Фрэнки, Персик и я [Карен Маккомби] (fb2) читать онлайн

Карен МАККОМБИ

ФРЭНКИ, ПЕРСИК И Я

Повесть

— Джейми! — услышала я громкий голос отца, донесшийся снизу от входной двери. — Сколько раз я должен тебе говорить?! Кусаться — это очень плохо!

— Пьясти, Стейя, — прошепелявил Джейми, гладя мои волосы, как будто я кошка.

— Рр-а-а-а! Рр-у-у-у! — между тем орал Джейк, скатываясь кубарем прямо под ноги отцу, который поднимался по лестнице, неся в руках телевизор.

Колготки, все еще прилепленные к голове Джейка, шлепались о ступеньки, когда он на предельной скорости катился вниз. А фотография? Все, что мне было видно, так это смятый белый краешек, торчащий из кулачка Джейка.

«Прощай, Сэб... — подумала я. — Прощай, вся моя прошлая жизнь. И здравствуй... Что же именно?»

От кого: *Стелла*

Кому: Фрэнки

Тема: Приве-е-е-е-е-ет!

Вложения: «Фрэнки, Персик и я»

Привет, Фрэнки!

Извини, что не ответила на твой звонок — мы все пошли прогуляться по берегу (я притащила домой целую тонну песка в ушах после сражения с Джейком и Джейми, до сих пор еще плохо слышу).

Ты наговорила в своем сообщении, что видела меня во сне прошлой ночью. Тебе приснилось, что я уехала из Лондона? Знаешь, иногда я просыпаюсь утром, слышу плеск волн и крики чаек и думаю: «Эй, где это я снова?»

Но то, что ты навестила меня сразу же после нашего переезда, было здорово. Ладно, это было здорово не все время, особенно когда мы поссорились. Но когда ты застреваешь на полчаса на высоте пятидесяти метров, надо же как-то провести время! Я знаю, мы много про все это говорили, обдумывали и вообще, но все-таки я решила, что надо нацарапать несколько строчек про все эти дела (см. вложение), про то, что на самом деле случилось в первую неделю: про переезд, про Персика и Сахарную бухту, про тебя и про все остальное...

Ну вот, надо идти. У меня в ухе, наверное, полпляжа, но я ясно слышу чьи-то вопли (надеюсь, Джейми скоро повзрослеет и забудет об этой идиотской привычке). Поскорей пришли ответ по электронной почте. Крепко обнимаю твою маму, целую Нейшу, и Лорен, и всех... И может быть, ты передашь привет Сэбу, когда увидишь его (если это не слишком сверхъестественно, конечно).

Скучаю по тебе :-(, твоя подруга навек :-)!

*Стелла*

P. S. Персик говорит: «Не унывай!» (На самом деле он сказал: «Мурррр!», но я уверена, что он именно это имел в виду. )

Глава 1. Обычное сумасшедшее субботнее утро

— Стаюшка с базая домой пинесья... — монотонно напевал мне в ухо Джейк, размахивая в такт игрушечным экскаватором и время от времени задевая им меня по голове.

Моему маленькому братцу, в отличие от меня, было совершенно все равно, что происходит вокруг. Была суббота, 11. 05 утра и начало моей новой жизни. Хуже не бывает.

Между тем в жутко далекой галактике (ну ладно, просто в Северном Лондоне) мои подруги наверняка занимались обычными субботними делами.

Элени, наверное, все еще нежилась в постели (хотя я не понимаю, как можно спать, когда рядом твой братец разучивает упражнения на трубе).

Нейша наверняка тоже еще валялась в постели, но уже совсем проснулась и смотрела телик, засыпав всю себя и пуховое одеяло крошками печенья.

Лорен, конечно, тоже уставилась в ящик, только сидя в гостиной рядом с сестрой и сражаясь с ней за пульт (во время мультяшной драки двух банд мальчишек).

Парминдер, должно быть, пошла в супермаркет помочь маме делать покупки и, курсируя вдоль прилавков с замороженными продуктами, мечтает о шмотках из крутого бутика.

Фрэнки... Ага! В это время Фрэнки, должно быть, собирается составить список всех, кто готов к вылазке в Вест-Энд или желает после полудня побродить по рынку в Кэмдене. Хотя нет, на этот раз ее субботнее утро отличается от всех остальных, потому что она, скорее всего, наводит порядок после вчерашней вечеринки. Моя прощальная вечеринка... Сейчас мне уже кажется, что она была сто лет назад...

— Итак, Стелла, что ты обо всем этом думаешь? — Отец с надеждой улыбнулся, как маленький мальчик, демонстрирующий модель лондонского Тауэра, которую сделал из рулонов туалетной бумаги.

Я знала, он хочет, чтобы я сказала что-нибудь о доме (разумеется, что-нибудь приятное), но я могла думать только о том, какое сегодня ненормальное субботнее утро. Судите сами. Я проснулась в шесть утра в практически пустом, без мебели, доме в Лондоне, потом смотрела, как какие-то люди тащат наши кровати к грузовику, потом прощально помахала дому где прожила те тринадцать лет и два месяца, которые вообще-то нахожусь на этой планете, и в довершение всего четыре часа тряслась в машине, отсидев зад и прослушав пленку под названием «Занудные детские стишки, которые склеят твои мозги».

И вот теперь я здесь и иду по скрипящему гравию подъездной аллеи с извивающимся малышом на руках, при этом стараясь не расплакаться (не думаю, что папе или маме это могло сейчас понравиться).

— Энди! — закричала мама, вытащив еще одного извивающегося малыша из машины. — Приехал грузовик с вещами, но, по-моему, он застрял на повороте из переулка. Ты можешь пойти помочь рабочим?

Я уж не знаю, что нужно было сделать папе. Может, взять огромную ножовку и слегка подровнять грузовик с боков, чтобы он мог вписаться в поворот, не содрав краску цвета заварного мороженого с террасы соседнего коттеджа? Или намазать грузовик волшебным снадобьем, чтобы тот съежился, как герои «Алисы в Стране Чудес»?

Кстати, если говорить о сказках, я чувствовала себя сейчас, как будто попала в одну из них, причем не самую счастливую. В отличие от пригорода — микрорайона, застроенного муниципальными домами, главная часть Портбея — места, которое теперь, как предполагалось, будет считаться моим домом, представляла собой беспорядочную путаницу узких улочек и ветхих, старых коттеджей, готовых сорваться с холма в море. Там стоял и наш старый, ветхий коттедж, точно такой же, как домик, в который попали Гензель и Гретель, разве что он был построен не из пряников и леденцов, но все равно выглядел крайне подозрительно, как будто ведьма, живущая в нем, искоса смотрит на вас, затаившись у окна верхнего этажа.

— Он просто чудный, правда? — Мама вздохнула и, отпустив Джейми, позволила ему выскользнуть из ее рук и, проделав извилистую траекторию, приземлиться на траву.

Чудный? Да он точь-в-точь подходил для «Домов ада» — документального фильма, который показывали по ящику, а может, даже для тайного убийства.

— Угу, — пробормотала я в ответ, спрашивая себя, не сошла ли она с ума.

Здание было невзрачным и обветшалым, и мне показалось, что оно не разваливается только благодаря ползучему темно-зеленому плющу, который, цепляясь корнями за стены, не дает им рухнуть.

— Может, это даже хорошо, что ты не смогла приехать в прошлые выходные, когда мы впервые осматривали это место. Теперь для тебя это настоящий сюрприз!

Мама улыбнулась и забрала у меня Джейка до того, как он выколол мне глаз ковшом своего экскаватора.

— Угу, — снова пробормотала я, радуясь тому, что солнце светит так ярко. Это означало, что я могу зажмуриться, притворяясь, что осматриваю дом, и спрятать грозящие политься слезы.

По сравнению с другими родителями мои мама и папа были просто замечательными — гораздо более стильными и современными, чем родители моих подруг. Они интересовались модой, музыкой и всякими вещами, на которые родителям моих подружек было совершенно наплевать. С ними было приятно поболтать — когда они не были слишком заняты работой и мальчиками (на что уходило почти все их время). Но не важно, какими бы классными ни были мои мама и папа, когда доходило до дела, оказывалось, что они-то взрослые, а мне всего тринадцать; их двое, а я одна, и поэтому, когда они решили переехать из Лондона в Портбей, у меня вообще не было выбора. Сколько я ни твердила им, что не хочу переезжать, сколько ни плакала из-за жуткой перспективы уехать из Кентиш-Таун от Фрэнки и всех моих любимых подружек, толку от этого не было никакого. Они мило улыбались, обнимали меня и говорили, что все понимают, но в переводе это означало: «Извини, Стелла, но ничего изменить уже нельзя!» После этого я просто перестала говорить о переезде и, как могла, старалась забыть о нем, притворяясь, что погружена в подготовку к экзаменам, и прячась у Фрэнки, когда мама и папа отправлялись в Портбей искать жилье.

— Ты собираешься позвонить Фрэнки и сообщить ей, как тебе здесь нравится, правда? — спросила мама, заметив, что я роюсь в кармане своей полотняной юбки в поисках мобильника.

— Угу, — снова пробормотала я, стараясь изобразить на лице подобие улыбки.

Фрэнки всегда поддразнивала меня, что серебристая трубка моего мобильника похожа на лазер из фильма «Звездный путь». Хорошо бы так и было -тогда, вместо того чтобы просто разговаривать с ней, я могла бы перенестись обратно в Лондон со скоростью света. Или быстрее, если это возможно.

У меня как будто заболело что-то внутри, когда включился автоответчик Фрэнки. Но боль стала еще сильнее от стискивающей сердце и выкручивающей кишки тоски по дому, когда я услышала: «Привет, ребята! Я тут веселюсь напропалую и не могу сейчас ответить на звонки, так что наговорите все, что хотите, и я вам отзвоню. Бай!»

Как бы мне хотелось быть сейчас в Лондоне и веселиться вместе с Фрэнки, а не торчать в этом жутком городишке. Я представила, что нахожусь в ее квартире и помогаю ей пылесосить пол, усыпанный хрустящими крошками. Но вместо этого мне приходится смотреть, как мама мчится по дороге к Джейми, который тащит в рот гравий с нашей подъездной аллеи.

Но, по крайней мере, у меня есть одна вещь, о которой я внезапно вспомнила, погладив веревочный мешок на плече, где я прятала фотки, сделанные прошлым вечером.

Фотки того потрясающего момента, когда...

Хрррррр-ясь!

— О господи! — выдохнула мама, с ужасом вглядываясь в сторону проулка.

Да, это был не самый лучший способ произвести благоприятное впечатление на новых соседей, еще даже не успев как следует переехать, — наш грузовик с мебелью выломал здоровенный кусок из их стены. Да уж, наверное, я была не единственной, кто в ту минуту хотел, чтобы наше семейство осталось в Лондоне...

Глава 2. Но мы совсем не хотим жить у моря...

Я держала Джейми вверх ногами, ухватив его за лодыжки, и методично встряхивала, чтобы пудреница, которую он стащил из моей сумочки, выпала из его карманов, когда услышала, как мама разговаривает внизу по телефону, вернее, больше молчит в трубку. А это кое-что значило.

— Теперь меня! Теперь меня! — неожиданно потребовал Джейк, заглушая хихиканье Джейми.

— Шшш! — Я попыталась утихомирить моих братцев, стараясь не обращать внимания на то, что вокруг головы Джейка было обмотано нечто, подозрительно напоминавшее мои колготки, привязанные к волосам с помощью куска бечевки (он, должно быть, оторвал ее от одной из картонных коробок). Честно говоря, пытаться распаковывать вещи с двумя моими братцами было так же просто, как прибить желе к дереву. У меня не было никаких шансов заставить их замолчать.

— Ну да, соседи, возможно, втайне уже ненавидят нас, но они вели себя очень мило, когда мы пообещали заплатить за причиненный ущерб. Как наш дом? Пока полный кошмар, ничего не работает, жуткий хаос, но все очень мило.

Это был отрывок маминого разговора, к которому я прислушивалась, одновременно наблюдая, как Джейми запихивает мою тушь для ресниц и клубничный блеск для губ себе в карман.

— Да ты же знаешь Энди, Ванесса. Ему не терпится начать наводить порядок в доме. Он уже ищет глазами кувалду, а грузовик с вещами все еще торчит на подъездной аллее!

Да, тетя Ванесса не тратила времени даром — не прошло и шести часов, как мы уехали из Лондона, а она уже висела на телефоне, бомбардируя маму вопросами о Большом Переселении.

— А как мальчики? - спрашивала тетя В. о моих братцах Джейке и Джейми.

— Они просто в восторге! Носятся вверх-вниз по лестнице и болтаются у всех под ногами!

(И почти разгромили ту небольшую часть моей комнаты, которую я наполовину привела в порядок, а родители смотрели на все сквозь пальцы, поскольку это отвлекало Джейми и Джейка: Джейми не кусал людей, переносивших вещи, а Джейк не корчил рожи и не кричал: «У-у-у-у!» всем машинам, проезжавшим по узкому переулку рядом с нашим домом. )

— Как Стелла? Ну, ты же ее знаешь — почти ничего не говорит...

Когда я действительно начала прислушиваться к разговору, так это в то мгновение, когда мама заговорила тише, прижимая трубку к уху. Я стала прислушиваться так напряженно, что почти забыла, что держу за ноги извивающегося, хихикающего малыша (кстати, двухлетние мальчишки на редкость тяжелые).

«Ох, Стелла, моя звездочка... » — наверняка говорила тетя В. или вздыхала, как она это умеет.

Это ее любимая фраза, когда разговор заходит обо мне. А еще, когда где-нибудь поблизости Джейми и Джейк начинают свою возню, она обычно вскрикивает: «О нет! Сюда идут мапеты!*» (Мапеты - серия известных комиксов («Muppets»), многочисленные герои которых - хулиганы и проказники.) Но разница в том, что, когда она называет Джейка Гонзо, а моего кусачего братца - Звереныш, лицо ее светится любовью. Когда же она сочувственно улыбается и выдыхает свое: «Ох, Стелла, моя звездочка... » — я чувствую в ее словах иронию. Откуда это взялось? Ну, ясно, от моего имени. Стелла действительно означает «звезда», но дело в том, что я — все, что угодно, только не звезда. Я знаю, что тетя В. действительно любит меня, и все такое, но у меня всегда возникает чувство, что она пусть совсем чуть-чуть, но разочарована во мне, как львица, которая обнаружила, что ее любимый детеныш — вегетарианец...

Итак, что же вдохновило моих предков дать мне такое имечко? Вовсе не какая-то одна звезда, а несколько биллионов звезд, если быть точной. В тот вечер, когда они принесли меня из родильного отделения, пока я дремала и видела свои новорожденные сны, они мечтательно смотрели в окно и были поражены видом неба, усыпанного мерцающими, искрящимися звездами и планетами. Я знаю, в небе их всегда полно, но если вы живете в большом городе, таком, как Лондон, то по ночам вы, подняв голову, чаще видите тусклый оранжевый свет уличных фонарей, отражающийся в тучах, чем Большую Медведицу. Так что мама или папа (они до сих пор спорят, кто именно) уставились в небо, вдохновились и выбрали для меня имя Стелла.

Тете В. оно нравилось. Ну вот НРАВИЛОСЬ, и всё тут. Но надо сказать, тетя В. вообще повернута на звездах. Папа рассказывал мне, что, когда они были подростками, тетя В. больше всего на свете желала только одного — выступать в мюзиклах в Вест-Энде: в «Чикаго», или в «Отверженных», или во всяких других. Он говорил, что у нее есть энергия — он называет это «драйв» — и честолюбие, а также фигура и красивое лицо, чтобы этого добиться. Единственное, что ей всегда мешало развернуться, так это то, что танцевала она, словно выбравшийся на сушу морж, а пела голосом, похожим на кряканье утки, засунувшей голову в ведро. Так что она отказалась от своих грандиозных планов и вместо этого сделала не менее грандиозную вещь, а именно: стала агентом актеров, играющих в таких мюзиклах, как «Отверженные», и «Чикаго», и тому подобное. А потом, когда родилась ее первая племянница (то есть я) и получила имя Стелла, тетя В. решила, что это судьба и что я вырасту и воплощу в жизнь ее самые смелые мечты и честолюбивые замыслы, став звездой, чего ей сделать не удалось.

Вот так...

Но, к несчастью для тети В., оказалось, что я самая стеснительная девочка, которую я когда-либо знала. То есть внутри я очень даже раскованная личность, которой есть что сказать умными, язвительными, эффектными фразами, смешащими всех до колик — если бы только они могли их услышать. В моей прежней школе я всегда оставляла хохмы и болтовню для Фрэнки, Лорен, Нейши и всех остальных. Они никогда не обращали внимания, что я была молчуньей в нашей компании. (Эй, а может быть, я была такой тихоней, что они даже не заметили моего отъезда?)

— Очень хорошо, что сейчас каникулы, так что у нее есть целое лето, чтобы освоиться на новом месте, — услышала я мамины слова.

Глянув украдкой через перила, я увидела, что теперь она перешагивала через какие-то коробки, пробираясь в столовую.

— Ну конечно, я знаю, что для нее это будет тяжелым испытанием, Ванесса. Я знаю, как трудно начинать все сначала, когда тебе всего тринадцать.

Хм, похоже, тетя В. заступалась за свою застенчивую Стеллу-«звездочку», что, впрочем, не было большим сюрпризом, если подумать. Я хочу сказать, что, когда мама и папа сообщили о том, что распродают все и перевозят нас в Портки, прошу прощения, в Портбор, тетя В. просто расхохоталась.

«Ну, конечно! Чтобы вы взяли и просто так бросили свой дом, карьеру, друзей и все остальное! -усмехнулась она, думая, что мои родители просто шутят, заводя разговоры о новых проектах и о пользе морского воздуха. Но она перестала смеяться, когда они предъявили ей документы из агентства по недвижимости на эту заброшенную груду кирпичей и изъеденного жуками дерева, которая почему-то именовалась «коттеджем из натуральных материалов». Тетя В. побледнела и нахмурилась так сильно, что на лбу проступила сетка морщин; она с трудом выдавила из себя: «Вам что, кто-то заплатил, чтобы вы переехали в этот загон для скота?»

Надо сказать, что тетя В. предпочитает резкость утонченности. Она всегда говорит, что думает, — в отличие от меня, потому что я, как правило, думаю то, что ни за что не скажу. Поэтому, хотя временами тетя В. бывает столь саркастична, что я просто подпрыгиваю от ее слов, я обрадовалась, что она заговорила вслух о нашем переезде, чего я бы не сделала и через миллион лет. Она громко изумлялась, как это, будучи в здравом уме, можно добровольно променять одну из самых больших, самых шумных столиц в Европе на обветшалый, скучный, старый городишко южного побережья.

«Малышам понравится расти у моря!» — такой аргумент постоянно приводил отец.

(Ну знаешь, папочка, на этот счет можно и поспорить!)

Она настойчиво хотела знать, почему кто-то выражает желание уехать от множества кинотеатров-мультиплекс, которые показывают все — от самых новых диснеевских фильмов до длиннейших пышных постановочных картин индийского Болливуда, — и поселиться в городишке, в котором, наверное, нет даже магазина видео.

«Более простая жизнь нам подойдет больше».

(Говори за себя, папочка. )

«А как насчет всех тех культурных мероприятий, которых теперь будут лишены твои дети?» — настаивала тетя В., напомнив моим родителям, что не далее как на прошлой неделе наше семейство имело бледный вид в марокканском ресторанчике в Кэмдене, поскольку Джейми и Джейк устроили сражение, бросаясь друг в друга мясом кускуса. Отныне самым экзотическим местом, из которого нас могли попросить, была забегаловка «Рыба и чипсы» на приморском бульваре.

«Нас это больше сплотит как семью», — попыталась объяснить мама тете В., которая фыркнула так громко, что я даже развеселилась.

Но все саркастические шутки тети В. по поводу того, что мы променяли первоклассную, с комнатами на разных уровнях квартиру в Кентиш-Таун на развалюху где-то на краю света, не имели никакого эффекта. Так что на прошлой неделе я начала снимать постеры с моих окрашенных в сиреневый цвет стен. Теперь же мне нужно было прикреплять эти постеры на стены, на которых вообще не было краски. И даже штукатурки, если на то пошло. Но самое ужасное, еще хуже, чем променять нормальные стены на булыжные, было в том, что мне пришлось променять лучшую в мире компанию друзей (Фрэнки, Лорен, Элени, Нейша, Парминдер) на... одиночество. Просто пустоту. И если уж даже уверенная в себе тетя В. считала это слишком суровым испытанием, то для меня одиночество было самой ужасной вещью в жизни...

— Цеюешься, цеюешься с майсиком!

Несколько мгновений я не могла понять, о чем талдычит Джейк: следя за мамой, которая то исчезала в гостиной, то снова выходила из нее, я только сейчас заметила, что Джейми, счастливый от того, что его раскачивали вверх ногами, теперь стал цвета спелой сливы, потому что вся кровь прилила ему к голове.

Я поставила своего братца на ноги и опустилась на колени, придерживая его за плечи, чтобы он не упал. Но Джейми немедленно просиял и сказал: «Еще!» Я поняла, что с ним все в порядке.

А потом краем глаза я заметила, что собирается сделать Джейк...

— Немедленно отдай мне это, Джейк! — скомандовала я, чувствуя, как замерло сердце, едва я разглядела фотографию, которую он зажал в своих липких пальцах.

Боже, как глупо!

Когда кто-нибудь из моих братцев схватит что-нибудь, чего не должен брать, нет никакого способа с ними договориться. Все, что вы можете сделать, это игнорировать их до тех пор, пока эта вещь им не надоест, а затем украсть ее у них или использовать грубую силу, то есть держать их вверх ногами до тех пор, пока уворованная добыча не вывалится из их карманов.

— Стейя цеюет майсика! — ухмыльнулся Джейк, держа фото подальше от меня в одной руке и одновременно отлепляя от своего века приклеившийся к нему кусок скотча.

— Я помогу тебе, Джейк, — поспешно проговорила я, отпуская Джейми, который тут же, хихикая, развалился на полу, и наклонилась, чтобы отлепить полоску скотча с лица Джейка.

На самом деле это больше походило на то, что «мальчик целует Стеллу» (да и то всего лишь в щеку), но сейчас это было не важно. А важно было то, что мне подвернулся единственный шанс: если притвориться, что я не замечаю того, что Джейк держит в руках фото, единственное фото Сэба, которое у меня есть (похоже, Джейк вместе с Джейми совершили набег на мою сумочку), может, мне удастся выхватить его из шаловливых ручонок моего братца, пока он не съел его или не подарил одному из рабочих, носивших вещи.

— Липкий, — пробормотал Джейк, показывая пальцем на скотч, удерживающий мои колготки на его голове.

— Я знаю, Джейк. — Я дружелюбно улыбнулась ему.

Быстрый рывок ленты, дикое восхищение моего братца тем, что половина его ресниц приклеилась к липкой коричневой ленте, и я могу вернуть себе Сэба, вернее, то, что от него осталось.

«Как жаль, что не осталось времени! С любовью С. », — нацарапал он на обратной стороне фото, сделанного на моей прощальной вечеринке вчера вечером.

Не осталось времени? Ну, это слишком слабо сказано... Я была влюблена в Сэба уже целый год, и он практически написал мне, что чувствует то же самое. И именно в этот момент я должна срочно уехать из Лондона!

— Так, осторожненько, — бормотала я, медленно отдирая ленту одной рукой и протягивая другую за фото.

Но вдруг...

Вы знаете, что двухлетние дети имеют молниеносную реакцию? Я почувствовала, как жирный маленький палец Джейми провел чем-то сладким по моему подбородку и верхней губе. Судя по запаху, это был клубничный блеск для губ, который он, должно быть, нашел на полу. Я лишь попыталась осторожно оттолкнуть его руку, пока он не попал пальцем мне в ноздрю, но в это время почувствовала внезапную боль в руке.

— Джейми! — услышала я громкий голос отца, донесшийся снизу от входной двери. — Сколько раз я должен тебе говорить?! Кусаться — это очень плохо!

— Пьясти, Стейя, — прошепелявил Джейми, гладя мои волосы, как будто я кошка.

— Рр-а-а-а! Рр-у-у-у! — между тем орал Джейк, скатываясь кубарем прямо под ноги отцу, который поднимался по лестнице, неся в руках телевизор.

Колготки, все еще прилепленные к голове Джейка, шлепались о ступеньки, когда он на предельной скорости катился вниз. А фотография? Все, что мне было видно, так это смятый белый краешек, торчащий из кулачка Джейка.

«Прощай, Сэб... - подумала я, — прощай, вся моя прошлая жизнь. И здравствуй... Что же именно?»

Глава 3. Вонь, вечеринка и смятое фото

Сообщение от Фрэнки — да-а-а-а!!!

«Извини, приехала бабушка, не могла перезвонить раньше, — прочитала я на маленьком экране моего мобильника. — Ну как новый дом? Ф. ».

Кнопки моего мобильника никак не могли справиться с ответом, который я печатала на экране. Но «свиинтовсссс» было единственное сочиненное слово, которое могло описать мои мысли по поводу моего «дома» в данный момент.

«Почему свинтовсссс? — пришел немедленный ответ. — Извини, моя мобила требует зарядки. Пиши».

Семь часов вечера, суббота. Сейчас Фрэнки вышла из дома и встретилась с Нейшей и остальными, а я торчу здесь одна в своей комнате. Эта комната пахнет картоном, сыростью и детской рвотой (свинтовсссс!) — явно не то сочетание запахов, которое Кристиан Диор или какая-нибудь другая фирма захотела бы использовать в качестве последнего образца духов.

Запах картона издавали коробки, в которые я запихала все свои сокровища (у меня не было никакого энтузиазма вынимать их сейчас). Запах сырости стоял потому... потому что мы въехали в лачугу, пропахшую плесенью. («Но как много исторических мыслей навевает этот дом! Ты чувствуешь, Стелла? Весь этот старинный шарм!» — проворковала мама, когда я показала пальцем на дивную, черную и, безусловно, историческую плесень на стене в ванной. ) Запах рвоты появился вследствие того, что Джейми съел полбанки малинового джема и небольшой кусок мыла, причем мой братец выбрал именно мою комнату, где спрятался от обеспокоенных предков, чтобы отрыгнуть красную пенистую гадость. Интересно, кто в такой ситуации (после удаления всей этой дряни с видавшего виды ковра, а затем выноса коробок из-под пиццы после обеда) захотел бы выйти на вечернюю прогулку, чтобы насладиться прелестями окрестностей Портбора?

Мои родители здорово обрадовались, когда я предложила им присмотреть за малышами, особенно после захватывающей рвоты Джейми. Но через несколько мгновений мальчишки преспокойно уснули (после того как они погрузились в свое синхронное ночное сопение, их могло разбудить только извержение вулкана). Во всяком случае, насколько я успела заметить, исследование достопримечательностей Портбора вряд ли могло занять больше семи минут.

Но в данный момент я как могла (и все из-за вони) наслаждалась этими драгоценными семью минутами отпущенного мне спокойствия. Не надо было улыбаться и притворяться перед родителями, что со мной все в порядке и что я в восторге от этого идиотского переезда.

«Интересно, куда идет Фрэнки сегодня вечером? — грустно думала я, безуспешно стараясь открыть наглухо закрытое окно в своей комнате, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха. — Интересно, будут они обсуждать мою прощальную вечеринку? Будут они говорить обо мне и Сэбе?»

«Знаешь, а ведь он придет!» — усмехнувшись, сказала мне Фрэнки вчера днем в классе.

Это был последний день четверти, мой последний день в Лондоне...

«Он не придет!» — с трудом выговорила я, стараясь убедить себя, что Фрэнки просто старается меня завести. Но я знала, что какой бы шумливой и лживой ни была моя лучшая подруга, она не могла быть так жестока, не могла сказать это, чтобы просто подразнить меня. А если так оно и есть?

Да нет, не может быть! Так что позже, дома у Фрэнки, окруженная орущей бандой своих лучших подруг и целой толпой одноклассников, которых тоже до кучи пригласила Фрэнки, за столом, ломившимся от всяких блюд, которые специально для нас приготовила мама Фрэнки, я чуть не упала в обморок, когда увидела в дверях Сэба. Он улыбался своей обычной ослепительной, немного насмешливой улыбкой, и — вау! — он улыбался мне...

«Не может быть! Не верю, что он здесь!» — прошептала я, наклонившись к Фрэнки, одновременно не спуская глаз с Сэба, который неторопливо отправился на кухню со своим приятелем, чтобы налить себе что-нибудь.

«Можешь считать это прощальным подарком от меня!» — рассмеялась Фрэнки.

На этой неделе она успела перекинуться с ним парой слов за ланчем в индийском ресторанчике на Хай-стрит. Сэб был невозмутим как всегда. Хотя он был на год старше, он оказался не из тех парней, которые смотрят на тебя сверху вниз только потому, что ты моложе. Он всегда говорил при встрече мне и моим подружкам: «Привет, как дела?» Но, к несчастью, я всегда была так скована смущением, что не могла выдавить в ответ ничего, кроме застенчивого: «Привет!» Вот у Фрэнки никогда не было моих проблем. Она может разговаривать с кем угодно — с родителями, учителями, шикарными парнями вроде Сэба, — как будто все они ее старые друзья. Поэтому в четверг, в индийском ресторанчике, за обжигающим пальцы горячим кебабом, Фрэнки как ни в чем не бывало пригласила Сэба на вечеринку, которую она устраивала в мою честь.

Так что мне по гроб жизни надо быть благодарной Судьбоносным Кебабам и моей лучшей подруге за то, что это случилось...

«Ты что-то знаешь?» — улыбнулся мне Сэб своей чарующей, немного кривой улыбкой, когда наконец подошел ко мне.

Я не ответила. Не осмелилась сказать что-нибудь в ответ и понадеялась, что одной улыбки будет достаточно, чтобы он продолжил разговор. К счастью, этого действительно хватило.

«Я всегда считал тебя очень красивой, Стелла».

Странно, но я не упала к его ногам после этих слов, а даже постаралась выдавить из себя что-то вроде «да-а-а?.. ». Это было немного, но я надеялась, что Сэб поймет, что это означает: «То же самое я думаю о тебе». Конечно, эффект был бы совсем другим, если бы при этом я смотрела ему в глаза, а не в коленные чашечки...

А потом Фрэнки — Фрэнки, которая сделала так, чтобы это сумасшедшее, волшебное мгновенье вообще случилось, — постаралась полностью все испортить, направив на нас старинный отцовский «Полароид» и ослепив вспышкой меня и Сэба. Я изо всех сил моргала, чтобы перед глазами исчезли белые, с неясными краями кружащиеся пятна, когда случились две вещи: во-первых, я услышала, как приятель Сэба кричит ему, чтобы тот поторопился, потому что ему нужно уходить, и, во-вторых, почувствовала, что Сэб целует меня в щеку (раз! — меня ослепила еще одна вспышка).

