Что случилось с Гарольдом Смитом? [Бен Стайнер] (fb2) читать онлайн

- Что случилось с Гарольдом Смитом? (пер. Светлана Чулкова) 724 Кб, 192с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Бен Стайнер

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Бен Стайнер Что случилось с Гарольдом Смитом?

Посвящается Мишель

Благодарности
Спасибо моему грозному агенту Элейн Стил; Руперту Ланкастеру и Хелен Гарнонс-Уильямс в издательстве «Ходдер», исполнительному продюсеру Гаю Исту, Нику Дрейку и блестящей команде в «Интермедиа». Не забудем, разумеется, о великолепном режиссере Питере Хьюитте, великодушном продюсере Рут Джексон и замечательной съемочной группе, которая позволила Гарольду поэкспериментировать. И моим родителям, которые то же самое позволили мне.

Никогда не судите о книге по обложке. Это во-первых. Я просто хотел это сказать.


Так что же случилось с Гарольдом Смитом?

Меня зовут Винс Смит. А Гарольд Смит был моим отцом.

Он умер недавно: слава богу, мирно отошел. Я проводил его в последний путь весьма оригинально. Дело в том, что старик вообще мало выходил из дома, и я решил устроить ему путешествие на свежем воздухе. Финальную грандиозную поездку.

И вот я прихватил отца (урну с его прахом, как вы понимаете), и мы отправились в Блэкпул.

А поехал я не один, со мной был еще кое-кто, и я попросил снять на видео, как я провожаю отца в последний путь, чтобы нам потом пересмотреть.

По-моему, вполне достойно.

Мы приехали в Блэкпул, купили билеты на американские горки. И на самом высоком вираже я открыл урну и выпустил отца на волю.

В этой связи совет тем, кто вынашивает сходные планы. Если вы решили рассеять прах с высоты птичьего полета американских горок, помните: сзади сидят живые люди.

Нда.

Когда поездка закончилась, группа японских туристов оказалась сплошь покрыта прахом Гарольда Смита.

Интересно, как будет по-японски: «Я дико извиняюсь, что по совершенно не зависящим от меня обстоятельствам прах моего отца рассеялся на ваши лица и одежды. Выражаю надежду, что он легко смывается».

Вряд ли отец остался бы доволен. Кому понравится, когда твой прах забивается в чужие носы.

И все же, все же: скорее всего отец бы не был на меня в обиде. Почему – вы поймете дальше. И к тому же я чувствовал, что обязан папе, обязан совершить нечто особенное. Как и он в свое время. Совершил для меня нечто особенное. Ну, для нас. И не однажды.

Целых два раза.

Это стоило поездки в Блэкпул.

Но начнем повествование

Итак, начнем его.

Сначала хочу пояснить, чтобы в задних рядах тоже разобрались. Вся эта история завязалась в 1977 году, а развязалась сейчас, в конце тысячелетия. Я достаточно ясно выразился?

Вышеописанный эпизод случился совсем недавно. А теперь вернемся еще на три месяца назад.

Это понятно? Ну хорошо.

Итак, день рождения моего отца.

По обыкновению я навещал его раз в год, в день его рождения. А в этом году как раз хотел пропустить свой визит.

Объясню почему.


НАТУРА: ЛОНДОНСКАЯ УЛИЦА – УТРО

Тихая зеленая улица на севере Лондона летним утром.


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ – УТРО

ВИНС СМИТ, мужчина лет сорока, в задумчивости сидит в кресле. Он небрит, на нем старый халат и носки разного происхождения.

Винс мечтательно смотрит перед собой.


ПАВИЛЬОН: ВАННАЯ – УТРО

Винс заходит в ванную. Роется в навесном ящичке. Достает одноразовый станок для бритья.


ПЕРЕБИВКА

ПАВИЛЬОН: СПАЛЬНЯ – УТРО

Винс уже чисто выбрит. Он открывает шкаф, тщательно выбирает добротный пиджак.


ПЕРЕБИВКА

ПАВИЛЬОН: КУХНЯ – УТРО

Винс чистит ботинки.


Если у вас все в порядке со зрением, вы не могли не заметить, что повествование строится весьма своеобразно.

Объясняю.

Всю жизнь мечтал что-нибудь написать. О, ну да, я уже много чего понаписал. Если сложить все вместе, наберутся тысячи и тысячи слов. Я снял кучу фильмов, которые увидели не только мама и дядя Сид, а миллионы и миллионы зрителей. Может, даже конкретно вы.

Но вот в чем дело, загвоздка-то в чем. Я расточал блестящий талант прозаика на автомобили, средства для чистки унитазов и курорты.

Сколько драмы! Какой накал страстей! И все равно экранного времени мне отводилось тридцать секунд. И зритель приобщался к моим кинополотнам в паузах внутри мыльных опер или того хуже.

Понятно, да? Я – рекламщик. Бог рекламных пауз. Приятно познакомиться.

Я не знаю, может, это ясно и так, но я все же скажу, потому что такова правда, и, по-моему, иногда этого достаточно, чтобы говорить.

Это не мой творческий потолок.

Ну и.

Поэтому я решил написать киносценарий.


НАТУРА: УЛИЦА – ДЕНЬ

Винс, одетый с иголочки, выходит из дома.


И маленькое примечание, если вы не в курсе, – вот так и пишется киносценарий. Каждая сцена начинается с подзаголовка, в нем сообщается – в обратном порядке – в какое время дня происходит событие – днем, ночью, утром или вечером. Затем – место действия: на улице ли, в парке, в космическом корабле, у Великой Китайской стены и т. д. – и «ПАВИЛЬОН» или «НАТУРА»: первое – внутри, второе – снаружи.

После подзаголовка – описание действия и диалоги. Собственно, вы его потом и видите на экране.

Понятно? Я надеюсь, что вы поняли: это вам еще понадобится.

Будучи от природы человеком ленивым и нелюбопытным, всячески сопротивляясь самой идее что-то исследовать – я так понимаю, это всё чертова прорва тяжелой работы, – я скоренько решил написать сценарий на тему, более или менее мне знакомую. Выбор невелик: довоенные паровые двигатели (не спрашивайте, почему так вышло) и моя жизнь.

Итак:


ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ – ДЕНЬ

Винс задумчиво разглядывает МОНЕТУ в руке. Он подбрасывает монету.


Чистая лотерея. Выиграла моя жизнь.

Ну, значит, поехали.


ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ – НОЧЬ

Винс судорожно что-то пишет на листе бумаги. Мы видим только, чем он занят. Конкретных слов не разобрать, но, судя по ФОРМАТУ, это КИНОСЦЕНАРИЙ.


НАПЛЫВ ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ

Винс по-прежнему пишет – строчит на ПИШУЩЕЙ МАШИНКЕ.

Мы видим, что он стал старше.


ТИТР: ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

НАПЛЫВ ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ

Винс по-прежнему пишет – печатает на КОМПЬЮТЕРЕ.

Мы видим, что он стал еще старше.


ТИТР: ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Винс вынимает из принтера страницу. Читает. Хмурится. Комкает страницу и бросает в переполненную мусорную корзину.

Промахивается.


Не беспокойтесь. Скоро привыкнете.

Поездка к морю

Итак, я побрился, почистил ботинки, оделся с иголочки и вышел из дому.

Был летний солнечный день, и я в общем-то неплохо себя чувствовал.

Учитывая обстановку.

В последнее время я пребывал в трудной жизненной полосе. Мы потеряли массу заказов. Проморгали кучу шансов. С деньгами проблемы. Большие причем.

Еще от меня ушла жена. Забрала двух дочерей.

Я не был в обиде – сам виноват. Я не сделал ничего такого из ряда вон, но все же виноват. Конечно, я умолял о прощении, но в глубине души виноватым себя не чувствовал. Я прямо как золотая рыбка, беззвучно молил извини, извини, извини. Просто слово. Просто звук. И было мне от этого паршиво.

Ну и.

Я шел по грязным улицам северного Лондона к метро и говорил себе: все не так уж плохо. В каждой неприятности есть своя приятность, Винсент. Держи хвост выше. Сегодня ты можешь позволить себе радоваться жизни. Сколько лет прошло? Двенадцать? Верно. А точнее?

Двенадцать лет, три месяца, семь дней и шесть часов. И…


НАТУРА: У ТАБАЧНОЙ ЛАВКИ – ДЕНЬ

Винс мнется, затем открывает дверь…


Винсент Джон Смит: после двенадцати лет, трех месяцев, семи дней и шести часов перерыва ты выкуришь сигарету.

В табачную лавку.

Чувство вины, как двадцать пять лет назад, когда пятнадцатилетним подростком я покупал первую в жизни пачку. Краснел и трясся, прямо как сейчас. Ничего себе! Три фунта за пачку! Где они, старые добрые сигареты «Плейерз-10»? Аккуратные такие пачечки были. Сигаретки маленькие, четкие такие, прямо как я – это я так шутил. Ну да, говорил Уолтер, плотные. Может быть, может быть. И еще когда делаешь первую затяжку – у них был такой острый горьковатый привкус. Господи, как я любил курить.

И вот наконец они снова со мной.

Но никаких тебе «Плейерз-10» или даже «Плейерз-6» – по шесть моя бабушка покупала. Ну, взять, что ли, «Ротманз»? Десять или двадцать? Черт, двадцать. Мало ли что.

Купил, за дело, иду по улице, открываю пачку, вытаскиваю сигарету, засовываю в рот. Спички… Рука тянется к карману. Да нет же, какие спички? Ты что, забыл? Ты не курил уже двенадцать лет с гаком – откуда у тебя спички? Даем обратный ход: сигарету изо рта, пытаемся засунуть обратно в пачку, нервничаем, сигарета ломается, эту выбрасываем, ничего, еще девятнадцать. Возвращаюсь к киоску, покупаю спички. Пачку из кармана, сигарету из пачки и в рот, чиркаю спичкой о коробок, дрожащей рукой подношу горящую спичку к сигарете.


НАТУРА: УЛИЦА – ДЕНЬ

Дрожащей рукой Винс подносит горящую спичку к сигарете. Глубоко затягивается… и его скручивает ПРИСТУП КАШЛЯ.

Проходящая мимо СТАРАЯ ДАМА не знает: то ли помочь человеку, то ли обойти от греха.


Нет, не беспокойтесь, солнце мое, я в порядке. Я просто придурок.

Кстати, это и для вашего сведения. Я – придурок по жизни.

Но очень настырный придурок. Отважно выкуриваю вторую, третью, четвертую и пятую. По-прежнему такое ощущение, будто слюнявишь палочку бенгальского огня. Но я их укротил, и это неплохо, потому что на четвертой и пятой я уже трясусь в электричке восточного направления, в единственном вагоне для курящих: обтираюсь локтями с бывалыми курильщиками – они хрипят, лица желтые.

Шестая сигарета: выхожу из электрички.

Седьмая: иду по городку.

Гм. По-моему, денек задался. По крайней мере, судя по погоде. Солнце. Тепло. Туман не очень чтобы. Ветер с соленым привкусом моря.


В двенадцать пятьдесят три подхожу к пабу «Баронский Герб». Помню, помню такой. Мы как-то сюда заскакивали. Я тогда заказал пинту пива «Старый Бездельник», а она – джин с тоником. Мы с ней порой любили выпить.

Останавливаюсь и думаю: а не глотнуть ли пивка? Нет, не то.

Ага, знакомые ступеньки, за ними дорожка через поле.

На восьмой сигарете пересекаю поле. Запах дыма перемешивается с пряным ароматом лета и соленым ветром. Иду дальше.

Быстрее. Точно. Я помню. Конечно. Теперь я знаю, куда иду. И вот оно разворачивается: огромное.

Море.

Ну вот. Стою на краю. Прямо на краю.

Давненько закралась ко мне эта мысль – лет эдак двенадцать с гаком тому назад: если я пойму, что жизнь моя дает прощальный гудок, во мне поселилась смертельная болезнь, ну, не будем называть имен, лишь бы такая, чтобы верный каюк, ну, например, рак или еще что, – тогда бы, потрясенный этой новостью, я бы перво-наперво подумал…

Отлично. Снова можно курить.

Только вдумайтесь.

Девятая сигарета. Уф. Сигарета не радует. Смейся, Винс, смейся. Вдыхай дым, вдыхай. И в воду.

И мне не стыдно. И не страшно. Мне ничего.

В воду. В воду. Шлеп-шлеп. Ого – триста футов.

И еще я думал: уж если ты решил утопиться с головой, надо напоследок себя порадовать. Почему бы нет?

Нырнуть на триста футов! Уух! Вот это будет да! Ребята в Блэкпуле с их американскими горками и близко не стоят.

Так, прощальная сигарета, и пускай на вкус дерьмо. Десятая. Если бы пачка была на десять штук, была бы последняя. В следующий раз надо учесть. Стоп, ты что – шутишь? Вот сейчас? М-да, Винс, ты знаешь о себе меньше, чем кажется.

И вдруг, из ниоткуда, – мысль.

А что, если?…

…если я нырну и действительно возрадуюсь? Оказавшись между небом и землей, вернее, между небом и дном: уже не там, где чаек гнезда, но еще и не там, где ползают по дну пустотелые усоногие раки, странная мысль вдруг пронзит меня: «Как хорошо! А можно еще раз? Можно еще прокатиться?». Вдруг получится так прекрасно, что я снова почувствую вкус к жизни? Что, если так? И что тогда? Будет слишком поздно. И последняя мысль мелькнет в моей черепушке, прежде чем ее расколют усоногие раки: «О, нет».

Гм.

Я попятился.

Я все-таки пошел в паб «Баронский Герб» и заказал пинту пива.

И вы не представляете, как хороша, как сладостна была моя одиннадцатая сигарета, и радость жизни устаканилась во мне, и в голове какое-то приятное гудение, кружение. И покалывание в кончиках пальцев. Славно, так славно.

И я подумал: ох ты черт. Я опять курильщик, и даже не собираюсь помирать.

Визит

ПАВИЛЬОН: В ВАГОНЕ ПОЕЗДА – ДЕНЬ

Винс в вагоне. Поезд трогается.


ПЕРЕБИВКА

НАТУРА: ВОЗЛЕ ДОМА ПРЕСТАРЕЛЫХДЕНЬ

Винс подходит к дому престарелых. В руке – цветы.


ПАВИЛЬОН: В КОМНАТЕ ДОМА ПРЕСТАРЕЛЫХ – ДЕНЬ

Винс сидит у постели отца ГАРОЛЬДА СМИТА. Похоже, старик умирает.


Все-таки я поехал навестить отца.

Он жил, если это слово вообще уместно, в доме престарелых «Белые Башни».

С прискорбием должен признать, что Гарольд Смит был живым лишь относительно.

Сам он вроде этого не понимал. Но с другой стороны, вообще не разберешь, что он понимал. Отец уже некоторое время болел и почти все время лежал в кровати, глядя на… что? Потолок. Стену. Телевизор. Сиделку. Ходунки «Циммер», с помощью которых он иногда передвигался по комнате – медленно, медленно. Он поглядел на обед. На кучу вещей. Но вряд ли он их различал. Хотя на еду, наверное, реагировал. Особенно на чипсы. Он, Гарольд Смит, всегда чипсы любил.

Что ж, как обычно, я пришел к нему с цветами. Сел у кровати, взял его за руку.

А потом совершил нечто необычное. Чего никогда прежде не делал.


ПАВИЛЬОН: КОМНАТА В ДОМЕ ПРЕСТАРЕЛЫХ – ДЕНЬ

Винс сидит у постели отца. Он собирается с духом, чтобы сказать…


ВИНС (голос за кадром)

Я хотел спросить его. О том, что произошло много лет назад. О чем мы избегали говорить.


Винс сжимает руку отца.


ВИНС (голос за кадром)

Отец? Отец? Это по правде было?

Похоже, старик не слышит Винса.


ПЕРЕБИВКА

НАТУРА ТИПОВЫЕ УЛИЦЫ ЮЖНОГО ЙОРКШИРА


ВИНС (голос за кадром)

Год 1977-й…


ПАВИЛЬОН: КОМНАТА МОЛОДОГО ВИНСА – УТРО

Мы видим МОЛОДОГО ВИНСА, ему 18. На нем белый пиджак и черная рубашка с расстегнутым воротом. Он стоит, воздев руку.


ВИНС (голос за кадром)

Вот это был человек!


Винс стоит перед плакатом с изображением эпизода из «Лихорадки субботнего вечера» [i] с ДЖОНОМ ТРАВОЛТОЙ в такой же позе. Еще на Винсе пижамные штаны и шлепанцы.


ВИНС (голос за кадром)

А как он танцевал!


Наезд камеры на проигрыватель. Иголка опускается на виниловую пластинку: звуки ДИСКО сотрясают комнату. Винс начинает танцевать. Он заводится все больше, но тут… раздается СТУК в дверь.

Дверь открывается, на пороге стоит ГАРОЛЬД СМИТ, 58 лет, в халате. Он протягивает сыну чашку чая.


ГАРОЛЬД

Винс, восемь утра.


Винс берет чашку с чаем.


ВИНС

Пасиб, пап.


1977 год. Мне тогда было восемнадцать. Что могу сказать о себе тогдашнем? Худой, мальчишка, ранимая душа. Небольшого роста. Хлипкий, тонкокостный. Сопля. Сейчас-то я могу так сказать, но тогда… Да если б кто посмел сказать про меня правду – получил бы по башке тренажером «Булворкер».

По крайней мере, этот чертов «Булворкер» совершил бы свою полезную работу.

А так от него никакого толку. Заплатил двадцать фунтов стерлингов и полгода тренировался полчаса в день. Но оставался где-то на уровне Чарлза Атласа «до» – ну, понятно, до того, как он взаправду стал Чарлзом Атласом, был чуток поменьше и не такой известный. Чарлз Гримсби скорее или как там его. В те дни, когда ему еще песком в лицо швыряли. Ну признаю, признаю – вот такой я и был.

Но вообще-то знаете, что толкуют про маленьких и идеально сложенных?

Нельзя сказать, чтобы я был сильно озабочен своей внешностью. Я отправлялся в школу, и мне было плевать, что в смысле красоты я, может, предпоследний с краю. Или что я самый красавчик в местной лавке, или в очереди на автобус или к зубному, все относительно. И когда я шагал по улице, я не смотрел на свое отражение в витрине магазина или в окне машины, чтобы пригладить волосы или поправить галстук. Я особо не тратил времени на внешность, не думал о ней, не анализировал, не подсчитывал.

Ладно. Девять баллов моей внешности.

Уолтер поправил бы меня: семь с половиной. Да что там говорить: четыре с половиной.

В общем, если у меня и возникал интерес к моей внешности – сознаюсь, время от времени этот вопрос меня слегка тревожил, – я бы этот интерес нарциссизмом не назвал. Чисто практический подход.

Ведь я планировал стать кинозвездой.

Я присмотрел себе это поприще лет эдак в тринадцать. Много положительных моментов: обилие денег плюс поклонницы.

Как теперь припоминаю, я был в себе уверен не потому, что обладал особым актерским талантом. Просто я был похож – или мне казалось, что я был похож, – на всех кинозвезд одновременно. Берт Рейнолдс? Джинсовая куртка, вязаная шапка с помпоном – и пожалуйста, Смоки. Роберт Редфорд? В мамином светлом парике – просто не отличишь. Стив Маккуин – сходство заметно невооруженным глазом. Вот Клинт Иствуд[ii] подкачал, но он все равно уж очень страшен. Удивительно, что его вообще пустили в кино. Он был, конечно, повыше меня, но лицо все в морщинах и щурится, как будто очки потерял.

Хит месяца, вот и весь Клинт Иствуд.

Поэтому я остановился на Рейнолдсе, Редфорде и Маккуине. Мне неплохо было и в их компании, хотя они были еще не в курсе.

Но потом случилось нечто, поднялось как смерч и сдуло всех моих кумиров на самую нижнюю ступеньку. Потому что мне вдруг стало ясно, что я не так уж на них похож, я похож на сами знаете кого, я просто вылитый его младший брат.

1977 год. Лихорадка субботнего вечера.

Ну, вам объяснять не надо.

«Несбитт Соло»

Итак, я решил стать кинозвездой.

Как и положено человеку с подобными амбициями, я устроился младшим помощником юрисконсульта в одной конторе Южного Йоркшира.

Не совсем, конечно, Голливуд, но начало положено.

Юридическая контора «Несбитт Соло: Солиситоры и Комиссары по Приведению к Присяге» принадлежала некоему мистеру Киту Несбитту. Сотрудники прозвали его «Бородавка», в честь волосатого грызуна, свившего гнездо над мистер-Несбиттовой верхней губой.

Мистер Несбитт перекупил контору у двух бестолковых стряпчих, вычистил помещение, как авгиевы конюшни, выкинул на помойку старую мебель – и сотворил мирок по собственному образу и подобию.

Он же придумал девиз для своей компании: «Стильно. Справедливо».

Да, еще как стильно. Особенно цветовое решение: чтобы пройти из одного конца конторы в другой и не ослепнуть, желательно было бы нацепить солнечные очки.

У мистера Несбитта был пунктик: он любил яркие цвета. Особенно оранжевый. Вообще-то по конторе ходили слухи, что

а) мистер Несбитт носит исключительно трусы оранжевого цвета и что

б) каждое утро он надевает новую пару, а старую выбрасывает.

Семь пар трусов в неделю, триста шестьдесят пять в год. И я тогда подумал: 365 пар трусов! Мне бы на целую жизнь хватило.

А может, и дольше.

Помню, как-то днем я сидел в офисе и усиленно обдумывал проблему трусов. Когда ты младший помощник юрисконсульта и сидишь от звонка до звонка и до него осталось три часа, задумаешься и про трусы.

Итак. Если я в среднем изнашиваю три пары трусов в год, 365 пар трусов может хватить на 135 лет жизни. А это значит, что я смог бы завещать остатки трусов своему сыну, а тот – своему.

Только представьте. Три поколения Смитов под знаком оранжевых трусов.

Конечно, я основывал свои оптимистические прогнозы на слухах, но очень хотелось светлого оранжевого будущего. И вот однажды мы с моим другом Уолтером опрокинули пару-тройку кружек пива в пабе и родили гениальную идею. Мы пойдем и проверим, правда это или нет. В смысле трусов. Мы пороемся в мусорном баке и, возможно, найдем там кучу оранжевых трусов мистера Несбитта. Идея была не такой идиотской, как может показаться на первый взгляд. Потому что Уолтер сказал, что на этом можно сделать капитал. У Уолтера сильно развита предпринимательская жилка, этого у него не отнять. И вот что мы решили. Если мы действительно обнаружим залежи вышеозначенных трусов, мы тогда притащим их домой, постираем и начнем продавать их мистеру Несбитту как новые, только по сниженной цене. Такую операцию можно проделывать ежедневно, если только однажды мистер Несбитт не догадается, что он, конечно, ходит в чистых трусах, но все же стираных.

Гм. Неплохо, Уолтер.

Но не одни яркие цвета являлись коньком мистера Несбитта. Еще он был помешан на прогрессе. И гордился тем, что первым в Шеффилде приобрел электронный портативный калькулятор.

Конечно, тому калькулятору было далеко до сегодняшних: он мог делать только сложение и только одноразрядных чисел. Да и был тот калькулятор не совсем чтобы карманным – для него карманы требовались размером с портфель, – но калькулятор был несомненно – уверял Несбитт – первым.

Ему это жутко нравилось.

И другие штуки у нас в конторе тоже были.

Громкоговорящая связь – мистер Несбитт мог давать указания, не выходя из кабинета.

Электронные часы, которые одновременно показывали время в Сингапуре, Мельбурне, Москве, Нью-Йорке, Рио-де-Жанейро и Йоханнесбурге.

Очень практичная вещь для конторы в Шеффилде.

Да, еще был компьютер. РХ 1990.

Чертов компьютер.

Но это особая история.

Собеседование

Короче, это была моя первая работа после школы.

И должен признаться, несмотря на далеко идущие планы насчет Голливуда, место в конторе было мне просто необходимо.

И с этим было не так просто, потому что прежде нужно пройти собеседование.


ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ НЕСБИТТА – ДЕНЬ

Несбитт, безукоризненно одетый, восседает за огромным письменном столом в огромном кабинете.

Перед ним на маленьком стульчике примостился Винс. В мешковатом дешевом костюме. Нервничает.


НЕСБИТТ

Итак, находите ли вы удобным этот стул, мой юный друг Винсент Смит?


ВИНС

Да, благодарю вас.


НЕСБИТТ

Достаточно ли мягкое сиденье? Для вашего мягкого места?


ВИНС

Да, благодарю вас.


НЕСБИТТ

Обустраивая это помещение, Смит, я руководствовался стремлением достичь баланса между удобством, красотой и функциональностью. Я пытался нащупать ту грань, когда предмет обстановки, вписываясь в мои представления об эстетике, одновременно способен нести грубую канцелярскую нагрузку учреждения. Вы следите за ходом моей мысли, Винсент?


ВИНС (ошарашенно)

Да.


НЕСБИТТ

Юриспруденция нередко предполагает необходимость запутанных формулировок для вещей самых очевидных. Не будете ли вы так любезны изложить простым языком то, что я вам только что сказал.


Винс совершенно сбит с толку, молчит.


НЕСБИТТ

Думайте, думайте, молодой человек, вы так медлительны.


ВИНС

Я даже не знаю, что и сказать, мистер Несбитт.


НЕСБИТТ

Следовательно, вы лгали, когда соглашались с изложенным мною постулатом?


ВИНС (пристыженно)

Именно так, мистер Несбитт.


НЕСБИТТ

Понятно.


Он делает пометки в блокноте.


НЕСБИТТ

Итак, я прихожу к заключению, что вы, помимо прочего, лжец, уважаемый Винсент Смит. Сколько же раз вы солгали при заполнении анкеты?


Несбитт брезгливо держит анкету Смита большим и указательным пальцами, словно это клочок использованной туалетной бумаги.


ВИНС

Ни разу, мистер Несбитт.


НЕСБИТТ

Неужели? Вы думаете, я поверю, будто вы были чемпионом по плаванию в стиле баттерфляй на дистанции сто метров, год 1975, Южный Йоркшир?


ВИНС (запинаясь, смущенно)

Именно так, мистер Несбитт.


Ну хорошо. Это было мое первое в жизни собеседование на первой в жизни работе. Я честно заполнял анкету, но застрял на графе «внеучебные достижения». Мне пришло на ум только, что

а) я могу задержать дыхание на 1 минуту 53 секунды

и

б) в школе на переменах я славился редким талантом мочиться выше писсуара.

Ни один из этих рекордов не мог отрекомендовать меня для должности младшего помощника юрисконсульта. Уолтер сказал: «А ты их смешай», – но мне показалось, что это как-то подозрительно, и я решил припомнить что-нибудь хорошее из своей биографии и представить это, ну, скажем так, в более благоприятном свете. Например, однажды в бассейне я действительно проплыл сто метров стилем баттерфляй. Если прибавить к этому мой рекорд по задерживанию дыхания на 1 минуту 53 секунды, то в итоге с небольшой натяжкой получается, что я – чемпион по плаванию в стиле баттерфляй на дистанции сто метров.

И еще я подумал, что ни один пидор ко мне за это не прицепится.

Но это я подумал до того, как познакомился с мистером Несбиттом.


ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ НЕСБИТТА – ДЕНЬ

Продолжение собеседования. Несбитт сомневается, что Винс был чемпионом по плаванию.


НЕСБИТТ

Будьте любезны, Смит, снимите, пожалуйста, рубашку.


ВИНС (немного удивленно)

Простите?


НЕСБИТТ

Рубашку! Снимите рубашку!


Оглядываясь назад, понимаешь двусмысленность такого предложения. Но я был молод, и это было мое первое собеседование. И я еще подумал, что, может быть – ну, может ведь быть, – когда устраиваешься на должность младшего помощника юрисконсульта, обычно тебя просят снять рубашку.

Ну, я и снял.


ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ НЕСБИТТА – ДЕНЬ

Винс сидит на стуле без рубашки. Несбитт ходит вокруг Винса, внимательно его рассматривая. Проводит пальцем по голому плечу. Тычет пальцем.


НЕСБИТТ

Разве это мускулатура чемпиона по плаванию в стиле баттерфляй? Разве это тело, измотанное многочасовыми ежедневными тренировками, тело человека, проплывающего дистанцию за дистанцией в хлорированной воде бассейна? Вы знаете, какие перегрузки испытывают люди, которые борются за титул чемпиона по плаванию в стиле баттерфляй на стометровой дистанции? Разве это сравнится с мускулистым торсом Джонни Вайсмюллера или Марка Шпица? А?


ВИНС

Нет.


НЕСБИТТ

Вот именно. Вы знаете, кто такой Марк Шпиц?


ВИНС

Пловец?


НЕСБИТТ

Обладатель семи золотых медалей на Мюнхенских Олимпийских играх 1972 года! Король водных дорожек! Человек изумительного телосложения. С роскошными усами. Вы помните, какие у него были усы, Смит?


ВИНС

Что-то припоминаю.


НЕСБИТТ

Вам нравятся усы, Смит?


ВИНС

Да вроде ничего.


НЕСБИТТ

Хорошо. Можете надеть рубашку.


Винс поспешно одевается, Несбитт продолжает ходить кругами.


НЕСБИТТ

А вы знаете, Смит, что безработица сейчас достигла послевоенного уровня? Имея такую лакомую вакансию, я могу позволить себе выбирать, выбирать тщательно. И, собственно, почему я должен выбрать вас?


ВИНС

Действительно, с какой стати, сэр, мистер Несбитт.


НЕСБИТТ

Это противоречило бы всякой логике. Но есть в этом некий кураж. Когда обладаешь властью, можешь устанавливать свои собственные правила, отбрасывать доводы логики, доверяться настроению, прихоти: «Почему бы и нет?» Ведь контора «Несбитт Соло» принадлежит мне. Подчеркиваю: Соло, то есть солирует ваш покорный слуга. Это и составляет высшее наслаждение властью, и знаете, чем это обернется для вас, мой юный Винсент?


ВИНС

Нет, не знаю.


НЕСБИТТ

Вы приняты.


Странный человек этот мистер Несбитт.

По-моему, он никогда не был женат.

Запретная трапеза

Так я получил свою первую в жизни работу. И не просто какую-то там, а работу с перспективой.

Ведь если очень постараться, года через три младший помощник юрисконсульта становится помощником юрисконсульта, а лет через шесть – юрисконсультом. И если выкладываться на полную катушку, то к концу тысячелетия можно стать самым что ни на есть солиситором.

Просто голливудская мечта.

Но ничего, ничего. Не так все и плохо. И даже совсем неплохо. И где-то даже просто замечательно.

Потому что именно здесь я познакомился с Джоанной.

Я помню тот день, как будто он был вчера. Нет, не так. Кто из нас помнит, что было вчера? Да никто. Любое сегодня назавтра превращается во вчера. Ничего особенного.

Так что тут особый случай.

Как это было.

Утро. Готовый завтрак «Витабикс» (три порции).

Проверка полной готовности. Взгляд в зеркало: маминой парфюмерией прижигаю назревающий прыщик. Прыскаю волосы лаком – на случай ветра. Выхожу из дома пораньше – ах! – чтобы успеть на 88-й автобус, отъезжающий с Мэнор-Топ.

Причина столь тщательных сборов – вовсе не служебное рвение. Просто надеюсь снова столкнуться в автобусе с китаянкой номер два. Она тоньше, красивее и изысканнее одета, чем китаянка номер один, в которую я врезался в бассейне под водой, отчего ненадолго оказался влюбленным. Китаянка номер два – любовь текущей недели.

Китаянки номер два в автобусе не оказалось, да к тому же я сегодня приду на работу не на две минуты позже, а намного раньше. Что меня тоже не устраивало. Поэтому я сошел за три остановки до работы и просидел на скамейке до 8.57. Если идти отсюда быстрым шагом, укладываешься в пять минут и приходишь как обычно – в 9.02.

С двухминутным опозданием. Идеально.

И тут. Ч-черт.

В 8.57 я вспомнил, что мои часы пролежали в джинсах, стирались вместе с ними в стиральной машине и сушились в центрифуге. В результате чего стали отставать на три минуты. Пять минут пешком до работы быстрым шагом – приду в 9.05. Катастрофа.

Опыт показал, что мистер Несбитт, следуя понятной только ему перекошенной логике, легко прощал опоздание на две минуты. Но вот на пять минут… Это уже патология, выговор, публичное порицание, нервы.

Так что моя освежающая прогулка до офиса превратилась в бешеный пробег: добавим сюда тот факт, что пошел дождь, а зонт я оставил дома, поэтому на работу примчался мокрым, потным, растрепанным, лишенным всяческих сил. Но вовремя.

Хорошенькое начало рабочего дня.

Ладно. За дело.

Прошел час. Назрела необходимость заглянуть в фотокопировальную комнату: необходимость назревала, собственно, с самого моего прибытия на работу. Нет, не затем, чтобы скопировать дело «Регина против Хартли». Я отправился в фотокопировальную комнату совсем по другой причине. В моем носу, будто улитка в раковине, застряла большая толстая козявка.

Я до сих пор краснею при одном воспоминании о том, что произошло дальше. Уверяю вас: я, покрасневший от стыда сейчас, – бледное подобие меня, покрасневшего от стыда в тот момент.

Итак, я зашел в фотокопировальную комнату, сморкнулся и вытащил из левой ноздри козявку.

Я держал ее пальцами и восхищался ее художественным сходством с улиткой. Длиной в целый дюйм, с подсохшими краями. Она подрагивала, а я трепетал в предвкушении. Потом взял и проглотил ее.

– Что, проголодались? – вдруг раздался голос.

И тут я увидел, что рядом со мной стоит хорошенькая, не сказать красивая, девушка. Очевидно, она только что вошла в комнату и, следовательно, наблюдала мой пытливый интерес к содержимому левой ноздри.

И дегустацию оного.

Так я познакомился с Джоанной.

Очень романтично.

Так что же, в конце концов, случилось с Гарольдом Смитом?

Я знаю, о чем вы подумали.

Пролетело уже столько страниц нашего повествования, но что вы знаете о главном герое? Только то, что он спятивший старик и живет в доме для престарелых. Ну и что же такого случилось с этим Гарольдом Смитом?

По правде говоря, мне и сказать-то нечего.

В настоящее время с моим отцом все в порядке, и он, наверное, занимается тем же, чем и прежде, когда еще жил дома. Отец рано вышел на пенсию. Он обычно сиживал в гостиной, в своем любимом кресле. В халате и тапочках. Курил трубку и смотрел телик.

Может, он и сейчас смотрит свою любимую программу.

«Шоу Роланда Торнтона».

Помните такого?

Роланд Торнтон, воистину йоркширец

В те дни на голубом небосклоне телеэкранов Южного Йоркшира по понедельникам, средам и пятницам светила одна, и только одна звезда. Имя ей было – Роланд Торнтон.

Роланд Торнтон был воистину лицом своего графства, воплощением всего лучшего, что только можно наскрести в жителях Южного Йоркшира. Да, грубоват, неотесан. Да, называл вещи своими именами, чем и гордился. Кастрат есть кастрат, чурка есть чурка, пизда есть пизда.

Он был человеком из народа, и никакая слава его не брала. Никакой на свете серебряный микрофон не мог заткнуть ему рот. Торнтон не забирался наверх ни по чьим головам, никого не подмазывал и прочее. Он стал тем, кем стал, благодаря самой обычной вещи.

Труд называется.

Ну и, конечно, благодаря поддержке и любви простых людей, честных работяг. Он был их голосом, он говорил с ними, для них, о них.

Роланду было всего-то чуть-чуть за тридцать, но взлетел он, как метеор. Блесной на воде засверкал его талант в рекламной колонке газеты «Ширклифский Рыболов». Эту работу он быстро перерос, забрасывал удочку и в других не менее престижных печатных органах, пока наконец, преодолев жесточайшую конкуренцию, не устроился репортером «Сканторп Ивнинг Газетт». Писал о простом – о местных новостях: о свадьбах и кончинах горожан, о проблемах, угрожающих их здоровью, о кражах и тому подобном. Писал столь виртуозно, что обратил на себя внимание Теренса Бойла, главного редактора и владельца газеты. Торнтона допустили в самое сердце газеты, в ее святая святых, на территорию, где прежде мог резвиться только Старик Бойл, и никто другой.

Первая Полоса. Рубрика «Говорит и рассказывает "Сканторп Ивнинг Газетт"».

А все почему? А все потому, что Бойл угадал в Торнтоне своего преемника, такого же неугомонного йоркширца и пламенного самородка. Торнтон был тем парусом, под которым газета могла продолжить свое плавание в 70-е и дальше в будущее.

Очень скоро первая полоса «Сканторп Ивнинг Газетт» стала знаковой. Торнтон поражал своей прямолинейностью, напором, противоречивостью. В каждой публикации он рвался в бой, снова и снова обитателям Сканторпа и его окрестностей открывал глаза на жизнь, тыкал их носом в правду. С этой правдой он входил в каждый дом и становился своим.

Методика была очень проста: Торнтон начинал говорить о чем-то незначительном, обыденном. Брал обычную местную новость, распалялся, давая волю языку, мертвой хваткой впиваясь в человеческие пороки.

Расскажу для примера. Когда на просторах Сканторпа был замечен гомик, вышедший на промысел, Торнтон написал разгромную статью, и в городском парке сразу же прикрыли мужской туалет. Справедливо заклеймив несчастного педераста как «любителя задирать мужские рубашки», Торнтон предложил посадить его «на кол собственного причинного места». Далее он жестко очертил географические границы педерастии. Житель Йоркшира не может быть гомосексуалистом, утверждал Торнтон, и любой подобный инцидент в пределах графства объясняется «заразой», попавшей к нам либо специфическим путем (из Ланкастера), либо неспецифическим (с юга/из-за рубежа). И если бы Господь имел замысел сотворить человека гомосексуалистом (продолжал Торнтон), он назвал бы своего сына не Иисусом, а просто Джесси. Торнтон никогда не бросал слов на ветер и сразу предложил простое решение для борьбы с педерастами – операцию по пересадке анального отверстия в область пупка, чтобы «каждый обходился собственными силами, не обращаясь за помощью к ближнему своему».

Просто, да? Кто-то даже скажет, чересчур просто, но ведь есть в этом некая правда, а?

Иные восклицали, что этот Роланд Торнтон нарочно слишком лихо закручивает, торопится юноша, наращивает себе популярность. Но где смельчаки, что высказали бы ему это в лицо?

Несмотря на громкий успех первой полосы, тираж «Сканторп Ивнинг Газетт» (который в 1967-м составлял 3567 экз.) к 1972 году упал до 562 экземпляров, и со смертью Бойла газета сказала своим читателям слезливое прощай.

Но на головокружительном восхождении Торнтона это едва ли отразилось. На местном радио у него уже было свое шоу в прямом эфире. Вскоре подключилось телевидение, и в 1975 было создано телевизионное «Шоу Роланда Торнтона». Оно стало выходить три раза в неделю и называлось «Торнтон сегодня»…


ПАВИЛЬОН: СТУДИЯ. ШОУ «ТОРНТОН СЕГОДНЯ»ВЕЧЕР

Сегодня в гостях у местной шоу-звезды Роланда Торнтона ПИТЕР ПРИНГЛ со своей марионеткой, страусоподобным ДЖЕРРИ-ЖИРАФОМ.

Джерри-Жираф зловеще пялится на Роланда.


ПИТЕР ПРИНГЛ

Ой, он на вас уставился, Роланд.


РОЛАНД ТОРНТОН

Как бы он не клюнул меня в колено.


ПИТЕР ПРИНГЛ

Почему в колено? Слишком костляво для страуса. Страусы предпочитают скорее яйца.


РОЛАНД ТОРНТОН

Понимаю. Птица есть птица.


ПИТЕР

Мягкие, нежные, мясистые яйца!


До Роланда доходит смысл каламбура.


РОЛАНД ТОРНТОН

О нет, прошу вас, нашу программу смотрят дети…


Джерри-Жираф накидывается на Роланда и мертвой хваткой впивается в его ширинку. Не отпускает. Роланд взвывает от боли и падает со стула.

Все трое – Роланд, Питер Прингл и Джерри-Жираф оказываются на полу. Все пыхтят.


ПЕРЕБИВКА

ГАРОЛЬД СМИТ сидит у телевизора и смотрит шоу. Ухмыляется.

Ой


Ой. Кажется, меня опять занесло. Прямо неудобно перед вами. Я собирался вести повествование про Гарольда Смита. А припомнилось это старое, всеми забытое шоу. Опять все по верхам да по верхам.

Но вообще это вроде как подтверждает мою мысль.

И я ничем не обидел отца.

Посему предлагаю: оставим его, пускай мирно дремлет в кресле, перед телевизором. Пусть себе посидит.

Давайте-ка лучше поговорим о

Девушке из офиса

Прямо напротив меня работает красивая девушка. Ее зовут Джоанна.

Больше я ничего не знаю.

Да и то потому, что Джоанна подглядела мою запретную трапезу в фотокопировальной комнате и была вынуждена представиться.

– Привет, я Джоанна.

И я подумал: черт. Как быть?

– Я Винc.

И подумал: хорошенькое я произвел первое впечатление.

Нужно срочно выруливать.

Ну, я и попробовал.

Я уверенно вытянул правую руку для рукопожатия, но тут вспомнил, как только что этой самой рукой держал козявку. Опустил руку и начал судорожно вытирать ее о штаны – очистить, что ли, пытался? Вновь вытянул правую руку, но передумал, опустил правую и протянул левую. Все это время Джоанна стояла, протянув для рукопожатия правую руку. Так мы и познакомились: я схватил левой рукой ее правую не с той стороны (попробуйте сами, почувствуете себя полным идиотом), вяло потряс, отпустил и вышел, готовый сквозь землю провалиться.

Нда.

Но я подумал, ведь я произвел первое впечатление хуже некуда. Значит, дальше может быть только лучше. Так?

Позднее, в тот же день

Я все спланировал: 16.17 – время икс, когда я атакую.

Мне всегда легче назначить точное время начала действий.

Но.

16.17. Джоанна разговаривает по телефону. Я в панике. Что делать? Отменить операцию? Перенести на завтра? Спокойно, спокойно, Винc.

Просто дождись 16.19, когда она положит трубку. А пока забудь об этом, посмотри на свое отражение в пепельнице, пригладь волосы, глубокий вздох, встал, пошел к столу Джоанны. Вот я уже у цели…

Черт!

