Действующие лица в порядке их появления [Уолтер Мэккин] (fb2) читать постранично

Уолтер Мэккин Действующие лица в порядке их появления

Майкл-первый

Да, я самый и есть — Мик Оуэн. Отчего меня кличут «Майкл-первый»? А мне почем знать. Видно, просто оттого, что и деда моего и прадеда звали по-другому, Тэди им было имя, а вообще-то занимались бы люди своим делом да работали до седьмого пота — вот и некогда бы им было клички другим придумывать.

Ну, есть у меня на лбу шрам. Три шва тогда наложили. Могу вам хоть весь показаться, целиком, и нигде больше ни одной отметины, потому как человек я смирный, вот почему, да я сроду ни с одним соседом не ссорился, сколько живу. Люблю, чтоб все было тихо, мирно. Увижу, что человек в злобе, я и уйду от греха, а уж потом, когда поостынет, руку ему протяну.

В Билнехауэне я всю жизнь прожил. Нас здесь, почитай, четыре поколения помнят. Земли у меня шестьдесят акров, из них сорок — камень голый, из трещин пучки травы торчат. Нашелся б у вас на камни покупатель, я бы разом в богачи вышел.

Зато остальная земля — добрая. С нее и живем, не бедствуем. Скот откармливаю, каждый год голов десяток продаю да сколько-то и телков. Чтобы такая уж легкая жизнь моя была — этого не скажу. Какая тут легкая жизнь, когда спину ломать приходится, как мне. Однако голодать не голодаем и в банке кое-что останется, когда помру. Да нет, больше мне ничего от жизни и не нужно — что есть, то и ладно. Я деревенский. А в городе мне как-то не по себе. Езжу туда, конечно, коли нужда есть, но как вернусь домой, всегда радуюсь.

Как я понимаю — из-за чего вся эта кутерьма началась? Я того не хотел, это я вам точно скажу. Знать бы наперед, что такая свалка получится, я бы за милю удрал, хоть мне уже пятьдесят и я не так шустро бегаю, как бывало.

О сыне вам рассказать? Что ж, могу и о сыне, только не потому, что он сам не может — да его хлебом не корми, дай о себе порассказать. Это у него от материной родни. Болтали б они поменьше да побольше работали, глядишь, и не разметало бы их по свету — а то наезжают домой раз в десять лет или около того и ну долларовые бумажки расшвыривать, словно мякину овсяную.

Какому отцу охота про родного сына говорить — он, мол, виноватый, вот и я не стану. Он у нас единственный рос. Невредно бы их побольше завести, да ведь это как бог даст, а мне частенько думалось, вот бы послал мне еще, да таких, чтоб попусту языком не мололи и умели за плугом ходить, — ну, только чтоб первенец, конечно, при мне остался. Нет, если б их даже можно было брать на пробу, а потом назад отдавать, я своего бы не отдал.

Но только сами посудите: когда человеку приходится, как мне, спину гнуть на поле, на гумне, на торфянике, ему подмога требуется. Ну и вот, родится у тебя сын, и, покуда он подрастает, всю жизнь на него глядишь и ждешь: войдет парень в возраст и станет мне подмогой, когда у меня самого уже прыти поубавится.

Не то чтобы он не пробовал. И не то чтобы у него дело не шло — э-э, да захоти он только!.. Вы ж его сами видели. Парень молодой, крепкий, ладный. Бычка-трехлетку запросто одолеет.

Я человек темный. Сами видите. Начальную школу еще осилил, но даже коли можно было бы дальше учиться, все равно б не захотел. Читать умею, писать, цифры складываю — будь здоров, с меня и довольно. Может, я его не понимаю. А вы найдите мне такого отца, чтоб понимал своих сыновей, — да вам медаль выдадут!

У меня о жизни — одно понятие, у него — другое. Всего и делов. Отчего оно так получается — поди разгадай, но коли этого не поймешь, так и будешь до конца дней зло на него держать.

Все он где-то витает, с самого малолетства так — вроде бы он тут, с тобой, а вроде бы и нет его — вы понимаете, о чем я? Вот Кёлан Маэни тоже все где-то витает, но тот придурок. А мой — нет. Просто спит наяву, вроде того. Ему-то оно хорошо, а каково мне?

Где уж тут картошки накопать, коли полдня в небо глядишь, а ногу вокруг лопаты закрутил?

Где уж тут торфу на болоте нарезать, коли на жаворонка глазеешь, да примечаешь, какие у куропаток повадки, да разглядываешь старые деревья — они на болоте, почитай, тыщу лет стоят. А чем зимою обогреваться будешь?

Что проку у коровы за ушами чесать, коли ее доить надо, а то вымя у нее вот-вот лопнет, и она вовсю ревет от боли.

А коли взялся капустную рассаду в огороде высаживать, что проку садить ее вверх корнями? Вот как бог свят, разве я своими глазами не видел: пятьдесят штук листьями вниз, корешками вверх. А чем потом свиней кормить?

Я тоже, не меньше кого другого, полевых мышат жалею, но только не дело это — по полдня на ихнюю норку пялиться.

А когда сено косим, мне это ни к чему — половину луга оставлять невыкошенным и все ради того, что где-то там чертов коростель гнездо свил. Коростель, а? Да он как пойдет ночью скрипеть, я от его окаянного голоса то и знай вскакиваю, камни в поле швыряю, а потом об них коса ломается. Понимаете, этот парень больше на спине лежал, чем на ногах стоял. И не то чтоб спал, вот ведь какое дело. В этом хоть смысл был бы какой-то, так нет, лежит себе, в небо смотрит.

Ну, правда, если его докличешься, все, бывало, сделает — за