Менее чем двадцать четыре часа спустя, с несколькими занозами в пальцах от попытки распахнуть настежь окно своей спальни, я все еще чувствовала холодок на щеке в память о том поцелуе. (Да и как я вообще могла его забыть? Ведь это был мой первый поцелуй — поцелуй мальчика, а не мамы или папы, братьев или родственников. )

И теперь, сидя на подоконнике, возвышаясь над хаосом, царившим в моей спальне, и устремив взгляд вниз на смесь из сорняков и булыжников, носившую гордое название «сад у нашего дома», и дальше — через путаницу крыш к морю, где визгливо кричали чайки, я хотела только одного — вернуться назад в тот единственный и неповторимый день и прожить его снова. Но не как скромница Стелла. О нет! Я хотела стать совсем другой Стеллой — Стеллой-звездой, которая уверенно улыбнулась бы Сэбу и сказала: «Сэб, я тоже всегда считала тебя очень привлекательным парнем!» И тогда все было бы по-другому. Может быть, он продолжил бы говорить о своей вечной любви ко мне и мы бы провели лето, посылая друг другу по электронной почте любовные сообщения и планируя поездки для встречи друг с другом.

Однако — упс! — я не была той Стеллой. Я была другой Стеллой, которая в субботний вечер торчит совсем одна в затхлой комнате с занозами в пальцах, даже не имея фотокарточки Сэба для компании.

Черт возьми, Фрэнки приложила столько усилий, чтобы он сделал надпись на фото прошлым вечером, а теперь я не могу найти даже смятый краешек ее в этом беспорядке.

Уфф. Я серьезно опасалась впасть в уныние. Надо что-то делать. Прежде всего, надо написать список. Вот ручка, вот кусок картона, оторванный от какой-то коробки...

Что мне нравится в Портбее:

• Можно называть его не Портбей, а Портбор или Портжуть.

• Щит с надписью «Теперь вы покинули Портбей» по дороге в Лондон.

О чем я буду грустить (порядок необязателен):

• О нашей квартире в Кентиш-Таун.

• О моей комнате.

• О любимом рынке Кэмден неподалеку.

• Об автобусе № 134, доставлявшем вас для субботних покупок прямо в Вест-Энд.

• О Клайве, нашем ненормальном соседе, любящем распахивать настежь окна и петь песни Фрэнка Синатры тонким хриплым голосом.

• О Хэмстед Хит, который начинается буквально за порогом.

• О случайных встречах с Сэбом в школьном коридоре.

• Обо всей моей шумной, смешливой компании.

• О Фрэнки (конечно).

• И не забыть тетю Эсме...

Упс... Может быть, этот список был плохим развлечением? Тоска по дому стала только сильнее.

«Стелла, моя детка, если происходящие события так сильно портят тебе настроение, что дальше-то будет?»

«Сделай что-нибудь приятное!» — улыбалась я тете Эсме, которую называла тетя Мамми, когда только училась говорить. (Маму это немного задевало, но, принимая во внимание, что тетя Эсме была моей приходящей няней и я видела ее чаще, чем маму, это вряд ли могло вызвать удивление. )

«Так и надо, моя деточка, делать что-нибудь приятное!» Она улыбалась мне в ответ, как будто была учительницей, а я — ее ученицей Стеллой-звездой.

Тетя Эсме (не моя тетя, а мама Фрэнки) обожает всякие броские фразы. Она принадлежит к разряду дам, которые в восторге от тебя, когда ты совсем маленькая девочка, и тебя можно тискать и обнимать (или печальный тринадцатилетний подросток, навсегда покидающий Лондон).

«Знаешь, самые большие тихони обычно самые умные, — иногда шептала мне она, когда я была младше и, тихо сидя за столом у нее на кухне, испытывала беспричинное счастье, рисуя кривые цветы и пятнистых кошек. — Ты совсем не похожа на мою Франческу, благослови ее, боже».

И она великодушно улыбалась Фрэнки, которая в это время делала что-нибудь шумное — например, на бешеной скорости носилась по комнате и гудела, воображая себя, вероятно, пожарной машиной.

И хотя теперь я живу на другой планете под названием Портбор, слова тети Эсме довольно явственно звучат у меня в ушах.

Да, это было время, когда я старалась сделать что-нибудь хорошее.

Так что я распаковала мою большую красную пластиковую сумку с принадлежностями для рисования и, сняв крышку с коробки, стала любоваться прекрасными оттенками цветных меловых карандашей (они довольно-таки дорогие, но я больше всего люблю ими рисовать). Я прикрепила на стену карикатуры на Нейшу и Лорен, которые нарисовала для выставки школьного творчества, проводившейся в прошлой четверти. (Я получила за них грамоту, но Лорен немного обиделась на меня и сказала, что я изобразила ее похожей на какой-то вулкан. И все же я не думаю, что ей не понравилось. ) Я прикрепила к стене мои любимые фотографии, на которых я была снята вместе с Фрэнки: серию никуда не годных моментальных снимков, на которых мы обе валяем дурака. Я поставила на комод все мои прощальные подарки, потрогала ожерелье, которое подарила мне Лорен, понюхала подарок из «Боди-шопа» от Парминдер, с улыбкой послушала сделанное Элени на CD попурри из наших любимых песен и посмеялась, слушая хип-хоповый диск от Нейши. (Сама она его еще не слышала, но все равно старалась обратить меня в ту музыкальную веру, которую исповедовала. ) Еще были шикарные профессиональные ручки для рисования, которые подарила мне Фрэнки. («Теперь ты сможешь делать карикатуры на всех своих НОВЫХ друзей, когда позабудешь о нас», — шутливо написала она в приложенной карточке. )

Но хотя все эти вещи заставили меня улыбнуться, ни одна из них не развеселила меня и не огорчила. И ни одна не смогла отвлечь меня от тошнотворного запаха, которым была пропитана моя комната.

Но внезапно я почувствовала кое-что еще. Бриз с моря ворвался внутрь, заменив собой запах картона, сырости и детской рвоты... Я явственно ощущала запах моря и водорослей (довольно соленый), который смешался с чем-то гораздо более приятным. Может, это был запах цветов, например жимолости или жасмина? Нет, скорее, этот таинственный запах больше походил на... на персики и крем. Откуда же он доносился?

Я выглянула из окна, хотя понятия не имела, что именно высматриваю. Может, он доносился из белого грузовичка, развозившего торты и пудинги, который как раз проезжал мимо? Но единственное, что я увидела (кроме нашего заросшего сорняками так называемого сада, крыш и кружащих чаек), был толстый облезлый рыжий кот, осторожно пробиравшийся по верху садовой ограды, как канатоходец в цирке (который за завтраком съел слишком много бургеров).

— Хи-хи-хи-и-и!

Только не это! Пожалуйста!

— Хи-хи-хи-и-и!

Конечно, я допустила ошибку. Конечно, мне нельзя было ни на минуту упускать из виду маленький ходячий вулкан по имени Джейми. При леденящих душу звуках этого хихиканья мое сердце упало куда-то в желудок. В моей семье — по крайней мере, за последнюю пару лет — я твердо усвоила, что такое «хи-хи-хи» может означать только одно — большие неприятности, которые, возможно, уже произошли.

Я быстро обернулась, чуть не вывихнув шею, и увидела Джейми, который совершенствовал свое мастерство кусания на одном из моих меловых карандашей, причем второй он с треском сломал пополам и нарисовал чертика на стене моей спальни.

Черт возьми, неужели мои младшие братья вознамерились сделать этот несчастный дом еще невыносимее для меня?

Единственное, что не дало мне сойти с ума в этот момент, — это мысль о том, что через неделю на выходные сюда приедет Фрэнки (да, да, ДА!). Если, конечно, моя семейка не сведет меня с ума раньше и я не вскочу в первый попавшийся поезд, идущий обратно в Кентиш-Таун.

Но оказалось, что мое терпение тоже имело предел. Когда я увидела, как Джейми вытащил изо рта синий кобальтовый меловой карандаш и тоже сломал его пополам, я почувствовала, как что-то сломалось внутри меня.

«В-в-в-в-он из моей комнаты, н-н-н-немедленно, Дж-ж-ж-жейми!»

Ну вот, а я все думала, когда же появится мое несчастное заикание! Да уж, кое-что я без всякого сожаления оставила бы в Лондоне.

Глава 4. Ненормальная чайка и другие странные личности

— Эй, Лулу!

Мама бросила на меня понимающий взгляд поверх огромной картонной коробки, в которую мы обе по очереди ныряли в это утро. Папа обычно звал ее Луиза, а Лулу оставлял для тех случаев, когда ему нужно было подлизаться к ней, например, если он что-нибудь ломал, или тратил сумасшедшие деньги на современный навороченный DVD-проигрыватель, или придумывал еще что-нибудь в этом роде.

— Послушай, ничего, если я не буду сейчас помогать вам распаковываться? — Папа улыбнулся, просовывая свою светловолосую голову в дверь кухни с облупившейся краской. — Думаю, мне все-таки удастся запустить компьютер...

Папа... Если бы не его сердечный приступ, нас бы здесь вообще не было. То есть не в кухне, а в Портборе. И не то чтобы у него действительно был сердечный приступ, но папа просто не знал об этом, когда, стиснутый со всех сторон в вагоне метро по дороге домой с работы несколько месяцев назад, он привел всех (включая себя) в ужас, свалившись от боли в груди.

Оказалось, что это просто приступ паники (уф!). Но после того как в больнице ему сказали, что его сердце в первоклассном состоянии, папа все равно не выглядел очень здоровым и счастливым. Мама тоже выглядела не лучше, и я постоянно слышала, как они шепотом ведут бесконечные обсуждения, которые сразу же прекращались, как только я входила в комнату.

Через неделю они открыли мне свой маленький секрет: оказывается, мы переезжаем.

«Твой отец много лет очень напряженно работал, — попыталась мама обосновать это решение. — Он, то есть мы, чувствуем, что нужна резкая перемена. Какое-нибудь место с более размеренной жизнью. Более спокойное».

Думаю, сейчас стоило бы напомнить маме, что она тогда говорила. Во всяком случае, она не выглядела особенно спокойной, когда, перестав вынимать тарелки из старых газет, кинула мрачный взгляд на отца. Можно было подумать, что он только что сказал ей, что собирается прилечь почитать «PC Мэгэзин», или посмотреть сериал «Святые дубы», или еще как-нибудь сачкануть.

— Энди, мне трудно одной присматривать за малышами и распаковывать вещи! — проворчала она, одним глазом держа в поле зрения Джейми и Джейка, которые по очереди бились головой о картонную коробку.

— Мам, но я ведь тоже тебе помогаю! — вмешалась я. — И вообще нам нужно иметь компьютерную связь, потому что... потому что, может быть, тетя В. или кто-нибудь с папиной работы захочет с нами пообщаться!

Ха! Тетя В. может воспользоваться электронной почтой в своем офисе, но она никогда не посылала нам сообщений. Она предпочитала часами трепаться по телефону или за обеденным столом в нашей старой квартире. И кому с папиной старой работы придет в голову посылать электронные письма: а) в субботу и б) вообще? Что они могут написать? «Поздравляем Энди Стэнсфилда с буйным помешательством?» (Надо быть действительно буйнопомешанным, чтобы оставить высокооплачиваемую работу бухгалтера в модном журнале и перетащить всю свою семью на забытый богом морской курорт, где нет никакой работы, а есть лишь куча заплесневелых кирпичей, по недоразумению названная домом. )

— Хорошо! Иди налаживай компьютер, — вздохнула мама, отбрасывая с лица прядь тяжелых каштановых волос.

— О'кей! — Папа улыбнулся и исчез, пока чувство вины не взяло верх и он не оказался втянутым в дискуссию о том, в какой шкаф класть посуду или как отвлечь близнецов от нанесения друг другу тяжких повреждений.

Конечно, истинной причиной, по которой я хотела, чтобы папа наладил компьютер, было желание как можно быстрее отправить сообщение Фрэнки и остальным подругам. Я обожаю электронную почту. Нет, я не просто ее обожаю, я обожжжжжаю ее.

Там можно просто написать: «Привет, как ты там?» — и нет места для ненужного трепа. Электронная почта дает мне шанс быть такой же веселой и разговорчивой, как мои подруги.

А у меня с этим проблема, если вы, конечно, еще не поняли.

Дело в том, что:

1) я начинаю заикаться тогда, когда чувствую себя смущенной (или взволнованной);

2) буква «с» — одна из самых трудных букв для произнесения, когда заикаешься.

Так что это мое особое везение, что я: а) ужасно стеснительная и б) ношу имя Стелла Стэнсфилд. Представьте, как трудно это произнести, когда вы нервничаете или впервые встречаетесь с людьми, как, например, при переезде в новый город...

— Знаешь, Стелла, тебе еще повезло, ведь ты заикаешься не слишком сильно, — сказала однажды тетя В., наклоняясь ко мне через обеденный стол. — У тебя это не все время. Не как у того молодого певца Гарри. Как же его фамилия?

Нет, я не была так безнадежна, как Гарет Гейтс (тетя В. встретила его на вечеринке после премьеры какого-то мюзикла несколько лет назад). И я, конечно, была не так безнадежна, как заики из документальных фильмов, которые мучились скаждым словом. Мое заикание подкрадывалось ко мне только иногда, но думаю, что от страха я держала слова запертыми в голове, вместо того чтобы дать им свободу.

— Ррррр-а-а-а-а-а-ззззз!

— A-a-a-a-axxxx!

А постоянный шум, производимый моими братьями, с лихвой возмещал отсутствие шума с моей стороны.

В данный момент «Рррраззз!» исходило от Джейми, который только что нашел старую деревянную щетку рядом с полуразвалившимся кухонным камином и теперь шлепал ею по крышке картонной коробки, в которой сидел Джейк. Крик «А-а-аххх!», доносившийся из коробки, должен был сообщить Джейми, что игра зашла слишком далеко.

— Стелла, — устало взглянула на меня мама, — можешь ты быть самой замечательной дочкой на свете и остановить своих братьев, пока они не поубивали друг друга, не то я примотаю их скотчем к ножкам кухонного стола? Пожалуйста!

Я сделала больше, чем просто остановила Джейка и Джейми и предотвратила двойное убийство: я вытолкала близнецов в сад через заднюю дверь.

— Во что будем играть? — жизнерадостно спросила я, зная, что футбол исключен, поскольку в наличии не имелось такой необходимой мелочи, как ровная травяная площадка.

Конечно, мы могли сыграть в «охоту за футболом»: я бы забросила мяч в джунгли из сорняков и кустов-мутантов, и мы бы устроили себе веселую игру на пару недель, стараясь разыскать его среди спутанной листвы.

— Лови! — завопил Джейк и немедленно устремился в чащу, преследуемый Джейми.

Все, что я могла видеть, — это две головы (одна рыжая, другая соломенно-желтая), мелькавшие среди зелени. Если бы они догадались опуститься на четвереньки, игра стала бы называться «охота на близнецов».

«Мурррр!»

Этот тихий звук я услышала помимо (или вопреки) шуму, который устроили Джейми и Джейк... Что же это такое?

«Мурррр!»

Может быть, у нас в саду живут сверчки? (Здесь вполне могла поселиться даже семейка саблезубых тигров, и никто бы этого не заметил. )

«Мурррр!»

Но этот звук доносился вообще не из сада. Похоже, это «мур-р-р» раздавалось из уродливого каменного сарая, стоявшего справа у стены. Я сделала два шага по направлению к нему и споткнулась о разбитый цветочный горшок и помятую пластиковую кружку, не заметив их в высокой, по колено, жесткой траве.

Каменный сарай имел попорченную непогодой деревянную дверь и одно маленькое окошко, три стекла которого были покрыты плотным слоем пыли, а вместо четвертого зияла дыра, окаймленная острыми осколками стекла, зловеще сверкавшими в солнечных лучах.

А внутри... внутри что-то было,

Это что-то двигалось.

Полоска движущегося оранжевого меха.

Мысли спутал мгновенный страх. А что, если этот неопознанный движущийся объект и есть саблезубый тигр? (Впрочем, возможно, это всего лишь та толстая кошка, которую я видела вчера вечером. ) Позади слышались дикие вопли моих братцев...

* * *

— Мам, лишай — это, кажется, какая-то ужасная болезнь кожи? — прошептала я, скосив глаза на название, напечатанное на уголке каждой салфетки.

Мы сидели за столиком у окна кафе на набережной — я, мама и мои буйные братья.

— Да, но я думаю, что это место называется «Лишайник», а не «Лишай», и оно, вероятно, названо так из-за лишайника, покрывающего стволы окрестных деревьев.

Мама подняла бровь, зная, что я невольно ищу темную сторону событий (в отличие от нее, смотревшей на все в этом городишке сквозь розовые очки).

Лишайник — лишай, Портбей — Порт-не-бей... Бьюсь об заклад, что, когда мы вошли, остальные посетители поспешили отодвинуть свои стулья подальше от нас. Я не виню их за это: они могли решить, что Джейми заразился чем-то вроде стригущего лишая. В конце концов, откуда им было знать, что красная сыпь, покрывавшая его лицо и руки, была следствием того, что он влетел головой в крапиву, а его налитые кровью глаза — результат стараний Джейка, который десять минут назад кинул ему в лицо горсть песка?

— Ах, как мило! Спасибо! — Мама внезапно улыбнулась, когда самая унылая в мире официантка молча поставила перед близнецами тарелки с бобами и рыбными палочками.

Я не осмеливалась поднять глаза, но все равно заметила, что у этой высокой худой девушки, только что непринужденно обрызгавшей нас подливой для бобов, волосы были того же цвета, что и шерсть саблезубого тигра (рыжей кошки) из нашего сарая. К несчастью для нее, рыжие волосы плохо гармонировали с ее ярко-красной физиономией. Может быть, она только что поссорилась со своим шефом? Или просто ненавидела посетителей? Или это первые признаки лишая?

Так или иначе, но кафе с названием, похожим на кожную болезнь, и очень «гостеприимной» официанткой, пользовалось успехом. Я не могла понять, почему так много простофиль (вроде нас) проводят время в кафе с дивным названием «Лишайник». Может быть, старики, которых здесь было немало, просто радовались, что смогли добраться сюда? (Рядом располагалась автомобильная стоянка, забитая туристскими автобусами. ) Что касается большого количества тусовавшихся здесь подростков, то, возможно, это было единственное кафе в городке. Наверное, в Портборе просто больше нечего было делать в первый летний уик-энд (я бы этому не удивилась).

Причина, по которой мы пришли перекусить в эту дыру с отвратительным названием, состояла в том, что мама прекратила все попытки распаковать вещи после того, как мои братцы ухитрились так славно поиграть в нашем небезопасном для жизни саду. Оставив папу в покое одного играть (пардон, налаживать) в компьютер, мама объявила, что я, она и мальчишки идут на берег, где Джейми и Джейк, играя в песочке, смогут побыть в безопасности хоть раз за всю их коротенькую жизнь.

— Разве набережная не великолепна? — лучезарно улыбнулась мама, выглядывая в окно.

Она только что вырвала очередной режущий предмет из шаловливых ручек Джейка и дала ему с Джейми желтый пластиковый рюкзачок, который всегда брала с собой, отправляясь куда-нибудь поесть с моими братцами. (Думаю, она не хотела видеть рядом с Джейком никаких режущих и колющих предметов после того, как сегодня утром он проколол ногу старой ржавой садовой тяпкой. )

— Да, ничего... — кивнула я в ответ, недоумевая, что такого замечательного в булыжной мостовой и нескольких рядах крашеных синих перил.

Кроме того, и набережную, и берег, и море вообще было трудно разглядеть из-за множества снующих взад-вперед туристских автобусов.

— Как замечательно здесь было вчера вечером, когда в сумерках вспыхнуло множество гирлянд!

Она отвернулась к окну, чем немедленно воспользовался Джейми, перепачкав лицо томатным соусом и размазав его для верности руками. Я вынула две последние салфетки из металлической подставки и попыталась хоть как-то вытереть его физиономию.

— Не-е-ет! — завопил Джейми, с силой отталкивая мою руку.

— Вчера вечером мы с папой наслаждались тишиной и покоем, — счастливо проговорила мама, повернувшись к столику и приняв у меня дежурство по вытиранию физиономий. — Совсем не похоже на прогулку по главной улице Кентиш-Таун в субботу вечером.

Я знала, к чему она клонит.

В Кентиш-Таун около станции метро всегда торчали эти отпетые парни, потягивая из банок светлое пиво. Местная газета любила шуметь о торговле наркотиками в нашем районе. И хотя наш сосед Клайв не имел никаких вредных привычек, кроме распевания хитов Фрэнка Синатры из своего окна, мама всегда считала его подозрительным типом (бедный парень!).

Ну хорошо, хотя я понятия не имела, есть ли в Портборе опустившиеся личности или проблемы с наркотиками (скорее всего, нет), но в одном я была уверена: психи и ненормальные попадаются не только в больших городах. За тот час, который мы провели, слоняясь по берегу, я заметила по крайней мере троих законченных психов: спятившую старую леди, которая, сидя на скамейке, кормила сахарной ватой рыжую кошку (может, она была родственницей киски, поселившейся в нашем саду?); молодого парня, который вприпрыжку носился по песку, как будто ему в шорты насыпали горчицы (его несколько раз атаковала чайка, у которой тоже, должно быть, на чердаке было не все в порядке); и ненормального вида девицу со злым выражением лица, шагавшую по глубокому песку в ботинках от «Доктор Мартин», черном кожаном пиджаке и - приготовьтесь! — розовой балетной пачке.

Помогите, ведь я приехала в Портбор — тихий морской курорт для того, чтобы побыть в одиночестве и отдохнуть от психов всех возрастов и разновидностей...

— Ах да, совсем забыла тебе сказать! — внезапно произнесла мама, придерживая Джейка за ноги, чтобы он не лягнул Джейми. — Мы с папой вчера вечером видели объявление: по пятницам сюда приезжает парк развлечений. Ты можешь пойти туда с Фрэнки, когда она приедет на выходные. Это будет замечательно!

О'кей, отправимся в парк развлечений. Но вряд ли я увижу там что-нибудь «замечательное», особенно после «Мира Приключений» в Чессингтоне, где мы с Фрэнки были восемь раз. Колесо обозрения, конечно, неплохая вещь, но вряд ли оно может сравниться с «Лондонским Глазом». Мы с Фрэнки катались на нем дважды — один раз вместе с тетей Эсме в день рождения Фрэнки, а второй раз вместе с классом.

— Ммм... — неопределенно промычала я, надеясь, что мама не подумает, будто я, как всегда, настроена против всех ее предложений.

Но она даже не услышала моего мычания, потому что Джейми отомстил Джейку за то, что тот толкнул его, выстрелив в него толстой красной струей из бутылочки с кетчупом.

— Джейми! О господи! Стелла, пожалуйста, принеси еще салфетки. Джейми, перестань бить своего брата!

Не дожидаясь очередной порции воплей и криков, я вскочила и поспешила к стойке, чтобы взять пачку салфеток с надписью «Лишайник». Это было одно из сотни ничем не примечательных десятисекундных дел, однако простой поход за салфеткой обернулся для меня серьезной травмой.

— Гм...

Я торопливо пробиралась между столиками, рассыпаясь в извинениях, пока чуть не упала, споткнувшись о пару длинных ног, протянутых между двух стульев. Обладательница длинных ног (одна из четырех жеманных девиц примерно моего возраста) видела, что загораживает мне дорогу, и я надеялась, что мое «гм» подействует и она уберет свои ноги, давая мне пройти. Вместо этого ноги остались на месте, а их владелица и ее подружки стали разглядывать меня: сверху вниз, и снизу вверх, и снова сверху вниз. Можете назвать меня параноиком, но было похоже, что им явно не понравилось то, что они увидели. Итак, на мне была белая футболка, хлопчатобумажная юбка мини, полосатые носки и пара кроссовок. Ну и что? В смысле, рядом с моими супермодными подругами из Кентиш-Таун я, возможно, и казалась безвкусно одетой. Но здесь, в этом скучнейшем Портборе, я, вероятно, выглядела не хуже Кейт Мосс из-за своих... Из-за чего? Из-за полосатых кремовых носков? Ведь именно на них мрачно смотрела вся четверка. Но я купила их только потому, что увидела точно такие в фирменном бутике месяц назад и подумала, что они довольно-таки миленькие.

— П-п-простите, п-п-пожалуйста...

Ну конечно. Вот и заикание появилось, все из-за этого идиотского томатного соуса, идиотских салфеток и дурацких, идиотских, полосатых носков. Я не успела заметить, смеялись ли надо мной эти девчонки (как делали некоторые в моей школе, пока не вмешалась Фрэнки). Я лишь увидела, что пара ног отодвинулась, освободив мне путь к салфеткам. Быстро схватив несколько штук, я поспешила обратно другим маршрутом, мечтая только об одном — обогнуть несколько столиков с улыбающимися пенсионерами и невредимой вернуться к маме, близнецам и унылому виду набережной из окна кафе.

О-хо-хо...

Но это было не так просто. На моем новом пути оказался столик, за которым сидели мальчишки немного старше меня. Им около пятнадцати, решила я, бросив на них смущенный быстрый взгляд, и вдруг услышала:

— Ну и волосы! — сказал один из них.

— Да, настоящая прическа в стиле «афро»! — отозвался другой.

Мои волосы... Их можно описать несколькими способами: а) «практически блондинка» (это Фрэнки, которая думает, что все, что хоть немного светлее черного или темно-каштанового, — это практически блондинка), б) «завитушки у свинюшки» (Джейк), в) «локоны» (тетя В. ), г) «настоящий ангелочек» (тетя Эсме). Но если вам интересно, что же это на самом деле такое — практически блондинка, завитушки у свинюшки, локоны, настоящий ангелочек, — то, должна признаться, это действительно прическа в стиле «афро».

Но как этот парень ухитрился сказать так, что обычный факт прозвучал как оскорбление?

— Эй, проверь свои сиськи! — услышала я хихиканье другого парня, а потом взрыв хохота остальных.

Это было слишком. Я почувствовала себя лучшим экспонатом в коллекции уродов, выставляемых в кунсткамере.

Красная от унижения, я остановилась в растерянности. И вдруг — я не могла поверить своим глазам и ушам — мама тоже начала хихикать:

— О, дорогая, думаю, что тебе следует сменить этот топ, когда мы придем домой. - Она, смеясь, указала на мою грудь.

Я опустила глаза на белую футболку и обнаружила на груди следы пальцев, испачканных томатным соусом.

— Ну спасибо, Джейми, — мрачно проворчала я, пока мой маленький братец весело смеялся, размазывая томатный соус по своим шортам. — Мне нужно на воздух, — сказала я маме, направляясь к двери и не собираясь больше садиться за столик, чтобы снова не измазаться кетчупом в самых пикантных местах.

Что мне действительно нужно сейчас, поняла я, когда меня обдуло свежим морским воздухом, — это мои друзья. Как получилось, что никто, кроме Фрэнки, вчера, да еще так коротко, не ответил ни на один мой телефонный звонок или сообщение?

Глава 5. Четыре четверти меня

— Ох, Стелла, не делай этого! — вздохнула мама, направляясь в ванную комнату с чистыми пижамами для мальчиков.

— Чего? — невинно спросила я. — Да они же выглядят просто классно!

Джейк и Джейми, казалось, тоже были в восторге от тех рожек, которые я сотворила из их волос с помощью мыла. Они давились от смеха, глядя друг на друга.

— Не могла бы ты заставить их не выливать воду из ванны на пол? Посмотри, что стало с ковром!

Думаю, мама тут же поняла, как глупо это звучит. Во-первых, пытаться заставить Джейми и Джейка перестать делать что-нибудь дурное было так же тяжело, как сбивать заварной крем. А что касается выцветшего, испачканного куска старого ковра, лежавшего на полу в этой заплесневелой, сырой комнате, уж он-то точно нуждался в хорошей стирке. Хотя на самом деле его следовало порвать в клочья и засунуть в мусорный контейнер, который привезли сегодня утром. Предполагалось, что завтра папа начнет преобразования в доме, но пока единственное, что я слышала, были его угрозы выбросить в мусорный ящик компьютер, который он пытался заставить работать в течение последних восьми часов...

— Ладно, этот маленький дьяволенок мой, — сказала мама, смывая мыльные рожки с волос ближайшего к себе мокрого, хихикающего мальчишки, оказавшегося Джейми, в то время как я сгребла в охапку второго орущего малыша - Джейка, который по крайней мере не кусался.

— Тебе уже удалось связаться с Фрэнки?

— Нет, — пробормотала я, сжав, как тисками, лодыжки Джейка, чтобы заставить его стоять смирно, пока я заворачивала его в большое пушистое полотенце. — Тетя Эсме сказала, что она снова пошла куда-то с девочками.

Тетя Эсме так же, как и я, была удивлена, что Фрэнки не ответила на две эсэмэски и три письма, которые я ей послала сегодня.

— Ну, у вас двоих будет достаточно времени поболтать в следующие выходные!

Мама лучезарно улыбнулась, как будто призывая меня не обращать внимания на ту высокую, толстую стену молчания, которая с вечера пятницы встала между мною и большинством моих подруг.

Я честно постаралась не впасть от этого в уныние. В конце концов, прошло только два дня, которые для меня, засунутой в эту дыру на краю земли, могли показаться неделей, целой вечностью, но, вероятно, длились не больше десяти минут для Фрэнки и остальных. Я действительно мечтала о приезде Фрэнки. Мне не терпелось излить ей душу и рассказать все: и как я скучаю по Сэбу, и еще о том ужасе, который случился в кафе сегодня в полдень. Говорю вам, эти парни удержались бы от всяких комментариев, если бы на моем месте была Фрэнки. Один строгий взгляд — и они тут же подняли бы лапки.

— Может, ты до сих пор переживаешь по поводу того, что сказали тебе сегодня в кафе эти мальчишки? — внезапно спросила мама, как будто снова прочитав мои мысли.

Лучше бы она читала мои мысли несколько последних месяцев, когда я молчаливо вопила: «Не заставляй меня уезжать отсюда!»

— Немного. — Я пожала плечами, вытирая полотенцем мокрую шевелюру Джейка и стараясь удалить невесть как попавший туда песок.

— Но когда люди не знакомы с тобой, Стелла, они всегда сначала замечают в тебе что-нибудь необычное. Ничего плохого они под этим не подразумевают.

Я знала это. Ведь моим самым любимым занятием было рисование карикатур. С помощью карикатуры вы можете выделить некоторые черты человека и преувеличить их. Но пусть это лицемерие, сама-то я не особенно люблю, когда кто-нибудь выделяет какие-нибудь мои черты. Я говорю не только о своих волосах, или о полосатых носках, или о томатном соусе на моей футболке. Меня огорчало то, что здесь, в Портборе, все наше семейство стало выглядеть не так, как раньше. Как будто мы почти не имели отношения друг к другу, просто случайно вытянули жребий и оказались вместе. Даже близнецы совсем не были похожи на близнецов. И если бы я захотела нарисовать карикатуры на членов моего семейства, вот что я бы изобразила.

