убит и что пришлось оставить на поле сражения его тело. Мне никогда не приходилось брать на себя подобной миссии. Он принял известие как истый христианин, только крупные слезы покатились по щекам. Затем я отправилась в лазарет, сделала 4 перевязки, посидела с вязаньем и долго беседовала с Таубе.

Сейчас должна принять 5 офицеров, затем m-me Зизи, сенатора Витте. Вчера вечером были на панихиде по бедной гр.^[966] — она лежит с таким умиротворенным лицом — ее долгому мученичеству наступил конец.

Нет, милый, мое сердце дает себя чувствовать, все тело болит, я ужасно устала! Это постоянно со мной бывает, когда я переутомляюсь. О, я так по тебе скучаю, мой дорогой мальчик, так тоскливо без тебя!

Ничего не знаем о войне, лишь по спискам убитых можно судить о потерях гвардии. Приму Апраксина по поводу моих маленьких складов, — жена его ждет 5-го ребенка. Теперь прощай, мой единственный и мое все, мое сокровище дорогое! Благословляю тебя, Господь с тобой! Тысячу нежных поцелуев шлет тебе твоя старая

Детка.

Сегодня неделя, как мы расстались, а кажется, что гораздо дольше!

Ц. ставка. 11 сентября 1916 г.

Моя ненаглядная,

Сердечно благодарю за дорогое письмо. Только что завтракал с принцем КанИн. Он милый человек и хорошо говорит по-французски. Он был у нас в 1900 году. К счастью, погода ясная и тепло. Он привез Бэби и мне хорошенькие японские подарки. Больше нет времени писать.

Крепко обнимаю, моя родная душка, тебя и девочек.

Навеки весь твой

Ники^[967].

Ц.С. 12 сентября 1916 г.

Мой родной, милый,

Горячо благодарю тебя за твою открытку. Отличная солнечная погода, после недельного перерыва опять поедем кататься. Т. и А. уехали верхом. Поздно пошла в лазарет, так как чувствовала себя слишком утомленной. — Только что принимала Маслова; он просит очень поблагодарить тебя за то, что ты произвел его в генералы и оставил его в своей свите — это пришло так неожиданно, и он не имел случая поблагодарить тебя. Завтра состоятся похороны графини. Мне кажется, мне следует воздержаться от участия, слишком утомительно, — и вместе с тем нелюбезно не быть подле бедной маленькой Настеньки.

Приехал мой крымец, сын Эммануэля, — он легко ранен в их последнем бою. Я хотела дать японцу мою фотографию в большой красивой рамке от Фаберже для его жены — не прибавить ли мне еще несколько ваз нашего завода?

Кажется, Кирилл привозил его к завтраку на ферму в 1900? Бенк. сказал мне, что Фредерикс ему сообщил о тoм, что Михень приедет 15-го на 3 дня в Ливадию!!(какое нахальство!) и что мы должны ей прислать белье, 2 прислуг и серебро. Я серьезно запротестовала и велела раньше всего выяснить, просила ли она у тебя на то разрешение — у нас там не гостиница, — бессовестная нахалка, ей хочется всем сесть на голову — могла бы жить в Ялте.

Жажду тебя, мой нежный светик, осыпаю тебя страстными, горячими поцелуями. Бог да благословит и защитит тебя!

Навеки твоя старая

Женушка.

Быть может, ты пошлешь телеграмму батюшке на Елагин? Настенька приносит тебе свою глубокую благодарность. Прилагаю письмо от А. — Каковы вести с фронта? Очень беспокоюсь. Прощайте, мои маленькие.

Ц. ставка. 12 сентября 1916 г.

Моя голубка,

Горячо благодарю тебя за твое дорогое письмо и всю твою ласку. Вчерашний прием японцев сошел прекрасно. Мы приняли его весьма торжественно, и погода была идеальная. Днем Георгий катался с принцем, и мы встретили их у того места, где мы копаем, рядом с будущей часовней.

Он привез мне и Алексею изящные подарки от императора и от себя. Я их отправлю в Царское — пожалуйста, вели открыть ящики и посмотри вещи. Самое красивое из всего — это большая картина cloisone^[968] с изображением павлина, страшно тяжелая, но чудесной работы.

Алексей был очень рад увидать прежнего японского генерала, с которым он здесь играл в прошлом году, — он теперь прибыл в свите принца.

Георгий присматривает за ними, как хороший гувернер за детьми. Сегодня мама принимает их в Киеве. Ты их увидишь 15-го. Мне тоже хочется нанести тебе маленький визит, моя любимая девчурка. Когда же это будет возможно?

Теперь я должен кончать.

Да благословит тебя Бог и да сохранит он тебя здоровой!

Горячий привет тебе, девочкам и ей также.

Навеки твой, моя ненаглядная,

Ники.

Ц.С. 13 сентября 1916 г.

Моймилый!

Чудесное солнечное утро, — опять только в 11 отправлюсь в лазарет. Татьяна заменит меня при перевязках. Н.П. обедал вчера у нас — так странно было без тебя, — он случайно встретил всех япошек в Москве.

Итак, оказывается, что ты дал свое разрешение Михень — надеюсь, она лично просила тебя о том, — тем не менее, чрезвычайно некорректно, что она и мне о том не протелеграфировала — такая дерзость!

Дивная погода, хочу немного покататься со старшими девочками. Шт. просил принять его сегодня, Шуленберг тоже, потом — раненые. Видела Бенкенд. и сказала ему, что следует пригласить родственников, живущих здесь, иначе они обидятся, если я не сделаю этого. Павел будет у меня с сыном^[969] сегодня, чтоб показать его стихотворения, которые сейчас вышли из печати. Послала за Ботк. и попросила его дать мне пилюли, которые обычно мне очень помогают, так как чувствую себя совершенно обессиленной — поэтому девочки и не пустили меня 13-го на похороны графини.

В 11 отправились в лазарет. Горячее тебе спасибо за драгоценное письмо, милый. Рада, что все хорошо сошло с японцами.

Знаешь, Мишина жена была в Могилеве!!.Георгий говорил Павлу, что сидел рядом с ней в кинематографе. Разузнай, где она жила (быть может, в вагоне), сколько времени, и строго прикажи, чтоб это больше не повторялось.

Павел огорчен потерями гвардейцев — их располагают на невозможных позициях.

Дорогой мой, должна кончить и отправить письмо. Бог да благословит тебя! Горячие поцелуи шлет твоя старая

Женушка.

Привет Дмитрию.

Ц. ставка. 13 сентября 1916 г.

Моя любимая женушка!

Горячо благодарю тебя за дорогое письмо. Этот раз я должен вступиться за Михень — она была на днях здесь проездом и оставила письмо, где просила разрешения остановиться в Ливадии в одном из домов дворцового ведомства, добавив, что ей неудобно останавливаться в гостинице в Ялте. Тогда я телеграфировал ей свое согласие. Что же тут оставалось делать?

Посылаю тебе несколько газетных иллюстраций и письмо от Мавры с вырезкой, которую не читал. Сегодня очень тепло, 11 градусов в тени, и воздух прекрасный, так что мы поднимаемся по обыкновению вверх по реке, чего мы не делали уже больше недели. Вчера мы производили раскопки в другом месте, но опять ничего не нашли. Смешно, как Алексей любит копать.

С фронта поступает известий мало, потому что мы готовимся к новому наступлению. Кира получил длинное письмо от Дрентельна; он принесет мне копию, я тогда перешлю ее тебе. Единственный способ спасти наших моряков, это — отправить их на Черное море, — там они смогут отдохнуть и с Божьей помощью приготовиться к конечной экспедиции в Константинополь, как предполагалось прошлой весной.

Теперь прощай. Да благословит Господь тебя и дорогих девочек!

Нежно, моя душка, тебя и их целую.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 14 сентября 1916 г.

Любимый ангел мой,

Дивное, солнечное, свежее утро. Я не пошла в церковь, слишком устала, — вчера вечером была там целых 3/4 часа. Аля будет к завтраку, затем, как обычно, приму офицеров, а вечером повидаюсь с нашим Другом в маленьком домике.

Вчера у меня был Шт. Мы хорошо поговорили — я просила его поскорее сменить Оболенского^[970], у нас возможны крупные уличные беспорядки (из-за продовольствия), он сразу тогда потеряет голову, — и все настроены против него. Да благословит Господь выбор тобою Протопопова! Наш Друг говорит, что ты этим избранием совершил акт величайшей мудрости.

Павел сообщил мне о докладе, посланном им в ставку, с их заключением относительно того, где брать молодых офицеров прапорщ. Его сын выше его, недурен собой, очень похож на княгиню.

Дети пошли в церковь — я встречусь с ними в 11 ч. в лазарете, — у нас мало работы, а потому я предоставляю это дело Татьяне, за исключением 2 самых тяжело раненных, которые чувствуют себя спокойнее, когда я сама их перевязываю. Я закончу это письмо по получении твоего.

Ангел мой, горячо благодарю тебя за дорогое письмо. Слава Богу, Михень спрашивала тебя о разрешении, все же, по-моему, очень невежливо с ее стороны, что она не спросила также и хозяйку. Просмотрю бумагу, полученную от Мавры, и затем сообщу тебе ее содержанье. Емельянов опять неожиданно заехал он привез мне донесение от командира, снабженное географической картой, и прочел его мне. Небо, увы, покрывается тучами, а потому мы спешим немного покататься. Драгоценный мой, прощай и да благословит тебя Господь! Горячо целую.

Твоя старая

Солнышко.

Я получила эту телеграмму от Дэзи, что мне с ней делать? Передать ее Шт., обсудить ее с ним?

Ц. ставка. 14 сентября 1916 г.

Моя голубка,

Горячо благодарю тебя за твое дорогое письмо. Так грустно, что ты чувствуешь слабость, береги себя, если не ради себя самой, то, по крайней мере, ради меня и раненых. Пересылаю тебе письмо Дрент. к Фредер. Я был совершенно уверен в том, что с уходом Безобразова гвардия предоставлена самой себе — я, кажется, уже говорил тебе об этом! Гурко, несомненно, был бы лучше во главе гвардии,чемген. Каледин, хотя последний — и хороший генерал и имел большой успех во время нашего наступления в мае! Я не успел включить гвардию в свои собственные резервы, потому что она была спешно отведена на новые позиции. Неприятель, конечно, успел укрепить свои линии и подвести огромное количество тяжелой артиллерии и войск. Господь один знает, как окончится это новое наступление!

Последние дни погода стояла отличная, теплая, сегодня же гораздо холоднее!

Храни тебя Господь, моя душка-женушка! Целую нежно тебя и девочек.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 15 сентября 1916 г.

Мой любимый душка,

Холодное солнечное утро — останусь в постели до того времени, когда нужно будет принять японцев, так как сердце несколько расширено и чувствую сильное утомление. Я выбрала пару прелестных больших китайских ваз, лес зимой и летом, и 2 высоких хрустальных с орлами — по паре каждому.

Вчера вечером виделась с нашим дорогим Другом в маленьком домике. Он очень рад, что ты назначил Покр.^[971] Он находит, что это чрезвычайно мудрое назначение; конечно, будут и недовольные, но он может повлиять на выборы в следующую (не в эту) Думу. Он просил меня поговорить с Раевым относительно бедных монахов со Ст. Афона, которым еще нельзя служить и которые умирают, не причастившись.

Прочла вырезку, присланную Маврой, — низость, — об аде для германцев и австрийцев, принужденных до смерти работать на нас, написано сенсационно и, мне кажется, очень лживо. Я скажу сегодня Игорю, что ты благодаришь Мавру за письмо, это избавит тебя от труда отвечать ей.

Он^[972] очень тебе кланяется. Просит поскорее отставить Оболенского и, когда на место последнего будет назначено новое лицо, издать приказ, чтобы в булочных все было бы заранее развешено, так чтобы требуемое соответствующей цены и веса было наготове, тогда работа пойдет быстрее и исчезнут эти длинные хвосты на улицах. Надо положиться на честность булочников, что они не станут надувать бедных людей, а полиции следует иметь строгий надзор за этими лавками, градоначальник должен сам начать следить за тем, чтоб все делалось быстро и честно.

Отдыхаю после японцев — голова болит, очень устала — предполагаю, что скоро придет и Б.^[973] Он^[974] был разговорчив и мил, так что не было натянутости. Был в восторге от встречи с 2 друзьями Бэби и от беседы с ними. Он передал мне от японского императора два дивных гобелена удивительной работы и великолепной расцветки. Его очень тронул твой любезный прием, а также дорогой матушки, и эта толпа вдоль улиц до самого Зимнего дворца. Гр. Бенкендорф была с невероятно подкрашенными красными губами — ужасный вид. Даки в слишком коротком бархатном платье и скверно причесанная, такая жалость.

От души благодарю тебя за твое милое письмо. Дрент. я отправлю завтра. Мы обязаны спасти и сберечь гвардию. Мы говорили с Кириллом, который был моим соседом за столом, относительно батальона — он тоже одобряет идею, которую ты мне сообщил в последнем письме. Я сказала, что он должен быть поэнергичнее с адмиралами и министрами, чтобы добыть нужных ему офицеров, так как приказ твой должен быть выполнен. Григорович сказал мне, что ты передал ему через Кирилла приказ о назначении Н.П. командиром нашего любимого Шт.^[975], а Зелен.^[976] — командиром порта (что очень устраивает последнего, по его словам) — маленький адмирал^[977], вероятно, взбешен? Но я рада этому — как счастлив будет дорогой Джонни^[978] тем, что его сын, как он постоянно называл Н.П., получает яхту!

Голова болит — сегодня больше не могу писать. Прощай и да благословит тебя Господь!

Горячо целую.

Твоя глубоко любящая тебя

 Солнышко.

Ц. ставка. 15 сентября 1916 г.

Моя ненаглядная,

Очень, очень благодарен тебе за дорогое письмо.

Мне кажется, что тебе следовало бы поговорить с Шт. по поводу телеграммы Дэзи, так как это касается двух министерств — военного и иностранн. дел. Посылаю тебе также письмо, полученное мною вчера от Долли, дочери Евгения^[979]. Она его сама привезла и непременно требовала, чтоб ее допустили ко мне. Благодаря обману и лживым рассказам на вокзале, она проникла в комнату Федорова и рассказала ему длинную историю про какой-то свой отряд и про свое желание проехать к югу подальше от Двинска и т.д. Нилов, заменяющий теперь Воейк., был возмущен и выпроводил ее из дому только обещанием передать это письмо. Ужасно! Она просит дать ей титул герцогини Лейхтенбергской, — после этого ты можешь быть уверена, что она попросит денег с уделов, на которые она, конечно, не имеет никакого права.

Недавно я принимал Силаева, он вернулся в полк, но не знает, как долго сможет там остаться. Такая жалость!

Дорогая моя! Я уже мечтаю о нашем свидании в скорости! Хоть я завален работой, мысленно я всегда с тобой!

Да, подумать только, дорогая мама уже 50 лет в России!

Храни тебя Господь! Нежно целую, моя любимая, тебя и девочек.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 16 сентября 1916 г.

Мой ненаглядный,

Серое, ветреное, дождливое утро. Дети отправились осматривать Ольгин санитарный поезд, оттуда — в лазарет, а к 12 1/2— на панихиду по батюшкиному сыну, он просил нас прийти. Я остаюсь в постели до завтрака, так как сердце расширено и плохо себя чувствую. Вчера у меня была ужасная головная боль, но сейчас она прошла. Н.П. обедал с нами, затем мы вместе прочли письмо от Дрентельна, а также письмо, полное отчаяния, полученное им от Родионова. Трижды за один день им пришлось ходить в атаку (кажется, 4 сентября), а позиция совершенно неприступная. Германцы были совершенно невидимы, и их пушки Максима давали залп за залпом. Один пленный рассказывал, что они окопались на глубине 10 метров и как-то передвигали пушки вверх и вниз, смотря по надобности, так что наша артиллерия не причиняла им никакого вреда. Им (германцам) известно, что против них расположена гвардия, — они чувствуют, что ими жертвуют совершенно зря.

Я просила нашего Друга особенно помолиться за успех твоих новых планов. Он это исполнил и надеется, что Бог благословит твои начинания. Все говорят, что командир Павловцев (Шевич) — настоящая размазня, этот полк не имел ни разу успеха и редко продвигается. Мне кажется, наши генералы проявляют ужасную слабость. Ах, да! Он велел тебе передать, чтоб ты не терзался в тех случаях, когда ты отставляешь генерала, а после оказывается, что он невинен, ты всегда можешь его простить и вновь принять на службу, — и ему это тоже не причинит вреда, так как заставит его почувствовать страх Божий. Аня едет на 2 дня в Финляндию на именины матери.

Надеюсь, что при следующем нашем свидании будет хорошая солнечная погода.

Это хорошая мысль — относительно батальона — передала Н.П. то, что ты думаешь по этому поводу, — он только высказывает надежду, что они не будут ни в Одессе, ни в С.^[980], но в каком-нибудь небольшом городе, где их легче держать в руках, — да и меньше соблазнов, чем в большом городе, — и следить за тем, чтоб они работали как следует.

Только что получила твое милое письмо, нежно благодарю. Вели Нилову ответить Долли, что она не может получить титула (без объяснения причины). Как она это себе представляет? Разве ее брак с Гревеницем не идет в счет? Она, думается мне, с ума сошла. С ней лучше иметь поменьше дела, — лучше всего пусть ей ответит Нилов, — ведь она была родственницей его жены, а Фредерикса сейчас здесь нет.

Я тоже с великой радостью думаю о нашей встрече — надеюсь, что к тому времени буду чувствовать себя лучше, сейчас совершенно никуда не гожусь. Представь себе, греческий Ники все еще в Павловске и, говорят, в ужасно нервном состоянии. Не могу понять, почему они его, наконец, не отпустят домой, он здесь ничем не может помочь, — или, быть может, это делается в доказательство добрых чувств, питаемых к нам?

Посылаю тебе бумагу насчет генерала Огановского^[981] — прочти ее и сделай с ней, что найдешь нужным.

Теперь должна кончать. Небо прояснилось, солнце сияет. Беккер^[982] приехала. Чувствую себя отвратительно. Благословляю и целую без конца.

Навеки вся твоя

Женушка.

Ц. ставка. 16 сентября 1916 г.

Моя ненаглядная,

Сердечно благодарю за дорогое письмо. Я рад, что посещение японцев и завтрак с ними прошли удачно, но мне жаль, что ты утомилась. Береги себя и не переутомляй свое бедное, дорогое сердце! Сегодня утром я написал дорогой мама с Сандро. Оказывается, этот идиот Родзянко написал ему очень дерзкое официальное письмо, на которое Сандро намерен отвечать очень резко. Он читал мне вслух выдержки из обоих писем — Родзянки и своего — его ответ составлен очень хорошо.

Со “Штандартом”, сколько я могу судить со слов Кирилла, произошло некоторое недоразумение. Я никогда ничего не приказывал Григоровичу, а только спрашивал его относительно этого места для Зеленецкого в будущем и высказал ему свое желание, чтоб Н.П. получил нашу яхту после З. Я говорил также об этом с адмиралом, он принял это совершенно спокойно, только спросил, будет ли это сделано к окончанию войны, когда будут поставлены котлы и закончена починка яхты. Кроме того, 3., действительно, в экипаже все делает за Кирилла, который часто отсутствует. И, наконец, я желаю иметь Н.П. при себе во время войны, а он нe мог бы отлучаться со службы, если б был сейчас капитаном.

Поняла — да?

Теперь пора кончать, любимая моя девчурка. Храни Господь тебя и дорогих девочек! Крепко целую.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 17 сентября 1916 г.

Мой ненаглядный!

Представь себе, только 1 градус тепла, а вечером было 2 градуса мороза, солнца нет. Прилагаю записку от нашего Друга к тебе, так как я просила Его особенно подумать о тебе и благословить твои новые планы. Милый, вели, пожалуйста, кому-нибудь отправиться посмотреть 4 тяжелые батареи, которые уже довольно давно стоят совершенно готовыми здесь в Ц.С. (так мне сказали), и никто и не помышляет об их отправке. У них есть снаряды (если не в достаточном количестве, то их всегда можно будет достать). — Если старый Иванов все еще в Петрогр., прикажи ему отправиться осмотреть все до мельчайших подробностей. (Сообщили об этом Боткину офицеры, так как они осматривали их.) Хорошо было бы отправить их отсюда, потому что солдаты не совсем надежны: несколько недель назад там происходили истории, пришлось послать стрелков, чтоб поймать иx в лесу, где они занимались чтением прокламаций. Эти 40 пушек стоят на площади без охраны — один молодой прапорщ. писал бумагу за бумагой и просил солдат для охраны их, так как он ежедневно по утрам замечает исчезновение то винта, то еще какой-нибудь мелкой части, и никто не обращает на это должного внимания. Я думаю, что было бы лучше всего, если бы ты неожиданно послал сюда какого-нибудь генерала для ревизии, — нам ведь ужасно нужны пушки нa войне, — только не предупреждай Сергея — пусть все произойдет совершенно неожиданно, он тогда тоже поймет, что следует всюду заглядывать. Ему следовало бы быть более деятельным. И почему Андрей здесь торчит? Разве нельзя назначить его куда-нибудь там в действующей армии, — не так, как эти 2 года? Он может служить и не в гвардии, так как там нет вакансий — Миша тоже служил в других местах. — Заставь родных побольше двигаться. – Род.^[983] писал, что в батальоне было более 50 случаев дизентерии — это осенью, — здесь ею заболели ребенок гр. Нирод и один из наших раненых.

Хочу полежать до завтрака. Вчера принимала Бобринского — он меня очень тронул. Просил разрешения повидать тебя на будущей неделе.

Сейчас ярко засияло солнце, но я останусь на кушетке, надо принять приличный вид. — Нежно благодарю тебя, дорогой, за твое милое письмо, которое я только что получила. Милый, это Григоров., а не Кирилл говорил мне о З. и Н.П. — Как я хотела бы, чтоб Родз.^[984] повесили — ужасный человек и такой нахал!— Кикнадзе опять ранен и лежит в нашем госпитале, — он много рассказывал Татьяне о наших моряках. У нас, кроме него, еще 4 новых раненых, — со среды не была в лазарете, увы! — Прощай, мое сокровище. Храни тебя Господь! Крепкий и нежный поцелуй шлет тебе твоя старая

Женушка.

Сообщил ли ты Пете, что он свободен? Что говорит Сандро относительно намерений Ольги?

Ц. ставка. 17 сентября 1916 г.

Моя нежно любимая!

Крепко благодарю тебя за твое милое письмо. Я очень огорчен, что ты себя плохо чувствуешь и что скоро появится m-me Б. Ты не должна хворать и страдать головной болью!

После нескольких ясных дней этой ночью погода резко изменилась, и теперь не переставая льет дождь, очень темно и тепло, но, пожалуй, это безразлично, так как мы все равно не вышли бы из-за опухоли на ноге или скорее ступне Бэби; он не может надеть башмака, но, к счастью, болей нет. Он одет и проводит целый день в комнате с круглыми окнами! Я, конечно, выйду пробежаться по саду. — На корабле или в Ливадии в такую погоду мы наклеивали бы фотографии в альбомы.

Я сказал Алексееву относительно батальона наших моряков — их отошлют обратно сейчас же после этого сражения. Семь корпусов пойдут там в наступление только бы Господь даровалим успех!

Сколько недель уже я мучаюсь из-за этого! — Если б у нас было больше тяжелой артиллерии, не возникло бы ни малейшего сомненья относительно исхода борьбы. Подобно французам и англичанам, они парализуют всякое сопротивление одним только ужасным огнем своих тяжелых орудий. — То же было и с нами в начале нашего наступления.

Храни тебя и девочек Господь! Целую тебя нежно, мое родное Солнышко, моя единственная и мое все! Целую девочек.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 18 сентября 1916 г.

Сокровище мое!

Горячее спасибо тебе за твое милое письмо. Так как я теперь по утрам лежу в постели, то я гораздо раньше прочитываю твои письма, доставляющие мне огромную радость. — Солнце, тучи, снег посменно — настоящая осень. Быть может, от этой переменной погоды Крошка чувствует себя хуже, но эта слабость в ноге при неверном движении или утомлении может легко причинить опухоль, — слава Богу, что нет болей.

Мы по вечерам поможем тебе клеить фотографии, если ты хочешь.

Я всецело уповаю на милость Божью, только скажи мне заранее, когда предполагается наступление, чтоб Он мог тогда особо помолиться — это имеет огромное значение, и Он понимает, что ты переживаешь.

Милый, я слышала, что у Палена отняли придворное звание, потому, что прочли его частное письмо к жене, в котором он обзывает тыл — “сволочь”, но я понимаю, что он так отзывается о нем. Однако это, наверное, — недоразумение, дело опять в немецкой фамилии, а он, в действительности, очень тебе предан. Немедленно и притом на полном основании, следовало сразу же зимой лишить Хвост.^[985] мундира — он так низко вел себя, и это всем известно. Только Воейков и Андронн.^[986] (против которых я снова предостерегала Штюр.) заступались за X. А теперь идет переписка между Алексеевым и этой скотиной Гучковым^[987], и он начиняет его всякими мерзостями, — предостереги его, это такая умная скотина, а Ал., без сомненья, увы, станет прислушиваться к тому, что тот говорит ему против нашего Друга, и это не принесет ему счастья. — А теперь, мой светик, радость моя, прощай. Да благословит и сохранит тебя Господь!

Нежно, нежно целую тебя. Вся

Твоя.

Должна поскорее встать и одеться к завтраку. Постоянно думаю о тебе с нежной любовью и горячими молитвами; душой и сердцем с тобой, мой любимый.

Ц. ставка. 18 сент. 1916 г.

Моя ненаглядная!

Доклад окончился раньше, чем обыкновенно, и я пользуюсь этим, чтоб начать тебе письмо до завтрака. Сегодня будет много народу по случаю воскресенья. Алек тоже вернулся из своей поездки в Рени и Румынию. Погода ясная и холодная, совсем не похожа на вчерашнюю. Бэбиной опухшей ноге лучше — он веселенький. Днем мы до чаю играли вместе в “Nain jaune”. Я был у всенощной, после чего о. Шавельский представил мне одного старого здешнего священника, ему 95 лет, но на вид ему не больше 70. — Только что кончил завтрак и разговор с Алеком.

Сердечно благодарю тебя за дорогое письмо. — Нет, я не сообщил еще Пете, что он свободен — ведь это скоро будет опубликовано!

Сандро находит, что Ольге следовало бы подождать^[988], но она не желает слушать его.

Я поговорю с Сергеем об этих 40 пушках в Ц.С. Он говорил мне как-то недавно, что там формируется тяжелая артиллерия. Почему действовать за его спиной?

Кто прислал мне последние снимки? Надо ли мне выбрать некоторые, или они все предназначаются мне и Алексею? Старик Иванов на днях вернулся из Финляндии — он не выносит этой страны!

Пора кончать, моя голубка. Храни тебя и девочек Господь! Целую вас всех нежно, ее также. Крепко обнимаю тебя, мое сокровище.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 19 сентября 1916 г.

Мой родной, любимый!

Холодное утро, на деревьях кое-где лежит снег, а также видны следы его на траве — как рано в этом году! — Н.П. обедал у нас вчера — он уезжает сегодня сильно простужен и кашляет. — Он дважды был у нашего Друга, рада тебе это сообщить. Быть может, ты сумеешь найти ему какую-нибудь работу для тебя? Один солдат только что приехал из батальона, говорит, что их часто посылают в дело. Утром их отсылают обратно, а вечером опять берут. — По-моему, это будет очень грустно, еслиим придется теперь принять участие в больших боях, ведь каждый солдат из них представляет собой совершенство — единственная часть всей армии, в которой находятся солдаты, столько лет прослужившие, храни их, Боже, для дальнейших трудов в будущем здесь и на “Юге”! — У меня сегодня было — 2 доклада, Силаев и Штюрмер, Трина и Иза по делу. Завтра Раев и т.д., и так постоянно. — Сердце все еще расширено, — чувствую себя утомленной, но лежание мне помогает, спина и ноги меньше болят. — Мне так хотелось бы скорее поправиться, у меня опять прибавилось дела, и все пришлось взвалить на Татьяну.

Оказывается, богач Гульд прислал сюда чрезвычайно интересного молодого врача-американца с тремя сестрами, и мы хотим использовать их, устроив их в Большом дворце. Он будет делать операции там и во всех других лазаретах. Завтра он будет оперировать в солдатском отделении. Он вырезывает и вставляет кости при помощи электрической машины — совсем как в образцовой головоломке (puzzle), никак невозможно достигнуть такой точности при помощи рук. Я просмотрела чрезвычайно интересную книгу с рисунками и объявлениями. Один врач поехал с таким аппаратом в Англию, 2 — во Францию (сам изобретатель), а этот — сюда. Красный Крест отказался от его услуг, мы же принимаем его с восторгом — всегда полезно поучиться и познакомиться с новыми методами. Позабыла его фамилию. Он проработал год в Сербии во время войны, так что говорит немного по-сербски. Кн. Шаховская, без сомнения, влюбится в него. У нас случайно в Большом дворце находится французский врач в качестве пациента, но так как он не очень болен, то он тоже помогает Вл. Ник.^[989] — Каков сейчас воздух в столовой? Я уж давно говорила об этом Вале, а также Бенкендорфу, но они медлили с этим. Не так уж сложно устроить, чтоб верхние окна открывались вверх. Но, когда мы приедем, нельзя ли нам сохранить уютный обычай обедать в поезде? Это гораздо менее утомительно, и тебе, я думаю, будет более приятно и уютно. — Тебе, должно быть, сейчас очень тоскливо, я уверена, так как прогулки стали менее приятны, и скоро, боюсь, на реке станет слишком холодно. В прошлом году мы в первый раз приехали в октябре, помню, что было уже очень холодно, — мы ехали в закрытых автомобилях, а затем вышли и прогулялись — какое счастье снова быть вместе!

Сердечно благодарю тебя, мой дорогой, за твое милое письмо. — Эти фотографии я послала тебе для твоего альбома, мой любимый.

Я все-таки думаю, что тебе следовало бы известить Петю. Сандро мог бы написать ему письмо, или ты послал бы ему короткую телеграмму.

Да, расследуй дело с пушками, непременно.

Ужасная погода. В среду будет день рожденья Павла — они пригласили нас на шоколад, — сомневаюсь, чтоб я к этому дню была на ногах и в состоянии выезжать.

А теперь прощай, мой единственный и мое все. Шлет тебе нежнейшие и страстные поцелуи, а также благословения без конца

Всецело

 Твоя.

Ц. ставка. 19 сент. 1916 г.

Моя ненаглядная!

Нежно благодарю тебя за твое милое любящее письмо. Вчера вечером я просматривал все твои письма и увидал, что ты в июне вдруг перескочила с № 545 на № 555. Так что теперь все твои письма неверно нумерованы. Откуда ты знаешь, что Гучков переписывается с Алекс.? Я никогда раньше не слыхал об этом.

Разве это не любопытное совпадение, что полковник, стоящий во главе формируемой в Ц.С. тяжелой артиллерии, приехал сюда по делам и только что завтракал со мной? Я расспрашивал его насчет многого, и он рассказал мне, что при каждой батарее находится часовой, что 2 раза ночью там происходили кражи, благодаря темноте, — один раз вором оказался сам часовой, — и что из тяжелых английских орудий по дороге из Архангельска в Ц.С. постоянно выкрадываются какие-то очень дорогие металлические составные части. Сергей обо всем этом уже знал, и необходимые меры будут приняты.

Фред. перед отъездом прислал мне целую пачку писем графа Палена к жене, в которых он в очень резких выражениях осуждает военную цензуру, тыл и т.д. Старик просил меня лишить его придворного звания, на что я согласился, хотя сознаю, что это наказанье слишком сурово. Мама также писала мне об этом.

Пора кончать, родная женушка. Храни вас Господь! Целую девочек и тебя, моя ненаглядная душка.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 20 сентября 1916 г.

Ангел мой милый!

Пасмурно, холодно, начинается снег. Маленькая Мари приехала и будет у нас завтракать. Девочки Ингеборг^[990] прислали Татьяне очаровательную открытку с фотографией маленького Ленарда — такой славный, сильный, красивый мальчик с большими грустными глазами — ничего фамильного. Как она может так спокойно жить все эти годы без него? Мне это кажется совершенно непонятным и ненормальным. — Вчера от 5 до 7 были доклады. Шт. все еще никого не нашел на место петроградского градоначальника, — те, кого он предлагает, совершенно не годятся, я велела ему поторопиться и еще поискать. Гучков старается обойти Алексеева жалуется ему на всех министров (его подстрекает Поливанов) — на Шт., Трепова, Шаховского и отсюда понятно, почему Алекс. так настроен против министров, которые на самом деле стали лучше и более согласно работать, дела ведь стали налаживаться, и нам не придется опасаться никакого кризиса, если они и дальше так будут работать.

Пожалуйста, душка, не позволяй славному Алекс. вступать в союз с Гучковым, как то было при старой ставке. Родз. и Гучковдействуют сейчас заодно, и они хотят обойти Ал., утверждая, будто никто не умеет работать кроме них. Его дело заниматься исключительно войной — пусть уж другие отвечают за то, что делается здесь. У меня завтра будет Протопопов, мне нужно спросить у него кучу вещей, а также поделиться с ним некоторыми идеями, пришедшими в мою собственную старую голову, относительно того, чтоб повести контр-пропаганду против Союзов Гор. среди армии, т.е. иметь за ними наблюдение и немедленно выгонять тех, кто попадется. Министр внутренних дел должен найти порядочных, честных людей, которые были бы “его глазами”, и которые, с помощью военных властей, должны сделать все, что только смогут. Мы не имеем права допускать, чтоб они продолжали начинять им (солдатам) головы скверными идеями, — их врачи (евреи) и сестры отвратительны — Шавельский может тебе о них порассказать многое. — Я велела Шт. передать это Прот. Он обдумает все это до завтрашнего дня и посмотрит, как это можно осуществить практически. Я не понимаю, почему злонамеренные люди всегда защищают свое дело, а те, кто стоит за правое дело, только жалуются, но спокойно сидят, сложа руки и ожидая событий.

Ты ничего не имеешь против того, что я высказываю свое мнение по этому поводу, милый? Но, уверяю тебя, хоть я и больна и у меня плохое сердце, все же у меня больше энергии, чем у них всех вместе взятых. Бобринский был рад видеть меня такой; он говорит, что меня не любят, ибо чувствуют (левые партии), что я стою на страже интересов твоих, Бэби и России. Да, я более русская, нежели многие иные, и не стану сидеть спокойно. Я просила их устроить (как это говорил Гр.), чтобы продовольствие, мука, масло, хлеб, сахар — все предварительно развешивалось в лавках, и тогда каждый покупатель получал бы свою покупку гораздо быстрее, — таким образом были бы уничтожены эти бесконечные хвосты, — все согласились с тем, что это великолепная идея, но почему же они сами не додумались до этого раньше?

Сегодня жду Шаховского, так как мне нужно расспросить его о водных путях мне кажется, он совершенно спокоен насчет дров, что их будет вполне достаточно, — а я хочу узнать еще, нельзя ли раньше, чем реки станут, подвезти другие запасы, не относящиеся к его министерству, тоже водным путем. Ведь должны же они все взаимно помогать друг другу, он к тому же боготворит тебя. Он вчера был у меня с Аней.

Затем у меня будет епископ Антоний Гурийский с Кавказа. — Как видишь, целый день у меня приемы — едва хватает времени писать тебе по утрам в постели. Но я жажду вернуться к работе в лазарете — очень ее люблю. Только что принесли твое милое письмо, за которое очень, очень тебе благодарна. Я рада, что ты имел случай справиться по поводу артиллерии, стоящей здесь наготове. — Относительно Гучк. и Ал. я тебе все расскажу завтра. Шт. сообщил мне, а Шаховский сам видел копии с писем — я тебе все это расскажу завтра, после того как лично поговорю с Шаховским.

Конечно, если нужно следить за частными письмами мужа и жены, то тем более следует следить за остальными. Прости меня, но Фред. поступил весьма несправедливо — нельзя так строго осуждать человека за частные письма (перлюстрированные) к жене — это, по-моему, низость. Я бы заставила Фред. понять, что это в высшей степени несправедливо. Хвостова следовало бы сразу лишить мундира — против него имеется достаточно улик и скандальных, грязных дел, а здесь совершенно частное дело. Я хотела бы, чтоб это было улажено к именинам Бэби. Он, к счастью, пока еще сенатор, и наказание уж достаточно долго продлилось, — шпионаж иной раз заходит слишком далеко, и я глубоко убеждена, что очень многие пишут так, открыто высказывают подобные мнения. Коковцов, Кривошеин и многие другие вышли из всего здравыми и невредимыми, а они ведь решились на действия, направленные против Государя и страны, — тогда как у Паленов дело совершенно частного характера — ужасная ошибка со стороны Фред., и притом, наверное, все дело в немецкой фамилии. Конечно, ты слишком занят, чтоб заниматься такими делами, другие виноваты в том, что “впутывают тебя”, и это меня огорчает, так как они заставляют тебя делать несправедливости.

Ты пишешь, что я неверно пронумеровала свои письма к тебе, какая досада! Не можешь ли ты исправить ошибку, не проставишь ли ты номер на письме, которое я тебе отправила ненумерованным в последний раз?

Сердце лучше сегодня, покой мне очень помог. Но погода, действительно, прескучная.

Итак, вы играете в “Nain jaune” опять! Как мне хотелось бы опять вместе съездить в Севастополь в октябре! Как бы это было восхитительно! Ужасно — торчать в ставке, в городе в течение стольких месяцев подряд. А сейчас надвигается долгая зима. — Силаев мне все рассказал, бедняжка! — Он сейчас хочет ехать в Сев. и спросить профессора, что ему делать и куда ехать, и если будет можно, то он захватит с собой свою семью, здесь климат совершенно не подходящий для них, им нужно солнце и тепло.

А теперь, мой светик, жизнь моя, самый любимый, прощай и да благословит тебя Господь! Горячо обнимаю и осыпаю тебя жгучими поцелуями.

Навеки твоя

Солнышко.

Читает ли m-r Гиббс английские газеты первым?

Ц. ставка. 20 сент. 1916 г.

Мое милое Солнышко!

Горячо благодарю тебя за твое дорогое письмо. Сегодня приехали Граббе, Максимович и Н.П. — до сих пор нас было немного народу. Нога Бэби поправилась, и он опять свободно ходит.

Наряду с военными делами меня больше всего волнует вечный вопрос о продовольствии. Сегодня Алексеев дал мне письмо, полученное им от милейшего кн. Оболенского^[991], председателя комитета по продовольствию. Он открыто признается, что они ничем не могут облегчить положения, что работают они впустую, что министерство земледелия не обращает внимания на их постановления, цены все растут, и народ начинает голодать. Ясно, к чему может привести страну такое положение дел.

Старый Шт. не может преодолеть всех этих трудностей. Я не вижу иного выхода, как передать дело военному ведомству, но это также имеет свои неудобства! Самый проклятый вопрос, с которым я когда-либо сталкивался! Я никогда не был купцом и просто ничего не понимаю в этих вопросах о продовольствии и снабжении!

Теперь пора кончать, моя голубка. Храни Господь тебя и девочек! Крепко целую.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 21 сентября 1916 г.

Мой ненаглядный!

С добрым утром, мое сокровище! Наконец, опять светит солнышко — такая радость, но вечером у моего окна было уже 3 градуса мороза. Листва так быстро, увы, опадает; из моих окон уже хорошо видна церковь Большого дворца. Мы все еще обедаем в моей большой гостиной.

Посылаю Павлу вазы и записку, так как не могу быть у него — сердце снова расширено. Сегодня уже неделя, как не выхожу из дома. Я все еще не могу принимать лекарств, что очень досадно. — Вчера я опять принимала в течение двух часов и перед тем еще 3/4 часа — Апраксина и дядю Мекка относительно Кавказа, — Раева (основательная беседа), Шаховского (длинный разговор). — Оказывается, Поливанов и Гучков снова работают рука об руку. Я прочла копии с 2-х писем Гучкова к Алекс., и велела буквально скопировать одно из них для тебя, чтоб ты мог убедиться, какая это скотина! Теперь мне понятно, почему А. настроен против всех министров — каждым своим письмом (по-видимому, их было много) он будоражит бедного Ал., а затем в письмах его факты часто намеренно извращаются^[992]. Все министры чувствуют антагонизм с его стороны в ставке, и теперь им стала ясна причина этого. Когда ты получишь это письмо, то ты должен серьезно поговорить с Ал., так как эта скотина подрывает в глазах А. все правительство — это настоящая низость и в 10000000 раз хуже чем все то, что написал Пален своей жене. Надо изолировать Ал. от Гуч., от этого скверного, коварного влияния. — Затем я принимала епископа Антония Гурийского — чарующее впечатление, милая грузинская интонация в голосе, — он знает нашего Друга дольше, нежели мы, — был много лет тому назад ректором в Казани. — Он хоронил Багратиона^[993], я просила его оказать мне помощь в деле сбора вещей, белья и т.д. на Кавказе и вообще помочь Апраксину, когда я пошлю его туда в будущем месяце. Сильно осуждает Ник.^[994] и всех их (в разговоре с Аней) — он слишком резок и груб по отношению к грузинам. — Теперь я узнала, кто экзарх, — помнишь Платона^[995] из Америки? — мы его видели в Ливадии, он говорил по-русски с американским акцентом, несимпатичный и страшно самоуверенный, — он превосходен для Америки, но не для Кавказа, — теперь я понимаю, почему Н. хочет провести его в митрополиты!!! Что ж, этот человек всегда был честолюбив, хитер и умен, и уже успел обойти Н. Быть может, придется его уволить, если он и дальше в такой степени будет нелюбим. Питирима они по-прежнему обожают. Он приезжал на хиротонию их священника в епископы, имя последнего Мельхиседек (наш Друг говорит, что из него в будущем выйдет прекрасный митрополит). Но, конечно, сейчас в Тифлисе не нужно никакого митрополита – они^[996] просто хотят устроить там свой двор и всякое великолепие, скоро они потребуют отдельных министров для себя. Н. говорит, что это нужно для покоренной нами страны, — ерунда, — в Польше ведь никогда не было митрополита. — Представь, Синод хочет поднести мне грамоту и икону (вероятно, за мой уход за ранеными), — ты себе представляешь меня, бедную, принимающей их всех? Со времен Екатерины ни одна императрица не принимала их одна, — Гр. в восторге от этого (я не разделяю Его радости), но странно, разве это не меня они постоянно так боялись и осуждали? Ну, хорошо, довольно деловых разговоров.

К нам привезли еще офицеров из Варш. Гв. и т.д. — я в отчаяньи, что не могу работать и повидать их. 3 старшие девочки были в поезде сестры Ольги и раздавали медали, они видели так много интересного. — Сегодня О. и Т. едут в город в Татьянин комитет. — Наш Друг выразил желание видеть меня сегодня вечером в маленьком домике. (Его жена тоже там будет.) — Он говорит, что мне от этого не станет хуже. Говорит, что не надо слишком заботиться, Бог нас выручит на войне.

Сегодня принимаю Протопопова и Ильина — ежедневно посетители, и приходится много работать головой, приходится решать много вопросов и уяснять их другим.

Мне тоже жаль, что Ольга сейчас хочет выйти замуж — что же будет теперь с ее лазаретом? И вообще я все-таки глубоко огорчена этим браком, хотя мне хочется, чтоб она, наконец, нашла свое счастье. — Маленькая Мари завтракала у нас. Она хорошо выглядит, — у нее мало работы, так как она не ухаживает за ранеными, а следит за хозяйством, что доставляет ей много хлопот, кроме того она руководит комитетом Эллы в Пскове. Лето она прожила в маленьком домике близ монастыря, где живет старец, которого она очень почитает. — Она произвела на меня хорошее, бодрое впечатление. Дмитрий дразнит ее (это ее огорчает, да и все остальное), что она уродлива в наряде сестры, что городские платья ей гораздо более к лицу и т.д. Это все так глупо — надо бы радоваться тому, что дитя нашло себе занятие, которое ее удовлетворяет. Она не представляет себе, что она станет делать после войны. Прилагаю письмо, полученное Аней от Бреслера, чтоб ты мне сказал, что ему следует ответить, — можно ли ему приехать лично представиться или же он должен послать тебе прошение через меня?

Мадлен только что принесла мне твое милое письмо — большое спасибо, мое сокровище. — Я понимаю, как ты измучен, сегодня поговорю с Протоп. и с нашим Другом. Шах. сказал мне, что они подвезли много топлива речным путем на всю зиму — дров и угля — разумеется, по высокой цене, увы. Он получил большие суммы вперед, чтоб заранее заготовить дрова также и на осень 17 — 18 гг. Я спросила его, как обстоит дело с хлебом. Он ответил, что крестьяне в мирное время спешили продавать его, боясь, чтоб цены не упали, теперь же они знают, что если выждать, то цены возрастут, а они не гонятся за деньгами, так как у них их достаточно. Я высказала мнение, что следовало бы послать людей из заинтересованных министерств в самые хлебные центры, чтобы разъяснить крестьянам в беседах положение дела с продовольствием. Когда злонамеренные люди хотят чего-нибудь добиться, они постоянно обращаются с речами, и их слушают, и теперь, если благонамеренные потрудятся сделать то же самое, без сомненья, крестьяне станут их слушать. Губернаторы, вице-губернаторы и все их чиновники должны принять в этом участие, — поговорю с Протоп. и посмотрю, что он на это скажет. — Причина недохватки у нас сахару тебе известна. Масло в таком колоссальном количестве посылается теперь в армию (жиры нужны в большом количестве, так как убавилось мяса), что здесь его не хватает. Рыбы здесь достаточно, а мяса не хватает. Мне интересно поговорить со свежим человеком, посмотрим, что он об этом думает. О, Кривошеин, чего только нет на его нечистой совести! Все же это еще не так ужасно, как все прочее, выход мы найдем, но вот эти скоты Родз., Гучк., Полив. и К° являются душой чего-то гораздо большего, чем можно предположить (я это чувствую), у них цель вырвать власть из рук министров. Но ты скоро всех увидишь и обсудишь это, а я. спрошу совета у нашего Друга. Так часто у Него бывают здравые суждения, которые не приходят другим на ум, — Бог вдохновляет Его, и завтра я тебе напишу, что Он сказал. Его присутствие здесь меня очень успокаивает. Он говорит, что дела теперь пойдут лучше, потому что Его меньше преследуют, — как только усиливаются нападки на Него, так все идет хуже.

Надеюсь, что это бесконечное письмо не выведет тебя из терпения, солнце души моей? Хотела бы быть с тобой постоянно, постоянно, чтобы помогать тебе во всем. — Посылаю тебе обратно несколько кусков картона, так как уверена, что он тебе еще очень понадобится.

Целый час проговорила с Протоп. — отличное впечатление. Я сказала ему, чтоб он послал тебе текст телеграммы, которую он и Бобр. разослали всем губернаторам. — Должна кончать. 1000 поцелуев и благословений шлет тебе

твоя старая

Женушка.

Уверена, что Господь послал тебе действительно верного человека в лице Протопопова; он будет работать и уже приступил к делу. Я думаю, что продов. теперь можно оставить в руках губернаторов и не передавать военным властям.

Ц. ставка. 21 сент. 1916 г.

Моя любимая!

Сегодня поезд сильно запоздал, и твое письмо еще не пришло. Погода опять ясная и не очень холодная. Поблагодари Татьяну за фотографии и попроси ее при слать мне еще моей почтовой бумаги (одну из голубых коробок). — Вчерашняя моя грусть прошла. Я велел Алексееву приказать Брусилову остановить наши безнадежные атаки, чтоб потом снять гвардию и часть других войск с передовых позиций, дать им время отдохнуть и получить пополнения. Нам надо наступать около Галича и южнее у Дорна Ватры, чтоб помочь румынам и перейти Карпаты до начала зимы. Необходимые для этого подкрепления будут посланы.

Н.П. сказал мне, что он был доволен твоим видом. Постарайся, душенька, набраться сил к приезду сюда через 2 недели!

Сегодня день рожденья Павла и именины Дмитрия и Дм. Шерем., так что мы за завтраком выпили по бокалу шампанского, чтобы доставить им удовольствие!

Солнце дивно сияет, и еще много зеленых листьев.

Пора кончать, моя дорогая! Я так тебя люблю и тоскую по тебе ужасно. Храни Господь тебя и девочек! Целую всех вас нежно, ее тоже.

Навеки, детка моя родная,

твой старый

Ники.

Царское Село. 22 сентября 1916 г.

Мой любимый, драгоценный душка!

Мне нужно массу тебе сказать, но так как я почти всю ночь не спала, — каждый час, каждый 1/2 часа, за исключением 5 часов, смотрела на часы (не знаю, почему, так как провела очень приятно и спокойно вечер), — то не знаю, смогу ли я изложить все вполне ясно.

Нелегко передавать разговоры, постоянно боишься сказать не теми словами и исказить смысл сказанного. Начинаю с того, что посылаю тебе копию с одного из писем Гучкова к Алексееву — прочти его, пожалуйста, и тогда ты поймешь, отчего бедный генерал выходит из себя; Гучков извращает истину, подстрекаемый к тому Поливановым, с которым он неразлучен. Сделай старику строгое предостережение по поводу этой переписки, это делается с целью нервировать его, и вообще эти дела не касаются его, потому что для армии все будет сделано, ни в чем не будет недостатка. — Наш Друг просит тебя не слишком беспокоиться по поводу продовольственного вопроса. Поэтому я и телеграфировала тебе ночью вторично. Он говорит, что все это наладится само собой, что новый министр сразу взялся за дело. Бобринский, вероятно, говорил об их общей телеграмме, обращенной к губернаторам, что было очень умным шагом. Их надо заставить использовать свои полномочия возможно шире.

Я велела Протопопову написать тебе об этом; — он ответил, что это было бы нарушением этикета, так как он еще не представлялся тебе и не желает тебе докучать. Я сказала, что это неважно и что мы с тобой придерживаемся этикета лишь в официальных делах, но в остальном предпочитаем быть постоянно осведомленными обо всем. — Другая ошибка, по мнению Прот., — и я с ним вполне согласна, в том, что запрещен вывоз из одной губернии в другую, — это абсурд: — в одной совершенно отсутствует скот, в другой — избыток его, — конечно, надо позволить вывозить оттуда его и т.п. У помещиков хотят реквизировать все их леса (в другое перо наливают чернила), это несправедливо, так как некоторые помещики живут исключительно с доходов от этих лесов, и им теперь очень трудно живется, — следует хорошенько это обдумать и реквизировать немного в одних именьях, а в других, имеющих иные средства, кроме леса, для поддержания своего хозяйства, брать больше, — он сказал это Шаховскому. Мы проговорили целых 1 1/2 часа — этого никогда не бывало, а я дажене запомнила его лица.

У него хитрое Брусиловское лицо, когда он прищуривает один глаз. Очень умен, вкрадчив, великолепные манеры, очень хорошо говорит по-французски и по-английски, по-видимому, привык говорить, — не будет зевать, как обещал мне (но его следует держать в руках, говорит наш Друг, чтоб он не возгордился и не испортил всего). — Я очень откровенно говорила с ним о том, что твои приказы систематически не выполняются, кладутся под сукно, о том, как трудно верить людям: обещания даются, но не выполняются. Я больше уже ни капли не стесняюсь и не боюсь министров и говорю по-русски с быстротой водопада!! И они имеют любезность не смеяться над моими ошибками. Они видят, что я полна энергии и передаю тебе все, что слышу и вижу, что я твоя опора, очень твердая опора в тылу, и что, уповая на Божью милость, я могу быть тебе немножко полезной. Шах. просил разрешения приходить во всех трудных случаях, Бобр. также, этот тоже, а Шт. приходит каждую неделю, так что, быть может, мне удастся их объединить. Я настойчива и твержу одно и то же, а наш Друг помогает мне советами (только бы и дальше стали слушать Его!). — Все должно наладиться и будет налажено, милый.

Прот. ищет заместителя Обол., так как это более чем необходимо — он было наметил Спиридовича, я сказала, что нет, что мы с тобой это обсудили еще раньше и нашли, что он больше подходит для Ялты, чем для столицы. Он велел Об. ежедневно приходить к нему с утренним докладом, дал ему распоряжение относительно хвостов в городе, чтобы продукты предварительно развешивались, чтобы народу позволено было ждать во дворах, не снаружи на улицах, но тот ничего не сделал до сих пор, он совершенно неспособен занимать подобный пост, — а слишком важен, чтоб удовлетвориться местом губернатора.

Хорошо, больше не стану этого повторять, это скучно для тебя. Но это — человек, который будет работать; он обещал быть верным, пусть он это докажет. (Я вся испачкалась чернилами). Только не передавай этого дела в военные руки — я вполне убеждена, что П. сумеет справиться с этим вопросом и сделает все, что он только в силах, чтоб добиться успеха. Бобр. очень преданный человек, но несколько стар — вместе они все уладят (Шах., глупый, надеялся стать министром внутренних дел, по словам нашего Друга, а потому несколько настроен против Прот., хотя они старые друзья), — я послежу за тем, чтоб он работал вместе с остальными. Прот. просил меня об этом (он уже был у меня во вторник). Милый, все, что в моей власти, я сделаю, чтоб помочь тебе, иной раз женщина многое может, если мужчины хоть сколько-нибудь считаются с ней, — эти знают, что им приходится в моем лице видеть твою опору, глаза и уши в тылу. Лучше, чтобы продов. оставалось в руках гражданских властей, а военные власти чтобы всецело были заняты действ. армией. Все взято из ведения министерства внутренних дел, и теперь это в руках Бобр., а потому они будут совместно работать. Они уже положили этому почин своей совместной телеграммой. Их помощники были чрезвычайно недовольны этим, но приказ был отдан по телеграфу. Не следует вызывать возбуждения, а военные меры совершенно неумышленно могут оказаться слишком тяжелыми там, где не нужно, — и, кроме того, военные не могли бы посылать приказов губернаторам, вице-губернаторам и т.д. Нет, думается мне, ты сейчас можешь быть спокоен по этому поводу, это говорит и наш дорогой Друг.

Вчера прекрасно провела вечер, и мы страшно сожалели о том, что тебя не было с нами, это тебя освежило бы, это так подымает дух! Был еще один епископ^[997], старик, Его друг и притом “очень возвышенный”, а потому его преследуют (Вятка) и обвиняют, будто он целуется с женщинами и т.д. Он, подобно нашему Другу и по обычаю старины, целовал всех. Почитай апостолов — они всех целуют в виде приветствия. Ну, теперь Питирим послал за ним и выяснил полную его невиновность. Он несравненно выше митрополита по духу, с Гр. один продолжает то, что начинает другой, — этот епископ держится с Гр. с большим почтением. Царило мирное настроение, и мне так приятно было бы твое дорогое присутствие — это было бы отдыхом после твоих бесконечных терзаний и трудов, — это была чудная беседа! Они говорили о Святой Деве — что Она никогда ничего не писала, хотя и была мудра, — самый факт Ее существования был уже достаточным чудом, а потому даже не было нужды в том, чтоб Она сама о себе еще говорила (а жизнь Ее известна духу нашему).

Только что получила твое драгоценное письмо, — я бесконечно рада, что тебе сейчас не так тяжело. Ненавижу быть далеко от тебя, ты все переносишь в полном одиночестве; около тебя нет никого, кто бы разделял с тобой твои муки, — поговори с Н.П., доставь ему возможность быть тебе полезным. Он знает нашего Друга, и это облегчает ему понимание вещей, — он сильно развился за эти последние месяцы, неся такую большую ответственность. — Да, я думаю, что ты прав, приостановив наступление, и что хочешь двинуться в южном направлении мы должны перевалить через Карпаты до зимы, а уж сейчас там очень холодно. Ранен командир моих сибиряков и, между прочим, тот очаровательный офицер, который уехал от нас всего лишь два месяца тому назад, — надеюсь, что его привезут сюда. Если мы станем наступать на юге, тогда они вынуждены будут оттянуть свои войска тоже на юг, и нам здесь на севере станет легче. Бог поможет, — нужно лишь терпенье, все-таки враг очень силен.

Прилагаю несколько снимков, сделанных для тебя Настенькой или Изой. Наст. будет у меня сегодня днем — доклад Рост. — вчера у меня еще был Ильин, и я говорила с ним о неприличном поведении многих сестер (не настоящих — из общины) и т.д. — Мы говорили с Протоп. относительно призыва методистов (их, кажется, всего 10000?). Мы оба находим, что это неразумно, так как противоречит их религиозным убежденьям (и притом их немного), а потому я предложила, чтоб он просил военного министра призвать их в качестве санитаров, а санитаров всех забрать (их постоянно пытаются забрать) на войну; это было бы хорошо, и они бы служили. Или, как предлагает наш Друг, пусть они роют окопы и подбирают раненых и убитых в качестве санитаров на войне. Наш Друг находит, что тебе сейчас следовало бы призвать татар, — их такое множество везде в Сибири, но надо объяснить им это, как следует, во избежание повторения непозволительной ошибки в Туркестане. Затем наш Друг сказал: “Ген. Сухомл. надо выпустить, чтоб он не умер в темнице, а то не ладно будет — никогда не боятся выпустить узников, возрождать грешников к праведной жизни — узники через их страданья пока доходят до темницы — выше нас становятся перед лицем Божием” — более или менее Его слова. У каждого, даже самого низкого грешника бывают минуты, когда его душа возвышается и очищается через тяжкие страдания, и тогда следует протянуть ему руку, чтоб спасти его, прежде чем он вновь не потеряет себя, ожесточившись и впав в отчаянье. У меня есть прошение m-me Cyx.^[998] к тебе, — хочешь, я тебе его пришлю? Уже 6 месяцев он сидит в тюрьме — срок достаточный (так как он не шпион) за все его вины, — он стар, надломлен и не проживет долго; — было бы ужасно, если б он умер в тюрьме. Прикажи освободить его и держать дома под строжайшим надзором, не подымая шуму, — прошу тебя, голубчик. День — это век теперь — надо мудрых правителей, — скорее убрать градоначальника, так как долгие поиски преемника причиняют бесконечный вред. Они чудно говорили о Боге, это мне напомнило мою любимую персидскую книгу “Богоручита”. Бога надо везде видеть — во всех вещах — во всем, что окружает нас тогда спасемся; “будьте святы, как я свят”, “будьте Богом по благодати”. — Трудно передать сказанное Им — слова недостаточны и нужен сопровождающий их дух, чтоб осветить их.

Пасмурный, дождливый день, лежу в постели и пишу при свете лампы. Это утреннее лежание полезно мне, выгляжу едва ли не хуже, чем когда Н.П.менявидел в последний раз, причем я делаю все возможное, чтоб поправиться, — надеюсь завтра опять начать прием лекарств. Лежу весь день, за исключением часов приема. Ужасно хотелось бы совсем поправиться ко времени нашего свиданья. Дорогой мой, я ужасно тоскую без вас обоих. Мысленно постоянно с тобой. Осыпаю тебя нежными, нежными поцелуями. Бог да благословит и сохранит тебя ныне и всегда!

Навеки, Ники мой, глубоко любящая тебя твоя старая

Солнышко.

Что это такое происходит в Греции? Получается впечатление, что пахнет революцией, упаси Боже! В этом виноваты союзники, увы!

Ц. ставка. 22 сент. 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Горячо благодарю тебя за твои 2 дорогих письма, в особенности за последнее длинное! Я принял Бобринского и имел с ним продолжительную беседу. Он много лет знает Протоп., одобряет его и уверен, что они вдвоем дружно будут работать вместе. Он тоже говорил про телеграмму, которую они вдвоем послали! Я этим доволен. — Ал. никогда не упоминал мне о Гучк. Я только знаю, что он ненавидит Родзянко и насмехается над его уверенностью в том, что он все знает лучше других. Что его давно приводит в отчаяние, так как это огромное число писем, которые он получает от офицеров, их семей, солдат и т.д., а также и анонимных, и во всех его просят обратить мое внимание на тяжелое положение городов и сел по случаю дороговизны продовольствия и товаров!

Посылаю тебе несколько фотографий-дубликатов, так как я привожу в порядок свой альбом, прежде чем вклеивать туда.

Брусилов просил разрешения продолжать атаку, так как Гурко поможет ему на правом фланге, и я разрешил.

Перо очень скверное. До свиданья. Храни тебя Господь, моя бесценная, и девочек! Крепко целую.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 23 сентября 1916 г.

Ангел мой любимый!

Дивное солнечное утро — немного полежу на солнце. Вчера посидела с 1/4 часа на воздухе, так как мне было душно, даже оставила форточку всю ночь открытой. Греческий Ники будет к чаю; наконец, в воскресенье он уезжает, бедный мальчик. Мария поехала кататься верхом — с радостью сообщаю тебе это.

Наш Друг говорит по поводу новых приказов, данных тобой Брус. и т.д.: “очень доволен распоряжением папы, будет хорошо”. Он об этом никому не скажет, но мне по поводу твоего решения пришлось просить Его благословения.

Горячее тебе спасибо за твое дорогое письмо, только что мной полученное. Надеюсь, что Брусилов — надежный человек и не станет делать глупостей и вновь жертвовать гвардией в каком-нибудь неприступном месте.

Очень рада, что ты остался доволен беседой с Бобринским. Бэби написал мне очень милое письмо, дорогое дитя.

Очень, очень стремлюсь к тебе, мой единственный и мое все, стараюсь поправиться — быть может, мне помогут воздух и новые лекарства.

Прости за короткое письмо. — Нежно целую и благословляю.

Твоя старая

Женушка.

Ц. ставка. 23 сентября 1916 г.

Моя любимая!

Нежно благодарю тебя за твое дорогое длинное письмо, в котором ты так хорошо излагаешь свой разговор с Прот. Дай Бог, чтоб он оказался тем человеком, в котором мы сейчас нуждаемся! Подумать только, Шах. хотел быть на этом месте! Да, действительно, тебе надо бы быть моими глазами и ушами там, в столице, пока мне приходится сидеть здесь. На твоей обязанности лежит поддерживать согласие и единение среди министров — этим ты приносишь огромную пользу мне и нашей стране! О, бесценное Солнышко, я так счастлив, что ты, наконец, нашла себе подходящее дело! Теперь я, конечно, буду спокоен и не буду мучиться, по крайней мере, о внутренних делах.

Возвращаю А. письмо Бресслера, — это безнадежное дело, так как его брат не мог оправдаться от обвинений. Может быть, лучше пусть он напишет мне прошение.

Благодарю за присланные фотографии. Погода теплая, но пасмурная, утром был густой туман! Год тому назад в это время я вернулся в Ц.С. впервые после месяца, проведенного здесь! А сегодня 5 месяцев, в день твоих именин, как я уехал из дома. О, как Могилев надоел мне!

А в то же время у меня очень много дела — едва успеваю наклеивать фотографии в свой альбом. — Пора кончать письмо. Храни тебя Бог, мой ангел, мое сердце, мой разум и душа! Нежно целую тебя и девочек.

Навеки твой старый

Ники.

Царское Село. 24 сентября 1916 г.

Дорогой мой, любимый!

Серое, туманное, дождливое утро; спала и чувствую себя средне. Павел и я сейчас должны благословить дочь Шевича (бывш. стрелка) — она завтра венчается с Деллингсгаузеном из 4-го полка. Завтра я приму бедного Кутайсова, сестра которого (Ребиндер) так внезапно умерла. Милый, наш Друг совершенно вне себя от того, что Брусилов не послушался твоего приказа о приостановке наступления. Он говорит, что тебе было внушено свыше издать этот приказ, как и мысль о переходе через Карпаты до наступления зимы, и что Бог благословил бы это; теперь же, Он говорит, снова будут бесполезные потери. Надеется, что ты все же будешь настаивать на своем решении, так как сейчас “не ладно”. Один из моих раненых написал мне лишь мне понятным образом, что это сейчас совершенно бесцельно, даже само начальство не слишком уверено, и жертвы будут бесполезны. Как видишь, что-то здесь не так — многие так говорят об этом. Это совпадает с отзывом Павла о Каледине, что последний совсем не уверен в успехе. Зачем упорно лезть на стену, разбивать себе голову, зря жертвовать жизнью людей, словно это мухи?

Вот и твое письмо! Как чудесно — так рано, в 101/2! Бесконечно тебе благодарна, голубчик. Я очень тронута всем, что ты пишешь, это даст мне возможность быть тебе помощницей, я и раньше стремилась к этому, но чувствовала, что министры меня не любят. Только хочу поскорее хоть сколько-нибудь поправиться, так как лазарет очень хорошо действует на душу и служит отдыхом для усталой головы.

Вчера у меня была m-me Оржевская 1 1/2 часа, после нее греческий И. Он едет завтра, надеется, что ты получил его последнее письмо, так как ты не телеграфировал. Сегодня он опять тебе напишет. Должна сказать, что наши дипломаты ведут себя позорно, и если Тино будет изгнан, то это произойдет по нашей вине — ужасно и несправедливо, — как мы смеем вмешиваться во внутреннюю политику страны, принуждать к роспуску одного правительства и интриговать в пользу возвращения революционера на прежний пост. Я уверена, что если бы тебе удалось убедить французское правительство отозвать Серайля^[999] (это мое личное мнение), там сразу все успокоилось бы. Это — ужасная интрига франкмасонов, к числу которых принадлежат французский генерал и Венизелос^[1000], а также много египтян, богатых греков и т.д., собравших деньги и подкупивших даже “Новое вр.” и другие газеты, чтоб они писали одно плохое и не помещали хороших статей о Тино и о Греции. Ужасный позор!

Сегодня больше писать не могу. В Красном Кресте все говорят, что предложение Михень об отдельном ведомстве совершенно необоснованно, это нельзя отделять от Красного Креста.

Благослови тебя Боже! Нежнейшие поцелуи шлет тебе

твоя старая

Женушка.

Это совершенно частное письмо Пален к Танееву, но я считаю нужным переслать его тебе. Я все-таки вернула бы ему его звание, которое он незаслуженно потерял. Гучков поступает гораздо хуже, и все же остается безнаказанным, а Пален пострадал невинно. Верни ему его звание до моего приезда, чтобы показать, что ты лично сделал это. Или, если ты ищешь подходящего случая, сделай это к 5 октября^[1001], но, пожалуйста, сделай. Прикажи Максим. написать обо всем Фред. и чтоб это было скоро исполнено — так приятно исправить несправедливость. Иначе Танеев никогда не послал бы мне этого частного письма. Он даже не знает, что я его пересылаю тебе.

Ц. ставка. 24 сент. 1916 г.

Моя бесценная душка!

Опять поезд запоздал, и я еще не получил твоего письма. Прочти эту телеграмму от Михень и разорви ее. Еще раз благодарю тебя, дорогая, за твое длинное письмо. Ты действительно мне сильно поможешь, если будешь говорить с министрами и следить за ними. Только что получил твою телеграмму, в которой ты сообщаешь, что наш Друг сильно расстроен тем, что мой план не исполняется. Когда я отдавал это приказание, я не знал, что Гурко решил стянуть почти все имеющиеся в его распоряжении силы и подготовить атаку совместно с гвардией и соседними войсками. Эта комбинация удваивает наши силы в этом месте и подает надеждy на возможность успеха. Вот почему, когда Ал. прочел объяснительные телеграммы от Брус. и Гурко с просьбой разрешить продолжать наступление, бывшее тогда в полном разгаре, я на следующее утро дал свое согласие. Сегодня Бр. просил послать к Лечицкому ген. Каледина и назначить Гурко командующим всеми этими войсками, включая и гвардию, что с военной точки зрения вполне правильно и с чем я вполне согласен! Теперь я буду спокоен в уверенности, что Г. будет действовать энергично, но осторожно и умно! Эти подробности только для тебя одной — прошу тебя, дорогая! Передай Ему только: папа приказал принять разумные меры!

Нежно благодарю тебя, дорогая, за письмо, которое только что принесли, — в 2.15 вместо 11.30. Погода очень теплая, но сырая и дождливая. Храни тебя Бог, моя единственная и мое все, мое любимое Солнышко! Целую тебя и девочек; ужасно тоскую по тебе.

Навеки твой старый

Ники.

Царское Село. 25 сентября 1916 г.

Мой любимый душка!

Серая, пасмурная погода, еще больше облетевших листьев, так мрачно. Вчера, милый, я принимала Кутайсова, мы с ним долго беседовали, — после него был Павел и рассказал мне об интересных письмах от Рауха и Рыльского и от других знаю — все говорят одно и то же, что это второй Верден, мы бесцельно растрачиваем тысячи жизней, это одно упрямство. О, прошу тебя, повтори свой приказ Брусилову, прекрати эту бесполезную бойню, младшие чувствуют, что начальники их тоже не имеют никакой веры в успех там — зачем повторять безумство германцев под Верденом? Твой план так мудр, наш Друг его одобрил — Галич, Карпаты, Дона-Ватра, румыны. Ты должен на этом настоять — ты глава, и все на коленях будут благодарить тебя, а также наша славная гвардия! Там непроходимые болота, открытые места, на которых невозможно укрыться, мало лесов, скоро начнется листопад, нет никакого спасительного прикрытия при наступлении. Приходится посылать солдат далеко в обход болот, от которых идет такой ужасный запах: там товарищи их лежат непогребенными! Наши генералы не щадят “жизней” — они равнодушны к потерям, а это грех; вот когда есть уверенность в успехе, тогда другое дело. Бог благословляет твой план — пусть его выполнят пощади эти жизни, милый, я ничего не знаю — но разве Каледин на своем месте в таком трудном деле?

Теперь о другом. — Я все охочусь за кандидатом на место Оболенского (между прочим, он просил разрешения явиться ко мне — это очень неприятно, это не мое дело с ним говорить). Что бы ты сказал об Андрианове^[1002]? Он все еще в свите? Его ведь оправдали, — то обстоятельство, что он был под судом, не может служить препятствием? Ведь он вышел незапятнанным из этой истории. Если ты ничего не имеешь против этого предложения, то тотчас телеграфируй, что ты согласен относительно № 1, и тогда я предложу эту кандидатуру Шт., который поговорит с министром внутренних дел: это не приказание твое, ты ничего не имеешь против. Он был очень хорош в Москве, Джунковский пытался свернуть шею ему и Юсупову, — из всех Андр. менее всего был виновен. Но тебе лучше судить об этом. — Теперь, чтоб покончить с Оболенским, что если назначить его на место Комарова?Я сомневаюсь, что последний долго протянет, — если он даже выживет, то будет инвалидом. Чудное место, Преображ., и, думается мне, он как раз подходит туда. Если ты согласен, телеграфируй: № 2 — да. Это записано у меня на бумажке. Видишь ли, я, вероятно, приму его во вторник, — если он выразит недовольство, то я скажу ему, что в будущем ты имеешь в виду для З.Дв.^[1003] — он в свите, а Зейме нет, и он более подходит.

Дети все ушли в церковь, а я все еще не могу — такая досада.

Павел будет у тебя в четверг с большим докладом: ему хотелось бы посетить гвардию (это было бы очень хорошо) и вернуться в ставку, если удастся, к 5-му. — Что ты сделал с письмом Гучкова? Наконец нашему Боткину стало вполне ясно, что это за человек, — они родственники, но только теперь он понял все зло, заложенное в нем: Гучков и Поливанов пытались повредить его брату-моряку. Ты теперь спас последнего, послав телеграмму Рузскому, не желавшему подчиниться твоему прежнему приказу относительно Боткина, его приняли там “как собаку”.

Мы с Павлом благословили маленькую Шевич — хорошенькая девочка — сегодня день ее свадьбы, — мать старая, жирная, почти без зубов, а она моя ровесница! У нее был ребенок 3 года тому назад, счастливая женщина!

Жалею, что нечего рассказать тебе интересного, скучное письмо. Горячее спасибо за драгоценное письмо — твои письма приходят так хорошо — рано, не понимаю, почему мои так часто запаздывают. Я рада, что Бр. послал Кал.^[1004] на юг, и все передал Гурко, это было самое умное, что только можно было сделать, пусть только он будет благоразумен и не упрямится, заставь его это ясно понять.

Ах, я тоже ужасно жажду тебя, — скоро, скоро, Бог даст, мы проведем вместе несколько счастливых дней. Пожалуйста, держи Бэби в руках, следи за тем, чтоб он не шалил за столом и не клал рук и локтей на стол, не позволяй ему кидать хлебные шарики. Уже 5 месяцев, как ты отсюда уехал, ах, когда же ты сможешь тронуться с этого места и увидеть что-нибудь другое?

Прощай, мой дорогой, солнцежизни моей. Горячо целую тебя. Бог да благословит и защитит тебя!

Твоя старая

Женушка.

Пожалуйста, обрати внимание на то, что Аня пишет о повышении жалованья нашим бедным чиновникам по всей стране. Распоряжение должно быть сделано непосредственно от тебя. Всегда можно обложить капиталистов, а это задержит распространение революционных идей.

Наш Друг говорит, что, может быть, ты согласился бы назначить Андрианова временно исполняющ. должность градонач., тогда никто не сможет ничего возразить.

Ц. ставка. 25 сентября 1916 г.

Моя ненаглядная!

Горячо благодарю за дорогое письмо. Возвращаю тебе письмо Палена. Вчера я написал старому гр. Нирод, чтоб эту несправедливость исправили и вернули Палену придворное звание к 5-му октября. Посылаю тебе свою фотографию, снятую в Евпатории, так как у меня она уже есть. — Сегодня дивная, летняя погода — 12 градусов в тени — так приятно! Прибыло 2 новых румынских офицера — один из них — сын старика Розетти^[1005] (мать — урожденная Гирс), вылитый отец, только не плачет каждую минуту. Другой совершенно еще мальчик, очень нравится Алексею; он, вероятно, с ним подружится. — Ты должна приехать к 4-му окт. — тогда наш казачий праздник, — конечно, еще лучше 3-го. Любовь моя, сокровище мое, как я счастлив при мысли, что через неделю увижу тебя, услышу твой милый голос и заключу тебя в свои объятия! прости за плохой почерк, но перо старое, и его нужно сменить.

Только что получил твою телеграмму. Могу себе представить, как ты принимала синод. Только одного члена там неприятно видеть — Сергия Финляндск.^[1006].

Теперь должен кончать. Храни Господь тебя, моя дорогая душка, и девочек! Крепко целую.

Твой старый

Ники.

Царское Село. 26 сентября 1916 г.

Мое сокровище!

Вот, — скажешь ты, — листок большого формата, значит, она опять будет болтать без конца!

Итак, Прот. обедал у Ани, она знакома с ним уже около года или двух, и он предложил на место Оболенского моего друга Конст. Ник. Хагандокова, т.е. В. Волконский^[1007] предлагает его. У меня имеется полная справка о нем (хотя мы и знаем его), и она вполне благоприятна. Он сейчас состоит Воен. Губ. и Наказ. Атам. Амурск. каз. войска, он проделал китайскую кампанию, японскую и эту войну, участвовал в усмирении восстания в Мандж. в 1900 г. Он, вероятно, мой ровесник или даже моложе, в службе (офиц.) с10августа 1890 г., имеет все военные знаки отличия, какие только дают в его чине. Наш Друг говорит, что если он нам предан, то почему же не назначить его? Я страшно была изумлена, мне никогда и не снилось, чтоб можно былоназначить его на это место. Он в чине ген.-майора. Быть может, это лучше, чем Андр., у которого, конечно, есть враги. Мне помнится, Хаган. говорил мне, что вышел в отставку из-за болезни почек, но эта служба не утомительна — требуется энергичный человек, и его белый крест тоже должен производить впечатление.

В Москве вчера было не совсем благополучно, а потому Прот. немедленно отправил туда Волхонского, а также попросил Бобр. послать туда своего помощника, чтоб выяснить суть дела. Он не теряет времени — рада констатировать это, — и они и военные, будем надеяться, сразу наведут там спокойствие. Но и здесь, наверное, будет нечто подобное, и Оболенский, конечно, совершенно не справится. Мы видели, как он вел себя в полку, где всецело в его власти было прекратить ту историю.

Посылаю тебе прошение одного медиц. фельдш., убившего солдата, — пожалуйста, прочти его — он просит отправить его на войну в качестве фельдш. Ты один можешь изменить приговор, милостиво позволив ему ехать, — прошение это вручил мне наш Друг, а Рост. говорит, что только ты один можешь здесь помочь. Моя канцелярия сделала красные пометки на прошении. — Затем посылаю тебе снимки моей работы, а также — 1 для Алексеева, 1 — для Максимовича, 1 — для Мордв., 1 для Граббе и для 2 казаков. Пусть Бэби вручит им эти фотографии, если тебя это затруднит, мой дорогой.

Протоп. просил разрешенья повидать тебя — не дашь ли ты ему приказание выпустить Сухомл.? Он говорит, что, разумеется, это можно сделать, — он переговорит об этом с министром юстиции, запиши себе это, чтоб не позабыть при свиданьи с ним, и поговори с ним относительно Рубинштейна, чтоб его без шума отправили в Сибирь; его не следует оставлять здесь, чтоб не раздражать евреев. — Прот. совершенно сходится во взглядах с нашим Другом на этот вопрос. Прот. думает, что это, вероятно, Гучков подстрекнул военные власти арестовать этого человека, в надежде найти улики против нашего Друга. Конечно, за ним водятся грязные денежные дела, — но не за ним же одним. — Пусть он совершенно откровенно сознается тебе; я сказала, что ты всегда этого желаешь, так же как и я.

Он совершенно разумно думает использовать Курлова для некоторых продовольств. дел, — это правильно — следует использовать этого человека. — Он немедленно распорядился о том, чтоб были напечатаны сведенья о миллионах, которые получили Союзы и прозевали другие организации, — только это не совсем то, что мне хотелось: недостаточно голых фактов, они сами по себе достаточно скверны, но их нужно было искусно изложить, а так, на мой взгляд, вышло слишком бледно. Можно заплакать, когда подумаешь, что полмиллиарда выброшено на Союзы, в то время как уже существовавшие организации могли бы сделать чудеса с четвертой частью этой суммы. Прилагаю эти сведения тебе для прочтения^[1008].

Очень, очень благодарю тебя за твое дорогое письмо, только что мной полученное. Очень счастлива, что ты отдал это распоряжение относительно Палена, благодарю тебя за твое справедливое решение. Как хорошо, что у вас там так тепло! Сегодня утром 1 градус мороза, но солнечно, а это главное, а потому буду лежать на балконе до завтрака — сердце опять расширено, и трудно дышать. Боюсь, что этот раз я едва ли смогу много двигаться и ездить на автомобиле, должна тебе, к моему прискорбию, сказать. Мне так хотелось бы побывать в лазарете — и не могу, — ужасная обида!

Воображаю сына Розетти рядом с тобой — вот так тип!

Как чудно опять вскорости быть вместе с вами — Солнечный Свет, Солнечный Луч и старая мать — Солнышко! Ужасно тоскую без вас обоих. Этот упадок сил приходит регулярно 3 или 4 раза в год — результат напичкивания себя лекарствами.

Теперь, ангел мой, прощай. Бог да благословит и защитит тебя! Без конца целует все дорогие, любимые местечки

на веки

Твоя.

Синод поднес мне дивную старинную икону, а Питирим прочел прекрасную грамоту — я промямлила что-то в ответ. Очень была рада видеть дорогого Шавельского. Наш Друг скорбит о том, что тебя не послушали (Брусилов), так как твоя первая мысль была верной, — такая жалость, что ты уступил! Твой дух был прав, желая перемены. Он приподнял образ Богоматери и благословил тебя издали, сказав “Да воссияет солнце там”. А. только что привезла это напутствие из города, она тебя целует. Жена Оболенского все время со слезами пристает к нашему Др. по поводу отставки мужа, просит о хорошем месте.

Ц. ставка. 26 сентября 1916 г.

Моя голубка!

Сердечно благодарю за дорогое письмо; ты задаешь мне столько вопросов, что я должен обдумать их прежде чем отвечать. В среду я приму Прот. и поговорю о Петрогр. градонач. Я сомневаюсь, чтоб было умно назначить на это место Андриан., он честный человек, но ужасно слабый, настоящая размазня, бывший военный судья. Он не подошел бы в нынешние тяжелые времена. Что же касается Оболенского, то ему можно было бы предложить Зимний дворец после бедного Комарова, если ты ничего не будешь иметь против. — Твой друг Хогандоков назначен наказным атаманом Амурск. каз. Войск! Всего лишь несколько месяцев назад! Я право не знаю, каков он был бы, как град.

Посылаю тебе письмо Ники и бумагу Шт. о вопросе, который тебя интересует. Надо кончать! Храни Господь тебя, мое дорогое Солнышко, и девочек! Нежно целую.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 27 сентября 1916 г.

Ангел мой!

Вчера, когда я ложилась спать, мороз дошел до 5 градусов, а сегодня утром всего 1 градус и пасмурно. Так как сердце у меня все еще расширено, устроюсь так, чтобы завтра никогоне принимать, и весь день останусь в постели, — быть может, это мне больше поможет, — остается так мало времени — через 5 дней уже едем!

Мой любимый, завтра ты примешь нового министра внутренних дел, он волнуется, — дай ему почувствовать твою силу воли и решительность, это поможет и усилит его энергию. Пусть он поговорит с Алекс., чтобы последний почувствовал, что имеет дело с умным человеком, не теряющим зря времени, — это послужит противоядием к письмам Гучкова. — Поговори с ним насчет Сухомлинова, — он найдет способ сделать, что надо, иначе старик умрет в тюрьме, и это останется навеки на нашей совести. В сущности, он сидит отчасти из-за Кшес. и С.М.^[1009], но неудобно поднимать разговор об этих 2 перед судом. Даже Андр. Влад.^[1010] говорил это Редигеру и Беляеву, хотя он сам в связи с Кшес. — Затем поговори с ним относительно Рубинштейна — он хочет знать, что ему предпринять. — Я так счастлива за графа Палена. — Ты, по-видимому, прав насчет Андрианова — только что получила доклад Прот., доказывающий непригодность его, — я упомянула о нем только так, мне это случайно взбрело на ум. Если бы можно было отпустить сюда Хагандокова, то было бы хорошо; по крайней мере, его военные ордена подают на то надежду, — все же, может быть, ты найдешь другого на его место. Шт. предложил Мейера, который долгие годы служил в Варшаве, но у него фамилия слишком немецкая для нашего времени.

101/2. Мне только что передали твое милое письмо. Шлю тебе бесконечное спасибо и поцелуи без счета за него, сокровище мое! — Я привезу с собой Аню, наш Друг просил об этом, так как девочка сейчас мила и так честно помогает везде, где только возможно, а большее число “наших” внесет больше спокойствия и бодрости. Она может завтракать в поезде, так как стесняется есть в многолюдном обществе, — зато она насладится всем прочим, прекрасным воздухом, катаньем, чаем и т.д. А мы найдем возможность побыть наедине — она теперь не навязчива. Благословляю и страстно, без конца целую тебя.

Навеки, муженек мой, твоя старая женушка.

Аликс.

Возвращаю тебе письмо Ники — совершенно то же, что он и мне говорил, — пожалуйста, поговори об этом серьезно со Шт. Мы приведем их к республике, мы, православные, — это прямо позор!

Почему ты не можешь попросить Пуанкаре^[1011] (президента) отозвать Серайля, заставив Фр. и Англ. настаивать на том же (это моя мысль), а также заставить их поддерживать Тино, короля, а не держать сторону Венизелоса, революционера и франкмасона? Вызови Шт., так как об этом трудно писать, и дай ему твердую инструкцию, — мы поступаем очень недобросовестно по отношению к Тино, и я понимаю, что он, бедный, доходит до отчаяния.

Держи мою записку перед собой. Наш Друг просил тебя переговорить по поводу всех этих вопросов с Протопоповым, и будет очень хорошо, если ты поговоришь с ним о нашем Друге и скажешь ему, что он должен слушать Его и доверять Его советам — пусть он почувствует, что ты не избегаешь Его имени. Я очень спокойно говорила о Нем — он обращался к Нему несколько лет тому назад, когда был болен. Бадмаев назвал Его.

Скажи ему, чтоб он остерегался визитов Андронникова и держал его подальше.

Прости, что опять беспокою тебя, дорогой, так как ты постоянно ужасно занят. Но я всегда боюсь, что ты забудешь что-нибудь, и действую так, как если б я была твоей записной книжкой.

Солнышко.

Поговори с Протопоповым о следующем:

1. Сух. — вели найти способ освободить его.

2. Рубинштейн — выслать.

3. Градоначальник.

4. Увеличить жалованье чиновникам в виде твоей личной милости к ним, чтоб это исходило не от министров.

5. Относительно продовольствия скажи ему решительно, строго, что все усилия должны быть приложены к тому, чтоб это дело было налажено, — ты это приказываешь.

6. Вели ему слушаться советов нашего Друга, это принесет ему счастье, поможет ему в его трудах и в твоих, — пожалуйста, скажи это, пусть он видит, что ты Ему доверяешь; он знает Его уже несколько лет.

Держи эту бумагу перед собой.

Ц. ставка. 27 сентября 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Нежно благодарю за дорогое письмо и фотографии. Я в отчаянии, что ты нездорова и что твое бедное сердце опять расширено! Ты, очевидно, слишком заработалась и переутомила сердце. Прошу тебя, будь осторожна и береги себя.

Погода опять теплая и ясная, временами дождь.

Эти дни на фронте все спокойно, потому что стягивались и концентрировались значительные силы к крайнему левому флангу — Дорна Ватра, на помощь румынам.

Дорогая моя, Брусилов немедленно, по получении моего приказания, отдал распоряжение остановиться и только спросил, надо ли отсылать обратно прибывающие войска или разрешить им продолжать их движение.

Затем он предложил Гурко вместо Каледина. После этого он прислал бумагу с планом Гурко относительно новой, соединенной атаки, который он искренно разделяет, Алексеев и Пустов^[1012] также. На этот новый план я согласился. Вот тебе вкратце вся история. Мне удалось вчера вечером написать Ольге — пожалуйста, передай ей мое письмо.

В конце каждой прогулки мы едим картофель и каштаны. Бэби наслаждается этими закусками на лоне природы, другие тоже. Пора кончать, моя любимая. Да хранит тебя Господь и да пошлет Он тебе скорое выздоровление! Целую тебя, девочек и ее; благодарю ее за письмо.

С горячим приветом, сокровище мое, навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 28 сентября 1916 г.

Дорогой мой!

Вот, — я говорила, что пролежу весь день в постели, и Апраксин просил меня о том же, найдя, что у меня ужасный вид, но, конечно, только что звонил Шт. и просил непременно принять его, так что в 6 ч. придется встать. Затем Шведов и Оболенский просят о том же, но я отложила прием их на ближайшие дни, — и так постоянно. Вероятно, они слышали, что мы собираемся уехать, и вот все слетаются. Сегодня теплее, шел дождь, солнце проглянуло ненадолго.

Милый, подумай только: Оболенский выразил желание повидать нашего Друга, послал за Ним великолепный автомобиль (Он уже много лет знаком с Мией^[1013], женой Оболенского). Вначале он очень нервно Его принял, затем стал говорить все больше и больше, пока, в конце концов, не ударился в слезы — тогда Гр. уехал, так как Он увидел, что наступил момент, когда душа совершенно смягчилась. Говорил обо всем, откровенно, что он из всех сил старался, хоть и не сумел добиться успеха, что он слыхал, будто его хотят заставить красить крыши дворцов (вероятно, кто-то придумал нечто вроде того, что мы думали), но что ему подобного места не хотелось бы — он хочет делать привычное ему дело, — его задушевная мечта стать финляндским генерал-губернатором — он во всем станет слушаться советов нашего Друга. Высказался против Ани и был поражен, когда наш Друг ответил ему, что она от Бога и что она очень много выстрадала. Затем он показал аккуратно перевязанную пачку всех 20 писем с прошениями, которые наш Друг ему за эти годы присылал, и сказал, что он постоянно делал все, что было в его власти. На вопрос Гр. относительно взяток он решительно ответил, что не брал, но что его помощник брал много. — Я не могу представить себе, как это он, этот гордый человек, мог сдаться, — это потому, что в своем несчастье он почувствовал, что лишь Он один может поддержать его. Жена, вероятно, немало его обрабатывала — он даже плакал. В заключение наш Друг сказал, что дело не пойдет на лад, пока твой план не будет приведен в исполнение.

Только что получила твое милое письмо, крепко благодарю и целую тебя за него. А. только что была здесь, благодарит и нежно целует.

Я рада, что на фронте сейчас затишье, я очень тревожилась; это движение слева самое разумное — около Брод колоссальные укрепления и приходится наступать под страшным огнем тяжелой артиллерии — настоящая стена.

Спасибо, дорогой, за объяснение относительно Брусилова; я раньше не совсем ясно это себе представляла. Во всяком случае, наш Друг настаивает на том, чтоб ты выполнял свои планы, твоя первая мысль всегда бывает наиболее правильной. — Еда на открытом воздухе очень полезна для Бэби, — я привезу с собой два походных стула и складной стол для него, тогда и я смогу сидеть на воздухе. Здесь сейчас замечательный молодой, только что посвященный епископ Мельхиседек, которого Питирим привез с Кавказа; — он теперь епископ Кронштадтский и т.д. Когда он служит, то церковь бывает битком набита — очень “возвышенный” (это будущий митрополит); вообрази, он долго был настоятелем Братского монастыря в Могилеве и боготворит и страшно чтит тамошний чудотворный образ Богоматери, который мы с тобой постоянно посещаем. Прошу тебя, милый, поедем туда, возьми меня и Бэби с собой, я беру с собой лампадку, чтоб повесить ее перед образом, я когда-то обещала это настоятелю. Мне в пятницу предстоит познакомиться с Мельх. в ее^[1014] доме, и наш Друг будет там, — они говорят, что его беседа чудесна, она прекрасно действует, — он превосходно говорит и помогает душе на время подняться над земными печалями, но я хочу, чтоб и ты был здесь, чтоб пережить это вместе со мной. — Мы рассчитываем выехать в воскресенье в 3, чтобы быть в М. к чаю, в 5 в понедельник, — хорошо? После твоей прогулки и я смогу тогда дольше полежать.

Как я рада, что мы скоро будем вместе — через 5 дней!! Прямо не верится. Нежно целую тебя. Бог да благословит и защитит тебя и сохранит от всякого зла!

Навеки твоя маленькая

Женушка.

Наш Друг усматривает великий духовный смысл в том, что человек такой души, как Обол., всецело обратился к Нему.

Ц. ставка.

28 сентября 1916 г.

Моя любимая!

Нежно благодарю за милое письмо и точные инструкции для разговора моего с Протоп. Вчера вечером я был довольно занят. Нам показали часть очень интересной английской военной фильмы. Затем я принял румынского посланника Диаманди и адъютанта Нандо Ангелеско, который привез мне письмо от обоих. Оказывается, они переживают в Бухаресте страшную панику, вызванную боязнью перед наступающей огромной германской армией (воображаемой) и всеобщей неуверенностью в своих войсках, которые бегут, как только германская артиллерия открывает огонь!

Алексеев это предвидел и несколько раз говорил мне, что для нас было бы более выгодным, если б румыны сохранили нейтралитет. Теперь, во всяком случае, мы должны им помочь, и поэтому наш длинный фронт еще удлиняется, так как их граница открыта перед врагом, которому они не могут противостоять. Мы стягиваем туда все корпуса, какие только возможно, но перевозка войск отнимает массу дорогого времени.

Завтра приедут Павел, Макаров, а также сербская депутация от короля с военными наградами. Погода продолжает стоять теплая, но пасмурная и унылая. Я выписал несколько наших восточных ковров, и они очень украсили обе комнаты. До свидания, храни тебя Господь, мое дорогое Солнышко! Целую нежно тебя и девочек. Остаюсь

навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 29 сентября 1916 г.

Мой любимый!

Серо и ветрено, барометр очень низко стоит эти два последние дня — для людей с больным сердцем это особенно чувствительно. Вчера пролежала в постели до 6 Шт. пробыл у меня 3/4 часа — ничего особенного — говорили о разных делах — определенно высказала ему мое мнение относительно Греции, — о Сухомлинове — оминистрах — о дороговизне — о пленных — о Гучкове — обо всем, а также о том, что членамДумы известно, что он в переписке с Алекс., и что это в глазах порядочных людей бросает тень на Ал.: видно, как этот паук Г. и Полив. опутывают Ал. паутиной, — хочется открыть ему глаза и освободить его. Ты мог бы его спасти очень надеюсь на то, что ты с ним говорил по поводу писем.

Мне нечего тебе рассказать — у меня горит лампа, вчера тоже пришлось ее зажигать, так темно и пасмурно — льет дождь.

Нежно благодарю тебя, дорогой, за твое милое письмо. Да, Алекс. говорил мне то же самое о румынах. В качестве кого туда едет Беляев? С письмом или же в качестве советника? Черт бы их побрал, отчего они такие трусы! — А теперь, разумеется, наш фронт опять удлинится — прямо отчаянье, право. Ты не позабыл о мобилизации татар в России и в Сибири?

Как ты, верно, устал после двухчасового доклада, он сыплет словами, как заведенная машина. Я рада, что он произвел на тебя хорошее впечатление. Надеюсь, он говорил с Алекс., я просила его об этом.

Сандро говорил по телефону с детьми. Всего несколько дней, как он здесь, некоторые из его детей больны, говорит, что не может быть у меня (он никогда не приходит), он повидается с нами 5-го, так как в этот день он привезет к тебе Андрюшу, произведенного в офицеры.

Сердце не расширено, но болит.

Шлю тебе горячие поцелуи, мой ненаглядный.

Бог да благословит и защитит тебя! 1000 ласк шлет тебе твоя старая

Аликс.

Ц. ставка. 29 сент. 1916 г.

Моя любимая!

Твое дорогое письмо пришло только в 2 часа, в одно время с телеграммой — вероятно, поезд запоздал из-за бури! Горячо благодарю тебя за все, что ты пишешь. Это, правда, странно, что Оболенский таким путем пришел к нашему Другу — брат Лили!

Ну, вчера от 6.15 до 8.15 час. вечера я разговаривал с Протоп. Я очень надеюсь, что он окажется подходящим и оправдает наши надежды; он, по-видимому, воодушевлен лучшими намерениями и отлично осведомлен во внутренних делах. Твой маленький листок с вопросами был передо мной, и я не коснулся только вопроса о Руб. — было уже поздно, и гости в соседней комнате сильно шумели!

Какая радость, что скоро увидимся! Будет великолепно, если ты приедешь в понедельник в 5 ч. к чаю!

Бэби и я находим, что давно пора нам вновь повидать мать и жену, сестер и дочерей. Погода теплая, но очень ветрено, на Балтийском море, наверное, буря. В 6 час. мы идем в кинематограф смотреть остальные английские военные картины; те, которые мы видели, были замечательно интересны и занимательны.

Днем я приму Павла — это, вероятно, будет его первый доклад! Должен кончать, моя ненаглядная. Храни вас Господь! Нежно целую, моя любимая душка, тебя и девочек.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 30 сентября 1916 г.

Мой голубчик!

Горячее спасибо тебе за твое милое, только что полученное письмо. Как обстоит дело с Оболенским и Финляндией? Я очень рада, что ты остался доволен беседой с Протоп. — только б он оказался достойным поста, который ты ему доверил, и как следует работал на благо нашей бедной, измученной страны! Ты все-таки напиши мне в субботу, потому что мы только в 3 выезжаем в воскресенье. — Как я рада, что мы скоро увидимся, дорогие вы мои! Всячески стараюсь поправиться. Сердце не расширено, я его налила каплями, но очень болит. Все же сегодня вечером выйду, чтобы повидать нашего дорогого Друга и получить Его благословение на дорогу. — Сильная буря, осыпались последние листья, в промежутке солнце выглянуло на 5 минут — в этом году мы не избалованы солнцем — надеюсь найти его в Могилеве — во всех смыслах этого слова.

Велела Варавке осмотреть А. — он очень недоволен ее сердцем (наш Друг также). Он рад, что она едет с нами и надеется, что это послужит ей отдыхом, — здесь она бегает с утра до вечера, у нее глубокие тени под глазами, одышка и головокружение. — Мы все едем к тебе, чтоб освежиться морально (после долговременной тоски) и физически — на свежем воздухе и без работы.

Обидно, что нельзя съездить на несколько дней на юг. — Эмма Фред. пишет, что отец ее медленно поправляется — при лежаньи нет сердечной тоски, но как только он встает, она снова появляется. — Воейков просил, чтобы мы взяли его с собой в ставку.

А теперь, мое сокровище, мой ненаглядный, прощай, и да благословит и сохранит тебя Господь!

Поцелуи безконца и привет шлет тебе твоя старая

Женушка.

Конечно, я опять с делами к тебе — это по поводу твоих Эриванцев — прочти внимательно.