У нее опять звонит телефон.

Лихорадочно меняю курс, шарахаюсь влево. Присел на корточки возле ее стола, делаю вид, что завязываю шнурок на ботинке. Развязываю и снова завязываю, и так шесть раз, а Джоанна все болтает и болтает. Потом кладет трубку, и я уже решил подняться, но вижу часть своего отражения в толстой металлической ножке стола: я красный как рак! Остаюсь на корточках, продолжаю маневр со шнурками в надежде, что побледнею…


ОФИС – ДЕНЬ

ДЖОАННА кладет трубку. Тянется через стол, чтобы посмотреть, что с Винсом.


ДЖОАННА

У вас там все в порядке?


Винс поднимается. Он красный, как свекла.


ДЖОАННА

Привет.


ВИНС (выпаливает)

У вас случайно нет желтых бланков, форма С56?


ДЖОАННА

Есть. Кажется. Но только для вас. У меня тайные запасы.


Открывает ящик стола, вытаскивает пачку желтых бланков, кладет их перед Винсом.


ДЖОАННА

Только не используйте все сразу.


ВИНС

Да. То есть, конечно, нет.


ДЖОАННА

Как вы?


ВИНС

Да. То есть благодарю вас, прекрасно.


Винс стоит, как пристегнутый.


Оглядываясь назад, проигрывая этот эпизод в голове (в миллионный раз, уж поверьте), я набрал кучу вариантов, как можно было продолжить разговор. От простой реплики:

– А как вы? Как вам тут работается? -

до более вальяжной:

– Ну, как вам наш Бородавка? -

и заканчивая самой откровенной, типа все карты на стол:

– Как я, говорите? Изголодался по твоей любви, крошка.

Последний вариант был предложен моим другом Уолтером. Лично я считаю, это чересчур. Но Уолтер ответил, что это настолько чересчур, что уже самое оно, проверено на практике.

Да, действительно: как-то на вечеринке у Мартина Парринга Уолтер раскрутил на поцелуй Дженис Сайдботтом.

Но не потому, утверждал я, что Уолтер такой обходительный и нашелся что сказать. Я дико извиняюсь, но Дженис Сайдботтом была пьяная в доску после шести порций «Бэйбичэм» с сидром, который я, следуя жесткой инструкции друга, обильно сдобрил ликером «Драмбуе».

А также

Свет на вечеринке был приглушен, и когда Уолтер потащил Дженис в укромный уголок, она просто приняла его за другого. А именно – за Байрона Эдвардса. Байрон – улучшенная копия Уолтера, и, если честно, у них только прически похожи, а если уж совсем честно, у Байрона скорее внешность Аль Пачино, да еще, что немаловажно, «форд-капри». На счету у Байрона поцелуев как грязи, и бедная Дженис Сайдботтом размечталась, что и до нее дошла очередь.

Конечно, Уолтер все отрицал, но я остался при своем мнении. Я же видел, что было дальше. Кто-то случайно включил свет, Дженис Сайдботтом увидела истинное лицо партнера, шарахнулась от него, ни секунды не сомневаясь, и исторгла из себя сначала дикий вопль, а затем неудержимый поток рвоты.

Прямо на новый пиджак Уолтера. Ужас. С тех пор пиджак пожизненно отдавал ликером «Драмбуе». Характерный такой запашок.

Но дело не в этом.

Ведь в настоящий момент я стою у стола Джоанны. И было бы неплохо, если б я кинул хоть какую-нибудь реплику.


ПАВИЛЬОН: ОФИС – ДЕНЬ

Джоанна удивленно смотрит на Винса, который слегка пошатывается. Кажется, он пытается что-то сказать… Но, как ни странно, мы слышим лишь нечто среднее между ХРИПОМ и БУЛЬКАНЬЕМ.


ДЖОАННА

Вы в порядке?


ВИНС Э…


ДЖОАННА

Только у вас красное лицо.


Винс, наконец, обретает дар речи. Он пятится к своему столу.


ВИНС

Э… Нет, я в порядке. Да-да. Благодарю вас.


Винс садится за стол и зарывается в папку. Через несколько секунд звонит телефон.


ВИНС (снимает трубку)

Винс Смит слушает.


Голос ДЖОАННЫ в трубке

Привет, это я, Джоанна.


ВИНС

Здравствуйте, Джоанна.


ДЖОАННА

Вы забыли формы С56.


ВИНС

Что?


ДЖОАННА

Бланки. Вы же за ними ко мнеподходили.


ВИНС

Ах да. С56.


ДЖОАННА

Вам действительно нужны бланки? Или это повод поболтать со мной?


ВИНС

Э. Нет. Э, я не знаю. Я сегодня сам не свой.


ДЖОАННА

Может быть, вы что-то съели?…


И кладет трубку.

Что за дела?

Я написал кучу эпизодов. Для своего будущего фильма.

За многие годы – сотни эпизодов. Длинных и коротких. От руки и на пишмашинке, на клочках бумаги, на тыльной стороне ладони, на конвертах и пр. Эпизодов драгоценных, смятых и выброшенных, потерянных и найденных. Много их было, очень. Иные казались гениальными, иные – чушью собачьей, а на следующий день все менялось местами, и я вконец запутывался и уже сам не видел разницы.

Но это и не имело особого значения, потому что я никогда не надеялся, что дело дойдет до съемок. Правда, однажды я попытался сделать этот свой фильм – ну, как бы реальнее. Был у меня один старый знакомый, выбился в кинорежиссеры. Не так чтобы в мир большого кино: всякие передачки по телику, комедийные шоу, все такое. Он тоже мечтал снять настоящее кино. Вот я и подумал: может, он возьмется за мой сценарий? Когда-нибудь. Если превращу свою сборную солянку в сценарий.

Вот я и позвонил. Мы встретились и распили пару кружек пива.

Я стеснялся начать разговор. А вдруг он расценит это как вторжение на его территорию? Но мой знакомый прореагировал спокойно.

– Отлично. О чем сценарий? – спросил он.

– О моей жизни.

– Кого, нафиг, интересует твоя жизнь?

Он не стеснялся в выражениях. Говорил в лоб. Это, наверное, хорошее качество.

– Слушай, Винс, без обид. Если завтра ты вдруг надумаешь свалить на тот свет, я пророню пару слезинок. И загляну на похороны, если других неотложных дел не будет. Так что если не приду, извини. Но что-нибудь обязательно пришлю. Цветы, не знаю.

– Я очень тронут.

– Да ладно. Когда мы в последний раз виделись?

– В прошлом году. У Джима.

– Именно. Прошло девять месяцев, так? Скажу тебе честно – я знаю, ты ценишь во мне это редкое качество, – за те девять месяцев, что ты не звонил, я ни разу о тебе не вспомнил, ни разу. И если б ты не позвонил, я бы и дальше не вспоминал. Возможно, никогда. Хотя нет, врать не стану. Может быть, в один прекрасный день – в очень отдаленном будущем – что-то шевельнулось бы во мне, навеянное какой-нибудь ассоциацией с прошлым. И я бы сказал себе: стоп. А что там у нас с Винсом Смитом? И, может, я бы даже стал перелистывать старую телефонную книгу в поисках твоего номера, если б у меня других дел не нашлось. Но скорее всего меня бы что-нибудь уже отвлекло: старый геморрой, соседская собака залаяла, или красивая сексапильная дикторша заговорила по «ящику», и все, и тогда уж, поверь мне, дружище, я бы снова забыл про тебя начисто. Вот скажи, какой смысл зрителям тратить пять фунтов добытых кровью и потом денег, два часа драгоценной жизни – и все ради чего? Смотреть, как толстожопый рекламщик ковыряет свой пупок? Правда в том, что даже мне твоя жизнь неинтересна. А я – твой старый приятель. Ну что, проняло?

Да, правда-матка – она такая.

– Слушай, ты хочешь написать настоящий сценарий? Пиши. Про нашествие инопланетных пауков, про ядерную боеголовку в Овальном кабинете, про армию голубых, напавших на Китай. Про что угодно, только никаких соплей про собственную жизнь. Кому это интересно? Вот если б твой папаша заделался новым мессией – тогда я понимаю.


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ В ДОМЕ СМИТОВ – ДЕНЬ

Гарольд сидит в кресле, курит трубку. Телевизор включен, но Гарольд читает местную газету.

ПО ТЕЛЕВИЗОРУ – перед изумленной аудиторией УРИ ГЕЛЛЕР гнет взглядом ложку.

Гарольд слышит аплодисменты, поднимает голову. Откладывает газету.

Ее лицо

Сомнений не было. Это Оно.

Ничего особенного не происходило. Обменялись «привет» и «здрасьте», и я почти ничего не знал о ней. Знал только, что ее семья переехала откуда-то с юга: ее отец получил работу в университете, что-то там преподавал из науки. Еще я знал, что они живут в престижном районе.

И все.

Но этого было достаточно.

Ну, честно говоря, достаточно было увидеть ее лицо.

Лицо.

Ее глаза, губы, зубы, нос. Этого вполне хватает, благодарю покорно.

Это было Оно. То самое, настоящее. А значит, настало время, чтобы сделать

Шаг

Ну вот. Все мои планы насмарку.

Черт, черт и еще раз черт возьми.

22 декабря, 4.58 пополудни, и все насмарку.

А я уже все продумал. Распланировал.

Объясняю.

Полдень, работа кипит, пока все под контролем.

Я разбираю бумаги по делу «Р. против Монктон»: заявления, показания, счета за адвокатские услуги. Все должно быть отсортировано, разложено, подколото и готово для отправки в суд, который может состояться в любой день сразу после рождественских каникул. Работа непыльная: немного занудно, но ничего. Дело «Р. против Монктон» – одно из самых интересных в моей практике. Ответчик – Хетти Монктон, 87 лет, прикована к инвалидной коляске. Явно девушка не легкая на подъем, но черта с два признается.

Очень свободолюбивая особа, очень.

Каждый день пополудни Хетти Монктон без посторонней помощи отправляется в поход по магазинам, на своей инвалидной коляске бесстрашно пересекая шоссе Б34. Б34 – главная транспортная артерия города, тянется с севера на юг. Дорога забита. И вы думаете, это остановит старушку? Держи карман шире.

Итак, каждый день Хетти Монктон заруливает в бакалейную лавку, где неизменно покупает бутылочку виски, две пачки сигарет, коробку пирожных «Яффа» и жалуется продавщице Трейси на эту чертову дорогу, на пыль, машины: да, прежде жизнь была другая. Затем, наотрез отказываясь от помощи, Хетти Монктон отправляется обратно домой.

И тут начинаются проблемы.

Вот уже трижды за последний месяц Хетти Монктон устраивала себе небольшой привал по дороге домой. Вы скажете, это вполне объяснимо: 87 лет и все такое, устал – отдохни. Нет, все правильно. Но если бабулька устраивает этот самый привал прямо посреди шоссе Б34, она явно напрашивается на неприятности, нет?

Ну вот. В тот день, когда Хетти Монктон остановилась, чтобы выкурить сигаретку, отхлебывая из горла виски, вся дорога от Ромарш до Уолтеоф превратилась в огромную пробку. Никакие уговоры не помогали. Бабушка жила здесь, когда этой дороги и в помине не было, и если кто с места и сдвинется, то дорога, а не бабушка.

Пришлось полиции вмешаться. Вот так мисс Хетти Монктон стала клиентом адвокатской конторы «Несбитт Соло».

Сейчас я листаю ее дело. Вот полицейский протокол, где обосновываются претензии к ответчику.

«Во время допроса ответчик признался, что действительно залез на крышу по водосточной трубе и проник в комнату девушки через чердачное окно. Потом забрался в постель к мисс Грегори, и они долго предавались страстной любви, по окончании чего мисс Грегори обнаружила, что в ее постели находится совершенно незнакомый ей человек, а именно ответчик, который никоим образом не являлся ее женихом Брайаном, культуристом двадцати двух лет».

Так.

Либо

мисс Хетти Монктон была крепкой бабушкой, раз умудрилась, забравшись на крышу по водосточной трубе, предаваться долгой и страстной любви, ни в чем при этом не уступая 22-летнему культуристу,

либо

в системе делопроизводства Винса Смита произошел серьезный сбой. А ведь я разработал безотказный метод отнесения документов к соответствующим делам без необходимости предварительного прочтения оных Винсом Смитом, таким образом предоставляя последнему возможность а) исподтишка глядеть на свое отражение в пепельнице, б) аналогично кидать влюбленные взгляды в сторону Джоанны, с) аналогично поглядывать на часы, проверяя, сколько времени осталось до обеда/перерыва на кофе/конца рабочего дня.

Что ж, второй из выдвинутых мной доводов показался мне более вероятным. Поэтому поистине вовремя, как в настоящем кино…


ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ НЕСБИТТА – ДЕНЬ

Несбитт читает дела для передачи в суд. Закрывает одну папку и берет в руки следующую.

Мы видим на его лице выражение явного неудовольствия. Он вытаскивает из дела… потрепанную журнальную вырезку с Джоном Траволтой. Выбрасывает ее в мусорную корзину. Начинает пролистывать дело. Выражение неудовольствия сменяется озабоченностью. Он берет следующее дело, листает. Что-то не так.

Вздохнув, Несбитт нажимает кнопку ГРОМКОГОВОРЯЩЕЙ СВЯЗИ.


ПАВИЛЬОН: ОСНОВНОЙ ОФИС – ДЕНЬ

ГОЛОС НЕСБИТТА ПО ГРОМКОГОВОРЯЩЕЙ СВЯЗИ Обвинение вызывает мистера Винса Смита.


КАБИНЕТ НЕСБИТТА – ДЕНЬ

Винс присаживается на стул. Он догадывается, в чем дело.

Несбитт смакует растерянность Винса. Несбитт обожает такие вещи. Он указывает на свой компьютер.


НЕСБИТТ

Вы знаете, что это такое, Смит?


ВИНС

Компьютер?


НЕСБИТТ

Верно. Программируемая, безупречно мыслящая машина. Завораживает, не так ли?


ВИНС

Истинно так, мистер Несбитт.


Несбитт указывает на Винса.


НЕСБИТТ

А теперь скажите мне: что это такое?


ВИНС

Это… это я. Винс.


НЕСБИТТ

Непрограммируемое, несовершенно мыслящее человеческое существо.


Подходит к стеклянной перегородке, за которой расположен основной офис.


НЕСБИТТ

Знаете, Смит, через двадцать пять лет на каждом из этих столов будет стоять по компьютеру. Вернее, не на всех. Столов будет в два раза меньше. Свежий ветер естественного отбора сдует с рабочих мест всех ленивых, нерадивых, никчемных. Всех, кто предпочитает ковырять в носу и считать минуты до конца рабочего дня. Как вы полагаете, на кого я намекаю? На себя? Или на Винсов?


Берет стопку дел и водружает их на колени Винсу.


НЕСБИТТ

Разложите все заново. К концу рабочего дня.


Ну, конец рабочего дня почти наступил: 4.59.

А я сижу, деваться некуда.

Черт возьми многажды.

Ведь я уже все спланировал. Все решил.

Совершить поступок. Говорят, такие поступки сильнее всяких слов.

Это Уолтер так говорит, и не безосновательно.

Например: вы хотите поцеловать девушку. Она говорит нет, а про себя думает да. Но если вы хотите поцеловать девушку и получаете пощечину, то это хоть какая-то определенность. Определенность всяко лучше, правда?

Лично я не уверен. Однако мнение Уолтера на этот счет можно считать авторитетным: он уже получил немало отказов и еще больше пощечин.

Ну ладно. Поймите меня правильно. Я не собирался говорить Джоанне, что хочу ее поцеловать. Я просто хотел подготовить почву, чтобы мои благородные намерения увенчались.

Ну, вы меня понимаете.

Итак, нужно было совершить Поступок.

Несколько недель я лихорадочно обдумывал, как продвинуть наши отношения. И в четверг ночью, в 3.13, я пришел к твердому и окончательному решению.

Что меня подтолкнуло, что сказало мне «подымай задницу и сделай что-нибудь»? Вчерашние события. Мы с отцом смотрели по телевизору «Историю любви». Ну, знаете – мужчина и женщина безумно полюбили друг друга, все так слюняво, но потом вдруг она заболевает и умирает. Конечно, если в двух словах, то ничего особенного. Но бьюсь об заклад: если вы тоже смотрели это кино, то наверняка плакали или чуть не плакали. Сдерживались, потому что вам стыдно было заплакать, признайтесь.

Так что не надо, меня не обманешь.

А потом я пошел спать. И представил, что этот фильм про нас с Джоанной. Что она умирает. Что я ее теряю. И медицина бессильна.

Какая трагедия! Как коротка жизнь! Нужно что-то делать! Совершить поступок! Подумал я в 3 часа 13 минут вчера ночью.

И спокойно заснул.

Но наутро я забыл про свои терзания, они умерли, точно вампиры. То, что гениально ночью, тускнеет при свете дня. К тому же касательно моих благородных намерений – я еще ничего конкретно не придумал. Совершить Поступок – это очень обтекаемо, знаете.

Но удивительное дело: в воскресенье утром моя мама собиралась к Бетти. Когда она уходила, я уловил аромат ее духов и вдруг подумал.

Я знаю, что мне делать.

Я подарю Джоанне духи.

Как важно лечить зубы

На следующий день я приступил к осуществлению плана.

Первый шаг на пути к райскому наслаждению:

Записаться к дантисту.

Не такой идиотизм, как вам кажется. У меня были на то причины.

Я не собирался к дантисту. Мне важно было дойти до парфюмерного магазина, не столкнувшись с Уолтером или, того хуже, с моим старшим братом Роем.

Эти двое поднимут меня на смех, и от моего плана придется отказаться.

Следовательно, в будни, во время работы.

Следовательно, записаться к дантисту.

У мистера Несбитта был пунктик: каждый из нас должен регулярно ходить к зубному. Он без конца вдалбливал нам заповедь о гигиене полости рта, этот мистер Несбитт. Помню, он однажды по громкой связи на весь наш клятый офис почему-то заявил:

– У вас в организме только два сфинктера, так позаботьтесь о них.

Чтоб мне лопнуть, если я помню, о чем шла речь.

В общем, мистер Несбитт мог отпустить к зубному в рабочее время. Это уважительная причина.

Но мистер Несбитт такой человек, он обязательно проверит, что сотрудник действительно записался к зубному, а не занимается вместо этого какой-нибудь ерундой.

Итак, на 16 декабря 11 утра, я записан на прием к мистеру Лоренсу Швелбу, дантисту.

В 10.45 16 декабря, я выплываю из офиса на улицу, якобы иду к вышеозначенному доктору, подхожу к первому же таксофону и набираю номер.

– Алло? Здравствуйте. Я был записан на прием к мистеру Швелбу, но боюсь, что не смогу прийти.

Секретарша явно недовольна. Дура, я ей сейчас покажу.

– Простите, что так поздно предупредил, но дело в том, что… у меня умер отец. Сегодня похороны. Собственно, я вам звоню из крематория.

Как я ее поставил на место, а? У меня отец умер, а эта фурия собирается читать мне нотации? Стыдно, ей-богу.

Ну вот. Выхожу из телефонной будки и держу путь дальше.

Айрис Ротерхэм – любовная интрижка

Пока все шло как по маслу. Но. Тут я оплошал.

Не судите меня строго. Мне было всего восемнадцать. Такое случается, когда тебе всего восемнадцать.

И даже когда тебе двадцать восемь.

А у некоторых это вообще пожизненно.


ПАВИЛЬОН: УНИВЕРМАГ – ДЕНЬ

Винс заходит в отдел парфюмерии.


ПАВИЛЬОН: УНИВЕРМАГ, ОТДЕЛ ПАРФЮМЕРИИ – ДЕНЬ

Винс растерянно смотрит на флаконы с духами, выставленные на прилавке.

И тут.


ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (за кадром)

Вам помочь, сэр?


Винс поднимает голову и видит перед собой АЙРИС РОТЕРХЭМ, высокую светловолосую продавщицу, очень симпатичную.

У Винса отвисает челюсть.

И он влюбляется. В который раз.


ВИНС

Ээ…э… Духи.


АЙРИС

Для кого?


ВИНС

Гм… Для моей мамы.


АЙРИС

Сколько лет вашей маме?


Винс зачарованно смотрит на Айрис. Его даже пошатывает.


Глупо, я понимаю. Но у меня даже голова закружилась. Столько вопросов. Правильно ли я поступаю? Покупать духи для Джоанны, когда жизнь вдруг так резко перевернулась? Я это перерос. У нас с Джоанной все шло нормально, но жизнь сложная штука: сегодня Джоанна, завтра Айрис Ротерхэм. Нужно честно признаться себе, что любовь прошла.

И все же, и все же.

Я виноват. Разве я не должен бороться за нас с Джоанной, за нашу любовь, попробовать еще раз, дать шанс? Стоп, а что Айрис? Любит ли она меня? А что, если у нее есть молодой человек/она помолвлена/замужем? Достаточно ли сильны ее чувства, чтобы бросить своего молодого человека/жениха/мужа?


АЙРИС Сэр?


ВИНС

Да?


АЙРИС

Так сколько ей лет?


ВИНС

О. Двадцать один.


АЙРИС

Вашей матери?


ВИНС

Да. То есть нет! Разве я сказал, что духи для мамы? Нет, для моей девушки. Вернее, бывшей девушки. Между нами все кончено. Раз и навсегда.

Конец любовной интрижки

Все-таки я купил флакончик духов.

Что касается моего романа с Айрис Ротерхэм, он развивался по нарастающей.

О, эта пьянящая страсть, которая зародилась с ее первого же вопроса «Я могу вам помочь, сэр?», а потом она так мило удивилась, подумав, что моей маме двадцать один год.

Чувство накатило шквалом, но ничто не вечно под луной.

Наши отношения вступили в более зрелую, спокойную стадию ровного горения. Любовь приелась, когда Айрис предлагала мне на выбор уже третий флакон духов и бесплатный подарок – карандаш для подводки глаз. Но любовь еще тлела во мне – тихая привязанность к человеку, которого давно знаешь.

А потом наступила третья стадия – необъяснимо, печально. Я еще выбирал, «Шанель» или «Гивенши», а потом заплатил за покупку. С какой же болью ощутил я, что огонь любви погас, осталось пепелище, и мы стали чужими друг другу, как два незнакомца, как продавец парфюмерного отдела и покупатель, который приходит и уходит. Такова жизнь, да.

Но поехали дальше.

Духи купил. И подарочную упаковку купил – красную в белый горошек. Еще одна загвоздка: следует приложить открытку? А может, не стоит?

Если стоит, что написать? Что-то сентиментальное? Остроумное? Самоуничижительное?

Я перебил всех зайцев, написав кучу вариантов, начиная с:

Дорогая Джоанна.

Это тебе подарок. Потому что ты такая красивая, и я безумно тебя люблю.

С любовью, Винс ХХХХХ

К вашему удовольствию, сообщаю, что этот вариант с самого начала не котировался.

И кончая прямолинейным вариантом:

Джоанна,

Подарок прилагается.

Ваш коллега Винс Дж. Смит

По-моему, самую чуточку суховато.

Я свел большое количество вариантов к двум. На каком остановиться? И я бросил монетку, и мне выпал второй вариант, и я был не согласен, поэтому снова бросил монетку, и выпал первый вариант, который теперь показался мне хуже второго. Поэтому я снова бросил монетку.

Первый вариант.

Я списал текст с черновика красивым каллиграфическим почерком, обернул флакончик бумагой, красной в белый горошек, прикрепил маленькую открытку и отправился с подарком на работу. Последний день перед Рождеством. Я предполагал нанести подарочный удар примерно в 5.03, когда мы вместе направимся к автобусной остановке.

Ну и.

5.01. И я застрял под арестом, и на столе моем громоздятся несчастья.

Ч-черт.

Вот уже целый час я прорабатываю возможные варианты на непредвиденный случай, способы отступления и прочее. Но я должен сделать это, я должен подарить ей духи: не потащусь же я с ними домой. Нужно ее задержать. Как-то. Но как? Что придумать? Думай, Винс, думай. Ты дотянул до последнего, уже 5.02, Джоанна прибирается на столе, пора. Она надевает пальто. Винс, ты сможешь. Она направляется к выходу, вставай, Винс, окликни ее, подзови. Ну же. Нет, что это, она оборачивается, сама, по собственному почину, она идет к тебе. Винс, не смотри, опусти голову, подожди, подожди, выбери момент, чтобы поднять глаза и будто случайно увидеть ее, будто вспоминая – кто это, что это, будто ее существование не терзает тебя каждую секунду бодрствования, так, спокойно, рано, рано, вот она зависла над твоим столом, давай!

– О, привет, Джоанна. Прости, не заметил.

– Вы задерживаетесь?

– А, ну да. Увы, увы.

– Вам помочь?

– Нет, спасибо, я справляюсь.

– Давайте помогу, быстрее дело пойдет.

– Нет, не стоит.

– Ну, как хотите. Да, тут я для вас приготовила. Вот.

– Что это?

– Угадайте.

– Рождественская открытка?

– Счастливого Рождества, Винс.

И ушла.

Странная парочка

На Рождество мы устраивали большой семейный праздник.

Итак, о нашей семье.

Это сейчас я понимаю, что мои папа и мама были довольно странной парочкой, но тогда мне казалось: родители как родители. Они просто были, день за днем. Жили дома, передавали друг другу кетчуп за столом, проходили из комнаты в комнату, смотрели телевизор, портили воздух в туалете… Они были как ходячая мебель, порой с ней сталкиваешься, порой обходишь: они старели, ветшали, и никто не замечал, и всем было все равно.

Да, папа с мамой были, можно сказать, странной парочкой, только их и парочкой нельзя было назвать. Нет, никакой вражды, крика, они не кидали друг в друга тарелки. Но и ничего, как бы это выразиться, приятнее между ними тоже не наблюдалось: никаких тебе шоколадок, цветов, комплиментов, теплых взглядов и так далее. Между ними вообще ничего не наблюдалось. Они просто жили друг с другом, и, я так думаю, просто жить друг с другом – это почти ничего.

Мама была намного моложе отца. Наверное, она была привлекательной, но у какого сына язык повернется сказать такое про собственную мать. Криво как-то выходит, нет? Да, мама была привлекательной, но не только внешне. Хохотушка, очень жизнерадостная, хотя, если задуматься, поводов для радости у нее было немного.

По крайней мере, отец уж точно не приносил ей никакой радости.

Помнится, я уже пытался – без особого успеха – рассказать про отца. Попробуем снова. Мой отец, Гарольд Смит, был человеком загадочным. А может, и нет. Может, если заглянуть глубже, он был самым что ни на есть заурядным человеком. А может, и нет.

Потому он и был загадочным.

А может, и нет.

Про отца мало что можно сказать – зацепиться не за что. А что ему вообще нравилось в этой жизни? Если он и делал что-нибудь, непонятно – ради удовольствия или просто потому, что так его жизнь на земле протекала ненавязчиво и безболезненно, а ничего умнее он придумать не мог.

Поясню. Легко понять, если кто-то любит, по правде любит заниматься виндсерфингом, или верховой ездой, или латиноамериканскими танцами, или еще чем. Сложнее представить, что кто-то любит курить трубку, сидеть в кресле, смотреть телевизор. Ну да, и еще читать газету.

Но, знаете, оглядываясь назад, я начинаю понимать, что отец и впрямь это любил.

По крайней мере, я надеюсь.

Отец рано вышел на пенсию, вел тихую незаметную жизнь, и это вполне устраивало маму, потому что у нее была куча друзей, с которыми она общалась. Особенно Бетти. Она ходила в паб или играть в бинго. А папа сидел дома.

И курил свою трубку, и смотрел телевизор.

Смотрел все подряд: спорт, мыльные оперы, новости, комедийные программы, и все ему одинаково нравилось. А «Шоу Роланда Торнтона» нравилось больше всех.

Но не буду повторяться.

Гарольд Смит, воин

Хотите верьте, хотите нет, но Гарольд Смит много лет прослужил в армии. Но, слава богу, не воевал, не стрелял и никого не убил.

По крайней мере, напрямую.

Отец был бухгалтером в Административном Корпусе. Его самая кровавая работа – прокалывание бумажек дыроколом. Отец занимался военными поставками – по мелочи. Но поставлял не всякую жуть, не танки, не оружие и не бомбы, а разные береты, гуталин и тушенку.

Гарольд Смит был маленьким винтиком в гигантской военной машине Британской империи. Винтиком, без которого не работает ни один механизм.

Вроде бы нужен, но в результате подробного и затратного подсчета человекочасов вдруг выяснилось, что, если Гарольда Смита вывинтить и на свалку выбросить, гигантскую военную машину Британской империи ни на миг не заклинит.

Так что, может, вы не против уйти в отставку?

Совершенно не против, благодарю вас.

Да, отец с мамой были совершенно разными людьми: странно, что они вообще сошлись. Однажды я спросил, как они познакомились. И услышал очень странную историю.

Отец тогда еще служил в армии, приближалось Рождество, и для их подразделения, или дивизии, или чего-то там еще устроили ежегодный праздник. В том году постановили: пусть будет карнавал.

И отец решил совершить человеческий подвиг, ринуться навстречу моде: и вот он для карнавала взял напрокат адмиральскую форму. Наступил день праздника, и отец решил вздрогнуть и позволил себе пару-тройку кружек пива с лимонадом: когда он решал вздрогнуть, что случалось редко, это был его предел, но, в конце концов, на дворе Рождество, и, короче говоря, мой отец напился. Карнавал закончился, время позднее, отец отправился домой: он идет, выкрикивая бравые лозунги, шатается, падает, поднимается и идет дальше, распевая песни – просто напрашивается, да? И вот какой-то неизвестный – или неизвестные – избивают его, обирают, отец валяется в канаве, и тут мимо проходит не кто-нибудь, а моя мама, тоже не очень чтобы трезвая – мама возвращается с девичника.

Мама спасает папу, отправляет его в больницу, врачи суетятся. Слава богу, ничего серьезного, правда, его ударили по голове, и он пьян, память в самоволке, и он только твердит, что он адмирал, а ведь на нем адмиральская форма, все сходится.

Ну, и моя мамочка быстренько смекает, что сбываются все ее рождественские мечты разом.

И отправляется с ним под венец, не успевает папа вспомнить, как его зовут.

И лишь позднее моя мамочка обнаруживает, что подцепила никакого не Адмирала Флота, а скромного клерка из Департамента военных поставок 4-й северо-западной дивизии.

Нда. Поздно хлопать крыльями. В те времена – обвенчался, и точка.

Вот так они и сошлись.

Его ройялистское высочество

Четвертым членом нашей семьи был мой старший брат Рой.

Я обзывал его «ваше ройялистское высочество» и прочими другими прозвищами, из-за его большого самомнения. Ну, и потому, что его звали Рой.

Рой был самым красивым, самым удачливым членом нашей семьи.

По крайней мере, он так утверждал.

Мог что угодно делать – вот каков наш Рой. Мог выбирать.

По крайней мере, он в этом не сомневался.

Изначально он был просто создан, чтобы стать великим футболистом, как Алан Болл, – гордостью английского футбола, лучше Болла. Да, Рой умел играть словами не хуже, чем мячом.

По крайней мере, он так считал.

Ну и. Рой просто был создан, чтобы стать великим футболистом. И вдруг. Ужас. Судьба нанесла удар, нашла уязвимое место. Ахиллесова пята называется. Только в случае с Роем его ахиллесова пята оказалась не на месте пятки, а с другой стороны ноги и немного выше, и пришлась на колено.

Ахиллесово колено.

Сколько же у нас было разговоров в семье про это колено. Я уж и не вспомню, левое оно было или правое: по-моему, Рой и сам забыл. Но какое бы оно ни было, то было проклятое колено, трагическое колено. И все это называлось Драма с Коленом.

Драма с Коленом

Школа Парк-Хаус, 1969 год, день спортивных соревнований: прыжки в высоту и длину. Бьет барабанная дробь, ура, Рой на пятом месте. Не потому, сами понимаете, что Рой в школе на пятом месте по прыжкам, о нет, все потому, что при первой и третьей попытках, когда Рой прыгал, как лось – по правде, как лось, – результаты занизил мистер Пербойз, учитель физкультуры и гомосек, безнадежно влюбленный в моего брата. Попытка вторая – Рой совершает огромный прыжок, но встречает на своем пути препятствие, вы не поверите, в виде ветра ураганной силы, который взялся, черт бы его побрал, из ниоткуда, такого ветра, что Рой завис в воздухе, и вторая попытка сорвалась. Итак, четвертая, и последняя, попытка: победа или поражение, позор или слава, или – или, и…


НАТУРА: ШКОЛЬНЫЙ СТАДИОН – ДЕНЬ

Рой делает стремительный разбег, мышцы как камень, длинные волосы развеваются на ветру.

Рой отталкивается на черте и взмывает в воздух… успевая при этом показать МИСТЕРУ ПЕРБОЙЗУ средний палец…


РОЙ

Выкуси, гомик.


Рой совершает в воздухе великолепный прыжок. Зрители на трибунах ЗАТАИЛИ ДЫХАНИЕ. Возгласы ВОСХИЩЕНИЯ сменяются возгласами ИСПУГА, ибо все видят, что Рой ПРЫГНУЛ СЛИШКОМ ДАЛЕКО И МОЖЕТ РАЗБИТЬСЯ.

Рой приземляется ЗА ПЕСОЧНОЙ ПЛОЩАДКОЙ НА ЗЕМЛЮ, подворачивает колено, слышится хруст, боль пронзает тело.


РОЙ

Aaaaaaa!


Сочувствующие, среди них девушки, срываются с мест и бегут к Рою. Мистер Пербойз ухмыляется. Ассистенты хотят замерить длину гигантского прыжка Роя, но мистер Пербойз выступает вперед и останавливает их…


МИСТЕР ПЕРБОЙЗ

Одну минуточку. Правило номер 145 (пункт 1-Ш) Ассоциации спортсменов-любителей и правило номер 23 Международной любительской легкоатлетической ассоциации гласят, что прыжок засчитывается только в том случае, если спортсмен не переступает черту песочной площадки. Следовательно, прыжок не засчитывается.


Рой рычит в бессильной ярости. Этот прыжок побил не только все школьные рекорды, но и, возможно, рекорды страны, и кто знает, может, и мировые. Из-за какой-то там формальности прыжок не засчитали.

К тому же Рой покалечил правое/левое колено.


По крайней мере, так звучал рассказ из его уст.

Поэтому вполне возможно, что Рой заврался.

Но все равно драму с коленом не опровергнешь. Если не хочешь, чтобы Рой оттаскал тебя за ухо. Придурок.

Так, по воле жестокой судьбы, слава великого футболиста ушла от Роя, так до него и не дойдя. Но у Роя были в запасе другие варианты. Не зря я звал его еще ройялем в кустах. Не будем кривить душой: при своих способностях Рой мог прославиться в чем угодно. И теперь я вспоминаю и удивляюсь: почему он решил стать фокусником?

Правда, не каким-то заурядным фокусником, а Великим Занкини.

Питер Робинсон, доктор наук и уважаемый человек

Жизнь казалась прекрасной. Обустроенной, просчитанной наперед, благословенной.

И тем не менее.

– Доктор Питер Робинсон?

– Я так не думаю.

– Это мой отец, Гарольд Смит…

– Вы что-то от меня хотите?

То были единственные слова, которыми я обменялся с отцом Джоанны, доктором Питером Робинсоном.

Разговор этот состоялся в общественном месте, и, как вы узнаете позднее, безо всякой таинственности, срочности и прочее. Обмен функциональными репликами, не более того.

Поэтому мой рассказ о докторе Робинсоне – это, вы понимаете, игра в испорченный телефон: Джоанна рассказала мне, а я вам. Надеюсь, ничего не напутал.

Пытаясь написать портрет мистера Робинсона, я могу что-то исказить вот почему. Никогда прежде не встречал людей, ему подобных. Робинсоны, они вообще отличались от всех, кого я знал. Не потому, что были из элиты – они, конечно, и впрямь были шикарны, я говорил, но не в этом суть. Не во внешних признаках, не в деньгах, недвижимости или великосветских манерах. У Питера Робинсона был свой взгляд на жизнь, особое чутье, не знаю, подход к мельтешению мира вокруг себя, и мельтешение это выходило не грудой беспорядочно сваленных случайностей, из которой другой бы понадергал что надо и не надо, как я, не представляя, как можно жить иначе. Нет, мистер Робинсон был не таков. Он подходил к вещам разумно, отстраненно, оценивал перспективу, строил в голове собственный миропорядок, свою осмысленную конструкцию – что-то среднее между разборным домом и пожарной лестницей, и в этой конструкции он и собирался жить, и если по случайности она выходила, как задумано, тогда все – лучше не бывает, а если нет, если она развалится – очень жаль. Ну, живешь себе без конструкции.

Не повезло, значит.

Думаю, мистер Робинсон сформулировал бы все это получше. Умный человек, ничего не скажешь. И знаете что? Разговаривая с ним, никогда не подумаешь, что он из простой семьи, как я, и даже хуже. Ведь посмотришь на него – человек родился в смокинге.

А его отец, между прочим, был шахтером. Представляете?

В графстве Кент – в те времена у них еще водились шахты. Легендарные шахтеры из Кента, они взаправду жили на этой земле, как динозавры. Но какой бы ни был из себя легендарный отец, сын не захотел пойти по его стопам. И правильно сделал, потому что, если бы пошел, его засосала бы черная дыра, имя которой – шахта.

Да и с какой стати долбить уголь по двенадцать часов в сутки? Не проще ли разработать другую мышцу, которая в голове между ушами? – так думал Питер.

Что-то там не заладилось в генетической цепочке семьи Робинсонов, и с Питером случился высокий коэффициент умственного развития. Он оказался смышленым мальчиком, лучшим в классе, а потом и в школе. Особенно когда дело касалось цифр, сложения, вычитания, деления и прочих умственных операций. Вот и получилось, что Питер Робинсон, сын шахтера, оказался вундеркиндом.

В университет – легко, первым в роду. Да, Питер поступил в университет, причем Кембриджский. Юноше все нипочем, он с отличием заканчивает физико-математический факультет. Через три года он уже доктор наук, доктор Питер Робинсон: для научной работы ему открыты двери всех университетов.

Он успевал везде: статьи, лекции, книги, конференции во всех концах света. Но осталась в Питере Робинсоне частичка предков, куда ей деться. И эта частичка, невооруженным глазом незаметная, сидела в нем, как маленькая батарейка, заряжая все его существо. Возьмите любой механизм: батарейка может быть вот такая малюсенькая, а без нее ничего не будет работать.

Да взять хотя бы вашего покорного слугу. Ведь со мной та же история. Посмотрите на меня: как бы я ни был одет, какая бы у меня ни была прическа (из остатков волос), сколько бы ни было у меня машин, куда бы я ни ходил работать/развлекаться/есть/жить/бездельничать. Осталась ли во мне частичка того юного и тощего Винса Смита, который жил-поживал в Шеффилде много лет назад? Ну еще бы. Со мной все так же как и с доктором Питером Робинсоном, у которого в гостиной на каминной доске стоит бюст Ленина, а на чердаке в коробке хранится шахтерский шлем давно покойного отца.

Согласен, на том чердаке много-много всяких коробок, но руку дам на отсечение, что Питер Робинсон точно знает, в которой из них хранится шахтерский шлем его отца.

Рождество у нас

На Рождество мы устраивали большой семейный праздник.

Наверное, на это Рождество мы одного родственника не досчитаемся: Рой не придет, он «очень занят». Карьера Великого Занкини идет в гору, Великий Занкини будет «работать», потому что пользуется «большой популярностью».

Почему я закавычил эти слова Роя, спросите вы? И угадаете: поскольку считаю, что мой брат опять врет.

Не думаю, что без него наш дом будет казаться пустым. Потому что у нас есть тетушка Мэдж.

Тетушка Мэдж – родная сестра моего отца и его полная противоположность.

Большая жизнерадостная особа, и ее главная характерная черта была такова:

Она не молчала, как мой отец.

Господи, лучше бы она молчала.

Ее девиз: «Сто сорок три слова лучше, чем одно». Хотя этот девиз придумал я. Тетушка Мэдж неспособна родить девиз: девиз предполагает краткость и немногословность.

А тетушка Мэдж была многословна.

Если бы она просто много говорила: тетушка Мэдж говорила много и ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ГРОМКО! – словно жила в параллельном мире с другим значением децибеллов. И знаете, что самое смешное – хотя, когда она открывала рот, нам было не до смеха, – самое смешное, что за всю жизнь она толком ничего не сказала. Она говорила СЛОВА, СЛОВА, СЛОВА! Звенящая тишина могла бы сообщить информации больше, полезнее и любопытнее.

Но тетушка Мэдж была натурой доброй и хотела как лучше. Просто до ужаса добрая, если вас интересует мое мнение.

Не знаю, откуда взялся этот древний как пень старик Уби, но тетушка Мэдж всегда появлялась с Уби, толкая перед собой его инвалидную коляску. Уби давно впал в маразм и не выходил из него, даже когда его подкатывали к праздничному столу. По крайней мере, он не издавал вообще никаких звуков, за что мы были ему весьма благодарны. С нас хватало тетушки Мэдж. И ладно бы только она. У тетушки Мэдж был еще один довесок – вечно лающая сосиска на ножках, такса по имени Зак, он же ЗАК, ЗАК, ТИХО! как она его называла.

Вот такая компания прибыла к нам рождественским утром.

ПРИВЕТ, ВИНС, ПРИВЕТ, ГАРОЛЬД. СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА, СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА, ВИНС. ЗАК, ЗАК, ТИХО! УБИ, ПОСМОТРИ, ЭТО ВИНС! Я ГОВОРЮ, ВИНС! ЗАК! УБИ, У ТЕБЯ ПЛЕД СПОЛЗАЕТ, ДАЙ-КА Я ПОПРАВЛЮ, НА УЛИЦЕ ПРОХЛАДНО, ТЫ ЖЕ НЕ ХОЧЕШЬ ЗАК, ЗАК! ОТСТАНЬ! ВИНС, ПОГЛАДЬ СОБАЧКУ, ОНА ТАК РАДУЕТСЯ, КОГДА ТЕБЯ ВИДИТ. УБИ, ЭТО ВИНС! ЗДРАВСТВУЙ, ДОРОГОЙ ГАРОЛЬД. НУ ЧТО, УБИ, ТЫ УЖЕ СОГРЕЛСЯ? НА УЛИЦЕ ПРОХЛАДНО, ЗАК, ЗАК. ТИХО! НУ ВОТ, УБИ, МЫ ПРИЕХАЛИ. ОН СЕГОДНЯ НЕМНОГО СОННЫЙ, ЭТО ВСЕ ИЗ-ЗА НОВЫХ ТАБЛЕТОК. ЗАК, ЗАК, ТИХО!

