Герой нашего времени [Славомир Схуты] (fb2) читать онлайн

- Герой нашего времени (пер. Леонид Михайлович Цывьян) 557 Кб, 161с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Славомир Схуты

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Славомир Схуты Герой нашего времени

С посвящением Нинико

понедельник

Бася опоздала на работу. Опять. Да знаем, знаем, ее маленькая Юстыся больна. Когда маленькие Юстыси болеют, это плохо, но не слишком ли часто болеет маленькая Юстыся? Такие вот мысли бродят у нас в головах. А в отдел входит первый клиент.

– Добрый день!

– О, добрый день, добрый день.

– Сердечно приветствую очаровательных дам и вас тоже, молодой человек. – Клиент шлет улыбку в мою сторону.

– Что будем сегодня? Перечисление? – Я взаимно улыбаюсь.

– Снимаю деньги.

– С текущего счета?

– С депозита.

– О… вы досрочно прекращаете действие депозита? – говорит Бася, поднимаясь из-за стола и прерывая тем самым нашу так хорошо начавшуюся беседу. – Но вы же потеряете все проценты.

– Увы, – говорит клиент.

– Еще бы подержали, и к сумме добавились бы эти… проценты, – последнее слово Бася произносит как-то невнятно.

– Так получилось, что не могу.

– А вы знаете, что банк любит вкладчиков, которые держат в нем деньги? – улыбается Бася.

– Да, знаю и надеюсь, что отношения между нами не слишком ухудшатся, – отвечает ей, тоже с улыбкой, клиент.

– Ха-ха-ха! – смеется Бася. – Я тоже надеюсь. Мирек, закрой депозит пана.

– Уже закрываю, – отвечаю я, а когда она садится за стол, вежливо спрашиваю ее: – Бася, ты можешь подтвердить мне эту трансакцию?

– Посылай, – говорит она.

– Переслал, – вежливо говорю я и вежливо смотрю на нее.

– Ко мне не пришло, перешли еще раз, – сообщает она с горькой улыбкой.

– Переслал, – говорю я и спрашиваю, с симпатией глядя в ее сторону: – Пришло?

– Сейчас да, – отвечает она с той же самой улыбкой.

Депозит закрыт. Затем денежки с закрытого депозита следует перевести на текущий счет; подтвердить, то есть авторизовать трансакцию, должна Бася; потом следует выплатить денежки с текущего счета, на что тоже нужно подтверждение Баси, после чего будем сидеть и молиться, чтобы не зависла программа машинки для выдачи наличности, называемой cash dispenser, так как в этом случае придется выключить систему, открыть машинку двумя ключами, вынуть кассеты, вытащить из них деньги, вставить обратно, отсчитать клиенту положенную ему сумму и до конца дня думать, а не окажемся ли мы случайно после всех этих операций в заднице.

вторник

В понедельник был я мельник, а во вторник стал я дворник. Бася приехала позже. Ну просто не могла. Такая получилась ситуация, что не могла. Но очень хотела. Естественно.

– Бася, – говорит Гоха, – ну чего ты объясняешься. Не могла, значит, не могла. Иногда просто не можешь, сама знаешь, у меня тоже бывает, что я не могу.

– Ладно, Гоха, не тяни, давай открывай, – решительно говорит Бася, которой не терпится поработать.

Госька открывает, и Бася может войти. Сегодня нас могут посетить много клиентов. Почему? Не знаю. Но что-то мне подсказывает где-то там в середине желудка, что так оно и будет. К тому же вторник. У людей свербит в, прошу прощения, жопе. Да, да, именно это я и имею в виду.

– Добрый день, – нехотя бросает какой-то посетитель.

– Добрый день. Чем мы можем вам помочь? – Я встаю со стула, дабы окутать клиента профессиональным и благожелательным обслуживанием, соответствующим европейским стандартам.

– Да нет, спасибо, я просто хочу тут посмотреть… – Он совершенно не обращает на меня внимания.

– Вас интересуют депозиты? – вежливо спрашиваю я и подсовываю наши предложения, словно это тарелка супа.

– Спасибо, я почитаю… – Он не выказывает особого восторга.

– Хочу только сказать, что выгодней всего класть деньги на краткосрочный, месячный, депозит, а потом каждый месяц капитализировать проценты, тогда получается – вот прошу посмотреть сюда – больше, чем если бы вы эту сумму положили на полгода…

Я вытаскиваю из рукава туз, и в глазах у посетителя появляется какой-то призрак заинтересованности.

– Мирек, пригласи пана в комнату для переговоров, – выглянув из-за монитора, говорит лучезарно улыбающаяся Бася.

– Приглашаю вас в комнату для переговоров, где позволю себе детальней представить вам наше предложение.

Я стою чуть ли не по стойке «смирно», указывая ему дорогу.

– Ну, хорошо, – говорит он с такой интонацией, словно хочет сказать «раз уж вы так привязались».

Я провожаю его в комнату для переговоров и разворачиваю перед ним перспективу разнообразных депозитов. Отмечаю маркером все возможные выгоды клиента. Закрашиваю. Кроме того, рассказываю ему о кредитных карточках, новом, удобном средстве доступа к наличности, об исключительном обслуживании, о преимуществах текущего счета.

– Лучшего предложения вы не найдете, – говорю я со стопроцентной убежденностью.

Но он лишь забирает прейскурант услуг и, поблагодарив, уходит.

– Лучшего предложения вы не найдете, – бросаю я ему на прощание, чтобы окончательно убедить его.

Бася наблюдает за этой сценой с умеренным оптимизмом.

– Ну что, – спрашивает она как бы между прочим, – он откроет счет?

– Нет, его заинтересовали депозиты, – отвечаю я, уставясь в стену.

– А ты сказал ему, что у нас имеется льготное обслуживание личных счетов? – спокойно интересуется Бася.

– Говорил, но ему не нужно, у него есть личный счет в одном банке, в другом, но он ни одним не пользуется, – рассказываю я ей, нервно передвигая по столу штемпель кассира, отчего на столешнице появляются царапины.

– А если б ты ему сказал о льготном обслуживании расчетной карточки, может, он и соблазнился бы, – говорит Бася, сияющая какой-то неправдоподобной улыбкой.

– Говорил, говорил и о расчетной, и о кредитной. Ты же видела, как долго я с ним разговаривал. Я уж не знал, что ему еще сказать, выложил перед ним все козыри. – Во мне что-то лопнуло, и я залыбился, как ребенок.

– Я видела, – подтверждает Иола, тоже улыбаясь во весь рот. – Мирек говорил и говорил…

– Надо было ему сказать, что он сможет в любой момент снять деньги с депозита, не теряя проценты, – говорит Гоха, с улыбкой похлопав меня по плечу.

– Ну, мог сказать, – говорю я, улыбаясь всем сразу.

– Слушайте, у нас… погодите, погляжу… сейчас открыто пятьсот счетов, а на сегодняшний день у нас должно быть семьсот, – вдруг сообщает каким-то утробным голосом Бася. – В этом месяце мы должны открыть хотя бы тысячу, а иначе о премии можем забыть. Сделайте же что-нибудь.

Бася красноречиво смотрит в нашу сторону, потому что она. Бог свидетель, уже устала открывать, она все время открывает и открывает, а мы ничего не открываем.

Премию сотруднику назначают в зависимости. Если мы откроем восемьсот личных счетов, именуемых текущими, случайным лицам, которые чаще всего этого не желают, продадим сорок серебряных карточек и четыре золотые, а также застрахуем двенадцать человек, то тогда мы получим премию за каждый из этих элементов, но только в том случае, если число открытых счетов не уменьшится. Ежели это условие не будет исполнено, премии мы не получим, даже если продадим сто золотых карточек. Размер премии на каждую трудовую единицу устанавливается в процентном отношении и – это самое главное – по усмотрению руководителя отделения, а это означает, что процент может быть изменен не в пользу сотрудника. Достигнем ли мы в этом месяце наивысшего осознания премии? Ну кто это может знать.

среда

– Опять опоздает, – говорит Анета.

– Нет, погоди, вон такси какое-то остановилось, о… приехала, – замечает Гоха.

– Приехала, – соглашается Анета.

Бася вылезает из такси, расплачивается с водителем, получает квитанцию, которую она потом включит в финансовый отчет в пункт «представительские расходы, служебные разъезды», подпункт «переговоры со стратегическими партнерами». С грацией первой дамы она отвечает на звонок по мобильному и вступает в отделение, как в храм своего имени.

– Привет, – не глядя бросает Бася, по-прежнему приклеенная к мобильнику.

– Привет, – отвечаем мы, глядя на нее.

– Сегодня среда, – говорит она, пряча мобильник в сумочку.

– Ну да, – подтверждает Гоха.

– Почти середина месяца, а у нас и половины плана еще нет. – Бася разочарованно смотрит на Гоху.

– Ну да, – подтверждает Гоха, тупо глядя в пространство.

– Уже сегодня надо что-то делать, – директивно произносит Бася.

А если Бася так говорит, то так и должно быть, потому что Бася это говорит вовсе не для того, чтобы так не было. Одной рукой она включает комп, а второй стаскивает с шеи шелковый шарфик и отправляется в заднее помещение, чтобы за хорошим растворимым кофе с тремя кусочками сахара предаться проглядыванию свежего желтого издания. Знаете, почему Бася весь день такая вся сияющая?

Во-первых, придает матовость. Во-вторых, увлажняет. В-третьих – устойчивый эффект.

Перфект баланс. Флорал фиеста. Суперотпуск с фрикасе в сладком кленовом сиропе. Как хорошо быть Басей.

Через час Бася уже знает, что сделает. В мыслях у нее уже все выстроилось после вкусного кофе и вкусного чтения – без вкусной булочки – избави Боже, надо следить за фигурой!

– Ой, запишу я Юстысю на английский, – говорит она, и мы чувствуем в ее голосе глубокое внутреннее удовлетворение. – Тут пишут, что двухлетние дети способны запоминать и понимать даже сложные выражения на иностранных языках, потому что процесс обучения языку у детей…

Бася делает паузу, потому что исключительно трудно определить, каков процесс обучения языку у двухлетних детей, а выражение, прочитанное в газете, как на грех, вылетело из головы.

– Интуитивный, – наконец произносит она, поскольку это слово прекрасно ложится в контекст.

– Я свою Ванду тоже запишу, – говорит Гоха, чтобы не уронить себя в мнении Баси, – но только когда она пойдет в детский садик.

– Да ты что! – возмущается Бася. – Почему так поздно? Ты что, хочешь перечеркнуть ее шансы на нелегком и требовательном рынке труда?

– Ну, до рынка труда ей еще о-го-го и еще столько же, – говорит Гоха и улыбается, не желая разрушать приятное настроение.

– Ты даже не представляешь, как быстро время пролетит, – заявляет Бася тоном знатока. – Ты говоришь, будто не знаешь, как обстоят дела, впрочем, делай как хочешь. Я Юстысю запишу на английский, а потом на немецкий. Сейчас без двух языков как без рук.

– Как без щели между ног, – говорю я, но тихо, поскольку такого рода сравнение, вне всяких сомнений, не вполне сочетается с садо-палаче-морале Баси.

– Что ты сказал? – спрашивает Бася.

– Ничего.

– Нет, ты что-то сказал, – упорствует Бася.

– Я сказал, – после некоторого колебания признаюсь я, – что действительно, сейчас два языка – это основа, и даже три, потому что, к примеру, французский, испанский тоже очень важны.

– Французский, – говорит Бася, – французский куда важней. Я учила французский, но теперь уже ничего не помню, хотя если бы нужно было договориться…

Тут Бася умолкает, давая тем самым понять, что если бы нужно было договориться, то Бася бы договорилась.

– По-французски, – бурчу я, глядя на проезжающий мимо грузовик, а Гоха значительно улыбается и незаметно, чтобы не увидела Бася, изображает, будто сует что-то размером с банан себе в рот, а потом вынимает.

– Что ты говоришь? – спрашивает вырванная из размышлений Бася.

– Ничего, – отвечаю я, тоже вырванный из размышлений.

По серой улице едет автобус маршрута «металлургический комбинат – остальной цивилизованный мир».

– Чего ты там шепчешь? Ничего не слышно. О чем вы там разговариваете? – Бася окрашивается в боевые цвета.

– Да ничего такого. Я говорю, что языки знать очень важно, чтобы разговаривать, – отвечаю я.

– Хорошо, поговорим, когда будет премия.

Бася смотрит на меня поверх очков и гневно морщит лоб, что может означать только одно: премия будет распределяться субъективно в соответствии с критериями, придуманными руководителем отделения.

– Наверно, вы хотите получить премию? – завершает она.

Ясное дело, хотим, даже невзирая на то, что она получает свежий гуляш из сердец молодых жеребят под нежным чесночным соусом, а мы – молотые свинячьи ошметки, зараженные трихинами.

На некоторое время в отделении воцаряется тишина. Бася думает. О том, что, может, записать Юстысю сразу на два языка. Тогда уж дочь обязательно в будущем добьется успеха. А успех дочери – это успех матери. Ведь это мать девять месяцев носила ее в животике, это мать мучилась в течение всего ужасного этого периода, потому что не могла ни есть, ни пить, ни сходить куда-нибудь, встретиться с подругами, развлечься, показать себя, это мать страдала при кесаревом кесарю, чтобы неблагодарное дитя явилось на свет. Мать имеет право на некоторые действия ради блага дочери, чтобы в будущем радоваться ее успехам, чтобы с удовлетворением обращать взор на свою жизнь, чтобы все было тип-топ и как надо. Юстыся, деточка, запишу я тебя на два языка, а чуть позже и на третий, обеспечу тебе счастливое будущее и липко-сладкую старость. Бася обо всем этом думает и объявляет:

– Я тут обо всем этом думала, так что не думайте, будто я об этом не думаю, я думаю об этом даже и после работы. Так вот, ехала я в такси и думала обо всем этом, и тут вдруг мне в голову пришла такая мысль, ну, знаете, пицца-хат!

Мы смотрим на нее и знаем, что это за мысль «ну, пицца-хат». Эта поп-пиктограмма не нуждается в комментарии ориенталиста. Ведь там, Бог свидетель, должны работать замечательные менеджеры, а такие менеджеры, Басе это известно из достоверных источников, зарабатывают столько, что хватит на золотую карточку. Что же теперь сделает Бася? А Бася объясняет:

– Мирек, быстренько подготовь мне красивенькое предложение.

– Полный набор? – спрашиваю я.

– А ты как думаешь? Полный, выгоды, преимущества, проценты, перспективы. Давай, раз-два и готово!

Бася поручает мне приготовить предложение, так как она не очень сильна по части пользования текстовыми редакторами. Впрочем, дело вовсе не в этом, условимся раз и навсегда, Бася здесь не для того, чтобы быть сильной по части текстовых редакторов, достаточно того, что Бася сильна по какой-то своей части, а мы во всем остальном, в этом смысл коллектива. В чем проблема?

Я подготовлю красивенькое предложение, а Бася уже сама лично пойдет и на высочайшем профессиональном уровне представит его замечательным менеджерам. Да. Это отличная мысль. Мысль пикантная, экзотическая и хорошо прожаренная. Благодаря ей, в чем Бася глубоко убеждена, наш отдел достигнет заданных нам контрольных цифр, а также повысит свое процентное участие в общем плане. Но! У Баси есть мысль куда продуктивнее. Туда пойдет Анета и все представит наилучшим образом.

– Только, Анеточка, ты уж постарайся, ты уж, прошу тебя, не разочаровывай меня, Анеточка, – говорит Бася и морщит лоб. – Ситуация ясная, дело проще некуда, так что как минимум без пяти счетов ты не возвращайся. Без минимум трех золотых карт даже не показывайся, потому что в противном случае сама знаешь, что это значит.

– Ой, Бася, но мне завтра нужно получить в поликлинике анализы ребенка.

Анета прекрасно знает, что это значит, но как обычно капризничает, жуткая она все-таки капризуля.

– А что, послезавтра нельзя получить? – интересуется Бася. – Ну, Анета, а кого мне послать? Гоха мне здесь нужна, а они? Ни Мирека, ни Иолу не пошлешь, понимаешь сама почему. Сама ведь знаешь, как все обстоит. Думаю, мне не надо тебе объяснять. – Тут Бася красноречиво смотрит в мою сторону. – А потом, для чего у тебя муж, пусть он получит эти анализы.

– Правильно, – говорит Гоха, улыбаясь Басе. – Какая-то польза должна быть от мужа, а иначе зачем он?

Анета качает головой, но так, чтобы Бася не видела, потому что если Бася это увидит, то тут же что-нибудь скажет, тут же огорчится. А Анета не хочет огорчать Басю. Она знает, что нельзя Басю огорчать, потому что Бася от огорчения расхворается и с ней тогда может что-нибудь случиться, а такой второй, как Бася, нам уже не найти. Без Баси ждет нас жизнь в глубоком мраке. Такую днем с огнем ищи, все равно не найдешь. Бася чуткая, культурная, любящая, красивая и верная. Она стройная, гибкая, всегда улыбается, кроткая и не позволит, чтобы ее сотрудников обидели.

Бася, башня из слоновой кости, смилуйся над нами. Звезда ты наша утренняя, Бася, молись за нас. Бася, утешительница печалующихся, прибежище грешных, вспомогательница верным, принцесса административно задержанных, царица мучеников, Бася, молись за нас, Бася, самая лучшая, Бася предивная, Бася распрекрасная, Бася благосоветующая, молись за нас, о царица отравленных сальмонеллой потребителей, покровительница напуганных размерами счета абонентов телефонной сети, утешительница жертв заторов в расчетно-платежных системах, верная поддержка требующих своего в судебном порядке, сделай так, чтобы мы оказались достойными премии и заслужили отпуск в гламурном белье.

четверг

Сегодня Бася решила прийти тик-в-тик, то есть перед самым открытием отделения. Впархивает она с развевающимся шелковым шарфиком цвета дрисни и, пролетая в заднее служебное помещение, бросает:

– Открыли?

– Нет, – говорит Гоха, и выражение лица у нее такое, будто ей что-то пролили на блузку.

– Почему?

Бася останавливается у двери в служебное помещение, страшно недовольная, что пришлось это сделать, потому что желтое периодическое издание, именуемое газетой, жжет ей руки, а сегодня приложение «Отдых», предложения «last minute», а так приятно почитать, посмотреть, представить себе, как могло бы это быть: пляж в десяти метрах от отеля, а бассейн так даже еще ближе, шведский стол, местные вкусности, original zorba music live.

– Почему?

– Система упала, – говорит Гоха.

– А ты не знаешь, что в таких случаях делают? – гневно вопрошает Бася. – Звони в help.

– Да позвонила я, Бася, – говорит Гоха. – Первым же делом позвонила.

– Гося, – суровым, полуофициальным тоном обращается к ней Бася, – первое, что ты обязана делать, не звонить сдуру в help, а проверить все, ведь ты же знаешь инструкцию по включению? Неужели я должна каждый раз тебе об этом напоминать? Господи, ну неужели я ни на минуту не могу оставить вас одних?

Бася вне себя, потому как желтая толстушка, точно непришвартованный корабль, уже окончательно задрейфовала в территориальные воды иностранного государства, а приложение «Эх, отдохнем!» отправилось, извиняюсь за выражение, напоебон.[1]

– Бася, да я все это уже делала… – обреченно говорит Гоха, но Бася не дает ей продолжить.

– Госька, я знаю все, что ты делала. Думаешь, я не вижу, что ты делала? Все раскрыто! – Бася берется сама включить систему. – Госька, если ты еще хоть раз позвонишь в help без моего разрешения, увидишь, что я с тобой сделаю.

И вот Бася, золотые наши ручки, садится за пульт и с видом знатока включает, перезагружает, вводит пароли, распечатывает тестовые страницы принтеров, передвигает на столе разные предметы, трясет мышку, приподнимает клавиатуру и заглядывает под нее, вставляет дискету и снова вынимает, нажимает на выключатель монитора, меняет контрастность и освещенность экрана, еще раз перезагружает, морщит носик, вздымает брови – одним словом, напряженно думает.

– Не знаю, что происходит! – в конце концов изрекает она. – Госька, звони в help.

– Уже звонила, – говорит Госька.

– Так позвони еще раз! – бросает Бася, доведенная Госькой до предела. Ух эта Госька! Такая язва. Вот уж кто умеет довести человека до белого кала.

А клиенты рвут дверь, как будто она открыта и надо только сильней дернуть, а если она не открывается, то еще сильней дернуть. Короче, рвут дверь как ненормальные и имеют на это полное право, поскольку время официального открытия отделения давно прошло.

– Уже открываю, – успокаивает клиентов Гоха, поднимая в умиротворяющем жесте руку, в которой зажат ключ. – Заходите. Заходите. Добрый день, добрый день.

Не такой уж и добрый, скорее средний, а то и скверный, потому что клиенты желают снимать, класть, переводить, причем производить все эти операции как со своими личными счетами, так и со счетами своих фирм. Приближается этот противный конец месяца, то есть наступает время рассчитываться по всем задолженностям, уплачивать взносы по кредиту, взносы по страховке, налоги, социальные платежи. Для мелких предпринимателей это все равно как будто им жопу наскипидарили. К сожалению, мы не можем совершить ни одну из этих операций, кроме приема денег на счет, так как система не открылась и, что хуже всего, неизвестно, когда будет открыта, однако на вопросы клиентов мы вынуждены отвечать заученно вежливо и предупредительно:

– Вне всяких сомнений, через несколько минут, да, разумеется, стопроцентно, ясное дело, конечно же, пожалуйста, не беспокойтесь, все будет в порядке, все вот-вот выяснится, наша сотрудница уже звонит в центральное отделение.

Как будто центральное отделение каким-то таинственным образом способно справиться с этой бедой. Как будто у отделений по всей Польше не бывало точно таких же проблем. Как будто эта система не является, прошу прощения за грубое выражение, говном на палочке, то и дело зависает, тормозится, затыкается, работает как ей хочется и когда хочется.

А клиенты толпятся перед окошечками касс. Раздраженные. Разволнованные. Разнервничавшиеся. И мы уже не сидим на своих местах, а стоим и успокаиваем – прямо тебе как солдаты подразделения миротворческих сил, которых сорвали с обеда в теплой столовой, и вот они, не доемши, не посрамши, вьются, как на сковородке, в эпицентре деревенского линча, – уверяем, что все будет в порядке, что это всего лишь буквально пятиминутная (слово «авария» не говорить!) задержка в работе, произошедшая по вине плохой, отсталой «Польской телекоммуникации», потому что, понимаете, наш замечательный банк работает в сети, а сеть вот такая, оттого что на нее наложила лапу плохая, отсталая «Польская телекоммуникация».

Я уже все. Чувствую себя так, будто мне врезали колом по калгану.

Тем временем Бася прочла толстушку от корки до корки, выплывает из служебной комнаты и осведомляется:

– Ну, что происходит, еще не починили?

– Нет, – говорю я.

пятница

Вовремя придет сегодня Бася на работу или все-таки решит задержаться? Извините, о чем разговор? Это дело Баси. Бася, как любой человек, имеет право делать то, что хочет, приходить тогда, когда ей хочется. В конце концов, это и есть демократия. Или, по-вашему, нет? Ах, все-таки да? Тогда вообще о чем разговор?

Сегодня пятница, и все упоенно поглощены кукиендовскими планами. Гоха отправляется с сокровищем в аквапарк, где сокровище, покорная жертва рекламных внушений, вереща от восторга, будет скатываться по трубам, а она с мужем посидит в джакузи, которые находятся рядом с этими трубами, благодаря чему ногти у нее размягчатся, и Гоха наконец сможет их обстричь, как то заповедал нам Господь Бог. Анета собирается завершить разные домашние дела, а также отправиться на обед к родителям, оставить после обеда у них ребенка и выбраться с мужем в кино на что-нибудь клевое и вовсе необязательно далеко от места жительства. У Иолы пока нет никаких планов, но после целой трудовой недели она так устала, что будет просто отдыхать перед телевизором и просматривать в записи то, что пропустила за эту самую трудовую неделю: сериалы, полезные советы, экспертизы, новости, репортажи. Соответствующая доза социально-политической мелодрамы обеспечит ей эмоциональное равновесие.

У меня тоже пока никаких планов. Котелок уже ни хрена не варит, так, чуть побулькивает. Что-то мнится мне, будто кто-то получил Оскара, а кто-то не получил, будто какой-то конфликт, какой-то автобус кувыркнулся в пропасть, будто какой-то прием с кучей самых-самых звезд, и все это обильно приправлено гомосексуальными, а также расистскими мотивами с национальным оттенком. И еще какая-то большая порция наушной лапши. Из всего этого выстраивается у меня некая конспирологическая мини-теория. Но вообще все гут. Жаловаться нет резонов.

В отделении с утра весело и приятно. Царит праздничная атмосфера. Я с удовольствием обслужу клиента. Кстати, вот он и подходит.

– Здравствуйте, я хотел бы…

– Здравствуйте, чем могу вам помочь?

– Я хотел бы… у меня тут такая бумажка…

– А-а, у вас наш прейскурант и вас заинтересовали наши предложения, да?

– Представь наши предложения, – говорит улыбающаяся Бася, выглянув из-за монитора.

– Я как раз собираюсь это сделать. Давайте пройдем в комнату для переговоров. Удобно там расположимся и обсудим все проблемы, хорошо?

Изгибаясь в поклонах, точно резиновый клоун перед невзыскательной публикой, я традиционно провожаю посетителя в комнату переговоров.

– Прежде всего я хотел бы спросить, дает ли Гамбургер Банк какие-нибудь гарантии?

– Разумеется, дает. Сейчас каждый банк дает гарантии, в этом вы можете не сомневаться.

– Я это к тому, чтобы не получилось так, что я положу вклад, а потом окажется, что банк лопнул, и я не смогу получить свои денежки обратно.

– У нас в банке вы можете получить деньги в любом отделении, так как вы не приписаны к отделению, где открывали счет.

– Вы же понимаете, время сейчас такое, что всякое может быть. Сегодня все хорошо, а завтра может стать плохо, и что тогда? Вы банк закроете, и я не смогу получить свои деньги.

– Да, я вас понимаю. Деньги, находящиеся у нас на вашем счету, вы сможете получить в любом месте в Польше, где бы вы ни оказались. Для этого необходимо только удостоверение личности.

– Вы слышали про ту аферу, такой солидный банк, я там держал немного денег, а они вдруг перестали выплачивать, вы понимаете, о чем я…

– Да, конечно, деньги с вашего счета в нашем банке вы также сможете получать, пользуясь вот такой вот карточкой, более чем в пятистах банкоматах по всей Польше.

– Открой пану личный счет, – говорит улыбающаяся Бася, выглядывая поверх стекла.

– Знаете, я человек осторожный, я лучше семь раз отмерю, три раза проверю, чтобы потом не жалеть. В конце концов, это мои деньги.

– Ну конечно же. Пожалуйста, заполните этот формуляр и подпишитесь, что вы согласны с условиями, которые составлены так, что в случае чего вы ничего не теряете, и вообще вы можете даже не читать их, потому что и так в случае чего вы ничего не теряете.

– Я вот думаю, сколько же этих банков теперь развелось, на одной улице целых три, больше чем продовольственных, представляете, до чего дошло, а денег мало.

– Приглашаю вас к кассе, чтобы сделать первый взнос, который вы не обязаны делать, но вообще-то лучше сделать, потому что пустой банковский счет выглядит как-то несолидно. Вы согласны со мной?

– Я бы, знаете, хотел перевести пенсию, чтобы она приходила прямо на счет. Не люблю я, когда почтальон приносит, потому что он всегда стоит и ждет, чтобы ему что-то, ну, сами понимаете, самый хвостик, два, а иногда и пять злотых, и приходится давать, потому что он стоит и ждет, так что иначе просто никак.

– Ну вот, а теперь вам не придется отдавать почтальону эти злотые, теперь они все окажутся на вашем счете и будут приносить проценты. Вы можете положить свои сбережения на депозит, где процент значительно выше и лучше.

– Сосед смотрит через глазок, видит, что и как, вы понимаете меня, а чего ради, скажите мне откровенно, мне показывать соседу, какая у меня пенсия, зачем, спрашиваю я вас, ему это знать?

– В нашем банке всегда приятная атмосфера, это в заботе о вкладчиках интерьер задуман и выполнен в такой пастельной гамме, которая действует успокаивающе и располагает.

– То есть удобство тут в том, что деньги лежат не дома. Вы же знаете, какое сейчас время, и всякое может случиться, даром, что ли, столько рассказывают про грабежи, про то, как обчищают квартиры.

– Теперь можете не беспокоиться. Это все. Большое спасибо, что воспользовались нашими услугами. Через неделю приходите получить карточку для банкомата, и это дополнительное преимущество расчетного счета в нашем банке. До свидания.

– Ну а тут все-таки мои денежки будут лежать и приносить проценты.

– До свидания.

Удалось! Подстреленный-выуженный! Пойманный! Я горжусь собой.

И уже вижу, и уже слышу, и уже прямо кожей чувствую:

Дорогие коллеги, мы рады представить вам нашего замечательного, искреннего в общении Мирека – лучшего сотрудника на октябрь месяц. Свободного времени при такой интенсивной работе у него немного, но если ему удается выкроить хоть чуточку, наш замечательный Мирек посвящает его складыванию краеведческих паззлов (это прекрасно снимает стресс!) и просмотру порнографически-естествоведческих фильмов. Но и захватывающей сенсацией и репортажем – вживую – с войны он тоже – еще бы! – не пренебрегает. Увлекается он также ужением на ампулы и адреналиновым сбором грибов в резиновых перчатках размера XL. Поздравляем с успехом!

Бася не прерывает захватывающей игры в шарики, но я вижу, как лицо ее порастает плесенью улыбки. Благодарю тебя, Бася, источник всяческой радости, твоя смутная улыбка для меня… э-э… награда? Да наплевать, пошло оно все в суровую задницу всепольской и вселенской бедности. Главное, сегодня пятница.

воскресенье

Собственно, ничего не происходит. Вот только встал ты на удивление рано да пикалка в груди стучит в каком-то поразительно сбивчивом ритме. Ты медленно пьешь первую подвернувшуюся под руку жидкость и не сразу отдаешь себе отчет, что это полупротухшая вода, в которой кто-то отмачивал искусственную челюсть. Смутное воспоминание о вчерашнем вечере вколачивается тебе в лоб гвоздем неимоверной боли, распространяя вокруг запах какой-то жареной дохлятины. Приподнимая с отчаянной решимостью веки, ты начинаешь смутно различать очертания непонятно древней бытовой техники. Рядом в постели вместо чудо-блондинки с узенькой попочкой и большими буферами, с которой, как тебе казалось, ты завершил вечер, лежит храпя, как боров, блаженная галлюцинация пожилого, толстого, облезшего мужика в желтых, явно нуждающихся в стирке хлопчатобумажных трусах, спущенных с дряблого зада.

В тебе зарождается неясное чувство, что работа не приносит тебе удовлетворения, а телевидение каждые праздники в наборе «super fresh» врубает один и тот же дерьмовый суперхит двадцатилетней давности.

суббота

Вызванный черным гашишем демон философии sampling'a начинал свой плодотворный трансцендентальный танец, вертясь, как порно-Шива на силиконовой бритве острословия, остроумного разговора и непритязательного юмора. Были мы, сейчас, блин косолапый, вспомню… меньше чем в полуплевке от остального говенного мира. Время, этот криво хромающий сукин сын, на сей раз встал как вкопанный. В каждом из нас застыл – прямо как муха в фальшивом янтаре – этот краткий миг на фиг не нужного шоу, отражающийся для всех и вся в бесконечном ряду вспучившихся зеркал. Жгучие, а равно и постреальные больные вопросы пробуждались и опадали в мозгах, как поденки, пока дернину подручной памяти не залил вонючий водоворот бетонного благосостояния.

Однако мистические токсиковибрации, к которым сознание прикасается лишь в мгновения резкого коллапса, тоже начинают выглядеть крайне подозрительно всего лишь после нескольких эпилептических ударов. Чудесная, освобожденная от всяких ограничений анестезия лопается, как мыльное пузо, явленное из полезной для здоровья, поскольку соевой, soup-оперы, предлагаемой в удобной для пользования концентрации. Но все равно до самого конца не хочется верить, что это уже конец пути и что ты не едешь, а тебя всего лишь везут.

Он, разнаряженный и расфуфыренный, полностью лишенный чувства хорошего pub-вкуса и забывший про строгий ground-ноль-этикет, стоит, дергаясь в судорогах паралича обычных средств поражения, как резиновый топлесс-боксер, извлеченный из картонной упаковки «strong man action», и ораторствует в полнейшем убеждении, что вот наконец родилась новая, чрезвычайно медийная разновидность политической оратории. Категорическое и наглое выражение гражданского сопротивления на глазах ничего не подозревающих потенциальных потребителей дискурса.

– В так называемой slap-stick-демократии, – вещает он, чертя в воздухе пантомимические пируэты, словно невротически дирижируя движением на забитом транспортом перекрестке, – вопреки принятым ранее предпосылкам, существует глубокое и явное нежелание допускать действительное влияние широких масс, поскольку оно могло бы угрожать неравному разделу богатств.

воскресенье

Просыпаешься, покрытый внутренней экземой, и ловишь благую весть крупных радиостанций, до боли повторяющих the very very best of. Хочешь не хочешь, но с болью сердца, ануса и паха ты вынужден подвергнуть себя систематическому процессу одомашнивания, выбрить до белизны подбородок, вытереть нос, выскрести накопившиеся нарконагноения, сплюнуть вязкой харкотой через левое плечо и начать насвистывать жизнерадостные мелодии известных рекламных хитов. Пиратские станции, уважаемые господа, покорно поддавшиеся кастрации. Так называемая демократия лупит дубиной пропаганды и тихого полицейского террора свободную мысль и всякое проявление недозволенной инициативы. У всех прочих человекоподобных теле-радио-потребителей вместо мозгов уже амебообразная масса. Эфир полнится вываренными до полной бескалорийности шлягерами, которые впихнуты в моду богатыми продюсерами и владельцами масс-медиа. По дрыгайся, перед тем как тебя сведут на бойню. Подрыгайся.

Не сейчас. Ничего не соображая, ты смотришь на вчерашний вечер, пытаешься разлепить спекшиеся губы и постепенно начинаешь осознавать, что временные границы последствий потребления экстатических колесиков охеренно широки. Просто охеренно.

суббота

Ожидаемый апогей прошел беззвучно имитирующими оргазм фрагментами продолжительностью всего в несколько секунд. Теперь остается продираться сквозь загадочную реальность, подавая безнадежные сигналы хиленькой ракетой.

Мы находимся на плоту туманов на расстоянии одного мини-плевка от остального мира. Мы здесь, в эпицентре скверно намотанной катушки. Нацеленные на заранее запланированные и повсеместно дозволенные ценности. Останавливаем предположительно халявные такси, идущие в направлении якобы света. Кружимся у краебережья информационного смога, покрытые белым налетом алкогольного голода, начисто лишенные глютамина, углекислого натрия, клиподомина и рецепторов, производящих селекцию. Издатель психозов укладывает все новые фрагменты информации, заканчивая паззл. Мы торчим в этом гуляше по самые уши. И никакой надежды проесть в нем дорогу.

Он, полураздетый, параноик на боксерском взводе, отсутствующее звено в теории революции, стоит весь напряженный, словно бы выпендривающийся, как яркая салфетка с вышитыми разноцветными идолами, этакий жилистый крутой, и жаждет вступить в поединок. В поединок со всеми облаченными в формулы хорошего вкуса молодцами из мелкогородского мини-муравейника. Вот только кроме нас и златопригородных принцесс, поджидающих своих бейсбольных принцев, никого здесь нет. И в этом вся сложность.

– Существуют две касты граждан, – говорит он. наново кладя прочный фундамент под самцовский миропорядок, – первая каста – горстка высших чиновников, у которых свели безобразные татуировки; это они анализируют, исполняют, контролируют, решают и направляют функционирование системы. Остальные – дезориентированная масса, и роль ее примитивно проста, это роль зрителей, которым время от времени дозволяется поддержать представителей касты специалистов; и это вот и есть то, что называется блядская демократия. Система не может позволить, чтобы ни хрена не соображающая толпа затоптала касту специалистов, что, кстати сказать, случалось неоднократно, – как зачарованный разливается он, а зал неестественно тих и поразительно пассивен, – следовательно, необходим инструмент для ее укрощения, именно потому мы сохраняем систему образования, подчиненную правящей касте и ориентированную на нее, подвергающую массы глубинной обработке. Пропаганда для демократии является тем же самым, что дубинка для тоталитарных систем. Мы жрем, спим, трахаемся, мерзнем под оккупацией масс-медиа, под диктатом технологий. И если мы не хотим до конца скурвиться, хотим сохранить остатки приличий, мы обязаны сопротивляться. У нас есть право на акты террора!

Эта не слишком интересная картина задерживается в моем сознании на какое-то мгновение, чтобы стремительно возвратиться. Чтобы стремительно возвращаться. Посткартины. Мы смотрим на него, стоящего в центре пивнухи с полулитровой кружкой в поднятой руке, и стараемся уловить смысл его громкозвучных слов. Я помню все, но ничего конкретно. Мысль неодолимо открывает меню на красочной пиктограмме: котлета подзатыльная на косточке с пряностями.

– Хотите знать кто? Так вот, правила всегда устанавливают крупные, стратегически связанные между собой компании. Это они решают, какой продукт втюхивать в этом году, они определяют характер рынка, его объем и размеры. Хотите знать кто? Ублюдки, которые контролируют образ крупных компаний в средствах информации, держат палец на всех кнопках. Производители бетона и батончиков. Соевые шейхи и кукурузные боссы. Осеменители халтурного материала. Невообразимо богатые носители комплекса неудовлетворенности, которые изредка под какофонию клаксонов проезжают, точно боги, через город колонной бронированных лимузинов под плотным полицейским эскортом.

воскресенье

Просыпаешься с гранд-отходняком, какого никогда еще не испытывал. Открываешь глаза, а услужливая память подсовывает тебе на обои такой вчера еще драгоценный для тебя образ ее случайной, психоделически улыбающейся, отменно наштукатуренной морденьки.

Дефлорированная неумолимыми отметинами времени маска не выражает ничего. Ничего. Схваченная в момент неявной оргиастической галогри-маски. Векторно вписанная в обеденные gsm-картины свободы. В чудовищную карикатуру мальборо-кантри. Сожженная и искривленная руками какого-то дегенеративного ура-оптимистического гончара. Версия hard core с дефектом зрачков.