Милый, прости мое вмешательство в дела, меня не касающиеся, но это крик души Эриванца (нарочно не называю фамилии), дошедший до нас. Они узнали, что “допускается полк. Груз. п. Мачабелли” и с тревогой ждут, действительно ли он получит этот полк. Мач. был обещан первый свободный полк в дивизии, этот милый человек — совершенство во всех отношениях, уважаем, любим в течение 37 лет (но он не подходит в данном случае). Он много раз временно командовал разными полками, в случаях болезни командиров, например — долгое время командовал Мингрельским полком, когда заболел командир последнего. Теперь этот командир произведен в генерал-майоры — еще 5 месяцев тому назад — и продолжает командовать полком, что, думается мне, против правил армейских полков, — дай ему какое-нибудь назначение, а Мач. назначь туда, так как он теперь очень хорошо знает Мингр. полк, и все пойдет великолепно. Увы, Эрив. п. оказался свободным первым. “Именно теперь полку нужен настоящий хозяин — командир полка, который бы все ввел обратно в старое русло и кот. бы мог лично сам во всем разобраться и все поставить по своим местам справедливо и здраво, как это должно быть по закону и как раньше было в полку! Командир нужен совершенно незнакомый полку человек, самостоятельный, из другой совершенно среды ему сразу все будет ясно, как свежему человеку, и тогда только, только при этом условии, полк снова станет таким, каким он был раньше — до Мдивани. Бог знает, что грозит нашему полку, какой раскол, если именно теперь не будет настоящего главы полка. Полк. Мачабели, добрейшей души человек, мягкий, покладистый, общий любимец всей дивизии, скромный и т.д. — все время находящийся рядом с полком, свой же человек в полку, но все решительно, кроме него, будут в полку командовать. Да к тому же он больше друг, по своей фамилии, роду, происхождению, “тех”... Чтобы Эрив. п. именно теперь получил бы команд.., кот. бы всякое “они” — “мы” в корне вырвал бы и командовал бы нашим древним полком для настоящей славы его, а не для окончательного раскола”. Не говори никому об этом письме. Но содержание его совпадает с тем, о чем просил теперь Силаев, опостороннем (быть может, гвардейце), который мог бы приостановить разрушение твоего великолепного, дорогого нашему сердцу полка. — Мач. ангел, но он слишком мягок и притом груз., что именно сей час неудобно для полка, в котором имеются разные партии.

Ц. ставка. 30 сент. 1916 г.

Моя бесценная женушка!

Горячо благодарю тебя за милое письмо.

Беляев только что вышел от меня. Он посылается в Румынию в качестве советника и главы военной миссии, по примеру французов. Вчера я принимал румынского генерала, уезжавшего в Бухарест. — У Павла бодрый и хороший вид. Он нашел здесь уютный домик и окончательно устроился. Он просил разрешения приходить только к чаю, так как предпочитает обедать и завтракать дома. После 5-го он посетит гвардию. Сегодня вечером я приму сербских офицеров, которые привезли мне и, — по-видимому, всем вам, военные медали! Я совершенно не представляю себе их орденов.

Погода теплая, но очень ветрено, с переменным дождем и солнцем. Мы все же поедем кататься по реке. С самого лета у меня было только три свободных вечера после обеда; 2 вечера я играл в домино, а в третий разбирал фотографии в альбоме, чтобы сразу их наклеить. Я горячо радуюсь нашему скорому свиданию!

Больше ничего интересного не могу прибавить. Храни тебя Бог, мое любимое Солнышко! Нежно целую тебя и девочек; ее также. Надеюсь, что дорога не утомит тебя.

Навеки твой горячо любящий старый

Ники.

Ц.С. 1 октября 1916 г.

Мой родной, милый!

Ваши письма запоздали. Дует сильный ветер. Благодарю за то, что ты принял митрополита и Раева, — они просили разрешения приехать поскорее, до возвращения Владимира, только для того, чтобы поднести святой образ от Синода, исключительно для этого. — Ты должен быть очень утомлен, я вижу из газет, что все министры по очереди были в ставке. Оболенский был у меня в течение 1 1/4 часа и довел меня до полного изнеможения — он говорит, как заведенная машина, — исключительно о продов. в Петрограде, — не касался ничего иного, времени не хватило, так как Вильчк. дожидался с докладом. — Все еще скверно себя чувствую, — надеюсь, что перемена воздуха меня исцелит. Провела спокойный мирный вечер с 8 1/2 до 10 1/4 с нашим Другом, епископом Исидором и епископом Мельхиседеком, так хорошо и спокойно побеседовали, такое мирное, гармоничное настроение! Я оттуда отправила тебе телеграмму относительно Пит. и Раева — мне хотелось дать тебе почувствовать, что мы думаем о тебе.

Бедный Сыробоярский снова ранен — это уже в 3-й раз — в плечо, но серьезна ли его рана или нет, не знаю, он телеграфировал Вильчк. из Тарнополя. Ему не дали капum. чина, он получил только твою благодарность (как в мирное время). Странно, как все несправедливо делается — за настоящие, крупные подвиги дается маленькая награда, за незначительные дела в тылу — крупные; сколько народу испытало на себе подобную несправедливость!

Очень темно. Ангел мой, это мое последнее письмо к тебе — выезжаем завтра в 3 часа. Сегодня вечером собираюсь сходить в лазарет, смущаюсь после 2 1/2 недельного перерыва, много новых раненых, но нельзя уехать, не повидав всех.

Горячее спасибо и поцелуи за милое письмо. Я рада, что Беляеву, наконец, там дан ход.

Это мое последнее письмо. — Прощай. Да благословит тебя Господь, мой ангел! Страшно радуюсь нашей встрече и предвкушаю твои горячие поцелуи.

Навеки всецело

Твоя.

Ц. ставка. 1 октября 1916 г.

Мое драгоценное, любимое Солнышко!

Сердечно благодарю тебя за твое дорогое письмо и записку относительно Эриван. полка. После моего последнего разговора с Силаевым я занят этим делом и ищуему преемника.

Я через Кондз.^[1015] сделал запрос, кто первый кандидат; ответ получен следующий: первый — Мачабели, затем кн. Шервашидзе и, наконец, Геловани.

Это звучит в данном случае как насмешка, не правда ли?

Я узнаю через Павла, который знает гвардию, кто там может быть кандидатом. Я уже год, увы, как потерял общение с ними.

Значит, через два дня мы, Бог даст, увидимся^[1016]!

Твоя вчерашняя телеграмма меня порядочно взволновала — насчет иконы синода. Почему такая ужасная спешка? У меня уже назначен прием разных лиц на понедельник, как раз в день твоего приезда, а теперь еще вдобавок митроп. и Раев!

Вчера генерал и два офицера с их посланником приехали от сербского наследника с военными наградами для меня и Бэби и красивыми крестами (крестами милосердия) для тебя и для всех девочек.

Какая разница! Эти люди, потерявшие свою родину, полны веры и покорности, а румыны, которых лишь немного потрепали, совершенно потеряли голову и веру в себя!!

Да сохранит тебя Господь в пути, моя любимая женушка! Целую тебя и девочек очень нежно и остаюсь любящим и ожидающим тебя твоим старым

Ники.

Могилев. 12 октября 1916 г.

Мой ненаглядный!

С тяжелым сердцем покидаю я вновь тебя. О, как я ненавижу эти прощанья! Они разрывают сердце на части. Слава Богу, у Бэби с носом все благополучно это еще утешение. Милый мой, я так люблю тебя, слов нет выразить это; эти 22 года лишь усилили мое чувство, и отъезд причиняет настоящую боль. Ты так одинок среди этой толпы, так мало тепла кругом! Как бы я хотела, чтоб ты приехал хотя бы только на два дня, только чтоб получить благословение нашего Друга! Это придало бы тебе сил. Я знаю, что ты храбр, терпелив, но все же ты человек, и Его прикосновение к твоей груди очень бы утишило твои горести и даровало бы тебе новую мудрость и энергию свыше. Это не пустые слова, но глубочайшее мое убеждение. Алекс. может обойтись без тебя несколько дней. О, мой родной, останови это бесполезное кровопролитие, зачем они лезут на стену? Необходимо дождаться более благоприятного момента, а не слепо идти вперед. Прости, что я так говорю, но все чувствуют это.

Тебе нет необходимости принимать кого бы то ни было, кроме Протоп., что было бы хорошо, даже вызови его опять, пусть он почаще с тобой совещается, просит у тебя совета, делится с тобой своими планами, это страшно помогло бы ему. Я говорю все это во имя блага твоего и нашей дорогой родины, не потому, что горячо хочу тебя увидеть (этого, ты знаешь, я постоянно желаю), но потому, что я слишком хорошо знаю и верю в успокоение, которое наш Друг способен дать, а ты утомлен морально, тебе не удается скрыть это от старой женушки! Да и не мешает, чтоб они здесь тоже почувствовали, что ты входишь во все, что совершается в тылу. Сейчас несколько дней здесь могут без тебя обойтись. Да ты на любой вопрос можешь оттуда дать ответную телефонограмму, которая дойдет через 5 минут.

Благодарю и благословляю тебя за твою безграничную любовь. Душа моя полна горячей благодарности. Прощай, мой Солнечный Свет, моя радость, мое блаженство! Всемогущий Бог да сохранит, направит и благословит тебя! Горячо целую тебя и крепко обнимаю. — Я знаю, здесь есть лица, которым мое присутствие в М. неприятно и которые боятся моего влияния, зато другие бывают спокойны лишь тогда, когда я вблизи тебя, — таков свет! Прощай, мой маленький, отец моих детей. — Я надеюсь 21-го причаститься, как было бы хорошо, если бы ты тогда был со мной в церкви! Это было бы чудно!

Навеки всецело

Твоя.

Ц. ставка. 12 окт.1916 г.

Моя любимая!

Опять ты нас обоих покидаешь, чтоб вернуться к своей работе и скучным заботам! Благодарю тебя горячо и глубоко за приезд сюда, за всю твою любовь и ласки! Как я буду тосковать по ним!

Бог даст, недели через 2 — 2 1/2 мы опять увидимся. Раньше этого я не вижу, увы, возможности уехать отсюда.

Я очень надеялся, что нам удастся поехать вместе на юг и провести несколько дней вместе в нашем поезде. — Может быть, это еще сбудется.

Я особенно буду скучать по тебе вечерами, которые принадлежали нам.

Да благословит Господь твой путь и возвращение домой! Береги себя и не переутомляйся. Нежно целую твое дорогое личико, мое родное Солнышко, моя женушка, детка моя. Крепко обнимаю тебя еще раз, моя бесценная душка.

Навеки твой

Ники.

Ц. ставка. 13 окт. 1916 г.

Мое нежно любимое, дорогое Солнышко!

Горячо благодарю за дорогое письмо.

Я должен сообщить тебе хорошую новость — я постараюсь приехать на 2-3 дня; надеюсь выехать 18-го и провести с тобой эти 3 дня, моя любимая.

Увы! Сегодня мне некогда писать больше, но я тебе сказал самое главное!

Храни тебя и девочек Господь!

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 14 октября 1916 г.

Ангел мой любимый!

Спасибо, спасибо тебе за твое милое маленькое письмо с приятными вестями — не могу тебе выразить, какая это для меня радость и сколько жизни и солнечного света это внесло в мою скорбную душу!

Извини и меня за коротенькое письмо. Протоп. пробыл у меня 1 1/2 часа, сейчас меня дожидается Бенкендорф, после — Настенька. Сегодня утром — лазарет. Сделала всего 3 перевязки, затем посидела с разными лицами. Была у Знам., поставила за тебя свечки, милый. Чудная, ясная, солнечная погода. Голова плохо работает, к тому же Беккер. — Прот. видел Сух. — я так рада! Он рассказал много интересного, заезжал в Думу утром на 48 м. — Мы ехали хорошо, я лежала весь день, — эту ночь плохо спала, — сердце в хорошем состоянии, особенно после твоего письма.

Все мы шлем тебе благословение и поцелуи без счета.

Навеки

Твоя.

Скажи Прот., что ты рад, что он видается и беседует с Гр. и что ты надеешься, что он и впредь будет делать это.

Ц. ставка. 14 октября 1916 г.

 Мое сокровище!

Вчера весь день Бэби выглядел бледным и грустным, я решил, что он скучает. Но днем он, по обыкновению, весело играл в маленьком лесу около старой ставки.

Во время обеда он жаловался на головную боль, и его уложили в постель, чему он был очень рад. Температура быстро поднялась, и он чувствовал себя нехорошо. Он уснул до 9 час. и ночь проспал хорошо; просыпался только два раза, чтобы сбегать! Сегодня утром температура вполне нормальная, он веселенький, но мы оставили его в постели. Вл. Ник.^[1017] предполагает, что это все еще последствия его первой простуды, или он съел что-нибудь плохо перевариваемое. Во всяком случае, я надеюсь, что теперь все прошло. О, как я счастлив при мысли, что могу съездить домой на несколько дней и повидать тебя и девочек! Я спросил об этом Ал.^[1018], и он сказал, что это вполне возможно; он вспомнил, что в прошлом году я тоже ездил домой к 20-му!

Он думает, что позднее я мог бы поехать на юг... Рени и т.д. для смотра войскам. Как приятно не чувствовать себя привязанным к одному месту!

Вчера Павел привез своего сына, который дал мне книгу своих стихов. Сегодня они оба уехали делать инспекторский смотр гвардии. Я просил П. поговорить с Брус.^[1019] и Гурко.

Пора кончать, мое дорогое Солнышко. Храни вас всех Господь! Крепко целую. Твой

Ники.

Ц.С. 15 октября 1916 г.

 Мой ненаглядный!

От всей души благодарю тебя за твое милое письмо. Надеюсь, Бэби уже поправился, — следи за тем, чтоб ему не давали несвежих устриц.

Я совсем иначе себя чувствую с тех пор, как узнала, что ты приедешь сюда через несколько дней: такая радостная перспектива — по истечении 6 месяцев снова увидеть тебя здесь! Мы тогда сможем вместе причаститься, если ты только этого пожелаешь, и вместе получить подкрепление и благословение. Тебе нет необходимости долго приготовляться. Я думаю, ты затем отправишься в Рени и т.д. в ноябре. Для тебя было бы хорошо снова побывать в разных местах, а для войск — видеть тебя.

Я рада, что ты велел Н. поговорить сГ. иБ. Сегодня вечером иду повидаться с нашим Другом. — Он говорит, что “Мария” была не наказание, а ошибка^[1020].

Я оставляю письмо Эллы до твоего приезда, чтоб обдумать вместе. — Серо, всё покрыто инеем, было 5 градусов мороза. Сделаю маленькую прогулку с А. — Я благоразумна — сделала всего лишь одну перевязку, а потом сидела с вязаньем и прослушала доклад Вильчковского.

Веселовский приехал. Приму его завтра. Он трижды был контужен, нервы у него совершенно расстроены; зять его умер (или убит), и он хотел бы поехать в Крым отдохнуть.

Любимый, благословляю тебя и целую с безграничной нежностью.

Твоя нежно любящая тебя старая

Солнышко.

Ц. ставка. 15 окт. 1916 г.

Моя любимая!

Нежно благодарю тебя за твое первое дорогое письмо из Ц. Села. Я так счастлив, что могу приехать на несколько дней. Слава Богу, Алексей совсем поправился. Сегодня он встал, но так как он покашливает, то решили не выпускать его на воздух. Погода дивная, такой чистый воздух и солнце! Утром был небольшой мороз.

Я рад, что ты хорошо себя чувствуешь, несмотря на тягостное появление m-me Б. Сегодня Митя Д. и Дм. Шереметев приехали сменить Киру и Игоря.

У меня каждый день бывают министры, надеюсь, что они оставят меня в покое те дни, когда я буду дома!

После твоего отъезда я телеграфировал Тино и потом узнал, что дела в Афинах приняли лучший оборот. Дай-то Бог!

Кроме того, Штюрмер составил официальную откровенно-дружескую телеграмму к Тино, конечно, шифрованную, от моего имени, которая, надеюсь, улучшит положение и поможет ему объявить державам, что он по собственной инициативе предпринимает те меры, которые державы грубо насильственно хотели ему навязать.

Теперь, дорогое Солнышко, я должен кончать. Храни тебя и девочек Господь! Надеюсь выехать во вторник в 12.30, приеду в Ц. С. в 3.30 перед чаем. Целую вас всех нежно.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 16 октября 1916 г.

 Ангел мой милый!

Большое спасибо за милое письмо. С нетерпеньем буду тебя поджидать в среду днем; надеюсь, что Бэби вполне поправится к этому времени.

Вчера приятно провела вечер у А. с нашим Другом, Его сыном и епископом Исидором. Так как Оболенский сейчас себя хорошо ведет и слушает Его, Он думает, что было бы хорошо, если б Протоп. взял его к себе в товарищи: он прекрасно мог бы здесь работать, и таким образом можно было бы не выгонять его со службы. — Наш Друг тоже недолюбливает Курлова, но он интимный друг Бадмаева, а этот последний вылечил Прот., и он ему благодарен за это. — Гр. думает, что лучше было бы призвать более ранние года — вместо тех, которые старше 40, последние нужны дома для работ и для поддержания хозяйства!

Сегодня теплее, но пасмурно. Были в нашей нижней церкви, прослушали часть службы, а затем отправились в лазарет. Видела Веселовского. Печально то, что рассказывает он и другие молодые люди относительно многого, что происходит на войне. Боже мой, я понимаю, почему они нервничают: нет единения, нет взаимного доверия среди офицеров, — приказы, контр-приказы, — недоверие к тому, что им говорится, — как все это, действительно, печально. Ах, какое несчастие этот недостаток воспитания, — каждый думает только о себе, никакой солидарности!

Мерика и ее мать должны сейчас прийти, — она уезжает, чтоб венчаться через неделю.

Маленький Иван Орлов обручился с одной из княжен Волконских — оба еще совершенные дети.

Без конца целую и благословляю тебя. Он^[1021] очень рад твоему приезду. Навеки всецело

Твоя.

Ц. ставка. 16 окт. 1916 г.

Мое сокровище!

Горячо благодарю за дорогое письмо, поблагодари также Татьяну. Это будет мое последнее, так как мы покидаем Могилев через 48 часов.

Да, дружок, я, конечно, очень хочу причаститься вместе с тобою, так как я не говел с первой недели Великого поста.

Постараюсь эти дни принимать как можно меньше.

Слава Богу, Бэби поправился и может опять выходить, но должен соблюдать строгую диету. Странно слышать его жалобы на то, что он голоден и что ему мало дают есть.

Последние два дня стояла чудная солнечная погода, но теперь опять стало холодно и пасмурно — 0 градусов. Река все подымается — в некоторых местах около Смоленска и Калуги затоплены луга вследствие сильных дождей.

Вчера приехали сюда все интенданты армий на совещание под председательством главного интенданта: они обедали у меня и рассказали мне массу интересных вещей. Всей армии ежедневно требуется 2.676 вагонов с провиантом и фуражом для лошадей! Одно это составляет 400 поездов ежедневно.

Сейчас, мое любимое Солнышко, надо отправлять курьера. Да хранит тебя и девочек Господь!

Крепко целую тебя, их и А.

Твой

Ники.

Какая радость, что скоро увидимся!

Ц.С. 17 октября 1916 г.

Любимый мой!

От всей души благодарю тебя, мой ангел, за твое милое письмо. — Работала в лазарете, затем там же в коридоре был молебен по случаю сегодняшнего дня, было очень просто и мило. 5 градусов мороза, ясно и солнечно, собираюсь идти с Аней посмотреть ее земельный участок, где скоро должна начаться постройка. Вчерашний вечер я провела в лазарете, тихо и уютно. — Сегодня принимаю Мотоно, он уезжает в Японию; затем опять Оболенский — оказывается, наш Друг чрезвычайно им доволен, он очень изменился к лучшему, а потому Он думает, что Прот. следовало бы взять его к себе в помощники.

Как отрадно будет причаститься всем вместе, не могу тебе выразить, с каким трепетом я жду этого счастья и радости! К тому же снова увидеть тебя дома!

Распорядись, чтоб никто из родственников не дежурил тогда.

Я очень рада, что ты телеграфировал Тино, это поддержит его и придаст ему мужество.

Тебе будет приятно даже посидеть уютно в вагоне, после такого долгого промежутка. В другом пере нет чернил, а это так полно, что у меня все пальцы перепачканы ими.

Как идут дела у румын? В Орше ты увидишь на вокзале массу сестер — они постоянно сбегаются поглазеть на проезд.

А теперь, мой светик, прощай, и да благословит тебя Господь!

Скоро, скоро я снова крепко прижму тебя к моей груди, — это ли не будет радостью!

Осыпаю тебя нежными поцелуями и остаюсь всецело

Твоей.

Ц. ставка. 17 октября 1916 г.

Мое бесценное Солнышко!

Я ошибся вчера, думая, что пишу тебе в последний раз. Я так привык к тому, что ты приезжаешь сюда, а я остаюсь здесь, что думал, что не успею больше написать.

Через 24 часа мы трогаемся в путь — я волнуюсь при мысли о путешествии и о свидании с моими дорогими у себя дома. Протопопов пробыл у меня вчера вечером почти 2 часа. Я твердо надеюсь, что Господь благословит его новую ответственную работу! Он твердо решил довести ее до конца, несмотря ни на какие трудности. А я боюсь, что трудности будут большие, особенно первые 2 месяца!

За обедом появился Фабрицкий, я был рад его видеть —огромный, здоровый, загорелый и энергичный. Его морская бригада переформировывается в дивизию в Николаеве, где я надеюсь посмотреть их позднее.

Только что пришло твое дорогое письмо, нежно благодарю.

Мордвинов не чихал, прочитав письмо Анастасии, но очень смеялся, когда я рассказал ему, что она сделала. Вот уже 2 года он не может придумать ей наказания.

Теперь должен кончить это свое самое последнее письмо!

Храни Господь тебя и девочек!

Нежно целую тебя, моя любимая женушка.

Навеки твой

Ники.

КРУШЕНИЕ ДЕРЖАВЫ

“Ты пошел против всех”

“Убит наш Друг”

“Во всем видно масонское движение”

“Ты пошел против всех”

Пребывание в Царском Селе было недолгим, но радостным. После полугода жизни в ставке дворцовые покои казались особенно милыми и близкими. Царь никого не принимал, и провел все время с женой и детьми. Только съездил в домик Вырубовой, где пил чай вместе с Распутиным.

А 25 октября он уже снова в своем поезде вместе с Алексеем едет в ставку. Впрочем, пробыл он там недолго и уже 27 числа отправляется в Киев, где встречается с матерью и сестрой. Вернувшись в ставку, Царь продолжает готовить военные операции. Здесь получает известие о том, что его сестра Ольга вышла замуж за ротмистра Куликовского.

Военные действия развиваются вполне успешно. Полным ходом идет подготовка большого наступления, намеченного на весну 1917 года. По мнению большинства специалистов, это наступление должно было завершиться окончательным разгромом германских войск, ибо Россия сумела сконцентрировать огромные силы, противопоставить которым Германии было нечего. Поэтому разведывательные службы противника разрабатывают ряд подрывных операций по распространению пораженческих настроений, финансированию революционных партий и левых органов печати. Одновременно в завершающую фазу входит заговор против Царя, подготовленный военной масонской ложей, которая торопилась осуществить свои планы до этого наступления, так как после победы в войне шансы заговорщиков свергнуть Царя сводились к нулю.

Знал ли Государь об этой подрывной работе, ведущейся против России? Из переписки видно, что знал. Так в письме от 5 ноября 1916 года он пишет Царице, что получает сведения “относительно рабочих, об ужасной пропаганде среди них и огромных денежных суммах, раздаваемых им для забастовок”, что, с другой стороны, “этому не оказывается никакого сопротивления, полиция ничего не делает и никому дела нет до того, что может случиться”.

Тем не менее Царь держится очень твердо — он не позволяет себя запугать и отстаивает свои позиции, даже если с ним не согласна Царица. Он отправляет в отставку Штюрмера и решает расстаться с Протопоповым, против чего выступает Царица.

13 ноября в ставку приезжает Царица с дочерьми, где проводит почти две недели, а 25 ноября вся семья возвращается в Царское Село.

Ц.С. 25 октября 1916 г.

Мой родной ангел,

Снова мы расстаемся! Не могу тебе выразить той радости и удовлетворения, которые я испытала, видя тебя снова в домашней обстановке после шестимесячного отсутствия. Совсем как в былые времена, — спасибо за эту тихую радость, мой дорогой! Ненавижу отпускать тебя туда, где все эти терзания, тревоги, заботы здесь мы, по крайней мере, можем их разделять с тобой. Каждая ласка была подарком — теперь долго буду жаждать их опять.

У тебя, увы, не будет покоя, так много тяжелого труда! И опять эта история с Польшей. Но Бог все делает к лучшему, а потому я хочу верить, что и это так или иначе будет к лучшему. Их войска не захотят сражаться против нас, начнутся бунты, революция, что угодно, — это мое личное мненье, — спрошу нашего Друга, что Он думает по этому поводу.

Родной мой, прощай, да поможет тебе Бог!

Мне не нравится, что Ник. едет в ставку. Как бы он не натворил бед со своими приверженцами! Не позволяй ему заезжать куда бы то ни было, пусть он прямо возвращается на Кавказ, иначе революционная партия опять станет его чествовать. Его стали уже понемногу забывать; его и Сазонова мы должны благодарить за польский вопрос, запрети ему говорить об этом, удали Замойского^[1022], когда он приедет.

Бог да благословит тебя в пути! У меня очень тяжело на сердце. Осыпаю тебя страстными поцелуями. Мне невыносимо сознание, что ты постоянно отягощен заботами и огорчениями и находишься так далеко от меня. Но сердцем и душой я постоянно с тобою и горячо люблю тебя.

Навеки, милый, светик мой, твоя старая

Женушка.

Ц.С. 26 октября 1916 г.

Мой родной, милый,

Мысленно с тобой непрестанно — очень пусто, мрачно и тоскливо без Солнечного Света и без Солнечного Луча. Долгая одинокая ночь, — было радостью получить твои две телеграммы.

Вчера вечером видела нашего Друга и 2 его дочерей в маленьком доме. Он великолепно говорил, был очень счастлив, что видел тебя. Просит тебя отвечать всем, кто говорит и надоедает тебе по поводу Польши: “я для сына все делаю, перед сыном буду чист”, — это сразу заставит их придержать язык. Странно, я как-то раз сказала то же самое Листопаду — пусть никто не смеет изводить тебя, заставь их замолчать, — ведь ты их повелитель.

Свадьба в нашем лазарете была очень мило отпразднована, красивая пара, — я была “посаженной матерью”, а Боткин “посаженным отцом” жениха. Затем я с 4 девочками 1/2 часа каталась в автомобиле, чтоб несколько освежиться, так как мне сейчас предстоит принять Изу, Кусова (командира Пск. полка), Хагандокова, Брон-Бруевича^[1023], Васильева (полиция)^[1024] и 3 офицеров. Вечер уютно проведу в лазарете, пока А. в городе; — она завтракала у нас. Пасмурная погода, озаренная лишь воспоминаниями о твоем дорогом пребывании.

Поцелуй всех в Киеве. Да благословит тебя Господь в пути! Бесчисленные, нежнейшие поцелуи. Безгранично любящая тебя

твоя старая

Солнышко.

Скажи Павлу, чтоб он вернулся ко времени приезда Николаши, — так лучше. Поговорил ли ты об Оболенском?

Могилев. 26 октября 1916 года.

Моя бесценная, любимая душка!

От всего моего старого любящего сердца благодарю тебя за твое дорогое письмо, которое ты, прощаясь, оставила у меня на столе. Нам обоим так взгрустнулось, когда поезд тронулся и ты стояла в дверях. И тотчас же мы увидели, как промелькнул твой автомобиль, уносивший вас всех домой. Тогда Бэби пошел в свое купе играть, а я принял старика Трепова, который пробыл у меня до остановки в Тосно!

Помолившись с Алексеем, я немного поиграл в домино с Дмитрием, Граббе и Н.П. Мы все легли рано и спали крепким сном.

Встали мы поздно — Бэби даже после 10 час., в Смоленске мы останавливались, погуляли, и я принял Рауша^[1025]. Весь день читал очень интересную, только что вышедшую английскую книгу “Человек, который обедал с кайзером”. Когда окончу, пришлю ее тебе.

Ал. играл в свой любимый “Nain jaune”. Перед прибытием сюда у него из носа пошла кровь, так что мы послали за Исаньянцем, который сделал ему прижигание, — теперь все хорошо.

Нас встретили те же люди, что и всегда, и я после нескольких приветственных слов отпустил их. Я погулял на платформе и много думал о тебе и девочках. Меня поразила царившая кругом тишина — все ожидал, что услышу дикие крики Анаст. или Марии, мучающей Мордвинова. Вместо этого убежала кошка Ал. и спряталась под большой кучей досок. Мы надели пальто и пошли искать ее. Нагорный сразу нашел ее при помощи электрического фонаря, но много времени отняло заставить эту дрянь выйти, — она не слушалась Ал. Наконец, он схватил ее за задние лапы и вытащил через узкую щель.

Сейчас так тихо в поезде — Алексей ушел спать, а из свиты многие, конечно, отправились в кинематограф! Я чувствую себя очень одиноким, но рад, что могу писать тебе; я воображаю, что тихо разговариваю с тобою.

Вчера вечером получил следующую телеграмму от дорогой мама: “Правда ли, что скоро увидимся? Очень хотела бы знать, когда и сколько времени? п. ч. М.П.^[1026] будет 29. Успеюput her off?”^[1027].Я смеялся, читая это, и немедленно телеграфировал требуемые подробности.

Когда ты получишь это послание, мы уже будем в Киеве. Мне досадно, что ты эти дни не получишь от меня писем, потому что вряд ли у меня будет время писать. Во всяком случае, это может считаться за два.

Ах, сокровище мое, любовь моя! Как я тоскую по тебе! Такое это было подлинное счастье — эти 6 дней дома! А также и ночи!

Храни Господь тебя и девочек! Нежно целую и крепко прижимаюсь к тебе. Обнимаю детей и А.

Навеки, Солнышко мое, твой весь старый

Ники.

Ц.С.

27 октября 1916 г.

Мой ненаглядный!

Серый ветреный, теплый день. Тебе, действительно, должно казаться странным на платформе без девочек и без Мордвинова. Хотелось бы знать, солнечная ли у вас погода, по крайней мере.

Соня Ден завтракала у нас. Она выглядит совсем больной, зеленая и худая, сегодня уезжает в Крым, — я рада за бедную Ксению, которая, по-видимому, грустит и прихварывает; Рейн будет позднее. Интересно, о чем он собирается со мной говорить. Я попрошу его исправиться и более деликатно обходиться с Алеком, как ты мне сказал. Хагандоков выглядит как и прежде, только похудел, и лицо у него хитрое, — он привел меня в смущение тем, что предоставил мне вести разговор. Я говорила исключительно о Сибири.

Очень темно у меня в комнате, едва могу писать на диване. Дети отправились в Большой дворец.

Интересно, как сойдет все в Киеве, — какая досада, что и Михень там будет, а не ты один! — Вчера вечером было так славно в лазарете, я посидела во всех палатах дома скучно и одиноко без тебя, ненаглядный. Прошла ли совсем твоя простуда? Прощай, любовь моя. Бог да благословит и сохранит тебя!

Крепко целую. Твоя старая

Солнышко.

Ц.С. 28 октября 1916 г.

Мое возлюбленное сокровище!

Все мои мысли с тобой. Я прочла в немецких газетах статьи о польском вопросе, о том, как там недовольны действиями Вильгельма, предпринятыми без предварительного обсуждения с народом, газеты пишут, что это вечно будет спорным вопросом между нашими 2 народами и т.д.; другие же не придают этому такого серьезного значения и высказываются весьма неопределенно, — я полагаю, что это большой промах со стороны Вильгельма и что он за это тяжко поплатится. Поляки не преклонят колена перед немецким принцем и перед железным режимом, подносимым под видом свободы. Как много благоразумных русских людей, — между ними Шаховской, — благословляют тебя за то, что ты не внял мольбам просивших тебя дать Польше свободу в момент, когда она уже перестала быть нашей, так как это было бы только смешно! И они совершенно правы.

Сегодня я приняла Рейна и передала ему то, о чем ты говорил, так что в дальнейшем он будет руководствоваться твоими указаниями. Ты знаешь, этот человек несимпатичен мне — в его манере держаться чувствуется какое-то издевательство, но это умный, очень честолюбивый человек, которого следует держать в руках.

Знаешь, Брон-Бруевич^[1028], в общем, произвел на меня хорошее впечатление, я была несколько предубеждена против него после всего, что о нем говорилось, и совершенно откровенно высказала ему это. Мы провели почти целый час в интересной беседе. Я передам тебе кое-что из нашего разговора, а ты это используй и заставь кое-что исправить и изменить, только не говори Алекс., что ты это узнал от меня — он причинил достаточно зла, передав ту ложь Иванову, — я чувствую, что этот человек меня не любит. Я говорила с ним относительно черного Данилова. Он говорит, что это — человек, годный исключительно для канцелярской, а не для живой работы, зарывшийся в бумаги и притом недобросовестный; старый Рузский, как человек довольно болезненный (дурная привычка нюхать кокаин) и тяжелый на подъем (lazy), нуждается в сильном, энергичном помощнике, чтоб как следует двинуть дело — хороших людей отстранили, другие сами ушли, не желая продолжать работу под руководством Данилова.

Он рассказал мне, почему Р. настаивал на том, чтобы Дан. был при нем, протекция, родство его жены или что-то подобное (я позабыла, что он именно говорил), но, во всяком случае, он взял его не ради его достоинств. При Куроп. разведка неприятеля (глубокая) была поставлена очень слабо — раньше знали все, что происходит в Финляндии, Швеции и балтийских провинциях, а сейчас почти не имеется сведений. Почти нет контр-разведки — одна только переписка — бумаги, бумаги, мелочная формалистика, мертвечина. Эти трое из контр-развед. в Петрогр. раньше были подчинены Бр.-Бp.^[1029] вместе с многими другими, и они были очень хороши, имея настоящих руководителей и находясь под контролем, но после его удаления всему этому был положен конец, и эти трое подчинены Алекс. и действуют в качестве его личной штабной контр-р., согласно его приказам, они арестовывают и т.д., а затем представляют о том доклады в Могилев. Это некрасиво, и теперь мне понятно, почему многое делается несправедливо.

Представь себе, Рузск. и его штаб не имеют никаких активных оперативных планов. Я спросила, почему они не наступают, как ты о том дал приказ Куроп. и Р., — он говорит, что это вполне возможно, у нас гораздо больше войска, нежели у немцев. Они обучают своих молодых солдат вблизи окопов для того, чтобы внушить нашим, будто их там масса. Р. доволен своим местом, его честолюбивая жена ни за что на свете не допустит, чтоб он потерял его, а потому он предпочитает спокойно сидеть, — он работает всего 2 часа в день, — он добрый, честный человек, но необходим настоящий сильный человек, который бы заставил его работать. Совершенно пренебрегают вопросом обеспечения продовольствием — говорят, что гражданские власти обязаны им дать его, — это совершенно неверно. В полном пренебрежении вопрос управления районом фронта (гражданское).

Можно ли что-нибудь понять из того, что я тебе пишу? Очень трудно передавать разговоры. Он сам записал мне эти пункты, так как я боялась позабыть их. Я только могу сказать, что очень рада была с ним познакомиться, и от души желала бы, чтоб ты с ним повидался. Он мог бы рассказать тебе многое, чего я не в состоянии воспроизвести, уж очень все это сложно и длинно. Он ни о чем не просит, ему лично ничего не нужно, исключительно лишь ради тебя и всеобщего блага он просил разрешения повидать меня, чтобы высказаться обо всем. Он очень умен, сним легко говорится; он рассказал много прискорбных вещей, о которых приходилось слышать и от других. Так мало честных людей! Он говорит, что в этой армии царят страшная распущенность и беспорядок, но он того мненья, что если б старик имел надежного помощника, можно было бы многое изменить к лучшему. И это стояние солдат в течение долгих месяцев на одном месте в то время, как они могли бы с успехом наступать, по его словам, действует на них деморализующе.

Постоянно контрасты — крайности.

Теперь довольно о делах.

Серый, скучный день. Мы спешим в город, О. и Т. должны быть на заседании Комитета, а я поеду с М. и А. в лазарет Зимнего дворца — там сейчас лежит 358 солдат. За всю ночь спала не более получаса — невыносимо, и притом без всякой причины, — я ничем не была озабочена или огорчена: не было милой “живительной теплоты”, чтоб успокоить меня.

Теперь прощай. Бог да благословит тебя, мой дорогой! Страстно целую тебя.

Навеки твоя старая

Женушка.

Горячее спасибо за твое дорогое, длинное письмо.

Киев-вокзал. 28 октября 1916 г.

Моя возлюбленная душка!

Мы приехали сегодня утром в 10.30, и, подумай! были встречены мамой, Павлом и Сандро. Кроме них было еще три генерала, губернатор и городской голова. Так как я и Бэби должны были заехать в Софийский собор, то мама прямо поехала во дворец, а мы прибыли немного позднее.

Войска и все школы — военные и др. были выстроены вдоль улиц. Порядок был образцовый, но, к сожалению, погода была не из приятных: стоял туман, было темно, хотя и не холодно. Со смешанным чувством я обошел наши старые комнаты. Так ярко вспомнилось прошедшее и смерть несчастного Столыпина.

До самого завтрака мы просидели в моей комнате, рассматривая интересные альбомы мама; она любит эту комнату, потому что в ней по утрам светло.

Затем мы позавтракали втроем, и Бэби впервые кушал с аппетитом.

Только что доложили, что курьер должен немедленно выехать. Храни Господь, моя любимая, тебя и девочек! Нежно целую.

Навеки твой

Ники.

Царское Село. 29 октября 1916 г.

Мой родной, милый!

Ужасно была рада, получив вчера твое милое, длинное письмо — от всей души благодарю тебя за него! Как я рада, что, — судя по твоей телеграмме, — вы могли уютно втроем позавтракать, но хотелось бы знать, как вам удалось отделаться от Михень. И виделся ли ты с Ольгой, или она все еще больна?

Тепло, пасмурно, идет дождь, туман — самая “подлая погода”, как говорят моряки.

В прошлую ночь спала всего 1/2 часа, эту — всего от 5 1/2 до 71/2, — это страшно мучительно. Схожу на часок попозже в лазарет, чтоб дать отдохнуть ногам и спине, которые все еще болят после лазарета Зимнего дворца. Это отняло у нас час времени, — назад они отвезли меня в кресле на колесах через пустые залы.

Приняла в городе Протопопова. Затем мы отправились к Скоропослушнице и поставили свечки — ты носи тот образок, который я тебе когда-то привезла оттуда.

Позавтракала и пила чай в поезде. Дома приняла бедного Ребиндера, жена которого недавно умерла. Потом m-me Зизи была от 8 1/2 до 9.

Сегодня принимаю Волкова. Федорова, Штюрмера, Шебеко из Москвы, все это так утомляет мозги; во время разговоров я свежа и бодра, но потом чувствую себя отупевшей.

Сейчас я должна просмотреть кучу докладов, — закончу письмо после завтрака.

Собираюсь немного покататься, чтоб освежить голову, так какмне днем предстоит выслушать 4 доклада.

Целую тебя, мой ангел, так горячо и крепко, как только возможно. Бог да благословит и да защитит тебя, любимый!

Навеки всецело

Твоя.

Ц.С. 30 октября 1916 г.

Мой любимый, милый!

Прости меня за то, что я сделала, но я должна была так поступить. Наш Друг сказал, что это было абсолютно необходимо. Протопопов в отчаянии, что вручил тебе тогда ту бумагу, он был уверен в своей правоте, пока Гр. ему не разъяснил, что он совершенно неправ. А потому я вчера говорила с Штюрмером, они оба вполне верят в удивительную, Богом ниспосланную мудрость нашего Друга. Шт. посылает тебе с этим курьером для подписи новую бумагу, передающую все продовольственное дело немедленно министру внутренних дел. Шт. просит тебя подписать ее и тотчас же вернуть с поездом, отходящим в 41/2, она тогда придет вовремя, т.е. до того, как соберется во вторник Дума. Мне пришлось решиться на этот шаг, так как Гр. говорит, что Протопоп. будет иметь все в своих руках, покончит с союзами и таким образом спасет Россию. Вот почему это должно быть в его руках; хотя это будет очень трудно, надо исполнить. В руках Бобр. дело не пошло бы на лад. Доверься нашему Другу. Он будет помогать Протопоп., Шт. с этим вполне согласен. Прости меня, но мне пришлось взять на себя эту ответственность ради тебя, мой дорогой. Дума стала бы настаивать на том, чтобы все было сосредоточено в одних, а не в 3-х руках, а потому лучше, чтобы ты прямо передал это Протопопову. Бог благословит этот выбор.

Шт. очень беспокоит Дума, их бумага отвратительна, революционного характера, — они (министры) надеются повлиять на голосование. — Некоторые заявления, которые они хотят сделать — просто чудовищны. Например, что они не могут работать с подобными министрами — какое бесстыдство! Это будет отвратительная Дума^[1030], но не надо бояться: если она окажется слишком уж плохой, ее можно будет закрыть. Это — война с ними, и мы должны быть тверды. Скажи мне, что ты не сердишься, — эти люди прислушиваются к моему голосу, и, раз в данном случае руководит наш Друг, это должно быть хорошо! Они, т.е. Пр. и Шт., преклоняются пред Его мудростью.

У меня болит голова, я чувствую отупение, а потому, боюсь, пишу неясно. Только что получила твое милое, совершенно неожиданное письмо из Киева. 1000000 раз благодарю тебя за него. Я очень рада, что все сошло хорошо. Целую тебя без конца с глубочайшей и безграничной преданностью.

Бог да благословит и поможет тебе!

Твоя старая

Женушка.

Могилев — вокзал. 30 окт. 1916 г.

 Моя любимая!

Только что приехали сюда при ужасном дожде и ветре. Я пишу в поезде, чтобы не терять времени и отослать курьера вовремя.

Из Киева я вынес самые лучшие впечатления. Мама была очень добра и ласкова. Мы по вечерам, во время игры в “puzzle”, вели долгие разговоры. Ольгу мы видели 2 раза, она уже встала вчера и выглядит хорошо, хотя и худа, — такое спокойное, хорошее выражение лица. Она письменно просила разрешения повенчаться в субботу 5-го ноября. Она, конечно, спросила об этом и мама, и я принял ее сторону, сказав, что, по моему мнению, надо покончить с этим делом. Раз это должно случиться, пусть совершится теперь! Она хочет взять отпуск на 2 недели и затем вернуться к своей работе. Мама намерена еще пожить в Киеве, который она очень любит.

Завтра я опишу тебе подробности нашего пребывания там. А сейчас надо кончать. Храни тебя Господь, моя любимая! Крепко благодарю за 2 письма. Целую всех.

Навеки твой

Ники.

Ц. ставка. 30 октября 1916 г.

Мое дорогое сокровище!

Горячо благодарю тебя за твое милое письмо, которое, вернувшись сюда, я нашел у себя на столе. Для меня было большим утешением получить сегодня 2 твоих письма, так как я чувствовал себя угнетенным, возвращаясь сюда. Киев кажется каким-то чудным сном, все прошло там так хорошо и все были так сердечны!

Теперь расскажу тебе все по порядку. В моем последнем спешном письме из Киева, написанном в поезде, я остановился на нашем завтраке втроем. В 2.30 мин. во дворе были выстроены выпускные одной из школ прапорщиков и произведены в офицеры. Мама смотрела из окна и очень все одобрила, особенно она осталась довольна тем, как Бэби держал себя позади меня! Затем мы поехали в Ольгин лазарет и провели с ней около часу. Она лежала на соломенной кушетке, вроде садовой мебели. Я видел некоторых из ее сестер, которых знал раньше, и двух докторов.

Раненые сошли вниз, чтобы проводить нас. Тат. Андр. была страшно рада, что могла поговорить с Алексеем. От Ольги мы поехали пить чай к дорогой мама, а затем я отправился в поезд. Он обедал, а я читал и писал. На следующий день, 29-го, от 9.30 до 12 час. я посетил четыре военных школы; три из этих школ совершенно новые, и с них я начал. Сначала Николаевское военное уч. и Николаевское артиллер. уч., — оба за чертой города, недалеко одно от другого. Прекрасные, громадные, новые здания, кое-где не вполне достроенные. Затем мне пришлось проехать через весь город в Алексеевское инженерное уч., тоже огромное и хорошо расположенное здание, с чудным видом вниз на Днепр. По дороге во дворец я заглянул в старое военное училище, теперь названное в память Кости^[1031]. К счастью, я вовремя приехал к завтраку в 12.30. Мама пригласила всю мою и свою свиту и Игнатьева (губернатора) с женой (дочь Юлия Урусова). Бэби все утро гулял в саду, у него были розовые щечки, и он удивлял всех за столом своим аппетитом. Он мило разговаривал с Зиной Менгден и вел себя хорошо.

Днем мама взяла нас на прелестную прогулку по ту сторону реки. Вид оттуда на город был прекрасен, но, увы! без солнца. Мы вернулись через другой мост и, проезжая мимо лазарета Ольги, вышли там и были рады видеть, что она встала. Но она ощущала все еще небольшую слабость. Позднее пили чай у мама с Павлом и М.П. Она подарила мама очень хорошенькую икону от всей семьи, с подписями всех на обратной стороне. Только наших подписей и детей, конечно, на ней нет. Она была очень суха со мной и ни слова не сказала про Ливадию! Мама это нашла очень странным. Павел был в прекрасном настроении. Он только что видел всю гвардию и был в восторге. После обеда у мама я выехал из Киева при проливном дожде.

31-го окт. Получил твое дорогое письмо и от всего сердца благодарю за твой добрый совет. Я всегда думал, что продовольств. вопрос лучше решить сразу, только я должен был дождаться этой бумаги. Теперь это сделано: помоги нам Бог! Я чувствую, что это правильно.

Погода теплая. Вчера шел сильный дождь. Пора кончать. Храни Господь тебя, мой ангел, и девочек! Нежно целую.

Навеки твой

Ники.

Привет А.

Ц.С. 31 октября 1916 г.

Мой любимый!

Серая, дождливая, унылая погода, я опять почти не спала, — пора бы выглянуть солнышку. Все мои мысли с тобой.

Вчера был прекрасный концерт, — у Кузнецовой прелестный голос, и она великолепно исполнила испанские танцы. Лерского я слышала впервые и вспоминала тебя. Протопопов просил, чтоб я приняла его по “очень нужному делу”, — после приема его закончу это письмо. Затем надо принять множество дам, попозже Шаховского и В. П. Шнейдер, — ни минуты свободной.

Дорогой мой, наш Друг просит тебя непременно приостановить дело Сухомлинова, а то Гучков и другие собираются сделать гнусные заявления, поэтому спешно протелеграфируй Шт. Я думаю, что это прежде всего его касается? Телеграфируй следующее: “Ознакомившись с данными предварительного следствия по делу бывшего военного министра ген. Сухомлинова, нахожу, что нет решительно никаких оснований для обвинения, а посему дело прекратить”. Это должно быть сделано до того, какДума соберется завтра днем.

Я чувствую, что поступаю жестоко, терзая тебя, мой нежный, терпеливый ангел, но я всецело полагаюсь на нашего Друга, который думает исключительно о тебе, о Бэби и о России; благодаря Его руководству, мы перенесем эти тяжелые времена. Это будет жестокая борьба, но Божий человек находится вблизи, чтобы благополучно провести твой челн через рифы, а маленькое Солнышко стоит, подобно скале, позади тебя, твердая и непоколебимая, с решимостью, верностью и любовью, готовая к борьбе за своих любимых и за нашу страну.

Полчасика покатаюсь в автомобиле, чтоб освежить голову перед приемом Протоп. Бог поможет ради моего дорогого.

Посылаю тебе одну бумагу относительно контр-разведки Алекс., потому что эти люди мешаются в дела, совершенно их не касающиеся, этому надо положить конец, — я позабыла отослать тебе ее раньше.

Затем относительно Рубинштейна — этот человек при смерти. Протелеграфируй или же прикажи Алекс. немедленно телеграфировать Рузскому^[1032] о переводе Руб. из Пскова в ведение Министра Внутр. Дел (лучше ты сам телеграфируй, тогда он сразу все сделает). Нет времени, чтоб написать тебе о нашем разговоре, тороплюсь отправить письмо. Им удалось удержать Думу от опубликования их дурацкой декларации.

Целую много раз и благодарю за неожиданное милое письмо. Благословляю и целую тебя без конца.

Твоя старая

Женушка.

Царское Село. 1 ноября 1916 г.

Мой любимый, дорогой!

Горячо благодарю тебя за твое милое, длинное письмо с подробностями относительно твоего пребывания в Киеве. Я рада, что ты провел несколько уютных вечеров с дорогой матушкой и что тебе удалось так много сделать. Холодность Михень — это уж превышает всякую меру, я надеюсь, что ты тоже был сух, хотя я сомневаюсь, чтоб тебе удалось быть иным, не милым и вежливым.

Итак Ольга выходит замуж в субботу — где будет венчание? В какое имение она собирается ехать?

Это гораздо лучше, что дорогая матушка остается в Киеве, где более мягкий климат, где она может жить более согласно своим вкусам и слышать меньше сплетен. Я очень огорчена тем, что пришлось послать тебе эту телеграмму, зашифрованную Протопоп., но все министры так нервничали из-за Думы и тревожились, что в случае, если бы сегодня было опубликовано его назначение, то поднялся бы страшный скандал в Думе, его не приняли бы, и тогда Шт. пришлось бы распустить Думу. Тогда как если несколько отложить, то будет легче распустить Думу. Я была несогласна с этой бумагой и знала, что наш Друг тоже будет против, а потому послала Пр. к Нему, чтоб они вместе обсудили это дело. Наш Друг говорит, что это ошибка министров, потому что они бездействовали все эти дни. Представь себе, Бобр. до сих пор не сменил своего помощника, тогда как в бумаге, представленной тебе Прот., было написано, чтоб он это сделал. Теперь я просила Шт., чтоб он от своего имени приказал это исполнить. Они плохи, сотрудники Бобр., — и сочувствуют левым партиям. — Я вчера совершенно одурела от многочисленных посетителей. — Я была несогласна с Шаховским, он настроен против Прот. (jalousie de metier). Затем еще В. П. Шнейдер в течение 1 1/2 часов и 3 дамы.

Опять не могла уснуть до 51/2, и то уснула ненадолго. — В 3 жду Аню, а потому не запечатаю своего письма до ее прихода, — быть может, ей понадобится передать тебе что-нибудь. Мои 3 уютных вечера в лазарете кончились.

Какие у тебя сведения относительно того, что случилось в Балт. Порту?Шаховской сказал мне, что в Совете Министров Трепов обошелся чрезвычайно грубо с Григоровичем по поводу несчастья в Архангельске и что он позволил себе очень резкие, неджентльменские выражения. Действительно, их следует встряхнуть и наставить на путь истины.

Получила милое письмо от Виктории — Джорджи приедет туда сегодня, завтра венчание, после которого они тотчас едут в маленький домик, нанятый ими на севере, затем он возвратится к себе на корабль. Сейчас он не может получить отпуска, но надеется ежедневно несколько часов видеть Наду^[1033] в их доме. Трудное начало для таких юных созданий. — Виктория поехала во Францию за Луизой, чтобы дать ей возможность хорошенько отдохнуть, — она усердно работала в госпитале и нуждается в отдыхе.

Сегодня у меня будет старик Шведов и Мразовский из Москвы. — Бесконечные приемы. — В четверг нашей Ольге минет 21 год! Совсем почтенный возраст! Я постоянно думаю о том, за кого наши девочки выйдут замуж, и не могу себе представить, какая судьба их ждет, — если б им дано было найти ту глубокую любовь и счастье, которые ты, мой ангел, мне давал на протяжении этих 22 лет! Увы, это такая редкость в наши дни!

Как идут дела в Румынии? Сейчас так мало сведений доходит до нас.

Я уже озабочена рождественскими подарками для моего “пункта”, — там такая масса народа, и так трудно найти что-нибудь подходящее и не чрезмерно дорогое.

Темно, совсем не бывает солнца, а я надеялась, что более холодная погода принесет с собой ясные дни. Я тоскую по тебе, дорогой мой, жажду твоих нежных любящих ласк.

Наш Друг ужасно сердит на Протоп., который из трусости не хотел, чтобы было объявлено о том, что отныне продов. переходит в его ведение, — из-за Думы, и наш Друг сказал ему, что он мог бы объяснить это ему тем, что он надеялся приблизительно в неделю все привести в должный порядок. Прот. хочет взять это в свои руки только через 2 недели — это глупо. Гр. не так уж сильно волнуется из-за Думы, так как они всегда кричат, чтобы не было. Я согласна с Ним в этом. А. шлет нежные поцелуи, она очень довольна своей поездкой в имение, а также посещением всех святынь в Москве — положительно — Скопин Шуйский.

Она была у митрополита, — он просил, чтоб ему никакого епископа не давали в помощники, и наш Друг того же мнения.

Мы все тебя нежно целуем. Бог да благословит, защитит тебя и да поможет во всем!

Навеки твоя

Женушка.

Надеюсь, ты послал телеграмму относительно умирающего Рубинштейна?

Ц. ставка. 1 ноября 1916 г.

Моя бесценная!

Я много раз перечитывал твое дорогое письмо — именно то, в котором ты пишешь о своих беседах с Шт. и Прот. Мне нечего тебе прощать, я только должен быть глубоко благодарен тебе за то, что ты своей помощью так подвинула это серьезное дело!

Теперь я понимаю смысл телеграммы Гр., которую получил в Киеве и переслал тебе вчера. Но я не мог написать необходимых слов, не имея бумаги министра перед глазами. Теперь это сделано, и я спокоен, хотя вполне сознаю большие трудности, которые нас ожидают первые два месяца. Да, будем тверды и подождем.

Со времени моего последнего здесь пребывания военное положение Румынии улучшилось, и наша армия стягивается удачнее, чем я этого ожидал в виду трудности передвижения. По дороге из Киева мы встретили 4 воинских поезда, шедших из Риги на юг; слышали пение и в окнах видели множество веселых молодых лиц.

Вчера мы ездили к памятнику, я гулял, а позднее мы поели печеного картофеля. Было совсем тепло.

Дмитрий уехал, так как ему надо сделать операцию щеки (изнутри)! Он надеется повидать тебя. Скоро должен приехать Игорь, — вот удовольствие! Из Буковины приехали толстый бельгиец, Вильямс и Жанэн, — они в восторге от всего виденного, представлялись мама.

Храни тебя Господь, моя единственная и мое все! Целую нежно тебя и девочек.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 2 ноября 1916.

Любимый мой, сокровище мое!

Сердечно благодарю тебя за твое милое письмо. Сегодня утром получила твою ночную телеграмму; на душе у меня было тревожно и грустно, так как я сознавала, что тебя должна была взволновать телеграмма, написанная мною по-русски. Я ненавижу докучать тебе и просить о перерешении уже сделанного, тем более когда я не согласна с тем, что говорят министры.

Наконец, солнышко ярко светит, это такое наслаждение после долгих, сумрачных дней, — все наши раненые чувствуют себя гораздо лучше, и многие ездят кататься, мы также, хотя было 7 гр. мороза. Я опять спала только 2 часа — такая досада! Быть может, с переменой погоды мне станет лучше. В лазарете все в порядке, хотя даже там мне приходится принимать архитекторов, генералов, говорить о сахаре, масле и т.д.

У одного офицера внезапно разорвался небольшой кровеносный сосуд, а потому нам пришлось немедленно оперировать его и зашить сосуд, — все сошло благополучно. Татьяна впервые давала хлороформ.

Жаль, что обоих вас не будет ко дню рождения Ольги. В 1 1/2 в моей комнате будет молебен. — Я рада, что дела в Румынии налаживаются. Веселкин, вероятно, рассказал тебе много интересного; какое счастье, что у нас там такой энергичный человек!

А теперь, любимый, радость души моей, до свидания. Бог да благословит и защитит тебя!

Нежные поцелуи шлет тебе твоя старая

Женушка.

Ужасно скучаю без тебя!

Ольга написала, что венчается 4-го в 4 часа в маленькой церкви над Днепром на месте идола Перуна. Да благословит ее Бог и да будет Н.А.^[1034] действительно достоин ее любви и жертвы!

Ц. ставка. 2 ноября 1916 г.

Моя бесценная!

Глубоко благодарен тебе за дорогое письмо и шлю наилучшие пожелания ко дню рожденья нашей Ольги. Да, 21 год прошел, — почти целое поколение. Я помню, я тогда жил в той старинной зеленой уборной!

Вчера был ливень, а ночью выпал большой снег, и сейчас 3 градуса мороза. Пейзаж совершенно зимний. Автомобилям даже трудно ездить по улицам. Сегодня утром представлялась наша 4-я сотня. У офицеров и солдат хороший, бодрый вид и загорелые лица. Они небольшими партиями отправляются в Царское С. за своими вещами, новым обмундированием и сапогами.

Николай Мих. приехал сюда на один день, мы имели с ним вчера вечером длинный разговор, о котором расскажу тебе в следующем письме, — сегодня я очень занят.

Храни Господь тебя, мое любимое дорогое Солнышко, и детей!

Горячий привет всем!

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 3 ноября 1916 г.

Ненаглядный, любимый мой!

Поздравляю тебя с днем рожденья нашей взрослой девочки. Был молебен в лазарете, а сейчас — в моей большой комнате. Твои письма еще не пришли. Было так приятно услышать милый голосок Бэби, только очень плохо слышно, через несколько дней телефон будет лучше устроен, и я надеюсь, что ты тоже как-нибудь поговоришь хоть несколько минут, чтоб дать возможность услышать столь желанный милый голос.

Виктория телеграфировала, что свадьбу вчера прелестно отпраздновали; Надя надела наше ожерелье.

Провела чудный вечер с нашим Другом и с Исидором: “успокой Папу, напиши, что все так будет еще (что Прот. получит в свои руки все продов. дело), что все впереди”. Они слишком долго зевали, а потому он назначен с таким опозданием, они сами тому виной, — все могло бы быть хорошо. Ты не должен огорчаться, твое решение было правильно, и оно будет несколько позднее приведено в исполнение.

Он очень огорчен, что Николаша приедет в ставку. Он великолепно говорил, спокойно и очень возвышенно, — тебе бы понравилось.

6 1/2 градусов мороза и яркое солнце, — собираюсь немного покататься, — трудно дышать при таком морозе. — Дмитрий будет к чаю. — Все мои мысли и молитвы с тобой.

Милый, не пошлешь ли ты кого-нибудь в Ораниенбаум в офицерскую школу? Во главе ее стоит старый генерал Филатов. Около 300 офицеров обучается там пулеметному делу, но оно очень плохо поставлено: там большой беспорядок, плохо ведется дело обучения, так что многие уходят оттуда. Я это слышала от офицеров, которые были посланы туда из полков, — они говорят, что эта школа, действительно, плохо и нецелесообразно устроена, их держат там годами, и все очень плохо организовано. (Карангозов и др. серьезно говорили об этом со мной, они находят, что было бы счастьем, если б это могло было изменено и если б там был наведен порядок). Филатов — старый профессор и придерживается своих старомодных идей. Думается мне, тебе следует приказать, чтоб какой-нибудь компетентный генерал произвел там серьезную ревизию. Там слишком мало пулеметов на 300 офицеров, тогда как каждый должен изучить дело в совершенстве и знать каждую мелочь. Они самостоятельно занимаются, помимо установленных часов, иначе ничего не знали бы. Им приходится слушать лекции о подводных лодках и т.п., что к ним не имеет никакого отношения. Милый, распорядился ли ты о том, чтобы Рубинштейн был передан в ведение министерства внутренних дел? Иначе он умрет в Пскове — прошу тебя, дорогой.

Вернувшись с прогулки, нашла твое милое письмо, за которое нежно благодарю. — Я рада, что Н. М. пробыл всего лишь один день.

А теперь, любимый, я должна кончить, — курьер должен отправляться.

Благословения и поцелуи без конца. Всецело

Твоя.

А. сидит рядом со мной и шлет тебе поцелуй.

Ц. ставка. 3 ноября 1916 г.

Мое сокровище любимое!

Горячо благодарю за дорогое письмо.

У Крошки растяжение жилы в верхней части правой ноги, небольшая опухоль, но болит не сильно, — ночью он часто просыпался и стонал во сне.

Федоров велел ему спокойно лежать в постели. Он очень весел и окружен тремя своими воспитателями, так что в соседней комнате очень шумно.

Вл. Ник. может сообщить тебе подробности об его ноге, так как это началось, когда он еще был здесь.

Оболенский появился вчера здесь, счастливый и сияющий, что освободился от своего поста. Он получит назначение в 3-й Кавказский корпус, который он сам выбрал.

Ген. Алексеев нездоров и лежит — у него сильный жар.

Федоров говорит, что у него почки не в порядке; он вызвал Сиротинина. Это осложнение имеет для меня большое значение. Я надеялся поехать в ближайшем времени куда-нибудь на фронт, но теперь придется эти дни побыть здесь.

Пустовойтенко отлично осведомлен во всем, и он прекрасный помощник. Пока не думаю брать никого со стороны.

Может быть, через неделю ты сможешь приехать сюда?

Посылаю тебе письма Николая, которых он не отсылал мне, но привез с собой, — они дадут понятие, о чем мы говорили.

Храни тебя, мое родное Солнышко, и девочек Господь! Нежно целую. Твой старый

Ники.

Ц. Село. 4 ноября 1916 г.

Мой ангел милый,

Большое тебе спасибо за твое дорогое письмо, только что мною полученное. Я прочла письмо Николая и страшно возмущена им. Почему ты не остановил его среди разговора и не сказал ему, что если он еще раз коснется этого предмета или меня, то ты сошлешь его в Сибирь, так как это уже граничит с государственной изменой? Он всегда ненавидел меня и дурно отзывался обо мне все эти 22 года, — и в клубе также (у меня был такой же самый разговор с ним в этом году), — но во время войны и в такой момент прятаться за спиной твоей мама и сестер и не выступить смело (независимо от согласия или несогласия) на защиту жены своего Императора, это — мерзость и предательство. Он чувствует, что со мной считаются, что меня начинают понимать, что мое мнение принимается во внимание, и это невыносимо для него. Он — воплощение всего злого, все преданные люди ненавидят его, — даже те, кто не особенно к нам расположены, возмущаются им и его речами. — А Фред. стар и никуда не годен, не сумел его остановить и задать ему головомойку, а ты, мой дорогой, слишком добр, снисходителен и мягок. Этот человек должен трепетать перед тобой; он и Николаша — величайшие мои враги в семье, если не считать черных женщин^[1035] и Сергея. — Он просто не выносит меня и Ани, а холодные комнаты тут ни при чем, уверяю тебя. Я не обращаю внимания на личные нападки, но так как я твоя жена, они не смеют этого делать. Милый мой, ты должен поддержать меня, ради блага твоего и Бэби. Не имей мы Его, все давно было бы кончено, в этом я твердо убеждена, — я повидаюсь с Ним на минутку перед приходом Штюрмера. Бедный старик, — как подло с ним и о нем ежедневно говорят в Думе!— Во вчерашней речи Мелюков^[1036] привел слова Бьюкенена о том, что Шт. изменник, а Бьюк. в ложе, к которому он обернулся, промолчал, — какая подлость! Мы переживаем сейчас самые тяжелые времена, но Бог все же поможет нам выйти из этого положения, я не страшусь. Пускай они кричат — мы должны показать, что мы не боимся и что мы тверды. Женушка — твоя опора, она каменной скалой стоит за тобой. Я спрошу нашего Друга, считает ли Он уместным, чтоб я поехала через неделю, или, так как тебе нельзя двинуться с места, не следует ли мне здесь оставаться, чтобы помогать “слабому” министру. — Они снова выбрали Родзянко, а его речиужасны, как и то, что он говорит министрам.

Я надеюсь, нога нашего Крошки скоро поправится. И Алексеев заболел, — все беды сразу, — но Бог не покинет тебя и нашу любимую страну, благодаря молитвам и помощи нашего Друга. Я рада, что ты нашел место для Оболенского.

Опять серый день, 4 1/2 градуса мороза, солнце было только два дня. — Тяжко и грустно: так горячо берешься за правое дело, а вследствие этого, конечно, “злоумышленники” стараются все дело погубить. — Я чувствовала, что Николай не к добру поехал в ставку, — скверный он человек, внук еврея!^[1037]

Покаталась с ней и ждем Его (затем Рост. и Шт.). Прощай, радость жизни моей, мой единственный и мое все. Благословляю и целую без конца. Всецело

Твоя.

Она пишет заменя, так как ей легче писать по-русски^[1038]. По прочтении письма Николая Он сказал: “Не проглянуло нигде милости Божией, ни в одной черте письма, а одно зло — как брат Милюкова, как все братья зла...” “Человек он ничтожный, добра то он делает, а милости Божией и на делах нет, никто его не слушает, а потом убедись на нем”. — “Господь показал Маме, что все это ничтожно, воcнe”.

Я видела во сне, что меня оперировали, отрезали мне руку, но я не испытывала никакой боли, а после этого получила письмо Н. от тебя.

Ц. ставка. 4 ноября 1916 г.

Моя душка Солнышко!

Горячо благодарю за милое письмо.

Нога Бэби от времени до времени побаливает, и первую часть ночи он не может спать. Когда я ложусь, он старается больше не стонать и засыпает скорее.

Федоров говорит, что рассасывание идет успешно, так как температура у него немного выше нормальной, так что я надеюсь, что через несколько дней он сможет встать!

У меня сегодня мало времени для письма, так как я принимал старого кн. Васильчикова, Троцкого и Дашкова, вернувшихся из Москвы.

Они пробыли там ровно месяц, посещая и осматривая лазареты, и видели 76000 раненых, из которых 16000 роздали награды. Они нашли все в полном порядке.

Через несколько дней я пошлю Георгия на юго-западный фронт, чтобы поблагодарить войска и раздать награды героям.

Алексееву сегодня немного полегче. Фед. настаивает на том, чтобы он полежал еще, по крайней мере, неделю, потому что кроме болезни он переутомлен работой и не досыпал все это время. Выглядит он свежее.

Кирилл приезжал на 2 дня, теперь он уехал в Або.

Храни Господь тебя, мое сокровище, моя любимая женушка, и девочек! Крепко целую.

Твой старый

Ники.

Ц. Село. 5 ноября 1916 г.

Дорогой мой,

Горячо благодарю тебя за твое милое письмо. Как досадно, что Бэби должен лежать, но, конечно, так для него лучше, — только бы не было болей! Это хорошо, что ты отправляешь Георгия, — чем больше ты их заставляешь двигаться, тем лучше, — ничего хорошего нет в том, чтоб торчать на одном месте без всякого дела. Алексееву следовало бы дать 2-месячный отпуск, найди себе кого-нибудь в помощники, напр. Головина, которого все чрезвычайно хвалят, — только не из командующих армиями, — оставь их на местах, где они нужнее. У Пустов. слишком много работы, и ты — один и, кроме того, ты не можешь тронуться с места, и, быть может, свежий человек с новыми мыслями оказался бы весьма кстати. Человек, который так страшно настроен против нашего Друга, как несчастный Алекс., не может работать успешно. Говорят, у него нервы совершенно развинчены. Это понятно: сказалось постоянно напряжение “бумажного” человека; у него, увы, мало души и отзывчивости.

Закладка Аниной церкви прошла хорошо, наш Друг был там, а также славный епископ Исидор, епископ Мельхиседек и наш Батюшка и т.д. Сегодня повидаюсь с Гр. Штюрмеру очень досадно и грустно, что они так тебя терзают и что он отчасти тому причиной. Я его подбодрила, и он немного успокоился и преисполнен добрых намерений. Он находит, что Родзянко следовало бы лишить придворного мундира за то, что он не остановил этих негодяев, когда они в Думе говорили такие ужасные веши и так инсинуировали. Он поручил Фредериксу сделать ему выговор, но старик не понял его и написал Родзянко, чтоб он в будущем не допускал ничего подобного. Не прикажешь ли лишить его придворного звания сейчас, либо при первом же случае, когда он вновь допустит что-либо затрагивающее тебя, ужасный человек!

Что хотел сказать “Миша-дурак”^[1039] тем, что он и Георгий получили знаки отличия от Джорджи “за мое изобретение, что меня очень обрадовало”?

Наш Друг очень недоволен браком Ольги. — Он находит, что это было нехорошо по отношению к тебе и что это не принесет ей счастья. Ах, Господи, я тоже невыразимо жалею об этом ее поступке (хотя понимаю ее вполне естественное стремление к личному счастью).

Милый, остерегайся, чтобы Николаша не вырвал у тебя какого-нибудь обещания или чего-нибудь подобного, — помни, что Гр. спас тебя от него и от его дурных приближенных. Не позволяй ему ездить в деревню, а пусть едет обратно прямо на Кавказ, где он должен быть. Прости, что пишу тебе это, но я чувствую, что так надо. Будь холоден, не будь слишком добр с ним, с Орловым и Янушкевичем. Ради блага России помни, что они намеревались сделать — выгнать тебя (это не сплетня, — у Орл. уже все бумаги были заготовлены), а меня заточить в монастырь^[1040]. Ты не касайся этого в разговоре, так как все это миновало, но дай им почувствовать, что ты не забыл и что они должны тебя бояться. Они должны дрожать перед своим Государем, — будь более уверен в себе — Бог тебя поставил на это место (это не спесь), ты — Помазанник Божий, и они не смеют этого забывать. Они должны почувствовать твою власть — пора, ради спасения твоей родины и трона твоего сына. — Прощай, любимый. Благослови тебя Бог! Осыпаю тебя нежными поцелуями.

Навеки твоя старая

Солнышко (Мама).

Я совершенно одурела.

Только что видела нашего Друга: “скажи ему по-хорошему привет”. Он был очень весел после обеда в трапезной, но не пьян. Некогда писать. — Он говорит, что все будет хорошо.

Благословляю и целую без конца.

Ц. ставка. 5 ноября 1916 г.

Моя бесценная душка,

Нежно благодарю за дорогое письмо. Я очень огорчен, что расстроил тебя и рассердил, переслав тебе оба письма Н., но, так как я постоянно спешу, я их не прочел, так как он долго и подробно говорил о том же.

Но о тебе он не упоминал совершенно, останавливаясь только на историях со шпионами, фабриках, рабочих, беспорядках, министрах и общем внутреннем положении! Скажи он что-либо о тебе, неужели ты сомневаешься в том, что твой муженек не вступился бы за тебя?

Я должен прибавить, что он не хотел давать мне своих писем, — я их просто взял у него, и он их отдал довольно неохотно! Конечно, я его не защищаю, но объясняю факты, как они были.

Ноге Бэби немного лучше. Он очень хорошо спал, и болела она только с 1/4 часа вечером.

Вчера я принял славного ген. Маниковского, начальника артилл. управления. Он рассказывал мне много относительно рабочих, об ужасной пропаганде среди них и огромных денежных суммах, раздаваемых им для забастовок, — и что, с другой стороны, этому не оказывается никакого сопротивления, полиция ничего не делает, и никому дела нет до того, что может случиться! Министры, как всегда, очень слабы — вот и результат.

Теперь пора кончать, моя голубка. Храни Господь тебя и девочек! Нежно целую.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 6 ноября 1916 г.

 Ненаглядный!

Нежно благодарю тебя за твое милой письмо. Слава Богу, что ножка поправляется. Сегодня солнце милостиво пытается снова проглянуть. Мы были в нашем нижнем храме, затем работали в лазарете, сейчас собираемся в солдатский лазарет, где я раздам медали от своего имени наиболее тяжело раненным. Позже придет Мекк, затем Протопопов, скажу ему, что следует принять строгие меры против пропаганды, о которой ты писал. Я заставлю их работать, милый, и прикажу Калинину^[1041] не суетиться, а действовать твердо.

Глупая голова болит — несомненно, скоро явится Беккер.

Я рада, что Н.М. говорил не так, как написал, хотя это дало бы тебе возможность задать ему головомойку и сказать ему раз навсегда, чтоб он беспокоился только о собственных делах. — Я не буду спокойна, покуда Н. будет в ставке. Надеюсь, что все обойдется благополучно и что ты ему покажешь, что ты властелин. Не могу глубоко не жалеть о том, что он будет с тобой, — помни, что ты должен быть холоден с этой подлой шайкой. Надеюсь, что Н. будет настолько тактичен, что не привезет с собой толстого Орлова. Представь себе, Погуляев написал мне, что он собирается разводиться, — если она даст ему развод, то он женится на своей прежней любви. Она написала ужасное, жалкое письмо Ане, — она бы поняла, если бы он женился на молодой особе, но не на такой, которая всего на 2 года моложе ее и которая раньше его отвергала: он был недостаточно хорош, а теперь, когда он адмирал, ей это угодно. Я не знаю ее имени, и они оба не упомянули его. Зачем он вообще женился на женщине старше его? Ему нужна была молодая жена и дети, так как он их любит.

Теперь должна кончать. Мысленно и в горячих молитвах постоянно с тобой целую и благословляю тебя, мой дорогой.

Навеки твоя старая

Солнышко.

Ц. ставка. 6 ноября 1916 г.

Моя бесценная!

Горячо благодарю тебя за любящее письмо. Сегодня праздник гусар, а также гвардейского экипажа, так что сегодня здесь было несколько гусар и морских офицеров; я долго разговаривал после завтрака, поэтому совсем не имею сейчас времени написать подлиннее.

Погода ясная, — наконец, после 3-х недель темноты выглянуло солнышко. Бэби тоже чувствует себя гораздо лучше, хотя вчера вечером в течение часа у него были сильные боли.

Пожалуйста, верни мне телеграмму Джорджи.

Пора кончать. Храни Господь тебя, любимое Солнышко, и девочек!

Нежно люблю. Навеки твой старый

Ники.

Ц. Село. 7 ноября 1916 г.

Дорогой мой, любимый Ники!

От всей души благодарю тебя за твое милое письмо. Конечно, трудно писать, когда у тебя такая масса дела!

Снова о делах:

Я имела длительную беседу с Протопоповым и вечером короткую — с нашим Другом, и оба находят, что для умиротворения Думы Шт. следовало бы заболеть и отправиться в 3-недельный отпуск. И действительно (только что облила чернилами весь рукав), он очень нездоров и очень подавлен этими подлыми нападками. И так как он играет роль красного флага в этом доме умалишенных, то лучше было бы ему на время исчезнуть, а потом в декабре, когда их распустят, он может вернуться опять. Трепов (нерасположения к которому я не могу осилить) в данный момент является тем лицом, которое по закону замещает его в Совете Министров, и он будет следить за порядком. Это только на время. Дума снова соберется в пятницу. Если ты мне протелеграфируешь, что ты согласен, я могу это сделать за тебя, конечно, мягко, не прогоняя старика, а ради его же блага и спокойствия, так как я знаю, что тебе было бы неприятно писать, а мне хочется всячески тебя щадить, мой ненаглядный. Он может тогда просить тебя об отпуске по причине нездоровья. Они сразу остынут, — и многим известно, что он, действительно, нездоров.

Я очень рада, что Бэби лучше. — Удобно ли тебе, чтобы мы приехали 13-го, и в котором часу: в 5, 4 или 41/2? Надеюсь, что там смогу спать, здесь мне это не удается. Принимаю массу людей, и еще предстоит многих принять в эти дни. Все мысли мои с тобой.

Благословляю и целую без конца.

Твоя старая

Женушка.

Ц. ставка. 7 ноября 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Нежно благодарю за дорогое письмо.

Н. с Петюшей прибыл сегодня только с порядочными людьми из своей свиты. Толстый Орлов и Янушк. остались там! Он не изменился и хорошо выглядит в своей черкеске. Вчера я принял Сиротинина, и он доложил мне, что, по его мнению, необходимо сделать с Алексеевым. Ему нужен отдых в Крыму в течение 68 недель. Они надеются, что этого будет достаточно, чтоб он поправился и набрался сил. Сегодня утром я сказал это Алексееву, и он, конечно, подчиняется их предписанию.

В качестве своего заместителя на это время он усиленно рекомендует Гурко. Я тоже думал о нем и поэтому согласился на этот выбор. Я недавно видел Гурко, все хорошего мнения о нем, и в это время года он свободно может уехать из своей армии на несколько месяцев.

Как глупо со стороны Погул. разводиться!

Ножка Бэби совсем здорова. Я надеюсь, что завтра он встанет. Вчера он пробовал сделать несколько шагов, болей не было. Ночью он спал и ни разу не проснулся.

Храни Господь тебя, моя душка, и девочек! Мысленно я всегда с тобою.

Навеки твой любящий старый

Ники.

Ц. Село. 8 ноября 1916 г.

Милый, ангел мой!

Как я тебе благодарна за твое бесценное письмо!

Слава Богу, что Н. привез с собой приличных людей.

Это вполне правильно, что Ал. отправляют для длительного отдыха в Крым, это крайне необходимо для него, — там тихо, воздух и настоящий покой.

Я надеюсь, что Гурко окажется подходящим человеком, — лично не могу судить о нем, так как не помню, чтоб когда-либо говорила с ним, — ум у него есть, только дай ему Бог души. Рада буду его повидать теперь, по приезде. Ресин сидит в карантине, Апраксин — в имении, Бенк. болен, — кого мне взять с собой? Я думаю взять А. и Настеньку, Боткина — нет; если нужно, то привезу Вл. Ник., но, слава Богу, ножке, по-видимому, лучше. — Шт. уведомил меня, что он собирается в ставку и хотел бы предварительно повидать меня, я постараюсь дать ему понять то, о чем я тебе писала (наш Друг просит меня об этом), и, если возможно, пусть еще до пятницы станет известно, что он уходит в отпуск из-за расстроившегося здоровья, так как в этот день заседание Думы и ему там собираются устроить скандал, а его уход успокоит их разгоряченные головы...

Я нахожу, что Григорович и Шуваев не взяли надлежащего тона в своих речах, а Шуваев поступил хуже всех — он пожал руку Милюкову, который только что распускал разные слухи против нас. Как бы мне хотелось, чтобы на его место был назначен Беляев (настоящий джентльмен)!

Гучков оставил свое место, потому что хочет войти туда вместе с Поливановым, пожалуйста, не подписывай той бумаги, которую ты получишь из Государственного Совета. Поливанов добивается вновь стать военным министром, он обещает свободу евреям и т.д. — Это — опасный человек, и его не следует пускать ни в один комитет, а Гучкову — место на высоком дереве.

Андронников тоже дожидается того, что его сошлют в Сибирь.

Но мне пора кончать. Вчерашний вечер мы провели у Ани с Юзиком, В.Эраст., Грамотиным и Ритой. Сегодня вечером идем в лазарет. Благословляю и целую заранее страшно радуюсь воскресенью.

Навеки безгранично преданная

Твоя

Какая обида, что Н.П. не будет в ставке! Кто будет при нас — этот отвратительный Свечин или, по крайней мере, милый Кутайсов? О, дорогой мой, мысленно я всегда с тобой; душа горит, голова устала, — измучена, но дух бодр, и я борюсь за тебя и за Бэби.

Ц. Ставка 8 ноября 1916 г.

Моя любимая, бесценная женушка!

Нежно благодарю за дорогое письмо.

Все эти дни я думал о старике Шт. Он, как ты верно заметила, является красным флагом не только для Думы, но и для всей страны, увы!

Об этом я слышу со всех сторон, никто ему не верит, и все сердятся, что мы за него стоим. Гораздо хуже, чем с Горемык. в прошлом году. Я его упрекаю в излишней осторожности и неспособности взять на себя ответственность и заставить всех работать как следует. Трепов или Григорович были бы лучше на его месте. Он уже завтра сюда приезжает (Шт.), и я дам ему теперь отпуск. Насчет будущего посмотрим, мы поговорим об этом, когда ты сюда приедешь. Я боюсь, что с ним дела не пойдут гладко, а во время войны это нужно более, чем когда-либо! Я не понимаю, в чем дело, но никто не имеет доверия к нему!

Будет чудно, если ты приедешь 13-го. Какое смешное письмо Бэби тебе написал! Он совсем здоров и, Бог даст, завтра встанет.

Н. и П. завтракают и обедают у меня, до сих пор все разговоры прошли благополучно: они сегодня вечером уезжают.

Храни Бог тебя, моя бесценная, и девочек! Поблагодари ее за образок.

Твой навеки горячо любящий

Ники.

Ц. Село. 9 ноября 1916 г.

 Мой любимый!

Горячо благодарю за милое письмо. Наш Друг говорит, что Шт. мог бы оставаться некоторое время Пред. С. Мин., так как это ему не столь вменяется в вину, но весь шум поднялся с того момента, как он стал министром иностранных дел. Это Гр. было ясно еще летом, и уже тогда он ему говорил: “С этим тебе конец будет”. Вот почему он просит, чтоб ему дали месячный отпуск или немедленно назначили кого-нибудь другого вместо него министром иностранных дел, например, Щегловитова, как очень умного человека (хотя он резок), притом у него русская фамилия, или же Гирса (из Константинополя). В этом кабинете он всех раздражает, и все сразу успокоится, как только его сменят. Но оставь его Пред. Сов. М. (в его отсутствие Трепов, по закону, замещает его). Все хотят занять этот пост, и никто не годен для него. Григорович великолепен на своем месте, другие и Игнатьев подстрекают его занять этот пост, для которого он непригоден. Игнат, заставил его и Шуваева в их речах взять несоответствующий тон, хотя самые речи их были правильно задуманы.

В ближайшую пятницу судят m-me Сухомлинову, а потому я телеграфировала тебе, прося, чтоб ты дал распоряжение сенатору Кузьмину немедленно прекратить следствие по делу Сухомл. — Это месть за то, что бедного старика выпустили из тюрьмы. Ужасная несправедливость!

Только что вернулись с молебна из лазарета моих стрелков (обед I стрелк. п.) по случаю 2-летия со дня его основания. Там были старый Бекман и 26 стрелков, болевших или раненых и теперь возвращающихся в полк.

Очень рада, что не было никаких разговоров с Н. Письмо Бэби ужасно забавное. Ваши письма опоздали на три часа. — 3 градуса мороза, пасмурно. — Что ты думаешь относительно Георгиевского праздника? Не собираешься ли ты его здесь отпраздновать, чтоб своим присутствием поднять “дух” в этом гнилом болоте?

Сейчас должна кончать, дорогой мой муженек. Гр. надеется, что ты скоро приедешь сюда, твое присутствие необходимо, чтобы подтянуть их всех.

По словам Сандро Л., Ник. Мих. распространяет ужасные вещи, все возмущаются его рассказами в клубе, и он постоянно видается с Родз. и компанией. Прости, что постоянно пишу тебе все о неприятностях, но голова устала от дел.

Кого мне взять с собой в поездку – Мордв. или Кутайсова, так как никого другого нет? 1000 нежных поцелуев и благословений. Навеки всецело

Твоя.

Ц. ставка. 9 ноября 1916 г.

Моя любимая душка!

Горячо благодарю тебя за письмо и за желание помочь мне в моих затруднениях. Я приму Шт. через час и буду настаивать на том, чтоб он взял отпуск. Увы! я думаю, что ему придется совсем уйти, — никто не имеет доверия к нему. Я помню, что даже Бьюкенен говорил мне в последнее наше свидание, что английские консулы в России в своих донесениях предсказывают серьезные волнения в случае, если он останется. И каждый день я слышу об этом все больше и больше. Надо с этим считаться.

Бэби встал и совершенно здоров, хотя немного похудел и бледен.

Масса есть вещей, о которых хотелось бы поговорить с тобой, но некогда писать.

Так счастлив, что скоро увидимся!

Храни тебя Бог, моя единственная и мое все, и девочек!

Горячо целую, крепко люблю.

Твой старый

Ники.

Ц.С. 10 ноября 1916 г.

Дорогой мой ангел!

Котенок лазит по моему письменному столу, — к счастью, почти ничего не свалил, — он лазит по пальмам и всюду, куда только может забраться. Я ездила кататься, шел снег, и было сыро.

Принимала старика Шт. Он сообщил мне о твоем решении — дай Бог, чтоб все было к добру, хотя меня больно поразило, что ты его уволил и из Сов. Мин. У меня стало очень тяжко на душе — такой преданный, честный, верный человек! Твоя благосклонность и доверие, а также почетное назначение очень тронули его. Мне его жаль, потому он любит нашего Друга и был совершенно прав в этом. Трепов мне лично не нравится, и я никогда не буду питать к нему таких чувств, как к старикам Горем. и Шт. То были люди доброго старого закала. Этот же, надеюсь, будет тверд (боюсь, что душевно — он черствый человек), но с ним гораздо труднее будет говорить. Те двое любили меня и с каждым волновавшим их вопросом приходили ко мне, чтоб не беспокоить тебя, а этот — увы! — меня недолюбливает, и если он не будет доверять мне или нашему Другу, то, думается, возникнут большие затруднения. Я велела Шт. сказать ему, как он должен себя вести по отношению к Гр., а также, что он постоянно должен Его охранять. О, хоть бы этот выбор был удачным, и ты в его лице нашел бы честного человека, могущего быть тебе полезным! Ты, милый, скажи ему, чтоб он иногда приходил ко мне — я едва знаю его и хотела бы его “понять”.

Спасибо, дорогой, что посылаешь нам Воейкова. — Вчера видела Гр., и Он послал тебе телеграмму, когда я сообщила Ему о смерти старого императора^[1042]. Он думает, что это, несомненно, во всех отношениях благоприятно для нас (я того же мнения), и Он надеется, что теперь скорее наступит конец войне, так как могут возникнуть трения между Германией и Австрией.

Спасибо за Сухомл. Посылаю тебе письмо от С.

Как я рада нашему предстоящему свиданию! О многом нужно поговорить. Пожалуйста, заставь Ник. Мих. Уехать — он опасный элемент в городе. Должна кончать. 10000000 поцелуев. Благословляю. Вся

Твоя.

Ц. ставка. 10 ноября 1916 г.

Мое бесценное Солнышко!

Нежно благодарю за дорогое письмо. Когда ты получишь мое, ты, наверное, уже будешь знать от Шт. про перемены, которые крайне необходимо теперь произвести.

Мне жаль Прот. — хороший, честный человек, но он перескакивает с одной мысли на другую и не может решиться держаться определенного мнения. Я это с самого начала заметил. Говорят, что несколько лет тому назад он был не вполне нормален после известной болезни (когда он обращался к Бадмаеву). Рискованно оставлять в руках такого человека мин. внут. дел в такие времена!

Старого Бобринского также надо сменить. Если мы найдем на его место умного и энергичного человека, тогда, надеюсь, продовол. вопрос наладится и без изменений в существующей системе.

Пока будут происходить эти перемены, Думу закроют дней на 8, иначе они стали бы говорить, что это делается под их давлением. Трепов, во всяком случае, постарается сделать, что может. Он вернется, по всей вероятности, в воскресенье и привезет список лиц, которых мы намечали с ним и с Шт.

Только, прошу тебя, не вмешивай Нашего Друга.

Ответственность несу я и поэтому я желаю быть свободным в своем выборе. Бедный старик был спокоен и трогателен.

Храни тебя Бог, моя возлюбленная душка!

О, как я буду счастлив отдохнуть в твоих объятиях!

Нежно целую вас всех.

Навеки твой

Ники.

Ц. Село. 10 ноября 1916 г.

Любимый мой, ненаглядный!

Уже час ночи, и все же я берусь за письмо к тебе, так как завтра у меня весь день будут посетители. Даже в лазарете я должна буду принять одного французского врача, так как хочу поговорить с ним об удивительных столах, которые он и другие французские врачи везут в Румынию. Под столом имеется электрическая батарея и рентгеновский аппарат, так что, когда оперируют, все время можно видеть, где сидит пуля, и это, конечно, чрезвычайно облегчает извлечение пуль или осколков от снарядов. Затем английский консул, — кажется, из Рени, — должен принести туда 10000 руб. Потом в 2 часа мы собираемся в мой поезд на молебен, который будет отслужен митрополитом, так как они только что оборудовали церковь. Затем кое-кого приму у А. После этого к раннему чаю жду Фредерикса. К обычному чаепитию — Н.Н. Затем Милютин, помощник Николаши. Потом Протопопов, Трепов, а вечером наш Друг зайдет на часок, чтоб проститься. Он очень огорчен тем, что Шт. не понял, что ему надо уйти на покой. Не зная Трепова, Он, конечно, беспокоится за тебя. Но Он думает, что тебе следует иметь другого министра путей сообщений, — Он находит, что нехорошо, чтоб одно лицо делало два дела зараз, так как невозможно успешно справляться с обоими, особенно потому, что в настоящее время придется всюду разъезжать и лично следить за всем. Не подойдет ли Валуев? Это чрезвычайно преданный, хороший человек (давно знает нашего Друга и любит Его).

Давай выберем министра иностранных дел вместе.

Сегодня приняла кн. Юлию Браницкую. Она все еще очень хороша, хотя вся в морщинах, мы в последний раз видели ее в Киеве. Ее муж умер перед войной. Она племянница старой княгини, живущей в Белый Церковь, и она там видела дорогую мама.

Провели уютный вечер в лазарете, занимаясь вязаньем и болтовней. Елена^[1043] завтракала у нас, — она в восторге от Крыма. Рассказала, что Петр Черногорский^[1044] сражается вместе с нашими войсками во Франции. У меня голова идет кругом от посетителей, и все надо улаживать, на всех должно хватать времени. С огромным нетерпением жду воскресенья, 5 часов!!! Теперь, наконец (спасибо нашему Другу), уже три ночи я прекрасно сплю — какое это благо, тогда голова свежее. — Спокойной ночи, спи хорошо. Я написала это в 12 минут.

11 ноября. Очень тебе благодарна за письмо, милый. Старик напрасно не сообщил мне о других твоих намерениях, они страшно поразили меня. Прости меня, дорогой мой, верь мне, я тебя умоляю, не сменяй Протопопова теперь, он будет на месте, дай ему возможность взять в свои руки продoв., и, уверяю тебя, все пойдет на лад. Шт. находит, что он суетлив, потому что сам Шт. был медлителен, ненаходчив и недостаточно крепко держал их всех в руках. Если ты сместишь Бобр., то, по-моему, ничего не изменится, только не Протоп., этого не нужно делать. Конечно, я более чем сожалею о том, что там Игнат. (очень левый) и что Треп. по главе всего, но ты найди нового министра путей сообщений, он не может справиться с двумя делами зараз, теперь, когда все это имеет такое важное значение, хотя, конечно, он будет говорить, что справится со всем. Макарова можно было бы отличным образом отставить, он не за нас, но Протоп. честно стоит за нас. О, милый, ты можешь наменя положиться. Я, может быть, недостаточно умна, но я сильно чувствую, и это часто помогает больше, чем ум. Не сменяй никого до нашего свидания, умоляю тебя, давай спокойно вместе обсудим все. Пусть Треп. приедет днем позже, или задержи бумаги и назначения, мой дорогой, ради твоей женушки. Ты не знаешь, как все это трудно теперь, так много приходится переживать, и притом такая ненависть со стороны “испорченного высшего круга”. Продoв. должно быть в руках Прот. Против него ведутся интриги, — до него дошли сведения из ставки несколько дней тому назад. Настали тяжелые времена, не ломай всего сразу; с Штюрмером это был уже большой шаг, назначь теперь Треп. его преемником и кого-нибудь помоложе на место Бобр., но только оставь Прот., не сердись на меня, — я для твоего же блага говорю все это — я знаю, что это не принесет добра. Сердце и душа устали страдать, но я обязана говорить тебе правду.

Прощай, мой ангел. Еще раз вспомни, что для тебя, для твоего царствования и Бэби и для нас тебе необходимы прозорливость, молитвы и советы нашего Друга. Вспомни, как в прошлом году все были против тебя и за Н., а наш Друг оказал тебе помощь и придал тебе решимости, ты все взял в свои руки и спас Россию, мы перестали отступать.

Он говорил Шт., чтобы тот не принимал поста министра иностранных дел, что это будет его погибелью: немецкая фамилия, и все станут говорить, что это дело моих рук.

Протоп. чтит нашего Друга, и потому Бог будет с ним. Шт. трусил и месяцами не виделся с Ним, — он был неправ — и вот потерял почву под ногами. Ах, милый, я так горячо молю Бога, чтобы Он просветил тебя, что в Нем наше спасение: не будь Его здесь, не знаю, что было бы с нами. Он спасает нас Своими молитвами, мудрыми советами, Он — наша опора и помощь.

M-me Танеева объявила во всеуслышание, что Игнат.,Кривошеин и т.д. намереваются свернуть Прот. шею и сделают все, чтоб добиться успеха.

Не допусти этого. Он не сумасшедший, это его жена посещает Бехтерева из-за своих нервов.

Прошу тебя — ради меня — не сменяй никого до моего приезда, скажи Тpen., что ты оставляешь себе еще один или два дня на размышление, а затем ты ему скажешь, что ты не намерен давать отставки Протоп., и пожалуйста передай ему продов., как то было решено, — верь мне, он все наладит, в стране это уж начинают понимать (одни лишь гнусные Петр. и М.^[1045] против него). — Успокой меня, обещай, прости, но ведь ради тебя и Бэби я борюсь.

Целую.

Твоя

Женушка.

Ц. Село. 12 ноября 1916 г.

Мой родной, любимый!

Пишу тебе в одной из палат нашего лазарета, — с вечера была слишком утомлена, чтоб думать о чем бы то ни было, мне нужно было собрать свои вещи и привести в порядок твои письма. — У меня голова идет кругом, а потому извини, что пишу неясно, к тому же очень темно и жутко. Ты, вероятно, получил бумагу относительно производства Вильчковского в генералы: пожалуйста, дорогой мой, сделай это. Это очень облегчит его отношения с другими генералами и уполномоченн., с которыми одна мука.

А теперь, дорогой мой ангел, о главном: не сменяй Прот. Вчера я имела продолжительную беседу с ним — он совершенно здоров, конечно; Треп. (как я и знала) сказал мне то же самое, это — совершеннейшая неправда, он тих и спокоен и безусловно предан, что, увы, можно сказать лишь о немногих, и у него дело пойдет на лад. Все уже идет лучше, и было бы безумием сменять его в такой серьезный момент. По приезде я расскажу тебе подробности и интриги, и тебе все станет ясно. Вот почему я просила тебя подождать с Треп. до нашей встречи. Это повторение прошлогодней истории. Все это снова направлено против твоей женушки. Им известно, что он всецело мне предан, что он меня посещает, как и Шаховской (хотят сменить и его). Не сменяй сейчас никого, иначе Дума вообразит, что это произошло благодаря ей, что ей удалось всех выставить. Нехорошо начинать с разгона всех, — новые не успеют приняться на своих местах за дело, пока заседает Дума. — Тебе известно, что я не слишком хорошего мнения о Треп., а его желание разогнать преданных мне людей уясняет мне его игру. Они тогда будут министрами наподобие выбранных прежней ставкой, где все были против меня. Они чувствуют, что я — твоя опора, и это их раздражает; ах, милый, не позволяй им этого, это более серьезно, чем ты думаешь.

В прошлом году тебе понадобилось немало времени, чтоб понять это, а теперь вокруг Треп. сгруппировалась скверная клика. Воейков также играет в этом деле некрасивую роль вместе с Андронниковым, — он цепляется за этого дурного человека. Трудно писать и просить за себя, уверяю тебя, но это делается ради тебя и Бэби, верь мне. Я равнодушна к тому, что обо мне говорят дурно, только ужасно несправедливо, что стараются удалять преданных, честных людей, которые любят меня. Я всего лишь женщина, борющаяся за своего повелителя, за своего ребенка, за этих двух самых дорогих ей существ на земле, и Бог поможет мне быть твоим ангелом-хранителем, только не выдергивай тех подпорок, на которые я нашла возможным опереться. Трепов будет рекомендовать его на место Шаховского, но это нелепо, раз он говорит, что он ненормален. Будь тверд и сейчас же пошли за Протоп., побеседуй с ним основательно, если хочешь, в моем присутствии. Только когда ты станешь говорить Треп., что ты не желаешь сменять Прот., а также Шаховского, ради Бога не упоминай моего имени — это должно быть твоим мудрым желанием. Если он скажет, что не может работать с ними, ответь, что ты пока оставляешь его, а после найдешь ему заместителя. Будь властелином. У Треп. неприятный характер. Я не ценю людей, тратящих массу слов для выражения своей преданности, я люблю видеть ее в их поступках, — Прот. все время проявлял ее на деле. (Еще один идиот-раненый стоит и все время в упор смотрит на меня, чем бесит меня, а остальные подняли такой шум в коридоре, что трудно писать). Я хочу, чтоб ты прочел это до нашей встречи, — ты успеешь приготовиться в случае, если б Тр. приехал раньше меня. Меня очень обидело, что Шт. не предупредил меня об этом заранее. Милый, это не шутка, это дело серьезное, это травля, направленная на твою женушку. Категорически заяви, что ты это спокойно обдумал и в настоящее время не намереваешься сменять кого бы то ни было из министров. Оставь даже старого Бобр. Пожалуйста, отнесись внимательно ко всему, о чем я тебе пишу (вот пришли еще трое выводить меня из себя).

Треп. лжет, когда говорит, что Прот. ничего не понимает в делах своего министерства, — он прекрасно все знает, в стране чувствуется его твердая рука, продовольствие начинает прибывать, все идет медленно, но определенно к лучшему. В течение 10 дней его бумаги не были рассмотрены министрами — какой позор!

С каким наслаждением завтра отдохну в твоих объятьях, расцелую и благословлю тебя!

Женушка,

верная до смерти.

Душка, помни, что дело не в Протоп. или в x, y, z. Это — вопрос о монархии и твоем престиже, которые не должны быть поколеблены во время сессии Думы. Не думай, что на этом одном кончится: они по одному удалят всех тех, кто тебе предан, а затем и нас самих. Вспомни, как в прошлом году ты уезжал в армию, — ты тогда тоже был один с нами двумя против всех, которые предсказывали революцию в том случае, если ты поедешь. Ты пошел против всех, и Бог благословил твое решение. Снова повторяю, что тут дело не в Прот., а в том, чтоб ты был тверд и не уступал — “Царь правит, а не Дума”. Прости, что снова пишу об этом, но я борюсь за твое царствование и за будущее Бэби. Бог поможет, будь тверд и не слушай людей, которые говорят из трусости, а не по велению Божьему. Твоя

Женушка,

для которой ты — самый дорогой из всех.

“Убит наш друг”

26 ноября Царь посетил Народный дом в Петрограде, где собрались 20 тысяч георгиевских кавалеров. Встреча была очень теплой. Государь раздавал подарки, тысячи глаз русских героев смотрели на него с восхищением и обожанием. В Петрограде было относительно спокойно. Из Москвы приехала сестра Царицы Елизавета Федоровна и пыталась убедить ее расстаться с Распутиным.

