Верность сердца [Кейт Уолкер] (fb2) читать онлайн

Кейт Уолкер Верность сердца

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Посреди стены висел календарь. Подолгу глядя на него, Кассандра напоминала себе о быстротечности времени.

Молодая женщина не всегда так относилась к своей жизни. Но она знала точный день и час, когда в ее сознании был запущен некий докучливый метроном.

Кассандра посмотрела на календарь и на этот раз чуть ли не физически ощутила, как утекла еще одна секунда ее жизни, затем другая и так далее. Она взглянула на большую яркую фотографию календаря, на которой была изображена латинская фиеста — зрелище привлекательное и волнующее. Запечатленный момент, когда жизнь кажется праздником, неподвластным времени.

Она вновь посмотрела на жирные черные и красные числа, выстроенные в столбцы и шеренги, марширующие из месяца в месяц. При взгляде на них, жизнь представлялась размеренным и понятным бытием. Зима, весна, лето и осень; будние дни, выходные и праздники.

Теперь жить ожиданием любой из дат для Кассандры означало приближать конец. Но она ничего с этим не могла поделать. Все всегда зависело от Хоакина. Это он властной рукой отмечал на календаре каждую веху своей жизни.

Он делал это по-разному, в зависимости от настроения. Мог подвести черту, мог обвести кружком, мог перечеркнуть по косой или накрест, мог и зачернить до непроглядности.

— О! Прекрати это! — взмолилась Кэсси и закрыла лицо руками. — Оставь! Сколько можно? Неужели обязательно делать это при мне?

Но он уже старательно рисовал очередной кружочек, не обращая внимания на ее просьбы.

Кассандра не сводила с календаря повлажневших голубых глаз. Она насчитала три недели. Это все, что ей оставалось. А после них — пустота. Она сама приучила себя так думать.

Середина третьей недели июня — день их первой годовщины — день их грядущего расставания.

И что это за нелепая идея? Что за глупые правила? Зачем все рушить, когда еще хорошо? Что за жестокий эксперимент? И как она могла на него согласиться?

Кассандра уже мысленно прощалась с этим домом. А ведь чуть менее года назад она переступала его порог уверенная, что сможет стать счастливым исключением в череде меняющихся каждый год любовей Хоакина.

Каждому хочется чувствовать себя исключительным. Другое дело, что не всем это удается. Хоакин сумел сделать так, что его условия принимались безоговорочно. Даже его необъяснимый страх перед постоянством в любви находил понимание среди его подруг. Каждая из них добровольно соглашалась войти в его жизнь на заранее оговоренный срок. На год…

Почему?

Да только потому, что каждая из них верила: именно я стану счастливым исключением. И скольким это удалось? Ответ очевиден.

— Не понимаю, — произнесла Кассандра. — Хоакин, о чем ты думаешь? Скажи, что ты чувствуешь?

— Кассандра, не надо, — укоризненно проговорил Хоакин.

Только он произносил это «р» так рельефно и яростно и в то же время нежно, ласкающе.

Она сама бы давно ушла, не будь этого нежного взгляда и многообещающего нетерпения в глубине черных глаз. В этом противоречии была его притягательность. Он мог нежно ранить и мучительно осчастливить. Любившим его казалось, что ему подвластно все.

Он был Хоакин Алколар, испанский аристократ, владелец гигантского винодельческого концерна имени себя. В деловых кругах он заслужил уважение, а среди подчиненных — почитание. Ему постоянно приходилось сносить благоговейное отношение к собственной персоне со стороны различных людей. Из этих элементов в значительной степени складывалось и его отношение к самому себе. Помимо того, что с самого рождения он был обласкан любовью близких, еще и дальние норовили преподнести ему свое восхищение.

У него на все был свой закон, свой срок, своя мера.

И поэтому кто-то звал его одиноким волком, а кто-то чокнутым. Справедливости ради следует заметить, что ему льстило и то и другое. Он не старался нравиться, зная, что самое сильное уважение порождается как раз чувствами негативными…

Кэсси с трудом оторвала взгляд от календарных пометок.

— Ты идешь, Кэсси? — спросил ее Хоакин.

— Иду.

Она всегда была так радостно-трогательна в своем послушании. Казалось, ее чувств не задевал ни сухой повелительный тон его голоса, ни безличность приказаний.

Но она вспыхивала всякий раз, когда Хоакин называл ее уменьшительным именем. Так же, как его младшая сестра, Мерседес, которая как и все благоговела перед своим старшим братом и так же была ему послушна.

Кассандра сбежала по ступенькам вниз. Она светилась счастьем, словно не было этих слезных всхлипываний несколько минут назад.

Молодая женщина, как всегда, украдкой любовалась им. Она умудрялась всякий раз выискивать в его хорошо знакомой внешности что-то для себя новое, достойное восхищения.

Черные упругие волосы, которые она хорошо знала на ощупь, как и то, что они всегда пахнут солнцем и ветром… Мускулистая шея с выразительным кадыком… Черные глаза, прямо смотрящие из-под высоких, сходящихся над переносицей бровей, черных и отчетливых, как крылья большой и сильной птицы. Кожа гладкая, как атлас охристого цвета, облюбованная солнцем…

Рост Хоакина был сопоставим с его высоким положением в обществе. Широкая и мускулистая грудь, длинные сильные ноги, стройное статное тело… Ко всему этому великолепию можно было давно привыкнуть, но Кэсси всегда умела разглядеть в нем нечто ранее незамеченное. Так она каждый раз влюблялась в него заново, доказывая себе, что все не напрасно.

Вот и теперь, увидев его в строгом бледно-сером костюме, Кассандра удивилась тому, как тонко он сумел подобрать серебристо-свинцовый оттенок галстука, который так необычно оттенил жемчужно-неуловимый тон его рубашки.

Хоакин определенно обладал врожденным Вкусом и чувством стиля. Ему не требовалось много времени и усилий для того, чтобы для каждого значительного выхода подбирать именно такое сочетание красивых и добротных вещей, которые бы в совокупности выглядели в лучшем смысле консервативно и новаторски одновременно. Его можно было с полным основанием отнести к тем, кого англичане называют «денди».

Хоакин Алколар, видимо заметив ее пристальный взгляд, ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, размяв шею.

Кассандра с удовольствием отметила, что даже в демонстративно небрежных проявлениях он смотрится волнующе элегантным.

Ослабив галстук, Хоакин словно переступил черту, которая отделяла его от ипостаси беспечного прожигателя жизни, каким он мог почувствовать себя только дома или в увеселительных поездках. Поскольку все остальное время он отдавал любимому делу.

На этом послабления не закончились. Он расстегнул пиджак, притом сделал это весьма решительно.

Кассандра внимательно наблюдала за каждым его действием, стараясь угадать намерения. Она предпочитала не задавать возлюбленному вопросов, делая это лишь в исключительных случаях.

— Что такое, Кэсси? Почему ты так на меня смотришь?

Кассандра покачала головой.

— Так просто, — тихо ответила она.

— Может быть, ты от меня что-то скрываешь? — прищурившись, спросил Хоакин.

— Что, например?

— Любовника… Признавайся, ты прячешь его под лестницей или в стенном шкафу? — разыгрывал шуточную ревность Хоакин.

— Зачем мне любовник? — невинно спросила Кассандра, отлично понимая, что возлюбленный шутит.

— Действительно, зачем женщине любовник?! — Хоакин рассмеялся. — Полагаю, чтобы коротать с ним часы одиночества. А ведь тебе подолгу приходится бывать одной, — двусмысленно произнес он.

Кассандру обидели его скользкие намеки, но она постаралась воздержаться от комментариев. Женщина опасалась, что на нынешней стадии их отношений любая размолвка может стать последней. Она лишь отвела в сторону грустный взгляд.

— Кассандра?! — строго окликнул ее Хоакин Алколар.

— Прошу тебя, перестань, — тихо проговорила женщина, подняв на возлюбленного нежно голубой взгляд тревожных глаз.

Кассандра потянулась к нему, чтобы поцеловать, но он сделал резкое движение, и ее губы скользнули лишь по его щеке.

Она и прежде плохо понимала этого человека, в последнее же время он сам старательно усложнял ей эту задачу.

— Пойду сварю кофе, — смиренно произнесла Кассандра. — Или ты предпочитаешь выпить что-то прохладительное? Сегодня жарко.

— Никаких прохладительных напитков. Этим вечером все только горячительное, — сообщил Хоакин Алколар.

— Значит, кофе? — робко уточнила женщина.

— Нет. — Он покачал головой.

— Что я могу тебе предложить? — вновь переиначила свой вопрос услужливая Кассандра.

— А ты не догадываешься?

— Нет. — На сей раз покачала головой она. Хоакин прошел мимо нее, направляясь в свой

кабинет

— Хоакин?! — безнадежно окликнула его Кассандра.

— В ближайшее время я занят, — сухо сказал он.

Но Кассандру не удовлетворил этот ответ. Она догнала Хоакина и пролепетала:

— Хорошо. Ты не хочешь кофе. Но почему ты так холоден со мной?

— Тебе показалось, — отмахнулся он.

— Нет, не показалось. Прекрати так себя вести. Намеренно взялся меня мучить… — надломленным голосом произнесла Кассандра.

— Ты очень мнительная, — коротко ответил он на ее обвинение.

— Ты сознательно провоцируешь меня на всяческие подозрения своим жестокосердием. Твое обхождение становится все хуже и хуже с каждым днем. Как я должна это принимать? — истерически спросила она.

— Что ты называешь моим жестокосердием, Кэсси? — смягчил тон Хоакин, но взгляд его сделался еще более колючим.

— Жестокосердие — оно и есть жестокосердие, — пролепетала Кассандра. — Жестокосердие — это то, как ты поступаешь со мной.

— Я отказываюсь тебя понимать, Кэсси, — подытожил Хоакин и зашагал дальше.

— Почему ты не позволил мне поцеловать тебя? Раньше тебе нравились мои ласки, — слезливо напомнила ему оскорбленная женщина, семеня вслед за ним подлинному коридору.

— Нравились, — скупо согласился мужчина.

— Значит, все уже было? — чуть не в ужасе спросила Кассандра. — Хоакин, я надеялась, наша любовь еще не в прошлом…

— Кэсси, ответь искренне. Я хоть раз обидел тебя, обманул, оскорбил, предал? — требовательно спросил ее Хоакин.

— Нет, — ответила она, испуганно распахнув синие влажные глаза. А подумав, добавила: — Ничего такого… Но я ведь не об этом говорю. Не о крайностях.

— Значит, это пустые придирки, — хладнокровно подытожил он, не удостоив женщину взглядом.

— Вот как все у тебя просто?! И тебе не интересно знать, почему я так переживаю? — в отчаянии воскликнула Кассандра.

Хоакин резко остановился и повернулся к женщине лицом.

— Дорогая Кассандра, мне невыносимо видеть тебя в таком состоянии, но я не терплю истерик. Тебе должно быть это хорошо известно. Поэтому я отказываюсь вести какие бы то ни было дискуссии до тех пор, пока ты не возьмешь себя в руки. Поостынь. Вот увидишь, эта мнительность связана лишь с твоим дурным настроением, — самоуверенно отчеканил он, склонившись над ней.

— Значит, по-твоему, я придирчивая истеричка?!

— Успокойся, дорогая, — миротворческим тоном проговорил он и положил руки на плечи Кассандры.

— Не смей прикасаться ко мне! — Она резко дернула плечами и сбросила его руки. — И не называй меня «дорогая»! Я не чувствую, что дорога тебе.

— Ты ошибаешься, Кэсси. Давай не будем ссориться, — ласково промурлыкал Хоакин. — Если я с тобой, то я буду прикасаться к тебе. — В подтверждение сказанного он обнял взволнованную женщину, приник губами к ее шее и пробормотал: — Буду ласкать тебя… — Он провел рукой по спине Кассандры, которая отозвалась сладострастным изгибом. — Целовать тебя… — Он притронулся губами к ее приопущенным векам. Слегка, еле ощутимо, сначала к одному, затем к другому, но этого оказалось достаточно, чтобы напряженное лицо страдающей женщины просияло улыбкой упоения. — Кассандра, что ж ты делаешь со мной, бесстыдница? — упрекнул ее мужчина.

— Хоакин… — сладостно пролепетала она.

— Так я по-прежнему жестокосерд? — спросил он Кассандру, отпустив ее от себя.

Но ее лицо было красноречивее всяческих ответов.

— Я дурно с тобой обращаюсь? — продолжил выяснения Хоакин.

Кассандра отрицательно повела головой, откровенно любуясь им томными глазами.

— Тираню тебя?

Она вновь покачала головой и потупилась.

— Так ты позволишь мне прикасаться к тебе? — спросил он в заключение.

— К чему все эти вопросы? — прошептала осчастливленная женщина.

Хоакин оттеснил Кассандру к стене и прижал ее руки вдоль ее торса. Она не могла ни пошевелить руками, ни пошевелиться сама. Она смотрела на него как крольчиха на удава. Затаив дыхание, заворожено, благоговейно. Ее сердце приготовилось выпрыгнуть из груди от восторга, вызванного близостью любимого мужчины.

Он склонился к ее губам словно для поцелуя. Меньше дюйма отделяло их лица друг от друга.

Кассандра попыталась приподняться на цыпочках, чтобы дотянуться до вожделенных губ. Но Хоакин без труда удержал ее от этого. Дразнящая волна его жаркого дыхания скользнула по ее лицу и растаяла.

Он вновь предпринял обманное движение ей навстречу. На этот раз их губы едва не соприкоснулись, но Хоакин откинул голову и захохотал.

Кассандра простонала от муки и закусила нижнюю губу, послушно застыв в тисках его рук.

— И все-таки я жесток. Признавайся, — потребовал он.

— Это сладкие муки, — пролепетала женщина.

Хоакин в очередной раз склонился к ней. Его губы скользнули по губам Кассандры и остановились на ее груди. Он стиснул ее еще крепче и проговорил гортанно:

— Сегодня я хочу быть очень жестоким со своей женщиной.

Кассандра с наслаждением услышала самые сладкие слова. Своей женщиной! Быть его женщиной — так можно было бы обозначить ее величайшую мечту.

— Но даже для жестоких игр требуется комфорт, — продолжил он. — Не перебраться ли нам в место поудобнее? Что скажешь, страдалица?

Кассандра вздрогнула в его руках от предвкушения. Она блаженно безмолвствовала, и это было признаком абсолютной покорности.

— Так что скажешь? — испытывал ее Хоакин. Кассандра приоткрыла рот, чтобы ответить,

но издала лишь томный вздох.

— Что это было? — переспросил ее Хоакин.

Она слабо улыбнулась и, набравшись сил, проговорила:

— Но я на всякий случай уже сварила кофе. Он стынет…

Хоакин отошел к противоположной стене коридора и прислонился к ней.

— Ты устал? — сочувственно спросила его Кассандра.

Он сорвал с себя галстук и перекинул его через плечо.

— Я вымотан… Я обессилен… Я полностью истощен, — эмоционально признался мужчина.

Кассандра понимающе кивнула. В такие минуты ей казалось, что только она способна ему помочь своей чуткостью, терпением, преданной женской любовью.

— Так, значит, ты будешь пить кофе? — трепещущим материнским тоном вновь спросила она его.

Хоакин нахмурился и покраснел. Казалось, он вот-вот взорвется.

— Ты издеваешься надо мной, Кассандра?!

— Ты что? Нет, конечно, — изумленно заверила его Кассандра.

Она всегда пугалась как школьница, когда он так строго произносил ее имя.

— Кэсси, — тотчас смягчился Хоакин, к ее умилению. Он подошел к двери своей комнаты и приоткрыл ее. — Кэсси? — вопросительно повторил он. — Так ты идешь?

Но в этот момент входная дверь с шумом творилась и на пороге появился почти такой же высокий, как и Хоакин, мужчина.

— Рамон, входи! — пригласила Кассандра в дом единокровного брата своего возлюбленного.

— Рамон? Что ты здесь делаешь и откуда у тебя ключи от дома? — возмутился такому неожиданному появлению Хоакин.

— А разве я не был приглашен? — жизнерадостно спросил тот. — А ключи мне одолжила Кассандра. Чтобы я не ждал на улице, если мы разминемся.

— Проходи в гостиную, Рамон. Мы сейчас будем пить кофе. К сожалению, я не успела предупредить Хоакина, что пригласила тебя к нам на ужин, — радушно сообщила Кассандра.

ГЛАВА ВТОРАЯ

— К черту! К черту! К черту его, этого Района! — сдавленным полушепотом частил Хоакин, напряженно застыв у огромного окна своей комнаты и ударяя стиснутым добела кулаком по подоконнику. — К черту!

Он уединился в комнате под предлогом необходимости переодеться и освежиться после работы. Он бы не возвращался в гостиную, где его дожидались, вовсе, если бы и для этого нашелся предлог.

Для визита Рамона момент был явно неподходящим. Да и особого желания видеть единокровного брата Хоакин не испытывал.

Хоакин свирепо ударил кулаком по стене. Внезапно он заподозрил Кассандру в игре.

А вдруг Рамон был приглашен отнюдь не случайно? И эти ее непонятные капризы…

Он полагал постепенно охладить Кассандру к себе, подготовить к грядущему разрыву, который, по мнению Хоакина, был неминуем.

Во-первых, разрыв необходим для его душевного равновесия; во-вторых, такой разрыв традиционен и многократно оправдывал себя; в третьих, он положит начало новым любовным победам.

Хоакину претило жить рутиной, он не хотел исчерпывать любовные отношения с женщинами до такого тошнотворного состояния, когда оба стремятся удрать на край света один от другого. А потом он хорошо знал на примере своих бедолаг-друзей, что когда женщине кажется, будто она занимает прочное место в жизни мужчины, она норовит всеми правдами и неправдами женить его на себе. Хоакин не собирался проверять справедливость этой теории. А начинающиеся истерики Кассандры такие опасения только подтверждают.

И как можно рассчитывать на благоразумие женщины, если с самого начала было ясно, сказано, что роман, длящийся более года, — не в правилах Хоакина Алколара, который предпочитает не доводить приятности до оскомины.

Но вот только в чем суть вторжения Района? Этого Хоакин еще не понимал.

Эта женщина, которая ему уже почти чужая, но все еще его женщина, и его единокровный брат, которого лично он к себе не звал, сидят сейчас в гостиной и за милой беседой попивают кофе. Есть от чего прийти в ярость. Хоакин заскрежетал зубами.

Рамон — один из незаконнорожденных сыновей Хуана Алколара, любвеобильного отца Хоакина — наряду с Алексом, другим незаконнорожденным потомком, отнюдь не был наперсником единственного законного наследника старшего Алколара. Тем более, что отец больше всех любил именно Района. Ему он готов был завещать все самое ценное из своего многомиллионного состояния, но сдерживали приличия и обязательства.

Конечно же, Района ни в чем нельзя было упрекнуть, Хоакин точно это знал. Его нельзя было заподозрить в нечестной игре против законного наследника, в лицемерии по отношению к отцу, в недостойном поведении, в дурных манерах, в глупости, в конце концов.

Но был он уж слишком правилен, приторно добродушен, блаженно чистосердечен, восторженно дружественен, тошнотворно душевен, он был таким, каким его воспитала мать, и таковым намеревался оставаться. И именно это несказанно раздражало Хоакина.

И не был Рамон виновен в том, что Хуан Алколар всю жизнь свою волочился за женщинами. Если его взгляд поднимался до уровня глаз женщины, можно было с полной уверенностью утверждать, что рано или поздно она окажется в его постели.

Глядя на неразборчивость старшего Алколара, наследник взял за правило бесстрастно регулировать поток своих дам, пропуская через турникет по одной в год.

Рамон же был полной противоположностью. Романтик, идеалист, восторженно дружелюбный, как щенок, конечно же, он не мог не понравиться Кассандре. Тогда отчего ему, Хоакину, так беспокоиться, если он в любом случае намерен от нее отказаться в самое ближайшее время? Пусть для нее это станет утешением, великодушно подумал Хоакин.

Конечно, какой-то там полубезродный Рамон не в состоянии заменить принца крови, истинного идальго, но и Кассандре не приходится выбирать, рассуждал он.

И все же ревность в этих мыслях сквозила.

Хоакин переоделся и направился в гостиную…

Он ясно помнил, как они встретились, как завязались их отношения. Это было удивительно, фантастично, чувственно. Они чуть не с первой минуты окунулись в водоворот сексуального узнавания. В Кассандре он нашел именно то, чего в тот момент желал.

Но момент тем и хорош, что быстротечен, а потом наступает охлаждение, с новой силой дает знать о себе плотский голод, жажда острого чувствования. Все мутнеет, заслоняется обыденностью, обрастает скукой. Рано ли, поздно ли, но это случалось.

Хотя с Кассандрой все протекало иначе. Они чуть не в первый миг встречи срослись в поцелуе, а первые полгода днями могли не покидать спальни. Могли голодать, маяться жаждой, но продолжали терзать друг друга любовью, изводить дерзкими ласками, дразнить бесстыдными разговорами.

Хоакин полюбил секс с Кассандрой потому, что до самого последнего времени она принимала его правила игры и, могло показаться, разделяла их.

Но не было еще в жизни молодого аристократа расставаний без женских слез, без мольбы передумать, без молчаливого отчаяния или желчной ненависти. Хоакин перевидал все оттенки поведения отвергнутой женщины и неизменно оставался к ним равнодушен, если не считать брезгливости — непременной спутницы его прощальных объяснений.

И он многое забыл. А день встречи с Кассандрой помнил отчетливо.

Стоял жаркий день. Кассандра плавала в бассейне. Ее аккуратная головка мерно выныривала из голубоватой воды. Собранные на затылке в тугой хвост белокурые волосы блестели на солнце. Когда она поднялась по лестничке из бассейна, Хоакин увидел стройную высокую женщину.

— Красотка! — не удержавшись, признал знаток.

Это было нечаянное импульсивное высказывание, но в него Хоакин вложил всего себя, свои желания, привычные намерения, свою уверенность, что намеченная претендентка непременно будет принадлежать ему. Он не рассчитывал быть услышанным, но это произошло.

Женщина в крохотном розовом бикини, которое не многое могло прикрыть, обернулась и заинтересованно посмотрела на Хоакина.

По прошествии года он иногда ловил себя на том, что может не желать ее лишь до определенного момента. Однако, когда этот момент настает, он уже не в силах, да и не стремится удержать себя.

В особенности будоражили его ее раскачивающиеся от ходьбы бедра и груди.