Да, уж коль отходняк, так отходняк, всеобъемлющий отходняк. Без резиновых перчаток лучше не приближайся. Сегодня ты уже не отойдешь настолько, чтобы позволить себе ничем не сдерживаемые оральные фантазии, облаченные в скупое и фривольное покаянное содержание. Выбрось к черту это воспоминание, прежде чем извергнешь содержимое желудка.

суббота

Из-под непрофессиональной затирки ее нечеловечески прекрасного лица выглядывает ил параллельной реальности, скатывающейся, как ртуть, в измерение четырех трамплинов. Плюх, ржавые следы на белом склоне, покрытом искусственным снегом. Плюх. Неуловимо чувствуешь непреодолимое желание получить большую порцию спецтрюков.

– Каждый раз, когда богатые пиздорванцы говорят о решении проблем бедных, это кончается голодом, потерей свободы и разворовыванием природных ресурсов. Кто? Я задаю себе вопрос: кто? Ну, кто? Ну, сука, кто? Олигархия, потрясающая мир! – Копыто, преисполненный дискурсом, прямо-таки уже кончает, а я с невероятной четкостью вижу каплю, повисшую на кончике его сплющенного, пересаженного, налитого кровью шнобеля, которая вот уже оторвалась и шлепнулась на стол, плюх, и сразу вижу очередную отвратную частичку выделений, и она под воздействием порывистых движений корпуса отрывается и шлепается на стол, плюх. Эй, ты тут разливаешься, а из тебя кое-что изливается. Изливается кое-что!

Бигос бессмысленно таращится на нас, после чего производит драматический замах рукой, в которой сжимает пустую кружку. Несколько секунд – для создания художественного напряжения – он держит ее над головой, сдирая искривленную маску наждаком фрустрации, гипнотически держа рубильник суперпроизводств, которые ему никогда не дано было увидеть, чтобы сразу же бросить кружку, как пылающую бутылку с коктейлем Молотова, бах! дзинь! бряк! О бля, нам и другим посетителям, сидящим за столиками, сыплется на головы не огонь, а сухой лед. Женщина, что сидит к нам спиной, предусмотрительно не оборачивается, но быстрым движением вынимает из длинных, темных, вьющихся, ухоженных волос большой кусок стекла. Официантка ультрамаринового вида вежливо просит Бигоса покинуть заведение, но он хватается за стул и орет, как ебнутый:

– Нет! Нет! Наденьте мне наручники! Звоните мусорам! Мне насрать! Насрать на все! Насрать на систему!

Ладно, ладно, хорошо, вы насрать на систему, мы насрать на систему, успокойся, сядь, скандал необходим, но в хорошем тоне. Битье посуды над головами ни в чем не повинных граждан демократического государства, находящихся в данный момент вне пределов действия своего любимого канала, свидетельствует о непонимании ситуации, неспособности к эмпатии и является демонстрацией поселкового жлобства; перформанс подобного рода, вне всяких сомнений, будет дурно воспринят обслуживающим персоналом заведения.

Барменша медленно поднимает телефонную трубку, а мы, мы что, мы стоим рядом, глотая последнюю шишку, как анальный шарик. Мы еще не можем насладиться вкусовым ощущением. Еще не понимаем. До нас пока не доходит смысл этого секса.

И это называется вечеринка? Шутить изволите. Все кажется каким-то искусственным. Включая и этот шалман, в котором канализационные трубы густо обросли серой мохнатой плесенью, отчего в этом, позволю себе воспользоваться эвфемистическим термином, туалете жутко воняет грибом-мочевиком, а сиденье унитаза зассано, в пятнах крови, обсморкано, обосрано. У нас сдают нервы, выходим или остаемся, или выходим и входим, или да или нет, или делаем что-то, или хватаем того хмыря, который сделал что-то. или смываемся, или демиургически дрыгаемся в педерастическом танце на столе, или что другое. Неизвестно. До конца ничего не известно.

И вот начинаешь задыхаться и думаешь только о том, чтобы поблевать. Чтобы выблеваться и хоть минуту чувствовать себя спокойно. Но нет. Тело сотрясают сухие конвульсии. Наружу ничего не выходит. Ни капли.

понедельник

Возблагодарим Господа за Его дары. Боже, благодарю Тебя за то, что Ты даровал мне возможность работать в Гамбургер Банке. Благодарим Тебя еще и за то, что в отделении номер Девять замечательная трудовая атмосфера. Замечательная трудовая атмосфера важней всего на рабочем месте, хорошая трудовая атмосфера – это главное на рабочем месте и вокруг, это первый кирпич правильных трудовых отношений, это фундамент взаимопонимания и партнерства, это краеугольный камень будущих успехов.

– Ты не мог бы подойти и обслужить этого пана? – задорно спрашивает Бася.

– Конечно же, уже иду, – отвечаю я тоном всем довольного туриста.

– Пожалуйста, подай мне эту компьютерную распечатку. – Бася царственным жестом указывает на принтер.

– Пожалуйста, уже подаю, возьми, теперь тыможешь ею воспользоваться, – услужливо и покорно я подаю распечатку, точь-в-точь как в надежде на положительное решение квартирного вопроса подает справку проситель в трагически забитом такими же, как он, учреждении.

– Спасибо, с удовольствием принимаю ее от тебя, – говорит удовлетворенная развитием событий Бася.

– Нет, это я с удовольствием подаю ее тебе. Может, еще что-нибудь подать? – с романтической интонацией спрашиваю я.

– Спасибо, нет, – отвечает расслабившаяся Бася.

Я предупредительный сотрудник, обслуживающий индивидуальных клиентов. Это почетная роль, мотивируемая механизмом третьего Q.

– A y вас тут мило, и обслуживание приятное, – говорит приятная пожилая дама.

– Но это же наш долг, – отвечает ей Бася.

– Ну да, но ведь вы же вовсе не обязаны, у вас тут не так, как в других банках.

Пожилой даме так у нас приятно, что не хочется уходить.

– Мы стараемся, чтобы вам было действительно хорошо, – поддерживает разговор Бася.

– Тут у вас такая домашняя атмосфера. – Пожилая дама с улыбкой смотрит в нашу сторону, и мы тоже отвечаем ей приятными улыбками.

– Я очень рада, что вам нравится!

– Просторное помещение и красиво оформлено, мне правда нравится. – Пожилая дама осматривается и от удовольствия причмокивает.

– Посещайте нас почаще, – страстно шепчет Бася, машинально возвращаясь к прерванной игре в шарики.

Увы, но сейчас именно Бася должна сказать приятной клиентке «до свидания». На нее возложена эта удручающая обязанность. Однако Бася не воспользуется вспомогательным вопросом. Бася нехотя отрывается от монитора, и на прощание она кивает.

– Вот придет такая сука и дурит голову. – Только в служебном помещении, приняв лошадиную дозу этопирина, Гоха становится собой. – Ну что она мне тут несет: домашняя атмосфера, приятное обслуживание, она что себе думает, у нас нет других дел, кроме как сидеть и слушать ее болтовню? Сделай ей то, это уладь, позвони, сядь, побеседуй. Нет, с этим надо кончать, пора ей сказать, чтобы не слишком о себе воображала, обязательно надо сказать.

В заднем помещении мы едим булочки и пьем чай в пакетиках и даже делаем себе тосты, если нам хочется, а если не хочется, то не делаем. А бывает, что даже чего-нибудь отмечаем, празднуем. Например, чьи-нибудь именины или день рождения. Разумеется, в этом случае именинник должен принести булочки и шампанское. Бася очень любит шампанское, но только не такое, на котором написано по-русски. Бася пьет шампанское, покачивается и рассказывает, что вот она бы могла, если б могла, да, если бы могла, то хотела бы полеживать на Багамах и попивать те самые ледяные коктейли с зонтиками. Багамы Багамами, а Анета украдкой смотрит на часы: ей хочется побыстрей отправиться домой, потому что сколько можно сидеть на этой работе?

вторник

– Добрый день, дамы, – произносит клиент, приподнимая старомодный котелок.

– Хи-хи-хи, – хихикают дамы, словно смущенные девочки.

– И вам тоже, – обращается ко мне клиент.

– Добрый день. – Я с достоинством киваю, как и положено человеку образованному, культурному и знающему правила этикета.

– Целую ручки прекрасным дамам. – Клиент не может отказать себе в удовольствии запечатлеть на женской ручке деликатный поцелуй.

– Что хорошего у вас? – дружески осведомляюсь я у него.

– Спасибо, я хотел спросить, пришла ли пенсия, – улыбается мне клиент.

– Уже проверяю, к сожалению, еще нет, – я произношу эти слова тоном, по которому клиент должен понять, как меня огорчает этот факт.

– Еще нет? – Клиент разочарован. – Мне сейчас нужно столько платить… А скажите, когда она может прийти?

– Обычно пенсия приходит двадцать шестого, а раз ее нет, значит, опаздывает, вы же знаете, как это происходит. – Тут на моем лице появляется страдальческая гримаса. – Самипонимаетеполыыаэтоболыиойбардакгдевседелаетсячерезназад.

– Знаю, еще бы не знать, но мне сейчас нужно столько платить, – несмотря ни на что, клиент безутешен, словно не в состоянии понять, что Польша – это большой бардак, где все делается через назад.

– Пенсии еще нету, – категорически произносит Бася. – Нету, не могу сказать, почему нету, но нету, но тут совсем рядом находится социальный отдел, зайдите туда, спросите, почему не перевели, потому что у нас, можете не сомневаться, деньги зачисляют на счет сразу, как только приходит пенсия, ни дня не задерживают, сразу зачисляют, вы можете прийти после обеда и спросить, но я не гарантирую, что придут, всего хорошего.

Мы молча смотрим, как печальный пожилой клиент поворачивается, выходит из отделения и смешивается с серой печальной толпой, уныло бредущей среди грязных луж и кучек собачьего дерьма.

– А знаешь, что ему надо платить? – говорит Гоха, у которой меланхолия выходит боком через почки. – Не знаешь? Ну перестань, не притворяйся, будто не знаешь. Нет? Так вот я тебе скажу. Алименты. А ты что думал? Думаешь, я не знаю? Старый пердун будет тут приходить каждый час, надоедать, еще руку мне обслюнявил, да пошел ты, противный жутко, чесноком от него разит, отцепись от меня, я думала, меня вырвет.

– Алименты? – переспрашиваю я, потому что такие вещи всегда интересны. – В его-то возрасте?

– А ты что думал? Что за газ и электричество? Если Бог захочет, так и палка кончит. – Гоха, чего тут говорить, знает людей. – Ты ж понимаешь, как это бывает, приходит такой дедок, плачется, семья ему жить не дает. Да пошел ты, я бы ему так врезала, старому хрену, запомнил бы до конца жизни, всю пенсию на алименты. Засвербило ему на старости, в семьдесят лет, и теперь он будет приходить сюда и плакаться, трындеть про пенсию, хреноморд вонючий. На хлеб, видишь ли, у него нету… да пошел ты, пердила старый, небось выпить захотелось со своими чумичками.

– Госька, а зачем ты ему счет открывала? – спрашивает Бася. – Ведь с первого же взгляда видно, что он через два дня примчится – и докладывай ему, сколько у него на счете.

– Кто? Я ему открывала? – Гоха смотрит на Басю таким взглядом, словно это Бася открыла.

– А кто еще? Может, я? – Бася смотрит на Гоху взглядом, исключающим любое возражение.

– Ну, может, и я открыла, – говорит Гоха, – но ты же знаешь, Бася, нам надо было догонять до контрольной цифры.

– Ну, вот и получили, – говорит Бася. – Является каждые два дня и задает дурацкий вопрос, а как пенсия придет, так сразу снимает все до гроша. Нет, Госька, нам такие клиенты не нужны.

– Бася, я ж понимаю, что таких клиентов нам не нужно, и сейчас я бы ему ни за что не открыла, – говорит Гоха и внутри себя начинает нервничать.

А когда Гоха нервничает внутри себя, она бросает ручку на стол и выходит, колыхая большим, но увядшим бюстом, в служебное помещение, но на самом деле в уборную покурить, хотя это нельзя, так как запрещено правилами внутреннего распорядка, а бывает, гневно заваривает чай и глотает красивые таблетки, которые должны уберечь ее тело от гибельных сверхвоздействий вредных факторов внешней среды.

среда

– Добрый день, пан Богдан, вижу, у вас новая машиночка, «ланцечка», да? Красивая, надо признать, красивая. Что сегодня будем? С фирменного счета или с личного, сперва взнос на личный, а потом на фирмы, да? Мирек, обслужи пана Богдана, да не проверяй ты документы у пана Богдана, ведь ясно же, что это пан Богдан, присядьте, пожалуйста, и подождите минутку, коллега сейчас принесет вам подтверждение на подпись. Что слышно, пан Богдан? Дела идут, если позволите так выразиться? Ну и чудненько, страшно приятно слышать, что идут. Да, конечно, я знаю, какая ситуация на рынке, да, ничего не движется, но кому сейчас легко? Будем надеяться… Мирек, как там наши операции? Еще нет? Поторопись, пан Богдан не может так долго ждать, ты только пойми: фирма, обязанности. У моего знакомого тоже такая машина, только красная. Должна сказать, выглядит очень представительно, но сами понимаете, если занимаешься серьезными делами, надо как-то… Мирек, что там с переводами? Уже? Так давай быстро сюда. Ах, еще печати? Ой, как ты возишься, ну вот, пан Богдан, пожалуйста, распишитесь вот здесь и еще здесь, все, подтверждение на зеленой копии – это вам, разумеется, можете выкинуть, это как вам угодно, это уж ваше дело, но я бы порекомендовала сохранить до получения ежемесячной выписки со счета, чтобы можно было проверить, сравнить, все ли сходится, ну, само собой, вы не обязаны это делать, к тому же это банк, тут все должно быть тютелька в тютельку, иначе и быть не может, нет, нет, это нам приятно, мы всегда рады видеть вас, приходите к нам, приходите и обязательно передавайте привет вашей супруге!

Пан Богдан на самом деле человек опытный и неприкосновенный. Хотя и ответственный. За разные корпоративные шахер-махеры. А его жена слишком много звонит. Хорошая из них пара. Да передаст он, передаст привет, чего же не передать, обязательно передаст.

– Раз на коне, раз под мухой, как говорится, главное, чтоб дела шли, – бросает пан Богдан на прощание, а брюки у него на заду свисают, как дряблая кожа.

Пан Богдан садится в свою новую «ланцу», плюхается, громогласно пернув, на удобное сиденье, вытирает рукавом нос и спокойно съезжает с высокого поребрика, отчего «ланца» издает стон, а душа пана Богдана мигом переполняется страхом божьим за подвеску. Пан Богдан мысленно дает себе торжественную клятву, что в следующий раз обратит внимание предупредительного персонала банка на необходимость позаботиться о конкретном, удобном месте парковки для моторизованных клиентов.

Бася с благоговением наблюдает, как пан Богдан плавно вписывается в уличное движение, и в этот упоительный миг у нее возникает ощущение, будто она соприкоснулась с трансцендентальным. Такой вкладчик – это же просто клад! И как красиво он обделал дело со своими сотрудниками! То есть это Бася обделала, а пан Богдан только решительно подтвердил: больше жалованье они на руки получать не будут, потому как, в конце концов, уже двадцать первый век, и эта страна должна наконец выглядеть как подобает, больше никаких наличных на руки, вся зарплата теперь будет переводиться на сберегательно-расчетный счет, именуемый в просторечии СРС, а если эти неблагодарные работники, эти неуклюжие распустехи, швабры ресторанные будут недовольны, то он им скажет, чтобы не выебывались, тут им не государственное учреждение, чтобы капризничать, а ежели им не нравится, так скатертью дорога. И никого не колышет, что за своими деньгами теперь надо переть через полгорода, потому что какое значение имеет жизнь людских ресурсов и их ничтожные проблемы перед бесконечным величием вселенной? Вот именно.

– Что, уехал этот жулик? – спрашивает Гоха и смотрит в окно.

– Госька, ну что ты такое говоришь? – спрашивает Бася, и во рту у нее моментально появляется горький, неприятный привкус.

– Да жулик он, Бася, жулик, на всяких махинациях сделал капитал. Что, думаешь, я не знаю? Сколько лет прошло, как он стоял у кино и спекулировал билетами? Валютчик трижды хезаный, сейчас у него два ресторана, а как был депутатом, так жил на взятки, а суточных ему только на сигареты хватало, пенсионер от коррупции. А еще вот послушайте: он по пьянке человека задавил насмерть, и ничего, сунул кому надо, отмазался, снова водит машину, жена и дети дома, а любовницу он сделал вице-президентом фирмы, точно, точно, я видела ее, он приходил с ней, с давалкой, а она и двух слов связать не может, да и он не лучше…

– Госька, может, заткнешься? И потом, откуда ты все это знаешь? – Бася злится, а ее отреставрированный внутренний мир, исполненный тепла, напоенный светом, который излучают тела бизнесменов, начинает дрожать, точь-в-точь как приведенная в опасные резонансные колебания дефектная мостовая конструкция.

– Откуда я знаю, Бася? Знаю, мне даже знать не нужно, откуда я знаю. Знаю, потому что знаю, говорили мне, и ты зря думаешь, что люди не знают. – Гоха смотрит на Басю, потому что хочет, чтобы Бася познала правду и только правду.

– Люди, Госька, разное говорят.

Бася улыбается, потому что знает: и на сей раз, как обычно, правда будет соответствовать ее slapstick-версии.

Гоха нервничает внутри себя, бросает блокнот на стол и выходит в уборную покурить, после чего старательно ликвидирует все следы, которые могли бы свидетельствовать, что она курила в сортире. Пепел исчезнет в канализационных трубах, а окурок, который невозможно утопить в унитазе, и потому он не утонет, будет спрятан в мини-корзинке для мусора, стоящей у двери.

– Эта курва думает, что я вчера родилась, – бросает мне Гоха по пути в туалет.

четверг

– Здравствуйте, здравствуйте, очень рада вас видеть, наша сотрудница сейчас вас обслужит, – говорит Бася, указывая рукой на Гоху, так как клиентка оказалась чересчур близко от ее рабочего места, что угрожало грубо прервать раскладывание захватывающего электронного пасьянса.

– Что угодно? – С приклеенной деланной улыбкой Гоха смотрит на клиентку. – Проверить состояние счета? Минуточку, присядьте, нет, денежек на счете еще нету, может быть, после обеда, оставьте, пожалуйста, телефон, как только что-нибудь будет, я позвоню.

– Правда позвоните? – спрашивает клиентка, глядя на Басю.

– Обязательно, – говорит Гоха. – У нас есть ваш номер?

– Есть в системе, – говорит Бася, не отрываясь от игры.

– Да, конечно, – соглашается клиентка. – Я записала его в формуляр.

– Тогда обязательно есть, – говорит Гоха.

– Значит, я жду вашего звонка, – говорит клиентка. – До свидания.

– Госька, если я сказала, что номер телефона есть в системе, так чего ты с ней дискутируешь? – говорит Бася, продолжая раскладывать пасьянс.

– Бася, да кто ж с ней дискутировал? Я что ли? – Гоха удивленно смотрит на наши лица.

– Ну не я же, – насмешливо бросает Бася.

– Слушай, Бася, я тебе кое-что расскажу. Мы с ней вместе в школу ходили, – сообщает Гоха, чтобы разрядить и несколько разъяснить ситуацию. – Можешь себе представить, она за француза вышла! А была такая невидная, такая серенькая мышка, ни то ни се, ни бе ни ме. А теперь, глядите-ка, входит и бумажник протягивает, чтобы все видели ее кредитные карточки, да в жопе я видела эти кредитные карточки, одни электроны на них. Она думает, что если покажет мне свои карточки, так я тут же уписаюсь, не видела я их, да видела, и еще побольше, чем она. Тоже мне Жанка-францужанка выискалась!

– Перестань, Госька.

В душе Бася полностью согласна с Гохой, но выказать этого не может, поскольку люди культурные, выказывая свои эмоции, не употребляют оскорбительных слов, в том числе таких, как жопа, говно, пизда, лесбиянка и тому подобное.

пятница

В этот веселый день мы веселы. Веселимся. И по причине своего веселого настроения проверяем, сколько зарабатывают известные актеры, известные модели и вообще все известные люди, которые решились открыть личный счет в Гамбургер Банке. И вот мы наугад выстукиваем какую-нибудь известную фамилию, и если известный носитель ее занесен в систему, то мы тут же делаем выписку с его счета.

– Матерь Божья, сколько? Ежемесячно? Ни фига себе! Ты погляди, сколько он получил за ту рекламу, – говорит Анета, подпрыгивая от недоверия на вертящемся кресле, так как у нее просто в голове не умещается, что можно получить такие деньжищи за три слова про какой-то дурацкий чай.

– А откуда ты знаешь, что за ту рекламу? – спрашиваю я устало, потому что ритуал проверки счетов известных артистов, моделей и прочих повторяется у нас с завидной регулярностью.

– Видишь, здесь ясно написано: выплата процентов за рекламу.

– Ничего себе, я за всю жизнь столько денег иметь не буду, – машинально высказываю я свою проблему и нервически сучу ногами.

– Подожди, я позвоню Эле и скажу ей, а то не знаю, знает ли она, – говорит Анета и набирает номер телефона Эли. – Эля? Знаешь что, ты знаешь, сколько этот, ну, ты знаешь который, получил за ту рекламу кофе? Ну, угадай! Нет, знаешь что, лучше сама войди в систему и поищи фамилию, ты будешь потрясена!

– Какую фамилию? – спрашивает внезапно заинтересовавшаяся Бася и потом сразу же от удивления взрывается slapstick-эйфорией. – Мама мне точно не поверит! А мама так любит этого актера. Если я ей скажу, она мне просто не поверит. Это будет для нее отличный сюрприз на именины! – Басе не надо будет даже подарок покупать, просто отлично!

Какое-то время в отделении царит латиноамериканский ультраоптимизм. В такой возвышенный момент любой рекламный трюк фармацевтической промышленности пройдет без сучка без задоринки. Поэтому Бася обращается к этопирину и вбрасывает в себя целых две дозы: она до конца не может поверить в это. Господи Боже мой, такие деньги! Глядя как зачарованная на экран и следуя примеру Анеты, она хватается за телефон и звонит Маге. Мага – это очень хорошая дальняя знакомая Баси.

– Мага очень важная птица, – объясняет Бася после телефонной сиесты. – Я как-нибудь приглашу ее к нам в отделение, только не думайте, что можете с ней как со мной, то есть воспринимать ее как коллегу, как будто вы с ней ровня. О нет! С ней нужно уважительно. Она менеджер высокого ранга в мегасторе. Зарабатывает, вы даже себе представить не можете, сколько, огромные деньги, ну. угадайте! Три тысячи! Видите, вам и в голову не приходило.

– Три тысячи? – изумленно спрашивает Анета.

– Да, три, целых три тысячи, – подтверждает Бася и смотрит на наши искусственно округлившиеся от удивления лица.

Нам просто верить не хочется. Мы глядим на Басю с покорным восхищением, оттого что у нее такие замечательные знакомые. Целых три тысячи! Боже милостивый, чего бы мы не накупили на такие деньги!

Бася страшно довольна, но тут звонит телефон, потому как он вправе звонить.

– Госька, сними трубку, – говорит Бася.

И Гоха снимает.

– А, это вы! – В один миг у Гохи становится леденцовый голос. – Уже проверяю, вот слушайте. Перевод еще не поступил, да, как поступит, я немедленно вас оповещу, разумеется, нет, нет, нисколько не затруднит, да что вы, всегда можете обращаться, спасибо, до свидания.

Гоха кладет трубку и обводит нас взглядом.

– Скотина, тварюга, третий раз сегодня уже звонит, и все одно и то же. Да пошел ты, ублюдок, ты у меня получишь перевод! Такой тебе перевод устрою, что никаких тебе денег не нужно будет, только на поминки. Все, плевала я, больше на звонки этого мудилы-звонилы не отвечаю.

пятница

Разные существуют мифы насчет того, что подмешивают в порошок, чтобы побольше зашибить. Аспирин, мел, известку, тальк и прочую дрянь. Немало историй и о том, чем унавоживают травку, чтобы лучше шептало. Клопомор – это стандарт. Клопомор – средство архетипическое, многократно протестированное на самых тяжелых фронтах. Клопомор – средство традиционное, а традиция, как известно, не всегда идет об руку с современностью. Главное – быстрота, возможность генерирования нового, отличного и более сильного вкуса. А так как наша старая зеленая подруга догорает, добавим напоследок популярным в кругах фотолюбителей проявителем.

Может, даже уже использованным, кто их, этих деляг, знает? Кто их за руку схватит? Да хрен им в задницу, хорошая свинья все сожрет, козла из носа сожрет, если ей скажут, что это классно, сожрет, а потом еще будет говорить, мол, круто забирает, ну, а что, скажете, может, неправда?

Может, да, может, нет, и кто это знает… Ну, а мы снова находимся в мастерской. На сей раз котелок подводит. Нет, какая-то искра по проводам идет, но это еще не ток, еще не звук, в трубах воет и колотится, джойстик мягкий, как переваренная сосиска. Уж коль отходняк, так отходняк, отходняк во все стороны. Серое вещество поджаривается в предсмертных судорогах, словно убиенные яйца пред тем, как их подадут к классическому English breakfast.

Смерть, с вашего позволения, как гласят священные, а также неглупые книжки, прежде всего биологический процесс, являющийся следствием прекращения клеточного метаболизма.

Но смерть – это конспирологическая теория истории. А так называемая история – это хлев для животных, сознание которых было противоестественным образом удобрено галлюциногенами.

Сны становятся все более реальными. А реальность становится все более сновидческой. Допинг перцептола вызывает состояния псевдо-пепси-фазы. А ведь мы не так хотели себя чувствовать, верно? Мы мечтали не о таких ластах на Ривьере. Сухой принес темное и поставил на столик.

– А четыре по сто будет очень к месту, – произнес он, указывая на знакомую округлую, удлиненную, такую польскую емкость, ловко укрытую за поясом брюк.

Значит, мы ее по-быстрому и внаглую под столиком. И вот я уже хуярю через кружащуюся ночь. А так, по правде сказать, мы уже на месте. В мультиплексе карикатурных ощущений.

воскресенье

Просыпаешься смятый, скрюченный, вышвырнутый на берег из пучин галлоснов и через закрытые двери слышишь феерию аплодисментов и хохмоприколов. Вздохни облегченно, прикрывая рот ладонью, ибо ты в том месте, к которому прилипло определение «дом».

Это мама, это папа, а это телевизор.

– И это называется шоу с улыбкой, нет, ты сама посмотри, вылезли двое, а он переоделся в клоуна и плетет без всякого смысла что ни попадя и сам хохочет, дурак, буцефал, осел недоделанный, нет, ты посмотри, как это все глупо, халтурно, ни к селу ни к городу, не пришей кобыле хвост, а он сам над собой смеется, а совсем не смешной, ну ни капли не смешной, два барана, тоже мне комик нашелся, да я уже на его рожу смотреть не могу, видеть не могу его харю, о… о… ну чего он делает, чего выделывает, прямо как обезьяна какая, как неизвестно что, и такому платят за то, чтобы он невесть что строил, уж такая это халтура, ну ни в какие ворота, просто смотреть противно, да кончай уж ты и уходи.

– Хочешь, переключу? – И муттер переключает на что-то сериалоподобное.

– Стой, ты чего сделала, не переключай, почему переключила, зачем? Тебя просили переключать? Ну что тут интересного, ты что, будешь смотреть этих идиотов, переключи назад, там хоть смешно было.

Ты прав, папа. Все мы подсознательно жаждем наслаждаться симпатичными ценностями наподобие американского стиля жизни, потому-то масс-медиа и медиапополизаторствующие политики до отвращения жонглируют популистскими фразами без покрытия. И делают это вне зависимости от того, что хотят продать, возглашая, что это для всеобщего блага. И так должно быть. Потому что так должно быть. А не для того, чтобы так не должно было быть.

Это папа. Это телевизор. А это телеигра.

– Ну давай, давай, глупая ты корова, ах, ты такая, значит, умная, красиво так говоришь? Такая красноречивая? Ну и что ты еще скажешь? Ты погляди, погляди, я знала, я знала, говорит, а я тоже знал, ты, корова, нет, погляди, какая хитрющая, как она задумалась, какие рожи строит, изображает такую образованную, прямо тебе фу-ты ну-ты, ну давай же, глупая корова, решайся наконец, а то мне тебя и слушать уже расхотелось. Ну?… Ну?… Что ты сделаешь? Ну?… Что ты наделала, корова? Что же ты наделана? Вот смейся теперь, рассказывай, какая ты умная, глупая ты корова, шестнадцать тысяч было, а теперь хрен с маком имеешь, а такая уж умная-разумная была, так красиво говорила. Получила, да?

– Ну чего ты хочешь от этой женщины? – говорит мама.

– А ты чего от меня хочешь? – спрашивает папа. – Пристаешь и пристаешь.

– Это я к тебе пристаю?

– А кто пристает? Уже телевизор спокойно нельзя посмотреть, вечно ты с чем-нибудь влезешь, чтобы назло сделать, оторвать, помешать, все испортить.

– Да отстань ты от меня, – говорит мама.

– Мне? Отстать от тебя? Это ты ко мне пристаешь, даже в воскресенье не найти покоя, я уже вообще не понимаю, что происходит, не знаю даже, потому что это все границы переходит, это уже даже представить невозможно, всю неделю вкалываешь, чтобы в дом было что принести, чтобы не нуждались, а ты после этого мне такое говоришь? Тебе обязательно нужно меня вывести из равновесия, да? Господи милосердный, что я только не выношу, что я вынужден терпеть…

– Он терпит! А что я терплю? И перестань пердеть здесь!

– Что! Я пержу?

– А кто? Я?

– Если ты, так чего говоришь, что я?

– Знаешь, мог бы выйти в ванную, а не здесь.

– Что, уже и пернуть человеку в своем доме нельзя, да?

– Да перди, перди, делай что хочешь.

– Ну, выдайте друг другу по разу, – говорю я через запертую дверь.

Человек человеку любит изливаться. А как изольется, надо влиться в себя. Чтобы потом излиться. Люди должны превратиться в пассивные объекты, позволяющие вбивать себе в головы заповедь: единственной целью в жизни является обладание все большим количеством ненужного имущества. Толпу следует регулярно подкармливать чемпионатами, олимпиадами, прыжками с трамплина, комедийными сериалами и фильмами, напичканными насилием. Время от времени мы можем быть свидетелями массовых чисток, проводимых в прямом эфире в лучшее рейтинговое время.

Так должно быть. Никто ведь не сказал, что должно быть по-другому. Да и как бы могло быть по-другому, если по-другому быть не может.

пятница

– Ты готов? – спросил я.

– Как хуй с переломанными ногами, – сказал он.

– Уготовимся же и мы. – Я весело взглянул на остальных. – Что там сожалеть, что там жалеть, что уж там изображать филигранных министрантов. Заделаемся до готовности. Чтобы быть не хуже. Чтобы хоть как-то почувствовать себя. Чтобы как-то это почувствовать. Чтобы что-то почувствовать. Чтобы вчувствоваться.

Уготовимся и доведем себя до готовности. Ведь этого же мы хотим, не так ли? Чтобы довести себя до готовности и чтобы из этого ничего не родилось. Поколение кебаба, в ароматном соусе которого обнаружено несколько видов спермы, поколение пениса, прилепленного к кресту, и Божьей Матери Свечепогребальной, стоящей по плечи в ссаках и прочих непотребных выделениях, поколение палки и морковки в суперверсии с вибратором и цифровым приемником, поколение дешевого спирта, от которого слепнут, не говоря уже о печени, желчном пузыре и прочих разрушенных органах, поколение спазма задницы и всеобщего отвращения, отвержения и отплевывания, поколение пандемического куриного гриппа и слепого страха перед BCF,[2] SARS,[3] USA, UOP,[4] ZUS[5] и прочая, поколение изнурительных совокуплений в грязных сортирах, ускоренных сообщений откуда-то куда-то в маковом мареве, поколение попкультурных отклонений, поколение спидбола в смешении с костной мукой, поколение синтетики, вознесенной до ранга заповеди, поколение пустой рамы, дешевой лжи, slap-stick'a и мокрых снов, в которых усматривают серьезные положения дао, поколение генетических изменений в клетках карпа, поколение псевдоотвращения, принимаемого за экстаз, поколение острого соуса и большого бабла, – просто мы любим время от времени как следует врезать. Нажраться до бобиков и мордой об асфальт. Оть так.

Очистить, прочистить, вычистить, нажраться, врезать, прийти в чувство, опорожниться, раздобыть, выпить.

воскресенье

Перспектива пройти в ванную умыться слегка парализует. Все как-то немножко бессмысленно. Вдруг сознаешь, что твоя работа – это набор никому не нужных действий. Ничего из нее не следует, как ничего не следует из предшествовавшей жизни. Достигнешь немногого, никого своим существованием не обрадуешь, никуда не побежишь, никого и ничего не догонишь.

После недолгого размышления решаешься на конвульсии, холодный пот в пропотевшей постели и настоятельное подавление рвотных позывов.

Это дом. Это телефон. Это звонит телефон. Кто-то снимает трубку, кто-то разговаривает, кто-то передает какую-то информацию. Нет. Нет. Это не может быть просто так. Ведение телефонного разговора – это серьезный и значимый вопрос. Это папа. Это мама. В выходные дни обостряются семейные проблемы.

– Ну как ты разговариваешь по телефону?

– Как я разговариваю?

– Странно как-то.

– Как странно?

– Сама знаешь как.

– Ну как?

– А-а… Дурой прикидываешься, а разговариваешь так, что слушать противно.

– Так не слушай.

– Ты не умеешь говорить по телефону.

– Зато ты умеешь.

– По телефону нужно говорить просто, складно и выразительно: так, мол, и так, то-то и то-то, да или нет, без всяких там э-э-э… м-м-м… Ты что? Не знаешь, что сказать хочешь? А если не знаешь, что хочешь сказать, так зачем звонишь?

– Так не я ж звонила.

– Не я, не я, вечно у тебя имеются отговорки, но я тебе говорю, неважно, кто звонил, если не умеешь разговаривать по телефону, так и не разговаривай.

– Ой, да перестань ты.

– Что перестань, сама начала.

– Я начала?

– Она еще будет доказывать, что это я начал, нет, вы гляньте, она сейчас скажет: ты начал. Нет, это не дом, а мучение какое-то, – стонет отец, устремляя взгляд на образок.

– Врежьте друг другу по разу, – говорю я через закрытую дверь.

Что тут можно сделать? Осматриваешься и обнаруживаешь в комнате приоткрытую дверь восприятия с надписью: «Войди, мать твою, на праздник, потому что тут действительно круто». Нет, правда же, стоит. Что-то должно случиться. Какой-нибудь суперкайф. Какая-нибудь гиперрекламная акция за крышки от газированного пойла. Десант сосисок в штанцах в облипочку с флюоресцирующей надписью «невмоготу хочу». Надо только подождать. Если не час – то два, если не два – то три, если не три – то четыре, пять, десять, двадцать. Когда-нибудь обязательно шарахнет метеорит.

Или нет. Не входи. Лишь смени канал. Канал левый. Канал правый. Один выстрел. Два укола. Есть?

О, да. Облегчение. Самая сущность религии, утром посмотришь на себя в зеркало как на квинтэссенцию хорошего вкуса. Без моральной упаковки. Что, блин? В конце концов, сегодня воскресенье.

пятница

– Критик, в этой еврейской забегаловке нет хрустальных бокалов. Боже мой, что за страна! Что за отвратное реалити-шоу! При Тереке, тьфу, и то лучше было. А что, разве нет? Нет хрустальных бокалов! А нам так хотелось чего-нибудь психотически освежающего.

– Ну, так что делать будем? Обязательно надо что-то сделать. Сделаем что-нибудь! Само ведь не сделается. Давай как следует заделаем.

Легко, знаете ли, сказать «сделать», куда трудней сделать, заделать и при этом не наделать. У представителя авторизованного салона продаж есть самые разные средства, чтобы заделать и довести нас до состояния готовности, все, чего задница ни пожелает, иными словами, хоть жопой ешь, включая растворитель, сарептскую горчицу, эфир и многоразовые ватные тампоны, но все не то, что нам нужно! Мать его косорылую за ногу!

Ну? Что предлагает? Таблетки? Как леденцы? Let me think. Хрен с ним, давай эти леденцы. Давай и освобождай пространство.

Ну невезуха, прямо тебе фейсом об тейбл. Леденец. В этот, ясно скажем, исключительный вечер, в эту, иначе не выразиться, особенную ночь дегенеративная фармакология пытается засунуть нам в рот использованные гондоны. Намешано чуточку того, чуточку этого, но больше всего сенсационного пищевого белка из Хжанова, чистейший pure-tarakan-killer-syntetic. Ну, блин, леденчик. Этакое amfa-pseudo-vita-love-parade-настроение. Которое вызывает нервноэйфорическую улыбку у пилотов, сбрасывающих бомбы на какую-нибудь известную по фильмам городскую агломерацию. Случается и челюстной спазм, так называемая мертвая хватка. Уж лучше сидеть на собственной заднице в собственном доме и отправлять идиотские мейлы касательно жгучих тем текущей действительности. Высказываетесь ли вы за медицинские эксперименты над людьми при условии, что их жизнь… И так далее, но, разумеется, сами понимаете, в исключительной ситуации я становлюсь сторонником стремительных действий, ударов в самую чувствительную точку. М-м-м… Ограниченные операции, главное, оставаться человеком, что звучит красиво, но в действительности в категориях времени Ч выглядит гораздо хуже.

В данном вопросе я остаюсь категорически серопозитивным.

А потом неожиданно получаешь беспроводной чайник или косметический набор в знак благодарности за участие. Ты являешься полноценным членом сообщества. Тебе зажигают зеленый свет, и, вне всяких сомнений, ты будешь участвовать в розыгрыше престижного приза.

Воскресенье

Просыпаешься утром в неряшливой прихожей отходнячка и неохотно, но с поразительной ясностью осознаешь, что гормон, ответственный за хорошее самочувствие и приязненное отношение к миру, окончательно свернулся и протух. Синусоидальная линия жизни совершенно чудовищным образом превратилась в параболу со знаком минус.

