Операция "Изольда" [Александр Лидин] (fb2) читать онлайн

Александр Лидин ОПЕРАЦИЯ «ИЗОЛЬДА»

Роман посвящается всем любителям миров Лавкрафта, воображение которых может перешагнуть за грань избитых штампов. Всякое сходство персонажей с реально существующими или существовавшими людьми совершенно случайно.

Автор

Пролог Р’Льех (Где-то в глубинах Тихого океана) 1941

Спасите наши души!

Мы бредим от удушья.

Спасите наши души,

Спешите к нам!

Услышьте нас на суше —

Наш SOS все глуше, глуше,

И ужас режет души

напополам!

В. Высоцкий. «Спасите наши души»

— Ну-с, Катерина, ты готова?

Девушка кивнула.

— Да. Но, Григорий Арсеньевич, вы уверены, что это необходимо? Здесь… Пусть здесь… — она не нашла слов, чтобы выразить свои чувства, лишь всплеснула руками, стараясь охватить этим жестом все, что их окружало, а потом совершенно беспомощно повторила. — Пусть здесь… Но ведь там меня приговорили к смерти. И я отлично помню все, что вытворяли со мной…

— Дорогая моя, мы уже не раз все это обсуждали. Все, больше ни слова, — остановил девушку Григорий Арсеньевич. — Все это в прошлом. И пойми, не суть — власть. Все политики в глубине души прогнили. А то, что творится сейчас на «просторах нашей необъятной Родины», вообще ни в какие ворота не влезает, но… это наша Родина. Я говорю не о кровавом СССР, а о России, о великой, некогда могучей империи, цвет нации которой уничтожили несколько проходимцев сомнительного происхождения. Так вот, несмотря ни на что, нам нужно бежать, выбираться отсюда, потому что страна наша в опасности.

— Лозунги… все это лозунги, — обреченно вздохнула Катерина, инстинктивным движением разглаживая юбку своего строгого коричневого костюма. — А вы, Григорий Арсеньевич, бессовестно пользуетесь тем, что я не в силах отказать вам в вашей просьбе.

— Тут дело не в лозунгах, — вздохнул Григорий Арсеньевич, а потом, словно его настроение резко изменилось, хлопнул рукой по краю стола. Сейчас, рассердившись, он удивительно напоминал покойного Государя Императора: те же глубоко посаженные глаза, высокий лоб, аккуратно подстриженная бородка, английский френч. — Да, может быть, это звучит, как сталинский лозунг, но, Катерина, там, — тут он ткнул рукой куда-то вверх, — там могут произойти страшные вещи. Естественно, мы никак не сможем повлиять на ход войны, нанести большой вред противнику, но… там гибнут люди, невинные люди, и если нам удастся… а нам удастся… спасти хотя бы сотню-две жизней, тогда уж мы оправдаем этот побег.

— Но ведь Великий Спящий… У него относительно нас, без сомнения, есть какие-то планы. Мы…

— Пусть Великий Спящий тебя не тревожит. Если он не пожелает, нам не покинуть Р'льеха. Ведь он — Бог, то есть Всезнающий, тот, кто видит прошлое и будущее. Мы с тобой обсуждали это сотни раз…

— Но слуги Ктулху…

— У них может быть свое мнение, к тому же мы постараемся не причинить никому вреда… Ладно, хватит праздных слов. Лучше приготовься. У нас осталась всего пара минут.

— Но…

— Все, Катерина, я сказал, — объявил Григорий Арсеньевич, повернувшись к двери, хотя, если говорить откровенно, дверью это назвать было трудно. Скорее уж занавесь из переплетенных водорослей, плотно закрывавших дверной проем в стене из розового коралла. В тусклом свете ламп на рыбьем жире кораллы казались кроваво-красными, отчего все помещение имело зловещий вид.

— Но вы же обещали слугам… — начала вновь Катерина.

— Я не знал, что начнется война… И хватит «нокать»! Ты же сама слышала, о чем сказал Молотов… Война! Мы должны спешить…

Где-то вдалеке раздался странный звук.

— Патрульные отряды прибыли. Пора…

С этими словами барон Фредерикс решительно распахнул дверь и, пропустив вперед Катерину, последовал за ней. Пара шагов, и они очутились в самом удивительном месте, достойном разве что пера писателя-фантаста, — они очутились на улице подводного города Р'льеха, на дне одной из самых глубоких впадин Тихого океана.

Над головой у них выгнулся гигантский купол прозрачного пузыря, под которым застыли удивительные здания, перемешанные с куполами храмов, минаретами наблюдателей и зиккуратами гробниц. Но еще более удивительный мир лежал далее в водной стихии — мегаполис подводных существ, подданных Дагона — верного слуги Великого Ктулху. Всякий раз, взирая на все это, Григорий Арсеньевич Фредерикс ловил себя на том, что не верит в реальность открывшейся перед ним картины. И тем не менее — более трех лет провели барон, Катерина и еще трое российских полярников в этом удивительном месте, находясь в бессрочном заточении по воле слуг Ктулху. Но теперь, когда пламя войны перекинулось в пределы России, настало время действовать. Впрочем, и до войны барон много раз прощупывал почву, ища способ смыться из подводного города, но всякий раз откладывал побег, во-первых, опасаясь гнева Великого Спящего, во-вторых… Во-вторых, ему нравился подводный город, и даже не сам город, а те тайны, которые он познавал, — тайны древней магии, давно забытой на Земле.

Иногда ему начинало казаться, что все это сон. Что он все еще там, в далеких льдах Антарктики, и стоит ему по-настоящему захотеть, он проснется…

Трое полярников ожидали в условленном месте. Несмотря на то, что в плен они попали одновременно с бароном и Катериной, в подводном городе они жили вдали друг от друга, и Григорий Арсеньевич не делал никаких попыток к сближению. Однако все трое признавали главенство барона.

Они принесли большую скатку из плащ-палатки — оружие и книги, которые несколько дней назад отобрал барон, — книги, где на одном из забытых языков континента My излагались основы Огненной магии, одной из самых разрушительных систем колдовского искусства.

Григорий Арсеньевич внимательно оглядел «троицу». Несмотря на теплый климат в подводном городе, все были одеты в унты и меховые куртки — те самые, в которых три года назад слуги Ктулху забрали их в город под куполом. Ким — бурят, потомственный полярник, охотник, человек, на которого можно положиться. Афанасий — геолог, сибиряк, замкнутый тип. Роман — фельдшер — самое слабое звено в команде. Судя по внешнему виду, они приготовились к побегу, вот только лица у них были кислыми.

— Мы пришли, — выступил вперед Ким, который, судя по всему, был за старшего. — Все сделано, как вы велели, Григорий Арсеньевич. Но мы хотели бы знать, что конкретно вы задумали. Как вы собираетесь выбраться из-под этого колпака.

Барон хитро улыбнулся.

— Ты — хороший человек, Ким, но всегда бежишь впереди паровоза. Всему свое время. — А потом, увидев по выражению лиц полярников, что они ожидали услышать совсем другое, добавил: — Есть такая замечательная пословица: меньше знаешь, крепче спишь… Впрочем, если вы предпочитаете остаться тут, ради бога. Я вас с собою не зову. Тем более, что наш побег слугам Ктулху не понравится, и если он сорвется… Если честно, я не знаю, как поступят с нами подводные обитатели… Однако хватит болтать. В нашем распоряжении не так много времени. Хватятся нас только утром, и чем дальше мы окажемся, тем лучше.

Сказав это, он двинулся по пустынным улицам подводного города. Остальным ничего не оставалось, как последовать за ним. В конце концов, если кто-то и мог вытащить их отсюда, так только он.

После десятиминутной прогулки среди пустующих коралловых зданий они подошли к выходу на широкую площадь. На другой ее стороне располагались причалы патрульных лодок. Сейчас город пустовал, а когда-то в нем кипела жизнь…

Осторожно выглянув из-за угла, Григорий Арсеньевич увидел, что причалы охраняет всего пара часовых. Все точно так, как и раньше.

— Что ж, — пробормотал Григорий Арсеньевич. — Как и было рассчитано. Придется повоевать.

Ким, тут же нырнув в брезентовый мешок, извлек пистолет и протянул его Григорию Арсеньевичу, но тот только покачал головой.

— Я же говорил вам, что стрелять нельзя. Мы нашумим или того хуже — пробьем купол.

— И…

Отмахнувшись от бурята, словно от назойливой мухи, Григорий Арсеньевич шагнул вперед. Оба охранника тут же повернулись в его сторону. Выглядели они, как люди, только вместо голов у них было нечто, напоминающее осьминога.

— Стойте. Что вам нужно? Здесь запретная зона, — объявил один из них, направляя в сторону барона серебристый жезл — своего рода парализующее оружие. Но Григорий Арсеньевич только усмехнулся.

Вот и пришла пора попробовать вновь приобретенные знания. Он вытянул вперед правую руку, широко развел пальцы, а потом скороговоркой произнес заклятие, прочитанное в одной из старинных книг. В первый момент ничего не произошло. Он даже решил, что заклятие не подействовало, но потом оба стража разом, как подкошенные, повалились на землю.

— Вот и все, — пробормотал себе под нос Григорий Арсеньевич, хотя, если честно, он ожидал более зрелищного проявления колдовства. Какой-нибудь вспышки, огненного луча. Нет, все получилось весьма незамысловато. К тому же, что самое удивительное, он сам ничего не почувствовал. Обычно, если творишь заклятие, то оно словно подпитывается твоей энергией. Ты как будто «заряжаешь» его. А здесь… здесь явно действовал иной принцип… Однако сейчас раздумывать об этом не было времени.

Быстро преодолев площадь, он остановился у дверей-люков, ведущих в лодки. С первого рывка ни одна из дверей не поддалась. Замок или заклятие? Наклонившись, Григорий Арсеньевич принялся пристально изучать одну из дверей. Никакого замка. Значит, опять колдовство.

Неожиданно у него за спиной появился Роман — фельдшер, невероятным образом попавший на станцию «Красный полярник».

— Что у вас? Заперто?

Григорий Арсеньевич только хмыкнул, потом, повернувшись, подозвал Кима.

— Похоже, тут все немного сложнее, чем я ожидал. Оттащите часовых в один из пустых домов, чтобы на виду не валялись. А я пока разберусь с этой дверью, — и замер, наморщив лоб и пытаясь вспомнить что-то подходящее.

Наконец нужная формула всплыла из глубин памяти. Крибле, крабле, бумс! И люк распахнулся.

Внутри, как и ожидал Григорий Арсеньевич, было довольно тесно. Собственно говоря, лодка представляла из себя небольшой прозрачный шар, то ли сотворенный огромными стеклодувами, то ли созданный с помощью неизвестной людям технологии. Вход располагался в «задней» части, над ведущими двигателями. Рассчитана такая лодка была на двух патрульных. А беглецов было пятеро, но, как говорится, «в тесноте, да не в обиде». Сам же пульт управления лодкой был проще не придумаешь: пять рычагов и с десяток индикаторов. Зная язык слуг Ктулху, разобраться легче легкого. Конечно, при желании Григорий Арсеньевич мог открыть дверь и второй лодки. Тогда беглецам не пришлось бы, теснясь, сидеть друг у друга на голове. «Нет уж, — подумал он, в очередной раз оглядев своих спутников. — Пусть будут под рукой, а то бог его знает, что они могут учудить». После чего кивнул в сторону двери, через которую они попали в лодку.

— Прикройте входной люк…

Тут же один из полярников прикрыл дверь, с сомнением посмотрев на нее.

— Вы уверены, что эта дверца выдержит давление?

— Но ведь слуги Ктулху плавают на этих лодках.

— Они и под водой дышат. Тут на глубине должно быть страшное давление… — он продолжал еще что-то говорить, но Григорий Арсеньевич только отмахнулся. В отличие от своих спутников, он отлично знал устройство лодок.

— Все готовы?

— Да.

Нажатие на маленькую кнопку, и лодка оторвалась от причала, причем люк (или дверь) остался позади вместе с причалом, а в корме лодки была просто… дыра. Только вода через эту дыру не лилась. Несколько минут все пассажиры, широко открыв глаза, смотрели на плещущуюся воду, которая, словно наталкиваясь на невидимый барьер, не могла просочиться внутрь. Еще одно колдовство? Или одно из чудес неведомой людям науки? На этот вопрос мог ответить только Григорий Арсеньевич, а он был занят. Даже если Великий Спящий сквозь пальцы посмотрит на их побег, слуги Ктулху их просто так не отпустят. А значит, у беглецов не так уж много времени, а после в погоню за ними отправятся не только лодки слуг, но и глубоководные — а посему нужно торопиться.

Развернув лодку, Григорий Арсеньевич сверился с наручным компасом, после чего вдавил до конца рычаги в пульт, задав лодке максимальную скорость и одновременно всплывая к поверхности. Чем дальше они отплывали от города, тем темнее становилось вокруг. Вскоре в лодке воцарилась почти полная тьма. Лишь где-то далеко-далеко позади мерцали желтые огни подводного города. По правилам, им, путешествующим в лодке, надлежало бы включить габаритные огни, но барон не стал этого делать — не хотел привлекать лишнего внимания. Вместо этого он откинулся на спинку кресла «пилота», пытаясь припомнить, все ли сделал перед бегством. Не забыл ли какой-то незначительной детали, из-за которой их предприятие может закончиться полным провалом. Нет… кажется…

Единственное, о чем он жалел по-настоящему, так это о том, что не смог стянуть из храма Ктулху знаменитый «Аль-Азиф» — одну из самых чудовищных колдовских книг, созданных человечеством. В древности так обозначали звуки, которые издавали цикады и другие ночные насекомые. Древние арабы называли эти звуки беседой демонов и часто использовали их в сатанистских аятах. Основу же книги составляли описания Древних, их полные имена, а также заклятия, с помощью которых можно было вызывать их из мирового небытия или обращаться к ним с просьбой. Вот — настоящий источник магических знаний, тем более, что книга, хранящаяся в Р'льехе, была написана на староарабском, или языке джиннов, как его еще называют. Может, даже это тот самый экземпляр, что лично начертал свой рукой безумный Абдул Аль-Хазред — единственный человек, познавший тайны богов. В мире существовало всего несколько переводов этой книги — в европейской транскрипции она называлась «Некрономикон». Но не было ни одного точного перевода, а судя по тому, что видел Григорий Арсеньевич, в Р'льехе хранился оригинал. Вначале барон хотел полностью скопировать древнюю книгу, но, прочитав несколько страниц, понял, что скорее сойдет с ума, чем доберется хотя бы до середины. Человеку претили древние знания. Подобные «мягкой пуле», они, раз попав в голову человека, сводили его с ума. И хотя Григорий Арсеньевич был опытным экспертом в оккультных науках, «Некрономикон» явно был ему не по зубам.

Размышление о древней книге, оставшейся в одном из подводных храмов, прервалось, когда лодка совершенно неожиданно, резко, без видимого повода остановилась.

— Что это?

Григорий Арсеньевич склонился над пультом, пытаясь что-то разглядеть на мерцающих индикаторах. Наконец, с облегчением вздохнув, он вновь откинулся на спинку кресла.

— Не беспокойтесь. Плановая остановка. Балансировка давления.

— Зачем? — поинтересовался один из полярников.

— Необходимо вывести из тела азот, гелий и другие газы, в избытке накопившиеся там. В противном случае, наверху нам грозит декомпрессия. Паралич или смерть…

— А эти? — Ким указал куда-то вниз.

— У них те же проблемы, — ответил Григорий Арсеньевич. — Законы физики еще никто не отменял. Главное успеть к месту встречи…

— Месту встречи?

Тут удивилась даже Катерина. Ведь даже она ничего не знала о планах барона. От природы скрытный, он не собирался никому доверять…

— А вы, барышня, собирались пересечь Тихий и Атлантический океаны вплавь?

— Так вам известны наши координаты? — вновь удивился один из полярников.

— Естественно…

— Выходит, теперь месторасположение Р'льеха…

— По-прежнему неизвестно.

— Но…

— Вы о чем думаете, в самом деле? Вы хотите, чтобы кто-нибудь разбудил Спящего? Надеюсь, вы насмотрелись достаточно, и примете правильное решение.

Все замолчали. В эти мгновения, затерявшись в глубинах океана, каждый думал о своем. Шло время, но сложно было сказать, прошли минуты, часы или сутки… Григорий Арсеньевич сидел, неподвижно уставившись на нечто темное за прозрачными стенами их лодки. Ему предстояло неприятное действо. Он отлично сознавал это. Остальные тоже молчали. Каждый думал о своем, представляя, как встретит его Родина-мать после трех лет отсутствия. Что за это время произошло там, на Большой земле? Ведь это только барон и Катерина не имели семей, а все остальные…

Но вот Григорий Арсеньевич встрепенулся.

— Думаю, часа и моих колдовских навыков нам вполне хватит, — объявил он, вновь взявшись за рычаги управления. — По-хорошему, нам надо было бы просидеть на этой глубине сутки, а то и двое, но будем надеяться, что заклятие сработает.

— Какое заклятие? — невольно вырвалось у одного из полярников.

— Ах, мой друг, лучше тебе не знать, — грустным голосом протянул барон.

Повинуясь движениям его рук, лодка накренилась, а потом, задрав нос, резко пошла вверх. Всех отбросило назад, и Ким с трудом удержался, чтобы не вывалиться через «открытый» люк.

— Держитесь покрепче! — подхлестнул своих спутников барон, хотя те и без того впились руками в скользкие стены корпуса. — Неизвестно, какой погодой нас встретит поверхность.

И он оказался прав…

Неожиданно посветлело, вдоль борта заискрились отблески дневного света, а потом лодка, словно гигантский поплавок, вылетела из воды и закачалась на больших пенистых волнах. И тут же стали слышны завывания ветра.

— И что теперь? — поинтересовался Ким.

— Будем ждать и надеяться, что люди найдут нас раньше, чем слуги Ктулху.

И правда, люди оказались первыми, кто обнаружил беглецов. Только это был не белоснежный лайнер, а мрачная подводная лодка мшистого цвета. На ее рубке была начертана огромная белая свастика, заключенная в красный круг. Субмарина застыла неподалеку от всплывшей лодки слуг Ктулху. Вскоре на воду была спущена моторная лодка, в нее спустилось несколько человек.

— Что-то мне все это не нравится, — протянул Ким, потянувшись к свертку, а точнее, к оружию. — По-моему, это…

Григорий Арсеньевич неожиданно выбросил вперед правую руку, и невидимая сила буквально впечатала бурята в прозрачную стену лодки, а потом барон повернулся к остальным:

— Думаю, больше никто из вас не станет сопротивляться?

— Но это… это… фашисты… — пробормотал Роман, ткнув пальцем в сторону лодки. На лице его было написано недоумение.

— А вы думали, что это Дед Мороз? — зло бросил Григорий Арсеньевич.

— Но…

— Это — люди. Или вы хотите назад на дно морское?

На какое-то мгновение наступило молчание, а потом Роман и Афанасий одновременно бросились на барона, но тот действовал быстро, и в этот раз без помощи магии. Удар, и Афанасий отлетел назад, натолкнувшись на поднимающегося Кима, так что они вместе рухнули на дно лодки, второй удар, и Роман сделал шаг назад, чтобы удержаться на ногах. Но ему не повезло. Он оказался как раз напротив «люка». Одно неловкое движение, и он вывалился из лодки. Несколько мгновений он барахтался в ледяной воде, пытаясь зацепиться рукой за гладкую поверхность люка, а потом и вовсе исчез под водой.

Григорий Арсеньевич бросил косой взгляд на Катерину, но та, сжавшись в комок, застыла в изумлении, широко открыв глаза. Он лишь криво усмехнулся и повернулся к противникам, которые уже поднялись на ноги.

— Григорий Арсеньевич, что происходит?

Но барон только усмехнулся, не ответив.

— Сдать нас фашистам решил, выродок, — протянул Ким, вытаскивая из-за голенища сапога широкий охотничий нож. — Только не думай, что ты выберешься из этой передряги.

Григорий Арсеньевич вновь усмехнулся и одновременно быстрым движением вытянул вперед обе руки с широко растопыренными пальцами, одну нацелив на Афанасия, другую на Кима.

— Мне очень жаль, но вам, товарищи, придется умереть. И вы должны поблагодарить меня за легкую смерть, — и он одновременно сжал пальцы. Оба полярника разом побледнели, замерли, задыхаясь и хватая ртом воздух, словно рыбы. А потом барон крутанул кистями рук, и его противники упали замертво.

И тут с бароном произошла страшная перемена. Только что он был настоящим злым гением — непобедимым убийцей, а теперь в одно мгновение превратился в старика. Плечи его поникли, он тяжело вздохнул и рухнул в свое кресло.

— За… зачем вы э… это сделали? — с трудом выдавила из себя Катерина. Она едва смогла произнести эту фразу, губы ее дрожали, на глаза навернулись слезы. — Зачем вы их убили?

Григорий Арсеньевич повернулся в ее сторону.

— Я спас их там, в городе Ктулху, а теперь забрал их жизни… — потом, махнув рукой, словно и сам понимал, что его слова пустое, тяжело вздохнул. — Еще один грех на моей совести… Но по-другому нельзя. Там, — он кивнул головой в сторону немецкой субмарины, — я не смог бы их защитить. А смерть в застенках гестапо…

— Но они могли остаться там… внизу…

— Моя дорогая Катерина, ты, кажется, забыла, что там мы были всего лишь заложниками, и в случае нашего побега их смерть была бы ужасной, много хуже… — и барон замолчал, так и не закончив фразы. А потом, через некоторое время, продолжал: — Спящий сказал, что мы нужны тут.

— Но ведь он мог помиловать их?

— Нет, — покачал головой Григорий Арсеньевич. — Плох тот бог, который отменяет свои же приказы. Ведь если он Всемогущий, то должен знать, что случится в будущем, а если он отменяет свой приказ, то фактически сознается в собственной ошибке, а значит, он не Всезнающий и не Всемогущий. Так что эти парни погибли бы при любом раскладе.

Очередная волна накатила и отпрянула, и моторная лодка почти ткнулась в «люк» прозрачного шара.

— Эй!

На носу моторной лодки стоял немецкий офицер с канатом в руке. Коренастый, в черной эсэсовской форме, он ничуть не напоминал ангела-спасителя.

Григорий Арсеньевич схватил Катерину за руку.

— А теперь, моя милая, нам нужно торопиться. Я бы не хотел, чтобы эта лодочка досталась фашистам.

Сделав два шага, барон оказался возле люка.

Немец показал, что хочет перебросить барону канат, но тот отрицательно покачал головой. Потом неожиданно схватил Катерину за талию и буквально швырнул ее в объятия фашиста. Та и охнуть не успела. Следом за девушкой последовал брезентовый мешок полярников. Но сам барон чуть замешкался.

И тут накатившая волна отнесла в сторону моторную лодку. Усадив Катерину на дно, немец отдал приказ матросам. Те тут же спустили весла на воду.

Григорий Арсеньевич в ожидании окончания их маневра застыл на краю люка. Как только лодка оказалась на расстоянии прыжка, он незаметно выпустил из пальцев какой-то округлый предмет и прыгнул в немецкую моторку. Его «прицел» оказался не таким уж точным. Со всего маха барон рухнул в ледяную воду, однако в последний миг успел ухватиться за борт моторки. Матросы, побросав весла, тут же пришли ему на помощь. Несколько мгновений, и Григорий Арсеньевич уже был на борту, ежась от ударов ледяного ветра.

Немецкий офицер шагнул ему навстречу, протянув руку. Невысокий, среднего возраста, с открытым взглядом, гитлеровскими усиками и большими залысинами, он выглядел настоящим аристократом.

— Рад встрече с вами. Очень наслышан… — на русском языке он говорил почти без акцента.

Григорий Арсеньевич поморщился.

И в этот миг за спиной у него громыхнуло. Барон качнулся, едва не сброшенный за борт ударной волной. Лодки слуг Ктулху больше не существовало. Несколько мгновений немецкий офицер смотрел на то место, где только что покачивалось удивительное подводное судно, а потом снова повернулся к барону Фредериксу:

— Разрешите представиться, бригаденфюрер СС Карл Вилигут…

Глава 1 Монастырь, архив и командарм Ельск. Август 1941

Я вам мозги не пудрю — уже не тот завод.

В меня стрелял поутру из ружей целый взвод.

За что мне эта злая, нелепая стезя?

Не то чтобы не знаю — рассказывать нельзя.

В. Высоцкий. «Тот, который не стрелял»

Василий поднес к глазам бинокль и вновь принялся разглядывать забитую беженцами переправу. Телеги, пара грузовиков и люди с поклажей образовали пробку. Молодой сержант метался туда-сюда, пытаясь навести порядок, но его никто не слушал. Поморщившись, Василий попытался представить, какой там сейчас гам, но тут, на вершине холма, крики людей, столпившихся на переправе, просто вплетались в монотонный гул канонады. Фронт был рядом, и Красная Армия, отступая, отчаянно сопротивлялась фашистским интервентам… Повернувшись, Василий передал бинокль майору — дородному вояке с длинными, лихо напомаженными буденновскими усами. Тот на мгновение припал к окулярам, внимательно разглядывая переправу и противоположный берег.

— И каково ваше мнение, Василий Архипович? — наконец поинтересовался он.

— Мое мнение? — фыркнул Василий. — Будете смеяться, но у меня его нет. Зато у меня есть приказ, и каким бы дурацким мы его не считали, выполнить его мы обязаны.

— И как вы себе это представляете?

— Пойдем налегке. Машину придется оставить.

— Но…

— А у вас, что, будут другие предложения? — Василий с интересом посмотрел на майора, и тот поежился под проницательным взглядом оперуполномоченного.

— Нам же приказали вывезти архив…

— Или уничтожить, — добавил Василий. — Вы, Андрей Андреевич, не перегибайте. Сразу было понятно, что ничего вывезти нам не удастся.

— Тогда…

— Никаких «тогда». Пойдем налегке. Если удастся, реквизируем машину на том берегу, если нет, сожжем все к чертовой матери!

— Очень легко вам это говорить, — фыркнул в ответ майор. — Вам-то что, вы — большая шишка из другого ведомства. Я вообще не понимаю, зачем они вас послали. Как говорится, задание не вашего калибра.

— Ну, это, положим, не вам решать, — отрезал Василий. — Но на машине мы туда определенно не попадем.

— И наши действия?

— Оставим машину здесь, под присмотром водителя. В случае чего, драпать на колесах будет быстрее.

— Драпать?

— А вы что думаете! — возмутился оперуполномоченный. — Немцы с минуты на минуту могут войти в город. Мост наверняка рванут. Так что, вернувшись с той стороны, нам придется драпать, чтобы не попасть в окружение, а то и хуже того, в плен… Вы читали постановление товарища Сталина о том, что сдавшийся в плен приравнивается к предателю?! Или вы хотите, чтобы мы с вами вдвоем… ах, что я говорю, вчетвером, вот, с Мишей и водилой, — и Василий кивнул в сторону грузовика, оставленного за холмом в овраге, — так вот, чтобы мы вчетвером остановили немецкую армию?

— Не Мишей, а Мойшей, — машинально поправил майор, и голос у него при этом был убитый.

Конечно, он отлично сознавал, что Василий прав. Прав на все сто… И в то же время не мог с ним согласиться. Не тому учили его на высших курсах НКВД. Ах, если бы не война, был бы он давно полковником… Впрочем, ныне эти мысли были совершенно бесплодны, хотя… Хотя многие говорили, что тут, на передовой, у самой линии фронта чины порой растут, как на дрожжах.

— Ладно, пойдем, время терять не стоит, а то и в самом деле придется с фашистами воевать, — и, чуть прихрамывая, Василий начал спускаться к машине по узкой тропинке, вьющейся по склону холма.

Два рядовых, куривших на подножке в ожидании начальства, тут же вскочили на ноги. Один — мужик средних лет, тощий, низкорослый, с бурым лицом, а второй — юноша в очках, еще младше того сержанта на переправе. Совсем мальчишка.

— Хватит курить! — объявил, подходя к машине, Василий. — Значит, так: Ярошенко, прикроешь грузовик ветками и сидишь в кабине тихо. Если мы с майором завтра к вечеру не вернемся, заводишь мотор и дуешь к нашим. Что сказать, сам знаешь. А ты, Михаил, возьми боеприпасов как можно больше и канистру с бензином. С нами пойдешь.

— Так я ж, Василий Архипович… — жалобным голосом начал было Мишка Вельтман, но Василию достаточно было бросить в его сторону суровый взгляд, как юноша замолчал.

— Вот так-то лучше. А ныть хватит!

Михаил, а точнее, Мойша Вельтман, заткнулся, так как знал, с Василием шутки плохи.

— И рекомендую поспешить, — добавил, подходя, майор. — А то повоевать придется, а к войне вы, молодой человек, судя по всему, не слишком-то расположены.

Василий же, не обращая внимания на своих спутников, быстрым шагом направился в обход холма, к дороге. Однако, дойдя до обочины, подниматься на дорогу не стал, она была забита телегами и беженцами.

— Вдоль дороги, — не оборачиваясь, бросил он своим спутникам.

Майор на мгновение замялся. Опустил взгляд на свои хромовые, блестящие, словно только что начищенные сапоги.

— А может, по дороге?.. — неуверенно поинтересовался он.

Но Василий его даже слушать не стал.

— Хотите, попробуйте, я вас ждать не стану, — на ходу, не останавливаясь, объявил он и быстро пошел вперед.

Майору и рядовому ничего не осталось, как только последовать за своим командиром. Вообще Кузьмин майору не нравился. Имевший достаточно большие связи майор Галкин так ничего и не смог узнать про своего нового командира. Стоило ему сделать какой-нибудь запрос или попытаться выйти на какие-то архивы через многочисленных «друзей» в управлении НКВД, как он всякий раз натыкался на упоминание о таинственном Третьем отделе с грифом «Совершенно секретно». И что удивительно, допуск к этому «Совершенно секретно» имели только члены правительства, да и то не все. Так кто же такой в самом деле был его нынешний командир Василий Архипович Кузьмин? Что скрывалось за его простецким, открытым лицом, какие тайны он хранил? Многое майор отдал бы, чтобы узнать хоть малую толику о своем командире. Ведь он о нем практически ничего не знал, да и звание у Кузьмина было какое-то странное: «особый оперуполномоченный». А ведь командовал генералами, и те, невзирая на свои погоны, слушались его. А случись что, как он будет докладывать: оперуполномоченный приказал мне… Да ведь никто ему не поверит. И тем не менее, сейчас майору ничего не оставалось, как следовать за своим странным командиром.

В приказе, который они получили три дня назад, говорилось совершенно ясно: вывезти архив, хранящийся в Ельске. В крайнем случае — архив уничтожить. Только вот почему послали их, а не отдали приказ одной из отступающих частей? Зачем посылать их на передовую? Или в этих бумагах хранилось что-то столь важное, что ни в коем случае не должно было достаться фашистам.

Одно дело сидеть при штабе войск НКВД и слушать в бомбоубежище сводки с фронта, а совсем другое отправиться для выполнения какого-то дурацкого задания на передовую…

Пока майор заново прогонял в голове все эти мысли, бесплодно пытаясь решить загадку своего нового командира, они добрались до моста. В этот раз, хочешь — не хочешь, пришлось перебираться через канаву на дорогу. Хотя тут-то как раз ничего сложного не было. Вся канава оказалась завалена брошенными вещами. Совсем недавно — нужными вещами, без которых их хозяева жизни себе не представляли. Именно поэтому, убегая от немцев (а скорее даже не от них, а от войны и смерти), люди захватили их с собой, а теперь в придорожной пыли рядом валялись и вещи, и чье-то подвенечное платье, и битая посуда, и икона — первые жертвы войны.

Когда Василий выходил по откосу на дорогу, его за штанину схватила чья-то рука.

— Помогите.

Оперуполномоченный остановился. На обочине сидела женщина с грудным ребенком. Волосы ее были растрепаны, она тяжело дышала. Видно, пробиваясь в давке отступления, она выпала из общего потока, словно ненужная вещь. В этот миг она напомнила Василию… Да, Катерину. Та выглядела вот так же беспомощно, когда лежала, прошитая фашистской очередью. И вдруг он неожиданно осознал, что не может вот так просто пройти мимо, он должен что-то сделать.

— Помогите!

Несколько секунд Василий ошалело смотрел на женщину. Потом посмотрел на грязное личико младенца. Широко открытые глаза, чуть приоткрытый рот.

— Помогите!

Потом он наклонился к самому ее уху и тихо сказал:

— Там за холмом машина. Не спешите, она уедет только завтра на закате. Водителю скажите, что вас послал Кузьмин, запомните, Кузьмин. Скажите, что я велел вас накормить и подбросить… Ну, не важно куда. Отвезти в безопасное место.

Женщина непонимающе уставилась на Василия.

— Накормить… машина… отвезти… — ее губы бессмысленно повторяли слова.

— Зачем вы это делаете? — взвился майор за спиной Василия. — Вы с ума сошли? Командование с трудом выделило нам машину для проведения миссии.

Василий резко обернулся. Ох уж и надоел ему этот майор!

— Товарищ Галкин, вам не кажется, что вы забываетесь! — командным голосом рявкнул он. — Вы еще не забыли, что я командир группы, а это значит, что мне решать, как использовать выделенные нам материальные ресурсы.

— Вы… Вы… — майор, надувшись и покраснев, словно помидор, не находил что сказать. — Да я на вас рапорт подам.

— Это сколько угодно, — отмахнулся Василий. — Только сначала тебе нужно будет в штаб вернуться.

— Вы мне угрожаете… — у майора аж губа затряслась от гнева.

— Нет, предупреждаю. Нам предстоит неприятное дельце, и дай бог выкарабкаться из него живыми. А пока… — Василий повернулся к солдату. — Рядовой Вельтман, вашу винтовку и канистру.

Солдат с недоумением протянул винтовку и канистру с бензином оперуполномоченному.

— Теперь возьми у гражданки вещи и проводи ее до нашей машины, и смотри, чтобы никто следом не увязался. Мы будем ждать на той стороне моста, — а потом, не слушая возражений майора, закинул винтовку на плечо и, сделав еще несколько шагов, влился в поток беженцев, с единственной разницей, что все беженцы изо всех сил старались убраться подальше от моста, он же, наоборот, стремился попасть на мост.

В итоге майор покачал головой и нырнул в толпу следом за командиром, оставив солдата с незнакомой женщиной.

Василий и сам не мог сказать себе, почему так поступил. Просто в какой-то момент он понял, что должен это сделать, и сделал так, как подсказывала ему совесть. Понимая, что машиной на обратном пути вряд ли удастся воспользоваться, он совершил очередной эксцентричный поступок и ничуть не жалел об этом.

А на мосту и в самом деле царило настоящее безумие. В суматохе люди были взвинчены до предела. То и дело звучало слово «налет», и беженцы запрокидывали головы, пытаясь разглядеть приближающиеся вражеские самолеты. Но небо казалось бездонным, синим и пустым. Лишь вдали, у самого горизонта, где-то за Ельском в небо тянулось несколько столбов дыма.

Пробравшись к мосту, Василий понял, в чем дело. Один из перегруженных грузовиков проломил бревно на съезде с моста. В эту же щель попало заднее колесо ехавшей рядом телеги. В итоге народ осторожно огибал машину и телегу и торопливо шел дальше. Трое солдат, вооружившись длинными кольями, пытались исправить ситуацию — вытащить машину, но то ли силы им не хватало, то ли действовали они не слишком слаженно… Василий только хмыкнул, глядя на их усилия. Теоретически он мог бы им помочь с помощью одного простенького заклятия, но практически… Практически ему не хотелось демонстрировать свои возможности. К тому же он не был уверен, что заклятие сможет заново восстановить бревно.

С руганью протиснувшись между автомобилем и перилами моста, он подождал майора и уже собирался было направиться дальше, как дорогу ему заступил молодой лейтенант.

— Куда направляетесь? Вы что, лычки не видите, — судя по всему, лейтенантик был настроен весьма серьезно. — Там враг, и у меня приказ никого не пропускать…

— Да мне…

Но тут вмешался майор. Отодвинув Василия в сторону, он извлек из нагрудного кармана документ, протянул его лейтенанту:

— Майор Галкин. Спецподразделение НКВД, выполнение особого задания штаба округа.

От таких слов лейтенанта передернуло. Подобравшись, он вытянулся.

— Но распоряжение…

— Ты бумагу читать будешь, — майор ткнул приказ в самый нос лейтенанта. — Читай внимательно. А если что непонятно, то командующий ротой в штрафбате тебе живо разъяснит.

— А…

— Вот тебе и «а» — читай внимательно.

Несколько секунд лейтенант пялился на бумагу, а потом майор сложил листок и убрал в карман.

— Минут через десять здесь солдат пойдет, без винтовки. Ты его пропусти, он с нами, — и больше не сказав ни слова, майор отправился дальше. Василию ничего не оставалось, как пожать плечами и отправиться за майором.

Они быстро выбрались с моста и сразу свернули на одну из боковых улочек, где людей почти не было. Но хоть она и вела совсем не туда, куда было нужно, Василий и его спутник решили, что лучше уж сделать круг, чем и дальше продираться через толпу ошалевших людей.

Сам же Ельск оказался типичным провинциальным городком. За каменными трехэтажными домами прятались полусгнившие сараи, да и сами дома через пару кварталов сменили одноэтажные избы с небольшими участками, отделенными от улицы высокими заборами. Все окна закрыты ставнями, ворота заперты. Местами сохранившаяся мостовая то и дело перемежалась с грязными лужами. И чтобы не испачкать сапоги еще больше, майору приходилось выписывать замысловатые петли.

Минут через десять, описав полукруг в десяток кварталов, Василий и майор Галкин вышли к крепости.

На самом деле до революции это была никакая не крепость, а монастырь, но в суровые двадцатые монахов разогнали и отвели монастырские постройки под службы молодой республики. Только тут выяснилось, что помещения эти для бюрократии были противопоказаны — плесень и гниль кругом. Новый чиновничий аппарат собирался их уже сносить, но тут приехал из столицы какой-то профессор, объявивший, что архитектура монастыря уникальна, посему монастырь был восстановлен, но объявлен древнерусской крепостью. А через месяц в новые чистые помещения въехали военные.

Очередной проулок вывел к белой, недавно оштукатуренной невысокой стене, за которой виднелся купол храма и крыши каких-то построек.

— Придется возвращаться, — вздохнул майор, печально посмотрев на свои уже порядком измазанные сапоги.

— Грязи бояться — по стране не ездить! — фыркнул Василий. Он хотел еще что-то добавить, но тут из-за стены донесся грохот пулемета, а потом чей-то бас надрывно закричал: — Подходите, суки! Всех порешу!

Майор вздрогнул.

— Началось!

— Что «началось»? — переспросил Василий.

— Немцы.

— Больно рановато… Ну-ка, подсади, — Василий подошел к стене, смерил ее взглядом. Она была не такая уж и высокая, но, судя по всему, широкая. Метра два с половиной высотой, не больше, а в ширину с полметра будет, и крыша двускатная настелена.

Майор подставил руки, а Василий, поставив в импровизированное «стремя» ногу, подскочил, зацепился за край «крыши», немного подтянулся. Рывок вперед, и вот он уже сидит на коньке стены.

— Канистру.

Майор протянул канистру. Василий ловко подхватил ее и аккуратно сбросил по другую сторону забора.

— Давай сюда винтовку.

Майор протянул ему винтовку, дулом вперед.

— И держись крепче…

— Эй, постойте!

И майор, и Василий разом повернули головы. К ним, размахивая руками, мчался Мойша. Солдатик совсем запыхался и, подбежав к своему начальству, остановился, чуть согнувшись, упершись руками в бедра, с трудом переводя дыхание.

— Разрешите доложить, рядовой Вельтман… — и замолчал, ловя ртом воздух.

— Хорошо, все понятно, — отмахнулся Василий. — Чуть отдышись и майору помоги, — а потом, словно вспомнив о чем-то, спросил: — А как там эта?..

— До машины отвел… Остапу ваш приказ передал…

— Ладно, давай, майора толкни.

— А чего не через ворота?

— Стреляют там. Да и что вообще за вопросы и рассуждения? Приказано толкать, толкай.

— Я к чему спрашиваю, там у ворот целый грузовик энкаведешников.

— Даже так? — удивился Василий. — И чего они там делают?

— Стреляют.

— В кого?

— А бог его знает. Меня оттуда послали.

— Вот пострел, везде поспел, — усмехнулся майор. — А из пулемета бьет кто? Немцы?

— Нет… Не немцы, это точно… Говорят, немцы в городе будут часа через четыре, не раньше… — рядовой задумался, а потом выпалил заученное. — А кто в кого стреляет, никак не могу знать.

— Ладно, посмотрим, — отозвался со стены Василий. — Ты давай, не отвлекайся. Подсаживай майора.

После пяти минут совместных усилий, когда Василий изо всех сил тянул за винтовку, на которой повис майор, а Мойша толкал вверх пятую точку своего командира, майор все же залез на стену и улегся на живот рядом с Василием. Только на белой стене остались грязные следы, словно кто-то, пренебрегая притяжением земли, прошелся в сапогах вверх по стене.

— Ох, и не люблю я эти акробатические этюды.

— Вас бы всех, всем штабом на сдачу ГТО отправить… — фыркнул Василий. — А то сидите там сутки напролет, штаны протираете, прозаседавшиеся…

— Ты шутки шуткуй, только штаб не тронь, — проворчал майор.

Василий лишь презрительно посмотрел на своего спутника и решил не продолжать, хотя, если честно, ему очень хотелось высказаться про всех этих штабных крыс.

Затем с помощью винтовки на стену втащили и рядового.

Какое-то время все трое сидели молча. Потом из-за зданий крепости-монастыря снова ударил пулемет.

— Ты смотри, так и лупит, так и лупит, — усмехнулся майор.

— Хватит валяться, — скомандовал Василий. — Пошли, давай. — И резко развернувшись, не глядя соскользнул со стены и тут же пожалел об этом, потому что угодил в заросли крапивы. Конечно, не смертельно, но крайне неприятно.

Почесываясь, он выбрался и зарослей на узкую тропинку, идущую вдоль стены какой-то каменной постройки.

— Давайте сюда и осторожнее… там крапива… — но предупреждение его запоздало.

Майор последовал за ним, и тут же окрестности огласились громким трехэтажным матом.

— Ты потише там, майор, — продолжал Василий. — Надо вначале разобраться, что тут происходит, а потом вопить. Там, может, враг засел, а ты выдаешь нашу дислокацию провокационными криками, недостойными советского офицера, — и сам, усмехнувшись тому, как загнул фразу, быстро направился по тропинке вдоль здания, на ходу доставая маузер из кобуры. Хоть его давно сняли с вооружения, Василий предпочитал его новомодным пистолетикам, в которых не чувствовалось боевой мощи.

Дойдя до конца здания, Василий остановился и осторожно выглянул за угол. Перед ним лежала небольшая площадь, куда выходили фасады нескольких построек и центрального храма. Напротив храма были полуприкрытые ворота, за которыми пряталось несколько человек в форме НКВД. Сами же ворота напоминали решето. Неожиданно из-за воротдонеслось:

— Василенко, сдавайся. Ты окружен, тебе не вырваться.

— Только суньтесь сюда, псы шелудивые… — и снова откуда-то со стороны церкви ударил пулемет. — Красные командармы не сдаются…

На всякий случай Василий отступил.

— И что там происходит? — поинтересовался подошедший майор. На его лощеном, гладко выбритом подбородке вздулись красные следы от крапивы.

Василий пожал плечами.

— Кто-то с пулеметом засел в храме божьем и не пускает во двор наших. Называет себя командармом.

— Как называет?

— Командармом Василенко.

Майор задумался.

— Что ж, был такой. Вроде местным военным округом командовал.

— И?

— А я откуда знаю. В штабе я его не видел. А так… одно слово — «война».

— И прессуют его наши… — задумчиво протянул Василий. — А бумаги, которые нам надлежит уничтожить… ах, да, вывезти… — тут же поправился он, заметив суровый взгляд майора, — находятся в этой церкви… Что ж, придется нам с этим командармом поговорить, — и, повернувшись, Василий решительно зашагал назад по тропинке.

— Эй, ты куда? — бросил ему в спину недоумевающий майор.

— Пойду, побеседую с этим командармом.

— Но он… — майор беспомощно обернулся к углу здания, а потом снова посмотрел вслед Василию.

Тот остановился и, чертыхнувшись, повернулся к своему спутнику.

— Нет, иногда у меня создается впечатление, что у тебя, товарищ Галкин, не голова… — тут Василий сделал многозначительную паузу, предоставив своему собеседнику самому решать, что у него вместо головы, а потом продолжил: — Ты что, предлагаешь мне выйти на площадь под дуло пулемета и поинтересоваться: «Товарищ командарм, объясните, в чем, собственно, дело?» Может, тебе жить надоело, так иди, я не держу… Кроме того, непонятно, что это за энкаведешники там такие. Форма ни о чем не говорит. Сам знаешь, врагов и провокаторов пруд пруди… Зайдем сзади, посмотрим, разберемся, что к чему.

Майор согласно кивнул, потом знаком приказал Вельтману следовать за ними и, расстегивая кобуру, пошел за Василием. Обогнув здание с другой стороны, они оказались на заднем дворе. Казался он много меньше главного двора, и тут было множество всяческих построек и навесов. В углу грудой лежали какие-то ящики. Тут было тихо и пустынно.

— Неужели ни один из штурмующих в лоб не додумался зайти сзади? — удивился майор.

— Вижу, в отличие от ваших сослуживцев, что столпились у главных ворот, у тебя есть зачатки интеллекта, — фыркнул Василий.

Еще раз внимательно оглядевшись и держа маузер наготове, Василий решительным шагом пересек площадь, направляясь к задним дверям церкви. Он шел, словно огромная кошка, готовый в любой момент рухнуть, распластавшись на земле, откатиться в сторону и открыть огонь по предполагаемому противнику. Однако никто не выстрелил.

Остановившись у маленькой черной двери, Василий осторожно потянул за ручку. К его удивлению, дверь была открыта. В общем, «заходите, гости дорогие, берите, что хотите»…

Василий осторожно приоткрыл дверь, видимо, ожидая приветственной очереди из пулемета, но ничего подобного не случилось. Только вот… Что-то подсказывало ему, что внутрь входить не стоит. То самое шестое чувство, что не раз предупреждало его об опасности.

— Что там? Тихо? — поинтересовался майор, ткнувшись Василию в спину.

— Стреляют, но не в нас. У меня такое ощущение, что…

— Стоять! Оружие на землю! Руки за голову!

Тон, каким это было сказано, возражений не допускал. Василий тут же выпустил из руки маузер и, подняв руки, стал медленно поворачиваться. Зря он недооценил энкаведешников. Их было человек десять: мордатые, с винтовками наперевес. Тот же, что говорил, видимо, командир — капитан — отличался особой дородностью.

Так как майор был в такой же форме, командир энкаведешников шагнул к нему и спросил:

— Кто такие? Мы видели, как вы подошли…

— Майор Галкин, — рявкнул в ответ спутник Василия. — Прикомандирован к штабу фронта. Вот, — и он продемонстрировал капитану ту же бумагу, что и лейтенанту на мосту.

Пробежав глазами документ, мордатый капитан вытянулся по стойке «смирно».

— Капитан Белобородов, в составе спецотряда НКВД.

— Ваше задание?

— У нас приказ, доставить в Москву Василенко Иллариона Павловича.

— Командарма?

Капитан кивнул.

— Распоряжение пришло с самого верха. Только вот гражданин Василенко с ним не согласен.

— Слышим, — встрял в разговор Василий. — И боюсь, дело тут не в Василенко.

— Не понял? — встрепенулся капитан.

— А вам понимать и не надо. Скажу только, что в церкви этой что-то не так… В общем, нам тоже надо туда попасть, а ваш Василенко…

— У меня приказ доставить его живым.

Василий вздохнул.

— Это дело осложняет… Впрочем… — он о чем-то задумался, потом внимательно посмотрел на капитана. — Отвлеките его там чем-нибудь, а я попробую подобраться поближе и с ним поговорить.

— Хорошо, — кивнул капитан.

— И пусть мне никто не мешает…

Капитан вопросительно посмотрел на майора. Тот едва заметно кивнул: «Мол, товарищ свой, можно верить».

— …А вы нам потом поможете с нашим грузом разобраться.

— Каким грузом? — у капитана брови поползли вверх от удивления.

— Вы что, плохо бумагу читали? — фыркнул Василий, потом снова повернулся к Галкину. — Покажи ему еще раз бумагу.

— Груз у нас там, — пояснил майор, вместо того, чтобы снова достать приказ. — Поможете архив сгрузить?

— Хорошо, — обреченно согласился капитан. — Только Василенко нам нужен живым.

— Я слышал, — и, развернувшись, Василий вновь приоткрыл дверь и нырнул в храм.

Внутри царил полумрак, лишь солнце, пробиваясь через дыры в куполе, расчертило зал мерцающими лучами. От этого само помещение казалось не реальным, словно выплывшим из чудесного, волшебного сна. И даже голые стены и груды коробок и ящиков по углам не портили впечатления, а казались всего лишь странными деталями общей картины.

Неожиданно какая-то тень метнулась вдоль дальней стены. Василий выстрелил инстинктивно. Грохот выстрела был подобен грому. В гуще теней кто-то вскрикнул. А потом вновь ударил пулемет, и откуда-то приглушенно донеслось: «Не возьмете, суки!». Значит, капитан вновь поднял энкаведешников в атаку.

Василий скользнул дальше. Во-первых, надо было посмотреть, кого же он подстрелил, а во-вторых… Василия до сих пор не покидало ощущение тревоги.

Еще пара шагов. И он застыл над трупом. Красноармеец. Он лежал лицом вниз в расползающейся луже крови. «Скорее всего, один из людей командарма», — подумал Василий. Больше никого в церкви быть не могло. Однако не было времени рассматривать мертвеца. Василий собирался остановить командарма, пока тот своих не перестрелял. Хотя, судя по трупам у ворот, пути назад у товарища командарма уже не было. Оперуполномоченный попытался шагнуть и чуть не упал. Он опустил взгляд. Вытянув руку, мертвый красноармеец схватил его за сапог. И не просто схватил. Он буквально впился в него пальцами… нет, когтями… когтями, как настоящий дикий зверь. Василий дернул ногой, но не смог ее вырвать из стального захвата. «А может, красноармеец вовсе и не мертв? Нет, у нормальных бойцов Красной Армии таких когтей не бывает», — Василий чувствовал, как все сильнее и сильнее сжимается клешня мертвеца.

Сунув руку в карман, Василий выудил маленький «бульдог». Бах! Заговоренная пуля вошла мертвецу в затылок. Он дернулся, и рука его разжалась. Василий высвободил ногу, а потом, повинуясь какому-то приказу, подспудно рожденному подсознанием, пинком перевернул тело мертвеца. Он ожидал увидеть нечто подобное, но реальность все же переплюнула фантазию. Перед Василием был оживший мертвец. Зеленоватая кожа, выпученные глаза с красным белком от полопавшихся капилляров… Только откуда он тут взялся?

Поежившись, оперуполномоченный огляделся. Нет, больше в бывшем храме никого не было.

«Что ж, надо идти дальше. Впереди — пулеметчик, ну а потом можно поискать, откуда тут нечисть появилась».

Переложив «бульдог» с заговоренными пулями в правую руку, Василий отправился к главному входу. Там оказался небольшой зальчик с побеленными стенами, по правой и левой стене которого протянулись две лестницы, ведущие в подсобные помещения. Где-то там, по правую руку от Василия, и бил пулемет. Что ж… Пулей взлетев наверх, Василий попробовал дверь — заперто. Сама же дверь, хоть и деревянная, была отделана стальными полосами с огромными металлическими клепками. Такую дверь ногой не выбьешь.

Тогда вместо того, чтобы ломиться, Василий осторожно постучал по стальной полосе рукоятью маузера. Пулемет затих.

— Эй, пулеметчик…

— Уйди, убью… гады…

— Кончай дурить, командарм! Открой! Поговорить надо.

— А мне с душегубцами говорить не о чем.

— Послушай… Сдайся лучше…

— Ага… Чтобы я сам позволил себя к стенке поставить.

Василий начал терять терпение.

— Я тут по заданию штаба фронта. У меня приказ относительно архивов, что тут хранятся. Положение критическое.

— Критическое, говоришь?

— Сам знаешь, немцы на подходе, а тут ты со своим пулеметом… Послушай, я тут один, и мне переговорить с тобой надо. Может, найдем решеньице?

— Один, говоришь? Не обманешь?

— Один.

— Ну смотри, если обманул.

Неожиданно над головой Василия что-то лязгнуло. Он посмотрел вверх и только сейчас заметил чуть сбоку и почти под самым потолком крошечное оконце, забранное металлическими прутьями. Теперь через окошечко смотрело на него дуло винтовки.

— Хорошо, ежели один. Заходи, только пистолеты на полу у двери оставь. А то случаи разные бывают.

Василий на мгновение задумался, потом кивнул.

— Ладно.

Осторожно нагнувшись, он положил на площадку перед дверью оба пистолета. Потом, распрямившись, вновь постучал в дверь, обитую стальными полосами. Щелкнула стальная щеколда. Дверь приоткрылась. Василий осторожно толкнул ее ногой и протиснулся в образовавшуюся щель.

За дверью оказались коридор и несколько комнат, расположенных по левую руку. Справа же у узкого окна, больше напоминающего бойницу, стоял станковый пулемет. За ним лежал бравый усач-коротышка, а рядом с ним молодой красноармеец, подающий ленту. Еще двое подступили к Василию слева и справа. Оперуполномоченный был ошарашен. Он-то ожидал, что командарм будет один.

Тем временем усач, поднявшись с пола, вытер руки о несвежую белую исподнюю рубаху и шагнул к Василию, но в последний момент замешкался, бросив через плечо подающему:

— Ты, Леха, пока место мое займи. Если сунутся, клади их, гадов, — а потом повернулся к Василию. — А ты что за птица будешь?

— Оперуполномоченный Третьего отдела ГУГБ, — представился Василий.

— И чего тебе тут надобно, оперуполномоченный? — судя по вытянутому лицу командарма, о Третьем отделе ГУГБ он был осведомлен.

— У меня к вам два вопроса: первый вопрос, как мне приказ выполнить и вывезти бумаги, если вы тут настоящую войну устроили? И второе… что у вас тут за странные люди шастают…

— Ну на первый вопрос ответить легче легкого: меня разоружить попытались, поэтому как тебе бумаги вывезти, не знаю… А на второй…

Командарм смерил Василия оценивающим взглядом. Потом, приняв какое-то решение, кивком головы пригласил следовать за ним.

— А ну, пойдем!

Шагнув к ближайшей двери, он рывком распахнул ее. Василий последовал за ним. За дверью оказалась небольшая, совершенно пустая комната. На полу лежал связанный человек. Василий подхватил лампу, стоявшую в углу, и шагнул поближе, чтобы рассмотреть пленника.

— Кто это?

— Когда вся эта заваруха началась, я сюда отступил. Послал двух бойцов церковь проверить. Ну, вдруг там враг где сидит, а заодно черный ход закрыть. Только вот назад явился один этот. Мы его едва скрутили.

— Да… — только и протянул Василий, разглядывая перекошенное злобой лицо зомби. — А сами-то что об этом думаете?

— А что мне думать! — фыркнул командарм. — Я в бабьи сказки не верю. Но место это всегда было проклятым. Только как эти предатели попытались меня схватить, мне и отступить-то некуда было.

— Так ведь они не просто так. У них приказ…

— Ты мне зубы не заговаривай. Лучше объясни, что это за тварь?

— Мертвец это живой, — тяжело вздохнув, ответил Василий.

— Так ведь был бойцом…

— Был, да сплыл… Ладно, разберемся.

— Разберешься тут. Его ж пули не берут. Мы в него столько свинца всадили…

— Свинец этих тварей в самом деле не берет. Говорите, на разведку отправили…

Командарм кивнул.

— Ладно, его с церковью на потом, а вот что мне с вами делать?

— Что делать?.. Не сдамся я!

— Немцев дожидаться будете?

— А хоть и немцев! Положим гадов, сколько сможем…

— А если в Москву?

— Ну, это ежели в Москву, там товарищ Сталин во всем разберется. А то: «Сдать оружие, вы арестованы!» Да кто он такой, червь подколодный. Где он был, когда мы на Халхин-Голе!..

— Угу… — Василий, поджав губы, кивнул, словно принял какое-то важное решение. — Надо теперь мне с этими переговорить, — и он кивнул в сторону ворот.

— Хорошо, — согласился командарм. — Только ты скажи им, что я сдаваться не собираюсь. А если в Москву, то при параде. Там пусть решают. Там товарищ Сталин! Он разберется!

— Ладно, это я понял, — кивнул Василий, направившись к выходу. — Я с ними поговорю, а если договорюсь, то вы с моим человеком в Москву разбираться поедете?

— При оружии?

— Скажем так, без пулемета. Я своего сопровождающего вам дам, он поважнее местного капитана будет. И своих людей с собой заберите, от греха подальше.

— Это само собой. При таком раскладе, может, и поеду. Только как ты с этими псами договоришься?

— Не бойтесь, договорюсь.

— Ну, иди…

— Да, этого… — Василий кивнул в сторону зомби. — Вы его тут оставьте. Я с ним потом разберусь, а пока попробую с НКВД договориться.

Покинув цитадель командарма, Василий вновь пересек полутемный зал. Капитан и майор ждали его там, где он их оставил, — на заднем дворе.

— Итак? — первым выступил вперед капитан.

— Что «итак»? Все не так здорово, — фыркнул Василий. — Командарм поедет с вами, но со своими людьми и при оружии. Если не согласитесь, то будете тут стрелять друг в друга до прихода немцев… И вы, капитан, слово мне должны дать, что никаких глупостей устраивать не станете. Если они там, в Москве, захотят, то пусть сами его и разоружают. У вас приказ доставить его. Вот вы его и выполните, а перегибать не надо. А ты, товарищ Галкин, отправишься с ними и посмотришь, чтобы все вышло, как я сказал. Возьмете наш грузовик… И женщину с ребенком, чтобы не обидели.

— Но у меня приказ! — начал было майор.

— Ты, товарищ Галкин, не забывайся. Ты у меня в подчинении. В общем, все быстренько на передний двор, встречать командарма и его бойцов, и ни-ни у меня…

— Да в каком вы чине, что позволяете себе решать и командовать… — начал было капитан, но майор осадил его:

— Слушайте, что он говорит. С Третьим отделом лучше не спорить.

— Хорошо, — однако выражение лица капитана говорило, что он не согласен, и все совсем не «хорошо».

— И не забудьте мне бойцов трех оставить. Пусть сюда подходят и тут ждут.

Капитан хоть и хмурился, но кивнул.

— Есть…

Видя, что капитан направился к задней двери церкви, Василий скомандовал:

— Я сказал: в обход. Вам туда ходить не стоит. А я пока схожу, скажу командарму, чтобы собирался.

Только в третий раз пересекая центральную часть храма, Василий понял, что тут неправильно. В церкви витал странный, почти неуловимый запах смерти. Иногда люди чувствуют этот запах за мгновение перед тем, как погибнуть… а тут, в этой бывшей церкви он пропитал все и вся. «Немцы, не немцы, а тут мне придется задержаться, — подумал Василий. — Гадостно здесь… одно слово. И боюсь, архивы, за которыми меня послали, сыграли тут не последнюю роль. Ведь с каких это пор товарищ Шлиман, — Шлиман был непосредственным начальником Василия, руководителем Третьего особого отдела, — стал заниматься архивами, пусть даже очень важными?»

В этот раз командарм встретил Василия при полном параде. В мундире с многочисленными орденами и медалями. Оперуполномоченный даже не стал подниматься наверх, а подождал внизу.

— Ну как, договорились? — поинтересовался Илларион Павлович.

— А как же, — улыбнулся Василий. — Они вас проводят в Москву в лучшем виде. Я там человечка своего приставил. Он постарше в чине тех, кого за вами послали, так что присмотрит… Ну а уж в Москве, вы там сами разбирайтесь… — Командарм согласно кивнул, а Василий спокойно продолжал: — Только вот одолжение за одолжение. Вы ведь тут командовали?

— Да, — кивнул Илларион Павлович, не понимая, куда Василий клонит. — Я командовал этим вооруженным округом.

— Тогда наверняка в вашем хозяйстве был кто-то, кто знает, что тут и как. А то пока я сам свой груз искать буду… Да и с вашим «кадром» разобраться надо. Так вот, порекомендуйте специалиста, кто знает, что почем.

— Добре, — кивнул командарм. А потом, повернувшись, позвал: — Сергей Сергеевич.

Тут же на лестницу выскользнул низкорослый человечек в кожаном пиджаке, который явно был ему велик, и широких галифе. Маленькие круглые очечки хищно сверкали из-под низко надвинутой фуражки.

— Да, Илларион Павлович.

— Переходите под командование товарища…

— Кузьмина, — подсказал Василий.

— …Кузьмина, — повторил командарм, — поможете ему разобраться, что тут к чему, — а потом, повернувшись к Василию, объявил: — Вот товарищ Раткевич. Он у нас как раз всякими архивами занимался. Кроме того, он из местных, так что все легенды знает. Просветит…

В парадную дверь церкви постучали. Василий открыл засов. На пороге стояли Галкин и Белобородов.

— Вот, товарищ командарм, ваши телохранители, — кивнул в их сторону Василий. — Ну, а мы пойдем.

— А как же наш больной?

— Больной?

— Ну… нездоровый товарищ, — командарм явно не хотел говорить о мертвецах и называть вещи своими именами. Впрочем, это его право. У него и так проблем было выше крыши и добавлять еще одну — то бишь, прослыть сумасшедшим, — смысла никакого не имело. Ведь ни один энкаведешник не поверит в живых мертвецов, разве что работающий в Третьем отделе ГУГБ.

— Я чуть позже вернусь и за ним присмотрю, — сказал Василий. — Пусть пока лежит, отдыхает.

Командарм кивнул.

— Ну, всего.

Василий, не прощаясь, повернулся и направился на задний двор, где его ждали солдаты. Раткевич засеменил следом за ним. Однако не успели они пересечь церковь, как вся она содрогнулась, словно от страшного удара. Василий едва устоял на ногах. На мгновение ему показалось, что купол рухнет. Церковь устояла, только вот стало много светлее. Резко обернувшись, Василий так и застыл с открытым ртом. Части стены больше не было, не было ни комнат, где отсиживался командарм, ни маленького зала с двумя лестницами, зато в стене большого зала зияла здоровенная дыра, за которой дымилась огромная куча битого кирпича. Как говорится, прямое попадание. Где-то неподалеку еще пару раз рвануло.

— Живой? — поинтересовался оперуполномоченный, помогая Раткевичу подняться с пола.

— Да, вроде, не задело, — пробормотал тот, и только сейчас Василий понял, что этот человечек много старше, чем показалось ему в первый момент. Сергею Сергеевичу было, наверное, лет шестьдесят, не меньше. Приподнявшись, Раткевич оглянулся, увидел дыру, замер, а потом, вытянув палец в сторону груды обломков, дрожащим голосом поинтересовался: — А где?..

— Нет человека — нет проблем, — цинично заметил Василий.

— Но Илларион Павлович…

— Может, оно и к лучшему, — пробормотал Василий. — Так, по крайней мере, его во враги народа не запишут… Пойдемте, нам нельзя терять ни секунды, скоро тут будут немцы.

Конечно, быть может, стоило броситься назад, попытаться разобрать камни в поисках уцелевших. Правда, Василий глубоко сомневался, что кто-то там смог уцелеть. Разве что живой мертвец. К тому же и в самом деле стоило поторопиться.