— Пламя адово! Шею можно свернуть, — вслух заметил он, когда она прошла мимо.

А между двумя упругими полушариями дремала эта темная и глубокая как ночь ложбинка — самое притягательное зрелище, которое можно было себе представить. Тем более притягательное, когда влажная кожа горит на солнце. А мокрый трикотаж купальника рельефно отображает все самые откровенные подробности женского тела. Тогда каждый шаг (наклон, приседание) способен вызвать в наблюдателе экстаз вместе с горячим желанием стать, участником пиршества…

Хоакин нырнул в бассейн. Для красноречия диалога тел его плавки тоже должны были хорошенько намокнуть. Подплывая к бортику, Хоакин жестом пригласил ее поплавать наперегонки. Она тотчас приняла вызов. Несколько повторений он честно держался ее темпа, но после очередного разворота рванул со всей мочи вперед.

— Ты победил! — с готовностью прокричала отставшая Кассандра.

Он подплыл к ней и обнял под водой за талию. Ее синие глаза с любопытством смотрели на Хоакина.

— Победил… — тихо повторила она.

Он пощупал ее мягкие мокрые волосы. Она облизала губы, не отрывая взгляда от его лица.

— Я заслужил приз, — объявил Хоакин.

— А чего бы ты хотел?

— Поцелуй, — прошептал он. — Всего один поцелуй. Не так-то это и много.

Но это оказалось именно «много». Женщина охотно подалась в его объятья и посвятила ему долгий, умелый и волнующий поцелуй.

— Впечатлен. Но можно и лучше, — дерзко заметил Хоакин, отцеловавшись.

— Покажи, — отозвалась она.

— Охотно, — ответил он и продемонстрировал все свое мастерство обольстителя, которое не оставляло вопросов. — Могла бы так? — спросил он потом.

— Постараюсь, — откликнулась женщина и доказала свою обучаемость.

— Отлично! Вот теперь это настоящий поцелуй! — прокомментировал он тоном наставника и ловко выскользнул из плавок.

— Сеньор Алколар, но на вас ничего нет! — воскликнула она.

— Король голый? — шутливо спросил он Кассандру.

— Абсолютно, — ответила она, посмотрела вниз и, поперхнувшись, добавила: — Это уже неприлично, сеньор!..

— Ты так говоришь, потому что одета, — возразил Хоакин и потянул за завязочки на ее купальнике.

Его плавки и ее бикини уплыли далеко от них.

— Что теперь скажешь? — спросил ее Хоакин, любуясь увиденным.

— Я думаю…

Его руки дерзко скользили по ее спине, ягодицам, обволакивали бедра…

— Что ты чувствуешь? — вновь спросил он женщину.

— Хоакин… — проговорила она.

— Расскажи, — настаивал испанец.

— Я хочу тебя, — ответила она.

— Конечно же, хочешь. Но как ты хочешь меня? Вот вопрос.

— Безумно, — прошептала Кассандра. — Страстно. Неудержимо. Теперь же, — как просьбу произнесла женщина, но этого можно было не говорить, он уже исполнял ее желание. — Хоакин… — многократно повторяла она влажным шепотом.

У него не было прежде таких встреч, такого взаимопонимания, такой податливой и согласной партнерши.

Он благодарно поцеловал ее в основание тонкой шеи.

— О! Хоакин! — простонала она.

Ее тело плавно содрогалось, конвульсии гасились толщей воды, но ощущения словно преумножались этим.

— Мое! — проговорил в завершении Хоакин, куснув в неистовом поцелуе ее грудь. — Все это мое! — добавил он, обхватив ее за ягодицы.

За год вместе их тела так настроились друг под друга, что их интимный спорт сделался чуть ли не повсеместным удовольствием. Кассандру уже не смущала опасность быть застуканными. Они как птицы в густой листве могли щебетать о своем, не будучи понятыми.

Одного дерзкого прикосновения Хоакина было достаточно, чтобы его женщина затрепетала и приблизилась к тому призрачному, ускользающему, ни с чем не сравнимому взрыву, к которому стремятся многие, но достигают далеко не все.

Когда она была с ним, то не боялась ничего. Когда он был с ней, то мог позволить себе все. Сама природа благоприятствовала их занятиям. Все кругом было для их наслаждения.

Потому-то Кассандра и надеялась, что участь следующей по списку отвергнутых минует ее.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Кассандра упивалась этой иллюзией женского счастья. Возможность быть любимой и желанной превозносилась ею над всеми прочими опасениями. Когда же правда прорывалась наружу в виде ясных напоминаний Хоакина о близящемся завершении их взаимоприятного общения, она отказывалась понимать и принимать такую реальность, предпочитая жить от ночи к ночи. И надеясь на что-то неясное.

Хоакин же только способствовал этому упрямому заблуждению. Он постепенно отдалялся от Кассандры в свете дня, но не отказывал себе в горячих ночных удовольствиях. Он, как и во всякую ночь до этого, вновь отвел ее в свою спальню.

— Хоакин… — прошептала Кассандра. Ее шептание горчило обидой, но было нежным, как сама любовь, и сладким, как прощение.

У нее не получилось бы ни возразить ему, ни, тем более, воспротивиться. Она покорно принимала такой исход любой их размолвки, прекрасно сознавая, что их еженощное слияние никак не отразится на твердости его решения расстаться.

Но понимать, что Хоакин лишь тешит себя, наслаждаясь своей мужской властью над ее женской слабостью, она отказывалась.

Чувства Кассандры давно уже не умещались в рамки обычного влечения, так неужели Хоакином движет лишь похоть?

Хоакин нежно положил ее на постель и лег подле. Он обнял ее и соединился с ней сначала в легком, затем в страстном, а после и в неистовом поцелуе, который разросся до тисков объятий и влажных покусываний.

Кассандра пробивалась сквозь это наваждение, пытаясь собраться с мыслями, задать волновавший ее вопрос…

Это оказалось выше ее сил. В безуспешных попытках она лишь обессилела прежде срока и покорно вверила себя в его безраздельное владение.

Кассандра млела от каждого прикосновения Хоакина. Она словно уносилась в иное измерение, где не было надежд, уязвленной гордости, потуг сохранять лицо. А была только любовь к этому жестокому мужчине и беспредельная жажда его нежности, нежности любой ценой. И она получала от него все, чего жаждала в этом ином измерении своей жизни.

Ночью она забывала все свои тревоги и волнения. Забывала о том, что грядет утро нового дня, которое еще на одну ячейку календаря сократит оставшийся ей срок ночного счастья с Хоакином. Ночью она не могла сознавать ничего, кроме своей принадлежности этому мужчине. Для нее переставали существовать прошлое и будущее, мир внешний и даже внутренний. Все ее чувства сосредоточивались на поверхности кожи, там, где она теснее всего соприкасалась со своим возлюбленным.

И в ту минуту, когда Хоакин с упоением расцеловывал все ее разомлевшее тело, со всей характерной для него испанской пылкостью, когда его лирические бормотания наполняли пространство спальни, будоража каждую клеточку тела Кассандры, она чувствовала себя на вершине блаженства. В ту минуту она сама не взялась бы понять, как могла так беспокоиться всего несколько часов назад, как могла так переживать о том, чего еще не случилось. Ведь в этот самый миг она блаженствует, как, может быть, еще никогда не блаженствовала, потому что каждая из ночей, проведенных с Хоакином, была особенной, незабываемой, несравненной…

— Хоакин, — неустанно шептала Кассандра. — Боже милостивый! G, Хоакин… — нелицемерно тешила она слух возлюбленного.

Каждую ночь для нее все было ново, неповторимо.

Она и предположить не могла, что такое возможно. Днями она часто задумывалась над тем, как Хоакин смог стать для нее незаменимым. Он просто вошел в ее жизнь и сделался для Кассандры всем. Она знала, что не сможет без него. А мысли о том, что их история конечна и дата ее окончания известна заранее, лишь усиливали это чувство острой потребности в Хоакине. Безотчетное блаженство повторялась всякую ночь, но когда Хоакин поднимался с постели, когда его шаги затихали на нижней ступеньке, когда захлопывалась входная дверь, перед Кассандрой с новой силой восставала ее мука, а мгновения счастья казались невыносимо быстротечными.

Женщина оставалась наедине со своей безысходностью, с проклятой любовной зависимостью. Поэтому она очень боялась момента, когда за ним закрывалась дверь, что означало переход в обыденность с ее тревогами, неуверенностью и ожиданием неизвестного…

И она почувствовала себя безмерно счастливой, когда после очередных любовных утех, исчезнув из постели, он через некоторое время вновь открыл дверь. Он вошел в спальню с подносом в руках и поставил его на постель возле женщины. Восторгу Кассандры не было предела.

На подносе были ловко нарезанные кусочки хлеба, сыр, свежие фрукты и бутылка вина из винограда с его знаменитых плантаций. Вино — самое лучшее, которое в подвалах его винодельни откладывалось для владельца. Вино, которое топазом сияло в хрустале, которое огнем разливалось по жилам, которое кружило голову так, как могут кружить лишь поцелуи Хоакина. Влажные, терпкие, острые, принизывающие до костей, завладевающие и обрекающие на муки ожидания новых поцелуев, нового глотка пьянящего нектара…

Хоакин кормил ее с руки. Он отламывал хлеб или сыр, отрывал сияющую виноградинку и вкладывал в рот своей женщины. Он позволял ей надкусить абрикос, поднося плод к ее губам, а потом слизывал сок, который оставался в уголках ее рта. Он делал это с преувеличенным тщанием, как бы могла мать питать свое дитя. И Кассандра безоговорочно принимала его игру. Она целовала руки, которые ее кормили.

Он подносил бокал к ее губам, и она запрокидывала голову, позволяя солнечному соку течь по жаждущей гортани. Он приникал к ее губам и в поцелуе отнимал каждый последний глоток. И она уже не понимала, чего отведала, — вина или мужчины…

Когда трапеза завершилась, Хоакин отставил поднос и напористым зверем обхватил свою жертву-женщину и поволок за собой. Он повлек ее в ванну, где они часто в пенной купальне предавались любовным ласкам. Они заботливо обмывали тела друг друга, перемежая прикосновения губки прикосновениями губ. И это было новым приглашением к близости.

И ласки в ванной комнате были для Кассандры дороже, чем самые страстные минуты и часы, проведенные в спальне. Здесь они были скованы, спаяны теснотой и неудобством. Они крепко вжимались друг в друга, всякую секунду рискуя поскользнуться, балансируя на тонкой грани наслаждения и опасности. Они оба понимали, чем им грозит потерять равновесие в душе, когда экстаз зашкаливает и тело живет собственными порывами, но с радостью повторяли этот опыт вновь и вновь, теряя всяческую осторожность. В этой запотелой клетушке они единились по-настоящему…

Их ночное общение отличалось бессловесностью. Звучали только имена, прорывающиеся сквозь стоны, междометия неизъяснимого восторга и приглушенное испаноязычное бормотание Хоакина, которое уподоблялось острой приправе их пиршества, а для Кассандры еще и магическим наговором, с каждым разом все сильнее привораживающим ее к этому мужчине.

Они и днем немного беседовали. Но день в жизни Кассандры был лишь вынужденной необходимостью в ожидании ночи. Она и не стремилась к иному общению, а Хоакин сознательно пресекал все лишнее.

Их общение сосредоточилось на уровне ощущений, желаний, фантазий и воплощений, которое прекращалось внезапно, когда утомление брало верх, и любовники, все еще полные неизжитой страстью, погружались в сон.

А когда Кассандра пробуждалась, его подушка была уже холодна. Ибо для Хоакина с рассветными часами начиналась другая полная жизнь. Он возвращался в нее ровно с таким же рвением, с каким накануне отдавалась ему женщина.

Испанец обожал свое дело, которое не могло даже зваться работой, столько радости оно дарило. Он был успешным бизнесменом, что явилось лишь следствием его увлеченности. Будь Хоакин нищ, он так же любил бы свои плантации, солнце Андалусии, что напитывало виноград сладостью, и щедрые земли родного края, что славились неоскудевающим плодородием. Хоакин обожал ощущать эту причастность. Он желал стать необходимым этой земле также, как были ему необходимы ее дары. Но Кассандры в их числе не было.

Кассандра была женщиной, а следовательно, как всякая женщина в представлениях Хоакина, олицетворяла тенистую сторону природы.

Кассандра сознавала, что была для него лишь женщиной ночи. Или просто безымянной женщиной, на чье тело отзывалось его либидо. Но это не имело для нее значения. Потому что Хоакин был ее солнцем…

Дверь спальни вновь приотворилась.

— Кассандра! — шепотом окликнул ее Хоакин.

Женщина вздрогнула и приподнялась.

— Я думал, ты еще спишь, — тихо сказал мужчина.

— Ты надеялся, что я все еще сплю? — уточнила женщина.

Хоакин недовольно вздохнул и изменился в лице. Он не терпел женских упражнений в проницательности, что всегда равнялось усилению подозрительности.

Кассандра осеклась. Ей хотелось обнять его, слиться с ним, но она сама неосторожной фразой охладила его.

Она виновато посмотрела на возлюбленного, великолепного, облаченного в элегантный костюм.

— Просто не хотел будить тебя, если ты еще спишь, — напряженно произнес он после красноречиво-укоризненной паузы.

— Как я могу спать без тебя? — жалобно произнесла Кассандра.

Она никогда не могла определить ту грань, которая отделяет признание его могущества от заурядного нытья. Иногда подобные высказывания льстили Хоакину и побуждали подтвердить, что она обречена зависеть от его нежностей. Но порой они раздражали его, подобно жужжанию докучливой мухи.

На сей раз он лишь криво улыбнулся, чем озадачил свою любовницу.

— Мне всегда плохо спится, когда тебя со мною нет, — попыталась исправиться Кассандра.

— А мне вообще не спится, когда плохо спится тебе, — рассмеялся он.

— То есть? — непонимающе спросила она.

— Работать надо, — коротко ответил он.

— Я думала, ты о другом, — разочарованно произнесла Кассандра. — Удивляюсь, как ты способен работать, после таких ночей?! — Она сладко потянулась.

— Ты же не собираешься жаловаться? — с прежней усмешкой произнес он.

— Мне ли жаловаться, — отозвалась она, блаженно улыбаясь в ответ.

— А то мне вчера показалось, что ты чем-то недовольна… — сухо произнес Хоакин.

— И поэтому ты был так страстен этой ночью?

— Ты ведь не хочешь сказать, что я принудил тебя к близости? — Он прищурился.

— Нет, конечно! Что ты, — испуганно пролепетала она.

— Я никогда не принуждаю женщину к сексу. В этом нет необходимости. И если ты не хочешь подобных отношений со мной, скажи прямо. Я это переживу, — пресно произнес он.

— Я никогда не говорила ничего подобного. Наоборот, ты необходим мне как воздух, я лишь надеюсь, что так будет всегда, — засыпала его заверениями Кассандра.

— Тебе известно, что ничто не может длиться вечно. Я не хочу дожидаться того момента, когда нас будет связывать привычка, взаимные упреки и подобные утренние разговоры, — процедил Хоакин.

— Черт возьми, да что я такого сказала?! — в отчаянии воскликнула женщина. — Как бы я хотела все изменить! — взмолилась она.

— Это возможно, — сказал Хоакин, снимая пиджак. — У меня есть еще время, — сообщил он, приближаясь к постели.

Он видел, как вспыхнул надеждой взгляд Кассандры. Она вновь была побеждена без боя.

Кассандра лежала под тонкой простыней до того, как он властным взмахом руки откинул это покрывало. Он впился плотоядным взглядом в ее обнаженную грудь.

Кассандра неловко прикрылась рукой. Ею овладело смущение. Она не впервые была нага перед ним. Но этот взгляд был особенным.

Хоакин словно прочел ее мысли.

— Одним взглядом можно либо испачкать, либо возвысить человека. Ты об этом когда-нибудь задумывалась? — спросил он.

— Почему ты об этом спрашиваешь? — смущенно прошептала она.

— Не виляй. Это у тебя на лице написано, — презрительно проговорил он. — Тебе всегда нравилось, как я смотрю на тебя обнаженную. Но прежде я думал о другом, исследуя твою наготу, потому ты и не конфузилась.

— А о чем ты подумал сейчас? — робко спросила его Кассандра.

— О том, что знаю тебя насквозь, — холодно сообщил он.

— Не удивительно, что мне стало так неуютно.

— Знаю насквозь… И все-таки прошедшей ночью ты меня удивила, — признался он.

— Чем? — не удержалась от вопроса Кассандра.

— Все было иначе, — неопределенно ответил Хоакин.

— Ты был другим, — уверенно произнесла она. — Возможно, в этом вся причина.

— Другим? Что ты имеешь в виду? — заинтересовался мужчина. — Лучше, чем обычно?

— Ты всегда великолепен, Хоакин, — поспешила убедить его женщина. — Я в восторге от всего, что ты делаешь.

— А мне нравится, что ты не жалуешься… Почти, — уточнил он после короткой паузы.

— Мне не на что жаловаться, — заверила его Кассандра, которую все более и более смущал нахлынувший диалог.

— Почти… — тихо повторил он. — Кэсси, не пора ли быть откровенной со мной? Скажи, что у тебя на сердце?

Кассандра не знала как поступить. С одной стороны, она желала доверить ему все свои переживания и надежды, сделать его своим понимающим другом, молить о снисхождении. Но в то же самое время она боялась, что он воспользуется ее сетованиями для того, чтобы иметь основание еще сильнее отдалиться от нее.

Она с болью смотрела в спокойное лицо Хоакина, стараясь угадать истинные мотивы своего возлюбленного.

— Итак, Кэсси? Неужели тебе нечего сказать? — произнес он, разорвав ее немоту.

— Ты… Ты уже собираешься на работу? — промямлила женщина, заботливо поправив его галстук.

— Да, собираюсь, — ответил он, язвительно улыбнувшись. — Так же как и в любое другое утро. Надеюсь, проблема не в этом?

— Я — вновь попыталась изъясниться Кассандра, но осеклась и порывисто прижалась к его груди, надеясь, что он обнимет ее. — А ты мог бы сегодня, всего только один разочек, остаться со мной?

— А почему я должен сделать это именно сегодня, а не вчера или завтра? — холодно спросил он.

Кассандра отстранилась и отвела от него глаза, полные слез.

— А, понимаю… Это потому, что эта ночь показалась нам обоим особенной, — цинично проговорил он.

— И еще нам надо поговорить, — блеклым голосом прибавила Кассандра.

— И тем не менее я должен работать. Очень жаль, но остаться не получится… Достаточно того, что вчера я вернулся с работы значительно раньше. Дел много, понимаешь? Такое бывает, когда живешь не одними лишь наслаждениями, — выговорил ей Хоакин.

— Я не понимаю, любимый, — пролепетала она. — Ты так богат. Для чего тебе столько работать? Твои отсутствия изводят меня. Я словно не живу, когда тебя нет со мной.

— Пустой разговор, — резко оборвал он. — Мне пора. Много осталось сделать до следующей пятницы. А тебе известно, что это за день!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Кассандра расценила как трусость свое внутреннее опасение продолжать этот непростой разговор. Впрочем, любую их беседу можно было счесть рискованной, поскольку о внутренней жизни друг друга они знали крайне мало.

Хоакин в принципе не интересовался душевными переживаниями Кассандры, Кассандра же рада была бы узнать о Хоакине больше, да только он, скрытный по натуре и сознательно закрытый в отношениях с женщинами, сделать этого ей не позволял.

— Пятница, — проговорила она и задумалась, стараясь припомнить, что ей известно о важности этого дня. — Пятница, — еще раз озадаченно произнесла Кассандра.

— Да, пятница, — подтвердил Хоакин.

— А чем наступающая пятница отличается от всех предыдущих пятниц? — рискнула-таки спросить женщина.

Хоакин очень-очень хмуро посмотрел на нее, выдержал глубокомысленную паузу немого укора. После чего его лицо чудесным образом просияло, и он воскликнул:

— Ну как ты могла забыть?! Мы же ждем оптовиков из Лондона!

— Мы?! — вдвойне удивилась Кассандра.

— Я жду покупателей из Лондона, буду принимать их у себя, а ты, соответственно, будешь хозяйкой.

— Хозяйкой?

— … и переводчицей, — добавил Хоакин.

— Но ты отлично говоришь по-английски! Зачем тебе переводчица?! — недоумевая, воскликнула Кассандра.

— Затем же, зачем и хозяйка. Встретим их по-домашнему, немного усыпим бдительность. Это важно для того, чтобы заключить контракты на моих условиях. И ты обязана мне помочь. Я даже придумал, как это лучше обставить. Слушай внимательно! —распорядился Хоакин. — Заставим их думать, что я не владею английским языком. Ты будешь переводить неофициальные беседы и официальные переговоры. Из женских уст все мои требования будут звучать мягче, а потом многоступенчатость общения утомляет, заставляя принимать решение быстрее. К тому же труднее манипулировать собеседником, если твои доводы интерпретирует переводчик. Ты же будешь действовать в моих интересах. А потом, в тот момент, когда тебя не будет рядом, они не смогут беседовать со мной напрямую, а только между собой. Тогда я смогу узнать, что они думают о бизнесе со мной.

— Это будет нечестно по отношению к твоим партнерам, — робко проговорила Кассандра.

— А ты думаешь, что они — сама честность? Откуда нам знать, к каким хитростям прибегнут наши так называемые партнеры, чтобы заключить контракты с выгодой для себя? Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы предупредить возможный сговор, — развил свою идею мужчина.

— Не думаю, что они будут настолько неосторожными, чтобы выбалтывать собственные секреты, — предположила она.

— Ну, значит, эта идея просто не оправдает себя. Тем не менее ничего крамольного я в ней не вижу… В общем, в пятницу я приглашу их к себе домой на деловой ужин. Вернее, мы начнем с неофициальной трапезы, а потом перейдем непосредственно к переговорам. Они отведают мое вино из моих собственных погребов, насладятся яствами, расслабятся. Мы сделаем все, чтобы они потеряли бдительность… — планировал Хоакин, но, внимательно посмотрев на Кассандру, осекся и воскликнул: — Что за мина?

— Не поняла? — переспросила она.

— Что ты изобразила на своем лице?! — еще энергичнее возмутился он.

Кассандра внимательно посмотрела в зеркало и непонимающе покачала головой.