ОТЕЦ: высокий, короткие белокурые волосы, голубые глаза (похож на норвежца, хотя сам из Норфолка).

МАМА: темно-каштановые волосы, которые постоянно падают ей на лицо, оливковая кожа, большие карие глаза (похожа на итальянку, но родом из Хакни, Восточный Лондон).

ДЖЕЙК: маленький крепыш, пушистые торчащие волосы, серые глаза (похож на дедушку Стэнсфилда в детстве).

ДЖЕЙМИ: высокий для своего возраста, худенький, очень бледная кожа, светло-рыжие волнистые волосы (точно как на фото маминой мамы — Наны Джонс).

Теперь я. Четыре четверти, которые составляют Стеллу Стэнсфилд (то есть гены всех моих дедушек и бабушек), каким-то образом добавленные к чему-то отличному от всего остального моего семейства. Я получилась со светло-каштановыми крутыми локонами, карими глазами и россыпью веснушек как раз посередине носа (как будто краску цвета кофе стряхнули с кисти прямо мне на нос). Непонятно, откуда появились веснушки (никто из моих дедушек и бабушек в этом не был замечен), но с волосами просто. Они такие потому, что одна моя четверть происходит из Норфолка, другая — из Йоркшира, третья - из Восточного Лондона, а четвертая — с Барбадоса.

— Как получилось, что ты совсем не похожа на своего отца? — спросила я маму, хотя прекрасно знала ответ — я уже задавала ей этот вопрос.

— Иногда гены могут перепрыгнуть через поколение, — пожала плечами мама. — Видишь, моя кожа темнее, чем твоя, этот цвет, должно быть, я и унаследовала от отца. Ты ведь не считаешь свои роскошные волосы некрасивыми?

Я покачала головой. Мне нравились мои кудряшки, за исключением тех промежутков времени, когда я должна была приводить их в порядок или когда они вызывали насмешки тупых, невежественных идиотов в кафе.

— Как бы мне хотелось взглянуть на фото моего дедушки! — вздохнула я.

Я и раньше говорила это, множество раз. Я также мечтала увидеть Нану Джонс, но этого не случилось, поскольку я родилась через много лет после ее смерти.

— Я знаю, Стелла, но я ведь уже много раз говорила тебе, что видела фото моего отца очень давно, когда была маленькой девочкой, и не знаю, что с ним случилось.

Как странно! Нана Джонс и этот парень влюбились друг в друга, когда она была лишь на четыре года старше, чем я теперь, но она не осмеливалась сказать об этом своим родителям, потому что он был черным. Жаль, что я так мало знаю о нем. Фактически я знаю лишь четыре вещи о моем деде: 1) он был добрым, 2) он был симпатичным, 3) его звали Эдди и 4) он был родом с Барбадоса и переехал в Англию со своими родителями совсем маленьким мальчиком. Не густо.

— Не забывай, Стелла, что это очень давняя история, тогда отношения между людьми были совсем другими, — сказала мама, как будто снова непостижимым образом прочла мои мысли. — Они вели себя совершенно варварски по отношению к людям с другим цветом кожи и были нетерпимы к таким вещам, как рождение детей вне брака.

Много лет назад мой дед покинул Лондон с разбитым сердцем, потому что Нана Джонс порвала с ним, боясь, что родители ее проклянут. И это самое печальное во всей этой суперпечальной истории: он так никогда и не узнал, что станет отцом, а потом и дедушкой.

— А как случилось, что Нана Джонс снова встретила дедушку Эдди? — продолжала выпытывать я у мамы, стараясь сложить воедино обрывки этой истории.

— Как-то летом он работал в Хакни, и не спрашивай, что он там делал, потому что мама об этом никогда не рассказывала.

— Как ты думаешь, где он может быть сейчас? — спросила я, нагнувшись и схватив Джейка до того, как он успел забраться в ванну с водой.

— Ну, если он все еще жив, то в любой части света. Может быть, он вернулся на Барбадос, а может, живет в двух милях отсюда, — проговорила мама, стараясь не дать Джейми засунуть обе ноги в одну штанину. — Нет способа даже узнать это, поскольку вся история произошла около сорока лет назад и мы даже не знаем его фамилии.

Моя мама на редкость практична. Нет, ничего особенного, у нее просто есть этот талант не волноваться по поводу вещей, с которыми ничего нельзя поделать. Вот почему, догадалась я, она заставила отца переехать сюда до того, как у него приключится новый приступ паники и он перепугает еще больше пассажиров метро.

— Джейк, положи мыло на место! — внезапно крикнула мама и, нагнувшись, ухитрилась вытащить кусок туалетного мыла у него изо рта. — Разве ты не видел, что случилось с Джейми вчера вечером! Хочешь в конце концов тоже заболеть?

— ДА! — возвестил Джейк.

Я даже не замечала его манипуляций. Мои мысли мгновенно перенеслись в мою прежнюю школу, где вместе учились белые, черные, азиаты, евреи, турки и греки-киприоты; где были ученики, приехавшие из Хорватии и Афганистана, Кореи и Сомали и множества других стран, которые с трудом можно найти на карте мира. Там не имело никакого значения, что одна четверть меня происходила от деда, которого я никогда не видела. Моим подругам было интересно только то, что мои родители работали в журналах (хотя мама ушла с работы после рождения близнецов). Они считали, что это очень, очень круто.

Но теперь... Что ж, теперь, мне кажется, я была немного огорчена, что в Портборе мы стали просто Странным Семейством из Лондона. Н-да, но как же сделать так, чтобы мы почувствовали себя здесь как дома?..

Следы от зубов все еще виднелись на моей руке, когда я направилась в свою комнату. Это произошло после того, как я предложила моим братцам почитать на ночь (Джейми сразу же стал изображать Проголодавшегося Паука).

Мне нужно было поговорить с Фрэнки. После совершенно бредового дня, который я провела, мне необходимо было почувствовать, что я — это я, а не какая-то инопланетянка, высадившаяся на приморском курорте.

Внезапно я вновь почувствовала его... Запах персиков и сливок, пробившись сквозь запахи детского талька и пены для ванны, достиг моих ноздрей. Я хотела поспешить к окну и снова выглянуть наружу, чтобы выяснить, откуда доносится этот запах, но внезапно замерла на месте.

В комнате все еще царил беспорядок от разбросанных вещей (как и во всем доме), но я точно помнила, что раньше здесь не было этой огромной, толстой, ободранной рыжей кошки, мирно похрапывавшей на моей постели.

— Та-а-а-к... привет. Кис-кис, а не пойти бы тебе к своим хозяевам? — проговорила я, отодвигаясь от кошки на безопасное расстояние.

Мне не понравился вид этих потрепанных в драках ушей — киска могла одержать надо мной победу в сражении.

Кошка, должно быть почувствовав, что я не представляю для нее никакой опасности, продолжала похрапывать — устрашающий желтый клык торчал из ее подергивавшейся во сне пасти.

— Ты, должно быть, влезла сюда через окно, а, киска? — проговорила я, делая нерешительный шаг к ней и раздумывая, как же мне убедить ее снова удалиться туда, откуда она пришла.

Кошка, проигнорировав мои слова, раскатисто вздохнула и изящно изогнулась, практически заняв половину моей кровати. (Может быть, это прямой потомок саблезубого тигра с южного побережья?)

А потом я увидела еще кое-что, чего не было в моей комнате, когда я в последний раз ее осматривала.

Очень осторожно я взялась за уголок яркого буклета, выглядывавшего из-под белого пушистого кошачьего брюшка, и потянула.

«Все радости парка развлечений!

В Портбее с пятницы!»

Еще не успев сообразить, каким образом ярмарочный буклет попал сюда, я испытала странное, вызывающее дрожь чувство, что на меня кто-то смотрит — зеленым хитрым глазом.

— Фрэнки? — прошептала я в мобильник, когда включился ее прием. — Лучше тебе приехать поскорее. Еще немного, и этот дивный городок сведет меня с ума!

Глава 6. Воздушные пирожные и сардинки

— Черт возьми, Стелла! На твоем рисунке я выгляжу по-идиотски! Согнутая, как цапля, да еще в таких дорогих туфлях!

Это был первый и последний раз, когда я сделала карикатуру на тетю В. Как-то после работы она заглянула в нашу старую квартиру и уселась за обеденный стол для одной из регулярных бесед с моими родителями. Она всегда выглядит просто отпадно, моя тетя В., потому что так же, как и мой отец, она высокого роста («эти ноги должны были стать ногами балерины, Стелла, детка») и к тому же блондинка («я бы гораздо лучше сыграла Рокси в «Чикаго», чем эта Рене Зельвегер!»). Но, в отличие от моего отца, тетя В. обожает эксплуатировать свою якобы скандинавскую внешность и носит одежду только белого, кремового и бежевого оттенков, подчеркивая их насыщенной красной помадой и нитками этнических бус («для создания эффекта, моя милая!»). На той самой карикатуре я изобразила ее изысканно-длинной и шикарной — от короткой стрижки белокурых волос до кончиков остроносых туфель из верблюжьей кожи. Мне мой рисунок ужасно нравился, но, судя по выражению лица тети В., ей он понравился так же, как ей понравилось бы, что я пролила красное вино на ее белый ангорский жакет.

«Ты, безусловно, очень хорошо рисуешь, Стелла, дорогая. Но почему бы тебе не попробовать другой стиль? Для разнообразия нарисовать что-нибудь красивое, например цветы, фрукты и т. д. ?»

И теперь, сидя на скамейке на набережной с раскрытым блокнотом и меловым карандашом в руке, я внезапно вспомнила, что сказала тетя В. в тот день, хотя с тех пор прошло уже много времени. И причина, по которой я не рисовала «цветы, фрукты и т. д. » (тетя В. тараторила очень быстро, мне кажется, что она говорила «и т. д. » просто для того, чтобы сберечь время), состояла в том, что мне не хватало умения, чтобы рисовать их. Точно так же, как и берег моря, который у меня не получался по той же причине.

«Тупое море, тупое небо, тупые домики на колесах», — ворчала я себе под нос, переводя взгляд с уродливого беспорядка металлических коробок, громоздившихся на мысу, на столь же безобразные изображения, которые я небрежно набросала на бумаге. Единственное, что нравилось мне в моем рисунке, была чайка, сидевшая на перилах набережной и наблюдавшая за каждым неохотным движением моего карандаша и, возможно, надеявшаяся, что у меня найдется половинка пирожка или печенья. Я нарисовала эту птицу с большим кривым клювом, скошенными глазами и перепончатыми лапами, такими же большими, как клоунские башмаки. Но почему-то моя веселая карикатурная чайка совсем не подходила к атмосфере пейзажа, которую я старалась уловить.

Мне захотелось взять из коробки самый темный красный меловой карандаш и резкими движениями начертить вверху рисунка бешеный водоворот уродливых загогулин. В то утро я была в плохом настроении, и все выводило меня из себя. О'кей, я в первый раз нормально спала ночью с тех пор, как приехала сюда. Храпение кошки, которую я боялась прогнать с кровати, звучало умиротворяюще, оно отдаленно напоминало шум машин, которые с утра до ночи проносились по мостовой в Кентиш-Таун. Но в 7. 30 утра я была разбужена металлическим скрежетом мусорного контейнера, доставленного на нашу подъездную аллею. Кошка, кстати, к тому времени уже исчезла из поля зрения - наверное, отправилась туда, откуда пришла, предположила я. Но буклет парка развлечений, независимо от того, откуда он появился, все еще оставался на месте.

Так вот, сначала раздался скрежет, а через две секунды появилась пара крайне возбужденных маленьких мальчишек, которые начали скакать по моей кровати (на которой я все еще лежала) и вопить: «Мусолка, мусолка, мусолка!» — так, что уши заложило. Папа тоже пришел в крайнее возбуждение от приезда мусорного контейнера (но он, по крайней мере, не выражал его с помощью прыжков по моей кровати). Однако он так перевозбудился, что решил устроить себе на один день отдых от сражения с компьютером, что для меня означало только одно: я опять не смогу прочесть свою электронную почту.

— Послушай, сегодня понедельник, значит, работает библиотека. Почему бы тебе не пойти туда. Может, там есть компьютеры, на которых ты сможешь проверить свою почту? Или спустись в город и поищи там интернет-кафе, — предложила мама, увидев за завтраком мою мрачную физиономию. — Ты можешь взять с собой блокнот и делать там зарисовки. Сегодня такой прекрасный день!

Я подозревала, что Портбор был настолько отсталым местом, где вообще не слыхали о таком явлении, как Интернет (может быть, именно поэтому папа до сих пор не мог наладить компьютер). К тому же у меня не было никакого настроения вытаскивать мои меловые карандаши. Однако, встав перед выбором: смотреть, как папа бросает вещи в мусорку, помогать маме распаковывать кастрюли или работать бесплатным смотрителем зоопарка для мапетов, — я сообразила, что лучше прислушаться к маминому совету и исчезнуть.

Поэтому я решила не затруднять себя поиском несуществующих компьютеров, а стала обдумывать новый способ времяпрепровождения — сделать из своих дрянных рисунков бумажный кораблик и пустить его в море...

— О, это просто замечательно, дорогая! Кто-то приземлился рядом со мной на скамейку.

Я почувствовала сладкий запах ирисок и, обернувшись, увидела очень пожилую леди, которая, усевшись рядом, стала с интересом изучать мой рисунок. Несмотря на палящее солнце, на ней был зеленый дождевик, на голове сидела кокетливая розовая шляпка.

— Ничего особенного, — сказала я, пожав плечами.

— О нет, очень здорово, дорогая. Угостить тебя конфеткой?

Она расстегнула молнию своей кремовой кожаной сумки и вынула оттуда шуршащий пакет с конфетами. Я не знала, что делать. В Лондоне вы не испытываете желания разговаривать с незнакомыми людьми и, конечно, не станете брать у них «Меллер» или «Ментос». Но эта леди не была похожа на похитительницу детей. Ей было, наверное, лет сто, и, если бы она попыталась сделать что-нибудь подозрительное, я успела бы надвинуть ей на нос ее розовую шляпку и сбежать.

— Ммм, спасибо, — сказала я, нерешительно беря конфету.

— Этот рисунок подошел бы даже для витрины художественной галереи на набережной. Ты знаешь об этом? — продолжала она, разворачивая фантик.

— Да нет, что вы! — пробормотала я, неловко переворачивая страничку с рисунком и глядя на чистый белый лист (уф, так-то лучше).

Пакет с конфетами отправился обратно в маленькую сумочку, из которой она вынула воздушное пирожное с вишенкой на верхушке в гофрированной бумажной розетке. Она подула на него, и легкий бриз унес пылинки сахарной пудры.

— Она их обожает, — кивнула пожилая леди в сторону чайки, которая приземлилась у ее ног, нетерпеливо ожидая угощения. — Ты приехала сюда на каникулы?

— Нет, мы переехали насовсем. В «Коттедж наперстянки», Лесной переулок.

Боже, как я ненавидела свой новый адрес! Он звучал так претенциозно! (И вообще, как, черт возьми, выглядит эта самая наперстянка? И какой лес, если там одни дома?) По правде сказать, я ненавидела мой новый адрес так сильно, что до сих пор не сообщила его Нейше — она бредила крутым хип-хопом, и я опасалась, что она рассмеется мне в лицо, потому что иметь такой адрес примерно то же самое, что жить по соседству с телепузиками.

— Вот как? Раньше это было замечательное место.

— Мой папа приводит дом в порядок, — сказала я.

Самое большее, что мой папа делал раньше в подобных случаях, — это открывал «Желтые страницы» в нужном месте и звонил рабочим.

— И откуда же вы приехали, дорогая?

— Из Лондона. Северный Лондон, Кентиш-Таун. Глядя на старую леди, наклонившуюся вперед и

кормившую кусочками воздушного пирожного этого птеродактиля, я осторожно вытащила карандаш и начала рисовать.

— Из Лондона? О, я однажды ездила туда на однодневную экскурсию, — отозвалась старая леди. — Вернее, я поехала в Букингемский дворец, чтобы посмотреть на королеву, но ужасно устала от всех этих переходов в метро и остановилась в месте, которое называется Уолхэмстоу Дог Трек. Ты его знаешь?

— Да, конечно. — Я взглянула на ее розовую шляпку. Интересно, как ее туда занесло? — Там проводятся собачьи бега. Однажды я была на них с папой. Так вы, в конце концов, попали в Букингемский дворец?

Я говорила и одновременно рисовала, и карикатура получалась у меня в сто раз легче, чем пейзаж пять минут назад.

— О нет. Кто-то показал мне, как делать ставки, и я выиграла пять фунтов, поставив на грейхаунда по кличке Пьяная Бесси. Прекрасно провела время! Должно быть, после Лондона этот городок кажется тебе скучным.

— В общем, да, — согласилась я, быстро выудив из коробки, лежавшей сбоку от меня, еще два меловых карандаша — розовый и желто-зеленый.

— Конечно, в Портбее не всегда было так скучно. Например, в те старые времена, когда процветало пиратство и контрабанда.

— Пираты? — Я задохнулась от удивления.

Так что же это за местечко, в которое мы переехали? Да уж, кровожадные пираты и контрабандисты будут покруче, чем несколько бродяг, в складчину распивающих жестянку пива у метро.

— Здесь, в Сахарной бухте, есть один старый, ветхий дом. У него очень интересная история, — продолжала не менее ветхая старая леди, как будто пираты и контрабандисты были для нее обычным делом. — Ты еще не видела Сахарную бухту?

— Нет, а где это?

— Но ведь ты же почти нарисовала ее минуту назад! — Она улыбнулась, стряхивая с пальцев последние крошки пирожного. — Это красивая маленькая бухта по другую сторону утеса. Теперь там нет ничего, кроме старого дома и этих жестяных банок, конечно.

Она указала на домики на колесах, видневшиеся на мысу. Закончив завтрак, чайка прыгнула на скамейку рядом со старой леди и, как мне показалось, тоже неодобрительно уставилась на передвижные домики для отдыхающих. Может быть, потом она вспорхнет, полетит к этим домам и нагадит на них. Мне захотелось расспросить побольше, чтобы узнать все о пиратах и контрабандистах, о старом доме и его истории (и еще о том, как она узнала, что чайка любит именно воздушные пирожные), но внимание старой леди внезапно было отвлечено.

— Посмотри на него! — рассмеялась она, кивая своей трясущейся розовой шляпкой в направлении берега как раз под нами. — Можно подумать, что никто никогда не говорил ему, что он кот, а не отдыхающий!

Что-то щелкнуло в моей голове, когда я узнала толстого рыжего кота, принимавшего солнечные ванны на песочке — с закрытыми глазами, растопырив в воздухе все четыре лапы и выставив на всеобщее обозрение большое белое брюшко.

— Он был прошлой ночью в моей комнате! — воскликнула я.

— Неужели? Ну да, Персик любит путешествовать. Настоящий бродяга. Поселяется на какое-то время у того, кто ему понравится, а потом — раз! — его и след простыл. Когда-то он побывал и у меня. Насколько я помню, он любил печенье с заварным кремом и сардины.

— Персик?

Я должна была удостовериться, что правильно расслышала. Этого толстого, со свалявшейся шерстью видавшего виды кота звали Персик?

— Ну да, Персик. Из-за его рыжего цвета, я думаю.

Персик. Если бы я придумывала ему кличку, мне бы в голову пришло что-нибудь вроде Большой Рон, или Задира, или Танк, наконец. И этот непонятный сладкий запах, всю прошлую ночь стоявший в моей комнате...

И в ту же минуту что-то еще раз щелкнуло у меня в голове, когда я поняла, что старая леди, с которой я разговаривала, была той самой ненормальной, которую я видела вчера, когда она кормила кошку сахарной ватой. Значит, та кошка и был Персик. Да, это серьезное путешествие для кошки — добраться от моего дома до берега моря, прокладывая себе путь по крутому склону.

— Ну-ка, что ты еще нарисовала?

Старая леди с улыбкой наклонилась над моим блокнотом. Я была довольна своим наброском, особенно если учесть, как быстро я его сделала, и подвинула к ней блокнот, чтобы она лучше видела.

— О! — воскликнула она, и ее седые брови поползли вверх. — Это один из тех комических рисунков. Как ты их называешь?

— Карикатура, — проговорила я, по выражению ее лица стараясь понять, понравился ли он ей.

Мне казалось, что получилось совсем неплохо — помесь старой леди и неаполитанского пломбира с фруктами и орехами. Я даже нарисовала вишенку на макушке ее шляпки.

— Очень остроумно, — медленно кивнула она. — Но мне всегда казалось, что все эти карикатуры немного жестоки. Ты не думаешь? Если хочешь попытаться нарисовать что-нибудь красивое, тебе следует прогуляться к Сахарной бухте и нарисовать старый до...

Я никогда так не радовалась звонку моего мобильника. С одной стороны, он означал, что мне необязательно выслушивать, как этот спятивший божий одуванчик критикует мой рисунок (точно как тетя В., хотя ее вы бы никогда не увидели в ярко-зеленом дождевике и розовой шляпке). Наверное, это Фрэнки наконец дозвонилась до меня.

— Извините, мне надо идти. — Я вскочила, поспешно собрала принадлежности для рисования и быстро взглянула на телефонный номер, высветившийся на экране моего мобильника.

А... это всего лишь мама.

— До свидания, дорогая. — Старая леди, улыбнувшись, помахала мне рукой, и я на полной скорости помчалась по дорожке.

— Привет, мам, что случилось? — спросила я, надеясь, что она сейчас скажет, что звонила Фрэнки или что папа наконец наладил компьютер и меня ждут десятки сообщений от друзей, оставшихся в Лондоне.

Но я ошиблась.

— Послушай, Стелла, ты можешь купить молока по дороге домой? Джейк только что вылил оставшийся литр в ящик комода с моим бельем.

Так что обратно в «Коттедж наперстянки» я брела в мрачном настроении (все еще ни слова от Фрэнки), нагруженная тяжелой сумкой с покупками (пакет молока, упаковка заварного крема и коробка сардин) и сопровождаемая веселой пушистой рыжей тенью, следовавшей за мной по пустынным переулкам...

Глава 7. Погребенная в Психвилле

Оказалось, что, когда мама перекладывала содержимое бельевого ящика в стиральную машину, Джейми и Джейк тихо играли вдвоем. А занимались они тем, что один за другим снимали со стены постеры в моей комнате.

Ох, как же я скучала по своей старой спальне на третьем этаже нашей лондонской квартиры. Как же мне не хватало хорошего замка, который не позволял бы близнецам войти в мою комнату и все там переломать. И как я скучала по временам, когда мои братцы были крошечными младенцами и не могли достать до ручки двери.

Когда, вернувшись домой и обозрев нанесенный ущерб, я мысленно издала вопль и стала придумывать способы убийства моих братцев, то поняла, что необходимо выработать какой-нибудь хитроумный план.

И вот теперь, лежа на спине на кровати, я молилась об одном - чтобы канцелярские кнопки, которыми были прикреплены к потолку мои постеры, оказались достаточно прочными...

Ладно, одна проблема как будто решена. Теперь надо постараться решить другую.

«Помогите! Я в западне в Психвилле, — напечатала я на экране моего мобильника. — Пожалуйста, освободите меня. Или просто поговорите со мной. Где же вы? Люблю вас. Стелла».

Такого вообще никогда не было, чтобы мы с Фрэнки прожили без общения целых три дня, даже не обменявшись эсэмэсками. Правда, однажды мы не общались целых два дня, когда я была на каникулах в Греции — мой мобильник перестал работать из-за землетрясения.

Тогда, чтобы нас разлучить, понадобилось землетрясение силой в четыре с половиной балла по шкале Рихтера. Почему же теперь от нее ни строчки?

«Мы все время будем держать связь, о'кей? Мы лучшие подруги, Стелла, навечно, не забывай!» — сказала она мне поздно вечером в пятницу, когда приехал папа забрать меня домой после вечеринки. Фрэнки сжала мою руку так крепко, что после даже остался синяк. И хотя на крыльце дома было темно, я была уверена, что в глазах ее блестят слезы. Господи! Да я знаю Фрэнки с тех пор, как мне исполнилось три месяца (тогда она была взрослой восьмимесячной девицей), и никогда, ни единого раза не видела ее плачущей. Знаете, как парочки в фильмах иногда говорят, что они две половинки друг друга? Что-то в этом роде наблюдалось и у меня с Фрэнки. Я была ее застенчивой, тихой, неуклюжей частью, а она — моей бесстрашной, громогласной, никогда не плачущей половинкой. Но внезапно все совершенно запуталось. Как же так? Она чуть ли не ревела в пятницу, а сейчас уже вечер понедельника, и если бы я не знала ее так хорошо, то могла подумать, что она просто избегает...

Мобильник внезапно завибрировал в моей руке, как живое существо, спутав мысли и заставив буквально подпрыгнуть в кровати.

Наконец-то!

— Фрэнки? — обрадованно закричала я, увидев ее номер на светящемся экране.

— Привет, Стелла!

Ее голос звучал неясно, словно из далекого далека, не из Лондона, а с обратной стороны Луны (может, она сейчас едет на втором этаже автобуса?).

— Где ты была? Я думала, ты позвонишь мне в субботу! Что там происходит? — радостно смеясь, кричала я, чувствуя, как от волнения мурашки бегут по спине при звуках ее голоса.

— Привет, все как обычно. Я гуляла с девочками, потом навещала деда и всех родственников, а потом кончились деньги на счете мобильника.

— Ты посылала мне что-нибудь по электронной почте? Папа еще не наладил компьютер, так что я ничего не получила, — продолжала кричать я, проглатывая ее объяснения, хотя они вызвали у меня легкое недоумение: разве она навещала своего дедушку не в субботу?

— Не-а, у меня просто руки не дошли. Внезапно я почувствовала резкий приступ боли

в животе. Это могло быть расстройство желудка, но, поскольку я с утра ничего не ела, то это вполне мог бытьприступ обиды.

— А... понятно, — поежившись, я поднялась с кровати и, подойдя к окну, прижалась лбом к холодному стеклу. Выглянув в сад, я увидела кончик хвоста моей рыжей тени, проскользнувшей через разбитое окно в садовый домик. — А как Нейша и остальные?

— Да все по-прежнему. Ну как тебе на новом месте? Наверное, тоска зеленая?

Последние несколько дней мне просто до смерти хотелось рассказать ей свои впечатления о Портборе и совершенно беспросветной, убийственной скукотище, но сейчас это желание пропало. Может быть, оттого, что она уклонилась от ответа на мой вопрос и не стала говорить о других девочках? Неужели она не понимает, что мне действительно необходимо чувствовать себя частью нашей банды, даже если я так ужасно далеко?

— Да нет, все нормально, — сказала я. — Все расскажу, когда ты приедешь сюда в выходные.

Наступила внезапная пауза, когда я упомянула о ее приезде. Она длилась только долю секунды, но я ее хорошо почувствовала.

— Фрэнки? Ты ведь приедешь?

— Конечно! — Фрэнки рассмеялась. — Я уже билет на поезд купила.

Боже, я просто свихнулась, просто свихнулась. Я здесь всего несколько дней, а этот Портбор уже превратил меня в такую же ненормальную, как половина его обитателей.

— Вечеринка была просто отличной, правда? — Я улыбнулась, стараясь избавиться от паранойи.

— Угу, классная.

— А ты... видела Сэба?

— Не-а.

Так, я опять начинаю психовать. Но что случилось с Фрэнки? Откуда у нее такое занудство в голосе? Откуда все эти неопределенные ответы, когда обычно мы могли часами смеяться, шутить и подкалывать друг друга?

— Слушай, мой мобильник почти разрядился — я забыла поставить его на подзарядку, — сказала Фрэнки. — Я позвоню тебе в пятницу, когда сяду в поезд. Ладно? Тут ко мне на несколько дней приезжает двоюродная сестра, так что я, наверное, буду очень занята и не смогу позвонить раньше.

Ее двоюродная сестра Таня? Но Таня постоянно навещает ее, и Фрэнки никогда не проявляла такой необыкновенной заботы о ней, поскольку той было всего семь лет и она целый день болтала о своих куклах Барби.

— Поговорим в пятницу, ладно? — повторила Фрэнки голосом, звучавшим скорее равнодушно, чем дружески.

— О-о-о-кей.

Только после того, как мы очень быстро сказали друг другу «пока», я поняла, что со мной творится что-то неладное. Когда утром я разговаривала на набережной со старой леди, то вообще не заикалась. Однако первый раз в жизни стала заикаться, болтая с Фрэнки. Что происходит?

Внезапно мне захотелось как можно скорее выбраться из душной спальни и погреться под полуденным солнцем в нашем гудящем от пчел и порхающих бабочек саду-джунглях, где я смогу вдохнуть сколько угодно кислорода. Но мне совсем не хотелось спускаться по лестнице и отвечать на вопросы мамы и папы или оказаться жертвой изобретательных близнецов, которые обязательно захотят или поиграть со мной, или станут кусаться, или и то и другое вместе.

Внезапно промелькнувший проблеск рыжего пламени в окне садового домика навел меня на одну интересную мысль. Ведь я могу попасть в сад, минуя все преграды, если просто отправлюсь по следу Персика...

Две минуты спустя я уже стояла по колено в густой жесткой траве среди моря одуванчиков. Взглянув на путь, который я только что проделала из окна моей спальни на втором этаже (сначала соскочив на крышу кухни, потом на старый деревянный сарай для угля), я не могла поверить, что преодолела все преграды. Я чувствовала, как кровь быстрее течет по венам, насыщенная адреналином. На самом деле я была совершенно неспособной к каким-либо физическим упражнениям. Серьезно, только на прошлой неделе я чуть с ума не сошла, когда миссис Китсон, наша учительница физкультуры, велела нам прыгать с бревна. (Знали бы вы, сколько насмешек по этому поводу я выслушала от Нейши и всех остальных моих подруг... )

После этого накопившийся адреналин помог мне перепрыгнуть через заросли крапивы. И наконец, одним сильным толчком плеча распахнув дверь, я ворвалась в сумеречный, пыльный мир садового домика.

— Киса, в смысле, Персик, ты где? — прошептала я, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку после яркого солнечного света.

«Муррр!»

Ах, вот он где — развалился, как пушистый коврик, на старом столе у окна. По крайней мере, он выглядел именно так на фоне потертой диванной подушки, на которой лежал.

Стол и стул — больше в комнате из мебели ничего не было. Остальное пространство занимали ржавые, старые садовые инструменты. На стене висело множество полок, заваленных всяким хламом.