Он уже собирался хорошенько тряхнуть товарища Раткевича и продолжить свой путь, как из темноты зала ему навстречу выскочил Вельтман. Мальчишка аж трясся от страха — зуб на зуб не попадал. Следом за ним появилось еще трое бойцов.

— Там стреляют…

Церковь вновь тряхнуло.

— И что?

— Одного из наших убило. Бьют они по переправе… Там вообще… — Мойша не договорил. Вместо этого громко всхлипнул, вытирая кулаком сопли и слезы.

— Подотрись, а то не красный боец, а сопля бродячая, — Василий повернулся к энкаведешникам. — Кто старший?

— Я, — выступил вперед один здоровяк. — Сержант Слушко.

— Вот что, сержант… — но договорить Василий не успел. Тряхнуло так, что с потолка посыпались камни.

«Глядишь, тут все обвалится, — подумал Василий. — А пока нужно отсюда выбираться. Раз немцы палят, то вряд ли в ближайший час в город войдут. Ну не станут же они по своим лупить, а раз так, то надо конца этого обстрела дождаться, архив запалить и ноги делать». О том, чтобы что-то вывезти из города, речи уже и не было.

— Тут есть где пальбу эту переждать? — обратился Василий к Раткевичу.

Но тот только потряс головой, словно не понимал, о чем идет речь.

— Я говорю, подвал здесь есть какой-нибудь?

— А как же, — сразу встрепенулся Сергей Сергеевич. — Вон там, — и он показал в дальний угол зала, туда, где валялся живой мертвец, пристреленный Василием.

— Хорошо. Пошли быстро, — кивнул оперуполномоченный. — Отсидимся, пока эта канонада не закончится.

И решительным шагом он направился в указанную сторону. Переступив через мертвое тело, он подошел к разломанной решетке, которая раньше преграждала путь в темную глубину. Сам проход был не таким уж широким, но в нем вполне могли разойтись двое. Вот только решетка Василию не понравилась, точнее, решетка была что надо — массивные, свареные между собой прутья, и замок большой, амбарный. А не понравилось то, что средние прутья были выгнуты наружу и раздвинуты. Это ж какую силищу надо иметь, чтобы такое сотворить?..

— Тю… а это кто? — остановился у трупа сержант.

— Сержант Слушко, сюда быстро! — приказал Василий. — Трупы будем исследовать, когда обстрел закончится. — А потом он еще раз взглянул в темный зев хода по ту сторону прутьев и повернулся к Раткевичу, который следовал за ним, словно собачка на поводке. — Посветить чем есть?

— Там несколько ламп и факелы, справа в нише.

Василий потянулся во тьму. В самом деле, справа от входа в стене была ниша, в которой лежало несколько заготовленных факелов и стояли две керосиновые лампы.

— Отлично… Давайте туда быстро.

Солдаты один за другим пролезли через дыру в решетке. Василий был последним. Он едва успел нырнуть в узкий подземный проход, когда на то место, где он только что стоял, с потолка рухнул огромный камень. «А ведь прибил бы», — пронеслось в голове Василия. Но сейчас не время было задумываться о превратностях судьбы.

Когда Василий проскользнул в подземный коридор, Слушко, шедший впереди всех, уже зажег одну из ламп.

— Тут ход вниз, лестница какая-то…

— Ты не болтай, а ногами шевели, — прикрикнул на него Василий, едва устояв на ногах после нового взрыва. Нашарив в нише одну из ламп, он спросил у Сергея Сергеевича:

— Спички есть?

Тот протянул коробок. Василий попытался зажечь спичку, но удалось ему это только с третьей попытки. От взрывов казалось, что каменная кладка вокруг ходит ходуном.

— Эко кучно лупят, — заметил один из энкаведешников. — Суки фашистские.

— Пошли, пошли, — подтолкнул его в спину Василий. — Нечего тут толпиться.

— А как завалит выход… — начал было другой.

— Не каркай…

— Разговорчики!

— Осторожно, товарищ командир, тут ступеньки…

Небольшая лестница… а потом потолок словно бы обрушился на Василия.

Глава 2 Из воспоминаний Григория Арсеньевича Фредерикса (Начало)

Но туманы уже по росе плелись,

Град прошел по полям и мечтам, —

Для того, чтобы тучи рассеялись

Парень нужен был именно там.

В. Высоцкий. «Бросьте скуку, как корку арбузную…»

(Данная рукопись, которую можно было бы озаглавить как «Мемуары барона Фредерикса», была обнаружена экспедицией 2155 года в руинах древнего города на обратной стороне Луны. Сочинение само по себе очень объемно, поэтому в данной книге мы приводим лишь фрагменты рукописи, касающиеся событий 1941–1942 годов.)

В то время у меня было множество поводов для беспокойства.

Во-первых, Катерина. Отношения с ней у меня по-прежнему напряженные, за время нашего путешествия, а путь из южной части Тихого океана до Марселя, а потом до Берлина занял почти три месяца, она так и не простила мне хладнокровное убийство Кима и двух других полярников. Я уже несколько раз пытался объяснить ей причины своего поступка. Нет, я не собирался переходить на сторону противника, но, отлично понимая, что бежать необходимо, я позволил себе решить судьбу своих спутников, пусть данное решение и легло тяжкой ношей на мои плечи, испортив отношения с единственным человеком, на которого я мог положиться в данной ситуации, — с Катериной. Однако постараюсь изложить свои соображения относительно этого убийства. Итак, предположим, что я оставил бы их в живых, и они попали бы в застенки немецкой машины. Идейные, они никогда не перешли бы на сторону противника, к тому же под пытками могли рассказать лишнее. Господин Вилигут и так видел лодку слуг Ктулху. Он знал, откуда мы бежали, и если я был уверен, что фашисты не тронут и волоска на моей голове, а тем более станут всячески оберегать Катерину, то судьбы полярников были под вопросом. Любой из них мог начать говорить, выдав врагам нашей страны лишнюю информацию. А если бы я бежал без них, то они бы, без сомнения, погибли. И то, что, бежав, мы с Катериной выполняли волю Великого Ктулху, ничуть не сказалось бы на поведении его слуг. В свое время нам ясно было дано понять, что в случае неповиновения или попытки побега смерть остальных — по сути своей, заложников — будет ужасна. А пребывание в Р'льехе лишь убедило меня в этом. Выходит, что я как гуманист спас людей от ужасной смерти. Хотя имел ли я моральное право так поступать? Быть может, стоило предоставить решать Судьбе… Но и в том, и в другом случае я оказывался в проигрыше.

И еще… Обходительность и вежливость немцев покорила Катерину. Это просто ужасно. За их масками она не видит истинного лица нацизма. Особенно опасен в этом плане даже не Вилигут, а его ученик Эрнст Рюдигер. Если честно, то я и сам не встречал более обходительного и галантного кавалера. К тому же Катерина отлично помнит все те зверства, через которые ей пришлось пройти в застенках НКВД. Ведь я вытащил ее из расстрельной камеры, а это само по себе говорит о многом. И все же надеюсь, что у нее хватит благоразумия.

(Часть текста в рукописи зачеркнута.)

Во-вторых, представить не могу, как выпутаться из создавшегося положения. Мне ведь нужно быть в России, а не в Германии. Но каким образом это осуществить, понятия не имею. Тем более, что при побеге выбора у меня не было. Или немцы, или…

(Часть текста в рукописи зачеркнута.)

Впрочем, должен сознаться, что мне у фашистов понравилось. В отличие от моих соотечественников, немецкий народ помнит и чтит свои корни. Повсюду чистота, порядок, и хотя в прошлом я не раз слышал о противостоянии различных ведомств Рейха, ничего подобного в реальности я не заметил. Хотя, быть может, мое знакомство с военной машиной Германии слишком поверхностно. Быть может, если копнуть поглубже, то обнаружится та самая гниль, о которой ныне с пеной у рта кричат советские пропагандисты. В те же дни у меня не было никаких причин подозревать что-либо подобное.

И третья причина для беспокойства — Василий. У меня не было с ним связи, и я очень переживал за судьбу этого молодого человека. Война полна всяческих превратностей и случайностей. А то, что его начальник Шлиман в случае чего будет спасать лишь собственную шкуру, не оставляет никаких сомнений. К тому же Красная Армия, неся страшные потери, отступала, а точнее, бежала под ударами стального немецкого кулака, и погибнуть в этом водовороте ничего не стоило.

Тем не менее, мне ничего не оставалось, как молча сносить укоризненные взгляды Катерины и вести задушевные беседы с Карлом Вилигутом. Кстати, оказалось, что он большой знаток истории, причем истинной Истории. Мы много говорили с ним о Гоцларе, и он ни разу не упомянул о гауптштурмфюрере Хеке. Карл считал себя наследником древней линии арийских королей. Он даже показывал мне свой герб и фамильную печать. Должен сказать, что тут у меня возникли сомнения: в свое время, получив дар ощущать присутствие магических сил, я без сомнения мог сказать, что Вилигут отчасти прав. И в гербе его рода, и в рисунке печати имелся некий неуловимый мистический элемент. В наши времена не умеют чертить подобных узоров, не могут вплести нить колдовства в полотно повседневной реальности.

Еще Вилигут утверждал, что его корона хранится в Гоцларе, а меч — под могильным камнем в Стейнамаре. Насчет меча не знаю, а местоположение короны еще тогда вызвало у меня большие сомнения. Если это и в самом деле так, то Ми-го, ныне правящие в древнем городе, наверняка завладели ею. И потребуется большая армия, чтобы захватить город. Опираясь на видения своей родовой памяти, Вилигут описывал религиозные практики, военную организацию и законы древних германцев в терминах, очень близких ранним откровениям Гвидо фон Листа.^[1] Кроме того, Вилигут утверждал, что Библия изначально была написана арийцами. Он проводил параллели между нею и ирминистской религией, где во главе пантеона стоял бог Крист, отличавшейся от культа Вотана и во многом противоположной ему. По его словам, иудеи всего лишь заимствовали Христа у арийцев и, толкуя по-своему священные события, превратили его в Спасителя. Тут я был с ним совершенно не согласен. Порой мы долго и горячо спорили, но Вилигут всякий раз побеждал, поскольку я не мог привести наиболее значимые, известные мне факты. Хотя ныне мне кажется, что этот прохиндей подозревал, что мне известно много больше того, о чем я смел говорить, а посему, вызывая меня на откровенный разговор под бутылочку шнапса, надеялся узнать много больше, чем я хотел рассказать. И порой это ему почти удавалось. Помню, как-то я случайно оговорился, что знаю об участии гауптштурмфюрера Хека в поисках Гоцлара, а потом мне стоило больших усилий сменить тему разговора.

Особую же роль в истории далекого прошлого Вилигут приписывал своим предкам. Вилигуты, а точнее, Вилиготис, по словам Карла, вели свой род от союза богов воздуха, то есть детей Йог-Сотота и Ньярлатотепа, и богов воды — Дагона и иже с ними. Тут было одно спорное место, где я едва не прижал старого хитреца. Скрывать то, что я знаком с мифами Ктулху и даже читал «Некрономикон», никакого смысла не было, поэтому я, ничуть не сомневаясь, поинтересовался, как можно себе представить совокупление Ньярлатотепа и человека, ведь, согласно большинству древних книг, он — бесформенное воплощение Хаоса, нечто бурлящее, постоянно меняющееся. Однако Вилигут ничуть не удивился моему вопросу. В ответ он достал один свиток (насколько я мог судить, это были древнеегипетские иероглифы) и прочитал мне историю о явлении Ньярлатотепа народу в Древнем Египте. Тогда этот бог в образе человека прекрасной внешности — «истинного фараона» — пришел к людям из пустыни (и феллахи пали ниц, завидев его) и предвещал десять казней египетских. Что же до его потомства, то, согласно изысканиям немецких историков, еще в древние времена боги пытались создать следующую ступень цивилизации — сверхчеловека. Именно такими должны были стать потомки богов, но то ли что-то пошло не так, то ли продукт получился не той чистоты… В общем, опыт не удался. Тем не менее, согласно расовой теории, именно арийцы стояли на ступени цивилизации чуть выше остального человечества. Кроме того, Вилигут был совершенно уверен в том, что, доведись ему повторить данный эксперимент, он при помощи современной науки, безусловно, добился бы положительного результата. Тогда я еще не подозревал, насколько далеко распространяются его замыслы… Но вернемся к предкам Вилигута. Когда Карл Великий преследовал язычников по всей Германии, предкам Вилигута удалось бежать на острова Рагос, а оттуда в Центральную Россию. Конечной целью их бегства было возвращение в Гоцлар, но слишком велики были расстояния и слишком много земель враждебных племен и народов отделяло их от колыбели. Я несколько раз пытался выяснить, как же получилось так, что династия, зародившаяся в Гоцларе, оказалась в Европе, но Карл всякий раз уходил от ответа на данный вопрос, пропуская несколько тысячелетий истории. Судя по его намекам и интонациям, я предположил, что он знает ответ на этот вопрос, но по той или иной причине не хочет рассказывать. Так вот, оказавшись в Центральной России, Вилигуты основали город Вильму, который довольно долго существовал как столица империи готов, чье мирное существование постоянно нарушалось вторжениями русских и христиан. А в начале XIII века его семья, скрываясь от католичества, была вынуждена бежать в Венгрию…

В целом, беседы с Вилигутом напоминали мне сложные шахматные партии, где порой ставкой в игре могла оказаться жизнь. В то время мне так казалось, ведь я не знал ни о личном приказе Гиммлера, ни о той роли, что приготовили для меня нацисты. Единственным моим желанием в то время было как можно скорее попасть в Германию, а оттуда в Россию. Но не стану забегать вперед.

(Несколько страниц в рукописи отсутствует).

В Берлин мы прибыли на поезде поздним вечером. Я давно уже хотел побывать в этом городе и сравнить достижения фашистского монументализма со сталинским стилем. Однако города я так и не увидел. Мы прибыли на Центральный вокзал, где нас посадили в машину, и мы помчались в Вевельсбург — истинный оплот нацистской идеологии. Раньше этот замок предназначался для обучения офицеров вермахта, но уже несколько лет как утратил эту роль, превратившись в своего рода оккультный храм, где не только жили мистики и идеологи нацизма, но и располагался мавзолей, который называли Страной мертвых. Там, в специальных урнах, хранился прах высших офицеров СС и горел вечный огонь. История же самого замка довольно занятна. Существовала древняя легенда о том, что одному из пастухов Вестфалии явилось видение «битвы у березы», в котором огромная армия с Востока была окончательно разбита Западом. Быть может, именно поэтому замок сверху напоминал наконечник стрелы, угрожающе нацеленный на Запад. Вилигут сам в свое время раструбил об этой легенде на весь мир, добавив, что Вевельсбург станет истинным бастионом, о который разобьется «нашествие новых гуннов».

Однако сам замок, несмотря ни на что, мне понравился. Большие светлые помещения, чистота, никаких следов запустения и «ветхости», какие обычно встречаются в европейских дворцах и замках. В Вевельсбурге все сверкало, словно замок был построен только вчера. И лишь одно угнетало меня: я был слишком далеко от многострадальной России. Ежедневные передачи новостей с фронта говорили о новых победах фашистской армии, и, даже сделав поправку на размах гитлеровской пропаганды, я отлично понимал, что дела на фронтах достаточно плохи. Но не в этом было дело, а в том, что во время войны на поверхность всплывает слишком много грязного и низменного, внезапно появляются те, которым не место на Земле, а следовательно… Нет, в те дни я мечтал только об одном: как можно быстрее добраться до России.

Однако Судьба уготовила мне совершенно иную роль.

На следующий же день после прибытия в Вевельсбург я был приглашен на аудиенцию к самому Генриху Гиммлеру — рейхсляйтеру НСДАП и рейхсфюреру СС. Кроме того, на этой встрече присутствовал Рейнхард Гейдрих. Еще за завтраком Вилигут сообщил, что со мной хотят побеседовать, и, когда я спросил, кто именно, он лишь развел руками. В какой-то момент я даже решил, что мне предстоит аудиенция у самого Гитлера, но вышло все не так.

Часов в одиннадцать за мной зашел офицер СС и проводил в огромный дубовый кабинет, отделанный темно-красным бархатом. Во главе длинного стола сидел сам Гиммлер, а слева от него — Гейдрих. Они беседовали о кадровых перестановках в высшем командовании СД. Но когда я вошел, Гиммлер встал, обошел стол и, подойдя, пожал мне руку. В этот момент он сильно напомнил мне своего предка Генриха Птицелова, только без бороды.

— Рад приветствовать вас, барон, на родной земле.

Я кивнул, натянуто изобразив улыбку. Я никогда не чувствовал себя немцем и не испытывал никаких симпатий к фашистам. Тем не менее я вынужден был воспользоваться их помощью во время бегства из подводного города и теперь, соответственно, находился полностью в их власти.

— Проходите, барон, присаживайтесь.

Я сел за стол напротив Гейдриха, а Гиммлер тем временем послал офицера, который привел меня, за Вилигутом.

— Пока Карл задерживается, — вновь обратился ко мне рейхсфюрер СС, — я хочу поинтересоваться: как вы добрались? Как вам новая Германия? Как Берлин?

— К сожалению, не могу ничего сказать, только отметить чистоту Центрального берлинского вокзала, — ответил я. — Сами понимаете, мое путешествие не подразумевало обзорных экскурсий, хотя я с удовольствием побродил бы по старым кварталам Вены и Бонна. Кроме того, я слышал много лестных отзывов о Дрезденской галерее. Знаете ли, мне редко выпадают минуты отдыха, когда есть время соприкоснуться с прекрасным…

— Ну, во время подводного заключения вы, наверное, страдали от скуки. Впрочем, об этом вы потом побеседуете с Гейдрихом. Видите ли, нам интересно все, что вы увидели за время вынужденного заточения. Хотелось бы вам этого или нет, но как только коммунисты на Востоке сложат оружие, мы вплотную возьмемся за Ктулху. Секреты Древних по праву принадлежат Третьему Рейху… Впрочем, это тоже тема для отдельного разговора… Сейчас же нас интересует совсем иное. Думаю, вы знакомы с расовой теорией Ганса Гюнтера?

— Да, — согласился я. — Но только в общих чертах. К сожалению…

Но Гиммлер перебил, не дав мне договорить:

— Выделив основные типы людей по отличительным антропологическим признакам, мы руководствовались черепным указателем, пропорциями тела, лица, пигментацией кожи, цветом волос. Мы описали определенные психические и умственные качества каждого типа, выделив нордический тип европеоидной расы как наиболее рассудительный, справедливый, расчетливый, предусмотрительный и наиболее умственно одаренный. Однако, чтобы выделить этот тип, природе потребовались многие тысячи лет. Дальше так продолжаться не может. Сколько еще тысяч лет понадобится на то, чтобы появились на свет истинные арийцы — сверхлюди, которым будет принадлежать будущее нашей планеты? Но у нас нет времени ждать. Германия задыхается в кольце врагов, окруженная евреями, коммунистами и отрыжкой мирового империализма. Мы же имеем намерение теургически воссоздать новую расу полубогов на основе «расово-чистых» арийцев, применяя положительную евгенику, то есть отбирая лучших и уничтожая врагов нашей нации. Однако, даже несмотря на все наши усилия, по самым оптимистичным прогнозам на это могут уйти столетия. И вы, барон, должны отлично понимать, что у нас нет на это времени…

Вошел Вилигут и, произнеся традиционное: «Хайль Гитлер!», уселся напротив меня рядом с Гейдрихом.

— Сама же теургия подразумевает магическое «искусство» достижения богоподобного состояния, совершаемое посредством эвокации одного или нескольких богов, с целью воссоединения с божественным, достижения гнозиса и возвышения теурга, — продолжал рейхсфюрер. — Мистики Аненербе… Надеюсь, вам известно о существовании этой организации?

Я кивнул.

— Так вот, мистики Аненербе не раз предпринимали подобные попытки. Но… их попытки пока не увенчались успехом. Теперь же, при обилии человеческого материала с Востока, успех гарантирован. Однако нам при проведении подобных экспериментов хотелось бы использовать и ваш опыт, дорогой барон.

— Что ж… — протянул я, понимая, какого ответа от меня ждут. Собственно, от моего ответа зависела наша дальнейшая судьба — и моя, и Катерины. — Что ж, я согласен.

— Не сомневался… не сомневался… — протянул Гиммлер. — Кроме того, вы должны понимать, что данный опыт носит и стратегический характер.

— Стратегический?

— Естественно, ведь сверхчеловек, это в том числе и сверхсолдат. А ввиду того, что Германия в настоящее время ведет войну, сверхсолдат для Рейха имеет первостатейную важность.

— И?

— Мы планируем организовать на севере захваченных нами территорий, где-нибудь на границе СССР и Польши, особый лагерь для недолюдей — «Логово дождевого червя-2», где должен быть создан супервоин, непобедимый истинный ариец. Руководство этими исследованиями мы собираемся поручить Августу Хирту. В данный момент штурмбанфюрер является главой анатомического института СС в Страсбурге. Он уже получил определенные положительные результаты в Нацвейлере-Штрутгофе, но сами понимаете, во Франции у нас связаны руки.

— Да, конечно, — мне вновь не оставалось ничего другого, как соглашаться. — Но я совершенно не понимаю, какую роль я должен сыграть в данных событиях.

— Всему свое время, дорогой барон… всему свое время. Я думаю, за время нынешней беседы вы и так узнали слишком много. Пока же, я думаю, вам и вашей спутнице необходимо будет отправиться ближе к месту действия.

— Вы хотите отправить нас в Россию?

В тот миг я всеми силами пытался скрыть чувство радости, охватившее меня.

— Да, вас и вашу спутницу, — подтвердил рейхсфюрер. — Именно на нее я возлагаю особые надежды. В ней есть часть божественной крови…

Сердце мое сжалось.

— Так вы собираетесь использовать Катерину Ганскую как подопытное животное?

— Ну, о том, как лучше ее использовать, пусть думает штурмбанфюрер Хирт. Станет ли она донором крови для истинных арийцев, с тем чтобы в тела потенциальных испытуемых поместить частицу божественной крови, или он проэкспериментирует на ней… Он — ответственный за операцию, и выбор остается за ним. Вы же, как я полагаю, должны будете проследить за мистической составляющей эксперимента…

Мы беседовали еще долго, рейхсфюрер еще что-то говорил, я поддакивал, но мысли мои были далеко. Я думал о Катерине и о ее мистической связи с подводным народом. При этом меня мучило два вопроса. Во время подводного плена мы стали добрыми друзьями, и я, как человек, довольнонеплохо знавший девушку, был уверен, что в ее жилах нет ни капли того, что господин Гиммлер называл «божественной кровью». Однако некая связь между нею и Ктулху существовала, но ни сама Катерина, ни я до сих пор не смогли разгадать истинной природы этой связи. Однако я сильно сомневался, что опыты в духе Аненербе дадут положительный результат. И еще я недоумевал. Если Ктулху явно покровительствовал Катерине, тогда почему он позволил нам бежать, попасть в руки СС. Или же я неправильно распознал намерения Великого Спящего. Быть может, он симпатизировал нацистам, а все, что произошло в подземном городе в Антарктиде, — инициатива слуг Ктулху, которые действовали в собственных интересах. Но как Спящий мог такое позволить? В тот день вопросов у меня было много больше, чем ответов, и единственным правильным решением было бы, сославшись на усталость, принять снотворное, а во сне попытаться связаться с Великим Спящим, надеясь, что он хоть немного прояснит ситуацию, но Судьба распорядилась иначе.

Вместо этого мне пришлось заняться всякими суетными делами, так как вечером того же дня состоялась торжественная церемония принятия меня в партию НСДАП и присвоения мне звания унтерштурмфюрера СС, что соответствовало российскому лейтенанту и считалось младшим офицерским званием. В итоге общение с портными, которые должны были подогнать под мою фигуру военную форму, и парикмахерами заняло почти все мое свободное время. Однако мне все же удалось выкроить полчаса, чтобы прогуляться с Катериной по Черному лесу. Мне нужно было поговорить с ней, причем я не хотел, чтобы наш разговор кто-либо слышал. Пока фашисты относились ко мне очень доброжелательно, и это меня устраивало. Изменись их отношение, и наше (мое и Катерины) положение могло перемениться к худшему.

Кстати, Черный лес удивил меня. Судя по названию, я ожидал попасть в настоящий лес, а вместо этого оказался, скорее, в парке, чем в лесу: ухоженные дорожки, скамейки, пусть и некрашеные. Гуляя по «лесу», мы несколько раз натолкнулись на беседки, возле одной из которых была даже устроена кухня. Нет, в моем понимании лес нечто иное, дикое, дремучее. А в этом лесу мне казалось, что из-за каждого ствола за мной следит шпик-агент. Правда, я несколько раз творил заклятия, и никакой слежки за мной определенно не было.

Когда же мы с Катериной отошли от замка на достаточное расстояние для того, чтобы даже сверхчувствительный микрофон не смог поймать наши голоса, я шепотом объявил:

— Катерина, вы в опасности. Скоро мы отправимся на Восток, и как только окажемся на оккупированной части России, вам нужно бежать.

— Удивлена, что именно вы предлагаете мне это. Вы, тот, кто предал…

— Ни слова больше. Я не собираюсь в очередной раз оправдываться перед вами, Катерина… Я собирался поговорить совсем о другом… Скоро мы уедем отсюда. Нас повезут в оккупированную Россию. И в конечной точке нашего путешествия… В общем, вам грозит опасность, и я хочу, чтобы вы бежали, как только представится такая возможность.

— Тогда надо бежать сейчас. Я проберусь во Францию…

— Если вы попробуете это сделать сейчас, вас непременно поймают. Вы же знаете, Франция оккупирована. Нет, бежать вы сможете только с территории России.

— Но…

— Вас тут же сразу вычислят, приставят охрану, и второй раз бежать будет много сложнее. Да и как вы сделаете это, не зная языка…

— Но я сносно говорю по-французски…

— Сможете ли вы сойти за француженку? Сомневаюсь. К тому же, вам понадобятся документы и все такое… А в России сейчас бардак. Там вы с легкостью выдадите себя за беженку.

— И куда же мне бежать?

— Я думаю, куда-нибудь на юг. Крым, Одесса… хотя лучше отправиться подальше, попытаться проскочить линию фронта, затеряться среди беженцев. Сибирь велика. А еще есть и Дальний Восток.

— Но там же дикари и лагеря.

— Лучше быть среди дикарей, чем стать подопытным кроликом нацистов. А может, вам повезет, и вам удастся перебраться в Китай. Манчжурия — далеко не самое худшее место для белого человека. Когда-то в юности я бывал в тех краях…

— Предположим… — после некоторых размышлений согласилась Катерина. — И все же вы должны объяснить, что за опасность мне угрожает.

— Случилось то, чего я больше всего боялся, из-за чего вынужден был убить наших товарищей по несчастью… — и дальше я вкратце пересказал Катерине свой разговор с рейхсфюрером СС. Я не стал пугать ее ужасами нацистских лагерей, которые отчасти напоминали сталинский ГУЛАГ, с той лишь разницей, что немцы не уничтожали свой народ и при массовом уничтожении людей использовали гуманные способы, такие, как газовые камеры, а не мучили людей голодом и пытками, не скармливали «белой воши», как это делали коммунисты. К тому же, нацисты не прикрывали свою деятельность красивыми лозунгами, действовали честнее и откровеннее. Но это лирика. Как бы то ни было, они оккупировали мою Родину, не СССР, а великую Российскую империю, а следовательно, они — враги. Впрочем, точно так же, как коммунисты — безграмотные лжецы, утратившие основы духовности.

Тогда же в Черном лесу я вынужден был уговаривать Катерину бежать к нашим… Хотя и такое решение проблемы мне не особо нравилось. Да, я избавился от полярников, но что скажет начальник Третьего отдела ГУГБ товарищ Шлиман, если вдруг из ниоткуда появится Катерина, погибшая во время землетрясения в Антарктиде? Как это может отразиться на судьбе Василия Кузьмина? Единственная надежда была на Ктулху. Конечно, по большому счету Великому Спящему никакого дела не было до творений Старцев, вышедших из-под контроля и заполонивших всю планету, — то есть к людям, и все же Василий был его любимой игрушкой…

В итоге Катерину я уговорил. Несмотря на то, что она до сих пор считала меня хладнокровным убийцей и негодяем, она согласилась во всем слушаться меня, а это было главное. Теперь самое важное было не упустить нужный момент, а пока можно расслабиться…

* * *

Церемония моего посвящения проходила в усыпальнице. Гранитные стены, строгая атмосфера… Пол со стилизованной свастикой. Торжественная музыка. Высшие чины СС в парадных мундирах застыли, словно восковые фигуры. Под бравурный марш в зал вошел Вилигут с жезлом из слоновой кости, увенчанным голубой лентой, на которой красовались руны. Вознеся жезл к потолку зала, он произнес десять заповедей, переделанных на свой манер. После чего рейхсфюрер наградил меня кольцом с изображением черепа и рунами, подтверждавшими величие и незыблемость ордена.

А потом рейхсфюрер СС произнес торжественную речь:

— Лишь один принцип должен, безусловно, существовать для члена СС: честными, порядочными, верными мы должны быть по отношению к представителям нашей расы и ни к кому другому… Меня ни в малейшей степени не интересует судьба русского или чеха. Мы возьмем от других наций ту кровь нашего типа, которую они смогут нам дать… Мы никогда не будем жестокими и бесчеловечными, поскольку в этом нет необходимости. Мы, немцы, являемся единственными на свете людьми, которые прилично относятся к животным, поэтому мы будем прилично относиться к этим людям — животным, но мы совершим преступление против своей собственной расы, если будем о них заботиться и прививать им идеалы с тем, чтобы нашим сыновьям и внукам было еще труднее с ними справиться.

Когда ко мне придет кто-нибудь из вас и скажет: «Я не могу рыть противотанковый ров силами детей или женщин. Это — бесчеловечно, они от этого умирают», — я вынужден буду ответить: «Ты являешься убийцей по отношению к своей собственной расе, так как если противотанковый ров не будет вырыт, погибнут немецкие солдаты, а они — сыновья немецких матерей. Они — наша кровь»… Это как раз то, что я хотел внушить СС и, как я полагаю, внушил в качестве одного из самых священных законов будущего: предметом нашей заботы и наших обязанностей является наш народ и наша раса, о них мы должны заботиться и думать, во имя них мы должны работать и бороться и ни для чего другого…

Я хочу, чтобы СС именно с данной позиции относились к проблеме всех чужих, негерманских народов, и прежде всего русского народа. Все остальные соображения — мыльная пена, обман нашего собственного народа и препятствие к скорейшей победе в войне…

Он еще много чего наговорил, всякий раз делая ударение на слове «русский», наверное, для того, чтобы подчеркнуть, что отныне и навсегда я отрекаюсь от своей бывшей Родины, воссоединяясь со своим истинным народом. Однако меня от его речи просто тошнило. Нет, я тоже берег бы жизнь своих соотечественников, но… но не ценой жизни других невинных людей. Ведь, относясь к инородцам подобным образом, мы не возвышаем себя, мы лишь можем уподобиться трусам, заботящимся только о собственной шкуре. И еще… Если честно, позже я часто клял себя за трусость, потому что, уничтожь я тогда собрание СС во главе с Гиммлером, человечество смогло бы избежать многих бед. А так…

Быть может, я вновь провозглашу тривиальную доктрину, но мудрейший ученый самого аристократического происхождения для цивилизации ничуть не лучше грязной безграмотной нищенки. Каждый из них обладает огромным, неисчерпаемым внутренним миром, только профессор проецирует его на окружающую среду, а нищенка не может найти средств к самовыражению, не может представить на суд других людей своей внутренний мир во всем его многообразии и красоте… Но все это философия.

А там, в усыпальнице, я вынужден был, гордо задрав голову, слушать шовинистический бред человека, который посвятил свою жизнь уничтожению и порабощению других людей, и вынужден был хлопать ему и улыбаться, делая вид, что готов завтра же с утра пойти и убить с десяток маленьких Мойш и Авраамов.

Данное действо казалось мне, посвященному в тайны, о которых нацисты и не подозревали, смешным и очень показным, и тем не менее все присутствующие относились к происходящему очень серьезно.

Так что даже я чувствовал некий подъем, некую силу, переполнявшую меня. Это было сродни энтузиазму коммунистов, но не имело под собой ничего реального — церковная служба, лишенная мистической основы. А потом, уже в знаменитом круглом кабинете, расположенном прямо над усыпальницей, за круглым столом, мы занялись оформлением бумаг. Единственное, чего не учли фашисты, так это то, что подписывался я вензелем Хастура — об этом фокусе я прочитал в одной из книг в Р'льехе. Теперь достаточно было мне выдавить каплю крови и прочесть над ней определенное заклятие, любая начертанная мною фигура, в том числе и замысловатая роспись, исчезали. Зачем я это делал… не знаю, но, как говорится, «береженого Бог бережет».

* * *

Из Вевельсбургского замка мы выехали поздно ночью. Если честно, то я нахожу в этом особое извращение, способ отчасти унизить человека, лишив его нормального сна. А ведь с тем же успехом мы могли отправиться и рано утром. При этом мы были бы выспавшиеся, свежие и отдохнувшие. Однако у рейхсфюрера на это были свои причины. Человек, входящий в Аненербе, должен всегда чувствовать дискомфорт, понимая, что враг рядом и некогда почивать на лаврах прежних побед.

Тем не менее, оказавшись на заднем сиденье в мерно покачивающемся автомобиле, я, также, как Катерина, почти сразу уснул. В тот день я очень надеялся, что Великий Спящий свяжется со мной, подскажет, как быть, как вести себя в сложившейся ситуации, — ведь он как бог должен был знать заранее, что произойдет, и случившееся со мной так или иначе соответствовало его планам. Однако Ктулху забыл обо мне, и я, как всегда, мог рассчитывать только на себя. Несмотря на присвоенный мне чин СС, сопровождающий на переднем сиденье рядом с шофером выглядел скорее конвоиром, нежели телохранителем. К тому же он был вооружен. Нет, я, конечно, справился бы и с ним, и с водителем — немцы и не догадывались о том, на что я в самом деле был способен, но… Какой смысл был в побеге? Меня останавливали те же самые доводы, что я приводил днем Катерине. Пусть я избавлюсь от слежки, затеряюсь на просторах Рейха, а дальше-то что? Я окажусь в незнакомой мне стране, и пусть, в отличие от Катерины, я свободно говорю на немецком и на французском, но… Оккупированная территория, бдительный контроль над населением. Это вам не чекисты с Лубянки. Немцы — люди дотошные и обстоятельные. К тому же, попытавшись сбежать, я навсегда утратил бы то благосклонное отношение, которое неожиданно получил со стороны высших чинов СС. Там что я решил подождать, посмотреть, что будет. В конце концов, уничтожить все документы, связывающие меня с СС, и сменить новый черный мундир на штатское платье я всегда успею.

И еще за пару минут до отъезда я услышал, как один из офицеров СС сказал что-то другому, упомянув странное словосочетание «Операция „Изольда“». Странно, но почему-то это название встревожило меня. Находясь в Вевельсбурге, я слышал много разных кодовых названий, и ни одно из них не задевало меня. А здесь, словно кто-то прикоснулся к потаенной струне моей души. В первый момент я подумал, что виной всему женское имя Изольда. Я попытался вспомнить хотя бы одну знакомую Изольду но не смог. Нет, на моем жизненном пути никогда не попадались женщины с таким именем, так почему же упоминание об «Операции „Изольда“» так взволновало меня? Что за этим скрывалось? Минут пять поломав голову над этой загадкой, я отложил решение ее на потом. В конце концов, если это так важно, ответ найдется сам собою…

Проснулся я оттого, что машина остановилась. Мы находились во дворе какой-то гостиницы. Сопровождающий нас офицер — имени его я не помню, а звали его Шульц — предложил нам с Катериной выйти, размяться. Хозяин гостиницы предоставил нам номера на пару часов, и я смог спокойно принять душ. С удовольствием вытянувшись на жесткой кровати, я попытался связаться с Ктулху или одним из его высших прислужников; но все было бесполезно. Я спустился вниз. Там в большом гостиничном холле (или обеденном зале) уже был накрыт стол на четверых. Шульц и шофер уже начали завтракать, и я присоединился к ним. Скоро пришла и Катерина. Однако она мне не понравилась. Несмотря на роскошное платье, выглядела она усталой, измученной. Глядя на нее, я поинтересовался у сопровождающего, так ли необходима спешка? И он, к моему удивлению, подтвердил, что нам нужно как можно быстрее добраться до конечной цели нашего путешествия. Я поинтересовался, куда, собственно, мы направляемся. Из объяснений Вилигута я знал лишь то, что мы едем куда-то на оккупированную территорию, но куда именно? Где будет создан «Логово дождевого червя-2»?

— Вы все узнаете в свое время, — улыбнулся мне Шульц. — У меня приказ доставить вас в целости и сохранности. Когда вы поступите в распоряжение господина Хирта, то все узнаете. Пока же у меня распоряжение как можно незаметнее доставить вас к нему. Вот и все. Надеюсь, вы не в обиде и не станете задавать лишних вопросов, чтобы мне не пришлось отказывать вам в ответе.

Я кивнул.

Кстати сказать, это был мой первый немецкий завтрак. Боже мой, как все было непривычно и неудобно. Эти деревянные досочки. А эти тосты! Нет чтобы подать нормальную яичницу с беконом. В очередной раз я вспомнил старую истину: если хочешь понять людей, поживи с ними. Нет, в первый раз это было даже оригинально, но во второй, третий… А представьте, я бы и в самом деле перешел на сторону фашистов, переехал бы жить в какой-нибудь там Потсдам и питался бы так каждый день! Нет уж, увольте!

Перекусив, мы поехали дальше. В ближайшем городке в штаб-квартире СС мы сменили водителя, и наше путешествие продолжилось. Два раза в день мы останавливались: рано утром и вечером, когда Шульц позволял нам три часа отдыха.

И все же я тогда никак не мог понять смысла этого путешествия. Ну, положим, мы не сели в поезд из соображений конспирации. Но ведь к поезду всегда можно прицепить опломбированный вагон. Или, например, отправить нас самолетом. Это было бы еще проще. Но к чему этот безумный трехдневный автопробег? И только когда мы оказались на границе Германии и Польши, и я увидел первых польских беженцев, этапируемых на работы в Германию, я понял смысл речи Гиммлера и причину нашего долгого путешествия. Из окон поезда мы бы не увидели всей нищеты и убогости этих людей. Думаю, по мнению рейхсфюрера СС, это зрелище должно было вызвать у нас определенные чувства. Я же, наоборот, обозлился. Даже если на мгновение предположить, что расовая идея фашистов верна, то сколь жестоким нужно быть для ее воплощения в жизнь.

А тем временем вдоль дороги текли потоки людей, подгоняемые польскими полицаями, — люди в лохмотьях, на лицах которых написано отчаяние. Они слепо шли вперед, не зная, что ждет их завтра, прижимая к груди узлы с убогим скарбом. Жуткое зрелище…

И еще были колонны военнопленных. Русских! Раненные, покрытые пылью и грязью, вырвавшись из сталинских лагерей, шли они по дорогам Польши в фашистские концлагеря. Как порой иронична бывает жизнь.

С Катериной я все это время почти не разговаривал. Да и о чем нам было говорить? Девушка, как и я, видела толпы поляков и военнопленных, и иногда бросала косой взгляд на мою новенькую черную форму.

Порой я начинал жалеть, что забрал ее из Р'льеха, там бы ей было спокойнее. И хотя она всякий раз вздрагивала, когда видела кого-то из слуг Ктулху, в подводном городе она считалась почетной гостьей. А здесь? Пленницей СС? Новым экспериментальным материалом, который поможет ученым Аненербе окончательно и бесповоротно доказать превосходство арийской расы, возвеличив ее над всеми остальными народами?

Хотя если честно, то большую часть дороги я спал. Мой организм, словно предчувствуя, накапливал в себе силы, готовя меня к предстоящим испытаниям. И сны мои были глубокими, без сновидений. Постепенно веки мои смыкались, и я погружался в черное забвение. А может, это Ктулху жалел меня, стараясь оградить от жутких зрелищ разоренной Польши и Западной Украины, по которой год назад раскаленным утюгом прошлась Красная Армия, а теперь хозяйничали войска великого Рейха.

Только на границе я попросил Шульца остановиться. Сказал, что нужно выйти. Подойдя к обочине, я долго смотрел на вывороченный из земли пограничный столб с косой надписью «СССР». Грустное зрелище. Словно старый погибший друг. Никогда не думал, что обрадуюсь, увидев вновь эту дурацкую аббревиатуру.

* * *

Еще полдня мы ехали под грохот канонады, пристроившись в хвосте колонны бронетанковой техники. Несколько раз у нас проверяли документы. Точнее, проверяли их у Шульца. Проверка, скорее, походила на ритуал. Нас останавливал кто-то из низших чинов, подходил к водителю, который чуть приспускал стекло на дверце. Шульц протягивал какие-то документы. Проверяющий офицер бегло читал их, менялся в лице, вытягивался, возвращал документы, и мы ехали дальше. И так несколько раз. Интересно, что в самом деле было в документах этого Шульца? На мой взгляд, даже приказ самого фюрера не смог бы произвести столь ошеломляющего впечатления…

Неожиданно оставив колонну, мы свернули на проселочную дорогу, которая, как и большинство дорог в России, оставляла желать лучшего. Еще с час потрясшись по ухабам, мы выехали на ровную площадку чуть ниже вершины холма, господствующего над равниной. Отсюда открывался впечатляющий вид на три ближайших села и полуразрушенный городок, который сейчас утюжили немецкие танки. Судя по всему, советские войска не оказывали и вовсе никакого сопротивления, а немцы не спешили… Вдали дымилась взорванная переправа, возле которой лежали сотни тел. Вот она жизнь, странная, скоротечная и ничего не стоящая. Всю жизнь родители тебя холят, лелеют, а потом тебя, еще не совершившего ничего полезного и достойного, убивает случайная пуля или осколок снаряда. И выходит, что мать кормила, растила и обучала этого человечка только для того, чтобы он превратился в кусок пушечного мяса на безымянном мосту.

Чуть дальше, на краю городка, возвышалась то ли церковь, то ли небольшой монастырь, наполовину разрушенный артиллерией.

— Вон конечная цель вашего путешествия, — указал Шульц на монастырь. — Что ж, выйдем, пройдемся.

Мы выбрались из машины и, важно ступая, как и подобает офицерам СС, поднялись на самую вершину холма, где собралось с десяток офицеров, наблюдающих за баталией. Шульц, обменявшись приветствием с кем-то из военных, о чем-то говорил, расспрашивал и сам отвечал на вопросы, но я не следил за разговором. Все мое внимание было приковано к далекой церкви. Почему? Не знаю. Словно что-то внутри меня само подсказывало, что это и есть конечная цель нашего путешествия.

Я видел, как к воротам церкви подкатили бронемашина и три грузовика с брезентовым верхом, из которых, словно горошины из стручка, посыпались солдаты в длинных черных плащах с огромными металлическими бляхами на груди. Из легковой машины вышло несколько офицеров. Тем временем бронеавтомобиль занял удобную позицию, откуда простреливались все подходы к воротам.

Я наблюдал за происходящим и простоял бы так до вечера, следя за мельтешением черных фигур, если бы не Шульц. Он-то и вывел меня из состояния задумчивости.

— Герр Фредерикс, нам пора ехать. Монастырь уже захвачен, и чем быстрее…

— Так нам в этот монастырь? — задумчиво протянул я, указав рукой на церковь.

— Да. И стоит поторопиться, чтобы занять достойное жилище. В городе осталось не так уж много целых домов, а жить на стройке, сами понимаете, будет не так уж удобно. Пойдемте, пойдемте, а то нагрянут разные тыловые крысы, и потом койки свободной не найдем, а так застолбим место и для себя, и для профессора Хирта. Он тоже любит комфорт. А завтра с утра отправимся на осмотр вон того монастыря.

— А почему не сейчас? — живо поинтересовался я. — Хотелось бы…

Но Шульц не дал мне договорить.

— Что вы, что вы. Перед штурмом города возле монастыря было замечено скопление вражеских сил. Сейчас рота СС осмотрит территорию и установит оборонительный рубеж. Так что завтра там будет безопасно.

— А в городе разве не могут остаться красные?

— Что вы, что вы, — улыбнулся Шульц. — Я только что переговорил со Штенбергом, командующим всей этой операцией. Он заверил меня, что русские выбиты из Ельска, и сейчас в городе безопасно, точно так же, как и в любой части оккупированной нами России.

Я скривился. Словосочетание из последних трех слов мне определенно не понравилось, и кулаки зачесались врезать со всего маху по лоснящейся довольной морде Шульца. Но сейчас время для этого было не подходящее, однако мысленно я пообещал себе при случае не преминуть и вспомнить ему эту фразу.

Тогда же я последовал за ним к машине, где, оставленная под присмотром, дожидалась нас Катерина. Вот, что сейчас было самым главным: помочь ей бежать, пока эсэсовцы не окопались и не оборудовали лагерь.

А дальше посмотрим…

Глава 3 Церковные подвалы Ельск. Август 1941

Они стоят и недоумевают,

Назад спешат, боязни не тая:

Быть может, в доме чей-то дух витает!

А может, это просто слуховая

Галлюцинация?..

В. Высоцкий. «Песня-сказка о старом доме на Новом Арбате»

Василий, скривившись, потрогал здоровенную шишку на затылке и уставился на груду камней, перегородивших узкий туннель. В свете керосиновой лампы этот завал выглядел непреодолимой преградой. И где-то там, под завалом остался единственный человек, который знал об архиве.

Тяжело вздохнув, Василий повернулся к остальным. Если не считать нескольких синяков, остальные не пострадали.

— Похоже, нас замуровали… — протянул оперуполномоченный.

Дородный энкаведешник, замерев перед каменным завалом, сдвинул фуражку на лоб и почесал пятерней выбритый затылок.

— Влипли, хлопцы. Це запинка.

— Разгребем, — уверенно возразил Василий. — Тут метров пять будет, не более.

— А как? Там плиты.

— Тогда не разгребем, — пожал плечами Василий. — Ладно, пошли назад. Паниковать пока рано, к тому же наверняка из этого подвала есть и другой выход.

— Може, и есть… — протянул недовольный сержант Слушко. — Только где ж его сыскать?

— Вот мы сначала поищем, а после станем впадать в отчаяние, — продолжал Василий. — Подумаешь, пара камешков, зато сами живы остались.

— Чтобы с голоду и от жажды сдохнуть, — фыркнул сержант.

— Ты, мил человек, помолчи пока. Нечего панику создавать. Если бы мы наверху остались, то нас пришибло бы, без сомнения. А так в тепле и целые… — он еще что-то говорил, а сам думал, и чем больше он думал, тем меньше нравилась ему сложившаяся ситуация. — Ладно, пошли к остальным, — и, повернувшись, направился назад по узкому туннелю.

— Но… — попытался что-то возразить Слушко.

— Ящики с архивами через этот коридор не протащишь, — добавил Василий. Он и сам ухватился за эту мысль, как за соломинку. — А раз их куда-то сюда отгрузили, то наверняка должен быть другой выход. Нужно только поискать.

Поворот, и впереди засверкал огонек. Это была вторая лампа, возле которой сгрудились три красноармейца. А вокруг царила тьма кромешная, и невозможно было сказать, то ли они на краю огромного зала, то ли в маленькой комнатке.

— Ну, как там? — вскочил навстречу Василию тощий Мойша. В неровном свете лампы он казался еще более тощим, словно скелет ходячий, а его круглые очочки зловеще поблескивали.

— Засыпало, — вздохнул Василий. Не было никакого смысла скрывать правду. Да, они спаслись от обстрела, но оказались засыпанными в подвалах церкви. И в какой-то степени виноват в этом был именно он, ведь это он, когда начался обстрел, приказал лезть в подвал.

— И что станем делать… командир? — поинтересовался другой энкаведешник. Он сидел на полу и не спеша потягивал самокрутку. Вихрастый, кругломордый, он явно был чем-то недоволен. И эта пауза перед словом «командир». Таких, как этот парень, полным-полно было и в Третьем отделе, только Василий старался с ними не общаться. Вообще, он обычно действовал в одиночку, вот только в этот раз… Будь проклят этот архив! Лежал бы себе в подвале и благополучно долежал бы до того момента, когда Красная Армия, перестав отступать, выбила бы фашистов из Ельска. А вот теперь, мало того, что они замурованы, мало того, что погибли все те, кто знал о том, что они находятся в церкви, — искать их явно никто не будет, — так ведь все равно нужно искать этот проклятый архив, а потом придумать, как его изничтожить. Приказа ведь никто не отменял. Да еще нужно поспешать, чтобы успеть до того, как в Ельск нагрянут фашисты. Переходить через линию фронта в планы Василия не входило. В памяти еще живы были последствия его командировки в Антарктиду…

— Значит, так, — решительным голосом начал он, обведя взглядом свое маленькое войско. — Наша задача остается прежней. Нужно найти архив, уничтожить его. Кстати, если найдем архив, то непременно рядом будет другой выход из этого подвала.

— А чего тут искать? — удивился, вставая с земли, вихрастый Конев.

— Вот и я об этом, — согласился Василий. — Только сдается мне, что все же попотеть придется. Недаром же командование меня сюда прислало. Если бы все так просто было… — и он не стал договаривать фразу, просто махнув рукой. — Значит, так: лампы у нас две. Факелы не жжем. Бог его знает, сколько в этой дыре сидеть. Факелы нам еще пригодятся. Чтобы в темноте долго не блуждать сделаем так: вы двое, — он кивнул на Конева и все еще сидевшего на полу энкаведешника, — берете лампу и идете направо. Я со Слушко — налево. А ты, Михаил, посидишь тут, в темноте. Если что, кричи. Ты у нас как маяк будешь, — и он похлопал молодого красноармейца по плечу, а потом, выдержав достаточную паузу, прибавил: — Ну что, пошли? Раньше закончим, быстрее из этого подвала выберемся. Встречаемся тут через полчаса. А ты, Михаил, с этого места ни ногой, и если звать будем, отзывайся.

Потом, повернувшись и подняв лампу повыше над головой, он пошел прочь от туннеля вдоль стены, дав тем самым понять: разговор окончен. Переглянувшись с товарищами, Слушко только пожал плечами и поспешил за оперуполномоченным, словно боялся отстать.

— Товарищ командир… товарищ командир… а может, все же сначала попробовать выход откопать. Мы бы быстро…

Василий остановился и уставился на сержанта, который осекся на полуслове под суровым взглядом командира, несмотря на то, что был почти вдвое старше.

— А если там немцы будут? — разозлился Василий. — Здравствуйте, гости дорогие. Вот тут у нас подвальчик с секретным архивом, не хотите ли взглянуть?

— Так мы их… этого… — не слишком уверенно возразил сержант, хлопнув по прикладу своей трехлинейки.

— Ты их из этого, а они нас из огнеметов, как тараканов, выжгут. А потом полезут сюда посмотреть, что это мы тут в подвале делали, и архив непременно найдут…

Немцы — народ дотошный, — хотя, если честно, Василий сомневался, что немцы полезут в подвал. Засыплют вход бульдозером, заровняют и все. Только вот сержанту об этом знать не стоит: приказ — есть приказ.

А подвал был не так-то прост. Не подвал, а настоящие катакомбы. А может, виной всему темнота, но Василий со своим спутником то и дело поворачивал, натыкался на колонны, попадал в тупики. В какое-то мгновение Василию даже показалось, что они по мановению волшебной палочки неведомого чародея разом перенеслись в подледный лабиринт Антарктиды. Но нет. Тут стены были отделаны обычным красным кирпичом, и, несмотря на ощущение присутствия чего-то потустороннего и смертельно опасного, это был всего лишь обычный подвал.

Он думал так, пока неожиданно не споткнулся обо что-то. Опустив лампу, он увидел именно то, чего опасался больше всего, — труп. Протянув лампу своему спутнику, Василий достал «бульдог» и застыл, внимательно вслушиваясь в темноту. Но в подвале стояла зловещая тишина. Тогда он резким движением перевернул мертвеца на спину. В правой руке он сжимал снятый с предохранителя «бульдог», готовый в любой момент успокоить мертвеца, если тот еще не угомонился. Этот жмурик оказался и в самом деле мертв. Только вот лица у него не было. Вместо него — кровавое месиво. Первое впечатление — кожу содрали одним махом, проведя огромной когтистой лапой сверху вниз. И убит он был сутки назад, а то и больше, — в мертвой разодранной плоти ползали мелкие жучки и муравьи. Нет, тот солдат, которого Василий застрелил в церкви, такое сделать не мог. Он, скорее всего, был всего лишь производным. «Значит, где-то тут бродит чудовище, — мысли Василия проносились вихрем. — Чудненько, оказаться замурованным в темном подвале с зомби, а то и с кем похуже. Нет, этого быть не может… Решетка была выломана изнутри. Значит, тварь вырвалась. Вот только пожелала ли она потом вернуться в свою темницу?» К тому же неизвестно, что это за тварь. И почему, если один убитый ею превратился в зомби, то второй… второй — умер. Василий быстро осмотрел карманы погибшего. Ничего полезного. Платок. Деньги. Кисет с табаком. Все это он отдал Слушко. Спички Василий оставил себе. Горсть патронов пересыпал себе в карман.

Мертвец держал в руке наган. Василий попытался разжать пальцы, но те слишком крепко сжимали рукоять. Наконец, отказавшись от попытки разоружить мертвеца, Василий повернулся к своему спутнику. Лицо энкаведешника было белее белого, или всему виной был свет керосиновой лампы?

— Что скажешь? — поинтересовался Василий.

— Жуткая смерть. Кто его так?

— Если б я знал, — вздохнул оперуполномоченный. — Из ваших?

— Не-а, — покачал головой Слушко. — Мы же только сегодня утром подкатили. Судя по форме, наш, но как он сюда мог попасть, да к тому же, я всех наших в лицо… — тут он осекся.

— Значит, из людей командарма?

— Не-а, — вновь повторил сержант. Он не мог отвести взгляд от изуродованного лица мертвеца. Пауза затянулась. Василий молчал, ожидая от спутника вразумительного объяснения. — Только если тут архив был, то и охрана при нем должна находиться.

— И то верно.

Выходило так, что это был один из тех, кому поручили архив охранять. Одной загадкой меньше, и то легче. Но дальше — больше. «А ведь часового на спецобъекте никогда не оставляют в одиночестве. Значит, предстоит еще одна неприятная встреча с покойником — мертвым или не очень».

— Вот только удивительно, нигде поблизости нет ни лампы, не факела. Он что, пришел сюда в темноте?

— Сомнительно, — покачал головой Василий. — Но если факел забрал тот, кто его прикончил, нам крупно повезло.

— ?..

— Значит, убийце тоже нужен свет. Это вселяет надежду, что на нас из темноты никто не выпрыгнет. — Василий встал и направился вперед. Мертвый больше рассказать не мог, а торчать еще дольше возле него, означало подвергать дальнейшему испытанию психику Слушко. Люди плохо переносят вид мертвецов, к этому надо привыкнуть. А тем более мертвецов, смерть которых была ужасна.

Пара шагов, и Василий оказался у выломанной двери. Старинная, дубовая, обшитая стальными полосами, она висела наискось на одной петле.

— Кто-то тут постарался, — протянул Василий, высветив вторую петлю, которая была вцементирована в стену. Кто-то буквально разорвал железо, словно бумагу.

— Это ж какую силищу нужно иметь, — дрожа, пробормотал Слушко.

— Нечеловеческую, — фыркнул Василий, отодвинул в сторону дверь. За ней оказалась маленькая комната, совершенно пустая, если не считать цепей, вцементированных в одну из стен. Может, раньше тут и был прикованный узник, но сейчас цепи бесполезным грузом лежали на полу.

— Если тут кто и был, то его давно след простыл, — прокомментировал Василий. — Да, и никаких следов архива. Что ж, пора узнать, как там дела у наших. Может, им повезло больше.

Он повернулся во тьму и позвал:

— Михаил, ты где?

— Тут, — поступил ответ из темноты. — Я здесь! Все в порядке?

Василий, высоко подняв лампу, сделал несколько шагов и буквально натолкнулся на юношу, оставшегося у входа. Видно, в темноте они дали здоровый крюк.

— А остальные?

Мойша только пожал плечами.

— Еще не возвращались.

— Эй, ребята, вы где? — повернувшись в темноту, позвал Василий.

— Да здесь мы, здесь, — донеслось откуда-то из темноты, и через мгновение неподалеку вспыхнул огонек лампы, словно до этого его загораживала от Василия какая-то преграда — стена или колонна. Потом послышались шаги, и на свет вышли Конев и Арзубов, все в паутине и штукатурке.

— Что с вами такое? — поинтересовался Василий.

— Да лампа потухла, пока зажгли, перемазались… — потупив глаза, пробормотал Арзубов, словно мальчишка, разбивший мячом школьное окно. — А архив мы нашли… Там ящики, коробки. Только второго выхода там нет.

— Ну, это мы еще посмотрим, — хмыкнул Василий. Он-то отлично знал, что должен быть второй выход — большой, широкий, через который удобно грузить было, иначе бросили бы весь этот архив прямо в церкви или в одном из подсобных зданий монастыря, там, где его забрать удобнее.

— А как ваше «ничего»?

— Ничего интересного, — объявил Василий, и видя, что Слушко открыл было рот, чтобы что-то добавить или возразить, повторил уверенным голосом: — Ничего интересного, так что и рассказать нечего, — а потом прибавил: — Ладно, пошли, ведите.

— Попробуем, — промямлил Арзубов. — Только темно там сильно.

— Тут всюду темно…

— А я? — неожиданно, словно очнувшись поинтересовался Вельтман.

— И ты, Миша, с нами. Не оставлять же тебя тут одного.

Мойша радостно вскочил, поправил очки, всем своим видом выражая готовность.

Конев с Арзубовым развернулись и пошли назад, освещая себе дорогу лампой. Василий уже было направился за ними, но в последний момент замешкался.

— Да, Михаил, ты факелы прихвати, а то лампы не вечны, а керосина тут нет.

Однако в последнем Василий ошибался. Когда, чуть поплутав по подвалу, они наконец вышли к ящикам, то первое, что увидел Василий, были две армейские канистры, стоящие на полу прямо перед пирамидой архива.

— Что внутри? — поинтересовался оперуполномоченный. Энкаведешники только руками развели.

— А мы откуда знаем? Вы нам велели ящики искать. Мы их нашли, а про канистры разговора не было.

«Глубоко», — пронеслось в голове у Василия. Отличная выучка, ни шагу в сторону, и следовать точно по команде.

— А если бы я приказал вам голой ж… сесть на доску с гвоздями, сели бы? — поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, шагнул вперед к канистрам. Судя по весу, они были полными, а судя по запаху — бензин, чистый бензин. Выходит, кто-то подготовил все для уничтожения архива, только вот… не успел.

Василий еще раз огляделся. Потом кивнул Мойше:

— Ты на часах, — и, направившись в сторону груды ящиков и коробок, добавил: — Что ж, посмотрим, что тут за архив, ради которого сыр-бор такой устроили.

Как и говорилось в предписании, коробки и ящики, девяносто семь штук. Все пронумерованы, запечатаны с грифом «Совершенно секретно». Вот чего Василий не любил, так это дурацких грифов. А что внутри? Наверное, бумаги какие-нибудь. Межведомственные переписки или еще какая-то дурь, которую для пущей важности сделали совершенно секретной лишь для того, чтобы выбить себе надбавку из-за работы с секретной документацией.

Василий прошелся вдоль груды аккуратно сложенных ящиков и коробок. Все они были примерно одного размера. Интересно, как начальство предполагало запихнуть их в одну машину, да еще чтобы три солдата в кузове уместились, — ненаучная фантастика. Вот только три, стоящих чуть сбоку, ящика по размеру были в человеческий рост, словно гробы. Они одни треть кузова заняли бы. Да и тяжелые, наверное. Бумага, особенно старые отчеты, весит, как чугун.

Подсвечивая себе лампой, Василий подошел поближе. Вот те на! Один из ящиков был разломан, и содержимое его исчезло! Только этого не хватало. Василий повернулся к энкаведешникам.

— Никто ничего тут не трогал? — строгим голосом поинтересовался он, стараясь говорить так, как обычно говорили сотрудники Первого отдела.

— Никак нет, товарищ оперуполномоченный! — рявкнул Арзубов. Несмотря на маленький рост, он был много бойчее своего товарища.

— «Никак нет» — трогали или «никак нет» — не трогали? — переспросил Василий.

— Не трогали, — отозвался Конев. — На кой нам эти ящики?

— Хорошо… — задумчиво протянул Василий, разглядывая обломки. Разломанный ящик был сколочен из неструганных досок, достаточно толстых, чтобы выдержать значительный вес. Внутри он был устлан вощеной бумагой и засыпан мелкой стружкой. Значит, хранилось тут что-то хрупкое. И чтобы это могло быть? Какой-нибудь химический перегонный аппарат? Но его наверняка можно было разобрать на составные части и упаковать более компактно. — Что же тут такое могло лежать?

И тут Василий вспомнил мертвых красноармейцев, которые явно повстречались с чем-то злым, потусторонним… Неужели? Может, в ящике лежала какая-то мертвая или усыпленная тварь. А потом она проснулась… Неприятная версия, но почему-то чем больше думал Василий, тем больше приходил к выводу, что прав. Только вот один вопрос: где сейчас эта тварь? Заперта с ними в темном подвале или бродит по Ельску в поисках тех, кто выжил после артобстрела? Впрочем, тогда понятно, почему ликвидировать какой-то архив послали именно его. Только вот кто еще, кроме Третьего отдела, занимался подобными тварями? Впрочем, это мог быть кто угодно, от Третьего отдела ГУГБ до сельскохозяйственной академии имени Клары Цеткин. Правая рука не ведает, что творит левая, — это же основной принцип советской бюрократии. И все же надо убедиться.

— Миша, подойди! — боец был тут как тут. — Штык давай!

Мойша послушно отстегнул с пояса штык и протянул его Василию. Тот взвесил штык на руке. Конечно, это не фомка, слишком легкий, да и, судя по ржавым пятнам, содержался он не в лучшем виде. В первый момент Василий хотел прочитать нерасторопному юноше лекцию о пользе ухода за оружием, а потом решил, что сейчас не время и не место. Однако в памяти себе узелок завязал, о том, что необходимо провести с бойцом воспитательную работу.

— Ладно, — проворчал он. — Ступай к остальным, да скажи, чтобы отошли подальше, откуда вам содержимое ящика видно не будет. Сами понимаете, секретно! — Он сказал это с особым пафосом, чтобы молодой боец прочувствовал всю важность момента.

Когда Мойша исчез, Василий вновь обратил внимание на целые ящики. Что ж, придется вскрыть один, убедиться, что его догадка правильная. «Вот только не хватало по немецким тылам какую-то нечисть ловить». Однако делать было нечего. Поставив на коробки чуть поодаль керосиновую лампу так, чтобы она хорошо освещала ящик, который нужно было вскрыть, и чтобы невозможно было смахнуть ее на пол случайным движением, Василий снова достал «бульдог». В свете керосиновой лампы черный револьвер выглядел зловеще. Василий щелкнул барабаном, проверяя заряды, снял с предохранителя и положил так, чтобы тот был под рукой. И только после этого оперуполномоченный взялся за ящик.

Поддев штыком одну из досок, он чуть приподнял ее, заглянул в щель, но было слишком темно, и невозможно было рассмотреть, есть ли там вообще хоть что-то, кроме стружки. Поэтому пришлось пройтись штыком по всему периметру ящика. Когда же крышка была практически снята, Василий вновь взял пистолет, рывком сорвал крышку и замер. Он оказался прав. В ящике покоилась тварь, внешне чем-то напоминающая Слуг Ктулху — людей, у которых на месте головы был осьминог. Только эта тварь была много отвратительнее, потому что спереди у нее вместо щупалец были жвалы насекомого, а кроме того, бурая, грубая на вид кожа твари поросла островками колючих на вид щетинок, словно лапы краба.

