Надежда па развалинах всемирного торгового центра [Яцек Антчак] (fb2) читать постранично

Яцек Антчак. Надежда па развалинах всемирного торгового центра

Было 11 сентября, около 9.00 по американскому времени, когда Эразм крикнул: “Ребята, поглядите, что делается”. И они засмотрелись на самолеты, врезающиеся в небоскреб, так что Чесек забыл о цветах. Шимон нервно смеялся. Зенек какое-то время не думал о своей женщине, а Кшисек — о сыне, который больше его не стыдится. Смотрели, пока не закончилась телетрансляция. Потом дом бездомных стал жить тем, что произошло за океаном. Решено: они соединятся с семьями погибших. При помощи памятника. С директором можно договориться обо всем, что хорошо и имеет смысл, а значит, они сделают это — “построят” развалины Всемирного торгового центра.

Символ того, что не все можно уничтожить.

Дом социальной опеки для бездомных мужчин во Вроцлаве, возглавляемый тридцатипятилетним Эразмом Хуменным, приобретает все большую известность. Обыкновенный барак на улице Реймонта только кажется обыкновенным. Фотогалерея, компьютерный класс, библиотека, фантастические растения в саду — с первого же взгляда ясно, что здешних жильцов избавляют от стереотипа бездомного, который они с собой приносят. И теперь эту художественную инсталляцию — знак солидарности жертв жизненных обстоятельств из Вроцлава с жертвами из Нью-Йорка — установят между загончиком с козами и оставшемся с Рождества велосипедом, разукрашенным как елка.

Эразм Хуменный уже не раз доказал, что знает, как вернуть обитателям дома чувство собственного достоинства. Стоя у памятника, он рассказывает о своих подопечных: больных СПИДом наркоманах, убийцах, ворах и алкоголиках, — а потом об исполнении их мечтаний. И об амбициях Здислава с голосом Химильсбаха ^[1].

— Мы решили, что это будет символическое пепелище с предметами, которые могли бы там оказаться, и ребята начали собирать испорченные мобильные телефоны, клавиатуры и часы, найденные в мусорных баках. А Глос, весь из себя гордый, принес русский телевизор. Когда приятели убедили его, что русский не годится — не американский же! — и тем более не подходит к Всемирному торговому центру, Глос расстроился. А на следующий день притащил разбитые автомобильные окна. Это был выстрел в десятку, — рассказывает Хуменный, одновременно приглядывая за ремонтом дома. (Больше всего его обитатели радовались замене центрального отопления, потому что нашли в котловане бесценный для их художественной концепции предмет.)

Эразм также попросил “ребят” принести для памятника один кирпич и не удивился, когда они привезли несколько тачек. “No problem, пригодятся”, — смеется Хуменный и договаривается о моей встрече с “ребятами”, которых трудно поймать. Это действительно проблема, потому что даже в выходные нужно ухитриться втиснуться между групповым походом на матч “Силезии”, сеансом “Планеты обезьян” и экскурсией на выставку Энди Уорхола. Надо ловить их либо вечером, либо утром, около восьми…

8.48. Самолет врезается в северную башню ВТЦ на Манхэттене

8.51. CNN и TVN показывают горящий небоскреб

В комнате Шимона висит большая фотография Моники Олейник. Шимон говорит: она красивая. Он не знал, что она журналистка, — это один из подаренных кем-то постеров, которыми украсили интерьер баракогостиницы.

— Знаете, я как-то смотрел телевизор, и друзья сказали, что это та самая женщина, фото которой у меня висит. А я и не понял, потому что на экране она похудее. — Шимон все время улыбается, хотя и расстроен. Он не сдал математику, а вдобавок сломался автобус, на котором он возвращался с последнего выпускного экзамена в Калише. В высоком, худом двадцатичетырехлетнем молодом парне в элегантном костюме трудно заподозрить бездомного, серьезно больного бывшего наркомана, еще только становящегося нормальным человеком. — У меня параноидальный синдром, эпилепсия, — перечисляет он и неожиданно задумывается. — Ладно, это неважно.

Когда я спрашиваю, о чем он мечтает — хотел бы отыскать сестру или просто иметь свой дом, — он каждый раз долго думает, смотрит отсутствующим взглядом и наконец с неуверенной улыбкой отвечает: “Не знаю”.

Ему было 17 лет, когда они с сестрой попробовали травку. Вскоре пришел черед амфетамина, следом, очень быстро, — героина, и они — правда, поздновато — оказались в МОНАРе ^[2]. “Сестра сбежала из центра для бездомных, но она где-то во Вроцлаве, — рассказывает Шимон. — Ее видели около вокзала, она была в плохом состоянии”. Он не договаривает, что еще два года назад сам был в похожем, а возможно худшем, состоянии.

Выпускник включается в создание памятника, обсуждает его с мужиками, даже помогает укладывать камни. Он говорит, что был потрясен: “Ведь это катастрофа, человеческая трагедия”.

Тем не менее Шимон не попадает в четверку избранных, которые будут торжественно открывать инсталляцию. Он болен шизофренией, и на него находят приступы смеха в самых неподходящих ситуациях.