Как расцветает пышным цветом май,
И не слыхать в высоком небе грома!
Но в ссоре мы — ни здравствуй, ни прощай,
я в дом приду, а ты уйдёшь из дома.
Куда, зачем?! А может быть, за мной, —
и мне лишь надо следом за тобою
бежать, догнав, обнять тебя, друг мой,
сказать: люблю! навеки! всей душою!
Всё может быть, а может и не быть…
И потому с лицом немного нервным
зайду в кабак, чтоб грань определить —
меж болью и спокойствием душевным.
Звучи, оркестр! И гитарист, играй!..
Танцуй, цыганка, в платье красно-ярком!
И — наплевать, что я попал не в рай,
но всем меня, я вижу, очень жалко.
И вдруг как ветром распахнуло дверь,
и ты, войдя с горящим взором, с ходу
нашла меня, и Боже, верь, не верь,
но весь коньяк мне выплеснула в морду!
И — вышла, дверь захлопнув за собой,
а я — остался с мордой в алкоголе…
Что это было — ненависти боль
или любовь, не вынесшая — боли?!
Как под копирку здесь сентябрь списан с мая, —
в свинцовых тучах внрвь высокий небосвод…
И с раннего утра, сон дальше побуждая,
дождь льёт и льёт весь день, и ночью тоже льёт.
А я — мечтал сполна позагорать на солнце,
а я — мечтал в стихах боль чёрную унять…
На деле лишь смотрю с глухой тоской в оконце,
где за туманом даль упорно не видать.
Но — где ни пропадал я на земле суровой…
Оденусь потеплей, возьму надёжный зонт, —
да и пойду себе — искать живое слово,
которое в лесах вновь спрятал горизонт.
Найду — и буду рад! А не найду, так что же —
домой вернусь смурным, но, отдохнув, опять
продолжу поиск свой, — и помоги мне, Боже, —
чтоб, если умирать, так с песней умирать!..
И солнца я дождусь, — когда нагорный ветер
очистит до конца от туч свинцовых высь.
И сразу вспыхнет даль в горячем, ярком свете,
и слово враз придёт — и вера в эту жизнь!..
Я хочу побродить по Берлину —
светлым вечером, ясной зарёй, —
ощущая взгляд пристальный в спину
отгремевшей войны Мировой.
Сколько зим, сколько лет пролетело, —
но по редким рассказам отца
помню я, как полмира горело,
как лилась наша кровь без конца…
Восстановлен Рейхстаг, но под старой
штукатуркой есть подпись одна,
что отец начертал портсигаром —
в знак Победы на все времена.
Но всё плещет волной мирной Шпрее
в мрачно-серого цвета гранит…
Будто мне говорит:
поскорее позабудь — боль военных обид.
Позабыл… Ну, а если и вспомню, —
что об этом теперь говорить, —
жизнью новой, пускай и греховной,
я живу, чтоб в любви победить.
Как будто смерть, несётся ветер,
надеясь скалы сокрушить…
Я столько лет прожил на свете
не для того, чтоб враз не жить…
Но думать не хочу о грустном…
Я лучше вспомню о тебе —
такой неповторимо русской —
и по любви, и по судьбе.
Пусть писем мне опять не пишешь,
но я-то знаю, что лишь мной ты
сердцем сокровенно дышишь, —
и потому — жива — душой!
Но из-за горестной обиды,
что я тебе нанёс в сердцах, —
ты в грусти радости не видишь —
и вся душа твоя — в слезах.
Вольна ты поступать, как хочешь,
и дальше на земном пути…
Но я с надеждой светлой очень
прошу тебя: прости, прости!
Прости… и будь моей судьбою!
И точно мы тогда, поверь,
всех удивим своей любовью, —
и приоткроем в вечность дверь.
Пусть пасмурно… Но потому,
как стало — сердцу моему
легко дышать в рассветном устье, —
дождь не польётся, и туман,
от солнечных лучей багрян,
растает раньше чьей-то грусти…
Последние комментарии
10 часов 2 минут назад
18 часов 53 минут назад
18 часов 56 минут назад
3 дней 1 час назад
3 дней 5 часов назад
3 дней 7 часов назад