Возвращение бомжа [Дмитрий Юрьевич Пучков Goblin] (fb2) читать онлайн

- Возвращение бомжа (а.с. Братва и кольцо -3) (и.с. Книги в смешном переводе Гоблина) 1.6 Мб, 171с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Дмитрий Юрьевич Пучков (Goblin)

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Дмитрий Пучков (Goblin) ВОЗВРАЩЕНИЕ БОМЖА

Пролог

Рыбак рыбака ненавидит издалека.

Справочник рыболова-любителя. Сызрань. 1978 год
Двое сельчан, расположившихся на утлой лодчонке посреди неширокой реки, сосредоточенно занимались ловлей рыбы, словно не замечая растянутых по всему берегу грозных предупреждений и знаков радиации, щедро украшавших прибрежные кусты. Помятый знак «р. Припять, 5 км» торчал из дерева, будучи воткнут в него одним своим краем, словно какие-то балбесы поиграли им «в ножички». Остальные особенности рельефа местности совершенно терялись по соседству с многочисленными черно-желтыми указателями.

Переменчивая рыбацкая судьба до сих пор не подкинула рыболовам свежепойманной закуси — не то что водочки под ушицу не похлебать, но, как говорится, даже и «кошкам не наловили». Однако, как и всяким настоящим рыбакам, этот малозначительный факт не мешал весьма и весьма «теплой» уже парочке настойчиво бороться с содержимым бутыли особо крупного калибра, перекатывавшейся на дне лодки. Всенародно любимый «энергетик» уже практически заканчивался, а червяки на крючках так и померли собственной смертью — от скуки, поскольку даже ветер не колыхал поплавки, надменно возвышавшиеся над поверхностью воды.

После очередной дозы легкогорючего напитка рыболовы решили поменять наживку — «на удачу», и тут одному из них пришла в голову «гениальная» идея — смочить червячка в водке. Экспериментировать «на себе» будущий патентовладелец, конечно же, не стал, а посему подсунул порядком захмелевшее «кольчатое» своему приятелю. Тот не глядя махнул крючком, ловко просовывая его сквозь червя, и забросил снасть в теплую воду.

Рыболов-рационализатор, проведя эксперимент «Пьяный червь», не остановился на достигнутом, и сам, будучи уже под порядочным хмельком, принялся насаживать извивающегося червяка, но не абы как, а «строго по фен-шую», что, прямо скажем, не слишком-то ему удавалось. Зато собственные пальцы феншуист насадил на острие не раз и не два, соответственно этим достижениям, тайком от своего товарища, прикладываясь к бутылке.

Впрочем, к этому моменту невольному экспериментатору стало совершенно не до выпивки — с воодушевлением, доступным только настоящим рыбакам, он возопил благим матом и задергался так, что лодка принялась раскачиваться из стороны в сторону, зачерпывая воду низкими бортами:

— Шмыга! Клюет! Клюет! — Везунчик принялся пихать в бок своего менее удачливого друга и указывать тому на потонувший поплавок. — Похоже, глубинный шелишпер! Шмыга!

Удочка его и вправду согнулась почти что колесом, туго натянутая леска недовольно звенела от напряжения, а в десятке метров от лодки бурлил водоворот. Удачливому рыбаку даже пришлось перехватить удочку, чтобы наверняка не упустить столь серьезную добычу.

Не сразу сообразивший, что к чему, рыболов-изобретатель мотнул пару раз головой из стороны в сторону, слегка отгоняя хмель, и, пьяно улыбаясь, принялся вопить в унисон, «приятным баритональным дискантом» (то есть максимально противно):

— Дрыга, давай! Дрыга! Подсекай! Тащи!

В этот момент резкий рывок лески сообщил весьма хлипкому «везунчику» ускорение, достаточное для того, чтобы тот влегкую вылетел из лодки. Едва не отправившийся за товарищем любитель выпивки и феншуя, чудом зацепившийся за скамейку, осторожно выглянул за борт лодки, где на поверхности воды крутилась только драная шапка его приятеля, да еще расходились в разные стороны круги от того самого места, где шлепнулся в речку собственно владелец головного убора:

— Дрыга!

Если бы носитель столь звучного имени разглядел, кого зацепил на крючок, то, быть может, и поостерегся бы до последнего крепко держаться за удилище в надежде если уж не рыбки покушать, то хотя бы «спасти канадскую мормышку». На буксир рыболова взяло существо более чем странного вида, обладавшее не менее странным генетическим набором, будучи дикой помесью крокодила и жэковского слесаря. Стоит сказать, что в этой речушке уже не первый год водилась разная шушера, случалось и покрупнее сегодняшней твари.

Странное существо позарилось на закуску и выпивку в одном флаконе, в виде пьяного червя, и уже по достоинству оценило ноу-хау неизвестного рыболова. Впрочем, мутант, достаточно быстро утомившийся волочь за собой жадного рыбака, решил вопрос по-своему — плавно обогнув остатки утопленного кем-то трактора, он развернулся на сто восемьдесят градусов, резко рванув в сторону, и, ровно в соответствии с задуманным, привел голову своего настойчивого преследователя на встречу с останками сельхозтехники. От удара в лоб тот выпустил из рук удочку и рухнул на дно.

Искры, посыпавшиеся из глаз пострадавшего, могли неплохо подсветить окружающую обстановку, впрочем, ситуация того совершенно не требовала — в Припяти и без того все светилось, словно промежность мартовского кота. Однако то, что привлекло внимание рыболова-пловца другим образом — тусклое поблескивание металла, моментально вернуло доходяге утраченное было бодрое состояние духа. «Колечко!!! Неплохой подгон на замену мормышке!» Впрочем, думать становилось совсем уж некогда — пора было выныривать. Одним гребком руки ухватив приличный ком грязи, в котором и торчало колечко, он рванул вверх и, вынырнув на поверхность, принялся жадно хватать ртом воздух. Слегка отдышавшись, он принялся аккуратно отгребать к берегу, действуя исключительно одной рукой, поскольку вторая крепко сжимала неожиданную добычу.

Порядком утомившись в процессе асинхронной гребли, Дрыга тяжело вывалился на берег и пополз по траве на четвереньках, подальше от проклятой реки. Все еще тяжело дыша, он встал, покачиваясь от усталости, оглянулся на Припять и, покачав головой, аккуратно разжал кулак — в перепачканной ладони лежало тускло поблескивающее кольцо. Дрыга, заглядевшись на него, почему-то даже забыл, как дышать, хотя только что едва смог отдышаться как следует.

Он даже не услышал своего приятеля, который, увидев плывущего бедолагу, поспешил на лодке к берегу, чтобы не упустить выгодного момента и вдоволь поприкалываться над мокрым, как губка, Дрыгой.

— Дрыга! Ты где, водолаз?

Однако Дрыга не только не уловил иронии, но даже не удосужился оглянуться на подошедшего кореша. Заглянув через плечо застывшего в неестественной позе приятеля, Шмыга, четко уловив суть происходящего, жадным взглядом впился в колечко. Безоблачное до тех пор, его настроение резко упало ниже ватерлинии — ибо его приятель одномоментно превратился из прекрасного объекта для насмешек в весьма удачливого чувака. Почувствовав, кто здесь на самом деле лузер, Шмыга принялся выкручиваться, как шуруп из фанеры:

— Сразу видать, что медное!

И кроме того, решил «на всякий пожарный» закинуть удочку «на дурачка»:

— Дай поносить.

Дрыга, однако, дурачком не был и в рыбалке больше участвовать не хотел, не проглотив неуклюжую наживку. К тому же удачливый ныряльщик, едва ли не впервые почувствовав в себе столь плохо скрываемую уверенность, не упустил случая поиздеваться над дружком:

— Поцелуй!

Шмыга по складу характера был готов на что угодно за пару лишних копеек, в том числе и перекраситься в любые цвета, ну, а с чувством юмора у него всегда были проблемы, поэтому он с готовностью придвинулся к Дрыге:

— Ага, сейчас… поцелую… ты только не дергайся.

Честно говоря, опыта в столь интимном процессе у него не было никакого, поэтому, зажмурив глаза и сложив губы трубочкой, он придвинул свое лицо к лицу приятеля.

Тот всегда знал, что Шмыга тупой, но никак не ожидал, что настолько. Мазнув идиоту пятерней по роже, Дрыга завопил:

— Ах ты, голубятня!..

Шмыга обиженно засопел носом:

— Ты не так понял… Осторожно…

И снова принялся придвигаться к Дрыге, стараясь не упускать из виду крепко зажатое в кулаке кольцо. Сделав вид, что хочет обнять друга, он вдарил ему со всей мочи по руке в надежде, что заветное колечко выпадет, но надеждам его не суждено было сбыться — Дрыга в последний момент успел спрятать руку за спину. Тут уж хочешь не хочешь — а пришлось обниматься. Дальнейшие события подробно описаны Камасутрой — глава шестая, позиция «Влюбленные сумоисты».

Катаясь по траве, Дрыга и Шмыга мутузили друг друга почем зря, впрочем, особого превосходства нельзя было признать ни за одной из сторон. Однако на свою беду Дрыга подал приятелю дурной пример — принявшись душить Шмыгу, он не довел начатое до конца, а вот его недавний кореш был куда как более последователен. Давиться за копейку или удавить за нее кого-то другого — доступная диалектика…

Когда Дрыга перестал-таки дрыгаться в руках своего диалектически подкованного приятеля, тот не стал долго соображать, что к чему, — его больше интересовала нежданная добыча. Разжав потную ладошку потерпевшего, Шмыга ухватился за кольцо, сунул его себе в рот и, слегка прикусив теплый металл зубами, захихикал:

— Не… кажись, не медное!

Вдоволь налюбовавшись на кольцо, он нацепил его на указательный палец и… исчез.

Глава первая НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ НЕУЛОВИМЫХ

Туда не ходи, сюда ходи. Снег башка попадет, совсем мертвый будешь.

Работаем в Москве. Путеводитель. Кишинев. 2001 год
По закопченным стенам пещеры, приютившей под своими сводами троих туристов, гуляли отсветы пламени от небольшого костерка. Двоих карапузов, возлежавших неподалеку от импровизированного очага, развлекал своими байками их проводник — Голый, он же бывший известный рационализатор-рецидивист Шмыга. Устав слушать заунывное бормотание хмыря, Соня принялся разглядывать матерно-наскальную живопись, щедро украшавшую стены пещеры, однако вскоре запутался в хитросплетениях богатого на выдумку народного языка и пихнул в бок привычно закемарившего Федора:

— Слышь, чего Голый бает — говорю же тебе, он нас ночью придушит, как пить дать.

Только сейчас Федор наконец-то сообразил, чем был навеян его живописный сон о гомосексуалистах-душителях, а Шмыга тем временем продолжал травить свою историю, благо недостатка в нахлынувших на него воспоминаниях о здешних местах, когда-то бывших ему родными, не было:

— Тут и началось. Кто же знал, что за час до этого станция накрылась, — видимо, проникнувшись собственными воспоминаниями, он зашелся в приступе кашля: — Абыр, абыр, абырвалг. Конечно, в Припяти уже давно купаться нельзя было, но тут другой коленкор! Дрыга тогда получил тройную дозу — говорят, от того и помер, а я пять лет в горах скрывался. Оказывается, Карпаты — это не только мопед!!!

Кажется, этой мысли Сеня до конца не поверил, впрочем, Шмыга не обращал внимания на реакцию карапузов:

— Короче, жрал что ни попадя, хорошо хоть пару раз туристы попадались — я им за тушенку ночным светильником подрабатывал. А вы до сих пор думаете, что у меня шерсть на башке из-за кольца вылезла? Да оно только на неокрепший подростковый мозг действует. У кого… он есть.

Сеня наклонился к клюющему носом приятелю:

— Федор Михалыч, а ты понял юмор? Вот до меня не дошло.

Федор прокомментировал, не открывая глаз:

— Сеня… Это национальный юмор. Вот мы, например… шутим про сало, а они обижаются.

Он перевернулся на другой бок и принялся привычно теребить в руках болтающееся на цепочке кольцо.

В этот момент на горизонте, где едва-едва теплилась полоска света, что-то громыхнуло, окрасив небо кроваво-красными всполохами, земля под ногами задрожала, а с потолка пещеры им на головы посыпались снулые летучие мыши и обгорелые спички, измазанные с тыльной стороны чем-то липким.

Шмыга рухнул оземь, закрывая голову руками:

— Лягай! Лягай! Вспышка справа!

Сеня, как всегда, не заставил сомневаться в собственной излишней любопытности, вопрошая уже из горизонтального положения:

— А чего это там так красиво жахнуло? Шмыга, в свою очередь, проявил привычную уже осведомленность о здешних порядках:

— Похоже, они еще один энергоблок загубили!

Сеня на все невзгоды в этой жизни реагировал исключительным образом — принимался жрать все, что не прибито к полу и не бьет морду. Для себя он всегда мотивировал это тем, что помирать голодным не к добру. Поэтому и на этот раз он, не теряя присутствия духа, ползком двинулся к своему вещмешку-самобранке и принялся копаться в его содержимом, как бы невзначай, поинтересовавшись мнением Федора:

— Так. Есть будешь?

Тот вяло кивнул головой в ответ, и Сеня протянул ему перевязанный бечевкой брикет, завернутый в вощеную бумагу.

Федор покрутил непонятную фиговину в руках, постучал о камень и, поморщившись, спросил:

— А че это?

Сеня поглядел на него удивленными глазами:

— Во дает, забыл, что ли? Суп-кирпич, мелко нарубленный!

Федор на всякий случай поинтересовался, не сильно надеясь на положительный ответ:

— А кипяток есть?

Впрочем, ответ был заранее предсказуем:

— Кипятка нету. Так что не выеживайся, жуй супец всухомятку.

Федор надорвал бумагу по краю и принялся жевать суп, сильно напоминавший по вкусу и составу соленые опилки.

Сеня тоже без особого воодушевления грыз свой «гранитный камушек», не переставая рассуждать на продовольственную тему:

— Зря мы кроликов похоронили. Подумаешь, родственники! Ничего, Федор Михалыч. На обратном пути другого родственника схарчим.

Федор, чей мозг был занят тщетными попытками наладить процесс пищеварения, не сразу сообразил, о ком речь:

— Кого схарчим? Меня?

Сеня поспешил поправить своего приятеля:

— Да не. Лысого.

Завтрак их был прерван появлением Шмыги, который смотался, по его словам, на разведку (что совершенно не исключало того, что хмырь попросту носился по округе в поисках жратвы) и теперь был совершенно уверен в планах их группы на сегодняшний день. Он прямо-таки пританцовывал от нетерпения у входа в пещеру, подгоняя не слишком-то горевших желанием куда-либо переться приятелей:

— За мной, карапузы, Мордовия уже совсем близко. Но идти придется мимо Чернобыля. Там и живет тетя Соня — от радиации уринотерапия — первейшее средство.

Шмыга еле успел отскочить в сторону, и увесистый булыжник, запущенный Сеней, просвистел мимо. Хмырь оскалился и прошипел:

— А если жирный будет хамить — придется ему купаться вместо обливаний!!!


Конспиративная дача Сарумяна напоминала бассейн пионерского лагеря по осени — грязная вода, в которой крутился разнообразный мусор, да башня, одиноко торчащая из воды, поглотившей все некогда богатое хозяйство сбежавшего диктатора.

Двое развеселых карапузов — Чук и Гек — сидели на обломках бетонного забора, окружавшего надежно укрытую в лесных чащобах резиденцию спецслужб. Кажется, эти двое неплохо помародерствовали в местных подвалах — во всяком случае, наполовину опустошенный ящик коллекционного вина помогал им в поддержании хорошего настроения. Оглашая окрестности дружным гоготанием, карапузы развлекали друг друга бородатыми анекдотами и скабрезными байками. Гек даже попробовал себя в жанре афоризма:

— Приколись, баклан… что мне в голову пришло. Жить — хорошо! — Он сделал многозначительную паузу и продолжил: — А хорошо жить — еще лучше!

Чук передал ему небольшую трубочку, которую они по очереди потягивали, осеняя окрестности ароматом елки, и гоготнул:

— Точна!

Впрочем, все смешное их еще только поджидало. Почти в этот самый момент из лесу появился поисковый отряд Пендальфа, пожаловавший собственно по души карапузов-беглецов, которых уже совсем захватило елово-новогоднее настроение. Они принялись ржать, как делегация олигофренов на концерте Петросяна, хлопать себя по бокам и хвататься за животы.

Когда же эти двое наконец-то смогли просмеяться, первым слово взял Гек, который все еще всхлипывал носом и утирал рукавом крупные слезы, катившиеся по его раскрасневшемуся лицу:

— Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты! Мы тут без вас крепость взяли!

В этот момент его снова скрутил приступ безудержного смеха, а рассвирепевший Гиви принялся выговаривать трясущимся в истерике карапузам:

— Вы чего делаете? Ви щто, не знаете, что курить табак разрешается с двадцати лет? — Карапузы при этих словах попадали на спины и принялись кататься по земле. Растерявшийся Гиви совсем потерял нить рассуждений и закончил совсем не тем, о чем хотел сказать: — А крепости без нас брать вообще нельзя!

Чук похлопал себя по щекам для приведения в чувство и с напускной серьезностью в лице принялся объяснять непонятливому гному:

— Во-первых, курево продают не с двадцати, а с восемнадцати. Во-вторых, места надо знать. А в-третьих, это не табак.

Гек, до того старательно надувавший свои щеки, выпустил изо рта облачко елового дыма и скорчил гному рожицу. Гиви сжал кулаки и обратился к собравшимся:

— Вот уроды!

Пендальф на правах главного тут же резюмировал:

— Оборзели, карапузы!

И в целом оказался прав — Гек тут же подтвердил мысль старого разведчика, обратившись к нему самому:

— Будете ругаться, дяденька, я всем расскажу, как вы с Бульбой Сумкиным на его дне рождения ганджубас дули!

Впрочем, выдержке Пендальфа можно было позавидовать — старикан даже ухом не моргнул и глазом не повел. Вместо того, чтобы пререкаться с зарвавшимися обкурками, он предпочел быстренько сменить тему:

— Ну-ка, подскажите, кто здесь главный?

Через несколько минут Пендальф проявил себя и как умелый дипломат-переговорщик. Деревянный мент, к которому старого лиса привели двое недорослей-обкурков, поначалу не скрывал своей обиды на старого знакомого:

— Это что ж такое делается?! Я-то думал, это Сарумян на моей делянке всю коноплю зарубал. А оказывается, он не при делах. Не ожидал я от тебя, дружище Пендальф… такой измены.

Невозмутимость старого разведчика, без тени смущения выслушавшего все обвинения в свой адрес, объяснялась просто — раз и навсегда выбранная им линия поведения: «Я — не я, и ж… — не моя» — давала неоспоримые преимущества едва ли не в любых обстоятельствах:

— Сочтемся, дерево. И вообще — скоро начало отопительного сезона. Поступил приказ на твою передислокацию в район ТЭЦ!

Гиви по старой привычке влез со своими мыслями:

— Собирайся, старик… поедешь с нами!

Пендальф поморщился — гном-выскочка, как всегда, нарушал всю тонко выстроенную дипломатию. К тому же на сей счет у него было другое мнение:

— Нет. Попробуем альтернативный способ.

Деревянный сотрудник органов слегка призадумался и выдвинул встречное условие:

— ТОЛЬКО давай… договоримся сразу! Никаких сплавов по реке!!! А то многие из наших… вообще плавать не умеют.

Слабо интересовавшиеся дипломатией карапузы не находили себе места — обоих распирали запасы нерастраченной энергии. Крутившийся, как волчок вокруг собственной оси, Чук внезапно заметил что-то плавающее в луже неподалеку. Он ринулся к находке, не обратив внимания на грозный окрик Агронома:

— Стоять!

Впрочем, внимание всех остальных теперь было обеспечено, и, когда любознательный карапуз вытащил из воды тускло мерцающий шар из темного стекла, всех собравшихся волновал только один вопрос, задать который первым умудрилась говорящая деревяшка:

— Это что за фигня?

Естественно, самым деловым в очередной раз оказался Пендальф. Моментально оценив ситуацию, он подскочил к карапузу и, выхватив находку из рук Чука, объяснил:

— Это ноутбук. Эпл Макинтош. Концептуальная модель.

Аккуратно обтерев добычу рукавом, он сунул ее в сумку и, легонько похлопав по ней, широко улыбнулся ловко объегоренному карапузу. Тот насупленно глядел на лихого старикана, но спорить по поводу собственных первоочередных прав на находку не решился.


Банкет по случаю «маленькой победоносной войны», затеянный рохляндским атаманом, по древней традиций длился дольше, чем собственно сами военные действия, так кстати завершившиеся полной победой «наших» над «ненашими».

Сам атаман Борис, проявив доселе невиданную кипучесть, без устали сновал между гостями, не забывая выпить с каждым из присутствующих, да не по разу, тостуя налево и направо. Всеобщие здравицы он также взял на себя:

— Господа офицеры и прапорщики. Вздрогнули. Господи, не пьянства окаянного ради…

Атаман сделал паузу, которую дружным ревом заполнили собравшиеся в огромной зале гости:

— Здоровья для!

Впрочем, общего единения хватило ненадолго, и, как обычно это бывает на «тематических» пьянках, к четвертому стакану все порядком подзабыли, о чем речь, и потому больше не забивали себе голову ненужными подробностями. Разношерстные компании горланили песни, носились по столам и порой даже под столами в поисках внезапно закончившейся закуси и громко разговаривали «за жизнь».

Бродивший среди веселящихся Агроном наткнулся на атаманскую дочку, тащившую в руках две большие бутыли, кем-то уже наполовину опустошенные и наспех заткнутые половинками огурца.

Завидев старого знакомца, она направилась к нему и, вопросительно взглянув на потенциального собутыльника, протянула ему обе емкости:

— Не знаю, чего пить — водку или спирт? Что посоветуете?

Агроном улыбнулся девушке:

— Сам не знаю. Все такое вкусное! Предлагаю коктейль: на сто водки — пятьдесят спирта, остальное — самогоном по вкусу.

В этот момент и их светскую беседу вмешался невесть откуда взявшийся папаша-атаман. Уставившись на них бессмысленно-свинячим взглядом, он извлек из затуманенного алкоголем мозга свой любимый афоризм:

— С утра выпил — весь день свободен!

— Папа, вы же сказали водке «нет», — укоризненно покачала головой атаманская дочка.

Рохляндский самодержец блаженно заулыбался и принялся трясти головой:

— А вот и ни фига… Не считается. Я, когда говорил «нет», держал за спиной пальцы крестиком.

Он икнул, стащил огурец с одной из бутылок, которую держал Агроном, и, отхлебнув из горла, резюмировал:

— Между прочим, это не водка, а, чисто, «белое золото».

В этот момент где-то в глубине зала раздался многоголосый рев, и атаман, утратив интерес к скучной парочке, потрусил нетвердой походкой «поближе к народу».

Там на одном из столов лихо отплясывали Чук и Гек, только что синхронно победившие сразу в двух конкурсах — танцах на раздевание и «кто больше выпьет».

Возле этой компашки и застал Пендальфа бесцельно бродивший в толпе Агроном. Из вежливости похлопав вместе со стариканом распоясавшимся друзьям-укуркам, бомж как бы ненароком спросил своего старшего товарища:

— Интересно, где сейчас этот карлик лупоглазый?

Пендальф, не отрывая взгляда от беснующихся подростков, переспросил:

— Имеешь в виду… Киркорова?

— Не понял! Получается, Федор Михалыч — это Киркоров загримированный?

Старик снисходительно оглядел непонятливого собеседника.

— Нет, опять ты все путаешь! Под Федором мы законспирировали Губина, а Киркоров косит под Голого.

Агроном удивленно покачал головой:

— Какая экспрессия!

Пендальф улыбчиво покивал головой:

— Ага… Мастер перевоплощения. Чертовски талантлив.


Глубоко законспирированному таланту в эту ночь не спалось — периодически мешали приступы икоты, да не давали покоя мысли о судьбе родины. Голый ворочался с боку на бок и бормотал себе под нос:

— Все! Сейчас спою. Зайка! Зайка моя! Блин! Не идет без фанеры.

Он присел, оглядываясь в ночной темноте, — рядом сопели в четыре дырки его спутники-карапузы. Стараясь не шуметь, он двинулся подальше от спящих, рассуждая на ходу:

— А может, чего-нибудь из прозы? Точно, — он подобрался к мелкой речушке протекавшей поблизости. — Шекспир. Исполняется впервые. Мной!

Наклонившись к воде, Шмыга почесал затылок, придал лицу осмысленное выражение, откашлялся и начал тонким голоском:

— Что ж не идешь ложиться ты, мой друг? То-бы горылки двух стаканив мало?

И тут же продолжил, скривив другую рожицу и забасив:

— Молилась ли ты на ночь, Дездемона? Я что-то с двух стаканов не пойму… Откуда этот блеск лица? Обратно сало тайно жрала?

Снова вернувшись к «светлому образу», он принялся отвечать на вопросы:

— Да. Да. Молилась. Где-то в полвосьмого. И час назад… обратно салом задуплилась. Дуплиться салом… Это важно!

Отступив на шаг назад. Голый снова с напускной решимостью заявил:

— Вот это зря. Вот это не поможет. Я все уже решил. Тебе пришел конец.

По правде говоря, женская роль удавалась ему куда лучше:

— Ты шо, мне сала пожалел? Но отчего же? Гы не смотри, что я с лица не очень. Зато внутре я — лучший кандидат!

Напустив в сцену трагизма, Голый принял картинную позу и стал яростно выкрикивать обвинения:

— Платок! Родное сердце, где платок мой?

— Який такий платок? — удивлялась баба.

А дальше начинался «полный МХАТ» с заламыванием рук, пафосом и истерикой на сцене:

— Ты что, ты что — забыла? Оранжевый такой, на бошку привязать…

Снова вживаясь в женскую роль, Голый старательно изображал деревенскую дурочку:

— Ну, трохи вспоминаю, что-то было… но не конкретно. Под тем платочком, мозги мне отшибло… И больше я не помню ничего!

И опять принимался оскорблено вопить:

— Колись, куда платочек мой девала! Я знаю все. Подумай о грехах!

Оскорбленная дамочка в исполнении Голого тянула на Ленинскую премию в области искусства:

— Да, боже ж мой, один мой грех — любовь к народу. С оранжевым платочком на башке… с народом мы стояли на майдане! А вот тебя там… что-то не прыпомню…

Увлекшийся лицедействованием хмырь не заметил, что своими «виршами» разбудил зело недоброжелательного к собственной персоне Сеню. Карапуз не стал долго прислушиваться к подвываниям хмыря и решил вопрос попросту, по-пацански. Подкравшись со спины, зарядил ничего не подозревающему Голому в ухо:

— Ух, ты, контра!

И тут же, не дожидаясь, пока противник очухается, набросился на поверженного врага и продолжил избиение… Голый, тщетно пытавшийся увернуться от побоев, верещал, как все актеры театра кошек Куклачева вместе взятые:

— Караул! Хулиганы зрения лишают!

Естественно, что делал он это не просто так, а в расчете на скорую помощь в лице Федора, которая тут же не замедлила прийти ему на выручку. Злой спросонья начгруппы, отпихнув своего приятеля подальше от извивающегося в муках адских хмыря, принялся деловито внушать нарушителю спокойствия:

— Отставить, Сеня! Спокойно!

Однако задача выдалась не из легких, поскольку его приятель разошелся не на шутку:

— А у тебя все спокойно. Тормозной ты какой-то! — переключился он на Федора.

Тем временем пришедший в себя Голый принялся картинно заламывать руки и с напускным пафосом вещать:

— Это этюд! Это из «Отелло»! Во мне великий актер погибает! Я весь в творческих метаниях!

— «Погибает», говоришь? Это я тебе мигом! — опять дернулся было к своей жертве строптивый карапуз, но был снова остановлен другом:

— Сеня!

Хмырь тем временем пытался укрыться за чахлой березкой, не переставая изображать из себя невинную жертву. Глядя на это, Сеня продолжил истерить:

— Что Сеня? Что Сеня? Смотри, какую комедию ломает! Станиславский! Демирович-Нанченко, понимаешь!

Тут уж Федор не выдержал, и в его голосе появились начальственные нотки:

— Ты давай, не выражайся!

Слегка оторопев, Сеня пошевелил мозгами, но, так и не признав собственной вины, продолжил сопротивляться:

— А чего я сказал? Ты лучше, Федор Михалыч, спроси, что он тут нагородил.

Федор внимательно оглядел бесящегося приятеля и, шумно выдохнув, отчеканил:

— Он же сказал — репетирует!

Сеня все оглядывался на хмыря, сверля бедолагу ненавидящим взором:

— Еще одна такая репетиция… и он покойник! — Впрочем, в голосе карапуза уже не было прежней уверенности.

Почувствовав эту слабину, Федор принялся убеждать друга:

— Кто мы такие с тобой, Сеня? Простые сельские парни. А он — мегазвезда! Его пожалеть надо, видишь, как ему тяжело? Это у тебя все просто — отпахал смену и свободен…

Окончательно сбитый с панталыку «борец за справедливость» укоризненно помотал головой:

— Не пойму я тебя, Федор Михалыч!

Федор ласково поглядел на Голого, перевел взгляд на приятеля и назидательно произнес:

— Он звезда, Сеня. У него нервы расшатаны… репетициями и кокаином.

Шмыга, окончательно убедившийся в собственной безопасности, покуда находится под крылом Федора, обогнув Сеню стороной, двинулся со своим покровителем к месту их ночлега, не забыв напоследок состроить мерзкую рожицу своему обидчику.


Несмотря на удачно проведенный вечер, включивший в себя и совершенно невероятный коктейль из напитков самой разной крепости, и пляски на столах, и сеанс синхронного стриптиза, и приличную порцию прочих стимуляторов, Чук пребывал не в лучшем расположении духа. Во-первых, для полного кайфа не хватало чего-нибудь «сексуально-приключенческого», а во-вторых, карапуз затаил-таки злобу на хитрого старикашку Пендальфа, так ловко уведшего у него принадлежавший ему по праву ноутбук.

Он никак не мог успокоиться — ворочаясь с боку на бок и напряженно соображая, как исправить ситуацию, покуда наконец не решился, — благо что обе проблемы, мучавшие подростка, решались сами собой, — достаточно было вернуть себе собственноручно найденное имущество.

Чук аккуратно поднялся с постели, стараясь никого не разбудить, и направился прямиком к Пендальфу. Однако, как оказалось, старательно прикидывавшийся спящим Гек тоже не успокоился на достигнутом и явно жаждал новых приключений, моментально открыв глаза и зашелестев на всю залу:

— Знаешь, где пенсионер ноутбук прячет? Давай.

Чук отмахнулся от своего дружка: мол, не шуми — спалимся! — и, мягко ступая, подошел к спящему предводителю небезызвестной банды и тут же отскочил, будто ошпаренный: старик смотрел на него широко раскрытыми глазами.

Когда первый испуг прошел, Чук сообразил, что, несмотря на то, что глаза старого интригана открыты, он тем не менее никак не прореагировал на подошедшего к нему карапуза. Присмотревшись повнимательней, Чук разглядел, что на закрытых веках Пендальфа наклеены мастерски исполненные голограммы в виде человеческих глаз. «Вот ведь сволочь, хитро удумал», — прошипел он сквозь зубы и принялся шарить в сумке, куда старик давеча упрятал ноутбук.

Ухватив добычу, он поспешил вернуться к своему приятелю. Тот уже просто изнывал от нетерпения:

— Молодцом! Включать умеешь?

Чук только состроил хитрую рожицу в ответ:

— Нас в школе на информатике целый год этому учили.

Развернув тряпку, в которую был завернут компьютер, он принялся совершать нехитрые манипуляции. Гек пританцовывал вокруг, порядочно надоедая своими подвываниями:

— Давай, поджигай. Дави на Интернет.

Чук едва успел убавить громкость, когда послышались звуки коннекта, грозившие перебудить спящих вокруг людей.

Гек уже расстегнул ремень на своих штанах:

— Ну? Законнектило? Что видишь?

Чук только отмахнулся от надоедливого приятеля, погружаясь в виртуальную реальность.

Через минуту на его лице появилось выражение нереального удивления, и он принялся клацать по клавиатуре с небывалым воодушевлением. Гек, попытавшийся было сунуть свой нос поближе к экрану, получил тычок в живот и, рухнув на пол, принялся истерить:

— Теперь я! Нечестно! Теперь моя очередь! Кончай!

— Кончу — отдам! — прошипел Чук, старательно укрывая дисплей своей спиной.

— А ну, дай посмотреть! — рассвирепел Гек. — Отдай шарик, кому говорю!

Вбежавшие в комнату Агроном с Лагавасом вступили в тему без лишних слов — бомж попросту отпихнул Чука в сторону и принялся пялиться в монитор:

— Ай, ай!

Однако недооценивать настроение Чука, которого второй раз за день лишили законных прав, было явной ошибкой. Разбежавшись, карапуз прыгнул на спину своему обидчику, тот от неожиданности выпустил ноутбук из рук, и «концептуальная модель» со всей дури шмякнулась о каменный пол, а следом за ней — и сам Чук, сброшенный Агрономом с собственного загривка.

Припозднившийся на раздаче Пендальф еще успел заметить мигнувшее в последний раз изображение на дисплее и укоризненно покачал головой:

— Порносайт хакнули! — и тут же бросился грясти за грудки все еще не пришедшего в себя Чука: — Адресок запомнил?

Смачное приложение головы к гранитной плите не способствовало улучшению памяти карапуза. Почесав в крепко гудевшем затылке, он только и смог выдавить из себя:

— Сначала вэ-вэ-вэ. Дальше забыл.

Пендальф удостоил подростка презрительной ухмылкой и продолжил дознание:

— Мне, конечно, не интересно. Но что там было-то?

— Сперва… Сперва предлагали кое-что увеличить на пять сантиметров. А потом… А потом всякое интересное под деревом. Под деревом…

Это уже было хоть что-то мало-мальски полезное. Пендальф заинтересованно переспросил:

— Под деревом? «В мире животных», что ли?

Чук пытался напрягать лоб, но память возвращалась к нему с трудом:

— Вряд ли… там тетенька была. Без одежды, а с ней три дяденьки.

Пендальф уже что-то строчил в небольшом блокнотике:

— И что они делали? Говори!

Здесь, похоже, мозги каким-то образом умудрились сослужить Чуку верную службу, вот только слов подобрать он никак не мог и потому предпочел отбрыкаться от настойчивых расспросов:

— Да они по-иностранному говорили. Я не все понял. Только «ой-ой-ой».

Пендальф недовольно оглядел карапуза с ног до головы, захлопнул свой талмуд и щелкнул новоиспеченного хакера по носу:

— Это ты самую суть ухватил!

Спать в эту ночь им уже не пришлось. Пендальф, донельзя возмущенный поведением подрастающего поколения, принялся мутить воду и мигом собрал видом afterparty всю честную компанию во главе с атаманом Борисом. Когда в колонном зале собрались порядком помятые и не слишком выспавшиеся участники тусовки, старик принялся толкать речь:

— Внеочередной пленум обкома прошу считать открытым. Возражения есть?

Поскольку в этот самый момент официантки принялись обносить собравшихся стаканчиками с водкой — возражений не поступило, и Пендальф, довольно кивнув, продолжил:

— На повестке дня три вопроса. Во-первых, о недопустимом поведении товарища Пиппина, взломавшего порносайт.

Чук густо покраснел под устремленными на него взглядами и, ухватив предназначавшийся ему стаканчик, опрокинул все его содержимое в глотку. Дальнейшее решение обкома далось ему уже легче, хотя озвучил его Пендальф максимально жестким голосом:

— Предлагаю поставить на вид с занесением в грудную клетку.

Впрочем, хитрого старикана больше волновало другое:

— Во-вторых, предлагаю поднять вопрос о необходимости выдачи пластиковых кредитных карт руководящему составу партии. Промедление в этом вопросе архипреступно!!!

Пендальф внимательно оглядел всех собравшихся и аргументировал:

— В Интернете есть интересующая нас информация. Но для регистрации на сайте требуется карточка.

Чтобы избежать ненужных дискуссий, Пендальф умело проигнорировал намечавшиеся возражения, моментально перейдя к следующему вопросу:

— И, наконец, разное. Поступили запросы с мест. Трудящиеся обеспокоены агрессией марионетки империализма, так называемого Саурона. Как уже сообщалось ранее, план «перехват», как всегда, результатов не дал. Требуется внести решающие коррективы в нашу оборонную доктрину. Какие будут предложения?

Атаман Борис, собравший вокруг себя всех официанток с подносами и настойчиво уничтожавший стаканчик за стаканчиком, наконец почувствовал себя гораздо лучше и решил высказаться:

— Есть одна идея, — он игриво шлепнул по заднице симпатичную официанточку и подмигнул собравшимся. — Мы, в провинции, тоже кое-что в тактике понимаем. Надо удивить противника. Пойдем в бой трезвыми!

Агроном недовольно хмыкнул и процедил сквозь зубы:

— И голодными.

Пендальф удивленно посмотрел на своего товарища и пожал плечами:

— Зачем?

Агроном понизил голос и сказал:

— Это я Бориса приколол.

Пендальф придвинулся к Агроному и сердито проговорил:

— Получилось! Тут на тебя один уважаемый человек телегу накатал. Якобы, ты морально разлагаешься.

Он внимательно посмотрел на Агронома, всем видом показывая: «Да-да, чего смотришь?» — и продолжил:

— Разобрался бы ты со своими бабами.

Повернувшись к оторопевшему бомжу спиной, он подвел итоги собрания:

— Значится, так, предлагаю резолюцию в следующей редакции: биться пойдем трезвыми и голодными.

Погладив себя по бороде, он подумал и добавил:

— От себя вношу такое добавление… и небритыми.

Официантки принялись разносить выпивку по второму кругу, и на этом собрание можно было считать оконченным.

Чук и Гек собрались было последовать примеру атамана, который пригласил всех собравшихся в баню с девочками, но Пендальф, мигом разобравшись, что к чему, ухватил подростков за воротники и потащил за собой, отвесив приличный подзатыльник почему-то именно Чуку:

— Собирайся, кудрявый, поедем в столицу. Устрою тебя на трехмесячные курсы кинопереводчиков.

Гек с сожалением поглядел на своего приятеля:

— Во попал!

Однако если возражения и принимались, то срок подачи заявок уже давно истек, а потому, встретившись глазами с суровым взглядом старого разведчика, Чук понуро пошагал вслед за Пендальфом, а Гек, вызвавшийся проводить друга, старался хоть как-то взбодрить загрустившего кореша:

— Слушай! Меня один вопрос мучает. Ты там спроси у педагогов.

— Чего спросить-то? — нехотя отозвался Чук.

— Правда, что в английском языке мата нет?

Будущий полиглот мрачно покачал головой в ответ:

— Конечно, нет. Откуда ему взяться?

Гек изобразил на своем лице крайнюю степень удивления:

— Да ладно!!! А как тогда перевести мазерфакер? Или вот санофзебитч? Это что, не мат, что ли?

Чук с видом профессора лингвистики отмахнулся от приятеля:

— Конечно, нет… Там даже пьяные матросы, как на светском рауте, беседуют.

Гек даже остановился на мгновение:

— Эвон как… кто бы мог подумать… — но, спохватившись, снова бросился вдогонку за своим просвещенным другом: — А как же тогда переводится слово fuck?

— О боже мой.

Наконец троица подвалила к платной стоянке, где заботливый Пендальф оставил свое транспортное средство. Оглядев лошадку, Чук с напускным пафосом пробасил:

— Папаша, а бизнес-класса тут нет?

Однако по всему выходило, что паренек не на того напал — Пендальф мигом пресек все инсинуации:

— Поговори еще! Тоже мне бизнесмен. Сейчас пешком сзади побежишь.

Подошедший попрощаться Гек протянул приятелю гостинец:

— Слышь. Держи кошелек.

Чук особо не рассчитывал на щедрость своего кореша, но тем не менее поинтересовался:

— Это че, мне на девок румяных?

Гек, однако, не только не оценил юмора, но и более того — припомнил товарищу давешнюю обиду:

— Ага, насмотрелся порнухи. Сны эротические не мучают?

Чук недоумевающее посмотрел на своего друга:

— Ну… почему же мучают? Нормально все!

Собственно, Гек и не ожидал раскаяний:

— Короче… привези «Антибумер» со смешным переводом! — махнул он рукой.

