Наша маленькая тайна [Пола Льюис] (fb2) читать онлайн

Пола Льюис Наша маленькая тайна

1

Это дело она откладывала, как могла. Тянула и тянула, находила себе неотложные занятия, более насущные проблемы, придумывала отговорки и всевозможные оправдания. Однако настал день, когда она поняла: все, дольше тянуть невозможно. Это надо сделать, закрыть эту страницу и продолжать жить.

Сьюзен открыла дверь в комнату сестры, постояла немного на пороге и, собравшись с духом, вошла. Она не заходила сюда с тех самых пор, как не стало Миранды. Не могла себя заставить. Она с удовольствием переложила бы тяжкую обязанность разбирать вещи умершей на кого-нибудь, но — увы! — такого человека не было. Конечно, Сьюзен могла попросить младшую сестру Минни помочь ей, но, поразмыслив, решила не делать этого — бедняжка так тяжело пережила смерть Миранды…

О том, что ей тоже тяжело, Сьюзен по привычке не подумала. Так уж повелось, что она все и всегда брала на себя, решала проблемы не только свои, но и сестер, помогала им, поддерживала в трудную минуту. Сьюзен тащила этот груз на своих хрупких плечах, но никто и никогда не слышал от нее ни упреков, ни жалоб, ни слова недовольства. В конце концов, Сьюзен сама была виновата в том, что ее использовали как палочку-выручалочку, ничего не отдавая взамен, но ее такое положение дел устраивало, ей и в голову не приходило взбунтоваться, послать всех к черту и начать жить для себя.

А возможно, ее жертвенность была своего рода способом ухода от действительности — ведь когда все силы уходят на заботу о ближнем, то на себя уже времени не остается, верно?

Нет, Сьюзен была вполне довольна и своей жизнью, и своей профессией, но иногда — о, редко, очень редко! — какой-то червячок сомнения начинал точить ее, и тогда она задумывалась: и это все, для чего я рождена на свет? Неужели не найдется ни одного человека, который подставит мне свое крепкое плечо, возьмет на себя часть моих забот, да просто посочувствует и утешит? Однако очень скоро Сьюзен становилось стыдно этих мыслей, и она гнала их прочь. До следующей минуты слабости.

С одеждой и обувью она управилась быстро — сложила все в большие бумажные пакеты, которые вечером должны были забрать сотрудники приюта для бездомных. Гардероб Миранды был довольно скромен — из трех сестер Уэллс самой большой модницей была Минни, Миранда довольствовалась малым, так что все ее носильные вещи уместились в двух пакетах.

Сьюзен знала, что сейчас ей предстоит самое неприятное и трудное — осталось разобрать бумаги сестры. Вздохнув, она подошла к комоду и решительно выдвинула верхний ящик. В дальнем углу лежала цветная фотография. Сьюзен взяла ее в руки. На ней был изображен молодой мужчина, одетый в потертые джинсы и в хлопчатобумажный свитер. Темные вьющиеся волосы, превосходная фигура — все это Сьюзен отметила мимоходом. Ее привлекла блуждающая на губах мужчины веселая, какая-то мальчишеская улыбка и глаза, искрящиеся лукавым весельем.

Рассмотрев фотографию, Сьюзен было отложила ее в сторону, но, повинуясь какой-то неясной мысли, вновь взяла в руки. Было что-то в облике мужчины смутно знакомое, хотя Сьюзен могла поклясться, что не знакома с ним — у нее, школьной учительницы, была профессиональная память на лица. И все же, все же…

Прозрение пришло неожиданно и было столь ошеломляющим, что Сьюзен даже пошатнулась. Ведь это же… Нет-нет, не может быть!

Может, Сьюзен, может, вкрадчиво шепнул ей внутренний голос. Ты посмотри внимательнее: эти глаза, эти волосы, эта улыбка…

Она вглядывалась в снимок, верила и не верила. Дрожащей рукой Сьюзен перевернула фотографию. На обороте размашистым почерком Миранды было начертано всего два слова. Сомнений больше не оставалось. Это…

2

Филип Эмери Мастерсон любил петь — и чем громче, тем лучше. Он любил петь так, чтобы стены и потолок дрожали. Он пел тогда, когда бывал счастлив, а сегодня был как раз отличный день.

Разумеется, было только одно место на всем белом свете, где Филип мог петь в свое удовольствие: ванная в собственном доме. Где-где, а уж здесь-то он мог голосить, сколько душе угодно. Слушатели Филипу Мастерсону не требовались — ведь они, пожалуй, сошлись бы во мнении, что у певца нет ни голоса, ни слуха. Что ж, может, оно и так, зато по части громкости с Филипом вряд ли кто-нибудь мог соревноваться.

Стоя под тугими струями горячей воды, Филип во весь голос распевал одну из своих любимых песен. Ванная была окутана паром настолько, что было трудно дышать, но Филип специально не делал воду холоднее — ему казалось, что пар улучшает акустику.

Если на дворе стояло лето, то частенько, когда Филип подбирался к финалу песни и что есть мочи голосил последние слова, волки отвечали ему воем из леса, который начинался прямо за его домом. Сейчас как раз было лето, поэтому Филип на мгновение умолк, чтобы выяснить, подпоют ли ему волки на этот раз.

Все окна маленького дома Филипа Мастерсона были распахнуты — день выдался жарким, и теперь вечерняя освежающая прохлада вползала в комнаты. Его дом стоял последним на улице, пересекающей небольшой городок Хэвен, графство Уилтшир, поэтому никто не мог слышать оглушительного пения Филипа — ближайшими его соседями были разве что волки.

Однако сейчас звук, который отчетливо услышал Филип в наступившей на мгновение тишине, вовсе не был воем. В дверь кто-то стучал.

Филип сдвинул брови, крайне недовольный тем, что его уединение так грубо прервали. Он решил не открывать дверь. Никто в городке не знал, что он поет, и Филипу вовсе не хотелось, чтобы кто-то вдруг узнал об этом. Хотя… однажды Филип пел кое для кого. Это была песня о любви. При этом воспоминании сердце Филипа болезненно сжалось; он приказал себе немедленно выкинуть из головы эти мысли.

Стук повторился.

Филип выключил воду и схватил полотенце. Хорошего настроения как ни бывало — и все из-за какого-то непрошеного гостя!

Обернув полотенце вокруг бедер, Филип всунул мокрые ноги в шлепанцы. Он сам толком не понимал, что его раздражает больше — то, что он сейчас некстати вспомнил о той песне, или то, что кто-то некстати нарушил его покой? В любом случае, выходя из ванной в противно хлюпающих шлепанцах, Филип посылал неизвестного нарушителя его спокойствия ко всем чертям.

Может, это его ближайший друг Винс, еще один записной холостяк? Филип и Винс составляли что-то вроде клуба, девизом которого было: «Не жениться ни за что и никогда!» — и, как правило, коротали вечера за кружкой-другой пива в местном баре. Если это действительно Винс, завтра к полудню весь Хэвен будет знать о том, что Филип Мастерсон поет в ванной. Не Бог весть какая важная новость, конечно, но в таком маленьком городке, как Хэвен, любая сплетня на вес золота.

Можно попросить Винса никому не рассказывать о том, что он слышал, но это, разумеется, только усугубит ситуацию.

Да, это точно Винс, думал Филип, шлепая по коридору, и вдруг, разглядев очертания силуэта за стеклом входной двери, застыл. Вечернее закатное солнце щедро обливало фигуру на крыльце светом. Это не Винс! Это, несомненно, женщина.

Она стояла спиной к двери — должно быть, собиралась уходить, отчаявшись достучаться, — но все же медлила. На женщине была прямая юбка длиной чуть ниже колена — такие носят деловые женщины. А может, незнакомка и есть, например, агент по недвижимости, или страховой агент, или… Филип перевел взгляд ниже и едва не присвистнул. Деловая женщина, как же! Юбка обрисовывала мельчайшие детали фигуры незнакомки — упругие ягодицы и безупречной формы бедра, а там, где юбка заканчивалась, взору открывались длинные красивые ноги. И, кажется, Филип знал, кому все это принадлежит. Он понял наконец, кто его гостья.

Ее светлые волосы светились в последних лучах заходящего солнца. Кажется, они были собраны в пучок, но Филип все же разглядел, что несколько непослушных прядей выбились из прически и ласкают шею женщины, повинуясь дыханию легкого вечернего ветерка.

Филип облизнул пересохшие вдруг губы. В этот момент он вновь ощутил себя тем человеком, каким был когда-то, много лет назад: тогда он как-то раз даже спел одной женщине песню о любви.

Соберись! — приказал себе Филип. Ты больше не тот глупец, каким был раньше. Он потуже затянул полотенце на бедрах и решительно шагнул к двери.

Теперь, когда Филип понял, кто пожаловал к нему в столь неподходящее время, его охватила ярость.

Шесть лет прошло. Она даже не попрощалась, не оставила записки, не позвонила — никаких объяснений! И теперь вот так запросто вновь хочет ворваться в его жизнь?!

Первым побуждением Филипа было просто захлопнуть дверь перед ее носом и демонстративно запереться на все замки. Однажды он уже поддался чарам Миранды Уэллс и больше попадаться на эту удочку не собирался.

Но вспыхнувшая неконтролируемая ярость и давняя обида толкнули Филипа к двери и вынесли его на крыльцо.

Он сам испугался силы своего гнева, заставившего его совершить столь безрассудный поступок — в мгновение ока позабыв обо всех своих обещаниях самому себе, Филип резко схватил Миранду за плечи, рывком развернул ее к себе и, успев заметить выражение искреннего недоумения на ее лице, запечатлел на ее губах поцелуй.

Это был не просто поцелуй друзей после долгой разлуки. Это был необузданно дикий, почти грубый поцелуй, к которому примешивался горький вкус былой обиды и не проходящей вот уже шесть лет боли от предательства. Сейчас Филип мстил той женщине, что жестоко ранила его сердце шесть лет назад, — но он перенес эту боль и смог остаться самим собой, лишь стал сильнее и тверже.

Миранда вырывалась, изо всех сил пытаясь оттолкнуть его руки, его губы. Филип мстительно порадовался тому, что она слабее и не может противостоять его натиску. Однако это секундное удовлетворение сменилось вдруг неясной тревогой — что-то было не так. Миранда сопротивляется поцелую? Она же всегда обожала такие вот страстные, дикие объятия и постоянно провоцировала его на них! Миранда всегда отдавалась поцелую вся, без остатка, — до крови на прокушенной в порыве страсти губе. Что же с ней произошло?

Погруженный в нахлынувшие воспоминания Филип ослабил хватку, и Миранда немедленно воспользовалась этим. Не теряя времени даром, она высвободилась из объятий Филипа, отступила на шаг и, размахнувшись, со всей силы ударила его сумочкой. Удар пришелся по левой щеке. У Филипа все поплыло перед глазами — ощущение было такое, словно в сумке, помимо обычного дамского барахла, были припрятаны один-два кирпича.

Филип отшатнулся и смерил Миранду гневным взглядом. Взгляд, который он получил в ответ, был еще красноречивее.

— Да как вы посмели! — В ее голосе звенело неподдельное возмущение. Блузка на ней стала мокрой от прикосновения тела Филипа, недавно вышедшего из душа и не успевшего вытереться.

Черт возьми, это действительно была Миранда! Ему ли не помнить это лицо, формой неуловимо напоминающей сердце — высокие скулы, дерзко вздернутый носик и маленький острый подбородок. Даже щеки, слегка тронутые румянцем, были прежними. Конечно же, это она… но…

«Как вы посмели!» — разве Миранда, прежняя Миранда могла так сказать, да еще со скрежещущим металлом в голосе? Вывод прост: женщина, стоящая сейчас перед Филипом, не была Мирандой Уэллс.

Филип пригляделся внимательнее и увидел за длинными полуопущенными ресницами женщины чужие глаза. У Миранды они были голубыми, у незнакомки, стоящей на крыльце его дома, — синие. Гнев и возмущение, которые выражали эти прекрасные глаза, были настоящими, но в глубине их все равно угадывалась мягкость. И губы женщины тоже были мягкими.

Губы тоже были другими. Филип еще помнил губы Миранды — полные и чувственные, а у этой женщины они были маленькими, красиво изогнутыми и слегка припухлыми от недавнего поцелуя.

Филипу стало неловко — он только что насильно поцеловал незнакомую женщину, имевшую несчастье подвернуться ему в тот момент, когда он вспоминал о песне, что пел некогда Миранде Уэллс. Он вдруг осознал, что стоит перед ней почти обнаженный, и, к своему собственному удивлению, смутился.

Женщина, однако, не смотрела на Филипа, так как пыталась привести в порядок собственный туалет. Она тщательнейшим образом исследовала свою блузку и сокрушенно сказала:

— Вы испортили мне блузку. — И зачем-то добавила: — Это шелк.

— Да. Я так и подумал.

Незнакомка взглянула на Филипа с таким презрительным недоумением, что он почувствовал себя идиотом. Что вы в этом понимаете? — говорил этот взгляд. Филипу захотелось уколоть ее.

— Я так подумал, потому что шелк, когда намокает, становится прозрачным. — Филип указал глазами на ее грудь.

Она проследила за его взглядом, покраснела и скрестила руки на груди, пытаясь укрыться.

— Поздно. — Филип притворно вздохнул. — Я уже видел. Миленькое кружевное белье.

— О-о-о… — простонала незнакомка.

— Только не бейте меня снова сумкой! — поспешно вставил Филип, делая на всякий случай шаг назад.

— А вы не смотрите на меня так!

— Как — так? — Филип продолжал с интересом разглядывать ее.

— Вы еще спрашиваете! — Она задохнулась от возмущения. — Да вы же уставились на меня, как… как ящерица, не мигая.

Ящерица?! Филип опешил. Это он-то — известный на весь город покоритель женских сердец — ящерица?! Слово, в принципе, не было обидным, но Филип отчего-то не на шутку рассердился… и понял в то же время, что хочет вновь поцеловать ее. Он так бы и поступил, если бы не опасался вновь получить сумкой по голове.

Поэтому Филип ограничился тем, что вновь принялся рассматривать незнакомку. В общем-то ничего удивительного в том, что эта женщина осталась равнодушной к его мужскому обаянию — ведь если она так похожа на Миранду, то у нее должен быть и характер, как у Миранды.

Но женщина при всей внешней схожести с Мирандой явно обладала совершенно другим характером. Внешне это тоже проявлялось — в аккуратном узле волос, в почти полном отсутствии макияжа. Кроме того ее губы были сейчас недовольно сжаты, словно у строгой школьной учительницы — а может, она ею и была.

— Чем могу быть полезен? — сухо поинтересовался Филип, начиная догадываться, в чем причина столь разительного сходства.

Конечно, она не Миранда Уэллс. Может, сестра-близнец? Нет, скорее просто сестра — похоже, младшая. Как бы то ни было, незнакомка как-то связана с Мирандой, а это уже само по себе ничего хорошего не предвещает. Кто-кто, а Филип это знал хорошо.

Она отняла одну руку от груди и тыльной стороной ладони вытерла губы, словно стирая недавний поцелуй, затем вновь скрестила руки на груди. Огляделась. Филип уловил тревогу и беспомощность в ее взгляде и понял, что ей страшно стоять на крыльце чужого дома рядом со странным, почти голым мужчиной, который только что насильно поцеловал ее. Но никаких соседей, разумеется, она не обнаружила — никого, кто мог бы прийти ей на помощь.

В другое время Филип, разумеется, постарался бы успокоить ее, но не сейчас. Эта женщина связана с Мирандой — поэтому пусть не ждет радушного приема.

Филип подумал вдруг о том, что все же успел поцеловать ее, и вовсе не сожалеет об этом, хотя она и оказалась не той женщиной, которую он ожидал увидеть. Филип пока не понимал почему, но этот поцелуй был каким-то особенным, необычным. И очень приятным. И ей, похоже, тоже понравилось, хотя она и сопротивлялась вначале.

Волосы незнакомки цвета спелой пшеницы выбились из безукоризненного пучка, и ее лицо, обрамленное золотистыми локонами, было таким прекрасным, что ее можно было принять за ангела. Впрочем, Миранда тоже вначале казалась Филипу ангелом.

Нынешняя его гостья отличалась хрупким телосложением. У Миранды Уэллс тоже была стройная фигура. Стройная, но не хрупкая; пышная грудь, округлые бедра — все это манило и дразнило мужчин. Миранда любила подчеркивать чувственность и соблазнительность своих форм — короткие юбки, облегающие свитера, высокие каблуки. Женщина, стоящая сейчас на крыльце дома Филипа, всем своим обликом словно стремилась быть похожей на строгую школьную учительницу и достигла бы своей цели, если бы не была столь похожа на Миранду Уэллс — на женщину, разбившую сердце Филипа Эмери Мастерсона, и скорее всего не его одного.

— Что вам угодно? — спросил Филип без особого интереса.

— Ни-че-го, — отчеканила она. — Должно быть, я ошиблась.

Она резко развернулась, намереваясь уйти, и начала спускаться по ступенькам. Филип не знал точно, облегчение или сожаление он испытал, когда понял, что сейчас эта женщина, так опасно похожая на Миранду, уйдет, но ему все же не давал покою резонный вопрос: зачем она приходила?

Любопытство одержало верх над всеми другими эмоциями, и Филип почти неосознанно выкрикнул:

— Подождите!

Незнакомка в это время как раз занесла ногу над второй ступенькой и, невольно обернувшись на окрик, споткнулась. Прежде чем Филип ринулся ей на помощь, женщина, вскрикнув, упала. Ее голова с глухим стуком ударилась о бетонную ступеньку.

Забыв о недавней неприязни, Филип одним прыжком очутился рядом с ней, ожидая увидеть самое худшее. Однако женщина, слабо застонав, приподнялась.

— Не трогайте меня! — слабо вскрикнула она, садясь на ступеньке и осторожно ощупывая свою голову.

На лбу ее зрела огромная шишка, на глазах наливающаяся багровым.

— Не трогайте меня… — пробормотала незнакомка, когда Филип поднял ее со ступеней.

Она была такой легкой, что Филип совсем не ощутил боли в ноющих весь вечер плечах.

— Да отпустите же меня! — потребовала женщина, пытаясь вырваться из рук Филипа, впрочем, без особого успеха.

Филип проигнорировал эти протесты, равно как и то, что полотенце практически сползло с его бедер. Он втащил обмякшую от боли женщину на крыльцо и пинком открыл дверь. Пока он нес гостью в кухню, пока усаживал ее на стул, она барахталась и слабо сопротивлялась, колотя по груди Филипа маленькими кулачками.

Оказавшись на стуле, женщина немедленно попыталась подняться. Филип, мысленно усмехаясь, отметил, что, даже находясь в таком взвинченном состоянии, она продолжает прикрывать руками просвечивающую под намокшей блузкой грудь.

— Сядьте! — жестко сказал он, в который раз поправляя норовящее сползти полотенце.

Незнакомка ответила Филипу надменным взглядом и все же попыталась шагнуть к двери; попытка оказалась неудачной, и она вновь обессиленно опустилась на стул. Ее глаза пытливо обежали кухню.

Кухня как кухня — стол, стулья, плита, холодильник и так далее. Хотя, наверное, с неудовольствием подумал Филип, сразу видно, что это кухня холостяка: посуда, не мытая уже три дня, захламленный обеденный стол, да и мусор давно пора вынести. Довершали картину инструменты, проволочки, гвоздики и прочие милые сердцу мужчины мелочи, валяющиеся на подоконнике. Филипу не понравилось то, с каким пристальным и брезгливым интересом эта женщина, вторгшаяся в его дом и так неприятно похожая на Миранду, разглядывает его жилище. Похоже, она относилась к тому типу женщин, что не приемлют даже малейшего беспорядка и судят по дому о его хозяине.

Собаке же Филипа — кокер-спаниелю Сократу — гостья явно понравилась. Он вылез из-под стола, где по своему обыкновению спал, и, умильно заглядывая гостье в глаза, положил свою морду ей на колени. Женщина встрепенулась, увидев во что превращается ее юбка, брезгливо скинула слюнявую морду со своих колен.

— Мерзкое животное! — негодующе воскликнула она, пытаясь стереть собачьи слюни.

Сократ обиженно посмотрел на гостью и направился к хозяину за утешением. Филип рассеянно потрепал пса по загривку.

— Ничего, Сократ, не обижайся на леди — она просто плохо себя чувствует. — Филип поднял руку и показал ее незнакомке. — Сколько пальцев?

— Пять — уверенно ответила она.

— Какой сегодня день?

— Четверг.

— День вашего рождения помните?

— А как вы проверите — вы же не знаете дня моего рождения?

Действительно, об этом Филип не подумал. Однако дамочка рассуждает вполне здраво для человека с сотрясением мозга — стало быть, с ней все в относительном порядке.

Филип вынул из холодильника лед и двинулся к женщине с намерением приложить его к месту ушиба. Незнакомка инстинктивно отпрянула, глядя на него со страхом.

— Да успокойтесь вы! — Филип осторожно дотронулся до ее плеча. — Я не кусаюсь.

— Зачем вы это сделали?

— Сделал что? — На мгновение Филипу показалось, будто она обвиняет его в том, что он намеренно столкнул ее с лестницы.

— Вы поцеловали меня.

— Ах это! — Он пожал плечами. — Я просто принял вас за другую женщину.

По лицу незнакомки Филип понял, что она прекрасно знает, за кого именно он мог ее принять.

— Вы Эмери Мастерсон, верно?

У Филипа защемило сердце — только Миранда называла его так, потому что ей не нравилось его первое имя.

— Филип Мастерсон, — поправил он дрогнувшим голосом. — Эмери мое второе имя.

— А я Сьюзен Уэллс. Полагаю, вы были когда-то хорошо знакомы с моей старшей сестрой Мирандой.

Филип помолчал, осторожно прикладывая пакет со льдом к голове Сьюзен.

— Я знал вашу сестру довольно близко. Очень близко.

Он старался, чтобы его голос звучал ровно и равнодушно. И уж конечно Филип не стал говорить Сьюзен, что когда-то даже пел ее старшей сестре песню о любви.

Сьюзен коротко вздохнула, словно решаясь на что-то, и наконец тихо произнесла:

— Миранда умерла.

Всего два слова — но Филип не сразу понял, что именно они означают. В конце концов, для него Миранда умерла уже давно.

Филип не знал, что сказать. Что он сожалеет? Он не был уверен, что в подобной ситуации нужны именно эти слова, поэтому очень обрадовался, когда зазвонил телефон, — это давало ему краткую передышку и возможность подумать. Он взял маленькую теплую руку Сьюзен и вложил в нее пакет со льдом, а затем повернулся к телефону.

— Миссис Райли?.. Да, я починил вашу тележку… Я завезу ее завтра… До свидания.

Филип опустил трубку на рычаг, сожалея, что разговор вышел таким коротким. Хорошо бы Винс позвонил — да кто угодно, лишь бы не оборачиваться сейчас к Сьюзен Уэллс, так похожей на свою сестру. На покойную сестру.

Вздохнув, Филип наконец повернулся к ней. Сьюзен Уэллс на вид было около двадцати пяти лет, в то время как Миранда была его ровесницей — сейчас ей было бы тридцать.

Сьюзен между тем поднялась со стула и, продолжая прикладывать лед ко лбу, двинулась в сторону двери.

— Когда же она умерла? — неохотно поинтересовался Филип, чтобы хоть что-то сказать.

В глазах Сьюзен заплескалась такая боль, что Филипу стало искренне жаль ее — должно быть, она очень любила свою сестру.

— Полгода назад.

— Но почему вы решили сообщить мне об этом? И почему именно сейчас?

— Сама не знаю. — Сьюзен пожала плечами.

Что-то в ее тоне насторожило Филипа — она словно недоговаривала всей правды. Они помолчали.

— Вы приехали из Кардиффа? — Это был родной город Миранды.

Сьюзен кивнула.

— Вы проделали долгий путь, чтобы сообщить мне эту печальную новость.

Филип хотел объяснить Сьюзен, что не виделся с ее сестрой долгие годы, что вместе они были совсем недолго, но ему показалось, что все это Сьюзен будет неинтересно. Какое ей, собственно, дело до сердечных переживаний малознакомого человека!

Сьюзен взглянула на Филипа, и он вдруг понял, что она прекрасно знает, зачем приехала в Хэвен. Знает, но почему-то не хочет говорить.

— Да, я проделала долгий путь, — эхом повторила Сьюзен. За всей ее напускной строгостью угадывалась усталость и какая-то нерешительность.

Сократ забыл нанесенную ему обиду и подбежал к Сьюзен, весело помахивая хвостом, словно она была его лучшим другом. Сьюзен одарила приветливого пса таким неприязненным взглядом, что если у Филипа и шевельнулось на миг в душе какое-то теплое чувство к этой женщине, год назад потерявшей любимую сестру, то сейчас от него не осталось и следа. Что можно хорошего сказать о человеке, который ненавидит собак?

Филип проводил непрошеную гостью. Сьюзен, наученная горьким опытом, на этот раз крайне осторожно переставляла ноги, спускаясь по ступеням. Филип увидел ее машину, припаркованную у забора, — канареечный «мини», явно не новый.

— Вы могли бы просто позвонить мне, вместо того чтобы ехать в такую даль неизвестно зачем, — процедил Филип, отбросив попытки быть вежливым.

Люди не едут Бог знает куда, если не имеют четкой цели. Сьюзен Уэллс явно чего-то недоговаривает, но Филип твердо решил отбросить всякое любопытство и побыстрее избавиться от этой женщины. Имея печальный опыт общения с одной из сестер Уэллс, Филип не собирался впускать в свою жизнь вторую, и неважно, что Сьюзен, похоже, полная противоположность Миранде.

Сьюзен дошла до ворот и оглянулась. Весь ее облик выражал колебание, наверное, она искала в себе силы сказать что-то важное. Что бы это ни было, Филип не собирался ее выслушивать.

— Очень мило с вашей стороны было заглянуть ко мне, — поспешно начал он.

Сьюзен растерянно попятилась.

— Берегите голову, вы сейчас в ворота врежетесь!

Сьюзен испуганно оглянулась — забор действительно был в опасной близости от ее затылка. Филипу показалось, что его грубый тон нисколько не обидел ее, более того, он явственно увидел на ее лице облегчение. Похоже, Сьюзен радовалась тому, что Филип оказался грубым, невоспитанным хамом. Что бы это значило? Филип хмуро взглянул на Сьюзен: загадки, сплошные загадки, черт бы их побрал!

Гордо распрямив плечи, Сьюзен двинулась к своей машине. Миранда двигалась иначе, но Филип с неудовольствием отметил, что любуется грациозной походкой, плавностью и мягкостью движений и жестов Сьюзен. Когда Сьюзен обернулась, он вновь был очарован чувственным изгибом ее губ.

Сьюзен села в машину, но не спешила трогаться, продолжая какое-то время смотреть на Филипа через ветровое стекло. Затем она завела мотор.

Вскоре желтенький, как цыпленок, «мини» пропал из виду. Филип продолжал стоять на крыльце. Он думал о том, что, наверное, никогда больше не увидит Сьюзен Уэллс, и говорил себе, что это к лучшему, но никак не мог забыть терпкий вкус и нежную теплоту ее губ.

Было уже довольно поздно, и, только начав дрожать от вечерней прохлады, Филип очнулся и понял, что на нем нет ничего, кроме полотенца. Нужно снова принимать горячий душ. Вздохнув, Филип направился в дом.

3

— Может, это и к лучшему, — говорила себе Сьюзен Уэллс, отъезжая от дома Филипа Мастерсона. — Он совершенно неподходящая кандидатура.

Несмотря на уверенность, с которой была произнесена последняя фраза, Сьюзен была расстроена всем происшедшим — возможно, из-за шишки?

Но она знала, что дело вовсе не в этом.

Поцелуй на крыльце дома Филипа Мастерсона — вот что не давало Сьюзен покою. Она никак не могла выкинуть его из головы — это оказалось не так-то просто. Уверяя саму себя в том, что этот поцелуй ничего не значит, Сьюзен чувствовала себя плохой актрисой и не верила сама себе. Можно солгать кому угодно, но невозможно обмануть себя. Она провела языком по губам, вспоминая вкус и силу губ Филипа. Это было мучительно. Хорошо было одно — то, что во время этого поцелуя на какой-то момент Сьюзен пришла в себя и смогла-таки вырваться из рук Филипа. Ей пришлось ударить его сумочкой, иначе ситуация грозила выйти из-под контроля — Бог знает чем мог бы закончится их поцелуй.

— Это уж точно, — сказала она самой себе, вновь вспомнив сильные руки, привлекшие ее полчаса назад к чуть влажному, наверное после душа, мускулистому торсу.

Сьюзен зажмурилась, стараясь отогнать наваждение, но вовремя спохватилась и распахнула глаза, крепче вцепляясь в руль.

— Он все равно не годится для этой роли! — почти крикнула она, надеясь, что чем громче — тем убедительнее.

Поостыв, Сьюзен решила обратиться к фактам.

— Во-первых, он вышел открывать дверь в полотенце, — тоном школьной учительницы сказала она, мысленно загибая один палец.

Это не помогло — Сьюзен вновь невольно окунулась в воспоминания о Филипе Мастерсоне. Должно быть, не стоило говорить о полотенце — Сьюзен снова едва не зажмурилась, так ясно представила она полуобнаженное тело Филипа.

Он был похож на греческого бога — поблескивающий от воды торс с буграми мышц, мужественный разворот плеч, сильные и стройные ноги. Этот облик античного божества довершали влажные вьющиеся темные волосы и на редкость правильный, почти классический профиль. И глаза — темные, непроницаемые.

Словом, Филип Мастерсон оказался совершенно не таким, как ожидала Сьюзен. Не таким, как на фотографии, которую она нашла, разбирая вещи своей умершей сестры.

На этой фотографии Филип был так же красив, как и в жизни, но это, казалось, был абсолютно другой мужчина. Когда Сьюзен подошла к дому и услышала неистовое пение Филипа, она на секунду подумала, что нашла наконец человека с фотографии. Но вот он вышел на крыльцо, и от ее уверенности не осталось и следа. Ни намека на улыбку, непроницаемый жесткий взгляд и подчеркнуто отчужденное поведение.

И все же Филип был прекрасен. Сьюзен смотрела, как струйки воды стекают по его литому торсу, стыдясь так нескромно разглядывать его и будучи не в силах отвести глаза. Стоит ли удивляться, что в конце концов она так засмотрелась, что позорно свалилась с крыльца? И стоит ли удивляться, что Миранда была от Филипа без ума?

— Остановись! — приказала себе Сьюзен. — Хватит думать об этом. Все равно он не подходит. Подумать только, открыть дверь в одном полотенце! Это бы еще ладно — но его кухня! В жизни не видела такого беспорядка. А его собака — она просто омерзительна! Филип Эмери Мастерсон — просто грубиян и хам! И хватит думать о нем, это просто глупо. Он не подходит. Не подходит — и точка.

Тем временем Сьюзен уже подъехала к небольшой опрятной гостинице в центре Хэвена, где сняла номер перед тем, как отправиться к Филипу Мастерсону.

Улицы городка словно вымерли. По дороге Сьюзен не встретила ни одного человека, только старая облезлая псина, спящая перед дверью гостиницы, подняла на мгновение сонную морду, прищурилась на Сьюзен и снова уснула.

Поднявшись в свой номер, Сьюзен уселась на стул у окна и вновь задумалась.

— Надо бы позвонить Барту Катреллу, — пробормотала она, не спеша, однако, спускаться вниз и просить у хозяйки разрешения воспользоваться телефоном.

Барт Катрелл оставался пока единственным кандидатом, подходящим для целей Сьюзен. Кроме того, на ее прошлый день рождения он торжественно преподнес ей кольцо с бриллиантом и теперь все зависело только от ее ответа. Но это было до того, как Сьюзен нашла среди вещей сестры фотографию Филипа Мастерсона. Барт Катрелл владел магазином в Кардиффе — родном городе сестер Уэллс. Он никогда не ходил по дому — и тем более не открывал дверь гостям! — завернутый в полотенце. Даже дома — у Барта был милый опрятный домик — он неизменно облачался в костюм и галстук. Это импонировало Сьюзен, равно как и то, что в доме Барта при всем желании нельзя было сыскать ни одной пылинки, а уж образцово-показательная кухня просто сверкала чистотой. Кроме того, Барт разделял нелюбовь Сьюзен к собакам. У него была красивая пушистая кошка по кличке Мисти.

Филип Мастерсон явно не выдерживал такой конкуренции. Авторемонтная мастерская, маленький домик с облупившейся краской, утопающий в неряшливых зарослях сирени, отвратительная слюнявая собака, которую, по всей видимости, никогда не мыли, и захламленная кухня в придачу — вот и все, чем он мог похвастаться. Да и траву возле дома иногда подстригать надо, саркастически добавила про себя Сьюзен. Кроме того, у Филипа на пальце не было обручального кольца — Сьюзен почему-то казалось, что это еще один штрих к неприглядному портрету Филипа Мастерсона. Раз уж мужчина с такой внешностью не женился до тридцати — наверняка у него тяжелый неприятный характер.

— Что за бред я несу! — вслух возмутилась Сьюзен. — Недовольна тем, что у него нет жены! Если бы он был женат, вообще не имело бы смысла с ним разговаривать.

Сьюзен разозлилась на себя за то, что снова начинает поддаваться эмоциям. Она делала, может быть, самое важное дело в своей жизни, поэтому обязана была все трезво взвешивать и оценивать. Возможно, прежде чем вычеркивать Филипа Мастерсона из списка, следовало бы спокойно, без ненужной горячки все обдумать. Их с Филипом неудавшийся разговор еще не дает оснований делать поспешных выводов. Возможно, она просто выбрала неудачный момент для знакомства — не предупредила Филипа о своем визите заранее, свалилась как снег на голову.

Да, Филип насильно поцеловал меня, думала Сьюзен, но ведь он принял меня за Миранду — так что вовсе необязательно, что он самовлюбленный хам, уверенный в своей неотразимости и набрасывающийся на всех женщин с поцелуями.

А вышел он в полотенце просто потому, что ожидал увидеть кого-то из своих друзей. Хэвен маленький городок, здесь все друг друга знают, и наверняка незнакомцы, стучащиеся вечером в дверь дома — большая редкость. Он вовсе не хотел ее шокировать.

Собака Филипа Мастерсона, конечно, ужасна, но она, по крайней мере, дружелюбна, чего не скажешь о Мисти Барта.

Ну вот! Сьюзен откинулась на спинку стула с чувством выполненного долга. Она взвесила все «за» и «против», не позволяя эмоциям увлечь себя. Увидев фотографию Филипа, Сьюзен почти сразу догадалась: Филип Мастерсон отец Эмери, сынишки Миранды, и она была просто обязана подумать о Филипе в первую очередь.