И все это она успела проговорить, пока входила в дом, под громкое

ГАВ! ГАВ! ГАВ!

И, конечно, тетушка Мэдж не могла не прокомментировать это:

ГАВ! ГАВ! ГАВ!

Разве можно вставить слово под непрестанный лай, но тетушка Мэдж умудрялась:

ЗАК! ЧТО ЖЕ ТЫ!.. ЗАК, ГЛУПАЯ СОСИСКА, КОГДА ЖЕ ТЫ ЗАТКНЕШЬСЯ.

Примерно так. И потом снова:

ЗАК! О, ВИНС, СМОТРИ, КАК ОН РАД ТЕБЯ ВИДЕТЬ! ЗАК, ЗАК, ОТСТАНЬ ОТ ВИНСА!

О, мой бог. Пошла чистая химия.

Не знаю, какие элементы из периодической системы притягивали эту таксу к моей правой ноге. Но если бы кто нашел формулу и поставил производство на поток, на потребу человеческим особям, он бы наварил на этом огромный капитал.

Ведь каждый раз, увидев или учуяв мою правую ногу – только мою, и только правую ногу, – Зак впадал в состояние любовной истомы. Никаких тебе прелюдий. Голая страсть. Чистое вожделение.

ЗАК! ЗАК! ОТСТАНЬ ОТ ВИНСА! ЗАК! ВЕДИ СЕБЯ ПРИЛИЧНО!

Что ж, по крайней мере, хоть кто-то на свете меня хочет.

Семейный концерт

Разгоряченные праздничным ланчем, вручением подарков, поеданием крекеров, умеренным распиванием пива и хереса, мы устраивали небольшой семейный концерт – такова была семейная традиция.


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ СМИТОВ – РОЖДЕСТВО, ПОСЛЕ ОБЕДА

В комнате сумбур. На столе – тарелки с недоеденным угощением, пустые бутылки. На полу разбросаны подарки, клочья оберточной бумаги. Винс закуривает сигарету. На нем костюм и шляпа в стиле Траволты. Гарольд тоже в шляпе, погружен в себя.

МЭДЖ, ТЕТУШКА ВИНСА, сидит рядом с инвалидной коляской, в которой проживает старик УБИ, ее подопечный. Мэдж громогласно ПОЕТ Уби ПЕСНЮ – вообще-то орет, – под ногами крутится неугомонная такса ЗАК.


МЭДЖ

Была бы я твоею, твоею навсегда…


Мэдж допела песню. Все аплодируют. Зак ЛАЕТ.


МЭДЖ

ЗАК, ЗАК, ТИХО!


Айрин, мать Винса, встает из-за стола. Она захмелела и слегка покачивается. Подходит к магнитоле, вставляет кассету.


АЙРИН

Друзья мои. Главный номер нашего представления.


МЭДЖ

Давай, давай!


Песня «ЭЙ, ТРАНЖИРА» [iii] заглушает собачий лай. Айрин шатается, вот-вот упадет.


МЭДЖ

Уби, она пьяная! Пьяная! ЗАК, ТИХО!


АЙРИН (поет)

Он в кабак завалился, все было так мило:

Я в объятьях его задушила.


Айрин начинает РАЗДЕВАТЬСЯ. Мэдж и Винс удивленно наблюдают эту картину.


МЭДЖ

Вот это да! Давай, давай! Вот это штучка! ЗАК, ТИХО!


Айрин продолжает петь, снимая с себя одежду. Такса прыгает вокруг нее с отчаянным ЛАЕМ. Плавной походкой Айрин приближается к Винсу.


АЙРИН

Хочешь знать, дорогой, чего я хочу…


МЭДЖ

НЕТ, НЕ ХОЧУ!


Айрин тянет Винса за руку.


АЙРИН

Пойдем, красавчик, потанцуем.


Айрин хватает Винса, начинает танцевать. Винс вырывается.


ВИНС

Мама, не надо. Папа, скажи ей!


Гарольд с тихой улыбкой наблюдает за происходящим.


МЭДЖ

Боже мой, какая парочка! Уби, посмотри какая парочка! ЗАК, ЗАК, ВЕДИ СЕБЯ ПРИЛИЧНО! Винс, эта собака неровно к тебе дышит.


Зак кидается на правую ногу Винса. Винс вырывается из объятий матери. Айрин спотыкается о подарки, разбросанные на полу, падает на елку, увлекая за собой Винса. Мэдж ОГЛУШИТЕЛЬНО хохочет. Собака скачет вокруг них как безумная. Сумасшедший дом.

В дверь просовывается голова РОЯ, старшего брата Винса. Ему двадцать пять.


РОЙ

Привет! Кажется, кто-то выпил лишку!


ВИНС

Вот и Рой пришел.


РОЙ

Где ты видишь Роя? Я – Великий Занкини!


Рой тянет руку вверх, щелкает пальцами, ловкость фокусника – в руке его появляется роза.


Великий Занкини.

Значит, пришел. Какой сюрприз.

Я слышу, что ты возмущен, мой дорогой читатель. «Великий Занкини»? Что это еще такое? Этот парень пришел к себе домой или куда? Что за глупое сценическое имя.

Глупое не глупое, но…

Великий Занкини

Приглушите свет. Садитесь поближе. Мы сейчас унесемся не на десятки и даже не на сотни – на тысячи лет назад, в дикую и голую пустыню, где рождаются мифы.

Жили когда-то Занки, древнее, подлинное, легендарное (именно) племя кочевников и менестрелей: они бродили по высокогорным равнинам Центральной Азии где-то в шестом веке до Рождества Христова. Занки во многом опередили время: дабы жил народ общностью духа, каждый из них звался Занкини. Вот истинный путь, отвергающий иерархию и проклятие индивидуализма.

И случилось так: в 557 году коварный султан Месопотамии направил с севера свои кровожадные орды, чтобы стереть с лица земли благородное племя Занков, и совершили Занки исход, спасаясь от тюрков-завоевателей.

Шел сто первый день исхода: истощенные долгой дорогой, голодом и жаждой, Занки были зажаты в афганской долине, окружены десятитысячной армией варваров. Миролюбивы были Занки, их единственным оружием были ситары да деревянные резные флейты. И сели тогда Занки на землю, ожидая, что сейчас налетят на них варвары и перережут им глотки. Ведь не было у них ни вождя, ни правителя, который сказал бы им: сопротивляйтесь!

Да, не было.

И вышел тогда из толпы скромный юноша, прекрасный в своем богоподобном облике, сильный как сверхчеловек – ну в точности как наш Рой. И юноша тот, рискуя быть осмеянным и изгнанным из числа народа своего, стал их спасителем. И обратился он к богам, дабы дали они силы его народу, чтобы выстоять. Ну, боги вняли сей просьбе и приняли меры. По счастливой случайности, в той афганской долине, куда загнали Занков, находилось кладбище динозавров. И обрушился на землю ураганный дождь с громом и молнией – наверняка боги постарались, – и восстала тогда из пепла целая армия чудовищ – тиранозавры, бронтозавры, диплодоки, много их было, очень много. И услышали они клич прекрасного юноши, и подчинились ему, и было это даже прекрасней, чем в считалочке про мужика и собаку, которые пошли косить лужайку. И накинулись чудища на тюрков, и погнали их прочь из долины, и бежали те до самого Эгейского моря, где и потонули благополучно сии варвары человеческие.

Так был спасен народ Занков. А прекрасный юноша заплатил за ту победу жестокую цену: похоже, боги возложили на него миссию спасителя при одном скупердяйском условии – что он пожертвует своей жизнью. И прекрасный юноша, будучи гражданином порядочным, быстренько умер. И вот он умер, а народ Занков, осознав, что он сделал для них, даровал ему высочайшую честь. Он получил имя «Тот, Кто Зовется Воистину Великим», уменьшительное – «Великий Занкини».

Ну, прошли века, на земле зародились новые цивилизации, потускнели легенды, но не канули в небытие. И вот сейчас, тысячу лет спустя, дух Великого Занкини возвратился на землю в теле Роя Смита, который, уж не сомневайтесь, славно развлечет людей в тавернах Южного Йоркшира, где собираются рабочие.

По крайней мере, так излагает мой брат.

Я знаю, о чем вы сейчас подумали, и полностью с вами согласен. В жизни не слышал такой кучи вранья, даже от Роя. Дело в том, что в школе он был полным дубиной в смысле географии и истории. Свалите это все в одну кучу, и понятно, что выйдет.

И все же Рой проявил изрядную долю воображения.

Жаль, что нельзя то же самоесказать про его выступления.

Великий Занкини? Ха. Великий Вранкини, вот он кто.


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ В ДОМЕ СМИТОВ – ДЕНЬ

Великий Занкини выступает перед своими родственниками. Выворачивает наизнанку бархатный волшебный мешочек.


РОЙ

Пусто, как в голове у моего папочки!


Стучит Гарольду по макушке. Засовывает руку в мешочек и вытаскивает оттуда яйцо. Все аплодируют.


РОЙ

Крупнее, чем мозги моего папочки!


АЙРИН

И еще кое-что!


Рой стучит яйцом Гарольду по голове.


РОЙ

Крепче хребта моего папочки!


Все смеются. Гарольд благодушно улыбается.


РОЙ

Отец, открой пасть.


Гарольд открывает рот. Рой дергает его за ухо и вытаскивает из Гарольдова рта монету.


РОЙ

Хоть какой-то толк от моего папочки!


МЭДЖ

Рой, Уби хочет что-то у тебя спросить. ПРАВДА, УБИ? УБИ, ЧТО ТЫ ХОТЕЛ СПРОСИТЬ?


Уби, как всегда, хранит молчание.


ВИНС

Мэдж, спрашивай не у Роя – спрашивай у Великого Занкини.


ГАРОЛЬД (Рою)

Чем тебе не нравится твое имя?


РОЙ

Оно неплохо прозвучит в «Палладиуме»: Рой Смит, великий маг и фокусник! Магия из ушей лезет!


ЗВОНИТ ТЕЛЕФОН. Гарольд снимает трубку. В трубке слышится МУЖСКОЙ ГОЛОС. Гарольд протягивает трубку Айрин. Та уходит с телефоном в другую комнату.


МЭДЖ

Не соизволит ли Великий Занкини…


ВИНС (Гарольду)

Кто звонит, пап?


ГАРОЛЬД

Бетти.


МЭДЖ

…Не соизволит ли Великий Занкини выступить на столетии миссис Баттерсби, которое будет отмечаться в доме престарелых?


РОЙ

Свяжитесь с моим агентом.


Протягивает визитную карточку.


РОЙ

Итак, мое выступление закончено. Твоя очередь, Винс.


ВИНС

Я, считай, уже выступил – вместе с мамой: мы совершили прыжок на рождественскую елку.


Мэдж ГРОМОГЛАСНО хохочет. Зак снова начинает ЛАЯТЬ.


МЭДЖ

Прыжок на рождественскую елку? Ты слышал, Уби? Какой шутник! ЗАК, ЗАК, ТИХО!


ВИНС

Пускай отец выступит.


РОЙ

Что? Не смеши меня.


ВИНС

Пап, исполни что-нибудь.


Все оборачиваются к Гарольду. Гарольд на секунду задумывается.


ГАРОЛЬД

Я вам, пожалуй, маленький фокус покажу.


Все умолкают. Даже Мэдж. А это редкий случай. Признаюсь честно, я и сам удивился. Может, отец просто выпил лишку?

Сам не знаю, чего я ожидал, когда попросил отца выступить. Ну, сыграл бы он нам на ложках или рассказал бы анекдот.

А тут – фокус.

Для фокуса понадобилось два листка бумаги, два карандаша и повязка на глаза. Отец собирался читать мысли. Нужно, чтобы кто-то нарисовал на бумаге фигуру, написал в ней число, потом свернул бы листок и попытался мысленно представить то, что написал.

А отец отгадает. В этом смысл фокуса.

Наш Рой сразу сказал, что это просто смешно.

И, как показали дальнейшие события, может, так оно и было.

Маленький фокус

ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ – ДЕНЬ

Гарольд сидит с завязанными глазами.

Винс берет листок бумаги.

Рой выхватывает листок.


РОЙ

Нет, я.

Рой кладет листок на колени и, прикрываясь рукой,

пишет.


МЭДЖ

О, Великого Занкини обмануть невозможно!


ВИНС (голос за кадром)

А отец отгадает. В этом смысл фокуса.


Рой сворачивает листок и самодовольно кладет его на стол.


ГАРОЛЬД

Хорошо. Я попробую сосредоточиться. Ты тоже должен сосредоточиться, Рой.


РОЙ (насмешливо)

Конечно, папочка. Давай отгадывай.


Гарольд сосредотачивается. Пауза.


ГАРОЛЬД

Ты нарисовал число в своем воображении?


РОЙ

Нуда. Нарисовал, нарисовал.


ВИНС

Неправда.


РОЙ

Да нарисовал же!


ГАРОЛЬД

Ты не мог бы представить его четче?


Рой скептически качает головой. Улыбается. Закрывает глаза.


РОЙ

Вот так нормально?


ГАРОЛЬД

Да. Вижу!


Пишет что-то на листе бумаги, переворачивает его.


РОЙ

Ну, папочка, удиви нас.


Гарольд снимает повязку. Переворачивает лист бумаги. Мы видим число 67 в треугольнике. Самодовольная улыбка исчезает с лица Роя.


ГАРОЛЬД

Ну как?


Винс переворачивает листок Роя. Число 67 в треугольнике.


ВИНС

Опа!


Мэдж и Винс бурно аплодируют.


МЭДЖ/ВИНС

Ура-а! Отгадал! Ай да Гарольд! Молодец, папочка!


Гарольд довольно улыбается. Рои пытается скрыть свое изумление.


МЭДЖ

Уби, ты видел? Рою до него далеко!


РОЙ (сухо)

Старый классический трюк.


ВИНС

Ну и скажи тогда, как он это сделал?


РОЙ

Отвали! Фокусники профессиональных секретов не раскрывают!


Винс хочет возразить, но тут в комнату возвращается Айрин.


АЙРИН

Минуточку тишины, проявите почтение.


Айрин включает телевизор. КОРОЛЕВА обращается к народу с РЕЧЬЮ. Грохочет национальный гимн. Айрин начинает ПОДПЕВАТЬ, все остальные ПОДХВАТЫВАЮТ.


ВИНС (голос за кадром)

Еще одна семейная традиция. Распевать национальный гимн. Не знаю, с какой стати. На то они и традиции: они есть, и все тут. Незачем ломать голову, с какой стати.

Рождество у них

В семье Робинсонов рождественское утро прошло несколько иначе.


НАТУРА: ЗАГОРОДНОЕ ПОМЕСТЬЕ – УТРО

Питер Робинсон, экипированный по всем правилам, делает пробежку. Смотрит на секундомер.


Питер очень надеялся, что утренняя рождественская пробежка станет доброй семейной традицией.

Под названием Семейная Пробежка.

Питер начал заниматься бегом совсем недавно, накануне своего сорокалетия. И это довольно странно, ибо воззрения Питера на занятия спортом (изложенные им неоднократно) были совершенно определенными: спорт – это институциональная уловка, навязываемая буржуазией, классом угнетателей, угнетаемому классу, т. е. рабочим, как альтернативное занятие, отвлекающее последних от их главной исторической миссии, на которую, собственно, и должны быть направлены все их физические и моральные силы.

Читай: от Революции.

Это было твердое и непоколебимое убеждение Питера. Ну, а что касается того, что он взял и побежал, что тут скажешь: ну, побежалось.

Так Питер стал фанатом бега.

На то он и Питер.

Началось это сразу же после недельной командировки в Америку, в Чикаго, где Питер участвовал в симпозиуме по квантовой механике.

Возвратившись домой и перестроив организм к родному часовому поясу – то есть отоспавшись, – Питер отправился в город и накупил полный джентльменский беговой набор: спортивный костюм, жилетку, шорты, носки, бандану, фирменные кроссовки и секундомер, позволяющий регистрировать результаты с точностью до десятых секунды.

Экипировка.

Но это еще не все. Питер подписался на библию бегунов – журнал «Бегущий мир»: с первым же номером ему выслали график тренировок, который он прикрепил на стене в своем кабинете. Питер купил еще один экземпляр журнала, чтобы иметь такой же график у себя в офисе. В график сей записывались расстояние и время пробежек, погодные условия, пульс до и после и прочие показатели.

Стоит заметить, что Питер был бегуном никудышным. Не будь мы с вами людьми тактичными, мы бы посмеялись: представьте себе грузного мужчину в красном спортивном костюме, медленно бегущего по дорожке. И, если честно, двигался он так медленно, что вообще не поймешь, бежит ли он. Если бы не свистящее дыхание, можно подумать, что человек гуляет.

Но Питер был человеком упорным. Он взялся за проблему бега как истинный ученый, разработав сразу несколько маршрутов – по равнинной, холмистой и пересеченной местности: одни начинались от дома, другие – от университета, и каждый был замерен с математической точностью. Для этого был куплен – по солидной цене – курвиметр, производимый одной шотландской фирмой. Курвиметр – это такое колесо на палочке: катишь его по дороге, а оно считает расстояние в милях, ярдах, футах. И даже в дюймах. В хозяйстве пригодится.

Ну и. Питер знал длину каждого маршрута: на протяжении недель, месяцев он замерял результаты, и те постепенно улучшались. Маршрут 2,6 мили он сначала пробежал за 24 минуты 13,6 секунды, потом за 21 минуту 45,8 секунды; от 9 минут 13 секунд на одну милю до 7 минут 57 секунд. На маршруте длиннее, в 6,3 мили, пробегаемом раз в неделю, результаты впечатляли еще больше: от 72 минут 34,3 секунды до 50 минут 48,0 секунды – прогресс 34,6 процента, а это означало, что средняя скорость на длинной дистанции превышала среднюю скорость на короткой.

Лишь одно огорчало Питера: на беговом поприще он не смог обрести единомышленников в лице своей семьи. Его не по годам развитая дочь Люси привела весьма убедительные доводы: физические упражнения, конечно, занятие немаловажное, но в ее предпубертатном возрасте – который равнялся девяти годам, – гораздо важнее упражнять голову, а не тело, так как кривая применяемых/вознаграждаемых усилий по первой категории окажется результативнее, чем кривая применяемых/вознаграждаемых усилий по второй. Говоря проще: за те, скажем, 25 минут, пока она пробежит, скажем, две мили, она успеет повторить спряжение двенадцати французских глаголов, или сыграть дюжину гамм на виолончели, или прочитать 15 страниц романа, или получить небольшое количество СО2 при помощи набора «Юный химик». Разве это не более продуктивное использование времени?

Питер вынужден был согласиться, и Люси освободили от бега.

Жена и старшая дочь просто сказали нет.

Вернее, Маргарет сказала нет, а Джоанна произнесла фразу из двух слов, которая сводилась к тому же, но имела более яркую эмоциональную окраску.

Питеру удавалось вовлечь своих близких в Семейную Пробежку исключительно рождественским утром.

Идея была проста: рождественским утром, перед праздничным завтраком и раздачей подарков, вся семья побежит. Вчетвером. Недалеко: пара миль вокруг квартала, через парк и обратно вдоль реки. Питеров маршрут в 2,6 мили.

Первая Семейная Пробежка состоялась пару лет назад. Мероприятие, по мнению Питера, увенчалось приемлемым успехом. Большим достижением было то, что бежала вся семья, хотя Джоанна – из-под палки. Увы, скорость домочадцев была огорчительно низкой. После годичных тренировок Питер пробегал милю за 9 минут. Вчетвером же они преодолели 2,6 мили за 28 мин. 13,6 сек.

Объяснялось это рядом причин, сводимых к двум основным факторам.

1) Отсутствие тренировки у Маргарет и Джоанны, особенно у Джоанны, пренебрегавшей какими бы то ни было физическими упражнениями.

2) У девятилетней Люси ноги короче, чем у остальных.

Питер тщательно обдумал эту сложную проблему и пришел к разумному выводу.

Семейная Пробежка будет организована по типу гандикап.

Это не означало соревнование, что очень важно: соревнование претило духу семейной пробежки. Гандикап позволит каждому бежать с удобной для него скоростью, и, если правильно рассчитать, все члены семьи должны финишировать в одно и то же время.

Таков был план Питера, который все приняли неохотно (кроме Люси – она сочла, что это блестящая идея).

Труднее всего было составить правила, ибо единственной информацией, на которую опирался Питер, было его впечатление от прошлогодней пробежки плюс новые факторы, накопившиеся за 365 дней и способные повлиять на результаты. Например, за год Люси выросла на три дюйма, следовательно, ее шаг должен увеличиться с 21 дюйма до 24, что, соответственно, повлияет на скорость бега. Что касается Джоанны, то она курит эти дрянные сигареты, а значит, побежит медленнее, чем в прошлом году.

Пораскинув умом, Питер пришел к следующим выводам.

Первой стартует Люси.

Через 2 минуты 15 секунд стартует Джоанна.

Через 1 минуту 38 секунд – Маргарет.

Через 5 минут 45 секунд – Питер. Таким образом, соревнования – извините, Семейная Пробежка – дадут каждому равные шансы.

В результате все должны прибежать к финишу, то есть к дому, в одно и то же время.

Но, увы, как это часто бывает в жизни, все расчеты остались только на бумаге.

Все началось с того, что Джоанна забастовала, появившись на старте в короткой юбке и сапожках на шпильке. Посему старт был отложен, Джоанну отправили переодеваться, а Маргарет засомневалась, не придется ли ей «с сожалением» пожертвовать пробежкой во имя рождественской трапезы.

Нет, сказал Питер. Он уверен, что этого не потребуется.

Потом вернулась Джоанна – злая на весь мир, – и они побежали.

С самого начала все пошло не так. Люси рванула вперед со скоростью, превышающей расчеты отца, тем самым заставив его усомниться в точности расчетов. Затем сомнения разбухли, поскольку Джоанна поплелась, как курица, и когда она достигла ворот парка – какие-то две трети мили от старта, – ее догнала Маргарет, которая, вместо того чтобы бежать с положенной ей скоростью, внесла свою лепту в опровержение расчетов и пошла рядом, чтобы – призналась она впоследствии без малейшего стыда – составить компанию дочери.

И когда через восемь минут, как и полагалось, Питер достиг детской площадки на дальнем конце парка, он почему-то поравнялся с женой и старшей дочерью. Он немного сбавил скорость, чтобы прочитать им нотацию, и помчался дальше нагонять Люси.

Но и тут он, видимо, просчитался.

Юношеский максимализм – только так он мог объяснить прыть девятилетней Люси на старте. Вот он миновал парк, вырулил к набережной, обогнул бензоколонку, неуклонно наращивая скорость: Люси не видать.

Не могла же такая умная девочка потеряться. Или он просчитался в своем великодушии?

Питер побежал еще быстрее. Миля за 8 минут… за 7 минут 45 секунд… 7 минут 30 секунд… Стало больно дышать. И где же Люси?

И только за левым поворотом, где начиналась длинная дорога, Сент-Хелен-роуд, она же финишная прямая, в пятидесяти ярдах впереди Питер заприметил свою младшую дочь.

Собрав последние силы, он рванул, задыхаясь, как загнанная лошадь. Люси оглянулась – лицо багровое от напряжения, – тихонько взвизгнула и прибавила ходу. И тут Питер понял, что девочка устала не меньше его – и к тому же непривычна справляться с болью в подвздошной области.

Отталкиваясь мысками, обнадеженный Питер помчался к финишу.

Только не подумайте, что он пытался обогнать дочь. Меньше чем за 25 ярдов до финиша Питер обогнал Люси.

И даже тут разочарование.

Вместо того чтобы достойно добежать до конца, честно заработать свое второе место и дать отцу насладиться победой, Люси остановилась и внезапно разразилась горькими рыданиями.

Она села на тротуар, там, где ее обогнал отец, и предалась неутешным слезам. Казалось, прошла вечность, прежде чем появились Маргарет и Джоанна. Они остановились возле Люси и, сказав ей пару добрых слов – от которых Питер воздержался, – уговорили Люси закончить пробежку. Они пришли к финишу втроем, взявшись за руки.

Вот такой была прошлогодняя Семейная Пробежка.

В этом году – ни за что.

И, следовательно:


НАТУРА: ЗАГОРОДНОЕ ПОМЕСТЬЕ – УТРО

Питер Робинсон, экипированный по всем правилам, делает пробежку. Смотрит на секундомер.


ПЕРЕБИВКА

ПАВИЛЬОН: КОМНАТА ДЖОАННЫ – УТРО

Джоанна сидит и курит, выдыхая дым в раскрытое окно. Заметив Питера, бегущего в сторону дома, пригибается, чтобы остаться незамеченной.


ПАВИЛЬОН: КУХНЯ – УТРО

МАРГАРЕТ, мать Джоанны, готовит рождественский завтрак, одновременно колдуя над несколькими кастрюльками, сковородками и пр. Увы, никто не помогает ей в столь многотрудном занятии. Ее не по годам развитая младшая девятилетняя дочь ЛЮСИ, сестра Джоанны, сидит за кухонным столом, углубившись в чтение «ГОЛОЙ ОБЕЗЬЯНЫ» Десмонда Морриса.

Люси перелистывает страницу, дочитав главу.


ЛЮСИ

Ага. Тут не хватает страниц.


МАРГАРЕТ

Совершенно верно, мы решили одну главу убрать.


Люси весьма одаренный ребенок, и в этом она несомненно пошла в гордого отца.

Первый шаг – в десять месяцев.

Первое слово – в шестнадцать месяцев.

Выказывая полное презрение к игрушкам и куклам, в четыре года она уже обыгрывала мать в шахматы, в пять – читала Пруста (отзываясь о нем как о «весьма многословном и скучном авторе»). В шесть лет Люси уже понимала в геометрии, алгебре и счете, а также проявила блестящие музыкальные способности – играла на виолончели по программе 8-го класса и на гобое – по программе 6-го.

И, как признавал в порыве отцовской гордости Питер, его дочь не просто обладала академическими познаниями. На все у нее была своя точка зрения, которую она высказывала всенепременно. Питер поощрял сии качества, поскольку и сам считал, что следует называть вещи своими именами. Спорить, обсуждать, а не прятать.

Продолжение эпизода

МАРГАРЕТ

Совершенно верно, мы решили одну главу убрать.


ЛЮСИ

Ах, цензура? Совсем не похоже на отца. Полагаю, это была не его идея.


МАРГАРЕТ

Люси, тебе всего девять.


ЛЮСИ

Как это мило.


Захлопывает книгу.


ЛЮСИ

Alors, Maman, pouvons-nous pratiquer le Français maintenant?[iv]


MAРГАPET (устало)

Bien, Lucy, où est le couteau à découper?[v]


Маргарет пытается найти фигурный нож.


ЛЮСИ

Je n'ai aucune idée où est le couteau à découper, Maman…[vi]


Не слезая со стула, Люси показывает на все шкафы по очереди. Маргарет мечется по кухне в поисках ножа.


ЛЮСИ

C'est peut-être dans le tiroir de coutellerie. Ou bien sur l'egouttoir. Ou c'est peut-être dans la machine de la vaisselle. Où est-ce que tu l'a mis, stupide?[vii]


Маргарет, наконец, находит нож.


МАРГАРЕТ

Ah, c'est a côte d'achoir.[viii]


ЛЮСИ

Не d'achoir, a de l'hachoir – ты пропустила определенный артикль.


Входит Питер, весь потный. Показывает секундомер в руке.


ПИТЕР

25 минут 34,6 секунды.


(Люси)

Следовательно, за сколько я пробежал одну милю? Быстро!


ЛЮСИ (считает в уме)

За восемь минут… тринадцать секунд.


ПИТЕР

Десятые! Где десятые доли?


ЛЮСИ

За восемь минут, тринадцать и четыре десятых секунды.


ПИТЕР

Неплохо, Люси!


ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ ПИТЕРА – УТРО

Питер вписывает результат в график на стене.


ПИТЕР (кричит из кабинета)

А где Джоанна?


ЛЮСИ (голос за кадром)

Курит у себя в комнате.


ПИТЕР

Понятно.

Дар дарения

Три члена семьи раздали свои подарки. Кроме Питера.

Джоанна, Маргарет и Люси сидят на кушетке. Питер расхаживает перед ними.

– Итак. С меня полагаются подарки. Джоанна, ты просила подарить пластинку. Тебе мало тех пятидесяти пластинок, которые не более чем оскорбляют неподготовленный слух. Тебе их недостаточно. Ты хочешь еще. Маргарет, ты просила сумочку. Очередную сумочку. У тебя уже… позволь я припомню… шесть сумочек. Ты хочешь еще. Люси, ты просила подарить книгу, желательно французского автора и желательно на языке оригинала. У меня нет ни малейшего повода иронизировать на тему твоего пожелания. Стремление узнать больше, больше понять может только приветствоваться. Но я хочу, чтобы вы втроем усвоили: чем больше отдаешь другим, тем лучше тому, кому хуже. Если вы меня поняли.

Кому-то покажется, что Питер просто наслаждается звуком собственного голоса. Но почему бы и нет, скажет он, если этим голосом так часто произносятся вещи разумные?

– Как вы могли заметить, под рождественской елкой лежит только один конверт. Вы знаете, как я отношусь к религиозным обрядам, в том числе и к Рождеству. Но, в конце концов, дар дарения – это великая вещь. Сегодня я хочу подарить вам дар дарения. Джоанна, будь добра…

Питер протягивает конверт Джоанне.

– Прочитай нам вслух.

Итак.

– «Дорогие Маргарет, Джоанна и Люси. Меня зовут Ндири Кимобва»… Пап, но это же твой почерк.

– Я писал от имени того, кто лишен такой привилегии, как грамотность. Читай дальше.

– «Я живу в деревне Обеке в Судане. Деньги на ваши подарки, которые являются буржуазным предрассудком, были переданы вашим отцом в пользу нашей деревни. Теперь мы сможем вырыть новый колодец. Его подарок вам – это ваш подарок мне. Я и народ моего племени сердечно вас благодарим. Ваша Ндири Кимобва».

Джоанна положила письмо на стол. Вроде капельку растрогана, подумал Питер.

– Мило, – заметила Люси.

Питер не мог не согласиться.

Вариации на тему национального гимна

Пока мы, Смиты, честно распевали национальный гимн, Робинсоны, взявшись за руки, делали то же самое. Только слова немножко другие.

Богатство – зло вдвойне,
Боже, зачем стране
Королева?
Ленина, Маркса том
Мы возведем на трон!
Мертвое древо —
Королева!

Новый год

Ну вот, Рождество мы справили, начался новый год. Мои планы на будущее:

1) Есть поменьше шоколадных батончиков.

2) В следующем году выкуривать в день менее 20 сигарет. То есть 19. Это первый шаг в моей долгосрочной программе с Винс Смит «Как бросить курить, пока тебе не исполнилось сорок».

Гениально, охраняется авторским правом, позволяет постепенно избавляться от пагубной привычки.

Никаких тебе мгновенных соскоков, ломок и прочей ерунды.

Итак, в этом году я обязуюсь выкуривать по девятнадцать сигарет в день, затем, на следующий год, приму решение выкуривать по восемнадцать сигарет в день, через год – семнадцать, и так далее. И хотя прогресс – в год по чайной ложке, но к 1997 году – voila – торжественно пообещав выкуривать меньше одной сигареты в день (полсигареты, четверть сигареты и пара затяжек не считаются), я брошу курить окончательно и бесповоротно.

Не правда ли, гениально? Мой план безотказно сработает.

Жалко, что не сработал.

Не в каком-то там отдаленном будущем, например на десятом году, когда планировался психологически сложный переход от десяти к девяти сигаретам в день.

И не на четырнадцатом году.

План не сработал на третий день. Когда я выкурил 26 своих сигарет и две самокрутки Уолтера.

Что ж. По крайней мере, я мужественно пытался.

Хочу заметить в свое оправдание: план 2 провалился при попытке выполнения плана 3.

3) Поговорить с Джоанной.

Получив рождественскую открытку от Джоанны, я переиграл план с духами. Что-то переменилось в жизни: мне показалось, делать Джоанне ПРП, построждественский подарок – глупо. И флакончик духов, аккуратно завернутый в бумагу в горошек, перекочевал из моей тумбочки в ящик с носками. До лучших времен.

Час духов еще пробьет.

Фартлек, мой друг?

Когда они выбежали к реке и миновали шлюз – отметка 2 мили, – Питер набрал скорость. Посмотрел на секундомер.

– Сорок две, сорок три, сорок четыре.

На тридцать секунд дольше обычного. Жан-Поль бежал с трудом, превозмогая себя, обливаясь потом.

Жан-Поль был одним из тех, кто принимал Питера на работу. Оба они занимались квантовой механикой, но в фирме почти не пересекались: на протяжении многих месяцев они лишь обменивались вежливыми поклонами и краткими репликами на профессиональные темы.

Но однажды субботним утром они буквально столкнулись лоб в лоб.

– Так вы тоже… А я и не знал!

Да, и Питер, и Жан-Поль тоже. Так зародилась дружба. Родство бегающих душ.

Они делали совместные пробежки в обеденный перерыв, оба участвовали в местных соревнованиях. Счет был 4:2 в пользу Питера: тот выиграл забег лорда мэра (10 км), пятикилометровый забег Барнсли, десятикилометровые забеги «Город стали» и «Вершины и равнины». Жан-Поль выиграл забег-гандикап «Заяц и гончие» (не совсем честно, считал Питер). Еще Жан-Поль победил на десятикилометровом забеге лорда мэра год назад, а Питера тогда свалила сильная простуда.

– Двенадцать, тринадцать, четырнадцать…

Они миновали ворота парка. Отставание от графика на одну минуту.

Питер не выдержал:

– Не побежать ли нам быстрее, Жан-Поль?

– Я еще не отошел от «Пуддинга». Но вы бегите.

В отличие от Жан-Поля, на прошлой неделе Питер пропустил пятикилометровый забег «Пуддинг Перси»: ему нужно было дописывать доклад для конференции в Лиссабоне. Также – но об этом не было сказано Жан-Полю – Питер берег силы для десятикилометрового забега в Уэйкфилде.

Пока Питер находился в Лиссабоне, Жан-Поль бежал марафон в числе других 237-ми бегунов и пришел 145-м, 37 минут 34 секунды. Теперь, кажется, трудная победа сказывалась на организме.

Питер переживал больше, чем могло бы показаться. Сегодня он сделал запись в спортивном дневнике, полагая, что они совершат «резвую» пятимильную пробежку. Но при такой скорости – а они бежали все медленнее – пробежка оборачивалась променадом. Все недельные планы летели псу под хвост. И тогда нехорошее подозрение закралось в душу Питера: а не делает ли это Жан-Поль намеренно, чтобы не дать Питеру набрать форму к предстоящему забегу в Уэйкфилде?

Но нет. Питер бросил взгляд на Жан-Поля: тот старался изо всех сил. Лицо бегуна не врет, пот не бывает двуличным.

И все же Питеру нужно подумать и о себе.

У него не было выбора, и он сказал:

– Вы не возражаете, если я позволю себе фартлек?

Говорить о фартлеке с бегуном сопоставимого с ним масштаба неприлично, но Питер надеялся на снисходительность Жан-Поля.

И не ошибся.

– Отнюдь нет, Питер.

И Питер – совесть его была чиста – оторвался от друга до ближайшего фонаря и вернулся обратно. Жан-Поль остановился (!), дыша тяжело, со свистом, прижав руку к грудной клетке. Это был тревожный признак, и Питер испугался бы за друга, если бы не желание бежать, бежать.

Впрочем, следует быть человеком воспитанным.

– Вы в порядке, Жан-Поль?

– Да-да. Кажется, просто выпил вчера слишком много портвейна. Обычное несварение желудка. Бегите, мой друг. Я пройдусь пешком.

Слава богу. Питер совершит резвый забег согласно графику…

План 3

Обеденный перерыв.

Это мой шанс осуществить план 3.

А именно: Поговорить с Джоанной.

Уолтер

Обычно я обедал в компании Уолтера: он работал на пятом этаже в том же здании, продавал страховки от фирмы «Финансы Премиум».

Как описать Уолтера, моего лучшего друга в те бурные дни юности в 1977 году? Проще не вдаваться в подробности – потому что про Уолтера можно распространяться целые сутки. Я лишь перечислю его школьные прозвища.

Бочонок. Круглая Морда. Жирная Задница.

Да, и еще Толстая Зараза.

Все ясно?

Да, Уолтер любил поесть.

Но сегодня, как уверял Уолтер, он не будет обедать. А это означало только одно. У Уолтера важные планы.

В 12.15 предстояла встреча с мисс Дженнифер Твейтли насчет страховки под хорошие комиссионные. Эта дамочка была недурна собой, и более того – во время предыдущего визита Уолтера она дала понять, что ее интересует кое-что помимо содержимого портфеля моего друга.

Она предложила ему вторую чашку чаю.

Дело было на мази.

По причине вышесказанного Уолтер отказывался от обеда в нашей столовой в час дня 3 января, потому что в меню Уолтера Беннета, страхового агента всех времен и народов, было кое-что повкуснее.

По крайней мере, так уверял меня Уолтер.

Я был рад. Теперь я мог осуществить план 3. Оставалось сделать так, чтобы Джоанна первой отправилась в столовую. Мы никогда прежде не обедали вместе, и, если я приду первым, Джоанна может застесняться и не подойти к моему столику.

Итак, она будет сидеть за столом А.

Я сяду за стол Б и, увидев Джоанну, возьму свой поднос с обедом и подсяду к ней.

Но тогда она сразу поймет, что я хочу с ней поговорить.

Ну, а в чем дело? Ведь так оно и есть.

Как обычно, ровно в час мистер Несбитт объявляет по громкой связи обеденный перерыв. Как обычно, Джоанна прибирается на столе. Встает. Выходит. Смотрю на часы: 1 час 32 секунды. Дадим ей фору в 92 секунды. Примерно через это время, зная, с какой скоростью двигается очередь в столовой, Джоанна сядет за стол.

Ровно в 1 час 2 минуты и 2 секунды я дрожа спускаюсь тремя этажами ниже, вхожу в столовую и… О ужас. Ужас в квадрате.

Ужас первый. Никаких следов Джоанны. Это означает только одно: по дороге она заскочила в дамскую комнату.

Идиот, почему я упустил этот момент и не внес его в свои расчеты.

Ужас второй. За одним из столов, нависнув над тарелкой, словно хищный ворон, вонзив зубы не в пышное лакомое тело мисс Твейтли, а в бифштекс с печеночным паштетом, запасшись картошкой (большой порцией), пиццей и яблочной шарлоткой сидел – и в том не было никаких сомнений -

Уолтер.

Первый звоночек

Сорок две минуты, четырнадцать и семь десятых секунды.

Неплохо, учитывая сегодняшние обстоятельства.

Предоставив Жан-Поля самому себе, Питер резво пробежал оставшиеся три мили до университета. Нет, не просто резво – пулей.

Возможно, его раззадорила мини-победа Жан-Поля на «Пуддинг Перси».

Или Питер был зол из-за вынужденного простоя на первой половине маршрута.

Но это неважно. Почувствовав свободу, он полетел, как птица. Сорок две минуты, четырнадцать и семь десятых секунды. Питер сидел на банкетке в раздевалке, в своем воображении смакуя рекордные цифры.

Приняв душ, переодевшись, ощущая бодрость необычайную, Питер занес результат в график на стене. Подошел к столу.

Затем его внимание привлекла небольшая толпа под окнами.

Что это? «Скорая помощь»? Санитары с носилками. Черт, плохо видно. Неужели в какой-то лаборатории несчастный случай?

И тут где-то в паху Питер почувствовал боль. Он мог бы встревожиться, поразмыслить, сверить симптомы в справочнике «Травмы бегунов», но время не ждет.

В дверь постучали.

– Войдите.

Странно. Профессор Джордж. Не из тех людей, которые заскакивают, чтобы перекинуться парой незначительных слов. Человек другого масштаба.

Так и есть.

– Профессор Джордж?

– Питер. Плохие новости. Жан-Поль, он…

Щелкнуть пальцами

Я подсел к Уолтеру, и он завелся.

Таков Уолтер.


ПАВИЛЬОН: СТОЛОВАЯ – УТРО

Большая столовая. Винс садится за стол рядом с толстяком. Это его лучший друг Уолтер.


УОЛТЕР

Если бы можно было щелкнуть пальцами, и любое твое желание исполнилось бы? Что бы ты пожелал?


ВИНС (с тоской наблюдая, как в столовую входит Джоанна)

Не знаю.


УОЛТЕР

Персидского скакуна? «Ламборгини»? Виллу на Майорке с теннисным кортом и огромным бассейном с электрическим подогревом? Назови, чего ты хочешь.


ВИНС

Уолтер, я не куплю у тебя страховку.

Этот Уолтер, он был неугомонный.

Наверное, все страховые агенты неугомонные. Не могу судить обо всех. Но страховой агент Уолтер Беннет такой и был.

Каждый раз он закидывал удочку по поводу страховки, не сомневайтесь, непременно пытался мне эту страховку втюхать. Уолтер распинался, что делает это ради моего блага, потому что я его лучший друг. Это, говорил он, как у фундаменталистов, которые сильно переживают, что человек попадет в ад, если их не обратить в свою веру. Он пытался всучить мне хоть какую-нибудь страховку, чтобы его лучший друг имел к старости достойное подспорье. Такая мелочь, как собственные комиссионные и бонусы, его, разумеется, не волновала: что за цинизм, да как я мог о таком подумать?

Да. Конечно.

Хотелось бы в это верить: но если бы я был единственным человеком, о котором он заботился как отец родной. Нет, Уолтер пытался продать страховку и тем, кто развешивал уши, и тем, кто их затыкал.

Только не надо про то, что в нем говорила любовь ко всему человечеству.

Я вас умоляю. Просто он был такой человек. Не забывайте, я знал Уолтера с самого детства. Еще тогда он вечно что-то выдумывал. В школе, прочитав про финансовые пирамиды в Южной Америке, он попытался выстроить собственную. Смысл пирамиды, говорил Уолтер, состоял в том, что каждый вкладывает один фунт стерлингов или его южноамериканский эквивалент: запускается пирамидальный процесс, и все вкладчики становятся мультимиллионерами.