— Что это за дом? — спросила я кота, нервно оглядываясь по сторонам в поисках владельцев паутины, которую только что разглядела.

«Муррр!»

Не видя поблизости пауков, я осмелела и, протянув руку, дотронулась до теплого меха. Миндалевидные зеленые глаза лениво сверкнули:

«Может, скажешь, что меня надо вымыть шампунем?»

(А может, кто-то это делает? Откуда у него такой прекрасный запах?)

— Эй, Персик, я купила тебе сардин и заварной крем! Я знаю, ты их любишь.

Зеленый глаз взглянул на меня более благосклонно. Очень осторожно я попыталась погладить Персика, хотя рисковала, что один из желтых клыков вопьется в мою руку.

«Муррр!»

Уф! Ему понравилось. А может быть, его просто привлекла идея полакомиться сардинами и заварным кремом?

— Знаешь, Персик, здесь еще грязнее, чем в доме, — пробормотала я себе под нос, взяла шатающийся деревянный стул и села на него, чтобы исследовать лежавшую передо мной кучу хлама.

Между тем Персик дал мне понять, что ему все равно, что я делаю, до тех пор, пока я продолжаю его гладить. Изогнув свои короткие толстые лапы, он вытянулся в роскошной позе, давая мне возможность рассмотреть, на чем он лежит. (Да, этот котище знал, на чем лежать. ) Это была вовсе не диванная подушка. Кот возлежал на старой шляпе, расплющенной в лепешку. Она была сделана из коричневатого выцветшего фетра и украшена двумя рваными, в пятнах лентами некогда медового цвета, свисавшими в открытый ящик стола. Хвост Персика тоже свесился в ящик, как третья пушистая лента.

— Что там внутри, киска?

Я нагнулась, осторожно потянула ящик (а вдруг я потревожу гнездо прилегших вздремнуть мышей или еще что-нибудь?) и обнаружила:

1) свернутую в трубку бумагу, перевязанную бечевкой;

2) закругленный кусок дерева с выцветшими пятнами краски, похожий на старинную палитру или что-то в этом роде, пустую бутылочку из-под чернил и скрипучее старинное чернильное перо;

3) узловатый черный ивовый прут, помогающий отыскивать под землей воду или металлы (интересно!).

Но потом почти сразу я поняла, что это совсем не прут — это кусок угольного карандаша, которыми рисовали в давние времена, пока не изобрели меловые карандаши. Мое сердце снова сильно забилось, так же как тогда, когда я спрыгнула вниз из окна своей спальни. Нет, это был не обычный обветшалый садовый сарай.

— Как ты думаешь, киска, может, здесь была студия живописи или что-то в этом роде? — спросила я Персика.

В ответ Персик фыркнул. Посмотрев поверх его потрепанных ушей, я увидела нечто, выглядывающее из-за стеклянной банки с гвоздями в нижнем ряду полок.

Это была акварель. Изящная тонкая акварель.

Я привстала со стула и, пошарив пальцами в пыли, вытащила маленькую потускневшую раму. Внутри нее была картина, изображавшая фею, порхающую среди цветов. Картина выглядела старинной. Серьезно, очень старинной.

— Мне показалось, что я видел, как ты проскользнула сюда!

Н-да, подскакивать от испуга сегодня превратилось в мое маленькое хобби.

— Решила стать исследователем? - улыбнулся папа.

Ореол солнечного света окружил его светлые волосы, когда он появился в дверях сарая.

— Ага, — кивнула я, почувствовав странное смущение, как будто меня застукали шарящей в ящике чужого комода, пока хозяйка вышла из комнаты.

— Просто решил тебе сказать, что компьютер уже налажен и работает. Для тебя пришло несколько сообщений. А это не та ли кошка, которая вчера была в твоей комнате?

Папа приказал вчера вечером прогнать Персика из моей комнаты, но тогда он был всего лишь незнакомой беспризорной кошкой, а не Персиком. Хорошо, что я не позволила прогнать его. Теперь мне нужно было должным образом представить их друг другу и рассказать папе, что я узнала о моей рыжей тени (о его пристрастии к сардинам и печенью с заварным кремом).

Но это пришлось отложить на время, так же как и исследование тайн (и фей) садового домика.

Единственное, что я мечтала сделать прямо сейчас, — это смыть пыль десятилетий с моих ладоней, добраться до компьютера и написать кучу приветов своим друзьям.

Глава 8. Фрэнки и тайная прогулка

Солнце уже вовсю светило в окно нашей кухни, хотя было только 8.30 утра. Похоже, нас ожидал жаркий денек.

Я уже чувствовала жару — по крайней мере, моя левая нога. Персик так плотно обмотался вокруг нее, что казалось, на мне надеты меховые луноходы.

— Ты ему действительно понравилась, — улыбнулась мама, глядя на Персика, лежавшего под кухонным столом.

Она сидела за столом напротив меня и папы, посередине между высокими стульями Джейка и Джейми, как судья, готовый выставить желтую карточку, как только один из близнецов прицеливался в другого размоченным в молоке шоколадным шариком «Нестле».

— Ты имеешь в виду, что ему нравится грудинка на тарелке Стеллы? — пошутил папа.

— И Стелле тоже! — сказала я, подняв брови и беря еще один кусок политой кетчупом грудинки.

В этом переезде только одно было хорошо — в Лондоне шесть дней в неделю подавалась полезная для желудка овсянка и только по воскресеньям вредная поджарка. Но сегодня была уже среда, и последние четыре дня мы ели только вредную еду. Как будто наступили нескончаемые выходные.

— Неужели он спал всю ночь на твоей постели? — спросила мама, скосив глаза на Персика.

— Мммм, — промычала я с полным ртом.

Да, Персик спал в моей постели всю сегодняшнюю ночь и даже не исчез утром, хотя окно было открыто и ему ничего не стоило смыться, если бы он захотел.

— Ну, если этот кот хочет остаться с нами, надо достать ему какую-нибудь подходящую еду, — заявила мама решительно. — Мне все равно, что сказала тебе та старая леди, но кошкам вредно питаться только сардинами и печеньем.

— И грудинкой, — вставил папа.

Сузив глаза, я посмотрела на них обоих. Неужели я их правильно поняла?

— Вы хотите сказать, — пробормотала я, слишком быстро проглотив кусок грудинки, — что я могу оставить Персика?

— Пускай остается, пока мы ему не надоедим. Помнишь, что тебе сказала старая леди? — улыбнулся папа.

Я испытала нечто, похожее на шок.

Дома в Лондоне я испробовала все средства, чтобы завести домашнее животное.

«Можно я заведу собаку?» — «Нет, нельзя — она своим лаем будет раздражать соседей». — «Могу я завести кошку?» — «У нас нет сада — ей негде будет гулять». — «Могу я завести хомячка?» — «Нет, их клетки очень плохо пахнут». — «Можно мне купить золотую рыбку?» — «Нет, не стоит».

Мне кажется, родители так привыкли говорить «нет», когда речь шла о домашних животных, что у них просто язык не поворачивался сказать «да».

— С-с-с-спасибо!

Пробормотав, запинаясь, благодарность, я нагнулась и почесала Персика за ухом, а в ответ услышала благодарное «мурррр». Потом он отвлекся на разбухший в молоке шоколадный шарик, который Джейк благородно бросил ему с высоты, и стал лизать его. Да, Персику здесь должно понравиться.

Подняв глаза, я увидела, как мама и папа незаметно обменялись улыбками. Что это с ними? Как произошло, что после стольких лет нелюбви к домашним животным они ни с того ни с сего согласились взять в дом эту малопривлекательную разновидность котнесского чудовища? Разве только... разве только этим они хотели подбодрить меня. А может, подкупить? «Знаешь, Стелла так огорчена, что ее притащили из Лондона на этот богом забытый курорт, давай разрешим ей оставить этот рассадник блох для поднятия настроения».

Но сегодня утром меня совсем не надо было подбадривать. Я пришла в приподнятое настроение еще вчера, когда, проверив свою почту, обнаружила целый ливень приветов от моих подруг, написанных в разное время в субботу. Они не забыли меня! Ну, разве что Нейша — от нее ничего не было. Но я знала, что у нее нет своего компьютера и во время школьных каникул ей приходилось посылать и получать сообщения, пользуясь компьютером на маминой работе.

«...Вечеринка была классная, правда? Объелась всякой всячины, и теперь меня тошнит, так что решила встать и написать тебе. А может, меня тошнит потому, что ты уезжаешь через несколько часов? Сниф!» (Это было от Лорен, отправлено 5.30 утра.)

«Сэб та-а-а-а-а-акой классный. У меня все чешется внутри, когда я думаю, что он целует тебя! Ты та-а-а-а-акая счастливая, Стелла!» (Парминдер, отправлено в 9.29 утра.)

«...Тебе лучше быть в зоне досягаемости, Стелла Стэнсфилд, а то я никогда больше не буду с тобой разговаривать! Ха-ха-ха!» (Элени, отправлено в 11.36 утра.)

«...Я и мама только что закончили убирать дом. Все время находили серпантин в самых неожиданных местах. Больше всего внутри попугайной клетки!» (Фрэнки, отправлено в 12.10.)

Тетя Эсме, конечно, не пришла в восторг от того, что обидели ее замечательного попугайчика, но эта маленькая скотина кусалась еще хуже, чем Джейми. Да уж, не хотела бы я посмотреть на руку того, кто засовывал серпантин в клетку, когда никто этого не видел...

— Да, Стелла, совсем забыл сказать, — внезапно произнес папа, стараясь подцепить вилкой кусочек крошащегося яйца. — Я проверил компьютер рано утром, потому что ждал от компании прейскурант на половую доску из вторсырья.

Поскольку я очень вежливая девочка, я подавила желание зевнуть и ждала, пока он подойдет к сути дела.

— Я сразу не передал тебе. Пришло сообщение от Нейши. Извини, что забыл про него...

Резко вскочив со стула, я потревожила обмотавшегося вокруг моей ноги Персика, который промурлыкал нечто вопросительное.

— Прошу прощения! — пробормотала я, поспешно устремляясь к компьютеру, чтобы прочитать последнее ожидаемое мной послание.

«Привет, Стелла! Прости я не ответила тебе, я настоящая дрянь, я знаю...»

Ее послание было датировано вчерашним днем, то есть понедельником.

«...Никак не могла раньше пробраться к маме на работу. Как на новом месте? Надеюсь, там не очень скучно. Здесь все в порядке. В субботу вечером здорово повеселились, но Фрэнки уже, наверное, рассказала тебе обо всем. Мы немного прогулялись у прудов в Хэмстеде. Народу полно — просто смех. Парминдер убедила Лорен окунуть ноги в воду (ты знаешь, как она этого боится — можно подумать, что там полно акул!), а потом подскочил Сэб, вытащил ее и притворился, что сейчас бросит обратно! Лорен чуть не умерла от страха.

Ой, тут пришел мамин начальник, так что мне надо срочно закругляться.

До скорого! Нейш».

Мне потребовалось прочитать сообщение Нейши три раза, чтобы сообразить, почему оно так сильно поразило меня. Наконец до меня дошло. Прошлым вечером я разговаривала с Фрэнки, хотя разговор был странно коротким. Очень странный звонок, и она ничего не сказала о том, что виделась с Сэбом вечером в субботу. В какую же игру играет моя так называемая лучшая подруга?

* * *

— Послушай, я уверена, что Фрэнки не сказала тебе об этом потому, что не хотела тебя расстраивать, — предположила мама, привычным жестом вытаскивая пластиковый трактор из рук Джейми, пока тот его не сломал. — Я уверена — она просто не хотела, чтобы ты почувствовала свое одиночество, находясь так далеко от своих подруг и их затей.

— Может быть, — пожала я плечами, нагибаясь над коляской близнецов, чтобы разглядеть, как сильно трактор Джейми поранил нос Джейка (особых повреждений не наблюдалось, только красная ссадина средних размеров).

— Дело в том, Стелла... — Маме пришлось повысить голос, поскольку Джейми затянул заунывное

«куда-пропала-моя-игрушка». — Мне кажется, ты просто чувствуешь себя сейчас слишком незащищенной. Все это, — она указала рукой куда-то в направлении крошечной главной улицы Портбора с ее магазинами, — слишком огорчает тебя. Да и Фрэнки еще никогда не покидала тебя в беде, правда?

Я покачала головой. В это время мы проходили мимо лавки мясника с жуткими кусками мяса, вывешенными в витрине...

— Так предоставь ей пока презумпцию невиновности. Ты обо всем сможешь расспросить ее в эти выходные. И... интересно, что это такое?

В Лондоне мама всегда делала стрижку в одной и той же парикмахерской в Вест-Энде после того, как попалась на удочку одного из тех агентов, которые по телефону рекламируют свои разглаживающие маски и всякое такое. Даже после того, как она перестала работать (из-за рождения близнецов), она все равно делала стрижку только там и не вошла бы в местную парикмахерскую даже за триллион фунтов. И вот теперь она стояла у двери с надписью «Салон красоты и кампания стелистов», которая выглядела так же непрезентабельно, как соседняя лавка мясника.

— Стелла, присмотри, пожалуйста, за близнецами. Я только заскочу внутрь и возьму прейскурант.

Прежде чем я успела сказать «ладно», она уже исчезла, оставив меня вместе с мапетами. Не то чтобы меня это огорчило. Близнецы вряд ли могли привести меня в замешательство своими воплями, к которым я давно привыкла. Что меня действительно удивило, так это радостное возбуждение мамы по поводу этой жалкой парикмахерской, где даже вывеску не могли написать без ошибок. Разве в заведении под названием «Кампания стелистов» могли делать хорошие прически и маникюр? Я бы побоялась делать там даже мелирование, чтобы потом не оказаться лысой, как бильярдный шар.

— Во всяком случае, — пробормотала я, присев на корточки и разговаривая с Джейком, который счастливо улыбался, несмотря на пламенеющую царапину на носу, — какой смысл маме делать маску на лице и маникюр, когда мы живем практически на строительной площадке?

— Маяток деяет бумммм! — жизнерадостно завопил Джейк.

Да, конечно, дома, на стройплощадке, молоток действительно делал «бум». Сразу же после завтрака папа взял кувалду и ударил ею по беззащитной стене. Раздался такой грохот, что Персик немедленно исчез из поля зрения, а у меня не осталось другого выбора, как пойти за покупками с мамой и близнецами.

— Байшой гьюзавик, байшой гьюзавик!

Это был Джейми, который сразу же перестал горевать о своей игрушке-оружии, когда появилось нечто более существенное. Я почувствовала грузовик раньше, чем его увидела: земля дрожала от его грохота. Или, точнее, их грохота, поскольку целая колонна грузовиков медленно проползла по главной улице по направлению к берегу. Большие листы брезента были натянуты над самым странным из грузов — широкими многоцветными арками из металла, усыпанными рядами шариков.

«Парк развлечений», — прочитала я надпись на боку первого грузовика, который теперь, включив правый поворот, миновал ресторанчик «Рыба и чипсы», чтобы повернуть на набережную.

Взглянув на дорогу, куда сворачивала колонна, я вдруг заметила, могу поклясться, вспышку рыжего меха, исчезнувшую за стоявшей на тротуаре вывеской «Свежая треска».

— Надо сказать, они здесь очень дружелюбны, — сияя, проговорила мама, выходя из парикмахерской на солнечную мостовую со стопкой буклетов в руках.

Я чуть не подпрыгнула, увидев женщину средних лет, невысокого роста, которая махала мне из парикмахерской: яркая губная помада, румяна и облако обесцвеченных белокурых волос за стеклом в двадцати сантиметрах от моего лица.

— Хозяйка салона сделала тебе комплимент, — скороговоркой пробормотала мама, забирая у меня двухместную коляску с близнецами. — Она сказала, что у тебя великолепные волосы.

— Может быть, но, бьюсь об заклад, они понятия не имеют, как стричь такие волосы, — проворчала я, подумав, что трудно принять комплимент от дамы с прической, похожей на пук сахарной ваты на палке.

— Откуда ты знаешь, что они никогда не делали причесок в стиле «афро»? — Мама недовольно посмотрела на меня. — Тебе ведь не нравится, когда люди делают предположения насчет тебя, так что не стоит самой делать предположений насчет других.

О боже... Я ненавидела, когда моя мамочка вот так меня отчитывает. В эти мгновения я казалась себе не старше близнецов. Чувствуя, как багровеют щеки, я устремила взгляд на полоску моря за огнями машин. Даже близнецы, казалось, почувствовали мамино раздражение и замолчали. Наконец после трехсекундной паузы мама заговорила снова:

— Помнишь, ты спрашивала в тот вечер о своем дедушке?

Искоса глянув на нее, я кивнула.

— Так вот, я подумала, может быть, у твоей бабушки сохранились какие-нибудь его письма или подарки?

Мое сердце глухо забилось, как будто что-то тяжелое опустилось в моей груди.

— Дело в том, — продолжала мама, — что мне досталось несколько коробок ее личных вещей, которые я забрала из ее дома после ее смерти. Сейчас я не могу припомнить, что именно там было, потому что находилась не в самом хорошем настроении, когда разбирала ее вещи, так что, может быть, я чего-то не заметила.

— И ты ни разу не заглядывала в эти коробки все эти годы? — Я задохнулась от изумления.

Неужели она так нелюбопытна? Неужели ей было неинтересно попытаться узнать больше о своем собственном отце? О своем собственном прошлом?

— Я боялась, что это огорчит меня.

Итак, я снова сделала неверные предположения. Ну хорошо, мама не очень много думала о своем отце, которого никогда не знала, но она очень переживала после смерти матери, которую любила, и тосковала по ней. Какая же я дуреха!

— Если ты найдешь что-нибудь, это будет здорово, — улыбнулась я, — но ничего страшного, если этого не случится.

— Хорошо! — Мама улыбнулась в ответ, радуясь, что мы снова помирились. — Когда у меня выдастся свободная минута, я все там пересмотрю.

Да уж, теперь найти свободную минуту стало большой проблемой.

Между приведением комнат в порядок, попытками отбить у отца желание уничтожить остатки дома с помощью кувалды и постоянным наблюдением за близнецами, чтобы те не искусали, не изрезали или еще как-нибудь не искалечили друг друга, может быть, лет через десять мама и выберет для этого свободную минуту...

Глава 9. Дорога в Сахарную бухту

У меня есть два кристально четких воспоминания детства.

Первое — пронзительный крик мамы: «Нет! Не смей брать это в рот!» — когда мне было около трех лет и я решила попробовать на вкус слизняка.

Второе — день, когда мы с Фрэнки и тетей Эсме поехали в Саутенд (нам с Фрэнки было около четырех).

Я не могу вспомнить много о самой поездке, но помню, как мы с Фрэнки сидели в вагоне на обратном пути и сравнивали сокровища, которые нашли на берегу моря. Добыча Фрэнки включала дохлую морскую звезду, большую палку и камень в форме задницы (нам казалось, что очень похоже). Оба мои кармана были битком набиты морскими раковинами, а в сумке лежал помятый кусок оловянной фольги, который, по моему глубокому убеждению, оторвался от хвоста русалки. Поэтому я категорически отказывалась отдать его тете Эсме, которая собиралась бросить его в мусорное ведро.

С тех пор мне нравилось собирать блестящие, отполированные ракушки, хотя приносить их домой было опасно: Джейми и Джейк могли просто съесть их.

После дивного утреннего шопинга (то есть прогулки в аптеку, парикмахерскую и самое маленькое в мире почтовое отделение) мама, я и близнецы вернулись домой пообедать и обнаружили, что за время нашего отсутствия папа пробил кувалдой стену и повредил водопроводную трубу. Я думала, что мама возьмет эту кувалду и ударит ею папу, но вместо этого она надела близнецам резиновые сапожки, дала им по тосту с вареньем и разрешила поиграть в луже посреди столовой. Через двадцать минут, когда близнецов уложили для дневного сна, явился срочно вызванный водопроводчик, и я, оставив швабру, незаметно отправилась на берег.

Сначала я коротала время, сидя на песке и посылая сообщения всем моим подругам. «Тоскливо, жарко, скучаю. Что делаешь? Люблю. Стелла». Я старалась не думать о том, что в четвертый раз посылаю эсэмэски Лорен, Элени и Парминдер, но не получила от них ни строчки после шквала субботних посланий. (Я извиняла Нейшу, поскольку она только вчера написала мне.)

Закончив с посланиями, я некоторое время чертила пальцем на песке непонятные рисунки, а потом стала рассматривать публику. Много семейств загорало на песочке (их кожа постепенно меняла оттенок — от розового до омарово-красного), несколько малышей радостно закапывали в песок своего товарища, не обращая никакого внимания на его крики. Группа приехавших на один день отдыхающих плескалась на мелководье, производя такой шум, как будто их было как минимум сто, а не десять. Я заметила здесь даже парикмахершу «Кампании стелистов», которая шла на высоких каблуках, утопая в песке, в сопровождении двух маленьких собачек, казавшихся уменьшенными копиями ее белокурого начеса (она кивнула мне, но я сделала вид, что смотрю в другую сторону).

Потом я легла навзничь и стала следить за чайками, проносившимися в воздухе, но у меня начала кружиться голова. Так что я встала и побрела по берегу, подбирая понравившиеся ракушки и изредка останавливаясь, чтобы поглазеть на фургоны парка развлечений, разгружавшиеся на набережной, а потом вдруг стремительно побежала вдоль берега. Прямо передо мной поднимался высокий утес, по которому в траве вилась тропинка. Держа руку козырьком над глазами, я взглянула на два указателя, прибитых над коротким пролетом бетонных ступенек, ведущих с берега к началу тропинки. Один из указателей был сделан из металла, на котором красными буквами по желтому фону было написано: «Приморский кемпинг». Вторая дощечка с надписью была деревянной, выцветшей и трудночитаемой.

«...ахарная ...ухта...» — пробормотала я про себя, потом быстро взбежала по ступеням (ракушки в карманах стучали друг о друга), для того чтобы лучше рассмотреть надпись.

Сахарная бухта.

Пока мои мозги еще переваривали информацию, ноги уже приняли решение — выцветшая стрелка под выцветшей надписью указывала на тропинку, ведущую через утес. Туда и понесли меня ноги.

Через пять задыхающихся минут я была на вершине мыса и смотрела на захватывающий пейзаж... Домики на колесах. Ну да, передо мной расстилался кемпинг, но когда я повернулась в противоположную сторону и посмотрела туда, откуда пришла, передо мной открылся замечательный вид на городок и переполненный пляж. Справа у берега покачивались мачты маленьких суденышек.

«Арррр!»

Я резко повернула голову на этот ужасный звук и увидела огромную чайку. Она разглядывала меня с крыши вагончика.

— Арррр тебе самой! — ответила я, стараясь понять, не та ли это чайка, которая вчера угощалась пирожным.

Огромная птица медленно расправила крылья, взлетела с крыши и, похоже, направилась прямо ко мне. Я довольно сильно струхнула и почти уже готова была развить бешеную скорость, бросившись назад по крутой тропинке, когда птица лениво сделала круг и исчезла за металлическими крышами в направлении... да, в направлении Сахарной бухты, как решили мои кроссовки, если не рассудок. Пробежав мимо ряда белых, кремовых и серых домиков на колесах, я внезапно замерла на месте.

Сахарная бухта извивалась внизу, маленькая и такая синяя, как те бухты на Карибах, которые показывают в воскресных программах по телику. Берег выглядел так, как будто кто-то (очень большой) просыпал тонны сахара по краю покрытых травой холмов, устремлявшихся вниз навстречу волнам (наверное, именно поэтому ее так назвали). И самое странное — на берегу было пустынно: ни лотков с мороженым, ни орущих детишек, ни даже замков из песка. Как получилось, что никто из отдыхающих не добрался сюда? Неужели они не смогли оторваться от притягательной силы шезлонгов, сахарной ваты и общественных туалетов?

Или, может быть, их пугало близкое соседство этого дома?

Того самого большого дома, о котором мне вчера рассказывала старая леди... Он возвышался передо мной, фантастический, величественный и обветшалый, как гибрид свадебного пирога и жилища «Семейки Адамсов». Я была немного испугана его видом, но, к счастью (или к несчастью — зависит от точки зрения), мои ноги были гораздо храбрее меня и начали пробираться к дому по усыпанной гравием тропинке.

Подойдя ближе, я увидела красную кирпичную кладку, проступившую сквозь облупившуюся кремовую штукатурку. Вместо стекол в оконных рамах зияли отверстия. Окна по форме напомнили мне маленькое окошко нашего садового домика, который я исследовала вчера, только были гораздо роскошнее. (Должно быть, местные разбойники использовали эти окна как мишени для стрельбы в цель. Дом был такой старый, что, должно быть, целые поколения местных разбойников практиковались здесь.) По мере того как я подходила ближе, сад вокруг дома все больше напоминал мне непроходимые джунгли вокруг нашего коттеджа. Он представлял собой заросли из маргариток, одуванчиков и одичавших кустов роз, над которыми возвышались незнакомые мне пурпурные соцветия.

Я оперлась на причудливую ржавую ограду, окружавшую сад, и стала разглядывать разваливающееся великолепие, однако для храброй части меня (я имею в виду мои ноги) взгляда снаружи было явно недостаточно. Поэтому я нырнула в дыру в ограде, образовавшуюся из двух раздвинутых прутьев, продралась сквозь кустарник мимо оплетенной плющом вывески, на которой было написано: «Дэн, не входи!» — и оказалась у окна. Проблема состояла в том, что подоконник находился на уровне моих глаз.

Совершив невероятный кульбит, которым могла бы гордиться моя учительница физкультуры миссис Китсон (я, должно быть, превращусь В настоящую гимнастку, если принять во внимание мой вчерашний спуск из спальни в сад), я стала карабкаться вверх, цепляясь кроссовками за неровности кирпичной кладки и опираясь локтями о холодный, шелушащийся от краски подоконник.

И я увидела... ничего. Потому что в это мгновение зазвонил мой мобильник и я начала соскальзывать, соскальзывать и наконец приземлилась обратно на маргаритки с глухим стуком и треском раздавливаемых ракушек, которыми были набиты мои карманы.

— Привет, Стелла!

— Мама? — тяжело дыша, проговорила я.

— Почему ты задыхаешься? Где ты находишься?

«Собираюсь забраться в развалины заброшенного дома». Вряд ли такой ответ мог привести ее в восторг, поэтому я сказала ей... правду. Ну, то есть это была правда пять минут назад.

— Взбираюсь на гору к кемпингу, чтобы полюбоваться видом сверху.

— Правда? Как здорово!

Переводилось это так (мама только что сказала): «Ты шутишь? Это же прекрасно! А я думала, что ты ненавидишь это место».

— А зачем ты звонишь? — спросила я, лениво дернув стебель одного из высоких пурпурных колокольчиков.

— Ты помнишь ту старомодную лавку железных изделий, мимо которой мы проходили сегодня утром?

— Не-а, — сказала я, уставившись на оказавшийся в моей руке длинный стебель, усыпанный множеством колокольчиков.

— Да вспомни же! Лавка на главной улице.

— Не помню я никакой лавки, — устало сказала я, не понимая, к чему она клонит.

Мама, должно быть, хотела, чтобы я купила там что-нибудь по дороге домой. Но я даже не знала, что продается в этой лавке. Железо? Неужели папа еще что-то сломал и починить это можно только с помощью железа?

— Постарайся вспомнить! — настаивала мама. -Скобяная лавка. Она находится между газетным киоском и похоронным бюро.

Не знаю, может быть, на меня повлияло упоминание о похоронном бюро, но внезапно мне расхотелось заглядывать внутрь дома. Постояв немного, я стала пробираться обратно.

— Ты хочешь, чтобы я там что-то купила? — спросила я, поспешно пролезая между прутьев ограды и оставляя за собой след из цветов, похожий на павлиний хвост.

— Ну да, если можно. Пятновыводитель от чернил. Он там должен продаваться.

— Что папа натворил на этот раз? — усмехнулась я, оглядываясь через плечо на дом, от которого я теперь находилась на безопасном расстоянии.

— Это не папа. Это Джейми. Он где-то отыскал старую ручку и начал рисовать. На твоей стеганой куртке. Так жалко!

Ну уж нет, теперь я не посмотрю, что им только два года и что они такие милые крошки! Мои братцы должны держаться подальше от моей комнаты, если, конечно, хотят дожить до трех.

Глава 10. Расколотые раковины и радостное «дзынь!»

— Могу я купить предохранитель?

— Конечно. — Лысый продавец с вкрадчивыми манерами улыбнулся стоявшей передо мной женщине. — Какой именно? Три, пять или тринадцать ампер?

— А разве есть разница? — в замешательстве спросила женщина.

— Есть, если вы не хотите спалить ваш дом.

Господи, да ведь эта женщина так же плохо разбиралась в электрике, как и мой папа! Но мне было на руку, что впереди стоит приведенный в смятение покупатель,— это давало мне возможность немного подготовиться, чтобы потом меньше волноваться и заикаться. (Я потому так люблю супермаркеты и мини-маркеты, что там вы берете все, что вам надо, молча протягиваете деньги, и можно вообще не разговаривать с продавцом.)

Кроме того, некомпетентность покупательницы, стоявшей впереди, давала мне возможность осмотреться вокруг. Мне показалось, что это именно то место, где могут продаваться огромные, недоступные для малышей висячие замки, которыми можно запирать двери спален. Сегодня у меня не было денег, но теперь я знала, куда вернуться при необходимости.

— Наперстянка! — Что?

Мои мысли были направлены на поиски замка, и я не заметила, что с миссис «предохранитель» плешивый продавец уже разобрался и теперь готов мне помочь. Но я не могла понять, о чем он говорит.

— Наперстянка! — Он улыбнулся еще шире, указывая пальцем на длинные пурпурные колокольчики, которые я сорвала в саду у дома в Сахарной бухте.

— Да? Но ведь это название нашего дома! Мы туда недавно переехали из Лондона. — Я даже пискнула от неожиданного совпадения.

— «Коттедж наперстянки»? Очень милое место, правда, требует ремонта.

Я увидела радостный блеск в его глазах, как будто он месяцами только и ждал, что семейство каких-то типов из Лондона переедет в эту старую, полуразвалившуюся лачугу.

— Ага, — кивнула я. Интересно, осушили ли дома лужу на первом этаже? Я забыла спросить об этом маму, когда она мне звонила. — Скажите, пожалуйста, у вас есть какой-нибудь пятновыводитель для чернил?

Внезапно я даже почувствовала гордость за себя: я была так озабочена тем, чтобы выяснить, как выглядит наперстянка, что совершенно перестала волноваться.

— Пятновыводитель? Для чернил? Вы уверены, что это именно то, что вам нужно?

— Да, спасибо, в смысле, пожалуйста, — пробормотала я, чувствуя себя такой же сбитой с толку, как и миссис «предохранитель». О чем это он?