2 декабря, за два дня до отъезда, Царь встретился с Распутиным. Это была их последняя встреча. Как рассказывает Вырубова, Григорий Ефимович ободрил Царя. сказав, что главное — не надо заключать мира, так как та страна победит, которая покажет более стойкости и терпения. Когда царская чета собралась уходить, Царь сказал как всегда: “Григорий, перекрести нас всех”. Сегодня Ты благослови меня”, — ответил Григорий Ефимович, что Государь и сделал.

12 декабря, находясь в ставке, Государь отдает приказ по армии и флоту, в котором воодушевляет российских солдат и офицеров на войну до победного конца, обозначив и такие цели как завоевание Константинополя и проливов, что означало громадное усиление Царя и России. Этот приказ лишний раз подтолкнул врагов России, и прежде всего масонов, к решительным действиям. Чтобы деморализовать царскую чету, зная ее любовь к Распутину и веру в него, его решили убить. Масон Маклаков достал для этого “дела” яд и передал непосредственным исполнителям. С момента последней встречи с Царем Распутину оставалось жить две недели. В ночь на 17 декабря Григорий Ефимович был злодейски убит. Это был страшный удар для Царя и Царицы.

Царское Село. 4 декабря 1916 г.

Прощай, бесценный и ненаглядный мой! Как нестерпимо больно отпускать тебя — более чем когда-либо — после тех тяжелых дней, которые мы провели в борьбе! Но Господь, который весь любовь и милосердие, помог, и наступил уже поворот к лучшему. Еще немного терпенья и глубочайшей веры в молитвы и помощь нашего Друга, и все пойдет хорошо! Я глубоко убеждена, что близятся великие и прекрасные дни твоего царствования и существования России. Только сохрани бодрость духа, не поддавайся влиянию сплетен и писем — проходи мимо них, как мимо чего-то нечистого, о чем лучше немедленно забыть. Покажи всем, что ты властелин и твоя воля будет исполнена. Миновало время великой снисходительности и мягкости, — теперь наступает твое царство воли и мощи! Они будут принуждены склониться перед тобой и слушаться твоих приказов, и работать так, как и с кем ты назначишь. Их следует научить повиновению. Смысл этого слова им чужд: ты их избаловал своей добротой и всепрощением. Почему меня ненавидят? Потому что им известно, что у меня сильная воля и что, когда я убеждена в правоте чего-нибудь (и если меня благословил Гр.), то я не меняю мнения, и это невыносимо для них. Но это — дурные люди. Вспомни слова m-r Филиппа, когда он подарил мне икону с колокольчиком. Так как ты очень снисходителен, доверчив и мягок, то мне надлежит исполнять роль твоего колокола, чтобы люди с дурными намерениями не могли ко мне приблизиться, а я предостерегала бы тебя. Кто боится меня, не глядит мне в глаза, и кто замышляет недоброе, те не любят меня. Вспомни о “черных”^[1046], затем об Орлове и Дрентельне — Витте — Коковцеве — Трепове (я это тоже чувствую) — Макарове — Кауфмане Софье Ивановне — Мари — Сандре Оболенской и т. д.^[1047]. Хорошие же люди, честно и чистосердечно преданные тебе, любят меня: посмотри на простой народ и на военных, хорошее и дурное духовенство — все это так ясно, — потому это не огорчает меня больше так, как когда я была моложе. Но когда люди позволяют себе писать тебе или мне гнусные, дерзкие письма, — ты должен карать. А. рассказала мне относительно Балашова (я никогда не любила этого человека).

Теперь я понимаю, почему ты так ужасно поздно лег спать и почему я испытывала такую тоску и тревогу, поджидая тебя. Пожалуйста, милый, вели Фредериксу написать ему строгий выговор (он и Ник. Мих. и Вас.^[1048] заодно в клубе). У него такое высокое придворное звание, и он смеет писать, когда его о том не просят! И это не в первый раз — в былые дни, я помню, он поступал так же. Разорви это письмо и дай твердый отпор. Вели Воейк. напомнить об этом старику — такой щелчок будет чрезвычайно полезен самодовольному члену Государственного Совета. Мы не можем позволять, чтоб нас топтали. Твердость прежде всего! — Теперь, когда ты назначил сына Трепова адъютантом, ты тем более можешь настаивать на том, чтоб он работал вместе с Протопоповым — он должен доказать свою благодарность. — Не забудь воспретить Гурко болтать и вмешиваться в политику — это погубило Никол. и Алекс.^[1049]. Последнему Бог послал болезнь, — очевидно, с целью спасти тебя от человека, который сбился с пути и приносил вред тем, что слушался дурных писем и людей, вместо того чтобы следовать твоим указаниям относительно войны, — а также и за его упрямство. Его тоже восстановили против меня — сказанное им старику Иванову служит тому доказательством.

Но все это скоро минует. Все начинает проясняться, как и погода, что служит хорошим предзнаменованием, помни. И наш дорогой Друг так усердно молится за тебя — близость божьего человека придает силу, веру и надежду, в которых так велика потребность. А иные не могут понять твоего великого спокойствия и потому думают, что ты не понимаешь, и стараются тебя нервировать, запугивать, уязвлять. Ноим это скоро надоест. Если дорогая матушка станет тебе писать, помни, что за ее спиной стоят the Michels^[1050], не обращай внимания и не принимай этого близко к сердцу. Слава Богу, ее здесь нет, но добрые люди находят способы писать и пакостить. — Дела начинают налаживаться — сон нашего Друга так знаменателен! Милый, помолись у иконы Могилевской Божьей Матери — ты там обретешь мир и крепость. Загляни туда после чая, перед приемом, — возьми туда Бэби с собой — там так покойно, и вы можете там поставить свечи. Пусть народ видит, что ты — Царь-христианин, — не смущайся, — такой пример принесет пользу другим.

Как-то пройдут эти одинокие ночи? Не могу себе этого представить. Как отрадно было крепко держать тебя в объятиях — это утишало боль души и сердца, я старалась вкладывать в ласки всю свою безграничную любовь, молитвы, веру и крепость! Ты мне невыразимо дорог, супруг мой любимый! Я разделяю твои горести и радости и готова за тебя умереть. Благослови, Боже, тебя и мое сокровище Бэби! Крепко вас целую. В минуту грусти пойди в комнату Бэби и спокойно посиди там немножко с милыми людьми, его окружающими. Поцелуй любимую детку у тебя на душе станет теплее и спокойнее. Всю мою любовь отдаю тебе, солнце жизни моей. — Спи спокойно, душой и сердцем я с тобой, мои молитвы витают над тобой. Бог и Святая Дева никогда не покинут тебя!

Навеки всецело

Твоя.

В поезде. 4 декабря 1916 г.

Нежно любимая душка Солнышко!

Не читал твоего письма, так как люблю это делать в постели перед сном. Но я заранее благодарю тебя за всю любовь и доброту, которая излита там. Я сдам это письмо в Тосно и надеюсь, что оно дойдет до тебя сегодня вечером.

Да, эти дни, проведенные вместе, были тяжелы, — но только благодаря тебе я их перенес более или менее спокойно. Ты такая сильная и выносливая — восхищаюсь тобою более, чем могу выразить. Прости, если я был не в духе или несдержан, — иногда настроение должно прорваться!

Конечно, было бы счастьем, если бы мы могли всегда быть вместе в это трудное время. Но теперь я твердо верю, что самое тяжелое позади и что не будет уж так трудно, как раньше. А затем я намереваюсь стать резким и ядовитым.

Бог даст, наша разлука не будет долгой. В мыслях я всегда с тобой, никогда не сомневайся в этом.

От всего любящего сердца обнимаю тебя и девочек. Будь здорова и тверда, моя дорогая птичка, моя единственная и мое все!

Спи спокойно и сладко.

Твой навеки

старый муженек

Ники.

Передай ей^[1051] мой привет.

Ц. Село. 5 декабря 1916 г.

 Дорогой мой!

Из глубины моей любящей души шлю тебе самые горячие, сердечные пожелания ко дню твоих именин иблагословляю тебя. Да будет Николай Угодник особенно близок к тебе и да хранит он тебя! Солнышко желает тебе всего, чего только может тебе пожелать преданное, любящее сердце. Крепости, стойкости, непоколебимой решимости, спокойствия, мира, успеха, больше солнца — и, наконец, отдыха и счастья после твоей трудной, тяжелой борьбы! Мысленно крепко прижимаю тебя к сердцу и кладу твою милую усталую голову на мою грудь. Вместе с пламенем свечей мои молитвы о тебе устремляются ввысь. Вечером пойду в церковь, и завтра также. (Наши придворные будут там приносить поздравления после обедни).

Как тебя отблагодарить за неожиданную, глубокую радость, доставленную мне твоим милым письмом — оно, как теплый солнечный луч, согрело мое одинокое сердце! — После того, как вы оба уехали, я отправилась к Знаменью. Затем приняла Ильина, Всевол.^[1052] из моих п. Складов, Баграт(иона) М. из Дик. Див.^[1053] — он постарается повидать тебя в ставке — страшно интересно все, что он рассказывает о подчиненных ему племенах и об абреках, которые прекрасно себя ведут.

После обеда пошла в лазарет, чтоб забыться. Благодарю Бога, что могла быть тебе хоть сколько-нибудь полезной. Ты тоже, мой дорогой, будь тверд и непоколебим, прояви свою волю словом и делом. Не подчиняйся такому человеку, как Трепов (которому ты не можешь доверять, которого ты не уважаешь). Ты сказал свое слово и выдержал борьбу из-за Протопопова — и не напрасно же мы столько выстрадали — держись его, будь стоек, не поддавайся, а то не знать нам больше покоя. — В будущем они станут еще сильнее к тебе приставать, так как они видят, что им удается добиться твоего согласия настойчивым упорством. Так же упорно, как они, т.е. как Тр. и Родз. (со всеми злодеями) на одной стороне — так я, в свою очередь, стану против них (вместе с Святым Божьим человеком) на другой. — Не поддерживай их — держись нас, живущих исключительно для тебя, Бэби и России. Милый, верь мне, тебе следует слушаться советов нашего Друга. Он так горячо денно и нощно молится за тебя. Он охранял тебя там, где ты был, только Он, — как я в том глубоко убеждена и в чем мне удалось убедить Эллу, — и так будет и впредь — и тогда все будет хорошо. В “Les Amis de Dieux” один из Божьих старцев говорит, что страна, где Божий человек помогает государю, никогда не погибнет. Это верно — только нужно слушаться, доверять и спрашивать совета — не думать, что Он чего-нибудь не знает. Бог все Ему открывает. Вот почему люди, которые не постигают Его души, так восхищаются Его удивительным умом, способным все понять. И когда Он благословляет какое-нибудь начинание, оно удается, и если Он рекомендует людей, то можно быть уверенным, что они хорошие люди. Если же они впоследствии меняются, то это уж не Его вина — но Он меньше ошибается в людях, нежели мы — у Него жизн. опыт, благословенный Богом. Он умоляет, чтобы скорее сменили Макарова, и я вполне с Ним согласна. Я сказала Шт., что он напрасно его рекомендовал; я ему говорила, что это далеко не преданный человек и что теперь самое главное — найти действительно преданных людей на деле, а не только на словах, и что мы должны за них крепко держаться. Не позволяй Треп. вводить тебя в заблуждение насчет людей. Прот. и Шахов, всецело наши, т.е., я хочу сказать, беззаветно преданы и любят нас честно и открыто. А также Добров. Если бы завернул Ник. Мих. (от чего упаси, Господи), будь строг и пробери его за его письмо и поведение в городе. — Отсылаю тебе бумагу Григоровича, которая быламне доставлена.

В 11 была у Знаменья (кот. я теперь люблю больше,чем когда-либо), затем в лазарете — долго там посидела. Сейчас предстоит принять 4 офицеров, затем мы все поедем кататься в санях. Павел будет к чаю, затем Погул.^[1054], затем церковь, а вечером повидаю нашего Друга, что придаст мне сил. Мой дух бодр, и я живу для тебя, для тебя, для одного тебя — для меня ты все! — Интересно бы знать, сделаешь ли ты смотр Георгиевскому полку. Это было бы так славно — если не 6-го, то в какой-нибудь другой день. Даки едет сегодня вечером повидаться с Мисси^[1055] и, быть может, отвезет всех детей обратно — смотря по обстоятельствам.

Теперь должна кончать. Спи тихо и спокойно, мой ангел! Святая Дева да хранит тебя, а Гр. молится за тебя и мы все также.

Осыпаю тебя нежнейшими, страстными поцелуями. Жажду быть с тобой и помочь тебе нести твой тяжелый крест.

Бог да благословит и хранит тебя, мой Ники!

Навеки преданная тебе твоя

Женушка.

Надеюсь, что эта книга тебе понравится. Подушка предназначается для твоего дивана — он такой пустой. Пепельницы — для обеденного стола или поезда. Я постоянно с тобой, принимаю во всем участие — наступают хорошие дни, наступил поворот к свету.

Царское Село. 6 декабря 1916 г.

Дорогой мой ангел!

Желаю тебе еще много раз счастливо отпраздновать этот день — нежно благословляю и шлю сердечные, горячие пожелания счастья и благополучия! Так грустно, что мы не вместе проводим твои именины — впервые за 22 года! Но для пользы дела ты должен был уехать, а потому я, конечно, и не думаю роптать.

Все покрыто чудным снегом и 5 градусов мороза. Мы вчера покатались в санях, хотя дорога все еще не гладкая. — Б.^[1056]56 явилась, такая досада!

Павел пил у нас чай и был мил. Я телеграфировала тебе относительно папа Танеева — 20 лет, как он стоит во главе твоей канцелярии. Она^[1057] это случайно узнала, так как ему там устраивают большой завтрак. Мы провели вчерашний вечер уютно и мирно в маленьком доме. Милая большая Лили^[1058] тоже пришла туда попозднее, а также Муня Головина. Он^[1059] был в хорошем, веселом настроении. — Видно, что Он все время думает о тебе и что все теперь хорошо пойдет. Он беспокоится по поводу предстоящего приезда туда Трепова, боится, что он снова тебя расстроит, привезет ложные сведения, я хочу сказать — новости, и подсунет своих кандидатов. — Возьми кого-нибудь на его место для путей сообщений. — Жаль, что ты не одобряешь Валуева — это очень честный и верный человек. Затем поскорее отделайся от Макарова, не мешкай (прости меня). Мне лично хотелось бы, чтоб ты взял Добровольского — по-видимому, история, рассказанная тебе Треповым, — верна (есть однофамилец его — тоже сенатор). — Посылаю тебе выдержку из газеты, списанную ею, относительно случая, разыгравшегося между Треповым и милым Добровольским. Он предполагает, что это акт мести.

Но Калинина — оставь, оставь его, дорогой мой! Я знаю, что надоедаю тебе, прости меня, но я ни за что бы этого не делала, если бы не боялась, что ты снова станешь колебаться. Держись своего решения — не поддавайся. Как можно колебаться между этим простым, честным человеком, который так горячо нас любит, и Треповым, которому мы не можем доверять, ни уважать, ни любить, а наоборот? — Скажи ему, что этот вопрос исчерпан, что ты запрещаешь ему вновь касаться его и вести совместную игру с Родзянко, который добивается отставки Протопопова. Он служит тебе, а не Родзянке, и раз ты сказал, что не собираешься его отставить, он обязан работать с ним. Как он смеет идти тебе наперекор — ударь кулаком по столу! Не уступай (ты говорил, что в конце концов тебе придется это сделать) — будь властелином, слушайся твоей стойкой женушки и нашего Друга, доверься нам! Погляди на лица Калинина и Трепова — ясно видна разница — белое и черное, пусть твоя душа читает вернее.

Снег все падает. Все же мы собираемся покататься и немного подышать свежим воздухом. Супруги Бенкендорфы, Зизи, Иза, Нас(тенька), Трина, Аня, Ресин и Апраксин завтракали с нами, и мы пили за твое драгоценное здоровье. Павел тоже был в церкви. Солдаты стояли перед церковью и поздравляли нас. Все мысли мои с тобой. — Боюсь, что тебе предстоит очень скучный день с массой народу, но я надеюсь, что все же тебе удастся погулять, а Бэби — поиграть в лесу. Поздравляю тебя со всеми полковыми праздниками. Старший полковник 4-го стрелкового полка поднес нам букеты. Он говорит, что только что получил 4-й стрелковый полк и скоро уезжает. — А вы, детки мои, большой и малый, как я люблю вас, и сказать не могу!

Вечером пойдем в лазарет. — Наш Друг очень доволен нашими девочками. Говорит, что они для своих лет прошли тяжелые курсы и что их души заметно развились. Они, действительно, страшно милы и очень хороши теперь с А. Они разделяли с нами все наши переживания, — это научило их правильному взгляду на людей, и в жизни это будет для них очень полезно. Малютка также очень много переживает своей маленькой широко открытой душой. Я никогда не смогу достаточно отблагодарить Бога за чудесное счастие, ниспосланное Им мне в твоем лице и в них: мы — одно, что так ужасно редко встречается в наши дни, — мы тесно связаны друг с другом.

Получила 2 милых телеграммы из Архангельска от монархической партии. Я ответила с помощью нашего Друга, и Он просит тебя непременно позволить, чтобы телеграммы эти были напечатаны. Скажи Фред(ериксу), чтоб он дал им на то разрешение, а также, чтоб поместили первую их телеграмму и мою в “Новом времени”. Это откроет людям глаза и будет противодействием письму кн. Вас.^[1060] (которым m-me Зизи страшно возмущена и шокирована). Это также будет щелчком для старого гнусного Балашева. — Хорошее наступает, и пусть общество иДума видят, что Россия любит твою старую женушку и стоит за нее всем им наперекор. — Зизи очень восхищалась их трогательной телеграммой. Я нарочно ответила самолично.

Так приятно, что идет снег — Николай Угодник благословляет моего ненаглядного. — Прощай, мой Солнечный Свет, обожаемый муж, люблю тебя, жажду твоих поцелуев и ласк, прижимаю тебя к моему горячему сердцу.

Твоя до смерти и навеки.

6 дек. 1916 г.

 Дорогая моя!

Большое спасибо за твое милое, доброе письмо, а также за вчерашние подарочки и за те, которые пришли сегодня с твоим письмом!

Я упивался каждым нежным словом, написанным тобой.

Утром мы, по обыкновению, ходили в церковь, а возвращаясь я смотрел всех офицеров и солдат, выстроенных вдоль нашего пути. Сегодня их праздник, и я их поздравлял.

После этого я принимал штабных, а потом прослушал обычный доклад, на этот раз короткий, так как я вчера вечером говорил с Гурко.

Мы только что позавтракали. — Здесь чудная погода, масса снегу и такой легкий, сухой воздух. Путешествие прошло очень хорошо. Мы все в поезде спали Бог знает до какого часа. С А.^[1061] гулял на каждой станции.

С восхищением прочел “The wall of partition” и почувствовал себя отдохнувшим после такой книги.

Масса телеграмм по обыкновению.

Ольга будет обрадована и удивлена по случаю назначения ее шефом 2-го Кубанск. пластунского батальона. Я вспомнил, что два из них не имели шефов; я счел правильным дать ей 2-й, а Борису, который их всех там смотрел, 5-й бат.

Ну, прощай, моя душка. Да благословит Бог тебя и девочек!

Горячо целует тебя твой старый

Ники.

Ц. Село. 7 декабря 1916 г.

Любимый мой!

Ты не можешь себе представить радости Ольги, когда она получила твою телеграмму: она вся покраснела и была не в силах прочесть ее вслух. Она сегодня сама тебе напишет. Горячее спасибо, родной, за такой великолепный сюрприз — ей да и сестрам казалось, будто это день ее рожденья. Она тотчас же послала телеграмму своим пластунам.

Получил ли ты известия от Кирилла? До сих пор нет ответа на мою телеграмму, отправленную 5-го вечером.

Оказывается, Ирина опять больна, а потому Ксении пришлось отложить предполагавшуюся поездку в Киев. Так грустно за бедную, дорогую матушку. Мои сибиряки поздравляют тебя, а также Катя Озерова.

5 градусов мороза. Похоже, словно опять снег пойдет, очень пасмурно. — Увы, мы очень плохо слышали голос Бэби по телефону. У Жильяра голос ниже, а потому лучше доносится. Надеюсь, что ты не слишком утомился и скучал вчера. Начал ли ты снова принимать иодин? Мне думается, это было бы тебе полезно. Я теперь всегда в 11 хожу к Знаменью, затем в лазарет, так как там немного раненых, и таким образом успеваю позаняться своими бумагами. Милый, распорядился ли ты, чтобы Балашеву был послан выговор? Пожалуйста, распорядись об этом, это самое меньшее, что ты можешь сделать. — Осыпаю тебя поцелуями за твое милое письмо. Я не думала, что у тебя найдется время написать. Видела Коленкина в госпитале. Он целых 9 месяцев не был в отпуску. Они уже уехали и снова сидят в своих окопах.

Не могу больше писать сегодня, любимый мой ангел. — Только об одном прошу тебя: отложи свидание с Треповым — я так боюсь, что он будет приставать к тебе и заставит тебя принять решения, на какие ты в спокойную минуту не пошел бы. Будь тверд насчет Калинина, ради нас самих.

Распорядился ли ты о том, чтоб эта чудная телеграмма была напечатана? Она исключительно трогательно составлена и возымеет хорошее действие, как говорит Танеев и др.

Благословляю и целую без счета.

Вся твоя

Солнышко.

7 декабря 1916 г.

Мое милое Солнышко!

Бесконечно благодарен за твое милое письмо. Скажу Фред(ериксу) про телеграммы, полученные тобою из Астрахани^[1062]. Этот человек мне часто телеграфирует. Я помню, еще в те времена, когда был жив Столыпин, он посылал мне такие доброжелательные телеграммы. Он же не одобрял речи Шуваева и Григоровича в Думе.

Вчера я был завален телеграммами, так как они не были запрещены; пришло огромное количество. Я еще не кончил отвечать.

Кинематограф был крайне интересен вчера вечером. Мы, наконец, знаем, кто эта “таинственная рука”.

Ее кузен и жених, поверишь ли? По этому случаю в театре царило большое возбуждение.

17 дек. все главнокомандующие приезжают сюда на военный совет, так как пора готовить наши планы на будущую весну. Надеюсь, что смогу на следующий день выехать домой!

Будь уверена, моя любимая, что я буду знать, как ответить Трепову, когда он явится.

По вечерам я пробегаю несколько глав твоей английской книги: это очень освежает мозг.

Да благословит Бог тебя, родная, и девочек!

Нежно целую вас всех и остаюсь нежно любящий тебя твой муженек

Ники.

Ц. Село. 8 декабря 1916 г.

 Солнышко мое любимое!

Представляю себе, как у вас там холодно, — а здесь 5 градусов мороза, днем понижается до 3 градусов. Мы собираемся ехать в Новгород, как я тебе уже говорила. Мы сядем в поезд в субботу с ночи, выедем очень рано, в воскресенье утром будем на месте, пробудем там несколько часов, осмотрим церкви и, думается мне, несколько госпиталей, опять домой, проведя ночь в вагоне, а в понедельник утром прямо из вагона отправимся в лазарет, — таким образом мы не упустим дела. — Я пошлю за Ресиным и все ему скажу. Не помню, кто там губернатором, — на этот раз не стану делать из этого тайны, чтоб увидеть побольше народа. Но я всегда так робею без тебя, мой дорогой! — Мой милый, старый кн. Голицын (из комитета о наших военнопленных) в восторге от телеграмм из Астрахани^[1063] и просил, чтоб они были всюду напечатаны. Другой кн. Голицын (Харьковский) выступил в Государственном совете, и совсем не хорошо, а моего поздравляли с этой речью. Он был вне себя и тоже находит, что таких людей следует лишать придворного мундира. Жаль, что ты не хочешь назначить сейчас Щегловитова. Он бы сразу тебе доложил об этом (если бы даже не смог остановить речей), и ты мог бы лишить их придворного звания, — сейчас никакая строгость не может быть достаточна. Балашев заслужил строгое порицание, — не будь снисходителен и слаб — прости меня, милый. — Горячее спасибо за твое милое письмо, мой дорогой, такая радость получать от тебя вести.

Мы тоже много раз думали, что “таинственной рукой” мог оказаться жених, воображаю всеобщее волнение! — Вновь увидеть тебя здесь будет таким счастьем! Дорогой мой, — только поступи умно, вели распустить Думу, — с Треповым будь тверд, как кремень, и держись Калинина, верного друга. Получила милые письма от Виктории и Джорджи. Они горячо благодарят за подарки.

А теперь — прощай, мой друг, сокровище мое. Благословляю и целую тебя без конца. Твоя

Женушка.

Будь стоек — будь властелином.

8 дек. 1916 г.

 Дорогая моя!

Горячо благодарю тебя за милое письмо. Я приму Трепова в понедельник 12 дек. Не мучься, моя дорогая. Теперь я спокоен и тверд и знаю, что отвечать. Он приезжает еще и для того, чтобы здесь решить серьезные железнодорожные вопросы с Гурко.

Я передал телеграммы Фред(ериксу). Он просил, раньше чем напечатать их, разузнать о человеке, приславшем их. И я нахожу, что это правильнее. Ответ придет через Калинина, так что ты от него можешь узнать раньше и там решить.

По счастью, у меня не много бумаг, но за эти дни мне пришлось принять старого “Dudel” (Адлерберга), Соловово и Озерова. Книга, присланная тобою, очень изящно издана. Я рад иметь “ХаджиMypama”. Да, я могу представить себе дикий восторг Ольги. Граббе и все наши казаки тоже были очень взволнованы. Граббе показал мне Ольгин привет — очень хорошо!

Каждый вечер наслаждаюсь двумя главами “The wall of part.” и скоро кончу.

Теперь у нас настоящая хорошая зима с массой снегу. Должен кончать. Да благословит Бог тебя и девочек!

Горячо целую тебя, Солнышко мое, и бесконечно люблю.

Сердечный приветим и А. Поблагодари ее за письмо и подарок.

Всегда твой старый

Ники.

Ц.С. 9 декабря 1916 г.

Мой ангел!

Большое, большое спасибо за твое милое письмо! Я рада, что тебе нравится эта прелестная английская книга; она действует так освежающе среди забот и огорчений этого мира. Мы сегодня вечером повидаемся с нашим Другом, — я очень рада. У бедной Ани вчера страшно болела нога, нечто вроде Drachenschuss'a^[1064] и ишиаса, — она кричала от боли. Сейчас у нее Б., она сегодня лежит в постели, а потому я не знаю, сможет ли она завтра ехать. Мы берем с собой Настеньку, Ресина и Апраксина. Девочки ликуют, так как они любят спать в поезде, но мне будет грустно одной. Так мало сплю, когда тебя нет со мною. Жду Риттиха. Принимала Добровольского, — много говорили о Мишиной Г. Общине и о сенате.

Бедный генерал Вильямс, страшно огорчена за беднягу! Пожалуйста, кланяйся бельгийцу от меня. Как идут дела в Румынии и вообще на войне?

Милый мой, прощай. Бог да благословит и сохранит тебя! Нежно тебя целую. Твоя

Женушка.

Получила письмо от Ирэн. Мосси потеряла двух сыновей, а теперь старшая пара близнецов находится в бою.

А. вчера видела Калинина. Он ей сказал, что Трепов сговорился с Родзянко распустить Думу с 17 декабря по 8 января, чтобы депутаты не успели на праздники покинуть Петроград и чтобы можно было здесь держать их в руках. Наш Друг и Калинин умоляют тебя распустить Думу не позже 14-го, по 1-е или даже 14-е февраля, иначе тебе не будет покоя, и дело не сдвинется с места. В Думе они боятся только одного — продолжительного перерыва, а Трепов намеревается тебя поддеть, говоря, что будет хуже, если эти люди разъедутся по домам и разнесут свои настроения. Но наш Друг говорит, что никто не верит депутатам, когда они поодиночке у себя дома, они сильны лишь когда собираются вместе. Дорогой мой, будь тверд и доверься совету нашего Друга — это для твоей же пользы. Все, кто тебя любит, думают, что это правильно. Не слушай ни Гурко ни Григор(овича), если они станут тебя просить о коротком перерыве — они не ведают, что творят. Я бы не стала всего этого писать, если бы не боялась твоей мягкости и снисходительности, благодаря которым ты всегда готов уступить, если только тебя не поддерживают бедная старая женушка, А. и наш Друг; потому-то лживые и дурные люди ненавидят наше влияние (которое только к добру). Трепов был у двоюродного брата Калинина (у Ламздорфа) и, не зная, что это его родственник, говорил там, что 11-го едет к тебе и будет настаивать (нахал какой!) перед тобой на отставке Протопопова. Милый, посмотри на их лица — Трепова и Протопопова, — разве не очевидно, что лицо этого последнего чище, честнее и правдивее? — Ты знаешь, что ты прав, — высоко подними голову, прикажи Трепову с ним работать. Он не смеет противиться твоему приказу, прикрикни на него. Милый, не приехать ли мне к тебе на денек, чтобы придать тебе мужества и стойкости? Будь властелином! Восстают против Калинина потому, что он закрыл собрания союзов — он был совершенно прав. — Наш Друг говорит, “что пришла смута, которая должна была быть в России во время или после войны, и если наш (ты) не взял бы места Ник(олая) Ник(олаевича), то летел бы с престола теперь”. Будь бодр: крикуны угомонятся — только распусти Думу поскорее на возможно более долгий срок — верь мне — ты знаешь, что Трепов флиртует с Родзянкой. Это всем известно, а от тебя он лукаво скрывает это из политики. Отправься к любимой иконе, наберись там решимости и силы. Постоянно помни о сновиденье нашего Друга. Оно весьма, весьма знаменательно для тебя и всех нас.

9 декабря 1916 г.

Мое возлюбленное Солнышко!

Нежно благодарю тебя за твое нежное письмо. Я очень рад твоему решению посетить Новгород, древнейший город России. Ты будешь чувствовать себя совсем иначе, когда вернешься. Я это всегда замечал после поездок по стране. Губернатор Новгорода — превосходный человек, которого я люблю. Его фамилия Иславин. Пожалуйста, передай ему мой поклон.

Надеюсь, m-me Б. не будет тебе мешать или утомлять тебя.

Я переменил день для приема Трепова, назначив на завтра — субботу.

Я намерен быть твердым, резким и нелюбезным.

Благодарю за фотографии, — боюсь, что у меня уже имеются эти же самые. Фред(ерикс) получил письмо одновременно от Врангеля и Ларьки Воронцова. Оба горько жалуются на Мишину жену^[1065], не позволяющую им говорить с ним хотя бы об его здоровье. Судя по тому, что они пишут, доктора, пользовавшие его, настаивали на серьезном лечении и на отдыхе в теплом климате. Если бы он остался подольше в Крыму, это принесло бы ему большую пользу. Но он, а может быть она, желает вернуться в Гатчину, чего доктора не одобряют, и никто из них не может проникнуть к Мише, чтоб ему это объяснить. Поэтому я думаю телеграфировать ему, чтоб он оставался там еще месяц.

Дорогая моя душка, я должен кончать. Да благословит Бог тебя и твое путешествие!

Целую нежно и горячо.

Твой старый муженек

Ники.

Ц. С. 10 декабря 1916 г.

Любимый мой!

Мне постоянно приходится писать тебе в невероятной спешке. Пришлось просмотреть кучу докладов Рост(овцева), затем, так как у Ани очень неблагополучно с ногой, три раза была у нее, — принимала массу, — прямо минуты нет свободной. Но она надеется ехать с нами сегодня вечером. Сегодня утром в первый раз 7 градусов. Стало светлее из-за снега, но солнца у нас нет.

Прилагаю к этому письму медальончик, присланный тебе, а также образ на шелку и несколько бумаг, данных Калининым для просмотра, на случай, если Воейков не передал тебе копий. На деле Мануйлова прошу тебя надписать “прекратить дело” и переслать его министру юстиции. Матюшин, в руках которого находилось все это дело, теперь сам явился к А. и просил о прекращении этого дела, так как он, наконец, убедился, что это грязная история, поднятая с целью повредить нашему Другу, Питириму и др., и во всем этом виноват толстый Хвостов. Ген. Алекс(еев) узнал об этом после от Батюшкина. Иначе — через несколько дней начинается следствие, — могут снова подняться весьма неприятные разговоры, и снова повторится этот ужасный прошлогодний скандал. Хвостов на днях, при посторонних, сказал, что он сожалеет о том, что “чику”^[1066] не удалось прикончить нашего Друга. И его, увы, увы, не лишили придворного мундира! — Так вот, пожалуйста, сейчас же, не откладывая, отошли дело Ман(уйлова) Макар(ову), — иначе будет поздно.

Милый, не уволишь ли ты поскорее Мак(арова) и не возьмешь ли Добровольского? Мак(аров) действительно враг (мой безусловно, а потому и твой), не обращай внимания на протесты Трепова. Он, конечно, станет наговаривать на Добровольского, так как у него имеются собственные кандидаты, но Добровольский преданный человек, что очень ценно в наши дни. А почему бы тебе не взять в министры путей сообщений честного Валуева, которого мы так хорошо знаем как честного и преданного человека?

Прилагаю письмо от Сухомлинова к нашему Другу. Пожалуйста, прочти его, так как он в нем даст исчерпывающие разъяснения относительно своего дела, которое ты должен вытребовать отсюда, чтоб все это не попало в Государственный совет, иначе бедного Сухомлинова нельзя будет спасти. Он так ясно пишет обо всем, — пожалуйста, прочти и прими соответствующие меры. Почему должен пострадать он, а не Коковцов (который не хотел давать денег)^[1067] или Сергей, который, что касается ее^[1068], ровно столько же виноват.

От всей души благодарю тебя. Сейчас у тебя Трепов, и я очень тревожусь. Только что принимала Калинина, — он очень рад, что ты получил все бумаги через Воейкова, а потому я не стану докучать тебе вторичной посылкой их. Он страшно озабочен тем, чтобы ты скорее распустил Думу и притом надолыше — за 10 лет у них ни разу не было перерыва, как этот, такого короткого, — тогда ничего нельзя успеть сделать. — Государственный совет сошел с ума, соглашаясь сДумой относительно свободной цензуры.

У меня голова идет кругом, и я, кажется, пишу вздор. Только будь тверд, стоек!

Слава Богу, в Москве 6 раз закрывали собрания (Калинин до 4-х часов утра не отходил от телефона), но здесь Львову удалось прочесть воззвание прежде, чем полиция успела их удержать. Как видишь, Калинин работает как следует и решительно и не заигрывает сДумой, но исключительно думает о нас.

А теперь нужно отправить это письмо. Сейчас явится Жевахов. Завтра передам твой привет Иславину. Эта поездка будет приятным развлечением, только мне будет ужасно недоставать тебя. В понедельник ты из-за этой поездки не получишь письма.

Бог да благословит и защитит тебя! Осыпаю тебя поцелуями и нежными ласками. Навеки твоя

Женушка.

10 декабря 1916 г.

Любимый ангел мой!

Нежно благодарю за милое письмо. Вчера катаясь в любимом лесу Алексея у старой ставки, мы вошли и минутку молились перед иконой Божьей Матери. Я доволен, что мы это сделали, раз это было твоим особенным желанием.

Благодарю тебя также за сообщение подробностей беседы Кал(инина) с А.

Надеюсь, твоя поездка пройдёт благополучно, и Новгород тебе понравится. Я там был раз, летом 1904г., как раз перед рождением Бэби.

В Румынии дела неважны, — главным образом по той причине, что наши войска не могут туда добраться из-за скопления беженцев на железных дорогах. В Добрудже нашим войскам пришлось отступить до самого Дуная, так как их было слишком мало, чтобы защищать длинный и редкий фронт.

Около 15 дек. сосредоточение наших войск будет, надеюсь, более или менее закончено, и, быть может, около Рождества мы начнем наступать. Как видишь, положение там невеселое. Теперь должен кончать, мое сокровище.

Да благословит Бог тебя и девочек! Передай мой привет А. и скажи ей, как я жалею, что ей приходится страдать из-за ноги.

Горячо и нежно целую тебя, Солнышко мое.

Твой старый

Ники.

Ц. ставка. 11 дек. 1916 г.

Моя любимая душка!

По случаю воскресенья я не имею времени написать письмо — церковь, доклад и большой завтрак! Завтра напишу подробно о моем разговоре с Треповым. Надеюсь, посещение Новгорода не утомит тебя! Сегодня тает, что очень неприятно. Да благословит тебя Бог, моя птичка! Нежно целую тебя и их^[1069].

 Твой

Ники.

Ц.С. 12 декабря 1916 г.

 Любимый мой!

Большое, большое спасибо за твое милое письмо и за открытку. Я очень счастлива, что ты съездил помолиться перед дорогим образом, — там так покойно, чувствуешь себя отрешенным от всех треволнений в ту минуту, когда изливаешь свою душу и сердце в молитве, обращенной к той, к которой столько людей приходит со всеми своими горестями. — Ну, милый, Новгород был крупным успехом! Хотя было очень утомительно, душа вознеслась так высоко и придала нам всем силы — мне с моим больным сердцем и А. с ее больными ногами. Мы разъезжали, конечно, — сегодня все болит, но стоило того.

Я хочу, чтоб А. и Ольга написали тебе, а Анастасия — Бэби, так как каждый опишет по-своему, а я плоха по этой части. Губернатор был безупречен: организовал наши разъезды таким образом, что мы всюду поспевали вовремя, и подпускали толпу близко к нам. Какой восхитительный старинный город, только слишком рано стало темнеть! Поедем туда вместе весной, когда там наводнение? Говорят, что тогда бывает еще лучше, и можно подъезжать к монастырям на моторных лодках. Проезжая мимо памятника Тысячелетия России, я вспомнила о большой картине, находящейся здесь, в Большом дворце. — Как великолепен Софийский Собор!Только, стоя прямо перед ним, нельзя было хорошо его разглядеть. Служба длилась два часа (вместо 4), пели великолепно. Мне было отрадно начать с обедни и помолиться за моих дорогих. — Иоанчик и Андрюша всюду ходили с нами. — Мы прикладывались ко всем святыням. Досадно, что все это пришлось проделать в такой спешке и что нельзя было в достаточной мере отдаться молитве перед каждой святыней и разглядеть все детали. Посылаю Бэби образ, перед которым мы стояли (и сидели). Епископ Арсений при нашем появлении произнес очень трогательное приветственное слово, молодой епископ Алексей оказался чрезвычайно изящным (лицеист). Они всюду следовали за нами в течение всего дня. — Затем, после обедни, длившейся от 10 до 12, мы отправились в лазарет, находящийся рядом с Епарх.^[1070], через покои епископа, а также в музей сокровищ, собранных из старых церквей три года тому назад. Дивные старинные иконы, ранее находившиеся в разных церквах, монастырях, заброшенные, покрытые пылью. Их стали очищать, и проглянули дивные свежие краски, — очень интересно, и мне очень хотелось бы в другой раз подробно рассмотреть все это, — тебе бы это тоже понравилось. Затем мы вернулись в наш поезд; солдаты уже разошлись (к счастью). — Я позавтракала на диване. А. в своем купе. У детей были И(оанчик) и Андр(юша), а также Иславин. Его жена и дочь встретили нас с цветами и поднесли нам от города хлеб-соль. В 2 ч. мы снова поехали в земский лазарет — он совсем небольшой. — Мы всюду раздавали образки. — Оттуда — в Десятинный монастырь, где хранятся мощи св. Варвары. Я посидела минутку в комнате игуменьи, а затем попросила, чтоб меня провели к старице Марии Михайловне (о ней говорил мне Жевахов), и мы прошли к ней пешком по мокрому снегу. Она лежала на кровати в маленькой темной комнатке^[1071], а потому мы захватили с собой свечку, чтобы можно было разглядеть друг друга. Ей 107 лет, она носит вериги (сейчас они лежат около нее), — обычно она беспрестанно работает, расхаживает, шьет для каторжан и для солдат, притом без очков, — никогда не умывается. Но, разумеется, — никакого дурного запаха или ощущения нечистоплотности, — она седая, у нее милое, тонкое, овальное лицо с прелестными, молодыми, лучистыми глазами, улыбка ее чрезвычайно приятна. Она благословила и поцеловала нас. Тебе она посылает яблоко (пожалуйста, съешь его). Она сказала, что война скоро кончится — “скажи ему, что мы сыты”. Мне она сказала: “а ты, красавица — тяжелый крест — не страшись — (она повторила это несколько раз) — за то, что ты к нам приехала, будут в России 2 церкви строить (она повторила это дважды) — не забывай нас, приезжай опять”. Бэби она послала просфору (мы слишком торопились, и кругом была суета, а то бы я охотно с ней побеседовала), она всем нам дала по образку. Сказала, чтобы мы не беспокоились относительно детей, что они выйдут замуж, остального я не расслышала. — Позабыла, что она сказала девочкам. Я заставила И(оанчика) и А(ндрюшу) тоже зайти к ней, и послала к ней также Аню — она, несомненно, напишет тебе об этом. Я благодарю Бога за то, что Он дал нам ее увидеть. Это она несколько лет тому назад просила, чтобы сняли копию с большого образа Св. Девы в Старой Руссе и отослали ее тебе. Не хотели этого делать, находя, что образ слишком велик. Затем началась война, она стала настаивать на своем. Желание ее было исполнено, и она сказала, что мы все примем участие в крестном ходе. Оно так и вышло, когда этот образ привезли 5-го (?) июля прошлого года к Федоровскому Собору — помнишь? А ты велел хранить образ при 4 стрелковом полке. У меня имеется небольшая книжечка с ее жизнеописанием, мне ее дал вчера старый слуга из Мариинского дворца (ее духовный сын). — Она произвела на меня гораздо более умиротворяющее впечатление, нежели старая Паша из Дивеева. Отсюда — в Юрьевский монастырь (5 верст от города) — там находится твой старый Никодим, он боготворит тебя, молится за тебя и шлет тебе привет.

Думаю, что Ольга подробно пишет тебе обо всем этом. Окружавшая нас любовь и теплота, ощущение близости к Богу и к твоему народу, единство и чистота чувств, — все это бесконечно благотворно подействовало на меня, и мы уже обсуждаем поездку в Тихвин, монастырь с очень чтимой Богоматерью (образ), в четырех часах езды отсюда, — в Вятку и в Вологду. Апраксин узнает обо всем. — Сочетание лазаретов со святыми местами будет благотворно.

Так много старинного и исторического в Новгороде, что чувствуешь себя как бы перенесенной в другую эпоху! Старица встречает каждого словами: “радуйся, невеста неневестная”. Мы были в маленьком приюте для мальчиков Татьянинского комитета, туда привели также маленьких девочек из другого приюта. Затем мы отправились в Дворянское собрание, где Дамский Комитет передал мне 5000 руб. Ими устроен там лазарет — великолепная огромная палата для солдат; офицеры в соседнем помещении. Мы пили чай очень мило, жена губернатора и архиепископ сидели около меня, — было несколько дам, все уродливые; его дочь работает сестрой милосердия. Оттуда мы заехали в Знаменскую церковь. Посылаю тебе купленный мною там образ Богоматери, — он так хорош! Пожалуйста, повесь его над своей кроватью, у нее такой дивный лик, — и Невесту Христову, — которую от нас скрыли (sic), я ее видела в этот же день, — дабы она помогла тебе. Туда же привезли чудотворный образ св. Николая, чтоб мы к нему приложились. — Какой это восхитительный храм! — Со сводами (очень крутые лестницы). У нас не хватило времени рассмотреть картину страшного суда, на которой были изображены Петр Великий и Меньшиков, по приказу Петра. — Наш автомобиль застрял, и толпа вытащила нас. Оттуда мы проехали к крохотной часовне, расположенной в саду. Здесь на печке в просфирной (несколько лет тому назад) явилась Богоматерь. Этот образ остался совершенно нетронутым, он только покрыт стеклом и оправлен драгоценными камнями. Такое сильное благоухание, мы с девочками сразу обратили на это внимание. Всюду я чувствовала с собой вас обоих и словно заодно с вами переживала все!

(Напиши А. несколько строк, как бы в благодарность. Это хорошо на нее подействует, так как она так тепло принимала во всем участие — губернатор и Никодим были очень милы по отношению к ней.) — Оттуда мы снова проехали в земский лазарет, куда свезли раненых из всех окружных мест, а также в городской. На вокзале купечество поднесло мне икону и яблоки. Трубачи местного запасного полка сыграли уланский марш. Уехали в шестом часу, вернулись сюда в 10.20. — Ночь провели в поезде, с утра отправились в лазарет, сейчас мы отдыхаем, вечером повидаю нашего Друга. — Так славно, покойно и тепло на душе!

Благословляю и целую тебя без конца. Твоя

Солнышко.

Какая это гнусная канитель с Румынией!

Ц. ставка. 12 дек. 1916 г.

Моя дорогая душка!

Опять ни минуты, чтобы написать длинное письмо. Я только что принимал очень интересного инженера-путейца, вернувшегося из Германии после 2-летнего пребывания там. Он был с д-ром Крессен. Он мне много рассказывал, и это он так долго меня задержал. Его имя — Вейнберг, внук еврея.

Я очень рад, что ты довольна виденным в Новгороде. Да благословит тебя Бог, мое Солнышко!

Нежно целует тебя твой старый

Ники^[1072].

Царское Село. 13 декабря 1916 г.

Дорогоймой ангел,

Нежное спасибо за твою милую открытку. Я с таким нетерпением жду известия (а у тебя нет времени писать) о твоем разговоре с этим ужасным Треповым. Я читала в газетах, что он теперь сказал Родзянке, что Дума будет распущена 17-го до первой половины января. Имеет ли он право говорить это прежде, чем будет официально объявлено через Сенат? Я нахожу, что абсолютно нет. Так и надо сказать ему, а Родзянке надо бы сделать выговор за то, что он позволил напечатать это в газетах. А я так просила сделать это поскорее и на более долгий срок! Слава Богу, что ты, по крайней мере, не назначил числа в январе и можешь созвать их в феврале или совсем не созвать. Они не работают, а Тр(епов) заигрывает с Родз(янкой). Всем известно, что они по 2 раза в день встречаются это недостойно. Почему он ладит и старается работать с ним, лгуном, а не с Протопоповым (который правдив)? — Это характеризует человека. Старый Бобринский ненавидит Треп(ова): он знает их недостатки и так глубоко предан тебе, потому-то Тр(епов) и вышиб его.

Ангел мой, вчера мы обедали с нашим Другом у Ани. Все было так мило, мы рассказывали про наше путешествие, и Он сказал, что мы должны были прямо поехать к тебе, так как доставили бы этим тебе большую радость и “благодать”, а я боялась помешать тебе! Он умоляет тебя быть твердыми властным и не уступать во всем Тр(епову). Ты знаешь гораздо больше, чем этот человек, и все-таки позволяешь ему руководить тобой, — а почему не нашему Другу, который руководит при помощи Бога?.. Вспомни, за что меня не любят, — ясно, что я права, оставаясь твердой и внушая страх, и ты будь таким, ты — мужчина, только верь больше и крепче в нашего Друга (а не в Трепова). — Он живет для тебя и России. А мы должны передать Бэби сильную страну и не смеем быть слабыми ради него, иначе ему будет еще труднее царствовать, исправляя наши ошибки и крепко натягивая вожжи, которые ты распускаешь. Тебе приходится страдать за ошибки своих царственных предшественников, и одному Богу известны твои муки. Да будет твое наследие более легким для Алексея! — У него твердая воля и своя голова. — Не давай ничему ускальзывать из твоих рук и не заставь его возводить все сызнова. Будь тверд. Я, как стена, стою за тобой и не поддамся — я знаю, Он правильно ведет нас, а ты благосклонно внимаешь такому лживому человеку, как Тр(епов)! Хотя бы во имя любви, которую ты питаешь ко мне и Бэби, не предпринимай важных шагов, не предупредив меня и не переговорив спокойно обо всем. Стала ли бы я так писать, если бы не знала, как легко ты можешь поколебаться и меняешь решения и чего стоит заставить тебя держаться своего мнения! Я знаю, что тебе больно, когда я так пишу, и это меня огорчает, но ты, Бэби и Россия слишком дороги мне. Что касается Сухомлинова и Мануйлова, я все подготовила для тебя.

А Добровольский — верный человек, — поскорее отделайся от Макарова, который — поверь мне, наконец, — дурной человек. Пусть Бог даст мне силу убедить тебя — сохранять тебя непреклонным тяжелее, чем переломить ненависть других, которая оставляет меня равнодушной. Я ненавижу упрямство Тр(епова). Многие держали пари в Думе, что Питирим будет отставлен — теперь он получил крест, они раздавлены и унижены (видишь, что значит, когда ты показываешь себя властелином), и все более и более оказывается правильным, что кн. В(асильчикова) была выслана. — Ты ничего не отвечаешь относительно Балашева. Боюсь, что ты ничего не сделал, а Фредерикс стар и пассивен, когда я не говорю с ним решительным тоном. — Какая ошибка, что Дума закрывается не 14-го! Кал(инин) мог бы вернуться к своей работе, и ты принял бы его и переговорил с ним. Только не отв. министерство, на котором все помешались! Все становится тише и лучше. Только надо чувствовать твою руку <...>

Скоро наши войска в Румынии будут сильнее. — Тепло и глубокий снег. Прости за это письмо, но я бы не могла спать эту ночь, мучась за тебя, — не скрывай ничего от меня — я сильна — но слушайся меня, т.е. нашего Друга, и верь нам во всем. Остерегайся Тр(епова), ты не можешь его любить и уважать. Я страдаю за тебя, как за нежного, мягкосердечного ребенка, которому нужно руководство, а он слушает дурных советчиков, в то время как Божий человек говорит ему, что надо делать. Милый ангел, вернись скорее домой, — ах, нельзя, ведь у тебя ген...! Почему не раньше, не могу понять, почему в тот же день, как и Дума, опять странное совпадение! — А Воейков — это тоже провалилось?

Ах, дорогой мой, мне надо вставать. Все утро писала рождественские открытки. Сердце и душа горят тобой — любовь моя безгранична, оттого все, что пишу, кажется резким — прости, верь и пойми — я люблю вас обоих слишком глубоко плачу о твоих ошибках и радуюсь каждому верному шагу.

Бог да благословит, сохранит, спасет и направит тебя!

Целую тебя без конца. Твоя верная

Женушка.

Пожалуйста, прочти эти бумаги, а также Анины. Если это ложь, лиши Родзянко мундира.

13 декабря 1916 г.

Мое возлюбленное Солнышко!

Бесконечно благодарю за твое длинное интересное письмо со множеством подробностей о твоей поездке в Новгород. Ты видела больше, чем я в 1904г. Конечно, было бы чудесно, если б мы могли поехать туда вместе весной! Спасибо также за образ — я очень рад иметь именно этот. Кирилл заходил сегодня с Н.П. Они оба завтракали и бредили батальоном и Одессой.

Ну, теперь о Трепове. Он был смирен и покорен и не затрагивал имени Прот(опопова). Вероятно, мое лицо было нелюбезно и жестко, так как он ерзал на своем стуле, — говорил об американской ноте, о Думе, о ближайшем будущем, конечно, о железных дорогах. ОтносительноДумы он изложил свой план — распустить ее 17-го дек. и созвать 19-го января, чтоб показать им и всей стране, что, не смотря на все сказанное ими, правительство желает работать вместе. Если в январе они начнут путать и мутить, он собирается обрушить на них громы (он вкратце рассказал мне свою речь) и окончательно закрыть Думу. Это может произойти на второй или третий день их новогодней сессии! После этого он спросил меня, что думаю я. Я не отрицал логичности его плана, а также одного преимущества, бросившегося мне в глаза, а именно, что если бы все случилось так, как он думает, мы избавились бы от Думы недели на две или на три раньше, чем я сначала думал (в середине янв. вместо начала февр.).

Итак, я одобрил этот план, но взял с него торжественное обещание держаться его и довести до конца. — Я нарочно пошел помолиться перед иконой Божьей Матери до этого разговора и после этого почувствовал успокоение.

Вчера был обрадован приездом Павла. Он приходил к чаю, и сегодня будет его доклад. — Сейчас видел Влад. Ник.^[1073] — Серг. Петр.^[1074] уезжает в Москву. Вчера принял Толя, командира моих Павлоградских гусар. Вид у него довольный, но глупее, чем когда-либо.

Должен кончать. Да благословит тебя Бог, моя родная, мое сердце и душа!

Целую тебя, девочек и А.

Твой старый

Ники.

Царское Село. 14 декабря 1916 г.

Любимый мой!

7 градусов мороза и глубокий снег. Я опять почти не спала эту ночь, оставалась в постели до завтрака, так как у меня все болит и легкий озноб. Благодарю тебя за милое письмо. Тр(епов) поступил очень неправильно, отсрочив Думу с тем, чтобы созвать ее в начале января, в результате чего никто (Родз. и все, на кого они рассчитывают) не поедет домой, и все останутся, и в Петрограде все будет бродить и кипеть. Он пришел к тебе со смирением, надеясь этим добиться успеха. Если бы он кричал, по обыкновению, ты бы рассердился и не согласился. Любимый мой, наш Друг просил тебя закрыть ее 14-го, Аня и я писали тебе об этом, и, видишь, у них теперь есть время делать гадости. Относительно запрещения союзам объединяться ты получил вчера бумагу Калинина через Воейкова. Он также писал Треп(ову), прося, чтобы это происходило при закрытых дверях. Тр(епов) не удостоил его ответом. Тогда он написал Родз(янко), который поступил, как Калинин желал — только, конечно, сказал, что это по желанию Калинина; — трус Трепов не пожелал взять этого на себя. Как хочешь, Трепов ведет себя теперь, как изменник, и лукав, как кошка, — не верь ему, он сговаривается во всем с Родз(янко), это слишком хорошо известно. Бумагу, которую я послала тебе вчера, Родз(янко) написал сам; он не имеет права печатать и распространять беседу с тобой; я сомневаюсь, чтобы она была изложена точно, ведь он всегда лжет; если не точно, — будь императором, сейчас же лиши его придворного мундира. Не спрашивай совета у Фред(ерикса) или Тр(епова). Они оба напуганы. Старик раньше понял бы необходимость этого, а теперь он стар. Уже распространяли по городу слух (Дума), будто дворянство в Новгороде не приняло меня, а когда они прочитали, что мы даже пили чай вместе, то были уничтожены. Насчет Кауфмана все очень довольны — видишь, твоя твердость оценена хорошими людьми, — легко продолжать, когда начал. Прости, что я мучаю тебя такими письмами, — но прочитай только 2 телеграммы, которые я тебе послала, ты опять увидишь, что говорят “правые”: они обращаются ко мне, чтоб я просила тебя. Если ты снова услышишь от Калинина, что надо закрыть Думу, — сделай это, не держись за 17-е, время — деньги, мгновение — золото, и когда упустишь момент — бывает трудно наверстать и поправить. Надеюсь, что неправда, будто Никол(аша) приедет к 17-му, — раньше все шло прекрасно без Воронцова, — наш фронт здесь не имеет ничего общего с Кавказом. Не пускай его, злого гения. Он еще будет вмешиваться в дела и говорить о Васильчиковой. Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом — сокруши их всех — не смейся, гадкий, я страстно желала бы видеть тебя таким по отношению к этим людям, которые пытаются управлять тобою, тогда как должно быть наоборот. Гр. Бенкендорф была так оскорблена письмом князя В.^[1075], что сделала в городе целый ряд визитов пожилым дамам, кн. Lolo^[1076], гр. Воронцовой etc., и всем им говорила о том, что считает позором то состояние, до которого дошло общество, забывшее все принципы. Она просила их прежде всего строго поговорить с дочерьми, которые говорят и ведут себя ужасно^[1077]. По-видимому, это произвело впечатление, так как о ней теперь говорят; они видят, что письмо было на самом деле неслыханного содержания, а вовсе не столь очаровательное, как иные стараются уверить. Катуся В.^[1078] тоже написала мне, но я, прочитав, разорвала письмо. А вот контраст — телеграмма от “Союзов Русского Народа” просит меня передать дело тебе. Одни — гнилое, слабое, безнравственное общество, другие здоровые, благомыслящие, преданные подданные — их-то и надо слушать, их голос — голос России, а вовсе не голос общества или Думы. Так ясно видно, где правда; они знают, чтоДуму следует закрыть, а Тр(епов) не хочет слушать их. Если их не слушать, они возьмут дело в свои руки, чтобы спасти тебя, и может невольно выйти больше вреда, чем лишь твое простое слово — закрыть Думу, но до февраля: если раньше, они все застрянут здесь. Я бы повесила Тр(епова) за его дурные советы — а теперь, после этих бумаг, посланных Калининым Воейкову сэтими гнусными, глубоко революционными представлениями выборных московского дворянства и союзов, которые обсуждались в Думе, — как можно оставлять их хотя бы еще на один день? — Я ненавижу лживого Тр(епова), который делает все, чтобы повредить тебе, будучи защищаем Макаровым. Если б мне только заполучить тебя сюда, все сразу стало бы тише, а если б ты вернулся, как просил Гр., через 5 дней, ты бы привел все в порядок, ты бы положил свою усталую голову на грудь женушки, и Солнышко придала бы тебе силы, и ты бы послушался меня, а не Трепова. Бог поможет, я знаю, но ты должен быть твердым. Распусти Думу сейчас же. Когда ты сказал Трепову: 17-го, ты не знал, что они замышляли. Спокойно и с чистой совестью перед всей Россией я бы сослала Львова в Сибирь (так делалось и за гораздо менее важные проступки), отняла бы чин у Самарина (он подписал эту московскую бумагу). Милюкова, Гучкова и Поливанова — тоже в Сибирь. Теперь война, и в такое время внутренняя война есть высшая измена. Отчего ты не смотришь на это дело так, я, право, не могу понять. Я только женщина, но душа и мозг говорят мне, что это было бы спасением России — они грешат гораздо больше, чем это когда-либо делали Сухомлиновы. Запрети Брусилову и пр., когда они явятся, касаться каких бы то ни было политических вопросов. Глупец тот, кто хочет ответственного министерства, как писал Георгий. Вспомни, даже m-r Филипп сказал, что нельзя давать конституции, так как это будет гибелью России и твоей, и все истинно-русские говорят то же.

Несколько месяцев тому назад я сказала Штюрмеру о том, что Шведов должен быть членом Гос. сов. Назначь его и славного Маклакова, — они смело будут стоять за нас. Знаю, что мучаю тебя, ах, разве я не стала бы гораздо, гораздо охотнее писать только письма, полные любви, нежности и ласки, которыми так полно мое сердце! Но мой долг — долг жены, матери и матери России — обязывает все говорить тебе — с благословения нашего Друга. Дорогой мой, свет моей жизни, если бы ты встретил врага в битве, ты бы никогда не дрогнул и шел бы вперед, как лев! Будь же им и теперь в битве против маленькой кучки негодяев и республиканцев! Будь властелином, и все преклонятся перед тобой! — Не думаешь ли ты, что я испугаюсь — о, — нет! Сегодня я удалила офицера из госпиталя М. и А. за то, что он позволил себе смеяться над нашим путешествием, уверяя, что Протопопов подкупал народ, чтоб он принимал нас так хорошо. Женщина-врач, слышавшая это, была в ярости. Ты видишь, Солнышко в своих маленьких делах энергична, а в больших делах — настолько, насколько ты этого желаешь. Мы Богом поставлены на трон и должны сохранять его крепким и передать непоколебленным нашему сыну. Если ты будешь это помнить, ты не забудешь, что ты властелин, и насколько это легче самодержавному монарху, чем тому, который присягал конституции!

Дорогой мой, послушайся меня, ты знаешь свою старую верную девчурку. “Не страшись”, сказала старица, а потому я пишу без страха моему малютке. Ну, девочки просят чаю, они вернулись замерзшие с катанья. Целую тебя и крепко прижимаю к груди, тоскую по тебе, не могу спать без тебя, благословляю тебя.

Навсегда твоя

Женушка.

14 декабря 1916 г.

Дорогая моя!

Нежно благодарю за строгий письменный выговор. Я читал его с улыбкой, потому что ты говоришь, как с ребенком.

Противно иметь дело с человеком, которого не любишь и которому не доверяешь, как Треп(ов). Но раньше всего надо найти ему преемника, а потом вытолкать его, — после того, как он сделает грязную работу. Я подразумеваю — дать ему отставку, когда он закроет Думу. Пусть вся ответственность и все затруднения падут на его плечи, а не на плечи того, который займет его место.

Посылаю тебе два списка кандидатов, которые он мне оставил, и письмо, присланное им вчера, где он опять возвращается к вопросу о назначении Макарова председателем Госуд. сов.

Рухлов очень хороший, сильный духом и порядочный человек, ненавидящий Коков(цова) и т.п. Ты должна знать, что председатель Гос. сов. назначается вновь каждый год, а также все члены.

В Румынии нехорошо. Мы послали и все посылаем войска, но им приходится делать длинные переходы (три недели), благодаря отвратительному состоянию железнодорожных путей. Теперь, наконец, решено взять их в наше заведование.

На 17-го дек. назначен здесь съезд генералов потому, что до этого дня у Гурко несколько совещаний.

Теперь должен кончать. Да благословит тебя Бог, моя душка, мое Солнышко! Нежно целую тебя и девочек и остаюсь твой “бедный, маленький, безвольный муженек”

Ники

Царское Село. 15 декабря 1916 г.

Любимый мой!

Прости меня за резкие письма — девочка вовсе не хочет обижать своего ангела, а пишет только любя. Она иной раз доходит до отчаяния, зная, что тебя обманывают и подсовывают неправильные решения. Как могу я быть покойной, когда Тр(епов) приезжает к тебе? Ведь ему удается внушать тебе неправильные решения! Только бы удалось найти ему преемника! Но многие говорят, что раз Мак(арова) сменят, его положение, в общем, улучшится. Видишь, как он держится за Макарова (которого я продолжаю считать лживым по отношению к нам) и хочет, чтобы он был во главе Гос. сов.! — Это уж слишком! Назначь решительного (сурового) Щегл(овитова). Он подходящий человек для этого места, он не допустит беспорядков и гнусностей. Я тебе верну бумаги завтра, когда хорошенько просмотрю их. Очень благодарю тебя (также от имени Гр.) за Мануйлова. Подумай, милый Малама сказал вчера в 5 часов, что от тебя не было бумаги (курьер приехал сегодня рано утром), а потому я должна была телеграфировать. Из этого хотели сделать целую историю, примешав туда разные имена (просто из грязных побуждений), и многие собрались присутствовать на суде. Еще раз спасибо, дорогой. Наш Друг был у нее^[1079], — я не выходила из дома. Он уже давным-давно не выходит из дому, ходит только сюда. Но вчера Он гулял по улицам с Муней^[1080] к Казанскому Собору и Исаакиевскому, — ни одного неприятного взгляда, все спокойны. Он говорит, что через 3 или 4 дня дела в Румынии поправятся, и все пойдет лучше. — Как хорош твой приказ — только что прочитала его с глубочайшим волнением! Бог да поможет и благословит тебя, дорогой мой! Не надо говорить “бедный, старый, безвольный муженек”, это убивает меня — прости меня — ты понимаешь, я знаю, меня и мою безмерную любовь, да, любовь моя? Я так ужасно, ужасно люблю тебя! — Маленький Кожевников (с Мурмана) придет к завтраку, а Н.П. — к чаю. Так можно будет насладиться каждым в отдельности. Пожалуйста, назначь Н.П. на яхту к Рождеству, дорогой мой.

Наш Друг говорит, что Калинин теперь должен выздороветь. Почему ты сделал его не М.В.Д., а Исп. Д.^[1081] (моя мысль)? Молодой Pummux, который только что начал, уже утвержден (к его собственному удивлению). — Спала сегодня ночью только от 4 до 6, опять совсем потеряла сон, — мне нужно тебя!!

Солнце собирается выглянуть, очень глубокий снег, 6 гр. мороза. Аня и я хотим причаститься в воскресенье, так как теперь рожд. пост, — чтобы получить силу и помощь. — Я рада, что тебе понравилась икона, — разве ее лик не прелестен, хотя печален? Я посылаю 3лампадки от себя и детей Нов. Знам.. Млад. Б. М. на печке и Старице вместе с иконой. Съел ли ты ее яблоко?

Я очень рада, что ты велел Фредериксу ответить от нас обоих на эти милые телеграммы.

Почему генералы не позволяют посылать в армию “Р. знамя” (небольшая патриотическая газета)? Дубровин находит, что это — позор (я согласна)^[1082], — а читать всякие прокламацииим можно? Наши начальники, право, идиоты.

Новый клуб, устроенный Треповым (для офицеров etc.), не очень хорош, я разузнала о нем. Офицеры нашего сводн. полка ходят туда, и все они встречаются там с Родзянко, манифестируя и приветствуя его там, — в высшей степени бестактно. Друг мой, Дубровин просит меня принять его, — можно или нет? Пожалуйста, скажи Трепову: Дума распущена до начала февр., так как им нужен срок, чтобы доехать домой (будет больше вреда, если они останутся; Родзянко и Трепов подстроили это вместе), — поверь совету нашего Друга. Даже дети замечают, что дела идут плохо, если мы Его не слушаем и, наоборот, хорошо, если слушаем. “Узкая дорога, но надо прямо по ней идти — по-Божьему, а не по-человеческому” — только надо смотреть на все мужественно и с большей верою.

Вот чудо (все говорят): “Варяг” пришел раньше других — шторм 40 балл. — от Гибралтара до Глазго. Вода не только хлестала сверху, но забиралась внутрь и увы! — всюду; машины неважны, их надо скорей чинить в Англии. Наш Друг волновался, когда они вышли из Владивостока, но они остались целы и невредимы, потому что Лили с верой ходила летом в Верхот(урье) и Тобольск сГр. и Ан. Благословения, любовь, ласки и поцелуи без конца, мой любимый муженек.

Жаль, что телефон так плох.

Твоя.

Кож(евников) был очень мил и много рассказывал. Надеюсь, что ты увидишь его раньше, чем он поедет обратно. Он приехал с Адм. У них было 3 крушения на новой линии. Вероятно, в феврале “Варяг” должен будет отправиться на 5 6 месяцев в Англию для ремонта, так как опасно оставить его так, — он стар и ненадежен. Англичане всюду милы, во всех портах помогают, где и как только могут. Бедному мальчику пришлось произносить речи в Англии. Говорят, что Ден прекрасный капитан, всегда спокоен, никогда не теряет головы. Страшная жара летом. Они плыли 5 месяцев. Их так качало (42), что орудия тащились боком по воде. Так приятно видеть его! Он не мог прийти в себя от изумления, что Анаст(асия) так растолстела и выросла.

15 декабря 1916 г.

Моя любимая!

Нежно благодарю тебя за милое письмо. В нем столько вопросов, что еще не знаю, как на все ответить. Самый серьезный, касающийся Воейкова, я решу, когда вернусь домой. Я считаю безусловно необходимым водворить мир и спокойствие среди всего населения нашей страны. Эта комбинация с переменами в Гос сов. сделает бесконечно много добра в смысле освежения всей атмосферы.

Я только что принимал румынского министра, который привез мне благодарность от Нандо в ответ на мое приветствие ему, в котором я старался подбодрить его. Диаманди — хороший, честный человек, который правильно смотрит на положение. Я рад, что тебе понравился мой приказ. Он был написан Гурко, — может быть, немного растянуто, но мне трудно было сокращать, так как смысл мог от этого пострадать. В субботу я очень занят с моими генералами и надеюсь отбыть в воскресенье после обеда. Какая радость!

Завтра возвращается наш Багратион-Мухранский из Стокгольма и Копенгагена. Вчера я принимал другого Багратиона, который с большим оживлением говорил о тебе и о своей великолепной дивизии.

Сегодня хорошая погода, 3 градуса мороза, и я повеселел. Теперь должен проститься с тобой. Да благословит тебя Бог, моя драгоценная женушка! Люблю тебя и нежно целую тебя, а также девочек.

Душой и сердцем с тобой.

Неизменно твой

“бедный, маленький, слабовольный муженек”

Ники.

Царское Село. 16 декабря 1916 г.

Мое любимое сокровище!

Утром 10 градусов мороза и маленькие розовые тучки! Все покрыто снегом.

Сегодня ночью спала пять часов, такое счастье! Боткин появился. Я его не принимала два месяца, по крайней мере, так как наизусть знаю, какие надо лекарства принимать, когда сердце слабо. Ну, он дал мне сильно действующие капли, потому что сердце очень расширено, и, конечно, велел мне лежать, что и делаю. Сегодня у меня только Шведов, а то я все время лежу на диване. Но я все-таки хочу причаститься в воскресенье, если только можно будет, а потому теперь прошу у тебя прощения, мой дорогой, за каждое слово, которое могло огорчить тебя — боюсь, что я бывала резка по временам, но только от отчаянья, бесконечной любви и желания помочь тебе. Прости меня, дорогой. Мне не следовало бы идти, я устала, но дух мой бодр.

Дела идут лучше, Калин(ин) держал себя великолепно. Я сказала ему, чтоб он открыто написал тебе обо всем — он стеснялся это сделать. Я сказала, что это его долг, раз ты оказываешь ему доверие. Только благодаря ему были предотвращены скандалы в Думе. Трепов струсил, Шуваев еще хуже (я хотела бы, чтоб Беляев был на его месте, — благородный человек, а не из тех, которые расшаркиваются перед Думой и ищут популярности), — а Родзя(нко) выслушал письмо Кал(инина) и присмирел. — Да благословит его Бог — пусть он продолжает быть таким же твердым и смелым, как до сих пор! Напиши ему словечко в благодарность или поощрение, хочешь? И утверди его М.Вн.Д. (это мысль твоей женушки, и думаю, что правильная).

Говорили, что ты никогда не будешь стоять за него и Питир(има) против всех, а ты встал за него. Хорошо сделал, муженек мой! Одно только беспокоит меня сейчас: Гр(игорий) и Прот(ononoв) просят не созывать Думу до февр., чтобы дать им время разъехаться, что более чем необходимо. Здесь они держатся “группой”, представляя собой заразу в городе, а когда они рассеяны по всей стране, никто не обращает на них внимания и не считается с ними.

Вчера вечером у Ольги был комитет, но это продолжалось недолго. Володя Волх.^[1083], у которого всегда бывает для нее в запасе улыбка, избегал ее взгляда и ни разу ей не улыбнулся — видишь, как наши девочки научились наблюдать людей и их лица. Они очень развились духовно, благодаря этим страданиям. Они сознают все, что мы переносим. Это нужно — это их развивает. К счастью, они часто бывают настоящими детьми, но у них понятие и внутреннее чувство не по летам. Как говорит наш Др., они прошли трудные курсы. — Н.П. пил чай, много рассказывал про Одессу и батальон, Ольгу Евг.^[1084] etc. Он наслушался Петр.^[1085] ужасов и в бешенстве от того, что никто не защищает меня, что все могут говорить, писать, намекать на скверные вещи про свою Государыню, и никто не заступается, не делает выговоров, не наказывает, не ссылает, не штрафует этих типов. Только кн. В. пострадала, остальные все, Милюков и т.д., остаются на свободе. Да, не порадуешься на людей — трусы! Но многие будут вычеркнуты из будущих придворных списков — они узнают по заключении мира, что значило во время войны не стоять за своего Государя! Зачем у нас такая тряпка м(инистр) двора? Он бы должен был составить списки имен и предложить кары за оскорбление твоей супруги. В частной жизни муж не потерпел бы ни на минуту таких нападок на свою жену. Лично я ничуть не беспокоюсь об этом. Когда я была молода, я ужасно страдала от неправды, которую так часто говорили обо мне (о, как часто!), но теперь мирские дела не затрагивают меня глубоко, — я говорю о гнусностях — все это когда-нибудь разъяснится. Только мой муженек должен был бы немножко заступиться за меня, так как многие думают, что тебе это безразлично и что ты прячешься за меня. Ты не хочешь отвечать о Балаш(ове) — почему ты не приказал Фред(ериксу) написать ему построже? Я не подам ему руки, когда мы встретимся, предупреждаю тебя, — я с нетерпением жду случая выказать ему мое возмущение — маленькая змея! Я невзлюбила его с той минуты, как увидала его, и говорила тебе это. Он думает, что высокое придворное звание позволяет ему писать гнусности, — он совершенно недостоин его. Сказал ли ты, что надо лишить придворного звания кн. Голицына? Не мямли, милый, делай все скорее... Будь живее в делах, вычеркивай виновных из придворных списков и не слушай возражений Фред(ерикса). Он запуган и не понимает, как надо обходиться с людьми в настоящий момент.

Ну прости меня, если я поступила неправильно, спросив мнения Калинина оприсланном тобою списке. Так как мы ему доверяем, — он вчера приходил к ней на 1/2 часа, — я ее просила узнать, что ему известно об этих людях. Он обещал молчать о том, что видел фамилии кандидатов. Только прежде всего просил поскорее уволить Макар(ова), не зачисляя его в Гос. сов., — другие тоже не были туда зачислены, — и не обращать внимания на письмо Тр-ва. Поверь совету нашего Др(уга), а теперь и Кал-на также — он опасен и держит Тр(епова) вполне в своих руках; другие, напр., Жевахов, также знают это. Он несколько времени тому назад говорил с Щегловит(овым), который находит, что Добровольский, которого он знает, вполне на своем месте. Я думаю, ты поступишь правильно, назначив его. Я знаю, Добров(ольский) очень против проекта предполагаемой реорганизации Сената (кажется, получившего согласие Гос. сов. и теперь представленного на рассмотрение Думы). Он говорит, что он будет столь же дурным и левым, какДума, и ненадежным. Он мне это говорил при свидании. Я тогда говорила только о Сенате и Георгиев. комитете. Пошли за Калининым, как только приедешь сюда, а потом за Добровольским, для переговоров, и поскорее назначь Щегловит(ова). Он подходящий человек и на этом месте будет стоять за нас и не допустит скандалов. Твой приказ^[1086] произвел на всех прекрасное впечатление — он явился в такой подходящий момент и так ясно показал твой взгляд на продолжение войны. Представь себе, — бедная Зизи была очень взволнована: Милюков в своей речи говорил о Лиле Нарышкиной, Лихтеншт., шпионах etc. и сказал, что она занимала высокую должность при дворе, — смешав ее с m-me Зизи^[1087]. Бедная старушка слышала, что это попало в провинциальные газетки. К ней прилетели все Куракины, и ей пришлось объяснить им все — ее “надзирательницы” полны ужаса, генерал в действующей армии, — как мы можем терпеть вокруг себя таких изменников, вечно намеки на меня и моих людей!!! — Она послала за Сазоновым (закадычным другом Мил(юкова) и велела ему все объяснить и настоять на том, чтобы тот написал в газетах, что был введен в заблуждение. Это появится в “Речи”, и теперь она опять успокоилась. Они задевают всех окружающих меня.

Лиля Н.^[1088] находится в “Астории” под надзором полиции. Бедный старик Щеголь умер прошлой ночью. Это лучше для него, потому что он был так болен! Я собираюсь на днях поймать Ресина и сказать ему, чтоб он обратил внимание на своих офицеров. – Комар. был всегда с ними, а он никогда, и полк стал очень плохим и даже левым. С этим полком очень трудно, раз он такой смешанный, а потому требует головы, чтоб держать его в руках и направлять. О них совсем нехорошо отзываются. Солдаты его не любят, потому что он жесток, а офицерами он совсем не занимается. Только что был старик Шведов. — Представь себе, когда он сказал Трепову, что он будет членом Совета по твоему и по моему желанию, тот отвечал, что его не касаются приказания, данные Штюрм(еру), и что от тебя он этого не слыхал. Он принес мне список всех членов, и мы можем вместе просмотреть их вычеркнуть и прибавить новых. Он ненавидит Кауфмана, говорит, что он говорил большие гадости, вычеркни его. — Надо взять щетку и вымести сор и грязь и достать новые, чистые щетки для работы.

Горячее спасибо за милое письмо. Бедняжка, ты устанешь завтра — помоги тебе Бог. Только военные, и никаких политических вопросов! Все беснуются по поводу твоего приказа, — особенно, конечно, поляки. Котенок залез в камин и чихает там.

Я рада, что ты видел Багратиона — как интересно все, что касается его дикарей! Не надо говорить “безвольный”, а только слабоват и не уверен в себе и чересчур легко доверяется дурным советам.

Ну, благословляю тебя, целую, для меня ты все. Бог да благословит и сохранит тебя!

Навеки твоя надоедливая

Солнышко.

16 декабря 1916 г.

Моя дорогая!

Нежно благодарю тебя за твое милое письмо. Нет, я не сержусь за другое, написанное тобой, я отлично понимаю твое желание помочь мне!

Но изменить день созыва Думы (12 янв.) я не могу, так как он уже назначен в указе, который появится в газетах завтра.

Мы съели яблоко старицы, и оба нашли его превосходным. Я прочел описание твоего посещения Новгорода в “Русск. инв.”, единственной газете, которую читаю, и был очень доволен.

Надеюсь получить возможность уехать в воскресенье, если наше совещание не слишком затянется. Надо обсудить очень много вопросов.

Сегодня за завтраком было множество иностранцев — два румына, трое англичан и один француз. Конечно, все военные. Удивительно, как много иностранных офицеров приезжает в Россию каждые две недели!

Лучше не принимай Дубров(ина) теперь.

На днях я приказал Воейк(ову) телеграфировать Калинину) мое пожелание ему выздороветь. Да, я тоже нахожу, что хорошо его утвердить и сделать министром. Как раз сейчас я просматривал его бумаги и среди них нашел одно из его писем, такое славное, спокойное. Теперь должен кончить. Да благословит Бог тебя, моя дорогая женушка, и девочек!

Нежный привет и поцелуи шлет тебе твой “бедный слабовольный муженек”

Ники.

Царское Село. 17 декабря 1916 г.

Дорогой мой!

Опять очень холодно, и легкий снежок. Эту ночь спала 5 часов, для меня вполне достаточно, — сердце не особенно хорошо и неважное самочувствие. Видишь ли, состояние моего сердца с некоторого времени ухудшилось. Я не давала себе отдыха, хотя имела на то полное право, — но была лишена возможности это сделать. Мне было необходимо бывать в госпитале, чтобы дать иное направление своим мыслям, приходилось принимать кучу людей — душевная напряженность за эти последние тяжелые месяцы, конечно, должна была отразиться на слабом сердце; эта чудная поездка в Новгород в физическом отношении была очень утомительна — вот старая машина и пришла в негодность. Надеюсь, что мне удастся поправиться хотя бы к предстоящему Рождеству. С самого начала войны я не была на елке — ни в госпитале, ни в манеже. — Сегодня днем более, чем когда-либо, буду думать о тебе да благословит Господь все твои замыслы и планы! Надеюсь, что тебе удастся предварительно помолиться перед образом. — Я заказала всенощную на дому и (хотя это очень глупо) обедню завтра в 9 в пещерном храме. А. тоже будет там, и мы затем в 10 часов хотим исповедоваться. Еще раз прости за все причиненные мною тебе огорчения и заботы, мой любимый, — весь завтрашний день сердце и душа будут полны тобой. Каков новый генерал, сменивший Пустов(ойтенко)?Этому последнему, вероятно, было тяжело покидать тебя — какой это милый, честный и преданный человек!

Посылаю тебе бумагу, в которой изложены некоторые мысли Сухомлинова относительно Думы, — ты можешь ее просмотреть в поезде. Я не могу понять, почему задуманное Воейковым не было исполнено еще 2 недели тому назад, как предполагалось. — А вот еще сплетня: Анина мать сказала ей, что Кривошеин и Игнатьев осыпают меня благословениями за то, что я в своей телеграмме просила тебя передать все продовольственное дело в руки Риттиха. Во всем этом ни слова правды вот как люди спокойно лгут и не видят в этом никакого греха!

Ты ведь в поезде дочитаешь этот прелестный английский роман?

Какая радость, какая отрада вновь увидеть тебя дома! В подобное время разлука, уверяю тебя, минутами может довести до отчаянья и даже до сумасшествия.

Насколько было бы легче все это вместе переносить и обсуждать, вместо этих писем, которые — увы — менее действительны и которые зачастую должны были тебя раздражать, мой бедный, кроткий ангел! Но я должна пытаться быть противоядием к яду, подносимому другими.

Вполне ли избавился Бэби от своего глиста? Он после этого начнет толстеть и больше не будет таким прозрачным — милый мальчик!

Мы сидим все вместе — ты можешь себе представить наши чувства, мысли — наш Друг исчез. Вчера А. видела его, и он ей сказал, что Феликс^[1089] просил Его приехать к нему ночью, что за Ним заедет автомобиль, чтоб Он мог повидать Ирину. Автомобиль заехал за ним (военный автомобиль) с двумя штатскими, и Он уехал. Сегодня ночью огромный скандал в Юсуповском доме — большое собрание, Дмитрий, Пуришкевич и т.д. — все пьяные. Полиция слышала выстрелы. Пуришкевич выбежал, крича полиции, что наш Друг убит.

Полиция приступила к розыску, и тогда следователь вошел в Юсуповский дом он не смел этого сделать раньше, так как там находился Дмитрий. Градоначальник послал за Дмитрием. Феликс намеревался сегодня ночью выехать в Крым, я попросила Калинина его задержать.

Наш Друг эти дни был в хорошем настроении, но нервен, а также озабочен из-зa Ани, так как Батюшин старается собрать улики против Ани. Феликс утверждает, будто он не являлся в дом и никогда не звал Его. Это, по-видимому, была западня. Я все еще полагаюсь на Божье милосердие, что Его только увезли куда-то. Калинин делает все, что только может. А потому я прошу тебя прислать Воейкова. Мы, женщины, здесь одни с нашими слабыми головами. Оставляю ее жить здесь, так как они теперь сейчас же примутся за нее. Я не могу и не хочу верить, что Его убили. Да смилуется над нами Бог!

Такая отчаянная тревога (я спокойна — не могу этому поверить).

Спасибо тебе за твое милое письмо. Приезжай немедленно — никто не посмеет ее тронуть или что-либо ей сделать, когда ты будешь здесь. Феликс последнее время часто ездил к Нему.

Благословляю и целую.

Солнышко.

Ц. ставка. 17 декабря 1916 г.

Мой возлюбленный ангел!

Доклад Гурко окончился раньше обыкновенного, так что я пришел домой и сел писать.

Эверт прибыл вчера, и я видел его за обедом. Он выглядит свежее и моложе, чем в апреле. Сегодня приезжают остальные. Беляев тоже появился из Румынии; он остается до конца наших заседаний, потом возвратится, чтобы доложить результаты Нандо и Сахарову, а после этого он желает принять участие в войне и командовать дивизией.

Только что получил твое милое длинное письмо, за которое нежно благодарю. Когда я вернусь, мы вместе изучим все эти списки и решим все эти вопросы. О Балашеве я ничего не сказал старому Фред(ериксу) и об этом кн. Гол(ицыне) тоже, потому что не знаю, кто он и что сказал. Ведь я здесь газет не читаю.

Как ты можешь думать, что генералы на военном совете станут обсуждать политические вопросы? Послушал бы я, как кто-нибудь из них затронул бы такую тему в моем присутствии!

Я так счастлив, что вернусь домой и, может быть, пробуду хоть немножко в новом году.

Один поцелуй Бэби утром и один вечером для меня далеко не достаточно — я изголодался по большем.

Итак, это мое последнее письмо. Надеюсь, что ты будешь чувствовать себя крепче и лучше; соблюдай спокой. Да благословит тебя Бог, моя родная, Солнышко мое любимое! Нежно целую тебя и наших дорогих девочек.

Неизменно твой старый муженек

Ники.

Завтра утром буду думать о тебе.

“Во всем видно масонское движение”

Вызванный известием об убийстве Распутина в Царское Село, Царь покинул ставку. Обстановка в Петрограде была тревожной. Большая часть образованного общества откровенно радовалась убийству Распутина. Не меньше ликования было и в высших придворных кругах. Царская чета получает сведения об этом от полиции. Царица была просто в шоковом состоянии. Особенно царскую чету поразили перехваченные полицией телеграммы, которые родная сестра Царицы Великая княгиня Елизавета Федоровна послала убийцам Дмитрию Павловичу и Юсупову, где поздравляла их с преступлением. Эти постыдные телеграммы, — пишет Вырубова, — совсем убили Государыню — “она плакала горько и безутешно, и я ничем не могла успокоить ее”.

Более двух месяцев Царь не покидает Царского Села, пытаясь успокоить жену и навести порядок в государственных делах. Он снова осуществляет ряд перестановок в правительстве. Трепов А.Ф. получает отставку с поста председателя Совета Министров. На это место назначается князь Н.Д. Голицын. Министром юстиции вместо А.А. Макарова становится Н.А. Добровольский, военным министром вместо Д.С. Шуваева — М.С. Беляев. И.Г. Щегловитов получает пост Председателя Государственного совета.

22 февраля Царь отправляется в ставку, где продолжается готовиться большое весеннее наступление, но только он покинул столицу, как началась лихорадочная активность подрывных сил, германских агентов и масонских заговорщиков.

Уже на следующий день начались уличные беспорядки, главными действующими лицами которых стали жившие на немецкие деньги агитаторы левых партий (прежде всего большевики), а также солдаты запасных батальонов гвардейских полков, укомплектованных вопреки царским приказам не из крестьян, а из рабочих и деклассированных элементов города (это было сделано еще военным министром Поливановым-масоном). Распространяются слухи о недостатке хлеба, то тут, то там появляются неизвестные вооруженные люди и убивают городовых, ходят гнусные слухи о Царе и Царице как развратниках, пьяницах и германских шпионах.

Министерство внутренних дел не предпринимает никаких решительных шагов. Протопопов, на которого Царь и Царица так надеялись, просто испугался. Надежду спасти положение он возлагает на военные власти. Но военные власти Петрограда контролируются врагом Царя, командующим Северным фронтом масоном Рузским, который намеренно ничего не предпринимает и запрещает военным частям наводить порядок.

При потворстве военных властей 27 февраля в городе начинается открытый военный бунт, восстает батальон лейб-гвардии Волынского полка. В этот же день в Таврическом дворце Петрограда создаются два подрывных органа, взявшие власть в свои руки: Временный комитет Государственной думы, основу которого составили руководители российского масонства, и Исполнительный комитет Совета рабочих депутатов, возглавлять который стал масон Чхеидзе.

Положение для Царя усугублялось и тем, что его семья стала заложницей в руках изменников и подрывных элементов. Царь не получает от семьи никаких известий, а ведь сразу же после его отъезда заболевают тяжелой формой кори его дочери. Он об этом знает и беспокоится.

В этот момент Царь принимает роковое решение — он оставляет ставку (рано утром 28 февраля), где в его руках были огромные военные силы. и направляется в Петроград. Покинув ставку, он надеялся на верность и порядочность начальника штаба верховного главнокомандования Алексеева и командующего Северным фронтом Рузского. Но оба они были масонами и изменниками, в душе ненавидевшими Царя. Уехав из ставки, он передал им власть, которой они воспользовались в интересах давно уже разработанного заговора.

В ночь на 1 марта царский поезд был задержан на ст. Малая Вишера, в 150 верстах от Петрограда. После неудачной попытки добраться до Царского Села другим путем, Царь направляется в Псков, где находился штаб командующего фронтом генерала Рузского, и становится фактическим заложником в его руках. А дальше Рузский и Алексеев сделали все, чтобы подвести Царя к мысли о необходимости отречения. Полное отсутствие информации о положении дел в стране и о семье, манипуляции общественным мнением военного командования, обоснованная тревога за жизнь своей семьи, чувство безысходности в атмосфере измены и предательства людей, которым он доверял во всем, вынудили Николая II пойти на отречение. В этот роковой для России день Царь записал в своем дневнике: “Кругом измена, и трусость, и обман”.

А Царица, оторванная от своего любимого супруга, не зная, что с ним происходит, ибо письма ее уходили в пустоту, а ответов она не получала, находилась в ужасном состоянии, которое еще больше отягощалось серьезной болезнью ее детей и самой близкой подруги.

Царское Село. 22 февраля 1917 г.

Мой драгоценный! С тоской и глубокой тревогой я отпустила тебя одного без нашего милого, нежного Бэби. Какое ужасное время мы теперь переживаем! — Еще тяжелее переносить его в разлуке — нельзя приласкать тебя, когда ты выглядишь таким усталым, измученным. Бог послал тебе воистину страшно тяжелый крест. Мне так страстно хотелось бы помочь тебе нести это бремя! Ты мужествен и терпелив — я всей душой чувствую и страдаю с тобой, гораздо больше, чем могу выразить словами. Что я могу сделать? Только молиться и молиться! Наш дорогой Друг в ином мире тоже молится за тебя — так Он еще ближе к нам. Но все же как хочется услышать Его утешающий и ободряющий голос! Бог поможет, я верю, и ниспошлет великую награду за все, что ты терпишь. Но как долго еще ждать! Кажется, дела поправляются. Только, дорогой, будь тверд, покажи властную руку, вот что надо русским. Ты никогда не упускал случая показать любовь и доброту. — дай им теперь почувствовать порой твой кулак. Они сами просят об этом — сколь многие недавно говорили мне: “нам нужен кнут”! Это странно, но такова славянская натура — величайшая твердость, жестокость даже и — горячая любовь. С тех пор как они стали теперь “чувствовать” тебя и Калинина, они начали успокаиваться. Они должны научиться бояться тебя — любви одной мало. Ребенок, обожающий своего отца, все же должен бояться разгневать, огорчить или ослушаться его! Надо играть поводами: ослабить их, подтянуть, но пусть всегда чувствуется властная рука. Тогда доброта больше будет цениться, мягкость одну они не понимают. Удивительны людские сердца! И, странно сказать, у людей из высшего общества они не мягки и не отзывчивы. В обращении с ними нужна решительность, особенно теперь. Мне грустно, что мы были не одни во время последнего нашего завтрака, но твои тоже хотели тебя видеть. Бедная крошка Ксения с такими мальчишками, как у нее, и дочерью, вышедшей замуж в эту порочную семью, с таким лживым мужем^[1090]! Мне глубоко жаль ее. Столько в мире печали и горя, великая сердечная скорбь гложет непрерывно! Так хочется покоя и мира, чтоб хоть немножко набраться сил и продолжать бороться и пробиваться по этому тернистому пути к сияющей цели!

Надеюсь, что никаких трений или затруднений у тебя с Алексеевым не будет и что ты очень скоро сможешь вернуться. Это во мне говорит не одно только эгоистическое желание. Я знаю слишком хорошо, как “ревущие толпы” ведут себя, когда ты близко. Они еще боятся тебя и должны бояться еще больше, так что, где бы ты ни был, их должен охватывать все тот же трепет. И для министров ты тоже такая сила и руководитель! Вернись скорее — ты видишь, я прошу тебя не за себя и даже не ради Бэби — об этом ты сам всегда помнишь. Я понимаю, куда призывает долг, — как раз теперь ты гораздо нужнее здесь, чем там. Так что, как только уладишь дела, пожалуйста, вернись домой дней через десять, пока все не устроится здесь, как надо. Твоя жена — твой оплот — неизменно на страже в тылу. Правда, она немного может сделать, но все хорошие люди знают, что она всегда твоя стойкая опора. Глаза мои болят от слез. Со станции я поеду прямо к Знаменью — именно потому, что бывала с тобой там раньше, это успокоит и укрепит меня, и я помолюсь за тебя, мой ангел. О, Боже, как я люблю тебя! Все больше и больше, глубоко, как море. с безмерной нежностью. Спи спокойно, не кашляй пусть перемена воздуха поможет тебе совсем оправиться. Да хранят тебя светлые ангелы, Христос да будет с тобой, и Пречистая Дева да не оставит тебя! Наш Друг поручил нас ее знамени. Благословляю тебя, крепко обнимаю и прижимаю твою усталую голову к моей груди. Ах, одиночество грядущих ночей — нет с тобой Солнышка и нет Солнечного Луча! Вся наша горячая, пылкая любовь окружает тебя, мой муженек, мой единственный, мое все, свет моей жизни, сокровище, посланное мне Всемогущим Богом! Чувствуй мои руки, обвивающие тебя, мои губы, нежно прижатые к твоим — вечно вместе, всегда неразлучны. Прощай, моя любовь, возвращайся скорее к твоему старому

Солнышку.

Пожалуйста, съезди к образу Пречистой Девы, как только сможешь. Я так много молилась за тебя там.

Ц.С. 23 февраля 1917 г.

Мой ангел, любовь моя!

Ну, вот — у Ольги и Алексея корь. У Ольги все лицо покрыто сыпью, у Бэби больше во рту, и кашляет он сильно, и глаза болят. Они лежат в темноте — мы завтракали еще вместе в игральной. П.В.П.^[1091] читает ему, я слышу его голос, я сама на Ольгином диване. Мы все в летних юбках и в белых халатах, а если надо принять кого (кто не боится), тогда переодеваемся в платья. Едим в красной комнате. Если другим не миновать этого, то я хотела бы, чтоб они захворали скорее. Это веселее для них и не продлится так долго.

Аня может тоже заразиться. Она лежит в постели и кашляет, вчера у нее было 38, а после приема лекарств температура упала. Только что получила твою телеграмму, что ты прибыл благополучно — слава Богу! Представляю себе твое ужасное одиночество без милого Бэби — он просил телеграфировать тебе. Ему и Ольге грустно, что они не могут писать тебе — им нельзя утомлять глаза. Все целуют тебя крепко, крепко.Ах, любовь моя, как печально без тебя — как одиноко, как я жажду твоей любви, твоих поцелуев, бесценное сокровище мое, думаю о тебе без конца! Надевай же крестик иногда, если будут предстоять трудные решения, — он поможет тебе. Ездила в деревню Алекс. с Т., М. и А. в закрытом автомобиле, встретили много матросов и Кублицкого, говорила с ним. Он рассказал, что Хвощинский видел, как ты проехал.

Ясный, солнечный день, и не очень холодно. Еслиим будет нехорошо, буду тебе телеграфировать очень часто. Прощай, мой единственный. Господь да благословит и сохранит тебя! Осыпаю тебя поцелуями. Навсегда

Твоя.

Ц. ставка. 23 февр. 1917 г.

Мое возлюбленное Солнышко!

Сердечно благодарю за твое дорогое письмо, которое ты оставила в моем купе. Я с жадностью прочел его перед отходом ко сну. Мне стало хорошо от него в моем одиночестве после того, как мы два месяца пробыли вместе. Если я не мог слышать твоего нежного голоса, то, по крайней мере, мог утешиться этими строками нежной любви. Я ни разу не выходил, пока мы не приехали сюда. Сегодня я чувствую себя гораздо лучше — хрипоты нет и кашель не так силен. — Был солнечный и холодный день, и меня встретила обычная публика с Алексеевым во главе. Он выглядит действительно очень хорошо, и на лице выражение спокойствия, какого я давно не видал. Мы с ним хорошо поговорили с полчаса. После этого я привел в порядок свою комнату и получил твою телеграмму о кори Ольги и Бэби. Я не поверил своим глазам — так неожиданна была эта новость. Особенно после его собственной телеграммы, где он говорит, что чувствует себя хорошо. Как бы то ни было, это очень скучно и беспокойно для тебя, моя голубка. Может быть, ты перестанешь принимать такое множество народу? Законный повод — боязнь передать заразу их семьям. В 1-м и 2-м кадетских корпусах количество мальчиков, заболевших корью, все увеличивается. За обедом видел всех иностранных генералов — они были очень огорчены такими печальными новостями. Здесь в доме так спокойно, ни шума, ни возбужденных криков! Я представляю себе, что он спит в своей спальне. Все его маленькие вещи, фотографии и безделушки в образцовом и порядке в спальне и в комнате с круглым окном!

Не надо^[1092]! С другой стороны, какое счастье, что он не приехал со мной теперь сюда — для того только, чтобы заболеть и лежать здесь в нашей маленькой спальной! Дай Бог, чтоб корь прошла без осложнений, и лучше бы все дети переболели ею сразу!

Мне очень не хватает 1/2-часового пасьянса каждый вечер. В свободное время я здесь опять примусь за домино. — Эта тишина вокруг гнетет, конечно, если нет работы. — Старый Иванов был любезен и мил за обедом. Моим другим соседом был сэр Г. Виллиамс, который в восторге, что видел здесь за последнее время столько соотечественников.

Ты пишешь о том, чтобы быть твердым — повелителем, это совершенно верно. Будь уверена, я не забываю, но вовсе не нужно ежеминутно огрызаться на людей направо и налево. Спокойного резкого замечания или ответа очень часто совершенно достаточно, чтобы указать тому или другому его место.

Ну, дорогая моя, уже поздно. Спокойной ночи, Бог да благословит твой сон! Спи спокойно, хоть я не могу согреть тебя.

24 февраля.

Очень пасмурный, ветреный день, идет густой снег, ни признака весны. Только что получил твою телеграмму о здоровье детей. Я надеюсь, они все схватят на этот раз.

Посылаю тебе и Алексею ордена от короля и королевы бельгийских на память о войне. Ты поблагодари ее лучше сама. Вот он обрадуется новому крестику! Бог да сохранит тебя, моя радость! Целую крепко тебя и детей. Мысленно и в молитвах со всеми вами.

Твоймуженек

Ники.

Царское Село. 24 февраля 1917 г.

Бесценный мой!

Погода теплее, 4 1/2 гр. Вчера были беспорядки на В(асильевском) острове и на Невском, потому что бедняки брали приступом булочные. Они вдребезги разнесли Филиппова^[1093] и против них вызывали казаков. Все это я узнала неофициально. Вчера вечером Бэби был весел, я читала ему “Дети Елены”^[1094], потом ему читал П.В.П. — 38,1 в 9; в 6 — 38,3. У Ольги оба раза 37,7. Вид у нее хуже, изнуренный. Он спал хорошо и теперь у него 37,7. В 10 пошла посидеть с Аней (у нее, вероятно, корь — 37,7, сильный кашель, болит горло, — а может быть, ангина), а потом с Лили, Н.П. и Родионовым, который обедал у нее в коридоре, так как она была в постели.