— Ладно!

Пендальф решил не затягивать церемонию прощания и, вскочив на своего мерина, скомандовал:

— Гони, Сервелат. Покажи им, что такое немецкая сборка!

За лихо мчащимся по степи всадником, шустро распихивающим местных гаишников с помощью «магической мигалки», наблюдали, кажется, все жители города, высыпавшие, как горох, на крепостные стены.

Глава вторая ГОНДУРАССКИЙ ГАМБИТ

Не ту страну назвали Гондурасом.

Из выступления президента Буркина-Фасо
«Женский батальон смерти», растянувшийся по лесной дороге на добрый километр, оставлял позади себя цветастые отметины в виде использованных тюбиков туши, флакончиков для духов, баночек из-под крема, гигиенических салфеток и прочей «атрибутики». Впрочем, все это не шло ни в какое сравнение с тем, что осталось на веселой лесной полянке после последней «чистки оружия». Но поскольку в серьезной литературе нет места для рекламы, то несмотря на большое желание, благодарностей маркам «Тампакс» и «Олвейз» выражать никто не стал.

Лучшие из лучших представительниц высокоточного бактериологического оружия эльфийской армии призваны были сопровождать весьма высокопоставленную особу — дочку крупного военачальника, генерала Смита. Впрочем, величие товарища Смита не помешало ему совершить стратегическую ошибку: в сложившейся ситуации следовало отправить вместе с дочерью кого угодно, но не «батальон сплетни». Оставшись на неопределенный срок без сериалов и желтых газетенок, «девочки» целиком и полностью сосредоточились на незавидной судьбе «объекта охраны».

Вконец затюканная бесконечным шепотком за спиной, Арвен давно уже перестала обращать внимание на мир вокруг себя и, спрятав лицо за складками капюшона, безмолвно покачивалась на лошади где-то в середине колонны. Продолжительный сеанс медитации и начинавшаяся интоксикация уже давали свои плоды: периодически Арвен начинали мерещиться странные вещи, в основном это были маленькие бородатые дети, жутко похожие на Агронома. Пару раз она спрыгивала с лошади и бросалась на дорогу, принимаясь рассматривать случайно попавшие под копыта обрывки листьев и обломки веток. В банальных в общем-то предметах ей постоянно чудилась фенька, подаренная когда-то все тому же Агроному.

Странное поведение Арвен, естественно, не осталось без внимания со стороны «девочек», пуще прежнего усилив и без того недобрые «разговорчики в строю». Особо строптивые бабы, недолюбливавшие «богатенькую дурочку», даже решили слегка поиздеваться над «бедняжкой». С помощью небольшого кастинга определив наиболее подходящую кандидатуру, они вырядили «победительницу конкурса» в мужское платье, подправили «макияж» и, дождавшись очередного «сеанса космической связи», которые периодически посещали их подопечную, подослали к ней новоявленного «мачо»…

Сегодня Арвен привиделся ее отец. Агент Смит с присущей ему назидательностью зачитывал дочери выдержки из устава:

— Доча, запомни алгоритм. Сначала будут предвестники. Потом начнутся схватки. А затем уже потуги. Смотри не перепутай, а то ни фига не получится. Кстати, я уже договорился… рожать будешь с дельфинами.


Поучительную байку из космоса прервал«псевдомачоид», который подгреб к не слишком вменяемой девушке и просипел фальшивым полубасом:

— Девушка, а девушка, телефончик не дадите? Арвен даже слегка привстала в седле, но, услышав дружный хохот за спиной, покраснела, как тест на беременность, и, развернув коня, бросилась в объезд колонны. «Типа мужик», давясь от смеха, выкрикнул ей в спину:

— Э, красотка, а че не так-то?


Агент Смит терпеть не мог, когда прерывали его сеансы связи с дочерью. По собственному многолетнему опыту он знал — теперь восстановить канал будет сложно. Впрочем, старый связист и сам чувствовал свою вину. Вместо того, чтобы имплантировать в мозг дочери хотя бы wi-fi, он решил сэкономить и теперь вот страдал от ненадежности связи по Bluetooth. Сегодняшний сеанс психотерапии, так удачно складывавшийся, был прерван в самый важный момент.

Запустив новый поиск Bluetooth-устройств, он откинулся в кресле и принялся вспоминать последний разговор с дочерью.

…Отыскав его в саду, где он переустанавливал винду на своем ноутбуке, по старинке предпочитая заниматься этим на природе, она бросилась к нему, размахивая какой-то бумажкой:

— Батя, доктор сказал, будет мальчик!!!

Взяв в руки бланк, оказавшийся распечаткой с УЗИ, он посмотрел фото на просвет и констатировал:

— Эльф.

Арвен вспыхнула и, вырвав из его руки бумажку, принялась выговаривать отцу:

— Нельзя так говорить. Ты чего, не знаешь?

Ему оставалось только недоуменно пожать плечами:

— А чего такого-то? Эльф, он и в Африке эльф.

Арвен поджала губки и недовольно прокомментировала:

— Это не политкорректно. Надо говорить: эльфо-американец.

Агент Смит попытался разрядить обстановку и, широко улыбнувшись, заметил:

— Тогда скорее эльфо-новозеландец.

Но кажется, его дочери совсем не нравилось его приподнятое настроение:

— Не смешно, папа.

Смит скорчил кислую мину и сердито подметил:

— Зато правда.

Арвен отмахнулась от этого замечания, как от неприятного факта, и срывающимся голосом принялась объясняться:

— Мне видение было. Будто бы я поехала рожать за границу. И не просто за границу… а прямо в Америку.

Едва вымолвив это, она не удержалась от слез и принялась шмыгать носом, некрасиво утираясь рукавом. Наконец, взяв себя в руки, красотка продолжила, несмотря на то, что слезы не прекратили катиться из ее глаз:

— Жених мой на фронте… за народное счастье с мировым терроризмом бьется. — Слезные каналы заработали с утроенной силой, практически захлебываясь в водном потоке, Арвен пробулькала: — А у него даже сабли нормальной нет. Вон, у вас железяка какая-то валяется, — она кивнула в сторону сдохшего винчестера, который Агент Смит разобрал ради хохмы на запчасти. — Может, забацаете из нее настоящий джыдайский меч?

Слезы на лице ее подсохли, она достала из кармана зеркальце, скребок и принялась счищать со щек соляные отложения, заботливо складируя их в спичечный коробок.

Агент Смит, словно устыдившись своего поведения, взял дочурку за руки и ласковым голосом спросил:

— Ну, что, мамаша, как пацана называть будем?

Лицо Арвен приняло глупо-торжественный вид, и пафосные нотки ее голосе стали доминирующими:

— Даздранагон!

Недоуменные взгляды отца, вполне логично предположившего глобальные проблемы в состоянии здоровья дочери, отнюдь не смутили девушку:

— Означает: да здравствует народ Гондураса. Я сама придумала.

Агент Смит не решился комментировать ущербность такой логической цепочки, а может, попросту не нашел подходящих цензурных слов, поэтому говорить продолжила его дочь:

— Только не знаю, куда правильно ударение ставить. Пойду в святцах пороюсь.

Оставив папашу соображать, что к чему, Арвен удалилась. Агент Смит же еще долго сидел, уставившись в не подающий признаков жизни ноутбук, на дисплее которого синяя полоска прогресса установки Win ХР повисла на девяноста семи процентах. Спустя полчаса из дикого оцепенения его вывело яблоко, приземлившееся ему точно на макушку. Агент Смит выпал из комы и принялся, потирая затылок, глазеть то на яблоко, то на бездыханный компьютер, который уже давно перестал мигать лампочкой винчестера. Внезапно лицо его озарило улыбка. Со всей дури он вмазал по коробочке, украшенной наклейкой с четырехцветным флажком, и завопил:

— Эврика! Покупайте Эпл макинтош!


На этом воспоминания заканчивались, но зато в голову Смита пришло интересное решение. Он чуть не бегом бросился по замысловато сплетенным коридорам, устеленным красной ковровой дорожкой, и, преодолев их хитрый лабиринт, оказался возле неприметного углубления в стене, прикрытого портьерой. Оглянувшись, он внимательно пошарил глазами по совершенно пустому коридору и, не заметив ничего подозрительного, отодвинул занавеску и, приложившись глазом к прикрытому стеклом отверстию, выждал небольшую паузу, после чего отодвинулся в сторону и, дождавшись едва слышного щелчка, уперся рукой в стену. Та подалась назад, освобождая узкий проход, в который и протиснулся Смит.

Оказавшись в небольшой комнатке, эльф подошел к небольшому стеклянному ящику, обошел его стороной, нащупал едва заметный выступ на стене, приложил к ней свой палец, после чего вернулся назад и, откинув крышку ящика, принялся рассматривать его содержимое — тускло поблескивающие обломки древнего меча. С виду можно было подумать, что девайс побывал в уничтожителе бумаги, если бы не понимание того, что со сталью справиться не так просто. Впрочем, Смита сейчас волновала не история произошедшего, а будущее этой серьезной железяки. Он достал из кармана мобильник, порылся в записной книжке телефона, отыскав запись «Хачи-Автосервис», и попытался позвонить. Телефон жалобно пиликнул и прервал вызов. Хлопнув себя по лбу, эльф вышел из обитой свинцовыми листами комнаты и повторил звонок:

— Але, Сурик? Здравствуй, дорогой. Спасибо. Дочка? Лучше всех. Слушай, надо хорошему человеку помочь! У тебя грамотный сварщик есть?


Проблесковый маячок и «вездеход», украшенный триколором покруче любого тюнинга, придавали дополнительное ускорение экипажу Пендальфа-Чука. Карапуза даже периодически начинало подташнивать на лихих виражах, которые закладывал старый разведчик, обходя «быдло» по встречке. Казалось, что из-под копыт Сервелата разбегаются даже «лежачие полицейские». В конце концов Чуку пришлось поглубже надвинуть на глаза капюшон, чтобы не вскрикивать испуганно при каждом новом подвиге «старого аса». Так и задремал, проснувшись только от резкого толчка.

Приоткрыв один глаз, Чук оценил обстановку и, сообразив, что находится в совершенно незнакомой местности, вопросительно поглазел на Пендальфа. Тот элегантным движением челюсти перекинул папиросину слева направо и проорал в ухо карапузу:

— Только что заехали в Гондурас!

Впрочем, гигантский дорожный указатель вполне мог сообщить Чуку аналогичную информацию, если бы карапуз был чуть повнимательней.

Дорога, спускавшаяся с холма, упиралась в хитро выстроенный город, издалека напоминавший вавилонскую башню, возведенную из белого камня.

Пендальф наклонился поближе к карапузу и прокомментировал:

— Это Церетели мастерил макет небоскреба для «Газпрома», а потом бросил тут за ненадобностью, правда, сначала распродал местным жителям квартирки по три тыщи за квадрат. Вот она — сила искусства!

Город и вправду был хитро устроен — закрученный, словно стремящаяся кверху спираль, с выстроенными вдоль единственной центральной улицы домами. Чук хотел было сфоткать на мобильник удивительную конструкцию, но едва «поймал кадр», как получил крепкий подзатыльник от Пендальфа:

— Жить надоело? Стратегический объект! На ступеньках не сидеть, по эскалаторам не бегать!!!


Помахивая «ксивой» перед носом многочисленных людей в форме, то и дело останавливавших подозрительных чужестранцев, они взбирались все выше и выше, а лента городского «прешпекта» тем временем становилась все уже и уже. У Чука уже порядком закружилась голова — будто у сперматозоида в спиральке, когда дорога наконец привела их к аккуратной вертолетной площадке, позади которой высилась башня, украшенная табличкой «Гондурасский пр., дом 1». Возле высоченного шпиля ютилось здание, казавшееся никчемным пришлепком, украшенное к тому же нелепой колоннадой. Пендальф спрыгнул с коня, принял свалившегося кулем Чука и махнул рукой в сторону дворца.

Пересекая площадь, Чук не переставал крутить головой, разглядывая высоченные скульптуры, даже подошел к одной из них поближе, стремясь прочитать табличку. На бронзовой дощечке было выгравировано корявым детским почерком:

«Зураб Церетели, 3-б класс, „Сталин — лучший друг детей“. Пластилин, зеленка». Оглядев усатую морду истукана, Чук почесал в затылке и побежал догонять Пендальфа, который не упустил случая подколоть карапуза:

— Ну как тебе детские работы «мастера»?

Но Чук уже не слышал того, что говорит ему юморист-самоучка. Он, как по гланды вкопанный, глазел на торчащий посреди двора засохший тополь, в который был по самый обух вогнан топор с кроваво-красной надписью на рукоятке: «Аллергия маст дай!» Едва справившись с охватившей его паникой, Чук вцепился в рукав Пендальфу и лихорадочно зашептал:

— А вот и оно! То самое дерево из Интернета!

Пендальф недоверчиво поглядел сначала на дерево, потом на Чука и, окончательно поверив, что тот не шутит, укоризненно покачал головой:

— Да. Вот чего не ожидал, того не ожидал. Оказывается, вся порнуха в Гондурасе снимается! А я всегда думал, что в Германии, — он усмехнулся и подтолкнул Чука к лестнице, взбиравшейся к самой колоннаде дворца: — Сейчас зайдем в ГУВД местное. Там начальником коррумпированный генерал Димедрол. Это отец Баралгина. — Чук тут же хотел влезть с очередным вопросом, но старый разведчик опередил его на «полкорпуса», продолжив свой рассказ:

— У него еще один сын есть — Эффералган, кажется. И два племянника — Имодиум и Пурген.

В этот момент они оказались у самых дверей дворца. Пендальф остановился так резко, что Чук едва было не скатился кубарем вниз по лестнице, натолкнувшись на широкую спину своего командира. Старый разведчик подхватил карапуза за руку, после чего взял «юношу» за подбородок и проговорил с легким нажимом, проводя вводный инструктаж:

— Про порнуху Димедролу ни слова, — почесав в затылке, он аргументировал. — Сдается мне, он ее и крышует!


Судя по всему, дворец местному олигарху строила та же бригада гастарбайтеров, что трудилась на постройке хором рохляндского атамана Бориса, — пройдя в широко распахнувшиеся двери, они оказались в большом зале, украшенном еще одной мрачной колоннадой — того же черного камня. Похоже, архитектурные пристрастия хозяина определялись по принципу: «Чтоб не хуже, чем у всех». Впрочем, одно отличие по сравнению с палатами пьянчужки-соседа в этом доме имелось — никаким застольным гостеприимством здесь и не пахло. Человек, сидевший в дальнем углу, даже не поднял головы, чтобы посмотреть, кто пожаловал по его душу. Чук вертел головой из стороны в сторону, оглядывая странного вида скульптуры, установленные в нишах, подпираемых колоннами. Впрочем, ничего, что могло бы заинтересовать карапуза, в этих «игрушках гигантомана» не было — разве что яркие ценники, заключенные в искусно сделанные бронзовые рамки.


Подойдя поближе к непрезентабельного вида мужичку средних лет, сидевшему в замызганном кресле, Пендальф притопнул каблуком и завопил:

— Я вас категорически приветствую. Надо всем Гондурасом ужасная воронка! А я как раз ехал мимо — дай, думаю, загляну на рюмку чая!

Адекватность, судя по всему, никогда не была коньком местных «авторитетов». Пендальф, впрочем, был неплохо осведомлен о слабостях каждого из них. Этот, к примеру, слыл страшным скупердяем. Вот и сейчас генерал Димедрол пребывал в дурном настроении по поводу очередной утраты, о чем и принялся втолковывать гостям, напрочь проигнорировав все правила приличия. Он поднял тяжелый взгляд на потревоживших его посетителей и, потрясая обломками какой-то рухляди, завопил:

— Кто-то сломал любимый рог моего сына… и нацарапал на нем… нехорошее слово.

Для пущей убедительности он ткнул в карапуза куском помоечного антиквариата, чем не на шутку встревожил и без того не слишком уверенно чувствующего себя подростка. Не выдержав тяжелого взгляда, устремленного на него, Чук залепетал:

— Мы не при делах! Вам надо эльфа спросить, он к баралгиновым сапогам присматривался! Я вообще не знал, что у Баралгина были рога!

Пендальф, чья задница еще никогда не была так близка к провалу, незаметно двинул карапузу кулаком в бок и зашипел:

— Чук, скотина…

Но карапуз уже совсем потерял поляну, потому что вдруг ни с того ни с сего бухнулся на колени и, сунув руку за пазуху, вытащил оттуда прозрачный полиэтиленовый пакет, перепачканный какой-то коричневой гадостью. Схватив импровизированный кулек, он принялся трясти им перед носом у генерала:

— Если хотите… я рог склеить могу! У меня клей «Момент» всегда при себе!

Пендальф сообразил, что дело пахнет керосином (хотя пахло вовсе не им), и бросился спасать ситуацию. Он отпихнул карапуза в сторону, заслоняя его своей спиной:

— Отвали, токсикоман, — и принялся горячо втолковывать хозяину фазенды: — Не время сейчас рога полировать. Сейчас о геополитике думать нужно. Мордовские урки, афганские моджахеды, пираты Карибского моря и прочая империалистическая сволочь стоит у наших границ! Для отражения возможной агрессии… предлагаю подать сигнал… и срочно задружиться с Рохляндией!

Лицо Баралгинова папашки мрачнело с каждой фразой, покуда он наконец не взорвался, прерывая поток сознания, проистекавший от Пендальфа:

— Гы у нас, значит, посол мира, да? На кого работаешь? — Голос его эхом метался между колонн, вызвав нешуточное беспокойство у стражи, толпившейся поодаль. Лязгая оружием, они принялись приближаться, недобро поглядывая на посетителей, а пан Димедрол принялся орать пуще прежнего:

— Не бывать мира с Рохляндией, пока они газ из трубопроводов воровать не перестанут! И дешевая рабочая сила нам тут не нужна, мы из горного бадахшана гастарбайтеров привезем. А по поводу всякой сволочи на границе — и не таких били! — Проникшись собственным пафосом, он привстал и, картинно вытянув вперед одну руку, прогремел на весь зал: — Старинная гондурасская мудрость гласит… кто к нам с чем зачем, тот от того и тово.

За спинами Пендальфа и Чука раздались аплодисменты. Словно стараясь заглушить их, старый разведчик принялся спорить с местным божком:

— Ты не сможешь противостоять объективным мировым интеграционным процессам! Это антинаучно!

Но воодушевленный «поддержкой народа» Димедрол отбрил оппонента беспроигрышным образом:

— Если ты такой умный — где же твои деньги?

Пендальф вскипел не на шутку, но опыт разведчика подсказывал ему, что сейчас ввязываться в драку не стоит, поэтому, скрипнув зубами и подошвами, он заложил лихой «строевой разворот» и, распихав сгрудившихся подле них охранников, зашагал к выходу. Не сразу въехавший в тему Чук поспешил вдогонку, вопя на весь зал:

— Пендальф, в натуре, а где наши деньги?

Но старик даже не обернулся, зло бросив через плечо:

— Заткнись, крысеныш!!!


Местная гостиница, куда пришлось вселиться Пендальфу и Чуку после, мягко скажем, не горячего приема в местном ГУВД, слыла в Гондурасе трехзвездочным «готелем». Почти как коньяк, купленный посреди ночи в ларьке на окраине какого-нибудь областного центра. То есть этикетка та, а наполнение — извините.

Впрочем, выбирать не приходилось, с гостиницами в городе было не шибко хорошо. Пендальф, давно привыкший к комфорту, даже не стал особо разглядывать выделенные им «бизнес»-апартаменты, а проследовал прямиком на балкон, где принялся раскуривать свою знаменитую трубку, оставив Чука разбирать чемоданы. Тому это довольно-таки быстро наскучило и вместо общественно полезной деятельности, вдоволь наигравшись с табельным оружием старого разведчика и аккуратно обшарив карманы висевшего на спинке стула плаща, карапуз тоже выполз на балкон, «подышать свежим воздухом».

Воздух тем временем на балконе был весьма и весьма «несвеж», порядком подправленный ароматами, которые источала трубка Пендальфа. Сердитым взглядом посмотрев в маслянисто блестевшие глазки курильщика, карапуз принялся выговаривать своему «старшему товарищу», потрясая красной книжицей, обнаруженной в багаже:

— Я вот че-то не догнал, что за ботва получилась. Ты меня в ГУВД пристраиваешь, а обещал на курсы кинопереводчиков?


Пендальф задержал дыхание, кинул взгляд на свои часы и принялся многозначительно вращать глазами. Две минуты спустя, выпустив-таки остатки дыма из легких, он снова сверил время по своим «ходикам» и, удовлетворенно хмыкнув, заключил:

— Самые лучшие переводчики как раз из оперов и получаются… — лицо его скривила ухмылка. — Младший оперуполномоченный Чук!

Чук обернулся на старика, пытаясь разглядеть его лицо, слегка подсвечиваемое огоньком весело пыхающей трубки, но так и не понял — шутит Пендальф или нет.

На балкон надвигалась со всех сторон кромешная тьма — в городе объявили воздушную тревогу, отключив уличное освещение. По переулкам бродили патрули и постреливали в окна, из которых выбивался на улицу свет. Вот и сейчас где-то неподалеку раздались автоматные очереди. Карапуз напряженно щурился в темноту, стараясь увидеть, что же такое там происходит. В конце концов он с досадой рубанул ладонью по перилам балкона и, сплюнув вниз, заключил:

— Не видать ни фига.

Пендальф уже пребывал в своем мире:

— А ты третий глаз примени!

Чук закатил кверху глаза и забормотал себе под нос:

— Ну, все, погнал Эрнест Мулдашев… Третий глаз, зеленые человечки, газета «Аномалия».

Обернувшись, он вопросил:

— Сам-то чего видишь своим третьим? Что ложки нет?

Пендальф выдвинулся из темноты. Блеклый лунный свет выхватил его облаченную в белое фигуру. Он придвинулся поближе к карапузу и горячо зашептал ему на ухо:

— Третий глаз — это научный факт. Тут главное — настроиться.

Старик протянул карапузу трубку и продолжил:

— Даю установку. На счет десять откроется канал.


Покуда Пендальф из теплых помещений гондурасской гостиницы обшаривал окрестности с помощью «третьего глаза», шарившимся на своих двоих по ущельям и каменистым тропинкам Федору и Сене было совсем не до аномальных явлений — неугомонный Шмыга тащил за собой малахольную парочку по одному ему известному маршруту.

Скатившись по очередному склону, будто заправские серферы с нехилой волны, они, в отличие от любителей ветра и досок, плюхнулись вовсе не в теплое Красное море, а впилились-таки прямиком в какие-то развалины.

Шмыга первым рискнул высунуть голову поверх щербатых камней и принялся вещать, тыкая костлявым пальцем:

— Вот он — Чернобыль! Там подальше — энергоблоки. Поближе — электроподстанция.

Постройки, на которые показывал пальцем Голый, действительно внушали — но вовсе не размахом или архитектурными изысками — нет, дело было совершенно в другом — в бледно-зеленоватом свечении, которое исходило откуда-то изнутри и пронизывало, кажется, каждый камешек в округе.

Присмотревшись, карапузы разглядели, что здания совершенно не освещены, но при этом смотреть на «атомный городок» было нестерпимо больно. Шмыга, уже выползший из укрытия, оглянулся на Федора с Сеней, завороженно щурившихся в щедро подсвеченную темноту, и прикрикнул на «туристов»:

— Быстрее, засекут… — и, едва дождавшись, пока его спутники выползут из развалин, понесся дальше, по проложенной к самой станции бетонке. Впрочем, вскоре он свернул в сторону, по уходившей круто вверх неприметной тропинке и, подождав запыхавшихся карапузов, принялся обосновывать им свое решение:

— Здесь электромагнитное поле — жуткое! Утюги, сковородки со всей округи примагнитило. Пойдем в обход. У меня здоровье не казенное!

Оглядев засомневавшихся друзей, которые к тому же не слишком разбирались в физике, он не упустил случая задеть Сеню:

— Лезь, жирный!

Тот и полез, всем видом выдавая намерение добраться до проводника и взгреть того по первое число. В планы Голого эта взбучка никак не входила, и он ломанулся вверх по тропинке с утроенными силами. Именно поэтому оба они не сразу заметили, что Федор вовсе не последовал за ними, а потрусил по бетонке прямиком к станции, напевая себе под нос невесть каким ветром надутое:

Мутана-мутана-мугана,
Ночная бабочка, ну кто же виноват?
Мутана-мутана-мутана,
Огни подстанций так заманчиво горят…
Сеня оглянулся назад по чистой случайности — нога соскользнула, но и этого случайного взгляда ему хватило, чтобы понять всю серьезность происходящего:

— Федор, твою мать! — Этого хватило, чтоб и Шмыга прекратил играть в «пятнашки на пересеченной местности» и обратил внимание на происходящее. Проводник в недоумении уставился на карапуза, уже почти добежавшего до ржавых ворот, украшенных веселой черепушкой и надписью: «Не влезай — не вылезешь».

Сеня выкрикнул:

— У него же кольцо металлическое! — и ломанулся вслед за другом.

Шмыга был настроен куда как более скептически, окрикнув ополоумевшего карапуза:

— Не кривляйся, Федор! Золото не притягивается.


Сеня, уже несшийся вслед за другом, вопил на всю округу:

— У меня на зубах пломбы железные!

Нагнав Федора, он ухватил того за руку и, навалившись всем телом, повалил приятеля на бетонные плиты. Тот принялся дергаться, как будто током ударенный, все еще пытаясь ползти в сторону станции:

— Сеня, я в детстве железную пуговицу от кальсон проглотил…

В этот момент налетевший на обнимающихся в пыли карапузов Голый принялся пинками приводить их в чувства:

— Бежим! Валим, валим! Блин, связался с идиотами.

Тут за их спинами полыхнуло так, что теперь всей троице можно было долго экономить на солярии и эпиляции. Впрочем, одной вспышкой дело не ограничилось — очевидно, Федора все же засекла местная охрана, поскольку тут же по округе принялись шарить мощные прожекторы.

Голый шустро выпихал карапузов с бетонки и пинками принялся подгонять своих горе-экскурсантов:

— Толстый, давай быстрее!


Заскучавший было в гондурасских «трех звездах» без привычного по «all inclusive» бухла, Пендальф вяло выколачивал из трубки остатки курева на заботливо подстеленную газетку, когда вспышка, озарившая небо на горизонте, привлекла его внимание.

Он повернулся к задремавшему в кресле Чуку и прокомментировал:

— А вот и гриб Саурона.

Карапуз даже с закрытыми веками вполне рассмотрел происходящее (полыхнуло, прямо скажем, не по-детски) и теперь ошалело хлопал подпаленными ресницами. Пендальф тем временем принялся рассуждать:

— А может, и не гриб Саурона, а новое шоу Пескова, не пойму! Но на пиротехнику, как всегда, не поскупились…

Там, куда был устремлен его взгляд, по небу шарились сотни мощных лучей, достойно дополнявших мощный фонтан пламени, бивший строго вверх, под самые облака.

Тем временем не одни они позарились на халявное зрелище. Полностью презрев комендантский час, на улицы толпами высыпали заспанные горожане, стремясь получше разглядеть происходящее.

Пендальф перевел взгляд на газетку и в сердцах сплюнул на пол — остатки курева были безвременно утрачены. Разозлившись, старый разведчик скомкал газету, швырнул ее с балкона в образовавшуюся внизу толпу зевак и ткнул в бок своего молодого товарища:

— Скукотища здесь у них. Давай, Чук, хотя бы башню подожгем.

Он махнул в сторону возвышавшейся неподалеку от них местной достопримечательности.

Пятью минутами позже они уже неслись по узким улочкам, расталкивая зевак, собравшихся на бесплатное кино и почуявших быструю выгоду продавцов пива и попкорна. Старый разведчик, не обращая внимания на посторонних, инструктировал своего менее опытного товарища:

— Поймают — вали все на меня. У меня справка есть, я контуженый.

Глава третья МАРС АТАКУЕТ

Бить буду больно, но аккуратно.

Н. Валуев пишет письмо турецкому султану.
Предложение третье, дополненное и переработанное
Полуразрушенная, подпаленная с нескольких концов Кемь была погружена в темноту, разбавляемую лишь всполохами пожаров, да кое-где по улицам все еще бродили темные личности в поисках «недоукраденного». Большинство «санитаров леса» уже расползлись по углам, устраиваясь на ночлег где придется, сбиваясь в кучки и группки и непременно выставляя посты, призванные защищать «честно награбленное» от других не менее «честных» господ.

Эффералган со своей дружиной и еще несколько примкнувших к ним крупных банд заняли центральную площадь города, где когда-то располагался городской рынок. Объявив всеобщее перемирие или перепитие — кому как больше нравится — и оставив подчиненных заниматься перемещением материальных ценностей в процессе увлекательной игры — «махнемся не глядя», командный состав собрался возле украшенного нелепыми статуями фонтана. Необходимо было обсудить несколько насущных вопросов, да и новости «с фронтов» поступали тревожные — Похоже было, что соблазнившихся легкой добычей вояк попросту подставили.

Несмотря на теплую ночь, уютный костерок с шашлычками и даже пару девок, невесть откуда и кем подогнанных к командирскому шалашу, нервная обстановка все же сказывалась — разговор шел жесткий. Карта города, лежавшая перед «воро-начальниками», была вовсю утыкана флажками, каждый из которых означал, что в этом месте поживиться больше нечем. По поводу оставшихся «белых пятен» шли бесконечные пересуды.

Больше всех спорили Эффералган и командир второй по силе банды — знакомый уже всем медвежатник, особо разозленный тем, что кто-то успел ломануть по праву причитавшийся им городской ломбард.

Эффералган, оставшийся вполне довольным захваченной добычей, теперь размышлял над донесениями разведки, но его оппонент только отмахивался:

— Да не грузи ты меня, ради бога, — урки, урки, я этих урок своими руками знаешь сколько задавил?

Но Эффералган не отставал:

— Согласен, урки для нас все как на одно лицо, но вот как станет их два миллиарда, и тогда что делать будем? Вот ты знаешь, что среди урок проводился конкурс близнецов? И знаешь, кто победил?

— Ну?

— Все!

В этот момент к Эффералгану подскочил запыхавшийся гонец и, шустро пропустив «штрафную», принялся что-то втолковывать своему шефу на ухо.

Тот прислушивался некоторое время, потом поморщился, обернулся к шумной компании возле мангала и заорал:

— Тихо!

Обернувшись к докладчику, он дождался, пока тот прожует кусок жареного мяса, и продолжит свое донесение. Дослушав до конца, Эффералган поднялся на ноги:

— Как я и предполагал — урки форсируют реку и, нарушив государственную границу, уже движутся к городу!

Оглядев подвыпившую и мало что соображающую тусовку, Эффералган побагровел и завопил что было мочи:

— К реке! Быстро!

Схватив за грудки оторопевшего медвежатника, он проревел тому в лицо:

— Быстро!

И, не дожидаясь, пока тот сообразит, что к чему, принял командование на себя:

— Все за мной! Торпеды на товсь!!

Хмельное воинство, подгоняемое пинками, которые собственноножно раздавал направо и налево порядком взбесившийся гондурасец, все же пришло в себя.

Главари банд, сообразив, что к чему, решили покуда подчиниться более опытному в военном деле коллеге и, наскоро разобрав несколько направлений на карте города, отправились со своими отрядами выполнять «установку на матч».

Эффералган носился в толпе, как угорелый, раздавая приказания и строго-настрого запретив проявлять инициативу:

— В бой без команды не вступать! Только по моему сигналу!

Бойцы, занявшие свои позиции вдоль береговой линии, под прикрытием полуразрушенных стен крепости, уже различали неясные пятна, придвигавшиеся к городу под прикрытием тумана.

Старавшиеся не производить лишнего шума урки шли к разоренной Кеми на веслах, едва слышные всплески которых нельзя покуда было различить с суши. Набитые под завязку суденышки едва не черпали краями воду, но все же уверенно приближались к берегу. Судя по всему, в городе их не ждали: на набережной не было ни души, над остатками крепости то тут, то там полыхали пожарища.

Злобные морды сосредоточенно пялились на развалины, не забывая подгребать веслами в полной тишине, только на флагманском судне о чем-то шептались несколько урок, выглядевших покрупнее своих сородичей и облаченных в броню побогаче.

Когда импровизированное совещание закончилось, один из беседовавших привстал в лодке и, повернувшись к войску, провозгласил:

— По моей команде — на абордаж!! Пленных не брать!


Тем временем так же тихо, словно соблюдая какой-то всеобщий договор, защитники города подтягивались к стенам крепости, выходившим к реке. Укрываясь в развалинах, они замирали в ожидании команды, чаще всего даже не видя, что происходит снаружи.

Первые урочьи лодки уже ткнулись носами в берег, выпустив на сушу передовые отряды, которые тут же ринулись к крепостным стенам, а защитники города все еще оставались на своих местах.

Только когда первые урки вломились в крепость сквозь многочисленные дыры в стенах и принялись шустро продвигаться в глубь города, затаившихся среди развалин бойцов настиг привычный клич:

— Мочи козлов!


Тут же где-то над городом завыли портовые сирены, зажглись уцелевшие прожектора на вышках, и на головы оказавшихся в каменном мешке урок посыпались заждавшиеся мочилова отряды.

Матч явно не собирался становиться товарищеским — резали и колошматили друг друга с явным воодушевлением. Урки совершенно не считались с потерями, да и в этом не было особого смысла: прибывавшим к берегу лодкам не было числа, впрочем, считать их никто и не собирался.

Эффералган перемещался с фланга на фланг, разнося, как он считал, «боевой дух» среди подчиненных, однако душок, исходивший от урок, был куда как более крепок, и многочисленным вонючкам удавалось теснить не слишком мотивированное войско профессиональных мародеров.

Новоиспеченный «комендант крепости» не слишком долго раздумывал над тем, чем подбодрить подчиненных. Прорыв неприятеля к складам с награбленным грозил нешуточными материальными убытками для каждого из них, а потому смекалистый гондурасец принялся вопить:

— К погребу, к погребу не подпускать! Ряды защищавшихся принялись смыкаться, словно на широкомасштабных «постановочных» учениях…


Не зря Пендальф посещал спецкурс «НЛП для старшего командного состава» — несмотря на все уверения в собственной отмороженности, которыми он потчевал Чука, и красочные описания супервозможностей, которые дает счастливому обладателю «корочек» ксива сотрудника органов, поджигать башню отправился все-таки бедолага-карапуз. Себе же старый лис выделил «наиболее ответственную часть задания» — стоять на стреме.

Впрочем, психологическую подготовку личного состава Пендальф провел на «отлично»: Чук попер вверх по стене, демонстрируя невообразимую ловкость и прыть. Старый разведчик едва скрывал улыбку. «Во дает! Прям человек-паук. Человек-паук? Человек-паук… надо записать — неплохая идея для журнала комиксов».

Покуда Пендальф размышлял над практически свалившейся с неба бизнес-идеей, Чук оказался на самой верхушке башни. Чуть ниже места его дислокации располагалась смотровая площадка, выше которой экскурсантов уже не пускали. Дремавшая в своей будочке бабушка-вахтер вяло отмахивалась от назойливых мух.

«Запалим без палева», — усмехнулся Чук.

Стараясь не свалиться со стены, карапуз осторожно оглянулся вокруг. Похоже, что самую верхушку башни сотрудники музейного комплекса по традиции приспособили под склад рухляди: здесь были свалены старые лыжи, оконные рамы, какие-то коробки с непонятными надписями «Globus Hungary» и прочая чепухня. Поудобней разместившись на краю стены, Чук вытащил из кармана спички и газету, соорудил импровизированный факел и принялся подпаливать «большую кучу мусора» с разных сторон.

Через пару минут полыхало так, что залюбуешься… или закачаешься… Чук сделал и то, и другое — залюбовался и закачался почти одновременно, едва не свалившись вниз. Именно эта неловкость и спасла его от зоркого ока проснувшейся вахтерши, которая принялась свистеть в свисток и орать дурным голосом. Покуда наверху организовывался внеочередной съезд «вахтеров-ударников», Чук отправился в обратном направлении — он принялся спускаться вниз.

Пендальф, удостоверившись, что «младший ненаучный сотрудник» справился с возложенной на него миссией, принялся проводить PR-акцию в поддержку удачно запущенной рекламной кампании. Наметанным глазом выбрав в качестве целевой аудитории парочку местных милиционеров, не первый раз коротавших время на посту за игрой в «щелбаны» по номерам собранных у задержанных гастарбайтеров паспортов, старый лис принялся изображать суету, тыча пальцем вверх:

— Что за ботва? Кто поджег?

Постовые подскочили, как ужаленные:

— Башню запалили! Звоните ноль один!!! Зовите шоблу!

— Не шоблу, а Шойгу, — поправил их Пендальф и, отвернувшись, улыбнулся в усы. — Надеюсь, теперь-то Борис Николаич не проспит.


Донельзя измученный излишним женским вниманием, Агроном отдыхал, растянувшись на травке возле замшелой стены сеновала, и, усмехаясь, прислушивался к глухим ударам и ультразвуковым визгам, раздававшимся за надежно припертыми ломиком воротами деревенского «chillout»-a. Девки, похоже, разгулялись не на шутку, и было от чего: приперевшись на свиданку при полном параде и боевой раскраске, они обнаружили в заранее оговоренное время не смазливого красавчика, а добрую дюжину таких же дурочек, как и они сами.

Эффект превзошел все ожидания, — любо-дорого было послушать «нежные» девичьи речи, — Агроном уже жалел, что он не лингвист. Впрочем, еще обидней было то, что посмотреть на происходящее внутри не было никакой возможности без угрозы для здоровья. Циничный герой-любовник уже прикидывал свои планы по созданию подпольного тотализатора — по-любому выходило, что никаким «боям без правил» и рядом не лежалось. Оставалось лишь раздобыть где-нибудь побольше плексигласа, дабы сделать одну из стен сеновала прозрачной.

Рассуждения смекалистого бизнесмена прервал столб пламени, взметнувшийся над одиноко торчавшим куском скалы, почти неразличимым отсюда. Агроном на всякий случай протер глаза, но изменений в картину мира это не привнесло. Почти тут же до чуткого слуха Агронома донеслись протяжные свистки местного участкового, который всерьез намеревался изловить-таки маньяка, который повадился таскать девок из родительских светелок и — что хуже всего — с особым цинизмом осмеливался возвращать их домой, пусть и чуть живыми…

Смекалистый бомж мигом сообразил, что практически попался, и потому в голове его родился план — спасти его в такой ситуации могла только «маленькая победоносная» война. На ходу придумывая «легенду», он ворвался в хоромы рохляндского предводителя, не обратив внимания на предупредительный знак «Не влезай — упьет», вывешенный на дверях.

— Борис Николаич! Три зеленых свистка. Гондурас вызывает подмогу!

Атаман, азартно резавшийся в секу с особо приближенными к нему пройдохами, хотел было отмахнуться от нелепого заявления назойливого красавчика, но Агроном уже успел по пути поднять на уши кучу народа, особо ярые представители которого тут же принялись формировать весьма шумное общественное мнение.

Завидев подтянувшихся с мрачными харями невесть откуда Лагаваса и собственных сына и дочурку, Борис не решился связываться с «гласом народа» и, скорчив недовольную гримасу, завопил:

— Слушай мою команду! Начать весенний призыв!

Дальше нужно было изображать кипучую деятельность и при этом грамотно повернуть ситуацию себе на пользу. Поэтому атаман, разослав особо назойливых товарищей по партии по выдуманным поручениям, принялся умело «крутить хвостом».

Подозвав к себе человечка из числа «особо приближенных», он принялся отдавать ему указания иного толка:

— Значит, так: раз уж без того не обойтись — сбор призывников на моей охотничьей заимке! — Он ухватил мужичонку за пуговицу на кафтане и зашептал тому на ухо: — Мужикам сообщи, кто не в курсе, пусть с собой берут! Ну… ты меня понял… да?

Понятливый служивый мигом сорвался выполнять волю босса, а тот тем временем уже инструктировал другого подчиненного:

— Гаврила! Проследи, чтобы погрузили мою закуску и выпивку! Дай команду истопить баню и девок подготовить! — Сопроводив указания ласковым хлопком по пятой точке, отправившим Гаврилу к выполнению задуманного, атаман довольно заржал и забормотал, потирая вспотевшие ладошки: — Чувствую, зажгу, как в былые времена!