— Глядя на тебя, можно подумать, что я склоняю тебя к соучастию в преступлении. Заставляю пойти на смертный грех. Как, по-твоему, этот смертный грех называется? Убийство? Воровство? Прелюбодеяние? Как?

— Лжесвидетельство, — подсказала ему Кассандра.

— Лжесвидетельство? Как мило! Ну, если не хочешь лжесвидетельствовать, вообще рта не открывай. Мудрец сказал, что каждое произнесенное слово есть ложь. Как с этим прикажешь быть? — негодовал Хоакин, услышав возражение в свой адрес. А это никогда не прощалось возражающему.

— Я не осуждаю твоих намерений, дорогой! Не подумай! — поспешила оправдаться перед ним Кассандра. — Я лишь пытаюсь тебе сказать, что вряд ли смогу им солгать. Я не умею. Они сразу обо всем догадаются.

— Тебе не придется импровизировать. Они приедут, я выйду поприветствовать гостей, а ты просто начнешь переводить. Мы даже объясняться с ними не станем, и без объяснений будет понятно, что босс не говорит по-английски, а если и говорит, то недостаточно хорошо. Пусть понимают, как им заблагорассудится. А ты знай себе переводи. Спрос с переводчика какой? Тебе велели переводить, вот и переводи все подряд. Или не справишься? — сощурившись, спросил Хоакин.

— Справлюсь, — уныло проговорила Кассандра.

— А я тебе за это цветы и шоколад. Ведь у нас вроде как годовщина грядет, — словно только что припомнив, произнес он.

— Да, — все так же уныло подтвердила женщина.

— Не очень-то я романтичен? — самодовольно спросил Хоакин и вгляделся в лицо Кассандры.

— Я думала…

— А что поделаешь, — перебил ее испанец. — Дела. Эта встреча с покупателями была намечена давно. Работа — прежде всего! — провозгласил он.

— Я поняла. Я не жалуюсь, лишь хотела сказать, что…

— Ты ведь не станешь просить, чтобы я отменил ее? — вновь перебил женщину Хоакин.

— Нет, — испуганно проговорила она.

— Надеюсь, ты понимаешь, насколько эта встреча важна для меня? Ее результаты определят успех целого года труда.

— Да, я это отлично понимаю. Но…

— Какие могут быть «но»?! Как ты вообще можешь об этом судить?! Я впервые попросил тебя помочь мне в делах. И был бы крайне благодарен, если бы ты просто согласилась. Но тебе, как всякой женщине, необходимо поломаться, прежде чем ответить согласием! — преувеличенно гневно выговаривал ей Хоакин.

Но Кассандра была так напугана его гневом, что не сумела разглядеть притворства. Она искренне посчитала себя склочной ломакой.

— И имей в виду, я не считаю, что годовщина нашей встречи — дата достойная того, чтобы ее праздновать. Я вспомнил об этом только потому, что случилось такое совпадение с деловым ужином и просто к слову пришлось. Если бы мы были женаты, все эти глупости имели бы хоть какой-то смысл, а поскольку мы лишь спим вместе, то избавь меня от этой ерундистики… Мы спим вместе к взаимному удовольствию, а следовательно, каждый получает то, чего заслуживает. И этого вполне достаточно! — четко подытожил он. — Или может быть, ты думала, что я собираюсь жениться на тебе? Ты этого хочешь? — рассмеялся Хоакин.

— Я не говорила, что хочу, чтобы ты женился на мне… — взволнованно пролепетала Кассандра, отводя глаза.

— То есть у тебя нет такого желания? — продолжал испытывать ее Хоакин.

Кассандра молча потупилась.

— Отвечай! — грубо крикнул мужчина. — Ты фантазировала, как бы сделаться моей женой?

— Нет, никогда! — истерически солгала женщина. — Если ты считаешь, что я каким-то образом манипулирую тобой, то это заблуждение. Я никогда не думала, что ты захочешь жениться на мне. И не стану требовать этого от тебя, ибо сознаю бесполезность таких фантазий.

— Правильно, — одобрительно проговорил он. — Потому что я с самого начала предупреждал: наша связь прекратится, как только зайдет речь о каких-то там обязательствах.

— Я помню, — согласилась Кассандра,

— Как же я рад, что мы друг друга понимаем, — констатировал Хоакин с выразительным облегчением в голосе. — А ты, Кэсси?

— Я тоже, — вынуждена была ответить женщина.

— Замечательно! — жизнерадостно заключил он.

Кассандра готова была просить его уйти, настолько ее измучил этот разговор. Она нуждалась в передышке.

Хоакин Алколар, сын своего отца, запутавшегося во внебрачных связях, свято верил, что быть честным с женщиной — это значит ничего ей не обещать, не подпитывать иллюзий, называть вещи своими именами и отпустить, когда в этом возникнет потребность.

Так он и делал. Сразу определял рамки действия интимного соглашения. Год, и ни днем больше. Секс, а не любовь. Сожительство, а не брак. Утехи и абсолютная свобода, а не дети и обязательства.

И формально все было честно. Не так, как у старика Хуана Алколара, который, распутничая, всегда играл в любовь. Увлекался при этом настолько, что женщины спешили порадовать его ребеночком, в чем был, конечно же, и определенный меркантильный расчет с их стороны…

Хоакин еще раз строго посмотрел на Кассандру. Она напряглась, сосредоточенно выжидая.

— Итак, могу я считать, что получил твое согласие? — спросил он.

Женщина нахмурилась, старательно соображая, чего касается этот вопрос — ее участия в переговорах в качестве переводчика или сознательности в интимных отношениях с ним?

Она ответила наобум:

— Да!

— Вот и умница, — похвалил он. — Лучше, чем было, уже не будет. С каждым днем нашего совместного пребывания мы приближаемся к концу милых отношений. От прочих пар мы отличаемся только тем, что не носим розовые очки и не стремимся к невозможному.

— Никаких уз, никаких обязательств, — сдала экзамен Кассандра.

— Совершенно верно, — одобрительно произнес Хоакин.

— Разве я когда-нибудь просила тебя о большем? — внезапно спросила она.

— Открытым текстом, — нет. Но твои недовольства в последнее время заставили меня думать, что ты с сомнением относишься к нашим предварительным договоренностям, — дипломатично проговорил винодел. — Но как можно требовать от человека то, что он заведомо не способен дать тебе? Когда ты поймешь это, жизнь станет намного проще.

— А если я никогда не смогу этого понять?

— Это будет самым печальным исходом… для тебя, дорогая. В первую очередь для тебя.

Кассандра почувствовала, что если сейчас не останется одна, то будет жестоко задушена подкатившими слезами.

— Я все-все поняла, Хоакин. Если ты торопишься на работу, не задерживайся. Я все сделаю так, как ты скажешь, — пообещала она. — Ты вернешься к ужину?

— Я вернусь раньше. А после ужина мы продолжим то, на чем остановились, — зловеще проговорил Хоакин и провел рукой вверх по обнаженному бедру Кассандры. — До вечера, — сказал он и властно поцеловал ее в дрожащие губы.

— До вечера… любимый, — пролепетала Кассандра и разрыдалась, лишь он успел прикрыть за собой дверь.

Но Хоакин услышал эти невольные всхлипы и тут же вернулся.

— Чего стоят все твои уверения?! — прогремел он. — Как вообще с тобой можно о чем-то договариваться?! Ты могла не соглашаться на мои условия, но ты приняла их. Притом добровольно, без всякого принуждения. Согласилась быть моей любовницей, жить со мной, зная наперед, что это временно, что никаких брачных клятв никогда не услышишь. К чему теперь все эти слезы? Ты полагаешь, что на меня это подействует и я передумаю? Ошибаешься. Я лишь окрепну в своем желании поскорее развязаться с этим. Я вообще не понимаю, как вы, женщины, делаете трагедии из подобных пустяков. Мы что, плохо время проводим? Тебе, может быть, плохо со мной? Тогда тем более нужно радоваться, что нас не связывают узы! — разъяснил ей Хоакин. — Так мы продолжим то, на чем остановились? — фривольно поинтересовался он, вновь задрав ее легкую тунику.

Кассандра в слезах была готова прокричать «нет», но лишь робко спросила:

— Прямо сейчас?

Впрочем, Хоакин начал исполнять задуманное и без ее согласия. Он слишком долго клокотал гневом, чтобы теперь отказать себе в возможности выплеснуть накопившееся эмоциональное напряжение. Так он ставил точку в дискуссии.

Но Кассандра любила его безумно. Она покорялась, наслаждаясь. Женщина отдавала себе отчет в том, что такая любовь — болезнь. Но она не знала лекарства от этой болезни и совершенно не желала излечения от нее.

Кассандра испытала такой экстаз, какого не переживала прежде. Ее слезы жгли лицо, безудержно сочась из глаз, а она была счастлива.

Хоакин попытался подняться с постели, но она обхватила его за плечи.

— Останься, любимый. Останься! Побудь со мной еще немного! Умоляю тебя, — шептала женщина, не переставая плакать.

Он холодно посмотрел на нее и, жестко освободившись от ее рук, покинул комнату. За ним вновь закрылась дверь.

В этот миг что-то перевернулось в Кассандре. Она видела, с каким раздражением он хлопнул дверью, и ее сердце словно погрузилось в холодную темную пустоту. В один миг слезы перестали литься из глаз.

Обледенелая Кассандра застыла на постели. Женщина с брезгливостью думала о себе, о той, какой стала за прошедший год. Она всю себя исчерпала для него одного. Она больше не была собой прежней. Добровольно превратила себя в придаток похоти этого человека, сделалась средством для достижения удовольствия. На ее месте могла быть любая женщина, он, не лукавя, многократно давал ей это понять.

— Боже! — воскликнула она. — Как я могла надеяться на что-то? Как? На каких основаниях? Какая же я дура!..

Кассандра уронила голову на руки.

Она любит, страдает, болеет своей любовью. Она счастлива быть с ним, и сознание этого окупало все ее муки до сего момента.

Она не сможет жить без него, но и жить с ним также не сможет, после того, как он презрительно оставил ее, насладившись своей сексуальной властью и демонстративно хлопнув дверью.

Кассандра прощала ему все и готова была простить еще больше. Но все ради того, чтобы однажды, когда он изменится, остепенится, быть с ним рядом. Она надеялась честно выстрадать этот тяжелый период взаимной притирки, пока он сам не поймет, что нашел свою спутницу. Она действительно верила в это. И эта вера крепла с каждым днем. И даже минуту назад именно эта вера толкнула Кассандру в очередной раз отдаться на волю его каприза… Пока он не хлопнул дверью. Не опустил занавес между собой и ею, между ее надеждами и реальностью. Он словно отсек все многоточия. Решил все за нее.

Кассандра поняла, что если у нее недостанет сил бежать из этого дома сию же минуту, она обречет себя на растворение в нем, сделается ничем, пустым местом, бездонной пропастью человеческого отчаяния. Но он свое намерение непременно выполнит, как только в календаре не останется свободных ячеек. И пойдет своим путем. А что станет с ней, этого Кассандра не могла представить.

В апатии она просидела на постели около часа, пока из забытья ее не вывел телефонный звонок.

Сработала привычка. Кассандра улыбнулась и бросилась к телефону с восторженным предположением: «Наверное, это Хоакин!»

— Хоакин! — воскликнула она, подняв трубку.

— Ошиблась. Другой брат, — ответил, рассмеявшись, Рамон.

Его жизнерадостный и ласковый голос резанул по сердцу, как сталь ножа.

— Но я ищу Хоакина. Хотел поговорить с ним. Полагаю, дома его нет… Жаль, — задумчиво произнес звонивший.

— Ты прав. Дома его нет, — разочарованно проговорила Кассандра. — Позвони ему на работу.

— У тебя странный голос, Кэсси. Что-то случилось? — обеспокоенно поинтересовался «другой брат».

Кассандра полжизни бы отдала за половину такой чуткости в ее возлюбленном.

— Кэсси, почему молчишь? Что с тобой?

— Все, — произнесла сквозь слезы женщина. — Рамон, понимаешь? Все!

— Беда какая? — взволнованно воскликнул тот.

— Я не могу больше.

— Вы поссорились? — предположил Рамон.

— Я ухожу. Это невыносимо!

— Странно. А мне всегда казалось… Так значит… Невероятно! Что случилось? Можешь ты мне толком объяснить? — пытался выяснить звонивший.

— Мне так стыдно, — прошептала в трубку Кассандра.

— Только не говори, что ты одна из тех дурех, которые соглашаются с его правилом «одного года»!

— Да, я одна из тех дурех, — призналась она, грустно ухмыльнувшись.

— А я-то был уверен, что у него с тобой все по-настоящему!

— Самое страшное, что и я до сегодняшнего дня так думала.

— Он — безумец! Но ты, Кэсси!.. Как ты могла пойти на это?! — возмутился Рамон. — Ты позволишь этому негодяю просто так выкинуть тебя?! Даже думать не смей! Борись! — призывал ее собеседник.

— Но зачем, если он меня не любит?! — воскликнула Кассандра.

— Слишком уж легко ему живется. Использует людей, избавляется от них, когда заблагорассудится. Кто-то должен дать ему отпор! — возмущался брат.

— Не впутывай меня в ваше внутрисемейное соперничество, — жалобно отозвалась она. — А потом, это не он меня выгоняет, а я сама решила уйти.

— Поздно в тебе проснулась эта сознательность, — упрекнул ее Рамон.

— Ты прав. Он мне говорил правду, а я слышала только то, что хотела услышать. Мне не за что обижаться. Он был предельно честен со мной. Всему виной моя глупость.

— Хороша честность! И ты тоже хороша. Любовь и веру зовешь глупостью?! Стыдно!

— Не ругай меня. Все кончено. Я решила. Я ухожу сегодня же. Мне только нужно еще кое-что сделать, и я отбуду…

— Желаю тебе твердости, Кэсси. Собирайся пока, я скоро приеду. Я помогу тебе, — пообещал «другой брат».

ГЛАВА ПЯТАЯ

Если может одна неделя быть дольше другой, то эта Кассандре казалась нескончаемой…

Женщина отсылала все тревожные вопросы вглубь себя, они вливались в нее подобно ледяной газированной воде из запотевшего стакана с позвякивающими кубиками льда на дне. Да и сама она чувствовала себя скованной льдом.

В таком оцепенении она прожила всю последнюю неделю, поселившись в квартире Рамона, помогшего ей не отступиться от своего намерения, поддержавшего ее в момент внутреннего разлада.

Ей было за что благодарить его. Но она больше не была собой. Она не жила…

Угрюмо и напряженно, сиротливо и безразлично влачила она себя сквозь изнуряющее одиночество, хотя и понимала, что и при Хоакине была не менее одинокой.

Умом сознавая правильность своего поступка, сердцем Кассандра не умела быть мудрой и справедливой. И, пожалуй, этот разлад убивал ее сильнее перемен в жизни. В мечтах она устремлялась назад, в те времена, которые теперь рисовались ей бесконечно счастливыми.

На каждый внутренний порыв стряхнуть с себя эту апатию она отвечала вздохом глубочайшей усталости и безучастным взглядом. Попытки Рамона взбодрить гостью тоже не увенчались успехом. Он лишь верил, что верный лекарь время сделает свое дело, на это и уповал, чутко обращаясь со своей подопечной.

Но каждое утро Кассандра переживала один и тот же кошмар пробуждения, когда с новой силой сознавала, как далеко она от Хоакина, что не увидит его черного пронзительного взгляда, который неизменно прожигал ее насквозь. И эти мысли пронимали ее до дрожи, до слез отчаяния, до пустыннического безмолвия.

И только часы сна оставались ее отрадой. В них она по-прежнему жила в окружении его виноградников на вершине облюбованного солнцем вечнозеленого холма. В доме, в который Хоакин возвращался каждый вечер, расслабив узел галстука, расстегнув ворот рубашки. Таким она ждала его каждый вечер, таким он и являлся в ее снах. И она вновь могла делить с ним постель, дарить ему свою любовь, упокоиться в его объятьях, ловить мгновения его ласковости. И настолько живо это было в ощущениях, что, казалось, кожа горит от его неистовых поцелуев и тело ноет от бурных метаний.

Так за минуту до пробуждения она была самой счастливой женщиной на свете.

Тем горше было осознание яви.

Кроме того Кассандру мучило, угнетало, терзало то обстоятельство, что все же именно она бросила любимого. Ей стало казаться, что был какой-то шанс, который она упустила, стали представляться возможности, на которые стоило уповать. Она тосковала по Хоакину настолько, что готова была обречь себя на его презрение ради возможности быть с ним. Ее воспаленный рассудок рождал столько допущений, уступок и компромиссов, о которых человек в своем уме и с чувством собственного достоинства и слушать бы не стал.

А ведь только этим Кассандра и коротала время до очередного сладостного сна.

Женщина бесцельно бродила по квартире

Рамона в убийственной тишине и представляла, как много она могла бы стерпеть от Хоакина, лишь бы осязать его ночами.

Кассандра вздрогнула, когда услышала шум машины Рамона. Вскоре она услышала стук в дверь и пошла открывать, полагая, что Рамон забыл ключ от квартиры.

Кассандре нравился Рамон. Она заставляла себя быть ему благодарной, понимала и ценила все его бесчисленные попытки помочь ей свыкнуться со своей участью, выбраться из этого тупика. Но и в этом она не могла сохранять целостность. Порой она ненавидела Рамона изза того, что он не желает понять всей глубины ее зависимости от Хоакина. Тогда она усматривала в нем зависть Каина. Женщина старалась изо всех сил сдерживать себя, чтобы не выдать этого постыдного подозрения.

Она знала, что от унизительного бегства к порогу дома Хоакина ее отделяет только терпеливый и добрый взгляд Рамона, его покой и душевное тепло, его бескорыстное стремление спасти человека…

Его глазами, она видела ту сторону правды, игнорировать которую было бы преступлением. Вместе с ним она начинала надеяться, что время все излечит, что наступит счастливый день, когда все связывающее ее с Хоакином отомрет и узы с собственной судьбой станут прочнее. Тогда она успокоится. Так говорил Рамон. Он был уверен, что Кассандра жаждет излечения.

Сама же Кассандра в этом уверена не была.

Она никогда не искала любви уютной. С юности она видела истинную любовь только жертвенной. Она и пошла за Хоакином, потому что он позволял ей отдавать себя всю. но он не потрудился познать ее, просто владел ею, как коллекционер старинных вин, заполняющий бутылками погреба вовсе не для того, чтобы однажды их распечатать.

Кассандра понимала все это. И тем не менее ее влекло назад к Хоакину.

Женщина представляла, как на рассвете откроет дверь его дома и войдет. Она будет сильной и непреклонной, потребует от него прямых ответов. Он либо сделает ее своей по закону, либо отпустит на все четыре стороны. Она полагала, что сможет сохранить хладнокровие, если вновь увидит его…

— Если тебе известно, где она, ты должен мне немедленно это сказать! — прогремел из-за двери голос Хоакина, когда Кассандра прикоснулась к холодному металлу дверной ручки.

Дыхание Кассандры участилось, стало прерывистым, глаза наполнились слезами, а голова закружилась прежде, чем она сознала, что слышит любимый голос.

Кассандра медлила открывать. Она лихорадочно пыталась сообразить, как следует поступить в сложившейся ситуации. Но желание видеть любимого оказалось сильнее разума. Она рывком на себя открыла входную дверь и жадными глазами впилась в испанца.,

Хоакин стоял напряженный и ошарашенный.

— Ты?! — возмущенно воскликнул он наконец.

Кассандра робко кивнула, и в этот миг все вернулось на круги своя. Женщина даже не успела заметить, как быстро все переменилось. Еще мгновение назад она могла решать, открывать или не открывать дверь Хоакину. Теперь же от нее ничего не зависело.

Хоакин стремительно вошел в квартиру брата, не дожидаясь приглашения. Его переполняли гнев и недоумение. Но он старательно сдерживался.

Кассандра виновато следила за ним. Казалось, она видит себя его глазами, видит и признает свою неправоту. Он еще не раскрыл рта, а она уже принялась обвинять себя его словами. Кассандра зажмурилась и истерически прокричала:

— Уходи!

— Ну уж нет! — Хоакин покачал головой, остановившись напротив нее. — Я намерен выяснить, что здесь происходит.

— Что?

— Это я должен спрашивать, что. Как ты посмела, как он посмел? — принялся свирепеть Хоакин, увидев плодородную почву в ее истерике для своего гнева. — Я требую объяснений, Кассандра! Что ты здесь делаешь? Почему ты в квартире моего брата в одном пеньюаре?

— Я здесь живу, — коротко ответила она и запахнула полупрозрачный пеньюар.

— Живешь… Ты здесь живешь… Очень интересно. А могу я узнать, как так получилось, что ты здесь живешь?

— Я переехала, — пролепетала женщина. — Рамон позволил мне пожить у него… Пока, — почти оправдываясь, объясняла она.

— Как мило! Рамон вообще такой милый! Он ведь милый, не так ли?! — прогремел Хоакин.

Кассандра невольно вздрагивала от каждого его выпада. Она тряслась как осиновый лист. Но при этом что-то в глубине, что не давало ей покоя всю эту неделю, унялось.

— Так, значит, теперь ты живешь с моим миленьким братцем, — ядовито подытожил Хоакин. — Неплохо придумали. Только что вы этим хотели доказать?

— Ничего, ровным счетом ничего, — взволнованно ответила Кассандра.

— Не то чтобы я ничего не понимал, просто надеялся услышать это из твоих уст. Но если ты уверяешь, что это «ничего», это нормально, когда женщина уходит от одного брата к другому без объяснения причин, не попрощавшись… Известно ли тебе, что я места себе не находил всю эту неделю? Обыскался!

— Это правда? — недоверчиво спросила его Кассандра.

— Может быть, теперь ты мне расскажешь, что произошло? — неожиданно смягчившись, спросил ее Хоакин.

— А что тут рассказывать? По-моему, без объяснений все понятно.

— Это только по-твоему. У меня же к тебе очень много вопросов, — заверил ее мужчина.

— Я давно пыталась тебе все объяснить.

— Пыталась? О, да! Ты пыталась. Припоминаю, ты не хотела, чтобы я шел работать. А когда не смогла отговорить, собрала вещи и уехала. Какая поистине женская логическая последовательность! — с откровенной издевкой проговорил Хоакин Алколар.

Кассандра, которая с момента его появления балансировала на грани восторга и отчаяния, не выдержала этой эмоциональной турбулентности и зарыдала.

Хоакин смягчил тон настолько, насколько мог.

