999-й штрафбат. Смертники восточного фронта [Хайнц Конзалик] (fb2) читать постранично, страница - 3

именем, в первую очередь вызывавшим ассоциации со звуком охотничьего рожка, с приветливыми лесами, сворами собак, беззаботными пирушками в охотничьих домиках в стиле барокко? Но именно так было написано на поблекшей от времени табличке рядом с караульным помещением и шлагбаумом, испокон веку отделявшим лагеря от внешнего мира. Стояла осень. С затянутого низкими тучами неприветливо–серого неба на землю сыпался дождь, мелкий, нудный, холодный. И в это же время, когда за много километров отсюда, в Берлине, молодой лейтенант склонился над упавшей в обморок Юлией, родная мама 2–й роты 999–го штрафного батальона — обер–фельдфебель Крюль — принимал вновь прибывших. То есть был занят тем, как он выражался, что в очередной раз «радушно встречал новичков». Это уже успело превратиться в рутину. Сначала Крюль небрежно козырял на прощание конвоирам полевой жандармерии, доставившим сюда прибывших, будто давая им понять: мол, не боись, уж я как–нибудь пригляжу за этими субъектами, получат то, что заслуживают. Потом, выстроив у караульного помещения четверку прибывших по росту, Крюль, чуточку не по уставу сдвинув на бочок пилотку, долго и въедливо вглядывался в каждого из них, сначала справа налево, от самого высокого до коротышки, потом вертикально — сверху вниз, а потом снизу вверх. Виденное удручало обер–фельдфебеля: его широкую мясистую физиономию прорезали складки озабоченности, совсем как у малыша, вот–вот готового разреветься, толстая нижняя губа выпятилась, Крюль многократно кивнул, словно горестно осознавая, что оправдываются его наихудшие ожидания.

— Имя? Фамилия? — спросил он крайнего слева и самого высокого.

— Готфрид фон Бартлитц, — ответил седоволосый человек с усталым взглядом глубоко посаженных глаз и с прочертившимися от носа до узких, бескровных губ глубокими складками. Его слишком просторный, не по росту, заношенный мундир промок до нитки, по лицу струилась влага.

— Ага, — ответил Крюль. — Уж не генерал ли?

— Рядовой, — ответил высокий.

— А может, и я тоже — рядовой? — вкрадчиво осведомился Крюль.

— Никак нет, вы — обер–фельдфебель.

— Верно. Обер–фельдфебель и к тому же ваша мама родная. Только что ею стал. А что есть вы? Как вас называть?

Последнюю фразу Крюль уже почти выкрикнул, разинув рот и прижав руки по швам. Выкрик обер–фельдфебеля прорезал сгустившийся от влаги воздух, негромким эхом отдавшись от длинных барачных стен по ту сторону обширного, политого дождем двора.

— Рядовой Готфрид фон Бартлитц, герр обер–фельдфебель, — невозмутимо ответил высокий.

— Ложись! — приказал Крюль, снова перейдя чуть ли не на шепот, будто смачно сплюнув в физиономию стоявшего перед ним солдата, словно выстрелив в него, и когда рослый человек лег на землю, обер–фельдфебель молча обошел его и ногой прижал его каблуки поглубже в лужу, потом секунду или две оглядев лежавшего, неторопливо направился к остальным троим.

— А вы? — спросил он второго слева.

— Рядовой Эрнст Дойчман, герр обер–фельдфебель.

— Специальность?

Дойчман медлил с ответом.

— Врач, герр обер–фельдфебель.

— Доктор, значит, верно?

— Так точно, герр обер–фельдфебель!

Обер–фельдфебель Крюль уставился на худощавого мужчину, высоколобого, с изжелта–бледным лицом и беспокойным, затравленным взглядом, потом поднялся на каблуках, сплюнул и, наконец, произнес:

— Фу–ты ну–ты! И чего только не услышишь на старости лет! Доктор по специальности!

Покачав головой, Крюль снова что–то прорычал; он всегда рычал перед тем, как скомандовать «Ложись!».

— Доктор там или кто — теперь вы — рядовой. По профессии и по призванию! Ложись!

И рядовой Эрнст Дойчман, доктор медицины, биохимик, приват–доцент Берлинского университета, видный ученый, автор многих серьезных опубликованных трудов, вывернув пятки внутрь, лег ничком на землю.

— Рядовой доктор! — услышал он голос обер–фельдфебеля. И тут же:

— Рядовой Эрих Видек, герр обер–фельдфебель!

Потом обер–фельдфебель что–то неразборчиво пробормотал, потом снова взревел, Дойчман так и не понял что — преодолевая дурноту, он лежал, уткнувшись лицом в сложенные вместе руки, ледяные капли дождя покалывали затылок, мягко падали на спину, его бросало то в жар, то в холод, прямо перед глазами лежал кругленький, блестящий от дождя камешек, по которому обреченно взбирался тоже промокший, неизвестно откуда взявшийся муравей, вот он замер на мгновение, потом повернул назад, и Дойчман подумал: нет, должно пройти какое–то время, пока я буду здоров. И тут он услышал, как рядом улегся ничком третий по счету из их группы прибывших. Теперь обер–фельдфебель стоял перед последним, четвертым.

Тот был среднего роста, широкий в плечах, ничуть не уже, чем сам обер–фельдфебель. Но если Крюль выглядел так за счет жира, то четвертый из новичков — из–за мышц, внушительно перекатывавшихся под плотно сидевшей, латаной–перелатаной, промокшей гимнастеркой. Казалось,