— Тогда все в порядке, а я-то подумал, что вы пришли за пятновыводителем от этого.

О боже, он указывал на мою грудь!

— Пыль от красного кирпича чертовски трудно удаляется! — внезапно покраснел он, поняв промах, который сделал. - Как... ммм... как пыльца от тычинок лилий! Они такие ужасно...

Теперь мы оба стояли красные, как помидоры. Наконец до меня дошло, что он имел в виду. Я взглянула вниз и увидела, что весь перед моей бледно-розовой футболки покрыт красно-рыжей пылью.

— Наверное, вы были в доме Джозефов? — спросил он, снимая с полки коробку с бутылочками пятновыводителя. — Это единственный дом в округе, построенный из красного кирпича. Они специально привезли его, когда строили этот дом! А потом, когда мода изменилась, дом оштукатурили.

К счастью, продавец был так занят, копаясь в своей коробке, что это дало мне драгоценные секунды, чтобы сообразить, что он имеет в виду.

— Дом в Сахарной бухте? — проговорила я. — Он ведь так называется?

— О да. Он, должно быть, был великолепен в прежние времена. Но теперь его время кончилось. К осени его снесут, а на его месте построят роскошные шале для отдыхающих.

Можно ли грустить по дому? Если бы вы спросили меня раньше, я бы сказала, что вряд ли. Но теперь в сердце что-то начало саднить при мысли о том, что этот величественный старый дом будет разрушен, а мусор вывезен на свалку. Примерно такое же чувство тоски я ощущала, когда думала о грязном, замечательном, переполненном людьми Лондоне и друзьях, которых я там оставила...

Но короткое «дзынь!» вскоре подбодрило меня. Я услышала его сразу же после того, как вышла из скобяной лавки на освещенную солнцем мостовую, держа в одной руке цветы наперстянки, а другой засовывая пузырек с пятновыводителем в карман джинсов, где уже лежали ракушки (разбившиеся?).

Я вытащила телефон из заднего кармана.

«Вам пришло новое сообщение».

Пределом моих мечтаний было сообщение от Сэба: «Привет, как ты там?» — а самым нежелательным — послание мамы о том, что близнецы подожгли мою комнату. Все, что лежало между этими полюсами — любой контакт с внешним миром, — все приветствовалось.

«Есть новость, которую тебе нужно знать. Не могу говорить сейчас, позвоню позже. Н.»

Нейша! Это послание от Нейши!

Теперь от волнения мой желудок принялся делать гимнастику — несколько кувырков вперед, а потом большой подскок. Каким-то сверхъестественным образом я уже знала, точно знала, что эта новость, которую мне хотела сообщить Нейша, связана с Сэбом. Может быть, он спрашивал обо мне? Я не понимала, чего мне хочется больше — петь или молча переживать это счастье.

Одно я знала наверняка — я буду считать секунды до звонка Нейши...

Глава 11. Мобильник никогда не звонит, когда этого ждешь

Четырнадцать тысяч сто двадцать секунд спустя я все еще ждала звонка от Нейши.

— Стелла! Осторожно! — Мама бросила на меня недовольный взгляд, стараясь вытащить мочалку изо рта Джейми.

Хоп! Наверное, я слишком сильно терла губкой чумазое лицо Джейка и вместе со слоем грязи стерла с него и кусочек кожи.

— Извини, — пробормотала я, окуная губку в воду и рассматривая лицо моего братца в поисках ранки или царапины.

Однако с ним все было в порядке, он лишь недовольно замычал и стал плеваться в меня.

Честно говоря, я не особенно внимательно занималась мытьем близнецов. Произведя в уме вычисления, чтобы понять, сколько времени прошло после звонка Нейши, я начала считать, сколько секунд прошло после звонков Элени, Лорен и Парминдер. Я всегда была не в ладах с математикой и после нескольких попыток произвести вычисления в уме, остановилась на двадцати триллионах, пока мама не обвинила меня в непредумышленном удушении Джейка махровым полотенцем.

Наконец раздался звонок, которого я так долго ждала.

— Можно, я... — Услышав звук телефона, я с надеждой повернулась к маме.

Возвращаясь домой из скобяной лавки, помогая маме стирать и сушить мою стеганую куртку, что-то жуя за обедом, я кидала взгляды на свой мобильник, всеми силами души желая, чтобы он ожил. В промежутках я мчалась в чулан, который папа оптимистично назвал «мой офис», и искала в компьютере, не решила ли вдруг Нейша послать свою новость по электронной почте. Но от нее ничего не было. Может быть, именно Нейша звонит теперь по домашнему телефону?

— Пусть папа возьмет трубку. Мальчики в ванне, не забывай!

Мальчики... Как такое забудешь? Присматривать за близнецами, когда они были в ванне, мне приходилось по очереди с мамой или отцом. Всегда, когда мои братцы оказывались в воде, происходило что-то невероятное. Как будто они превращались в гиперактивных осьминогов, способных сломать больше игрушек и испортить больше сантехники, чем когда они находились на суше.

Вообще-то сейчас была очередь папы следить за близнецами в ванне, но наш заведенный порядок, похоже, вылетел в трубу вместе с обычной жизнью, после того как мы переехали сюда. В последний раз, когда я видела папу, он направлялся к мусорному контейнеру с рулоном мокрого линолеума.

Я закусила губу, но стала делать то, что мне сказала мама, опять сосредоточив внимание на пускающем пузыри Джейке и одновременно ожидая, когда же папа возьмет трубку, а потом (о, счастье!) позовет меня к телефону.

— Энди? — крикнула мама, а телефон все продолжал звонить.

— Энди-и-и-и! — передразнил ее Джейми из чистого удовольствия что-нибудь прокричать.

— Он, должно быть, все еще на улице, — проговорила я, когда мы в ответ не услышали ничего, кроме тишины.

Мое сердце гулко билось в груди от отчаяния, что звонки сейчас прекратятся.

— Автоответчик все запишет, — уверенно сказала мама, ставя Джейка на ноги, чтобы вынуть его из ванны.

— Автоотвеси-и-и-ик! — откинув назад голову, заревел Джейми.

— Мама, но папа еще не установил автоответчик! Мама посмотрела на мое умоляющее лицо и сдалась:

— Ну хорошо, иди.

Быстрее молнии я выскочила из ванной, сопровождаемая воплем Джейми: «Хаясё, иди-и-и!»

— Алло! — задыхаясь, прокричала я в трубку после того, как взлетела через пять ступенек по шатающейся лестнице.

— Привет! Как поживает моя любимая племянница? Тетя В. Еще не легче! Единственное, что я могла

услышать от нее, — это рассказы про идиотские поступки ее последнего клиента (какой-нибудь актер, требовавший вписать в свой контракт, чтобы ему в гримерку приносили цветы/пиццу/шоколад). Но сегодня эти разговоры меня совсем не интересовали.

— Тетя В., я ваша единственная племянница.

— Любимая племянница, единственная племянница — какая разница? — проговорила она весело. — Ты лучше расскажи, как тебе нравится в твоей новой лачуге?

Я не могла не улыбнуться жизнерадостному сарказму тети В.

— Хуже некуда. Здесь сыро и плохо пахнет. На стенах в ванной какой-то черный налет, а в туалете зеленая плесень.

— Уффф! — с отвращением отозвалась тетя В. из своей роскошной квартиры в Хайгете, уставленной антикварной мебелью и увешанной театральными афишами.

— А еще, — добавила я, — сегодня с потолка в кухне отвалилась штукатурка и упала в ризотто, которое готовил папа.

— Это никуда не годится! И что же вы сделали? Послали за едой в ближайший ресторан?

— Здесь есть только забегаловка «Рыба и чипсы», и они ничего не доставляют на дом. — Я рассмеялась, представив, какое отвращение у тети В. вызвал бы Портбей, знай она, что здесь нет ни китайских ресторанчиков, где можно заказать еду на дом, ни театров, ни блошиных рынков, ни шикарных кафе, где продаются напитки под названием «Фраппамочачино», или какая-нибудь другая экзотика.

— Какая тоска! — Тетя В. театрально вздохнула. — А как он выглядит, этот Портбор?

— Он называется Портбей, и это настоящая дыра. — Я говорила, ничего не скрывая и даже радуясь, что тоже могу быть такой же саркастичной, как и она.

Мне было непривычно таквот добродушно и шутливо болтать с тетей В., как будто забыв, что она — моя обаятельная, уверенная в себе, разговорчивая тетя, а я — всего лишь стеснительная и молчаливая Стелла-не-звезда...

— Бедная девочка... Ты, наверное, скучаешь по Фрэнки и др.?

Я понимала, что тетя В. сказала «и др.», чтобы сберечь время. Это также спасало ее от необходимости запоминать детали, которыми она не хотела утруждать себя, — например, имена моих остальных подруг.

— Да, конечно. Фрэнки приедет на выходные.

— Я тоже приеду!

— Вы приедете? — У меня перехватило дыхание от перспективы получить сразу двух союзниц.

— Да, я приеду, чтобы посмотреть на вашу лачугу собственными глазами. Но только в воскресенье и пробуду у вас весь день. Я говорила твоему папе, чтобы он не ждал, что я останусь на ночь, пока дом не станет обитаемым!

— Ну, тогда вы никогда здесь не будете ночевать! — Я рассмеялась. - Вообще-то этот дом с самого начала был почти неприспособлен для житья, а сегодня утром папа устроил здесь неплохое наводнение!

— О боже!.. Больше ничего не говори мне, Стелла, а то я передумаю и не приеду даже на день! — застонала тетя В. — Послушай, там есть поблизости мистер Несчастье? Я бы перекинулась с ним парой...

— Да, сейчас пойду поищу его, — сказала я, все еще улыбаясь.

— Не надо меня искать, я здесь, — тихо проговорил папа, который, оказывается, стоял совсем рядом.

Знаете афоризмы тети Эсме? У нас с Фрэнки был один самый любимый: «Не совершайте плохих поступков — они обязательно вернутся и ударят вас по заднице». Он нам нравился, потому что звучал весьма глуповато и грубовато (для шестилетних ушей). Но, в конце концов, я поняла смысл этого высказывания. После того как я, столь саркастично поговорив с тетей В., повернулась и заметила выражение боли и разочарования на добром папином лице, я почувствовала себя просто ужасно.

Да, думаю, я сделала плохую вещь, и она только что вернулась и ударила меня по заднице...

«Куда ты пропала? Что за новость, которую мне надо знать? С.», — напечатала я на экране моего мобильника.

Отправив сообщение Нейше, я, прикусив губу, стала смотреть из окна моей спальни, наблюдая (но почти не видя) за чайками, проносящимися на фоне розового в полоску предзакатного неба.

Я была совсем выбита из колеи, если хотите знать правду. Ну хорошо, один раз я говорила с Фрэнки и получила электронную почту и послание (загадочное) от Нейши, но никто из моих остальных подруг не ответил на мои звонки и послания, которые я отправляла на их мобильники последние несколько дней... Хм!.. Неужели они все забыли зарядить их или положить деньги на счет? Я не могла понять, почему банда моих подруг, оставшаяся в Лондоне, совершенно забыла обо мне после того, как я исчезла из их поля зрения?

Потом я решила, что это снова паранойя. «Это уже начинает входить в привычку», — мрачно подумала я. Все, что мне было нужно, чтобы успокоить расшалившиеся нервы, — это просто позвонить им по их домашним номерам, вместо того чтобы названивать по выключенным мобильникам.

Я решила начать с Нейши, поскольку она знала какую-то свежую новость, но в это время раздался легкий стук в дверь моей комнаты.

— Войдите, — произнесла я неуверенно.

А что, если это папа? Мне все еще становилось ужасно неловко при воспоминании о том, каким расстроенным он выглядел, случайно услышав, как я сплетничала с тетей В.

— Стелла!

Да, это был папа. Ну что ж, сейчас я получу по заслугам.

— Иди посмотри на это, быстрее! — Он поманил меня пальцем.

Он выглядел, в общем, нормально — не таким расстроенным, как раньше. Я слезла с постели и пошла за ним, недоумевая, что же это он хочет показать мне, и размышляя, как бы извиниться перед ним, а) не чувствуя себя при этом ужасно смущенной и б) не запинаясь.

— Посмотри-ка на это! — тихо проговорил папа, открывая дверь в комнату близнецов и осторожно входя внутрь, что было действительно трудно сделать, принимая во внимание, что каждая половица в нашем доме издавала нечто среднее между мышиным писком и пуканьем всякий раз, как вы наступали на нее.

Уфф...

Несмотря на то что я испытывала в это мгновение ужасную неловкость, я не могла не улыбнуться, глядя на моих братцев, свернувшихся калачиком в своих кроватках, из которых они катастрофически быстро вырастали.

Я знаю, ужасно сентиментально так говорить, но малыши кажутся настоящими ангелами, когда спят. Может быть, Джейк и Джейми выглядели и не совсем как ангелы (Джейк удобно пристроил в ноздре свой пухлый пальчик, а Джейми пустил слюни по всему подбородку), но это было очень трогательное зрелище, когда они сопели, подложив ладошки под румяные щеки.

— Им пока еще не о чем беспокоиться, — тихо проговорил папа, обняв меня одной рукой за плечи и прижав к себе.

Я не поняла, что он имеет в виду. Во всяком случае, я была совершенно уверена, что и Джейк и Джейми имели достаточно своих детских переживаний. (Джейми: «Этот толстяк опять собирается стащить одну из моих рыбных палочек!» Джейк: «Неужели этот тощий тип снова хочет отлупить меня?»)

— Я пытаюсь сказать, что тебе потребуется время для того, чтобы привыкнуть к этому дому. Я прекрасно понимаю, что для тебя это очень непросто,— продолжал папа. — Но помни, что мне и маме тоже сейчас непросто. Мне нужно искать новую работу, а мама тоже скучает по своим друзьям, оставшимся в Лондоне...

Я понимала, что папа старается меня подбодрить, но по непонятной причине почувствовала еще большее смущение.

— Так что всем нам придется набраться терпения, Стелла.

Внезапно я ощутила раздражение от того, что он делает вид, будто он, я и мама — мы все в одной лодке, хотя это было не совсем верно. Ведь в конечном счете это они решили перебраться сюда, а не я. Итак, теперь я была одновременно раздражена и смущена, и смешение этих двух чувств заставляло меня еще больше нервничать. А что я делаю, когда нервничаю? Я проглатываю язык. Обычно это происходит после одного или двух заиканий.

— Х-х-х-орошо, п-па-па... — невнятно пробормотала я, выскользнув из-под его руки, и выскочила из комнаты так быстро, что половицы даже не успели пискнуть-пукнуть...

Глава 12. Убежище и яичница с беконом

«Мурррр-мурррр-рр!..»

Было без четверти восемь утра, когда меня разбудил самый громкий и раздражающий храп в мире (кто-то храпел в двух сантиметрах от моего уха).

— Доброе утро, Персик! — Сонно щурясь, я уставилась на комок спутанной шерсти, свернувшийся на моей подушке. — Где ты пропадал?

Я не видела его со вчерашнего утра, когда папа начал рушить стены и трубы своей кувалдой.

«Муррр-муррр...» — промурлыкал Персик в ответ.

Его короткие мохнатые лапы и неровные усы подергивались, как будто во сне он преследовал чайку или сардинку.

Знаете, прошлой ночью я действительно надеялась, что он придет, запрыгнув в окно спальни. Мне сейчас необходим был приятель (или, по крайней мере, дружеское пушистое объятие), поскольку я чувствовала себя неловко после того странного разговора с отцом в комнате близнецов. Но, увы, единственное, что проникало сквозь открытое окно, был морской ветер, пахнувший солью, морскими водорослями, персиками и сливками. Когда я наконец заснула, мне снилось, что я бегу по усыпанным песком коридорам каких-то старых разрушенных домов и никак не могу найти выход...

— Эй, — пробормотала я тихо, приподнявшись, чтобы лучше рассмотреть нечто странное, обмотанное вокруг шеи Персика, — это похоже на женский воротничок!

Но это был не воротничок, а венок из маргариток. Кто же нацепил его на шею Персику? Может, какая-нибудь маленькая девочка захотела украсить его загривок?

— Стелла, ты уже проснулась? — услышала я голос мамы, раздавшийся из-за двери.

— Угу, — пробормотала я.

Она, наверное, слышала, как я разговариваю с Персиком.

— А! Наш путешественник вернулся! — Мама улыбнулась, кивнув в сторону моего толстого кота.

— Угу, — снова промычала я, размышляя, сказал ли ей папа вчера вечером о том, что я практически сбежала посредине разговора с ним и спряталась в моей комнате, но ничего, кроме дружелюбия, на лице мамы я не заметила.

— Кстати, — сказала она, заправляя за ухо прядь темных волос, — тебе только что пришла открытка.

— От кого это? — равнодушно проговорила я, стараясь не выдать своего волнения.

— Чтобы это узнать, тебе нужно просто спуститься вниз и посмотреть. Не так ли? — Мама улыбнулась немного насмешливо. — Она лежит на кухонном столе. А если ты сначала оденешься, то можешь рассчитывать на вареное яйцо и тост для себя и, конечно, на кошачью еду для твоего друга.

За две минуты нацепив чистое белье, футболку и мини-юбку, я помчалась вниз по шероховатым ступенькам лестницы (жалея, что не успела надеть шлепанцы). Персик даже не пошевелился, когда я прошептала ему в ухо «скоро тебя накормят», так что я оставила его храпеть, свернувшись на моей подушке.

На нижней ступеньке я остановилась и на автопилоте направилась к компьютеру, чтобы проверить свою почту (если бы наш компьютер был живым существом, я думаю, он обвинил бы меня в преследовании). Однако потом передумала, соблазненная запахом воскресного завтрака (хотя была всего лишь среда) и вспомнив об открытке, хотя подозревала, что это, наверное, дурацкие поздравления с переездом от дедушки и бабушки из Норфолка.

— Привет, детка! — Отец улыбнулся мне лучезарной улыбкой, накладывая омлет на тарелку. — Тебе один кусок бекона или два?

Казалось, он даже не понял, как неловко я чувствовала себя во время разговора с ним вчера вечером. А может, он просто притворялся? В любом случае это было кстати, потому что мне как можно быстрее хотелось забыть обо всем этом.

— Два, если можно, — смущенно улыбнулась я, опускаясь на ближайший стул.

Мама поставила принесенные мною цветы наперстянки в свою любимую высокую стеклянную вазу. Я сразу это заметила, хотя вряд ли можно было не заметить такие длинные стебли.

Кстати, о том, что нельзя не заметить...

— А где Джейк и Джейми?

— В виде исключения я разрешила им поспать. Здорово, правда? — улыбнулась мама, как будто радуясь, что наконец-то сможет позавтракать, пользуясь ножом и вилкой, а не хватая на ходу кусок тоста между кормлениями, мытьем и укрощением близнецов. — Вот тебе твоя открытка!

На открытке, которую через стол протянула мне мама, я увидела портрет королевы, на котором кто-то синими чернилами пририсовал усы и подвел глаза так, что она стала косоглазой.

— Фрэнки! — просияла я, сразу же узнав ее почерк.

«Большой привет из Лондона! Не могу дождаться пятницы. Девочки из Кентиш-Таун против Портбея. Ууррра! Фрэнки».

— Как мило с ее стороны, правда? — сказала мама, наверное имея в виду, что со стороны Фрэнки было очень мило послать мне почтовую открытку, а не разрисовывать бабушку принца Уильяма.

— Ага, конечно, — просияла я, немедленно простив Фрэнки ее молчание.

В конце концов, что такое несколько тоскливых дней в сравнении с целой жизнью, когда она была моей лучшей подругой?

— Да, Стелла, у нас с мамой выдалась свободная минутка, и мы хотели бы поговорить с тобой, — сказал папа, ставя передо мной тарелку с яичницей, беконом и бобами.

У меня сразу же пропал аппетит. Ох-хо... Что же меня ждет? Неужели лекция о моем отношении к ним?

— Стелла, папа вчера вечером пытался сказать тебе, что мы понимаем, как болезненно ты переживаешь этот переезд, — начала мама, — и мы не так уж много можем сделать, чтобы ты почувствовала себя здесь как дома — это просто случится, когда случится.

Я физически ощутила, что сейчас начну заикаться, так что решила промолчать.

— Однако есть одна вещь, которую мы в состоянии сделать, — вмешался папа интригующе. — Мы знаем, что тебя раздражает, когда близнецы без всяких затруднений проникают в твою комнату. Вчера, когда я рылся во флигеле, я нашел вот это...

Я не могла понять, что именно он мне протягивал, потому что чувствовала неловкость и смущение, почти такое же, как на уроках немецкого, когда учительница просила меня объяснить, что такое дательный падеж.

— Это старинные задвижки, — объяснила мама, указывая на две одинаковые ржавые резные железяки. — Они сделаны из латуни, и, если их почистить и отполировать, они будут замечательно выглядеть.

От смущения я все еще не могла понять, куда клонят мои родичи.

— Мы отдаем двери на реставрацию, — заговорил папа, — и, как только их вернут обратно, я привинчу эти задвижки на двери твоей комнаты достаточно высоко, чтобы близнецы не могли их открыть.

Наконец-то до меня дошло! Значит, они понимают, что мне нужен свой собственный угол! Я бы тут же бросилась им на шею, если бы не помнила, что именно они ответственны за мой переезд из Лондона.

— А теперь сообщи ей другую новость, Энди! — внезапно проговорила мама.

— Ах да! Мы подумали, что пока все это не сделано, у тебя должно быть безопасное место, где ты сможешь хранить все свои сокровища и рисовальные принадлежности.

— И мы подумали о садовом домике!

Я посмотрела на их улыбающиеся лица. Наверное, они решили, что я от удивления язык проглотила. А я думала: «Ах вот как, вы ждете, что я все время буду торчать там в компании пауков и мокриц?»

Внезапно я поняла, как чувствовала себя Золушка.

— Мы можем выбросить весь мусор. Дверь домика закрывается на крючок и щеколду, которые привинчены слишком высоко для Джейка и Джейми, — с энтузиазмом произнес папа. — Там есть даже электричество — я ввернул новую лампочку!

— Внутри мы все вымоем и вычистим, так что будет полный блеск! — Это уже вмешалась мама.

Так, ну что ж, значит, я уже не Золушка. Может быть, иметь этот чулан в качестве убежища не так уж и плохо. В конце концов, раньше там была чья-то художественная студия, теперь она станет моей. На полках я могу хранить принадлежности для рисования, могу развесить на стенах карикатуры и...

«Мииииии-аааааа-уууууу!» — раздался сверху молящий о помощи кошачий вопль.

В ту же секунду, пока мы втроем обменивались недоуменными взглядами, с верхнего этажа раздался еще один ужасный, леденящий душу вопль:

— Хей-хей-хи-ии!

О боже, близнецы опять на тропе войны...

Глава 13. Покахонтас из Портбора

Я нашла спрятанные сокровища.

Они были похоронены под толстым слоем пыли и паутины, но все равно это были настоящие сокровища. Мой улов состоял из: покрытой бугорками бутылки с надписью «Имбирное пиво»; ржавой коробки с наполовину использованными акварельными красками; оправленного в серебро зеркала с таким большим количеством пятен на поверхности, что их было больше, чем самого зеркала; хорошенькой, со щербинками чашки с орнаментом из роз; нескольких старинных жестянок из-под чая и конфет (в них лежали гвозди и шурупы, которые я выбросила) и маленькой деревянной коробочки с инициалами Э. и Г., аккуратно вырезанными на крышке (в ней лежала облупленная позолоченная металлическая пуговица, которую я сохранила).

Теперь они стояли на заново вымытых и вытертых полках вместе со всеми моими принадлежностями для рисования и фотографией в рамке дедушки и бабушки Стэнсфилд, сделанной в прошлое Рождество (на головах у них были дурацкие бумажные колпаки), а также фотографией Наны Джонс, сделанной в конце шестидесятых (с большим количеством косметики и жесткой от лака высокой прической соломенно-желтых волос).

— Да здесь просто великолепно! — сказала мама, появляясь в дверях садового домика.

Одну руку она засунула за ремень джинсов, а второй держала банку из-под джема с букетом душистого горошка и кудрявых листьев папоротника, которые она, должно быть, нарвала в саду.

— Да, неплохо, — согласилась я, оглядываясь на результаты пяти с половиной часов уборки и испытывая удовлетворение и гордость за себя — и папу, конечно.

Игнорируя необходимую работу в доме, он все время помогал мне, совершив бесконечное число рейсов к мусорному контейнеру и обратно с ржавыми садовыми инструментами и другим старым хламом. Я производила сортировку и чистку обнаруженных сокровищ, а мама обеспечивала бесперебойное снабжение нас ведрами с горячей мыльной водой, при этом еще успевая ускользнуть от посягательств близнецов.

— Отличный рисунок! — рассмеявшись, она шумно плюхнула банку с цветами на деревянный стол, как раз около моей осторожно уложенной коллекции ракушек с берега (тех, которые еще не разбились).

Она посмотрела на карикатуру старой леди, которую я встретила в понедельник. Я прикнопила рисунок к пробковой доске рядом с портретами Нейши и Лорен.

Кроме них, на доске появилось несколько фотографий, где были сняты мы с Фрэнки, почтовая карточка с усатой и косоглазой королевой и рекламный листок парка развлечений, который я нашла прошлой ночью в моей комнате под толстым брюшком Персика. Еще осталось немного места для одной фотографии (или ее части), если бы мне когда-нибудь посчастливилось найти искалеченный снимок, где я была с Сэбом.

— Здесь так... уютно! — Мама улыбнулась, поглаживая пальцами ровную поверхность полок, а ее взгляд перенесся с фетровой шляпы, которую я отряхнула от пыли и повесила на гвоздь, к маленькой картине с изображением феи, гордо занявшей место у окна, как раз над столом.

— Ковер очень кстати и штора тоже, — сказала я, чувствуя благодарность за ее пожертвования.

Этот многоцветный коврик обычно лежал в так называемом отцовском офисе нашей старой лондонской квартиры («Мы купим другой, когда он отремонтирует свой новый кабинет», — сказала она), а шторой я назвала ее легкий шифоновый саронг, пожертвованный мне. («Не думаю, что мне прилично обматывать им свой зад после рождения близнецов!»)

Я заметила, что ее глаза остановились на пушистом рыжем существе, которое, свернувшись, храпело в кресле, прежде стоявшем в спальне родителей в Кентиш-Таун. («Здесь наша комната меньше и нет места для кресла, так что ты можешь взять его в свое убежище».)

— Смотри-ка, — пробормотала мама, подняв бровь, — кажется, Персик тоже находит это место уютным!

Персик выглядел очень умиротворенным — совсем не так, как утром, когда Джейк и Джейми старались надеть на него игрушечный шлем пожарника. Или, может быть, он так решительно сопротивлялся тогда потому, что не был большим поклонником пожарника Сэма и определенно не хотел надевать его шлем.

— Эй, — внезапно увидела я нечто необычное, — что это у него?

Глядя на дремлющего Персика, я заметила, что он нежно сжимает что-то передними лапами. Он был похож на близнецов, когда они лежат в своих кроватках, прижимая к груди игрушки.

— По-моему, это перо, — сказала мама, подходя ближе. — Перо чайки, судя по его виду. Надеюсь, он не убил чайку!

— Сомневаюсь, — рассмеялась я. — Ты заметила, каких размеров местные чайки? Они больше него!

— Верно, — улыбнулась она. — Бог с ними, чайками. Ты давно смотрелась в зеркало?

Сделав шаг в сторону, я уставилась в пятнистое зеркало, которое повесила на заднюю стену комнаты, и стала изучать свое отображение. Глаза, нос, рот, волосы, заплетенные в две короткие толстые косички, — все было на месте. Но мои веснушки! Они практически скрылись под темным слоем грязи, размазанной по щекам и носу.

Отражение в зеркале родило в моей голове некую мысль — нагнувшись, я вытащила перо из лап

Персика, воткнула его в волосы и повернулась к маме.

— Разве я не точная копия Покахонтас? — Я подмигнула ей. — Как считаешь?

— Я считаю, что нужно принести фотоаппарат! — внезапно ответил ясный, наполненный морским ветром голос папы. — Кстати о фото, это не твое?

Стоя позади мамы в дверях садового домика, мой улыбающийся папа выглядел таким же чумазым и запыленным, как и я. Он протянул мне мятое, неровно оторванное фото, которое выглядело крошечным на фоне его большой красной строительной перчатки.

Сэб!

— Я только что заглянул к мальчишкам по дороге от мусорки, — сказал он, — и застал их за поеданием воздушной кукурузы, а это валялось в щели в полу.

Я схватила то, что осталось от драгоценной фотографии, и услышала, как бьется сердце под покрытой пылью футболкой.

На фотографии на месте Сэба была... дыра.

Все, что осталось, — мое собственное лицо, смотревшее на меня, и большая рваная дыра на том месте, где должен был быть Сэб...

* * *

«Привет, Сэб, — напечатала я, — это Стелла».

Сидя на вращающемся стуле, я сделала оборот, соображая, что напечатать дальше. Мысль написать Сэбу пришла мне в голову, когда я была в душе, вымывала из волос пыль от штукатурки. Когда из ванны спустилась вода, в голову пришла гениальная идея: «Просто возьми и пошли ему письмо! Просто напиши ему: «Привет!» Что ужасного произойдет? Самое страшное, что может случиться, — он тебе не ответит. А в самом лучшем случае — ты получишь его ответ...»

Переодевшись в чистую футболку и полотняные шорты, я села за компьютер, проверила свою почту (пусто) и начала набирать текст. Это было двадцать минут назад, и я не продвинулась ни на слово дальше, напечатав «это Стелла», после чего крепко застряла.

«Это Стелла» — так всегда говорила Фрэнки, вмешиваясь, когда кто-нибудь спрашивал, как меня зовут. Обычно людям становилось неловко, как будто они подозревали, что имеют дело с чревовещательницей. Но что бы кто ни думал, я была благодарна Фрэнки за избавление меня от ужаса заикания и за то, что она давала мне несколько жизненно важных секунд, чтобы справиться со своими нервами и заговорить, как обычный человек.

Но с эсэмэсками и электронной почтой у меня все было в порядке. Для этого Фрэнки мне была не нужна. Хотя нет, нужна, потому что я не знала номера мобильника Сэба. И единственным человеком, который мог добыть для меня эту информацию, была Фрэнки.

Привет, Фрэнки!

Как дела? Твоя кузина Таня все еще гостит у тебя? Все еще сводит тебя с ума? Ты сможешь пожаловаться мне на нее в пятницу, когда приедешь СЮДА!!!

Я знаю, что ты довольно занятая личность, но только один маленький вопросик по большому ОДОЛЖЕНИЮ. Я решила проявить храбрость (беру с тебя пример!) и послать СЭБУ эсэмэску. Но проблема в том, что я не знаю номера его телефона. Так что, если увидишь его, можешь спросить у него номер? НЕ говори ему, что это для меня (мне неловко!).