— Прости, — процедил он в ответ на ее слезы. — Но и я не заслужил такого обращения. У нас была волшебная ночь. Мы любили друг друга как никогда. А ты даже не удостоила меня записки.

— Любили? Ты говоришь, любили? — воскликнула женщина. — Да для тебя это был не более, чем занимательный секс!

— Да, секс. Я люблю секс. Мне нравится заниматься им. Мне нравится делать это с тобой. И тебе это нравилось, насколько мне известно. Ведь поэтому мы вместе.

Хоакин смотрел на Кассандру вопросительно. Он ждал от нее ответов, объяснений, оправданий, извинений, раскаяния. Он требовал от нее признания его правоты в ущерб ее самомнению.

Кассандра молчала, отведя взгляд.

— Каждую ночь у нас был секс. Хороший, мощный, бесподобный секс. Тебя все устраивало. Я хочу знать, почему ты сбежала после ночи лучшего секса и всего того, что было в наших с тобой отношениях? — продолжал допрос Хоакин. — Или он не показался тебе лучшим? Я разочаровал тебя? Не дал тебе удовлетворения? Опротивел тебе?

— Как ты можешь такое говорить?! — сквозь слезы пробормотала женщина.

— Тогда в чем дело, Кассандра? Я требую объяснений, — проговорил он, нежно поддев ее подбородок рукой. — Должно быть, ты самая талантливая актриса в мире. Я мог поклясться, что доставил тебе наивысшее наслаждение. Я помню каждый вздох той ночи. Помню, как ты изгибалась в моих руках. Какие сладостные стоны исторгала твоя грудь. Мне казалось, я знаю тебе. Я был в тебе, чувствовал тебя, просочился в тебя, наполнил тебя собой. Думал, что ты моя. А теперь узнаю, что ты ушла к моему братцу.

— Он тут ни при чем. Я по-прежнему твоя. Вернее…

— Что? Договаривай.

— Я не могу стать другой. Мне невыносимо представить, что я не желаю тебя. Это мучительно. Но я ничего не могу с собой поделать, — обессилено созналась Кассандра.

— Поэтому ты собрала вещи и ушла с Районом?! — снова грянул громовой раскат голоса Хоакина.

— Рамон просто помог мне, не более того. Все прочее было моим желанием. Я надеялась справиться с собой, — пыталась объясниться Кассандра.

— И каким же образом разлюбезный Рамон помогал тебе справляться?! — презрительно поинтересовался Хоакин.

— Рамон не такой как ты. Он ничего не требует от меня. Не нужно этих грязных намеков, — робко попросила Кассандра.

— Очень трепетные у вас отношения, я смотрю… Я налью себе выпить. Ты что будешь? — спросил ее Хоакин, подойдя к бару.

— Я ничего не хочу. И… тебе не советую, — рискнула оговориться Кассандра.

— Это еще почему? — рассмеялся он. — Помоему, самый достойный повод напиться в стелечку. Мой братец стащил у меня женщину буквально из постели. Ловок и скор, ничего не скажешь.

— Послушать тебя, я вещь какая-то, — слабо оскорбилась Кассандра.

— Ты ушла с моим братом! Как еще я должен это воспринять? — прикрикнул на нее Хоакин, сделав большой глоток бренди.

— Ты вообще не слушал того, что я тебе говорила! — в отчаянии воскликнула женщина.

— Пустые оправдания, — отрезал он. — Очевиден факт: ты ушла с моим братом. И только это имеет значение.

— Но через день-другой ты бы сам меня выставил. Ты ясно дал мне понять, что не желаешь продолжения наших отношении, что не изменишь своим привычкам и по истечении года укажешь мне на дверь!

Но Хоакин ее не слушал. Он нервно расхаживал по комнате с бокалом бренди в руках.

— Ну, братишка! Ну, мастак! Не ожидал я от него такой прыти! — не то возмущался, не то восхищался испанец. — Видно, недооценивал я его.

Кассандра внимательно посмотрела на Хоакина. Тот словно забыл о ее присутствии. Его глаза горели огнем соперничества. И это уязвило ее.

— У меня больше нет времени обсуждать с тобой что бы то ни было, — тихо сказала она. — Я должна…

— Что значит, нет времени? — грозно напустился на нее мужчина, не потрудившись дослушать. — Я нахожу тебя после недельного отсутствия, и ты смеешь утверждать, что у тебя нет времени объясниться со мной? Допускаю, что твой новый любовник терпит такое обхождение. Но не забывайся, когда разговариваешь со мной! Ты, должно быть, совсем спятила, если оставила мою постель ради такого слизняка!

— Ты ошибаешься, Хоакин. Во-первых, мы не любовники. Во-вторых, Рамон вовсе не слизняк. Он очень хороший человек, — заступилась за друга Кассандра.

— Не будь он бесхребетен, он давно бы сделал тебя своей. У него было достаточно для этого времени: В конце концов, соблазнить тебя — задача несложная, — проговорил он, мстительно ухмыльнувшись.

— Не смей! — воскликнула Кассандра и ладонями закрыла лицо.

— Чем же вы с ним занимались всю эту неделю? — снисходительно поинтересовался Хоакин.

— Общались.

— Общались? Ну-ну… — сказал он и рассмеялся. — Я этого так не оставлю! — пригрозил он после недолгой паузы.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Он думал отнять у меня женщину, наглец! Не знаю, чем он тебя заманил, но у него ничего не получится. У меня найдется аргумент почище. Мы поженимся. Посмотрим, что он тогда предпримет, — злорадно проговорил Хоакин.

— Поженимся? — пролепетала Кассандра.

— Хм…

— Ты сделал мне предложение? — недоверчиво уточнила женщина.

— Ты слышала, — коротко огрызнулся он.

— Это не было похоже на предложение, — растерянно проговорила она.

— Извини, что не преклонил колена. Старость, — саркастически отговорился Хоакин.

— Как-то это все странно…

— Прошу тебя, Кэсси, брось мяться. Можно подумать, ты не этого хотела.

— Но что заставило тебя изменить своим правилам? — выясняла она.

— А это так важно?

— Полагаю, это имеет значение.

— А я так не думаю, — отмахнулся он от нее, уверенный, что она согласится. — Ну, так что? Каков твой ответ?

— Если бы ты сделал это предложение прежде….

— Я делаю его теперь. Считаю, что теперь — самое время. Прежде я так не считал. Ты была со мной. Нам было хорошо вместе.

— Да, было…

— Мы идеально подходим друг другу. Тебе это известно не хуже, чем мне.

— Это так… Но ты имеешь в виду только секс, — упрекнула его влюбленная женщина.

— Каков твой ответ? Я не собираюсь делиться тобой с другими мужчинами, — объяснился, наконец, Хоакин.

— Ты согласен жениться на мне, даже будучи уверенным, что я спала с твоим братом?

— Я способен на великодушные поступки, что бы ты обо мне ни думала. И готов простить вас обоих, — цинично объявил испанец. — К тому же, сравнив нас, ты поймешь, что нашла лучшее из всего возможного.

— Ты так самоуверен?

— Только когда речь заходит о вещах очевидных! — провозгласил Хоакин Алколар. — Твой ответ?

— А как тебе кажется, что я должна ответить? Что должна ответить женщина на такое предложение? Ты сам-то понимаешь, как карикатурно оно звучит?

Хоакин выжидающе смотрел на нее, сузив глаза.

— Мой ответ — нет! — нашла в себе силы для отказа оскорбленная женщина. — Нет! Никогда! Ни за что не свяжу свою жизнь с тобой. Я не позволю тебе больше пользоваться мной как вещью, самоутверждаться за мой счет. Не собираюсь становиться козырной картой в твоем соперничестве с братом. Никогда я не буду твоей женой!

— Отлично. Я просто хотел услышать ответ, — спокойно проговорил Хоакин и направился к выходу.

— И это все? — изумленно воскликнула женщина, приготовившаяся к полемике.

— Поверь, мне этого достаточно, — с удивительным спокойствием ответил он. — Должен раскланяться. Желаю тебе и Рамону всех благ, Кэсси. Уверен, вы будете счастливы, — сказал он, выходя за дверь.

— Хоакин… — прошептала она, нагнав его. Он проигнорировал ее оклик, спускаясь по

лестнице.

— Хоакин! — крикнула Кассандра ему вслед, стоя в дверях. — Хоакин! — повторила она, когда его силуэт скрылся под лестничным пролетом и слух улавливал лишь твердую поступь. — Хоакин, прошу тебя, остановись. Не уходи! Вернись! Умоляю…

Она звала его, не думая в эту минуту, как воспримет ее зов жестокий возлюбленный. Не думала так же и о том, как низко роняет себя в его недобрых глазах, равно как и в своих собственных. Она лишь надеялась вернуть его.

Кассандра бросилась за ним. Хоакин приближался к краю тротуара, когда она в тонком пеньюаре выпорхнула из подъезда под летний дождь и окликнула его осипшим голосом:

— Хоакин!

Он обернулся на ее зов. Его поворот был неловким. На бордюре он оступился и не смог устоять на мокрой брусчатке…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Непросто вообразить такого человека, как Хоакин Алколар, лежащим на больничной койке, да еще в беспамятстве.

Но и с бескровным лицом и под белоснежной больничной простыней он казался могучим, непоколебимым.

Кассандра смотрела на него. Она вглядывалась в спокойное лицо, неправдоподобно бледное. Это при его-то загаре!..

Лишенное мимики лицо казалось юным, мягким, сердечным. Даже заставая Хоакина спящим прежде, Кассандра не наблюдала его таким.

В его палате она провела всю ночь. Женщина ни на миг не сомкнула глаз, в ужасе думая, что никогда не дождется его пробуждения. И в очередной раз винила себя…

А Хоакин Алколар лежал без чувств, без движения, а значит, и без тревог, сомнений и боли. Кассандра еще никогда не испытывала такой близости с человеком, с мужчиной, с возлюбленным. Его беспомощность и безответность оказались недостающими звеньями…

Под утро, когда рассвет первыми лучами коснулся окон больничной палаты, пациент попытался открыть глаза.

Кассандра затаила дыхание, когда его ресницы задрожали под первыми золотыми брызгами солнечного света.

— Хоакин, ты слышишь меня?! — с надеждой прошептала она и нежно сжала его руку. — Хоакин, прошу тебя, дай знать, что ты меня слышишь, — молила его Кассандра. — Пожалуйста, открой глаза. Мне невыносимо гадать, все ли с тобой в порядке, — призывала его любящая женщина.

Пока он пребывал в забытье, Кассандра в Мельчайших подробностях воспроизводила в памяти детали его рокового падения. Они то застывали перед ее мысленным взором, как по команде «стоп-кадр», то прокручивались на минимальной скорости, терзая ее душу чувством вины. Она вновь и вновь видела, как он оборачивается на ее крик, как оступается, падает ниц, с ужасом вспоминала, как его голова ударяется о бордюр тротуара, как закатываются его глаза и обмякает тело.

Вспомнился и момент паники во всей остроте, когда она бросилась к нему с криком. Кассандра попыталась поднять его, но смогла лишь переместить его голову на свои колени. Она кричала и звала на помощь, кричала так, что очевидцы незамедлительно вызвали «неотложку». Она знала, что вызов сделан, но не могла успокоиться, пока не увидела медиков.

Санитары положили ее возлюбленного на носилки и закрыли задние створки кареты «скорой помощи». Кассандра еще долго провожала их взглядом, замутненным слезами, пока машина не скрылась за поворотом. Тогда она заставила себя подняться в дом, переоделась и помчалась в больницу, из которой больше не выходила.

Рамон смог найти ее, выслушав рассказы очевидцев.

— Прекрати убиваться. Такое могло произойти с каждым. Твоей вины в этом нет. Ты доведешь себя до сумасшествия, если не успокоишься, — внушал он, обняв ее за плечи. — Врачи делают оптимистичные прогнозы. А его кома может продлиться хоть всю ночь. Ты должна отдохнуть.

Но Кассандра не слушала друга. Ее парализовал страх того, что она может навечно лишиться своей единственной любви.

До позднего вечера Рамон не отходил от нее ни на шаг. Он носил ей горячий кофе, своими руками согревал ее оледеневшие от нервного озноба пальцы, подставлял свою грудь под ее слезы, многократно выслушивал одну и ту же историю о том, как все это произошло, гладил ее по голове как маленькую, утешал и понимал, насколько все это бесполезно.

Порой Рамон замечал, что Кассандра его не слышит. Впрочем, он знал, что для нее никого не существует, кроме Хоакина. Рамон же только выполнял свой долг, не рассчитывая на благодарность.

Кассандра ждала. Она сосредоточила напряженный взгляд на лице Хоакина.

Женщина боялась моргать. Можно было подумать, что она не дышит. Лишь изредка она переводила глаза на монитор, отражающий основные параметры состояния больного.

Кассандра уже выслушала все уверения врачей о том, что повреждений, опасных для жизни, нет, что возвращение сознания — вопрос времени. И теперь она ждала.

При тусклом свете ночника, когда тишина казалась оглушающей, а одиночество — загробным, в предрассветном паническом неведении, при первых всплесках рассветного марева она ждала, не шелохнувшись. Ждала, пока не вздрогнули ресницы любимого…

Кассандра не считала часов ожидания, не мерила количество исчерпанных сил и излитых слез, растраченных на замаливание своей вины. Она верила, трепеща от страха, она надеялась, упиваясь своим горем, она любила, превозмогая боль многочисленных обид, превознося каждую из них. Она смирилась с тем, что умрет без этого мужчины.

И она впервые не чувствовала себя одинокой…

Рамон позвонил отцу и другому брату, Алексу, связался с младшей сестрой Мерседес.

Поздно вечером Кассандра отослала Рамона домой. Теперь уже она уверяла того, что с Хоакином все будет хорошо. Ей хотелось остаться наедине с возлюбленным, когда он придет в сознание.

Те слова, которые Хоакин сказал ей в запальчивости всего лишь вчера, которые так ее оскорбили, представились сейчас совсем в ином свете. Он не хотел делить ее с другими мужчинами. Этого было достаточно.

Перед уходом Района Кассандра сказала:

— Я должна тебе кое в чем признаться.

— Думаю, это может подождать до лучших времен. Тебе нужно отдохнуть, — сдержанно отозвался брат Хоакина.

— Это важно… — проговорила она.

Рамон устал от ее излияний. Он опасался, что своими мыслями вслух она вновь доведет себя до истерического состояния и ему придется еще долго успокаивать ее. Но он внимательно всмотрелся в Кассандру и произнес:

— Я тебя слушаю. Догадываюсь, что это касается твоих отношений с братом. Я и прежде знал, что ты солгала мне, утверждая, что порываешь с ним окончательно.

— Ты прав, — вынуждена была согласиться Кассандра. — Но я не лгала. Я искренне так думала. И я бессильна противостоять этому чувству.

— Не оправдывайся передо мной, Кэсси. Мне действительно жаль, что это зашло так далеко, — сказал Рамон и вышел.

Кассандра не потрудилась понять, что именно означали его последние слова. Она была счастлива, что осталась наедине с любимым.

— Хоакин! Ты слышишь меня? Ответь.

Кассандра склонилась над ним и поцеловала в щеку, затем провела ладонью по его бледному лбу.

— Хоакин! — позвала она возлюбленного, положив ладонь на его грудь.

Кассандра чувствовала, что его сознание пытается прорваться сквозь тьму небытия. Она звала его с другой стороны, протягивала ему руку.

— Хоакин, — нежно окликала его женщина. Она нежно подула в его лицо, его веки затрепетали, сухой рот приоткрылся.

— Хоакин! Ты слышишь меня? — четко проговорила Кассандра, тихо торжествуя победу.

— Что?.. — прошелестел его бессильный сиплый голос.

Его взгляд скользнул по потолку и устремился на Кассандру.

Этот взгляд казался безразличным. Он вновь скользнул в сторону и остановился на мониторе.

— Где я? — просипел Хоакин.

— Ты в больнице, — нежно проговорила женщина, любовно всматриваясь в него. — Ты упал. У тебя сотрясение мозга. Помнишь, как это произошло? — ласково спросила его Кассандра.

— Нет… — ответил он и болезненно поморщился, когда почувствовал боль, слегка качнув головой.

— Осторожно, — взволнованно прошептала женщина. — Не делай резких движений. Не помнишь — и не надо. Просто отдыхай, — проговорила она и погладила его по плечу.

Хоакин с недоумением посмотрел на нее, затем на ее руку.

Не зная почему, Кассандра отдернула ее от плеча Хоакина.

— Доктор сказал, что все будет хорошо. Но потребуется время для восстановления, — рассеянно проговорила женщина, смущенная его странным взглядом. — Отдыхай, — вновь сказала она, но это было уже излишним, потому что веки больного закрылись.

Вскоре и Кассандру сморил сон. Она проснулась, когда пришел Рамон. Он вошел хоть и тихо, но сон женщины был чуток. Равно как и сон больного.

— Привет, — прошептала Кассандра, когда глаза Хоакина вновь открылись.

— Думаю, стоит позвать дежурную медсестру… И еще я позвоню папе и Мерседес, — подумав, добавил Рамон и вышел из палаты.

— Ммм, — простонал Хоакин и поморщился.

— Что такое? Где-нибудь болит? Позвать доктора? — захлопотала Кассандра, стараясь нежно взбить подушку пострадавшего.

Женщина вновь опешила, когда поймала на себе его хмурый взгляд. Ей сделалось не по себе, и она прекратила свою суету.

— Хоакин, почему ты молчишь? Ты слышал, о чем я тебя спросила? — обеспокоенно проговорила Кассандра, вглядываясь в его лицо.

— Я устал, — скупо произнес он и еще что-то неразборчиво пробормотал, как он обычно поступал, когда его донимали.

— Ты хочешь, чтобы я ушла? — горестно предположила женщина.

Черные брови испанца сдвинулись к переносице. Он тяжело посмотрел на Кассандру и так же тяжело вздохнул.

— Если хочешь, я уйду, — проговорила женщина.

Но он сохранял молчание. Они оба напряженно всматривались в лица друг друга, женщина с растерянностью, мужчина со странной сосредоточенностью.

Лицо Хоакина было жестким и спокойным. От тяжелого дыхания ноздри мерно приподнимались. Сухие губы, сведенные молчанием, четко вырисовывались на лице, обрамленном щетиной. Впрочем, в глазах влюбленной женщины он выглядел бесподобно вопреки всему.

Но помимо напряженной созерцательности его лицо не выражало ровным счетом ничего. Обычно он играл с Кассандрой в ту или иную игру, и, даже когда он демонстративно игнорировал ее, женщина это знала по множеству признаков. Когда Хоакин был холоден и пренебрежителен, он все равно источал невероятную притягательность, и Кассандра все прощала. Теперь же ей сделалось не по себе от такого взгляда. Она поднялась со своего стула и направилась к двери.

— Я думаю, будет правильнее оставить тебя, чтобы ты отдохнул. Скоро приедут твои родные. Я буду ждать в коридоре….

— Нет, — твердо произнес пострадавший.

Женщина удивленно приподняла брови.

— Нет, — так же твердо повторил он. Кассандра нерешительно вернулась к его

постели. Она выжидала, полагая, что он хочет ей что-то сказать.

Хоакин поморщился, казалось, он напряг все бывшие в нем силы.

— Кассандра… — просипел он.

— Я слушаю тебя, говори!..

— Не уходи, пожалуйста, — со вздохом облегчения проговорил он.

— Ты хочешь, чтобы я осталась? — переспросила она.

— Да, останься, — слабым голосом попросил Хоакин.

Кассандра с радостью села обратно на стул и, расчувствовавшись, сказала:

— Хорошо, Хоакин. Я с радостью останусь с тобой до приезда твоей родни. Я буду оставаться с тобой столько, сколько ты пожелаешь. Можешь всецело рассчитывать на меня.

Кассандра растроганнопосмотрела на него. Она чувствовала, как пылают ее щеки, а по ним текут слезы — слезы умиления…

Еще пару дней Хоакин претерпевал неприятные последствия падения. У него случались сильные головные боли, головокружение, тошнота. Он очень быстро утомлялся и засыпал чуть ли не посреди разговора. Иногда больной путался в воспоминаниях, но Кассандра и не пыталась поправлять его.

Порой он бывал капризен, но как-то по-детски. Кассандра готова была снести от него и не такое. А в целом она была несказанно счастлива. Это счастье лучилось из ее глаз, соскальзывало с губ. Кассандра была легка и подвижна, услужлива и обходительна. Она следила за всем — за показаниями приборов, за температурой, симптомами, врачебными назначениями и их соблюдением…

В палату Хоакина постоянно норовили зайти посетители, и Кассандра регулировала этот нескончаемый поток родственников, друзей, коллег, многократно с неослабевающим доброжелательством разъясняя всем и каждому, чем чревато утомление для пациента.

Почти все это время с ней был Рамон, чуть реже — Мерседес и Алекс, у которого уже была собственная семья. Навещал и отец.

Кассандра старалась подмечать в состоянии возлюбленного каждую мелочь. Ее, например, поразило то заметное усилие, с которым Хоакин выслушивал занудные повествования брата Алекса о его малыше. Раньше она этого за ним не наблюдала. Разговаривая с родственниками теперь, он почти не отпускал своих обычных шуточек, не поддевал их. Иногда он просто терял нить разговора, что родные списывали на рассеянность, вызванную усталостью, и покидали его.

Дни стояли погожие, ночи — ясные. По ночам у его постели горел слабый ночник, и поэтому мир за окном вырисовывался черным прямоугольником окна, только насекомые колотились в стекло, прося приюта.

Хоакин ел мало и без удовольствия. Часто его лицо искажалось судорогами отвращения, но он превозмогал их, старался не жаловаться. А если и позволял себе поворчать, то делал это безадресно и никого не винил, что всякий раз удивляло Кассандру.

Когда он хотел пить, то виновато просил ее подать чашку с водой. Кассандра придерживала его за плечи, когда он пил, а после нежно вытирала салфеткой губы. Он всякий раз благодарил ее, а потом, когда наступала тишина, засыпал на несколько минут. И она снова с удовольствием разглядывала его спящего.

Сама Кассандра не спала уже несколько ночей, но она даже не испытывала такой потребности, подпитываемая неизъяснимым счастьем. И она всегда была рядом, при нем.