Все дело в том, что Сьюзен, оставшись после смерти сестры с малышом Эмери на руках, решила во что бы то ни стало сделать его жизнь счастливой. Эмери никогда не знал отца, а его мать умерла — страшно было предположить, какую травму это могло нанести ребенку. Мальчик очень любил Сьюзен, но прекрасно знал, что она его тетя и что его мама умерла, а папы никогда не было. Поэтому Сьюзен очень хотелось дать племяннику настоящую, полноценную семью — семью с двумя родителями. Казалось бы, нет ничего проще — Сьюзен и Барт поженятся, усыновят Эмери и счастливо заживут все втроем. Барт был бы идеальным мужем и отцом — обеспеченный, ответственный. Так бы и было, если бы Сьюзен не решила наконец разобрать вещи сестры спустя почти год после ее смерти и не нашла фотографию, на обороте которой рукой Миранды было написано имя — Эмери Мастерсон. Да, она действительно никогда не любила имя Филип. Отцовство мужчины с фотографии не вызывало сомнений — малыш Эмери был похож на Филипа Эмери Мастерсона как две капли воды.

Сьюзен понравились лицо и улыбка человека со снимка, и в ее голове мелькнула шальная мысль: а что, если он согласится ради сына — только ради него! — жениться на мне? Я привлекательна, хозяйственна и не стану требовать от Эмери Мастерсона ничего особенного, лишь бы малышу было хорошо. Разумеется, это был полный бред. Сьюзен сразу же одумалась и приказала себе не валять дурака. Но в любом случае с отцом малыша познакомиться стоило. Сьюзен казалось тогда, что ею руководит трезвый расчет — она привыкла контролировать эмоции, чего нельзя было сказать о Миранде.

И вот Сьюзен приехала в Хэвен, чтобы познакомиться с отцом своего племянника. Первое впечатление было плохим — но ведь это всего лишь первое впечатление. Она даже не сказала Филипу, что у него есть сын. Может статься, услышав эту новость, он поведет себя по-другому?

В конце концов, Сьюзен решила завтра утром постараться разузнать о Филипе Мастерсоне как можно больше — от соседей, от друзей. Если окажется, что он дебошир, многоженец и горький пьяница — что ж, тем лучше. Сьюзен со спокойной душой вернется в Кардифф и выйдет замуж за надежного Барта Катрелла.

Но все же Сьюзен неохотно призналась самой себе, что уезжать из Хэвена ей не хочется. С той самой минуты, как впервые увидела фотографию, она никак не могла выбросить из головы образ Филипа Эмери Мастерсона.

Филип работал на заднем дворе, когда из дома раздалась громкая трель телефонного звонка. С чувством выругавшись — благо никто не слышит, — он поспешил к дому, подумав, что нынешний день начинается довольно паршиво.

— Слушаю! — гаркнул он, сняв трубку, и услышал жизнерадостный голос приятеля:

— Это Винс!

Где ты был вчера вечером, когда был так нужен? — мрачно подумал Филип, но, разумеется, вслух этого не сказал.

— Чего тебе? — пробурчал он, не делая ни малейшей попытки смягчить свой недовольный тон.

— Ничего себе приветствие! Что-то случилось?

— У меня плохой день.

— Так ведь сейчас только восемь утра!

— Знаю.

— Ну ладно, слушай, я сейчас улучшу тебе настроение. У нас тут в городе незнакомка появилась — я видел ее сегодня в кафе за завтраком. Такая, знаешь, вроде хорошенькой библиотекарши. Строгая, с пучком. Смотришь на нее и мечтаешь о том, чтобы подойти и из этого пучка шпильки выдернуть, чтобы волосы по плечам рассыпались…

— Ну, — нетерпеливо перебил приятеля Филип, — с какой стати эта новость должна поднять мне настроение?

Филип, конечно, догадывался, о ком говорит Винс. Действительно, вынуть бы шпильки из ее роскошных волос, чтобы по плечам рассыпались. И еще — мокрая шелковая блузка, глаза цвета индиго…

— Потому, — ворвался в его грёзы голос Винса, — что она в городе справки кое о ком наводит. Угадай, кто ее интересует?

— Джим Хекман? — не без издевки спросил Филип. Джиму Хекману было уже восемьдесят лет, и он ни разу не был женат — в Хэвене он считался чем-то вроде местной достопримечательности.

Винс рассмеялся.

— Попробуй еще раз, приятель.

Филип внезапно почувствовал сильную головную боль. Ему очень хотелось верить, что это от недавнего удара о днище машины, но причина была не только в этом. Последние годы Филип жил почти счастливо. Он изменился после ухода Миранды — стал спокойнее, увереннее в себе. Филипу нравилась его нынешняя однообразная жизнь без особых эмоций и потрясений. Загадки, недосказанности — все это ушло вместе с Мирандой. И вот теперь, с приездом Сьюзен Уэллс, в жизнь Филипа вторглась какая-то тайна — и это пугало его.

— Ладно, — смилостивился Винс, — я подскажу тебе… В общем, ты, похоже, скоро захочешь выйти из нашего с тобой содружества убежденных холостяков.

Боль тонким буром впилась в висок. Филип поморщился.

— Черт! — сказал он. — А что именно она обо мне спрашивала?

Через пять минут, выслушав ответ приятеля, Филип с силой вдавил трубку в рычаг. Он был в бешенстве. Что она себе позволяет! Что за странные вопросы! Теперь весь город будет гудеть, обсуждая его, Филипа Мастерсона!

Теперь у Филипа было только два выхода. Первый — это просто проигнорировать Сьюзен Уэллс и ее непонятный интерес к нему. И второй — поговорить с ней и выяснить, чем, собственно, обусловлено ее внимание к его скромной персоне. Во всяком случае, им двоим в этом городе тесно — кто-то из них должен уехать из Хэвена, и Филип знал, кто именно. Он усмехнулся: последняя фраза словно была взята из старого доброго вестерна.

И все же, решил Филип, нужно поговорить со Сьюзен напрямую. Он наскоро принял душ, оделся и поехал в центр города.

Возле единственной в городе гостиницы машины Сьюзен Уэллс не было. Филип медленно поехал по центральной улице Хэвена, посчитав, что Сьюзен наверняка сейчас у кого-то из горожан — продолжает свои расспросы о нем.

Вскоре Филип заметил ее «канарейку» возле дома миссис Райли. Филип подумал, что совершил вчера ошибку, назвав фамилию миссис Райли, когда разговаривал при Сьюзен по телефону. Черт бы побрал эту неугомонную дамочку — даже сюда она сунула свой очаровательный носик!

Филип подошел к двери и постучался.

Дверь приоткрылась, и в образовавшейся щели сверкнул настороженный глаз хозяйки. На вид миссис Райли можно было дать лет сто, а сколько ей на самом деле — никто не знал. Она знала Филипа еще ребенком, до сих пор сохраняла твердый рассудок — можно только представить, что она порассказала Сьюзен о Филипе!

— Миссис Райли… — начал было Филип, но старушка прервала его:

— Тележку привез? Оставь ее во дворе, сынок. Я сейчас занята. — И захлопнула дверь прямо перед его носом.

Филип опешил — похоже, миссис Райли слишком увлечена беседой с приезжей девушкой и не желает, чтобы им мешали. Однако ему во что бы то ни стало нужно объясниться со Сьюзен. Филип обошел дом и заглянул в окно кухни.

Так и есть — Сьюзен там! Она как ни в чем не бывало сидела за столом и пила чай с кексом. Внезапно Филип почувствовал детскую обиду — этот кекс миссис Райли всегда пекла специально для него, когда он в очередной раз возвращал к жизни ее дряхлую садовую тележку.

Вернувшись обратно на крыльцо, Филип вновь постучал в дверь. Послышались шаркающие шаги миссис Райли.

— Что тебе? — ворчливо спросила она. — А! Деньги за ремонт! Я сейчас…

— Постойте! Я не насчет денег! Миссис Райли, мне нужно поговорить с вашей гостьей.

Миссис Райли исподлобья взглянула на него и попыталась закрыть дверь.

— Боюсь, сейчас это невозможно.

— Черт возьми! — Филип терял терпение. — Скажите ей, что я…

— Филип Мастерсон! — воскликнула миссис Райли, ее седые букольки подпрыгивали от возмущения. — Когда эта девочка сказала мне, что ты был груб с ней, я не поверила! А сейчас ты стоишь на крыльце моего дома и поминаешь дьявола! Как тебе не стыдно!

Филип тяжело вздохнул — пронзительный голос миссис Райли наверняка слышит вся улица. Сьюзен Уэллс постаралась на славу — у горожан будет тема для обсуждения на добрую неделю.

— Просто передайте ей, что я хотел бы с ней поговорить, — терпеливо сказал Филип.

Миссис Райли недоверчиво взглянула на него, поджала губы и ушла в дом. Через некоторое время на пороге появилась Сьюзен. На это раз она была одета в голубые шорты и в легкую хлопчатобумажную рубашку без рукавов.

— Да-а-а? — пропела она нежным голоском.

Филип почувствовал, что закипает.

— Не смейте говорить «да-а-а» таким невинным тоном, словно ничего не случилось, — процедил он, яростно глядя на нее.

И все-таки какие у нее глаза…

— Миссис Райли сказала, что вызовет полицию, если вы будете плохо себя вести.

«Плохо себя вести» — видали?! Да что она о себе возомнила!

— Я только хочу узнать, какого дьявола вы здесь делаете? — стараясь оставаться спокойным, спросил Филип. Он готов был поклясться, что миссис Райли находится сейчас где-нибудь поблизости и наверняка подслушивает их разговор.

— Что я делаю? — переспросила Сьюзен самым невинным тоном. — Я пью чай с печеньем.

От ярости у Филипа побелело в глазах. Она еще и издевается! Ему захотелось сгрести Сьюзен в охапку и как следует встряхнуть… Или поцеловать. Сделав над собой усилие, Филип сказал:

— Зачем вы это делаете, мисс Уэллс? Зачем вышныряете по городу и наводите обо мне справки? Вы хотите, чтобы у меня были неприятности?

Сьюзен опустила глаза. Она выглядела виноватой, и это понравилось Филипу.

— Я не понимаю, каким образом несколько вопросов могут испортить вам жизнь, — тихо проговорила она, стараясь не смотреть на Филипа.

— Не понимаете?! А что, собственно, тут непонятного? Хэвен — маленький городишко, поэтому, когда здесь появляется чужак и начинает задавать странные вопросы об одном из жителей, это мгновенно разлетается по всему городу, более того — искажается до неузнаваемости. Уже сейчас, наверное, в кафе и в парикмахерской только и разговоров о том, что Филип Эмери Мастерсон спустил в Лас-Вегасе огромное состояние или что-нибудь в этом роде.

Сьюзен молчала, опустив глаза.

— А если вы спрашиваете, был ли Филип женат, — продолжал Филип, не замечая, что повысил голос, — на следующий день в магазине все будут обсуждать, что у него-де было две жены одновременно и одну из них он отравил, а вторую задушил!

— Вы преувеличиваете, — прошептала Сьюзен, продолжая внимательно рассматривать свои туфли.

Филип не обращал на нее внимания, распаляясь все больше:

— А вы не спрашивали, выпивает ли Филип Мастерсон по пятницам? Или по понедельникам? Или по четвергам? Спасибо вам большое — теперь «Анонимные алкоголики» будут всеми силами пытаться затащить меня на свои собрания и наставить на путь истинный! — Филип искренне наслаждался смущением Сьюзен. — И еще вы спрашивали: любит ли Филип Мастерсон детей?! Вы с ума сошли! Теперь миссис Райли собственноручно состряпает объявление о нашей с вами помолвке для местной газеты! — Взглянув на Сьюзен, Филип запнулся — ее плечи подозрительно вздрагивали. — Вы что — смеетесь?! — возмущенно воскликнул он.

Сьюзен на мгновение подняла на него глаза и снова низко опустила голову. Этого было достаточно, чтобы понять — она действительно заходится в беззвучном хохоте.

— Вам это кажется смешным?!

Сьюзен подняла голову и твердо посмотрела Филипу в глаза. На ее губах играла легкая улыбка, такая, что Филип на секунду забыл об опасности, которую представляет эта женщина для его спокойной размеренной жизни в Хэвене.

— Вы не показались мне мужчиной, способным запаниковать из-за каких-то деревенских сплетен.

— А вы, мисс Уэллс, не показались мне женщиной, способной рыться в чужом грязном белье.

— Никакого грязного белья, что вы, — примирительно сказала Сьюзен. — Вы оказались достойным человеком. Я слышала о вас только хорошее.

— Я был достойным человеком, пока в городе не объявились вы со своими странными вопросами. Теперь обо мне будут болтать черти что. Меня уважали в Хэвене — а теперь?

— Но жители города не знают, в каком виде вы имеете привычку открывать гостям дверь, — съязвила Сьюзен. — Мне сказали, что вы убежденный холостяк и женофоб — ну и как же это, по-вашему, сочетается с поцелуем на крыльце вашего дома?

— Целовать и жениться — вещи разные, не находите? Вы, мисс Уэллс, вероятно, увлекаетесь чтением любовных романов. Но это неважно… — Филип с удовольствием понаблюдал, как щеки Сьюзен заливает краска. — Может, вы все-таки соблаговолите объяснить мне, чем обусловлен ваш интерес к моей скромной персоне?

Сьюзен молчала, не смея поднять глаз.

— Вы что, язык проглотили? — насмешливо поинтересовался Филип, чувствуя себя сейчас хозяином положения. — Я жду ответа. Я хочу знать, с какой стати вы рыскаете по всему городу, расспрашивая обо мне?

— Хорошо, — тихо произнесла Сьюзен. — Моя сестра оставила вам кое-что в наследство, и я… я просто хотела убедиться, что вы его достойны.

Филип с удивлением наблюдал, как краска постепенно заливает ее лицо — сначала покраснели уши, потом щеки, даже кончик носа стал рубиновым. Филип внутренне усмехнулся — похоже, Сьюзен совсем не умеет врать.

— Попробуйте еще раз, — посоветовал он. — На этот раз хотелось бы услышать правду.

Судорожно вздохнув, Сьюзен принялась теребить край своей рубашки. При этом она смотрела куда угодно, только не на Филипа.

— Я нашла вашу фотографию среди вещей моей сестры, — сказала она едва слышно.

— И?

— И… и мне стало интересно. Я просто хотела узнать о вас побольше.

— Не пытайтесь взывать к моему мужскому самолюбию, — сказал Филип. — Со мной этот номер у вас не пройдет. Ни за что не поверю, что вы проделали такой длинный путь только потому, что увидели мою фотографию и я показался вам привлекательным. На свете много мужчин могут повестись на эту трогательную историю, но не я.

— Я вовсе не пыталась взывать к вашему мужскому самолюбию, — возразила Сьюзен обиженно. — У меня есть жених в Кардиффе. Мы поженимся в конце года.

Филип равнодушно пожал плечами, хотя известие о предстоящем замужестве Сьюзен Уэллс его задело — но он ни за что не признался бы в этом. Раз у нее есть жених, отчего ему не придет в голову заставить Сьюзен распустить волосы? — почему-то подумал Филип с неприязнью к неведомому мужчине.

— Мне нужна правда, Сьюзен. Зачем вам все это? Да, я был знаком с вашей сестрой, но ничего больше не желаю слышать о ней. Она…

— Пожалуйста, — перебила его Сьюзен, — не надо говорить о моей сестре плохо.

Филип услышал боль в ее голосе.

— Миранда была очень больна, — тихо сказала она.

— Полагаю, что больна, ведь она умерла, — осторожно произнес Филип и подумал: похоже, мы приближаемся к правде.

— Нет, вы не поняли. Она умерла не от болезни — утонула в море. А была больна она всю свою жизнь. Миранда страдала душевным расстройством.

— Миранда?! — потрясенно переспросил Филип.

— Иногда она причиняла боль людям, которые любили ее, сама того не желая.

— Миранда?! — вновь повторил Филип. Он никак не мог поверить в это.

Сьюзен кивнула.

— Вам трудно в это поверить. Маниакально-депрессивный психоз. Вы наверняка познакомились с ней, когда она была на подъеме — полная энергии, энтузиазма и с поразительной волей к жизни.

Филип ошарашенно молчал.

— Все любили ее, когда она была такой. — В голосе Сьюзен звучала грусть.

— Я никогда не говорил, что любил ее! — возмутился Филип.

— Думаю, что вы все же любили ее, Филип.

— Это потрясающе! Вы-то откуда знаете?

— Я поняла это, когда увидела вас на той фотографии. — Голос Сьюзен слегка дрогнул. — И потом, там, на крыльце, вы поцеловали меня, приняв за Миранду, — этот поцелуй был красноречивее любых слов. Вы любили ее.

Филип устало прикрыл глаза рукой. Этим утром ему следовало отключить телефон. Не было бы звонка Винса, он ничего не знал бы о том, что его вчерашняя гостья наводит о нем справки. И сейчас, вместо того чтобы обсуждать со Сьюзен Уэллс неприятные для него темы, он спокойно возился бы на заднем дворе своего дома. Однако теперь отступать было поздно — нужно было все-таки докопаться до истины.

— Сьюзен, вы постоянно увиливаете от ответа на мой главный вопрос: что Сьюзен Уэллс делает в городе Хэвен, графство Уилтшир?

— Я просто хотела побольше узнать о человеке, которого любила моя сестра.

Филип фыркнул.

— Она не любила меня.

— Любила. Поэтому, возможно, она и покинула вас. У нее закончился период подъема и приближалась депрессия. Она любила вас, поэтому и не хотела, чтобы вы видели ее такой.

Филип всмотрелся в лицо Сьюзен, оно было полно печали, в глазах стояли слезы. Выходит, я был не единственным, кому Миранда причинила боль, подумал он, испытывая жалость к стоящей перед ним хрупкой девушке. Сьюзен сказала, что все любили Миранду, когда она была веселой, — но сама-то она видела сестру и в периоды депрессии. Ей, должно быть, приходилось очень тяжело.

— Мне очень жаль, что Миранда была так больна, — мягко сказал Филип. — Правда жаль, Сьюзен.

Она посмотрела на него блестящими от слез глазами.

— В любом случае, я выяснила все, что хотела. Вы, вероятно, будете счастливы узнать, что завтра утром я уезжаю домой. Никаких больше расспросов о вас.

— Рад слышать, — рассеянно проронил Филип, вовсе не будучи уверен в том, что действительно рад отъезду Сьюзен.

— Прощайте, Филип, — сказала она, протягивая руку.

Коснувшись ее изящной хрупкой кисти, Филип понял, что ему не следовало этого делать. Кожа была такой шелковистой, а ладонь такой прохладной, что ему захотелось прижаться к ней лицом. Филип выпустил руку Сьюзен и, развернувшись, направился к своей машине.

Вернувшись домой, Филип поужинал, принял душ — и все это время ему не давала покою какая-то неясная, неоформленная мысль. Что-то было не так в его сегодняшнем разговоре с Сьюзен Уэллс, да и во всей этой истории. Филипа не покидало ощущение, что Сьюзен все же недоговаривает что-то. Что-то очень важное, какой-то маленький кусочек головоломки, без которого не собрать всей картины.

Утро вечера мудренее. Вздохнув, Филип отправился спать.

4

Филип проснулся среди ночи и некоторое время лежал, открыв глаза и ни о чем не думая. Луна, заглядывая в окно, чертила дорожки тусклого белого света на полу, с опушки леса доносился заунывный волчий вой. Постепенно вопрос, мучивший Филипа весь день, вновь занял его мысли.

Для чего Сьюзен Уэллс на самом деле приехала в Хэвен? До сих пор Филипу казалось, что только для того, чтобы сделать его жизнь невыносимой, но, разумеется, Сьюзен вряд ли ставила перед собой именно эту задачу. Тогда для чего?

Вся эта чушь насчет того, что Сьюзен увидела его фотографию и, движимая любопытством, отправилась за тысячи миль, чтобы взглянуть на бывшего любовника сестры, нисколько не убедила Филипа. Так могла поступить импульсивная Миранда, но Сьюзен производила впечатление человека рассудительного, серьезного и обстоятельного. Такие, как она, не действуют под влиянием момента.

Судя по всему, Сьюзен Уэллс все же лгала, или, что более вероятно, не говорила всей правды. Это было буквально написано на ее лице. Филип вспомнил, как мучительно краснела Сьюзен во время их последнего разговора, и улыбнулся. В спальне было темно, и Филип позволил себе роскошь подумать о том, о чем старался не думать днем, — о глазах Сьюзен. О ее загадочных глазах непередаваемого цвета, чей оттенок менялся в зависимости от настроения их владелицы. Филипу казалось, что они глубоко синего цвета, но, когда Сьюзен улыбнулась, он с удивлением и восхищением увидел, как почти мгновенно они приобретают фиалковый оттенок.

Тишину ночи вновь прорезал вой, и Филип вздрогнул — неожиданно его настигло озарение. Так часто бывает, когда просыпаешься среди ночи ни с того ни с сего, и вопрос, мучивший тебя весь день, неожиданно разрешается.

Зачем Сьюзен расспрашивала о том, любит ли Филип Мастерсон детей? Как это связано с ее словами: «Моя сестра оставила вам кое-что в наследство»?

И Филип понял, в чем дело. Эта догадка требовала немедленного подтверждения.

Филип выпрыгнул из постели и лихорадочно заметался по спальне, отыскивая брошенную наспех одежду. От волнения он никак не мог попасть руками в рукава рубашки. Всунув ноги в кроссовки, он выбежал на улицу и бросился к машине.

Что, если Сьюзен решила не дожидаться утра? Вдруг она уехала еще вечером — что делать тогда? Филип ничего не знал о ней, кроме имени и того факта, что она приходится Миранде сестрой. Сколько женщин по фамилии Уэллс может проживать в многотысячном Кардиффе? Ответа на этот вопрос у Филипа не было, но он точно знал, что переберет всех Уэллсов, но найдет Сьюзен и задаст ей свой вопрос.

Выжав до отказа педаль газа, Филип с ревом понесся по ночной улице. Окна в машине были открыты, и ночная прохлада несколько остудила его пыл. Филип подумал, что ему следует быть осторожным и не мчаться на такой скорости, если он не хочет перебудить весь город и дать новую пищу для сплетен о нем и Сьюзен Уэллс.

Филип почувствовал огромное облегчение, увидев перед гостиницей машину Сьюзен. Значит, она еще здесь! Кроме нее, постояльцев больше не было — Филип знал это наверняка. Единственная гостиница Хэвена вообще большую часть времени пустовала, так как в их городок редко наведывались гости.

Он всмотрелся в темное окно комнаты Сьюзен на втором этаже — номер ее был уже известен всем и каждому в городе. Ему почудилось какое-то движение в черном проеме окна — значит, Сьюзен не спит в этот поздний час. Филип машинально взглянул на подсвеченный циферблат часов — половина четвертого. Вопрос его, однако, не требовал отлагательств.

Филип решительно открыл дверь и пересек холл, стараясь не шуметь. Поднявшись на второй этаж, он тихо постучал в дверь номера Сьюзен.

Тишина.

Филип приложил ухо к двери и прислушался. Он почти увидел, как Сьюзен стоит по ту сторону двери, не решаясь ее открыть.

— Сьюзен Уэллс, я знаю, что вы не спите. Откройте! — Филип старался говорить как можно тише — то, что знает хозяйка гостиницы, наутро будет знать весь город.

Молчание.

— Откройте немедленно или я выломаю дверь! — Филип был полон решимости.

В ответ — ни слова.

— Считаю до трех. Один.

Легкое движение за дверью.

— Два.

Филип уже собирался произнести «три», когда ручка повернулась, дверь открылась и на пороге возникла испуганная Сьюзен.

— Что вы тут делаете? — свистящим шепотом спросила она.

Ее волосы были рассыпаны по плечам, и это так шло ей, что у Филипа на мгновение захватило дух, но лишь на мгновение, поскольку он ни на минуту не забывал, зачем приехал к ней в столь поздний час.

— Можно мне войти? — спросил он, изо всех сил стараясь соблюсти приличия.

— Нет. Вы с ума сошли — ночь на дворе. Вы что, пьяны?

Пьян?

— Нет, я не пьян. Разве вам не говорили, что я никогда не бываю пьяным?

Сьюзен пожала плечами.

— Все когда-то бывает в первый раз.

— Вы правы, мисс Уэллс, от общения с вами кто угодно захочет напиться.

— Послушайте, — возмутилась Сьюзен, — я не намерена среди ночи стоять тут и выслушивать оскорбления!

— Поэтому я прошу вас позволить мне войти, — настойчиво сказал Филип. — Нам необходимо поговорить.

Сьюзен наконец сдалась и, посторонившись, пропустила его в номер.

— Нам необходимо поговорить, — повторил Филип, когда Сьюзен, заперев дверь, повернулась к нему.

— А это не может подождать до утра? — Она с трудом подавила зевок.

Сонная, с растрепанными волосами и трогательно припухлым лицом, она была прекрасна. Филипу вновь захотелось ее поцеловать. Безумная идея, учитывая важность дела, по которому он пришел.

— Уже почти утро, а у меня к вам очень важный вопрос.

— Ну хорошо. — Сьюзен потерла глаза. — Я вас слушаю.

— Вы приехали в Хэвен вовсе не затем, чтобы посмотреть на человека, в которого была влюблена ваша сестра.

Сонливость, казалось, мгновенно слетела с нее.

— Да? И какова же ваша версия?

— У Миранды был ребенок, — спокойно сказал Филип, внимательно следя за выражением лица Сьюзен. — Мой ребенок. Я прав?

Ответ он прочел на ее лице. Все краски мгновенно схлынули с него, остались лишь глаза — синие, огромные. Сьюзен стояла неподвижно, словно оледенев.

— Мальчик? Девочка? — жестко спросил Филип.

— Мальчик, — еле слышно прошептала она.

— Я хочу видеть своего сына. Одевайтесь. Выезжаем немедленно.

— Никуда мы сейчас не поедем. — Сьюзен повысила голос для придания ему пущей уверенности и решительно вздернула подбородок.

Всем своим видом она старалась не показать, как обеспокоил ее этот ночной визит. Особенно Сьюзен пугала бескомпромиссная решимость Филипа резко изменить свою жизнь — и не только свою, но и ее, Сьюзен, и малыша Эмери. Сьюзен не была готова к радикальным переменам, она предпочитала сперва все обдумать и взвесить.

Филип мрачно взглянул на нее — его глаза сверкнули в темноте комнаты. Сьюзен видела силу и уверенность в этих темных глазах и понимала, что эту битву она скорее всего проиграет.

Не выдержав, Сьюзен первой опустила глаза — и зря это сделала, потому что взгляд ее немедленно уперся в мускулистую грудь Филипа, видную в кое-как застегнутой впопыхах рубашке. Барт Катрелл не может похвастать таким телом, невольно подумала Сьюзен и тут же одернула себя: не очень-то хорошо думать подобным образом о мужчине, с которым планируешь провести остаток жизни.

Филип Мастерсон, безусловно, являлся весьма и весьма привлекательным мужчиной, и даже ярость, клубившаяся вокруг него, не портила впечатление, а, наоборот, делала его еще мужественнее и желаннее. Сьюзен кожей ощущала силу, исходящую от него, так что даже голова слегка кружилась, но она точно знала: такой тип мужчин — не для нее. Сьюзен всегда предпочитала надежных, пусть и с заурядной внешностью, мужчин, в отличие от Миранды, которая столько раз обжигалась, общаясь с такими вот красавцами.

— Одевайтесь! — приказал Филип, и Сьюзен, погруженная в свои мысли, вздрогнула от неожиданности. — Собирайте вещи.

Сьюзен скрестила руки на груди, стараясь унять бешеный стук своего сердца. Ни в коем случае нельзя терять контроль над ситуацией, сказала она себе. Сьюзен изо всех сил старалась не показать Филипу, что она растеряна и испугана его столь неожиданным вмешательством в ее тщательно продуманные планы.

— Нет, — сказала она как могла твердо. — Вы, конечно, можете силой вытащить меня отсюда, но, предупреждаю, я буду кричать и вырываться.

Так как Филип ничего на это не ответил, Сьюзен добавила:

— Подумайте, какой прекрасный выйдет материал для вашей местной газеты!

Филип молча подошел вплотную к Сьюзен. Теперь она ощущала его дыхание на своей щеке, и оно было горячим, прерывистым и… опасным. Зрачки Филипа сузились.

— Хорошо, мисс Уэллс, если это вызов, я принимаю его, — произнес он вкрадчиво. — Поверьте, мне действительно ничего не стоит вынести вас отсюда, просто перекинув через плечо, — вы, похоже, весите не больше курицы. А что касается газеты… Меня это абсолютно не волнует.

— Днем вы говорили совсем другое, — заметила Сьюзен.

— С тех пор многое изменилось. Весь мой мир оказался перевернутым с ног на голову.

Мой мир тоже, подумала Сьюзен, но все же нельзя поддаваться хаосу. Сьюзен была из тех людей, которые всегда знают, что и как делать, и никогда не принимают поспешных решений. Филип как раз принял поспешное решение, и надо попытаться вразумить его.

— Послушайте, Филип, мы же взрослые, разумные люди, — сказала Сьюзен мягко, дотрагиваясь до руки Филипа. — Разве это не может подождать до утра?

Филип молча смотрел на пальцы Сьюзен, сжимающие его руку, до тех пор, пока она не убрала их.

— Возможно, вы этого не знаете, мисс Уэллс, но ваша сестра когда-то заставила меня поверить в то, что она любит меня. А потом она исчезла среди ночи, даже не попрощавшись. Полагаю, это у вас в крови. Поэтому не думайте, что я позволю вам поступить со мной точно так же.

— Возможно, у вас были причины не доверять Миранде, — возмутилась Сьюзен, — но я, кажется, еще не давала вам повода!

О, если бы Филип знал — всю жизнь Сьюзен страдала оттого, что ее постоянно сравнивали с ее взбалмошной старшей сестрой, полагая, что раз они похожи внешне, то и характеры у них должны быть одинаковыми. Те, кто имел несчастье близко знать Миранду, смотрели на Сьюзен с подозрением и недоверием, ожидая от нее тех же поступков, что совершала старшая сестра. Сьюзен — школьная учительница, спокойная, рассудительная, полная противоположность Миранде — пыталась бороться с этим, но тщетно!

— Не давали повода? — саркастически осведомился Филип. — Неужели? Вы скрыли от меня, что у Миранды есть ребенок! Мой сын! По-вашему, это не повод не доверять вам? И когда же вы собирались сообщить мне об этом?

Сьюзен, опустив голову, не ответила. Филип продолжал:

— А может, вы решили вообще не сообщать мне о сыне? Может, я не прошел ваш экзамен? Вас что-то не устроило в собранных вами сведениях? И вы решили, что я не достоин быть отцом, леди?!

— Я собиралась все рассказать вам, правда!

Сьюзен чуть не плакала. Однако правда была в том, что Сьюзен и сама не знала, собиралась ли она в самом деле рассказать Филипу о мальчике. Вечером, уже лежа в постели, она не переставала думать об этом. Безусловно, нужно было сосредоточиться на том, как будет лучше для малыша Эмери, сможет ли Филип Мастерсон стать хорошим отцом, и Сьюзен честно пыталась это сделать, но ей неизменно мешало воспоминание о его темных глазах, о вкусе его губ, о его сильных руках. В конце концов Сьюзен сдалась и решила подумать обо всем этом утром. И вот теперь Филип Мастерсон стоит в ее номере и обвиняет ее во лжи.

— Готов поклясться, что вам нечасто приходится врать, — прервал Филип ее мысли. — Это было забавно — сначала у вас покраснели уши, потом щеки, потом шея — вот здесь. — И он коснулся пальцами шеи Сьюзен. — Даже нос!

Сьюзен боялась пошевелиться. Промелькнула мысль, что следует прикрыть уши и нос, пока Филип не захотел потрогать и их.

— Я просто ждала подходящего момента, чтобы сказать вам о мальчике, — прошептала она.

— Тогда, на моем крыльце, был, по-моему, самый подходящий момент.

— После того, как вы показали себя таким грубияном? — изумилась Сьюзен.

Рука Филипа по-прежнему касалась ее шеи, и прикосновение это было очень нежным, несмотря на то что взгляд Филипа выдавал желание задушить ее.

Филип, казалось, только что заметил, что его пальцы по-прежнему на шее Сьюзен, и резко отдернул руку.

— Итак? — устало спросил он. — Я был прав. Вы приехали, чтобы решить, достоин ли я быть отцом моего ребенка? Моральные качества, материальное положение и тому подобное? — Похоже, он все-таки испытывал сильнейшее желание придушить Сьюзен, потому что предусмотрительно спрятал руку в карман джинсов.

— Я просто пытаюсь сделать как лучше для моего племянника, — произнесла Сьюзен фразу, которую десятки раз говорила сама себе.

Она невольно коснулась своей шеи в том месте, где только что были пальцы Филипа, — кожа там, казалось, все еще пылала.

— Неужели? — Филип недобро усмехнулся. — Да вы, мисс, похоже, возомнили себя Господом Богом! И как — я выдержал экзамен?

Он вновь вынул руки из карманов, скрестил их на мощной груди и двинулся на Сьюзен.

Она невольно попятилась, в голове мелькнула мысль: «Он хочет меня убить!». Филип и в самом деле выглядел угрожающе — большой, сильный, глаза сверкают яростью, даже ненавистью.

Сьюзен в ужасе прикрыла глаза. Ноздри неожиданно уловили его запах — терпкий, острый, какой-то… мужественный. Ей пришло в голову, что, если этот запах — последнее, что она ощущает в жизни, это не так уж плохо.

Черт! Возьми себя в руки! — мысленно приказала себе Сьюзен. Надо бороться! Запустить в него чем-нибудь тяжелым? Она огляделась. А может, закричать? Тогда весь город сбежится, это уж точно. Но сил не было — ноги подгибались, во рту пересохло.

Больше всего на свете Сьюзен Уэллс ненавидела слабость, она просто не могла себе позволить быть слабой. А сейчас? Какой-то малознакомый тип — хам и невежа — нападает на нее в собственном номере! Да что он возомнил о себе! Нужно бороться!

— Если вы силой увезете меня, вас посадят в тюрьму за похищение, — твердо сказала она голосом школьной учительницы.

Филип улыбнулся, и улыбка эта была вовсе не доброй. От этого он стал еще более опасным и, как ни странно, еще более привлекательным. Он стал похож на пирата из фильма — не хватало лишь черной повязки на глазу и пистолетов. Сьюзен невольно залюбовалась им. И что простая школьная учительница может противопоставить пирату?

Стоп, никакой он не пират, строго одернула себя Сьюзен. Он простой фермер, мастер на все руки, и нечего выдумывать. Нужно наконец взять себя в руки!

— Может, все же подождем до утра, — вновь принялась увещевать она Филипа. — Я не могу вести машину ночью — я в темноте плохо вижу.

— А я и не собирался сажать вас за руль! — фыркнул Филип. — Машину поведу я.

— Вы не можете силой заставить меня ехать. — Особой уверенности в голосе Сьюзен не было, однако она не собиралась сдавать позиции.

— Знаете что? — Филип снова начал закипать. — Я намерен во что бы то ни стало увидеть своего сына и пойду ради этого на что угодно. Советую вам не чинить мне препятствий!