Итак, Варяг уходит в Англию на 6 месяцев — может быть, сегодня. Она^[1095], конечно, молодцом, но видно, как огорчена, разочарована и беспокоится.

Каким страшно одиноким должен был ты чувствовать себя первую ночь! Не могу представить тебя без Бэби, мой бедный, милый ангел!

Я надеюсь, что Кедринского из Думы повесят за его ужасную речь — это необходимо (военный закон, военное время), и это будет примером^[1096]. Все жаждут и умоляют тебя проявить твердость.

Мне хочется, чтобы ты расследовал историю с Андреем и Кутайсовым (истинность ее удостоверена, есть артиллерийские офицеры, которые готовы присягнуть по этому делу). Надо наказать Андрея за то, что он осмелился отказать в приеме твоему адъютанту только потому, что тот исполнил свой долг. Ах, если б Фредерикс был более здоров — это его дело!

Я думаю, Кутайсов будет скоро у тебя по делам службы, но я надеюсь, что ты вернешься раньше.

Не забудь написать Джорджи о Бьюкенене^[1097]. Неоткладывай этого.

Ну, у Ани корь, в 3 у нее было 38,3; у Татьяны тоже, и тоже 38,3. Ал. и Ольга 37,7, 37,9. Я перехожу из комнаты в комнату, от больного к больному. Отправила Марию и Анастасию обратно в их комнаты. M-r Гиббс в халате читает Алексею в его комнате, — несколько занавесок спущено. У Ольги и Т. совсем темно, так что я пишу у лампы (на диване). Принимала в течение 1 1/2 часов бельгийца, сиамца, датчанина, перса, испанца, двух японцев, Корфа, Бенкендорфа, моих двух пажей, Настеньку, которая завтра едет на Кавказ, так как ее сестра очень больна, Изу (не дотрагиваясь до нее) и Гротена от Калинина. Беспорядки хуже в 10 часов, в 1 меньше — теперь это в руках Хабалова^[1098]. Приняла твоего Муфти в 6 час., а также одну даму.

Вышла на минуту поставить свечки за всех вас, мои сокровища, — воздух показался дивным. Марию и Анастасию не могла взять с собой, так как у них (и у Шуры) в горле обнаружились определенно подозрительные признаки, — так сказали 4 доктора, так что они остались с Аней. Я отправляюсь к ней утром на час и вечером тоже — целое путешествие в другой конец дома, но меня возят. Она страшно кашляет. Татьяна также, — у нее головная боль. У Ольги на лице сильная сыпь. Бэби большей частью на ногах.

Принимала вчера Безобразова. Он крепко надеется, что ты его не забудешь, — я сказала, что, конечно, нет, но он должен выждать, чтоб получить хорошее место.

Прости за скучное письмо, но за день столько хлопот и, кроме того, без конца разговоры по телефону. Дети целуют тебя крепко. Бэби целует и спрашивает, как ты себя чувствуешь и что делает Кулик (смотритель). Надо кончать, мое солнышко. Благослови и сохрани тебя Бог! Без конца целую тебя. Нежно преданная и горячо любящая твоя старая

Женушка.

Непременно выясни насчет креста Н.П. Он обедает сегодня с Маклаковым, Калининым. Римским-Корсаковым и др. у Бурдюкова.

Ц. ставка. 24 февр. 1917 г.

Моя душка, Солнышко милое!

Благодарю сердечно за твое дорогое письмо. Итак, у нас трое детей и Аня лежат в кори! Постарайся, чтобы Мария и Анастасия тоже схватили, так проще и лучше для всех них и для тебя также! И все это случилось, как только я уехал, всего только два дня назад! Сергей Петрович^[1099] интересуется, как будет развиваться болезнь. Он находит, что для детей, а особенно для Алексея, абсолютно необходима перемена климата после того, как они выздоровеют — вскоре после Пасхи. На мой вопрос, куда, по его мнению, лучше было бы поехать, он назвал Крым. Он сказал мне, что у него есть сын (я никогда не знал об этом), который схватил корь, и целый год мальчик непрерывно кашлял, пока его не послали на юг, где он совершенно и очень быстро выздоровел. Когда он говорил об этом, у него были слезы на глазах. Действительно, совет великолепный, и каким отдыхом это было бы для тебя! Кроме того, комнаты в Царском надо дезинфицировать, а ты, вероятно, не захочешь переехать в Петергоф, — тогда где же жить?

Мы спокойно обдумаем все это. когда я вернусь, что, как я надеюсь, будет скоро!

Мой мозг отдыхает здесь — ни министров, ни хлопотливых вопросов, требующих обдумывания. Я считаю, что это мне полезно, но только для мозга. Сердце страдает от разлуки. Я ненавижу эту разлуку, особенно в такое время! Я буду недолго в отсутствии — по возможности направить все дела здесь, и тогда мой долг будет исполнен.

25 февр.

Сейчас получил твою утреннюю телеграмму. Слава Богу, нет осложнений. Первые дни температура всегда высока и спускается медленно к концу. Бедная Аня, представляю, что она чувствует и насколько ей хуже, чем детям.

Сейчас, в 2.30, перед тем, как отправиться на прогулку, я загляну в монастырь и помолюсь за тебя и за них Пречистой Деве. Последние снежные бури, окончившиеся вчера, по всем нашим юго-западным ж.-д. линиям поставили армии в критическое положение. Если движение поездов немедленно не возобновится, то через 3 4 дня в войсках наступит настоящий голод. Ужасно! Прощай, моя любовь, моя дорогая маленькая женушка. Бог да благословит тебя и детей!

Нежно любящий, твой навеки муженек

Ники.

Царское Село. 25 февраля 1917 г.

Бесценное, любимое сокровище!

8 градусов, легкий снежок, — пока сплю хорошо, но несказанно тоскую по тебе, любовь моя. Стачки и беспорядки в городе более чем вызывающи (посылаю тебе письмо Калинина ко мне. Оно, правда, немногого стоит, так как ты, наверное, получишь более подробный доклад от градоначальника). Это — хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, — просто для того, чтобы создать возбуждение, — и рабочие, которые мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам. Но это все пройдет и успокоится, если только Дума будет хорошо вести себя. Худших речей не печатают, но я думаю, что за антидинастические речи необходимо немедленно и очень строго наказывать, тем более, что теперь военное время. У меня было чувство, когда ты уезжал, что дела пойдут плохо. Уволь Батюшина, вспомни, что Алексеев твердо стоит за него. Бат(юшин) выбрал себе адъютанта — теперь он полковник, который прежде был очень беден. Его жена принесла ему в приданое 15000, теперь же он стал очень богат. — Странно! Батюшин также запугивает людей, заставляет платить ему большие суммы, чтобыне быть высланными (без всякой вины). Отделайся от него, мой дорогой, — я говорю о Батюшине, — поскорее. Как ты находишь Алексеева? Не возьмешь ли к себе доброго Головина вместо нового человека, который не очень тебе нравится? Прежде всего твори свою волю, мой дорогой! Тяжело не быть вместе. Аня шлет привет. Ей хуже всех, она страшно страдает от ужасного кашля и днем и ночью, сыпь внутри так и жжет. Сегодня утром у нее было тоже 38,6, у Ольги — 37,6, у Татьяны — 37,1. Бэби еще спит. Напиши мне привет для Ани — это будет ей приятно. Милая Лили опять приходила, и потом, после того как мы побывали у Ани в 11 часов, сидела со мной и пила чай до отхода поезда. Страшно неприятны приемы: был китаец, португалец с 2 дочерьми, грек, аргентинец с женой. Я надеюсь, что Бойсман окажется подходящим для Крыма. Пожалуйста, сходи на минуту к иконе Пречистой Девы и спокойно помолись за себя, чтоб прибавилось сил, за наше большое и малое семейство. Брат нашего Княжевича умер в Москве, он был заведующим в моем складе. Старая m-me Мин умерла в городе, но ее похоронят здесь. — Я думаю, Анастасия заразится сегодня, вчера она выглядела подозрительно. Доктора нашли ее горло подозрительным, но температура пока нормальна. Акилина ухаживает за Аней, и все доктора тоже <...>

Аня послала за мной, потому что чувствовала себя очень плохо: не могла дышать, как следует; так продолжалось от 10 1/2 до 12. Потом я ее успокоила, и она почувствовала себя легче, — просит твоих “чистых молитв” — она все время боится. В час у Бэби было 38,5, у Ольги — 38,1, у Татьяны — 37,4. Сижу со всеми, сменяю, пишу в темноте на диване Ольги.

Только что поставила свечки у Знаменья. Устала после приемов, разговаривала с Апраксиным и Бойсманом. Последний говорит, что здесь необходимо иметь настоящий кавалерийский полк, который сразу установил бы порядок, а не запасных, состоящих из петербургского люда. Гурко не хочет держать здесь твоих улан, а Гротен говорит, что они вполне могли бы разместиться.

Бойсман предлагает, чтобы Хабалов взял военные пекарни и пек немедленно хлеб, так как, по словам Бойсмана, здесь достаточно муки. Некоторые булочные также забастовали. Нужно немедленно водворить порядок, день ото дня становится все хуже. Я велела Б(ойсману) обратиться к Калинину и сказать ему, чтоб он поговорил с Хабаловым насчет военных пекарен. Завтра воскресенье, и будет еще хуже. Не могу понять, почему не вводят карточной системы, и почему не милитаризуют все фабрики, — тогда не будет беспорядков. Забастовщикам прямо надо сказать, чтоб они не устраивали стачек, иначе будут посылать их на фронт или строго наказывать. Не надо стрельбы, нужно только поддерживать порядок и не пускать их переходить мосты, как они это делают. Этот продовольственный вопрос может свести с ума. Прости за унылое письмо, но кругом столько докуки.

Целую и благословляю.

Навеки твоя старая

Женушка.

Никто не чувствует себя особенно плохо. Аня кашляет и страдает больше всех. Все целуют тебя 1000 раз.

Царское Село. 26 февраля 1917 г.

Дорогой мой возлюбленный!

Какая радость! В 9 часов сегодня получила твое письмо от 23-24-го. Подумай, как долго оно шло! Еще и еще благодарю за него. Я покрыла его поцелуями и буду еще часто целовать. Я так одинока без тебя, не с кем поговорить по душе, так как Аня ужасно страдает: она кашляет, у нее очень высокая температура. Доходило, я думаю, даже до 40. Почти не спит. Сейчас утром уже 39,8. Около нее много сиделок — Акилина, Федосья Степановна, сестра Татьяна (из моего поезда), они сменяются по 2, и Маня и Жук, 4 детских доктора утром, потом Евгений Сергеевич и Владимир Николаевич^[1100] от 2 до 3 раз в день; и ее доктор, которого она любит и который ее любит, провел около нее эту ночь. Дети бывают трижды в день, я дважды. Вечером — Лили, милое существо. Ты знаешь, какая это беспокойная и капризная больная. Но она действительно страдает, и теперь, к счастью, пятна начали покрывать все ее лицо и грудь. Это лучше, когда они выходят наружу. Я ходила к Знаменью вчера и хочу побывать сегодня. Ходить в церковь в одиночку к службе, когда я так устала и так нужна им, я думаю, не надо. Бог видит мои молитвы здесь. Дети веселы, Анастасия и Мария называют себя сиделками, болтают без умолку и телефонируют направо и налево. Они страшно помогают мне, но я боюсь, что они тоже свалятся. Жилик^[1101] еще очень слаб и навещает только Бэби. M-r Гиббс с ним. Все эти темные комнаты угнетают, хотя большая комната Бэби со спущенными занавесками все же светлее.

Сегодня я не приму никого, не могу продолжать приемов. Но завтра придется снова. Бойсман говорил очень хорошо, только он боится, что Княжевича выберут предводителем дворянства — это осложнит дело. Рассказывал мне много о беспорядках в городе (я думаю, больше 200000 человек). Он находит, что просто не умеют поддержать порядка. Но я писала об этом уже вчера, прости — я глупенькая. Необходимо ввести карточную систему на хлеб (как это теперь в каждой стране), ведь так устроили уже с сахаром, и все спокойны и получают достаточно. У нас же — идиоты. Оболенский этого не желал сделать, хотя Медем и хотел этого — после того, как удалось в Пскове. Один бедный жандармский офицер был убит толпой, и еще несколько человек. Вся беда от этой зевающей публики, хорошо одетых людей, раненых солдат и т.д., — курсисток и проч., которые подстрекают других. Лили заговаривает с извозчиками, чтобы узнавать новости. Они говорили ей, что к ним пришли студенты и объявили, что если они выедут утром, то в них будут стрелять. Какие испорченные типы! Конечно, извозчики и вагоновожатые бастуют. Но они говорят, это не похоже на 95^[1102], потому что все обожают тебя и только хотят хлеба. Лили говорила с Гротеном вместо меня, так как я не могла оставить Ани. Теперь, наконец, я могу принять свои капли. Какая теплая погода! Досадно, что дети не могут покататься даже в закрытом автомобиле. Славный Родионов послал для Ольги, Татьяны и Ани по горшку ландышей от Экипажа. Завтрак у стрелков не состоялся, так как полк должен быть наготове на случай тревоги.

Одиночество твое должно быть ужасно — окружающая тебя тишина подавляет моего бедного любимого!

31/2. Только что получила твое милое письмо от вчерашнего дня. Сердечно благодарю, мой дорогой. Да, конечно, перемена воздуха поможет после болезни, но в Ливадии будет слишком мучительно и хлопотливо теперь. Ну, хорошо – мы

это еще обдумаем потом. Маленькие все время вместе с другими и с Аней — они еще могут заразиться. Татьяна кашляет страшно — 37,8, Ольга — 39,1, Алексей — 39,6, Аня — 40,1. Я только что брала Марию к Знаменью поставить свечи, ходили на могилу нашего Друга. Теперь церковь настолько высока, что я могу стать на колени и молиться там спокойно за всех вас, и дневальный меня не видит. Мы ездили к Алекс. Остановились и разговаривали с М.Ивановым, Хвощинским, с новыми и с доктором. Мягкая погода, очень солнечно. Я принесла тебе этот кусочек дерева с Его могилы, где я стояла на коленях.

В городе дела вчера были плохи. Произведены аресты 120-130 человек. Главные вожаки и Лелянов привлечены к ответственности за речи в Гор. Думе. Министры и некоторые правые члены Думы совещались вчера вечером (Калинин писал в 4 час. утра) о принятии строгих мер, и все они надеются, что завтра будет спокойно. Те хотели строить баррикады и т.д. В понедельник я читала гнусную прокламацию. Но, мне кажется, все будет хорошо. Солнце светит так ярко, и я ощущала такое спокойствие и мир на Его дорогой могиле! Он умер, чтобы спасти нас. Бурдюков настаивает на том, чтоб повидать меня сегодня, а я так надеялась никого не видеть! Настенька уезжает сегодня утром в Кисловодск — там царит Михень, как говорят. Бэби — это одна сплошная сыпь — покрыт ею, как леопард, У Ольги большие плоские пятна, Аня тоже вся покрыта сыпью. У всех болят глаза и горло. У Ани было шесть докторов, 2 сестры и Жук, Мария и я. Это безумие, но ей это нравится, успокаивает ей нервы. Беккер явилась к ней.

Совсем не чувствуется воскресенье.

Надо идти обратно, к ним, в потемки. Благословляю и целую без конца. Дай Бог, чтоб морозы прекратились на юге. Мой Римановский поезд сошел с рельс из-за льда близ Киева. Бог поможет — это, кажется, уже предел. Вера и упование! Так спокойно от сознания, что ты был у этого дорогого образа. Навеки, дорогой Ники, твоя старая

Солнышко.

Ц. ставка. 26 февраля 1917 г.

Моя любимая!

Поезда все опять перепутались. Письмо твое вчера пришло после 5 часов. Сегодня же последнее пришло как раз перед завтраком. Крепко целую за него. Пожалуйста, не переутомись, бегая между больными.

Видайся чаще с Лили Ден — это хороший, рассудительный друг.

Я был вчера у образа Преч. Девы и усердно молился за тебя, моя любовь, за милых детей и за нашу страну, а также за Аню. Скажи ей, что я видел ее брошь, приколотую к иконе, и касался ее носом, когда прикладывался.

Вчера вечером был в церкви. Старуха, мать архиерея, благодарила за деньги, которые мы пожертвовали. Сегодня утром во время службы я почувствовал мучительную боль в середине груди, продолжавшуюся 1/4 часа. Я едва выстоял, и лоб мой покрылся каплями пота. Я не понимаю, что это было, потому что сердцебиения у меня не было, но потом оно появилось и прошло сразу, когда я встал на колени перед образом Пречистой Девы.

Если это случится еще раз, скажу об этом Федорову. Я надеюсь, что Хабалов сумеет быстро остановить эти уличные беспорядки. Протопопов должен дать ему ясные и определенные инструкции. Только бы старый Голицын не потерял голову!

Скажи Алексею, что Кулик и Глина здоровы и помнят его!

Да благословит тебя Бог, мое сокровище, и детей и ее!

Целую всех нежно.

Навеки твой

Ники.

Ц. ставка. 27 февраля 1917 г.

Мое сокровище!

Нежно благодарю за твое милое письмо. Это будет моим последним. Как счастлив я при мысли, что увидимся через 2 дня! У меня много дела, и потому письмо мое кратко. После вчерашних известий из города я видел здесь много испуганных лиц. К счастью, Алексеев спокоен, но полагает, что необходимо назначить очень энергичного человека, чтобы заставить министров работать для разрешения вопросов: продовольственного, железнодорожного, угольного и т.д. Это, конечно, совершенно справедливо. Беспорядки в войсках происходят от роты выздоравливающих, как я слышал. Удивляюсь, что делает Павел? Он должен был бы держать их в руках. Благослови тебя Бог, мое дорогое Солнышко, крепко целую тебя, детей. Передай ей мой поклон.

Навеки твой

Ники.

2 марта 1917 г.

Мой любимый, бесценный ангел, свет мой жизни!

Мое сердце разрывается от мысли, что ты в полном одиночестве переживаешь все эти муки и волнения, и мы ничего не знаем о тебе, а ты не знаешь ничего о нас. Теперь я посылаю к тебе Соловьева и Грамотина, даю каждому по письму и надеюсь, что, по крайней мере, хоть одно дойдет до тебя. Я хотела послать аэроплан, но все люди исчезли. Молодые люди расскажут тебе обо всем. так что мне нечего говорить тебе о положении дел. Все отвратительно, и события развиваются с колоссальной быстротой. Но я твердо верю — и ничто не поколеблет этой веры — все будет хорошо. Особенно с тех пор, как я получила твою телеграмму сегодня утром — первый луч солнца в этом болоте. Не зная, где ты, я действовала, наконец, через ставку, ибо Родз(янко) притворялся, что не знает, почему тебя задержали. Ясно, что они хотят не допустить тебя увидеться со мной прежде, чем ты не подпишешь какую-нибудь бумагу, конституцию или еще какой-нибудь ужас в этом роде. А ты один, не имея за собой армии, пойманный, как мышь в западню, что ты можешь сделать? Это — величайшая низость и подлость, неслыханная в истории, — задерживать своего Государя. Теперь П.^[1103] не может попасть к тебе потому, что Луга захвачена революционерами. Они остановили, захватили и разоружили Бут. полк и испортили линию. Может быть, ты покажешься войскам в Пскове ив других местах и соберешь их вокруг себя? Если тебя принудят к уступкам, то ты ни в каком случае не обязан их исполнять, потому что они были добыты недостойным способом. Павел, получивший от меня страшнейшую головомойку за то, что ничего не делал с гвардией, старается теперь работать изо всех сил и собирается нас всех спасти благородным и безумным способом: он составил идиотский манифест относительно конституции после войны и т.д. Борис уехал в ставку. Я видела его утром, а вечером того же дня он уехал, ссылаясь на спешный приказ из ставки — чистейшая паника. Георгий в Гатчине, не дает о себе вестей и не приезжает. Кирилл, Ксения, Миша не могут выбраться из города. Твое маленькое семейство достойно своего отца. Я постепенно рассказала о положении дел старшим и Корове^[1104] — раньше они были слишком больны — страшно сильная корь, такой ужасный кашель. Притворяться перед ними было очень мучительно. Бэби я сказала лишь половину. У него 36,1 — очень веселый. Только все в отчаянии, что ты не едешь. Лили — ангел, неразлучна, спит в спальне; Мария со мной, мы обе в наших халатах и с повязанными головами. Весь день принимаю. Гротен — совершенство. Ресин — спокоен. Старая чета Бенк(ендорфов) ночует в доме, а Апр(аксин) пробирается сюда в штатском. Я пользовалась Линевичем, но теперь боюсь, что его задержали в городе. Никто из наших не может приехать. Сестры, женщины, штатские, раненые проникают к нам. Я могу телефонировать только в Зимний дворец. Ратаев ведет себя отлично. Все мы бодры, не подавлены обстоятельствами, только мучаемся за тебя и испытываем невыразимое унижение за тебя, святой страдалец. Всемогущий Бог да поможет тебе!

Вчера ночью от 1 до 2 1/2 виделась с Ивановым, который теперь здесь сидит в своем поезде. Я думала, что он мог бы проехать к тебе через Дно, но сможет ли он прорваться? Он надеялся провести твой поезд за своим. Сожгли дом Фред(ерикса), семья его в конно-гвард. госпитале. Взяли Грюнвальда и Штакельберга. Я должна дать им для передачи тебе бумагу, полученную нами от Н.П. через человека, которого мы посылали в город. Он тоже не может выбраться — на учете. Два течения — Дума и революционеры — две змеи, которые, как я надеюсь, отгрызут друг другу головы — это спасло бы положение. Я чувствую, что Бог что-нибудь сделает. Какое яркое солнце сегодня, только бы ты был здесь! Одно плохо, что даже Экип.^[1105] покинул нас сегодня вечером — они совершенно ничего не понимают, в них сидит какой-то микроб. Эта бумага для Воейк(ова) — она оскорбит тебя так же, как оскорбила и меня. Родз(янко) даже не упоминает о тебе Но когда узнают, что тебя не выпустили, войска придут в неистовство и восстанут против всех. Они думают, что Дума хочет быть с тобой и за тебя. Что ж, пускай они водворят порядок и покажут, что они на что-нибудь годятся, но они зажгли слишком большой пожар и как его теперь потушить? Дети лежат спокойно в темноте. Бэби лежит с ними по нескольку часов после завтрака и спит. Я проводила все время наверху и там же принимала. Лифт не работает вот уже 4 дня, лопнула труба. Ольга — 37,7, Т(атьяна) — 37,9 и ухо начинает болеть, Ан(астасия) 37,2 — после лекарства (ей дали от головной боли пирамидон). Бэби все еще спит. Аня — 36,6. Их болезнь была очень тяжелой. Бог послал ее, конечно, на благо. Все время они были молодцами. Я сейчас выйду поздороваться с солдатами, которые теперь стоят перед домом. Не знаю, что писать, слишком много впечатлений, слишком много надо рассказать. Сердце сильно болит, но я не обращаю внимания, — настроение мое совершенно бодрое и боевое. Только страшно больно за тебя. Надо кончать и приниматься за другое письмо, на случай, если ты не получишь этого, и притом маленькое, чтоб они смогли спрятать его в сапоге или, в случае чего, сжечь. Благослови и сохрани тебя Бог, да пошлет он своих ангелов охранять тебя и руководить тобой! Всегда неразлучны с тобою. Лили и Аня шлют привет. Мы все целуем, целуем тебя без конца. Бог поможет, поможет, и твоя слава вернется. Это — вершина несчастий! Какой ужас для союзников и радость врагам! Я не могу ничего советовать, только будь, дорогой, самим собой. Если придется покориться обстоятельствам, то Бог поможет освободиться от них. О, мой святой страдалец! Всегда с тобой неразлучно твоя

Женушка.

Пусть этот образок, который я целовала, принесет тебе мои горячие благословения, силу, помощь. Носи Его^[1106] крест, если даже и неудобно, ради моего спокойствия.

Не посылаю образок, без него им легче скомкать бумажку^[1107].

2 марта 1917 г.

Любимый, драгоценный, свет моей жизни!

Грамотин и Соловьев едут с двумя письмами. Надеюсь, что один из них, по крайней мере, доберется до тебя, чтобы передать тебе и получить от тебя вести. Больше всего сводит с ума то, что мы не вместе — зато душой и сердцем больше чем когда-либо — ничто не может разлучить нас, хотя они именно этого желают и потому-то не хотят допустить тебя увидаться со мной, пока ты не подписал их бумаги об отв. мин или конституции. Кошмарно то, что, не имея за собой армии, ты, может быть, вынужден сделать это. Но такое обещание не будет иметь никакой силы, когда власть будет снова в твоих руках. Они подло поймали тебя, как мышь в западню, — вещь, неслыханная в истории. Гнусность и унизительность этого убивают меня. Посланцы ясно обрисуют тебе все положение, оно слишком сложно, чтобы писать о нем. Я даю крохотные письма, которые можно легко сжечь или спрятать. Но Всемогущий Бог надо всем, Он любит своего Помазанника Божия и спасет тебя и восстановит тебя в твоих правах! Вера моя в это безгранична и непоколебима, и это поддерживает меня. Твоя маленькая семья достойна тебя, держится молодцом и спокойно. Старшие и Корова знают теперь все. Нам приходилось скрывать, пока они были слишком больны, сильный кашель и отчаянно дурное самочувствие. Вот, сегодня утром — О(льга) 37,7, Т(атьяна) — 38,9, Анаст(асия) захворала вчера ночью — 38,9 — 37,2 (от порошка, который дали ей от головной боли и который понизил температуру). Бэби спит, вчера — 36,1, А(ня) 36,4, тоже выздоравливает. Все очень слабы и лежат в потемках. Не знать ничего о тебе — это было хуже всего. Сегодня утром меня разбудила твоя телеграмма, и это бальзам для души. Милый старик Иванов сидел у меня от 1 до 2 1/2 часов ночи и только постепенно вполне уразумел положение. Гротен ведет себя прекрасно. Рес(ин) очень хорошо, постоянна приходит ко мне по поводу всего. Мы не можем добиться ни одного адъютанта — все они на учете. Это, значит, что они не могут отлучиться. Я послала Линевича в город, чтоб он привез сюда приказ, — он вовсе не вернулся. Кирилл ошалел, я думаю: он ходил к Думе с Экип(ажем) и стоит за них. Наши тоже оставили нас (Экип.), но офицеры вернулись, и я как раз посылаю за ними. Прости за дикое письмо. Апр(аксин), Рес(ин) все время отрывают, и у меня голова кругом идет. Лили все время с нами и так мила, спит наверху. Мария со мной, Ал(ексей) и она шлют молитвы и привет и думают только о тебе. Лили не желает вернуться к Тити^[1108], чтобы не покидать нас. Целую и благословляю без конца. Бог над всеми — не покинет никогда своих. Твоя

Женушка.

Ты прочтешь все между строк и почувствуешь.

3 марта 1917 г.

Любимый, душа души моей, мой крошка, — ах, как мое сердце обливается кровью за тебя! Схожу с ума, не зная совершенно ничего, кроме самых гнусных слухов, которые могут довести человека до безумия. Хотела бы знать, добрались ли до тебя сегодня двое юнцов, которых я отправила к тебе с письмами. Это письмо передаст тебе жена офицера. — Ах, ради Бога, хоть строчку! Ничего не знаю о тебе, только раздирающие сердце слухи. Ты, без сомнения, слышишь то же самое.

Всего не скажешь в письме. Жив ли муж Нини^[1109]? Ох, наши четверо больных мучаются по-прежнему — только Мария на ногах, спокойна, но помощница моя худеет, не показывая всего, что чувствует.

Мы все держимся по-прежнему, каждый скрывает свою тревогу. Сердце разрывается от боли за тебя из-за твоего полного одиночества. Я боюсь писать много, так как не знаю, дойдет ли мое письмо, не будут ли они обыскивать ее на дороге — до такой степени все сошли с ума. Вечером я с Марией делаю свой обход по подвалам, чтобы повидать всех наших людей, — это очень ободряет. Тетя Ольга и Елена пришли справиться о новостях — очень мило с их стороны. В городе муж Даки^[1110] отвратительно себя ведет, хотя и притворяется, будто старается для монарха и родины. Ах, мой ангел. Бог над всеми — я живу только безграничной верой в Него! Он — наше единственное упование. “Господь сам милует и спасает их” — на большой иконе.

У нас был чудный молебен и акафист перед иконою Божьей Матери, которую принесли в их зеленую спальню, где они все лежали, — это очень ободрило. Поручила их и тебя ее святому попечению. Потом ее пронесли через все комнаты и в комнату Коровы, где была в то время и я. Любовь моя, любовь! Все будет, все должно быть хорошо, я не колеблюсь в вере своей! Ах, мой милый ангел, я так люблю тебя, я всегда с тобою, ночью и днем! Я понимаю, что переживает теперь твое бедное сердце. Бог да смилуется и да ниспошлет тебе силу и мудрость! Он не оставит тебя! Он поможет, он вознаградит за эти безумные страдания и за разлуку в такое время, когда так нужно быть вместе! Вчера пришел пакет из Главной Квартиры с картами для тебя. Они хранятся у меня, а также список наград и производств от Беляева. Ах, когда же мы будем опять вместе? Теперь мы совершенно отрезаны и оторваны друг от друга. Может быть, их болезнь — спасение, его нельзя перевозить. Не беспокойся за него, мы все будем бороться за наше Красное Солнышко — мы все на своих местах. Полина чувствует себя хорошо и спокойно, хотя страдает неописуемо, живет тоже у нее в доме, как и родители Коровки. Жилик опять здоров и верный товарищ. Сиг заезжает. когда поездам дают ходить.

Они арестовали Цветущего (blooming) и его двух помощников, также Красную Шапку и его помощника — того, который кланяется всегда до земли. Лизочка ведет себя хорошо. Ты понимаешь, я не могу писать, как следует — слишком много лежит на душе и на сердце. Семейство Benoiton целует без конца и страдает за дорогого отца. Лили и Корова шлют привет. Солнышко благословляет, молится, держится своей верой и ради своего мученика. Она ни во что не вмешивается, никого не видела из “тех” и никогда об этом не просила, так что не верь, если тебе это скажут. Теперь она только мать при больных детях. Не может ничего сделать из страха повредить, так как не имеет никаких известий от своего милого. Такая солнечная погода, ни облачка — это значит: верь и надейся. Все кругом черно, как ночь, но Бог над всем. Мы не знаем путей Его, ни того, как Он поможет, но Он услышит все молитвы. Я ничего не знаю о войне, живу отрезанная от мира. Постоянно новые, сводящие с ума известия — последнее, что отец^[1111] отказался занимать то место, которое он занимал в течение 23 лет. Можно лишиться рассудка, но мы не лишимся; она будет верить в светлое будущее еще здесь, на земле, помни это. Только что был Павел — рассказал мне все. Я вполне понимаю твой поступок, о мой герой! Я знаю, что ты не мог подписать противного тому, в чем ты клялся на своей коронации. Мы в совершенстве знаем друг друга, нам не нужно слов, и, клянусь жизнью, мы увидим тебя снова на твоем престоле, вознесенным обратно твоим народом и войсками во славу твоего царства. Ты спас царство своего сына, и страну, и свою святую чистоту, и (Иуда Рузский) ты будешь коронован самим Богом на этой земле, в своей стране.

Обнимаю тебя крепко и никогда не дам им коснуться твоей сияющей души. Целую, целую, целую, благословляю тебя и всегда понимаю тебя.

Женушка.

4 марта 17 г.

Дорогой, любимый, сокровище!

Эта дама едет сегодня, вчера она не уехала. Таким образом, я могу написать еще. Каким облегчением и радостью было услышать твой милый голос, только слышно было очень плохо, да и подслушивают теперь все разговоры! И твоя милая телеграмма сегодня утром — я телеграфировала тебе вчера вечером около 9 1/2 и сегодня утром до часу. — Бэби перегнулся через кровать и просит передать тебе поцелуй. Все четверо лежат в зеленой комнате в темноте. Мария и я пишем, почти ничего не видно, так как занавески спущены. Только этим утром я прочла манифест и потом другой, Мишин. Люди вне себя от отчаянья — они обожают моего ангела. Среди войск начинается движение. Не бойся за Солнышко, она не двинется, она не существует. Но впереди я чувствую и предвижу светлое сияние солнца. Мужем Даки я крайне возмущена. Арестовывают людей направо и налево — конечно, офицеров. Бог знает что делается — здесь стрелки выбирают себе командиров и держат себя сними омерзительно, не отдают чести, курят прямо в лицо офицерам. Не хочу писать всего, что делается — так это отвратительно. Н.П. арестован в Экипаже, в городе! Моряки приходят забирать других. Больные наверху и внизу не знают ничего о твоем решении — боюсь сказать им, да пока и не нужно. Лили была ангелом-хранителем и помогает сохранять твердость, мы ни разу не теряли присутствия духа. Любимый мой, ангел дорогой, боюсь думать, что выносишь ты, это сводит меня с ума! О, Боже! Конечно, Он воздаст сторицей за все твои страдания. Не надо больше писать об этом, невозможно! Как унизили тебя, послав этих двух скотов^[1112]! Я не знала, кто это был, до тех пор, пока ты не сказал сам. Я чувствую, что армия восстанет...

Революция в Германии! В(ильгельм) убит, сын ранен. Во всем видно масонское движение. — Теперь у Ан(астасии) темп. 38,6, и пятна выступают все больше. У Ольги плеврит, у Коровы тоже. У Т(атьяны) уши лучше. Солнечный Луч чувствует себя лучше, весел. Как мне хотелось бы, чтоб они были вокруг тебя, но сейчас они не могут двинуться, и я сомневаюсь, чтобы когда-нибудь нас куда бы то ни было отпустили. Гиббс видел Эмму, Нини и их мать в одной комнате офицерского госпиталя (английского). Их квартира совершенно уничтожена огнем; старуха очень больна. Красная Шапка все еще в заключении. Я с тобой, любовь моя, — обожаю тебя. Целую и обнимаю так нежно и страстно! Храни и благослови тебя Господь ныне и вовеки! Найди кого-нибудь, чтобы передать хоть строчку — есть у тебя какие-нибудь планы теперь?

Бог с небес пошлет помощь, наступает новая крестопоклонная. Обнимаю тебя крепко, крепко.

Твоя

Женушка.

Только сегодня утром мы узнали, что все передано М(ише), и Бэби теперь в безопасности — какое облегчение!

В ЗАТОЧЕНИИ

“Господи, смилуйся и спаси Россию”

Царь был предательски принужден к отречению 2 марта, но только 9 марта ему разрешили соединиться с женой и детьми. Разрешили, предварительно арестовав его и всех членов царской семьи. Вокруг дворца и в самом дворце расхаживали пьяные солдаты, слышалась похабщина, раздавалась стрельба. Царица жгла письма и документы, глубоко страдая от неизвестности, что с мужем, и от невозможности помочь ему.

В тот момент, когда арестованный Царь, покинутый всеми придворными и близкими, кроме князя В. Долгорукова, подъехал к дворцу, сопровождаемый конвоем, Царица находилась к комнате сына. Услышав весть, она, по рассказу очевидца, как пятнадцатилетняя девочка, быстро спустилась с лестницы и выбежала к нему навстречу. “В эту первую минуту радостного свидания, казалось, было позабыто все пережитое и неизвестное будущее, — пишет Вырубова, — но потом, как я впоследствии узнала, когда Их Величества остались одни, Государь, всеми оставленный и со всех сторон окруженный изменой, не мог не дать воли своему горю и своему волнению, как ребенок рыдал перед своей женой”.

Как вспоминает Вырубова, когда Царица вернулась, она поняла по ее бледному лицу и сдержанному выражению все, что она в эти часы вынесла. Гордо и спокойно она рассказала подруге обо всем, что было. Анна Александровна была глубоко потрясена рассказом Царицы, так. как за все 12 лет ее пребывания при Дворе она только три раза видела слезы на глазах Царя.

“Он теперь успокоился, — сказала Царица подруге, — и гуляет в саду; посмотри в окно!” Как пишет Вырубова: “Я никогда не забуду того, что увидела, когда мы обе, прижавшись друг к другу, в горе и смущении выглянули в окно. Мы были готовы сгореть от стыда за нашу бедную Родину. В саду, около самого дворца, стоял Царь всея Руси, и с ним преданный друг его, князь Долгорукий. Их окружало 6 солдат, вернее 6 вооруженных хулиганов, которые все время толкали Государя то кулаками, то прикладами, как будто бы он был какой-то преступник, прикрикивая: “Туда нельзя ходить, г. полковник, вернитесь, когда вам говорят!” Государь совершенно спокойно на них посмотрел и вернулся во дворец”. Уже находясь в кругу близких ему людей. Царь рассказал, как от него добивались отречения, как друзья и родные, которым он больше всего доверял, оказались изменниками, соучастниками в низвержении его с престола.

Жизнь царской четы превращается в сплошную вереницу издевательств. Различные придирки и ограничения доходят до абсурда, имея единственную цель — унизить царскую семью. У Царевича Алексея отнимают игрушки, даже детям запрещают гулять по парку.

Масон Керенский, хотя впоследствии и утверждал, что хотел помочь царской семье, на самом деле сделал все, чтобы отравить ее существование. Прежде всего, 11 марта по его личному приказу уничтожают (подвергают сожжению) тело зверски убитого Григория Распутина, самого близкого царской семье человека. На каком-то этапе он хотел устроить суд и показательную казнь Царя. Но когда следственная комиссия Временного Правительства не смогла найти в действиях царской семьи состава преступления, этот фальшивый и двуличный человек стал придумывать разные пакости, чтобы удовлетворить свое чувство мщения. Пообещав царской семье возможность выехать на лечение в Крым (семья уже стала подготавливаться к отъезду туда), он в последний момент сообщил ей о ссылке в Тобольск. А что стоило преследование близких, сохранивших преданность царской семье людей, с целью запугать их! При отправке в Тобольск больную Царицу заставили пройти длинный путь по железнодорожной насыпи, а потом подниматься по высокой лестнице в вагон, после чего она без сил упала на пол тамбура.

Множеством унизительных ограничений и придирок была заполнена жизнь царской семьи в Тобольске. Редко разрешали посещать церковь, не допускали близких людей, контролировали переписку, посадили семью на солдатский паек, вынудили уволить преданных служащих. Зимой в доме стоял ужасный холод.

В январе 1918 года заболели краснухой дети, а в марте у Наследника Алексея образовалось кровоизлияние в паху, бывшее результатом его гемофилической болезни. Жизнь Алексея была под угрозой.

Несмотря на страшные испытания, царская чета держалась и не изменяла своим убеждениям. Она по-прежнему глубоко верила в Г. Распутина как  святого старца, и никакие потоки клеветы не могли поколебать их в этой глубокой и чистой вере. Окольными путями они поддерживают отношения с вдовой Распутина. Более того, царская чета до конца своих дней считала, что вся Россия страдает за убийство этого святого человека. И Царь, и Царица больше переживали не за себя, а за судьбу Родины, скорбели о страшных испытаниях, обрушившихся на нее, ибо каждый день приносил одно известие чудовищнее другого. Можно понять, какие чувства испытывалацарская чета, наблюдая своими глазами разрушение Родины. “Ночь для меня лучшая часть суток, — писал Царь сестре, — по крайней мере, забываешься на время”.

Тем не менее, все члены царской семьи были заняты каким-нибудь делом. Продолжались учебные занятия с детьми, которые вели сам Царь и Царица, обучая их истории, географии, Закону Божьему и языкам. Царь с сыном занимались физическим трудом — уборкой снега, пилкой дров, кормили домашнюю птицу. Царица с дочерьми вязали и вышивали, рассылая свои работы в качестве подарков близким и в церкви. Очень много читали, и прежде всего духовную литературу. Даже в этих условиях Царь и Царица стремились ободрить своих близких, находящихся вдали от них, помочь им мудрым советом, деньгами (а ведь сами нуждались!) или даже посылкою с едой.

Круг лиц, с которыми в это время общалась царская семья, был очень узок. Министры, придворные, высшее дворянство и разные сиятельные персоны в большинстве своем повели себя недостойно, избегая контактов с царской семьей, не проявляли никакого участия к ее судьбе. Простые русские люди, стоявшие далеко от трона, относились к ней с большим участием: даже прислуга вела себя самоотверженно, за что многие поплатились жизнью.

Сразу же после отречения — 4 марта — корнет С. Марков явился к Царице и предоставил себя в распоряжение царской семьи, в дальнейшем он помогал ей в Тобольске. Новыми друзьями царской четы стала семья Сыробоярских, с которыми Царица вела постоянную переписку.

Но, конечно, главное место в жизни царской четы занимали переписка и контакты со старыми друзьями из распутинского кружка — Анной Вырубовой, Юлией Ден, Ольгой Лохтиной, Зинаидой Манчтет, а позднее с мужем дочери Распутина Матрены, как позднее выяснилось, предателем, Борисом Соловьевым.

В 1917-1918гг. в Москве и Петрограде существовали монархические организации, готовившие спасение царской семьи. Были подготовлены группы офицеров, которых в конце 1917 года направили в Тюмень и Тобольск.

Это было самое подходящее время для спасения. Власть большевиков была еще очень слаба. Формально над царской семьей надзирал комиссар несуществующего Временного Правительства Панкратов. Охрана к январю 1918 года расслабилась, жалованье поступало нерегулярно, ухудшилось питание солдат, многие выражали недовольство. В этих условиях небольшой отряд офицеров мог легко, без особого кровопролития освободить царскую семью и увезти ее в Сибирь навстречу стремительно развивавшемуся белому движению. Почему это не удалось осуществить? Только сегодня мы можем ответить на этот вопрос определенно с документами в руках.

Оказывается, вся организация бегства царской семьи была под тайным контролем масонских конспираторов, которые делали все возможное, чтобы его предотвратить.

Контроль осуществлялся по двум направлениям.

Во-первых, путем внедрения в окружение ближайшей подруги Царицы Вырубовой масонского агента И.И.Maнyхина, известного врача, на квартире которого, кстати,в июле 1917 года скрывался Ленин. Манухин был назначен врачом к Вырубовой, которая в то время сидела в Петропавловской крепости. Манухин своим ласковым обхождением вкрался в доверие к Вырубовой. И когда ее освободили (скорее всего, специально), продолжил отношения с ней (это видно из писем Царицы). А через Вырубову шла большая информация от царской семьи. Конечно, она говорила Манухину не все, но ему, по-видимому, было ясно, что готовится спасение Царя.

Во-вторых, контроль осуществлялся через масонов Карла Ярошинского и Бориса Соловьева. К. Ярошинский — крупный банкир, известный Царице своими пожертвованиями на военные госпитали. Б. Соловьев был при нем вроде секретаря, но царской семье он больше известен как муж дочери Григория Распутина Матрены. В январе 1918 года Б. Соловьев прибыл в Тобольск с крупной суммой денег от К. Ярошинского и был тайно принят Царицей, вселив в нее надежду, что избавление близко. Посетил Соловьев и епископа Гермогена, с которым обсуждал возможности спасения царской семьи. Однако вместо того, чтобы сделать реальные шаги к спасению, Соловьев, взяв все в свои руки, запрещает офицерским отрядам предпринимать какие-либо действия без его ведома. Офицеры послушно ждут, полагая, что так надо для дела. А тех, кто не подчинился, Соловьев сдает в ЧК. Таким, образом, он сумел протянуть несколько месяцев и благоприятное для бегства время было потеряно.

По сути дела в январе-феврале масон Соловьев сдал царскую семью в руки большевистских боевиков — профессиональных убийц, но вместе с тем продолжал наблюдать за ней вплоть до ее отправки в Екатеринбург.

С приходом большевиков вводится тюремный режим, издевательства усиливаются, арестовываются верные царской семье люди, и царское окружение переводится на арестантское положение — начинается подготовка к убийству. Есть сведения о том, что оно могло произойти еще в Тобольске, однако по разным причинам не удалось. Отправив царскую семью в Екатеринбург в руки профессиональных убийц, большевики превратили ее жизнь в сплошные мучения, задолго до убийства обсуждая между собой, какому виду смерти они ее подвергнут.

“С отречением Государя все кончено для России, — говорила Царица своей подруге Анне Вырубовой, — но мы не должны винить ни Русский народ, ни солдат: они не виноваты”. И Царь, и народ стали жертвой предательства образованного слоя и высших правящих классов.

До конца дней своих царская чета верила в то, что Божья милость вернется к России и страна воспрянет, отряхнув от себя силы тьмы и разрушения. Царская семья могла спастись, покинув Россию, но для нее этот путь был невозможен. Достаточно было написать письмо германскому императору, поставив это одним из условий Брестского мира, и большевики скорее всего отпустили бы ее за рубеж. Но царская чета, сознавая всю опасность своего положения, отказалась покинуть Россию, отвергла унизительный для Родины Брестский мир, предпочитая умереть, чем вступить в сговор с врагом.

Царица А.В. Сыробоярскому 28 мая 1917 г. Ц.С.

Все можно перенести, если Его (Бога) близость и любовь чувствуешь и во всем Ему крепко веришь. Полезны тяжелые испытания, они готовят нас для другой жизни, в далекий путь. Собственные страдания легче нести, чем видеть горе других и не будучи в возможности им помочь. Очень много Евангелие и Библию читаю, так как надо готовиться к урокам с детьми, и это большое утешение с ними потом читать все то, что именно составляет нашу духовную пищу. И каждый раз находишь новое и лучше понимаешь. У меня много таких хороших книг, всегда выписываю из них. Там никакой фальши. Вы когда-нибудь читали письма Иоанна Златоуста к диаконисе Олимпиаде? Я их теперь опять начала читать. Такая глубина в них, наверное, Вам понравились бы. Мои хорошие книги мне очень помогают. Нахожу в них ответы на многое. Они силы дают, утешение и для уроков с детьми. Они много глубоко понимают — душа растет в скорби. Вы это сами знаете. Завтра в 12 часов молебен. Татьяне будет 20 лет уже. Они здоровы все, слава Богу. Надо Бога вечно благодарить за все, что дал, а если и отнял, то, может быть, если без ропота все переносить, будет еще светлее. Всегда надо надеяться. Господь так велик, и надо только молиться, неутомимо Его просить спасти дорогую Родину. Стала она быстро, страшно рушиться в такое малое время. Но тогда, когда все кажется так плохо, что хуже не может быть. Он милость Свою покажет и спасет все. Как и что, это только одному Ему известно... Хотя тьма и мрак теперь, но солнце ярко светит в природе и дает надежду на что-то лучшее. Вы видите, мы веру не потеряли, и надеюсь никогда не потерять, она одна силы дает, крепость духа, чтобы все перенести. И за все надо благодарить, что могло бы гораздо хуже... Не правда ли? Пока живы и мы с нашими вместе — маленькая крепко связанная семья. А они, что хотели^[1113]? Вот видите, как Господь велик. Мы в саду бываем. А вспомните тех, других, о, Боже, как за них страдаем, что они переживают, невинные...^[1114] Венец им будет от Господа. Перед ними хочется на коленях стоять, что за нас страдают, а мы помочь не можем, даже словом. Это тяжелее всего. Больно за них, но и для них, я верю крепко, будет еще хорошее (мзда многа на небесах) и здесь еще. Но здоровье у них уже не то будет, а души у них растут, и Он им силы даст крест нести. Есть кому тяжело там, без мамы, но вера спасет ее. Без слез не могу вспомнить. Но она знает (где бы она и ни была), душа моя с ней, и те, кто меня истинно любят, должны это вспоминать, а то разлука была бы невыносимой. Но быть без известий так тягостно, так тяжело. Вы удивлены, что я так вдруг откровенно пишу, но письмо не пойдет почтой, а нашего нового коменданта^[1115] менее стесняюсь. Мы посещали его в Лианосовском лазарете, снимались вместе, так что совсем другое чувство, и потом он настоящий военный. Хотя не завидую ему очень уж ему трудно должно быть. Но Бог его наградит за каждую доброту, Вы видите, опять Бог помог... Все-таки чувствуем себя иначе, раз он наш начальник и цензор. Прежде он сам страдал. Голова немного устала, много сегодня другим писала, а скоро урок. Пора вставать. Да благословит и хранит Вас Господь Бог на всех путях и да даст Он Вам внутренний мир и тишину. Самый сердечный привет.

Ваша сестра.

Царица А.В. Сыробоярскому 29-го мая 1917 г. Ц.С.

Мама^[1116] мне переписала хорошую молитву, которую она сама каждый день читает. Она такая трогательная. Почему меня так полюбила, не знаю. Будьте нежны с ней, не стесняйтесь побольше о себе говорить. А то ей трудно, должно быть. Вы говорите, что не умеете, но это не так, только отвыкли и не хотите тяжести жизни с ней делить, хотите Ее беречь, но у матери чуткое сердце, и она душой с Вами страдает. Понимая Ваш характер, знаю, что Вам не легко, и оттого дома пусто. Иные интересы, мысли, мечты. Она пишет, что сердце стало лучше, и так рада... Как тяжело читать газеты... Где мы? Куда дошли? Но Господь спасет еще Родину. В это крепко верю. Только где дисциплина? Сколько гадостей о Нем пишут: слабоумие и т.д. Хуже и хуже, бросаю газеты, больно, больно все время. Все хорошее забыто, тяжело ругательства про любимого человека читать, несправедливость людей и никогда ни одного хорошего слова... Не позволяют, конечно, печатать, но вы понимаете, что за боль. Когда про меня гадости пишут — пускай, это давно начали травить, мне все равно теперь, а что Его оклеветали, грязь бросают на Помазанника Божия, это чересчур тяжело. Многострадальный Иов^[1117]. Лишь Господь Его ценит и наградит за Его кротость. Как сильно внутри страдает, видя разруху. Это никто не видит. Разве будет другим показывать, что внутри делается, ведь страшно свою Родину любит, как же не болеть душой, видя, что творится. Не думала, что за три месяца можно такую анархию видеть, но надо до конца терпеть и молиться... молиться, чтобы Он все спас. А Армия... плачешь, не могу читать, бросаю все и вспоминаю страдания Спасителя, Он для нас, грешных, умер, умилосердится еще, может быть. Нельзя все это писать, но это не по почте, и новый комендант-цензор не будет меня бранить, я думаю, а Вы не теряйте веру, не надо, не надо, а то уже не хватит сил жить. Увидят сами, что дисциплина и порядок нужен, что не надо бояться быть сильнее плохих разрушительных элементов, которые только стараются скорее видеть гибель России. Они не патриоты, ничего святого у них нет... Наступления ждут, медлят опять... О, больно, больно на душе, но Он спасет, поможет, услышит молитвы любящих Россию... Простите, что все это пишу, может, разорвут эту страницу. Вы бедную маму обрадуете Вашим присутствием. Вы знаете, что Вы ей нужны, разве это не хорошо? Я свою маму потеряла, когда мне было 6 лет, а отца в восемнадцать. Большое утешение их иметь, знать, что она всегда Вас с любовью ждет, молится всеми силами за Вас, Вы ей нужны. Очень жаль Вас не видеть и не иметь возможности с Вами говорить. Настроение Ваше такое грустное, мрачное, безнадежный взгляд на все. Если бы виделись, может быть, могла немного помогать, облегчить и выяснить, а на бумаге не умею, не знаю, как писать, не то выходит, и кажется так пусто. Сильно хочется помочь и постараться мрак рассеять. Не надо так на все смотреть, не все потеряно, Господь спасет еще дорогую Родину, но терпеливо придется ждать (конечно, сложа руки самое трудное), но это должно кончиться. Вы про историю говорите. Да, все это было раньше и будет опять, все повторяется, но иногда Господь Бог по иным путям народ спасает. В людей, Вы знаете, я почти не верю, но зато всем своим существом в Бога, и все, что случится, не отнимет эту веру. Не понимаю, но знаю, что Он понимает и все к лучшему творит. Люди стали все хуже и хуже. Содом и Гоморра в столице, а на фронте?.. Мало лучше в городах, за это наказание, и много из тех уже пострадали. Все, которые (из хороших, но глупых и смешных) все ругали и осуждали, видят, какую кашу заварили, а теперь боятся, что крестьяне все у них отнимают, что кажется им несправедливо... потому что сильно больно. Для души это полезно. Те, кто в Бога крепко веруют, тем это годится для (вот слова не могу найти) опыта совершенствования души, другим для опыта... Господь их наградит, верьте. Я знаю одного старика, который долго сидел (в тюрьме), выпустили, опять сидит, и он стал светлым, глубоко верующим и любовь к Г(осударю) и веру в Него и Бога не терял^[1118]. Если награда не здесь, то там в другом мире, и для этого мы и живем. Здесь все проходит, там — светлая вечность. О, верьте этому! Вы молоды. Вам трудно об этом думать, но раз в жизни пострадаете, найдете в этом утешение. Испытания всем нужны, но надо показать и твердость во всем и все перенести с крепкой верующей душой. Нет таких невзгод, которые бы не проходили. Господь наш это обещал в Своем бесконечном милосердии, и мы знаем, какое непостижимое блаженство Он готовит любящим Его. Помоги Он всем перенести с такой покорностью Его святую волю... “Не все на небе будет ночь, авось и солнышко проглянет”. Его дорога оставлена, чтобы нам идти, путь тернистый, но Он его перед нами прошел, — пусть и крест наш так же, как Он, понесем. Не умею писать, но молюсь горячо, да облегчит Он Вам Ваши страдания за других, да утешит и подкрепит Он Вас. Помните, как Ваш любимый отец все жестокости и несправедливости перенес... Да, иногда жизнь, здоровье не выносят, а дух должен. Вы меня хорошо знаете и понимаете мое искреннее желание помочь Вам. Люди плохи, и Он наказывает, наказывает примером. Царство зла теперь на земле. Но Он выше всего, Он все может повернуть к лучшему. Увидим еще лучшие дни. Вы молоды, увидите еще другое, не будьте малодушным. У кого совесть чиста, тот и клевету и несправедливость легче переносит, Не для себя мы живем, а для других, для Родины (так это и понимали). Больше, чем Он делал, невозможно. Но раз сказали для общего блага...^[1119] Но не верю, что Господь не вознаградит за это. А те, которые так гнусно поступили, им глаза будут открыты, у многих это уже и есть. Психология массы — страшная вещь. Наш народ уж очень некультурен, — оттого, как стадо баранов, идут за волной. Но дать им понять, что обмануты, — все может пойти по иному пути. Способный народ, но серый, ничего не понимает. Раз плохие везде работают на гибель, пускай хорошие стараются спасти страну. Надо избавиться от врага внешнего — это первый долг, а с такими войсками стало безумно трудно, но не совсем безнадежно — есть патриоты настоящие, есть Бог. А мы в тылу должны молиться всеми слабыми силами — умолять Его спасти Родину. И Он услышит, умилосердится. Многое еще перенести придется. Плохие не станут лучше, но зато есть где-то хорошие, но, конечно, слабые “капли в море”, как Вы их называете, но все вместе могут быть со временем поток очищающей воды и смоют всю грязь.

Надо кончать. Всегда за Вас молюсь. Все шлют горячий привет. Храни Вас Бог. Всего, всего наилучшего, скорейшего выздоровления и душевного спокойствия.

Старая сестра А.

Царица М.М. Сыробоярской Царское Село. 29-го мая 1917 г.

Милая моя, сердечное Вам спасибо за длинное письмо от 22-го, которое вчера получили. Все глубоко меня трогает — Ваша любовь и вера. Спасибо, что меня не забываете. Ваши письма для меня большая радость. Как Господь милостив, что дал нам познакомиться, теперь особенно ценна такая дружба. Имею известия от сына, не был здоров, простудился, лежал, но теперь, слава Богу, ему лучше. Бывал у общих знакомых, скоро будет у Вас. Поздравляю Вас с его новым чином, наконец получил, год спустя. Все получаешь в свое время. Но теперь ему надо хорошее здоровье. Я утешала, что мы в переписке, он будет этому рад. Не бойтесь, что он веру пoтеряeт, Бог услышит Ваши молитвы и тех других, которых он стал верным другом. Тучи черные, гроза, туман покрывают будущее, это бывает трудно без ропота выносить. Но и это пройдет. Солнце опять заблестит, а там впереди яркое сияние, там все будет нам ясно, там награда за все тяжелые переживания. Земная школа суровая, и впереди экзамен нас ждет, надо к этому каждому готовиться, трудные сложные уроки изучить. Все и везде и во всем борьба, но внутри должна быть тишина и мир, тогда все переносить можно и почувствуешь Его близость. Не надо вспоминать огорчения — их столько, а принять их, как полезное испытание для души, а если начнешь роптать, то теряешь почву под ногами и становишься таким мелким, самолюбивым. Есть самолюбие, которое надо иметь, но есть и другое, которое надо топтать под ногами — это ложное. Что это я Вам все это говорю, Вы лучше меня знаете. Но надо во всем хорошее и полезное искать. Ведь в нашу пользу Он нас укоряет или попускает беды для испытания и укрепления души. Зло великое в нашем мире царствует теперь, но Господь выше этого, надо только терпеливо вынести тяжелое и не позволить худому брать верх в наших душах. Пускай зло помучает, потревожит, но душу ему не отдадим. Верим, глубоко верим, что награда там будет и, может быть, еще здесь... Видеть, знать о страданиях дорогих сердцу людей — вот это мука великая, и ее перенести спокойно ужасно трудно. Передаешь их мысленно в Его милосердные руки и знаешь, что души их не погибнут. Растут они, как цветы открываются, если умеют верить и молиться. Сам Спаситель перед глазами. Они с Ним крест несут... Боже, помоги им, умилосердствуй, спаси, утешь их. Сердце ноет, помочь нельзя... Вы спрашиваете, не утомляют ли меня уроки^[1120]. Нет, милая. Хотя голова иногда побаливает, когда подряд три урока Закона Божия, но это ничего, так рада с детьми заниматься, и это мне помогает. Потом бывает чтение и диктовка на других языках, но время оттого летит. До 12 лежу, и они около постели занимаются, а потом в классной или у Алексея. Вы хотели знать, как сплю — последнее время опять плохо, но это все равно. Когда жарко, то сердце шалит по-прежнему. Опять лежу в саду, или на кресле меня катают. Это лучше. Иногда цветы собираю, но сгибаться для сердца нехорошо и больно. Но пока не могу жаловаться.

Нежно Вас целую, родная, перекрещаю. Господь с Вами. Молитвенно и мысленно с Вами.

Сестра.

Царица М.М. Сыробоярской 4 июня 1917 г. Царское Село.

Погода стоит очень хорошая. Каждый день маленький ветерок, который мне помогает жару переносить. Дети уже очень загорели, особенно Мария. Они все Вас целуют. Жизнь та же самая, учатся каждый день, надо побольше догнать, так как зимой болели, и притом время скорее проходит. Они не могут, как раньше, быть целый день на балконе или в саду... так что Он^[1121] и Алексей по утрам часок гуляют (маленький играет на островке). От двух до пяти все, а Он с девочками от 7 с половиной до восьми. Все-таки много на воздухе, и это им полезно всем, и физическая работа для Государя необходима, с детства к этому привык. С покойным отцом вместе лес пилили и рубили, так Он и теперь со своими людьми делает. Иногда, если хорошие солдаты, то помогают нести дрова. Теперь у Него есть много времени читать, что последние годы редко удавалось. Он страшно историческую и военную литературу любит, но трудно после стольких лет быть без бумаг, телеграмм, писем... С покорностью, без ропота все переносит. Его касающееся, но как за Родину страдает... за Армию — это Вы и Александр Владимирович сами понимаете. Невыносимо тяжело видеть эту быструю разруху во всем... обидно, больно вся работа пропала. Один Господь может еще любимую Родину спасти, и я не теряю эту надежду, хотя много еще тяжелого придется перенести. Есть хорошие люди (хотя их мало). У меня вообще давно мало доверия к людям, слишком много зла видела в свою жизнь, но я Богу верю, и это главное, Ему все возможно.

Ну, пора кончать. Храни Вас Бог. Крепко целую.

Сестра.

Царица Анне Вырубовой Август 1917 г. Царское Село.

Дорогая моя мученица, я не могу писать, сердце слишком полно, я люблю Тебя, мы любим Тебя, благодарим Тебя и благословляем, и преклоняемся перед Тобой, целуем рану на лбу и глаза, полные страдания^[1122]. Я не могу найти слова, но Ты все знаешь, и я знаю все, расстояние не меняет нашу любовь — души наши всегда вместе и через страдание мы понимаем еще больше друг друга. Мои все здоровы, целуют Тебя, благословляют, и молимся за Тебя без конца.

Я знаю Твое новое мучение — огромное расстояние между нами, нам не говорят, куда мы едем (узнаем только в поезде), и на какой срок, но мы думаем, что туда, куда Ты недавно ездила^[1123] — святой зовет нас туда и Наш Друг^[1124].

Не правда ли, странно, и Ты знаешь это место. Дорогая, какое страданье наш отъезд, все уложено, пустые комнаты — так больно, наш очаг в продолжении 23 лет. Но Ты, мой Ангел, страдала гораздо больше! Прощай. Как-нибудь дай мне знать, что Ты это получила. Мы молились перед иконой Знаменья^[1125], и я вспоминала, как во время кори она стояла на Твоей кровати^[1126]. Всегда с Тобой; душа и сердце разрывается уезжать так далеко от дома и от Тебя и опять месяцами ничего не знать, но Бог милостив и милосерден, Он не оставит Тебя и соединит нас опять. Я верю в это — и в будущие хорошие времена. Спасибо за икону для Бэби.

Царь сестре Ксении23 сентября 1917 г. Тобольск.

Дорогая моя Ксения^[1127],

Недавно получил я Твое письмо из города от 23-го марта — ровно полгода тому назад написанное. В нем было два образка, один от Тебя, другой от M. Труб. Благодарю за него сердечно и ее тоже. Давно, давно не виделись мы с Тобой. Я тоже надеялся, что Тебе тогда удастся заехать к нам до Крыма. А как мы надеялись, что нас отправят туда же и запрут в Ливадии, все-таки ближе к вам. Сколько раз я об этом просил Керенского. Мишу я видел 31-го июля вечером; он выглядел хорошо^[1128]. А теперь бедный сидит тоже арестованный, надеюсь, ненадолго^[1129]. Мы слышали, что Ты себя неважно чувствовала и еще похудела летом.

Здесь мы устроились вполне удобно в губернаторском доме с нашими людьми и M.Gilliard^[1130], а сопровождающие нас — в другом доме напротив через улицу. Живем тихо и дружно. По вечерам один из нас читает вслух, пока другие играют в домино и безик.

Занятия с детьми налаживаются постепенно, так же как в Ц. Селе.

За редкими исключениями осень стоит отличная; навигация обыкновенно кончается в середине октября, тогда мы будем более отрезаны от мира, но почта продолжает ходить на лошадях.

Мы постоянно думаем о вас всех и живем с вами одними чувствами и одними страданиями.

Да хранит вас всех Господь. Крепко обнимаю Тебя, милая моя Ксения, Сандро и деток.

Твой старый

Ники.

Царица А.В. Сыробоярскому Сентябрь 1917 г. Тобольск.

Так странно раненых не видеть, быть без этой работы. 15-го августа было бы три года, как работали в лазарете, но наша отставка это испортила. Но мне всегда хочется надеяться, что вдруг, если много работы будет и не хватит рук, опять вернут на место. Что почувствуют старые раненые, если опять их привезут — и старых сестер найдут? Но это фантазия — не сбудется. И без нас довольно сестер милосердия. Но сомневаюсь, чтобы все так любили работу, как мы, чувствовали, что помогаешь, облегчаешь. Иногда очень больно делаешь, обижаешь невольно. Так чудно потом... Страшно интересны все операции. А сколько новых знакомых нашли, только мое здоровье мешало мне ездить в другие лазареты, и это было жалко, и очень сожалею, но сил не хватало последний год.

Сестра.

Царица М.М. Сыробоярской 17 октября 1917 г. Тобольск.

Мои мысли Вас много окружают. Столько месяцев ничего о Вас не знала, и Вы мои 7 писем не получили. Только 2. Письмо последний раз, в конце июля. Перестала почти писать, только изредка. Боюсь другим повредить. Выдумают опять какую-нибудь глупость^[1131].

Никто никому не верит, все следят друг за другом. Во всем видят что-то ужасное и опасное. О, люди, люди! Мелкие тряпки. Без характера, без любви к Родине, к Богу. Оттого Он и страну наказывает.

Но не хочу и не буду верить, что Он ей даст погибнуть. Как родители наказывают своих непослушных детей, так и Он поступает с Россией. Она грешила и грешит перед Ним, и недостойна Его любви. Но Он Всемогущий — все может. Услышит, наконец, молитвы страдающих, простит и спасет, когда кажется, что конец уже всего. Кто свою Родину больше всего любит, тот не должен веру потерять в то, что она спасется от гибели, хотя все идет хуже. Надо непоколебимо верить. Грустно, что рука его^[1132] не поправилась, что не придется вернуться на старое место — но это лучше. Невыносимо тяжело и не по силам было бы. Будьте бодрой. Оба не падайте духом. Что же делать, придется страдать, и чем больше здесь, тем лучше там. После дождя — солнце, надо только терпеть и верить. Бог милостив, своих не оставит. И Вы увидите еще лучшие дни. Александр Владим. Молод — много впереди. Надо перенести смертельную болезнь, потом организм окрепнет и легче живется и светлее. Молюсь всем сердцем, нежно обнимаю.

Сестра А.

Царица Анне Вырубовой 21 октября 1917 г. Тобольск.

Милая моя Аня,

Несказанно обрадована дорогими известиями, нежно целую за всю любовь Вашу. Да, любовь родных душ не имеет преград, расстояние для нее не существует, но сердце человеческое все-таки жаждет вещественного знака этой любви. Это как раз то, что я усердно желала, чтобы Вы Зину^[1133] видали. Да, глаза Ваши оставили на меня глубокое впечатление. Так рыдала, когда их увидела — Боже мой! Но Бог милостив и долготерпелив и своих не забудет. Мзда Ваша многа на небесах. Чем больше здесь страданья, тем ярче будет там, на том светлом берегу, где так много дорогих нас ждут. Все мысленно все вместе переживаем. Родная моя, нежно Вас ласкаю и целую, Вы всегда в моем сердце, в наших сердцах, как за Вас молимся, о Вас говорим — но все в Божьих руках. Вдали ужасно трудно, невозможность помочь, утешить, согревать страдающего любимого человека — большое испытание. И мы надеемся завтра приобщиться Святых Тайн — сегодня и вчера не позволили быть в церкви — но служба дома — вчера заупокойная всенощная — сегодня обедница, всенощная и исповедь^[1134]. Вы будете, как всегда, с нами, родная моя душка. Так много хотелось бы сказать, спросить. О Лили давно ничего не слыхала. Мы здоровы — я очень страдала зубами, и нерв в лице. Теперь приехал Костр(ицкий). Нас лечит. Много о Вас говорим. В Кр(ыму) ужасно жить теперь. Ольга А. страшно счастлива со своим маленьким Тихоном, сама его кормит^[1135]. Няни у них нет, так что она и Н.А. все сами делают. Живут все в Ай Т(одор). Дробязгин умер от рака. Где бедная, бедная Е.В.^[1136], как за них страдаешь и молишься. Это единственное, что всегда и везде можно. Погода не особенная; последнее время не выхожу, так как сердце себя нехорошо ведет. Сколько утешений в чтении Библии. Я теперь много с детьми читаю и думаю, что Ты, дорогая, тоже. Нежно целую и благословляю родное, любимое дитя. Мы все Вас целуем, пишите. Господь Бог сохранит и подкрепит. Сердце полно, но слова слабые.

Все сердцем Ваша

М.

Мад. и Аннушка^[1137] еще в Петрограде. Привет родителям. Кофточка греет и радует. Окружена дорогими подарками: голуб. халат, кр. туфли, серебряное блюдечко, ложка, палка, на груди образа. Не помню Твоих хозяев. Видела ли Ты отца Иоанна из Петергофа? Христос с Тобой.

Царь сестре Ксении 5 ноября 1917 г. Тобольск.

Милая, дорогая моя Ксения,

От всей души благодарю Тебя за доброе письмо от 15-го окт., доставившее мне огромную радость.

Все, что ты пишешь о здоровье Мамы, теперь успокоило меня. Дай Бог, чтобы силы ее вполне восстановились и чтобы она берегла здоровье свое.

Мы только что вернулись от обедни, кот. для нас начинается в 8 час. при полной темноте.

Для того, чтобы попасть в нашу церковь, нам нужно пройти городской сад и пересечь улицу — всего шагов 500 от дома. Стрелки стоят редкою цепью справа и слева, и когда мы возвращаемся домой, они постепенно сходят с мест и идут сзади, а другие вдали сбоку, и все это напоминает нам конец загона, так что мы каждый раз со смехом входим в нашу калитку.

Я очень рад, что у вас сократили охрану — “дюже надоело” и вами им, понятно.

Бедные, сбитые с толку люди. Постараюсь написать Мише, никаких известий о нем не имел, кроме как от Тебя.

Зима никак не может наступить настоящая; два дня идет снег при небольшом морозе, потом все тает и снова то же повторяется. Но воздух отличный, чистый, дышится очень хорошо.

Тут мы живем, как в море на корабле, и дни похожи один на другой, поэтому я Тебе опишу нашу жизнь в Ц. Селе.

Когда я приехал из Могилева, то, как Ты знаешь, застал всех детей очень больными, в особенности Марию и Анастасию. Проводил, разумеется, весь день с ними, одетый в белый халат. Доктора приходили к ним утром и вечером, первое время в сопровождении караульного офицера. Некоторые из них входили в спальню и присутствовали при осмотре докторами. Потом это сопровождение врачей офицерами было прекращено.

Я выходил на прогулку с Валей Д(олгоруковым) и с одним из офицеров или самим караульным начальником. Так как парк перестали чистить с конца февраля, гулять было негде из-за массы снега — для меня явилась прекрасная работа — очищать дороги.

Цепь часовых стояла — одна вокруг дома, а другая вокруг пруда и решетки маленького сада против окон комнат Мама.

Гулять можно было только внутри и вдоль второй цепи.

Когда стаял лед и сделалось тепло, бывший комендант полк. Коровиченко объявил, что он отодвинет цепь подальше.

Прошло три недели и никакой перемены. В один прекрасный день со мною поледовали четыре стрелка с винтовками: этим я воспользовался и, ничего не говоря, пошел дальше в парк. С тех пор начались ежедневные большие прогулки в парке, а днем рубка и распилка сухих деревьев. Выходили мы все из дверей круглой залы, ключ от нее хранился у кар. нач.

Балконом ни разу не пользовались, так как дверь к нему была заперта.

Выход наш в сад вместе со всеми нашими людьми, для работы или на огороде, или в лесу, должно быть, напоминал оставление зверями Ноева Ковчега, потому что около будки часового у схода с круглого балкона собиралась толпа стрелков, насмешливо наблюдавшая за этим шествием. Возвращение домой тоже происходило совместное, т.к. дверь сейчас же запиралась. Сначала я здоровался по привычке, но затем перестал, п. ч. они плохо и вовсе не отвечали.

Летом было разрешено оставаться на воздухе до 8 час. вечера; я катался с дочерьми на велосипеде и поливал огород. т.к. было очень сухо. По вечерам мы сидели у окон и смотрели, как стрелки возлежали на лужайке, курили, читали, возились и попевали.

Стрелки, приехавшие с нами сюда, совсем другие — это почти все побывавшие на фронте, очень многие ранены и с Георг. Кр. и мед. — большею частью настоящие солдаты. Мы со многими перезнакомились.

Забыл упомянуть, что в марте и апреле по праздникам на улицах проходили процессии (демонстрации) с музыкой, игравшею Марсельезу и всегда один и тот же Похоронный Марш Шопена

Шествия эти неизменно кончались в нашем парке у могилы “Жертв Революции”, кот. вырыли на аллее против круглого балкона. Из-за этих церемоний нас выпускали гулять позже обыкновенного, пока они не покидали парк.

Этот несносный Похор. Марш преследовал нас потом долго, и невольно все мы посвистывали и напевали его до полного одурения.

Солдаты говорили нам, что и им надоели сильно эти демонстрации, кончавшиеся обыкновенно скверной погодой и снегом.

Разумеется, за этот долгий срок с нами было множество мелких забавных, и иногда неприятных происшествий, но всего не описать, а когда-нибудь, даст Бог, расскажем Вам на словах.

Боюсь. что надоел Тебе, милая Ксения, чересчур долгим письмом, да и рука у меня затекла.

Постоянно мысли мои с Тобой, дорогою Мама и Твоею семьей. Крепко обнимаю Тебя и их всех, как люблю.

Бепуатоны Тебя нежно целуют.

Да хранит и благословит всех вас Господь.

Как хотелось бы быть вместе.

Прощай, моя дорогая.

Всею душою

Твой старый

Ники.

Царица Анне Вырубовой 24 ноября 1917 г. Тобольск.

Дорогая, вчера я получила Твое письмо от 6 ноября и благодарю от всего сердца. Такая радость слышать о Тебе, Бог очень милостив, дав нам это утешение. Жизнь в городе должна быть ужасной, в душных комнатах, огромная, крутая лестница, никаких прогулок, и только ужасы вокруг. Бедное дитя! Но Ты знаешь, что душой и сердцем я с Тобой, разделяю все Твои страдания и молюсь за Тебя горячо.

Каждое утро я читаю книгу, которую Ты мне подарила семь лет тому назад: “День за днем”, и очень ее люблю, нахожу много слов и утешения. Погода переменчивая: мороз и солнце, потом тает и темно. Ужасно скучно для тех, кто любит длинные прогулки и кто их лишен. Уроки продолжаются, как раньше. Мать и дочки работают и много вяжут, приготовляя рождественские подарки. Как время летит, скоро будет 9 месяцев, что я с многими простилась... и Ты одна в страданьи и одиночестве. Но Ты знаешь, где искать успокоение и силу, и Бог Тебя никогда не оставит — Его любовь выше всего. Все в общем здоровы, исключая мелких простуд: иногда колено и ручка пухнет^[1138] но, слава Богу, без особых страданий. Сердце болело последнее время. Читаю много, живу в прошлом, которое так полно богатых и дорогих воспоминаний. Надеюсь на лучшее будущее. Бог не оставляет тех, кто Его любит и верит в Его безграничное милосердие, и когда мы меньше всего ожидаем, Он нам поможет и спасет эту несчастную страну. Терпенье, вера и правда.

Как Тебе понравились две карточки, которые я нарисовала? Три месяца ничего не слыхала о Лили. Тяжело быть отрезанной от всех дорогих. Я так рада, что Твой верный Берчик и Настя^[1139] с Тобой, а где Зина и Маня^[1140]? Отец Макарий^[1141], значит, тоже ушел в лучший мир? Но там он ближе к нам, чем на земле. Наши мысли будут встречаться в будущем месяце. Помнишь наше последнее путешествие и все, что случилось после^[1142]. После этой годовщины, может быть, Господь смилуется над нами. Иза и девушки^[1143] еще не приехали. Поцелуй от меня Прасковью и детей^[1144]. Все целуют “Большого Бэби”^[1145] и благословляют.

Храни Бог. Непадай духом. Хотела бы послать Тебе что-нибудь съедобное.

Царица М.М. Сыробоярской 27 ноября 1917 г. Тобольск.

Милая Мария Мартиановна,

Анна Демидова^[1146] получила Ваше письмо от 9-го и 25 октября и от души Вас благодарит. Попробую и я Вам писать. Дай Бог, получите, хотя многое теряется. Мы понимаем, как страшно тяжело у Вас на душе. Ваши дорогие уехали от Вас, ничего о них не знаете. В такое беспокойное неестественное время все трудно перенести. Боишься за дорогих, но Господь Бог не оставит их и услышит Ваши молитвы. Вашу молитву часто читаю и Вас вспоминаю. В молитве утешение; жалею я тех, которые находят немодным, ненужным молиться. Не понимаю даже, чем они живут. Духовный мир далек от них, все суета и суета. Оттого все так плохо пошло. Он не может благословить и дать удачу таким. Все забыли и Родину и правду. Живут ложью, только о собственных выгодах и думают. Неимоверно тяжело видеть гибель народа дорогой страны, но Христос не оставит своих, не даст погибнуть всем невинным. Соблазн и разруха всего, тьма покрывает все, стыд и срам, до чего в это короткое время дошли, разве совесть у них все еще спит? А когда последняя их минута придет, когда перед вечным судом будут стоять... хочется им кричать: “Проснитесь, душа погибает!”. Земное короткое существование проходит, а что там их ждет? Милосердный Господь, сжалься над несчастной Родиной, не дай ей погибнуть под гнетом “свободы”. Простите, что так пишу, но вырвалось, крик души. Слишком сильно я свою Родину люблю, нелегко видеть, как с удовольствием все разрушают, мучают — позор. Довольно этого! Христос Спаситель наш умер, страдал за грехи наши и спасет страну еще. Крепко этому верю. Сегодня праздник Знамения^[1147], и вчера Вас и А.В. вспоминали.

Да хранит Вас Господь Бог. Нежно Вас целую. Шлю Вам самый сердечный привет. Дети Вас целуют.

Всем сердцем Ваша,

Сестра А.

Царица А.В.Сыробоярскому 29 ноября 1917 г. Тобольск.

Получила сегодня от мамы открытку, она пишет под впечатлением Вашего письма из Вологды^[1148]. Да, Господь Бог Вас опять спас и впредь не оставит. Сердечное спасибо за открытку из Иркутска. — Из Тюмени, к сожалению, все еще не переслали, так скучно! Тяжело маме, что Вы так далеко, и она долго о Вас ничего не узнает.

Могу себе представить, как ужасно все, что там пережили^[1149]. Тяжело неимоверно, грустно, обидно, стыдно, но не теряйте веру в Божию милость, Он не оставит Родину погибнуть. Надо перенести все эти унижения, гадости, ужасы с покорностью (раз не в наших силах помочь). И Он спасет, долготерпелив и милостив не прогневается до конца. Знаю, что Вы этому не верите, и это больно, грустно. Без этой веры невозможно было бы жить...

Многие уже сознаются, что все было — утопия, химера... Их идеалы рухнули, покрыты грязью и позором, ни одной хорошей вещи не сделали для Родины — свобода — разруха — анархия полная, вот до чего дошли, жаль мне даже этих идеалистов (когда они добрые), но поблагодарю Бога, когда у них глаза откроются. Лишь о себе думали, Родину забыли, — все слова и шум. Но проснутся многие, ложь откроется, вся фальшь, а весь народ не испорчен, заблудились, соблазнились. Некультурный, дикий народ, но Господь не оставит, и Святая Богородица заступится за Русь бедную нашу.

Надеюсь, что благополучно получите письмо, напишите сейчас.

До свидания. Желаю Вам всего хорошего. Господь с Вами. Будьте бодрым. Самый сердечный привет.

Сестра.

Царица Анне Вырубовой 8 декабря 1917 г. Тобольск.

Милая, родная моя,

Мысленно, молитвенно всегда вместе — в любви расстояний нет. Тяжело все-таки не видеть друг друга. Сердце полно, так много хотелось бы знать, поделиться, но будем надеяться, что время придет, когда опять увидимся — все старые друзья. Ужасно мне грустно, что с Твоей подругой что-то неладно было, надеюсь, что все прошло и что друзья по-прежнему. Не время судить о своих друзьях — все нервные стали. Мы далеко от всех поселились: тихо живем, читаем о всех ужасах, но не будем об этом говорить. — Вы во всем этом ужасе живете, достаточно этого. И бывают маленькие тучки, которые других тревожат, от того моих троих^[1150] не пустили — уже 4 дня, что благополучно доехали. Стыд и срам, что их не пустят — вечная боязнь — обещали столько раз — некрасиво это очень и, наверно, опять с Изой начнут... Ты видишь, никого не пускают, но надеюсь, что поймут, что глупо, грубо и нечестно их оставить ждать.

Вот холод 23 гр., и в комнатах мерзнем, дует, красивая кофта пригодится, будет греть снаружи и внутри. У нас всех “chilblains”^[1151] на пальцах (помнишь как Ты от них страдала). Пишу, отдыхая до обеда, камин горит, маленькая собачка Jimmy^[1152] Твоя лежит рядом, пока ее хозяйка на рояле играет, 6-го Алексей, Мария и Жилик играли маленькую пьесу, очень мило — другие все учат разные французские сценки, развлечение, и хорошо для памяти. Вечера проводим со всеми вместе, в карты играем, иногда Он нам читает вслух и я вышиваю. Очень занята весь день заготовкой к Рождеству, вышиваю и ленточки по-прежнему рисую, и карточки, и уроки с детьми, так как священника к нам не пустят для уроков, но я эти уроки очень люблю — вспоминаю много. Буду теперь с удовольствием Творения Григория Нисского читать, их раньше не имела. Последнее время читала Тихона Задонского. Все-таки привезла из моих любимых книг с собой. Ты Библию читаешь? Которую я Тебе дала, но знаешь, есть гораздо полнее, и я всем детям подарила и для себя теперь большую достала, там чудные вещи — Иисуса Сираха, Премудрости Соломона и т.д. Я ищу все другие подходящие места — живешь в этом — и псалмы так утешают. Родная, понимаем друг друга, спасибо за все, за все. Все переживаю.

Наш бывший раненый князь Эристов опять лежит в нашем лазарете (не знаю причину). Если увидишь, кланяйся ему сердечно от нас всех, трогательный мальчик. Знаешь, он помог мост перед Зимним Дворцом строить. Привет и спасибо большое милой Ек. В., что нас вспомнила, — ей и мужу душевный привет — храни и утеши его Господь Бог, который своих никогда не оставляет. Где Сережа с женой? От милой Зины получила письмо — дорогая ясная душа. И О.В. благодарю, — грустно ни о ком ничего не знать... Да, прошлое кончено, благодарю Бога за все, что было, что получила, и буду жить воспоминаниями, которые никто от меня не отнимет. Молодость прошла... Тоскую сильно. И о Тебе тоже, мою нежно любимую и далекую, Эмме привет и Английской сестре, родителям привет, очень рада, что Ты их имя опять носишь.

6-го был молебен, не позволили идти в церковь (боялись чего-то). Я уже 2 недели не была. Не выхожу при таком морозе из-за сердца, но все-таки тянет сильно в церковь. Наша спальня — темная комната в коридоре около красной гостиной. Тогда только Жилику и Вале Твои снимки показала, дамам очень не хотелось, слишком Твое лицо мне дорого и свято. Настенька мне слишком далекая, она очень милая, но мне не близкий человек — мои близкие все далеко, далеко. Окруженаих фотографиями, вещами, кофточками, халат, туфли,серебряное блюдечко, ложки, образа и т.д. Так хотелось бы что-нибудь послать, но боюсь пропадет. Господь милостив, долготерпелив, помни это. Горячо и нежно целую, перекрещу, люблю. Мы все крепко целуем, любим, тронуты поздравлениями, всегда молимся, вспоминаем не без слез.

Твоя

9-го. Сегодня праздник образа “Нечаянной Радости”. Стала теперь всегда читать. и Ты, душка, то же самое делай. Годовщина нашего последнего путешествия, помнишь, как уютно было. Старица добрая тоже ушла, ее образ всегда со мной. Paз получила письмо от Демидовой из Сибири. Очень бедна. Так хочется Аннушку повидать, о многом мне расскажет. Вчера 9 месяцев, что заперты. Больше 4, что здесь живем. Это Английская сестра мне писала? Или кто? Удивляюсь, что Ники и семья не получили образа, который им до нашего отьезда посылала. Жалко, что добрая Федосья не с Вами. Привет и спасибо моему верному, старому Берчику и Насте. Этот год ничего им давать не могу под елкой, как грустно, Родная моя, молодец дорогой, Христос с Тобой. Надеюсь, что письмо 17 получишь, соединимся в молитвах. Спасибо отцу Досифею и отцу Иоанну, что не забыли.

Я утром в постели пишу, и Jimmy спит у меня прямо под носом и мешает писать. Ортипо на ногах, теплее им так. Подумай, добрый Макаров (комиссар) послал мне 2 месяца тому назад Святого Симеона Верхотурского, Благовещение, из “mauve” комнаты и из спальни над умывальником Мадонну; 4 маленькие гравюры над “mauve” кушеткой, 5 пастелей Каульбаха из большой гостиной, сам все собрал и взял — мою голову (Каульбаха). Твой увеличенный снимок из Ливадии, Татьяна и я, Алексей около будки с часовым, акварели А.III, Ник.I. Маленький коврик из спальни — моя соломенная кушетка (она стоит к спальне теперь и между другими подушками та, из роз, от Сайде Муфти-заде, которая всю дорогу с нами сделала). Последнюю минуту ночью ее взяла из Царского Села и спала с ней в поезде и на пароходе — чудный запах меня порадовал. Ты имеешь известие от Гахама? Напиши ему и поклонись. Сыробоярский был у него летом, помнишь его? Он теперь во Владивостоке.

22 градуса сегодня, ясное солнце. Хочется фотографию посылать, но не решаюсь по почте. Помнишь Клавдию М. Битнер, сестра милосердия в Лианозовском лазарете, она дает детям уроки, счастье такое. Дни летят, опять суббота, всенощная в 9 час Устроилась уютно с нашими образами и лампадками в углу залы, но это не церковь. Привыкли эти 3 1/2 года быть почти ежедневно в лазарете у Знаменья — очень не достает. Советую Жилику написать. Вот перо опять наполнили! Посылаю макароны, колбасы, кофе — хотя пост теперь. Я всегда из супа вытаскиваю зелень, чтобы бульон не есть, и не курю. Все мне так легко, и быть без воздуха, часто почти не сплю, тело мне не мешает, сердце лучше, так как я очень спокойно живу и без движений, была страшно худа, теперь менее заметно, хотя платья, как мешки, и без корсета еще более худая. Волосы тоже быстро седеют. Дух у всех семи бодр. Господь так близок, чувствуешь его поддержку, удивляешься часто, что переносишь вещи и разлуки, которые раньше убили бы. Мирно на душе, хотя страдаешь сильно, сильно за Родину и за Тебя, но знаешь, что в конце концов все к лучшему, но ничего больше решительно не понимаешь — все с ума сошли. Бесконечно Тебя люблю и горюю за свою “маленькую дочку” — но знаю, что она стала большая, опытная, настоящий воин Христов. Помнишь карточку Христовой Невесты? Знаю, что Тебя тянет в монастырь (несмотря на Твоего нового друга!). Да, Господь все ведет, все хочется верить, что увидим еще храм Покрова с приделами на своем месте — с большим и маленьким монастырем. Где сестра Мария и Татьяна. Мать генерала Орлова писала. Знаешь, Иван был убит на войне и невеста убилась из отчаяния, лежат они с их отцом. Алексей на Юге, не знаю, где. Привет моим дорогим уланам и Отцу Иоанну, всегда о них всех молюсь.

После годовщины, по-моему, Господь умилосердится над родиной. Могла бы часами еще писать, но нельзя. Радость моя, сожги письма, всегда в наши тревожные времена это лучше, у меня тоже ничего не осталось прошлого, дорогого. Мы все Тебя нежно целуем и благословляем. Господь велик и не оставит Своей всеобъемлющей любви... бодрствуй. Буду особенно вспоминать в Праздник, молиться и надеяться, что увидимся, когда, где и как — одному Ему известно, и будем все Ему передавать, Который лучше нас все знает.

Царица М.М. Сыробоярской 9 декабря 1917 г. Тобольск.

Много о Вас, милая, думаю: грустно и тоскливо на душе. Тяжела разлука с дорогими и любимыми... без известий.

По Господь милостив и их охраняет, и услышит молитвы, и видит слезы матери. Боже мой — эти переговоры о мире^[1153]... позор величайший. А по моему глубокому убеждению, Господь этого не допустит. По-моему, самое худшее прошло хотя много еще тяжелого впереди. Но душа как-то чувствует свет. Невозможно падать духом. Чувствуешь, что что-то свыше поддерживает все время и дает надежды на лучшие дни, светлые. Но терпеть надо еще и... молиться. Милая, читайте теперь почаще акафист “Нечаянной Радости” (образ в Кремле). Я ее много читаю, и нужна она всем крепко верующим.

Рождество близко и... мир, но мир душевный хочется видеть в русских сердцах, а не измену с немцами. Солнце сияет за тучами, мы его только не видим, но оно старается нам показаться — откроем глаза, поднимем сердца, раскроем души, призовем Матерь Божью на помощь Родине. Сегодня праздник Нечаянной Радости. Господь с Вами, милая. Горячо Вас люблю, за Вас обоих молюсь и за Россию.

Сестра

Царица А.В. Сыробоярскому 10 декабря 1917 г. Тобольск

Какие теперь грустные праздники! Помню письма с фронта прошлую зиму как елку готовили — концерт, подарки старой части тоже. Да — хорошо, что заранее не знаем, что судьба нам готовит!

Да, живешь в прошлом и в надежде лучших дней. Не надо так мрачно смотреть — голову наверх — бодрее всем в глазасмотреть. — Никогда надежду не терять — непоколебимо верить, что пройдет этот кошмар. Не все потеряно — страна молодая как после смертельной болезни, организм еще больше окрепнет так и с дорогой Родиной будет. Вспомните мои слова — я так много пережила, страдала — старая в сравнении с Вами — все-таки сильнее верю и надеюсь, чем Вы.

Господь испытывает — а потом облегчит — полечит все ужасные раны. Немного еще потерпеть, с новым годом будут лучшие дни — хотя много еще тяжелого впереди — больно, столько кровопролитий, больно ужасно! Но правда должна окончательно победить. Вы молоды годами, много еще впереди работы всем, острый период пройдет, и тогда придется всеми силами снова работать, строить, творить. поправить, чтобы Родина окрепла. Бывают времена, когда нигде себе места не найдешь, да я этого еще не испытывала, всегда была занята чем-то, благодаря Богу, раньше все в большом виде, теперь с детьми. Вам, конечно, в сто раз хуже, но поверьте мне, не может быть вечно плохо. Не могу Вас убедить, так как ничего не знаю о Вас, но глубоко верю в Божие милосердие и справедливость — надо страдать за большой грех, искупить вину, — потом поймете.

Будем обо всем этом говорить, но где, когда, как — это Богу одному известно. Как же жить, если нет надежды? Надо быть бодрым, и тогда Господь даст душевный мир.

Больно, досадно, обидно, стыдно, страдаешь, все болит, исколото, но тишина на душе, спокойная вера и любовь к Богу, Который Своих не оставит и молитвы усердных услышит, и помилует, и спасет.

Смотрите на любимую природу — там солнце ярко светит, и так она должна в душе светить и удалять черные тучи.

Беспокоюсь за очень дорогих в Петрограде. Плохо там очень, большие беспорядки и ужасы, говорят, опять там — и все-таки душа бодрствует, это Господь Бог дает надежду и спокойствие. Беспокоишься больше 3-х лет за дорогих. Устало сердце, но молишься без конца, и верится.

Скучное пишу Вам, но так хочу моему бывшему раненому другу помочь, и опять не удается — не умею слов найти, но постарайтесь понять, что Бог выше всех, и все Ему возможно, доступно. Люди ничего не могут. Один Он спасет, оттого надо беспрестанно Его просить, умолять спасти Родину дорогую, многострадальную.

Как я счастлива, что мы не за границей, а с ней все переживаем. Как хочется с любимым больным человеком все разделить, вместе пережить и с любовью и волнением за ним следить, так и с Родиной.

Чувствовала себя слишком долго ее матерью, чтобы потерять это чувство — мы одно составляем, и делим горе и счастье. Больно нам она сделала, обидела, оклеветала и т.д., но мы ее любим все-таки глубоко и хотим видеть ее выздоровление, как больного ребенка с плохими, но и хорошими качествами, так и Родину родную. Но довольно об этом. Да, природа самое лучшее, но и она все-таки меняется, летом, зимой: туманы, буря, шквалы и так далее, так и с человеком и так же со страной все повторяется, но масштаб другой.

Что у других лучше: не думаю, чтобы Вы там сумели жить. Надо раньше найти в себе покой и мир, тогда можно везде жить в свободе, в узах, тяжело, может быть, страшно, но душа должна оставаться нетронута: крепка, глубока, тверда, как стена. Ведь, как жестоко другие все разрушают, что сам строил с отвагой, любовью больно, но перенести должен человек. Если бы видели боль и кротость, Вы бы поняли Его.

4 месяца, как мы здесь — что в неволе. Помните вечера в лазарете и у нас. Столько неизгладимых воспоминаний на всю жизнь. Дай нам Бог встретиться в новом году — очень надеюсь. Тяжело вдали от всех друзей.

Желаю Вам в новом году доброго здоровья, мира душевного, работы и счастья. Шлем горячий привет и пожелания. До свидания! Будьте хранимы (крещу). Всего наилучшего, поправляйтесь скорее^[1154]. Ждем известий.

Сестра.

Царица Анне Вырубовой 15 декабря 1917 г. Тобольск.

Родная, милая, дорогая моя, опять пишу Тебе не как обыкновенно, так что благодари Аннушку^[1155] за вещи и пиши мне осторожно. Моих все еще ко мне не пустили^[1156], они уже 11 дней здесь, и не знаю, как дальше будет. Иза опять коликой заболела, говорят, ее впустят (когда придет), так как у нее дозволенье есть, но сомневаюсь. Странно, что она у Тебя не была. Знает ли она Твой адрес, но слишком, верно, боится, и совесть нечиста все-таки. Помнит, наверное, мои слова зимой что может быть будет время, когда ее тоже от меня отнимут и не допустят опять. Она живет на Гороховой у племянницы Miss Mathers, которая тоже с ней. Madame Zizi^[1157] на Сергиевской 54. Отец Александр, говорят, еще очень болен, он отслужил напутственный молебен у Спасителя для моих трех^[1158]. Надеюсь, что наши вещи получишь к празднику, отослали их только вчера; это Аннушка мне все готовит с Волковым вместе. Другим посылаю через Маделен, так что пользуюсь этим образом и другим могу писать. Только пиши, когда получишь. Я в книге отмечаю, когда посылаю, и что писала 10-го, а послала 14-го и до этого 9-го. Рисованные карточки Ты все получила? Посылаю еще муки на днях.

Чудные дни — яркое солнце, все розовое, блестит — инеем покрыто, светлые лунные ночи. Наверно, идеально на горе, а они бродят по двору^[1159]. Так хотелось бы приобщиться Св. Тайн, но так неудобно все теперь — на все надо просить позволенье. Ты прочти Премудрость Соломона и Иисуса Сираха. Иова я не успела все отметить — каждый раз находишь новое. Вот Премудрости Иисуса Сираха читала летом, лежа около пруда^[1160], окруженная солдатами. Как я рада, что ничего из Твоих вещей не потеряли — альбомы все оставила в сундуке с моими. Грустно без них, но лучше так, а то очень больно смотреть, вспоминать. Есть вещи, которые отгоняю от себя, убивают они, слишком свежи еще в памяти — все прошлое. Что впереди, не догадываюсь. Господь знает и по-своему творит. Ему все передала. Помолись за нас и за тех, кого мы любим, и за дорогую родину, когда бываешь у “Скоропослушницы”; ужасно люблю Ее чудный лик. Что пишут про чудотворную икону в Покровском? Попрошу через Чемодурова особенно в Воскресенье вынимать частицу за Тебя и всех наших, наверно, Ты будешь говеть с нами. Надеюсь, что мы будем у обедни.

Где Твоя бедная бабушка — часто ее вспоминаю в ее одиночестве и Твои рассказы... Кто Тебе “happy Christmas” (“с Рождеством Христовым”) скажет по телефону? Прошлый год Ты у нас жила. А где Сережа^[1161] с женой? Ты их никогда не вспоминаешь в письмах. Ты знаешь, Линевич женился, и Гротен тоже прямо из крепости. Ты не видела Маню Ребиндер, они летом были еще в Павловске, с нашего отъезда о них больше ничего не знаю. А где епископ Исидор и Мельхисидек? А про Протопопова не знаешь — говорят, что у него прогрессивный паралич? Понимаю, что Ты ничего писать не сумеешь пока. Слишком все свежо, раны болят, странная наша жизнь вообще. Не правда ли? Целые тома описывала бы. Зиночка Толстая^[1162] с мужем и детьми давно в Одессе, в собственном доме живут — очень часто пишут, трогательные люди. Рита^[1163] гостит у них очень редко, она нам пишет. Ждали они в октябре Лили^[1164], о ней уже ничего 4 мес. не знаю. Маленький Седов (помнишь его?) тоже вдруг очутился в Одессе, прощался с полком. Про Малину ты ничего не слыхала? Эристов^[1165] тебе передал Татьянино письмо? Байба^[1166] и вся семья в Ялте, кроме мужа, который в Москве в церковном соборе. Федоров в Москве, учителя Петров и Конрад в Царском, там Мари Рюдигер^[1167]. Муж Мадам Комстадиус умер. Стараюсь Тебе о всех давать известия. Хотя Ты, наверно, больше знаешь, чем я. Где Горяинов, остался ли он при своем хозяине?

Дети носят брошки Ек. Вик.^[1168], а я Твою фотографию вставила в рамку и повесила на стене так, что лежа в кровати всех Твоих вижу. Ты не увидишь мать генерала Орлова^[1169]? Я знаю, что Ты ее не так любишь, но она такая одинокая. Иван^[1170] убит, Алексей^[1171] далеко, она одна, и могила в Царском, жаль старушку. Вяжу маленькому теперь чулки, он попросил пару, его в дырах, а мои толстые и теплые. Как зимой прежде вязала, помнишь? Я своим людям тоже делаю, все теперь нужно У Папы^[1172] брюки страшно заштопаны тоже, рубашки у дочек в дырах. У Мамы^[1173] масса седых волос. Анастасья очень толстая (ее отчаяние), как Мари раньше была, большая, крупная до талии — надеюсь, что вырастет еще. Ольга худая, Татьяна тоже, волосы чудно растут, так что без шали бывают (как Рита зимой). Подумай, газеты пишут, что князь Трубецкой (Володя) соединился с Калединым, молодец. Вдруг писала по-английски. Не знаю, хорошо ли это, или нет, ведь пока Аннушка не с нами, пишу иначе, а ты сожги мои письма — вдруг опять придут и осмотр сделают.