Нет смысла ждать лучших времен. Адреналин не брызнет из-под жезла Моисея. Не будет второй серии суперхита. Единственно достоверно то, что нас ждет смачная порция военных псевдомедитаций и девятый вал дешевки. Нас ждут серийные убийцы в обличье очаровательных и отзывчивых соседей. Доза страха поможет массам держаться вместе и богобоязненно благодарить властителей за очередной солнечный день.

Страх, дорогие мои, это общий эмоциональный опыт. Страх говорит общим для всех языком. Страх объединяет в кажущуюся общность. Старый добрый дружище страх.

понедельник, 11.53

Сегодня Барбара, мы зовем ее просто Бася, выглянув из-за монитора, во всеуслышание оглашает цену, которую она заплатила за успех. Вереница аналоговых самоотречений. Старый кафель. Неисправный бачок в блистающем чистотой туалете. Колесо, незабвенное отсутствие стоп-сигналов во время сногсшибательной поездки в Закопане. Изнурительное голодание, завершившееся кулинарной оргией. Неутолимая потребность переносить пачки бумаг. Несовершенный джоггинг в поддельном под фирменный спортивном костюме с пузьфяшимися коленями. Случайный секс с искусственной рукой и столь же случайный скетч.

Мощное давление успеха.

вторник, 12.03

Сегодня Бася снимает с себя вуаль тайны и отбрасывает ее жестом профессиональной шлюхи. Школа такая, школа сякая, факультет один, факультет другой, диплом такой, диплом этакий, языки свободно, водительские права категории «В», начальные знания японского на базе переводов порно-комиксов из Страны восходящего солнца, зимняя резина на одно только колесо в папочкиной машине, в шкафу, тоже папочкином, солидный швед, очень приличный француз, римский болт и многофункциональная отвертка для откручивания разных разностей. Кроме того, вы еще не пробовали Басиных спагетти. Вы же знаете, что Бася получила стипендию в Италию. Как это не знаете? Да, да, была, потому что была отличница и там познала таинства приготовления настоящих спагетти. Бася, теперь вы уже знаете, готовит самые лучшие в мире спагетти. Да что тут долго говорить, Бася приглашает всех к себе на поминки.

Спиртные напитки в соответствующем ассортименте.

среда, 13.26

Сегодня Бася довольная, словно жизнь является нескончаемой вереницей малобюджетных сериалов для домашних хозяек, которые утомлены готовкой. Бася прошла хорошую школу жизни и поэтому хочет, чтобы и мы тоже чему-нибудь научились. Мы – словно выпущенные в пресные воды успеха рыбки-гуппи, не ведающие горечи и опасностей огромного океана. Конечно, она может быть такой же, как другие менеджеры, руководящие отделениями, вы что, не верите? Ну как, Иола, хочешь в отпуск, хочешь, да? Вот видишь, Бася может относиться к нам снисходительно и не замечать наших ошибок. Делать вид, что не видит их. Не обращать на них внимания. Бася знает, что такое отсутствие ограничений, Бася чувствует себя свободной или немножко расслабившейся и, как мать, понимает нашу неготовность к этому архитрудному искусству. Бася может даже не замечать, не обращать внимания – бог с ним! Но ведь в будущем некоторые из вас получат повышение по службе. Бася не исключает такой возможности, хотя в общем-то не предвидит ее, и вот тогда-то все это горькое знание и пригодится! Бася хорошо знает жизнь и знает, что потворство, та самая якобы душевная атмосфера в отделении, которой похваляются сотрудники других подразделений, это всего лишь обман, и какой им прок с этой атмосферы, когда наступят другие времена и у них не будет никаких шансов на нашем таком требовательном рынке труда, совсем другое дело вы, вы будете отлично подготовлены, вас будут искать, любой работодатель будет рад тому, что у него есть такие подчиненные. Разве Бася не права?

О Господи, ну конечно права.

четверг, который-то час с чем-то

Сегодня Басе хотелось бы, чтобы все люди вступили на путь взаимного уважения и толерантности. Если бы ее номинировали в участницы борьбы за престижную награду, каковой является корона Мисс Вселенной, она обязательно добилась бы того, чтобы многие горячие точки и мировые конфликты утратили свое медийное значение, а по телевизору показывали больше рекламы, визуализирующей прекрасный современный мир сотовой телефонной связи без болезней и эпидемий, мир, в котором волосы обретают естественную красоту и блеск, а покраснение глаз ушло в прошлое. А если бы президент Польши предложил Басе вступить с ним в ни к чему не обязывающее половое сношение, результатом которого, возможно, стала бы беременность, она, наверное, согласилась бы. А что такого? Однова живем. Риск – благородное дело.

Ну да.

пятница

Сегодня Бася яростно жестикулирует, потряхивая светлой челкой, в пылу воспоминаний, планов, решений, еженедельных графиков, успехов и поражений, которые также оказались успехами.

– Ой, сколько я в институте натерпелась, что я только не пережила, сколько мне пришлось стараться, сколько ходить, чтобы показать, чего я стою, это не то, что теперь, не так, как вам, – возмущается Бася, глядя на нас, словно все нам поднесли на блюдечке. – Вам-то все как на блюдечке поднесли, ничего и стараться не надо было. Все так было устроено, чтобы студенту было хорошо.

В Басины времена все было не так, ой не так, надо было бороться, противостоять разным ситуациям, потому сейчас у Баси иммунитет против всякого рода стрессов, и она знает, как добиться успеха. Бася действует быстро и эффективно. Бася – это генетическая победа над противостоящим злом природы.

Потому Бася не может допустить несубординации и медлительности. Чтоб не как об стенку горохом. Что нам что-то кажется. Что если нет, то нет. Бася этого не позволит, и вот увидите, что в самом ближайшем будущем мы будем ее благодарить, руки ей целовать будем. Рассказывала ли нам Бася притчу о хорошем работнике? Да? В таком случае она еще раз расскажет, чтобы до нас дошло. Жили-были два работника. Один с кротостью исполнял служебные обязанности, даже когда чувствовал, что они не вполне в согласии с его совестью, что в душе он не в силах исполнять их. Второй работник лавировал и хитрил, старался создать хорошее впечатление, но на самом деле не исполнял служебных обязанностей с должным прилежанием и не испытывал уважения к вышестоящим начальникам. И когда пришлось оценивать, кто чего стоит, второй, хоть и казавшийся лучшим работником, не нашел хорошо оплачиваемой работы в западной фирме, а первый нашел, несмотря на то что у них была одинаковая квалификация. Поскольку решающее значение имела характеристика с места работы, характеристика начальника. Воистину, говорит вам Бася, будьте как тот первый работник. Когда Бася говорит А, должно быть А, а не Б.

Хотя иногда может быть и Б, но тогда нам уж самим надо будет почувствовать, что там действительно к чему. Бася нам объяснять не будет.

А на повышении квалификации только я, то есть Бася, и Марта сдали на хорошие оценки, но, знаете, мы в группе договорились, что баллы эти разделим, и благодаря этому некоторые сдали, а теперь? Ничего не помогает, никто даже не позвонит сказать «здравствуй», такие вот они стали, так что сами видите, на других рассчитывать нечего.

Ох, а эта замечательная, жутко забавная история, надо добавить к ней чуточку пикантности и обсценной сиськоватости, н-да… ладно. Бася перемотала ленту матери-польки в начало, и мы на десерт еще раз выслушиваем рассказы о том, через что пришлось ей в жизни пройти, сколько вытерпеть, чтобы дождаться этой почетной должности. Бася напомнит вам про цесарку, про микролитражку, польский «фиат», у которой во время поездки в западном направлении шел дым из зада, об отпуске в Мендзыздроях, когда она получила автограф полуизвестного артиста, о неприятном скандале в мясном магазине, о лекарствах с истекшим сроком годности, которые она нашла в нижнем ящике ночной тумбочки, о бледном призраке клещевого энцефалита после очаровательной поездки за грибами, о белых зубах и о том, как за ними следить, о сумасшедшем современном танце и таком же современном искусстве, которое Бася не понимает, но испытывает к нему определенное уважение.

О Боже.

пятница

Что за чудовищный монолог клитора.

Фу. Это отвратительно. Это вызывает чувство неловкости. Неудобства. И кривую ухмылку, которую официально мы себе позволить не можем.

Но она не затыкается. Это изливается из нее само по себе без всяких усилий. Темная сопливистая эктоплазма микроволновой жизни в прямом эфире. Опять детство, опять шанс на защиту диссертации, опять то, опять се. Какие-то уродливые недоделки, жертвы аборта. Одна за другой. О гадство. Медленно. Идет. Вбивается. Входит. Золотая дрожь благой вести. Эпилепсия как оргазм из некой профурункулезной фантасмагории. Вечеринка на представлении одного из великой шестерки. PriceWaterhouseCoopers? Пожалуйста. Добро пожаловать. Чем богаты.

вторник, 17.38, Варшава

Здесь есть все. Рекрутерский сыр с плесенью на досочке. Рекрутерская ветчинка. Пирожные. Виноградик. Мандаринчики. Рекрутерские оливки без косточек, фаршированные паприкой. Бокал доброго теплого рекрутерского вина. И все руководство отдела кадров. Так и хочется сказать – плеяда. А может, правильней – созвездие? Взвод. А еще пани Виола, пани Иола, пани Крыся, зови меня Кристина, о, с удовольствием, и ты тоже зови меня. Исключительно удачный вечер. Просто удачней быть не может. Мы все неестественно возбуждены. Не станем себя обманывать – это элита. The very best of. Сливки, сладкие и жирные, то есть тридцатипроцентные. В будущем карьера здесь или карьера там. И стопроцентное восстановление сил будет в наших возможностях. Цитрусы на расстоянии вытянутой руки. Бассейн. Тренажерный зал. Это ты в финале конкурса.

Да, мы знаем, у вас был трудный день, знаем, что вы имеете право чувствовать себя усталыми и утомленными, но представьте себе, что как раз сейчас вам нужно сесть за стол отмолотить всю работу. Надо подготовиться к экзаменам. Проверить просроченные отчеты. Расслабиться над изобилующим злоупотреблениями и недочетами черным cash flow. А кофейный автомат, как на зло, не действует. Какой-то, прошу прощения за грубое выражение, хер моржовый загнал ему в глотку пуговицу. И именно сейчас, в момент эмоционального кризиса, вызванного отсутствием кофеина, мы посмотрим, чего вы действительно стоите. Именно сейчас мы зададим зам сотню недюжинных вопросов, которые покажут, которые выявят, которые будут подлиннымиспытанием.

Готовы? Почему вы хотите вламывать в нашей фирме?

Ну-у, потому что замечательная атмосфера в коллективе и фирма является транснациональной, что подкрепит мое хилое положение в людском сообществе, каковое сообщество начнет считать меня уважаемым гражданином, которого радостно приветствуют на лестничной площадке, в лифте и на крыльце, и все будут удивляться и восхищаться тем, что фирма имеет заграничный капитал, так как только такой капитал дает кое-какие надежды и перспективы, что фирма организует семинары по повышению квалификации, а кроме того, существует нешуточная возможность роста, мы много учимся, в фирме работает очень много молодежи, а на практике это означает, что имеется… э-э… большая вероятность так называемого семинарского лапанья-щупанья, основывающаяся на предположении, что коллеги по семинару, принадлежащие к женскому полу, после приема спиртных напитков будут показывать свои секретные устройства, не скрываю также, что небывалый в массовом масштабе финансовый допинг подобного размера очень даже желателен, поскольку он дает возможность приобретения вещей, которых у меня пока немного, а мне хотелось бы иметь больше, так как у некоторых моих знакомых их больше и они смеются надо мной, что у меня мини, а это отражается на моей позиции среди девушек на дискотеке, потому что они не хотят ездить в черт знает какой машине и есть дешевые блюда в дешевых занюханных забегаловках, им хочется потреблять всякие изыски и ездить в крайнем случае в «гольфе четыре металлик», алюминиевые диски, пять подушек, в том числе одна думка, вдобавок работа в вашей фирме позволит мне иметь элегантную визитку, которая сразу скажет невеждам, с кем они, отбросы, в жопу драные, имеют дело, но прежде всего коллектив, хорошо подобранный коллектив, я хотел бы подчеркнуть исключительное умение работать в коллективе, работать в системе, работать с, на, в, рядом, работать в подсистемах. Технологии зашли так далеко!

Сидишь дома и смотришь старые теледиски, из которых вышел газ. Выглядишь, как вывернутый на левую сторону транссексуал с размазанным макияжем. Из кухни несет чем-то горелым. Тендер на сером поле: андрогин. Физически, ментально, культурно, религиозно, интеллектуально, эмоционально, генитально. Ph ноль. Мультифруктовое ультрамолозиво с добавкой свободных радикалов.

Может, уже пора блевануть? Или выждать еще несколько минут? Прием уже как бы вымирает. Все, что было выпить, уже выпито, все, что было пожрать, уже давно высрано. Ансамбль отдела кадров удаляется на совместную молитву перед исполнением завтрашних трудоемких обязанностей. Дорогой наш Боженька, сделай так, чтобы котелки безотказно варили, чтобы в проводах пульсировала душевная потребность постоянной работы, чтобы программа управления усталостью и чувством замешательства функционировала безукоризненно, обеспечь нам, добрый Боженька, хорошую форму и здоровую благожелательную улыбку, позаботься об улучшении концентрации и усилении сопротивляемости. Великодушный Боженька, заведи наши биологические часы. Вставь в них без напряга две пенисо-батарейки, которые действуют на двадцать пять процентов дольше и на тридцать процентов мощней. Боженька, проследи, чтобы коллаген, тефлон, горчичный газ, хлористоводородный флюоксетин, эмульгаторы. Agent Orange и так далее…

Благодарим всех за то, что пришли к нам, за то, что посвятили нам этот чудесный день, и одновременно выражаем надежду, что большинство из вас мы в скором времени сможем проэкзаменовать более тщательно, результаты экзаменов мы отошлем вам по почте, расходы по пересылке, разумеется, оплачивает получатель. До, надеемся, скорой встречи.

До встречи! Конечно! Обязательно! Какой приятный, сыгранный ансамбль! До встречи! Ох! Ты ли это? Отче? Действительно это Ты? Что Ты на это, Господи? Это Ты остановил на мне Свой взгляд? Твои уста произнесли мое имя?

Нет.

Хрен тебе с маком.

От всего сердца благодарим Вас за интерес, проявленный к нашему предложению работы, и за то, что Вы пожертвовали своим временем, чтобы посетить нашу фирму. Вы обладаете высокой квалификацией, необходимой, вне всяких сомнений, для Вашей профессии. Но, к сожалению, Ваша направленность не соответствует требованиям той должности, на которую мы ищем сотрудника. Желаем Вам больших успехов в будущем.

С искренним уважением.

Подпись-пись-пись
Аминь.

А ты на что рассчитывал? Чего ждал? Оваций и бешеных плясок? Или колбасок? Вот они как раз кончились. Нет также и ароматных стейков. Так, может, устроит простая рекламная картинка? Или полицейская дубинка? Сперва садо-оральновопильный прелюд, а потом в четыре руки по почкам. Cool?

Mentos Cool. Фрешмейкер с запахом свежего хвойного леса тотальблиннатюрельвесна. А пани руководитель видела, пани руководитель предвидела, пани руководитель говорила: сейчас не те времена, сейчас не то, что когда-то, чтобы что-то кому-то, чтобы как-то, чтобы чем-то, сейчас если чего-то не сделал, то уже никак, сейчас нужно вперед, без колебаний, со шлягером на устах, напористо, динамично, сейчас надо быть энергичным.

С датчиком бедности и венерических заболеваний.

воскресенье

Просыпаешься утром и с деланным испугом осознаешь, что от цивилизации уже не убежать, а экскурсии на край света кончаются икотой, вызванной воспоминаниями, в которых из-под заманчивых фотообоев выглядывают кучи мусора и гниющих объедков, оставленных скучающими, богатыми, великими, честолюбивыми и красноречивыми. И что? Сейчас?

Сейчас Польша. Завтра понедельник.

понедельник

– Иола, когда входит клиент, ты не пугайся, не сиди такая внутренне скованная. Иола, побольше естественности, внутренней свободы, не надо так бояться, клиент ведь тебя не съест.

– Но я вовсе не скованная.

– А я вижу, что скованная. Иола, Иола, я же вижу, я же сижу в двух метрах от тебя, так что не надо мне рассказывать. Иола, я тебя очень прошу, сделай ты что-нибудь с этим, постарайся, поработай над собой, не знаю, может, дома, перед зеркалом, с этим надо что-то делать, потому что иначе… Иола, ну ты же знаешь, что ты работаешь в лучшем отделении Гамбургер Банка, или, может, тебе не хочется тут работать? Ну, скажи, Иола. Ты не хочешь работать в лучшем отделении Гамбургер Банка?

– Хочу, Бася.

– Ну так если хочешь, то надо постараться, надо с этим что-то делать, мы не можем обмануть надежды директора, мы все должны работать на контрольные цифры, мы должны выдать из себя все. Иола, но ведь не только я одна должна об этом думать, ты понимаешь, Иола?

– Понимаю, Бася.

– Вот и отлично, что понимаешь, я страшно этому рада, Иола, в следующий раз просто громко произнеси: «Здравствуйте, чем я могу вам помочь?» Хорошо? Это же совсем не трудно.

– Но ведь я же и сказала: здравствуйте, чем я могу вам помочь?

– Я видела, как ты сказала, и теперь ты еще споришь со мной на эту тему, знаешь что. Иола, я знаю, что некоторые не подходят для такой работы, и если не можешь это делать, то хотя бы постарайся показать, что ты хочешь.

– Но я ведь я стараюсь, я хочу.

– Но я же вижу, как ты врешь прямо в глаза, препираешься, слова не даешь себе сказать, Иола, плохой кухарке мешает мясо при жарке, а ведь я хочу только добра тебе, потому что, если бы я не хотела тебе добра, ты давно бы уже здесь не работала, ведь директор приезжает и все время спрашивает, кто как работает, и я обязана говорить ему правду, потому что он и сам все видит, глаза-то у него есть, и что в такой ситуации мне с тобой делать? Уж ты постарайся, поработай над собой, подумай о своем поведении. Вот посмотри, Анета тоже была такая, но теперь изменилась, потому что поняла, понимаешь?

– Понимаю.

– Вот и хорошо, что понимаешь, меня это страшно радует.

Но вообще-то, если хотите знать правду, от блистательной карьеры голова у Баси вовсе не пошла кругом. Нет, она, конечно, сменила картоху, запаренную с крапивой, на салаты с консервированной кукурузой и тунцом по три сорок за банку, то есть совсем не таким уж дешевым, однако по-прежнему остается скромной, прочно стоящей на земле девушкой, которая по крайней мере раз в год исповедуется, а на Пасху принимает Святое Причастие. В настоящий момент важное место в ее сердце занимают длинные сигареты с угольным фильтром, роскошные автомобили, острый соус, густой соус, пикантный соус… эй!.. Бася пробуждается от летаргии грез, что это еще за бредни? Кто это сказал? Дамы и господа, не играйте с Басей, не то Бася так сыграет с вами! Но в общем так: в действительности для нее всего важней подлинные ценности – любовь, скромность, честность и взаимопонимание между супругами, да, надо еще упомянуть дружбу и друзей, потом долго-долго ничего, и наконец Польское спутниковое ТВ, и только в самом-самом конце топчутся жажда власти и выход долго подавлявшихся страхов и комплексов, приобретенных в процессе бесконечных латино-историй неясного происхождения.

Смотрите: вот Бася, сидит здесь перед вами выпрямившаяся в своей простоте, сидит перед вами примерная и заботливая, а ведь не так давно она хотела перенестись вместе со своим телевизором в джунгли и начать охранять исчезающие виды горилл с помощью эргономического пультика. Ну была у нее такая потребность. Каприз такой. Хотелось ей ощутить внутри себя коленчатый вал от джипа «гранд-чероки». И запах пропотевшей футболки с надписью крупными буквами «I love Trophy amp; хороший кофе». Господи боже мой, как же нам повезло. Что стало бы с нами, если бы она все-таки решила пойти вслед за своей мечтой? Мы бы погибли в этой трясине операций, дебрях символов, тягучей гуще нечестных клиентов и череде мистических значений, связанных с правильным поведением во время исполнения своих служебных обязанностей. Благодарим тебя, es si Johnson. И Тебя, Господи, который сущий, ежели Ты существуешь.

Неделя мартирологии, часть вторая рекрутерства? Flashback старых, давно забытых снов. И опять неодолимо явственно, убедительно вспоминается прием у незабвенного сэра Артура Андерсена. Боже, упокой душу этого неисправимого оптимиста, скользившего по мрачным волнам бухгалтерского права.

пятница, 13.30, Варшава

Лучезарна будь весь день. Ты должна быть как солнце. И какой там умственный бардак. Плюс целый четвертый рейх толстых юберменшей с пустыми безумными глазами спятивших киборгов, тянущих автопогрузчик отвращения и антигедонизма, и потому говорю вам воистину: классно в нашей фирме, дают скидки на прохладительные напитки, и атмосфера просто очень приятная, с большим процентным содержанием кислорода. Ездим на переподготовку в Испанию, Лондон и другие страны, вначале я слегка побаивался, не слишком ли много окажется работы, будет ли шанс развернуть так называемую личную жизнь, но оказалось, что атмосфера просто очень приятная и все идет так естественно и спонтанно, вот, пожалуйста, удостоверяющий сертификат, нет, разумеется, ты обязан выдать все из себя, но это вовсе не значит, что ты должен позволить себя выжать.

Ну уж самое большее, вжать.

Вот именно. Вжать и закрепить спичкой, чтобы пуговица не выскочила.

Вскормленные чем-то клоны с интеллектом, явно превышающим средний уровень, – фирме как-никак требуются самые лучшие: умные, способные, готовые встретить самые неожиданные вызовы, динамичные, отзывчивые, рассудительные и романтичные – с IQ, достаточным для успешного прохождения невероятно усложненного числового теста в условиях английского языка за время, не выходящее из границ хорошего вкуса, – держат кончиками пальцев миниатюрные чашечки с кофе из термоса. Они являют собой символ серии А. Идеальный материал для политиков. Для социологических сексбомб. Господи боже мой, смех смехом, хиханьки хаханьками, подъебки подъебками, но эти парни от Андерсена действительно что-то невероятное. Поистине образцы здоровья и способности организма к саморегуляции.

После экзамена, разумеется, рекрутерское угощение. Пожалуйста, просим вас, не стесняйтесь. Фирма ставит. Она в состоянии. Ведь это хорошая фирма. Признанная фирма. На общемировом уровне. Соки апельсиновый и яблочный, срок годности неделя назад, что напоминает о преходящности и невыносимой недолговечности жизни продукта в маркетинговом центре. Палочки с сезамом откройся. Крекеры луковые. Соленые печеньица в форме рыбок. Прянички в шоколаде, но немножко, к сожалению, твердоватые. Ну и все остальное. Все, что современная предусмотрительная хозяйка ныкает в запаснике на случай неожиданных пятничных drink party grill.

Это празднество у Артура, у Арта, наверно, я могу так называть тебя? Перейдем на ты. Лады? Без балды. Это празднество было, говорю, увы, не без сарказма, настоящим оазисом. То было исполнение. То был кебаб-сарай. Жирные, налитые бромом парни в сине-стальных коротковатых костюмчиках, два года гарантии от психоза. Бабушкино печенье, равномерно разложенное на тарелочках. Ах да, еще чай и кофе в термосе, кофе был двух размеров – черный и со сливками. Жаль, сливки из порошка. Похоже, блин, стирального.

А потом я херачу по серо-седой Варшаве, и во рту неизбывный привкус разрыхлителя для теста, так что впору накачаться и захлебнуться.

В соответствии с проведенными в нашей фирме тестами, сообщаю, что в связи с незначительным количеством свободных должностей Вы оказались не допущенным ко второму этапу процесса отбора кандидатов. Желаю успехов в дальнейших поисках работы.

С уважением

Какой-то вице-хер по кадрам.
Просто охеренно варшавский день! Так что прощай, котик! Трудно признать тебя за пять попаданий в тото-лото, так что ариведерчи, счастливая шестерка, ауфвидерзеен, счастливая пятерка, до свидания, святая троица!

Кто не работает, тот не куусает, а мне хотится куусать, хотится быть толстеньким.

четверг

Всем хотится.

А пока я переминаюсь с ноги на ногу в очереди на регистрацию. Управление по трудоустройству приветствует, приглашает, предлагает. Все тут выложено белой кафельной плиткой, имитирующей современность и гигиену, но на самом деле здорово смахивает на большой сортир на Центральном вокзале. Вот только на стенах отсутствуют примитивные изображения мужских и женских половых органов, исполненные фекалиями. А кругом персонажи прямо тебе с картин Брейгеля. Опухшие. Хмурые. Мятые. В синяках. Невыспавшиеся. Недовольные. Недо-чего-там-еще. А уж нервные и раздраженные так просто до невозможности. Чуть что – так сразу проблема. Чуть слово скажешь – сразу возмущение. Чуть коснешься чего – сразу вонища. Это своего рода оправдание существования. Камуфляж.

– Вы идете сейчас? Как это вы? Я же видела, что вы пришли за этой женщиной.

– Прошу прощения, за этой женщиной стоял я.

– Правильно, а та женщина стояла за этой женщиной.

– Я свидетель, что та женщина стояла за этой женщиной.

– А за кем вы стоите?

– Я? Вот за той женщиной.

– Но ведь та женщина пришла после этого мужчины.

– Хорошо, сейчас заходит эта женщина, потом этот мужчина, а потом…

– Сейчас я захожу.

– Как это вы заходите, если вы стоите после меня?

– Я за той женщиной.

– Но ведь мужчина пришел после меня.

– Я ничего не знаю, знаю только, что я стою за этой женщиной.

– А раз вы пришли после меня, значит, я захожу перед той женщиной.

– А женщина за кем идет?

– А кто перед женщиной стоит?

– Вон тот мужчина.

– Тогда, значит, вы пойдете после того мужчины.

– Я после того мужчины не пойду, потому что тот мужчина пришел уже после меня.

– Нет, вы гляньте, какой нахал, сказал, что только вопрос задать, а просидел полчаса, я вот тоже так возьму и войду.

– Извините, мне нужна была только выписка.

– Всем нужна только выписка.

– Каждый лишь изображает из себя и ничего больше, вы что, скажете, нет?

Ну да… ничего больше, я как раз это и говорил. Чересчур много сериалов, чересчур много того, чересчур много этого, какое-то болезненное пресыщение, всеобъемлющая чесотка, всеобщая парша, и оттого, наверное, и возникает эта сраная асертивность. Не хватает только, чтобы мы начали друг другу рассказывать, кто чем болеет, сколько кто тратит на лекарства, и вообще, что все не по-людски, не так!

– Вот вы говорите, а у меня полпособия уходит на лекарство, так вот ответьте мне: за что мне такая жизнь?

– А вы что думаете, у меня по-другому? То же самое.

– Вот нет ничего, и хотел бы человек иметь, но нет ничего, и ничего не будет.

– А ничего не поделаешь, не родишь же.

– Вы слышали? Снова там наверху какая-то афера.

– Ай, да оставьте вы, если не одни, так другие, если не эти, так те, вот раньше были из «Солидарности», и что? Ничего. Что они сделали? Ничего. Теперь правят эти, и что? Ничего, афера за аферой, а ты стой, как глупый козел, в очередях, и за то, что ты всю жизнь честно работал, теперь живешь хуже собаки.

– Хлеб и маргарин, это истинная правда, а уж лекарства…

– Ох, лекарства…

– Хотите знать, сколько мы тратим на лекарства жене? Если б вы знали, вы бы поразились.

– Ой, моя жена от врача к врачу, из санатория в санаторий, и конца-края этому не видно, а знаете, какую рыбу эти врачи больше всего любят? Жирную, а купюры крупные и побольше, ну да что я вам буду рассказывать.

– Да, да…

Именно о том я и говорил, какая-то, к сожалению, внутренняя гниль! Чересчур много самых точных реалсообщений и фактов из первых рук. Чересчур много недоброкачественной жратвы. Чересчур много загрязнений. Чересчур много пестицидов, нитратов, низорала и гнилоточивых мультяшек. Чересчур много дерьма. Ну и безработица, не будем сбрасывать со счетов, чудовищная.

Наступает моя очередь. Вхожу и смотрю, не набросится ли кто на меня с руганью, как на беспородного пса, которого всегда можно пнуть. Но нет. Удалось. Я уже в комнате. Все хорошо. Сажусь. Служащая уже копается в моих бумагах.

– Была у тебя в течение последнего месяца оплачиваемая работа, какие-нибудь занятия, приносящие жирные витамины? Финансовый поток в кошелек не пролился? Говорить правду, чистую правду, а не то как счас врежу! Ну так как – было? Ничего не было? Тогда подпишись здесь.

– Простите… у меня нет ручки…

– Как это нет ручки? Он что? Думает, у нас тут фабрика ручек? Нет ручки! Вы только гляньте на этого мелкого жулика, он мне еще сейчас будет доказывать, что у нас нигде не написано, чтобы приносить свою ручку, ну, наглый тип, недоделок несчастный, работать ему не хочется, здоровенный мужик, а мне заявляет: ручки у него нет, это уже переходит все границы, он небось себе воображает, что мы тут будем обо всем помнить? О ручке, о том о сем, об этом, небось он думает, что мы тут не работаем, а так себе сидим для собственного удовольствия! Ручки у него нет, наглость какая!

Злит меня это? Ну злит. Хотел бы я поговорить с начальником этой стервы? Хотел бы. Но если по правде, то нет. Скорей бы домой, плюхнуться в кресло перед порнофильмом. Лишь бы только вырваться из этих Хуевиц. Все? Подпись поставлена. До встречи в следующем месяце.

понедельник

Просыпаешься утром и вяло думаешь, что надо бы выйти за понедельничной желтой толстушкой с приложением «Работа». Это становится уже частью постуикендовых ритуальных омовений. Приложение «Работа». А потом смотришь. Просматриваешь. Анализируешь. Вникаешь. Думаешь. Для куража сжимаешь в кулаке яйца. Чешешь волосню. Пьешь сладкий чай. По ходу прочитываешь также информацию и новости. Опять какая-то афера. Опять какая-то война. Опять мертвый новорожденный младенец в мусорном баке. Кто-то кого-то. Кто-то кому-то. Кто-то чье-то. Кто-то чем-то. Что-то где-то. Благая весть в мирных условиях. Втюхать!

Способ ААААа: Универсальная система игры в тото-лото. Берешь? Беру!

Требуется: профессиональный, способный, амбициозный, креативный.

Способ Беее: В будущем году издай альбом о своей семейной жизни. Ты, моющий окна на Пасху. Ты, сдирающий с себя кожу при просмотре чувствительного порно. Сядь и представь, что ты подписал контракт на миллион долларов. Что пребываешь в состоянии волнующей эрекции. То есть: скатерть-самобранка, накройся. Входишь? Конечно вхожу!

Желательны: умение работать в коллективе, аналитическое мышление, управляемость.

Способ В (от вонища): Начни наконец гнать самогон из картошки и продавай его в студенческом общежитии. А будут брать? Еще бы. Тоже мне вопрос. Пойдет, как свежие булочки. Взорви эту гадскую спиртовую монополию. Отдери мафию-государство в жопу. Вперед!

Предлагаем: Работа в молодом, динамичном коллективе, возможность карьерного роста, завидный социальный пакет, повышение квалификации, безопасность, стабильное развитие.

Способ Г (от говно): засунь свои амбиции и надежды в sex doll. Уйди в себя, сойди с катушек и приземлись в hjuston в дурдоме. Дай себя запеленать в смирительную рубашку и закрыть в отеле без дверных ручек с дармовой кормежкой, стиркой, лекарствами, способствующими злоупотреблениям ими, а также с удобной электрической кроваткой. Дурацкая мысль? Тогда выбей себе пенсию. Походишь и выходишь. Поклянчишь и выклянчишь. А как, ты думаешь, живет половина людей в деревнях? Пенсия такая, пенсия сякая, дают, надо брать, жить-то нужно, а ты что? Ничего.

У тебя масса времени на свободных оборотах. Ты свободен, как альфонс. Так что сядь и при полном спокойствии ума поработай над своим внутренним содержанием.

вторник

Работу над своим внутренним содержанием начнем с умывания и бритья. Свежий и отдохнувший, ты способен усваивать новые интересные факты и сообщения, могущие оказаться небесполезными для развития твоей эвентуальной профессиональной карьеры. Усваивать общее, растворимое знание об окружающем мире, достаточное, чтобы точно перемещаться в обгоняющей действительность трехмерной картонной конструкции.

Кшись, ревностный член общества потребления, уже стоит здесь. Уже обнаружился среди упаковок. Стоит. Сидит. На резиновом табурете в модных картонных кроссовках.

– Привет, Кшись.

– Ну привет.

– Все в норме?

– Ну.

Кшись при его толщине унисексуален, анаболические сиськи свисают у него, как бататы, а пенис утончился до размеров трубочки для пепси. Когда я смотрю на Кшися, на его одутловатое, гладко выбритое лицо, снабженное жирными губами, во мне поднимается отвращение к продуктам питания. Кшись, дорогой ты мой человек, аппетитные и возвышенные фотографии в рекламах старательно сфабрикованы с заранее обдуманными намерениями. Ты что, не знал? Ничего из того, что должно олицетворять в средствах массовой информации красоту, молодость и здоровье, не является подлинным. Все выглядит куда сочней, все, смазанное черт те знает каким салом, немилосердно блестит, как, не преувеличиваю, яйца у кобеля. Ты что, не видишь четкой надписи на обертке: «Потребление увеличивает риск заболевания раком кишечника и гангреной всего тела»? Кшись, дорогой ты мой человек, эти куры, которые выглядят так аппетитно, могут быть напичканы антибиотиками, гормонами и диоксинами, а вареная колбаса не менее соблазнительного вида по шесть шестьдесят за килограмм – конгломерат отходов, соплей и детергентов.

Но Кшисю это по барабану. Не колышет его это. Клал он на это с высокого дерева. Воспринимая жирок, завязывающийся по другой, менее розовой стороне экрана, с благоговейным почтением, он неколебимо убежден, что утверждения наподобие «более половины мировых сборов сои и одной трети зерновых содержат гены, происходящие из иных форм жизни» обычный треп. А то, что под видом жареного молотого месива мы потребляем стероидные анаболики, ускоряющие набор веса крупным рогатым скотом от пяти до двадцати процентов, гормоны, которые подозревают в том, что они вызывают рак, и огромные количества антибиотиков, – так это фундаменталистский, антиамериканский миф, подрывающий устои нового миропорядка, традиционного польского гостеприимства и общепринятые принципы хорошей кухни.

Кшись, философия быстрого питания, стирая границы между пищей и вкусовыми добавками, не исполнила своих демократических обещаний. Дешевая еда, потребление которой становится дурной привычкой, углубляет социальные различия, которые, по замыслу, должна была уничтожить.

Впрочем, какая разница? И так все закончим свой путь в общей могиле с маленькой дыркой в затылке. А потому надо как следует набивать брюхо. Пока оно еще функционирует.

О божественный гастроном! Смилуйся над грешниками, кающимися всей плотью своею и салом своим.

– Привет, Кшись.

– Ну привет.

– Что, вкусно?

– Для меня вкусно, а для тебя пусто.

– Хреново.

– Да уж.

– И что?

– А ничего.

– Ничего, так ничего.

– Вы знаете, – говорит маменька Кшися, когда окажешься вместе с ней в лифте, – я вас от всей души прошу представить себе, что вчера Кшисеку пришлось проснуться в два часа ночи и съесть яичницу из семи яиц – такой у него был аппетит, уж так ему захотелось яичницы, просто не приведи Господь, и еще, раз мы тут оказались, я хочу сказать, что Кшисек очень, ну просто страшно любит омлет и умеет, вы только представьте себе, сам готовить, я ему даже не помогаю делать омлеты, а он и не хочет, мама, говорит, не помогай мне делать омлеты, я и сам справлюсь, и потом, мне самому это нужно уметь. Да готовь, говорю ему, готовь, вот будет жене радость, ты и это умеешь, и то умеешь, просто чистый клад для семейной жизни, нет, правда же, хороший он мальчик, ведь верно?

Ну. И правда страшно хороший. Когда Кшисю больше неохота метать дротики в мишень в клубе «Релакс», он вытаскивает ствол, потому что ему уже неохота метать дротики. Когда Кшись лезет в карман куртки и не находит там сигарет; он вытаскивает ствол, потому что не находит в Карманах курева, потому что ему уже неохота, потому что ему уже ничего неохота, потому что у пацана, с которым Кшись сидит в «гольфе-четверке», есть, но он не хочет угостить, потому что ему не хочется, вот тогда Кшись вытаскивает ствол, потому что ему уже ничего не хочется, и говорит пацану:

– Хочешь?

Кшись, опомнись! Половина блатных сгорает из-за фраерских штучек с пушкой, но хороший мальчик Кшись не желает опомниться, потому что ему не по нраву, потому что милейший Кшись отшень любить размахивать пушкой. Это ж зер отшень как в фильмах! И еще в минуты напряжения из-за отсутствия курева любит он, как этакий суперкоп, приставить пушку пациенту к виску. Пусть пациент знает, на чьей стороне истина, вера, надежда, любовь. А когда милейший Кшись был маленький, он с удовольствием возглавлял небольшую бандочку в коротких штанишках, которая измывалась над учениками младших классов. Вот были времена! Милейшие родители гордились таким многообещающим сыном. А когда Кшись был еще меньше, то объявил родителям, что хочет, когда вырастет, стать валютчиком. Эти слова младенца рассмешили собравшееся на именины общество. А потом мама Кшися внесла яйца под майонезом, встреченные горячим одобрением. Одним словом, семейная телега катила по правильной дороге. Ежели толщина и жирность являются стигматами консюмеризма, то Кшись – это пророк из пророков. Он – первый жирный сын божий. Серотонин, содержание которого возрастает после обильной трапезы и который дает чувство радости, просто гуляет у него по организму. Не для тебя, Кшись, биоксетин, не для тебя серонил, нет, не для тебя!

Кшись, милейший потребитель, введенный в состояние гипнотического сна наяву, состояние зачарованности и атрофии способности критической оценки, стоит со мной в лифте, а я испытываю рвотное отвращение к продуктам питания. Всякий раз, когда я вкладываю в ротовую полость пищу, у меня возникает пронизывающее ощущение, что мое тело превращается в липкую взвесь порченых, прогнивших, бездеятельных, бесполезных клеток, нацеленных только на одно – стать раковыми.