Сьюзен неожиданно ощутила разочарование. Конечно, то, что Филип так отреагировал на известие о ребенке, хорошо — обидно было, что подобной реакции Сьюзен просто не предусмотрела. Когда она направлялась в Хэвен, ей казалось, что она контролирует ситуацию и что ей, Сьюзен, решать, подходит ли Филип Эмери Мастерсон на роль отца. Эта поездка была просто формальностью — Сьюзен хотелось лишь убедиться в том, что Барт будет оптимальным отцом для мальчика. Но Филип смешал ей все карты. Сьюзен никак не ожидала, что он окажется таким решительным. Сьюзен теряла контроль над ситуацией.

Но разве тебе не этого хотелось? — спросила себя Сьюзен язвительно. Разве в глубине души ты не надеялась на то, что мужчина с фотографии избавит тебя от необходимости принимать решения самой, что он избавит тебя от скучной правильной жизни?

Сьюзен явно не следовало думать об этом, потому что, едва эта предательская мысль промелькнула в голове, ей немедленно захотелось подчиниться Филипу и делать то, что он скажет. Однако Сьюзен сумела взять себя в руки, памятуя о том, что эмоции еще никому не приносили пользы — взять хотя бы Миранду.

— Все, что нужно моему племяннику, — это стабильная, размеренная жизнь, — «учительским» тоном отчеканила Сьюзен.

Филип удивленно посмотрел на нее, озадаченный фразой, поэтому она добавила:

— Я прочла это в книге по детской психологии.

— Все ясно. — Филип вздохнул. — Я сразу понял, что вы из тех людей, что живут, руководствуясь книгами по психологии. Поймите, нельзя жить по чужому плану! Это ваша собственная жизнь — и вы должны слушать в первую очередь себя. Неужели вы не понимаете, что ситуация, в которую мы с вами, сами того не желая, попали, выходит за рамки любой предусмотренной вами схемы? Так действуйте по обстоятельствам!

Во время этого страстного монолога Сьюзен молчала, опустив голову. Она думала о том, что если бы Филип прожил со взбалмошной и непредсказуемой Мирандой всю жизнь, как она, то не говорил бы так. Наконец очнувшись от невеселых мыслей, Сьюзен сказала:

— Я хочу, чтобы вы знали, Филип: я действительно искала отца для Эмери. — Она прикрыла глаза и приказала себе быть уверенной и сильной. — Я хочу, чтобы у мальчика была нормальная, здоровая и счастливая семья… — И, глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, добавила: — Я имею в виду, что у него должна быть мать. И отец. Понимаете? Мать и отец.

Выпалив это, Сьюзен вновь закрыла глаза — на этот раз, чтобы скрыть неловкость. Вдруг он воспримет это как намек! Только бы не покраснеть! — думала она, сжимая кулаки.

Но Филип, казалось, не обратил ни малейшего внимания на переживания Сьюзен.

— Эмери… — повторил он, словно пробуя это имя на вкус. — Значит, моего сына зовут Эмери. — Потом, словно очнувшись, он добавил: — Вы должны знать, Сьюзен: я отец мальчика, да, но это никак не меняет моей позиции убежденного холостяка. Я не намерен жениться ни на вас, ни на ком бы то ни было.

— То, что вы отец Эмери, еще ничего не значит! — Сьюзен задохнулась от возмущения. — Кроме того, я вовсе не предлагаю вам жениться на мне. Вы слишком самонадеянны, мистер Мастерсон! Уверяю вас, что на роль мужа у меня есть более подходящая кандидатура.

Филип иронично приподнял бровь и придвинулся вплотную к Сьюзен. Теперь он был так близко, что она ощущала жар его тела. Или это ей было жарко от его близости?

— Так это та самая более подходящая кандидатура подарила вам кольцо?

Он заметил, что у меня на пальце кольцо, со смешанным чувством подумала Сьюзен, откуда такое внимание?

— Да, — с вызовом сказала она. — Это кольцо подарил мне Барт.

— Барт, — медленно повторил Филип, словно это имя о чем-то ему говорило. — Странно, что вы не зовете его Бартоломью. И каков же, позвольте узнать, ваш критерий при выборе отца для моего сына?

— Мне, да и мальчику, нужен мужчина надежный, положительный, аккуратный…

Филип закатил глаза.

— Понятно, понятно, — перебил он. — Вам нужен мужчина, который не открывает дверь, завернутый в полотенце. Мужчина, который не целует незнакомок на крыльце своего дома. Мужчина, у которого инструменты не валяются на кухне.

Сьюзен не успела ничего возразить — Филип поцеловал ее. Сьюзен заглянула в его глаза — в них была злость. Но, несмотря на это, его губы были нежными и теплыми, и Сьюзен не могла найти в себе силы оттолкнуть его. Она понимала, почему Филип поцеловал ее — он был слишком самонадеян и полагал, что его мужская привлекательность сделает свое дело. Но сейчас Сьюзен не хотелось спорить. Ей лишь хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно.

Однако Филип так же внезапно прекратил поцелуй и победоносно посмотрел на Сьюзен, явно довольный результатом.

— Итак, — сказал он, — я не желаю вписываться в ваш, надо признать, идиотский, план. Бедный ребенок. Вы, должно быть, держите его в ежовых рукавицах — то нельзя, это нельзя. Вы подавляете его.

— Неправда! И я сделаю все, чтобы у него была прекрасная жизнь.

— Вы и… Барт, я полагаю. Скажите, Сьюзен, а вы чистите его тапочки каждый день?

— Чьи? — растерялась Сьюзен. — Барта?

— Ребенка. Я угадал? Это вполне в вашем характере.

— Не понимаю, как это чистые тапочки раскрывают мой характер.

— А полотенце, в котором я вас встретил, — раскрывает? — Филип посмотрел на губы Сьюзен, этот взгляд заставил ее поёжиться. — Знаете, мисс Уэллс, что вам нужно? Настоящий мужчина. Уж поверьте, он заставил бы вас забыть о чистке тапочек и уборке кухни.

— Уж не себя ли вы имеете в виду? — не осталась в долгу Сьюзен. — Знайте: вы самый неприятный тип, каких я только встречала!

— Не советую ссориться со мной, — спокойно сказал Филип. — Похоже, наши с вами жизни теперь тесно связаны. Надолго.

А ведь он прав, подумала Сьюзен. Теперь Филип Мастерсон стал частью ее жизни, по крайней мере до тех пор, пока она будет с Эмери. А с Эмери она будет всегда. И некого винить в этом, кроме себя — ведь Сьюзен сама заварила эту кашу. Это был идиотский поступок, как раз в духе Миранды, — увидеть фотографию и помчаться невесть куда, чтобы посмотреть на мужчину, изображенного на ней. И вот результат — теперь от Филипа Мастерсона никуда не денешься. Сьюзен сама допустила ошибку, невольно намекнув ему, что он отец Эмери.

— Поехали! — решительно скомандовал Филип, взглянув на часы.

Сьюзен ощутила нестерпимое желание, броситься к нему, обхватить руками и вновь почувствовать вкус его губ. Но она не могла. Потому что я каждый день чищу тапочки! — горько усмехнулась она про себя.

Поэтому она просто вытащила их шкафа дорожную сумку и направилась в ванную переодеваться. Сменив пижаму на строгую юбку и блузку, она принялась подкрашивать губы, но поймала себя на мысли, что ей хочется выглядеть хорошо, чтобы понравиться Филипу, и, рассердившись, решительно стерла помаду. Но потом, подумав, все же тронула губы помадой и даже подкрасила глаза. Наспех забрав волосы в конский хвост, она вышла к Филипу.

— Вы уже оплатили номер? — спросил он.

Сьюзен кивнула.

— Вы можете оставить свою машину у меня, — сказал Филип. — Обещаю вам, она будет в целости и сохранности.

— Подождите! — воскликнула Сьюзен. — То есть как это — оставить машину? Она же мне понадобится дома, в Кардиффе.

— Честно говоря, я думаю, что мы просто заберем Эмери и вернемся все вместе в Хэвен.

— Да с чего вы взяли, что я соглашусь вернуться в эту дыру?!

— Не кипятитесь, — примирительно сказал Филип. — Вы сейчас похожи на вредную засушенную школьную даму. Обещаю вам, вы прекрасно проведете лето в Хэвене.

— Я не школьная дама! — обиделась Сьюзен.

— Но вы ведь работаете учительницей, верно?

Сьюзен растерялась: как он узнал? Неужели это так заметно? Больше всего на свете ей хотелось бы сейчас ответить, небрежно поведя плечом: «Нет, я работаю стриптизершей в ночном клубе». Или: «Я работаю на правительство и, сами понимаете, не имею права рассказывать об этом». Но, черт возьми, она действительно учительница!

— Да, я преподаю в школе, — сухо сказала Сьюзен. — В частной школе.

Филип удовлетворенно кивнул, как бы говоря: так я и знал!

— Ну что ж, пойдемте!

Они крадучись спустились по лестнице и вышли из гостиницы.

Открывая перед Сьюзен дверцу ее машины, Филип предупредил:

— Не делайте глупостей, мисс Уэллс. Я поеду следом за вами. Дорогу к моему дому вы знаете.

Сьюзен кивнула.

Еще не рассвело, Сьюзен вела машину в темноте, поеживаясь от предутреннего холода. Как могла она согласиться привезти сюда Эмери!

Припарковавшись у дома Филипа и дождавшись, когда он вылезет из своей машины, Сьюзен немедленно пошла в наступление, озвучивая мучившие ее всю дорогу вопросы:

— Сколько у вас пробудет Эмери? И где мы с ним остановимся — в гостинице? И вообще, как мы ему все объясним?

Филип шутливо вскинул руки.

— Полегче, полегче, Сьюзен, не все сразу. Для начала мне нужно надеть носки, а то я их впопыхах не нашел. Остальное — потом.

Через полчаса Сьюзен уже сидела на заднем сиденье машины Филипа Мастерсона, а у ее ног лежала его омерзительная собака. Сьюзен попыталась было протестовать, но Филип, неприязненно посмотрев на нее, сказал, что не может оставить пса одного умирать с голоду. Пришлось смириться, и теперь пес то и дело норовил положить свою тяжелую слюнявую морду на новые туфли Сьюзен. Он даже пытался запрыгнуть на сиденье рядом с ней, но уж этого она допустить не могла и брезгливо спихнула спаниеля на пол.

Филип вел машину молча. Сьюзен исподтишка наблюдала за ним в зеркало заднего вида, но замкнутое выражение не покидало его лица. Непонятно было, о чем он думает.

Сьюзен очень хотелось спать, но она говорила себе, что спать нельзя — она должна контролировать ситуацию. Контролировать ситуацию, вышедшую из-под контроля! Сьюзен усмехнулась и провалилась в сон.

5

Когда она проснулась, было уже почти светло. Она расстерянно поморгала, пытаясь сообразить, где же находится. Увидев у своего лица грустную морду кокера, который, пользуясь тем, что она заснула, все же вскочил на сиденье, Сьюзен моментально очнулась и с отвращением спихнула собаку на пол. Пес укоризненно фыркнул и вновь улегся у нее в ногах с обиженным видом.

Из-за горизонта вставало огромное солнце. Сьюзен, щурясь, смотрела на него и думала о том, как теперь изменится ее жизнь. Плохой она будет или хорошей — еще неизвестно, но уж точно не скучной.

Филип взглянул на женщину, спящую на заднем сиденье его машины, в зеркало заднего вида. Даже во сне лицо у нее было озабоченным. Сомкнутые пушистые ресницы, тенью ложившиеся на щеку, подрагивали, на виске билась маленькая синяя жилка.

Что ей снится? — гадал Филип. Наверное, Сьюзен даже во сне решает серьезные проблемы. Между тем и Филипу надо было подумать в переменах, столь внезапно произошедших в его размеренной холостяцкой жизни. Над горизонтом уже поднималось солнце, окрашивая пустошь в яркие причудливые цвета. Филип вел машину, не ощущая усталости, с каждой минутой приближаясь к своему сыну, которого никогда не видел.

Не слишком ли поспешным было его решение о немедленном отъезде? Филип и сам еще толком не знал, что он скажет мальчику. Может, Сьюзен права и следовало бы сперва все хорошенько обдумать, а не мчаться сломя голову в другое графство?

Нет, Филип сердцем чувствовал, что поступил правильно — как можно сидеть на месте и строить планы, узнав о том, что у него есть сын — сын, названный в честь него!

Мальчик, сын. Разве справедливо было то, что его сын, плоть от плоти, уже сделал свои первые шаги, произнес свое первое слово — а Филип даже не подозревал о его существовании? Как могла Миранда так поступить?

Да, Сьюзен говорит, что всему виной болезнь Миранды, но сейчас это казалось Филипу слабым оправданием ее поступку. Болезнь здесь ни при чем, то, что Миранда не сообщила ему о сыне, — самое настоящее предательство. Каждый пропущенный Филипом день рождения малыша Эмери — предательство. Каждый прорезавшийся крохотный зубик — предательство. Первый шаг, первое слово, первый в жизни малыша снег — предательство, предательство, предательство! И как после этого Сьюзен может утверждать, будто Миранда любила его?!

Филип вновь посмотрел на Сьюзен. Она все еще спала. Наверняка ей туго приходилось с сестрой. Филип подумал, что строгий взгляд, волосы, стянутые в тугой учительский пучок, даже выбор профессии — все это оттого, что всю жизнь Сьюзен приходилось сталкиваться с тем, что ее сравнивали с сестрой, и доказывать, что она другая. Вся жизнь в тени психически нездоровой старшей сестры — Сьюзен Уэллс не позавидуешь. Как часто Миранда причиняла боль младшей сестре?

Филип очень хорошо по собственному опыту знал, какую боль испытываешь от предательства близкого, родного человека. Его мать никогда не была счастлива в Хэвене и обвиняла в этом мужа и сына. Филип, как и его отец, старался как можно реже появляться дома, чтобы не слушать бесконечные упреки. Маленький Филип никак не мог понять, каким образом он виноват в том, что его мама не нежится на горячем песке в Сен-Тропе, не катается на лыжах в Швейцарии, не опустошает парижские модные магазины, а «сидит в этом паршивом городишке». За малейшую провинность мать жестоко наказывала его, а если отец пытался заступиться, принималась визжать, что они оба хотят ее извести.

Когда Филипу исполнилось тринадцать, мать — хвала Господу! — сбежала с каким-то заезжим коммерсантом. Филип с тех пор никогда ее не видел и ничего о ней не знал.

Филип впервые подумал о том, не слишком ли была похожа Миранда в период депрессии на его мать? Возможно, Сьюзен именно это имела в виду, когда сказала, что Миранда бросила его потому, что любила и не хотела, чтобы Филип видел ее в период прогрессирующей болезни.

С заднего сиденья раздался шорох — Сьюзен проснулась. Она с трудом разлепила глаза и некоторое время ошарашенно оглядывалась вокруг, словно не понимая, как она очутилась в чужой машине. Потом, поймав взгляд Филипа в зеркале, спросила, подавляя зевок:

— Где мы сейчас?

При этом она безуспешно пыталась спихнуть со своих колен морду Сократа, которую тот с завидным упорством укладывал обратно, не переставая умильно заглядывать в глаза сердитой женщине. Наверное, Сократ чувствует, что Сьюзен хороший человек, подумал Филип. Собаки всегда это чувствуют.

— Скоро привал! — весело объявил он. — Позавтракаем в ближайшем городке — и снова в путь.

— Я сожалею о том, что вы не узнали о мальчике раньше, — неожиданно сказала Сьюзен, словно подслушав его недавние мысли. — Миранда всегда говорила, что не знает, кто отец ребенка, и у меня не было причин ей не верить. Знаете, когда она бывала на подъеме, она вела такую… — Сьюзен замялась, — бурную жизнь, что потом действительно не могла вспомнить, с кем… ну… общалась. Но это была не ее вина.

Филип мрачно кивнул.

— Пару месяцев назад я решилась наконец разобрать вещи Миранды, — продолжила Сьюзен. — Тогда-то я и нашла вашу фотографию, Филип. Я сразу поняла, что вы отец моего племянника. Я подумала, что в любом случае вы имеете право знать, что Миранда родила от вас ребенка. Вы ведь не виноваты в том, что она была больна. Но прежде, чем знакомить вас с Эмери, я просто обязана была узнать, что вы за человек. Я прошу прощения за то, что расспрашивала о вас, но вы же понимаете, что это было необходимо.

— Большинство женщин просто положили бы фотографию обратно в коробку и забыли бы о ней, — сказал Филип.

— А большинство мужчин просто пожали бы плечами, узнав, что у них есть ребенок, — в тон ему ответила Сьюзен, — и не пожелали бы ничего об этом слышать.

— Сьюзен, расскажите мне о нем, — попросил Филип. — Я хочу знать о малыше все, начиная с той секунды, как он родился.

— У меня есть его фотография. Сейчас. — Сьюзен щелкнула замочком сумки и вскоре протянула Филипу снимок.

Продолжая вести машину, Филип с волнением вглядывался в изображение своего сына. Фотограф запечатлел маленького мальчика, сидящего на стуле. Он серьезно смотрел в объектив, руки сложены на коленях. На нем был бархатный костюмчик и синий бант на шее. Темные волосы и глаза, пухлые щечки, длинные пушистые ресницы — очаровательный малыш.

Прежде чем вернуть Сьюзен снимок, Филип еще раз взглянул на него.

— Я выглядел точно так же в этом возрасте, у меня есть старая фотография дома. — Его голос пресекся. — Только на меня, слава Богу, родители не нацепили бант.

— А что вы имеете против банта? Аккуратный и нарядный ребенок! — возмутилась Сьюзен. И, помолчав, добавила: — Когда я нашла вашу фотографию в вещах Миранды, у меня не возникло никаких сомнений. Эмери так похож на вас. У него такие же прекрасные карие глаза… — Она осеклась и покраснела.

Вот так так! — едва не присвистнул Филип. Сьюзен, оказывается, успела заметить мои «прекрасные карие глаза»!

— Сколько ему на этой фотографии? — спросил он, уводя разговор от опасной темы, чтобы не смущать Сьюзен.

— Снимок был сделан несколько месяцев назад. Это была его первая фотография, он так волновался…

— Первый снимок в жизни? Неужели у Миранды не было ни одной фотографии собственного сына?

Сьюзен промолчала, но все было понятно и без слов. Филип подумал о том, что эта хрупкая женщина всю жизнь должна была исправлять ошибки своей старшей сестры. Но этот груз — груз ответственности за маленького мальчика — был для нее слишком тяжел.

— Итак, расскажите мне о нем, — нетерпеливо поторопил Филип.

Сьюзен говорила о племяннике с такой нежностью и теплотой в голосе, что Филип понял: ее заботы о мальчике продиктованы не чувством долга пред умершей сестрой, а любовью — настоящей материнской любовью к малышу. Какие бы нелепые планы об идеальной семье Сьюзен ни вынашивала, какие бы глупости ни говорила, она заботилась об Эмери больше, чем родная мать.

— Миранда исчезала и появлялась, — в такт его мыслям сказала Сьюзен, — а я всегда была с ним рядом.

Сьюзен рассказывала о том, как Эмери впервые увидел снег и подумал, что он сладкий, а потом плакал от разочарования. О том, как он постоянно пытается затащить в ванну все свои игрушки, даже любимого плюшевого щенка. О том, как он любит кошку Мисти, а она его ненавидит и все время шипит на малыша.

Миранда приходила и уходила, а Сьюзен все это время была рядом с племянником, опекая и оберегая его.

Сьюзен все говорила и говорила, а Филип готов был слушать вечно. Он узнал, что Эмери любит грызть мел, а Сьюзен ругает его за это, о том, как однажды он схватил соседского щенка за нос, чтобы узнать, теплый тот или холодный. Сьюзен рассказала,что на четвертый день рождения она подарила племяннику игрушечную удочку и футбольный мяч.

— Хороший подарок для настоящего мужчины! — одобрил Филип.

Словом, Сьюзен была прекрасной матерью для его сына за одним лишь исключением: мир, который она создала вокруг мальчика, был слишком организован и стерилен.

— Расскажите мне о вашем женихе, — попросил Филип. — Сами понимаете, мне важно знать, что он за человек.

— О, Барт прекрасный человек! У него собственный магазин в Кардиффе.

Отменная характеристика! — усмехнулся про себя Филип.

— Я не это имел в виду. Собственный магазин — это, конечно, замечательно, но что ваш Барт представляет собой как человек? Ведь он, возможно, будет растить моего сына.

— Ну-у… он респектабельный, надежный.

— Сьюзен, вы полагаете, этого достаточно для малыша?

— Но Барт действительно очень достойный человек! У него есть дом в пригороде — чистый и уютный. И кошка Мисти — Эмери ее очень любит.

— А она его? — Филип усмехнулся, вспомнив рассказ Сьюзен о дружбе Эмери с Мисти. — Вы ничего не сказали о том, как ваш жених относится к Эмери.

— Он его просто обожает! — воскликнула Сьюзен.

— И в чем же это выражается? — недоверчиво спросил Филип.

— Барт подарил Эмери замечательную коллекцию машинок — я покажу вам их, когда мы приедем.

Коллекция машинок, прелестно! Однако Филип удержался от саркастических замечаний. Он ехал на первую встречу со своим сыном, а все остальное было неважно.

Филип знал, конечно, что Кардифф, столица Уэлса, гораздо больше Хэвена, который и городом-то назвать трудно, но не ожидал, что настолько. Они уже давно въехали в город, но все никак не могли добраться до дома Сьюзен. Филип с восторгом — но исподтишка, чтобы не показаться деревенщиной, — разглядывал высокие величественные здания, проплывающие мимо деревья и аккуратно подстриженные кусты городского парка.

Филип провел за рулем около восьми часов, спину и шею ломило, ноги затекли, глаза устали смотреть на дорогу — но Филип почти не чувствовал этого, потому что впереди его ждала встреча с сыном, о котором он еще двенадцать часов назад ничего не знал.

В зеркало заднего вида Филип взглянул на Сьюзен. Бессонная ночь, полная тревог, явно пошла ей на пользу — пучок растрепался окончательно, освободив из плена волосы, помявшаяся от долгого сидения в машине блузка и губы без помады, стершейся бесследно во время завтрака, делали облик Сьюзен небрежно-трогательным. Такой она нравилась Филипу гораздо больше, и кроме того ему было приятно осознавать, что ему удалось-таки разрушить продуманные планы Сьюзен и подчинить ее своей воле. В порыве хорошего настроения Филип решил сделать ей комплимент:

— Вы прекрасно выглядите!

Сьюзен подняла глаза от книги, которую читала — или делала вид, что читала, в надежде заслониться от взглядов Филипа. Что это была за книга, Филип не знал, но догадывался — на обложке красочно изображалась сцена бегства дамы в сильно декольтированном платье из мрачного старинного замка. Сьюзен некоторое время непонимающе смотрела на него — видимо, действительно была увлечена чтением, — потом переспросила:

— Простите?

Филип в который раз поразился тому, что эта молодая женщина добровольно загоняет себя в рамки скучной жизни. За окном проплывали такие чудесные виды, а Сьюзен предпочитает всему этому чтение глупейшей книжонки с надуманным сюжетом! Неужели ей никогда не хотелось пожить жизнью, полной простых человеческих радостей и страстей — распустить волосы, прокатиться верхом, влюбиться без оглядки, не просчитывая заранее все варианты? Филип вздохнул и повторил:

— Я сказал, что вы сейчас чертовски хорошо выглядите.

Сьюзен недоверчиво взглянула на него, пытаясь понять, не шутит ли он, и достала из сумки пудреницу. Все женщины, которых Филип знал, прежде чем найти что-то в своей сумочке, вынуждены были вытряхнуть и перерыть все ее содержимое, и Филипу это всегда казалось естественным и даже милым. У Сьюзен же наверняка все вещи были на своих строго отведенных местах, Филип не удивился бы, если бы узнал, что Сьюзен покупает только сумки со множеством кармашков, чтобы аккуратно рассовывать по ним все мелочи, которые женщины обычно носят с собой.

Тем временем Сьюзен раскрыла пудреницу и посмотрелась в зеркальце. Филип с удовольствием наблюдал за ней, не забывая, тем не менее, и о дороге. Выражение лица Сьюзен не оставляло сомнений — она пришла в ужас от увиденного. Закрыв пудреницу, Сьюзен лихорадочно принялась приглаживать волосы, поправлять блузку и стирать носовым платком слегка размазавшуюся тушь, пытаясь при этом делать все одновременно. Это зрелище доставило Филипу огромное удовольствие.

— Вам это кажется смешным! — сердито воскликнула Сьюзен, поймав в зеркале его насмешливый взгляд.

— Нисколько, — серьезным голосом ответил Филип. — Я совершенно искренен: вы действительно выглядите прекрасно. Именно сейчас — с растрепанными волосами, в мятой блузке и со стершейся помадой. Теперь я увидел, какая вы на самом деле — какой вы можете быть, когда расслабитесь и перестанете и на работе, и в жизни играть роль школьной учительницы. Вам просто нужно расслабиться, Сьюзен, понимаете?

— Нет, — отрезала она и вновь уткнулась в свою книгу.

— Сочувствую вашим ученикам, — притворно вздохнув, сказал Филип — ему так нравилось дразнить ее! — Вы, должно быть, придираетесь к ним по пустякам. Мы в детстве таким учителям подкладывали лягушек в ящик стола или кнопку на стул, чтобы посмотреть, способны ли они проявлять нормальные человеческие эмоции — страх, боль, хотя бы ярость. А ваши ученики?

— Мои ученики никогда не осмелились бы на такое, — сухо сказала Сьюзен. — Впрочем, ваш рассказ о ваших детских шалостях меня нисколько не удивил — иного я от вас и не ожидала.

— Вот-вот, — удовлетворенно отозвался Филип. — Таких учителей мы и не любили — сухих, чопорных и надменных. Не люди, а тетрадки в линеечку — все по плану, все по расписанию.

— Послушайте! — возмутилась Сьюзен. — Вы все время пытаетесь меня оскорбить. Вы подняли меня среди ночи, усадили в машину рядом со своей собакой, которую, между прочим, не мешало бы иногда мыть, мчались всю ночь с ужасной, недозволенной скоростью — и все это я безропотно снесла. Да я просто ангел!

— Во-первых, я очень хорошо вожу машину, поэтому скорость, на мой взгляд, допустимая. И потом, — Филип широко улыбнулся, — мне ничего не страшно, раз за моей спиной сидит ангел.

Сьюзен покачала головой, пытаясь сдержать ответную улыбку.

— В школе вы, должно быть, были невыносимы.

— Точно, — удовлетворенно подтвердил Филип. — Мы с вами чудесная пара, не находите? Как раз в духе любовных романов, которые вы так любите.

Сьюзен вспыхнула.

— Могу себе представить, какие книги предпочитаете вы!

— Сьюзен, полагаю, что не вам судить о моих литературных пристрастиях, о которых вы, кстати, понятия не имеете. Книга, которую вы читаете всю дорогу, позволяет усомниться в вашем тонком литературном вкусе. Как она называется? Что-то вроде «Пучина страсти в старом замке»?

— Понимаю, о чем вы, — язвительно откликнулась Сьюзен, — но боюсь, вы будете разочарованы: о сексе в этой книге ни слова. Это прекрасный роман о викторианской эпохе. Отношения между героями чисто платонические.

— Знаете, — не остался в долгу Филип, — если в викторианскую эпоху все женщины одевались так, как это изображено на обложке, я завидую главному герою.

Сьюзен презрительно фыркнула и вернулась к чтению, давая тем самым понять, что разговор окончен.

Филип, разумеется, не стал говорить Сьюзен о том, почему ему так понравилось то, как она выглядит после бессонной ночи, но себе все же признался: да, растрепанные волосы, припухшие веки, измятая одежда, размазанный макияж — он хотел бы увидеть все это утром в своей спальне после ночи, полной объятий, поцелуев и вздохов.

Не стоило об этом думать — Филип испытывал теперь такое неодолимое желание поцеловать Сьюзен — хотя бы поцеловать! — что с трудом удержался и не остановил машину немедленно. Поцелуи не входили в его планы — вначале следовало узнать больше о женщине, растящей его сына. И в первую очередь необходимо было растолковать Сьюзен Уэллс некоторые простые вещи, для того чтобы ее очевидные заблуждения и излишняя строгость взглядов не повредили мальчику.

Сьюзен Уэллс не права, полагая, что счастливую жизнь обеспечивает набор правил и установок. Такая жизнь не будет счастливой — она будет попросту скучной. Страсть, эмоции, порывы — вот чего не хватает Сьюзен Уэллс, а Филип вовсе не хотел, чтобы его сын превратился в конце концов в идеального мужчину в понимании Сьюзен — в «надежного человека», как называет это она, а на самом деле в зануду.

А у меня, спросил себя Филип, у меня-то самого много ли было порывов, эмоций и страстей за последние шесть лет? Пришлось признать, что после ухода Миранды он сам загнал себя в болото обыденной скучной жизни в маленьком захолустном городке.

— Да, — пробормотал Филип, обращаясь к самому себе, — нам обоим придется поучиться жить.

— Простите?

Вновь этот чопорный тон! Она что, не может говорить по-человечески?!

— Сьюзен, а вы не можете спросить: «что?» — как все нормальные люди?

— Под «нормальными людьми» вы, очевидно, подразумеваете себя?

— В том числе.

— В таком случае, нет, не могу.

Филип вздохнул: Сьюзен Уэллс непробиваема. Может, в таком случае, ему следует взять пример с нее и начать тщательно планировать свои поступки и всю свою жизнь?

— Ну уж нет! — невольно воскликнул он в полный голос.

Сьюзен вздрогнула и с тревогой посмотрела на Филипа.

— Извините, — опомнился он. — Я просто очень устал.

И это было правдой — он действительно очень устал, сил ему придавала радость оттого, что в его жизни произошел такой крутой поворот. У него есть сын! Филип счастливо вздохнул. Его ноздри неожиданно уловили аромат духов Сьюзен — мягкий, ненавязчивый, напоминающий первые весенние цветы. Филипу вновь захотелось остановить машину и полнее ощутить этот аромат, щекоча своим дыханием нежную кожу шеи Сьюзен.

Филип рассердился на себя: нашел время! Не о духах Сьюзен надо думать, а о сыне, которого он скоро, уже очень скоро увидит. Его долг — вырвать, пока не поздно, малыша Эмери из постылого нудного мира, составленного Сьюзен Уэллс, словно школьное расписание на неделю.

6

— Вот мы и дома, — наконец сказала Сьюзен.

Филип затормозил и с любопытством взглянул на дом, где живет его маленький сын.

— Вылезай, Сократ, — скомандовал Филип, выбираясь из машины и помогая выйти Сьюзен. — Пошли, мальчик!

— Постойте… — Сьюзен явно растерялась. — Собака не может войти внутрь.

Филип недоуменно приподнял брови.

— Вы это серьезно? Предлагаете оставить Сократа на улице? Интересно, а что же такого страшного случится, если пес войдет в подъезд — кто-то из соседей вызовет полицию и нас арестуют?

Сьюзен замялась.

— Нет… Просто в нашем доме это не принято. Правилами запрещено держать животных.

Филип сокрушенно покачал головой: да, над Сьюзен Уэллс придется поработать, иначе она задушит в мальчике все живое своим воспитанием. Разве можно жить в мире, где все церемонно-вежливы, аккуратны и воспитаны — а собак выбрасывают на улицу, чтобы получить квартиру в престижном доме?

— Знаете что, давайте все же попробуем нарушить ваши правила, — весело сказал Филип. — Не оставлять же беднягу Сократа на улице в чужом городе. Рискнем?

— Что вы имеете в виду? Что вы задумали, Филип?

— Ведите! — решительно скомандовал Филип, щелчком пальцев подзывая Сократа.

Сьюзен демонстративно поджала губы и, чеканя шаг, пошла к входной двери.

По обеим сторонам от подъезда располагались ухоженные клумбы с цветами. Филипу это не понравилось: вряд ли дом с этими парадными клумбами у входа подходит для ребенка — слишком уж претенциозно. Аккуратная маленькая табличка «Просьба цветы не трогать» довершала печальную картину: малыш, тянущийся к ярким цветам и готовый вот-вот заплакать, и строгий консьерж с неумолимо-суровым выражением лица.

Дверь подъезда была оборудована кодовым замком. Сьюзен привычно нажала несколько кнопок, раздался щелчок.

— В вашем районе высокий уровень преступности? — нахмурившись, спросил Филип, заинтересованный ритуалом отпирания двери.

Кодовый замок наводил его, привыкшего жить в городке, где, даже уходя из дома на весь день, двери не запирают, именно на такую мысль. Если его сын живет в криминально опасном районе — долг Филипа немедленно забрать его и Сьюзен и увезти в тихий провинциальный Хэвен навсегда. Эта мысль позабавила Филипа — Сьюзен в Хэвене навсегда? Не стоит даже спрашивать, согласится ли она на это.

— Разумеется, это приличный район, что за чушь вы несете! — возмутилась Сьюзен. — Многие дома сейчас оснащены кодовыми замками, разве вы не знаете?

Филип, конечно, знал об этом, но не предполагал, что в таком доме будет жить его собственный сын, не имеющий, как выясняется, возможности войти и выйти из дома, потому что он наверняка еще не достает до панели кодового замка. В собственном доме, как в тюрьме!

Они вошли в чистый светлый холл. Белые диваны, на которых никто никогда не садится, чтобы не дай Бог не испачкать, палас на полу, вазы с сухими цветами — словом, все то, что делает дом респектабельным, но совершенно не подходящим для маленьких детей. Садиться нельзя, трогать нельзя, бегать нельзя, громко разговаривать нельзя.

Сократ тоже с интересом осматривал непривычное место. Больше всего его заинтересовала искусственная пальма, «растущая», казалось, прямо из пола.

— Фу, Сократ! Нельзя! — крикнул Филип, увидев, как пес задирает заднюю лапу, но было уже поздно. — Извините его, — смущенно пробормотал он, обращаясь к Сьюзен, на лице которой без труда читалось: «Я так и знала». — Он просто не встречал раньше деревьев в доме, он думает, что они бывают только на улице.

И правильно думает, добавил Филип про себя.

Сократ, закончив свое собачье дело, подбежал к ним, всем видом выражая живейшую готовность следовать дальше — он был на редкость любознательным псом. Втроем они направились к лифту.

— Ненавижу лифты, — пробормотал Филип, когда двери кабины с тихим жужжанием закрылись. — Давно не ездил в них.

Сьюзен не сдержала улыбки, и Филип почувствовал себя в ее глазах неотесанной деревенщиной. Это было неприятно, но зато как шла Сьюзен улыбка! И она так редко улыбалась, что Филип не обиделся на нее, а даже обрадовался.

Сократу, который ехал в лифте впервые в жизни, это тоже не понравилось. Морда его выражала такую скуку и пес с таким нетерпением топтался на месте, что Филипу тоже захотелось приехать побыстрее. Как только лифт остановился и двери раскрылись, Сократ, взяв с места в карьер, вылетел в коридор, едва не сбив с ног пожилую сухощавую даму.

— Сократ! — укоризненно воскликнул Филип, глядя, как нарядно одетая старушка брезгливо отодвигается подальше от собаки.

Что за дом! — подумал Филип чуть ли не с ужасом. Словно тайный орден чопорных собаконенавистников!