Очень просто.

Правда, он не мог объяснить, как это получается, но тут важна была пирамида. Пирамида.

Он предложил построить такую пирамиду, когда мы учились в пятом классе.

Как и положено основателю, Уолтер будет в основании пирамиды. Для этого каждый ученик должен дать ему по 10 фунтов. Таким образом, они становятся вторым этажом пирамиды и должны найти еще по десять человек, которые выложат по 10 фунтов. Половину вырученных денег они отдадут Уолтеру, половину оставят себе, получив, таким образом, прибыль в 40 фунтов каждый. В общем неплохо, правда?

Короче, пирамида существует почти сама по себе, пока все не станут миллионерами.

Проект Уолтера казался весьма заманчивым. Выгадывает каждый. Но, увы, ничего не получилось. Я был не дурак и сказал, что денег нет. Многие тоже так сказали. Нашлись четыре дурака, которые согласились: Нил Бэтти, Гарри Дагдейл, Билли Хиггинс и еще кто-то. Сдали деньги и давай выбирать, что купят – «бентли» или «роллс-ройс».

Но даже с их мозгами до них через две недели дошло, что вряд ли они будут грести деньги лопатой. Уолтер пытался задобрить ребят, предложив каждому по батончику «Марс», но те отказались и одним прекрасным утром прижали Уолтера к стенке в школьном дворе и потребовали деньги обратно. Но Уолтер ничем не мог им помочь, потому что уже потратил свои 40 фунтов на игрушечные гонки «Скейлекстрикс».

Да, некрасиво получилось. Это было заметно по лицу Уолтера. Два большущих фингала под глазом.

Зато он поимел свой «Скейлекстрикс».

Продолжение эпизода

Винс наблюдает, как Джоанна ставит на поднос еду. Уолтер оценивающе разглядывает Джоанну.


УОЛТЕР

Семь с половиной.


ВИНС

Девять!


УОЛТЕР

Семь и три четверти. Максимум.


ВИНС

Она уже подарила мне рождественскую открытку.


Уолтер потрясен.


УОЛТЕР

Рождественскую открытку? Вот это да! Парень, тебе светит.


ВИНС

Ты думаешь?


УОЛТЕР

Светит, причем ярко. Ого. Она идет к нам.


Джоанна подходит к ним с подносом, садится. Окидывает взглядом Уолтера.


ДЖОАННА

Тройбан.


Уолтер реагирует добродушно.


УОЛТЕР

А как насчет моего друга?


Джоанна окидывает взглядом Винса.


ДЖОАННА

Еще не решила.


УОЛТЕР

Люблю остроумных девушек, а, Винс? Позвольте представиться: Уолтер Беннет, компания «Финансы Премиум», третий этаж. Пенсионные и прочие накопления, а также страховки. Вы знаете, сколько будет стоить потребительская корзина в 1999 году?


ДЖОАННА

Представления не имею.


Теперь Уолтера не остановить. Кошмар.

– А вам и не надо задумываться, солнышко. Поберегите свои серые клетки, не утруждайтесь, потому что, знаете, это без толку, совершенно без толку. И вот почему. Потому что вы все равно не угадаете. Потому что в 1999 году вам будет худо, очень худо. Но ничего страшного. На такие случаи есть Уолтер Беннет. Он не задает вопросы – он отвечает на них, он не создает проблем – он их решает.

Я слышал этот монолог столько раз, что и сам бы мог его зачитать. Правда, без выпендрежа.

– Вы удобно сидите, прелесть моя? И крепок ли под вами стул, ибо то, что я скажу, разлучит вас двоих, а именно – вы просто грохнетесь со стула от удивления.

Джоанна покосилась на Уолтера, потом на меня.

– Он заводится ключиком или от батареек работает?

Молодец, подумал я.

Но Уолтер – настоящий профессионал: утрется и дальше пойдет.

– Отлично, какая веселая девушка, Винс. Кстати, о батарейках. Возьмем обычную батарейку на пять вольт. Сегодня она стоит 45 пенсов. А сколько, вы думаете, она будет стоить в 1999 году? Один фунт 45 пенсов? Ничего подобного. Два фунта сорок пять пенсов? Холодно, холодно. А вы можете себе представить, что стоить она будет семь фунтов тридцать семь пенсов? Да-да, солнышко мое: именно такая цена будет проставлена на ценнике батарейки в пять вольт через двадцать два года, а это будет пора, когда на горизонте замаячит старость, думы о пенсии, и каждое утро, просыпаясь, вы будете мучиться и причитать: сможет ли наша семья позволить себе такую роскошь, как батарейка? Или батон хлеба за восемнадцать фунтов тридцать девять пенсов? Или пинту молока за три фунта семь центов? А проезд от Шеффилда до Лондона и обратно будет стоить двадцать четыре фунта! Знаю, киска моя, трудно поверить, но это так. Эти цифры были получены – со стопроцентной достоверностью – с компьютера в самой Америке, того самого, что контролировал полет человека на Луну.

Слава богу. Я знал, что он иссякает, потому что тарелка его почти опустела. Даже когда сделка на мази, но тарелка пуста, – Уолтер уходит.


ПРОДОЛЖЕНИЕ ЭПИЗОДА

Джоанна с насмешливым равнодушием выслушала, как фонтанирует Уолтер.


УОЛТЕР

Знаете что. Вот, держите, радость моя: вам это пригодится, помяните мое слово.


Протягивает Джоанне визитку. Встает из-за стола.


УОЛТЕР

Встречаемся в субботу, братан.

Хлопает Винса по плечу. Подмигивает.


УОЛТЕР

Да пребудет с тобою сила! Ха-ха!


Уходит. Джоанна и Винс молча едят. Винс волнуется. Джоанна это замечает. Берет карточку Уолтера, накалывает картошку на уголок, как на вилку.


ДЖОАННА

Пригодилась!


Винс вымученно смеется.

И тогда она меня поцеловала (план 2 накрылся медным тазом)

И тогда она меня поцеловала.

Чтоб мне лопнуть.

Ладно, признаюсь: это был первый полновесный поцелуй в моей жизни.

Прежде меня целовала только мама да тетушка Мэдж: и еще я учился целоваться с головой от манекена, которую купил на гаражной распродаже.

Место знаменательного события: остановка 88-го автобуса на Хангар-лейн, рядом с нашим офисом.

Время: 17.55, 3 января 1977 года.

Вечер того дня, когда мы обедали в столовой с Уолтером. В какой-то степени я должен быть ему благодарен, потому что, когда он дал Джоанне визитку, я подумал.

Открытка. Ага. Точно. Открытка.

Вечером я подождал, когда Джоанна выйдет из офиса, но, памятуя о дневных накладках, проследил, чтоб она не завернула в дамскую комнату или еще куда. Она не завернула.

И мы вышли на улицу. Я следом за ней.

Догоняю.

– Джоанна. У меня кое-что для тебя есть.

– Неужели?

И я вручаю ей открытку. Очень знакомая сценка.

– Что это?

– Угадай.

– Рождественская открытка.

– Ты проницательная.

– Винс, но сегодня третье января.

– Скоро следующий Новый год.

Это был слабый аргумент, но прошло неплохо. Красивый жест, почти как если бы я подарил духи, но не так, ну, очевидно. Как если бы я откопал дома пустую рождественскую открытку и подумал: подарить, что ли, Джоанне?

Но эта открытка досталась мне гораздо дороже, чем вы думаете. Днем, во время перерыва на кофе, я покинул здание через окно мужского туалета на первом этаже (поскольку считалось, что мистер Несбитт следит за центральным входом) и совершил рейд по ближайшим магазинам. Нелегкое это дело – добыть рождественскую открытку 3 января. Вы не поверите: удача улыбнулась мне в выставочном зале компании «Йоркширские бензоколонки». Возвращался я тем же путем, что и уходил. Загородившись многотомным делом Макдермотта, я долго и старательно вымарывал надпись «Компания Йоркширские бензоколонки желает своим клиентам счастливого Нового года», заменив ее посланием не столь корпоративного свойства.

И вот я подарил Джоанне открытку, мы идем к остановке, и я весьма доволен собой, я хозяин положения, достаю сигареты, предлагаю Джоанне, она говорит да, я засовываю сигарету в рот, прикуриваю и отдаю сигарету Джоанне, она курит. Я все проделал как в кино.

Но тут…

– Винс?

– Да?

– Ты девственник?

Черт, а это еще откуда взялось?

Чтобы как-то выиграть время, я засовываю сигарету в рот, закуриваю, делаю глубокую затяжку. И я выглядел бы вполне достойно, если бы меня не скрутил кашель, потому что я засунул сигарету не тем концом.

Зато меня пожалели.

– Господи, ты в порядке?

– Да, просто дым не в то горло попал.

Беру себя в руки, идем дальше, Джоанна молчит, а я думаю: на нее просто нашло, она забыла про свой вопрос.

Ну да.

– Ну и?

– Что?

– Ты девственник? Ты когда-нибудь занимался сексом?

– Я понимаю, о чем ты. Ах да, ну конечно нет. То есть да.

– Понятно.

– У меня было много девушек.

– Ага.

– Сейчас у меня тоже девушка есть.

– Ага. И как ее зовут?

– Ээ… гм… Айрис. Айрис Ротерхэм.

– Ты как-то долго вспоминал.

– Ну да. Просто мы с ней давно не виделись.

По-моему, звучало неубедительно. Особенно если теперь вспоминать – крайне маловероятно, что Джоанна поверила. Особенно в свете того, что я снова закурил сигарету не с того конца.

– Ты разве не видишь, что закурил с фильтра?

– Ну да.

В общем, на этом и скукожились все преимущества, которых я добился открыткой. Ну, так я подумал. Мы уже стоим на автобусной остановке, на моей автобусной остановке. Ее остановка подальше.

Джоанна стоит передо мной, смотрит мне в глаза.

Почему-то мне становится не по себе.

– Что?

Она дает мне пощечину.

– Ооо! За что?

И тогда она поцеловала меня.

Хотелось бы сказать «мы поцеловались», но это значило бы преувеличить свою роль.

Она поцеловала меня. Именно так.

И что вы, думаете, я сделал? Я поступил как настоящий мужчина.

Побежал к автобусу. А затем, подходя к дому, выкурил еще одну сигарету, двадцатую за тот день: так мой план 2 накрылся медным тазом.

Попробую снова в следующем году.

Блестящая идея от Люси

С этим пора завязывать. Нужно что-то предпринять.

Но что?

Выход нашла Люси. Умница.

Две недели вдвоем с отцом они разрабатывали этот проект. Каждый день Люси посвящала ему полчаса, в промежутке между домашним заданием и игрой на виолончели. Потом приходила с результатами к Питеру, и они совещались.

Первые попытки были многообещающими, но Люси слишком увлекалась, и в первом черновике получилось сто пятьдесят строк. Длинно, слишком длинно, сказал Питер. Прелесть поэзии в простоте и прозрачности, когда каждая строчка, каждое слово, каждая метафора сверкают, точно отполированный алмаз. Стрела, попадающая в сердце.

Короче, еще короче.

Следующий вариант состоял из пятидесяти восьми строк.

Короче, еще короче.

Питер не сильно разбирался в поэзии. Но он знал основные правила: должна быть рифма, ритм, структура. Кажется, у Люси был поэтический талант.

Ничего удивительного.

Стрела, попадающая в сердце

18.02.

Мусака остывала. Мусака торжественно стояла посередине обеденного стола, рядом примостилось блюдо с зеленым салатом. Питер, Маргарет и Люси были готовы и желали приступить к трапезе, но не имели возможности, поскольку четвертый стул пустовал.

Семейный ужин. Традиция, через которую нельзя переступить. Нерушимая, в отличие от рождественской семейной пробежки.

Что ж, пусть мусака стынет. Это будет на совести Джоанны.

В 18.03 хлопнула входная дверь.

Наконец-то: Джоанна.

– Простите, что опоздала. Автобус стоял в пробке.

– Джоанна, три минуты седьмого. Ужин стынет.

– Сейчас я спущусь.

Ну, конечно, подумал Питер, в этом вся Джоанна.

– Если бы ты щадила чувства близких, ты давно была бы дома.

И Питер посмотрел на Люси. Бросил одинкороткий взгляд.

Да, лежит у нее в кармане.


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ – ВЕЧЕР

Входит Джоанна, она нарочно так и не сняла пальто. Садится за стол и начинает есть. Все остальные молча приступают к ужину. Атмосфера сгустилась – хоть ножом режь.

Пауза. Люси неодобрительно фыркает.


ЛЮСИ

Кое-кому из присутствующих грозит смерть от рака легких.


ДЖОАННА

Если хочешь знать, мы все когда-нибудь умрем. Даже ты.


ЛЮСИ

Не спорю: но умные люди короткой жизни предпочтут длинную.


ПИТЕР (Люси)

Люси, давай посмотрим на этот вопрос с другой стороны. Может, мы чего-то не понимаем. Возможно, курение Джоанны – это не вызов опасностям, а, наоборот, бегство от них.


ДЖОАННА

Какого черта!


МАРГАРЕТ

Джоанна.


Питер смотрит на Люси, кивает.


ПИТЕР

Джоанна, Люси написала стихотворение, пытаясь выразить нашу общую озабоченность. Чтобы ты задумалась.


Люси вытаскивает из кармана листок бумаги. Набирает в легкие побольше воздуха и начинает читать.


ЛЮСИ

В гневе мы. Оно не странно:
Что творит наша Джоанна!
Неразумная, не знает,
Что почти что умирает.
Курит, курит и дымит,
А статистика гласит:
Красота твоя увянет,
На тебя противно станет
Посмотреть. К чему курить?
Просто хочешь нас позлить?
Шляпник чокнутый – и тот
Не возьмет отравы в рот!
Что за вредная натура!
Ты ведешь себя как последняя дура!
ДЖОАННА

ЧЕРТ! ИДИТЕ ВЫ НА ХУЙ!


Джоанна вскакивает из-за стола и выбегает из комнаты. Маргарет порывается пойти за дочерью, но Питер твердой рукой ее останавливает…

Наступает пауза… Потом Люси, переваривая то, что сказала сестра…


ЛЮСИ

На хуй? На хуй?


Маргарет в ужасе от нехорошего предчувствия…


ПИТЕР

Маргарет, мне кажется, что нам пора…


МАРГАРЕТ

Питер, ей всего девять!


ПИТЕР

Она ранний ребенок.


ЛЮСИ

Понятно. Пора меня просветить насчет секса.

Как ты это сделал, отец?

Я знал, что этим дело не кончится.

Это было в тот же самый вечер, осененный поцелуем на автобусной остановке.

Я шел домой, стараясь не расплескать подаренный мне поцелуй. Потом я танцевал от счастья в своей комнате. Я поставил пластинку: то ли «Шик», то ли «Роуз Ройс», то ли «Таварес»,[ix] точно не помню. Я танцевал на коврике: помните, были такие – их прилагали бесплатно к журналам про поп-музыку. Разворачиваешь коврик, а там нарисованы следы с цифрами – видно, в каком порядке передвигать ноги. На таких ковриках можно танцевать не хуже Траволты в «Лихорадке субботнего вечера».

Ну, почти.

Я все танцевал и танцевал, а потом пластинка кончилась, и я услышал, как к дому подъехала машина и засигналила этим своим новомодным гудком.

Это могло означать только одно.

Рой.

Да неужели?

Неужто сам Великий Занкини нагрянул?

Я же знал, что этим дело не кончится.

Обычно Рой приезжал только на Рождество, чтобы собрать урожай подарков. Слишком «занят» все время.

Рождество пришло и ушло, и здрасьте пожалуйста.

Ну вот.

Я спустился вниз в гостиную, и моему взору предстало странное зрелище. Отец сидит в кресле, смотрит «Человека на шесть миллионов долларов».[x] Он любил этот сериал. Кажется, он в тот момент курил трубку. Но в том не было ничего странного. Странно было, что рядом на диване – на самом краешке, не лицом к телевизору, а наклонившись к отцу, сидел Рой. Собираясь что-то сказать.

– Привет, Рой, – сказал я.

– А привет, Винс.

Рой выпрямился: мое появление было явно некстати. Ага.

– Рановато для Рождества.

– Ага, очень остроумно, Винс.

– У Великого Занкини выдалась пауза?

Отец оторвался от телевизора и сказал:

– Просто Рой проезжал мимо и решил заглянуть.

Да неужели, подумал я. Ну да, конечно, кто бы сомневался.

Ну да, ну да. Это так похоже на Роя.

Ну, и Рой повернулся ко мне спиной и снова наклонился к отцу, явно надеясь, что эти его телодвижения дадут мне понять, мол, шел бы я отсюда и дал людям поговорить.

Да черта с два.

Если бы сейчас за окном проскакала на быстром коне сама голая Леди Годива, с голыми Джоанной с Фарой Фосетт[xi] в придачу – даже они не смогли бы выкурить меня из комнаты.

Рой что-то замыслил, в том не было никаких сомнений.


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ СМИТОВ – ВЕЧЕР

Рой наклоняется к Гарольду и говорит как можно тише, чтобы не услышал Винс…


РОЙ (Гарольду)

Отец, я тут подумал: давай сходим и выпьем по кружке пива?


ВИНС

Я не против.


РОЙ (не обращая внимания на Винса) Что скажешь, отец?


ГАРОЛЬД

Что, в паб?


РОЙ

Может, даже во «Флаг», там интересная публика собирается.


ГАРОЛЬД

Почему бы и нет.


РОЙ

Вот и отлично.


ГАРОЛЬД (Винсу)

Пойдем, Винс?


Рой в тихом бешенстве от того, что Гарольд хочет взять с собой Винса.


ВИНС (ехидно улыбаясь, назло Рою)

Конечно, почему бы и нет.

Интересная публика

Ну и.

Рой не страдал особым даром красноречия: но даже он превзошел себя, назвав «интересной публикой» то, что мы увидели в забегаловке под названием «Флаг».

Затерянный в темном переулке Аттерклиффа, «Флаг» оказался далеко не самым шикарным местом в Южном Йоркшире. Натолкнуться на него можно было, разве только имея несчастье проживать поблизости или случайно заплутавши в переулках.

Интерьер вполне оправдывал ожидания, производимые жалким фасадом: протертая до дыр бархатная обивка стульев и тусклое освещение, которое, скорее всего, объяснялось жалкой попыткой сэкономить пару шиллингов на электричестве.

Что касается «интересной публики», то она была представлена несколькими пьяными экземплярами, парочкой целующихся подростков и двумя вульгарными леди, которые визгливо хохотали, разглядывая какие-то фотографии.

Все очень логично.

Рой ни за какие коврижки не захотел бы появиться на людях с отцом, поэтому привел его туда, где ни при каких условиях не столкнется со знакомыми – прошлыми, нынешними или даже будущими.

В этом смысле «Флаг» идеален.

Но коварный план Роя не увенчался успехом. Потому что, затащив в паб отца, он, к своему величайшему неудовольствию, получил в довесок меня.

Вот мы и сидим миленько втроем. Я и Рой пьем «Уотни», а папочка мирно посасывает пиво, разбавленное лимонадом.

Ну и продолжаем сидеть.

Все скованны, никто не знает, что говорить.

Кажется, Рой нашелся:

– Давненько мы так не сидели.

Неправда, подумал я.

– Мы в жизни так не сидели.

Мой честный комментарий никак не возвысил меня в глазах Роя: теперь он просто жаждал от меня избавиться.

– Винс, поди купи нам сигарет.

Я точно знал, что в кармане у него лежат полпачки «Данхилл». Я же говорил вам: он жаждет от меня избавиться!

– А почему сам не можешь?

– Потому что я покупал пиво! Иди.

Ладно, подумал я. Сигареты так сигареты. Выкурить меня хочешь, да? Я сделал вид, что пошел, но потом вернулся и тихонько встал у них за спинами.

Я подслушивал.

Рой подвинулся поближе к папочке. Ну просто душа в душу. А потом он обнял папочку одной рукой и тихо произнес:

– Как ты это сделал, отец?

– О чем ты?

– Я о том фокусе. Когда ты прочитал мои мысли. Ну, на Рождество.

– А, ты об этом.

– Ну так как?

– Да тут особого ума не надо. Не то что твои фокусы. Мне понравилось, как ты достаешь яйцо из мешочка.

Рой потихоньку закипал.

– Папа, как ты это сделал?

Пора мне объявить о своем присутствии.

– Сделал что, Рой?

Рой чуть пивом не подавился.

– Ничего.

– Рой спрашивал у меня про тот рождественский фокус, да, Рой?

– Ничего я у тебя не спрашивал.

Ага, как его припекло.

– Да неужели? – сказал я. – Ты же сам сказал, что это старый классический трюк.

Совсем поджарился.

– Великому Занкини все по плечу. Ну, давай, отгадай карту, а?

– Заткнись!

И с этими словами Великий Занкини ушел.

– Ну что ж, – сказал отец. – Наверное, увидим его на Рождество, а?

Урок

Люси стояла за дверью спальни Питера и Маргарет. В руке блокнот и ручка. Сейчас ее позовут.

Питер не собирался проводить урок сегодня. Вернее, он собирался в принципе, но не знал точную дату и время, когда это станет необходимо.

Сегодня за ужином он понял, что пора.

– Люси, входи!

Люси вошла в спальню родителей. Села на стул против кровати.

Люси не выказала ни удивления, ни отвращения от картины, представшей ее взору, хотя оба эти чувства были вполне уместны.

Возле кровати, в пяти футах от Люси стояли ее родители. Питер совершенно голый, Маргарет в лифчике и трусиках (раздеваться дальше она сухо отказалась).

И Питер произнес:

– Итак, Люси. В ближайшие два года в твоем организме начнут происходить перемены. Будет расти грудь, соски набухнут. Область между ног начнет покрываться волосами.

– Лобковыми?

– Именно так.

И Питер продолжил:

– Биологические изменения начнут происходить и в организмах мальчиков твоего возраста. Взгляни на меня внимательно.

Люси оглядела отца с ног до головы.

– Перед тобой тело взрослого мужчины. Изменения гормонального фона в твоем организме будут таковы, что тебя начнет неодолимо притягивать мужское тело. И центром притяжения станет… пенис.

Он ткнул пальцем в направлении соответствующего органа. Очень странно, подумала Люси, что кого-то может «неодолимо притягивать» этот убогий, сморщенный кожистый отросток.

Маргарет посмотрела на мужа и подумала приблизительно о том же.

– Итак, Люси, на определенном этапе взросления пенис у юноши – в определенных ситуациях – увеличивается.

– До каких пропорций?

– В состоянии эрекции – от трех до четырех с половиной дюймов.

Неужели, подумала Маргарет. И вспомнила Лероя Грина.

Люси между тем заносила цифры в блокнот.

– Пенис поднимается под углом 90 – 155 градусов. Мужчина вставляет пенис во влагалище женщины и выделяет некоторое количество спермы.

– Сколько примерно?

– Где-то столовую ложку.

– То есть тридцать миллилитров?

– Тридцать пять. После этого мужчина вытаскивает пенис. Акт совокупления закончен.

– И все?

– Да.

– Господи, почему об этом столько разговоров?

– Хороший вопрос, Люси.

– Я могу перед сном поиграть на виолончели?

– Да.

И Люси вышла.

Ну вот, подумал Питер, присев на краешек кровати, – теперь моя младшая дочь знает о Сексе.

И я приблизился к смерти еще на один шаг.

Адью, Жан-Поль

Питер рванул вдаль со скоростью борзой. Чуточку слишком быстро, подумалось Жан-Полю.

Что? Миля за семь с половиной минут? Человек пытался намекнуть, взывал на языке фартлека. Такой вот человек этот Питер Робинсон. Но вовсе не стоило так себя утруждать. Нелюбезно, и он, Жан-Поль, потом обязательно об этом упомянет.

В груди кололо. Что это? Несварение желудка? Жан-Поль медленным шагом побрел в сторону университета. Пару раз пытался пробежаться. Не чтобы соблюсти график: хотелось как можно скорее добраться до места, присесть и отдохнуть. Выпить стакан воды. Может, даже прилечь. Выступающий на лбу пот быстро высыхал на холодном зимнем ветру. Боль не отпускала.

Он пошел еще медленнее.

Когда Жан-Поль вошел в научный корпус университета, его секундомер показывал один час, семь минут и пятнадцать секунд. Он прошел по коридору, ведущему в спортзал и раздевалку.

Машинально взглянул на секундомер. Боже мой, среднее время – миля за двадцать три минуты! Жан-Поль грустно улыбнулся, представив себе, что заносит эту цифру в график. Можно себе представить, что будет со средним показателем!

Образ убегающего Питера снова всплыл в его сознании, и Жан-Поль рассмеялся. Он-то давно созрел для десятикилометрового забега в Уэйкфилде. Доктору Питеру Робинсону светит борьба посерьезнее, чем он думает.

«Вы не возражаете, если я позволю себе фартлек?» Какое нахальство!

– Вы в порядке, сэр? Сэр?

Кто-то звал его. Но кто? И где? Что? Стены?…

На отметке секундомера один час, семь минут и пятьдесят восемь секунд Жан-Поль Баббери закончил свою жизненную пробежку.

Когда он упал, сердце его уже перестало биться.

Вот, собственно, и все про Жан-Поля. Он сыграл незначительную роль в нашем рассказе, но отдадим ему дань. Ведь на каком-то отрезке своей жизни он был центром чьей-то вселенной. Этот милый малыш с лучезарными глазами, который никогда не плакал в колыбельке. Этот проказник Жан-Поль, который разбил однажды чужое окно и убежал, чтоб его не высекли, этот смешливый Жан-Поль со своими забавными байками, мудрый Жан-Поль, сексуальный Жан-Поль, Жан-Поль, доводивший кого-то до бешенства, – единственный и неповторимый Жан-Поль, чей-то сын, муж, лучший друг, заклятый враг, чья-то роковая любовь. Позвольте мне извиниться, что эту историю поведал я, а не они.

Адью, Жан-Поль.


ПАВИЛЬОН: СПАЛЬНЯ РОБИНСОНОВ – ВЕЧЕР

Урок секса закончен. Люси вышла, закрыв за собой дверь. Маргарет начинает одеваться. Питер замер в задумчивости на краешке кровати.


ПИТЕР (с грустью в голосе)

Наши девочки растут.


Маргарет продолжает одеваться. Она злится. Питер это чувствует.


ПИТЕР

Мы же договаривались – уж лучше рационально из наших уст…


МАРГАРЕТ

Заткнись, пожалуйста!


ПИТЕР (трагическим голосом)

Сегодня умер Жан-Поль.


Маргарет замирает, пораженная ужасной новостью.


ПИТЕР

Мы делали пробежку. А потом… он умер.

(Пауза.)

Теперь меня сделают деканом.

Взойди, взойди

И не запел хор небесных ангелов. И не заиграла нежная музыка. И не раздалась барабанная дробь. Единственным звуковым сопровождением была, если я правильно помню, реклама по «ящику».

И в воздухе не повеяло прохладой. Ничего такого, что свидетельствовало бы о присутствии высшей силы: ни сам Создатель, ни Христос или Будда и так далее не отбрасывали тень свою на стены нашей комнаты.

Я и мой отец. Мы только что вернулись из паба и устроились в гостиной.

Я сидел на диване и читал журнал. Кажется, про поп-музыку. Отец смотрел телевизор. Я еще что-то сказал насчет мамы, что в последнее время она зачастила к Бетти: почти каждый вечер они куда-нибудь ходят. Кажется, отец ничего мне на это не ответил: да и что, собственно, говорить. Я сказал просто так, ничего особенного.

Ну, и я снова углубился в чтение журнала. И потом вдруг заметил – даже скорее, не знаю, сначала почувствовал – нечто необычное. Я кинул взгляд поверх журнала и

…отец пристально смотрел на курительную трубку. Которая лежала перед ним на журнальном столике.

И смотрел он на эту трубку очень странным взглядом. Существует, по-моему, стандартный набор взглядов, которые можно кинуть на курительную трубку. Я бы распределил их так. Человек смотрит на трубку и думает: пожалуй, покурю. Или взгляд: ага, а я-то ее обыскался. Или любовный, ласкающий взгляд: эта трубка служит мне уже без малого двадцать лет. Взгляд, брошенный на трубку отцом, не подходил ни под одну из этих категорий.

Как я позднее понял, это был тот самый редкий, как правило, тщетный взгляд, говорящий «взойди, взойди».

Так смотрел мой отец.

И вы ни за что не догадаетесь, что за этим последовало.

Трубка заворочалась, зашевелилась.

А потом это произошло.

подниматься

Она стала

Трубка. И замерла себе в футе над столом. Как будто задумалась.

– Боже мой!

Воскликнул я.

И тем самым отвлек отца, который сконцентрировался на трубке. И она упала обратно на столик.

Да уж.

Приглашение

Позднее, у себя в комнате, я попытался проделать то же самое. Положил перед собой на стол ручку. И посмотрел на нее взглядом «взойди, взойди».

Отец не подкинул мне никакой подсказки, не объяснил, как он это проделал. По смутному изумлению на его лице и по тому, как он почесал свою лысину, я понял, что он и сам удивился.

Правда, он попытался что-то объяснить, но снова отвлекся.

На любимый рекламный ролик, кажется.

Как бы старательно я ни пялился на ручку, проговаривая в уме заветные слова, она и в ус не дула. Ну и ладно. Подумаешь. Все потому, что я улетел совсем в иные сферы.

Я думал о Джоанне, автобусной остановке и поцелуе.

Надо действовать. Решительно. Знаю-знаю: я столько раз уже это повторял, но все без толку. На этот раз пора.

Может, стоит подарить ей духи? А с другой стороны, может, и не стоит. Духи – слишком рано для наших отношений, а может, слишком поздно.

Поэтому духи остались в ящике комода, среди моих носков.

Нет. Мой следующий шаг должен быть ясным и определенным. Я приглашу Джоанну на свидание. В «Рокси». Проще некуда.

Я сделаю это спонтанно, легко и непринужденно.

Я взял ручку и принялся за дело.

Четыре дня и ночи спустя

Я готов.

Это были четыре дня и ночи кропотливой работы в поте лица моего. Я писал, составлял план, репетировал, проговаривал, слово за словом, дюйм за дюймом прокладывая путь к тому, чтобы спонтанно, легко и непринужденно пригласить Джоанну на свидание.

Итак. Первая половина рабочего дня, я сижу за своим столом, текст спонтанного и непринужденного приглашения (вплоть до всех междометий и слов-паразитов) аккуратно переписан на бумажку. Руки от волнения вспотели.

Делаю глубокий вдох и

Раз, два, три, начали!

Набираю по внутреннему телефону Джоанну: вижу, как она отрывается от работы, снимает трубку, подносит к уху.

– Алло.

Я бросаю трубку.

– Алло, алло? – Эти слова я читаю уже по губам Джоанны, подглядывая в просвет между папками по делу Маккверри.

Идиот! Зачем я положил трубку? Скорее, надо спешить. Говорят, если чуть не утонул и выплыл, не бойся ныряй обратно. Это единственный способ побороть страх – обратно в воду, поэтому, Винс, скорее набирай номер, не оставляй времени для размышлений, ДАВАЙ.


ПАВИЛЬОН: КОНТОРА «НЕСБИТТ СОЛО», ГЛАВНЫЙ ОФИС – ДЕНЬ

Винс набирается смелости и снова крутит телефонный диск.


ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ НЕСБИТТА – ДЕНЬ

У мистера Несбитта звонит телефон. Он снимает трубку и слушает.


ВИНС (голос за кадром)

(По телефону)

Ээ… Привет, это Винс. Ну, то есть был Винс, когда я в последний раз проверял. Я тут подумал. Ээ…


Несбитт криво ухмыляется, прижимает трубку к микрофону. Жмет кнопку громкой связи.


ПАВИЛЬОН: ГЛАВНЫЙ ОФИС – ДЕНЬ

Винс, плечом прижимая к уху трубку, читает текст по бумажке… Он еще не знает, что его монолог транслируется по всей конторе. Все отрываются от работы и устремляют взгляд на Винса, а тот продолжает говорить, ничего не подозревая.


ГОЛОС ВИНСА ПО ГРОМКОГОВОРИТЕЛЮ

Слушай, тут такая скукотища, я просто в коме от этой работы. Я тут подумал – представь себе, порой на меня такое находит, – я тут подумал, не прошвырнуться ли нам в «Рокси»? Может быть, это и не твоя тусовка, но я все-таки решил позвонить. Я не решился подойти: Бородавка имеет на меня зуб… Что скажешь? Мы можем клево провести время, если только… у тебя нет других планов.


Винс поднимает голову и видит, что все смотрят на него.


ГОЛОС ВИНСА ПО ГРОМКОГОВОРИТЕЛЮ

…если только у тебя нет других планов.


Винс слышит собственный голос по громкоговорителю. Бросает трубку. Краснеет как рак. Несбитт выходит из кабинета и медленно подходит к Винсу.


НЕСБИТТ

Ночь в клубе «Рокси» в компании юного Винсента Смита. Есть желающие? Увы, лично я сегодня недоступен. У вашего покорного слуги Бородавки слишком много дел. Ну все, друзья мои трудовые пчелки, комедия закончена. Прошу всех вернуться к вашей нудной работе, не впадая при этом в кому.


Все склоняют головы над столами. Винс зарывается носом в бумаги. К нему подходит Джоанна.


ДЖОАННА

Искрометный монолог. Он предполагался для Айрис?


ВИНС

Для кого?


ДЖОАННА

Для вашей девушки, Айрис Ротерхэм?


ВИНС

Ну да, совершенно верно. Айрис любит танцевать!


ДЖОАННА (возвращается к своему столу) Очень жаль. Потому что я бы с радостью пошла с вами в «Рокси».


Винс в отчаянии.

«Рокси»

Субботний вечер пришлось провести старым составом – с Уолтером.

Я потянул резину, надеясь утрясти вопрос с Джоанной. Я намекал Уолтеру, что, возможно, буду «занят», что у меня – и ни за какие деньги я бы не сказал ему правду, – что у меня могут возникнуть «другие планы».

Уолтер был в панике, что проведет субботу в одиночестве, но виду не подавал и молол про собственные планы, про воз и маленькую тележку прелестных особ на выбор, типа Дженнифер Твейтли, и что все они буквально стоят в очередь за ним и его страховками.

Мои «другие планы», само собой, накрылись медным тазом, я придушил свою гордость и сказал Уолтеру – не вдаваясь в детали, – что мои «планы» откладываются, и, представьте себе, он готов был отвергнуть гарем поклонниц ради того, чтобы прошвырнуться с другом в «Рокси».

Ну и.

Мой стандартный джентльменский набор по субботам был таков. Ближе к вечеру легкий ужин: рыба, чипсы, чай. Все, кроме чая, куплено мамой в кулинарии потому что мама наверняка встречается с Бетти, и ей не хочется готовить (слава богу). После этого – полчаса активной танцевальной практики в спальне, форма одежды – трусы. После этого я отправлялся в ванную, мыл голову и начинал одеваться – заранее выглаженный костюм, начищенные ботинки. Я сушил голову маминым феном, тщательно разглядывая себя в зеркалах – одно в полный рост, другое маленькое. Вся процедура завершалась щедрым опрыскиванием одеколоном «Брут 33» – это глазурь, так сказать. Потом я выхожу из дома, бодро попрощавшись с папой, который обычно в это время смотрит шоу «Игра поколений», запивая его свежезаваренным чаем. Мы встречаемся с Уолтером, заскакиваем в «Буйвол» или «Восходящее солнце», где выпиваем по пинте пива. Затем прыгаем в машину Уолтера – взрывпакет на колесах – и едем в то самое место, в эпицентр ночной жизни Южного Йоркшира – единственный и неповторимый клуб «Рокси». И-вот мы с Уолтером входим в танцзал – а это момент, когда спланированный план обычно идет наперекосяк, – и толпа танцующих расступается перед нами на манер Красного моря, потому что мой друг и я танцуем лучше всех, после чего все девушки наши.

Правда, последний эпизод является плодом моего буйного воображения.

Потому что ни я, ни Уолтер не имели большого успеха у представительниц нежного пола.

Вообще-то мне очень хотелось рассказать Уолтеру про поцелуй Джоанны, но у меня не хватало духу. Ну, после всего, что я ему плел годами, глупо – ну, поцеловала… И что дальше?

Потому что в те времена и мне, и, я убежден, Уолтеру похвалиться было нечем, но мы упорно сочиняли умопомрачительные истории про свой сексуальный опыт во всех акробатических деталях. Смешнее всего, что мы дружили с шести лет и знали друг о друге все. И всегда рассказывали о своих победах в прошедшем времени. Мы, наверное, были самые сексуально продвинутые двухлетки на свете.

Снять девушку и не заплакать

Правда, в последнее время наши шансы возросли. Во-первых, я регулярно тренировался на коврике диско. Но это еще не все. В наши руки попало новое секретное оружие – Уолтер купил сборник выражений «Как заговорить с девушкой и добиться стопроцентного результата».

Если верить названию, то была не просто обычная книга, какую можно купить в любом книжном. Здесь каждая предлагаемая фраза была блистательно отточена, выверена, проверена на практике и гарантировала абсолютную победу.

Уолтер увидел рекламу этой книги в каком-то журнале и выслал заказ. За 19 фунтов 99 пенсов – то есть почти 20, извините, пожалуйста, фунтов. Он рассудил, что игра стоит свеч, потому что стопроцентный результат нужен позарез.

Мы жили по этой книге полтора месяца с нулевым результатом. В рекламе говорилось, что при желании можно потребовать деньги обратно, но тогда надо представить доказательства своего провала, а именно: каждая из девушек, на которой мы опробовали фразы из книги, должна подтвердить:

а) что она в своем уме,

б) что мы произносили предлагаемые фразы громко и отчетливо,

в) но она не впала в состояние любовной истомы.

Это было слишком хлопотно. И, разумеется, мы сообщили бы толпам юных леди: наши сексуальные неудачи таковы, что мы опустились до покупки книги «Как заговорить с девушкой и добиться стопроцентного результата».

Мы такой саморекламы не желали.

Больше всего пострадал Уолтер, потому что именно он выложил 19 фунтов 99 пенсов. Я предлагал скинуться напополам, но он, наш финансовый гений, отказался и продавал мне перлы в розницу, по 20 пенсов за штуку, а когда стало ясно, что это чистая туфта, и того дешевле.

В тот вечер я опробовал строчки, купленные по пенсу за штуку. Среди них:

1) «Я агент такой-то, работаю под прикрытием. За мной следят. Вы не потанцуете со мной? Если я буду танцевать один, меня расколют».

2) «Не хотите познакомиться с симпатичным миллионером?»

И далее, если девушка отвечает да:

«Могу я вас угостить выпивкой?»

Или, если девушка ответит нет:

«Вот и чудненько, потому что я не он. Что будешь пить, крошка?»

Срабатыюает при любом ответе!

Итак, мы прибыли в «Рокси» и после неудачной попытки обворожить девушек разделились. Уолтер отправился окучивать левую часть зала, я правую: каждый из нас имел наготове по две одинаковые фразы. Идея разделить сферы влияния принадлежала Уолтеру. Чтобы друг другу не мешать, сказал он. Но я-то думаю, что просто рядом со мной он не выдержал бы конкуренции.

Не хочу показаться нахалом – да это и нелегко, с нулевым-то результатом, – но пару раз я подслушал, как распинается Уолтер. И получалось у него хреново, скажу я вам. Дело даже не в том, как он проговаривал свои заготовки – с этим все нормально. Просто всякий раз Уолтер пытался попутно всучить девушке пенсионную страховку. Инстинкт страхового агента. Вот подходит он к какой-нибудь юной особе и с места в карьер: «Ну что, крошка моя. Так, кажется, я знаю: тебя уже почти взяли в «Ангелы Чарли», но конкурентки потопили – ты слишком красивая». Девушка, естественно, реагирует. А дальше Уолтера несет, и он прибавляет: «А послушай, радость моя, ты никогда не задумывалась, сколько будет стоить корнуоллский пирожок в 2005 году?»

И на этом обламывается.

Что до меня, в тот вечер ни одна из заготовок не сработала.

Примерный обмен репликами:

Я: Не хотите познакомиться с симпатичным миллионером?

Она: Отвали.

Я привел вам один из самых вежливых ответов. Ч-черт.

Получив таких штук пятнадцать, я сдался.

Ну и.

Черт с ними, с этими фразами, я отправляюсь к стойке бара, куплю себе утешительный приз в виде пинты пива. И тут мое настроение портится окончательно. Потому что ко мне подходит Уолтер: на его наглой роже играет самодовольная улыбка, и он произносит ненавистное мне слово:

– Есть!

Из уголка рта у него стекает слюнка, и я понимаю, что на сей раз он не врет.

Уолтер? Подцепил девушку? Куда катится мир?

– Девять с половиной баллов, черт возьми! Подцепил, да еще какую красотку! Мы целовались взасос больше часа! Пойдем, познакомлю!

Какая соль на мою рану. Уолтер тащит меня вниз по лестнице, через танцплощадку и вверх по другой лестнице, к стойке бара в восточном крыле.

– Жди здесь.

Я тешу себя отчаянной надеждой, что Уолтерова красотка, если снять розовые – нет, даже лиловые – очки, будет выглядеть не на девять с половиной баллов, а, скажем, на два с четвертью. С такой мыслью еще можно жить. Если Уолтер подцепил что-то приемлемое, я этого не перенесу.

И представьте мое разочарование. Я вижу, как Уолтер подходит к стройной молодой леди, сидящей на стульчике к нам спиной. Молодая леди протягивает руку и щиплет Уолтера за его толстую задницу.

Уф.

Но остается надежда. Ведь я еще не видел лица молодой леди.

Прошу тебя, Отче наш, сущий на небесах, пусть она окажется крокодилом. Вся в угрях, с тремя глазами, нос размером с Индию, и чтобы из ноздрей росли волосы, да что угодно. Господи, пошли ей это.

Уолтер подзывает меня.

Скрещиваю пальцы.

Я подхожу, молодая леди оборачивается.

И я вижу ее лицо.

Вы спрашиваете, разочарован ли я? Да я готов рыдать.

И дело даже не в ее лице.

А лицо, должен сознаться, премиленькое – голубые глаза, чуть вздернутый аккуратный носик, черты лица красивы: правда, под глазами морщинки, обильно припудренные. Я бы поставил ей если не девять с половиной, то семь баллов наверняка.

