Соседская межа [Монтегю Родс Джеймс] (fb2) читать постранично

М. Р. Джеймс Соседская межа

Те, кто проводят большую часть времени за чтением или написанием книг, склонны обращать особое внимание на книжные скопления, которые попадаются им на пути. Они не могут пройти мимо магазина, прилавка или даже книжной полки в спальне, не прочитав хотя бы несколько заглавий, и если им случится найти там что-нибудь неведомое, хозяин может больше не утруждать себя размышлениями о том, чем занять гостей. Собрать вместе разрозненные тома, вылечить и привести в порядок издания, которые нерадивая домохозяйка довела до апоплексического состояния — все это вызывает у них живое сострадание и требует немедленного вмешательства. Такие занятия приносят истинное счастье, и потому, случайно открыв томик восемнадцатого века в восьмую часть листа, дабы посмотреть «о чем же это», и заключив через пять минут, что он стоит нынешнего сладостного уединения, я дождливым августовским вечером добрался до Беттон-корт…

* * *

— Вы начали в отточенном викторианском стиле, — заметил я. — Так будет и дальше?

— Соблаговолите вспомнить, — ответил мой друг, глядя на меня поверх очков, — что я и сам викторианец как но рождению, так и по образованию — и что от викторианского дерева небезрезонно ожидать викторианских плодов. Вспомните, кроме того, какое чудовищное количество глубокомысленной ерунды пишут нынче о викторианской эпохе. Вот, например, — продолжал он, положив на колени свои записи, — статья в литературном приложении к «Таймс» за вчерашний день — «Годы одряхления» — в состоянии ли она… конечно, в состоянии, но… Да примет Господь мое тело и душу… Будьте добры, передайте ее мне. Она на столе рядом с вами.

— Я думал, вы будете читать мне то, что написали сами, — сказал я, не двинувшись с места, — но, разумеется…

— Да, я помню, — произнес он. — Что ж, прекрасно, тогда с этого и начнем. Но потом я обязательно покажу вам то, что имею в виду. Итак… — И он вновь взял свои бумаги и воздел на нос очки.

…До Беттон-корт, где несколько поколений назад две местные библиотеки объединились в одну, но ни та, ни другая библиотечная ветвь не взяла на себя труд упорядочить общее достояние или хотя бы избавиться от дубликатов. Не стану распространяться о раритетах, которые я там обнаружил, о Шекспире in quarto, переплетенном вместе с политическими трактатами, и прочих диковинках; расскажу лишь о том, что приключилось со мной во время этих изысканий; о событии, которому у меня нет объяснений и которое никак не вписывается в мою размеренную и заурядную жизнь.

Как я уже сказал, это было дождливым августовским вечером — довольно теплым и довольно ветреным. Высокие деревья шелестели и постанывали за окном. За ними простиралась желто-зеленая долина (Беттон-корт стоял на склоне высокого холма), а вдалеке, за пеленой дождя, маячили голубые горы. Низкие облака безостановочно и неуклонно плыли на северо-запад. Я прервал на несколько минут свою работу — если можно ее так назвать — и постоял у окна, глядя на простор первозданной природы, на крышу теплицы справа, по которой сбегали потоки дождевой воды, и на торчавшую позади нее церковную башню. Весь этот пейзаж настоятельно побуждал меня продолжить работу; улучшения погоды в ближайшие часы не предвиделось. Посему я возвратился к своим книжным полкам, вытащил восемь или девять томов с тисненым заглавием «Трактаты» на обложках и перенес их на стол для более пристального изучения.

В основном они относились к царствованию королевы Анны. Большую часть составляли «Поздняя воина», «Запоздалый мир», «Действия союзников»: были также «Письма члену святейшего синода»; «Проповеди, читанные в соборе св. Михаила, королевская резиденция»; «Вопросы, обсуждаемые в последнем послании Его Высокопреосвященства Лорда Епископа Винчестерского (или, вероятнее, Винтонского) своей пастве»: произведения в те времена просто животрепещущие и сохранившие доныне такую актуальность и остроту, что я немедленно поддался соблазну погрузиться в кресло у окна и уделить им гораздо больше внимания, чем предполагалось вначале. Кроме того, меня немного утомил этот день. Часы на церковной башне пробили четыре, и это было действительно четыре, поскольку в 1889 году никто и не думал переходить на «летнее» время.

Итак, я устроился и приступил. Прежде всего я посмотрел военные памфлеты и доставил себе удовольствие, пытаясь среди анонимных авторов по стилю определить Свифта. Однако памфлеты требовали такого знания географии Бельгии, Нидерландов и Люксембурга, которым я не обладал. Я обратился к Церкви и прочел несколько страниц речи старшего священника Кентерберийского, сказанной Обществу распространения христианства по случаю ежегодного собрания в 1711 году. Когда я добрался до «Письма» местного приходского священника епископу К-рскому, мне стало скучно, и какое-то время я смотрел на следующие строки без всякого удивления:

«Искоренить сие Зло (ибо, думаю, я вправе