– Ну ты чего, Кшись? Ты чего? Давай сядем на скамейке, поговорим, а? Потрекаем. Потрем. Постоим у выбивалки для ковров, полюбуемся на попки в стрингах. Пойдем выкурим косячок за помойкой, будет клево. Клево-кайфово. Ну чего ты, Кшись, чего? Поговорим, поржем, порассказывем друг другу старые добрые анекдоты, повспоминаем другие, такие же добрые и старые, потолкуем о порно, обменяемся мнениями о качестве силиконовых сисек, обсудим художественные достоинства фильмов категории «Vivid video», посоревнуемся, кто дальше плюнет, кто громче пернет, кто дольше рыгнет, а? Оприходуем бутылек, захорошим, будет классно, только без кайфа. Ну чего? Слышь, пошли, подождем лучших времен, каких-нибудь, блин, лучших времен, хирургического вмешательства, гинекологических щипцов, божественного акушера, а ну – гну! – что-то случится, а ну шарахнет метеорит, а? О, глянь, Толстый сюда идет, во, уже увидел нас, сейчас вообще будет клево, здорово будет, побазарим, хряпнем плодово-выгодного, по косячку выкурим, аж мир закружится, нам помогут острые локти и гибкая шея, главное – это не давать слабину. Давай, Кшись, начнем хорошеть с водярой, а потом кто-нибудь еще пригребет с каким-нибудь веселящим бутыльком. Здорово, Толстый!

– Здорово.

– Чего слыхать. Толстый? Чего, говоришь, слыхать? Старые бабы не хотят подыхать, а молодые не дают? – говорю я, но Толстый какой-то не такой, какой-то не толстый. – Чего слыхать. Толстый? А мы тут с Кшисем сидим и перетираем ни о чем, так чего, Толстый, слыхать?

– Да пошел ты, – говорит он и вздыхает так тяжело, что до нас долетает его никотиновое дыхание.

Тяжело, да, тяжело. А кто говорил, что будет легко? Никто. У Толстого только что фургон большегрузный угнали. Огромный, как сарай. На улице сразу увидишь. Нельзя такой не заметить. Рекламы на нем блестят, как яйца у кобеля. И действительно, заметили! Только сделать ничего не смогли. Не остановили.

Толстый в полицию звонит:

– У меня фургон угнали! Когда? Только что! В таком-то месте, и сейчас он может перемещаться в южном направлении.

Все верно.

У них, то есть у так называемой полиции, есть точная наводка: угнанный большегрузный автомобиль перемещается в южном направлении.

У Толстого камень с сердца сваливается.

– Ну так что? – спрашивает он. – Он у вас почти в руках, в чем проблема?

– Да одна патрульная машина где-то катается, а вторая стоит, бензина нету, так что сделать ничего не удастся.

У Толстого аж челюсть отвисла. Это все равно как дубиной по калгану. Ну, блин! Несколько миллиардов псу под хвост! У них бензина нету! Нет, польские мусора – это такие гады, такие гады! А что, не так? Вечно эти суки сраные там, где в них надобности нет. Вечно эти псы вонючие готовы схватить, но не ту кость, которую нужно. Задержать, составить протокол, ободрать – это они с дорогой душой! Искать не надо, под столом тебя возьмут. И пойдут шить! И дорожное происшествие, и побег с места происшествия. А кто им что сделает? Завтра вот проведут показательную акцию по охаживанию дубинками медсестер и скваттеров. Граждане будут довольны и исполнятся спокойствием. А как же! Они стоят на страже! Осененные величием закона! В поте лица своего! Только заплати налоги, и они будут обрабатывать твою задницу своими резиновыми продолжениями члена. Вжарят тебе парализатором по яйцам. Такие вот нежности, подкрепленные законом.

На службе ненасытной гидре, Третьей, мать ее, Речьпосполитой!

Был у тебя, Толстый, золотой рог, а теперь только хуй остался, ха-ха!

Толстый вне себя. Нам это тоже передается. Да пошло оно! В жопу! Вот это нам по нраву, по-нашему, по-польски, выпить, закурить, а потом жаловаться, что травка дрянная, не такая, как хотелось бы, зола какая-то, странная, никакого действия, вроде бы совсем не берет, прямо труха, да и все остальное хлам.

А что хлам, то нам.

среда

Вот вам суровая правда. Решающими факторами при приеме на работу являются образование, опыт и талант, а не знакомства, связи и родственные отношения. Обретший подобное знание может со спокойной душой делать инвестиции в себя, выбрав соответствующее направление.

Ага, ну в таком случае я оповещаю вас, что в соответствии с объявлением, опубликованном в приложении к «Желтой газете», я хотел бы предложить свою кандидатуру на должность ассистента дымилыцика. Зовут меня Мирослав, для знакомых Мирек. в кулинарных изделиях разбираюсь, как мало кто, и надеюсь, что при полученных ранее знаниях и опыте, а также благодаря усиленной мотивации для работы в гамбургеровом секторе я смогу хотя бы в минимальной степени способствовать успеху Вашей замечательной фирмы и в то же время совершенствоваться в избранной профессии.

Заодно позволю себе представить знание языка тела, общение с компьютером на игровом уровне, способность биолокации и готовность постоянно двигать науку о гамбургерах в качестве достоинств, которые можно рассматривать как дополнительные при рассмотрении моей кандидатуры для приема на работу.

Прилагаю к настоящему письму автобиографию и жду ответа с назначенной датой встречи.

С уважением

Я. Лично.
Да, и еще выражаю согласие на использование моих персональных данных, а также внутренних органов для кулинарных и потребительских надобностей. Выражаю согласие на далеко идущие проникновение и внедрение.

Я по-настоящему мотивирован и. что важней, моторизован. Имею подстольные права категории Г. Обошлись они мне, не буду врать, в восемьсот новыми. Грабеж чистой воды!

четверг

Работу над своим внутренним содержанием начинаем с осознания того, что на том – лучшем, грядущем – свете нас будут ожидают пылкие гурии, которые будут дарить нам несказанное наслаждение.

– Пан Мирек, – пробуждает меня лекторша из управления по трудоустройству, – что вы можете сделать, чтобы повысить свои шансы найти работу?

– М-м-м… не знаю.

– Как это, пан Мирек, я очень вас прошу, пан Мирек, взгляните на диаграмму.

Если ты действительно хочешь работать, то найдешь работу. Но прежде чем приступить к активным поискам, объективно оцени себя в зеркале – не жалей на это времени, потому что от этого зависит твой успех.

– Мама, ну в чем дело! Ты же видишь, я правда хочу найти работу!

– Хочешь найти работу! Да ты посмотри в зеркало, как ты выглядишь! Как наркоман! Уж я вижу, как ты ищешь себе работу, лентяй ты паршивый, валяешься целыми днями, вместо того чтобы пойти поискать, позвонить, спросить, что-то предпринять.

Не обращай внимания на неудачу. Действуй систематически. Учись на ошибках. Повысь самооценку до состояния «чибо». Верь в удачу! Прежде чем отправиться на разговор с возможным работодателем, позаботься о своем, внешнем виде. Аккуратная одежда, чистые волосы, чистые ногти, начищенная обувь, приятное дыхание, свежие трусы, белые носки способствуют положительной оценке тебя работодателем.

– Мама, ну в чем дело? Я ведь ищу, спрашиваю, покупаю газеты с приложением «Работа», даже читаю эти рубрики.

– Вижу я, как ты читаешь, как ты ищешь, валяешься до полудня в постели, да ты загниешь в ней, прежде чем найдешь работу, а ведь работа к тебе сама не прибежит, не постучит в дверь, да начни ты нормально жить, встань, оденься, причешись, побрейся, умойся, сделай что-нибудь, я уже не в силах на тебя такого смотреть!

Помни! Будь вежлив и тактичен! На вопросы давай конкретные ответы. Не спорь. Не дерзи. Оставь свои личные проблемы при себе. Помни о собственной ценности. Убеди работодателя, что ты – самый лучший, что, взяв тебя на работу, он сделает выгодное приобретение.

среда, Варшава

Стараюсь как могу. Пляшу. Стою на голове. Йодлирую на тирольский манер. Делаю из физиономии задницу. Интуитивно отдаю себе отчет, что если я перехвачу контроль над ходом рекрутерской дискуссии, то это повысит мои шансы на переход во второй этап.

– Что ж, – соглашается со мной, как запечатлено черным фломастером на стоящей перед ней карточке, Кинга, – я согласна с коллегой Миреком, мы должны выбрать стратегию действий, если большинством голосов выскажемся за предложение Бартека, то две позиции у нас отпадают, и нам останется предпринять выбор двух последних предметов. Кто начинает?

Я начинаю, разумеется, я начинаю. Я начинаю, а дама из какого-то recruitment group of people благожелательно улыбается:

– Пан Мирек, прошу вас, дайте и другим продемонстрировать свою находчивость.

– Ну конечно же, извините, я только так, я только хотел, понимаете, вовсе не потому, что я только о себе, я же понимаю: мы все составляем единую команду и должны взаимодействовать ради блага фирмы, другой дороги нет, а если кто думает иначе, то заблуждается.

Я знаю, я завоевал ее сердце. Я знаю, я завоевал сердце группы. Первый лед растоплен. Сейчас остается только сердечно улыбаться в ожидании пятнадцатиминутного числового теста. Затем вторая встреча, вся состоящая из анекдотических историй и психологических трюков родом из телешоу.

– Пан Мирек, прошу вас, очень прошу продать мне некий продукт, ну, скажем, эту ручку.

– Эту ручку? Ну… это замечательная ручка, э-э… если покупаешь две, третью получаешь в подарок, э-э… качественно и недорого, э-э… что-то в этом духе.

– Очень хорошо, прекрасно, вы эрудит, да? А теперь быстро назовите три своих главных недостатка.

Вы говорите, недостатки? А может, анекдотик? Старые, добрые, неувядающие еврейские анекдоты, ну вот… К примеру, святой Петр выходит из райских врат, знаете? Ну, значит, выходит святой Петр из райских врат, а там лежит здоровенная такая сосиска, а по концам две спички воткнуты, Петр смотрит на нее и ничего не понимает. Не знает, что это такое. Просто теряется в догадках. Ну, хватает он за фалды проходящего херувима. Что это? Херувим не знает. Ловит какого-то архангела, но тот тоже не знает, в жизни ничего подобного не видел, а уж после смерти и подавно. А тут как раз проходит мимо Дева Мария, он и спрашивает, мал, скажи, Матерь Божья, что это такое, может, ты знаешь? Смотрит Пресвятая Дева, поднимает, подносит к глазам и говорит, что если б не спички, то ни дать ни взять Святой Дух. Неплохо, а? Как вам? Ах да, недостатки?

– Ну, значит… в профессиональной работе я больше всего ценю в себе увлеченность и упорство, с какими я стремлюсь к цели. Это мой рецепт достижения успеха.

– А что бы вы еще, если бы вы… а если бы вы, то тогда что бы вы… а если это, то тогда что?

Слишком они насмотрелись реалити, но я все равно улыбаюсь пани из другого уже recruitment group of people как можно шире, а пану из того же recruitment разрешаю чесать себе брюшко, для чего ложусь на спину. Это нравится ему, а пани тоже растрогалась и ощущает, как у нее из сосков обильно высвобождаются млекоточивые материнские чувства.

– Надеемся, что все вы сделали соответствующий выбор и мы сможем со всеми вами встретиться во время третьего этапа, – завершает пани это вялое представление. – Можете ожидать ответа с подтверждением уже через плюс минус месяц.

Боже. Сибирский шаманизм в неблагоприятных условиях Третьей Речи Посполитой. И сразу после этого переподготовка в Дзялдово.

Дзялдово. Как же, помним! Совсем недавно – кажется, год назад – какое-то кошмарное убийство. Расчлененка. Отрубленная голова. Может, да, а может, нет. Кто это знает… инфо пролетает мимо, и на этом конец обрывочным сведениям. Дзялдово погружается в информационное небытие. Дзялдово – это. кажется, важный железнодорожный узел на севере, а во всем остатьном дыра. Безработица. Безнадега. Молочный заводик. Культуры живых бактерий. Бесплодные перекуры на выщербленных плитах тротуара. Пластиковые бутылки с желтой жидкостью, гниющие в канаве. И чистый воздух. То есть вполне возможно, что чистый. Это очень даже правдоподобно, вот только слегка пованивает гуано. Дзялдово. В горле комок желтой харкотины.

Я вляпался в эту историю по ошибке. Входишь в кабинет вельможного шефа с новой замечательной концепцией и студенческим эмоциональным багажом. Замысел многообещающий. Ты молодой и честолюбивый. Просишь членораздельно буханку свежего, мягкого хлеба – получаешь позавчерашний батон.

– Замечательно, пан Мирек! Превосходно! Обязательно, вот только. В настоящий момент нам необходим хороший, прирожденный торговый представитель, просто позарез необходим, вот так необходим, вы, пан Мирек, понимаете. Сперва тебя, чтоб потом ты всех в рот, как говорит народ, Ирак не сразу бомбардировали, это же ясно. Ну как? Поможете? У вас нет выхода.

Чем отличается шеф от вибратора? Вибратор никогда не станет настоящим хуем, и есть ли у тебя какой-нибудь выход? Есть. На жопе волоса.

В принципе не продавец, a salesman или даже еще круче – sales representative. Это уже гораздо значительней. Примерно двумя ступеньками выше. На визитке выглядит, как орден на груди. Что еще? Надо принимать новые вызовы. Это дает новый великолепный опыт. Который очень пригодится в будущем – а оно уже невыносимо ярко блещет предположительным повышением. Благодаря этому потом будет куда легче. Легче будет и кредит получить. Для этого надо, чтобы у тебя была постоянная работа и регулярный достаточно высокий заработок. Тут-то и открываются двери. А за ними больше возможностей, прошу прощения, трахаться. А трахаться хочется. Еще как хочется. Ну и что, урод, не урод, главное, чтоб работа была. Постоянная и (Господи, помилуй!) хорошо оплачиваемая, и тогда – как на блюдечке – дорогой отдых за границей, и уже на расстоянии вытянутой руки разные яркие вещи. Другим недоступные! Так что перестань выебываться и бери елду в рот. Как каждый добропорядочный гражданин.

Торговый представитель. Динамичный, энергичный, с правой резьбой. Всегда на посту, как долбак на мосту. Дешевый костюм и много благих намерений. Практически не бывших в употреблении!

И повышения квалификации. Месячный цикл. Это повышает ранг и должностную ступеньку. Всех. Пожалуйста – фирма инвестирует в персонал. Это хорошая фирма. Доказательства? Пожалуйста – жирный анонс в общепольской газете: эта фирма инвестирует в персонал. Фирма есть карош. Многоуважаемый махатма-шеф-отецродной сидит, развалясь в большом кресле, за большим столом с красным фрагментом задницы вместо лица. Сорванные глотки, протертые подметки. Нет другого пути для торговца! Интерличностные способности! Работа с напором! Знание двух иностранных языков! У него такой смешной галстук с Микки-Маусами. Сразу видно – cool парень. Знает толк в шутках. Его красные, пропитые, свинячьи глазки неистово вращаются в глазницах, он мерзко рыгает в лицо оробевшей перед властью рабочей силе – сорванные глотки, протертые подметки, – пришедшей договариваться об условиях работы. Кого мы ищем? Самых лучших! Знание иностранных языков, в том числе необязательного французского в качестве довеска. Вечером с таким же выражением морды лица он пропьет несколько тысяч. И не ваше это собачье дело. Пешки. А сейчас, планктон, – на выход. До свидания.

– До свидания! – раздается хор молодых, динамичных, евнухоподобных голосов. – Огромное спасибо, что соизволили потратить на нас свое драгоценное время.

Из тебя еще суббота до конца не вышла, а уже понедельник ставит на ноги, приводя в чувство постоянной – ценой тяжкого труда – работой. Даруй мне, Господи, здоровье, избави от лишних калорий, и даминует меня чаша сия жаркого подмышечного запаха. Позаботься также об актерской белизне зубов!

Сидишь в теме. На столе халтура, на паркинге фура, на складах макулатура. Глухие телефоны, рулоны факсов, кучи предложений, на кончике языка карьера. В комнате рядом ксерокс. Чего-то сломался, не работает. Кофе, чай общие. Кружка персональная, на ней какое-то изречение: «Arbeit macht frei».[6] На уровне глаз стоящего человека пробковая табличка, на ней приколоты карточки: текущие дела. Справа – срочные контакты. Ниже – досадные рекламации. Еще ниже жирным крупным шрифтом цель – быстрей, выше, лучше – хочешь развиваться и расти по службе? На уровне глаз сидящего человека – таблица Майкрософта. Сидишь в теме?

Сижу и отлыниваю, как могу. Если сеньор начальник не видит, звоню знакомым. Звоню, куда только можно, и даже туда, куда нельзя. Чуть только начальник входит, моментально перехожу на деловой тон, создавая видимость безукоризненного сотрудника: разумеется, это вполне можно урегулировать, и подмигиваю – он уже у нас на крючке. Начальник улыбается и выходит. Кому бы еще звякнуть? Анке!

– Аня? Чего слыхать? Старые бабы не хотят подыхать… Аня, ты что, трахаешься с кем-то? Или тебя уже трахнули? Что, что? Я – хам? Сама ты хамка. Ну ладно, ладно, позвоню в другой раз.

Наконец ты поговорил со всеми. Так, может, пасьянсик? Только вот глазам как-то нехорошо, монитор у меня с фильтром, но, наверно, инфракрасное. Ксерокс физиономии? Сколько можно. Дурацкие факсы в центральное отделение? Посетить девочек в бухгалтерии? С удовольствием. Но слишком часто нельзя. Спать, лежа лбом на столе. Чутко. При каждом шорохе – по сидке «смирно». Ты страшно занят бумажной работой. Ты честолюбив и ориентирован на успех. Ты эффективен, и у тебя большой. Да, пан руководитель, я все время занимаюсь мониторингом, весь рынок – и сегодня обзвонил много фирм (тут ты указываешь на желтую «Панораму фирм»). И что? Окончательно пока ничего. На завтра я договорился о нескольких деловых встречах, поглядим, что из этого выйдет.

Благословенное время мнимых деловых встреч в клубе сразу за углом. Иногда чуть подальше, если охота слегка прошвырнуться. После двух кружек пива звонок на работу:

– Слушай, Зося, передай шефу… Я тут вышел на клиента, сейчас отправляюсь на следующую встречу и не уверен, успею ли вернуться в офис. Так что я приду завтра, хорошо? Да, да, само собой, он уже почти у нас в кармане, да, естественно, я убеждал его почти два часа, он даст ответ в среду. Прослежу, само собой разумеется, прослежу. Значит, до завтра. Ну что, еще по кружечке? Водка со льдом? «Выборова»? Goo pills? Полный улет red bull? Идентифицируешься? Jawohl.

– Так что, еще по пивку? И повторить?

Порой так хочется забыться. Что-то еще, непонятно что, окрас голубоватый, довольно приятный богоматерный цвет, холодное и кисло-сладкое, в маленькой рюмашке, пролетает в горло, передергиваешься и через минуту уже ничего не помнишь. Парк. За спиной какие-то домики и шале. Вокруг фонарей ошалелая пляска мотыльков. В башкене кишение великих планов. И в минуту просветления озарение: Боже, сумку спиздили! Ключи, документы, служебный телефон, все контакты. Все подчистую. Такое сразу отчаяние. Ну зачем мне это было? Господи, зачем? Все, хватит! С завтрашних) дня, клянусь тебе, мать Польша, начинаю новую жизнь. Бросаю курить, пить. Буду ходить на деловые встречи. Как заповедано. С завтрашнего! Нет мне прощения! Раскаиваюсь в грехах, бросаю на поднос свернутый в трубочку крупный банкнот и подхлестываю в себе окончательное решение исправиться, подтягиваю сползающие с задницы штаны, избавляюсь от накопившейся в гортани мокроты, распределяю на волосах густой гель, что ж, стану, наверно, политиком, да, пожалуй, но с завтрашнею дня!

А завтра еще болезненней, чем ожидалось. Что бы такого?… Солпадеин? Панадол экстра? Позвонить на работу? Это мысль.

– Пан Тадеуш, понимаете, дурацкая штука получилась, я жутко чем-то отравился, в обжорке в соседнем квартале, во вьетнамской, и ведь видел же я, как они во дворе кошек ловили, нет, я серьезно говорю вам, кошек, собак, крыс, муравьев, никогда там ничего в рот не берите, о Боже, на чем они там жарят? Наверно, на старом жире, sars story, ужасная боль, лучше носить при себе капсулы с ядом, чем терпеть такое… А вдруг это что-то серьезное? Пойду проверюсь, пожалуйста, пан Тадеуш, один день отпуска.

А сумка спокойненько ждет в баре. Слава Богу!

И наконец, подобно бичу Божьему, обрушивается архиважное повышение квалификации номер два. Дзялдово sequel. Приветствует, приглашает. Zimmer frei. Завтраки-обеды-ужины. Забронированы конференц-зал для представителей и жилье в отеле третьей категории. Решетки на окнах, душ через два коридора, продавленные пружинные кровати, завтраки с гулькин нос.

Дзялдово. Центр летнего отдыха над озером. Пункт проката – лодки, байдарки, позеленевший от плесени деревянный мол, не функционирующий серый киоск с закусками и напитками, игровая мини-площадка. Озеро – грязная лужа, но в сезон заполненная радостно визжащими пухленькими детишками. Отпуск на лоне среди гниющих отбросов. Столовка – столы, табуретки, клеенка, по стенам плющ, приятные картинки с оленями и закаленный в отпускных баталиях церемониймейстер, тамада остывших комплексных обедов.

– Я хотел бы сердечно приветствовать руководство и сотрудников известной варшавской фирмы. Аплодисменты! Благодарю!

Мы улыбаемся. Топор войны закопан. Отосланы мирные эсэмэски. Весь зал поет вместе снами.

И, однако же, стоило. Ради этой единственной минуты. Которая перекрывает тысячи унижений. Может, благодаря этому удастся где-нибудь без всяких обязательств загнать лысака под шкурку? Рассеянные по всей стране дети, плоды командировок. Плоды повышений квалификации. Было бы очень неплохо.

Занятия проводит нанятый фирмой специалист по проведению занятий. Full профессионализм. Мы такого не ожидали. А дипломы об окончании выдадут нам за бесплатно? А их можно будет прикладывать к остальным своим бумагам? Класс. Супер. Зашибись. Шефы сидят тут же рядышком. На расстоянии вытянутой руки. Наравне с нами, как равные с равными. Как это по-американски! Сотрудники восхищены. Они чувствуют, что их ценят и демонстрируют им это. Шефы отхаркиваются и почесываются. Отличные ребята. Вот только что рыла у них какие-то невнятные, но это их неписаное право – иметь рыла, какие хочется. На этой стадии карьеры уже не надо улыбаться и изображать правильного парня. На такой социальной ступени можешь громко пердеть и демонстративно ковыряться в носу. Можешь в свободное время отращивать видное брюхо и с полнейшей беззаботностью забыть о гигиене хавальной полости. Можешь выбрать себе спортивную машину и самку при теле и с большим верхним образованием. Можешь позволить себе практически все, о чем не могут даже помечтать нормальные люди. Можешь вечером проектировать на стенку порно с животными. И можешь на все л ожить большой половой хуй.

Все, как один, кричат что есть сил: «Фирма! Фирма!» Все получают по скоросшивателю и толстые цветные фломастеры, чтобы записывать. Невыносимая интенсивность занятий! Мы такого не ожидали. Все это как-то сблизило нас с фирмой. У нас стало теплей на сердце. Оттого что она такая добрая, наша фирма. Оттого что она мать, а мы цыплята, маленькие лягушатки. Столько об этом раньше говорилось, столько раз про это слышал, а тут, пожалуйста вам, осознаешь на собственной шкуре – скоросшиватель и толстые фломастеры. Повезло нам наконец в жизни! Улыбнулся нам наконец джек-понт.

Шефы сидят тут же рядышком и за всем присматривают. В случае необходимости вмешиваются в процесс обучения. Обеденный перерыв дтится полчаса, а не тридцать три минуты, как некоторым думается. Еще раз опоздаете – и к чертовой матери полетите воробышком домой.

Нас заливает бледный страх. Мы сидим, и лица у нас красные от стыда. Дай нам палец, так мы и всю руку откусим. Неблагодарные мы! Но это в последний, честное слово, в последний раз. Клянемся нашими папами, мамами и Господом Богом.

Ладно, на этот раз вам сошло с рук, а теперь сыграем вот в такую игру. Из разбросанных на столе выражений, пожалуйста, сложите что-то, что у вас ассоциируется с фирмой. Работа в группах. Старайся. Кувыркайся, как обезьяна. Задавай гладкие вопросы. А это что? А для чего это? А в этом случае? А если то, то что это? Говори то, чего ожидают. Жестикулируй. Улыбайся. Чешись. Икай. Бормочи. Пусть все видят, что ты что-то делаешь. Во всяком случае, старайся. Пусть видят, что ты хотя бы стараешься. Обезьяний лес. А они здесь охотники, податели жизни и смерти. Белые колонизаторы, которые за хорошее поведение одарят дикарей огненной водой и самовзрывающимися авторучками.

Кругом сырость от срамного пота. Сплошные глупости. Сплошные идиотизмы. Безнадега. Маразм.


Вечером после целодневного ментального паштета фирма предлагает пикник с колбасками на берегу лужи. Окрестности Дзялдова. Ларек с мороженым еще не функционирует. Не сезон. Так что сидим на пластиковых скамеечках и вкушаем колбаски с горчицей. Уже после занятий, и в принципе только теперь видно, как на ладони, кто есть кто. Кто какой человек. Кто будет каким торговым представителем. Потому что представитель – человек открытый, самостоятельный, умеет завоевать симпатию окружающих и в результате так ловко их облапошить, что эти мудаки остаются в твердой уверенности, будто верх взяли они.

Все вцепляются друг в друга, как веселые расшалившиеся щенки. Тут розыгрыш, там подъебка, хлоп по плечу, едва надкушенная колбаска летит под столик, классно. Лучшие мои друзья. Фирма, семья, горчица, гриль. Дружба, шутка, рост, бабы, консервы, незатихающая музыка.

А наши подруги, торговые представительницы, после двух-трех стаканов громко заявляют о своей нестыдливости и недобродетельности. О том, что любят это делать в такой и такой-то позиции. И чем страхомордней, тем она громче заявляет. Они с радостью покажут сиськи, но только генеральному и высшему руководству, а ты, жалкая козявка, ступай в кусты и мастурбируй.

Через несколько часов на арене остались лишь несколько храбрецов и один шеф. Атмосфера стала еще домашнее. Шутки еще похабней. Еще минута-другая – и мы будем демонстрировать друг другу солопы. Шеф уже хорош, уже невразумительно бормочет, что он трахает, трахает, трахает, и как трахает, и где, и что трахать ему уже не хочется, и что хотел он в автосалоне взять синюю тачку, но не было, так взял красную. Да один хер! Ежели в принципе. Он немножко поездит и купит новую.

– У кого есть курить? – Ни у кого нет. И что? А ничего. – Едем за сигаретами в магазин, – объявляет он и, пошатываясь, садится за руль. Направление: ближайший ночной. Ближайший ночной – восемьдесят кило отсюда. Ни хрена. Эй, кто шляхта! Мы, мы! Втюхиваемся вместе с ним в просторный салон. На шестидесятом кило – полиция. Капец? Ну козел, боров, шеф, всех он, сука, знает. Никто и слова не вякнет, никто не приебется. На семидесятом что-то не получилось, и он, нажратый, руль вправо, руль влево. Влево и вправо. Все страшно быстро, но в то же время и страшно медленно. Капитан! Право руля! Полный вперед. К новым приключениям. Такое удовольствие случается не каждый день. Бах! Бах! Столбики. Красно-белые. Хуяк. Куст. Пиздец. Канава. Наконец-то – на якоре.

Что чувствую? Чувствую, что болит голова. И шея. Позади стонет полубесчувственный пациент, по роже у него течет кровь, он ее размазывает ладонью и стонет. Как остальные, не знаю. Капитан-шеф, только чуть поцарапанный, отстегивает ремень безопасности и вылезает. Шатаясь, открывает багажник.

– О боже! Какое счастье! Клубника не помялась.

Вот так развлекаются. Так развлекаются. Молодые крысята, проводящие опыты на белых мышках. И прощай, Дзялдово. С глубоким сожалением уведомляем. В расцвете витальных сил. Посреди похабельной весны жизни. С далекоидущей надеждой. Беременный мечтой. Любимый муж и отец. У него что, дети какие-то были? Ну.

– Я единственное, чего хотел в жизни, – исходя кровью, шептал он мне на ухо в той неожиданно остановившейся ночью машине, – стать настоящим торговым представителем и еще… и еще, чтобы… Польшу в ЕЭС.

– Успокойся! Все будет gut… Еще Польша не погибла, пока мы жуем!


И чтобы всем было все ясно. Шутки в сторону. Фирма – она как семья. И бездельникам-левшам в ней не место.

пятница

Могли ли некоторые алкалоиды, содержащиеся в растениях, повлиять на формирование человеческой способности к саморефлексии? Или же саморефлексия, вызванная с помощью алкалоидов, облачила простые факты в новый наряд короля?

Я тут пригвожден в стартовой позиции. Сбрасываю давление. Из уст непрерывной арифметической последовательностью извергается поток вульгарных сексуальных импульсов. Мир перед моими глазами развертывается со стороны женского органа во всей его полноте. В воздухе носится неоновое свечение новых культовых психоделических средств, основанных на алкалоидах из плодов мускатника. Таблетка, порошочек и гогель-могель разряжают стрессы и разочарования после недели работы на бензозаправочной станции. Уже с минуту я, совершенно потерянный и облапошенный, стою, заглядывая в халтурно вырезанную в картоне замочную скважину.

Не подлежит никакому сомнению, что исторический момент определил нам роль захолустья. Картон, станиоль, кое-где белая бязь, лайкра из люмпекса. Все уже выношено и коммерчески отэксплуатировано мейнстримом. Самое же важное – ядро, сердцевина – скрыто всеобщей макдональдизацией, появляется в своей облегченной, конфетной форме. Ведущие в масс-медиях продают идеологию эпохи угасающих идеологий, инфострад и управляемых на расстоянии инкубаторов в форме самоорганизующейся, распределяющейся по уровням массы. Первобытная ярость приобретает форму липкого отвара, который свисает эксцентричной клейковиной с декораций самых крутых телешоу. Все, что было сырым, становится вываренным, чтобы легче было глотать. И в такой пропущенной через мясорубку форме оно появляется где-то на уровне всемирного кишечника. Обыкновенно мы получаем лишь бесполезную, хотя все такую же яркую упаковку. Вторичный протест, он родом из жопы. Повторяю: из жопы.

Как и все остальное. Ты тоже. Стоишь здесь.

Стоишь, облапошенный, сбоку и смотришь, как они сноровисто дрыгаются. Стоишь у самой колонки, окутанный завесами однообразной пульсации ударной аппаратуры, шокирующих ассоциаций, почерпнутых напрямую из действительности, звуков, смикшированных с пульсом, мочой, пердежом, менструацией, менопаузой, остеопорозом, излучением мозга, космическими шумами, вибрациями, которые совершают обряд экзорцизма над мозгом, размягченным жестким биоритмом мини-метрополии, вибрациями, стимулирующими внутренние психотерапевтические механизмы, и постепенно становишься чувствительным к плотности, тяжести, глубине, фактуре, освещенности и зернистости хаотически отбираемых картин; внезапно тебе кажется, что ты совершенно неожиданно обнаружил космический порядок в бигосе цивилизации. Ты уже чувствуешь это. Товар заманивает. Город втягивает. Log on.

Сидящий рядом политический недомерок нетерпеливо дергает меня за рукав, пытаясь прорваться сквозь стену звуков и непременно сообщить мне, что общественные классы по-прежнему существуют, но это уже классы потребительские, а политика якобы независимых государств – это обычный фасад. В действительности правила диктует капитал.

Ничего не изменилось, nihil novi,[7] призрачные подрыгивания, бездонная кипень утопленников, стальные загривкообразные парни, одетые с нуворишским шиком за крутые башли, разнаряженные, набитые таблетками мокрощелки, удравшие на несколько минут из-под опеки твердоголовых, которые держат в разросшихся челюстях современные солярии, фитнес-клубы, спортзалы и ксерокс-бюро в одном флаконе, а мордашки у всех смазливые, исполненные дионисийского очарования.

Либеральная демократия и ленинизм близки по своим идеологическим предпосылкам, запихивает он мне в голову вычитанные где-то политновости, потому людям, сбившимся в разные – назовем это так – мировоззренческие объединения, было легко перейти с. одной позиции на другую, не почувствовав существенных перемен. Дома из сборного железобетона обрели новые цветные фасады. Общество, погруженное в апатичное разочарование, не берет в голову выборы. А ведь все должно было быть так мило. Должно было быть: свиные рульки, порнофильмы и финальные игры на кубок всю неделю.

Все подергивается в ультразвуковых судорогах, отъюстированное, как нужно, потому что так нужно, потому что так это выглядит на самых новых разворотах музыкальных телестанций. Кукольный домик трещит по швам под напором гедонистической горячки.

Власть наложила лапу на корпоративную масс-медийную монополию. Она продает мир, созданный из скверных репродукций глянцевых бульварных изданий, мир, посаженный в стылую клетку телевизионных приемников, мир старательно создаваемых иллюзий и псевдопотребностей. И это уже не какой-то чешский фильм, это совместное производство в глобальном масштабе.

В каждом углу танцевальной площадки исповедальня, подготовленная для отражения самых неуместных признаний. Густое благосостояние, созданное следующими друг за другом поколениями, булькающая кислая капуста с жирной грудинкой! В центре всего за подзеркальным столиком всемогущий терапевт. Престидижитатор блевания и плевания. Наиболее крупная из возможных карт.

Бетон, пеностирол, основания и фундаменты, круглые столы, горячие стулья, конфедерация за стойкой бара. Во пасьянс! Извержение наебона! Музыка скручивается и раскручивается, как вселенная по последней гипотезе, хлеща зеленым резиновым шлангом по ногам строптивых самок. Музыка без ненужных обязательств и поисков хлопотных ответов на столь же хлопотные вопросы. Музыка сфер, преисполненная таурина, эфедрина, метиленодиоксиметаам-фетомина, миристицина, ацеторфина, бензило-морфина, дифеноксина, альфаметадола, этокседрина, дротебанола, безитрамида, кетобемидона, фуретидина, никоморфина, пиритрамида, рацеметрофана, тилидина, фолкодина, левометрофана, оксиморфона, проэптазина, бета-мепродина, димефептанола, марихуаны, смолы, пластика, гашиша, косячков, пива, амфы, серы и мочевины. Дальше! Только вперед… Bella pupa show!

Холодом меня обдало. Пан депутат, меня обдало холодом. Так действует на меня дефлорирующая эрудиция. Сдаюсь. Тем не менее мне хочется наслаждаться этим пустым зрелищем явно коне-убойной структуры. Я жажду пройти освежающее купание в гигантских военно-развлекательных комплексах. С полным сознанием того, что выпирающие под коротковатой рубашонкой культуры соски кокетливо делают это под диктатом техно-бюрократии.

суббота

Просыпаешься утром и не понимаешь, где ты. Шире разеваешь гляделки, и тебе кажется, что уже понял. Метаотходняк. Котелок выкипел полностью, контакты сгорели, провода скомканы, брошены к сраной матери, а папаша за занавеской выдает импровизированные монологи. Это его квадратные метры. Пятьдесят шесть таковых с клозетом, подвалом, холодильником, стиральной машиной, мебельной стенкой и совместным помещением для сушки белья на двенадцатом этаже в едином пакете.

– Тоже мне частник, – говорит жутко негодующий папаша, – а элементарных вещей не понимает, говорит он мне: пан Стась, принесите это, а я ему: да что вы говорите, разве не знаете, что сперва надо это смазать, чтобы держалось, нет, отвечает он мне, я не знал, не предполагал даже, тоже мне частник, а не знал, такой ловкач, а не знает, умный такой, что сперва надо смазать, чтобы не стерлось, и я говорю ему: идите-ка вы лучше посидите, кофейку выпейте, а тут все будет сделано, тут начальников не надо, все будет сделано, уж я-то знаю, что нужно делать, вот смотрите, говорю, берешь это и смазываешь, вставляешь и как, ходит? ходит? спрашиваю, ну, пан Стась, говорит он, я и не знал, говорит, даже не предполагал, а я ему: раз вы этого не знаете, элементарных вещей не знаете, какой же из вас частник, если вы этого не знаете, как же вы хотите что-то делать, если этого не знаете? ох, пан Стась, как хорошо, что вы работаете у меня, не знаю, что бы я без вас делал, это уж точно, что хорошо, но когда я ему говорю, что нужно тридцать метров, он спорит, что сорок, будто я не знаю, будто я не вижу, так нет же, он будет упираться, будет доказывать мне, что все должно быть, как он сказал, что он всегда прав, а потом, когда оказывается, что прав был я, он сразу: ах, пан Стась, вы были правы, хорошо, что вы сказали, что посоветовали, а то что бы мы делали с десятью метрами высшего сорта, да в жопу бы ты себе засунул, мудило грешный, дуролом…

– Не ругайся, – машинально бросает мама.

– Что не ругайся, что не ругайся, больно ты нежная стала, – говорит папан, – а когда он заработал на этом, так мне ничего не подкинул, ну да я ему скажу, мол, надо подкинуть, а то нехорошо получается, я так работать не буду, чтоб в будни, в субботу, в воскресенье, где вы еще такого хорошего работника найдете, я вас спрашиваю, где? Да нигде, потому что людям в субботу хочется отдохнуть, полежать, программу какую-нибудь посмотреть, а не ходить устраивать, скажу я ему, так что или вы подкинете, или ходите сами в субботу, ищите, спрашивайте, устраивайте. А что, я не прав? Или прав? Чего ты молчишь? Почему не отзываешься?

– А чего отзываться?

– Ну, чтобы что-то сказать, посоветовать.

– Чего я тебе буду советовать, если ты по-своему всегда делаешь.

– Но посоветовать все равно могла бы, сказать что-нибудь, поддержать как-то, спросить, понять, а то я все сам да сам, везде сам.

– Да отстань ты.

– Что значит отстань? Как ты со мной разговариваешь?

– Папа. – кричу я и чувствую, как набухла от судорог мошонка. – Тебя к телефону.

– Кто?

– Частник.