— Мисс Уэллс! — с неподдельным возмущением воскликнула старушка. Голос у нее оказался неприятно скрипучим. — Вы же прекрасно знаете, что собак сюда приводить нельзя! У нас приличный респектабельный дом!

Сьюзен открыла было рот, но Филип опередил ее:

— Спокойно, мэм! Я полицейский, а это — служебная собака. Мы здесь по долгу службы.

— О! Боже мой! — И старая дама мышкой юркнула в кабину лифта, испугавшись, очевидно, прячущихся где-то поблизости преступников.

— Что вы наделали! — возмутилась Сьюзен, когда лифт с перепуганной старушкой поехал вниз. — Нам с Эмери еще жить и жить в этом доме, а теперь все только и будут говорить о том, что меня, словно преступницу, сопровождает полицейский со служебной собакой!

Филип улыбнулся.

— Вот видите, не только в маленьких городах вроде Хэвена сплетничают. Теперь вы понимаете, что я чувствовал, когда узнал о том, что вы расспрашиваете обо мне жителей моего города? Вот и вы побывали в моей шкуре.

Сьюзен вновь поджала губы, и Филип с удивлением понял, что она делает это не потому, что сердится, а чтобы не рассмеяться. Любопытный штрих к портрету Сьюзен Уэллс.

— Сократ — абсолютно здоровый пес. И блох у него нет, — мягко сказал Филип. — Ничего страшного не произойдет, если вы позволите ему войти в квартиру.

Сьюзен молча кивнула. Она щелкнула замком, открыла дверь и немедленно подверглась нападению: из комнаты с топотом вылетел малыш и обхватил колени Сьюзен. Она подхватила ребенка на руки и счастливо засмеялась, когда он поцеловал ее в нос.

Малыш был прехорошенький и довольно крупный для своих лет. Теперь Филип воочию убедился, до какой степени его сын похож на него. Филип узнавал свои глаза, свои волосы, свою улыбку, словно смотрелся в зеркало, — в этот момент он был, наверное, самым счастливым человеком на свете!

Сьюзен смеялась, шутливо уворачиваясь от пылких поцелуев племянника. Филип заметил, что ее повеселевшие глаза вновь приобрели уже виденный им однажды фиалковый оттенок — она была счастлива. Так вот какой может быть Сьюзен Уэллс — настоящей, без налета чопорно-старомодных представлений о жизни и долге! Такой она ему нравилась.

В этот момент Филип понял, что лучшей матери для его сына не сыскать, потому что Сьюзен очень любит Эмери и готова отдать все на свете, чтобы сделать его счастливым. Увлеченный созерцанием трогательной встречи, Филип не сразу заметил, что в прихожей есть еще один человек. Женщина. На мгновение Филипу показалось, что он сходит с ума. Он прикрыл глаза, затем вновь их открыл — женщина не исчезла. Боже мой, снова эти длинные светлые волосы, те же голубые глаза, изящная фигурка! Сомнений не было — еще одна сестра из семьи Уэллс. Еще один двойник Миранды.

— Я Минни, — представилась блондинка тихим прерывающимся голосом.

Она казалась робкой и… испуганной. Когда они останавливались, чтобы позавтракать, Сьюзен звонила ей и предупредила об их приезде, но Минни, похоже, так и не пришла в себя от новости, что вместе со Сьюзен приедет отец малыша Эмери.

Она боится, что я захочу увезти сына, догадался Филип. Но страхи Минни были совершенно напрасны. Филип не собирался увозить мальчика от женщины, которая была с ним с самого его рождения. Он убедился, что Сьюзен действительно любит его сына и будет ему прекрасной матерью. Конечно, мальчику лучше остаться с ней. Однако он, Филип, тоже должен принять участие в воспитании Эмери, а для этого нужно в первую очередь перевоспитать Сьюзен, иначе она испортит ребенку жизнь своими наставлениями и скучными глупыми правилами — в этом Филип видел свою основную задачу.

— Привет, Минни. — Он улыбнулся, протягивая ей руку. — Я — Филип Мастерсон.

Пожимая руку Минни, Филип отметил про себя, что это знакомство с очередной копией Миранды уже не так поразило его, как когда он впервые увидел Сьюзен на пороге своего дома. Интересно, подумал он, это оттого, что все потенциальные запасы удивления были израсходованы тем вечером, когда настойчивый стук в дверь вытащил меня из душа или… или оттого, что Сьюзен понравилась мне больше, чем Минни?

Минни улыбнулась Филипу и вроде бы слегка расслабилась.

Малыш тем временем завершил ритуал приветствия звонким поцелуем в щеку и теперь с настороженным интересом исподлобья разглядывал незнакомца, засунув большой палец в рот.

Разве в этом возрасте дети все еще сосут пальцы? — удивился Филип. Впрочем, что он мог знать о детях! Его первостепенной задачей было направить Сьюзен, так сказать, на путь истинный — так Филип это про себя называл. Его передернуло от мысли, что свои представления об окружающем мире Сьюзен черпает из тех ужасных книг, что читает — популярная психология в мягких обложках и бульварные романы о неземной любви. Не хватало только, чтобы она вбивала всю эту чушь в голову мальчика!

— Эмери, — сказала Сьюзен малышу, — познакомься, это Филип, мой друг.

Эмери внимательно посмотрел на Филипа огромными шоколадными глазищами и вежливо поздоровался с ним. Приветствие, правда, вышло нечленораздельным, так как малыш забыл вынуть палец изо рта. Все заулыбались.

Как же он похож на меня! — в который раз с умилением и гордостью подумал Филип. Мой сын похож на меня!

Он хотел что-то сказать мальчику, но тот неожиданно увидел Сократа, который, посчитав, что уже достаточно набедокурил, решил поиграть в вежливого воспитанного пса и чинно держался позади хозяина, словно ожидая, когда его представят.

— Собачка! — возбужденно завопил Эмери и принялся пыхтеть и вертеться в руках Сьюзен, пока она не опустила его на пол.

Мальчик подбежал к собаке и упал на четвереньки для более близкого знакомства. Сьюзен недовольно поморщилась, увидев, как Сократ лизнул Эмери в нос. Малыш радостно рассмеялся и, схватив пса за уши, ответил Сократу дружеским поцелуем в мокрый кожаный нос.

— Любит собак, — с удовольствием констатировал Филип, победоносно взглянув на Сьюзен.

Эмери тем временем обхватил Сократа за шею, едва не задушив его в объятиях. Пес, однако, не возражал. Он тоже остался доволен новым знакомым и теперь бешено вилял хвостом, выражая, как умел, свою симпатию к мальчику.

— Эмери, — строго сказала Сьюзен, — нельзя целовать собак. Нельзя. Микробы.

Опять этот невыносимый учительский тон! Филип едва заметно поморщился. Похоже, и этому Сьюзен Уэллс придется учить. Во-первых, микробы — это не смертельно. Нельзя посадить маленького подвижного ребенка в стерильную стеклянную комнату и держать там, пока он не вырастет. Во-вторых, дети и животные просто обязаны общаться — у них ведь так много общего. Эмери наверняка куда интереснее играть с собакой, чем со взрослыми. Словно в подтверждение этому Эмери и Сократ с топотом и веселым повизгиванием убежали куда-то в глубь квартиры.

Сьюзен жестом пригласила Филипа в гостиную. Только сейчас он получил наконец возможность осмотреть квартиру, в которой живет его сын. Мило, чисто, аккуратно, но… совершенно не годится для шустрого, подвижного мальчишки — таков был вердикт Филипа.

Все в этой квартире буквально кричало о том, что здесь живет женщина — преобладание леденцово-розового цвета в интерьере, хрупкие безделушки тут и там, словом, никакого простора для малыша. В представлении Филипа в гостиной дома, где живет ребенок, игрушки должны быть разбросаны по полу, стеклянных, легко разбивающихся предметов не должно быть вовсе, и, главное, минимум мебели, чтобы малышу было где играть в свои ребячьи игры. Хорошо хоть кукол в розовых платьицах и бантиках нет, мрачно подумал Филип. В квартире был балкон, довольно большой, но застекленный. Тоже плохо, где же мальчик дышит свежим воздухом?

— Нас, наверное, выселят, — мрачно проговорила Сьюзен, когда мимо нее в очередной раз пронеслись Сократ и довольный Эмери.

Они, должно быть, играли в индейцев, потому что Эмери то и дело издавал оглушительный индейский клич. Сократ тоже старался как мог — от его радостного лая дребезжали стекла.

Филип хотел сказать в ответ Сьюзен что-то язвительное, но передумал, увидев, с какой нежностью она смотрит на счастливого племянника.

Он осторожно присел на диван — разумеется, розовый. Вряд ли Эмери позволено прыгать на нем, подумал Филип, все больше убеждаясь, что его маленькому сыну здесь должно быть довольно скучно. Две двери, ведущие из гостиной, были приоткрыты, и Филип с интересом разглядывал, насколько это было возможно, комнаты за ними.

Комнату Эмери он распознал сразу — яркие цвета, шкаф с игрушками. Комната Сьюзен тоже мало его удивила, он именно так ее себе и представлял — кремовые стены, чисто, прибрано, скучновато. Про себя Филип окрестил ее «комнатой девственницы», но вслух этого, разумеется, не сказал, хотя его так и подмывало спросить: «Сьюзен, а вы, часом, не девственница?» И он совсем бы не удивился, получив утвердительный ответ.

Эмери и Сократ вновь ворвались в гостиную. Удивительно, как они еще ничего не разбили, подумал Филип, с удовольствием глядя, как они играют. Его сын оказался просто замечательным — подвижный здоровый ребенок. Настоящий мальчишка, будущий мужчина. Сьюзен хотела найти отца Эмери — что ж, она его нашла. Филип влюбился в сына с первого же взгляда и понял, что станет прекрасным отцом. Он будет звонить и приезжать так часто, как это возможно. Он забросает Эмери подарками. Будущим летом они с Эмери отправятся куда-нибудь к морю. А будущее Рождество было бы хорошо провести в Хэвене, если Сьюзен, конечно, разрешит.

Филип представил, как Эмери сидит на полу возле камина, над которым развешены рождественские носки, рядом с Сократом. Потрескивает огонь, пахнет хвоей от наряженной елки. Эмери просит отца открыть подарки сейчас, а Филип, пряча улыбку, хмурится, играя роль строгого родителя, хотя прекрасно знает, что уступит.

Сладкие грёзы были грубо прерваны гневным стуком — это сосед снизу выражал свое недовольство шумом, который устроили малыш и собака. Сьюзен, услышав удары, закрыла лицо руками и простонала:

— Нас точно выселят…

7

— Он такой милый, — сказала Минни сестре, когда они устроились в кухне попить чаю.

Сократ спал под столом, Эмери, к великому, но бесплодному негодованию Сьюзен, устроился там же, положив голову на теплую собачью спину.

— Надеюсь, у него хотя бы нет блох, — пробормотала Сьюзен.

— У Филипа? — в ужасе переспросила Минни.

Сьюзен сделала глоток из своей чашки.

— Да нет, у этого чудовища со слюнявой мордой.

Сразу трое мужчин в моем доме, подумала она, имея в виду Эмери, Филипа и Сократа, и все трое спят. И что самое удивительное — все трое одинаково посапывают во сне. А вот интересно, храпит ли во сне Барт? Странно, но Сьюзен даже не знала этого.

— Я вообще-то говорила о Филипе, — сказала Минни, — но собака мне тоже понравилась. Сократ — просто прелесть.

Сьюзен хмуро взглянула на младшую сестру. Неудивительно, что Минни понравились и Филип, и этот его ужасный пес — ей всегда все нравились. И всё нравилось. Сьюзен только диву давалась, как она еще не сошла с ума, имея двух таких сестер — неугомонную Миранду с ее взрывоопасным, диким характером и простодушную, наивную Минни, которая часто попадала в неприятности из-за своей доверчивости.

— Ты ничего не знаешь о Филипе, — напомнила Сьюзен младшей сестре. — Ты познакомилась с ним всего час назад. На самом деле, это довольно неприятный тип.

— Да ну? — усомнилась Минни. — Если бы он был таким негодяем, как ты говоришь, разве он оказался бы сейчас в твоей квартире? Ты же расспрашивала о нем его знакомых, как и собиралась? Если бы ты узнала о Филипе что-то плохое, ты бы не позволила ему встретиться с Эмери.

В словах Минни был резон, поэтому Сьюзен промолчала.

— И потом, — продолжила Минни, — он очень привлекателен.

Сьюзен не считала, что определение «привлекательный» подходит Филипу Мастерсону, но решила не озвучивать эту мысль. Привлекательный? Нет. Пугающий. Великолепный. Сильный. Завораживающий.

Всю дорогу от Хэвена до Кардиффа Сьюзен украдкой наблюдала за ним в зеркало. Теперь она знала, как ложится на его щеки тень от длинных ресниц, как бугрятся налитые силой мышцы рук под тонкими рукавами клетчатой рубашки, знала, что щетина у Филипа отрастает необычайно быстро — темная, жесткая. Знала, что он свободно может управлять машиной одной рукой, что фаланги его пальцев покрыты едва заметными темными волосками. В дороге Филип то и дело принимался напевать какую-то песню без слов, но это была не та песня, которую он горланил в тот вечер, когда Сьюзен своим вторжением нечаянно вытащила его из душа. И еще Сьюзен знала, как пахнет Филип Мастерсон: как настоящий мужчина. Сильный, терпкий, свежий аромат — так пахнет раскаленная летним солнцем поросшая вереском пустошь. И вкус его губ…

— Что с тобой, Сьюзен? — вернул ее на землю озадаченный голос Минни. — Почему ты покраснела?

— Ничего подобного, — поспешно ответила Сьюзен, пытаясь усилием воли согнать с лица предательский румянец.

А Барт? Как пахнет Барт? — спросила она себя. И не смогла вспомнить.

— Да очнись же ты, Сьюзен! — не отставала Минни. — По телефону ты не сказала, но сейчас-то можешь мне объяснить, почему привезла с собой этого человека?

Сьюзен усмехнулась.

— Это он меня привез. Как только он узнал, что у него есть сын, то моментально запихнул меня в свою машину — и вот мы здесь. Я просто ничего не могла поделать. Теперь Филип хочет, чтобы мы с Эмери приехали к нему в Хэвен на пару недель, — он хочет поближе познакомиться с мальчиком.

— Скажи, — заволновалась Минни, — а Филип не может навсегда отнять у нас Эмери?

— Конечно нет. Не волнуйся, сестренка, я контролирую ситуацию. — Голос Сьюзен, однако, звучал неуверенно.

— Вы с Филипом могли бы пожениться, — мечтательно протянула Минни.

— Ты с ума сошла! Забыла? — Сьюзен подняла руку, продемонстрировав сестре кольцо Барта. — Я уже помолвлена с Бартом. Он надежный человек. Нам с малышом нужна стабильность.

Минни фыркнула.

— Тебе — не знаю, а вот Эмери прежде всего нужны любящие родители. Ему в его пять лет до стабильности, я полагаю, нет никакого дела, а вот другая обстановка не помешала бы. В этой квартире ему негде играть. Того и гляди что-нибудь разобьет или испачкает.

— Совершенно я с вами согласен, Минни! — раздался вдруг голос Филипа.

Он проснулся и теперь стоял на пороге кухни, приглаживая встрепанные волосы. Оставалось только надеяться, что стоит он тут недавно и не слышал слов Минни о своей возможной женитьбе на Сьюзен. — Столешница что, стеклянная? — спросил он потрясенно, в ужасе уставившись на сверкающий, без единого пятнышка стол, за которым сидели сестры.

Сьюзен высокомерно кивнула, она гордилась своей аккуратностью и чистоплотностью.

Филип подошел к столу и положил на него руку. Когда он отнял ее, на столешнице остался отпечаток.

— Вы, Сьюзен, наверное, под страхом смерти не разрешаете Эмери дотрагиваться до этого стола, — саркастически сказал он. — Или надеваете на него перчатки перед обедом?

— С чего вы взяли? — растерялась Сьюзен.

— Ну как же, смотрите — отпечатки!

— Просто некоторые люди, знаете ли, моют руки.

— Каждые три минуты? — уточнил Филип насмешливо. — Неужели вы не понимаете, что этот дурацкий стеклянный стол совершенно не подходит для ребенка? Вы словно нарочно собрали в своей квартире кучу стеклянных и керамических безделушек, чтобы иметь возможность наказывать ребенка, когда он что-нибудь разобьет.

— По-моему, я не спрашивала вашего мнения! — рассерженно парировала Сьюзен.

— Да ладно тебе, Сьюзен, — вмешалась Минни, — Филип может высказать свое мнение.

Вот это да! Сьюзен удивленно воззрилась на сестру. Предательница! И это родная сестра!

— Вы просто ничего не понимаете! — воскликнула она. — Уютная чистая квартира дисциплинирует ребенка и воспитывает в нем привычку к аккуратности. Что касается «стеклянных безделушек», как вы их назвали, то они приучают Эмери вести себя сдержаннее, осмотрительнее.

Филип закатил глаза: снова этот учительский тон!

Сьюзен между тем продолжала:

— Филип, вы познакомились с Эмери всего час назад, а я воспитывала его пять лет, поэтому имею все основания утверждать, что я лучше вас знаю, что ему нужно.

— И что же?

— Стабильность. Семья. Хорошее воспитание, — без запинки перечислила Сьюзен. — Я заменила ему мать, и мужчина, который станет ему отцом, должен быть в первую очередь надежным и ответственным. Завоевать доверие ребенка проще всего. — Она выразительно посмотрела на Филипа. — Позволить ему поиграть с собакой, покатать на лошади, сводить на футбольный матч — это может кто угодно. Просто Барт не стремится к дешевой популярности. Да он может достать билеты на матч в любой момент…

— Серьезно? — Голос Филипа был полон иронии.

— Но больше всего его заботит совсем другое, — не позволила сбить себя с толку Сьюзен, — воспитание Эмери, создание спокойной, стабильной жизни для малыша.

— Понятно, понятно, — перебил Филип насмешливо. — Я все понял про вашего жениха. Он из тех нестерпимых зануд, которые, даже если и соизволят сводить ребенка на футбол, целый год потом вспоминают об этом, а использованные билеты с оторванными контрольными корешками хранят в вазе на камине.

Сьюзен вспыхнула.

— Не говорите ерунды! Вы совсем не знаете Барта!

— Я знаю достаточно, — отрезал Филип, — чтобы понять, что вы собираетесь замуж за человека, который совершенно не годится на роль отца для моего сына. Я не вправе запретить вам выходить замуж за кого бы то ни было, но вы должны уяснить для себя некоторые вещи. Это во-первых.

— Что это я должна уяснить? — насторожилась Сьюзен.

— А это вы узнаете позже, когда мы вернемся в Хэвен. Скажу пока так: вы должны понять, что на самом деле нужно ребенку. Мальчишке. Вы должны увидеть, что для нас, мальчишек, действительно важно. А то, похоже, ваш дорогой Барти совсем позабыл, что и сам когда-то был ребенком.

— Не вздумайте называть его Барти! Он этого не любит, — возмутилась Сьюзен. — Я уверена, что он не хуже вас знает, что нужно мальчику. У него собственный магазин скобяных товаров. Газонокосилки, гвозди, инструменты…

Это прозвучало совсем уж нелепо. Филип рассмеялся, Минни тоже с трудом сдерживала улыбку.

— Значит, гвозди — первая необходимость для Эмери? Так сказал Барти или вы сами это только что придумали?

Сьюзен в ярости кусала губы.

— Значит, ваш жених полагает, — продолжал Филип, — что для ребенка гораздо важнее изучить принцип работы газонокосилки, чем сходить на футбольный матч?

— А что плохого в том, что мальчик будет знать, как работает газонокосилка? — Сьюзен понимала, что разговор становится абсурдным, но не могла остановиться.

— Ничего плохого. Но он сейчас маленький — ему хочется бегать, возиться с собаками, играть в футбол на заднем дворе, ловить стрекоз. У него детство, понимаете? А вы хотите лишить моего сына детства.

— А в вашем доме в Хэвене есть задний двор? — неожиданно встряла в разговор Минни.

Сьюзен послала сестре испепеляющий взгляд. Филип улыбнулся.

— Есть.

— Но почему вы думаете, что Эмери должно понравиться в вашем захолустье? — спросила Минни.

— Хэвен не захолустье! — обиделся Филип. — Вы же никогда там не были. Конечно, это всего лишь маленький провинциальный городок, почти деревня, и там нет театров, стадионов и ресторанов — зато там много простора. Можно играть в футбол на заднем дворе, можно ходить босиком по теплой земле и лазать по деревьям…

— Звучит неплохо, — искренне признала Минни. — Мальчику там должно понравиться.

Сьюзен поджала губы: однако Минни и Филип быстро нашли общий язык!

— Я тоже так думаю. — Филип широко улыбнулся Минни и вопросительно посмотрел на Сьюзен.

— Эмери не умеет играть в футбол — он еще слишком мал, — строго сказала она. — А что касается остальных пунктов нарисованной вами идиллической картины, то должна заметить, что вряд ли я разрешу Эмери лазать по деревьям и ходить босиком — это слишком опасно. Я читала много книг по воспитанию детей и детской психологии, поэтому я лучше знаю…

— Вот! — Филип удовлетворенно улыбнулся. — В этом-то и есть ваша главная проблема, Сьюзен.

О чем он говорит? Сьюзен одарила Филипа надменным взглядом.

— Вы слишком много читаете всякой ерунды, — продолжил Филип. — Слишком много читаете и слишком мало живете.

Сьюзен скрестила руки на груди и насмешливо обратилась к Филипу:

— Уж не вы ли собираетесь решить эту проблему?

Филип ответил ей саркастическим взглядом.

— Именно я. Вы угадали, Сьюзен. Но это попозже. Пока я здесь, мне надо бы поработать над вашим женихом. Когда вы познакомите меня с ним?

Сьюзен ошеломленно смотрела на Филипа, не веря своим ушам.

Он собирается решить мою проблему?! Это у меня-то проблемы! Разве это я открываю гостям дверь в одном лишь полотенце? Разве у меня в кухне валяются инструменты и прочий хлам? Он, видите ли, решит мою проблему!

Ладно, это еще полбеды — но ведь Филип Мастерсон собирается ко всему прочему еще и Барта перевоспитывать. Да кем он себя возомнил?! Сьюзен всегда знала, что красивые мужчины слишком самоуверенны и полагают, что могут вертеть другими людьми как захотят. Неудивительно, что она выбрала себе в спутники жизни спокойного, надежного, хотя и скучноватого Барта Катрелла.

Сьюзен несколько раз открывала и закрывала рот, словно рыба, выброшенная на берег, не в силах вымолвить ни слова от охватившей ее ярости.

— Вы… вы — самодовольный тип с раздутым самомнением, — выдавила она наконец.

Филип весело взглянул на Минни.

— Разве не то же самое она сказала вам обо мне по телефону? — поинтересовался он у нее.

Минни кивнула, в ее глазах то и дело вспыхивали веселые искорки. Она вообще была очень смешливой и сейчас наслаждалась ситуацией, которую находила весьма и весьма забавной.

— Знаете, Минни, когда ваша сестра выходит из себя, она становится похожей на нормального человека.

Сьюзен вспыхнула: этот несносный тип и ее родная сестра обсуждают ее так, словно ее нет в комнате! Усилием воли Сьюзен заставила себя успокоиться, насколько это возможно.

— Вы ошибаетесь, мистер Мастерсон, я вполне владею собой, — холодно сказала она. — Не смейте говорить обо мне так, словно я неодушевленный предмет, который…

— Да ведь так оно и есть! И я собираюсь вдохнуть в вас жизнь! — Филип нарочно поддразнивал ее, и Сьюзен это понимала.

— Во всяком случае, — подчеркнуто спокойным тоном произнесла она, — я не позволю вам устраивать допрос моему жениху. Барт не нуждается в ваших советах, равно как и я.

— Я просто хочу узнать, что он за человек. — Филип взял с подоконника телефонный справочник.

— Не смейте этого делать! — воскликнула Сьюзен, но Филип уже нашел нужную страницу.

— Какая удача! В Кардиффе только один Барт Катрелл. Полагаю, в это время он на работе, но здесь указан и номер телефона его магазина. Прекрасный справочник!

Филип подтянул к себе телефонный аппарат и набрал номер. Сьюзен вскочила со стула и, потеряв остатки самообладания, бросилась к Филипу и попыталась вырвать у него телефонную трубку. Филип без особых усилий отвел ее руки, продолжая прижимать трубку к уху.

Минни сползла со стула на пол, буквально рыдая от смеха. Она из всех сил пыталась сдерживаться, зажимая рот обеими руками, но тщетно. Только бы не разбудить Эмери! Но мальчик крепко спал, утомленный игрой с собакой.

— Будьте добры, позовите, пожалуйста, Барта Катрелла… Добрый день, Барт. Меня зовут Филип Эмери Мастерсон, я недавний знакомый Сьюзен Уэллс. Может, она рассказывала вам обо мне? Нет?

Сьюзен вновь попыталась отнять у Филипа трубку и вновь потерпела поражение.

— Неужели Сьюзен не рассказывала вам, Барт, как она преследовала меня в моем родном городе Хэвен? О, она открыла на меня настоящую охоту, и вот я здесь… Не понимаете? Я — отец Эмери. Сьюзен нашла мою фотографию среди вещей Миранды и сразу догадалась об этом. Умная девочка, не правда ли? Поскольку я знаю, что у вас серьезные намерения в отношении Сьюзен и вы в скором времени станете вместе воспитывать моего сына, я счел своим долгом познакомиться с вами, Барт. Надеюсь, вы понимаете, что я имею на это право? Прекрасно… У вас дома? Отлично. Я только спрошу у Сьюзен, что она думает по этому поводу. — Филип прикрыл рукой мембрану и спросил Сьюзен: — Барт приглашает нас в гости. Что скажете?

Он говорит так, словно мы семейная пара! — возмутилась Сьюзен.

— Я не участвую в ваших дурацких играх, — ледяным тоном произнесла она.

Филип улыбнулся.

— Барт? Сьюзен, к сожалению, занята сегодня, а я с удовольствием навещу вас. В восемь вечера вас устроит? Прекрасно. Сьюзен объяснит мне, как найти ваш дом. До встречи! — И Филип повесил трубку.

— Вы не поедете к Барту! — воскликнула Сьюзен почти умоляюще.

— Почему вы так не хотите, чтобы я с ним познакомился? — спросил Филип. В его темных глазах плясали веселые чертенята. — Вам что, стыдно его показывать?

— Ничего подобного! — возмутилась Сьюзен, в глубине души признаваясь себе, что Филип угадал.

Барт воплощал все то, что Филип безжалостно высмеивал. Аккуратно завязанный галстук, круглые очёчки педанта и зануды, небольшое брюшко — вряд ли Барт понравится Филипу. А сколько насмешек потом придется Сьюзен!

— Вы не имеете права бесцеремонно вторгаться в мою жизнь!

— Имею, — твердо сказал Филип. — Вы и ваш жених будете воспитывать моего сына.

— Мы не поедем к Барту!

— Вы, Сьюзен, может, и не поедете, а я — поеду. Может, то, что вас не будет, даже лучше. Я куплю по дороге бутылочку хорошего виски, мы с вашим женихом выпьем, язык у него развяжется… Может, он и выболтает мне что-нибудь интересное о вас, моя милая Сьюзен.

— Я вам не милая! — Сьюзен вновь начинала выходить из себя. — Кроме того Барт не знает обо мне ничего… ничего такого.

— А вот это действительно стыдно. Он должен знать о вас все, особенно, как вы говорите, «такое» — вы же собираетесь пожениться. — Филип произнес последнюю фразу таким тоном, словно сильно сомневался в серьезности их намерений. — Барт знает, например, размер вашего бюстгальтера? — спросил он самым невинным, будничным тоном.

Сьюзен услышала, что Минни на мгновение затихла, а потом, громко всхлипнув, зашлась в новом приступе неудержимого смеха.

— Нет, не знает!

Филип издал неопределенный звук.

Зачем он спросил об этом? — лихорадочно размышляла Сьюзен. Просто чтобы позлить меня или… Или чтобы узнать, состоим ли мы с Бартом в интимных отношениях! Но зачем ему это нужно? Из любопытства?

Сьюзен постаралась успокоиться и трезво оценить происходящее. Слишком уж легко Филипу удалось одержать верх. Нужно все расставить на свои места и самой контролировать ситуацию!

— Если вы попытаетесь увидеться с Бартом без моего разрешения, — сказала Сьюзен твердо, — не может быть и речи о том, чтобы мы с Эмери поехали с вами в Хэвен.

Минни мгновенно перестала смеяться.

Филип молчал. Веселые искорки исчезли из его глаз, он сделался серьезным, даже печальным.

— Вот, значит, как: вводите свои правила в игру.

— Да, — твердо ответила Сьюзен.

— Хорошо, теперь я изложу вам свои правила. Я просто хочу получше узнать моего сына и людей, которые его окружают. Согласитесь, я имею на это право. Поэтому я хочу, чтобы мы с вами как можно скорее пришли к согласию относительно той роли, которую я буду играть в жизни Эмери.Это в наших общих интересах, а главное, в интересах мальчика. Вы прекрасная мать, я убедился в этом, кроме того, ваша сестра, — Филип кивнул Минни, — помогает вам. Вы любите малыша, а он любит вас. Это прекрасно. Теперь мне осталось познакомиться с Бартом, узнать, что он за человек и могу ли я доверить ему воспитание моего сына. Я не собираюсь нанимать адвокатов и судиться с вами, чтобы отобрать у вас Эмери. Я просто хочу, чтобы всех нас Эмери считал своей семьей, поэтому нам не стоит ссориться, согласны?

Сьюзен кивнула.

— Но, если вы когда-нибудь попытаетесь помешать мне делать то, что я считаю нужным для моего сына, — в голосе Филиппа появились угрожающие нотки, — нашей дружбе конец. Вы поняли меня, Сьюзен?

Она снова кивнула.

— А такого врага, как я, я не пожелаю никому.

Сьюзен молчала, стараясь не выказывать злость и бессилие, охватившие ее после этой речи Филипа. Он снова контролировал ситуацию, он снова диктовал свои условия!

Промычав что-то нечленораздельное, Сьюзен выбежала из кухни и заперлась в своей комнате. Там, упав на кровать и уткнувшись лицом в подушку, она дала волю злым слезам. Филипу вновь удалось лишить ее душевного равновесия, выбить почву из-под ног. Его недавняя речь не оставила никаких сомнений — теперь он, Филип Мастерсон, принимает решения, а Сьюзен им подчиняется. С этими невеселыми мыслями утомленная длинным путешествием и разговорами Сьюзен уснула.

А когда проснулась, поняла, что нынешним вечером она все же поедет с Филипом к Барту. По крайней мере, так решила Минни — Сьюзен сразу же увидела платье, которое сестра приготовила для нее.

О Боже, только не это! Черное декольтированное платье, которое Минни купила для себя в прошлом году, когда приятель пригласил ее в оперу. Сьюзен полагала, что визит к Барту будет почти деловым, поэтому собиралась надеть что-нибудь более скромное — блузку, брюки, что-то в этом роде. Но вечернее платье, да еще такое! Барт с ума сойдет, если она это наденет.

И все же, как и любая женщина, Сьюзен не удержалась от искушения примерить платье. Прохладная тонкая ткань заструилась по телу, облегая каждый его изгиб, словно вторая кожа. Сьюзен взглянула в зеркало и ужаснулась — выглядела в этом платье просто… неприлично. Когда платье надевала Минни, Сьюзен почему-то так не казалось. Сьюзен захотелось немедленно снять его, но она не могла оторваться от своего отражения в зеркале.

Как я изменилась! — подумала она. Теперь-то уж Филип Мастерсон не посмел бы назвать меня засушенной школьной дамой! Сьюзен любовалась своим отражением, узнавая и не узнавая себя. Узкое черное платье делало ее выше, стройнее. Обнаженные плечи молочно светились, оттененные черным переливчатым шелком.

О чем только думала Минни, доставая из шкафа это платье! И мысли не может быть о том, чтобы пойти в нем к Барту! А что скажет Филип?

Сьюзен рассердилась на себя: да какая, в конце концов, разница, что они оба — и Барт, и Филип — скажут или подумают! Но… любопытно все-таки будет посмотреть на лицо Филипа, когда он увидит ее такой. А может, Минни права: главное оружие женщины — красота? Красивой женщине легче диктовать свои условия мужчинам. Решено: надену это платье, твердо сказала себе Сьюзен, тогда посмотрим, кто кого!

Когда через полчаса Сьюзен во всеоружии вышла из спальни, Филип, Эмери и Сократ возились на полу в гостиной. Филип лежал на спине и хохотал, а Эмери с видом победителя прыгал на его животе. Довольный Сократ носился вокруг них, пытаясь освободить хозяина и стянуть с него малыша, ухватив его зубами за штанишки.

Когда Филип увидел Сьюзен, он мгновенно перестал смеяться. Его глаза потемнели от… От удивления? От восхищения? — гадала Сьюзен. Филип осторожно снял с себя Эмери, мягко оттолкнул морду Сократа и медленно поднялся на ноги.

Он внимательно оглядел Сьюзен с ног до головы — она почувствовала, что краснеет под его изучающим и оценивающим взглядом.

— Вот это да-а… — протянул Филип наконец. — Вот так сюрприз…

— Я всегда так одеваюсь! — с вызовом сказала Сьюзен.

— В самом деле? — В голосе Филипа звучала неприкрытая насмешка. — В таком случае ваши ученики должны быть на седьмом небе от счастья.

— Я не сказала, что одеваюсь так на работу, — поспешила исправить положение Сьюзен. — Это для Барта.

Филип недоверчиво прищурился, его глаза еще больше потемнели и стали почти черными.

Эмери спрятался за кресло и теперь настороженно выглядывал оттуда, словно не понимая, что эта незнакомая женщина делает в его доме.

Филип медленно приблизился вплотную к Сьюзен, на его губах играла едва заметная улыбка. Он поднял руку и коснулся мочки уха Сьюзен. Она почувствовала, как вдоль позвоночника пробежал холодок.

— Я не верю, что вы одеваетесь подобным образом для Барта, — мягко сказал Филип. — А это означает, что вы оделись так для меня.

— Ничего подобного!

Но Филип не слушал Сьюзен. Нежно, но властно взяв в ладони ее лицо, он приник губами к ее губам.

Этот поцелуй был совсем другим. Он не был похож ни на тот, первый, поцелуй на крыльце дома Филипа — страстный и почти грубый, ни на тот, короткий, поцелуй в номере гостиницы. Но Сьюзен узнавала тепло и вкус его губ — нежных и требовательных. Ее сердце затрепыхалось в груди словно бабочка, бьющаяся о стекло.

Сьюзен понимала, что ни в коем случае нельзя делать этого, но сдержаться теперь было выше ее сил — она приоткрыла губы, отвечая на поцелуй Филипа.

Он немедленно отодвинулся от Сьюзен и, тяжело дыша, смотрел на нее с легкой усмешкой. Прежде чем Сьюзен поняла, что делает, она ударила Филипа по лицу. Он поднес руку к щеке, потер ее и, ни слова не сказав, продолжал насмешливо смотреть на Сьюзен.