Агроном, тщательно упаковывавший шмотки в свой вещмешок где-то на задворках рохляндской фазенды, опасливо крутил головой по сторонам — кажется, его задумка удалась на славу, и именно теперь в его планы никак не входило попасться в лапы разъяренных пассий в самый последний момент. Возможно, именно поэтому, завидев краем глаза приближающуюся к нему девичью фигурку, он не на шутку встревожился, но тревога оказалась ложной — по крайней мере, пока.

Рохляндская принцесска, пыхтя как паровоз и отчаянно потея от нечеловеческих усилий, волокла по земле потрепанного «Ермака», битком набитого какой-то рухлядью.

Чтобы укрепить старательно поддерживаемый имидж «жентельмена». Агроном первым завел светскую беседу:

— Едешь с нами?

Девушка шваркнула «брезентовый „КамАЗ“» оземь, кокетливо утерла выступившие на лбу капли пота и принялась заигрывать с симпатягой бомжом:

— На заимке сеновал хороший есть…

Агроном едва сдержал рвотный позыв, при этом все же сумев изобразить на собственной лице некое смущение, а красотка, воодушевленная небывалым успехом, принялась закрепляться на завоеванных позициях:

— Отдохнем перед решающим матчем!.. Только предупреждаю сразу: я приду с кузнецом!

Не слишком довольная гримаса на лице Агронома заставила девушку уточнить:

— Чисто на всякий случай, а то вдруг ты не справишься?

Разрядил обстановку, как ни странно, папаша рохляндской «порнозвезды», лично руководивший собственной гвардией, снаряжавшейся на том же заднем дворе — подальше от посторонних глаз.

Подойдя к сладкой парочке, он уставился на Агронома немигающим взглядом и вопросил:

— Сколько бухла надо брать на серьезное мероприятие?..

Не дожидаясь ответа, он ткнул указательным пальцем в небо и заявил:

— Вот предки говорили: сколько водки ни бери, все равно два раза бегать!

Словно согласившись с выдвинутой резолюцией, он повернулся к бойцам элитного подразделения и махнул рукой — мол, шабаш!


Русоволосый всадник, подозрительно похожий на хорошо опохмелившегося атамана, поднял руку вверх и скомандовал своему войску:

— Спортсмены-разрядники! Выдвигаемся на тайную заимку! Скакать осторожнее, бутылками не звенеть! И вообще ничем не звенеть! Хэйа!

Агроном поспешил присоединиться к рванувшемуся со двора отряду, шустро вылетевшему с заднего двора и по объездной дороге моментально обошедшему потянувшийся из города людской поток. Удачно исполненный маневр позволил шустрому бомжу избежать незапланированных и жутко неприятных встреч.


Над Кемью светало под пулеметные очереди, вопли умирающих и звуки рукопашной рубки. Несмотря на многократное превосходство в живой силе уркам так и не удалось добиться какого-то превосходства — защитники бились не за мифическую Родину, а за вполне понятные ценности во вполне осязаемом виде. Эффералган даже позволил себе расслабиться и вернуться к недоеденным шашлыкам и недо… бабам. Дельце неплохо складывалось и без его чуткого руководства.

Расположившись на бревне неподалеку от мангала, он потягивал вино из початой бутылки, ожидая, покуда насмерть перепуганные красотки приволокут пару шампуров баранины. Периодически к нему забегали посыльные с «новостями с фронта», а он давал им ценные указания, водя зубочисткой по карте укрепрайона. О том, что картина выглядит не так уж и радужно, поскольку урки двинули в бой резерв со стороны суши, до этого выжидавший под стенами города, Эффералган еще не знал, а потому вовсю рисовался перед девочками:

— Главное — это грамотные управленческие решения! Менеджмент и откаты — вот что спасет Гондурас! Топ-менеджмент форева!

Шашлык как раз подоспел, когда подле сибаритствующего «главнокомандующего» бухнулся оземь не слишком свежо выглядевший давешний медвежатник:

— Эффералган! Измена! Их в пять раз больше!

Оглянувшись на взвизгнувших девок, он склонился к уху оторопевшего полководца и принялся обрисовывать обстановку. Когда гонец, принесший недобрую весть, закончил, Эффералган вскочил на ноги и, ударом ноги перевернув мангал, заорал:

— Бросай все на фиг. Валим в Гондурас!

В этот самый момент на площадь высыпали теснимые урками бойцы разномастной мародерской дружины. Обстановочка накалялась со скоростью киловаттного кипятильника.

Эффералган даже не успел задуматься о судьбе заветного погребка, как эту мысль на корню загубила новая наступательная заготовка урок. На горизонте появились стремительно растущие в размерах точки, скоростью приближения не оставившие ни малейшего сомнения в собственном происхождении.

— Воздух! — чей-то истошный крик перекрыл в одно мгновение всю канонаду.

Эффералган же был куда как более предметен:

— Воздух! На нас напала люфтваффе!

Не дожидаясь, покуда коллеги последуют его примеру, он ринулся в одну из боковых улочек, криво уходящую в глубь города, и бросился бежать, петляя и ловко уворачиваясь от рубящихся бойцов:

— Уходим огородами!

Тем, кто не был столь расторопен, как гондурасский ловкач, повезло куда как меньше.

В первый же заход эскадрилья, на бреющем прошедшая над головами, выкосила практически всех, кто оказался в тот момент на открытой ладони городской площади. Хлынувшие со всех сторон урки принялись с воодушевлением добивать раненых, среди которых оказался и слегка растерявшийся соратник Эффералгана (старый медвежатник едва дышал, насквозь прошитый пулеметной очередью). Подскочивший к нему крепыш едва было не вогнал с размаху свойплоский штык в глотку хрипящему неприятелю, но вовремя обратил внимание на забрызганные кровью знаки различия и принялся звать «стАршого».

Подошедший урка склонился над умирающим, сорвал с того потрепанный фанатский шарф с надписью «Гондурас — чемпион» и, повязав его себе на ногу чуть повыше колена, выхватил у замешкавшегося подчиненного металлический ломик и вогнал его в грудь распластавшемуся на земле бедолаге. Лица урок скривились в ухмылке, а героический командир резюмировал:

— Гондурас — параша! Победа будет… наша!


Тем временем остатки войск, вырвавшихся-таки из города, были атакованы эскадрильей люфтваффе, зашедшей на второй круг.

В степи для отступавших частей дела обстояли еще хуже. Пулеметные очереди, хлеставшие из поднебесья, не давали ни единого шанса — укрыться все равно было негде. Хаотическое отступление моментально превратилось в паническое:

— Ховайтесь!! Мессеры! Всем капут!

Вот только «ховаться» один черт было совершенно некуда, и в первую очередь пострадали безлошадные бойцы.

Самолеты заходили на новые круги, и даже несмотря на то, что покидающим город частям удалось оторваться от преследования, потери все равно выглядели ужасающими. Дорога до Гондураса грозила превратиться в дорогу смерти.


В принципе до областного центра, коим для Кеми являлся Гондурас, было рукой подать — максимум минут сорок хорошей езды, а потому вскоре невдалеке замаячил город-башня — Членотаун, как величали его завистливые кемчане. С городских стен тоже заметили пылящее по степи нечто, над которым сновали шустрые мессеры.

Впрочем, высыпавшие на стены гондурасцы, охочие до халявных зрелищ, еще только силились понять, что происходит, а ловко пошуровавший отверткой сначала в двери, а затем и замке зажигания милицейского козлика Пендальф уже снес полосатый шлагбаум, перегораживавший выезд из города, и пылил по степи навстречу беглецам из Кеми.

Козелок мотало на ухабах так, что сунувшийся за старым разведчиком Чук уже успел пожалеть о собственном глупом героизме. В тот самый момент, когда «кандидат в комсомол» практически попрощался с жизнью, убедившись, что в данном пепелаце не то что подушек безопасности, но и ремня безопасности не предусмотрено, старик ловко подхватил его за шиворот и, выдернув с пассажирского кресла, приземлил аккурат за руль. Всучив баранку карапузу, старый пройдоха ловко перебрался на нагретое Чуком место и, покуда малец разбирался с вновь обретенными обязанностями, перегнулся на заднее сиденье, принявшись копаться в рухляди, сваленной в кучу за водительским местом.

Вскоре он, удовлетворенно крякнув, выволок на свет божий железяку загадочного предназначения. Ухмыльнувшись, старый интриган сунул выкрашенную в хаки трубу под нос Чуку и завопил, стараясь перекричать рев мотора, давно уже требовавшего переключить передачу:

— Ну, пионэр, узнаешь? Это тебе не на дне рождения у Бульбы по воробьям пулять! Ща запалим бубнового!!!

Подмигнув отчаянно крутящему баранку карапузу, он вышиб боковое стекло и, наполовину высунувшись из скачущей по колдобинам машины, принялся выцеливать атакующие беженцев крылатые машины. Чук, не успевавший следить и за дорогой, и за стрелком, собирал, кажется, все камни на своем пути, отчего Пендальф никак не мог поймать цель и только периодически снаружи махал кулаком нерадивому водиле.

Чук не выдержал первым, завопив чужим голосом:

— Стреляй, Глеб Егорыч, уйдет!!!

И еле успел увернуться от пламени порохового заряда стартовавшей ракеты, спалившей подголовник за его спиной.


Шустрая продукция «завода по производству бенгальских огней» быстрехонько нашла достойную цель, превратив в красивый огненный шар самый размалеванный из мессеров.

Бухнувшийся обратно в кресло Пендальф загоготал, будто только что получил самый мощный приход в жизни.

— А б… видал, как мы их? Эх, нам бы сейчас что-нить такое… с разделяющейся головкой… Такая красотища, ты бы видел!!! Я все жалею, что пока по бабам никто не придумал с такими ходить!

Тем временем потерявшая командирскую машину эскадрилья предпочла, не набирая высоты, уходить в сторону Кеми, бросив преследовать и так порядком потрепанных беглецов.

Пендальф потряс им вслед кулаком и скомандовал Чуку:

— Разворачивайся, — после чего покрутил ручки на рации и рявкнул в микрофон: — Открывай ворота!


Первым из донельзя запыленного козелка выбрался Пендальф и принялся вращать головой, разминая затекшую шею, после чего совершил несколько широких круговых движений руками, словно пытался взлететь. Наконец, удовлетворившись своим физическим состоянием, он улыбчиво взглянул сквозь лобовое стекло на Чука, застывшего с баранкой в скрюченных пальцах. Распахнув водительскую дверь, старикан выволок бедолагу на божий свет и принялся мять в своих лапах, от чего карапуз только тихо попискивал.

Площадь, где припарковался Чук, постепенно начала заполняться «погорелым воинством», которое только что спас от неминуемого разгрома их «экипаж машины боевой». Чумазый как черт и трясущийся словно осиновый лист Эффералган первым приметил старого знакомца, бросившись к тому через толпу:

— Пендальф! Не вышло ничего с погребком! Батя будет сильно недоволен! Дедушка, помоги ему объяснять.

Пендальф от неожиданности даже перестал тискать Чука, но отпускать карапуза покуда не собирался, зорко проследив, как пялится на того Эффералган:

— Че смотришь? Что, нравится мальчишка?

Гондурасец стыдливо опустил глаза, принявшись изучать булыжную мостовую под ногами:

— Да у меня два таких было…

Старик от неожиданности выронил карапуза на мостовую:

— Федор и Сеня?

Чук, словно и не заметив того, что прилично приложился о камни, завопил почище своего старшего товарища:

— Где? Когда?

Эффералган принялся говорить, тщательно взвешивая каждую фразу:

— Пару дней назад… возле фонтана.

Чук и Пендальф многозначительно переглянулись между собой, а гондурасец решил слегка повернуть тему в сторону:

— С ними еще мутант какой-то был, бритый.

Старый разведчик сердито сдвинул брови и покачал головой:

— Это мордовский интеллигент, кличка Голый.

Чук как заправский поисковик отреагировал на «нестрогое соответствие» и слегка заволновался:

— Совсем голый? И Сеня с Федором тоже голые были?

Пендальф отвесил карапузу тяжеленный подзатыльник и пресек все инсинуации:

— Помолчи, ты еще маленький.


Возвышавшиеся вокруг АЭС скалы, озаренные зеленовато-мертвенным свечением сверхсекретных изотопов, придавали законченную торжественность этим гиблым местам. Карапузам, карабкавшимся вслед за полоумным хмырем-сопровождающим, уже давно казалось, что они сами светятся изнутри почище, чем стрелки на командирских часах.

Да и вообще за время долгого и муторного подъема многое что казалось и много о чем думалось. Но ни с мыслями о том, какие извращения можно проделать с людьми, изобретшими вертикальные тропинки, ни без оных ползти строго вверх никаких сил больше не было, что Федор наконец и подтвердил, принявшись сползать вниз под действием закона всемирного тяготения, что, впрочем не говорило о высоком уровне его интеллекта, скорее — наоборот.

Издав лишь вялое «Ой» и проскользив на пузе несколько метров, карапуз так же вяло ткнулся в большой валун — на том его «гордый полет» и закончился. Голый, с легкой улыбкой наблюдавший за происходящим, посоветовал карапузу:

— Ты смотри, куда лапы ставишь, начальник! Будешь падать — целься в жирного, помягче получится!

Сам-то хмырь уже давно удобно расположился на широкой площадке, навроде тех, что периодически попадались на их пути. Дабы в очередной раз прогнуться перед боссом и заодно унизить своего соперника по борьбе за расположение начальства, он, улегшись на живот, протянул Федору руку:

— Давайте, гражданин начальник! Становитесь жирному на голову!

Федор болтался на руке у Голого, а на его шее болталось заветное колечко. От сего вида у хмыря, как всегда, слегка перемкнуло и без того подпаленные контакты в башке, и он, уставившись на тускло поблескивающий кружочек, процедил сквозь зубы:

— Иди к папочке!

Карапуз-кольценосец, как всегда, пребывавший в коматозе от любого вида физических упражнений, превышающих по энергозатратам поднятие ложки ко рту и таинство пользования туалетной бумагой, явно не до конца дослушал то, что вещал ему хмырь. Что в общем и целом не помешало ему послушно последовать совету коварного недоноска — он походя оперся волосатыми лапами на голову оказавшегося внизу товарища, вызвав его праведный гнев.

Сеня, едва было не рухнувший вниз, взопил что было мочи:

— Федор Михалыч! Да что ж ты ногами-то по башке! — и тут же перенес свой гнев на первоисточник всех бедствий: — Голый, сволочь, контужу!

Хмырь, всем видом показывавший Федору, какие неоценимые услуги он оказывает его высокой персоне, начал снова «валить сохатого» в лице Сени, принявшись тараторить, покуда его персональный враг все еще карабкался по каменной тропе:

— Отчего такое недоверие, гражданин начальник? Что, раз я интеллигент — значит, и в разведку со мной идти нельзя? Хозяин, я же полезный, я песни пою и стихи читаю — под фанеру, конечно. Надо жирного заставить рюкзаки тащить. Вы вон какой худенький!

В этот момент башка Сени показалась над краем каменной площадки, явив миру чумазую физиономию ее владельца, и Голый не замедлил среагировать, принявшись шептать Федору на ухо:

— А этот харю нажрал, сало с загривка капает. Плюс третьего дня говорил, что любит вас сильнее, чем я. А ведь это неправда. На самом деле он меня любит, но старается виду не подавать. Поглядите, как он ко мне сзади подкрасться норовит!

Изменившееся выражение лица Федора вполне достоверно указало, что брошенные хмырем семена упали на достойную почву…


В занятую урками Кемь пожаловало большое начальство из «центра» — в обстановке строжайшей секретности на чудом уцелевший аэродром был доставлен спецрейсом люфтваффе весьма и весьма высокий чин, столь высокий, что даже не посчитал нужным выйти из самолета, назначив аудиенцию прямо в личном лайнере.

Командир урок — суровый упырь с лицом, способным запросто послужить учебным пособием по асфальтовой болезни в крайней стадии, стоял у самого входа в самолет, чуть ли не на последней ступеньке трапа, и чувствовал себя крайне смущенным. «Биг босс» даже не удосужился повернуться к нему лицом, оставшись стоять возле широкого иллюминатора, заложив руки за спину и встретив посетителя лишь слабым поворотом головы — так что командурк даже не сумел понять, с кем он имеет дело:

— От лица совета Европы… предлагаю забаллотировать тебя… на пост президента Гондураса!

Урка сглотнул подступивший к самому горлу комок и все же решил поделиться своими опасениями:

— А ну как они нам газ отключат?

Даже со спины было видно, как поморщился его собеседник. Свое недовольство он выразил жестко:

— Выводите своих урок на майдан, пан Ющенко.

Все так же — даже не обернувшись, он вытащил откуда-то плотный пакет, скрепленный большой сургучной печатью, и, неизвестно откуда выскочивший холуй в сереньком мундирчике, подхватив застывший в воздухе ценный груз, передал его из рук в руки урке. По дурке. Шутка.

Вежливо улыбаясь, холуй указал посетителю на дверь, давая понять, что «прием окончен».

Скатившись по узкому трапу, урка сорвал с пакета сургучную печать и, едва вчитавшись в первую строчку, гласившую: «План Барбаросса», недовольно поморщился и сунул бумаги подскочившему адъютанту:

— На, читай, не пойму, что там про «баба с возу»…

Глава четвертая ЧИП И ДЕЙЛ СПЕШАТ НА ПОМОЩЬ

— Чип! Дейл! Помогите!

— Нам некогда… Мы спешим на помощь!!!

Шойгу С. Дневник спасателя. Москва. 2004 год
Ленинскую комнату в связи с объявленным военным положением уже эвакуировали вместе с другими ценностями в северные районы страны, а посему обещанную Пендальфом торжественную процедуру принятия Чука в «органы» пришлось отменить.

Но все же, церемония, назначенная на двенадцать часов в кабинете папашки Баралгина и Эффералгана, по совместительству начальника местного ГУВД, была для карапуза никак не менее волнительной. Всю ночь он заучивал слова торжественной клятвы и заодно оплакивал последние деньги, изъятые у него из кошелька Пендальфом. Проводя экспроприацию, старикан нахально заявил, что «это традиция» и «без накрытия поляны не обойтись».

Впрочем, все прошло не так страшно, как представлял себе Чук, — похоже, всех собравшихся и вправду больше волновала «банкетная часть программы». Бедняга «ментуриент» в процессе «посвящения» постоянно косился на укрытый кумачовой скатертью стол, едва успевая сглатывать слюну и смахивать слезу, вспоминая, на чьи шиши сегодня Погуляет начальство, однако совсем уж отвлекаться от процесса не давало его собственное бубнение:

— …Вступая в ряды гондурасского ГУВД, обещаю в рабочее время курировать ларечников и пасти проституток. Зарплату обязуюсь передавать в фонд руководства без остатка.

Генерал Димедрол, вяло кивавший головой в такт знакомым словам, даже вздрогнул от неожиданности, услышав последнюю фразу Чука:

— Про зарплату — это очень правильно, сам придумал? Однако пистолет тебе дадут, а дальше крутись, как хочешь. Если хочешь, можешь выбрать себе партийную кличку — выбор сейчас как никогда богат. Выбирай — Дихлофос, Ибупрофен или Левоментол. Мне лично больше всего нравится последний вариант. Звучит по-нашенски.

Чук наморщил лоб, а его новый босс метнулся к столу:

— Ну, ты пока решай, а мы посмотрим, чего тут нам бог послал?

Стоявший чуть поодаль Эффералган хотел было что-то сказать, но от него недовольно отмахнулись:

— Ты же знаешь, я на диете.

Димедрол окинул взглядом стол, отщипнул пальцем от одного блюда, от другого. Взял в руки нож и вилку — как положено по этикету, поковырял ножом в зубах и, отложив его в сторону, придвинул к себе одну из плошек:

— Тэкссс… Начнем с мясного салата «Ошибка сапера».

— Там же полно холестерина, — встрял-таки Эффералган.

Однако гондурасский супермент не зря дослужился до своих чинов — как и всякий прирожденный начальник, он запросто переносил любую критику в свой адрес на подчиненных:

— Что ж, мне теперь голодать из-за того, что вы сдали уркам мой погребок с диетпитанием?

Умело поддетый Эффералган посерел, затем побагровел, после чего вытянулся по стойке смирно и «со слезой на глазу» заявил:

— Товарищ генерал, разрешите отбить?

Порядком уже расковырявший нехилую горку салата, гондурасский «боссмент» чуть было не подавился снедью и, едва откашлявшись, принялся сердито выговаривать выскочке:

— Ты, сынок, тово. Давай… Береги уже себя, — не переставая набивать рот, он продолжил: — Я еще хочу с маленькими понянчиться.

Эффералган, по-видимому, решил руководствоваться принципом «семь бед — один ответ» и задвинуть папаше сразу все свои «тайные мысли»:

— Кстати, папа, у соседа нашего Бориса дочка выросла. Есть мнение, что очень даже ничего себе.

Генерал задумался на мгновение, а потом покачал головой:

— Я уже ушел из большого секса. Разве что среди ветеранов еще попылю пару годков.

Эффералган разобиделся не на шутку:

— Да я ж не про тебя, батя, я вообще-то себя имел в виду. Тебе погребок — мне бабу. Я так решил! Если не вернусь, считайте меня диссидентом, — не дожидаясь ответа, он маханул шапку на голову и пошагал к выходу.

Чук исподлобья испуганно смотрел на стремительно краснеющего от злобы босса — тот мял вилку в руке так, словно она была пластиковой.

Наконец, справившись с первым приступом ярости, Димедрол швырнул вилку оземь и просипел вслед Эффералгану:

— Не вернешься — всю семью расстреляю! Вместе с собой!!!


Хоббиты и их проводник заночевали прямо на с кале, нависавшей над «празднично» светившейся внизу станцией. Голый, как всегда, забрался повыше карапузов: во-первых, чтобы следить, не понадобится ли что-нибудь Федору, а во-вторых, чтобы находиться подальше от гневных нападок Сени. Поскольку во сне его весьма интересный для врачей-патологоанатомов организм практически не нуждался — не спал он и в эту ночь, на досуге размышляя, как еще больше втереться в доверие к начальству, заодно побольнее укусив ненавистного жирдяя.

Идея пришла в голову сама собой: практически последней обязанностью Сени в их группе оставалась должность, коротко именуемая в народе «начпрод». Свой верный сидор с пожитками и запасом сухарей впавший в немилость карапуз всегда держал поблизости от себя и днем, и ночью, разве что под голову не клал. Впрочем, кабы сухари не были столь твердыми — наверняка укладывался бы на них, а так приходилось «начжрачу» класть их себе под бочок и спать, обмотав руку лямкой.

Хорошее дело — вот только Голый, например, и не собирался воровать весь рюкзак целиком, по его плану, достаточно было вынуть лишь сухарики. Потыкав Сеню пальцем, чтобы тот повернулся на другой бок, Голый запустил руку в горловину сидора и, нащупав сверток с сухарями, вытянул добычу на свет божий. Размотав тряпицу, он размял в руках один из сухарей, выкрошив его на Сеню, а остатки зашвырнул в пропасть, прямо на гигантский «ночник» АЭО.

Обернувшись, он увидел, что Сеня смотрит прямо на него — по-видимому, тычок пальцем промеж ребер был все же слишком силен:

— А чего это ты? Еще не ложился?

Кажется, Голому крупно повезло — сонный карапуз так и не разглядел, в чем дело, теперь оставалось только отбрехаться. Осторожно отодвигаясь подальше от Сени, хмырь принялся пролечивать бедолагу:

— Э-э… я тут сочинил кое-чего, — хмырь закинул три последние свои волосины назад и принялся шпарить, как по учебнику:

Толстый хоббит робко прячет
тело жирное в утесах.
Тощий хоббит Федор Сумкин
не в себе уже изрядно.
Только Голый, трали-вали,
гордо реет над пучиной.
Сеня зевнул и решил по привычке подколоть хмыря:

— Ну, что, талантливо! Даже гениально. А что у тебя еще есть в репертуаре? Кроме римейков?

Голый, однако, не просек, где юмор, поскольку был не слишком эрудирован:

— А что это?

Сеня понял, что его не поняли, и слегка огорчился:

— Это чужие песни со своими словами.

Он подошел к спящему боссу и потряс его за плечо:

— Слышь, давай вставай, Федор Михалыч. Счас пожрем и дальше пойдем.

Федор приоткрыл глаз, оценил обстановку и, переворачиваясь на другой бок, выдал собственную оценку происходящего:

— Отвали, козел.

Сеня едва-едва не брякнулся на задницу от обиды:

— Вот, опять хамить начал. Нехорошо это! Нельзя же так!

Федор, поплотнее укутываясь в плащ, только хмыкнул в ответ:

— Сеня, мне можно, я мегазвезда!

С ужасом поглядев на своего друга, Сеня обернулся к Голому и едва сдержался, чтобы не полезть и драку с мерзкорожим источником всех проблем:

— Начинается. У нас уже есть одна.

Чтобы хоть как-то успокоиться, он принялся рыться в своем мешке в поисках еды, но вместо свертка обнаружил только замызганную тряпицу. Глаза его наполнились слезами, он принялся трясти сидором и беззвучно открывать рот.

Голый, моментом сообразив, что пора переходить в наступление, принялся, полукругом обходя ошарашенного карапуза, приближаться к Федору, на ходу бормоча обвинения:

— Еды нет. Маршрута не знает. Таланту — ноль! Плохо он подготовился к походу со звездами.

Сеня наконец-то обрел дар речи и заверещал, как баба:

— Заткнись, сволочь лысая!

Федор привстал на одну руку и зло проговорил:

— Слышь, комик. Если я встану, ты ляжешь!

Хмырь натянул на лицо слащавую улыбку и бросился «защищать слабого»:

— Без рукоприкладства. Мы интеллигентные люди.

Как бы невзначай он дернул карапуза за рукав, и с недотепистого начпрода посыпались хлебные крошки.

Голый сделал удивленные глаза и отпрянул, как от прокаженного, тут же принявшись вести давно припасенные обличительные речи:

— Смотрите… Матерь божья. Что это, толстый? И так рожа шире газеты, так еще и наши пончики по ночам тайно жрет! Меня терзают смутные сомнения.

Потеряв концентрацию, Сеня одним прыжком догнал хмыря и вмазал по синюшной харе:

— Ах ты, гад! Не называй меня толстым!

Он потряс кулаком, замахиваясь пошире, и врезал еще раз, набрасываясь на поверженного упыря:

— У меня просто кость широкая!

Федор подскочил на ноги — сон как рукой сняло:

— Сеня!

Тот уже лупил хмыря почем зря, отводя душу покруче, чем на боксерской груше:

— Но он же намекает!

— Забей, Сеня! — сделал последнее предупреждение Федор, но его другу-карапузу уже ударили в голову кровь, моча и лимфа вместе взятые, поэтому мозг драчуна вырубился напрочь, заклинив на функции «убьюнах»:

— Сейчас я его забью!

Федор прыгнул на своего приятеля со спины, у хватив того за горло, и повалил товарища на землю:

— Забей, что я сказал забить! Сеня!

Пребольно ударившись головой о камни, «карапуз-убийца» пришел в «осознание» и запричитал:

— Прости, брат. Просто я, эта… Ненавижу, блин, румынов!

Федор, скрестив руки на груди, презрительно наблюдал за распластавшимся под ногами «бывшим другом». Выждав небольшую паузу, он процедил:

— Он не румын, он болгарин.

Сеня подполз поближе к боссу и принялся поглаживать его сапог:

— Да какая разница. Федор. Ты погляди, какой он слащавый! Постоянно хамит, и не только мне. Кстати, если хочешь, я эту твою гайку потаскаю. Ты отдохни. А я потаскаю. Абсолютно бесплатно. Я добрый. Добрый такой.

Лебезя и заискивая, Сеня совершенно не заметил, какой злобой наливаются глаза Федора, поплатившись за посягательство на частную собственность.

Кольценосец-самодур, отпихнув «опального» кореша, да так, что тот рухнул на спину, склонился над ним и заорал:

— Это ПИАР!

Высунувшийся из-за соседнего валуна Голый поддакнул:

— Ага… Он у нас нас пиара… одним словом пиарас, — и снова спрятался за валуном.

— Я просто помочь хотел! — захныкал Сеня, а Голый снова показал из-за каменного укрытия свою хитрую мордочку:

— Все видели? Он цинично хочет быть хорошим!

Улучив момент, Сеня дернулся было «выковырять мартышку»:

— Слышь, ты, два в одном. Свободен! Дальше мы сами.

Но Федор шустро ухватил его за локоток и злобно прошипел:

— Нет, Сеня. Так не пойдет, — гордо вскинув голову он продолжил: — Ты обидел артиста, — и одним тычком снова опрокинул бывшего друга на камни.

Всерьез расплакавшемуся Сене оставалось надеяться только на чудо:

— Разрешите последнее слово. Я еще пригожусь.

Несмотря на натуральные слезы с кулак величиной, чуда не произошло — Федор уже твердо решил:

— Без тебя обойдемся.

Хмырь, уже занявший выгодную позицию за спиной начальника, улыбался Сене во все гипотетические тридцать два зуба, окончательно добив карапуза, который впал в истерику:

— Федор, да гони ты эту гниду лысую!

Последняя капля валерьянки в клетку голодного льва упала сама собой. Федор скрежетнул зубами и отчеканил:

— Следи за цитатой, Сеня: встал и ушел.

Горемычный карапуз рухнул на камни и принялся кататься по ним в эпилептическом припадке, но зрителей у этого шоу уже не было — Федор и Голый развернулись и потрусили вверх по тропе, не удостоив бывшего члена их группы ни единым взглядом.


По закручивающимся в гигантскую спираль улицам Гондураса двигалась странная процессия. С виду парад парадом — обычная выставка достижений военного хозяйства. Вот только кислые рожи вояк и насмерть перепуганная толпа зевак, жмущихся к стенам под суровыми взглядами «участников торжества». Закованный в броню Эффералган ехал во главе процессии, уставившись немигающим взглядом в одну точку.

Вывел его из оцепенения, запыхавшийся Пендальф, едва-едва успевший дворами нагнать войска — за следующим поворотом улица уже упиралась в городские ворота:

— Але! Уважаемый! Ты куда это намылился? Папа тебя любит, а ты его бесишь!

Эффералган, не выдержав тяжелого взгляда, принялся старательно делать вид, что его жуть как интересуют местные памятники архитектуры. Впрочем, от ответа все равно было не уйти, и он-таки промямлил, пряча глаза:

— Да мы тут… решили в психическую атаку сходить.

Пендальф досадливо сплюнул под ноги и, махнув рукой, заявил:

— Ты бы хоть лошадей в полоску покрасил… а то с вашей психней зебры уже закончились. Ну или еще че придумайте. Пойдите в атаку голые, что ли…

Однако его никто уже не слушал, и старому разведчику оставалось только укоризненно качать головой вслед утекающим в распахнутые ворота гондурасским частям. Бормоча себе под нос изысканные ругательства, он отпихнул в сторону попытавшегося преградить ему путь стражника и полез на крепостную стену, принявшись наблюдать за тем, как выкатившаяся под стены города колонна перегруппировалась, следуя сигнальным флажкам, и, выстроившись «свиньей», двинулась через степь в сторону Кеми…


В кабинете начальника гондурасского ГУВД за разоренным столом остались сидеть только двое — собственно хозяин апартаментов и новоиспеченный опер Чук, тупо постеснявшийся покинуть банкет, устроенный в его честь. Примостившись на табурете с краю стола, он наблюдал за тем, как папашка ускакавшего на верную погибель Эффералгана мрачно поглощает банку корнишонов — огурец за огурцом, сопровождая каждого «приговоренного» стопкой водки.

Когда в банке остались плавать только кунжутные семечки, он повернул голову в сторону карапуза и поинтересовался:

— Сеня, ты песни какие-нибудь знаешь?

Чук поежился под недобрым взглядом своего босса:

— Ну… да. Хотя, в общем-то, я не Сеня. Хотите, я вам про родственников спою? Песню про зайцев.

Супермент ткнул в него пальцем и заявил:

— Сеня, про зайцев — это не актуально. Давай что-нибудь жалостливое. — Он откинулся в кресле едва не рухнув на пол и, пытаясь удержать равновесие, оперся жирной пятерней на пульт экстренной связи…

Чук же, напрягая мозг, по привычке почесал в затылке и, взобравшись на табурет, начал петь, сначала тихонечко, прикрыв глаза и отчаянно фальшивя, вот только его голос, многократно усиленный, уже плыл над городом, заставляя гондурасцев удивленно толпиться возле столбов с тарелками громкоговорителей, удивленно обсуждая, каким образом сия песня коррелирует с развернувшейся на виду у всех бойней за Кемь:

Ромашки спрятались, поникли лютикииии,
Когда узнала яааа: мои парень — гей.
Зачем вы, девочкиии, красивых любитиии?
Они друг друга любяааат куда сильней.
Зачем вы, девочки, красивых любитиии?
Они друг друга любяааат ТУДА сильней…
Притаившиеся во все еще дымящихся развалинах несметные полчища урок удивленно разглядывали приближающиеся войска. Попутным ветром более чем странную строевую песню гондурасцев заносило и сюда. В силу скупого воображения выдвинутые на передний край обороны урки-снайпера приняли ее на свой счет и, скрежеща зубами, только и ждали команды открыть огонь, но главнокомандующий урочьей армии, уже примеривший на себя роль гауляйтера всей Гондурасии, вовсе не собирался спешить, намереваясь раздавить атакующих одним махом.

План его удался в полной мере — у нападавших не было ни единого шанса. Выждав, покуда гондурасская хрюшка практически уткнется своим пятачком в первые редуты, потеряв наступательную скорость, он умело подстегнул бойцов короткой командой:

— Бей кросавчегов!

Грозная в открытом бою, но совершенно беззащитная в данной ситуации боевая «свинка» в считаные секунды была превращена в отборный свиной фарш шквальным огнем из всех калибров.


Атаман Борис решил собирать рохляндское войско вдали от столицы, чтобы не привлекать излишнего внимания вражеских лазутчиков. Возле безымянного горного перевала, в надежно укрытом от посторонних глаз тайном урочище был разбит временный лагерь, в который стекались отряды со всех концов Рохляндии.

Самолично четырежды в день проводил он поверки во вновь прибывших частях, объезжая их с многочисленной свитой и принимая нехилые подношения и угощения — короче, был сыт и пьян круглые сутки. Собственно управленческие функции он давно свалил на министра обороны, периодически наведываясь к нему за отчетом, если, конечно, оставалось время. Оставалось оно не слишком часто, поэтому частенько их беседы носили формальный характер.

Вот и сегодня атаман пребывал не в лучшем расположении духа, а потому побеседовал со своей правой рукой, что называется, с «колес»:

— Как идет весенний призыв?

— Студентов и пацифистов уже построили. Остались только голубые — из них думаем формировать спецбатальоны для заброски в тыл врага, пусть заходят сзади, — оттарабанил генерал.

Наклонившийся к Борису адъютант о чем-то напомнил рохляндскому управителю, и тот, постучав себя по лбу, вопросил:

— Вспомнил! Альтернативную службу наладили?

— А как же — теперь вместо двух лет можно служить три года. Какая-никакая, а все ж альтернатива!!!

Кажется, ответ вполне удовлетворил Бориса Николаича:

— Ну, лады, — заходи вечером в мою палатку, и прыснем это дело.

Генерал, который явно хотел обсудить еще несколько вопросов, потрусил вслед за двинувшимся дальше штабным экипажем, на ходу докладывая шефу: — Вчера поймали Али-бабу и сорок разбойников, куда их?

Однако Борис сегодня, как, впрочем, и всегда, не был расположен решать глобальные вопросы:

— Али к стенке, бабу ко мне. Остальных — в отряд. Больных и режиссеров — в штрафбат!


Штабная машина двинулась по горной дороге в верхний лагерь, где расположились командование и личные отряды рохляндского атамана. Вскарабкавшись на широкую площадку, где полукольцом выстроились многочисленные палатки, машина остановилась напротив центрального шатра.

Тем не менее, Борис, выбравшись из кабины, проигнорировал малиновую дорожку, упиравшуюся прямо в его роскошные по походным условиям апартаменты, и знаком отпустив своих подчиненных восвояси, направился в противоположную сторону — к обрыву, откуда открывался замечательный вид на раскинувшийся внизу палаточный город.

Агроном, с кисетом в руках прогуливавшийся неподалеку в поисках любопытных растений для личного гербария, неслышно подошел поближе и расслышал, как большой рохляндский начальник недовольно бормочет себе под нос:

— Ну, что за люди. Сто раз говорил: ставьте палатки строго по линии!

Агроном с интересом поглядел вниз, чтобы получше разглядеть, что так рассердило атамана, отсюда с высоты птичьего полета отчетливо было видно, в какое непотребное слово складываются палаточные ряды внизу. Отсмеявшись, бомж аккуратно тронул впавшего в бешенство Бориса и, махнув в сторону лагеря, заметил:

— Только массовые расстрелы спасут родину от анархии.

Вздрогнув от неожиданности, рохляндский владыка внимательно оглядел советчика с ног до головы и все же согласился с ним:

— Мысль интересная.

Агроном решил закрепить успех и продолжил:

— Эх, Боря… одни мы с тобой еще думаем о народе. Остальные только воруют!

Атаман секунду внимательно смотрел на бомжа, словно оценивая, не шутит ли паря, а потом расплылся в широкой улыбке. Приобняв Агронома, он потянул его в сторону своего шатра:

— Дело говоришь! А не пора ли нам по такому случаю… подкрепиться?

Словно двое закадычных друзей, они так и дошли до самой «ставки» рохляндского атамана, но уже у самого входа их внимание привлекли несколько лошадей на привязи, которых тщетно пытались успокоить несколько бойцов — коняшки брыкались и молотили копытами воздух, не подпуская к себе никого.

Борис сдвинул брови, взглянул на Агронома и кивком головы показал: «Пойдем, мол, глянем, че за ботва».

Возле разбушевавшихся лошадей о чем-то уже беседовали Лагавас с сыном Бориса и по совместительству командиром личной гвардии атамана. Вездесущий Гиви тоже стоял неподалеку, периодически встревая в разговор.

— Чего это вся скотина взбесилась? — поинтересовался Лагавас.

Недовольно глядя на досужих зевак, русоволосый спец по коням стащил с себя потную тренировочную майку с эмблемой своей команды и швырнул ее в морду особо бушующей животины, отчего та рухнула на спину и задергала копытами, после чего бравый коневод наконец-то удостоил эльфа отпетом:

— В районе эпидемия лошадиного бешенства. Поголовные прививки.

Гиви скрючило так, будто он наступил на высоковольтный кабель мокрыми ступнями:

— Короче, Склифосовский. Иди ты со своими уколами.

Эльф зло посмотрел на недомерка и зашипел:

— Тебе не интересно — не мешай.

Снова повернувшись к блондинистому спортсмену, он продолжил опрос:

— А в какое место колют?

Командир половцев, наблюдавший, как, следуя его примеру, его подчиненные валят с ног лошадей с помощью своего спортинвентаря, усмехнулся:

— А за какое поймают. Обычно — в самое мягкое. Тебя, видать, в мозг.

Гиви, со всех ног бросившийся к подошедшему Агроному, заверещал как ужаленный:

— Агроном. Говори атаману, что хочешь — пусть меня в мозг колют, а за задницу я себя трогать не дам!

Бомж поспешил успокоить не слишком сообразительного товарища:

— Тебя, Гиви, однозначно туда и уколют. Закон об эвтаназии принят в первом чтении.


В горах темнело рано, но палаточный городок на, скале тем не менее жил своей жизнью. В розовой палатке, щедро украшенной кружевными узорами, проживала рохляндская принцесса.

Привычная к развеселой дворцовой жизни девушка спасалась от скуки по-своему — поскольку. Агроном отказался играть с ней в дочки-матери на деньги, мотивируя это туманными намеками на отсутствие в походной аптечке средств контрацепции, ей пришлось найти новую жертву, которой на этот раз стал так же порядком заскучавший Гек. Ушлая тетка «купила» подростка простым методом — предложила устроить игру в «переодевалки». Карапуз, наивно намеревавшийся поглазеть на голую тетку, охотно согласился водить первым.

Нарядив карапуза в костюм мушкетера, девушка от души нахихикалась в кулачок над глупым коротышкой. Последним штрихом стала дурацкая шляпа с пером, которую она нахлобучила на голову доверчивого мальчугана:

— Вот так! Боярский умрет от зависти! А то ведро, что ты хотел надеть, тебе аж по пояс!