Старик подходит к телефону на мягких от угодливости ногах.

– О, здравствуйте, здравствуйте! Да, хорошо, хорошо. Что? Чем занимаюсь? Да чем можно заниматься в субботу, сижу, смотрю программу о животных. Есть работа? Нет, нет, ничем не занят, буду, обязательно буду, буквально через минуту, уже одеваюсь и выхожу. Ну, мать его курва, он еще в субботу заставляет работать, – говорит он, положив трубку.

– Не ругайся, – бросает мама.

– Как не ругаться, ты хотела бы в субботу работать? – негодует старик, надевая брюки. – Вот сука такая, не дал досмотреть отличную программу, ничего, я ему скажу: как хотите, а надо подкинуть, вкалывать по выходным за дамский хуй я не собираюсь.

воскресенье

Просыпаешься утром разбитый ментальным фистингом, а информобух недвусмысленно дает тебе понять, что все мы закончим путь в качестве запчастей, а наши зарегистрированные на носителях жизни – самые их непристойные и стыдные моменты – будут выдавать в сельских пунктах видеопроката в виде изысканных пятиминутных клип-таблеток.

пятница

Сосуществование с миром мини-цитат, сэмплинга, коллажей, заимствований смахивает на выуживание из гуляша самых лучших кусочков. Но, как всегда бывает с подобной техникой, быстро обнаруживается, что кто-то уже проделал это раньше нас. Так что мы пережевываем пережеванное. Что, впрочем, не окончательно лишено творческой икры. Пережеванные частички соединяем друг с другом в странные формы и – пожалуйста, получаем маленького симпатичного мутанта с таким же маленьким, но скорострельным автоматом. Целую армию забавных мутантов. И нечего ломать руки, нечего жаловаться, надо продолжать жевать – жизнь стынет.

Сегодня лазерно-стробоскопическое пространство и психоактивная музыка. Микшер, сиквенсер, синтезатор, сэмплер, ударный автомат и граммофон с магнитным приводом. Седьмая вода на Детройте. А в зале полно сперматозоидов-переростков и мутировавших яйцеклеток – да здравствует бал! Последний раз веселимся! Таким образом.

Войди. Изыди. Войди еще раз. И сосчитай ступеньки.

Кончается как обычно. Энергетические нарушения, известные как синдром экстатического выгорания, при полном ассортименте пустых хранилищ городского транспорта. Синеватый рассвет среди серых от ночных порно-индастри переживаний сборно-панельных домов. Среди бетонных игровых площадок. Между зеленоватых культей скамеек и выцарапанных до белизны расписаний автобусов. На унылых бензозаправках с гостией орехового батончика, который замер в нервно шевелящихся от постскоростных судорог губах. Существует предположение, что жидо-краковская мафия спокойно спит и ей снится, будто она заебла всех политических противников. Тем лучше для нас! Бесплодных и пресыщенных мутантов.

Блестки вторичных упаковок внутри и вовне тела. Через минуту подадим друг другу лепешки ладоней и пойдем каждый в свою сторону, каждый к тени своей клетки, минуя по пути нахальные взгляды соседей по лестнице и бывших школьных друзей, покорно плетущихся на самую раннюю из возможных месс, чтобы отбарабанить моральную повинность перед поскуливающей совестью и остаток дня быть спокойным. Меж тем погашенный организм не дает сомкнуть глаз, погружая недвижное тело в воскресно-бульонно-картофельный зомбитранс.

воскресенье

Просыпаешься и протяжно смотришь в глаза какой-то ангельски прекрасной мокрощелки с обложки прошлогоднего журнала, посвященного жизни и красоте. И чувствуешь, как ты любишь ее. Абсолют пронзает тебя насквозь. А трансцендентальные рвотные импульсы выбрасывают из твоего организма, пребывающего в самом наичернейшем настроении, весь воскресный запас свежезапрессованной в него энергии. Жалко.

– Поблевал? – спрашивает мама.

– Нет, – с болезненной гримасой отвечаю ей.

– Что, вчера перепил? – спрашивает мама и с отвращением морщится.

– Отравился чем-то, – говорю я и в доказательство того, что отравился, прижимаю копыта к желудку.

– Водка, – сардонически произносит мама.

– Желудочный грипп, – парирую я и закрываю дверь в комнату.

– Ну да, рассказывай мне про желудочный грипп, – нудит мама через закрытую дверь, и я вижу лишь мечущуюся тень разнервничавшейся балерины. – Думаешь, я не знаю. Думаешь, я не находила пивных и водочных бутылок в ящике. Думаешь, я не знаю, зачем к тебе приходят приятели, а когда уходят, как-то странно смеются? Думаешь, я совсем дура? Может, ты скажешь, что угощаешь их только чаем? Слишком я старая, чтобы мне такое вкручивать. Но ты доиграешься, ты еще увидишь, ты еще убедишься, кто был прав. Кончатся приятели, все кончится, как только деньги у тебя кончатся, как только ты потеряешь работу и окажешься на улице, вот тогда у тебя раскроются глаза, ты прозреешь, да только поздно будет, не будет уже отца-матери, чтобы помочь, чтобы протянуть руку помощи, и тогда-то ты заплачешь, какой я был глупый, что не слушался отца-матери, не уважал работу, плевал на все предупреждения, а ведь хорошую работу найти ой нелегко. И посмотри, какие мы здесь создаем тебе условия для работы. Все у тебя есть, утром свежие булочки на завтрак, это я, старая, должна подняться, пойти в магазин, купить, принести, и ведь никто спасибо не скажет, а ты встаешь, каждый день душ, булочки уже поданы, все выстирано, обед разогрет, когда хочешь, кабельное телевидение, компьютер, своя комната. Ну, скажи мне, чего ты еще хочешь от жизни? Приходишь домой утром и блюешь. Просыпаешься вечером и блюешь. Знаешь, что я тебе скажу, ты растратишь свою жизнь, ты ее проиграешь. Да встань ты наконец с постели! Разогревать обед я больше не буду!

воскресенье, 19.20

Ощущаю призраки боли в окрестностях эпифиза. Рискнул проглотить несколько кусков. Удалось! Не возвратил обратно. Понемножку обретаю самочувствие и, едва волоча ноги, плетусь в резиденцию телевизора. Это папа. Это мама. Это телевизор. Папаша сидит, не отрывая глаз от какого-то шоу, изо всех сил подсознательно надеясь, что кого-то из участников затравят насмерть.

– Что, выпили вчера? – с улыбкой спрашивает он, не отрывая глаз от средства массовой коммуникации.

– Нет, – говорю я, устанавливая контакт.

– Ну да, я же вижу, – говорит папаша с улыбкой, поскольку в этом деле он знает толк.

– Не пил я ничего, – с горечью говорю я.

– И что же вы пили? – задает он вопрос по существу.

– Да по несколько кружек пива, – отвечаю.

– Пивом легко отравиться.

Входит мама с печеньем и чаем.

– Ты погляди, как он ест.

– Как? – спрашивает отец, который ничего не замечает.

– Как? – спрашиваю я.

– Они еще мне будут задавать друг за другом дурацкие вопросы. Что отец, что сын, оба стоите друг друга, одна водка на уме.

– Какая водка, перестань ты, мама, – говорю я ей.

– Что? Какая водка? Когда ты наконец перестанешь пропадать из дома целыми ночами? Когда ты начнешь хоть чем-то заниматься?

– Но я же работаю.

– Вижу я, как ты работаешь. Шляешься только ночами, о работе нисколько не думаешь.

– Ну как я должен думать о работе?

– Серьезно, а не так. Может, ты считаешь, что всю жизнь будешь так работать, приходить и пердеть в стул?

– Найду я какую-нибудь работу.

– Вижу я, как ты найдешь. Если будешь и дальше так вести себя, то нигде не найдешь.

– А как я себя веду?

– Дома тебя никогда не бывает!

Выведенная компьютерным способом звезда живописно стоит на коленях у родной могилы, рассказывая о большом человеческом горе. Потому как все мы алчны до чужого большого горя.

– Сказал бы ты ему наконец хоть что-то, а то он доиграется, – говорит мама отцу.

– Что я ему скажу? Скажи сама, если такая умная, – отвечает он ей.

– А ты что думаешь, я ему не говорю? Все время говорю.

– А ты думаешь, я не говорю?

– Не говоришь!

– Потому что уже перестал говорить, сказал себе, хорошо, перестаю говорить, потому что смысла в этих разговорах нет. Посмотрим, что из этого получится, как все будет.

– Ну и что же он сделал, скажи мне?

– Ну, у него есть работа, школу он закончил, два факультета, знает языки, попросит, поговорит с паном Владеком, и тот что-нибудь ему подыщет, а нет, так обратится к Томеку.

– И ты веришь, что этот твой Владек что-нибудь ему подыщет? Что поможет? Ты веришь в это?

– А чего бы ему не подыскать?

– Ему нужны энергичные люди, ты хоть это понимаешь? Не такие лодыри вонючие, как он, которым только бы валяться в постели до пяти, а потом обблевать ванну, ты что, скажешь, не знаешь этого?

– Ты блевал? – спрашивает отец.

– Нет, – говорю.

Еще не подошло. Еще держится во мне.

Еще подержится.

понедельник

Не будем обманываться – скучно охеренно. Большую часть дня сидишь, как гребаная мумия в куцем деревенском мундире, потому что на другой у тебя нет средств, потому что такую глодоморскую зарплату тебе платят, жонглируя трудовым законодательством и хитрыми инструкциями. Прельщенный видением гипотетического подъема по вожделенной лестнице служебной иерархии, ты, прикованный за столом и монитором к стулу, должен ломать комедию, производя хорошее впечатление, должен сидеть в куцеватом деревенском мундире, чтобы иметь офигенно профессиональный вид, потому что представьте себе, что может получиться, если внезапно войдет наш господин клиент и увидит тебя в другой позе – личностно голой и несимпатичной позе – карикатуре на позу, лишенной признаков хорошего вкуса, личной и профессиональной культуры, ведь он же может не зайти и не воспользоваться великолепными предложениями, приятным обслуживанием, удобствами привлекательного кондиционированного помещения, выдержанного в пастельных тонах, исключительно выгодными кредитами, а также чрезвычайно заманчивыми депозитами.

В такие торжественно скучные дни, следующие один за другим, нормальному человеку остается единственно:

а) Клевать носом в служебной комнате, скорчившись в углу на стуле подобием увядшего, желтого, дряблого кочана цветной капусты.

б) Запереться надолго в сральнике и, созерцая гигиеническую белизну кафеля, воображать себе какие-нибудь изощренные оргии,

в) Сидеть за столом, перед клавиатурой и монитором, в гипер-реалити-шоу профессиональной позе, недвижно, словно гребаная мумия.

г) Общаться по внутренней сети с остальным скучающим персоналом, что выглядит безумно профессионально, так что, сидя прямо и неподвижно, словно (см. выше) за столом и клавиатурой и глядя на монитор, как зачарованная кобра на кончик дудочки, ты можешь выстукивать и пересылать надежным сотоварищам и соподругам по недавнему охренительному, всеобщему, всепьяному повышению квалификации в Варшаве: клево было, а? здорово, да? а помнишь, как мы с тобой за вином?

Вино… вино…о, как же… скандал, Виола разоряется в застекленной регистратуре отеля на Праге…[8]

– Как это нет для нас номеров на седьмом этаже? Эти номера должны быть забронированы для нас, как нас уверяли, на все время нашего пребывания в Варшаве. Нет, извините, на первом этаже и вдобавок в номере для людей с ограниченными возможностями я жить не буду.

– А мы что, – говорю я Ромеку, – мы, что ли, будем жить в этих номерах с ограниченными возможностями?

– Погоди, – говорит Ромек, глядя на красную от нервов Виолу, – посмотрим, чего она выбьет.

– Как так? – возмущается Виола. – Да вы знаете, кто мы? Мы сотрудники крупного, известного банка, который котируется на бирже, и ваши предложения решительно противоречат нашим привычкам и культурным запросам. Я хочу поговорить с вашим начальством.

Вечером появляются какие-то насекомые толщиной с палец. Девушки думают, что это шершни, и приходят к нам в номер, чтобы мы их изгнали. Мы, конечно же, сделаем это, с удовольствием сделаем. Но мы-то с Ромеком понимаем, что к чему. Свербит у ласточек-касаточек, это ж ясно как день.

На балконе у девушек действительно гудят большие майские жуки. Девушки боятся и визжат, а потом мы вместе решаем купить ноль семь, чтоб было хорошо. А то ведь могут быть какие-нибудь девиации-вариации с динамой. Отлично. Мы с Ромеком идем купить ноль семь и что-нибудь для полировки, а они пока помоются.

– Ты, Ромек, какую предпочитаешь? – спрашиваю я, но Ромек уже, похоже, проникся варшавской атмосферкой и бурчит под нос что-то невразумительное.

– Ну да, – говорю я Ромеку, – я бы тоже предпочел Памелу Андерсон, но это не «Опасный патруль», а Прага, и что гораздо хуже – в Варшаве.

Ромек говорит, что да.

– Что да? Что да? – спрашиваю я Ромека, потому что уже проникся атмосферой варшавского вечера на Праге у соцреалистического магазина, среди расхераченных телефонных будок, раздолбанных мостовых, шатких мостков, грохота трамваев, рахитичной зелени и вездесущих говешек на выщербленных тротуарах, диких паркингов и бугрястых банкоматов, расположенных в нишах автосалонов. А девушки все не хотят давать, ну вот не хотят и все. Они хотят хихикать и слушать, как парни рассказывают анекдоты про вялых блондинок. Хи-хи-хи, хи-хи-хи. А потом все завершается железобетонным похмелом.

Воистину говорю вам, каждому хочется быть строптивым сотрудником, мол, якобы да, а однако нет, мол, якобы что, а однако ничего, и срать на систему, но только декларативно, а потом как-нибудь, блин, уложится, потому что потом будет время выбраться, едва волоча ноги, в экзотик-тур в Таиланд, отщелкать там памятные фотографии и демонстрировать их знакомым, создавая сувенирный ореол вокруг головы и Куликовой головки.

Господи, до чего было хорошо, просто замечательно.


Но к делу. Вначале была внутренняя сеть. С сети все и началось. Она выступила с какими-то претензиями, что, дескать, такое-то отделение не соблюдает установленных правил, а ведь правила эти, надо полагать, установлены, чтобы их соблюдать, не так ли? И я лишь от тоски и апатии не врезал ей, не облаял, не плюнул ядом, как это у меня заведено, когда дело касалось правил и глупых теток, следящих за их выполнением, потому что мне тогда ничего, ну совершенно ничего не хотелось делать. Я тогда мог бы спокойно превратиться в папоротник и провести остаток жизни в горшке над креслом в комнате с видом на телевизор и потому ответил ей самым сердечным образом: ну конечно, солнышко, ты права, такое больше никогда не повторится, прошу прощения от имени всего нашего отделения, очень, очень извиняемся, таким вот манером, таким макаром, в такой цветовой гамме. А что я должен был сделать? Тоска, штиль, безнадега, так что даже ругаться неохота.

И она клюнула.

Вначале были обычные слова, словечки и полунамеки, обнюхивание, помечивание территории, работа ой, работа ох, начальник плохой, а его заместитель подхалим и мудак первостатейный, да, да, что за судьба у нас! А как повышение квалификации у вас прошло, интересно? А у нас тоже очень здорово, Мацек, один наш коллега, намешал всего и прямо в лифте, ну, это, сам понимаешь чего, ну не притворяйся, будто не понимаешь, и так далее… А потом пошло-покатилось…


‹кстати, делается все теплей, и телочки, то есть женщинки, проходят мимо окон в фантастически коротких мини›

‹ну, какой же ты, о чем ты только думаешь?›

‹о размножении, или, если угодно, о проблеме сохранения человека как вида, об эволюции!›

‹меня всегда интересовало, о чем думают мужчины, когда смотрят на ноги, которые выставляют девушки в коротких юбках…›

‹а твой муж и повелитель тебе не говорил?›

(Она призналась, что, к несчастью, у нее есть муж.)

‹а ты сказал бы своей жене, что тебе нравятся ноги какой-то девушки?›

‹наверно, да, а твой муж тебе этого не говорит? ты же знаешь, что ты красивая›

(Это я ее цепляю на крючок, в женщинах я все-таки понимаю. Не так, чтоб очень, но все же.)

‹а что, муж уже не должен восхищаться другими женщинами, да?›

‹ты удивишься, но после свадьбы мужья с интересом смотрят на других женщин, и это уже не так весело›

(А на фиг было замуж выходить?)

‹а как ты это распознаешь?›

‹вижу, потому что он это делает при мне, а когда я начинаю нервничать и говорю ему, он кричит, что я придумывак»

(Хе-хе, видели глаза, что покупали, хе-хе.)

‹так, может, тебе тоже делать, как он, то есть оглядываться на красивых мужчин?›

‹пытаюсь, но не могу, хотя время от времени мы с замужней подругой делаем вылазки на мужской стриптиз›

(Значит, вот она какая, ну-ну. это хорошая новость, может, удастся попользоваться.)

‹вот видишь, ты тоже любишь посмотреть на красивых мужчин›

‹знаешь, давай перенесем разговор на завтра, хорошо?›

Боишься сказать? Такие мы разбитные, такие отвязные, а как до дела доходит, так сразу в кусты? Ну что ж, ладно, не буду напирать, продолжим завтра, завтра опять будем разговаривать на дружески-терапевтические темы из папье-маше.

вторник

Компьютер включен. Сижу как пришпиленный. Жду. Напиши. Ну напиши же!


‹«Плик: Uuaah.exe»›целую, посылаю кое-что для тренировки›

‹классно, неплохой результат, для начала тоже сердечно тебя целую›

‹а как целуешь?›

‹нежно, сперва легко, словно лепестки роз, губами касаюсь губ, а потом двигаюсь дальше, дальше›

(Господи, что за чушь я несу?)

‹а дальше ты куда целуешь?›

‹в шейку…›

(матки… и тут я громко смеюсь, ха-ха-ха! отчего начальница бросает на меня бдительный взгляд: чего это он так веселится, но я, заметив ее взгляд, тотчас выпрямляюсь в своем профессиональном корсете и покашливаю, демонстрируя высокий профессионализм и всецелую отдачу нашему общему труду, в шейку матки, неплохая шутка.)

‹обожаю поцелуи в шейку!!! а что дальше??›

‹в секретный бюстгальтер›

(Бюстгальтер я видел… когда? Кажется, когда в деревне тетя мылась в кухне, а я с товарищем подглядывал за ней в окошко и глаз не мог оторвать от этих ее шаров, но тогда я был маленький, и помнится мне все как-то туманно.)

‹в бюстгальтер или под бюстгальтером? Недавно я купила себе комплект для аэробики, потому что стала ходить поддерживать форму›

‹сперва его, а потом под или наоборот›

(Неожиданно чувствую, что тот самый элемент тела набухает у меня в брюках, темных, как и положено в соответствии с правилами, с идеально отглаженной складкой, а я, слегка ошалелый, отвечаю на дотошные вопросы начальницы, которой вдруг приспичило о чем-то меня спросить, чтобы поддержать здоровые отношения в коллективе.)

‹а может, сразу снимешь? Перейдем дальше… и ниже›

‹в животик и в пупок›

(О Боже, какая женщина! Я такой еще не видел, ну если только… Конечно же! Только в фильмах!)

‹становится жарче… спускайся ниже›

‹ниже… ниже… но куда?›

(Наверно, она говорит о ногах!!! Что там еще может быть? Ах да, знаю, что там еще есть – видел на фотографиях, это похоже на раскрывшегося моллюска!)

‹опять начинается, а я уж думала, что ты со мной немножко осмелел. Спускайся ниже, но еще не к бедрам›

(Ой-ёй, держите меня крепче, эта сотрудница из другого отделения – настоящий вулкан!)

‹хорошо, хорошо… чуть касаюсь губами›

(Сейчас 12.18, на горизонте ни одного клиента, я видел в особенных, да, пожалуй, фильмах, что у женщин там такие красные штуки, похожие на разлепившийся пельмень… и сейчас я прямо как будто под наркозом. У меня могли бы удалить коренные зубы и аппендикс теми же самыми щипцами, а я бы даже не почувствовал – такой у меня в голове шум. Пишу, сам даже не знаю, почему это делаю, «пи» и множество точек.)

‹о боже, ты уже так осмелел? Поздравляю, но тогда, может, вернемся к бюсту, а? Ой, я не представляю себе встречи с тобой после таких разговоров… на чем мы остановились? Кажется, на том, что мы возвращаемся к бюсту, но, может, теперь моя очередь, раз уж ты всюду был?›

‹приглашаю›

(Очень вовремя она это предложила, потому что моя фантазия уже практически исчерпалась.)

‹начну с поцелуев сперва в один глазик, потом в другой, потом носик, жаркий поцелуй в жаркие губки, очень жаркий, теперь в шейку с левой стороны, как я это люблю… ну и как? чувствуешь уже?›

‹чувствую и еще как… ой›

(Только бы сотрудница, сидящая сбоку, не обратила внимания на мое странное поведение, на то, как я ерзаю на стуле, какие у меня на щеках красные пятна.)

‹тогда двигаемся дальше… спускаюсь к грудной клетке, а там неожиданность: два неподвижно торчащих прыщика, зная, что это возбуждает, языком я продвигаюсь ниже и ниже, до пупка и еще ниже…›

‹о-о…›

(Я начинаю тереть ногами торчащий, как не знаю что, в хлопчатобумажных трусах затвердевший цилиндрический орган для мочеиспускания.)

‹я забыла, что там ниже пупка, можешь мне напомнить?›

‹…›

‹нет, вспомнила, ниже, кажется, находится… такое сладкое, гм, гм, зависит только, любит ли это мужчина›

‹вот только что с этим делают?›

‹берут пальчиками и совершают чудеса›

(Откуда взялась такая смелость? Ох, придется исповедаться, но ведь один раз в жизни живем!)

‹а я видела еще и по-другому, не хотел бы? вот только как это сделать через сеть?›

‹картинкой или описать словами›

(Не прекращай, прошу тебя, потому что я уже начинаю тебя любить, нет, правда! Да, да, я действительно всем сердцем люблю ее и обожаю и не расстанусь с ней до самой клинической смерти!)

‹так, может, ты опишешь мне встречу двух разных органов в этот решающий момент, потому что тут я бы уже начинала, но ты, как мне кажется, хочешь еще поиграть, да?›

‹я мог бытоже начать, чего уж там›

(Что? Что? Я не слышу вопросов сотрудницы, совершенно уже выпав из реального мира. «Что? Нет, у меня нету блокнота», – отвечаю ей, чтоб отвязаться.)

‹напиши, котик, как ты себе представляешь финал›

‹как это как›

(И правда, как?)

‹весь потный, ты падаешь на постель, если это происходит в постели, – потный и усталый, но я лично люблю в ванной›

‹ой, беби!›

(Господи, что происходит с моим мочевыводящим органом!!)

‹кончаю, котик, до завтра, надеюсь, ты не преподнесешь мне какой-нибудь сюрприз вроде отпуска… никогда бы не простила, целую, целую!!›


Весь день какой-то вялый, и сам я ошалевший, как муха после зимнего сна, и даже клиенты лишь зудят вокруг, а у меня нет к ним внутренних претензий и упреков, которые нельзя высказывать. А после работы я возвращаюсь домой и яростно мастурбирую в ванной, избавляясь от огромных залежей стресса. До свидания, до завтра, крошка! Ибо все завтра обещают быть сказочно о двух яйцах.

среда

Мир перестал существовать для меня. Я жажду электронного тепла твоего тела. Жажду умереть в объятьях проводов и датчиков на покрытых гелем висках.


‹кажется, кто-то обещал мне утром написать?› ‹интересно кто?›

(Поверьте мне, им нравится, когда ты холодно держишь дистанцию, как будто ничего, а между тем ух.)

‹ума не приложу, но кто-то вчера обещал, ну как после вчерашнего сеанса?›

‹здорово, отлично, как будто заново родился, а не писал, потому что не мог войти со своего пульта и сейчас работаю на месте нашей сотрудницы, поэтому, возможно, играть и переписываться сегодня не получится›

‹вчера было действительно супер ‹‹Плик: garfield04.gif.›››

‹надеюсь, это не было твоей реакцией на наш вчерашний день?›

‹может, да, а может, нет›

(В джифе бешено онанирующий гарфильд04, и в одной из ролей путается мышка, ой, да как же я мог ей это послать? Похоже, я слегка переборщил. Ой, худо, нехорошо.)

‹ну что ж, поздравляю тебя и себя, а что сейчас?›

‹сейчас ничего›

(Даже не отреагировала на это, не оскорбилась! До чего же клевая и пикантная!)

‹что это значит? не могу работать без разговоров с тобой, «…ты, как наркотик…», могу ли я рассчитывать сегодня еще на разговор? у меня есть кое-что для услады ‹‹Плик: ACD Wallpaper. bmp›››

Ото ты на картинке??›

(Снова картинка, на ней буферастая негритянка энергично орудует между ногами искусственным членом изрядных размеров.)

‹говорила я тебе, что я чернокожая?›

‹колоссально›

(Как зачарованный, смотрю на рисунок. Во дает! Такого я еще не видел!)

‹что, красиво? Симпатично выгляжу?›

‹ну›

‹…›

‹алло, алло›

‹…›

‹ты больше меня не любишь?›

Электричество на миг выключилось, я уж подумала, что не знаю, что со мной станет, если я не смогу разговаривать с тобой, и знаешь, я так давно ждала этих слов, что уже забыла, как они звучат, а ответ на вопрос… я давно уже хотела тебе сказать – люблю»

‹я чувствую жар, который возникает между нами, такой жгучий и возбуждающий›

‹я тоже это чувствую, это чудесно, вижу, что наша дружба переходит в пылкий роман, что ты на это скажешь?›


За тридевять земель есть Баб-эль-Мандебский пролив, на берегу которого находится королевство баб, мужчинам туда вход воспрещен! Но я туда, будь что будет, доберусь! Я, позвольте представиться, изможденный воздержанием рядовой сотрудник банка, который образцово обслуживает индивидуальных клиентов! Разнообразные предложения! Наиболее выгодные! Ну чего там притворяться и жеманничать. Я лечу на такие приманки, как пчела на мед или муха на навоз.

четверг

Я и оглянуться не успел, как речь пошла об этом. Как говорится, ближе к телу.

‹хочется на минутку забыться… мяу›

‹а ты придумал что-нибудь, как осуществить наше решение? Надеюсь, ты не передумал, потому что я этого не переживу›

‹каакое решение?›

(Ну скажи же! Хочу еще раз услышать.)

‹превратить дружбу в пылкий роман›

‹нет, не передумал, я полон решимости и готов›

‹может, назначим какую-нибудь дату?›

(Да, да, конечно, немедленно.)

‹дату? я человек свободный, так что никаких проблем, но ты, наверно, не можешь запросто делать, что хочешь… ну, там, муж и всякое прочее…›

(Неожиданно меня начинает преследовать видение мужа-шахтера, который отрезает мне яйца под самый корень, заодно окончательно загубив старательно отглаженные темные присутственные брюки.)

‹муж работает в три смены, я всегда смогу найти время, чтобы ненадолго отлучиться›

‹Хочешь приехать ко мне? Муж по субботам работает?›

(Муж отрезает мне яйца под корень, а потом жарит ароматную яичницу. Само собой, с лучком.)

‹ой, не дразни меня, потому что если я решусь, то вскочу в первый попавшийся поезд, естественно, в сторону Кракова и – приеду! И тогда окажется, что ты не так все это себе представлял›

‹а как?… так? ‹‹Плик: tom and jerri.gif›››

(Том энд Джерри, обуянные демоном секса, взаимоублажают друг друга. На щекотливые темы я предпочитаю говорить забавным, но выразительным языком движущихся картинок.)

‹ну, не знаю, вдруг тебя разочарует моя внешность – тебя охватит паника! – и мне придется возвращаться туда, откуда я приехала, а эта картинка, наверно, немножко чересчур? может быть, добавить к этому чуточку романтики?›

‹ну, раз хочешь романтики… ‹‹Плик: kacper.gif›»

(Добрый дух Кацпер делает нечто неприличное, устроившись между астральными конечностями мадам Кацпер.)

‹а ты дух? все говорят, что я даже очень и очень, так что, наверно, ты не сбежишь, а что касается тебя, то слышала, у тебя все на месте›

‹ну›

(Да с чего бы мне убегать от тебя, сладостная моя? Ты – смуглокожая ангелица, ты – распутная мулатка с торчащими грудями и большими, вызывающими, насмехающимися над миром сосками, ты – до предела распаленная красотка в отеле, что стоит в трехстах метрах от моря, ты спускаешься по лестнице в шубке, прикрывающей твою наготу по морковку, которую ты сейчас вонзишь туда, где у тебя сильней всего свербит, вонзишь до самой зеленой ботвы. Ты – Лилит, которая по ночам мучает в снах срамной дословностью ассоциаций в кондиционированном помещении пустого банка. Как ты можешь меня разочаровать?)

‹вижу, у тебя исчерпываются темы для разговоров со мной, о чем же тогда мы будем говорить, когда я приеду к тебе? о погоде?›

‹нам некогда будет разговаривать›

‹мы с тобой одной крови, солнышко›

‹никогда в этом не сомневался›

‹это я и хотела услышать›


В сердце и кишках весна. Взгляни, по широким улицам несут свое счастье влюбленные! Оо-оо… взгляни! Вижу! Floral fantasy late night! Она спускается по лестнице в шубке, укрывающей ее наготу до свежей двадцатисантиметровой морковки, но внизу, в холле, встречает кудесника-водопроводчика, обхотевшегося сотрудника… который… с которым… ты медленно поднимаешься в затененный красными гардинами номер, в котором ты этой ночью лежала в одиночестве на смятых алых простынях, но сейчас ты жадно стискиваешь мою руку горячими ляжками, а я…

– Мама! Ну что такое? Чего? Телефон? Кто? Хорошо, сейчас подойду… Алло! Да? Кто это? Ах, вот… До какого? Сколько? Да, могу одолжить…

Ну сволочи, жить спокойно не дают! А моя жизнь наполнилась новым светом и смыслом, я с особым тщанием моюсь и бреюсь, надеваю чистые белые носки и слежу, чтобы не запачкать трусы в окрестностях паха.

пятница

‹хочешь сюрприз?›

‹да!›

‹я смотрела расписание поездов! ›

‹получится? никаких проблем с зятем, деверем и остальными?›

(Потным, мускулистым, как обезьяна, мужем-шахтером, который требует подать на второй завтрак мой теплый мозг.)

‹в 20.30, к приходу мужа, я должна быть дома, но я же говорила тебе, что люблю действовать стремительно›

‹нормально›

(Что бы это могло значить? Наверное, только одно!)

‹ну так что? По-прежнему хочешь, чтобы я приехала?›

‹еще как›

‹если ты не придешь, я тебя найду и…›

‹убьешь меня?›

‹изнасилую, убью и съем, в такой вот очередности

‹добро пожаловать, я тоже не прочь перекусить›

‹ты хотел бы меня съесть?›

‹скорей отведать›

‹то есть ты согласен, что если ты не придешь, то между нами все кончено?›

‹полностью›

(Дают – бери. Такой шанс нельзя упустить! Передо мной возникает мистическое видение космического петуха, оплодотворяющего космическую курицу, которая сносит, как яйца, неизведанные вселенные.)

‹хорошо, что ты согласен со мной. Ты не боишься нашего свидания?›

‹боюсь›

(Это может закончиться мучительным недержанием мочи!)


Однако госпожа Куликова головка не так пуглива. Госпожа Куликова головка звонит голове и сообщает важную весть или, скорей, директиву: после бурной гормональной дискуссии она безоговорочно за.

Так держать! Не согласиться было бы неприлично. Тем более что тело этой принцессы покрыто потрясающе равномерным загаром и так жаждет плотского наслаждения, что не способно сдерживаться и в самозабвении этом пьянит ярким, диким, животным обаянием. Впрочем, я уже одолжил ключи от квартиры, уже стою в садике – садочке, уже приветствую мою цыпочку (в черных нейлоновых секс-чулочках), уже подготовил брачный матрац и два предбрачных спальных мешка, один под, другой над, вот там-то все и будут клокотать. Госпожа Куликова головка, имею честь доложить, что боеголовки подготовлены к запуску.

воскресенье

Слоняюсь, как бездомный пес, у вокзала, и что-то мне не по себе, весь я какой-то дерганый, нервный, раздираемый противоречивыми чувствами, полный страха, но шишка стоит, как часовой на посту, а госпожа Куликова головка ждет кровавой жертвы и компенсаций за потерянные годы добродетельной молодости. Так что брожу я, дрожу, но стараюсь, очень стараюсь быть sport-cool, чтобы профессионально, киношно, уверенно приветствовать ее, однако с тем подпороговым сигналом насчет секса и обворожительной гримасой на лице. И еще возникает нешуточный вопрос: как побыстрей довезти эту пылкую принцессу в квартиру, на широкий матрац? Трамваем? Слишком долго. Такси? Слишком уж дорого. Значит, на перекладных… но… вот и…

Всесильный Боже, Ты слишком, Ты чересчур добр ко мне! Я не заслуживаю такой! Но иду навстречу, поигрывая плечами, как ковбой из макаронного вестерна. До чего хороша! Именно такая, какой я ее и представлял, и даже более того! Похожа как две капли воды! Буфера – простите некоторую пряность терминологии, но как иначе назвать эти шары? – большие, свободно чувствующие себя в обтягивающем костюмчике, попка выкроена по форме сердечка и, на взгляд, упругая, как тесто, смазливенькая и очаровательно распутная мордашка, длинные темные волосы, ну и прочее. И все это так соблазнительно подчеркнуто секси-костюмчиком, а к тому же, как явствует из е-мейловой переписки (я точно запомнил), она любит этим заниматься. Ой-ей, легко с нее не слезешь! Что ж, выжму тюбик до последней капли, а она будет стонать, кричать: ich komme, schnella, arbeit bitte, noch, noch!

Я сжимаю в потном кулаке ключи от пустой квартиры. Уже собираюсь сказать «привет», только стоп… стоп… куда это она идет? Мы же договорились на углу! Эй!

Ушла. Не она? Господи Боже и все вы там, занимающиеся предназначением, в какую игру вы играете? Ушла. А ведь так была похожа. Как две капли воды. На ту шлюху с телевидения, что танцует голая у стойки, у меня еще есть записи с ней.

Сижу дальше на оградке перед Центральным вокзалом, и как-то мне не по себе, и рассудок мне подсказывает: может, лучше спрятаться? Придет какой-нибудь паштет, студень с горчицей, и что тогда? А так можно будет тихонько отступить. Но нет. Госпожа Куликова головка с негодованием опровергает неподтвержденные слухи и выдает новые директивы: просим оставаться на исходной позиции. Это приказ!

В совершеннейшем параличе – остаюсь.

А времени сейчас, дай-ка гляну, уже десять минут, но тут как раз что-то появилось и неуверенно озирается.

Нет, нет, нет. Это не то. Ну совершенно не то. Это что-то, мягко выражаясь, крупноформатное, довольно толстое, скорей, даже кряжистое и несколько топорное, слишком большое, неумело накрашенное, в свинскопольской кожаной куртке с боковыми карманами на молнии, одним внутренним для документов и с крохотным воротником, который выглядит как стойка, не желающая держаться вертикально, а мы в нашей модной городской экосистеме таких курток не любим.

Скверно, однако – может, рвануть когти? Но я ничего. Есть еще шанс. Что это не то. Мало ли таких вот страшилищ под дурью крутится на вокзале. К тому же это точно не она. Она? И я незаметно, не привлекая к себе внимания, направляюсь к телефону. Отрываю задницу от оградки, как любой другой случайный турист. Разве про меня можно подумать, будто я кого-то жду? Да нет, определенно нет. Я просто человек, который присел на несколько минут на оградку, а теперь поднимаюсь с нее и пойду к вокзалу. Я – случайный человек, который предположительно ждет поезда. Или, в крайнем случае, хрен знает чего.

До эвакуационного выхода справа буквально два шага. Уже не рассудок, уже все тело отчаянно вопит: смывайся! Однако госпожа Куликова головка выдвигает другую генеральную диспозицию: ты хотя бы позвони – убедись, ведь ты же не хочешь упустить такую оказию, не хочешь потом жалеть, биться головой о стену и впасть в бело-красную, цвета национального флага, депрессию. Ясное дело, не хочу. Потому звоню. Алло? Да. Она. Выходи из телефонной будки, из здания вокзала и быстро иди сюда – говорит мне моя грузная королева. В калгане мечется единственный панический вопрос: что делать, делать что?

Сесть и плакать. Возвращаюсь, как зомби, словно в сонном параличе, когда хочешь бежать, однако ноги тяжелей свинца, возвращаюсь, исполненный некоего воскресного чувства приличия, мол, ежели сказано А, надо говорить Б. Возвращаюсь и стою, страшно разочарованный, но что гораздо хуже, это видно по мне, по лицу, на котором совсем недавно была профессиональная улыбка, а сейчас страдальческое выражение – это уже, знаете ли. не лицо, а какой-то изъян лица, изъян выражения. Крах! Провал! Не то, не сейчас, не это вовсе имелось в виду. Должны были быть сиськи, попы, танец, пение и музыка, коник мой должен был пастись, но не на таком же лужке!

А она уже почувствовала этим своим женским чутьем, что мне не больно-то хочется ее и так далее, и, верно, я тоже перестал для нее быть этаким загорелым Бандерасом из грез с темными кудрями до плеч, который выстукивает на клавиатуре «люблю» так легко, словно родился с этим, и ей уже неохота идти в пустую квартиру – потому что, в конце концов, говорю я, двум смертям не бывать, пошли займемся тем, чем мы собирались заняться, – ох, как трудно это произнести! – где нас дожидается широкий двухспальный матрац из пениснооральной губки и дефлорационные спальные мешки. Пошли, говорю, в квартиру, по крайней мере спущу задаром, но она, ничего не показывая, всхлипывает, садится, смертельно разобиженная, в первый попавшийся поезд nach Osten и уезжает, прокричав мне еще из окна, чтобы я приготовился к встрече с ее замечательным, безупречным, прямодушным мужем, который работает в шахте, а по ночам дерет ее от чистого сердца, сам два метра ростом и с такими, как я, разбирается одной левой.