Кассандра рассчитывала, что Хоакин быстро поправится, потому что доктора давали самые оптимистичные прогнозы. Но тихие и погожие дни сменились пасмурными и дождливыми, и Хоакин стал чаще испытывать дискомфорт и быстрее утомляться. Он мог забыть слово, сказанное полминуты назад, забыть собственную мысль, еще не высказанную. И это причиняло ему сильные мучения. Казалось, туман, заполонивший собой улицы, проник и в его мозг.

Впрочем, по прошествии нескольких дней можно было с уверенностью сказать, что Хоакин Алколар стремительно идет на поправку. И снова засияло летнее солнце в настроении Кассандры, как и за окном.

Случались конфузные моменты забывчивости, но это скорее вызывало смех, чем волнение.

Хоакин стал живее приветствовать визитеров, охотнее задавал вопросы, добродушно шутил, начал лучше питаться, старался обходиться без помощи Кассандры, от чего та где-то глубоко в душе расстроилась.

Незадолго до выписки женщина осторожно сказала:

— У тебя такая страшная вмятина на голове. Твое счастье, что обошлось почти без последствий. А что ты сам помнишь о происшествии?

Этот простой на первый взгляд вопрос поставил Хоакина в тупик.

— Что помню? По правде говоря… ничего не помню. Но я думаю, это и не удивительно после такого-то падения. Главное, доктор говорит, что излечение идет нормально. А то, как это случилось, полагаю, в сложившейся ситуации значения не имеет, — с добродушной улыбкой проговорил он.

— Если ты так считаешь…

— Судя по вашим разговорам, это произошло у дома Рамона. Так? — спросил он.

Кассандра кивнула.

— Я поскользнулся на брусчатке и ударился головой о бордюр. Все верно?

Кассандра кивнула вновь.

— Но, по выражению доктора, я счастливчик, потому что ты была со мной.

Кассандра озадаченно смотрела на него. Такое признание из уст Хоакина звучало несколько неправдоподобно.

— Я в чем-то ошибся?

— Нет, ты прав. Ты всегда был счастливчиком, даже когда меня не было с тобой, — робко проговорила женщина.

— Но в это мне с трудом верится, — широко улыбнулся Хоакин и зажал руку Кассандры в своей ладони.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Что-что сказал доктор?

Мерседес, задавшая этот вопрос, была не просто удивлена, она была шокирована.

Кассандра выжидательно наблюдала за ней, чтобы продолжить.

Родственникам трудно было поверить врачебному заключению потому, что, пойдя на поправку, Хоакин стал проявлять чудеса общительности. Первое время его странное поведение можно было списать на болезнь и быструю утомляемость, но в дальнейшем он был не просто адекватен, а находчив, остроумен, блистателен.

Только Кассандра заметила, как трудно ему дается вспоминание, больше напоминающее угадывание, как сосредоточенно он следит за болтовней своих визитеров, чтобы из разрозненных обрывков сведений сложилась стройная картина. Кассандра знала, как трудно ему поддается эта мозаика. И поражалась тому, что, невзирая на усталость, он сохранял спокойствие и терпение. Хоакин мог отдохнуть лишь глубоко под вечер, когда посетители расходились по домам и он оставался с одной лишь Кассандрой, которая не донимала его разговорами.

— Лечащий врач уверен, что у Хоакина частичная амнезия, — подтвердила Кассандра.

— Это так, — отозвался Хоакин. — И дело не в том, что я не все помню о происшествии. Я запамятовал и многое другое из того, что происходило прежде. В общем, что-то помню, что-то нет, — весело пояснил больной.

— И велики ли пробелы? — уточняла сестра.

— Может быть, недели, может быть, годы. Твой последний день рожденья не помню, — ответил он Мерседес.

— Это было всего месяц назад, — расстроенно проговорила та.

— Не имеет значения, как давно это было, когда дело касается избирательной амнезии, — компетентно ответил пострадавший.

Мерседес молчала в озадаченности, не зная, что еще такое спросить. Объявление об амнезии застигло ее врасплох. Она еще не знала, чем это чревато, но на всякий случай решила расстроиться. В отличие от нее, похоже, Хоакина это совершенно не задевало. Сложившаяся ситуация ему казалась даже забавной. Он веселился от души, когда обнаруживал очередной факт беспамятности,

Кассандра терпеливо рассказывала ему обо всем, стараясь изложить событие, вылетевшее из его сознания, максимально подробно, чтобы он мог пережить его вновь. Единственное, о чем она не хотела напоминать ему, — это правило одного года, которое распространялось на всех его сожительниц. Впрочем, она не знала наверняка, помни" ли он о нем. Но вопросов не задавала…

Кассандра была счастлива. Она не только не потеряла своего возлюбленного, она увидела его таким, каким он никогда не бывал прежде. Хоакин улыбался, и от его улыбки становилось тепло на душе, а не мурашки пробегали по спине в ожидании подвоха. Он заливисто смеялся даже над собой, его шутки были беззлобны, его обращение — искренним, даже его недовольства звучали скорее виновато, нежели обвинительно. Он был другим и еще более любимым.

Она боялась ошибиться.

— Дорогая, напомни мне, пожалуйста, что мы делали тогда у дома Района? — бесхитростно спросил он Кассандру, когда родственники удалились. — По какому поводу мы там оказались? Из его слов я ничего не смог понять, — объяснил свой интерес Хоакин.

— Да какое это теперь имеет значение? — хотела было отмахнуться Кассандра, нежно улыбнувшись ему.

— Ты сама слышала, что сказал доктор. Нам нужно восстанавливать прежнюю способность к вспоминанию.

— Я это помню, дорогой. Но ты себя сильно утомляешь этим. Ежедневно получаешь столько новой информации! Я думаю, на этом этапе выздоровления не стоит перенапрягаться. Если хочешь, я узнаю мнение лечащего врача на этот счет. Ты сам уже успел понять, что нужная информация обнаруживается сама, а не имеющее существенного значения и помнить нет смысла, — бодро проговорила Кассандра.

— Ты так считаешь? — недоверчиво спросил ее Хоакин.

— Хотела бы я очистить свою голову от ненужных воспоминаний, — отшутилась она. — А потом в соответствующей ситуации воспоминания сами начнут приходить к тебе. Это зависит от настроения, от силы желания…

— Не разговаривай со мной как с маленьким, Кэсси, — перебил ее Хоакин.

— Ты раздражаешься потому, что думаешь, будто в этом твоя ущербность. Но это не так, дорогой. Многие люди, не страдающие амнезией, помнят не больше тебя лишь потому, что безразличны к жизни и окружающим их людям. Достаточно быть чутким и вникать, а то, в какой год, день, час произошло то или иное событие, помнить, может быть, и не обязательно… Не мучь себя. Дай себе время, и ценное вернется, а шелуха отпадет.

— Ты утешаешь меня или веришь в то, что говоришь? — спросил ее мужчина.

— Верю, — твердо ответила Кассандра.

— Хорошо, — согласился Хоакин. — Что доктор говорит о времени моей выписки? — оживился он, рассчитывая на обнадеживающий ответ.

— Хоть сегодня, если кто-то будет до полного восстановления все время находиться рядом с тобой, — объяснила Кассандра.

— Я так плох, что мне нужна сиделка? Вот уж не думал! — рассмеялся он.

— Ты и сам знаешь, что эта предосторожность не лишняя, — сдержанно произнесла Кассандра, которая в своем новом амплуа больше напоминала мать, чем любовницу.

— А зачем мне кто-то, если у меня есть ты? — резонно поинтересовался Хоакин Алколар.

— Я?

— Ведь ты у меня есть?

— Да.

— Тогда выписываемся?

— Думаю, Рамон нас отвезет…

— Папа сказал, что всегда ждет тебя домой. Твоя комната пустует, — объявила брату Мерседес.

— Нет, спасибо. Моей юности и желания поскорее съехать из отцовского дома амнезия не коснулась. — Хоакин энергично помотал головой.

— Как хочешь. Я лишь передаю его слова, — безразлично отозвалась девушка, нисколько не удивившись его реакции.

В результате посещений отца Хоакина Кассандра сделала робкий вывод, что Алкалар-старший не возражает против общения наследника с ней, поскольку старик был подчеркнуто вежлив и обходителен. Но и особого расположения она не почувствовала, хотя и не искала его.

— Значит, едем домой? — спросила Хоакина Кассандра после того, как он отклонил предложение отца, переданное Мерседес.

Хоакин бодро улыбнулся ей, что должно было ознаменовать ответ положительный. Кассандра ответила ему такой же улыбкой. Но вдруг взгляд его помрачнел.

— Что? Что случилось? — обеспокоилась женщина.

— Что-то промелькнуло в памяти. Я даже не успел понять, что именно. Казалось, вот-вот ухвачу, но нет… — пробормотал он, поникнув.

Такое уже несколько раз случалось. Кассандра видела, как его расстраивает неспособность управлять собственными воспоминаниями.

— Не нужно так переживать любимый, — проговорила она и положила руку на плечо Хоакина, внимательно вглядываясь в его глаза.

— Я был уверен, что вспомнил. Но это как вспышка. Миг — и вновь погасла, — эмоционально бормотал себе поднос Хоакин.

— Тебе нужно забрать вещи из моей квартиры. Я их уже сложил, — украдкой проговорил Кассандре на ухо. Рамон и вложил ключи в ее руку, когда Хоакин убивался из-за своей забывчивости.

Кассандра взволновано закивала в ответ.

— Я повезу тебя домой на своей машине, а Кассандра поедет за нами на своей! — объявил во всеуслышание Рамон.

— Почему? — спросил Хоакин.

— Я по пути заеду в магазин, — поспешила объясниться Кассандра. — Ты ведь не будешь возражать, любимый? — ласково проговорила она.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Думал, никогда не доберемся. Хоакин при помощи Района вышел из машины и направился к дверям своего дома.

— Когда это ты стал таким осторожным водителем? — задорно обратился он к единокровному брату, расположившись в кресле.

— Я вез ценный груз, поэтому не мог позволить себе лихачить, — отшутился тот. — Полагаю, и с тебя достаточно неприятностей.

— Да-да, ты прав, — согласился Хоакин. — Неприятностей действительно достаточно. Отсюда ваше с Кассандрой желание даже не дышать в моем присутствии. Бросьте, ребята! Я в норме, — заверил он брата и запустил руку в карман джинсовых брюк, которые Кассандра распорядилась доставить в больницу этим утром перед выпиской вместе с белоснежной рубашкой поло, которая необыкновенно ему шла.

— Просто лично у меня нет никакого желания быть ответственным за очередное происшествие, — сдержанно объяснил Рамон, который очень хорошо знал, каким разным бывает его брат Хоакин, и не разделял веры Кассандры в то, что он изменился.

— Послушать тебя, в моей жизни не иначе как полоса невезений, от которой тебе желательно отгородиться. Вполне возможно, что я многое запамятовал, но мне все же кажется, что я всегда считался везунчиком! — проговорил Хоакин. — Мы так медленно ехали… Странно, Кассандра должна была опередить нас минимум на полчаса. Но ее нет, — разочарованно констатировал он.

Рамон отвел глаза. Он намеренно вел машину с соблюдением всех предосторожностей, чтобы таким образом дать Кассандре время для экстренного переезда. Он так же надеялся, что она сумеет опередить их.

Передохнув в гостиной, Хоакин Алколар изъявил желание подняться к себе. Рамон помог брату, у которого все еще иногда случались приступы головокружения.

Преодолевая второй лестничный пролет, Хоакин услышал звуки, доносящиеся снизу.

— Кассандра, это ты? — крикнул он, перегнувшись через перила.

— Я приехала! — отозвалась женщина.

Но Хоакин словно не слышал ее, а только очень сосредоточенно'посмотрел на брата. В его глазах застыло сомнение. Он вновь силился чтото припомнить, но это «что-то» вновь не поддавалось. Все его благодушие вмиг улетучилось. Он напряженно застыл на лестнице, так и не дойдя до своей комнаты. С момента обнаружения проблем с памятью такое происходило с ним постоянно.

Кассандра поднялась к нему и торопливо проговорила:

— Ты посиди немного в кресле, а я быстренько сменю постельное белье. Договорились?

— Ты снова хочешь меня уложить? Умоляю, не делай этого. С меня достаточно больничной койки. Я скоро совершенно ходить разучусь, — жалостливо проговорил больной. — Ведь я вовсе не обязан все время лежать! — обратился он за поддержкой к Району.

Но тот лишь пожал плечами.

— Ну… — замялась Кассандра. — Тебе противопоказано переутомляться. Поэтому я просто сменю постель, чтобы ты мог в любой момент прилечь.

Хоакин не стал с ней спорить. Да и его постель выгодно отличалась от больничной койки.

Оказавшись в своей комнате, Хоакин огляделся. Сложно было понять со стороны, помнит он ее или нет. Каждый после длительного отсутствия мог бы оглядывать свое жилище таким же любовным взглядом.

— Дом, милый дом, — торжественно проговорил он, шлепнувшись в кресло, но тут же пожалел об опрометчиво совершенном резком движении, схватившись за голову.

— Ты скучал по дому? — спросила его Кассандра.

— Еще бы! — ответил он.

— И я тоже.

Женщина принялась за наведение порядка. Хоакин с удовольствием наблюдал ее проворные движения и неустанно улыбался. Она несколько раз смотрела на него, но отворачивалась, смущенная таким непривычным взглядом.

Когда Кассандра закончила, Хоакин жестом поманил ее. Она подошла, и он усадил ее к себе на колени. И обнял.

Хоакин прижал Кассандру к себе, сначала напряженную, но затем размякшую. Он почувствовал тепло и мягкость ее хрупкого тела, обвил его руками, вдохнул легкий запах ее духов, вдохнул так глубоко, что даже в животе занялось томление. Ее тепло разлилось по его телу. Он утонул лицом в ее груди. Его даже не смущало присутствие брата, впрочем, того это зрелище тоже нисколько не смутило. Кассандра же просто блаженствовала от всего происходящего, забыв обо всем на свете.

Она слишком долго была без его ласки, непривычно долго, невыносимо долго.

Он стиснул ее в своих объятьях и зажмурился, нашел ее губы и впился в них с красноречивым сдавленным стоном. Кассандра обхватила его лицо ладонями и целовала, целовала, целовала…

Рамон наблюдал молча со скептической полуулыбкой. Он пребывал в полной растерянности. Он не узнавал брата, но и не мог поверить в то, что сотрясение мозга его изменило. А если и были очевидные перемены, то как можно было надеяться, что они ни исчезнут с полным выздоровлением? Рамон, конечно, желал Кассандре всяческого счастья, но ее восторги могли оказаться очередным горьким заблуждение. В общем, Рамон тревожился. В смятении он вышел из комнаты, сославшись на то, что должен сварить кофе.

Целующаяся парочка осталась равнодушной к его объяснению.

Району казалось, что потеря Хоакином памяти — бомба с часовым механизмом. А Кассандра в очередной раз добровольно предала себя воле случая. Он не понимал этой беспечности. Он многократно пытался понять, на что уповает эта женщина, но ее заверения в том, что любящий не должен задавать вопросов, а обязан всецело уповать на чудо любви, его не удовлетворяли. Хотел бы Рамон, чтобы и его любили так же полно и бескорыстно. Но он знал, что так везет далеко не каждому. А Хоакин, что и говорить, был тем самым везунчиком, жизненный путь и успехи которого являются исчерпывающим подтверждением несправедливого мироустройства.

Рамон так же не мог найти ответа на вопрос, почему брат просто не может любить женщину, готовую жертвовать ради него всем. И он не верил в перемены в натуре Хоакина. Он знал его как проницательного бизнесмена, многократно наблюдая, с какой молниеносностью он сменяет маски и тактику поведения, когда этого требуют обстоятельства и правила игры. Рамон также знал, как незаметно для окружающих сам Хоакин инспирирует и внедряет собственные правила, заставляя. каждого следовать им. В конце концов, несмотря на свое доброе отношение к Кассандре, Рамон стал относиться к ней как к овце, которая добровольно идет на заклание. Он бы хотел перестать переживать из-за нее, но у него это плохо получалось…

Хоакин зарылся в ее волосы, прильнув губами к шее. Кассандра мерно гладила его по голове.

— Хоакин? — обеспокоенно окликнула она его через пару минут, но он не отозвался.

Она осторожно отодвинулась и заглянула в его лицо. Хоакин выглядел усталым, почти измученным.

— Прости. Я знаю, что это мой дом, моя комната, но я почти ничего не помню, — полушепотом сообщил он.

Кассандра с состраданием смотрела на него, не зная, как и чем она может помочь своему возлюбленному. Она могла поклясться, что видит в уголках его глаз слезы, чего никогда не было прежде.

— Полагаю, в этом есть свои плюсы. Вместо того, чтобы куда-то ехать, чтобы сменить обстановку, достаточно потерять память, — ласково проговорила Кассандра.

Хоакин беспомощно посмотрел на нее, тяжело вздохнул и тихо проговорил:

— Это не смешно, Кэсси.

— Я знаю, милый, прости. Но поверь, это пройдет. Нужно всего лишь набраться терпения… Пойдем вниз. Рамон собирался сварить кофе. Мне кажется, уже доносится его аромат.

Рамон с явным облегчением сел в свою машину и стремительно укатил. Кассандра провожала его тревожным взглядом, после чего с тяжелым сердцем закрыла дверь. Женщина испытывала крайнее волнение. С одной стороны, она утешала Хоакина тем, что он непременно вспомнит все, а с другой стороны — панически боялась этого. Кассандра поймала себя на мысли, что предпочла бы до конца жизни быть его сиделкой, нежели стать свидетельницей возвращения прежнего Хоакина со всеми его дерзостями, правилами, эксцентричностью.

Поняв в очередной раз, что не имеет выбора, Кассандра вернулась к Хоакину и предложила ему поесть еще — аппетит у него явно наладился. Женщина села напротив, не зная, как себя вести.

Круглосуточные пребывания в его больничной палате казались ей куда более простым и естественным занятием, нежели возвращение в его дом после бегства.

Она внимательно наблюдала за Хоакином. Ее любящий взгляд не смущал, а явно ободрял его, в противном случае Хоакин давно бы взбесился из-за этого навязчивого контроля.

Кассандра пыталась понять, что она видит. У нее даже был повод испугаться: ей вдруг пришла в голову мысль — а не любила ли она в Хоакине Алколаре именно ту невыносимо жестокую личность, не заскучает ли она с этим растерянным и тяжким человеком, которого узнает теперь? Но она тотчас отогнала эту мысль как кошмарный сон.

Хоакин доел и вытер губы салфеткой. И тоже внимательно всмотрелся в Кассандру. Он выглядел немного сконфуженным.

— Надеюсь, я не навязал тебе свое общество? — осторожно спросил он женщину.

Она бессознательно округлила глаза. Такие вопросы никогда не практиковались Хоакином Алколаром.

— Боже мой, о чем ты говоришь! Нет, конечно! — эмоционально разуверила его Кассандра и широко улыбнулась. — Почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Сам не знаю, — ответил он.

— Хочешь чего-нибудь еще?

— Кое-что — да, — кивнул он.

— Что же? — спросила женщина.

— Факты… Чистые факты. Нам следует объясниться, — твердо проговорил испанец.

— Факты, как и всяческие документы, в наших отношениях не в ходу. Даже у меня, не терявшей памяти, имеются только догадки, слепые и ничем не обоснованные. Больше мне нечего сказать, Хоакин.

— Уверен, что однажды все вспомню и сам, — проговорил он.

— А что еще тебя волнует? — спросила Кассандра.

— Меня волнуешь ты, Кэсси, — мягко проговорил он.

— Что ты имеешь в виду? — хмуро поинтересовалась она.

— Ты знаешь, Кэсси. Ты красивая женщина, и ты волнуешь меня. Я хочу уединиться с тобой. Иначе и не стоило перестилать простыни, — с хитрой улыбкой проговорил он.

— Не думаю, что это хорошая идея, Хоакин, — напряженно отозвалась она.

— Ну почему же? Что в ней дурного?

— Сам знаешь, — неопределенно ответила она.

— Нет, не знаю. Скажи, — упрямился больной.

Он потянул Кассандру к себе и принялся расстегивать ее блузку, осыпая поцелуями каждый обнажаемый участочек тела женщины. Ее захватил этот вихрь. Кэсси никогда не могла устоять перед его ласками, даже когда они были небрежными, порывистыми, животными.

— Почему ты пыталась избежать этого? Разве доктора запрещают подобную терапию?

— При чем здесь доктора, если это наше личное? Ты просто опять не оставляешь мне выбора, любимый! Но нам действительно не стоит этого делать, потому что неизвестно, как это отразится на твоем состоянии. Тебя выписали из больницы под мою ответственность и на условиях, что я буду обеспечивать тебе покой и уход. Поэтому остановись, прошу тебя! — взмолилась Кассандра, выпутываясь из его объятий.

Хоакин перевел дыхание и оглядел Кассандру, сузив глаза.

— Ты так смотрела на меня, ты такая податливая… Я подумал… — словно извиняясь, проговорил он и снова сел за стол. — Не знаю, чем бы это могло повредить моему состоянию. Но если ты не хочешь…

— В свое время. Но не сейчас. Сейчас еще рано, — мягко ответила она.

— Я буду осторожен, обещаю, — вновь попытался настоять Хоакин, поднимаясь к ней навстречу.

— Прошу тебя, остановись!

— Кассандра, милая, доверься мне. Я хочу обнять тебя в нашей постели. Мне это просто необходимо. Только обнять. И я уверен, доктор не возражал бы против этого, — уговаривал мужчина.

— Нет, — сказала женщина.

— Тогда я не понимаю, почему ты согласилась быть со мной? — недоуменно. спросил он, давая ей понять, как мало помнит из их совместной жизни.

Кассандра не имела ответа на этот вопрос.

— Для тебя это работа? — предположил он.

Она отрицательно покачала головой.

— Ладно, — ответил он, направившись к лестнице. — Завалюсь в постель и буду думать об Испании. Может быть, это меня утешит.

— Хоакин! — окликнула его Кассандра. — Хоакин, остановись, пожалуйста!

— От чего на этот раз ты останавливаешь меня, Кэсси? От мыслей об отчизне? — шутливо поинтересовался он, повернувшись к ней.

Она вплотную подошла к нему. Из-под расстегнутой блузки выглядывал кружевной бюстгальтер, который надежно приковал к себе взгляд Хоакина.

— Таким вот образом ты решила охладить мой пыл? — насмешливо спросил Хоакин и запахнул ее блузку, спасаясь от искушения.

— Хоакин, — пролепетала Кассандра, проведя горячей ладонью по его щеке.