Гек выхватил прилагавшийся к костюму крепко проржавевший обломок шпаги и, размахивая им, двинулся на девушку:

— Гоп-стоп. Мы подошли из-за угла. Гоп-стоп. Ты много на себя брала. Теперь… твоя очередь переодеваться!

— Ага, щаз! Во-первых, это Розенбаум! Ты запомни парень: не всяк усак — Боярский! А во-вторых, с такой коротулей на баб ходить стыдно, так что живо дуй в каптерку. Возьми там оружие посерьезнее. Скажешь, что от меня. Давай! Бегом давай, а я пока подумаю над твоим предложением.

Воодушевленный нарисованной перспективой Гек выскочил из розового шатра и помчался за новым моджо, едва-едва не налетев на брательника рохляндской принцессы, сидевшего возле тускло мерцающего неподалеку костра.

У появившейся вслед за питомцем девушки родственник как бы невзначай поинтересовался:

— Это кто? Суворовец?

Внезапно обидевшись за ею же выставленного на смех карапуза, девушка вспылила:

— Зачем смеешься?

Спортсменчик переглянулся со своим напарником и, едва-едва скрывая улыбку, протянул:

— Да не смеюсь я… шляпу сними! — выкрикнул он вслед карапузу.

Напарник прыснул в кулак, сам юморист залился довольным смехом, да и девушка тоже не полезла за словом в карман:

— Вот и я боюсь, уши натрет.

Впрочем, тут же нахмурившись, она продолжила уже без тени иронии:

— А если без шуток, то сейчас вся ваша хваленая конница не стоит сотни подростков с фаустпатронами!

Отвесив братишке хорошего подзатыльника, она развернулась и скрылась в своей палатке. Взвизгнула застегивающаяся молния, дрогнув, погасло пламя ночника, и вскоре в розово-кружевном беспределе воцарился веселенький девичий храп.


Агроному, по дурости начальника лагеря (а скорее всего, по понятно чьей просьбе) расположившемуся в палатке неподалеку от розового шатра, конечно же, не был слышен мелодичный звучок, исходивший из апартаментов рохляндской принцессы, однако спалось ему ой как неспокойно.

Во-первых, жутко мешали металлические трусы, надетые на всякий случай и задницу, а во-вторых — ночные кошмары, которые мучили бедолагу всякий раз, когда он втискивал свое хозяйство в этот глупый подарок ревнивой невесты.

Вот и сегодня Агроном метался по постели, периодически больно царапая пальцы о грубые металлические края своей секс-вериги, и все пытался отмахиваться от нагло лезущих в голову образов. Тщетно — склонившаяся над ним Арвен словно издевалась:

— Не спи… замерзнешь! Или нет: не спи, трибунал проспишь! Хотя чего там… в морге выспишься.

В момент, когда Агроному в очередной раз приснилось, как он роняет в пропасть эльфийскую феньку, которая по совместительству являлась ключом к металлическим стрингам, и он уже подскочил в постели, выхватив кинжал и намереваясь покромсать ненавистные трусняки, в его палатку затянул посыльный, крепко посланный рохляндским атаманом.

При виде мужика в железных портках гонец не на шутку смутился и, вывалившись обратно на свежий воздух, сообщил Агроному из-за брезентового полога:

— Борис Николаич приглашает в штабную палатку.

Грязно выругавшись, бомж натянул на себя плащ-палатку, скрепив ее заветной фенькой-ключом, и направился к центральной палатке, слегка позванивая на ходу.

Похоже было, что рохляндского управителя подняли с постели тем же циничным способом, поскольку Борис Николаич с сумасшедшими глазами Носился по шатру в расстегнутой рубахе и полосатом колпаке, размахивая руками перед человеком, весьма скромно примостившимся в уголке.

Атаман, кажется, совершенно не представлял, на кой черт пожаловал этот хмырь, но тем не менее производил вполне бодрое впечатление:

— Господа, сейчас организуем закусон.

Бочком пододвигаясь к выходу, он многозначительно взглянул на Агронома и выскочил наружу, оставив этих двоих самостоятельно решать свои вопросы.

Впрочем, Агроном едва ли обратил внимание на хозяина палатки — куда больше его заинтересовал ночной посетитель. Несмотря на то, что сидевший был облачен в широкий балахон, а лицо его пряталось в складках глубокого капюшона, сомнений бы не могло.

Агроном шагнул навстречу неожиданному гостю:

— Папа, вы?

Резко сбросив капюшон, Агент Смит (проницательный Агроном не ошибся) решительно отодвинул бомжа в сторону:

— Сейчас не время для поцелуев. Мордовская хунта перешла к решительным действиям, — слегка смягчившись, он кивнул опешившему Агроному, — тем не менее, дочурка моя тебе привет передает, — и снова посуровел. — А я, собственно, вот по какому поводу. Промедление смерти подобно. Надо срочно открывать второй фронт.

Агроном, прищурившись, ехидно поинтересовался:

— Интересно, на какие шиши?

Агент Смит поправил очки и заявил:

— Деньги есть, но обстановка складывается непростая. На мордовских зонах поднято восстание. Охрана разбежалась, Мордовию накрыл беспредел. Непонятные люди требуют странного…

Смит протянул собеседнику свежий номер «Лимонки» и, пока тот разглядывал под диагонали лозунги и непонятно для чего сделанную через каждые десять сантиметров перфорацию, продолжил:

— Но самое страшное — западэнцы хотят пропихнуть в Гондурас своего президента. Поэтому тебе надо обратиться за подмогой к авторитетным товарищам.

Агроном наморщил лоб:

— Кто такие?

Смит двинулся в обход палатки, заложив руки за спину, и нехотя бросил через плечо:

— Да, прячутся тут… по пещерам.

Агроном так и застыл на месте:

— Оборотни?

— Ага, щаз… в погонах, — усмехнулся Смит и принялся рассказывать: — Речь о бывших олигархах, раскулаченных медиамагнатах, нефтяниках и прочих мастерах приватизации. Этих даже в ад не берут. Но ты не трусь. От нашей диаспоры тебе подгон, — театральным жестом он распахнул свой плащ и вытащил из-под полы светящийся синим светом меч: — Джыдайская мега-сабля, дает плюс пять очков силы и плюс два выносливости.

Сабля ощутимо потрескивала в тишине, а в воздухе запахло озоном. Двумя пальцами ухватив поднесенный ему артефакт, Агроном повертел игрушку в руках и, сморщив нос, вопросил:

— Часом, не из Эрмитажа? А ну как инвентарный номерок забыли стереть? А вообще сабля — это, конечно, круто. Но, может, лучше пулемет дадите?

Агент Смит рассердился не на шутку:

— Неееет, ребята, пулемет я вам не дам. Вот если бы я с вами пошел, тогда другое дело, а так, сам понимаешь, смысла нет.

Отступив на шаг назад, он снова заложил руки на спину и принялся мерить шагами шатер:

— А вообще дело в следующем. Тема у меня одна появилась. Но ты пока даже не спрашивай. Сейчас сказать не могу.

Агроном обиженно поджал губы и заявил:

— Ну, тогда и я вам ничего не скажу. Раз вы такой.

Развернувшись, он выскочил из шатра и пошагал к себе.


Новость о том, что Агроном со своей бандой едет за подмогой к каким-то там «оборотням», облетела весь лагерь за считаные часы, как и слух о том, что бомж сотоварищи попросту хотят откосить всеобщую мобилизацию.

Смурной рохляндский предводитель лично заявился к дочкиному шатру и, подняв ее с постели, заявил:

— Слышь, там твой ненаглядный… это… валит он, короче, пойди, попробуй сделать чего, а я, если что, поддержу.

Уговаривать дочурку ему не пришлось — буквально в чем была, девушка выскочила из палатки, бросившись искать Агронома.

Тот уже почти закончил собирать свои пожитки когда кто-то подошедший сзади закрыл ему глаза ладонями. Агроном постоял так с минуту и недовольно пробасил:

— Ну?

За спиной послышались всхлипывания, сквозь которые пробился знакомый голосок:

— Только не называй меня Прасковьей. Это для работы, мой позывной на третью книгу. Меня папа Марфой зовет, а по паспорту я Мария. Агроном, у нас будет маленький.

Пропустив мимо ушей никчемный поток сознания, бомж уловил самую суть и, ухватив бабу за руки, резко развернул ее к себе лицом:

— Ты это… не гони! Не было ж ничего.

Девушка захлопала ресницами и ничтоже сумняшеся заявила:

— А это непорочное зачатие.

— Ага… внематочная беременность… Ты чего плетешь? — огрызнулся бомж, но девушка стояла на своем и заодно на Агрономовом:

— Ко мне ночью голубь прилетал.

Взбесившийся герой-любовник принялся трясти красотку что было дури:

— Что-то мне это напоминает. Слышь, МарЫя, а ты уверена, что не кузнец к тебе прилетал?

Отшвырнув наглую девку, он подхватил свои котомки и ломанулся прочь, оставив безутешную деву рыдать под луной.

Чем громче становились всхлипывания за спиной, тем быстрее шагал Агроном. Гиви, сидевший на завалинке возле персональной землянки (никто не решался разместиться с ним в одном помещении), завидев приятеля, который пребывал не в лучшем расположении духа, бросился ему наперерез:

— Ты чего, собрался куда?

Агроном остановился, внимательно глядя на гнома и, наконец, тяжело выдохнув, поделился переживаниями:

— Бабы достали! Одну еле сплавил, другая клеится.

Привычно подошедший сзади Лагавас похлопал бомжа по плечу и укоризненно покачал головой:

— Склоняет к сожительству, то есть к замужеству?

Как всегда охочий до нравоучений Гиви ткнул пальцем в грудь Агроному и заявил:

— Запомни, молодой человек. Пока жив — не женись.

Агроном вяло улыбнулся и пожал протянуты ему руки:

— Все равно валим, как пить дать — Бориск мне этого не простит. Прибавим ходу!


Уже через несколько минут лагерь загудел, будто встревоженный улей. От центрального шатра слышался крепко нетрезвый голос атамана, а меж палатками шарились его люди.

Смекалистей остальных оказался адъютант атаманова сына — первым выскочив на единственную уходящую из лагеря дорогу, он еще успел крикнуть вслед скрывшимся в клубах пыли беглецам:

— Агроном Агрономыч!

Сбежавшимся на его отчаянный вопль рохляндцам было что обсудить:

— Агроном Агрономыч… Лучше бы он был не Агрономычем, а АбрамОвичем.

Сын Бориса злобно харкнул вслед сбежавшим подонкам и посетовал:

— Точно, мы бы ему наш рохляндский «Челси» впарили.

Наконец-то подоспевший к месту событий атаман укоризненно оглядел собравшихся:

— Дэбилы… Эх, такой зять с крючка сорвался…

Чтобы хоть как-то загладить свою вину, кто-то из толпы предложил:

— Может, припугнуть его? Или даже отдуплить в подворотне?

Борис оглянулся в поисках смельчака и слегка улыбнулся:

— Ну… было бы неплохо. Только… — он поднял вверх указательный палец, — пусть это будут люди не из нашего района. Ладно, идея понятна, пойду утешу дочь.

Нетвердой походкой Борис направился к заметному даже в темноте розовому шатру. Прихватив по пути бутыль шампанского и пару бокалов, он без стука вломился внутрь и, войдя, первым делом подошел к туалетному столику, смахнув с него всякие «дамские финтифлюшки». Деловито откупорив бухло, он принялся разливать шипучее содержимое в тару.

Наполнив оба бокала, он присел на кровать и похлопал по одеялу:

— Слышь, доча?

Однако ответа не последовало. Тогда Борис рванул одеяло на себя и обнаружил под ним кучу шмотья, наваленного так, что спьяну вполне могло показаться, что на кровати кто-то лежит. Ругнувшись, он подхватил бокалы и поплелся к обрыву.

Отцовские чувства не подвели — отвергнутая невеста роняла слезы, стоя у самой пропасти. Атаман подошел поближе, встал рядом, молча поглядел на полоску занимающегося рассвета и протянул бокал девушке. Та залпом выбулькала содержимое и шваркнула фужер о камни.

Ее отец укоризненно покачал головой и, стараясь не слишком давить на мозги, принялся втолковывать дочурке:

— Я тебе что говорил? Надо было про Каштанку, он это дело любит. А тебя понесло про непорочное зачатие. А теперь-то что? Теперь суши весла.

Девушка уставилась на него глазами, полными слез:

— Папа, люблю я его, окаянного.

Атаман придвинулся к ней поближе, закинул руку ей на плечо, притянул к себе и заявил:

— Дык. Елы-палы. С нашими бабками мы тебе после войны не только агронома, мы тебе весь колхоз купим.

Развернув дочурку к себе, он взял ее за подбородок и принялся разглядывать ее заплаканный фейс:

— Не переживай. Тебе и так в твои тридцать восемь больше тридцати пяти не дашь, — он похлопал ее по щеке, после чего слегка задумался над следующей фразой, но все же решил довести свою мыслью до сознания дочери: — И эта… с кузнецом-то уже завязывай…

Чтобы как-то разрядить обстановку, рохляндский царек решил слегка пошутить:

— Дак как там, говоришь, в буржуйских песнях поется? «Girl, you'll be the woman… суй»?

Сообразив, что шутка не проканала, Борис смущенно потянул дочку за рукав:

— Ладно, пойдем обратно в лагерь — светает…

Глава пятая МЕРТВЫЕ НЕ ПОТЕЮТ

Хорошо сидим!

М. Ходорковский. Как я стал олигархом. Магадан-Пресс. 2007 год
Рассветало и над дорогой, по которой ехали трое новоиспеченных дезертиров. Перманентно любознательный Гиви не уставал крутить головой и задавать неизменно кретинские вопросы:

— И кыто зыдесь живет?

Поскольку Агроном в это утро отличался повышенной раздражительностью вкупе с необычайно мрачной молчаливостью, услуги экскурсовода предоставлял «гостю из солнечного Тбилиси» Лагавас:

— Здесь живут бывшие олигархи. Много лет назад они открыли свой бизнес, а налоги не платили. Им кто-то сказал, что платить нужно только взятки. А на самом деле платить надо и взятки, и налоги, а кроме всего прочего, налоги со взяток и взятки налоговой.

— Круто, — прокомментировал запутавшийся в тонкостях бухучета гном, а Лагавас продолжил рассказывать:

— И когда с них потребовали недоимки за последние тридцать лет и три года, они не придумали ничего умнее и спрятались здесь. Есть мнение: если пообещать им налоговую амнистию, они согласятся помочь…

Гиви почесал в затылке и, вспомнив уроки грузинской экономики, кроме которых в его школе учили только устному счету, предложил свое решение:

— А если они просто не будут платить?

Лагавас как-то странно посмотрел на гнома и покачал головой:

— Не выйдет. Налоговая претензия — очень сильное колдунство. Действует даже на привидений.

Тем временем и без того не широкая дорога окончательно превратилась в тропу, петляющую в зарослях странного вида деревьев. Гиви едва удержался в седле, когда одна из ветвей зацепила его за рукав.

— Это что еще за ботва? — процедил он через зубы.

Лагавас как великий знаток ботаники откликнулся мигом:

— Это священное вечнозеленое дерево самшит.

Агроном, пребывавший наедине со своими мыслями, в задумчивости пробормотал:

— Самшит? Вот именно что some shit…

Тропа наконец окончательно уткнулась в глухую стену, в которой виднелся вырубленный человеческими руками портик, поверх которого по всей стене шли загадочные руны. Возможно, когда-то портик скрывал внутри себя дверь — но сейчас на ее месте зиял зуботычиной темный провал. Лагавас спустился с лошади, принявшись разглядывать диковинные письмена на стене, а Агроном попытался заглянуть внутрь.

В этот самый момент нечто скрывающееся за стеной исторгло из себя хриплую отрыжку, и из провала понесло замогильным холодом. И без того не слишком спокойно ведшие себя лошади поднялись на дыбы и, развернувшись, ломанулись прочь от этого гиблого места.

Не успевший сойти на твердую землю гном был сброшен с лошадиной спины и, пребольно ударившись спиной о какой-то трухлявый пень, охал и ахал, распластавшись подле стены. Лагавас был слишком занят расшифровкой древних посланий, чтобы успеть среагировать на происходящее, и только Агроном успел было дернуться за стремительно утрачиваемыми средствами передвижения:

— Лошадкаааа!

Однако догонять трусливых тварей по этой донельзя пересеченной местности было делом, изначально обреченным на провал, а потому бомжу пришлось вернуться к оставленным друзьям несолоно хлебавши.

Поглазев на вновь обретенных спутников, он предупредил:

— Хочешь, не хочешь, а дальше придется пешком.

Лагавас ткнул пальцем на древние письмена и уверенно заявил:

— Тут написано — Фейсконтроль, дресскод, вход по клубным картам или по предъявлении VISA Platinum.

Гиви ошарашенно покачал головой:

— Ну ви прыдумалы тоже! Налоговая претензия, тридцать лет и три года… Оны же пакойныкы! — но тут же, поймав на себе недобрый взгляд Агронома, тяжело вздохнул и согласился: — Ладно, пошли!

Впрочем, его согласия никто не ждал, Агроном и Лагавас запросто шагнули в провал, и, оставшись в одиночестве, гном, еще успев непонятно зачем вдохнуть побольше воздуха, очертя голову бросился за ними.


В тайном лагере рохляндской народно-освободительной армии все было готово к выступлению. По давно уже составленному плану командиры подразделений в это утро в обстановке строжайшей секретности вскрыли предназначавшиеся им «совсек» конверты, пересчитали причитавшиеся им же гонорары и были готовы выводить свои отряды в поход.

Неожиданно энергичный атаман Борис носился по лагерю как угорелый, пинками подгоняя всех, кому по его мнению не хватало усердия. Вломившись в палатку к своему белобрысому отпрыску, он оглушил того диким ревом невесть откуда взявшейся фанатской дудки и завопил дурным голосом:

— Ну что, корнэт, труба зовет! Путь, однако, неблизкий. — Тут же выскочив наружу, атаман наткнулся на мечущегося в непонятках Гека, все еще не переменившего глупый костюм мушкетера на что-нибудь, более приличествующее случаю. Ухватив «участника карнавала» за ухо, он радостно сообщил мальцу: — И ты, карапуз, поедешь с нами. Как безлошадный, побежишь пешком за телегой.

Вырвавшись из лап атамана, Гек огрызнулся:

— Лучше дайте мне мерина со стремянкой! Или на худой конец боевого ишака!

Рохляндский управитель протяжно свистнул и заявил:

— Нет у меня ишаков с худыми концами. Поедешь десантом на броне.

Излишне обрадовавшийся карапуз не верил собственным ушам:

— На танке, что ли?

Впрочем, правильно делал, что не верил, поскольку Борис Николаич, в очередном энергично-деловом припадке запрыгнув на коня и лихо сорвавшись с места, данную версию не подтвердил:

— Я сказал — на броне.

Застывший в недоумении карапуз недолго пребывал в состоянии прогрессирующей экзистенции, поскольку был грубо схвачен за шкирку и вбит в седло пролетавшим мимом всадником. Карапуз уже собирался развернуться и вдарить обидчику промеж глаз, но голос рохляндской принцесски остановил его от совершения глупого поступка:

— БрОней мою кобылу кличут.

Моментом забыв ночные обиды, Гек откинулся на спину и, уперевшись в девичью грудь, поведал с дебиловатой улыбкой:

— Я кобыл сильнее люблю, чем ишаков!


Выкатывавшиеся на общее построение подразделения занимали свои места в соответствии со строгим распорядком, а по стремительно пустеющему лагерю носился на своей кобылке отпрыск рохляндского атамана и по совместительству командир элитного подразделения половцев. Спортсменчик подгонял особо замешкавшихся, как говорится, «и словом, и делом», — не уставая раздавать налево и направо тычки своей любимой клюшкой и столь же усердно деря глотку:

— Строиться! Выходи строиться!

Когда же, наконец, все войска выстроились перед очами рохляндского главнокомандующего, он приподнялся в стременах и, соблюдая верность собственному ораторскому немногословию, проревел:

— Вперед! На Гондурас!

Многотысячная армия потекла из урочища, будто сошедшая с ума горная речка, стремительно вышедшая из берегов…


Троице, пробиравшейся по подземелью в свете где-то уворованного Агрономом факела, наконец-то удалось вырваться из душных коридоров, по которым они плутали уже не вполне приличное время — один из боковых ходов, по какому-то наитию выбранный Агрономом вывел их в огромный зал с высоченным потолком и едва различимой вдали противоположной стеной.

Гиви закрутился на месте, судорожно оглядываясь по сторонам, — для него все же было привычнее шариться по местам, кратко характеризуемым словом «задница».

Внезапно под сводами заскрежетал чей-то противный голос:

— Кто тревожит души олигархов?

Обернувшись, Агроном увидел, как по широкой лестнице, сбегающей в центр зала откуда-то из-под потолка, спускается шикарно прикинутая мумия.

Моментом сообразив, что с таким перцем слабину давать не стоит, бомж сразу перешел к делу:

— Французская налоговая. Парни, мне нужны бабки.

Кажется, сие требование совершенно не удивило «неживого делового», не моргнув и глазом (который, впрочем, попросту отсутствовал), он предложил:

— Огласите, пожалуйста, сумму.

Агроном, сообразив, что забыл нечто важное, поспешил подкорректировать список требований:

— Только еще придется попотеть.

Почему-то эта реплика нашла куда больший отклик у бизнеструпа — под сводами заметался его хищный смех, и по всему залу принялись загораться люстры и светильники, отвоевывая у темноты детали весьма и весьма богатого интерьера, до сих пор остававшиеся невидимыми для непрошеных посетителей.

Откуда-то потек вонючий дым, будто местные «звезды» пользовались концертными дымовыми установками, и в клубах искусственного тумана из темноты, беря «святую троицу» в кольцо, надвинулись разнообразные мертвецы — все как на подбор в дорогущих шмотках и шузах, облепленных ярлыками «всемирно известных» лейблов, обвешанные гирляндами драгоценностей. Казалось, что не нужно никакого дополнительного освещения — надписи Rich, Gucci, Armani, выполненные исключительно стразами, слепили глаза не хуже стадионных прожекторов.

Агроном, Лагавас и Гиви сгрудились в центре зала, а глава этой мертвой братвы снова заговорил:

— Мертвые не потеют, юноша! А поработать можно, но с условиями.

Он спустился по лестнице, встав прямо перед Агрономом:

— Первое, оно же главное.

Кажется, у Агронома сдали нервы, поскольку он рванул с ремня свою джыддайскую саблю, выставив Клинок перед собой, и тот угрожающе загудел, осыпая все вокруг синими искрами.

Мертвый олигарх криво усмехнулся:

— Почему это у тебя сабля синяя? У хороших — сабли зеленые!! Впрочем, нам по барабану. Итак, первое. Мы никуда не пойдем… пока нам не объявят амнистию.

Теперь уже не выдержал горячий парень Лагавас, как всегда, свято веривший в быстроту своих рук. Он и вправду весьма шустро выхватил ствол и, не целясь, от бедра всадил всю обойму в скалящегося упыря. Вот только убить мертвого, похоже, оказалось непосильно сложной задачей для мягкомозгого эльфа.

Маслица в назревавший конфликт подлил лично Агроном, чье внезапное олимпийское спокойствие уникальным образом поддерживала джеддайская сабелька:

— Нет, амнистий просто так не бывает.

Выходка Лагаваса, хотя и не принесла никакого вреда мертвецу, но разозлила того не на шутку, а потому для приличной разборки хватило бы и куда как более политкорректного заявления.

Мертвый принялся бычить уже совершенно в открытую, двинувшись на Агронома и на ходу доставая собственную сабельку:

— А с каких это пор амнистии объявляют бомжи? — сделав обманное движение, он попытался рубануть противника своей ржавой саблей, но Агроном запросто парировал выпад и сам перешел в атаку, едва не снеся полголовы слишком уж прыткому трупу.

Зашатавшись, тот быстро ретировался в толпу своих сподвижников и захрипел:

— Ты вообще кто?

Агроном, всегда любивший визуальные эффекты, описал светящейся саблей в задымленном воздухе красивую дугу и прогромыхал на весь зал голосом рекламного диктора:

— Конь в пальто. И до кучи — король Гондураса. Что в принципе одно и то же.

Еще раз махнув саблей для пущей острастки, он скомандовал:

— Выходи строиться, мальчики налево, девочки направо. Бегом на пристань!

Несмотря на то, что упыри выглядели совершенно подавленными, никто из них даже не дернулся с места. Агроном, удивленно крутя патлатой башкой, двинулся в расфуфыренную мертвяцкую толпу, вглядываясь в порядком разложившиеся лица, подсвеченные сабелькой. Упыри боязливо расступались перед ними, но выполнять команду совершенно не собирались. Агроном начал сердиться:

— Бегом на пристань.

За мертвяков неожиданно вступился Гиви, до этого как-то уж очень пристально разглядывавшим сгрудившуюся вокруг них толпу:

— Не сэрчай, Аграном. Тут у них сплошной унисэкс. Одни скелеты.

Самопровозглашенный король Гондураса, хоть и вынужденный признать собственную ошибку, тем не менее решил не прекращать разговаривать с толпой мертвецов с однажды завоеванной позиции силы:

— Значится так. Мальчик, девочка… какая в ж… разница — Гиви не даст соврать, — гном согласно закивал головой, а Агроном продолжил давить мертвяков авторитетом: — Я два раза повторить не буду, бегом на пароходы! Бизнес должен быть социально ответственным! В Гондурас поплывем на Авроре.


Урки, воодушевленные тем, как легко они расправились с гондурасской конной милицией, сунувшейся по дурости в Кемь, не стали выжидать, покуда враг залижет раны, и к моменту, когда солнце выкатилось к двенадцати часам дня, подошли к самым нам Гондураса.

Вот это была психическая атака на славу — покуда хватало взгляда, степь кишела полчищами урок. Да и, в отличие от доморощенных гондурасских военных психологов навроде Эффералгана, урочьи полководцы не собирались лезть с «голой ж… на ежа», а потому высоко над толпой плыли внушительных размеров осадные башни.

Впрочем, пока что войска урок остановились на внушительном расстоянии от высоченных стен гондурасской цитадели — главнокомандующий урок, вовсю предвкушавший свое воцарение в резиденции гондурасских королей, решил слегка пощекотать нервишки защитникам крепости.

Из первых рядов урочьего войска выпустили лошадку, которая галопом направилась к городским воротам — со стен легко можно было разглядеть, как, подпрыгивая на кочках и оставляя за собой след в степной пыли, за лошадью тащится бездыханное тело. Когда животина оказалась под самым стенами, откуда-то поступила команда, передан по цепочке с верхних этажей города:

— Открывай ворота!

Стража, охранявшая главный вход в город, исполняя указание, нешироко распахнула створки высоких ворот, пропуская внутрь взмыленную скотнику, а вслед за ней и волочущееся по земле тело.

Начальник охраны, опустившийся на колени перед измочаленным трупом, откинул прядь волос, сбившихся в бесформенную массу, с лица незнакомого бойца, и лицо его стало белее мела. Потеряв дар речи, он замахал руками на своих подчиненных, показывая, чтобы те срочно поднимали тело на руки, откуда-то из боковой улицы примчалась четверка пацанов с носилками в руках, облаченные в накидки отмеченные красными крестами. Подхватив травмированного под руки и ноги, они срочно погрузили его на брезент и понеслись вверх по петляющим улицам города. Впереди с мигалкой в руках бежал начальник охраны и распугивал замешкавшихся горожан, отчаянно матерясь в болтающийся на груди матюгальник:

— Быстро! Давай сюда, — командовал он медицинской бригадой.


В этот момент гоблины невероятных размеров и столь же невероятной степени уродства покатили к стенам города с десяток метательных установок. Главнокомандующий урочьей армии, подгребший к пухнущим от стероидов безмозглым такелажникам, решил лично проконтролировать вторую часть собственноручно разработанного им плана по деморализации защитников Гондураса.

Самодовольно ухмыляясь, он наблюдал, как его подручные загружали люльки гигантских пращ весьма необычными зарядами:

— Скильки я зарезал… Скильки перерезал… Скильки душ невинных загубив…

Невесть откуда появившаяся в толпе «красотка» орочьих кровей, с весьма причудливой прической на голове, улыбалась, вслушиваясь в слова командурки. Тот же, словно почувствовав на себе ее внимательный взгляд, обернулся и, завидев тетку, пошагал ей навстречу, улыбаясь военбабе, словно старой Подружке:

— Юленька, знала бы ты, как я обожаю запах напалма по утрам!

«Красотка» визгливо хихикнула в ответ:

— Это запах победы!

Урка взмахнул рукой, и гоблины повернули рукоятки катапульт, отправив за крепостную стену очередную порцию «подарочков» для горожан, что вызвало настоящий приступ хохота у «Юленьки».

Защитникам крепости, на которых посыпались отрубленные головы их товарищей, порубленных давеча под Кемью, в тот же самый момент стало не до смеха….


Верхние этажи города-башни тем временем были еще страшно далеки от разворачивавшегося под самым носом действа — вбежавших на вертолетную площадку подле королевского дворца носильщиков встречал сам все еще мало что соображающий генерал Димедрол собственной персоной.

Носилки аккуратно поставили на каменные плиты в скверике у подножья знаменитого дерева, и пьяненький начальник ГУВД опустился на колени подле не подающего признаков жизни парня. Всмотревшись в лицо травмированного, Димедрол покачал головой:

— Эффералган! Стало быть, не отбили погребок…

Начальник охраны принялся оправдываться так, будто лично виноват в случившемся:

— Урки гурбой навалились. Сожрали все, что было.

Димедрол приложил ладонь к шее Эффералгана, пытаясь нащупать пульс, провел рукой по изрешеченному пулями бронежилету:

— Налицо многочисленные ранения. Несовместимые с жизнью!

Вскочив на ноги, генерал бросился прочь — на смотровую площадку, откуда открывался вид на город. Споткнувшись, он растянулся на зеленом газончике, а вслед ему завопили перепуганные медбратья:

— Но пациент еще жив!

Тряся головой в припадке, Димедрол поднялся на колени и на карачках пополз прочь от ужаснувшей его картины:

— Оперативное вмешательство нецелесообразно…

Где-то за спиной предостерегающе крикнули:

— Доктор, мы его теряем!

Покуда у засохшего тополя бригада реаниматологов боролась за жизнь Эффералгана, его ополоумивший папашка скреб ногтями по траве, подползая все ближе и ближе к смотровой площадке, оглашал окрестности диким ревом, который разносился Практически над всем городом, сея панику в рядах, и без того не отличающихся высоким боевым духом защитников города:

— Все пропало!

Впрочем, по причине того, что подчиненные до сих пор не успели доложить генералу, все утро тупо валявшемуся в беспамятстве после ночной пьянки в своем кабинете, об урочьей армии, подошедшей к городу, — главное открытие еще только поджидало местного бога внутренних дел.

Когда он поднялся на ноги, судорожно вцепившись в поручни смотровой площадки, и наконец увидел, что происходит под стенами города, новая волна паники накрыла его крепко проспиртованный мозг, Димедрол даже не расслышал, как взвизгнул за его спиной Чук, хохмы ради сунувший свой палец в приоткрытый рот Эффералгана:

— Ай, кусается!

Генерал же, не веря своим глазам, долго вглядывался в раскинувшееся внизу урочье море с двигавшимися в сторону городских стен осадными башнями, после чего обхватил голову руками и потрясенно прошептал:

— Похоже, кубок УЕФА нам не светит.

Со всей дури он засветил кулаком по микрофонной стойке (смотровая площадка частенько выступала в роли правительственной трибуны) и заорал:

— Рохляндия не вышла из подгруппы. Все пропало! Судьи куплены!

Воздев руки к небу, он явно намеревался обрушить на головы притихнувших горожан еще немало обличительных речей, но вместо этого с козырным заявлением выступил невесть откуда подоспевший Пендальф, который без тени сомнений засветил крикуну, позорящему высокий моральный облик начальника ГУВД, промеж ног и до кучи добавил синих красок похмельному личику паникера.

«Успокоив» генерала, Пендальф взобрался на трибуну и дал короткую тронную речь:

— Спорткомитет назначает вам нового тренера. Специалиста по игре на траве. Кончилась власть Гребня в погонах!

Выключив микрофон, он спустился к порядком опешившей свите Димедрола и, нисколько не стесняясь, заявил:

— Устроили тут майдан, понимаешь! А ну все: бегом на стены!

Подозвав к себе начальника охраны, он о чем-то деловито поговорил с ним по душам, и уже через пять минут по городу несся милицейский козелок, оглашая улицы Гондураса воем сирены и фирменной Пендальфовской хрипотцой в матюгальник:

— Урки идут в решительную атаку на наши ворота! Кержаков, давай на центр поля! Аршавин, на правый край!


Покуда на верхних этажах власти разбирались, что к чему, первый оборонительный эшелон гарнизона крепости уже успел почувствовать на собственной шкуре абсолютно нешуточные намерения урок. Вслед за окровавленными головами катапульты принялись старательно забрасывать город куда менее устрашающими, но ровно в той же мере более разрушительными зарядами. Огромные валуны запросто превращали в труху красивые, но непрочные мраморные стены крепости.

Чук, выползший поглазеть на собравшуюся внизу банду, едва унес ноги, дико матерясь и распихивая окружающих:

— Атас! Они камнями кидаются! И Карапуз бросился бежать прочь от крепостных стен, постаравшись как можно быстрее укрыться в боковых улочках города:

— Ну его на фиг, лучше в подвале пересижу!

Оставшиеся на стенах бойцы гибли под обвалами и от прямых попаданий, задетые осколками и разбавленные целыми подразделениями. Среди жителей города началась настоящая паника — толпы обезумевших людей рвались вверх по улицам города, и, если бы не вовремя подоспевший Пендальф со своими патентованными методами убеждения и станковым пулеметом, укрепленным в открытой кабине козелка, — для Гондураса все могло закончиться плачевно, даже не успев начаться.

Взяв командование в свои руки, старый разведчик мигом вернул обороняющихся на стены, после чего заставил расчеты катапультных машин заряжать свои орудия единственно доступными зарядами — обломками стен, благо недостатка в них в ближайшее время не ожидалось, и принялся лично корректировать огонь батарей, концентрируясь на осадных башнях, слишком уж плотно придвинувшихся к стенам крепости.

Слегка поломав голову, Пендальф разделил стратегические задачи между батареями следующим образом: большая часть из них взяла на себя тактику урок, принявшись тупо заваливать камнями живую силу противника, а те, которым удавалось обеспечить хотя бы мало-мальскую кучность попаданий, сосредоточились на отстреле осадных орудий.


Самолично руководивший артподготовкой главнокомандующий урочьей армии едва было не стал жертвой одного из первых выстрелов с крепостных стен — внушительный обломок разрушенной сторожевой башни похоронил под собой нехилое количество урок, просвистев над самой головой любителя напалма и странных женских причесок. Не двинув и бровью, командурк поспешил успокоить своих подчиненных:

— Фактически недолет.

Уркам, впрочем, и так было намного легче — они совершенно не заморачивались прицельностью бомбардировки, благо цель их атаки отличалась недюжинной солидностью — и спьяну не промахнешься. Любой их выстрел обязательно находил свою цель за стенами, а вот гондурасским артиллеристам приходилось демонстрировать чудеса баллистических расчетов, что, кроме всего прочего, усложнялось тем, что пулять приходилось по движущимся объектам.

Один из обломков, призванный разнести в клочья особо метко бьющую по городским объектам катапульту, благополучно приземлился на добрую сотню метров позади вожделенной цели — зато снова едва не лишил урочье войско командира. Впрочем, командурка не стал паниковать по примеру собственных подчиненных, бросившихся врассыпную при виде приближающегося многотонного «подарочка», а, будучи подкован в баллистике не хуже артиллеристов из крепости, всего лишь сделал единственный спасительный шаг в сторону и весьма самодовольно прокомментировал сей факт:

— Обратно недолет! — и смачно сплюнул на едва не раздавивший его снаряд.

Впрочем, одно дело — поднятие боевого духа личным примером и совсем другое — трезвая оценка происходящего. Опытный вояка уже отметил для себя, что первоначальная растерянность в стане неприятеля прошла, и продвижение урочьей армии порядком приостановилось под шквальным огнем со стен. Кажется, пора было подкидывать гондурасцам новые задачки и неожиданности. Он подозвал к себе адъютанта, принял из его рук ракетницу и выпустил высоко в небо зеленую ракету.

Буквально через пять минут в небе над Кемью появились сперва едва различимые отсюда точки, начавшие стремительно приближаться к Гондурасу, и командир урок тем временем отдал приказ увеличить интенсивность огня, дабы по ту сторону стены не смогли раньше времени разглядеть грозящую городу новую опасность.

Его задумка удалась на все сто процентов — мало кто из защитников крепости сообразил, что происходит, когда из облаков со стороны солнца на головы им спланировала эскадрилья люфтваффе.

Выкашивая людей с крепостных стен, первый эшелон истребителей привел за собой тяжело груженные бомбардировщики, которые принялись укладывать живописные коврики на улицах Гондураса.

Пендальф бросился выводить в бой последние резервы:

— Открыть кингстоны! Затопить торпедные отсеки! Главный калибр к бою!

Однако совсем не атака с воздуха была основной задумкой коварных урок — то был не более чем замечательный отвлекающий маневр, призванный по новой раскрутить панические настроения среди обороняющихся. Покуда сопровождаемые истребителями юнкерсы, взявшие на себя роль кукушек старательно подкладывали тротиловые яйца в гондурасские гнезда, уводя людей в глубь города, гоблины-качки, побросав никчемные теперь катапульты принялись совершать нехилый забег, толкая впереди себя высоченные башни, призванные взять крепость на абордаж.

Пендальф, пусть и запоздало, но все же сообразил, что происходит, бросившись поднимать боевой дух бойцам, все еще остающимся на стенах.

— Патронов не жалеть! Мочите козлов! Мумий-троллей мочите! Мочите всех!

Бойцы, под чутким руководством старого разведчика сумевшие перестроиться в условиях изменившейся обстановки, перенесли огонь на стремительно приближающиеся стенобитные установки, в большей степени стараясь нанести урон их расчетам, что принесло замысленные Пендальфом плоды.

Однако полностью остановить абордажные башни так и не удалось — с глухим стуком одна за другой они упирались в крепостную стену, с грохотом падал с вершины такой башни понтон, крушивший мраморные плиты, и по нему, будто по мосту, вкатывались в город толпы урок.

Пендальф, чувствуя, как обстановка стремительно уходит из-под контроля, завертелся, как юла:

— Играем от обороны!

Дальнейшие указания так и остались в его голове поскольку в этот самый момент он увидел, как на встречу ему движется вдоль стеночки совершенно вменяемый Чук — похоже было, что парень не слабо пострадал во время авианалета. Зло оглядев контуженого карапуза с ног до головы, раздосадованный разведчик принялся воспитывать «малого»:

— Оперуполномоченный Чук! Какого хрена ты тут шляешься?

Тот с видом деревенского дурачка посмотрел на весьма бодро держащегося старикана и промямлил:

— Ты же обещал показать, как надо биться!

Пендальф едва не поперхнулся от такой наглости, но секундой позже хочешь не хочешь, а был вынужден удовлетворить просьбу наглеца — зашедший с тылу отряд урок, смяв сопротивление немногочисленных защитников крепостных стен, ломанулся в глубь города, выскочив прямо на прибалдевшего карапуза и его гипотетического сенсея.

Совершив умопомрачительный прыжок наперерез урке, бросившемуся на мальчугана, Пендальф одним взмахом невесть откуда взявшегося топорика ловко состриг с головы нападавшего лишние кудряшки… вместе с головой. Обернувшись к опешившему Чуку, он заявил:

— Просил — смотри! Вот стиль дракона!

Тут же развернувшись в обратную сторону, он с диким визгом засадил промеж глаз обухом все того же топора еще одному урке, наметившему себе легкую добычу. Черепок нападавшего раскололся надвое, и жертва экстренной лоботомии рухнула под ноги старика, который не забыл вновь прокомментировать свой очередной успех:

— А вот стиль обезьяны!