А я? Я сплю, и мне снится сон, будто я на замечательной вечеринке с чипсами и выпивкой, все веселятся до упаду на этом повышении квалификации, потому что составляют единую команду, девушки вытаскивают из сумочки бутылку водки с грейпфрутовым соком, Ромек рассказывает крутые анекдоты на тему католической религии, а Мацек, тот самый Мацек, лежит совершенно бесчувственный под кроватью и вдруг уээ… в первый свободный туфель, потому что до ванной ему уже не добежать. Все смеются и обещают, что мы будем продолжать встречаться, и даже если кто-то получит повышение, то все равно не станет зазнаваться, потому что таких козлов среди нас нет, и это правда, и мы все так друг друга любим, так отлично друг к другу относимся, что через минуту-другую начнем демонстрировать свои гениталии.


– Вставай, пора на работу, – говорит мама.

– Маама… – Я переворачиваюсь на другой бок.

– Если будешь так долго спать, ничего не добьешься! Посмотри на Яцека – машина, пальто, налоги, премии, квартира, работа в западной фирме, дающей надежды на будущее, жена, которую он не бьет или бьет так, чтобы не оставалось следов, а ведь главное, чтобы ничего не было видно, чтобы людям не о чем было судачить, потому что зачем давать поводы?

Незачем. Крах «Энрона», катастрофа «Челленджера», трагедия «Титаника» просто-напросто не доходят до поколения хочешь-конфетку-полезай-в-клетку.

– Мам, да встаю я.

– Вижу я, как ты встаешь, валяешься, думаешь, я буду будить тебя каждые две минуты, да вставай же!

– Мама, какой сегодня день?

понедельник

Как так? А вот так. Мама будит меня на работу. Мама раздвигает шторы, и солнце вжаривает мне по глазам. Приходится вставать, а иначе опоздаю. На работу я возьму вкусные и полезные домашние бутерброды. Эта даст мне возможность сэкономить на обеде в ближней молочной столовой либо в расположенном тоже поблизости салат-баре. Сэкономленные денежки я положу на депозит. И заработаю на этом – после вычета грабительского налога – примерно шесть злотых за две недели, то есть двенадцать за месяц, а это четыре пива в магазине или два в пивной. Стоит того.

понедельник

Только не говорите, что это понедельник. Неужто понедельник? Это неправда, этого не может быть. Мама будит меня на работу. Как так? А вот так. Вставай, а то проспишь. Встаю, встаю, только еще минутку полежу. Чуточку отдохну. Отлежусь. Ну не бездомная же собака я.

понедельник

– Мирек? – Вася вопросительно смотрит на меня. – Подойди ко мне, нам следует поговорить один на один, в четыре глаза.

А может, лучше на четыре буквы? Подхожу – улыбающийся и профессионально подтянутый – к Басиному столу, а она встает с кресла и руководящим мановением руки приглашает меня в комнату для переговоров; значит, дело серьезное. Бася садится, я тоже. Оба улыбаемся.

Я гляжу на Васю с сосредоточенным вниманием на все еще помятом понедельничном лице, отстиранном от всяких эмоций, ожидая литании к святому сердцу персонально генерального директора, и мимоходом отмечаю на плече чуть заметные белые чешуйки. Господи Боже карающий, что это? Перхоть. Перхоть? Невозможно. Да, да, это очень даже возможно, киваю я разливающейся Басе, да, разумеется, чтобы добиться успеха, я должен узнать, чего хочет клиент, какие у него потребности, а затем сделать все, чтобы их наиболее полно удовлетворить. Неужели это вправду перхоть? Как я мог это допустить? Да, соглашаюсь я с Васей по каждому кардинальному пункту, нет клиентов, которым не нужен твой продукт.

Перхоть! Иисусе милосердный и все святые, за что вы меня так испытываете? Это омерзительно! Это стигмат неудачливости и непрофессиональности!

Понимаю, понимаю, пребывая в расцвете профессиональных сил, я быстро диагностирую потребности клиента и результативно их удовлетворю, предложив мой продукт, понимаю, понимаю, если я хорошо подготовлюсь к беседе – добуду основную информацию о клиенте и правильно распланирую ход разговора, то мне станет ясно, каковы его потребности!

Но это уравнение не имеет хеппи-энда: я, клиент, распознавание его потребностей, профессиональное предложение, перхоть – нет, это не суммируется, здесь не может быть решения: еще один расчетный счет, перхоть, густая, отвратительная, с лазанью величиной, бросающаяся в глаза, как расстегнутая ширинка, бесчеловечная перхоть, оскверняющая пространство и общественное благо. О, как ужасно началась неделя! Полностью согласен с этим, Бася, согласен, что неделя началась отлично! Я стараюсь незаметно извергнуть из уголка рта незримый поток сжатого воздуха, направляя его на плечо, покрытое чешуйками полимера целлюлозы. Операция не удается.

– В-третьих, – продолжает Бася, украдкой сканируя глазом недавно купленные лекции, – проведи вивисекцию клиента, разъясни ему его потребности, а затем направь на поиск способов решения существующих проблем.

Само собой разумеется, перхоть не вызывает доверия!

– И следующая фаза… – Бася повышает голос, завершая только что прочитанный фрагмент, – представление выгод продаваемого продукта, а следовательно, нахождение решения!

Решения? Да, именно; как стряхнуть перхоть, чтобы это не выглядело так, будто ты стряхиваешь перхоть? Потому что я не могу стряхнуть так, чтобы все поняли, что я стряхиваю перхоть. Это не деревенская свадьба, не клуб в каком-нибудь там Нижнем Мочегонске, я не могу стряхнуть перхоть просто, как стряхивают перхоть, так как это будет очевидным сигналом, что я стряхиваю перхоть.

– Это трудная задача, – изображает понимание Бася, – поскольку клиенты не склонны к деловым разговорам и наши вежливые расспросы воспринимают как вторжение в их частную жизнь. Уж я-то знаю. И не стоит этому удивляться, так как они не ощущают никакой потребности, не видят никаких проблем, возможно, они никогда еще не задумывались таким образом, под таким углом о себе, никогда не задавались вопросом, хотят ли они что-то изменить и что именно, так как они позволяли делам идти своим чередом, здесь счет, там счет, какая разница, верно ведь, Мирек?

– Да, Бася, – киваю я, но тут же поправляюсь: – То есть нет, счет здесь – это счет не там.

– Верно, – говорит Бася, – счет только здесь, только в нашем банке, кое-что ты уже начинаешь соображать, похоже, начинаешь думать.

А я думаю, что, может, стоит этак шутливо сказать: «О, перхоть!» – и продвигаясь по узенькой тропинке шутки, произвести ряд энергичных якобы стряхивающих движений. Но не слишком ли грубая это будет шутка? И не слишком ли короткие ноги окажутся у такой забавной маленькой лжи? И соответствует ли это моменту? Или лучше выйти под предлогом, что мне срочно необходимо отлить? Но, может, не отлить, а что-нибудь другое? Нет, обязательно нужно отлить, потому что я не выдержу, однако сказать я не могу, так как не решаюсь.

– Во многих случаях ты вынужден начинать со вскрывания таких сфер, в которых жизнь клиента не является совершенной, которыми клиент не удовлетворен. Можешь быть уверен: вопросы подобного рода должны помочь тебе в пробуждении у клиента интереса к разговору. Ведь поляки такой народ, который любит жаловаться на жизнь. – Бася добродушно улыбается, – а нам это на руку, поскольку любая информация о проблемах клиента становится для нас бесценной подсказкой о его потребностях, которые ты и только ты должен вынудить его осознать.

Я осознаю, что сделал это, хотя сам не понимаю, как решился на подобную наглость: стремительные взмахи руки и… удалось! Неужели? Да! Вася пробуждается от летаргии и начинает критическим взором смотреть на мое поведение.

– Ты меня слушаешь? – спрашивает она. И приятное настроение мгновенно рушится. – Ты можешь мне сказать, чем ты сейчас занимаешься? Какой-то ты рассеянный, ничего до тебя не доходит.

– Доходит, доходит, – пытаюсь я уверить ее, но Бася лучше знает, что не доходит.

– Мирек, – морщит она маску, – что с тобой происходит? Вначале ты был такой хороший сотрудник, а сейчас? Я даже не знаю, что думать, пойми, ты должен усиленно над собой поработать. Если я не увижу никаких положительных изменений, я даже не знаю, что сделаю. Если бы я видела, что ты хочешь измениться, то ситуация выглядела бы совершенно иначе, но на данный момент я ничего похожего не вижу, и все-таки, как с нами будет, ты еще хочешь здесь работать?

Только об этом я и мечтаю. И еще этот нестерпимый зуд. Я не могу сдержаться. Думаю только о том, чтобы чесаться, чесаться, чесаться, выплевать, содрать, сбросить кожу. Заново запустить гребаную систему.

– Послушай-ка, ты можешь на минутку подойти ко мне? Можешь приблизиться? – неожиданно осведомляется Бася.

О Боже, вышло на явь, думаю, вышло на явь… Этого гада, производителя шампуней, который обещал вечную жизнь без перхоти, я удавлю собственными руками!

– Ты что ел? – спрашивает Бася, морща нос. – Чеснок?

– Что? – недоуменно спрашиваю я.

– Ты что, оглох или притворяешься глухим? – возмущается Бася. – Я спрашиваю, ты ел чеснок?

– Чеснок? То есть чеснок? Ну ел. Вчера, – признаюсь я, потому что это правда.

– Ты ел чеснок. – Бася смотрит на меня вроде бы даже весело.

– Пришлось, – говорю я.

– Пришлось? – переспрашивает Бася. – Что значит пришлось?

– Инфекции, – объясняю я.

– Что? – Бася задыхается от возмущения. – Что? Ты отдаешь себе отчет в серьезности ситуации? Ты понимаешь, где ты находишься, какие тебе доверены задачи и с кем тебе приходится работать?

Да. Решение о пластической операции или об омоложении лица с помощью микродермобразии, то есть стирания лазером старческих пятен с лица и рук, семьдесят процентов мужчин определяют как связанное с профессиональной карьерой. Исследования, проведенные американскими – ну конечно! – учеными, подтверждают, что с сорокалетним, который выглядит на десять лет моложе, работодатель подпишет контракт охотней, чем с его ровесником, выглядящим на свой возраст. Кроме того, человек, который выглядит моложе и здоровей, быстрей растет в должности, и к нему гораздо лучше относятся работодатели и начальники. Уродливый, низкорослый, рыжий, лишенный обаяния имеет мало шансов получить работу. А если речь идет о чесноке, то он, конечно, убивает бактерии, однако человек, у которого из пасти воняет чесноком, не имеет никаких шансов ни на что.

– Что ты себе думаешь? Ты знаешь, сколько тут людей на твое место? В очередях стоят! Ты что ухмыляешься? Не веришь мне? У тебя будет возможность убедиться в этом на собственной шкуре – скоро приедет директор, получишь возможность с ним побеседовать. Ты знаешь, что значит, когда у тебя замараны бумаги? Чеснок! Невероятно, такого еще не бывало, работа с клиентом и чеснок! – во весь голос восхищается Бася в конце рабочего дня.

вторник

Вторник. То есть не так плохо. Завтра уже среда – середина недели. До конца недели два дня, не считая среды. А после среды сразу, как чертик из табакерки, четверг, а в четверг уже почти как в пятницу. Пятницу уже практически не чувствуешь. Пятница – это почти что суббота. В пятницу все может случиться. В пятницу Баси может и не быть на работе. Или вдруг в пятницу Бася решит отпустить всех нас немножко раньше, чем обычно, и тогда мы сможем пораньше уйти. Да, в пятницу.

Так что у нас? Вторник.

Стал я дворник.

Уфф… Гребаный галстук немилосердно сдавливает шею. Наверно, рубашка стала мала. Ну, мала не мала, но выглядит она в любом случае очень презентабельно. Серая в серую полоску. Моя семья и соседи высоко ценят такой тип красоты. И любят пообщаться в лифте с этим характерологическим типом. Это дает им мотивацию. Дает им шанс увериться, что наш лучший из миров является наилучшим из миров. Что жилмассив представляет собой колыбель цивилизации, культуры и искусства. Когда я вместе с ними вертикально перемещаюсь в лифте, то замечаю предупредительное выражение их лиц. Они чувствуют значительность атмосферы. Чувствуют величие. В их ушах, предупреждая о последствиях несубординации, весело звучит удар штемпеля. В случае чего я всегда могу с веселой интонацией рассказать им о новых банковских продуктах. О том, какая процентная ставка лучше и в чем суть пенсионного вклада. О выгодах.

На этой раздаче мы являем собой отличный расклад. Мы уже не валеты. Уже не трефовая мелкота. Серые кардиналы. Готовность к пониманию логарифма современной Европы. Дешевое молоко, дешевые сыры, но где доплаты, мать вашу за ногу! Больше доплат или восемнадцать килограммов леденцов с сюрпризом? Прошу без концентрических отклонений.

Вторник? Стал я дворник. Если у тебя случайно упала капля на сиденье унитаза, старательно вытри ее, а запачканную бумагу брось в стоящий рядом бачок для мусора. А если ты придержишь рукой крышку бачка, то обнаружишь лежащую на дне прокладку. Ты вздрагиваешь, и хотя вид запекшейся крови возбуждает в тебе нездоровое любопытство, ты моешь руки и поспешно выходишь из туалета. Тем паче что время, которое отводится тебе на так называемое отправление физиологических потребностей, похоже, кончилось, а любая более или менее продолжительная задержка в помещениях общего пользования вызывает у Баси недовольство.

Бася не ставит препон для отправления физиологических потребностей, но нужно и честь знать. Сотрудник в продолжение рабочего дня должен занимать положенное ему рабочее место. Обязан присутствовать на нем. Бася не позволит никому в своем отделении отлынивать от работы.

– Презентабельность и представительность, – говорит Бася, а когда прохаживается мимо рекламной стойки, или так называемого стенда, то выглядит как император. – Мирек, ты сегодня побрился?

– Естественно. – отвечаю в полном согласии с правдой. Я просто не представляю себе другой возможности. Как? Занять рабочее место, вступить в святилище банка, предварительно не избавившись самым тщательным образом от щетины?

– Точно? – смотрит исподлобья Бася. – А то ты мне кажешься слегка синеватым, как будто сегодня не пользовался бритвой.

– Проверь, – выставляю я лицо, – сама увидишь.

– Зачем? – говорит Бася. – У меня и в мыслях нет, что может быть иначе, а то знаешь, что бы тогда было?

– Нет, – отвечаю я, хотя знаю, но я знаю также, что такой ответ является частью ритуала.

– Я не позволила бы тебе занять рабочее место, даже на порог отделения не пустила бы, мог бы отдохнуть от работы, но самовольное отсутствие на рабочем месте, потому что подобный случай может быть охарактеризован только как самовольный, равняется выговору, а что такое выговор, ты знаешь?

– Нет, – отвечаю я, второй раз расходясь покривив душой.

– Нет у меня охоты больше говорить на эту тему, – объявляет Бася и усаживается за стол. – К концу недели подготовь мне кассовые отчеты за последние три месяца.

Во блин, думаю, кассовые отчеты за последние три месяца, надо же, влип, но ведь я же побрился, я гладкий, как поросенок, чего она вообще хочет, эта пизда несытая?

Чувствую я себя как гусь, которому засунули в глотку трубку с кормом. Чувствую, как противоестественно разбухает моя печень, достигая астральных размеров. С другой стороны, если такую трубку вытянуть из горла, то можно использовать ее для ограждения. Какого ограждения? На садовом участке огородить беседку. Или на балконе. Только ее, сволочь, там заклинило. Заклещило. Как у собак при случке. Дергаться бессмысленно.

среда

В среду приходит Опель и скрипит мне, что хочет взять кредит.

Ой, Опель, Опель! Да будет вам известно, Опель влез в программу дьяболо, и никто его оттуда еще не выдавил. В детстве Опель был настоящий Опель, любо-дорого смотреть – сильный, здоровый. Опель это был Опель! Чем только он не занимался, предприимчивости его хватило бы на весь наш дом, взял он кредит, не выплатил, взял в долг, не отдал, ему отрубили пальцы, а он открыл магазин «24 часа» – вот такой он был, Опель. Опель много чего брал, много чего прибирал, много чего сожрал, много чего затевал. И вот кирной Опель скрипит мне насчет кредита. Бедолага.

– Жена, блин, дома, дети, блин, а я, блин, должен был быть в семь, а сколько, блин, сейчас? Я ж, блин, со вчерашнего дня на ногах, четыре, говоришь, блин? О блин, ну купил я ей, блин, веник. Как думаешь, блин, есть какой-нибудь шанс? Да с какой, на хер, женой, я, блин, про кредит Ты, блин, прямо скажи, сможешь, блин, помочь или нет? Скажи, блин, прямо, как будет, блин, с кредитом.

– Кредит, блин, можно было бы, – отвечаю я, – но, блин, эта кривоссыха, эта пиздючка, она, блин, кредита тебе не даст, такая, блин, сволочь, это я тебе честно, блин, скажу.

– Ты, блин, глянь, – говорит он, – купил я, блин, жене веник, красивый, блин? Не выгонит она меня, блин, из дома? Говенный кредит, – тяжело вздыхает он, точно на исповеди.

– Да, блин, – сочувственно говорю я, – да.

– А на хер, блин. – Опель сует цветы в карман и отправляется за угол поссать. – На хер, – хрипит он, как хряк, которого режут.

А помнишь, как мы сопливыми мальцами отливали на бетон за стартовой полосой, за костелом, за заводским корпусом, на свалке? Как мы плавали на пеностироле по канавам, а пеностирол тибрили с законсервированной стройки? Или как известку со стен отколупывали, потому что в детстве нам недоставало кальция для костей? Или как мы сидели на лестнице, словно грустные карлики, а выключатель был разломан, провода висят, а ты и говоришь: «Давай, кто дольше продержит провода в руке», – а потом тебя как шарахнет, помнишь? Ты, наверно, полчаса сидел на лестнице и дрожал, точно вымокший щенок. Господи, Опель, какие приключения бывали в нашем языческом детстве!

И все сразу открылось передо мной, как канал. Вплываю. Над кроватью весь иконостас ушедшего времени. Катушечные магнитофоны, гуманитарное соленое масло, которое выдавали в костеле, расслабуха, резиновые сапоги, голые бабы, несбывшийся американский сон в пустой пачке от «Мальборо», что валялась в урне у гостиницы… ладно, хватит воспоминаний. Ступай, Опель, используй сегодня свой кредит в баре, используй на всю катушку. Бася тебе кредита не выдаст.

Бася, склоненная над кредитным заключением, кроме него, ничего не видит. Она углубилась в него, как в проработку программы телевидения на грядущую предпраздничную неделю. Она перебирает бумаги, что-то вытаскивает, смотрит, подносит к глазам, отодвигает, откладывает, делает заметки, подсчитывает и наконец, вся такая нервно-возбужденная, говорит:

– Госька, сделай мне это.

Гоха берет заключение и истерическим голосом кричит:

– Да он что, спятил совсем? Я ему в жизни кредита не дала бы, нет, ты только глянь. Бася, посмотри сюда…

Бася смотрит и кивает.

– Смотри, одна печать и хмырь какой-то подписался под «председатель», и все смазано, неразборчиво, я вас умоляю. Бася, ты знаешь, что это за фирма? Фирма «домино», что получит – на вино.

– Так напиши, что кредит мы не выделяем, и отправь в Варшаву, – категорически говорит Бася в первый раз.

– Бася, но зачем отправлять? – удивляется Гоха. – Нам же все равно вернут его с отказом. Я во всяком случае под разрешением не подпишусь.

– Госька, делай что я сказала, – второй раз говорит Бася категорическим тоном. Я тоже не подпишусь, тут же сразу видно, что это за тип, но в Варшаву пошлем. Госька, тут речь идет вовсе не о том, получит он кредит или нет. Ты поняла?

– Поняла, – кивает Гоха.

– Мирек, – бросает Бася, – приготовь почту, только быстро, не заставляй меня ждать.

– Хорошо, Бася, – говорю я, а перед глазами у меня панорама стодневок,[9] студенческих балов, школьных дискотек и еще Крысек, как он стоит на путях и говорит, что это самая современная игра, что кто дольше выдержит – тот крутой, а кто меньше – тот говно. И действительно, он крутой, а мы все говно, но все бегут домой, никто не оглядывается, а за спиной в поле стоит поезд, и мать потом не смогла опознать останки, и никто не знает, почему так получилось.

четверг

Паранойя какая-то. Всем обязательно хочется получить розовую пластиковую рекламную ручку с логотипом Гамбургер Банка.

– Ой какая красивая ручка, – завидев ее, лыбятся они, как мартышки, – а можно я оставлю ее себе, а я получу такую ручку в подарок? А можно еще одну? Знаете, ребенок собирает, так для него.

– Разумеется, пожалуйста, все это сделано для вашего удобства и хорошего самочувствия, которое еще больше улучшится, если в магазине при покупке товаров вы будете пользоваться нашей шариковой ручкой и нашей гамбургеровской платежной карточкой с неповторимой и уникальной эмблемой нашего Гамбургер Банка, а часть комиссионных за произведенное перечисление будет передана в фонд поддержки детей, страдающих печальным современным недугом – посттелевизионной падучей.

пятница, перед самым закрытием
Почему-то всегда так получается, что когда пора закрывать контору и все знаки на земле и на небе согласно указывают на то, что сегодня, по крайней мере в этот единственный раз, раз в неделю, ты уйдешь домой раньше и наконец-то у тебя будет немного времени, чтобы разобраться со всем, а накопилось этого всего ой-ей-ей (Гоха, например, надеется отмочить ноги и обстричь ногти, которые все продолжают расти), как вдруг появляется какая-нибудь мандавошка, которая не приходила много месяцев, а тут неожиданно вспомнила и нашла свободную минутку, именно без пяти шесть, чтобы прийти и занудствовать еще полчаса.

В соответствии с кодексом хозяев, клиент является подлинным нашим кормильцем, и от него зависит, будешь ли ты дальше работать или нет, потому что на твое место полно желающих, которые, быть может, в сто раз лучше, чем ты, так что клиент имеет право распоряжаться нашим временем, особенно после окончания работы, потому что клиент имеет на это право, и только попробуй сказать, что нет!

И когда эта мандавошка устанет занудствовать, то с лучезарной улыбкой поинтересуется, платят ли нам за сверхурочные. А мы с улыбкой ответим, что нет. И расстанемся в благостном настроении – мы, сидящие тут лишний час, и он, сидящий хрен знает где и наяривающий свой горячий быстросупчик. Но даже когда закрыто, приходит какой-нибудь говнюк и дергает дверь, дергает и дергает, как будто ему невдомек, что если с первого раза дверь не поддалась, то, значит, закрыто, рабочий день кончился и что люди, сидящие внутри, не просто так просиживают стулья, а работают в порядке сверхурочных, постурочных, заурочных и вообще порочных. Но до этого трудно додуматься, а дверь всего лишь дверь, и. если она не отворилась, ее надо дергать, пока она не поддастся. О господи…

Приходится открывать и вежливо долдонить, мол, сожалеем, но отделение закрыто, и было бы хорошо, если бы у людей были уши, чтобы слышать, и головы, чтобы думать. Время – деньги. Все по-быстрому – ешь, спишь, трахаешься, болеешь, думаешь, вот и светлейший Он всего лишь на минутку, у него крошечное дельце, которое не займет много времени. Хорошо, хорошо, пожалуйста, входите, клиент всегда прав. Тем более всего лишь на минутку.

– Скажите, – говорит он, – почему банкомат не выдает мне денег?

– Потому что у вас карточка, которая не подходит для считывающего устройства в нашем банкомате, эти карточки наш банкомат не обслуживает.

– Почему не подходит, если на прошлой неделе отлично подходила?

– Извините, не знаю, не я это придумал. – (У, блин!) – Если позволите мне сказать, то я позволю себе заметить, что считывающие устройства подобного типа предназначены исключительно для лиц, имеющих нашу карточку, и только эти лица могут проходить в помещение банкоматов после окончания рабочего дня, а на то, что на прошлой неделе ваша карточка подходила, могу только ответить, что вам повезло.

– Но почему она сейчас не подходит? Почему? Ну почему?

Такого бы зажать в дверях и резиновой дубинкой по спине, по спине, тогда бы он понял, что значит здоровое утреннее похмелье, но, как ни досадно, такое невозможно… А этот гад отменно развлекается, потому как считает себя все превзошедшим, думает, он все знает, не пальцем деланный! В доме все самое современное. Телек смотрит и рекламу, его на мякине не проведешь, засосал кружечку пивка, а то и две, и это ему только куражу добавило. Ну почему да почему, почему да почему, вот объясните мне, почему в прошлый раз да, а сейчас нет…

Смилуйся, скотина, ступай в свою трехкомнатную. Пусть жена или кто там еще начистит тебе морду, отгладит брюки, сделает минет, подключит к телевизору, да все что угодно. И он уходит, но тут же целая толпа дергает дверь. У них нет времени прийти «от и до», у них есть время только «до» и «после». Ну и что ты им сделаешь? Это они каждый день извлекают из бумажников денежки на наши белые булочки и сладкий чай… Я смотрю на их недовольные будки, и мне действительно становится тошнотно. В голове все переворачивается от их вида, вот, честное слово, кроме шуток, схвачу сейчас табуретку и начну отхаживать их по чем попало до крови, до кала, до потери сознания.

пятница

Предполагалось, что это кайфовый рецепт подпорогового серфинга в домашних условиях, ну, понимаете, родной дом, все родное кругом, бим-бом. Дома и стены помогают, все дороги ведут домой, всюду хорошо, но дома лучше, традиция, слитая с современностью, рациональные средства с иррациональными, общепринятое и экстравагантное, вкусный микс, добрый крепкий чай с искусственной челюстью, три бутылки сиропа от кашля со спиртом, safrol tea. косячки, уголки, реланиум, прединол, сарептская горчица, куриные сосиски, пирожные без крема и много, много солнечного польского телевидения. Безопасные пищевые добавки, которые помогают бороться с весенней ослабленностью защитных сил. Пепси-фаза-мульти-тотал-отвал. Джонни Токсик, экстрамутант, приветствует и приглашает.

Я лелеял надежду, что химически индуцированное мистическое переживание доведет мой генотип до следующего этапа, в котором человек избавится от тенет плоти и станет чистым сознанием, сохраняемым при жизни под стеклянным колпаком с помощью умных растворов, содержащих минеральные соли, витамины, кальций, тонизирующие субстанции, глицерин и бисакодил.

Увы, не получилось. Произошло неконтролируемое замыкание в проводах. Боль стала интегральной частью этого безумия. Я чувствую, как она перемещается, пульсируя, точно созревающий нарыв. Она так распирает кумпол, что на заднице лопаются сосуды, точь-в-точь как в глазу. Все становится цвета крови.

суббота

Ты в гипер-мега-стор-шопе. Вьешься, как краснорожий ксендз на похоронах вельможи. Кланяешься. Уговариваешь. Дрочишь. Дискутируешь. Демонстрируешь. Дергаешься. Выигрываешь время. Выглядишь как модель. Стреляешь глазами. Ты хорош собой, высокий, привлекательный. Ты в новой мафии. Перед тобой четыре стопки рекламных листовок. Но не надейся, что ты будешь тут стоять, как идеальный болт. Что сунешь в корзинку какой-нибудь старухи пачку никому не нужных листовок и будешь стоя кемарить с открытыми глазами. Нет, это слишком оптимистический вариант.

Ибо Бася завещала: «Без минимум четырех счетов не возвращайтесь».

Да пошла она, извините за выражение, говнюха. В понедельник Басе будет сказано:

«Бася, ну не удалось, мы распространили почти все, все рекламные листовки, мы очень старались, но не удалось, такой был неудачный день, все торопятся, все только глядят, чтобы схватить что ярче блестит, и рысью, быстро-быстро туда, где что-то дают, какой-нибудь мегахит. Ну, понимаешь, какая-то в воздухе непонятная враждебность, что-то в этом духе».

Но Бася вовсе не такая дура, как кажется, она тоже не стебанутая по темечку. Бася первым делом придет и проверит, как выглядит рекламная компания. Как мы подготовились к ней физически, психически и духовно. Бася с исключительной суровостью оценит наше поведение с точки зрения потенциальных клиентов банка. Но Бася сделает это не явно. Бася скрытно встанет где-нибудь, невидимая, как бойцы невидимого фронта, и всесторонне оценит наш рекламный потенциал.

Бася в точности знает, какв этом мегасторе выглядят рекламные акции других отделений Гамбургер Банка. Знает, что их менеджеры не так преданы гамбургерскому центральному отделению, как она, и не приходят на акцию, чтобы контролировать своих сотрудников, потому результаты подразделений, которыми они руководят, оставляют желать лучшего, и поэтому, когда наступит апокалиптическое сокращение штатов, Бася будет последней в списке на увольнение. Так исполнятся слова пророка, первые станут последними, а задних пинать в зад не будут.

Это вовсе не значит, что Бася ходила туда и подглядывала из-за угла, потому что она не такая. Да ее вообще не интересуют сотрудники других отделений, пусть они ничего не делают, пусть себе лодырничают, пусть не получают премий, пусть видят свою работу в ж. Просто у Баси есть знакомые среди сотрудников охраны, и эти знакомые сотрудники охраны позволяют ей посмотреть кассеты внутренней службы наблюдения. Бася с точностью до секунды может сказать, что такого-то числа Арек и Магда из третьего отделения, вместо того чтобы раздавать листовки, как и надлежит товарищам по оружию, бездельничали и трепались фиг знает о чем.

И что в такой ситуации должна сделать Бася? Подготовить соответствующий рапорт и переслать в центральное отделение? Наверно, да, так как заботиться о благе и репутации фирмы – долг каждого сотрудника. Так должна поступить Бася, но она так не сделает. Вот такая она благородная. Такой она кристальный человек. Так сильно она любит молодежь.

И что? Да ничего. Первое и самое главное – это ослабить способность клиента к оценке своих возможностей. То есть потрошить лохов, не давая им опомниться.

– Послушай… тебе сколько лет? А ты хотел бы иметь такую классную кредитную карточку? Представляешь, как здорово иметь такую карточку? Ты можешь ею расплачиваться, можешь снимать деньги в банкомате, можешь показывать знакомым. А ты знаешь, что это очень современно, на Западе это уже стандарт? У всех диск-жокеев из музтиви, у всех знаменитых моделей есть такие, не говоря уже о Бритни Спирс, потому что у нее она была еще перед рождением, можешь мне поверить. И только в Польше такая отсталость, невежество и суеверие. Ну так что, берешь или нет? Сегодня по случаю рекламной кампании карточка бесплатно при условии открытия накопительно-расчетного счета. Где твоя мама? Приведи ее, пусть подпишется вот здесь. Добрый день, пани, вот, пожалуйста, детская карточка для банкомата. Круглосуточный доступ к карманным деньгам, разве плохо? Ах, вы в настоящее время вообще не даете сыну (дочке), ненужное вычеркнуть, денег? Поскольку таковых не имеете? Какая жалость, что за страна! Но знаете, счет может пригодиться впоследствии. Ах, пока вы с благодарностью отклоняете? А может, все-таки? Все-таки нет? Ну что ж, несмотря на это, приглашаю вас в отделения нашего банка, когда у вас будет возможность ознакомиться с нашими предложениями, да, мы тоже вас благодарим.

– Дура какая-то, – говорит Гоха, – могла бы открыть счет, чтобы отвязаться, раз уж остановилась и отнимала наше время. И что? Стоим уже четыре часа и ничего не открыли. Мирек, у тебя тут нету каких-нибудь знакомых? Слушай, позвони, поспрашивай, откроем фиктивные счета, а потом в конце месяца можно будет их закрыть.

воскресенье

Просыпаешься утром и не понимаешь, что происходит. La bomba parano. Смотришь и ничего не видишь. Нажимаешь на какие-то синие контакты, и постепенно до тебя доходит вся смола. Пост-авто-мото-фото-фета-фарш. Беспамятство вытекает капля за каплей. Кап. Кап. Плюх. Ты изливаешься через отверстия.

Ты лежишь, разбросавшись на засаленном диване, – бог и творог в одном флаконе. Священное Писание в картинках сочится из каждого отверстия твоего тела. Это давно ожидаемые генотипические рвотные спазмы. Ты избавляешься от неудобного балласта, чтобы через минуту он возвратился. По-настоящему никаких камней на гору ты не вкатываешь. Это совсем другой миф. По-настоящему, ты сбегаешь с горы, но кто-то назло тебе опять ставит тебя на самую вершину. Ты отчаянно повторяешь неудачные попытки спуститься. В очередной раз.

Славный день. Биоритм не фиксируется. Погода хорошая. В самый раз для смерти в стиле мотылька.

суббота

Мутагенная рекламная кампания тотальной гангрены и индивидуальных чирьев. Польша только для болячек. Листовки валяются всюду, как конфетти. Люди небрежно бросают их в корзинки, даже не взглянув на наши старания и кривляния. В попе они это видели. Они вылезли на предвечерние закупки и не желают тратить ни минуты на приставания нахальных пророков сектора мелкорозничных банковских вкладов. За неимением лучшего используем более или менее утонченные методы убивания времени, болтаем, сплетничаем, вспоминаем. Гоха улыбается:

– Помнишь вечеринку? Помнишь? Не забыл еще? Ты тогда конкретно выдал…

– А-а… ну да, была вечеринка корпоративная, вся такая наивная, вечеринка что блондинка.

У Госи даже слюни потекли от воспоминаний, так она здорово оттянулась без мужа. Закуси было столько, что ею можно было завалить всю голодающую Африку. Пробки, палочки, зубочистки, салфетки-платочки, лед для водки в ведре. Комбинация New Age и сексуачьной разнузданности.

Кто-то рассказывает анекдоты. Кто-то еще чего-то. Хорошо. Симпатично. Свобода нравов. Ощущаешь свободу? Свободу нравов. Come-on baby light my fire.

У Марцина классные темные очки, он хотел бы отжарить Изу, она ему нравится, но обычно у него не хватает гражданского мужества подойти, поговорить, в обычные дни он не решается, потому что как бы это выглядело – он менеджер, она кассирша, но сейчас, после пятой, непреодолимые различия характеров как-то стираются и Марцин обещает Изе, что жалеть она не будет и что он даже сделает ее своей заместительницей. Отдастся она? Я на месте Изы согласился бы. В конце концов, однова живем. От подобной пенетрации не умирают.

Но Изе чего-то не хочется. Почему-то ей такая идея не нравится. Иза не просто декорация с большими сиськами, Иза считает, что Марцин – сластолюбивый елдак, приставучий хрен и зловредный мудак. Как она может такое говорить? Да пусть бы он был даже самый последний козел, но тут ведь речь идет об эволюции, речь идет о доминировании в стае, тут речь идет о высокой концентрации капусты. Иза, от тебя что, убудет? Впервой тебе что ли?

– Ну дай пощупать, – требует Марцин, доведенный уже до такого белого колена, что у него даже очки на морде дрыгаются, он и галстук уже расслабил, и тот болтается, как филе минтая. – Дай подержаться за сиськи.

О, у Изы выдающиеся буфера. Есть чем финишную ленточку рвать. Да и на ноги глянуть приятно. Ого!

– Ездили мы автобусом на рынок в Рабке продавать кассеты с музыкой диско-поло, – говорит Марцин, усиленно ища легкого доступа к сиськам. – Каждый день нас так возили на этот рынок, в каждой руке по сумке кассет, а там вокруг мужики с кассетами на лотках. Иза, представляешь атмосферку? Проезд, само собой, бесплатный и плюс – можешь поверить? – хот-дог, а сейчас я где? Где я сейчас? Будешь со мной хорошей, и тебе будет хорошо, ну дай пощупать!

«Мой шеф такой елдафон, ну что мне делать?» – Иза бросает по сторонам отчаянные взгляды.

– Иза, расскажи историю с фальшивой сотней, – прошу я, потому что тема эта неизменно берет за душу.

– О! – Иза отбрасывает руку Марцина на свалку истории и, отдвинувшись за демаркационную линию, с жаром повествует. – Я тогда сидела на кассе, господи, как я люблю работать на кассе. Просто выразить не могу, как я люблю работать с клиентом, никакую другую работу я так не люблю, и вот раз как-то сижу я, считаю деньги, смотрю: фальшивая сотня и сделана так неумело, что определяется с первого взгляда, говенный ксерокс, халтурная работа, подделывал какой-то портач. Сижу и думаю: как я могла взять такое? Ну, известно, поляк задним умом крепок, и я продолжаю думать, что же теперь делать, свои выложить или пустить ее в оборот.

– Только не говори, что пустила, – смеется Анджей.

– В путь-дорогу нам пора, знаем, где меж ног дыра! – во все горло поет разохотившийся Марцин, прямо чувствуется, как у него все швы пошли.

– А что мне было делать? Выплачивать? Ты бы сам что сделал? Знаешь, сколько нам платили? Еще хуже, чем здесь. Просто зло берет, все думают, если ты в банке, то бог знает какие деньги загребаешь и вообще живешь у Христа за пазухой, но не мне вам рассказывать, как на самом деле. Конечно, я не хотела этого делать, все думала, но наконец высмотрела женщину, с виду не бедную, одетую, накрашенную и какую-то рассеянную, ну и всучила ей эту сотню, дай ей Бог короткой жизни, а женщина ушла и не вернулась, но руки у меня тогда дрожали, как перед первым причастием.

– Пока яйца еще есть, солопу привет и честь! – ревет Марцин так, что нейродатчики вытекают у него из ушей, как воск.

– Ни хрена себе, идешь в банк, а тебе втюхивают фальшивую сотню, уссаться можно, – ржет Анджей, который явно эту историю с сотней раньше не слышал.

– Ты, жопа, я хочу, чтоб ты знала: твоя формальная ситуация представляется туманно, ищи себе другую работу! – орет Марцин в воздух. Похоже, в системе мониторинга у него произошло короткое замыкание, но никто не обращает внимания на его вопеж.

Сидим мы, значит, рассказываем всякую хрень. Кто когда какого мудака обслуживал. Как люди по другую сторону прыщи себе выдавливают, потому что им на улице кажется, что это зеркало, а не окно. Всякие дурацкие были-небылицы прямиком из жизни с приправой из идиотизма клиентов.

А Бася сидит, как заинька, зыркает своими хитрыми глазками и рассказывает всем, какую она проводит кадровую политику, почему ее отделение самое лучшее из всех и каким образом она добивается таких замечательных результатов. Если время от времени не нарушать права работника, то это значит, что руководитель не слишком усерден в работе, не без удовлетворения говорит она.