Если тебе это удастся, ты будешь САМОЙ ЛУЧШЕЙ из ЛУЧШИХ ПОДРУГ, хотя ты уже такая и есть.

Увидимся в пятницу!

*Стелла*

P.S. Нейша прислала мне сообщение, что у нее есть какая-то новость, а потом исчезла, и теперь я умираю от любопытства! Ты имеешь хоть какое-то представление, о чем она хотела сказать? Отвечай скорее.

Я нажала на иконку бумажного самолетика на экране моего компьютера и проследила, как мое сообщение улетает в киберпространство, а потом почувствовала беспокойство и стала думать, чем же себя занять. Я решила заняться тем, чем занималась обычно, когда на дом задавали какое-нибудь исследование, и начала путешествовать в Интернете, щелкая по моим любимым сайтам. Сначала я поболталась на паре анимационных сайтов, которые мне нравились: одном японском («Привет, Китти», «Неопеты», фильм «Похищенные» — я просто балдею от всего японского и мультяшек) и одном прикольном сайте, где мультяшные котята играли и возились целыми стаями.

Как обычно, какое-то время это было интересно, но беспокойство никуда не уходило, и я уставилась на экранный вопросник, размышляя, что бы спросить. И тогда мое отражение подсказало мне одну мысль. Солнце светило в затылок, и, отражаясь на экране, мои только что вымытые, по-новому вьющиеся светлые кудряшки казались темными. Такими, наверное, были волосы моего дедушки. О'кей, я могу взять и напечатать что-нибудь вроде: «Пропал дедушка по имени Эдди». И могу добавить по крайней мере одну деталь из его жизни, которую знаю: откуда в Англию прибыла его семья. Я напечатала: «с Барбадоса».

Если двадцать минут раздумий, что бы такое написать Сэбу, тянулись еле-еле, то следующий час промчался быстрее, чем чокнутая чайка в поисках воздушного пирожного. В школе мы учили много всякой всячины про Вест-Индию и про ужасную торговлю рабами, когда африканцев покупали для работы на сахарных плантациях (особенно на Барбадосе), и про корабли, перевозившие африканцев, устремившихся из Вест-Индии в Великобританию в 1950-х годах.

Все это было по-настоящему интересно, но я никогда раньше не думала о том, какое отношение к моему пропавшему деду могут иметь эти события. Я перескакивала с одного сайта на другой, находя множество удивительных, захватывающих, а иногда и шокирующих фактов. Например, два века назад, когда детей, рожденных от смешанных браков, называли всякими уродливыми терминами, я бы называлась «квартеронка» из-за одного из моих дедушек. «Квартерон» — это похоже на старый заплесневевший кусок марципанового печенья.

Когда я хоть секунду думала об этом, мне начинало казаться, что я весь день сижу на бесконечном уроке истории — если вспомнить утренние занятия по практической археологии в садовом домике, а теперь целый раздел социальной истории на компьютере.

Клинк!

Мои пальцы застыли в воздухе над клавиатурой, когда я услышала тревожный сигнал электронной почты. Фрэнки! Она уже ответила мне!

Я открыла ее сообщение с глупой улыбкой на лице, которая тут же испарилась.

Привет, Стелла!

Извини, не знаю, как раздобыть номер Сэба. Занята всякой чепухой, поговорим в 18 ч (в пятницу).

Так... Это было больше похоже на эсэмэску, чем на письмо. Оно было таким коротким, слишком коротким, что я сразу поняла: здесь что-то не так. Может быть, Фрэнки не понравилась моя просьба насчет Сэба? Действительно, кто я такая, чтобы ради меня тратить свое время на поиски его телефона? Но ведь Фрэнки так любила рисковать! Она получала настоящее удовольствие, очаровывая людей, и выпытывала у них нужную информацию прежде, чем они соображали, что говорят или делают. Что там произошло? Как получилось, что она гуляла с Сэбом в субботу (ничего не сказав мне об этом), но внезапно стала такой стеснительной, что не может спросить у него номер телефона? Но если она не хочет этого делать, почему не сообщила мне об этом в своем обычном шутливом тоне? Почему она даже не захотела написать свое имя? Где тот смайлик, которым мы всегда подписывали письма друг другу?

Еще пять минут назад это был мой первый почти хороший день в Портборе, но теперь все изменилось. Над головой нависла темная туча уныния и тоски по дому.

— Стелла! Чай готов! — донесся из кухни мамин голос.

— Ид-д-ду! — крикнула я, почувствовав внезапную тошноту, как будто на надувном пляжном матрасе болталась по штормовому морю...

Глава 14. Игра в ассоциации

Удивительно, как какое-нибудь самое унылое занятие может стать безумно интересным, если с его помощью вы пытаетесь избежать неприятной работы (или уроков). Например, выметание пыли из-под кровати или игра в «Ой, забодаю, забодаю» с двухлетними братьями в течение двух часов... в общем, все эта тоска зеленая, но только до тех пор, пока не наступает время выбора. И тогда внезапно оказывается, что выметание пыли из-под кровати — это захватывающее занятие, а ваши курносые братья — прелестные крошки.

Однажды, когда я пыталась найти предлог, чтобы не делать домашнее задание по французскому (такой тупизм!), это кончилось тем, что я пришла в полный восторг от какого-то дурацкого телешоу, где обсуждалось, отчего вы испытываете беспокойство, зная, что кто-то на вас смотрит. Весь разговор вертелся вокруг того, что это совсем не беспокойство — на самом деле это чистая наука. Я точно не помню, в чем заключалась эта чистая наука (потому что — уф! — я все-таки как бы делала домашнее задание по французскому), но это имеет какое-то отношение к электрическим импульсам, тем самым, которые помогают птицам летать, не сталкиваясь с самолетами, столбами, мачтами и друг с другом.

Однако сейчас мне совершенно не нужен был электрический импульс для того, чтобы понять, кто именно на меня смотрит. Каждый раз, отрывая взгляд от блокнота для рисования, я ясно видела два влажных зеленых глаза, направленных прямо мне в лицо, как лучи лазера.

— Ты меня сбиваешь! — укоризненно прошептала я Персику, который свернулся клубочком в своем кресле в углу садового домика.

Он только зевнул в ответ, показав свой желтый клык, и продолжал пристально смотреть на меня, как будто знал (путем чтения моих мыслей или благодаря электрическому импульсу), что я стараюсь нарисовать на него карикатуру, где он слегка напоминал большой куль картошки с кошачьей мордой.

— Ну ладно! — Я пожала плечами, стерла свои незаконченные попытки и начала снова. — И знай, ты вообще не заслужил, чтобы тебя рисовали, после того что сделал!

Персик безучастно моргнул, совершенно не расстроившись, что я скомкала листок с его изображением. Я была сердита на него в это утро, потому что, проснувшись (от его храпа), я обнаружила пыльные красные следы лап на моей только что выстиранной и очищенной от чернильных пятен стеганой куртке. Судя по словам лысого продавца в скобяной лавке, дом Джозефов единственный в округе был построен из красного кирпича, из чего следовало, что Персик определенно был там. Но ведь я точно видела, как он принимал солнечные ванны на берегу, поэтому не мог никуда пробраться дальше Сахарной бухты. Или мог?..

* * *

Итак, я вернулась в дом Джозефов. Причем на этот раз хорошо подготовившись.

На мне были мои самые старые кроссовки, самые поношенные джинсы и винного цвета футболка, на которой не очень видно кирпичную пыль.

— Куда это ты собралась? — спросила мама, вешая мою куртку на бельевую веревку, протянутую в саду над сорняками.

— Пойду порисую, — сказала я, беря нейлоновый рюкзак с рисовальными принадлежностями.

Услышав мягкий шлепок позади себя, я подумала, не решил ли Персик предпочесть храпению на кресле поход со мной (на этот случай я решила засунуть в карман печенье с заварным кремом).

Не то чтобы я собиралась отправиться в этот дом немедленно. Покончив с карикатурой на Персика, я почему-то стала играть сама с собой в ассоциации.

Первое: сначала я вертела в пальцах перо чайки — то, которое я принесла из душа и воткнула рядом с ракушками.

Второе: это перо навело меня на мысли о чайке, которую я пыталась нарисовать в понедельник.

Третье: с чайки мои мысли плавно перешли к воздушным пирожным (еще бы!).

Четвертое: я стала размышлять о феях (без всяких ассоциаций) и принялась рассматривать старинную акварель над столом.

Пятое: я лениво начала делать набросок своей собственной феи (которая была не такой грациозной и легкой, как викторианская фея, а больше походила на фею из японских мультяшек двадцать первого века).

Шестое: я почему-то испытала смущение, когда в окно садового домика упала тень, — это пришла мама, чтобы повесить мою куртку на веревку. Я подумала об отпечатках лап — стиральная машина могла удалить с куртки рыжие пятна, но на ярком солнечном свете все равно можно было рассмотреть бледные следы отпечатков лап.

Седьмое: внезапно мне пришло в голову, что надо немедленно отправиться к дому Джозефов, чтобы снова попытаться проникнуть внутрь.

И вот я здесь — благодаря игре в ассоциации. Бросив рюкзак рядом с одуванчиками и наперстянками и задрав голову, я смотрю в ближайшее окно.

Несколько раз крякнув, пискнув и ухнув, я сделала какой-то невероятный кульбит, перевалилась через подоконник и упала на деревянный пол. Через пару секунд, когда глаза после яркого света привыкли к полумраку комнаты, я села и перевела дыхание. Медленно, когда полумрак постепенно рассеялся, я осмотрела большую пустую комнату — такую же большую, как спортзал в моей старой школе. Но, к моему разочарованию, здесь не было никакой мебели, никаких бархатных портьер на окнах, никаких орнаментов или картин, дающих хоть какой-то намек на историю дома и его владельцев. Единственными признаками, указывавшими на былую роскошь этого дома, служили огромный мраморный камин в конце комнаты и куски выцветших, но некогда дорогих обоев с цветочным орнаментом, свисавшие со стен. Должно быть, когда-то здесь был зал для танцев, где семейство Джозефов и их друзья вальсировали ночи напролет, дамы — в длинных развевающихся платьях, а кавалеры — все как один со шпорами и усами.

Встав с пола, я подошла к этому величественному камину, переступив через увядший венок маргариток, который, должно быть, кто-то бросил в окно. Мой взгляд привлек кусок какой-то цветной блестящей плитки, сверкнувший в очаге. Это был обломок изразца, один из многих, которые, должно быть, покрывали камин много лет назад. Фрагмент желто-зеленого цветка, сохранившийся на изразце, вызвал во мне неистребимое желание узнать, как выглядел этот камин и вообще вся комната раньше, давным-давно, когда здесь жили, любили, когда...

Внезапно, все еще погруженная в мысли, я почувствовала, как мои волосы встали дыбом. Может, это снова пробудился один из тех электрических импульсов, но я почувствовала, что больше не одна в этой комнате. Опустив кусок изразца в карман, я медленно-медленно оглянулась... и увидела крошечные цветные пучки света, порхающие в мягком облаке пыли, которое создало мое неуклюжее появление.

Может, это...

А что, если это...

Ну да, а вдруг это феи?..

Может, именно они нынешние обитатели дома Джозефов, поскольку человеческие существа не особенно хотят здесь жить?

Ох-хо-хо... Я приехала в Портбор для того, чтобы сойти здесь с ума.

— Нет никаких фей, — прошептала я себе... и феям.

Не в силах двинуться с места, я не могла придумать ни одного объяснения мерцающим пятнам света, скачущим и кружащимся по комнате, а также еле слышным мелодичным звонам, которые они производили. Буххх!!!

Этот звук явно не был похож на легкие звоны, производимые феями. Он чем-то напомнил мне удар папиной кувалды. В испуге я оглянулась и в дальнем от себя окне увидела огромную чайку, плюхнувшуюся на покрытый жестью подоконник. Она усаживалась, скребя перьями по стеклу и нагло глядя на меня.

«Аррр!» — внезапно произнесла она, закидывая голову назад.

Я почти повторила ее движение, судорожно дернув вверх подбородком, словно у меня был нервный тик, и внезапно увидела... самую необыкновенную на свете люстру. Она была просто грандиозна. Ветерок из открытых окон заставлял каждую из сотен хрустальных капелек раскачиваться и вращаться, посылая зайчики всех цветов радуги танцевать по комнате.

Ах!.. Теперь мне все стало ясно.

Значит, в доме не живут никакие феи. Но это уже не имело значения — мой небольшой запас храбрости быстро улетучивался, и я почувствовала, что пришло время уходить отсюда, пока еще какие-нибудь звоны, ухи и бухи не испугали меня до вечной гусиной кожи.

— До свидания, дом, — прошептала я, поспешно перебрасывая ноги через подоконник.

Оттолкнувшись, я спрыгнула вниз на нагретую солнцем траву.

Схватив лежавший на траве рюкзак и поспешно пробираясь через сад к ограде, я увидела впереди в высокой траве нечто, напоминавшее рыжий кошачий хвост. Но я была не в настроении задерживаться. Если это Персик, то я увижу его дома, где душераздирающие вопли моих братцев заставят всякую нечисть держаться на расстоянии.

Но сейчас я хотела лишь одного — добраться до шумного морского пляжа, угостить себя каким захочу мороженым и поразмышлять, когда я смогу стать достаточно храброй, чтобы снова посетить дом Джозефов.

И не забывать, что скоро наступят выходные и приедет самая храбрая девочка в мире, чтобы поддержать мою дрожащую руку...

Глава 15. Слухи девятнадцатого века

— «Так люблю я нашу кошку...»

О боже! Если бы Фрэнки, Нейша и остальные увидели меня сейчас, они бы подумали, что у меня не все дома. Сидеть, болтая ногами, на подоконнике спальни и петь Персику «Так люблю я нашу кошку»? Они бы наверняка отреклись от меня. (Если, конечно, некоторые из них это уже не сделали, судя по их молчанию.)

Я понимала, что, должно быть, выгляжу слишком сентиментально и по-уолтдиснеевски, но было так приятно сидеть в прохладе ночи рядом с Персиком, мурлыкавшим свою песенку. Мы вместе наблюдали, как солнце село в море и как вдоль набережной зажглись ряды огней. Прошло совсем немного времени, и на берегу вспыхнули бесшумные фейерверки — сотни цветных электрических лампочек. Официальное открытие парка развлечений было назначено на следующий день, пятницу, но те, кто затеял это дело, наверняка знали, что самая лучшая реклама — это включить как можно больше огней.

Потом, как будто природа пыталась превзойти старания устроителей парка развлечений, клочковатые серые тучи расступились и взору представилась почти полная луна и небо, усыпанное звездами.

Именно в это мгновение мне в голову пришла мысль спеть «Так люблю я нашу кошку». Во всяком случае, строчка «У ней шубка золотая» оказалась очень уместной, когда я спела ее Персику...

— А я-то всегда думал, что ты боишься высоты, — долетел до меня папин голос от двери.

— Больше не боюсь. — Я повернулась к нему и улыбнулась.

— Ну и хорошо! Во всяком случае, если бы ты вздумала свалиться вниз, Персик смягчил бы твое падение, — рассмеялся он, подходя ближе и опираясь о подоконник своими загорелыми мускулистыми руками.

— Ты хочешь сказать, что он слишком толстый? — обняв Персика, я сделала обиженное лицо.

— Да нет, по сравнению с гиппопотамом очень даже стройный!

Я убрала ладонь с широкой спины Персика и шлепнула отца по руке.

— Ой, беру свои слова обратно, — в шутливом испуге проговорил папа, делая вид, что ему очень больно, хотя бывало, что от моих братцев ему доставалось гораздо больше. — И не натравливай на меня, пожалуйста, Персиковых блох!

— Ты пришел сюда надоедать нам или была какая-то другая причина? - Я прищурила один глаз.

— Чтобы надоедать вам. — Он улыбнулся, опустился на колени и оперся подбородком о скрещенные на подоконнике руки. — Ну и другая причина, конечно.

Прежде чем спросить о том, какая это другая причина, я бросила на папу быстрый взгляд и поняла, что он выглядит... ну... не как мой папа. Мой папа носил дорогие костюмы и модные галстуки. Он старался выглядеть хорошо одетым даже дома, в джинсах, которые носил с повседневными рубашками и ботинками и никогда с кроссовками. Моему папе было сорок, и у него на лбу уже пролегли морщинки.

Но этот папа выглядел так, будто его одежда никогда не знала, что такое утюг. Этот папа был одет в футболку с надписью «Нирвана». Этот папа так много улыбался последние несколько дней, что у него скоро должны были появиться морщинки от смеха, но лоб совершенно разгладился.

— Что же это за вторая причина? — спросила я, отгоняя любопытного мотылька от своего лица.

— Я разговорился сегодня с одной из наших соседок. Ее зовут Мэгги. Она была учительницей, а потом, десять лет назад, вышла на пенсию и переехала сюда, в Портбей.

Почему он рассказывает мне об этом? Неужели задумал что-нибудь ужасное, например дополнительные занятия во время летних каникул?

— Я спросил ее о той старой чете, которая раньше жила в этом доме, — продолжал папа.

Слава богу, может, все и обойдется. Во всяком случае, не похоже, чтобы речь шла о дополнительных занятиях. Я уже знала, что «Коттедж наперстянки» раньше принадлежал пожилой чете, которая переехала в пансионат для престарелых или что-то в этом роде. Несколько лет он стоял необитаемым, ветшая и разрушаясь, пока сын владельцев не решил продать его. (Бьюсь об заклад, что никто в городе даже не подошел к этому дому и он дожидался, пока лондонские лохи, у которых мозгов еще меньше, чем денег, не польстятся на его руины...)

— И что? — нетерпеливо спросила я, а Персик в это время лениво прихлопнул мотылька огромной лапой.

— Она сказала, — поморгал папа, — что за те несколько лет, что она знала пару, которая жила здесь, она никогда не слышала, чтобы они говорили об искусстве, и ни разу не видела, чтобы кто-то из них рисовал.

— Возможно, садовый домик использовали в качестве мастерской те владельцы, которые жили здесь еще раньше этой пары, — предположила я, не собираясь слишком углубляться в эту тему.

— Может быть, — кивнул папа, — но тогда это было очень, очень давно. Мэгги сказала, что старик прожил здесь всю свою жизнь. Он здесь родился вскоре после того, как его родители купили этот дом.

Как странно — прожить всю свою жизнь в одном и том же доме, создать всю свою историю в одном и том же месте. Может, не так уж и плохо, что мы решили привести в порядок этот старый дом. Но кто тогда тот таинственный художник, использовавший садовый домик в качестве своей мастерской? Вспомнив, какими старинными выглядели картина с феей, принадлежности для рисования и фетровая шляпа, я начала что-то соображать.

— Мне кажется, что тот неизвестный художник, — неуверенно начала я, — жил в этом доме не меньше ста лет назад.

— Вполне возможно, — снова кивнул папа, глядя своими серо-голубыми глазами на звездное небо за окном. — Во всяком случае, Мэгги рассказала мне кое-что интересное и о городке тоже.

— Неужели? — осторожно проговорила я, решив, что он вознамерился прочесть мне лекцию о достопримечательностях Портбора.

— Да. Например, о том, что несколько веков назад эту местность облюбовали для своих делишек пираты и грабители.

— Вообще-то я это и так знаю, — небрежно сказала я.

Старая, слегка помешанная дама с воздушными пирожными уже сообщила мне эти исторические сведения.

— И еще она сказала, что нам нужно обязательно побывать в бухте под названием «Сахарная», — продолжал папа.

Я внезапно почувствовала пристальный взгляд пары зеленых глаз.

— Она сказала, что это очень красивая маленькая бухта по ту сторону мыса, за кемпингом, — проговорил папа, не подозревая, что мне это прекрасно известно. — Там есть интересный старинный дом. Его построил один богатый плантатор в тысяча восемьсот каком-то году, когда перебрался сюда с Барбадоса. Возможно, он разбогател, торгуя сахаром.

Персик выглядел вялым и сонным почти все время, что я его знала, но клянусь, в это мгновение его уши сделали поворот на триста шестьдесят градусов.

— Вот почему эту бухту назвали Сахарной! — задохнулась я от догадки, такой яркой, как солнце, которое в это мгновение выглянуло из-за туч.

— Скорее всего, — кивнул папа. — Во всяком случае, для тебя есть кое-какие интересные исторические сведения: в свое время владелец плантации и его семья вызвали довольно большую суматоху в Портбее, потому что привезли с собой с Карибов молодого чернокожего раба.

— Неужели? — пробормотала я, чувствуя, как от волнения покрываюсь гусиной кожей.

— Как странно, что какой-то подросток стал притчей во языцех для всего города только из-за своего цвета кожи, — рассмеялся папа. — Представляешь, в те времена главнойновостью для газет мог стать даже вид женской лодыжки!

Ха! Жители Портбора волновались по пустякам не только в девятнадцатом веке. Разве только позавчера вид моих полосатых носков не произвел фурор в кафе «Лишайник»?

— Во всяком случае, завтра в это время здесь будет Фрэнки, — весело проговорил папа, меняя тему разговора. — Соскучилась по ней?

— Да, конечно! — Я улыбнулась, забыв все свои прежние огорчения и подозрения по поводу лучшей подруги.

В конце концов, когда Фрэнки примчится в этот городок, малопривлекательный Портбор даже не узнает, как ему повезло...

Глава 16. Миссис Сладкая Ириска и конфетная фея

Типети-тап, типети-тап, типети-типети-ти-пети-тап!

Откуда шел этот звук? Несколько минут я думала над этим вопросом.

Типети-тап, типети-тап, типети-типети-типети-тап!

Считается, что в библиотеке должно быть тихо, не так ли? Да, но не в этой. Маленький транзисторный приемник на полке у стола был настроен на какую-то станцию, которую следовало назвать «Дрянь FM», где старый сентиментальный Фрэнк Синатра проникновенно исполнял одну из своих песен. (Помогите! Я почувствовала тоску по Клайву — нашему поющему соседу.)

Но пел не только Фрэнк Синатра, но и библиотекарь, уносивший стопку книг. Кроме того, он отбивал чечетку, прокладывая путь между полками (типети-тап, типети-тап, типети-типети-типе-ти-тап!).

Чокнутый. Явно помешанный.

Однако этот шум неожиданно обернулся для меня благом — никто бы не смог услышать за ним моего храпа. А мне это серьезно угрожало по двум причинам. Во-первых, я почти не спала прошлой ночью из-за храпа Персика, волнения перед приездом Фрэнки и мыслей о чернокожем слуге из Сахарной бухты и тех далеких временах, когда он приехал в этот город. Во-вторых, листать книгу, которая лежала передо мной, было так же скучно, как наблюдать за папой, приклеивающим обои в холле (его захватывающий проект на сегодняшний день).

Достопримечательность № 3: трасса экстремального гольфа с ее темой Острова сокровищ популярна среди местных жителей и туристов с самого открытия в 1962 году.

Какой поразительный факт! Боже мой, этот город мог стать убежищем для множества странных личностей, но он всегда был таким скучным, что никто даже не удосужился написать прилично его историю.

Я сидела за столом в библиотеке, листая один-единственный путеводитель по Портбору. Когда я была в последний раз у зубного врача, то видела брошюры о кариесе и тромбоците, которые были втрое толще этого путеводителя. В нем не было ничего, кроме этих «достопримечательностей», читать о которых было так же интересно, как о бородавках. Но каких именно захватывающих подробностей я ждала?

...№51: третий фонарный столб слева, если идти по набережной, долгое время нравился местным собакам больше остальных.

...А вот что написано про место, о котором мне безумно хотелось узнать как можно больше.

Достопримечательность № 5: Сахарная бухта — некогда известная под названием «Бухта контрабандистов» благодаря тому, что эта хорошо укрытая маленькая бухта была идеальной для контрабандистов, разгружавших украденные товары. Ее название изменилось после того, как семейство Грейнджеров переехало с Барбадоса в наш город и в 1840 году построило здесь великолепный дом на доходы, полученные от торговли сахаром.

Вот и все! Никаких сведений ни о самом семействе, ни о слугах, ни о том, почему хозяева оставили дом и он превратился в развалины. Они даже не написали правильно фамилию семейства: почему здесь написано «Грейнджеры», а не «Джозефы»?

Пустая трата времени. Я не написала ни слова в блокноте, который взяла с собой. Вместо того чтобы записывать интересные исторические факты, я лишь рассеянно водила карандашом по бумаге. Мама подкинула мне эту мысль — пойти в библиотеку, чтобы узнать больше о доме Джозефов, но сейчас мне казалось, что теперь я знаю о нем еще меньше, чем раньше.

— О, теперь сходства еще больше, — произнес у меня над ухом старческий голос, и я почувствовала запах ирисок.

Этот запах напомнил мне о счастливых днях, когда я вместе с Фрэнки объедалась карамельным пудингом в уютной кухне тети Эсме.

— Здравствуйте. — Я неловко повернулась к старой леди с пляжа.

На фоне темных деревянных книжных полок ее ярко-зеленый дождевик и розовая шляпка выглядели еще более ярко, чем обычно.

— Знаешь, это намного интереснее, чем та манера, в которой ты рисовала раньше, — улыбнулась старая леди, не затрудняя себя ответом на приветствие.

Ее изящная кремовая сумочка свисала с запястья. Она постучала морщинистым пальчиком по моему наброску. Он действительно мне удался — современная мультяшная фея с крылышками в стиле «стрекоза встретила Бэтмена».

— Мне все это немного непонятно, — пробормотала она, поворачивая голову то так, то эдак, чтобы лучше рассмотреть рисунок, — хотя, возможно, я просто плохо представляю, какой моды придерживаются феи в наши дни.

Из вежливости я выдавила на лице улыбку. Я подумала, что если это шутка, то я правильно на нее отреагировала, а если она действительно тронутая, это тоже самый безопасный ответ.

— А это что такое? — осведомилась она, обдав меня запахом ирисок и показывая на путеводитель, который я листала. — Ты делаешь домашнее задание на тему «Мой новый родной город»?

Уфф! Мне не хотелось считать это домашним заданием и совсем не хотелось считать Портбор своим новым родным городом.

— Я хотела найти что-нибудь о семействе Джозефов и их слуге, — сказала я, указывая на плохого качества черно-белое изображение старого дома в Сахарной бухте.

Миссис Сладкая Ириска на секунду нахмурилась, а потом издала легкое восклицание.

— Ага! Ну тогда ты идешь по ложному следу, дорогая! — объявила она. — Это семейство не называлось Джозеф. Это были Грейнджеры — мистер и миссис Грейнджер и их дочь Элиза.

Значит, в книге было написано правильно? Но теперь я еще больше запуталась.

— Но почему он тогда называется домом Джозефов? — уставилась я на нее.

— Не дом Джозефов, дорогая, а дом Джозефа. Местные жители так называют его в честь слуги Грейнджеров — Джозефа.

— Неужели? — проговорила я, удивляясь, как мне удалось настолько оглохнуть, что я не расслышала такую важную разницу.

— Конечно! В те далекие времена практически никто не обращал внимания на чернокожих слуг. Жители Портбея до сих пор ужасно гордятся, что их город — первое место на южном побережье, где известной личностью стал чернокожий!

С ума сойти! Прошлой ночью я ворочалась с боку на бок, думая об этом мальчике-слуге и о том, что он, наверное, чувствовал себя здесь изгоем, возможно, даже посмешищем, а местные жители, оказывается, считали его выдающейся личностью. Достаточно выдающейся, чтобы назвать старый дом в

Сахарной бухте в его честь, а не в честь его хозяина. Блеск!

Я уже хотела спросить, почему, если Джозеф был таким знаменитым, о нем ничего нет в местной библиотеке, но миссис Сладкая Ириска, шелестя плащом, собралась уходить:

— Ах! Я могу опоздать к врачу для удаления моего бурсита!

Я понятия не имела, что такое бурсит и с чем его едят, во всяком случае, судя по названию, это было не очень интересно. Дойдя до двери, миссис Сладкая Ириска обернулась через плечо, заставив меня вздрогнуть, и произнесла:

— Если хочешь узнать больше о доме Джозефов, загляни в музей, дорогая!

Музей? Я даже не знала, что в Портборе есть музей. Но было похоже, что я многого не знаю о Портборе...

Затем я вспомнила, что я воспитанная девочка, и помахала ей рукой на прощанье... но миссис Сладкая Ириска уже отправилась удалять свой бурсит.

— Надеюсь, что она не беззубая фея! — раздался жизнерадостный мужской голос — это был танцевавший чечетку библиотекарь, подлетевший ко мне со стопкой книг.

— Простите? — спросила я, совершенно сбитая с толку.

— Она не должна предлагать сласти, если она беззубая фея, ведь правда? — Он лучезарно улыбнулся мне, прежде чем вприпрыжку отправиться к столу, чтобы выдать кому-то книгу.

Что это было — еще одна странная шутка или еще один признак ненормальности?

Стараясь решить этот вопрос, я делала набросок в блокноте. Я машинально нарисовала своей фее расставленные руки, и теперь казалось, что она что-то мне протягивает.

— Спасибо, — пробормотала я, ни к кому не обращаясь, и, развернув ириску, положила ее в рот.

Глава 17. Правда об эсэмэсках и электронной почте

Сердце колотилось прямо у меня в горле. Я пропустила ее звонок из поезда — мой мобильник потерялся и объявился только в тот момент, когда папа засовывал Джейми в двойную коляску рядом с Джейком и почувствовал какой-то твердый предмет в подгузнике Джейми.

— Привет, это я, Фрэнки! Я в поезде, и, похоже, он прибывает вовремя, так что увидимся в полшестого! — услышала я ее голос, когда стала проверять сообщения.

В полдень, вернувшись из библиотеки и зайдя в свою комнату, я обнаружила там полный хаос. Перед приездом Фрэнки я собиралась потратить несколько часов на то, чтобы постараться превратить мою комнату в более приличное жилище, но вместо этого мне пришлось помогать ликвидировать результаты последних разрушений, произведенных Джейми и Джейком. Занятая мытьем близнецов, мама не заметила, как один из них ухитрился засыпать в отверстие для белья стиральной машины все содержимое коробки со стиральным порошком. Папа и мама узнали о том, что пенящийся поток, вытекая из нашего водостока и устремляясь наружу вдоль подъездной аллеи, залил уже большую часть Лесного переулка, только после того, как я, ворвавшись в дом, обрадовала их этим сообщением. (Я шла по переулку домой и не могла понять, почему машины, проезжавшие мимо меня, покрыты внизу слоем мыльной пены.)

После завершения большой уборки возникла еще одна паника, когда папа, попытавшись надуть нашу надувную кровать, понял тщетность своих усилий, потому что Джейми ухитрился перерезать резиновую трубку насоса.