Отскочив в сторону, Пендальф на секунду задержал взгляд на каким-то чудом уцелевшей статуе неизвестной гондурасской байдарочницы и, ничтоже сумняшеся выломав спортинвентарь из рук сисястой истуканши, принялся вращать им вокруг собственной головы, уже через какую-то долю секунды запросто обеспечив встречу гипсовой лопасти с наглой урочьей мордой, сунувшейся к старику чуть ближе, чем того требовала ситуация.

Весело наблюдая за полетом урки, Пендал подмигнул карапузу:

— Мой коронный удар веслом! Вот примерно так их бить надо! А ты это… не маячь тут почем зря, давай-ка дуй к генералу, проверь — как он там в целом!

Пендальф ласково развернул Чука к себе спиной и легонько сообщил ему нужное направление движения и достаточное ускорение с помощью гипсового артефакта. Когда озирающийся карапуз исчез за поворотом, Пендальф отшвырнул ненужное теперь весло и ломанулся к стене — оценить обстановку.

Осторожно выглянув из полуразрушенной бойницы, он досадливо присвистнул, моментом оценив всю серьезность происходящего: покуда защитники Гондураса отбивались от вломившихся в город урок, командование неприятельской армии не теряло времени даром, стянув к крепости стенобитные орудия, спецбатальоны подрывников и отряды огнеметчиков. Кажется, дело приобретало скверный характер…

Глава шестая МИШИН ИМПОСИБЛ

Молодым везде у нас «дорога»…

Из пресс-релиза ОБНОН
Каменная тропа постепенно превратилась в узкий лаз, пробитый в скале, — словно кто-то прорыл здесь невесть для каких целей предназначенную траншею. Попав в этот горизонтальный колодец, давно и безнадежно страдающий клаустрофобией Федор впал в легкое беспамятство, благодаря чему Голому удалось-таки заставить карапуза совершить небольшой марш-бросок.

Держась за стенки, кольценосец ковылял вслед за неутомимым проводником, совершенно не разбирая дороги, — ориентиром для него служила только хребтина Шмыги, которая, периодически исчезая за очередным поворотом, вносила легкую панику в шизофренический внутренний мир Федора. Он старательно прибавлял шагу и даже несколько раз умудрялся нагнать своего шустрого гида, однако стоило тому слегка ускориться, и все возвращалось на круги своя. Тропа-траншея долго петляла, забираясь все выше и выше, покуда за очередным поворотом Федор не уткнулся лбом в позвоночник своего экскурсовода.

Голый приподнял болтающуюся в районе груди Голову карапуза и, щелкнув ему по носу, заявил:

— Здесь и заночуем.

Федор постарался напрячь мышцы шеи, чтобы придать устойчивость собственной черепушке, и, кое-как справившись с поставленной задачей, принялся фокусироваться на происходящем.

Размытое пятно с неровными краями прямо по курсу упрямо не хотело приобретать четкие очертания, возможно, потому что и не располагало оными, Поскольку провал в скале по определению не облагает указанными свойствами, но Федору было сейчас не до геологических изысканий.

Вяло тряхнув головой, он поинтересовался:

— Это что, гостиница?

Голый, даже не пытаясь улыбнуться, подтвердил нелепую версию Федора:

— Пять звезд по турецкой классификации. Тетя Соня плохого не посоветует.

Порядком подзамерзший на горных ветряках Федор, пытаясь справиться с охватившей его дрожью, зло ухмыльнулся:

— Не могу я понять, ты что, персонаж комический или просто прикалываешься?

Голый похлопал рукой по укрепленной на каменной стене табличке «НИИ Мочи и кала. Служебный вход» и покачал головой:

— Ага, нашел клоуна. Я если и персонаж, то скорее отрицательный… причем резко.

Федор внимательно посмотрел на хмыря и удивленно переспросил:

— Да ты что! А есть в тебе хоть что-нибудь положительное?

Шмыга призадумался и развел руками:

— Практически ничего. Разве что реакция Вассермана.

Карапуз вяло улыбнулся:

— Эт тебе плюсик.

Но Голый сегодня был на удивление серьезен:

— Тогда уж пять плюсиков… А вообще речь не обо мне. Пора о себе подумать, хозяин. Пойдем счас тебя в приемном покое оформят, заведут санаторную карту… — он аккуратно подтолкнул карапуза.

Федор послушно двинулся вперед, миновав отсутствующую калитку, о которой напоминали только ржавые петли, торчащие из стены, и оказался в порядком запущенном саду. Повсюду валялись трухлявые стволы, куски породы, торчащие из скалы деревья переплелись кронами, образуя над головой причудливый свод. Повсюду валялись перепачканные кровью шприцы, на ветках деревьев болтались пустые капельницы и полоски лейкопластыря.

Федор едва успевал крутить головой, а Голый упрямо подпихивал его в спину, периодически подкрепляя свои действия вербально:

— Сюда, хозяин, сюда.

Они повернули направо возле покосившегося указателя «Процедурная» и оказались возле входа в пещеру. Голый подмигнул Федору и исчез внутри. Карапуз без тени сомнения шагнул за ним, и вот здесь уже пришло время растеряться: глаза не сразу привыкли к царящему внутри полумраку.

Двинувшийся практически на ощупь недомерок почти сразу наткнулся на стену и принялся отчаянно материться. Слегка успокоившись, он разглядел впереди слабое свечение и, как показалось ему, мелькнувшую спину хмыря:

— Шмыга?

Под ногами что-то противно хлюпнуло, и карапуз едва-едва не потерял равновесие:

— Блин, вляпался во что-то! — глаза наконец-то справились с недостатком освещения, и теперь Федор мог разглядеть, что под ногами валяется доверху наполненная эмалированная утка.

Скрючившись, он едва сдержал рвотный позыв:

— Отстой!

Откуда-то из глубины помещения раздался смешок Шмыги:

— Под ноги смотри, хозяин!

Отпихнув звонко загромыхавшую «радость энурезника», карапуз бросился на звук голоса, сотрясая воздух воплями и кулаками:

— Шмыга? Шмыга! Шмыга, скотина!

Под ногами текли куда-то ручейки вонючей жидкости, с потолка капало невесть что, кроме того, периодически Федору приходилось отмахиваться от свисающих откуда-то резиновых трубок.

Внезапно коридор перед ним разделился на две части — карапуз едва не впилился в валяющуюся на боку инвалидную коляску. Федор дернулся сначала налево, потом, поразмыслив, направо, но сообразить, куда же мог деться гнида-проводник, было весьма сложно. Сложив руки рупором, он заорал:

— Ты куда меня завел?

Мрачное капание с потолка усугубило отсутствие ответа, потрясенный сотворенной проводником подлянкой, он еле слышно прошептал:

— Приплыли…

Ноги его подкосились, обозначив направление движений — карапуз устало опустился на инвалидную коляску и тут же подскочил как ужаленный: в поваленной набок повозке ютилось сухонькое тельце в зеленом больничном халате. Костлявая рука трупа сжимала пластиковый стаканчик с остатками желтовато-мутной жидкости. Хватая кислый местный воздух широко распахнутым ртом, Федор бросился бежать по одному из коридоров.


Покуда Федор и Голый держали свой путь к «полному оздоровлению организма», по глупости отказавшийся от обливаний «особого рода» Сеня плелся вниз по тропе, обливаясь на собственный лад — слезами. Скрасить невеселый путь помогали оптимистичные мысли о том, как будут скорбеть на его похоронах многочисленные «друзья и товарищи». «А Федора я на похороны не приглашу, нечего было с Голым цацкаться», — мстительно размышлял карапуз.

Слишком уж предавшись собственным фантазиям, он запутался в ногах и, легко соскользнув по каменному желобу тропы, на приличной скорости проделал значительный путь навстречу осуществлению своих планов, чему, однако, помешал нехилых размеров валун, торчавший посреди «трассы». Камешек значительно сократил тормозной путь Семена и попутно значительно увеличил припухлость его лица.

Придя в сознание после своего «феерического» дебюта в летнем бобслее, Сеня вполне трезво оценил обстановку, предусмотрительно откатившись в сторону, чтобы снова не соскользнуть вниз, и тут под ним что-то захрустело. Застонав для порядку, он, впрочем, довольно-таки быстро сообразил, что дело не в его костях, и принялся шарить рукой под собой, нащупав внушительный кусок… сухаря. Забыв о боли, он подскочил на четвереньки и принялся ползать по земле.

Площадка была засыпана обломками спецпайка и обрывками оберточной бумаги — словно кто-то, не слишком таясь, вытряхнул здесь содержимое рюкзака. По-видимому, эта же мысль пришла и в голову карапуза — он запрокинул голову, оглядывая торчащую в небо скалу, и принялся угрожающе трясти зажатым в кулак сухарем.

Опомнившись, карапуз аккуратно сгреб остатки ценного продукта в свой сидор и с невиданным доселе рвением ломанулся в обратную дорогу — вверх по тропе.


Федор метался по коридорам лечебного учреждения, оглядывая распахнутыми от ужаса глазами попадающиеся ему на пути скукоженные тела всех оттенков золотистого с различными емкостями в руках. Кое-где встречались каталки, возле которых торчали вешалки капельниц, от которых к заботливо укрытым простынками пациентам тянулись трубки, по которым в них перетекали жидкости цвета фурацилина.

Заглядевшись на одного такого персонажа, карапуз не заметил, как наступил на валяющуюся на полу грелку и, заскользив по мокрому полу, рухнул на спину, снеся по пути несколько капельниц и врезавшись затылком в какой-то хитрый прибор.

Запутавшись в трубках, он принялся дергаться, будто муха, присевшая на паутину, свалил себе на голову внушительных размеров бутыль. Вместе с болью в его затылок постучалось неожиданное воспоминание — невесть откуда в мозгу всплыли слова докучливой нимфоманки Электродрели:

— Вот тебе, Федор, лампочка Ильича. Ступай, засвети им там всем по-взрослому! Только тут одна тонкость есть: не забывай в нее керосин подливать.

Федор запустил руку в карман и вытащил подарок не к ночи будь упомянутой тетки. Несмотря на хрупкий вид, фиговина достаточно стойко перенесла походные условия, оставалось только проверить работоспособность артефакта. Федор потер лампу рукавом, потом подышал на нее, но похоже было, что принцип работы осветительных приборов несколько изменился с тех пор, когда о них писали сказки.

Карапуз почесал в затылке и пробормотал:

— Калима-Валима, Сим-Селябим, Ахалай-Малахай, Ляськи-масяськи, как там, блин, еще?

Израсходовав весь набор имеющихся знаний по управлению магическими предметами, раздосадованный Федор пошел по единственно верному пути настоящего ламера — шваркнул девайс об стенку, отчего тот засветился вдруг ярким синим светом.

Федор заозирался по сторонам и тут же заорал от ужаса — в нескольких шагах за его спинойстояла высокая тетка в халате. Лицо тетки закрывала марлевая повязка, из-под шапочки с вышитым красным крестом выбивалась прядь волос, а в руке тетка держала шприц, наполненный золотистой жидкостью.

Внимательно оглядев карапуза с ног до головы, медичка поманила бедолагу пальчиком, украшенным старательно наманикюренным ноготком. В другой ситуации подросток, возможно, гораздо больше внимания уделил бы и этому ноготку, и не слишком существенной длине халатика, но сейчас Федор загипнотизированно пялился на то, как медленно-медленно катится по игле маслянистая капля.

Повинуясь непонятным рефлексам, карапуз маханул лампой, ослепив страшную тетку, и отступил назад, спотыкаясь о какой-то хлам, что тут же помогло ему растянуться на полу. Шустро простучали каблучки, и медсестричка склонилась над Федором — в глазах ее плавала улыбка, но карапуз не был готов любезничать, вместо этого он мазанул пятерней прямо по руке, сжимавшей шприц, и, вывернувшись, вскочил на ноги, принявшись петлять по коридору, то и дело спотыкаясь и поскальзываясь на мокром полу.

Назойливая обладательница десятисантиметровых каблуков и не менее внушительного бю… шприца не отставала от прыткого пациента, несколько раз едва не ухватив шалуна за воротник. Федор же, демонстрируя крайнюю степень «негалантности», что было сил отбивался от притязаний докучливой медсестры. На его стороне были молодой задор, хамство и… не слишком приспособленные для бега каблучки.

Впрочем, тетка сохраняла олимпийское спокойствие совершенно не зря — Федор не удосужился проявить хоть каплю внимания к указателям на стенах, сообщавшим, что коридор, по которому он спасается бегством, ведет его прямиком в «Процедурную».

Однако оценить собственную ошибку карапуз смог, только когда оказался в тупике перед единственной дверью. Влетев в кабинет, он заметался меж диковинных аппаратов и приборов в поисках выхода, покуда его внимание не привлек высокий лежак с толстенными ремнями поперек матраса, над которым была укреплена огромная воронка. Недолго думая, он залез под лежак, затаив дыхание.

Скрипнула дверь, острые каблучки принялись буравить запуганный мозг карапуза, кругами приближаясь к его укрытию, — он мог наблюдать, как стройные ножки, затянутые в колготки-сеточку, перемещаются по кабинету в изящных лакированных туфельках кричащего красного цвета. Внезапно они остановились буквально в метре от затаившегося карапуза, наступила тишина, нарушаемая лишь капающей где-то водой, и ласковый голос произнес:

— Зайка моя, я твой пальчик!!!

Заревев от ужаса, Федор подкатился под ноги своей преследовательнице и, повинуясь каким-то непонятным инстинктам… укусил аппетитную ножку. Раздался пронзительный женский визг, а моментально прочухавшийся карапуз вскочил на лежак и, воспользовавшись замешательством своей преследовательницы, выпрыгнул в открытое окно.

Падать оказалось невысоко, да к тому же под окном удачно расположилась клумба, которая успешно спасла подрастающий организм от черепно-мозговых травм, которые, впрочем, тут же принялся причинять Федору… Голый.

Свалившийся невесть откуда хмырь напрыгнул на едва очухавшегося после падения карапуза и принялся почем зря мутузить несостоявшегося пациента:

— Ты зачем хамил тете Соне? Зачем лампочку включал? Ты что, не знаешь, что моча мутнеет на свету и теряет свои лечебные свойства?

Федор, которому побои обычно шли на пользу, оклемался довольно-таки быстро и так же быстро перевел дохлого хмыря в партер, принявшись колошматить Голого по мордасам, покуда тот не принялся просить пощады:

— Да я-то здесь при чем? Свет включать нечестно! Это нарушение режима и рекомендаций Минздрава! Пожалуются на тебя главврачу, и вылетишь из санатория без больничного листа!!!

Федор наконец отпустил задыхающегося хмыря и сам рухнул на землю, стараясь утихомирить рвущийся из груди «пламенный мотор». Едва отдышавшись, он заявил хмырю, старательно изображающему невинно убиенного:

— Шмыга, я больше лечиться не хочу. Мне надо в мордовскую домну. И ты меня туда отведешь.

Несмотря на понятную слабость во всем теле, он решительно поднялся на ноги, принявшись отряхивать с себя куски земли, налипшей на одежду после удачного приземления в клумбу и поединка со хмырем.

Голый, не прекращавший всем своим видом давить на жалость, тем не менее внимательно следил за карапузом и, дождавшись, покуда тот повернется к нему спиной, ловко запрыгнул на него сверху, вцепляясь грязной пятерней в волосы:

— Тогда чур я на тебе поеду!

Не ожидавший такой подлянки Федор рухнул набок и в обнимку с крепко висевшим на нем хмырем-прилипалой кубарем скатился по пологому склону, уходившему прочь от санаторных корпусов.

«Веселая горка» заканчивалась прямо на краю скалы, и когда-то территорию санатория ограждал забор, от которого нынче остались только бетонные столбы, в один из которых на собственное счастье и загремел по касательной карапуз. Получив жестким ребром в живот, Федор на несколько минут лишился дыхания, но ему повезло куда больше, чем Голому, — от удара тот соскользнул-таки с карапуза и отправился прямиком в пропасть, оставив на память о себе знаменито-альпинистское «У бляааааааааааа», постепенно растаявшее где-то далеко внизу.

Глядя на бездонный «путь Карлито», Федор постепенно приходил в себя, покуда не нашел в себе силы прекратить созерцание и отползти-таки в сторону. Шатаясь, словно пьяный, он поднялся на карачки, держась за торчавшую из земли хилую елку, после чего его благополучно стошнило. Подняв голову, карапуз злобно посмотрел сначала на здание санатория, потом на пропасть за спиной и зашипел от бессилья:

— Блин, как вы меня задолбали. Пошли вы все! — погрозил он кулаком кому-то невидимому и, рухнув под вечнозеленое растение, попытался потерять сознание.


Мир вокруг стал приобретать приятные глазу краски: солнышко грело спину, а ухо щекотал теплый мох, но сознание почему-то не покидало Федора, или все же покидало — сообразить он не успел, однако голос почудившейся ему Электродрели звучал в его голове, словно колокол:

— Ты колечко взял, дурачок, тебе с ним и париться. Вставай, балбес… почки застудишь!


Вновь очнувшись на каменной тропе, Федор никак не мог отделаться от ощущения, что его, как всегда, злобно провели. Кое-как справившись с эмоциями, карапуз поковылял вверх по тропе и буквально за следующим поворотом едва было не лишился остатков ума: впереди виднелось здание, увенчанное громадной неоновой вывеской в виде глаза.

В приступе панического настроения Федор спрятался за камнями и принялся оттуда разглядывать вожделенную цель своего гребаного турпохода.

Прямо к «глазу на ножке» поднималась вырубленная в скале лестница, у подножия которой, собственно, и находился карапуз. Сидя в своем укрытии, он старательно проводил сеанс аутотренинга по воспитанию мужества и, в конце концов, уломал-таки себя на последний марш-бросок.

Подойдя к лестнице, он мысленно пересчитал ступеньки до ста (дальше не умел), и тут его внимание привлек подозрительный шум сзади. Он резко обернулся, словно пытался застать кого-то врасплох, но каменные «джунгли» за его спиной не подавали никаких признаков жизни.

Испуганно озираясь по сторонам, Федор не заметил, как на тропе появилась его старая знакомая — медсестричка из санатория. Неслышно двинувшись к карапузу, она похлопала его по плечу и, когда тот испуганно дернулся ей навстречу, всадила ему в шею шприц.

Карапуз удивленно моргнул, изо рта его пошла пена, и он рухнул на землю, едва не расквасив свое личико о ступеньки. Медсестричка удовлетворенно щелкнула пальцами, достала невесть откуда нарисовавшийся чемоданчик, незатейливо украшенный красным крестом, и принялась настойчиво и умело накладывать гипс на бездыханное тело Федора.

Судя по скорости, с которой Федор превращался в гипсокартон, работал настоящий профессионал. Любо-дорого было посмотреть, как ловко медсестра укатывает карапуза в бинты, — такие умения вполне могли бы пригодиться на службе в чикагской мафии, — какие там тазики с цементом по сравнению с настоящим искусством?

Тутанхамон уже завидовал Федору нечеловеческой завистью, когда за спиной медсестры появился пухлый сводный брат пациента — это был Сеня собственной персоной.

Опальный оруженосец, обуреваемый жаждой мести, бросившись вслед за Голым и Федором, все же не рискнул сунуться в санаторий, решив жить по принципу «нормального» героя. Каменная тропа, делавшая петлю вокруг оздоровительного учреждения, привела его под окна мрачного санаторного корпуса, где, обнаружив на тропе все еще тлеющий фонарь, он услышал какую-то возню впереди и, решив, что Голый таки покусился и на святое, бросился на выручку своему легкомысленному приятелю, попавшему в руки предателя.

Выскочив на площадку, где происходила процедура мумификации народного героя, он надеялся застать другого врага, а потому, размахивая ножиком, завопил:

— Ночной дозор, всем выйти из сумрака. У меня фонарь, животное!!!

Медичка, не ожидавшая подобных выходок в этих безлюдных местах, сперва даже отступила в сторону, прикрываясь руками от метившего ей прямо в глаза луча, но быстро сообразила, что за фрукт перед ней. Не пытаясь даже скрывать своих намерений, она порылась в своем ридикюльчике, извлекла оттуда неслабых размеров шприц и двинулась к замешкавшемуся карапузу.

Сенин мозг, попавший в логическую западню, отказывался воспринимать реальность происходящего — не мог же в самом деле Голый при всех своих актерских способностях так быстро прикинуться бабой. С другой стороны, предположить, что эта телка завалила Федора, было достаточно сложно, и, кроме того, происходящее не давало ответа на вопрос: «Где Голый?»

Покуда карапуз пребывал в легком трансе, медсестра уже почти вплотную подошла к своей жертве, и, когда до новоиспеченного пациента оставалась буквально пара шагов, красотка мелодично проворковала:

— Нолик ты мой, я твой крестик!!!

Этого было достаточно, чтобы Сеня, выпав из транса, принялся размахивать своим ножиком, вопя более чем дурным голосом:

— Залягаю до смерти!!! Не подходи, хуже будет!!!

К его ужасу, коварная чувиха и ухом не повела. Едва заметным движением поправив повязку, закрывавшую на лице все, кроме пары бесстыжих глаз, она двинулась на карапуза, выставив вперед руку со шприцем и вытесняя его с площадки в узкую горловину тропы.

Боровшийся со страхом и совестью карапуз пребывал в полнейшей растерянности: с одной стороны — бить бабу было ну совершенно не по-пацански, с другой же — телка сама лезла на рожон. Трезво рассудив, что первое и второе пацанское предупреждение уже сделано, Сеня выждал, как ему казалось, удобный момент и прыгнул на бабищу, стремясь «сбить шалаву с копыт», но вместо того получил короткий удар носком туфли по копчику, пролетая мимо шустро разобравшейся что к чему медички.

Прочертив носом по камням, он залился краской до кончиков ушей от пережитого позора и, накрепко разозлившись на поганую девку, решил брать хитростью. Притворившись, что потерял сознание, карапуз затаил дыхание, неподвижно скорчившись на земле. Краем глаза выглядывая, покуда ловкая бабища подойдет поближе, он нашарил в кармане давно припасенный кастет и теперь готовил силы для прыжка.

На этот раз ему улыбнулась относительная удача — карапузу удалось что было мочи вломить свинчаткой по руке настырной тетки, склонившейся над пациентом для укола. Однако переменчивость Сениной удачи оказалась выше всяких предположений — «подбитая» телка выпустила шприц, но и только-то — Сенина «коронка» на этот раз не прошла. Напротив, сам карапуз едва не потерял сознание от резкой боли в руке — по его ощущениям, он вломил по куску чугуна, что оказалось не так уж далеко от истины. Дико захохотавшая тетка рванула со своей руки изорванную перчатку, и в свете электродрелевской лампы обнаженная кисть блеснула… золотым отсветом.

Сеня, будучи весьма впечатлительным парнем, едва не бухнулся в обморок. «Сонька золотая ручка… Тетя Соня!!!» Кажется, теперь все сходилось, вот только оптимизма это никак не добавляло. Сеня окончательно отбросил все свои слюнтяйские предрассудки, касающиеся джентельменства, и, выставив ухваченный двумя руками кинжал перед собой, будто герой порнофильмов, пошел на фальшивую медсестру Глаза его наполнились слезами, когда он вдруг представил себе заголовок в «Пионерской правде»: «Награжден посмертно. Юный герой задержал рецидивиста».

Тетка тем временем тоже бросила шутить шутки и, перестав заигрывать с карапузом, двинулась на него, держа в одной руке шприц, а в другой — здоровенный тесак, невесть откуда взявшийся в ее сумочке.

Когда между ними оставалась буквально пара метров, нетренированный мозг карапуза не выдержал напряжения схватки, и, поддерживая собственный боевой дух истеричным воплем, подросток бросился в атаку.

Получив грамотную подножку, Сеня снова оставил свой след на местных камнях и тут же едва успел увернуться от нанесенного сверху убийственного удара. Тяжелый тесак воткнулся в землю подле его уха с таким реализмом, что карапузу показалось, будто орган слуха утрачен навсегда. Впрочем, времени раздумывать не было вовсе — переведенный в партер горе-боец, извиваясь, будто туалетная бумага на ветру, еле-еле успевал уходить от ударов, которые обрушила на него ополоумевшая баба. Положение его становилось ужасающим, тем более что рецидивистка явно посещала курсы самообороны для домохозяек, поскольку всякий ее удар стремился принести вред не только жизненно, но и морально важным для мужчины органам.

В очередной раз, когда острый каблук едва не пробил дыру в демографических планах карапуза он, не на шутку разозлившись, ухватил-таки барышню за ногу и вцепился в ее голень зубами. Далее случилось невероятное — раздался треск рвущих колготок, вверх по очаровательной ножке побежала «стрелка», сопровождаемая пронзительным дамским визгом, и только что полыхавшая гневом богиня войны бухнулась на землю, заливаясь горючими слезами. Принявшись ползать по земле, она собрала свои вещи и, прикрыв рукой «срам», срочно ретировалась с поля боя, оставив опешившего карапуза и полнейшем недоумении.

Наконец-то вспомнив о друге, Семен бросился к почти законченному шедевру египетской погребальной культуры, что так и провалялся все это время у самого подножия лестницы, уходившей к «глазастой» башне. Гипс еще не успел схватиться полностью, поэтому Сене удалось, приложив определенные усилия и свой нож, вырезать овальное отверстие на месте предполагаемой посмертной маски.

Синюшное лицо Федора выражало крайнюю степень согласия с происходящим. Разревевшийся от избытка переполнявших его чувств Сеня принялся трясти своего мумми-друга:

— Федор Михалыч, кончай прикалываться. Федор, Феденька! Тебе что, моча в голову ударила? — предположил он, совершенно не соображая, как недалек от истины.

Подняв голову друга себе на колени, Сеня склонился над самым лицом Федора и принялся ласково приговаривать:

— Федюнчик, не молчи, проклятый, кажется, к тебе обращаются!!! Что ж это ты в жвачке весь? Ну кто ж так пузыри надувает? Говорил же — не нужны тебе эти обертывания проклятые!!!

В этот самый момент над головой послышались какие-то звуки: судя по всему, кто-то спускался по леснице. Моментом оценив обстановку, Сеня подхватил валяющийся на земле нож и, отпустив голову мумифицированного «вождя», с глухим стуком ударившуюся о камни, укрылся в каменной нише.

Показавшиеся из-за поворота урки-стражники, увидев валяющуюся на земле горизонтальную статую желтоватого цвета, гурьбой ссыпались по лестнице, столпившись вокруг неожиданной находки. Первый из урок, сообразивший, что находка эта — некотором смысле человек, удивленно почесал в затылке и глубокомысленно изрек:

— Не понял, а этот как сюда пролез? Весь какой-то дрянью облеплен!!!

Его коллега по партии и уровню интеллекта предложил:

— С виду вроде симпатичный, давай его в казарму заберем?

Первый урка попинал ногой гипсовый кулек, наклонился, чтобы получше разглядеть лицо, и осклабился:

— Действительно симпатичный!!!!

Сеня, так и не привыкший к повышенному вниманию со стороны педофилов, заматерился в своем укрытии, наблюдая за происходящим с кислой физиономией:

— Да что ж это такое? Проклятый шоу-бизнес это ж надо за вшивую ролишку в третьесортном блокбастере так отдуваться!!!!!

Двое урок внизу, видимо, в силу старшинства словно не замечавшие остальных сослуживцев, принялись делить неожиданную находку:

— Давай договоримся: с понедельника до пятницы — он мой, а с пятницы до понедельника твой, — предложил более находчивый персонаж и продолжил убалтывать своего менее разговорчивого коллегу: — Распишем сладкого по календарю чтоб порядок был!!! Со всем уважением!

Обернувшись к остальным, он перестал бы столь любезным, скомандовав опешившим доходягам:

— Урки, тащите его на козлодерню!

Сеня, едва не грызя от злости укрывавший его от посторонних глаз валун, медленно офигевал:

— На козлодерню???

Словно отвечая притаившемуся в укрытии карапузу, находчивый урка продолжал радоваться неожиданной удаче:

— Обожаю симпатичных карапузов! Седня оттянемся!

Глава седьмая В ОГНЕ БРОДА НЕТ

Смешались в кучу кони, люди…

Кентавры — миф или реальность? Вечерняя Мордовия
Разворачивавшееся под стенами Гондураса файер-шоу радовало глаз бывалых фанатов: катапульты без устали метали ведра с горящей смолой, по городским улицам стелился едкий дым, а сбившиеся с ног пожарные команды не успевали тушить многочисленные пожары, пылавшие по всему периметру крепостных стен. Покуда гондурасцы не слишком умело боролись с огнем, урки пошли в «последний и решительный», принявшись штурмовать ворота.

Пендальф, носившийся повсюду в своем некогда белом плаще, словно почувствовав, что наступает стратегический момент, принялся лично руководить укреплением этого участка фронта:

— Держи ворота! Опять лезут!

Впрочем, момент все-таки уже был упущен — уркам удалось стянуть сюда несметное количество народу и самое главное — скрытно доставить и развернуть нехилых размеров стенобитное орудие, первый же удар которого заставил защитников крепости пожалеть о собственной роли в истории.

Один Пендальф все еще надеялся спасти положение, стараясь переорать гулкие и равномерные шлепки тарана по кованым доскам:

— Ставим стенку! Быстрее! В этот самый момент очередной мощный удар проломил-таки створки насквозь — сверху на столпившихся возле ворот бойцов посыпались обломки, а драконья пасть тарана, дернувшись, исчезла, чтобы вернуться через несколько секунд, окончательно сокрушая остатки преграды. Людей, ломанувшихся прочь от образовавшейся дыры, Пендальф постарался взбодрить новой психологической установкой на матч:

— Команда Гондураса! Неважно, кто бежит на ваши ворота! Главное — держать удар!

И тут же, решив окончательно разрядить обстановку, запел дурным голосом:

Эй вратарь, готовься к бою,
Часовым ты поставлен у ворот.
Ты представь что за тобою…
И сам ринулся мочить вломившихся в крепость урок.


Чук, отправленный Пендальфом на спецзадание, едва не заблудился в хитросплетении маленьких улочек — сунуться на центральный проспект он не рискнул. Осторожный карапуз весьма правильно рассудил, что соваться в творящийся там дурдом не стоит: либо зашибет вражеским снарядом, либо свои же паникеры задавят.

Впрочем, на боковых улицах тоже было неспокойно: всякая шушера стремилась под шумок обтяпать свои грязные делишки — в военное время такое запросто сходило с рук, да и обычно бравых ментов нынче словно коровы в три смены вылизали с улиц — в городе пахло анархией и прохудившейся канализацией. Пару раз умело избежав контакта с темными личностями, пытавшимися гоп-стопнуть явно не местного паренька, Чук практически без приключений добрался-таки до ставшего ему теперь родным здания местного ГУВД.

Когда запыхавшийся карапуз появился на своем новом рабочем месте, там вовсю шли какие-то непонятные приготовления: между кабинетами сновали люди с тяжелыми связками папок и внушительных размеров канистрами. Нервно расхаживавший по коридору генерал Димедрол размахивал наганом и, пыхтя донельзя вонючей папироской, бормотал себе под нос нечто бессвязное:

— Вот и закончились у меня и сыновья, и зебры. Не бегать нам больше по зеленой лужайке. Зажгу как следует в последний раз.

Повысив голос, он поторопил подчиненных:

— В баню, несите все в баню! — и сам бросился следом.

Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, Чук проследовал вслед за своим начальником и, заглянув внутрь, едва удержался от вопля — на столе, застеленном бархатной красной скатертью, украшенной золотистой бахромой с невообразимых размеров кистями, возлежал Эффералган, обложенный со всех сторон папками с уголовными делами, которые подручные Димедрола не прекращали доставлять сюда из архива.

Сам генерал, покачиваясь на каблуках, стоял возле бездыханного тела и, возмущенно качая головой, повторял одну и ту же фразу:

— Момент для бальзамирования категорически упущен. Момент для бальзамирования категорически упущен. Момент…

Чук, едва удерживавший себя в руках, потерял остатки воли после пятого повтора, бросившись растаскивать пухлые кипы бумаг с явным намерением пробраться к Эффералгану:

— Какого бальзамирования? Он живой еще! Вы чего творите? Он живой!

Вот тут-то очнувшийся Димедрол наконец разглядел в неожиданном смельчаке едва-едва принятого на работу оперуполномоченного и, скорчив начальственно-недовольную гримасу, бросился лично выкручивать руки выскочке. Оттащив карапуза от груды бумаг, наваленных подле Эффералгана, он сунул Чуку кулаком поддых и, одним пинком выкинув того на улицу, заорал:

— Так, а ну пошел писать рапорт о проделанной работе. Уже полдня как на должности, а денег я еще не видел! Давай, пошел! Приду — проверю!

Карапуз остался сидеть перед захлопнувшейся дверью, недоуменно вращая головой. Придя в себя, он растер намечавшийся на груди синяк и бросился прочь из здания ГУВД.


Защитники крепости, прочно верившие в незыблемость гондурасских крепостных стен, были деморализованы уже одним фактом того, что уркам удалось сокрушить первый ярус обороны, совершенно не говоря о численном превосходстве противника в живой силе. Скорее всего, именно поэтому все потуги Пендальфа по поддержанию высокого боевого духа не находили отклика среди бойцов. Клич, брошенный кем-то в толпе, отбивавшейся от наседавших упырей, вызвал куда более яркий отклик:

— Атас, отходим!

Подхваченный сотнями глоток, этот призыв возымел более чем губительное для города действие.

Слегка прифигевший от разворачивающихся малоприятных событий Пендальф, кажется, пытался подбадривать уже исключительно себя:

— Порвали! Порвали нашу защиту! Я же говорил! Нужно было Онопку в центр ставить. Давайте быстрее, отходим ко вторым воротам на перегруппировку!

Сообразив, что такими средствами добиться хоть мало-мальской самоотдачи от бойцов вряд ли удастся, он поспешил скорректировать свои вопли:

— Всех, кто живой, — перевожу на следующий, уровень! Уходя — мочите всех!


Командурк, наблюдавший со своего командного поста за происходящим в крепости, удовлетворенно хлопнул себя по бедру и бодро скомандовал: — Начинайте погромы! Пленных не брать! В этот самый момент подскочивший к нему адъютант что-то настойчиво принялся втолковывать на ухо своему боссу. Улыбка постепенно сползала с лица урки. Наконец, выхватив из чьих-то услужливых рук мощный армейский бинокль, он принялся изучать обстановку на направлении, которое указал ему гонец.

Картинка, которую транслировали ему на бинокль, похоже, не сулила ничего хорошего:

— Що цэ такэ? Опять отряд Витязь подослали?


Конницу во главе с атаманом Борисом, высыпавшую, словно мухи на навоз, на вершину холма, возвышавшегося в тылу урочьего войска, можно было уже разглядеть и без помощи оптики, но командурк не спешил расставаться с биноклем, скрывая за окулярами собственную досаду. По всему выходило так, что ситуация складывалась совершенно не по-пацански — честь по чести мочились стенка на стенку и на тебе! Похоже было, что «гондурасские» договорились-таки с «рохляндскими» — открытие второго фронта грозило уркам исторически известными неприятностями.

Здоровенный бинокль жалобно похрустывал в руках раздосадованного урки — больше всего бывалого военачальника раздражал придурок в золоченой броне, елозивший с умным видом перед явившейся на разборки бандой. Кажется, этот идиот давал какую-то установку своим бойцам. Погрозив неприятелю кулаком, командурк тоже принялся раздавать указания своим подчиненным.


Рохляндской армии, впрочем, требовалась не просто установка, а скорее целый сеанс психотерапии. Бойцы всю дорогу до Гондураса обещавшие «порвать уркам ж… на еврейский флаг», едва завидев несметные полчища, уткнувшиеся в порядком уже разрушенные стены крепости, мигом растеряли весь свой ратный пыл, и Борису впору было объявлять субботник по борьбе с энурезом, вместо того чтобы вести войска в атаку.

Атаман, к слову, и сам слегка оторопел, разглядывая колыхавшуюся внизу урочью массу: «маленькой победоносной войной» с нехилым банкетом по окончании, мыслями о которых он тешил себя и окружающих, тут и не пахло. Притихшие рохляндцы несмело приглядывали за боссом, ожидая от впавшего в кому командира волевых решений. Из ступора Бориса вывел голос дочери — как всегда, не слишком адекватная особа и сегодня не блеснула рассудительностью:

— Вот, блин, понабежало-то! Кто ж их всех хоронить будет?

Борис сморщился так, будто проглотил лимонку. Оглянувшись на дочурку, впереди которой, вцепившись в гриву лошади, сидел в седле крепко-накрепко зажмурившийся Гек, он покачал головой, стеганул свою кобылу и принялся носиться с фланга на фланг, одаряя своих подчиненных ОЦУКА (особо ценными указаниями командира армии):

— Фурманов, поведешь правый эскадрон! Петька, поведешь левый. Гаврила! Пойдешь посередине, налево и направо не ходи.

Урки тем временем успели развернуть часть своей армии навстречу подъехавшим на раздачу «новеньким». Борис привстал на стременах, оглядывая свое войско, и, набрав побольше воздуха в легкие, завопил:

— Граждане незалежной Рохляндии! Рахиты и рахитки! От Чукотки до Финляндии все болеют за Рохляндию! Аллюр три креста!

Рохляндская принцесска наклонилась к Геку и поделилась своими «сокровенными» мыслями:

— Знаешь, за что я батю люблю? За чувство юмора.

Борис и вправду сегодня был в ударе:

— Вашему царю показали фигу! Не простим обиды! Умрем все до последнего!

Первыми, задрав кверху свои клюшки, приняли вызов гвардейцы из сборной Рохляндии по поло, во главе с Борисовым отпрыском, а дальше, словно волна по стадиону, по нестройным рядам пошла цепная реакция, встряхнувшая и остальных бойцов. Конница вмиг ощерилась, словно гигантский еж-мутант, выставивший свои иголки. Борис промчался вдоль первого ряда, колотя по выставленным железякам своим мечом — звук был, что гаечным ключом по батарее, да и смысла в этом было немногим больше, но эти «досадные мелочи» не мешали Борису самозабвенно поднимать боевой дух своего войска:

— Победа!

Кто-то на левом фланге несмело вякнул в ответ:

— Победа!

Борис метнул взгляд в толпу и повторил:

— Победа! Двух мнений быть не может!

В толпе начались едва заметные шевеления, и атаман поспешил укрепиться на занятых позициях:

— Мы победим! Ура!

— Ура! — заголосили бойцы.

— Ура! — вписался Гек. Что-что, а поорать он любил…

Напоследок же опытный оратор припас для полного счастья и собравшихся бойцов самую что ни на есть магическую фразу:

— Мочи козлов!


Конная лавина сдвинулась с места, принявшись скатываться в котлован, посреди которого торчала как флаг из дерьма, гондурасская крепость, окруженная полчищами урок. Видел бы бедолага Эффералган, как ходить в психологические атаки! Буденному на зависть, широкой подковой охватывая все урочье войско, рохляндская конница, поднимая клубы пыли, мчалась навстречу неприятелю.


Командурк, не будучи парнем впечатлительным, не стал разглядывать приближающихся «кентавров Рохляндии». Вместо этого он, не напрягая мозг поиском нестандартных решений, скомандовал просто и незатейливо:

— Огонь!

Первый же залп заметно проредил первые ряды рохляндской армии, второй тоже был хорош — не хуже третьего, вот только по эффективности эта операция могла сравниться разве что с гуманитарной помощью в виде десяти тысяч презервативов для решения демографической проблемы в Китае.

Остановить взбесившихся коне-людей могла разве что маленькая атомная бомба. Собственно, поэтому первые ряды урок были сметены начисто, тем более что стрелять в такой ситуации было сложно, а отбиться прикладом от боевой лошади и вовсе представлялось утопичным.

Урочье войско дрогнуло — конница топтала, рубила, давила и в общем полностью соответствовала основной стратегии Бориса Николаевича, которую он не прекращал двигать в массы:

— Мочи!

Среди урок началась плохо скрываемая паника: те, кого еще не замочили рохляндцы, едва-едва сами не довели себя до громогласно требуемых командиром неприятелей кондиций. Даже командурк, в чьем взгляде уже не было прежней стальной уверенности, аккуратно ретировался вместе с собственным штабом с передовой, спешно отступив к стенам крепости под видом «перегруппировки» сил.


Со стен крепости происходящее внизу выглядело еще более впечатляющим, вот только оценить это было совершенно некому — защитники Гондураса были куда как больше заняты спасением собственных филейных частей — ворвавшиеся в город урки уже прочно обосновались на первом ярусе защиты и методично прорывались на второй уровень. Чук, с превеликим трудом пробивавшийся сквозь лезущую в противоположную сторону толпу, вопил что было дури:

— Пендальф! Пендальф!