Бася, значит, сидит, этакая королева-крольчиха. Ведет себя солидно и достойно. Громко и внятно излагает свое мнение в связи с широко понимаемой современностью, желая тем самым подчеркнуть жирной чертой свою недюжинную, офигенно интеллигентную, потрясающую и потершуюся в лучшем обществе индивидуальность.

Мы курим в сортире, и Эдек поделился со мной половинкой порции. Приныкал он ее на случай какой-нибудь оказии, так что она, наверное, совсем выветрилась, но попробовать можно. Через минуту вечеринка неожиданно раскручивается. Для меня. Слышу голоса и вижу волоса. Или голосы и волосы? Так меня забрало и повело, что я уж не соображаю, чувствую себя трезвым, как хрен, в меня вошло, прошло, вышло, разъебало, вбило, выбило, въебало, дыра в голове, как покуришь крак, точно воронка в земле, что, не знаешь, мудак? Знаю. Но уже не сдерживаю свою страсть. Костыли у меня взбесились и несут меня, точно кобеля на случку. Я все выдаю из себя. Пою. Сбрасываю рубашку, срываю галстук, выпираю округлые ягодицы, кружусь, представляю наши коммерческие предложения всем незаинтересованным, раздаю направо и налево гамбургеровские карточки для банкомата, рыночный оргазм! О-о… да, да, я еще долго чувствовал настоящий мятный вкус.

– Я тоже тогда нажралась в хлам, но ты был вообще… Ты хоть что-нибудь помнишь? Ладно, хватит, – говорит Гоха, так как воспоминания вечеринки отозвались у нее изжогой. – Так чего делать будем? Уже без двадцати. Смываемся?

– Подожди хотя бы до без пятнадцати, – отвечаю я.

понедельник

– Как это, всего два счета? У меня это в голове не умещается. Всего два личных счета? В чем дело? Разве мы не самые лучшие на рынке? Разве наш сберегательно-расчетный счет не дополнен целым рядом продуктов и банковских услуг? Разве каждодневное управление семейным бюджетом с ним не становится легче? Разве он не является идеальным счетом? Разве у нас нет многофункциональной сети банкоматов? Разве мы не алчем царства Божия? Разве святилище банка не является истинным домом Божьим?

Во-первых, вменяется несоблюдение дисциплины рекламной кампании. Во-вторых, вменяется небрежение принципами проведения рекогносцировки клиента. В-третьих, неиспользование полученной от клиента информации для подготовки индивидуальных предложений и создания инструментария, исследующего удовлетворенность и лояльность клиента. В-четвертых, неприменение знания психологии в процессе управления связями с клиентом. В-пятых, неиспользование возможностей влияния на восприятие марки посредством предоставления нового опыта, укрепляющего связь клиента с маркой. Summa summarum, Бася будет вынуждена использовать более суровые критерии оценки эффективности сотрудников.

Отделение-е, смиирно! Хватит бить баклуши. Прежде всего эффективность! С сегодняшнего дня основным инструментом борьбы с усталостью будет плетка. Вот так!

Бася просто не может понять, в голове у нее это не умещается.

– Ох, кажется мне, что очень скоро мы поговорим по-другому, по-другому вы запоете, потому что, если вам это интересно, завтра приезжает директор, – сообщает Бася с солидной щепотью любезного садизма. – Мирек, вымой свой велосипед, а всем остальным провести уборку на столах, чтобы никаких карточек, бумажек, ручек, листовок, носовых платков – короче, ничего такого, и еще прошу поддерживать порядок в служебном помещении, чтобы я там не видела кружек с недопитым чаем, недоеденных бутербродов, никаких крошек, грязных следов, кучи одежды на вешалке и тому подобного, все должно блестеть, я ясно выражаюсь? Мирек! До тебя что-нибудь дошло? Да? О чем я только что сказала?

– Чтобы поддерживать чистоту?

– Чтобы соблюдать чистоту! И не спорь со мной! Здесь я приказываю. А ты, Госька, купи пирожных и хорошего кофе, пусть директор видит, что наше отделение можно ставить в пример как образец, и пусть только кто-нибудь пожалуется директору, пусть только кто-нибудь скажет, будто ему что-то не нравится, я тут же буду знать, кто это. Думаете, директор мне не скажет? Директор мне все рассказывает.

Одно утешение – пятница. Пятница? Какая, к черту, пятница? Тоже мне шуточки. Пятница будет, но только через четыре дня.

понедельник

– Мирек, – говорит Бася, – сделай мне чаю, ну, ты сам знаешь, какой, с тремя ложками сахара.

– Бася, с тремя? – переспрашиваю я, делая вид, будто забочусь о ее фигуре.

– А что такое? Чего спрашиваешь? Раз я сказала три, значит, три, я всегда кладу три ложки сахару, и в бедра у меня ничего не идет, видно, такая у меня от природы конституция.

Ага, угу, три, ты не придешь к системе, система придет к тебе, придет, войдет и в бедра не пойдет.

– Дура глупая, в бедра ей не идет, – шепчет мне Гоха в задней служебной комнате. – Не идет, потому что не во что идти, ты же видел ее. У нее же нет бедер, когда она рожала, ей кесарево делали, а ты что, не знал? Как бы она родила со своими тощими голяшками, ты только посмотри на нее…

Я смотрю на нее, и мне не хочется. Госе же, напротив, хочется. Зазывно улыбаясь, Гося дотрагивается до моих брюк в районе промежности. Я не знаю, что делать. Мне не хочется. У Гохи положительный энергетический баланс, и ее коэффициент массы тела BMI больше 25. Мне это не нравится. И мне не хочется. Ее тело не соответствует современному канону. Мне хочется порекомендовать ей препараты, ограничивающие переработку жиров в пищеварительном тракте. Жизнь – это не забава, а тяжелый труд. Нелегко быть профессионалом. А только у профессионала есть шанс получить повышение. Я знаю это, потому что это знает Бася. Потому что это так. Но даже если она не знает, она все равно знает. Не спрашивайте почему. Не задавайте глупых вопросов.

понедельник

Ради Бога, не раздражайте Басю. Потому что у Баси будут дрожать руки и она не побьет рекорд в «охоте на уток». А она уже так близка к этому! Она за минуту подстрелила два десятка, а это очень неплохой результат. Ведь всего два часа назад она подстреливала за минуту не больше десяти. Стопроцентный рост эффективности деятельности. Но завистница Гоха, которая в рабочее время украдкой рассылает всюду свое резюме, имеет на этот счет полностью противоположное и тайное, предназначенное только для высказывания в задней комнате, мнение:

– Да я за минуту подстреливаю пятьдесят уток, а эта дура глупая хвастается мне, что подстреливает по десять, по двадцать. Ты слышал, что она сказала? Она что, трахнутая, что ли?

– Слышал, – киваю я, – чего не слышать, все слышали.

– Наверно, опять сегодня уйдем в восемь. – Гоха вопросительно смотрит на меня, как будто не знает сама.

– Ну да, – говорю я, потому что не согласиться с предыдущим высказыванием совершенно невозможно, – в восемь.

– А знаешь, когда уходят в других отделениях? – Гоха смотрит на меня, словно ей страшно хочется сказать, но она боится. – В шесть пятнадцать.

– Ну да? – изумленно переспрашиваю я, хотя точно знаю, что так оно и есть.

– В шесть пятнадцать, – повторяет Гоха и все так же не сводит с меня глаз.

– Ни фига себе, – говорю я, чтобы что-то сказать.

– Ее надо поставить в супермаркете за прилавок, – говорит Гоха. – Видел чешский фильм «Женщина за прилавком»?

Видел. И меня это просто возмущает. Иолу тоже возмущает. И Анету. Всех нас возмущает Каждый рабочий день у нас кончается на полтора часа позже, тогда как в нормальных отделениях Гамбургер Банка, если такие есть, трудовые людские ресурсы уходят позже всего лишь на десять минут. О, мать их, как это нас – меня, Гоху, Иолу, Анету – возмущает. В принципе нам нужно что-то с этим делать. Но как? Что? Ничего. Не удастся. Сделать.

Бася нас держит в кулаке. Бася – крупная шишка. Шах-ин-шиш. Бася в знакомстве со всеми важными и влиятельными. Она дружна с самим генеральным директором, с которым она чуть ли не на «ты». Говоря о нем, она даже не титулует его «пан директор». У нее, блин, такие связи, что просто anus mundi вспухает.

понедельник, ранним утром

Чувствуешь ли ты, что у тебя не хватает сил на то, чтобы справляться со своими ежедневными обязанностями, а твой мозг напоминает печеную картофелину с явными следами гнили? Чувствуешь ли, что у тебя нет ни малейшего желания совершить неежедневную пробежку или в очередной раз посетить тренажерный зал? Не говоря уже о прыжке с банги, о котором ты давно мечтал, чуть не обписываясь от возбуждения?

Чувствую, чувствую, не стану утверждать, что не чувствую, раз чувствую.

Но и для таких случаев имеются средства. Пищевые добавки и энергетические батончики, содержащие соответствующий комплекс концентратов и питательных элементов. Дополняющие препараты с витаминоподобными факторами, не исключая антиоксиданты и L-кар-нитин. А на десерт замечательный марафет. Чудо-марафет, лучше его нет. Классный марафет, какого не видел свет. От такого марафета будет и зима, как лето. Прими. Запей. Втяни. Покури. И тут же воткнись в саундтрек матчей высшей лиги.

Выглядит неплохо. И по сколько? По столько. Десять по два. Один по три. Да, недорого. Но стоит того. Стопроцентный результат снижения чувства усталости. Покупай только в магазинах, пользующихся хорошей репутацией, а в случае возникновения каких-либо сомнений посоветуйся с сертифицированным дилером.

В случае возникновения нежелательного эффекта немедленно войти в контакт с унитазом.

вторник

В Гамбургер Банке самое главное – люди. Это они представляют фирму в контактах с клиентами, и это благодаря им Гамбургер Банк добивается успехов. По всей стране трудится более трех тысяч всесторонне подготовленных и опытных банковских ассистентов. Они отличаются природной открытостью, умением и потребностью выслушивать и понимать других. Главный их козырь – желание познать индивидуальные потребности своих клиентов и создать многолетнюю связь, основанную на взаимном доверии. У сотрудников Гамбургер Банка всегда есть время для клиентов, а откровенный разговор, знание банковских продуктов и опыт являются их основными орудиями труда.

– Как вам работается, – улыбается пан Махатма директор, – ну, так как вам работается?

– Спасибо, вполне, – не без изящества ответствуем мы.

– Это лучшее отделение, – говорит шри директор, красноречиво озирая операционный зал.

– Стараемся, пан директор, – отвечает Бася. – Делаем что можем, но с клиентами действительно сложно.

– Ну, дай бог, чтоб и дальше так же, – говорит барон фон директор. – А как с контрольными цифрами в этом месяце, кажется, уже последняя неделя идет?

– Да. Ну, мы почти достигли поставленных целей, – дрожащим голосом рапортует Бася.

– Но только не говорите мне, – продолжает высокопревосходительственный директор, – что не достигнете, не говорите, что не удастся, потому что меня это приведет в ярость.

После этих знаменательных слов высокопоставленная особа пан директор одаряет нас наклейками с логотипом Гамбургер Банка.

– Что вы храните в сердце? Потому что в моем сердце Гамбургер Банк, а что у вас? Тоже Гамбургер Банк? Только не говорите, что нет, потому что меня это приведет в ярость. Ах, тоже? Тогда немедленно налепите наклейку с логотипом Гамбургер Банка на грудь с той стороны, где находится сердце. Наклейка будет символизировать, что в груди, в нашем сердце всегда живет Гамбургер Банк. Теперь мы действительно стали одной семьей, нас соединяют узы подлинного гамбургерского сердечного братства. Теперь, когда мы носим на сердце логотип Гамбургер Банка, повторяйте за мной. На работе я встречаю новых замечательных знакомых и настоящих друзей! Работа дает мне бесспорную возможность правильного проведения излишков свободного времени! Работа – это безоговорочное благо! Работа – незаменимая и всеблагая ценность! Твой работодатель хочет, чтобы ты был свободен от отрицательных эмоций, связанных с полученной и исполняемой тобою профессией. Позволь ему помолиться за тебя следующими словами: Господи, благослови моего работника. Да займется он на работе чем-нибудь конкретным. Ибо не должен он сидеть без дела, поскольку бездеятельность исходит не от Тебя. Бездеятельность, сатана, рогатый идол, говорю тебе, изыди во имя Божие! Чудотворный Бог бесконечной вселенной живет в нас. Он живет в тебе. В тебе Его сила, чтобы ты с надлежащим старанием исполнял соответствующие обязанности, отринул томительное чувство скуки и триумфально одолел проблемы, даже самые крупные.

Каждый день ты можешь приходить на работу исполненный энтузиазма и столь великой радости, что внешние тривиальные обстоятельства, как, к примеру, отсутствие кассирских доплат, поскольку мы не кассиры, поскольку нас называют эвфемизмом «банковский ассистент», что позволяет обойти меандры закона, или отсутствие социального пакета, отсутствие надлежащей медицинской страховки, месячные задержки жалованья либо, наконец, отсутствие основных средств для поддержание чистоты в туалетах и мизерные надежды на служебный рост и повышение зарплаты, станут абсолютно несущественными. Каждый день ты должен осыпать словами искреннего душевного почтения Работодателя, который в безграничной своей доброте позволяет тебе наполнить свое пустое существование живой водой жизни. На наступающий расчетно-отчетный период, – тут вельможный пан директор показывает незримой указкой на инфракрасные цифры невидимой таблицы, – мы принимаем новые благословленные медийные стратегии!

Этот пидор из Варшавы втюхивает нам какую-то странную «Навозник-Story Х». Звучит это все, как инструкция перед воздушным налетом на Ирак.

среда

Дорогой дневник, сегодня пани начальница, да славят имя ее ангелы в небесах, была сердитая. Пани начальница кричала на меня. Пани начальница грозила мне служебными взысканиями. Я невольно обписал брюки. Дорогой дневник, смогу ли я вывести некрасивое желтое пятно на присутственных брюках обычным порошком? Или придется прибегнуть к средству с двухфазной системой?

вторник

Бася вводит пана директора, припадая от нервов на левую ногу.

– Вот пожалуйста, – говорит она, – это наше отделение, мы тут чувствуем себя как одна большая семья, – взволнованно гундит она, а ее с трудом наложенная штукатурка с сухим шорохом отваливается с лица вместе со всей грунтовкой, как струпья лишая. – Может, кофе? А может, чайку? Или чего-нибудь сладенького? Я вас приглашаю сесть сюда, и у вас будет неповторимая возможность увидеть работу нашего коллектива, представляющего одну большую семью.

– Да, да, – подтверждаем мы с газобетонным энтузиазмом.

И тут как раз входит клиент. Иола обслужит пана клиента. Надеюсь на это. Я наклоняюсь, как будто что-то ищу в ящике стола. Да. Иола обслужит пана клиента. Иола, апорт!

– Здддравствуйте, чем могу вас обслужить, пппредлагаю обслужить вас, – блеет во всей стрессовой красе Иола.

И тут пан директор решительно подваливает к пану клиенту и категорически объявляет:

– Чем мы можем вам помочь? Вы хотите положить деньги на депозит?

Пан клиент смотрит на пана директора и говорит:

– Что такое?

– Я вижу, вас интересует депозит, – говорит пан директор.

– А кто ты такой? – спрашивает пан клиент.

– Я директор этого банка, – с достоинством объявляет пан директор, а Бася умильно улыбается.

– А мне насрать на тебя, – грубо говорит пан клиент и обращается к Иоле: – Я хотел бы внести деньги.

В этот момент Бася хрюкает, нервно, по-семейному хихикая.

– Может, чайку? Кофейку? Пирожное? Семейная атмосфера способствует тому, что наши полдники полны солнца и запаха лета, а чай тоже пахнет этим самым, ну… летом.

Пан директор смотрит на Басю как на чокнутую. А у меня возникает смутное предчувствие, что все это отзовется на наших задницах. Не иначе.

среда

Дорогой дневник, как маленький мальчик, получивший двойку, я, сгорбленный и печальный, направление без болта, бреду с работы прямиком домой и думаю лишь о том, чтобы плюхнуться перед телевизором и забыться. Весь я какой-то разбитый, словно обесчлененный. Не отклоняюсь ни на миллиметр, хотя зеленые кусты манят, удобная скамейка так и притягивает, а они, буи тряпочные, сидят уже там. Сидят, комбинируют, косячки курят. Бильярд, пьянка, шум и гром. Стены клуба ходят ходуном. Фета, кокс, гуляй душа! Что-то происходит. Что-то льется. Что-то всасывается.

Пожалуйста. Первая порция бесплатно. Потрясающий судорожно-паралитический порошок из Белхатова, после которого всю неделю тебя бросает, как эпилептика-эквилибриста.

А может? Может, все-таки лизнуть, вкус почувствовать? Попробовать, сколько мела, а сколько панадола. Проверить? О нет! Ни за что! Ни в коем случае, джентльмены! Нет зимнему спорту! Долой белое безумие! Отказать! Не в этот раз! Сейчас.

Одна лишь мысль у меня: плюхнуться перед телевизором в ожидании оптимального подсоединения, широкого трансферта данных.

вторник

Кто-то вытер ноги о зеленое ковровое покрытие в нашем отделении, и на нем остались продукты собачьей жизнедеятельности отвратительного вида. Они бросаются в глаза, как неоновая вывеска. Нам это очень неприятно. Это очень неприятно Басе. Это бросает тень на доброе имя банка. Это мина под основы мировой банковской системы. Это подрывает доверие клиента.

– Мирек, – говорит Бася, – сходи в служебную и вытри это.

– Я? – спрашиваю я.

– А ты видишь кого-нибудь еще с таким же именем? – спрашивает Бася.

– А как? – спрашиваю я.

– Не знаю, – отвечает Бася, – сделай и все.

Светло-коричневое мягкое собачье дерьмо с черными точечками, которые выглядят как частицы чего-то необычного, а может, мне только кажется. Может, это просто осень острого отходняка, а звуковая дорожка – это разодранная запись псевдоэкстатической паранойи, а не оргазм твоей девушки.

понедельник

Ну, Бася сегодня довольная, даже больше чем довольная.

– Слышали? – говорит она. – Петрека уволили, точно того Петрека, не иначе того самого. А казалось, фирма будет без конца терпеть его фокусы, не притворяйтесь, будто не знаете, неисполнение служебных поручений и всякое прочее. Причиной расторжения трудового договора было несоответствие ожиданиям работодателя в части качества исполняемых работ. Смотрите теперь, хорошенько смотрите, потому что достаточно одного моего слова, одного звонка, и вылетите с работы, как пташки, кончились сладкие времена, кончилось высиживание и ничегонеделание, – суммирует она посещение отделения премногоуважаемым паном директором. – Теперь никакие «невозможно» не принимаются. Или вы реализуете заданные контрольные цифры, или мы смотрим на это с другой стороны. Больше не будет типа это невозможно, то да се. Либо мы будем сотрудничать, либо наше сотрудничество прекращается.

воскресенье

У любого из нас иногда бывает плохое настроение. Каждый хотя бы раз в жизни переживал минуты депрессии и душевного надлома.

Ну сделай что-нибудь, говорю я себе, ну не стой как столб.

Два раза повторять не потребовалось, честно и искренне признаюсь вам: меня так трясет; что я не могу стоять. Быстро! На колени! Я опускаюсь на колени. Слизать со столика остатки белой субстанции многообещающего вида. Опускаюсь на колени и вкусовыми рецепторами познаю, что на журнальном столике вместо кокоса полоска картофельного крахмала. Даже не эрзац снежка, рассыпанный для смеха каким-нибудь зловредным скотом. Я стою на коленях, спрятав лицо в ладони, страдалец, потерпевший профессиональное фиаско.

Мяу, котик, мяу, что же ты имел? Молочка чуточек, на один глоточек, а ты б еще хотел. Боже, какой тектонический отходняк!

понедельник, ранним утром

В черепушке так бурлит и кипит, что глаз дергается, точно обожженный. Супермикроинсульт. Крестный ход nach megasushi. Улица Бредвей. Сверхраскачка в люльке. А тут, как назло, понедельник. О Иисусе Назарейский! Что теперь? В таком состоянии? Каким образом? Вместо мозга мочеточники, наполненные фантазиями на тему сангигиенических установок. Помогите. Мама? Глюкоза? Двойной экстрапа-надол? Мега-биовиталь из корня женьшеня? Родимая нетрадиционная медицина? Бабушкин свекольный сок? Дедушкин огуречный рассол? Тетино молочко? Дядин кефирчик? Вычерк. Гримаса.

воскресенье

А закончится, вероятно, воскресным помешательством, как обычно кончается воскресенье, потому что, как известно, в Божий этот день в границах домашнего очага разгораются конфликты. Значит, кто-то подбрасывает дровишки.

– Почему ты не хочешь выглядеть по-человечески? Все ребята с лестницы выглядят как люди! Почему ты один не хочешь выглядеть как человек? Одеться по-человечески? Выйти прилично одетым на площадку, как-то показать себя? Доказать, что ты нормальный человек? В конце концов, ты живешь среди нормальных людей!

Мы являемся потребителями культурных кодов, выдаваемых медийными машинками для производства башлей.

– Соседи смотрят, как ты выглядишь, и что они подумают? Что ты неряха, что родители о тебе не заботятся, что ты какой-то не приспособленный к жизни. Хочешь, мы с мамой дадим тебе на пальто, сколько скажешь дадим. Но только чтобы ты купил пальто, а то профукаешь деньги, и не будет ни денег, ни пальто! Ну ответь мне, почему ты не хочешь пальто? Элегантное черное пальто, чтобы ходить на работу, представляешь, как бы ты выглядел в таком пальто? Погляди, ребята с лестницы имеют такие пальто, и Яцек, и Артек, все имеют, все хотят нормально выглядеть, хотят нравиться девушкам! В таком пальто ты сразу бы стал смотреться по-другому, выглядеть как человек! Ответь мне, почему ты не хочешь купить себе такое пальто? Ты можешь мне ответить?

Большинство культурных кодов и предписанных нам ролей не обязательно соответствуют нашему видению мира. Кто их навязывает?

– Был бы у тебя приличный костюм, чтобы в кино сходить, в костел, показаться среди людей. Чтобы нормально выглядеть, а то ведь родителям стыдно, мне все время приходится краснеть за тебя, потому что то одна соседка, то другая обращает мое внимание. Нужно, в конце концов, приспособиться. Начать жить как человек. Купить себе приличное пальто. Приличные брюки, приличную куртку, красивую рубашку. Купить машину. У тебя хорошая работа, надо ценить ее. Ты должен наконец как-то измениться. Начать ходить в костел.

Каждый хочет дышать и, как заметили ситуационистские пророки, никто не может дышать, и каждый говорит: ладно, подышим потом. Но большинство из нас так никогда этого и не сделает, потому что просто-напросто умирает. Между прочим, большинство из нас даже не рождается.

понедельник

– Привет, – говорит Кшись.

– Привет, – говорю я.

– И что? – спрашивает Кшись.

– А ничего, – отвечаю я.

– Как дела? – спрашивает Кшись.

– Как у бляди в дождь, – отвечаю я, что вполне соответствует истине. – Слушай, помнишь, мы с тобой разговаривали?

– Ну да, чего-то было, а что?

– Да так. Слушай, а может, все-таки получится? Купить, одолжить, взять на время, достать, даже не знаю сам.

– Чего, жахнул бы в тыкву? – спрашивает Кшись.

– Ну, – говорю я и смеюсь, как будто нет, не жахнул бы я в тыкву, а просто собираюсь поехать с телкой погулять в лесок на второе издание какого-нибудь психоза.

– Башли у тебя есть? Сколько? Всего? Тогда короткий будет, коротенький, коротюсенький…

– Может быть даже длинным.

– На когда тебе?

– Да сейчас.

– Сейчас это такая большая бактерия.

– Страшноблинсмешно, а когда?

– Ну чего там будем рассусоливать, завтра?

– Пойдет.

понедельник

Стоит. Права лежать не имеет.

Штемпель кассира, резиновый коврик, чтобы удобней шлепать штемпель, подушка с тушью, карточки с заметками, самые ходовые телефоны, номера счетов самых важных клиентов, тревожная кнопка, клавиатура, монитор, мышка, ручки с логотипом банка, листы для кассовых распечаток с логотипом банка, блокноты с логотипом банка, пачка конвертов с логотипом банка, бандероли для пачек банкнотов, все в идеальном порядке, все на своих местах, все в точности так, как было оставлено в пятницу вечером.

Плакаты на стенах. Воспользуйся. Плакаты, развешенные на больших сплошных окнах. Воспользуйся. Плакаты в помещениях банкоматов. Воспользуйся. Плакаты. Висящие на уровне глаз клиента. Воспользуйся. Плакаты спереди, сзади, по бокам. Воспользуйся. Всюду рулоны, тубы, свитки, куски плакатов. Воспользуйся.

Мы можем убедить воспользоваться. Мы выучены убеждать воспользоваться. Наши лица – живая реклама. Мы стоим на позиции активной продажи и говорим: воспользуйся. Воспользуйся, потому что это выгодно. Потому что это действительно выгодно. Ибо это правда, и она такова.

Эта пастельность, эта белизна, этот гипсо-картон, это помещение – сплошные стекла…Ты должен поверить, что предложение выгодно. Слушай, подожди, вот тут несколько рекламных листовок без ценника услуг. Сядь. Спокойно изучи. Здесь никто не будет силой удерживать тебя. Тут никто не собирается втюхать тебе какую-нибудь туфту. Это действительно выгодно. Проверь. Воспользуйся. Что тебе стоит. Ну чего ты боишься? Вечно никто не живет. Все умирают.

вторник

Пан гуру директор увозит Басю в автомобиле фирмы на встречу менеджеров, где будут подавать в хрустальных вазочках вкуснейший сарин-пудинг с маленькими кусочками иприта, который макают в соус.

– Справитесь без меня? – спрашивает Бася.

– Придется, – говорит притворно фамильярным тоном пан директор.

– Да уж, придется, – подтверждает Бася, хотя до конца в этом она не уверена, она просто не способна представить, что они тут справятся сами. – Госька, обязательно мне позвони, – говорит она напоследок, с укоризной глядя на Гоху.

– Хорошо, Бася, – говорит Гоха и нежно улыбается пану директору.


– Ее нет, Мирек, и вот засеки, когда мы сегодня уйдем, – говорит Гоха. – Смотри, сейчас полседьмого, а не восемь. И что ты на это скажешь? Если бы этой стервы долбаной не было, мы уходили бы так каждый день. Но если кому дома делать нечего, ребенком занимается мать, то можно отсиживать задницу, играть в шарики, в утки, в проститутки, в херню, в мурню, в диких змей и притворяться, будто работаешь. Вот посмотри, когда мы сегодня уйдем, в полседьмого, а что мы так не могли бы уходить каждый день? Яцек дома мне скандалы устраивает, дескать, я там сплю на работе, а что я могу сделать, если Басе нужно пропердеться, чаю напиться, в уток наиграться? А теперь смотри, как это делается в Чикаго, раз, закрываем кассу, два, махнем кассовые отчеты, три, собираем манатки и адью. Думаешь, я не хочу поваляться, посмотреть телек? Может, думаешь, у меня дома делать нечего? А она мне тут воняет, что побила рекорд в шарики. Да чтоб ее парализовало ниже пояса! Вот смотри, полседьмого, а все выглядит лучше, чем при ней.

Но назавтра у Баси оказывается другое мнение.

среда

– Как это не отправили факс в Варшаву? Госька, меня не касается, что номер был занят, надо было дождаться, когда освободится. А мне плевать, что все отделения отправляют факс утром и ничего не происходит. Здесь не другие отделения, здесь должно быть так, как я приказываю. Хочешь посмотреть регламент? В регламенте черным по белому написано, что все документы, будь то факсы или отчеты, должны быть отправлены в центральное отделение в тот же расчетный день. Госька, почему вы факс в Варшаву не отослали? Домой хотели уйти пораньше, да? Ну так сегодня вы у меня узнаете, что такое поздно уходить. Сегодня я буду производить проверку состояния касс, так что приготовьтесь, что просидеть придется долго. Ты, Госька, слишком много себе позволяешь. То, что ты моя заместительница, вовсе не значит, будто ты можешь игнорировать мои распоряжения и придумывать свои правила, отступлений не должно быть. А потом директор спрашивает на совещании, почему они не отсылают факсы в тот же день, а я не хочу, чтоб директор мне делал выговор за ваши недоработки. Я этого не допущу!


– Ну я-то знаю, как им там директор выговаривает, – говорит Госька в задней комнате. – Думаешь я не знаю, что на этих совещаниях делается? И что делается в других отделениях, там вообще не отсылают эти вонючие факсы в Варшаву, и никто из-за этого не переживает, никого регламент, кроме Баси, не колышет, потому что если поступать точно по регламенту, то уходили бы отсюда не в полвосьмого, а в девять, а я в заднице видела такую работу за такие деньги. Я эту суку когда-нибудь придушу голыми руками! О, уже зовет. Да, Бася? Уже иду, Бася. Что такое, Бася? Да, да, уже делаю, три ложечки, как обычно?

воскресенье

Мания нормальности. Мания пальто. Гуща воняющих химикалиями стереотипов, умственных клише, коллективных галлюцинаций.

Срал я на пальто. Срал на машину. Срал на домашний кинотеатр. Но окружение придерживается другого мнения.

Ты обязан выглядеть как нравственно нормальный человек!

Посмотри, мама купила тебе в гипермаркете твою любимую туалетную бумагу. На распродаже. Сходи купи еще. А заодно что-нибудь и себе купишь. Что-нибудь красивое. Там есть очень дешевые электробритвы. Ты даже себе не представляешь, сколько товаров идет по распродаже. А сколько людей в гипермаркете. Трудно даже протолкнуться. Иди, мама даст тебе боны.

Что ж, видно, настало время. Чтобы одеться. Что-то натянуть на себя. Проверить подлинность сообщенной информации.

Справа мультикинотеатр, слева аквапарк, бензозаправочная станция, паркинг, один гипермаркет, другой гипермаркет. Чего уж тут обманывать себя – культурный центр города давно переместился на окраины. Столько тут света, что даже робеешь, Так светло, что чувство такое, будто ты попал на небо. Усилитель вкуса и запаха, щедро рассыпанный среди холодильных агрегатов и стеллажей, усиливает мистические ощущения.

Вот эти красивые молодые девушки трудятся в рекламе, они сидят за кассами, чтобы по предъявлении чека вручить его счастливому обладателю какой-нибудь продукт экстра-класса, может, кружку с надпечаткой, может, что-то еще. А вот эти крепкие молодые люди – это охранники. Они стоят и смотрят, не выносит ли кто-нибудь что-нибудь, не ведет ли себя кто-нибудь как-нибудь ненормально. Не происходит ли что-нибудь необычное. Или не происходит ли так, что ничего не происходит, поскольку это противоречит.

Есть ли здесь металлодетекторы? Нету. Можешь незаметно войти с небольшой красной корзинкой. Потом тебе придется пробираться вдоль больших металлических стеллажей, на которых выложены товары максимально дешевого предложения. Далее тебя ждут два ряда плотно заставленных полок, товары на которых выложены в соответствии с неким ключом продаж. И только после этого ты окажешься там, куда стремился. В самом центре, в сердце, в средоточии тьмы.

В первый раз с поднятой головой, в первый раз без золотой кредитной карточки, в первый раз без тени сомнения и легкого заикания, которое всегда появляется в кризисных ситуациях.

С одной стороны дегустация йогуртов, с другой – разложенные на подносе фрагменты вафель с глазурью и без. Ты стоишь посередине, и со всех сторон тебя толкают безымянные тела, которые катят нагруженные дешевкой тележки, и в принципе ты можешь что-то сказать. Но ты не говоришь. Это не театр. И не кино. Это не игра в симуляцию самоубийства. Это реалити-шоу со смертью в главной роли. Человек-бомба – это дешевизна, простота и легкость использования. Ты снимаешь пальто. То самое. Черное, приличное, внушающее доверие. Пальто, которое в это трудное время позволяет тебе выглядеть. Которое заставляет людей верить в твою доброту, открытость, привязанность к подлинным ценностям. В твои добрые намерения и доброжелательное отношение.

И только через минуту некоторые начинают соображать. Женщина в цвете лет спрашивает корпулентного мужчину:

– Ты посмотри, что на нем надето? Неужели, дорогой Стефан, это самый модный в нынешнем сезоне пояс шахида?

– Да, дорогая Антонина, сейчас все это взлетит на воздух, и мы не успеем даже помолиться за наши души, если у нас есть души.

– Почему, дорогой Стефан, почему? Почему без молитвы?

– Почему, почему… Перестань все время спрашивать, почему то, почему это. Перестань задавать глупые вопросы, ты же сама прекрасно знаешь, что на ответы не будет времени.

Пора прощаться. Аминь. Теракт на широкую ногу. Мультикино хаоса и крови. «Бойня 3D МАХ». Римский папа не умывается. А точней, размывается. Ну, да все это уже было и не возвратится. Прошлое – это тьма, мы ощупью бродим в ней, дотрагиваемся до нее так, словно наматываем на палец использованную магнитофонную ленту. Если и удастся на ней что-то прочесть, то только какие-то туманные фрагменты, непонятное столкновение звуков. Будущее выглядит запроектированным и водоотталкивающим. И только это гребаное сейчас, вечное сейчас, восточное сейчас, смутное сейчас ускользает из-под контроля.

среда

Бодун, он и есть бодун, но Бася не настолько забывчива, чтобы не вспомнить, что следует поднять еще один крайне важный вопрос.

– Так вот директор, а для вас пан директор, сказал, что даже не представлял себе, какие глупости вы шлете по электронной почте. И вот сейчас пан директор объявил, что теперьбудет выборочно проверять почту сотрудников, да, да, я раньше вам про это не говорила, так как надеялась, что вы будете разумно вести себя, но вы перешли все границы. Я не знаю, вы ли это, но, наверно, вы, вы все, директор не говорил, чью почту он читал, ни на кого пальцем не указывал, сказал только, что такая чушь, что просто руки опускаются, что он и понятия не имел, чем сотрудники его банка занимаются в рабочее время, за которое они получают заработную плату. Сотрудники занимаются отправкой идиотских писем, что является доказательством in vitro[10] того, что им явно нечем заняться, и придется закрутить гайки, так как подобное поведение вредно сказывается на облике фирмы, и потому, имея в виду безопасность и эффективность, он ежемесячно будет проверять случайно выбранный почтовый ящик, так что, Госька, забудь о том, чтобы обмениваться всякими дурацкими мейлами с Томеком. Даже думать об этом забудь. Уж не думаешь ли ты, Госька, что я совсем глупая и не вижу, чем ты занимаешься? Я тебе запрещаю, ты поняла? И никаких дискуссий, это касается вас всех. Как только я замечу, что кто-то отправляет идиотские письма, не связанные с работой, то он надолго запомнит. Всем ясно? А потом директор мне говорит, что в сети вирусы. А откуда они берутся? Из вашей переписки, и если я только замечу, что кто-то пишет кому-то о том, что происходит в нашем отделении, этот кто-то тогда увидит. Думаете, я не знаю, кто такие письма отправляет? Думаете, я совсем дура? Я все знаю и не позволю никому своевольничать. А если кому не нравится, скатертью дорога. И ты, Госька, прекрасно знаешь, что я имею в виду.

Гоха прекрасно знает, но изображает совсем глупую. Нет, эта Гоха чистое наказание Божье. Просто невыносимая.

понедельник

– Ремня на тебя нет! Ты собираешься вставать на работу?

– Мама, который час? Семь? Мама, мне же к девяти.

– Дурачком прикидываешься? Это я просто хотела тебе напомнить, чтобы не проспал, а то ведь сам знаешь, у тебя есть тенденция просыпать.


Что сегодня?

Блин, понедельник. А ты чего ждал?


– Мирек, почему ты совсем не улыбаешься? – спрашивает Бася. – Сидишь и не улыбаешься.

– Я не улыбаюсь? Нет, я улыбаюсь, – возражаю я.

– Послушай, я же вижу, как ты улыбаешься. Я ведь сижу тут и смотрю, а ты мне будешь рассказывать, что улыбаешься. – Бася с сожалением смотрит на меня. – Будешь мне всякую лапшу вешать. Не думаешь ли ты, что я отсюда не вижу? Я весь зал вижу отсюда. Когда входит клиент, ты, вместо того чтобы улыбнуться, вежливым жестом пригласить клиента, неподвижно сидишь, как кукла, и что-то невнятно бормочешь. Так тебя учили на повышении квалификации?

– Но я ведь встаю со стула, я же говорю…

– Подожди, дай мне докончить. Так тебя учили на повышении квалификации, отвечай, так тебя учили? Наверно, не так, да? Хорошо, я расскажу, как тебя учили, потому что сама проходила повышение квалификации. А учили тебя так: когда входит клиент, ты должен отчетливо произнести: «Здравствуйте, чем я могу вам помочь?» Причем произнести это так, чтобы клиент почувствовал себя в нашем отделении как дома, чтобы у него возникло желание подойти, задать вопрос, сесть. Ты же должен знать, что, когда клиент сел, ему легче представить наше предложение, и такой клиент от нас быстро не уйдет, такой клиент это в принципе наш клиент. Знаешь, что я скажу тебе? Мне не хотелось бы наблюдать подобные сцены в будущем.

вторник

– Здравствуйте, – говорю я, вставая со стула. – Вы, должно быть, за пенсией, сейчас проверю, пришла ли она на счет. Ой, к сожалению, еще нет. Да, да, я знаю, что должна уже быть, но происходит это не по вине банка. Да, я знаю, что работодатель заверил вас, что перевел деньги еще три дня назад. Полностью в этом пункте с вами согласен, однако на вашем счете этих денег, увы, еще нет. Если бы банк получил их, они тут же были бы перечислены вам, в этом никаких сомнений быть не может, но ведь очень часто бывает, что работодатель переводит деньги в срок, но по системе неэлектронного перевода, называемой «Сибирь», потому что такой перевод дешевле, и тогда деньги идут дольше, чуть ли не целую неделю, а если бы он перевел электронным путем, иначе «Эликсиром», вы сразу бы получили их. Прошу мне поверить, банк не задерживает ваши деньги. Да, да, я понимаю, что у вас финансовые обязательства, вы должны платить, однако в данный момент я ничем вам помочь не могу. Благодарю вас. До свидания.

Наша цель – удовлетворить клиента.