— Я вовсе не ради вас надела это платье, — прошипела Сьюзен яростно. — Не льстите себе.

8

Вечер у Барта был невыносимо скучным — во всяком случае, для Сьюзен. Барт угостил их кофе и был настолько тактичен, что никак не прокомментировал появление Сьюзен в таком вызывающем виде. Хотя, с тоской подумала Сьюзен, Барт скорее всего вообще не заметил, какое на мне платье.

Было не похоже, что Филип намерен немедленно вынести Барту приговор, чего боялась Сьюзен. Все получилось гораздо хуже — приговор Барту вынесла она сама, мысленно, разумеется. Мужчины, казалось, нашли общий язык — выяснилось, что оба любят футбол и автомобили, — и, глядя на них, Сьюзен не могла не сравнивать их. И сравнение это было не в пользу Барта. Филип был полным силы и жизненной энергии, что бы он ни делал — говорил, смеялся, пил большими глотками кофе, с хрустом раскусывал печенье — все это заражало весельем и жаждой жизни. Барт же пил кофе аккуратными глоточками, промакивая после каждого губы салфеткой, не смеялся, а лишь скупо улыбался, говорил тихо и монотонно.

Больше всего Сьюзен возмутило то, что мужчины, казалось, вовсе не замечали ее. Разговор о машинах и о футболе был ей неинтересен, но они ни разу не попытались из элементарной вежливости сменить тему. Ни один из них не одарил ее хоть самым простеньким комплиментом, а ведь она приложила столько усилий, чтобы выглядеть привлекательной! Сьюзен злилась на Филипа — ей почему-то казалось, что он игнорирует ее специально.

В этот вечер Сьюзен ненавидела их обоих, ненавидела так, как ненавидит взрослых обиженный ребенок, которому не уделяют достаточно внимания.

Сьюзен встала и выскользнула из гостиной. Мужчины продолжали оживленно болтать, даже не заметив ее отсутствия! С меня достаточно, решила Сьюзен. Сначала она хотела просто уйти, а когда увидела на столике возле двери ключи от машины Филипа, в ее голове неожиданно созрел план мести. Конечно, это было ребячеством, но Сьюзен так захотелось позволить себе эту маленькую гадость, что она не долго думая взяла ключи и вышла из дома.

Усаживаясь на водительское место, Сьюзен с наслаждением представляла лица Барта и Филипа, когда они обнаружат пропажу. Так им и надо! — мстительно подумала она, рассмеялась и завела машину.

Услышав звук отъезжающей машины, Филип и Барт подошли к окну.

— Сьюзен уехала, — потрясенно сказал Барт. — Она сегодня сама не своя. Уехала и даже не попрощалась. Это на нее не похоже.

— Она не только не попрощалась, — мрачно констатировал Филип, — она угнала мою машину.

— О нет, что вы! — не поверил Барт. — Сьюзен никогда бы этого не сделала.

Однако машины Филипа за окном действительно не было.

— Сьюзен, наверное, вернется, — сказал Барт. — Может быть, ей захотелось мороженого к кофе, а у меня его нет.

Филип с сомнением взглянул на Барта: да, не похоже, чтобы этот парень хорошо знал свою невесту, потому что Филипу что-то подсказывало: Сьюзен вряд ли отправилась за мороженым. Он еще раз посмотрел на Барта. Неплохой в общем-то парень, но немного занудный и чопорный. Скорее всего он даже не заметил умопомрачительного платья Сьюзен, а вот сам Филип предчувствовал, что скорее всего не заснет этой ночью, думая о ней.

Весь вечер он украдкой следил за Сьюзен. Каждый раз, когда она двигалась, меняя положение в кресле, или вставала, у Филипа кружилась голова, он с трудом сосредотачивался на беседе об автомобилях — так откровенно облегало платье безупречную фигуру Сьюзен.

Спустя час Барт наконец понял, что Сьюзен не вернется.

— Это совсем не похоже на нее, — сказал он, словно оправдывая свою невесту.

Как знать, подумал Филип, как знать. Может, это и есть настоящая Сьюзен Уэллс.

— Я, пожалуй, пойду, Барт. Уже поздно. Не подскажете, где здесь ближайшая гостиница?

Получив подробнейшие инструкции, Филип вышел из дома и окунулся в темноту вечерней улицы и в собственные мысли.

Жених Сьюзен ему понравился. Действительно приятный парень. Надежный, как и говорила Сьюзен. Хороший семьянин, он будет заботиться об Эмери, как о собственном ребенке. Надо отдать должное Сьюзен, она сделала правильный выбор.

Но… Было одно «но». Может, Барт достаточно хорош для Эмери, но Сьюзен он явно не подходит. Надо же, он не заметил платья Сьюзен! Барт, похоже, даже не догадывается, что ей просто необходимо хоть раз в жизни потерять над собой контроль и зажить настоящей, полной жизнью. И она сама этого хочет, но не признается себе в этом — иначе как объяснить ее сегодняшнюю выходку с машиной?

Филип улыбнулся, представив выражение детского удовлетворения на лице Сьюзен, отъезжающей от дома на его машине. Должно быть, она смеялась. Филип представил это, и сам рассмеялся, шагая по пустынной улице под тусклым светом фонарей.

В номере гостиницы Филип до полуночи смотрел телевизор, радуясь долгожданному одиночеству. Уже готовясь ко сну, он все же не выдержал и позвонил Сьюзен. Она сняла трубку довольно быстро — значит, еще не ложилась.

— Звоню, чтобы проверить, как там моя собака и моя машина, — сказал Филип.

— В целости и сохранности, — холодно ответила Сьюзен. — Ваш ужасный пес спит в постели Эмери. Я бы никогда этого не допустила, но мальчика укладывала Минни. Она, похоже, разделяет вашу позицию в этом вопросе.

— Замечательно. А моя машина?

— Цела. Спокойной ночи, Филип. До завтра.

— Сьюзен?

— Да?

— Вам чертовски идет ваше черное платье. Сегодня вы были неотразимы.

Ответом ему было молчание. Затем зазвучали гудки — Сьюзен повесила трубку.

9

Когда на следующее утро Сьюзен открыла Филипу дверь, она вновь была одета как типичная учительница — белая блузка, черные брюки свободного покроя и бесформенная бордовая кофта. Волосы она снова безжалостно стянула в тугой пучок. Она уже уложила вещи, причем их количество привело Филипа в легкое недоумение — казалось, что Сьюзен подготовилась к путешествию на верблюдах через пустыню.

— Зачем так много вещей? — выдавил из себя Филип. — Вы что же, навеки решили ко мне переселиться?

— Вы не знаете, что такое путешествовать с маленьким ребенком, — отрезала Сьюзен, вручая Филипу две огромные сумки. Сама она взяла на руки Эмери.

Попрощавшись с Минни, они спустились к машине. Эмери усадили на заднее сиденье, туда же отправили и Сократа. Сьюзен же волей-неволей пришлось сесть рядом с Филипом. Наконец тронулись.

Путешествие вскоре утомило Эмери. Через час после того, как они выехали из Кардиффа, он принялся сучить руками и ногами и вертеться на сиденье как заведенный.

— Ну вот пожалуйста! — с тайным удовлетворением констатировала Сьюзен. — Я же говорила, что лучше было отправиться поездом. Эмери, — строго обратилась она к малышу, — не капризничай!

— Сьюзен, оставьте его в покое, ему просто скучно. Ничего, малыш, потерпи, скоро мы повеселимся.

Сьюзен фыркнула. Филип покосился на нее.

— Сьюзен, а вы вообще знаете, что такое веселиться?

— Разумеется, знаю. Например, сидеть на уютном диване в гостиной с хорошей книгой. Я часто читаю Эмери вслух. Мы как раз планировали этим заняться летом.

— Читать? — Филип взглянул на нее с откровенной жалостью. — Во время летних каникул? Да вы с ума сошли!

— Чтение развивает, — сухо ответила Сьюзен. — Чем раньше приучить ребенка к чтению, тем…

— «Приучить»? Скажите еще «дрессировать»! Чтение, это, конечно, хорошо, но, Сьюзен, во всем надо знать меру. Поймите, у вас не остается времени на жизнь, вы только и делаете, что читаете о том, как живут другие. И малыша вы лишаете детства.

Сьюзен промолчала, лишь крепче прижала к себе сумку.

— Невозможно контролировать каждый шаг ребенка, вы же душите его своим педантизмом, — продолжал Филип. — Вы хотите распланировать жизнь Эмери на много лет вперед.

— Ничего подобного! Я просто хочу…

— Распланировать жизнь Эмери на много лет вперед. И кем же он должен стать? Погодите, я сам угадаю, — добавил Филип, увидев, что Сьюзен собирается что-то сказать. — Врачом, да?

— А чем вам, собственно, не нравится профессия врача? — спросила Сьюзен таким тоном, что Филип понял: он угадал.

— Прекрасная профессия, Сьюзен, но вам не кажется, что надо сперва дать Эмери подрасти, а затем поинтересоваться, чего хочет он сам, а потом уже строить планы?

Сьюзен проигнорировала его последние слова. Она достала из сумки яркую детскую книжку и, полуобернувшись к Эмери, принялась читать ему коротенькие рассказы. Эмери, обняв Сократа за шею, слушал, но вскоре глаза мальчика начали закрываться.

— Поздравляю, ваша книжка — прекрасное снотворное, — насмешливо заметил Филип. — Это как раз то, о чем я говорил: вы читаете рассказ о море, вместо того чтобы самим поехать на пляж. А разве не будет интереснее увидеть настоящее море, чем читать о нем в книжке с дурацкими картинками?

— Мы слишком далеко от моря, если вы заметили, — холодно сказала Сьюзен.

— А лошадка? — раздался сзади звонкий взволнованный голосок Эмери. Сон слетел с него в мгновение ока, и теперь он с надеждой смотрел на взрослых своими огромными шоколадными глазищами.

— Возможно. — Филип подмигнул ему в зеркало заднего вида.

— Ну и что вы предлагаете? — поинтересовалась Сьюзен, убирая книгу обратно в сумку.

Поцеловать тебя, пронеслось в мозгу у Филипа, вслух же он ответил:

— Я предлагаю делать все, что придет в голову. Вот, например, видите эту дорогу? — Он кивком указал на отходившую от шоссе узкую пыльную дорогу, всю в ухабах и колдобинах. — Неужели вам неинтересно, куда она ведет?

— Нет.

— Ну, Сьюзен, вы же так много читаете, у вас должно быть богатое воображение. Давайте свернем с шоссе и поедем по этой дороге.

— Нет.

Филип молодецки подмигнул Эмери и резко вывернул руль. Машину слегка занесло, и Сьюзен съехала по сиденью, навалившись на Филипа всем телом. Она попыталась отодвинуться, но не смогла — Филип увеличил скорость, и машина понеслась по пыльной дороге, подпрыгивая на ухабах.

— Вы едете слишком быстро! — прокричала она.

Филип на мгновение оторвал руку от руля и сжал прохладные пальцы Сьюзен.

— Быстрее, Филип, быстрее! — кричал Эмери в полном восторге.

Это мой сын! — с гордостью подумал Филип, прибавляя газу.

— Остановите машину! — надрывалась Сьюзен. — Так мы никогда не доедем до вашего Хэвена!

— Не беда, у нас целых две недели в запасе. Если мы даже заблудимся и проведем на природе пару дней — ничего страшного, правда, Эмери?

Малыш восторженно кивнул.

— О Боже! Снова эти ваши шутки! Остановитесь же! — взмолилась перепуганная Сьюзен.

Филип и Эмери одновременно рассмеялись, Сократ охотно поддержал их заливистым лаем.

— Сумасшедший дом! — сказала оглушенная Сьюзен и… тоже засмеялась — громко, заливисто, вытирая выступившие на глазах слезы.

— Вот так гораздо лучше, — удовлетворенно сказал Филип.

— Я не от счастья смеюсь, — простонала Сьюзен сквозь смех, — а от страха.

Вдруг Филип резко остановил машину и приложил палец к губам.

— Тише, — прошептал он. — Смотрите, какое чудо!

Неподалеку паслось стадо оленей. Эмери открыл рот и во все глаза уставился на грациозных животных, Сьюзен молчала, потрясенная, даже Сократ высунул из окна машины любопытный нос.

Филип взглянул на Сьюзен — слезы струились по ее лицу. Она была так прекрасна в эту минуту!

— Вот видите, — тихо сказал Филип, дотрагиваясь до ее руки, — как хорошо бывает, когда слушаешь свое сердце.

— Нет, — так же тихо ответила Сьюзен. — Когда слушаешь свое сердце, это причиняет боль. Миранда всегда следовала зову своего сердца, но… никогда не была счастлива.

— Вы не правы, Сьюзен, просто каждому человеку отпущено в жизни разное количество счастья. Нужно жить, Сьюзен, жить по-настоящему — радоваться и горевать. Ровная, скучная жизнь убивает чувства. И вы должны научиться радоваться — ради Эмери. Видите, как он счастлив сейчас — у него появилась собака, он в первый раз путешествует на машине, он впервые видит оленей. И все это дали ему мы с вами. Я очень благодарен вам за то, что вы рассказали мне об Эмери. Вот видите, и меня вы сделали счастливым. Не пришла ли пора научиться радоваться жизни и вам, Сьюзен? Расслабьтесь, дайте себе волю хоть раз в жизни.

Сьюзен посмотрела на него блестящими от слез глазами.

— Ну что ж, — нерешительно произнесла она, — я, пожалуй, готова попробовать. Вылезайте из машины.

— Что?

— Я поведу. Никогда еще не ездила по пустоши.

— Но моя машина… — растерянно пробормотал Филип, глядя на Сьюзен. В ее глазах появился какой-то особый блеск, волосы растрепались.

— Расслабьтесь, — насмешливо передразнила она Филипа. — Не ваш ли это девиз? Бог даст, ничего с вашей машиной не случится.

Филип вылез из машины, Сьюзен пересела на водительское место.

— Заберите собаку и Эмери, — решительно скомандовала она. — Я не собираюсь подвергать риску своего племянника и ни в чем не повинное животное. Вы останетесь с ними и подождете меня здесь.

Филип вынул ребенка из машины, следом выпрыгнул Сократ.

— Пока! — крикнула Сьюзен и осторожно вжала педаль газа. Машина медленно тронулась с места.

— Неплохое начало, — пробормотал Филип, держа сына на руках.

— Куда тетя Сюзи поехала? — спросил Эмери.

— Покататься, малыш. Она скоро вернется.

И возможно, другим человеком, с надеждой добавил Филип про себя.

Когда Сьюзен отъехала достаточно далеко и Филип, Эмери и собака превратились в маленькие сиротливые фигурки посреди бескрайней равнины, она наконец отважилась прибавить скорость. Совсем чуть-чуть. Машина медленно, словно нехотя, перевалила через очередную кочку на дороге. Сьюзен собралась с духом и прибавила еще. Потом еще. И еще…

Теперь машина летела, подпрыгивая на ухабах. Сьюзен подпрыгивала ей в такт на сиденье, судорожно вцепившись побелевшими пальцами в руль и напряженно глядя на дорогу. Увидев огромную колдобину прямо перед колесами, Сьюзен от ужаса закрыла глаза и излишне резко вывернула руль, пытаясь объехать яму. Машина вильнула в сторону, Сьюзен от испуга резко затормозила, едва не пробив головой ветровое стекло. Машина обиженно взвизгнула и остановилась как вкопанная.

Сьюзен облегченно выдохнула, пытаясь прийти в себя. Она открыла дверцу и вышла, чтобы немного освежиться.

— Нет, — сказала она, — я не люблю таких приключений. Наверное, я от природы не азартна, и меняться мне поздно.

Откровенно говоря, когда Сьюзен согласилась на эту безумную авантюру вовсе не потому, что действительно увлеклась идеей скоростной езды по дикой местности. На самом деле ей просто хотелось дать себе небольшую передышку, побыть подальше от Филипа Мастерсона хоть какое-то время. Ехать рядом с ним в машине, ощущая исходящий от него запах, то и дело ненароком касаясь бедром его бедра, ловя на себе взгляд его темных глаз, было просто невыносимо.

Когда он был так близко, Сьюзен теряла контроль над собой, и ненавидела себя за это. Ей было стыдно признаться в этом даже самой себе, но, когда Филип был рядом, она терялась, говорила не то, что хотела, машинально отвечала на его вопросы об Эмери, думая в эти минуты совсем о другом. Это были постыдные, почти неприличные мысли — о его сильном теле, о том, каковы на ощупь его вьющиеся темные волосы — мягкие или жесткие, о том, какими бывают его глаза, когда он занимается любовью с женщиной…

Сьюзен изо всех сил пыталась удержать себя от подобных мыслей, ей казалось, что они отражаются на ее лице и что все — Филип, малыш и даже эта проклятая собака — догадываются обо всем. Даже сейчас, стоя посреди бескрайнего простора, Сьюзен никак не могла заставить себя не думать об этом человеке.

Ничего подобного с ней раньше не происходило — не было в ее жизни мужчины, одно прикосновение которого заставляло бы трепетать все ее существо и не испытывать ничего, кроме чувственного неутоленного голода.

Сьюзен почувствовала, что щеки ее пылают. Наклонившись, она посмотрелась в зеркало бокового вида. Так и есть — стыдливый румянец на щеках, словно у школьницы. Никогда раньше она так часто не краснела — пока не встретила Филипа Мастерсона. Он разрушил привычный ход ее жизни. За те два дня, что они провели вместе, Сьюзен натворила столько глупостей, сколько не сделала за всю свою жизнь — это черное платье, ребяческая выходка с угоном машины Филипа, ужасная собака в ее ухоженной квартире — да что там, в квартире, под одним одеялом с ребенком! — гонки по бездорожью… И три поцелуя. Три поцелуя мужчины, который вовсе не является ее женихом, — верх безумия. Хотя нет, верх безумия — это непонятное волнение и жар во всем теле от простого прикосновения мужского колена.

Филип упорно стремится разрушить привычные устои ее жизни. Лучшее, что можно сейчас сделать — это сесть в машину и уехать подальше от Филипа Мастерсона. Сьюзен с радостью так и поступила бы, если бы не малыш Эмери. Рассказав Филипу правду об Эмери, она теперь не может просто так вычеркнуть его из жизни сына. Филип — сильный человек и сумеет настоять на своем. Он хочет, чтобы игра шла по его правилам, Сьюзен остается только подчиниться.

— У меня нет выбора, — обреченно сказала она себе, но в тот же момент все внутри нее взбунтовалось от этих слов.

Как это — нет выбора?! Сьюзен с силой ударила кулачком по капоту машины. Надо немедленно взять себя в руки! Хватит вести себя, как глупая девчонка! Втравила себя в эту дурацкую затею с гонками по бездорожью! Я не авантюристка, не гонщица, не пожирательница мужских сердец, внушала себе Сьюзен, я серьезная, состоявшаяся женщина с жизненными принципами.

Нужно оставаться самой собой, а не пытаться играть чужую роль. В чужой роли, как в платье с чужого плеча — неуютно, и чувствуешь себя глупо. Дисциплина, спокойствие и выдержка! — приказала себе Сьюзен, садясь в машину. Она распустила растрепавшиеся волосы, вновь скрутила их в тугой узел и решительно повернула ключ в замке зажигания.

Однако, несмотря на всю твердость и безапелляционность принятого ею нового решения, Сьюзен побаивалась возвращаться. Она страшилась того, что, увидев Филипа, растеряет всю свою уверенность и вновь подпадет под его мощное обаяние. И все же делать было нечего — нужно было возвращаться.

Обратно Сьюзен ехала очень медленно, со всей осторожностью, на которую была способна, и вскоре увидела Филипа и Эмери. Оба выглядели такими счастливыми! Когда Сьюзен подъехала поближе, она заметила, что они гоняются за собакой, пытаясь что-то отнять у нее. Пес, зажав в зубах какой-то непонятный предмет, радостно виляя хвостом, убегал от них. Вот они наконец изловчились, дружно накинулись на него и принялись выдирать игрушку из его пасти. Сократ рычал, мотал головой и пятился, припадая на передние лапы.

Сьюзен невольно залюбовалась этой картиной. Мужчина и ребенок, удивительно похожие друг на друга, играют с собакой под лучами яркого летнего солнца. Сьюзен почувствовала, что ее губы растягиваются в улыбке. Может, Филип все же прав и нужно научиться радоваться простым вещам?

Когда Сьюзен подъехала к ним, очарование момента исчезло без следа — Сьюзен увидела, что именно держит в своей отвратительной слюнявой пасти пес. Это была книжка, которую Сьюзен недавно читала Эмери в машине и над которой издевался Филип!

— Привет! — как ни в чем не бывало воскликнул Филип. — Как прошло ваше небольшое приключение?

— Я чуть было не погибла, — мрачно ответила Сьюзен, — едва не попала в аварию.

Филип испуганно осмотрел Сьюзен с головы до ног, желая удостовериться, цела ли она.

— С вами все в порядке, Сьюзен? — озабоченно сдвинув брови, поинтересовался он. — Вы не ушиблись?

Сьюзен вновь почувствовала, как ее охватывает знакомый трепет — Филип так внимательно, так пристально смотрел на нее! В глазах живое участие и беспокойство. На машину он даже не взглянул. Сьюзен отчаянно хотелось сделать какую-нибудь очередную глупость — расплакаться, сказать, что очень испугалась, даже сочинить, что ушиблась — только чтобы он продолжал вот так смотреть на нее. Но Сьюзен, памятуя о недавно принятом решении держать себя в руках во что бы то ни стало, сухо ответила:

— Нет, я не пострадала.

Тревога мгновенно ушла из глаз Филипа, и он спросил в своей обычной насмешливой манере:

— Ну и что же это была за авария? — Он сказал это так, словно не поверил ни одному ее слову и в ответ ждет новую порцию вранья о воображаемой аварии с красочными пугающими подробностями.

— Пыталась объехать яму на дороге, — лаконично ответила Сьюзен. — На большой скорости.

— Испугались? — спросил Филип, подходя ближе.

Сьюзен испугалась, что он сможет прочесть в ее глазах, если повнимательнее вглядится в них, — ее уязвимость перед ним. Она боялась, что он сделает сейчас еще один шаг и обнимет ее — этого нельзя было допускать ни в коем случае, ведь, если Сьюзен почувствует его руки на своих плечах, ни о каком контроле над эмоциями не может быть и речи.

— Я не испугалась! — отрезала она, делая два шага назад. — Вы поступили безответственно, свернув на эту проклятую дорогу, а я приложила недостаточно усилий, чтобы остановить вас. Вы что, не понимаете, что это опасно? А если бы пострадал Эмери? Если бы он оказался со мной в машине во время этой аварии?

— Если бы, да кабы, — пробормотал Филип. — У вас богатое воображение, Сьюзен.

— Неужели? — саркастически осведомилась она. — Не вы ли недавно упрекали меня в отсутствии воображения?

— Да вы, я смотрю, вернулись во всеоружии, — съязвил Филип в ответ. — И прическа опять волосок к волоску. Контроль, дисциплина и порядок? Маленькая авария привела вас в чувство?

Неужели на моем лице так легко все прочесть? — с отчаянием подумала Сьюзен.

— Не такая уж и маленькая, — процедила она. — Я бы попросила вас отобрать мою книгу у вашей собаки. Не очень-то педагогично учить ребенка — да и собаку тоже — портить книги.

— Мы с Эмери пытались отнять у него книгу. — Особой сокрушенности в голосе Филипа Сьюзен не уловила. — Но старине Сократу никогда не было так весело.

— Да? — Сьюзен вскинула брови. — Мне казалось, что ваша собака постоянно находится в состоянии веселья. Сократ, ко мне! — громко скомандовала она.

Филип вздрогнул, представив, что примерно так же она вызывает своих учеников к доске.

Пес, игравший с Эмери, неохотно обернулся, услышав свою кличку.

— Ко мне! — строго повторила Сьюзен, повышая голос.

Сократ нерешительно переводил взгляд с Эмери на Сьюзен — ему очень не хотелось расставаться с новым другом.

— Немедленно подойди ко мне!

Послав Эмери прощальный взгляд, пес потрусил к Сьюзен, сжимая изрядно потрепанную книжку в зубах. Он выглядел сейчас самым несчастным псом на свете — грусть в огромных глазах, опущенная голова и поникший хвост.

— Хорошая собачка, — поощрительно сказала Сьюзен.

Но, когда она протянула руку за книгой, в карих глазах Сократа неожиданно появилась хитринка, и он, мотнув головой, отступил, не выпуская книгу из зубов. Сьюзен шагнула к нему, продолжая протягивать руку. Пес отступил еще на один шаг, на его морде появилось выражение блаженства — новая игра!

Сьюзен, чувствуя, что выглядит глупо, отвернулась от пса и не терпящим возражений тоном сказала:

— Эмери, нам пора ехать, — а затем, обернувшись к Филипу, добавила: — Потрудитесь отнять у вашей собаки мою книгу. Немедленно.

— Слушаюсь, мэм. — Филип шутливо отдал ей честь.

Сьюзен взяла Эмери за руку и, не обращая внимания на его протестующие возгласы, повела его к машине. Краем глаза она видела, как Филип поднял ладонь, отдавая Сократу команду сесть. Затем еще одна команда — и книга выпала из пасти собаки на землю.

Филип поднял книгу и, подойдя к машине, протянул ее Сьюзен. Она брезгливо поморщилась — книга была в собачьей слюне. Филип вздохнул, вытер книгу о джинсы и вновь протянул Сьюзен.

— Ничего страшного, она просто слегка влажная. Следов зубов почти не осталось.

— Просто недопустимо поступать так с книгами! — не удержалась Сьюзен. — Я всегда учила Эмери бережно к ним относиться.

— Это прекрасно, — сказал Филип серьезно, но Сьюзен с неудовольствием отметила, что его губы вот-вот растянутся в привычной насмешливой улыбке. — Мне тоже есть чему его поучить.

— Могу себе представить, — бросила Сьюзен, дернув плечом.

— Вы ничему не научите вашего племянника, только читая ему книжки. Вот вы, Сьюзен, вы сами… Прочли за свою жизнь, наверное, сотни книг, но так ничему и не научились.

— Не вам судить об этом!

— Ну почему же не мне. Вы читаете пошлые викторианские романы про любовь, но так ничего о любви и не узнали.

— Кто дал вам право на подобную фамильярность! Вы ничего не знаете о моей жизни!

— Немного знаю. Мне рассказали о ней ваши губы. Уже трижды.

— Замолчите! Вы переходите всякие границы!

— Снова этот ваш высокопарный тон. Сьюзен, я вовсе не хочу оскорбить вас, но то, что у вас мало опыта в общении с мужчинами, просто бросается в глаза. Простите меня, но вы так ведете себя, что ни один мужчина в здравом уме не захочет связываться с вами. Пытаться с вами сблизиться — это все равно что пытаться сблизиться с дикобразом. С какого боку не подойди — всюду иглы.

— Ничего подобного! — воскликнула уязвленная Сьюзен, хотя в глубине души понимала, что он прав.

— Да? Тогда докажите мне обратное.

Сьюзен пристально посмотрела Филипу в глаза. Как же ей хотелось сейчас действительно доказать ему, что он ошибается — подойти к нему, обвить руками его шею и прильнуть к его губам долгим неистовым поцелуем, таким, чтобы он потом на коленях молил о продолжении.

— Ого! — воскликнул Филип, внимательно следивший за выражением лица Сьюзен. — Кажется, вы, мисс Уэллс, решили поиграть с огнем. Одумайтесь, вспомните, что говорила вам ваша мама. Вспомните, что говорит школьная учительница внутри вас: нельзя играть с огнем — рано или поздно обожжешься.

Самое страшное было то, что Филип был прав. У Сьюзен был слишком маленький опыт в этих делах, чтобы запросто подойти к малознакомому в общем-то мужчине и поцеловать его.

— Думаю, нам следует продолжить наш путь, иначе мы доедем до Хэвена только к ночи, — сказала она, отводя глаза.

— Хорошо, — согласился Филип. — Вам нужно время, чтобы наточить свои иглы.

Как легко этому человеку удается вывести меня из себя! — подумала Сьюзен.

— Когда мы доедем до гостиницы, я с огромным удовольствием захлопну дверь прямо перед вашим носом! — огрызнулась она.

— Счастлив, что смог привести вас в состояние такого возбуждения. — Филип отвесил галантный поклон. — Когда вы сердитесь, Сьюзен, вы больше похожи на живого человека.

Сьюзен села в машину и раздраженно хлопнула дверцей.

Филип бросил быстрый взгляд на Сьюзен, которая сидела, выпрямив спину, словно указку проглотила. Более того, она отодвинулась, насколько позволяло тесное пространство салона, от Филипа, чтобы даже невзначай не коснуться его. В руках Сьюзен все еще держала злополучную детскую книжку и тщательно исследовала нанесенный ей зубами и слюной Сократа урон.

Не без досады Филип подумал о том, что совершил большую ошибку. Он слишком спешил изменить Сьюзен Уэллс и — увы! — достиг обратного результата. Чересчур резкий старт.

Был момент, когда он было решил, что Сьюзен уже готова к переменам. Однако, как оказалось, это далеко не так. Сьюзен вовсе не была готова. Филип улыбнулся своим мыслям: Сьюзен была просто в ярости. И вовсе не из-за аварии, в которую, по ее словам, чуть не попала, а из-за того, что ему все же удалось на мгновение убедить ее в необходимости расслабиться и вдохнуть жизнь полной грудью. При этом Сьюзен злилась не столько на него, сколько на саму себя. На минуту она позволила себе поверить в то, что нужно жить в полную силу, получать от жизни удовольствие. Но ведь в ее понимании слово «удовольствие» было тождественно слову «несчастье». Она думала, что вслед за счастьем рано или поздно приходит расплата за него. Печальный опыт Миранды это доказывал. Сьюзен боялась позволить себе расслабиться. Филип решил уяснить это для себя раз и навсегда, прежде чем вновь пытаться расшевелить Сьюзен.

А он собирался предпринять следующую попытку очень и очень скоро. Если позволить сейчас Сьюзен закрыть створки ее раковины, разжать их потом будет непросто.

Всю оставшуюся до Хэвена дорогу Сьюзен вновь читала Эмери дурацкую книжку, подчеркнуто игнорируя присутствие Филипа. Они остановились лишь один раз — чтобы перекусить в придорожном кафе. Первое, что сделал малыш Эмери, выйдя из машины — попытался всунуть злосчастную книгу Сократу в пасть. Сьюзен бросила на Филипа выразительный взгляд, в котором явственно прочитывалось: «Ну что я говорила!» Обед прошел в молчании.

10

Когда они наконец добрались до Хэвена, Филип завез Сьюзен и Эмери в гостиницу и, испытывая огромное облегчение, поехал домой. Он был рад отдохнуть от Сьюзен, кроме того, ему необходимо было подумать. Составить план дальнейших действий. Нужно было срочно придумать, как научить Сьюзен радоваться жизни и смеяться.

Филип вспомнил легкую краску, залившую щеки Сьюзен во время их последнего разговора, когда он уличил ее в том, что она не знает, что такое любовь и страсть. Не подойти ли с этого бока? Некоторое время Филип ломал голову над этим вопросом, он не был уверен, что это вообще его дело, но в конце концов решил, что семья, в которой нет настоящей искренней любви между родителями, — губительная среда для ребенка.

Как же заставить Сьюзен узнать, что такое настоящая, испепеляющая страсть?

Можно, конечно, показать ей это на примере. Выступить в роли учителя школьной учительницы — Филипа позабавила эта мысль. Более того, она не показалась такой уж неприятной, скорее наоборот. Но здесь были свои сложности. Сьюзен Уэллс не из тех женщин, что с радостью ныряют в океан страсти. Филип подозревал, что за строгостью, чопорностью и иглами дикобраза скрывается ранимая, чувствительная натура. Такую женщину нельзя соблазнить, а потом так же легко бросить, ради какой бы благородной цели это ни делалось — это было бы непорядочно. Филип не хотел причинять ей боль, он слишком хорошо знал, что это такое благодаря собственному печальному опыту с Мирандой.

Окончательно запутавшись в своих рассуждениях, Филип решил выпить кофе. Когда он наливал в чайник воду, ему в голову пришла простая мысль — записать все по пунктам на бумаге, чтобы четче обрисовать план действий. Филип сходил в комнату за бумагой и ручкой, приготовил себе кофе, включил радио и задумался. Некоторое время он сидел, сосредоточенно хмурясь, потом решительно вывел: «Что следует знать женщине». Под «женщиной» в данном случае подразумевалась Сьюзен Уэллс. В результате дальнейших раздумий у Филипа получился следующий план:

«Первое. Женщине следует знать, что одна ночь страсти значит больше, чем все жизненные принципы и правила.

Второе. Женщине следует знать, что избыток правил и наставлений портят жизнь ребенку — и не только ребенку, любому! — и лишают его детства.

Третье. Не пугать ребенка ужасными микробами, которые якобы разносят собаки. Общение с собаками — одно из удовольствий, в котором ребенку нельзя отказывать. Кроме того, нельзя держать ребенка под стеклянным стерильным колпаком, нормальное количество грязи только на пользу.

Четвертое. Жизнь полна сюрпризов, от этого факта нельзя отворачиваться. Нельзя принимать неожиданные, незапланированные события в штыки».

Филип перечел написанное и остался доволен. Вполне разумное количество правил, которые можно успеть вбить в голову Сьюзен Уэллс за те две недели, что они проведут вместе в Хэвене. Филип подумал и добавил еще один пункт:

«Пятое. Женщина, которая выходит замуж только для того, чтобы не остаться одной и почувствовать себя защищенной, превращается со временем в высушенное сморщенное яблоко. Женщины, состоящие в браке без любви, никогда не смеются, рано старятся и подвержены депрессии».

Отлично! Вот все то, что следует уяснить Сьюзен Уэллс для начала. Филип не сможет считать свою миссию выполненной, если не сумеет втолковать ей, что ни в коем случае нельзя связывать свою жизнь с мужчиной, который даже не заметил ее черного платья — и это еще до свадьбы, в самую, казалось бы, счастливую и романтическую пору отношений. Во что Сьюзен может превратиться после долгих лет брака с таким человеком, как Барт, можно только догадываться. Да и на Эмери не очень-то благотворно повлияет климат в такой семье.

Итак, пять пунктов — пять уроков. И всего две недели. Нельзя терять времени, каждая минута дорога. Может, стоит начать прямо сейчас? Филип взглянул на часы — полночь. Что же можно придумать в такое время?

В этот момент закончилась очередная песня, и голос диктора сообщил, что сегодня ночью жители Хэвена и близлежащих окрестностей смогут наблюдать метеоритный дождь.

Звездопад! То, что надо. Филип готов был поспорить, что Сьюзен вообще никогда не приходило в голову наблюдать за звездами ночью. «Ночью нужно спать» — таково наверняка одно из ее правил. Филип сверился со своим планом. Пункт второй. Прекрасно, начнем урок.

Филип, насвистывая, сварил еще кофе и наполнил термос. Затем накинул куртку и вышел из дома.