17-го^[1174] все молитвы и мысли вместе, переживаем опять все. Были утром у обедни, такое утешение. Наших не пускают, так как у них нет позволения из Петрограда, но надеются, когда соберется Учредительное собрание. Солдаты и Панкратов (комиссар наш)^[1175] не пустят, ждут другие комнаты, которые подешевле, но страшно трудно найти. Очень они обижены и подозревают, что слуги в нашем доме против них интригуют, что неправда, так что, если Аннушка глупости напишет, знай, что неправда. Чемодуров насплетничал из болтливости — это его слабая сторона, а то он чудный. Вам его жена взяла мою записку, в соборе, на горе, архирейская служба шла, тогда не принято поминать за здравие, но когда диакон узнал, что это от меня, громко прочитал все имена, так рада. Диакон даже оставил у себя записочку. Е(пископ) Гермоген. Страшно за “Father”^[1176] и всех. За упокой дала записочку в нашей церкви (и чувствовала — таким образом соединяюсь со всеми, крест его был у нас и во время всенощной лежал на столе).

Надо кончать письмо, уж очень длинное. До свиданья, родная моя, буду особенно за Тебя молиться, когда Праздники. Помнишь, начали новый год вместе (Ник. П. тоже)^[1177]. В эти 11 дет никогда не случалось так долго с Тобой расставаться. Храни Тебя Христос. Крепко, крепко. Всем милым, добрым, которые нас вспоминают, привет. Мои тебя нежно целуют. Родителям привет.

М.

Царица М.М. Сыробоярской 18 декабря 1917 г. Тобольск.

Сколько у Вас тревог и переживаний! И все придется одной в себе держать. Как хотелось бы Вас видеть, утешить, согреть страдающую душу. Кто теперь не страдает? Сколько слез и молитв, стоны и рыдания поднимаются к Творцу Небесному. Неужели Он не услышит вопль? Да услышит и пошлет утешение, бодрость духа, умилосердится. Многострадальному Иову^[1178] пришлось столько претерпеть, а теперь наше время пришло, и вся Россия страдает от влияния зла, “беса”, по другим словам, запутал он умы, искусил заблудших. Но пройдет это в свое, нам, смертным, неизвестное время. Несет народ тяжелое бремя: все, что обещали ему и что сдержать не в силах, один обман от самого начала. Боже, спаси и услышь наши слезные мольбы. Были утром у обедни. Погода так добра, только 6 гр. Вообще мало снега, а ветер сильный. Надеюсь, что письмо дойдет к праздникам. Желаю Вам всяких благ. Господь Бог благословит и сохранит Вас и Ваших дорогих. Дети и я горячо Вас целуем.

Сестра.

Царица Анне Вырубовой 20 декабря 1917 г. Тобольск.

Кажется мне странным писать по-английски после 9 тяжелых месяцев. Конечно, мы рискуем, посылая этот пакет, но пользуюсь Аннушкой. Только обещай мне сжечь все мои письма, так как это могло бы Тебе бесконечно повредить, если узнают, что Ты с нами в переписке. Люди ведь еще совсем сумасшедшие. Оттого не суди тех, которые боятся видать Тебя. Пускай люди придут в себя. Ты не можешь себе представить радость получить Твое письмо. Читала и перечитывала его сама и другим. Мы все вместе радовались ему, какое счастье и благодарность знать Тебя на свободе наконец! Я не буду говорить о Твоих страданиях. Забудь их с Твоей фамилией, брось это все и живи снова^[1179]. О стольком хочу сказать и сказать ничего не могу. Я отвыкла писать по-английски, так как писала карточки без всякого значения. Твои духи так напомнили Тебя — передавали их друг другу вокруг чайного стола, и мы все ясно представляли себе Тебя. Моих духов ''белой розы” у меня нет, чтобы Тебе послать, надушила шаль, которую послала Тебе, “verveine”. Благодарю Тебя за лиловый флакон и духи, чудную синюю кофточку и вкусную пастилу. Дети и Он так тронуты, что Ты послала им свои собственные вещи, которые мы помнили и видели в Царском. У меня ничего такого нет, чтобы Тебе послать. Надеюсь, Ты получила немного съедобного, которое я послала через Лоткаревых и г-жу Краруп. (Послала Тебе по крайней мере 5 нарисованных карточек, которые Ты всегда можешь узнать по моим знакам (“свастика”)^[1180], выдумываю всегда новое. Да, Господь удивительно милосерд, послав Тебе доброго друга во время испытаний, благословляю его за все, что он сделал, и посылаю образок. Как всем, кто добр к Тебе. Прости, что так плохо пишу, но ужасное перо, и пальцы замерзли от холода в комнате.

Были в церкви в 8 час. утра. Не всегда нам позволяют. Горничных еще не пустили, так как у них нет бумаг: нам ужасный комиссар не позволяет и комендант ничего не может сделать Солдаты находят, что у нас слишком много прислуги, но благодаря всему этому я могу Тебе писать и это хорошая сторона всего. Надеюсь, что это письмо и пакет дойдут до Тебя благополучно. Напиши Аннушке, что Ты все получила, они не должны догадываться, что мы их обманываем, а то это повредит хорошему коменданту и они его уберут.

Занята целый день, уроки начинаются в 9 час. (еще в постели), встаю в 12 часов. Закон Божий с Татьяной, Марией, Анастасией и Алексеем. Немецкий З раза с Татьяной и 1 раз с Мари, и чтение с Татьяной. Потом шью, вышиваю, рисую целый день с очками, глаза ослабели, читаю “хорошие книги”, люблю очень Библию и время от времени романы. Грущу, что они могут гулять только на дворе за досками, но по крайней мере не без воздуха, благодарны и за это.

Он^[1181] прямо поразителен — такая крепость духа, хотя бесконечно страдает за страну, но поражаюсь, глядя на Него. Все остальные члены семьи такие храбрые и хорошие и никогда не жалуются, — такие, как бы Господь и наш Друг хотели бы. Маленький — ангел. Я обедаю с ним, завтракаю тоже, только иногда схожу вниз. Священника для уроков не допускают. Во время служб офицеры, комендант и комиссар стоят возле нас, чтобы мы не посмели говорить. Священник очень хороший, преданный^[1182]. Странно, что Гермоген здесь епископом, но сейчас он в Москве^[1183]. Никаких известий из моей бывшей родины и Англии? В Крыму все здоровы. М.Ф.^[1184] была больна и. говорят, постарела. Сердцу лучше, так как веду тихую жизнь. Полная надежда и вера, что все будет хорошо, что это худшее и вскоре воссияет солнце. Но сколько еще крови и невинных жертв?! Мы боимся, что Алексея маленький товарищ из Могилева был убит, так как имя его среди маленьких кадетов, убитых в Москве. О Боже, спаси Россию! Это крик души и днем и ночью — все в этом для меня — только не этот постыдный ужасный мир... Я чувствую, что письмо мое глупо, но я не привыкла писать, хочу столько сказать и не могу. Я надеюсь, Ты получила мое вчерашнее письмо через Марию Феод. — дочку. Как хорошо, что ее муж занимается Твоим лазаретом. Вспоминаю Новгород и ужасное 17 число, и за это тоже страдает Россия^[1185]. Все должны страдать за все, что сделали, но никто этого не понимает.

Я только два раза видела Тебя во сне, но душой и сердцем мы вместе, и будем вместе опять, — но когда? Я не спрашиваю, Бог Один знает. Благодарю Бога каждый день, который благополучно прошел. Я надеюсь, что не найдут эти письма, так как малейшая неосторожность заставляет их быть с нами еще строже, т.е. не пускают в церковь. Свита может выходить только в сопровождении солдата, так что они, конечно, не выходят. Некоторые солдаты хорошие, другие ужасные. Прости почерк, но очень торопилась, и на столе мои краски и т.д. Я так рада, что Тебе нравится моя синяя книга, в которую я переписывала.

Ни одного Твоего письма не оставляю, все сожжено — прошедшее как сон! Только слезы и благодарность. Мирское все проходит: дома и вещи отняты и испорчены, друзья в разлуке, живешь изо дня в день. В Боге все, и природа никогда не изменяется. Вокруг вижу много церквей (тянет их посетить) и горы. Волков везет меня в кресле в церковь — только через улицу — из сада прихожу пешком. Некоторые люди кланяются и нас благословляют, другие не смеют. Каждое письмо читается, пакет просматривается... Поблагодари добрую Ек. Вик. от нас, очень тронуты. “Father”^[1186] и Алексей грустят, что им нечего Тебе послать. Очень много грустного... И тогда мы Тебя вспоминаем. Сердце разрывается по временам, к счастью, здесь ничего нет, что напоминает Тебя — это лучше — дома же каждый уголок напоминал Тебя. Ах, дитя мое, я горжусь Тобой. Да, трудный урок, тяжелая школа страданья, но Ты прекрасно прошла через экзамен. Благодарим Тебя за все, что Ты за нас говорила, что защищала нас и что все за нас и за Россию перенесла и перестрадала. Господь один, может, воздаст. <...> Наши души еще ближе теперь, я чувствую Твою близость, когда мы читаем Библию, Иисуса Сираха и т.д. ...Дети тоже всегда находят подходящие места, — я так довольна их душами. Надеюсь, Господь благословит мои уроки с Бэби — почва богатая — стараюсь, как умею — вся жизнь моя в нем. Ты всегда со мной, никогда не снимаю Твое кольцо, ночью надеваю на браслет, так как оно мне велико — и ношу всегда Твой браслет.

Тяжело быть отрезанной от дорогих после того, что привыкла знать каждую мысль. Благодарю за всю Твою любовь, как хотела бы быть вместе, но Бог лучше знает. Учишься теперь не иметь никаких личных желаний. Господь милосерд и не оставит тех, кто на Него уповает.

Какая я стала старая, но чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребенка, и люблю мою родину, несмотря на все ужасы теперь и все согрешения. Ты знаешь, что нельзя вырвать любовь из моего сердца и Россию тоже, несмотря на черную неблагодарность к Государю, созерцание которой разрывает мое сердце, — но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет. Господь, смилуйся и спаси Россию!... Страданье со всех сторон. Сколько времени никаких известий от моих родных. А здесь разлука с дорогими, с Тобой. Но удивительный душевный мир, бесконечная вера, данная Господом, и потому всегда надеюсь. И мы тоже свидимся — с нашей любовью, которая ломает стены. Рождество без меня, в шестом этаже!^[1187]... Не могу об этом думать.

Дорогое мое дитя, мы никогда не расстались, все простили друг другу и только любим. Я временами нетерпеливая, но сержусь, когда люди нечестны и обижают тех, кого люблю. Не думай, что я не смирилась (внутренно совсем смирилась, знаю, что все это ненадолго). Целую, благословляю, молюсь без конца.

Всегда Твоя

М.

Посылаю Тебе письмо от “Father”. Поблагодари тех, кто написали поанглийски. Но лучше не говори, что мы пишем другу другу; чем меньше знают, тем лучше. Еще одна карточка Тебе.

Царь сестре Ксении 7 января 1918 г. Тобольск.

Милая, дорогая моя Ксения,

Очень обрадовала Ты меня своим письмом, сердечное Тебе за него спасибо. Нам тоже бывает так отрадно получать от вас письма. План устройства гостиницы и распределения будущих должностей между вами мне понравился, но неужели это будет в вашем доме.

Тяжело чрезвычайно жить без известий — телеграммы получаются здесь и продаются на улице не каждый день, а из них узнаешь только о новых ужасах и безобразиях, творящихся в нашей несчастной России. Тошно становится от мысли о том, как должны презирать нас наши союзники.

Для меня ночь — лучшая часть суток, по крайней мере забываешься на время.

На днях в отрядном комитете наших стрелков обсуждался вопрос о снятии погон и других отличий, и очень ничтожным большинством было решено погон не носить. Причин было две: то, что их полки в Ц. Селе так поступили, и другое обстоятельство — нападение здешних солдат и хулиганов на отдельных стрелков на улицах с целью срывания погон.

Все настоящие солдаты, проведшие три года на фронте, с негодованием должны были подчиниться этому нелепому постановлению. Лучшие две роты стр. полков живут дружно. Гораздо хуже стала за последнее время рота стр. полка и отношения их к тем двум начинают обострятся.

Всюду происходит та же самая история — два-три скверных коновода мутят и ведут за собою всех остальных.

С нового года дети, за исключением Анастасии, переболели краснухою, теперь она у всех прошла.

Погода стоит отличная, почти всегда солнце, морозы небольшие. Поздравляю Тебя к 24-му, дорогая Ксения^[1188].

Крепко обнимаю Тебя, милую Мама и остальных всех.

Остаюсь с Вами

Сердечно твой

Ники.

Царица М.М. Сыробоярской 8 января 1918 г. Тобольск.

В такое страшное, мучительное время думаешь, что все церкви были бы переполнены в П(етрограде), но нет, почти совершенно пусты. Что же это такое? Как же не прибегнуть к Тому, от Которого все зависит? Если к Нему не обращаться, кто же спасет? Как чудны эти молитвы 6-го января^[1189].

Так молилась, чтобы Господь дал разум, премудрость и страх Божий всем людям, чтобы Дух Господень нашел бы на всех. Боже, как все Христа распинают. Как он ежечасно страдает из-за грехов мира... За нас Он умер, страдал, и так мы Ему отплатили!.. Больно на душе, вглубь смотреть, читать все в душах безумных слепцов... И Та, за всех страдающая, видит этот ад, рыдания Своих детей, приносит Сыну Своему все слезы и моления тех, которые еще не забыли прибегнуть к Ней за помощью, участием и предстательством. Ее, которая Его для нас грешных родила, жестоко мы, люди, заставляем страдать, но Она обещала всегда молиться за всех, к Ней прибегающих с мольбой. Спасибо моей милой Знаменской^[1190], что хотела мне перчатки связать, но посылка наверно не дошла бы. Надеюсь, что она шаль носит. Она для того ее сделала, а не чтобы спрятать.

Между прочим, наших женщин^[1191] все не желают пропускать к нам. 5 недель они уже здесь, и другой^[1192], которая позволение имеет еще из Петрограда, тоже солдаты запретили войти к нам. Конечно, это другие усердствуют и заставили солдат так говорить. Мне их жаль, бедняжек, из любви приехали, и так с ними обращаются. И очень дорого там жить. Родная моя, как у Вас там на квартире? Не холодно ли? Вы, конечно, не скажете, но берегите себя для тех, которые Вас нежно любят.

Говорят, что больше “семью” не пустят в церковь, кроме как на двунадесятые праздники и, может быть, в посту. Разве это не мило? — Душки такие. Не понимают они, что обедню нельзя иметь без походной церкви в доме. Обедница это совсем не то, не та благодать, как в литургии, отнять эту радость и утешение жестоко. Отняли и выдумали глупейшую причину — каждый разное говорит: что — будто бы солдаты не желают так рано вставать (а мы должны это из-за публики), но это им придется только каждому раз в три недели вставать от 8 до 9-ти: другие — будто плохие люди здесь, не хорошие, (к чему тогда наша охрана с винтовками?), третьи — что публика хочет ближе смотреть и обижается, когда солдаты их отгоняют.

Только предлоги, чтобы показать, что они хозяева и могут командовать, как это низко. Но пускай, не буду роптать, помню, что Господь везде слышит наши молитвы.

Сестра.

Царица Анне Вырубовой 9 января 1918 г. Тобольск.

Милая, родная, мое Дитя, спасибо Тебе, Душка, за разные письма, которые глубоко нас обрадовали. Накануне Рождества получили письмо и духи, Тобой еще в октябре посланные. Потом еще раз духи через маленькую Н.^[1193], жалею, что ее не видала. Но мы все видели одного, который мог бы быть брат Нашего Друга^[1194]. Папа^[1195] его издали заметил, высокий, без шапки, с красными валенками, как тут носят. Крестился, сделал земной поклон, бросил шапку на воздух и прыгнул от радости.

Скажи, получила ли Ты разные посылки через знакомых с колбасой, мукой, кофе, чаем и лапшой и подарки, письма и снимки через<...> М.Э.Г. Волнуюсь, так как, говорят, открывают посылки со съестными продуктами. Тоже говорят, лучше не посылать “заказные”, они больше на них обращают внимания, и оттого теряются. Начинаю сегодня номера ставить, и Ты следи за ними. Твои карточки, серебряное блюдечко и Лили колокольчик, тот пакет еще не могли передать. Мы все Тебя горячо поздравляем с именинами — да благословит Тебя Господь, утешит и подкрепит, обрадует. Нежно Тебя обнимаю и целую страдальческий лоб.

Верь, дорогая, Господь Бог и теперь Тебя не оставит. Он милостив, спасет дорогую, любимую нашу Родину и до конца не прогневается. Вспомни Ветхий Завет, все страдания Израильтян за их прегрешения. А разве Господа Бога не забыли, оттого они счастья и благополучия не могут принести — разума нет у них. О как молились 6-го, чтобы Господь ниспослал бы духа разума, духа страха Божия. Все головы потеряли, царство Зла не прошло еще, но страданье невинных убивает. Чем живут теперь, и дома, и пенсии и деньги — все отнимают. Ведь очень согрешили мы все, что так Отец Небесный наказывает своих детей. Но я твердо, непоколебимо верю, что Он все спасет. Он один это может.

Странность в русском характере — человек скоро делается гадким, плохим, жестоким, безрассудным, но и одинаково быстро он может стать другим; это называется — бесхарактерность. В сущности — большие, темные дети. Известно, что во время длинных войн больше разыгрываются все страсти. Ужас, что творится, как убивают, лгут, крадут, сажают в тюрьмы — но надо перенести, очиститься, переродиться.

Прости, Душка, что я Тебе скучно пишу. Часто очень ношу Твои кофты, лиловую и голубую, так как холодно в комнатах. Но морозы небольшие, изредка доходит до 15-20 гр., иногда выхожу, даже сижу на балконе. Дети только что выздоровели от краснухи (кроме Анастасии). Получили ее от Коли Деревенки^[1196]. Обе старшие начали новый год в кровати, у Марии, конечно, температура поднялась до 39,5. Волосы у них хорошо растут. Теперь уроки опять начались, и я давала вчера утром три урока, сегодня же я свободна, оттого и пишу. 2-го я очень много о Тебе думала, послала свечку поставить перед образом Св. Серафима. Даю в нашу церковь и в собор, где мощи, записки за всех вас, дорогих. Подумай, тот <...> странник был здесь осенью, ходил со своим посохом, передал мне просфору через других. Начала читать Твои книги, немного слог иной, чем обыкновенно написано. Здесь достали себе тоже хорошие книги, но времени мало читать, так как вышиваю, вяжу, рисую, уроки даю и глаза слабеют, так что без очков уже не могу заниматься. Ты увидишь старушку.

Знаешь ли, у Николая Дм. аппендицит, он лежит в Одессе в госпитале. А у Сыробоярского месяц тому назад была операция. Скучает с его матерью, и в переписке такая милая, нежная, горячо верующая душа. Лили должна была с ней познакомиться. Надеюсь, что Ты все карточки получила: в пакете с колбасой тоже была одна вложена, они не все всегда удачны. Если письмо получишь, то просто пиши,спасибо за № 1. Моих трех и Изу все не пускают к нам, не желают, и они глубоко огорчены, сидят так зря, но и Аннушка таким образом более полезна. Образки для всех Ты в посылке получила. Но где Сережа^[1197] и Тина, ничего о них не знаю. Бедная Аля^[1198], надеюсь, не слишком грустит, и Бэби стал ли плохим вдали от нее, а милые детки Miss Ida с ней, я надеюсь. Знаешь, сестра Грекова^[1199] должна была выйти замуж за барона Таубе на днях. Как я рада, что Ты видела А.П.^[1200] на днях, странно было в штатском, что он про брата^[1201] говорил.

Все прошло. Новую жизнь надо начинать и о себе позабыть. Надо кончить, Душка моя. Христос с Тобой. Всем Твоим привет. Маму целую. Еще раз нежно поздравляю. Скорей хочу рисунок кончить и вложить. Боюсь, что ужасные дни у вас, слухи долетают и про убийство офицеров в Севастополе. Боюсь за Родионова, он там с братом.

Твоя сестра М.

Царица Анне Вырубовой 9-го января 1918 г. Тобольск.

Милая и дорогая моя, очень я вам благодарна, что мне писали, получила сегодня от 30-го и еще телеграмму. Вот я счастлива, что посылки дошли, должно быть их 4. Спасибо большое за открытки. Да, хорошо, что могли праздник в церкви провести, — да и я под елкой очень усердно за мою маленькую молилась, вспоминала прошлые годы. Помнишь, встречали в первый раз Новый Год вместе.

Мне не легко, но я так благодарна за все, что имела, — я теперь старая и далеко от всего. Ты все, родная, понимаешь. Как Твои все маленькие питомцы, наверно, они Тебя радуют, но Мишу не надо баловать. Наконец, Бэби будет со своими после разлуки. Теперь я все иначе понимаю и чувствую — душа так мирно, все переношу, всех своих дорогих Богу отдала и Святой Божией Матери. Она всех покрывает своим омофором. Живем как живется. Привет старому Берчику. Господь Бог видит и слышит все. Дорогой О.В.^[1202] привет. Ты теперь большая, и Бог к Тебе близок. Милому Эристову привет. Получил ли он письмо от Тебя, что он про свадьбу говорил?^[1203] Где молодые живут? Носишь ли Ты серый шарф, с горячей любовью вязала его. Прощай, моя милая маленькая подруга. Господь с вами, всеми дорогими. Дяде и Марии Алекс. привет. Очень тронута была красивой кофтой, которую давно получила. Доктору Кореневу мой привет. Говорят ужас, что творится в городе^[1204]. Храни Вас Бог от всякого зла. О. Досифею поклон. Ваш раненый Денисов^[1205] так красиво работает, но стал очень пить, что жалко, жена его симпатичная и ребенок в кудрях, — душка. Сын Путятина с женой^[1206] живут в доме ее брата, который он продал.

Царица Анне Вырубовой 22 января 1918 г. Тобольск.

Милая моя Душка, так неожиданно получила сегодня дорогое письмо от 11-го и открытку от 10-го и тороплюсь ответить. Нежно благодарим, несказанно тронуты, что Я(рошинский)^[1207] и теперь нас не забывал. Дай Бог, чтобы его имение не трогали бы, и благослови его Господь. Посылаем немного еды, не знаю, как может доставить.

Родное мое дитя, много и часто о Тебе вспоминаю. Писала Тебе через Жука 16го, и 17-го открытку через мистера Гиббса, и 9-го через А(ннушку) 2 письма. Вот, уронила любимое перо и сломала его, скука такая. Ужасно холодно, 9 градусов в зале, и дует отовсюду такой ветер, но они все гуляют. Надеемся офицера завтра увидеть хоть издали^[1208]. Так рада, что Ты все получила. Надеюсь, что носишь серый платок и что он “вервеном” пахнет. Понюхай это письмо — знакомый старый запах. Добрая Зиночка^[1209] мне нашла и послала из Одессы. Что Ты познакомилась с Горьким, меня так удивило — ужасный он был раньше, не моральный, ужасные, противные книги и пьесы писал — неужели это тот? Как он против Папы^[1210] и России все воевал, когда он в Италии жил. Будь осторожна, дорогая.

Хорошо, что можно в церковь идти — нам это опять запретили; так что дома служба и другой священник. Как я рада, что с Сережей все хорошо — но бедной Тине будет трудно теперь, помоги ей Бог. Маня Р(ебиндер) мне образ Умиления через Изу теперь посылала, он еще в П(етрограде), хотели его убить. Трудно людей теперь понять, иногда на вид большевики, в душе напротив. Как же отдашь — не знаю как. Висел над койкой детей, теперь и мне стало лучше — носила на новый год — лежал на молитв. столе 31-го и во время службы. Как же мне это сделать — совсем не знаю.

Гермоген каждый день служит молебен у себя для Папы и Мамы, очень за них. Много удивительного, странного. Полным ходом надо писать, ждут письма. Скорее нарисовала (очень плохо) молитву на кусочке березы, кот. Он^[1211] пилил. Мало теперь рисую из-за глаз, пишу в очках — холодно, пальцы совсем окоченели. Хотелось бы послать что-нибудь, но нет ничего. Посылаю Тебе образ Абал. Б. Матери^[1212], молилась у нее, она привезена была в нашу церковь. Офицер тоже в монастырь поедет, замерзнет, боюсь, по дороге. Спасибо за чудную молитву. Страшный ветер, дует в комнаты. Часто очень ношу Твою синюю кофточку, и лиловую тоже. Любовь горячую шлю, молитвы, душу. Крепко верю, на душе мирно. Все мы Твои и Тебя горячо, нежно целуем. Привет всем.

Царица Анне Вырубовой 23 января 1918 г. Тобольск.

Душка моя родная, маленькая, есть еще возможность Тебе написать, так как уедет только 26-го обратно^[1213]. <...> Кто мог подумать, что он сюда приедет; надеюсь, что его не обокрадут по дороге, везет Тебе 2 фунта макарон, 3 ф. рису и 1 ф. колбасы; так удобно вышло, что Аннушка не с нами живет. Связала чулки и посылаю Тебе пару. Они для мужчины сделаны, но, думаю, Тебе пригодятся. Под валенками носи и когда холодно в комнатах. 29 гр. опять, 6 гр. в зале — дует невероятно. Страшно тронуты, что X. деньги привез^[1214], но, правда, не надо больше – все пока у нас есть. Бывали минуты, когда не знали, откуда взять, так как из Петрограда не высылали, теперь опять пока есть^[1215]. Чем Ты живешь? Твои деньги я Тебе тогда положила вниз в шкатулку с Твоими золотыми вещами. Скажи, X. принадлежит ли к друзьям Лили, или Келлера? Нет ли у него имения на юге около Киева <...> Почти не могу держать пера. Как я рада, что Твоя комнатка уютная и светлая, но страшно утомительно так высоко подниматься. Как бедная спина и ноги? И сердце золотое. С тех пор ничего о Лили не знаю, кажется, юг от севера отрезан; оттого я тоже больше не получаю письма от матери Сыробоярского. Он учится английскому языку. От Седова не имею известий; Лили писала давно, что он должен был бы быть недалеко отсюда^[1216]. От двух сестер моих и брата уж год ничего не знаю. Летом только раз от сестры. О. А.^[1217] пишет детям длинные письма — все про своего мальчика, которого обожает, кормит его, ухаживает за ним (у них нет няни). Бабушка^[1218], кажется, постарела очень, — больная у себя в комнате сидит и грустит. У Тудельс 4 гр. в комнате. Сломала перо опять, и это жесткое. Говорят, что “Столпу семейства”^[1219] хорошо живется в Кисловодске; оба сына у нее, она много принимает, там весь “beau monde”; Рубинштейн и Манташев царствуют и все устраивают. Говорят, и румыны туда приглашены. Мерика^[1220] ждет там ребенка, Р(атькова)-Рожнова купила себе дом и принимает по вечерам <...> Очень про Тебя спрашивали, и Тудельс, и моя хорошая большая Нюта Демидова с таким участием. Jimmy лежит у меня на коленях и греет меня. Солнце светит, они все пошли на улицу. Невероятно холодно из-за ветра, но у вас, должно быть, ад просто темнота, холод и голод. Помоги Вам Бог перенести все это тяжелое. Какие испытания! Чем хуже здесь, тем лучше и светлее будет там. Больно думать, сколько еще будет кровопролитий, пока настанут лучшие дни. Я слышала, что Малама и Эллис еще в полку. Видаете ли Вы доброго Отца Иоанна?

Душка, посылаю Тебе всю мою любовь; грустно, что ничего здесь нельзя достать. Вышиваю покрывала на аналои и воздухи, когда глаза позволяют, а то вяжу чулки, но скоро конец шерсти, которую привезла. Здесь нельзя достать, только грубая и дорогая. Шура Петровская^[1221] выучилась сапоги шить и продает их теперь; она с детьми брата теперь (он оставил полк, как почти все остальные), но их выгоняют из дома. Сандру^[1222] она видела раз, впечатление больной женщины. В. Чеботарева^[1223] оставила лазарет. Вильчковские в Ессентуках. Дети получили от их няни письмо из Англии — с октября месяца первое письмо оттуда. Ну, какие глупости во всех газетах о Татьяне стали писать^[1224]. Где епископ Исидор? Как здоровье доктора — Твоего спасителя^[1225], видаешь ли Ты его? Сердечный привет добрым родителям, храни их Бог. Так хотелось бы Тебе что-нибудь интересное написать, но ничего не знаю.

Маленький носит фуфайку в комнатах, девочки валенки; я знаю, как Ты бы грустила, смотря на нас; мы 7это говорим и Тебя вспоминаем. Татьяна получила письмо от Равтопуло из Москвы. Вообще письма часто не доходят. Если Ты уже читала “Притчи Соломона”, то теперь надо читать “Премудрость Соломона”, найдешь много хорошего там. Люблю уроки Закона Божьего с детьми, читаем Библию, говорим, читаем описание жизни Святых, объяснение Евангелия, изречения, объяснения молитв, службы и т.д. Добрый Седнев только что мне принес чашку какао, чтобы согреться, и Jimmy просит. Родная, когда с четками молишься, какую молитву читаешь Ты на 10-е? Я разные, Отче наш, Богородица, Царю Небесный и т.д., но не знаю, верно ли так, или нужно одну особенную повторять. Искала в книгах и нигде не нашла. Знаю только, что Г.И.Хр.С.Б.^[1226], помяни мя, грешную. Так тянет в церковь, позволили в двунадесятый праздник, так что надеюсь 2-го февраля^[1227]. А 3-го попрошу за Тебя у Раки молиться^[1228]. За здоровье болящей Анны. Чемодуров мне это устроил. Потом буду дальше писать.

Ты лучше сожги мои письма, вдруг придут к Тебе и будут рыть в Твоих вещах. Что бедный <...> Как муж Нины^[1229] Сашка^[1230]? Священник^[1231] этот, энергичный, преданный, борется за правду, очень милое лицо, хорошая улыбка, худой, с серой бородой и умными глазами. Исповедались у него в октябре, но говорили больше об общем положении. Он известен среди хороших людей, потому его от нас убрали, но может быть и лучше, так как он может больше делать теперь. Епископ за нас, и Патриарх в Москве тоже, и большая часть духовенства.

Будь осторожна со всеми, кто приходит к Тебе. Я очень беспокоюсь о “Bitter”^[1232] — он издает ужасную газету и писал столько гадких пьес — грязных, и книг. Ничего серьезного при нем не говори. Люди будут стараться как прежде окружать Тебя, — я не говорю о Твоих настоящих друзьях, честных людях, — но из-за своих личных выгод будут пользоваться Тобою и опять прятаться за Твою спину. Тогда услышат о Твоем имени и начнут снова Тебя преследовать. “Bitter” — настоящий большевик. Ломаю себе голову, что Тебе послать, так как здесь ничего нет. Масса наших рождественских подарков были все нашей собственной работой, и теперь глаза должны отдохнуть. Сегодня 24-го — 19 градусов и теплее, говорят. Как я тронута, что кн. Эристова так мило говорила про образа. Шлю ей и сыну сердечный привет, пускай он нам напишет, что он теперь делает Одна попадья увидела во сне, что Иртыш был совсем черный, потом стал светлее, из середины показался человек — в сиянии; все в Тобольске говорят об этом сне и видят в нем будущее России. Люди милые здесь все больше киргизы. Сижу у окна и киваю им, и они отвечают, и другие тоже, когда солдаты не смотрят. Оказывается, много разграбили в большой церкви^[1233] Зимнего Дворца. Из ризницы, там богатые, ценные старинные образа были (и масса наших в маленькой комнате около ризницы) и в Гатчинской церкви тоже. Это ужасно. Знаешь, портреты моих родителей, “Father” совершенно уничтожены, кажется, русский шлейф (несколько) и 12 платьев тоже. Это ужасно, что церковь не пощадили; думают, что санитары лазарета Зимнего Дворца показали им все.

24-го. Спасибо милая, родная за открытку от 12-го. Сегодня получила. Рада, что получила весточку через Эристова. Так радостно иметь известия. Ужасно хочу Тебе сегодня стихи срисовать на березовой коре, если глаза позволят. Был только что урок с Татьяной, теперь надо вставать, и урок с Мари. Говорят, что поганцы в Смольном запаслись многим, так что не будут голодать, и им все равно, что в Петрограде умирают с голода. Зачем Х. деньги дал, лучше было бы их бедным раздать. Буду их прятать на “черный день”. Были минуты — <...> люди ждали уплаты в магазинах и наши люди 4 месяца не получали жалование, потом прислали. Но и солдаты не получали то, что полагается: тогда пришлось из наших денег взять, чтобы их успокоить. Это все мелочь, не большая неприятность для коменданта, он имеет наши даньги. Не говори другим об этом. Пока не упразднили гофмаршальскую часть, но хотели теперь, тогда не знаем, как будет; но ничего, Господь поможет, и нам здесь хорошо, и все есть, что нужно.

Не знаю, что с бедной Ливадией^[1234] делают, много политических арестованных, которых освободили, живут там. Не знаешь, где дорогой Штандарт. Боюсь спросить. Боже, как я за Тебя страдала, что Ты жила на Полярной Звезде Какой ужас ее так увидать^[1235]. Можешь ли мой мелкий почерк читать. Не могу о яхте вспоминать, невыносимо больно <...> Вот нашли “paper knife”^[1236] из мамонтовой кости, не очень хороший, но все-таки здесь сделанный и, может быть, Тебе пригодится. Скорей нарисовала Тебе карточку — и на березе тоже, очень торопилась, так что прости, что они не лучше вышли. Вот, кажется, уберут нашего комиссара (our jailer, un ex-forcat)^[1237], и мы этому очень рады, его помощник уедет с ним, ужасный тип, они вместе в Сибири сидели, комиссар 15 лет^[1238]. Солдаты это решили, и слава Богу, оставляют нам нашего коменданта. Все от солдат зависит. Могла бы больше писать, но все-таки боюсь. Надеюсь, он Тебе благополучно доставит. Сейчас маленький придет на урок, я лежу, так как 6 часов, дрова трещат в камине — очень уютно, но мало греют. Говорят, что теплее на улице и что ветер затих. Прохожу с Алексеем объяснение литургии, даймне Бог уменье учить, чтобы на всю жизнь осталось у них в памяти, чтобы им было в пользу и для развития души. Все-таки везде невежественность большая. Жалею, что письмо мало интересное. Вчера пили чай в их маленькой уборной. Уютно, что все так близко живем и что все слышно. Мне надо письмо кончать, тогда он завтра утром получит — надеемся его увидеть из окна^[1239].

Милая, родная моя душка, Господь с Тобою, благословляю Тебя, нежно целую, все мои Тебя целуют и посылают “much love”^[1240]. Господь поможет. Помнишь, что я Тебе в 1914г. сказала про Германию. Вот теперь там начинается то же, что у нас. Чем хуже там, тем лучше, светлее будет у нас, это мое чувство, этим спасемся. Но Ты понимаешь тоже, что переживаю, не имея известия от брата, и что впереди <...> он тоже про нас ничего не знает. Если я думаю, что маленький будет тоже так страдать, как мы (а потом Англия), хотя наш друг сказал, что нам ничего не будет, так как я оттуда, но здесь еще так страшно плохо. Стараюсь мысли отгонять, чтобы от отчаяния покой душевный не потерять. Боюсь за моих там, что будет. И Ты, родная, помолись за мою маленькую старую родину, — и, знаешь, за эти годы, все, что мне в жизни дорогого — заставляет меня страдать “home, new home”^[1241], ты отрезана от всех. Доверяю всех в Ее святые руки, да покроет Она всех своим омофором. Благодарю день и ночь за то, что не разлучена со своими собственными 6 душками, за много надо благодарить, за то, что Ты можешь писать, что не больна, храни и спаси Тебя Господь, всем существом за Тебя молюсь, а главное, что мы еще в России (это главное), что здесь тихо, недалеко от раки св. Иоанна. Не удивительно, что мы именно здесь. Прощай, до свиданья, моя дочка любимая, горячо целую, как люблю.

Лучше было, если Тина поехала в Одессу, чтобы быть недалеко от Сережи, и добрая Зиночка могла бы за ней ходить. Но так как румыны взяли уже Кишинев, Сережа, вероятно, уехал, но я рада, что они были вместе, хорошо, что разделяют трудности жизни — любовь их только окрепнет. Как здоровье Али, какой Дерфельден убит на Кавказе, муж ли Марианны^[1242]. Мать^[1243] ее с семьей живут в доме Бориса. Вижу изредка Изу на улице и наших девушек; живут они в разных местах. Надя Коцебу живет в Ялте со своей belle-mere. Сестра Татьяна Андр. теперь в Петербурге, устроит сестру, потом вернется к М. Э. Привет о. Кибардину, о. Афанасию, нашему о. Александру^[1244] и Лио — милому старику сердечный привет, часто его вспоминаю. Он пишет иногда нашим. Про Кондратьева ничего не знаю. Имеешь ли известье от Лили? Где Твоя Зина с ребенком, где наши шоферы? Где Коньков^[1245]. Разорви письмо, лучше. Имеешь ли от Гахама письма? Жив ли генерал Шведов? Святая Богородица, береги мою дочку.

Если “Bitter” автор, берегись, так как не хороший человек, настоящий большевик...

Царь сестре Ксении 24 января 1918 г. Тобольск.

Дорогая, милая моя Ксения,

Сегодня день Твоих именин, хотя я не нашел этого в календаре. Поздравляю Тебя от всего сердца и шлю мои пожелания Тебе здоровья и всех благ. С утра я ощущал потребность поговорить с Тобою письменно именно сегодня. Как часто мы проводили этот день вместе всей семьей и при иных обстоятельствах, более счастливых, чем нынешние.

Бог даст, и эти пройдут.

Я не допускаю мысли, чтобы те ужасы, бедствия и позор, которые окружают нас всех, продолжались долго. Я твердо верю, как и Ты, что Господь умилосердится над Россиею и умирит страсти в конце концов. Да будет Его Святая Воля. Живем по-прежнему тихо и спокойно и постоянно вспоминаем о дорогой Мама и вас, милых.

Все дети с нового года переболели легкою краснухою. Теперь уже давно здоровы и продолжают выходить во всякую погоду.

Последние дни были очень холодные, сильнейшая буря с 25-30-градусными морозами. Ветры проникают даже в дом и темп. некоторых комнат доходила до 7-8° тепла, например, в зале и в моем кабинете.

Эта темп. в помещениях напомнила мне пребывание зимою у дорогого Георгия^[1246] в Абастумане. Но ко всему привыкаешь, одеваемся мы тепло и по утрам сидим в валенках — пока печи не растопятся. Отлично.

Время от чая до обеда обыкновенно занято репетициями разных пьес в разных комнатах, которыми занят весь наш кружок. Время проходит так незаметно. До сих пор играли франц. пьеску, теперь разучивают русскую и английские. Я собираюсь играть с Ольгою и Мари в забавной шутке Чехова — “Медведь”. Надеюсь, насмешим остальных.

Хорошее упражнение для памяти.

Ну вот, пока все.

Крепко Тебя обнимаю, моя Ксения — душка, милую Мама и всех с вами живущих. Кланяюсь очень Финикину и Ящику^[1247].

Христос со всеми вами.

Всею душою Тебя любящий

Твой старый

Ники.

Царица Анне Вырубовой 5 февраля 1918 г. Тобольск.

Милая душка, родная моя маленькая. Боже, как мне Тебя жаль. Сегодня одновременно получила Твои открытки от 26 января и телеграмму о смерти дорогого Папа^[1248]. И я не с Тобой, не могу Тебя прижать к груди и утешить Тебя в Твоем большом горе. Дитя мое, Ты знаешь, что я с Тобой, молюсь с Тобой и разделяю Твое горе. Спаситель и Матерь Божия, утешь дочку мою.

Упокой душу дорогого отца. Завтра утром Аннушка пойдет и закажет в Соборе Сорокоуст у раки святого^[1249] и помолится за нас всех, — мы только можем у себя молиться всем сердцем. В нем мы обе потеряли верного, милого, долголетнего друга. Папа, дети скорбят с Тобой, целуют и передают все, все. Ты чутким своим сердцем все понимаешь, так как телеграмма почтой шла, не знаю, когда Бог его к Себе взял; неужели в тот день, когда мне писала? Как я рада, что Ты его ежедневно видела; но как все это случилось? Бедный маленький папа. Какая большая потеря.

Знаю, как вы друг друга любили, понимаю и разделяю Твое горе, сама все это испытала и знаю эту страшную боль. Но за него надо Бога благодарить, слишком много тяжелых переживаний, без дома, и вообще <...> помню, наш друг сказал, что после женитьбы Сережи он умрет. И Вы, две женщины, одни,или Бэби с вами, чтобы помог, и добрый дядя. Я через него как следует напишу Тебе и мама бедной. Целую ее крепко и скажи, как мы оба его любили и ценили, он редкий был человек... Ужасно только сегодня это знать, быть так далеко. Боже мой, как Ты во всем этом? Один ужас, помоги и подкрепи Тебя Господь Бог. Какое счастье, что так много вместе были и дружно жили, упрекать себя не в чем. Ты дала ему всю любовь, и Бог Тебя за это вознаградит. Не плачь, он счастлив теперь, отдыхает и молится за вас всех у Престола Божьего. Ужасно не иметь возможности побывать в церкви, помолиться за всех вас, у себя все-таки не то.

Мы оба нежно благодарим за образчики от дорогого образа. Я счастлива, что Ты мои два письма получила, теперь не скоро опять два через <...> что он расскажет Тебе о Твоих дорогих, только для Тебя. Какие ужасы в Ялте и Массандре; Боже, куда, куда? Где спасенье офицерам и всем? И церкви грабят, и ничего больше святого нет, кончится землетрясением или чем-нибудь ужасным — кара Божья страшна. Умилосердись над родиной многострадальной. Боже, как молюсь за ее спасение.

Ты не видела Иоанчика в Иоан. монастыре? Он служил там диаконом и скоро будет священником. Бедная его жена. — Я очень счастлива, что маленькие мои карточки Тебе понравились. Как мне Тебя жаль, и Аля бедная, и брат, Боже мой, сколько страдания. 3-го нам передали Твои милые вещи: духи, серебряное блюдо, пташки, кожаную книжку; за все горячо благодарим. Мило, что именно в этот дорогой деньполучили^[1250].

Милая, не надо белья, достаточно совершенно у всех, все имеем. Говорят, что скоро привезут японский товар. Японцы в Томске порядок держат. Надеюсь, Ты съедобные вещи получила к празднику. Скоро опять пошлем муку и что можно достать. Не позволено больше 12 фунтов; так как у нас сахара нет неочищенный вкусный мед — во время поста. Мы живем еще по старому календарю, но придется, вероятно, переменить, только как с постом и разными службами. Думаю, что народ страшно рассердится, что таким образом две недели выключают, оттого раньшене было сделано^[1251].

Вышиваем много для церкви, только что кончила белый венок из роз с зелеными листьями и серебряным крестом, чтобы под образ Б. Матери Абалакской повесить. Солнышко блестит, греет днем, и чувствуем, что все-таки Господь не оставит, но спасет, да, спасет, когда все мрачно и темно кругом и только слезы льются. Вера крепка, дух бодр, чувствую близость Бога. Ангел мой, не скорби — это все должно сбыться. Только, Боже, как мне этих невинных жаль, которые гибнут тысячами. Письмо слишком толстое, нельзя больше писать. Пускай мама простит, что ошибки делаю, когда пишу по-русски. До свиданья, Господь с Тобой — прижимаю дорогую головку к груди и в молитвах всегда с Тобой.

Посылаю письма от “Father” и детей.

Царица Анне Вырубовой Тобольск. 2/15 марта 1918 г.

Милое, родное мое дитя! Как Тебя за все благодарить, спасибо большое, нежное от Папы, Мамы и деток. Балуешь ужасно всеми гостинцами и дорогими письмами. Волновалась, что долго ничего не получала, слухи были, что уехала. Не могу писать, как хотелось бы, боюсь писать, как Ты, по-английски, если попадут в другие руки — ничего плохого не пишу. Спасибо за Твои чудные духи, образки, книги. Все дорого. Ек. Вик.^[1252] большое спасибо, еще не видали, что прислала, все понемногу. В шутку называю: контрабандой. Радость моя, только берегись, спасибо, что известье дала. <...> Скользко ходить, иногда хочешь другу дорогу прочистить в снегу и не замечаешь, что стало более скользко без снега. Твоим дорогим хорошо живется, она^[1253] стала хозяйкой, с Жиликом сидят над счетами, все ладно, новая работа практичная. Спасибо за работы, шоколад, — все еще увидим. Погода чудная, весенняя, они даже загорели, теперь 20 гр. (17 на солнце). Два раза сидела на балконе, а то на дворе (когда небольшой мороз). Здоровье хорошо было все время, неделя что опять сердце беспокоит и болит. Я очень мучаюсь...

Боже, как родина страдает! Знаешь, я гораздо сильнее и нежнее Тебя ее люблю. Бедная родина, измучили внутри, а немцы искалечили снаружи, отдали громадный кусок, как во времена Алексея Михайловича, и без боя во время революции. Если они будут делать порядок в нашей стране, что может быть обиднее и унизительнее, чем быть обязанным врагу — Боже спаси. Только они не смели бы разговаривать с Папой и Мамой^[1254].

Надеемся говеть на будущей неделе, если позволят в церковь идти. Не были с 6-го января, может быть, теперь удастся, — так сильно в церковь тянет. Буду четками так молиться, как Ты пишешь.

Бедную Твою маму целую.

Хорошо, что Ты вещи из лазарета взяла. Много доброго г.С. Боже, какие у вас там переживания, а нам тут хорошо живется. Получила чудное письмо от Зины. Полным ходом нарисовала Тебе 2 молитвы, очень торопилась, извиняюсь, что не важно. Только что узнали, что “Misha”^[1255] уехал! Николай Михайлович^[1256], это он сказал, что Ты знакома с большевиками!.. Не могу больше писать: сердцем, душой, молитвами всегда с Тобою. Господь Тебя хранит. Всем вообще спасибо... Скоро весна на дворе и в сердцах ликование. Крестный путь, а потом Христос воскрес! Год скоро, что расстались с Тобой, но что время? Ничего, жизнь — суета, все готовимся в Царство Небесное. Тогда ничего страшного нет. Все можно у человека отнять, но душу никто не может, хотя диавол стережет человека на каждом шагу, хитрый он, но мы должны крепко бороться против него: он лучше нас знает наши слабости и пользуется этим. Но наше дело быть настороже, не спать, а воевать. Вся жизнь — борьба, а то не было бы подвига и награды. Ведь все испытания, Им посланные, попущенья все к лучшему; везде видишь Его руку. Делают люди Тебе зло. А Ты принимай без ропота: Он и пошлет ангела-хранителя, утешителя Своего. Никогда мы не одни. Он Вездесущий — Всезнающий — Сам любовь. Как же Ему не верить. Солнце ярко светит. Хотя мир грешит, и мы грешим, тьма и зло царствуют, но солнце правды воссияет; только глаза открывать, двери души держать отпертыми, чтобы лучи того солнца в себя принимать. Ведь мы Его любим, дитя мое, и мы знаем, что “так и надо”. Только потерпи еще, душка, и эти страданья пройдут, и мы забудем о муках, будет потом только за все благодарность. Школа великая. Господи, помоги тем, кто не вмещает любви Божией в ожесточенных сердцах, которые видят только все плохое и не стараются понять, что пройдет все это; не может быть иначе. Спаситель пришел, показал нам пример. Кто по Его пути, следом любви и страданья идет, понимает все величие Царства Небесного. — Не могу писать, не умею в словах высказать то, что душу наполняет, но Ты, моя маленькая мученица, лучше меня все это понимаешь: Ты уже дальше и выше по той лестнице ходишь... Живешь как будто тут и не тут, видишь другими глазами многое, и иногда трудно с людьми, хотя религиозными, но чего-то не хватает, — не то, что мы лучше, напротив, мы должны были бы быть более снисходительными к ним... Раздражаюсь все-таки еще. Это мой большой грех, невероятная глупость.

Тудельс меня иногда безумно раздражает, а это плохо и гадко: она не виновата, что такая. Мне стыдно перед Богом, но когда она не совсем правду говорит, а потом опять, как пастырь, проповедует. О! я тоже слишком Тебе знакома, вспыльчивая. Нетрудно большие вещи переносить, но такие маленькие комары несносны. Хочу исправиться, стараюсь; и бывает долго хорошо, потом вдруг опять. Будем опять с другим батюшкой^[1257] исповедоваться, второй в эти 7 месяцев. Прошу и у Тебя прощения, моя радость; завтра прощальное воскресение: прости за прошлое и молись за грешную Твою старушку! Господь с Тобой. Да утешит и подкрепит Он Тебя и бедную маму. Вчера у нас была панихида 1-го марта, и я молилась крепко за Твоего отца. Был день смерти моего отца 26 лет, и сегодня милого раненого — лежал в Большом Дворце, светлый герой^[1258]. Хочу согреть души, но тех, кто есть около меня, не согреваю: не тянет к ним, и это плохо, мне с ними, и это опять не хорошо.

Горячий поцелуй.

Твоя.

Царица Анне Вырубовой Тобольск. 3-го марта 1918 г.

Милая, дорогая “сестра Серафима”!

Много о Тебе с любовью думаю и молитвенно вспоминаю. Знаю Твое большое новое горе. Говорят, что почта идет, попробую писать. Спасибо душевное за длинное письмо и за все, за все...^[1259]

Хорошо живем. Здесь все достать можно, хотя иногда немного трудно, — ни в чем не нуждаемся. Божий свет прекрасен, солнце светит, за облаками у вас, а у нас ярко, и греет. В комнатах холодно, так что все наши пальцы похожи на ваши зимой в маленьком домике.

Такой кошмар, что немцы должны спасти всех и порядок наводить. Что может быть хуже и более унизительно, чем это? Принимаем порядок из одной руки, пока другой они все отнимают. Боже, спаси и помоги России! Один позор и ужас. Богу угодно эти оскорбления России перенести; но вот это меня убивает, что именно немцы — не в боях (что понятно), а во время революции, спокойно подвинулись вперед и взяли Батум и т.д. Совершенно нашу горячо любимую родину общипали... Не могу мириться, т.е. не могу без страшной боли в сердце это вспоминать. Только бы не больше унижения от них, только бы они скорее ушли... Но Бог не оставит так. Он еще умудрит и спасет, помимо людей... Не могу больше писать. Пойми. Нежно целую, благословляю. Всем горячее спасибо. Целуют Тебя все.

Царица Анне Вырубовой 13/26 марта 1918 г. Тобольск.

Господь Бог дал нам неожиданную радость и утешение, допустив нам приобщиться Св. Христовых Тайн, для очищения грехов и жизни вечной. Светлое ликование и любовь наполняют душу. Вернулись мы из церкви и нашли Твое милое письмецо. Разве не удивительно, что Господь нам дал читать Твое приветствие именно в тот день... Как будто Ты, ненаглядная, вошла бы к нам поздравить нас по-старому. Горячо за Тебя и за всех молились, и О. Владимир вынул за всех вас частицы — и за дорогих усопших. Часто прошу молиться за любимых моих далеких друзей, — они знают уже мои записки. Подумай, была 3 раза в церкви! О, как это утешительно было. Пел хор чудно, и отличные женские голоса; “да исправится” мы пели дома 8 раз без настоящей спевки, но Господь помог. Так приятно принимать участие в службе. Батюшка и диакон очень просили нас продолжать петь, и надеемся устроить, если возможно, или удастся пригласить баса.

Все время Тебя вспоминали. Как хороша “Земная жизнь Иисуса Христа”, которую Ты послала, и цветок душистый. Надеюсь, Ты телеграмму получила. Раньше их почтой посылали, теперь, говорят, идут в три дня. Маленький серафимчик прилетит к Тебе до этого письма и принесет Тебе мою любовь. Стала маленькие образки таким же способом рисовать, и довольно удачно (с очками и увеличительным стеклом), но глаза потом болят. Довольно много придется молитв рисовать. Благодарность всем, не забывающим Твоих дорогих едой и т.д. Белья взяли каждая по 2, спрячем до лета. Нежное спасибо Эмме^[1260] за письмо и чудную теплую кофточку. Окружена Твоими нежными заботами. Духи — целая масса — стоят на камине. Погода теплая, часто на балконе сижу. Дошла с помощью Божьей пешком в церковь, теперь должна надеяться попасть 25-гo^[1261]. Скажи маленькому М(аркову), что его шеф был очень рад его видеть. Хорошо помню тот день, когда он у нас с Твоими родителями был, так мило о Тебе писал^[1262]. Дорогую фотографию Твоего отца счастлива получить, так его напоминает, милого старичка. Как Бог милостив, что вы так много виделись последние месяцы и дружно жили. Целую бедную Мама. Всегда теперь за него молюсь и уверена, что он близко около Тебя, но как сильно он должен вам недоставать! Он свое дело сделал, до гроба преданный нам, любя щий, глубоко религиозный, 26 лет, что я своего отца похоронила... И благодарю Бога, что его нет теперь на свете.

Читаю газеты и телеграммы и ничего не понимаю. Мир, а немцы все продолжают идти в глубь страны, — им на гибель. Но можно ли так жестоко поступать? Боже мой! Как тяжело!

Посылаю Тебе немного съедобного, — много сразу не позволяют. Много хочу моему улану Яковлеву передать через О. Иоанна — благослови его Господь за все. Когда все это кончится? Когда Богу угодно. Потерпи, родная страна, и получишь венец славы. Награда за все страданья. Бывает, чувствую близость Бога, непонятная тишина, и свет сияет в душе. Солнышко светит и греет, и обещает весну. Вот и весна придет и порадует, и высушит слезы и кровь, пролитые струями над бедной родиной. Боже, как я свою родину люблю со всеми ее недостатками! Ближе и дороже она мне, чем многое, и ежедневно славлю Творца, что нас оставил здесь и не отослал дальше^[1263]. Верь народу, душка, он силен и молод, как воск в руках. Плохие руки схватили, — и тьма и анархия царствует; но грядет Царь Славы и спасет, подкрепит, умудрит сокрушенный, обманутый народ.

Вот и Великий пост! Очищаемся, умолим себе и всем прощение грехов, и да даст Он нам пропеть на всю святую Русь “Христос Воскресе!”. Да готовим наши сердца Его принимать, откроем двери наших душ; да поселится в нас дух бодрости, смиренномудрия, терпения и любви и целомудрия; отгонит мысли, посланные нам для искушенья и смущенья. Станем на стражу. Поднимем сердца, дадим духу свободу и легкость дойти до неба, примем луч света и любви для ношенья в наших грешных душах. Отбросим старого Адама, облечемся в ризу света, стряхнем мирскую пыль и приготовимся к встрече Небесного Жениха. Он вечно страдает за нас и с нами и через нас; как Он и нам подает руку помощи, то и мы поделим с Ним, перенося без ропота все страданья, Богом нам ниспосланные. Зачем нам не страдать, раз Он, невинный, безгрешный вольно страдал? Искупаем мы все наши столетние грехи, отмываем в крови все пятна, загрязнившие наши души. О, дитя мое родное, не умею я писать, мысли и слова скорее пера бегут. Прости все ошибки и вникни в мою душу. Хочу дать Тебе эту внутреннюю радость и тишину, которой Бог наполняет мне душу, разве это не чудо! Не ясна ли в этом близость Бога. Ведь горе бесконечное, все, что люблю страдает, счета нет всей грязи и страданьям, а Господь не допускает унынья: Он охраняет от отчаянья, дает силу, уверенность в светлое будущее еще на этом свете.

Любимая душа, мученица моя маленькая! Да согреет Отец Небесный Твою скорбную душу, да осветит Тебя небесным светом, покрывая все Твои раны любовью и радостью. Не страдай, дружок! Попрошу за Тебя молиться у раки преподобного, чтобы подкрепить Твое сердце.

Когда письмо получаешь, скажи, какие номера получаешь. Кажется, Ты все получила. Привет Эристову, и спасибо его матери за письмо. “Father” посылает “very best love”^[1264]. Ношу кофту по ночам, хорошо греет. Одну неделю сидели вечером одни, вышивали, и Он нам читал о Св. Николае Чудотворце. Помнишь, мы вместе читали его жизнь? “Father” читает для себя теперь весь Ветхий Завет. Исповедовались у другого батюшки, тот, который теперь всегда служит; была общая молитва с нашими людьми. Довольно болтала, пора вставать. Благословляю и нежно целую. Всем привет.

М.

Привет Нини, докторам, о. Досифею, о. Иоанну.

Царица Анне Вырубовой 20 марта 1918 г. Тобольск.

Милая моя,

Год, что с Тобой и Лили простились. Много все пережили, но Господь Своей милостью не оставит Своих овец погибнуть. Он пришел в мир, чтобы Своих в одно стадо собрать, и Сам Всевышний охраняет их. Душевную связь между ними никто не отнимет, и свои своих всегда узнают. Господь их направит, куда им нужно идти. Промысел Божий недостижим человеческому уму. Да осенит нас Премудрость, да войдет и воцарится в душах наших, и да научимся через нее понимать, хотя говорим на разных языках, но одним Духом. Дух свободен. Господь ему хозяин; душа так полна, так живо трепещет от близости Бога, Который невидимо окружает Своим Присутствием. Как будто все святые угодники Божии особенно близки и незримо готовят душу к встрече Спасителя мира. Жених грядет, приготовимся Его встречать; отбросим грязные одежды и мирскую пыль, очистим тело и душу. Подальше от суеты, — все суета в мире. Откроем двери души для принятия Жениха. Попросим помощи у Св. Угодников, не в силах мы одни вымыть наши одежды. Поторопимся Ему на встречу! Он за нас, грешных, страдает, принесем Ему нашу любовь, веру, надежду, души наши. Упадем ниц перед Его пречистым образом, поклонимся Ему и попросим за нас и за весь мир прощенья, за тех, кто забывает молиться, и за всех. Да услышит и помилует. И да согреем мы Его нашей любовью и доверием. Облекшись в белые ризы, побежим Ему навстречу, радостно откроем наши души. Грядет Он, Царь славы, покланяемся Его кресту, и понесем с Ним тяжесть креста. Не чувствуешь ли Его помощь, поддержки несения Твоего креста. Невидимо Его рука поддерживает Твой крест, на все у Него силы хватит: наши кресты только тень Его креста. Он воскреснет скоро, скоро и соберет Своих вокруг Себя, и спасет родину, ярким солнцем озарит ее. Он щедр и милостив. Как Тебе дать почувствовать, чем озарена моя душа? Непонятной, необъяснимой радостью, — объяснить нельзя, только хвалю, благодарю и молюсь. Душа моя и дух Богу принадлежат. Я чувствую ту радость, которую Ты иногда испытывала после причастия или у св. икон. Как Тебя, Боже, благодарить? Я недостойна такой милости. О Боже, помоги мне не потерять, что Ты даешь! Душа ликует, чувствует приближение Жениха: грядет Он, скоро будем Его славить и петь Христос Воскресе!

Я не “exaltee”^[1265], дитя мое; солнце озарило мою душу, и хочу с Тобой поделиться, не могу молчать! Торжествует Господь, умудряет сердца: увидят все языцы “яко с нами Бог”. Слышишь ли мой голос? Расстояния ничего не значат — дух свободен и летит к Тебе, и вместе полетим к Богу, преклонимся перед Его Престолом...

Я спокойна, это все в душе происходит. Я раз нехороший сон видела: ктото старался отнять у меня радость и спокойствие, но я молилась, вспоминая, что надо беречь то, что дано. Знаю, что это дар Господень, чтобы мне все перенести, и Он спокоен, и это чудо. У раки Святого молилась за Тебя, — не грусти, дитя мое! Господь поможет, и Твой отец теперь там за Тебя молится. Бориса^[1266] взяли: это беда, но не расстреляли, — он знал, что будет так^[1267]... Большевики у нас в городе^[1268] — ничего, не беспокойся. Господь везде, и чудо сотворит. Не бойся за нас. Зина мне послала свою книжку “Великое в малом” Нилуса, и я с интересом читаю ее, и с Татьяной читаю Твою книгу о Спасителе. Сижу часто на балконе, вижу, как они на дворе работают (очень все загорели). И наши свиньи гуляют там... Как Тебя за деньги благодарить? Несказанно тронута. Берегу, чтобы Тебе вернуть потом; пока нет нужды. Знаешь, Гермоген здесь епископом. Надеюсь, посылка дойдет до Тебя. Что немцы в Петрограде, или нет? У Марии П. ребенок должен был быть летом^[1269]. <...> Готовимся петь 24 и 25 дома. Пора кончать. Нежно обнимаю, целую Маму. Помоги Тебе Бог и Святая Богородица во всем.

Твоя

Царица А.В. Сыробоярскому 30 марта 1918 г. Тобольск.^[1270]

Много страшного творится кругом, описывать неудобно. Между прочим, из Москвы приказ: из Корниловского дома всю свиту перевести в Губернаторский дом... никого не впускать^[1271]. Оттого, может быть, иным способом больше нельзя будет писать. На внутреннем подъезде они спешат комнату делать (перегородка в досках). Говорят, что, может, всех перевезут на гору — лучше охранять можно^[1272]... Как на Страстной будет?! Пора кончать. Дух бодр, хотя много волнений кругом и предположений, но душа не тронута. Горячий привет от всех. Благослови и сохрани Вас Господь и Святая Богородица. Благословляю Вас.

Старая Ваша Сестра.

Укоряемы — благословляйте, гонимы — терпите, хулимы — утешайтесь, злословимы — радуйтесь. — Вот наш путь с Тобой, и претерпевший до конца, тот спасется^[1273]. Христос сВами...

Царица Анне Вырубовой 6/19 апреля 1918 г. Тобольск.

Милая, дорогая, родная моя, горячо Тебя благодарю за все, за все — и всех за все. Несказанно тронуты дорогим вниманием и любовью. Передавай самое сердечное спасибо. Но не стоит так баловать: вам трудно во всех отношениях, а у нас нет лишений, правда. Воздух чудный эти дни, есть можно, и богаты в сравнении с вами. Вчера дети уже надевали милые блузочки, шляпы очень полезны, так как их не было в таком роде; розовая кофта слишком красива для старушки, шляпа хороша для седых волос. Сколько вещей! И книги. Конечно, уже начала “Невидимую брань” и нашла чудные места. И все другое, за все спасибо большое, большое. И за тужурку и штаны, — он^[1274] так тронут. Духи — сладость. От кого чудный старый образ Благовещения? Так счастливы иметь последние вещи, яички, получу сегодня — понемногу. Анне Ив.^[1275], Э.Н., отцу Д<...> горячее спасибо. Каждый день новый сюрприз. А нам ничего недостает, кроме муки и маленьких яичек, которые заказала, но не у Твоего Денисова, так как он вечно пьян. Тронута, благодарю за ноты дорогого папа. Понемногу постараюсь всем писать, если можно. А.^[1276] Тебе напишет, как опять по-старому, прошлогоднему живем. Теперь отрезаны от Юга. Как раз еще на днях получили письмо от Зиночки, Риты, Л.Покровской из О(дессы). Ужас, что они там пережили, но Бог их спас. Ник. Дмит. тоже там был болен и Род.^[1277] там. С.С.^[1278], вероятно, во Франции был. Боже, что Л.^[1279] должна переживать в деревне, окруженная врагом, с бабушкой-старушкой^[1280], с нашим крестником^[1281]?! Больная М. Барятинская в стороне, в Ялте, потому что заступаются татары. Мать Нади Коцебу тоже там; за то, что не хотела свои ожерелья отдать, на год ее посадили, но, может быть, отпустят, так как больна. Байба с детьми и матерью живут наверху у себя, внизу солдаты. У Мерики родился осенью сын в Кисловодске. Там вертеп, легкомысленная, веселая жизнь. К.А. с мужем, детьми и матерью живут со всеми в Дюльб(ери) из-за охраны^[1282]. О^[1283], в Хараксе, маленьком домике, если остались бы в Ай Т. (Ай-Тодор), пришлось бы платить за комнаты. Кажется, Вам все известия дала. О брате^[1284] ничего не знаю. Где Ал. Павл.^[1285]? Е.С.^[1286] получил от Гординск(ого) письмо; у брата в Нижегородской губернии в лесопильне работает там, в отставке, без денег; невеста его бросила, деньги — 8000 руб., которые после крушения получил отец, невеста потребовала за покупку дома, так что он все потерял. Хочу ему писать. От раненого офицера ответа не получила.

Боже, что немцы делают? Наводят порядок в городах, но все берут; голод будет хуже, — весь хлеб в их руках. Когда говорят, что для пользы пришли, то это только лицемерие, и бывших солдат берут. Уголь, семена, все! Теперь они в Биорки!! Турки в Батуме. Немцы в Полтавской губернии близко от Курска. Как ползущий, все съедающий рак.

Кто дядя Гриша; я думала — муж Map. Алекс. Л(ашкаревой), но если он теперь жених, то это не он, — ничего не поняла. От Зины тоже нет письма. О.В.^[1287]нежно целую, благодарю и прошу молитв. “Sunbeam”^[1288] уже неделю болен, в постели. Когда Тебе писала, был здоров. От кашля, если что-нибудь тяжелое поднял, внутри кровоизлияние, страшно страдал. Теперь лучше, но плохо спит, и боли, хотя гораздо меньше, не прошли. Могла бы часами писать, надеемся не уехать далеко^[1289].

Вчера, наконец, начал немного есть. Очень похудел, первые дни напоминали Спалу, помнишь^[1290]? Господь милостив. Владимир Ник. доволен, может немного двигаться, спина болит, и устал на ней лежать, кости болят. Сижу целый день у него, обыкновенно держу ногу, так что я стала похожа на тень. Конечно, Пасху придется дома встретить; ему легче будет, что вместе. Св. Иоанн помогает — хочу надеяться, что скорее пройдет, чем обыкновенно. Всю зиму все было хорошо, но наверно так и надо. Неделю не выхожу, так как на балконе “нельзя”, а лестницу избегаю. Жаль мне, что сердце у Тебя не хорошо, но понятно. Вовремя скажи, куда переедешь. Наших всех 1 Мая из Царского в Петроград выгонят. Посылаю моему старику Лио посылку. Бедное Царское Село, что значит на военном положении, несчастные люди. Кто будет теперь охранять комнаты? А Твой лазарет? Твой крестный путь принесет Тебе небесные награды, родная, там будешь по воздуху ходить, окруженная розами и лилиями. Душа выросла, — то, что раньше стоило Тебе один день мученья, теперь год терпишь, и силы не ослабели. Через крест к славе, все слезы, Тобою пролитые, блестят, как алмазы на ризе Божией Матери; ничего не теряется, хорошее и плохое, все написано в книге жизни каждого; за все Твои мученья и испытания Бог Тебя особенно благословит и наградит. “Кто душу свою положит за друзей своих”. — Да, моя маленькая мученица, это все в пользу Тебе. Бог попустил эту страшную ругань, клевету, мучения — физические и моральные, которые Ты перенесла. Мы никогда не можем отблагодарить за все, лишь в молитвах, чтобы Он и впредь Тебя сохранил и охранил от всего. Дорога к Нему одна, но в этой одной масса других, — и все стремимся дойти до пристани спасенья и к вечному свету. А те, кто по стопам Спасителя идут, те больше страдают. Избранные крестоносцы... Господь скорее слышит молитвы тех, кто перестрадал, но веру не потерял. Не вспоминай все больное, но лучи солнца, которые Он посылает. Понимаю, как Тебе хочется увидеть лес, поближе быть к просыпающейся природе, она одна не попорчена людьми. Ужасно досадно, что Ты мне деньги послала, мне они пока не нужны, а Тебе нужнее. Посоветуй, как мне их вернуть, чтобы Тебя не обидеть. Я была бы гораздо спокойнее, если бы Ты их имела. И не посылай больше вещей, а то мне совестно. Скучаю без церкви, много тяжелого впереди, но Господь милостив, не отступит от любящих Его, не попустит больше, чем силы могут вынести.

Всем привет. И Христос Воскресе! Через два дня день нашей помолвки (24 года). Благословляю, обнимаю горячо. Бэби страшно страдал, ужасно было слышать и видеть, надеюсь, что к Пасхе, может, будет сидеть.

Царица Анне Вырубовой 8/21 апреля 1918 г. Тобольск.

Родная моя! Горячо благодарим за все, яички, открытки; маленький за шоколад, птичку, за чудный образ — стоял за службой на столе. Спасибо маме за стихи, ноты, книжку. Всех благодарим. Папиросы, говорит, удивительно вкусны; несказанно тронут^[1291]. И конфекты.

Снег шел опять, но яркое солнце. Ножке медленно лучше, меньше страданий, ночь была лучше наконец. Ждем сегодня обыска... Не знаю, как с перепиской дальше будет; надеюсь, возможно. Молись за Твоих дорогих. Атмосфера электрическая кругом, чувствуется гроза, но Господь милостив, и охранит от всякого зла. Борис^[1292], вероятно, все еще там, хотя свободен. Дорога мимо дома Нашего Друга идет, уж очень беспокойно для П.Ф.^[1293] Сегодня будет обедница, но все-таки трудно не бывать в церкви. Ты это лучше всех знаешь, мученица моя маленькая. Не посылаю через А., так как она обыска ждет. Так тронута, что дорогое платье послала. Спасибо за него. Ек. В. спасибо за все. Сегодня 24-ая годовщина нашей помолвки. Имеешь ли Ты от Зины известия? Грустно вечно все Твои письма жечь; от Тебя все такие хорошие, но что же делать? Не надо привязываться к мирским вещам, это теперь не почувствуешь, но ко всему привыкаешь.

Как хотелось Тебе сласти послать, но их нету; зачем шоколад не оставила себе? Тебе он нужнее, чем детям. Получаешь сахар 1/2 ф. по карточкам на месяц, тогда добрые люди еще дают. Сама во время поста не ем, так что мне уже все равно теперь. Ужасно грустно, что милый Осоргин погиб, а кто еще? Сколько несчастных жертв! Невинные, но они счастливее на том свете. Хотя гроза приближается — на душе мирно — все по воле Божией. Он все к лучшему делает. Только на Него уповать. Слава ему, что маленькому легче. Может, Тебе можно деньги послать, они мне правда не нужны и лежат зря, Тебе нужнее будут, когда в другую квартиру переедешь.

Милочке от нас всех привет — не далеко от Тебя живет. Храни Тебя Христос. Благословляю, обнимаю, ношу в сердце, желаю здоровья, крепости духа. Всем привет от вечно Тебя любящей

старой М.

Царица Анне Вырубовой 10/23 апреля 1918 г. Тобольск.

Милая, дорогая моя сестра Серафима!

Хочется опять с Вами поговорить. Знаю, что Вас беспокоит здоровье Солнышка, рассасывается быстро и хорошо. От того ночью сегодня были опять сильные боли. Вчера был первый день, что смеялся, болтал, даже в карты играл, и даже днем на два часа заснул. Страшно похудел, и бледен, с громадными глазами. Очень грустно. Напоминает Спалу, но хорошо все идет, и вчера температура была только немного повышена. Раз на днях дошло до 39, но это был признак рассасывания. Любит, когда ему вслух читают, но слишком мало ест: никакого аппетита нет. Мать^[1294] целый день с ним, а если ее нету, то 2-ая^[1295] сидит, и милый Жилик, который умеет хорошо ногу держать, греть и читать без конца.

Два дня, что снег падает, но быстро тает — грязь и мокрота. Я уже полнедели не выхожу — сижу с ним и слишком устала, чтобы вниз спускаться. Не совсем поняла вашу телеграмму, что посылку получили. “О. не было”. Что это? Вторая посылка в дороге, хочу скорее третью посылать, так как боюсь, что скоро будет трудно: столько приезжих разных отрядов^[1296] повсюду, что, вероятно, лишнее не остается, чтобы послать. Новый комиссар из Москвы приехал, какой-то Яковлев^[1297]. Ваши друзья сегодня с ним познакомятся.

Летом жара доходит до 40 градусов в городе; пыль и одновременно сырость зелени нету. Хлопочем на это время переселиться в какой-нибудь монастырь. Понимаю, как вас на воздух тянет, — другое видеть, листьями, свежим воздухом подышать. Даст Бог, нам, может быть, удастся вдруг: надо надеяться на Божью милость. Вашим все говорят, что придется путешествовать или вдали или в центре, но это грустно и не желательно и более чем неприятно в такое время. Как хорошо, если бы ваш брат мог бы устроиться в Одессе, Зиночка могла бы смотреть за Иной. Но теперь я думаю, что мы совсем отрезаны от Юга и ничего больше не узнаем от них и Тины. Вы видели маленького Сережу. Он вам рассказал, что виделся со всеми издали. Как я рада, что М. вернулась: мужу спокойнее будет, что она близко. Они благополучно приехали и прислали привет. Так боюсь, чтобы не ужасные, ложные слухи к вам дошли, — люди так отчаянно врут. Думается, что заболевания не просто так, как корь: тоже, видимо, послана, чтобы не двигаться и чтобы гнездо неразрушить, хотя двух птенцов вырвали: одну в клетку посадили, другую выпустили. Во всем воля Божия, чем глубже смотришь, тем яснее понимаешь. Ведь скорби для спасения посланы. Здесь отплачиваем наши грехи, и дана нам возможность исправиться; иногда попускается для измерения смирения и веры, иной раз для примера другим. А из этого надо себе выгоды искать и душевно расти. Скажу некрасивое сравнение: хороши удобрения... да потом растет, цветет пышно, душисто, ароматно, и садовник, обходя сад свой, должно быть, доволен своими растениями. Если нет, опять со своим ножом придет, срезывает, поливает, вынимает плевел, который душит Цветок, и ждет солнца и нежного ветерка. Любуется он росту своих питомцев, с любовью посадил. Без конца могла бы писать об этом садике, о всем, что там растет, и что надо избегать, чтобы не портить, повредить нежный цветочек. Хотелось бы быть художником, чтобы излить мои мысли картинными словами. Вспомните английский сад (вы видели книги у меня иллюстрации): уютный домик, дорожка, в середине акв. у меня в Ливадии. Ну, тогда вы понимаете, что я сказать хочу, как сравниваю с душами. — Вот 11 человек верхом прошли, хорошие лица — мальчики еще, улыбаются. Это уже давно не виданное зрелище. У охраны комиссара не бывают такие лица. Ну, спасибо... Куда тех в садике посадить? Нет там места — вне ограды лишь, но так, чтобы милосердные лучи солнца могли бы до них дойти и дать им возможность переродиться, очиститься от грязи и пыли.

Пора отправить. Господь с вами, радость моя, милая душка. Я вас нежно целую. Все мысли и горячие мысли вас окружают. Лиловые яички так тронули — и все другие. Вот сегодня А. дала знать, чтобы посылку готовить. Хочется понемногу мне посылать вам деньги обратно, так как они мне не нужны, и очень прошу вас скорее ответить, можно ли; я все-таки не хочу их трогать. Пошлю их тогда через Л., как все теперь; она знает, если вы комнаты перемените. Христос с вами! Святая Богородица да покроет вас Своим святым омофором. Всем привет. Мать целую, О.В.^[1298] и всем, Берчику привет и докторам Н. Ив.^[1299] и Прох(орову) и всем.

Видели нового комиссара — не плохое лицо^[1300]. Мои вас нежно целуют. Привет Элисбару^[1301], отцу Иоанну и о. Досифею сердечные приветы.

Ваши.

Сегодня день рождения Сашки^[1302].

“Не зло победит, а только любовь”

Убийство царской семьи было предрешено заранее. Силы тьмы, пришедшие к власти в России, хотели уничтожить все, что символизировало и олицетворяло собой некогда великую страну, поверженную в прах в результате предательства. И, конечно, прежде всего, этим силам надо было уничтожить Царя и Его род, которые в душе миллионов русских людей выражали идею Отечества и целостности русской земли.

Царь и Царица знали, что погибнут, чувствовали приближение смерти и готовились к ней по-христиански. За три дня до убийства в Ипатьевском доме по просьбе царской семьи была отслужена обедница. Царская семья молилась молча. И когда по чину обедницы положено было в определенном месте прочесть молитву “Со святыми упокой”, дьякон вместо прочтения запел эту молитву, стал петь и священник, смущенный таким отступлением от устава, но едва они запели, как стоявшие за их спиной члены царской семьи опустились на колени, “сами того не подозревая приготовились к смерти, приняв погребальное напутствие “.

Злодейское убийство царской семьи произошло с 16 на 17 июля 1918 года.

Сегодня нам уже достоверно известно, что убийство царской семьи было совершено извергами, ненавидевшими Россию и всю русскую жизнь, глубоко аморальными и подлыми, с руками, запачканными по локоть в крови еще задолго до этого преступления. На всех них, от кремлевских главарей до екатеринбургских уголовников, одна каинова печать, которую им никогда не смыть. Все они принадлежат бездне темноты и ненависти.

А образ царской семьи с каждым годом становится все светлее и светлее. Нравственные ценности, которыми жила царская семья, это духовная основа, на которой всегда стояло и стоит человечество, основа, позволяющая ему выжить и преодолеть силы тьмы. Свет любви — любовь к Родине, любовь к людям, любовь друг к другу. Это было главным в жизни царской семьи.

Мучения, которые они перенесли за свои убеждения, могут быть сравнимы со страданиями первых христиан. Жизнь и смерть царской семьи — одно из высших духовно-нравственных достижений человечества. Духовная вершина, позволяющая судить о том, что человек может быть велик только светом любви, и тогда никакая смерть не страшна. В этом смысле царская семья бессмертна, а ее духовный опыт будет живым примером любви и жертвенного самоотречения для всех, живущих на этой земле.

“Отец просит передать, — писала из тобольского заточения Великая княжна Ольга Николаевна, — всем тем, кто Ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за Него, так как Он всех простил и за всех молится, и чтобы не мстили за себя, и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет еще сильнее, но что не зло победит, а только любовь...”

СЛОВАРЬ ЦАРСКОГО ОКРУЖЕНИЯ

Имена лиц, упомянутых в переписке

Абамелек Александр Павлович, князь, отставной штабс-ротмистр гвардии.

Августа-Виктория (Дона), германская Императрица, урожденная принцесса ШлезвигГольштинская, жена Императора Вильгельма II.

Аверченко Аркадий Тимофеевич, 1881-1925, писатель, в 1913-1917гг. редактор журнала “Новый сатирикон”.

Агафангел (Александр Лаврентьевич Преображенский), 1854-1928, с 1913 года архиепископ ярославский, с апреля 1917 г. митрополит ярославский и ростовский, некоторое время выполнял обязанности патриарха.

Адини см. Александрина, королева датская.

Адлерберг Александр Александрович (Dudel), граф, генерал от инфантерии в отставке.

Адлерберг Екатерина Николаевна, графиня, фрейлина, жена графа Л.В. Адлерберга.

Адрианов Александр Александрович, генерал-майор свиты Его Величества, московский градоначальник (1908-июнь 1915). Был замешан в низкой интриге против Г. Распутина и Царицы (дело о кутеже в ресторане “Яр”). Уволен, просил прощения у Г. Распутина.

Акилина см. Лаптинская Акилина Никитична.

Акимов Борис Николаевич, лейтенант флота, старший унтер-офицер команды пеших разведчиков, убит в июне 1916 г.

Алейников, офицер.

Алейникова, жена офицера.

Алек см. Александр Петрович, принц Ольденбургский.

Александр Михайлович (Сандро), 1866-1933, Великий князь, сын Великого князя Михаила Николаевича; генерал-адъютант, адмирал, главноуправляющий торговым мореплаванием и портами (1902-1905), во время войны заведовал организацией авиационного дела в действующей армии. Был женат на Ксении, сестре Царя. Масон, называл себя розенкрейцером и филалетом. Владелец Ай-Тодор в Крыму, где после отречения Царя содержались под арестом некоторые члены императорской фамилии.

Александр Петрович (Алек), 1844-1932, принц Ольденбургский, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, член Государственного совета, сенатор, в 1885-1889 командир гвардейского корпуса, во время войны занимал должность главноначальствующего санитарной и эвакуационной частью.

Александрина (Адини), урожденная герцогиня Мекленбург-Шверинская, жена датского короля Христиана X.

Александра (тетя Аликс), урожденная герцогиня Мекленбург-Шверинская, королева датская.

Алексеев Михаил Васильевич, 1857-1918, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, до войны командовал 13 армейским корпусом; с начала войны начальник штаба Юго-Западного фронта; с весны 1915 г. командовал Северо-Западным фронтом; с августа 1915 г. — начальник штаба верховного главнокомандующего; масон, член изменнической организации “военная масонская ложа”, участник заговора против Царя, один из главных действующих лиц, вынудивших Царя отречься от престола, после Февральской революции — верховный главнокомандующий до мая 1917 г.

Алексий (Сергей Владимирович Симанский), 1877-1970, с 1913 г. епископ тихвинский, викарий новгородский, с 1945 г. — Патриарх Московский и Всея Руси.

Алексей Александрович (дядя Алексей), 1850-1908, Великий князь, брат Александра III, генерал-адъютант, генерал-адмирал, главный начальник флота и морского ведомства (18801905), член Государственного совета.

Алексей Николаевич (Бэби, Крошка, Малютка, Солнечный Луч), 1904-1918, Наследник российского престола.

Аликс тетя, см. Александра, вдовствующая королева английская. Алин муж см. Пистолькорс Александр Эрикович.

Алиса, принцесса греческая, урожденная принцесса Баттенбергская, жена принца Андрея греческого, племянница Александры Федоровны.

Альберт-Леопольд, король бельгийский, герцог Саксонский, принц Саксен-Кобург-Готский. Альберт, герцог Саксен-Альтенбургский.

Альтфатер Дмитрий Васильевич, полковник лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады, командир 5-й батареи.

Альфред-Эрнест-Альберт (дядя Альфред), принц, герцог Эдинбургский, граф Ульстерский и Кентский, муж Великой княгини Марии Александровны (1853-1920), дочери Александра II. Их дочь, Виктория, была женой Великого герцога Гессенского, брата Императрицы Александры Федеровны.

Алясм. Пистолькорс Александра Александровна.

Амбразанцев-Нечаев Иван Алексеевич, полковник лейб-гвардии Преображенского полка, убит в декабре 1914г.

Амилахвари Александр, князь, штаб-ротмистр Татарского конного полка.

Анастасия Николаевна (Анастасия), 1901-1918, Великая княжна, младшая дочь Царя.

Анастасия Николаевна (Стана), 1868-1935, Великая княгиня, дочь черногорского князя Николая Негоша, в первом браке жена принца Юрия Лейхтенбергского, во втором браке (с 1907г.) — Великого князя Николая Николаевича; во время войны жила в Киеве, а затем вместе с мужем на Кавказе.

Ангелеско П., флигель-адъютант румынского короля Фердинанда.

Андреев Георгий Дмитриевич, поручик лейб-гвардии 2-го Стрелкового Царскосельского полка, убитый в бою 1 октября 1916 г.

Андрей, принц Греческий, сын греческого короля Георга I.

Андрей Александрович (Андрюша), 1897-1981, Великий князь, старший сын Великого князя Александра Михайловича (масона) и сестры Николая II Ксении Александровны.

Андрей Владимирович, 1879-1956, Великий князь, сын Великого князя Владимира Александровича; генерал-майор свиты Его Величества, командир лейб-гвардии конной артиллерии с 7 мая 1915г., с 1921 года женат на знаменитой приме-балерине Мариинского театра Матильде Кшесинской (1872-1971).

Андронников Владимир Михайлович, князь, полковник лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка, состоявший при Великом князе Георгие Михайловиче.

Андронников Михаил Михайлович, 1886-1919, князь, чиновник, причисленный к министерству внутренних дел, позднее к Святейшему Синоду, аферист и мошенник, пытался использовать в своих махинациях Григория Распутина, который его уличил и с позором изгнал, а в декабре 1916 года даже способствовал его высылке из Петрограда.

Андрюша см. Андрей Александрович.

Анисья, прислуга Вырубовой.

Анненкова, сестра милосердия в Царскосельском лазарете (вероятно, фрейлина Мария Михайловна или Вера Михайловна).

Антоний, епископ горийский, 2-й викарий грузинской епархии.

Антоний (А.В.), Алексей Павлович Храповицкий, 1863-1936, с 1902г. епископ волынский и житомирский, с 1912г. член Синода, с 1914г. архиепископ харьковский и ахтырский, с 1918 г. избран митрополитом киевским и галицким, в 1919 г. эмигрировал в Сербию и возглавил Русскую православную церковь в эмиграции, умер в Белграде.

АнтоноваАнушевич

Апраксин Петр Николаевич, граф, в должности гофмейстера, действительный статский советник, состоявший при Александре Федоровне, товарищ председателя особого комитета Великой княгини Ольги Николаевны, член Татьянинского комитета, бывший воронежский вице-губернатор, бывший таврический губернатор, несмотря на огромное доверие к нему, предал Царя и Царицу сразу же после отречения.

Апраксина (Байба), графиня, жена гофмейстера графа П.Н. Апраксина.

Апухтин Константин Валерианович, офицер лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка, во время войны командир пехотного полка, позднее в штабе гвардейского отряда.

Арсений (Авксентий Георгиевич Стадницкий), 1862-1936, с 1898 ректор московской духовной академии, с 1907 — архиепископ и член Государственного совета. С 1910г. архиепископ новгородский и старорусский, в 1917 г. митрополит и кандидат в патриархи.

Арсеньев Василий Сергеевич, действительный тайный советник, почетный опекун Опекунского совета учреждения Императрицы Марии по московскому присутствию, масон.

Арсеньев Дмитрий Сергеевич, 1832-1915, генерал-адъютант, адмирал, начальник Николаевской морской академии и морского училища, член Государственного совета, воспитатель Великих князей Сергея и Павла Александровича. Умер 14 сентября 1915г.

Арсеньев Евгений Константинович, генерал-майор Свиты Его Величества, командир Кирасирского Императрицы Марии Федоровны полка, позднее командир 2-й бригады 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, одно время был офицером лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка.

Арсеньева Надежда Дмитриевна (Наденька), дочь Д.С. Арсеньева, фрейлина.

Арцимович Марианна Иеронимовна, урожденная Гоббс, по первому мужу Джонс, жена директора II департамента министерства иностранных дел Арцимовича В.А.

Арцимович Михаил Викторович, шталмейстер, действительный статский советник, витебский губернатор.

         Афросимов

Бабака см. Дерфельден М.Э.

Бабич Михаил Павлович, генерал от инфантерии, начальник Кубанской области, наказной атаман Кубанского казачьего войска.

Багратион Дмитрий Павлович, князь, генерал-лейтенант; до войны помощник начальника офицерской кавалерийской школы; в войну командовал бригадой Кавказской туземной конной дивизии, а затем и самой дивизией (с февраля 1916 г.).

Багратион-Давидов Давид Александрович, 1864-?, князь, почитатель Григория Распутина, у которого бывал многократно в 1916 году.

Багратион-Мухранский Александр Ираклиевич, князь, генерал-майорСвиты Его Величества, числился по гвардейской кавалерии,бывший командир 44-ого Драгунского Нижегородского и лейб-гвардии Конного полка.

Багратиоп-Мухранский Константин Александрович, 1889-1915,князь, флигель-адъютант, поручик Кавалерийского Императрицы Марии Федоровны полка, во время войны прикомандирован к 13 лейб-гренадерскому Эриванскому полку; был женат на дочери Великого князя Константина Константиновича Татьяне (р. 1890); убит 19 мая 1915г.

Бадмаев Петр Александрович, 1873-1920, врач, ученый, выдающийся знаток тибетской медицины, первым перевел на русский язык книги “Жуд-Ши” — главное руководство по врачебной науке Тибета, крестным отцом был Александр III, действительный статский советник, дружил с Григорием Распутиным, при большевиках около года подвергался издевательствам в тюрьме ЧК, по выходе из которой умер.

         Бадовский

Базилевский Петр Александрович, шталмейстер, действительный статский советник, почетный опекун Опекунского совета учреждения Императрицы Марии по московскому присутствию, московский губернский предводитель дворянства.

Байба см. Апраксина, графиня.

Балашев Николай Петрович, обер-егермейстер, член Государственного совета, действительный тайный советник.

Балашева Александра Васильевна (Иночка), урожденная графиня Гендрикова, жена А.Н. Балашова, фрейлина.

Баранов Петр Петрович, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, бывший командир лейбгвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка и управляющий Двором Великого князя Михаила Николаевича.

Барк, лесничий Беловежской удельной пущи.

Барк Петр Львович, 1869-1937, тайный советник, министр финансов и главноначальствующий отдельного корпуса пограничной стражи (30 января 1914-1917 гг.), член Государственного совета, масон в 1915-1916 годах, после 1918 года жил в Лондоне, директор одного из лондонских банков.

Барятинский Анатолий Владимирович (Толя Б.), князь, до и в начале войны в чине полковника и звании флигель-адъютанта в распоряжении командующего войсками Киевского военного округа; позднее произведен в генерал-майоры с зачислением в свиту и назначен командиром 2-ой бригады гвардейской стрелковой дивизии.

Барятинский (Бака)

Барятинский Иван Викторович, князь, камергер, отставной капитан 2-го ранга, бывший депутат Государственной думы и львовский уездный предводитель дворянства. Во время войны особоуполномоченный Красного Креста при 2-й армии. Умер в июне 1915 года на фронте.

Барятинская Мария Викторовна (Мари), княгиня, фрейлина Александры Федоровны.

Барятинская Мария Владимировна, княгиня, жена камергера князя И.В. Барятинского, бывшая фрейлина.

Барятинская Ольга Викторовна, княгиня, сестра князя И.В. Барятинского.

Батюшин Николай Степанович, полковник, позднее генерал-майор; до войны старший адъютант штаба Варшавского военного округа; во время войны состоял при штабе Северо-Западного фронта, где выдвинулся в роли военного следователя (в частности, по делу Мясоедова).

Батюшка см. Васильев Александр Петрович.

Бахерахт Александра Адамовна, урожденная графиня Гуттен-Цапска, по первому мужу Колемина, жена В.В. Бахерахта, русского посланника в Берне.

Беатриса (тетя Беатриса), принцесса Баттенбергская, урожденная принцесса английская, младшая дочь королевы Виктории, вдова принца Генриха-Маврикия Баттенбергского, тетка Александры Федоровны.

Безак Александр Николаевич, отставной полковник Кавалергардского Императрицы Марии Федоровны полка, в должности шталмейстера, бывший адъютант Великого князя Николая Михайловича (масона).

Безобразов Владимир Михайлович, однополчанин Николая II по службе в лейб-гвардии Гусарском полку, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, командовал гвардейским корпусом в 1912-1915 гг., в июле 1915 г. отстранен от командования, а в декабре снова назначен на фронт командовать особым гвардейским отрядом, сформированным из 1-го и 2-го гвардейского корпусов; после неудачных ковельских боев в июле 1915г. вновь устранен от командования.

Безобразов, офицер Кавалергардского Императрицы Марии Федоровны полка.

Безроднов Николай Сергеевич, действительный статский советник, почетный лейб-медик.

Бекман Владимир Александрович, генерал от кавалерии, член Государственного совета, бывший офицер лейб-гвардии Уланского Императора Николая II полка.

Белецкий Степан Петрович, 1873-1918, тайный советник, сенатор, директор департамента полиции при министре Макарове А.А., товарищ (заместитель) министра внутренних дел с 28 сентября 1915г. по 19 февраля 1916 г.; участвовал в подготовке к убийству Распутина, организовал фальсификацию материала дневников наружного наблюдения за Распутиным, арестованный Временным правительством, дал подробные показания на своих коллег по работе, в своих записках фальсифицировал реальные исторические события с целью создать себе репутацию честного человека, однако многие факты этих записок не соответствуют действительности, расстрелян большевиками, несмотря на тесное сотрудничество с ними.

Белинг Александра Александровна (1880-?), жена прапорщика, работала в лазарете Вырубовой, поклонница Распутина.

Беллярминов Леонид Георгиевич, тайный советник, почетный лейб-окулист.

Белосельский-Белозерский Сергей Константинович, князь, генерал-лейтенант, бывший командир лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка. До и в начале войны в чине генерал-майора свиты Его Величества командовал 1-ой бригадой 2 Кавказской кавалерийской дивизии, позднее командующий Донской казачьей дивизией. С 29 декабря 1915г. командующий Кавказской кавалерийской дивизией; в 1916 г. произведен в генерал-лейтенанты.

Беляев Михаил Алексеевич, 1863-1918, генерал от артиллерии, до войны генерал-лейтенант, начальник отдела по устройству и службе войск главного управления Генерального штаба. С июня 1915г. по осень 1916 г. — помощник военного министра, позднее член Военного совета. В январе 1917 г. сменил генерала Шуваева в должности военного министра. Убит большевиками.

Беляев Т.М. генерал.

Беляева Мария Николаевна, урожденная Сентюрина, жена генерала Беляева Т.М.

Бенкендорф Александр Константинович, ?-1916, граф, русский посол в Англии (1902-1916).

Бенкендорф Дмитрий Александрович (Мита Бенк.), действительный статский советник, живописец, член совета Русского для внешней торговли банка.

Бенкендорф Елена Дмитриевна (Элла Бенк.), графиня, урожденная Нарышкина, по первому мужу Родзянко, жена графа П.А. Бенкендорфа.

Бенкендорф Мария Сергеевна, графиня, урожденная княгиня Долгорукова, жена графа П.К. Бенкендорфа, бывшая фрейлина. По первому мужу княгиня Долгорукова, мать ближайшего друга Царя В.А. Долгорукова, убитого большевиками в Екатеринбурге.

Бенкендорф Павел Константинович, 1853-1921, граф, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, обер-гофмаршал императорского Двора (1893-1917), принадлежал к ближайшему окружению Николая II, после отречения Царя повел себя недостойно.

Бентгейм, князь, германский пленный.

Бсрчик, слуга А. Вырубовой.

Бескровный, офицер Гвардейского экипажа, служивший на императорской яхте “Полярная звезда”. Позднее был начальником Ялтинского порта.

Бетси Шув. см. Шувалова Елизавета Владимировна.

Бехтеева Екатерина Сергеевна, 1875-1958, фрейлина.

Бехтерев Владимир Михаилович, 1857-1927, замечательный русский невропатолог, психиатр, психолог и физиолог, доктор медицины, тайный советник, профессор Военно-медицинской академии.

Бишетт см. Радзивилл Мария.

Бобби см. Сигизмунд-Вильгельм, принц Прусский.

Бобринский Алексей Александрович, 1852-1927, граф, член Государственного совета, сенатор, почетный опекун петроградского присутствия Опекунского совета, обер-гофмейстер, товарищ министра внутренних дел с 25 марта по 21 июля 1916 г., министр земледелия и землеустройства с 21 июля по 14 ноября 1916 г., председатель совета Русско-Английского банка, был также петербургским предводителем дворянства, председателем Археологической комиссии, вице-президентом Академии художеств.

Бобринский Георгий Александрович, граф, генерал-адъютант, генерал-лейтенант, до войны в распоряжении военного министра, во время войны галицийский генерал-губернатор, позднее причислен к штабу главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта.

Богаевский Африкан Петрович, генерал-майор свиты Его Величества. До войны полковник на должности начальника штаба 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, во время войны командовал полками: 4-м Гусарским Мариупольским и лейб-гвардии Сводным Казачьим. С октября 1915 начальник штаба походного атамана при императорской ставке.

Бойсман, полковник, в 1917 назначен таврическим губернатором вместо генерал-майора свиты Его Величества Н.А. Княжевича.

Бонч-Бруевич Михаил Дмитриевич, 1870-1956, до первой мировой войны полковник, заведовал обучением в Николаевской военной академии, во время войны генерал-квартирмейстер и начальник штаба армий Северо-Западного и Северного фронтов при генерале Рузском (масоне), затем отчислен в распоряжение командующего армиями Северного фронта. При большевиках некоторое время начальник штаба верховного главнокомандующего. Брат известного большевика В.Д. Бонч-Бруевича.

Борис Владимирович, 1877-1943, Великий князь, генерал-майор свиты Его Величества, во время войны командовал лейб-гвардии Атаманским полком, затем походный атаман при Царе. Женился в 1919 г. на дочери генерала С. Рачевского Зинаиде Сергеевне (1898-1963), убит в 1943 г.

Борисов Вячеслав Евстафьевич, генерал-майор, состоял при штабе верховного главнокомандующего советником по оперативной части генерала М.В. Алексеева (масона).

Боткин Евгений Сергеевич, 1865-1918, сын выдающегося русского ученого Боткина С.П., известный врач, приват-доцент Военно-медицинской академии, с 1909г. лейб-медик царской семьи, разделил с ней ее трагическую участь в подвале Ипатьевского дома.

Боткин, сын Е.С. Боткина.

Боткин, моряк.

Боткина Татьяна Евгеньевна, дочь Е.С. Боткина, в сентябре 1917 г. добровольно приехала в Тобольск и прожила там вплоть до отправки царской семьи в Екатеринбург. Замужем за офицером К.С. Мельником. Умерла в эмиграции.

Браницкая Мария, жена графа Михаила Браницкого, после занятия Варшавы немцами проживала в своем имении в Белой Церкви.

Браницкая Юлия, урожденная графиня Потоцкая, жена графа Владислава Браницкого.