Однако найти старого разведчика было сложно: все еще пытаясь сохранить хоть какую-то видимость осмысленности оборонительным действиям гондурасского гарнизона, старикан мотался по всему переднему краю, возникая то тут, то там — Чуку всякий раз сообщали что «только что был тут» или же «пять минут назад его видели неподалеку».

Карапуз в конце концов предпочел влезть на полуразрушенный постамент памятника кому-то теперь уже точно неизвестному и там поджидал вездесущего старика, не переставая орать что было мочи, покуда искомый объект не оказался поблизости, вопрошающе уставившись на чумазого посыльного.!

Спрыгнув с постамента, Чук бросился к старику:

— Там у генерала башня напрочь съехала! Говорит, хочет камикадзе стать!

Пендальф скорчил удивленную физиономию, после чего покачал головой и, резко перегнувшись через седло, ухватил карапуза за шиворот, выдергивая его из толпы.

Усадив подростка на лошадь, он заговорщицки подмигнул тому:

— Айда смотреть! — и пришпорил свою животинку.


На верхних этажах города-крепости царила идиллическая картинка: оцепившие несколько верхних ярусов солдатики из подконтрольных Димедролу частей внутренних войск не пускали сюда ни беженцев, ни всякую прочую шваль, а потому войной здесь и не пахло.

Напротив, жизнь здесь била ключом — да так, словно бойня, устроенная урками, происходила за тысячи километров отсюда. На заднем дворе местного ГУВД хлопали двери, над небольшим бревенчатым срубом поднимался веселый дымок. Время от времени двери секретной баньки распахивались, и тогда оттуда можно было услышать заливистый девичий смех и непрекращающийся звон пивных кружек вкупе с нестройными мужскими голосами, тянущими какую-то песню.

Сам генерал, сидевший за длинным столом, общего веселья не поддерживал, вяло отхлебывая из кружки золотистый напиток и периодически зажевывая пивко вяленой рыбкой.

Наконец, устав от бесконечных песнопений, он поднялся на ноги и, не глядя на собравшихся, отправился в парилку, по пути запустив опустошенной кружкой в бассейн, где уже плавало порядочное количество разнообразного мусора, часть из которого спьяну стала возмущаться учиненному разбою, не сразу сообразив, с кем имеет дело.

Зайдя в парилку, генерал уставился на верхнюю полку, где, не подавая признаков жизни, возлежал Эффералган собственной потрепанной персоной. Димедрол пнул ногой дверь и завопил в открывшийся проем:

— Махмуд, парку бы подбросить!

Минутой позже внутрь с шайкой воды, в которой плавали две бутылки пива и какие-то хитровымоченные листья, втиснулся банщик. Покрутив головой, этот сын неизвестного народа поставил тазик на пол и, щелкнув по градуснику, который упрямо показывал сто сорок градусов, позволил себе усомниться:

— Шеф, может, не надо?

Димедрол в ответ лишь зло плюнул на раскаленные камни, плевок моментально скукожился и исчез, оставив на боку гранитного кругляша едва заметный соляной след. Проследив быструю гибель продукта жизнедеятельности собственных слюнных желез, генерал процедил сквозь зубы:

— А я говорю — надо зажечь! Так что не рассуждай, а подкинь-ка еще пару папочек!

Дальше случилось странное: ловко выхватив из шайки пивные баклажки, он с размаху шваркнул их об камни, и помещение моментально наполнилось вонючим пивным паром, а сам Димедрол довольно завопил:

— Эх, хорошо!!!!

Выскочив наружу, генерал с разбегу кинулся в бассейн, едва не потеряв на ходу ярко-красные трусы, украшенные погонами, и, вынырнув, заорал:

— Быстрее тащите веники!

Однако Махмуд, бросившийся выполнять поручение шефа, был почти тут же сшиблен с ног Пендальфом, вломившимся в баню вместе со своим малолетним подручным. Вместо требуемого веника Димедрол получил неслабый удар в живот, а метнувшийся в парилку Чук, задыхаясь от нестерпимого жара и пивной вони, принялся вытаскивать из душегубки краснющего, будто вареный кальмар Эффералгана.

Очухавшийся генерал бросился вслед за карапузом, принявшись прессовать потерявшего стыд салагу, но на помощь Чуку опять весьма кстати подоспел Пендальф, одним пинком сообщивший гондурасскому суперменту траекторию, удачно приземлившую Димедрола прямиком на раскаленные камни.

Ударившись головой о бревенчатую стенку, шеф гондурасского ГУВД буквально через секунду превратился в «опального генерала» — трусы на нем вспыхнули почище авиационного керосина и, издав вопль, никак не спешивший окончательно оборваться, Димедрол с пылающим задом выскочил из баньки.

Вслед за ним оттуда высыпали и все остальные «участники и гости» банкета. Глядя на то, с какой невероятной скоростью генерал пересекает площадь, Пендальф достал из бумажника внушительных цифирь купюру и, помахав ей перед носом собравшихся, заявил:

— Думаю, не взлетит. Тяги не хватит.

Покуда «Икар наоборот» набирал и набирал скорость, Пендальф успел принять несколько нехилых Ставок и, когда Димедрол, не вписавшись в поворот, неуклюже заскользил на смотровой площадке и наконец перевалился через поручень, с диким воплем рухнув вниз, старый лис, издевательски улыбаясь, спрятал честно заработанные бабки в свой лопатник.


Рохляндская конница рубилась на славу — ошеломленные ее мощью упыри практически не сопротивлялись, предпочитая спасаться бегством. Впрочем, получалось это плохо — поскольку негры, обколотые анаболиками, встречались среди урок крайне редко, а всем остальным тягаться с лошадьми в скорости бега в полной боевой выкладке представлялось изначально бесперспективным.

Борис Николаич, прирожденный атаман и комментатор, поспешил окончательно закрепить победу рохляндского оружия:

— Урки дрогнули, жмем!

Одарив приближенных небывалой ширины улыбкой, он принялся вертеться в седле, разглядывая, как его «молодцы» «душат чурок» на всех направлениях, покуда его весьма приятным наблюдениям не пришел вполне обоснованный капут. Застыв, словно в корень молнией ударенный баобаб, он едва не подавился собственной бородой и, едва вспомнив резко позабытую технику дыхания, широко открыв рот и выпучив глаза, принялся разглядывать исполинских животин, появившихся в клубах дыма, стелившегося от подожженной крепости. Почти тут же раздался пронзительный вопль невесть откуда взявшегося муэдзина, затянувшего какую-то невообразимую тягомотину.

По рядам доблестной конармии словно пропустили ток: вздрогнувшие от неожиданности бойцы опускали свое оружие и ошалело шарили взглядами по округе в поисках источника звука, неизменно останавливая свой взгляд на приближающихся гигантских тварях. Похоже, урки решили тоже потрепать нервишки своим неприятелям, двинув против конницы пусть и малочисленный, но потому вовсе не менее внушительный отряд слонопотамов.

Борис помотал головой, сгоняя хваткое оцепенение и шмальнув в воздух из собственного нагана, завопил, в свою очередь приводя в чувства бойцов:

— Строиться! Строиться!

К нему подрулил запыхавшийся сынишка и, стянув с себя фирменный шлем, доложил:

— Сборная Индии по поло. Хреновы колонизаторы, научили хиндусов имперской забаве!!!

Борис только раздосадованно покачал головой в ответ, наблюдая, как неспешно перестраиваются его полки. Выждав небольшую паузу, он театральным жестом поднял вверх руку и провозгласил:

— Кто завалит больше всех слонопотамов, тому пузырь с царского стола! Не боись, ребята, — слонопотам ходит только по диагонали… и под себя! Мочи козлов! Тьфу, блин, слонов! Вали слонов!

Конная армада ринулась в новую атаку, не менее внушительную, чем в первый раз, вот только водители слонопотамов были куда как менее впечатлительны, чем пешие урки.

За несколько секунд до столкновения с рохляндцами слонопотамы принялись старательно мотать исполинскими черепушками из стороны в сторону, гигантскими бивнями, словно веником, сметая разогнавшуюся конницу со своего пути. Кроме всего прочего, хитрые чурки укрепили меж слонопотамовых бивней невесть откуда взявшиеся молотильные барабаны с колхозных комбайнов, которые кромсали все, что попадалось им на пути, с совершенно нечеловеческой силой. Все попытки причинить гигантским тварям хотя бы теоретический вред, казалось, были обречены на провал, а вот стрелкам, вольготно расположившимся в укрепленных на слонопотамах башнях, удавалось отстреливать всадников с пугающей легкостью.

Избиение «маленьких» затягивалось сверх всех Рамо: слонопотамы перетоптали, перебодали и перемногочегоеще кучу народу, прежде чем в светлую голову атаманового сынишки и по совместительству капитана сборной Рохляндии по поло пришла не менее блондинистая мысль.

Вместо того, чтобы пытаться завалить слонопотама с заранее отсутствующими шансами на успех, он аккуратно подобрался к одной из скотинок и, острым взглядом зацепив болтающегося в своей кибитке «командира экипажа», ловким броском клюшки, вышиб того из кресла. Издав дикий вопль ужаса и недоумения, «водитель слона» едва не свалился под ноги своего же «брата меньшого» (если так можно сказать о слонопотаме), в последний момент умудрившись уцепиться за страховочный трос, пребольно впившийся животине в ухо. Ошалев от боли, слонопотам протрубил «всемтрындец» и, завалив башку на ту сторону, где болтался лузер-извозчик, понесся сломя голову по поляне, не чувствуя ни поводка, ни совести.

Первыми пострадали не успевшие сориентироваться урки, шагавшие в атаку возле слонопотамов, будто эсэсовцы подле танков. Затем настала очередь бежавшего в строю слонопотама, по собственному несчастью оказавшегося ближе всех к пораненному собрату. Молотилка, все еще вращавшаяся промеж бивней ополумевшего животного, словно коса, подрубила соседнюю скотинку. Тот, в свою очередь принявшись валиться на бок, завалил и своего обидчика. Со спин «живых танков» посыпались, будто горох в суп, прибалдевшие от такого поворота событий чурки, которых ушлые рохляндские конники тут же начали прикноплять к земле, будто бабочек в альбом. Борисов сынок, ухмыляясь, тряс головой:

— Ненавижу талибов. Ишь, как скотинок затиранили!

Подкатив поближе, он встал напротив подыхающего слонопотама и, внимательно изучив скотинку, взглядом, тронул поводья и загадочно произнес:

— Тот самый слон, тот самый чай. Кури бамбук, парниша.


Взяв на вооружение метод атаманова сынка, рохляндцы принялись выцеливать «слонопилотов», аккуратно маневрируя между мощными, но не слишком поворотливыми «фетишами гигантомана». Тактика приносила свои плоды: лишенные управления исполины с интеллектом мыши принимались, дико трубя, носиться по полю, топча и своих, и чужих, но в целом представляя куда как менее грозную силу, чем прежде.

Сестричка смышленого капитана рохляндской поло-тим взяла на вооружение собственную тактику, доверив поводья без толку болтавшемуся в седле Геку:

— Держи веревки!

А дальше смышленая девка, пользуясь голосовым управлением (pat. USA 12345678), принялась выгадывать маршрут, который позволил бы зайти слонопотамам с тыла:

— Рули влево! Левее!

Когда вконец ошалевший Гек вырулил-таки в хвост гигантской твари, сумасшедшая тетка прибавила газу, воткнув шпоры в бока своей кобылки, и, когда Броня понесла, не разбирая пути, прям промеж ног слонопотама, ушлая рохляндская принцесска принялась в две руки рубить слону сухожилия. Карапуз едва не лишился ушей, так лихо промелькнули мимо него свистящие лезвия: раз — по задним лапам, два — по передним. Гек, вцепившись в поводья, зачарованно наблюдал, как над ним проплывает гигантская туша.

Едва они выскочили из-под слоновьего брюха, порезанная скотинка рухнула на землю, разнося в клочья кибитку со своими седоками. Впрочем, разгадывать происходящее не было времени — приходилось лавировать между все еще многочисленными слонопотамами да еще и отбиваться от болтающихся под копытами урок, неслабо осмелевших при поддержке своих «танковых дивизий».

Откуда-то слева опять голосил Рохляндский наследник:

— По кумполу бей, у слона голова слабая!

И, подавая «личный пример», зарядил из винтовки прямо в лоб ближайшему гиганту — благо «догадливые» чурки намалевали на лбу слонопотама свою традиционную точечку-мишень. Метка помогла покруче лазерного прицела: один выстрел, и животное будто налетело на бетонную стенку трехметровой толщины,после чего принялось заваливаться на спину, передавив весь свой экипаж.

Разделившись по собственным предпочтениям на «лобострелов», «лапорубов» и «пилотобилов», рохляндцы принялись шустро выводить из строя одного слонопотама за другим, с радостью вымещая на животинках свою злость за первоначальную панику, которую эти гиганты внесли в их ряды. «Танковая» дивизия урок гибла на глазах, практически не причиняя более никакого вреда конармии под предводительством Бориса Николаевича, — страдали разве что те, кто не успевали вывернуться из-под погибающих слонопотамов, рискуя быть раздавленными.

В числе таких вот «неудачников» оказались и Гек с рохляндской принцессой: водитель кобылы из карапуза был никудышный, и, в очередной раз не рассчитав поворот, он едва не врезался в рухнувшую со слоновьей спины будку. Броня поднялась на дыбы, скинув с себя седоков, а потерявший свою ношу слоёнопотам, оставшийся без управления, едва-едва не рухнул на них сверху. Ловко перекатившись через плечо, рохляндская принцесска-акробатка вскочила на ноги и, сообразив, как легко отделалась, принялась растерянно крутить башкой в надежде разглядеть, куда же делся нерасторопный карапуз:

— Карапузик! Ты где? Вернись, я все прощу!!!

Глава восьмая АПОФИГОЗ № 1

Кто старое помянет, тому глаз вон!

М. И. Кутузов. Успешное лечение катаракты в полевых условиях. Тверь. 1812 год
Несмотря на успех рохляндской конармии, порядком потрепавшей урочью армаду под стенами Гондураса, в самой крепости дела обстояли неважно. Уркам, покуда хватало сил биться на два фронта, и они с не меньшим, чем прежде, рвением штурмовали крепость, давно уже окончательно укрепившись на первом ярусе. Покуда доблестные рохляндцы наводили ужас на пеших гоблинов и валили слонопотамов, ворвавшиеся в город неприятельские войска методично перерезали всех, кто не успел вовремя укрыться выше этажом, и принялись штурмовать следующее кольцо обороны. Защитников крепости покуда спасал тот факт, что втащить штурмовые орудия «в гору», да по узким городским улочкам, не представлялось возможным, и потому уркам пришлось искать альтернативные методы.

Впрочем, отряд гиперурок «имени Вымени», в котором бойцы превосходили своих и без того нехилых собратьев минимум втрое по росту и почти настолько же в остальных массогабаритных характеристиках, взялся за дело не на шутку: ворота, ведшие на второй ярус, содрогались под мощными ударами, сопровождаемыми незатейливым солдатским юморком:

— Открывай, сова, медведь пришел!


Чук, скорчившийся в укрытии неподалеку от штурмуемых ворот, вздрагивал при каждом новом ударе, словно и ему, попутно, тоже доставалось по черепушке. Неприятный нервяк, крепко вцепившийся в его сознание, порядочно отравлял ему жизнь.

Оглянувшись на глупо улыбающегося Пендальфа, невозмутимо ковырявшего в зубах штык-ножом, карапуз, едва уняв дрожь в губах, просипел:

— Сдается мне, не будет четвертой части.

Пендальф едва не разрезал себе щеку от удивления:

— Не будет? Типун тебе на язык, ты чего городишь?

Задумавшись, он заулыбался, но почти тут же снова посуровел:

— Я квартиру в кредит взял… и машину тоже.

Снова задумавшись, он ненадолго оставил Чука наедине со своими страхами, а потом, не выходя из состояния глубокой задумчивости, продолжил:

— Вот так всегда. Ходишь-ходишь в школу. Вдруг, бац! — и вторая смена. Прощай, любимые учителя.

Чук удивленно пялился на заболтавшегося сенсея:

— Але! Пендальф! Ты че, рехнулся, что ли?

Старикан уколол себя штык-ножом в ухо и, выпав из астрала, забормотал:

— Ой, чего-то я из образа вышел… ну, короче, там дальше по тексту какая-то лабуда про восходящее солнце.

— Ну… нормально все закончится? — осторожно поинтересовался карапуз.

Пендальф поспешил улыбнуться своему трусоватому ученичку:

— Ага. Только очень занудно…


Чук и Пендальф, увлеченные «высокоинтеллектуальной» беседой, совершенно не заметили, что штурмующие крепость упыри остались без поддержки с воздуха. Эскадрилья люфтваффе, до сих пор крепко досаждавшая защитникам крепости, была переброшена волевым решением командурка на второй фронт, открытый рохляндцами.

На этот раз командурк вполне угадал с заменой: конармия увлекшаяся «истреблением мамонтов», была атакована «крылатыми танками» столь внезапно, что одним из первых пострадавших оказался атаман Борис, что, кроме всего прочего, имело вполне логичное объяснение — лучшую мишень, чем ярко блестящий на солнце боевой скафандр рохляндского «модника», представить было сложно.

Зашедший со стороны светила пилот оставался никем не замеченным едва ли не до того самого момента, когда аккуратно спланировал практически на Макушку Бориса Николаевича. Задетый крылом, владыка Рохляндии сподобился на умопомрачительной красоты сальто, сравниться с которым могла только фигура высшего пилотажа, параллельно проделанная его же лошадью, которая, в отличие от своего хозяина, моментально откинула копыта. Впрочем, и самому атаману повезло немногим больше: придавленный окровавленной тушей, он лежал на спине, глядя, как над его головой заходит на второй круг гадский самолет.

Дикий вопль, едва не отправивший Бориса туда, куда его только что пытался отправить вражеский ас, мог принадлежать только рохляндской принцессе. Дочурка атамана, по чистой случайности оказавшаяся поблизости, металась подле своего папашки в поисках спасения и для себя, и для любимого предка. Надеяться было практически не на что: стремительно разраставшийся силуэт самолета и практически различимое лицо пилота не оставляли сомнений — капуту быть.

Экзистенциализм в женском понимании — вещь своеобразная, что и подтвердило принятое красоткой решение. Выхватив из слабеющих папашкиных рук именной наган, она принялась почем зря палить по мессершмитту. А дальше случилось странное…

Чудо немецкой авиатехники будто наткнулось на невидимую преграду и резко начало терять высоту. Раздался едва различимый хлопок, от фюзеляжа отделилась какая-то хрень, после чего высоко-высоко в небо взлетел темный силуэт, раскрывшийся там наверху в уродливый цветок парашюта. Где-то вдалеке покинутая летчиком машина встретилась с землей, превратившись в огненный шар.

Парашютист тем временем принялся старательно выбирать стропы, планируя поближе к своей обидчице. Опустившись чуть в стороне, эсэсовец сбросил с себя парашют и бросился прямиком к поверженному рохляндскому предводителю.

Рохляндская принцесска, едва завидев несущегося навстречу высокого человека в летной форме увешанной железными крестами, схватила винтовку и двинулась навстречу подонку, едва не угробившему любимого «папА».

Уязвленный скорым расставанием с крылатой машиной, ас, завидев весьма решительно настроенную девушку, сперва сбавил шаг, а после того, как в грудь ему уставился ствол винтовки, для пущего эффекта укрепленный штыком, и вовсе остановился в нескольких шагах от разъяренной особы.

Улыбнувшись, он выставил вперед развернутые ладони, после чего, стараясь не делать слишком резких движений, опустил их на причудливо украшенный заклепками и шипами ремень, на котором болталась кобура, и принялся расстегивать пряжку, всем видом показывая, что намерен избавиться от опасной ноши. Не переставая улыбаться, он выдернул кожано-шипастую змею из брючных петель, и в тот момент, когда кобура брякнулась оземь, отвлекая на себя внимание «девушки с ружьем», подлый эсэсовец легким движением руки сообщил ремню дополнительное ускорение, приведшее по замысловатой траектории его массивную пряжку на встречу с головой красотки.

Если бы не подарок брата — фирменный поло-шлем из натуральной пробки, черепушку рохляндской наследницы, вполне вероятно, раскроило бы пополам, но произведенный эффект и без того не сулил девушке ничего хорошего. Рухнув на землю как подкошенная, от дикой боли, вошедшей под черепную коробку, словно хан Мамай, она слишком долго не могла сообразить, что же произошло, а когда наконец пришла в себя — над ней возвышался молодчик в летном костюме — наган благополучно болтался на ремне, а в руках эсэсовца уже была трофейная винтовка. Нагло улыбаясь, он штыком педантично нарезал девичьи шмотки на аккуратные полоски.

Когда девушка наконец зашевелилась, он наклонился над ней, и ухватив пальцами за щеку, загнусавил:

— Я есть немножко любить садо-мазо, фроляйн!

Он шлепнул ее по лицу, так что на нежной коже остался след его пятерни, и назидательно продолжил:

— Глупая женщина не может убить меня! Придется немножко умирать!

Руки эсэсовца сомкнулись на девичьей шее, и в этот самый момент кто-то неожиданно покусился на его спину где-то в районе пояса. Эсэсовец покачнулся, выпуская свою симпатичную жертву из рук — за спиной его голосил визжащий от боли Гек, раскроивший руку о шипованый ремень.

Обернувшись на этот вопль, любитель садо-мазо еще успел разглядеть своего обидчика, и в этот самый момент крепкая рука сомкнулась на его промежности, выкручивая одновременно и волю, и разум:

— А я еще девушка! Понял?

Последовавший удар ножом в глаз был уже практически снисхождением…


Последний резерв урочьего войска — части, расположившиеся в развалинах Кеми, был приведен в ружье — наблюдатели на полуразрушенных смотровых башнях не так давно заметили шустро скользящие по воде странного вида парусники. Откровенно говоря, ничего особо странного в этих суденышках не было, за одним весьма важным исключением — ни в прицел, ни в бинокль, ни в телескоп не разглядеть было на палубах ни единой души, но тем не менее, словно направляемые чьей-то твердой рукой, корабли продолжали упрямо держать курс на Кемскую пристань.

Урочьи полки, выстроенные на упиравшейся прямо в пристань торговой площади, гудели, словно мощный трансформатор. Мало того, что войнушка постепенно превращалась из развлечения в побоище, так еще и воевать приходилось невесть против кого.

Корабли-призраки медленно подваливали к бетонному причалу, глухо ударяясь боками о болтающиеся на ржавых тросах рваные покрышки, — вместе с каждым новым судном разговорчики в строю становились все тише и тише, покуда не смолкли совсем. Ошалевшие урки, раскрыв рты, наблюдали, как безлюдная флотилия внаглую швартуется перед самым их носом.

Тишину нарушила верная соратница командурка, отряженная в Кемь начальником гарнизона. Разбитная деваха, растолкав примолкших бойцов, вывалила на передний план свой пропитой фейс и завопила не менее пропитым голосом, обратив свою речь в пустоту, заполнявшую палубы кораблей:

— Никак краснознаменный балтийский флот прикатил? Аврора, понимаешь, все дела! Ну, давай! Давай, выходи бороться! Поглядим, что за «летучие марихуанцы» к нам пожаловали!!! Специалиста по игре на траве подвезли?

Не успела «красотка» заговорщицки подмигнуть своей банде, обернувшись к порядком струхнувшим подчиненным, как один за другим, лихо преодолевая высокие борта флагманского корабля, на пристани появились Агроном, Лагавас и Гиви собственными весьма довольными персонами.

Вот теперь урки приободрились, — трое пусть и не самых приятных личностей не сулили больших проблем, — бряцая оружием, Кемский гарнизон двинулся на несвятую троицу. Как-то уж слишком вызывающе выглядевший Агроном сотоварищи в свою очередь выхватили свои погремушки, и, к немалому урочьему удивлению, хорошее настроение покинуло их, не успев навестить.

Это Гиви, грязно ухмыляясь, прогнусавил:

— Вас прыветствует частный капитал! — насладившись непонятным покуда никому тайным смыслом сказанного, он продолжил: — Буржуи, мочи козлов!

И тут численное превосходство Кемского гарнизона растаяло, как снег под струей мочи, — за спинами смельчаков, буквально секунду назад казавшихся самоубийцами, возникла призрачная армада, в мгновение опрокинувшая собравшихся на площади урок. Но самым страшным оказалось то, что появившиеся на пристани призрачные войска оказались не более чем малочисленным арьергардом — потоку, хлынувшему с кораблей, казалось, не будет конца — зеленые полчища, ведомые гномом, эльфом и бомжом, спешили на выручку Гондурасу.


Царивший в тылах урочьей армии хаос способствовал быстрому продвижению олигархической армии к гибнущей крепости — Лагавас и Гиви, снова затеявшие спор «Кто сильнее в мокрых делах», не успевали подсчитывать собственные успехи:

— Пятнадцать! Шестнадцать! — пыхтел гном.

— Двадцать! — издевательски вопил эльф, переставляя магазины на своем автомате.

— Семнадцать! Восемнадцать! — тужился гордый недомерок.

— Двадцать девять! Тридцать! — улыбался Лагавас. — И вообще, прекрати приплюсовывать тех, кто помер со смеху, на тебя глядючи.

Гиви замолк на несколько минут, после чего откуда-то из толпы раздался его победный вопль:

— Дивяноста девить! Дальше счету все равно нет!

Лагавас выставил палец наподобие пистолета, сдул воображаемый дымок и гоготнул:

— Все равно приз лучшему бомбардиру — мой!

Зачинавшийся спор прервал вошедший в роль великого полководца Агроном:

— Лагавас, завали слона!

Им навстречу действительно неслись последние из оставшихся в бою слонопотамов, теперь скорее спасавшихся бегством, но все равно представлявших немалую опасность для родины.

Эльф, которому уже порядком наскучило тупое месилово, подошел к задаче творчески — натянув на себя невесть откуда взявшийся карнавальный костюм «Человека-паука», он дождался, покуда одна из животин поравняется с ним, и ловко запрыгнув на никогда не ведавшие фтора, лесных трав и прополиса желтушные бивни слонопотама, принялся шустро карабкаться к болтавшейся на горбу животного кабине пилота.

Некоторое время ему удавалось оставаться незамеченным, что позволило Лагавасу, поудобнее расположившись на шершавой хребтине, начать планомерный отстрел экипажа. Впрочем, после того, как первые несколько смельчаков, высунувших носы из кабины, отправились под лапы слонопотаму, эльфу в голову пришла более толковая идея.

В несколько прыжков переместившись под брюхо животного, он попросту перерубил ремни, которыми кабина крепилась на «живом танке». На следующем же ухабе вся эта «слонобратия» рухнула на землю в полном составе, а смышленый эльф, без каких-либо помех взобравшийся на шею слонопотама, приложил дуло своего автомата к затылку зверя и нажал спусковой крючок. Подпрыгнув в руке, «машинка смерти» отправила скотинку в слоновью преисподнюю, а эльф, элегантно скатившись по хоботу, словно заправский скейтбордист, предстал во всем своем великолепии перед раздосадованным приятелем-гномом.

Гиви оглядел гордо улыбающегося Лагаваса с ног до головы и сказал, будто отрезал:

— Экипаж слонопотама не в счет!

Не на шутку разозлившись на покатывающегося со смеху эльфа, недомерок бросился на оказавшихся поблизости урок, по глупости разогнав потенциальное пополнение своей личной статистике свирепым воплем:

— Падхады па аднаму, талибские морды! Всэч убью, адын астанус!


Впрочем, подходить ни по одному, ни по двое больше было некому — олигархи гнали урочьи полчища с такой скоростью, что поспеть за ними не представлялось возможным. К вящему неудовольствию гнома, пополнить счет в споре с эльфом теперь вряд ли представлялось возможным.

Вот и Агроном, прикончив последних попавшихся под руку урок, принялся с довольной рожей смотреть, как «зеленые человечки» накидываются на слонопотамов, будто микробы на туалетного утенка, по недознанию влезшего под ободок унитаза.

Окончательно прищемив уркам отдельные части тела о крепостные стены, зеленые потоки принялись плавно втекать в саму крепость сквозь многочисленные проломы в стенах. Даже отсюда было видно, с какой скоростью олигархическая армия отвоевывает у урок городские улицы, — у неприятеля не было ни единого шанса.

Агроном, наблюдая безоговорочную победу над урками, загадочно улыбался. В его силуэте появились доселе невиданные выправка и стать, а правая рука новоиспеченного полководца-освободителя принялась аккуратно размещаться за пазухой…


Атаман Борис, весьма неудобно разместившийся под собственной лошадью, после внезапной атаки летчика-аса чувствовал себя не лучшим образом. Справедливости ради стоит сказать, что рохляндский управитель вообще чувствовал себя с трудом — пошевелить он мог разве что головой, а все, что располагалось ниже шеи, уже давно не подавало признаков жизни — крепко приложившись хребтом о землицу да до кучи придавленный сверху здоровенной кобылой, он с каждой минутой выглядел все хуже и хуже.

Когда его дочка, разобравшись с папиным обидчиком, доковыляла-таки до драгоценного предка, тот уже едва-едва приоткрывал веки. Различив в склонившемся над ним лице смутно знакомые черточки, он едва различимо зашевелил губами:

— Карл Маркс умер… Ленин умер… И мне что-то нездоровится…

Рохляндская принцесса встревожилась не на шутку:

— ПапА, ты погодь, погодь помирать-то! Дай хоть журналистов позову!

Борис Николаич вяло улыбнулся:

— Надо было перед боем выпить. Сколько раз убеждался — пьяному все нипочем… Главное, погиб, понимаешь, как герой Гондураса. А журналюги в своих газетенках напишут — пьяный попал под лошадь.

Он попытался приподняться, но силы уже покидали его. Он дернул головой:

— Ты это… доча… посторонись — я буду речь толкать…

Красотка подалась чуть в сторону, а Борис заскрежетал зубами:

— Дорогие россияне… Я устал. Я ухожу. Смотрите меня на Кубке Кремля и прочих Уимблдо… Уимблдо… Уим… блдо… нах…

Взгляд его навечно застыл, устремленный высоко в небо.


Неподалеку от «навечно уставшего» рохляндского атамана бомж, окончательно вжившийся в роль вождя нации, поджидал олигархов, забивших ему стрелку «в шесть часов вечера после войны».

Падкие на дешевые трюки опальные толстосумы не стали попусту тереть пятки о степную траву, а взяли да и возникли в воздухе прямо перед Агрономом. Впрочем, взять красавчика на понт не получилось: владелец козырного джеддайского меча занял картинную позу, скрестив руки на груди и с усмешкой вглядывался в зеленые рожи, столпившиеся, будто нищие на паперти.

Главный олигарх даже слегка растерялся, но, быстро взяв себя в руки и придав голосу максимальную грозность, вопросил:

— Ну так че, насчет амнистии?

Будучи перманентной затычкой в любой таре объемом более двадцати литров, Гиви не упустил случая высказаться по существу:

— В этам гаду амныстии быт нэ может. Патаму что война и праздныков нету. Служи, зеленый.

Олигархи обиженно зашушукались, а главный олигарх очень быстро из светлозеленого стал темно-зеленым, недовольно процедив:

— Нехорошо получается.

Агроном, впрочем, готов был самоутверждаться любым способом, а потому, недолго думая, объявил себя царем и волю:

— Царское слово — тверже гороха. Будет вам амнистия. Гуляй, рванина.

Зеленое воинство довольно загудело, принявшись исчезать прямо на глазах, и вскоре сгинуло напрочь, оставив немногочисленную тусовку посреди дымящихся трупов.

С лица Агронома не сползала коварная улыбка. Встретившись глазами с хитрым взглядом Пендальфа, он еще выше задрал подбородок и принялся пялиться на полуразрушенную крепость. Мало во что врубавшийся Чук хмуро двинулся с обходом, то и дело спотыкаясь о распростертые то тут, то там тела. В очередной раз едва не растянувшись на земле, он со злости пнул валявшегося под ногами жмурика и погрозил кулаком исчезнувшим олигархам:

— Могли бы и остальную падаль забрать, нам, что ли, тут убираться?

Жмурик, тем временем, оказался вполне живым и, что гораздо важнее того, — более чем знакомым персонажем. Чук даже подпрыгнул от радости:

— Эй, Гек, скотина!!! Ты че разлегся? Это ж я. Младший оперуполномоченный Чук.

Порядком побитый карапуз, которому вдобавок только что двинул по ребрам его слишком уж бойкий приятель, пребывал не в лучшем расположении духа. Утерев стекающую из носа кровь, он отпихнул от себя слишком уж хорошо выглядевшего корешка:

— Что, падла штабная, отсиделся за толстыми стенами? — Гек изобразил непродолжительным приступ кашля, сплюнул в траву кровавой жижицей и продолжил: — А тут была настоящая бойня, я даже эсэсовца завалил, — снова закашлявшись, он смерил Чука взглядом свысока (насколько это можно было в лежачем положении) и наивно предположил: — Надеюсь, дадут Героя Гондураса.

Чук похлопал приятеля по щеке и покачал головой:

— Конечно, дадут. Только не тебе.

— А кому тогда давать? Вам, штабным? — заходясь в новом приступе кашля, возмутился Гек, но Чук не ответом, принявшись поднимать крепко пострадавшего «героя войны» с земли.

Глава девятая МАТЧ СОСТОИТСЯ В ЛЮБУЮ ПОГОДУ

До начала матча пять минут, счет по-прежнему 0:0.

Все грязные, потные, страшные — вот что такое футбол!

Это вам не шахматы, а футбол.

Живые люди играют!

Комментаторы говорят. Москва. Молодая гвардия
Крепко повязанный по рукам и ногам Федор вряд ли чувствовал себя намного лучше, чем Гек — гроза эсэсовцев и пьяных баб. Тот по крайней мере мог надеяться на помощь Пендальфа и К°, а едва-едва пришедшему в чувства «почетному кольценосцу» помощи со стороны ждать не приходилось.

Карапуз лежал в темном углу какого-то донельзя пропахшего нечистотами помещения и пытался сообразить, что происходит за его спиной. Видеть он мог только кусок стены перед собой, а потому был вынужден полагаться исключительно на свой слух.

— Э! Руки убери, крысятник! Здесь все мое! Положь на место! — Злобный рычащий голос не внушал доверия к его обладателю, если, конечно, можно было говорить хоть о каком-то доверии к обитателям этого «восхитительного» местечка.

— Карапуз мой! И шмотки его — мои! — Этот гнусавый говорок тоже никак не был способен положительно охарактеризовать своего хозяина, зато изложенная «программа партии» в достаточной мере раскрывала мародерские наклонности обитателей блатхаты.

— С пятницы до понедельника он твой, а сегодня суббота! — прорычал первый мародер, и вот эта реплика совсем не понравилась скукожившемуся в углу карапузу. Стараясь не слишком привлекать к себе внимание, Федор принялся елозить руками и ногами в надежде выскользнуть из пут.

— Это только со следующей пятницы, а сейчас он пока что мой! — «Гнусавый», кажется, нарывался даже по понятиям не слишком знакомого со здешним миром карапуза, и результат не замедлил себя ждать: послышалась какая-то возня, загрохотала опрокидываемая мебель, зазвенела бьющаяся посуда, и почти тут же серия глухих ударов, будто кто-то молотил ногами мешок картошки, возвестила о победе одной из теорий мироздания. Пострадавший жалобно заскулил, потом раздался треск ломаемых досок и глухой звук. «С лестницы ломанулся», — определил Федор, внезапно открывший в себе способности акустика. Вслед за этим остававшийся в помещении мародер сбежал по лестнице вслед за спарринг-неудачником, и откуда-то издалека послышался рычащий голос:

— Он в моей тумбочке крысятничал! Валите крысу!

Федор задергался, будто в эпилептическом припадке, стараясь что-то поменять в своем незавидном положении свертка — похоже было, что хозяевам притона сейчас было совсем не до него. Судя по звукам, внизу разворачивалось настоящее побоище, и упустить столь выгодный для побега момент было бы непростительной ошибкой.

Уркам из сторожевой башни, в которую доставили Федора, и вправду сейчас было некогда присматривать за чахлым карапузом — жизнь караульных в горах не блистала разнообразием и потому упустить хороший повод для мордобоя они не могли, с превеликим удовольствием последовали заманчивому предложению и принявшись настойчиво лупить друг друга изо всех сил. Буквально через пару минут после начала разборка окончательно потеряла любую идеологическую подоплеку, превратившись в тупое мочилово «один за всех и все за одного», в том смысле, что то один получал за всех, то потом все огребали за кого-то одного. Постепенно драка переместилась из караульного помещения на улицу, и вскоре весь гарнизон увлеченно мутузил братьев по оружию, не разбирая чинов и званий.


Неумело прятавшийся среди скал бывший оруженосец и приятель Федора давно был бы обнаружен караульными на башне, не будь они заняты «более важными» делами, а посему Семену удалось подобраться к блокпосту никем не замеченным.

Опасливо оглядываясь по сторонам, он сунулся в неожиданно широко распахнутые ворота и едва не ринулся со всех ног в обратном направлении: прямо за толстенными створками в более чем неестественных позах валялись окровавленные урочьи трупы. Впрочем, карапуз довольно быстро разобрался, что к чему, и, выставив вперед свой длинный кинжал, осторожно двинулся по двору.

Откуда-то сверху слышался дикий грохот, перемежаемый воплями и жуткой матерщиной. Неожиданно для себя карапуз почувствовал прилив небывалой храбрости и бросился вверх по лестнице, уходящей в чрево башни.

Преодолев пару неслабых пролетов, он остановился, чтобы перевести дыхание, и вдруг заметил этажом выше несколько невнятных фигур. Издав тигриный рык, он бросился вверх по лестнице, порядком напугав заметавшихся на небольшой площадке урок. Лестничный пролет усилил голос, а свет факелов, причудливо отобразивших его неуклюжую тушку на стене, едва не обратил неприятеля в бегство.

Когда же наконец карапуз появился перед троицей головорезов, едва не потерявших от ужаса голову, ярость одураченных упырей сыграла с ними плохую шутку.

Явно вознамерившись разорвать недомерка голыми руками, они гурьбой навалились на Сеню и… все как один нарвались на острый кинжал. Карапуз, неплохо потренировавшийся на медсестричке, применил недурно зарекомендовавшую себя тактику — подкатываясь под ноги, бил снизу вверх, поочередно насадив на перо каждого из «сладкой троицы»:

— Это за Федора! Это за меня! Это за мир во всем мире! Сеня Лютый спешит на помощь! Вы мне еще ответите за Саманту Смит!


Федор, уже практически вывернувшийся из веревочных петель, пытался освободить туго стянутые кисти рук и, чрезмерно увлекшись процессом, не расслышал шагов на лестнице. Противно-гнусавый голос, будто плетью, обжег его слух:

— Не вышло у нас с календарем…

Вывернув голову в сторону, Федор наконец-то разглядел одного из двух мародеров, так и не сумевших поделить его комиссарские телеса. Внешности упыря вполне соответствовала его примерному фотороботу, составленному карапузом по результатам спектрального анализа речи — «та еще гнида». Щербато скалившийся урка не спеша подрулил к извивающемуся подростку. Улыбка не сползала с его гнусной хари:

— Знаешь, что я подумал… мой маленький друг… — В руке хмыря блеснула «бабочка», как всегда, помогающая своим обладателям улыбаться еще шире. Коротко замахнувшись, упырь завершил, свою мысль: — Не доставайся же ты никому!

И в этот же момент кинжал, прошивший урку насквозь, вышел прямиком из его груди и не позволил завершить начатую было экзекуцию. Из-за плеча подыхающего мародера вынырнула взлохмаченная Сенина голова и выдала нечто из репертуара молодого Чака Норриса:

— Твои друзья в овраге лошадь доедают!

Выдернув кинжал, шустрый карапуз позволил урке спокойно подохнуть на каменном полу, а сам бросился распутывать своего непутевого хозяина, который принялся не слишком складно оправдываться перед давеча репрессированным соратником:

— Сеня! Извини, Сеня, вот такая фигня получилась.

В ответ тот со снисходительностью, доступной только суперменам и идиотам, проигнорировал запоздалые извинения:

— Идем отсюда.