Четверть часа спустя он уже стучался в дверь гостиничного номера Сьюзен. Она довольно быстро открыла. На Сьюзен была целомудренная ночная рубашка до пят, застегнутая к тому же на все пуговицы. Однако ее волосы были распущены, и одно это придавало ее облику очаровательную небрежность.

— В чем дело? — устало спросила Сьюзен. — Как вы, однако, любите наносить ночные визиты. Это становится утомительным.

— Привет! — как ни в чем не бывало поздоровался Филип.

Сьюзен не ответила, продолжая выжидательно смотреть на него.

— Я тут услышал по радио, что этой ночью можно будет увидеть метеоритный дождь, представляете? Это очень редкое зрелище, думаю, Эмери никогда еще такого не видел. Я предлагаю поехать ко мне, забраться на крышу и понаблюдать за этим чудом. Потом я отвезу вас обратно в гостиницу.

— Эмери всего пять лет, — терпеливо сказала Сьюзен. — Он уже спит.

— Не беда, мы завернем его в одеяло, я понесу его на руках. Представляете, он проснется и увидит, как звезды падают с неба! Это же настоящая сказка.

— Ну не знаю… — с сомнением протянула Сьюзен, но ее глаза потеплели.

— У меня есть горячий кофе, — поспешил добавить Филип, видя ее колебания.

— Полагаю, один раз можно сделать исключение, — смягчилась Сьюзен. — Как в рождественскую ночь.

— Точно! — обрадованно воскликнул Филип. — Мы будем наблюдать за звездами и пить кофе.

Малыш Эмери не проснулся, когда Сьюзен завернула его в теплое одеяло и осторожно передала Филипу. Пока она одевалась, Филип вынес спящего мальчика на улицу и уложил на заднее сиденье машины. Всю дорогу до дома Филипа Эмери сладко спал. Не проснулся он и тогда, когда Филип осторожно вынул его из машины и понес к дому.

Филип бережно нес Эмери и поражался его невесомости. Малыш сладко сопел, смешно причмокивая губами во сне.

— Правда он прекрасен? — прошептала Сьюзен, шедшая за Филипом.

Он кивнул, не в силах произнести ни слова — к горлу неожиданно подкатил комок. Это мой сын, думал Филип, мой малыш, и сейчас я покажу ему чудо. Он вынес на крышу два складных кресла и кружки для кофе. Они со Сьюзен уселись рядом, спящий Эмери — на коленях у Филипа.

Филип перехватил взгляд Сьюзен, направленный на мальчика — в нем было столько любви, нежности и тепла! Да, Сьюзен колючая, чопорная, она строит свою жизнь, руководствуясь дурацкими правилами и ханжескими принципами, — все это так. Но сейчас, в эту минуту, она была настоящей. Когда она смотрела на своего спящего племянника, то, казалось, забывала обо всех своих надуманных принципах и установках и была просто женщиной, любящей своего ребенка. У нее был такой же взволнованный, искренний взгляд, когда она вышла в гостиную своей квартиры в черном откровенном платье, волнуясь, оценит ли ее внешность Филип. Наверняка у нее был такой же взгляд, когда она сбежала из дома Барта и угнала машину Филипа. Тогда, как и сейчас, Сьюзен Уэллс была настоящей, такой, какой она всегда боялась быть.

Сьюзен не безнадежна, с удовольствием подумал Филип, тайком любуясь ею. Ей нужно просто перестать бояться быть самой собой — слишком долго она пряталась от самой себя.

Осторожно отпив горячий кофе, Сьюзен взглянула на черное бархатное небо с серебряными точками звезд.

— Какая красота! — выдохнула она.

У Филипа кольнуло в сердце. Он вспомнил, что однажды, шесть лет назад, вот так же сидел на крыше своего дома и любовался ночным небом. Тогда он в первый и в последний раз пел для Миранды, которая сидела рядом. Вскоре она исчезла из его жизни, оставив тупую боль в душе, и больше Филип никогда не смотрел ночью на звезды. Он забыл, как это красиво. И вот теперь он вновь видит ночное небо, а наруках у него спит маленький сын.

Эмери заворочался, просыпаясь.

— Филип, — распахнув заспанные глаза, удивленно прошептал он.

— Привет, парень, — пробормотал в ответ Филип, его голос дрожал. — Мы с тетей Сюзи решили показать тебе звезды.

— А собачка? Где собачка?

— Внизу. Она спит.

Эмери задрал голову и посмотрел на небо. Потом он выпростал маленькую ручку из одеяла и засунул большой палец левой руки в рот. Его глаза стали еще больше.

— Сколько лампочек! Смотрите! Кто их зажег?

— Не знаю. — Филип улыбнулся. — Может, Бог, а может, ангелы, которые живут на небе. Они зажигают их ночью, чтобы тебе было не страшно спать в темноте.

— Спасибо, — серьезно сказал Эмери, не отрывая блестящих глаз от неба.

— Сейчас мы увидим, как звезды будут танцевать, — сказала Сьюзен.

— Танцевать? — потрясенно переспросил малыш.

— Да.

Филип почувствовал себя счастливым. Прекрасная летняя ночь, маленький мальчик, ждущий чуда, и прекрасная женщина рядом. Прекрасная и загадочная, не похожая на других.

— Вы знаете какие-нибудь созвездия? — спросила его Сьюзен.

— Немного.

— Жалко, у нас нет телескопа, — мечтательно сказала Сьюзен.

Начался метеоритный дождь. Эмери, открыв от восхищения рот, следил, как падают звезды. Филип и Сьюзен тоже не сводили глаз с переливающегося бриллиантами неба. Когда Филип в очередной раз взглянул на сына, то увидел, что его глаза закрыты, а на личике застыло восторженное выражение человека, встретившегося со сказкой.

— Он уснул, — негромко сказал Филип.

— Думаю, он никогда этого не забудет, — прошептала Сьюзен, глядя на Филипа с благодарностью. — Спасибо вам, Филип.

Я тоже не забуду этого, подумал Филип, я тоже. Он посмотрел на Сьюзен. Ее лицо светилось счастьем, и Филип почувствовал, что, если он сейчас возьмет ее за руку, притянет к себе и поцелует — она не будет сопротивляться и не захлопнет перед его носом створки своей раковины. Филип с трудом удержался от этого безумного шага. Эта женщина особенная, не такая, как все, кого он встречал до сих пор. Она могла в корне изменить его собственную жизнь, а Филип не хотел этого. Поэтому он сказал, отведя глаза в сторону:

— Что ж, спасибо за компанию. Я отвезу вас в гостиницу. Вам нужно поспать.

«Спасибо за компанию»! Сьюзен почувствовала себя обманутой. Такая чудесная ночь — тишина, звезды, счастье на личике Эмери. Сьюзен стало казаться, что эта волшебная ночь сблизила и их с Филипом. И как закончилась эта сказка: сухим «спасибо»! Сьюзен сама толком не понимала, чего она, собственно, ожидала от Филипа, но его неожиданная отрезвляющая сдержанность была ей неприятна и обидна.

Филип привез Сьюзен и Эмери в гостиницу и уехал, так и не сказав ничего, кроме: «До завтра». Сьюзен уложила на кровать спящего ребенка и легла сама. Но сон не шел к ней. Слишком много впечатлений за один день — поездка по пустоши, звездопад и какое-то новое, непонятное чувство, которое возбуждал в ней этот странный человек, Филип Мастерсон. Отец ее племянника. Ее сына. Сьюзен говорила себе, что более грубого и неприятного типа, чем Филип, она не встречала за всю свою жизнь. Он высмеивал Сьюзен и ее принципы по поводу и без повода — высмеивал грубо, неприкрыто. Когда Сьюзен вспоминала об этом, пальцы ее холодели, лицо, напротив, горело, и ноздри гневно раздувались — непростительно для женщины, привыкшей контролировать свои эмоции.

Малыш Эмери заворочался на своей кровати. Сьюзен встрепенулась, откинула одеяло и, шлепая босыми ногами по полу, подбежала к нему. Мальчик открыл сонные глаза.

— А звездочки не разбились? Они же упали, — спросил он, серьезно глядя на Сьюзен.

— Нет, малыш, они упали на мягкий песочек. Спи.

Эмери снова закрыл глаза и засопел.

Сьюзен забралась под одеяло, но спать по-прежнему не хотелось. Она никак не могла выбросить из головы мысли о Филипе Мастерсоне. Он красив, думала она, очень красив, а все красивые мужчины опасны. И Сьюзен всей кожей чувствовала эту исходящую от Филипа опасность. Но дело тут было не только в его темных глазах или вьющихся волосах. Его улыбка, даже насмешливая, заставляла Сьюзен вновь и вновь переживать те три поцелуя — один за другим, снова и снова. Это было невыносимо. Неприлично. Ведь есть Барт Катрелл — жених, будущий муж.

Барт! Сьюзен с радостью ухватилась за мысль о нем, как за спасительную соломинку. Нужно немедленно позвонить Барту, услышать его спокойный голос — и все встанет на свои места. Исчезнет эта странная заноза в сердце, не будет больше стыдных, почти непристойных мыслей о Филипе Мастерсоне.

Сьюзен спустилась в холл гостиницы. За стойкой никого не было — очевидно, хозяйка уже спала, поэтому Сьюзен осторожно пододвинула к себе телефон и набрала номер Барта.

Он ответил только после девятого гудка.

— Я слушаю, — раздался в трубке его спокойный голос.

Ни тени недовольства или раздражения, хотя поздний звонок явно поднял его с постели!

— Привет, Барт, это я.

— Сьюзен? — удивился Барт. — Что-то случилось?

Сьюзен явственно увидела, как он привычным жестом поправляет очки.

— Ничего. Все в порядке. Я просто хотела услышать твой голос.

В ответ — молчание. Барт явно никак не мог осознать услышанное: звонить среди ночи только для того, чтобы услышать голос — нонсенс!

— О, а я думал, пожар в магазине, — наконец выдавил он из себя. — С тобой точно все в порядке?

— Да-да, я просто… — Сьюзен помолчала, подыскивая слова, — соскучилась.

— О-о-о… — пробормотал Барт.

Сьюзен почувствовала, что начинает его ненавидеть. Уж лучше бы он отчитал ее за поздний звонок. А еще лучше сказал бы: «Я тоже чертовски скучаю по тебе, любимая». Нет, стоит, поблескивая очками в темноте, в полосатой отглаженной пижаме. Наверное, не подошел к телефону, пока не надел халат и не завязал туго пояс.

После продолжительного молчания Барт, откашлявшись, произнес:

— Как прошло ваше путешествие?

Сьюзен нестерпимо захотелось сказать ему: «Прекрасно, путешествие прошло прекрасно. Я училась экстремальному вождению, а теперь испытываю непонятное влечение к малознакомому мужчине». Однако вслух она произнесла:

— Все было хорошо.

— Хорошо.

Сьюзен не знала, что еще сказать.

— Я звоню, чтобы спросить: не пора ли нам назначить день? — нашлась она.

— День? Какой день?

— День нашей свадьбы! — Сьюзен начинала раздражаться.

— О… Я полагаю, не стоит решать это прямо сейчас. К чему спешка?

Спешка как раз кстати, подумала Сьюзен. Если не поспешить, Бог знает что может случиться. Надо назначить день и думать отныне только о предстоящей свадьбе — тогда все ненужные мысли сами собой исчезнут.

— Просто я думаю, такие вещи нужно обсуждать заранее, — сказала она.

— Может, все же не будем обсуждать это сейчас, тем более — по телефону? — Ни тени раздражения в голосе Барта. Как всегда, спокойный, рассудительный. Так разговаривают с ребенком, уговаривая его не шалить.

Сьюзен почувствовала, что закипает.

— Ну хотя бы приблизительно, Барт. Может, осенью?

— Этой осенью?

— А может, зимой? Весной? — Сьюзен едва не срывалась на крик. — А может — никогда?!

— Что с тобой, Сьюзен? Ты сама не своя.

— Знаю, — буркнула она.

— Может, поговорим об этом, когда ты вернешься?

Снова этот невыносимый спокойный тон!

— Хорошо, — смирилась Сьюзен.

— До свидания, дорогая.

Щелчок, гудки.

«До свидания, дорогая»! И это все?! Ни разу не произнес «люблю». Сьюзен подумала, что и сама ни разу не говорила Барту, что любит его. Ни слова о любви, никогда — и они собираются пожениться?!

— Я просто использую Барта, — пробормотала Сьюзен.

Ей стало стыдно, хотя с какой стати ей должно быть стыдно — между ней и Бартом Катреллом никогда не было большой страсти, и он прекрасно знал это.

Но знал ли Барт, что Сьюзен нужен в первую очередь не он сам, Барт Катрелл, а дом, надежный, спокойный дом и семья для ее племянника, что этот брак — ради Эмери? Знал ли Барт, что Сьюзен выбрала его в мужья только потому, что считала надежнейшим из мужчин, только и всего? Человеком, который менее всего способен на безумные выходки и который уж тем более не вынудит ее совершать подобные вещи?

В Сьюзен постоянно жил страх — она страшилась пойти по пути своей старшей сестры, которую легкомыслие и беспринципность привели к печальному концу. Сьюзен боялась «дать себе волю», как выражается Филип Мастерсон, потому что это могло разрушить ее мир, мир, держащийся исключительно на правилах и принципах.

И вот теперь Сьюзен чувствовала, как этот самый мир, не прилагая, казалось бы, особых усилий, разрушает Филип, человек которого она знает от силы четыре дня.

Метеоритный дождь среди ночи. Гонки на машине по бездорожью. Поцелуи с малознакомым мужчиной.

О, если бы Сьюзен могла заставить себя не думать о губах Филипа! Но это, похоже, было ей не под силу. А ведь именно эти мысли разрушительнее всего действовали на нее, и ее разлинованный и разграфленный, как школьная тетрадь, мир. Сколько неразумных, необдуманных выходок за последние несколько дней!

Вот и сейчас Сьюзен обнаружила, что ее рука, вовсе не интересуясь мнением своей хозяйки, вновь сняла телефонную трубку. Не понимая толком, зачем делает это, Сьюзен набрала номер Филипа.

— Алло.

Сьюзен вздрогнула от звука его голоса.

— Привет, Сьюзен, — сказал Филип. Его голос был сонным, но не раздраженным.

— Как вы догадались, что это я? — не утерпела Сьюзен, хотя намеревалась, услышав голос Филипа, просто повесить трубку.

— Догадался.

Снова этот знакомый насмешливый тон. Голос глубокий, низкий. Волнующий. Чувственный.

— И все же, как вы догадались, что это я, Филип? Полагаю, я все же не принадлежу к тому типу женщин, что способны звонить среди ночи.

— Знаете что, Сьюзен, самое печальное? Что ни я, ни вы толком не знаем, к какому типу женщин вы принадлежите на самом деле. Вы сами не знаете, какая вы настоящая.

— Неправда! — возмутилась Сьюзен. — Я — знаю.

Филип немного помолчал.

— Я рад, что вы позвонили. Жизнь порой преподносит нам сюрпризы.

Да уж, подумала Сьюзен, это точно. Мужчина, который, казалось бы, должен быть рад слышать голос своей невесты в любое время дня и ночи, не выказал ни малейшей радости и был всего лишь вежлив — но и только. А Филип, которого Сьюзен явно разбудила ночным звонком, похоже, действительно счастлив слышать ее.

— Итак, что скажете? — весело спросил Филип.

Сьюзен услышала шорох и поняла, что он поудобнее устраивается в постели. Вот он подкладывает вторую подушку под голову, готовясь к долгому разговору со Сьюзен, а не думает, как бы поскорее отделаться от нее. Сьюзен увидела это так же ясно, как незадолго до этого Барта в пижаме, халате и очках.

А ведь Филип, наверное, не носит фланелевых пижам, пронеслось у нее в голове. Скорее всего он вообще спит обнаженным…

— Д-до свидания, — пробормотала Сьюзен, радуясь тому, что Филип сейчас ее не видит, — щекам стало так горячо, что на них можно блины печь.

— Подождите, Сьюзен! Вы забыли сказать, зачем звоните.

А если сказать, что звоню просто так, что он подумает?

— Я звоню, чтобы сказать вам, что мы с Бартом собираемся назначить день свадьбы, — нашлась она.

Молчание, затем голос Филипа — тихий, мягкий, ровный:

— Я полагаю, это могло бы подождать до утра.

Сьюзен попыталась найти скрытый смысл в его словах, но у нее ничего не получилось. Ей на секунду вдруг показалось, что Филипу это известие неприятно.

— На самом деле я звоню не поэтому, — сказала Сьюзен. — Я просто хотела поблагодарить вас за эту ночь. Мне кажется, малыш Эмери запомнит ее на всю жизнь.

— Прекрасно. Я рад.

— Ну… спокойной ночи.

— Спокойной ночи, милая.

— Я уже, кажется, просила вас не называть меня так!

Филип рассмеялся мягким, бархатным смехом.

— О, простите меня. Я совсем забыл правила, но, может, вы сделаете скидку на то, что сейчас середина ночи, и простите меня?

— Я…

— Вам никогда не приходило в голову, что у вас слишком много правил?

— Нет.

— Как же ваш жених запоминает их все?

Какая странная ночь, устало подумала Сьюзен. Барт не чаял, как побыстрее избавиться от меня, а Филип, похоже, и не собирается заканчивать разговор — ему нравится дразнить меня. И еще он снова назвал меня «милой», хотя, конечно, это ровным счетом ничего не значит. Он бы и собаку свою так называл, если бы Сократ не был кобелем, и официантку в закусочной — кого угодно.

— Мне пора, — сказала Сьюзен.

— Да-да. Что ж, спасибо за звонок. Кстати, вы так и не сказали, на какой день назначена ваша свадьба?

— Я не говорила, что мы уже назначили день. Я сказала, что мы только обсуждаем это.

— Разве? Значит, мне послышалось. Впрочем, это не так уж и важно. Ну до свидания, Сьюзен! Увидимся завтра.

Положи трубку, приказывала себе Сьюзен, но почему-то медлила. Филип тоже не спешил отсоединиться. Чтобы прервать молчание, Сьюзен спросила:

— Какие у вас планы на завтра, Филип?

— У нас, Сьюзен, у нас.

— Ну да, у нас. Я спрашиваю, чтобы знать, как одеваться.

— О, Сьюзен, планы у меня — у нас — самые грязные!

Сьюзен опешила, не понимая, что он имеет в виду. Филип, однако, не спешил объяснить ей это.

— Так что одевайтесь соответственно. — И он повесил трубку.

Сьюзен осталась в полном недоумении. О чем он говорил? Какие еще «грязные планы», с ними же ребенок! «Одевайтесь соответственно» — соответственно для чего? Не найдя ответа ни на один из поставленных вопросов, Сьюзен отправилась спать.

11

Филип положил трубку на рычаг, закинул руки за голову и принялся разглядывать потолок. Сьюзен Уэллс только что позвонила ему, и когда — глубокой ночью! Филип усмехнулся — это никак не укладывалось в привычки Сьюзен, не соответствовало ее строгим правилам.

Итак, решил Филип, можно поставить первую галочку напротив второго пункта. Похоже, Сьюзен только что сделала в существенный шаг вперед, позвонив мужчине среди ночи без видимой причины. Теперь она знает, что правила можно нарушать.

Пункт четвертый плана тоже можно считать выполненным. Сьюзен с честью выдержала испытание, когда среди ночи он потащил ее и Эмери любоваться звездопадом. Филип, признаться, ожидал большего сопротивления — «уже поздно», «дети в это время должны спать», «нужно было предупредить нас заранее» и тому подобное. Но Сьюзен оказалась готовой к сюрпризам. Филип закрыл глаза, вспоминая ее лицо — счастливое, завороженное великолепным зрелищем.

И кому же из них эта ночь преподнесла неожиданный сюрприз? Не был ли сам Филип удивлен больше, увидев почти детскую радость на запрокинутом к звездам лице Сьюзен?

Когда Филип, доставив Сьюзен и Эмери в гостиницу, уехал домой, он был уверен, что Сьюзен, слегка оправившись от увиденного чуда, вновь наточит свои иголки и наутро встретит его во всеоружии. Но, как оказалось, он ошибся — Сьюзен позвонила ночью. Вот это уже действительно прогресс, весело подумал Филип, выздоровление идет семимильными шагами, браво, доктор!

На завтрашний день Филип планировал выполнение пункта третьего — ужасные микробы и грязь. Любопытно, как отреагирует Сьюзен, когда узнает, куда он их с Эмери повезет? До сих пор все идет хорошо, и через две недели, возможно, Филип отправит Сьюзен домой новым человеком.

Хорошо, а дома? Что Сьюзен ожидает дома? Вернее, кто — правильный, скучноватый Барт Катрелл?..

Черт, они же назначили дату свадьбы! — вспомнил Филип и с удивлением понял, что ему это неприятно. Казалось бы, с какой стати его должно это волновать, но у Филипа появилось неодолимое желание что-нибудь немедленно сломать, или разбить, или закричать в полный голос.

Сьюзен и Барт.

Была еще одна странность — зачем Сьюзен вообще нужно было будить Филипа среди ночи, чтобы сообщить ему о том, что день свадьбы назначен? Она могла сказать это утром, могла сказать это вчера — в любое время, но отчего-то позвонила ночью.

Этих женщин никогда не поймешь! Филип вздохнул, взглянул на часы и, повинуясь внезапному импульсу, набрал номер телефона Барта Катрелла.

— Привет, Барт. Это Филип Мастерсон… Нет-нет, со Сьюзен все в порядке, мне просто нужно обсудить с вами один вопрос. Да, я знаю, что четыре часа утра не лучшее время, но это очень важно, поверьте. Вы должны понимать, я недавно стал вдруг отцом, поэтому должны меня простить, если я веду себя… немного странно. Меня беспокоит вот что: я недавно узнал, что у вас с Сьюзен скоро свадьба… Так вот, когда вы поженитесь, что мы скажем ребенку? Как объясним ему, что у него фактически два отца? Кого из нас как он должен называть?.. Что? В ближайшее время вы и Сьюзен не собираетесь пожениться?.. Странно… Ну хорошо, когда все же дата будет назначена, вы сообщите мне об этом, чтобы мы могли принять решение? Спасибо, Барт. Извините, что разбудил.

Вот так новость! — подумал Филип, кладя трубку. Выходит, Сьюзен обманула меня насчет скорой свадьбы с Бартом, но зачем?

Самое удивительное во всей этой истории было поведение Барта Катрелла, жениха Сьюзен. Он без звука отпустил Сьюзен на две недели в другой город с другим мужчиной, нисколько не удивился сейчас звонку Филипа. Неужели его ни разу не кольнула ревность — все-таки Филип не просто какой-то посторонний мужчина, он отец горячо любимого Сьюзен племянника. Ответ был прост — Барт не испытывает любви к Сьюзен. В это было трудно поверить, потому что она прекрасна и желанна для любого нормального мужчины. Похоже, бедняга Барт просто не знает, каким сокровищем владеет. Ему в жены сгодилась бы школьная учительница с менее впечатляющей внешностью.

Да, подумал Филип, пора поразмыслить над пунктами номер один и пять моего плана — брак без любви и страсти.

— Итак, — сказал он, — завтра я покажу мисс Уэллс нашу местную достопримечательность — болото. А теперь спать!

Когда на следующее утро Филип подъехал к гостинице, Сьюзен снова его удивила. Вернее удивила ее странная реакция на его вчерашнюю просьбу «одеться соответственно».

Сам Филип, готовясь к купанию в грязи, надел старую выцветшую рубашку, прорванную к тому же на локтях, и старые же джинсы с заплатами.

Сьюзен же была… вся в белом! Белая шелковая блузка, довольно смело открывающая грудь, белые брюки, так ловко обхватывающие все изгибы ее тела, что у Филипа захватило дух. Он даже зажмурился на мгновение. Более того, ее волосы были распущены! А глаза, она что-то сделала с глазами… Макияж! Филип просто не мог прийти в себя.

Барт ненормальный! — потрясен но думал Филип, разглядывая новую Сьюзен. Сумасшедший. Разве я могу позволить, чтобы моего сына воспитывал сумасшедший, ни черта не понимающий в женщинах? А Сьюзен? Выйдя замуж за Барта Катрелла, за этот бесчувственный чурбан, она испортит себе жизнь! Но почему она так оделась? Издевается?

Филип не успел ответить себе на этот вопрос, потому что к нему с радостным криком бросился Эмери. Филип наклонился и подхватил его. Сердце вновь радостно забилось, когда он услышал смех своего маленького сына.

— Ну что ж, — сказал Филип, гостеприимно распахивая дверцу машины, — поедемте, я покажу вам наши грязи.

— Покажете — что? — не поняла Сьюзен.

— Грязи. Так мы называем наше болото. Местное развлечение — летом мы катаемся по грязи на машинах. Знаете, как весело! Грязь летит из-под колес во все стороны.

— Но…

— Кстати, почему вы так оделись, Сьюзен? Я же вас предупредил.

— Но вы сказали… — Сьюзен неожиданно зарделась.

Черт! — осенило Филипа. Я сказал «грязные планы», а она подумала… Ничего себе! Филип едва не присвистнул. Вот тебе и чопорная школьная учительница. Вот почему она так оделась! Да, старина Барт, эта женщина не для тебя, ей нужен настоящий мужчина, который сможет оценить ее по достоинству.

Сьюзен стояла красная как рак, пытаясь удержать остатки самообладания. Бог знает чего ей стоило сохранять независимый и гордый вид. Филип отдал должное ее смелости и, сжалившись, решил не развивать эту тему.

Ехали молча, если не считать радостного повизгивания Эмери, которого самозабвенно облизывал Сократ. За пределами Хэвена открылись бескрайние просторы. Филип свернул с шоссе и ехал, пока их взорам не предстало целое море бурой грязи размером с футбольное поле.

— Вот, это наши хэвенские грязи, — с гордостью сказал Филип, словно гид, показывающий туристам достопримечательности.

— Откуда здесь столько грязи? — вежливо поинтересовалась Сьюзен.

— Я думаю, это подземный ручей. Он размывает почву, поэтому образуется грязь. Мы, жители Хэвена, любим здесь бывать, особенно дети.

Вся поверхность болота была испещрена следами от протекторов машин и отпечатками босых ног.

— Очень мило, — мрачно буркнула Сьюзен.

Филип прекрасно понимал, что ранил ее чувства, обидел ее, сам того не желая. Она восприняла его слова насчет «грязных планов» как намек, привыкнув к его насмешливой и несколько шокирующей манере разговаривать, поддразнивая ее. Сьюзен решила, что Филип намекает на секс, и отважно приняла его правила игры, не желая показывать, что смущена столь откровенным предложением. А он…

Сьюзен, должно быть, подумала, что я испугался, понял Филип, и с силой выжал педаль газа. Машина рванулась с места, брызги серо-коричневой грязи разлетались во все стороны веером. Пусть Сьюзен видит — Филип Мастерсон ничего не боится.

Но Филип не мог отделаться от мысли о том, как именно истолковала его вчерашние слова Сьюзен. То, как она сегодня выглядит: блузка с глубоким вырезом, обтягивающие брюки, макияж, распущенные волосы — что все это значит? Она хотела дать ему шанс? Сейчас, когда машина, дернувшись, остановилась посреди грязевого болота, Сьюзен невольно коснулась Филипа плечом, и его словно током прошило осознание того, каким же идиотом он был. Он готов был убить себя, такое растерянное и обиженное выражение было у нее на лице. Но не сама ли Сьюзен виновата в этом? Она просто неправильно поняла Филипа.

Ну хорошо, хорошо, я сам виноват! — неохотно признался он себе. Постоянно подшучиваю над Сьюзен, поддразниваю — неудивительно, что ей трудно разобраться, когда я шучу, а когда говорю серьезно. Мы просто не поняли друг друга. Сейчас мы устроим пикник — плед и провизия у меня с собой. А потом — возможно — отправив Эмери и Сократа погулять, займемся тем, что Сьюзен Уэллс, как выяснилось, подразумевает подвыражением «грязные планы».

Нет, не займемся, мрачно подумал Филип, сожалея, что поставил и себя, и Сьюзен в дурацкое, унизительное положение, а все из-за того, что неясно и двусмысленно, как оказалось, выразился. Теперь Сьюзен никогда не простит этого ни мне, ни себе, уныло подытожил Филип.

Он вывел машину из болота, отъехал немного, вышел и достал из багажника плед и корзину с провизией. Расстелив плед на траве, Филип вернулся к машине и открыл заднюю дверцу, выпуская на волю Сократа.

Эмери тоже устал сидеть в машине, поэтому, выбравшись наружу, немедленно отправился к грязи. Сьюзен же молча уселась на плед и уткнулась в свою книгу, не обращая на Филипа ровно никакого внимания.

Филип догнал Эмери, взял за руку, и они вместе подошли к болоту. Малыш сел на корточки, с интересом разглядывая вязкую бурую массу. Затем Филип разул его и закатал ему штанишки до колен.

— Смотри, — сказал Филип и приложил ладонь к поверхности густой грязи — остался отпечаток.

Малыш смотрел на этот фокус, как завороженный. Потом Филип взял лапу вертевшегося рядом Сократа и сделал на грязи отпечаток собачьей лапы.

Эмери был в восторге от новой забавы. Филип с трудом уговорил его не делать отпечаток лица. Потом он разулся, тоже закатал джинсы до колен и, взяв сына за руку, повел его по грязи. Мальчику это ужасно понравилось, он весело шлепал босыми ножками и смеялся.

— Вы соображаете, что вы делаете?! — раздался за их спинами возмущенный голос.

Филип обернулся. Сьюзен стояла на берегу, сердито глядя на них.

— Мы гуляем по грязи. Знаете, как это приятно! Дети это обожают.

— Немедленно выходите! — велела Сьюзен. — Это же грязь. Здесь полно микробов. Эмери может чем-нибудь заразиться. Я читала, что…

— Вы, кажется, уже знаете, что я думаю по поводу ваших книг, — бесцеремонно перебил ее Филип.

— Эмери! — мягко сказала Сьюзен. — Выходи, тетя Сюзи тебя ждет. Нам нужно помыть тебе ножки, чтобы ты не заболел.

Эмери исподлобья взглянул на Сьюзен, явно не собираясь подчиняться. Ему так понравилось играть с грязью — это было весело. Ему вовсе не хотелось мыться.

— Да ладно вам, Сьюзен! — сказал Филип. — Не будьте белой вороной, идите к нам. Это весело!

— А я и есть белая ворона. — Сьюзен саркастически усмехнулась, оглядывая свой белоснежный наряд.

— А кто в этом виноват? — возразил Филип. — Моей вины тут нет, во всяком случае — вы, очевидно, очень своеобразно поняли мои слова насчет грязи. И знаете, вы приятно меня удивили.

— Я поняла вас правильно!

— И поэтому явились на болото во всем белом? Знаете, вы выглядите очень сексуально, только меня удивило, что вы под «грязными планами» понимаете секс. Секс — это не грязь, мне вас искренне жаль, если вы так думаете.

— Прекратите немедленно, здесь же ребенок!

— Во-первых, ребенок вряд ли пока понимает, о чем именно мы говорим. А во-вторых, ребенку неинтересно слушать нас — ему сейчас интересна грязь. Смотрите, как Эмери весело. Ну же, Сьюзен, снимайте туфли и присоединяйтесь.

— Никогда!

— Плохое слово. Для меня, например, его не существует. Эмери! — Филип заговорщически подмигнул мальчику. — Давай-ка поймаем тетю Сюзи.

Ребенок радостно зашлепал по грязи по направлению к Сьюзен. Она попятилась. Пользуясь тем, что все ее внимание сосредоточено на малыше, Филип совершил молниеносный выпад, выскочил на берег и схватил Сьюзен в объятия.

— Что вы делаете?! — закричала она, пытаясь вырваться. — Вы испачкали мне блузку!

Филипу неожиданно захотелось смеяться от счастья. Он подхватил отчаянно барахтающуюся в его руках Сьюзен, перекинул ее через плечо и, вдохнув запах ее распущенных волос, потащил к грязи.

— Я закричу!

— Кричите, вас никто здесь не услышит.

Филип ступил в грязь и свободной рукой снял с ног Сьюзен босоножки. Сьюзен отчаянно извивалась всем телом и болтала ногами. Ее ступни, то и дело мелькавшие в опасной близости от лица Филипа, оказались такими сахарно-белыми и нежными, что ему захотелось их поцеловать. Филип с трудом подавил в себе это желание.

— Сьюзен, я вас сейчас опущу вниз. Вот увидите, вам понравится.

— А если там битые стекла или гвозди?

— Или жуткие монстры?

— Это же мои лучшие брюки! Я их испачкаю!

— Ничего, я куплю вам новые.

Филип легко, словно перышко, снял Сьюзен с плеча и попытался поставить в грязь.

— Нет! — завопила она, обхватив его руками и ногами, словно обезьянка дерево.

— Ого! Мне это нравится, если хотите, можете оставаться так.

Сьюзен, зардевшись, немедленно сползла вниз.

— Какая гадость, — сказала она, погружаясь по щиколотку в грязь, затем ее лицо осветило странное удивленное выражение.

— Ну как? — поинтересовался Филип. — Здорово, верно?

Сьюзен блаженно закрыла глаза и сделала шаг.

— О Боже, — пробормотала она, — почему вы мне не сказали?..

Почему он не сказал мне, что эта грязь такая теплая? Почти горячая. Сьюзен прикрыла глаза от наслаждения: приятно ощущать, как густое тепло постепенно поднимается от ступней до щиколоток. Сьюзен сделала шаг, потом другой — грязь не хотела отпускать ее и разочарованно хлюпала, оставляя себе на память отпечаток ее босой ступни.

Сьюзен открыла глаза и увидела, что Филип пристально изучает ее с легкой улыбкой на лице. Когда он так улыбался — искренне, без насмешки, — Сьюзен готова была сдаться и делать все, что он захочет, в такие минуты ей было трудно противостоять его обаянию. Он был прекрасен — белоснежные зубы на загорелом лице, темные вьющиеся волосы, смеющиеся глаза. Он закатал джинсы до колен, и Сьюзен могла видеть его сильные икры, покрытые выгоревшими на жарком солнце волосками. Растянутая старая майка открывала его мускулистую грудь.

— А вы сами не могли догадаться, что ее прогрело летнее солнце? Это же очевидно. Она даже на вид теплая.

— На вид она грязная, — привычно огрызнулась Сьюзен, делая еще один шаг.

Погружать ногу в теплую вязкую грязь было так приятно, что Сьюзен захотелось сбросить с себя всю одежду, чтобы погрузиться в грязь целиком. Странная мысль для Сьюзен Уэллс!

— Не могу гарантировать, что здесь нет микробов, — весело предупредил Филип, с интересом разглядывая Сьюзен.

— Иногда, — откликнулась она, и голос ее прозвучал, к ее собственному изумлению, звонко и уверенно, — нужно ни о чем не думать и жить на полную катушку!

— Катушку! — подхватил Эмери.

Он сидел в грязи у самого берега и пытался построить из подручного материала замок, но ему постоянно мешал Сократ, всюду совавший свой мокрый нос, также перепачканный грязью. Оба выглядели абсолютно счастливыми.