— Ты очень странно пытаешься меня отговорить, милая. Если ты после этого скажешь «нет», боюсь, я этого не услышу, — предупредил он и впился в ее губы поцелуем.

— Да, — прошептала она, когда он отстранился.

— Я знал это, — гордо отозвался мужчина.

Она запустила руку в его волосы и, нащупав огромную вмятину на его голове, отдернула руку с криком:

— Нет!

— Нет?

— Нет! Нельзя этого делать, милый. Мы не должны. Все это опасно!

— Опасно?

— Еще как!

— Не понимаю я тебя, Кэсси. — Он неодобрительно покачал головой и медленно побрел к себе.

Она осталась стоять на нижней ступеньке. Пройдя уже порядочное расстояние, он вдруг окликнул ее:

— Ну, где ты там застряла, милая? Долго мне еще тебя ждать?

Кассандра нагнала его у двери в его комнату.

— Почему «нет»? — вновь спросил ее Хоакин.

— Пока я отвечаю за твое состояние, я не стану совершать необдуманных поступков. В противном случае доктору не стоило выписывать тебя из больницы… Ты ведь не хочешь туда вернуться?

— Угрожаешь? — весело спросил ее Хоакин и, обняв за талию, провел к себе.

— Не угрожаю, а разъясняю, — терпеливо проговорила она.

— И это единственная причина, которая тебя останавливает? — недоверчиво спросил Хоакин.

— Да, других причин нет, — как могла твердо произнесла Кассандра.

— Хорошо, милая. Я тебе верю. У меня нет причин не верить тебе. И прости, что заставил тебя оправдываться, — ошарашил ее своей обходительностью Хоакин Алколар.

— Я счастлива оттого, что ты меня понимаешь, — пролепетала Кассандра.

— Не уверен, что понимаю, но очень стараюсь, — уточнил Хоакин.

— В любом случае тебе незачем просить у меня прощения, милый, — продолжила она обмен любезностями.

— Будь по-твоему, — предпочел согласиться он. — Если ты хочешь меня еще чем-нибудь накормить, то я не откажусь.

— Хорошо! — обрадованно воскликнула Кассандра. — Устраивайся пока, я тебе принесу.

— А потом я пойду в бассейн, — объявил Хоакин.

— Пойдешь — куда? — Кассандра остановилась и резко обернулась.

— Только не говори, что этого тоже нельзя делать, — хмуро проворчал больной.

— Ты же столько съел и еще собираешься! О каком бассейне может идти речь? — искренне возмутилась Кассандра.

— Расслабьтесь, сеньорита. Я пошутил. Иди ко мне. Не собираюсь я больше есть и в бассейн тоже не собираюсь. Мне просто было интересно, как ты прореагируешь. Так… Маленькие радости инвалида, — рассмеялся он.

— Негодник! — Кассандра ущипнула его.

— Стараюсь, — ответил он. — Не сердись. Я обещаю, что буду следовать всем предписаниям врачей и твоим тоже.

— Откуда такая покорность? — осведомилась Кассандра.

— Тебе удалось напугать меня перспективой возвращения в больницу, — признался Хоакин.

— Верится с трудом. — Женщина покачала головой.

— А ты поверь, — прошептал он и поцеловал Кассандру.

Стоило ему обнять ее, стянуть с нее расстегнутую блузку, прижать к себе, последние сомнения Кассандры испарились. Целуя, он уложил ее на пушистый ковер и…

Она представила уже, как он преображается в себя прежнего, творит с ней, что только заблагорассудится, ублажает себя, невзирая на ее протесты. Однако этого не произошло. Хоакин поиграл, понежничал и отпустил ее, решив, что неплохо бы остаток дня провести в саду.

Кассандра, растерянная и растрепанная, одобрила его намерение с той лишь оговоркой, что сама должна идти на кухню и приготовить вкусный и целебный ужин, столь необходимый для его скорейшего выздоровления. Хоакин принял ее объяснения и без пререканий отпустил.

Она возилась на кухне и постоянно выглядывала в окно, наблюдая, как Хоакин в задумчивости бродит по дорожкам цветущего сада.

Сознание Кассандры распирали многочисленные вопросы. Она неустанно прокручивала в памяти все их последние диалоги и пыталась сообразить, в каком объеме его память осталась нетронутой в сфере их отношений. И у нее не нашлось ни одного аргументированного соображения. Ничего, кроме лихорадочных догадок и опасений.

Кассандра не могла разобраться даже в собственном отношении к «новому» Хоакину Алколару. Она, так же как и Рамон, не была уверена в том, что эти перемены в нем утвердятся. И стоит ли уповать на такой исход?

А его отношение к ней? Может быть, Хоакин, не помня о том, что их связывали длительные сугубо сексуальные отношения, полагает, что должен быть с ней ласковым и чутким, вовсе не испытывая к этому потребностей?

У нее была возможность ощутить силу его плотского желания, но она настолько привыкла к подобным проявлениям, что не считала нужным рассматривать это как свидетельство симпатии.

Когда Хоакин присоединился к Кассандре за ужином, он был непривычно тих и немногословен, будто продолжал обдумывать какую-то необычайно важную идею.

Она положила ему еды, налила минеральной воды, немного легкого вина для аппетита. Он сдержанно поблагодарил ее и принялся есть.

Кассандра не испытывала потребности выводить Хоакина из этой лирической задумчивости, предпочитая наблюдать за ним. Сколь сильно ни любила она этого человека, в глубине души свирепствовал змий сомнения. Она не могла полностью исключить мысль о том, что все его странности в поведении — не более чем искусное притворство, на которое Хоакин Алколар, увы, всегда был способен. И ей не хотелось давать ему повод упрекнуть ее в том, что она злоупотребила его временной неадекватностью.

За ужином они почти не разговаривали. Задумчивость Хоакина постепенно перешла в мрачность.

— Ты выглядишь очень усталым, — сказала Кассандра, убрав посуду со стола. — Думаю, тебе пора идти спать. А мне еще нужно вымыть посуду. Не жди меня, — проговорила она в довершение.

Хоакин кивнул.

— Но ты придешь потом? — спросил он, немного поразмыслив.

— Конечно.

Кассандра вымыла посуду, навела порядок на кухне, проверила охранную сигнализацию, потушила освещение первого этажа и пошла наверх.

— Хоакин! — вскрикнула она, вдруг наткнувшись на него в темноте. — Как же ты меня напугал! Почему ты не у себя? Что случилось?

— Не знаю. Ты мне расскажи, — процедил он, сжав ее плечи.

— Я? — спросила она взволнованно, стараясь дотянуться до выключателя.

— Да, ты. Ты обязана объяснить мне это! — Хоакин поднял на уровень глаз Кассандры тяжелую сумку с ее вещами.

— Хоакин, успокойся, перестань нервничать! — попыталась образумить его Кассандра.

— Вновь собираешься перечислить все врачебные рекомендации?! — прорычал мужчина, грозно потрясая тяжелой сумкой у головы женщины. — Что это значит? — отчеканил он чуть погодя.

— Мои вещи, — вынуждена была ответить Кассандра.

— Почему они сложены? — наседал он.

— На всякий случай, — взволнованно проговорила Кассандра.

— Какой может быть случай? Когда ты успела их собрать? Мы только вернулись из больницы. Что все это означает? И почему твои вещи оказались в другой комнате?

— Мы будем спать… отдельно, — набравшись мужества, ответила Кассандра.

— Это еще почему?

— Я считаю, так будет правильнее, учитывая состояние твоего здоровья. Мне бы не хотелось тревожить тебя, — объяснила женщина.

— Тревожить меня? Как ты можешь меня потревожить?

— Возможно всякое, — неопределенно ответила Кассандра. — Прекрати этот допрос. Ты пугаешь меня! — повысив голос, попросила она его.

— Ладно… Давай успокоимся, — примирительно сказал Хоакин.

Он поставил сумку на пол и, переведя дыхание, вновь посмотрел на Кассандру колким, испытующим взглядом, от которого ей стало неловко.

— Чему я должен верить? — прямо спросил ее Хоакин.

— Я собрала вещи и перенесла их в соседнюю комнату, чтобы ты мог восстанавливаться без помех, — четко проговорила Кассандра.

— Это твоя личная инициатива или рекомендация лечащего врача? — уточнил он.

— Одно другому не противоречит, — неопределенно ответила женщина.

— Однако это несколько противоречит моим представлениям о возвращении домой. Когда я находился в больнице, ты ни на шаг от меня не отходила. Дома же собрала вещи и перебралась в соседнюю комнату. Я хотел бы знать, что за этим стоит?

— Ничего, кроме того, о чем я уже сказала, — упорствовала она.

— Так ли? — все еще не верил он.

— Так, — подтвердила Кассандра, кивнув.

— Хорошо, — подытожил Хоакин чрезвычайно недовольным тоном. — Пусть так. Посмотрим, что из этого выйдет. Будем считать, что на сегодня мы все прояснили. Но только на сегодня. Завтра настанет другой день, и ни мне, ни тебе не известно, что он принесет. Моя память… Она может и восстановиться. Во всяком случае, я на это очень надеюсь. И тогда поговорим. Но должен сообщить, что я не доволен тем, к чему мы пришли, — сухо проговорил Хоакин Алколар и пошел к себе.

Его настроение было воинственным. Он не мог успокоиться. Хоакин не знал доподлинно, что его тревожит, но подозревал, что ответ на все его вопросы кроется в недавнем прошлом, которое для него пока сплошь усеяно белыми пятнами забвения.

Ему не нравилось это состояние крайней раздражительности, которое захлестывало его. Он ощущал сильнейший дискомфорт, главной причиной которого была неизвестность.

С тех пор, как Хоакин стал страдать от проявлений амнезии, он понял, что задавать прямые вопросы с расчетом получить на них исчерпывающие ответы — занятие заведомо бессмысленное. И дело не только в том, что его окружают скрытные, хитрые или подлые люди, а потому, что в большинстве случаев они сами могут не знать всех ответов. И вовсе не от аналогичных проблем с памятью, а от неспособности назвать вещи своими именами.

Однако такое понимание ситуации вовсе не умаляло нервозности Хоакина, поэтому он вынужден был приложить немалые волевые усилия, чтобы не взорваться…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Хоакин вернулся домой под вечер. Он эмоционально готовился к продолжению вчерашней дискуссии. Ему было что обсудить с Кассандрой, хоть в его сознании по-прежнему стоял туман относительно сути проблемы. Однако в том, что таковая проблема существует, он нисколько не сомневался. О том свидетельствовало поведение Кассандры, которое Хоакин тщательно проанализировал за истекший день, проведенный на виноградных плантациях.

На его счастье, травма никоим образом не отразилась на его профессиональных качествах. Весь опыт виноградаря и винодела остался невредим. Хоакин полностью погрузился в общение с подчиненными, обсуждал прогнозы на грядущий урожай, нюансы купажирования, дегустировал, делал заметки. Иными словами, работал так, как делал это всегда. И работа была отдохновением. В этом отношении ничего не изменилось.

Но периодически проскальзывала тень, тяготил осадок, ощущался привкус горечи. Он не мог полностью изолировать свое профессиональное сознание от вопросов, которые не давали ему уснуть накануне.

Его тяготило воспоминание о собственной вчерашней невоздержанности, когда он, поддавшись сиюминутным эмоциям, буквально накинулся на Кассандру с допросом. Не удивительно, что женщина смешалась и, вынужденная оправдываться, не могла убедить его в своей правоте. И это после того, как она днями и ночами не отходила от его больничной койки, переживала за него всей душой, жертвовала сном и комфортом ради того, чтобы он не чувствовал себя одиноким. Разве этим она уже не доказала ему свою преданность? Какие основания у него были подозревать ее в чем бы то ни было?

Хоакин чувствовал острую потребность загладить свою вину перед ней.

Он пытался понять, что могло встать между ними перед тем, как с'ним произошел несчастный случай. Хоакин даже не догадывался о причинах ее отдаления, но после вчерашнего приступа ярости уже мог делать предположения. Он сам, остыв после препирательства в коридоре, удивился той стремительности, с какой в нем вспыхнули всяческие претензии и подозрения. Им двигала ярость, а не разум. Оставалось только догадываться о том, как он обращался с этой женщиной прежде…

— Признаю, что повел себя по-свински, — виновато проговорил Хоакин. — Относительно раздельного ночлега… Я не имел права выговаривать тебе. Знаю, что ты, в отличие от меня, строго следуешь всем врачебным рекомендациям. Я благодарен тебе за терпение и за то, что ты так радеешь о моем здоровье. Поверь, я очень ценю это и вряд ли заслуживаю такого доброго отношения с твоей стороны. Не знаю, что на меня вчера нашло… — все так же виновато пробормотал Хоакин в свое оправдание, поглядывая на Кассандру из-под насупленных бровей.

Для женщины впечатление от его покаянного монолога было равноценно шоку. Кассандра скорее поверила бы, что он ее разыгрывает, чем в то, что Хоакин Алколар способен признавать свою вину и испрашивать прощения. Она предпочла сдержанно принять его извинения.

— Рада, что ты все верно понял. Я действительно стараюсь поступать так, как лучше для тебя, Хоакин.

— Знаю, Кэсси. И верю тебе. Я не стану больше давить на тебя. Если у тебя есть основание полагать, что нам лучше спать в разных комнатах, я не намерен это оспаривать, как и не собираюсь допытываться до истинных причин. Хотя мне бы искренне хотелось, чтобы все обстояло иначе. Я чувствую непонятное напряжение в наших отношениях, и меня это угнетает, как и то, что я не знаю этому объяснения. Но если ты не хочешь говорить об этом открыто, у меня нет права принуждать тебя… Ради тебя, — загадочно закончил он свою дипломатическую тираду.

— Что значит, ради меня? — изумленно переспросила Кассандра.

— А то, что если ты думаешь отмолчаться ради моего спокойствия, то это ошибка. Поскольку меня тревожит именно непонимание ситуации. Но если ты не желаешь говорить со мной об этом по личным причинам, то обещаю быть терпеливым и не донимать с расспросами. Но, подчеркиваю, Кэсси, меня убивает эта неясность…

Хоакин сделал очень эмоциональное объявление. Кассандра почти поверила в его искренность… Почти… Потому что перед ней сидел тот самый человек, которые заставлял ее страдать. И вот теперь он, как в мечте, говорит с ней человеческим языком, чуткий и трепетный, а она в это не верит.

— Ладно… — вновь начал Хоакин после долгой паузы. — Оставляю это целиком на твое усмотрение. Дай мне знать, когда будешь готова к серьезному разговору. Знай, что я жду этого с нетерпением.

— Спасибо, — выдавила из себя изумленная Кассандра.

Эти тихие слова признательности она произнесла со слезами на глазах. Она уже привыкла ко всему в этом доме относиться либо как к временному, либо как к миражу. Очередной мираж…

— Кэсси, я знаю, ты стоишь того, чтобы ждать сколь угодно долго. Для этого не нужно иметь память, достаточно слышать свое сердце, — нежно проговорил Хоакин, и Кассандра сглотнула ком в горле.

Никогда прежде она не слышала ничего подобного.

Ведь Хоакин воспринимал ее не более чем очередную аппетитную блондинку в своей постели, с которой ему настолько удобно, что он готов терпеть ее рядом. Не более года, впрочем…

— Я знаю, нас связывает нечто большее, чем постель. Иначе ты не сидела бы круглые сутки в больнице. И то, что ты сейчас со мной, подтверждает это. Скажи, Кэсси, только честно, мой вчерашний выпад очень тебя расстроил? — вкрадчиво спросил Хоакин.

— Нет. Выбрось из головы. Считай, что я уже обо всем забыла, — кротко проговорила женщина,

Хоакин тяжело вздохнул и кивнул в знак согласия.

— Не уверен, что смогу выкинуть это из головы, но рад, что ты не помнишь зла, — отозвался он. — Догадываюсь, что терпение — не мой конек. Я не оправдываю себя за вчерашний поступок, но даже теперь сложно сдержаться. Понимаешь, Кэсси? Я привык думать о тебе, как о своей женщине. Конечно, это примитивное собственничество. Но я хочу тебя. Должно быть, я невыносимый человек, — подытожил Хоакин.

Кассандра смиренно выслушивала его странную исповедь.

Она не могла поверить, что самые ее смелые грезы нашли свое воплощение. Что такого чудесного произошло в момент его падения? Он не только запамятовал то, что, возможно, и помнить не стоило, но также и переменил свою сущность. Это ли не фантастика?

Впрочем, Кассандра не могла подолгу думать об одном и том же, отсутствие правдоподобных ответов вызывало головную боль. И эта головная боль изводила ее с самого утра, то затухая ненадолго, то вспыхивая с новой силой.

— Кассандра! Где ты? — звал ее Хоакин, нигде не находя, — Кэсси, милая, куда ты подевалась?

— Я тут, — раздалось где-то совсем близко. Хоакин завернул в гостиную на голос.

— Я накрыла. Ты готов поужинать? — спросила Кассандра.

— С удовольствием, дорогая, — охотно отозвался мужчина. Он осмотрелся и, указав на третий прибор, которым был сервирован обеденный стол, спросил: — С нами еще кто-то ужинает?

— Да, Рамон должен приехать с минуты на минуту.

— Нет! — недовольно воскликнул Хоакин и энергично замотал головой.

— Но я пригласила его. С этим уже ничего нельзя поделать. Придется терпеть, — ласково возразила Кассандра.

— Я его не пушу, — сообщил хозяин дома.

— Не глупи. Рамон твой брат, кроме того, он печется о тебе, — принялась убеждать его Кассандра.

— Тогда скажи ему, чтобы прекратил это бесполезное занятие, поскольку по части заботливости ты вне конкуренции, — льстиво проговорил Хоакин, прижавшись щекой к щеке Кассандры.

— А мы с ним и не соревнуемся, просто каждый на своем месте, — прошептала она.

— Я сказал «нет»! — резко выпалил Хоакин, учтивые доводы которого иссякли.

— Хочешь, чтобы я позвонила твоему брату и сказала, что ты не желаешь его видеть? — сухо спросила Кассандра.

— Именно, — подтвердил он. — В этом доме я хозяин, и не желаю принимать посетителей, по крайней мере, сегодня вечером. Если тебя что-то смущает, я сам могу сказать это Району. Когда я говорю «нет», я имею в виду только «нет» и ничего кроме!

— Что все это значит? — взволнованно спросила Кассандра.

— Никаких гостей!

— Это я уже поняла. Но что за бес в тебя вселился? Твои перепады настроения совершенно сбивают меня с толку! — посетовала женщина, которая,видимо, успела отвыкнуть от его обыденных вспышек гнева.

— Позволь тебе напомнить, что это мой дом. И я не потерплю возражений в своем доме! — разъяснил свою непримиримую позицию Хоакин.

— Это наш дом, если ты еще хочешь, чтобы я оставалась здесь с тобой. Или у тебя изменились планы? — с нехарактерной для себя твердостью проговорила Кассандра. — Я хотела повидаться с твоим братом и не вижу причин, чтобы воздерживаться от этого.

— Только не сегодня вечером, — процедил Хоакин.

— Это еще почему? — ободренная сошедшей с рук дерзостью, возмутилась Кассандра.

— Просто… у меня были другие планы на этот вечер, — вынужден был объяснить Хоакин, и вся его спесь разом сошла на нет, приоткрыв страдальческое лицо запоздалого раскаяния.

— И могу я знать, что это за планы? — тихо спросила Кассандра. — Я должна знать, если ты хочешь, чтобы я попросила Рамона не приезжать на ужин.

— Я хотел побыть с тобой наедине. Рассчитывал, что мы сможем поговорить по душам. Рамон был бы лишним. Ты это понимаешь? — проговорил Хоакин. — И еще я хотел пригласить тебя в ресторан. Столик уже заказан.

— У меня нет желания выходить сегодня вечером из дома!

В отличие от Хоакина она твердо знала, что означает дата, жирно обведенная в календаре. И вряд ли ее можно было считать достойным поводом для торжества.

— Я приготовила паэлью, — сообщила Кассандра.

— Я люблю паэлью, — отозвался Хоакин, успокоившись после очередного припадка ярости.

— И если мы уже не ждем Района, то не лучше ли накрыть стол снаружи у бассейна?

— Пожалуй, — кротко отозвался Хоакин.

— Могу я попросить, чтобы ты сделал это, пока я позвоню твоему брату? — осторожно спросила женщина.

— Не беспокойся, я обо всем позабочусь, — твердо произнес он и взялся за дело.

Кассандра вздохнула с облегчением.

— Надо же, ты отлично постаралась! — похвалил Хоакин, закончив переносить изысканные блюда из кухни на площадку возле бассейна.

— Делаю, что могу, — скромно отозвалась женщина. — Ты примешь душ перед ужином или после?

— Если не возражаешь, прямо сейчас. Не желаешь присоединиться ко мне?

— Нет. Сегодня я берусь утолить только твой гастрономический голод, — улыбнулась в ответ Кассандра.

— Я должен был хотя бы спросить, — смиренно отозвался он.

— Так иди же, наконец, в душ. Чего медлишь?

— Уже иду. — Хоакин задержался на пороге и искушающе поглядел на Кассандру, но та была тверда и сама удивлялась собственной твердости.

Хоакин, чистый и свежий, предстал перед Кассандрой с обнаженным, чуть блестящим от влаги торсом. Он сиял и благоухал, поражая атлетическими красотами. А как еще он мог склонить любящую женщину к чувственной открытости? Ведь именно такая стояла перед ним цель. Не сумев смягчить ее душевными беседами, Хоакин прицельно ударил по женскому подсознанию. Загорелый и стройный, он не мог остаться не оцененным.

— Ух! — невольно выдала Кассандра. Хоакин вопросительно изогнул брови, словно

не догадываясь, чем вызван этот возглас.

— Но его экспромт удался, и он это знал. Теперь оставалось довести дело до конца. Не сгубить хорошее начало очередным неконтролируемым поступком.

Хоакину предстояло снова завоевать собственную женщину. И ему нравилась эта задача.

— Привет! — обнадеживающе улыбнувшись, сказала Кассандра.

— Привет! — понимающе отозвался Хоакин.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Он желал этого давно, с того самого момента, как очнулся на больничной койке.

Хоакин смотрел на Кассандру сквозь багровый туман, застлавший его глаза. Виски пульсировали от напряжения, и не только виски. Более недели он не имел возможности выплеснуть это напряжение. А неделя была сроком невероятно долгим для необузданного нрава Хоакина Алколара.