Брасова Наталья Сергеевна, 1880-1952, в первом браке Мамонтова (за сыном известного мецената С.С. Мамонтова), во втором — Вульферт. С 1911 года морганистическая жена Великого князя Михаила Александровича, младшего брата Николая II. Получила титул княгини Шереметьевской. Находилась вместе с мужем в ссылке в Перми, но незадолго до его убийства успела уехать.

         Бреслер

Бринкен Александр Фридрихович, барон, генерал, командир 20-го и 22-го армейских корпусов.

Бринкен Леопольд Фридрихович, барон, генерал, командир 1-й бригады 1-й гвардейской пехотной дивизии.

Бруннер Леонтий Федорович, доктор медицины, действительный статский советник, почетный лейб-медик.

Брусилов Алексей Алексеевич, 1853-1926, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, по архивным данным, масон, до войны командовал 1-м армейским корпусом, во время войны — 8-й армией и Юго-Западным фронтом, войска которого под командованием Брусилова в 1916 году осуществили прорыв австро-германского фронта (Луцкий, брусиловский прорыв), в мае 1917 г. сменил генерала Алексеева на посту верховного главнокомандующего, в 1920 вступил в Красную Армию.

Буксгевден Карл Карлович, барон, шталмейстер, русский посланник в Норвегии (1910-1917), бывший шталмейстер Двора Великой княгини Александры Иосифовны, директор департамента личного состава и хозяйственных дел министерства иностранных дел, отец фрейлины С.К. Буксгевден (Изы).

Буксгевден Софья Карловна (Иза), 1884-1956, баронесса, фрейлина Царицы, добровольно последовала за царской семьей в Тобольск и Екатеринбург, чудом осталась жива, но почему-то отказалась дать показания следователю Соколову об обстоятельствах, связанных с убийством царской семьи. Умерла в Лондоне.

         Булатович

Булыгин Александр Григорьевич, 1851-1919, министр внутренних дел в 1905 году, вовремявойны статс-секретарь, обер-шенк, действительный тайный советник, член Государственного совета, главноуправляющий собственной его величества канцелярии по учреждению Императрицы Марии Федоровны, председатель опекунского совета, член Романовского комитета, убит большевиками.

Бурдуков (Бурдюков) НиколайФедорович, 1869-?, действительный статский советник, шталмейстер Высочайшего Двора, издатель газеты “Гражданин”, почитатель Распутина, многократно встречался с ним.

Бутаков Александр Иванович, старший лейтенант Гвардейского экипажа, погибший “при исполнении служебного долга”, 14 декабря 1914г.

         Буян

Быков Леонид Николаевич, генерал-майор, командовал 1-й бригадой 6-й Сибирской стрелковой дивизии, взят в плен.

Бьюкенен, сэр Джордж Уильям, 1854-1924, английский посол в России (1910-1917), бывший английский посланник в Софии и Гааге, масон.

Бюцoвa Ольга Евгеньевна (Ольга Евг.), фрейлина Царицы, в 1915 году вышла замуж за Г.Н. Папафедорова.

Бэби см. Алексей Николаевич, Наследник.

Валуев Федор Михайлович, ?-1917, гофмейстер, инженер сообщения, начальник СевероЗападных железных дорог, убит революционными бандитами за преданность Царю.

Валя см. Долгоруков Василий Александрович.

Вальдемар-Вильгельм (Тодди), принц Прусский, племянник Царицы.

Варавка Сергей Михайлович, почетный лейб-медик при императорской главной квартире.

Варнава (Накропин Василий Александрович), прозвище Суслик, 1859-1924, архиепископ тобольский и сибирский, до 1913 года епископ каргопольский, викарий олонецкий, Друг и поклонник Распутина. У него Распутин останавливался в Тобольске в архирейском доме.

Василий Александрович (Вася), 1907-1989, князь, сын Великого князя Александра Михайловича, (1866-1933) и дочери Александра III Ксении (1875-1960), с 1931 женат на княгине Наталье Алексеевне Голицыной, 1907-1989.

Васильев, офицер Павловского полка, сын духовника царской семьи Васильева Александра Петровича, убит в сентябре 1916 г.

Васильев Александр Петрович (батюшка, отец Александр), протоиерей, духовник царской семьи, пресвитер придворного собора Спаса Нерукотворного образа при Зимнем дворце.

Васильев Алексей Тихонович, член совета главного управления по делам печати, действительный статский советник, 28 сентября 1916 года — директор департамента полиции на место Климовича. С 25 ноября 1916 года исполнял обязанности товарища министра внутренних дел по заведованию департаментом полиции.

Васильчиков Борис Александрович, 1863-1931, князь, главноуправляющий землеустройством и земледелием (1906-1908), активный проводник столыпинской аграрной реформы. Один из основателей и первый председатель Всероссийского национального клуба, действительный тайный советник, член Государственного совета, член Верховного совета по призрению семей лиц, призванных на войну.

Васильчиков Сергей Илларионович, князь, генерал адъютант, генерал от кавалерии, занимал должности командира лейб-гвардии Гусарского полка, 12-й и 1-й кавалерийских дивизий, гвардейского корпуса.

Васильчикова Екатерина Петровна (Катуся), фрейлина.

Васильчикова Мария Александровна (Маша В.), дочь директора Эрмитажа, фрейлина с 1880 года, была задержана войной в своем имении в австрийском Семеринге. Посылала письма Царю “остановить кровопролитие”, лишена звания фрейлины. Часто ее путают с Васильчиковой Марией Ивановной (см. ниже).

Васильчикова Мария Ивановна (Мари), княжна, по каким-то личным причинам ненавидела царицу, следила за ней, выслана под надзор полиции.

Васильчикова София Николаевна, урожденная княжна Мещерская, жена князя Б.А. Васильчикова.

Вася см. Василий Александрович, князь.

Вахтин, придворный скороход.

Вачнадзе, князь, офицер.

Вейнберг, инженер путей сообщения.

Вейнштейн Григорий Эммануилович, член Государственного совета по выборам на 1916 г. от промышленности.

Велепольский Альфред Сигизмундович, граф, флигель-адъютант,полковник лейб-гвардии Гусарского полка.

Велепольский Сигизмунд Иосифович, 1863-?, граф, шталмейстер, член Государственного совета по выборам на 1916 г. от западных губерний.

Венизелос Э., председатель греческого Совета министров.

Вера Константиновна, 1906-?, княжна, младшая дочь Великого князя Константина Константиновича.

Вера, королевна черногорская.

Веревкин Александр Николаевич, тайный советник, гофмейстер, товарищ министра юстиции с 1910 года, почитатель Г. Распутина.

Веревкин Владимир Петрович, поручик лейб-гвардии Преображенского полка, убит в бою 15 июля 1916 года.

Веревкин Петр Владимирович, егермейстер, действительный статский советник, эстляндский губернатор, бывший губернатор Ковенский и Виленский.

Веревкина Софья Александровна, урожденная Эллис, жена П.В. Веревкина.

Вероля, по-видимому, Павел Павлович Вероля или его жена Александра Николаевна, урожденная графиня Остернбург, дочь принца Николая Петровича Ольденбургского от брака его с Марией Булацель, графиней Остернбург.

Веселкин Михаил Михайлович, контр-адмирал свиты Его Величества, командир крейсера “Бородино”, прикомандированный к Морскому Генеральному штабу; во время войны заведовал командами в Дунайско-Добруджанском районе; бывший командир минного заградителя “Амур”, адъютант Великого князя Алексея Александровича.

Веселовский Андрей Андреевич, полковник, командовал 21-м Сибирским стрелковым Императрицы Александры Федоровны полком; позднее генерал-майор, командир 1-ой бригады 6-й Сибирской стрелковой дивизии, в состав которой входил 21-й Сибирский стрелковый полк.

Вик, офицер Кирасирского Его Величества полка.

Вики, см. Виктория, королева шведская.

Виктор Эрастович, см. Зборовский.

Виктория Федоровна (Даки), 1876-1936, Великая княгиня, урожденная принцесса Саксен-Кобург-Готская, по первому мужу Великая герцогиня Гессенская, с 1905 года жена Великого князя Кирилла Владимировича, который в 1924 году самозванно провозгласил себя “Главой императорского Дома Романовых”.

Виктория (Вики), королева шведская, урожденная принцесса Баденская, женашведскогокороля Густава.

Виктория (Гранни), 1838-1901, королева английская.

Виктория (Тора), принцесса Шлезвиг-Голштинская, двоюродная сестра Царицы.

Виктория-Александра-Ольга-Мария (Тория), принцесса английская, дочь английского короля Эдуарда VII и королевы Александры.

Виктория, принцесса Баттенбергская, урожденная герцогиня Гессенская, жена принца Людвига Баттенбергского, сестра Царицы.

Вилли дядя, см. Георг I, король греческий.

Вильгельм II, 1859-1941, германский Император (1888-1918).

Вильчковская Варвара Афанасьевна, урожденная Вилинбахова, жена С.Н. Вильчковского, сестра милосердия в лазарете Царицы.

Вильчковский Сергей Николаевич, генерал-майор, помощник начальника Царскосельского дворцового управления, председатель Царскосельского эвакуационного комитета. Вильямс Г., бригадный генерал, начальник английской военной миссии в ставке.

Винберг Федор Викторович, полковник, служил в лейб-гвардии Уланском Императрицы Александры Федоровны полку; в войну командовал 2-м конным Прибалтийским полком.

Виссарионов Сергей Евлампиевич, 1867-?, действительный статский советник, председатель петроградского комитета по делам печати, член совета главного управления по делам печати, был членом совета министра внутренних дел, вице-директор Департамента полиции (1908-1913).

Витгенштейн Е.Д., см. Сайн-Витгенштейн Елизавета Дмитриевна.

Витте Георгий Георгиевич (Герман Германович), действительный статский советник, сенатор, управляющий делами Верховного совета по призрению семей лиц, призванных на войну; чиновник особых поручений при министре внутренних дел, член Романовского, Татьянинского и других комитетов.

Витте Сергей Юльевич, 1849-1915, граф, действительный тайный советник, статс-секретарь, член Государственного совета, занимал посты министра путей сообщения, министра финансов, председателя Совета Министров, во втором браке женат на Хотимской Матильде Ивановне, дочери купца-еврея, неоднократно посещавшей Григория Распутина, по-видимому, по поручению мужа.

Владимир, митрополит петроградский и ладожский, с осени 1916 г. — митрополит киевский и галицкий; первый член Синода.

Владимир Александрович, 1847-1909, Великий князь, третий сын Императора Александра II, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, главнокомандующий войсками гвардии и Петербургского военного округа, член Государственного совета, сенатор, президент Императорской академии художеств, был женат на Великой княгине Марии Павловне, дочери Великого герцога Мекленбург-Шверинского, отличился в русско-турецкую войну 1877-1882 гг.

Владимир Николаевич, см. Деревенко.

Воейков Владимир Николаевич, 1868-?, генерал-майор Свиты Его Величества, дворцовый комендант.

Воейкова Евгения Владимировна (Нини), урожденная баронесса Фредерикс, дочь министра императорского Двора и уделов, жена В.Н. Воейкова.

Волжанинова, крымская землевладелица.

Волжин Александр Николаевич, гофмейстер, директор департамента общих дел министерства внутренних дел, обер-прокурор Синода (с 1 октября 1915 года до 7 августа 1916 года), позднее член Государственного совета.

Волкова Вера Николаевна, урожденная Скалон, жена Н.А. Волкова, бывшая фрейлина. Волков Алексей Андреевич, камердинер Царицы, вместе с царской семьей добровольно отправился в ссылку, арестован большевиками, бежал из-под расстрела.

Волков Николай Александрович, контр-адмирал Свиты Его Величества, военно-морской агент в Англии с 1913г., член русского правительственного комитета в Лондоне с 1915г.

Волконская, княгиня.

Волконская, княжна, невеста поручика И.Л. Орлова, убитого на фронте, после его смерти покончила жизнь самоубийством.

Волконский Владимир Михайлович (Володя Волх.), 1858-?, князь, действительный статский советник, егермейстер Высочайшего Двора; товарищ министра внутренних дел (при министрах А.Н. Хвостове, Б.В. Штюрмере, А.Д. Протопопове), бывший товарищ председателя 3-й Государственной думы, депутат 4-й Государственной думы от Тамбовской губернии.

Володя Волх. см. Волконский Владимир Михайлович.

Воронецкая Франсуаза, княгиня, урожденная Красинская.

Воронов Павел Алексеевич, 1886-1964, лейтенант Гвардейского экипажа.

Воронова Ольга Константиновна, урожденная графиня Клейнмихель, жена П.А. Воронова.

Воронцов-Дашков Александр Илларионович (Сашка), флигель-адъютант, полковник лейбгвардии Гусарского Его Величества полка, сын бывшего наместника на Кавказе. После отречения Царя повел себя недостойно.

Воронцов-Дашков Илларион Иванович, 1837-1915, граф, генерал-адъютант, министр императорского Двора и уделов (1881-1897), друг Александра III, наместник на Кавказе (19051915), член Государственного совета.

Воронцов-Дашков Илларион Илларионович (Ларка), граф, полковник лейб-гвардии Гусарского полка, адъютант Великого князя Михаила Александровича.

Воронцова-Дашкова Елизавета Андреевна, графиня, урожденная графиня Шувалова, жена графа Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова, статс-дама.

Воскресенский Борис Дмитриевич, инженер путей сообщения, статский советник, начальник Южных железных дорог, позднее управляющий Московско-Казанской железной дорогой.

Востоков Владимир Ипатьевич (отец Владимир), священник московской церкви св. Никиты мученика, известный проповедник, издавал журнал “Отклики на жизнь”, был близок кругу обер-прокурора Синода Самарина А.Д., в 1913 г. печатно выступал против Григория Распутина. Выслан из Москвы, служил священником в Уфимской епархии, откуда был избран депутатом на Собор русской православной церкви.

Восторгов Иван Иванович(О.Иоанн), 1866-1918, протоиереи, председатель “Союза русского народа” в Москве, издатель газет “Церковность”, “Русская земля”, убит большевиками.

Врангель Николай Александрович, барон, генерал-майор, состоящий при Великом князе Михаиле Александровиче, заведующий Двором Великого князя Михаила Александровича, командир 16-го Иркутского Великого князя Николая Николаевича полка.

Врангель Петр Николаевич, 1878-1928, барон, флигель-адъютант, офицер лейб-гвардии Конного полка, командовал 1-м Нерчинским полком Забайкальского казачьего войска. В апреле 1916 года был произведен в генерал-майоры и назначен состоять при Великом князе Михаиле Александровиче. С апреля 1920 года Главнокомандующий Вооруженных сил Юга России.

Всеволод Иванович, 1914-1977 (1973?), князь, сын князя Иоанна Константиновича (убитого в Алапаевске большевиками) и сербской принцессы Елены Петровны.

         Всеволжский

Выкрестов Николай Григорьевич, подполковник 21-го Сибирского стрелкового Императрицы Александры Федоровны полка. Убит в бою.

Вырубова Анна Александровна (Аня, Большая Бэби, Инвалид, Корова, Коровка), 1884-1964, урожденная Танеева, фрейлина, ближайшая и преданнейшая подруга Царицы (1904-1918 гг.), горячая поклонница Григория Распутина, чудом спаслась от смерти в России, за границей постриглась в монахини, похоронена в Хельсинки.

Вышинский Евгений Евгеньевич, генерал-майор, командовал 13-м Эриванским полком, позднее помощник генерал-квартирмейстера Кавказской армии.

Вяземский Николай Александрович, князь, контр-адмирал, командовал яхтой “Полярная звезда”. В 1916 г. произведен в вице-адмиралы, с назначением членом Адмиралтейского совета.

ВяземскийСергей Сергеевич, капитан 1-го ранга (по посмертному производству контр-адмирал), командир линейного корабля “Слава”, убит 11 сентября 1915 года при обстреле германских позиций на Рижском побережье.

Гагарина Евгения Сергеевна, княжна, фрейлина, состояла при Великой княгине Ольге Александровне, сестре Царя.

Гагенторн Иван Эдуардович, статский советник, доктор медицины, профессор-хирург.

Гадон Владимир Сергеевич, генерал-майор свиты Его Величества, бывший адъютант Великого князя Сергея Александровича, командир лейб-гвардии Преображенского полка (1904-1906).

Галкин, офицер одногоиз шефских Императрицы Александры Федоровны полков.

Галкин-Врасской Михаил Николаевич, 1833-1916, действительный статский советник, статссекретарь, член Государственного совета, член Комитета попечительства о трудовой помощи, находившегося под покровительством и председательством Царицы.

Гальфтер Виктор Петрович, полковник лейб-гвардии Московского Наследника Алексея Николаевича полка,произведен в генерал-майоры и назначен командиром этого же полка вместо А.А. Михельсона; один из руководителей при главном управлении Красного Креста.

Ган, придворный фотограф.

Гандурин, офицер.

Гантимуров Михаил Гаврилович, князь, капитан 21-го Сибирского стрелкового Императрицы Александры Федоровны полка.

Гардинг, оф Пэншерст Чарльз, барон, английский посол в Петербурге (1904-1906), постоянный младший статс-секретарь по иностранным делам (1906-1910), вице-король Индии (1910-1916).

Гартман Борис Георгиевич, генерал-майор свиты Его Величества, командир лейб-гвардии Конного полка.

Гартвиг Александра Павловна (Сандра Г.), урожденная Карцева, по первому мужу фон Визен, жена русского посланника в Сербии Гартвига Н.Г.

Гартвиг Николай Генрихович, чрезвычайный и полномочный посол России в Сербии (1909-1914).

Гахам (Кахан), см. Шапшал С.М.

Гебель Александр Александрович, полковник лейб-гвардии Московского полка, штабофицер для поручений при гофмаршальской части.

Гедройц Вера Игнатьевна, княжна, доктор медицины, старший врач Царскосельского дворцового лазарета для раненых, в котором во время войны работала Царица, после отречения повела себя недостойно, отличалась мужеподобным видом.

Гейден Георгий Александрович, граф, мичман Гвардейского экипажа.

Гейден Александр Федорович, граф, контр-адмирал свиты Его Величества, помощник начальника Главного Морского штаба; 21 июня 1916 произведен в вице-адмиралы, назначен в Адмиралтейский совет.

Геловани Константин Левонович, князь, полковник 13-го Гренадерского Эриванского полка.

Гендриков В.А., обер-церемониймейстер Высочайшего Двора.

Гендрикова Анастасия Васильевна (Настенька), ?-1918, графиня, фрейлина, одна из самых близких к Императрице людей, добровольно поехала в ссылку с царской семьей, убита большевиками в Перми.

Гендрикова Софья Петровна, ?-1916, графиня, урожденная княжна Гагарина, вдова обер-церемониймейстера графа В.А. Гендрикова.

Геннигс Оскар Александрович, генерал-лейтенант, командир 6-й Сибирской стрелковой дивизии, в состав которой входил 21-й Восточно-Сибирский стрелковый Императрицы Александры Федоровны полк, позднее смещен.

Генрих (Альберт-Вильгельм), принц Прусский, брат Императора Вильгельма I, адмирал германского флота.

Генрици Альфред Вильгелъмович, флигель-адъютант, ротмистр лейб-гвардии Драгунского полка.

Генюг, раненый офицер.

Георг V(Джорджи), 1865-1936, король английский, двоюродный брат Николая II, матери их были родные сестры, дочери датского короля Христиана IX.

Георг I (дядя Вилли), король греческий (принц Датский Христиан-Вильгельм-Георг), убит в Салониках 5 марта 1913 года.

Георг (Джорджи Б.), принц Баттенбергский, лейтенант крейсера “Нью-Зиланд”, племянник Царицы.

Георгий Александрович, 1871-1899, Наследник Цесаревич и Великий князь, второй сын Александра III, умер в Абастумане на Кавказе.

Георгий Константинович, 1903-1938, князь, младший сын Великого князя Константина Константиновича, три брата его были убиты большевиками в Алапаевске.

Георгий Михайлович (Георгий), 1863-1919, Великий князь, генерал-адъютант, генерал-лейтенант, состоял при ставке Верховного главнокомандующего. В 1915-1916 гг. с особой миссией ездил в Японию. С 1900 г. женат на Марии Георгиевне, принцессе Греческой (18761940). Убит большевиками в Петропавловской крепости.

Гермоген (Георгий Ефремович Долганев), 1858-1918, епископ саратовский (1903-1912), член Святейшего Синода, участвовал в интриге против Григория Распутина вместе с авантюристом Илиодором, смещен с должности, отправлен в Жировицкий монастырь, откуда отпущен на покой в Николо-Угрешский монастырь под Москвой, после отречения Николая II — епископ тобольский и сибирский, морально поддерживал царскую семью во время заключения в Тобольске, утоплен большевиками возле села Покровского — родины Г. Распутина.

Гессе Дарья Петровна, фрейлина, дочь дворцового коменданта (1890-1906), генераладъютанта Петра Павловича Гессе и его жены Марии Николаевны, урожд. Козляниновой.

Гиббс Сидней Иванович (Чарльз Сидней), преподаватель английского языка царских детей, добровольно поехал с царской семьей в ссылку, один из немногих, кому из Тобольского окружения Царя удалось спастись. Вернувшись на родину, после убийства царской семьи, перешел в православие и затем принял монашеский постриг. Умер в сане архимандрита. Гильхен, см. Кильхен Михаил Сергеевич.

Гирс Михаил Николаевич, гофмейстер, русский посол в Константинополе (1912-1915), бывший русский посланник в Бухаресте, сын министра иностранных дел Гирса Н.К. (1820-1895).

Глина

Глеба Николай Васильевич, академик, действительный статский советник, камергер, директор Строгановского училища в Москве, член Елизаветинского комитета по оказанию благотворительной помощи семьям лиц, призванных на войну.

Гогенфельзен Ольга Валериановна, 1866-1929, урожденная Карнович, графиня, по первому мужу фон Пистолькорс, с 1902 г. морганистическая супруга Великого князя Павла Александровича, убитого большевиками в Петропавловской крепости. В 1916 году получила титул княгини Палей. Сын ее от брака с Павлом Александровичем Владимир Палей убит в Алапаевске. Родная сестра Л.В. Головиной, горячей почитательницы Распутина.

Гогоберидзе Галактион Георгиевич, полковник 13-го гренадерского Эриванского полка.

Голицын Александр Дмитриевич, князь, церемониймейстер, статский советник, член III Государственной думы, член совета Русско-Английского банка, бывший харьковский предводитель дворянства, член Государственного совета.

Голицын Дмитрий Борисович (Димка), светлейший князь, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, обер-егермейстер, заведовал императорской охотой.

Голицын Николай Дмитриевич, 1850-1925, князь, действительный тайный советник, сенатор, член Государственного совета, с 1885 по 1903 г. последовательно архангельский, калужский, тверской губернатор. В войну председатель комитета по оказанию помощи русским военнопленным, находящимся во вражеских странах. С января 1917 г. председатель Совета Министров.

Голицын Сергей Михайлович, князь, обер-егермейстер, умер в Лозанне 9 июня 1915 г.

Голицына, княгиня.

Голицына Вера Васильевна, княгиня, начальница Смольного института. Голицына Мария Георгиевна, см. Карлова М.Г.

Головин Николай Николаевич, бывший командир 20-го драгунского Финляндского полка, генерал-квартирмейстер, затем начальник штаба 7-й армии генерала Щербачева, профессор Николаевской военной академии, масон.

Головина Мария Евгеньевна (Муня, Маня), 1888-?, дочь действительного статского советника, камергера Головина Е.С., вместе с матерью Л.В. Головиной были горячими почитательницами Распутина.

Голубев Иван Яковлевич, 1841-1917, статс-секретарь, действительный тайный советник, сенатор, вице-председатель Государственного совета (1906-1917).

Гондатти (Гондаки) Николай Львович, шталмейстер, приамурский генерал-губернатор, бывший губернатор тобольский и томский.

Горбатовский Владимир Николаевич, генерал от инфантерии, командовал 3-й Гренадерской дивизией, затем получил 19-й армейский корпус. Позднее командовал 12-й, а потом 6-й армией, после отречения Царя смещен.

Гордеева ВалентинаСергеевна, вдова шталмейстера, член Комитета Великой княгини Елизаветы Федоровныпо оказанию помощи семьям лиц, призванных на войну.

Гординский, офицер 15-го гусарского Украинского Великой княгини Ксении Федоровны полка. Находился на излечении в лазарете Царицы.

Горемыкин ИванЛоггинович (Старик), 1839-1917, сенатор, член Государственного совета, министр внутренних дел (1895-1899), с апреля по июнь 1906г. и с января 1914г. по январь 1916 г. — председатель Совета Министров.

Горемыкина, жена И.Л. Горемыкина.

Горяинов Алексей Алексеевич, генерал от кавалерии, член Совета министерства внутренних дел, ранее пензенский губернатор.

Граббе, графиня.

Граббе Александр Николаевич, 1864-?, граф, генерал-майор Его Величества, командир собственного Его Величества Конвоя, после отречения Царя повел себя недостойно, попросту сбежал.

Граббе Михаил Николаевич, граф, генерал-майор, командовал лейб-гвардии Сводным казачьим полком, а с октября 1915г. — 4-й Донской казачьей дивизией. С 8 мая 1916 г. — наказной атаман Войска Донского.

Грабовский Давид Иванович, офицер 14-го Грузинского Наследника Алексея Николаевича полка.

         Грамотин

Гранни, см. Виктория, королева английская.

Гревениц Владимир Евгеньевич, барон, капитан 1-го ранга, командир линейного корабля “Полтава”; умер в Гельсингфорсе 24 апреля 1916 года.

Гревениц Дарья Евгеньевна (Долли), баронесса, по первому мужу княгиня Кочубей, дочь герцога Евгения Лейхтенбергского, жена В.Е. Гревеница.

Грей Сибилла, леди, английская сестра милосердия, работала в английском лазарете в Петрограде и на фронте.

Грей Эдуард, виконт, английский статс-секретарь по иностранным делам (1906-1916).

Грекова Ольга Порфирьевна, сестра милосердия в лазарете Царицы, позднее вышла замуж за фона Д.Ф. Таубе.

Грэнси, флигель-адъютант Великого герцога Гессенского.

Гретхен, см. Фабрице Маргарита.

Григорович Иван Константинович, 1853-1930, генерал-адъютант, адмирал,член Государственного совета, морской министр (1911-1917).

Григорьев Владимир Николаевич, генерал от кавалерии, комендант Ковенской крепости, которую сдал неприятелю, предан военному суду.

Гринвальд (Грюнвальд) Артур Александрович, генерал-адъютант, генерал откавалерии,обер-шталмейстер, заведующий придворной конюшенной частью.

Громова Татьяна Андреевна (Тат. Андр.).

Гротен Павел Павлович, 1870-?, генерал-майор свиты Его Величества, командовал 1-м Сумским полком (1912-1915); с октября 1915 г. — командир лейб-гвардии Конно-гренадерского полка. Временно замещал дворцового коменданта В.Н. Воейкова и являлся комендантом Александровского дворца.

Губарев, ?-1918, офицер Крымского конного Императрицы Александры Федоровны полка, находился на излечении в лазарете Царицы, убит большевиками.

Гулыга, генерал-майор, командовал 1-й Кубанской пластунской бригадой.

Гульд, американский богач.

Гурко Василий Иосифович, 1864-1937, генерал от кавалерии; до и в начале войны генерал-лейтенант, командир 1-й кавалерийской дивизии, армейского корпуса, а позднее 5-ой армии Северного фронта. С августа 1916 г. — командующий “Особой армией”. Во время болезни генерала М.В. Алексеева исполнял должность начальника штаба верховного главнокомандующего, активный масон, член Военной масонской ложи.

Гурко Владимир Иосифович, 1863-1927, камергер, член Государственного совета, одно время был товарищем министра внутренних дел; так же, как и его брат Василий, активный масон.

Гурлянд Илья Яковлевич, 1868-?, крещеный еврей, член Совета министра внутренних дел (1907-1917), доктор полицейского права, редактор газеты “Россия”, директор-распорядитель Петербургского телеграфного агентства.

Гурьев Петр Викторович, действительный статский советник, управляющий канцелярией Синода.

Гурьев Сильвестр Константинович, офицер лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка.

Гусев (Гусьев), офицер.

Гучков Александр Иванович, 1862-1936, действительный статский советник, член Государственной думы и Государственного совета, председатель Третьей Государственной думы, руководитель партии октябристов, активный масон, возглавлял Военную масонскую ложу, готовил заговор против Царя. Во Временном правительстве занимал пост военного и морского министра.

Гучков Николай Иванович, действительный статский советник, московский городской голова, почетный мировой судья, товарищ председателя Комитета Великой княгини Елизаветы Федоровны по оказанию помощи семьям лиц, призванных на войну, активный масон.

Гюнст, акушерка.

Д'Амад, французский генерал.

Давыдов Владимир Николаевич (настоящая фамилия Горелов), заслуженный артист Александрийского театра в Петрограде.

Даки, см. Виктория Федоровна, Великая княгиня.

Даманский Петр Степанович, ?-1916, сенатор, тайный советник, товарищ обер-прокурора Синода, неоднократно встречался с Г. Распутиным.

Данило, наследный королевич Черногорский.

Данилов Николай Александрович (рыжий), генерал от инфантерии, заслуженный профессор Николаевской военной академии. До войны — начальник канцелярии военного министра. Во время войны — начальник снабжения Северо-Западного фронта, командир 10-го корпуса 11-й армии.

Данилов Георгий Никифорович (черный), 1866-1937, генерал от инфантерии. До войны генерал-квартирмейстер Генерального штаба. Во время войны командовал 45-й пехотной дивизией, 25 армейским корпусом, 5 армией.

Данини Сильвио Амбросиевич, действительный статский советник, архитектор Высочайшего Двора.

Дараган Петр Михайлович, флигель-адъютант, полковник лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка.

Дашков ДмитрийЯковлевич, генерал-майор Свиты Его Величества, состоял при Великом князе Михаиле Александровиче (1897-1909).

Дедюлин Александр Николаевич, офицер лейб-гвардии Волынского полка.

Дедюлина Елизавета Александровна, урожденная Дохтурова, вдова дворцового коменданта В.А. Дедюлина (1858-1913), принадлежавшего к ближайшему окружению Царя.

Делинхаузен (Делингаузен).

Деменков Николай Дмитриевич, лейтенант Гвардейского экипажа, служил на императорской яхте “Штандарт”.

Демидов Элим Павлович, князь Сан-Донато, егермейстер Высочайшего Двора, действительный статский советник, посланник в Греции, масон.

Демидова Анна Степановна, ?-1918, комнатная девушка Царицы, отправилась с царскою семьей в Тобольск и Екатеринбург. Убита вместе с царской семьей.

Ден-фон Александр Карлович (Тити, Китен), сын К.А. и Ю.А. Ден.

Ден-фон Дмитрий Владимирович (Митя д., М.Д., Митя Ден), флигель-адъютант, капитан 1го ранга, офицер для поручений при императорской главной квартире, помощник начальника военно-походной канцелярии.

Ден-фон Карл Акимович, капитан 1-го ранга, командир крейсера “Варяг”.

Ден-фон София Владимировна (Соня), урожденная Шереметева, жена Д.В. Дена.

Ден-фон Юлия Александровна (Лили), 1880-?, дочь генерала Измаила Селим Бек Смольского и его жены Екатерины Леонидовны, урожденной Хорват, жена К.А. Дена. Принадлежала к ближайшему окружению Царицы, была ее личным другом, поклонница Распутина, у которого неоднократно была, посещала его вместе с Вырубовой в Покровском.

Денисов, раненый находился на излечении в лазарете А. Вырубовой.

Деревенко, один из двух матросов, состоявших при Наследнике Алексее для разных услуг, после отречения Царя вел себя недостойно, воровал и обижал мальчика.

Деревенко Владимир Николаевич (Влад. Ник.), ?-1936, доктор медицины, почетный лейбхирург, добровольно последовал за царской семьей в Тобольск, один из немногих, кому удалось избежать гибели, при большевиках подвергался репрессиям.

Деревенко Николай Владимирович (Коля), сын придворного врача В.Н. Деревенко, воспитанник Царскосельской Императорской Николаевской гимназии, один из немногих детских друзей Наследника Алексея, которого постоянно приглашали с ним играть. Последовал вместе с отцом за царской семьей в Тобольск, где продолжал посещать своего друга.

Дерфельден-фон Х.И.

Дерфельден-фон Марианна Эрнковна (Бабака), урожденная Пистолькорс, дочь княгини О.В. Палей от первого брака по первому мужу Дурново, жена Х.И. фон-Дерфельден, сводная сестра Великого князя Дмитрия Павловича.

Джамбакуриан-Орбелиани Дмитрий Иванович, князь, полковник Кавалергардского Императрицы Марии Федоровны полка, адъютант Великого князя Александра Михайловича.

Джамбакуриан-Орбелиани София Ивановна (соня), княгиня, фрейлина Царицы. Умерла 1 деря 1915 г.

Джой, см. Кантакузен Юлия Федоровна.

Джорджи, см, Георг V, король английский.

Джорджи Б., см. Георг, принц Баттенбергский.

Джорджадзе, князь.

Джунковский Владимир Федорович, 1865-1938, генерал-майор Свиты Его Величества, московский губернатор (1905-1913 гг.), товарищ министра внутренних дел и командир корпуса жандармов (1913-1915 гг.), активный масон, фабриковал дела против Г.Распутина, за что смещен с должности и отправлен на фронт. С 1918 — в тюрьме, где принял предложение о сотрудничестве с ЧК-ГПУ, большевистский агент при Великом князе Николае Николаевиче, активный участник чекистской “игры” — операции “Трест”, учитель физкультуры в Москве, расстрелян.

Диаманди, румынский посол в России с 1913 года.

Димитрашко Петр Николаевич, товарищ министра путей сообщения с 1908 г. по 16 марта 1916 г.

Дикки, см. Людвиг-Франциск, принц Баттенбергский.

Димка, см. Голицын Дмитрий Борисович.

Дмитрий Александрович, 1901-1980, князь, сын Великого князя Александра Михайловича, с 1931 по 1947 гг. женат на дочери графа С.А. Голенищева-Кутузова Марии Сергеевне (19121969).

Дмитрий Константинович (Митя), 1860-1919, князь, сын Великого князя Константина Николаевича (1827-1892), генерал-адъютант, генерал от кавалерии, убит большевиками в Петропавловской крепости.

Дмитрий Павлович (Дмитрий Д.), 1891-1942, Великий князь, сын Великого князя Павла Александровича, флигель-адъютант, штаб-ротмистр лейб-гвардии Конного полка, участвовал в убийстве Г. Распутина.

Добровольский Николай Александрович, 1854-1918?, сенатор, егермейстер Высочайшего Двора, тайный советник, министр юстиции с 20 декабря 1916 г.

Долгорукая Ольга Петровка (Лоло Д.), светлейшая княгиня, урожденная графиня Шувалова, вдова светлейшего князя А.С. Долгорукого.

ДолгорукийАлексей Сергеевич, ?-1915, светлейший князь, младший сын светлейшегокнязяС.Н. Долгорукого, обер-церемониймейстер Высочайшего Двора, член Государственного совета.

Долгоруков (1-ый) Василий Александрович (Валя), 1868-1918, князь, генерал-майор свиты Его Величества, гофмаршал Высочайшего Двора, пасынок обер-гофмаршала графа П.К. Бенкендорфа, во время войны находился при Царе в ставке. Один из близких Царю людей, добровольно отправился в ссылку с царской семьей, убит большевиками в Екатеринбурге.

Долли, см. Гревениц Дарья Евгеньевна.

Доманевский (Домашевский) Владимир Николаевич, полковник, штаб-офицер при штабе гвардейского корпуса. Позднее произведен в генерал-майоры и назначен генералквартирмейстером гвардейского отряда.

Дона, см. Августа-Виктория, германская Императрица.

Дон, Наследник гессенский, Георг-Донат, племянник Царицы.

Досифей, священник.

Драгомиров Абрам Михайлович, генерал от кавалерии, до и в начале войны — командир 2-й отдельной кавалерийской бригады. Позднее командир дивизии и 9-ого армейского корпуса. Одно время намечался в генерал-квартирмейстеры штаба верховного главнокомандующего и командиром отдельного гвардейского кавалерийского корпуса, однако вместо этого назначен командующим 5 армией. После отречения Царя командовал Северным фронтом.

Драгомиров Владимир Михайлович, генерал от инфантерии, до войны — начальник штаба Киевского военного округа. Во время войны, последовательно, начальник штаба 3-й армии, начальник штаба Юго-Западного фронта, командир 8-го армейского корпуса.

Дрентельн Александр Александрович, 1868-1925(1922?), флигель-адъютант, штаб-офицер для поручений при Главной императорской квартире с сентября 1915г., генерал-майор свиты Его Величества, командир лейб-гвардии Преображенского полка.

Дробязгин Сергей Аркадьевич, ?-1917, офицер лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка; до и в начале войны командовал Крымским конным Императрицы Александры Федоровны полком; позднее произведен в генерал-майоры и назначен командиром кавалерийской бригады.

Дубенский Дмитрий Николаевич, 1868-?, генерал-майор, редактор-издатель газеты “Русское чтение”, редактор журнала “Летопись войны”, состоял в свите Царя в качестве историографа, автор воспоминаний “Как произведен переворот в России”.

Дубровин Александр Иванович, 1855-1918, доктор, основатель и председатель “Союза русского народа”, издатель газеты “Русское знамя”, убит большевиками.

Дуван (Караим), городской голова Евпатории.

Думбадзе Иван Антонович, ?-1916, генерал-майор свиты Его Величества, ялтинский градоначальник (с 1910г.), участвовал в интригах против Распутина. Сын Думбадзе Александр убит большевиками.

Думер Поль, французский сенатор, генерал-губернатор Индо-Китая, председатель палаты депутатов, в ноябре 1915г. приезжал в царскую ставку.

Думитрашко (Димитрашко) Петр Николаевич, сенатор, тайный советник, товарищ министра путей сообщения (1908-1916 гг.).

Дюбрейль-Эшаппар Федор Владимирович, ?-1915, генерал-майор, член Совета при министерстве императорского Двора, управляющий Двором Великого князя Георгия Михайловича.

Дэзи, см. Маргарита, принцесса Шведская.

Евгений Максимилианович, 1847-1901, принц Лейхтенбергский.

Евгения Максимилиановна (тетя Евгения), урожденная герцогиня Лейхтенбергская, жена принца Александра Петровича Ольденбургского (1877-1932).

Екатерина, монахиня.

Екатерина II, русская Царица (1762-1796).

Елена, игуменья.

Елена Владимировна, жена принца Греческого Николая.

Елена Георгиевна (Тинхен), принцесса Саксен-Альтенбургская, урожденная принцесса Мекленбург-Стрелицкая, вдова герцога Альберта Саксен-Альтенбургского.

Елена Петровна (Елена), 1884-1962, урожденная принцесса Сербская, жена князя Иоанна Константиновича (Иоанчика), убитого большевиками в Алапаевске в 1918 г.

Елизавета Маврикиевна (Мавра), 1865-1927, урожденная принцесса Саксен-Альтенбургская, жена Великого князя Константина Константиновича (1858-1915), поэта и известного деятеля русской культуры, трое их детей были убиты большевиками в Алапаевске.

Елизавета Федоровна (Элла, Елла), 1864-1918, урожденная принцесса ГессенДармштадтская, родная сестра Царицы, жена Великого князя Сергея Александровича (18571905), убитого террористами, основательница и настоятельница Марфо-Мариинской обители милосердия, известная благотворительница, убита большевиками в Алапаевске.

Елим, см. Демидов ЭлимПавлович.

Емельянов, офицер 21-го Восточно-Сибирского стрелкового Императрицы Александры Федоровны полка.

Енгалычев Павел Николаевич, князь, генерал — адъютант, генерал-лейтенант, командир лейбгвардии Гусарского полка, начальник Николаевской академии, варшавский генералгубернатор.

Жанен, французский генерал, генерал-квартирмейстер при генерале Жоффре. С весны 1916 г. — глава Французской военной миссии при императорской ставке.

Жданов, раненый офицер.

Жевахов Николай Давыдович, 1876-1938, князь, камер-юнкер, помощник статс-секретаря Государственного совета, с сентября 1916 г. — товарищ обер-прокурора Синода при оберпрокypope Н.П. Раеве.

Железных Павел Васильевич, подпоручик 21-го Восточно-Сибирского стрелкового Императрицы Александры Федоровны полка.

Желтухина, урожденная Иловайская, дочь бородинского героя, беловежская землевладелица, чье имение было разорено в войну.

Жилик, см. Жильяр.

Жилинский Яков Григорьевич, 1853-1918?, генерал от кавалерии, до войны варшавский генерал-губернатор, начальник Генерального штаба (1911-1914), с 1914 командующий войсками Варшавского военного округа, главнокомандующий Северо-Западным фронтом, позднее смещен и назначен представителем ставки при главном командовании англо-французского союзного фронта.

Жильяр Пьер (Петр Андреевич, Жилик), 1879-1962, швейцарский подданный, преподаватель французского языка Великих княжен и репетитор Наследника, добровольно отправился с царской семьей в ссылку в Тобольск, пользовался доверием Царя, один из немногих, избежавших гибели от рук большевиков в Екатеринбурге. С 1922 г. женат на Теглевой А.А., няне царских детей.

Жоффр Жозеф-Жак, 1852-1931, маршал Франции, главнокомандующий французскими армиями в 1915-1916 гг., позднее Глава Верховного военного совета.

Жук Аким Иванович, фельдшер Царскосельского лазарета, посещал Г. Распутина.

Жуков Андрей Семенович, ?-1916, флигель-адъютант, полковник Собственного Его Величества Конвоя, покончил жизнь самоубийством.

ЖуковскийB.B.,?-1916, председатель правления Петроградского общества страхования, товарищ председателя Совета съездов представителей промышленности и торговли.

Зайончковский Андрей Менардович, 1862-1926, генерал от инфантерии, военный историк, участник русско-японской войны. В первую мировую войну командир 37-й пехотной дивизии, командир корпуса русских экспедиционных войск в Румынии.

Зайончковский Николай Чеславович, 1859-1918, тайный советник, сенатор, член совета министра внутренних дел, позднее товарищ обер-прокурора Синода.

Зальца Антон Егорович, ?-1916, барон, генерал от инфантерии, до войны командующий войсками Казанского военного округа, во время войны командующий 4-ой армией, позднее комендант Петроградской крепости.

Замойская, графиня, жена Замойского А.С.

Замойский Адам Станиславович, граф, корнет лейб-гвардии Уланского Его Величества полка, адъютант Великого князя Николая Николаевича, флигель-адъютант с 13 февраля 1916 г.

Зандер Александр Львович, тайный советник, доктор медицины, лейб-медик Высочайшего Двора.

Занотти Магдалина Францевна (Мадлен), камер-юнгфера Царицы, добровольно отправилась к царской семье в Тобольск, но не была к ней допущена.

Зборовский Виктор Эрастович (Викт. Эраст.), сотник Собственного Его Величества Конвоя.

Звегинцев, командир 53-го Донского казачьего полка.

Зейме Эдуард Рудольфович, генерал-майор, помощник начальника Петроградского дворцового управления.

Зеленецкий Ростислав Дмитриевич, командир крейсера “Олег” и императорской яхты “Штандарт”. Во время войны контр-адмирал, помощник Великого князя Кирилла Владимировича по управлению морскими командами на фронте. В качестве командира яхты “Штандарт” в 1916 г. заменен Н.П. Саблиным.

Зизи, см. Нарышкина Елизавета Алексеевна.

Зилле Эс Султане, персидский принц, известный деятель младоперсидского движения, занимал пост персидского министра иностранных дел и министра председателя.

Зимонин, офицер Гвардейского экипажа.

Зина, см. Манчтет Зинаида Львовна.

Зинаида, см. Юсупова Зинаида Николаевна.

Зиночка, см. Толстая З.С.

Зичи МихаилАлександрович, 1829-1906, известный художник, придворный живописец. Злебов Сергей Васильевич, инженер-механик, капитан 1-го ранга Гвардейского экипажа, входил в ближайшее окружение Царя.

Знаменская, мать раненого офицера, находившегося на излечении в лазарете Царицы и которой она тайно оказывала материальную помощь из Тобольска.

Золотарев Николай Иванович, ?-1916, сотник Собственного Его Величества Конвоя, убит на войне.

Зуев Александр Ювеналиевич, тайный советник, лейб-медик, главный санитарный инспектор флота, товарищ председателя совета складов и член Российского Общества Красного Креста.

Зыков Сергей Петрович, полковник гусарского Александрийского Императрицы Александры Федоровны полка, командир Текинского конного полка.

Иванов, офицер одного из шефских Императрицы Александры Федоровны полков.

Иванов М.

Иванов Николай Иудович, 1851-1919, генерал-адъютант, генерал от артиллерии, член Государственного совета, до войны командовал Киевским военным округом (1908-1914), в войну Главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта, с марта 1916 г. состоял при Царе, 27 февраля 1917 г. назначен командующим Петроградским военным округом для ликвидации беспорядков, приказа установить порядок не выполнил.

Иванова Елизавета Николаевна, начальница Александровской общины сестер милосердия Красного Креста.

ИгнатьевАлексей Николаевич, граф, церемониймейстер Высочайшего Двора, губернатор Подольский, а затем губернатор Киевский.

Игнатьев Павел Николаевич, 1870-1926, граф, шталмейстер Высочайшего Двора, действительный статский советник, товарищ главноуправляющего главного управления землеустройства и земледелия; с 8 января 1915 г. по 27 декабря 1916 г. возглавлял министерство народного просвещения.

Игнатьева, графиня, урожденная княжна Урусова, жена графа А.И. Игнатьева.

Игнатьева Надежда Николаевна, урожденная Корелли, жена В.А. Игнатьева.

Игорь Константинович (Игорь), 1894-1918, князь, сын Великого князя Константина Константиновича, штаб-ротмистр лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка, состоял в императорской свите, с февраля 1916 г. флигель-адъютант. Убит большевиками в Алапаевске.

Идu (мисс Иди), воспитательница детей Великого герцога Гессенского Эрнеста-Людвига.

Иедигаров Давид Сергеевич, ротмистр 17-го драгунского Нижегородского полка.

Иза, см. Буксгевден Софья Карловна.

Извольская Маргарита Карловна, урожденная графиня Толль, жена А.П. Извольского. Извольский Александр Петрович, 1856-1919, гофмейстер Высочайшего Двора, член Государственного совета, министр иностранных дел (1906-1910), русский посол в Париже (19101917).

Икскуль, графиня, германская сестра милосердия.

Икскуль-Гильденбранд-фон Варвара Ивановна, баронесса, урожденная Лутковская, по первому мужу Глинка, вдова барона К.П. Икскуля, русского посла в Риме (1876-1891), фрейлина Царицы, попечительница Кауфмановской общины Красного Креста, член различных благотворительных обществ, хозяйка известного петербургского салона.

Илиодор (Сергей Михайлович Труфанов), 1880-1952, известный авантюрист и проходимец, будучи безбожником, ради епископской карьеры принял монашество, участвовал в деятельности “Союза русского народа”, через Г. Распутина пытался выйти на царскую семью, после ссылки в Флорищеву Пустынь расстригся и стал злейшим врагом православия, создателем изуверской секты, участвовал в покушении на Г. Распутина, бежал за границу, где написал клеветническую книгу о Распутине и царской семье. В советское время соратник Дзержинского, сотрудник ЧК, позднее бежал за границу.

Иловайский, генерал.

Ильин Алексей Алексеевич, гофмейстер, действительный статский советник, член Государственного совета, председатель Российского общества Красного Креста, член совещания по продовольственному делу империи.

Инвалид, см. Вырубова Анна Александровна.

Ингеборг, герцогиня Вестроготская, урожденная принцесса Датская, жена Оскара-Карла, герцога Вестроготского.

Иночка, см. Балашова Александра Васильевна.

Иоанн Грозный, 1533-1584, Царь Всея Руси.

Иоанн Константинович (Иоанчик), 1886-1918, князь, сын Великого князя Константина Константиновича, флигель-адъютант, штаб-ротмистр лейб-гвардии Конного полка, был женат (с 1911 г.) на сербской принцессе Елене Петровне; убит большевиками в Алапаевске. Иоахим, принц прусский, сын Императора Вильгельма II, офицер германского гусарского 14-го полка.

Иpa, см. Шереметева Ирина Илларионовна.

Ирен, см. Ирина, принцесса прусская.

Ирина Александровна (Ирина), 1895-1970, княгиня Юсупова, графиня Сумарокова-Эльстон, дочь Великого князя Александра Михайловича, жена (с 1914г.) убийцы Распутина князя Ф.Ф. Юсупова, знала о подготовке убийства.

Ирина Феликсовна (маленькая Ирина), княжна, дочь Ф.Ф. Юсупова.

Ирина (Ирен), принцесса прусская, урожденная принцесса Гессенская, сестра Царицы, жена принца Генриха Прусского.

Ирина, см. Толстая Ирина.

Исаньянц, доктор.

Исидор, епископ — ближайший друг Распутина, в последние месяцы его жизни постоянно бывал у него, отпевал его тело.

Иславин Михаил Владимирович, тайный советник, Новгородский губернатор.

Иславина, дочь М.В. Иславина.

Иславина, жена М.В. Иславина.

Истомин Петр Владимирович, камергер, статский советник, исполнял должность товарища обер-прокурора Синода при обер-прокуроре А.Д. Самарине, позднее директор канцелярии наместника на Кавказе.

Казакевич

Казбек Георгий Николаевич, генерал-лейтенант, начальник Генерального штаба Варшавского округа, в 1905 г. начальник Владивостокской крепости.

Казенбек.

Казенбек, офицер лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка.

Кайгородова, жена коменданта Гродненской крепости, генерала от инфантерии М.Н. Кайгородова.

Каледин Алексей Максимович, 1861-1918, генерал от кавалерии, в начале войны командовал 12-м кавалерийским корпусом, с весны 1918 г. командовал 8-й армией. После отречения Царя сдал командование армией Л.Г. Корнилову, избран атаманом Донского казачьего войска, зимой 1917-1918 гг. возглавил восстание против большевиков на Дону, после поражения которого застрелился.

Калинин, см. Протопопов Александр Дмитриевич.

Канин-Котохито Канин, японский принц, двоюродный брат японского Императора, посетивший Россию в ноябре-декабре 1916 г.

Канин Василий Александрович, адмирал, член Государственного совета, во время войны занимал должности начальника отряда заградителей Балтийского моря и начальника минной обороны. С мая 1915 г. до 6 сентября 1916 г. командующий Балтийским флотом.

Кантакузин, князь, граф Сперанский Михаил Михайлович, полковник Кавалергардского Императрицы Марии Федоровны полка. Во время войны тяжело ранен, долго лечился. По возвращении в строй назначен командиром лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка с производством в генерал-майоры и зачислением в свиту.

Кантакузина, княгиня, графиня Сперанская Юлия Федоровна (Джой), урожденная Грант, жена генерал-майора князя М.М. Кантакузина, графа Сперанского.

Караим-Дуван, см. Шапшал.

Карангозов (Карагозов) Дмитрий Георгиевич, полковник 8-го Восточно-Сибирского стрелкового полка.

Карлова Мария Георгиевна (Мерика), графиня, вторая дочь Георгия Георгиевича, герцога Мекленбург-Стрелицкого, фрейлина Царицы, позднее княгиня Голицына.

Карлова Наталья Федоровна, графиня, урожденная Вонлярлярская, жена Георгия Георгиевича, герцога Мекленбург-Стрелицкого.

Карпинский Алексей Иванович, врач.

Карцева Анастасия Дмитриевна, сестра милосердия.

Катов Петр Федорович, камердинер Царя.

Каульбарс, барон, по-видимому, Каульбарс Евгений Карлович, камергер, полковник лейбгвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка, или Каульбарс Виктор Евгеньевич, поручик того же полка.

Кауфман-Туркестанский, фон, Петр Михайлович, 1857-1926 г., обер-гофмейстер, сенатор, член Государственного совета. В 1906-1908 гг. — министр народного просвещения. С 1916 г. — главноуполномоченный Российского общества Красного Креста при императорской ставке.

Кауфман, фон, Алексей Михайлович, генерал-лейтенант, командир лейб-гвардии Гродненского гусарского полка, во время войны командовал Уральской казачьей дивизией.

Кахан (Гахам), см. Шапшал.

Каховский Георгий Всеволодович, офицер 4-го лейб-гвардии Стрелкового императорской фамилии полка.

Кедринский см. КеренскийА.Ф.

Кедров Михаил Александрович, контр-адмирал свиты Его Величества. В начале войны в чине капитана 1-го ранга и звании флигель-адъютанта командовал учебным судном “Петр Великий”. С ноября 1915 г. — командир линейного корабля “Гангут”. В феврале 1916 г. в связи с волнениями в команде вызван в ставку для объяснений. Позднее произведен в контрадмиралы и назначен командиром минной дивизии Балтийского флота.

Келлер Федор Артурович, 1857-1918, граф, генерал-лейтенант, командир лейб-гвардии Драгунского полка, во время войны командовал 10-й кавалерийской дивизией и 3-м кавалерийским корпусом.

Керенский Александр Федорович, 1881-1970, адвокат, один из руководителей российского масонства, член Верховного совета масонов России, председатель фракции трудовиков, председатель IV Государственной думы. После отречения Царя член, товарищ председателя Исполкома Петроградского Совета от партии эсеров, член Временного комитета Государственной думы, министр Временного правительства: юстиции (март-май), военный и морской (май-сентябрь), министр-председатель (с июля), глава Директории (сентябрь), глава 3-го коалиционного правительства (октябрь). Еще с 1905 г. замышлял убийство Царя, осуществить которое хотел тайно, чтобы самому остаться в тени.

Керн, офицер Гвардейского экипажа, адъютант командира императорской яхты “Штандарт” Н.П. Саблина.

Кикнадзе, офицер 3-го лейб-гвардии Стрелкового полка.

Кильхен (Гильхен) Михаил Сергеевич, ?-1916, камергер, бессарабский губернатор.

Кира см. Нарышкин Кирилл Анатольевич.

Киреев Федор Михайлович, офицер Собственного Его Величества Конвоя.

Киреев

Кирилл Владимирович (Кирилл, муж Даки), 1876-1938, Великий князь, сын Великого князя Владимира Александровича. С 1905 г. женат на Виктории Федоровне, принцессе Саксен-Кобург-Готтской. Контр-адмирал Свиты Его Величества, командир Гвардейского флотского экипажа. Изменил Государю Императору; еще до его отречения пришел присягать мятежникам во главе вверенного ему Гвардейского Флотского экипажа, тем самым содействуя разрушению царской власти. В 1924г. самозванно провозгласил себя “Главой Императорского Дома Романовых”, передав в 1938 г. этот самозванный, замешанный на измене титул, своему сыну Владимиру Кирилловичу (1917-1992). Кирилл, епископ тамбовский и шацкий, (Смирнов Константин Илларионович), 1863-1941 г., видный деятель русской церкви, с 1918 г. митрополит казанский и свияжский, одно время был 1-м кандидатом на местоблюстительство патриаршего престола. С 1922 г. — в ссылке в Красноярском крае и Казахстане.

Китченер Гораций-Герберт, ?-1916, граф, английский фельдмаршал и военный министр, погиб на крейсере, взорванном германской подводной лодкой.

Клейнмихель, графиня.

Климович Евгений Константинович, 1871-?, генерал-майор, служил керченским и ростовским градоначальником, после падения московского градоначальника Адрианова А.А. (замешанного в интриге против Распутина) в июне 1915г. занял его пост. В февралесентябре 1916 г. — директор департамента полиции.

Кнорринг Елизавета Федоровна, урожденная графиня Гейден, жена А.Р. Кнорринга. Княжевич Александр Антонович, статский советник, камергер, чиновник особых поручений при московском генерал-губернаторе, член Иверской общины сестер милосердия.

Княжевич Дмитрий Максимович, генерал-майор свиты Его Величества. Командовал Уланским Императрицы Александры Федоровны полком, а затем отдельными бригадами 1-й и 2-й гвардейских кавалерийских дивизий.

Княжевич Лидия Афанасьевна, жена Д.М. Княжевича.

Княжевич Николай Антонович, генерал-майор Свиты Его Величества, командир Крымского конного Императрицы Александры Федоровны полка, с конца 1914 — таврический губернатор.

Кобб, прапорщик, служивший в санитарном поезде Великой княжны Марии Николаевны.

Коббиев (он же Кобб?), офицер.

Кобылин, офицер.

Кобылинский Евгений Степанович, полковник лейб-гвардии Петроградского полка, находился на излечении в одном из царскосельских лазаретов, которые посещала Царица. После отречения Царя начальник караула, а затем комендант Александровского дворца в Царском селе, а впоследствии и губернаторского дома в Тобольске, где содержалась царская семья. Хорошо относился к царской семье.

Кожевников Лев Матвеевич, старший лейтенант Гвардейского экипажа.

Козакевич Евгений Михайлович, флигель-адъютант, полковник лейб-гвардии Преображенского полка, с апреля 1916 генерал-майор.

Козен Александра Алексеевна (Саша К.), урожденная княжна Куракина, жена генерала А.Ф. Козен, статс-дама.

Козен А.Ф., генерал.

Козлянинов Владимир Федорович, флигель-адъютант, полковник лейб-гвардии Конного полка.

Коковцов Владимир Николаевич, 1853-1943, граф, действительный тайный советник, государственный секретарь, член Государственного совета, министр финансов (1904-1914), министрпредседатель (1911-1914).

Коленкин Александр Николаевич, полковник, во время войны командир 5-го гусарского Александрийского Императрицы Александры Федоровны полка.

Колзакова Ольга Яковлевна, сестра милосердия в Царскосельском лазарете Царицы.

Колчак Александр Васильевич, 1873-1920, адмирал, с июля 1916 г. командующий Черноморским флотом, в гражданскую войну — руководитель борьбы против большевиков в Сибири.

Коллуэль Чарльз-Эдуард, генерал-майор, один из руководителей английского военного министерства, принимал участие в специальных миссиях при союзных армиях.

Комаров Владимир Александрович, генерал-лейтенант, командир лейб-гвардии Собственного Его Величества Сводного полка, начальник Петроградского дворцового управления.

Комстадиус Николай Николаевич, 1864-1917, генерал-майор свиты Его Величества, командир 2-ой бригады, 2-ой гвардейской кавалерийской дивизии.

Комстадиус Софья Николаевна, 1897-1919, дочь генерал-майора Н.Н. Комстадиус.

Кондзеровский (Конозаровский) Петр Константинович, генерал-лейтенант, дежурный генерал при верховном главнокомандующем.

Конозаровский см.Кондзеровский П.К.

Конрад, учитель Наследника.

Кони Анатолий Федорович, 1844-1927, известный юрист, действительный тайный советник, сенатор, член Государственного совета.

         Кондратьев

Кондратьев Владимир Александрович, камер-фурьер.

Константин, архиепископ могилевский и Мстиславский.

Константин I (Тино), король греческий.

Константин Константинович (Костя), 1890-1918, князь, сын Великого князя Константина Константиновича, флигель-адъютант, штабс-капитан лейб-гвардии Измайловского полка, убит большевиками в Алапаевске.

Константин Константинович (Костя), 1858-1915, Великий князь, внук Николая I, генераладъютант, генерал от инфантерии, генерал инспектор военно-учебных заведений, почетный президент Академии наук, известный поэт, писавший под инициалами “К.Р.”. С 1884г. женат на принцессе Саксен-Альтенбургской Елизавете Маврикиевне, от брака с которой имел 9 детей (трое из них убиты большевиками в Алапаевске, один погиб на войне).

Коньков, любимый кучер царской четы.

Коренев Сергей Александрович, доктор медицины, действительный статский советник. Коробчук, офицер 21-го Восточно-Сибирского Императрицы Александры Федоровны полка.

Коробчук Анна Алексеевна, жена офицера.

Корова см. Вырубова Анна Александровна.

Корф Павел Павлович, барон, действительный статский советник, обер-церемониймейстер.

Кострицкий Сергей Сергеевич, придворный зубной врач.

Коцебу Александр Павлович, полковник лейб-гвардии Уланского полка Императрицы Александры Федоровны, адъютант Великого князя Николая Николаевича.

Коцебу Надежда Сергеевна (Надя), жена полковника лейб-гвардии Ее Величества Уланского полка А.П. Коцебу, адъютанта Великого князя Николая Николаевича, последнего командира 16-го драгунского Тверского Наследника цесаревича Алексея полка; дочь графа С. Толстого и его жены Надежды Викторовны, урожденной княжны Волконской.

Коцебу Ольга Николаевна, урожденная Лишина, жена генерала С.Р. Коцебу.

         Краруп

Красная Шапка.

Красной Шапки помощник.

Крашенинников Илья Сергеевич, тайный советник, сенатор, возглавлял расследование майских беспорядков в Москве.

Крат, офицер.

Крейц фон, Ольга Эриковна, графиня, урожденная фон Пистолькорс, жена графа А.А. фон Крейц, офицера лейб-гвардии Конного полка.

Крессен Е.Е., французский доктор, долгое время находившийся в германском плену.

Кривошеин Александр Васильевич, 1857-1921, гофмейстер, государственный секретарь, член государственного совета, действительный тайный советник, главноуправляющий землеустройством и земледелием (1908-1915), активный сторонник аграрной политики П.А. Столыпина, в 1920 г. — глава правительства у Врангеля.

Кривцов Алексей Николаевич, тайный советник, сенатор, присутствующий в уголовно-кассационном департаменте и первоприсутствующий для суждения дел о государственных преступлениях, председатель чрезвычайной следственной комиссии.

Крошка см. Алексей Николаевич, Наследник.

Крузенштерн Константин Акселевич, офицер лейб-гвардии Семеновского полка.

Крупенская Мария Георгиевна, урожденная Уиникен, жена М.Г. Крупенского, гофмейстерина Двора Великой княжны Анастасии Николаевны.

Крупенский Матвей Егорович, генерал-лейтенант, состоял при Великом князе Николае Николаевиче в ставке, вместе с ним отправился на Кавказ.

Крупенский Павел Николаевич, 1863-?, камергер, действительный статский советник, депутат II-IV Государственной думы, в III думе — основатель партии националистов, в IV думе лидер партии центра.

Крыжановский Сергей Ефимович, 1861-?, сенатор, тайный советник, товарищ министра внутренних дел (1906-1911), государственный секретарь (1910-1917), автор ряда законопроектов, в том числе избирательного закона 1907 г.

Крючков Козьма, казак Устьхоперской станицы Донской области, хутора Нижне-Калмыкова, герой войны с Германией, первым награжден Георгиевским крестом.

Ксения Александровна (Ксения), 1875-1960, родная сестра Царя, с 1894г. замужем за Великим князем Александром Михайловичем (1866-1933).

Ксюнин Алексей Иванович, 1880-1938, сотрудник газет “Новое время” и “Вечернее время”, литератор, известный масон, входивший в ближайшее окружение Гучкова А.И.

Кубатьев Николай Иванович, офицер 21-го Восточно-Сибирского стрелкового Императрицы Александры Федоровны полка.

Кублицкий Александр Иванович, старший лейтенант Гвардейского экипажа.

Кузнецова-Бенуа (Кузнецова) М.Н., артистка Мариинской оперы в Петрограде.

Кузьмин Иван Аполлонович, сенатор, тайный советник, присутствующий в кассационном гражданском департаменте Сената.

Кулик, смотритель.

Куликовский Николай Александрович, 1881-1958(1959?), ротмистр лейб-гвардии Кирасирского Императрицы Марии Федоровны полка, адъютант принца Петра Алекандровича Ольденбургского, в жену которого Великую княгиню Ольгу Александровну (родную сестру Царя) влюбился. Она ответила ему взаимностью, развелась с первым мужем и в 1916 г. они поженились.

Куломзин Анатолий Николаевич, 1838-1924, гофмейстер, действительный статский советник, государственный секретарь, член Государственного совета, товарищ министра государственных имуществ (1880-1883), управляющий делами Комитета министров (1883-1902), председатель Государственного совета (1915-1916), председатель Романовского комитета, член Верховного совета по призрению семей лиц, призванных на войну.

Кульнев (Кулинаев) Леонид Иванович, офицер лейб-гвардии 4-го стрелкового императорской фамилии полка.

Купов Иван, штабс-капитан Восточно-Сибирского стрелкового Императрицы Александры Федоровны полка.

Куракины, представители княжеского рода Куракиных.

Купцов Александр Никифорович, подполковник 13-го гренадерского Эриванского полка.

Курлов Павел Григорьевич, 1860-1923, генерал-лейтенант, губернатор киевский, минский, товарищ министра внутренних дел и главноначальствующий отдельного корпуса жандармов (1909-1911). Во время войны — главноначальствующий гражданской части в Прибалтийском крае, неоднократно встречался с Г. Распутиным.

Куропаткин Алексей Николаевич, 1848-1925, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, военный министр (1898-1904), главнокомандующий русской армией на Дальнем Востоке в период русско-японской войны; после проигрыша Мукденского сражения в марте 1905 г. смещен с поста главнокомандующего. Более 10 лет находился не у дел. Осенью 1915 г. назначен командиром гренадерского корпуса, а позднее — главнокомандующим армиями Северного фронта. В июле 1916 г. назначен туркестанским генерал-губернатором и командующим войсками Туркестанского военного округа.

Кусов Борис Всеволодович, полковник, во время войны служил в 1-м драгунском Московском полку, позднее командир 2-го драгунского Псковского Императрицы Марии Федоровны полка.

Кутайсов Константин Павлович, граф, флигель-адъютант, полковник лейб-гвардии Конной артиллерии. Кутшенбах Н.Ф.

Кшесинская Матильда Феликсовна, 1872-1971, балерина Императорского Мариинского театра, заслуженная артистка императорских театров, юношеское увлечение Царя.

Кюндингер Андрей (Генрих) Васильевич, ?-1916, сын учителя музыки Николая II.

Лавриновский Николай Николаевич, камергер, таврический, а затем черниговский губернатор.

Лагиш де, маркиз, французский военный атташе в России, во время войны состоял при ставке верховного главнокомандующего до мая 1916 г., когда был заменен генералом Жаненом.

Лазарев, раненый офицер.

Ламздорф, двоюродный брат А.Д. Протопопова.

Ламкерт Оскар Иосифович, действительный статский советник, член совета главного управления по делам печати, директор-распорядитель Петроградского телеграфного агентства до 1916.

Лаптев Иннокентий Павлович, член Государственного совета по выборам на 1916 г. от торговли.

Лаптинская Акилина Никитична (Акилина), 1876-?, крестьянка Могилевской губернии, Городецкого уезда, Святошецкой волости. Горячая почитательница и помощница Г. Распутина, с которым познакомилась в 1907 г. Время от времени выполняла у него роль секретаря.

         Лашкарева Мария Александровна.

Левицкая (Левитская) Ольга Павловна, врач Елизаветинской общины сестер милосердия. Лединг Ольга Эмилиевна, жена полковника.

Лейкин Николай Александрович, 1841-1906, русский писатель и журналист.

Лейхтенбергский, герцог, князь Романовский, Александр Георгиевич (Сандро Л.), флигельадъютант, полковник лейб-гвардии Гусарского полка, во время войны находился в распоряжении главнокомандующего армиями Северного фронта.

Лейхтенбергский, герцог, князь Романовский Сергей Георгиевич, флигель-адъютант, старший лейтенант.

Лейхтенбергский, герцог, Николай Николаевич, флигель-адъютант, полковник, во время войны командовал 12-м Туркестанским стрелковым полком.

Лелянов Павел Иванович, действительный статский советник, петроградский городской голова.

Леннарт, герцог Смоландский, сын Вильгельма, герцога Зюндерманландского, и Великой княгини Марии Павловны (младшей).

Лерский Иван Владиславович, артист императорской русской драмы.

Лечицкий ПлатонАлексеевич, 1856-1920, генерал от инфантерии, участник русско-японской войны, командующий войсками Приамурского военного округа, войсковой наказной атаман Амурского и Уссурийского казачьего войска. В войну с Германией командующий 9-й армией.

Леш Леонид Вильгельмович (Васильевич), генерал от инфантерии, командир 2-го Туркестанского корпуса, начальник Закаспийской области, с мая 1915 г. командующий 3-й армией.

Лианозов

Лиза см. Ребиндер Елизавета Павловна.

Лизочка.

ЛилиД. См. Ден Юлия Александровна.

Лили О. См. Оболенская Елизавета Николаевна.

Лилли см. Ностиц Магдалина Павловна.

Лиля Н. см. Нарышкина Елена Константиновна.

Линденбаум, офицер Коротостоякского пехотного полка. Линдер Макс, киноартист.

Линевич Александр Николаевич, флигель-адъютант, полковник лейб-гвардии Конной артиллерии.

Лио (Лео) Густав Генрихович, камердинер Царицы. Листопад

Литвинов Александр Иванович, генерал от кавалерии, командующий 6-м армейским корпусом, с ноября 1914 командующий 1-й армией.

Литке Константин Николаевич, ?-1915, граф, полковник лейб-гвардии Преображенского полка, убит на войне.

Литке, вдова K.Н. Литке, убитого на войне.

Лихачева, жена офицера Крымского конного Императрицы Александры Федоровны полка.

Лихтенштейн, князь, австрийский посол при русском Дворе в конце 90-х годов XIX века.

Ллойд-Джордж, 1863-1945, английский политический деятель, министр финансов (19101914), министр снабжения (1914-1916), военный министр (с 1916 г.).

Лоло Д. см. Долгорукая Ольга Петровна.

Ломан Дмитрий Николаевич, 1868-?, полковник, штаб-офицер для поручений при дворцовом управлении, староста царскосельского Федоровского собора, доверенное лицо Царицы, нередко служил посредником между Царицей и Г. Распутиным, которого часто посещал.

Ломан Ольга Васильевна, 1877-?, жена полковника Д.Н. Ломана.

Лопухин, генерал-майор, командир лейб-гвардии Конно-гренадерского полка.

Лопухин Виктор Александрович, действительный статский советник, вологодский, а позднее тульский губернатор.

Лопухина Нина Исидоровна, урожденная Гессен, жена В.А. Лопухина.

Лу, принц Луи-Герман Гессенский, племянник Царицы.

Луиза, принцесса Баттенбергская, племянница Царицы.

Лукин Иван Михайлович, офицер Гвардейского экипажа.

Львов Георгий Евгеньевич, 1861-1925, князь, один из главных организаторов масонских лож в России, участник заговоров против Царя в 1915 и 1916 гг. Во время войны главно-уполномоченный Всероссийского Земского Союза помощи больным и раненым воинам, член Верховного совета по призрению семей лиц, призванных на войну; гласный московской городской думы. После отречения Царя — глава Временного правительства.

Львов Георгий Леонидович, статский советник, управляющий Беловежской удельной пущей, позднее начальник Ливадийско-Массандровского удельного управления.

Любимов, штабс-капитан Беломорского полка.

Любушина, сестра милосердия.

Людвиг, принц Баттенбергский, муж принцессы Виктории Гессенской.

Людвиг-Франциск (Дикки), принц Баттенбергский, племянник Царицы. Людер, вольноопределяющийся.

Лялин Михаил Михайлович, капитан 2-го ранга, заведующий кают-компанией Гвардейского экипажа.

М. см. Мария Николаевна, Великая княжна.

М. см. Мордвинов Анатолий Александрович.

М.Д. см. Ден Дмитрий Владимирович.

Мавра см. Елизавета Маврикиевна, Великая княгиня.

Мадлен (Маделен). См. Занотти Магдалина Францевна.

Мазнев Георгий Иванович, подполковник 2-го Восточно-Сибирского стрелкового полка.

Макарий, митрополит московский и коломенский, член Святейшего Синода.

Макарий, ?-1917, священник.

Макаров Александр Александрович, 1857-1919, член Государственного совета, сенатор, тайный советник, товарищ министра внутренних дел, директор Департамента полиции (19061909), государственный секретарь (1909-1911), министр внутренних дел и шеф жандармов (1911-1912, отставлен за участие в интриге против Г. Распутина), член Государственной думы, министр юстиции (1916).

Макаров, кадет, товарищ Наследника.

Макензен, германский генерал, командующий 9-й германской армией, руководитель военных операций на восточном и балканском фронтах.

Маклаков ВасилийАлексеевич, 1869-1957, член II, III и IV Государственной думы, одинизруководителей кадетской партии, активный масон, участник убийства Г. Распутина, при Временном правительстве — русский посол во Франции.

Маклаков Николай Алексеевич, 1871-1918, гофмейстер, член Государственного совета, тайный советник, министр внутренних дел (1912-1915), шеф жандармов (1912-1915), отставлен за интриги против Г. Распутина. По-видимому, масон, ибо и его родной брат Маклаков В.А. и его ближайший сотрудник Джунковский (см.) были известными масонами.

Маковский, генерал-майор, командир Санктпетербургского полка, погибший в сражении под Фридландом.

Маковский Константин Егорович, 1839-1915, известный русский художник, профессор живописи.

Макс см. Максимилиан,принц Баденский.

Максимович Константин Клавдиевич, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, варшавский генерал-губернатор (1905), во время войны помощник командующего императорской главной квартирой.

Малама Александр Валерианович, член консультации при Министерстве юстиции. Малама Борис Захарович, надворный советник, почетный лейб-медик. Малама Дмитрий Яковлевич, офицер лейб-гвардии Уланского Александры Федоровны полка.

Малевский-Малевич Николай Андреевич, сенатор, гофмейстер, русский посол в Токио (19081916).

Малеев, офицер 21-го Восточно-Сибирского полка.

Маленький адмирал, см. Нилов Константин Дмитриевич.

Малина

Малькольм, атташе при английском посольстве в 1896г., представитель английского Красного Креста в России во время войны 1914-1917 гг.

Мальцев, полковник, служил в воздухобойной батарее.

Мамантов Василий Ильич, член Государственного совета, егермейстер, главноуправляющий канцелярией Его Величества по принятию решений.

Манасевич-Мануйлов ИванФедорович, 1868-1918, отставной коллежский асессор, сотрудник газеты “Новое время”, член Союза русских (драматических) писателей, в 1916 г. чиновник по особым поручениям при председателе Совета Министров Штюрмере Б.В., через него Штюрмер осуществлял связь с Г. Распутиным. Как выяснилось позднее, пытался использовать свое близкое знакомство со Штюрмером и Распутиным для обделывания своих личных дел. Привлечен к суду, но затем освобожден. Убит большевиками.

Маниковская, жена адмирала Н.С. Маниковского.

Маниковский Алексей Алексеевич, 1865-1920, генерал от артиллерии, комендант кронштадтской крепости, главный руководитель оборонных работ в Кронштадте, с лета 1915 начальник Главного Артиллерийского управления, активный масон, член масонской Военной ложи, во Временном правительстве некоторое время был управляющим Военным министерством, позднее служил в Красной Армии.

Манташев, крупный нефтепромышленник.

Мaнyc Игнатий Порфирьевич, действительный статский советник, купец, банкир, директор правления товарищества Петроградского вагоностроительного завода, председатель правления транспортного и страхового общества, крупный биржевой деятель, предоставлял значительные денежные средства Г. Распутину, с которым неоднократно встречался, на благотворительные цели.

Манухин Сергей Сергеевич, 1856-1921, действительный тайный советник, сенатор, член Государственного совета, министр юстиции (1903-1906), председатель комиссии по делу о Ленском расстреле.

Манчтет (Мачтет, Менштед) Зинаида Львовна (Зина), 1875-?, жительница г. Смоленска, жена коллежского секретаря, давняя поклонница Г. Распутина (неоднократно приезжала к нему в Покровское), приглашалась в интимный кружок Царицы, после отречения поддерживала отношения с царской семьей через Вырубову.

Маня, см. Головина Мария Евгеньевна.

Маргарита (Дэзи), принцесса Шведская, урожденная принцесса Английская.

Маргарита (Мосси), принцесса Гессенская, урожденная принцесса Прусская, жена принца Фридриха-Карла Гессенского.

Мари, см. Васильчикова Мария Ивановна.

Мария, см. Мария Николаевна.

Мария (Мисси), королева Румынская, урожденная принцесса Английская, герцогиня Саксонская.

Мария-Аделаида, Великая герцогиня Люксембургская.

Мария Георгиевна (Минни), 1876-1940, Великая княгиня, урожденная принцесса Греческая, жена Великого князя Георгия Михайловича.

Мария Николаевна, 1899-1918, Великая княжна, третья дочь Царя и Царицы.

Мария Максимилиановна (тетя Маруся), принцесса Баденская, урожденная княжна Романовская, герцогиня Лейхтенбергская, жена принца Вильгельма Баденского.

Мария Михайловна, 1809-?, старица, жила в Десятинном монастыре в Новгороде.

Мария Павловна (младшая), 1890-1958, Великая княгиня, дочь Великого князя Павла Александровича. Первый муж (с 1908) принц Вильгельм Шведский, герцог Зюдерманландский (1884-1965); развелась в марте 1914г. Во время войны сестра милосердия на фронте в Восточной Пруссии г. Инстербург), а затем в Пскове (лазарет Мраморного дворца и Евгениевской общины). В 1917 г. вышла замуж второй раз за князя С.М. Путятина.

Мария Павловна (Михень) старшая, 1854-1920, Великая княгиня, вдова Великого князя Владимира Александровича (1847-1909), урожденная принцесса Мекленбург-Шверинская, мать великого князя Кирилла Владимировича, самозванно провозгласившего себя в 1924г. “Главой” Императорского Дома Романовых.

Мария Федоровна, 1759-1828, жена Императора Павла I.

Мария Федоровна, 1847-1928, вдовствующая Императрица, мать Царя, урожденная Софья-Фредерика-Дагмар, принцесса Датская, была замужем с 1866 г.

Марков Владимир Иванович, генерал-лейтенант, министр, государственный секретарь по делам Великого княжества Финляндского.

Марков Сергей Владимирович (маленький Сережа), корнет Крымского Конного Ее Величества полка. Пасынок ялтинского градоначальника генерала Думбадзе. Находился на излечении в Лианозовском лазарете в Царском Селе. После отречения Царя явился в царский дворец и предоставил себя в распоряжение Царицы. Участвовал в попытке спасти царскую семью. В 1918 г. ездил в Тобольск.

Маркoзов Владимир Васильевич, офицер лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка, гласный петроградской городской думы, член состоящего под покровительством Александры Федоровны комитета по оказанию помощи русским военнопленным, находящимся во вражеских странах.

Мартынов Анатолий Иванович, генерал-майор, командир 3-го гусарского Елисаветградского Великой княжны Ольги Николаевны полка, во время войны командир 2-й бригады 4-й кавалерийской дивизии.

Маруся тетя, см. Мария Максимилиановна, принцесса Баденская.

Маслов Михаил Евгеньевич, генерал-майор Свиты Его Величества, командир лейб-гвардии Уланского полка.

Матушкин Евгений, лекарь 21-го Восточно-Сибирского Императрицы Александры Федоровны полка.

Мачабели Элизар (Елизар) Ильич, полковник 14-го гренадерского Грузинского полка, временно командовал 16-м гренадерским Мингрельским полком.

Маша Штенбок см. Стенбок-Фермор М.А.

Мая см. Мусина-Пушкина Мария Илларионовна.

Мдивани Захарий Асланович, генерал-майор свиты Его Величества, командир 13-го лейб-гренадерского Эриванского полка (1912-1915), позднее — в распоряжении главнокомандующего Кавказской армией, начальник штаба Кавказского корпуса.

Мдивани, жена З.А. Мдивани.

Медем Николай Николаевич, барон, генерал-лейтенант, сенатор, служил губернатором в нескольких губерниях.

Мезенцев Сергей Петрович, генерал-майор Свиты Его Величества.

Мейер Петр Петрович, генерал-майор, варшавский обер-полицеймейстер, с 1916 г. — ростовский градоначальник.

Мекк фон Владимир Владимирович, тайный советник, камер-юнкер, секретарь Великой княгини Елизаветы Федоровны, член ее Комитета по оказанию благотворительной помощи семьям лиц, призванных на войну.

Мекк фон Николай Карлович (дядя Мекк), 1863-1929, председатель правления Московско-Казанской железной дороги, член Комитета Великой княгини Елизаветы Федоровны по оказанию благотворительной помощи семьям лиц, призванных на войну, гласный московского губернского земского собрания. Масон. Расстрелян большевиками по “делу промпартии”.

Мелик-Адамов, офицер Эриванского полка.

Мельновец

Мельхиседек, епископ кронштадтский, 4-й викарий Петроградской епархии, бывший ректор Тифлисской духовной семинарии.

Менгден Зинаида Георгиевна, фрейлина вдовствующей Императрицы Марии Федоровны. Менштед см. Манчтет Зинаида Львовна.

Меншиков Александр Данилович, 1673-1729, светлейший князь, фельдмаршал.

Меньшиков Михаил Осипович, 1859-1919, русский писатель и общественный деятель, ведущий сотрудник газеты “Новое время”. Убит большевиками за свои взгляды.

Мерика, см. Карлова Мария Георгиевна.

Месс. Ив.

Мещерский Владимир Петрович, 1838-1914, князь, действительный статский советник, камергер, редактор-издатель газеты “Гражданин”. Пользовался большим уважением Царя.

Миа, см. Оболенская Саломия Николаевна.

Милица Николаевна, 1866-1951, Великая княгиня, урожденная княжна Черногорская, с 1889 жена Великого князя Петра Николаевича.

Милюков (Меликов) Павел Николаевич, 1859-1943, историк прозападного направления, лидер кадетской партии, член IV Государственной думы, министр, иностранных дел Временного правительства, активный участник интриг и клеветнических кампаний против Царя, по новым архивным данным, масон.

Милютин Павел Николаевич, тайный советник, сенатор, заместитель наместника Его Величества на Кавказе в заседаниях высших государственных установлений.

Мин Екатерина Сергеевна, урожденная княжна Волконская, вдова генерал-майора, командира лейб-гвардии Семеновского полка Георгия Александровича Мина, убитого террористами в 1906г.

         Минквиц

Минни см. Мария Георгиевна, Великая княгиня.

Мирко, королевич Черногорский, Великий воевода Грахово и Зеты.

Мита Бенк. См. Бенкендорф Дмитрий Александрович.

Митя. См. Дмитрий Константинович, Великий князь.

Митя Д. См. Ден Дмитрий Владимирович.

Михаил Александрович (Миша), 1878-1918, Великий князь, младший брат Царя, генераладъютант, генерал-лейтенант, член Государственного совета. Во время войны командир кавказской туземной конной дивизии, 2-го кавалерийского корпуса, позднее генералинспектор кавалерии. С 1911 женат на княгине Н.С. Шереметевской (Брасовой). 2 марта 1918 Царь отрекся от престола в пользу своего брата Михаила, который отказался от власти, оставив вопрос о ней на усмотрение Учредительного собрания. Убит большевиками в окрестностях Перми.

Михаил Георгиевич (Эзи), герцог Мекленбург-Стрелицкий, генерал-адъютант, генераллейтенант, командир лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады, позднее инспектор артиллерии гвардейского корпуса.

Михаил Михайлович (Миша-дурак), 1861-1929, Великий князь, сын Великого князя Михаила Николаевича, флигель-адъютант, полковник, проживал за границей. С 1891 г. женат на Софье Николаевне, Великой герцогине Люксембургской (1868-1927).

Михаил Николаевич, 1832-1909, Великий князь, генерал-фельдмаршал, генералфельдцейхмейстер. С 1857 г. женат на Ольге Федоровне (Цецилии), герцогине Баденской.

         Михайлов

Михеев Борис Александрович, ?-1916, флигель-адъютант, полковник лейб-гвардии Атаманского Наследника Цесаревича полка.

Михень см. Мария Павловна (старшая), Великая княгиня.

Миша-дурак см. Михаил Михайлович.

Миша см. МихаилАлександрович.

Мищенко Павел Иванович, генерал-адъютант, генерал от артиллерии, войсковой наказный атаман войска Донского. Во время войны командовал армейским корпусом.

Молостов Лев Валерианович, полковник лейб-гвардии Гусарского полка.

Молостов Сергей Михайлович, ?-1915, флигель-адъютант, полковник лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка. Во время войны командир 12-го гусарского Ахтырского Великой княгини Ольги Александровны полка. Умер от тифа.

Молостова Александра Анатольевна, вдова С.М. Молостова.

Молоховец Владимир Анатольевич, лейтенант Гвардейского экипажа.

МонжеласМордвинов Анатолий Александрович, флигель-адъютант, полковник лейб-гвардии Кирасирского Императрицы Марии Федоровны полка, бывший адъютант Великого князя Михаила Александровича. Входил в ближайшее окружение Царя, любил играть роль шута при царских детях, в тяжелые дни предал Государя, покинув его сразу же после отречения.

Мосолов Александр Александрович, 1856-?, генерал-лейтенант, начальник канцелярии Министерства императорского Двора (1900-1917), неоднократно встречался с Г. Распутиным, в ноябре 1916 г. назначен посланником в Бухаресте, с оставлением в ранее занимаемой должности. Масон, в 1915г. был близок Великому князю Николаю Михайловичу.

Мосси см. Маргарита, принцесса Гессенская.

Мотоно, виконт, японский посол при русском Дворе (1908-1916). Осенью 1916 г. назначен японским министром иностранных дел.

Мочалов, офицер Гвардейского экипажа, инженер-механик, лейтенант императорской яхты “Штандарт”.

Мрозовский Иосиф Иванович, генерал от артиллерии, командир гренадерского корпуса, в 1915-1917 гг. — главный начальник Московского военного округа, заменил на этом посту Ф.Ф. Юсупова.

Муня см. Головина Мария Евгеньевна.

Муравецкий, урядник Собственного Его Величества Конвоя.

Муррей, сэр Арчибальд, генерал-лейтенант английской службы, начальник английского генерального штаба. Приезжал в Россию во главе специальной английской миссии в октябре 1915г.

Мусин-Пушкин В.В., граф.

Мусина-Пушкина Мария Илларионовна (Мая), графиня, урожденная графиня ВоронцоваДашкова, жена графа В.В. Мусина-Пушкина.

Муфти

Муфтисале Мария, жена офицера Крымского Конного Императрицы Александры Федоровны полка.

Мясоедов-Иванов Сергей Викторович, капитан 2-го ранга Гвардейского экипажа, сын члена Государственного совета, товарища министра путей сообщения В.А. Мясоедова-Иванова (1841-1911).

Н. см. Николай Николаевич, Великий князь.

Н. см. Николай Михайлович, Великий князь.

Н.П. см. Саблин Николай Павлович.

Наврузов Теймур Бек, ротмистр 17-го Нижегородского драгунского полка.

Наврузов Кирим Бек, командир роты дворцовых гренадер.

Нагорный Климентий Григорьевич, ?-1918, матрос гвардейского экипажа, дядька Наследника, из украинских крестьян. Проявил верность и преданность царской семье, последовал за ними в ссылку, убит большевиками в окрестностях Екатеринбурга вместе с лакеем Иваном Седневым.

Надя, см. Торби Надежда Михайловна.

Наденька, см. Арсеньева Надежда Дмитриевна.

Нарышкин Кирилл Анатольевич (Кира), 1868-1924, друг детства Царя, флигель-адъютант, с декабря 1916 г. генерал-майор и начальник военно-походной канцелярии Царя, в феврале 1917 года предал Царя, покинув его после отречения.

Нарышкина Александра Николаевна (тетя Саша), урожденная Чичерина, вдова Э.Д. Нарышкина, статс-дама.

Нарышкина Елена Константиновна (Лили Нар.), урожденная Толль, жена Д.К. Нарышкина. По слухам была близка с австрийским послом в России князем Лихтенштейном.

Нарышкина Елизавета Алексеевна (Зизи), урожденная княжна Куракина, вдова А.Д. Нарышкина, гофмейстерина Высочайшего Двора, статс-дама.

Настя, прислуга А. Вырубовой.

Настенька, см. Гендрикова Анастасия Васильевна.

Наумов Александр Николаевич, 1868-1950, егермейстер, самарский губернский предводитель дворянства, управляющий министерством земледелия и землеустройства (1915-1916). Активный масон, пытавшийся оказывать влияние на политику Царя, посещал Г. Распутина (по-видимому, с целью втереться в доверие к Царю).

Неандер, шведский пастор, объезжавший русских военнопленных в Германии и Австрии во время войны.

Небольсин Евгений Константинович, контр-адмирал, вице-председатель морского крепостного совета морской крепости Императора Петра Великого.

Неверли, лесничий в Беловежской Пуще.

Нейдгардт Алексей Борисович, 1863-?, гофмейстер, действительный статский советник, член государственного совета, председатель Татьянинского комитета, член Верховного совета по призрению семей лиц, призванных на войну, а также семей раненых и павших воинов.

Нейдгардт Дмитрий Борисович, 1861-?, сенатор, тайный советник, гофмейстер, член Высочайше учрежденного особого комитета по усилению военного флота на добровольные пожертвования, член Верховного совета по призрению семей лиц, призванных на войну, а также семей раненых и павших воинов.

Неклюдов Анатолий Васильевич, 1856-?, камергер, действительный статский советник, русский посланник в Софии, советник русского посольства в Париже, в 1914-1917 гг. чрезвычайный посланник и полномочный министр России в Швеции. Масон.

Неклюдов, офицер лейб-гвардии Преображенского полка.

Непенин Адриан Иванович, ?-1917, вице-адмирал, командир службы связи Балтийского моря, с сентября 1916 — командующий Балтийским флотом, убит в Гельсингфорсе во время февральских событий.

Нератов Анатолий Анатольевич, гофмейстер, член Государственного совета, товарищ министра иностранных дел, временно управляющий Министерством иностранных дел (ноябрь-декабрь 1916).

Никита Александрович (Никита), 1900-1974, князь, сын Великого князя Александра Михайловича. С 1922г. женат на графине Марии Илларионовне Воронцовой-Дашковой (1903-?).

Никитин Владимир Николаевич, 1848-?, генерал от артиллерии, начальник артиллерии в Порт-Артуре в русско-японскую войну, командующий войсками Одесского военного округа (1914), комендант Петропавловской крепости (1916-1917), в которой состоялись встречи Г. Распутина со Штюрмером. Дочь Никитина В.Н., Лидия Владимировна, фрейлина императорского Двора, была горячей поклонницей Распутина, входила в его ближайший кружок.

Никитина Раиса Петровна, урожденная Веселовзорова, жена генерала В.Н. Никитина.

Никодим, епископ, живший на покое в Юрьевском Новгородском монастыре.

Николаев Степан Леонидович, офицер Крымского конного Императрицы Александры Федоровны полка, позднее 4-го Харьковского уланского полка.

Николай I, 1796-1855, русский Царь (1825-1855).

         Николай Васильевич

Николай I (Петрович) Негош, 1841-1921, король Черногорский.

Николай (Ники), принц Греческий, сын греческого короля Георга I.

Николай Михайлович (Николай, Н., Н.М.), 1859-1919, Великий князь, старший сын Великого князя Михаила Николаевича, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, историк, директор Русского музея (Александра III) в Петербурге. Масон, член тайного французского общества “Биксио”. Убит большевиками в Петропавловской крепости.

Николай Николаевич (Н., Николаша), 1856-1929, Великий князь, внук Николая I, дядя Николая II, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, верховный главнокомандующий (июль 1914-август 1915), позднее наместник Его Величества на Кавказе, главнокомандующий Кавказской армией, войсковой наказной атаман Кавказского войска. Интриговал против Николая II, по-видимому, стремясь занять его место. Ненавидел Г. Распутина, постоянно разоблачавшего его интриги против Царя. С 1907 г. женат на Анастасии Николаевне (Стане), урожденной княжне Черногорской, член ордена мартинистов.

Николай Петрович, принц Ольденбургский.

Никольский Александр Петрович, 1861-?, статс-секретарь, тайный советник, член Государственного совета, сенатор, сотрудник “Нового Времени”.

Никон (Николай Иванович Рождественский), 1851-1918, архиепископ вологодский и тотемский, член Государственного совета и Святейшего Синода, издатель духовной литературы Троице-Сергиевой лавры, убит большевиками.

Нилова Марианна Михайловна, урожденная княжна Кочубей, бывшая фрейлина, жена К.Д. Нилова.

Нилов Константин Дмитриевич (маленький адмирал), 1856-?, генерал-адъютант, адмирал, флаг-капитан, входил в ближайшее окружение Царя.

Нини, см. Воейкова Евгения Владимировна.

Нирод Мария Георгиевна, 1876-?, графиня, почитательница Г. Распутина.

Нирод Николай Евстафьевич, граф, обер-егермейстер, член Государственного совета, помощник министра императорского Двора.

Нирод Федор Максимилианович (Тео Нирод), граф, генерал-майор Свиты Его Величества, командир лейб-гвардии Драгунского полка, позднее командир 2-й бригады 2-й гвардейской кавалерийской дивизии и 2-й бригады 1-й гвардейской кавалерийской дивизии.

Новосильцев Антон Васильевич, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, командир лейбгвардии Казачьего полка.

Нольде, барон, офицер Гвардейского экипажа.

Ностиц Магдалина Павловна (Лили), графиня, по первому мужу Нимич, урожденная Ботон, жена графа Г.И. Ностица.

Ностиц Григорий Иванович, граф, генерал-майор свиты Его Величества, начальник штаба гвардейского корпуса, русский военный агент во Франции.

Нуланс, французский посол в России (1917-1918).

О. Ольга Александровна.

О. Ольга Николаевна.

О. Ольга Эриковна Крейц.

Оболенская Александра Николаевна (Сандра О.), княгиня, урожденная Торонина, вдова генерал-адъютанта князя И.М. Оболенского, Финляндского генерал-губернатора.

Оболенская Елизавета Николаевна (Лили О.), княжна, фрейлина Царицы, дочь командира гвардейского корпуса генерал-адъютанта Н.Н. Оболенского.

Оболенская Саломия Николаевна (Мия), княгиня, урожденная светлейшая княжна Мингрельская, жена генерал-майора князя А.Н. Оболенского, фрейлина.

         Оболенский

Оболенский Александр Николаевич, 1872-1922, князь, генерал-майор, командир 1-го батальона лейб-гвардии Преображенского полка, рязанский губернатор (1910), петроградский градоначальник (1914-1916), брат Е.Н.Оболенской, встречался с Г.Распутиным.

Оболенский Иван Михайлович, ?-1910, князь, генерал-лейтенант, в начале 900-х годов харьковский губернатор, позднее (финляндский генерал-губернатор (1904-1905).

Оболенский Николай Леонидович, князь, статский советник, харьковский губернатор. С августа 1916 — председатель особого комитета для борьбы с дороговизной, затем — ярославский губернатор.

Огинская, княгиня, по-видимому, княгиня Мария Огинская, урожденная графиня Потоцкая, вдова князя Богдана Огинского или княгиня Мария Огинская, урожденная графиня Скоржевская, вдова князя Михаила Огинского.

Одоевская-Маслова, княгиня, член комитета Российского Общества Красного Креста.

Озерова Екатерина Сергеевна, камер-фрейлина Императрицы Марии Федоровны.

Озеров Сергей Сергеевич, генерал-майор Свиты Его Величества, командир лейб-гвардии Преображенского полка (1900-1904), позднее начальник 1-й гвардейской пехотной дивизии. С 1905 г. — в распоряжении дворцового коменданта.

Олег Константинович, 1892-1914, князь, сын Великого князя Константина Константиновича (поэта К.Р.). Убит на войне.

Олохов Владимир Аполлонович (Николаевич?), генерал от инфантерии, генерал-лейтенант, командир 1-й гвардейской пехотной дивизии, позднее командовал 23-й армией и 2-м гвардейским корпусом.

Олсуфьев Алексей Васильевич, 1831-1915, граф, генерал от кавалерии, член Александровского комитета о раненых и почетный опекун московского присутствия опекунского совета учреждений Императрицы Марии, командир лейб-гвардии гусарского Гродненского полка.

Олсуфьев Дмитрий Адамович, 1862-183?, граф, камергер, член Государственного совета, один из основателей “прогрессивного блока”. Активный масон. Предводитель дворянства Камышинского уезда Саратовской губернии. В его доме проходили собрания масонской ложи.

Ольга Александровна (Ольга, О.), 1882-1960, Великая княгиня, родная сестра Царя. С августа 1901 замужем за князем Петром-Фридрихом Ольденбургским (1868-1924). 13 ноября 1916 развелась с ним и вышла за полковника Н.А. Куликовского (1881-1958).

Ольга Евгеньевна см. Бюцова О.Е.

Ольга Константиновна (тетя Ольга), 1851-1926, дочь Великого князя Константина Николаевича. С 1876 г. — замужем за королем Греции Георгом I (1845-1913).

Ольга Николаевна, 1895-1918, Великая княжна, старшая дочь Царя, убита большевиками в Екатеринбурге.

Ольга О. См. Орлова Ольга Константиновна.

Ольга Палей, см. Гогенфельзен Ольга Валериановна.

Онор, см. Элеонора, Великая княгиня Гессенская.

Орановский, генерал, по-видимому, генерал-майор Свиты Его Величества Орановский Николай Алоизович, командир 1-й отдельной кавалерийской бригады.

Орбелиани см. Джамбакуриан-Орбелиани.

Ордин Борис Кесаревич, действительный статский советник, гофмейстер, член совета министра императорского Двора, член Комитета по оказанию помощи русским военнопленным, находящимся во вражеских странах, член главного управления Российского общества Красного Креста.

Орловский-Танаевский Николай Александрович, действительный статский советник, управляющий пермской казенной палатой, с октября 1915 г. — тобольский губернатор. Назначен на это место по настоянию Г. Распутина, поклонником которого он был и часто его навещал.

Оржевская Наталья Ивановна, урожденная княгиня Шаховская, вдова генерала П.B. Оржевского, попечительница Житомирской общины сестер милосердия Красного Креста. Входила в состав делегации, обследовавшей положения русских военнопленных в Германии и Австрии.

Оржевский Алексей Владимирович, ?-1915, корнет Кавалергардского Императрицы Марии Федоровны полка. Во время войны служил в лейб-гвардии Преображенском полку.