Сьюзен оглянулась на них и с ужасом подумала, что на ребенке его лучшая маечка, за которую она отдала уйму денег. Что же касается ее собственных брюк из чистого хлопка, то их впору было выбрасывать на помойку. А во что превратится салон машины Филипа, когда они все, включая собаку, грязные и перепачканные, поедут обратно, даже подумать было страшно.

А раз страшно, то и не думай! — весело приказала себе Сьюзен. Она сама поразилась тому, с какой легкостью включилась в новую для нее игру, и принялась самозабвенно шлепать по тягучей грязи, нимало не заботясь о белизне своей одежды.

Сьюзен было легко и просто. Она больше не сопротивлялась — она капитулировала под натиском Филипа и его тяги к безудержному веселью. Наверное, он прав — нельзя всю жизнь прожить по заранее составленному графику. Все то, что Сьюзен Уэллс старательно загоняла на самое дно своей души все эти годы, неожиданно выплыло на поверхность. Как приятно быть наконец самой собой — обычной женщиной, обычным человеком, не чуждым радостей жизни и удовольствий. Как приятно перестать играть роль учительницы-всезнайки, роль строгого, но справедливого опекуна мальчика-сироты. Настало время выйти из кокона. Сьюзен подумала, что процесс превращения основательной, медлительной гусеницы в легкую радостную бабочку начался тогда, когда она медленно, словно нехотя отъезжала на машине от Филипа, Эмери и собаки по пыльной дороге, ведущей в глубь пустоши. А может, позже, когда она смотрела на падающие звезды и каждый раз загадывала одно желание: чтобы у малыша Эмери была настоящая семья, и он был бы счастлив? Или, наоборот, гораздо раньше, когда Сьюзен надела смелое черное платье, а потом, повинуясь внезапному импульсу, угнала машину Филипа?

Так или иначе, поняла Сьюзен, Филип победил. Да, она готова была признать это: Филип прав. В жизни много горя и испытаний — но много и радости. Нельзя жить воспоминаниями о боли, нельзя жить в постоянном ожидании новой боли. Нужно радоваться каждому прожитому дню, нужно запасаться радостью и в трудные времена выживать воспоминаниями о счастливых днях.

Долой шпильки из пучка!

12

Сьюзен зачерпнула пригоршню грязи и, засмеявшись, швырнула ее в Филипа. Он не сразу осознал происходящее — так удивило его поведение Сьюзен. Какое-то время он просто стоял и смотрел, как по его рубашке расплывается серо-бурое пятно, потом поднял глаза на Сьюзен. Она в ответ показала Филипу язык. Очнувшись, он бросился на Сьюзен словно тигр, последним решительным прыжком нагоняющий свою жертву.

Она попыталась развернуться и убежать, но грязь, сомкнувшаяся вокруг ее ног, не желала отпускать ее. Сьюзен штопором завернулась вокруг своей оси и упала. Хохоча, она перевернулась на спину и швырнула в Филипа, приземлившегося в полуметре от нее, новый ком грязи. Малыш Эмери во все глаза наблюдал за их возней и издавал восторженные вопли.

Сьюзен подумала, что, наверное, это лучшее, что она может дать своему племяннику. Игра. Не наставления, не уроки, не воспитательные меры — просто игра. Дети должны играть, смеяться, целовать собак, бегать босиком по грязи, ведь, когда они станут взрослыми, у них, возможно, не будет на это времени.

С трудом высвободив свое тело из грязевого плена, Сьюзен встала — сначала на четвереньки, потом в полный рост и с видом победителя посмотрела на копошащегося у его ног Филипа. Когда тот наконец поднялся и двинулся к ней, постаравшись придать своему лицу самое свирепое выражение, Сьюзен слегка наклонилась вперед, согнула ноги в коленях, свесила руки свободно вдоль тела и принялась, покачиваясь, переступать с ноги на ногу. Филип с неподдельным интересом наблюдал за ее странными телодвижениями.

— Позвольте узнать, Сьюзен, что это вы такое делаете?

— Это борцовская стойка! — оскорбилась Сьюзен, имевшая о вольной борьбе самое приблизительное представление. — Я по телевизору как-то раз видела.

Филип запрокинул голову и оглушительно, в полный голос, расхохотался. Его зубы ослепительно сверкнули на солнце. Не отводя от Сьюзен смеющихся глаз, он медленно двинулся к ней, с шутливой угрозой вытянув вперед руки. Сьюзен с нарочитым спокойствием подождала, пока Филип подойдет поближе, потом подобралась, словно дикая кошка перед прыжком, и внезапно ринулась на него с победным воплем. Она успела заметить искреннее удивление на лице не ожидавшего подвоха Филипа, прежде чем он начал падать. Сьюзен, хохоча, рухнула сверху.

Прежняя Сьюзен, вероятно, нашла бы подобное положение недопустимым и даже неприличным, но сейчас она лишь звонко рассмеялась, пытаясь оторваться от Филипа, к которому буквально прилипла из-за вязкой густой грязи, покрывшей их одежду.

— Жителям Хэвена следовало бы брать деньги за этот аттракцион, — с трудом выговорила она, тяжело дыша, и улыбнулась.

Сьюзен вновь попыталась отлепиться от лежащего под ней Филипа, но ей это опять не удалось, да она и не была уверена, что хочет этого. Филип думал, вероятно, о том же, потому что обнял Сьюзен за талию, крепче прижимая ее к себе. Эмери радостно кричал на берегу.

Почувствовав руки Филипа на своем теле, Сьюзен затаила дыхание. Его темные, цвета растопленного шоколада глаза были так близко, что Сьюзен боялась обжечься и утонуть в них. Грудью она чувствовала его тяжелое дыхание. Ей показалось, что ее сердце сейчас перестанет биться от счастья, свалившегося на нее так внезапно. Она почувствовала, что окончательно теряет голову и вот-вот сделает то, чего никогда не сделала бы прежняя Сьюзен — поцелует Филипа, поцелует сама. Сьюзен бы так и сделала, если бы не Эмери. Громко завопив, малыш заплюхал по грязи, сопровождаемый верным Сократом, и принялся стаскивать Сьюзен с Филипа, хватая ее за ноги и то и дело шлепаясь в грязь. Поняв, что у него ничего не получается, Эмери принялся обстреливать тетушку грязевыми бомбами и радостно визжал, попадая в цель. Теперь Сьюзен была с головы до ног в грязи — не избежали этой участи и волосы, и лицо.

Филипу удалось наконец кое-как выбраться из-под Сьюзен. Он сел, потряс головой — в разные стороны полетели ошметки грязи, — потом с трудом поднялся и подал руку Сьюзен. Та с благодарностью приняла ее и попыталась было встать на ноги, когда на нее наскочил Эмери. Теперь в грязь повалились все трое. Они лежали и хохотали, а вокруг них прыгал Сократ, бешено лая.

Как он счастлив сейчас! — растроганно подумала Сьюзен, с нежностью глядя на племянника. Никогда еще Эмери не было так весело. Я даже не предполагала, как мало нужно ребенку для счастья — играть с ним, просто играть ради того, чтобы было весело! Конечно, и раньше я уделяла малышу много времени, играла с ним — но это были игры «развивающие», игры в воспитательных целях, о которых я прочла в своих книжках по педагогике. Я совершенно не подумала о том, что это не просто маленький ребенок, а мальчик — живой подвижный мальчишка, которому хочется поиграть с собакой, пошлепать по лужам, побегать по траве. А во что я играла с Эмери? Устраивала игрушечное чаепитие для плюшевых медвежат! Купила ему игрушечное пианино и мучила его разучиванием гамм! Читала ему назидательные книжки для маленьких зануд! Боже, с ужасом подумала Сьюзен, я едва не отняла у ребенка детство! Хорошо, что в нашей с Эмери жизни появился Филип, теперь все будет по-другому.

Филип вновь поднялся первым и, подхватив под мышки хохочущего мальчика, посадил его к себе на плечи. Ребенок был измазан грязью с головы до пят, но Сьюзен это больше не волновало. Черт с ней, с новой одеждой, черт с ними, с микробами, — ведь сейчас Эмери наверху блаженства, а это главное.

Кое-как Сьюзен поднялась, но, не удержавшись на ногах, снова шлепнулась в грязь.

— Отлично! — констатировал Филип, оглядывая беспомощно упавшую на колени Сьюзен. — Сейчас мы с Эмери будем играть в скульпторов.

— Нет! — ужаснулась Сьюзен.

Но Филип и малыш опрокинули ее на спину и принялись щедро обмазывать глиноподобной грязевой массой, милостиво оставляя свободными глаза и рот. Натешившись вдоволь, они позволили Сьюзен наконец выбраться из плена.

Наскоро счистив с себя грязь, Сьюзен не преминула ухватить ничего не подозревающего Филипа за лодыжку. Он рухнул как подкошенный, после чего Сьюзен и Эмери, к великому ужасу Сократа, облепили грязью его хозяина.

Сьюзен призналась себе, что прикасаться к Филипу, тщательно обмазывая его теплой густой массой, ей очень приятно. Но рядом был малыш Эмери, поэтому она старательно отгоняла от себя нескромные мысли.

Потом они втроем слепили восхитительно красивый, хотя и кособокий торт из грязи, а затем — по настоянию Эмери — облепили грязью его самого. Попытались было сделать грязевую статую собаки, но Сократ решительно воспротивился и, презрительно фыркнув, ретировался на берег.

Это был, наверное, самый лучший день в жизни Сьюзен — день, наполненный безудержным весельем, смехом Эмери и ярким летним солнцем. Сьюзен всегда знала, что вслед за радостью и бесшабашностью придет расплата — перед ее глазами был печальный пример старшей сестры Миранды. И в глубине души Сьюзен боялась, что сегодняшний счастливый день вскоре отзовется болью — но сейчас ей было все равно. Филип и Эмери смотрели на нее одинаковыми карими глазами и одинаково улыбались ей — это было как глоток свежего воздуха, это заставляло сердце Сьюзен петь. Как просто и весело быть рядом с Филипом!

Сьюзен не хотела думать о том, что будет потом, когда их с Эмери каникулам в Хэвене придет конец; все и так было понятно — свадьба с Бартом и крепкая, основательная семья для малыша. Это были не очень-то приятные мысли, поэтому Сьюзен с легкостью отбросила их прочь, решив, что о будущем она подумает потом, и удивилась походя: как это непохоже на прежнюю расчетливую Сьюзен Уэллс! А пока впереди еще две недели рядом с Филипом и его удивительной способностью радоваться всему, что его окружает.

Эмери, утомленный впечатлениями, быстро заснул прямо на траве. Рядом прикорнул Сократ, положив измазанную морду мальчику на живот. Филип с интересом взглянул на Сьюзен.

— Готов пожертвовать шестью пенсами, чтобы узнать, о чем вы сейчас думаете, Сьюзен.

— Инфляция, — коротко высказалась она. — Не меньше шиллинга!

Филип порылся в карманах грязных джинсов и не без труда выудил монетку.

— Пожалуйста.

Сьюзен взяла их, опустила в карман собственных, не менее грязных, брюк.

— Я думала о том, что моя одежда пришла в полную негодность — придется выбрасывать, — сказала она.

— Неправда.

— И о том, во что мы превратим вашу машину, когда усядемся в нее в таком виде.

— Опять неправда.

— Да откуда вы знаете? Только не говорите мне, что я краснею, когда лгу, — на моем лице слишком много грязи.

Филип осторожно коснулся спутанных волос Сьюзен, затвердевших из-за высохшей на солнце грязи.

— Цвет лица действительно не различить, — признал он, — но я заметил, что, когда вы сердитесь, у вас появляется маленькая вертикальная морщинка над переносицей. Сейчас ее, кажется, нет, и скажу вам по правде: вы выглядите очень счастливой, мисс Сьюзен Уэллс.

— Да, это правда, Филип. Я счастлива.

— Признайтесь, вам никогда в жизни не было так весело.

Сьюзен взглянула на него, не торопясь отвечать. Разве раньше кого-нибудь волновало, счастлива ли Сьюзен? Разве кто-нибудь когда-нибудь заботился о ней? Нет. Ей не на кого было положиться, кроме самой себя. Она привыкла к тому, что все остальные полагаются на нее, Сьюзен Уэллс. Сьюзен привыкла не делиться ни с кем своими проблемами — она привыкла решать проблемы других. А как же иначе, если у тебя такая сестра, как Миранда? Сьюзен захотелось рассказать об этом Филипу.

— Знаете, — медленно промолвила она, — я всегда думала, что если буду давать волю своим чувствам и желаниям, то рано или поздно закончу, как Миранда, и очень боялась этого. Боялась потерять контроль над своими чувствами. Вот поэтому я всегда старалась держать себя в руках, к тому же мне еще приходилось заботиться о Миранде и малыше. А правда, Миранда была очень красивой и веселой? — неожиданно спросила она.

Филип кивнул.

— Она заражала всех своей жаждой жизни, — тихо сказал он. — Когда она входила в комнату, казалось, зажигался свет.

— Вы сожалеете, что любили ее? — спросила Сьюзен.

Филип помолчал, глядя на небо.

— Долгое время я не мог простить ее, — ответил он наконец. — Она сделала мне очень больно, когда ушла от меня. Тайком, не сказав ни слова, даже не попрощавшись. Мы не так долго были вместе, но мне тогда казалось, что мы по-настоящему близки. Ей удалось заставить меня почувствовать себя действительно счастливым. А в одно прекрасное утро я проснулся один — она просто исчезла, собрав свои вещи и не оставив даже записки. Тогда я решил, что больше не попадусь на эту удочку и всю жизнь проживу на окраине Хэвена. Один.

Сьюзен взглянула на Филипа — его глаза затопила печаль. Ей захотелось возразить ему, что теперь он не один, у него есть сын, а может, когда-нибудь появится и жена, но неожиданно обнаружила, что мысль об этом ей неприятна. У нее Барт, у Филипа — подруга или жена, как они объяснят все это малышу Эмери? Да и сама Сьюзен не была уверена в том, что хочет видеть рядом с Филипом другую женщину.

— Почти шесть лет я жил с этой болью, — вновь заговорил Филип, — но сейчас я, похоже, простил Миранду. Я больше не одинок, Сьюзен. Мне есть за что благодарить Миранду. У меня есть сын, я познакомился с вами — и все это благодаря ей. Может быть, впервые в жизни я так счастлив. Я жил, словно одинокий волк, пил пиво по пятницам со своим другом — таким же закоренелым холостяком, — и мне казалось, что так будет всегда. А теперь… — Сьюзен показалось, что в егоголосе прозвучали слезы. — Маленький беспомощный мальчик, мой пятилетний сын, нуждающийся во мне, вошел в мою жизнь — теперь мне действительно есть ради чего жить. — Филип поднял глаза на Сьюзен. — Я так благодарен тебе, Сьюзен, ты подарила мне целый мир.

Сьюзен резко выпрямилась, сраженная внезапной, но такой простой мыслью: я люблю его! Я люблю Филипа Эмери Мастерсона — бывшего любовника моей сестры, отца моего племянника, невоспитанного мужлана с насмешливыми глазами, то и дело норовящего побольнее уколоть меня.

Эта неожиданная правда ужаснула Сьюзен. Когда это могло случиться, ведь они знакомы всего несколько дней? Как это могло случиться? Раньше со Сьюзен не случалось ничего подобного, впрочем, может быть, такое случается один раз в жизни? Сьюзен зажмурилась, пытаясь привести мысли в порядок. Нужно взять себя в руки и не делать глупостей. Постараться выкинуть эту чушь из головы. Дома ее ждет Барт, надежный как скала. Они с Эмери вернутся в Кардифф и все встанет на свои места.

— Ну что, поехали? — сказала она, поднимаясь.

— Не делай этого, Сьюзен, — тихо попросил Филип, внимательно наблюдавший за ней.

— Не делать чего?

— Не позволяй ей вернуться.

— Кому?

— Ты знаешь кому, засушенной школьной учительнице. Я видел — сегодня ты была настоящей, ты наконец ощутила счастье, ты жила сама, а не читала о том, как живут другие. Почему ты хочешь немедленно забыть это и влезть опять в свою раковину? Потому что боишься стать такой, как Миранда? Но ведь ты — другая. Ты умная взрослая женщина, неужели ты не понимаешь, что ты — другая? Миранда, ты, Минни — вы все разные. У каждой — своя жизнь. Нельзя всю жизнь бояться быть самой собой. Вспомни, как счастлив сегодня был Эмери!

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — пробормотала Сьюзен, игнорируя его обращение на «ты». Она чувствовала в эти минуты такую боль в душе, что готова была расплакаться.

— Не надо так, — тихо сказал Филип, глядя на Сьюзен.

А как надо?! — мысленно возопила Сьюзен. Что прикажешь мне делать — признаться тебе в любви?! Броситься на шею и попросить жениться на мне?!

Не отрывая взгляда от Сьюзен, Филип медленно двинулся к ней. Сьюзен хотела отступить, но ноги не слушались ее. Филип положил ладонь ей на затылок и нежно, но решительно приблизил к себе ее запрокинутое лицо. Сьюзен, словно загипнотизированная, смотрела, как приближаются потемневшие глаза Филипа. Их губы встретились.

Сьюзен не сопротивлялась — не в силах контролировать себя, она отдалась поцелую со всей страстью, на которую была способна. Она прижалась к Филипу всем телом, их сердца бешено колотились в такт друг другу.

13

Филип растворился в поцелуе, растворился в фиалковых глазах Сьюзен, широко распахнутых и потемневших от страсти. Филип хотел Сьюзен так, как никогда до этого не хотел ни одной женщины. Его руки бродили по ее телу, и — Боже! — как он злился на плотный слой подсохшей грязи, мешавший ему добраться до ее восхитительно нежной и теплой кожи.

Может, еще не поздно остановиться? — мелькнула мысль. Но нет, было поздно — оба они не могли уже контролировать себя. Неизвестно, куда завела бы их страсть, если бы в эту минуту у их ног не заворочался, просыпаясь, малыш Эмери.

Филип, тяжело дыша, немедленно отпустил Сьюзен и сделал шаг назад. Сьюзен, слегка пошатнулась, но осталась стоять, лишь спрятала свои невероятные глаза за густыми ресницами.

Эмери, однако, не проснулся, а лишь перевернулся на бок, сбросив при этом морду Сократа со своего живота.

— Нам нужно снять одежду, — сказал Филип, ероша волосы, покрытые грязью.

— Конечно… — растерянно пробормотала Сьюзен, взялась за край блузки, но спохватилась: — Здесь же Эмери!

И тут Филип почувствовал, что впервые в жизни краснеет.

— Я не то имел в виду!

— Да… А что? — Сьюзен никак не могла прийти в себя.

— Я хотел сказать, что нам всем нужно переодеться, пока одежда окончательно не прилипла. Мы можем поехать ко мне и принять душ… Я имею в виду, — поспешно добавил он, — не вместе, порознь… просто помыться.

Сьюзен улыбнулась, видя его замешательство. Никакого смущения, никаких нравоучительных комментариев по поводу произошедшего, подумал Филип с облегчением. Но все же он чувствовал себя провинившимся школьником.

— Я подберу вам с Эмери что-нибудь из своей одежды. Потом мы можем поужинать… Посмотреть какой-нибудь фильм, — добавил Филип, чувствуя себя подростком, волнующимся перед первым в жизни свиданием.

Собственно говоря, так оно и было — он назначил Сьюзен свидание. Возможно, она позволит ему подержать ее за руку, или… даже поцеловать.

Заведя машину в гараж, Филип жестом пригласил Сьюзен и Эмери войти. Сократ тоже изъявил желание вбежать в дом, но Филип решительно закрыл дверь прямо перед его носом.

— Собачка! — завопил Эмери, возмущенный тем, что его лучшего друга не пускают в дом.

Филип присел перед малышом на корточки и погладил его по голове.

— Сократ пока останется на улице, а то он все здесь перепачкает. Сейчас тетя Сюзи тебя вымоет, а потом мы с тобой вместе искупаем собаку, идет?

— Да. — Эмери важно кивнул. Это предложение его полностью удовлетворило.

— Ну что ж, — сказал Филип Сьюзен, поднимаясь. — Вы с Эмери моетесь первыми. Прошу! — И он гостеприимно распахнул дверь ванной комнаты.

— А у тебя найдется какая-нибудь одежда для меня? — спросила Сьюзен, снимая с Эмери грязную футболку.

Филип улыбнулся, глядя на нее: было такое впечатление, что Сьюзен месяц не вылезала из грязи, даже не верилось, что когда-то ее одежда была белой.

— Полагаю, что найдется, — ответил он, думая о том, что хорошо бы, пока Сьюзен моет ребенка, успеть хоть немного прибраться в кухне и заодно найти и спрятать подальше листок с планом по перевоспитанию Сьюзен — она не должна его видеть.

Филип отправился в спальню, чтобы выбрать что-нибудь из одежды для Сьюзен, и застыл на пороге — в спальне был ужасный беспорядок. Откровенно говоря, беспорядок там был всегда, и Филипа, никогда не отличавшегося аккуратностью, это мало заботило, но сейчас он смотрел на комнату глазами Сьюзен. Картина удручала — разбросанная по полу одежда, сбившиеся простыни на незастеленной кровати, теплое стеганое одеяло на полу, служившее летом подстилкой для Сократа. Филип кинулся к кровати, чтобы застелить ее, но почти сразу же остановился — а зачем? Сьюзен ведь не войдет сюда — или… все же войдет? Возможно, вечером, когда они уложат ребенка спать…

Стоп! Филип приказал себе не думать о таких вещах. Да и с чего он, собственно, решил, что Сьюзен и малыш останутся у него ночевать?

Филип вспомнил, зачем пришел сюда — за одеждой для Сьюзен. Он распахнул створки шкафа. Так, сначала джинсы. Филип задумчиво перебрал несколько пар и в конце концов нашел наиболее новые. Он попытался представить Сьюзен в них, и нескромные мысли вновь овладели его сознанием. Наверное, вся одежда Сьюзен пропиталась грязью, включая белье, поэтому скорее всего она вынуждена будет снять все. Филип представил, как ткань джинсов — его джинсов! — будет касаться обнаженного тела Сьюзен в самых потаенных его уголках, и в висках у него застучало. Наверное, после не сможет носить эти джинсы, так как каждый раз будет вспоминать об этом. Придется их выбросить.

Пытаясь прийти в себя, Филип помотал головой. Раз уж все равно придется выбрасывать джинсы после того, как их поносит Сьюзен, то к чему давать ей почти новые — практичнее выдать ей какие-нибудь старые! Филипа позабавила собственная меркантильность.

Он снова стал перебирать джинсы, в итоге все они оказались на полу, а Филип вернулся к первоначальному решению — одолжить Сьюзен самые лучшие.

— Филип! — услышал он из-за двери голос Сьюзен. — У тебя все в порядке? Не беспокойся, меня устроит любая одежда. Твои брюки, конечно, будут мне велики, но я могу подвязать их веревкой или ремнем…

— Все в порядке, Сьюзен! — крикнул Филип в ответ. — Я просто… немного задумался.

Он снова вспомнил о листке с планом, который нужно найти во что бы то ни стало и как можно скорее. Филип взглянул на ночной столик возле кровати: ему показалось, что в последний раз он видел план именно там, но его там не было.

В поисках ремня для Сьюзен Филип перерыл комод, машинально отметив, что бумажки с планом здесь тоже нет. Забыв о ремне, Филип полез под кровать проверить, не завалился ли туда листок. Нет. Под подушкой его тоже не было. Может, все-таки в кухне?

— Филип? — снова послышался голос Сьюзен. — Если у тебя нет ничего подходящего, мы с Эмери можем вернуться в гостиницу — здесь недалеко!

Вернуться в гостиницу? Филип ужаснулся: только не это! Стоит позволить Сьюзен остаться сейчас наедине с собой и своими мыслями — и все сегодняшние достижения пойдут прахом. Что, если прежняя правильная и рассудительная Сьюзен ужаснется всему, что она сегодня творила, и завтра вновь предстанет перед Филипом строгая, чопорная и непогрешимая? Этого ни в коем случае нельзя было допустить, нужно было, выражаясь языком школьных учителей, «закрепить пройденный материал». Кстати, о «пройденном материале» — не мешало бы отметить выполненные пункты новыми галочками, но где же этот проклятый листок?

— Филип?!

— Что? А… не беспокойся, у меня полно одежды. Я скоро!

— Хорошо, тогда я пойду усаживать Эмери в ванную.

— Мыло и шампунь на полочке, а чистое полотенце в шкафчике под раковиной.

— Поняла!

Филип услышал ее удаляющиеся шаги. Он вернулся к шкафу и нашел наконец ремень для Сьюзен. Придется в нем сделать новую дырку для ее тонкой талии, без всякого сожаления подумал он.

Так, теперь футболка. Филип порылся в комоде, негодуя на себя. Я так придирчиво выбираю одежду для Сьюзен, словно от этого зависит наше будущее, подумал он и горько усмехнулся: Наше будущее! Что за чушь, какое может быть будущее, если она помолвлена с другим!

Тем не менее Филип продолжал придирчиво выбирать футболку для Сьюзен. Еще день назад он, не задумываясь, предложил бы ей футболку с нарисованной пивной кружкой и надписью «Клуб любителей пива» просто для того, чтобы поддразнить ее, однако сегодня все было иначе — Филипу хотелось угодить Сьюзен. Наконец он остановил свой выбор на простой голубой футболке, которая замечательно подойдет к ее глазам.

В коридоре вновь послышались шаги.

— Филип, ты не мог бы найти какую-нибудь майку для Эмери?

— Да, конечно, секунду! — Филип схватил первую попавшуюся футболку — на ней была изображена белокурая пышногрудая девица, ниже шла надпись «Джентльмены предпочитают блондинок». Филип не удержался от смеха.

— Чему ты смеешься? — поинтересовалась Сьюзен из-за двери.

— Да вот, нашел отличную футболку для Эмери! Извини, что не приглашаю войти: у меня тут ужасный беспорядок. — Филип приоткрыл дверь и просунул в образовавшуюся щель футболку. — Держи!

Он с интересом ожидал реакции Сьюзен. Легко представить, что сказала бы прежняя Сьюзен Уэллс, увидев, во что Филип предлагает одеть ребенка. Но сегодня, похоже, был день чудес — Филип с облегчением услышал звонкий смех за дверью.

— Милая вещица! — произнесла Сьюзен весело. — Да, Филип, ты позволишь воспользоваться твоей стиральной машиной? Я хочу постирать нашу с Эмери одежду.

— Да, конечно.

— Спасибо. Эмери я уже вымыла. Он рвется к собаке — ты же обещал ему, что вы будете мыть Сократа вместе.

— Помню. — Филип подхватил джинсы, футболку и ремень, отобранные им для Сьюзен, и вышел в коридор, не забыв прикрыть за собой дверь. — Вот, — сказал он, протягивая Сьюзен одежду.

— Спасибо. Я сейчас одену Эмери, потом приму душ. Последишь за малышом?

— Конечно. Мы прекрасно проведем время.

Сьюзен вновь скрылась в ванной, откуда слышались возбужденные крики Эмери, желавшего немедленно увидеться со своим четвероногим другом.

Филип тем временем быстро прошел в кухню и огляделся в поисках бумажки с планом. Ни на столе, ни на подоконнике ее не было. Черт, куда же она подевалась, подумал Филип с неудовольствием, поспешно убирая хлам с подоконника. Он наскоро вытер кухонный стол и подмел пол.

Так, теперь самое время подумать о меню. Можно пожарить мясо во дворе на решетке. Еще можно испечь картофель и приготовить овощной салат. Филип вынул из холодильника мясо, чтобы оно оттаяло. И на десерт — мороженое. Филип остался вполне доволен собой — прекрасный полноценный ужин. В холодильнике также отыскался пакет фруктового сока для Эмери и початая бутылка вина для них со Сьюзен.

Послышался топот босых ног — Эмери подбежал к Филипу сзади и со всего размаху обхватил его колени.

— Эй, парень, потише! Ты меня опрокинешь! — Филип обернулся и осторожно подхватил малыша на руки, стараясь не испачкать его своей грязной одеждой. — Ну как, чистый?

— Чистый! — подтвердил Эмери. — А Сократ?

— А вот Сократ пока грязный. Пойдем вымоем его?

— Да! Вымоем! — радостно подтвердил малыш.

Сократ томился во дворе. Увидев Филипа и Эмери, он зашелся в радостном лае и запрыгал вокруг них. Филип предусмотрительно держал Эмери на руках, чтобы пес не испачкал его грязными лапами.

— Пусти меня! Филип, пусти! — канючил малыш, пытаясь вывернуться из рук Филипа. — Я хочу мыть собачку.

— Сейчас, малыш, подожди.

Филип с Эмери на руках пошел в сарай и вернулся оттуда, держа в свободной руке шланг. Малышу был доверен собачий шампунь. Сократ подозрительно посмотрел на них и попятился — он не любил мыться.

— Спокойно, парень, спокойно, — попытался увещевать его хозяин.

Сократ фыркнул и снова попятился. Филип опустил Эмери на землю, и тот вприпрыжку побежал к собаке, на ходу уговаривая ее:

— Мы с Филипом будем тебя мыть. Меня же тетя Сюзи помыла — потому что я был грязный! Теперь я чистый! Ты тоже будешь чистый, а то Филип не пустит тебя в дом!

Сократ недоверчиво смотрел на малыша, но пятиться перестал. Филип улыбнулся: похоже, ради Эмери пес готов на что угодно.

Филип включил воду и окатил собаку из шланга. Сократ фыркнул и встряхнулся, но не удрал.

— Полей его шампунем! — велел Филип малышу.

Тот с готовностью открыл бутылочку и щедро вылил шампунь на холку псу.

Филип положил шланг на землю и подошел к ним.

— А теперь Сократа нужно хорошенько намылить, знаешь, как это делается?

— Знаю!

И Эмери с Филипом принялись в четыре руки растирать окончательно примирившегося со своей участью Сократа.

Эмери радовался новой забаве — он вылил на пса столько шампуня, что теперь Сократ, весь в белых хлопьях пены, напоминал снеговика. Филип следил за тем, чтобы шампунь не попал собаке в глаза.

Когда Эмери вдоволь наигрался с пеной, Филип вернулся к шлангу и начал смывать с Сократа шампунь. Здесь уж пес не утерпел и принялся бегать кругами по двору, пытаясь увернуться от водяной струи. Эмери гонялся за ним с радостными воплями, а Филип бегал со шлангом за ними обоими, пытаясь не попасть водой в малыша.

— Что здесь происходит? — раздался удивленный голос Сьюзен.

Она вышла во двор и, едва сдерживая смех, следила за происходящим.

— Тетя Сюзи! Мы моем Сократа, чтобы он тоже был чистым! — закричал Эмери. — Как я!

Тут уж Сьюзен не выдержала и расхохоталась в полный голос: Эмери весь перепачканный, бегал босиком по двору, сверкая совершенно черными пятками.

— «Чистый, как я»! — передразнила она Эмери, и, отсмеявшись, обратилась к Филипу: — Придется его снова отмывать.

— Извини, — смущенно пробормотал он, ожидая гневной отповеди, — я не подумал.

— Ладно. — Сьюзен махнула рукой. — Искупаем Эмери еще раз прямо перед сном.

Филип не поверил своим ушам. Нет, сегодня положительно день чудес!

— Вы… останетесь на ночь?

— Конечно, — легко сказала Сьюзен. — Не тащить же ребенка среди ночи через весь город в гостиницу! Но… если ты против… — Она осеклась, вопросительно глядя на Филипа.

— Против? Да сегодня самый счастливый день в моей жизни! — воскликнул он.

Филип совсем забыл о Сократе и стоял со шлангом в руке, во все глаза глядя на Сьюзен. Она выглядела великолепно — порозовевшая, посвежевшая после душа. Джинсы, как и следовало ожидать, оказались ей намного велики, поэтому ей пришлось закатать их едва ли не до колен, а на талии стянуть ремнем. Голубая майка удивительно шла ей, подчеркивая синеву ее глаз.

Сьюзен выглядела абсолютно естественной и счастливой. Она с улыбкой потрепала подбежавшего к ней Сократа по мокрой холке.

Она погладила собаку! В первый раз на моих глазах! — потрясенно подумал Филип. Что ж, выходит, теперь можно считать выполненным пункт плана относительно любви к собакам. Таким образом, неохваченными оставались лишь два пункта — о страсти и недопустимости брака без любви. Может, сегодня…

Опомнись! — мрачно одернул себя Филип. Сьюзен Уэллс помолвлена с другим и скоро выйдет за него замуж.

А это мы еще посмотрим! — упрямо и задорно возразил ему внутренний голос.

Филип понял, что во что бы то ни стало будет бороться за Сьюзен Уэллс. Хотя бы попробует. Потому что, когда он слышал ее смех, его сердце начинало биться с удвоенной быстротой. Потому что ее имя звучало в его душе прекрасной музыкой.

Такое случилось с Филипом лишь однажды. С Мирандой. Но тогда все было по-другому, не так, как сейчас. Миранда всегда была веселой, раскрепощенной, немного необузданной. Она была открыта для радости, готова была веселиться с ночи до утра — это и подкупало в ней Филипа. Они танцевали до упаду, гоняли на машине, безудержно предавались сексу. Когда Миранда бросила Филипа, он поначалу не находил себе места от горя и обиды. Позже, поразмыслив, он понял, что они с Мирандой никогда не говорили о своих чувствах, не делились друг с другом мыслями и переживаниями — у них просто не оставалось на это времени. Да, он любил ее, но были ли они по-настоящему близки? Пожалуй, нет.

Со Сьюзен все совсем по-другому. То, что Филип чувствовал по отношению к ней, шло из сердца. Сьюзен не обладает легким и веселым характером старшей сестры, однако, как выяснилось, тоже умеет веселиться — но не так огульно и безудержно, как Миранда. Все, что делала и говорила Сьюзен — сегодняшняя Сьюзен, вышедшая наконец из своей раковины, — было проникнуто настоящим чувством и мягкой рассудительностью.

Я люблю ее, понял Филип с неотвратимой ясностью. Пусть Сьюзен помолвлена с другим — сегодняшний вечер наш. Я приготовлю мясо, мы поужинаем на свежем воздухе, потом выкупаем и уложим Эмери, а потом… Потом мы будем держаться за руки и целоваться — как школьники на первом свидании. И, может быть, я расскажу Сьюзен о своих чувствах.

Или не расскажу.

От этих мыслей Филипа отвлекла Сьюзен.

— Домойте же несчастное животное! — укоризненно напомнила она и удалилась в дом.

Филип в последний раз окатил Сократа водой из шланга, смывая остатки шампуня, и они с Эмери ушли в дом.

Сьюзен была в кухне и, не скрывая изумления, оглядывалась по сторонам. Когда Эмери и Филип вошли, она обернулась.

— Филип, а где же инструменты? И вообще, почему так чисто?

— Тебе не угодишь, — пробурчал Филип. — В нашу первую встречу ты, помнится, негодовала по поводу неубранной кухни… Ладно, пора и мне принять душ.

— Постой! Сначала ответь на мой вопрос, — потребовала Сьюзен.

