Рабы [Садриддин Айни] (fb2) читать постранично, страница - 2

жизнь, за создание и укрепление Советской власти в родном краю.

Детство и юность Айни прошли в гуще народа. Он болел с ним одной болью, радовался одной радостью. Из преданий и легенд узнает он о героическом прошлом таджиков и через всю жизнь проносит чистую любовь и восхищение славными подвигами своих предков. Каждая пядь нашей земли овеяна этой славой.

Отец Айни, Сайд Мурод-ходжа, был потомственным ремесленником, причем человеком грамотным, ценителем художественного слова. У своего отца перенял будущий писатель любовь к поэзии и понимание ее.

Жизнь в маленьком кишлаке Соктаре и Верхней Махалле — местах, где протекало детство Айни, — отражала в себе все особенности общественного строя феодальной Бухары. Лишь один воздух не был обложен там налогом. Так жили все крестьяне окрестных деревень, так жили труженики в ремесленных кварталах Бухары, куда приходит юноша Айни после смерти отца для того, чтобы получить образование.

В душную и темную келью медресе вела узкая дверь, сквозь которую не могли проникнуть человек, воздух и солнце одновременно. И если в келью проходил человек — значит, солнце и воздух оставались за ее порогом. Эта келья как бы олицетворяла собой весь мир старой Бухары.

Нищета для сотен тысяч и богатство для единиц, бесправие народа и ничем не ограниченное жестокое самовластье — такова была горькая правда жизни, и никаким туманом благочестивых молитв нельзя было скрыть ее от зорких глаз и пытливого сердца.

Становясь зрелым человеком, Айни выковал в себе решимость бороться за правду, нести в народ истину и просвещение. Он неустанно искал пути к этой правде, восторженно принял и продолжил просветительские идеи Ахмада Дониша. Эти искания, не подкрепленные знанием революционной теории марксизма, приводили порой Айни к заблуждениям. Так, первоначально он примкнул к буржуазно-националистическому движению джадидов, искренне поверив их фальшивым декларациям.

В своем благородном стремлении помочь народу Айни смело и честно шел по избранному им пути. Он принимал активное участие в создании «новометодных школ», писал для них учебники и вел преподавание. Когда по приказу эмира школы были закрыты, Айни продолжал свою просветительскую деятельность в рядах тайного общества «Воспитание юношества», ставившего своей целью распространение новой литературы и критику отдельных недостатков эмирского режима. В ту же пору Айни активно сотрудничает в первой газете на таджикском языке «Бухорои шариф» («Благородная Бухара»).

Все это не могло не навлечь на Айни гнева бухарского духовенства и правящей знати. Он стал силой, опасной для государственного строя эмирской Бухары, и, как бунтовщик и мятежник, был схвачен палачами и приговорен к семидесяти пяти палочным ударам, и каждый удар был направлен в сердце народа. Ведь любовь к справедливости и свободе, пылающая в сердце Айни, была выношена веками в народном сердце и передана ему по наследству как передовому человеку своего времени, как достойному сыну отечества.

Бухарские палачи просчитались. Мужественный дух писателя не был сломлен, как не был сломлен мужественный дух всего таджикского народа, подвергавшегося двойной эксплуатации Бухарского эмирата и царского самодержавия.

Айни был освобожден из заключения русскими революционными солдатами. Так, еще до крушения Бухарского эмирата, он ощутил теплоту дружеских рук и братскую помощь русского народа. А вскоре и весь таджикский народ был освобожден от рабского гнета и произвола феодализма благодаря братской помощи Советской России, в результате исторической победы Великой Октябрьской социалистической революции.

Айни признался мне однажды: «Если бы не поэзия, я сошел бы с ума в эмирской Бухаре, в этом заповеднике палачей, мракобесов и ханжей».

Думаю, учитель мой преувеличивал. Свидетельством тому служит его обширная и многообразная общественная и просветительская деятельность, деятельность полулегальная, а то и нелегальная вовсе, деятельность, приносившая ему лишь моральное удовлетворение.

Однако стихи Айни действительно начал писать еще с юношеских лет, великолепно овладев техникой классического стихосложения, и они пользовались неизменным успехом у знатоков и ценителей.

Эти стихи — газели и мухаммасы — были традиционно украшены всем набором цветистой риторики, — ведь сердечную боль приходилось скрывать как можно глубже. Но она прорвалась, сметая все условности, когда поэт узнал о том, что его младший брат Хаджи Сираджиддин в 1918 году казнен эмиром:

(Перевод Б. Лапина и 3. Хацревина)

Но это написал уже новый Айни, ставший поэтом революции.

Непокоренный народ таджиков во все века слагал и пел свою свободную песню. Певцов народа кидали в темницы, но заставить их