И все же мне хотелось плакать. Я молился, чтобы Уолтер подцепил крокодила. Но лучше бы это оказалась сестра Рэкуэл Уэлш,[xii] которая еще красивее, – кто угодно, только не эта женщина.

Дело было не в лице, а в том, кем была эта особа.

Моя мама.

Господи боже.

Уолтер подцепил мою маму.

Уолтер – на удивление сообразительный – начинает понимать: что-то не так.

– Вы знакомы?

Мама:

– Пару раз встречались.

Бетти

Они были не разлей вода, моя мама и Бетти. Все время куда-нибудь ходили, почти каждый день. Бетти давно не была у нас в гостях. Я смутно помнил эту маленькую толстощекую женщину с химической завивкой на голове: помню, она мне говорила, как я сильно вытянулся и когда же мне в настоящую школу.

Так вот: мама и Бетти ходили играть в бинго, в кино или еще куда-нибудь. Иногда мама оставалась у нее на ночь, ничуть не стесняя – у Бетти была свободная комната. Бетти часто звонила маме, хотя на меня никогда не попадала.

Как в то Рождество, помните?

Да, мама очень сдружилась с Бетти.

Так думал я.

И лишь позднее узнал, что Бетти эмигрировала в Канаду в 1969 году.

Трудновато приходилось маме – встречаться с Бетти буквально через день.

В тот вечер в «Рокси» до меня дошло. Хотя могло дойти и раньше. Мои родители давно спали по разным комнатам. Но в восемнадцать лет не хочется о таком думать. Вообще-то в любом возрасте думать о таком не хочется. Если только жизнь не поставит перед фактом. Как это произошло в тот вечер.

Правды ради скажу, что мама пыталась как-то объясниться.


ПАВИЛЬОН: ФОЙЕ КЛУБА «РОКСИ» – ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР

Винс быстрым шагом направляется к выходу. Айрин идет следом.


АЙРИН

Винс, погоди! Я тебе все объясню!


Винс останавливается и смотрит на мать.


ВИНС

Попробуй.


АЙРИН (колеблется, с трудом подбирая слова) У него классная задница.


ВИНС

Вот и отлично, с чем тебя и поздравляю.


Винс уходит.


Я иду по улице. После ночного клуба воздух знобкий, но меня это мало волнует. Я все думаю про маму и Уолтера. Уолтер и мама. Мама и Уолтер.

Господи.

Мне всегда казалось, что у мамы странноватый вкус.

И я подумал: она неплохо выглядит.

И я подумал: а если мама разведется с папой и выйдет замуж за Уолтера? Тогда Уолтер станет моим отчимом.

Господи, Винс, прекрати думать.

Я сажусь на скамейку.

Я стараюсь не думать.

Но нет худа без добра, и нет добра без худа. В конце концов, я должен радоваться, что это произошло. Потому что иначе я не оказался бы там, в нужном месте и в нужный час. И то, что произошло дальше, могло бы никогда не произойти.

И вся моя жизнь пошла бы по-другому.

1977. Скамейка, Южный Йоркшир

Запомните время: 1977 год.

И место: Южный Йоркшир.

По телевизору и в новостях только и говорили, что о панках, особенно о «Секс Пистолз».[xiii] Помню, в одной вечерней передаче ведущий распинался, что, мол, панки ругаются почем зря, употребляя словечки, которые прежде невозможно было услышать по телевизору, тем более в вечернее время, когда семьи собираются за ужином: «дрочила», «хренотень» и тому подобное. Говорят, один пожилой дяденька так возмутился, что разбил собственный телевизор. Весьма глупо с его стороны, но история попала на страницы газеты, которую читал мой отец. Так я узнал про панков. Потом, помню, они написали песню «Боже, храни королеву», и там были крайне шокирующие слова насчет нашего монарха и ее серебряного юбилея. Песню запретили на радио, и, естественно, она сразу же заняла верхние строчки музыкальных хит-парадов – чуть ли не второе место, а может, на самом деле и первое, но такого бы просто не допустили, так? Помню, мне очень хотелось купить пластинку с той песней, чтобы хоть послушать, про что она. Но в одной из новостных программ по радио прокрутили фрагмент, и я подумал: из-за чего столько шума, песня-то – ужас.

Я слышал кое-какую панк-музыку по радио, кажется Парнишка Дженсен ставил чуть-чуть «Стрэнглерз» и «Шэм 69», но панков особо не жаловали. А вот диско-музыки сколько хочешь: «Одиссей», «Шик», «Сестра Следж» и, конечно же, «Би Джиз», они меня устраивали, потому что это как раз для меня музычка.

Живых панков мне видеть почти не приходилось. Во плоти. Ну, может, когда в Шеффилд приехала группа «Баззкокс»,[xiv] средний зальчик и собрали, но и то наскребли панков по углам Южного Йоркшира, в Честерфилде, и в Ротерхэме, и в Донни, повсюду. Иногда на городской площади ошивалась горстка панков, но они не производили особого впечатления и скорее смахивали на бродяг. Впрочем, один парень все-таки меня поразил: у него был такой красный ирокез.

Так что панки меня не особо интересовали, да и сам я не собирался им становиться. Я любил диско: панк и диско походили друг на друга, как мел на сыр, вода на масло или наше объединенное королевство на среду.

Но случилось так, что я посидел на той скамейке и это случилось.

Я обратился в другую веру.

Я мог бы изложить вам все обстоятельства дела, что происходило до и после, но не в этот конкретный момент. Что я испытал, сидя на скамейке? Странное, необъяснимое чувство, будто прежде я ничего не понимал в этой жизни: бродил в потемках, а потом вдруг вспыхнул свет, и ты увидел форму, и размер, и положение предметов, которые нащупывал в темноте. И теперь можно потрогать эти предметы, взять их с собой, жить с ними.

– ВСЕ ДЕРЬМО! ГОВНО НА ПАЛОЧКЕ!

И я подумал. Точно.

Это шли они. Панки. Кричал один, первый, кого я заметил.

– ВСЕ ДЕРЬМО! – снова выкрикнул он,

и я увидел, что это и есть парень с красным ирокезом.

Я смотрю на эту компанию: вот они проходят мимо и идут дальше.

И тут я вижу ее. Панкушку.

Наверное, в эту самую минуту в голове моей и вспыхнул свет.

Уолтер как-то говорил: «Вдруг увидишь кого-то, и – щелк! Это она. Ноги ватные, в голове бланманже, сердце в груди бух-бух. Вот-вот выскочит на тротуар и начнет танго отплясывать. И понимаешь, что это судьба».

Теперь я знал, как это бывает.

Вот так и бывает.

Девушка задумчиво огляделась, а потом увидела меня на скамейке – и, клянусь, какую-то долю мгновения смотрела мне в глаза. Она остановилась у витрины магазина, обрамленная ее светом: черно-белый портрет. Черные волосы, глаза, губы, одежда. Ее кожа, лицо, руки – белые. Да, она – только одно мгновение – смотрела на меня, а я на нее. Я словно гляделся в зеркало: что видел я там? Рентгеновский снимок себя самого, я видел себя таким, какой я есть, свою суть, увидел в себе то, что не меняется никогда и остается мною вчера, сегодня, завтра, всегда.

1.06. Дом Робинсонов

Темно. Тихо. Дыхание в ночи.

Маргарет тоже не спала. Питер чувствовал, хотя она не шевелилась.

Питер взглянул на электронные часы, что светились в темноте.

00.55. Без пяти час. А ведь он сказал – в одиннадцать. Он взял с нее слово: в одиннадцать.

Ну и. Что же делать? Написать письмо. Пожалуй, неплохая идея. От Люси? Нет. Он напишет от собственного лица. Питер закрыл глаза и принялся сочинять.

Дорогая Джоанна.

Как ты знаешь, недавно умер мой друг Жан-Поль Баббери. Он был прекрасным человеком, талантливым физиком, добрым коллегой и, по всем отзывам, хорошим мужем и отцом. Джоанна, ты знаешь, я атеист: как человек и ученый я воспринимаю вселенную как физическое явление. Христианские боги, да и боги иных религий – суть химера, выдуманная правящей элитой в целях подавления. Впрочем, это ты знаешь и без меня. Дело в другом. Трагические события – как, например, смерть Жан-Поля – обостряют наши чувства и мысли. Но поскольку нет в мире ни высших сил, ни иной трансцендентной системы ценностей, как же человеку выбирать истинный путь в жизни? Я все больше и больше убеждаюсь, что правильное решение состоит в наиболее полной реализации своих природных способностей. И тут, дорогая Джоанна, я подхожу к основной мысли своего письма. Ты ведь способная девочка. Ты достигла неплохих результатов в учебе. Пять пятерок, три четверки и одна тройка – это уже неплохо. Хотя, я уверен, если бы ты приложила больше усилий, ты могла бы вытянуть и на пятерки. И хотя до Оксбриджа ты не дотягиваешь, ты вполне смогла бы поступить в любой из старейших университетов Англии. Получила бы степень бакалавра и могла бы двигаться дальше, к докторской степени. С таким багажом жизненные перспективы значительно расширяются. Но, увы, Джоанна, ты не пошла по этому пути. Ты не прислушалась к родительскому совету и в шестнадцать бросила учебу. Получила более чем скромную должность в адвокатской конторе. Ты не щадишь свой организм, пристрастившись к сигаретам и алкоголю. Ты общаешься с жалкими вандалами, презренными людьми. Я надеялся, что чудесное стихотворение, которое написала Люси, заставит тебя призадуматься. Но этого не произошло. Проза твоей собственной жизни возобладала над поэзией. Джоанна, я хочу, чтобы ты спросила себя: «Правильно ли я живу? Может, стоит…»

Хлопнула входная дверь.

Питер посмотрел на часы: 1.06!

Он сел в кровати. К чему письмо? Он поговорит с дочерью прямо сейчас. Непременно.

Когда панкушка на цыпочках пробиралась к своей комнате, она увидела, что из-под двери родительской спальни пробивается тонкая полоска света. Она слышала, как родители возбужденно перешептываются. Девушка прошла в свою комнату и открыла окно Села на кровать, закурила. Она сидела, пуская дым в окно, и дым сливался с молочной белизной лунного света. Панкушка ждала, что сейчас раздастся стук в дверь.

Тишина. Значит, не сегодня.

1.06. Квартира Смитов

ПАВИЛЬОН: СПАЛЬНЯ ВИНСА – НОЧЬ

Винс салютует Джону Траволте на плакате.


ВИНС

Я анархист.


И с этими словами срывает плакат со стены.

Винс Смит, анархист

Все. С Джоанной покончено.

Теперь отныне и навсегда – панкушка.

Приняв решение и проникнувшись философией «Все дерьмо», можно с легкостью приступать к практической части – менять свой внешний облик.

Пролистав несколько журналов, я выискал для себя подходящего кумира – Сида Вишеза, басиста «Секс Пистолз». Долой Траволту из мира диско, да здравствует Сид из мира панков.

Что касается одежды: клеша не катят, узкий, как селедка, галстук тоже, туфли на платформах тем более. Но имеющийся гардероб все равно можно пустить в дело. Вооружившись ножницами и немного подпортив еще вчера любимый пиджак в стиле диско, можно вполне довести его до состояния, пригодного для новой жизни. Что касается остального, пара визитов в «Оксфэм» – и дело будет на мази. Потребуется еще кое-какая мелочь, куплю прямо по списку.

1) Собачий ошейник (желательно с заклепками)

2) Коробка с английскими булавками

3) Игла (для пирсинга в домашних условиях)

4) Аэрозоль с краской – отпанковать футболку/пиджак и так далее

5) Красный фломастер (разрисовать лицо)

6) Подводка для глаз (если не удастся позаимствовать оную у мамы)

7) Лак/гель для волос, чтобы поставить волосы торчком (попробовать воспользоваться салом)

На все про все уйдет меньше десяти шиллингов.

Возникала небольшая проблема с пирсингом. К сожалению, если хочешь стать панком, без пирсинга никак.

Неплохо в этих целях принять обезболивающее: однажды я вычитал в одной книге, как в старые времена производили ампутацию конечностей – больной опрокидывал бутылку виски. Но я себя знал: так налижусь, что потеряю координацию и выколю себе глаз.

Хотя это тоже пирсинг.


ПАВИЛЬОН: КУХНЯ – УТРО

Винс натирает мочку уха кубиком льда. Берет маленькую разделочную доску и подкладывает ее под ухо, сверяясь с небольшим зеркалом. Винс набирает воздуха в легкие и втыкает в мочку уха длинную иглу.


ВИНС

AAA!


Открывает глаза. Отодвигает разделочную доску. Игла вонзилась туда, не задев уха.


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ – ДЕНЬ

Гарольд смотрит телевизор. Курит трубку. В комнату заглядывает Винс.


ВИНС

Пап, ты мне не поможешь?


ПАВИЛЬОН: КУХНЯ – ДЕНЬ

Гарольд держит в руке иглу. Массирует пальцами Винсову мочку уха. Подносит иглу к уху, дует на нее. Винс закрывает глаза… приготовясь терпеть.


ВИНС

Давай, давай же.


ГАРОЛЬД

Готово.


ВИНС

Как?


Винс открывает глаза и видит в зеркале свое проколотое ухо: в мочке торчит иголка.


ВИНС

Черт, я ничего не почувствовал!


Гарольд выходит из комнаты. Винс размышляет.


ВИНС

Наверное, лед помог.


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ – ДЕНЬ

Гарольд возвращается в гостиную и садится в кресло. Берет газету. Улыбается.


ГАРОЛЬД

Никакого льда.

Касательно существования бога

Итак. Пропанковка завершена успешно – хотя это я, считаю, что успешно.

Не знаю, что скажут другие, но я не хотел бы столкнуться с собой в темном переулке.

Следующий шаг. Надо разыскать панкушку.

Я уже взял на заметку, что панки в основном тусуются возле памятника в центре города. Туда я и собирался отправиться.

Что и сделал. Везуха поперла сразу, потому что на остановке 95-го автобуса я увидел трех панков.

И я подумал. Они и я – теперь мы свои. Мне нравятся эти парни. Я шел к остановке и думал, следует ли подать какой-то знак. Может, поприветствовать их? Но как? Старые друзья-соратники? А может, не нужно, потому что наша связь так крепка, что слов не надо? Просто кивнуть или подмигнуть, и этого достаточно?

И я решил: Винс, будь спокоен. Поразвязнее. И ничего не говори.

Я подошел к остановке. И прислонился к стене.

Я видел, как они окинули меня взглядом. Их, как я уже говорил, было трое. Один парень был высокий, жилистый, черноволосый, в клетчатых штанах. Как я позднее узнал, его звали Брайан Фишер по кличке Тошниловка. Второй парень был покороче, такой плотно сбитый пацан в футболке с надписью «Анархия». Алан Станилэнд по кличке Роззер. Третий был рыжий, с густой кудрявой шевелюрой, в футболке, на которой красной краской набрызгана надпись «Козел!». ПачкаЧаю. У него такая кличка была. Я так и не узнал, почему.

Ну и, стоят эти трое – Тошниловка, Роззер и ПачкаЧаю. Я чувствую, что они смотрят на меня. Один отхаркивается, набрав полный рот мокроты. Поворачиваюсь и вижу, что это Тошниловка. На его лице все написано: мол, ну что, новенький, может, ты и косишь под панка, но посмотрим, из какого ты сделан теста. Тошниловка кидает взгляд на своих приятелей, и это похоже на телепатию, потому что они понимают и тоженачинают отхаркиваться.

Тошниловка смотрит на меня, а потом подходит к тротуару и ка-ак плюнет.

Неплохой плевок – улетает за шесть футов от тротуара. Теперь очередь Роззера и ПачкиЧаю. Роззер оказывается полный слабак, а вот ПачкаЧаю переплевывает Тошниловку на целый фут, попав ровнехонько в разделительную белую полосу посреди дороги.

А потом все трое оборачиваются ко мне. Мол, твоя очередь.

Вы не представляете, как мне повезло.

Может, я и не самый умный и не самый красавец на свете и, в отличие от остального населения земного шара, не умею быстро

бегать/прыгать/думать

или красиво

петь/рисовать/сочинять стихи/играть в футбол/ дудеть в кларнет/список можно продолжить, – но одно я знал наверняка. Кое в чем я все же мог переплюнуть 99,9 процента человечества. Мои предки не наделили меня ничем особенным, но один врожденный талант у меня все-таки был.

По части плевков я просто гений.

Что было очень кстати.

Ну и. Я отхаркиваюсь, делаю шаг вперед и грациозно отправляю плевок – легендарный плевок, всем плевкам плевок – и он взмывает в воздух и гордо пролетает над плевками моих соперников, полет продолжается, пока наконец – шлеп! – мое произведение не приземляется посреди дороги на пустую банку из-под колы. В самое яблочко, словно так и было задумано.

Браво, Винс.

Тошниловка вытаскивает пачку сигарет, угощает своих друзей, предлагает мне. Я беру сигаретку.

– Ага, – говорю я.

Я свой.

Пока хватит разговоров. Будем действовать постепенно. Закрепим наше знакомство, выкурив по сигаретке.

Ну что ж, пока все идет хорошо. Зная, как мне вообще везет по жизни, – слишком хорошо. Мне повезло, но такого не бывает. Сейчас наверняка произойдет что-нибудь такое, что я сяду в лужу, замажусь по уши.

Не преувеличивай.

А я и не преувеличиваю. Я реалист. То, что случится, должно случиться.

Ну и. Точно по сигналу…

Черт.

Все произошло очень быстро. Сначала я услышал за спиной, отдаленно, неотчетливо – потому что далеко, – но оно неумолимо приближалось. Женский голос, причем не какой-то там незнакомый, напротив, очень даже знакомый: он приговаривал речитативом, тупо, вроде мантры, – слова, лишенные всякого смысла. И на фоне этого голоса – отрывистое сопрано: гав, гав.

О нет, только не это.

Прошу тебя, Господи, хоть я никогда в тебя не верил, но готов усомниться: прошу тебя, Господи, сделай, чтоб это не было Так.

Я оборачиваюсь и вижу. Черт.

Ну точно.

СМОТРИ. УБИ, ВОН АВТОБУСНАЯ ОСТАНОВКА. ТЕБЕ НЕ ХОЛОДНО? СОВСЕМ ЛЕГКИЙ ВЕТЕРОК, НУ ДА ЛАДНО, ПОЧТИ ПРИШЛИ, СЕЙЧАС В АВТОБУС СЯДЕМ. ЗАК, ТИХО!

Тетушка Мэдж, Уби и Зак. Приближаются к автобусной остановке.

Кошмар. Как мне отвязаться от них, что сказать? Спешу к зубному? На похороны? Куда угодно, только беги, Винс, беги.

НУ ВОТ, УБИ, СЕЙЧАС МЫ С ТОБОЙ ПЕРЕЙДЕМ ДОРОГУ. ЗАК, ТИХО! ОСТАНОВКА НА ТОЙ СТОРОНЕ, КОТИК. ЗАК, ТИХО!

И тут – спасение. Сам Господь Бог, к которому я обратился за дружеской поддержкой, проявляет подозрительное великодушие, каковым он знаменит, прощает меня за упрямство и неверие и посылает с небес спасение. В виде 95-го автобуса.

УБИ! АВТОБУС! ДЕВЯНОСТО ПЯТЫЙ! ЭТО НАШ! ЗАК, ЗАК, ТИХО, АХ ТЫ СОСИСКА СМОРЩЕННАЯ!

Черт. Мэдж увидела автобус. Она спешит. Она мчится!

И тут в игру вступает – да благословенны будут его всеведущие х/б носочки, – Господь наш всемогущий. Он сделал так, что собака начала мочиться!

Вся компания задерживается на той стороне улицы. Драгоценные секунды.

Автобус. Черт. Он остановился на красный свет. Это испытание, Винс. Не теряй веры.

Мэдж и K° замерли у перехода. Собака перестала мочиться. Компания двинулась в путь. Нет, снова остановились. Снова собака. Она… Ага! Хвала Господу! Наверное, первый и последний раз в своей жизни я радовался тому, что собака сделала кучу на тротуаре.

Зеленый свет. Автобус приближается. Вот оно, спасение. Сейчас я уеду.

И только я подумал, отлично, Господи, ты подсобил мне в трудную минуту, ты классный мужик, с меня причитается, как…


НАТУРА: УЛИЦА – ДЕНЬ

Автобус проносится мимо. Он едет В ПАРК.

Панки приветствуют кондукторшу, вскидывая два пальца – знак победы. КОНДУКТОРША улыбается и посылает парням ВОЗДУШНЫЙ ПОЦЕЛУЙ. Винс в отчаянии.

Остается только ждать. И надеяться. Я слышу, как инвалидная коляска Уби со скрипом останавливается за моей спиной. И слышу этот голос.

НУ ВОТ, УБИ. ПОХОЖЕ, ЭТОТ АВТОБУС ЕХАЛ В ПАРК. ДАЖЕ ТАБЛИЧКУ НЕ ВЫСТАВИЛ. БУДЕМ ЖДАТЬ СЛЕДУЮЩЕГО. ЗАК, ТИХО! ПОТЕРПИ ЕЩЕ МИНУТКУ, ДАЙ ПОПРАВЛЮ ПЛЕДИК. ТЕБЕ НЕ ХОЛОДНО?

Панки переглядываются с ухмылкой.

Наверное, думая про себя: это что еще такое?

Спокойно, Винс, просто не оборачивайся. Мэдж ни за что тебя не узнает, в таком-то виде. Что касается Уби, он не узнал бы меня, даже если бы я прыгнул к нему на коленки.

Но я забыл про третьего члена этой компании.

ГАВ, ГАВ, ГАВ.

ЗАК! ПРЕКРАТИ! КАК ТЕБЕ НЕ СТЫДНО!

Чертова собака.

И чертова моя правая нога.

Чертова химия.

ЗАК! ЗАК! ЧТО НА ТЕБЯ НАШЛО? ЗАК! ПРОСТИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ОН ТАКОЙ НЕУГОМОННЫЙ.

Если вы сами такого не испытывали, поясняю. Трудно остаться неузнанным, отрывая от правой ноги сексуально озабоченную таксу.

Взглянув на мое лицо, Мэдж запнулась на полуслове и умолкла. Это было как затишье перед бурей. Слова откатили как волны, АХ, а потом налетели со страшной ураганной силой.

– ОООООООЙ! О! ДА ЭТО ЖЕ… ЭТО НАШ ВИНС! ИЛИ НЕТ? ДА НЕТ ЖЕ, ЭТО ОН! ВИНС!

– Здравствуйте, тетушка Мэдж, а я вас и не заметил.

– ВОТ ЭТО ДА! УБИ, ПОСМОТРИ-КА, ЭТО ЖЕ ВИНС! А МЫ ТЕБЯ И НЕ ПРИЗНАЛИ – ТЫ ТАК ЧУДНО ОДЕТ. ЕСЛИ БЫ НЕ ЗАК, МЫ БЫ И НЕ ПРИЗНАЛИ. КАКОЙ У ТЕБЯ ЧУДНОЙ ВИД, ВИНС!


НАТУРА: АВТОБУСНАЯ ОСТАНОВКАДЕНЬ

К остановке подъезжает АВТОБУС.


МЭДЖ

УРА! АВТОБУС!


ВИНС (голос за кадром)

И тогда я подумал: господи, настанет этому конец или не/и?


ПЕРЕБИВКА

ПАВИЛЬОН: В АВТОБУСЕДЕНЬ

Винс и Мэдж вкатывают коляску с Уби на верхний ярус автобуса. Зак продолжает ЛАЯТЬ.


ВИНС (голос за кадром)

…Нет, не настанет.


МЭДЖ

Ты его держишь, Винс? Он любит ездить на верхнем ярусе!

ПРАВДА, СОЛНЫШКО? НУ ВОТ, УБИ, МЫ УЖЕ ПОДНИМАЕМСЯ! ОТТУДА ПРЕКРАСНЫЙ ВИД! ЗАК, ТИХО!


ПАВИЛЬОН: ВЕРХНИЙ ЯРУС АВТОБУСАДЕНЬ

Они уже наверху. Случилось то, чего Винс боялся: вободные места есть только в задней части салона, где расселись панки.


МЭДЖ

Нам повезло – сзади есть места!


ПЕРЕБИВКА

Винс, Мэдж и Уби расположились в задней части салона рядом с панками. Винс убит. Мэдж, конечно, ничего не замечает. Потом видит, что у Уби расстегнута ширинка.


МЭДЖ

Ой, ты только посмотри! СЕЙЧАС ТВОЙ ПЕТУШОК ВЫСКОЧИТ НАРУЖУ!

(Винсу)

Винс, ты не одолжишь мне одну… эту…


Она указывает на цепочку из английских булавок, которые тянутся от Винсова уха к пиджаку.


ВИНС

Конечно.


Мэдж застегивает булавкой ширинку Уби. Панки с удовлетворением наблюдают Винсов позор.


МЭДЖ

У НЕГО ИХ МНОГО, УБИ. ЗАК, ТИХО!


Винс больше не в силах этого вынести.


ВИНС

Мне… моя остановка!


Он порывается уйти, но не успевает сделать и несколько шагов, как останавливается, будто его что-то удерживает. Оказывается, Мэдж не успела отстегнуть нижнюю булавку.

Винс пристегнут к ширинке Уби.

Мэдж ХОХОЧЕТ.


МЭДЖ

Ой, погоди!


Отстегивает булавку.


МЭДЖ

Все, ты свободен!


Винс спешит прочь.


МЭДЖ (панкам)

Он такой хороший мальчик!

Даз, первый из ирокезов

Даз был панком номер один. Ему не было равных, и он прекрасно это знал.

Это чувствовалось во всем его облике. Даз обошел своих собратьев во всем. Больше английских булавок, больше полос на лице, больше заклепок. Он был самым анархичным: ненавидел сильнее и с большим размахом.

И прическа у него лучше всех. Красный ирокез.

Но он был странноватый. Что-то было в нем знакомое. И еще, кажется, он был бойфрендом панкушки. Когда я пришел на площадь, они как раз ссорились.

И в этой девушке тоже было что-то знакомое.

Те панки из автобуса уже сидели на скамейке. По правде говоря, мне было невмочь видеть их после этой свистопляски с Мэдж.

Но выбора не было. Я зашел слишком далеко.


НАТУРА: ЦЕНТР ГОРОДА – ДЕНЬ

Винс подходит к трем панкам.


ВИНС (робко)

Привет. Прекрасная погода, не так ли.


Садится рядом.


ВИНС

Но немного прохладно.


Не очень панково. Винс делает следующую попытку.


ВИНС

Отвратительнейшая погода

.

Тоже не очень.

Даз видит Винса и подходит к скамейке.


ДАЗ

А ЭТО, блин, кто?


1-й ПАНК (писклявым голосом)

А это хороший мальчик.


ОСТАЛЬНЫЕ ПАНКИ

Хороший мальчик, хаа-роший мальчик!


ДАЗ (поет, Винсу)

Я по берегу шел, на красоток смотрел,

А у этой вот клитор совсем не у дел.


Садится рядом с Винсом, КРИЧИТ ему в ухо.


ДАЗ

Я говорю, КЛИТОР!


Винс нервно кивает.


ВИНС

Да-да. Я слышу.


Даз берет предложенную Винсом сигарету.


ДАЗ

А на что ты плевать хотел?


ВИНС

О, на многое. Эээ…На купоны «Зеленый шит», на передачу «Флаг отплытия» и…

(его понесло)

…нуда! И еще на Королеву. Ненавижу Королеву. «Боже, храни королеву». Надеюсь, Бог ее не хранит. Потому что я на нее плевать хотел. Ну, и еще… Я еще много на что плюю… просто выскочило из головы.


ДАЗ

Я ненавижу ДРОЧИЛ, особенно ГОМИКОВ-ДРОЧИЛ. Что скажешь, хороший мальчик?


ВИНС

Ну да. Я их тоже ненавижу.


ДАЗ

А Я ИХ ПРОСТО ОБОЖАЮ!


ВИНС

Мне показалось, вы сказали наоборот.


ДАЗ

ВСЕ ДЕРЬМО! ГОВНО НА ПАЛОЧКЕ!

(КРИЧИТ Винсу в ухо)

У меня расцвела роза!


Приближает свое лицо к Винсу. На носу у Даза огромный прыщ.


ДАЗ

Хороший мальчик!


Даз давит прыщик, забрызгивая Винса. Уходит.


ВИНС

(панкам)

Ничего, славный парень.


Панки презрительно мотают головами и уходят за Дазом. Винс остается на скамейке один.

Столетие миссис Баттерсби

Это был незабываемый день.

Столетие миссис Баттерсби в доме престарелых «Золотые пастбища». Все так ждали этого праздника, но приготовления, на которые ушло два месяца с гаком, чуть не пошли прахом. Во-первых, за неделю до праздника именинницу Грейси, вы не поверите, одолела ветрянка. Если б Грейси умерла, юбилей был бы несколько подпорчен, но она, к счастью, выкарабкалась. Как пошутила сама Грейси, лучше умереть, чем пропустить собственное столетие.

Затем последовали другие печальные события.

Отказался прийти Великий Занкини.

Честно говоря, я вообще удивился, что Рой принял приглашение. Хотя его имя была написано в афише самыми большими (естественно) буквами.

По моим представлениям, Рой мог снизойти до «Золотых пастбищ» только по двум причинам.

1) Говард Эдвард Форсайт. Ходили слухи – по большей части распущенные мною, чтобы приманить Роя, – будто сей старпер является двоюродным дедушкой самого Брюса Форсайта, Мистера Шоу-Бизнес, культовой фигуры на телевидении. Ход мыслей Роя понятен: он удивит двоюродного дедушку Форсайта – и пошло-поехало, глядишь, Роя пригласят на шоу «Игра поколений».

2) Фрэнсис Пилтрингтон, новая медсестра, тощая девушка с черными блестящими волосами – Рой углядел ее в холле «Золотых пастбищ» и решил, что неплохо бы снять штаны.

Посему Рой горел желанием выступить на концерте. Но перегорел, поскольку одно за другим произошли два события, которые подтвердили правильность моих вышеизложенных доводов.

1) Мистер Говард Эдвард Форсайт заразился ветрянкой и умер.

2) Медсестра Фрэнсис Пилтрингтон оказалась медбратом.

Два удара, один за другим.

Рой придумал отговорку: ему поступило престижное приглашение из Норвегии, весьма престижное и выгодное предложение, глупо отказываться, но так или иначе, если коротко, в предстоящем концерте в «Золотых пастбищах» образовалась дыра. Конечно, оставалось еще много интересного: Стэнли Бэтти будет свистеть по-птичьи, Его Преподобие Чревовещатель Энтони Купер выступит со своей куклой Саймоном.

Но фокусника не было. А всем уже пообещали, что будет.

Ну и.

Так на горизонте замаячил Гарольд Смит.

Мэдж вспомнила про его рождественский фокус и сказала, что он должен помочь, потому что это буквально дело жизни и смерти.

Мой отец не был прирожденным артистом, но посчитал своим долгом откликнуться, тем более Рой всех подвел и всякое такое.

Я согласился сопровождать отца и поддержать его. Думаю, он слегка нервничал: одно дело показать пару фокусов в своей собственной зале, а другое – выступать перед залом, полным зрителей. К тому же у отца не было ни репертуара, ни харизмы, которой обладал Великий Занкини.

Когда мы ехали в автобусе в «Золотые пастбища», я спросил, какие фокусы отец собирается показывать, и тот ответил, что еще не уверен, но пара задумок имеется. Больше он ничего не сказал.

Не очень-то хотел распространяться.

Он вообще не любил распространяться про свою магию.

Кроме одного случая. С Нобби. Но это позже.

Итак, мы приехали пораньше, чтобы выпить чаю и откушать угощений. А фуршет был славный. Бутерброды, фруктовое желе, конфеты и все такое, и торт с сотней свечей – в тесноте да не в обиде.

И все же. Атмосфера была странная, и над всем торжеством витал зловещий дух.

Первое тревожное событие произошло во время чаепития. Стэнли Бэтти, который изображал птиц, стоял в паре футов от меня и не отказывал себе в угощении по полной программе. Трудно его упрекнуть – фуршет был единственной наградой артистам за выступление. И все же Стэнли Бэтти слишком наяривал. Невысокий худощавый мужчина лет шестидесяти, с круглыми очочками на носу: я насчитал, что он заглотал штук шесть бутербродов с ветчиной, три пирожка с мясом и, мало того – украдкой сунул в карман пару яиц по-шотландски. На случай, если проголодается, я так понимаю.

Честно говоря, все это было так странно, так неторжественно, особенно когда он яйца спер, что я просто не мог уже на это смотреть, отвернулся и стал разговаривать с отцом.

Пару мгновений спустя я услышал за спиной странный звук и оглянулся. Стэн Бэтти сипло крякал на манер Дональда Дака. Первой моей мыслью было, что человек уже выступает или хотя бы репетирует.

Но вскоре стало очевидно, что это не так. Хотя можно было догадаться по его багровому лицу и выпученным глазам. Оказалось, бедняга подналег на куриную ножку, приготовленную Мэдж, и эта ножка пролетела в горло целиком.

И тогда Мэдж издала вопль, подлетела к Стэнли и (недаром она была медсестрой), обхватив его сзади руками, сжала беднягу по методу Геймлиха.

По крайней мере, куриная ножка выскочила, но мистер Бэтти – от шока или еще от чего – рухнул на пол, словно побывал в объятиях снежного человека. И начал холодеть. Но Мэдж не сдается: она падает на Стэна и давай делать ему искусственное дыхание рот в рот. Тот приходит в себя, открывает глаза и видит Мэдж – та сидит на нем верхом, язык ему в рот засунула, и в этот момент Стэн наверняка думает:

Я умер и попал в ад. Зря я спер эти яйца по-шотландски.

Все-таки Стэнли ожил и стал выздоравливать за чашкой чая и пирожным, но был не в состоянии свистеть на все птичьи голоса.

Таким образом, нагрузка на остальных двух выступающих, а именно на моего отца и Его Преподобие Энтони Купера с куклой Саймоном, сильно возросла.

Как говорится, праздник должен продолжаться: зрители расселись, и Его Преподобие начал свое выступление.

Как его и попросили, он растянул номер максимально. Хотя мог бы проявить и больше воображения, а не повторять все с самого начала. Но справедливости ради стоит сказать, что никто из зрителей все равно не заметил: во второй раз все смеялись так же заразительно, как и в первый.

И я подумал: аудитория с провалами памяти – благодарная аудитория.

Преподобный вполне мог повторить свой номер еще пару раз. Лучше так, чем то, что случилось потом. Когда стихли аплодисменты, Преподобный убрал куклу и объявил следующего артиста.

– Благодарю вас, дамы и господа. С вами были Его Преподобие Энтони Купер и Саймон, вы прекрасная публика. Далее в нашем концерте, посвященном столетию миссис Баттерсби, – фокусник. Он будет выступать без подготовки, поэтому подбодрим его аплодисментами. Дамы и господа, отдадим дань прекрасному таланту Гарольда Смита.

И к зрителям вышел мой отец.

И тогда они умерли

Отец выложился на все сто процентов.

Сначала он показал фокус с чтением мыслей. Отец выбрал добровольца – саму именинницу. С помощью Мэдж та написала на листе бумаги число в геометрической фигуре, а отец попытался прочесть ее мысли. Закрыл глаза, сосредоточился. Но, увы, пока мой отец сосредотачивался, миссис Баттерсби отвлеклась на медбрата в плотно обтягивающих брюках, который стоял неподалеку.

Думаю, мой отец получил соответствующие сигналы.

– Да, кажется, я вижу… эээ…

Он не закончил фразу, почему – понятно. Ведь миссис Баттерсби в своем воображении рисовала не число в геометрической фигуре, а, благослови ее Господь, кое-что совсем другое в обтягивающих штанах.

Ну, если на столетний юбилей нельзя, то когда же?

Поэтому отец отказался от этого фокуса и быстренько приступил к следующему.

К сожалению, если первый фокус умер сам, второй продвинулся на шаг вперед.

– Следующий фокус. Исключительно силой мысли я попробую остановить ваши часы.

Зрители засуетились. Через некоторое время под руководством Мэдж почти все уставились на свои часы. А я уставился на свои, гадая, каким образом моему отцу удастся провернуть этот трюк.

Отец поднес свои часы ко лбу и закрыл глаза.

– Начали. На счет три. Раз. Два. Три.

На счет три секундная стрелка моих часов… замерла. Браво, отец, подумал я.

Я уже намеревался поздравить его вслух, но тут услышал три глухих «бух», один за другим. Так падает с низкого стульчика на линолеум человек в халате.

Я поднял голову и – удивительное дело – увидел, что именно так и поступили три зрителя: Айрис Кромби, Рональд Хантли и Мейвис Пилсбери.

Сначала я подумал, что они упали от удивления.

Да, они упали. И не только со стульчиков. Все трое сошли со своего жизненного пути.

Позднее выяснилась кое-какая полезная информация, которую следует знать начинающим фокусникам и ясновидящим, если они собираются выступать перед пожилой аудиторией.

А именно: кардиостимуляторы по своему устройству сходны с часами.

Из всей аудитории в тот день только у троих были вшиты кардиостимуляторы.

Легко догадаться, у кого именно.

В новостях

Ну так вот.

Время действия: тот же день, 18.27.

Место действия: наша гостиная.

Мы с отцом смотрим первые вечерние новости. Мимо проходит мама, вся расфуфыренная: сейчас она возьмет сумочку и отправится на встречу с «Бетти». И тут мы слышим голос диктора по телевидению.

– «Сегодня на столетнем юбилее обитательницы дома престарелых миссис Грейс Баттерсби радость сменилась скорбью. Праздник был омрачен, когда во время выступления местного артиста мистера Гарольда Смита трое пожилых людей неожиданно скончались».

О боже.

Это первое, что узнала мама. И это произвело на нее впечатление.

– Мой муж – в вечерних новостях? Кто бы мог подумать?

И тут она объявляет, что никуда не пойдет, потому что устала и отправляется спать: и если отец тоже устал, почему бы ему не присоединиться? Похоже, отца подобное предложение удивило, и меня оно удивило не меньше. Не рановато ли – отправляться на покой в полседьмого вечера? Что ж, сказал отец, пожалуй. Виновато пожал плечами и пошел наверх.

Ну как? Представьте своих родителей. Которые отправились спать в полседьмого вечера. Думать об этом не хочется, да?

Прежде чем уйти, мама подошла ко мне. Как-то робко. Можно было догадаться, что ей надо.

– Солнышко. Я насчет того вечера в «Рокси».

– Все нормально, мама.

– Ну, ты же меня знаешь. Я всегда любила немного отвлечься. А твой папа любит лишь курить трубку да смотреть телевизор.

И она протянула мне сигарету. Я взял. А что мне оставалось?

Мама поднялась наверх. К папе.

– Ну что, уважаемый фокусник. Я тоже могу сказать «взойди, взойди»…

Фу. Я вдруг подумал, что идея насчет мамы и Уолтера была не так уж плоха.

К счастью, в голове моей роилось много других мыслей. Посудите сами. За несколько дней произошла масса событий: мама подцепила моего лучшего друга, я влюбился в панкушку и сам заделался панком, а мой отец, стараясь развлечь группу пожилых людей, троих случайно убил.

По правде говоря, пора бы жизни все-таки наладиться.

Если бы так.

Взлет и падение Нобби

Как вы уже прекрасно поняли, он был человек немногословный, этот Гарольд Смит.

Он не рассуждал вслух, не задавал вопросов, не предавался громким воспоминаниям, не отпускал шуток и вообще не делал ничего, что требовало бы составить в одну реплику больше десятка слов.

Когда я пытаюсь закрыть глаза, чтобы вспомнить, о чем разговаривал мой отец, мне представляется:

– Не выпить ли нам чайку?

Или:

– Восемь часов, Винс.

Или:

– Похоже, дождь пойдет.

Или:

– А, спасибо, Винс.

И все в таком роде. Ничего особенного.

За одним исключением. В тот раз.

Ну и.

После всех этих дел на столетии миссис Баттерсби.

Утренняя прогулка в полицейский участок Южного Йоркшира.

Операция захвата не представляла опасности для полиции. Им не пришлось таранить дверь, греметь наручниками или пеленать Гарольда Смита в смирительную рубашку. Он не оказывал ни малейшего сопротивления. Он охотно согласился сотрудничать.

Это не арест, объяснили отцу: ему просто зададут пару вопросов. Пока что. На данном этапе.

И, конечно же, у отца есть право на адвоката.


ПАВИЛЬОН: ПОЛИЦЕЙСКИЙ УЧАСТОК – КОМНАТА ДЛЯ ДОПРОСОВ

В центре небольшого пустого помещения стоит стол. За столом расположились Несбитт, Джоанна, Винс и Гарольд. Джоанна держит на коленях блокнот. Она будет записывать беседу.


НЕСБИТТ

Итак, мистер Смит. Я ваш адвокат. Джоанна – подающий надежды сотрудник нашей фирмы. Она будет делать записи, которые подошьют к делу.


ГАРОЛЬД (Джоанне)

Привет.


ДЖОАННА

(смотрит сначала на Винса, потом на Гарольда)

Так вы его отец?


НЕСБИТТ

Лежачего не бьют, Джоанна.

(обращается к Гарольду, снисходительно)

Итак, начнем. Три смертных случая: перст обвинения указывает на вас. Так что же произошло?


ГАРОЛЬД

Ну… эээ… Я думаю, все потому, что я остановил эти штуки, кардиостимуляторы, при помощи мысли.


НЕСБИТТ

Но на самом деле ничего подобного не было.


ГАРОЛЬД

Было.


НЕСБИТТ

Нет, не было.


ГАРОЛЬД

Нет, было.


НЕСБИТТ

Нет, мистер Смит, не было. Потому что в противном случае были бы нарушены законы природы. Вы имеете привычку учинять невероятное, мистер Смит?


ГАРОЛЬД

Ну, не знаю, я бы так не сказал.


НЕСБИТТ

А как бы вы сказали?


ГАРОЛЬД

Ну, все это началось давно.


НЕСБИТТ

Тогда будьте так любезны: давайте сядем на волшебный ковер-самолет и перенесемся в прошлое.