Едва-едва избежавший верной смерти, Федор тем не менее не мог не заботиться о сохранении имиджа положительного героя и потому принялся оправдываться по поводу собственного жалкого вида:

— Сеня, они меня на гоп-стоп взяли, ни штанов, ни ботинок.

И замолк, видя, что приятель не слишком-то сочувствует его беде. Выдержав небольшую паузу, все же жалостливо добавил:

— И колечко мое козырное подрезали…

Сеня хлопнул себя по лбу и принялся шарить по своим карманам:

— Погоди, Михалыч. Я его сам подрезал. — Наконец, он вытащил на свет божий цепочку с болтавшимся на ней заветным артефактом и, качнув им перед носом Федора, уточнил: — Со жмура снял. Бери, если не брезгуешь.

Минуту назад старательно давивший на жалость кольценосец-психопат едва не набросился на своего спасителя с кулаками:

— А ну дай сюда.

Однако тот легко ускользнул от притязаний внезапно очухавшегося приятеля и принялся, улыбаясь, поддергивать цепочку, словно вознамерился поудить рыбку. Федор свирепел на глазах:

— Верни колечко, Сеня!

В ответ тот лишь качал головой и ласково улыбался, отчего племяш Бульбы окончательно впал в истерику:

— Сеня! Верни кольцо!

Не слишком-то натешившись собственным моментом истины, победитель медсестер и урок, скорчив кислую мину, протянул-таки цепочку с кольцом законному владельцу. Моментально успокоившийся Федор, просунув голову в свой заветный ошейник, стал подозрительно рассудителен, принявшись поучать своего друга:

— Запомни, Сеня. Чужое брать нехорошо! Статья сто пятьдесят восьмая.

Сообразив, что все снова вернулось на круги своя, Сеня с плохо скрываемым неудовольствием принялся искать утешение в движении. Передернув плечами, он подобрал разбросанные по казарме шмотки и швырнул ими в Федора:

— Так, одевайся и пошли.

Покуда жертва врачебно-сексуального произвола напяливала на себя портки и фуфайку, Сеня принялся рассуждать вслух:

— Есть предложение. Предлагаю переодеться дятлами. На дорогах нынче неспокойно, а так нас фиг кто узнает.


Каменный мост над пропастью, подходы к которому собственно и охраняла башня, покинутая карапузами, вывел Сеню и Федора на очередную тропу, пробивавшую себе путь между тошнотворно угрюмых скал. Шмотки, снятые с почивших в бое урок, грязными мешками сидели на мелкотравчатых подростках. Дурацкие каски с клювами постоянно сползали на глаза, от войлочной подкладки чудовищно потела и чесалась башка, и Федор, пару раз в забытьи едва не поломавший все ногти о железо, готов был уже лично придушить своего приятеля, выдвинувшего идею по поводу этого идиотского маскарада.

Кроме того, любознательный оруженосец, воодушевленный «возвращением в лоно семьи», без умолку нес всякую чушь, перемежая личные креатинизмы не менее глупыми вопросами. Перманентно усталый и злой кольценосец тихо свирепел, бубня в клюв разнообразные непристойности.

Наконец тропа, уходившая теперь круто вниз, вывела их на небольшую площадку, откуда открывался вид на Сауроново лежбище, стойбище и седалище. Картинка впечатляла покруче любых фотообоев, и даже Сеня ненадолго притих, настороженно вглядываясь в пылающий на башне глаз-прожектор и глухо рокочущую Мордовскую домну.

Полученные впечатления, как всегда, родили в мозгу карапуза новую порцию вопросов:

— Скажи мне, Михалыч, Саурон — он кто?

Федор почесал единственное, до чего доставала рука, — правую бровь — с таким видом, словно Сенин вопрос назойливой мухой вонзился ему прямиком в глаз, и нехотя пробурчал в ответ:

— Саурон, Сеня, это артефакт, первый в мире трансформер… человек и прожектор.

Любознательный оруженосец удивленно захлопал глазами, слегка поразмышлял по поводу предполагаемой дерзости и все же решился возразить:

— А я слышал, что первый трансформер — это Элтон Джон. Человек и… не совсем!

Федору было лень спорить, поэтому он только вяло махнул рукой, показывая всем видом, что базарить некогда:

— Согласен. Пошли, главное — клювом не щелкай. А то птичий грипп подхватишь.

Сеня не на шутку всполошился:

— Слушай, а это как?

Федор постучал приятелю кулаком по каске и объяснил:

— Птичий грипп — это когда яйца чешутся и перья отваливаются… Или наоборот… Не помню…

Сеня прислушался к собственному организму и, не удовлетворившись проведенной процедурой самодиагностики, на всякий случай спросил:

— А его вообще лечат?

— Конечно. Сначала принимаешь таблетку имодиума, а через два часа — упаковку пургена… Или наоборот… Короче, отстань!

Не дожидаясь, покуда докучливый оруженосец снова прочухается, Федор принялся спускаться по тропе, то и дело поправляя сползающую каску.


В кабинетах Гондурасского ГУВД царил настоящий хаос: повсюду валялись перевернутые вверх тормашками стулья, ящики столов были выдвинуты и зияли пустотами, пол был густо усыпан бумагами, а пара привлеченных гастарбайтеров болгаркой пилила массивный железный ящик в генеральском кабинете.

Когда наконец толстенная дверь сейфа распахнулась, Пендальф, лично руководивший выемкой сверхсекретных документов, знаком показал двум дюжим омоновцам вывести посторонних из кабинета. Достав тонкую кожаную папку, прошитую суровой нитью, которую скрепляла сургучная печать, он пробежал глазами по первому листу и, насупившись, пошагал в Ленинскую комнату, где отдыхали после битвы «VIP»-ы во главе с Агрономом и невесть как затесавшийся в их ряды гном. Войдя в просторное помещение, старый разведчик негромко кашлянул, привлекая к себе внимание собравшихся, и, дождавшись, покуда все поднимут на него глаза, многозначительно потряс папкой:

— Источники сообщают. К очку Саурона подкрадываются два дятла.

Агроном, примерявший возле зеркала генеральские погоны «безвременно ушедшего» Димедрола, кажется, окончательно вжился в роль «биг-босса» и потому не терпящим возражений голосом заявил:

— Пока они крадутся, предлагаю приватизировать Гондурас.

— Не поспоришь, — откликнулся Пендальф. — Предлагаю поставить на голосование!

Судя по лицам собравшихся, говорить о кворуме было рановато, и старый лис поторопился изложить свое видение проблемы:

— Зверское самоубийство Димедрола прошло успешно, награды и благодарности командование выдаст позже… Гондурас временно обезглавлен.

Агроном продолжил дудеть в ту же дудку:

— Вот и я говорю! Есть у меня знакомый энергетик, он за долю малую нам все это так обтяпает — глазом никто моргнуть не успеет.

Пендальф покачал головой, глядя на разошедшегося молодчика:

— Да, паря, я смотрю, быстро тебя олигархи опальные бизнесу обучили!!!

Гиви рискнул вмешаться в разговор:

— Я могу нэмношька покамандовать. Я умею. Элф нэ даст соврать.

И тут же получил решительный отпор при молчаливой поддержке едва скрывавших улыбку окружающих:

— Тебе стадо овец подгоним. Ими командовать будешь, — едва смерив гнома взглядом, Пендал многозначительно оглядел остальных собравших и поставил вопрос ребром: — Нам нужен другой кандидат!

Агроном тут же застолбил себе «местечко возле мавзолея»:

— Предлагаю рулить по очереди. Я и Пендаль по полгода.

Скосив глаза в сторону заметно напрягшегося эльфа, он слегка вильнул кормой:

— Логоваз — три месяца.

Возмущенно закашлявшийся гном получил свою порцию пирога:

— Гиви — месяц. Хотя он и на месяц не наработал, — подытожил Агроном.

— А Федор? — Гном, как обычно, не дружил с логикой и, похоже, совсем не дружил с политкорректностью, поскольку данный вопрос пребольно задел самолюбие бомжа. Агроном бросил прихорашиваться и, наморщив лоб, двинулся на Гиви с кулаками, зло выговаривая недомерку:

— Какой такой Федор? Не знаем никакого Федора. Тебе волю дай, ты всех этих жадных детей сюда приплетешь.

Обделенный привилегиями сынуля рохляндского атамана решил, пользуясь случаем, хотя бы войти в предвыборный штаб единого кандидата, принявшись поддакивать Агроному:

— Даю решительный отвод кандидатуре Федора Сумкина!

Агроном ласково посмотрел на смышленого спортсменчика, мысленно отведя тому должность личного советника по культуре, как то диктовала последняя мода, и заявил:

— И это правильно. Я буду рулить, как Лаврентий Палыч Берия — строго, но справедливо!

Обернувшись к Пендальфу и получив одобрительный взгляд, новый фаворит «демократических» выборов изложил свою платформу:

— Только я знаю, как вырвать очко у команды Саурона!!!

Не слишком довольный своим положением эльф попробовал было возмутиться:

— Что-то я не догнал…

Пендальф, повернувшись к Агроному, изобразил на лице гримасу, означавшую: «А я что говорил», — и саркастично прокомментировал выпад Лагаваса:

— И это не удивительно. «Резкий» ты наш.

Эльф хотел было что-то возразить, но его опередил еще более «резкий» Гиви, который, кажется, въехал в тему:

— Я все понял! Идем бить Саурона, а после будым дэлить нашы дэ-э-энежки!


Странная тропа, которой доверились карапузы, либо изначально была хитрозамысленной подставой, либо строилась для тренировки бобслеистов — столь круто вниз уходил ее желоб, внутри которого и уцепиться-то было категорически не за что. Один только Федор несколько раз терял равновесие и, прежде чем удавалось остановить неконтролируемое падение, неизменно успевал прокатиться на животе или того хуже — спине сотню-другую метров. Впрочем, «рекорд трассы» все равно достался Сене — споткнувшийся карапуз проехался вниз головой чуть ли не километр и первым оказался у финиша, воткнувшись клювом в кучу булыжников. Через несколько секунд ему на спину приземлился и Федор.

Кое-как выкарабкавшись из-под своего приятеля, Сеня, кряхтя и постанывая от боли в побитых боках, поднялся на четвереньки и принялся оглядываться по сторонам. Далеко в стороне пылили по дороге многочисленные урочьи полки.

Оглянувшись на развалившегося на земле босса, он запустил в него камешком и махнул рукой в сторону маршировавших вражеских войск:

— Глянь, Федор… поперли куда-то. Похоже, урки на юг потянулись! Значит, скоро осень, Михалыч.

Кольценосец поднял голову, разглядывая хорошо видимое отсюда шоссе, по которому нескончаемым потоком двигалась урочья армия. Порывы ветра доносили до слуха карапузов дружное скандирование:

— На ворота! На ворота!

— Слышь, Федор, про какие такие навороты они там вопят? — непонимающе потряс гудящей головой Сеня.

— Понятия не имею, — огрызнулся Федор, грандиозным усилием воли заставив себя подняться на ноги.

Сеня долго смотрел вслед уркам, а когда оглянулся — его полоумный приятель был уже на приличном расстоянии. Издав недоуменный вопль, карапуз бросился догонять ковыляющего среди валунов босса.


Карапузам неоткуда было знать, что урочья армия выдвинулась на финальный матч против сборной Гондураса, укрепившейся в обход правил ФИФА рохляндскими легионерами. Впрочем, в военное время прокатывали фокусы и похлеще.

Агроном с капитанской повязкой на руке гордо покачивался в седле во главе колонны, растянувшейся на несколько километров по дороге, запетлявшей перед самыми горами, словно уходящий от погони заяц. Новоиспеченный главнокомандующий беспрестанно вертел головой по сторонам, но не мог разглядеть ни хвоста колонны, ни того, что ждало их впереди. Впрочем, благоразумно посланный вперед разведотряд вполне компенсировал этот недостаток постоянными донесениями.

Поэтому, когда за очередным собственным изгибом дорога уткнулась в глухую бетонную стену, отдаленно напоминавшую плотину Днепрогэса, — это не стало откровением для Агронома. Рохляндско-гондурасская «дримтим» споро выстраивалась стройными рядами перед мрачного вида преградой, за которой, судя по производимому шуму, собралась не менее внушительная тусовка.

Гек в соответствии с принципом «ротации состава», сменивший Чука в седле Пендальфа, оглядел громадные створки ворот, словно вырезанные посреди стены, и аж присвистнул от удивления:

— Ни фига себе калиточка!

Агроном погрозил слишком уж впечатлительному карапузу пальцем, вызывающе кивнул в сторону вражеского укрепления и, не дожидаясь коллегиального решения по данному вопросу, ломанулся к исполинским воротам. Его соратники, уже привыкшие к новым заскокам бомжа, переглянувшись между собой, последовали за своим «предводителем».

Вблизи стена оказалась совсем не бетонной и даже перестала казаться плодом творения сумасшедшего последователя плана ГОЭЛРО — в постройке наблюдались даже некоторые архитектурные излишества. Впрочем, заметно было и то, что за памятниками архитектуры здесь ухаживать не принято.

Агроном, любящий, чтобы все было «по первому классу», первым выразил свое недовольство. Подкатив к небольшому окошку в двери, он пару раз двинул кулаком по стальной решетке, прикрытой изнутри деревянным щитком с надписью «Щ-21»:

— Алле, я смотрю, вы тут совсем обленились. Вы бы, эта, ворота покрасили бы, что ли, сетку натянули! Когда откроются кассы для иногородних фанатов? Счас вдуем вам за нарушение регламента пару одиннадцатиметровых.

Через мгновение в окошке показалась урочья морда. Окинув взглядом делегацию, урка внимательно оглядел Агронома и поинтересовался:

— Это у кого одиннадцатиметровый? У тебя, что ли? Тоже мне — «Итальянский жеребец»…

Агроном, забыв о своей роли парламентера, вскинул было руку с пистолетом, но урка уже захлопнул окошко, и почти тут же в воротах задвигались засовы.

Пендальф дернул распоясавшегося бомжа за руку:

— Назад! Слышь, умник? Отходим на позицию!


Неспешно открывающиеся гигантские створки ворот предоставили Агроному и компании предостаточно времени для возвращения в расположение «дримтим». Вот только картина, открывшаяся взору бойцов рохляндско-гондурасской сборной, не добавляла оптимизма — по ту сторону стены, насколько хватало взгляда, теснились премногочисленные урочьи полки да слепил глаза гигантский прожектор на башне.

Агроном при всем желании не мог не заметить начинающихся панических настроений и срочно принялся проводить установку на матч, носясь с фланга на фланг и вопя в кем-то услужливо подсунутый мегафон:

— Всем стоять! Слушать сюда! Волосатые щупальца мордовской хунты… хотят пощупать нас за влажное вымя! Возможно, кого-то из вас… они уже пощупали. А кое-то из вас, возможно, еще раз этого хочет. Но мордовский ахтунг не пройдет! Кое-кто из вас и сам не прочь пощупать товарища. Но только не сегодня! Сегодня у нас про другое! Сегодня мы обрубим волосатые щупальца империалистическим ястребам!


Гиви, слушавший доклад «товарища начальника» столь внимательно, что местные мухи едва не отстроили отель в его раскрытой пасти, подозвал к себе Лагаваса и,старательно наморщив лоб, вопросил:

— Интересно, что Аграном имел в виду?

Эльф, до сих пор строивший из себя обиженную цацу, сердито бросил в ответ:

— Да какая на фиг разница?

— Ну… в общем, да, — почесал в затылке гном, тщетно стараясь помочь мыслеуложительным процессам в своем маловместительном черенке.


Гиви, несмотря ни на что, все же был способен на некий мыслительный процесс, а вот карапузы Сеня и Федор, непонятно за какие шиши взявшиеся за доставку мегакольца в мордовскую домну, кажется, потеряли последние остатки разума. Последние несколько часов они брели по казавшейся бесконечной тропе, не только не разговаривая между собой, но и не поднимая головы, чтобы справиться о собственном местонахождении.

Когда едва-едва переставлявший опухшие конечности Сеня споткнулся о валяющегося поперек тропы Федора, в его глазах не промелькнуло ни тени удивления. Завалившись рядом, он пытался успокоить бешено колотившийся в грудной клетке мотор и почти справился с этим, когда услышал, как Федор что-то бормочет себе под нос:

— Вы как хотите, хоть тушкой, хоть чучелом, а я в костюме дятла больше шага не сделаю!!! Сра… я хотел на ваш конкурс карнавальных костюмов.

Повернув голову, Сеня сначала наблюдал за тем, как его приятель сдирает с себя ненавистную сбрую, отшвыривает подальше стальной котелок с клювом, а затем и сам с облегчением принялся делать то же самое.

Впрочем, проще от этого не стало — новую подлянку им подкинула та же самая тропа, почти сразу же снова принявшаяся забираться вверх. Остановившись на небольшой привал, Федор принялся выдавливать из своей фляги остатки воды, но несколько капель, издевательски упавших ему на язык, подвели черту под его личным запасом продовольствия. Очередное измывательство над организмом плохо отразилось на душевном состоянии донельзя замученного карапуза — он едва снова не погрузился в эпилептическую кому.

Заметив неладное, Сеня впихнул приятелю в руки собственную флягу и, с нескрываемым сожалением наблюдая, как последние капли влаги исчезают во рту босса, спросил:

— Че, Михалыч, опять плющит?

Федор, дыша, словно загнанная лошадь, просипел:

— Да ваще атас!!!

Сеня принял из его рук бесполезную теперь флягу и постарался приободрить товарища:

— Ниче, Михалыч, главное, чтобы нас ВОХРя с вышки не засекла.

Он протянул руку своему приятелю, поднимая того с земли, и два полутрупа снова заковыляли по тропе, издевательски вихляющей слева-направо-вниз-вверх исключительно по собственному усмотрению.

Сеня еще как-то боролся за разум, а вот его приятель вскоре принялся гонять чертей и внимать несуществующим голосам. Семен пристроился вслед за своим окончательно размякшим боссом, стараясь в меру стремительно тающих сил следить за состоянием друга. Приглядывая за Федором, он напрочь забыл о прожекторе и очнулся, только когда заподлянский луч выхватил их силуэты на фоне скал. Бросившись на землю, он принялся орать на ни черта не соображающего кореша:

— Михалыч! Михалыч, ложись! Ложись, кому говорю! Спалишься!

Федор же, с лицом деревенского дурачка пялившийся на то, как его с ног до головы обшаривает световое пятно, рухнул на землю, только когда новый приступ лишил его чувств.

Сеня, по-пластунски добравшийся до приятеля, принялся тормошить Федора, испуганно оглядываясь через плечо на ВОХРовскую вышку:

— Вставай! Михалыч, подъем! Очко на вышке сыграло в другую сторону. Вставай, пошли.

Глава десятая ПОБЕДА ИЛИ СМЕРТЬ

Не придумаешь эпиграф — лишу гонорара.

Главный редактор. Астрель-СПб
Прожектор на башне и вправду светил теперь в другую сторону, и потому, несмотря на громкие заявления руководства партии и лично товарища Агронома, дела хваленой «дримтим» обстояли не лучшим образом. Хозяева стадиона подготовились к матчу куда как лучше: вытекавшие из ворот войска в три счета взяли рохляндско-гондурасскую команду, занявшую круговую оборону в плотное кольцо.

В этот самый напряженный момент прилетевшие из космоса с дружественным визитом представители Альфы Центавра, рассчитывавшие установить первый самостоятельный контакт с внеальфацентаврской цивилизацией, разглядели с орбиты весьма недвусмысленную пиктограмму, выстроенную двумя враждующими сторонами. Покопавшись в учебнике по космоплаванию и пособии «Контакты первого рода для чайников», альфацентавряне обнаружили, что этот древний знак открытым текстом предлагает им «пойти в ж…». Обидевшись, они пару минут порассуждали на тему применения атомных боезарядов, но предпочли не связываться с придурками и, развернув свой фотонолет, навеки вычеркнули планету грубиянов из всех межгалактических справочников и путеводителей для космических туристов.

Покуда паукообразные космические интеллигенты разбирались в космической лингвистике, Агроном, по-своему оценив обстановку, выхватил свой джеддайский меч и, едва-едва сдержав навернувшиеся на глаза слезы, остановил дернувшихся было за ним соратников:

— Пацаны, дальше я сам!

Резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, он изобразил на лице максимально свирепое выражение оного и ринулся в атаку.

Лагавас сокрушенно выкрикнул вслед:

— Агроном, сапоги оставь! Жалко обувку-то!

Самодовольно улыбающиеся урки с плохо скрываемым снисхождением разглядывали безумца, ринувшегося в одиночку против целой армии. Вот только когда смельчак покрыл почти половину расстояния, отделявшего его от скорой смерти, в стане рохляндо-гондурасцев раздался дикий вопль — это не выдержали нервы у Чука и Гека. Выхватив свои короткие кинжалы, они бросились вслед за Агрономом, вызвав в рядах «дримтим» настоящую цепную реакцию. Уже через несколько секунд игроки окруженной команды ринулись в рукопашную — на прорыв.

Безо всякой команды сверху, подбадривая себя малоинформативным ревом, бойцы, на ходу выхватывая свое табельное и прочее теплое и холодное оружие, бросились на втрое превосходящую их по численности урочью армаду.

Привычно бившиеся в первых рядах эльф и гном затеяли соцсоревнование, оставляя вокруг себя горы трупов и громко выкрикивая ужасающие цифири личной статистики.

Личный пример двух «передовиков производства», кажется, добавлял оптимизма всей команде, но даже несмотря на все эти гЭройствования превосходство урочьей армии в живой силе было слишком уж впечатляющим, и букмекеры вовсе не торопились менять коэффициенты на исход матча…

Когда же в небе появилась эскадрилья люфтваффе на раскрашенных драконьими головами самолетах, положение рохляндско-гондурасской армии стало попросту угрожающим.

Пендальф даже в самой кровавой рубке никогда не забывал внимательно следить за стратегической обстановкой, но сейчас, завидев в небе крылатые машины, поначалу впал в настоящий ступор, попытавшись отогнать от себя неприятное видение, никак не желавшее стать фантомом.

Его мозг все еще лихорадочно искал выход из создавшегося положения, а высоко в небе уже появилась другая эскадрилья, несшая на своих крыльях ярко-красные пятиконечные звезды.

Вопль радости неподалеку от старого разведчика показал, что не один он следил за воздушной обстановкой — ошалевший Чук принялся махать руками и орать:

— Сталинские соколы! Рвите шакалов позорных!!!

Хваленые пилоты люфтваффе, привыкшие безраздельно господствовать в воздухе, а потому давно потерявшие всякую осторожность, были застигнуты врасплох свалившимися на них с высоты легкими истребителями и, вмиг потеряв атакующий строй, были попросту уничтожены поодиночке. Становилось чуть-чуть полегче.


Паре карапузов-диверсантов, действовавших в глубоком тылу врага, надеяться было не на кого, а потому, теряя последние силы и остатки разума, они перли и перли вверх по тропе, по-пластунски и на четвереньках, сбивая в кровь колени и пальцы. Федор периодически уходил в «отказку», теряя сознание, и тогда взявший на себя задачу держать приятеля в тонусе Сеня начинал пролечивать своего ослабшего друга бесконечно тупыми байками из своих будущих мемуаров:

— Федор Михалыч, а вот еще история для нашей книжки. Пошел как-то раз Голый через границу и попал ногой в капкан. Сидит и орет. Молдавские пограничники звонят на мордовскую заставу и говорят: заберите своего интеллигента! А те спрашивают: с чего вы взяли, что он наш? А молдаване и говорят: ну так он еще вчера себе ногу отгрыз, а из капкана вырваться все равно не может. Как тебе такая история, Михалыч?

Дикие логические построения молодого литератора были настолько абсурдны, что, рождая в мозгу Федора бурю протеста, заставляли его хоть как-то поддерживать остатки жизнедеятельности в собственном иссякающем организме, а посему карапуз, все же пусть и вяло, но возмущался:

— Нет, Сеня. Такие истории… в нашей книжке не прокатят. Нам надо, чтобы смешно было, а не про идиотов, — устало посмотрев через полуприкрытые веки на своего спутника, он добавил:

— Идиотов у нас и без книжек хватает. И эта… Давай, чтобы стиль был. Как у Тургенева, но только лучше. Типа как Ночной дозор.

Сеня, как всегда, внимательно прислушивавшийся к критическим замечаниям своего босса, не уловил легкого сарказма в свой адрес и принялся сокрушенно качать головой:

— Вот со стилем у меня, Михалыч… пока не очень. Но я натренируюсь, веришь?

Едва уловив в слабом кивке положительный ответ на свой вопрос, он с небывалым воодушевлением подхватил ослабшего друга на руки, закинул тяжеленного карапуза себе на закорки и, покачиваясь от усталости и бесконечной любви Федора к мучному, поковылял вверх по тропе.

Местное дорожное ремонтно-строительное управление, похоже, неплохо нажилось на постройке дороги, по которой брел со своей полуживой ношей настойчивый карапуз. Мелкий гравий, идти по которому было сущим наказанием, вскоре закончился, тут же доказав свое преимущество перед новыми изысками жадных дорожников. Поскольку сэкономить на стандартных бетонных плитах — задача не из простых (не станешь ведь отрезать от них по пятнадцать сантиметров с каждого края), местные ухари поступили одновременно логично и предельно нагло — уложили плиты через одну, и теперь Сене приходилось, спотыкаясь и матерясь, «шпарить» по дороге, «удобной», как шпалы для велосипедиста.

Сначала карапуз еще пытался перепрыгивать с плиты на плиту, но болтающийся на его плечах, как алкаш поперек забора, Федор, во-первых, то и дело засаживал ему коленом в бок, а во-вторых, даже в своем невменяемом состоянии умудрялся выражать недовольство предоставляемыми ему транспортными услугами. Впрочем, к неразборчивому бормотанию своей нелегкой ноши Сеня не слишком-то прислушивался, продолжая карабкаться по коварно разбросанным под ногами плитам.

Вскоре тропа превратилась в редкоступенчатую лестницу, и «восхождение» грозило превратиться в настоящую пытку, но впереди, за очередным поворотом, утерев рукавом стекающий на глаза ручеек пота, карапуз-носильщик разглядел светлое пятно проходной. Облокотившись плечом на высокий валун, он похлопал грязной ладонью по филейной части своего «спутника»:

— Михалыч, тебе нормально видно? Похоже на вход. Вроде пришли.

В этот момент ему на голову посыпались меленькие камешки — вскинув голову, карапуз увидел гордо стоящего на вершине валуна… Голого! Ехидная улыбка играла на лице хмыря, наклонив голову, он разглядывал своего врага:

— Это точно, жирный, — ты уже пришел!


И, не дав Сене сообразить, что к чему, бросился на него сверху, надеясь, вероятно, сбить карапуза с ног, но явно переоценил свои массогабаритные характеристики — его неприятель устоял на ногах, несмотря на то, что хмырь приземлился ему прямо на шею. Вцепившись в беспамятствующего Федора, Голый принялся свободной рукой, вооруженной грязными ногтями, наносить «тяжкие телесные» Семену, коварно избрав целью своих притязаний глаза.

Пытаясь избавиться от назойливой твари, карапуз все же счел наилучшим выбором завалиться на спину — вся троица скатилась по импровизированной лестнице, не страдавшей излишней мягкостью. Сеня, как самый массивный из всех, в соответствии со вторым законом Ньютона приобрел максимальное ускорение и удалился от места событий на столь же максимальное расстояние, попутно едва не лишившись сознания.

Когда карапузу удалось оторвать голову от неласково приютившей его черепную коробку каменной плиты, первое, что он разглядел, — это торжествующего Шмыгу, уже оседлавшего все еще не соображающего, что происходит, Федора. Руки хмыря смыкались на горле бедолаги-кольценосца, который в свою очередь был полностью занят вполне понятным в такой ситуации занятием — хрипел и выпучивал глаза.

Адекватно оценив требуемую оперативность вмешательства, Сеня нашарил под рукой обломок плиты размером с кирпич и обернул орудие пролетариата супротив деклассированного элемента, совершенно не заботясь о политкорректности совершаемых действий.

Голый, внезапно оказавшийся добрым десятком ступеней ниже, все еще сжимал в своих руках виртуальную шею, когда в его затуманенное кирпичом сознание постучался очевидный факт, заставивший его вскочить на ноги. Цель его борьбы за справедливость каким-то образом сумела уйти от правосудия, по вопиющему недоразумению расположившись несколькими ступенями выше на лестнице социума. Едва ли не одним скачком преодолев классовую несправедливость и набросившись на мало что понимающего Федора, Голый хотел было уже «стать всем», но Сеня, как и подобает «верной шавке» господствующего элемента, и тут пришел на помощь своему хозяину, набросившись на хмыря.

Сцепившиеся пролетарии, за которыми, недоуменно хлопая глазами, наблюдал Федор, пролетели несколько лестничных пролетов, как бы подтверждая собственную принадлежность к народу, не избежавшему внутреннего антагонизма.

Голый, первым очухавшийся после скоростного спуска, ухватил карапуза за волосы и без лишних разговоров шваркнул того затылком о камни, сам не устояв на ногах. Покуда опрокинувшийся на спину хмырь поднимался на ноги, Сеня, которому удар о камни неожиданно вернул способность к принятию логичных решений, вытащил из ножен свой кинжал, и, когда Шмыга снова бросился в атаку, карапуз без размаха полоснул ему широким лезвием по животу:

— Попишу, тварь!

В этот момент за его спиной раздался какой-то шум, и карапуз оглянулся, забыв на мгновение о назойливом хмыре, который к тому же больше был увлечен сейчас разглядыванием красной сочащейся полоски на своем пузе.

Кольценосец, словив новый приступ бодрости, как горный козел, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, шустро перемещался к светящемуся на фоне темной скалы пятну проходной.

— Федор! — совершенно забыв про хмыря. Сеня бросился вслед за своим в очередной раз офонаревшим приятелем.

Тот, не обращая внимания на окрики, бегом преодолел последние ступеньки, отделявшие его от будочки вахтера, и, одним махом перемахнув турникет, скрылся внутри.

Сеня, без колебаний проследовав за своим боссом, отпихнул в сторону заспанного вахтера, надсадно дудевшего в свой свисток, и, с разбегу напоровшись на турникет, грузно перевалился через него.

Оказавшись в огромном заводском цеху, он закашлялся от клубившегося внутри помещения едкого пара, который заволакивал все пространство перед глазами, Все еще пытаясь прочистить глаза от хлынувших в три-четыре ручья слез, он завопил что было сил:

— Федор! — и тут же снова закашлялся, заглотнув приличную порцию ядовитых испарений.

Прямо по курсу в едкой мгле полыхала исполинская топка, отсветы от которой освещали все это, прямо скажем, небогатое источниками света помещение. Когда наконец карапузу удалось слегка адаптироваться в новых условиях существования, он разглядел-таки невысокий силуэт на фоне яркого пятна:

— Сеня, я тут!

Федор материализовался возле огромного чана с кипящим металлом, зачарованно вглядываясь в «жаркую» картинку. Стоя на самом краю, он словно боялся сделать шаг… назад. Но похоже, «народные массы» этого от него и не требовали — испарения, поднимавшиеся кверху, были не только ядовиты, но и весьма токсичны — во всяком случае, в речах Сени не было ни намека на разум:

— Прыгай! Михалыч, прыгай! Прыгай в огонь! Чего ты ждешь?

Федор, судорожно сжимавший в кулаке заветное колечко, заоглядывался по сторонам, словно боялся, что его и вправду столкнут вниз, и не зря — его приятель, кажется, настроился достаточно решительно, медленно приближаясь к своему другу:

— Прыгай, Марат Казей тебе в ребро! Прыгай, и кино сразу закончится! А дальше — я те говорю: I'll be back, всенародная любовь и кресло губернатора Калифорнии.

Кольценосец явно впал в прострацию — принятие решений никогда не было его коньком. Федор то впадал в приступ пионерского геройствования, картинно вытягивая руку с кольцом над полыхающей жаром бездной, то, словно выпадая из этого героического транса, жалобно оглядывался на подступающего к нему Сеню и снова на змеившиеся внизу потоки раскаленного металла.

Такой паритет наблюдался еще в течение некоторого времени, покуда Федор не сосредоточился целиком и полностью на болтавшемся перед глазами колечком. Как на сеансе у гипнотизера, он сначала рассматривал отблески пламени в тусклом металле, а потом, словно растворившись в этом недобром свечении, выпал из реального мира.

Во взгляде его появились небывалые уверенность и твердость, и, решительно обернувшись навстречу почти вплотную приблизившемуся Сене, он заявил:

— С мягким знаком! — и, презрительно улыбаясь, одним рывком сорвал кольцо с цепочки и воткнул в него свой указательный палец.

Сеня даже не сразу поверил в произошедшее: отступив на шаг, он споткнулся о какую-то заготовку, валявшуюся под ногами на грязном цеховом полу, и полушепотом произнес: «Нет. Ты че творишь!?»

Психологический удар по его неокрепшему сознанию практически тут же был подкреплен неплохим физическим воздействием — это подкравшийся к карапузу Голый врезал подростку гаечным ключом по затылку.


Ни карапузы, ни их бывший проводник в пылу своих «страстищ» не слышали, как завелась фабричная сирена — похоже, вахтеру удалось навести шухер по поводу вторгшихся на сверхсекретную территорию неопознанных личностей.

Как ни странно, куда больше учиненная тревога стала заметна для двух команд, самозабвенно пинавших друг друга в лучах мощного прожектора. Именно этот самый прожектор внезапно перестал «светить в харю», повернув свое «око» куда-то к подножью соседней горы, из которой торчали многочисленные заводские трубы, настойчиво коптившие небо.

Словно потеряв свой единственный ориентир, последние уцелевшие самолеты из практически разгромленной эскадрильи люфтваффе тут же развернулись в сторону своего тылового аэродрома и бросились наутек.

Впрочем, их трусливое отступление особых волнений ни в рядах урок, ни в рядах рохляндо-гондурасцев не вызвало — бьющимся командам было не до воздушной обстановки: только поднимешь голову вверх, как тут же ее и лишишься.

Агроном, вполне преуспевший на своем левом фланге атаки, трудился без устали — руки, ноги и прочие части тел его оппонентов с завидным постоянством и удивительной легкостью покидали своих хозяев. Джеддайская сабель сурово жужжала в ожидании новых жертв и радостно звенела, отмечая вступление очередного урки в ряды бесплатных пользователей общественного транспорта.

Очередное варварство Агронома переполнило чашу терпения урочьего командования, которому форвард противника уже давно и порядком портил настроение.

Единственной задачей выпущенного ими на замену костолома было выключить из игры слишком уж прыткого соперника. Словно не замечая остальных игроков, гориллообразный урка двинулся через все поле навстречу обладателю джеддайского артефакта.

Агроном тем временем являл миру чудеса техники — ловкими финтами уходя от своих оппонентов, он с легкостью оставлял в дураках всякого, кто рискнул приблизиться к нему ближе, чем на несколько шагов. Выполняя очередной «бразильский трюк», бомж внезапно получил страшной силы удар по ногам — упав на землю, он принялся истошно вопить, стараясь привлечь внимание к явному нарушению правил, но единственным отреагировавшим на его богатую лексику и мимику персонажем оказался ухмыляющийся костолом, собственноножно и произведший этот чудовищный подкат сзади.

Вмиг забыв о прелестях симуляции, почерпнутых из португальских учебников по футболу, Агроном подскочил на ноги, намереваясь отомстить обидчику аналогичным способом, но костолом, кажется, был куда как меньше обременен в выборе приемов и потому попросту засветил бомжу, никак не ожидавшему столь неспортивных приемов, носком бутсы промеж ног.

Взопив от всамделишной и весьма неслабой боли в особо нежных частях собственного тела, Агроном вторично повалился наземь и принялся кататься по газону в муках адовых…


Сеня, аналогично своему далекому другу, пребывавший в горизонтальном относительно поверхности планеты положении, не вопил и не катался по земле, как минимум, потому что не обладал достаточной для этого функцией мозга, поскольку пребывал в малосознательном состоянии. Постепенно возвращавшиеся под его черепушку способности видеть, слышать, осязать и обонять все еще порядком конфликтовали между собой, по-видимому, в борьбе за тепленькие места во вновь обживаемом помещении, а потому окружающий мир представал перед ним в виде творчества кукольного отделения «Союзмультфильма». Непонятные упыри с чертами реально знакомых ему персонажей производили нелогичные действия в наспех сделанных интерьерах.

Вот кто-то, слегка напоминающий Голого, набросился на пустоту подле самого края домны. Вот, к вящему удивлению карапуза, хмырь повис в воздухе, настойчиво молотя тощими кулаками пространство под собой и уворачиваясь от непонятной опасности, по-видимому, исходившей от той же самой дыры под ним.

«Чапаев и пустота», — почему-то подумал Сеня, а нос хмыря тем временем расплющился сам собой — похоже было, что нематериальное «нечто» под упырем и вправду представляло определенный вред для здоровья.

Вопрос, куда делся Федор, так и не всплыл у порядком «трахнутого» по голове карапуза, до тех пор, покуда грязный и окровавленный хмырь, болтающийся на некоторой высоте над землей, не зафиксировал собственные челюсти на чем-то, по-видимому, весьма податливом. Поначалу в воздухе проступила кровь, а когда Голый махнул башкой, срывая зубами невидимую фичу, оказалось, что этот самый «Чапаев» оседлал вовсе не пустоту, а до сих пор «прикинутого» кольцом Федора.

Упав на колени, карапуз тряс окровавленным обрубком пальца, оглашая окрестности диким ревом, а упырь, наконец-то получивший в свое полное распоряжение заветную «прелесть», принялся «проводить торжественные мероприятия».

В силу своего недалекого ума и небогатого воображения, б/у «суперстар», напрочь забыв об осторожности, принялся что было дури носиться по цеху и радостно подпрыгивать, едва не задевая головой свисающие с потолка лебедки, будто новоиспеченный чемпион мира по «царю горы».

Торжественно-победное настроение явно помешало Голому сообразить, что «игра еще далеко не закончена», а потому он совершенно не обратил внимания на все же сумевшего справиться с болью и принявшего-таки вертикальное положение Федора. Сжимая рукой окровавленный «пенек» указательного пальца, карапуз двинулся к пляшущему невообразимый шаманский танец упырю.

Орженосец-горизонтал, наблюдавший за этим любительским рестлингом из своего «лежачего партера», периодически упускал из виду важные и не очень детали, едва ли не ежеминутно погружаясь в бессознательное состояние.

Еще успев увидеть, как Федор набрасывается на торжествующего Шмыгу, он при этом совершенно упустил из виду момент, когда эта сладкая парочка «исчезла с радаров». В очередной раз подняв голову и сфокусировавшись на облачке пыли, клубящейся на месте, где только что топтались двое «борцов», он заставил себя перейти к более решительным действиям и, подскочив на ноги, ринулся к пылающей бездне.

Дружок его, словно по анекдоту, зацепившийся за жизнь какими-то нетривиальными частями тела, болтался, вися на железной скобе, вбитой в стену. Где-то далеко внизу оставшийся незамеченным Голый старательно превращался в яичницу с беконом, тем не менее, героически изображая из себя «товарища Лазо», в роли, за которую принято номинировать на пост губернатора Калифорнии. Однако сволочная судьба его уже никого не волновала — Сеня был озабочен спасением друга.

Впрочем, как положительные герои, а Сеня и Федор явно считали себя положительными героями (поскольку давно уже «положили» на все и вся) — оба они могли не слишком сильно переживать за собственную сохранность. В мире, где вместо правила буравчика тон задает железный принцип «хэппи-энда», главным героям мало что угрожает — бетонные плиты крошатся об их голову, пистолеты стреляют бесконечными патронами, и бобры всегда побеждают козлов.

Но ровно так же по законам жанра отменить испытание нервов путем мучительного выбора между синими и красными проводками на фоне таймера обратного отсчета все-таки не представляется возможным. Карапузу пришлось нехотя протянуть свободную руку своему приятелю, не слишком напряженно болтающемуся над кипящей лавой:

— Давай, Михалыч! Держи кардан!

Федор протянул другу окровавленную ладонь, едва дотягиваясь до протянутой руки кончиками пальцев, и Сеня брезгливо отдернул свою лапень:

— Ты хоть руку об штаны вытри!

Но все же великодушно снизошел до «спасения рядового Федора», подцепив-таки слабеющего приятеля:

— Давай! Ну… выход силой!

