Холодно-горячо. Влюбленная в Париж [Юмико Секи] (fb2) читать постранично

Юмико Секи Холодно-горячо. Влюбленная в Париж

Посвящается Мицуко

Глава 1

Токио, 1962

Возвращаясь к своим детским воспоминаниям, я слышу звуки пианино. Я сижу на полу, на татами. Моя любимая игрушка зажата между колен — это французская кукла в нормандском народном костюме, которую дядя привез мне из долгого путешествия по Европе. Передо мной проигрыватель пятидесятых годов, на котором крутится виниловая пластинка. Исполнителя зовут Самсон Франсуа. Я не знаю, кто он по национальности, знаю лишь, что европеец. С пластинки звучат мелодии Куперена, Шопена, Бетховена. Моя любимая — это «Фантазия» Шумана. Считаю дорожки на пластинке и осторожно перемещаю иглу — я не устаю слушать эту мелодию, она пробуждает во мне далекий неведомый мир, который вызывает у меня странное ощущение родства. В моем воображении возникает большой дом, сад, крыльцо, ставни на окнах, камин, кресло-качалка. Вижу и маленькую девочку в платье с цветами — это я сама. Путешествие в глубины музыки, внутрь «Фантазии» продолжается…

Тонкое плетение нот вызывает у меня дрожь. В тот момент, когда мелодия переходит от мажорного тона к минорному, я чувствую, как сердце разрывается. Потом она вновь возвращается к мажорному — переход мягкий, почти незаметный. Восторг, предчувствие экстаза… Я уже готова испытать эмоции, которые приносит с собой любовь.

Мне всего пять лет. Запад начинает очаровывать меня.

Глава 2

Июль 1979-го

Такси едет в сторону Парижа. Я смотрю в окно на пейзажи, освещенные солнцем.

Жара все усиливается. В такси нет кондиционера, и, хотя стекла наполовину опущены, дышать почти нечем. Шофер, человек лет сорока с темными волосами и квадратными плечами, весь взмок, и салон пропитан запахом пота.

Этот непривычно резкий запах меня раздражает и доводит почти до тошноты. Интимный запах чужой кожи и подмышек, возможно, смешанный с запахами, оставленными предыдущим пассажиром, — в этом есть что-то непристойное. Но по мере того как я им дышу, начинаю находить его чарующим, почти неотразимым. Тайное возбуждение охватывает меня.

Дело не в том, что этот человек гораздо выше и мощнее, чем азиатские мужчины, — в его запахе чувствуется животная органичность самца другой расы, нежели моя, и я спрашиваю себя, как западные женщины реагируют на этот зов плоти.

От самого аэропорта мы не произносим ни слова, и шофер, конечно, даже не подозревает о моем волнении. Мысли подобного рода никак не отражаются на моем невозмутимом японском лице. Впрочем, в качестве оправдания могу сослаться на перемену обстановки.

Это моя первая поездка за границу. Мне двадцать два года, и я не хочу уподобляться туристам, которые покупают десятидневный тур по Европе. Мой новенький японский паспорт украшает студенческая виза, действительная в течение года.

На вывеске «Гранд Отель де Лима» — всего одна звездочка. Никакой особой роскоши, зато он удачно расположен — неподалеку от Латинского квартала, напротив церкви Сен-Николя-де-Шардонне.

Портье отводит мне комнату на последнем этаже — мансарду со скошенной крышей. Туда нужно подниматься по лестнице, ширина ко-горой едва позволяет протиснуть чемодан. В комнате — односпальная кровать, на ней покрывало горчичного цвета и крошечный секретер из неполированного дерева. На полу, выложенном терракотовыми шестиугольными плитками, — потертый прикроватный коврик. Душ и туалет — в конце коридора, умывальная раковина — в углу комнаты.

Это вполне сгодится на те несколько дней, пока подыщу что-нибудь получше. Университетский городок увешан объявлениями о сдаче жилья, и я уже решила снять студию. Перед отъездом мне дали координаты нескольких соотечественников — студентов или сотрудников университета. Они что-нибудь посоветуют, может быть, дадут подходящий адрес. Но пока я еще никого здесь не знала. Однако я не испытывала ни малейшего замешательства, напротив, была охвачена воодушевлением. Я знала, что Париж — это рай.

Путешествие было долгим: девятнадцать часов полета с двумя посадками — на Аляске и во Франкфурте, но мое лихорадочное возбуждение взяло верх над усталостью. Я даже не стала распаковывать чемодан и отправилась изучать город, о котором так мечтала.

Я также не стала звонить родителям. В Токио было уже поздно, и связь в эти часы была очень дорогой; к тому же мне хотелось рассказать о чем-то большем, чем просто о своем прибытии. Мама наверняка не выключала радио все это время и теперь знает, что ни один самолет не разбился. Сейчас она, наверно, уже спит.

Перед отъездом мама помогала мне собирать вещи. Аптечка, которую она мне вручила, была настоящей мини-аптекой — она боялась, что мой японский организм может не выдержать европейской кухни. Но пакет риса я отложила. Японский рис, конечно, не имеет себе равных во всем мире — в меру клейкий