Орлов Александр Афиногенович, ?-1908, генерал-майор Свиты Его Величества, командир 2-й бригады 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии.

Орлов Алексей Александрович, офицер лейб-гвардии Гусарского полка.

Орлов Владимир Николаевич (Толстый), 1868(1869?)-1927, князь, генерал-лейтенант, заведовал военно-походной канцелярией Царя. С назначением Великого князя Николая Николаевича наместником на Кавказ занял место его помощника по гражданской части. Орлов Иван Александрович, ?-1917, поручик инженерных войск, военный летчик, сын генерал-майора А.А.Орлова, убит на фронте.

         Орлова

Орлова Наталья Григорьевна, урожденная Спечинская, жена генерал-майора П.П. Орлова.

Орлова Ольга Константиновна (Ольга О.), княгиня, урожденная княжна Белосельская-Белозерская, жена В.Н. Орлова.

Орлова-Давыдова Фекла Георгиевна, графиня, урожденная баронесса Стааль, жена члена Государственной думы, активного масона графа А.А. Орлова-Давыдова, готовившего убийство Царя.

Осипов Николай Васильевич, генерал от инфантерии, царскосельский комендант. Осоргин, офицер. Убит большевиками в 1918 г.

         Остен-Сакены

Остенбург Мария, графиня, урожденная Булацель, жена принца Н.П. Ольденбургского.

Острогорский Сергей Алексеевич, почетный лейб-медик.

Офросимов Павел Александрович, генерал-майор Свиты Его Величества, командир лейбгвардии Уланского Его величества полка.

Отт Дмитрий Оскарович, лейб-акушер.

Отхмезури (Айхлизуры) Аким Гаврилович, капитан 14-го Грузинского Наследника Алексея Николаевича полка.

Павел I, 1754-1801, русский Император (1796-1801).

Павел Александрович (Павел), 1860-1919, Великий князь, сын Императора Александра II, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, с мая 1916 г. командир гвардейского корпуса, позже — инспектор войск гвардии. С 1889 женат на Александре Георгиевне, принцессе Греческой (1870-1891), от брака с которой у него был сын Дмитрий, участник убийства Г. Распутина. С 1902 г. — в морганатическом браке с Ольгой Валериановной Гогенфельзен, урожденной Карнович, по первому мужу фон Пистолькорс, получившей в 1916 г. титул княгини Палей. Сын его от этого брака Владимир Палей убитбольшевиками в Алапаевске. Сам Павел Александрович убит большевиками в Петропавловской крепости.

Павлов Александр Александрович, генерал-лейтенант, командир лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка, во время войны командовал 2-й сводной казачьей дивизией, позднее — в распоряжении главнокомандующего армиями Северного фронта.

Павлов Евгений Васильевич, ?-1916 г., лейб-хирург Высочайшего Двора, профессор, действительный статский советник.

Палей, княгиня см. Гогенфельзен Ольга Валериановна.

Палей Владимир Павлович, 1900-1918, князь, сын Великого князя Павла Александровича от морганистического брака с княгиней Палей. Убит большевиками в Алапаевске.

Пален Константин Константинович, граф, гофмейстер, сенатор, тайный советник, в сентябре 1916 года лишен придворного звания.

Пален Софья Николаевна, графиня, урожденная баронесса Николаи, жена К.К. Палена.

Палеолог Морис Жорж, 1859-1944, французский посол в России (1914-1917), участвовал в интригах против Царя и его ближайшего окружения.

Палицин Федор Федорович, генерал от инфантерии, начальник Главного управления генерального штаба (1905-1908), позднее член Государственного совета.

Палладий (Павел Иванович Раев), 1827-1898, ректор Петербургской духовной семинарии, с 1866 г. — последовательно епископ вологодский, тамбовский, рязанский, с 1887 г. — экзарх Грузии, митрополит петербургский и ладожский (1892-1898).

Панкратов Василий Семенович, комиссар Временного правительства по тюремному содержанию царской семьи в Тобольске, масон, в возрасте 18 лет совершил убийство, за что осужден на 15 лет тюрьмы, позднее сослан, как комиссар Временного правительства проводил линию Керенского на притеснение царской семьи.

Пантелеев Александр Ильич, 1838-?, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, командир отдельного корпуса жандармов, иркутский губернатор, позднее — член Государственного совета, в 1905 г. — московский генерал-губернатор.

Пантюхин Василий Яковлевич, действительный статский советник, почетный лейб-медик, причисленный к императорской главной квартире.

Папафедоров Георгий Николаевич, капитан 1-го ранга Гвардейского экипажа.

Пассов фон, Эрика, германская сестра милосердия, входившая в состав германской делегации Красного Креста, посетившей Россию летом 1916 г.

Паша Дивеевская, чтимая в народе юродивая Дивеевской женской обители. 13 июля 1903 г. в Сарове при открытии мощей Святого Серафима Саровского Паша Дивеевская беседовала с Царем и Царицей.

Перепелица Федор Григорьевич, капитан 129 пехотного Бессарабского полка.

ПemеpcoнAннa Карловна, фрейлина Великой княгини Анастасии Николаевны, жены Великого князя Николая Николаевича.

Петр Александрович Ольденбургский (Петя), 1868-1924, принц, с 1901 г. женат на сестре Царя Великой княгине Ольге Николаевне, которая развелась с ним в 1916 г., выйдя замуж за его адъютанта, Н.А. Куликовского.

Петр, королевич Черногорский, Великий воевода Цахлумский.

Петр Васильевич, см. Петров.

Пemp I, 1672-1725, русскийЦарь (1682-1725).

Петр I (Александрович, Кара Георгиевич), король Сербский.

Петр Николаевич (Петюша), 1864-1931, Великий князь, генерал-лейтенант, младший сын Великого князя Николая Николаевича (старшего), состоял при ставке верховного главнокомандующего, а затем служил на Кавказе. Почетный председатель Главного военно-технического управления.

Петров (Великан), матрос Гвардейского экипажа.

Петров Петр Васильевич, тайный советник, чиновник особых поручений, состоял при Наследнике.

Петровская Александра Александровна (Шура), сестра флигель-адъютанта полковника Н.А. Петровского.

Петровская Александра Павловна (Сандра, Сандра П.), урожденная Шилова, жена полковника Н.А. Петровского.

Петровский Николай Александрович, флигель-адъютант, полковник лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка.

Петюша, см. Петр Николаевич, Великий князь.

Петя, см. Петр Александрович.

Пильц Александр Иванович, действительный статский советник, могилевский губернатор; 14 февраля 1916 назначен товарищем министра внутренних дел, 15 марта получил новое назначение на пост иркутского генерал-губернатора. В обоих назначениях заменял С.П. Белецкого.

Пименов, механик на императорской яхте “Штандарт”.

Пистолькорс фон, Александр Эрикович (Аксель, муж Али), 1887-?, камер-юнкер, поручик запаса при штабе гвардии, поклонник Г. Распутина, многократно посещавший его.

Пистолькорс фон, Александра Александровна (Аля, сестра Ани), 1889-?, урожденная Танеева, родная сестра А.А. Вырубовой, жена камер-юнкера А.Э. Пистолькорс (с 1908 г.). Горячая поклонница Г. Распутина, входившая в его ближайший кружок, многократно посещавшая его вместе с сестрой.

Пистолькорс фон, Эрик Августович, 1853-1935, генерал-лейтенант, бывший муж Ольги Валериановны Гогенфельзен.

Питирим (Павел Васильевич Окнов), 1858-1919, экзарх Грузии, архиепископ карталинский и кахетинский. С ноября 1916 г. митрополит петроградский и ладожский, член Святейшего Синода. Находился в дружеских отношениях с Г. Распутиным. После отречения Царя арестован, подвергался издевательствам, освобожден после сложения сана.

Плансон Константин Антонович, контр-адмирал, начальник штаба командующий морскими силами Черного моря. Во время войны произведен в вице-адмиралы, позднее заменен вице-адмиралом Покровским, назначен членом Адмиралтейского совета.

Платон, архиепископ алеутский и американский, экзарх Грузии, архиепископ карталинский и кахетинский, член Святейшего Синода.

Плаутина Мария Михайловна, урожденная Раевская, жена отставного гвардии полковника Н.С. Плаутина.

Плаутин Н.С., отставной гвардии полковник.

Плеве Павел Адамович, 1850-1916, генерал от кавалерии, до войны командующий войсками московского военного округа, во время войны командующий 5 армией. Короткое время был командующим Северо-Западным фронтом. В феврале 1916 года уволен от занимаемой должности в связи с назначением в Государственный совет.

Плевицкая Надежда Васильевна, певица.

Плен Иван Михаилович, гвардии полковник, в 1913-1916 гг. состоял при Великом князе Борисе Владимировиче.

Плото, германский подданный, арестованный по подозрению в шпионаже.

По Поль-Мари, генерал французской службы, с января 1916 состоял при ставке в качестве военного представителя французского верховного командования.

Погребняков Николай Антонович, полковник лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады, командир 4-й батареи.

Погуляев Сергей Сергеевич, контр-адмирал свиты Его Величества, командовал эскадренным миноносцем “Капитан Сакен” и крейсером “Кагул”. С февраля 1916 г. — начальник 1-й бригады линейных кораблей Черного моря.

Погуляева Надежда Александровна, урожденная Ветшанина, по первому мужу Павлова, жена Свиты Его Величества контр-адмирала С.С. Погуляева.

Подгурский, капитан 2-го ранга подводной дивизии Балтийского флота.

Поклевский-Козелл Станислав Альфонсович, ?-1916, камергер, действительный статский советник, масон, русский посланник в Бухаресте (1914-1917). В 1915 г., когда Царь ждал, что Румыния выступит в войне на стороне России, Поклевский-Козелл делал все, чтобы она осталась нейтральной. Изменник, желал поражения России в войне.

Покотило Василий Иванович, генерал от кавалерии, войсковой атаман Донского Казачьего войска, позднее походный атаман при ставке верховного главнокомандующего. В апрелеоктябре 1916 г. — главный начальник снабжения армий Северного фронта, затем член Военного совета.

Покровская Л.

Покровский Николай Николаевич, 1865-?, тайный советник, член Государственного совета, государственный контролер, с ноября 1916 г. — министр иностранных дел.

Поливанов Алексей Андреевич, 1855-1920, генерал от инфантерии, член Государственного совета, военный министр с июня 1915 по март 1916 г. Активный масон, участник заговора против Царя.

         Полина

Полушкин Александр Сергеевич, капитан 2-го ранга Гвардейского экипажа.

Поляков Савва Филиппович, надворный советник, лекарский помощник при императорской главной квартире.

Поляков Федор Петрович, доктор медицины, почетный лейб-медик. Попов, лейтенант Гвардейского экипажа.

Порецкая Елизавета Владимировна, урожденная Вешнякова, жена Свиты Его Величества генерал-майора А.Н. Порецкого.

Порецкий Александр Николаевич, ?-1915, генерал-лейтенант, командир лейб-гвардии Измайловского полка и сводно-гвардейского батальона.

         Потоцкая Антуанетта

“Премудрость”см. Горемыкин Иван Логгинович.

Протопопова, жена А.Д. Протопопова.

Протопопов Александр Дмитриевич (Калинин), 1866-1918, действительный статский советник, симбирский губернский предводитель дворянства, депутат III и IV Государственной думы, октябрист, с сентября 1916 года — управляющий Министерством внутренних дел. На занимаемом посту проявлял слабость и нерешительность, что способствовало развитию трагических процессов в политической жизни страны начала 1917 года. Убит большевиками.

Прутченко Николай Михайлович, полковник лейб-гвардии Гусарского полка, состоял при Великом князе Борисе Владимировиче.

Прутченко Ольга Васильевна, урожденная княжна Оболенская, жена полковника лейбгвардии Гусарского полка Н.М. Прутченко.

Прутченко Сергей Михаилович, камергер, член Совета министра народного просвещения, попечитель петербургского учебного округа.

Пуанкаре Раймонд, 1860-1934, президент французской республики (1913-1920).

Пуришкевич Владимир Митрофанович, 1870-1920, помещик, один из инициаторов создания Союза русского народа, организатор Палаты Михаила Архангела, депутат II и IV Государственной думы от Бессарабской губернии. Враг Г. Распутина и участник его убийства.

Пурцеладзе, жена офицера 13-го гренадерского Эриванского полка.

Пурцеладзе Отар, офицер 13-го гренадерского Эриванского полка.

Пустовойтенко Михаил Саввич, генерал-лейтенант, генерал-квартирмейстер ставки верховного главнокомандующего при генерале Алексееве. С осени 1916 г. командовал пехотной дивизией.

Путятин Александр Михайлович (Алек), князь, младший сын князя М.С. Путятина. Путятин Михаил Сергеевич, 1861-?, князь, генерал-майор, начальник царскосельского дворцового управления.

Путятин Сергей Михайлович (Гуля), 1893-1966, князь, офицер лейб-гвардии 4-го Стрелкового Императорской фамилии полка. Старший сын кн. М.С. Путятина. Женат на Великой княгине Марии Павловне (младшей).

Пэджет, сэр Артур, генерал-адъютант английского короля Георга V, в феврале 1915 и 1916 гг. приезжал в царскую ставку.

Пэджет, леди Мюриель, английская сестра милосердия, работавшая в английском лазарете в Петрограде и на фронте.

Равтопуло (Рафтопуло), офицер.

Радзвилл Мария (Бишетт), светлейшая княгиня, урожденная графиня Браницкая, жена светлейшего князя Георгия Радзивилла.

Радко-Дмитриев, болгарский генерал, получил известность в балканскую войну 19121913, некоторое время болгарский посланник в России. Во время войны 1914-1918 гг. добровольно поступил на службу в русскую армию. Последовательно командовал 8-м армейским корпусом, 3-й армией (которую принял от генерала Рузского и от командования которой был отрешен после Галицийской катастрофы 1915г.), Сибирским корпусом и 12-й армией.

         Радута

Раев Николай Павлович, 1857-?, действительный статский советник, член Совета министра народного просвещения, обер-прокурор Святейшего Синода. Находился в хороших отношениях с Г. Распутиным и даже посещал его.

Раевский Михаил Михайлович, флигель-адъютант, полковник лейб-гвардии Гусарского полка. Во время войны командовал 30-м Донским казачьим полком.

Рантцау Анна, графиня.

Распутин-Новых Григорий Ефимович (Наш Друг), 1869-1916, крестьянин села Покровское, Тюменского уезда, Тобольской губернии, глубоко верующий православный человек, посвятивший свою жизнь странничеству по святым местам и благотворительности, обладал большим духовным влиянием на Царя и Царицу. Кампания клеветы против Распутина, а потом и его убийство были спланированы и организованы масонским подпольем в целях дискредитации Царя и захвата верховной власти. Исторические и архивные источники не подтверждают выдвинутых против Распутина обвинений в хлыстовстве, разврате, пьянстве и финансовых махинациях.

Распутина-Новых Прасковья Федоровна, 1867-1929, жена Г.Е. Распутина, от брака с которой у него было две дочери и сын. В 1929 г. сослана в Салехард, где и погибла.

Ратаев Иван Дмитриевич, князь, гвардии подполковник, полицмейстер Зимнего дворца.

Ратцих (Радциг) Н.А., камердинер Царя.

Ратькова-Рожнова Марианна.

Раух Георгий Оттонович, генерал-лейтенант, командир лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка, начальник 10-й кавалерийской дивизии, начальник 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, 1-го и 2-го гвардейского корпусов.

Рауш-фон-Траунбенберг Евгений Александрович, командир лейб-гвардии Кирасирского Императрицы Марии Федоровны полка, помощник командующего войсками Варшавского военного округа.

Раухфус Карл Андреевич, 1835-1915, действительный статский советник, директор и главный врач детской больницы принца Ольденбургского, с 1876 г. — лейб-педиатр.

Рафтопуло см. Равтопуло.

РашпильГеоргий Антонович (Юзик), офицер Собственного Его Величества Конвоя.

Ребиндер Елизавета Павловна (Лиза), ?-1916, урожденная графиня Кутайсова, жена Н.А. Ребиндер, попечительница харьковской общины сестер милосердия Красного Креста.

Ребиндер Мария (Маня)

Ребиндер Николай Алексеевич, действительный статский советник, шталмейстер, член Государственного совета по выборам, харьковский предводитель дворянства.

Ребиндер Сергей Александрович, граф, офицер гвардейской конной артиллерии.

Редигер Александр Федорович, 1853-?, генерал от инфантерии, начальник канцелярии военного министра (1890-1905), военный министр (1905-1909), член Государственного совета.

Рейн Георгий Ермолаевич, 1854-?, тайный советник, член Государственного совета, почетный лейб-хирург, доктор медицины, председатель медицинского совета Министерства внутренних дел, с сентября 1916 г. главноуправляющий государственным здравоохранением.

Рейтерн Владимир Евстафьевич, граф, барон Нолькен, егермейстер, член Государственного совета, курляндский губернский предводитель дворянства.

Рейшах-Рит Борис Леонидович, ?-1916, граф, ротмистр, офицер придворной конюшенной части, сотрудник Царскосельского района Красного Креста.

Рейшах-Рит, графиня, вдова офицера Б.Л. Рейшах-Рит.

Ренненкампф Павел Карлович фон, 1854-1918, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, командующий 1-й армией Северо-Западного фронта (1914), после неудач под Лодзью в ноябре 1914 отстранен от командования, а в октябре 1915 уволен от службы.

Ресин Алексей Алексеевич, генерал-майор свиты Его Величества, с августа 1914г. командир Собственного Его Величества Сводного пехотного полка.

Решетников Николай Иванович, 1856-?, потомственный почетный гражданин г. Москвы, сын горячей почитательницы Распутина Решетниковой Анисьи Ивановны, у которой Распутин останавливался в Москве. Находился в дружеских отношениях с Распутиным, часто приезжал к нему из Москвы.

Ридезель Мориц, барон фон Эйзенбах, камергер, обер-шталмейстер гессенского Двора.

Ридезель В., барон фон Эйзенбах, обер-камергер, церемониймейстер гессенского Двора.

Ридигер-БеляевАлександр Алексеевич, генерал-майор, состоял при Великом князе Андрее Владимировиче, офицер лейб-гвардии Драгунского полка.

Ридигер-Беляева Мария (Мари), жена генерал-майора А.А. Ридигер-Беляева, состоявшего при Великом князе Андрее Владимировиче, бывшем офицере лейб-гвардии Драгунского полка.

Ридигер, вдова офицера Грузинского полка В.Ф. Ридигера.

Риккель, глава бельгийской миссии в ставке.

Риман, офицер, заведующий одним из санитарных императорских поездов.

Римский-Корсаков Александр Александрович, шталмейстер, тайный советник, сенатор, член Государственной думы, в 1905-1909 гг. ярославский губернатор.

Puma X. См. Хитрово Маргарита Сергеевна.

Риттих Александр Александрович, 1868-?, гофмейстер, сенатор, товарищ министра земледелия, с ноября 1916 г. — управляющий министерством земледелия.

Рогович Алексей Петрович (Рогозин), 1858-?, гофмейстер, член Государственного совета, тайный советник, товарищ обер-прокурора Святейшего Синода, неоднократно бывал у Г. Распутина.

Рогозин см. Рогович Алексей Петрович.

Родзевич Адольф Адольфович, полковник лейб-гвардии Финляндского полка, управляющий конторой Двора Великой княгини Ольги Александровны и принца Петра Александровича Ольденбургского, позднее, когда они развелись, — управляющий Двором Великой княгини Ольги Александровны.

РодзянкоAннa. Николаевна, жена М.В. Родзянко.

Родзянко Михаил Владимирович, 1859-1924, действительный статский советник, один из лидеров октябристов, председатель III и IV Государственной думы, в 1917 г. — председатель Временного комитета Государственной думы, активно участвовал в интригах против Царя и Г. Распутина.

Родионов Николай Николаевич, старший лейтенант Гвардейского экипажа, входил в ближайшее окружение Царя.

Розенбах Лидия Николаевна, фрейлина, дочь генерал-адъютанта, Николая Оттоновича Розенбаха (1836-1901), члена Государственного совета.

Роман Петрович, 1896-1978, князь, сын Великого князя Петра Николаевича и Милицы Николаевны, княжны Черногорской. С 1921 женат на графине Прасковье Дмитриевне Шереметевой (1901-?).

РомановаAннa Павловна, комнатная девушка Царицы, добровольно последовала за царской семьей, в Тобольск, но не была допущена.

Романовский, генерал-квартирмейстер 8-й армии, ездивший в составе специальной комиссии за границу.

Ронжин Сергей Александрович, генерал-майор, до войны помощник начальника отдела военных сообщений Главного управления Генерального штаба, во время войны главный начальник военных сообщений.

Россети-Солеско Федор Георгиевич, сын румынского посланника в России Г.К. Россети-Солеско, атташе румынского посольства в Берлине.

Ростислав Александрович (Ростислав), 1902-1977,князь, сын Великого князя Александра Михайловича, с 1928 г. женат на Александре Павловне Голицыной.

Ростовцев Дмитрий Иванович, полковник лейб-гвардии Павловского полка, управляющий канцелярией дворцового коменданта.

Ростовцев Яков Николаевич, граф, действительный статский советник, гофмаршал, заведующий канцелярией Царицы, ее личный секретарь и управляющий делами царских детей, член Верховного совета по призрению семей лиц, призванных на войну, комитета помощи русским военнопленным.

Рощаковский МихаилСергеевич, офицер флота, во время войны руководил строительными работами на Мурмане.

Рубинштейн Дмитрий Львович, 1877-?, крупный биржевой деятель и аферист, масон, под видом благотворительности в своих финансовых махинациях пытался использовать Г. Распутина, который быстро в нем разобрался, отказался принимать, а впоследствии содействовал его высылке.

Руднев, раненый офицер.

Рузский Николай Владимирович, 1854-1918, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, член государственного и Военного советов. Во время войны командующий 3-й армией, а затем главнокомандующий армиями Северо-Западного и Северного фронтов. Активный масон, участник заговора против Царя, изменник. В ставке Рузского (Псков) Царь подписал акт отречения. Убит большевиками в качестве заложника.

Руммель Юлий Альфонсович фон, офицер лейб-гвардии артиллерийской бригады. Русин Александр Иванович, 1861-1956, адмирал, начальник морского генерального штаба, с 1915г. — помощник морского министра.

Рухлов Сергей Васильевич, 1853-1918, государственный секретарь, член Государственного совета, действительный статский советник, министр путей сообщения (1909-1915 гг.). Рыльский Константин Иосифович, генерал-майор, начальник штаба 1-го гвардейского корпуса.

Рябушинский Павел Павлович, член Государственного совета, председатель Московского военно-промышленного комитета, редактор-издатель московской ежедневной газеты “Утро России”. Активный масон.

Саблер Владимир Карлович (в 1915 г. взял фамилию жены — Заблоцкой-Десятовской), 18451918, действительный тайный советник, государственный секретарь, сенатор, член Государственного совета, обер-прокурор Святейшего Синода (1911-1915).

Саблин Александр Павлович, офицер, брат Н.П. Саблина, входившего в ближайшее окружение Царя.

Саблин Михаил Павлович, контр-адмирал Черноморского флота, командир линейного корабля “Ростислав”.

Саблин Николай Васильевич, капитан 2-го ранга Гвардейского экипажа.

Саблин Николай Павлович (Н.П.), флигель-адъютант, капитан 1-го ранга Гвардейского экипажа, в 1912-1915 гг. старший офицер императорской яхты “Штандарт”, а с 1916 г. — ее командир. Входил в ближайшее окружение Царя и Царицы, пользовался их особым доверием. Сразу же после отречение предал их.

Савина Мария Гавриловна, 1854-1915, артистка Александрийского театра в Петрограде.

Саввич Сергей Сергеевич, генерал от инфантерии, в начале войны комендант Владивостокской крепости, командир 4-го Сибирского армейского корпуса, начальник штаба армий Юго-Западного фронта, затем командовал 16-м армейским корпусом.

Савинский Александр Александрович, шталмейстер, действительный статский советник, в 1913-1915 гг. — русский посланник в Софии.

Сазонов Сергей Дмитриевич, 1860-1927, гофмейстер, член Государственного совета, товарищ министра иностранных дел (1909-1910), министр иностранных дел (1910-1916), вел переговоры с Германией, завершившиеся Потсдамским соглашением.

Сайкс, подполковник английской службы, дипломат, приезжал в царскую ставку весной 1916 г.

Сайн-Витгенштейн Елизавета Дмитриевна, светлейшая княгиня, урожденная Набокова, жена светлейшего князя Г.Ф. Сайн-Витгенштейна, бывшая фрейлина.

Сайн-Витгенштейн Леонила Ивановна, 1816-?, светлейшая княгиня, урожденная княжна Барятинская, вдова светлейшего князя Сайн-Витгенштейна.

Салтанов Алексей Васильевич, капитан 2-го ранга Гвардейского экипажа.

Самарин Александр Дмитриевич, 1871-?, егермейстер, член Государственного совета, московский губернский предводитель дворянства, исполняющий должность обер-прокурора Святейшего Синода. Намечался в воспитатели к Наследнику, в конце 1916 года председатель Постоянного совета объединенного дворянства.

Самойлов Андрей Павлович, полковник лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка.

Самсонов Александр Васильевич, 1859-1914, генерал от кавалерии; до войны — туркестанский генерал-губернатор, командующий войсками Туркестанского военного округа, в войну — командующий 2-й армией Северо-Западного фронта. Погиб в битве при Танненберг-Сольдау (август 1914).

Сандра см. Петровская Александра Павловна.

СандраГ.см. Гартвиг Александра Павловна.

СандраО. см. Оболенская Александра Николаевна.

СандраП. см. Петровская Александра Павловна.

СандраШ. см. Шувалова Александра Илларионовна.

Сандро см. Александр Михайлович, Великий князь.

Сандро Л. см. Лейхтенбергский Александр Георгиевич.

Саррайль, французский генерал, главнокомандующий союзными экспедиционными войсками на Балканском полуострове.

Сахаров, поручик 8-го Лубенского гусарского полка.

Сахаров Владимир Викторович, 1853-?, генерал от кавалерии; в 1904-1905 гг. — начальник штаба главнокомандующего сухопутными и морскими силами, действовавшими против Японии. С 1914 года — командир 2-го корпуса, затем командующий 2-й армией и группы войск, действовавших на румынском фронте.

         Сахарова

Саша тетя см. Нарышкина Александра Николаевна.

Саша К. см. Козен Александра Александровна.

Сашка, см. Воронцов-Дашков Александр Илларионович.

Светличный, урядник Собственного Его Величества конвоя.

Свечин Владимир Владимирович, флигель-адъютант, полковник лейб-гвардии Преображенского полка.

Свечин, полковник, командир 6-го Финляндского стрелкового полка.

Свечин, генерал.

Свиньин Владимир Александрович,?-1915, капитан 2-го ранга. Убит при обстреле.

         Святополк-Четвертинская Леонила Станиславовна, княгиня.

СедовНиколай Яковлевич, офицер Крымского конного Императрицы Александры Федоровны полка, после отречения участвовал в попытке спасти царскую семью, позднее принял монашеский постриг, проживал в Святой земле.

Секретов (Секретарев) Петр Иванович, генерал-майор, начальник военной автомобильной школы и заведующий всеми автомобильными ротами на фронте.

Селиванов Андрей Николаевич, 1847-?, генерал от инфантерии, член Государственного совета, командующий 2-й армией, осаждавшей Перемышль.

Семенов Петр Иосифович, капитан лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады.

Серафим (в миру Чичагов), архиепископ тверской и кашинский.

Серафим, игумен.

Сергеев Яков Тихонович, полковник, командир 21-го Восточно-Сибирского Императрицы Александры Федоровны полка.

Сергей Александрович, 1857-1905, Великий князь, сын Александра II, московский генерал-губернатор (1891-1905). С 1884г. женат на Елизавете Федоровне, принцессе Гессенской, родной сестре Царицы. Убит в Москве террористом.

Сергей Михайлович (Сергей, Сергей М.), 1869-1918, Великий князь, генерал-адъютант, генерал от артиллерии, генерал-инспектор артиллерии, с января 1916 г. полевой генерал-инспектор артиллерии при верховном главнокомандующем. Убит большевиками в Алапаевске.

Сергий (Иоанн Николаевич Страгородский), 1867-1944, архиепископ финляндский и выборгский, член Святейшего Синода, в 1904-1905 гг. помогал Г. Распутину, содействовал его приближению ко Двору. В советское время — патриарший местоблюститель, а с 1943 г. — патриарх Московский и всея Руси.

Сережа, см. Танеев С.А.

СИГ

Сигизмунд-Вильгельм (Бобби), принц Прусский, племянник Царицы.

Силаев Лев Захарович, флигель-адъютант, полковник 13-го лейб-гренадерского Эриванского полка, намечался в его командиры, но отказался по болезни.

         Силаев

Силаева, жена флигель-адъютанта, полковника Л.З. Силаева.

Сиротинин Василий Николаевич, тайный советник, лейб-медик.

Скалон Екатерина Николаевна, урожденная Хомякова, жена флигель-адъютанта М.Н.Скалона.

         Скалон

Скарятин Владимир Владимирович, генерал-лейтенант, егермейстер.

Скворцов Михаил Алексеевич, подъесаул Собственного Его Величества Конвоя.

Скоропадский Павел Петрович, генерал-лейтенант, генерал-майор свиты Его Величества, командир лейб-гвардии Конного полка. В 1918 — “гетман” Украины.

Смирнов, раненый офицер.

Солдатенкова Александра Иосифовна, жена сотника Собственного Его Величества Конвоя.

Солнечный Луч — Царевич Алексей.

Соловово

Соловьев Борис Николаевич, поручик, сын казначея Святейшего Синода, друга и почитателя Г. Распутина Н.В. Соловьева, в дни февральской смуты использовался Царицей как доверенное лицо для передачи ее писем Царю, в октябре 1917 г. женился на дочери Г. Распутина Матрене. В январе 1918 г. привез царской семье в Тобольск письма, посылки и деньги. Жил в Покровском и в Тюмени, откуда поддерживал связь между царской семьей и организацией А.А. Вырубовой. Соловьев состоял секретарем при банкире-масоне К. Ярошинском и сам был масоном. Его миссия в Тобольске имела цель не допустить спасения царской семьи.

Сольский Дмитрий Мартынович, 1833-1910, граф, действительный тайный советник, государственный секретарь, государственный контролер (1878-1889), председатель Департамента государственной экономики (1893-1905), председатель Государственного совета и Комитета финансов (1905-1906).

Соня см. Джамбакуриан-Орбелиани.

Сосновская Любовь Семеновна, по первому браку княгиня Вадбольская, урожденная Тюмянцева, жена И.В. Сосновского, одесского градоначальника.

София, королева греческая, урожденная принцесса Прусская, жена короля Константина I, сестра Императора Вильгельма II.

Спиридович Александр Иванович, 1873-?, генерал-майор, начальник отдельного корпуса жандармов, дворцовой охраны (1906-1912), управляющий дворцовой комендатурой, сопровождал Царя в ставку. С августа 1916 г. — ялтинский градоначальник. Неоднократно бывал у Г. Распутина.

Стана, см. Анастасия Николаевна, Великая княгиня.

Старик, см. Фредерикс Владимир Борисович.

Старик, см. Штюрмер Борис Владимирович.

Старица см. Мария Михайловна.

СтаховичПавел Александрович, генерал-лейтенант, командир лейб-гвардии Уланского Его Величества полка, окружной генерал-квартирмейстер штаба войск гвардии и петербургского военного округа, начальник 2-й отдельной кавказской бригады. В начале войны генерал для поручений при генеральном инспекторе кавалерии и член совета главного управления государственного коннозаводства. С 1915г. управляющий государственным коннозаводством.

Стенбок-Фермор Мария Александровна (Маша Штенбок), ?-1916, графиня, урожденная графиня Апраксина, вдова графа Владимира Александровича Стенбок-Фермора, бывшая фрейлина.

Степанов Михаил Петрович, генерал от кавалерии, состоял при Великой княгине Елизавете Федоровне.

СтишинскийАлександр Семенович, 1851-?, член Государственного совета, товарищ министра внутренних дел (1899-1904), главноуправляющий Департаментом земледелия и землеустройства (1906), член I Государственной думы.

Столыпин Петр Аркадьевич, 1862-1911, государственный секретарь, гофмейстер, член Государственного совета. В 1903-1906 гг. — саратовский губернатор, в 1906-1911 гг. — министр внутренних дел, председатель Совета Министров, шеф жандармов. Убит сионистом Д.Г. Богровым.

Столыпина Ольга Борисовна, урожденная Нейдгардт, вдова П.А. Столыпина. Страшевич, офицер.

Стреблов Иван Богданович, художник.

Струве Сергей Густавович, ?-1915, флигель-адъютант, штаб-ротмистр лейб-гвардии Конного полка, убит в бою.

Струков Николай Владимирович, камергер, статский советник, управляющий императорским фарфоровым и стеклянным заводом.

Стэд, английский публицист.

Суворин Борис Алексеевич, редактор газеты “Вечернее время”.

Суворин Михаил Алексеевич, редактор газеты “Новое время”.

Суслик см. Варнава, епископ.

Сухомлинов Владимир Александрович, 1848-1926, генерал от кавалерии, генерал-адъютант, член Государственного совета. Генерал-губернатор и командующий войсками Киевского военного округа (1904-1908), начальник Генерального штаба (1908), военный министр (1909-1915). В июне 1915 по фальсифицированному обвинению в государственном преступлении отстранен от должности и заключен в крепость. В 1917 г. приговорен к пожизненному заключению за “неподготовленность” русской армии к мировой войне, в 1918 г. освобожден.

Сухомлинова Екатерина Викентьевна (Викторовна), 1882-?, урожденная Гашкевич, по первому мужу Бутович, жена военного министра В.А. Сухомлинова (была на 34 года моложе его). Много раз посещала Г. Распутина.

Сыробоярская Мария Мартиановна, жена полковника 9-й артиллерийской бригады В.А.Сыробоярского, мать генерал-майора А.В. Сыробоярского. Переписывалась с Царицей в самое трудное время.

Сыробоярский Александр Владимирович, 1888-1946, генерал-майор, сын полковника В.А. Сыробоярского. Войну начал штаб-капитаном, в 1916 г. — командир 15-го бронедивизиона. Был три раза ранен, находился на излечении в лазарете Царицы в Царском Селе, где и познакомился с Царицей, переписывался с ней в самое трудное время, умер в США.

Сыробоярский Владимир Александрович, полковник 9-й артиллерийской бригады.

Танеев Сергей Александрович (брат Ани, Сережа), церемониймейстер Высочайшего Двора, родной брат А. Вырубовой.

Танеев Александр Сергеевич, 1850-1918, государственный секретарь, обер-гофмейстер, главноуправляющий собственной Его Величества канцелярией (1896-1917), член Государственного совета, почетный член Академии наук, отец горячих поклонниц Г. Распутина А.А. Вырубовой и А.А. Пистолькорс.

Танеева Надежда Илларионовна, урожденная Толстая, жена Александра Сергеевича Танеева, мать А.А. Вырубовой и А.А. Пистолькорс.

Танкрей, генерал.

Татаринов, полковник, русский военный агент в Румынии в 1916 г., по-видимому, его жена Анна Михайловна Татаринова посещала Г. Распутина.

Татищев Владимир Сергеевич, граф, действительный статский советник, председатель правления товарищества для торговли и промышленности в Персии и Средней Азии, председатель правления Объединенного банка.

Татищев Дмитрий Николаевич, генерал-лейтенант, командующий отдельным корпусом жандармов.

Татищев Илья Леонидович, ?-1918, граф, генерал-адъютант, генерал-лейтенант, в 1905-1914 г. состоял при Императоре Вильгельме II. После отречения Царя добровольно отправился с ним в ссылку, убит большевиками.

Татьяна, сестра милосердия.

Татьяна Андреевна, см. Громова.

Татьяна Константиновна, 1890-?, княгиня, старшая дочь Великого князя Константина Константиновича, с 1911 замужем за князем К.Н. Багратион-Мухранским (1889-1915).

Татьяна Николаевна, 1897-1918, Великая княжна, вторая дочь Царя. Убита большевиками в Алапаевске вместе со всей семьей.

Таубе Георгий Николаевич, барон, мичман Гвардейского экипажа.

Таубе Дмитрий Фердинандович, офицер лейб-гвардии 1-го стрелкового батальона.

Текстор, германская подданная, жившая в Баварии.

Тео Нирод, см. Нирод Федор Максимилианович.

Тетерятников Никита Кузьмич, камердинер Царя.

Тизенгаузен Герман Германович, офицер лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка.

Тимирев Сергей Николаевич, капитан 1-го ранга штаба командующего морскими силами Балтийского флота.

Тимирязев Василий Иванович, действительный тайный советник, член Государственного совета, министр торговли и промышленности в 1905-1906 гг. и в 1909г. С 1910г. председатель совета Русского для внешней торговли банка и Русско-английской торговой палаты.

Тино, см. Константин, король Греческий.

Тинхен, см. Елена Георгиевна, принцесса Саксен-Альтенбургская.

Ткаченко Михаил Степанович, ?-1916, художник морского министерства.

Тодди, см. Вольдемар-Вильгельм, принц Прусский.

Толстая Ирина Дмитриевна, графиня, дочь графов Д.И. и Е.М. Толстых. Д.И. Толстой возглавлял музей Императора Александра III.

Толстая Зинаида Сергеевна, урожденная Бехтеева, жена полковника П.С. Толстого, сестра известного поэта С.С. Бехтеева. После отречения состояла в переписке с Царицей.

Толстой Иван Иванович, 1856-1916, граф, обер-гофмейстер, вице-президент Академии художеств (1893-1905), почетный член Академии наук, министр народного просвещения (19051906), петроградский городской голова до февраля 1916 г.

Толь Александр Александрович, граф, полковник, лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка. Во время войны — командир 2-го гусарского Павлоградского полка.

Тони

Тора, см. Виктория, принцесса Шлезвиг-Голштинская.

Торби Надежда Михайловна (Надя), графиня, дочь Великого князя Михаила Михайловича, в 1916 г. вышла замуж за Георга, принца Баттенбергского.

Тория, см. Виктория, английская принцесса, дочь короля Эдуарда VII.

Трепов Александр Федорович, 1862-1928, государственный секретарь, член Государственного совета, сенатор, егермейстер. С октября 1915г. — управляющий министерством путей сообщения. В ноябре-декабре 1916 г. — председатель Совета Министров, отстранен за требование удаления из Петербурга Г. Распутина и увольнения А.Д. Протопопова. Не признал отречения Царя и после октября 1917 г. стремился восстановить династию на престоле с финансовой и военной помощью Германии.

Трепов Дмитрий Федорович, 1855-1906, генерал-майор свиты Его Величества, московский полицмейстер (1896-1904), товарищ министра внутренних дел и командующий отдельным Корпусом жандармов (с января 1905 г.), позднее петербургский генерал-губернатор, умер в должности дворцового коменданта.

Трепов Федор Федорович, 1854-1938, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, член Государственного совета, сенатор, в 1908-1914 гг. занимал пост киевского, подольского и волынского генерал-губернатора. Во время войны помощник верховного начальника санитарной и эвакуационной части, с октября 1916 г. — военный губернатор областей Австро-Венгрии, занятых по праву войны.

Трина, см. Шнейдер Екатерина Адольфовна.

Трифон (князь Борис Петрович Туркестанов), 1861-1934, епископ Дмитровский. С 1914г. — полковой священник на передовых позициях. В 1916 г. уволен на покой по болезни. С 1923 — архиепископ, с 1931 — митрополит. Выступал против Г. Распутина.

Троицкий

Троицкий Владимир Иоанникиевич, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, командир лейб-гвардии Павловского полка, позднее командир 2-ой гвардейской пехотной дивизии. Во время войны командовал войсками Киевского военного округа.

Трубецкой Владимир, князь.

Трубецкой Юрий Иванович, князь, генерал от кавалерии, командир Собственного Его Величества Конвоя. Во время войны — командир 2-ой кавалерийской дивизии и особого конного отряда.

Трубников

Туманов Николай Евсеевич, князь, инженер-генерал, член Военного совета, начальник Двинского военного района. С сентября 1915 г. на посту главного начальника Петроградского военного округа, а с июня 1916 г. — главный начальник снабжения армий Западного фронта.

Тутельберг Мария Густавовна, камер-юнгфера Царицы, добровольно отправилась с царской семьей в ссылку.

Тучков, заведующий императорским поездом-складом.

Тюдельс (Тутельс), см. Тутельберг Мария Густавовна.

Тютчева Софья Ивановна, 1870-1957, фрейлина Царицы, интриговала против Г. Распутина, разносила беспочвенные сплетни и слухи, в 1912г. уволена от Двора, позднее член Елизаветинского благотворительного общества и московского комитета общества Красного Креста.

Угрюмов Алексей Петрович, вице-адмирал, вице-председатель крепостного совета морской крепости Императора Петра Великого, позднее начальник главного управления кораблестроения.

Урусов Николай Петрович, 1864-?, князь, сенатор, шталмейстер, екатеринославский предводитель дворянства, представитель Красного Креста.

Урусов Юлий Дмитриевич, шталмейстер, тайный советник.

Урусов Сергей Петрович, князь, сенатор, шталмейстер, тайный советник, чиновник особых поручения при министре внутренних дел, главный редактор “Правительственного вестника”.

Усов Адриан Владимирович, генерал-майор, командир лейб-гвардии 3-го стрелкового полка, позднее командир 1-й бригады гвардейской стрелковой дивизии, командир 22-й пехотной дивизии.

Уткина Анна Яковлевна, комнатная девушка Царицы, добровольно последовалаза царскойсемьей, но не была к ней допущена.

Ухтомская, княгиня, жена Н.С. Ухтомского.

Ухтомский Николай Сергеевич, офицер лейб-гвардии 4-го стрелкового полка.

Ушаковы, владельцы имения “Форос” в Крыму.

Фаберже Карл, ювелир.

Фабрице Маргарита (Гретхен), подданная Германии, находилась в приятельских отношениях с Царицей.

Фабрицкий Семен Семенович, контр-адмирал.

Фальцфейн, владелец имения “Аскания-Нова” в Крыму.

Федор Александрович (Федор), 1898-1968, князь, сын Великого князя Александра Михайловича и Ксении Александровны, родной сестры Царя. С 1923г. женат на Ирине Павловне, дочери Великого князя Павла Александровича и княгини Ольги Александровны Палей.

Федоров Сергей Петрович, 1861-1936, тайный советник, лейб-хирург, профессор Военно-медицинской академии, с осени 1915г. — в царской ставке.

Федосья Степановна, фельдшерица.

Феофан, епископ полтавский.

Фердинанд I, Царь болгарский.

Фердинанд (Нандо), король румынский.

Ферзен Николай Павлович, граф, генерал-майор Свиты Его Величества.

Ферзен София Александровна, графиня, жена генерал-майора Н.П. Ферзена.

Ферзен, офицер.

Филатов Николай Михаилович, генерал-майор, начальник ружейного полигона при офицерской стрелковой школе в Ораниенбауме.

Филлимор Ричард, английский контр-адмирал, английский морской агент при царской ставке.

Филипп Низьер Вашоль, 1849-1905, уроженец Лиона, спирит, предсказатель, врачеватель, пытался влиять на царскую семью.

         Финикин

Флавиан (Николай Николаевич Городецкий), 1841-1915, экзарх Грузии (1898-1901), с 1901 — архиепископ харьковский, затем митрополит киевский и галицкий, член Святейшего Синода.

Фок, ?-1916, генерал-майор, командир 3-й стрелковой дивизии, умер от ран.

Франц-Иосиф I, 1830-1916, австрийский Император с 1848 г., венгерский король с 1867 г.

Фредерикс Владимир Борисович (старик, отец Эммы), 1838-1922, барон, с 1913 г. — граф, генерал-адъютант, член Государственного совета, управляющий придворной конюшенной частью(1891-1892), помощник министра императорского Двора и уделов (1893-1897), министр императорского Двора и уделов (1897-1917). Входил в ближайшее окружение Царя.

Фредерикс Гедвига Алоизовна, графиня, статс-дама, урожденная Богушевская, жена графа В.Б. Фредерикса.

Фредерикс Эмма Владимировна (Эмма), графиня, фрейлина, дочь графа В.Б. Фредерикса.

Френч Джон, виконт, фильдмаршал английской армии, главнокомандующий силами английского экспедиционного корпуса во Франции (1914-1915), первый член Верховного Совета, начальник генерального штаба и генерал-инспектор войск английской армии.

Фриде Александр Алексеевич, офицер лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады.

Фридрих-Карл, герцог Гессенский.

         Фрици

Фролов Петр Александрович, генерал от инфантерии, член Военного совета. Во время войны — главный начальник Петроградского военного округа, главный начальник снабжения армий Северо-Западного фронта и товарищ военного министра.

Функ, фотограф.

Хабалов Сергей Сергеевич, 1858-1924, генерал-лейтенант, военный губернатор Уральской области, наказной атаман Уральского казачьего войска. С июля 1916 г. — главный начальник Петроградского военного округа. Получив 25 февраля приказ Царя прекратить в столице беспорядки, проявил преступную бездеятельность.

Хан-Гуссейн Нахичеванский, 1863-1919, генерал-адъютант, генерал от кавалерии. В начале войны — командир 2-й кавалерийской дивизии, а затем 2-го кавалерийского корпуса. Во второй половине 1916 г. — командир отдельного гвардейского кавалерийского корпуса.

Ханенко Анна Ивановна, жена члена Государственной думы В.А. Ханенко, дочь бывшего министра юстиции И.Г. Щегловитова.

Харитонов Петр Алексеевич, 1852-1916, государственный секретарь, член Государственного совета, сенатор, действительный тайный советник, государственный контролер (1907-1916).

Харламов Николай Петрович, действительный статский советник, член совета министра внутренних дел.

Харт А., доктор, представитель американского общества Красного Креста.

Хартен Эдуард Оскарович, полковник, командир 16-го драгунского Наследника Цесаревича полка.

Хвостов Александр Алексеевич, 1857-?, тайный советник, сенатор, член Государственного совета, министр юстиции (1915-1916), министр внутренних дел (июль-сентябрь 1916 г.).

Хвостов Александр Николаевич (Хвост, толстый Хвостов), 1872-1918, племянник А.А. Хвостова, нижегородский и вологодский губернатор, член IV Государственной думы, управляющий министерством внутренних дел (сентябрь 1915-март 1916). Неразборчивый в средствах карьерист и авантюрист, интриговал против Г. Распутина, подготавливал его убийство.

Хвостова Анастасия Владимировна, урожденная Ковалевская, жена А.А. Хвостова.

Хвощинский Василий Владимирович, лейтенант Гвардейского экипажа.

ХитровоЛюбовьВладимировна, 1863-1923, урожденная Молостова, жена С.К. Хитрово, праправнучка А.В. Суворова, умерла в Югославии.

Хитрово Маргарита Сергеевна (Рита), 1895-1952, фрейлина, последовала за царской семьей в Тобольск, но была арестована по приказу Керенского, умерла в США.

Хлебников Сергей Владимирович, офицер гвардии, причисленный к Собственной Его Величества канцелярии по ведомству Императрицы Марии.

Хогандоков Константин Николаевич, генерал-майор, начальник штаба 2-го кавалерийского корпуса, с января 1916 г. — военный губернатор Амурской области, наказный атаман Амурского казачьеговойска.

Хоменко, контр-адмирал, командир транспортного отряда Черноморского флота.

Храпов, раненый офицер.

Христофор Эрнест-Август, принц Гессенский.

Христофор (Христа), принц Греческий, младший сын греческого короля Георга I.

         Цветущий

Цейдлер Герман Федорович, доктор медицины, действительный статский советник, профессор.

Церетелли Ростислав Григорьевич, офицер 17-го Нижегородского драгунского полка, во время войны заведовал санитарным поездом Великой княжны Ольги Николаевны.

Чавчавадзе Давид Захарович, подполковник 17-го драгунского Нижегородского полка.

Чагин Иван Иванович (Джонни), ?-1912, контр-адмирал свиты Его Величества, командир императорской яхты “Штандарт”, застрелился.

Чагин Николай Иванович, ?-1915, генерал от артиллерии.

         Чахов

Чеботарев Порфирий Григорьевич, ?-1920, генерал-майор, командир 6-й Донской казачьей батареи, лейб-гвардии артиллерийской бригады.

Чеботарева Валентина Ивановна, ?-1918, жена генерал-майора П.Г. Чеботарева, дочь военного врача И.С. Дубягского, старшая сестра лазарета Царицы, поддерживала отношения с царской семьей после отречения.

Чебыкин Александр Несторович, генерал-лейтенант, командир лейб-гвардии 3-го стрелкового полка и 1-й бригады 2-й пехотной дивизии.

Челноков Михаил Васильевич, московский городской голова, кадет, главный уполномоченный Всероссийского союза городов в 1916 г. Активный масон, находился в тесной связи с братьями Гучковыми.

Чемадуров Терентий Иванович, камердинер Царя, был с царской семьей в ссылке, чудом остался жив.

Четвертинская, княгиня, см. Святополк-Четвертинская Леонила Станиславовна.

Чигаев Николай Федорович, статский советник, доктор медицины, профессор психоневрологического института, главный врач Свято-Троицкой общины сестер милосердия.

Чистяков, офицер Гвардейского экипажа.

Чичагов, см. Серафим, архиепископ тверской и кашинский.

Шавельский Георгий Иванович, протопресвитер армии и флота, находился при ставке верховного главнокомандующего.

Шагубатов Степан Константинович, офицер лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка.

Шапшал Семен Маркович (Кахам), гахам, духовный глава караимов (крымских евреев).

Шатилов Николай Павлович, генерал от инфантерии, член Государственного совета.

Шах-Багов (Шахбегов), прапорщик 13-го Эриванского гренадерского полка.

Шаховская Александра Михайловна, 1872-?, княгиня, жена князя В.Н.Шаховского.

         Шаховская Евгения Михайловна, 1890-?, княгиня, жена гражданского инженера, почитательница Г. Распутина.

         Шаховская Татьяна Федоровна, 1889-?, княгиня, горячая почитательница Г. Распутина, входила в его ближайшее окружение.

Шаховской Всеволод Николаевич, 1868-?, князь, гофмейстер, действительный статский советник, с февраля 1915г. — управляющий министерства торговли и промышленности. Находился в хороших отношениях с Г. Распутиным, неоднократно принимал его.

Шварц Алексей Владимирович, фон, генерал-инженер, преподаватель Николаевской инженерной академии, комендант крепости Карс.

Шведов, государственный преступник, повешенный за шпионаж.

Шведов Александр Константинович (Шурик), офицер Собственного Его Величества Конвоя (старший Шведов), генерал-лейтенант, вице-президент практической восточной академии, член главного управления российского общества Красного Креста, председатель Императорского общества востоковедения, состоял при императорской главной квартире.

Шведов Николай Константинович.

Швыбзик, см. Анастасия Николаевна, Великая княжна, дочь Царя.

Шебеко Вадим Николаевич, генерал-майор свиты Его Величества, гродненский губернатор, с февраля 1916 г. московский градоначальник.

Шевич, дочь военнослужащего, умершего в госпитале Царицы.

Шевич, раненый военнослужащий, находившийся в госпитале Царицы, умерший после ампутации ноги.

Шевич Георгий Иванович, генерал-майор свиты Его Величества, командир лейб-гвардии Гусарского полка, позднее — командир 1-й бригады 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, затем — в распоряжении Великого князя Николая Николаевича, наместника на Кавказе.

Шевич Дмитрий Дмитриевич, генерал-майор, командир лейб-гвардии Павловского полка.

Шевчук, сестра милосердия.

Шейдеман Сергей Михайлович, генерал от кавалерии, командир 2-го армейского корпуса. После гибели генерала А.В. Самсонова принял 2-ю (самсоновскую) армию, позднее командовал 1-м Туркестанским армейским корпусом.

Шервашидзс Георгий Дмитриевич, князь, обер-гофмейстер, с 1898г. состоял при Императрице Марии Федоровне.

Шервашидзе Константин Григорьевич, полковник 13-го гренадерского Эриванского полка.

Шереметев Дмитрий Сергеевич (Димка Шереметев), 1869-?, граф, флигель-адъютант, полковник Кавалергардского полка, находился в товарищеских отношениях с Царем, входил в его ближайшее окружение, покинул его после отречения.

Шереметева Анастасия Сергеевна, дочь егермейстера С.С. Шереметева.

Шереметева Ирина Илларионовна (Ира), графиня, урожденная графиня ВоронцоваДашкова, жена графа Д.С. Шереметева.

Шереховский

Шестериков Георгий Александрович, офицер лейб-гвардии Стрелкового полка.

Шипов Николай Николаевич, генерал-майор, командир Кавалергардского Императрицы Марии Федоровны полка.

Шипов Павел Дмитриевич, генерал-лейтенант, начальник пехотной дивизии, ранее генералмайор свиты Его Величества.

Ширинский-Шихматов Алексей Александрович, князь, гофмейстер, сенатор, член Государственного совета, профессор Петербургского университета.

Ширинский-Шихматов Сергей Александрович, князь, капитан 1-го ранга Гвардейского экипажа.

Шмидт Иоганн Иванович, член учебного комитета при учебном отделе Министерства путей сообщения, инженер путей сообщения.

Шнейдер Варвара Петровна, художница, попечительница женской школы народного искусства имени Императрицы Александры Федоровны.

Шнейдер Екатерина Адольфовна (Трина), ?-1918, дочь надворного советника Шнейдера, гоф-лектриса Царицы, преподавала ей русский язык. Была предана царской семье, добровольно отправилась с ней в ссылку, за что была убита большевиками в Перми.

Шпейер Анна Эрастовна, вдова тайного советника, сенатора А.Н. Шпейера, умершего в марте 1916 г.

Штакельберг Николай Карлович, барон, церемониймейстер.

Штакeльберг Рудольф Александрович, барон, церемониймейстер.

Штенбок Маша, см. Стенбок-Фермор Мария Александровна.

Штейн Эрве Карлович фон, офицер Крымского конного Императрицы Александры Федоровны полка.

Штюрмер Борис Владимирович, 1848-1917, председатель Тверской губернской земской управы (1892-1894), новгородский (1894-1896), ярославский (1896-1902) губернатор, директор Департамента общих дел министерства внутренних дел (1902-1904), с 1904г. член Государственного совета, в 1916 г. — председатель Совета Министров, с марта по июль — одновременно министр внутренних дел, с июля по ноябрь — министр иностранных дел, находился в хороших отношениях с Г. Распутиным.

Шуваев Дмитрий Савельевич, 1854-1937, генерал от инфантерии, начальник главного интендантского управления (1909-1916), с марта 1916 г. по январь 1917 г. — военный министр.

Шувалова Александра Илларионовна (Сандра Ш.), графиня, урожденная графиня Воронцова-Дашкова, вдова графа Павла Павловича Шувалова.

Шувалова Елизавета Владимировна (Бетси Шув.), графиня, урожденная княжна Барятинская.

Шуленбург ВладимирЭдуардович фон, граф, полковник, начальник дома призрения имени императрицы Александры Федоровны для увечных воинов, ранее офицер лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка, заведующий санитарным поездом имени Наследника Алексея Николаевича.

Шуленбург Маргарина Иосифовна, графиня, урожденная Гулак-Артемовская, жена графа В.Э. Шуленбурга.

Шульгин Василий Витальевич, 1878-1976, член IV Государственной думы, один из лидеров националистов, входил в прогрессивный блок, член временного комитета Государственной думы.

Шульман Карл-Август Александрович, генерал от инфантерии, комендант Оссовецкой крепости.

Шульц Макс Константинович, капитан 1-го ранга Балтийского флота, командир учебного судна “Африка”.

Шульц Густав Константинович, капитан 1-го ранга Балтийского флота, брат предыдущего, командир эскадренного миноносца “Генерал Кондратенко”, ездил со специальной миссией за границу.

Шульц, сестра милосердия.

Шумилов, см. Шатилов Николай Павлович.

Шура

Шурик, см. Шведов Александр Константинович.

Щеглов ВасилийВасильевич, действительный статский советник, гофмейстер, заведующий Собственной Его Величества библиотекой.

Щегловитов Иван Григорьевич, 1861-1918, государственный секретарь, сенатор, член Государственного совета, министр юстиции (1906-1915), с января 1917 г. председатель Государственного совета. Убит большевиками.

Щеголь Николай Григорьевич, ?-1916, подпрапорщик лейб-гвардии Преображенского полка, ранее полковой фельдфебель Собственного Его Величества сводного пехотного полка.

Щепотьев, офицер Гвардейского экипажа.

Щербатов, князь, отставной офицер флота.

Щербатов Николай Борисович, 1868-?, князь, камергер, действительный статский советник, управляющий государственным коннозаводством, управляющий министерством внутренних дел в июне-сентябре 1915г.

Щербатова Софья, княгиня, жена отставного офицера флота.

Щербачев Дмитрий Григорьевич, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, командующий 7-й армией. После отречения Царя — главнокомандующий армиями Румынского фронта. Эбергард Андрей Августович, адмирал, командующий Черноморским флотом (1911-1916), член Государственного совета.

Эверман Александр Александрович, доктор медицины.

Эверт Алексей Ермолаевич, 1857-1926?, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, до войны — командующий войсками Иркутского военного округа, во время войны — командующий 4-й армией и Западного фронта. Смещен после отречения Царя.

Эдуард VII, 1841-1910, король английский (с 1901).

Эзи, см. Михаил Георгиевич, герцог Мекленбург-Стрелицкий.

Экспарре Оскар Рейнгольдович фон, гофмейстер, член Государственного совета.

Элеонора (Онор), Великая герцогиня Гессенская, урожденная принцесса Сольмс-Гогенсольме-Лих, жена Великого герцога Эрнста-Людвига, родного брата Царицы.

Элла, см. Елизавета Федоровна, Великая княгиня.

Элла Бенк, см. Бенкендорф Елена Дмитриевна.

Эллис, офицер лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка.

Эмма, см. Фредерикс Эмма Владимировна.

Эммануель Александр Николаевич, подполковник Крымского конного Императрицы Александры Федоровны полка.

Эрбах Мария

Эрдели Иван Георгиевич, генерал-лейтенант, командир лейб-гвардии Драгунского полка, позднее командир 14-й кавалерийской дивизии.

Эристов Георгий Николаевич, князь, флигель-адъютант, полковник лейб-гвардии Уланского Ее Величества полка.

Эристов Элизбар Андреевич, князь, выпускник пажеского корпуса (1 февраля 1916), тяжело ранен на войне, лечился в лазарете Царицы, где с ней познакомился.

Эристова, княгиня, мать Э.А. Эристова.

Эрни, см. Эрнст-Людвиг, герцог Гессенский.

Эрнст-Людвиг (Эрни), Великий герцог Гессенский, родной брат Царицы.

Эссен Николай Оттович фон, 1860-1915, адмирал, начальник соединенного отряда Балтийского флота, начальник морских сил.

Эттер Александр Севастьяновичфон, действительный статский советник, шталмейстер, состоял при Великой княгине Марии Павловне.

Эшаппар, см. Дюбрейль-Эшаппар.

Юденич Николай Николаевич, 1862-1933, генерал от инфантерии, генерал-лейтенант, командующий Кавказской армией (с 1915 г.). В 1919г. — один из руководителей борьбы против большевиков.

Юзик, см. Рашпиль Георгий Антонович.

Юрьевский Георгий Александрович, князь, сын Александра II от брака с княгиней Е.М. Долгоруковой.

Юсупов Феликс Феликсович (старший), князь, граф Сумароков-Эльстон, генерал-адъютант, генерал-лейтенант, командир Кавалергардского Императрицы Марии Федоровны полка, главный начальник Московского военного округа (май-июнь 1915г.), главноначальствующий г. Москвы (май-сентябрь 1915 г.).

Юсупов Феликс Феликсович (младший), 1887-1967, князь, граф Сумароков-Эльстон, муж княгини Ирины Александровны. Убийца Г. Распутина.

Юсупова Зинаида Николаевна, княгиня, графиня Сумарокова-Эльстон, урожденная княжна Юсупова, жена генерал-адъютанта князя Ф.Ф. Юсупова.

Ютта (Милица), урожденная герцогиня Мекленбургская, жена Наследника Черногорского, княжича Данило.

Явленский Дмитрий Георгиевич, действительный статский советник, псковский губернатор, с февраля 1916 г. могилевский губернатор.

ЯгминСтанислав Юльевич, полковник, а затем командир 17-го драгунского Нижегородского полка.

Яковлев, офицер лейб-гвардии Уланского Императрицы Александры Федоровны полка, заведовал поездом Великой княгини Марии Николаевны.

Яковлев Константин Алексеевич, 1886-1938, большевистский террорист, профессиональный убийца, соратник Свердлова, по приказанию которого осуществил перевоз царской семьи из Тобольска в Екатеринбург, по собственному признанию готов был убить царскую семью еще по дороге, позднее чекист, уничтожен соратниками по духу.

Янова, вероятно, жена коменданта Ливадийского дворца генерал-майора Янова.

Янушкевич Николай Николаевич, 1868-1917, генерал от инфантерии. До войны начальник Генерального штаба. В войну начальник штаба верховного главнокомандующего. В августе 1915 г. вместе с Великим князем Николаем Николаевичем переведен на Кавказ на должность помощника наместника по военной части. Убит большевиками сразу после Октябрьского переворота.

Ярошинский Карл Иосифович, поляк по происхождению, крупный землевладелец Юго-Западного края, известный финансовый деятель. Финансировал Федоровский лазарет Великой княгини Марии Николаевны и Анастасии Николаевны; состоял помощником коменданта личного санитарного поезда Царицы. Как выяснилось по архивным данным, Ярошинский был членом масонской организации и его помощь царской семье носила предательский характер. Он один из главных виновников того, что царскую семью не удалось спасти.

Ящик, казак при вдовствующей Царице Марии Федоровне.

Олег ПЛАТОНОВ

ТЕРНОВЫЙ ВЕНЕЦ РОССИИ

Николай II в секретной переписке

ЛР N 062060 от 21.01.93

Отпечатано с готовых диапозитивов издательства “Родник”

Формат 70х100/16. Печать оффсетная. Объем 50 печ.л.

Тираж 11000 Заказ 1786

Полиграфическая фирма “Красный пролетарий”

103473, Москва, Краснопролетарская,16

OCR, правка — Aleksandr Evmeshenko. Если Вы обнаружите ошибки

в этом тексте, пожалуйста, вышлите строку из текста с ошибкой

по адресам: e-mail: A.Evmeshenko@vaz.ru

netmail: 2:5075/10.7 Aleksandr Evmeshenko

---------------------------------

Дата последних изменений: 16.12.1999г.

Оригинал этого текста находится на сервере

“Русское небо”: www.rus-sky.com

* В тексте выделены курсивом написанные в подлиннике по-русски слова и выражения и вразрядку — подчеркнутые.

** В тексте выделено курсивом раскрытие встречавшихся в подлиннике сокращений некоторых слов и выражений.

Примечания

1

 Имеются в виду родные брат и сестра Царицы Эрнст-Людвиг, Великий герцог Гессенский, и Ирина, принцесса Прусская, урожденная принцесса Гессенская.

(обратно)

2

 Ольга Александровна, Великая княгиня, родная сестра Царя.

(обратно)

3

 Федоров Сергей Петрович, царский врач.

(обратно)

4

 Фредерикс Владимир Борисович, министр Императорского Двора и уделов.

(обратно)

5

 Саблин Николай Павлович.

(обратно)

6

 Мордвинов Анатолий Александрович.

(обратно)

7

 Нейдгардт Алексей Борисович, председатель Татьянинского комитета, который опекала вторая дочь Царя Татьяна Николаевна.

(обратно)

8

 Виктория Баттенбергская, урожденная герцогиня Гессенская, родная сестра Царицы.

(обратно)

9

 Георг, принц Баттенбергский, племянник Царицы.

(обратно)

10

 Джорджи.

(обратно)

11

Дочь и сын Великого князя Павла Александровича.

(обратно)

12

Великого князя Павла Александровича.

(обратно)

13

Старший врач Царскосельского дворцового лазарета.

(обратно)

14

Интимное выражение.

(обратно)

15

 ”Галки” или черное семейство — так Царица называла семьи Великих князей, родных братьев Николая и Петра Николаевичей с их супругами, также родными сестрами Анастасией и Милицей Николаевной. “Галки” постоянно интриговали против царской семьи.

(обратно)

16

Он — Великий князь Николай Николаевич, занимавший тогда пост верховного главнокомандующего.

(обратно)

17

Речь идет о том, как Григорий Распутин пытался противостоять попыткам Великого князя Николая Николаевича, пользовавшегося своим положением верховного главнокомандующего, добиться монаршего трона в Польше или Галиции, а в дальнейшем претендовать на престол и в России. Попытки эти были далеко не беспочвенны — у Николая Николаевича были влиятельные сторонники и в государственном аппарате, и в самом Доме Романовых.

(обратно)

18

Заведующий санитарным поездом Царицы.

(обратно)

19

Ломан Дмитрий Николаевич.

(обратно)

20

Фредерикс Владимир Борисович.

(обратно)

21

Интимное выражение.

(обратно)

22

Алексей Николаевич Порецкий, генерал-лейтенант, умер 25 марта 1915 года.

(обратно)

23

 Мария и Анастасия, царские дочери.

(обратно)

24

 Саблин Николай Павлович.

(обратно)

25

Орлова Наталия Григорьевна, жена генерал-майора П.П. Орлова.

(обратно)

26

Воронцов-Дашков Александр Илларионович, флигель-адъютант.

(обратно)

27

Великий князь Николай Николаевич, верховный главнокомандующий.

(обратно)

28

 Шавельский Георгий Иванович, протопресвитер (главное духовное лицо) армии и флота.

(обратно)

29

Петр Николаевич и Кирилл Владимирович, Великие князья, состоявшие в то время при ставке.

(обратно)

30

Начальник штаба верховного главнокомандующего.

(обратно)

31

Генерал-квартирмейстер при штабе верховного главнокомандующего.

(обратно)

32

Иванов Николай Иудович, главнокомандующий армиями Западного фронта.

(обратно)

33

Флигель-адъютант Царя.

(обратно)

34

Русский посол в Лондоне.

(обратно)

35

Ренненкампф Павел Карлович, командующий 1-й армией, в ноябре 1914 года отставлен.

(обратно)

36

Шувалова Александра Илларионовна.

(обратно)

37

 Кутайсов Константин Павлович.

(обратно)

38

 Деревенко Владимир Николаевич, царский врач.

(обратно)

39

Мекк Владимир Владимирович, секретарь Великой княгини Елизаветы Федоровны.

(обратно)

40

 Малама Борис Захарович, лейб-медик.

(обратно)

41

 Великая княгиня Виктория Федоровна, жена Великого князя Кирилла Владимировича.

(обратно)

42

Мария-Аделаида, Великая герцогиня Люксембургская.

(обратно)

43

Маргарита Фабрице, приятельница Царицы из Германии.

(обратно)

44

Пьер Жильяр — преподаватель французского языка и репетитор Наследника.

(обратно)

45

Мекк Николай Карлович, член благотворительного комитета Великой княгини Елизаветы Федоровны.

(обратно)

46

 Двоюродный брат министра Императорского Двора В.Б. Фредерикса.

(обратно)

47

 Великий князь Сергей Михайлович.

(обратно)

48

 Княгиня Орлова Ольга Константиновна.

(обратно)

49

 Телеграмма Г. Распутина.

(обратно)

50

 Сердечно благодарю всех за письма. Грустно, одиноко, на последней станции погулял с Н.П. Спокойной ночи. Нежно обнимаю”.

(обратно)

51

 Вильчковский Сергей Николаевич, помощник начальника Царскосельского дворцового управления.

(обратно)

52

Лазарет двух младших царских дочерей Марии и Анастасии.

(обратно)

53

 Каждая из царских дочерей имела свои общественные обязанности. Старшие дочери Ольга и Татьяна, кроме того, что они были вместе с матерью сестрами милосердия, возглавляли благотворительные комитеты: Ольга — по помощи семьям запасных, Татьяна — по делам беженцев.

(обратно)

54

Великая княгиня Елизавета Федоровна, родная сестра Царицы.

(обратно)

55

Командир Собственного Его Величества сводного полка.

(обратно)

56

Гендрикова Анастасия Васильевна, фрейлина Царицы.

(обратно)

57

Шнейдер Варвара Петровна, попечительница женской школы народного искусства имени Александры Федоровны.

(обратно)

58

 Эбергард Андрей Августович, командующий Черноморским флотом.

(обратно)

59

 Царский врач.

(обратно)

60

Буксгевден Софья Карловна, фрейлина Царицы.

(обратно)

61

Иедигаров Давид Сергеевич, ротмистр.

(обратно)

62

Шереметева Анастасия Сергеевна.

(обратно)

63

Фриде Александр Алексеевич, офицер лейб-гвардии.

(обратно)

64

Пистолькорс Александра Александровна, родная сестра Анны Вырубовой.

(обратно)

65

Фредерикс В.Б.

(обратно)

66

Знаменская церковь в Царском Селе.

(обратно)

67

Великая княгиня Елизавета Маврикиевна, жена Великого князя Константина Константиновича.

(обратно)

68

Командир гвардейского корпуса.

(обратно)

69

Таврический губернатор.

(обратно)

70

Княжевич Николай Антонович, командир Крымского конного Александры Федоровны полка, в конце 1914 года назначен таврическим губернатором.

(обратно)

71

Маклаков Николай Алексеевич, министр внутренних дел.

(обратно)

72

Апраксин Петр Николаевич, бывший таврический губернатор.

(обратно)

73

Великий князь Михаил Александрович, родной брат Царя.

(обратно)

74

 Игорь Константинович, князь, сын Великого князя Константина Константиновича.

(обратно)

75

Княжевич Лидия Афанасьевна, жена командира Уланского полка Д.М. Княжевича.

(обратно)

76

Тутельберг Мария Густавовна, камер-юнгфера Царицы.

(обратно)

77

Великий князь Георгий Михайлович.

(обратно)

78

Танеев Александр Сергеевич, главноуправляющий царской канцелярией, отец Анны Вырубовой.

(обратно)

79

Свечин Владимир Владимирович, флигель-адъютант.

(обратно)

80

Отец Анны Вырубовой Танеев А.С.

(обратно)

81

Наталья Федоровна, морганатическая жена Георгия Георгиевича, герцога Мекленбург Стрелицкого.

(обратно)

82

 Мария Георгиевна, фрейлина Царицы.

(обратно)

83

Георг, принц Греческий.

(обратно)

84

Дворцовый комендант.

(обратно)

85

Бюцова Ольга Евгеньевна, фрейлина Царицы.

(обратно)

86

Самсонов Александр Васильевич, командующий 2-й армией, погиб 18 августа 1914 г. при Танненберге — Сольдау.

(обратно)

87

 Болгарский генерал, добровольно воевавший на стороне России.

(обратно)

88

 Великий князь Николай Николаевич, верховный главнокомандующий.

(обратно)

89

Членам царской свиты. Из ближайшего окружения с ним тогда отправились П.К. Бен кендорф, В.Н. Воейков, К.Д. Нилов, В.Н. Орлов, А.А. Дрентельн, Н.П. Саблин, Д.С. Шереметев, а в качестве врача С.П. Федоров.

(обратно)

90

Мищенко Павел Иванович, бывший атаман войска Донского.

(обратно)

91

Арсеньев Евгений Константинович, командир Кирасирского Императрицы Марии Федоровны полка.

(обратно)

92

Ягмин Станислав Юльевич, полковник Нижегородского драгунского полка.

(обратно)

93

Великий князь Борис Владимирович.

(обратно)

94

Великая княгиня Мария Павловна.

(обратно)

95

Великие князья — Кирилл Владимирович, Дмитрий Павлович, Иоанн Константинович.

(обратно)

96

Эберман Александр Александрович, доктор медицины.

(обратно)

97

Ростовцев Яков Николаевич, личный секретарь Царицы.

(обратно)

98

Нарышкина Елизавета Алексеевна, приятельница Царицы.

(обратно)

99

Сын германского императора Вильгельма, принц Прусский.

(обратно)

100

Жена германского императора Августа-Виктория.

(обратно)

101

Шведская королева Виктория.

(обратно)

102

Родионов Николай Николаевич, офицер Гвардейского Экипажа, находился в приятельских отношениях с царской четой.

(обратно)

103

 Кузина Царицы принцесса Шлезвиг-Голштинская Виктория.

(обратно)

104

 Тетя Царицы принцесса Баттенбергская Беатриса.

(обратно)

105

Георг V, король Англии.

(обратно)

106

Ден Дмитрий Владимирович, флигель-адъютант.

(обратно)

107

Валуев Федор Михайлович, начальник Северо-Западной железной дороги.

(обратно)

108

Арцимович Михаил Викторович, витебский губернатор.

(обратно)

109

Воронов Павел Алексеевич, офицер Гвардейского Экипажа, находился в приятельских отношениях с царской четой.

(обратно)

110

 Шнейдер Екатерина Адольфовна (Трина), преподавала русский язык Царице, находилась с ней в дружеских отношениях.

(обратно)

111

Воронцов-Дашков Александр Илларионович (Сашка), флигель-адъютант, находился в приятельских отношениях с царской четой.

(обратно)

112

Петр Александрович, принц Ольденбургский, муж родной сестры Царя Ольги Александровны.

(обратно)

113

Евгения Максимилиановна, жена принца Александра Петровича Ольденбургского.

(обратно)

114

Имеется в виду княжна Гедройц В.И., старший врач Царскосельского лазарета.

(обратно)

115

Ростовцев и Апраксин.

(обратно)

116

 Шварц Алексей Владимирович, герой обороны крепости Ивангород.

(обратно)

117

Наместник на Кавказе.

(обратно)

118

Амбразанцев-Нечаев Иван Алексеевич, полковник Преображенского полка.

(обратно)

119

Граф Нирод Николай Евстафьевич, помощник министра Императорского Двора.

(обратно)

120

Наврузов Теймур Бек, ротмистр Нижегородского драгунского полка.

(обратно)

121

 Горемыкин Иван Логгинович, председатель Совета Министров.

(обратно)

122

Бьюкенен Джордж-Уильям с супругой и, по-видимому, с сыном.

(обратно)

123

Сухомлинов Владимир Александрович, военный министр.

(обратно)

124

Сухомлинова Екатерина Викентьевна, урожденная Гашкевич, по первому мужу Бутович, была на 34 года моложе мужа.

(обратно)

125

Во время войны был объявлен сухой закон.

(обратно)

126

Оболенский Александр Николаевич, петроградский градоначальник.

(обратно)

127

См. сноску 120.

(обратно)

128

Министр внутренних дел.

(обратно)

129

Гротен Павел Павлович, генерал-майор Свиты.

(обратно)

130

 Бенкендорф Павел Константинович, обер-гофмаршал.

(обратно)

131

Орлов Алексей Александрович, офицер лейб-гвардии гусарского полка.

(обратно)

132

Командир яхты “Штандарт”.

(обратно)

133

Старший лейтенант Гвардейского Экипажа Александр Иванович Бутаков, погиб “при исполнении служебного долга” 14 декабря 1914 года.

(обратно)

134

Ольга Константиновна, вдовствующая королева Греции.

(обратно)

135

Александр Петрович, принц Ольденбургский, в то время был главноначальствующим санитарной и эвакуационной частью.

(обратно)

136

Григорий Распутин.

(обратно)

137

Элеонора, жена Великого герцога Гессенского, родного брата Царицы.

(обратно)

138

Ксения Александровна, сестра Царя.

(обратно)

139

Нилов К. Д.

(обратно)

140

Имеется в виду либо Софья Павловна Ден, либо Софья Ивановна Джамбакуриан-Орбелиани, обе фрейлины Царицы.

(обратно)

141

Имеется в виду манифест о военном положении России, которым Царь хотел воодушевить войска и народ.

(обратно)

142

Царица обращает особое внимание супруга, чтобы манифест был подготовлен от имени самого Царя, а не от верховного главнокомандующего Николая Николаевича, стремившегося к усилению своей власти.

(обратно)

143

Шипов Николай Николаевич, полковник лейб-гвардии Кавалергардского Марии Федоровны полка.

(обратно)

144

Шипов Павел Дмитриевич, генерал-лейтенант, начальник пехотной дивизии.

(обратно)

145

Свитские (члены свиты Его Величества).

(обратно)

146

Веселкин Михаил Михайлович, контр-адмирал свиты Его Величества, заведовал командами в Дунайском-Добруджском районе.

(обратно)

147

Гедройц В.И.

(обратно)

148

 Английский публицист.

(обратно)

149

Татьяна Константиновна, дочь Великого князя Константина Константиновича.

(обратно)

150

Елена Владимировна, Великая княжна.

(обратно)

151

Думбадзе Иван Антонович, ялтинский градоначальник.

(обратно)

152

 Елизавета Владимировна Шувалова.

(обратно)

153

Председатель IV Государственной думы.

(обратно)

154

Петр Александрович, принц Ольденбургский.

(обратно)

155

 Дочь графа Фредерикса, — Эмма Владимировна, фрейлина Царицы.

(обратно)

156

 Витте Георгий Георгиевич, член руководства разных благотворительных комитетов царской семьи.

(обратно)

157

Дочери Григория Распутина.

(обратно)

158

 Правильнее Кубатьев Николай Иванович.

(обратно)

159

Так в тексте.

(обратно)

160

Розенбах Лидия Николаевна.

(обратно)

161

Витте Сергей Юльевич, граф, бывший председатель Совета Министров, умер 28 февраля 1915 года.

(обратно)

162

Струве Сергей Густавович, флигель-адъютант, штаб-ротмистр лейб-гвардии Конного полка, убит в бою 27 февраля 1915 года.

(обратно)

163

Осовецкой.

(обратно)

164

Собака Царицы.

(обратно)

165

Воронова Ольга Константиновна, урожденнаяКлейнмихель, жена офицера Гвардейского Экипажа П.А. Воронова.

(обратно)

166

Матрос Гвардейского Экипажа, дядька Наследника.

(обратно)

167

Великий князь Игорь Константинович.

(обратно)

168

 Князь Роман Петрович, сын Великого князя Петра Николаевича.

(обратно)

169

Сазонов Сергей Дмитриевич, министр иностранных дел.

(обратно)

170

Палеолог Морис, французский посол.

(обратно)

171

Так как Турция вступила в войну на стороне Германии, Россия и ее союзники обсуждали вопрос о судьбе этой страны после победы в войне. Христианский долг и национальные интересы России требовали передачи ей Константинополя, а также проливов Босфор и Дарданеллы. Однако Англия и Франция, боясь усиления России, закулисно противостоя ли такому решению вопроса.

(обратно)

172

Джунковский Владимир Федорович, товарищ министра внутренних дел, масон, тайный враг Царя и Г. Распутина.

(обратно)

173

Татищев Илья Леонидович, граф, генерал-адъютант.

(обратно)

174

Свечин Владимир Владимирович, флигель-адъютант, полковник Преображенского полка.

(обратно)

175

 Федоров Сергей Петрович, царский врач, состоял при ставке.

(обратно)

176

Имеется в виду морганатическая жена Великого князя Михаила Александровича Наталья Сергеевна Брасова. в первом браке Мамонтова, во втором — Вульферт.

(обратно)

177

Петров Петр Васильевич, русский гувернер Наследника.

(обратно)

178

Скорее всего, имеется в виду Барятинская Мария Викторовна, фрейлина Царицы.

(обратно)

179

Георг I, король Греции. Убит в Салониках в 1913 году.

(обратно)

180

 Мамантов Василий Ильич, главноуправляющий канцелярией по принятию прошений.

(обратно)

181

Веселовский Андрей Андреевич, командир 21 Стрелкового полка имени Царицы.

(обратно)

182

Занотти Магдалина Францевна, камер-фрау Царицы.

(обратно)

183

Граббе Михаил Николаевич, граф, генерал-майор Свиты.

(обратно)

184

Дрентельн А.А.

(обратно)

185

Нарышкин Кирилл Анатольевич, флигель-адъютант, помощник начальника военно-походной канцелярии Царя.

(обратно)

186

Чемадуров Терентий Иванович, камердинер Царя.

(обратно)

187

Союзные суда, потопленные минами в Дарданеллах.

(обратно)

188

Сергей Георгиевич, герцог Лейхтенбергский, князь Романовский, флигель-адъютант.

(обратно)

189

Ирина Александровна, дочь Великого князя Александра Михайловича и сестры Царя Ксении Александровны, жена Ф.Ф. Юсупова, убийцы Г. Распутина.

(обратно)

190

Дети Великого князя Александра Михайловича и сестры Царя Ксении Александровны.

(обратно)

191

Васильчикова Мария Александровна, фрейлина Царицы. Была задержана войной в своем имении в австрийском Семеринге. Посылала письма Царю “остановить кровопролитие”. Хотя ни Царь, ни Царица на письма не отвечали, этот случай интерпретируется как доказательство “измены” Царя, “общение с врагом”.

(обратно)

192

Кондратьев Владимир Александрович, камер-фурьер.

(обратно)

193

 Речь идет о Великом князе Николае Николаевиче, претендовавшем на престол в освобожденной от австрийцев Галиции. Форма его обращения к войскам действительно не отличалась от монаршьей.

(обратно)

194

Шереметев Дмитрий Сергеевич, полковник, флигель-адъютант.

(обратно)

195

Великий князь Дмитрий Павлович.

(обратно)

196

Кожевников Лев Матвеевич, офицер Гвардейского Экипажа.

(обратно)

197

В апреле 1915 года вопрос о взятии Константинополя и службы в Святой Софии (где турки устроили мечеть) православной обедни стоял вполне реально. Россия сосредоточила в этом регионе достаточные силы, чтобы освободить Константинополь. Однако, этим  планам России противодействовали не только ее военные противники, но и “дружественные” страны Антанты, боявшиеся возвышения России.

(обратно)

198

Жук Аким Иванович, фельдшер Царскосельского лазарета, почитатель Г. Распутина.

(обратно)

199

Путятин Михаил Сергеевич, князь, начальник Царскосельского дворцового управления.

(обратно)

200

Алексеев Михаил Васильевич, командующий Северо-Западным фронтом.

(обратно)

201

Бобринский Георгий Александрович, граф, после освобождения Галиции русскими войсками назначен генерал-губернатором этой территории.

(обратно)

202

Петюша — Великий князь Петр Николаевич, Петя — принц Петр Александрович Ольденбургский.

(обратно)

203

Морганатическая супруга Великого князя Павла Александровича, в 1916 году получила титулкнягини Палей.

(обратно)

204

Суть дела в том, что графиня Гогенфельзен (по первому браку Пистолькорс) находилась в любовной связи с Великим князем Павлом Александровичем еще до брака и от этой связи в 1900 году у них родился сын Владимир (впоследствии убитый в Алапаевске). Брак же был зарегистрирован в 1902 году. Таким образом, мальчик оказывался незаконнорожденным.

 В письме, о котором говорит Царица, графиня Гогенфельзен, по-видимому, просит Царицу помочь установлению ее статуса при Дворе и установления статуса их незаконнорожденного ребенка. В 1916 году ее просьба была удовлетворена, и она получила титул княгини Палей, а ее незаконнорожденный сын стал князем Палей. В этом вопросе Царицу волновала проблема создания прецедента для аналогичной женитьбы брата Царя Велико го князя Михаила Александровича на Наталье Сергеевне Вульферт. Впоследствии жена Михаила Александровича тоже получила титул княжны Шереметьевской.

(обратно)

205

Незабываемый день их обручения 8 апреля 1894 года.

(обратно)

206

Г. Распутину.

(обратно)

207

Великий князь Александр Михайлович, муж сестры Царя Ксении Александровны.

(обратно)

208

Офицеры Гвардейского Экипажа Кожевников Л.М., Родионов Н.Н., Кублицкий А.И.

(обратно)

209

Грюнвальд (Гринвальд?) Артур Александрович, заведующий придворной конюшенной частью.

(обратно)

210

Велиопольский (Велепольский) Альфред Сигизмундович, флигель-адъютант.

(обратно)

211

Кривошеин Александр Васильевич, главноуправляющий землеустройством и земледелием.

(обратно)

212

Сиротинин Василий Николаевич, лейб-медик.

(обратно)

213

Бобринского Г. А.

(обратно)

214

Перемышля.

(обратно)

215

Княжевича Д.М.

(обратно)

216

 Мдивани Захарий Асланович, командир 13-го лейб-гвардии Эриванского полка.

(обратно)

217

Чагин Иван Иванович, контр-адмирал, командир императорской яхты “Штандарт”, за стрелился в 1912 году.

(обратно)

218

Придворный детский врач.

(обратно)

219

 Деревенко, матрос, состоявший при Наследнике.

(обратно)

220

Гиббс Сидней Иванович, англичанин, гувернер Наследника.

(обратно)

221

Придворный архитектор.

(обратно)

222

Городской голова Евпатории.

(обратно)

223

Взрыв большого военного завода на Охте, изготовлявшего трубки для снарядов, был так велик, что сотрясение ощущалось на десятки километров в окрестностях Петрограда. Взрыв был осуществлен немецкими диверсантами и нанес серьезный урон снабжению русской армии. Взрыв был приурочен к началу немецкого наступления 19 апреля.

(обратно)

224

Петроградский градоначальник.

(обратно)

225

Ден Юлия Александровна, подруга Царицы, почитательница Распутина.

(обратно)

226

Профессор-хирург.

(обратно)

227

Знакомая Царицы по Ливадии.

(обратно)

228

Мария, третья дочь Царя.

(обратно)

229

19 апреля началось немецкое наступление.

(обратно)

230

Ностиц Григорий Иванович, генерал-майор Свиты Его Величества, начальник штаба гвардейского корпуса. Великий князь Николай Николаевич (через голову Царя и без согласования с ним) отдавал ему приказы как своему сотруднику. Возник конфликт, который, впрочем, был скоро улажен.

(обратно)

231

В 1915 году военные суды вели целый ряд дел по обвинению в шпионаже на немцев и лиц еврейской национальности, живших в прифронтовой полосе. Кроме того, из прифронтовой полосы были высланы сотни тысяч евреев.

(обратно)

232

Интимное выражение.

(обратно)

233

Барятинская Ольга Викторовна.

(обратно)

234

Кочубей Виктор Сергеевич, князь, начальник главного управления уделов.

(обратно)

235

Офицер 15-го гусарского Украинского Великой княгини Ксении Александровны полка.

(обратно)

236

Эссен Николай Оттович, начальник морских сил Балтийского моря.

(обратно)

237

Диверсия немецких агентов.

(обратно)

238

Командир лейб-гвардии конного полка.

(обратно)

239

Офицер лейб-гвардии 1 стрелкового батальона.

(обратно)

240

Львови Перемышль.

(обратно)

241

Константин Константинович, князь, сын Великого князя Константина Константиновича, штабс-капитан Измайловского полка.

(обратно)

242

Иванова Елизавета Николаевна, начальница Александровской общины сестер милосердия Красного Креста.

(обратно)

243

Елена Георгиевна, принцесса Саксен-Альтенбургская.

(обратно)

244

Туманов Николай Евсеевич, начальник Двинского военного района.

(обратно)

245

Ностиц Григорий Иванович и Магдалина Павловна (Лили), по первому мужу Нимич, урожденная Ботон.

(обратно)

246

Арцимович Марианна Иерониимовна, жена директора III Департамента Министерства иностранных дел В.А. Арцимовича.

(обратно)

247

Барк Петр Львович, министр финансов, активный масон, плел тайные интриги против Царя и Распутина.

(обратно)

248

Варшавский генерал-губернатор.

(обратно)

249

Филипп Низьер Вашоль, уроженец Лиона, спирит, предсказатель, врачеватель.

(обратно)

250

Барятинский Иван Викторович.

(обратно)

251

Барятинская Ольга Викторовна, сестра умершего.

(обратно)

252

Олсуфьев Алексей Васильевич, член Александровского комитета о раненых.

(обратно)

253

Литва и Польша.

(обратно)

254

Г. Распутин считал, что до тех пор, пока победа России в Галиции и Польше не закреп лена, поездка Царя в эти районы нежелательна.

(обратно)

255

Речь идет о призыве ратников 2-го разряда на военную службу, что отвлекало от народного хозяйства миллионы трудоспособных мужчин и усиливало военное бремя. Армия России численно значительно превышала армию Германии, а численность вооруженных сил Антанты, куда входила Россия, была намного больше вооруженных сил держав Тройственного Союза.

(обратно)

256

Юсупов Ф.Ф. (младший).

(обратно)

257

Великая княгиня Елизавета Федоровна, как и ее сестра Царица по происхождению немка, во время войны испытала на себе антинемецкие настроения. Косвенно они были направлены и против Царицы. В Москве, где жила Елизавета Федоровна, антинемецкие беспорядки были особенно сильны, когда главноначальствующим там был князь Ф. Юсупов (отец).

(обратно)

258

Жена русского посланника в Сербии Н.Г. Гартвига.

(обратно)

259

Жена Императора Павла I.

(обратно)

260

Великие княгини Анастасия и Милица Николаевны.

(обратно)

261

Поливанов Алексей Андреевич, масон, начальник главного штаба и помощник военного министра, с 13 июня 1916 года назначен военным министром.

(обратно)

262

Царь был недоволен, что Поливанов поддерживает тесную связь с А.И. Гучковым, которого Царь знал как своего активного врага (впоследствии выяснилось, что Гучков являлся активным масоном и его сближение с Поливановым произошло на масонской почве, оба они были участниками заговора против Царя).

(обратно)

263

Львов.

(обратно)

264

Танеев Сергей Александрович, церемониймейстер, брат А. Вырубовой.

(обратно)

265

Речь идет о назначении военным министром Поливанова (см. сноску 262).

(обратно)

266

Шаховской Всеволод Николаевич, управляющий Министерством торговли и промышленности.

(обратно)

267

Щербатов Николай Борисович, управляющий Министерством внутренних дел.

(обратно)

268

Андронников Михаил Михайлович, князь, аферист, пытавшийся втереться в окружение Г. Распутина, преследуя корыстные цели.

(обратно)

269

Щегловитов Иван Григорьевич, министр юстиции.

(обратно)

270

Веревкин Александр Николаевич, товарищ министра юстиции.

(обратно)

271

Тимирязев Василий Иванович, председатель совета Русского для внешней торговли банка и русско-английской торговой палаты.

(обратно)

272

Саблер Владимир Карлович, обер-прокурор Святейшего Синода.

(обратно)

273

Воейкова Евгения Владимировна, жена дворцового коменданта.

(обратно)

274

Манухин Сергей Сергеевич, член Государственного совета.

(обратно)

275

Слух этот не соответствовал действительности, и впоследствии Царь назначал Г.Н. Данилова на важные посты, в частности, командующего 5-й армией.

(обратно)

276

Долгорукий Алексей Сергеевич, светлейший князь, умер в Париже 13 июня 1915г.

(обратно)

277

Самарин Александр Дмитриевич, был обер-прокурором Синода с 5 июля по 26 сентября 1915г. Причина его быстрого падения — нелояльность к Г. Распутину и участие в интригах против него.

(обратно)

278

Орлов В.Н.

(обратно)

279

Имеется в виду посещение Царицей вдовы и дочери Великого князя Константина Константиновича, умершего 1 июня 1915 года.

(обратно)

280

Говоря о ханжеской клике, которая подвизалась возле ее сестры Эллы (Елизаветы Федоровны)

, Царица тогда еще не знала, что ядро этой клики составляли сознательные враги Царя и России масоны Н.К. Мекк (член благотворительного комитета Елизаветы Федоровны)

 и В.Ф. Джунковский (товарищ министра внутренних дел, шеф жандармов)

. Клика эта вела организованную кампанию клеветы против Распутина, используя самые подлые средства (о некоторых из них мы еще будем говорить)

. Упоминаемые Царицей Софья Ивановна Тютчева и епископ Трифон постоянно интриговали против Распутина. Тютчева за эти интриги была даже отставлена от Двора. Ханжеская клика сумела повлиять и на саму Елизавету Федоровну, восстановив ее против сестры-Царицы, вызвав между ними взаимное охлаждение.

(обратно)

281

Самариным.

(обратно)

282

Филипп.

(обратно)

283

Гогенфельзен.

(обратно)

284

Главноначальствующий Москвы.

(обратно)

285

После целого ряда немецких диверсий и по получении известий о немецких зверствах на фронте большие группы москвичей начали обходить заводы, фабрики, магазины и даже частные дома, чтобы “проверить”, нет ли там подданных вражеских государств. Если такие обнаруживались, их имущество тут же разграблялось или уничтожалось. Полиция бездействовала. Начавшись утром 27 мая, к ночи эти проверки превратились в настоящий грабеж, который удалось остановить только 29 мая. Со гласно правительственному сообщению, пострадало 475 торговых и промышленных предприятий, 207 квартир и домов. Убытки за 3 дня погрома определились в сумме около 40 млн. руб.

(обратно)

286

Гейден Александр Федорович, помощник начальника главного морского штаба.

(обратно)

287

Маслов Михаил Евгеньевич, командир лейб-гвардии Уланского Александры Федоровны полка.

(обратно)

288

Хвостов Александр Алексеевич, министр юстиции с 6 июля 1915 года.

(обратно)

289

Гофмейстер, член Государственного совета.

(обратно)

290

Интимное выражение.

(обратно)

291

Долгоруков Василий Александрович, генерал-майор Свиты, входил в ближайшее окружение Царя.

(обратно)

292

Слабительное.

(обратно)

293

Джунковский В.Ф., товарищ министра внутренних дел, масон.

(обратно)

294

Сын Г. Распутина — Дмитрий.

(обратно)

295

Варнава, архиепископ Тобольский и Сибирский, друг и почитатель Г. Распутина.

(обратно)

296

См. сноску 292.

(обратно)

297

Князь Багратион-Мухранский Константин Алексеевич и его жена Татьяна Константиновна — дочь Великого князя Константина Константиновича.

(обратно)

298

Граббе A.Н, Граббе М.Н., Воейкова Е.В. (Нини)

, Фредерикс Э.В. (Эмма)

, Пистолькорс А.А. (Аля)

, Кусов Б.В.

(обратно)

299

Джунковский.

(обратно)

300

Речь идет о сфабрикованном товарищем министра внутренних дел Джунковским деле о кутеже Распутина в ресторане “Яр” в Москве. Клевета эта имела широкую огласку и организованно распространялась масонскими ложами. Так как это дело касалось непосредственно Царицы и постоянно упоминается в дальнейшей переписке, мы о нем расскажем подробнее. Из него можно понять, в атмосфере какой подлости и бульварной лжи оказалась Царица. 26 марта 1915 года Г. Распутин приехал в Москву и тихо уехал, повстречавшись как обычно со своими почитателями. Но вотизэтой ничем не примечательной поездки Джунковский, использовав свои старые московские связи (он там 8 лет был губернатором)

, состряпал скандальную историю. И так через 10 недель после поездок Распутина в Москву появились следующие бумаги. На бланке начальника отделения по охране общественной безопасности и порядка в г. Москве:

“5 июня 1915 г. №291834 Совершенно секретноЛичное

 Его превосходительству г-ну товарищу министра внутренних дел, командующему отдельным корпусом жандармов (Джунковскому)

. По сведениям Пристава 2 уч. Сущевской части г. Москвы полковника Семенова, 26-го марта сего года, около 11 час. вечера, в ресторан “Яр” при был известный Григорий Распутин вместе с вдовой потомственного почетного гражданина Анисьей Ивановной Решетниковой, сотрудником московских и петроградских газет Николаем Никитичем Соедовым и неустановленной молодой женщиной. Вся компания была уже навеселе. Заняв кабинет, приехавшие вызвали к себе по телефону редактора-издателя московской га зеты “Новости сезона”, потомственного почетного гражданина Семена Лазаревича Кугульского и пригласили женский хор, который исполнил несколько песен и протанцевал “матчиш” и “кэк-уок”. По-видимому, компания имела возможность и здесь пить вино, так как опьяневший еще более Распутин плясал впоследствии “русскую”, а затем начал откровенничать с певичка ми в таком роде: “Этот кафтан подарила мне “старуха”, она его и сшила”, а после “русской”: “Эх, что бы “сама” сказала, если бы меня сейчас здесь увидела”. Далее поведение Распутина приняло совершенно безобразный характер какой-то половой психопатии: он, будто бы, обнажил свои половые органы и в таком виде продолжал вести разговоры с певичками, раздавая некоторым из них собственноручные записки с надписями вроде: “люби бескорыстно”, — прочие наставления, в памяти получивших их не сохранялось. На замечания заведующей хором о непристойности такого поведения в присутствии женщин. Распутин возразил, что он всегда так держит себя перед женщинами, и продолжал сидеть в том же виде. Некоторым из певичек Рас путин дал по 10-15 руб., беря деньги у своей молодой спутницы, которая затем и оплатила и все прочие расходы по “Яру”. Около 2 час. ночи компания разъехалась. Об изложенном, вследствие телеграфного приказания от 31 минувшего мая за № 1330, имею честь донести Вашему Превосходительству.

Полковник Мартынов”.

 Через 2 дня тот же полковник направляет Джунковскому еще одну бумагу. На бланке начальника отделения по охранению общественной безопасности и порядка в г. Москве:

“7 июня 1915 №300768 Совершенно секретно Лично

 Его превосходительству г. товарищу министра внутренних дел, командующему отдельным корпусом жандармов. В дополнение к донесению моему от 5-го сего июня за N 291834, имею честь представить при сем Вашему Превосходительству одну из собственноручных записок Григория Распутина, из числа розданных им певичкам женского хора ресторана “Яр”, при посещенииим этого увеселительного заведения 26 марта сего года. Записка написана карандашом на обрывке листа писчей бумаги и крайне неразборчиво по малограмотности ее автора, но, по-видимому, читается так:

 “Твоя красота выше гор. Григорий”.