Василий не стал ждать, пока тварь очнется или придет в себя. Мертвая она или живая, но лучше подстраховаться. Поднеся пистолет к закрытому глазу чудовища, он нажал на курок. Выстрел грохотом пронесся по подвалу. И тут же сзади раздались шаги и крики солдат.

— Не приближаться! — рявкнул Василий изо всех сил. Вот только не хватало, чтобы они увидели, что в самом деле в ящике. Только паники ему не хватало. Да и как потом объяснить, откуда взялись такие твари. В последний раз взглянув на чудовищную голову, Василий опустил крышку ящика и принялся заколачивать длинные гвозди.

Из-за коробок высунулся Арзубов.

— Товарищ оперуполномоченный, у вас все в порядке?

Василий взглянул на него недобрым взглядом, а потом рявкнул:

— Я что приказал! Где находиться! Исполнять приказ, сержант!

Что-что, а улавливать командные интонации сотрудников НКВД учат в первую очередь. Даже если ты толком слов не разобрал, имея определенный навык, можно с легкостью разобрать, что хочет от тебя командир.

Удостоверившись, что подчиненные отошли на первоначальную позицию и оказались вне пределов досягаемости, Василийвзялся за третий ящик. Если уж начал дело, то нужно довести его до конца. А то ввяжешься во что-то опасное, а тут на тебя сзади какая-нибудь тварь навалится.

Раз, два, три, и крышка второго ящика отлетела в сторону. Василий вскинул руку, чтобы выстрелить, но в последний момент остановился. Перед ним в стружках лежала Катерина Ганская. Василий отложил «бульдог» и протер глаза. Нет, ошибки быть не могло. Перед ним лежала обнаженная Катерина. Волосы коротко подстрижены (а может, сбриты и только-только отросли), руки вытянуты вдоль туловища. На мгновение Василий залюбовался ее обнаженной грудью, а взгляд непроизвольно скользнул ниже, к плоскому животу и дальше… Василий дрожащими руками опустил крышку. Вот только этого не хватало. А ведь он должен был сжечь Катерину (или тело Катерины, или имитацию тела Катерины) вместе с остальным архивом. Интересно, что в остальных ящиках и коробках. Нет, человеческие или человекообразные существа больше ни в одну коробку не поместились бы. И все же… Эх, было бы у него время, хотя бы пара суток, он бы с этим архивом разобрался. Но жажда, голод, немцы и приказ… Куча всего, и решать, как поступить, надо сейчас, сразу. Он еще раз поднял крышку ящика. Катерина лежала все в той же позе. «Спит или того…» Василий осторожно протянул руку и коснулся щеки Катерины, словно желая убедиться, что она настоящая. И все же, как могла она оказаться в это «архиве»? Не архив, а кунсткамера какая-то. Ведь Василий оставил ее умирающей там, в подземном городе далекой Антарктиды.

В следующий момент он снял кожаную куртку, расстегнул ремень, стянул через голову гимнастерку, накинул куртку прямо на исподнее. Потом, осторожно коснувшись руки девушки, сдвинул ее чуть в сторону и укрыл Катерину гимнастеркой.

— Подъем, — тихо проговорил он, косясь в сторону ящиков, за которыми остались его подчиненные. — Подъем, пора вставать!

И вдруг глаза девушки раскрылись и уставились на Василия. Тот от неожиданности вздрогнул, и рука его непроизвольно сжала рукоять «бульдога».

— Подъем, Катерина, подъем! Пора вставать!

И тут в какой-то момент сердце Василия охватили сомнения. А может, он ошибся. Может, это вовсе не Катерина, а какая-нибудь тварь. Замаскированный Слуга Ктулху, жаждущий крови. Тем более, что Катерину он видел в последний раз несколько лет назад… Да, девушка могла быть просто похожа на Катерину. Только и всего.

И тут губы девушки дрогнули. Голос ее был тихим, нежным и едва различимым. И хотя Василий разобрал то, что Катерина прошептала, он не мог с уверенностью сказать, ее ли это голос. Голос похожий, да, но…

— Катерина… странное имя, — едва слышно повторила девушка. — Зачем ты разбудил меня? Мне снился такой хороший сон.

— Сон закончен, пора вставать, — так же шепотом ответил ей Василий, все еще сжимая в руке «бульдог».

А потом похвалил себя за то, что, не раздумывая, пристрелил тварь в первом ящике. Вот дело было бы, если бы чудовище проснулось…

— Я была у озера, и русалки пели мне песни, зазывая… — неожиданно девушка резко села и уставилась на Василия. — Где я? Кто ты?

Василий машинально бросил ей скомканную гимнастерку.

— Надень.

— Что у вас тут?.. — Из-за ящика выглянул любопытный Арзубов, да так и застыл, широко открыв рот.

— Варежку закрой, ворона влетит, — рявкнул на него Василий. — Давай лучше всех сюда. — А потом, повернувшись к девушке, продолжил совершенно другим голосом. — Ты сама-то, кто такая? Как сюда попала?

Девушка покачала головой.

— Нет… Ничего не помню… — она словно говорила сама с собой, пытаясь вызвать хоть смутные воспоминания. — Ничего… Пить… — и, подняв голову, спросила Василия: — У вас вода есть?

Нет, воды у него не было, да и пищи тоже. Василий же не знал, что застрянет в этом подвале… И еще, стоило только девушке упомянуть про воду, Василий сразу почувствовал, как хочет пить. Нет, без сомнения, нужно было как можно быстрее выбираться из этого подвала. Однако не успел он прочувствовать всю безнадежность собственного положения, как появились остальные бойцы его отряда. Вопросы полились рекой, но Василий не собирался на них отвечать. Откуда взялась тут девушка, было и так ясно — она ведь по-прежнему сидела в своем ящике, наполненном стружкой.

Потом, резко подняв руку, словно ученик в первом классе, Василий гаркнул:

— Тихо!

Все замолчали.

— Вопросы на потом… — командным тоном продолжал Василий. — Сейчас в первую очередь нужно найти отсюда выход.

— Но мы же… — начал было Арзубов, но Василий не дал ему договорить.

— Кто не хочет меня слушать, может идти назад и начинать разбирать завал, — тут он выдержал многозначительную паузу. Добровольцев идти расчищать каменный коридор не нашлось. Тогда Василий продолжал: — Хорошо… Видите, эти ящики, их сюда по коридору притащить не могли, поэтому поступим так. Вы, — он ткнул пальцем в Арзубова и Конева, — снимите верхние коробки, чтобы кто-то смог пролезть и посмотреть, нет ли там выхода. Ты, Миш, с девушкой посиди. Будешь у нас опять чем-то вроде маяка. Да смотри в оба. Этот подвал может оказаться не таким уж и пустым, как мы считали.

— А что, тут еще кто-то есть? — спросил Мойша, косясь на девушку.

— Встретишь, узнаешь… — неопределенно ответил Василий. Ну не рассказывать же этому пацану, который и так от страха трясется, что, быть может, по этому подвалу живой мертвец бродит, а то кто и похуже. — В общем, будь на посту. Смотри в оба. А мы с товарищем Слушко еще один кружок сделаем, так сказать, изучим местные достопримечательности, вдруг выход вовсе не за коробками этими.

— Да что вы, товарищ оперуполномоченный, мы тут все хорошенько осмотрели, — возмутился Арзубов.

— Ничего. Два раза отмерь, один отрежь, — спокойно ответил ему Василий. — Стрельба часа три как смолкла. Или вы хотите с Гансами встретиться, повоевать малехо за всю Красную Армию?.. Что-то не вижу энтузиазма. Так что выполнять… И помните, чем быстрее мы отсюда уберемся, тем больше у нас шансов остаться в живых, и учтите… Нам еще архив уничтожить надо.

— И ее? — кивнул Арзубов в сторону девушку.

— И тебя… Я сказал, архив, а она на архив не похожа, так что не умничай… За дело, — и, словно показывая другим пример, Василий потянулся, потом кивнул Слушко. — Возьми лампу, — шагнул в темноту и замер, прислушиваясь. Чудовище погибло, но Василия не оставляло ощущение присутствия чего-то злого, затаившегося… да и пустой ящик. Что в нем было? Нет, наверняка, если покопаться в архивах, то можно обнаружить соответствующие бумаги и узнать, что же там «упаковали». Только вот времени у них не было. Сколько они уже проторчали в подземелье, часа четыре… пять? Немцы уже могли войти в город. Единственная надежда, что монастырь заинтересует их в последнюю очередь. Как там у Владимира Ильича: «…в первую очередь нужно захватить телеграф и вокзал».

С полчаса побродив в темноте среди хитросплетений церковного подвала и не найдя ровным счетом ничего полезного, Василий решил вернуться. Второй выход он так и не нашел, так что предположение, что он скрыт за грудой ящиков и коробок, скорее всего, было верным. Ну не станут наши далеко таскать тяжелый груз, сколько не приказывай. Тем более военные, тем более в спешке…

Однако картина, которую застал Василий по возвращении, его вовсе не порадовала. Катерина по-прежнему сидела в ящике среди стружек, только гимнастерка на ней — та самая, что дал ей Василий, была вся залита кровью. В крови было и лицо, и руки Катерины. Но это была не ее кровь. Рядом с ней полулежал Мойша. Он запрокинул голову, положив ее на колени девушки и выставив вверх залитое кровью горло. И выражение лица у него было странное, словно он испытывал райское блаженство. Его винтовка валялась на земле.

От такого зрелища Василий замер.

— Эта тварь — вурдалачина! — взвыл у него за спиной Слушко.

Василий только начал поворачиваться, чтобы утихомирить своего спутника, как грянул выстрел. Пуля, просвистев в нескольких сантиметрах от лица оперуполномоченного, ударила точно в середину лба Катерины. Из красной точки скользнули вниз несколько капель крови. Но девушка даже не шелохнулась. Она сидела, не шевелясь, словно каменная. Василий со всей силы ударил по стволу винтовки Слушко, направив вторую пулю в пол.

— Прекратить!

— Но это вражина паренька…

— Молчать! — гаркнул Василий. Краем глаза он заметил, как из-за коробок появились Конев и Арзубов. — Всем оставаться на своих местах! Не двигаться! Не стрелять!

Потом медленным движением извлек из кармана заветный «бульдог». Крутанул барабан. Там еще оставалось две заговоренные пули. Должно хватить… Правда, стрелять Василий не собирался. В данной ситуации пальнуть он всегда успеет. Вместо этого он вновь посмотрел на Катерину.

— Что тут происходит? — спросил он строгим голосом, хотя и без того все было понятно.

— Вы все ушли, а я так хотела пить… так хотела пить… — нараспев произнесла девушка, потом окунула пальцы в кровь Мойши и, поднеся руку ко рту, стала слизывать с пальцев большие темные капли крови. И тут Василий заметил, что дыра от пули посреди лба девушки затягивается. Еще пара минут, и от нее следа не останется. Катерина или не Катерина, но перед ним была настоящая нечисть…

Неожиданно Мойша поднял голову и повернулся в сторону Василия. Очки его исчезли, и от этого лицо стало еще более простодушным, а вкупе с широкой идиотской улыбкой он вполне мог бы сойти за местного дурачка.

— Товарищ Кузьмин… как хорошо… вы представить себе не можете, как это прекрасно… — говорил он с трудом, язык у него заплетался, словно паренек напился. — А она… это прекрасно, — и он вновь закрыл глаза, опустив голову на колени девушке.

— Вы смотрите, пуля-то ее не берет… — пробормотал Слушко.

— Эй, Арзубов, выход нашли? — не сводя взгляда с Катерины, спросил Василий.

— Да, вроде, есть там дверь какая-то, только нам еще с полчаса ящики таскать надо, чтобы к ней подобраться.

— Вот и таскайте!

— А как же?..

— Я сам тут разберусь. Давайте за работу! Или в плен к немцам захотели? — А потом повернулся к Слушко: — Поможешь?

— В чем?

— Парня еще можно спасти, — тихо продолжал Василий. — Только ты должен мне помочь. Один я не справлюсь. И смотри, чтобы он тебя не укусил.

— С чего это он меня кусать станет?

— Значит так, меньше умничай и внимательно слушай, — цыкнул на энкаведешника Василий. — С девочкой я разберусь, а как Мишка на нас бросится, вяжи его… Да брось ты свою пукалку, она тебе тут не поможет. Этих, — он кивнул в сторону Катерины, — простые пули не берут, а из тех, что берут, у меня всего две осталось. Так что приготовь ремень, и как парень на нас прыгнет, вяжем его… Ну что, готов?

Слушко кивнул, а потом, поняв, что Василий его жеста не увидел, добавил:

— Готов.

— Ну тогда поехали, на счет «три»… Раз! Два! Три!

Василий вскинул руку с револьвером и выстрелил в Катерину. Заговоренная пуля вошла почти в то же самое место, что и пуля трехлинейки, только эффект оказался совсем иным. От выстрела девушка опрокинулась на спину, руки дернулись, вытянулись, и она взвыла. Хотя Василий подобные вопли слышал много раз, остальным ничего подобного слышать не приходилось. Этот крик и привыкшего к подобному человека вгонял в дрожь, а уж у тех, кто слышал его в первый раз… Василий краем глаза увидел, что Слушко, выпустив из рук ремень, упал на колени, зажимая уши. А все дело в том, что в предсмертном крике нечисти была истинная боль. Василий не знал, существуют ли в реальности ад и рай в их библейской трактовке, но если ад существует, именно так кричат попавшие в него грешники.

Шагнув вперед, Василий еще раз выстрелил в глаз Катерины, хотя это была уже вовсе и не Катерина. Лицо девушки ужасно преобразилось, превратившись в маску ненависти: глаза ввалились в глубь черепа, переносица пошла складками, а красивые белые зубы обнажились в оскале. Однако никаких изменений костной ткани не последовало. Выходит, Ктулху тут ни при чем. В отличие от обитателя второго ящика, это была обычная нечисть из тех тварей, что порой зарождаются в самых темных уголках мира, а потом совершенно неожиданно выползают наружу, сея смерть и разрушения…

Но дело еще было не закончено. Что-то метнулось вперед, и Василий, выпустив бесполезный теперь револьвер, чисто инстинктивно выставив вперед руку, успел схватить Мойшу за горло. Зубы юноши клацнули в каком-то сантиметре от шеи оперативника. Прием джиу-джитсу, и юноша отлетел в сторону, покатившись по каменному полу.

— Держи его!

Но Слушко только пришел в себя после предсмертного крика Катерины. Теперь же он вертел головой из стороны в сторону, пытаясь разглядеть противника.

— Тьфу ты! — Василий сплюнул и в сердцах выругался. — Упустили парня!

— И что теперь? — дрожащим голосом пробормотал Слушко. — Что это было?

— Нечисть это была. Обычная нечисть.

— Но ведь их не существует. Товарищ Сталин…

— Ты еще Маркса с Энгельсом вспомни, — фыркнул Василий. — Материализм отрицает их существование, только они об этом не знают… Жаль, парня упустили, ведь его еще спасти можно было…

— А теперь?

— А теперь, если крови выпьет, то тварью станет.

— А если нет?

— Так кто ж ему теперь помешает, родимому? Или ты хочешь за ним по темным подвалам поохотиться? — Слушко тут же затряс головой. — И я не хочу, тем более, что заговоренных пуль у меня больше нет. Осталось только на это надеяться, — и Василий подобрал штык. Тот так и пролежал все это время на коробке, куда оперативник положил его, вскрыв второй ящик. — И смотри в оба, сержант. Теперь мы — дичь, а он — охотник.

На Слушко жалко было смотреть. Еще несколько часов назад холеный энкаведешник, уверенный в себе, чувствующий за своей спиной стальную мощь аппарата, превратился в трясущуюся тряпку.

— Бери лампу и пошли посмотрим, что там эти грузчики отрыли, — приказал Василий. Сначала он не хотел отдавать лампу сержанту, а потом решил, что будет лучше, если руки у него самого останутся свободными. Мойша в любой момент мог выскочить из темноты, и тогда придется пойти в рукопашную, тем более, что Василий все еще надеялся связать паренька и… пара заклятий вернет его в нормальное состояние. Ну а не получится… штык в сердце — тоже действенное «лекарство».

Обойдя груду ящиков и коробок, Василий увидел, что Арзубов и Конев проделали поистине фантастическую работу. Теперь в глубь завала ящиков вел небольшой коридор, упиравшийся в широкий двустворчатый лаз. Арзубов как раз оттаскивал в сторону последнюю из коробок, чтобы открыть проход.

— Они, видно, сначала ящики затащили, а потом их переставили так, чтобы выход закрыть, — пояснил Конев. Он сидел на одной из коробок, вытирая пилоткой потное лицо. — У вас-то что? Кто так вопил?

— Кто надо, тот и вопил, — спокойно ответил Василий. — А пока надо ящики и коробки сдвинуть покомпактнее и бензином полить. Только лейте с той стороны, — и он махнул рукой. — Огонь в подвал не пойдет, так что надо изнутри поджечь.

— Все-таки сжигать будем? — подошел, тяжело дыша, Арзубов.

— У меня приказ: или эвакуировать, или уничтожить архив. Вы что, хотите эти коробки на своем горбу через переправу тащить?

Арзубов с сомнением посмотрел на груду ящиков.

— Понятно… А девушка там как?

— Нет никакой девушки, привиделось вам, — и не слушая возражений, Василий протиснулся к дверям. Огромные, массивные, они были закрыты на толстую щеколду. Василий попытался заглянуть в щель, но ничего не увидел. Тогда, сделав еще пару шагов, осторожно, стараясь не шуметь, снял щеколду, а потом подумал, что зря он так осторожничает. Если наверху были фашисты, то они наверняка слышали и грохот выстрелов, и предсмертный крик Катерины.

Чуть приоткрыв одну створку двери — она поддалась со страшным скрипом, — Василий выглянул наружу. Небольшой коридор, метров пять, не больше, а дальше — выход, перегороженный толстой решеткой. И что самое отвратительное, у замка этой решетки, пытаясь открыть его, возились трое эсэсовцев. Когда раздался скрип, они разом остановились, вглядываясь в темноту.

Первой мыслью Василия было: «Попали!» Теперь не только нужно архив уничтожить, но и прорываться придется с боем. Осторожно отступив, он вернул створку двери на свое место и вновь заложил засов, а потом быстрым шагом вернулся к своим.

— Там немцы!

Энкаведешники разом замерли.

— Что ж, придется прорываться. Сделаем так. Подпалим архив. Клубы дыма пойдут из ворот. Под их прикрытием попробуем прорваться. Кстати, гляньте, может, там есть что-нибудь резиновое. Дымовуха нам не помешает. Но прежде всего: гранаты у кого-нибудь есть?

Граната оказалась всего одна, а вот резины не нашлось. Содержимое двух канистр — на самые дальние от выхода коробки. Василий в последний раз огляделся. Неровный свет двух ламп освещал лишь малую часть одного из залов подвала. Где-то там в темноте прятался Мойша. «Жалко парня», — подумал Василий, а потом мысленно в очередной раз обругал себя. Ладно, Мойша, но ведь оперуполномоченный отлично знал, на что способны адские твари всевозможного толка. А ведь это он виноват в том, что парнишка превратился в чудовище. Если бы не немцы, Василий непременно отправился бы в темноту на поиски несчастного и попытался ему помочь. И кой черт дернул его поинтересоваться содержимым ящиков. Ну, лежали бы эти твари по своим местам, ну спалили бы они их… Однако жалеть о содеянном было поздно.

Подхватив с пола лампу, Василий швырнул ее на груду ящиков и коробок. Лампа разлетелась, разлитый керосин разом вспыхнул, и в один миг в зале стало светло. По кирпичным стенам заиграли блики, а проходы, ведущие в другие помещения подвала, превратились в черные, разверзшиеся пасти.

— Вот и славно. Что ж, сделали, что смогли, пора и честь знать, — протянул Василий. — Поджигайте и пошли, — и, повернувшись, решительным шагом направился к воротам.

К этому времени немцы уже справились с решеткой и теперь, судя по звукам, примеривались к двери, ведущей в подвал. Вот только с засовом, запертым изнутри, им с ходу было не совладать. Тут требовалась взрывчатка или газовая горелка, потому что при взрыве коридорчик мог обрушиться, и тогда подвал пришлось бы откапывать. Судя по всему, последнее немцев не устраивало.

— И долго мы здесь будем торчать? — шепотом поинтересовался Слушко, подбираясь к Василию.

— Пока архив не раскочегарится.

— Угорим…

Василий обернулся. Ящики полыхали вовсю, и зал постепенно начали затапливать клубы черного дыма. Они, словно щупальца, тянулись между ящиками в сторону двери.

— Постарайтесь дышать через ткань, — шепотом приказал Василий, и сам, подавая пример, вынул платок и прикрыл рот и нос. Но это нисколько не помогало. От дыма щипало в носу, глаза слезились. Василий понял, долго они так не выдержат.

Немцы тоже почувствовали запах дыма и поняв, что за дверьми что-то горит, забегали, засуетились. Много бы Василий отдал, чтобы понять, чего они там лопочут на своем языке.

— Боюсь, больше ждать не выйдет, — пробормотал он Слушко. — Передай остальным, чтобы приготовились.

Нагнувшись, Василий вытащил штык и несколько раз копнул им землю, расширяя щель между дверьми и землей, а потом, когда она показалась достаточно большой, вынул лимонку, взвесил на руке.

— Ну что, готовы?

Слушко отчаянно закивал. Дышать было нечем. Дым уже был таким густым, что Василий едва мог разглядеть сержанта, стоявшего от него в паре шагов. Еще чуть-чуть, и они, угорев, останутся тут навсегда.

Рванув чеку, Василий досчитал до десяти, а потом катнул гранату в расчищенное им отверстие. Дверь содрогнулась от взрыва, но устояла. Василий рывком сбил засов и, распахнув дверь пошире, разом пустил дым в коридорчик, а сам, выхватив маузер, бросился вперед. Мельком он заметил справа у стены двух скорчившихся фашистов.

— Вперед! За мной! — заорал Василий и, выпалив из маузера в смутную тень, показавшуюся у выхода из коридорчика, бросился вперед.

Несколько шагов, и он вместе с клубами дыма вырвался на свежий воздух и оказался на заднем дворе церкви. Неподалеку от той двери, через которую впервые зашел туда. Только вот теперь во дворе было с десяток эсэсовцев. Правда, плюс был в том, что они совершенно не ожидали такого поворота событий. Метнувшись в сторону от выхода из подвала, Василий рухнул на землю и несколько раз выстрелил. Двух гадов он задел точно. Поменять обойму было делом трех секунд. Откатившись чуть в сторону, Василий спрятался за штабелем досок, а потом осторожно выглянул, пытаясь понять, что происходит.

Двор был пуст. Немцы тоже попрятались кто куда. Прямо перед выходом на земле в луже крови лежал один из энкаведешников. Судя по телосложению — Слушко. Еще один, вот только кто именно, прятался за бочками по другую сторону от выхода. Третьего нигде видно не было.

— Эй, давай сюда! — закричал Василий.

Тут же две автоматные очереди ударили в доски чуть ниже его головы. Одна из щепок, отлетев, больно царапнула Василия по щеке. Он выругался, но вновь спрятался.

— Я сейчас рвану за угол пристройки! — крикнул Василий из-за досок, вытирая кровь. Он очень надеялся, что немцы русский язык не понимают. — Давай за мной! Может, и прорвемся.

Боец ничего не ответил, только бахнула трехлинейка, и кто-то из немцев завопил тонким, противным голосом.

Василий не стал ждать. Резко метнувшись к углу дома, он пару раз выпалил в пустоту, а потом со всех ног помчался по узкому коридору между пристройкой и каменным забором. Он отлично понимал, что представляет сейчас собой отличную мишень, но сделать с этим ничего не мог. Лишь на бегу вывернул руку назад и пару раз стрельнул «для острастки», а потом сам себя же обругал. Ведь он мог подстрелить Арзубова или Конева, если кто из них рванул за ним.

Вот уже и угол, и предательская фашистская пуля в спину не впилась. Сколько там у него осталось?.. Четыре патрона. Хватит, чтобы прорваться. На самом деле у Василия патронов был целый карман, только вот, чтобы зарядить маузер, надо было сначала снарядить обойму. Загнать в узкую железку десять маленьких смертоносных цилиндров.

Ну ничего, он им покажет. У него ведь еще штык есть, и джиу-джитсу он владеет неплохо.

Василий завернул за угол и натолкнулся на офицера СС. Он хотел было выпалить в противника, чтобы расчистить себе дорогу. Но сильная рука перехватила его руку с пистолетом. Мгновение, и обезоруженный Василий уже валялся на земле с закрученной за спину рукой. Он попытался сопротивляться, но тут над ухом у него раздался знакомый до боли голос:

— Успокойся, Василек. Расслабься! Все в порядке…

Глава 4 Из воспоминаний Григория Арсеньевича Фредерикса (Продолжение)

Я стою спокойно перед строем.

В этот раз стою к нему лицом.

Кажется, чего-то удостоен,

Награжден и назван молодцом.

С кем в другой раз ползти?

Где Борисов, где Леонов,

И парнишка затих

Из второго батальона.

В. Высоцкий. «Разведка боем»

(Часть страниц в записках отсутствует.)

Концепция расовой гигиены, которую проповедовал мне штурмбанфюрер Хирт, с одной стороны, поразила меня своей чудовищностью (вдумайтесь в сам смысл слов «расовая гигиена»!), а с другой… в этой теории было некое рациональное зерно. Да, наверное, так и стоило бы поступать, коснись это безликих кур или каких-то иных домашних животных, но «смывать пену человеческих ублюдков» — чересчур. Быть может, фашизм и был гуманнее социализма по-сталински, но у коммунистов хотя бы идеи сами по себе были красивыми. Новое общество… Да расскажи любому западному бизнесмену или даже английскому аристократу суть марксистского учения, чуть сменив терминологию и не используя такие бранные слова, как «пролетариат», он от восторга захлопает в ладоши. Только вот в этой сказке есть одно «но» — человеческий фактор, психология индивидуума, которую идеологи не рассматривали как таковую. Для них, как и для фашистов, народ — стадо. Только у наци вещи названы своими именами, а у коммунистов все выглядит красиво, и новая жизнь не за горами. Вот и выбирай! Мне, как человеколюбцу, ненавидящему государственный аппарат, направленный на перемалывание человеческих жизней, претили обе эти системы. Если бы у меня была возможность, я уничтожил бы и то, и другое, посадил на одну скамью подсудимых Гитлера, моего тогдашнего шефа Гиммлера, Ленина, Сталина, Троцкого и иже с ними и судил бы их за содеянное. Но, увы, сие невозможно. И все же, вынужденный выбирать между Рейхом и Советами, хоть я и немец по происхождению, я всегда выбирал Родину. Она как мать, хоть рябая и кривая, но какая уж есть. Однако тогда, в далеком сорок первом, я вынужден был быть с немцами, на мне был мундир младшего офицера СС, я беседовал со штурмбанфюрером Хиртом на главном дворе монастыря, одновременно наблюдая за тем, как извлекают из-под обломков командарма Василенко и его людей.

— Единственное, чего я не могу понять, так это почему строить столь важный объект решили именно здесь? — поинтересовался я у доктора. Мы стояли в тени бронетранспортера. — К чему такая спешка? Мы ведь могли спокойно посидеть в тылу, пока тут не наведут минимальный порядок. Зачем подставляться под пули? Ладно я всю жизнь участвую в рискованных авантюрах, но вы, глава анатомического института в Страсбурге, что вы тут делаете?

Август улыбнулся, и на мгновение мне показалось, что передо мной сам Гитлер, такой, каким изображают его на дешевых рекламных плакатах. А может, всему виной чаплиновские усики и общий овал холеного лица?

— Видите ли, Григорий… — начал было Август Хирт и замялся. — Надеюсь, вы понимаете… то, что я скажу, должно остаться между нами. С одной стороны, эти сведения находятся под грифом «Совершенно секретно», а с другой — если вам суждено помогать мне, то лучше будет, если вы сразу поймете, с чем мы тут имеем дело, а не станете тыкаться вслепую, делая ошибку за ошибкой. А ведь многие ошибки порой невозможно исправить. Итак, начну по порядку. Почему именно этот монастырь, почему именно Ельск? Ответ прост. Вы слышали о теории энергетической сети?

Я кивнул. Еще до начала первой мировой войны, немецкие ученые, проанализировав месторасположение церквей — средоточий божественной силы и отметя те храмы Божии, что построены были по случаю или в честь каких-то исторических событий, пришли к выводу, что вся наша планета находится в своего рода энергетической сети, узлами которой и являются храмы Божии.

— Так вот, Ельск, в частности, Ельский монастырь, один из крупнейших узлов на территории Восточной Европы, и если мы собираемся создавать центр для исследований, связанных с энергетикой, пусть это будет хоть энергетика отдельного человека, хоть планеты, необходимо сделать это в узле силы. Вот и ответ на ваш первый вопрос. Здесь опыты будут проходить много быстрее, показывая максимальный результат. Я ответил на ваш первый вопрос?

Мне ничего не оставалось, как кивнуть.

— Что же касается нашего поспешного прибытия, на это есть несколько важных причин. Профессор Троицкий. Вам о чем-нибудь говорит это имя?

Конечно, я знал Ивана Ивановича, причем не с лучшей стороны, по крайней мере, как человека. Когда выпала возможность, он, не задумываясь, сам перешел на сторону фашистов и погиб там, в подземном городе подо льдами Антарктиды от рук слуг Ктулху. Я сам тогда чудом остался жив лишь благодаря тому, что был другом Катерины Ганской — девушки, таинственным образом связанной с Ктулху — великим богом Древних.

— Так вот, — продолжал Хирт, — до войны господин Троицкий проводил эксперименты с тем, что принято называть потусторонними силами. И надо сказать, многие опыты его были более чем удачны. К сожалению, он пропал где-то на просторах Антарктиды, но дело не в этом. Когда он погиб, его лаборатория была свернута… Нет, не подумайте, коммунисты, несмотря на свою материалистическую мораль, достаточно циничны и с удовольствием продолжили бы оккультные исследования, если бы нашли замену Троицкому. Но… Достойного кандидата не нашлось, а посему лабораторию закрыли, а все материалы, запечатав, доставили сюда, согласно распоряжению, которое профессор отдал перед смертью. Так что где-то здесь, на территории монастыря, в узле силы, так сказать, до сих пор хранится этот архив. Если, конечно, комиссары не успели его вывезти или уничтожить.

— Но наша артиллерия перепахала весь этот участок. Вы не боитесь, что архив погиб?

— Ну что вы, — усмехнулся немец. — То, что я надеюсь обнаружить в этом архиве, снаряд уничтожить не может. Вот какой-нибудь охотник за нечистью, вроде вас, да, пожалуй, а снаряды и огонь, ну разве что немного подпортить. А мне очень хотелось бы заполучить его наработки. Однако причина моего присутствия тут не только желание как можно поскорее получить бумаги профессора. Видите ли, некоторые экспонаты, содержащиеся в этом архиве, могут оказаться очень опасными. При ненадлежащем обращении они могут оказаться попорчены, или могут сами… — его речь оборвал приглушенный взрыв. — Впрочем, что это?

— Похоже, кто-то из русских еще остался на территории. Они же фанатики…

Нет, если честно, меня в тот момент разбирало любопытство. Хотелось посмотреть на героя. И было еще какое-то странное ощущение, словно кто-то подталкивал меня.

— Схожу посмотрю, что там…

— Не боитесь?

— Что вы, штурмбанфюрер. Опасность — моя вторая профессия. Да и как мы можем открывать тайны бытия, не рискуя.

— Тогда не стану вас задерживать…

Из-за здания церкви послышались выстрелы.

— Тем не менее, доктор, я хотел бы чуть позже продолжить наш разговор. В частности, я хотел бы обсудить с вами работы Жозефа де Гобино…

Повернувшись, я направился к церкви, и тут неожиданно мне навстречу выскочил человек с маузером. Я узнал его сразу, и сердце мое екнуло. Значит, не зря я оказался в это время в этом месте, не зря Ктулху позволил мне бежать из моей подводной обители. Передо мной был Василий Кузьмин собственной персоной. Ну, скрутить и обезоружить его не составляло труда.

Тут же набежали эсэсовцы, но я отослал их, объявив, что сам разберусь с пленным, а перво-наперво мне нужно его допросить.

Когда Василий перестал сопротивляться, я в первую очередь взял с него слово, что он не станет делать никаких глупостей, потом поинтересовался, что он тут делает.

Василий лишь покачал головой и сплюнул кровавую слюну — видно, я ему слишком сильно врезал.

— А я смотрю, вы, Григорий Арсеньевич, продались. Вам эта форма очень к лицу.

— Ну, а я не стану обсуждать с тобой достоинства и недостатки формы НКВД… Ты, собственно, что здесь делаешь?

— Тот же самый вопрос я готов задать и вам.

— Архив профессора Троицкого?

— Так это были материалы из его лаборатории?

— И где же они?

— Догорают в подвале этой церкви.

— Чудесно… Сам до этого додумался?

— Выполнял приказ…

— Да, Шлиман, похоже, теперь и вовсе спятил.

Пока мы говорили, к нам в сопровождении двух дюжих автоматчиков подошел один из офицеров.

— Герр Фредерикс, разрешите забрать пленного.

Я поднял руку, и следовавшие за ним мордовороты разом замерли, словно натолкнулись на каменную стену.

— Он останется со мной.

— В целях безопасности…

— Если вам неясен вопрос субординации на территории, вверенной заботам штурмбанфюрера Хирта, то обратитесь за разъяснениями к бригаденфюреру СС Вилигуту.

После этого появился и сам Хирт.

— Я смотрю, вы сразу же поспешили отличиться, господин Григорий. Задержали русского разбойника?

— Что вы, Август, это всего лишь мой ученик.

— Ваш ученик служит в НКВД?

— В ГУГБ, если говорить точнее, — поправил я. — А где нужно служить, находясь на территории России, чтобы заниматься исследованиями паронормальных явлений? Или вы считаете, что профессор Троицкий не был членом партии и тайным сотрудником Третьего отдела ГУГБ? Если бы все так и было, то его бы и на пушечный выстрел не подпустили к изучению Древних. Что же касается этого юноши, то я пока подержу его при себе…

— Но как сказал офицер охраны, он стрелял в наших.

— А мы стреляли в него… Кстати, должен заверить вас, Август, это большая удача, что мы встретили здесь Василия. Ведь он единственный выживший после провала той Антарктической экспедиции.

— Да, конечно… Если не считать вас и той девушки… как ее зовут… кажется, Катерина.

— Катерина? — встрепенулся Василий. — Катерина… Значит, это была она? А как она попала в подвал?

Настала моя очередь удивляться.

— Подвал? — мы с Хиртом говорили на немецком, которого Кузьмин не знал, а посему из всего нашего разговора он понял только имя Ганской. — Какой подвал? — я на всякий случай покосился на машину. Нет, она стояла на месте, и я видел сидящий на заднем сиденье силуэт…

— Да, она была там, в подвале и…

— Василий, с тобой все в порядке?

— Примерно час назад я застрелил Катерину Ганскую, после того, как она загрызла или превратила в нечисть… точно сказать не могу, одного из моих людей.

— Так… — протянул я напряженно. — Ты уверен?

— На все сто.

Должен сказать, что Василию я тогда не поверил, даже принюхался, не пьян ли он. Нет, с ним было все в порядке, а розыгрышами он не занимался.

— Это все? Тот человек мертв?

— Нет. Я не стал ловить его, гоняясь за ним по темным подвалам… — тут Василий замялся. Определенно, он хотел еще что-то сказать, но раздумывал, стоит ли.

— Что еще?

— Какая-то тварь, которая может превращать людей в зомби, бродит по округе.

— Ты ее сам видел?

— Нет, но пристрелил созданного ею живого мертвеца… И еще там был человек, с лица которого содрали кожу.

В общем, полный набор. Я даже не знал, верить мне Василию или нет. Однако в данной ситуации лучше было поверить, чем проигнорировать. Пусть даже потенциальными жертвами тварей станут фашисты, но ни одному самому зверскому маньяку я бы не пожелал стать ожившим мертвецом.

— Боюсь, мне придется сообщить вам пренеприятнейшую новость, — повернулся я к Хирту, вновь перейдя на немецкий. — Тут не безопасно. У вас есть нож?

Хирт крикнул, и тут же появился один из офицеров, командующих операцией.

— Мне нужна пара толковых ребят, поздоровее и чтобы у всех были штыки или охотничьи ножи… Да, и не забудьте нож для меня.

Вскоре к нам подошли двое эсэсовцев. Без черных плащей и касок, с закатанными рукавами они выглядели настоящими мордоворотами. Они доложились Хирту, косясь на Василия, который на их фоне выглядел слабаком. Один из них был Шульц, а второй… нет, сейчас уже не вспомню.

— С вашего позволения, штурмбанфюрер, — обратился я к Хирту, принимая от эсэсовца длинный плоский нож-штык. В то время, несмотря на присвоение мне чина, я так толком не разобрался в своем статусе. То ли немцы и в самом деле хотели принять меня за своего, то ли я до сих пор оставался привилегированным пленником, которому по ряду причин оказывали определенные почести (если присвоение офицерского звания СС можно принять за таковую). А если еще учитывать мое немецкое происхождение и дворянство… Впрочем, тогда мне было не до этого.

— И я бы очень просил вас рассматривать этого молодого человека не как пленного, а как моего помощника.

Хирт задумался, потом повернулся к Василию и спросил у него на ломаном русском:

— Ты — русский?

Василий кивнул.

— Коммунист?

Василий снова кивнул. Он словно специально рисовался перед эсэсовцами.

— Да, — неожиданно добавил он, словно подчеркивая свою принадлежность к компартии. — И с удовольствием пристрелил бы ваших…

— Молодой человек слишком горяч! — резко перебил я его, наградив испепеляющим взглядом. Интересно, чего Василий в тот момент добивался. Он хотел, чтобы его расстреляли на месте без суда и следствия? Нет, этого никак невозможно было допустить. Он был мне нужен. Раньше, до того, как я встретил его, я еще не понимал, насколько трудная задача стоит передо мной, и только сейчас, неожиданно столкнувшись нос к носу с Кузьминым, понял, что Великий Спящий вновь свел нас на дорогах Судьбы, а раз так, то нельзя позволить Василию пострадать от его же собственной глупости и бравады. Ему нужно стать предателем, втереться в доверие к немцам, чтобы в нужный момент помочь мне нанести роковой удар. Секреты Древних должны остаться секретами, а люди… люди еще не доросли до того, чтобы уподобляться богам… И повернувшись к Василию, я прибавил: — Не стоит гордиться своими ошибками… Смирись… Сейчас мне нужна твоя помощь. Нужно отловить эту тварь. Итак…

Василий кивнул, хотя взгляд у него по-прежнему был нехороший.

— Дайте ему нож, — приказал я Шульцу.

Тот замешкался, ожидая подтверждения или отмены приказа от штурмбанфюрера Хирта.

— Дайте ему нож! — вновь повторил я.

— Хорошо, — кивнул штурмбанфюрер.

— Он пойдет с нами на «охоту», — продолжал я. — Эту «обращенную» тварь надо отловить. Не для опытов, — добавил я, заметив огонек интереса, вспыхнувший в глазах немца. — Она опасна. Это как инфекция. Через день тварей будет с десяток, а через сутки они наводнят всю округу.

Хирт кивнул.

— Действуйте, как посчитаете нужным.

Я перевел взгляд на Шульца, и тот протянул еще один штык-нож рукоятью вперед Василию, но тот только покачал головой, а потом, нагнувшись, выудил из-за голенища трехгранный штык с кольцом вместо ручки.

— Этот сподручнее будет, — ухмыльнулся он.

Выходит, все это время он был вооружен и даже не пытался напасть. Очко в его пользу. Хитрый мальчик.

Я кивнул, и мы направились назад по тропинке вдоль церкви на задний двор. Тот был небольшим, но загаженным донельзя. Груды грязных бочек, штабеля новых досок, поленница, телега без коня, на которой лежали какие-то тряпки весьма сомнительного происхождения. Там немцы добивали связанного энкаведешника. Из коридора, ведущего в подвал церкви, валили черные клубы дыма.

— Оставьте его! — приказал я, подходя к окровавленному, корчащемуся на земле человеку. Нагнувшись, я помог ему сесть. — Живой?

Тот кивнул и что-то промычал. Говорить он не мог. Разбитые губы превратились в толстые оладьи, правый глаз заплыл.

— Готов искупить… — тут я замялся, пытаясь подобрать нужное слово, что там перед немцами должен был искупить этот трясущийся человек.

Естественно, он был на все согласен. Тогда я повернулся к сопровождавшим меня эсэсовцам и зная, что Василий не понимает по-немецки — он бы на такое ни за что не согласился, я его знаю, — сказал:

— Мы идем на охоту. Этот человек, — я показал на избитого энкаведешника, — будет приманкой.

— Если нам предстоит охота, то не лучше ли взять ружья? — спросил Шульц. В его речи звучали неспешные баварские интонации, и слушая его, казалось, что вокруг ровным счетом ничего не происходит.

— Нет, эту дичь пулей не возьмешь, — покачал головой я. — Нужно, не раздумывая, бить ножом в сердце. И еще… если та тварь вас укусит — вам конец. Понятно?

Оба эсэсовца кивнули.

— Да, у вас в подразделении есть противогазы?

Шульц тут же продемонстрировал его мне.

— Тогда давайте противогазы мне, ему, — я ткнул в Василия, — и ему, — показал на энкаведешника.

Шульц кивнул и отошел к солдатам, которые только что избивали энкаведешника. Теперь они стояли группой чуть поодаль, наблюдая за происходящим.

Тем временем Василий помог избитому подняться с земли.

— Рядовой Арзубов, — представил он его мне. — Он из тех, что приехали командарма арестовывать. Там вообще история очень мутная.

Я кивнул. Если штурмбанфюрер Хирт говорил правду, и здесь и в самом деле располагался один из узлов энергетического поля Земли, то ожидать можно было чего угодно. Такие места сами собой притягивают различные неприятности. Тут всегда что-то происходит. И архив Троицкого попал сюда не случайно.

Вскоре мы впятером уже стояли у входа в туннель, откуда валил дым.

— Как я понимаю, там впереди металлические двери, за ними горящие ящики. В подвале хорошая тяга, так как весь дым идет сюда. Значит, наша задача перво-наперво пробраться мимо горящих ящиков и, очутившись за ними, можно осмотреть подвал, а может, отчасти и пожар потушить. — Последнее я сказал, скорее, для красного словца. Я точно так же, как и Василий, не хотел, чтобы фашистам достались архивы секретной лаборатории. — Что ж… виновники торжества вперед, — и я жестом предложил Василию и его товарищу идти вперед.

Надев противогаз, Василий подтолкнул энкаведешника ко входу.

— Похоже, мы первые.

Тот нахмурился, пригнул голову и, зажимая нос и рот рукавом гимнастерки, нырнул в черные клубы. За ним последовал Василий. Мне ничего не оставалось, как надеть противогаз и идти за ним, а эсэсовцы замыкали «шествие».

В первый момент я ослеп, поэтому мне ничего не оставалось, как засунуть нож за пояс и идти, вытянув вперед руки. Мгновение, и я натолкнулся на металлическую дверь. Шаг вправо, еще шаг вперед, и руки натолкнулись на ящики. Я пошарил влево, потом вправо и решил идти направо. Но я ошибся. Пара шагов, и я уперся в глухую стену. Пришлось возвращаться, а дышать мне уже было почти нечем. Несмотря на противогаз, дым все равно просачивался в легкие. Тем не менее, мне удалось сделать шагов двадцать вслепую в коридоре между грудами ящиков и коробок. Потом впереди справа полыхнул огонь. Меня обдало жаром. А сделав еще шагов десять в том же направлении, я оказался посреди большого зала, наполненного дымом и освещенного пламенем, горевшим у меня за спиной. Тут дым был не таким уж густым. Прямо посреди зала стояла керосиновая лампа. Возле нее на четвереньках стоял избитый энкаведешник. Ему было плохо, его рвало.

Василий стоял в стороне, ожидая меня и эсэсовцев.

Я огляделся. Часть ящиков у меня за спиной горела. Чуть приподняв хобот противогаза и сдвинув маску на лоб, я поинтересовался у Василия:

— И где твоя Катерина?

— Там, — и Василий кивнул головой в сторону горящих ящиков. Больше всего мне хотелось заняться спасением архива. Но… тогда записи Троицкого попали бы к фашистам. Так что пусть горит все синим пламенем. В конце концов, Хирт, если уж так хотел спасти записи профессора, то мог бы и сам догадаться послать пожарную команду. Лишь много дней спустя я догадался, почему штурмбанфюрер так и не сделал этого. Ведь если бы к нему попала часть архива, то все его дальнейшие заслуги могли быть приписаны русскому. Здесь могла пострадать честь Хирта как ученого, тем более, судя по результатам, Троицкий намного опередил своих коллег из Германии.

— Итак, — приказал я, увидев, что все в сборе (сначала я произнес всю речь на немецком, а потом повторил слово в слово на русском). — В первую очередьнужно выяснить, откуда этот сквозняк, где-то там есть еще один выход на поверхность, и достаточно большой. Надо увериться, что наш «клиент» не удрал из подвала, а потом обыщем эти катакомбы… Ты, — ткнул я в Арзубова, — пойдешь вперед. Ты, — безымянный немец, — пойдешь следом и если что… в общем, сам знаешь, что делать. Василий, ты — справа, я — слева. Шульц — замыкающим. И смотрите в оба. Эта тварь очень сильна.

— Да там еврейский очкарик… — начал было Василий, но я резко оборвал его.

— Он был мальчиком, а теперь, если я правильно понял тебя, это — кровожадная тварь.

Один из эсэсовцев услышав «еврейский», расплылся в улыбке и, поглаживая нож, произнес:

— Юдиш? Гут…

— Ты гудковать будешь, когда мы тварь повяжем, — фыркнул я. — Ладно, чего встали? Пошли! Давай-давай, — подтолкнул я его.

Энкаведешник, покачиваясь, поднялся. Лицо у него было зеленое. Парень явно угорел. Несколько секунд он стоял, покачиваясь и глядя мне в глаза. Для него я был всего лишь врагом, знающим русский язык. А он для меня… тоже враг. Представитель той самой системы, что уничтожала цвет русского народа. Только вот виноват ли он в том, что стал или примкнул к палачам?

— Иди… Иди…

Он нагнулся, взял с пола лампу и, подняв ее высоко над головой, направился к выходу из зала, туда, где разверзлись темные пасти дверных пролетов, ведущих в другие помещения.

Мне свет лампы только мешал — в темноте я вижу точно так же, как на свету, но остальным… Кроме того, я не знал точно, с кем мы столкнемся, а посему пусть все пока считают меня обычным человеком. Кроме того, пока мы бродили по подземелью, я попросил Василия рассказать, что тут происходит, и он вкратце поведал мне о непокорном командарме.

Кстати, источник свежего воздуха мы нашли почти сразу — потолок одной из комнат в дальнем конце подвала был проломлен. Я было испугался, что тварь, за которой мы охотились, могла сбежать в город, но потом… Осмотрев пролом, я понял, что тварь должна быть виртуозом-акробатом, чтобы вылезти через эту дыру.

Василий провел меня на место, где они обнаружили первый труп — человека с разодранным лицом, и вот тут меня ждало первое пренеприятное открытие — трупа на месте не оказалось. Кровавое пятно, говорящее о том, что труп был, осталось, а сам труп исчез.

— Что ты об этом думаешь? — поинтересовался я у Василия.

— Откуда я знаю. Вам, Григорий Арсеньевич, видней…

Однако в тот момент относительно исчезновения тела у меня не было никаких предположений. Я не понимал, с чем мы столкнулись. И особенное недоумение вызывало наличие второй Катерины. То, что у нее нет сестер и близких родственников, я знал совершенно определенно. Еще там, в далеком теперь Р'льехе после ужина мы часто выходили с Катериной на Риф — единственное пустынное место, где можно было поболтать с уверенностью, что тебя не подслушивают. Мы много говорили. Я рассказывал о русско-японской войне, о поисках таинственного Гоцлара и о том, что волею случая свел тогда знакомство с человеком, уничтожившим Российскую империю. Я говорил о джунглях Амазонки и кровожадных обитателях зиккуратов, о Египте с его удивительными пирамидами и о бескрайней саванне Центральной Африки, загадочном озере Чад и Белых городах, построенных выходцами из Атлантиды…

Катерина же, в свою очередь, поведала мне о своей жизни, которая не была столь насыщенной, как моя, но оказалась переполненной потерями, болью и унижениями. Нет смысла пересказывать ее на этих страницах, единственное, в чем я точно был уверен, что у Катерины никогда не было сестры, ни родной, ни двоюродной, тем более как две капли похожей на нее.

Второй факт, который смущал меня, Катерину номер два нашли в ящике, доставленном из лаборатории Троицкого. Но я сопровождал профессора в последней его экспедиции. Именно тогда же я познакомил его с Катериной, и он, без сомнения, именно тогда в моей каюте впервые увидел девушку. Если бы он видел ее раньше, он задал бы какие-то вопросы, удивился, в конце концов… Да и слуга Ктулху, которого пристрелил Василий… Вряд ли Троицкий видел кого-то из подводных жителей, а тем более держал в плену для экспериментов.

Отвлекшись от происходящего, погрузившись в размышления, я прозевал первый момент нападения, но крик Арзубова я запомню на всю жизнь. Кто-то вылетел на нас из тьмы — кто-то большой и очень сильный. Он смел Арзубова, словно бумажную фигурку. Лампа, отлетев в сторону, погасла. Наступила тьма кромешная. И хоть мне-то было все равно, остальные, вмиг ослепнув, замерли с ножами наизготовку. У меня же все еще прыгали перед глазами желтые круги, хоть я и видел в темноте лучше кошки, мне требовалось какое-то время, чтобы перестроить свое зрение. Может быть, именно поэтому я разглядел противника, когда он был всего в метре от меня. И он ничуть не напоминал тощего еврейчика, о котором говорил мне Василий. Это был здоровяк выше меня на голову, с широченными плечами и лихо закрученными усами. Его кулак врезался мне в грудь, и на мгновение мне показалось, что воздух вышел из моих легких, как из проколотого воздушного шарика.

Но отступать было нельзя. Остальные чувствовали, что-то происходит во тьме, но не видели противника, так что рассчитывать на чью-то помощь не приходилось.

Увернувшись от подставленного колена — видно, здоровяк хотел треснуть меня подбородком о колено, я ушел вниз, упал на спину и, распрямив обе ноги, нанес противнику страшный удар в пах. Нормальный мужчина от такого пинка покатился бы по полу, но этот, казалось, боли не ощутил. Сила удара заставила его покачнуться и только. Выходит, это был не человек. Тварь? Нет, кого-то мне этот усач напоминал.

Опершись на руку, я крутанул ногами, сделав подсечку, пока гигант не восстановил равновесие. Тот повалился на груду щебня, начал беспомощно барахтаться, подобрал ноги, ожидая, что я брошусь на него. Но вместо этого я начал читать одно из заклятий, позаимствованных из «Книги Эбони», потом прикусил губу и плюнул кровью на раскрытую ладонь, а потом плашмя провел по ладони клинком штыка, окрасив его кровью.

В это время один из немцев запалил спичку и поднял руку над головой, пытаясь понять, что происходит. Свет больно резанул по моим глазам.

— Погаси! — заорал я, одновременно выбрасывая вслепую вперед руку с ножом.

Я почувствовал, как клинок входит в плоть противника. Только плоть это была мягкой, нечеловеческой. Крутанув лезвие, я резко повел вниз, потом выдернул клинок и ударом ноги отшвырнул противника. Мой враг, будь он живым существом, должен был быть мертв. Он должен был лежать на земле мертвым с распоротым животом. Да, живот у него был распорот, вот только спокойно он не лежал. Любой нормальный человек от такой раны давно умер бы, а этот, извиваясь, все пытался подняться. К тому же лицо его странно перекосило, и теперь, если посмотреть на правую часть лица, то это был все тот же самый бравый усач, а если на другую, то совершенно другой человек.

И только теперь я вспомнил, где видел его раньше. Это же был сам Иван Поддубный — знаменитый борец-силач. Только вот откуда он тут взялся? Почему так странно себя ведет? Да нет, не может быть, что это он, Поддубному-то тогда, в сорок первом, должно было исполниться семьдесят, а передо мной был цветущий здоровяк Такой, каким лет двадцать назад его изображали на театральных афишах.

Справа от меня вспыхнула лампа. Василий поднял ее повыше и шагнул к нам.

— Что тут?… — и застыл, глядя на поверженного мной гиганта. — Кто это?

— Не узнаешь? Иван Поддубный.

— Откуда?

Вместо ответа я бросил взгляд направо. Энкаведешник лежал чуть в стороне, и шея его была согнута под неправильным углом. Тогда я повернулся к эсэсовцам.

— Вяжите эту тварь. Только смотрите, чтобы она вас не покусала. Это — смертельно.

Немцы осторожно приблизились к гиганту. Потом разом навалились на него, и через несколько секунд руки у него были выкручены и стянуты за спиной кожаным ремнем. Что-что, а свою работу эти ребята знали.

— Что ж, добавим еще одну загадку к общему списку, — пробормотал я безрадостно. А потом повернулся к пленнику. — Ты по-русски-то говоришь?

— Говорю, — прошептал он сквозь зубы, и голос у него был тонким и противным, совершенно не соответствующим столь могучей внешности.

Он так и сидел на полу, вытянув вперед чуть разведенные ноги, между которыми на полу лежали кишки из выпотрошенного живота. В свете керосиновой лампы все это выглядело еще более впечатляющим.

— Кто ты?

Лицо «Поддубного» еще больше перекосило.

— А тебе не все ли равно?

— Отвечай! — я начал сердиться. — А то сильно пожалеешь.

— Ага! — фыркнул «Поддубный».

— Я тебе живот вспорол, и если ты думаешь, что я не придумаю, как сделать тебе больно-больно, ты сильно ошибаешься.

— Ты сделаешь больно-больно этому телу, а не мне! — усмехнулся тяжеловес.

И тут я заметил кое-что нехорошее, то, что до крайности мне не понравилось: кишки сами по себе начали медленно втягиваться в распоротый живот. Быть такого не может!

— Василий, ищи мел!

— Мел?

— Быстро!

Василий закрутил головой, а я тем временем продолжал рассматривать поверженного гиганта. К тому времени, как Василий протянул мне кусок штукатурки, половина кишок уже втянулась назад в живот твари. Кстати сказать, немцы, как и я, стояли, неподвижно таращась на удивительное зрелище.

Как только мел — кусок штукатурки — оказался у меня в руках, я тут же начал чертить на полу круг, центром которого был раненый. Одновременно я бормотал заклятие, запирающее демонов. При этом тот что-то кричал, пытался отползти подальше, прежде чем я замкну круг, но Шульц и его напарник не дали ему это сделать, к тому же не так уж просто ползать по полу, когда руки у вас связаны за спиной, а половина кишок на полу. Но что удивительно, крови почти не было — так, немного, совсем чуть-чуть, для вида и только.

Однако в тот миг, когда я замкнул круг, тварь высвободила руки. Каким образом ей это удалось, не знаю, и тем не менее… А потом, не обращая внимание на волочащиеся по земле кишки, тварь прыгнула на меня, собираясь сомкнуть свои могучие руки на моем горле. Вот только недопрыгнула, словно на каменную стену натолкнулась. С грохотом повалилась назад и замерла, злобно взирая на меня горящими глазами.

Сзади послышались шаги. Вспыхнули лампы. По подвалу пробирались с десяток солдат с фонариками. Впереди вышагивал штурмбанфюрер Хирт.

— Решили поспешить вам на помощь, пока гасят огонь, — объяснил он, опережая мой вопрос. — А это что за богатырь? — И он шагнул вперед. Я, схватив за рукав, дернул его назад, не дав переступить очерченный мною круг. Штурмбанфюрер с недоумением и яростью уставился на меня, уже готовый приказать своим солдатам разорвать меня на части. Еще раз дернув его за рукав, я указал на линию, начертанную куском штукатурки.

— У меня большая просьба, постарайтесь не переступать эту черту, и солдатам своим скажите…

Но было поздно. Один из только что подошедших эсэсовцев справа от нас переступил черту. Движения твари были молниеносны. Она молнией метнулась вперед, человеческая плоть сползла с кисти и появились длинные острые когти. Они впились в ногу несчастного немца, и он закричал — страшно закричал. Все разом отпрянули назад. Чересчур любопытный эсэсовец попытался последовать за остальными, но тварь впилась в его плоть со страшной силой, а потом стала медленно втягивать несчастного в круг шаг за шагом.

Эсэсовец упирался второй ногой. Она скользила, и вот-вот должна была коснуться края круга и разорвать его. А тогда… Если честно, я не собирался вновь вступать в схватку с этой нечистью. Ребра у меня до сих пор болели, мундир на груди висел клочьями, и я совсем не был уверен, что выйду победителем из новой схватки. Тогда тварь не ожидала, что у меня окажется заговоренный клинок, но теперь-то она об этом знает. Поэтому мне ничего не оставалось, как, подскочив к эсэсовцу сзади, что есть силы пнуть его. Он полетел вперед, прямо в объятия собственной смерти, а я, нагнувшись, тут же подправил круг. Тварь аж взвыла от ярости, а потом начала на глазах у всех в буквальном смысле рвать несчастного на куски.

Я отвернулся. Ужасов в своей жизни я насмотрелся и без этого, а вот реакция Хирта меня поразила. Штурмбанфюрер стоял, словно Наполеон, скрестив руки на груди, и внимательно наблюдал за происходящим.

— Вот это мощь! Вот это сила… Но, мне кажется, я уже видел где-то этого силача.

— Поддубный Иван Максимович, — пояснил я. — В Европе известен больше как Иван Железный.

— Да, да… Я что-то читал о нем… — пробормотал Хирт.

— Только на самом деле это не он.

— То есть?

— Считаете, что человек на такое способен… Нормальный человек? И еще, внимательно посмотрите на его правую кисть, это не человеческая рука.

— Вы не видите сути, господин Фредерикс. Нам с вами предстоит совместная работа над проектом «Изольда», над созданием нового человека… И не просто Нового человека, а идеального солдата и любовника.

— Боюсь, что эту тварь вы использовать не сможете.

— Не стану спорить с вами, Григорий, но свой ответ я сообщу вам только после тщательного изучения всего материала…

— О чем это вы? — спросил, подойдя поближе, Василий.

— Штурмбанфюрер и я пытаемся определить, насколько полезна данная тварь, и что она из себя представляет.

— Могу сказать с уверенностью, когда основной вход засыпало, этой твари в подвале не было.

— А так как мы не нашли тела солдата без лица и укушенного Катериной солдата, то выходит…

— Двое в одном флаконе. Аморф какой-нибудь. Нет, судя по кишкам, он и внутри устроен, как человек.

И тут у меня возникла одна странная идея. Я повернулся к Хирту.

— Извините, штурмбанфюрер, но мне нужно срочно вернуться к машине. У меня возникла одна идея… И… Постарайтесь не стирать защитный круг и не переступать через него… Я скоро вернусь… — и, не договорив, я быстро пошел назад к выходу. Василий последовал за мной.

На выходе из подвала все еще стоял запах гари, но не было ни пламени, ни ящиков, ни коробок. Двустворчатые ворота, ведущие в коридорчик, были широко распахнуты, и возле них в карауле застыла пара эсэсовцев. Они с недоумением уставились на мою разорванную форму, потом на Василия, но не стали нас останавливать.

Выбравшись из подвала, мы поднялись по склону холма. Увидев Василия, Катерина побледнела, выскочила из машины, бросилась ему навстречу, утонула в его объятиях. Я, не обращая на них внимания, полез в багажник машины. Меня интересовала одна из книг, которые я принес из подводного царства Ктулху. Да, книга была на месте (совсем забыл сказать, что люди Вилигута в какой-то момент отобрали все книги, прихваченные мною в Р'льехе. Однако они не знали, да и не могли знать древнего языка, я же не сознался, что знаю его, лишь сказал, что пытаюсь расшифровать мудрость древних, а потом заверил, что как только мне это удастся, то я непременно сообщу об этом.

После этого книги были тщательно скопированы (сфотографированы). Потом Вилигут попытался всучить мне копии, но я отказался. «В книгах содержится некая магическая сила, которая напрочь отсутствует в фотографиях, поэтому даже найдя нужное прочтение, я могу допустить ошибку, так как не смогу проверить работоспособность данной формулы, лишенной энергии источника магического заклинания», — так я объяснил Вилигуту свое желание оставить книги у себя. И что самое удивительное, он согласился. Теперь мне нужна была одна из этих книг. Называлась она странно: «Иллюзии и реальность, тайны превращений». На языке слуг Ктулху ее название, естественно, звучало совершенно по-иному. Так вот, на одной из ее страниц было начертано заклятие, позволяющее видеть суть вещей.

Нет, вполне возможно, что в архивах Троицкого, точнее, в том, что от них осталось, хранились упоминания о том, что за твари лежали в деревянных ящиках, но искать истину среди полуобгорелых бумаг времени не было. К тому же я был не уверен в том, сколь долго сможет сдерживать эту тварь простой колдовской круг.

Поэтому, отыскав нужную книгу, я поспешил назад в подвал.

К тому времени, как я вернулся, сцена изменилась, но не сильно. Большинство эсэсовцев отправилось дальше осматривать подвал. Хирт, казалось, так и не пошевелился, он по-прежнему стоял, скрестив руки на груди, и внимательно рассматривал чудовище, которое уселось на полу перед грудой окровавленной плоти.

Я попросил солдат помочь, и они вместе с Василием соорудили для меня некое подобие кафедры. Потом, открыв «Иллюзии и реальность…», я нашел раздел «Некро-немо-икон» («Исследование классификации мертвых»).

— Что вы собираетесь делать? — поинтересовался штурмбанфюрер.

— Посмотреть, что это за тварь на самом деле.

— Вы думаете…

— Если вы хотите получить ее для исследований, то первоначально нужно понять, с чем мы имеем дело. Вначале двойник Катерины, потом… Впрочем, все это неважно. Думаю, мы имеем дело с какой-нибудь древней тварью… Тем более, что третья тварь, судя по всему, убежала, и нам еще предстоит ее отловить.

После этого я углубился в изучение книги. Заклинание, с одной стороны, было довольно простым, с другой… Как и любое колдовство подобного уровня, оно имело массу неприятных побочных эффектов, любой из которых мог сбить заклинателя или вызвать негативную реакцию у окружающих. Наконец, разобравшись в хитросплетении перекрестных сносок и прочитав все комментарии, я приступил к действу.

Пара строчек абракадабры, и тварь внутри защитного круга вскочила. Ее кулаки сжимались и разжимались, глаза бешено сверкали. Несколько мгновений, и чудовище, уже почти полностью утратившее облик Поддубного, бросилось на меня. Раздался страшный треск, похожий на звук электрических разрядов, и тварь отлетела назад к середине очерченного пространства.

После произнесения следующей строчки чудовище рухнуло на колени и, запрокинув голову к черному потолку, взвыло. Ужасно взвыло. Однако мне было не до того. Еще пара строчек, и плоть твари начала сползать, преобразуясь в аморфную массу.

И еще эта вонь. В первый момент я ее не почувствовал, но сейчас она становилась все сильнее, пока не сделалась совершенно непереносимой.

— Знакомый запашок, — скривился Василий. — Но это же было… Они же были… людьми.

Я, широко улыбнувшись, повернулся к своему ученику.