У Баси имеется соответствующее по этому поводу, а точней, соответствующее указание.

– Зачем ты все это им объясняешь? – возмущенно говорит она. – Зачем ты им рассказываешь про разницу между «Сибирью» и «Эликсиром»? Ты что, думаешь, они что-нибудь в этом понимают? Нужно говорить: пенсия есть либо пенсии еще нет. Спасибо, все. А ты им про систему электронного перевода, про банковскую сеть. Ты что думаешь, они это понимают? Дашь такой палец, так она тебе всю руку оттяпает, ты хоть это-то понимаешь? Ты ей объясняешь пять минут, а у нее за спиной очередь выстроилась. Что ты вообще себе воображаешь? Говори коротко и конкретно, понял?

Да. Понял. Знаю. Это чернь. Аморфная масса. Закваска, из которой никогда не получится хлеба. Несостоявшиеся алкоголики и потенциальные потаскухи. Нет смысла с ними разговаривать. Только: есть пенсия или нет пенсии. Вон отсюда! Это Гамбургер Банк, а не зал ожидания на вокзале. Сюда приходят с конкретными проблемами. С соответствующими вопросами. Нам плевать, что у вас не уплачены взносы по кредиту, а зачем вы, жопы безмозглые, брали этот кредит, надо было раньше думать. Нам безразлично, что у вас квартплата, и телевизор, и проездной билет, и еще какие-то там траты, и нам насрать, что ребенок, что семья, что муж безработный, где у тебя, дура, глаза были, что ты такого мужа выбрала, он настругал тебе сопляков и не работает, ведь так, да? Пошли вон из банка, на панель, на улицу – там ваше место.

Освободите пространство для клиентов с повышенными запросами, которым, собственно говоря, и адресованы предложения нашего Гамбургер Банка. Это люди с доходом, превышающим определенную планку, имеющие хорошие машины, люди образованные и устроенные в жизни, люди, обладающие внутренней культурой соответствующего уровня, люди улыбающиеся и довольные, люди, знающие механику общества и осознающие определенные факты, люди, ценящие удобства и изысканные закуски, люди, обладающие вкусом и неизменно утонченные, люди, претендующие на принадлежность к породе всемедийно известных, люди, которых любят и которыми восхищаются, – наши, одним словом, наши.

А вы, шваль из городского лазарета, можете сгнить. Нет вам места в храме финансов. Так случилось, что вы были необходимы для достижения установленных контрольных цифр, но это было давно и неправда. Эпоха сострадания к братьям нашим меньшим давно закончилась. Единственное, что мы можем для вас сделать, это подарить зараженные нетипичной пневмонией спальные мешки фирмы, широко известной на мировом рынке.

– Зачем ты с ними дискутируешь? – кричит Бася, когда отделение Гамбургер Банка наконец опустело. – Разве я тебе не говорила? Хочешь работать здесь? Да? В таком случае веди себя в соответствии с моими указаниями.

– Знаешь что, Бася? – сокрушенно шепчу я. – Я хотел бы, то есть очень, жутко хотел бы попросить прощения, это моя вина, моя вина, моя величайшая вина, потому я молю тебя, Бася, и всех святых, и нашего господа бога единого пана директора простить меня и отпустить мне мою вину, а в качестве искупительной жертвы я хотел бы тебе предложить вот такое… но где же это, черт, ну где же оно… погоди, погоди, уже вытаскиваю, старая, но еще вполне, нет, правда, замечательная, противотанковая, погоди, блин, сейчас я энергично дерну, и она лишится символической чеки, и теперь. Бася, у нас уже, наверно, не будет времени попрощаться с нашими близкими, но вполне хватит, чтобы плюнуть тебе в рожу.

Бух! Бам! Бах! Трах! Телепицца за стенкой переживает внезапное сокращение. У некоторых клиентов застревают в горле двойной сыр, двойные шампиньоны, двойной кетчуп и двойной абонемент. Кассирша роняет всю мелочь, которую намеревалась отдать в качестве сдачи. Монеты катятся по бежевым плиткам пола, словно гайки, на внутренней стороне которых производитель поместил призыв крупными буквами: «Попробуй счастья еще раз!»

Через секунду мы находимся в эпилептическом сердце циклона. Тут происходит встреча с грустной и суровой правдой, но это правда. А затем начинается бойня номер два. Возвращение турбобуйного с мегаспецэффектами. Сумасшедший строчит из калаша. Бюрократы, флегматики, бомжи, инвалиды, пенсионеры, дети – безвинных нету.

Начинается широкая рекламная кампания анестетиков с одновременной распродажей. Первые страницы газет заполнены диспутами и размышлениями. Военный каток превращает побежденных в низкокалорийный, не содержащий сахара, но исключительно вкусный джем. Конъюнктура за два дня прыгает на два лестничных марша. Ребята из прессы потирают руки. Духовные особы подсчитывают, какие тачки можно будет приобрести на похоронные тантьемы. В общем и целом всем это оказывается выгодно.

понедельник

Наконец-то что-то происходит. Наконец-то мы разговариваем как люди. Прорезается некая конкретность.

– Чего, ствол? – Кшись щелкает охнарик в какого-то проходящего говнюка.

Я смотрю, как говнюк, согнувшись, убегает, негодующе вереща.

– Ну чего, Кшись? Может, чего, поговорим? Можем же мы поговорить? Покажи, – лезу я Кшисю под мышку за главным козырем его охранной фирмы.

– Показывал, когда маленький был.

– Ну покажи, ну чего ты, не жмотничай, покажи. Покажи, – говорю. – Ух ты, ловко в руку ложится. Прямо как будто родился с ним. Может, что-нибудь похожее? Знаешь кого-нибудь?

– А ты что думаешь? Ну, похожу, понюхаю, погляжу, поспрашиваю, когда тебе? Завтра? Ну, блин!

Вначале был свет, потом кто-то влез в систему.

Станца двенадцатая. Спираль желаний, поставленная тебе в матку, привела тебя на ложный путь. На этой станции ты сходишь.

И вот я приношу в жертву себя.

– Э-э… шучу, шучу, на этой неделе, на следующей, на следующей, не горит, ну… пойдет? Верным путем.

воскресенье

Просыпаешься и не просыпаешься. Смотришь сны. В качке настроений. Переходные состояния преследуют тебя, как плохо сбалансированное колесо.

Что может сделать позитивно ориентированное воображение? Вероятно, много. Гораздо больше, чем нам кажется. Вот пожалуйста, только взгляни – с той стороны зеркала тебя ждет подарок от фирмы. День, когда ты вступаешь в новую должность, мгновение счастья после сдачи экзамена, радостные, завороженные глаза влюбленного в тебя партнера, удивление окружающих, когда ты сделаешь что-то, что, казалось, невозможно было сделать.

День, когда ты запрешь кассу, опустишь лифты, свернешь программу, встанешь и пойдешь домой, и от последнего моста, который, впрочем, был страшно далеко, не останется даже воспоминания. Генералов, королей, несушек, дам, валетов и прочий курятник засосет ад стихии.

Сделай глубокий вдох и расслабься. У тебя в резерве есть еще одна таблетка. Помнишь? Ты взял ее на всякий случай. Помню. Да. Теперь запей водой, как рекомендуется в инструкции. И вот уже барби очень хорошо.

Внезапно в этот день, в данный момент ты становишься бескомпромиссным и отважным. Стоишь лицом к лицу с последствиями. Во время утреннего кофе протягиваешь руку в направлении большой порции фактов. Расслабляешься в ведерке белого шампанского и читаешь серьезную рецензию на свой последний фильм. Критика не оставила от него камня на камне. Слишком мало взрывов. Продолжение будет лучше, уверяешь ты в телеинтервью.

Ну, еще разок снимем, и все. Но снимем с креста. Воистину, воистину. Жжет меня. Что? Неизолированные провода… Почки. Печенка. Говенный день. Уй!

понедельник, ранним утром

Просыпаешься и по-прежнему остаешься, к несчастью, собой. Весь мятый, смотришь на вдавленный в стул изношенный кокаиновый спортивный костюм, меж тем котелок заполняют критические желудочные мысли. Свалявшееся комковатое лицо с трудом поддается процессу ежедневной ликвидации щетины. Теперь до тебя доходит мрачная правда. Этот порошок был поддельный. Зелень была поддельная. Все поддельное-переподдельное. Морилка! Это морилка. Не красное дерево.

пятница

– Но как этот гад разливался, какие фильмы крутил… Ну да, это немного, я вижу, что немного, и не собираюсь скрывать, что немного. Но вот сами увидите, как заберет, тут немного, но штука мощная, по-настоящему мощная, шесть по одному и три, а один за два. Давай десятку, тогда покажу тебе, нет, ну правда крепкая, правда крепкая, здорово забирает, что я вам врать буду? Вот чтоб мне сдохнуть!

– Ну, – говорит Альфонс, по-прежнему трезвый, как жопа, – встречу я этого говноеда, весь этот порошок в нос ему вобью, так что у него реладорм из сраки посыплется.

понедельник, ранним утром

Дважды сильная рвота всухую. С двух часов ночи конвульсии. Несомненные симптомы накачки котелка до границ боли. Какая-то общая неудовлетворенность и противные телевизионные галлюцинации. Необходима немедленная операция по ликвидации. Все данные в корзину. Резет всей системы. Все нужно будет начинать заново. Загрузить папки. Конфигурировать. Ярлыки. Утренний хлев, наполненный уриной информации. А организм не принимает ничего. Ни жидкостей. Ни твердых веществ. Так что же? Звонить другу?

Глюкоза нужна немедленно. Страшный какой выход. Только, Господи, пусть будет по чему выходить. Но мне плохо становится даже при одном воспоминании о той вечеринке с пасхальным вертепчиком в главной роли.

Мне не хочется. Ну не хочется. Не хочется так, что ну совсем не хочется.

вторник

Ух какая сегодня Бася веселая, улыбчивая, сияющая. Она была на совещании.

– Вы даже не представляете, как нас хвалил директор.

В сущности, хвалил он так ее, потому что она менеджер, который руководит лучшим отделением Гамбургер Банка, потому что она выполнила план и благодаря ей мы все получим сейчас премию, да, но только премию, в чем мы, наверное, отдаем себе отчет, получат не все, ведь некоторые предпочли болеть, а за них работать пришлось другим, не так ли?

– Так или нет? – Бася игриво улыбается. – А знаете что? Директор хотел встретиться со мной. Он мне говорит: пани Бася, нам обязательно нужно встретиться, мы должны поговорить, кстати, вы замужем? Я даже не знала, что ему сказать. Почему он меня спросил об этом?

– Ты слышал, что несла эта корявая уродина? – Только в задней комнате Гоха становится собой. – Он спросил, замужем ли она. Корова глупая. Да я бы с нею на одном гектаре, а директор ее клеит. Такую корявую. Ты знаешь, какие у него телки? Я, когда была в Варшаве, видела, он с такой пришел, закачаешься, ты и представить себе такую не можешь, просто в голове не умещается, а она мне рассказывает, что директор клеит ее, Басю косоглазую. Она что, уже совсем придурковатая? Что у нее в ее головенке творится? А уж эти ее ноги, а, кстати, ты знаешь, что она не кончила институт? Не знаешь? Так вот, не кончила. Как попала сюда? Дурацкий вопрос, на каком ты свете живешь? Знакомства, все просто, ее папаша этот, ну, ты знаешь кто. Он знаком с тем шефом, ну, ты знаешь, кого имею я в виду? Дура глупая, думает, что я не знаю, что она, как читают лекции в институте, по телевизору только видела, в каком-нибудь сериале, наверно. А ты знаешь, где эта стерва еще работала? В Макдональдс я спрашивала тех, кто там работал, говорят, такая сволочь была, тихо… прется сюда, ковыляет.

понедельник

– Кшись, ты мне лучше покажи, как и что с этим. Тут? Где? Здесь? Ну, а когда с предохранителя снял, то что? Тут? Тут? Ага… погоди, сперва это, а потом тут, да? Ну, знаю, вижу, и что теперь? Дальше уже само? Ничего больше делать не нужно? Только нажать? Ну, раз ты так говоришь, то, значит, наверно, так и есть.

Война – отец всех вещей. Изобретение – мать потребностей. Потребности же генерируются машинками для производства башлей.

– Старик, придется тебе подкинуть еще две сотни, – говорит Кшись.

– Две? Чего так дорого? – спрашиваю. – За что две?

– Потому что джема нет, ты ведь не хочешь остаться без пальцев? – Кшись смотрит на меня без тени улыбки.

– Без пальцев-гребальцев, – говорю я, но Кшися это не развеселило, видать, он давно не принимал жратвы и уровень серотонина, который возрастает после каждой, скажем так, трапезы, упал у него до уровня озверения.

– И еще мне полета за хлопоты. – Кшись отдает себе отчет, что результат подобного рода торговых сделок всегда в пользу тех, кто неколебимо стоит за подлинные ценности, правду, красоту, родину и традиционную кухню.

– Ты с меня шкуру сдираешь, – говорю я и вытаскиваю деньги.

– Было бы с кого сдирать. – Кшись непреклонен.

– Было… – Я протягиваю ему то, чего он так жаждет, а он мне то, что должен отдать.

– Чего, по уткам стрелять будешь? – спрашивает Кшись, пересчитав сумму и сменив модель физии с хари лажанувшегося с порошком альфонса на милую мордашку мальчика, которому мамочка только что бросила из окошка булку с маслом и ветчинкой. У других мальчиков нет таких богатых родителей, и они завидуют его везухе. Ведь ежели у Кшися хотимчик насчет венгерской колбаски, то никаких «отстань» или «подожди до ужина» быть не может.

– Нет, по тыквам, – грустно говорю я, потому что две с половиной сотни – это вам не хвост собачий.

– Не все то тыква, что блестит, – говорит заслюнявившийся Кшись. – Ну скажи, ответь, на хрен это тебе?

– К студню натереть, – горько говорю я. – Чего пристал, надо и все.

– Ты глянь сюда, такой так спроста не найдешь. Ты глянь, глянь, это ж автоматический, щелк и готово. – Кшись целится в плетущуюся с сумками старую тетку. – Таныгулова, – сообщает он и сжимает губы, – вот ей в спину стрельнул, бах.

– Ну, – говорю я, глядя на удаляющуюся тетку.

– Бах, бах, – изображает Кшись стрельбу. – Пушка что надо, просто так бы и поцеловал. Браток, вог я тебе говорю, это не то что пришел и все. Тут нужно понимать, знать, уметь, чуешь?

– Чую, Кшись, чую. Что у тебя из пасти смердит, – но последнюю фразу я предусмотрительно не произношу, поскольку в данный momento mori козырь в его руках и на его стороне правда, честь и красота.

– Пошли, поставлю тебе хот-дог, – радуется Кшись, так как две с половиной сотни – это две с половиной сотни. – С двойной колбасой.

– Нет, мать приготовила обед, – отказываюсь я и чувствую себя гораздо лучше, сжимая в ладони металлическую рукоять.

– А что? – интересуется Кшись.

– Картошку с цветной капустой, – отвечаю.

– Без яйца? – спрашивает Кшись.

– Без, – говорю.

– А я только с яйцом, – говорит Кшись, – разумеется, жареным.

– А я только с колбасой, – говорю я, – разумеется, вареной.

– Как? – спрашивает Кшись, потому что картина вареной картошки, вареной цветной капусты и вареной колбасы категорически противоречит общепринятому и почитаемому канону блюд в этом засраном спальном микрорайоне города.

– Как накакал, – говорю, – так и съел.

Стоит ли дожидаться пришествия какого-то необыкновенного воплощения Шивы, которое произведет вселенский смертомучительныи расхерач?

вторник

Она – олицетворение суки. Эталон внутренней гнили. Источник всяческой неприязненности. Символ извращенных систем. Акт, прерванный неожиданной рекламной паузой.

Ой, Бася, Бася. Почему все устремляется к кровавым финалам чемпионатов мира по футболу? Ведь на самом-то деле ты обычная молодая женщина. Которой просто хочется иметь шубу известного модельера.

Я знаю, Бася, ты хотела быть гидом автобусных экскурсий. Но со столь креативной внешностью у тебя не было выхода – ты стала менеджером. И все благодаря твоему папе. Потому что папа понимает. Папа умеет. Папа знает. Как подсказать несколько слов. Кому нужно. Как вылизать зад. Как влезть без мыла и дважды повернуться.

понедельник

Какой день. Антициклон наконец уходит. Ветки задумываются, а не выпустить ли маленькие зелененькие листочки. Кучки, оставленные четвероногими нашими друзьями, скукоживаются и исчезают с тротуаров, как снег под первыми лучами солнца. Травка дешевеет. Солнышко блестит. Порошок без примесей. Еда наконец-то доставляет удовольствие. В целом неплохо.

А тут Бася возвращается с рекламной кампании в супермаркете, где она заодно очень удачно отоварилась.

– Мирек, чай! – говорит Бася, копаясь в набитых сумках. – Смотри, Госька, что я себе купила, красиво, да?

– Покажи, – говорю я.

– Чай мне и Гоське, – говорит Бася. – Взгляни, Госька, ты даже не поверишь почем.

– Почем? – спрашиваю я.

– Кажется, я тебя о чем-то просила, – говорит Бася. – Ты что, оглох? Печенье, шампунь, горошек, кукуруза – сегодня все было дешевле.

– А как рекламировала? – интересуется Гоха, щупая блузку.

– Сама, Госька, знаешь, что я тебе буду рассказывать. Я беседовала, показывала, представляла. Посмотрим, что из этого будет. На будущей неделе, может быть, что-нибудь узнаем, наверно, что-то получится, но не могу сказать сколько. Увидим. Директор звонил?

– Нет, – отвечает Госька. – Ой какая красивая, дорого стоит?

– В том-то и дело, что нет. Говорю же тебе, Госька, сходи сама, посмотри, одежда, печенье, масло – все гораздо дешевле, я там полдня провела, но не зря. Не знаю, в чем дело, наверно, какая-нибудь годовщина магазина.

– О-ой, – говорит Госька, поскольку хочет получить отпуск. – Бася, все страшно красивое. А что с отпуском?

– С каким отпуском? – Бася ломает дурочку.

– На следующей неделе, – говорит Гоха.

– Ну да, как нет пути, так господи прости, да? Я должна подумать, Госька, заслужила ли ты его, – говорит Бася. – Нет, ты только глянь, этот крем просто страшное везение.

– Сплошь заграничные товары, – говорю я. – Сплошь заграничные.

– Послушай-ка, – говорит Бася, – я что, сама должна делать себе чай?

Раскрою один секрет. Каждое утро Бася съедает сырок «Дарек» (зарегистрированная торговая марка), содержащий ценную вытяжку из полена. То есть самое лучшее. А «Дарек» – это вещь. Нет, я правду говорю. Тем более что для меня нет никакой корысти врать про «Дарек». Уж я предпочел бы придумать какую-нибудь чушь позаковыристей.

– Сплошь продукты иностранного происхождения, – говорю я. – Тебе не стыдно?

– Ты идешь или мне самой делать? – говорит Бася. – Идешь или предпочитаешь заняться кассовыми отчетами за последние три месяца?

– Тебе не стыдно? – говорю я.

– Ну что такое? – гневно вздыхает Бася. – Такое я впервые вижу.

– Иди и сделай чай, – говорит Гоха, – или лучше я сделаю.


– Ты чего откалываешь? Знаешь же, что она трехнутая, так чего дурака валяешь? – спрашивает Госька, когда мы оказываемся в задней комнате.

– Я сделаю чай, – говорю я, – и тебе тоже.

– Погоди, я сама сделаю, – говорит Гоха.

– Да нет, я сделаю, а ты хочешь? – говорю я.

– Господи, Мирек, у тебя кровь идет из носа, – говорит Гоха, – иди в туалет и вытри.

– Сперва чай сделаю, – говорю я.

На светлых плитках пола появляются смешанные с соплями рыжие пятна.

– Иди в туалет и умойся. Ты выглядишь, будто у тебя размягчение мозга. Иди умойся. Я залью кипятком, а ты насыплешь сахара и принесешь, только не откалывай номеров. Ну иди, не стой так.


– Если ты по-прежнему считаешь, – гипнотически говорит журналистка, ведущая программу в зеркале, и под взбитым блондинистым коком угадываются ее рожки, – что твой пенис имеет оптимальный размер, а твоя партнерша полностью удовлетворена вашими совокуплениями, то ты пребываешь в заблуждении и твоя жизнь являет собой ряд не слишком забавных анекдотов с печальным концом.

– Нет, я так не считаю, – говорю я.

– В таком случае чего ты ждешь? – спрашивает она.

– Не знаю, – говорю я.

– Тогда не стой столбом, – говорит она. – Отнеси чай, действуй.


Сегодня что, пятница? Пятница? Неужто, в задницу, пятница? В пятницу я способен многое простить. Способен рассказать Басе о своей эмоциональной жизни.

– Я не удовлетворен размером своего члена, – объявляю я, внося чай.

– Заплати в рассрочку за корзину с покупками, – говорит со смехом Бася, как будто ничего не слышала. – О, вот и чаек.

– Чай, – говорю я.

– Тьфу. Почему такой сладкий? – морщится после первого глотка Бася.

– Я подсластил, – говорю я.

– Но почему он такой сладкий?

– Я как следует подсластил, – говорю я. Как будто она не знает, что я забочусь о ней, как о собственной матери, что хочу, чтобы у нее было все самое лучшее.

– Сколько ты насыпал? Три?

– Девять, – говорю я. Как будто она не знает, что мне для нее ничего не жалко.

– Что? – давится Бася следующим глотком.

– Надо наслаждаться жизнью, – улыбаюсь я ей, потому что твердо знаю, что жизнью надо наслаждаться, и хочу, чтобы она чувствовала то же самое.

– Девять? – переспрашивает Бася, и глаза у нее становятся круглые от удивления.

Ловить каждую минуту, каждый миг. Брать от жизни все. Влечь плуг по сухой, каменистой почве. На каждом шагу выбирать крупные клубни и узловатые корни. Жевать их. Наслаждаться их наваром. Приветствовать каждый новый день с удвоенной силой биоксетина.

– Сахар крепит. Ты веришь в это? – спрашиваю я Басю.

– Что с тобой?

– Ты веришь в это? – спрашиваю я Басю.

– Мирек! – кричит Бася.

– Я не удовлетворен размером своего члена, – говорю я.

– Что??? – давится Бася. – Ты уже планировал отпуск? Так вот можешь больше не планировать.

– Почему ты пренебрегаешь качественными отечественными продуктами? – задаю я вопрос.

– Забудь о повышении, – говорит Бася. – Хотя мы будем говорить сейчас по-другому. Я представляю твое дело соответствующим инстанциям. Так что не говори потом, что я бросаю слова на ветер. Все, я пишу отношение в дирекцию. С меня хватит твоего присутствия, мне в моем отделении такие сотрудники не нужны.

– Руки вверх, – говорю я и стреляю в нее из пальца, – ты в это веришь?

– Видишь, я отправляю факс в Варшаву, – говорит Бася, но бросает взгляд на сумки, полные замечательных покупок, и сменяет гнев на милость: – Ладно, у меня сегодня хорошее настроение, так что у тебя есть возможность все исправить, ты еще можешь извиниться. Ну?

– Ты веришь во внезапный спуск? – Я хватаю ее за руку. – Веришь в жизнь после жирного?

– Ты что, пугаешь меня? Мне уже надо бояться? Или еще нет? – говорит Бася, выстукивая на пульте незримый номер центрального отделения. Клик. Клик. – Сейчас увидим, кто поверит во внезапное расторжение договора.

– Но чего? Чего бояться? – улыбаюсь я Басе и отпускаю ее руку. – Ни в коем случае, Бася, тебе не надо ничего бояться, стремительный спуск – и ты уже там, а там тебя поджидает все самое лучшее: шведский стол, немецкое качество, французская артистичность, английская благовоспитанность, польское гостеприимство, русская душа, испанская мушка, итальянская пылкость, чешский фильм. Вот я стою у твоих дверей, Бася, и стучусь.

– О чем это ты? – спрашивает Гоха.

– О ней. – Я показываю на Басю. – Я освобожу ее от навязчивой идеи погребения себя заживо.

– Мирек, это уже действительно не смеш… – начинает Гоха.

– Совсем, совсем не смешно, – говорю я. – Вообще не смешно, потому что не должно быть смешно. Это должно быть более чем смешно.

Трупные пятна появляются через пять часов после установления факта смерти. Об ошибке речи не может быть: дозировка того, что мы называем жизнью, должна определяться индивидуально для каждого ожидающего. В случае отравления необходимо вызвать рвоту и сделать промывание желудка, разве не так? Так или нет, гиббона мать? Откуда у меня в руке взялась эта странная металлическая игрушка?

– Боже! – ахает Гоха, взглянув на бледное лицо Баси.

– Разрыв. Если кто-то из вас нажмет «тревогу», получит дырку в голове. Сидите спокойно, и ничего вам не будет. Я знаю, как это действует. А тебя, сука, ждет путешествие через ад. Поняла? Регламент не до конца разъясняет действия в нетипичных ситуациях. Вы верите в это? Сфинктеры теряют упругость, отсюда возможность выделения мочи, экскрементов, иногда спермы, вы в это верите? Божественный акушер с видами на повышение объявляет временную моральную несостоятельность. Где ключи? Где ключи? Мы закрываем это гребаное отделение. Ключи. Сука, ключи. Ключи, сука. Давай, сука, ключи. Где ключи? Покажи, деточка, что тебе мама дала. Ты показываешь или нет, мать твою сучью?

Станца первая. После того как Бася обнаружила, что на уровне ее лица в нервно вздрагивающей руке зависла неподвижная металлическая штучка, означающая зачастую смертный приговор, с ее рожи осыпалась вся штукатурка.

– Ты классно выглядишь, когда двигаешься в дум-дум ритме. Танцуй. Танцуй, говорят тебе.

Станца вторая. Бася, на тебя возложена ответственность, а ответственность хороша для зависимых от стресса, знаешь это? Катехизис мудрости Запада? Tao Те Burger King?

– С такой, как ты, я мог бы провести всю жизнь. Целыми ночами заниматься сексом и засыпать с рассветом. Танцуй, я сказал. Танцуй. А не то врежу по морде.

Станца третья. От удара униженная Бася падает на пастельное ковровое покрытие Гамбургер Банка. Изо рта у нее и с виска стекает ржаво-коричневая жидкость.

Разрыв. В банкомате кто-то стоит. Я открываю дверь. Дергаю. Лезу в карман и достаю: а) ножнички, б) оружие, в) дискету, г) фрагмент человеческого тела.

– Мы закрываем гребаное отделение, – говорю я перепуганной женщине, которую перед входом ждет ребенок с веткой в руке. – Закрываем гребаное отделение. Так что вы либо входите, либо выходите.

Нет ничего достоверней смерти, и нет ничего недостоверней ее часа. Но это не наш случай. На этот раз все достоверно. Радуемся и веселимся по сему поводу!

Разрыв. Ты, сука, чего ты хочешь? Сейчас я покажу тебе свою пенисоидальную игрушку. Иди сюда, сука, я тебе растолкую кое-какие вещи. Оружие выстрелило. Что же ты, дрянь такая, наделала? Хочешь испортить приятное настроение, царящее в отделении? Хочешь испортить приятный пастельный интерьер? Смотри мне прямо в глаза. Действуй в соответствии с моим регламентом.

Станца четвертая. Бася ползет в направлении помещения для переговоров. Женщина в банкомате замерла с карточкой в руке. Беги отсюда. Раздается второй выстрел. Живые уже не вполне по эту сторону жизни.

На горизонте острова повышения. Большие, сочные, красивые. Буйная растительность, напоенная нектаром тропических плодов, соком разнузданных девушек и копуляцией с демонами. И как раз освободилась должность касика. Характеристики? Способный, амбициозный, энергичный, красноречивый, умение работать в команде. Это я.

– И куда же ты, падла, хочешь убежать? Что хочешь делать?

Станца пятая. Гоха поможет Басе доползти до заднего служебного помещения. И там Бася начнет выдавать известные фразочки. За что? За что? Господи, за что? За то, что конь без пальто. Так как возникает серьезное подозрение, что ты являешься компьютерно генерированной программой, которой для четкого действия не хватает нескольких необходимых инструкций. Так как уже некоторое время ты не получаешь эсэмэсок, а это значит, что в тебе больше нет необходимости. Так как в данный момент я являюсь решающим фактором, а у меня от ярости перехватывает горло.

Потому что жизнь кормится жизнью. Потому что жизнь кормится смертью.

Почему да почему, перестань ты повторять эти расхожие фразы из фильмов. Твой жалкий фристайл перестал возбуждать меня. Прошу тебя, овладей своим пошатнувшимся рассудком и вытри лицо.

Станца шестая. Бася в безумном порыве падает на колени перед наисвятейшим таинством платиновой кредитной карточки. Платиновая карточка – это престиж. Почему стоит иметь золотую или платиновую карточку Гамбургер Банка? Все очень просто. Теоретически в эксклюзивном магазине всех обслуживают одинаково. На практике (се ля жизнь!) бывает иначе. Платиновая карточка открывает множество дверей и позволяет устраивать дела, для других недоступные. Кроме того, если вы платите золотой или серебряной карточкой, к вам больше доверия. Такая карточка свидетельствует о том, что на основании вашей кредитной истории Гамбургер Банк всецело и полностью вам доверяет.

Станца седьмая. Вдруг – свист! Вдруг – визг! Вдруг – шип! Вдруг – скрип! Опять притворяешься, что тебе больно? И долго ты намереваешься вот так лежать? Станца седьмая с половиной. Пинок возвращает Басю к жизни. Станца седьмая и три четверти. Остальная часть коллектива полностью парализована.

Разрыв. Видение приходит, как конвульсия стебля. Как настоящий мятный вкус. Ступени общественной лестницы прогибаются у меня под ногами, словно они резиновые, сами подкатываются мне под ноги, эй, так это же не ступени, это эскалатор, я стою на нем, а он сам, я ничего, он сам, повышение за повышением, за повышением повышение, а за этим повышением еще одно повышение. Мамочка, у меня видение.

Станца восьмая. Бася, ты дрянная подделка памперса. Отечественный продукт без современной системы, вбирающей жидкость и пропускающей воздух. Более того, ты полностью использована. Ты – использованный памперс. Пропитанный кислой жидкостью. Вывод? Ты уходишь в отставку.

Разрыв. У меня капает из шнобеля.

Станца девятая. Куда, падла? Куда это ты собралась, спрашиваю. Лежать. Слушать. Я хочу, чтоб все по-хорошему. Однако масс-медиа в панике ищут новые темы. Секс, смерть, казнь, кровь. Рюхаешь, перед каким вызовом мы стоим? Дадим шанс масс-медиа. Увеличим вместе рейтинг региональных каналов. Будем истинными христианами. Ты веришь в это? Так куда ж ты, сука, ползешь? Я тебе говорю: ты возвращаешься в ад поджаривать стигматы рахитичного бикини на своем мутировавшем теле. Ты грезила о бага-ма-бич? А вместо того чтобы жариться на пляже, будешь жариться на сковороде. Две сосиски на дорогу.

Только ни о чем не беспокойся. Медийная память длится не дольше нескольких недель. Потом никто даже не пукнет.

Станца десятая. Что? Рвота? Невроз пищеварительной системы. Продержись еще минутку. Sursum corda.[11] Бася. Как ответственная за преступления против рабочей силы ты номинирована на выселение из тела. Юдоль эта, переполненная затянувшимися конфликтными ситуациями, уже не властна над тобой. Открываются новые горизонты. Изобилие таблеток, которые позволят тебе есть любые лакомства без опасения набрать вес, а также наслаждаться потенцией двадцать четыре часа в сутки. Пожалуйста, улыбнись.

Станца десятая. Бася открывает дверь в комнату с сейфом. И поворачивается задом к стене. Район промежности у нее окрашивается каким-то ржаво-коричневым цветом. Что, внезапно потекло? Фу, как это неприятно, как противно. Не стану скрывать, это омерзительно! Бася, держи фальшивую улыбку до конца сцены, перерыв всего через несколько минут. И сними, ради бога, эти грязные шмотки.

Станца одиннадцатая. Стоит ли ждать второго пришествия Христа путем клонирования? Стоит ли ждать в нескончаемой очереди на квадрат получше? Бася, сколько нам лет, чтобы верить в подобную чушь? Ну так что, стоит? Я задал вполне конкретный вопрос и жду ответа! Что ты там хрипишь? Что нет? Что не хочешь умирать? Ну ты даешь!

Не порти приятной атмосферы, а то я тебе так врежу. Прихлопну. Ах, ты хотела бы увидеть свою семью? С семьей лучше всего выходишь на фотографиях, так что не говори глупостей.

Разрыв. Ты получаешь отлуп от действительности. Дискуссионная группа больше не принимает тебя. Ты не была удовлетворена ролью, которую должна была играть в реалити-шоу? Я не удивляюсь. Но даю тебе неповторимую возможность преображения и обретения новой свинячьей тождественности. С помощью вот этого logoff устройства я аннулирую все незначащие дружбы, неизъятые флирты и нежелательные обязательства.

Вначале был свет, потом кто-то влез в систему.

Станца двенадцатая. Спираль желаний, поставленная тебе в матку, привела тебя на ложный путь. На этой станции ты сходишь.

И вот я приношу в жертву себя.

Как копролит[12] казинообразного капитализма приветствуй своего Deo Optimo Extremo[13] нарочитого потребления и новых, помеченных охранной маркой знаков зодиака. Ты возвращаешься в страну неисполненных полуфабрикатов. AltF4.

Разрыв. Небытие. Из небытия в небытие. Ничто. Ничто ни на что. Ни на что это. Ни на что то. Все ничто. Ничто из ничто в ничто через ничто. А теперь глянь. Туннель поощрений. Что чувствуешь? Холодно? Металлическое дилдо, проникающее то туда, то сюда. А ты не мечтаешь об оральном? Не кажется тебе, что сейчас время для теплой кроватки и хорошего, стерильного night show с педрилами в горестной отвычке? Случалось ли тебе принимать орально реладорм? А анально? Нет? Ах, какая жалость, пани менеджер, какая жалость, извините, но у вас не будет оказии попробовать…

Раз. Мечись. Два. Мечись. Три. Проваливаюсь в середку. Четыре. А ты. Пять. Мечись. Шесть. Сразу же после центробежная сила швыряет черную точку, точно пятикилограммовый молот. Семь. Грехов, лишенных всякого смысла. Восемь. Заповедей. Девять. Врат в аду. Десять. В сопровождении утробного вулканического урчания.

Неужели наконец-то у меня появился шанс опорожнить трубы от циничных объедков и дешевой издевки?

Нет. И возвращаемся к игре. На счет три, дорогая, на раз, два и три.

Прячешься. Или тебя прячут.

Разрыв. Пришел долгожданный вызов на расплату.

Ослепительный белый свет парализует зрение, но через минуту возвращается способность видеть привычные образы.

Мама впускает в комнату лучи утреннего солнца. Как бьет по глазам!

– Вставай, – говорит мама.

Из цветочных горшков, стоящих на мебельной стенке, капает ржавая жидкость. Однако. Чертова параллельная реальность. Добрались-таки до меня.

– Мама? Уже? Который час?

– Да вставай, пора, – говорит мама.

Пугающая красная жидкость в пугающих землисто-ржавых горшках.

– Мама, я сегодня на работу не иду.

Не иду. Я сую его в рот. Металлическое дилдо гравирует на нёбе золотой логин предвечной тайны. И – наступает тьма.

Примечания

1

В процессе многовекового общения народы что-то перенимают друг у друга. Среди прочего поляки переняли у нас, разумеется, мат и используют его как в устной речи, так и в литературе, причем табуирование на него не распространяется, так как иноязычная непристойность, как заметил Кундера, таковой, в общем-то, не воспринимается. Текст этой книги насыщен русским матом и польской вульгарной лексикой (мата в польском языке не существует), и переводчик считал своим профессиональным долгом воспроизводить его либо давать адекватное замещение. (Примеч. пер.)

(обратно)

2

Коровье бешенстве.

(обратно)

3

Severe Acute Respiratore Syndrom. – нетипичная пневмония (англ.).

(обратно)

4

Ужонд охроны паньства – управление охраны государства (пол.).

(обратно)

5

Заклад убезпечень сполечных – отдел социального обеспечения (пол.).

(обратно)

6

«Работа делает свободной» (нем.) – надпись на воротах фашистского концлагеря Освенцим.

(обратно)

7

Ничего нового (лат.).

(обратно)

8

Район Варшавы на правом берегу Вислы.

(обратно)

9

Стодневка – вечер в выпускном классе за сто дней до получения аттестата зрелости.

(обратно)

10

В пробирке (лат.).

(обратно)

11

Горé сердцá! (лат.)

(обратно)

12

Каловый камень.

(обратно)

13

Всенаилучшего Всевышнего Бога (лат.).

(обратно)

Оглавление

  • понедельник
  • вторник
  • среда
  • четверг
  • пятница
  • воскресенье
  • суббота
  • воскресенье
  • суббота
  • воскресенье
  • суббота
  • понедельник
  • вторник
  • среда
  • четверг
  • пятница
  • пятница
  • воскресенье
  • пятница
  • воскресенье
  • пятница
  • Воскресенье
  • понедельник, 11.53
  • вторник, 12.03
  • среда, 13.26
  • четверг, который-то час с чем-то
  • пятница
  • пятница
  • вторник, 17.38, Варшава
  • воскресенье
  • понедельник
  • пятница, 13.30, Варшава
  • четверг
  • понедельник
  • вторник
  • среда
  • четверг
  • среда, Варшава
  • пятница
  • суббота
  • воскресенье
  • пятница
  • воскресенье
  • воскресенье, 19.20
  • понедельник
  • вторник
  • среда
  • четверг
  • пятница
  • воскресенье
  • понедельник
  • понедельник
  • понедельник
  • вторник
  • среда
  • четверг
  • пятница
  • суббота
  • воскресенье
  • суббота
  • понедельник
  • понедельник
  • понедельник
  • понедельник, ранним утром
  • вторник
  • среда
  • вторник
  • среда
  • вторник
  • понедельник
  • воскресенье
  • понедельник, ранним утром
  • воскресенье
  • понедельник
  • понедельник
  • вторник
  • среда
  • воскресенье
  • среда
  • понедельник
  • вторник
  • понедельник
  • воскресенье
  • понедельник, ранним утром
  • пятница
  • понедельник, ранним утром
  • вторник
  • понедельник
  • вторник
  • понедельник
  • *** Примечания ***