Полковник Мартынов”.

 К этой бумаге приложен конвертик с запиской на обрывке листа, почерк которой очень отдаленно напоминает почерк Распутина, а при внимательном рассмотрении мало похожий на него. И все. Больше по этому делу никаких документов нет. Только две бумажки и плюс еще разные домыслы Мартынова по поводу событий. Ни показаний свидетелей, ни протоколов допросов. В документе ссылаются на певичек и служащих ресторана “Яр”, но из них никто не допрошен. Нет показаний ни Решетниковой, ни Кугульского, ни Соедова. Их просто не было. То есть кроме рассказа не коего пристава 2 уч. Сущевской части полковника Семенова, который знает это со слов других, “неизвестных лиц”, нет ни одного свидетельства, ни одного показания. кроме “записочки”; каракули написаны на ней так неразборчиво, что их можно трактовать как угодно. Например, ее можно прочитать и так: “Твое прошение вышли скорее”. Потом опять же, если она изъята у какой-то певички, почему не указана фамилия, почему нет ее показаний?

 Дело, еще не расследованное, предается широкой огласке в печати, обрастая там массой еще более фальшивых и неприличных подробностей. Николай II поручает расследовать его и представить отчет. Конечно, те бумажки, которые мы приводили, не могут его удовлетворить. Однако, самое тщательное расследование не дало ничего нового. Выясняется только, что нити этого дела тянутся к самому Джунковскому и связанному с ним градоначальнику Москвы генералу Адрианову. Позднее градоначальник Москвы генерал Адрианов передал Вырубовой заявление, в котором говорил, что “по лично им произведенному расследованию, неблагопристойности Распутин не производил у “Яра”. Однако Распутин даже отказался встретиться с Адриановым, когда тот попросил об этом. “Нужно было в свое время. — сказал Распутин, — когда он был градоначальником, посмотреть, что такое полиция написала ген. Джунковскому.”

 Фальшивки широко разошлись по рукам. Их прочитали и Великие князья, и члены Государственной думы, и много других людей. Бездоказательные бумажки стали средством подрыва престижа царской власти. Джунковский распространяет слух, что Царь согласен с его выводами и хочет наказать Распутина. Когда Царь во всем разобрался, он Джунковского сместил, а Царица просто возненавидела его, посчитав личным врагом.

(обратно)

301

Обозначение группы Джунковского, служившего в Преображенском полку.

(обратно)

302

Для дискредитации Царя и Царицы масоны в Государственной думе готовили публичный запрос о “событиях” в ресторане “Яр”. В этом случае тексты фальшивых документов, но подписанные высокопоставленными чиновниками, могли бы попасть в широкую печать. Но сами организаторы этой подлой истории понимали, что им не выгодно добросовестное расследование этого “дела”, так как не было ни доказательств, ни свидетелей. Участникам клеветнической кампании было на руку распускать слухи, что им запрещают сделать этот запрос. Они получали от этого моральный выигрыш — мол, царская семья боится правды.

(обратно)

303

Коленкин Александр Николаевич, командир 5-го Гусарского Александрийского Александры Федоровны полка.

(обратно)

304

Литвой и Польшей.

(обратно)

305

Имеется в виду, в частности, “дело” о кутеже в ресторане “Яр”.

(обратно)

306

Поливанов и Сухомлинов.

(обратно)

307

Максимилиан, принц Баденский.

(обратно)

308

Кшесинская Матильда Феликсовна, балерина, любовница Великого князя Сергея Михайловича.

(обратно)

309

Пален Константин Константинович, граф.

(обратно)

310

Хвостов Алексей Николаевич, беспринципный карьерист и авантюрист, под личиной преданности Царю 26 сентября 1915 года получил пост министра внутренних дел, но ненадолго. Показал себя отъявленным негодяем, готовил покушение на Г. Распутина.

(обратно)

311

Шведов Николай Константинович, генерал-лейтенант, состоял при императорской главной квартире.

(обратно)

312

Отстранение от власти Великого князя Николая Николаевича вызвало в масонских и левых кругах взрыв ярости, так как разрушило их надежды на захват власти в стране с помощью Николая Николаевича, являвшегося по сути дела только орудием в их руках.

(обратно)

313

Алексеев М.В., в августе 1915 года был назначен начальником генерального штаба. Выбор оказался ошибочным, ибо Алексеев был масоном и участвовал в заговоре против Царя, маскируя свои изменнические убеждения верноподданическими фразами.

(обратно)

314

Фельдмаршальство для Великого князя Николая Николаевича, чтобы подсластить пилюлю его отставки.

(обратно)

315

Гребенка Г. Распутина.

(обратно)

316

Речь идет о письме группы министров, пытавшихся воздействовать на Царя, чтобы он не смещал Великого князя Николая Николаевича. В эту группу входили министры: Кривошеин, Поливанов, Харитонов, Барк.

(обратно)

317

Крупенский Павел Николаевич, камергер, депутат IV Государственной думы.

(обратно)

318

А в Думе и Государственном совете тем временем было выработано соглашение об образовании парламентского блока, в руководстве которого главную роль играли члены масонских лож. Блок этот получил название “прогрессивного”, его бюро возглавил масон В. Меллер-Закомельский, а членами — видные масоны: Д. Гримм и М. Ковалевский (от академической группы в Госсовете)

; В. Гурко, М. Стахович, Д. Олсуфьев (внепартийные в Госсовете)

; А. Шингарев и Н. Некрасов (от кадетов)

; И. Ефремов, В. Ржевский (от прогрессистов)

; С. Шидловский, Е. Ковалевский, И. Годнев (от октябристов)

; В. Львов (от группы центра).

(обратно)

319

Даманский Петр Степанович, товарищ обер-прокурора Святейшего Синода.

(обратно)

320

Орлов В.Н.

(обратно)

321

Ордин Борис Кесаревич, член Совета министра Двора.

(обратно)

322

Трубецкой Владимир, командир отряда миноносцев в Черном море.

(обратно)

323

Николай Михайлович, Великий князь.

(обратно)

324

Председатель Совета Министров И.Л. Горемыкин.

(обратно)

325

Харитонов Петр Алексеевич, государственный контролер.

(обратно)

326

Родзянко М.В., председатель Государственной думы.

(обратно)

327

Злебов Сергей Васильевич, капитан 1 ранга Гвардейского Экипажа.

(обратно)

328

Редактор газеты “Новое время”.

(обратно)

329

Фролов Петр Алексеевич, главный начальник Петроградского военного округа.

(обратно)

330

Командир 12 Гусарского Ахтырского полка.

(обратно)

331

Велепольский Альфред Сигизмундович, граф.

(обратно)

332

Велепольский А.С., любовник княгини Орловой Ольги Константиновны, жены заве дующего военно-походной канцелярией Царя Орлова В.Н. (Орлова-”толстого”).

(обратно)

333

Дрентельн А.А.

(обратно)

334

Всеволод Иванович, князь, сын князя Иоанна Константиновича и княгини Елены Пет ровны.

(обратно)

335

Ордовский-Танаевский Николай Алексеевич, назначен тобольским губернатором 15 октября 1915 года по просьбе Г. Распутина.

(обратно)

336

23 августа Царь принял на себя звание верховного главнокомандующего.

(обратно)

337

Великие княгини Анастасия и Милица Николаевны.

(обратно)

338

Союзные генералы при ставке.

(обратно)

339

Горемыкиным И.Л.

(обратно)

340

Жена русского посланника в Берне.

(обратно)

341

С назначением Великого князя Николая Николаевича на Кавказ заведующий военной походной канцелярией Царя В.Н. Орлов переведен туда же в должность помощника наместника Кавказа по гражданской части. Орлов воспринял это как опалу.

(обратно)

342

Пустовойтенко Михаил Саввич, генерал-квартирмейстер ставки верховного главнокомандования.

(обратно)

343

Борисов Вячеслав Евстафьевич, советник штаба верховного главнокомандующего.

(обратно)

344

Владимир Трубецкой.

(обратно)

345

Московская городская дума, во главе которой стоял масон М.В. Челноков, посылала Царю телеграммы, где ставила ему задачи текущего момента.

(обратно)

346

Крейсер Балтийского флота.

(обратно)

347

Тобольский губернатор А.А. Станкевич, участвовал в интригах Джунковского против Г. Распутина.

(обратно)

348

Нейдгардт А.Б.

(обратно)

349

В июне — сентябре 1915 года Н.Б. Щербатов был управляющим Министерством внутренних дел.

(обратно)

350

Драгомиров Абрам Михайлович. Одно время намечался в генерал-квартирмейстеры штаба верховного главнокомандующего, но назначен командующим 5-й армией.

(обратно)

351

Речь идет о готовящейся канонизации тобольского митрополита Иоанна Максимовича, жившего в XVIII веке. Этой канонизации противился целый ряд церковных иерархов, но не по принципиальным соображениям, а исключительно из-за вражды к Г. Распутину.

(обратно)

352

Самарина.

(обратно)

353

Маркозов Владимир Васильевич, офицер лейб-гвардии Уланского Александры Федоровны полка, в то время член комитета по оказанию помощи русским военнопленным во вражеских странах.

(обратно)

354

Зборовский В.Э.

(обратно)

355

Голицын Дмитрий Борисович, светлейший князь, обер-егермейстер, заведующий императорской охотой.

(обратно)

356

Андронников М.М.

(обратно)

357

 Хвостов А.Н., будущий министр внутренних дел.

(обратно)

358

Речь идет о запросе в Государственной думе о Григории Распутине и якобы его похождениях в ресторане “Яр”. Запрос этот готовили депутаты-масоны и леворадикалы, хотя на самом деле они этот запрос делать не собирались, так как боялись открытого разбирательства сфабрикованного дела. Их цель — воздействовать на Царя, чтобы вынудить его пойти на уступки.

(обратно)

359

На пост министра внутренних дел.

(обратно)

360

Враги Царя распространяли лживые слухи, что в Царском Селе скрывается родной брат Царицы Великий герцог Гессенский Эрнст-Людвиг — германский подданный и военный противник России, занимающийся шпионажем. Несмотря на всю нелепость этих слухов, некоторые им верили.

(обратно)

361

Жена Г. Распутина Прасковья Федоровна.

(обратно)

362

Герцог Лейхтенбергский Александр Георгиевич, состоял в распоряжении главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта.

(обратно)

363

Имеется в виду жена Великого князя Михаила Александровича Н.С. Брасова.

(обратно)

364

Pilz — по-немецки гриб.

(обратно)

365

Великий князь Николай Михайлович.

(обратно)

366

Катов Петр Федорович, камердинер Царя.

(обратно)

367

Кильхен Михаил Сергеевич, бессарабский губернатор.

(обратно)

368

Безак АлександрНиколаевич, шталмейстер.

(обратно)

369

Шведов Александр Константинович, офицер Собственного Его Величества Конвоя.

(обратно)

370

Рашпиль Георгий Антонович, офицер Собственного Его Величества Конвоя.

(обратно)

371

Юсупова Зинаида Николаевна, княгиня, жена Юсупова Ф.Ф.

(обратно)

372

Великий князь Николай Николаевич, Янушкевич, Орлов.

(обратно)

373

Юсупов Ф.Ф.

(обратно)

374

Придворный фотограф.

(обратно)

375

Царица располагала достоверными сведениями, что Гучков А.И. является одним из главных организаторов клеветнической кампании против Г. Распутина. Она понимала, что настоящим адресатом этой кампании является царская семья. Понимала, но была бес сильна что-либо сделать, ибо открытое судебное разбирательство преступлений организаторов клеветнической кампании требовало раскрытия для широкой публики многих интимных сторон жизни царской семьи. Ни Царь, ни Царица на это, конечно, пойти не могли.

(href=#r375>обратно)

376

Орлов Александр Афиногенович, генерал-майор Свиты Его Величества, умер в 1908 году.

(обратно)

377

Клиника имени Елены Павловны, Великой княгини.

(обратно)

378

Дети Великого князя Александра Михайловича.

(обратно)

379

Куломзин Анатолий Николаевич, председатель Государственного совета.

(обратно)

380

Игнатьев Павел Николаевич, граф, министр народного просвещения.

(обратно)

381

Эристов Георгий Николаевич, князь, флигель-адъютант.

(обратно)

382

Литке Константин Николаевич, граф, полковник лейб-гвардии Преображенского полка, убит 31 августа 1915 года.

(обратно)

383

Речь идет о сыне Великого князя Павла Александровича от морганатического брака с Гогенфельзен, с 1916 года получил титул князя Палей.

(обратно)

384

Саратовский епископ Гермоген, был уволен за участие в интригах против Распутина, после увольнения жил в Жировицком монастыре (Белоруссия), а позднее в Николо Угрешском монастыре под Москвой.

(обратно)

385

Брат известного масона, организатора заговора против Царя Гучкова А.И., Гучков Николай Иванович, тоже масон, был городским головой в Москве.

(обратно)

386

Речь идет о съездах земского и городского союзов, прошедших в Москве 6 сентября. Опасения Царицы о характере деятельности этих съездов сбылись — они во многом носи ли антиправительственный характер. Именно на этом мероприятии масон В. Гурко заявлял: “Нам нужна власть с хлыстом, а не власть, которая сама под хлыстом” (лживый намек на то, что друг Царя Г. Распутин был хлыстом, религиозным сектантом).

Другой масон Шингарев вещал: “После севастопольского грома пало русское рабство. После японской кампании появились первые ростки русской конституции. Эта война приведет к тому, что в муках родится свобода страны и она освободится от старых форм и органов власти”. Так по сути дела провозглашалась идея благотворности поражения России в войне для захвата власти масонскими заговорщиками.

(обратно)

387

Великий князь Николай Николаевич и его жена Анастасия Николаевна (Стана).

(обратно)

388

Голицын Николай Дмитриевич, председатель комитета по оказанию помощи русским военнопленным во вражеских странах, с января 1917 года — председатель Совета Министров.

(обратно)

389

Олохов Владимир Аполлонович, генерал от инфантерии.

(обратно)

390

Покотило Василий Иванович, генерал от кавалерии, наказный атаман войска Донского.

(обратно)

391

Мрозовский Иосиф Иванович, генерал от артиллерии.

(обратно)

392

Нарвской заставы.

(обратно)

393

Бенкендорф Мария Сергеевна, жена графа П.К. Бенкендорфа.

(обратно)

394

Адъютант Великого князя Константина Константиновича.

(обратно)

395

Александрина, жена датского короля Христиана X.

(обратно)

396

Имеются в виду главноначальствующий Москвы князь Ф.Ф. Юсупов и его жена З.Н. Юсупова, активно интриговавшая против Царицы.

(обратно)

397

Нератов Анатолий Анатольевич, товарищ министра иностранных дел.

(обратно)

398

Сазонов С.Д.

(обратно)

399

Извольский Александр Петрович, бывший министр иностранных дел, посол в Париже.

(обратно)

400

Гирс Михаил Николаевич, посол в Константинополе.

(обратно)

401

Бенкендорф Александр Константинович, посол в Лондоне.

(обратно)

402

Мария Максимилиановна, принцесса Лейхтенбергская, жена принца Вильгельма Баденского.

(обратно)

403

Царь родился в день, когда празднуется память преподобного Иова.

(обратно)

404

Макаров Александр Александрович, бывший министр внутренних дел.

(обратно)

405

Андронников.

(обратно)

406

Хвостов А.Н.

(обратно)

407

Петроградские забастовки.

(обратно)

408

Саблин Алексей Павлович, брат Н.П. Саблина.

(обратно)

409

См. сноску 386.

(обратно)

410

Епископ Варнава, почитатель Г. Распутина, которого в то время травил обер-прокурор Синода Самарин.

(обратно)

411

Архиепископ Ярославский и Ростовский.

(обратно)

412

Сергий, архиепископ Финляндский, член Синода.

(обратно)

413

Архиепископ Вологодский, член Синода.

(обратно)

414

Востоков Владимир Игнатьевич, священник московской церкви Никиты Великомученика, активный участник травли Г. Распутина.

(обратно)

415

Имеется в виду величание митрополита Иоанна Максимовича, за канонизацию которого выступали епископ Варнава и Г. Распутин.

(обратно)

416

Львов Георгий Евгеньевич, князь, главный уполномоченный Всероссийского Земского Союза, один из главных российских масонов, организатор заговора против Царя, позднее председатель Временного правительства.

(обратно)

417

Гурко Владимир Иосифович, камергер, член Государственного совета, активный масон.

(обратно)

418

Вырубову.

(обратно)

419

С.И. Тютчева.

(обратно)

420

Михеев Борис Александрович, полковник лейб-гвардии Атаманского полка.

(обратно)

421

Не посылай с ответственными поручениями Великого князя Дмитрия Павловича.

(обратно)

422

См. сноску 386.

(обратно)

423

Епископ Кронштадтский.

(обратно)

424

Сохранились документы такой слежки за Распутиным в его родном селе Покровском.

(обратно)

425

Жевахов Николай Давидович, князь, в сентябре 1916 года товарищ обер-прокурора Святейшего Синода.

(обратно)

426

Жевахов Н.Д., происходит из рода, который дал святого Иоасафа Белгородского, канонизированного в 1911 году.

(обратно)

427

Каховский Г.В., офицер 4-го лейб-гвардии Стрелкового Императорской фамилии полка.

(обратно)

428

Милица и Стана (Анастасия) Николаевны, Великие княгини.

(обратно)

429

В 1915-1916 гг. существовало несколько вариантов отстранения Царя от власти. В самом Императорском Доме в лице некоторых Великих князей и прежде всего Великого князя Николая Николаевича, в качестве первого шага к этому предлагалось сослать Распутина и заточить в монастырь Царицу.

(обратно)

430

Английского парка.

(обратно)

431

Рубинштейн Д.Л., крупный финансовый делец и аферист, пробовал проворачивать свои темные махинации через Распутина, но был выгнан им. Хотел так же, как и Манус И.П., получить высокий государственный чин, который упрочивал бы его положение и служил прикрытием разных афер.

(обратно)

432

Манус И.П., действительный статский советник, директор правления товарищества Санкт-Петербургского вагоностроительного завода.

(обратно)

433

Обер-церемониймейстер гессенского Двора.

(обратно)

434

Императорская яхта.

(обратно)

435

Царица была права, но и ей тогда не было известно, что русский посол в Румынии масон С.Н. Поклевский-Козелл был просто изменник и, по-видимому, выполнял указания “союзников” не допустить усиления позиции России в этом регионе. В 1915 году Царь ждал, что Румыния выступит на стороне России, Поклевский-Козелл сделал все, чтобы она осталась нейтральной.

(обратно)

436

Епископом Варнавой.

(обратно)

437

Софью Ивановну Тютчеву.

(обратно)

438

Щербатов.

(обратно)

439

Арсеньев Василий Сергеевич, масон.

(обратно)

440

Ростовцева Я.Н.

(обратно)

441

Гордеева Валентина Сергеевна, член благотворительного Комитета Великой княгини Елизаветы Федоровны.

(обратно)

442

Отец Александр Васильев, духовник царской семьи.

(обратно)

443

Куропаткин Алексей Николаевич, генерал-адъютант, генерал от инфантерии.

(обратно)

444

Имение Великого князя Николая Николаевича в Тульской губернии.

(обратно)

445

Нарышкина Александра Николаевна, статс-дама.

(обратно)

446

Фрейлине Н.Д. Арсеньевой, дочери недавно умершего адмирала Д.С. Арсеньева, воспитателя Великих князей Сергея и Павла Александровичей.

(обратно)

447

Речь идет о непрекращающихся интригах, которые вел Великий князь Николай Николаевич, находившийся в то время в своем тульском имении Першино, рядом с которым находилось имение одного из руководителей российского масонства князя Г.Е. Львова.

(обратно)

448

Нирод Федор Максимилианович, генерал-майор свиты Его Величества.

(обратно)

449

Гебель Александр Александрович, полковник, штаб-офицер для поручений.

(обратно)

450

Брасова Наталия Сергеевна, морганатическая жена Великого князя Михаила Александровича.

(обратно)

451

Николай III — Великий князь Николай Николаевич, которому его сторонники предрекали Императорскую корону.

(обратно)

452

Щербатова, Самарина, Сазонова, Кривошеина.

(обратно)

453

Александра, вдова английского короля Эдуарда VII.

(обратно)

454

Гадон Владимир Сергеевич, генерал-майор Свиты Его Величества, командир лейб гвардии Преображенского полка.

(обратно)

455

Крашенинников Илья Сергеевич, сенатор, возглавлял расследования московских анти немецких беспорядков 6 мая 1915 года.

(обратно)

456

Маковский К.Е.

(обратно)

457

Петерсон Анна Карловна, фрейлина Великой княгини Анастасии Николаевны.

(обратно)

458

Рухлов Сергей Васильевич, министр путей сообщения.

(обратно)

459

Генерал-лейтенант, вице-президент практической восточной академии.

(обратно)

460

Самарина.

(обратно)

461

Жена Крупенского М.Г.

(обратно)

462

Великий князь Николай Николаевич.

(обратно)

463

Почетный лейб-медик.

(обратно)

464

Белецкий Степан Петрович, с 28 сентября товарищ министра внутренних дел.

(обратно)

465

Шервашидзе Георгий Дмитриевич, князь, заведующий Двором вдовствующей Императрицы Марии Федоровны.

(обратно)

466

Елагин против Ц.С. (Царское Село)

, т.е. восстанавливает мать Царя Марию Федоровну против своего сына и его жены.

(обратно)

467

Выражение, принятое в царской семье.

(обратно)

468

Деревенко — матрос, приставленный к Наследнику.

(обратно)

469

Адмирал Нилов К.Д.

(обратно)

470

Адмирал Русин А.И.

(обратно)

471

Стихи сына Великого князя Павла Александровича, князя Владимира Палея.

(обратно)

472

Семья Великого князя Константина Константиновича, жившая в Павловске.

(обратно)

473

Митрополит Московский и Коломенский.

(обратно)

474

Манчтет Зинаида Львовна, жительница Смоленска, поклонница Г. Распутина, постоянно бывала в доме А. Вырубовой, встречалась с Царицей.

(обратно)

475

Адмирал Григорович Иван Константинович, морской министр.

(обратно)

476

Духовник царской семьи Васильев А.П.

(обратно)

477

У матери Царя Марии Федоровны.

(обратно)

478

Вырубовой А.

(обратно)

479

Маргарита, принцесса Гессенская.

(обратно)

480

Татищева Дмитрия Николаевича.

(обратно)

481

Курлов Павел Григорьевич, генерал-лейтенант, бывший товарищ министра внутренних дел.

(обратно)

482

Беляев Михаил Алексеевич, помощник военного министра.

(обратно)

483

Гендрикова Софья Петровна.

(обратно)

484

Жена коменданта гродненской крепости.

(обратно)

485

Волжин Александр Николаевич, обер-прокурор Синода с 1 октября 1915 года.

(обратно)

486

Акушерка.

(обратно)

487

Жевахова Н.Д.

(обратно)

488

Истомин Петр Владимирович, товарищ обер-прокурора Синода до 17 октября 1915 го да, затем директор канцелярии Великого князя Николая Николаевича на Кавказе.

(обратно)

489

По постановлению Георгиевской думы — выборного органа георгиевских кавалеров (лиц, награжденных георгиевским крестом)

 — Царь был награжден георгиевским крестом, а Наследник — георгиевской медалью.

(обратно)

490

Жена генерала Т.М. Беляева.

(обратно)

491

Попечительница женской школы народного искусства имени Александры Федоровны.

(обратно)

492

Английский фельдмаршал.

(обратно)

493

Жена генерал-майора князя М.М. Кантакузина.

(обратно)

494

Начальница Смольного института.

(обратно)

495

Почетный лейб-медик.

(обратно)

496

Трепов Александр Федорович, министр путей сообщения.

(обратно)

497

Трепов Федор Федорович, бывший киевский генерал-губернатор.

(обратно)

498

Галкин-Врасской Михаил Николаевич, член Комитета попечения о трудовой помощи под председательством Царицы.

(обратно)

499

Правильнее Кондзеровский Петр Константинович, дежурный генерал при верховном главнокомандующем.

(обратно)

500

Камердинер Царицы.

(обратно)

501

Русский посланник в Софии.

(обратно)

502

Поклевский-Козелл С.А. (о нем см. сноску 435).

(обратно)

503

Демидов, князь Сан-Донато, Элим Павлович, русский посланник в Афинах.

(обратно)

504

Волжин.

(обратно)

505

Знаменщик.

(обратно)

506

Министерство земледелия.

(обратно)

507

 Наумов Александр Николаевич, министр (управляющий) земледелия, как выяснилось позднее, активный масон.

(обратно)

508

Владелецимения “Форос” в Крыму.

(обратно)

509

Спиридович Александр Иванович, генерал-майор, бывший начальник отдельного корпуса жандармов, управляющий дворцовой комендатурой, сопровождающий Царя в ставку.

(обратно)

510

Сотрудник “Нового времени”.

(обратно)

511 

Андронников М.М.

(обратно)

512

Елена Петровна, дочь сербского короля, жена Великого князя Иоанна Константиновича. 

(обратно)

513

Греческая королева, вдова Георга I.

(обратно)

514

Хвостов А.Н.

(обратно)

515

Преображенский полк.

(обратно)

516

Собака Наследника.

(обратно)

517

Рощаковский Михаил Сергеевич, принимал участие в строительных работах на Мурмане.

(обратно)

518

Угрюмов Алексей Петрович, вице-адмирал, принимал участие в строительных работах на Мурмане. 

(обратно)

519

Распутин.

(обратно)

520

Мещерский Владимир Петрович, камергер, издатель “Гражданина”.

(обратно)

521

Распутин.

(обратно)

522

Киевский митрополит.

(обратно)

523

Владимир, митрополит Петроградский.

(обратно)

524

Питирим, экзарх Грузии, с 23 ноября 1916 года митрополит Петроградский и Ладожский.

(обратно)

525

Нескучный дворец в Москве.

(обратно)

526

Румынии. 

(обратно)

527

Дочери министра Двора Фредерикса.

(обратно)

528

Король Греции Константин. 

(обратно)

529

Чигаев Николай Федорович, главный врач Троицкой общины сестер милосердия. 

(обратно)

530

Великие князья Владимир и Алексей, братья Императора Александра III. 

(обратно)

531

Жена князя В.Н. Орлова. 

(обратно)

532

Жена русского посла в Париже А.П. Извольского.

(обратно)

533

Полковник лейб-гвардии Кирасирского полка.

(обратно)

534

Командир 14-й кавалерийской дивизии.

(обратно)

535

Толль Александр Александрович, граф, полковник лейб-гвардии Уланского Александры Федоровны полка. 

(обратно)

536

Командир Крымского конного Александры Федоровны полка. 

(обратно)

537

Речь идет о замещении митрополичьей кафедры в Петрограде в связи с уходом митрополита Владимира в Киев, на место умершего митрополита Флавиана. Царица перечисляет неподходящие кандидатуры: С.Ф. (Сергий, Финляндский архиепископ), А.В. (Антоний, Волынский епископ)

 и епископ Гермоген (один из главных организаторов травли Распутина). 

(обратно)

538

Офицеры Гвардейского Экипажа. 

(обратно)

539

Интимное выражение.

(обратно)

540

Председателя Совета Министров Горемыкина.

(обратно)

541

Татищева B.C. 

(обратно)

542

День бракосочетания Царя и Царицы (14 ноября).

(обратно)

543

Министром земледелия. 

(обратно)

544 

В этом письме рядом с подписью Царицы ее рукой написана римская цифра XXI (число лет, прожитых вместе) с восклицательным знаком, а ниже нарисованы два пылающих сердца, пронзенных стрелой.

(обратно)

545

Царь не согласился с Г. Распутиным и наступать не стал.

(обратно)

546

Белецкий. 

(обратно)

547

Мцхета — речь идет о Татьяне Константиновне, дочери Великого князя Константина Константиновича, жене князя К.А. Багратион-Мухранского, убитого в бою в мае 1915 года. 

(обратно)

548

Н.П. Саблина. 

(обратно)

549

Имеется в виду, что Спиридович, одиниз руководителей Министерства внутренних дел в 1911 году, не сумел предотвратить убийство Столыпина в Киеве.

(обратно)

550

Деменков Николай Дмитриевич, офицер яхты “Штандарт”.

(обратно)

551

Это не удалось осуществить из-за болезни Наследника.

(обратно)

552

Деменков Н.Д.

(обратно)

553

Генерал-майор, командир 1-й Кубанской пластунской бригады. 

(обратно)

554

Княгиня Долгорукая Ольга Петровна. 

(обратно)

555

Герой войны, знаменитый донской казак Кузьма Крючков, первый георгиевский кавалер.  

(обратно)

556

Члены семьи бывшего наместника на Кавказе графа И.И. Воронцова-Дашкова. 

(обратно)

557

Попечительница Житомирской общины сестер Красного Креста.

(обратно)

558

Французский сенатор.

(обратно)

559

 Княгиня Джамбакуриан-Орбелиани С.И., близкая фрейлина Царицы.

(обратно)

560

Андронников В.М. князь, полковник лейб-гвардии Уланского имени Александры Федоровны полка, состоял при Великом князе Георгии Михайловиче.

(обратно)

561

Серафим, архиепископ Тверской, в миру Чичагов.

(обратно)

562

Придворный живописец.

(обратно)

563

Заведующий царской библиотекой.

(обратно)

564

Царь и Царица жестоко ошиблись в Н.П. Саблине, он оказался просто лукавым царедворцем и в дни испытаний предал царскую семью.

(обратно)

565 

Жуков Андрей Семенович, полковник Собственного Его Величества Конвоя, флигель адъютант.

(обратно)

566

Бонч-Бруевич Михаил Дмитриевич, начальник штаба Северного фронта.

(обратно)

567

Жена гвардии полковника Прутченко Н.М.

(обратно)

568

Камердинер Царицы.

(обратно)

569

Жена генерал-майора Свиты Его Величества графа Н.П. Ферзена.

(обратно)

570

Кутайсов Константин Павлович, граф, полковник лейб-гвардии конной артиллерии.

(обратно)

571

Управляющий Императорским фарфоровым и стекольным заводом.

(обратно)

572

Петр Васильевич Петров, состоявший при Наследнике. 

(обратно)

573

Бывший обер-прокурор Синода. 

(обратно)

574

Линевич Александр Николаевич, полковник лейб-гвардии конной артиллерии. 

(обратно)

575

Васильчикова М.А. 

(обратно)

576

П.Л. Барк, министр финансов, масон, вместе с рядом других министров подписал письмо против принятия Царем верховного командования.

(обратно)

577

Великий князь Константин Константинович, генерал-инспектор военно-учебных за ведений.

(обратно)

578

Белецкий.

(обратно)

579

Джамбакуриан-Орбелиани Дмитрий Иванович, полковник Кавалергардского Марии Федоровны полка, брат умершей С.И. Джамбакуриан-Орбелиани.

(обратно)

580 

В письме против этих слов нарисован кружок.

(обратно)

581

Тетерятников Никита Кузьмич, камердинер Царя.

(обратно)

582

Жена министра юстиции А.А. Хвостова.

(обратно)

583

Годовщина шествия горожан к Зимнему Дворцу 9-го января 1905 года, организованного леворадикальными элементами в провокационных целях для дискредитации Царя.

(обратно)

584

Интимное выражение.

(обратно)

585 

Вильгельма II, германского императора. Речь идет о разрешении праздновать этот день для немецких военнопленных.

(обратно)

586

Васильчикова М.А., лишена звания фрейлины 1 января 1916 года за попытки посредничества заключения сепаратного мира с Германией, идею которого Царь отвергал безоговорочно.

(обратно)

587 

Васильчиков Б.А.

(обратно)

588 

Долгоруков В.А.

(обратно)

589 

Вдовствующая Императрица Мария Федоровна.

(обратно)

590

Горемыкин И.Л. 

(обратно)

591

Булыгин Александр Григорьевич, бывший министр внутренних дел. 

(обратно)

592

Саблин Н.В. офицер Гвардейского Экипажа, однофамилец Саблина Н.П., входившего в ближайшее окружение Царя. 

(обратно)

593

Братом Саблина Н.П. 

(обратно)

594

Имеются в виду попытки афериста И.П. Мануса втереться в доверие к Г. Распутину, чтобы от его имени обделывать свои темные дела.

(обратно)

595

Чебыкин Александр Нестерович, генерал-лейтенант, бывший генерал-майор Свиты Его Величества. 

(обратно)

596

Великий князь Кирилл Владимирович. 

(обратно)

597

 Морской министр.

(обратно)

598

 Командующий Балтийским флотом.

(обратно)

599

 Кожевников Л.М., офицер Гвардейского Экипажа.

(обратно)

600

 Родионов Н.Н., офицер Гвардейского Экипажа.

(обратно)

601

Севастополь.

(обратно)

602

Гучков А.И., масон, заговорщик против Царя.

(обратно)

603

Светлейшая княгиня Мария Радзивилл.

(обратно)

604

Поляков Ф.П., придворный врач.

(обратно)

605

Папафедоров Георгий Николаевич, капитан I ранга Гвардейского Экипажа.

(обратно)

606

Бюцова О.Е., в 1915 году вышла замуж за Папафедорова Г.Н.

(обратно)

607

Адмирал Нилов К.Д. 

(обратно)

608

Князь Юсупов Ф.Ф. (младший), убийца Распутина.

(обратно)

609

Военный представитель Франции в царской ставке.

(обратно)

610

Военный представитель Англии в царской ставке.

(обратно)

611

Интимное выражение. 

(обратно)

612

Племянница Царицы принцесса Баттенбергская.

(обратно)

613

Бенкендорф Д.А.

(обратно)

614

Васильчикова М.А.

(обратно)

615

Тютчева С.И.

(обратно)

616

Оболенская Е.Н. 

(обратно)

617

Раух Георгий Оттонович, генерал-лейтенант. 

(обратно)

618

Ткаченко М.С., художник.

(обратно)

619

Кильхен Михаил Сергеевич, бывший бессарабский губернатор. 

(обратно)

620

Письмо Максимилиана, принца Баденского, своей сестре Виктории Шведской. 

(обратно)

621

Татищев И.Л., генерал-лейтенант, до войны состоял при императоре Вильгельме II (1905-1914).

(обратно)

622

Великий князь Георгий Михайлович.

(обратно)

623

Георг V, король Английский.

(обратно)

624

Оржевская Н.И.

(обратно)

625

См. сноску 622.

(обратно)

626

Горемыкина И.Л., председателя Совета Министров.

(обратно)

627

Вильчковский С.Н.

(обратно)

628

Решетников Николай Иванович, московский купец, сын горячей почитательницы Г. Распутина и сам его почитатель.

(обратно)

629

Когда Вырубова лежала тяжело больной после крушения на железной дороге, в результате чего она стала инвалидом, ей пришла мысль создать приют (убежище) для инвалидов. Так как своих денег у нее практически не было, то она на эти цели собирала пожертвования, а кроме того передала все деньги (100 тыс. рублей), полученные от железной дороги в качестве страховки за свою инвалидность.

(обратно)

630

Речь идет о захвате противником Цетинье, главного города Черногорского княжества. Две дочери черногорского короля Николая Анастасия и Милица (черные дочери) были замужем за русскими Великими князьями. Говоря о том, что они безумно желали войны, Царица имеет в виду, что Анастасия Николаевна, бывшая замужем за главой “военной партии” в России Великим князем Николаем Николаевичем, и ее сестра активно поддерживали его стремления за вступление России в войну. Распутин же был категорически против войны.

(обратно)

631

Хвостов А.Н.

(обратно)

632

Штюрмер Борис Владимирович, член Государственного совета, с 20 января 1916 года председатель Совета Министров.

(обратно)

633

Мамантов В.И., главноуправляющий царской канцелярией по принятию прошений.

(обратно)

634

Архиепископ Могилевский и Мстиславский.

(обратно)

635

Фредерикс В.Б.

(обратно)

636

Острогорский Сергей Алексеевич, придворный врач.

(обратно)

637

Семейное прозвище младшей дочери Царя Анастасии.

(обратно)

638

Офицер Гвардейского Экипажа, ранее служил на императорской яхте “Царевна”. 

(обратно)

639

Полевые книжки.

(обратно)

640

Вырубовой А.А. 

(обратно)

641

Милюков Павел Николаевич, лидер кадетов, враг Царя и Г. Распутина, сотрудник масонской газеты “Речь”.

(обратно)

642

Дубенский Дмитрий Николаевич, генерал-майор, редактор “Летописи войны”, состоял при Царе в качестве историографа. 

(обратно)

643

Хвостов А.Н., министр внутренних дел. 

(обратно)

644

Архиепископ Вологодский и Тотемский. 

(обратно)

645

Волжин. 

(обратно)

646

Федоровский собор в Царском Селе. 

(обратно)

647

Речь идет о решении Царя принять на себя верховное главнокомандование.

(обратно)

648

Правильнее Безроднов Николай Сергеевич, придворный врач.

(обратно)

649

Начальник главного управления уделов.

(обратно)

650

Почитатель Распутина.

(обратно)

651

См. сноску 585.

(обратно)

652

Интимное выражение. 

(обратно)

653

Трепова А.Ф., министра путей сообщения.

(обратно)

654

Черногорские княжны Анастасия и Милица Николаевны, жены русских Великих князей Николая и Петра Николаевичей.

(обратно)

655

Лаптинская Акилина Никитична, крестьянка, сестра милосердия, горячая почитательница Г. Распутина, состояла при нем в качестве секретаря.

(обратно)

656

Федоров С.П., придворный хирург.

(обратно)

657

Джунковский В.Ф. и Орлов В.Н.

(обратно)

658

Джунковский, Орлов, Дрентельн в своем кругу не стеснялись высказывать соображения о необходимости низложения Царя и заточения Царицы в монастырь. Существовал даже план такого заговора.

(обратно)

659

Офицер 13-го гренадерского Эриванского полка.

(обратно)

660

Манчтет З.Л., почитательница Г. Распутина.

(обратно)

661

Пистолькорс А.Э.

(обратно)

662

Митрополит Петроградский Питирим.

(обратно)

663

Имеется в виду любовница Великого князя Сергея Михайловича балерина М.Ф. Кшесинская.

(обратно)

664

Сольский Дмитрий Мартынович, граф, председатель Государственного совета, умер в 1910 году.

(обратно)

665 

Базилевский Петр Александрович, московский губернский предводитель дворянства.

(обратно)

666 

Оболенский А.Н., петроградский градоначальник.

(обратно)

667

Е.С. Боткин.

(обратно)

668 

Штюрмера Б.В.

(обратно)

669

Петро и Мирко, сыновья черногорского короля Николая I.

(обратно)

670

Наследный черногорский принц Даниил и его жена Ютта-Милица.

(обратно)

671

Тетерятников Н.К., камердинер Царя.

(обратно)

672

Родионов Н.Н., офицер Гвардейского Экипажа.

(обратно)

673

Знаменская церковь в Царском Селе.

(обратно)

674

Занотти М.Ф., камер-фрау Царицы.

(href=#r674>обратно)

675

Плевицкая Н.В., известная певица.

(обратно)

676

Великая княгиня Ольга Александровна, сестра Царя.

(обратно)

677

Родионов Н.Н.

(обратно)

678

Урусов Николай Петрович, князь, екатеринославский губернский предводитель дворянства.

(обратно)

679

Челноков Михаил Васильевич, московский городской голова, масон.

(обратно)

680

Поляков Савва Филиппович, лекарский помощник.  

(обратно)

681

Боткин Е.С.

(обратно)

682

Воронцова-Дашкова Е.А., у которой в январе 1916 года умер муж.

(обратно)

683

Шувалова Александра Илларионовна, урожденная графиня Воронцова-Дашкова.

(обратно)

684

Шереметева Ирина Илларионовна, урожденная графиня Воронцова-Дашкова.

(обратно)

685

Мусина-Пушкина Мария Илларионовна, урожденная графиня Воронцова-Дашкова.

(обратно)

686

Речь идет о предложении Великой княгини Марии Павловны (Михень) женить своего сына Великого князя Бориса Владимировича на царской дочери Ольге.

(обратно)

687

См. предыдущую сноску.

(обратно)

688

Кедров Михаил Александрович, командир корабля “Гангут”.

(обратно)

689

Бонч-Бруевич М.Д., начальник штаба Северо-Западного и Северного фронтов.  

(обратно)

690

Щербачев Д.Г., генерал от инфантерии, генерал-адъютант.  

(обратно)

691

 Штюрмер.

(обратно)

692

 Бенкендорф П.К., граф, генерал от кавалерии, обер-гофмаршал.

(обратно)

693

 Нарышкин Кирилл Анатольевич, начальник военно-походной канцелярии Царя.

(обратно)

694

Речь идет о романе сестры Царя Ольги Александровны (бывшей замужем за принцем Петром Александровичем Ольденбургским) с адъютантом ее мужа ротмистром Николаем Александровичем Куликовским. В результате Ольга Александровна развелась с мужем и вышла замуж за Куликовского.

(обратно)

695

 Придворный хирург.

(обратно)

696

 Купцов Александр Никифорович, подполковник.

(обратно)

697

 Семья начальника царскосельского дворцового управления князя М.С. Путятина.

(обратно)

698

 Кривошеин А.В.

(обратно)

699

 Плеве Павел Адамович, генерал от кавалерии, командующий Северо-Западным фрон том, в феврале 1916 года уволен, а через месяц умер.

(обратно)

700

 Литвинов Александр Иванович, генерал от кавалерии, командующий 1-й армией.

(обратно)

701

 Деревенко В.Н., придворный врач.

(обратно)

702

А. Вырубову, праздновавшую день своего ангела.

(обратно)

703

 Матрос Гвардейского Экипажа.

(обратно)

704

Бонч-Бруевич М.Д.

(обратно)

705

Фердинанд, Царь болгарский.

(обратно)

706

Верховный совет по призрению семей лиц, призванных на войну.

(обратно)

707

Великая княгиня Ольга Александровна, сестра Царя, работала сестрой милосердия в действующей армии.

(обратно)

708

Воспитательница детей Великого герцога Гессенского.

(обратно)

709

Дармштадт.

(обратно)

710

Эрнест-Людвига (Эрни), Великого герцога Гессенского и его жены Элеонор (Онор). 

(обратно)

711

Принц Баттенбергский, муж принцессы Виктории Гессенской, сестры Царицы.

(обратно)

712

Брасова Наталья Сергеевна, морганатическая супруга Великого князя Михаила Александровича.

(обратно)

713

Куропаткин Алексей Николаевич, генерал от инфантерии, назначен вместо Плеве командующим Северным фронтом.

(обратно)

714

В эти дни Царица убедилась в подлости, преступности и двуличии человека, которого она сама поддерживала при назначении на пост министра внутренних дел — Хвостова А.Н.

 Назначая Хвостова (и его заместителя Белецкого) руководить Министерством внутренних дел, Царь и Царица рассчитывали, что он положит конец кампании лжи и клеветы против Распутина (он ее в этом заверял). Об этом Государыня говорит в своем письме от 20 сентября 1915 года. Но на деле они оказались низкими интриганами, обделывавшими свои делишки, в душе ненавидевшие и презиравшие Царя и Царицу и, конечно, их ближайших друзей — Распутина и Вырубову. Хвостов и Белецкий, выдавая себя за настоящих верноподданых, на самом деле вели низкую интригу по дискредитации Распутина и даже подготавливали его убийство. Организация акции была поручена некоему Ржевскому, доверенному лицу Хвостова, известному ему еще, когда он был нижегородским губернатором. Ржевского командируют в Христианию, где тогда жил злейший враг Распутина монах-расстрига Илиодор (Труфанов), с просьбой осуществить убийство Распутина. Министерство внутренних дел обязалось выдать 5 фальшивых паспортов, оружие и 60 тысяч рублей деньгами. Илиодор дал Ржевскому записку на имя Хвостова, чтобы тот выдал именно эту сумму для его пятерых людей.

(обратно)

715

”Наши за границей”, повесть Н.А. Лейкина.

(обратно)

716

Голицын Н.Д.

(обратно)

717

Принцесса Баттенбергская (сестра Царицы)

(обратно)

718

Муж принцессы Баттенбергской.

(обратно)

719 

Дочь Людвига и Виктории Баттенбергских.

(обратно)

720

Людвиг-Франциск, принц Баттенбергский (племянник Царицы).

(обратно)

721 

Жена принца Греческого Андрея.

(обратно)

722

Принц Греческий.

(обратно)

723

Мария Павловна — младшая, дочь Великого князя Павла Александровича.

(обратно)

724

Неклюдов А.В., посланник в Швеции, масон.

(обратно)

725

Бруннер Леонтий Федорович, придворный врач. 

(обратно)

726

Великий князь Борис Владимирович.

(обратно)

727

Дядя Царя Великий князь Владимир Александрович. 

(обратно)

728

Речь снова идет о попытке Великой княгини Марии Павловны (старшей) женить своего сына Бориса на царской дочери Ольге. 

(обратно)

729

Пуришкевич Владимир Митрофанович, правый радикал, позер, краснобай, недалекий, неумный политик, в своей речи намекал на какие-то темные силы, которые влияют на Царя, конечно, имея в виду прежде всего Г. Распутина и А. Вырубову. 

(обратно)

730

Замойский Адам Станиславович, граф.

(обратно)

731

Возможно, речь идет о знаменитом артисте Александрийского театра В.Н. Давыдове.

(обратно)

732

Н.Д. Деменков, офицер императорской яхты “Штандарт”.

(обратно)

733

В.Н. Деревенко,придворный врач.  

(обратно)

734

Жильяр.

(обратно)

735

Буксгевден Карл Карлович, барон, русский посланник в Дании.

(обратно)

736

Штейн, фон Эрв. Карлович, полковник, служил в Крымском Конном имени Александры Федоровны полку. 

(обратно)

737

Михаил Георгиевич, герцог Мекленбург-Стрелицкий, инспектор артиллерии гвардейского корпуса. 

(обратно)

738

Зуев Александр Ювеналиевич, придворный врач, главный санитарный инспектор флота. 

(обратно)

739

Фредерикс Э.В. 

(обратно)

740

Граф Воронцов-Дашков А.И., флигель-адъютант. 

(обратно)

741

Ламкерт О.И., директор-распорядитель Петроградского телеграфного агентства. 

(обратно)

742

Гурлянд Илья Яковлевич, крещеный еврей, член совета Министерства внутренних дел. 

(обратно)

743

Витте Георгий Георгиевич, управляющий делами Верховного совета по призрению семей лиц, призванных на войну. 

(обратно)

744

Брат Н.П. Саблина. 

(обратно)

745

Хвостова А.Н., министра внутренних дел.

(обратно)

746

Федоров С.П., придворный хирург. 

(обратно)

747

Имеется в виду информация о преступной деятельности Хвостова А.Н. 

(обратно)

748

Явленский Дмитрий Георгиевич, с 20 февраля 1916 года могилевский губернатор.  

(обратно)

749

Палицын Федор Федорович, генерал от инфантерии, бывший начальник Генерального штаба. 

(обратно)

750

Императорская яхта. 

(обратно)

751

Лялин Михаил Михайлович, заведующий кают-кампанией Гвардейского Экипажа. 

(обратно)

752

Салтанов Алексей Васильевич, офицер Гвардейского Экипажа. 

(обратно)

753

Императорская яхта “Штандарт”. 

(обратно)

754

Ширинский-Шихматов С.А., князь, офицер Гвардейского Экипажа. 

(обратно)

755

Речь идет о бывшем военном министре В.А. Сухомлинове, который стал объектом яростных нападок левой и масонской печати. История с Сухомлиновым была искусственно раздута с такой же целью, как и история с Распутиным, то-есть чтобы дискредитировать Царя. Дело Сухомлинова было передано чрезвычайной следственной комиссии, а сам он был даже временно заключен в крепость. Однако все обвинения против него оказались неосновательны, и он был освобожден.

(обратно)

756

Жена Сухомлинова, Екатерина Викторовна, урожденная Гашкевич, по первому мужу Бутович. 

(обратно)

757

Андронников М.М., князь, аферист. 

(обратно)

758

Мекк В.В. 

(обратно)

759

Апраксин П.Н. 

(обратно)

760

Молоствов Л.В., полковник. 

(обратно)

761

Великий князь Дмитрий Павлович. 

(обратно)

762

Имеются в виду петроградский градоначальник князь Оболенский А.Н. и его жена Саломия Николаевна. 

(обратно)

763

Князь Волконский В.М., товарищ министра внутренних дел. 

(обратно)

764

Хвостов А.Н.

(обратно)

765

Клеветническая статья с грязными намеками на распутное поведение А. Вырубовой, которая, как впоследствии стало известно, была девственницей. 

(обратно)

766

Вероятно Андронников М.М. 

(обратно)

767

Деменков Н.Д.

(обратно)

768

Сигизмунд-Вильгельм, принц Прусский, племянник Царицы. 

(обратно)

769

Вольдемар-Вильгельм, принц Прусский, племянник Царицы. 

(обратно)

770

Юденич Николай Николаевич, командующий кавказской армией. 

(обратно)

771

Сын К.А. и Ю.А. Ден — Александр (Тити). 

(обратно)

772

Плен Иван Михайлович, полковник, состоявший при Великом князе Борисе Владимировиче. 

(обратно)

773

См. сноску 771.

(обратно)

774

Монах-расстрига Илиодор, аферист и организатор покушений на убийство Г. Распутина. Письмо, упоминаемое Царицей, по-видимому, перехваченная записка Илиодора Хвостову.

(обратно)

775

 Шебеко Вадим Николаевич, московский градоначальник.

(обратно)

776

 Зальца Антон Егорович, барон, комендант петроградской крепости.

(обратно)

777

Беллярминов Леонид Георгиевич, придворный окулист.

(обратно)

778

Царская яхта “Полярная Звезда”.

(обратно)

779

Шуваев Дмитрий Савельевич, генерал от инфантерии, с 15 марта 1916 года военный министр.

(обратно)

780

Маклаков Николай Алексеевич, бывший министр внутренних дел, родной брат известного масона Маклакова В.А.

(обратно)

781

Родзянко М.В., председатель Государственной думы.

(обратно)

782

Игнатьев П.Н., министр народного просвещения.

(обратно)

783

Васильчиков Б.А., князь.

(обратно)

784

Митрополит Киевский.

(обратно)

785

Белецкого. На самом деле Белецкий знал об интриге Хвостова против Распутина,нонамеренно выжидал, преследуя свою выгоду.

(обратно)

786

Назначение туда иркутским губернатором.

(обратно)

787

Погуляев Сергей Сергеевич, контр-адмирал.

(обратно)

788

Эбергардт Андрей Августович, адмирал, командующий Черноморским флотом.

(обратно)

789

Гвардейским корпусом.

(обратно)

790

Ронжин Сергей Александрович, генерал-майор, главный начальник военных сообщений.

(обратно)

791

Мария, королева Румынская. Такое избирательное внимание румынской королевы к царской дочери Ольге было связано с предполагаемым браком Ольги с румынским принцем.

(обратно)

792

Спиридович А.И.

(обратно)

793

Гендрикова А.В.

(обратно)

794

Правильнее Думитрашко П.Н., товарищ министра путей сообщения.

(обратно)

795

Покровский Николай Николаевич, государственный контролер.

(обратно)

796

 Меньшиков М.О.

(обратно)

797

Речь идет о планах сестры Царя Ольги Александровны развестись с мужем, принцем Ольденбургским, и выйти замуж за его адъютанта Куликовского. 

(обратно)

798

Царица приводит примеры морганатических браков в семье: Великий князь Павел Александрович, женатый на разведенной женщине Ольге Карнович (по первому мужу Пистолькорс); Великий князь Михаил Александрович, женатый на Наталье Брасовой, бывшей до этого замужем два раза.

(обратно)

799

Стреблов И.Б., художник. 

(обратно)

800

Шагубатов Степан Константинович, офицер лейб-гвардии Уланского Александры Федоровны полка. 

(обратно)

801

Сыну Великого князя Александра Михайловича и Ксении Александровны.

(обратно)

802

Принц Греческий.

(обратно)

803

Королевы Черногорской. 

(обратно)

804

Собака.  

(обратно)

805

Царица имеет в виду княгиню Палей, бывшую еще недавно графиней Гогенфельзен. 

(обратно)

806

Имеется в виду князь Владимир Палей, сын Великого князя Павла Александровича и княгини Палей. 

(обратно)

807

Лечицкий Платон Алексеевич, генерал от инфантерии, командующий 9-й армией.

(обратно)

808

Интимное выражение.

(обратно)

809

Оболенская Е.Н. 

(обратно)

810

М.Э. фон Дерфельден, сводная сестра Великого князя Дмитрия Павловича. 

(обратно)

811

Вдова сенатора А.Н. Шпейера, скончавшегося 19 марта 1916 года.

(обратно)

812

Новосильцев А.В.

(обратно)

813

Приамурский генерал-губернатор.

(обратно)

814

София, королева Греческая, сестра императора Вильгельма I.

(обратно)

815

Константин, король Греческий.

(обратно)

816

Сын учителя музыки Царя.

(обратно)

817

Духовник Царя протоиерей Александр Васильев.

(обратно)

818

Шавельский.

(обратно)

819

Имение Великого князя Александра Михайловича в Крыму.

(обратно)

820

Имение принцев Ольденбургских в Воронежской губернии.

(обратно)

821

Гиббс С.И.

(обратно)

822

Речь идет о принятии Александрой Федоровной православия.

(обратно)

823

Брошку, которую Царь, тогда Наследник российского престола, подарил своей люби мой, Алисе Гессен-Дармштадтской, при первом свидании.

(обратно)

824

Кроме Г. Распутина, имеется в виду еще Филипп Н.В.

(обратно)

825

Герцог Эдинбургский.

(обратно)

826

Механик на яхте “Штандарт”.

(обратно)

827

Офицер яхты “Полярная звезда”.

(обратно)

828

Хитрово Л.В.

(обратно)

829

Глоба Николай Васильевич, академик, директор Строгановского училища в Москве.

(обратно)

830

Русский экспедиционный корпус во Франции.

(обратно)

831

Деревенко и Нагорный, матросы, состоявшие при Царевиче.

(обратно)

832

Ростовцев Дмитрий Иванович, управляющий канцелярией дворцового коменданта.

(обратно)

833

Ферзен С.А.

(обратно)

834

Шмидт Иоганн Иванович, член учебного комитета при учебном отделе Министерства путей сообщений.

(обратно)

835

Родионов Н.Н.

(обратно)

836

Германский крейсер.

(обратно)

837

Шереметев Д.С.

(обратно)

838

Петровский Н.А.

(обратно)

839

Барятинский А.В.

(обратно)

840

”Столетняя старуха повергает к стопам вашего вел. свою глубокую признательность, пребывая верной прошлому, которое всегда остается настоящим. Леонилла Виттгенштейн.”

(обратно)

841

Городскойголова Евпатории.

(обратно)

842

Барон Гревениц В.Е., командир корабля “Полтава”, умер 24 апреля 1916 года.

(обратно)

843

Детей Великого князя Константина Константиновича.

(обратно)

844

Жена Гревениц В.Е.

(обратно)

845

Речь идет о торжественном переносе чудотворной иконы Владимирской Божьей Матери из Успенского собора Московского Кремля в ставку.

(обратно)

846

Князь Волконский В.М.

(обратно)

847

В Tаврическом дворце работала Государственная дума.

(обратно)

848

Богаевский Африкан Петрович, начальник штаба походного атамана при Императорской ставке.

(обратно)

849

Вдова убитого на войне князя К.А. Багратион-Мухранского Татьяна Константиновна, старшая дочь Великого князя Константина Константиновича.

(обратно)

850

Великий князь Николай Михайлович.

(обратно)

851

Сухомлинова В.А.

(обратно)

852

По-видимому, имеется в виду генерал-квартирмейстер 9-й армии, ездивший в составе специальной комиссии за границу.

(обратно)

853

Хвостов А.А., министр юстиции.

(обратно)

854

5 мая Царица вместе с детьми приехала в ставку, а 7 мая вся царская семья отправилась на юг, где они пробыли вместе до 17 мая. После чего Царица с дочерьми уехала, а Царь с сыном вернулся в ставку.

(обратно)

855

Написано на открытке.

(обратно)

856

Петроград.

(обратно)

857

Озерова Е.С., камер-фрейлина Марии Федоровны.

(обратно)

858

Великийкнязь Николай Николаевич

(обратно)

859

Гедройц В.И.

(обратно)

860

Шувалова Е.В.

(обратно)

861

В 1912 году Макаров А.А. будучи министром внутренних дел принимал участие в интриге против Распутина, главными действующими лицами которой были монах Илиодор и епископ Гермоген.

(обратно)

862

Макаров.

(обратно)

863

Английский фельдмаршал, военный министр Гораций-Герберт Китченер погиб на крейсере, взорванном немцами 21 мая 1916 года.

(обратно)

864

Мария Павловна (младшая), дочь Великого князя Павла Александровича.

(обратно)

865

Обер-прокурор синода Волжин, митрополит Владимир, митрополит Питирим.

(обратно)

866

Фредерикс В.Б., министр Двора и уделов.

(обратно)

867

Бенкендорф П.К., обер-гофмаршал царского Двора.

(обратно)

868

Петров П.В.

(обратно)

869

Написано на открытке.

(обратно)

870

Петроград. Царица имеет в виду, что, несмотря на победное известие с фронта, столичная печать (в какой-то своей части купленная немцами) вела по сути дела пораженческую пропаганду.

(обратно)

871

Икона Владимирской Божьей Матери.

(обратно)

872

Долгоруков В.А.

(обратно)

873

Великийкнязь Константин Константинович.

(обратно)

874

Эттер Александр Севастьянович, шталмейстер при Великой княгине Марии Павловне (Михень).

(обратно)

875

Петропавловская крепость, где в соборе находится усыпальница Романовых.

(обратно)

876

Раненые.

(обратно)

877

В подлиннике все письма пронумерованы. В нашем издании все номера опущены.

(обратно)

878

Рейн Георгий Ермолаевич, придворный хирург, член Государственного совета.

(обратно)

879

Рашпиль Г.А.

(обратно)

880

Зборовский В.Э.

(обратно)

881

Воронцов-Дашков А.И.

(обратно)

882

Браницкая Мария, жена графа Михаила Браницкого, после занятия Варшавы немцами проживала в своем имении в Белой Церкви.

(обратно)

883

Зайончковский Николай Чеславович, товарищ обер-прокурора Синода.

(обратно)

884

Марков Владимир Иванович, министр, статс-секретарь по делам Великого княжества Финляндского.

(обратно)

885

Стахович Павел Александрович, управляющий государственным коннозаводством.

(обратно)

886

Оболенский А. Н., петроградский градоначальник.

(обратно)

887

Стишинский Александр Семенович, член Государственного совета.

(обратно)

888

Скоропадский Павел Петрович, командир лейб-гвардии Конного полка.

(обратно)

889

Так Царица называла дрожки.

(обратно)

890

Греческий король Константин.

(обратно)

891

Селиванов Андрей Николаевич, генерал от инфантерии, член Государственного совета, командовал 2-й армией, взявшей Перемышль. После падения Перемышля подал прошение об отставке и возвращении в Государственный совет.

(обратно)

892

Малевский-Малевич Николай Андреевич, русский посол в Токио.

(обратно)

893

Гвардейский морской экипаж.

(обратно)

894

По-видимому,княгиня Гедройц.

(обратно)

895

Тетерятников Н.K., камердинерЦаря.

(обратно)

896

Карцева А. Д., сестра милосердия.

(обратно)

897

Танеев С.А.

(обратно)

898

Хитрово М.С.

(обратно)

899

Правильнее, Кондзеровский П.К.

(обратно)

900

См. словарь “Царское окружение...”.

(обратно)

901

Дочь английского короля.

(обратно)

902

В оригинале нарисована коленопреклоненная, с протянутыми руками, фигура.

(обратно)

903

Великий князь Сергей Михайлович.

(обратно)

904

Голубев Иван Яковлевич, вице-председатель Государственного совета.

(обратно)

905

По-видимому, Сыробоярский А.В.

(обратно)

906

Георгиевские кавалеры.

(обратно)

907

Воскресенский Б.Д., предлагался на пост министра путей сообщения.

(обратно)

908

Протопопов А.Д., первоначально предлагался на пост министра торговли и промышленности.

(обратно)

909

Епископ Гермоген, интриговавший против Распутина.

(обратно)

910

Раев Николай Павлович, с 30 августа 1916 года стал вместо Волжина обер-прокурором Синода.

(обратно)

911

Палладий, митрополит петербургский в 90-х годах XIX века.

(обратно)

912

Доманевский В.Н.

(обратно)

913

Епископ Гермоген.

(обратно)

914

Николай и Андрей, принцы Греческие.

(обратно)

915

Дараган Петр Михайлович, полковник.

(обратно)

916

Генрици Альфред Вильгельмович, ротмистр лейб-гвардии Драгунского полка.

(обратно)

917

Светлейшая княгиня Долгорукая О.П.

(обратно)

918

Дедюлин А.Н.

(обратно)

919

6 июля Царица с дочерьми приехала в ставку и до 12 июля супруги находились вместе.

(обратно)

920

А.Д. Протопопов рассказал Царю о своей встрече с советником германского посольства в Стокгольме Варбургом. Хотя на этой встрече не шла речь о сепаратном мире, Царь понял, что германская сторона ищет пути его заключения, т.к. военное положение складывалось в пользу России.

(обратно)

921

Принц Греческий Николай.

(обратно)

922

”Кувака” — предприятие минеральных вод в Пензенской губернии, владельцем которого был Воейков В.Н.

(обратно)

923

Фредерикс.

(обратно)

924

Перед словом “поезд”было зачеркнуто слово “гвардия”.

(обратно)

925

По-видимому, имеется в виду С.М. Шапшал, с которым Вырубова находилась в приятельских отношениях.

(обратно)

926

С 27 июля по 3 августа Царица с дочерьми провела в царской ставке.

(обратно)

927

Безобразов был однополчанин Царя по лейб-гвардии Гусарскому полку.

(обратно)

928

Секретов Петр Иванович, генерал-майор, начальник военной автомобильной школы, заведующий автомобильными ротами на фронте.

(обратно)

929

Федоровском соборе.

(обратно)

930

Великому князю Николаю Николаевичу.

(обратно)

931

Зеленецкого Р.Д.

(обратно)

932

”Общество защиты материнства и младенчества” состояло под покровительством Царицы.

(обратно)

933

Ирина Александровна, жена князя Ф.Ф. Юсупова, убийцы Распутина.

(обратно)

934

Рейшах — Рит Борис Леонидович, офицер придворной конюшенной части, умер 24 августа 1916 года.

(обратно)

935

Родзевич Адольф Адольфович, управляющий Двора Великой княгини Ольги Александровны.

(обратно)

936

Юсуповы.

(обратно)

937

Хвостов А.А.

(обратно)

938

Папафедоров Г.Н.

(обратно)

939

Зайончковский Андрей Менардович, главноначальствующий русских экспедиционных войск в Румынии.

(обратно)

940

Игнатьева Надежда Николаевна, жена В.А. Игнатьева.

(обратно)

941

Имеется в виду, по-видимому, Пистолькорс Эрик Августович, генерал-лейтенант, его сын был женат на родной сестре А.А. Вырубовой.

(обратно)

942

А. Вырубова и Ю. Ден ездили в Сибирь в гости к Г. Распутину в село Покровское Тобольской губ.

(обратно)

943

Шуваев Д.С.

(обратно)

944

Беляев М.А.

(обратно)

945

Английская сестра милосердия, принадлежала к высшим кругам Англии.

(обратно)

946

Фотографии Царя и его сына, которые в ставке делал доктор Деревенко.

(обратно)

947

Петроград.

(обратно)

948

Орлова-Давыдова Фекла Георгиевна, урожденная баронесса Стааль, жена члена Государственной думы, влиятельного масона графа А.А. Орлова-Давыдова.

(обратно)

949

Петровская Александра Павловна, урожденная Шипова, жена флигель-адъютанта полковника Петровского Н.А.

(обратно)

950

Петр Васильевич Петров.

(обратно)

951

Голицына Вера Васильевна, начальница Смольного института.

(обратно)

952

Стенбок-Фермор Мария Александровна, умерла 20 августа 1916 года.

(обратно)

953

Орлов Алексей Алексеевич, офицер лейб-гвардии Гусарского полка.

(обратно)

954

Вильчковский.

(обратно)

955

Вдова офицера, графа Б.Л. Рейшах-Рита.

(обратно)

956

По-видимому, Солдатенкова Александра Иосифовна, жена сотника Собственного Его Величества Конвоя.

(обратно)

957

Граббе А.Н., граф, командир Собственного Его Величества Конвоя.

(обратно)

958

Воейкова Е.В., жена дворцового коменданта.

(обратно)

959

Пустовойтенко М.С.

(обратно)

960

Климович Е.К., директор департамента полиции.

(обратно)

961

Хвостов А.А., министр внутренних дел, прежде был министром юстиции.

(обратно)

962

Оболенский Н.Л.

(обратно)

963

Гендрикова С.П.

(обратно)

964

Принц Греческий.

(обратно)

965

Офицер.

(обратно)

966

Гендрикова С.П.

(обратно)

967

Написана на открытке.

(обратно)

968

Живопись на эмали в клетках.

(обратно)

969

Князь Владимир Палей.

(обратно)

970

Петроградский градоначальник.

(обратно)

971

Здесь описка — имеет в виду назначение на пост управляющего Министерством внутренних дел Протопопова.

(обратно)

972

Распутин Г.Е.

(обратно)

973

Интимное выражение.

(обратно)

974

Японский принц.

(обратно)

975

Императорская яхта “Штандарт”, но слух о назначении Н.П. Саблина ее командиром оказался ложным, см. письмо Царя от 16 сентября 1916 года.

(обратно)

976

Зеленецкий Р.Д., командир яхты “Штандарт”.

(обратно)

977

Нилов К.Д.

(обратно)

978

Чагин Иван Иванович, контр-адмирал Свиты Его Величества, бывший командир яхты “Штандарт”.

(обратно)

979

Долли-Гревениц Дарья Евгеньевна, дочь герцога Евгения Лейхтенбергского, по первому мужу княгиня Кочубей, после смерти второго мужа барона В.Е. Гревениц обратилась к Царю с просьбой о титуле, который носил ее отец и на который она уже не имела права, после двух браков.

(обратно)

980

Севастополь.

(обратно)

981

По-видимому, генерал-лейтенант Орановский Н.А.

(обратно)

982

Интимное выражение.

(обратно)

983

Родионов Н.Н.

(обратно)

984

Родзянко М.В., председатель Государственной думы.

(обратно)

985

Хвостов А.Н., бывший министр внутренних дел.

(обратно)

986

Андронников М.М.

(обратно)

987

Именно в это время члены Военной масонской ложи Алексеев, Гучков, Поливанов готовили заговор против Царя и династии. Об этом также см. письмо Царицы от 21 сентября 1916 года.

(обратно)

988

Речь идет о желании сестры Царя Ольги Александровны немедленно после развода с П.А. Ольденбургским вступить в брак с Н.А. Куликовским.

(обратно)

989

Деревенко В.Н.

(обратно)

990

Герцогиня Вестроготская, урожденная принцесса датская.

(обратно)

991

Оболенский Н.Л.

(обратно)

992

См. сноску 987.

(обратно)

993

Князь Багратион-Мухранский К.А., убит в бою 19 мая 1915 года.

(обратно)

994

Великийкнязь Николай Николаевич.

(обратно)

995

Экзарх Грузии, архиепископ Карталинский и Кахетинский, бывший архиепископ Алеутский и Американский.

(обратно)

996

Великий князь Николай Николаевич и его окружение.

(обратно)

997

По-видимому, епископ Исидор.

(обратно)

998

Сухомлиновой Е.В.

(обратно)

999

Командующий французскими войсками на салоникском фронте, масон.

(обратно)

1000

Председатель Совета Министров Греции, масон.

(обратно)

1001

День тезоименитства Наследника.

(обратно)

1002

Правильно: Адрианов Александр Александрович, бывший московский градоначальник, отставлен в связи с интригой Джунковского В.Ф. против Г. Распутина (“дело о кутеже в ресторане “Яр”).

(обратно)

1003

Зимнего Дворца.

(обратно)

1004

Брусилов послал Каледина.

(обратно)

1005

Россети-Солеско Федор Георгиевич, сын бывшего румынского посланника в России Г.К. Россети-Солеско, атташе румынского посольства в Берлине.

(обратно)

1006

Архиепископ Финляндский Сергий, позднее Патриарх Московский и Всея Руси.

(обратно)

1007

Волконский В.М., товарищ министра внутренних дел.

(обратно)

1008

Союзы, которые имеет в виду Царица, были крышей для подрывной работы левых партий и масонских лож, направленной против царской власти.

(обратно)

1009

Кшесинской М. и Великого князя Сергея Михайловича.

(обратно)

1010

Великий князь Андрей Владимирович.

(обратно)

1011

В подлиннике Пуанкаре зачеркнуто.

(обратно)

1012

Пустовойтенко М.С.

(обратно)

1013

Оболенская Саломия Николаевна.

(обратно)

1014

Доме А. Вырубовой.

(обратно)

1015

Кондзеровский П.К.

(обратно)

1016

Царица приехала с дочерьми в ставку 3 октября и пробыла там до 12 октября.

(обратно)

1017

Деревенко В.Н.

(обратно)

1018

Алексеев М.В.

(обратно)

1019

Брусилов А.А.

(обратно)

1020

Речь идет о гибели в Черном море русского дредноута “Императрица Мария”.

(обратно)

1021

Г.Е. Распутин.

(обратно)

1022

Бывший адъютант Великого князя Николая Николаевича, который 6 февраля 1916 года был сделан флигель-адъютантом.

(обратно)

1023

Бонч-Бруевич М.Д.

(обратно)

1024

Васильев Алексей Тихонович, с сентября 1916 года директор департамента полиции.

(обратно)

1025

Барон Рауш-фон-Траунбенберг Евгений Алексеевич, помощник командующего войска ми Варшавского военного округа.

(обратно)

1026

Великая княгиня Мария Павловна (Михень) .

(обратно)

1027

Успею отделаться от нее?

(обратно)

1028

Бонч-Бруевич М.Д.

(обратно)

1029

См. предыдущую сноску.

(обратно)

1030

Сессия Государственной думы.

(обратно)

1031

Великий князь Константин Константинович.

(обратно)

1032

Главнокомандующий Северного фронта масон Рузский, в военно-административном отношении контролировал Петроград.

(обратно)

1033

Надежда Михайловна (Нада) , дочь Великого князя Михаила Михайловича, вышла за муж за принца Георга Баттенбергского (Джорджи) .

(обратно)

1034

Куликовский Николай Александрович, ротмистр лейб-гвардии Кирасирского Марии Федоровны полка — женился на сестре Царя Ольге Александровне, которая из-за него развелась со своим первым мужем принцем П.А. Ольденбургским.

(обратно)

1035

Великие княгини Анастасия и Милица Николаевны, родные сестры, урожденные принцессы Черногорские, были женами родных братьев, Великих князей Николая Николаевича (Анастасия) и Петра Николаевича (Милица) .

(обратно)

1036

МилюковП.Н.

(обратно)

1037

Бабушка В. Кн. Николая Михайловича, была еврейка. Письмо Николая Михайловича, о котором идет речь, содержало грубые выпады против Царицы, утверждения о наличии темных сил в лице Распутина и Вырубовой, якобы заставляющих Царя делать ошибки в политике. За это письмо Николай Михайлович был выслан из Петрограда.

(обратно)

1038

Вырубова А.А.

(обратно)

1039

Целикий князь Михаил Михайлович (в царской семье его звали ласкательно Миша дурак за разные чудачества), изобрел снаряд для сбивания аэропланов и получил за это награду от английского военного министерства.

(обратно)

1040

План отстранить от государственных дел Царицу и заточить ее в монастырь действительно существовал и обсуждался в окружении Великого князя Николая Николаевича.

(обратно)

1041

Условное обозначение Протопопова.

(обратно)

1042

Австрийскогоимператора Франца-Иосифа.

(обратно)

1043

Елена Петровна, жена Великого князя Иоанна Константиновича.

(обратно)

1044

Петр, королевич Черногорский.

(обратно)

1045

Петроград и Москва.

(обратно)

1046

См. сноску 1035.

(обратно)

1047

Царица перечисляет лиц, активно интриговавших против Царя и Г. Распутина. Это окружение Великого князя Николая Николаевича («черные», Орлов, Дрентальн), председатели Совета Министров (Витте, Коковцов, Трепов), министр внутренних дел Макаров, фрейлины (С.И. Тютчева и М.А. Васильчикова.

(обратно)

1048

Васильчиков Б.А.

(обратно)

1049

Великогокнязя Николая Николаевича и Алексеева.

(обратно)

1050

Михайловичи — Великие князья Александр Михайлович, Николай Михайлович и Сер гей Михайлович.

(обратно)

1051

А.Вырубовой.

(обратно)

1052

Всеволжский.

(обратно)

1053

Багратион Д.П.

(обратно)

1054

Погуляев.

(обратно)

1055

Королева румынская.

(обратно)

1056

Интимное выражение.

(обратно)

1057

А. Вырубова.

(обратно)

1058

Ден Ю.A.

(обратно)

1059

Распутин Г.Е.

(обратно)

1060

См. сноску 1048.

(обратно)

1061

С Наследником Алексеем.

(обратно)

1062

Описка, на самом деле телеграммы из Архангельска.

(обратно)

1063

См. предыдущую сноску.

(обратно)

1064

Прострел.

(обратно)

1065

Жену Великого князя Михаила Александровича, графиню Брасову Н.С.

(обратно)

1066

Имеется в виду С. Труфанов (Илиодор), взявшийся по поручению Хвостова организовать убийство Распутина.

(обратно)

1067

Речь идет о главном обвинении, которое вменялось бывшему военному министру Сухомлинову, что из-за его халатности армия была не подготовлена к войне. За недостаток военных ассигнований был ответственен не только Сухомлинов, но и тогдашний министр финансов Коковцов.

(обратно)

1068

М. Кшесинской.

(обратно)

1069

Написана на открытке.

(обратно)

1070

Епархиальным домом.

(обратно)

1071

В подлиннике нарисован план комнаты.

(обратно)

1072

Написанона открытке.

(обратно)

1073

Деревенко В.Н.

(обратно)

1074

Федоров С.П.

(обратно)

1075

Васильчиков С.Н.

(обратно)

1076 

Долгорукая О.П.

(обратно)

1077

Речь идет о распространении разных клеветнических слухов, которые осуществлялись некоторыми представителями так называемого светского общества. Титулованные особы, их жены и дочери сообщали всем кому можно, что Царица спаивает Царя, что она ведет развратную жизнь, передает военные сведения немцам и т.п.

(обратно)

1078

Княгиня Васильчикова Е.П.

(обратно)

1079 

Вырубовой А.А.

(обратно)

1080

Головина М.Е., поклонница Распутина.

(обратно)

1081

Не министром внутренних дел, а исполняющим должность.

(обратно)

1082

Речь идет о газете «Русское знамя», которую выпускал председатель Союза русского народа Александр Иванович Дубровин. Запрет на распространение этой газеты в армии в то время, когда в ней циркулировали различные подрывные листки и прокламации, исходил от генералов-масонов, придерживающихся левой ориентации (Алексеев, Рузский и т.п.), несмотря на лживые уверения в преданности Царю.

(обратно)

1083

Князь Волконский В.М., товарищ министра внутренних дел.

(обратно)

1084

Бюцову О.Е.

(обратно)

1085

Петроградских.

(обратно)

1086

Приказ армии и флоту 12 декабря 1916 года, в котором говорилось о доведении войны до победного конца (занятии Константинополя, проливов).

(обратно)

1087

Нарышкина Елизавета Алексеевна.

(обратно)

1088

Нарышкина Елена Константиновна.

(обратно)

1089

Юсупов Ф.Ф.

(обратно)

1090

Речь идет о сестре Царя Ксении, дочерью которой была Ирина, вышедшая замуж за убийцу Распутина князя Юсупова.

(обратно)

1091

Петров П.В., учитель Наследника.

(обратно)

1092

Интимное семейное выражение.

(обратно)

1093

Булочная Филиппова.

(обратно)

1094

Юмористическая повесть Д. Габбертона.

(обратно)

1095

Ден Ю.А., жена командира крейсера «Варяг» К.А. Дена.

(обратно)

1096

Имеется в виду речь А.Ф. Керенского (Царица называет его Кедринский) в Государственной думе, послужившая одним из сигналов к усилению подрывной деятельности.

(обратно)

1097

Речь идет о письме Царя английскому королю по поводу поведения его посла Бюкенена, находящегося в сговоре с подрывными масонскими элементами в России.

(обратно)

1098

Хабалов Сергей Сергеевич, начальник петроградского военного округа в период активизации подрывных элементов проявил преступную нераспорядительность и нерешительность.

(обратно)

1099

Федоров С.П., придворный врач.

(обратно)

1100

Боткин и Деревенко.

(обратно)

1101

Жильяр П.

(обратно)

1102

По-видимому, условное обозначение, означающее «революция».

(обратно)

1103

По-видимому, Протопопов.

(обратно)

1104

Вырубова.

(обратно)

1105

Еще до отречения Царя командир Гвардейского Экипажа Великий князь Кирилл Владимирович предал Царя и явился присягать в самозванный временный комитет Государственной думы.

(обратно)

1106

Распутина.

(обратно)

1107

Листы почтовой бумаги, на которых написаны это и последующие письма, вкладывались в маленький пакетик, чтобы легче спрятать.

(обратно)

1108

Сын Ю.А. Ден, крестник Царя.

(обратно)

1109

Воейков.

(обратно)

1110

Великий князь Кирилл Владимирович.

(обратно)

1111

Царь Николай II.

(обратно)

1112

Речь идет о масоне Гучкове и изменнике Шульгине, приехавших к Царю от имени Думы с требованием отречения

(обратно)

1113

Речь идет о первоначальном намерении Временного правительства содержать Царя от дельно от его семьи.

(обратно)

1114

Речь идет о приближенных царской семьи, и прежде всего А. Вырубовой, томящихся в революционных застенках.

(обратно)

1115

Кобылинский Евгений Степанович, полковник, комендант Александровского дворца, назначенный Временным правительством.

(обратно)

1116

Сыробоярская М.М.

(обратно)

1117

Царь Николай II родился в день памяти Святого Иова Многострадального.

(обратно)

1118

По-видимому, имеется в виду генерал Сухомлинов, семья которого в трудную минуту стремилась поддержать Царя.

(обратно)

1119

Речь идет об отречении Царя, пойти на которое его заставили обманом предатели и изменники, прикрываясь общим благом.

(обратно)

1120

В связи с тем, что преподаватели в Александровский дворец не допускались, царская чета организовала учебу детей сама. Царь учил детей истории и географии, Царица — За кону Божию и языкам.

(обратно)

1121

Царь.

(обратно)

1122

Ближайшая подруга Царицы Анна Вырубова была арестована по приказу Керенского 21 марта и заключена в Петропавловскую крепость. Здесь она подвергалась всяческим издевательствам, избиениям, ее намеренно почти не кормили. Несколько раз ее хотели убить пьяные солдаты. Однажды караульный сильно толкнул ее на косяк железной двери и у нее на лбу образовалась долго незаживающая рана. Так и не предъявив никакого обвинения, ее в июле отпустили в истощенном, измученном состоянии, по сути дела, умирать.

(обратно)

1123

Тобольск, где Вырубова побывала на поклонении мощам Святителя Иоанна Тобольского.

(обратно)

1124

Имеется в виду Иоанн Тобольский и Григорий Распутин (Наш Друг)

.

(обратно)

1125

Чудотворная икона Знамения Божией Матери, родовая святыня Дома Романовых.

(обратно)

1126

Вырубова заболела корью вместе с царскими детьми в первые дни февральской смуты.

(обратно)

1127

В это время великая княгиня Ксения Александровна и ряд других великих князей жили в Крыму в Ай-Тодор под надзором революционных властей.

(обратно)

1128

31 июля 1917 года состоялось последнее свидание Царя с братом Михаилом, длилось оно около 10 минут в присутствии Керенского.

(обратно)

1129

В августе 1917 года великий князь Михаил Александрович был арестован, но вскоре освобожден.

(обратно)

1130

П. Жильяр.

(обратно)

1131

Время от времени газеты устраивали шумиху по поводу бегства царской семьи.

(обратно)

1132

Сыробоярского А.В.

(обратно)

1133

Манчтет З.Л.

(обратно)

1134

Письмо написано в день годовщины восшествия на престол Николая II.

(обратно)

1135

Сестра Царя Ольга Александровна от морганатического брака с ротмистром Н.А. Куликовским родила сына Тихона.

(обратно)

1136

Сухомлинова Е.В.

(обратно)

1137

Занотти М.Ф. (Маделен)

и А.П. Романова или А.Я. Уткина.

(обратно)

1138

Имеется в виду состояние здоровья Алексея.

(обратно)

1139

Прислуга Вырубовой.

(обратно)

1140

Ребиндер М.

(обратно)

1141

Священник, друживший с Вырубовой.

(обратно)

1142

Имеется в виду путешествие в Новгород и убийство Распутина.

(обратно)

1143

См. сноску 1137.

(обратно)

1144

Жену Г.Е. Распутина и его детей.

(обратно)

1145

Прозвище Вырубовой.

(обратно)

1146

Комнатная девушка Царицы.

(обратно)

1147

См. сноску 1125.

(обратно)

1148

По пути во Владивосток, куда направлялся полковник Сыробоярский.

(обратно)

1149

Кровавые октябрьские события в Москве.

(обратно)

1150

Имеется в виду прислуга Царицы: Занотти, Романова и Уткина.

(обратно)

1151

Обмороженные места.

(обратно)

1152

Японская собачка “Джимми” принадлежала великой княжне Анастасии. Была убита вместе сней.

(обратно)

1153

Имеется в виду позорный Брестский мир.

(обратно)

1154

Полковник А.В. Сыробоярский перенес операцию аппендицита.

(обратно)

1155

Имеется в виду либо А.П. Романова, либо А.Я. Уткина.

(обратно)

1156

См. сноску 1137.

(обратно)

1157

Нарышкина Е.А.

(обратно)

1158

Духовник царской семьи отец Александр Васильев, совершил напутственный молебен при отъезде в Тобольск Занотти, Романовой и Уткиной.

(обратно)

1159

Царь и его дети.

(обратно)

1160

В Царском Селе.

(обратно)

1161

Танеев С.А.

(обратно)

1162

Толстая Зинаида Сергеевна.

(обратно)

1163

Хитрово Маргарита Сергеевна.

(обратно)

1164

Ден Юлия Александровна.

(обратно)

1165

Эристов Элизбар Андреевич.

(обратно)

1166

Графиня Апраксина.

(обратно)

1167

Правильнее, Ридигер-Беляева.

(обратно)

1168

Сухомлиновой Е.В.

(обратно)

1169

Орлов А.А.

(обратно)

1170

Орлов И.А.

(обратно)

1171

Орлов А.А.

(обратно)

1172

Царя.

(обратно)

1173

У самой Царицы.

(обратно)

1174

День убийства Г. Распутина.

(обратно)

1175

Панкратов Василий Семенович, масон, комиссар Временного правительства, притеснял царскую семью.

(обратно)

1176

Епископ Гермоген, интриговавший против Г. Распутина и из-за этого отправленный в отставку, во время своего пребывания в Тобольске поддерживал царскую семью, устраивал молебны в ее честь, за что был арестован, а потом и убит большевиками.

(обратно)

1177

Саблин Н.П., так ни разу и не пославший весточку царской семье, которая его очень любила.

(обратно)

1178

см. сноску 1117.

(обратно)

1179

А.А. Вырубова расторгла свой брак с лейтенантом Вырубовым и стала снова носить свою девическую фамилию Танеева.

(обратно)

1180

Точнее “сувастика” — символичный крестообразный знак, который Царица любила ставить на счастье. Это одно из древнейших изображений креста с концами, загнутыми влево. Отличается от “свастики”, тоже древнейшего креста, но с концами, загнутыми вправо (“свастика” была использована как государственный символ в нацистской Германии)

.

(обратно)

1181

Царь.

(обратно)

1182

Отец Алексей Васильев.

(обратно)

1183

Епископ Гермоген присутствовал на Церковном Соборе, на котором было восстановлено патриаршество.

(обратно)

1184

Мать Царя Мария Федоровна.

(обратно)

1185

До конца своих дней Царь и Царица были убеждены, что Россия страдает за убийство святого человека Распутина (17 декабря)

.

(обратно)

1186

Царь.

(обратно)

1187

В середине ноября 1917 года Вырубова сняла небольшую квартиру на шестом этаже, на Фурштадтской улице, где жила с сестрой милосердия из ее царскосельского лазарета и верным слугой Берчиком.

(обратно)

1188

Тезоименитство великой княгини Ксении Александровны.

(обратно)

1189

Крещение Господне.

(обратно)

1190

Мать раненого офицера, находившегося на излечении в лазарете Царицы, которой Царица тайно оказывала материальную помощь из Тобольска.

(обратно)

1191

См. сноску 1137.

(обратно)

1192

Баронесса Буксгевден С.К.

(обратно)

1193

Девочка, возившая царской семье в Тобольске письма и посылки.

(обратно)

1194

Г. Распутина.

(обратно)

1195

Царь.

(обратно)

1196

Сын придворного врача В.Н. Деревенко.

(обратно)

1197

Танеев С.А.

(обратно)

1198

Пистолькорс А.А.

(обратно)

1199

Грекова Ольга Порфирьевна, сестра милосердия в лазарете Царицы.

(обратно)

1200

А.П.Саблина.

(обратно)

1201

Н.П. Саблина, любимца Царской семьи, предавшего ее.

(обратно)

1202

Лохтиной О.В.

(обратно)

1203

Речь идет о свадьбе Грековой и Таубе.

(обратно)

1204

Петрограде.

(обратно)

1205

Находился на излечении в лазарете Вырубовой.

(обратно)

1206

Князь Сергей Михайлович Путятин (Гуля)

, был женат на великой княгине Марии Павловне (младшей)

.

(обратно)

1207

К.И. Ярошинский, крупный предприниматель, финансировал Феодоровский лазарет великих княжен Марии и Анастасии, состоял помощником коменданта личного санитарного поезда. Как выяснилось недавно по архивным изысканиям, Ярошинский был членом масонской организации и его помощь Царской семье носила предательский характер.

(обратно)

1208

Речь идет о Б.Н. Соловьеве, женатом на дочери Г. Распутина Матрене. В январе 1918 года он привез царской семье письмо, посылки и деньги (35 тыс. руб.)

. Соловьев состоял секретарем при масоне К. Ярошинском и сам был масоном. Его миссия в Тобольске имела целью не допустить спасения Царской семьи.

(обратно)

1209

Толстая З.С.

(обратно)

1210

Царя.

(обратно)

1211

Царь.

(обратно)

1212

Чудотворная икона Знамения Божией Матери, хранившаяся в Абалакском монастыре в 20 км от Тобольска, который в свое время часто посещал Г. Распутин.

(обратно)

1213

Соловьев Б.Н.

(обратно)

1214

По-видимому, имеется в виду В.Н. Штейн, который от имени русских монархистов в Москве привез царской семье деньги почти одновременно с Соловьевым. Вернувшись из Тобольска, Штейн сообщил, что царская семья нуждается в деньгах. В Москве было собрано 250 тыс. рублей, которые в марте Штейн привез в Тобольск и передал по назначению через Татищева и Долгорукова.

(обратно)

1215

Временное правительство не посылало средств ни на содержание царской семьи, ни даже на содержание ее охраны. Личное состояние царской семьи фактически было конфисковано. С приходом большевиков положение обострилось, и комендант Кобылинский вынужден был обратиться за помощью к местным жителям и достать деньги под векселя за своей личной подписью, скрепленной подписями Татищева и Долгорукова. Позднее положение исправилось. Были получены деньги от Ярошинского и московских монархистов. Кроме того, со слов Т.Е. Боткиной известно, что управляющий делами царской семьи граф Я.Н. Ростовцев прислал к доктору Е.С. Боткину своего доверенного человека, который вручил ему для передачи царской семье 80 тыс. рублей.

(обратно)

1216

Седов Н.Я. был членом монархической организации, возглавляемой Н.Е. Марковым 2-м. Организация поставила своей целью освобождение царской семьи. Седов был отправлен в Тобольск в сентябре 1917 года, но по неизвестным причинам туда не прибыл, а провел всю зиму в Тюмени, скрываясь под видом чернорабочего. Выехал он из Тюмени 26 апреля в тот самый день, когда царская чета была увезена из Тобольска в Екатеринбург. Они даже встретились в дороге на одной из почтовых станций.

(обратно)

1217

Великая княгиня Ольга Александровна.

(обратно)

1218

Мать Царя Мария Федоровна.

(обратно)

1219

Великая княгиня Мария Павловна (старшая)

.

(обратно)

1220

Княгиня Голицына М.Г.

(обратно)

1221

Сестра флигель-адъютанта, полковника Н.A. Петровского.

(обратно)

1222

Жена Н.А. Петровского.

(обратно)

1223

Старшая сестра в лазарете Царицы.

(обратно)

1224

Газеты писали о бегстве великой княжны Татьяны из Тобольска.

(обратно)

1225

Манухин И.И., врач Петропавловской крепости, по мнению Вырубовой, спасший ее, как позднее выяснилось, был активным масоном и помощь Вырубовой объяснялась намерением втереться к ней в доверие.

(обратно)

1226

Господи Иисусе Христе Сыне Божий.

(обратно)

1227

Сретение Господне.

(обратно)

1228

День Ангела А. Вырубовой — память Св. Праведной Анны Пророчицы.

(обратно)

1229

Воейков В.Н.

(обратно)

1230

Воронцов-Дашков А.И.

(обратно)

1231

О. Алексей Васильев.

(обратно)

1232

Максим Горький.

(обратно)

1233

Придворный собор “Спаса Нерукотворного образа” при Зимнем дворце.

(обратно)

1234

Императорская резиденция в Крыму.

(обратно)

1235

”Штандарт”, “Полярная Звезда” — императорские яхты.

(обратно)

1236

Нож для бумаги.

(обратно)

1237

Наш тюремщик, бывший каторжанин.

(обратно)

1238

Комиссар Панкратов и его помощник Никольский.

(обратно)

1239

Поручика Соловьева Б.Н.

(обратно)

1240

Горячий привет.

(обратно)

1241

Родина, новая родина.

(обратно)

1242

Дерфельден М .Э. (Бабака)

.

(обратно)

1243

Княгиня Палей.

(обратно)

1244

Духовник царскойсемьи.

(обратно)

1245

Любимый кучер царской четы.

(обратно)

1246

Наследник цесаревич и великий князь Георгий Александрович (1871-1899)

, второй сын Александра III, умер от туберкулеза в Абастумане на Кавказе.

(обратно)

1247

Казак при матери Царя Марии Федоровне.

(обратно)

1248

Отец А. Вырубовой А.С. Танеев, умер в Петрограде 25 января 1918 года.

(обратно)

1249

Иоанна Тобольского.

(обратно)

1250

День Ангела А. Вырубовой — Св. Анны Пророчицы.

(обратно)

1251

Новый стиль был введен в январе 1918 года.

(обратно)

1252

Сухомлиновой Е.В.

(обратно)

1253

Царица имеет в виду себя.

(обратно)

1254

Речь идет о позорном Брестском мире, который большевики заключили ценой потери огромной части России только для того, чтобы удержаться у власти. Царская чета полагала, что их могут попытаться заставить подтвердить этот договор подписью Царя. На это они не хотели идти даже в обмен на свое освобождение. Получить свободу из рук врага было для них унизительным и недопустимым.

(обратно)

1255

В феврале Великий князь Михаил Александрович был выслан в Пермь.

(обратно)

1256

Великий князь.

(обратно)

1257

О. Владимир Хлынов, заменивший о. Алексея Васильева.

(обратно)

1258

Даже в неволе Царица молилась о своих бывших раненых, умерших в ее лазарете, па мять о которых она всегда хранила в своей душе.

(обратно)

1259

Письмо и посылка от А.Вырубовой, а также письма и посылки от других лиц, были доставлены корнетом С.В. Марковым, приехавшим в Тобольск накануне вечером.

(обратно)

1260

Э.В. Фредерикс.

(обратно)

1261

Праздник Благовещения.

(обратно)

1262

После отречения Царя, 4 марта, когда почти все приближенные отвернулись от царской семьи, корнет С.В. Марков явился в Александровский дворец и предоставил себя в распоряжение Царицы. Ожидая аудиенции, он обедал с родителями А. Вырубовой.

(обратно)

1263

Царская чета не хотела покидать Россию, где она была готова жить на любых условиях и больше всего боялась, что ее вышлют из страны.

(обратно)

1264

Самый горячий привет.

(обратно)

1265

Экзальтированная женщина.

(обратно)

1266

Б.Н. Соловьева.

(обратно)

1267

Б.Н. Соловьев был арестован в с. Покровском в доме Григория Распутина, на дочери которого он был женат. Его увезли в Тюмень, но вскоре освободили.

(обратно)

1268

Первый отряд большевиков прибыл в Тобольск из Омска 26 марта.

(обратно)

1269

У великой княгини Марии Павловны (младшей)

, бывшей замужем за князем С.М. Путятиным.

(обратно)

1270

В этот день серьезно заболел Алексей. Катаясь по ступенькам лестницы в деревянной лодке, он ушибся, что вызвало кровоизлияние в паху. Из-за гемофилии, которой он страдал, это стало серьезной угрозой его жизни. Алексею так и не было суждено выздороветь вплоть до дня убийства.

(обратно)

1271

Полковник Кобылинский получил приказ ужесточить режим содержания царской семьи. Генерал Татищев, князь Долгоруков, графиня Гендрикова, госпожа Шнейдер были переведены в дом, где помещалась царская семья, на положение арестованных.

(обратно)

1272

На горе размещался тюремный замок.

(обратно)

1273

Слова святого Серафима Саровского.

(обратно)

1274

Царь.

(обратно)

1275

Ханенко А.И., жена члена Государственной думы, дочь И.Г. Щегловитова.

(обратно)

1276

Великая княжна Анастасия.

(обратно)

1277

Родионов Н.Н.

(обратно)

1278

Контр-адмирал Погуляев.

(обратно)

1279

Ден Ю.А.

(обратно)

1280

 Хорват М.К.

(обратно)

1281

Сын Ю.A. Ден, крестник Царицы.

(обратно)

1282

В Дюльбере жили Великие князья Ксения Александровна, Александр Михайлович, их дети, а также мать Царя Мария Федоровна.

(обратно)

1283

Великая княгиня Ольга Александровна.

(обратно)

1284

Великий герцог Гессен-Дармштадтский.

(обратно)

1285

Саблин А.П.

(обратно)

1286

Боткин Е.С.

(обратно)

1287

Лохтина О.В.

(обратно)

1288

Солнечный луч — царский сын.

(обратно)

1289

Царскаясемья опасалась, что ее вывезут за границу.

(обратно)

1290

В Спале в 1912 году у Алексея произошло то же кровоизлияние в паху, которое чуть было не привело ктрагическому исходу.

(обратно)

1291

Царь.

(обратно)

1292

Соловьев.

(обратно)

1293

Сибирский тракт, соединявший, в частности, Тобольск с Тюменью, проходил мимо дома Григория Распутина, где тогда жила его вдова Прасковья Федоровна (П.Ф.)

 с дочерьми, одна из которых была замужем за Б. Соловьевым.

(обратно)

1294

Царица.

(обратно)

1295

Великая княжна Татьяна Николаевна.

(обратно)

1296

Кроме отряда под командою Кобылинского, были еще два большевистских отряда. Один из Омска, другойиз Екатеринбурга.

(обратно)

1297

Большевистский террорист, профессиональный убийца, соратник Свердлова, которому тот поручил осуществить перевоз царской семьи из Тобольска в Екатеринбург.

(обратно)

1298

Лохтина О.В.

(обратно)

1299

Решетникову Н.И.

(обратно)

1300

Как обманчива внешность! Яковлев, профессиональный убийца еще с 1905-1907 гг., готов был убить царскую семью в любой момент.

(обратно)

1301

Эристов.

(обратно)

1302

Воронцов-Дашков.

(обратно)

Оглавление

Олег Платонов Николай II в секретной переписке. Серия «Терновый венец России» Книга третья.

Пролог

  История любви

  Он и она

  Семья и дети

  Григорий Распутин

  Двор и окружение

  Человек совести и чести

ПОБЕДНОЕ НАЧАЛО ВОЙНЫ

  “Грустно покинуть родную семью”

  “Как много мы прожили вместе”

  “Ты всегда приносишь с собой обновление”

  “Приехал в милую Полтаву”

  “Твое присутствие придаст им новые силы и отвагу”

ИНТРИГИ ПРОТИВ ДЕЛА

  “Будь уверен в себе и действуй”

  “Мелкие люди портят часто великое дело”

  “С особенно тяжелым сердцем отпускаю я тебя в этот раз”

ВЕРХОВНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ

  “Единственное спасение в твоей твердости”

  “Любовь всегда растет”

  “Я с волнением буду следить за вашим путешествием”

  “Долг! Вот причина”

  “Разлука – ужасная вещь”

ИЗМЕНА

  “Наши молитвы встретятся в эту ночь”

  “Всякая ласка дает нам силу и глубокое счастье”

  “Ты делаешь великое дело”

  “Впереди такое тревожное время”

  “Династия переживает тяжелые испытания”

  “Это становится политически опасно”

КРУШЕНИЕ ДЕРЖАВЫ

  “Ты пошел против всех”

  “Убит наш друг”

  “Во всем видно масонское движение”

В ЗАТОЧЕНИИ

  “Господи, смилуйся и спаси Россию”

СЛОВАРЬ ЦАРСКОГО ОКРУЖЕНИЯ

*** Примечания ***