— Шоггот является протоплазменной массой, способной перемещаться и формировать временные органы для выполнения необходимых действий. Если шоггот примет сферическую форму, то его диаметр составит около пяти метров, однако подобная форма не всегда является оптимальной и далеко не единственной, доступной шогготам.

— Но все шогготы, которых я встречал до того, больше напоминали гигантских червей!

— Эти твари, точно так же, как люди, были созданы Старцами для выполнения определенных работ. Но если учесть, что большинство Старцев деградировало и из высокоразумной расы — расы богов — превратилось в примитивных хищников… То… почему бы не могли существовать шогготы, загримированные под людей?

— Вот только этого нам не хватало! Но…

— Ящики, скорее всего, были предназначены для длительного хранения этих тварей…

— Слуги Ктулху… Теперь еще и шогготы… О, господи!..

— В данном случае это шоггот, а вот кто был в двух других ящиках?

Тут мне пришлось прерваться и вкратце перевести наш разговор с Василием штурмбанфюреру Хирту.

— Шогготы? Впервые слышу! Что это за твари?

— Одна из тварей пантеона Ктулху. Надеюсь, вы знаете историю Старших и Древних богов!

— Так… Я, скорее, практик, чем теоретик. Тем более, что древними легендами в Аненербе занимается ведомство господина Вилигута.

Я кивнул.

— И тем не менее, Троицкий занимался изучением Древних. Он мечтал разбудить Великого Ктулху и установить с ним контакт. Но не деградировавшие шогготы… Я и сам впервые сталкиваюсь с подобным… Однако я сильно сомневаюсь, что во всех трех ящиках были шогготы. К тому же тут еще много неясного. Итак… Василий, то есть вот этот молодой человек, сначала столкнулся с ожившим мертвым.

— Живым мертвецом? — брови Хирта поползли вверх от удивления.

Однако я сделал вид, что не заметил замечания штурмбанфюрера и продолжал:

— Ни шогготы, ни Слуги Ктулху подобного сотворить не могут, по крайней мере, я об их подобных способностях ничего не слышал… Но продолжим. Далее был вскрыт второй ящик — в нем лежал, судя по описанию, Слуга Ктулху. Василий убил его. А в третьем… — тут мне в голову пришла одна идея, и я снова повернулся к Василию. — О чем ты думал, прежде чем вскрыть третий ящик?

— Я… — Василий замялся, задумался. — Я убил Слугу Ктулху, а потом… потом подумал, что вы в плену у этих тварей…

— То есть ты подумал о Катерине?

— Ну, и о Катерине…

— Все ясно, — повернулся я к штурмбанфюреру. — Эта тварь может читать мысленные образы и принимать облик… — Тут я запнулся и вновь обратился к своему ученику.

— Еще раз подробно опиши, что случилось после того, как ты открыл третий ящик.

Василий снова повторил свой рассказ.

Ладно, пусть даже шогготу удалось принять человеческий облик, пусть даже он загрыз красноармейца, но… он остался в ящике, а красноармеец, превратившись черт знает в кого, бежал, и теперь… Если Василий и в самом деле не ошибся, и обитатель первого ящика покинул подвал много раньше… перед нами был красноармеец. Вот только каким образом ему удалось принять облик знаменитого борца, а теперь, после того, как на него обрушилось заклятие, истинный облик — он превратился… в аморфную массу (изначального шоггота). Да и запах… запах соответствовал. Но раньше запаха-то не было. Однако внешне очень напоминало Плевки Коатликуэ — истинных шогготов, которых я встречал в далекой Мексике…

— Так вы говорили… — отвлек меня от размышлений штурмбанфюрер.

— Не уверен, что правильно все понял… — протянул я. — Тут надо разобраться. Часть фактов не укладывается в привычную мне схему. Тем не менее, я этого демона запакую, ну, а там посмотрим… Быть может, в архиве Троицкого мы обнаружим ответ. К тому же, я уверен, что одна из опасных тварей бродит на свободе, вот только где она…

Глава 5 Большая охота Ельск. Август 1941

А перед нами все цветет,

За нами все горит.

Не надо думать — с нами тот,

Кто все за нас решит.

Веселые — не хмурые —

Вернемся по домам, —

Невесты белокурые

Наградой будут нам!

В. Высоцкий. «Солдаты группы „Центр“»

Заехав под транспарант «Колхоз им. Первой пятилетки», бронемашина затормозила, и эсэсовцы посыпались из кузова, словно горошины из стручка. Все, как на подбор, здоровые, высокие, мускулистые, с закатанными по локоть рукавами. Василий вылез из легкового автомобиля и на мгновение замер, залюбовавшись. «Эх, если бы это были наши, а не фрицы, — подумал он. — Да с такой командой он бы прикрутил всех дикарей Гоцлара. Вот только получалось так, что парни эти воевали на другой стороне… Правда, сейчас, сейчас они вместе… пока вместе». При мысли о том, что вынужден действовать заодно с захватчиками, Василий поежился. И несмотря на то, что сейчас враг у них был общий, оперуполномоченный считал себя отчасти предателем. К тому же приказ он не выполнил: часть архива Троицкого все же попала в руки фашистов. И хотя Григорий Арсеньевич утверждал, что страшного в этом ничего нет, Василий чувствовал себя не в своей тарелке. Да и форма, которая сейчас была на нем, — полевая форма рядового СС — сердце не грела.

— Так, чего встал? — Григорий Арсеньевич явно был не в духе. — Возьми человек пять и на холм, что справа.

Отогнав печальные мысли, Василий огляделся. Справа и слева от дороги поднимались холмы. Слева крутой, справа пологий. Несмотря на начало осени, вокруг зеленела трава, палило солнце, и деревья шелестели зеленой листвой.

— Давай, давай… Там на холме должны быть живые, — а потом Григорий Арсеньевич прокричал что-то немцам. Те разделились. Пятеро из них цепочкой начали подниматься на крутой холм. Остальные выстроились вдоль бронемашины, ожидая дальнейших распоряжений барона.

Василий не стал ждать, чем дело кончится. Вынув из кобуры свой любимый маузер, он не спеша направился следом за фрицами, пытаясь разогнать печальные мысли. Сейчас не время было предаваться самобичеванию…

Несколько десятков шагов, и они остановились на вершине холма у ветхого, почерневшего и покосившегося от времени забора. За забором сарай и дом — древнее сооружение, наверняка построенное еще в позапрошлом веке.

Василий махнул эсэсовцам, мол, двое справа, двое слева, один с ним. При этом он очень надеялся, что Григорий Арсеньевич в достаточной мере объяснил солдатам, с Чем им предстоит столкнуться. Зомби, как минимум, ну, естественно, тот, кто их плодит. Он был главной целью охоты.

Осторожно войдя во двор, Василий направился прямо к дому. Дверь оказалась закрыта. Маленькие окна с выбитыми стеклами забаррикадированы изнутри. Несколько секунд выждав, Василий осторожно постучал в дверь.

— Хозяева, открывайте!

В ответ раздалась немецкая речь, потом что-то загрохотало и кто-то хриплым, сдавленным голосом поинтересовался.

— Чего тебе?

— Да так, пришли вас проведать.

— А кто сам будешь…

— Вот так я и стал двери докладывать. Ты, давай, открывай, а там и побеседуем.

— Ишь, чего захотел? А может, ты из этих тварей кусучих.

— Ты давай, открывай! Меньше звездеть будешь, дольше жить станешь.

Тут подошедший немец что-то крикнул.

Из дома ему ответили по-немецки, а Василий про себя выругался. Ну почему он так и не выучил вражеский язык. Однако просить перевести было не у кого.

— Ладно, не дури, открывай!

За дверью послышался грохот, потом шорох и скрип, словно волочили по полу что-то тяжелое. Наконец, дверь приоткрылась.

— Ты, мил человек, не серчай, а чуть правее стань, шобы рассмотреть, кто ты есть на самом деле.

— Открывай, дед!

Дверь распахнулась. На пороге стоял высокий, тощий небритый старик в исподнем. На голове у него была низко надвинутая кепка, видавшая виды, а в руках большой топор-колун. За его спиной, в дальнем углу темных сеней жались два немца-солдатика. Они сидели, вжавшись спинами в бревенчатую стену и выставив перед собой винтовки, словно надеясь, что те защитят их от незваных гостей.

Дед внимательно осмотрел Василия с головы до ног, а потом кивнул в сторону солдат.

— А ты, смотрю, из ихних будешь?

— Не-а… — протянул Василий.

— Тогда полицай?

Василий снова покачал головой.

— Тебе, дед, не догадаться. Но подскажу: я твоя единственная надежда на спасение… Ну, пойдем в дом, расскажешь, что тут у вас случилось-приключилось.

Дед послушно повернулся и прошел в горницу, но Василий чуть замешкался. Повернувшись, он позвал одного из эсэсовцев:

— Ком цу мир!

И когда тот подошел, Василий кивнул в сторону немецких солдат, сидящих у стены.

— Ты бы успокоил и расспросил их.

Эсэсовец кивнул, словно понял, о чем Василий его просит. Шагнул к солдатам. Те при виде черного мундира тут же вскочили с мест, вытянув руки в нацистском приветствии. Однако Василий не стал ждать, чем закончатся их переговоры, все равно он языка не знал. Вместо этого он прошел в горницу. Темное помещение — окна были забиты досками — освещали три лампы. Одна стояла на полу у самой двери, вторая у печи, а третья на грубом деревянном столе. Из горницы вглубь дома вели две двери, но сейчас они обе были плотно закрыты. Старик уселся за стол и предложил Василию присесть на скамью напротив, но тот отказался.

— Ну, и что у вас тут происходит, дед, рассказывай.

— А ты, милок, лучше у своих фрицев спроси, — с ехидцей ответил дед, положив колун на стол рядом с лампой.

— У них другие спросят, — проворчал Василий. — Я «нихт ферштейн», так что, дед, если хочешь свою шкуру спасти, говори…

— Выходит, полицай… — вздохнул дед.

— Как выходит, так и входит, — Василий уже начал злиться. — Считай меня военнопленным.

— Пленные пистолеты на боку не носят… И за сколько серебряников ты, милок, Родину продал?

— Послушай, дед, мы здесь не меня обсуждать собрались. Я сейчас повернусь и уйду, а вы всю эту кашу сами расхлебывайте.

В глубине души Василий понимал, что дед совершенно прав. А не прав, скорее всего, Григорий Арсеньевич, но… приказ не был выполнен, архивы Троицкого не уничтожены. К тому же Катерина… Но все равно, надо было что-то решать, и то, что он разгуливал по окрестностям зоны с оружием в руках — всего лишь решение унтерштурмфюрера, которое в любой момент могут отменить. Тем более, что у Василия так и чесались руки открыть огонь по эсэсовцам. А от сводок информбюро, сообщавших о новых победах фашистских завоевателей, у него внутри все аж переворачивалось…

Какое-то время дед молчал, потом снял кепку, положил на стол, погладил себя по сверкающей лысине, обрамленной венчиком белого пуха.

— А ты уверен, милок, шо справишься?

— Ты, дед, говори, а там посмотрим.

— А у нас тут ыстория такая. Еще до войны, лет десять назад, ынститут тут какой-то построили. Ну, значит, шоб подальше от столицы, шоб нихто не узнал. Слухи про тот ынститут разные ходили. Да разве бабам верить можно? То болтали, шо коров с двумя титьками растить будут, шоб молока в два раза больше давали. То говорили, шо аппарат научный собирают, шобы всех врагов известь в один день… Не знаю. Только все им не везло. Говорили, шо их профессор главный сгинул в эхспедиции… Ну, а как немчура поперла, все свернули да укатили… Вот тут-то все и началось… Еще накануне того, как Ельск заняли, бабы слышали, будто кто по пустым корпусам ынститута бродит, воет в тоске. Потом люди стали пропадать. Бабы взвыли. Ну, Михайлыч, Архип и Николка-пришибленный — он в детстве с крыши упал, так на всю жизнь заикой остался и ходил криво… так вот собрались они, взяли ружья охотничьи и пошли смотреть, что в том ынституте воет, а заодно поискать, куда народ мог деться. Пошли они третьего дня, да не вернулись. Тут бы и шум поднять, да в округ ехать, только ж непонятно, какая нынче власть. Фронт рядом. Палят…

Дед сделал паузу, глубоко вздохнул.

— Папироску? — предложил Василий.

— А то… давай, — решился дед. — Табачку-то мало осталось, а газет и вовсе нынче не носют.

Василий достал пачку немецких сигарет, протянул деду. Тот с недоверием посмотрел на латинские буквы на коробке, осторожно грубыми пальцами вынул одну сигарету, осмотрел ее.

— Эка чудна штука. Как при буржуях.

— Да ты кури, дед, не сомневайся.

— А сам?

— Потом, дед… — Василий не курил, но сигареты всегда носил с собой. Идеальный способ разрядить обстановку в любой беседе… Чиркнув спичкой, он дал деду прикурить. — Как зовут-то тебя?

— Ерофеичем кличут, — ответил дед, затянувшись. — А ничего, хорош немецкий табачок, но против нашего самосаду слаб… слаб…

— Ладно, дед, ты табачок потом обсуждать будешь. Ты говори, что дальше было.

— А шо говорить? Народ на площади перед зданием сельсовета собрался. Только что за народ — бабы одни. Ну, постояли, покудахтали. Федотья, Архипа жена, та самогонки притащила, все баб агитировала пойти с этим ынститутом разобраться, да мужиков поискать. Но никто не пошел, потому как всем боязно было. Михалыч вон каким знатным охотником был. К нему даже из районной газеты приезжали, да что из газеты — командармы… Василевский и Блюхер его на охоту с собой брали! А и то сгинул. В общем, пока бабы базарили, ваши вон прикатили, — тут дед хитро прищурился и кивнул в сторону сеней.

Однако Василий решил на провокацию не поддаваться. Беседа и так затягивалась, а там и вечер не за горами. Вот чего он уж точно не хотел, так это охотиться на нечисть в ночное время.

— Ты, Ерофеич, продолжай… продолжай…

— Вот я и говорю, прикатили ваши. Целый грузовик, а с ними еще офицер на машине и мотоциклистов куча, а еще Васька Куцев из района. Он при красных районным агрономом служил. В общем, Васька-то вылез на трибуну, ну и там про новую жизнь и все такое разно, как при этих иродах, — вновь дед сделал паузу, затянувшись, словно ожидая, как Василий на слово «ироды» отреагирует, но оперуполномоченный промолчал, и Ерофеичу ничего не оставалось, как продолжить рассказ.

— Васька-то тот трындел и трындел, а Федотья ему и говорит: «Ты бы лучше, орел, не лясы точил, а пшел бы в ынститут мужиков наших вызволить». Ну и рассказала ему, что да как. Тут Васька надулся, пошел с немецким офицером советоваться. Уж не знаю, до чего они доболтались, только Васька с частью солдат сели в машину и укатили в сторону ынститута. Ну, а остальные немцы дверь в сельсовет взломали, стали бумаги собирать, знамя красное сняли, свой флаг с крестом повесили. Потом стали дознаваться, кто при прежней власти в активистах был, кто в коммунисты записался, а кто в комсомол. Вот только начали они баб опрошать, как со стороны ынститута выстрелы донеслись и крики. Причем стреляли сильно, словно там бой шел… Немцы тут же на мотоциклы, в машину и туда ж, своим, видать, на подмогу. Только не совладали они с теми, кто в ынституте засел… Только все бабы разошлись, да мы… я, — тут же поправился дед, видно, и в самом деле не один он был, только говорить не хотел.

— Только я домой вернулся, как, слышу, едут. Мотор захлебывается. Остановились у меня. Двое до избы поднялись, а третий дальше покатил. Но фрицы-то не сразу в избу зашли. Залегли поначалу у околицы. Словно засаду на кого устроить хотели. Ну, я тоже решил поглядеть, что к чему. За околицей устроился. Сижу, косу точу. У Верхнего ручья трава уже неделю покоса ждет, да тут с этой войной все руки не доходят… Так вот, сижу, смотрю, кто-то по дороге идет. Ан, Николка! Нашелся, пес шелудивый. Идет-бредет. Только если раньше у него походка кривой была, то теперь и вовсе чудной стала. Ну, а мне-то шо? Мне до того, что его бабы не любят, дела нет… И все же, немцы-то его на мушки и давай палить в него… Только гильзы во все стороны летят. Ну думаю, чем парень-то убогий им насолил. Встал я было, хотел с гадами поговорить по-свойски. Нельзя ж убогих-то обижать, Бог-батюшка в небе все видит. Он же такого не простит. В общем, встал я, диву даюсь. Немцы-то палят, а Николке хоть бы хны. То ли немцы попасть в него не могут, то ли чудо какое-то приключилось. Встал я, значит, но косу оставлять не стал, решил поближе подойти, авось, разгляжу, что к чему. А к тому времени солнце уж село, но было еще светло. В общем, разглядел я Николку, — тут старик печально вздохнул и снова затянулся.

— Нет, Николка это был точно… а может, и не Николка, лишь похож. Только где ты второго такого убогого во всем районе сыщешь. Один он у нас такой, пыльным мешком пришибленный. Однако глаза у него странными стали. Зеленые, как у хищника. Огнем горят, сверкают. Ну, думаю, сам черт в парня вселился, не иначе. Вижу, пули-то в него попадают. Только ему пофиг. Пуля ударит, он чуть качнется и все. Так вот и идет, и идет. А потом встал, взвыл по-звериному, руки вперед выставил, будто схватить меня аль немцев хотел. Ну, я поближе, значит, подошел, а от Николки запах, будто он с рождения не мылся. А может, в чан с дерьмом угодил… Не знаю. В общем, я косою вжих… Руки-то ему и срубил, только не помогло это. Срубил я руки почти по локоть, они на землю упали, а крови-то нет. Тут, смотрю, руки эти, словно сколопендры какие, на пальцы встали и ну, к хозяину бежать. Тут и меня проняло. Я косой-то еще разок взмахнул и голову снес. Только тогда ирод упал, и затих вроде. Хотя кто ее знает, нечисть эту. Может, и не затих. Но мы с немчурой ждать не стали. В дом подались, стали окна и двери заколачивать. Едва успели, потому как нечисть полезла, вокруг дома ходила всю ночь, завывала. Солдаты ваши в нее все патроны расстреляли, а все без толку. Даже если в голову попадешь — все одно, словно и не попали вовсе… Всю ночь твари вокруг дома ходили, скреблись. Только дом этот старый, крепкий… Ну, а солдатиков я приютил, все ж люди, хоть и немчура поганая…

— Ты, Ерофеич, язык попридержи, — посоветовал Василий, ему все эти замечания насчет немцев уже поперек горла были. — Я, дед, свой, а при других так о них не говорил бы ты. Они церемониться не будут, им что есть человек, что нет. Наши жизни они ни во что не ценят.

— А ты ценишь?

— О чем разговор?

Василий и старик разом повернулись к двери. На пороге горницы стоял барон.

— Да так… — неопределенно протянул Василий. Конечно, он понимал, что Григорий Арсеньевич свой, и то, что он фашистов ненавидит, Василий тоже знал, но форма унтерштурмфюрера все же смущала.

— Как там у вас?

— Выставил периметр. Пока никаких следов нечисти. Ты лучше расскажи, о чем вы тут битый час беседуете.

Василий кивнул и кратко пересказал барону суть рассказа старика.

— …А солдаты, что они говорят?

— Да у них полные штаны. От них я толком ничего не добился. Сказали, что повезли их куда-то, вылезли они из грузовика. А тут эти твари. Стреляли, стреляли, все без толку. На их глазах их товарищей разорвали на части. Побежали они. Чтобы за трусость под трибунал не попасть, тут остались, а третьего, по жребию, в Ельск за подкреплением отправили.

— В общем, все сходится, — протянул Василий.

— Сходится-то сходится… — протянул барон, потом повернулся к старику: — Сколько человек в деревне было?

Старик задумался, потом стал мысленно что-то подсчитывать, загибая пальцы, и бормоча себе под нос.

— Ну, с полсотни будет… это если пацанов считать.

— А их нужно считать? — настоятельно спросил Григорий Арсеньевич.

— Не знаю… — покачал головой старик. — Не знаю… Может, кто в деревне и спрятался по подвалам. Твари-то это не то чтобы прыткие или ловкие… Настойчивы больно, это да. А бабы у нас хитрые, могли и попрятаться.

Неожиданно где-то неподалеку грохнул выстрел, потом еще один.

— О! — воспрял дед. — Это вам не винтовка, из дробовика бьют. Значит, в деревне еще есть живые.

— Это хорошо… — протянул Григорий Арсеньевич, а потом снова повернулся к Ерофеичу. — Мы сейчас пойдем, дед, попробуем с этой напастью разобраться. А ты сиди тут, да двери хорошенько закрой. И не бойся.

— А вы сможете с этим управиться?

— Постараемся, — пообещал Григорий Арсеньевич и вышел в сени.

Василий последовал за ним.

— Ну что, если учесть еще отряд жандармерии, то мертвяков этих там пруд пруди.

— Большая охота?

Унтерштурмфюрер оценивающе посмотрел на своего ученика.

— И?

— Патронов заговоренных может не хватить, к тому же у наших солдат пули обычные.

— Ты не забывай об огнеметах и штыках. Как там говорится: «Пуля — дура, штык — молодец».

Василий вздохнул. В своих силах он был уверен, а что касается эсэсовцев… Ну, чем больше их погибнет, тем ближе будет победа.

— Предупреждать будем?

— Я уже сказал им, все что нужно, кроме того, они получили особые инструкции от штурмбанфюрера Хирта, и, скорее, станут выполнять его рекомендации, а не мои.

Они вышли из дома. Был почти полдень, и отсюда, с вершины холма, открывался отличный вид на деревню, вытянувшуюся вдоль дороги. В центре деревни находилась большая площадь. Оттуда, перпендикулярно той дороге, по которой приехали Фредерикс и Василий, протянулась еще одна дорога, упиравшаяся в группу каменных домов, обнесенных высоким забором. Между ними и холмом лежала равнина, где стояло несколько деревянных домиков, а рядом с ними трактор.

Григорий Арсеньевич еще раз внимательно оглядел местность. Потом указал на домики в поле.

— Возьмешь трех солдат, проверишь те хибары. Может, кто из тварей там затаился. Всех уничтожишь. Потом отходи к деревне, а мы пока поедем к сельсовету, посмотрим, кто стрелял, да и пустые дома проверим. Не хотелось бы оставлять тварей у себя в тылу.

— А дальше деревни они расползтись не могли?

— Не знаю, посмотрим, — неопределенно ответил Григорий Арсеньевич, хотя у Василия возникло ощущение, что тот чего-то недоговаривает. Однако он отлично знал, если батька Григорий чего-то говорить не хочет, на это есть веская причина.

Они вышли на крыльцо, и Григорий Арсеньевич отдал эсэсовцам соответствующие распоряжения, после чего Василий с тремя солдатами спустился с холма, пересек дорогу и зашагал в сторону домиков посреди поля.

Идти было легко, земля, видимо, оставленная «под пар», пружинила под ногами. На мгновение Василию показалось, что все, что случилось за последние недели, сон. Вот она, прекрасная мирная благодать, и нет вовсе никакой войны, нет эсэсовцев, вышагивающих вслед за ним по полю, нет никаких оживших мертвецов, нет никакой опасности, мир прекрасен и удивителен… Вот только уродливое сооружение из досок портило впечатление. Скорее всего, времянка трактористов и сарай для всякого разного.

А потом Василий заметил одну пренеприятную деталь. На ручке двери в сарай висела человеческая рука… оторванная человеческая рука. Пальцы сжались на ручке, потом шло запястье, а дальше обрывки мускулов и плоти, из которых торчала обломанная белая кость, и… никакого тела поблизости.

Василий остановился, подождал своих спутников и, тронув за рукав ближайшего эсэсовца, показал на висящую руку. Тот кивнул, мол: «Все понятно» и передернул затвор автомата, но Василий отрицательно покачал головой, а потом показал на широкий охотничий нож на поясе солдата. Тот понимающе кивнул, но вновь взялся за автомат.

— И черт с тобой! — махнул рукой Василий. Оставалось рассчитывать только на себя самого и на огнемет. Его-то маузер был заряжен правильными пулями, но у Василия было всего две обоймы — двадцать выстрелов, и в карманах пуль пять. А ведь еще предстоял визит в этот «ынститут». Так что Василий решил подать немцам пример и достал из-за голенища трехгранный штык. Пусть он без рукояти, не такой удобный, как охотничий нож, но зато раны от него смертельные. Такие раны ни живым, ни мертвым не перенести.

Вот и домик с сараем. В какой-то момент у Василия появилась мысль: а не подпалить ли разом все это хозяйство. Огонь все сожрет и всех убьет. Но дверь домика была заперта… и еще эта рука. А вдруг в доме в самом деле есть живые. Может, там прячется кто-то из сельчан?

Дав знак одному из солдат попробовать дверь, Василий приготовился, встал, взяв наизготовку штык. Солдат, брезгливо действуя ножом, отцепил от ручки оторванную руку, и она упала на землю, да так и осталась лежать. «Значит, рука принадлежала не обращенному, — подумал Василий. — То есть ее оторвали у обычного живого человека, только куда потом делся труп и где кровь?»

Эсэсовец, подцепив ножом ручку, распахнул дверь. В лицо Василию ударила вонь, нет не жуткий запах шогготов, а обычная земная вонь. В первый момент он ничего не увидел. В домике-сарае было темно. А потом откуда-то из темнотыраздалось отвратительное шипение.

Инстинктивно Василий отступил, все еще держа перед собой штык, и тут на пороге показалось нечто невообразимое. Такого чудовища Василий раньше никогда не видел, и даже не подозревал о существовании подобных тварей. До пояса существо напоминало женщину, простую колхозницу с лицом, изборожденным морщинами, а ниже шло тело змеи. Руки же твари напоминали длинные тонкие щупальца, каждое метра по два длиной.

— Что это… Матерь Божья! — пробормотал он себе под нос, отступив еще на шаг, потом, выронив штык, он схватился за маузер, но один из немцев опередил его.

Автоматная очередь ударила откуда-то справа и прошила тварь насквозь. Женщина-змея, еще раз зашипев, повернулась к новому противнику, словно и вовсе забыв о Василии. Щупальца-рука развернулась, словно резиновый жгут, и захватила шею эсэсовца. Еще одно движение, и срезанная голова полетела на землю, а фонтан крови ударил вверх, забрызгав всех остальных.

Вытирая рукавом кровь с лица, Василий вскинул руку и выстрелил пару раз вслепую. Несмотря ни на что, нужно было экономить патроны. Первая пуля «ушла в молоко», а вторая, видимо, задела тварь, потому что та страшно взвыла. Удар огромного с колотушкой хвоста отшвырнул оперуполномоченного метра на три. Василий со всего маха врезался спиной в груду старых покрышек. От удара, казалось, воздух разом вышел из легких, и с полминуты он лежал, пытаясь сделать вдох. Наконец ему это удалось.

Чуть приподнявшись на локтях, Василий огляделся. Оставшиеся два эсэсовца вполне справлялись. Они стояли на безопасном расстоянии, причем один поливал голову твари свинцовым дождем из автомата. Пули вреда особого не причиняли, но, оставшись без глаз — ее лицо превратилось в кровавую маску — тварь беспомощно хлестала щупальцами и хвостом. Второй же, изготовившись, на глазах Василия пустил из огнемета огненную струю. Та буквально смела чудовище. Женщина-змея взвыла и, чувствуя, откуда исходит огонь, потянулась щупальцами к солдату.

Василий осторожно подполз к брошенному маузеру. Схватив пистолет, он быстро перевернулся на спину. К этому времени тварь уже почти дотянулась до эсэсовца с огнеметом. Она не видела своего врага, горела, но при этом словно не чувствовала боли. Автомат второго эсэсовца смолк — кончились патроны. В этот момент Василий прицелился и выстрелил. Пуля вошла туда, где, по мнению оперативника, находилось сердце твари. Женщина-змея замерла, а потом, натужно прошипев, откинулась назад и осталась лежать на земле. Над полем пополз запах паленой плоти.

Знаком приказав всем оставаться на своих местах, Василий, пошатываясь, встал, держа маузер наготове. Грудь, куда пришелся удар хвостом твари, болела страшно. «Главное, чтобы эта гадина ребра мне не переломала, — думал Василий. — И откуда же такая тварь взялась на наши головы. Обещали ведь обычных зомби. А с ними проблем особых нет. А это… Ведь наверняка в лесах, а тем более в колхозных полях под Ельском такие твари не водятся».

Осторожно приблизившись к распахнутой двери домика, Василий заглянул внутрь. В этот раз он был настороже, готовый к тому, что из темноты помещения на него выпрыгнет еще какое-то обезумевшее чудище. И вновь его ожидания не оправдались. Внутри домика больше никого не было, только вот запах стоял неприятный — болотный такой запах, и эта странная слизь, а потом, приглядевшись, Василий заметил в дальнем углу пустой комнаты что-то странное. Словно гроздь гигантского винограда, причем каждая виноградина с футбольный мяч. Он шагнул вперед, чтобы получше рассмотреть, что это такое, и обмер — яйца… Это была гроздь змеиных яиц. На мгновение он представил с десяток змеелюдей, расползающихся в разные стороны, а потом, шагнув вперед, выхватил штык, но в последний момент остановился. Особо приближаться, а тем более руками касаться яиц, ему не хотелось.

Он вышел из домика и, подойдя к солдату с огнеметом, приказал:

— Жги дом!

Тот покачал головой, мол, не понимаю.

Тогда Василий ткнул пальцем в домик, а потом в огнемет и изобразил, что стреляет по невидимому противнику. Эсэсовец кивнул и ударил из огнемета по домику. Тот сразу занялся огнем. Пламя побежало по окрашенным доскам, и вскоре все здание превратилось в огромный костер.

Василий огляделся и зашагал в сторону деревни. Здесь он свою задачу выполнил. Со стороны деревни донеслись выстрелы. Стреляли из автоматов, били дробовики… Но Василий не спешил. Они свою задачу выполнили, убили какую-то странную тварь, невесть откуда взявшуюся, а уж что до деревни, то у Григория Арсеньевича и людей побольше, и сам он много опытнее. К тому же он во всей этой нечисти разбирается — не чета Василию.

Преодолев последний спуск, Василий буквально скатился на задний двор одного из домов. Не глядя, прошел по грядкам и остановился у задней стены дома.

Немцы остановились чуть поодаль, потом тот, что с автоматом, шагнул вперед и, показывая на дверь, поинтересовался у Василия:

— Сало? Яйки?

Василий только головой покачал. И о чем эти уроды только думают? Чтобы пузо себе набить, и только? И самое страшное: у Василия было огромное желание съездить со всей силы по наглой эсэсовской морде, расплывшейся в широкой, довольной улыбке. Вот только делать этого было никак нельзя.

Вместо этого Василий громко постучал в дверь рукояткой маузера. Ему никто не ответил.

Знаком приказав немцам оставаться у задней двери, Василий обошел дом. Так и есть, на дверях стоял меловой крест. Значит, дом был проверен, опасности нет. Выходит, пока они топали по полям да с женщиной-змеей воевали, Григорий Арсеньевич их опередил. «Что ж, будем догонять».

И тут снова где-то впереди зазвучали выстрелы.

Василий жестом приказал немцам следовать за ним, вышел на дорогу, ведущую в деревню, но не ту, по которой они приехали, а ту, что вела к таинственному «ынституту», и припустил туда, где шла пальба. С десяток шагов, и перед ним открылась центральная площадь. Посреди нее стояла бронемашина, буквально облепленная людьми. В основном это были женщины и ребятишки.

Резко остановившись, Василий подался назад. Что-то тут было не то, и лишь через несколько секунд он понял, в чем дело: мертвецы пытались залезть в машину. Несколько растерзанных эсэсовцев лежало на земле, точно так же, как с десяток мертвых крестьян. Интересно, что тут произошло. Еще несколько секунд Василий стоял, пытаясь оценить ситуацию: огнемет здесь помочь не мог, значит, нужно… Он встал на колено, снял деревянную кобуру с пояса и быстро приладил в паз рукоять маузера. Несколько секунд, и у него в руках было подобие винтовки с прикладом. А дальше все, как на стрельбище. Цельсь, пли! Цельсь, пли!

Василий старался целиться в головы — так быстрее, и не тратишь пули даром. Шесть пуль — пять тел. Отличный итог. Василий перещелкнул обойму, сунул пустую обойму автоматчику и насыпал ему из кармана оставшиеся патроны — пусть пока снаряжает магазин… Но выстрелы не прекращались. Кто-то стрелял по мертвецам из дома напротив здания бывшего сельсовета. Поняв, что несут потери, мертвецы оставили бронемашину и разом метнулись в сторону дома. Мгновение, и стрелок в доме замолчал. Это наверняка был Григорий Арсеньевич. Только у него были заговоренные пули, которые валили мертвецов наповал.

Теперь настала очередь Василия. Однако стоило ему сделать первый выстрел, как толпа разом повернула к нему. Они медленно шли в сторону оперуполномоченного, вытянув руки, словно хотели схватить его за горло. Это было как в тире: десять выстрелов — десять тел, и снова перезарядка. Однако стоило его маузеру замолчать, как по сильно поредевшей толпе ударили револьверы Григория Арсеньевича. Толпа снова развернулась, направившись к дому, откуда велась пальба.

Протянув руку, Василий взял у немца перезаряженную обойму. Последние пять выстрелов. Мертвецы уже толпились у калитки дома, где прятался второй стрелок, когда Василий открыл огонь. В этот раз после того, как у него закончилась обойма, осталось всего семь тварей, но что самое главное, между ними и бронемашиной теперь было достаточное расстояние.

Вот только патронов заговоренных не осталось.

Немецкий огнеметчик знал свое дело. Выйдя чуть вперед, он ударил в лицо наступающим горящей бензиновой смесью. Мертвецы вспыхивали один за другим, словно факелы. Тем временем Василий аккуратно сложил маузер, пристегнул назад кобуру. Теперь врукопашную.

Но тут же застыл. Неожиданно раздался ужасный грохот. Двери бывшего сельсовета разлетелись в щепки, и на пороге показалось чудовище, еще более ужасное на вид, чем женщина-змея. Верхняя часть твари принадлежала человеку, ниже пояса из густой черной шерсти во все стороны тянулись щупальца, на конце которых открывались жадные розовые пасти, а вместо ног у твари было подобие куриных лап.

Несколько раз метнувшись из стороны в сторону, тварь решительно направилась к Василию. Штык? Нет, штык в данном случае будет ненадежным оружием.

Огонь ударил в грудь чудовища, и хоть щупальца метнулись назад, а шерсть задымилась, оно не замедлило своего движения. А потом огонь иссяк. Эсэсовец, сорвав со спины баллоны огнемета, стал что-то проверять, лихорадочно крутить какой-то вентиль. И тут ударил автомат. Пули входили в белесую плоть, оставляя зеленоватые дырки, которые тут же затягивались.

Вот до твари осталось менее десяти метров, и пасть ее раскрылась, и из уголков рта по подбородку потекла обильная желтая слюна, больше напоминающая гной. Василий поудобнее перехватил штык, готовясь дорого продать свою жизнь, но тут голова чудовища взорвалась фонтаном зеленых брызг. Щупальца разом обвисли, и, сделав несколько шагов вперед, тварь упала. У бронетранспортера стоял Григорий Арсеньевич.

— Едва успел. Василий, надо быть внимательнее, ты же был на линии огня.

Убрав штык, Василий шагнул к унтерштурмфюреру.

— Что тут происходит?

— Пытались зачистить деревню, только тварей оказалось слишком много. Едва справились. Когда мы подъехали, площадь была пуста, только у сельсовета кто-то безобразил. Ну, я приказал подпереть дверь… А тут мертвяки поперли. Один я их перестрелять все равно не успел бы. Пришлось отступить в дом. А потом я решил тебя подождать. Так что пока вы не пришли, часть солдат сидела в машине, часть со мной в доме.

Тем временем из дома высыпало с десяток эсэсовцев.

— Тут еще люди остались, — продолжал Григорий Арсеньевич, кивнув в сторону домов. — Только все они попрятались, боятся. И этих тварей боятся, и нас боятся. Так что от них проку не будет.

— А от кого будет?

— Не знаю.

— Кстати, а что это за дрянь? — поинтересовался Василий, кивнув в сторону мертвого чудовища.

Григорий Арсеньевич подошел к поверженной им твари.

— Мертвецы защищали его. Когда мы приехали, они заперли его в доме сельсовета. Здесь, что-то не то, Василий, боюсь, мы натолкнулись на что-то очень нехорошее, недаром Ктулху дал мне бежать… Однако, эта тварь кого-то мне напоминает, — Григорий Арсеньевич полез в карман, достал какую-то книжицу с иностранными буквами на обложке, начал ее листать. Наконец нашел нужное место и прочел вслух по-русски, хотя текст явно написан был на другом языке. — «Существо, которое, скрючившись, лежало на боку, в зловонной луже зелено-желтого гноя, липкого, как деготь, достигало в длину почти девяти футов, и собака порвала на нем всю одежду и частично задела кожу. Оно еще было живо, но судорожно подергивалось, грудь же его вздымалась в чудовищной синхронности с безумным пением ожидавших снаружи козодоев. Обрывки одежды существа и кусочки кожи с его ботинок были разбросаны по комнате, а прямо рядом с окном, где он, очевидно, и был брошен, лежал пустой холщовый мешок… Возле центрального стола лежал на полу пистолет, и впоследствии по вдавленному, косо вышедшему из обоймы патрону удалось понять, почему он не выстрелил. Однако в тот момент все эти детали не были видны на фоне существа, лежавшего на полу. Было бы банальным утверждать, что описать его невозможно, однако сказать, что его не смог бы ясно себе представить тот, чьи представления слишком тесно связаны с привычными на Земле живыми формами и с тремя известными нам измерениями, было бы совершенно справедливо… Частично существо это было, несомненно, человекоподобным, руки и голова были очень похожи на человеческие, козлиное лицо без подбородка носило отпечаток семьи Уотли. Однако торс и нижняя часть тела были загадочными с точки зрения тератологии, ибо, по всей видимости, лишь одежда позволяла существу передвигаться по земле без ущерба для его нижних конечностей… Выше пояса оно было полуантропоморфным, хотя его грудь, куда все еще впивались когти настороженного пса, была покрыта сетчатой кожей, наподобие крокодиловой. Спина пестрела желтыми и черными пятнами, напоминая чешую некоторых змей. Ниже пояса, однако, дело обстояло хуже, поскольку тут всякое сходство с человеческим заканчивалось и начиналась область полнейшей фантазии. Кожа была покрыта густой черной шерстью, а из области живота мягко свисали длинные зеленовато-серые щупальца с красными ртами-присосками. На каждом из бедер, глубоко погруженные в розоватые ресничатые орбиты, располагались некие подобия глаз; на месте хвоста у существа имелся своего рода хобот, составленный из пурпурных колечек, по всем признакам, представлявший собой недоразвитый рот. Конечности, если не считать покрывавшей их густой шерсти, напоминали лапы гигантских доисторических ящеров; на концах их находились изборожденные венами подушечки, которые не походили ни на когти, ни на копыта. При дыхании существа его хвост и щупальца ритмично меняли цвет, как будто подчиняясь какому-то циркулярному процессу, появлялись при этом различные оттенки зеленого — от нормального, до совершенно нечеловеческого зеленовато-серого; на хвосте же это проявлялось в чередовании желтого с грязноватым серо-белым в тех местах, что разделяли пурпурные кольца. Крови видно не было — только зловонная зеленовато-желтая сукровица, которая струйками растекалась по полу…»

— Похоже… А что это вы читали, если не секрет?

— Некоего господина Лавкрафта — американца, который, если не считать нас с тобой, самый крупный знаток всего, что связано с Древними богами и Старцами. Судя по его отчетам, подобная тварь была убита в Америке в 1928 году.

— Но откуда она у нас-то взялась? — искренне удивился Василий. — Кстати, там на поле мы натолкнулись на гибрид с телом женщины и змеиным хвостом.

Григорий Арсеньевич понимающе кивнул.

Тем временем оставшиеся в живых эсэсовцы с интересом рассматривали поверженную тварь.

— Согласно Лавкрафту, та тварь и эта, — продолжал Григорий Арсеньевич, кивнув на мертвое чудовище, — дети Йог-Сотота, его живые воплощения. Но лично я в этом очень сомневаюсь.

— ?

— Понимаешь ли, Йог-Сотот по сути своей ключник, существо, которое «есть врата, где пересекаются миры».

— И тогда выходит…

— Тогда выходит, что в первую очередь нужно разобраться с тем, что происходит в бывшей лаборатории Троицкого.

— Но ведь это принципиально противоречит моему приказу, который надлежит исполнять. Мне было приказано не допустить, чтобы немцы завладели материалами лаборатории Троицкого. Вместо этого архивы попали к немцам.

— Ну, не все, а всего лишь половина. К тому же тебе не приказывали уничтожать то, что осталось в этом институте. Мы это обсуждали. Что же до архивов, то всему свое время. Нельзя допустить, чтобы Хирт создал сверхчеловека, но нужно нанести удар своевременно, чтобы уничтожить не только материалы Троицкого, но и наработки фашистов.

— Уже прошло две недели…

— Не спеши, Василек, вначале нам надо понять, с чем мы имеем дело. То, что нужно уничтожить «Логово дождевого червя-2», очевидно… Что же до детей или воплощений Йог-Сотота, тут, боюсь, господин Лавкрафт ошибался. Скорее, я склонен предположить, что тем или иным образом, по попустительству или желанию Древнего, были приоткрыты врата в иные миры. Он ведь ключник.

— Вы хотите сказать, что это чудовище, — Василий ткнул пальцем в мертвую тварь, — и та женщина-змея, что мы встретили в поле, — пришельцы из иных миров?

— Тут все не так просто, Василек. Если бы можно было вот так запросто открыть дверь и перейти в другой мир, этим пользовались повсеместно. И никакие бы запреты и печати Древних богов людей бы не удержали. Все много, много сложней… Знаешь, в Китае существует такой термин «ци». Он означает внутреннюю энергию вещи, нечто вроде души, но обладающее направленным вектором. Так вот… Я, конечно, не такой большой специалист в том, что касается путешествий между измерениями, но я склонен считать, что между мирами может путешествовать лишь «ци» создания, но не материальная плоть. И вот когда такое «ци» воссоединяется с материальным объектом, происходит изменение… мутация, и получаются странные существа…

— Интересная теория.

— И я надеюсь рано или поздно найти ей подтверждение.

— В институте?

Григорий Арсеньевич пожал плечами.

— Как получится. Только сдается, пора ехать дальше.

— А чего эти твари так живых не любят? — вновь задал вопрос Василий.

Григорий Арсеньевич, направившийся было к бронемашине, остановился, повернулся к Василию:

— Не только они. Вся нечисть людей не любит… Кстати, я долго думал об этом… И ты знаешь, порой мне кажется все дело в том, что наш мир не приспособлен для них. Они это отлично понимают и… скажем так… злобствуют, тоскуя по своей прежней жизни. В общем, собаки на сене, не живут сами и не дают жить другим. Но это всего лишь предположения.

— И еще, у вас остались заговоренные пули?

— Мало… Но… поделюсь.

Подошел один из немцев и о чем-то заговорил с Григорием Арсеньевичем.

— Ну вот, — вместо того, чтобы забраться в открытый люк бронемашины, Григорий Арсеньевич присел на ее подножку. — Спешить некуда. Придется ждать, пока они тут наладят связь и доложатся в Ельск, а заодно осмотрят деревню. Часть народа ведь успела попрятаться.

После чего Григорий Арсеньевич полез в карман, выудил шесть самодельных патронов и протянул Василию:

— Все, что осталось. Бери!

Василий присел рядом. Быстро снарядил один из магазинов, потом кивнул барону: мол, я сейчас, и быстрым шагом направился к ближайшему дому. Обойдя его, Василий сунулся в сарай и сразу нашел то, что нужно, — в углу стояли несколько лопат, вилы, грабли. Он разом сгреб все сельские инструменты, потащил их назад к бронемашине и бросил у ног унтерштурмфюрера.

Григорий Арсеньевич с удивлением посмотрел на Василия.

— Не понял?..

— Пусть пока наточат и вооружатся… Не думаю, что рукопашной удастся избежать, а на огнеметы мало надежды.

Григорий Арсеньевич согласно кивнул.

— И еще один вопрос, почему штык или нож этим тварям вред причиняет, а пуля нет.

— Тут все дело в поверхностном воздействии. Пуля оставляет дыру, но ее поверхность слишком маленькая, и время соприкосновения, особенно если рана сквозная, очень малое. Конечно, можно нашпиговать какую-нибудь тварь свинцом, и рано или поздно она сдохнет. Только сколько пуль нужно выпустить, чтобы чудовище погибло? А у ножа и штыка широкая поверхность, к тому же каким бы быстрым ни был удар, со скоростью пули он не сравнится.

Василий понимающе кивнул, хотя и не до конца поверил Григорию Арсеньевичу. Ведь наверняка было и еще что-то, чего барон не договаривал, но место и время было слишком уж не подходящее, чтобы продолжать расспросы. Поэтому кивнув, словно полностью удовлетворился ответом Григория Арсеньевича, он выбрал из груды инструментов вилы, взвесил их в руке, потом осмотрел острые зубья.

— Как штык.

— Уж скорее, как копье или нагината, — проворчал Григорий Арсеньевич. — Хотя в древности и трезубцами воевали. Кстати, страшное было оружие в умелых руках. — Нагнувшись, он вынул из кучи лопату с заостренным «языком», тяжко вздохнул. — Эх, мне бы сейчас мои клинки. С ними я и один бы на мертвяков пошел. — А потом, неожиданно распрямившись, ловко крутанул лопату над головой, словно и не лопата была вовсе, а настоящее копье. Выполнив пару молниеносных движений с воображаемым противником, он застыл, стоя на одной ноге. Вторая была согнута в колене и поднята к самой груди, при этом лопату он держал в вытянутой руке высоко над головой. Простояв так несколько секунд, Григорий Арсеньевич опустил руки и согнутую ногу, приняв более естественное положение.

— Школа журавля. Боевое ушу, — пояснил он Василию. — Как-то пару месяцев скрывался от тайной полиции в одном из монастырей под Шанхаем. Делать было нечего, а поддерживать форму приходилось, вот и тренировался с монахами… Нет, насчет этого, — он кивнул в сторону инструментов, — славно придумано… — и, перейдя на немецкий, он подозвал одного из эсэсовцев и принялся ему что-то втолковывать, показывая то на кучу садового инвентаря, то на тела мертвых тварей. И уже минут через десять все немцы были вооружены или лопатами, или вилами.

— Что ж, теперь, пожалуй, мы и в самом деле готовы отправиться на охоту, — улыбнулся Григорий Арсеньевич, рассматривая эсэсовцев, выглядевших так, словно те собирались отправиться на сельскохозяйственные работы.

Глава 6 Сны в Р’льехе Из воспоминаний Григория Арсеньевича Фредерикса (Продолжение)

А кругом — только водная гладь.

Благодать!

И на длинные мили кругом — ни души!..

В. Высоцкий. «В день, когда мы, поддержкой земли заручась…»

(Часть страниц в записках отсутствует.)

В своем доме в Р'льехе мертвый Ктулху спит, дожидаясь своего часа.

С этой фразы начинается большинство текстов об этом ужасном и в то же время прекрасном городе, сокрытом под толщей вод Тихого океана. Сейчас я предаюсь воспоминаниям о кровавом сорок первом, когда волею судьбы я стал офицером СС и вынужден был долгое время выступать на стороне фашистов, что противно моему естеству. Тем не менее, в то время я чувствовал себя не предателем, а скорее, тайным агентом, шпионом, заброшенным на вражескую территорию, человеком, который должен не просто разгадать замыслы врага, а помешать ему сотворить великое зло, одновременно служа своему народу и Великому Спящему.

Что же касается последнего, то прежде, чем вспоминать дальше о событиях далекого сорок первого, я бы хотел изложить историю своего пребывания в Р'льехе, дабы сформулировать свое отношение к Великому Спящему и пояснить некоторые мотивы своих поступков.

Итак, начнем с самого начала. Когда был обнаружен город слуг Ктулху, немцы, участвующие в экспедиции, уничтожили наш лагерь и попытались перебить или взять в плен остальных полярников. Им бы удалось задуманное, если бы в события не вмешались слуги Ктулху. В итоге я и трое советских полярников волею случая оказались заложниками слуг Ктулху. Нас не убили лишь потому, что мы защищали Катерину Ганскую. Мой ученик Василий Кузьмин был отпущен, чтобы сообщить о гибели всех и вся, а также о том, что город слуг Ктулху исчез под многокилометровым слоем льда и земли. На самом деле ничего подобного не произошло. Город был законсервирован подо льдом, и только. Но слуги Ктулху считали, что не нужно посвящать людей в тайны Древних. Кстати, точно такого же мнения придерживался и сам Великий Спящий.

Что же касается Катерины… Несмотря на то, что прошло столько лет, я до сих пор не понимаю ее роли в событиях, произошедших и тогда, и много позже. Почему именно она? Какую роль сыграл в истории Древних ее отец? Каким образом замешан в эту историю народ Дагона? Если честно, то я изначально считал, что в жилах ее течет часть крови глубоководных. Но ничего подобного. Шли годы, а «симптомы инсмутца» не проявлялись, что само по себе невозможно. Когда мы оказались в плену у слуг Ктулху, нас разделили. Полярников устроили отдельно, меня же приставили к Катерине, словно она некая принцесса. Нас поселили в разных концах «воздушного пузыря» — единственного из кварталов подводного города, над которым был установлен воздушный пузырь и где свободно могли обитать существа с земли. Много раз я задавался вопросом, как может существовать такой пузырь под толщей воды? Из чего он создан, что удерживает его глубоко под водой? И еще: каким образом очищается воздух в пузыре? Сколько я ни искал, так и не нашел ничего похожего на вентиляцию, но ведь мы и часть Слуг Ктулху жили здесь, все дышали, но ни разу я не почувствовал, что задыхаюсь. Воздух в подводном пузыре всегда был чистым. Однако это всего лишь крошечная загадка на фоне тех тайн, что суждено было раскрыть мне. Вот, например…

(Часть страниц в записках отсутствует.)

…Сам Р'льех поистине гигантский. Когда по просьбе Катерины нам организовали экскурсию по этому затопленному мегаполису, я поразился невероятным масштабам его. Поистине гигантские здания поднимались со дна почти до самой поверхности, то есть были в высоту порядка трех километров. Казалось бы, ни один камень, ни один фундамент не выдержит столь ужасного веса, но Р'льех, насколько я понял, город многих измерений, и то, что он затонул, а быть может, и изначально был построен на дне океана, вовсе не случайность. Являясь главной цитаделью Древних в нашем мире, он содержит в себе первооснову богов пантеона. Тут находится храм Ктулху, внутри которого спит Великий Спящий, а точнее, его земное воплощение. Сам город содержит в себе элемент Йог-Сотота — ключника миров. Ведь именно в сложной межпространственной структуре существуют гигантские здания этого города. Порой невозможно понять, где проходит грань между нашим миром и теми другими, в которых существует иной, и в то же время тот же самый Р'льех — вечный город, воплощение которого есть в каждом измерении Земли. К сожалению, несмотря на то, что я довольно долго пробыл в подводном городе, я лично не смог убедиться в истинности этого заявления, хотя в древних свитках Библиотеки неоднократно встречал упоминания о многомерности Р'льеха.

Кроме того, город содержит суть Азатота — это сердце и источник энергии города. Согласно древним книгам, Азатот — «тот последний бесформенный кошмар в средоточии хаоса, который богомерзко клубится и бурлит в самом центре бесконечности — безграничный султан демонов Азатот, имя которого не осмелятся произнести ничьи губы, кто жадно жует в непостижимых, темных покоях вне времени под глухую, сводящую с ума жуткую дробь барабанов и тихие монотонные всхлипы проклятых флейт, под чей мерзкий грохот и протяжное дудение медленно, неуклюже и причудливо пляшут гигантские Абсолютные боги, безглазые, безгласные, мрачные, безумные Иные боги, чей дух и посланник — ползучий хаос Ньярлатотеп».

Был момент, когда во время «экскурсии», проплывая по Р'льеху, мы спустились к самому дну, к тому самому основанию, откуда вздымались к поверхности гигантские здания. Я ожидал увидеть твердое дно, гигантские фундаменты, поддерживающие миллионотонные сооружения, но вместо этого я увидел мертвую клубящуюся тьму, из которой вверх по стенам зданий, словно рекламные огни, бежали причудливые знаки, чем-то похожие на язык Древних. Я даже разобрал отдельные слова, но никак не мог постичь смысл ни одной фразы. Когда же я обратился к нашему экскурсоводу, почтенному Т'чолку, тот объяснил:

— Азатот поддерживает жизнь Р'льеха. Город покоится на его плоти и питается заклятиями, порожденными его божественной сутью. Без него город давно бы погиб.

Я долго вглядывался в бурлящую тьму далеко внизу и пытался понять, что же все-таки такое Азатот, в какую форму обратился этот бесплотный разум, повелевающий жизнью многих миров. А потом я вновь обратил внимание на бегущие по стенам светящиеся знаки. Их узор ни разу так и не повторился. Именно благодаря им я видел то, что происходило у основания строений.

— Заклятия! Истинная мудрость Древних, но почему нет писцов, которые увековечили бы их в свитках величайшей мудрости?

— Это невозможно, — покачал осминогоподобной головой почтенный Т'чолку. — Азатот рождает мудрость, невзирая на силу свою. Ньярлатотеп поглощает лишнее, оставляя лишь необходимое для существования Р'льеха, уничтожая мудрость Азатота.

— Но зачем ее уничтожать! Даже малая часть этих заклятий могла бы преобразить этот мир, открыть вам тайны Вселенной, позволить стать повелителями…

— В этом мире уже есть боги, и я бы сказал, их слишком много, — перебил меня мудрый Т'чолку. — Есть Древние… а еще Старцы, магия которых совершенно иная. Но они тоже боги, они создали вас, людей, и шогготов. А вы, в свою очередь, вознесли в ранг богов тех, кому достались лишь крошечные частицы той мудрости, о которой мы говорим. Есть еще Ми-го и многие другие, кому нет дела до этой мелкой планеты. Если же кто-то обретет часть мудрости Древних, он изменится. Его провозгласят богом, но он не принесет мира на Землю. Знания, которые он обретет, изменят его, возвысят над особями своего племени, сделав могущественным Иным. И к чему это приведет? Обретший знания будет искать знаний еще больших, ему станет тесно среди пантеонов земных богов, и разразится новая Великая война… Именно по этой причине Ктулху после победы над Старцами и Ми-го погрузил себя в вечный сон.

— Выходит, пробуждение Ктулху грозит нам новой войной.

— Ужасной войной, последствия которой вам невозможно представить. Материки покинут свои основы, и моря, вскипев, выйдут из берегов… Впрочем, у вас в религии есть свой вариант апокалипсиса.

Я согласно кивнул, вспоминая строки из Откровения Иоанна Богослова…

Сам же Р'льех, если смотреть на него сверху, больше всего напоминает шестиконечную звезду, в центре которой располагается храм Ктулху, а лучи являют собой различные обители. Один из лучей открыт морским волнам, другой — прячется под воздушным пузырем. Я видел издали еще один, где бушевало подводное пламя, но что скрывается в трех остальных лучах, нам так и не сказали.

— Р'льех — город величайший в этой звездной системе, и негоже простым людям знать тайны его. Он существует во всех плоскостях Земли, и много больше даже знаменитого Ми-гота на планете, которую вы называете Плутоном…

(Часть страниц в записках отсутствует.)

Та часть города, что находилась под воздушным пузырем, была достаточно велика для нас — и в то же время являла собой крошечную часть Р'льеха. И большую часть территории занимала библиотека. Тысячи, миллионы свитков и книг. Казалось, здесь собрано все, что когда-либо было написано человеком, и не только им. Большая часть библиотеки там, где хранились письменные памятники иных цивилизаций Земли, была для меня закрыта, но и та часть, куда я имел доступ, просто потрясала. Никогда не думал, что человечество столь плодовито.

Однако меня интересовал лишь зал оккультных наук. Тут хранился «Некрономикон» Аль-Хазреда, «Мистерия червей» Людвига Принна, «Тайные культы» Вон Юнца, «Осколки потерянных империй» Доцмана и многие другие книги, запрещенные в мире людей. Мне же как знающему все языки Земли не составляло труда изучать их. Однако я вынужден был потреблять знания Древних маленькими дозами — в больших количествах эти знания подобны яду. Они разъедают разум.

И в самом деле, несмотря на мудрость и суть познания вещей, «Некрономикон» содержит в себе много страшных тайн, вырванных у Древних Аль-Хазредом, человеком безумным, положившим свою жизнь на чашу весов познания. С трудом разбирая арабские письмена, выведенные дрожащей рукой на выделанной человеческой коже, я на основе кратких строф «Книги Мест» — одной из частей «Некрономикона», пытался представить, что же, в самом деле, видел этот человек, и то, что подсказывала мне фантазия, пугало и одновременно восхищало меня. В эти мгновения я начинал понимать сенобитов — древнюю секту, отколовшуюся от ессеев еще в библейские времена. Сенобиты проповедовали наслаждение через боль, и я считаю, что чтение «Некрономикона» сравнимо с их муками, поскольку является и наслаждением одновременно. Да, это сложно объяснить, но в дни заточения в Р'льехе я, словно настоящий мазохист, мучился в снах, где фантазия рисовала мне ужасные картины, пред которыми видения Босха не более, чем детские фантазии. А утром, очнувшись в холодном поту, я вновь шел в библиотеку, чтобы узнать о новых ужасах, что видел Аль-Хазред:

«Человек обитает на малом островке неведения, не подозревая о морях безумных нелепостей, окружающих сей малый мирок.

И понял я мудрость этих слов, лишь спустившись в пещеры, ходы которых ведут в самые недра Земли, соприкасаясь с пещерами Внутреннего мира. Где нет места ничему человеческому, где царство шогготов, чей разум превосходит ум человека, где обитают те, кто, как вампиры, пьют энергию жизни, оставляя от тела лишь пустую оболочку безвольного скелета, наполняя разум грезами, перед которыми блекнет любое королевство опиума. Там обитает само Зло в чистом виде как квинтэссенция мук человеческих. И нет спасения человеку, если он попадет…»

(Часть страниц в записках отсутствует.)

Распорядок моей жизни в Р'льехе можно считать очень насыщенным, но в то же время очень монотонным. Утром, позавтракав, я отправлялся в библиотеку. К обеду возвращался. После обеда мы с Катериной совершали променад — несколько часов бродили по извилистым улочкам подводного города, точнее, той части его, что была нам доступна. Мы беседовали о разном. Катерина рассказывала о своей семье. Об отце и матери, которые погибли в жерновах Советской власти, об ужасах, пытках и издевательствах, которые она перенесла в застенках НКВД. Ей нужно было выговориться, и она снова и снова повторяла все те же рассказы, а я делал вид, что слышу ее истории в первый раз. Однако это постепенно возымело определенный эффект. Катерина стала отстраненней относиться к тому что случилось с ней там, в далекой России. С другой стороны, я учил девушку языкам. Надо отметить, что к концу второго года нашего вынужденного заключения она прилично говорила по-гречески и по-французски, кроме того, научилась читать древнеегипетские иероглифы и вавилонскую клинопись. Кроме того, закончив с греческим, мы перешли к основам арабского. Однако я не спешил с этим языком. Катерина часто сопровождала меня в библиотеку, однако так как она не знала ни старонемецкого, ни арабского, большая часть запретных манускриптов была для нее закрыта, точно так же, как китайские и японские трактаты, посвященные Ктулху и глубоководным.

Эта монотонная жизнь для меня прерывалась несколько раз. И всякий раз это было похоже на странный сон. Сначала слуги Ктулху, поместив меня в центр пентаграммы, читали заклятия, слишком сложные, чтобы я, несмотря на свой лингвистический дар, мог их разобрать. После этого со мной происходило что-то странное. Я словно засыпал, и в то же время не спал. Я смутно помнил, что, раздевшись, плыл над Р'льехом вместе со слугами Ктулху. Но как такое могло быть? Не знаю, как устроены тела этих существ, но мое тело — человеческое, довольно хрупкое, а тут под толщей вод было ужасное давление. Однако я свободно плавал и дышал под водой. Странное ощущение, сродни тому, что я испытал во время космических полетов. Впрочем, об этом я расскажу позже…

А тогда… Когда первый раз я вошел в зал, в центре которого на огромном троне восседал гигантский Ктулху — судя по всему, самое большое живое существо на Земле, рядом с ним самый большой кит показался бы всего лишь мелкой килькой, — я был поражен. Да и сам внешний вид чудовища — он напоминал одного из своих слуг, только со сложенными за спиной крыльями, а руки и ноги его напоминали лапы рептилии. Но что самое удивительное, цвет его кожи соответствовал камню, из которого был построен зал, и порой создавалось впечатление, что передо мною не живое существо, а каменное изваяние. Сам тронный зал Великого Спящего выглядел точно так, как рассказывал мне Василий. Это был зал из его снов, и многое бы я отдал, чтобы отринуть полусонное состояние, полностью прийти в себя и хорошенько изучить это место.

Там, медитируя, я при помощи Ктулху вселялся в тела мертвых, находящихся на другой стороне земного шара. Мой ученик нуждался в помощи. Он точно так же, как и я, был маленьким винтиком в гигантском замысле Ктулху, суть которого не мог постичь ни один смертный. Это лишь внешне все выглядело просто. К примеру, Ктулху хотел, чтобы ни одна из стран верхнего мира не смогла вступить в контакт с обитателями Внутреннего мира Земли. Но какие причины скрывались за этим желанием? Почему вышло так, что Могущественное Божество, которое могло гасить звезды, обратило внимание и уделило часть своего времени судьбам таких мелких созданий, как люди?

Или смысл был в том, чтобы научить меня заклятиям «дальней связи»? Не знаю. Тем не менее я, выполнив все, что от меня требовалось, выучил новый трюк — я мог моментально на какое-то, скажем честно, весьма недолгое время вселяться в мертвых.

Это был первый шаг к нашему побегу.

В один из вечеров, уединившись в одном из залов библиотеки, я повторил ритуал, стараясь найти кого-нибудь поближе к Санкт-Петербургу (не могу называть этот город Ленинградом, язык не поворачивается), и перенесся в снежный лес. Меня, а точнее, человека, тело которого я использовал, только что убили, но боль уже ушла. Осталось лишь тупое оцепенение.

Странные ощущения испытываешь, когда входишь в чужое тело, — словно примеряешь огромную шубу с чужого плеча. А хозяин все еще здесь, беспомощный комок сознания, отключенный от рук и ног, травмированный собственной смертью, беспомощный, как младенец. Там, в зале Ктулху, я всего этого не чувствовал. Меня закрывала от всего этого тонкая пленка сна. А здесь все было выставлено напоказ — никаких недомолвок. В первый момент я вздрогнул всем телом, потом попробовал пошевелить руками и ногами. Тело повиновалось мне. Потом я осторожно открыл глаза. Я лежал в сугробе, в пропитанной кровью шинели — меня сначала подстрелили, а потом закололи штыками. Мои убийцы — двое в шапках-ушанках и длиннополых шинелях — стояли ко мне спиной.

Я лежал и чувствовал, как во мне нарастает гнев. Это был не мой гнев, а того, прежнего обладателя тела. Он ушел на войну добровольцем, он защищал свою страну, а враги пришли и убили его, и он ничего не мог с этим поделать, потому что врагов было много, много больше, чем жителей его крошечной страны. Как он их ненавидел! Он хотел отомстить своим убийцам. Ведь где-то там, в далеком северном городе, у него остались жена и дочь… Обычная печальная история.