ГАРОЛЬД

Ну, все началось давно, когда я еще пацаном был. Я узнал, что могу заставлять предметы двигаться при помощи мысли. Я просто умел это делать, и все. У кого-то получается шевелить ушами, а у кого-то нет…


Джоанна записывает разговор, едва удерживаясь от смеха. Услышав реплику Гарольда про уши, шевелит ушами.


ГАРОЛЬД (с искренним восхищением)

Ух ты. Здорово.


НЕСБИТТ

Прошу вас, продолжайте, мистер Смит.


ГАРОЛЬД

Ну да. Ну значит, я просто так баловался, показывал фокусы приятелям, а один из них, мой лучший друг, Ленни, предложил мне как-то съездить в Блэкпул к его маме и папе. А его папа, он был викарий. Ну, я сказал, давай поедем. Я тогда очень обрадовался. Это праздник для меня был. Ну, мы поехали к Ленни домой – то есть в дом викария. Мы как раз поспели к чаю. Отец Ленни сказал, дескать, он слышал, будто я способен на чудеса, и предложил мне показать что-нибудь. Ленни и говорит: «Давай, Гарольд, подними что-нибудь в воздух». Я сказал ладно, а сам думаю: надо показать особенный фокус, не просто с монеткой или там с карандашом. Потому что мне у них очень хорошо было…


НЕСБИТТ

Не слишком ли долго вы подбираетесь к сути своего рассказа?


ГАРОЛЬД

Ну да, простите. Так у Ленни была черепашка. Нобби. Или Луи. Нет. Нобби. Точно, Нобби…


Джоанна старательно записывает рассказ Гарольда. Несбитт взглядом öaem eu понять, что дальше можно не записывать. Джоанна откладывает ручку.


ГАРОЛЬД

Ну и, эта черепашка, она была такая подвижная. Такие умные ясные глазки. Ну, и я подумал: вот что, пускай Нобби в воздухе парит. Я положил Нобби на ковер, все собрались вокруг и… Наверное, Нобби испугался, потому что спрятался в свой панцирь. Но я все равно продолжал: я смотрел на черепашку, сконцентрировался на мысли, «взойди, взойди» – ну, как обычно. Только у меня не получалось, потому что ведь черепашка, она потяжелее будет, чем ручка или карандаш. Ну и, папа и мама Ленни сидят на ковре и смотрят, а я читал их мысли, которые были такие, что «у этого мальчишки явно не все дома». И тогда я напрягся изо всех сил, и… у меня получилось. Нобби начал медленно подниматься в воздух. Все выше и выше. И поднялся он где-то на фут… а потом высунул голову из панциря, как будто хотел сказать: «Помогите, что тут происходит?» И он вытащил из панциря все свои четыре лапы и начал ими барахтать, и, наверное, мне надо было догадаться, потому что потом. все и произошло.


НЕСБИТТ

Что произошло?!


ГАРОЛЬД

Нобби, он… он просто взорвался в воздухе, О господи. Ведь это было опасно, осколки панциря разлетелись во все стороны, а они же острые, как шрапнель. Могли и глаз выколоть. Но, слава богу, никто не пострадал, только разбилась хрустальная уточка, и кровь, ужас, весь Нобби разлетелся на кусочки. У мамы Ленни началась истерика, а его папа странно так забормотал, потом выскочил из комнаты, принес святую воду и на меня полил. А на следующий день Ленни украл у меня здоровущий конский каштан. И я тогда решил, что от моих фокусов одна беда. И перестал их показывать. И попробовал снова только на дне рождения миссис Баттерсби, ну и…


Все ошарашенно молчат. Несбитт пытается взять себя в руки.


НЕСБИТТ

Однако. Очень впечатляющий рассказ… но, по-моему, это полное вранье.


ГАРОЛЬД

Нет.


НЕСБИТТ

Вранье.


ГАРОЛЬД

Нет.


Несбитт снимает со своей ручки колпачок и кладет его на середину стола.


НЕСБИТТ

Отлично. Тогда прошу, мистер Чудотворец.


О господи.

Все это было для меня как гром среди ясного неба. Отец никогда в жизни не рассказывал ни про Нобби, ни про какую другую черепашку.

Но он так рассказывал, так говорил, что я чувствовал: это правда.

Да мой отец вообще никогда не врал.

Но мистер Несбитт не желал верить. Неудивительно, у него юридический склад ума: ему нужны доказательства, и по его презрительной мине я понял: мистер Несбитт уверен, что доказательства не последуют.

А я подумал: давай, пап. Покажи ему.

И мой отец принял вызов. Он уставился на этот колпачок от ручки.

Давай, пап!

Он смотрел на колпачок тем же взглядом – «взойди, взойди», – каким смотрел на свою трубку. Наверное, тем же самым взглядом много лет назад он одарил бедного Нобби.

Но ничего не происходило.

Краешком глаза я видел, как ухмыляется мистер Несбитт: а потом ухмылка начала таять. Он нахмурился, глаза расширились от удивления, и я увидел, что…

Есть!

…колпачок тихонько завибрировал, а потом стал подниматься в воздух – выше, выше, выше, как отцова трубка или как Нобби… Колпачок застыл в воздухе перед самым носом мистера Несбитта.

И тихонько так покачивался.

Браво, отец!

Джоанна вытаращила глаза от удивления, кинула взгляд в мою сторону. А я подумал: вот так вот. Как теперь Бородавка станет выкручиваться?

И вот что было дальше.


ПРОДОЛЖЕНИЕ ЭПИЗОДА

Колпачок от ручки висит в воздухе перед носом мистера Несбитта. Тот в бешенстве начинает делать пометки в своем блокноте.


НЕСБИТТ

Я сообщу полиции, что они задержали вас на совершенно абсурдных основаниях.


Колпачок начинает КРУТИТЬСЯ ВОКРУГ СВОЕЙ ОСИ.


НЕСБИТТ

Также следует устроить встречу со специалистом – трезвым и разумным ученым, который подтвердит мои доводы. Между тем мне кажется, вам пора домой, к чаю.


С этими словами он подхватывает в воздухе колпачок и надевает его на ручку.


НЕСБИТТ

Всего доброго, мистер Смит.

Смерть компьютера

Да, мистер Несбитт был зол.

Догадайтесь, на ком он собирался выместить эту злобу?

Мне не пришлось долго ждать.

У мистера Несбитта была способность узнавать обо всем на свете. Я не знаю, как он умудрялся. Может, эти его клятые технологии виноваты.

И вышло так, что он обо мне кое-что прознал. Нарыл кое-какую информацию про мою персону и приберег ее, вынашивая план, поджидая удобного случая.

«Обвинение вызывает мистера Винса Смита».

И пошло-поехало.


ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ НЕСБИТТА – ДЕНЬ

Винс сидит на стуле. Несбитт расхаживает подле.


НЕСБИТТ

Итак, Смит. Похоже, ваш отец – действительно человек уникальных способностей.


ВИНС

Да, мистер Несбитт.


НЕСБИТТ

Он не только способен вызывать левитацию предметов – начиная с самых мелких и заканчивая черепахами. Ваш отец продемонстрировал нам еще одну потрясающую способность, буквально воскреснув из мертвых.


Винс растерянно смотрит на босса.


НЕСБИТТ

Вопрос: мистер Лоренс Швелб носит усы? Или гладко выбрит?


ВИНС

А?


НЕСБИТТ

Ответ неправильный. Мистер Швелб – мой давний знакомый и является обладателем роскошных усов. Кроме того, у него диплом доктора-стоматолога. Мне помнится, перед Рождеством вы записывались к нему на прием. И для этого отпросились из конторы в рабочее время.


До Винса дошло, к чему клонит Несбитт.


ВИНС

А.


НЕСБИТТ

Вы записались тогда на прием, но, увы, не смогли прийти по причине внезапной смерти и последующей кремации вашего отца.


ВИНС

А.


НЕСБИТТ

Скажите, Смит, у меня есть хотя бы малейший повод, хоть одна слабая причина не снять с вас штаны, не перекинуть через колено и хорошенько не отшлепать по мягкому месту?


Вспоминая об этом теперь, когда я стал гораздо старше, мудрее и более сведущ в том, как подобает вести себя взрослым людям на работе, я мог бы перебрать кучу поводов и причин не в пользу того, что предполагал сделать со мной мистер Несбитт.

Но то теперь. Другое дело тогда. Не забывайте: мне было восемнадцать. Первая работа.

Придурок.

– Нет, мистер Несбитт.

– И как бы вам это понравилось, Смит? Вам бы понравилось, если бы я снял с вас штаны, перекинул через колено и хорошенько отшлепал по мягкому месту?

– Нет, мистер Несбитт.

Хоть в этом я был твердо уверен.

– Так-так, мой юный Винсент. Какое же мне придумать для вас наказание?

И он подошел к столу.

– «Я, Винсент Смит, обещаю впредь регулярно лечить зубы». Сегодня вы останетесь после работы, Смит, и напишете это предложение пятьсот раз. К утру все должно лежать у меня на столе.

И опять же, оглядываясь назад, я думаю, что это было весьма странное задание.

Конечно, в школе мне приходилось переписывать строчки по несколько раз, но я думал, это уже в прошлом.

Но кто я такой, чтобы спорить?

Ну и.

5.01 вечера.

«Я, Винсент Смит, обещаю впредь регулярно лечить зубы».

«Я, Винсент Смит, обещаю впредь регулярно лечить зубы».

«Я, Винсент Смит, обещаю впредь регулярно лечить зубы».

«Я, Винсент Смит, обещаю впредь регулярно лечить зубы».

«Я, Винсент Смит, обещаю впредь регулярно лечить зубы».

«Я, Винсент Смит, обещаю впредь регулярно лечить зубы».

«Я, Винсент Смит, обещаю впредь регулярно лечить зубы».

«Я, Винсент Смит, обещаю впредь регулярно лечить зубы».

5.04 вечера.

Я больше не могу. Пятьсот раз? Да я целую ночь над этим просижу!

И тут мне пришла в голову блестящая идея. Я подумал: ну погоди. Я не такой тупой. Я все это напечатаю на компьютере.

Гениально!

Прежде я никогда не пользовался компьютером, но подумал, что, если уж эта машина такая умная, как полагает мистер Несбитт, значит, ее возможно освоить.

Я подождал, пока уйдут уборщицы, и на цыпочках прошел в кабинет мистера Несбитта. И сел в его огромное рабочее кресло. Кресло пахло мистером Несбиттом: кресло, рабочий стол, да и весь кабинет были пропитаны запахом лосьона для бритья, которым пользовался мой босс.

Итак, приступим. После недолгих поисков я нашел кнопку. Щелк. Зажегся монитор. На черном фоне засветились зеленые буквы.

«ПАРОЛЬ». Ну, мистер Несбитт…

Смеха ради я набрал «Бородавка».

Потом «Соло».

Неправильно. Черт, подумал я, безнадежная затея. Я тут всю ночь проторчу.

Потом меня осенило.

Рядом с компьютером в шершавой кожаной рамке стояла фотография кабриолета «ягуар». Вторая вещь после компьютера, перед которой преклонялся мистер Несбитт.

Подсказка под самым носом.

Я напечатал: ягуар.

Есть. Пароль правильный.

Когда моя радость поутихла, я вдруг сообразил, что не продумал план действий. Ведь я просто включил компьютер, не более того. Сейчас, оглядываясь назад, будучи уже гораздо более зрелым и чуть более мудрым человеком и чуточку представляя себе компьютеры, я знаю, что следовало действовать так:

Задать команду для набора текста.

Написать предложение «Я, Винсент Смит, обещаю впредь регулярно лечить зубы».

Задать команду скопировать предложение пятьсот раз.

Задать команду компьютеру, чтобы тот задал команду принтеру, чтобы тот распечатал все страницы.

Проще простого.

Не знаю, может, тогда, сгорбившись у маленького монитора, я надеялся, что именно так все и сделаю.

Но я не знал как.

Нет. Все же я тогда совсем не подумал.

Будь я умнее, я бы это признал. Выключил бы компьютер, вернулся бы к своему столу, написал бы пятьсот раз предложение, положил бы исписанные страницы на стол мистеру Несбитту и отправился домой.

Но, естественно, я был не настолько умен. Я был глуп, как только бывает глуп человек на грани превращения в обезьяну.

На экране горели какие-то слова. Точно не помню. Кажется, что-то типа:

REG.DAT? ДА/НЕТ

Я набрал ДА.

На экране зажглись новые слова. ФАЙЛ MSFNTMAP.INI ДА/НЕТ

Я подумал: почему бы и нет?

ДА.

И продолжал действовать в таком же порядке. Куда-то я все-таки двигался, хотя чтоб мне лопнуть, если я знал, куда именно.

Я стучал по клавиатуре, как заяц по барабану.

А потом, вместо странных сокращений, на экране появилось множество фамилий. Это были клиенты нашей компании.

А в рамке – строчка.

ВЫПОЛНЯЕТСЯ ПРОГРАММНОЕ ЯДРО ВАТ (ТМ). ОБНАРУЖЕНЫ ФАЙЛЫ 12 RAM PSDN

УДАЛИТЬ? ДА/НЕТ

Я подумал, что делаю успехи.

ДА.

Потом появилось

ВЫ УВЕРЕНЫ?

Что за вопрос. ДА.

И вдруг компьютер словно сошел с ума.

Один за другим на экране забегали фамилии клиентов, а потом какая-то абракадабра и символы: они носились по черному фону, будто летучая мышь в преисподней. А потом – пустой экран с кратким сообщением:

ФАЙЛЫ УДАЛЕНЫ

Ну, типа «КОЛЛИНЗ – УДАЛЕН».

И опять слова и символы заметались на экране, и весь летучий кошмар повторился.

РИЧАРДС – УДАЛЕН

ФРИСБИ – УДАЛЕН,

Нда. Я, конечно, не самый технически одаренный парень в городе, не спорю. Я, наверное, мало что смыслил в компьютерах, возразить нечего. Но даже я просек: что-то творится. И я печенкой чувствовал: творится что-то, строго говоря, неладное.

ПЕТЕРСОН – УДАЛЕН.

Я бы даже сказал, довольно неприятное.

ГРАНТ – УДАЛЕН.

Пожалуй, хуже некуда.

ХОУКС – УДАЛЕН.

ДЖОУНЗ – УДАЛЕН.

ТЕРРИ – УДАЛЕН.

Ой.

УОТЕРМАН – УДАЛЕН.

Я в панике. Хватит. Остановись.

МОКСЛИ – УДАЛЕН.

Ну да, остановись. Что делать будешь, дорогой Винс?

Надо что-то предпринять. Что угодно. Нажимать, нажимать на клавиатуру, любые клавиши. Нет, не получается. Еще клавиши, еще и еще.

И тут все замерло.

Получилось?

Точнее, все изменилось.

Какие-то безумные символы заскакали по экрану как ошпаренные.

Это хороший признак? Правда же? Или наоборот?

Ну как же.

Бешеное коловращение на экране. Помогите!

А потом.

Сначала я решил, что мне показалось. Но нет, так и есть. Все по правде. Из верхней решетки компьютера просочился дымок.

Что за дымок?

Моя первая реакция: так и должно быть? Может, это хороший признак, и я на верном пути? Может, дымок – особая тонкая задумка его создателей?

А может, и нет.

Черт.

И дальше я поступил, наверное, не очень умно.

Но если учесть, что за последние полчаса я не сделал ничего, что можно было бы назвать «умным», удивляться нечему, а? Честно сказать, в этом офисе и в этот момент мне было бы как-то неуместно поступить умно.

На огромном столе стояла ваза с цветами. Мистер Несбитт любил держать на столе цветы. Ничего пышного, разумеется. Опрятные, яркие, грациозные цветы, которые вписывались бы в общее настроение кабинета. Например, тюльпаны. Ну и. Я решительно потянулся к вазе и через верхнюю решетку вылил воду в компьютер.

А как еще полагается поступать в случае пожара?

Сначала – хорошие новости.

Компьютер перестал дымиться.

А теперь плохие новости. Компьютер вообще перестал.

Пфффт. Бедняга просто отбросил копыта.

Он скончался.

Нда.

И я подумал: лучше бы я написал свою клятву пятьсот раз от руки.

Но поздно.

Поэтому долой сомнения, начинаем заметать следы: стираем отпечатки пальцев со стола. Заполняем вазу водой. Убеждаемся, что из компьютера не вытекает вода: на всякий случай десять минут подсушиваем компьютер феном мистера Несбитта, хранимым тайно (как он считал) в среднем ящике стола. На случай непредвиденных обстоятельств, хотя, мне кажется, у фена было другое предназначение.

Стираем отпечатки с фена. Кладем фен на место.

Возвращаемся к своему столу и выводим

«Я, Винсент Смит, обещаю впредь регулярно лечить зубы».

От руки.

Пятьсот, на минуточку, раз.

Оставляем написанное на столе мистера Несбитта.

Возвращаюсь домой, гадая, не останусь ли я назавтра без работы.

Но наступило завтра, и мистер Несбитт ничего про мое письменное задание не сказал. Вообще-то странно. Он целый день не вылезал из кабинета: только пару раз проходил мимо в туалет, злой, с багровым лицом. Через стеклянную перегородку я видел, как он орал на кого-то по телефону. Видно, была причина.

И где-то в полчетвертого пришли два маленьких человека в белых комбинезонах с логотипом «РОТТЕР ВЭЛЛИ ДИДЖИТАЛ» на спинах: они забрали компьютер и уехали. Вскоре мистер Несбитт отправился домой – с поникшей головой и с таким лицом, будто плакал.

Следующие три месяца он целыми днями корпел у себя в кабинете до позднего вечера. Пролистывал горы папок. Я думаю, пытался восстановить информацию, которая была в компьютере.

А я все ждал: когда же он затащит меня в кабинет и прочитает мне нотацию или начнет есть меня поедом и свалит всю вину на меня. Но ничего такого не произошло. Наверное, он что-то подозревал, но просто не мог смириться с мыслью, что какой-то там юный Винс Смит смог замочить его совершенный компьютер, машину его мечты. Слишком смахивало бы на ситуацию Давид – Голиаф.

Все-таки я молодец.

Второй звоночек

Позднее он подумал, что это было как будто бегство. Но он не остановился и не подумал – от чего именно. Наверное, так и бывает: сам факт нашего бегства подтверждает, что мы не хотим над этим задумываться.

Все началось с легкого покалывания две недели назад. Короткое, мимолетное покалывание в паху. Но он тогда побежал, и все прошло. И он забыл. Позднее он задумался, на какой же пробежке это было. Как глупо: он не пометил в графике. Он попытался вспомнить, когда же впервые почувствовал эту легкую боль, и оказалось, что в день смерти Жан-Поля. Боль в сердце коллеги отозвалась – отозвалась болью в паху…

Но он продолжал делать успехи. Показатели все лучше и лучше. На университетских соревнованиях он пробежал 6-мильную дистанцию за 42 минуты и восстановил дыхание всего за две минуты.

О да, временами он летел, словно птица.

Приближались соревнования в Уэйкфилде на дистанции десять миль: впереди открывались широкие перспективы. Кто знает, возможно, он пробежит их минут за сорок. И посвятит пробежку памяти Жан-Поля.

Но вдруг:

Катастрофа.

За две недели до соревнований, когда его скорость становилась все выше и выше.

Спазм.

Тянущая боль. И не оставалось никаких сомнений.

Он бежал, а боль не прекращалась, пока он, наконец, не остановился.

Он принял душ и переоделся, и каждый шаг отдавался болью. Еще невыносимей была эта пугающая тяжесть на сердце и в душе. Вернувшись к себе в кабинет, он позвонил врачу и договорился насчет рентгена, нарушив тем самым свой обычный ритм жизни в угоду здоровью. Принципы принципами, но откладывать нельзя.

И он пропустил мимо ушей слова секретаря: звонили из одной юридической фирмы. Спрашивали, не будет ли ему интересно протестировать местного жителя, у которого обнаружились паранормальные способности.

Мистер Гуппи наносит удар

Неудивительно, что после той ночи в «Рокси» я избегал Уолтера.

Наши отношения окончательно испортились: даже хуже, чем тогда в школе, когда мы оба влюбились в Хилари Торнхилл, а Уолтер попытался избавиться от меня, намазав подошвы моих ботинок собачьими экскрементами.

Я ужасно тогда разозлился.

Но это было ничто по сравнению с тем, как я разозлился на этот раз.

Уолтер пытался помириться. Через несколько дней после Того Вечера он как ни в чем не бывало подсел ко мне во время обеденного перерыва в столовой.

Конечно, он переживал, но о чем он мог со мной говорить? Уолтер умел распространяться только на две темы:

а) женщины

б) страховки.

В свете последних событий и то и другое было неуместно.

Естественно, он об этом не подумал, когда подсел ко мне. Но было уже поздно. И вот он сидит напротив меня, и мы оба молчим, и Уолтер не знает что сказать.


ПАВИЛЬОН: СТОЛОВАЯ – ДЕНЬ

Уолтер сидит рядом с Винсом за столом, Винс полностью его игнорирует.

Уолтер колеблется, намереваясь что-то сказать, потом передумывает. Начинает есть.

Оба друга молча едят. Наконец Уолтер набирается храбрости и начинает разговор.


УОЛТЕР

Ну, как гамбургер?


ВИНС

Нормально.


УОЛТЕР

А у меня пирожок. И жареный картофель, как у тебя. Фасоль.

(Пауза)

Как твоя фасоль?


ВИНС

Нормально.


УОЛТЕР

А как твой жареный картофель? Нет, молчи, я знаю – нормально, да?


Винс никак не реагирует на попытку Уолтера его растормошить. Оба продолжают молча есть.


УОЛТЕР

По-моему, сегодня будет дождь. Как считаешь?


ВИНС

Может быть.


УОЛТЕР

Точно будет дождь.


Продолжают молча есть.


УОЛТЕР

Облака набежали… Наверное, дождь пойдет… Настанут черные дни…

(замолкает, потом продолжает говорить, распаляясь)

Очень важнооткладывать деньги на черный день. Мы ведь не знаем, что ждет нас впереди, через много лет…


ВИНС

Уолтер. Я не стану покупать у тебя страховку.


(Резко встает и уходит)


УОЛТЕР

(вслед)

Винс! Мог бы и остаться!


Это был наш последний официальный разговор с Уолтером.

Я говорю «официальный», потому что еще он звонил по телефону.

Отец попал в вечерние новости, и мама перестала уходить по вечерам из дома и почти все время проводила в спальне. Вместе с отцом. Он стал ее пленником.

Но держался храбро.

Поэтому часто я оставался в гостиной один. Смотрел телевизор. Иногда звонил телефон. Я отвечал. Кто-то молчал и вешал трубку. Интуиция подсказывала мне, что это Уолтер.

Он звонил моей маме.

А один раз я вышел с работы и шел к остановке: я был почти уверен, что видел Уолтера – он прятался за телефонной будкой через дорогу и шпионил за мной. Это был он, потому что со своими габаритами он – один из немногих моих знакомых – за телефонной будкой просто не умещался.

И я подумал: что это ты там замышляешь…

И решил поводить его за нос.

И сел не на 88-й автобус, а на 95-й, который ехал не в сторону моего дома, а в центр. Автобус завернул за угол, я вышел, поймал такси и отправился домой.

Конечно, пришлось раскошелиться, но оно того стоило.

Потому что через пять минут я уже дома, сижу в гостиной. И в прихожей звонит телефон.

Я снимаю трубку и просто молчу, не говорю ни слова.

И тут – нате пожалуйста – я слышу голос Уолтера:

– Алло? Можно попросить Айрин?

И я отвечаю, своим нормальным голосом.

– Конечно. А кто ее спрашивает?

Красноречивое молчание на том конце провода говорило о том, что кое-кому прищемили хвост. Уолтер сильно недоумевает, услышав мой голос. Но Уолтер вообще редко сознает, когда прокалывается. И вот пытается задурить меня, вы не поверите, дурацким шотландским акцентом.

– Ээ… это говорит… Это говорит… Мистер… Гуппи.

Я никому не собирался прищемлять хвост, но Уолтер его сам себе прищемил. Потому что я был у него дома миллион раз и прекрасно знал, что рядом с телефоном у него стоит аквариум с гуппи.

То есть Уолтер судорожно пытался придумать имя под свой шотландский акцент, шаря взглядом вокруг. И как вы думаете, что он видит прежде всего?

Гуппи.

Ну да, конечно.

Я тебя поздравляю, Уолтер.

Интересно, есть ли в природе такая фамилия – Гуппи? Я не встречал ни в одном телефонном справочнике, а за много лет я их видел немало. Как и вы.

Разговор с мистером Гуппи продолжался недолго.

– Боюсь, сейчас Айрин не может подойти к телефону. Но, может быть, вы мне расскажете про пенсионные страховки, мистер Гуппи?

В трубке замолчали. Господи, какое искушение для Уолтера.

Но он повесил трубку.

Уолтер и сила любви

Все-таки я недооценил Уолтера.

Или, может, не Уолтера, а силу его любви.

Ведь любовь, как вы знаете, подвигает людей на странные, глупые, идиотские поступки.

И вот, пару дней спустя после моего разговора с мистером Гуппи иду я домой, и нате вам. Он даже не прячется за телефонной будкой. Не пытается говорить с нелепым шотландским акцентом.

Он просто Уолтер.


НАТУРА: ВОЗЛЕ ОФИСА – ВЕЧЕР

Винс идет по улице. За ним спешит Уолтер.


УОЛТЕР

Эй, Винс!


Винс оборачивается и, видя, что это Уолтер, убыстряет шаг. Уолтер нагоняет Винса и идет рядом.


УОЛТЕР

Привет, дружище. Что-то мы редко видимся в последнее время… Ты что, бегаешь от меня?


ВИНС

Я теперь другой.


УОЛТЕР

Как это?


ВИНС

Я анархист.


УОЛТЕР

Ну и как, ничего?


ВИНС

Нормально.


Уолтер забегает спереди, загораживая дорогу.


УОЛТЕР

Дружище, я не хочу, чтобы мы ссорились из-за женщины.


ВИНС

Это не женщина! Это моя мама!


УОЛТЕР

Я ее не трахал.


ВИНС

Заткнись!


Винс обходит Уолтера и направляется дальше. Уолтер нагоняет Винса.


УОЛТЕР

Мы только целовались и обнимались, клянусь тебе!


ВИНС

Мне это не интересно! Как тебе понравится, если я буду крутить любовь с твоей матерью?


УОЛТЕР

Хочешь махнуться? Я согласен.


ВИНС

Я не в этом смысле!


УОЛТЕР

Я тоже, просто… просто ты должен мне помочь. Знаешь, как бывает? Увидишь вдруг кого-то и – бац – это твое, ты не можешь от этого отказаться… это судьба, понимаешь?


ВИНС

Ну да. Еще бы.


Вот что сделала с Уолтером любовь.

Сделала из него нормального человека.

И, знаете, я сам этого еще не понимал, но моя любовь тоже сделала из меня нормального человека.

Джоанна

Джоанна.

А что Джоанна?

Знаете, после того как я влюбился в панкушку, мне стало проще общаться с Джоанной.

Меня не шокировало, что на носу у нее вскочил огромный прыщик. Неделю я тихонько наблюдал, как он назревает. Сначала она его припудривала, но это не помогало, потом – неизбежно – она выдавила его. Нужно отдать Джоанне должное: она продержалась дольше, чем я бы на ее месте. Потом это место покрылось коростой.

После всего этого разговаривать с ней – пара пустяков.

Я больше не мучился: не надо сыпать остротами и рассказывать «интересненькое», а послушать себя со стороны – тупица тупицей. Находясь подле Джоанны, я перестал краснеть до оттенков спелой вишни, и, если у меня самого назревал прыщик, я не пытался встать так, чтобы свет падал сзади.

Мы говорили обо всем на свете: о смешном и серьезном, мы прохаживались в адрес мистера Несбитта, приговаривая, как нам тошно тут работать. И мечтали, что с нами будет лет через десять-двадцать.

Как-то вечером после работы мы шли к автобусной остановке: пили газировку, Джоанна хрустела крекерами, а потом спросила меня про Айрис Ротерхэм, как будто всегда знала, что это полная глупость. А я отвечал: ну да, мы, наверное, с Айрис скоро поженимся, и у нас будет куча детей. А сам улыбался, типа, ну ты, конечно, понимаешь, что это шутка.

И сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что именно тогда я вдруг понял в первый раз: да, именно этого я в жизни и хочу.

Джоанна много рассказывала о себе. Что она поступила к Несбитту, только чтобы позлить отца. Он ведь окончил университет и ждал того же от нее: они часами ругались, отец хотел, чтобы она жила правильно. И на каждое его «за», говорила Джоанна, обязательно находилось «против». Что он только ни придумывал, чтобы урезонить Джоанну: лишал ее карманных денег, даже объявлял ей бойкот, заявлял, что отказывается думать головой, если она думает другим местом.

Джоанна говорила, что отец доводил ее и мать до полного бешенства и они ничего не могли с ним поделать. И что она знает, она любит отца, но никогда ему этого не покажет и может поворачиваться к нему только той стороной, которая ненавидит, почему все так получается?

И я, конечно, не знал, что ей ответить, потому что сам никогда о таком не задумывался. Для меня было полное откровение, что я могу об этом думать, что я имею на это право. И когда она спрашивала, люблю ли я своих родителей, это был, наверное, самый кретинский вопрос, какой мне только задавали, мы словно говорили на разных языках, а потом я подумал, да, но, может, я смогу выучить ее язык.

Однажды мы вдвоем работали на слушании одного дела в городском магистрате, секретарствовали для двух отвратных и весьма заумных адвокатов. Мы рано закончили и отправились в кафе попить чаю. Я заказал булочку с кремом, а Джоанна бутерброд с сыром и маринованным огурцом. И мы решили поделиться. Сначала я съел полбулочки с кремом, а потом бутерброд, а Джоанна сказала, что надо наоборот, ужасно смеялась, а я ответил, что куда мне, я всего лишь примитивный клерк. А Джоанна сказала «Да неужели?» – и так серьезно, что я задумался: а может, я не такой уж и примитивный? И это было тоже впервые. И, по-моему, тогда я и подумал, что, может, не проторчу всю жизнь в конторе «Несбитт Соло». То было начало длинной дороги – в Лондон, к тому, кем я теперь стал. И кто бы мог подумать, что я вообще по этой дороге пойду?

Джоанна – она подумала. Хотя бы.

И вот мы говорили, говорили, и я иногда вспоминал, как себя вел с ней раньше, и мои речи и ужимки казались мне смешными и нелепыми.

Только подумайте – духи, дурацкая записка, завернутые в бумагу в горошек. Подарок так и валялся в выдвижном ящике среди носков. Я знал, что никогда не подарю Джоанне эти духи, хотел было выкинуть, но я потратил 9 фунтов 99 пенсов – немалые деньги в те времена и при моей тогдашней зарплате. И я подумал, что, может, подарю их панкушке, хотя не был уверен, что панкушки пользуются духами.

Вряд ли. И я вытащил подарок из выдвижного ящика, понизил его до чемодана со старыми вещами, который пылился на шкафу.

И прошло много времени, прежде чем я снова увидел тот флакончик с духами.

Панкушка

Панкушка.

А что панкушка?

Должен сказать, за последнее время наши отношения не очень продвинулись.

Если честно, я не видел ее с того дня, когда произошло мое первое явление народу в образе панка: помнится, она тогда еще поругалась с Дазом и убежала.

С тех пор ничего не произошло.

И в этом виноват был не только я.

Но и моя мама.

Позвольте объяснить, в чем дело.

На прошлой неделе была большая сходка панков, где я наверняка увидел бы панкушку. Потому что ни один уважающий себя панк Южного Йоркшира такого события не пропустит.

Ну и.

Я начал приготовления.

После моего первого очного знакомства с панками я решил, что мне стоит выпить для храбрости. И я прикупил четыре банки крепкого пива «Летающий тигр». С таким храбрительным мне будет по плечу любая ситуация.

Так бы оно и случилось, если б не одно непредвиденное обстоятельство.

Кулинарное искусство моей мамы.

Мама снова сошлась с отцом, и у этого факта были свои побочные эффекты: мама всерьез заинтересовалась вещами, которых не признавала прежде, – я имею в виду домашние обязанности. В том числе и готовка.

Сказать по правде, это была плохая новость для нас с отцом.

Догадайтесь, кому приходилось есть то, что готовила мама.

Из всех комнат меньше всего мама вписывалась в кухню. Если она брала в руки консервный нож – ладно. А вот если она замахивалась на большее, начинались неприятности. Она никогда не любила и не умела готовить. Она не знала элементарных вещей. В ее голове роились сплошные иллюзии. Я думаю, она считала, что рис – это мелко накрошенные спагетти. А яйца растут на деревьях. Кажется, я припоминаю, как она однажды поджарила нам с отцом яичницу, не вынув яйца из скорлупы.

Вот каковы примерно были ее успехи.

Как бы то ни было, наступила суббота, день сходки панков, а наша мама, господи спаси и помилуй, решила приготовить нам «нечто особенное». Зажарить бифштексы, ни больше ни меньше. Эти угольки она называла бифштексами. Если проколоть корочку вилкой, вытекала кровь – вот и все подсказки, что перед вами мясо. Обугленное сверху, сырое изнутри мясо. Кровь вытекала из бифштекса на тарелку, смешиваясь с консервированными спагетти, и у гурмана буйной радости бы не вызвала. Но что было не так с консервированными спагетти? Ведь мама умела пользоваться хотя бы консервным ножом. Но и тут не обошлось без проблем. Она разогрела спагетти на сковородке, в которой ранее пекла пудинг с клубничным муссом, а сковородку не помыла. Ужас. Если кому-то из вас интересно, как сочетаются консервированные спагетти с говяжьей кровью и клубничным муссом, советую попробовать, но не стройте никаких планов на ближайшие двадцать четыре часа, если эти планы исключают присутствие поблизости туалета.

Даже не знаю. Ведь мама старалась, готовила. И что нам оставалось делать? Есть и приговаривать: «О, как вкусно, какая прелесть, тра-ля-ля». А потом облизать тарелку.

Однако, пожалуй, не стоит после еды у себя в спальне опрокидывать четыре банки пива «Летающий тигр».

Я рассуждал так: спокойно, Винс, может, пиво утихомирит желудок.

Ну да, если бы.

Вот так я не попал на панковскую тусовку.

Пока группа «Баклуши» развлекала толпу панков Южного Йоркшира – и среди них наверняка была моя девушка, – меня выворачивало наизнанку после четырех банок «Летающего тигра» и маминых кровавых спагетти с клубничным муссом. И происходило все это за автобусной остановкой на Лоуэр-Арбор-торн-роуд.

Во всем ищи свои плюсы, Винс. Теперь на твоей футболке – настоящее пятно блевотины.

Но сегодня я не смогу похвалиться им перед остальными панками.

Сегодня миссия по вхождению в контакт с панкушкой невыполнима.

Я чувствовал такую слабость, что добирался домой пешком: от одной мысли, как я буду подпрыгивать на сиденье в старом раздолбанном автобусе, у меня снова подкатывало.

Но – интересный поворот событий.

Я подхожу к дому, собираюсь войти, но вижу в окно: мама кормит отца ужином. Кажется, сэндвичами с остатками консервированных спагетти. Бедный папа, подумалось мне. Я не мог войти в дом и подвергать себя такому риску. Поэтому остался во дворе, хотя пошел дождь.

И знаете, что я увидел в окно?

Мама подала отцу сэндвич и отошла на минутку в другую комнату. И знаете, что сделал мой отец? Я вам скажу. Отец положил сэндвич на стол. И давай на него смотреть, этим своим «особым» взглядом, не «взойди, взойди», но вроде того. И я клянусь, этот чертов сэндвич исчез, взял и растворился!

Тут в гостиную вернулась мама и спросила:

– Ну как, вкусный сэндвич?

А отец ответил:

– Восхитительный.

И я подумал: нда, волшебные способности всегда в хозяйстве пригодятся.

Найджел Даскинг

Моя попытка повидать панкушку закончилась полной катастрофой, но решимости не убавилось. Только надо торопиться. Я опасался, что, если не поспешу с этим делом, мне грозит опасность влюбиться в кого-нибудь еще, и не дай бог в не-панкушку. Например, в особу типа Айрис Ротерхэм.

А это потребует, так сказать, распанковки, перемены облика, что, после стольких усилий, доставит мне кучу новых хлопот. Ведь пиджак а-ля Траволта был преображен до неузнаваемости, со всеми его порезами, буйством красок, напыленных аэрозолем, пятнами кетчупа, чая, английскими булавками и прочим. Обратный процесс невозможен. Так что если я влюблюсь в какую-нибудь куколку диско, мне придется доставать новый пиджак а-ля Траволта.

Значит, какие у меня варианты?

Надеть панковский прикид и отправиться на городскую площадь.

Как поют «Стрэнглерз» в одной песне, банда панков «ошивается» именно там.

Пришел. Никаких признаков панкушки.

Ha этот раз я решил держать рот на замке, чтобы не спороть какую-нибудь глупость типа «привет», «прекрасный денек», «становится прохладно» и тому подобное.

Даз сидел на скамейке. Я подумал, что, может, это часть их протокола: скамейка принадлежит Дазу. Плевать. Сажусь рядом. Он никак не реагирует на меня. Я раздумываю, не предложить ли ему сигаретку, но он упрямо пытается доплюнуть до собачьей кучки напротив скамейки.

Мимо прошли две монашки. Даз поднимает голову:

– Терпеть не могу монашек. Это такое ЗАНУДСТВО.

Мы оба согласно киваем. Его можно понять.

И тут. Я вдруг вспомнил. Меня словно осенило. Черт меня подери.

Найджел Даскинг!


НАТУРА: ГОРОДСКАЯ ПЛОЩАДЬ – ВЕЧЕР

Винс сидит на скамейке и глядит на Даза. На губах у Винса играет загадочная улыбка.

Даз это прекрасно видит.


ДАЗ

Какого ХРЕНА ты уставился?


ВИНС (поспешно)

Да так, ничего.


Много лет назад Найджел Даскинг учился в нашей школе. Это было во втором классе. Я был во 2-м «Си», а он, кажется, во 2-м «Пи». Но наши классы вместе занимались физкультурой в зале и на улице, гоняли футбол и все такое. Помнится, все над этим мальчишкой потешались: он был такой тощий и носил розовые трусы с вышитой именной меткой.

Но это еще не все.

После физкультуры все мальчишки отправлялись в душ. И, помню, однажды кто-то сказал: «Эй, смотрите, у Даскинга между ног борода выросла». И все повернули головы и увидели ежик волос, примостившийся у него в паху, – еще пару дней назад его там не было! Знаю, знаю: через несколько лет и у всех остальных стали расти лобковые волосы, но Найджел был первый, и мы покатывались со смеху. А он сделал только хуже для себя, потому что через пару дней снова была физкультура, и Найджел снова отправился со всеми в душ, и мы увидели, что все волосы исчезли, но зато на порезе был налеплен пластырь. Нетрудно догадаться, что Найджел просто сбрил волосы. Он что, думал, никто не заметит? Заметили, и еще как, и стали орать: «Эй, смотрите, наш Найджел начал брить бороду». И все мы до упаду хохотали.

И, насколько я помню, Найджел Даскинг заплакал.

Дети вообще жестокие, да?

Летом он ушел из нашей школы. И я забыл про него напрочь.

Вот это да.

Великий Ирокез Даз, король панков, и есть тот самый Найджел Даскинг, в розовых трусах, с ежиком в паху, который он потом сбрил и плакал, когда мы над ним смеялись.

Кто бы мог подумать?

Никогда, никогда больше

Это был удар.

Мало того, что умер Жан-Поль. А теперь это. Жизнь изменилась навсегда.

– Питер, вы порвали сухожилие.

Так сказал доктор Бэннистер. Спокойно. Без эмоций. Как всякий медик.

– Думаю, это серьезно. На десять дней можете забыть о беге, абсолютно. Будьте реалистом. Может статься, вы никогда больше не сможете бегать на скорость и участвовать в соревнованиях.

Никогда.

Он так и сказал. Никогда.

Никогда, никогда больше.

Значит, никогда он не пробежит 10 километров меньше чем за 45 минут.

Никогда не пробежит 5 километров меньше чем за 22 мин. 16 сек.

И никогда уже не будет участвовать в марафонах.

Хромая, Питер вышел из кабинета хирурга.

Никогда больше.

Отрада семейной жизни

В тот вечер он ничего не рассказал Маргарет. Слишком тяжело, слишком больно. Маргарет не поймет.

Поймет только бегущий рядом.

Жан-Поль бы понял.

Ах, Жан-Поль. Питер никогда больше не побежит, но Жан-Поль… Жан-Поля никогда больше не будет.

Никогда больше.

К своему разочарованию, Питер этой мыслью почему-то не утешился. Он мысленно взглянул на свою жизнь. Нужно радоваться тому, что имеешь, сказал он себе: изобилие жизни с ее маленькими радостями, работа, дом, дочки, жена.

Пусть все это прольет бальзам на душу.

В тот вечер Питер не мог оставаться один в своем кабинете, как планировал.

А за ужином он предложил домашним сыграть в благородную игру скрэббл.


НАТУРА: ГОРОДСКАЯ ПЛОЩАДЬ – ВЕЧЕР

Панки все еще вшиваются на площади.

Винс собирается с духом и поворачивается к Дазу.


ВИНС

А что, твоя приятельница… твоя панкушка: она не придет?


ДАЗ

Чего?


ВИНС (отодвигаясь)

Ничего.


Оба молчат. Даз, растравленный долгим ожиданием, не выдерживает.


ДАЗ

Блядь, трах, хуй в ушах!

Поднимается и ОРЕТ.


ДАЗ

ТЕЛКАААААААААА!

Эта тихая игра скрэббл

Питер в целом плохо относился к настольным играм: к чему тратить силы и эмоции на монотонную, бессмысленную затею? Не лучше ли предаться чтению книги, сочинению стихотворения или раздумьям над формулами?

Но игра скрэббл – исключение. Если подойти к ней как полагается – с полной самоотдачей, – можно усовершенствовать свои лингвистические навыки, обогатить словарный запас. И, разумеется, в скрэббл можно играть как в одиночку, так и всей семьей: регулярные игры в скрэббл укрепляют семейный дух.

По настоянию Питера они старались играть в скрэббл минимум раз в месяц. Но в последнее время из-за упрямства Джоанны – и, надо признаться, загруженности Питера на беговом поприще – пришлось сделать пару пропусков.

На сей раз пробежка не воспрепятствует. А что касается Джоанны, она была приглашена с настойчивостью, подразумевающей, что отказ будет расценен как оскорбление.