Папа сделал попытку починить насос с помощью клейкой ленты, но у него ничего не получилось — кровать мягко шлепнулась на пол, как будто ее пытался надуть хомячок, больной астмой. Папа отправился к соседке Мэгги, чтобы узнать, нет ли у нее свободного насоса (или, по крайней мере, свободной клетки для близнецов), и закончил тем, что прикатил складную односпальную кровать на колесиках, которую она с радостью нам одолжила.

К тому времени, когда он затащил ее наверх в мою комнату, мы уже опаздывали на станцию. Я думаю, мы выглядели очень колоритно, когда на предельной скорости мчались по дороге на станцию, причем папа толкал перед собой двойную коляску с пронзительно вопящими от радости близнецами.

Оказалось, что спешить не было никакой необходимости. Поезд опоздал на десять минут из-за каких-то неполадок с путями. Это опоздание было совсем некстати, потому что в первый раз за сегодняшний день у меня появилось время для волнения.

Не успев успокоиться после нашего спринта, мое сердце начало выбивать чечетку еще быстрее, чем ботинки сегодняшнего библиотекаря, при мысли о том, как поведет себя Фрэнки. Хотя мама и защищала ее, меня настолько поразило отсутствие желания у Фрэнки общаться со мной по телефону и по электронной почте на этой неделе, что я не знала, чего от нее ожидать. Только открытка напомнила мне ту Фрэнки, которую я знала и которой восхищалась. Но какая же Фрэнки сойдет с поезда?

Ее было нетрудно заметить — среди моря шумных пенсионеров, появившихся на платформе, вы не могли не обратить внимания на красивую темноволосую девочку-подростка с двумя торчащими косичками, взлетавшими, когда она мчалась нам навстречу с расставленными руками и кричала:

— Стелла-а-а-а-а!..

— ГАВ! — внезапно залаял Джейк. — ГАВ! ГАВ! ГАВ!

Большая лохматая восточноевропейская овчарка, привязанная около кафе, чуть не выскочила из своей лохматой шкуры, потому что Джейк, вволю налаявшись, стал колотить своими кулачками по зеркальному стеклу кафе.

Тип, находившийся за стойкой кафе «Лишайник» (вполне возможно, его владелец), судя по его виду, был встревожен не меньше, чем пес на улице. И не они одни. Все, кто находился поблизости в этот людный вечер пятницы, уставились на нас. Повернувшись спиной, я с глубоким интересом стала смотреть в окно.

— Хочу поглядеть на собачку! — завопил Джейк.

— Я лучше унесу его отсюда и постараюсь успокоить, — пробормотал папа, хватая Джейка в охапку.

— Давай, — устало кивнула мама.

Она изо всех сил старалась изобразить на лице радость от приезда Фрэнки, но усилия близнецов вызвать сегодня максимальный переполох выбили ее из колеи.

— Девочки, вы не могли бы присмотреть за Джейми, пока я сбегаю в туалет? — спросила мама после того, как дверь кафе с шумом захлопнулась за папой и Джейком.

— Конечно. — Я кивнула, надеясь, что мама и папа не привели нас сюда для «угощения», вместо того чтобы пойти домой пить чай.

— Никаких проблем! — Фрэнки широко улыбнулась.

Но прежде чем мама отошла на два шага от стола, раздался жуткий вопль.

— Маааа-маа! — рыдал Джейми, протягивая к ней пухлые ручки, как будто она оставляла его на похитителя детей Читти-Читти-Бэнг-Бэнг, а не на родную сестру.

После того как мама, вздохнув, схватила Джейми на руки и, прижав к себе, поспешно направилась в туалет, Фрэнки заговорщицки взглянула на меня.

— Ты не можешь обменять их на что-нибудь не такое шумное, например на пару золотых рыбок?

— Только не вздумай предлагать это маме — сегодня она в таком настроении, что может ухватиться за эту мысль! — отшутилась я.

Отлично! Я на какое-то время избавилась от приставаний близнецов, и здесь со мной Фрэнки и... в общем... Фрэнки рядом. Как только она сошла с поезда, в ту секунду, как обняла меня на платформе, я поняла, что все будет в порядке. В промежутках между драками близнецов в кафе я, Фрэнки, мама и папа тараторили как ненормальные, обмениваясь новостями о переезде, о том, как поживает тетя Эсме, и о всякой всячине. Конечно, в присутствии мамы и папы я не особенно жаловалась на тоску и скуку Портбора, а Фрэнки меня не расспрашивала — у нас будет много времени поболтать об этом позже, когда мы останемся вдвоем.

— На что уставились эти типы? — Фрэнки внезапно бросила недовольный взгляд куда-то через мое плечо.

Я обернулась и увидела в углу кафе группу примерно из пяти подростков с бутылками коки, которые, усмехаясь, смотрели в нашу сторону.

— Я как раз собиралась тебе о них рассказать! — прошептала я, наклоняясь к ней через стол, хотя они вряд ли могли меня услышать из-за грохота музыкального автомата, болтовни посетителей и неистового шипения кофеварки. — Я уверена, что это те самые парни, которые были здесь в воскресенье и издевались надо мной!

— Да что ты! — рассвирепела Фрэнки. — Ну что ж, сейчас мы повеселимся!

О-хо-хо! С Фрэнки всегда так: не знаешь, чего ожидать в следующую минуту. Я почувствовала знакомый прилив паники, когда увидела, что она встает (в белом трикотажном топе и розовых шортах), и стала соображать: может, лучше выскочить наружу или забраться под стол до того, как она начнет военные действия.

Но, как всегда, страх сковал мои конечности и я прилипла к стулу. Затаив дыхание, я наблюдала за Фрэнки. Опершись рукой о бедро, она послала подросткам самый манерный поцелуй. И еще один. Вот это да!

Надо было видеть их реакцию. Двое с вытянувшимися лицами неестественно засмеялись, но потом смущенно смолкли. Самоуверенность Фрэнки сделала свое дело. Все мальчишки смущенно отвернулись и начали с большим интересом рассматривать узоры на скатерти стола.

— Это же так просто! — с удовлетворением сказала Фрэнки, грациозно садясь на место и стащив несъеденный пирожок с тарелки Джейми. — Парни всегда пасуют перед девчонками, которые смелее их. Так... Кого еще тебе надо поставить на место?

Задрав ноги, она положила свои кроссовки на край стола и откусила пирожок.

— Ммм... наверное, пока никого, — сказала я, сообразив, что единственные, кого я к этому времени знала в Портборе, были миссис Сладкая Ириска и Персик (правда, Персик в данном случае был не в счет). — Да, кстати, я хотела спросить тебя... Что там происходит с Лорен, Элени и Парминдер?

При упоминании наших подружек Фрэнки перестала жевать и сняла ноги со стола.

— О чем это ты? — спросила она и закашлялась, подавившись пирожком.

— А о том, что я сто раз пыталась до них дозвониться и посылала электронные сообщения, но без малейшего результата. Мне сказала Нейша — я тебе, кстати, написала об этом, — что она послала мне письмо про какие-то слухи и про то, что произошло в четверг, но я ничего не получала от нее с...

Долю секунды Фрэнки выглядела довольно загадочной, как те полицейские из телевизионных шоу, которые появляются, чтобы сообщить плохие новости, но долго ходят вокруг да около, прежде чем сказать все, что полагается.

— Что с ними? — нервно рассмеялась я. — Неужели их всех похитили инопланетяне или они вступили в какую-нибудь секту молчунов? А может, у вас там сплошные пикники и вечеринки?

Этими шуточками я, как обычно, просто старалась успокоить себя... Я чувствовала, что вот-вот начну заикаться от волнения.

Наконец Фрэнки прервала молчание.

— Дело в том, Стелла, — со вздохом начала она, уставившись на официантку, складывавшую на стол в углу кучу грязных подносов, — они чувствуют себя неловко перед тобой.

— Неловко? Почему? — Я уставилась на нее, ощущая, как в груди снова поднимаются волны паники.

Фрэнки заерзала на стуле, явно чувствуя себя не в своей тарелке, как будто старалась придумать ответ на мой вопрос, или просто не находя сил произнести его вслух.

— Неловко, потому что они знают кое-что... но не хотят тебе говорить об этом первыми.

— Но что? Что именно они знают?

Фрэнки нахмурилась, и мое сердце забилось уже где-то в пятках.

— Ну, это... В общем, это касается Сэба. Понятно?

— Ппп-ппп-по-нятно, — пробормотала я, хотя мне ничего было не понятно.

На какую-то долю секунды я поймала себя на том, что сейчас начну шутить снова, чуть не спросила ее, может, это Сэба похитили инопланетяне, или он вступил в какую-нибудь секту, или еще что-нибудь похлеще...

— Послушай, Стелла, у него кто-то есть. И никто из девочек не хотел первой рассказать тебе эту новость. Они знали, что тебя это огорчит.

Значит, Нейша собиралась это сделать, но, должно быть, у нее просто не хватило духу. На мгновение я оцепенела.

Я видела, как на улице папа застыл с тревожным выражением лица рядом с Джейком, который не то гладил, не то бил по голове нервного восточноевропейца. А дикий вопль «ХОЧУ МОЛОЖНОГО!», раздавшийся от туалета, означал, что мама и Джейми возвращались к столику. Но мне казалось, будто я вижу и слышу свое семейство сквозь туман — слова Фрэнки были единственным, на чем я могла сконцентрироваться, словно они светились на экране цветного телевизора.

— К-к-кто она? — спросила я голосом огорченной совы, а не потрясенной тринадцатилетней девочки.

— Никто, — пожала плечами Фрэнки, отклоняясь в сторону от официантки — раздраженной рыжей девицы, убиравшей со стола тарелки. — Просто одна девочка. Она крутилась около Сэба на следующий день после твоей вечеринки — мы их видели в Хэмстеде...

Так вот почему она не сказала, что делала вечером в субботу. Как и предположила мама, Фрэнки лишь старалась защитить меня.

— С тобой все в порядке, Стелла? — спросила она, покусывая губу.

Я только собиралась ей ответить, как удар молнии, одетый в детские джинсы, метнулся под ноги официантке, послав ее в нокдаун вместе с подносом и лежавшими на нем тарелками.

— Джейми! Что ты наделал?! — услышала я отчаянный мамин голос.

Нагнувшись через стол, я смутно видела лицо Фрэнки сквозь свисавшие мокрые спагетти, которые болтались у меня перед глазами. Она изо всех сил старалась не рассмеяться.

— Извинись перед бедной официанткой немедленно, Джейми! — приказала мама моему братцу.

— Пьястите, леди!

— И перед твоей сестрой!

— Пьясти, Стейя!

Не обращая внимания на извинения Джейми, я смотрела сквозь ресницы, склеившиеся от белого соуса, как поднимаются плечи Фрэнки, изо всех сил сдерживающей смех.

— Значит, — внезапно пробормотала я, — ты говоришь, что у меня все будет в порядке?

Тут она не выдержала и расхохоталась так заразительно, что я рассмеялась вслед за ней.

Трудно сохранять печальный вид, когда с тебя, как сосульки, свисают спагетти.

Хотя по-своему это тоже было достаточно трагично...

Глава 18. Грустно-грустно-грустно или весело-весело-весело?

— Ты, должно быть, шутишь! — зарычала Фрэнки.

— Йо-хо-хо! Йо-хо-хо! — ответил радостный голос.

— Извини, Стелла, но я лучше съем свою собственную руку, чем войду туда!

«Туда» означало, конечно, «площадку для игры в сумасшедший гольф Острова сокровищ».

— Йо-хо-хо! Йо-хо-хо!

— Я не понимаю, над чем он йо-хо-хо-чет! — проворчала Фрэнки, глядя на пластикового пирата в натуральную величину, стоявшего перед нами. — Им надо сменить пленку, чтобы он говорил «грустно-грустно-грустно», потому что это соответствует обстановке.

— Ну, не знаю! — рассмеялась я. — Вообще-то все это довольно весело, Фрэнки!

Та часть площадки для гольфа, которую мы могли видеть через ограду, была вся забита миниатюрными галеонами, яркими сундуками с сокровищами, пластиковыми пальмовыми деревьями и множеством хохочущих людей. Маленький мальчик неподалеку подбадривал своего отца, который загонял мяч в рот пирату, по шею закопанному в песок. Другой ребенок гладил попугая, сидевшего на плече куклы, отдаленно напоминавшей капитана Кука. Парень лет двадцати горестно охнул, когда его мяч для игры в гольф исчез в луже, полной акул. Это была не моя идея прийти сюда — нас привез папа по дороге на склад сторойматериалов. Но теперь, когда я смогла увидеть этот аттракцион своими глазами, я внезапно поняла, почему «площадка для игры в сумасшедший гольф популярна не только среди туристов, но и среди местного населения». Ну да, в этом дурацком занятии было своеобразное очарование.

— Весело? Ты что, разыгрываешь меня, Стелла? — Фрэнки скорчила гримасу. — Я не видела ничего более слащавого и старомодного!

Так... может быть, дело именно в этом? В том, что ей здесь все кажется слишком старомодным? Конечно, «сумасшедший гольф» едва ли можно было назвать крутым или супермодным. Но чего, интересно, ожидала Фрэнки? Навороченную технику, спецэффекты и статую Киану Ривза в полный рост? Конечно, я не сказала ей всего этого. Она была в одном из своих настроений, когда всё (и все) — лишь повод для сарказма и критики. Обычно я ничего против этого не имею, потому что она бывает довольно забавна. Но сегодня я была выбита из колеи новостями о Сэбе.

Я все время хотела поговорить с Фрэнки с глазу на глаз, но со вчерашнего нашего разговора в кафе у меня не было такой возможности. Дело в том, что, когда мы пришли домой вчера вечером, я перестала думать, что мои родители предпочли заботу обо мне общению со своими друзьями. Они не отходили от меня и Фрэнки, не оставляя нас наедине ни на минуту. Сначала они водили ее по всему дому (папа непонятно для чего таскал с собой кувалду), потом мы ели мороженое (мама вынула из холодильника лучшее мороженое фирмы «Бен и Джерри», когда близнецы уже видели десятый сон) и хихикали над инцидентом со спагетти в кафе «Лишайник». Потом пришло время ложиться спать, и мне до безумия захотелось остаться с Фрэнки наедине, чтобы поговорить о Сэбе и девочке, которая вскружила ему голову через час после того, как я уехала из города. Но когда, почистив зубы, я вошла в спальню, Фрэнки уже спала — руки, ноги и волосы разбросаны звездообразно по взятой напрокат односпальной кровати. Я не могла заснуть и лежала в темноте, свернувшись калачиком и глядя через открытое окно на сверкающие огни парка развлечений, открывшегося на набережной. В голове постоянно, как слова какой-то песни, вертелось: «Как жаль, что не осталось времени! С любовью. С.» — строчки, нацарапанные на обратной стороне разорванной фотокарточки. Я уснула только после того, как Персик, бесшумно впрыгнув в окно, свернулся теплым клубочком у колен и успокоил меня своим мурлыканьем и храпом.

Сегодня утром после завтрака я незаметно умыкнула Фрэнки от ее фан-клуба (то есть моего семейства) и повела ее в свое логово. Я думала, что это будет самое подходящее место, чтобы хоть немного уединиться и обсудить ситуацию с Сэбом, но у меня было такое чувство, что Фрэнки этого совсем не хочет. Она все время как бы отдалялась от меня — хихикала, шутила, поддразнивала меня, вставляла в разговор столько шуток и колкостей, что не было никакой возможности сменить тему.

— Вот это да! — Она открыла рот от удивления, когда я, толкнув, распахнула задубевшую деревянную дверь и ввела ее в мое логово. — Ну и дыра! Это, случайно, не то место, откуда пошла моровая чума? Ну и зубрила же ты! — провозгласила она, взглянув на листок бумаги с компьютерной распечаткой о Барбадосе, который я приколола на пробковую доску. — Делаешь в каникулы домашнее задание по истории? Ты просто ненормальная! А это что еще такое? — Она схватила помятую фетровую шляпу с гвоздя и напялила ее себе на голову. — Я подозревала, что ты не такая модница, как я, Нейша и все остальные, но кто тебе одолжил это чудо? Твоя прабабушка? А это что? — спросила она, взяв в руки кусок изразца, который я принесла из дома Джозефа как сувенир. — Ты хочешь превратиться в одну из этих ненормальных старух, которые тащат домой всякий хлам? Их еще показывают по ящику в документальных фильмах. Они всегда подбирают старых облезлых кошек!

«Она все это говорит только для того, чтобы рассмешить меня и отвлечь от мыслей о Сэбе», — поняла я, глядя, как Фрэнки осторожно берет выщербленную, с узором из роз чашку и изучает ее, словно пробирку, полную соплей...

— Стелла, — сурово проговорила Фрэнки, кладя руку на лицо пирата, поющего песню про «йо-хо-хо», — пожалуйста, скажи мне, есть ли в этом городе хоть что-то более интересное?

— Ну-у... — протянула я, глядя в окно на видневшуюся набережную и не находя никакой вдохновляющей идеи.

Может, предложить ей покататься на водном велосипеде вместе с пенсионерами или покормить пирожными чаек, но Фрэнки наверняка отвергнет это с презрением.

— Бедная Стелла! — Фрэнки внезапно вздохнула, отходя в сторону от пирата и обвив мою шею руками. — Ты действительно переехала в самое унылое и скучное место на земле, бедняжка...

* * *

У меня стала кружиться голова, и я поняла, что нельзя так долго задерживать дыхание. (Идиотка.)

Сделав глубокий вздох, я в восхищении стала смотреть, как пыль клубится вокруг наших лодыжек, — не потому, что я никогда раньше не видела пыли, а потому, что поняла: эта пыль могла лежать здесь непотревоженной многие годы. Мы с Фрэнки поднимались по скрипучим, некогда роскошным ступеням величественной лестницы, и от восхищения у меня по спине пробегали мурашки. Через несколько секунд мы увидим все секреты, которые скрывают комнаты наверху... Я еле сдерживала нетерпение.

Фрэнки между тем была совершенно равнодушна:

— ...Так что сегодня они все собрались отправиться в Кэмден Маркет. Лорен хочет наврать, что ей уже шестнадцать, потому что она спит и видит сделать на пупке пирсинг, и ей надо найти место, где его делают тем, кому еще нет шестнадцати, если, конечно, родители не возражают, а ты сама знаешь, что у нее за родители!

Я решила показать Фрэнки, что Портбей не такой уж скучный, и повела ее в Сахарную бухту к дому Джозефа. И вот мы здесь, однако Фрэнки это старое здание заинтересовало не больше, чем любой другой древний хлам.

— Элени сказала, что возьмет косметику Лорен, чтобы сделать ее старше, но Нейша думает, что это дохлый номер. И она права. Потому что это сразу бросается в глаза — когда на тебе тонны косметики, особенно днем!

— Да, верно, — пробормотала я, вертя головой в разные стороны, потому что на площадку второго этажа, куда мы поднялись, выходило несколько дверей.

— Парминдер поспорила с Нейшей, что у Лорен ничего не получится с этим делом, — продолжала болтать Фрэнки, опираясь локтями о перила.

Недослушав ее, я стала заглядывать в каждую комнату, но не нашла там ничего, кроме пустоты, голого дощатого пола и великолепных видов из окон.

Годами какой-то человек или какие-то люди планомерно выносили из дома всевозможные предметы, оставшиеся от проживавшего в нем семейства, и я не могла понять, почему все это приводит меня в такое уныние.

— Если Парминдер выиграет, Нейше придется каждую неделю в течение месяца покупать ей журнал «Хит», — не умолкала Фрэнки, — а если выиграет Нейша, то Парминдер должна на две недели отдать ей свой выпрямитель волос.

Лишь вполуха слушая свою лучшую подругу, я вошла в маленькую спальню, в которой было так же пусто, как и в остальных комнатах. Я уже собиралась повернуться и выйти из нее, как вдруг заметила нечто, заставившее меня вздрогнуть... а потом улыбнуться. В Америке «идти кошачьим маршрутом» означает, что ты идешь не обычной, не проторенной дорогой. Они так говорят, потому что кошки плетут свои невидимые человеческому глазу замысловатые дорожки по одним известным только им соображениям. Значит, некая кошка (или некий толстый рыжий кот?) следовала своим кошачьим маршрутом как раз через эту комнату — отпечатки лап проложили легкую извивающуюся тропинку по пыльному полу. Я пошла по следу, прокладывая свой собственный кошачий маршрут (пожалуй, хорошо, что Фрэнки не могла меня видеть, а то бы она подумала, что я сошла с ума, и вскочила бы в первый попавшийся поезд, идущий отсюда).

— Во всяком случае, Лорен сказала, что очень жаль, что я не пойду с ними сегодня, — долетал до меня голос Фрэнки, — потому что если она закусит удила, они ничего не смогут с ней сделать. Но если бы там была я, она бы побоялась выкидывать свои штучки!

Положив руки на подоконник, я любовалась самым прекрасным видом на море, берег и кружащих над водой чаек, а из головы никак не выходила мысль, что некто — очень, очень, очень давно — засыпал в этой комнате ночью и просыпался утром и перед его глазами каждый день расстилался этот великолепный вид.

— Эй, что ты там делаешь? — раздался голос Фрэнки, и ее шаги послышались совсем рядом. — Послушай, Стелл, без обид, но это место немного того, скучновато. Может, пойдем куда-нибудь еще?

В то время как она это говорила, мои пальцы нащупали неровности на подоконнике, как будто там было что-то нацарапано. Я взглянула вниз и прочла имя... потом другое. Десятки лет назад их нацарапали на окрашенном дереве. Неровные, падающие буквы. Сначала я разобрала первое имя: «Элиза», потом второе — «Джозеф». Рядом были нацарапаны почти совсем стершиеся слова, которые прочитать можно было с большим трудом.

— «Друзья навечно, 1841», — пробормотала я. Мое сердце билось так сильно, как будто я бежала стометровку на Олимпийских играх.

— Что там такое? — зевнув, спросила Фрэнки.

— Слушай, я знаю, куда мы можем пойти! — медленно проговорила я.

— Да что ты? И куда же?

— В музей!

— Ты, должно быть, шутишь! — второй раз за сегодняшний день прорычала Фрэнки.

Глава 19. Ощущение дежа вю

— Ты только посмотри, на что он стал похож! Неужели эта облезлая кошка спала в моей дорожной сумке? — простонала Фрэнки, стряхивая рыжие шерстинки со своего черного, без рукавов топа.

Я быстро шла впереди нее по коридорам, уставленным застекленными шкафами со старинным оружием и устрашающими трофеями, принадлежавшими веку пиратов и контрабандистов (все это для просмотра в другой раз, когда я не буду так взволнованна). Но при упоминании о Персике я остановилась, дав Фрэнки подойти ближе.

— Эй, да ты просто ненормальная! — рассмеялась она, указывая на меня пальцем.

Семейство, изучавшее атрибуты пиратского бизнеса, стало рассматривать нас вместо экспонатов. Может быть, мы заинтересовали их, потому что Фрэнки была одета, как танцовщица очень модной труппы «Р&В», и выглядела более уместной для хит-парада попсы, чем для местного музея. А может, их удивило, что я обнюхиваю ее майку...

— Нет, Персик точно не спал на этой штуке, — определила я, не учуяв предательского сладковатого запаха.

— Поосторожнее! — сказала Фрэнки, кивая в сторону пристально разглядывавшего нас семейства. — А то они вызовут охрану и нас выставят отсюда!

— За непристойное обнюхивание одежды в публичном месте? — отшутилась я, выпрямляясь и снова на полной скорости устремляясь по коридору.

— Послушай, а что мы вообще тут ищем? — тяжело дыша, проговорила Фрэнки, стараясь не отстать от меня.

— Пока точно не знаю, но узнаю, когда найду это, — пробормотала я.

А потом я почти пропустила его, потому что слишком спешила. Но что-то заставило меня замедлить шаг перед этой дверью. Задержав дыхание, я медленно переступила порог, разглядывая обстановку странно знакомой комнаты с обоями винного цвета и выпуклым рисунком и старинной резной мебелью.

— В чем дело, наконец? — спросила Фрэнки из-за моей спины.

Я была почти уверена, что нашла то, что искала, но сделала несколько шагов, чтобы прочесть надпись на металлической пластинке на стене.

— «Бальный зал, около 1850, — прочитала я вслух. — Эта роскошная комната воспроизводит обстановку дома Джозефа в Сахарной бухте с помощью подлинных старинных предметов, взятых из этого дома».

— Я услышала только: «Бальный зал, мура, мура, мура...» — пожала плечами Фрэнки. — Может, переведешь?

— Это комната из того самого дома, где мы только что были! — Мое волнение еще больше подчеркивало полное безразличие Фрэнки.

Это была та самая огромная комната, в которой я уже побывала, когда впервые залезла в дом Джозефа. Но вместо пустого пыльного пространства, гирлянды маргариток и разноцветных искр здесь были красивые бархатные диваны, великолепное пианино, картины на стенах и высокие канделябры на камине.

— Смотри! — прошептала я, поспешно подходя к камину и рассматривая желто-зеленые с цветочным орнаментом изразцы.

— Куда прикажешь смотреть? Что я вообще должна здесь увидеть?

— Плитки! Вон там одна с отколотым углом! У меня есть этот осколок, он лежит на столе в садовом домике, рядом с ракушками! — задыхаясь от волнения, проговорила я, не обращая внимания на безразличный вид Фрэнки.

Бедная Фрэнки! Она и музеи сочетались друг с другом, как мясной фарш и бисквит. По дороге сюда мы проходили мимо кафе «Лишайник», и мне нужно было оставить ее там, заказав ей пару пирожных и журнал «Космополитен», а самой пойти в музей.

— О господи, Фрэнки! Посмотри сюда! — Внезапно у меня по спине пробежали мурашки, когда я увидела фамильный портрет, висевший над камином. — Ведь это они). В этой комнате!

— «Семейство Грейнджеров, 1840», — прочитала Фрэнки надпись на металлической пластинке рядом с портретом. — Здорово! Послушай, там в коридоре я видела стул. У меня жутко устали ноги от всей этой беготни. Я тебя там подожду. Ладно?

Я, кажется, что-то ответила ей, но была слишком взволнованна, потому что увидела семейный портрет, на котором художник изобразил сурового вида викторианскую чету, расположившуюся на диване. Позади них послушно стояла хорошенькая темноволосая девочка. Это, должно быть, была их дочь Элиза, которой в это время было около десяти. А на заднем плане, держа в руках поднос, стоял мальчик примерно того же возраста в красном бархатном камзоле с медными пуговицами — Джозеф...

Я смотрела на их юные лица (одно темно-, другое светлокожее) и старалась представить себе чувства, которые их связывали. Мальчик Джозеф стоял вытянувшись и замерев, но художник придал его темно-карим глазам яркость и жизнерадостность. Таким же было и серьезное личико Элизы: губы упрямо сжаты, а глаза светились смехом и счастьем.

— Прекрасная картина, не правда ли?

Голос принадлежал женщине в темно-синем блейзере. Заметив на ее лацкане значок хранителя музея, я сначала испугалась, подумав, что Фрэнки оказалась права и нас сейчас с позором выставят вон. Или, может быть, она слышала, как я говорила о плитке, и хочет потребовать, чтобы я вернула ее в музей?

— Тебе знаком этот дом? — спросила она, как будто не замечая моего растерянного вида.

— Дд-да. — Я нервно кивнула.

— Музею очень повезло, что мисс Грейнджер передала ему в дар обстановку этой комнаты, когда собралась из него выезжать. Все остальное было продано. Вандалы украли или разгромили то немногое, что осталось в доме, и это невосполнимая потеря!

— Мисс Грейнджер... Та девочка на картине — Элиза? — спросила я, когда испуг сменился любопытством, после того как я поняла, что хранительница музея не слышала ни слова из того, что я говорила Фрэнки, или решила не придавать этому значения.

— Элиза? Да, это она. — Женщина просияла от радости, совсем как моя старая учительница математики, когда мне удалось решить задачку с процентами, не думая над ней целый час, как обычно.

— Но почему она покинула этот дом?

— Дело в том, что, когда она была молода, ее отец проиграл почти все состояние, и им стало не на что жить и поддерживать дом. Но Элизе — мисс Грейнджер — каким-то образом удавалось это делать многие годы, пока, наконец, ее возможности не иссякли. Она уехала отсюда в 1900 году в уже довольно преклонном возрасте — ей было около семидесяти, думаю так.

— А что с ней случилось потом?

— Она переехала в маленький коттедж в городе. Должно быть, ей очень горько было видеть, как ее прежний дом постепенно ветшает и разрушается.

Ну вот, теперь я знаю судьбу Элизы.

А как насчет ее темнокожего возлюбленного?

— А что случилось с мальчиком-слугой — Джозефом? — неуверенно спросила я.

Хранительница музея, казалось, была поражена моими знаниями истории этого семейства. Я почти ждала, что она выдаст мне аттестат, или даст золотую звезду, или, по крайней мере, заключит меня в объятия. На самом деле, все, что мне хотелось знать, — это были ли Элиза и Джозеф так же близки в последующей жизни, как тогда, когда они были детьми и нацарапали свои имена на подоконнике в комнате Элизы как раз через год после создания этого портрета.

— Джозеф? Мистер Грейнджер оставил ему какую-то сумму после своей смерти. Ее хватило, чтобы оставить работу слуги и уехать из Портбея. Он был тогда еще подростком, и я думаю, что ему захотелось посмотреть мир.

— И с тех пор о нем больше никто не слышал? — спросила я, внезапно подумав о моем дедушке Эдди.

— Вряд ли. — Хранительница покачала головой. — Но жители города жалели о том, что он уехал. После этого они стали называть старый дом домом Джозефа, хотя мисс Грейнджер и ее мать все еще жили здесь.

Так что «вечность» на поверку оказалась весьма недолговечной для Элизы и Джозефа. Но потом я решила, что если Нане Джонс и дедушке Эдди так непросто было встречаться в 1950-е, то как же трудно было хозяйской дочке встречаться со слугой на целых сто лет раньше?

— Но они ведь все равно любили друг друга! — произнесла я вслух, как будто стараясь убедить себя в этом.

— Ты имеешь в виду Элизу и Джозефа? — спросила хранительница. — Странно, что ты об этом заговорила. Я сама все время думаю о них, глядя на этот портрет. У них в глазах одинаковые чертики. Ты заметила?

Я подумала, стоит ли сказать ей о вырезанных на подоконнике именах, но потом решила, что это будет мой секрет. Может быть, в конце лета я возьму у папы фотоаппарат, сделаю фото и принесу его в музей, чтобы его добавили к экспозиции, чтобы весь мир (в смысле, весь Портбей) это увидел...

— Эй, Стелла, теперь-то мы можем идти? Ну пожалуйста!

Я оглянулась на Фрэнки, с несчастным видом сгорбившуюся в дверном проеме и выдувшую из жвачки гигантский розовый пузырь.