Подумав, я решил ему не мешать. Он считал свое дело правым, и пусть это будет на его совести, я же после всего буду уверен, что в нужный момент смогу сделать то, что будет необходимо… Я лишь позволил ему использовать мою силу, чтобы управлять мертвым телом. И сразу же мне стало много удобнее, словно невидимый портной после предварительной примерки подогнал под меня новый костюм, исправив все ошибки закройщика.

Осторожно двигая рукой, мой мертвец потянулся к винтовке, которая валялась рядом с ним в снегу. Но нет, одернул я его. Винтовка не поможет, затвор наверняка забило снегом, и патрон переклинит. Тогда я вспомнил про «вальтер» в кобуре на поясе.

Расстегнуть кобуру оказалось задачей не из легких, так как пальцы на морозе уже начали неметь. Пройдет еще каких-нибудь полчаса, и мне не удастся согнуть пальцы мертвеца даже с помощью силы Ктулху.

Медленно я взялся пальцами за рукоять «вальтера», щелкнул предохранитель. Мои убийцы разом обернулись, уставились на меня. Но я лежал неподвижно. Только сейчас я понял, что это красноармейцы — выходит, русские и мои соотечественники. Я попытался остановить хозяина тела. Какое-то время мы боролись. Я возражал против новых смертей, но убитый обрушил на меня поток картин — ужасов войны, которую развязали мои соотечественники… и да простит меня Бог за малодушие… я сдался, пустил дело на самотек. Какое-то время они смотрели на меня, потом один из них затянулся папиросой, и они, отвернувшись, продолжили разговор.

Я достал пистолет, прицелился и выстрелил. Один из солдат упал, второй начал медленно поворачиваться ко мне. Тем временем я попытался подняться из снега. Пришлось потрудиться — снег был мягким, и руки утопали в нем, не давая опоры.

Когда же мне все-таки удалось подняться, красноармеец все еще стоял на том же самом месте. Он стоял вполоборота, рот у него был широко открыт, а глаза выпучены, словно кто-то со всего маха врезал ему между ног.

Какое-то время мы застыли, рассматривая друг друга. Я уже хотел было поднять руку и выстрелить, но пистолет забило снегом. Я отшвырнул его в сторону и, сделав шаг вперед, схватился за рукоять револьвера, который был заткнут за пояс красноармейца. Выдернув револьвер, я разрядил весь барабан ему в живот, а он покорно стоял и ждал, словно телок, готовящийся к закланию.

А потом, не дожидаясь развязки, я покинул тело мертвого финна…

С тех пор я часто пользовался новой способностью. Отыскав один из моргов в Париже, где постоянно было включено радио, я стал слушать передачи, получая пусть однобокую, но все же более или менее достоверную информацию о том, что происходит во внешнем мире.

И еще в те дни меня очень заботила судьба Василия. То, что он отправился в Гоцлар, меня сильно тревожило. Вспоминая собственную попытку отыскать этот таинственный город, я до сих пор просыпаюсь в кошмарных снах. Я отлично помню безумную атаку дикарей-каннибалов, которую не могли остановить армейские пулеметы… Нужно было чем-то помочь Василию. Но чем? В тех смутных снах, что видел я в обители Великого Спящего, я общался с Василием, это несомненно. И все же… И тогда я вспомнил про один давний должок. Несколько дней я скользил между мертвыми, перескакивая с одного тела в другое, пытаясь найти того, кто был должен мне. Наконец мне повезло. Я очнулся в пустыне. Где-то в вышине завывал ветер. Солнце только что спряталось за горизонт — от него в небе осталась лишь узкая полоска малинового заката. Уже стало холодать, но я был в мертвом теле, я чувствовал холод, но не боялся его. Тело, в которое я мысленно перенесся, было еще теплым и легко повиновалось моим приказам. Чуть приподняв голову, я огляделся. Вокруг меня на песке покоились останки каравана — мертвые верблюды, кони и люди. Они лежали в беспорядке, судя по всему, неожиданно застигнутые неведомой смертью. А над ними возвышалось странное создание, отчасти напоминающее дерево, только вместо ветвей у него были щупальца и к толстому длинному стволу были словно приклеены кожистые крылья.

Я встал, отряхнул песок со своего полосатого халата и подошел к странному созданию, которое в данный момент обедало задней частью одного из верблюдов. Разрывая тело несчастного животного огромныминижними щупальцами-корнями, оно пожирало плоть с помощью зубастых ртов, которыми заканчивалось каждое из верхних — тонких щупалец.

— Рад приветствовать старого знакомого, — обратился я к чудовищу.

— И тебе не хворать, — прозвучало у меня в голове. На самом деле ментальный посыл твари звучал по-иному, но мысли чудовища в моем мозгу приобрели наиболее близкое по смыслу звучание.

— Смотрю, ты все разбойничаешь?

— Я питаюсь, а ты пытаешься мне помешать. К тому же, заняв оболочку части моего ужина, ты тем самым уменьшил количество пищи…

— Прекрати. Я прекрасно знаю, что тут достаточно мяса для тебя. К тому же ты не любишь человечину.

— Что да, то да, — согласился Старец. — С тех пор, как мои предки создали вас, от вас одни неприятности.

— Ну почему же…

— Вы живете неправильно, вы не соблюдаете элементарных норм морали.

— Кто бы говорил о морали!

— Да ладно, — Старец взмахнул несколькими щупальцами, словно человек, желающий от меня отмахнуться. — Для вас мы — боги, мы создали вас как разумную рабочую силу, в отличие от безмозглых шогготов. Мы подарили вам заповеди жизни и священные книги, согласно которым ваша жизнь должна была протекать в мире и грехобоязни. А что вышло? Вы исказили и переврали все, что можно, а теперь живете, руководствуясь лживыми нормами морали.

— Ты всех-то под одну гребенку не чеши! — возмутился я. — Девяносто девять процентов человечества живут по навязанной вами библейской морали…

— Чепуха! — перебил меня Старец. — Вы даже Библию умудрились переврать… Впрочем, подозреваю, что ты явился не за этим, ты перебрался через половину мира и влез в чужое тело вовсе не за тем, чтобы поинтересоваться моим здоровьем или побеседовать о сути христианской морали… Как я подозреваю, ты пришел за третьим желанием…

В свое время, в далеком девятьсот пятом, после возвращения из неудачного похода на Гоцлар я в приступе праведного гнева освободил Старца, который долгие столетия томился в старом подземелье под одной из церквей Пржевальска. Старец пообещал исполнить три моих желания, но тогда исполнил только два.

— Что ты знаешь о Гоцларе?

Старец «хмыкнул».

— Много больше, чем ты можешь себе представить.

— Сейчас, насколько мне известно, очередная группа авантюристов хочет проникнуть в запретный город…

— Именно в город?

— Не перебивай. У меня не так много сил… Среди этих авантюристов мой ученик — Василий Кузьмин. Ты должен найти его и сделать так, чтобы он остался жив.

— Это…

— Это мое последнее желание. Ты должен постараться сделать так, чтобы этот человек остался в живых.

— Вот еще… Никогда еще…

— Ты обещал!

— Хорошо, — вздохнул Старец и вновь принялся за еду — зрелище малоприятное.

Я отвернулся и какое-то время стоял, созерцая закат…

Еще пару раз навестил я наших полярников. Они, в отличие от меня, скучали страшно, и когда я предложил им бежать из Р'льеха, они очень обрадовались. Дома ждали их родные и близкие… Но с самого начала я не собирался везти их в Россию. Для всего мира, согласно рассказу Василия, мы были мертвы. И если бы мы появились, неожиданно «воскреснув из мертвых», слова Василия и его положение в ГУГБ тут же оказались бы под угрозой. Конечно, я мог бы придумать правдоподобную историю каждому, но все равно кто-то проговорился бы. А оставлять их в Р'льехе было бы более чем неразумно. Я отлично знал, что слуги Ктулху сотворят с этими людьми, и тем не менее, я долго ломал голову, как выйти из создавшейся ситуации… Однако никакого приемлемого решения так и не нашел.

В итоге мне ничего не оставалось, как действовать по заранее приготовленному плану. Но вначале нужно было подготовить основной путь отступления. Мы находились где-то в южной части Тихого океана. Даже если мы захватим одну из лодок слуг Ктулху и поднимемся на поверхность, до ближайшей земли на этой лодке не добраться. Следовательно, необходимо было вызвать кого-то, кто смог бы доставить нас в Европу или Америку. Но к кому обратиться за помощью? К коммунистам? Нет, кроме застенков НКВД, перспектив я не видел. Даже если нас спасут, даже если нам поверят, нас все равно вынуждены будут пропустить через аппарат советской мясорубки. К тому же Василий окажется под ударом. Ведь выйдет так, что он обманул свое начальство, сообщив о нашей гибели.

Но кто мне мог помочь? Кто-то из моряков «Новой Швабии». И он должен был не просто помочь мне, он должен был прийти на своей субмарине в нужное место в нужный час. Как это устроить? Я долго ломал над этим голову, а потом совершенно случайно во время вечерней медитации, ментально скользя в толще океана, я натолкнулся на субмарину, терпящую бедствие.

К сожалению, я не обладаю телепатическими способностями (если только в процесс не вмешивается сам Ктулху), и никогда ничего похожего у меня не было, но, проводя обряд некромантии, можно скользить разумом по необъятным просторам нашей планеты, ощущая лишь опорные точки — мертвые и еще не разложившиеся тела. Возьмите гладкую доску, сделайте в ней несколько неглубоких ямочек, раскрасьте их в разные цвета и дайте слепому. Тот на ощупь сможет найти все ямочки, определить, в какой части доски ямочка, но не сможет сказать, какого она цвета. Вот так же и я…

Это была обычная C–VII, но сильно побитая — мятая надстройка, носовое орудие, превращенное в груду металла… Но самое главное, лодка не могла всплыть, заклинило рули. Внутри в ядовитых парах от разбитых кислотных батарей боролся за жизнь остаток экипажа, среди которого в любой момент мог вспыхнуть бунт: матросы были готовы попытаться спастись, покинув лодку через трубы торпедного аппарата, тем более, что глубина была не такой уж и большой — метров двадцать пять — тридцать.

Выждав, пока капитан останется один, я осторожно вошел в тело одного из мертвых матросов. Душа, сознание — называйте это как хотите, давно покинуло это тело — от страшного удара ребра моряка треснули и один из осколков пробил сердце. Так что мне стоило большого труда овладеть руками и ногами мертвого. Это словно ворочать несмазанные рычаги гигантской машины. Из-за этого все мои движения (а точнее, тела, которое я захватил) были порывистыми, неуклюжими. Мне очень сложно было рассчитать точную силу воздействия на тот или иной мускул, чтобы совершить правильное движение.

Первое, что я сделал, это, потянувшись, сел. Белая простыня сползла с лица, и я увидел, что рядом со мной лежат еще два трупа, лица которых закрыты. В дальнем углу суетился капитан, пытаясь наладить какой-то клапан. В фуражке и пропитанной потом исподней рубахе он выглядел, скорее, старым матросом, а не офицером одного из самых могущественных флотов Земли. Видимо, он услышал шорох или заметил что-то краем глаза, потому что повернулся, уставился на меня, и лицо его вытянулось от удивления.

— Ульрих? Но док сказал, что ты мертв.

— Мертв, — кивнул я. Лучше сразу расставить точки над «i», чем неожиданно напугать человека, когда он уже начнет тебе отчасти доверять. Вот тогда на вас могут обидеться, и можно разом все потерять.

Я увидел, как лицо капитана меняет цвет. Из землистого становится белым, как снег.

— Вот и славно, — продолжал я, с трудом выговаривая каждое слово. — Вижу, мы поняли друг друга.

— Но ты умер, как ты можешь говорить?

Только тут я заметил, что капитан вслепую шарит вдоль стены, пытаясь отыскать хоть какое-то оружие. Присутствие живого мертвеца явно было ему не по вкусу.

— Перестаньте дурить. Я пока на вашей стороне. Если станете вести себя правильно, то я спасу вас и тех из вашей команды, у кого достаточно здравого смысла.

— ?..

— А взамен я попрошу вас об одном одолжении.

— Ты хочешь забрать мою душу?

— Какая ерунда. Я не дьявол, к тому же я не уверен, что он вообще существует, точно так же, как душа.

— И все же, что тебе от меня надо?

— Я спасу вас, а в обмен вы пообещаете, что в указанное время будете на своей лодке в указанном месте и подберете двух человек, а потом доставите их в Германию или одну из стран Европы, что ныне находится под протекторатом Третьего рейха.

— И там не будет засады союзников?

— Если бы я хотел просто убить всех вас, я бы оставил все как есть. Рано или поздно у вас бы кончился кислород, и вы погибли бы самым естественным образом. Итак, капитан, решайтесь.

Капитан кивнул.

— Надо остановить Бурхарда Кранца… Он — мой помощник, но, похоже, окончательно съехал с катушек. Он мутит воду, хочет подать SOS, попросить помощи у союзников. А потом нужно посмотреть, что там с рулями глубины.

Я хотел было кивнуть, но шея не подчинилась мне, и тогда я с трудом выдавил:

— Да.

Слишком много слов. В любой момент голосовые связки могли отказать, а они были мне еще нужны.

— Что ж, тогда не будем медлить, — объявил я, осторожно сделав шаг в сторону капитана.

— Ты не Ульрих! — неожиданно объявил он. — Ты — демон из ада.

— Смею заверить, что к демонам я никакого отношения нее имею, что же до ада… В свое время вы обо всем узнаете! — Ну, не мог же я пуститься в пространные объяснения о том, кто я такой. На это потребовалось бы слишком много времени и сил, а ни того, ни другого у меня не было.

Развернувшись, я решительно направился в рубку. Кем бы там ни был этот Бурхард, против зомби он не выстоит, в этом я был уверен совершенно определенно. Капитан пошел следом за мной, стараясь соблюдать дистанцию. Он, впрочем, как и любой нормальный человек, раньше никогда не сталкивавшийся с Искусством, боялся меня, и правильно делал.

Открыв люк, ведущий в капитанскую рубку, я неожиданно оказался нос к носу с тремя моряками, причем один из них выделялся ростом и шириной плеч. Увидев меня, они замерли.

— Кто из вас Бурхард Кранц? — поинтересовался я.

Они молчали, в оцепенении разглядывая меня, а точнее, мое мертвое тело.

— Ты?.. — наконец с огромным трудом выдавил один из них. — Ты же мертв.

— А разве я утверждал обратное? — поинтересовался я. — Так кто из вас Бурхард Кранц?

Матросы замерли. Потом тот, что был выше других, шагнул вперед и нанес мне в грудь страшный удар огромным кулаком, больше похожим на кувалду. Я не ожидал удара. Нет, если бы мы встретились с этим здоровяком, я бы ему показал, но тело, в котором я находился, не было предназначено для драк, тем более с таким сильным и быстрым противником.

От удара я врезался в стену и бесформенной массой сполз на пол.

Моряки разом заржали, и Бурхард повернулся к капитану, который до этого прятался у меня за спиной.

— Тебе все мало? Ты привел нас к гибели, и сейчас, когда мы пытаемся спастись, а заодно спасти и твою ничтожную жизнь, ты пытаешься нам мешать. А вот это, — тут он ткнул пальцем в меня, — и вовсе грязный трюк, стравить нас с одним из наших приятелей, который сдох по твоей вине. Я хочу посмотреть, что ты скажешь, глядя в глаза его вдове. Но сначала мы выберемся из этой передряги, а потом разберемся с тобой.

Они еще о чем-то говорили, посмеиваясь над капитаном и над тем фокусом, который он выкинул, притащив мертвеца их запугать.

Честно говоря, я считал, что люди, обычные люди, должны лучше относиться к ожившим мертвецам, но никогда не поздно изменить ситуацию. Двигаясь осторожно, я подтянул руку к ноге Бурхарда, согнул палец, выждал мгновение, пока он «не застынет», пока смерть не зафиксирует его в определенном положении, а потом что есть силы вонзил его в ногу бунтовщика. Если бы я был живым, подобный фокус мне бы не удался. Но я был в чужом мертвом теле и мог не жалеть «свою» плоть. Палец вошел в подъем стопы бунтовщика, словно гвоздь. Однако мне показалось этого мало, и, схватив первую железяку, что попала мне под руку, я изо всех сил врезал по сгибу пальца, забивая его в плоть Бурхарда. Тот взвыл, как безумный. Палец же мой, точно штырь, прошил его подошву насквозь и обломился в суставе на сгибе. Я резко дернул, разрывая кожу и сухожилия. Еще один удар, рывок, и я оказался на свободе, правда, без указательного пальца.

Ах, как вопил этот моряк! Даже самая писклявая девчонка не смогла бы исторгнуть из своей груди такие звуки.

Я медленно поднялся.

Теперь Бурхард остался один. Его товарищи, белые, как мел, забились в дальний угол отсека. Похоже, до них дошло, что это не глупая шутка капитана, что сам дьявол пришел из ада, чтобы предъявить им свой счет.

Но я не собирался их разочаровывать. Зачем же всем знать правду? Капитана вполне достаточно.

Поднявшись на ноги, я вытянул руку и впился пальцами в шею гиганта. Тот, забыв об изуродованной ноге, схватился за мою руку, начал ее выкручивать. Затрещали кости. Если бы я был живым, то непременно отступил, а так как мне было ровным счетом все равно, я продолжал сжимать шею противника. Тогда, изменив тактику, мой противник нанес мне удар по голове. Страшный удар. Череп треснул… но это ничего не изменило. Еще один страшный удар кулака, больше похожего на кувалду, и «мой» левый глаз едва не вылетел из глазницы. Но я даже не пытался защищаться, я делал свое дело, все сильнее и сильнее сжимая глотку противника. На меня посыпался град чудовищных ударов. За несколько секунд у меня была сломана челюсть, ребра, выбит глаз, но пальцы мои сжимались все крепче.

Наконец мой противник сдался. Хрипя, он упал на колени, продолжая изо всех сил молотить меня кулаками. Но вот руки его обмякли, кислородное голодание сделало свое дело. Я чуть усилил нажим и почувствовал, как захрустели его шейные позвонки. Еще мгновение, и мертвое тело, упало на палубу.

На мгновение я взглянул на двух других моряков. Их била дрожь. По отсеку, смешиваясь с запахом гари, пополз едкий запах мочи.

Я попытался обратиться к дрожащим от страха морякам, но говорить со сломанной челюстью было невозможно. Мгновение я обдумывал, как быть, а потом оставил мертвое тело Ульриха, переместившись в тело мертвого Бурхарда.

Оно еще не застыло, и управлять им оказалось намного легче. Правда, в первый момент бывший хозяин встретил меня в штыки, но я был много сильнее и быстро объяснил ему, кто теперь тут хозяин. И он, сломленный, еще не отошедший от болевого шока в проткнутой пальцем ноге, сдался, отступил в самые глубины мертвого мозга и, словно загнанный зверь, наблюдал исподтишка за моими действиями. Плавно поднявшись с пола и не обращая внимания на все еще кровоточащую ногу и сломанную шею, я повернулся к дрожащим от страха морякам. Голос у меня оказался сиплым — вероятно, я все-таки довольно сильно повредил голосовые связки гиганта.

— Что, струсили? — спросил я.

— Нет, — дрожащим голосом ответил один из них.

— Это хорошо, — кивнул я. — Потому что теперь вам нужно зарубить на носу: вы обязаны беспрекословно выполнять все распоряжения капитана. Это понятно?

— Да…

— А теперь встали и пошли к остальным. Объясните, что если еще кто-то вздумает бунтовать, то судьба его станет более чем ужасна. И… — я повернулся к капитану, который был испуган ничуть не меньше своих подчиненных. — Что у вас там сломано?

— Рули.

— Пусть приготовят переносной аппарат для подводной сварки и торпедный аппарат.

— Но там… У нас нет водолазных костюмов.

— А зачем они мне? — удивился я. — Зачем водолазный костюм мертвецу. Я выйду, исправлю рули, а потом, когда я попрошу, вы сделаете то, что надо. — И снова повернувшись к матросам, добавил: — Как, вы еще здесь?

Ну, а дальше все пошло, как по маслу. Правда, прежде чем отправиться чинить рули, мне пришлось еще раз поменять тело. При всем моем желании гигант Бурхард не мог войти в торпедный аппарат. Но мертвецов на этой лодке хватало. И еще, я взял с капитана слово, что с ним в рейсе на борту всегда будет мертвое существо, а в противном случае… Впрочем, особо пугать причин не было…

А через пару часов лодка, открыв все люки, шла в надводном положении. Но это был лишь первый шаг к побегу. Второй — сборы. Мое сердце разрывалось между желанием сбежать и сокровищами библиотеки Р'льеха. Сколько тут еще было непрочитанного, непознанного. Какие тайны и мудрости тысячелетиями хранили древние манускрипты. И что самое удивительное, каким образом эта библиотека постоянно пополнялась? Порой среди свитков возрастом в несколько веков я натыкался на книги двадцатого века, и более того — сороковых годов двадцатого века. Откуда они брались? Это и по сей день остается для меня загадкой, хотя порою я думаю, виной всему глубоководные, точнее, те из них, которые жили среди людей. Именно они снабжали Р'льех книгами и газетами, пусть с недельным опозданием, но все равно достаточно своевременно.

Я тогда долго ломал голову над тем, что взять с собой. Груз должен был быть не столь тяжел, не столь объемист, и что самое главное, исчезновение именно этих книг должно было выглядеть не столь заметно. Хотя посетителей в библиотеке было не так много, но покусись я на «Некрономикон», об этом тут же стало бы известно. Так что я остановился на «Заклятиях» Аль Ибрагима, «Горизонтах недоступного» фон Теллра и «Превращениях неведомого», чье авторство было неизвестно. Остановил свой выбор именно на этих томах я еще и потому, что две первые книги были написаны шифром, на дешифровку которого у обычного смертного, не обладающего моей мистической способностью к языкам, ушел бы не один год, а последняя была написана на мертвом языке, который невозможно было даже идентифицировать. То есть попадись эти книги эмиссарам Аненербе, те не смог ли бы ими воспользоваться. Я же, благодаря своему дару, читал все книги совершенно свободно. Также важную роль играли размер и вес книг. Что же до содержания, то название первой книги говорит само за себя, вторая была посвящена межпланетным и межпространственным путешествиям, и если первая часть была посвящена заклятиям и колдовской практике Ми-го, с описанием различных способов перемещения в вакууме, то вторая, на мой взгляд, много более интересная, повествовала о тех чудесах, что может встретить путешественник на ближайших к Земле планетах. Тут говорилось о мегаполисах скрытой стороны Луны и о поселениях на Юготте, о тайнах марсианских катакомб и драгоценностях лавового лабиринта на Венере, о дрейфующих островах Юпитера и сокровищах колец Сатурна и о многом другом. Что до третьей книги, то, посвященная ритуальной магии, она открывала многие аспекты скрытых возможностей человека. Иногда, читая ее, мне начинало казаться, что я читаю самоучитель для активации человека, как механизма для выявления сокрытого и нахождения спрятанного…

Самое сложное было договориться с Катериной. Она, сама не понимая, почему слуги Ктулху относятся к ней чуть ли не как к принцессе, в первый момент и слышать не желала о возвращении. У нее до сих пор случались кошмары, навеянные пребыванием на Литейном, и о возвращении в Россию она не желала слышать.

Время, оговоренное с капитаном C–VII, приближалось. В какой-то момент я даже решил бежать без нее. Катерина была права: в России ее не ждало ничего хорошего… А здесь? Здесь она находилась в безопасности, здесь о ней заботились, здесь… Но почему я все-таки уговаривал ее? Почему?

Теперь, через много лет, анализируя то время, я понял, что Великий Спящий с самого начала знал о моем замысле, а может, даже он сам подтолкнул меня к побегу? Он был богом, а значит, знал все: то, что происходило, происходит и будет происходить. И я склонен подозревать, что именно он подтолкнул меня к решению бежать из Р'льеха, и бежать непременно с Катериной. Но почему это должен был быть побег? Ведь стоило Ктулху приказать своим слугам… Или тут велась более тонкая, скрытая от меня игра.

Однако мне все же удалось уговорить Катерину, но только после того, как по ее просьбе слуги Ктулху доставили ей несколько российских газет недельной давности — фашисты напали на Россию, и в грядущих событиях самой Судьбой нам были прописаны важные роли.

Глава 7 Большая охота (Окончание) Ельск. Август 1941

Сколько их в кущах,

Сколько их в чащах —

Ревом ревущих,

Рыком рычащих!

В. Высоцкий. «Заповедник»

Машина так резко затормозила, что Василий едва не слетел с брони. Мысленно отругав себя за то, что не послушал Григория Арсеньевича и не полез в бронированное нутро, Василий соскользнул на землю.

Справа расстилалось бескрайнее поле, посреди которого догорала времянка «медузы-горгоны», слева протянулся старый забор из красного кирпича, за которым возвышалось облезлое здание экспериментальной лаборатории.

Обойдя машину и оглянувшись, Василий понял, в чем дело. Впереди дорога резко сворачивала к воротам забора из красного кирпича, и прямо на повороте красовалась здоровенная лужа. Такие лужи на дорогах могли оказаться поистине бездонными, а вытаскивать бронемашину из грязи… Нет, это малоприятное занятие.

Легковушка остановилась сразу за бронемашиной. Григорий Арсеньевич вышел и в сопровождении пары автоматчиков прошел вдоль машин.

— И что тут у вас? — недовольным голосом поинтересовался он.

— Очередная лужа, — фыркнул Василий. — Будем форсировать преграду?

— Я не об этом, — отмахнулся Григорий Арсеньевич. — Это что такое? — и он ткнул рукой в сторону ворот.

Василий с удивлением перевел взгляд. А что… ворота как ворота, металлические, открыты нараспашку… но… и аут, чуть приглядевшись, он заметил несколько серебристых нитей, протянувшихся через открытое пространство.

— Посмотрим, — объявил Григорий Арсеньевич, выбрался на обочину и, обойдя лужу, решительным шагом подошел к воротам. — Интересно, что это? — пробормотал он себе под нос, не ожидая никакого ответа.

— Проволока? — высказался Василий, но унтерштурмфюрер лишь отмахнулся, словно считал предположение Василия некой глупостью, на которую и внимания особого обращать не стоит. Потом он резко повернулся к одному из эсэсовцев и отдал какой-то приказ. Автоматчик тут же вытащил штык-нож и протянул его барону. Тот взвесил в руке оружие, а потом что есть силы, наотмашь рубанул по нити. Раздался страшный скрежет, и в руках Григория Арсеньевича осталась одна рукоять, а лезвие, перерезанное надвое, упало на землю.

— Так я и думал…

— Что это?

— Молекулярная нить — смертоносная паутина. Если бы машина въехала в ворота, эти нити разрезали бы ее, как кусок масла.

— Но…

— Нить столь тонкая, что моментально убивает… Вот только откуда она взялась? — Григорий Арсеньевич осторожно наклонился к одной из серебристых паутинок, внимательно разглядывая ее. — И что-то говорит мне, что она естественного происхождения.

— Вы думаете, там… — Василий кивнул в сторону лаборатории, — завелся паук?

— Скорее всего… И тварь эта может оказаться очень неприятной, — потом Григорий Арсеньевич повернулся, отдал солдатам несколько приказов и жестом попросил Василия отойти за бронемашину. — Сейчас рванем этот кирпичный забор. Надо же как-то пройти на территорию. Посмотреть, что там все-таки происходит.

Василий лишь фыркнул, но послушался.

— А что вы предполагаете обнаружить там? — поинтересовался он, пока они стояли за машиной, ожидая, пока солдаты заложат пару гранат.

Григорий Арсеньевич пожал плечами.

— Ты нашел трех шогготов. Точнее, двух… Двух разумных шогготов. Да, я слышал, что такие тоже бывают. Двух мы с тобой уничтожили… Будем считать, что уничтожили. Третий, освободившийся до твоего появления, исчез в подвале церкви. После этого тут стали твориться всякие несообразности. Тем более, что привезли шогготов отсюда. Значит, третья тварь бежала именно сюда. Но почему? Откуда взялись мертвяки, понятно. А вот чудовища: полулюди, полу… в общем, не важно. Откуда они взялись?

— Выходит, в этом здании есть нечто…

— Выходит, что так.

— Врата, как вы говорили?..

— Не будем гадать.

Неожиданно с другой стороны машины ухнуло. Осколки кирпича шрапнелью брызнули в разные стороны.

— В следующий раз надо взять с собой взрывчатку, — проворчал Василий.

— Да уж, — проворчал Григорий Арсеньевич, стряхивая с рукавов пыль. — Осколочные гранаты — не самое подходящее средство для уничтожения заборов.

Тем не менее, обойдя бронемашину, они увидели, что цель достигнута. В кирпичном заборе зияло почти ровное отверстие, в которое вполне мог протиснуться человек. Двое автоматчиков, ловко орудуя лопатами, как ломами, быстро увеличили отверстие почти вдвое.

— Что ж, добро пожаловать в святая святых профессора Троицкого, — объявил Григорий Арсеньевич, жестом предлагая Василию первому пролезть в дыру. Тот мгновение колебался. «Лучше бы он этих черных крыс вперед пустил, — подумал Василий. — Если и сдохнут, так хоть не жалко будет». А потом решил, что не стоит показывать свою нерешительность: чего-чего, а прослыть трусом в глазах Григория Арсеньевича он не желал. Наконец, выставив вперед вилы, на манер копья, Василий вздохнул и, словно ныряя в омут, шагнул за забор.

Он оказался на узкой дорожке между кирпичной стеной и стальным ангаром с полукруглой крышей. Вдали все так же безмолвно возвышалось здание лаборатории. Василий нервно огляделся, словно ожидал увидеть то ли новое чудовище, то ли толпу мертвецов, алчущих отведать его плоти. Но нигде никого не было видно. Дорожка из розового гравия, справа и слева от которой протянулись две линии пожухлой травы, забор из красного кирпича, пологая крыша из нержавейки. Ни души…

Вскоре рядом с оперуполномоченным оказались десять эсэсовцев. Однако, несмотря на это, Василий чувствовал себя не в своей тарелке. Нервно перебирая пальцами деревянную рукоять вил, он то и дело оглядывался, словно ждал нападения.

Нет, в самом деле, если где-то натянута паутина, то неподалеку должен прятаться паук. Кроме того, по приблизительным прикидкам, на территории лаборатории должно было находиться не меньше тридцати оживших мертвецов…

Последним на территории появился Григорий Арсеньевич.

— Ну, что? Огляделись? — поинтересовался он, а потом прибавил что-то по-немецки. Эсэсовцы ответили ему нестройным хором. — Тогда вперед! Чего ждем? — удивился унтерштурмфюрер. — Вперед, вперед, не задерживайтесь, — и повторил то же по-немецки.

Однако эсэсовцы не слишком спешили идти вперед. Сбившись в толпу, они переминались с ноги на ногу, поигрывая лопатами и вилами. Василий же решительно зашагал вперед. Он чувствовал себя римским гладиатором, которому предстоит выйти на арену к десятку разъяренных львов.

Неожиданно перед ним открылся пустой двор. На противоположной стороне возвышалось трехэтажное здание лаборатории. В дальнем конце двора была платформа, куда выходила одноколейка, на которой стоял одинокий товарный вагон. И нигде никого.

— А где же хозяин паутины? — невольно вырвалось у Василия.

— Посмотри туда, — и Григорий Арсеньевич, невесть как очутившийся рядом, показал куда-то на дальний угол здания. — Вон туда!

Василий проследил за «указующим перстом», и то, что он увидел, ему совершенно не понравилось. Где-то чуть выше второго этажа из-за угла здания торчала лапа — мохнатая паучья лапа, заканчивающаяся острым, как бритва, черным когтем. Судя по ее размеру, паук был ростом с человека, а то и больше. Омерзительный такой паучишка с толстыми лапками, покрытыми щетинистыми черными волосами.

— Однако наш друг не спешит на свидание.

— Мы не тронули его паутину.

— А нож?

— Так… — неопределенно протянул Григорий Арсеньевич. — Задета была всего одна нить. А если бы появилось какое-то крупное существо, то нити завибрировали бы, и началось…

— И что теперь?

Григорий Арсеньевич внимательно посмотрел на дальний угол дома.

— Ну, если тут начнется заварушка, тварь эта наверняка очнется. С другой стороны, судя по нитям, прикончить ее будет не так уж и просто… Если бы эти создания были еще и разумны…

— Ну, тогда нам точно пришел бы конец.

— Ты, Василий, пессимист. Неужели ты до сих пор не осознал, что худой мир всегда много лучше доброй войны.

— Так вы думаете договориться с этим пауком?

— Посмотрим.

— А там, в деревне…

— Меня застали врасплох. Там были зомби, с ними не договоришься. Мертвеца ведет ненависть к живым, да и только… А тут… Оставайтесь на месте, а лучше, чуть отойдите, так чтобы с площади вас видно не было. У обычных пауков хоть глаз и много, зрение плохое, но кто знает, что за тварь прячется там за стеной.

И, взяв лопату у ближайшего эсэсовца, Григорий Арсеньевич решительным шагом направился к середине площади. Однако шел он не спеша. Внимательно смотрел под ноги, чтобы случайно не задеть нить, что привело бы к весьма печальным последствиям. Оказавшись посреди площади, унтерштурмфюрер нарисовал острием лопаты вокруг себя круг, а потом стал выводить в пыли странные иероглифы. Непривычные человеческому глазу, они казались живыми, словно змеились по земле. Закончив все приготовления, Григорий Арсеньевич подобрал с земли камешек и, прицелившись, швырнул его в лапу спрятавшейся твари. Лапа дернулась, но чудовище по-прежнему оставалось за домом. Тогда Григорий Арсеньевич повторил попытку, в этот раз взяв камень поувесистей.

Тварь зашевелилась. С того места, где стоял Василий, было видно, как медленно зашевелились огромные волосатые лапы. Эсэсовцы приглушенно переговаривались у него за спиной, и когда Василий, повернувшись к ним, махнул рукой, приказывая отойти, они подчинились — попятились, прячась за угол ангара. Василий тоже на всякий случай отошел подальше. Кто его знает, что в голове у этого чудовища? Однако с того места, где остановился оперуполномоченный, было отлично видно, что происходило на площади.

Вот из-за угла высунулось еще несколько мохнатых лап и показался сам паук — огромная округлая тварь размером с легковой автомобиль. Тело твари, неприятного болезненного желто-бурого цвета, было усеяно островками черных, как смоль, волос. Но, в отличие от обычного паука, этот был вооружен десятком черных щупалец, позади которых, словно фонари, сверкали два огромных фасетчатых глаза, больше напоминающих глаза какой-нибудь стрекозы. Василия аж передернуло. Ну почему все эти твари так омерзительно выглядят?

Несколько секунд паук сидел неподвижно, потом, видимо, разглядев Григория Арсеньевича, начал быстро спускаться по стене. А может, он выглядывал, есть ли еще поблизости враги?

Двигался паук с невероятной скоростью. Слетев со стены, он за пару секунд добрался до середины площади и остановился в нескольких метрах от Григория Арсеньевича. Вытянув щупальца, он попытался с ходу схватить унтерштурмфюрера, но не тут-то было. Щупальца словно натолкнулись на невидимую преграду. Григорий Арсеньевич словно стоял в невидимом цилиндре. Неожиданно он поднял руку вверх, словно призывая тварь, замер и заговорил на странном языке. От звуков, которые вырывались из горла Григория Арсеньевича, по телу шла дрожь, была в них некая неприятная нечеловеческая составляющая.

Как по волшебству тварь оставила свои попытки. Ее щупальца безвольно повисли в воздухе, а потом она ответила унтерштурмфюреру на том же самом языке. Только голос твари звучал много неприятнее, словно кто-то водил ржавой пилой по срезу стекла. Василий скривился. Интересно было бы узнать, о чем они говорят?

Разговор длился минут десять, а то и больше.

Но вот Григорий Арсеньевич повернулся и махнул рукой, подзывая к себе:

— Василий!

Василий напрягся. Что-что, а идти на площадь не хотелось. «Паук» выглядел совершенно омерзительно, и оказаться рядом с ним не хотелось. Тем более, что автомат его вряд ли взял бы, а вилы — слишком слабое оружие, вряд ли ими можно остановить вот такое чудище.

Григорий Арсеньевич позвал снова.

— Василий, подойди. Никакой опасности нет.

Держа вилы наперевес, готовый в любой момент нанести удар, Василий медленно вышел на площадь.

— Наш новый друг согласился помочь нам, — начал Григорий Арсеньевич, указав рукой на чудовище. — Суть в том, что там внизу были смонтированы врата — врата Йог-Сотота. Как я предполагал, это устройство сродни Стоунхэнджу, но если там есть сочетание земляного сооружения и камня, то здесь лишь «стоун»… Короче, товарищу Троицкому удалось создать ворота между нашим миром и миром Йог-Сотота. Все точно, как я предполагал, — и унтерштурмфюрер вновь обратился к «пауку» на нечеловеческом языке.

Они говорили минут пять, после чего Григорий Арсеньевич вновь повернулся к Василию.

— Согласно рассказу нашего нового союзника Л'ярта, врата были снова активированы. Это сделал убежавший шоггот… Почему в этой стране ничего нельзя сохранить нетронутым. Ну, лежат ящики из какой-то там лаборатории, ну зачем в них лезть! Кретины!

— Вы имеете в виду меня? — удивился Василий.

— Нет, кретинов из охраны командарма. Тех, кто освободил первого шоггота. Тот рванул назад, в свой отчий дом, параллельно наплодив живых мертвецов, а потом активировал врата. И началась экспансия чудовищ.

— Но каким образом он их…

— Создает, ты хочешь спросить? И почему вся местность не нафарширована ими до отказа? Понятия не имею. Но думаю, я разберусь, когда мы их захватим и перевезем в «Логово дождевого червя-2».

— Вы хотите подарить этот «аппарат» немцам? — удивился Василий.

— В первую очередь, я хочу понять, как он работает. Я хочу поговорить с Йог-Сототом.

— А потом?

— Мы уже обсуждали это. Не станем говорить дальше. Тут слишком много ушей.

— Но…

— Так вот, наш новый не скажу «друг»… «союзник» согласен проводить нас к Вратам и помочь разобраться с шогготом и его воинством.

— А взамен?

— Взамен я обещал ему безбедное существование в одном из «заповедников» рейха.

— «Заповедников»?..

— Василий, здесь не то место и не то время…

Оперуполномоченный согласно кивнул. Нет, порой он и сам начинал сомневаться в лояльности Григория Арсеньевича. В такие минуты он чувствовал себя предателем, человеком, который не просто перешел на сторону врага, но и активно ему помогает. И тогда только уверенный тон унтерштурмфюрера не давал ему «слететь с катушек», броситься на врагов, позабыв обо всем на свете.

Сейчас же, глядя на чудовищного паука — творение Древних богов, он вновь задавал себе вопрос, насколько далеко собирается зайти Григорий Арсеньевич, и когда же они начнут «обратный отсчет», а если начнут, не будет ли для этого слишком поздно. Вот Катерина, она давно должна была бежать из «Логова дождевого червя-2», а вместо этого пассивно наблюдала за стройкой, которую развернули фашисты на территории бывшего монастыря. И более того, она помогла штурмбанфюреру Хирту разбирать архивы Троицкого…

— Ну как, Василий? Готов совершить очередной подвиг?

Оперуполномоченный поморщился.

— Подвиг?

— Вряд ли мне удастся уговорить бравых воинов Рейха отправиться к воротам в компании нашего нового союзника, поэтому нам, скорее всего, придется действовать вдвоем. Готов?

— Угу! — мрачно протянул Василий.

Григорий Арсеньевич снова обратился к пауку. Тот ответил, лениво шевеля щупальцами. В какой-то миг Василию показалось, что щупальца эти совершенно невесомы, что они парят в воздухе сами по себе, едва заметно колышась на слабом ветерке.

Неожиданно тварь развернулась и быстро направилась в сторону здания. Григорий Арсеньевич поспешил следом. Василию же ничего не оставалось, как пойти за ними. И только сделав первые несколько шагов, Василий понял, почему унтерштурмфюрер даже не попытался позвать эсэсовцев. Все, что сейчас происходило, не вписывалось ни в какие ворота, и если бы Василий не был человеком, привычным к подобной «чертовщине», он бы и сам не поверил в происходящее.

Паук же тем временем подошел к большим двустворчатым дверям, ведущим в глубь здания. Однако не успели щупальца чудовища коснуться их, как двери сами собой распахнулись, и из здания навстречу чудовищу вышли несколько человек — в основном женщины и старики. Они, словно слепцы, шли, вытянув вперед руки. Живые мертвецы. Василий поморщился. Перебор. Гигантского паука, женщины-змеи и неведомой козлоногой твари вполне хватит для ночных кошмаров. Но восставшие мертвецы… Человеческие лица, перекошенные от злобы ко всему живому! А ведь совсем недавно это были обычные люди, его соотечественники.

Василий покрепче взял лопату, собираясь вступить в бой, но его участие не понадобилось. В воздухе что-то просвистело, и тончайшая, почти невидимая, нить-паутинка, крепкая, как стальное волокно, хлестнула по фигурам бывших крестьян, рассекая плоть, словно раскаленный нож кусок сливочного масла. Во все стороны полетели фрагменты тел. Однако никакой крови не было.

Григорий Арсеньевич и Василий замерли от неожиданности. А паук пополз дальше, словно и не заметил противников. Людям ничего не оставалось, как последовать за ним в здание, двигаясь осторожно и стараясь не наступать на куски тухлого мяса.

Внутри все оказалось много хуже. Весь пол и стены большого зала, куда они попали, миновав двери, был залит какой-то странной слизью бурого цвета. Однако паука такая обстановка ничуть не смутила. По-прежнему не снижая скорости, он двинулся вперед по широкому коридору. Тело паука было достаточно велико, чтобы занимать большую часть прохода. Его когти на концах лап с неприятным звуком входили в бурную жижу.

Несколько метров темного коридора, и они очутились в большом зале — видно, к задней части трехэтажного дома был пристроен небольшой ангар, в центре которого на возвышении стояло два каменных обломка, очень напоминающих доисторические колонны. А перед ними, словно стражи, застыли мертвецы. Однако они ничего не смогли сделать против нитей гигантского паука. Несколько мгновений, и все было кончено. Однако нигде не было видно ни чудовищ, ни разумного шоггота. Конечно, может статься, он скрывался в толпе собравшихся мертвых и был разрезан на куски паучьей нитью. Да и других чудовищ нигде видно не было…

Закончив сечу, паук отполз чуть в сторону, и Василий с Григорием Арсеньевичем подошли поближе к каменным колоннам.

— И что это за гадость?

— Врата, как я и говорил.

— Врата?

— Да. При активации между этими колоннами создается поле, которое может переместить тебя в иной мир.

— И куда же конкретно?

— Куда пожелают Древние. Не забывай, мы всего лишь пешки в их игре, и то, что порой нам кажется свободой выбора, таковым не является. Если обстоятельства складываются удачно, ты не замечаешь божественного влияния, если нет — высшие силы подталкивают тебя к решению той или иной проблемы.

— И все-таки, откуда-то эти врата тут взялись.

— Думаю, изначально они находились не здесь. А если учесть, что неподалеку отсюда силовой узел, то я думаю… скорее всего, они изначально находились где-то на территории монастыря.

— Но смысл…

— Тут организовали секретную лабораторию. Врата перевезли сюда, не задумываясь о тайном смысле их расположения, может даже, изначально не подозревая, что это такое на самом деле. Но… обрати внимание на силовые кабели. Ты помнишь, что собирался делать Троицкий в том городе, в Антарктиде? Он ведь тоже использовал электричество для какого-то эксперимента. Он уже тогда знал многое про врата Йог-Сотота.

— Так вы хотите сказать, что такие врата не одни?

— Насколько мне известно… — но договорить Григорий Арсеньевич не успел.

Странный звук, напоминающий щелчок гигантского переключателя, заставил обоих вздрогнуть. Они отступили назад, когда зеленоватые искры побежали по древнему, искрошившемуся, местами стертому камню.

— Что происходит?

— По-моему, кто-то включил эту штуку.

— И как ты себе это представляешь? — обернувшись, Григорий Арсеньевич обменялся несколькими скрипучими фразами с пауком. — Похоже, наш друг тоже не понимает, что у них тут происходит.

Все больше становилось искр, бегущих по колоннам, все ярче сверкали электрические узоры, опутывающие мшистый камень.

А потом неожиданно между колоннами возникло какое-то странное свечение, сгустившееся в крошечное сверкающее облачко.

— Раз кто-то включил эту штуку, а мертвецы этого сделать не могли…

— Значит, тот, кто нам нужен, — там, где выключатель этой силовой установки, — закончил Василий за Григория Арсеньевича.

— Правильно мыслишь, — похвалил унтерштурмфюрер. — А раз так, то я за этой тварью. Попробую ее остановить, а вы держите тут оборону.

Василий хотел было возразить, но Григорий Арсеньевич, крикнув что-то нечленораздельное пауку, побежал вдоль колонн, в дальний конец зала, куда уходили кабели питания. Оперуполномоченный хотел было остановить своего учителя, но сдержался. Что он, в конце концов, дитя малое, за которым нужен глаз да глаз. «Ничего, сам справлюсь», — подумал он и тут же с опаской покосился на чудовище, застывшее рядом с ним. Что бы там ни говорил Григорий Арсеньевич, а паук выглядел опасной, отвратительной тварью. Однако, похоже, сам паук об этом не знал, он стоял на месте, терпеливо ожидая, что же случится дальше.

А светящееся облачко между колоннами становилось все больше и больше. Его поверхность начала разглаживаться и теперь больше всего походила на обратную сторону старого, местами осыпавшегося зеркала. Василий ждал, а зеркало становилось все больше и больше. Наконец, когда диаметр его достиг более метра, в середине зеркала начал вздуваться пузырь. Словно кто-то из-за зеркала хотел пролезть в наш мир, но не мог никак преодолеть сопротивление. «Нарыв» на серебристой поверхности становился все больше и больше.

Он лопнул с громким всхлипом, и через образовавшуюся дыру в наш мир устремилось с десяток зеленовато-серых, словно наполненных слизью, щупалец. Кто бы ни был новый «гость», он был по размеру много больше Василия. Стрелять по этим извивающимся конечностям никакого смысла не было.

Василий покрепче схватился за вилы, приготовившись подороже продать свою жизнь. В том, что эта схватка окажется для него последней, он не сомневался. Но тут вперед шагнул паук. Он хлестнул по щупальцам тонкой серебристой нитью. Василий видел, как паутинка, только что превратившая толпу мертвецов в груду кусков плоти, обвила толстые конечности неведомой твари, не в силах с ходу перерезать их, а потом с громким щелчком лопнула.

Вот щупальца уже заполнили все серебристое пространство, пытаясь расширить дверь между мирами, чтобы чудовище смогло выбраться в нашу реальность. Паук попытался метнуть еще несколько нитей, но по-прежнему неудачно, а потом одно из щупалец коснулось мохнатой лапы союзника, и паук взвыл от боли, дернулся вперед, и его тонкие черные щупальца слились с огромными зеленоватыми щупальцами неведомой твари.

Василий с ужасом наблюдал за «битвой титанов». Что мог сделать он со своимивилами против новой твари. «Может, надо было очертить врата колдовским кругом, чтобы ничто не смогло выбраться из них, — пронеслось в голове Василия. — Зря Григорий Арсеньевич ушел. Он бы наверняка что-то придумал». И тут же, словно напоминая об унтерштурмфюрере, где-то в дальнем конце зала грохнули два выстрела.

Василий дернулся было в ту сторону. Наверняка Григорию Арсеньевичу нужна помощь. Иначе он давно отключил бы эти врата. А без энергии…

Василий сделал два шага в сторону, и тут страшная боль обожгла ему ногу. Это было нечто ужасное, ни с чем не сравнимое ощущение, словно его кожи коснулся предмет из космоса, навеки замороженный в вакууме. Василий посмотрел вниз. Тонкий усик серого щупальца обвил его ногу. И такую боль и холод он почувствовал сквозь сапог. А не дай бог, это щупальце коснется голой кожи. Василий взвыл, то ли от боли, то ли от отчаяния. Он попытался ударить щупальце вилами, но те скользнули по серой плоти, словно она была вылеплена из камня. Где-то далеко-далеко грохнул выстрел, но Василию он показался лишь отдаленным хлопком. А щупальце, обвившее его ногу, становилось все толще и толще. Через несколько секунд оно уже было толщиной с руку, а еще через пять-шесть мгновений — толщиной с человеческую ногу. Со стороны могло показаться, что это всего лишь резиновая оболочка, которую кто-то накачивает кашеобразной субстанцией.

Последнее средство. Василий схватился за маузер с заговоренными пулями. Взгляд его начал мутнеть от ужасной боли. Казалось, в ноге не осталось ни одной целой косточки, ни одного неповрежденного нерва. Несколько раз он нажал на курок и продолжал жать, хотя собачка мертво щелкала. А потом тьма сомкнулась, и оперуполномоченный потерял сознание…

* * *

Небо над головой было усыпано россыпью отвратительных желтоватых звезд, больше похожих на перезревшие гнойники. Василий потряс головой, пытаясь прийти в себя. Он лежал посреди голой каменной равнины, которую кое-где пересекали уродливые трещины. А прямо перед ним возвышался то ли город, то ли замок. Высокие черные стены, башенки, минареты и зиккураты вперемежку с церковными маковками и остроконечными крышами костелов.

Вокруг царила тишина, и только ветер где-то высоко-высоко над головой иногда пускался в тоскливый пересвист.

«Где я? Что со мной? Как я сюда попал?»

Василий сел, коснувшись ладонью ледяной каменной поверхности, потом встал. Еще раз огляделся. Если не считать едва различимого города вдалеке, вокруг ничего не было. В нездоровом свете звезд каменная равнина казалась настоящим преддверием ада. А может, так оно и было в самом деле?

«Что было со мной, прежде чем я очутился здесь? — подумал он. — Я… Я…» Он тут же вспомнил чудовищные щупальца, врата, паука, отчаянно сражавшегося с гостем из иного мира. «Может, это та, неведомая тварь утащила меня сюда?» Василий тут же опустил взгляд, посмотрел на ногу. Нет, нога была как нога. Все в порядке, и сапог цел. Так что же все-таки с ним случилось?

Откуда-то издалека донесся неприятный, режущий ухо, звук Василий вздрогнул всем телом, повернулся. Да, без сомнения, звук доносился со стороны безликого черного города-замка. Неожиданно его гигантские ворота раскрылись, кто-то вышел на равнину и решительным шагом направился в сторону Василия. А дальше произошло нечто удивительное. Василий оставался на месте, фигура на горизонте едва двигалась, и тем не менее, казалось, один шаг незнакомца приближал его к Василию метров на сто, не меньше.

Несколько секунд, и незнакомец оказался рядом с Василием. Он оказался сгорбленным старикашкой в полосатом халате и чалме салатного цвета. Лицо его скрывала тонкая газовая вуаль, а тощая, похожая на клешню, рука со складками морщинистой, покрытой старческими пятнами кожи сжимала кривой посох, с петлей на конце. Настоящий выходец с Востока, таких Василий во множестве видел у стен мечетей в Красном Туркестане.

Какое-то время старик и Василий стояли, молча разглядывая друг друга. Газовая вуаль, закрывавшая лицо старика, казалась тончайшей, но, сколько Василий не пытался, он так и не смог толком рассмотреть незнакомца. Его черты были неуловимы, словно они постоянно менялись, перетекая из одного в другое.

— Кто ты? — наконец хриплым голосом выдавил Василий. — Кто ты? И где я?

— Я — Умр ат-Тавил, самый древний из живущих, одно из земных воплощений Йог-Сотота. Можешь называть меня по-простому, дед Тавил.

Но из всего сказанного Василий, казалось, уловил только одно слово:

— Земных? Мы на Земле?

— Ты на Земле, а мысли твои — в Стране снов, — ответил старик.

— И…

— Мы поговорим, и ты вернешься назад, в реальность.

— Вернусь… — Василий содрогнулся всем телом. — Но там же…

— Ты вернешься, и пусть Ктулху укажет тебе путь. Я же вынужден говорить с тобой совершенно по иному поводу.

— ?..

— Ибо сомнения сокрыты в твоих мыслях. Ты до сих пор пребываешь под влиянием Красной звезды — символа Черной магии, знака сатанистов.

— А вы что, хотите, чтобы я примкнул к фашистским агрессорам или, как Григорий Арсеньевич, звание у них получил?

— Тот путь еще более тернист и ведет в глубины небытия. Хотя немцы честны со своим народом, а коммунисты убивают своих, причем тех, кто наиболее рьяно служит режиму… И тот, и другой путь ведет в бездны ада, но если фашистские палачи рано или поздно получат свое, то коммунисты в своих красных от своей же крови одеяниях будут процветать. Хотя немцы в сравнении с ними истинные гуманисты… Но не будем спорить об этом… — и старик вытянул руку, видя, что Василий собирается заговорить. — Я призвал тебя для того, чтобы подготовить к тому, что случится. Поверь, в нужный момент ты должен подменить свою возлюбленную. Ты должен ступить на тернистый путь «Изольды», и тогда пророчество старой колдуньи потеряет силу.

— Какое пророчество… — начал было Василий, и тут же в его памяти возник старый костел и всплыли слова: «Найдешь Судьбу, но не распознаешь… Спасешь Судьбу, но не ублажишь… Испытаешь Судьбу, но не позволят…» — А при чем здесь это? — начал было Василий.

— Ваша Судьба предначертана, но ты можешь все испортить, если не решишься… Теперь иди и помни: когда нужно будет шагнуть вперед, приняв дар Судьбы, ты должен это сделать, пусть даже этот дар покажется тебе проклятием. И помни, если ты пойдешь по указанной тебе дороге, Боги будут на твоей стороне, и врата Кадата будут всегда открыты для тебя…

Василий потряс головой.

— Я ничего не понимаю…

— Врата Кадата будут всегда открыты для тебя… — словно в трансе, повторил старец.

Василий потянулся к нему. У него возникло непреодолимое желание сорвать со старика вуаль, заглянуть ему в глаза, потребовать объяснения трех странных пророчеств, которые он произнес. Да и кто такой этот самый Умр ат-Тавил? Раньше Василий где-то слышал это имя. Вот только где?

Но сорвать вуаль со старика ему не удалось. Дед Тавил отступил на шаг и оказался метрах в ста от Василия. А потом весь мир закружился. Василий, почувствовав тошноту, опустился на колено.

— Мы еще не раз встретимся, — донесся, словно издалека, голос старика. — Город на плато Лэнг ждет тебя…

Василий потянулся за стариком, но фигурка того становилась все меньше и меньше. Звезды кружили в небе, словно огни гигантской карусели.

Тряхнув головой, Василий попытался прийти в себя, но не получилось. Пытаясь превозмочь тошноту и головокружение, он опустился на землю, закрыл глаза…

* * *

Боль в ноге была чудовищной. Василий извернулся всем телом, пытаясь принять более удачное положение, но это не помогло. Тогда, стиснув зубы, чтобы не закричать, он открыл глаза.

Врата «потухли». Пол был завален какими-то обломками и залит бурой вонючей жидкостью. Повсюду лежали обрубленные щупальца неведомой твари, а чуть поодаль лежал обмотанный ими паук. Судя по всему, он или издох, или находился на грани жизни и смерти. Обвитый щупальцами, он лежал на боку, вяло подергивая огромными волосатыми лапами, увенчанными огромными когтями.

После этого Василий обратил внимание на свою ногу, стянутую щупальцем. Превозмогая боль, он потянулся, вытащил из голенища другого сапога штык и попытался освободить ногу. Ничего не получилось. Щупальце было, словно каменное. Тогда, извернувшись, упершись свободной ногой в петлю серой массы, он постарался выдернуть ногу из ловушки. С первого раза ничего не получилось, да и было страшно. Василий вскрикнул, потом напрягся и попробовал еще раз. В этот раз попытка увенчалась успехом.

Сапог и портянка остались во власти неведомой твари, а нога освободилась.

Какое-то время Василий лежал на полу, пытаясь прийти в себя, отдышаться, и только потом, собрав в единый кулак все свое мужество, посмотрел на свою ногу. Что он ожидал увидеть? Изуродованную, почерневшую плоть или ярко-красную кожу? Но нет, нога была как нога. Так, несколько красных пятнышек, словно уколы от шприца, и все… Да и боль постепенно отступала. Наконец Василий оправился настолько, что попытался встать. На удивление, это ему удалось. Он даже мог ступать на «раненую» ногу. Правда, идти босиком по осколкам стекла, каменному крошеву и лужам слизи неизвестного происхождения было занятием не из самых приятных.

То ли шагая, то ли прыгая на одной ноге, Василий добрался до паука. Да, похоже, с этой тварью тоже было покончено.

Василий вздохнул с облегчением. Пусть даже это друг, пусть верный союзник, пожертвовавший своей жизнью, но… но все же гигантская паукообразная тварь не внушала ему доверия. А вспомнив, с какой легкостью чудовище уничтожало оживших мертвецов… Может, и лучше, что тварь «пала смертью храбрых» в «борьбе за правое дело». Кроме того, Василий вовсе не хотел, чтобы такая зверушка оказалась в одном из фашистских зоопарков. «А если бы они начали разводить таких тварей?» И воображение Василия тут же нарисовало ему отвратительную картину. Пауки атакуют расположение наших частей. Солдаты, которые сотнями гибнут от почти невидимых нитей… и ни пули, ни снаряды не могут остановить чудовищных тварей. Однако тварь погибла, а для бесплодных мечтаний время было не самое подходящее.

Василий еще раз огляделся.

— Григорий Арсеньевич! — позвал он. — Григорий Арсеньевич!

Но никто ему не ответил.

Хоть унтерштурмфюрер и «отключил врата», самого его нигде видно не было. И он не отзывался. Василий вытащил из кобуры маузер, снял с предохранителя и, осторожно двигаясь, похромал в обход ворот. Эх, полцарства за сапог!

Позади ворот возвышалось нагромождение каких-то ящиков, силовые установки, что-то еще, но Григория Арсеньевича нигде не было видно. Неужели с ним и в самом деле что-то случилось?

Однако все опасения Василия оказались напрасны. Обогнув переносной генератор, он увидел своего учителя. Тот в полном здравии, ссутулившись, сидел на краю одного из ящиков. В руке у него был револьвер, а рядом на земле лежали мертвецы.

Василий, то прыгая на одной ноге, то осторожно ступая, подобрался и сел рядом с ним.

Какое-то время оба сидели молча.

— Чего не отзывались-то? — первым спросил Василий.

— А чего глотку рвать понапрасну, — в тон ему ответил Григорий Арсеньевич. — Как твои дела?

— Мои вроде в порядке, только вот ногу слегка зацепило, — и Василий продемонстрировал голую ногу. — А пауку трындец, скопытился. Эта тварь у врат его доконала.

Григорий Арсеньевич глубоко вздохнул:

— А может, так и надо? — задумчиво протянул он. — Вот останься этот паук жив… и что бы мы с ним делали? Отдали в лаборатории Хирта? Так он неизвестно что из него бы изготовил. А так… как говорил один мой давнишний знакомый: «нет человека — нет п-гх-облем».

— Цинично вы рассуждаете, Григорий Арсеньевич…

— Это не я… Это все те, кого вы так любите, дорогой Василек… Ладно, не стоит сейчас опять заводить всю эту политическую бодягу, тем более, что пока мы под немцами, нам выставлять себя патриотами нет никакого смысла. Лучше подумаем, что делать дальше…

— А что, собственно?..

И тут Григорий Арсеньевич показал Василию руку, которую до этого держал, прижав к животу. Рукав черной формы был разорван, и чуть ниже локтя ткань была вся пропитана кровью.

— И?

— Скоро превращусь в одно из этих чудовищ, — с печалью в голосе ответил Григорий Арсеньевич.

Василий с недоумением посмотрел на своего учителя.

— Этого быть не может. Неужели для этого Ктулху позволил вам бежать?.. Нет, вы не можете стать одной из этих тварей. Что тогда будет со мной и Катериной? Ведь Хирт…

Григорий Арсеньевич лишь похлопал Василия по плечу.

— Ну, не думаю, что от этой напасти нет спасения. Только вот искать верное средство у нас времени нет.

— И что станем делать?

— Сейчас отдышусь, и поедем назад в «Логово дождевого червя»… Вот ведь мерзкое название… Пусть пришлют сюда команду для демонтажа врат. Главное, чтобы они успели перевезти их и остатки архива Троицкого в монастырь до того, как это… — он кивнул на свою руку.

— И все-таки… — протянул Василий, а потом, словно вспомнив что-то, хлопнул себя рукой по лбу и спросил: — Кстати, вы случайно не знаете, кто такой Умр ат-Тавил?

Григорий Арсеньевич, отстранившись, с удивлением посмотрел на Василия.

— Да… Я встречал этого человека… Но… Встречал далеко отсюда. Где ты слышал это имя?

Василий на мгновение замялся, словно не зная, с чего начать, а потом заговорил.

— Ну, когда вы побежали выключать врата… Кстати, вы нашли третьего шоггота?

Григорий Арсеньевич покачал головой.

— Нет… Рассказывай, а потом мы поговорим о продолжении Большой охоты…

— Так вот, из врат полезли щупальца. Паук сцепился с ними, а меня схватили за ногу. От боли я вырубился и оказался в странном месте, ничуть не похожем на обитель Дагона. Там я и встретил Умр ат-Тавила…

— Последний раз, когда я его видел, он отправлялся в Кадат…

— Да, это название я тоже слышал. Кадат на плато Лэнг.

— Выходит, тебе и в самом деле довелось повстречаться с одним из воплощений Йог-Сотота. Но почему он заинтересовался тобой? Что нужно от тебя ключнику миров?

Григорий Арсеньевич снова покачал головой.

— Надеюсь, потом ты подробно расскажешь мне об этой встрече. А сейчас… Сейчас нужно браться за дело: нужно перевезти все это и заново смонтировать. Кроме того…

Где-то далеко закричал кто-то на немецком.

Григорий Арсеньевич замолчал, прислушиваясь.

— Похоже, нас уже ищут.

— Потеряли.

— Скорее всего, прибыл кто-то из лагеря.

— Подмога?

— Пойдем, посмотрим, — Григорий Арсеньевич, не торопясь, поднялся и, придерживая укушенную руку здоровой, медленно побрел к выходу, мимо врат и все еще агонизирующего паука.

Василий хотел было последовать за своим учителем, но скривился, наступив босой ногой на что-то колючее. На мгновение он замер, оглядывая мертвецов. На одной из мертвых женщин были старые резиновые калоши огромного размера. Василий выругался. Что-что, а подобную обувку он не жаловал. Но делать было нечего. Или опять шагать по обломкам и осколкам босиком. Стянув с ноги женщины калошу, он сунул в нее ногу. Удобно не было, но так он, по крайней мере, мог ходить.

Поспешив за Григорием Арсеньевичем, он вскоре оказался на улице. Там все изменилось. Исчезли часть стены и ворота. Во дворе стояли бронемашина и пара грузовиков. Эсэсовцы суетились, закидывая фрагменты человеческих тел в кузов одного из автомобилей. Хромая, Василий обошел военных, убирающих останки, и подошел к Григорию Арсеньевичу, который беседовал с Августом Хиртом.

— Покажи ногу профессору, — попросил унтерштурмфюрер.

Василий поднял ногу в галоше, упершись пяткой в борт бронемашины, засучил брючину. Хирт, усмехнувшись, поправил пенсне и склонился над ногой оперуполномоченного. Он долго изучал крошечные ранки, потом, повернувшись к Григорию Арсеньевичу, задал несколько вопросов. Тот ответил.

«Интересно, о чем это они?» — подумал Василий. Его очередной раз подвело незнание языка.

