Он ждет [Элджернон Генри Блэквуд] (fb2) читать постранично

Элджернон Блэквуд Он ждет

Сентября 4. Рыскал по всему Лондону в поисках жилья, сообразного моим доходам — 120 фунтов в год, — в конце концов нашел нечто подходящее. Две комнаты в старинном ветхом доме, лишенном, разумеется, современных удобств, зато до П. -плейс рукой подать, да и расположен дом в одном из самых респектабельных кварталов Лондона. Арендная плата невысока, всего двадцать пять фунтов в год. Я уже отчаялся найти что-нибудь стоящее, как вдруг мне повезло: подвернулись эти две комнатки. Чистейшая случайность, тут и распространяться не о чем. Арендный договор предложили мне заключить сроком на год, на что я весьма охотно согласился. Мебель, которой была обставлена наша старая квартира в Г…шире и которая так долго ждала своего часа, отлично разместится здесь.

Октября 1. И вот я уже обитаю в своих двух комнатах в центре Лондона, поблизости от редакций журналов, куда время от времени приношу статейку-другую. Дом мой стоит в конце аккуратно вымощенного, чистенького тупика; сюда выходят задами почтенные учреждения, среди которых, впрочем, имеется и конюшня. Дом гордо именуется доходным. В один прекрасный день, сдается мне, честь этого звания окажется для него непосильной ношей — раздувшись от гордости, он лопнет и развалится на части. Как я уже упомянул, здание очень ветхое. Пол в моей гостиной подобен пересеченному ландшафту, изобилующему долинами и возвышенностями. Дверь и потолок, демонстрируя великолепное пренебрежение к общепринятому порядку вещей, расходятся, образуя широкую щель. Должно быть, лет этак полсотни назад они крупно повздорили меж собой и с тех пор предпочитают держаться друг от друга на расстоянии.

Октября 2. Моя хозяйка, тощая старуха с блеклым, точно присыпанным пылью лицом, весьма необщительна. Несколько слов, которые она роняет порою, причиняют ей, кажется, физические страдания. Верно, легкие у нее забиты пылью. Чего не скажешь о моих комнатах, вовсе избавленных от этой субстанции стараниями самой хозяйки и ее помощницы, юной атлетки, в обязанности которой входит также приносить мне завтрак и разжигать огонь в камине. Итак, хозяйка моя отличается крайней замкнутостью. В ответ на мои учтивые расспросы она скулю сообщила, что сейчас я единственный ее жилец. Мои комнаты несколько лет пустовали. Правда, наверху жили джентльмены, но теперь они съехали.

Хозяйка, говоря со мной, никогда не глядит прямо в глаза; она останавливает обычно свой сумрачный взгляд на средней пуговице моего жилета, чем повергает меня в сильнейшее беспокойство — не на ту пуговицу застегнул, нервно думаю я, или, может быть, пуговица не там пришита.

Октября 8. Расходную книгу моя хозяйка содержит в образцовом порядке, и счет она мне выставила за неделю вполне умеренный. Молоко и сахар — семь пенсов, хлеб — шесть пенсов, масло — восемь пенсов, джем — шесть пенсов, яйца — один шиллинг и восемь пенсов, прачка — два шиллинга и девять пенсов, керосин — шесть пенсов, прислуга — пять пенсов, итого — двенадцать шиллингов и два пенса.

У хозяйки есть сын, он, по ее словам, «кондухтор на омнибусе». Изредка он приходит навестить матушку. Похоже, «кондухтор» не пренебрегает горячительными напитками, ибо наверху мне слышно, как он падает, натыкаясь на мебель, и изъясняется при этом неподобающе громогласно во всякое время дня и ночи.

Все утро я провожу дома — кропаю статьи, стишки в юмористические журналы, ну и, конечно, роман, над которым тружусь вот уже три года и который снится мне по ночам; пишу также книгу для детей, где даю волю воображению, и некий трактат, который мне суждено писать до конца моих дней, ибо сочинение это есть честное свидетельство борений моего духа, его торжеств и поражений. Помимо всего упомянутого, я не оставляю трудов над сборником стихотворений, который служит мне отдушиной и моих сновидений не тревожит. Словом, занят я постоянно. После обеда, правда, стараюсь совершать для моциона прогулки через Риджентс-Парк и Кенсингтон-Гарденз или за город, в Хэммпетед-Хит.

Октября 10. Сегодня все идет неладно. Обычно к завтраку мне подают два яйца. Нынче утром одно оказалось тухлым. Я позвонил. Когда пришла Эмили, я, не поднимая головы от газеты, буркнул:

— Яйцо тухлое.

— Неужто, сэр? — воскликнула она. — Мигом принесу другое. — И ушла, прихватив с собой яйцо.

Я не начинал завтракать, ожидая, когда она вернется. Минут через пять Эмили наконец явилась, положила яйцо на стол и вышла. Отложив газету, я собрался было приступить к трапезе и тут обнаружил, что Эмили унесла свежее яйцо, а испорченное — пожелтевшее и местами покрытое зеленью — так и лежит в полоскательной чашке. Я снова позвонил.

— Вы унесли не то яйцо.

— Ах! — всполошилась она. — То-то, гляжу я, оно пахнет не сказать чтоб так уж плохо.

Эмили снова ушла и вскоре воротилась со свежим яйцом. Теперь я получил два свежих яйца, но вовсе потерял аппетит. Разумеется, это пустяки, но такая бестолковщина