— Конечно, пошли, — кивнула я, понимая, что лучше вывести ее отсюда как можно скорее, пока пузырь не лопнул и остатки жевательной резинки не прилипли бы ко всем этим бесценным пиратским трофеям.

И чтобы милая леди-хранительница с полным основанием не вышвырнула нас отсюда...

Глава 20. Вверх, вверх и про-о-о-очь!

Ух-ох-ах!

— По десятибалльной шкале, Стелл, — услышала я шепот Фрэнки, — насколько сильно ты боишься?

Разноцветные огни ярмарочной площади уменьшались с пугающей быстротой.

— На десять баллов! — пронзительно крикнула я, изо всех сил схватившись руками за изогнутый поручень чуть выше моих колен, так что косточки пальцев готовы были прорвать кожу... — А тт-ты-ы?

— На девять! — взвизгнула она, тоже вцепившись в поручень.

Всего девять? Что ж, Фрэнки всегда была храбрее меня. Но я почувствовала некоторое облегчение, поняв, что она почти так же, как и я, боится подниматься на колесе обозрения. Я мысленно взяла назад свои слова о том, что это просто ерунда по сравнению с «Лондонским Глазом». В смысле, «Лондонский Глаз» — это, конечно, хай-тек и все такое, но там вы находитесь в закрытой стеклянной кабине, практически такой же большой, как автобус, которая перемещается так медленно, что вам нужно постоянно проверять, меняется ли вид снаружи, чтобы убедиться, что вы действительно движетесь. Но эта штука... Она выглядела совсем неплохо, когда мы стояли внизу несколько минут назад. Но когда мы поднялись наверх, мои внутренности скрутил банальный, старомодный, вовсе не хайтековский страх. Дззыннь!

— О господи! Что это было? — прошептала Фрэнки, когда колесо задрожало и остановилось, а наши сиденья стали тихо раскачиваться от вечернего морского бриза.

— Ничего страшного. Посмотри, они просто остановили колесо, чтобы больше народу влезло в остальные гондолы, — проговорила я, гордая тем, что не побоялась перегнуться через поручень и рассмотреть, что происходит.

— Больше не делай этого! Гондола начинает раскачиваться еще больше! — умоляюще проговорила Фрэнки, скатываясь к цифре десять по десятибалльной шкале страха.

— Да смотри же, всё в порядке, мы снова двигаемся!

— Чья это была идея — подняться на этом колесе? — спросила вдруг Фрэнки, и ее голос был высоким и визгливым, как будто она только что глотнула из гелиевого баллона.

— Твоя! — рассмеялась я, глядя на нее и на секунду забыв обо всех страхах и огорчениях.

Дззыннь!

— О-о-о-ой! — охнули мы обе, когда наша гондола снова остановилась.

— Лучше бы они этого не делали... — простонала Фрэнки. — Знаешь, нам надо было остаться внизу на электрических автомобильчиках. Те парни в красной машине были очень даже ничего!

— Что ты говоришь? — Я открыла рот от удивления. — Но ведь ты все время бросала на них гневные взгляды и запугала их до полусмерти.

— Я делала это только ради тебя. — Фрэнки поджала губы. — Чтобы все в Портбее знали, что к тебе опасно приставать.

Так. Я, конечно, приветствовала,что Фрэнки так меня защищает, но мне совершенно не нравилось, что она отпугивает от меня людей.

— Ох, не знаю даже, что меня сегодня больше разозлило, — снова весело начала Фрэнки, когда колесо пришло в движение. — То, что моя одежда оказалась вся испачкана красной пылью и кошачьей шерстью, пустая трата времени в каком-то унылом музее или то, что приходится рисковать жизнью на этом гигантском велосипедном колесе?

Фрэнки обычно вызывает во мне разные чувства: гордость, счастье, возбуждение, удивление (иногда). Но теперь я бы добавила два новых чувства к этому списку: растерянность (когда она так странно общалась со мной по телефону и электронной почте) и раздражение (это было совсем новое чувство, которое я испытала прямо сейчас). Почему она так возненавидела Персика и Портбей?

Хррясь!

— Это становится просто смешно! — проворчала Фрэнки, когда мы со скрежетом остановились. —

Сколько еще народа должно забраться на это колесо, чтобы они начали нормально крутить его и мы смогли спуститься вниз?

— Фрэнки, — нерешительно проговорила я, — по-моему, это совсем другая остановка. Раньше был совсем не такой звук...

— А какой же?

— Тогда был больше «дззыннь», чем «хррясь»!

Обычно подобные слова могли вызвать у нас только приступ смеха. Но когда вы болтаетесь где-то высоко в воздухе, это вряд ли можно назвать обычным состоянием.

Но я все же осмелилась снова взглянуть вниз, на этот раз сделав это медленно-медленно, чтобы не раскачать гондолу. Теперь мы находились на самой вершине колеса, то есть на цифре двенадцать, если считать колесо циферблатом. И ух какой же далекой казалась отсюда земля!

— Что случилось? — спросила Фрэнки, откидываясь до упора на дутом виниловом сиденье.

— Там какие-то типы с площади, и они чем-то вроде расстроены и вроде... орут друг на друга.

— О боже! — застонала Фрэнки. — Я не могу на это смотреть. Я закрою глаза до тех пор, пока они не запустят эту штуку и не заставят ее вертеться!

Я тоже не была в восторге от перспективы болтаться в воздухе на такой высоте неизвестно сколько, но совсем не собиралась закрывать глаза.

Прямо под нами музыка и блеск разноцветных огней так и манили к себе. Я перегнулась через перила и, не обращая внимания на странные действия людей под колесом, стала наблюдать за группами гуляющих, толпящихся вокруг ярко освещенных аттракционов. На какую-то долю секунды мне показалось, что я вижу розовую шляпку среди моря всевозможных причесок и разноцветных бейсболок. Я повернулась, чтобы показать ее Фрэнки, но она сидела с зажмуренными глазами, и я поняла, что вряд ли смогу заставить ее посмотреть вниз на шляпку какой-то ненормальной старой леди.

Когда я снова взглянула вниз, то уже не смогла найти миссис Сладкую Ириску и ее розовую шляпку. Я даже не была уверена, что вообще ее видела. Там было такое смешение цвета и движения, что если бы среди гуляющих бродил жираф, вы бы его даже не заметили.

— Что еще там случилось? — прошипела Фрэнки сквозь стиснутые зубы.

— Ничего особенного. — Я выпрямилась и огляделась.

Еще больше мерцающих огней окружали нас в темноте ночи — ни один из них не был таким ослепительным, как сотни разноцветных электрических лампочек внизу, но все такие же красивые. Справа, где простирался город, желто-белыми пятнами светился каждый дом и уличный фонарь. Слева чернильный мрак моря прерывался отдаленными искорками плывущих кораблей. На мысу над морем очень живописно выглядел даже кемпинг — он мягко светился множеством окон. А вверху сияли звезды...

Если бы я была инопланетянкой, которая зависла этим вечером над Портбеем, я бы, наверное, подумала, что это самое волшебное место на...

Бип! Бип!

Несмотря на то что я любовалась открывшимся видом, больше всего мне хотелось услышать звук запущенного колеса. Но звук сообщения, пришедшего на мой мобильник, тоже был очень кстати.

— Не надо! Ты снова раскачиваешь ее! — взмолилась Фрэнки, когда я стала вытаскивать мобильник из кармана.

— Упс, извини! О, классно — это от Нейши! — Я засмеялась от радости, увидев высветившееся на панели сообщение. — Она пишет... ага... «Ф. у тебя?»

— Да, я у тебя, — мрачно пробормотала Фрэнки сквозь стиснутые от страха зубы.

— Послушай, да не бойся ты так! — попыталась я успокоить ее, одновременно отвечая Нейше: «Да, Ф. здесь. Жутко веселится!» — Эти парни внизу скоро спустят нас на землю.

— Что-то они не очень спешат, — недовольно проворчала Фрэнки. — Все кончится тем, что на головах у них будет хот-дог...

— Интересно, откуда ты возьмешь этот хот-дог?

— Если они не поторопятся, то получат тот самый, который я съела раньше, — простонала она.

Я только собралась спросить, почему ее тошнит, ведь мы даже не двигаемся, когда меня снова прервал знакомый писк.

«Здорово! Значит, тебя не расстроили новости про Сэба?» — прочитала я вслух, и мои брови поползли вверх от удивления.

Какие еще новости про Сэба? Нейша имеет в виду ту девчонку из Хэмстеда?

Я только собиралась ответить, но внезапно телефон исчез из моих рук.

— Фрэнки! — Я задохнулась от удивления. — Зачем ты это сделала?

— Потому что я знаю, что ответит Нейша. Ясно?

— Неясно. — Я мрачно уставилась на нее. — Что же она мне ответит?

— Что? В общем, с Сэбом встречаюсь я. Понятно? — выпалила она полуиспуганно-полувызывающе. — Наверное, Нейша думала, что я уже сказала тебе об этом.

— Ты и Сэб?!

Господи, это просто сериал какой-то!

— Ну да! Я и Сэб!

У меня внезапно закружилась голова.

— Но... но ты сказала, что это была какая-то девчонка из Хэмстед Хит! — закричала я, пытаясь понять то, что понять было невозможно.

— Этой девчонкой была я!

— Но как же? То есть... как же так?

Может быть, я не слишком внятно говорила по-английски, но Фрэнки мой лепет придал уверенности.

— Послушай, я совсем не собиралась этого делать, Стелла! Я знала, что тебе всегда нравился Сэб, конечно. Но мне он тоже нравился, хотя я никогда не говорила об этом, чтобы не огорчать тебя. Я понятия не имела, что тоже нравлюсь ему, пока во время той вечеринки не стала уговаривать его подписать тебе фото. Я хотела сделать тебе сюрприз!

От шока мои ограниченные возможности разговорной речи исчерпались.

Фрэнки немного помолчала, потом заговорила снова:

— Но Сэб сказал, что не хочет ничего писать на фото, потому что пришел на вечеринку ради меня. Он пришел, потому что любит меня. А думала только о тебе и чувствовала себя ужасно и ничего не могла сказать ему. А потом он пригласил меня в Хэмстед на следующий вечер, и мы были там... и... он замечательный, я так люблю его, Стелла, и я... я так сильно виновата перед тобой!

Слова никак не слетали с языка, но мысли продолжали бешено кружиться в голове. Так, значит, когда Сэб разговаривал со всей нашей компанией, на самом деле он говорил с Фрэнки? И они встречались? Вот почему Фрэнки так неохотно общалась со мной последнюю неделю.

— Все это время тебе тоже нравился Сэб? Но ты должна была сказать мне об этом! Ведь мы все рассказывали друг другу!

Я не могла понять, что потрясло меня больше: то, что Фрэнки встречалась с Сэбом за моей спиной, или то, что она скрывала это от меня. Мы же поклялись быть подругами навсегда и чтобы никаких секретов друг от друга!

— Я просто старалась оберегать тебя, как делала всегда!

— Каким же это образом? — уставилась я на нее.

На лице Фрэнки я увидела боль, даже гнев.

— Стелл, я всегда заботилась о тебе. Я никогда никому не позволяла ранить твои чувства — и себе тоже. Вот почему я никогда не говорила тебе о том, что тоже люблю Сэба!

Я сморщилась, без всякой радости выслушав эти слова. Я что, киска с ранкой на лапке, которую нужно защитить от злой собаки?

Мое молчание и эта гримаса, казалось, еще больше разозлили ее.

— Ты думаешь, для меня это все очень просто, не так ли, Стелла? И все так думают — и Нейша, и Лорен, и все. Люди смотрят на нас и думают: «Ах, Стелла, она такая застенчивая, а Фрэнки — о, она всегда такая шумная, такая болтушка! С ней все в порядке». Никто не спросит меня, может, мне грустно, или одиноко, или что-нибудь еще. Когда ты уехала из Лондона, все говорили: «Бедная Стелла, как она там сможет жить?» Но никогда никто не сказал: «Бедная Фрэнки, что будет с ней? Ведь уехала ее лучшая подруга».

Теперь наступила моя очередь разозлиться, обидеться и, может быть, почувствовать себя немного виноватой. Потому что последние несколько месяцев я была полностью поглощена своим переездом в Портбей и совсем не думала, как больно это заденет Фрэнки, но теперь это звучало так, как будто она обиделась на меня за то, что я не заметила ее чувств. Но кем она меня считает? Телепаткой? В чем я виновата, если она все держала в себе?

Да и при чем тут это, если она стала встречаться с Сэбом через пять секунд после того, как я уехала?

И была еще пара вопросов, ответы на которые мне хотелось получить...

— Но ведь Сэб подошел ко мне на вечеринке и сказал, что всегда считал меня красивой! — выпалила я.

— Но ты и есть красивая, Стелла! — сказала Фрэнки, округлив глаза. — Он просто решил сказать тебе комплимент, ведь это была твоя прощальная вечеринка!

— А как же фото? — нахмурившись, я взглянула на Фрэнки. — Ведь он написал эти строчки на фотографии!

Прикусив губу, Фрэнки взглянула на меня... и истина пронзила путаницу моих мыслей:

— Так это ты написала?

— Мне просто не хотелось, чтобы ты огорчалась. Я неплохо замаскировала свою работу, правда?

Моя так называемая лучшая подруга внезапно поняла, что у нее нет надежды получить ответ на этот вопрос, и молча протянула мне мой мобильник.

Так в молчании мы и оставались долгие минуты, подвешенные в воздухе, не имея возможности освободиться от присутствия друг друга, хотя этого мы обе (я была уверена в этом) хотели больше всего...

«Арррр!»

— Стелла! — завизжала Фрэнки так же громко и скрипуче, как и чайка, которая стремительно налетела откуда-то и остановилась перед нами, покачиваясь на ленивых потоках воздуха, поглядывая на нас искоса и, видимо, наслаждаясь нашим затруднительным положением.

— Ничего страшного — это же всего лишь чайка! — раздраженно проговорила я. — Ничего она не...

Прежде чем я успела сказать, что птица, спикировавшая на нас, неопасна, как эта противная вялая тварь не спеша опустилась на край нашей гондолы.

— И-и-и! — завизжала Фрэнки, рывком надвинув капюшон своего топа и затянув тесемки так сильно, что наружу выглядывали лишь ее круглые от ужаса глаза.

Птица равнодушно взглянула на нее, недоумевая, по какому поводу весь этот шум.

— Что ей надо? — раздался из капюшона дрожащий, сдавленный голос.

— Должно быть, воздушное пирожное.

— Что?!

И тут меня посетило видение. Если бы какой-нибудь инопланетянин случайно оказался сейчас поблизости, что бы он увидел? Раздраженную девочку с веснушками на носу (меня), красотку из Южного Парка (Фрэнки) и большую любопытную птицу (любительницу пирожных), тихо покачивавшихся в воздухе на застрявшем ярмарочном колесе. Это было слишком смешно, чтобы описать словами, и слишком смешно, чтобы оставаться серьезной...

— Что ты смеешься? — донеслось из капюшона Фрэнки, которая, наверное, решила, что я сошла с ума и собираюсь вышвырнуть ее из гондолы.

Но я хохотала все сильнее, и через пару минут она тоже начала хихикать.

А знаете, о чем я думала? Первой мне в голову пришла мысль о том, что, хотя я в Портбее всего неделю, Лондон и Сэб кажутся мне такими же далекими, как звезды, сверкавшие над головой. Признание Фрэнки поразило меня не так сильно, как я могла предположить. Конечно, не насчет Сэба. То, что она не была такой сильной, как хотела казаться, огорчило меня больше. Еще я подумала вот о чем: Элиза и Джозеф перестали общаться, Нана Джонс и дедушка Эдди тоже перестали видеться. Расставаться с дорогими тебе людьми — это ужасно. Нельзя, чтобы это случилось со мной и Фрэнки. Никакой глупый мальчишка с обаятельной улыбкой не должен встать между мной и моей самой старой, самой лучшей подругой...

— Послушай, Фрэнки, — сказала я, когда смешки пошли на убыль.

Она потянула шнур на капюшоне:

— Ну что тебе?

— С этой минуты больше никаких секретов. Мы будем говорить друг другу всё. Хорошо?

— О'кей!

Мы обнялись, а чайка, расправив крылья, отправилась восвояси, возможно, на поиски воздушных пирожных.

Глава 21. Пыльные бургеры и секретные веснушки

Ах, какое это было отличное новоселье, какой прекрасный летний день! Над барбекю вился дымок, соседи непринужденно болтали, маленькие дети возились в песочке, и солнце весело отражалось в металлическом мусорном контейнере.

— Что скажете о нашем доме, тетя В.? — спросила я, когда она величественной походкой направилась к нам с Фрэнки с бумажной тарелкой в руках и выражением ужаса на лице.

— Он очень мил, Стелла, моя звездочка... Немного напоминает коровник.

Она поставила на подоконник тарелку с едой, причем это движение сопровождалось тихим звоном серебряных браслетов. Я заметила, что она откусила только маленький кусочек от своего бургера.

— Слушайте, девочки, говорю только один раз. — Тетя В. внезапно понизила голос до шепота. — Налегайте на хот-доги — бургеры похожи на поджаренную собачью еду!

Мы с Фрэнки переглянулись и еле удержались от смеха. Не потому, что тетя В. так низко оценила папины способности приготовления бургеров на барбекю (говоря это, она улыбалась и махала ему рукой), а потому что мы знали другую причину, по которой не стоило трогать собачьи бургеры. Все утро мы были так заняты рассылкой электронной почты Нейше и остальным (сообщая, что все тайное стало явным), что не пошли вместе с папой на станцию встречать тетю В. Отправив последнее письмо, мы галопом устремились в кухню и застали там мою встревоженную маму, смывающую водой из крана прилипшие пушинки и пыль с замороженных бургеров.

— Их нашли близнецы, — объяснила нам совершенно красная мама. — Они катали их по полу наперегонки!

— И кто выиграл? — пошутила Фрэнки, еще не зная, что Джейк и Джейми вылили стакан холодного чая в одну из ее кроссовок.

— Значит, будем налегать на хот-доги! — Я улыбнулась тете В., делая вид, что ее совет для меня очень ценен.

Наверное, мне следовало тоже дать ей совет: не надевать белые брюки, если в доме есть маленький мальчик и даже целых два. Судя по всему, она еще не заметила грязных отпечатков ладошек на колене, появившихся, когда Джейк, приветствуя, ухватил ее за штанину.

— Знаешь, я ужасно люблю твоих родителей, Стелла, — снова заговорила тетя В. — Но они просто ненормальные. Кто же справляет новоселье на площадке, где главной частью пейзажа служит контейнер с мусором?

— Но они не могли убрать его в сад за домом, — стала защищать я своих родителей. — У них до него еще не дошли руки. Мне кажется, они боятся, что там могут быть медвежьи следы!

— Как я рада, что ты обладаешь чувством юмора, моя девочка. — Она улыбнулась, внимательно взглянув на меня. — Честно говоря, я боялась, что найду тебя в слезах, страдающую в этом богом забытом городишке, вдали от Фрэнки и др.

— Но мне не кажется, что они так уж далеко, ведь у нас есть Интернет и все остальное.

— И потом, Стелла может приезжать в Лондон и навещать нас! — добавила Фрэнки.

— Или ты, Нейша, Лорен и все остальные могут приезжать сюда ко мне!

— Ну да, и мы сможем поиграть в этот дурацкий «сумасшедший гольф» или во что-нибудь такое же занудное. — Фрэнки подмигнула мне.

Думаю, для того чтобы привыкнуть к Портбею, надо приехать сюда как минимум несколько раз. Как ни странно, мне совсем не хотелось сейчас спешить обратно в Кентиш-Таун — ведь я еще так мало знаю об этом таинственном месте, которое теперь стало моим домом.

— А знаешь, девочка, — внезапно проговорила тетя В., сузив глаза и потрепав рукой мои кудряшки, — похоже, морской воздух — это то, что тебе нужно. Ты говоришь... то есть ты выглядишь просто прекрасно.

«Надо сторожить правду, у нее есть странная привычка вырываться наружу, даже когда ты стараешься ей помешать!» — это было еще одно из любимых высказываний тети Эсме. Моя родная тетя успела исправиться, но я поняла, что она хотела сказать. Кстати, она была права. Я действительно стала лучше говорить. Я всегда без особых усилий болтала с родителями и Фрэнки, но с тех пор как приехала сюда, я могла спокойно болтать не только с ними. И говорила не заикаясь... или почти не заикаясь.

И мне это нравилось. Мне нравилось, что в этом городе я стала совсем другой, новой Стеллой. Я больше не была Стеллой-не-звездой, молчаливой подругой Фрэнки. Для всех интересующихся я стала новой девочкой из Лондона со слишком большим количеством веснушек, но действительно роскошными волосами.

— Смотри, тебе машет твой папа! — Фрэнки внезапно толкнула меня локтем, указывая в направлении, где папина светловолосая голова торчала среди множества голов соседей.

Я направилась к нему, сопровождаемая Фрэнки.

Получив гулкий удар головой в живот, тетя В. ринулась через подъездную аллею, истошно крича на сопровождающих ее близнецов:

— Звереныш! Гонзо! Перестаньте сейчас же!

— Стелла! — Папа лучезарно улыбнулся, помахивая вилкой для барбекю с почерневшей сосиской. — Познакомься с Мэгги, нашей ближайшей соседкой!

Ах да, бывшей учительницей. Она была худой, седоволосой и подтянутой. Ну что ж, будем надеяться, что ее дружелюбная улыбка не означает, что она собирается предложить мне дополнительные занятия.

— Привет, Стелла! Твой папа сказал, что тебе хочется узнать про художника, который жил в вашем коттедже. Я подумала, что тогда могут рассеяться некоторые тайны.

Бросив взгляд на Фрэнки, я нерешительно взяла из рук пожилой дамы пожелтевшую старую газету, которую она мне протягивала.

— Я нашла это вчера у себя на чердаке, когда разбирала вещи. Она лежала на полке в старом комоде...

Фрэнки, опершись сзади подбородком о мое плечо, смотрела, как я разворачиваю хрупкие страницы. Вверху первой станицы было напечатано: «12 июля 1930 года». Я сама не знала, что ищу, но после подсказки Мэгги открыла вторую страницу — «Хроники Портбея» — и увидела черно-белое фото очень старой леди, сидевшей в красивом саду. Перед ней стоял мольберт, фетровая шляпа с обвисшими краями закрывала ее глаза от летнего солнца. На мольберте была видна знакомая неоконченная картина с феей, а на столе стояла красивая фарфоровая чашка и деревянная коробка для карандашей. Нельзя было рассмотреть буквы «Э» и «Г», вырезанные на крышке коробки, но я знала, что там находятся инициалы Элизы Грейнджер.

«Сто лет истории! Мисс Грейнджер празднует столетний юбилей за своим любимым занятием живописью, - прочла вслух Фрэнки. — Это место сильно отличается от ее бывшего роскошного дома в Сахарной бухте, но последние тридцать лет мисс

Элиза Грейнджер в высшей степени счастлива в гораздо меньшем по площади, но тем не менее очень уютном «Коттедже наперстянки».

Похоже, в те времена они никак не могли обойтись без пышных слов. Что значит «в высшей степени»?

Фрэнки еще размышляла вслух над стилем заметки, когда я, пробормотав Мэгги слова благодарности, бросилась в сад...

* * *

— Надеюсь, здесь нет этого вонючего кота?

— Нет. — Я повернулась к шедшей за мной Фрэнки. — И он совсем не вонючий. Наоборот, от него очень хорошо пахнет...

Но Фрэнки трудно было убедить. Так же, как и в случае с Портбеем, должно было пройти некоторое время, чтобы она оценила потрепанное обаяние Персика.

Войдя в садовый домик, Фрэнки подозрительно огляделась и уселась в кресло, на котором любил спать Персик (я постаралась не думать о том, что на ней новые черные брюки).

— Что это ты разглядываешь? — спросила она, указывая на выщербленную фарфоровую чашку и деревянную коробку, которые я взяла с полки.

— Вот это. — Я указала на черненую медную пуговицу, которая лежала в коробке. — Думаю, она принадлежала...

— Джозефу? Тому маленькому слуге? На портрете на нем был клевый сюртук с такими же пуговицами.

Значит, Фрэнки кое-что рассмотрела вчера в музее! К тому же сегодня утром я постаралась объяснить ей, почему дом в Сахарной бухте меня так заинтересовал.

— Наверное, она сохранила ее в память о своем старом друге! — сказала я, рассматривая пуговицу.

— Мне тоже так кажется, — кивнула Фрэнки, покачивая своими торчащими косичками. — Тебе надо поместить в рамку эту газетную заметку и то фото, которое твоя мама откопала вчера вечером.

Да, сегодня я нашла большой кусок истории этого дома, но вчера вечером, после того как мы наконец вырвались на свободу с колеса обозрения и вернулись домой, оказалось, что мама обнаружила большой кусок истории обо мне.

— Стелла, клянусь, я понятия не имела, что оно было здесь, — сказала мама, протягивая мне фото. — С детства я помню, что мама очень сильно красилась. Я всегда думала, что просто у нее такой стиль. Мне и в голову не приходило, что она делала это, чтобы скрыть свои веснушки!

Черно-белое фото Наны Джонс во всей ее семнадцатилетней веснушчатой красе теперь было прикноплено к моей пробковой доске, а завтра утром, когда откроется почта, я куплю для нее приличную рамку.

— Он классно выглядел, твой дедушка, — прокомментировала Фрэнки, наклоняясь вперед.

Прищурившись, она стала рассматривать красивого молодого человека, который так гордо обнимал мою Нану Джонс. На его темных щеках обозначились ямочки от улыбки.

Я молча кивнула, чувствуя себя ужасно счастливой оттого, что мама нашла в вещах, оставшихся от Наны Джонс, этот фотоснимок, о котором раньше даже не подозревала. Ведь он помог ей вспомнить очень важные для меня детали!

— Я припоминаю, — сказала мама, — что он работал на ярмарочной площади. Вот почему он был здесь только летом, а потом уезжал дальше.

— Какое странное совпадение! Вчера мы еле ноги унесли с такой же ярмарочной площади! — пробормотала Фрэнки.

— Да уж, — согласилась я, хотя совсем так не думала.

Между нами, я больше не верила в совпадения с тех пор, как приехала в Портбей. «Мурррр!»

Эх, лучше бы Фрэнки морально подготовилась к встрече с Персиком и его рыжей линяющей шерстью, поскольку он уже собрался запрыгнуть внутрь через разбитое окно (из которого папа вынул смертельно острые осколки, отделавшись при этом всего-навсего одним глубоким порезом и несколькими мелкими царапинами).

А потом я услышала другой знакомый голос и выглянула наружу.

— Ну здравствуй, киска! — недовольно бормотала тетя В., стараясь увернуться от Персика, который уже терся о ее брюки. — Иди поздоровайся со Стеллой и др.! Я пришла, чтобы сказать: теперь можно спокойно возвращаться назад — новые соседи уже съели все собачьи бургеры!

Я рассмеялась, потому, что мне нравилось, как она говорит: «Стелла и др.».

О'кей, в данный момент «Стелла и др.» состояли из меня (Стеллы) и довольно-таки уродливого толстого кота с необычным запахом по имени Персик. Но дайте мне время (например, летние каникулы), и еще неизвестно, кто станет этими «и др.».

— Интересное местечко, — сказала тетя В., не отходя от двери, как будто боялась, что с потолка на ее идеально уложенную прическу упадет семейство пауков. — Джейк и Джейми только что накормили соседскую колли творожным пудингом, который приготовила для гостей твоя мама, так что ваша соседка Мэгги принесла поднос с печеньем, которое только что испекла. Пошли попробуем!

— Что за печенье? — с сомнением спросила Фрэнки. — Ненавижу есть печенье — это такое занудство.

— Ну, это не совсем печенье. — Тетя В. отшатнулась от паутинного облачка, зацепившегося за ее прическу. - Это старые добрые пирожные в таких смешных гофрированных бумажных формочках. Как же они называются? Ах да, воздушные пирожные!

— Мои любимые, — смеясь, проговорила я, выбираясь вслед за тетей на солнечный свет.

Подходя к дверям коттеджа, я услышала, как Фрэнки ругает Персика, который любовно терся о ее брюки, усыпая их своей шерстью и заставляя ее спотыкаться на каждом шагу.

Задрав голову, я стала искать в небе следы чайки, любившей воздушные пирожные...

От кого: Фрэнки

Кому: *Стелле*

Тема: Приве-е-е-е-ет!

Привет, Стелла!

Ничего страшного, что ты не ответила на мой телефонный звонок. Если ты помогала присматривать за близнецами, то присматривание за ними прежде всего! (Кстати, скажи своей маме, что следы зубов на моей руке уже практически не видны, и передай Джейми, что, когда он вырастет, я его укушу еще покруче.)

А если серьезно, то спасибо за то, что ты написала мне все эти послания. Значит, первая неделя друг без друга была тоскливой для нас обеих, и хорошо, что ты мне об этом напомнила. Мне очень нравится сидеть вот так и писать тебе, но я ужасно, ужасно ленивая! Ха!

В эти выходные здесь ничего такого не случилось. В общем, с Сэбом все классно, но я не хочу об этом распространяться, потому что... ну, мне неловко писать тебе про себя и Сэба. Я знаю, что все это напрягает тебя, но что же делать? Двойное «ха!».

Скучаю по тебе :(, твоя подруга навек :)!

Фрэнки

P.S. Скажи Персику, что я все еще повсюду нахожу его шерсть!

P.P.S. Пиши чаще. Мне ОЧЕНЬ интересно знать, что у тебя происходит. Например, что это за мальчик на днях звонил на твой мобильник, а? Лучше тебе ответить СКОРЕЕ, Стелла!

Оглавление

Глава 1. Обычное сумасшедшее субботнее утро

Глава 2. Но мы совсем не хотим жить у моря...

Глава 3. Вонь, вечеринка и смятое фото

Глава 4. Ненормальная чайка и другие странные личности

Глава 5. Четыре четверти меня

Глава 6. Воздушные пирожные и сардинки

Глава 7. Погребенная в Психвилле

Глава 8. Фрэнки и тайная прогулка

Глава 9. Дорога в Сахарную бухту

Глава 10. Расколотые раковины и радостное «дзынь!»

Глава 11. Мобильник никогда не звонит, когда этого ждешь

Глава 12. Убежище и яичница с беконом

Глава 13. Покахонтас из Портбора

Глава 14. Игра в ассоциации

Глава 15. Слухи девятнадцатого века

Глава 16. Миссис Сладкая Ириска и конфетная фея

Глава 17. Правда об эсэмэсках и электронной почте

Глава 18. Грустно-грустно-грустно или весело-весело-весело?

Глава 19. Ощущение дежа вю

Глава 20. Вверх, вверх и про-о-о-очь!

Глава 21. Пыльные бургеры и секретные веснушки