— Господин Хирт считает, что тебе очень повезло, — наконец обратился к Василию Григорий Арсеньевич. — Он собирается внимательно исследовать эти следы в лаборатории. Ни с чем похожим он раньше не сталкивался…

— А вы сами? — поинтересовался Василий.

Григорий Арсеньевич печально вздохнул.

— Каждая из этих тварей по-своему оригинальна. Скорее всего, она ввела тебе какой-то яд.

— И теперь я умру?

Унтерштурмфюрер лишь усмехнулся.

— Не все так печально. Боюсь, твои проблемы ерунда по сравнению с моими, — он чуть сдвинул рукав, показав плоть вокруг раны, которая стала чернеть, приобретая зеленоватый оттенок.

— Пока тут разгребают, нам придется провести один небольшой эксперимент, — после этого он обратился к Хирту. Тот кивнул. Потом они о чем-то заспорили и, наконец, придя к какому-то соглашению, пожали друг другу руки, после чего Григорий Арсеньевич вновь повернулся к Василию. — У тебя еще остались «заговоренные пули»?

Василий кивнул.

— Маузер! — потребовал Григорий Арсеньевич, протянув руку.

Василий вынул пистолет и передал его Григорию Арсеньевичу.

— Что вы собираетесь делать?

Унтерштурмфюрер не успел ответить. На зов Хирста подошел здоровенный немец, и Григорий Арсеньевич отдал ему маузер, а потом вновь повернулся к Василию.

— Есть только один способ попробовать вылечиться от этого.

— ?..

— Ты видел паука, змею и чудовище в деревне. Все они испытали превращение, коснувшись врат. Если ничего не сделать, я превращусь в зомби… осталось не так много времени. Я думаю, стоит вернуться. Вновь активировать врата… и я попробую остаться в живых.

— Но ведь вы можете превратиться…

— В любом случае это лучше, чем зомби. К тому же, если что-то пойдет не так, Отто меня пристрелит, — и Григорий Арсеньевич кивнул в сторону эсэсовца.

— И никаких возражений, Василий. Я специально отдал ему твой маузер, потому что у тебя могла бы рука дрогнуть, а Отто выстрелит без всякого колебания.

— Выстрелит?..

— Пристрелит, если что пойдет не так, — он вздохнул, а потом, махнув рукой, предлагая всем следовать за собой, пошел внутрь здания.

— Но Гри…

Унтерштурмфюрер только махнул рукой.

— Мы должны пойти на это, Василий. Помни то, о чем мы говорили там, у генератора. Не стану повторять. А пока мы с господином Хиртом проведем маленький эксперимент.

Василий захромал назад к вратам. Несколько эсэсовцев столпились возле мертвого паука, опутанного обрубленными щупальцами. Отто и Григорий Арсеньевич подошли к колоннам. Хирта нигде видно не было. В самом деле, куда он подевался?

Кто-то крикнул из-за ящиков, и тут же послышалось низкое гудение. Вновь по старинным колоннам побежали зеленые искры. Василий весь напрягся. Неужели снова? Взглядом он поискал свои вилы, которые обронил где-то в зале. Ни их, ни его сапога, сжатого щупальцем, нигде видно не было. Единственное, что осталось у Василия, — штык. Только вот чем он сможет помочь Василию, если из врат опять полезет какая-нибудь гадость?

Колонны искрились все сильнее. Постепенно между ними снова начало образовываться белое облачко. Григорий Арсеньевич шагнул вперед и вытянул укушенную руку. В какой-то миг на фоне белого облачка появилась серебристая поверхность. Быстрое движение, и унтерштурмфюрер сунул укушенную руку по локоть в серебристую жидкость.

Глава 8 Не совсем человек Из воспоминаний Григория Арсеньевича Фредерикса (Окончание)

Если б не насмерть, — ходил бы тогда

Тоже героем.

В. Высоцкий. «Баллада о звездах»

(Часть страниц в записках отсутствует.)

Порою жизнь играет с человеком странные шутки. Как, например, случилось и в тот раз. Меня укусил оживший мертвец. Значит, вскоре я должен был бы стать одним из них. Это как инфекция. Стоит только капле заразы попасть в кровь — и все…

Как-то, оказавшись в Африке, в Бенине, я столкнулся с настоящей эпидемией. «Нзамби», так называли этих тварей. В переводе с банту это означало — «душа мертвеца». То есть тело оставалось человеческим, а разум… Все сводилось к инстинктивному желанию пожирать все подряд. Ненависть ко всему живому. Тогда мне благополучно удалось избежать этой заразы, а вот в России в самом начале Отечественной войны…

Я пытался отключить врата Йог-Сотота. Генераторы сторожили бывшие селяне, а ныне пораженные болезнью мертвецы. А может, и не болезнь это была вовсе. Может, это проклятие драугров — выходцев из скандинавской мифологии. Согласно древнеисландским преданиям, драугром называли восставшего из могилы мертвеца. Выглядели они всегда сообразно тому, какую смерть приняли. Если кто-то утонул, то производный от него драугр появлялся в мокрых одеждах, если человека зарубили, то его драугр был покрыт пятнами крови и оставлял кровавые следы. Этим тварям приписывали нечеловеческую силу и поговаривали, что убить драугра можно, только отрубив ему голову. Эти твари обычно охраняли древние могилы и сокровища, но иногда могли отправиться и попутешествовать, обращая всех, кто попадался им на пути, в подобных себе чудовищ. Однако все это были «предания старины глубокой», а в реальности меня укусила обращенная разумным шогготом тварь, и теперь я должен был превратиться в безумное, отвратительное создание.

Изначально я считал, что у меня есть день-два. Думал, что немцы успеют размонтировать врата, потом смонтировать их на новом месте, и там все проблемы окажутся решенными.

Но уже в первые минуты, когда все закончилось, и рана на руке еще не потемнела, сидя с Василием у электрогенератора, я почувствовал неладное. Странные ощущения накатили на меня, как волна. Голова закружилась, появилась мгновенная слабость. Но в этот миг окружающая меня реальность представилась мне совершенно в ином свете. Все бесплотное стало единой серой массой, неким монолитным серым сооружением из однородного бетона. Свет стал странным, пульсирующим. Он то становился невероятно ярким, слепящим, то притухал почти до полной темноты, и его пульсации соответствовали пульсации крови в укушенной руке. Вдох, и свет становится нестерпимым, выдох, и вместе с воздухом уходит свет. Мгновение, и становится совсем темно, а потом легкие вновь начинают набирать воздух. Окружающий мир светлеет, словно проступая из кромешной тьмы вечной ночи.

На мгновение в поле моего зрения попали мертвые тела. Мое новое зрение превратило их в зеленые уродливые тряпки, из которых выжат весь сок жизни. Они были не просто мертвецами, а выжатыми тряпками. Черными тряпками на сером бетоне. А Василий? Он был переполнен жизненным соком. От него исходил очаровательный запах — как от почти готового шашлыка. Эдакое ароматное блюдо: тонкий ломтик обжаренного бифштекса с хрустящей корочкой, с гарниром из свежих овощей и пахучих трав. Вот только вцепиться к него, сжать руками, выдавить жизнь и выпить ее, как самое вкусное, булькающее, пенящееся молодое вино…

Я потряс головой, и видения отступили. Мы о чем-то говорили с Василием, и я понял одно: если врата будут куда-то переносить, я не выдержу… Тут, похоже, каждая минута была на счету… Но как же поступить?

Ломая голову, я отправился следом за Василием на встречу с Хиртом. Почти сразу я понял, что у меня только один способ выпутаться из создавшейся ситуации — войти во врата. Тогда яд смерти останется на серебре зеркала, разделяющего миры. Но ждать, пока врата перевезут? Нет, надо «очиститься» прямо здесь. Если Йог-Сотот на моей стороне, ничего страшного не случится. А если нет, то зачем над собою издеваться?

«Пройти через врата», — легко сказать. Ведь я при этом мог измениться… сильно измениться. Я мог превратиться в какое-нибудь чудовище. Вполне. Но, с другой стороны, этого могло и не случиться. Ведь если Ктулху и Йог-Сотот собирались использовать меня и дальше… Хотя, что я мог знать о богах, об их поступках и желаниях? Почему они вообще позволили наплодиться этому мертвому воинству?..

Однако сейчас мне нужно было совсем иное: нужно было убедить Хирта мне помочь. И это оказалось не так уж сложно. Я боялся, что придется убеждать и доказывать собственную правоту, но ничего подобного не случилось, Август Хирт был настоящим исследователем. Он всегда стремился заглянуть за грань реальности. В тот день мне с легкостью удалось сыграть на его научном любопытстве. Однако Хирт, увидев останки зверушек Йог-Сотота, в свою очередь поставил мне условие: они запустят генераторы, и я смогу попытаться излечиться с помощью врат, но просуну через врата только укушенную руку, и если на то будет воля Древних, этого вполне хватит.

Я тоже на это надеялся. Впрочем, особого выбора у меня не было. Если бы даже я взбунтовался, эсэсовцев было слишком много.

К тому времени, как запустили врата, я уже едва мог соображать. Пульсации замедлялись, и все больше времени я проводил в странном мире «по ту сторону реальности». Подойдя к пульсирующим колоннам, я замер в ожидании того момента, когда откроются врата. Порой мне начинало казаться, что я попал в ужасный кошмарный сон, чужой сон, живущий по собственным правилам. В какой-то миг промелькнула мысль: «Неужели все. Неужели мне Судьбой уготована столь ужасная смерть». А потом что-то внутри сказало мне: «Не для того ты прошел столь длинный путь, чтобы в конце его столь бездарно погибнуть».

Вот врата приоткрылись, и я, решительно шагнув вперед, сунул руку в серебряную пустоту.

В первый момент я не почувствовал ничего, кроме приятной прохлады. Я застыл, наслаждаясь ощущением расслабленности, разом охватившей меня, боль укуса отступила. Голова начала кружиться, и я закрыл глаза, а потом что-то сильно сдавило мне кисть и рвануло. Я не ожидал этого, и со всего маха врезался в серебристую поверхность врат.

А дальше? Дальше была вспышка и боль. Ощущение, что все пошло не так, и предчувствие смерти… Я рвался, я выл, я отчаянно боролся, но все казалось бесполезным, бессмысленным. Я слышал, как кричал Хирт и его адъютант. Потом кто-то схватил меня и потянул в другую сторону, пытаясь выволочь из ворот, но не тут-то было, а потом весь мир померк, я уже терял сознание, когда неожиданно осознал, что нахожусь в странном зале, убранном восточными коврами и всевозможными лампадами и светильниками. И хотя все они горели, в зале царила странная полутьма, а в воздухе витал странный запах благовоний, какие бывают в храмах Южной Бирмы.

И все же самым удивительным было не это, а рисунки ковров. То ли пейзажи, то ли узоры, то ли фантазии безумных художников. Они заставляли меня всякий раз вздрагивать, стоило начать присматриваться к рисунку, но спросите меня, что же все-таки там было изображено, и я не смогу ответить. Эти странные рисунки словно бы перетекали один в другой, создавая ощущение всеобщей нереальности.

Я осторожно огляделся. Никого. Как я попал сюда? Все же прошел через врата? Я попробовал дернуться, но ощутил, что кто-то крепко держит меня, не давая сдвинуться с места. Стоило ли бороться, чтобы снова обрести свободу движений? Я не знал. Какое-то время я стоял, задумавшись, полуприкрыв веки, и пытался рассуждать. Что это, в самом деле? Где я очутился?

Хриплый, надрывный голос прервал мои размышления.

— Приветствую тебя, барон. Рад, что ты посетил мои владения, хоть и не по своей воле.

Я резко оглянулся. За спиной у меня стоял старик, хотя я мог бы поклясться, минуту назад его там не было. Выкрутасы Великого Спящего? Не похоже. Старик был в зеленой чалме и старом полосатом халате, лицо его закрывала тонкая вуаль.

— Недавно я говорил с твоим другом… — продолжал он.

— Ты… Умр ат-Тавил? — догадался я.

Старик кивнул.

— Некоторые называют меня именно так. Другие… Таящимся за Порогом… Впрочем, можешь называть меня как угодно.

— И?

— Ты пришел, чтобы просить о помощи Йог-Сотота?

— В общем… да… — замялся я.

— Но ты не слуга Великого Ключника, а твои заслуги перед Великим Спящим не имеют значения.

— Я надеялся, что врата…

— Врата сами по себе лишь способ общения с божественной сущностью Ключника миров.

— Но…

— Люди пришли сюда, хоть их никто и не звал. Они, как и ты, несли в своей сути печать шоггота — низшего существа, раба врагов моего господина, так почему же мой господин должен помогать тем, кто не уберегся, перешел на сторону врагов, пусть и по чужой воле, и только потом обратился к моему господину? Йог-Сотот не должен помогать никому из вас еще и потому, что все вы — люди — точно такие же, как шоггот. Вы вырвались из-под власти своих хозяев, предав их, вы уничтожили большую часть наших следов на Земле, в течение веков предавали анафеме тех из вас, кто, понимая истинное положение вещей, начинал служить нам… а вот теперь ты приходишь ко мне за помощью. Ты хочешь, чтобы я освободил тебя. Но мне-то это зачем? — И старик покачал головой.

— Циничные рассуждения, — заметил я. — Ты, конечно, можешь не помогать мне, и я благополучно стану еще одной безвольной игрушкой Старцев… Но не кажется ли тебе, старик, что ты говоришь ерунду, противореча поступкам своих хозяев. Не для того, чтобы бесславно сгинуть, Ктулху пожертвовал несколькими из своих слуг и позволил мне бежать, не просто так, наслав нужные сны, он подтолкнул высших офицеров Рейха к тому, чтобы мне присвоили звание унтерштурмфюрера СС…

— Тебе ведомы некоторые пути наших владык…

— А тебе стоило бы поубавить цинизма. Ты ведь не простой обитатель мира грез, ты — воплощение Йог-Сотота, а по сути, и есть Йог-Сотот в земном теле…

— Ты слишком много знаешь…

— Это недостаток или достоинство?

— Как посмотреть… — протянул старичок. — Как посмотреть. В общем, скажу прямо. Проект, затеянный немцами, нам на руку.

— Даже так? Я-то считал, что Древние хотят уничтожить его.

— Так и есть, — кивнул старик. — Тут есть одно «но»… то, о чем я не счел нужным сообщить твоему ученику. Времена меняются… Меняются слишком быстро, человечество идет вверх по лестнице цивилизации семимильными шагами, вы же… я имею в виду и тебя, и твоего ученика, и Катерину, которая в свое время сыграет определенную роль… Все вы — фигуры шахматной партии, которая началась задолго до вашего рождения и закончится через многие тысячелетия после вашей смерти. Эту партию нельзя выиграть, но можно проиграть. И чтобы этого не случилось, нам необходимо, говоря языком древней индийской игры, провести пешки в королевы. Для этого Великий Спящий и подтолкнул руководство Аненербе к созданию проекта «Изольда»…

Старик сделал паузу, словно ожидая, что я начну расспрашивать его, задавать различные вопросы, но я молчал, и он волей-неволей вынужден был продолжать.

— В данном случае нам интересна первая часть древней истории и не интересна вторая, без сомнения, позаимствованная из греческого мифа о Тезее. Изольда — синоним исцеления и открытие истинной любви. В Аненербе посчитали, что создание сверхсолдат — это своего рода исцеление нации. Мы же считаем, что в результате всей этой операции человечество хотя бы отчасти избавится от болезненных попыток самосовершенствования. Любое изменение видов — творение богов, и человек не должен вмешиваться в него. Вы — ты, твой ученик и эта женщина несете в себе элемент Древних…

— Я? — перебил я старца, искренне удивившись.

— Да… Женщина получила этот элемент в далеком детстве, сама того не сознавая. И изначально мы считали, что этого вполне хватит, но теперь мы решили подарить частицу божественного и тебе, и твоему ученику. В дальнейшем, после того, как вы вернетесь в лагерь германцев, ты должен сделать так, чтобы ни означенная женщина, ни твой ученик не сбежали раньше, чем начнутся эксперименты, после чего вы должны будете испытать на себе воздействие немецкой науки, а после разрушить аппараты. Это «воздействие» изменит вас, придаст вам силы, с тем, чтобы вы и в дальнейшем смогли служить нашим целям.

— Вы говорите «воздействие». Мы что…

Старик поднял руку, призывая к молчанию.

— Если бы я хотел открыть завесу тайны, я бы сказал по-иному. Теперь же вы все должны принять как должное то, что должно случиться, и ни в коем случае не препятствовать судьбе в исполнении предначертанного Древними… Теперь же тебе пора вернуться в свой мир, и… прими наш дар.

Он коснулся моей руки. Той самой руки, на которой уже красовалась отметка потустороннего — отпечаток зубов мертвеца. И вновь все мое тело пронзила боль, словно меня укололи длинной тонкой иглой. Но почти сразу же боль сменилась приятным, теплым ощущением…

— Погоди, еще один вопрос, — взмолился я.

Но старик не стал дожидаться, пока я задам его.

— Что до твари, породившей весь этот ужас… — тут старик замолчал, запрокинув голову, словно прислушиваясь к чему-то, а потом, вновь приняв обычную позу, продолжил: — Что же до шоггота… разумного шоггота, которого вы пытались поймать… Вы еще встретитесь, и, поверь мне, это случится много раньше, чем ты рассчитываешь.

Я еще пытался о чем-то спросить, но уста мои были словно скованы неведомой колдовской печатью. Я пытался задать еще вопросы, хотел уговорить старика подробнее рассказать об операции «Изольда» и уготованной нам участи, но не смог. А потом соринка попала в глаз. Я моргнул, и старик исчез, словно его никогда и не было. Мгновение, и все вокруг меня вновь приобрело некий отпечаток нереальности, нечеткости, словно я глядел на мир через неровное стекло.

И тут я почувствовал, что кто-то тянет меня за руку. Я покачнулся. Весь мир поплыл у меня перед глазами. Мгновение… и я, как пробка из бутылки, вылетел из «объятий» зеркала и рухнул спиной вперед на что-то мягкое.

Подушкой мне послужили Василий и два эсэсовца, которые, по их же словам, минут пять пытались вытащить меня из «зеркала». Сначала они решили, что я окончательно и бесповоротно застрял в серебряной поверхности, и лишь ценой неимоверных усилий им удалось вытащить меня. На моих ногах и руке остались синяки от их рук. Хотя я полагаю, что они смогли вытащить меня только тогда, когда им позволил это сделать Умр ат-Тавил.

Но самое странное рассказал, а точнее, показал, мне сам Хирт. Оказывается, у него с собой был фотоаппарат, и когда я оказался наполовину втянутым во врата, он сделал несколько снимков: на них была половина меня. Нет, если бы мне раньше кто-то показал один из этих снимков, я бы решил, что это простой фотомонтаж. Полчеловека, срез серебристой поверхности и… все, собственно.

(Часть страниц в записках отсутствует.)

…Я долго рассматривал свою руку. Шрам от укуса едва можно было различить, но кожа… Сама кожа руки ниже локтя изменилась. Она поменяла цвет, и теперь казалась не телесного, а скорее, серого цвета. Ногти вытянулись, стали толстыми, грубыми, пожелтели и больше напоминали когти какого-то хищника. Отвратительно. Вначале я хотел надеть черную перчатку, как это делают инвалиды, но на мои когти не одна перчатка не налезала. Я попытался подстричь их, но почти сразу понял, что процесс этот болезненный и совершенно бесполезный.

Тогда я просто замотал руку бинтом. Я очень надеялся, что после экспериментов Хирта рука вновь приобретет свой первоначальный вид.

Кроме того, когда я вернулся в «Логово дождевого червя-2», у меня состоялся долгий и неприятный разговор с Василием и Катериной. Для того, чтобы поговорить о случившемся, мы отправились на берег реки, прихватив удочки. Откровенно разговаривать в помещениях, выделенных нам на территории монастыря, я не решился — тем более, что, несмотря на мое немецкое происхождение и звание младшего офицера СС, Хирт относился ко мне с подозрением. Лишь много позже я понял, что в то время он видел во мне не потенциального врага Рейха, но человека, который с легкостью может его подсидеть.

Так вот, сославшись на раны и усталость, мы втроем на следующий день, несмотря на то, что зарядил мелкий затяжной дождь, отправились на рыбалку. Правда, Глоук — помощник коменданта лагеря — приставил к нам для охраны двух солдат, но они держались особняком и ничуть нам не мешали.

— Итак, — закончил я свой рассказ о встрече с Умр ат-Тавилом. — Что скажете?

Молодые люди переглянулись.

— С одной стороны, все выглядит довольно просто, — начал Василий. — С другой… Вы видели наших пленных, видели, что выделывают эти гады. Они же держат их…

Речь шла о группе военнопленных, которых немцы пригнали для работ по устройству подземного лагеря-лаборатории. Основную работу выполняла инженерная служба вермахта, а тяжелые работы — пленные, причем их и в самом деле не жалели. Кормили хуже некуда, а если человек не мог работать, его ставили к стенке. И каждую ночь несколько телег вывозили мертвецов на братскую могилу, выкопанную другой группой пленных за городским кладбищем. Мне это очень напоминало чистки конца двадцатых, но Василию-то говорить об этом было бессмысленно.

— Твоя задача — уничтожить архив профессора Троицкого, — напомнил я. — Именно об этом ты должен помнить в первую очередь. Твоя задача не пленных освобождать, тем более, что согласно распоряжению твоего нежно и горячо любимого товарища Сталина, любой боец Красной Армии, сдавшийся в плен, — предатель, который заслуживает смертной казни.

— Выходит, и я предатель, да еще более худший, чем они — состою на службе у фашистов.

— Не надо лезть напролом, Василек. Считай себя не предателем, а разведчиком…

— И долго все это продлится?

Я только пожал плечами.

— Не забывай, старец сказал, что мы должны непременно участвовать в экспериментах Троицкого. Без этого нам не будет… скажем так, удачи.

— И мы должны равнодушно смотреть…

— Тема закрыта! — объявил я. — К тому же в нужный момент нам обещали помочь.

— Кто? Кого нам еще ждать? Еще одного разумного паука?

— Быть может… — Я-то знал, кто придет нам на помощь. Шоггот, тот, который запустил оборудование лаборатории Троицкого, который наплодил мертвецов, который… Впрочем, не важно, Йог-Сотот устами Умр ат-Тавила утверждал, что в нужный момент чудовище будет на нашей стороне. А Боги, как известно, не ошибаются… хотя они могут лгать… обманывать простых смертных. Но здесь-то все вроде сходилось. Ктулху не желал просыпаться (в этом наши с ним цели совпадали) и не желал развития человечества, не желал, чтобы люди овладели силами, более могущественными, чем те, что может подарить им природа (тут мы тоже были заодно). Ведь изобретатель должен отвечать за судьбу своих изобретений…

— Все же, Григорий Арсеньевич, вы должны поговорить с начальством лагеря, чтобы они милосерднее относились к пленным. Существуют же… — вмешалась в разговор Катерина.

— Нет, не существуют! — взвился я. — Не существуют! Да все эти немцы — гуманисты по сравнению с тем, что творится в Царстве Белой вши! Вы же были в подвалах на Литейном…

— Но если там поступали плохо, почему и тут должно повторяться то же самое?

На это мне нечего было ответить.

— Хорошо, я еще раз переговорю с Хиртом… Сделаю, что смогу, — пообещал я. — Кроме того, попробую ускорить проект «Изольда». Приборы Троицкого перевезли, так что, в принципе, даже несмотря на то, что лагерь толком не достроен, эксперимент можно начать.

— Тем более, что уже зима на носу, — снова заговорил Василий, — а согласно сводкам с фронта, обстановка все хуже и хуже. Немцы и в самом деле могут захватить Москву.

— Ну, падение Москвы это еще не победа над Россией, — возразил я. — Еще Кутузов говорил: «Чтобы спасти Россию, надо спалить Москву».

Василий нахмурился.

— Знаете ли, Григорий Арсеньевич, при всем моем уважении к вам, должен вам сказать, что подобные шутки в данной ситуации совершенно неуместны.

— А я и не шучу… — фыркнул я. В этот миг я вновь почувствовал, как далек от меня этот простой крестьянский парень, которому в детстве вдолбили в голову лживые идеалы.

На этом наш разговор закончился. Василий по-прежнему смотрел на меня волком, а Катерина… Она до сих пор не решилась, чью сторону ей принять. С одной стороны, Василий был ей симпатичен. Это очевидно. Достаточно тех томных взглядов, что она украдкой бросала на него. С другой — ее родителей и большую часть родственников расстреляли, сама она прошла через жернова НКВД и не питала никаких иллюзий относительно сталинского режима, впрочем, и фашистов она не жаловала…

Точно такой же неприятный разговор состоялся у меня со штурмбанфюрером Августом Хиртом.

Прихватив бутыль самогону, выменянную у одной из местных теток, я зашел к штурмбанфюреру вечером того же дня. В то время, не зная о всех «подвигах» фашистов — о лагерях смерти и, в буквальном смысле, разграблении России, я много лояльнее относился к офицерам СС. Господин Хирт был не один, но как только я появился, он отослал остальных офицеров.

— Я хотел бы поговорить… — начал я, выставив на стол бутыль самогона.

— Понимаю, — согласно кивнул Хирт. — Россия, тылы Восточного фронта — бесперспективная провинция. Тут приходится или работать, или спиваться.

— Но ведь можно совмещать приятное с бесполезным.

Хирт, тем временем, достал две маленькие разделочные доски — немецкая традиция. Потом, словно по волшебству, на столе появились сало, зеленый лук, буханка ржаного хлеба.

— Как это у вас в России говорится, «хлеб да соль».

— Не «у вас», штурмбанфюрер, — поправил я своего собутыльника, — а у русских. Я же себя к таковым не отношу. Как немецкий дворянин…

— Ах, бросьте, — отмахнулся Хирт. — Это все условности! Вы большую часть жизни прожили в России, а значит, как бы вы не выпячивали свое германское происхождение, по воспитанию вы славянин.

— Вы хотите сказать, что если бы я большую часть своей жизни провел в Р'льехе, то стал бы одним из слуг Ктулху или глубоководным?

— По сути своей, именно так. Долго находясь в определенном социуме, в полной изолированности, вы волей-неволей принимаете определенные правила игры. Однако то, что внутри вас, рано или поздно вылезет наружу. А ведь вы немец в четырех поколениях?^[2]

Тут я вынужден был согласиться.

— Так что в вас… в глубине вас… дорогой Григорий Арсеньевич, кроме имени, ничего русского нет и быть не может.

Я не спорил с Хиртом. Он, как и руководство СС, считали меня чистокровным арийцем. Ну и пусть. Лично я всегда считал себя русским офицером, и присяга царю и Отечеству по-прежнему значила для меня больше, чем «чистота арийской крови».

— …А находясь здесь, в России, мы с вами вынуждены пользоваться дарами местных людей, созданий второго сорта, опуститься на их уровень быта, их уровень самосознания, — и он налил в маленькие стопочки самогон. — Что ж, как там говорят на Руси…

— С Богом! — объявил я, подняв свою стопку, потомзалпом опрокинул ледяную мутную жидкость и тут же потянулся за салом и луком.

Хирт тоже принял на грудь, после чего как-то размяк. Эх, сколько бы он ни хвалился превосходством арийской расы, немцы никогда не научатся пить…

— Собственно, я зашел к вам поговорить о своей судьбе, — и я продемонстрировал штурмбанфюреру свою руку. Он-то отлично знал, что скрывается под бинтами.

— И?

— Я бы хотел ускорить проведение операции «Изольда».

Хирт покачал головой.

— Это совершенно исключено. База до сих пор не оборудована полностью, мы не разобрали записи Троицкого. Да, один из его аппаратов уже смонтирован в подвале монастыря, но… Вы же понимаете, с такими вещами торопиться нельзя. У нас всего три…

— Послушайте, профессор, вам придется поторопиться, — настаивал я. — Поймите, мне совершенно не хочется превратиться в одно из чудищ, вроде тех, что мы обнаружили у врат. Да, я избежал участи живого мертвеца, но то, что теперь ожидает меня, окажется ненамного лучше. Если же ваш опыт окажется удачным…

— А если нет, у меня останется только парочка русских, у которых элемент «божественного» — по крайней мере, я так это называю — не столь велик, как у вас. Я бы предпочел с точностью до наоборот — экспериментировать на них, а потом превратить вас в первого сверхсолдата великого Рейха.

— Но я могу не дождаться того момента, когда вы будете готовы.

Хирт налил еще самогона, потом внимательно посмотрел на меня и покачал головой.

— Вы, Григорий Арсеньевич, сами не понимаете, о чем просите меня. И тем не менее. Вы же понимаете, что вы не просто офицер СС, вы, пожалуй, единственный человек, который побывал в Р'льехе, человек, которому благоволит сам Великий Спящий. Я не могу рисковать вами.

— Все с точностью до наоборот. Вы рискуете потерять меня, если не согласитесь на эксперимент. Никто не знает, что случится со мной после превращения. Перемены могут оказаться необратимыми, я могу превратиться в чудовище, жаждущее человеческой крови, управлять которым вы не сможете. Я имею в виду ту тварь, с которой мы столкнулись в деревне…

Хирт задумался. Какое-то время он молчал, что-то обдумывая.

— Хорошо… — наконец выдавил он. — Я проведу эксперимент, но под вашу ответственность, унтерштурмфюрер. Скажем так… Вы настояли, хотя я был против.

Я согласился. Мы еще какое-то время обсуждали предстоящий опыт. Было много непонятного. Например, влияние вторичных знаков, нанесенных на стенки танков-саркофагов. Давно было установлено, что первый ряд знаков языка Луны, нанесенных на трансформаторные танки, формирует облик нового существа. Третий ряд служит своеобразным закрепителем, но вот роль второго… Немецкие ученые считали, что он формирует поле, проверяющее, достоин ли данный человек пройти трансформацию. То есть служит своеобразным критерием отбора, сообразно которому из танка выходит красавец или чудовище, а я считал, что этот ряд формирует психологические качества персонажа…

Я сильно рисковал, и я узнал об этом гораздо позже.

Однако в тот вечер я сильно волновался. Прежде чем пойти к Василию и Катерине и рассказать, о чем договорился, я спустился вниз в лабораторию. Там в одном из подвалов, залитых светом огромных прожекторов, стоял танк-трансформатор, больше всего напоминающий древний саркофаг. Где немцы взяли этот камень… до сих пор не знаю, однако внешне он напоминал тот самый саркофаг, который я видел много лет назад в далекой Манчжурии. Тот, в котором многие годы пролежал один из слуг Ктулху… Только на этом камне все надписи были вырезаны недавно одним из камнетесов Ганновера.

Я в тот вечер, отослав часовых, долго рассматривал саркофаг — кусок серого камня, пытаясь предугадать, что приготовила мне Судьба. Кем я встану с каменного ложа: безумным чудовищем или сверхчеловеком? Я долго перечитывал надписи на камне.

В отличие от немцев, я знал точный перевод колдовских строф, которые доктор Хирт и другие мистики Аненербе использовали лишь по наитию. Но я так и не открыл им тайного смысла колдовских формул. Чем меньше знает твой потенциальный враг, тем лучше.

Разглядывая сколы колдовского камня, я вспоминал все, что случилось со мной за последнее время: побег из подводного города, посвящение в тайный орден СС, большая охота, которая так и не увенчалась успехом.

А может, стоило еще раз запустить врата и вновь пообщаться с воплощением Йог-Сотота. Слишком много в ту пору было скрыто от меня. Я искал ответы, но не находил их. Мой разум метался, словно в клетке. Я знал, что промедление подобно смерти, но… Все дело было в этом самом «но…»

(Часть страниц в записках отсутствует.)

В ту ночь Ктулху отказал мне в аудиенции. Утром, вынырнув из черного омута царства Морфея, я решил, что или Боги отвернулись от меня, или все идет по их заранее запланированному сценарию, и Боги считают, что не стоит вмешиваться.

К тому времени, как я спустился в подвал, Хирт уже заканчивал приготовления. Вместо прожекторов подвальное помещение освещали огромные свечи черного воска, пол был расчерчен различными колдовскими знаками, где рисованные мелом линии переплетались с кровавыми полосами, в тусклом свете больше напоминающими кляксы туши. Сам штурмбанфюрер сменил военную форму на длинный черный балахон, обрамленный красным шелком.

Вместе с двумя помощниками в белых одеждах он заканчивал колдовской рисунок на одной из стен. Заметив меня, он лишь кивнул, дав знак, чтобы я ему не мешал.

Я с интересом оглядел «настенную живопись». Смысла она никакого не имела, однако Хирта я разочаровывать не стал. По мнению эмиссаров Аненербе, для любого колдовского действа необходим был ритуал, и я не хотел их разочаровывать. Пусть рисуют.

Отойдя в угол, я присел на старую церковную скамью и стал неторопливо разматывать повязку на руку. Потом застыл, разглядывая чудовищную лапу, пошевелил пальцами, увенчанными огромными потрескавшимися желтыми когтями. Превращение распространилось уже выше локтя. Самое время… Аккуратно сложив бинт, я не спеша начал раздеваться. В подвале было довольно прохладно, и я поежился от холода.

— Трепет неуверенности? — поинтересовался Хирт, подходя ко мне. Я и не заметил, как он освободился.

— После эксперимента распорядитесь, чтобы тут установили обогреватели. Тут слишком холодно, можно и пневмонию заработать.

Хирт согласно кивнул.

— Ну как, Григорий, вы готовы?

Я кивнул.

— А вы?

— Проведем обряд, точно так, как он описан в дневниках Троицкого. Думаю, все будет в порядке. Внешне вы не должны измениться, если не считать руки. А вот те свойства, которые вы приобретете…

— Надеюсь, вы все хорошо просчитали?

— Не сомневаюсь…

Совершенно голым я прошествовал через зал к саркофагу-танку. Еще раз взглянул на темные иероглифы на древнем камне. В те секунды меня посетили горькие сомнения. Что ждет меня? Каким я буду, когда восстану из этого гроба? Тем не менее, отступать было нельзя. Я решительно взялся за край серого камня. Одним быстрым движением вскочил на каменное ложе. Мгновение, и я, расслабившись, лежал на спине, вытянув руки вдоль туловища.

— Что ж, мне остается пожелать вам всего хорошего, — улыбнулся, наклонившись надо мной, Хирт.

Я натянуто улыбнулся.

Два помощника подняли крышку и медленно опустили ее, отрезая меня от окружающего мира. Неприятно клацнули каменные выступы, входя в пазы. И я оказался в полной темноте. Откуда-то издалека до меня донесся голос Хирта, который затянул какую-то монотонную молитву, а может, заклятие. Я лежал на ровной, твердой, холодной поверхности, и ничего не происходило. Я закрыл глаза. Постепенно отдельные слова заклятия слились для меня в монотонное бормотание. Я почувствовал, что засыпаю, попытался пошевелиться, но конечности не повиновались…

* * *

Я даже не понял, что проснулся. Неожиданно я осознал, что нахожусь в тесном домике и где-то в ином месте. Вокруг меня было гигантское открытое пространство, но я ничего не видел. В помещении, где я находился, царила полная тьма. И вдруг во тьме сверкнули глаза — круглые желтые глаза хищника. Я напрягся. Что за тварь скрывалась во тьме?

Где я? Что со мной? В самом ли деле я перенесся куда-то или это всего лишь очередное «ментальное путешествие», навеянное Древними? Но где я?

Несколько неприятных скрежещущих звуков, и странные глаза приблизились. Я напрягся, готовясь к встрече с новой опасностью. Еще мгновение… И тут моей руки коснулось что-то мягкое, теплое. Мех. А потом из темноты раздался приятный, грудной, мелодично вибрирующий звук: «Мяу!»

Кошка! Откуда она тут? И тут же вспыхнули огни, и я увидел, что лежу на каменном полу большого круглого зала. По периметру в глубоких нишах тускло мерцали факелы. От их света по полированному полу бежали искристые сполохи. А прямо у моей «изуродованной» руки стояла кошка… Или кот?.. Обыкновенная полосатая кошка, каких полным-полно на помойках. Она терлась о мою руку, которая вновь приняла прежний человеческий вид.

Но где же я, в самом деле, оказался? Я попытался подняться, но мне вновь это не удалось. В тот миг, когда я опять повалился на пол, обливаясь потом от неудавшейся попытки встать, раздался приглушенный шорох шаркающих шагов. Откуда-то из тьмы вышел давнишний мой знакомый старик.

— Умр ат-Тавил?

— Рад вновь приветствовать тебя, барон, в Стране грез.

— Да. Как я и предполагал, мы вновь встретились.

— И между нашими встречами прошло не так уж много времени.

Старик кивнул, и хотя я из-за газовой ткани не мог толком рассмотреть его лица, мне показалось, что старик улыбается.

— Так это вы подстроили с рукой? — неожиданно для себя самого высказал я зародившееся подозрение.

— Конечно, — согласился Умр ат-Тавил. — Человек — создание непокорное. Если просто объяснить ему необходимость того или иного поступка, он все равно начнет своевольничать, попытается действовать по-своему. Именно из-за этого приходится делать так, чтобы события сами указывали ему нужный путь, и невозможно было с него свернуть. Там, у врат, ты получил стимул, и теперь… Теперь превращение состоится, и это подтолкнет тебя к решительным действиям. Я понимаю, тебе интересно, чем завершатся опыты Троицкого, но Спящий и другие Древние не поощряют этого интереса… Ты должен уничтожить то, что должно погибнуть, и в этом тебе помогут твои новые способности.

— Я знал это давно. Но зачем все это? Почему нужно было погубить столько людей… Почему сразу не произошли нужные изменения, а у меня появилась эта рука?

— Я вовсе не должен отчитываться перед другими в своих поступках, а также поступках моих повелителей… Я и так сказал тебе слишком много… — старик тяжко вздохнул. — Однако хватит болтать и валяться. У тебя не так много времени, а ты должен обрести ряд способностей, не присущих обычному человеку.

Я вновь попытался подняться с пола, и в этот раз мне это удалось, хотя двигался я с трудом. Тело устало. Хотелось остаться лежать на прохладном камне, а не идти куда-то за таинственным собеседником. Однако выбирать не приходилось. С трудом переставляя ноги, я отправился следом за стариком в дальний конец зала.

— И все же, где я?

— Это центральный храм Ультара — одной из стран Мира снов.

— Мира снов?

— Этот мир ближе всего расположен к измерению нынешней Земли. Таких миров всего девять, и каждый из них раньше находился на равном расстоянии от вашего мира, однако когда в ваш мир явился Великий Спящий, равновесие сместилось, и Мир снов сместился. Теперь между Землей и Миром расстояние эфемерно, и порой, засыпая, жители Земли превращаются в сновидцев, обретая материальную реальность в этом мире, и наоборот.

Я кивнул.

Ныне, отдыхая среди руин дворцов Лунного мегаполиса и созерцая далекие звезды, я часто грежу наяву о былом величии нынешних руин.

А тогда… Отойдя к дальней стене зала, я оказался перед складным столиком, на котором стояло несколько шкатулок. Позади складного столика стоял еще один старик, выглядевший много старше, чем Умр ат-Тавил. На нем была такая же зеленая чалма и длинный полосатый халат, из-под которого торчали загнутые носки туфель. Единственной разницей в их костюмах было отсутствие вуали, скрывавшей лицо, — морщинистая кожа, покрытая старческими пятнами, редкая седая бороденка, словно приклеенная на самом острие подбородка, бесцветные, глубоко запавшие глаза под навесом густых седых бровей.

Кошка, сопровождавшая нас, рванулась вперед и стала тереться о ноги старика, тихонько мурлыкая и изогнув длинный полосатый хвост, который теперь больше всего походил на вопросительный знак.

При моем приближении старик поклонился.

— Рад приветствовать гостя в своем храме. Я — Атал, Верховный жрец Ультара — страны кошек, и мне надлежит провести обряд превращения. Демоны помогут тебе, благородный дворянин, сделать шаг вперед, превратившись из обычного смертного в героя-полубога.

— В этом мире… — кивнул я. — Но кем я стану там… проснувшись на каменном ложе саркофага.

Жрец задумался.

— Никто не может сказать, какой кошмар воплотится в реальность по ту сторону нашей реальности. Ты можешь оказаться кем угодно… — тут брови у меня поползли вверх, а сердце сжалось от страха. Мне совершенно не хотелось превратиться в одно из чудовищ, — …но если ты правильно сформулируешь просьбу верно расставишь акценты, то станешь тем, кем желаешь.

— Богом?

— Я же сказал, полубогом. Как бы ты ни желал, ты никогда не сможешь ни вершить дела смертных, ни заглядывать в будущее. Ты никогда не сможешь… Впрочем, это не важно… Ты сам в нужный момент все поймешь. Сейчас же… — старик задумался, разглядывая стоявшие перед ним шкатулки.

— Не волнуйся, — заговорил Умр ат-Тавил. — Ты уже один раз проходил через это, но теперь будет все по-другому.

Наконец, решившись, Верховный жрец открыл одну из коробочек. Внутри на бархатной ткани лежала перламутровая жемчужина невероятного размера — икринка Ктулху. А на внутренней стороне крышки, прямо на красном бархате золотом было выбито заклятие.

— Пожалуй, вот это… — пробормотал Атал, протянув мне шкатулку. — Попробуй это, Григорий. В этой икринке, согласно Пнакотикеским рукописям, заключен один из учителей Аль-Хазреда. Он может наделить тебя «Мечом Ньярлатотепа».

Я внутренне весь напрягся.

— Но ведь демон потребует оплаты? — с дрожью я вспоминал то, что случилось давным-давно в девятьсот пятом, по пути из Манчжурии.

— Да, — кивнул Умр ат-Тавил. — Но теперь ты не простой человек-проситель. Ты — тот, кто носит в себе частицу божественного. Ты сможешь договориться о даре в долг. А те, кто падут от твоего дара… Их души отойдут демону подарившему тебе этот дар… Итак, приступим…

Умр ат-Тавил взмахнул рукой, а потом ударил об пол посохом, который неведомо откуда появился у него в руке. И тут же по полу побежали разноцветные искры и цветовые полосы, словно тот был из полупрозрачного камня. А потом искры и полосы сложились в колдовской узор.

Я с удивлением смотрел на горящие внутри камня линии и колдовские знаки.

— Это Ритуальный зал, — пояснил Умр ат-Тавил. — С помощью правильного заклятия можно породить любой колдовской рисунок.

Я посмотрел на шкатулку, которую держал в руках. Она казалась мне слишком тяжелой для столь небольшого размера. Потом осторожно двумя пальцами я подцепил волшебную «жемчужину» и вынул ее. Несколько секунд я разглядывал ее, пытаясь понять, что на самом деле сокрыто под этой оболочкой. И тогда меня поразила одна мысль: Хирту никогда не создать сверхсолдат. Он, как и большинство мистиков, двигающихся на ощупь, правильно выбрал вектор, но не знал конечной цели. Саркофаги-танки могли перенести в Мир снов; врата, монтажом которых занимались в подвале, соседнем от того, где находятся саркофаги, могли трансформировать тело, согласно желанию Йог-Сотота. Но истинную силу, божественность, можно было получить только от демонов ценой человеческих жизней. Вот только штурмбанфюреру и другим офицерам Аненербе этого знать не следовало.

— Готов? — поинтересовался Верховный жрец.

Я кивнул.

— Тогда читай заклинание на крышке.

Скривившись, я начал бубнить:

— «Не произноси имени Его всуе, ибо молвить его вслух значит призвать Его, ежели даже и незрим Он, ибо является Он пред теми, кто зовет Его по имени, облеченный в тень и посему незримый, и научает их о желаниях их…»

Я даже не заметил, как вокруг меня начала сгущаться тьма. А потом во тьме зажглись два красных уголька.

— Смертный, ты разбудил меня, и смерть твоя будет ужасной.

— Ты сможешь снова уснуть, но лишь после того, как… — но договорить я не успел. Тьма метнулась в мою сторону. На мгновение мне показалось, что кто-то сжал мое горло, но не сильно. Словно чья-то рука пыталась придушить меня, но сил у душителя не было, — …как даруешь мне то, что в твоих силах.

Демон зашипел.

— Я требую «Меч Ньярлатотепа».

— Но я не вижу жертв. Неужели ты думаешь, что я что-то дам человеку просто так?

— Нет, но ты можешь дать мне в долг.

— В долг? — демон расхохотался.

Теперь я мог четко видеть его деформированные человеческие черты. Крупный горбатый нос, огромные горящие глаза со змеиными, вертикальными зрачками, вывернутые толстые губы, сквозь приоткрытую щель которых сверкали белые, как снег, зубы.

— Ты не сможешь причинить мне вреда. Ты должен принять мои условия.

Демон от злости заскрипел зубами. Несколько минут он молчал, сверлил меня огненным взглядом.

— Хорошо. В твоих жилах есть часть крови Древних, и я вынужден пойти на это соглашение. Но ты должен помнить: души всех, кто падет от Меча Ньярлатотепа, окажутся в моей власти. А это оружие порою разит и друзей, и врагов.

— ?..

— Ты все поймешь в свое время… Я не обязан поучать тебя. Ты попросил, я вынужден дать тебе то, что ты просишь, а все разъяснения можешь получить у этого противного старикашки — Умр ат-Тавила. Пусть он учит людей уму-разуму.

— Но если ты начал говорить, ты должен закончить свою мысль…

— Я сказал то, что хотел, и больше говорить не намерен. Но помни: для меня слаще души друзей, а не врагов. Невинные души…

А потом страшная боль пронзила мое тело. В первую секунду мне показалось, что кто-то подсоединил электроды к моей многострадальной руке. Мое тело выгнулось от боли. Последнее, что я увидел, это лицо демона, расплывшееся в широкой улыбке. Он словно наслаждался моей болью, извивался, клубился от восторга. А через несколько секунд лицо демона начало растворяться во тьме. Еще пара мгновений… и я вырубился.

Глава 9 Восстание Ельск «Логово дождевого червя-2» Сентябрь 1941

Нам — добежать до берега, до цели, —

Но свыше — с вышек — все предрешено:

Там у стрелков мы дергались в прицеле —

Умора просто, до чего смешно.

В. Высоцкий. «Был побег на „рывок“»

Какое-то время Василий стоял на краю раскопа, выходившего в небольшой котлован, наблюдая, как оборванные, окровавленные люди толкали тачки с битым кирпичом и землей. Еще вчера это были его боевые товарищи, а теперь они стали пленниками завоевателей, поправших стальной пятой его Родину. Они вынуждены были работать с утра до вечера, а Василий наблюдал за ними, стоя рядом с группой надсмотрщиков. Иногда кто-то из эсэсовцев спускался в раскоп и начинал бить прикладом или сапогами одного из «рабов». Тогда кулаки Василия сжимались, и ему требовалась вся его выдержка, чтобы не броситься на очередного озверевшего немца, не разорвать его голыми руками. Единственное, что останавливало его, так это постоянно звучавшие слова товарища Сталина, которые всякий раз цитировал Григорий Арсеньевич: «Советский солдат, сдавшийся в плен, — враг, которому милее жизнь пленного, чем защита Отечества. Он — скрытый враг-вредитель, тот, кто в мирное время мешал строить нам светлое будущее…»

И, тем не менее, это были его соотечественники, защищающие Родину от агрессора, и если бы не погоны и особое положение Григория Арсеньевича, то Василий был бы среди этих грязных оборванных людей, а не стоял бы в черной форме, пусть и без погон и нашивок, наблюдая за происходящим.

До сих пор он так и не понял своего положения. С одной стороны, он все-таки был пленным, причем потенциальным подрасстрельным, как «коммунист и офицер НКВД», чего он не скрывал. С другой — благодаря унтерштурмфюреру он мог, пусть знаками, командовать эсэсовцами, ходить с оружием, правда, только по территории будущего «Логова дождевого червя-2». Той же самой свободой пользовалась и Катерина. Василий уже несколько раз заводил разговор с Григорием Арсеньевичем о своем статусе, но тот только отшучивался, говорил, что все это временно, что Василий всего лишь разведчик, который прежде, чем покинуть территорию врага, должен был выполнить поставленное перед ним задание. Тем не менее, всякий раз, наблюдая адский труд пленных, созерцая тела тех, кто пытался бежать, вывешенные на столбах внешнего проволочного ограждения, сердце его готово было выскочить из груди.

И вот теперь, когда Григорий Арсеньевич исчез — его не было в лагере уже дня три, — Василий решил: настало время… нет, не поднимать восстание среди пленных, но, по крайней мере, начать подготовку. Почему именно сейчас он решил действовать, он сказать не мог, но, тем не менее, у него было четкое убеждение, что он прав и, как говорится: «промедление смерти подобно».

Приметив одного из пленных, определенно пользовавшегося авторитетом, Василий знаком подозвал эсэсовца, показал на выбранного им пленного и сделал жест, показывая, что копает. Надсмотрщик кивнул и, в свою очередь, знаками приказал пленному вылезать из раскопа, тот неохотно отложил лопату и с трудом вылез из огромной ямы. После чего немец дулом автомата подтолкнул пленного в сторону Василия. Но тот покачал головой и показал на брошенную лопату. Эсэсовец кивнул и, повернувшись к пленному, знаком показал, чтобы тот взял свой инструмент.

«Вооружившись», пленник последовал за Василием, который направился в дальний конец монастыря, туда, где под завалами погиб командарм. К неудовольствию оперуполномоченного, эсэсовец последовал за ними. Однако Василий предусмотрел и такой вариант. Когда они дошли до руин, он знаком приказал немцу остаться на месте, а сам вместе с пленным прошел за нагромождение камней. Как Василий и подозревал, немец за ними не последовал. Тут начинались владения Хирта, и никто из немцев лишний раз старался не спускаться в лаборатории штурмбанфюрера СС.

Перебравшись через несколько завалов, Василий и его спутник зашли в сохранившуюся комнату. Без крыши, заваленная битым камнем, эта комната, тем не менее, имела четыре высокие стены и крепкую дубовую дверь. Все остальное Василий приготовил заранее.

Когда пленник проследовал за ним, Василий на мгновение замешкался у двери, а потом, хорошенько заперев тяжелую дверь, жестом пригласил пленника присаживаться.

— Прошу.

Тот опешил, услышав русскую речь, потом с опаской покосился на стол, стоящий посреди руин, на котором, словно в хорошем кабинете, стояла лампа, печатная машинка и лежала целая груда каких-то папок. В рваной, испачканной землей гимнастерке, с грязным лицом, на котором пот прочертил светлые полоски, он напоминал нищего попрошайку, а не пленного солдата.

— Присаживайтесь.

Пленник осторожно опустился на край стула. Василий видел, что, несмотря на потупленный взгляд, красноармеец крепко сжимал черенок лопаты. Так крепко, что костяшки пальцев его побелели. Такой, в случае чего, и двинуть может, а потом с криком «Ура! За Сталина!» с лопатой на автоматы.

— Не советую вам делать глупости, — продолжал Василий, усаживаясь по другую сторону стола. — Ну что ж, начнем… Фамилия, имя, отчество? Ваше звание?

Пленник смерил Василия недобрым взглядом.

— А ты-то сам кем будешь? На фрицев работаешь? Родину предал?

Василий широко улыбнулся.

— Какая разница… Впрочем, я спросил первым.

— Иван Иванович Иванов. Рядовой. Беспартийный. Номера части не помню.

— Значит, правду мы говорить не хотим… Сдается мне, товарищ, что никакой вы не Иванов и не рядовой… и коммунист к тому же.

И тут Василий поймал себя на том, что говорит точно таким тоном, как разговаривали следователи ГУГБ в подвалах на Литейном. Тем не менее, разговор предстоял тяжелый, к тому же Василий совершенно не был уверен, что его выбор правильный, да и с Григорием Арсеньевичем он этот шаг не согласовал. Однако он отлично понимал, что настал час действовать, и им, несмотря на обещания Древних, необходимо заручиться реальной помощью. Тем более, что он считал своим долгом спасение «своих», пусть даже объявленных вредителями и предателями.

— Хорошо… — выдержав многозначительную паузу продолжал он. — Как вы попали в плен?

Пленник нахмурился, скривился, словно воспоминания ему не сильно нравились.

— Был контужен во время артобстрела. Потерял сознание… К чему все эти вопросы? Хотите поставить к стенке, ставьте. А нет… я пошел дальше копать.

— А если я хочу дать вам шанс? — Василий внимательно смотрел на пленного. Тот молчал. Пауза затягивалась, наконец, пленный не выдержал:

— Какой шанс? Служить фрицам, как ты? — Пленник сплюнул. — Закурить есть?

Василий, ни слова не говоря, протянул ему пачку заранее заготовленных немецких сигарет, чиркнул зажигалкой. Одно неловкое движение, и пленный, рванувшись, попытался придушить Василия, но тот был готов к подобной «выходке». Резкий удар ребром ладони, и пленный рухнул на стул.

— Нехорошо так себя вести, — и Василий, пригладив волосы, откинулся на свое место.

— Что ж, неплохое начало.

Василий замер, похоже, зря он все это затеял. Вот чего-чего, а только немецких телепатов ему не хватало.

— Не бойся, я не принадлежу к числу твоих «друзей».

— И кто же ты такой?

Пленный, решив, что вопрос относится именно к нему, покачал головой, объявив, что ничего больше он не скажет.

— А вот это не твое собакино дело! Сейчас ты возьмешь пленника и отправишься на бастион, туда, где завалило командарма. Ты выкопаешь трупы… Потом я скажу тебе, что делать дальше.

— Я пальцем не пошевелю, пока ты не скажешь, кто ты такой.

— Считай меня посланцем барона. И хоть я ненавижу людей как таковых, изначально предназначенных в пищу моему роду, я вынужден сотрудничать с вами, подчиняясь Высшим силам.

— Ты — сбежавший шоггот?

— Не совсем так. Я шоггант — «шоггот разумный», и слегка отличаюсь от толстых червей, с которыми ты привык иметь дело.

— Но как…

— Ты должен откопать пленных, без них вас всех ждет смерть. После полудня твой наставник вернется, но это только первая часть плана. Нужно будет довести до конца операцию «Изольда», а для этого вы должны на несколько дней захватить лагерь…

— Но…

— Хватит возражать. Делай, как я сказал.

Василий замер. Началось… И похоже; не самым лучшим образом. Судя по всему, ему вновь придется общаться с живыми мертвецами… Вот только он их не любил. Да и что имел в виду шоггант, говоря об окончании операции «Изольда»? Вопросы возникали один за другим, вот только ответов на них не было.

Чисто машинально Василий взглянул на пленного. Тот сидел, по-прежнему опустив голову. Ладно… Медлить нельзя, и тогда Василий решил использовать старинный прием чекистов. Запустив руку за спину он вытащил заткнутый за ремень пистолет, протянул его пленному.

— Бери!

Тот с сомнением посмотрел на оружие.

— Без патронов?

— Ну почему? — улыбнулся Василий. Демонстративно, так, чтобы пленный мог хорошо видеть, что он делает, Василий вытащил обойму продемонстрировал ее пленнику. В обойме, словно горошины в стручке, сидели сверкающие смертоносные пули. Потом Василий вставил обойму на место, передернул затвор, снял предохранитель и вновь протянул пистолет пленнику.

Тот мгновение сидел без движения, потом рывком выхватил пистолет из рук оперуполномоченного, отскочил и, почти не целясь, несколько раз надавил на курок, наведя дуло на Василия. Но выстрелов не последовало. Пистолет несколько раз щелкнул, и все. Скривившись от ярости, пленник отшвырнул оружие. Еще мгновение, и он опять бросился бы на Василия с голыми руками.

С улыбкой оперуполномоченный достал из кармана деталь затвора с бойком.

— Прекратить истерику! — рявкнул он. — Подними пистолет. Сядь! — и положил недостающую деталь на стол. — Значит, так мне глубоко плевать, как тебя зовут. И на номер твоей части плевать. Хочешь выбраться отсюда, будешь делать то, что я сказал, — тут Василий сделал паузу. Его первоначальный план требовал корректировки. Вот только стоит ли слушать этого странного шоггота, точнее, этот странный голос. Однако, что он терял? Ничего. На худой конец, командарм будет гнить не под обломками, а в братской могиле. А если поступить по-своему, можно и впросак попасть.

— Сейчас мы пойдем. Подберешь несколько приятелей, тех, кому доверяешь, и пойдем, разберем один из завалов. Дальше по обстоятельствам, но рекомендую четко выполнять мои приказания. Это ваш единственный шанс остаться в живых и выбраться из плена.

— Так ты?..

— Оперуполномоченный Третьего отдела ГУГБ города Ленинграда Василий Кузьмин. Я не пленный, но по ряду обстоятельств вынужден временно сотрудничать с фашистами.

— Сотрудничать? — неуверенно повторил пленник. — Это как? Они же…

— Можешь толковать это как угодно… Тем не менее, я не считаю себя предателем. Скажем так, я выполняю спецзадание, смысл которого тебе знать не положено. А теперь пошли, судя по всему, у нас очень мало времени.

Какое-то время пленный сидел молча. Он обдумывал слова Василия, наконец, придя к какому-то решению, он кивнул и объявил:

— Можешь называть меня Николаем.

Потом он ловко разобрал затвор пистолета и снова собрал его. Еще раз с сомнением посмотрел на Василия, а потом, щелкнув предохранителем, заткнул пистолет за пояс и сверху натянул гимнастерку.

— Закурить дай!

И, затянувшись, он на мгновение откинулся на спинку стула, наслаждаясь, а потом резко поднялся, отшвырнул сигарету и подобрал лопату.

— Ну, пошли, посмотрим!

Они вышли из комнаты без крыши, перебрались через груды битого кирпича.

Эсэсовец ждал там, где его оставили. Обменявшись кивками с Василием, они втроем отправились назад к раскопу. Там работа шла вовсю.

— Сколько человек брать? — через плечо бросил пленный.

— Троих хватит, — и Василий повернулся к конвоиру. Жестами он показал, что ему нужны четверо «рабов». Эсэсовец улыбнулся, покивав, и подозвал еще одного автоматчика. Василий удовлетворенно хмыкнул, после чего, развернувшись, последовал туда, где накрыло залпом энкаведешников и командарма.

Поднявшись на груду кирпича, Василий обернулся к своим спутникам. Пленные стояли кучкой, сжимая в руках лопаты, немцы чуть подальше. Расслабившиеся, они не подозревали подвоха.

— Под этими камнями тело командарма Василенко и его людей, — начал Василий. — Они лежат там непохороненными с начала августа. Нужно отрыть и похоронить их, как положено.

— Это как? В братской могиле? — поинтересовался один из пленных. Оперуполномоченный так опешил от этого вопроса, что не понял даже, кто говорил. Он скользнул взглядом по лицам пленных, но те неподвижно застыли, понурив головы. Конвоиры напряглись.

— Чтобы не получить очага заразы! — отрезал Василий. — Есть еще вопросы?

— Нет! — ответил тот же голос, и Василий опять не успел понять, кто это сказал.

— За работу! — объявил Василий, потом подошел к немцам и, показав в сторону жилого корпуса, улыбнулся. — Я на минуточку, — и поспешил прочь. Без маузера он чувствовал себя раздетым, да и револьвер с заговоренными пулями, судя по всему, был бы не лишним.

Катерина ждала Василия. Она метнулась к оперуполномоченному, прижав руки к груди. В глазах у нее стояли слезы, руки дрожали от нервного напряжения.

— Есть новости от Григория Арсеньевича? — и сразу же. — Кто такой шоггант?

Василий скривился.

— Тебе этого лучше не знать. И все же приготовься. Не могу ничего толком объяснить, но, похоже, началось.

— Что началось?

— Если б я знал.

Василий выгреб из шкафчика свой арсенал. Проверил маузер, револьвер, запасную обойму. Засыпал в карманы по пригоршне патронов. Потом вынул приготовленный заранее пистолет и протянул его Катерине.

— Возьми, пригодится… — Катерина взяла пистолет и стала вертеть его, словно оружие впервые попало ей в руки.

— Ты думаешь?..

— Слышала «голос»?

Она кивнула.

— Что он сказал тебе?

— Чтобы я была готова. Скоро будет сигнал, и тогда нужно будет завершить операцию «Изольда», но только сделать все по нашим правилам.

— Это как?

Катерина лишь пожала плечами.

— Я не верю этому «вещателю», — объявил Василий. — Но у нас нет выбора. Если Григорий Арсеньевич не появится, придется действовать по обстоятельствам. Пока побудь здесь, однако будь наготове. И не беспокойся, но и под пули не лезь. Тем более, что шоггант собирается поднять мертвых.

— А мы успеем убежать?

— Мы должны уничтожить нечисть, уничтожить этот лагерь, уничтожить танки-саркофаги и врата… И только тогда мы сможем уйти.

Катерина вздохнула, потом покачала головой.

— Фашисты, ваше НКВД, все эти чудовища… Там, в Р'льехе, я была, как в раю, а здесь… здесь все начинается заново. Безумие!.. Здесь же несколько сотен фашистов.

— Учитывая гарнизон города, пара тысяч.

— И…

— Не спрашивай меня ни о чем. У меня у самого вопросов больше, чем ответов.

— Поторопись!

Василий дернулся, словно его подстегнули кнутом.

— Опять ты?

— Поторопись, до возвращения барона осталось несколько минут.

— Возвращения откуда?

Однако ответа не было. Василий вздохнул. Как надоели ему все эти загадки. И все же, он выбрал свой путь и должен был пройти его до конца.

— С кем ты говоришь?

Василий на мгновение замер, взял Катерину за руку, посмотрел ей в глаза. Вот такой же встревоженно-отрешенной была она и тогда, когда они встретились впервые в камере, в подвале на Литейном.

— Не бойся, все будет хорошо, — в очередной раз повторил он, не зная, что еще сказать. — Я пошел, будь наготове и не высовывайся.

Он быстрым шагом покинул комнату, прошел мимо часового эсэсовца, пересек двор и обошел два полуразрушенных строения. Уже издали он заметил, что работы приближаются к концу. Вонь стояла страшная. На земле лежало несколько полуразложившихся тел. Пленные продолжали разбирать завал, действуя попеременно лопатами и ломами. Число «наблюдателей» увеличилось вдвое, они курили, стараясь забить сигаретным дымом запах гнилого мяса. Кроме того, в дальнем углу площади появилась телега. Старый мерин понуро стоял, опустив голову, ожидая, когда пленные перегрузят на телегу мертвецов.

— Ну, и к чему такая спешка?

— С первой молнией пристрелишь охрану, потом возьмете их оружие — и бегом. У вас будет всего минут пять для того, чтобы освободить пленных, после этого вы должны будете отступить в подвал. Барон встретит вас и расскажет, что делать дальше.

— Понятно… — протянул Василий, хотя, если говорить честно, он совершенно ничего не понимал. «Откуда должен был вернуться барон? Почему все так настаивали на завершении операции „Изольда“? Что за молния?..» Василий поднял голову. Несмотря на конец сентября, погода стояла теплая, солнечная. На небе не было ни одного облачка.

«Молния, говоришь…»

Василий подошел к немцам, кивнул им и улыбнулся. Те улыбнулись в ответ, один из них вытащил сигарету, предложил оперуполномоченному, но тот лишь покачал головой, потом прошел мимо разложенных на земле тел. Да, скорее всего, в гибели командарма тоже был тайный смысл…

Однако времени довести рассуждения до конца не осталось.

— Приготовься!

И тут словно сама Земля содрогнулась. Грохот был ужасный. Он не просто оглушил. Василию показалось, что голова его вот-вот разлетится на куски, как гнилой арбуз, рухнувший с крыши многоэтажного дома. Но вместо того, чтобы схватиться за голову, как остальные, он выхватил маузер из деревянной кобуры.