Итак, Хоакин настойчиво приближал этот час. Его томило желание, а объект был рядом. Кассандра была приветлива, казалась такой теплой и мягкой, такой кроткой и податливой… А он изголодался и находился на грани чувственного обморока или безумия, что было ближе к действительности.

Время бесед и выяснений прошло. И теперь не имело значения, что стоит за тем или иным поступком каждого из них. Остальное переставало иметь значение, когда Хоакин Алколар был обуреваем страстным желанием. И.на это свойство не смогло повлиять даже такое чрезвычайное событие, как частичная потеря памяти. В этом Хоакин Алколар остался неизменен. Ему и так пришлось пойти на нехарактерные уступки — первую ночь в собственном доме он провел в полном одиночестве. Хотя размышления истекшего дня и подтвердили правильность этого компромисса, но желания вечера готовились пренебречь всеми благоразумными предосторожности. Поэтому он шел в наступление.

Перед ним стояла Кассандра. И ее глаза светились огнем сладострастия. Он не мог заблуждаться: в ее лице он читал восхищение. Да и как могло быть иначе? Ведь не напрасно она жила в его доме.

Его эмоции были обострены. Он чувствовал ее запах, обонял аромат ее плоти, источаемый в моменты крайнего возбуждения. Он безошибочно узнавал этот запах среди миллиона других. И шел на него, как хищник, учуявший испуг своей потенциальной добычи. Оставалось лишь руку протянуть, и Кэсси больше не будет принадлежать себе, лишится воли, разума и выбора.

Хоакин знал это наверняка, поэтому больше не спешил. Он нагнетал напряжение.

Он мысленно взял ее, быстро и жестко. Затем так же мысленно стал играть с ней, томить ее, выуживать ее мольбы и стоны, дразнить ее, медля, испытывая, будоража до крайности… Хоакин решал, как вести любовную игру. От его решения зависело то, как он к ней приблизится, как прикоснется, поцелует, разденет…

В представлениях Хоакина от ее поступков ничего не зависело. Он почитал исключительно своей прерогативой решать, как следует поступить. Он не допускал мысли, что в претворение его планов может вторгнуться посторонняя воля. Его сознание полностью исключало такую возможность.

И это не удивительно. Во-первых, он давно умел нейтрализовывать такой малозначительный фактор, как несовпадающее желание другого человека, во-вторых, если этот фактор все же норовил испортить его удовольствие, то он всегда мог повести себя так круто, что оппоненту мало не казалось. И в этом исходе тоже было свое удовольствие, и немалое. Но в данную минуту Хоакин меньше всего желал заходиться от бешенства. Им всецело владели планы любовные.

А Кассандра была женщиной опытной. И она отлично знала, чего хочет Хоакин. Знала, что он выбрал ее из прочих претенденток за эти белокурые пряди, которые свободно струились по ее плечам, за точеную фигурку, бередившую воображение любого психически и физически здорового мужчины. Он выбрал ее, не за протестные выступления и независимость. Да и она присмотрела в нем отнюдь не мягкотелость…

— Итак, привет, — сумрачно подытожил Хоакин, медленно приближаясь.

— Привет, — повторила женщина.

Хоакин остановился, не дойдя до нее метра полтора, и сделал ленивое приглашающее движение рукой, как бы призывая Кассандру добровольно кинуться к нему на шею. Жест, невзирая на всю его вальяжность, казался безапелляционным.

Но Кассандра не спешила принять его приглашение, она продолжала стоять па месте, внимательно и взволнованно наблюдая за Хоакином.

— Кассандра, — слегка разочарованно проговорил он.

Ее лицо стало тревожным.

Хоакин был вынужден приблизиться к женщине вплотную и почти по-братски обнять ее — ему вдруг показалось, что Кассандра вот-вот заплачет.

— Хоакин, — растроганно пролепетала она.

Хоакин умел из всего извлекать плюсы. Безошибочно ощутив ее беспомощность, он легко поднял женщину и понес.

— Кэсси… — нежно промурлыкал он, положив Кассандру на постель.

Он решительно распечатал поцелуем ее губы. Не нужно было быть ясновидцем, чтобы понять, как ей это понравилось.

Хоакин призвал себя проявить всю возможную нежность. Он не сомневался, что ему подвластно все, по крайней мере, в границах этой спальни он властелин…

— Хоакин, как же долго я этого ждала, — прошептала Кассандра.

— Я дольше, — хрипло заверил Хоакин, не спеша приступать к новым ласкам. — Я скучал по твоим уютным бухточкам. Слонялся как бездомный. А ты, жестокая, меня изводила, — пожаловался мужчина.

— Прости, сокровище, — искренне повинилась Кассандра.

— Я даже не предполагал, что дома так тепло и приятно, — проговорил он, вновь начиная ласкать ее.

— Добро пожаловать, — отозвалась Кассандра, с блаженной улыбкой на устах.

— Казалось, околею, если ты меня не пустишь.

— Знаю, знаю, милый, — горячо бормотала она, крепко обняв любимого.

По какой-то неясной для женщины причине Хоакин против обыкновения повел себя очень трепетно, действовал плавно и осторожно, чего прежде с ним не случалось.

Поначалу ей чего-то недоставало, ибо он приучил ее к напору, к страсти на грани изуверства, к тяжелому труду в постели, к мучительному достижению катарсиса. А потом распробовала и поймала себя на мысли, что и это хорошо.

Кассандра расслабилась и наслаждалась, пока Хоакин бороздил бескрайний океан чувственных ощущений и открывал экзотические острова. В итоге она полностью растворилась в знойном парящем облаке, затем рассыпалась ливневым потоком…

Как чудом спасшиеся после шторма, они лежали, каждый на своем берегу большой и влажной постели. Не только у Хоакина обнаружились провалы в памяти — Кассандра с трудом припоминала собственное имя. Она бы предпочла остаться частью любимого, но приходилось возвращаться к сознанию себя.

Женщина распахнула глаза и, увидев, что комната ходит ходуном, закрыла их опять. В голове распространилась замечательная пустота и безразличие к себе. Ее переполняло чувство

лежащему рядом мужчине. В этом чувстве была и благодарность, и нежность, и восхищение, а поскольку он сотворил чудо, она готова была вознести его на любую высоту.

Хоакин тоже знал, что сотворил чудо. Но он был более озабочен, чем его женщина, не понимая, почему все показалось ему таким новым. Он не мог допустить мысли, что прежде делал это иначе. Зачем иначе? На этот вопрос он не знал ответа.

И все в Кассандре ему показалось странно новым. Не то чтобы он помнил их ночи, но был совершенно уверен в том, что знает о ней все, что касается интимных подробностей. Хоакин никогда не задавался вопросом, что она чувствует, когда он властвует над ее телом. Ему было достаточно ответного порыва. Теперь же он ощущал каждый оттенок, каждое еле уловимое волнение ее существа. Он словно проник под ее кожу.

— Ты плачешь, милая? — спросил Хоакин, склонившись над лицом Кассандры. Он жарко поцеловал ее в дрожащие губы. — Кэсси, что случилось? Откуда эти слезы? Как их понимать? — обеспокоенно вопрошал Хоакин.

— Счастье… — пролепетала женщина.

— Счастье? — неуверенно переспросил он.

— Да, счастье, — подтвердила Кассандра, всхлипнув, и, обняв Хоакина за шею, осыпала его лицо поцелуями.

— Не задуши, — ласково попросил ее Хоакин. — Ты, наверное, очень хочешь есть? — предположил он, попытавшись встать с постели.

— Я не голодна, — проговорила она, не позволив ему освободиться от ее объятий.

— А целуешься так, будто хочешь съесть живьем, — пошутил он.

— Хоакин! — взволнованно позвала его Кассандра.

— Что, милая? — мимоходом откликнулся он, поднимая с пола одежду. — Надень вот это, — сказал он тоном, не допускающим возражений, и кинул ей тунику, ту самую, коротенькую, которую надевала Кассандра в тот злополучный день своего бегства.

— Почему? — спросила его женщина, озадаченно глядя на маленький кусок шелковой ткани.

— Хочешь ужинать голышом? Я не возражаю, — игриво проговорил Хоакин..

— Нет. Почему ты хочешь, чтобы я надела именно это? — жаждала она объяснений.

— Странный вопрос, — отозвался он. — Так ты идешь или будешь размышлять?

— Хоакин…

— Да что с тобой?! — начал он терять терпение. — Одевайся и идем! — выпалил он, и Кассандра была вынуждена подчиниться.

Он взял ее за запястье и повел по темному коридору.

— Куда ты меня ведешь? — заволновалась Кассандра.

— Минутку терпения. Сама все вскоре поймешь.

— Но…

— Замолчи! — распорядился хозяин.

— Хоакин, — вновь раздался ее слабенький голосок, когда он распахнул входную дверь. — Я не одета для прогулок.

— Мне нравится, когда ты не одета. А на прогулку мы все-таки пойдем, — проговорил он и насильно вытянул Кассандру за руку из дома.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Пожалуйста, не делай этого. Прошу тебя, остановись, — молила его упирающаяся Кассандра.

Хоакин вдруг ясно почувствовал ее страх. Он повернулся и взглянул в лицо женщины. Странное желание возобладало в нем. Хоакину захотелось, чтобы она изобличила перед ним все свои страхи и волнения, которые старательно скрывала от него со дня выписки. Поэтому он хладнокровно продолжил тянуть ее наружу. Ее крики и сопротивление показались ему лишним свидетельством того, что она от него что-то скрывает. И он вознамерился выяснить, что именно.

— Нет! — кричала Кассандра. — Не пойду!

— Что «нет»? Почему «нет»? Не понимаю… — насмешливо проговорил мужчина.

— Я не могу!

— Не можешь — что?

Хоакин внимательно всмотрелся в Кассандру. Она была поразительно бледна. Тогда он притянул женщину к себе и обнял, зажав ладонями ее бедра.

— Кэсси, — промурлыкал он, влажно выдыхая ей в ухо. — Кэсси… Тихо, спокойно… Чего ты не можешь? Я хочу знать, что тебя пугает. Я хочу защитить тебя. Ты мне веришь? Или, может быть, ты меня боишься? Отвечай, — нашептывал он, теребя ее обнаженные ягодицы, отчего она вздрагивала, как раненая, испуская стоны.

Над их головами черная тень стремительно рассекла воздух, и Кассандра пронзительно вскрикнула.

— Летучие мыши, — успокаивающе проговорил Хоакин, прижимая ее к своей груди.

— Не люблю их, — пролепетала Кассандра.

— Никто их не любит. А им плевать. Летают себе, — произнес он, гладя ее по спине. — Только не говори, что ты их боишься.

— Только их крик. Кровь застывает в жилах.

— Тогда позволь мне ее разогнать. Пока ты со мной, тебе не замерзнуть, — заверил ее мужчина. — Ответь, что тебя действительно тревожит? Ведь не мыши же? Известно ли тебе, что, когда был мальчишкой, я изловил одного такого призрака ночи?

— Правда?

— Да, и готов повторить, — твердо произнес Хоакин Алколар.

— И что ты с ней сделал? — заинтересованно спросила Кассандра.

— Съел, — рявкнул он ей в лицо и захохотал. Уверенности это Кассандре не прибавило.

— Сама посуди, мне ли их бояться? Я сам ночной зверь. На свету моя жизнь не столь интересна, как под покровом ночи… Ты пойдешь за мной! — решительно сказал Хоакин и повел женщину в сад.

— Куда? — спросила Кассандра.

— На край света! — объявил он. — Или надеешься найти для этих целей более подходящего мужчину?

— Уже нашла, — выдала Кассандра от неожиданности.

— Надеюсь, это я? — спросил, ухмыльнувшись, Хоакин. — Если да, то польщен.

— Что все это значит?

— Я намерен защитить тебя от летучих мышей, Кассандра, — сказал он, остановившись и стиснув ее в своих объятьях до боли.

— Отпусти. Прошу тебя, отпусти!..

— А ты согласишься выйти за меня? Соглашайся, и я обещаю, что в твоей жизни не будет никаких летучих мышей и саблезубых тигров — только маленькие белые пушистые кролики с вислыми ушками и влажными носиками. Соглашайся! — агитировал ее Хоакин Алколар.

— Замуж? — удивленно воскликнула Кассандра, словно слышала о замужестве впервые.

— Разве я нелепо выразился?

— Но ты еще недавно не допускал такой возможности… Ты сам говорил, что никаких обязательств и уз. Утверждал, что брак пошл и скучен. Что для счастья нужно быть свободным, балансировать на грани дозволенного, а не влезать в кабалу, смиряясь с отмирающими условностями, — процитировала выдержки из его недавней проповеди Кассандра.

— Я так говорил? — удивился Хоакин.

— Да. Твои слова, — подтвердила она.

— Какой вольнодумец! — не без удовольствия отметил Хоакин. — И что же, ты со мной соглашалась?

— Вынуждена была, — призналась Кассандра.

— Но не разделяла этого мнения, — предположил Хоакин.

— Женское мнение должно отличаться от мужского, — парировала Кассандра.

— И все же вернемся к моему предложению. Я не слышал твоего ответа, — напомнил ей Хоакин Алколар.

— А ты этого хочешь? — недоверчиво спросила Кассандра.

— Ну, учитывая, что именно я тебе это предложил, следует сделать вывод, что да, пожалуй, я этого хочу. Или у тебя есть обоснованные сомнения на этот счет? — переадресовал он вопрос.

— Насколько ты искренен со мной сейчас? — запинаясь, спросила его Кассандра.

— Более искренним я никогда не был, — серьезно ответил он. — И я действительно хочу этого. Искренне желаю видеть тебя своей женой. Можешь мне верить.

— Я… Я не знаю, что сказать, — замялась женщина.

— Уверен, что знаешь, Кэсси, — твердо проговорил он, заглянув в голубые глаза, которые в темноте своим сиянием походили на лунный камень.

Он взял ее за руку и повел вглубь сада.

Кассандра еще никогда не видела сад в такую таинственную пору. Дымный полусвет, шепчущая синева кругом, приглушенные голоса ночи, ароматы спящих цветов, эфемерные тени… Женщина затаила дыхание, оказавшись в эпицентре замедленного ночного движения.

Хоакин зажал обе ее кисти в своих ладонях и, продолжая пристально вглядываться в глаза, проговорил:

— Позволь мне рассказать тебе кое-что о своем семействе. Об отце, о Районе, об Алексе.

Кассандра медленно склонила голову, затем снова выпрямилась. Хоакин увидел лицо, исполненное настороженного любопытства. Он продолжил:

— Тебе известно, что оба мои брата являются таковыми лишь наполовину, ибо матери у нас разные?

— Мне это известно, — подтвердила Кассандра.

— Мне было пятнадцать, когда я узнал, что у меня есть сводный брат Рамон, вместе с этим пришло осознание того факта, что мой отец не был верен моей матери. И это были не разовые измены — он просто никогда не считал нужным ограничивать круг интимного общения. Через некоторое время мне стало известно, что у меня есть еще один единокровный брат, но уже от другой женщины. И оба они родились много позже его вступления в "брак. Отец получал любую женщину, которую хотел. Это как спорт — склонить понравившуюся женщину к близости соответствует попаданию в десятку. Должно быть, мой отец — человек чрезвычайно азартный. Кроме того, ему было мало осознания того факта, что перед его желанием ли, напором ли, статью ли, деньгами или влиянием не может устоять ни одна женщина. Нет, этого оказалось недостаточно. Он всякий раз стяжал дополнительные подтверждения. Как хорек, которому нужна только одна курица, но для этого он готов извести весь курятник. Я не знаю, как квалифицировать подобное мужское желание. Впрочем, и сам им частенько страдаю… — Он замолчал, в задумчивости посмотрев в сторону.

— Почему ты мне все это рассказываешь? — отважилась спросить Кассандра.

— А ведь я до того рокового момента думал, что у меня идеальная семья, — продолжал Хоакин, словно не слыша. — Сверстники часто пеняли на своих родителей. Я же, наоборот, гордился ими. Они почти не ссорились, никогда не повышали друг на друга голос. У них были общие интересы и увлечения. Им не было скучно друг с другом. Казалось, ничто не может их друг от друга отвратить. «В любви и согласии» — это словно сказано про моих родителей, так до поры думал я. И стремился во всем походить на своего отца. Он был моим кумиром, — с нескрываемой горечью произнес Хоакин.

— Так и должно быть. Не стоит жалеть об этом. Ты многого достиг, следуя по его стопам, — старалась ободрить его Кассандра. — Любовь к виноградникам пришла к тебе от него. Не перечеркивай лучшее в ваших отношениях. Никто не безгрешен.

— О, да. Моя мать тоже старалась проявить понимание и терпимость. Но предательство, как на него ни посмотри, останется предательством. А когда ты в храме с благословления святого отца приносишь клятву верности без намерения ее соблюдать — это уже становится не банальным предательством, а преступлением.

— Не суди, — тихо одернула его Кассандра.

— И ты права, — кивнул он. — Невзирая на все попытки не походить на своего папу, которые я предпринимал с пятнадцати лет, я становился все более и более похожим на него. Но много хуже. Потому что я не был безвольной игрушкой своего порока, а, напротив, щедро снабдил его правилами и ритуалами, догмами и постулатами. Никакого обмана и предательства, только искренность и открытость. Новая женщина каждый год. Почему год? Не знаю. Думал, что за год любая успеет надоесть. Лишь бы не до смертного часа. Потому что постоянство — это скучно. Верность противоречит мужской природе. Я был уверен в этом. Преданность — это старомодно.

— А теперь?..

— У меня был шанс убедиться в твоей преданности. Мне хватило ума понять, что преданность — это сила. И я спросил себя, способен ли я на такое? А если не способен, не означает ли это, что я слаб?

— И каков ответ?

— Не знаю, милая, не знаю. Я еще не испытал себя.

— Понятно, — проговорила Кассандра и тяжело вздохнула.

Теперь уже она задумчиво смотрела в сторону.

— Ты бы не сказала этот таким тоном, если бы знала, что именно я пытаюсь тебе сказать, — упрекнул ее за скептицизм мужчина.

— Тогда говори.

— Минуточку. — Он взял паузу и перевел дыхание. — Случилось нечто, после чего я окончательно понял, что я не такой, как мой отец. И для того, чтобы отличаться от него, вовсе не обязательно прилагать к этому какие-то немыслимые усилия. Просто надо слушать свое сердце, ну и свою женщину… Если она, конечно, права, — шутливо добавил Хоакин Алколар. — Я хочу сохранить эти отношения, Кэсси. Я нуждаюсь в переменах. И прошу тебя помочь мне в этом.

Как по волшебству, на его ладони появилась бархатная коробочка. О ее содержимом Кассандра могла догадаться из всего вышесказанного, но это не умалило блеска, вспыхнувшего в ее глазах. Этот блеск сделался ярче, когда открылась крышечка и показалось золотое кольцо с внушительным бриллиантом, в котором купался лунный свет.

— Хоакин! — воскликнула Кассандра и всплеснула руками. — Как красиво! — не удержалась она от похвалы, сгорая от желания надеть на палец это сокровище.

— Кассандра, ты выйдешь за меня замуж? — требовательно спросил Хоакин. — Ты принимаешь мое предложение, в знак чего я готов немедленно надеть на твой славный пальчик это кольцо? Ты позволишь донимать тебя своим обожанием вечно? Главное, ответь, любимая, веришь ли ты мне? — нежно завершил испанец.

— Верю, любимый, — заставила себя прошептать Кассандра.

Женщина не поверила ни единому его слову. Она слишком хорошо знала, кто такой Хоакин Алколар. Очень умный и при этом феноменально изворотливый человек. Он мог безошибочно сыграть любую роль, какая бы маска ни украшала его волевое лицо. Но Кассандра всегда безоговорочно принимала правила его игры. И если в этот миг он делал ей предложение, обставив все именно таким образом, ей оставалось лишь смириться со своей участью.

Кассандра позволила надеть кольцо на свой «славный» пальчик и поднесла кисть ближе к лицу, зачарованно наблюдая игру света на гранях камня,

Она могла принять его предложение и тогда, когда он сделал его в квартире Рамона. Именно для этого она и бросилась догонять Хоакина, невольно став причиной его падения на мокрой брусчатке.

Но то, как он изощрился сделать предложение в этот раз, устраивало ее много больше. Теперь ее женское честолюбие было полностью удовлетворено.

— Ты не сказала «да, я согласна стать твоей женой, Хоакин». Скажи это, — подсказал он Кассандре.

— Я… — бодро начала она, но тотчас оборвала себя.

Она еще раз посмотрела на кольцо и передала его обратно Хоакину, с сожалением сняв со «славного» пальчика.

— Что это значит? — хмуро спросил он, отказываясь принять кольцо назад.

— Я не выйду за тебя, любимый. Не могу.

— Но ты же знаешь, что это не пустые слова! Ты знаешь, как я к тебе отношусь! Тебе хорошо известно, что для меня значит твоя любовь! — восклицал Хоакин Алколар, предложением которого вторично пренебрегла одна и та же женщина. Та, которая, как он всегда полагал телом, сердцем и душой, всецело принадлежит ему.

— Знаю ли? — тихо спросила Кассандра. — Как я могу знать это, Хоакин? Ты никогда не давал мне понять, кем я для тебя являюсь.

— Но пять минут назад я все тебе сказал!

— Ты много говорил о своей семье, затем о себе. Всё это мне и так было известно. Но я по-прежнему не знаю, кто я для тебя. Удобная любовница? Незаметная домохозяйка? Терпеливая сиделка? Кто?

— Но мы были вместе весь этот год! Что ты чувствовала?

— Только то, что я пропадаю, что мне нет спасения от моей любви. А ведь я так хотела вырваться! — честно призналась она.

— И поэтому ты мне отказываешь теперь, когда я нашел самое правильное решение? — разочарованно произнес Хоакин.

— Да, отказываю. И не проси меня больше. Я не могу уйти от тебя по доброй воле, но и соглашаться на брак не должна. Знаю это твердо.

— Это значит, что ты мне не веришь, — горестно подытожил мужчина.

— Увы.

— Я не могу принять такой ответ, — резко отозвался он. — Не думай, что я потерплю отказ.

— Ты намерен принудить меня силой? Но зачем?

— Никогда не понуждал женщин силой. И теперь не стану. Я просто намерен добиться твоего согласия, Кэсси, — прояснил он свою угрозу.

— А если у меня тоже есть принципы?