Игра началась на живой ноте. Маргарет выложила слово Мотив (18 очков), а Люси продлила его как Лейтмотив, захватив клетку с двойным счетом и заработав 36 очков.

Но позиции Люси пошатнулись. Не успела она занести свои результаты на бумагу, как Питер воскликнул «Ага!» и выложил от буквы Л, соответственно, Е, Д, О, Р, У, Б. Использовав, таким образом, все семь фишек. И набрав пятьдесят очков к уже имеющимся блестящим – сколько там? – сорока девяти.

Всего 99.

Радость достигнутого заставила позабыть про ноющую боль в паху.

Да, все-таки хорошо, что они сели играть.

Итак. Маргарет 18 очков, Люси 36, Питер 99.

Твой ход, Джоанна.

Джоанна долго не думала.

– Мрак. Два очка.

Люси хихикнула. Питеру было не до смеха.

– Мне кажется, ты могла бы постараться, Джоанна.

– Вообще-то…

Она перевернула фишки, показывая, что стараться вроде бы не из чего.

Люси дождалась своего часа. И со скоростью молнии, даже быстрее Питера, выложила:

– Мракобес. Двойной счет. 46 очков.

Неудивительно, что Джоанна никак не прореагировала.

– Я ухожу, – раздраженно сказала она и пошла наверх разрисовывать лицо боевой окраской. Как это типично, подумал Питер. Ей плевать на игру. Плевать на близких. На их чувства. В этом вся Джоанна. Джоанна в лучшем виде.

Но игра должна продолжаться. Непременно. Игра будет еще приятнее и увлекательнее, раз унылая Джоанна покинула нас.

Так думал Питер.

Поскольку не рассчитывал, что за стол сядет следующий игрок.


НАТУРА: УЛИЦА – ВЕЧЕР

Даз целеустремленно шагает по улице.


ДАЗ

ТЕЛКАААААААА!


Винс идет следом на безопасном расстоянии.


ПАВИЛЬОН: КОМНАТА ДЖОАННЫ – ВЕЧЕР

Джоанна перевоплощается в панкушку.


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ РОБИНСОНОВ – ВЕЧЕР

Люси выкладывает длинное слово.


ЛЮСИ

Trente-neuf.[xv] Ходи, мам.


Маргарет молча думает над своими фишками. И вдруг тишину разрезает крик:


ДАЗ (голос за кадром)

ТЕЛКААААААААААААА!


Даз стоит под окнами Робинсонов.


ПАВИЛЬОН: КОМНАТА ДЖОАННЫ – ВЕЧЕР

Джоанна, припанкованная, подбегает к окну.


ДАЗ

ТЕЛКААААААААААА!


ДЖОАННА

Уйди, пожалуйста!


ДАЗ (передразнивая)

АХ, УЙДИ, ПОЖАЛУЙСТА! КА-АКОЙ ТЫ НЕХОРОШИЙ!..


УГЛОВОЙ ПЛАН НА ВИНСА, который следит за происходящим из-за телефонной будки. Он видит в окне панкушку, разговаривающую с Дазом (Джоанну не узнает)


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ – ВЕЧЕР

Робинсоны вслушиваются в крики под окном.


ДАЗ (голос за кадром)

БЛЯДЬ! ПИЗДА! ССАКИ! ГОВНО! ДРОЧИЛА!


Но игра продолжается.


МАРГАРЕТ

У меня одни гласные…


ДАЗ (за кадром)

БЛЯДЬ! ПИЗДА! ССАКИ! ГОВНО! ДРОЧИЛА!


НАТУРА: ВОЗЛЕ ДОМА РОБИНСОНОВ – ВЕЧЕР

Даз хватает птичью поилку, размахивает ею, собираясь совершить бросок.


ДЖОАННА

Прекрати! Прошу тебя!


ДАЗ (распевает)

А Я КРАСОТКА, А Я КРАСОТКА!


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ – ВЕЧЕР

ДАЗ (голос за кадром)

ПУУУУУСТОООООО!


ПТИЧЬЯ ПОИЛКА летит в окно. Робинсоны поднимают головы… и сквозь торчащие осколки видят демонический силуэт Доза.


ДАЗ

ТЕЛКААААААААААА!


НАТУРА: ВОЗЛЕ ДОМА РОБИНСОНОВ – ВЕЧЕР

Винс подбегает к телефонной будке возле дома. Будка занята.


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ РОБИНСОНОВ – ВЕЧЕР

Даз вваливается в гостиную. Приближается к испуганным игрокам.


ДАЗ (Люси)

Гони квадратики.


ЛЮСИ

Они называются фишки.


ДАЗ

Гони квадратики, я сказал!


Берет пригоршню фишек, засовывает их в рот и с хрустом РАЗГРЫЗАЕТ.

Вниз по лестнице сбегает Джоанна. Подходит к Дазу.


ДЖОАННА

Прошу тебя…


Протягивает руку, Даз ее отталкивает. Питер инстинктивно, предостерегающе кладет руку ДАЗУ на плечо. Секунду они так и стоят. Даз смотрит на Питерову руку. Затем в упор на Питера. Затем…


ДАЗ (дамам)

Все бабы наверх! Быстро!


ПИТЕР

Делайте, как он говорит.


Дамы уходят наверх. Оставляя перепуганного Питера наедине с Дазом.


ПИТЕР

Ну. И что теперь?


ДАЗ

Я и ты…


Берет пригоршню фишек.


ДАЗ

Будем, блин, играть!


НАТУРА: ВОЗЛЕ ДОМА РОБИНСОНОВ – ВЕЧЕР

Будка свободна, Винс влетает внутрь.


ПАВИЛЬОН: В ТЕЛЕФОННОЙ БУДКЕ – ВЕЧЕР

Винс звонит из телефонной будки.


ВИНС

Полиция?… Я хочу сообщить вам о хулиганском нападении панка…

Крантык

Что ж, я выполнил свой долг.

Долг? Гм. Я вдруг подумал, что вызывать полицию – это как-то не очень панково. Но дело сделано. Придется дожидаться полицейских, пусть разберутся с Найджелом Даскингом, к которому я, хочу отметить, не испытывал привязанности или каких теплых чувств.

Но не стану скрывать – мне было до смерти любопытно, что же происходит в доме? Шум и крики стихли. Я подкрался к разбитому окну, пригибаясь, чтоб не увидели, стараясь не наступать на осколки, чтоб те не захрустели и в доме никто не услышал.

В доме было очень, очень тихо.

На мгновение мне подумалось: не дай бог он там всех поубивал.

Потом я заглянул в комнату и понял, что не все так страшно.

Но я бы меньше удивился, если б увидел кучу трупов.

Даз и отец панкушки сидели на кушетке и резались в невинный скрэббл. Впрочем, сбледнувший отец панкушки, судя по лицу, озабочен был скорее промышленных размеров кучей, из-за которой штаны его сзади заметно отяжелели.

И кто бы бросил в него камень?

А вот Даз играл увлеченно. Кто бы мог подумать, чтобы чокнутый панк и ирокез по совместительству может так самозабвенно играть в скрэббл.

Что доказывает нам: не следует судить о книге по обложке, да?

И вот они играют, ход Даза: и тут глаза его загораются, и он по-деловому начинает выкладывать фишки.

Если я не ошибаюсь (а мы еще с Уолтером придумали и пытались запатентовать стрип-скрэббл, вариант Великой Игры для современного подростка), и если память мне не отказывает, ССАКИ = 6 очков, ГОВНО = 7 очков, ДРОЧИЛА = 12 очков, и – апофеоз всех матерных слов – БЛЯДЬ = 13 очков.

Ну, каков твой ход, Даз?

Поразительно, но Даз не выбрал ни одно из этих слов.

Кажется, он выложил еще какое-то слово, особенное – или Даз так думает. На лице его играет довольная ухмылка.

– Ходи!

Отец панкушки смотрит на это слово. И становится очевидно, что он является поборником игры по правилам и во имя этих правил готов рискнуть головой.

– Мне кажется, слова «крантык» не существует.

Даз не реагирует.

– ХОДИ!

Но его соперник отстаивает истину.

– Позвольте, я сверюсь со словарем.

И он тянется к словарю, но Даз опережает его, хватает словарь и швыряет его в стеклянную горку, где выставлен выпендрежный фарфоровый сервиз, из тех, что передают из поколения в поколение и хранят для самых торжественных случаев, и сервиз не будет особо выпендрежный, если его склеить из осколков, поэтому теперь все это можно только замести в совок и выбросить на помойку. Жаль сервиз, но Даза он мало колышет – его колышет слово «крантык».

– МУХЛЕВЩИК ХРЕНОВ!

Этот эпитет приводит в чувство отца панкушки, и он готов сотрудничать.

– Прекрасно. Замечательно. Пусть будет крантык. Позвольте, я теперь…

Фишек нет. Опоздал.

– СУКА!

Даз вскочил, глаза налились кровью, руки сжаты в кулаки, и я подумал, господи, не удивлюсь, если панкушкин папаша уже наложил в свои коричневые штаны, и, кажется, папаша уже и сам заметил, озирается, ищет, куда бы слинять, ищет оружие и внезапно, кажется, находит, но меня удивляет выбор.

Он решил драться словом.

– Послушайте, молодой человек… это глупо. Я полностью на вашей стороне.

Но погодите – может, он и прав. Потому что Даз замирает, склонив голову набок, сморщив нос.

– А?

Ага, Питер нащупал слабое место. И наносит удар.

– Даз, как и вы, я презираю буржуазное общество. Я, как и вы, считаю буржуазию пресыщенными людьми, погрязшими в неразрешимых этических противоречиях. Я уповаю на революцию – пусть не в таком виде, как предвидел Маркс, но тем не менее. Я такой же, как вы, только ваш протест внешний, весь ваш гордый облик говорит об этом, мой же протест является составляющей моей внутренней жизни…

Вот теперь он оседлал своего конька: почему-то прихрамывая, он спешит к каминной полке, берет гипсовый бюст Ленина и размахивает им у Даза перед носом.

– Видите? Это Владимир Ильич! Ленин!

И вручает бюст в руки Дазу, улыбается, всем своим видом говоря: «Вот видишь?» Даз разглядывает бюст, хмурится и выдает свой взвешенный ответ:

– Отстой!

И разбивает голову Владимира Ильича Ленина о голову отца панкушки.

Ой.

За спиной я слышу цокот конной полиции, вой сирен. Наконец-то.


НАТУРА: ВОЗЛЕ ДОМА РОБИНСОНОВ – НОЧЬ

Винс шарахается в сторону: Даз выпрыгивает из окна и дает стрекача!


ВИНС

Эй!


По инерции бежит за Дазом.


НАТУРА: ВОЗЛЕ ДОМА РОБИНСОНОВ – НОЧЬ

Даз убегает, Винс догоняет.

Даз оглядывается… видит, от кого убегает. Он останавливается.

До Винса вдруг доходит, кто кого пытается догнать. Он останавливается.

Винс догоняет Даза? Это какая-то ошибка.

Обмен ролями.

Винс убегает, Даз догоняет.


НАТУРА: ДОРОГА ВОЗЛЕ ДОМА РОБИНСОНОВ – НОЧЬ

Винс несется во всю прыть. Оглядывается. Кажется, оторвался.

Замедляет бег, снова оборачивается и… налетает прямо на ПОЛИЦЕЙСКОГО.


ПОЛИЦЕЙСКИЙ

Вот он, хулиганский панк! Ах ты ублюдок!


ВИНС

Нет! Это не я!


Подбегают остальные ПОЛИЦЕЙСКИЕ.


ПАВИЛЬОН: ПОЛИЦЕЙСКАЯ МАШИНА – НОЧЬ

Упирающегося Винса заталкивают в полицейскую машину. Дверь захлопывается.

В заточении

Так в первый и последний раз в жизни я побывал в тюремной камере. Не очень-то уютно, скажу я вам: я так и не сомкнул глаз – и дело не только в жесткой койке. Мысли роились у меня в голове, пихались, кувыркались и жужжали. Я думал: что, если мне не поверят? И решат, что это я ударил отца панкушки Лениным по голове? Это же тяжкое телесное повреждение, так? Тогда мне светит тюрьма, от трех до пяти: конец моей юридической карьере, финита. Но, с другой стороны, может, это будет поворотом в моей жизни, я брошу тянуть резину и вернусь к своему истинному призванию – я ведь собирался стать кинозвездой, не забыли? И мне полезно будет посидеть за решеткой на тот случай, если в один прекрасный день придется сыграть роль узника – как, например, в фильме «Любитель птиц из Алькатраса».[xvi] И к тому же, согласитесь, тюремное прошлое придаст моей биографии романтический оттенок: «В молодые годы, прежде чем прийти к славе и богатству, Винс Смит был мятежной душой, примкнул к анархистам и несколько лет провел за решеткой». Звучит неслабо.

Вполне.

Так что к утру я окончательно убедил себя, что судьба мне улыбнулась до ушей. И очень расстроился, узнав, что будет проходить процедура опознания. Полиция откопала с десяток местных панков – среди них Тошниловку и ПачкуЧаю: их выдернули из постели ни свет ни заря, и парни были злы как собаки.

Даза среди них не было – не сказать, что я был до смерти разочарован.

Нас расставили в ряд, и в комнату, хромая, входит отец панкушки. Большой такой дядька, под глазом фингал, подарок от Владимира Ильича Ленина в сотрудничестве с Найджелом Даскингом.

Дядька – выжатый лимон, словно после пятнадцати раундов с самим Джо Багнером.[xvii]

Ну вот, и этот господин смотрит на шеренгу панков и, представьте, не находит среди них ночного хулигана. Похоже, я не смог себе организовать бурное прошлое, я спешно покидаю участок: я просто бегу со всех ног, потому что мне припомнилось, что сегодня очень важный день.

Сегодня тот самый день

О сверхъестественных способностях вообще речи быть не может: мистер Несбитт сомневался даже в том, что мой отец способен добраться до университета без посторонней помощи. И попросил меня проследить, чтобы Гарольд Смит был непременно доставлен на важную встречу.

После процедуры опознания прибегаю домой. Но отец уже уехал. Я быстро умываюсь, надеваю костюм и дую в университет.

И слава богу, что я помчался туда, потому что – как и пророчествовал мистер Несбитт, – мой отец действительно заблудился. Могу сказать в его оправдание: то был его первый и, вероятно, последний визит в университет – отец не виноват, что слегка запутался. Его главная и вполне понятная ошибка – он спутал физический факультет с факультетом физической культуры.

Ну и.


ПАВИЛЬОН: УНИВЕРСИТЕТ. ЗАЛ ФИЗКУЛЬТУРЫ – ДЕНЬ

Гарольд разговаривает с тремя черными громилами-баскетболистами. Ребята явно веселятся.


ГАРОЛЬД

Я же говорю, тесты. Сверхъестественные способности. Дом престарелых. Трое умерло. Полиция.


Ребята переглядываются, уверенные, ясное дело, что разговаривают с чокнутым.


ВИНС (за кадром)

ОТЕЦ!

Винс спешит к отцу на помощь.


Ну, потом мы исхитрились попасть куда надо и нашли приемную физического факультета. Я спросил доктора Питера Робинсона, отца Джоанны, и секретарша сказала:

– Мне очень жаль, но сегодня он задерживается, у него какие-то дела в полиции. – А я подумал: ага, не у него одного. А потом секретарша сказала: – А вот и он. – Я оглянулся и

в приемную, хромая, вошел отец Джоанны. Такой большой дядька, под глазом фингал, и выглядит, как выжатый лимон, словно после пятнадцати раундов с самим Джо Вагнером.

Минуточку.

Он подходит к нам, и мы перекидываемся парой фраз, которые я уже цитировал ранее в своей книге. Не буду повторяться, ничего интересного. Странно вообще, что припомнилась такая мелочь, потому что в голове моей бурлили престранные мысли. По-моему, я размышлял, разумно ли я мыслю, не повредился ли умом после ночного тюремного заточения.


Поскольку.

Отец Джоанны?

Отец панкушки?

Отец панкушки?

Отец Джоанны?

Хммммм…

Снова никогда больше

Питер был совсем не в настроении возиться с этим странным человечком.

Он полночи не спал: в больнице ему сделали рентген глаза – слава богу, просто синяк, хотя болит ужасно. Потом пришлось составлять заявление в полиции, потом – вставлять дома разбитые стекла, ликвидировать разгром, устроенный этим ущербным юношей (дочкиным бойфрендом!), затем последовали слезы Маргарет…

Но это все пустяки. Мантра доктора Робинсона волнами шока захлестывала все эти мини-травмы, вздымая их к небу, уволакивая от суши в потоке лавы:

Никогда

Никогда больше

Математика или физика?

В школе математика была не только предметом, в котором Питер достиг колоссальных успехов. Он любил играть в математику: математика – точно самый огромный, самый захватывающий паззл, какой только может попасть ребенку в руки.

Питер рос, и математика уже не была просто детским увлечением: когда этот замечательный паззл сложился, обнаружилось, что он просто великолепен, и Питера ныне привлекала главным образом эстетика. Казалось, в мире нет ничего прекраснее математического уравнения. Разумеется, нет – ибо одна математика чиста.

Вероятно, Питер пошел бы по этому пути, стал бы математиком. Однако он уже ощущал себя частью не столь чистого окружающего мира. И, как всякий высокоморальный человек, думал: как ему, человеку высокоморальному, подступиться к этой задаче – придать миру, хотя бы отчасти, прекрасные и совершенные свойства математики. Явно не будучи математиком. Он изучил «Принципы математики» Рассела, всего Готлоба Фреге.[xviii] И понял, что попытка установить связь даже между математикой и логикой, не говоря о чем-то вещественном, обречена на провал. Но вот физика…

Похоже, физика дает решение. Конечно, кто хоть чуточку разбирается, тот знает, что, начиная с Эйнштейна, физика – по сути описание Вселенной языком математики – от кварков до космических туманностей. И здесь Питер нащупал связку между грацией чисел и неуклюжестью грубой реальности. Вот он, шанс: отточить, постичь структуру того, что прежде казалось бессмысленным и бессистемным хаосом. Если мир поддается систематизации, значит, имеет определенную структуру – и Питер укреплялся в вере, что и жизнь имеет структуру, а значит, и смысл.

Никогда.

Никогда больше.

Питер ошибся.

Вчера вечером бюст Ленина разбился вдребезги о его голову, раскололся на кусочки, оставив под глазом отвратительный синяк – преходящий плевок вечности.

Удачная метафора.

Система рухнула. Все до единой. Платформа, на которой он строил свою жизнь, оказалась воздушным эшафотом.

Старость, немощь, тьма, смерть, хаос, пустота.

Броня лопнула: защита, которую он построил вокруг себя, оказалась тонка. Не прочнее кожи его былого кумира Владимира Ильича. Что осталось от вождя? Лишь мумия в гробу на Красной площади: бледная, восковая, полая: такая хрупкая, что даже невесомая бабочка, опустившись на его щеку, способна разрушить кумира.


ПАВИЛЬОН: ЛАБОРАТОРИЯ – ДЕНЬ

Питер колдует над приборами. Напротив сидит Гарольд: к голове его прикреплены датчики, которые регистрируют мозговые импульсы (слегка напоминает сейсмограф).


ВИНС (голос за кадром)

Гарольда Смита отдали в руки науке. Чтобы ученые протестировали его на сложных приборах и дали заключение, что он – полная липа. Так думал мистер Несбитт. Неужто он ошибался?


Приборы регистрируют у Гарольда Смита крайне низкую мозговую активность. Затем Гарольд кидает взгляд на монитор и сосредоточивается. Стрелка дергается, потом замирает. И снова дергается и замирает. Такое впечатление, будто Гарольд мысленно разогревается – как бегун перед дистанцией. Теперь Питер – весь внимание.


ГАРОЛЬД

Ну что. Начнем?


МОНТАЖпотрясенный Питер проводит над Гарольдом все новые и новые тесты.


ВРЕЗКАмонитор показывает резкий подъем мозговой активности.


ПЕРЕБИВКА

Перед Гарольдом разложены карты рубашкой вверх. Гарольд называет черви, бубны, трефы, пики – Питер переворачивает карты: Гарольд ни разу не ошибся.


ПЕРЕБИВКА

Гарольд пишет на листе бумаги число 1917. Питер переворачивает свою карточку – на ней написано то же самое число.


ПЕРЕБИВКА

Гарольд рисует на листе бумаги серп и молот – он отгадал задуманное Питером.


ПЕРЕБИВКА

ГАРОЛЬД

Роджер Бэннистер.[xix]


Питер вытаскивает из конверта фотографию… Роджера Бэннистера.


ПЕРЕБИВКА

Гарольд взглядом гнет ложки и вилки.


ПЕРЕБИВКА

На столе перед Гарольдом прыгает мячик от пинг-понга. Гарольд внимательно смотрит на него. Мячик замирает в воздухе. Хлоп! Мячик взрывается.


ПЕРЕБИВКА

Гарольд смотрит на головки спичек, закрепленных на столе. Каждая вторая спичка загорается одна за другой. Потом разом вспыхивают остальные.


ПЕРЕБИВКАстрелку монитора буквально зашкаливает.

Гарольд снимает с головы шлем из проводов – монитор продолжает регистрировать высокую мозговую активность, хотя Гарольд уже отсоединился.

Гарольд моргает – монитор пустеет.

Тесты закончены.


Питер подходит к Гарольду.


ПИТЕР

Невероятно. Просто невероятно.


Он начинает смеяться. Морщится. Дают о себе знать ссадины и синяки.

Гарольд подносит ладонь к щеке Питера. Питер испуганно вздрагивает… затем успокаивается: боль стихает. Он смотрит на Гарольда, словно спрашивая: как? как вы это делаете?


ГАРОЛЬД

Ваш любимый цвет – зеленый. Ваша мама была слепая. Вы не любите бананы.

(пауза)

Вы боитесь смерти…


По щекам Питера текут слезы. Он отнимает руку Гарольда от щеки и кладет ее в область паха, где порвано сухожилие…


НАТУРА: ТЕРРИТОРИЯ УНИВЕРСИТЕТА – ДЕНЬ

Питер делает пробежку: его болезнь явно улетучилась.

Он приближается к финишу, спринтует. Останавливает секундомер, смотрит на результаты.

Раскидывает руки.


ПИТЕР

Есссссссть!


Падает на колени и целует землю.

Поход в сортир, что так и не случился

Итак.

Отец Джоанны = отец панкушки.

Следовательно,

Джоанна = панкушка.

Такую логическую задачу способен решить даже я.

Следовательно, две девушки, в которых я поочередно был влюблен, оказались одним и тем же человеком.

Вопросы отвлекали меня, вы не поверите, от срочного задания на вечер – переподшивки документов по делу Маккласки. Вопросы, вопросы, вопросы. От самых земных – не пора ли покупать очки? – до самых абстрактных – теперь, когда две девушки свелись к одной, мои шансы удваиваются или наоборот?

Честно говоря, мне трудно было сосредоточиться.

И не только на деле Маккласки.

Я ни на чем не мог сосредоточиться.

Даже самые обычные бытовые вещи мне не давались. Типа сходить в туалет.

Потому что: я сходил в туалет, но не сходил.

С вами такое бывало?

А со мной вот как было: я встал из-за стола с твердым намерением посетить сортир и освободить мочевой пузырь. Я вышел из комнаты, прошел по коридору, зарулил в туалет: какие проблемы – сделал дело, и готово. Но я все время думал: Джоанна это панкушка, а панкушка это Джоанна.

Я вымыл руки, высушил, вышел из туалета, миновал коридор и сел за стол, чтобы приступить к подготовке дела Маккласки, а потом вдруг подумал.

Мне надо в туалет.

Минуточку.

Я ведь только что… Или…

С географической точки зрения я там был. С функциональной – нет. Я просто вошел в туалет, вымыл и высушил руки, неотступно думая про то, что Джоанна, это панкушка, и так далее, и не произвел действия, которого ожидаешь от человека„'зашедшего в туалет.

Итак.

У меня душа не на месте. Нужно поговорить с Джоанной. Начистоту. Ждать нельзя.

Классная прическа

Мы прогуливались в сторону автобусной остановки. Ну, это я только так говорю – мы.

Она-то прогуливалась, а я лишь пытался сделать вид, что прогуливаюсь. Как может человек прогуливаться, если сердце бьется в груди как колокол.

Бум. Бум. Бум.

Прогуливаться в обществе Джоанны у меня больше не получалось.

Она зевнула. И я решил, что теперь могу вставить словечко. Хотя перед этим мы не произнесли ни слова.

Говори же, Винс. Давай!

– Э… Я видел твоего отца сегодня. У него такой синяк под глазом. Он что, подрался?

Джоанна не оценила мой тонкий юмор. Сегодня у нее туго было с юмором.

– Ох, господи. Сегодня ночью… Я поэтому такая…

И Джоанна снова зевнула. Снова повод вставить словечко. Дверь открыта, Винс. Подставляй ногу, а то закроется. Живо.

– Так что было ночью?

– Ой, ужас. Этот идиот, с которым я встречалась…

И знаете, только тут я осознал это. Пока Джоанна не сказала, до меня не доходило: если она – это панкушка, с Дазом встречалась не только панкушка (и неизвестно, до чего у них там дошло), но и сама Джоанна.

Джоанна и Даз. Господи боже мой.

Ох.

– Если он такой идиот, зачем же ты с ним встречалась?

Впереди на тротуаре зазвенела кем-то брошенная пустая консервная банка. На той стороне улицы, откинувшись на капот чужой машины, стоял идиот собственной персоной. Даз. Стоял и ждал, когда Джоанна подойдет. Джоанна перестала прогуливаться и остановилась. Посмотрела на Даза. Потом на меня.

– У него класснаяприческа.

Классная прическа? Ты хочешь знать правду про своего хахаля, дорогая? Хочешь, я расскажу тебе про маленького тощего мальчика по имени Найджел Даскинг?

Давай же, Винс, выложи ей всю правду.

– Почему я встречаюсь с идиотом? Наверное, потому что сама такая. Жалкая идиотка.

Это она о себе, если вы не поняли. Я хотел ответить, но слова застряли на полпути между серыми клетками и речевым аппаратом.

Очередная консервная банка запрыгала у нас под ногами.

И я ринулся с места в карьер.

– Ты совершенно не права. Ты никакая не она. То есть не идиотка. Может, кое-кто тебе внушает, чтобы ты с ними чувствовала себя идиоткой и что ты должна с ними встречаться. А ты вовсе не такая и не должна…

Черт возьми. Звучало неплохо. И откуда это во мне взялось? И другой вопрос: куда делись розовые трусы и бритый пах с предательски белеющим пластырем?

Думаю, речь моя подействовала на Джоанну. Она посмотрела как-то загадочно, внимательно, но удивленно, если такие взгляды вообще бывают, а я подумал, что у меня все получилось, она не пойдет к Дазу и останется со мной, и мы будем прогуливаться дальше, и я даже вдруг почувствовал, что, пожалуй, теперь и впрямь смогу прогуливаться.

Так бы все и было.

Как вдруг. В самый неподходящий момент.

Этим ослиным новомодным гудком сигналит машина.

И подъезжает Рой.

– Эй, Винс, привет. Иди сюда.

Прозвучало как приказ.

– Это мой брат.

Она посмотрела на Роя, потом на меня.

– Он не такой красавец. До завтра, Винс.

И пошла к Дазу.

Норвегия

Я бы мог наговорить Рою кучу гадостей. И если бы он не слышал, как Джоанна сказала, что я красивее его, я бы так и сделал. Хорошо, что не сделал, потому что Рой был в таком настроении, что мама не горюй.

Рой пребывал в паршивейшем настроении.

Я так понимаю, Норвегия, где он выступал, не упала к его ногам.

– Ну что, Рой, как там в Норвегии?

– Фигня. Залезай.

Позднее, связав воедино всю доступную мне информацию, я понял, в чем дело.

Как я уже говорил, Рой был не очень силен в географии. Мой придурочный брательник умудрился перепутать Норвегию с Марокко. А он-то обрадовался, представляете? Хотел уехать из холодного Южного Йоркшира туда, где тихо плещет тропическое море.

Рой побросал в чемодан футболки, шорты, солнечные очки, лосьон для загара, панамки и все такое и полетел. А когда самолет приземлился и Рой увидел, что за иллюминатором белым-бело, лишь тогда он почувствовал неладное.

– Это что, остановка? – спрашивает Рой. – Неужели нам через Гренландию лететь?

Нет, парень. Мы на месте.

Наш Рой не был готов к жизни за Полярным кругом. Из теплых вещей у него был только блестящий концертный смокинг с бархатными отворотами и пышными рукавами, а на спине надпись «Великий Занкини», вышитая золотыми нитками.

А все остальное – пляжные варианты. О господи.

Итак, «престижный тур» начался печально, а дальше и того хуже.

Оказалось, что ему забронировали место не в «лучшей курортной гостинице», как он утверждал, а в каком-то клоповнике на севере, куда съезжались нефтяники, охотники, оленеводы и прочие неинтеллигентные личности, заколачивающие деньги в этом запорошенном крае. После долгих месяцев работы в тундре на пронизывающем ветру народ приезжал сюда, чтобы оттаять душой, поразвлечься. Люди эти были высокорослыми бородатыми мачо, и, чтобы оттаять душой, они отдыхают поистине всерьез: пьют в три горла, курят траву, кувыркаются с девочками и прочее, не глядя, как Великий Занкини прыгает на шаткой сцене и выуживает пластмассовые яйца из бархатных мешочков.

К тому же Великий Занкини был не в лучшей форме. Его репризы оказались непереводимы на норвежский язык.

А когда он распаковывал багаж, четыре его голубя выпали оттуда свежезамороженными.

Вот такая поездочка.

Надо отдать должное Рою: он старался изо всех сил. Пара блестящих идей таки пришла ему в голову. Он попытался «норвегизировать» тематику своих выступлений. Свой классический номер с распиливанием он решил превратить в «Распиливание северного оленя» © Великий Занкини, © Рой Смит. Но идея была экономически невыполнима. Достать реквизит на месте не представлялось возможным, а стоимость изготовления и пересылки из Англии муляжей задней и передней частей оленя была астрономической.

Ну так вот.

Сейчас мы едем в машине Роя, и он не расположен обсуждать Норвегию. Зато его очень интересует огромная статья в вечерней газете. Похоже, кто-то из лаборантов, прибиравших лабораторию после тестирования моего отца, сболтнул журналистам, что Гарольд Смит – прямо какой-то Чудо-Человек.

Как вы понимаете, Рой просто бесился.

– Это что, «утка»?

– Нет, чистая правда. Он все это умеет. Я сам видел.

Рой делает попытку

Не надо быть телепатом, чтобы представить, о чем думал Рой.

– Это наследственное. Я уверен.

И он отвозит меня к себе домой, потому что хочет проверить свою гипотезу. Рой уверен: если у отца сверхъестественные способности, значит, они должны быть и у сына, только еще лучше. Рой считает, это логично.

Сначала он пытался согнуть ложку.

Он аккуратно потер ее двумя пальцами.

Ничего.

Он продолжал тереть.

Ничего не происходит. Рой смотрит на ложку, сосредоточивается.

– Гляди, она сгибается.

– Да не сгибается она.

– Говорю тебе, сгибается.

Он трет ложку сильнее

– Она плавится, буквально плавится под моими пальцами.

– Да хватит уже.

– Она сгибается!

Ага, точно, ложка действительно начала сгибаться. Но лишь потому, что Рой тер ее так, что пальцы посинели.

К его чести, следует заметить, что свою неудачу он признал. И мы продолжили.

Ему очень быстро не удалось подвесить в воздухе колпачок от ручки, монету и крошечную золотистую тряпочку.

После этого он силой собственной мысли не смог остановить свои часы и завести мои.

Потом Рой перешел к чтению мыслей. Мы пытались делать это сразу в уме, наобум: я загадывал, а Рой отгадывал. То еще развлечение. Он говорит – «зеленый слон», а я загадал «Рой козлина».

Чтобы увеличить его шансы, мы перешли на числа – на манер отцовского рождественского фокуса. Я писал числа от одного до ста, сворачивал листок и концентрировался.

Первая попытка была не очень: я загадал 89, он назвал 3. Вторая уже лучше: я загадал 15, он отгадал 43. На третьей, и последней, попытке он промахнулся капитально: его 70 против моих 25. Рой расстроился, но потом, к величайшей своей радости, просек, что, если сложить 2 и 5 моего числа, то получится первая цифра его числа. Жутковатое совпадение, заметил он.

Повторить этот трюк он, к сожалению, не смог.

Маргарет, я прелюбодействовал

Время ужина в доме Робинсонов.

Через двадцать четыре часа после набега Даза гостиная пропылесосена, подлатана, обставлена. И снова становится местом кровавого побоища. На этот раз не в физическом смысле. Полиция бессильна.

6.02 вечера. Злоумышленник еще не появился. Как ни удивительно.

Маргарет, Джоанна и Люси садятся за стол. На столе остывает испеченное в духовке мясо, вареный картофель, бобы из своего огорода. Где же отец?

Это так не похоже на Питера. Совершенно не в его духе.

6.03 – ситуация все таинственнее: Питер вбегает в дом. Он в спортивном костюме, тяжело дышит. Нажимает секундомер, смотрит на результат и победно выкидывает кулак:

– Опа!

Он улыбается и трясет головой, быстро подходит к столу, садится, не удостоив близких ни приветствием, ни объяснением, и вообще ведет себя так, словно никого не замечает. Накладывает себе полную тарелку и начинает жадно есть.

Это совсем не похоже на Питера.

Маргарет и Джоанна озабоченно переглядываются. Джоанна улыбается уголком рта, но улыбка нервная.

Маргарет открывает рот.

– Питер, ты в порядке?

– Да. То есть нет. Нет. Я вовсе не в порядке. Я заново родился.

И тут его прорвало.


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ РОБИНСОНОВ – ВЕЧЕР

Питер ведет себя очень странно, все нервничают.


ПИТЕР

Я хочу – нет, я должен – признаться в своих грехах.


МАРГАРЕТ

Нет, нет, Питер…


ПИТЕР

Маргарет, я прелюбодействовал.


ДЖОАННА

Папа!


ПИТЕР

В 1971 году у меня было сексуальное сношение с другой женщиной. Ее звали Мария Веласкес, она аспирантка, это было на симпозиуме по квантовой механике в Чикаго.


Маргарет плачет. Люси закрывает уши ладонями и запевает «Зеленые рукава».


ПИТЕР

В 1975 году в Барселоне я провел ночь с Мэри Сьюзан Коннорс…


ДЖОАННА

Папа, замолчи!


Пытается ладонью закрыть рот Литеру.

Питер встает из-за стола, вырывается, твердо намереваясь договорить…


ПИТЕР

…из Канады – она писала докторскую диссертацию.


ДЖОАННА

Ради бога, замолчи!


Питер начал свою исповедь за столом, но теперь отбежал в угол, пытаясь увернуться от Джоанны, чтобы та не заткнула ему рот.

Она не заткнет ему рот.

Потому что на самом деле он так и не успокоился по поводу этих «измен». Будучи рациональным человеком, всем своим поступкам он находил объяснение, тем более сексуальным вольностям. Я просто человек, говорил он себе, человек из плоти и крови, наделенный биологическими инстинктами. Отрицать эти желания, реальные и столь же необходимые, как моргание или чихание, означало бы идти против закона природы. Решительно бесполезно. Все другие, «этические», аргументы отметались, поскольку основывались либо на диктате Господа Бога, которого нет, либо на категорическом императиве Канта. И то и другое, конечно же, являлось уловкой, навязывающей людям буржуазную мораль, дабы возвести «семью», а не класс, в ранг основной этической монады общества.

Плюс – Маргарет никогда не узнает.

А если не знаешь – не страдаешь.

Продолжение эпизода

ПИТЕР

Также, на протяжении полутора лет, у меня были физические отношения…


Джоанна гоняется за отцом по комнате, тщетно пытаясь его утихомирить.


ДЖОАННА

Нам это неинтересно!


ПИТЕР

…с Хелен Стивенсон из отдела ускорения частиц…


Маргарет качает головой и рыдает. Люси продолжает распевать «Зеленые рукава».


ПИТЕР

Мы только обнимались и целовались. Соития не было. Но эякуляция была.


Он умолкает. Выговорился.


МАРГАРЕТ

Люси, иди и…


ЛЮСИ

Я уверена, существуют абсолютно разумные…


МАРГАРЕТ

Иди собирай вещи!


ПИТЕР

И я… Я так вас всех люблю.

И тогда они пришли

Он прежде никогда не поражал людей, мой отец. Не такой он был человек.

До сегодняшнего дня.

Они пришли.

Из Тинсли, Спайталфилда и Арборторнса.

Из Граймторпа, Стэннингтона и Джорданторпа.

Иные – вы представляете? – пришли аж из Коул-Эштона.

Пришли посмотреть на человека по имени Гарольд Смит.

В газете вышла статья о его чудесных способностях – та самая статья, что сдвинула мозги Рою. К вечеру под окнами нашего дома собралась небольшая толпа. Люди ждали чуда. Или, по крайней мере, хотели разнюхать что-нибудь.

Нужно отдать им должное – то были не наглые обыватели, и большинство из них страдали недугами. Чего только у них не было – от «шишек» на пальцах до полного паралича. Жуть, правда?

Наглецы все же попадались – например, Флоренс Уорнли, девица из публичного дома. Я потом узнал, что она хотела пластическую операцию на носу и сиськи побольше.

Представляете: прийти с таким к моему отцу?

Попадались и чудаки. Например, Герберт Форрест, подслеповатый свадебный фотограф, у которого развилась вдруг аллергия на собственные очки. Каждый раз, когда он надевал их на нос, глаза начинали слезиться, и все ему виделось как в тумане. Он боролся как мог, пока не начались накладки. Последний раз, фотографируя свадьбу, он сослепу навел фокус не на счастливых жениха с невестой, а на бабушку невесты и какую-то девицу, которую никто знать не знал.

На девице был строгий черный брючный костюм, но это не оправдание.

Ну и: Флоренс Уорнли, и Герберт Форрест, и еще целая толпа пришли к дверям нашего дома с единственной просьбой:

О, Гарольд Смит, исцели нас.

Кажется, это начало напрягать отца. Как я уже говорил, он не выносил излишнего внимания к себе, тем более ажиотажа, а тут такое. И бежать некуда. Вот он с трудом вырывается на часик из мамочкиных объятий, чтобы посмотреть «Ангелов Чарли»,[xx] входит в гостиную, а там уже расселся Рой, весь из себя сахарный, а перед ним жестяной бочонок с пивом и штук пятьдесят ножей и вилок, чтоб их сгибать, и Рой умоляет отца показать, как он это делает, и тут в дверь звонят, он идет открывать и видит на пороге скромненькую такую толпу…

– Гарольд Смит? Вы не могли бы излечить нашего Джекоба от вросшего ногтя?

Они еще спрашивают.

– Простите, вряд ли.

И он захлопывает дверь. Он не вылечил ни единого вросшего ногтя в жизни и даже пробовать не собирается.

Возвращение рождественской открытки

На открытке был изображен Дед Мороз. Толстый такой Дедушка Мороз, облаченный в свой рабочий наряд (действительно, если задуматься: а есть ли у Деда Мороза другая одежда? Ходит ли он в штатском? Что надевает, когда ложится спать? Или когда отправляется на маскарад?) Ну и: этот Дед Мороз с открытки стоит на заснеженной крыше возле узкой печной трубы, в руке пузатый мешок с подарками, а на лице странное такое выражение, словно он думает про себя: «И как, интересно, я пролезу в эту печную трубу?»

Если вы еще не догадались, это была открытка, подаренная Джоанной. Некоторое время назад я убрал ее в комод, когда влюбился в панкушку. Но теперь, в свете последних событий, открытка вновь призвана на службу.

Ну и. Уже поздно. Я лежу в кровати, слушаю по радио Джона Пила и смотрю на открытку, на все ее составляющие: картинка, текст, все такое.

Пытаюсь расшифровать.

Задача не из простых, но подсказок много.

Например, текст написан чернилами: пером или шариковой ручкой? Почерк: поспешный или размеренный? Написано с ходу или каждое слово любовно выводилось?

Ну, и сами слова.

Счастливого Рождества и с Новым годом. Джоанна X

Как долго она подбирала слова? Да, я понимаю, на первый взгляд – обычное поздравление, но может быть, может быть, оно чуточку нарочито обычное? Ненавязчивое, но, мне кажется, слишком ненавязчивое. Как будто она пытается нарочно что-то скрыть. Взять хотя бы этот «X». Разве этим она не выдает себя с головой? Ну правда же? Хотя вполне может быть, что так она подписывает все свои открытки – хоть какому-нибудь дядюшке Брайану или тетушке Мейбл. Может, они тоже получают «иксы», а может, это вообще принято у шикарной публики на юге Англии, и все подписываются «иксами»?

Так, теперь сама картинка. О чем думала Джоанна, выбирая открытку? «О, вот эта сойдет» – типа, купила скопом сразу штук двадцать одинаковых открыток и подумала: «Ну, на Рождество мне хватит». Или же: «Да, вот эту я куплю для Винса» – открытка, выбранная специально для меня? А если так, то почему именно такая? О чем она говорит? Что может символизировать этот разжиревший Санта? Думай, Винс, думай. Санта символизирует «дарение», так? Так. И стоит Санта с мешком, полным подарков, и гадает: сможет ли он доставить свои подарки? Задача кажется нереальной – труба слишком узкая, он в нее не пролезет. Но Санта должен, должен доставить подарки, потому что он Дед Мороз, и это его святой долг, и он должен совершить невозможное – как-то пролезть в эту трубу.

Итак. Переводя на обычный язык, Джоанна имела в виду следующее.

Винс, задача не из простых, почти невыполнимая, но подари мне свои подарки. Пролезь в трубу.

Черт. Уолтер был прав.

Она у меня в кармане.


ПАВИЛЬОН: КОМНАТА ВИНСА – НОЧЬ

Винс любовно рассматривает рождественскую открытку. Блаженно улыбается.


НАТУРА: УЛИЦА – НОЧЬ

Гарольд быстро идет по темной улочке. Озирается. Никого. Кажется, он оторвался от преследователей. На углу Гарольд замедляет шаг.


НАТУРА: УЛИЦА. УГОЛ ДОМА – НОЧЬ

Гарольд собирается завернуть за угол здания, на противоположной стороне улицы – его дом. Гарольд останавливается, так как видит возле своего дома ДЖОАННУ. Она бросает камешки в окно Винса.