«Что ж, была не была… Понеслось…»

Вскинув дуло, он выстрелил с пояса. Первая пуля развернула ближайшего фашиста, и он живым щитом закрыл остальных эсэсовцев. Подняв маузер на уровень глаз, Василий прицелился. Вторая и третья пули прошили уже мертвое тело. Наконец, поняв, что происходит, немцы бросились врассыпную, но далеко им уйти не удалось. Пятая пуля Василия достигла цели. Одновременно со стороны пленных раздалось несколько выстрелов, и еще один фашист рухнул на землю. Последнего пленные забили лопатами.

Тем временем, отделившись от своих товарищей, Николай подбежал к Василию.

— Я думал… — но он не успел договорить, как снова «прогремел гром». Вновь все зажали уши и присели, словно ожидая, что небо рухнет им на голову. Но ничего подобного не случилось.

Распрямившись, Василий повернулся к пленному.

— Берите оружие — и через руины к основному раскопу. Попробуем освободить остальных… Да, и предупреди, чтоб в меня кто не выпалил. Когда выберетесь, отступайте в сторону лабораторий.

Николай был удивлен:

— В сторону лабораторий?

— Через город вы не прорветесь. Там гарнизон больше двух тысяч.

— А здесь мы будем, как в западне.

На это Василию возразить было нечего, единственное, что ему осталось, так это надуть щеки и многозначительно объявить:

— Вы знаете не все факты. Извольте подчиняться общему плану операции, товарищ…

— …Капитан…

— …товарищ капитан. У меня приказ освободить пленных и общими силами захватить лаборатории.

Капитан кивнул.

— Хорошо.

Неожиданно из-за угла показался эсэсовец. Неизвестно, что он тут делал, шел по своим делам. Василий машинально вскинул маузер. Бах! Бах!

— Вот вам еще один автомат…

Капитан кивнул.

— Я вас прикрою, — пообещал Василий, а пока мне нужно забрать еще одного нашего товарища.

— Поторопись, время идет. У вас осталось минут семь, не больше.

— Через семь минут мы должны уже забаррикадироваться внутри лабораторного комплекса.

Откуда-то со стороны жилых корпусов донесся грохот выстрелов, и, повернувшись, Василий быстро пошел, а точнее даже, побежал назад, туда, где осталась Катерина.

Сотня шагов, два-три поворота, и Василий выскочил на площадку перед жилым корпусом, которую покинул всего несколько минут назад. Навстречу ему выскочила Катерина. В одной ее руке был пистолет, в другой — завернутые в тряпку древние книги Григория Арсеньевича. Волосы растрепаны, ее взгляд метался из стороны в сторону. В этот миг она больше всего напоминала загнанного зверька.

— Что происходит?

— Пришлось пострелять.

— Поспешите, времени почти не осталось. Скоро я запечатаю ворота, и тогда начнется зачистка…

— Пойдем, надо торопиться.

— Я тоже слышала, — кивнула Катерина.

— Надо идти к раскопу, там наши.

— Ваши…

Откуда-то из-за зданий донеслись выстрелы, потом загрохотал пулемет, и тут же к смертоносной мелодии присоединились короткие автоматные очереди.

— Ты слышал грохот?

— Что-то вроде грома?.. Сложно было не слышать.

— Что это было?

Василий только пожал плечами.

— Пока у нас нет выбора, будем придерживаться плана шогганта. К тому же операция «Изольда» должна завершиться…

— Операция «Изольда»! Операция «Изольда»! Наши! Ваши! — Катерина в злобе швырнула узел с книгами на землю. — Почему вы все решаете за меня?! Почему?! Как там было хорошо в Р'льехе! Почему нужно было вернуться в этот кошмар?!

Василий поднял узел с книгами.

— Пошли! Катерина, умоляю тебя, нет времени…

— Почему!.. — и девушка бросилась на грудь Василию, зарыдав.

— Она видела много смертей, но впервые убила сама. И тем не менее, вам нужно поторопиться. Тем более, что ваша помощь будет нелишней, а времени почти не осталось.

— Катенька, милая! — Василий обнял девушку за плечи. — Успокойся… Дорогая моя… Не надо… Все в порядке… Так было надо… Ты молодец… Все в порядке… — он говорил и говорил, чувствуя, как Катерина, прижавшись к нему, дрожит всем телом.

Потом он осторожно развернул девушку и медленно повел через двор. Он говорил и говорил, а сам вслушивался в звуки выстрелов, пытаясь по ним определить, что происходит.

Сзади раздался топот сапог, потом мимо пробежали два эсэсовца, на ходу передергивая затворы. На Василия они не обратили никакого внимания. Все это время он был для них «своим». Когда немцы обогнали Василия и Катерину, тот, не задумываясь, вскинул руку с маузером. Два выстрела, и два тела упали на землю.

Заглянув за угол, Василий чуть отстранил Катерину. Перед ним был огромный котлован, вырытый на месте заднего двора. На валу с одной стороны лежало два десятка бывших пленных. Они изредка постреливали в сторону вышек и двух грузовиков на другой стороне раскопа, где засели фашисты. В принципе можно было бы отойти в сторону подвала и оставить немцам шогганта, но еще десяток пленных оставался внизу в котловане. Они жались к дальней стороне, чтобы избежать немецких пуль.

Опустившись на колено, Василий отстегнул деревянную кобуру и привинтил ее к рукояти маузера. Несколько секунд, и в руках у него был легкий карабин. Еще пара секунд, и Василий укрепил оптический прицел. Не ахти какая полезная вещь, разброс при выстреле у маузера все равно был слишком большим, но лучше, чем ничего.

Первой целью стал автоматчик на вышке. С третьего выстрела удалось его достать. Тут же огонь фашистов сместился. Василию пришлось спрятаться за углом дома. Пули безрезультатно крошили древний кирпич.

— Послушай! — обратился Василий к девушке, которая, казалось, пришла в себя. — Сейчас я их отвлеку, а ты беги к пленным. Пусть те, кто без оружия, уходят в лабораторию.

— Но…

— Пусть уходят… — но договорить он не успел. Немцы неожиданно перестали стрелять. Что-то происходило там, у котлована.

Василий глубоко вздохнул, а потом, присев, осторожно заглянул за угол. Все замерли, словно окаменев, уставившись в одну точку, но то, что они видели, было скрыто от Василия соседним зданием. А потом откуда-то из глубины, между зданиями — Василий не видел источника — ударила молния. Промчавшись горизонтально над землей, она ударила в один из грузовиков, превратив его в огненный факел. И над монастырем вновь прокатился рокочущий гул, от которого заложило уши. Фашисты с криками бросились в разные стороны, но большая половина из них так и не добралась до нового укрытия.

Вскинув маузер, Василий спервого выстрела «снял» часового на второй вышке. После чего, взмахом руки приказав Катерине следовать за ним, выскочил из укрытия и со всех ног помчался туда, где залегли пленные.

В воздухе просвистела пара пуль, а потом кто-то истошным голосом завопил:

— Не стрелять!

Но Василий не заметил ни того, ни другого. Пробежав вдоль вала котлована за спинами пленных, он резко остановился, увидев, наконец, источник молнии. В узком проходе между центральным собором и одной из вспомогательных построек, опустившись на колено, стоял Григорий Арсеньевич. Обнаженный, он замер в позе античного героя, но не это поразило Василия до глубины души. Тело барона дымилось, от него клубами шел пар, а правая рука, которую он вытянул перед собой, почернела от гари.

Заметив оперуполномоченного, он чуть приподнял голову. Василий видел, с каким трудом двигались его губы, какими усилиями давалось ему каждое слово:

— Людей в подвал, там чисто. Быстро!

Василий повернулся к пленным.

— Николай?

Его давешний знакомый чуть приподнялся с земли.

— Уводи людей! Уводи их в подвал. Здесь скоро начнется настоящий ад! Уводи людей!

Пленный замешкался. С одной стороны, он понимал: если б не этот странный человек в эсэсовской форме без знаков отличия, им бы не удалось освободиться, с другой… Однако выхода не было, и все же он медлил. Он никак не мог понять, что сейчас происходит…

Тем временем из котлована поднялись те пленные, что еще оставались там. Оставшиеся в живых фашисты открыли по ним огонь, пленные стали стрелять в ответ. Василий скривился.

— Николай! — снова закричал он. — Уходите! Иначе вы все тут погибнете!

— Вот сейчас наши вылезут, и рванем к воротам…

— Николай! Уводи людей в подвал!

— Я вас очень прошу, послушайте его, он знает! — склонилась над Николаем Катерина. Она взяла красноармейца за руку, мешая еще стрелять. — Я вас очень прошу, сделайте так, как говорит Василий. Он знает, что делает… Здесь скоро…

И в это время, словно собрав последние силы, Григорий Арсеньевич распрямился, вытянул вперед почерневшую от копоти руку, а потом все его тело дрогнуло, словно некая волна прокатилась внутри его плоти от пяток до вытянутых пальцев закопченной руки, а потом с кончиков пальцев с невероятным грохотом сорвалась молния и ударила во второй грузовик, превратив противоположную сторону котлована в сплошную огненную стену. После этого Григорий Арсеньевич, окончательно лишившись сил, повалился на землю.

Василий подскочил к нему, положил два пальца на жилку на шее. Жив. Тогда Василий начал быстро разбирать карабин. Несколько секунд, и маузер вернулся в кобуру, после этого оперуполномоченный подхватил беспомощного барона и потащил его в сторону входа в подвал. Когда он добрался до чуть приоткрытых металлических ворот, из-за угла появились первые пленные. Несколько человек с оружием пробежали вперед, потом какой-то полный усач подскочил к Василию, помог ему тащить Григория Арсеньевича. И только после этого появился Николай, которого буквально волоком тащила Катерина. Пистолет ее был заткнут за пояс, а к груди она прижимала колдовские книги.

Они подошли к Василию.

— Я не понимаю, почему вместо того, чтобы бежать отсюда, пытаться прорваться к своим, мы должны спрятаться в подвал… — начал Николай. — Нас тут обложат, как медведя в берлоге.

— Поторопитесь. У вас меньше трех минут. Мертвые уже встали.

— Не надо задавать вопросов. Скоро вы сами все поймете. Но… Если хотите остаться в живых, лучше делайте так, как я вам сказал. И поверьте, если я сейчас пущусь в разъяснения, мы погибнем…

— А так снова попадем в плен…

Мимо них один за другим проходили пленные — словно выходцы из ада: грязные, израненные, вместо гимнастерок — лохмотьях. Василий беспомощно уставился на Николая. Что он мог ему сказать? Что через три минуты тут будут настоящие живые мертвецы, против которых бессильны пули? Кто ему поверит? Правда, и человек, выбрасывающий молнии из руки, — явление, прямо скажем, неординарное.

И вдруг где-то с другой стороны церкви жахнул взрыв, а потом раздались выстрелы. Николай дернулся, но Василий вовремя схватил его за рукав.

— Стой!..

— Там наши!

— Нет, — покачал головой Василий. — Там те, с кем ты не хотел бы встречаться.

— ?..

— Пойдем, пойдем, он знает, что делает. — Катерина потянула красноармейца за другой рукав. — Делайте, что он говорит…

— Периметр запечатан. Торопитесь.

— Он уже закрыл периметр лагеря, — пробормотал Василий. — Нам нужно торопиться. Да, — он поймал одного из пленных, проходивших мимо. — Там из подвалов есть второй выход, в церковь через пролом. Скажите, чтобы его срочно заперли, завалили.

— И все же, что происходит?

— Потом, Николай, потом…

И вновь подхватив Григория Арсеньевича, Василий поспешил в подвал. Несколько мгновений Николай наблюдал за усилиями оперуполномоченного и красноармейца, тащивших безвольное тело барона, а потом бросился им помогать. Втроем они затащили его в подвал.

Тут многое изменилось. Исчезли груды мусора, под потолком горели тусклые электролампы, но большая часть полуобгоревших ящиков архива до сих пор была на том же месте.

Усадив барона на ближайший ящик, Василий бросился к металлическим воротам. Пропустив последних двух пленных, Василий опустил огромный железный засов, а потом, прислонившись к двери, глубоко вздохнул. Но тут же, вспомнив о чем-то, стремглав побежал вдоль ящиков и нырнул в одну из каменных арок. Миновав несколько залов, где теперь вместо груд кирпича стояло оборудование непонятного назначения, он выскочил в зал, в потолке которого была здоровенная дыра. Того красноармейца, что Василий послал сюда, нигде не было видно.

Василий рванулся было вперед, но потом замер. Как же закрыть дыру? Если только взорвать одну из стен первого этажа, чтобы она, рухнув, закрыла дыру, словно люк. Только вот не развалится ли кладка при ударе? Василий беспомощно огляделся. Ничего подходящего. Даже если он попробует просто забаррикадировать дверь, ничего не выйдет!

— Хорошо, сейчас подойду, жди.

Неожиданно Василия захлестнула волна вони. До боли знакомый запах. От невыносимой вони Василий согнулся пополам, пытаясь зажать нос и рот рукавом мундира. «Вот только этого мне сейчас не хватало… Шоггант, говоришь!..»

И вот в отверстии показалась фигура. Человеческая, и в то же время было в ней что-то не людское, отвратительное. Движения ее были неестественными, словно двигалась она не сама, а повинуясь невидимому кукловоду, который не слишком умело дергал за нитки.

Василий сжался. Рука его непроизвольно скользнула к рукояти револьвера с «колдовскими» пулями.

— Не беспокойся! Я не собираюсь убивать вас…

И все же Василий взвел собачку. Он даже не заметил, что за спиной у него встали освобожденные пленные. С удивлением, выпучив глаза, они наблюдали за приближающейся фигурой.

Наконец шоггант выступил на освещенный участок подвала, и Василий содрогнулся одновременно от отвращения и вони, нахлынувших на него. Явившееся чудовище больше всего напоминало человека, но утрированного, тонкого, словно сложенного из ветвей, обмазанных жидкой грязью, капли и куски которой то и дело срывались с тела, капая на землю. Лик же твари был еще ужаснее: лысый бесформенный безглазый череп с округлой пастью, в которой сверкали острые, как иглы, зубы.

— Приветствую давних врагов! — голос шогганта оказался высоким, даже писклявым, как у маленькой девочки, и совершенно не вязался с внешним видом чудища.

— Ты ничуть не похож на тех шогготов, что я встречал раньше.

— Сейчас не время это обсуждать. Да и нет желания у меня говорить с людьми. Если бы не воля Великого Спящего, все закончилось бы там, в ангаре у врат… Но я вынужден подчиниться высшим силам. Вам надлежит завершить операцию «Изольда» и смонтировать врата. До тех пор, пока вы не закончите, мои создания будут сдерживать периметр.

— Уверен, что справишься?

Шоггант в ответ лишь усмехнулся.

— Когда я уйду, запечатайте этот выход, чтобы мои слуги не проникли к вам, — и вытянул руку в сторону Василия. На ладони его лежала связка немецких противотанковых гранат.

Василий кивнул. Сунул револьвер за пояс, и, преодолев отвращение, потянулся за гранатами, коснувшись склизкой поверхности металла.

— Поверь, твои прикосновения мне столь же отвратительны, — объявил шоггант и, как только Василий забрал «дар», развернувшись, отправился назад.

Первым желанием оперуполномоченного было швырнуть гранаты вслед чудовищу. Но он сдержал себя. Как бы то ни было, но сейчас они с шоггантом были в одной лодке.

Вместо того, чтобы швырнуть гранаты, он повернулся к собравшихся у него за спиной красноармейцам.

— Вы все слышали и все видели. Комментарии излишни… А теперь отойдите.

Дважды приглашать никого не нужно было. Красноармейцы бегом покинули комнату. Василий снова взглянул в дыру. Шогганта уже и след простыл. Тогда оперуполномоченный взвесил на ладони гранаты, от которых исходила жуткая вонь, а потом, быстрым движением сорвав кольцо, подбросил гранаты так, что те, пролетев через дыру, упали у стены первого этажа, и плашмя бросился за груду кирпичей. Ахнуло, потолок и пол подвала содрогнулись, поднялась огромная туча пыли.

Еще с полминуты Василий лежал плашмя, а потом тяжело поднялся. Дыры больше не существовало. Более того, всю дальнюю часть подвала, в потолке которого была дыра, засыпало обломками, и, судя по всему, понадобился бы не один день, чтобы разгрести этот завал. Василий обвел взглядом собравшихся вокруг красноармейцев. Совсем недавно он только и мечтал о том, как выбраться из этого подвала, а теперь он стал путем спасения, где Василий сам же себя добровольно замуровал. «Бред какой-то!» — Василий потряс головой, отгоняя неприятные мысли.

— Николай?

Капитан шагнул вперед.

— Кто это был? Одна из фашистских тварей?

Василий покачал головой.

— Нет. К немцам он не имеет никакого отношения. Теперь то, что происходит снаружи, нас нисколько не волнует.

— Но…

— Можете поверить мне, Андрей Васильевич, вы и все, кто здесь, через пару дней будете уже достаточно далеко от Ельска. Надеюсь, что меньше чем через неделю мы будем у наших, но для этого нужно хорошенько поработать.

«Николай» с удивлением уставился на Василия, но оперуполномоченный только слегка улыбнулся.

— Неужели вы, товарищ капитан, могли подумать, что я решусь разговаривать с первым встречным? А если бы это был немецкий провокатор?

— Но немцы…

— Поверьте, никто, кроме меня, не знал вашего настоящего имени. Впрочем, все это теперь неважно. Перед нами стоит важная задача, и чем быстрее мы закончим все работы, тем быстрее покинем это убежище.

— Однако как…

— Считайте, что выполняете задание командования. А если вы сомневаетесь в моих полномочиях, то… До того, как мы вернемся к нашим, вам придется верить мне на слово. Тем более, что тварь, которая принесла гранаты, не последнее «чудо», которое вам предстоит увидеть.

— Таких чудовищ быть на свете не может… — пробормотал кто-то из красноармейцев. — Боже, спаси и сохрани!

— На свете существует многое, о чем вы даже не подозреваете, — уверенно объявил Василий. — Однако сейчас в первую очередь нужно заняться первостепенными проблемами. Я бы попросил вас, Андрей Васильевич, как старшего по званию, организовать людей. В конце концов, мы бойцы Красной Армии, и пусть каждый помнит об этом. После этого нужно организовать рабочие команды, которые будут работать посменно, выставить часовых к воротам, провести ревизию запасов продуктов и воды. Нам предстоит провести в этом подвале около недели, и мне хотелось бы, чтобы у нас не было никаких разногласий… Кроме того, я хотел бы попросить вас четко выполнять мои приказания и приказания товарища капитана. От этого может зависеть ваша жизнь. Если вам скажут жрать г…, то советую не раздумывать… — он еще раз обвел взглядом всех собравшихся. Усталые, изможденные лица. — А теперь за дело, товарищи, и помните: от успеха нашего «предприятия» зависит очень многое…

* * *

Григорий Арсеньевич сидел на одном из ящиков, закутавшись в белый медицинский халат. В руках у него была бутыль шнапса, и он то и дело прикладывался к горлышку, делая маленькие глотки. Рядом с ним на ящиках сидела Катерина.

Когда Василий и Андрей Васильевич подошли, Григорий Арсеньевич приветствовал их, приподняв бутыль.

— Как дела, Василек?

Василий поморщился.

— Григорий Арсеньевич, где вы были все это время?

— Лечился, — и он продемонстрировал Василию нормальную руку — когти и заскорузлая кожа исчезли. — Заодно приобрел очередной «дар» от нашего любезного Спящего.

При упоминании Ктулху Василий поморщился.

— Что дальше?

— Как я понимаю, согласно его планам, вы оба тоже должны пройти трансформацию, получив свои дары Великого Спящего, а тем временем красноармейцы под моим руководством восстановят и активируют врата.

Неожиданно капитан шагнул вперед.

— Я… — начал он, вытянув палец в сторону Григория Арсеньевича. — Он же… Это же… Он был в форме унтерштурмфюрера СС.

— Я и есть унтерштурмфюрер Григорий Арсеньевич Фредерикс — немецкий барон. А звание даровал мне лично партайгеноссе Адольф Гитлер.

Андрей Васильевич напрягся, потянулся к оружию.

— Не волнуйтесь, — заверил капитана Василий. — Это наш товарищ. По крайней мере, он вас спас и сейчас на нашей стороне.

Тем не менее капитан не расслабился.

— Вы когда немного придете в себя, распечатайте дверь в лабораторию, — как ни в чем не бывало, продолжал Григорий Арсеньевич. — Выбираясь отсюда, я запер там нескольких лаборантов и господина Хирта. Они могут быть вооружены. И желательно взять их живыми. Саркофаги у них в лаборатории.

— Саркофаги…

— Я потом все объясню. В первую очередь, саркофаги и врата… Саркофаги нужны для вашей трансформации, а врата… через врата мы покинем этот чудный монастырь…

— Но врата деформируют плоть, — возразил было Василий.

В ответ на это Григорий Арсеньевич лишь пожал плечами.

— На все воля Йог-Сотота… Или вы предпочитаете с боями, вырвавшись из Ельска, пешком шлепать километров шестьсот к линии фронта, одновременно отбиваясь от хорошо вооруженных войск СС, которые будут преследовать вас по пятам?

Василий покачал головой.

— Порой мне кажется, что мы пешки в какой-то странной игре, причем сражаемся на стороне врагов.

Григорий Арсеньевич усмехнулся.

— Вы говорите ерунду. Вы на стороне человечества. Ктулху хочет покоя. Враги погрузили его в сон, но он не хочет просыпаться. А это случится, если человечество сдаст свои позиции.

— Но мы…

— Что вы! — фыркнул барон. — Вы даже с шогготами — своими двоюродными братьями — справиться не можете. А Старцы? А Ми-го?

— Старцы — они полубезумны!

— Но не те, что обитают во внутреннем мире… А Ми-го? Ты, кажется, был с ними близко знаком? Кроме того, стоит человечеству заполучить тайны Ктулху, и может появиться еще бог знает кто! И тогда все эти дрязги между коммунистами и фашистами, рабочими и капиталом — все это будет напоминать детский лепет. Человечество как таковое сметут, невзирая ни на политические устройства, ни на мировоззрения тех или иных вождей. Неужели вам это не понятно?

— Но мировой пролетариат…

— Какой пролетариат? Вы понимаете, что мы говорим о совершенно чуждых человеку существах, много более чуждых, чем Ми-го, Старцы и Древние, вместе взятые? Ты когда-нибудь слышал о ксипехузах?.. Пойми, Земля, хоть ее и изгадил род человеческий, лакомый кусочек, и если начнется Вторжение, вне закона окажутся не только люди — все люди, невзирая на их политические разногласия, — а весь род человеческий и те боги, что ныне правят миром. Это будет война, где не берут пленных и не щадят сдавшихся — война на выживание.

Василий кивнул, потом покосился на капитана. Тот стоял, широко открыв рот, словно пытаясь осознать то, что он только что услышал. За последние пару часов мир, как его обычно понимал капитан, изменился, мир, в котором раньше все было ясно и понятно, оказался гораздо загадочнее и сложнее.

— Но в первую очередь, вам нужно позаботиться о господине Хирте. Была бы моя воля, я бы оставил его запертым в лабораториях, но, во-первых, мне понадобится умелый помощник, во-вторых, именно в лаборатории находятся саркофаги-танки, которые нужны нам прежде всего. Надо завершить операцию «Изольда», только итог ее будет несколько иным, чем тот, что предполагали в Берлине. Первым огненным шаром я запечатал… заварил дверь лаборатории. Вам нужно будет вскрыть дверь, и учтите, вместе с Хиртом там сидят головорезы СС, и они нам не нужны.

— Пища, вода…

— На складе в одном из дальних залов. Там же запас взрывчатки. Его вполне хватит, чтобы уничтожить все эти архивы, так что за дело.

Где-то далеко раздалось несколько взрывов, а потом началась беспорядочная стрельба. Андрей Васильевич насторожился.

— Может, наши?

Василий с сомнением покачал головой.

— Это друзья нашего липкого чудовища развлекаются с фрицами. Не зря же я заставил вас раскапывать командарма и его людей.

Капитан покачал головой, словно никак не мог осознать реальность всего происходящего.

— Не понимаю…

— Иди, командуй людьми, капитан Ефимов, и не ломай голову над загадками, которые тебе решить не суждено. Нам нужно как можно скорее захватить лабораторию. Да, и поищите что-нибудь тяжелое, дверь придется выбивать.

Но прежде чем отправиться на штурм лаборатории, Василий прошел к воротам из подвала. Возле них уже стояли два часовых с трофейными немецкими автоматами.

Несколько секунд Василий изучал засов, потом повернулся к красноармейцу, который показался ему более серьезным.

— Вы понимаете, что не должны открывать эти ворота, кто бы в них ни постучался, каким бы голосом к вам ни обратились, кто бы ни молил вас о спасении?

— Вы нам не…

— Если хотите жить, сделаете, как я сказал! — резко оборвал его Василий. — Видели ту тварь?

Один из красноармейцев кивнул.

— Так вот, там, — продолжал Василий, ткнув рукой в сторону ворот, — там людей нет. Там только твари, еще похуже той, что ты видел, и, поверьте мне, они могут принимать любой облик, стать похожими на ваших родных и близких. Но если вы откроете ворота, вы погибнете, точно так же, как и все ваши товарищи, потому что простыми пулями этих чудовищ не остановить.

— То есть?

— Эти твари не боятся пуль, из автомата их не убьешь…

— Но такого не бывает.

— Еще как бывает… Нет, если хотите проверить, я могу вас туда выпустить, только вот обратно не пущу.

Оба часовых молчали.

— На том и порешили. И прошу вас, никакой самодеятельности. Сейчас капитан распределит дежурства, и вас сменят, — и многозначительно похлопав по толстому металлическому засову, Василий направился туда, где капитан, собрав солдат, пытался создать некое подобие дисциплины. И что самое удивительное, это ему удавалось. Скорее всего, причиной тому стало явление шогганта…

Глава 10 Кошки Ултара (Мир снов)

На краю края земли, где небо ясное

Как бы вроде даже сходит за кордон,

На горе стояло здание ужасное,

Издаля напоминавшее ООН.

В. Высоцкий. «Сказка о несчастных сказочных персонажах»

Сделав несколько шагов по холодным, как лед, плиткам пола, Василий поежился. Бросив быстрый взгляд направо, он увидел, что Катерина уже забирается в саркофаг-танк. Однако он все же медлил. В отличие от девушки, он понимал всю опасность предстоящего предприятия — часть колдовского рисунка на саркофагах-танках была повреждена. Штурмбанфюрер Хирт, поняв, что плен неизбежен, успел рвануть гранату. Эффект превзошел все ожидания: один из трех саркофагов-танков был уничтожен, на двух других был поврежден иероглиф. И теперь Василия мучил вопрос: сработает ли танк.

Уже взявшись за край каменного ложа, оперуполномоченный вновь повернулся. Лаборатория сильно изменилась. Исчезла присущая немцам чистота и аккуратность: большая часть приборов и лабораторных шкафов была разбита, пол завален осколками стекла, крошевом кирпичей и крошкой обвалившейся с потолка побелки. В дальнем углу столпились красноармейцы, испытывающие нездоровый интерес к колдовскому действу, а быть может, к красотам обнаженной Катерины, которой было наплевать на присутствие зрителей. Григорий Арсеньевич тем временем подправлял колдовской рисунок на полу.

— Вы уверены, что все сработает?

— На все воля богов.

Несмотря на протесты красноармейцев, он вновь облачился в эсэсовский мундир, только содрал знаки отличия. Ну не разгуливать же в тонком халате. Да и ночи теперь были прохладными — осень выдалась засушливой, но холодной.

— И все же, Григорий Арсеньевич.

— Ты сам прекрасно знаешь, что другого пути нет. Ты должен…

— Не надо всякий раз напоминать мне о долге. Мой долг — служить Родине, защищать ее от агрессоров, а не…

— Хватит разговоров! — В голосе Григория Арсеньевича послышались нотки нетерпения. — Завтра утром прибудет подкрепление, и немцы по-настоящему возьмутся за созданий шоггантов… Чем быстрее вы вернетесь, тем быстрее мы запустим врата и смоемся отсюда, прежде чем…

Однако Василий дальше не слушал. Он осторожно провел рукой по краю саркофага, изуродованного взрывом, потом тяжело вздохнул и опустился на холодное ложе. Еще несколько мгновений, и крышка саркофага закрылась. Наступила полная тьма. Ни один лучик не пробивался в щель между крышкой и каменной домовиной. Интересно, каким образом он перенесется в Мир снов? Василий глубоко вздохнул. Спать он не хотел. Но если не сон, то что? Каким образом человек становится сновидцем? Ведь многим не нужно было никаких специальных устройств и заклятий, чтобы пройти через Врата Серебряного ключа. Но ни Василий, ни даже Григорий Арсеньевич подобными способностями не обладали.

Василий лежал в темноте, в полной тишине, а вокруг так ничего и не происходило. Может быть, взрыв испортил «механизм» саркофагов? Или это стандартная процедура? Сколько ему еще так лежать во тьме? Час? День? Год? Как там говорил Григорий Арсеньевич: «Ты окажешься в храме…»

И еще Василий очень беспокоился относительно исхода операции «Изольда». Он должен был получить какой-то дар, который поможет ему. В чем? Далее служить Великому Спящему? Но это не соответствовало ни желаниям, ни мировоззрению Василия. Чего же хотел он сам? Чтобы его Родина скорее победила в войне? Чтобы наладилась жизнь, Россию перестало лихорадить, и все было как в той самой сказке, о которой он мечтал в детстве? Или… Или… Он на мгновение попытался представить себя в мирной жизни, без всех этих бесконечных расследований, без того самого запредельно невероятного, с которым он постоянно сталкивался… и ничего так толком и не получилось. Кем мог стать Василий в мирной жизни? Он ведь толком ничего не умел, кроме как стрелять и пользоваться несколькими заклятиями, которые вряд ли могли кому-то пригодиться в мирной жизни…

Неожиданно Василий поймал себя на том, что над ним вместо крышки саркофага — старые, почерневшие от времени доски. Однако это ничуть не походило на роскошный храм, о котором говорил Григорий Арсеньевич. Василий чуть приподнялся на локте. Если это и был храм, то, скорее всего, пристройка, какое-то подсобное помещение, совершенно не предназначенное для гостей. Вот он и есть первый сюрприз Мира снов.

Встав на ноги, Василий огляделся. Каменный пол, на котором лежали кучи гнилой соломы. Дощатые стены, через щели которых пробивались лучи солнца… Солнца ли? Впрочем, не важно. Главное сейчас — выбраться из этого сарая и понять, где же он все-таки очутился. Василий сделал несколько шагов в сторону двери — цельного черного прямоугольника на дальней стене — и тут обнаружил, что на нем странные одежды. Широкие, потертые штаны из некогда красной шелковой ткани, рубаха из холщевой ткани.

А где Катерина, что с ней? Или, быть может, ей повезло много больше и она перенеслась прямо в храм? Ведь саркофаги были повреждены в равной степени.

Подойдя к двери, Василий осторожно коснулся ее, пытаясь определить, в какую сторону та открывается.

И тут откуда-то снаружи до него донесся громкий крик — женский крик, переполненный болью и страхом. Катерина была где-то рядом. Она в опасности!

Резким ударом босой ноги Василий снес дверь. Выскочил в узкий переулок — высокие дома без окон, мощеная мостовая… Двое странно одетых мужчин стояли в дальнем конце переулка, и один из них держал за руку вырывающуюся женщину в странных восточных одеждах — шароварах и безрукавке. Лицо ее закрывала газовая ткань, но Василий сразу же узнал Катерину.

Несколько шагов, и он уже был рядом с ними.

— Что тут происходит?

Один из незнакомцев повернулся к Василию. Он был на голову выше оперуполномоченного и вдвое шире в плечах. Необычные черные одежды придавали ему грозный и неприступный вид.

— Что тебе надо, парень? Иди, а то присоединишься к ней… — и лицо здоровяка расплылось в отвратительной улыбке. — Думаю, за такого парня дхоулы хорошо заплатят.

Эти слова Василию еще больше не понравились. Он не знал, кто такие дхоулы, но то, как здоровяк произнес это слово, его насторожило. Нужно было что-то делать. Оружия не было, поэтому пришлось вспомнить кое-что из уроков Григория Арсеньевича. Василий изо всех сил ввинтил кулак в диафрагму здоровяка. Выражение лица того изменилось. Улыбка сползла с лица, и сам он, схватившись за живот, начал сгибаться, пытаясь поймать ртом хоть грамм воздуха. Но Василий не стал ждать. Он резко вскинул колено, и подбородок здоровяка со всего маха врезался в него. Клацнули выбитые зубы. Но на этом Василий не успокоился, схватив противника за руку, он крутанул ее, а потом рывком швырнул негодяя на булыжную мостовую. Каким бы здоровым противник его не был, после такого падения он отключился, а Василий повернулся ко второму — тому, кто держал за руку Катерину.

— Отпусти!

Тот отпустил.

— А теперь иди… Иди отсюда!

Здоровяк покосился на своего приятеля, который неподвижно застыл на булыжной мостовой, и попятился.

— Иди… иди! Свободен!

Здоровяк сделал несколько неуверенных шагов, отступая, а потом, повернувшись, помчался со всех ног.

Василий повернулся к Катерине.

— С тобой все в порядке?

— Вроде, — неуверенно протянула девушка, а потом, схватив Василия за руку, спросила. — Где мы? Куда мы попали?

Василий пожал плечами.

— Кто его знает. Но то, что это не храм в Кадате, это уж точно…

— И что все это значит? — Она указала на себя. — Что это?

— Одежда.

— Откуда? Почему я оказалась неведомо где, одетая, как Шехерезада из «Тысячи и одной ночи»?

— Похоже, с саркофагами что-то все-таки было не так, — протянул Василий.

— Не надо так говорить, — попросила Катерина. — Ты еще назови их «гробами».

Василий лишь отмахнулся.

— Боюсь, что несмотря на заверения Григория Арсеньевича, они оказались повреждены, вот мы и очутились невесть где.

— И теперь…

— Нужно добраться до храма. Ведь все в один голос твердят, что надо завершить операцию «Изольда», то есть превратиться в чудовищ. А без этого никак.

— Никаких чудовищ! — вспыхнула Катерина. — Вон, Григорий Арсеньевич, разве похож на чудовище?

— Не важно. Все равно мы очутились не в храме, а это значит…

— Это значит, что нам предстоит пройти определенные испытания, и только тогда мы сможем получить искомое.

— Ага. Лет сорок побродить, как Моисей… Ты учти, у нас времени почти нет. Нам нужно убраться из Логова до того, как немцы разделаются с армией шогганта.

— Ну, судя по всему, с ней разделаться им будет не так-то просто.

— А что их может задержать?

— Отсутствие опыта. Это вы — профессиональные борцы с нечистью, а они… фашисты, я имею в виду, по сравнению с вами настоящие дилетанты.

— Значит, надо искать храм Атала?

— Выходит…

— Пойдем, посмотрим, где мы оказались.

И они быстрым шагом направились к выходу из переулка. Несколько шагов, и они оказались в месте, еще более удивительном. В первый момент Василий решил, что по мановению волшебной палочки неведомого чародея перенесся в какой-то европейский морской порт восемнадцатого века. Вдоль деревянной пристани выстроились парусные корабли всевозможных размеров и типов. И повсюду была суета: погрузка и разгрузка, матросы сновали по снастям, где-то пели песни подгулявшие моряки. По набережной скользили подводы, кареты и экипажи… А небо. Оно и вовсе казалось невероятным. Несмотря на то, что солнце — если, конечно, это было Солнце — стояло почти в зените, небо было темно-синим, почти черным, и на нем горели россыпи невероятно ярких звезд. Только вот ни одного знакомого созвездия Василий найти не смог. А ниже линии горизонта раскинулась зеленоватая морская гладь.

Василий замер и потряс головой, пытаясь отогнать странное видение. «Что происходит? Куда я попал? Неужели все это — реальность? А может, это иной, далекий мир». Только что они были в лаборатории, которая сама по себе была далека от реальности, а теперь перенеслись в далекое прошлое.

Пока ошеломленная Катерина стояла, глядя на панораму порта, Василий подошел к старику в потертом зеленом камзоле, сидевшему у стены на старой бочке. В руках у старика была старая длинная трубка, на голове треуголка. Глаза, утонувшие в сети морщин, уставились на Василия.

— Извините… — не слишком уверенно начал Василий. Несмотря на то, что головорезы в переулке сразу же поняли его, он не был уверен, что старик говорит по-русски. — Извините… вы не подскажете, что это за город.

Повернувшись всем телом, старик какое-то время внимательно изучал Василия, а потом улыбнулся.

— Еще один сновидец прибыл в наш мир.

— Сновидец?

— Тот, кто видит сны и бродит по миру Грез. Но, судя по твоему недоумению, ты не прошел через Врата Глубокого сна.

— Я вас не понимаю.

— Тяжело понять иную реальность. Некоторые сновидцы тратят на это всю жизнь.

Василий тяжело вздохнул.

— Вы могли бы не говорить загадками? Я всего лишь спросил, что это за город.

Старик вздохнул, потом затянулся, но трубка его давно погасла. Он разочарованно покачал головой и вновь посмотрел на Василия.

— Сновидец… Тебе повезло, ты попал в великий Дайлат-Лин, один из самых больших портов этих земель.

Василий прикусил губы. Название порта ему ни о чем не говорило.

— Мне нужно в Кадат, — наконец выдавил он.

— Кадат… — задумчиво протянул старик. — Неведомый Кадат… Это далекая, сказочная страна…

«Вот только путешествия по Миру снов нам не хватало!» — пронеслось в голове Василия.

— Послушайте… почтенный… А вы не могли бы подсказать, кто из капитанов… плавает в дальние страны.

Старик задумался. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он снова заговорил:

— Поищите черный корабль. Хоть его команда и неприглядна на вид, но, как говорят, они плавают даже на обратную сторону Луны. Но будьте осторожны. Многие герои искали Кадат, но никто из тех, кто пересек плато Лэнг, не вернулся назад. Опасное это дело, искать Кадат… Потому его и зовут затерянным…

Василий не слушал бормотания старика. Он стал оглядываться, высматривая черный корабль. Однако найти его оказалось довольно сложно. У причалов Дайлат-Лина собрались корабли всех эпох, размеров и конструкций. Были тут и нефы с крутыми бортами, и вытянутые, ощетинившиеся мачтами бригантины, гребные галеры и драккары, колесные пароходы с Миссисипи и китайские джонки. Только вряд ли в этом мире существовали река Миссисипи и Китай.

Однако Василию ничего не оставалось, как идти от корабля к кораблю, расспрашивая моряков о неведомом Кадате. Большинство ничего не знало об обители Йог-Сотота, часть слышали всевозможные слухи и легенды об этом загадочном месте. Вскоре Василию стало казаться, что все происходящее не более чем дурной сон — кошмар, в котором ты бредешь по бескрайнему коридору, ведешь бесконечные бессмысленные разговоры, а цель твоего поиска все так же далека, как и в самом начале долгого путешествия. Но что самое интересное, за все это время солнце ни на йоту не сдвинулось со своего места. А разговоры и поиски не породили жажды, да и кушать сновидцам совершенно не хотелось.

Лишь через несколько часов поисков на одном из самых дальних причалов он обнаружил парусный корабль, борта и палуба которого были выкрашены в черный цвет. Местами вытершись, черная краска стала серой, отчего корабль приобрел странный оттенок и казался отчасти нереальным.

Капитан корабля — усач-коротышка с очень неприятной внешностью — радостно приветствовал Василия и Катерину, когда они подошли к пристани.

— Рад видеть благородных путешественников! — И он, быстро переставляя маленькие кривые ножки, спустился по трапу. Он был одет сообразно окружению: длинный темно-малиновый сюртук, черные штаны и высокие черные сапоги, начищенные так, что их отблески слепили. — Осмелюсь предложить вам нашу «Медузу» — один из самых быстроходных парусников в этих водах. Сейчас мы свободны и с удовольствием отвезем вас, куда пожелаете.

— Нам… — и тут Василий осекся. Чем они могли заплатить за путешествие к неведомому Кадату? Ни у Василия, ни у Катерины не было ничего, напоминающего деньги, да они и понятия не имели, как выглядят деньги в этом мире. — Боюсь, у нас нет денег.

Капитан хитро усмехнулся.

— Денег, кто говорил о деньгах…

Чем больше Василий всматривался в лицо капитана, тем меньше оно ему нравилось. Вроде бы обычное лицо, но был в нем какой-то неуловимый изъян, и впечатление это создавал то ли слишком большой рот, то ли слишком близко посаженные глазки, в которых то и дело вспыхивали искорки безумия, более подходящие какому-нибудь дикому зверю.

— Так вот, о деньгах речь не пойдет… — еще шире улыбнулся капитан. — Однако, уверен, у вас есть чем платить.

Василий покачал головой.

— Об этом и речи быть не может.

Тогда капитан запрокинул голову и громко рассмеялся.

— Вы, я вижу, сновидец, к тому же, новичок в наших землях. Грезы, вот самая надежная валюта в этих краях. Грезы и мечты. Но это большая тайна… — и капитан огляделся, словно боялся, что кто-нибудь из моряков, спешащих по причалу по своим делам, услышит его слова.

Василию все это не понравилось. В первую очередь, не понравилось веселое настроение капитана, не понравилась интонация во фразе «причем новичок в наших землях», однако, похоже, выхода у него не было. С другой стороны, чем он рисковал? Это же всего лишь Страна снов. В крайнем случае, можно будет проснуться и начать все сначала. Василий на всякий случай вопросительно посмотрел на Катерину. Та кивнула.

— Хорошо. Мы согласны, но хотелось бы уточнить условия.

— Условия очень просты, — улыбнулся капитан. — Ваши грезы и мечты пойдут в оплату вашего путешествия до Кадата. Каждый день вы будете отдавать по мечте…

— А сколько дней продлится путешествие? — перебил капитана Василий. Если честно, он не рассчитывал надолго застрять в снах. Сколько еще шоггант и его творения смогут сдерживать немцев?

Капитан же улыбнулся.

— Кадат — далекая страна и не зря названа неведомой. Сколько дней туда плыть? Может, день, а может, полгода. Когда отправляешься в такое путешествие, никогда ничего точно сказать нельзя. Я лишь могу вас заверить в том, что время в мире, откуда вы явились, и в Мире снов течет по-разному. Иногда тут может пройти полгода, а в вашем мире всего один день, иногда наоборот.

— А от чего это зависит? — поинтересовалась Катерина.

Капитан не ответил, лишь пожал плечами.

— Я не знаю ответа. Да и другие капитаны тоже. Ответить на этот вопрос могут только боги. Зайдите в храм Йог-Сотота и умоляйте его дать вам знание. Если богам будет угодно, вы узнаете правду, но если они лишат вас своего покровительства…

Василий согласно кивнул.

— Кажется, я начинаю понимать.

— Итак…

— Хорошо…

— Тогда прошу вас на борт! Правая каюта на носу свободна, — и изящным жестом пригласив подниматься на корабль, капитан отступил в сторону.

Сновидцам не оставалось ничего, как только принять приглашение. И уже на середине трапа Катерина, догнав Василия, шепнула ему на ухо:

— Если честно, то мне не нравятся ни это судно, ни его капитан.

Василий согласно кивнул. Ему тоже капитан не нравился, но ноги сами собой несли его вперед. Еще несколько шагов, и он оказался на борту «Медузы». И тут Василий сделал еще одно неприятное открытие, моряки черного корабля во многом походили на своего капитана. Опешив, Катерина прижалась к Василию, словно ища у него защиты. Однако непосредственной опасности не было.

— Может, не стоит? — пробормотала девушка. — Может, стоит поискать другой корабль?

— Не бойся, — попытался успокоить ее Василий. — Это всего лишь сон… Сон… — и решительным шагом он пересек палубу, направляясь к носовой надстройке.

Несколько секунд, и сновидцы оказались в небольшой каюте с двумя койками, одна над другой. В уголке возле крошечного круглого иллюминатора стоял столик и пара стульев. Что ж, как говорится, в тесноте да не в обиде.

Василий опустился на один из стульев. Впервые в жизни он путешествовал по Миру снов. Раньше боги переносили его сразу к конечной цели, теперь же ему предстояло путешествие через волшебную несуществующую страну.

А с палубы доносились приказы на странном гортанном языке, потом заскрипели снасти, и судно, качнувшись, отошло от причала…

Через пару часов в дверь каюты постучали.

— Да-да, войдите! — отозвался Василий, спрыгнув с верней койки.

Двери тут же распахнулись, и на пороге показался высоченный матрос в безрукавке и старых потертых штанах. Он застыл в светлом дверном проеме и громогласно объявил:

— Обед для отважных путешественников-сновидцев, почетных гостей на борту нашей «Медузы»… — и отступил в сторону.

И тут же в каюту один за другим нырнули несколько человек с подносами. Все приземистые, полусогнутые, одетые лишь в широкие морские штаны, все они очень напоминали капитана. Василий не сумел рассмотреть их лиц, так как они, действуя очень поспешно, сгрузили с подносов кастрюльки, тарелки, вазочки и кувшины, наполненные всевозможными яствами и напитками, а потом поспешно удалились.

— Приятного аппетита! — объявил высоченный матрос и закрыл дверь.

Василий с Катериной переглянулись.

— Ты хочешь есть? — поинтересовался оперуполномоченный, подходя к столу.

Катерина покачала головой.

— Странно, мы в этом сне… мире… уже несколько часов, а я совершенно не хочу кушать.

— Этим и отличается сон от реальности. По идее, наши тела находятся в подвале монастыря, в саркофагах, а мысленно мы здесь.

При слове «саркофаги» Катерина скривилась.

— И все же… все это мне кажется очень странным, — продолжал Василий. — Я видел, как Григория Арсеньевича едва не втянуло в колдовские врата Троицкого… Может, саркофаги — это тоже своего рода врата. Врата, которые переносят тебя в иной мир не только ментально, но и физически?

— У тебя слишком бурная фантазия! — фыркнула Катерина. — То, что мы не хотим ни есть, ни пить, ни справлять естественные потребности, говорит совершенно об обратном. Мы… Впрочем, чего толочь воду в ступе, — она подошла к столу и стала разглядывать странные фрукты в большой хрустальной вазе. — Странно, я никогда не видела таких фруктов.

Фрукты и в самом деле были самыми экзотическими. Ничего подобного ни Василий, ни Катерина раньше не видели. Всевозможных форм и цветов, они благоухали свежестью, и, казалось, каждый из них нашептывал: «Попробуй меня, и ты вознесешься на пик блаженства».

Катерина протянула было руку, чтобы взять нечто, напоминающее баклажан, только совершенно округлый и с зеленоватыми пятнышками, сквозь которые проступала розовая, сочная плоть. Но в последний момент девушка отдернула руку.

— Еще в детстве мама говорила мне, что не стоит есть незнакомые фрукты. Даже если они съедобны и вкусны, можно получить несварение желудка.

— Да, — задумчиво протянул Василий, и вместо фруктов потянулся к высокому кувшину с тонким, узким горлышком. — Как бы то ни было, но стоит попробовать хотя бы местные напитки. Если сон правильный, то вкус должен быть просто… — он не договорил. Приподняв кувшин, он осторожно налил напиток в высокий хрустальный бокал. Жидкость оказалось светло-синей, как разбавленные чернила. Василий осторожно взял бокал и понюхал. От напитка исходил дурманящий запах свежескошенной травы. Василий осторожно глотнул. На вкус питье напоминало мятный ликер, но с крепостью водки.

Один глоток, и Василий почувствовал, как тепло разлилось у него по жилам, а голова слегка закружилась.

— Крепкое пойло, — пробормотал он и, сделав шаг назад, отступил к койкам. Не удержавшись на ногах, он присел, а потом, не в силах побороть желание, опустился на подушку, где только что лежала Катерина. Еще мгновение, и он погрузился в странный сон. Сон, когда, с одной стороны, ты как бы спишь, а с другой — видишь, что происходит вокруг, все понимаешь, но только не можешь шевельнуть ни рукой, ни ногой, находясь в странном оцепенении. Только вот все, что происходило вокруг, казалось Василию отстраненным действом, словно все это он наблюдает со стороны, как зритель кинематографа, только фильм цветной и очень реалистичный.

Может, так всегда происходило со сновидцами, если они «засыпали» в мире снов, а может, всему виной было странное вино, которое отведал Василий?

Тем не менее Василий «уснул», и во сне стали происходить странные, зловещие события.

Стоило ему лечь в постель, как дверь каюты тотчас распахнулась, и на пороге показались слуги, которые только что принесли обед. А может, это были совершенно иные существа, но как две капли воды похожие на слуг. И в руках у них в этот раз были не подносы с экзотическими блюдами и фруктами, а длинные ножи и веревки. Они набросились на Катерину, и несмотря на то, что девушка отчаянно сопротивлялась, ее связали, закрутив руки за спину. Потом разбойники занялись Василием. Сквозь «сон» он чувствовал, как сильные маленькие человечки схватили его, скрутили, связали. Но даже если бы у него возникло желание сопротивляться, он не смог бы ничего поделать, потому что руки и ноги не подчинялись ему.

А потом его с Катериной вытащили на палубу и запихнули в невесть откуда появившуюся стальную клетку с толстыми ржавыми прутьями.

Лишь после этого появился капитан. В первый моментВасилий даже не понял, что изменилось в лице этого маленького человечка, а потом Василий понял — капитан снял искусно сделанную маску, которая раньше, словно кожа, прикрывала центральную часть его лица, закрывая кончик носа и верхнюю губу. Теперь же, лишившись этого прикрытия, капитан стал как две капли воды похож на огромную, раскормленную… крысу. Та же перемена произошла и с остальными членами команды. Получалось так, что Василий и Катерина угодили в плен к крысолюдям.

Однако капитан прошел мимо клетки на свободную часть палубы, словно и не замечая пленников. Там, куда он направлялся, на досках была расчерчена пентаграмма, отчасти напоминающая те, что порой использовал Григорий Арсеньевич.

Капитан преклонил колени и, вскинув руки к небесам, начал читать заклятие на странном, колдовском языке. Наверное, если бы на месте Василия был Григорий Арсеньевич, он наверняка понял бы, о чем идет речь, но для Василия речь человекокрысы представляла собой всего лишь набор странных звуков, совершенно непроизносимых человеческим языком.

Речь капитана «Медузы» становилась все быстрее, звуки все выше… И тут Василий заметил, что одна из звезд в небе стала расти. Она росла все быстрее и быстрее, а потом, к ужасу Василия на яркой, до боли сверкающей поверхности огненного шара проступили черты лица — странного лица, больше всего напоминающего морду жабы. А когда лик в небе обрел четкие очертания, капитан заговорил с ним, и лик отвечал ему. Он приказывал, а человекокрыса согласно кивал.

Сколько длился их диалог, Василий не мог сказать. Время для него словно остановилось. Наконец, звезда вновь стала уменьшаться, а капитан, широко улыбаясь, подошел к клетке с пленниками. Не обращая внимания на Василия, он начал внимательно разглядывать Катерину.

— А ты ничего… — наконец заговорил он. Голос его доносился до Василия словно издалека, как будто капитан говорил сквозь толстое одеяло. — Жаль, что мой господин велел доставить тебя в целости и сохранности в столицу Иных. Иначе мы бы с тобой повеселились. Ты знаешь, какие шустрые мы в постели? — и человекокрыса широко улыбнулся, а потом неожиданно нахмурился. — Так нет! Он хочет, чтобы ты досталась жрецам Иных целой и невредимой. А жаль… Очень жаль…

Но Катерина словно не слышала его слов, словно не замечала похотливого голоса капитана. Она прижалась к прутьям клетки, насколько позволяли ей связанные за спиной руки, и спросила:

— Куда вы нас везете?

Капитан улыбнулся.

— На другую сторону Луны, которая сокрыта от взглядов как Ктулху, так и мудрецов Неведомого Кадата. Туда, где собираются силы, готовые сокрушить человеческую реальность.

— Но как такое может быть? — удивилась Катерина. — Григорий Арсеньевич не раз говорил мне, что Мир снов — мир воображаемый. Его фрагменты генерируются мозгом человека, и…

— … И в разуме каждого из вас есть черный уголок, где сокрыты образы, вам не подвластные. Можно сказать: в глубине разума каждого из вас сидит предатель — враг. Это как предохранитель, с помощью которого можно уничтожить разум любого из людей… Но сейчас дело не в этом. Вы, а особенно твой спутник, уже который год мешаете планам наших повелителей — Иных. Но теперь вы проиграли. Вы сели не на тот корабль. И когда вы окажетесь на обратной стороне Луны, жрецы подвергнут вас пыткам, которые не просто превратят ваши грезы в кошмар, а уничтожат ваши тела. Вот так-то, милая моя. Иногда, умерев во сне, можно погибнуть и наяву, — и капитан рассмеялся, наслаждаясь беспомощностью своей пленницы, а потом, повернувшись к матросам-крысам, столпившимся на корме и внимательно наблюдавшим за манипуляциями капитана, приказал: — Вытравить крылья! Курс на Луну.

Тут же матросы, быстро перебирая маленькими розовыми лапками, побежали по вантам. Где-то заскрипели канаты, а потом из бортов корабля, словно крылья, выдвинулись две длинные мачты, и на каждой затрепетал треугольный парус.

Корабль несколько раз дернулся, а потом с громким всхлипом оторвался от воды и, описав в воздухе широкий полукруг, устремился к тонкому серпу Луны, только-только появившемуся на небосводе.

Василий попытался пошевелиться, но не смог. Тело по-прежнему не желало ему подчиняться. Даже если бы ноги и руки у него действовали, что бы он смог сделать: человекокрысы связали его на славу.

Что же делать: ни говорить, ни двигаться он не мог. Однако возможность мыслить у него оставалась. Что, если… Василий попытался припомнить точный текст заклятия, однако в какое-то мгновение остановился. А что случится, если он ошибется? Впрочем, хуже не будет… Придя к этому выводу, Василий попытался мысленно сосредоточиться, и как только это ему удалось, попытался призвать Ктулху:

— О, Ты, кто лежит мертвым, но вечно грезит, внемли, слуга Твой взывает к Тебе. Внемли мне, о могучий Ктулху! Внемли мне, снов владыка! В башне Твоей в Р'льехе заточили они тебя, но разорвет Дагон проклятые оковы Твои, и царствие Твое возвысится вновь. Обитателям глубин ведомо тайное имя Твое, Йидре ведомо логово Твое; дай же мне знак Твой, дабы мог узнать я волю Твою на Земле! Когда смерть умрет, час Твой настанет, и да не уснешь Ты более! Надели меня властью успокаивать волны, дабы смог я услышать зов Твой!..^[3] — Василий снова и снова мысленно повторял эти строки. Иногда мысли его начинали путаться, и тогда в текст вкрадывались новые слова, или старые слова начинали путаться, меняться местами.

И вдруг совершенно неожиданно он услышал:

— Остановись! Прекрати! Достаточно было и одного раза! Подожди. Помощь уже идет.

Василий перестал мысленно твердить заклятие вызова и вновь попытался пошевелиться. В этот раз ему это удалось. Похоже, действие отравы голубого вина ослабевало. Но сколько еще времени понадобится на то, чтобы окончательно освободиться от колдовских уз, а ведь оставались еще и простые веревки. А крысолюди, судя по всему, знали свое дело.

Так что Василию ничего не оставалось, как лежать и ждать, пытаясь сжимать и разжимать пальцы в ожидании, когда к его телу вернется подвижность. Катерина сидела в противоположном углу клетки и плакала, мысленно ругая себя за то, что позволила Григорию Арсеньевичу уговорить ее бежать из Р'льеха! Ах, как прекрасны были коралловые дома, как чудно горели далекие огни подводных кварталов! И самое главное, там все относились к ней с уважением, там она была в безопасности. Нет, поддавшись некоему порыву, она позволила увлечь себя на родину. В эту безумную, залитую кровью Россию. В конце концов, какая ей разница, под чьей пятой стонет народ: под коммунистическим быдлом или под сапогом интервента?

Корабль же, все больше набирая скорость, на всех парусах летел в сторону Луны. Узкий серп светила становился все больше и больше, и вот уже стало возможным разглядеть темную половину спутника Земли, закрывавшего часть россыпей огоньков звездного неба. И тут «Медуза» словно налетела на мель. Корабль дернулся всем корпусом, раздался препротивный скрип, корабль развернуло. Матросы разом бросились на мачты, сворачивая прямые паруса и разворачивая узкие треугольные.

А потом откуда-то издалека донесся странный звук. Больше всего он напоминал приглушенное «мяу». Матросы замерли, а потом сломя голову стали метаться по палубе, пытаясь найти хоть какое-то укрытие. Одни заперлись в каютах, другие продолжали носиться по палубе, не находя себе места.

И вновь судно налетело на невидимую мель. Но в этот раз некому было поправить его курс, никто не стоял у огромного круглого руля на кормовой надстройке. Вновь заскрипело дерево, сопротивляясь невидимой преграде, судно развернулось, накренилось, и тут на палубу прямо из пустоты хлынул поток… кошек. Они были самые разные: огромные и маленькие, пушистые и бесшерстные, а описать всевозможные цвета и оттенки мягких лоснящихся шкурок не было никакой возможности.

Пушистая волна прокатилась по кораблю, смыв матросов, вынесла двери кают на носу и корме корабля, разнеся их в щепки, и захлестнула все внутренние помещения. Еще мгновение, и она схлынула. На палубе остался лишь один серый полосатый скотишфолд. Размером он был с немецкую овчарку, но только много массивней. Его передние лапы были толщиной с бедро взрослого человека. Этот кот вел себя степенно. Не торопясь, он подошел к клетке и, склонив голову, уставился на пленников.

— Рад приветствовать вас в Мире снов, — промурлыкал он. — Жаль, что вас угораздило столкнуться с врагами всего сущего. Но это не беда. Коты знают все тайные тропинки как этого, так и реального мира… Однако поговорим об этом позже. Этот корабль скоро упадет обратно на Землю, поэтому нам стоит поспешить, а обо всем остальном вам расскажет верховный жрец.

Василий с удивлением смотрел на огромного кота. Разве коты бывают разумны? А потом перед глазами у него все поплыло, точно как в тот момент, когда он выпил глоток отравленного вина. Он потряс головой. Но тьма становилась все гуще, материальнее. Вот он уже перестал различать прутья клетки, в которой находился, вот…

А потом что-то щелкнуло у него над головой. В лицо ему хлынул яркий электрический свет, и откуда-то издалека до него донесся голос Григория Арсеньевича.

— Вынимайте их, больше медлить нельзя. Быстрее! Быстрее!

— Но вы же сами говорили! — раздался где-то рядом возмущенный голос капитана.

— Да… Я говорил! Ну и что! — взорвался Григорий Арсеньевич. — Да, но у нас больше нет времени. Нам, дорогой мой, надо отсюда выбираться, иначе вы снова окажетесь в плену, а вот что случится со мной и этой молодой парой, я вам даже приблизительно сказать не могу.

А потом где-то далеко, вторя словам Григория Арсеньевича, ударила автоматная очередь.

Василий по-прежнему почти ничего не видел. Электрический свет слепил, руки и ноги были, словно ватные. Раскачиваясь из стороны в сторону, он попробовал встать, но ничего у него не получилось. Он почувствовал, как чьи-то сильные руки подхватили его под мышки и куда-то потащили.

Босые ноги Василия то и дело бились то о порог, то о какие-то осколки. Он хотел было попросить тащить его осторожнее, но голосовые связки не подчинялись ему. Все, что ему удалось, так это прохрипеть нечто невразумительное, а потом его аккуратно положили на гладкий камень.

— Сейчас я запущу второй генератор, — это был голос Григория Арсеньевича.

В этот миг где-то неподалеку вновь ударили автоматы, их грохот подхватило подвальное эхо. А потом кто-то безумным голосом завопил:

— Отходим… — и потом: — Осторожно, граната!

Где-то рядом глухо ухнуло. Пол под Василием вздрогнул, и на него посыпалась штукатурка — ощущение малоприятное.

Чуть приподнявшись на локте, Василий потряс головой, огляделся. Он лежал в одном из подвальных помещений — все они были так похожи друг на друга, что сложно было сказать, в какой части подземелья он находился. За спиной у него возвышались вцементированные в пол врата, а за ними громоздились блоки генераторов. Однако самое неприятное было в том, что он был совершенно голым.

Василий огляделся. Справа на полу лежала какая-то мешковина. «Лучше, чем ничего». Потянувшись, Василий сдернул тряпку, попытался подняться, но не смог. Он был еще слишком слаб. И тут же мысли его вернулись назад. Странный порт, корабль с крысиной командой, огромный кот… Что это было: безумный сон или иная реальность Мира снов? Он потряс головой, отгоняя странные видения. Как бы оно там ни было, все загадки нужно оставить на потом. Сейчас первоочередная цель прийти в себя.

Судя по всему, немцы пытаются взять штурмом подвал.

В это время из тьмы выступил один из красноармейцев. Он шел странно — спиной вперед. В первый момент Василий не понял, что происходит, а потом увидел, что солдат тащит Катерину. Он держал ее за руки и пятился, а второй красноармеец, идущий следом, — за ноги. Девушка, как и Василий, была голой, но только, в отличие от оперуполномоченного, тело Катерины было прикрыто белой простыней.

— Быстрее! Быстрее! — раздался откуда-то сзади голос Григория Арсеньевича. — Где Ефимов?

— Они там, за ящиками… Думают продержаться, если фрицы огнеметчиков не подгонят.

— Не подгонят… не подгонят… — проворчал Григорий Арсеньевич. — Им архивы Троицкого нужны. Да и лаборатория Хирта может пострадать… А заряды?

— Динамит готов! — доложил третий солдат. Он вошел в комнату, двигаясь спиной вперед. В руке у него была смотка шнура и адская машинка.

— Открываю врата!

Где-то натужно, перекрывая грохот выстрелов, загудел генератор. И тут же появился Григорий Арсеньевич. Он вновь был в разодранном эсэсовском мундире, в руках у него было по револьверу, и выглядел он очень воинственно.

— Приготовьтесь и давайте девушку первой. Потом — этого героя, — он кивнул в сторону Василия.

Столбы ворот заискрились, точно так же, как там, в ангаре. Между каменными замшелыми столбами стало медленно формироваться серебристое зеркало. Василий сжался. Подсознательно он ожидал, что вот-вот из этого зеркала полезет в нашу реальность какая-нибудь гадость, очередное чудовище самого непредсказуемого вида. Но ничего подобного не случилось.

Минуты шли. Зеркало становилось все больше, и вот уже висящая в воздухе серебристая клякса стала столь велика, что сквозь нее мог свободно протиснуться человек.

— Пошли, пошли! Чего встали! — закричал Григорий Арсеньевич.

Но красноармейцы, державшие Катерину, все еще медлили. Тогда Григорий Арсеньевич буквально схватил того, что держал девушку под мышки, за пояс и потащил к зеркалу. А потом толкнул так, что солдат, чтобы сохранить равновесие, вынужден был отступить и ухнул в серебристую поверхность. Его напарник, не в силах удержаться, тоже шагнул вперед. Еще мгновение, и все трое — два солдата и девушка — исчезли по ту сторону сверкающей глади.

Григорий Арсеньевич повернулся к Василию.

— Ты как? Пришел в себя?

Василий кивнул. Говорить он пока не мог.

— Сам дойдешь? — и Григорий Арсеньевич кивнул в сторону врат.

Мгновение Василий сидел неподвижно, собираясь с силами, потом с большим трудом приподнялся и, тяжело дыша, покачиваясь, сделал пару шагов в сторону врат. Тут ноги его подкосились, и он едва не упал. Однако, нагнувшись, он успел подхватить с пола мешковину, которой прикрывался раньше, и одним быстрым движением набросил ее на плечо на манер тоги.