— К черту принципы! — рявкнул он. — Да и о каких принципах вообще может идти речь? Ты примешь мое предложение. У тебя просто выбора другого не будет, — почти кричал Хоакин Алколар, свято верующий в свою мужскую неотразимость.

Он уже завладел губами своей женщины, когда та, оттолкнув его от себя, возмутилась:

— Не будет другого выбора? Что ты хочешь этим сказать? Полагаешь, если ты полчаса снисходишь до моей персоны, уподобляясь рыцарю, я размякну и соглашусь на все, о чем ты только меня ни попросишь?! Нет, нет и еще раз нет! Нет, если ты глухой! — прокричала она что было мочи. — Я не верю твоим притворствам. Если ты пытаешься всех убедить в том, что изменился после падения, то меня этими фокусами не проведешь. За год я успела изучить тебя и знаю, что ты на многое способен ради достижения своей цели. Сейчас тебе для чего-то нужно, чтобы я согласилась стать твоей женой. И ты решил прикинуться паинькой. Но для меня это шито белыми нитками. Но если ты действительно потерял память, во что я тоже верю с трудом, то ты очень пожалеешь, что сделал мне предложение, когда она к тебе вернется. Поэтому в твоих же интересах я вынуждена отказать тебе, Хоакин. Прими этот ответ как окончательный.

— Нет! — обрубил он. — Я люблю тебя. А чувства от памяти не зависят. И я не стану ни о чем жалеть. Ручаюсь, любимая! Надень кольцо.

— Нет, Хоакин. Не убеждай. Ты хотел услышать мой ответ — он тебе известен. Больше мне сказать нечего… И, думаю, после этого разговора нам лучше расстаться, — тихо добавила Кассандра.

— Сейчас? — удивился он ее поспешности.

— Да, сейчас. А когда же? — сказала она и поспешным шагом направилась к дому, покачивая бедрами:

Хоакин на мгновение отвлекся, но, быстро опомнившись, окликнул ее:

— Однажды моя память, может быть, действительно вернется. Тогда-то я вновь попрошу тебя стать моей женой.

— Тогда? Боюсь, тогда все станет иным для нас обоих. Потому что я буду очень стараться, чтобы забыть тебя. Когда твоя память вернется и ты все еще будешь настаивать, возможно, я и выслушаю тебя, но сомневаюсь, что мой ответ изменится, — рассудительно произнесла Кассандра.

— В любом случае, ты должна знать, что я не порываю с тобой, — предупредил ее испанец. — И не отпускаю тебя, Кэсси, — нежно добавил он.

— Но эта ночь для нас обоих закончилась, — твердо произнесла она. — Я очень устала, ты тоже устал. Я иду спать, Хоакин. Спокойной ночи… И не забывай о врачебных предписаниях, если действительно хочешь, чтобы память вернулась к тебе однажды.

— Хорошее напутствие, — смиренно произнес он и жестом отпустил Кассандру.

Она ушла, а он еще ненадолго остался в тишине сада.

Хоакин не считал, что все кончено, лишь не мог понять, где совершил ошибку. Да, с этой женщиной придется повозиться!

Она до самозабвения любила его, безоговорочно подстраивала свою жизнь и судьбу под его нужды, но при этом отказывалась принять в дар это кольцо и заверения в любви.

Ее намерения уйти он опасался не более чем вечернего захода солнца, зная, что на следующее утро оно вновь появится на горизонте в урочный час. Но неужели ей приятнее быть бесправной любовницей, чем законной женой? Это в его голове не укладывалось.

Ее отказ виделся Хоакину нелепым. Ему предстояло разрешить этот парадокс. Следовало открыть глаза несознательной женщине, разъяснить все плюсы и минусы супружеского статуса, посулить что-то… Ему казалось, что женщина всегда готова стать женой своего мужчины, вся сложность кроется в степени зрелости потенциального мужа. А уж если мужчина вполне созрел для брака, то женщина должна безоговорочно принять его решение создать семью. Иного не дано.

Хоакин постановил приступить к решению этой каверзной задачи. У него был предлог не отпускать пока Кассандру. Он ожидал отложенную встречу с британскими оптовиками, на которой Кассандра, согласно предварительному договору, должна была играть роль его переводчицы. Так он мог еще некоторое время держать ее при себе.

Но проигрывать Хоакин Алколар не собирался…

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Кассандра просыпалась с трудом. Не всегда, а только в тех случаях, когда день был отравлен каким-либо происшествием. От этого и видения были дикими и голова мутная.

Ее сон был глубок, глубок, как колодец, в который она свалилась, как только голова коснулась подушки. И, возможно, долго бы еще проспала, если бы солнце не ударило по глазам.

Женщина поморщилась, повернувшись на другой бок.

Кассандра знала, что первая мысль после каждого ее утреннего пробуждения уже целый год была о Хоакине. Был ли он с ней рядом или не был, хотела ли она этого или не хотела. Но он был не только первой и последней ее мыслью, но также героем каждого ее сна. Она не изменяла ему ни при свете дня, ни в беспамятстве сна, ни в мыслях, ни в реальности. Таковой была ее судьба.

Знала ли она, почему отказывается от замужества?

Она знала, что бессилие ввергло ее в такую зависимость. Знала, что стала жертвой необуздываемого влечения к нему. Знала, что должна побороть эту слабость. А согласие стать его женой означало бы поражение в этой борьбе.

Кассандра не могла не осознавать того, насколько она голодна. Ей так и не удалось поужинать, вместо завтрака был ранний ленч, так что она ничего не ела почти двадцать четыре часа. А это означало необходимость встать, одеться, пойти на кухню. Но ее апатия готова была перекрыть собой даже острый голод. Женщина все же заставила себя подняться, хотя очень не хотелось этого делать.

— Что тебе приготовить на завтрак, дорогая? — весело и буднично обратился к ней Хоакин Алколар, который словно специально дожидался се на кухне.

— Я не знаю, — мрачно ответила ему Кассандра. Она была намеренно холодна с ним, но не от безразличия, а совсем наоборот.

Кассандра избегала встречаться с ним взглядом, ибо знала, насколько непрочна ее независимость.

— Не знаешь, что бы ты хотела на завтрак? — переспросил Хоакин, полагая таким образом склонить Кассандру к более многословным объяснениям.

Но она промолчала, бесцельно обводя глазами полки холодильника.

— Может быть, я могу тебе что-то посоветовать? — вновь вызвался Он.

Кассандра воздержалась от ответа, но вдруг красноречиво поморщилась, глядя на содержимое холодильника. Через секунду женщина с отвращением захлопнула дверцу.

Хоакин настороженно посмотрел на нее, задумался, после чего на свой страх и риск спросил:

— Не настало ли время поинтересоваться, чьего ребенка носишь? Моего или расторопного братца Рамона?

— Значит, и заблуждения вспоминаются, а не только факты? — недовольно осведомилась Кассандра.

— А ты, по всей видимости, не желала того, чтобы я вспомнил, — холодно предположил Хоакин. — Я же наконец могу сказать, что от амнезии не осталось и следа.

— С чем тебя и поздравляю, — раздраженно парировала Кассандра.

После ночного разговора ей представлялось нелепым бояться его подозрений, гипотез, мнимых воспоминаний. Долгие дни тревожных ожиданий подавили остроту ее ощущений. Она была реально безразлична к его вспышкам. Кассандра твердо полагала, что прошедшей ночью их отношения преодолели точку необратимости. Было сказано слишком многое, что невозможно было игнорировать. Было сказано лишнее, чего не следовало говорить людям, уповающим на лучший итог.

— Значит, вот так? — оскорбленно отозвался он на ее слова. — Спасибо. Еще несколько минут назад я полагал, что это наше общее достижение. Похоже, я ошибался.

— Перестань приписывать моим словам ложный смысл, — резко бросила Кассандра и в упор посмотрела на него. — Я поздравила тебя, потому что ты справился со своей проблемой, никакого другого значения своим словам я не придавала. И перестань запугивать меня. Я уже не помню, чего боялась прежде. Сейчас я этого не боюсь, — отчетливо проговорила она и опустила глаза. — Я очень рада, что ты думаешь, будто память к тебе вернулась. Эта уверенность позволит тебе на собственное усмотрение толковать мнимые факты. Но я не собираюсь ни подтверждать их, ни опровергать, поскольку это не имеет смысла. Если бы к тебе в самом деле вернулась память, то ты бы без труда вспомнил, что на первое твое подозрение в измене с Рамоном я ответила возражением. Но ты предпочитаешь держаться своей версии событии. Поэтому и не требуй от меня реакции на эти наветы.

— Я не подозреваю тебя в измене, мне лишь интересно, чьего ребенка ты мне всучишь? — отплатил ей за резкость Хоакин.

До этой минуты Кассандра вообще не рассматривала возможность беременности, тем более беременности от Района, поскольку для этого не было абсолютно никаких оснований. Все намеки Хоакина она отнесла на счет его дурного характера и склонности к несостоятельным подозрениям и обвинениям. Свое же отвращение к продуктам питания Кассандра объясняла сильным нервным напряжением, а отнюдь не физиологической реакцией.

— Ты мелешь чушь, и сам это знаешь, — подвела она черту.

— Знаю ли? Уверен, что знаю обратное, — отразил Хоакин.

— Интересно, — нехотя отозвалась Кассандра.

— С кем ты была всю ту неделю, что я тебя разыскивал, обзванивая всех и каждого из твоего прежнего круга общения? Ты была с моим братцем. И, полагаю, была с ним очень любезна. Поэтому-то ты и ждала его вчера к нам на ужин, потому-то и отказалась выйти за меня. Что скажешь?

— Мне ничего об этом не известно. Какие черти трудятся в твоей голове над подобными измышлениями? Мне нечего тебе сказать в связи с твоей проблемой. Но есть доктора, которые тобой с радостью займутся, — саркастически проговорила женщина.

— Святая невинность! Если бы я тебя не знал, то непременно поверил бы. Такая сексуальная крошка, как ты, остается на целую неделю без своего любовника, ее окружает своей заботой его сердобольный и миленький братец, но она остается верна тому, от которого сбежала? Как бы не так! Не верю я в эту сказочку. Но зато верю, что через неделю ты одумалась и, чтобы искупить вину, самоотверженно дневала и ночевала у постели своего любовника, служила ему сиделкой и нянечкой, уповая на то, что он не вспомнит этот короткий эпизод. Но я не только вспомнил, но также имел счастье наблюдать первые симптомы твоей беременности. Так что не требуй от меня понимания и великодушия. Поступи по совести и сама признайся мне во всем, — презрительно проговорил Хоакин.

— И ты смеешь говорить о совести? — эмоционально укорила его Кассандра. — Меня упрекает в распущенности человек, который не знает смысла слова «нет»! Это просто немыслимо! Всякий раз, когда я пытаюсь ограничить твои сексуальные посягательства, ты все равно умудряешься переламывать меня. И теперь имеешь наглость упрекать меня?

— До сих пор ты не жаловалась. Уверен, тебе даже нравилось, что я изощренно уламываю тебя время от времени. Такие игры в твоем вкусе.

— С тобой — возможно. Но какое тебе удовольствие приплетать к этому брата? Ты можешь подозревать меня в подлости. Но у тебя нет оснований подозревать в этом же Рамона! — возмутилась Кассандра.

— А как же зависть?

— О какой зависти ты говоришь?!

— Скажешь, Рамон не завидует мне? Не завидует тому, что я законный наследник Алколара, в отличие от него? Не завидует моему успеху у женщин?

— Поверь, Хоакин, твоему уродству он не завидует, — спокойным тоном заверила она его. — Твой успех у женщин не более чем мыльный пузырь. Как всякий цельный человек, Рамон стремится к настоящему общению. И он помог мне как друг и брат, а не мужчина, который положил глаз на чужую женщину. И тебе должно быть стыдно оттого, что ты подозреваешь его в такой подлости, — выговорила Хоакину Кассандра. — И убери эту наглую ухмылочку со своего лица, Я не требую от тебя высоких джентльменских порывов. Но не будь хотя бы клеветником! — гневно крикнула женщина.

— Ой, как мне стыдно! — рассмеялся Хоакин. — Но почему-то что-то в тебе заставляет меня забыть о джентльменском поведении.

— Я виновата? — спросила его Кассандра.

— Я тебя не виню. Но ты должна признать это.

— Ничего признавать не собираюсь, — нервно ответила Кассандра, стремительно выпорхнула из кухни и бросилась в свою комнату.

Хоакин нагнал ее.

— Подумываешь о том, чтобы снова уйти?

Учти, если я теперь закрою за тобой дверь, пути назад уже не будет. Это я тебе говорю, Хоакин Алколар!

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Это ты хочешь. И поэтому не считаю нужным задерживать тебя. Уходи. Такой женщине, как ты, нечего делать в моем доме! — гневно кричал Хоакин. — Если позволишь, я даже готов упаковать твои вещи, — издевательски предложил он. — Не ожидала такого исхода?

— От тебя я именно этого и ожидала, в противном случае не ушла бы в тот раз, который ты сейчас вменяешь мне в вину. Я отлично знала, что на исходе этого года ты изобретешь способ выставить меня из своего дома. Потому что ты не в состоянии быть с одним человеком дольше. Таково же твое многолетнее правило?

— Оригинально, — проговорил он, изображая безразличие. — Но теперь у тебя нет причин для такого умозаключения. Еще вчера я предлагал тебе замужество. Но ты отказала мне. Именно ты не желаешь стабильных отношений, как и не хочешь признать, что тебя тянет к Рамону. Вот и ступай к нему, я тебя не задерживаю.

— Ты даже не допускаешь мысли о своей ошибке. А твои ошибки повсюду. Не говоря о недоверии ко мне и брату, ты перестал сознавать себя. Если раньше ты не давал заблуждаться относительно твоих чувств ко мне, то теперь хочешь внушить, будто искренне и трепетно любишь меня, а я, подлая, изменяю тебе с братом. Советую посмотреть на твой календарь, в котором ты собственноручно делал пометки, с наслаждением бередя мне сердце близящимся расставанием. А Рамон тут совершенно ни при чем. Это очевидно для всех, кроме тебя.

— Чудненько… Но почему же это не очевидно для меня?

— Не знаю. Но если ты думаешь, что я вновь побегу за спасением к Району, это не так. Тогда я приняла его помощь, потому что была в полном отчаянии. Решение уйти созрело внезапно, потому что ты не дал мне другого выхода. А Рамон был настолько великодушен, что ничего не требовал взамен. Он сделал все, чтобы разбудить во мне чувство собственного достоинства. Сегодня все обстоит иначе. Мне не нужен костыль чтобы просто уйти из твоей жизни, как ты того и хотел. Уйти навсегда и не напоминать тебе о своем существовании.

— Но если ты не изменяла мне, если тебя ничего не связывает с моим братом, то почему же ты ответила отказом на мое предложение?! — искренне недоумевая, воскликнул Хоакин.

— Да потому что ты никогда не любил меня, не любишь и полюбить не сможешь! Ведь это ясно как день. И я не желаю больше заблуждаться. Весь этот год я верила, что скорбная доля отверженной минует меня. Делала все, чтобы ты только был доволен мною. Уступала во всем, подчинялась безоговорочно. И все для того, чтобы быть изгнанной в урочный день по той лишь причине, что ты придумал себе правило одного года. Любящий человек так себя не ведет!

— К сожалению, я Алколар, — тихо напомнил Хоакин.

— К сожалению, это правда…

— И все же я не верю тебе, Кассандра. Ты меня не убедила.

— Твои проблемы, — коротко бросила она.

— Ты остаешься со мной в больнице, приезжаешь сюда… Почему? На что ты рассчитываешь?

— Ни на что. Тебе нужна была помощь, и я готова была оказать тебе ее.

— Какая жертвенность! — насмешливо воскликнул мужчина. — И все же, чьего ребенка ты носишь? Моего или Рамона?

— Ты глух, ты слеп, ты бездушен! Не все ли тебе равно? Если бы ты хотел это знать, то расслышал бы мой ответ! С тех пор, как мы повстречались, моя жизнь замкнулась на тебе! — в отчаянии вскричала Кассандра. — Ты был единственной моей мыслью, моей болью. Я верила, что ты моя судьба! Я смирилась с этим, невзирая на ту боль, что ты мне причинял своим безразличием. Потому что никого и никогда я так не любила и вряд ли смогу полюбить!

— И поэтому ты отказываешься стать моей женой? Нелогично, Кэсси, — упрекнул ее Хоакин Алколар.

— А я и не стремлюсь казаться логичной. Я просто не хочу заполучить тебя любой ценой. Брак стоит того, чтобы подойти к нему со всей ответственностью. Исходя из этого старомодного представления, я и дала тебя отказ, — объявила Кассандра.

— А что, если этот ребенок от меня? — не унимался Хоакин Алколар.

— А с чего ты вдруг решил, что я беременна? — недоуменно развела руками Кассандра.

— Видела бы ты свое позеленевшее лицо, когда заглянула в холодильник. Как брезгливо сморщился твой нос! — воскликнул он.

— И это позволяет тебе с такой уверенностью утверждать, что я ношу ребенка?! — рассмеялась Кассандра. — Вот уж не предполагала, что Хоакин Алколар еще и квалифицированный диагност! И это ко всем твоим бесспорным и многочисленным талантам!..

— Я говорю серьезно! — окриком прервал ее Хоакин. — Ты меня любишь, ты не изменяла мне, ты носишь моего ребенка и при всем этом отказываешься стать моей женой! Почему, Кэсси?!

— Потому что я слишком сильно люблю тебя. Так сильно, что мне становится страшно от этого. Если я соглашусь быть твоей «пока смерть не разлучит нас», от меня ничего неостанется. Ты же непременно станешь злоупотреблять моим чувством куда более дерзко, чем делал это прежде. Я не хочу сойти с ума от любви к тебе! — обессилев от пререканий, созналась женщина.

— Но почему ты отказываешься верить, что это чувство взаимно? Разве так трудно принять мое предложение как самое откровенное признание любви? Неужели не понятно, что я не могу отпустить тебя к Рамону или к кому бы то ни было?

— Просто в тебе говорит ревность, уязвленное чувство собственника, но отнюдь не любовь, — горестно произнесла Кассандра.

— Я отвечаю за свои слова, Кэсси. Если я говорю, что люблю, значит, мне можно верить, — заявил ей мужчина.

— Ты делаешь это, перемежая свои признания оскорблениями. Так чему я должна верить? Твоей патологической подозрительности или желанию присвоить меня?

— Ты боишься меня, Кэсси? В этом кроется главная причина твоей неуверенности? Ты боишься, что я не знаю смысла таких слов, как «любовь», «преданность», «семья»? Думаешь, я отнесусь к ним с тем же легкомыслием, что и мой отец? Уверяю тебя, нет. Я сознаю весомость этих понятий, поэтому и не прибегал к ним прежде. Любовь была для меня тем заповедником, в котором я не топтался без надобности. Но у меня появилась ты. И по прошествии года я могу с уверенностью утверждать, что разобрался в себе и своих желаниях настолько, чтобы взять на себя ответственность за признание в любви. И мне очень жаль, что я сделал признание и предложение, которые ты не способна принять. Я же на это надеялся, — с горечью проговорил испанец.

— Мне тоже очень жаль. Ты прав, Хоакин, я действительно опасаюсь тебя. Меня пугают твои вспышки гнева, резкие перепады настроения, твоя эгоцентричность, деспотичность, пренебрежение. Я не в силах изменить это и поэтому вынуждена отступиться. И мне жаль вдвойне, потому что я верила в свою любовь настолько, что жаждала чуда. Но чуда не случилось. Поэтому… оставь меня, я должна собрать свои вещи.

Кассандра подошла к двери и попыталась выпроводить Хоакина из комнаты. Но он перегородил проход и сказал:

— Нет!

— В каком смысле «нет»?

— Я сказал, что ты никуда не уйдешь! Если все, что ты сказала, — правда, я не должен отпускать тебя! — твердо обосновал он свой протест.

— Но ты сам не уверен, правда ли то, что я сказала. Ты не должен останавливать меня. Я вольна делать то, что считаю правильным. В данной ситуации я считаю правильным собрать вещи и уйти. — Кассандра вновь указала на дверь.

— Кэсси, нам нужно взглянуть на положение трезво. Мы оба изрядно погорячились, наговорили друг другу колкостей. Я признаю, что запутался в своих подозрениях, видно, виной тому травма головы…

— Не говори чушь, Хоакин. Ты всегда был таким, — перебила его Кассандра.

— Ты права, но даже это не мешало тебе любить меня. А ведь тогда ты не была беременной и я не, делал тебе предложения. Но я был зол, меня душила ревность. Теперь понимаю, что напрасно. Ты позволишь мне попробовать еще?

— Попробовать что? — осведомилась Кассандра.

— В последний раз прошу тебя выслушать мое предложение. Если и на сей раз ты его отклонишь, я обязуюсь больше тебя не беспокоить, — высказал свою просьбу испанец.

— Обязуешься? — переспросила его Кассандра.

— Обязуюсь!

— Тогда попробуй.

— Я долго боролся с собой. Боялся показать, сколь много ты для меня значишь. Уповал на свое правило одного года, как на спасительный круг. Надеялся развязаться с тобой. Ведь признать любовь — это значит признать зависимость. А я этого боялся и с нетерпением ждал истечения нашего года. Но когда ты сама оставила меня, я вознегодовал. Я искал тебя, чтобы вернуть. И почувствовал жуткую ярость, найдя тебя у Рамона. Все, что мной тогда двигало, — это ревность, бешенство от сознания того, что к тебе прикасался кто-то другой…

— Ты был груб, Хоакин. Ты говорил такое, чего не прощают. Я не понимаю, как можно так порочить человека, которого любишь?! — упрекнула его Кассандра.

— Я был уверен, что ты мне изменила. И… я был в отчаянии. В таком же отчаянии, как и теперь, — признался он.

Ответ не приходил легко, Кассандра разрывалась на части. С одной стороны, она была категорически настроена на разрыв, с другой же стороны, блеснула надежда.

Женщина сознавала себя на распутье. Она всегда относилась к жизни как к риску, к любви как к жертвенности. Кассандра помнила волшебные сказки детства, когда отважная девочка, закалившись во множестве испытаний, слезой могла растопить дьявольский лед на сердце избранника, высвободить его из колдовских пут. И поэтому ее ответ был «да». Она дала его тихо и просто. Она вновь вверила ему свою судьбу.

— Так ты согласна? — не веря своим ушам, переспросил Хоакин.

— Да, — смиренно повторила Кассандра.

Оглавление

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