Как истинный герой блокбастеров, всегда готовый сделать сказку былью, Федор забросил-таки свою руку в клешню своего верного оруженосца, и тот втащил его к себе под бочок.

Двум карапузам некогда было разглядывать, как раскаленная металлическая река несет на своей поверхности тусклый кругляшок, что стал причиной их рекордного турпохода. Тускло блеснув на прощанье, кольцо погрузилось в лаву, для того чтобы из объекта вожделения звезд шоу-бизнеса и парнишек постпубертатного возраста наконец-то превратиться в замечательные шарикоподшипники.


Прожектор на вершине мрачной башни, словно обезумевшая цветомузыкальная установка, шаривший по всей округе, внезапно наткнулся на невидимую преграду, зацепившись лучом за нечто, на таком расстоянии не поддающееся рассмотрению. Смолкла, захлебнувшись, далекая заводская сирена, едва различимая здесь за непрекращающимся лязганьем рукопашной схватки. Вслед за этим застывший, как муха в сиропе, «сауронов фонарь» несколько раз мигнул, словно надеясь «проморгаться», и… вырубился совсем. Разочарованный вздох тысяч глоток прокатился по погрузившемуся в полумрак стадиону, на котором все еще продолжался совсем «нетоварищеский» матч между урками и людьми.

Костолом, едва не «сожравший» на своем фланге Агронома, оставшегося без поддержки товарищей по сборной, перестал топтать распростертого на земле «центрфорварда мирового уровня» и словно по команде потрусил к скамейке запасных, даже не оглянувшись на прибалдевшего бомжа.

Остальные урки, лишившись мощной болельщицкой поддержки из VIP-ложи, принялись жалобно оглядываться за спину — в этот момент стройный силуэт башни, высившейся на горизонте, вдруг дрогнул, будто кто-то ударил по ней огромным молотом. Верхушка исполинского строения надломилась и принялась заваливаться набок.

И без того не слишком высокий моральный дух урочьей армии был подорван окончательно: во мгновение ока мощное давление, оказываемое на окруженные рохляндско-гондурасские войска, иссякло — урки, побросав оружие, принялись спешно отступать — их серая масса широким потоком пыталась втиснуться в узкий проход промеж скал — единственный путь к отступлению.

Впрочем, там, куда они пытались спрятать свои тощие задницы, обстановка накалялась с каждой секундой — словно насмешкой над происходящим, вспыхнул напоследок глаз-прожектор, словно кто-то дал на него резервное питание. Но, кроме дополнительных спецэффектов, при падении башни никаких дивидендов запоздалые действия ремонтной бригады не принесли. Пылающая «голова», увенчанная мощным фонарем, окончательно свалилась с плеч гигантского строения и, сокрушая нижние этажи, рухнула вниз, красиво подсвеченная изнутри.

В считаные мгновения остатки обезглавленной резиденции Саурона превратились в труху, сложившись, как карточный домик.

Потрясенные бойцы рохляндско-гондурасской армии, раскрыв рты, смотрели на происходящие на их глазах метаморфозы, даже не пытаясь преследовать откатывающегося в тыл врага. Даже всё, казалось бы, перевидавшие на своем веку Гиви, Лагавас и тем более Пендальф, застыв, будто каменные изваяния, зачарованно всматривались вдаль. Агроном, уже было мысленно распрощавшийся с титулом чемпиона мира, выглядел еще более удивленным.

— Ух ты, прям, как на картине — «Гибель Бомбея», — влез со своим «культурологическим» замечанием неугомонный Чук и тут же заткнулся под укоризненным взглядом старого разведчика.

В этот момент полупустую поляну настигла взрывная волна, по пути значительно ослабшая в непосильных трудах по уничтожению бегущей урочьей армии, а потому едва-едва сумевшая «тряхнуть» рохляндцо-гондурасцев, так практически и не попортив результаты работы дорогих стилистов и визажистов на головах главных героев происходящего.

Однако и это не стало финальной точкой невиданного доселе файер-шоу: трубы огромного сталелитейного комбината, торчавшие неподалеку от несуществующей теперь глазо-башни, изрыгнули в небо струи раскаленного металла, и тут же нестерпимая вспышка света, полыхнувшая над горой, в чреве которой и расположились цеха мегазавода, превратила его корпуса в огромную полыхающую топку…


Ни Федор, ни тем более Сеня не могли в этот момент согласиться с расхожим выражением: «Красота спасет мир». Возможно, любоваться происходящим с расстояния в несколько километров было очень даже приятно, но вот находиться в эпицентре событий оказалось занятием не для слабонервных.

Когда где-то за стенами цеха, «приютившего» двух перепачканных кровью и копотью изможденных карапузов, раздался «большой бумс», и не слишком-то основательные заводские стены глухо завибрировали, а с потолка посыпалась штукатурка, — и бывший кольценосец, и его верный оруженосец подскочили на ноги и бросились прочь из цеха.

Момент был выбран вполне удачно, поскольку несколькими мгновениями позже раскаленная лава начала прибывать, как река во время наводнения, уничтожая все на своем пути. Не выдержавшие такого напора заводские конструкции принялись рушиться, не желая вставать преградой на пути разбушевавшегося «крылатого металла».

Федор и Сеня неслись по цехам так, будто что-то жгло им пятки, — и это не было преувеличением. Выскочив через давно опустевшую проходную наружу, они бросились прочь от содрогающегося, словно агонизирующий спрут, металлургического монстра.

Нехилый опыт скалолазанья, приобретенный карапузами за последнее время, оказался весьма кстати — ближайшую скалу парочка взяла штурмом с новым мировым, а может, и вселенским рекордом. Однако большего добиться не удалось — хлынувшие изо всех щелей потоки расплавленного металла вмиг заполонили собой все пространство, оставив Федора и Сеню на небольшом островке посреди металлургического безумия. Впрочем, небольшая пауза, пусть и на фоне полного отсутствия путей к отступлению, сейчас была весьма кстати. Несостоявшийся кольцеметататель взобрался еще чуть повыше и, брякнувшись прямиком на камни, закатил глаза, изобразив крайнюю степень усталости, и, поглядывая на своего спутника через полуприкрытые веки, вопросил:

— Ну, чего? Как я тебе в роли супермена?

Сеня поторопился проявить свою лояльность:

— Зашибись, Федор Михалыч. Очень натурально получилось.

Федор самодовольно улыбнулся и, утерев стекающую по лбу струйку пота, принялся фантазировать:

— Пивка бы сейчас. Или нет, лучше водки грамм триста. Как вернемся… сразу в кассу… за гонораром.

Температура вокруг стремительно повышалась, обломок скалы, приютившей двух потрепанных карапузов, напоминал собой трамвайную печку. И только Сеня, как ни странно, был еще способен к каким-то размышлениям в этой парилке:

— Федор Михалыч, ты как думаешь… Мы Донцову по тиражам уделаем? Я когда вспоминаю все, не поверишь, меня слеза так и прошибает. Честное слово! — Особенно хорошо на Сеню действовали воспоминания о кратковременном отлучении от босса — вот и опять он принялся шмыгать носом.

Федор решил слегка приободрить своего товарища:

— Сеня, скажу тебе по секрету — она про нас и пишет. Так что скоро про наши приключения узнают все домохозяйки и даже некоторые домохозяева — в общем, жди интеллектуальную революцию!!!

Становилось нестерпимо жарко. Федор беспрестанно облизывал спекшиеся губы, а Сенин мозг на поверку оказался слишком уж легкоплавимым:

— А у меня мечта есть… податься в этот… как его… Хуливуд! Хочу в Гарри Поттере сниматься… мне роль Гермионы по душе, — тут он на мгновение замялся, а потом все же решился задать особо мучивший его вопрос: — Как думаешь, даст она Гарику или нет?

Размякший, как туалетная бумага, Федор готов был дать утвердительный ответ кому угодно и на что угодно:

— Если ты будешь сниматься — точно даст. В сто пятьдесят шестой серии. Перед самой смертью.

Невыносимая жара окончательно сморила карапузов — распухшие языки не способствовали поддержанию беседы: мощный тепловой удар, который получили эти двое, отправил их в полубессознательное состояние.

Все, происходившее с ними в дальнейшем, казалось малореальным — сначала далеко на горизонте появились темные точки, которые с глухим рокотом приближались к пристанищу двух друзей, постепенно превратившись во вполне различимые, но выглядевшие тем не менее слегка виртуальными вертолеты, с оранжевыми эмблемами и надписями «МЧС» на бортах.

Потом из зависших над головами машин на небольшую площадку посреди бушующего моря принялись высаживаться непонятные существа в серебристых костюмах, с закрытыми темным стеклом лицами. Откуда-то появились носилки, на которые заботливо уложили карапузов, однако грузить их внутрь почему-то не стали. Вместо этого носилки ловко застропалили под брюхо винт-машин, не прекращавших перемалывать горячий воздух своими лопастями, и, когда последний «космо-чел» взобрался по веревочной лестнице внутрь вертолета, странные экипажи стартовали, унося Федора и Сеню прочь от едва не ставшего им местом последнего пристанища обломка скалы.

Глава одинадцатая НУ ЧТО КРАСИВАЯ, ПОЕХАЛИ КАТАТСЯ?

Любишь кататься — люби и катайся.

Народная глупость
Геройские сны и раньше снились Федору, но никогда еще настолько отчетливо — очнувшись в мягкой постельке, он осознал это еще четче.

Разбудил его настырный солнечный луч, подло воткнувшийся в правый глаз через неплотно прикрытые шторы. Сморщив нос, карапуз потер запястьем висок и недовольно повернулся набок, укрываясь от назойливого ультрафиолета. Сквозь узкую щелочку век он узрел поблизости от себя смутные очертания человеческой фигуры. Стараясь не раскрывать своей осведомленности, Федор принялся аккуратно расширять поле зрения, покуда не разглядел-таки сидящего на табурете человека, а разглядев, подскочил на подушках, принявшись удивленно вопить:

— Пендальф? Пендальф!

Старикан, как всегда, не расстававшийся со своей трубкой, сначала заулыбался во все лицо, а потом и попросту принялся покатываться со смеху. Очевидно, привлеченные этим приступом хохота, в комнату вломились известные любители и постоянные потребители юмора — Чук и Гек. Завидев своего розовощекого друга во вполне сознательном состоянии духа и тела, они набросились на него, запросто подключившись к веселью:

— Федор! Федор!

Пендальф уже не мог остановиться: наблюдая за обнимашками-целовашками в исполнении известного бойз-бэнда, он заходился в истерическом смехе, хлопал себя по коленям и бокам и едва успевал утирать слезы бородой.

Еще один обладатель внушительной бороды и любитель розовощеких карапузов не мог оставаться в стороне от происходящего — возникшего на пороге гнома первым заприметил именно Федор:

— Гиви?

Тот с удовольствием последовал бы примеру Чука и Гека, уже вовсю облапившим своего кореша, но появившиеся на пороге Лагавас и Агроном наверняка не одобрили бы его поползновений, а потому гном задушил свое начинание в кулаке и остановился подле похохатывающего Пендальфа. Улыбающиеся эльф и бомж тоже выстроились в ряд наблюдателей, столпившихся подле кровати, как у ринга, наблюдая за борьбой нанайских мальчиков в исполнении ширской четверки. Почему четверки? Ах, да — уставившись влюбленными глазами на своего дружка, в комнату вошел Сеня и, недолго думая, присоединился к происходящему под одобрительные возгласы старших товарищей. Пендальф, прекративший ржать и теперь только глупо улыбавшийся, потащил слишком уж увлекшихся Гиви, Агронома и Лагаваса к выходу…


На площади перед гондурасским ГУВД негде было крыжовнику упасть — цепочка курсантиков едва-едва сдерживала с помощью саперных лопаток нарядную толпу, явившуюся поглазеть на небывалое зрелище. Разгоряченные обыватели явно намеревались пробраться поближе к VIP-ложе, где расположившиеся на удобных местах особы, приближенные ко двору, вяло пожевывая бутерброды с черной икрой и потягивая «хэннэси» из серебряных стаканчиков, ожидали начала инаугурации.

Обнаружились среди «Важных И Понтовых» и рохляндская принцесска, которая, не теряя попусту времени, вовсю строила глазки оклемавшемуся-таки Эффералгану, и вся карапузская братия, и Гиви с Лагавасом, вполголоса обсуждавшие предстоящую церемонию. Причем гном на полном серьезе утверждал, что, случись ему участвовать в подобном, называться это бесчинство будет не иначе как «инагивирация». Ломая голову и язык, эльф все пытался выговорить, как будет именоваться церемония в его честь, но тут эту «великосветскую» и «высокоинтеллектуальную беседу» прервали торжественные фанфары. Взоры собравшихся обратились к высокому подиуму, задернутому тяжелым бархатным занавесом, подле которого парадным строем выстроились навытяжку разряженные гвардейцы.

Сначала по кроваво-красным складкам забегали лучи стробоскопов, потом откуда-то снизу потянуло вонючим дымом из дым-машин, и наконец под бодрое «техно» старика Вагнера шторки подались в стороны, и толпе, весь в клубах, лучах и парадном наряде, предстал Агроном собственной довольной персоной.

Лицо бомжа оккупировала плохо скрываемая улыбка, распахнуться шире которой мешала только торжественность предстоящего момента.

Когда дым слегка расползся по округе, оказалось, что главный «виновник торжества» находится на сцене не в одиночестве — Пендальф в своем парадном белом мундире являл собой верх сосредоточенности, стараясь при этом не привлекать к себе излишнего внимания до поры до времени.

Выждав, покуда в толпе закончится истерика, связанная с шоу-появлением Агронома, старик выдвинулся на передний план и, подняв руку вверх, потребовал тишины. Когда, наконец, замолкли даже Чук и Гек, настойчиво обсуждавшие степень накуренности «кандидата в президенты», Пендальф громко провозгласил:

— Предлагаю Агронома на должность губернатора Гондураса!

В этот момент из сцены плавно поднялась тумба, на которой возлежала губернаторская «кепка Мономаха», вызвавшая бурю зависти в толпе и особенно среди истинного ценителя плоских головных уборов — Вши. Не переставая лыбиться Агроном опустился на одно колено перед самозваным церемониймейстером, и Пендальф нахлобучил Кепку на весьма горделиво склоненную голову. Толпа, слегка разочарованная процессом, недовольно зашумела, и Пендальф, наклонившись к самому уху Агронома, посоветовал:

— Давай уже, речь толкни.

Агроном резко выпрямился, старательно пряча улыбку, и, вдохнув побольше воздуха в легкие, чтобы не проколоться на месте, решительно развернулся к микрофону.

Встреченный бурной овацией, он приступил к исполнению обязанностей:

— Решительно поддерживаю идею об укреплении вертикали власти. Хватит нам этих так называемых выборов. Губернаторы должны назначаться из Москвы!

(Бурные продолжительные аплодисменты.)

Пора улучшать демографическую обстановку! Я подписал указ об отмене «этих дней», «у меня болит голова» и «сначала свадьба».

(Бурные продолжительные аплодисменты.)

Молодым семьям — кредит на квартиру, чтобы внуки успели расплатиться!

(Бурные продолжительные аплодисменты.)


Закончив с тронной речью, новоиспеченный владыка гондурасский двинулся принимать поздравления и выражать респекты — это давалось ему куда легче, чем ораторские экзерсисы. Довольно-таки учтиво поклонившись рохляндскому наследнику, который вроде как больше не сердился на Агронома за поруганную девичью честь сестрички, и раскланявшись с собственно некогда имевшей на него виды девахой, которая теперь была увлечена охмурением Эффералгана, бывший бомж двинулся выражать свое почтение тем, кто помог ему совершить головокружительную карьеру.

Первым, на кого «снизошла благодать», оказался Лагавас, пригласивший на церемонию кучу родственников, которые теперь благополучно оргазмировали на тему того, как «высоко взлетел мальчик» из их семьи.

Поручкавшись с эльфом, Агроном решил продемонстрировать народу, что, взойдя на высокий пост, не утратил чувство юмора, слегка подколов своего боевого товарища:

— Ох, ловкач, как слона урыл!

Эльф радостно покраснел, а его многочисленная родня горделиво приосанилась, свысока поглядывая на остальных гостей, не оделенных «высоким вниманием».

В этот момент в толпе образовалось какое-то движение, привлекшее внимание Агронома: лицо его посуровело, он напряженно ждал приближения процессии, пробивавшейся ему навстречу. Лагавасовские родственники, завидев, кто пожаловал пред светлые очи, скорчили не слишком довольные гримаски — хотя любому стороннему наблюдателю и без анализа ДНК было ясно, что вновь прибывшие гости церемонии — не слишком дальние родственники клана Лагавасов.

Воглаве процессии, выражая всем своим лицом крайнюю степень загадочности, шагал Агент Смит собственной пейсоукрашенной персоной. Заметив, что только что инаугурированный владыка гондурасский заметил их приближение, он замедлив шаг, отошел в сторону, пропуская вперед свою дочурку. Моментально покрасневшая Арвен едва было не рухнула на брусчатку, запутавшись во внезапно подкосившихся ногах. Чтобы хоть как-то приободрить свое чадо, Смит зашипел девушке в спину:

— Сделай загадочное лицо, дура!


Агроном, нынче облеченный высоким доверием, никак не мог облажаться при всем честном народе, даже учитывая, как запросто его застали врасплох, но сразу справиться с собственными нервами не сумел. Старый лис грамотно рассчитал момент, когда его гипотетический зять не имел ни единого шанса отвертеться.

Лихорадочно соображая, как повести себя в не слишком красивой ситуации, Агроном разглядывал прилично округлившуюся девушку. Решение пришло само собой — подойдя к Арвен, он опустился на колено, задрал маечку и поцеловал животик.

В слегка оторопевшей толпе сначала раздались лишь жиденькие хлопки, но поспешившие поддержать поступок Агронома приближенные Агента Смита во главе со своим хозяином помогли им превратиться в бурные и продолжительные аплодисменты.

Сам Смит подозвал к себе одного из своих адъютантов и шепотом осведомился:

— Надеюсь, камеры в номере новобрачных установлены?


Сам же «демократический выбор Гондураса» взял Арвен за руку и продолжил свой «инаугурационный обход» — следующими на очереди были карапузы, переминавшиеся с ноги на ногу в неудобных ботинках, — босиком на площадь пустить их отказались.

Улыбаясь, Агроном оглядел облаченных в костюмы подростков, склонивших перед ним головы согласно этикету, и, поманив их пальцем, встал в образовавшийся кружок и таинственно пообещал:

— Ну что, пацаны… с меня пузырь!

Чук и Гек довольно заржали очередной шутке своего кумира, принявшись переглядываться между собой, а Гек осмелел до того, что ткнул пальцем под ребро старшему товарищу, отчего тот слегка потерял равновесие, опустившись на одно колено перед карапузами. Уже успевшая образоваться свита новоиспеченного гондурасского правителя поспешила последовать примеру Агронома, а вслед за ними принялись выражать свое почтение и все собравшиеся на площади. В пять секунд карапузы возвысились над людской массой совершенно неожиданным образом. Удивленна пожимая плечами, они переглядывались между собой, а прибалдевший Чук, недоверчиво оглядев толпу, помотал головой и потрясенно заявил:

— Ни фига себе флэшмоб!!!


Четверке карапузов, пересекавших границу Шира на гнедых пони, не терпелось попасться на глаза кому-нибудь из земляков — каждого из них прям-таки распирало от гордости, а Сеню, кроме всего прочего, распирало от несвежего салата, которым он, похоже, и отравился.

Трое его друзей предусмотрительно отказались от «Мимозки» из личных запасов хозяйственного карапуза, тем более что минула почти неделя после того, как они с гудящими от беспробудного пьянства головами выехали из Гондураса.

Пендальф, несмотря на продолжающуюся пьянку по поводу воцарения на престол «светлейшего Агронома», лично руководивший погрузкой не слишком вменяемых удальцов, только укоризненно покачал головой, увидев, как Сеня упаковывает в свои мешки уворованный из банкетного зала хавчик.

Чук и Гек, в отличие от Пендальфа, не ограничились бессловесным выражением собственных эмоций, а порядком навставляли «завхозу» за то, что тот, позаботившись о еде, напрочь забыл о спиртном — уже к вечеру первого дня бойкие мохнатые лошадки повытрясли из карапузов остатки хмеля, и дорога перестала казаться удачным приключением.

Впрочем, попасть Семену могло бы куда больше, если бы не волшебный кисет Гека, который не оставил двух проныр без столь вожделенного допинга. Запасов юного наркомана вполне хватило бы и на четверых, но сам Сеня, до сих пор не отошедший от «тягот и лишений», сосредоточился на поглощении уворованных явств, а Федор по уже привычной схеме впал в отчужденное состояние и постоянно что-то записывал в своем блокнотике.

По просьбе Сени бравые карапузы слегка притормозили возле таможенного пункта, покинутого и заброшенного со времен известных событий. Покуда Чук и Гек забавлялись игрой в «кто плюнет в окно сторожки и попадет», а страдавший животом Семен обновлял санузел деревенского типа, Федор снова достал из планшета замусоленный карандаш и столь же потрепанный блокнот и принялся старательно выводить корявые буквы:

«Источник сообщает. Комплексный план оперативно-розыскных мероприятий по ликвидации зловредного кольца… реализован окончательно. В ходе выполнения ликвидировано гнездо гондурасских оборотней в погонах. По окончании мероприятия руководимый мной личный состав отправился по норам.

Подпись: Федор Сумкин».
Подняв голову, он увидел, что веселая троица его спутников уже навострилась ехать дальше и потому укоризненно наблюдает за его графоманскими упражнениями. Густо покраснев, Федор спрятал блокнот и карандаш в свою сумку и молча присоединился к товарищам.


Уже через пару километров замелькали по обеим сторонам дороги распаханные полоски земли, над которыми торчали десятки обтянутых штанами и юбками задниц. Впрочем, практически все участники этого «великопопия», завидев неустановленными органами чувств пылящую по грунтовке четверку, почти тут же отрывались от зеленовато-желтоватой ботвы, удивленным взором провожая странный отряд до следующего поворота, где ситуация повторялась, но уже с участием новых зевак.

Возле крайнего деревенского дома с граблями в руках восседал на скамейке собственно хозяин этой неприглядной фазенды. Старикан, беспрестанно страдавший от набегов молодняка на свой вишневый садик, нес здесь свою нескончаемую вахту. Завидев четверых известных обалдуев, двое из которых (догадайтесь кто) были его «VIP-клиентами», он сначала подскочил было на ноги с явным намерением тряхнуть стариной и граблями, но, приглядевшись повнимательней, решил, что теперь связываться с этими товарищами будет себе дороже.

Преисполненные гордости карапузы разыграли здесь свой первый мини-спектакль на тему «ви а зе чемпионс». Едва повернув головы в сторону вытянувшегося по струнке старпера с граблями в руках, они, держа подбородок строго на Полярную звезду, сухо поприветствовали знакомца:

— Здрасьте, — и так же «безэмоционально» проследовали далее по курсу.

Старикан еще долго смотрел вслед пронесшимся мимо всадникам, потом в сердцах плюнул в пылищу, отшвырнул грабли и скрылся в доме.


По плану, разработанному карапузами по дороге на Родину, в первую очередь следовало посетить местный кабак и уж оттуда начать свое победное шествие по Ширу. К выполнению предписанного все четверо приступили незамедлительно.

Ввалившись в тесноватое помещение, они произвели немалый фурор уже фактом своего появления — здесь, где каждая собака знала в лицо всех местных жителей, их, естественно, помнили, как и историю их исхода из деревни.

Подойдя к барной стойке, Гек швырнул на прилавок несколько купюр и, подмигнув своим товарищам, заказал четыре двойных виски. Бармен сощурил глазки, оглядел карапузов с ног до головы и указал на закопченную табличку «Спиртные напитки лицам до восемнадцати лет не отпускаем».

Гек, улыбаясь еще шире, оглядел собравшихся и вытащил из-за пазухи сложенный вчетверо листок. Развернув бумагу, он зачитал:

«В честь своего воцарения на гондурасском престоле повелеваю — разрешить распитие спиртных напитков с тринадцати лет.

Агроном. Подпись. Печать».
Швырнув указ прямо в лицо бармену, он заявил:

— Так-то, деревня! Новостей не знаем, что ли?

Через час порядком прибалдевшие карапузы, на столе у которых громоздилась целая батарея разнообразных бутылей, почувствовали себя совсем уж настоящими героями — вся таверна давно бухала за их счет, и сюда стекались все давние друзья «широкой четверки» и просто любители выпить на халяву.

Слегка уставший от славы Сеня давно уже искал альтернативных развлечений. Пошарив взглядом по битком набитому залу, он зацепил неопытным глазом несколько девах пофигуристей и, не сумев сделать окончательный выбор, обратился за советом к Федору:

— Слушай, ну, положим, бухать нам можно уже, а с бабами, с бабами как быть? С бабами нам можно?

Взгляд Федора, медленно, но верно уплывавшего по пьяным волнам, говорил о многом, но язык его все еще был хорошо подвешен:

— Сеня!!! Ты че, не понял? Наше время пришло! Мы знаешь кто? Мы — молодая поросль демократии, и поэтому нам все можно.

Сеня понятливо кивнул головой и, встав из-за стола, покачиваясь, направился к самой пышногрудой красотке. Отпихнув какого-то хмыря, увивавшегося подле девахи, он икнул и заявил:

— Я старый солдат и не знаю слов любви.

Ухватив ее за руку, он направился к выходу, таща за собой не слишком-то упирающуюся тетку.


На свадьбе у Сени гуляли шумно и долго, правда, сама гулянка мало чем отличалась от предыдущего форменного алкотерроризма, устроенного «ширской четверкой» в родном поселке. Карапузы то и дело принимались размахивать разнообразными бумагами, позволявшими им творить всевозможные бесчинства на законных, как оказалось, основаниях.

Чук, к примеру, щеголял ксивой старшего оперуполномоченного, Гек оказался помощником депутата, Федор — особой, приближенной к императору, а Сеня на поверку вышел «советником при президенте по вопросам демографии». К моменту, когда демограф-практик решил скрепить свою половую связь узами законного брака, пьянка продолжалась уже не первую неделю.

Так что церемония узаконивания расставания Семена с холостяцкой жизнью не была даже поводом — скорее, не более чем антуражем. Определенное разнообразие вносило лишь то, что бухали в смокингах, да еще Чук по незнанию вписался в очередной конкурс, и теперь его наркоприятель старательно выговаривал плавающему в алкогольном угаре корешу:

— Придурок, ты зачем букет невесты поймал? Правило знаешь? Пацан поймал — пацан сделал! Придется тебе теперь замуж идти.


Федор первым перестал посещать различные торжественные и не очень мероприятия — немало удивлявшиеся его поведению товарищи сообща решили, что длительное путешествие нанесло непоправимый ущерб его психике, ибо не всякий Федор — Конюхов.

Все чаще экс-кольценосец оставался один в доставшемся ему по наследству от Бульбы доме, перебирая семейные архивы и копаясь во всевозможной рухляди, которую, судя по количеству, бывший хозяин коллекционировал долгие годы.

В один из таких «обысков» он обнаружил в секретере бронзовую чернильницу с высохшими чернилами, в которых, скукожившись, торчало воткнутое перо. Порывшись в кладовке, он извлек на свет божий банку растворителя и, плеснув едкое содержимое стеклянной тары в письменный прибор, выковырял-таки оттуда допотопное «писало».

Вдохновленный своим первым «литературным успехом», он не остановился на достигнутом и вскоре окончательно пропал для общества, которое, впрочем, и само с облегчением махнуло рукой на странноватого карапуза, предоставив его самому себе.

Сеня, побывавший в «свадебном путешествии» на другом конце деревни, где и провел две незабываемые недели, наконец-то спохватился, решив проведать внезапно исчезнувшего с горизонта друга.

Дверь, в которую он постучался, была крест-накрест перетянута паутиной — похоже было, что Федор либо не выбирался наружу достаточно долгое время, либо попросту отсутствовал по месту прописки. Он уже собирался было уходить несолоно хлебавши, когда расслышал шаги внутри дома. Толкнув оказавшуюся незапертой дверь, он просунул голову внутрь и завопил:

— Федор Михалыч? Ау!

В конце коридора появилась недовольно-взлохмаченная голова одичавшего обитателя донельзя захламленных хором:

— А… это ты. Проходи.

Сеня прикрыл за собой дверь и прошел в комнату. В круге света, падавшего сквозь окно в потолке, восседал в высоком кресле бывший кольценосец, подоткнутый подушками с трех сторон, и что-то выводил в толстенной тетрадке, высунув кончик языка от излишнего усердия.

Сеня потоптался на пороге, потом придвинулся к продавленному дивану, присел на краешек, огляделся по сторонам и спросил:

— Ну, как дела?

Федор ответил не сразу, все еще продолжая старательно соблюдать наклон и округлость букв. Наконец, отложив перо в сторону, он обернулся к своему другу и махнул рукой, указывая на подсыхающие страницы:

— Да вот, закончил я твою книжку, Сеня. Глянь, название нарисовал.

Сеня подошел к столу, положил руку на плечо Федору и принялся вслух зачитывать записки приятеля:

— Краткий курс истории карапузов, автор — Бульба Сумкии. А также Братва и кольцо, Две сорванные башни и Возвращение бомжа, автор — Федор Сумкин.

С каждой новой строчкой в голосе его крепло волнение, губы его дрожали, левый глаз задергался, как у припадочного, и наконец, отдернув руку, словно плечо Федора ожгло ему ладонь, Сеня с нескрываемой обидой заявил самодовольно улыбающемуся другу:

— Это же я все придумал?!

Утративший, похоже, остатки совести карапуз даже не пытался оправдываться:

— Забей, Сеня. Жизнь полна неожиданностей. Ты придумал, я записал, кто-нить потом киношку снимет. Че ты паришься? Ну не бабу же я у тебя увел!

Он посмотрел на не слишком-то успокоившегося от таких речей кореша и поспешил сменить тему:

— Я вот над чем последнее время размышляю. С Голым… такая фигня получилась. Интересно, где он прописан был? Надо бы на его доме… доску мемориальную повесить. Какой матерый человечище! Настоящий интеллигент. За общее дело не пожалел даже собственной поганой жизни!

Размышления его прервал стук в дверь:

— Але! Вам телеграмма-молния. Шаровая.

Федор сочувственно похлопал по плечу насупленного приятеля и вышел в прихожую.

Вернулся он не в меру серьезным и сосредоточенным. Помахал в воздухе полоской бумаги с блеклым текстом и сообщил:

— Когда-то Бульба открылся мне, что он из органов. Сказал, что когда он уйдет на пенсию по выслуге лет, я буду должен его заменить. Бульба теперь пенсионер. Поедем провожать старика в последний путь. В дурдом.

Несмотря на то, что Сеня попытался было ухватить телеграмму, чтобы лично ознакомиться с ее текстом, Федор ловко увел бумажку из-под носа чрезмерно любопытного дружка, выхватил зажигалку и, подпалив послание с двух сторон, бросил его в пепельницу. Убедившись, что «телега из центра» превратилась в горстку пепла, он скомандовал:

— Собирай пацанов — хватит киснуть в этом Шире. Нас ждут великие дела! Один у всех и все на одного, как говаривают в шоу-бизнесе!

Эпилог

У эпилога не бывает эпиграфов.

Д. Донцова. Как написать хорошую книгу
The End.

Сборник «Лучшие кадры Голливуда»
Чук и Гек, не выспавшиеся и не слишком довольные очередным «замутом» беспокойного Федора, вяло переругивались между собой, обсуждая степень собственной крутизны. Сеня поеживался в седле от предутреннего холодка — Пендальф, вызвавший их на стрелку, назначил местом встречи продуваемую со всех сторон заброшенную стоянку, на которой и расположилась сейчас «ширская четверка». Кроме непредусмотрительного выбора явочного места, старикан явно не собирался демонстрировать свою пунктуальность — прошло уже полчаса с обозначенного времени, а они так и продолжали бороться со сном и холодом.

Когда наконец из-за поворота показалась жутко скрипучая повозка, на козлах которой болтался Пендальф, законспирированный в безразмерный балахон с капюшоном, карапузы уже готовы были совершить над старым разведчиком действия надругательного характера.

Впрочем, старик даже ухом не повел в отношении язвительных реплик в свой адрес, жестом пригласив Федора занять место в повозке и столь же решительно указав от ворот поворот остальному «молодняку».

Бывший кольценосец комфортно разместился в крытом экипаже, а проклинавшие почем свет собственную доверчивость карапузы продолжили растрясать свои телеса на спинах своих «тоже кони».


Оказавшись в повозке, Федор в первую очередь обнаружил, что Пендальф уже подхватил где-то по дороге Бульбу. Престарелый родственник мирно посапывал носом в своем кресле, укрывшись теплым пледом. Карапуз аккуратно тронул его за локоть, и тот, едва приоткрыв один глаз, осмотрелся вокруг и прошамкал:

— Проштите, а кута это мы едем?

Федор понял, что так и остался неузнанным, и, скорчив недовольную гримасу, назидательно произнес:

— На пристань, Бульба. Ты что, не узнаешь меня? — и, не дожидаясь ответа, затараторил: — Историю болезни я тебе выправил. Сейчас сядешь на баркас и через неделю будешь в санатории. Только это, — он принялся шарить в карманах и, наконец, вытащив оттуда сложенную вчетверо бумагу, протянул грамотку старику:

— Вот тут черкани подпись, ну или крестик поставь.

Старик не глядя подмахнул бумаги заботливо предоставленным «паркером» и, напрягая зрение, вопросил:

— Проштите… а вы кто, шобштвенно, будете? И шта вы делаете в моей телеге?

Федор аккуратно спрятал бумагу в нагрудный карман, застегнул пуговицу и прихлопнул по клапану ладонью:

— Извини, Бульба. Все твое теперь мое.

Старик только покачал головой:

— Вот как… Интересно получилось… — и снова погрузился в дремотное состояние.

Федор и сам вскоре задремал, повинуясь мягкому покачиванию рессор, и очнулся лишь, когда резко затормозивший экипаж едва не позволил его носу встретиться с его же коленкой.

Бородатая физиономия Пендальфа, просунувшегося внутрь, окончательно согнала с карапуза остатки сна и сообщила его мыслям и телу правильное направление движения:

— Слазь!

Выбравшегося наружу заспанного товарища встретили донельзя злые и запыленные Чук, Гек и Сеня, так и проболтавшиеся всю неблизкую дорогу в седлах и потому не слишком приветливо общавшиеся теперь со своим «привилегированным собратом». Пендальф, впрочем, пресек намечавшийся классовый конфликт, заставив карапузов заняться престарелым земляком.

Покуда Чук и Гек выполняли приказ начальства, выгружая «едва движимое имущество», Федор принялся оглядываться по сторонам и обнаружил, что пожаловали они к самой пристани, возле которой пришвартовался небольшой океанский лайнер, тысяч на десять посадочных мест.

Возле лайнера, явно готовившегося к скорому отплытию, столпились провожающие, среди которых карапуз не сразу разглядел уже знакомых ему Агента Смита и Электродрель — уж очень они были похожи на остальных пассажиров рейса, отбиравшихся явно по национальному признаку.

В этот момент Бульба, под ручки доставленный к причалу своими наркоповодырями, принялся подслеповато оглядываться по сторонам:

— Так… где это я?

Впрочем, никто не удостоил его ответом, Пендальф лишь махнул рукой карапузам-тимуровцам, и вся процессия двинулась к трапу, возле которого их уже и поджидали новоиспеченный тесть Агронома и прочие официальные лица. Поприветствовав старых знакомцев, Агент Смит основное внимание уделил Бульбе:

— Приготовься, старикан. Поедешь с нами. На родину предков.

Нарядившаяся в костюм стюардессы Электродрель ласково подмигнула Федору, отчего тот залился яркой краской, и тоже принялась инструктировать престарелого карапуза:

— В пути чтобы не пить, бутылки за борт не бросать.

Бульба старательно закивал седой головой и, вырвавшись из рук провожатых, заковылял вверх по трапу, даже не оглянувшись напоследок. Вслед за ним двинулся и Смит, решивший лично проконтролировать старичка.

Проследив за тем, как эта парочка исчезает в чреве лайнера. Пендальф неожиданно повернулся к столпившейся вокруг него молодежи и заявил:

— Ну что… карапузы. Однако, сеанс закончен. Дальше вы уже как-нибудь без меня… сами.

Дружно опустившие головы приятели не заметили странного взгляда Федора, устремленного в сторону старого разведчика, а тот только потрепал по голове своего подшефного:

— Пиппин, язык ты теперь знаешь… возьми себе кличку Гоблин. Помни основы: в английском языке мата нет.

Повисла небольшая пауза, после которой Пендальф едва слышно произнес:

— Пойдем… Федор.

Оторопевшие карапузы подскочили на месте, как ужаленные, переводя взгляды то на Федора, то на старика. Первым решился вставить свое веское слово Сеня:

— Не понял?

Внезапно обозлившийся карапуз тут же накинулся на своего непонятливого приятеля:

— Понял, не понял… Ты чего, Сеня, думаешь, мы за просто так туда-сюда ходили и задницу подставляли? За выполнение задания по борьбе с мировым терроризмом полагаются нам с тобой грин-карты. И теперь я уезжаю в Америку. На ПМЖ.

Глаза в очередной раз облапошенного товарищем карапуза моментально наполнились слезами:

— Да что же это такое? А как же я? — запричитал Сеня.

Федор только развел руками:

— А твой грин-кард, Сеня, я Пендальфу продал… и поэтому ты навсегда остаешься в этой жопе.

Глядя на трясущегося в рыданиях приятеля, он примирительно сунул тому в руки пухлую тетрадь и виновато залепетал:

— Ты эта… если хочешь — издай книгу. Гонорар пополам. Мою половину передай в фонд исследования силиконовых имплантантов — в этом будущее, Сеня, вникаешь? Да не переживай ты так, Семен… ты же писатель, а настоящий творец не может творить вдали от родины — не помню, кто так сказал, то ли Солженицын, то ли Набоков.

Он похлопал друга по плечу и принялся прощаться с оставшимися членами «банды». И Чук, и Гек не скрывали слез, правда, Гека, как всегда, кроме всего прочего, поддушивал беспрестанный ржач, отчего было сложно понять, плачет он или смеется, но сценка получилась все равно трогательная — на прощание карапузы потрогали и погладили друг другу все что можно и нельзя.

И без того впечатленный происходящим Сеня окончательно впал в истерику, и Федору пришлось успокаивать его по новой: крепко прихватив своего бывшего оруженосца, он попробовал хотя бы так остановить поток жидкости, поливавший лицо эмоционально несдержанного товарища. Едва разобрав в потоке языка дельфинов очевидный вопрос, Федор поспешил ответить на него:

— Конечно, встретимся! Сеня, ты веришь в переселение душ?

Выслушав очередную порцию ихтандристики, он продолжил свой сеанс психотерапии:

— И я верю… Особенно в то, что всем нужны деньги, так что, может, и про нас кто продолжение напишет…

Сообразив, что без последнего поцелуя его тело не покинет этот причал, Федор поспешил совершить необходимый ритуал и, оставив за спиной содрогающегося в рыданиях друга и двух приятелей, содрогающихся на порядок поменьше, поскакал вверх по трапу, перепрыгивая по две ступеньки разом.

Ступив на палубу, он перегнулся через борт, помахал рукой «святой» троице внизу, одарил приятелей лучезарной улыбкой и скрылся уже насовсем…

1. Читать сначала.

2. Сохранить (F2).

3. Настройки.

4. Выход.


Оглавление

  • Пролог
  • Глава первая НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ НЕУЛОВИМЫХ
  • Глава вторая ГОНДУРАССКИЙ ГАМБИТ
  • Глава третья МАРС АТАКУЕТ
  • Глава четвертая ЧИП И ДЕЙЛ СПЕШАТ НА ПОМОЩЬ
  • Глава пятая МЕРТВЫЕ НЕ ПОТЕЮТ
  • Глава шестая МИШИН ИМПОСИБЛ
  • Глава седьмая В ОГНЕ БРОДА НЕТ
  • Глава восьмая АПОФИГОЗ № 1
  • Глава девятая МАТЧ СОСТОИТСЯ В ЛЮБУЮ ПОГОДУ
  • Глава десятая ПОБЕДА ИЛИ СМЕРТЬ
  • Глава одинадцатая НУ ЧТО КРАСИВАЯ, ПОЕХАЛИ КАТАТСЯ?
  • Эпилог