Реквием по Жилю де Рэ [Жорж Бордонов] (fb2) читать постранично, страница - 3

волна гонит к берегу хлипкие мрачные облака; она то собирает их вместе, то разрывает в мелкие клочья, словно тонкую паутину. Умирающее солнце высвечивает кровавыми бликами далекий горизонт. Вокруг колоколен кружат неугомонные чайки и воронье, и скрип корабельных блоков сливается с насмешливыми криками птиц. На внешних галереях башен поблескивают шлемы и копья солдат, обходящих крепость дозором.

Жиль вздрагивает — но не от страха, а от холода: ледяной ветер мертвой хваткой держит его за горло. Жиля уже ничто не страшит. Он стоит точно вкопанный. Слышно, как за дверью смеются стражники. Видно, совсем недавно произошла смена караула — после того, как суд вынес приговор, монсеньор герцог Бретонский усилил стражу. Снизу, где выставлены передовые посты, доносится стук кованых сапог о каменные плиты и лязг оружия. Жиль просовывает голову через решетку. На улице появляется всадник. Из-под синего капюшона видна отливающая серебром борода. На нем длинный широкий плащ, полы которого целиком закрывают круп лошади. Всадник бережно прижимает к груди мальчугана — тот вскидывает курчавую головку. В отблесках факелов Жиль видит добрый, безмерно нежный лик старика и счастливую улыбку внука. Лошадь размеренным аллюром цокает по брусчатой мостовой. А следом за нею, то и дело путаясь между ног, шаря носом по мостовой, семенит плюгавая собачонка с крючковатым хвостом. Жиль снова вздрагивает — правда, на сей раз не от холода. Пальцы его сжимают крепкие прутья решетки. Быть может, мимолетное видение безмятежного счастья, нежной близости между старцем и мальчиком пробудило в нем тягостные воспоминания? Видение растворяется в ночи. И тут из-за стен доносится голос. Жиль содрогается.

Старая песнь надежды, та самая, что когда-то предвещала пришествие Жанны и начало великих дел, песнь блистательной юности и громкой славы Жиля!

Названия городов, точно плети, больно хлещут его по всему телу — оно так и горит. Жилю становится невмоготу, он затворяет окно и вдруг начинает ощущать, как на него давят стены, низкий потолок, массивная дверь с глазком посередине. В подсвечнике с зубчатыми чашечками потрескивают две свечи. Их зыбкий свет выхватывает из темноты ковры, развешенные над обитыми чеканной медью сундуками, и огромный, украшенный деревянными фигурками комод. Да, Жиль прибыл из Машкуля не с пустыми руками. Ему позволили привезти кое-что из домашнего убранства, и он захватил с собой золотые и серебряные украшения, которые теперь тускло поблескивают в мрачных углах каземата, и несколько панно с изображением галантных сеньоров и прелестных дам, предающихся любовным утехам в садах наслаждений, — последние остатки былой роскоши. На столе — маленький походный орган, в сложенном виде он напоминает древний фолиант в деревянном, расписанном позолотой переплете. Все, что Жиль отобрал и оставил при себе, отмечено печатью редкостной красоты и изысканности.

Жиль тяжело опускается в единственное кресло и обращает взор на икону, что передал ему брат Жан Жувенель из Ордена Мон-Кармельской Богоматери, исповедник, назначенный ему судом. Он разглядывает ее уже в десятый, а то и в сотый раз, и опять по телу его пробегает дрожь. На ней изображена сцена борьбы Иакова с Ангелом^[4]. Передавая ему икону, брат Жувенель сказал: «Поразмыслите над нею, монсеньор де Рэ, и попытайтесь извлечь из размышлений полезное для себя. Сие есть аллегорическое отображение нас, земных людей, и, в общем и целом, человеческого бытия. С самого рождения мы изрыгаем в ангела хулу и боремся с ним до самой смерти. Надеюсь, вы понимаете меня? С первого и до последнего дня внутри нас происходит лютая борьба: Зло сражается с Добром и силится его одолеть. В этом-то вся наша беда». Златокрылый ангел весь так и сияет; взгляд уверенный — как у истого борца. Иаков же, напротив, сжался в комок и от напряжения аж почернел; разметавшиеся вихры волос облепили лицо, глаза сверкают неистовым отчаянием; он как будто исполнен коварства и вместе с тем печали. Жиль со вздохом ставит икону обратно. Голова его склоняется на спинку кресла. Взгляд делается мрачнее тучи. Углы губ искривляются книзу, увлекая за собой кончики усов, и те вдруг становятся похожи на два коричневатых клыка. От усталости и муки черты заострились, на лице прорезались преждевременные морщины, под глазами обозначились круги, подчеркивающие нездоровую бледность. Рот — точно рана. Густая борода, разделенная внизу надвое и напоминающая ласточкин хвост, трясется, как у старика или паралитика: седина не тронула ее, она осталась какой и была — иссиня-черной. Некогда прекрасное его лицо превратилось в неприглядное желтое пятно, испещренное глубокими