Тем временем к вратам подошел солдат с адской машинкой. Остановившись, он осторожно вытянул руку и коснулся пальцами поверхности «зеркала». Легкое движение, и пальцы утонули в серебристой поверхности.

— Быстрей!

Григорий Арсеньевич подхватил под руку Василия, буквально потащил его к вратам, у которых все еще переминался с ноги на ногу солдат.

— Давайте! Вперед! Через несколько минут тут будут немцы.

Солдат же тем временем вытащил назад свою руку и с недоумением уставился на нее.

— Пошли, потом пялиться будешь!

В этот момент в зал ввалилось с десяток солдат. Они отчаянно отстреливались. Вокруг Василия засвистели пули. И в самом деле, стоило поторопиться. Раскачиваясь из стороны в сторону, оперуполномоченный подошел к солдату с адской машинкой, схватил его за руку, пытаясь удержать равновесие, и вместе с ним головой вперед полетел во врата.

Сам переход оказался почти неощутимым, потом мгновение свободного падения, и Василий со своим спутником со всего маха врезались в кусты. Острые обломки тонких веточек больно разодрали кожу, одновременно приводя Василия в чувство. Весь исцарапанный, он лежал внизу косогора в кустах, рядом с ним барахтался солдат, запутавшийся в шнурах, а наверху, на косогоре мерцали серебристые врата. Однако небо выглядело совершенно обычно — осеннее небо, затянутое низкими серыми тучами, кусты зеленые и вполне земные. Но, что самое главное, нигде поблизости не было никаких чудовищ. Только двое красноармейцев и Катерина, которая, судя по всему, до сих пор не пришла в сознание.

Все происходило, как в волшебном сне. Только что Василий был в полутемном подвале, залитом тусклым электрическим светом, и вот он где-то в совершенно ином месте, на природе. То ли рядом с Ельском, то ли в сотнях километров от него.

Василий с трудом перевел дыхание и отполз в сторону. Он сделал это вовремя, потому что из серебристого зеркала один за другим посыпались солдаты. Похоже, они ныряли в зеркало ласточкой, словно в омут, и если бы не многострадальные кусты под косогором, наверняка переломали бы себе руки и ноги.

Последними были капитан Ефимов и Григорий Арсеньевич. И если первый полетел кувырком с косогора, то Григорий Арсеньевич аккуратно прошел через врата. Мгновение он стоял, рассматривая расползающихся от кустов красноармейцев, а потом, разглядев солдата с адской машинкой, закричал:

— Давай!

Тот сразу не понял, что от него хотят. Привстал, вытянул шею, повернувшись в сторону врат, поднял над головой адскую машинку.

— Вот она. Все в порядке!

— Давай взрывай!

Солдат неторопливо нагнулся, поставил машинку на землю, сел рядом, поплевал на ладони. Григорий Арсеньевич тем временем вновь нырнул во врата, но не весь. «Взрывник» положил руки на рукоять рычага взрывателя и замер, наблюдая за вратами, словно ожидая еще одной команды. А может, он ждал, когда Григорий Арсеньевич вновь окажется на этой стороне.

— Жми! Жми! — И тут Василий с удивлением осознал, что кричит именно он.

Вздрогнув от этого крика, солдат навалился на адскую машинку, крутанул ручку взрывателя. И ничего. Сердце Василия сжалось. Неужели все его усилия, все унижения перед немцами, все напрасно. Неужели где-то была допущена ошибка, и архив Троицкого, а месте с ним и саркофаги, и врата достанутся гитлеровцам. Но тут на вершине косогора страшно грохнуло.

На солдат обрушился ливень кирпичной крошки и штукатурки, а Григорий Арсеньевич, отброшенный взрывной волной, перелетел через головы солдат и врезался в кусты у них за спиной. Мгновение… И врата исчезли. И не было даже никакого следа, говорившего о том, что они существовали. Только десяток солдат, засыпанных штукатуркой, в кустах у подножия косогора, а кроме них голая парочка — Катерина и Василий — и человек в форме СС, но без погон.

Тяжело вздохнув, капитан Ефимов прошел мимо Василия, словно и не заметив его вовсе. Протянув руку, он помог Григорию Арсеньевичу выбраться из кустов.

— И где мы теперь?

Григорий Арсеньевич огляделся, потом, прихрамывая, начал медленно подниматься вверх по косогору туда, где совсем недавно сверкало зеркало врат. Остановившись почти на самом гребне, он огляделся, почесал затылок, потом повернулся к бывшим пленным:

— А бог его знает, где мы, — пробормотал он. — Кругом лес.

Глава 11 Исход Ноябрь 1941

…Уходит обратно уже поредевшая рота.

Не важно, что было, а важен лишь взорванный форт.

Мне хочется верить, что грубая наша работа

Вам дарит возможность беспошлинно видеть восход.

В. Высоцкий. «Черные бушлаты»

Василий еще раз внимательно оглядел строй красноармейцев. Из подвалов Ельского монастыря выбралось всего семеро, если не считать капитана, Катерину, Григория Арсеньевича и самого Василия. Выглядели они не очень: одеты кое-как, измученные, небритые — не армейское подразделение, а рота штрафников-уголовников. К тому же они оказались неведомо где, раздетые, Василий и Катерина так вообще в самодельных «тогах», без пропитания и почти без боеприпасов.

— Ну что, командуй, — повернулся Василий к стоявшему рядом капитану. Тот хмурым взглядом обвел свое «воинство».

— Теперь, после того, как мы вырвались из немецкого плена, перед нами как перед бойцами Красной Армии стоит новая, более важная задача. Мы должны пробиться к своим, чтобы снова встать в строй и вместе с остальными защищать Советскую республику, Москву и товарища Сталина… — он хотел еще многое сказать, и про указующий перст партии, и про проклятых фашистов, которые, сговорившись с мировой буржуазией, смеют топтать просторы нашей великой страны… хотел, но не успел, потому что из-за пожелтевших кустов, кутаясь в некогда белую исподнюю рубаху, вышел Григорий Арсеньевич.

— Кончай агитацию, — фыркнул он. — Там, — он махнул рукой куда-то за спину, — брошенный хутор. Пошли, а то, митингуя, на морозе простудимся.

— Но… — начал было капитан.

— Потом, потом, — отмахнулся Григорий Арсеньевич. — Пошли под крышу, а там агитируй, сколько хочешь.

Поняв, что спорить бессмысленно, капитан только махнул рукой. Строй тут же рассыпался. Солдаты поспешно бросились за Григорием Арсеньевичем. Капитан же неспешно повернулся к Василию:

— Ты еще веришь?

— А ты нет?.. Он ведь всех нас спас, там, у раскопа, и из подвала «вывел», как обещал.

Капитан только головой покачал.

— Ладно, пошли, посмотрим, что там за хутор.

Василий подошел к костру, у которого грелась Катерина. Она сидела на груде веток, закутавшись в черную эсэсовскую куртку, которую отдал ей бывший унтерштурмфюрер. Только вот бывший ли? Иногда, вспоминая, как Григорий Арсеньевич общался с немцами, Василий вновь чувствовал сомнения. Тогда, в Гражданскую, все смешалось… А потом… Всякий раз, когда появлялся Григорий Арсеньевич, выходило так, что Василий приказ-то полученный исполнял, но ни одна из тайн Древних не была открыта. О Внутреннем мире Земли — по сути своей, целой планете, полной ресурсов, где неграмотное население страдало под гнетом Ми-го или Старцев, советское правительство и не подозревало. Может быть, Григорий Арсеньевич всего лишь тайный враг? Некий вредитель… Да и то, как барон относится к Советской власти, Василий хорошо знал. Правда, и у него самого порой возникали сомнения, особенно после возвращения из Антарктиды… И все же.

— Пойдем, Катерина, похоже, Григорий Арсеньевич нашел нам пристанище.

Он помог девушке подняться, и они зашагали следом за красноармейцами. Идти было тяжело. Они, как и любые городские жители, не привыкли к прогулкам босиком. Мелкие камешки, сучки больно впивались в босые ступни, из-за чего идти приходилось осторожно. Кроме того, многие лужи уже подернулись тонкой пленкой льда, и «тога» из мешковины была не самой подходящий одежкой. И все же Василий чувствовал холод, но не мерз. Странное свойство организма. А ведь то же самое было с ним пару лет назад в Каракумах. Там он чувствовал жару раскаленной пустыни и ночной холод, но не страдал ни от жары, ни от холода…

Пройдя не более километра, они поднялись на очередной холм и внизу у его подножия увидели большую хату, обнесенную забором из прутьев, за которой к узкому ручейку вытянулись заботливо ухоженные грядки. Посреди огорода одиноким стражем стояло кривое чучело в пиджаке.

«Если хата пустая, так хоть чучело раздену», — поежившись, подумал Василий.

К тому времени, как они с Катериной спустились с косогора, солдаты уже развели в печи огонь и вскрыли погреб, ища припасы. Двоих красноармейцев капитан отправил к ручью за водой. Одного отправил на крышу хаты, чтобы он следил за размытой дождями дорогой, ведущей к этому одинокому домику, затерянному среди бескрайних лесов.

— Интересно, где хозяева? — спросил Василий, подходя к крыльцу, на котором расположился Григорий Арсеньевич.

— Скорее всего, бежали от немцев, да и сгинули вовсе.

— Вы так считаете?

— Да иначе и не будет… — протянул Григорий Арсеньевич. — Отступать наравне с нашими частями они вряд ли смогли бы, слишком быстро немцы продвигаются вглубь страны. А если б не сгинули, то непременно домой вернулись. А так, видишь, никого нет… Ты не стой здесь. В дом ступай. По сундукам пошарьте, не может быть, чтоб они одежду всю увезли.

— Но ведь это мародерство! — вспыхнул Василий.

Григорий Арсеньевич собирался ему что-то ответить, но не успел, на крыльцо вышел капитан.

— Не мародерство, а реквизирование… нет, реквизация…

— Конфискация, — подсказала Катерина.

— Правильно… Конфискация излишков ввиду военного времени, — громогласно объявил капитан. — А ты, оперуполномоченный, должен знать это лучше меня. Так что хватит ахинею нести! Давайте в дом и… по сундукам. Приоденьтесь, а то в таком виде с фашистами не повоюешь — и он отошел от двери, вытащил из нагрудного кармана рваной, грязной гимнастерки пачку немецких сигарет и закурил.

Василий застыл. Нет, капитан по-своему был прав, но…

— Вы идите… идите, — подтолкнул их Григорий Арсеньевич. — Нам тут всем одежа нужна. А то завтра-послезавтра холода вдарят, а с соплями и кашлем много не навоюешь.

Покачав головой, Василий прошел в дом. Если честно, то все это ему не нравилось. Одно дело обобрать чучело в огороде, и совсем другое шарить по сундукам, когда хозяев нет дома. Тем не менее, через полчаса он приоделся в серый выходной костюм. Судя по всему, бывший его владелец был много выше и шире Василия в плечах, поэтому брюки пришлось сильно подогнуть, а пиджак висел на Василии, как на вешалке. Нашлись и сапоги, правда, размера на два больше, чем нужно, но Василия это ничуть не смутило. Что до Катерины, то она нашла пару сарафанов и теплую, отороченную мехом кофточку. Да и солдаты немного приоделись. Одному досталась старая, побитая молью шинель, другому — драный ватник. Теперь весь отряд выглядел еще более пестро.

К тому времени красноармейцы, разграбив подвал, сообразили на стол. Тут были и соленые огурцы, и копченая колбаса, и квашеная капуста, только вот не хватало хлеба. Что же до самогона, то капитан разрешил всем налить по кружке, но не более. Потом послал одного из бойцов сменить часового на крыше.

Остальные, отогреваясь, сгрудились в горнице.

— Ну что ж, товарищи, — взял слова капитан Ефимов, подняв кружку с самогоном, — первые трудности мы преодолели, будем надеяться, что и…

Неожиданно распахнулась дверь, и на пороге появился растерянный часовой.

— Немцы. Бронемашина и пара грузовиков. Едут сюда! — выпалил он скороговоркой.

В горнице воцарилось напряженное молчание.

— Что ж, встретим гостей незваных! — устало объявил Григорий Арсеньевич. — Значит, ты, капитан, бери троих хлопцев и с тыла немцев обойдите. С бронемашиной я разберусь, — пообещал он и, поморщившись, начал стягивать исподнюю рубаху, — а все остальные приготовьтесь. И помните: у нас мало патронов. Пусть немцы подъедут, разбредутся.

— А может, вы их сразу, как там, у раскопа?.. — с надеждой в голосе поинтересовался капитан.

— Как там, у раскопа, не выйдет.

Григорий Арсеньевич поднял левую руку. Кожа на ней потемнела, словно обветрилась на солнце, да и сама рука выглядела тонкой, истощенной, словно принадлежала совершенно иному человеку. Григорий Арсеньевич несколько раз сжал и разжал пальцы.

— Значит, так, — неожиданно продолжал он. — Если у меня ничего не выйдет, то руки в ноги и бежать. Сами в бой не вступайте. Две машины — это человек сорок, а еще бронеавтомобиль… Ладно, чего расселись! Пошли!

Они разом высыпали из избы и замерли, разглядывая крошечные машинки, ползущие по другую сторону ручья.

— Так, все по местам! — приказал Григорий Арсеньевич, потом перекинул Василию один из своих револьверов. — Всего шесть патронов, стреляй наверняка.

Оперуполномоченный кивнул, потом, присев на завалинку, стянул желанные сапоги. Бегать лучше босиком, большие по размеру сапоги могли лишь помешать.

— И Катю береги, — приказал Григорий Арсеньевич, по-прежнему не сводя с Василия глаз. — За нее жизнью отвечаешь.

— Да я… — встрепенулась девушка.

— Знаем, — отмахнулся Григорий Арсеньевич и, повернувшись, направился к дороге. Обнаженный по пояс, мускулистый, он выглядел античным воином — ожившим каменным Аполлоном.

Оказавшись на дороге, он опустился на колено, вытянул вперед правую руку, словно ствол какой-то удивительной пушки, подпер ее левой, ожидая приближения колонны. Вот колонна остановилась перед гигантской лужей, затянутой тонкой корочкой льда. Солдаты стали нехотя выпрыгивать из грузовиков.

Красноармейцы попрятались кто куда, взяв оружие наизготовку. В какой-то миг Василий заметил, как напрягся Григорий Арсеньевич. Благородное лицо барона скривилось. Уголок рта пошел вниз, обнажив зубы в зловещем оскале. Брови сошлись на переносице. Лицо приобрело красноватый оттенок, а потом и вовсе стало малиновым. А потом словно волна прошла по всему телу Григория Арсеньевича и, вспучившись, выплеснулась из центра ладони вытянутой руки огненным шаром. Этот шар молнией устремился в сторону бронемашины. Он прошел сквозь бронированный корпус, словно тот был сделан из картона, и взорвался внутри, обдав столпившихся справа и слева от дороги эсэсовцев дождем огненных осколков. Грохот взрыва смешался с проклятиями и криками боли.

И тут же откуда-то сзади ударили автоматы капитана Ефимова и его команды. Им вторили солдаты, укрывшиеся возле дома. По двору засвистели пули. Немцы попятились, попытались укрыться за машинами, но большинство так и не успело спрятаться.

Василий на мгновение отвлекся. Он хотел было тоже открыть огонь, но потом вспомнил предупреждение о шести патронах и решил дать пострелять другим. Из-за этого он на мгновение выпустил из вида Григория Арсеньевича, а когда снова повернулся к нему, то увидел, что барон лежит на земле без движения. Теперь он был бледным, словно выточенным из слоновой кости.

Пригнувшись, Василий бросился к нему. «Ранили? Убили? Или он просто лишился сил, метнув в фашистов огненный шар?» Подскочив к своему учителю, Василий приложил пальцы к вене на шее. Пульс вроде бы был, хотя в такой ситуации сказать точно невозможно. Тогда Василий схватил Григория Арсеньевича за здоровую руку и, выставив револьвер, словно тот был панацеей от всех бед, потащил тело барона назад, к дому. Жив тот или мертв, Василий решил определить позже. Вначале нужно покинуть поле боя.

Навстречу им выскочила Катерина. Подбежав, она ухватилась за другую руку Григория Арсеньевича, и дело пошло много быстрее. Однако до желанного угла они так и не добрались. Из-за плетня, словно чертики из табакерки, выскочили два фашиста. Василий выстрелил, не раздумывая. Один из немцев упал, второй начал наводить автомат. Василий надавил на курок, но выстрела не последовало — револьвер дал осечку, патрон переклинило, барабан не провернулся. «Одна очередь, и мы все трое мертвы», — пронеслось в голове Василия, и он изо всех сил метнул револьвер на манер ножа. Тот со всего маха врезался в голову фашиста, чуть пониже каски. Немец взвыл и, пальнув в небо, повалился на землю, зажимая руками окровавленное лицо.

— Тащи дальше! — проорал Василий Катерине и прыгнул к плетню, перевалился через него и тут же на мгновение замер, оказавшись лицом к лицу с еще одним фрицем, причем получилось так, что оперуполномоченный сидел на земле, откинувшись назад и опираясь на обе руки, а немец навис над ним, наводя автомат. Правая нога Василия, сама собой распрямившись, врезалась в пах фашисту. И хоть Василий был без сапог, удар получился сильным. Фашист выронил автомат, двумя руками схватился за причинное место, заорав так, что у Василия чуть барабанные перепонки не лопнули. Тем не менее, оперуполномоченный, не растерявшись, метнулся вперед, подхватил автомат фашиста и, не глядя, надавил на курок. Длинная очередь ударила в грудь немца, и тот повалился назад, а отдача опрокинула Василия на спину, но он тут же вскочил на ноги и, выстрелив несколько раз в сторону горящей бронемашины, стал пробираться вдоль плетня, собирая брошенное оружие.

Наконец он остановился и чуть приподнял голову, чтобы оценить обстановку. А бой к тому времени почти закончился. Бронемашина и грузовик, который ехал последним, догорали. Тот момент, когда загорелась вторая машина, Василий пропустил. Пара немцев, прячась за колесами уцелевшей машины, продолжала вяло отстреливаться.

Неожиданно Василий принял решение. Чуть приподнявшись и выставив вперед дуло автомата, он прокричал:

— Руки вверх! Сдавайтесь! — а потом добавил: — Хэнде хох!

Немцы что-то прокричали в ответ, но так как знание немецкого у Василия ограничивалось «Хэнде хохом» и «Гитлер капутом», он смог лишь повторить в ответ: «Сдавайтесь!».

Выстрелы прекратились, а через минуту из-за машины с поднятыми руками показались два фашиста. Отбросив автоматы в сторону, они остановились на открытом месте, всем своим видом показывая, что готовы сдаться.

— Хорошо! Капитан, вяжи их.

Словно чертик из табакерки, из высокой травы метрах в десяти от немцев выскочил Ефимов. Поводя из стороны в сторону дулом трофейного автомата, он осторожно подошел к врагам, подождал, пока его не догнал один из красноармейцев, потом, не спеша, обыскал немцев и погнал их в сторону избы. Василий и еще три бойца встретили их у плетня. Повернувшись, Василий увидел, что один из красноармейцев ничком лежит посреди двора.

— Где остальные? — спросил он у капитана, но тот только поморщился, потом, передав свой автомат одному из красноармейцев, снял с фашистов ремни и ими же крепко скрутил им руки за спиной.

Немец, тот, что пониже и помоложе, пытался что-то лепетать, только немецкого никто из присутствующих не знал. Василий глянул в сторону Катерины, которая все еще возилась с Григорием Арсеньевичем. Барон до сих пор был без сознания. Наконец, поняв, что ничем больше помочь не сможет, девушка поднялась и подошла к пленным, а потом задала какой-то вопрос на немецком. Фашист, тот, что был постарше, поздоровее, пробурчал в ответ что-то невнятное и сплюнул.

— Я спросила: «Они одни или по округе рыщут еще стервятники?» — пояснила Катерина, повернувшись к капитану и Василию. — Только они отвечать не хотят.

Капитан зло посмотрел на пленных.

— Они нам ответят, как миленькие. За все ответят…

— А этот чего бормочет? — спросил Василий, кивнув в сторону трясущегося коротышки.

— Он просит, чтобы с ним обращались, как положено с военнопленными, и тогда, когда его освободят, а нас, в свою очередь, возьмут в плен, нас не расстреляют.

— А почему это нас должны взять в плен? — удивился капитан, а потом, повернувшись, приказал одному из солдат пройтись, собрать оружие.

Что-что, а боезапас определенно следовало пополнить. Катерина же вновь обратилась на немецком, на этот раз к коротышке. Они некоторое время обменивались краткими фразами. Наконец, девушка вновь повернулась к Василию.

— Он, — Катерина кивнула на пленного, — говорит, что нам некуда деваться. Фронт отсюда километров за триста, а то и более. Скоро немцы возьмут и Москву, и Ленинград, так что нам лучше явиться с повинной в ближайшую комендатуру.

— Да хрен вам будет, а не Ленинград с Москвой! — в сердцах выдохнул капитан. Замахнувшись, он собрался было врезать одному из пленных, но в последний момент передумал.

— Так фронт, говорят, в нескольких сотнях километров… — задумчиво протянул Василий. — А мы, значит, в самом сердце оккупированных территорий. И что теперь станем делать? — повернулся он к капитану.

— Надо идти вперед. Красная Армия вот-вот выметет немцев…

Василий не стал слушать, только рукой махнул.

— А может, найти аэродром, самолет захватить и айда к нашим? — высказался один из красноармейцев.

— И кто его поведет? — поинтересовался Василий. — Среди нас, как мне кажется, летчиков нет. Да к тому же на немецком самолете нам сесть не дадут, расстреляют еще в воздухе свои же.

— И выходит…

— Выходит, что не все так просто, как хотелось бы, — вздохнул Василий. — Вот Григорий Арсеньевич в себя придет, тогда мы и этих гавриков по-настоящему допросим и решим, как нам дальше быть.

— Да что тут думать… Идти надо! — взорвался капитан.

— Куда? Там впереди немецкая армия!

— Вот мы по ним с тыла и ударим!

— Ага! Всемером!

— Но мы же… — возмутился капитан. Повернувшись, он ткнул пальцем в горящую бронемашину. — Мы же…

— Ну да, — согласился Василий, — и потеряли при этом треть личного состава. А там, на линии фронта немцев много больше… Ладно… Решим, что делать. Этих пока в сарай, — кивнул он на пленных, — а мы пойдем, перекусим, благо, накрыто уже. Только пусть еще кто-то поможет Григория Арсеньевича в дом занести, не на улице же ему лежать.

— А немцы снова не нагрянут?

Василий вновь посмотрел на горящий броневик, потом на пленных.

— Нет, не думаю, что они вот так сразу сунутся. Тут место глухое. В любом случае, пока Григорий Арсеньевич в себя не придет, мы отсюда не двинемся. А пока, — он вновь повернулся к капитану, — надо снова часового выставить. Мало ли что. Да и наших к домам отнести надобно. Вечером похороним по-человечески…

* * *

Только часовой их подвел.

Неожиданно в дверь постучали. Потом она резко распахнулась, и на пороге показался здоровенный мужик в военной плащ-палатке. В руках у него была двустволка, и нацелена она была на стол, за которым расселись красноармейцы.

— Извиняйте, что побеспокоил, — объявил незнакомец, не спуская глаз с собравшихся. У него была длинная окладистая седая борода, а кустистые сросшиеся брови придавали ему злобный вид. Увидев, как один из красноармейцев незаметно потянулся к автомату, великан цыкнул, ткнув в его сторону ружьем, и объявил: — Не дергайся! Тихо сиди. Ты не смотри, что у меня охотничье ружье, будешь рыпаться — я из тебя враз решето сделаю.

Все замерли, а незнакомец, выдержав многозначительную паузу, продолжал:

— А пока я разрешу вам шевелиться, доложите, кто вас сюда пустил? Кто мародерствовать позволил?

— Послушай, отец… — начал было, привстав, капитан.

— Не отец я тебе! — перебил его, как отрезал, незнакомец. — Отцом не был и не буду! Ты мне зубы не заговаривай, на вопрос отвечай.

— Да свои мы, отец, — вновь заговорил капитан. — Мы из Ельска, от немцев из плена бежали.

— Ты меня дурнем не считай, — грозно возразил великан. — Где мы, а где Ельск… Тут места глухие, неоткуда вам тут взяться.

— Да заплутали мы…

— Ты, мил человек, сказки эти бабам по вечерам сказывай, а мне не надобно, — проворчал старик. — Так что, сдается мне, подсадные вы.

Неожиданно зашевелился Григорий Арсеньевич. Он лежал на скамье в стороне от остальных у самой печки. Вначале он приподнялся, а потом сел, растирая «больную» руку. Ружье великана тут же повернулось в его сторону, но барон, казалось, не замечал угрозы.

— Ты… — начал было великан, но Григорий Арсеньевич перебил его.

— Лучше пукалку-то опусти, Евпатий. Нечего тебе хороших людей пугать.

Великан убрал ружье, все еще пристально всматриваясь в полутемную горницу и пытаясь определить, тот ли перед ним человек.

— Никак вы, Григорий Арсеньевич?

— Как, да никак! — фыркнул барон. — Что за манеру взял, с ружьем на людей кидаться. Лучше пройди.

Великан хмыкнул в кулак и, пригнувшись, вошел. Василий тут же плеснул мутного самогона в свою алюминиевую кружку, потом протянул ее гостю.

— Присаживайтесь, в ногах правды нет.

Однако вместо того, чтобы присесть на свободное место у стола, он покосился на Григория Арсеньевича.

— Да ты садись, садись. Не бойся, свои это, свои.

— Кому свои, а кому чужие…

— Не ершись. Мы из немецкого плена. Так уж получилось. А что заплутали, да сюда забрели… Не знаю, как вышло. Шли, шли… и пришли.

— Оно и чудно…

Великан Евпатий вздохнул, принял кружку у Василия, присел, но на самый краешек стула, с тем, чтобы «ежели что!», тут же вскочить, ружье положил на колени. Потом, перекрестясь, он залпом осушил кружку самогона и, потянувшись, взял с тарелки кусок копченой колбасы, закусил.

— Эх, хороша самогонка у Павлючихи.

— Павлючихи? — тут же переспросил капитан.

— Да, — кивнул Евпатий. — Ее это дом.

— А где ж она сама?

— Скорее всего, в город к немцам подалась. Приношения подносить. Очень она вашего брата… — тут он покосился на капитана, точно сразу признал в нем старшего. — Очень она вашего брата коммуниста не любит.

— Выходит, братцы, что мы кулацкое гнездо разорили? — уточнил капитан.

— Выходит, так, — согласился Василий, а потом, вновь налив самогона Евпатию, поинтересовался: — А сам-то ты чьих будешь?

— Лесник он, — пояснил, подходя к столу, Григорий Арсеньевич. — Настоящий лесовик. А как тут очутился?

Евпатий только пожал плечами.

— Шел по лесу. Услышал — стреляют. Думаю, немцы опять шуруют, надобно посмотреть, что к чему, может, кому помощь нужна. Вышел из леса, глянул, тут одни трупы гансов лежат, да ваших трое у дома. Да вы не обессудьте, паренька я вашего приложил, часовой из него никакой будет. Через часок очнется.

И залпом выпил вторую кружку самогона.

— Ты лучше скажи, где мы?

— В брянских лесах, — за Евпатия ответил Григорий Арсеньевич. — Ты лучше скажи, что происходит.

— То и происходит, — вздохнул великан. — Красной Армии не видать, повсюду фашисты командуют. Людей бьют, аки клопов…

— Ты скажи, до фронта далеко? — встрял капитан.

— Далече будет! — вздохнул Евпатий. — Немцы красноперым хорошо под зад дали. Говорят, и Москва уже пала…

— Врешь! — капитан рванулся, попытался схватить великана за грудки, но Василий удержал его.

— Ты поосторожней, парень, а то зашибу, — продолжал Евпатий, отодвигаясь. — А что до Москвы, то иль уже немцы ее захватили, иль на днях захватят. Не поймешь их толком. Я-то ихнюю тарабарщину не понимаю, а все эти толмачи-брехуны… — он только рукой махнул. — Только в народе как говорят: чтобы Россию спасти, надо Москву отдать.

— Это ты брось! Это ж агитация настоящая! — начал кипятиться капитан, однако его уже никто не слушал.

— Ты лучше скажи, к фронту нас выведешь? — вновь взялся за свое Василий.

— Да где ж я тебе, мил человек, фронт сыщу? — хохотнул великан. — Ты лучше дурью не майся… Наливай… Ну, а ежели тебе приспичит фронт искать, то иди на восток, может, и догонишь защитничков наших.

— А ты что предложишь? — поинтересовался Григорий Арсеньевич, положив руку на плечо лесовика. — Знаю я тебя, ты ж не просто так все это говорил, а?

— Что я… — человек открытый… Только вот мужики наши сначала немцам рады были, а как дальше, так уж — нет, и решили в леса податься. Старое вспомнить, попартизанить, чтоб фашистам жизнь медом не казалась… А вы, судя по машинам, там, на дороге, парни боевые. Пойдете фронт искать — пропадете, а так с нами повоюйте.

— Тут подумать надо, — протянул капитан.

— А мне все одно надо к нашим, — вздохнул Василий.

— Думаешь, Третий отдел без тебя не справится? — поинтересовался Григорий Арсеньевич.

— Думаю… Не думаю… Там за меня начальство голову снимет.

— Да не волнуйся ты так. Сейчас все чуть поутихнет, и связь с Большой землей мы установим, доложишься.

Василий тяжело вздохнул.

— Эх, кабыточно знать, что все так и будет.

— А ты не сумневайся, — заверил Евпатий. — Тут как: ежели сумневаешься, то ничего хорошего не получится. А ежели уверен в себе, то все и идет, как по маслу.

— Ага… — печально протянул Василий. — Если б…

— Ты слушай, вот она, мудрость народная, — усмехнулся Григорий Арсеньевич. — Слушай, вникай. Ведь именно ради этого народа мы во все тяжкие ввязались… — а потом, резко сменив тему, продолжал: — Ладно, раз здесь гнездо кулачье, то разбирай все, что пригодиться может. Пойдем с Евпатием, посмотрим, что за партизаны тут такие, а не понравится, отправимся дальше.

— Но… — попытался было возразить капитан.

— Насчет Ленинграда и Москвы я вам точно не скажу, но что у наших дела плохи, так это уж точно, — объявил Григорий Арсеньевич. — А посему, заканчивайте ваш пир, за работу и до ночи уходить отсюда надо, а то еще кто нагрянет.

— Что, так и будем по лесам прятаться? — не унимался капитан.

— Не прятаться, а скрываться, нанося противнику неожиданные удары.

Капитан тяжело вздохнул.

— Кстати, а что делать с пленными?

— С пленными? — нахмурился Григорий Арсеньевич. — Видимо, я чего-то пропустил?

— Пока вы были в отключке, мы взяли двух пленных, хотели выведать у них… — начал было Василий.

— Все понятно, — остановил его Григорий Арсеньевич. — Сходи, приведи. А остальные за дело. Вам еще могилы копать.

Горница мигом опустела, а через несколько минут втолкнули двух немцев. Вид у них был сильно помятый.

Григорий Арсеньевич обратился к ним. Один, тот, что маленького роста, отказался отвечать наотрез. Второй бубнил нечто невразумительное. Наконец Григорию Арсеньевичу это надоело.

— Не хотят они говорить нам ничего дельного, — протянул он. — Пнуть бы их по-хорошему, да смысла нет.

В общем так, капитан, выведи эту сладкую парочку в чистое поле и, как говорится, по законам военного времени. Все равно они ничего не знают.

Капитан довольно усмехнулся.

— Ну что, фрицы, пошли. А то наших пленных вы стрелять…

Неожиданно один из фашистов, тот, что мелкого роста, шагнул вперед и разразился длинной речью.

— Чего это он? — удивился Василий.

— Да вот решил просветить нас относительно международных конвенций. Утверждает, что является военнопленным, а посему мы должны его кормить и содержать в человеческих условиях.

— А нас они что, как людей содержали! — взорвался капитан. — Да я этих ублюдков… — и он ткнул дулом автомата в спину одного из пленных. — Пошли, давай, хватит тут сантименты разводить.

— Уж больно скор ты на расправу, — вмешался Евпатий. — Може, оно тоже люди…

— Не люди они — немцы, фашисты, одним словом. Давить их надо. Они вон наших сколько постреляли…

— Ваши наших тоже семьями к стенке ставили, — зло проговорил Евпатий, однако возражать больше не стал. Отошел в сторону.

— Пшли, — и немцы, понукаемые капитаном, удалились.

— Вот так-то, Евпатий, злые нынче времена, — подытожил Григорий Арсеньевич. — Не просто злые, времена крайнего нетерпения и жестокости.

— Уж не без этого, — вздохнул великан. — Однако надо вам всем приодеться и… в дорогу. Путь не близкий, а время холодное, тут и инфузорию схватить недолго.

— Кого схватить?

— Как это, насморк…

— Инфлюэнца?

— Вроде того…

И тут где-то неподалеку ударила автоматная очередь, а потом, через минуту, раздались два пистолетных выстрела.

* * *

Вышли, как стемнело. Рассвета решили не дожидаться. Тем более, что к вечеру ветер разогнал тучи и ночь выдалась звездной. Кроме того, в небе сверкала огромная круглая луна. Идти было легко, благо Евпатий и в самом деле отлично знал местные тропки.

Где-то через полчаса быстрой ходьбы Василий догнал Григория Арсеньевича.

— Извините, но я хотел бы спросить, чем там, в Логове, дело закончилось?

— Да ничем, — пожал плечами барон. Он сменил черный эсэсовский мундир на длинную, старую шинель и теперь походил на старорежимного офицера времен Гражданской. — Немцы вначале мертвяков наплодили. Я даже думал, что вы успеете пройти полный цикл… Ну, а потом кто-то у них сообразил. Они огнеметчиков подтянули. А огня, как известно, боятся все твари. Выжгли они все шоггантово воинство, как насекомых, ну а потом за нас принялись.

Василий согласно кивнул.

— И…

— Ну, пока весь этот бардак длился, я динамитные шашки, что для работ были заготовлены, под архив и под врата заложил. Уходя, их и рванули.

— Выходит…

— Выходит, ты задание свое выполнил, архив Троицкого уничтожен, сорвана операция «Изольда» и уничтожено «Логово дождевого червя-2» — будущая центральная научно-исследовательская база фашистов в Восточной Европе. В общем, на «героя» ты наработал.

— Если вновь не отправят в застенок, пытаясь узнать, когда меня фрицы завербовали… А тут еще вы с Катериной. Я-то вас мертвыми объявил.

— Ну, что до меня, то я оживать не собираюсь. Думаю, надо рвануть с Катериной до Ленинграда.

— До Ленинграда? — удивился Василий. — Так ведь он то ли захвачен уже, то ли вот-вот падет.

— Ну, я ж не в твой Третий отдел собираюсь. Есть у меня там одно дельце… К тому же рассказ твой сильно меня тревожит. Да и Умр ат-Тавил, самый древний и старый из живущих, пророчил совсем иное.

— ?..

— Я о человекокрысах и обратной стороне Луны.

— Да сон это был… Не берите в голову.

— Многие сны более реальны, чем привычная нам реальность. Тем более, что я бывал на обратной стороне Луны, и вовсе не в Мире снов…

Василий так опешил, что даже остановился.

— То есть как, бывали? Вы хотите сказать?..

— Сейчас не время для этих разговоров. Нужно шагать… Ты что, думаешь, немцы простят нам два грузовика и бронемашину? Как только они пронюхают о том, что произошло, они прочешут все окрестности. Чем дальше будем, тем хуже…

И Григорий Арсеньевич прибавил шагу.

Вскоре они вышли на просеку, местами заросшую густым орешником. Вдоль просеки стояли покосившиеся столбы линии высоковольтной передачи. Евпатий остановился на краю просеки и объявил:

— Привал. Путь еще дальний, и дальше будет не так просто, места там болотистые… нездоровые. А перед этим нужно будет блокпост миновать.

— А обойти не получится?

Евпатий покачал головой.

— Там река с одной стороны, болото — с другой и мост. Если обходить, то круг километров в сто пятьдесят давать придется или по болотным тропам топать. Но там даже если и дорогу знаешь, можешь не вернуться. Злые места.

— Мост, говоришь… — протянул капитан. — Точка стратегическая?

Гигант только плечами пожал.

— То мне не ведомо. Только через мост этот фрицы потоком прут.

— А что, если…

— Ты учти, капитан, если немцы нас засекут, то травить станут, мама не горюй!

— То есть, если мы уничтожим мост, у нас будут неприятности?

— Только как мы его взорвем? У нас и патронов-то раз — два и обчелся…

Григорий Арсеньевич хитро ухмыльнулся.

— Ну, это я возьму на себя, если решите. А с другой стороны, это будет хорошей рекомендацией для вашего командования. Одно дело, две машины солдат, и совсем другое — стратегический объект.

— Хорошо, пойдем на рассвете. Там сами увидите и решите, нужно оно вам, — вздохнул Евпатий.

* * *

Только рассвело, и, словно из солидарности к ползущим по небу тучам, из реки выполз густой туман и затопил болота и реку с берегами. Серая, пессимистическая картина. Где-то далеко по ту сторону моста прокричала кукушка, и вновь воцарилась благословенная тишина.

Высунувшись из орешника, Василий поежился от холода — «трофейный» пиджак не спасал от утренних заморозков — и едва не налетел на здоровенного фашиста. Благо тот стоял спиной к кустам, и оперуполномоченный благополучно ретировался. Однако того, что он увидел, ему вполне хватило.

Евпатий был прав. Мост хорошо охранялся. Зенитки и пулеметные гнезда по обе стороны моста. Пара бронемашин. Немцев не меньше сотни.

Может, они погорячились, решив с легкостью уничтожить его? Их-то всего горсть — израненные, одетые самым странным образом, грязные и заросшие, они больше всего походили на лесных разбойников, а не на бойцов Красной Армии. К тому же, если не считать Евпатия, их было семеро. Семеро против сотни! По горсти патронов на каждого и ни одной гранаты. Правда, был еще Григорий Арсеньевич — сам по себе смертоносное оружие.

Василий отполз назад в ложбинку, где его поджидали Григорий Арсеньевич и капитан Ефимов.

— И каково твое мнение?

— Попробовать, конечно, можно… — задумчиво проговорил Василий, мысленно пытаясь придумать какой-нибудь план, но ничего путного в голову не шло. — А вы как думаете?

— А что тут думать. Перед нами враг. Ударим разом, как говорится: «За Родину, за товарища Сталина!»

— И поляжете все от первой пулеметной очереди. Нет, если уж туда лезть, нужно придумать что-нибудь хитрое. — Григорий Арсеньевич задумался, а потом неожиданно объявил: — Можно сделать так…

Когда Григорий Арсеньевич закончил, Василий и капитан разом кивнули.

— Тогда поспешим, пока туман не рассеялся. Думаю, что час времени у нас есть.

Пока Григорий Арсеньевич и капитан отправились за остальными, Василий, усевшись на земле, еще раз перезарядил револьвер. Не доверял он всем этим немецким автоматам — обычный наган был много надежнее, хотя всякое бывает. Вчера днем, к примеру, револьвер подвел Василия… Эх, сколько бы отдал оперуполномоченный, чтобы вернуть себе любимый маузер, оставшийся где-то там, в далеком Ельске.

Вскоре вернулся Григорий Арсеньевич. С ним была Катерина и еще один красноармеец. В руках у Григория Арсеньевича было несколько деревянных колышков. Василий с интересом посмотрел на них, но ничего не сказал. Если Григорий Арсеньевич решил их прихватить, значит, они ему понадобятся.

— Евпатий повел остальных через брод. Думаю, им понадобится с полчаса, чтобы перебраться на ту сторону. Ну, а мы пока займем подходящую позицию.

Повернувшись, Григорий Арсеньевич нырнул в кусты. Катерина последовала за ним, и только сейчас Василий заметил, что девушка вооружилась шмайсером. Теперь она напоминала настоящую амазонку. На мгновение залюбовавшись ею, Василий замешкался. Красноармеец, пришедший вместе с Григорием Арсеньевичем, подтолкнул его, напомнив, что он следующий. Вздрогнув всем телом от этого прикосновения, Василий тут же последовал за девушкой. Пара метров, и он вновь оказался на исходной позиции, откуда вел свои наблюдения.

Разложив колышки перед собой на земле, Григорий Арсеньевич указал в сторону часовых, а потом приложил палец к губам, призывая сохранять тишину. Василий устроился рядом с учителем и замер в ожидании условного сигнала. Катерина и красноармеец расположились по другую сторону от барона.

Потянулись долгие минуты ожидания. Было холодно, и с того места, где находился Василий, было отлично видно, что немцам тоже несладко. Часовой, который стоял почти у самых кустов, где прятался Василий и остальные, отошел к двум другим, скучающим у груды мешков, за которой был спрятан крупнокалиберный пулемет. Ежась от утренней прохлады, немцы закурили, болтая о чем-то.

— Чего говорят-то? — прошептал Василий на ухо Григорию Арсеньевичу, но тот лишь поморщился.

— Ерунду всякую. Про Солнечное побережье… Их сюда перебросили с юга Франции.

— Не повезло, — протянул Василий.

— Наоборот, — покачал головой Григорий Арсеньевич. — Если бы это были регулярные войска или спецвойска СС, можно было даже не пытаться. А эти… солдаты только по названию… — и замолчал, потому что кто-то истошно вскрикнул на другой стороне моста.

Немцы разом встрепенулись. Один из них побежал было посмотреть, что там происходит, два других склонились над пулеметом.

Григорий Арсеньевич, знаком приказав всем оставаться на местах, чуть приподнялся и схватил первый из колышков. Едва различимое движение, и, вылетев из обожженной огненными шарами ладони, словно снаряд из колдовской пушки, колышек вошел точно в затылок одному из часовых. Тот замер, занеся ногу для следующего шага, но через мгновение, вместо того, чтобы поставить ногу на землю, замертво упал. Следом за первым колышком последовал и второй, и третий. В итоге, даже не успев вскрикнуть, все трое часовых были нейтрализованы.

— Теперь так: Василий и ты, — тут Григорий Арсеньевич кивнул на красноармейца, — бегом к пулемету. Напоминаю: ваша задача — зенитка на той стороне дороги. Ни один немец не должен добраться до нее. Катерина, ты прикрываешь меня.

После этого, сорвав с себя шинель, одним ловким движением закрутил рукав исподней рубахи и, вытянув руку, нацелился на домик охраны. Мгновение невероятного напряжения. Лицо Григория Арсеньевича вновь приобрело малиновый оттенок, а потом с кончиков пальцев его сорвался огненный шар. Перелетев через дорогу, он ударил в домик охраны, угодив точно в окно. Огненный шар взорвался внутри домика, но у Василия возникло ощущение, что это был не сгусток колдовского пламени, а, как минимум, связка противотанковых гранат. Оглушающе грохнуло, и во все стороны полетели обломки кирпича, стекол и тлеющей соломы. На мгновение Василий замер, прикрыв лицо рукой, а потом, вскочив на ноги, бросился к пулемету.

Из дальнего домика уже выбежало с десяток немцев, когда Василий, передернув затвор, уперся прикладом в плечо, развернув пулемет на девяносто градусов. А потом, почти не целясь, надавил на курок. Отдача чуть не вырвала пулемет из рук, а грохот оглушил. Первая очередь ударила по дороге, взметнув облака пыли, и фашисты бросились было назад, только не успели. Вторая очередь ударила им в спины, повалив в грязь. Пулемет щелкнул и заглох.

Василий ловким ударом сбил защелку, поднял затвор. Красноармеец вложил новую ленту. Тут же вокруг засвистели пули. Немцы, засевшие во втором домике, открыли ответный огонь. Василий повернулся. Через мост к зенитке уже бежал капитан и еще кто-то из бойцов. Оперуполномоченный с облегчением вздохнул. Дал еще пару очередей, приструнив фашистов, но тут из-за домика выехала бронемашина, на крыше которой был установлен точно такой же пулемет. Мешки с песком аж вздрогнули, когда в них ударили пули крупного калибра. Василий нырнул в укрытие. Краем глаза он видел, что капитан, прыгнув в кресло стрелка, только начал разворачивать зенитку, одновременно опуская дуло орудия. Еще бы полминутки… Но времени не оставалось. Через несколько секунд бронемашина будет здесь, и никакой пулемет ее не остановит.

И тут из кустов, где прятался Григорий Арсеньевич, вылетел еще один огненный шар. В этот раз он был раза в два меньше и не такой яркий. На мгновение повиснув в воздухе, словно выбирая новую цель, он ударил по бронемашине. В первый момент Василию показалось, что шар просто не долетел, громко хлопнув, рассыпался в воздухе бессильными искрами, а в следующий миг машина вильнула и, потеряв управление, соскочила в противоположный кювет.

Пулеметчик на крыше бронемашины продолжал стрелять, но мгновения были упущены. Капитан, закончив разворачивать зенитку, пальнул из орудия буквально в упор. Выстрел с расстояния метров в двадцать смял бронемашину, словно картонную игрушку, а потом она взорвалась.

Василий отодвинулся от пулемета, уступая место красноармейцу.

— Не давай им высунуться из дома.

Капитан тем временем вновь разворачивал зенитку, целя ее на дом.

За спиной Василия вновь ударил пулемет, и Василий метнулся назад в кусты. Несколько шагов, и он склонился над Григорием Арсеньевичем, но в этот раз тот был в сознании. Катерина присела рядом, держа автомат наизготовке.

— Как вы?

— Замечательно, — улыбнулся Григорий Арсеньевич. — А теперь слушай, — он схватил Василия за отворот пиджака, притянул к себе: — Слушай внимательно, времени повторять не будет.

У моста вновь ударила зенитка.

Лицо Григория Арсеньевича расплылось еще шире.

— Как видишь, все удалось. Так что вы сейчас уничтожьте мост и давайте отсюда… Что до меня и Катерины, скажешь, что мы погибли. Шальная пулеметная очередь.

— Но…

— Слушай и не перебивай. На мосту рванете боеприпас зенитки — должно хватить. Ну, а мы тем временем благополучно исчезнем. Негоже мне встречаться с твоим командованием.

— Но… — вновь попытался возразить Василий.

— Никаких «но», слушай внимательно. Операция «Изольда» наполовину провалилась, и ни красные, ни фашисты тут ни при чем. У меня подозрение, что с самого начала тут действует некая таинственная сила, стремящаяся нарушить покой Великого Спящего. В общем… Мы с Катериной отправляемся в Ленинград. Именно там я надеюсь найти ответы на ряд загадок. А ты… Ты должен вернуться к своим… Доложишь, что мы в очередной раз погибли. И… Жди снова… Я уверен, Ктулху все так не оставит. А мне, мне надо… Впрочем, не стану посвящать тебя в свои планы. Того, что ты знаешь, где нас искать, и так более чем достаточно. Скажу лишь, что хочу встретиться с Умр ат-Тавилом…

— Ну а Катерина-то тут при чем?

— Ты, кажется, забыл, что ее приговор еще никто не отменял. Она по-прежнему приговорена к расстрелу.

— А ведь Шлиман обещал…

— Ты что, хочешь ему довериться?

Василий на мгновение задумался. Нет, товарищ Шлиман у него доверия не вызывал. Хитрая старая лиса — и только.

— Ты, Василий, не переживай. Когда окажешься в Ленинграде — вот ведь дьявольское название, — я сам тебя найду! А теперь иди. Бой, похоже, заканчивается.

— Погодите… — Василий повернулся к девушке.

Может, всему виной был туман, а может, так было и в самом деле, только Василию показалось, что из уголка правого глаза Катерины скатилась большая слеза. Но, вполне возможно, ему это всего лишь померещилось.

— До свидания, — тихо проговорил Василий, взяв девушку за руку. Вот они встретились, только начали… да ничего они толком не начали, даже толком не поговорили.

Так, пару вечерних прогулок по окрестностям Ельска и… И ничего, а теперь он снова теряет ее. Впрочем… впрочем, по-иному нельзя. Несмотря ни на что, там, среди тех, кого Василий считал своими, ей грозила смерть, если только не… Однако Василий отогнал эту тревожную мысль. На все воля Ктулху, но если представится возможность…

— Прощай… Иди, тебе пора… И береги себя…

Девушка оттолкнула его, а сама отвернулась.

— Иди, Василек, — вторил девушке Григорий Арсеньевич. — Сейчас не место и не время для сантиментов.

— Вы…

— Иди, с нами будет все в порядке, — вновь улыбнулся Григорий Арсеньевич, а потом похлопал Василия по плечу: — Иди… Иди…

Эпилог Подмосковье А потом Ленинград, Васильевский остров Февраль 1942

От стужи даже птицы не летали,

А вору было нечего украсть,

Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали,

А я боялся — только б не упасть.

Было здесь до фига голодных и дистрофиков,

Все голодали, даже прокурор…

В. Высоцкий. «Ленинградская блокада»

Майор подсел к Василию и что-то прошептал ему на ухо. Гул моторов самолета заглушал слова, и Василий только отрицательно покачал головой: мол, не слышу. Тогда майор буквально прижался к его уху губами и прокричал:

— Сдайте оружие.

Нечто подобное Василий ожидал с самого начала, но все же была надежда. Теперь же ему показалось, что он на несколько лет вернулся в прошлое. Снова Литейный, а точнее, Лубянка, вряд ли его повезут в осажденный Ленинград, снова бесконечные допросы и побои, как тогда, в тридцать девятом. Боже, когда все это закончится. А ведь стоит его начальству раздобыть его фото в эсэсовской форме, и все! Амба. Поставят к стенке, как миленького, и никуда он не денется.

— Вы меня слышите? Сдайте оружие! — в третий раз повторил майор. — У меня приказ!

«Оно и понятно. Только вот зачем было за мной самолет гонять. Шлепнули бы там прямо, на посадочной площадке партизанского лагеря. Согласно приказу товарища Сталина… Или кто у них там подрасстрельные приказы подписывает? Так вот, согласно приказу товарища такого-то за измену Родине расстрелять. Хотя, какая же тут измена. Приказ я выполнил…» Лично против майора Василий ничего не имел, но было в нем что-то мерзкое, холеное, холуйское. И захотелось Василию не передать тому свой револьвер, а вскочить, разрядить первый барабан в его наглую, наетую штабную харю, а потом приставить дуло к виску летчика и приказать прорываться в Ленинград. А там… Там будь, что будет. А если удастся — отыскать Григория Арсеньевича.

Да и как он мог… Как он мог оставить их одних? Что нашло на него тогда на дороге? Почему он согласился с Григорием Арсеньевичем и отступил?

А теперь… Теперь он сидел в пустом салоне грузового самолета, который привез партизанам медикаменты, припасы и нового руководителя отряда, взамен погибшего Ефимова. Капитан погиб во время нападения на одну из станций, где задержался состав с горючим для танков. Но дело не в этом. Ефимов был последним из тех, кто сбежал из «Логова дождевого червя-2»; последним из тех, кто мог подтвердить невиновность Василия, рассказать о его действиях, направленных на уничтожение лагеря, и о том, что архивы Троицкого уничтожены…

— Сдайте оружие!

Василий машинально потянулся к кобуре и, вынув револьвер, передал его майору.

— И это все?

Василий поморщился, полез за голенище и выудил оттуда треугольный советский штык, потом достал из-под ремня маленький женский пистолет и протянул его майору. Хоть этот пистолет ни в какое сравнение не шел с любимым «бульдогом», но все же заряжен был заговоренными пулями.

Теперь Василий чувствовал себя совершенно обезоруженным. Неужели все это нужно было лишь ради того…

Неожиданно над кабиной пилота вспыхнула красная лампочка, где-то запикало. Майор вновь наклонился к уху Василия и сообщил:

— Подлетаем… — а потом, немного подумав, добавил: — Пристегнитесь. Садимся. Москва.

Моторы взвыли с новой силой, словно набирая новые обороты, и самолет, заметно накренившись, пошел на снижение. Василий пристегиваться не стал, то ли это был неожиданный порыв безумной храбрости, то ли в нем взыграл демон противоречия, хоть что-то да сделать по-своему, не послушаться майора.

Однако он тут же пожалел о своей глупой браваде. Когда шасси коснулось земли, самолет тряхнуло так, что оперуполномоченный едва не слетел со своего сиденья. Выругавшись, он покрепче ухватился за ручку, расположенную сбоку на уровне груди.

Майор ничего не сказал, лишь с укоризной посмотрел на оперуполномоченного: «Я же предупреждал…»

Но вот самолет сделал круг и остановился. Второй пилот выбрался из кабины, скинул трап.

Василий тяжело вздохнул, потянулся и отправился к выходу, но в последний момент обернулся. Майор стоял у него за спиной. Вновь вздохнув, Василий спрыгнул на землю. Он был на одном из безымянных военных аэродромов. Справа вдалеке застыл ряд боевых машин, возле которых суетились то ли пилоты, то ли механики. С другой стороны в отдалении возвышалось здание аэропорта, больше похожее на разваливающийся сарай. Было очень холодно, даже холоднее, чем в самолете. Ветер гнал по замороженному асфальту ледяную поземку.

Но вот где-то далеко взвыли тормоза, и из-за «сарая» аэропорта выкатил черный воронок.

«Ну вот, все в лучших традициях, — подумал Василий. — Сейчас руки заломят, на заднее сиденье, и путь далекий… Хотя сейчас вряд ли на Колыму отправлять станут. В штрафбат и на передовую, а там, как повезет. Только везет у нас редко кому».

Взвизгнув тормозами, воронок остановился. Из него выскочил… сам товарищ Шлиман. Широко улыбаясь, он подошел к Василию, обнял его, расцеловал, а потом громогласно объявил:

— Товарищ Кузьмин, рад приветствовать вас живым и невредимым. Мы наслышаны о ваших подвигах, и я от себя и руководства партии и правительства хочу поздравить вас с успешным выполнением задания, а также с присвоением вам очередного звания…

* * *

Григорий Арсеньевич остановился перевести дух, потом повернулся и вновь посмотрел на Катерину. Закутанная, словно кукла, она полулежала, полусидела на детских санках.

По щиколотку утопая в снегу, он сделал несколько шагов назад. Поравнявшись с санками, нагнулся, борясь с порывами ледяного балтийского ветра, и, поправив отвернувшийся край ватного пальто девушки, тяжело вздохнул.

Большая часть пути уже осталась позади. До начала комендантского часа оставалось еще минут сорок, и если поторопиться, то он успеет дотащить санки до 10-й линии. Господи! Да если бы он знал, что так сложно будет пробраться в осажденный Ленинград, если бы он только представить мог, какие испытания выпадут на их долю, может, тогда он предпочел бы вернуться к немцам и попробовал бы осуществить задуманное другим способом. Но теперь поздно жалеть. Теперь они почти добрались до цели — до старого доходного дома, еще до революции принадлежавшего семейству Фредерикс. Там они и отогреются, и отъедятся вдоволь.

Вновь взявшись за веревку, Григорий Арсеньевич напрягся, но мускулы отказывались повиноваться. Все тело заледенело. Больше всего в этот миг ему хотелось просто лечь на снег, окунуться в белые объятия смерти. А потом через день или через два его мертвое тело подберет местная труповозка, и обшарив карманы, могильщики кинут его в братскую могилу на Голодае. Он уже пожил, а они… они пусть сами выпутываются. В конце концов, он сделал в жизни достаточно, и пусть Ктулху сам разбирается со своими врагами, пусть…

Он вновь бросил взгляд назад. Там на санках сидела обессилевшая от голода Катерина. Она была еще жива, а раз так… Григорий Арсеньевич за свою жизнь убил многих, но брать на свою совесть еще одну невинную душу… Нет, он этого не хотел.

Еще раз собрав все силы, Григорий Арсеньевич сдвинул санки, а уж дальше стало легче. Правда, каждый шаг давался ему с большим трудом, и тем не менее… В какой-то миг ему показалось что он вовсе не на набережной, а где-то в диких лесах Аляски, что дома — ледники, и он непременно должен дотащить своего товарища до стоянки… А потом, когда он свернул с набережной на 10-ю линию, иллюзия пропала. Впереди был еще квартал… Не всего квартал, а еще.

Навалившись всем телом на веревку, Григорий Арсеньевич катил санки. Вон он уже видит дом, застывший неприступной каменной крепостью. Дом спасения. Дом с великой тайной.

Шаг… Еще шаг… Еще один… Останавливаться нельзя. Вот и Большой проспект. По привычке Григорий Арсеньевич посмотрел сначала налево, потом направо. Но никто не ехал по занесенному снегом асфальту, никто не убирал снег, чтобы расчистить проезжую часть, лишь вдалеке, где-то у Андреевского рынка брели по снегу две черные фигуры. Кто они? Да какая разница! Григорию Арсеньевичу не было до этих людей ровно никакого дела. Он вновь дернул санки.

Вот она, заветная парадная. Замерзшая дверь. Так, теперь самое сложное: надо поднять Катерину. Надо было поднять ее любой ценой — он сам не сможет внести девушку наверх, на пятый этаж. Она должна прийти в себя и помочь ему. Только хватит ли у нее сил?

Запустив руку во внутренний карман пальто, Григорий Арсеньевич выудил заветную фляжку. Встряхнул. Там еще оставалось немного спирта. Только как быть? Нельзя же на таком морозе из металлической посуды.

Недолго думая, Григорий Арсеньевич запрокинул голову Катерины, попробовал открыть ей рот, а потом с высоты капнул пару капель ледяной жидкости. Девушка вздрогнула, потом содрогнулась всем телом, закашлялась. Подняла руку, вытирая потрескавшиеся на морозе губы. Потом запрокинула голову, и Григорий Арсеньевич влил ей еще несколько капель спирта.

— Давай, Катюша, приходи в себя… Мы почти добрались… Еще немного…

И перед его мысленным взором одна за другой проносились фрагменты их нелегкого путешествия по немецким тылам. Потом рывок через линию фронта — пришлось вновь использовать новообретенную способность метать огненные шары. А потом почти неделю они скрывались от чекистов в ледяном, занесенном снегом городе, без огня, без пищи. И вот последний рывок, и до конечной цели их путешествия осталось всего-то преодолеть лестницу в пять этажей.

Наконец Катерине удалось подняться. Опираясь на плечо Григория Арсеньевича, она пошла вперед, с трудом переставляя ноги. Однако самый тяжелый участок дороги оказался впереди. Старая каменная лестница с чугунными погнутыми перилами. Темные дверные проемы брошенных или ограбленных квартир.

Григорий Арсеньевич буквально тащил Катерину на себе — девушка едва могла ноги переставлять. Лицо ее осунулось, глаза запали, и видом своим она больше напоминала ожившего мертвеца, нежели живого человека.

Когда они уже поднялись на полпролета между третьим и четвертым этажами, внизу хлопнула дверь. Григорий Арсеньевич замер, вместе с Катериной прижавшись спиной к стене. Кто это: патруль, мародеры, а может, кто и похуже?

— Уверен, что они тут?

— А куда им еще деться? Небось, мародерствовать отправились, голубчики…

Григорий Арсеньевич осторожно высвободился из объятий девушки и шагнул к перилам. Осторожно заглянул в лестничный проем.

— Эй, старпер, отдай бабу! Отдашь, мы тебя не тронем.

Молчать смысла не имело. Те, что внизу, явно не были представителями власти, а раз так…

Неожиданно внизу в проеме показалось чье-то лицо, и Григорий Арсеньевич, не целясь, вскинул руку с револьвером. Выстрел эхом прокатился по пустому дому.

— Ты что ж, сука, делаешь! — взвыл тот, кто внизу. — Мы ж с тобой по-доброму хотели. А ты стрелять, гнида!

Григорий Арсеньевич отступил, подхватил Катерину и упрямо пошел дальше. Теперь те, кто их преследовал, десять раз подумают, идти за ними или нет. Даже самым отчаянным в этот холод и голод не хотелось получить пулю в лоб.

Не останавливаясь, они с Катериной миновали четвертый этаж.

— Эй, мужик, не спеши, — вновь закричали снизу. — Лучше сам спускайся. Тебе ж некуда деваться. Лестница тут одна!

Но Григорий Арсеньевич не слушал. Добравшись до площадки между четвертым и пятым этажами, он вновь оставил Катерину, а сам, задыхаясь, стал ощупывать лепной барельеф, протянувшийся вдоль всей стены. Наконец нужный узор оказался у него под рукой.

На лестнице раздались быстрые шаги.

Григорий Арсеньевич, не глядя, выстрелил. Шаги стихли. Преследователи снова затаились, однако Григорий Арсеньевич знал, у него осталось всего две пули, и те — на крайний случай, для него с Катериной. Все могло случиться. Комиссары за годы его отсутствия могли обнаружить эту тайную лабораторию. В нее могли попасть снаряды или бомба, и тогда… тогда иного пути не было. Но пока, пока оставалась надежда. Пальцы передвинули несколько витков лепного орнамента, и потом неожиданно в полукруглой нише открылась дверь. Григорий Арсеньевич толкнул в нее Катерину, а сам, на мгновение обернувшись, выстрелил куда-то вниз. Шаги разом смолкли, подарив ему необходимые для спасения минуты.

Григорий Арсеньевич снова толкнул Катерину вперед, сам протиснулся через узкий дверной проем и опустил рычаг. Стена в глубине ниши встала на свое место, закрыв вход в потайное помещение. Теперь можно было не опасаться. Кто бы ни преследовал их, им не попасть в это тайное убежище.

Все! Спасены!

Оставив девушку у входа, он прошел вперед по темному коридору и вскоре оказался в огромной зале.

Созданная на стыке четырех домов, эта зала являла собой большое тайное помещение, о котором не догадывались жильцы дома.

Григорий Арсеньевич щелкнул выключателем. Где-то в дальнем конце зала, протестуя, заскрипел бензиновый генератор. Лампочки, несколько раз мигнув, залили помещение тусклым электрическим светом…

Санкт-Петербург, 2010

Примечания

1

Гвидо фон Лист (1848–1919) — австрийский поэт, рунолог и оккультист, основатель арманизма. В конце 70–80 годов фон Лист познакомился с учением набиравшего силу теософского движения, с публикациями по индийскому оккультизму, с работами Блаватской и Ницше, произведшими на него большое впечатление. Их идеи, вкупе с германской мифологией и фольклором, и стали основными источниками вдохновения и творчества фон Листа. Руны всегда были главным мистико-магическим инструментом фон Листа. Руны позволяли ему исследовать древние символы и изображения, трактовать древние песни, разрабатывать мистические концепции.

(обратно)

2

Согласно «Нюрнбергским законам», введенным в Германии в 1935 году, «чистокровными» немцами считались лишь те, чья кровь не смешивалась в течение четырех поколений.

(обратно)

3

Некрономикон. Китаб VII. Сура 2. Стр. 43–57.

(обратно)

Оглавление

Пролог Р’Льех (Где-то в глубинах Тихого океана) 1941

Глава 1 Монастырь, архив и командарм Ельск. Август 1941

Глава 2 Из воспоминаний Григория Арсеньевича Фредерикса (Начало)

Глава 3 Церковные подвалы Ельск. Август 1941

Глава 4 Из воспоминаний Григория Арсеньевича Фредерикса (Продолжение)

Глава 5 Большая охота Ельск. Август 1941

Глава 6 Сны в Р’льехе Из воспоминаний Григория Арсеньевича Фредерикса (Продолжение)

Глава 7 Большая охота (Окончание) Ельск. Август 1941

Глава 8 Не совсем человек Из воспоминаний Григория Арсеньевича Фредерикса (Окончание)

Глава 9 Восстание Ельск «Логово дождевого червя-2» Сентябрь 1941

Глава 10 Кошки Ултара (Мир снов)

Глава 11 Исход Ноябрь 1941

Эпилог Подмосковье А потом Ленинград, Васильевский остров Февраль 1942

*** Примечания ***