Филип взглянул на нее исподлобья и нехотя признался:

— Я… я просто хотел удивить тебя.

Сьюзен улыбнулась.

— И тебе это удалось.

— Теперь я могу пойти принять душ?

— Иди. Мы с Эмери и Сократом подождем тебя во дворе. Подышим воздухом.

Филип отправился в ванную, а Сьюзен, взяв Эмери за руку, вышла во двор. Малыш и собака тут же начали свою привычную возню, а Сьюзен уселась прямо на траву и предалась своим мыслям.

Он сказал, что хотел удивить меня. Значит, я ему нравлюсь.

Сегодняшний день был просто чудесным. Столько новых впечатлений, столько веселья — и столько счастья в глазах Эмери. Сьюзен тоже чувствовала себя абсолютно счастливой — и все благодаря Филипу Мастерсону. Сегодня они с Филипом совсем не ссорились, Филип не пытался уязвить, уколоть ее, да и она не чувствовала потребности читать ему нудные нотации. Сьюзен подумала, что сегодня они с Филипом достигли полного взаимопонимания.

Сьюзен чувствовала редкие умиротворение и радость, наблюдая, как Эмери и Сократ бегают наперегонки. Сейчас придет Филип, и они проведут чудесный вечер вчетвером — Сьюзен неожиданно для себя включила в список и собаку. Она улыбнулась — похоже, Сократ больше не раздражает ее.

Барт сейчас казался Сьюзен таким далеким, таким… чужим. А между тем они встречались уже полгода, тогда как с Филипом Сьюзен была знакомы всего несколько дней, но ей сейчас казалось, что нет на свете более близкого человека, чем Филип Эмери Мастерсон — грубоватый и насмешливый.

Окно ванной было открыто, и Сьюзен услышала шум воды — это Филип принимал душ. Вдруг он запел. Сьюзен поморщилась и тихонько засмеялась — более противного и громкого голоса она в жизни не слышала. Несмотря на это, ей стало легко и радостно, и немилосердно перевираемый мотив показался ей лучшей музыкой на свете.

Эмери, услышав издаваемые Филипом звуки, перестал гоняться за собакой и остановился как вкопанный. Испуганно оглянувшись на окно, в следующее мгновение он улыбнулся и принялся смешно танцевать. Сьюзен не долго думая присоединилась к нему. Сократ же выписывал круги вокруг них и подвывал песне хозяина.

Когда Филип закончил петь, Сьюзен, строго-настрого запретив Эмери и Сократу уходить со двора, пошла в дом. Она решила, что немного поможет Филипу с ужином, например, нарежет овощи для салата. Закончив с салатом, Сьюзен выглянула в окно. Заходящее солнце было похоже на огромный апельсин. Эмери и Сократ сидели рядышком на траве и зачарованно наблюдали за этим чудом. Прихватив свечи и стопку чайных блюдец, Сьюзен присоединилась к ним.

Когда Филип, посвежевший и одетый во все чистое, ероша мокрые волосы, вышел во двор, он не сумел сдержать восхищенного возгласа — тут и там были расставлены зажженные свечи в блюдцах, а Сьюзен, Эмери и Сократ сидели, тесно прижавшись друг к другу, и любовались закатом. От этой картины у Филипа защипало глаза и защемило сердце. Ему захотелось, чтобы этот миг длился вечно: его сын, женщина, которую он любит, и преданный Сократ — все вместе, и можно подойти и сесть рядом с ними.

— Ну что, ребята, будем ужинать? — подходя к ним, спросил Филип.

Предложение было встречено с энтузиазмом — все жутко проголодались. Филип развел огонь в жаровне и отправился в кухню за мясом и картофелем. Сократ, разумеется, увязался за ним и умильно смотрел на хозяина, пока тот натирал куски мяса солью и специями.

— Ладно, парень, — смилостивился Филип, откладывая в сторону самый большой кусок. — Вот, видишь, это — твой, но получишь его позже. Будешь есть вместе со всеми, понял?

По удовлетворенному выражению, появившемуся на собачьей морде, было видно, что понял. Уверившись, что и про него не забудут, пес с достоинством вышел из кухни на улицу.

А потом они жарили мясо, у всех троих от голода бурчало в животах, и это их очень смешило. Только Сократу было не до смеха — он ревниво следил, чтобы его кусок мяса ненароком не поджарили вместе с другими, и то и дело обнюхивал свою миску, также вынесенную Филипом во двор, словно ожидал, что в ней откуда ни возьмись материализуется ужин. Наконец мясо и картофель были готовы, разложены вместе с салатом по тарелкам, и все принялись за еду.

Солнце уже село, и свечи, расставленные Сьюзен во дворе, мягко и ненавязчиво отодвигали темноту. Насытившийся Эмери принялся тереть кулачком глаза и зевать во весь рот. Сьюзен и Филип вместе выкупали его, надели на него чистую футболку и уложили спать в спальне Филипа, которую тот наскоро прибрал и постелил чистое постельное белье. Сократ примостился на своей подстилке рядом с кроватью и тоже быстро уснул.

Вернувшись во двор, Сьюзен и Филип выпили немного вина и принялись рассказывать друг другу разные забавные истории из жизни. Сьюзен так смеялась над школьными проделками Филипа, что у нее заболели мышцы лица. Наконец решили идти в дом.

— Давай я вымою посуду, — предложила Сьюзен.

— Нет, что ты! Ты разве не догадываешься, что такой неопрятный тип, как я, никогда не моет посуду сразу после еды? Я не мою посуду до тех пор, пока не заканчивается чистая.

— Я так и думала, мистер Мастерсон, — в тон ему ответила Сьюзен, поджав губы и словно пародируя саму себя.

— Черт с ней, с посудой! — веселым шепотом воскликнул Филип.

— Черт с ней, с посудой! — подхватила Сьюзен.

— Может, потанцуем? — спросил Филип.

— Что ты! — испугалась Сьюзен. — Я не умею.

— Ерунда, тут нечего уметь — просто топчись себе на месте под музыку, — решительно сказал Филип, беря Сьюзен под руку.

Прихватив пару свечей, они переместились в гостиную. Филип порылся на полке, где держал грампластинки и записи.

— Вот, — сказал он, нажимая кнопку магнитофона, — то, что надо.

Полилась прекрасная медленная мелодия.

— Не думала, что ты слушаешь подобную музыку, — удивилась Сьюзен.

Филип подошел к ней, раскрыв объятия. Сьюзен положила руки ему на плечи, и они тихо закружились по комнате.

— Умоляю, — Филип шутливо прижал руку к груди, — не рассказывай об этом Винсу. Винс — это мой друг.

— Да, я помню. Не волнуйся, я сохраню твою тайну.

— Надеюсь.

Они замолчали, вслушиваясь в нежную мелодию и в слова песни — простые слова о любви. Сьюзен прикрыла глаза, наслаждаясь музыкой и близостью Филипа. Он осторожно прижал ее к себе и нежно поцеловал в макушку. Где-то на краю сознания Сьюзен промелькнула мысль о том, что она помолвлена с Бартом и не имеет права так поступать с ним, но Сьюзен тут же забыла об этом.

Когда музыка закончилась, Филип и Сьюзен какое-то время продолжали стоять, тесно прижавшись друг к другу. И Филип, неожиданно для самого себя рассказал Сьюзен о своей матери и о том, как она бросила их с отцом. Так же внезапно и без объяснений, как спустя много лет это сделала Миранда.

Сьюзен внимательно слушала его, понимая, что она, быть может, первый человек, которому Филип об этом рассказывает, — и была благодарна Филипу за откровенность. Потом она рассказала ему о Миранде — о том, как с ней было трудно и как теперь она скучает по ней.

А потом Филип вновь поцеловал Сьюзен. Это был осторожный, нежный поцелуй робкого подростка на первом свидании. Филип подвел ее к дивану, и они сели. Сьюзен потянулась было к нему, однако Филип мягко, но решительно приложил палец к ее разгоряченным губам.

— Не стоит, Сьюзен. Не сегодня. Это же первое свидание. Просто позволь мне быть сегодня рядом с тобой.

И они легли спать на диван, не снимая одежды. Филип убаюкивал Сьюзен, тихонько качая ее в своих объятиях и то и дело нежно целуя ее в макушку. Сьюзен уснула, абсолютно счастливая.

14

Когда утром Сьюзен проснулась, она обнаружила, что Филипа рядом нет. И в этот миг Сьюзен почувствовала себя такой одинокой, как никогда в жизни. Она уже было подумала, что вчерашний вечер ей просто приснился, когда она услышала приглушенный смех, исходивший явно из кухни. Сьюзен поднялась, кое-как пригладила волосы и отправилась на звук.

Филип и Эмери сидели за кухонным столом и уничтожали огромную яичницу. Они ели прямо со сковороды. Сократ тоже что-то жевал, уткнувшись мордой в свою миску на полу.

— Доброе утро! — поздоровалась Сьюзен.

Эмери поднял на нее перепачканную желтком мордочку и что-то промычал с набитым ртом — должно быть, приветствие. Филип выглядел смущенным.

— Извини, что я не разложил яичницу по тарелкам — со сковороды вкуснее, — виновато произнес он.

— Правда вкуснее? — весело поинтересовалась Сьюзен и, вооружившись вилкой, присоединилась к ним.

Когда с яичницей было покончено, Сьюзен, попивая кофе, заботливо приготовленный Филипом, вдруг хлопнула себя по лбу.

— Я же не вынула вчера нашу с Эмери одежду из стиральной машины! Ее надо немедленно вынуть и высушить.

— Растяпа, — ласково попенял ей Филип.

— Растяпа, — эхом повторил за ним Эмери.

Сьюзен отвесила обоим шутливые подзатыльники и, погрозив пальцем, вышла.

Она вынула из машины мокрую одежду. Да, вещи следовало признать негодными — стиральная машина Филипа не справилась с таким количеством грязи. Теперь одежду следовало выбросить. Или оставить — на память. Или приберечь до следующей прогулки на болото.

Вдруг Сьюзен увидела на полу грязную одежду Филипа — он так и не постирал ее. Машинально она подняла футболку Филипа и сунула ее в стиральную машину. Вот забавно, подумала Сьюзен, осознав свои действия, я веду себя, словно примерная хозяйка этого дома. Муж и ребенок завтракают, я стираю их одежду.

Она улыбнулась, подбирая с пола джинсы Филипа. По привычке, прежде чем положить их в машину, она проверила карманы — несколько монеток, собачья галета и какая-то бумажка, сложенная вчетверо. Сьюзен развернула ее — на всякий случай, прежде чем выбросить, — вдруг что-то важное.

Это было что-то вроде плана под заголовком: «Что следует знать женщине». Сьюзен прочитала, что, по мнению Филипа Эмери Мастерсона, следует знать женщине. Это было бы забавно, если бы речь не шла — а это Сьюзен поняла сразу — о ней, Сьюзен Уэллс.

Она увидела себя глазами Филипа — надменная, чопорная и занудная школьная учительница, потенциальная старая дева с куском льда вместо сердца. Вот оно что, подумала Сьюзен, вчерашний чудесный вечер — ложь. Это всего лишь часть его плана, он лишь хотел научить меня веселиться и радоваться жизни — ради Эмери. Все это — ради Эмери. Что ж, приходится признать, что Филип хороший отец.

Сьюзен пыталась сдержать подступившие слезы и злилась на себя за то, что решила, будто она сама что-то значит для Филипа. Для него она — всего лишь женщина, воспитывающая его ребенка. Так жестоко обмануться! Сьюзен совершила ошибку, позволив ситуации выйти из-под контроля и поверив Филипу.

Надо было срочно исправлять собственную оплошность. Филип добился, чего хотел, научив приемную мать своего сына правильным методам воспитания. Больше Сьюзен им не нужна. Она приняла решение — уехать домой. Пусть Филип общается с сыном, Сьюзен не будет им мешать. Через две недели она заберет Эмери домой и все пойдет по-старому.

По лицу Сьюзен Филип сразу понял: что-то случилось. Когда уходила из кухни, она выглядела такой счастливой и умиротворенной, словно после долгих скитаний вернулась наконец домой. Сейчас перед ним стояла совсем другая женщина — женщина с лицом потерявшегося ребенка, обиженного на весь мир.

Сьюзен попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло. В ее глазах плескалась боль.

— Я решила, что вам с Эмери нужно побыть вдвоем, — сказала она твердо. — Без меня. Чтобы ты наконец мог сказать ему правду.

— Я могу это сделать прямо сейчас, — недоуменно ответил Филип, вглядываясь в ее лицо. — Зачем тянуть?

Он присел на корточки перед Эмери, осторожно вытер салфеткой остатки яичного желтка с его личика и сказал:

— Малыш, я должен кое-что сказать тебе. Я твой папа. Я долгое время ничего не знал о тебе, но твоя тетя Сюзи рассказала мне, что у меня есть сын. Это ты, Эмери.

Эмери распахнул огромные глаза и цепко обхватил Филипа за шею.

— Ты правда мой папа? — прошептал он. — У меня никогда не было папы. Я даже плакал из-за этого. Ты — мой папа!

Филип подхватил малыша на руки и встал, прижимая его к себе.

— А Сократ? — спросил Эмери. — Он тогда мой братик?

Филип хотел было рассмеяться, но взглянул на Сьюзен и осекся — столько боли и грусти было в ее лице.

— Все равно, — сказала она, направляясь к двери, — это ничего не меняет. Я решила уехать. Мне нужно побыть одной.

— Постой! — Филип опустил ребенка на пол, подошел к Сьюзен и положил руки ей на плечи, словно пытаясь удержать. — Скажи мне, что случилось?

Сьюзен резко дернувшись, стряхнула его руки со своих плеч.

— Ничего не случилось. Я просто запуталась. Я совсем забыла, что выхожу замуж за другого человека.

Филип пытливо вглядывался в ее лицо, понимая, что она чего-то недоговаривает.

— Нет, — решительно произнес он, — не выходишь.

— Выхожу! — крикнула Сьюзен и обмякла, прислонившись к косяку, словно тряпичная кукла.

Она старалась не встречаться с Филипом глазами, пугающе темными и безжизненными. В ней словно что-то умерло, жизненная сила, еще недавно распиравшая ее изнутри, покинула ее, душа опустела.

— Позволь мне сказать тебе одну вещь, — мягко сказал Филип. — Извини, если это заденет тебя, но ты должна это услышать. Барт не очень-то жаждет жениться на тебе — ни сейчас и никогда.

Сьюзен дернулась, словно от удара.

— Ничего личного, поверь, — добавил Филип еще мягче. — Я не хотел тебя обидеть, но это правда. Вы с Бартом совсем не подходите друг другу.

— Не тебе судить, кто мне подходит, а кто нет! — устало огрызнулась Сьюзен. — Тоже мне, эксперт.

— Представь себе, эксперт. Вчерашний день дал мне право судить, кто тебе подходит. Вы с Бартом совершенно разные, ты не будешь с ним счастлива. — Филип помолчал и добавил: — Кроме того, я говорил об этом с Бартом. Он сказал, что вы не собираетесь пожениться в обозримом будущем. По крайней мере, у него таких планов нет.

— Что?! — Сьюзен напряглась. — Ты говорил обо мне с Бартом? Когда?

— Той ночью, помнишь, когда ты позвонила мне из гостиницы? После нашего разговора я решил позвонить Барту, чтобы уточнить, действительно ли вы скоро поженитесь. Я отвечаю за Эмери, я просто обязан знать, в какой семье он будет расти. Согласись, я имею на это право! Ты тогда сказала, что вы назначили день свадьбы, но не сказала какой именно, вот я и позвонил Барту, чтобы узнать это. Но он сказал, впервые слышит об этом.

— Я не говорила, что мы назначили день! — закричала Сьюзен, краснея. — Я сказала только, что мы собираемся его назначить. А ты позвонил Барту и говорил с ним обо мне?!

— Не о тебе, а о ваших совместных планах. Вот и все. И знаешь, у меня сложилось впечатление, что он не очень-то волнуется — а ведь мужчины всегда волнуются перед свадьбой, особенно если собираются жениться на любимой женщине. — Филип подумал, что уж он-то точно бы волновался, если бы женился на такой женщине, как Сьюзен Уэллс. Точнее если бы женился на Сьюзен Уэллс.

— Если человек не показывает волнения, это еще не значит, что он не волнуется на самом деле! — горячилась Сьюзен. — И потом, как ты себе представляешь волнующегося человека? Как он должен, по-твоему, выказывать свое волнение — бить себя в грудь и вопить, словно неандерталец?

Жаль, что я не неандерталец, подумал Филип. В те времена все было намного проще — схватил женщину за волосы и потащил в пещеру. Филип с удовольствием так бы и сделал, если бы не необъяснимая печаль в глазах Сьюзен. Что же с ней такое, в конце-то концов?!

— Ты, похоже, совсем меня не слушаешь, Сьюзен, или не хочешь слышать.

— Я выйду замуж за Барта Катрелла, — отчеканила она. — При этом я не превращусь в «высушенное сморщенное яблоко», уж поверь мне! Я собираюсь стать счастливой, невзирая на все мои «жизненные правила и принципы», и не собираюсь «рано стариться» и впадать в депрессию! Так ты, кажется, представляешь мое будущее с Бартом? И мне наплевать на то, что «жизнь полна сюрпризов» — мне не нужны сюрпризы, мне нужна тихая спокойная жизнь.

Филип кусал губы, его глаза помрачнели. Самое страшное, что могло случиться, случилось.

— Ты нашла мой план? Где? Я вчера искал его полдня!

Его слова прозвучали как обвинение — но Филип просто не знал, что еще сказать.

— В кармане твоих грязных джинсов. А зачем же ты его вчера искал? Чтобы отметить галочками мои успехи? Ну и как ты оцениваешь мои достижения? Есть прогресс? Надеюсь, ты поставил мне высший балл.

— Послушай, Сьюзен, это не то, что ты думаешь, — пробормотал Филип.

Он ненавидел себя за ту боль, которую причинил ей. Ах, если бы вчера найти этот чертов листок — все было бы по-другому! Как знать, может быть, если бы он вчера все же нашел план и уничтожил его, сейчас они со Сьюзен уже занимались бы любовью или обсуждали день свадьбы — своей свадьбы. Как знать…

— Сьюзен, — сказал Филип как можно тверже, — мои чувства к тебе настоящие, поверь мне.

— Твои чувства? Ко мне? Какую меня ты имеешь в виду? С самого начала, с момента нашей первой встречи ты пытался сделать из меня кого-то другого. Ты хотел сделать меня такой, какой я никогда не была. Ты, кажется, хотел, чтобы я стала свободной и раскрепощенной — а это совсем не я. Держу пари, ты говорил себе, что делаешь это ради Эмери.

— Да, но…

— Тебе было весело, да? Играть со мной, словно с котенком? Чувствовать себя всемогущим кукловодом? Или даже Господом Богом? Тебе, должно быть, было забавно наблюдать, как я меняюсь у тебя на глазах, становлюсь такой, какой никогда не была, только чтобы угодить тебе? — Сьюзен душили слезы ярости.

— Это не так, Сьюзен, — тихо ответил Филип. — Я вовсе не хотел сделать тебя такой, какой ты никогда не была. Ты стала самой собой, неужели ты не понимаешь? Ты перестала бояться себя.

— Твои слова лишь доказывают, что ты ровным счетом ничего обо мне не знаешь. — Сьюзен вынула из кармана злополучный листок. — «Что следует знать женщине». Только подумать, какое название! Словно ты возомнил себя психологом. Может, тебе книгу написать? А что, название уже есть! Знаешь, кто ты? Ты просто самонадеянный сукин сын, возомнивший себя вершителем судеб!

Она ругается при ребенке, машинально отметил Филип. Чувствовал он себя препогано.

— Сьюзен, позволь мне объяснить.

— Я тебе больше не верю, — перебила она. — Но я тебя прощаю, — добавила Сьюзен уже спокойнее. — Я даже приглашу тебя на свою свадьбу.

— Выходить замуж назло мне еще хуже, чем выходить замуж только для того, чтобы у Эмери была полная семья.

— Я не назло тебе выхожу замуж! — Сьюзен вновь начала закипать. — Я выхожу замуж за Барта, потому что он достойный, солидный, надежный. С ним мне будет хорошо и спокойно. И уж во всяком случае Барту и в голову не придет составлять план, как изменить меня!

— Конечно, не придет, — удовлетворенно поддакнул Филип. — Не придет, потому что твоему Барту ты, похоже, безразлична. Он даже не заметил того потрясающего черного платья.

Сьюзен открыла рот, чтобы ответить, но передумала, развернулась и сказала племяннику, который испуганно следил за перепалкой:

— Эмери, милый, иди ко мне.

Малыш подбежал к Сьюзен, она подхватила его на руки, уткнулась лицом в его шелковистую макушку и, будучи не в силах больше сдерживаться, тихо заплакала.

— Ты хочешь остаться здесь ненадолго с папой? И с Сократом? — спросила она дрогнувшим голосом.

Эмери посмотрел на нее, маленьким пальчиком осторожно потрогал слезы на ее щеках и кивнул.

— Вот и хорошо, милый. — Сьюзен опустила его на пол.

— Если он соскучится, я привезу его к тебе в гостиницу, — предложил Филип.

— В гостиницу? — Сьюзен усмехнулась. — Я уезжаю домой и вернусь за Эмери через двенадцать дней, или ты сам привезешь его ко мне.

Филип зажмурился — все оказалось гораздо хуже, чем он предполагал. Происходящее было похоже на ночной кошмар — откроешь глаза, и поймешь, что спал. Филип открыл глаза: Сьюзен стояла на месте — усталая, печальная, поникшая, — и виноват в этом был он сам.

С другой стороны, с надеждой подумал Филип, не все потеряно. Сьюзен говорит, что больше не верит мне — говорит. Но слова ничего не значат — значение имеют только чувства. Я должен заставить ее поверить мне вновь, и я это сделаю. Нужен новый план действий.

Филип стоял на крыльце и смотрел, как Сьюзен уходит, и знал, твердо знал, что скоро вновь увидит ее. Он сделает для этого все, что угодно. Филип посмотрел на Эмери и Сократа, жавшихся к его ногам.

— Ну что, ребята, — как мог весело сказал он. — Теперь мы одна команда. Сообщники. Вот что мы с вами сделаем…

15

Сьюзен лежала на диване, закрыв воспаленные глаза. Шторы были задернуты, отчего в комнате царил полумрак — Сьюзен не хотелось света. На диване, на полу и на журнальном столике валялись скомканные бумажные платки. Сьюзен уже третий день не выходила из комнаты и третий день плакала. Не умывалась, не ела, не спала и не отвечала на телефонные звонки, она просто лежала на диване и плакала. Иногда она вставала, чтобы напиться воды из-под крана, или принималась бесцельно бродить по квартире.

Вновь зазвонил телефон — Сьюзен даже головы не повернула. Но он звонил и звонил — кто-то очень настойчивый решил во что бы то ни стало поговорить с ней. От трезвона у Сьюзен заложило уши, она нехотя поднялась с дивана и вяло потянулась к аппарату.

— Что?! — рявкнула она в трубку.

— Сьюзен! — Это была ее сестра Минни. — Почему ты не берешь трубку? Я волнуюсь. Ты приехала из Хэвена сама не своя. Купила пять упаковок бумажных платков и заперлась в квартире. Что ты там делаешь?

— Готовлюсь к конкурсу красоты, — мрачно пробурчала Сьюзен, разглядывая свое отражение в зеркале — мятая одежда, опухшее лицо и сальные спутанные волосы.

— Я серьезно!

— Ну хорошо. Я плачу. Реву без остановки уже третий день и собираюсь заниматься тем же в ближайшую неделю. Или месяц.

— Это так не похоже на тебя, — пробормотала Минни.

Ну конечно же, никто — даже родная сестра — не может поверить, что Сьюзен тоже может быть плохо, что она тоже может быть слабой. Нет, определенно пора брать себя в руки, сказала себе Сьюзен, никто мне не поможет, кроме меня самой.

— Минни, я не выхожу замуж за Барта. Я позвонила ему и расторгла нашу помолвку. Вот так.

— Но ты ведь раньше никогда не плакала, — не успокаивалась озабоченная сестра. — И уж во всяком случае ты плачешь не из-за Барта.

Они помолчали.

— А знаешь, я рада, что вы не поженитесь. Барт, конечно, хороший парень, — продолжала Минни, — он мне нравился, и все такое, но я всегда считала, что он тебе совершенно не подходит.

Что за черт, подумала Сьюзен, все вокруг, похоже, знают, кто мне подходит, а кто нет.

— А как Барт воспринял это? — допытывалась Минни.

— Сомневаюсь, что Барт лег на диван, как я, и заплакал, — сухо ответила Сьюзен.

Когда она сообщила Барту, что передумала выходить за него, его эта новость, казалось, ничуть не взволновала. Это задело Сьюзен, и она вспомнила слова Филипа о том, что Барт к ней в общем-то равнодушен. Похоже, Филип был прав.

— Но ведь и ты не из-за Барта так убиваешься, — повторила Минни. — Ты плачешь, потому что влюбилась. Ты по уши влюбилась в Филипа Мастерсона! — торжествующе закончила она.

Сьюзен ничего не ответила, да ответа и не требовалось. Обе сестры знали, что это правда.

— Послушай, Сьюзен, я принесу тебе пиццу? —неуверенно сказала Минни.

— Я не голодна.

— Тебе нужно поесть. — Голос сестры зазвучал настойчивее. — Я просто оставлю ее у двери. Хорошо? С ветчиной и с грибами — твоя любимая.

— Ладно, уговорила, — пробурчала Сьюзен. — Только, Минни, извини, но общаться…

— Я все понимаю! — радостно воскликнула сестра. — Я просто позвоню в дверь и уйду. Ты даже не увидишь меня.

— Хорошо. Спасибо, сестренка.

Через час в дверь позвонили. Сьюзен сползла с дивана и босиком прошлепала к двери. Она бдительно посмотрела в глазок — никого. Сьюзен открыла дверь и увидела на пороге коробку с пиццей.

Все, как и обещала Минни. Но что-то было не так. Что-то странное. Как Минни удалось так быстро уйти, позвонив в дверь — Сьюзен не слышала никаких шагов со стороны лестницы? Да и сама коробка с пиццей…

Сьюзен подняла ее с пола. «Для Сьюзен Уэллс» — было написано на ней от руки. С каких это пор на пицце стали писать имя заказчика? И почерк…

Почерк! Сьюзен уже видела его однажды — никаких сомнений — и узнала бы его из тысячи.

Она вошла в квартиру, держа коробку в руках, и закрыла за собой дверь. В кухне Сьюзен осторожно открыла коробку — в ней действительно была пицца, действительно с ветчиной и грибами, и… и сложенный вчетверо лист бумаги. «Что следует знать мужчине» — было написано на нем. Сьюзен хотела выбросить его, не читая, но любопытство взяло верх. В конце концов, всегда можно сказать, что не читала, — свидетелей нет.

Сьюзен развернула лист и прочла: «Пункт первый. Мужчине, как и женщине, следует знать, что даже одна ночь страсти значит больше, чем все жизненные правила и принципы».

Сьюзен фыркнула и, скомкав бумагу, бросила ее на пол. Филип Мастерсон, похоже, вновь пытается завоевать ее доверие? Такими дешевыми трюками? А Минни тоже хороша — сестра называется. Но… Сьюзен подняла листок с пола и, разгладив, вновь перечла. Он пишет о «ночи страсти». Значит ли это, что она все-таки нравится Филипу? Эта мысль оживила Сьюзен.

У нее поднялось настроение — Филип сделал первый шаг! На коробке его почерк, значит, он в Кардиффе и может прийти с минуты на минуту! Сьюзен заметалась по квартире. Она приняла душ, вымыла и расчесала волосы, и, почувствовав внезапно зверский голод, в мгновение ока уничтожила пиццу.

Остаток дня Сьюзен провела в напрасных ожиданиях. Вечером, отчаявшись, Сьюзен набрала номер Минни — уж она-то должна знать все, раз участвовала в заговоре, — но сестра не снимала трубку. Сговорились! — мрачно решила Сьюзен и легла спать.

Утром ее разбудил звонок в дверь. Сьюзен твердо решила оставаться в постели и не подходить к двери, но не утерпела. Посмотрев в глазок, она снова никого не увидела. Когда она открыла дверь, то не поверила своим глазам — на пороге лежал огромный букет красных, пламенеющих роз. Схватив букет, Сьюзен вернулась в квартиру. В букете был длинный конверт с надписью: «Что следует знать мужчине». Нетерпеливо вскрыв его, Сьюзен обнаружила там новую записку: «Пункт второй. Мужчине следует знать, что женщины до самозабвения любят всякие бесполезные вещи — например, цветы…».

— Или драгоценности. — Сьюзен усмехнулась.

Через час вновь позвонили в дверь — на пороге лежала новая охапка роз — на этот раз чайных. В коридоре снова никого не было. Записка на этот раз гласила: «…много цветов».

И так продолжалось весь день — цветы прибывали каждый час с завидной регулярностью. Вся квартира вскоре наполнилась ароматом роз, их уже некуда было ставить.

Как в мыльной опере! — сказала себе Сьюзен. Так романтично! Похоже, моя жизнь только начинается — самое интересное впереди.

Следующий день Сьюзен встретила во всеоружии — она приоделась и даже подкрасилась, ожидая очередного сюрприза от Филипа.

То и дело в течение дня Сьюзен подкрадывалась к двери и заглядывала в глазок, надеясь подкараулить его приход — не по воздуху же он летает, в самом деле! Однако Сьюзен постигла неудача — очередной звонок прозвенел, когда она была в ванной и подправляла макияж. Сьюзен бросилась к двери со всех ног, но, разумеется, не успела — коридор снова был пуст.

На пороге на этот раз лежала коробка в праздничной обертке с неизменным конвертом наверху.

— Так, — сказала Сьюзен, — посмотрим, что еще следует знать мужчине.

Текст записки гласил: «Пункт третий. Мужчине следует знать, что женщины тоже любят грязь».

— Что это? — удивилась Сьюзен, сдирая с коробки обертку. — На этот раз он прислал мне баночку хэвенской грязи? Или свои грязные джинсы?

Содержимое коробки, однако, заставило Сьюзен покраснеть. Она сразу же вспомнила ту неловкую ситуацию, в которой оказалась, неверно поняв слова Филипа насчет грязи — потому что в коробке лежал комплект изумительного кружевного белья!

Сьюзен не удержалась от искушения немедленно примерить его. Увидев себя в зеркале, она снова невольно покраснела, думая о том, что когда Филип выбирал его, то представлял себе, как Сьюзен будет в нем выглядеть. А выглядела она просто сногсшибательно!

— Скорее непристойно, — пробурчала Сьюзен, с тайным удовольствием оглядывая свое безупречное тело, которое прозрачное белье ничуть не прикрывало — скорее, наоборот, еще больше обнажало.

На следующий день дверной звонок дал о себе знать в семь часов утра. Сьюзен, уснувшая лишь под утро, моментально стряхнула с себя остатки сна и резво побежала к двери в радостном, почти детском ожидании нового сюрприза.

Коридор по-прежнему был пуст, когда Сьюзен открыла дверь.

— Может, Филип приобрел по случаю шапку-невидимку? — пробормотала она.

На пороге снова стояла коробка — только гораздо больше — с неизменным конвертом наверху.

«Пункт четвертый. Мужчина, который считает одиночество проявлением свободы, превращается со временем в высушенное, сморщенное яблоко. Мужчина, отказавшийся от любви, рано старится и подвержен депрессии», — гласила записка. А коробка — Сьюзен звонко рассмеялась — была полна сушеных яблок!

Когда Сьюзен втащила коробку с яблоками в кухню, прикидывая, сколько компота их них можно сварить, снова прозвенел звонок. Сьюзен открыла дверь, вновь ожидая увидеть пустой коридор, но ошиблась.

На пороге сидел Сократ с красным бантом на шее. В зубах он держал очередной конверт. Сьюзен, сдерживая смех, наклонилась и забрала у него письмо. Раз Сократ здесь, значит, и Филип где-то рядом.

Сьюзен присела на корточки, схватила пса за уши и от души поцеловала его прямо в мокрый нос. Сократ не остался в долгу — вывалил из пасти розовый теплый язык и облизал Сьюзен, смывая тщательно наложенный макияж. Сьюзен вновь рассмеялась.

— Заходи, — пригласила она Сократа. — Посмотрим, что еще придумал твой хозяин.

«Пункт пятый. Мужчине, воспитывающему ребенка, следует знать, что общение с собаками — одно из удовольствий, в котором ребенку нельзя отказывать. И женщине тоже».

Сьюзен открыла входную дверь и крикнула:

— Филип Эмери Мастерсон, я знаю — ты здесь! Сократ мне сказал! Выходи, потому что я безумно люблю тебя! Я не могу заставить себя перестать тебя любить!

Это безумие — кричать на весь дом — раньше Сьюзен никогда не позволяла себе такого.

Дверь квартиры напротив открылась, и Филип, улыбаясь, вышел в коридор.

— Я уже думал, что ты никогда не скажешь этого, — произнес он.

У его ног крутился, как заводной, Эмери.

— Мы одна команда, — заявил он Сьюзен. — Сообщники.

— Минни, я полагаю, тоже «сообщница»?

— И не только она.

Из-за спины улыбающегося Филипа выглядывала миссис Тодд — та самая старушка, которую Сократ в их первый приезд едва не сбил с ног. Сейчас миссис Тодд улыбалась, покачивая седой головой, — и эта улыбка волшебным образом преображала ее морщинистое лицо, делая его удивительно добрым.

— Так вот как ты умудрялся так таинственно и бесшумно исчезать, позвонив в дверь… — протянула Сьюзен. — Но, подожди, ты…

— Да, я воспользовался гостеприимством миссис Тодд. Она любезно предоставила нам с Эмери и Сократом комнату, как только я объяснил ей, в чем дело.

— Миссис Тодд, — осторожно сказала Сьюзен. — Вы знаете, что Филип не полицейский, а Сократ — не служебная собака?

— Конечно, милая. Филип все рассказал мне — это так романтично! Я ведь тоже была молодой. А с Сократом мы теперь большие друзья. Правда, песик?

Сократ гавкнул в подтверждение слов миссис Тодд.

— Вы — наша добрая волшебница, миссис Тодд, — сказал Филип.

Старушка от удовольствия зарделась, пробормотала что-то насчет неотложных дел и скрылась в своей квартире.

Филип пересек коридор, подошел к Сьюзен и нежно провел рукой по ее волосам. Сьюзен сияющими глазами посмотрела на него и прижалась щекой к его груди. Он был здесь — надежный, сильный. Любимый.

К ним подбежал Эмери, тоже желающий поучаствовать в радостной встрече. Филип радостно засмеялся, поднял сына одной рукой, другой продолжая обнимать Сьюзен. Малыш обхватил Сьюзен и Филипа за шеи, щекоча их лица своими мягкими волосиками.

— Сьюзен, я люблю тебя, — сказал Филип.

— И я! — крикнул Эмери.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты согласна?

— Согласна, — прошептала Сьюзен.

— И я! — крикнул малыш.

И все трое счастливо рассмеялись. Впереди их ждала новая жизнь.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15