Гарольд прячется за угол, чтобы посмотреть, что происходит.


НАЕЗД КАМЕРЫокно открывается. Выглядывает Винс в пижаме. Видит внизу Джоанну.


ДЖОАННА

Где он?


ВИНС

Что ты тут делаешь?


ДЖОАННА: ее косметика размазана. Похоже, она плакала. И еще немного пьяна.


ДЖОАННА

Твой отец опасен для общества! Скажи ему, пусть выйдет!


ВИНС

Тсс! Тише, ты разбудишь весь…


ДЖОАННА (орет)

Говори громче, Винс, я тебя не слышу!


УГЛОВОЙ ПЛАН НА ГАРОЛЬДАОн слушает.


ОБРАТНО НАВинса и Джоанну.


ВИНС

Я говорю, что ты разбудишь весь…


ДЖОАННА

Господи, я пьяная… Меня сейчас стошнит.


Джоанна ИКАЕТ.


ВИНС

Тсс! Стой там, я тебе сейчас принесу воды или чаю.


ДЖОАННА

Спой мне песню!


ВИНС

Какую песню?


ДЖОАННА

Какую хочешь.


ВИНС (тихо поет)

Я бури хочу, я бури хочу, бури в душе моей.


ДЖОАННА

Но это не про тебя, верно?


ВИНС

Ладно, ладно, наверное, я могу… могу…


ДЖОАННА

Господи боже мой! СДЕЛАЙ хоть что-нибудь!


ВИНС

Сделать?


ДЖОАННА

Да! СДЕЛАЙ! Вот будет сюрприз!


Винс теряется. Что сказать, не знает.


ДЖОАННА

До свидания, Винс.


Уходит.


УГЛОВОЙ ПЛАН НА ГАРОЛЬДАОн смотрит, как Джоанна уходит.

Сделать что-нибудь

Сделать что-нибудь? Хм.

Такую задачу я ставил перед собой прежде много раз, но теперь все было иначе.

Потому что теперь от меня требовали действий. Требовала девушка, которую я люблю.

И я должен все сделать правильно.

Вот это задачка.

Винс, нужно хорошенько помозговать. К этому вопросу нужно подойти серьезно. Во-первых, нужно понять, о чем это она.

Вряд ли она просила сделать что-нибудь вообще, потому что я всегда «что-нибудь» да делал в этой жизни: чистил зубы, ездил в автобусе, ковырял в носу – каждый день совершал множество всевозможных действий.

Но Джоанна имела в виду не это. Нет. Она просила о чем-то конкретном.

Нужно сузить поле возможных действий.

И я подумал – может, есть какие-то значения слова «делать», о которых я не знаю. Гм.

Единственный способ разобраться – заглянуть в словарь.

В нашем доме словарей не сыщешь: значит, при первой же возможности я отправлюсь в книжный магазин, прямиком в отдел словарей. План состоял в том, чтобы открыть словарь на «делать» и списать все определения, а потом уже помозговать над ними дома. Какой смысл покупать целый словарь, если мне нужно всего одно слово?

По-моему, очень простое решение.

А вот и нет. Как выяснилось.

Я прихожу в книжный магазин, открываю словарь на нужной странице, нацеливаю шариковую ручку. Вот оно.

«Делать».

О боже. Я сглотнул сухую слюну, оторопел. Потому что…

Делать… аю, аешь; несов.

1) Создавать различные предметы, вещи, изделия. На этой фабрике делают мебель.

Создавать произведения литературы, живописи, музыки. Уже два месяца сижу дома. Делаю книжку.

2) Заниматься, работать, проявлять деятельность. Делать гимнастику. Ничего не делать.

3) В сочетании с некоторыми существительными – выполнять, совершать. Ученые делают открытия.

4) В сочетании с местоимением «себе» или без него: заказывая, поручать изготовить что-л. для себя. Делать себе костюм в ателье.

5) Со словами, указывающими меру, количество, – совершать работу, движение в этом объеме, наприм. ехать. Если делать по 200 км в день, можно быстро доехать до Бельгии.

6) Поступать, действовать каким-либо образом. Делать добро, делать одолжение.

7) Обращать, превращать кого-либо что-либо. Делать из кого-либо посмешище.

8) Приводить в какое-либо состояние и положение. Сделать помощником.

9) Придавать какой-либо вид. Очки делают его смешным.

10) Испражняться.

11) сленг победить. Я сделал это! Мы сегодня все-таки сделали французов!

12) сленг совокупляться с кем-л.

Идиомы

Делать глазки, делать погоду, делать трагедию из чего-либо, делать честь кому-то, делать из мухи слона, от нечего делать


Нда.

Двенадцать разных значений, и Джоанна могла иметь в виду любое из них, правда некоторые все же маловероятны.

Например, значение 5) Винс, почему бы тебе не съездить в Бельгию, делая по 200 км в день?

Вряд ли.

Но разобраться прямо на месте невозможно. Значит, все по плану: записываю значения слова на ладони. Но, учитывая разброс значений, писать пришлось на ладони, на руке, на предплечье, на голени и на груди. Как вы понимаете, на это ушло некоторое время. Пришлось изощряться, укрываясь от орлиного взора продавца – особенно когда я начал строчить на голени. Я присел на корточки и десять минут делал вид, что завязываю шнурки.

Операция прошла удачно, и я дунул обратно на работу, в туалет, закрылся в кабинке, дабы перенести записанное с тела на бумагу.

Черт. Накладка.

Я изрядно попотел в книжном, потом несся в туалет плюс одежда в обтяжку: в результате значения с 1, 3 и 7–9 размазались.

Ничего, у меня в запасе куча вариантов. Тщательно переписав остатки и серьезно поразмыслив, я остановился на самых заурядных значениях: 2) Заниматься, работать, проявлять деятельность; 6) Поступать, действовать каким-либо образом; и, как ни странно, то первое, о чем я подумал, – 4) совершать работу, движение в данном объеме, наприм. ехать – только гораздо ближе к дому.

Оставалось лишь сделать это.


НАТУРА: УЛИЦА, СТАНДАРТНЫЙ ЖИЛОЙ ДОМ – ДЕНЬ

Винс с Уолтером подходят к двери. На них кители, какие носят КОНДУКТОРЫ АВТОБУСА. В руках – сумки с инструментами.


ВИНС

Ты уверен, насчет кителей? Дураку понятно, что они кондукторские.


УОЛТЕР

Спокойно, дружище. Форма есть форма. Она не догадается. Мне интуиция подсказывает.


Друзья стоят у двери. Уолтер нажимает на звонок.


УОЛТЕР

Сработает безотказно.

Операция «Ирокез»

Подобный план кажется блестящим после пары пинт пива вечером в баре и не таким уж гениальным, когда просыпаешься наутро, особенно если оно хмурое и промозглое, как сегодня. Типичный план по Уолтеру, в духе его идеи продавать мистеру Несбитту его же собственные оранжевые трусы.

Чует сердце: что-то неладно.

Тем не менее мы пошли на это, и, как видите, я и Уолтер стоим сейчас на пороге развалюхи в не самом сногсшибательном районе нашего прекрасного города. На нас формы кондукторов автобуса, одолженные дядюшкой Уолтера: тот недавно ушел на пенсию и с готовностью поддался уговорам Уолтера, согласившись помочь в одном «очень важном» деле.

Ну, и что это за дом, спросите вы? Все очень просто. Тут живет Даз.

Наша миссия: лишить Даза его ирокеза. Взять хитростью – все-таки жить хочется. В кармане моего кителя – флакон сверхсильного средства для удаления волос.

Наш негодяйский план: проникнуть в дом Даза, добраться до шампуня или геля, которыми пользуется этот придурок, и заменить их на вышеупомянутое средство.

Ну и. Из сравнительно надежных источников мы получили сравнительно достоверную информацию, что Даза дома не будет, так что оставалось лишь обдурить его мамочку.

Для этого мы и надели формы кондукторов. Работа под прикрытием. По-моему, гениально.

Поэтому мы стоим у дверей.

Дверь открылась, и на пороге стоит, как я понимаю, Дазова мамочка. Вид у нее затрапезный – старый задрипанный фартук, резиновые перчатки, на голове довольно неприличные бигуди.

Уолтер делает шаг вперед.

– Пришли глянуть на твой газовый счетчик, солнышко.

Женщина подозрительно окидывает нас взглядом. Кажется, мы ее не убедили.

– Вы не из службы газа, у них другая форма. И мой счетчик считывали на прошлой неделе.

И захлопывает дверь. Вот так. Великолепно. А еще говорил: форма есть форма. Судя по всему, провал операции «Ирокез».

Но Уолтер не теряется. Это одно из лучших его качеств: как бы печально ни обстояли дела, Уолтер почти никогда не теряет уверенности.

И он снова жмет на звонок. И снова.

Слышно, как с той стороны накидывают дверную цепочку, дверь снова открывается, чуть-чуть, на маленькую щелочку, и оттуда на нас смотрят два подозрительных глаза.

Она хочет, чтобы мы ее убедили. Уолтеру только этого и надо. Не забывайте: Уолтер Беннет – великий страховой агент.

И он зафонтанировал.

– Снова здравствуй, лапочка, извини, что беспокоим, но мы как раз и пришли насчет показаний счетчика, которые у тебя сняли на той неделе.

– Ну да?

– Именно так, ягодка моя. Как ты правильно заметила, мы с моим коллегой не просто из службы газа.

– Тогда откуда?

Пауза – для пущей важности.

– Мы – из спецподразделения.

– Спецподразделения?

– Именно, радость моя. Спецподразделение Службы Газа. Поэтому на нас эти эксклюзивные черные кителя, которые, надо признать, нередко путают с формой кондукторов, но на самом деле мы из элитной службы. Верно я толкую, Рональд?

А я подумал: какой еще Рональд? А потом понял, что это он мне. Это я Рональд. Чтоб я сказал что-нибудь.

– Ну да. Черные кителя, элитная служба. Ага.

Звучит не так убедительно, как у Уолтера.

Женщина все еще сомневается, но я чувствую,

что он чувствует – лед тронулся.

И Уолтер наносит удар.

– Буду говорить по делу, киска моя. Мы пришли по поводу баснословного счета за расходование газа в результате последней проверки на прошлой неделе, проведенной нашим низшим подразделением в лице рядового инспектора.

– Какой такой баснословный счет?

Она заглотила приманку.

– Именно так, птичка моя. Наше оборудование работает безотказно – никаких жалоб, – и получается, что в прошлом квартале вы израсходовали… эээ… 15 827 единиц – примерно столько потребляет оздоровительный центр с 25-метровым бассейном с электроподогревом воды.

– О нет!

Готово.

– Что означает в денежном выражении 13 925 фунтов 33 пенни. Если вы готовы выложить такие денежки, тогда ладно, мы не будем понапрасну тратить ваше драгоценное время…

Дверь захлопнулась. Слышно, как снимают дверную цепочку. Дверь снова открывается.

– Нет уж, входите.

Есть! Молодец, Уолтер.

Мы в доме.

Первый этап операции успешно завершен.


ПАВИЛЬОН: ПРИХОЖАЯ – ДЕНЬ

Жанет, то есть мать Даза, подводит гостей к шкафчику под лестницей.

Уолтер вытаскивает фонарик и светит на счетчик.


УОЛТЕР

Ага. Так я и думал.

(Винсу)

Так. Быстро наверх. Стригай чубчу.


Винс быстро поднимается на второй этаж.


ПАВИЛЬОН: КОРИДОР ВТОРОГО ЭТАЖА – ДЕНЬ

Винс осматривается. Все двери закрыты. Он подходит к одной из них.


ПАВИЛЬОН: КОМНАТА ЖАНЕТ – ДЕНЬ

Дверь открывается, просовывается голова Винса. Он оглядывает комнату, дверь закрывается, Винс исчезает.


ПАВИЛЬОН: ПРИХОЖАЯ – ДЕНЬ

Уолтер стучит по счетчику гаечным ключом. Жанет заглядывает ему через плечо.


ЖАНЕТ

А что значит стригать чубчу?


УОЛТЕР

Это наши технические заморочки, светик мой.


ПАВИЛЬОН: ВТОРОЙ ЭТАЖ – ДЕНЬ

Винс подходит ко второй двери. На ней прибита фарфоровая табличка «Комната Найджела». Винс улыбается.


ПАВИЛЬОН: КОМНАТА ДАЗА – ДЕНЬ

Винс заглядывает в комнату. Тут царит полный бардак. На кровати под окном – скомканные простыни. На полу разбросаны пустые пивные банки, пакеты, пластиковые коробочки от полуфабрикатов.


На стене два плаката – «ПАНК» и «АНАРХИЯ».

Винс подходит на цыпочках к тумбочке. Рассматривает флаконы и баночки. Берет флакон с гелем для волос, открывает.

Тянется к своей сумке, вытаскивает флакон со СРЕДСТВОМ ДЛЯ УДАЛЕНИЯ ВОЛОС.

И вдруг тишину пронзает ужасный ГОЛОС.


ДАЗ (голос за кадром)

КОЗЕЛ!


Винс в ужасе замирает. Снова ТИШИНА, а потом…


ДАЗ (голос за кадром)

Ты ПОКОЙНИК!


Винс медленно оборачивается – но Даза нигде не видно. И тут Винс замечает, что из-за кровати торчит БОТИНОК.

Винс заглядывает за кровать и видит на полу Даза. Тот крепко спит. Одетый.


ДАЗ

ТОНИ КАРРИ!


Винс шарахается назад… Но Даз всего лишь РАЗГОВАРИВАЕТ BO CHE.


Винс изо всех сил старается не шуметь. Пытается открыть флакон со средством. Не получается… крышку заклинило.


ПАВИЛЬОН: ПРИХОЖАЯ – ДЕНЬ

Уолтер все еще стучит по счетчику.


УОЛТЕР (серьезно)

Не исключена утечка.


ЖАНЕТ (испуганно)

Утечка?


УОЛТЕР

Очень может быть, прелесть моя. Скорее всего, счетчик как раз в порядке. И вы действительно израсходовали 15 тысяч единиц: просто все это улетучилось в никуда.


ЖАНЕТ

Но я бы тогда почувствовала запах газа.


УОЛТЕР

Совсем необязательно. Газ с Северного моря, птичка моя. Сразу поднимается наверх.


ЖАНЕТ

Понятно. А им там не будет плохо наверху?


УОЛТЕР

Ну да, он…

(До него доходит)

Им?


ЖАНЕТ

Ну да, там же мой Найджел.


УОЛТЕР

(бормочет себе под нос)

Ох ты черт.


Жанет рвется наверх, Уолтер ее останавливает.


УОЛТЕР

Спокойно, радость моя. Нет повода для беспокойства. Вы в надежных руках.

Чем проще, тем лучше

Один из немногих уроков, что я вынес в этой жизни.

Чем проще, тем лучше. Почти всегда.

Пример: у вас есть определенная цель. Зачем врываться в чей-то дом, если можно сделать то же самое в другом доступном месте – например, в телефонной будке.

Давайте конкретнее. Вот я стою в комнате Даза и пытаюсь отвинтить крышку с флакона жидкости для удаления волос: нужно успеть до того, как Даз проснется. Я дергаю крышку и мысленно проклинаю все на свете и что я тут вообще делаю, как вдруг крышка ООООПППАА – срывается, я инстинктивно отдергиваю руку, ХРЯСЬ! – локтем вмазываюсь в зеркало, обрекая себя, разумеется, на семь лет несчастий, которые, что-то мне подсказывает, вот-вот начнутся, но Даз продолжает спать, и тут я замечаю, не сразу, не вполне, потому что Даз как-то умудрился все проспать, но я замечаю – ГОСПОДИ БОЖЕ, ВОТ ЖЕ ФИГНЯ! – средство для удаления волос пролилось на мои штаны, на трюмо и всю парфюмерию, на щетки и расчески, на громадные ножницы… ага – громадные ножницы? И тут в первый раз в жизни я понимаю.

Чем проще, тем лучше.

Черт, почему просто не постричь этого урода?


ПАВИЛЬОН: ВНИЗУ ВОЗЛЕ ШКАФЧИКА – ДЕНЬ

Уолтер все еще стучит по счетчику. Жанет все еще наблюдает за ним. Стоит столбом.


УОЛТЕР

Вроде все в порядке. С этим мы разобрались.


ЖАНЕТ

Значит, я теперь доживу до пенсии?


УОЛТЕР (встрепенувшись)

У вас какая пенсия? Государственная?


ПАВИЛЬОН: СПАЛЬНЯ ДАЗА – ДЕНЬ

Винс наклоняется над храпящим Дазом, захватывает ножницами его ирокез. Остриженные волосы падают на пол.

И тут…


ДАЗ

БЛИН! ГОРЕЛЫЙ!


Винс отпрыгивает назад. Даз открывает глаза и смотрит на Винса, вжавшегося в стену.


ВИНС

Служба газа. Все в порядке. Спи спокойно.


И Винс вскидывает два больших пальца.


ПАВИЛЬОН: ПРИХОЖАЯ – ДЕНЬ

Уолтер стоит возле Жанет, в руках у него карманный калькулятор.


УОЛТЕР

…и за 16 фунтов 50 пенсов в месяц вы получаете абсолютно спокойную старость…


Винс сбегает с лестницы.


ВИНС

Я разобрался. Пора идти. У нас куча дел!


Хватает Уолтера за китель и буквально вытаскивает на улицу.


УОЛТЕР (Жанет, пока друг выталкивает его за дверь) Подумай над моим предложением, крошка.


НАТУРА: УЛИЦА – ДЕНЬ

Винс с Уолтером идут по улице: тишину пронзает ИСТОШНЫЙ ВОПЛЬ. Винс улыбается.


ПАВИЛЬОН: КОМНАТА ДАЗА – ДЕНЬ

Даз видит в треснувшем зеркале обкорнанный ирокез.


ДАЗ

Ааааа!


НАТУРА: УЛИЦА – ДЕНЬ

Винс и Уолтер пожимают друг другу руки.

Стихотворение Люси (2)

Вещи закинуты в багажник. Машина под окном. Но у Люси оставалось еще одно важное дело.

Сейчас она стояла возле кабинета Питера. Прокашлялась. Никакой реакции. И тогда – она прочитала вслух. Она сама написала.

Пусть он знает: мы любим его все равно,
Просто боль не дает нам к нему постучаться в окно.
Далеко уезжаем, прощаясь с тобой,
Но однажды мы всей соберемся семьей.
Люси замолчала. За дверью слышался стук пишущей машинки. Люси просунула листок со стихотворением под дверь. А потом запела своим чистым высоким голосом на мотив государственного гимна:

Ленин и Маркс – умы,
Троцкий и Энгельс. Мы
верим в науки высь.
Папа, скорей вернись.

Сосуд истины

Но Питер не услышал, как Люси читает стихотворение и распевает песню под его дверью. Не услышал, как дочь попрощалась с ним. Питер был погружен в работу. Он писал, как никогда не писал прежде. От всего сердца. Нет, даже более того. Сердце – всего лишь комочек мышц в человеческой груди. Питер же писал Всем Своим Существом, каждым атомом своего тела и, пожалуй, Души.

И даже этим ничего не сказано. Слова приходили не из него, но через него: Питер был как сосуд, переполненный истиной, исходящей откуда-то Свыше.

Он писал не переставая с самого вечера.

Задача номер один: письма для Маргарет, Люси и Джоанны. Его исповедь была воспринята ими без особой радости. Но теперь – он не сомневался, – теперь они его поймут. Истина вынудит их понять!

Люси

Дорогая моя Люси!

Когда мы живем во лжи и осознаем это, когда в нашу жизнь приходит истина, она требует, чтобы о ней говорили, кричали, писали, пели со всех крыш!

Посему вот тебе слова правды от меня, твоего отца.

Прежде всего. Для меня ты не была желанным ребенком. Не слишком ли резкое начало? Наверное, следует объясниться. Когда я говорю, что ты не была желанным ребенком, я имею в виду следующее: я не хотел второго ребенка. Яростно доказывал твоей матери, что привести даже одно дитя в этот (как я считал прежде!) жестокий, несправедливый и уродливый мир – уже чересчур. Родить же двоих детей – вещь непростительная. И, чтобы не стать отцом второго ребенка, я решил подвергнуть себя вазэктомии (подробности этой процедуры ты узнаешь из учебников по анатомии). Я мог бы обратиться в частную клинику и сделать операцию незамедлительно – и тогда бы ты не родилась! Но я был принципиально против всяческого буржуазного малодушия и записался на операцию по страховке: моя очередь должна была подойти через два с половиной месяца. Чтобы за это время не произошло непредвиденных неприятностей, я соблюдал меры крайней предосторожности и пользовался толстыми презервативами, хоть они и уменьшали остроту ощущений. И, несмотря на это, к собственному ужасу, я узнал, что твоя мать беременна. Ума не приложу, как это могло случиться. Достаточно сказать, что такое случается. Когда я узнал, что мы зачали тебя, во-первых, я испытал – и ты должна меня понять – состояние глубочайшего ужаса. Во-вторых, я гневался на твою мать, я не мог отделаться от мысли, что она меня как-то перехитрила. Я ведь знал, что она очень хотела второго ребенка, поэтому не исключал интриг с ее стороны. В-третьих, я сверился со своими чувствами относительно аборта. Я прислушался к себе и понял, что отношусь к этому спокойно, теоретически и практически. Но как бы горячо я ни убеждал твою мать, какие ни приводил аргументы, я не смог уговорить ее сделать аборт.

Так появилась на свет ты, Люси.

Вероятно, из-за предшествующих твоему рождению событий первые пару лет я тебя не любил. Наоборот – меня переполняли гнев, горечь, раздражение. Можешь ли ты себе представить – испытывать подобные чувства к крошечному, беспомощному существу, которое плачет в ночи…

И это уже другая история – как я полюбил тебя, мое дитя, по мере того, как ты училась ходить, говорить, рассуждать. Моя любовь к тебе – уже сама по себе чудо, как, впрочем, и события, произошедшие со мной за последние несколько дней.

И я подумал, не есть ли все это промысел некой Высшей Силы.

Возрадуйся же!

С любовью,

Твой отец Питер

Маргарет

Дорогая Маргарет.

Жена моя.

Если я не состоялся как отец – это потому, что не состоялся как мужчина. Но я должен открыться этому миру, открыться тебе, моей жене.

Я должен открыться Истине.

В своей жизни мы редко озвучиваем сомнения и отрицательное отношение ко многим вещам, надеясь, что все само собой утрясется. Как мы ошибаемся! В математике, умножая два отрицательных числа, мы получаем положительное (-2) х (-2) = +4. Но, как я теперь знаю («знаю» во многих смыслах этого слова), в жизни все обстоит иначе!

Так что же произошло с нашим браком? Как ты прекрасно знаешь, я далеко не сразу на него решился. Ты помнишь, как пространно я объяснял тебе, что социально-экономические институты нашего общества, в том числе институт брака, суть не что иное, как смирительная рубашка для человека.

Тем не менее я по твоему требованию (и с готовностью!) отмел всяческие сомнения. На более банальном уровне я солгу, сказав, что меня не волновал конкретно наш с тобой брак. Я всегда считал, что необязательно подбирать себе партнера (партнершу) по своему образу и подобию, но все же меня волновало, что я пожизненно связываю себя с человеком, лишенным высоких интеллектуальных запросов. Пойми, я говорю это не в уничижительном смысле – ты сама знаешь: я никогда не считал, что необходимо (или, спешу прибавить, достаточно) иметь высокий интеллект, чтобы быть хорошим человеком. И я бы не назвал тебя человеком неинтеллектуальным. К тому же у тебя много других прекрасных качеств. Маргарет, я хочу сказать тебе: ты была хорошей женой и матерью.

Но продолжим. Маргарет, должен признаться, наша сексуальная жизнь доставляла мне много разочарований. Но опять же мне не в чем тебя упрекнуть. Мы не отвечаем за свои животные инстинкты, но правда состоит в том, что ты никогда не получала удовольствия от акта совокупления и воспринимала его не иначе как с определенной долей смирения. Разве я не прав? Оральный секс был для тебя отвратителен, ты считала его распущенностью, правда? Но я-то обожаю оральный секс! Как прекрасно отдавать и принимать! Как ты знаешь, я всегда был человеком непомерных страстей и аппетитов в сексуальной сфере. И все же, Маргарет, я не в обиде на тебя. Истина не преследует цели кого-то обвинить: как можно упрекать тебя, если твоя биология устроена именно так. Или как можно упрекать тебя за то, что ты воспитана в консервативном, мещанском духе среднего класса. Ты абсолютно не виновата. Боюсь, я слишком пространен, дорогая моя. Но это так приятно – говорить Правду! Срывая паутину сомнений и компромиссов! Надеюсь, и ты думаешь так же. О, мне так много хочется тебе сказать, меня просто распирает от искренности – боюсь, я бормочу, как безумный!

Скоро я напишу тебе еще.

Со всей любовью,

Питер

Джоанне

Дорогая Джоанна.

Я прощаю тебя!

С любовью,

Твой отец
Питер

К полуночи все письма были написаны. Он раздаст их днем, хотя его не покидало чувство, что письмо для Маргарет следует отредактировать.

Но сейчас времени нет. Пора действовать.

Нет. Стоп. Спокойно. Прежде чем приступить к следующей задаче, нужно поразмыслить.

В доме было тихо: Питер вышел через заднюю дверь во тьму сада.

Он прошел на лужайку, лег на спину и уставился в небо, не замечая, что трава сырая после грозы.

В детстве Питер любил крошечный дворик за родительским домом, любил лежать на крыше угольного сарая. Он смотрел на вечернее небо и удивлялся… Эти мелкие сверкающие точки, словно булавочные головки, воткнутые в небо, – это и есть звезды? Они что, действительно существуют? Хорошо было бы оказаться среди них и оттуда смотреть. Когда Питер стал юношей, все переменилось. Он по-прежнему смотрел на небо, но теперь поражался не мелким световым точкам, а океану темноты, их омывающему. Он увлекся космологией, астрономией и астрофизикой: ему нравилось соединять световые точки, будто сплетая между ними паутину: и если делать все разумно, эта паутина послужит ему страховочной сеткой, что не даст провалиться в темноту.

Питер улыбнулся. Как же глуп он был, как далек от истины!

Ночь была ясной. Что там, комета? Нет, просто звездочка мигает, по правде мигает.

Питер опять улыбнулся.

Он готов вернуться к работе. Со всем усердием.

К четырем часам утра Питер составил отчет для мистера Несбитта – добрых шестьдесят страниц: он прекрасно понимал, что излагаемые им мысли не являются сугубо научными, и наслаждался ими тем более.

И вдруг он замер посередине предложения: из ниоткуда, из пустоты, ни к чему в сознание прорвалась, пульсируя, мысль… Минуточку! Как он мог забыть! Завтра! Нет же – четыре часа утра, значит, сегодня…

Собеседование! На должность декана!

Питер принимает решение, что пора одеваться. Он спешит наверх в спальню, тычется в темноте, выдвигает ящики комода, открывает шкаф, шарит на полках, вытаскивая одежду на ощупь. Он не сомневается: что попадется под руку, то и подойдет. Свет не включает, чтобы не разбудить Маргарет.

Питер прыгает на одной ноге, пытаясь натянуть носок – на самом деле это трусы Маргарет. Питер падает на кровать и боится, что испугает жену, но, к счастью, кровать пуста.

Просто Маргарет спит в комнате Люси.

Теперь Питер одет и явно не сознает, насколько нелеп: цветастая гавайка, кардиган Маргарет, смокинг, вельветовые брюки. Он спешит обратно в кабинет. К тому моменту, когда Люси засовывает ему стихотворение под дверь, Питер написал еще пятьдесят вдохновенных страниц.


9.15

Стук в дверь.

– Отец, ты в порядке?

Джоанна.

В порядке ли он? Питер рассмеялся.

Он выдернул из пишмашинки заключительную страницу. Готово.

Семнадцать минут десятого. Собеседование – в полдесятого. У него остается… тринадцать минут. Итак, он пробежит эту милю за семь минут… и тридцать четыре секунды и поспеет вовремя!

Питер открывает дверь кабинета и вручает Джоанне сколотые страницы.

– Мой отчет для твоего мистера Несбитта. Мне пора бежать.

И он побежал.

Питер предстает перед комиссией

Столь неожиданная, преждевременная смерть Жан-Поля его самого уже мало волновала, однако серьезно заботила его старших коллег.

На факультете всегда придерживались политики продвигать своих людей и никого не брать со стороны. Жан-Поль был птицей высокого полета – имел множество публикаций, его все любили, – и в новом учебном году ему прочили место уходящего на пенсию профессора Джорджа.

Когда Жан-Поль умер, хотели было дать объявление о вакансии, но потом – как же они сразу не догадались, – конечно же, обнаружилась прекрасная кандидатура. Доктор Питер Робинсон: пускай не постаршинству, но по своим задаткам и харизме он идеально подходил для того, чтобы повести факультет в светлые восьмидесятые и дальше в будущее.

Этим утром в кабинете главы университета – пожалуй, самом роскошном помещении в университете – подобралась весьма почтенная публика. Был представлен не только факультет физики – в лице сребровласого, упитанного профессора Джейкоба Ньюстеда Джорджа. В комиссию входили: глава университета Брайан Прессман, декан по смежным наукам Джонн Терри, представитель администрации Мэри Прингл и Хьюго Кемп – представитель от студенчества: последний не имел права голоса, но его участие в собеседовании свидетельствовало об открытости и демократии, что издавна укоренились в жизни университета. Голосование – если таковое вообще состоится – закрытым не будет. Консенсус был достигнут вчера вечером за бутылкой хереса, в антракте выступления струнного квинтета Баха, где, благодаря исключительно совпадению, оказались все члены комиссии. Они пришли к единому мнению, что кандидатура Питера подходит идеально и собеседование будет чистой формальностью. Не столько допрос, сколько милостивое посвящение в высшие эшелоны университетской жизни.

В 9.34 профессор Джордж допил свой чай и взглянул в окно на газон.

– Кажется, он все-таки добрался.

Истинно так. Члены комиссии расхаживали по огромному кабинету, тихо обмениваясь утренними любезностями. Некоторые посмотрели в окно и увидели, как побагровевший Питер Робинсон, обильно потея, бегом пересекает лужайку с табличкой «Ходить запрещено».

9.34. Опоздание на четыре минуты. Опоздавший и сам прекрасно это осознавал.

Причина опоздания? Как яростно подтвердил бы сам Питер, то была не ошибка в подсчетах – он совершил пробежку с запланированной скоростью – миля за семь с половиной минут. Нет. Задержка была вызвана несчастным случаем: Питеру померещился просвет в движении на Хай-стрит, и он смело кинулся вперед, недооценив скорости мчащегося на него грузовика. Водитель резко затормозил, машину занесло на тротуар, и едва не пострадала одна хрупкая пожилая леди. Увы, сия судьба не миновала ее ухоженного пуделя и фонарный столб, на который мочился песик.

Дальнейшие переговоры вынудили Питера задержаться.

Пожилая леди была весьма огорчена: Питер предложил ей некоторую материальную компенсацию. Правда, при себе у него нашелся только фунт с мелочью. И моральную – Питер уверил пожилую леди, что очень скоро она воссоединится со своей собачкой в местах более прекрасных, чем Хай-стрит.

И Питер быстро рванул дальше – во-первых, чтобы наверстать потерянное время, а во-вторых, чтобы не попасть в объятия взбешенного водителя: тот тоже считал, что имеет право на компенсацию за разбитый грузовик, поэтому мчался за Питером целых пятьдесят ярдов, пока не понял, что пробежать милю за шесть с половиной минут ему явно не по силам.


9.35

Питер садится за стол перед комиссией: следует заметить, что всем чуточку неловко.

Во-первых, оттого, что Питер влетел в кабинет потный и задыхающийся.

Во-вторых, когда Джон Терри спросил, как поживают Маргарет и девочки, Питер ответил: «Уходят от меня». Конечно же, то была шутка, однако произнесенная без тени иронии в голосе.

Плюс это странное одеяние. Даже профессор Джордж, человек весьма далекий от моды, был немного шокирован: смокинг и вельветовые брюки? И этот кардиган – он ведь не женский, правда? Ну что ж, подумал пожилой профессор, может, среди молодых теперь так принято. Слава богу, что я ухожу на пенсию.

И профессор Джордж произнес:

– Ну что ж, Питер. Мы пришли к единогласному мнению, что вы идеально подходите для этой должности. Но мы хотим обсудить с вами пару вопросов, в основном касательно политики факультета.

И профессор повернулся к Джону Терри.

– Джон, не начнете ли?

– Спасибо, Джейкоб. Питер. Представьте, что вы наш новый профессор физики и это ваш первый день в этой должности. Что вы сделаете прежде всего?

– Извинюсь.

Очередная шутка, разумеется, и не остроумнее предыдущей. Члены комиссии неубедительно захихикали.

Но Питер нахмурился, словно его превратно поняли. И пояснил:

– Я встану на колени и попрошу прощения.

Молчание. На этот раз никто не смеялся.

Джон Терри посчитал, что с него достаточно: он нервно взглянул на Брайана Прессмана. Тот понял, что эстафета передана ему, и зашуршал бумагами…

– Питер, не могли бы вы рассказать, что конкретно вы предполагаете сделать на факультете?

– Я его сожгу. Угу. Понятно.

А Мэри Прингл подумала: какие странные на нем носки.

А Брайан Прессман подумал: у него ширинка не застегнута.

А профессор Джордж подумал: это действительно женский кардиган.

Доктор Питер Робинсон не шутит.

Словно в подтверждение этих мыслей раздался безумный смех Питера.

PX 1990

Полтора месяца компания «Роттер Вэлли Диджитал» возилась с РХ 1990, компьютером мистера Несбитта. В конце концов решили, что дело того не стоит. Проще поменять на новый.

Практически все схемы были испорчены – непонятно, как это произошло. Словно кто-то взял и вылил в машину стакан воды. Будь оно так на самом деле, гарантия была бы недействительна и все издержки легли бы на мистера Несбитта. Но техника новая, неосвоенная, и было решено, что благоразумнее проявить уступчивость. Мистер Несбитт мало походил на человека, готового угробить собственный компьютер. Так что лучше не ссориться с долгосрочным клиентом. И, разумеется, как говорил мне сам мистер Несбитт и как прекрасно знала компания «Роттер Вэлли», «через двадцать лет на каждом рабочем столе будет стоять по компьютеру».

И кто-то их будет поставлять.

Через полтора месяца после преждевременной кончины РХ 1990 свое место на столе мистера Несбитта гордо заняла новая модель.

Рон из «Роттер Вэлли» высказал надежду, что эта машина проживет дольше предыдущей. Если только правильно с ней обращаться, подчеркнул он. И мистер Несбитт напрягся. Никто не посмеет упрекнуть его в халатном обращении с компьютером.

Семь дней и ночей новехонький РХ 1990, словно довольная кошка, мирно урчал на столе у мистера Несбитта. А тот не мог на него наглядеться, скармливая любимцу крошки данных, давая ему поразмяться, поиграть мышцами ОЗУ. И неизменно под вечер, пожелав РХ спокойной ночи, мистер Несбитт уходил, непременно закрывая кабинет на ключ.

У него были некоторые подозрения по поводу предыдущего компьютера.

РХ 1990 прожил короткую жизнь, хотя вполне счастливую: целых семь изнеженных дней блаженства.

А потом наступил день восьмой.

День восьмой

Ох уж этот восьмой день. Он начинался, полный надежд, а закончился событием, на которое не могли закрыть глаза даже в «Роттер Вэлли Диджитал».

Произошел интерфейс с холодной жесткой мостовой Шеффилда.

Он произошел, когда компьютеру РХ 1990 было предложено совершить действие, какого ни один компьютер не совершал прежде и, насколько мне известно, до сего дня.

А именно: прыжок без парашюта.


ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ НЕСБИТТАДЕНЬ

Несбитт читает Джоанне доклад Питера. В голосе его ирония на грани презрения. Несбитт держит палец на КНОПКЕ ГРОМКОЙ СВЯЗИ, чтобы остальные сотрудники тоже слышали.


НЕСБИТТ

«Теперь я понимаю. Я был путником, что брел куда-то через сухую пустыню на этой безжизненной планете… в этой пустой, бессмысленной, полуживой Вселенной. Но одно за другим произошли Чудеса, иначе не скажешь, и пелена спала с глаз, и я словно очнулся в прекрасном саду. Где каждый миг – чудо…»


Несбитт брезгливо рвет страницы. Джоанна вот-вот заплачет.


НЕСБИТТ

О боже, о боже. Судя по всему, ваш отец, воплощение всего рационального, превратился в чокнутого психа! Какой урок всем нам. Как слабы все же человеческое сердце и разум.


Выбрасывает порванные страницы в мусорную корзину. Проводит рукой по компьютеру.


НЕСБИТТ

Как должны мы быть благодарны теперь, когда на горизонте уже маячит 2000 год, что скоро мир перестанет зависеть от людских глупостей. Бедное человечество. В битве между человеческими мозгами и машиной непременно победит машина. И ни вы, ни я не сможем ей помешать.


ДЖОАННА

Я не уверена.


НЕСБИТТ

Неужели? В каком же случае возможно противное?


ДЖОАННА

Вот в таком.


Джоанна встает, подходит к компьютеру. Любопытство Несбитта сменяется ТРЕВОГОЙ, когда Джоанна поднимает компьютер…


Будем честны.

Если б я успел пройти еще два шага по улице, неизвестно, как бы закончилась битва между человеческими мозгами и машиной. Вполне возможно, что машина, столь бесцеремонно выброшенная Джоанной из окна, одержала бы победу. А человеческие мозги – в данном случае мои – размазало бы в лепешку. Спаслась бы или нет машина – вопрос тоже весьма спорный: все-таки четыре этажа – это долгий путь, даже если приземляешься на такую мягкую посадочную площадку, как человеческие мозги.

Тем не менее, по счастливой случайности, этих двух шагов я не прошел, когда Несбиттова радость и гордость с лязгом грохнулась на мостовую.

Первой моей реакцией, как легко понять, было крайнее удивление. Не каждый день с неба падают компьютеры. Потом я испытал чувство глубочайшей вины. После несчастного случая, когда я вылил в компьютер полную вазу воды, я чувствовал причастность к судьбе второго бедолаги. Вот он, лежит у меня под ногами – с разбитым лицом, кишки вывалились мне прямо на ботинки. Конечно, сердце у меня дрогнуло.

Потом из конторы выскочила Джоанна. И я перестал оплакивать компьютер. Глаза Джоанны покраснели и опухли. Как будто она долго плакала, а потом вытерла глаза. Река иссякла, но русло осталось…

Я кое-что сделал

И я подумал: скажи ей, давай же. И я сказал.

– Я кое-что сделал.

– Что?

– Ну… Ты же говорила «сделай что-нибудь». Вот я и сделал. Обрезал ему волосы. Дазу. Щелк, шелк.

– Ты обрезал волосы Дазу?

– Да.

– Зачем?

Подъехало такси.

– До свидания, Винс.

И она уехала.

Гори, гори

Похоже, все-таки придется давать объявление о вакансии.

Ко всеобщему облегчению, собеседование закончилось очень быстро. Когда приступ дикого смеха прекратился, Питер затих, вытер глаза, поднялся и опрометью бросился вон из комнаты.

Он проследовал в научную библиотеку, подхватил охапку книг.

Он вышел на задний двор и стал претворять в жизнь обещание, данное комиссии.

Джоанна увидела на заднем дворе дымок, а вокруг небольшую толпу студентов. С упавшим сердцем Джоанна подумала, что наверняка это как-то связано с ее отцом.

Протиснувшись сквозь толпу, она поняла, что ее худшие опасения подтвердились.

У костра на стуле стоял Питер с пачкой книг в руках: он громко и презрительно объявлял имя автора и поочередно, одну за другой, швырял книги в костер:

– Бэкон! Коперник! Ньютон! Дарвин! Локк! Гейзенберг! Адорно! Дирак! Тьюринг! Шрёдингер![xxi]

Пламя пожирало книги.

– Гори! Гори! ГОРИ!

Рыба?

Либо я выбрал неправильное значение слова «делать».

Либо я придурок.

Как бы то ни было, Джоанна уезжала. Возвращалась на юг Англии.

А я пошел домой. Я не хотел больше думать о Джоанне. Только подумаю – уже устал как собака. Так что думай о чем-нибудь другом, Винс. Дома я окинул взглядом гостиную. Здесь царил беспорядок. Всюду валяется какая-то фигня. И этот странный запах. Толпа зевак стабилизировалась: человек двадцать – двадцать пять. Кто-то сдался, ушел, ухромал, укатил на инвалидных колясках. Пришли другие – некоторые издалека. Например, китаянка Стэн Чан. проделавшая дальний путь аж от самых «Ворот рая». Так назывался китайский бордель в Барнсли. Потом были два шведских автостопщика Ларс и Хельга. Оба здоровые как лошади, только с просветлением у них туговато. И вот я смотрю в окно – сегодня Южный Йоркшир, завтра Кашмир, а послезавтра – может, вообще полная нирвана. А куда еще этим людям идти, подумал я. Они обрели рай, вот и сидят здесь и не дергаются.

И вся эта толпа приносила дары, пытаясь задобрить моего отца, чтоб он всех полечил. Отсюда бардак в гостиной. Например, Малком Уотерсон принес коробку орехов в шоколадной глазури, Энид Лайтфут приволокла толстый шерстяной свитер – сама связала. Не совсем чтобы во вкусе моего отца, но, если свитер немного потрепать, я мог бы использовать его как панковское облачение. Правда, я уже не был уверен, что мне это нужно. Или все-таки нужно? Что мне вообще нужно? Я не знал. Мне было все равно. Да, и еще Мэйвис Роллингтон принесла фунт свежей трески в надежде, что Гарольд Смит снизойдет и вылечит ее Эрика от гайморита.

Отсюда и запах. Треска воняла.

Был еще громадный букет далий – я заулыбался. Позже отец сказал, что далии ему особенно приятно было получить. Их принес толстяк, утверждавший, будто он мой друг. Но цветы предназначались не отцу.

А маме.

Отец уговаривал ее поздороваться с толстяком, но она не вылезала из спальни. Славный парень, говорил отец маме. Такой широкоплечий, руки сильные.

Ну да, ну да, отвечала моя мама. Но не волшебные руки. И вернись-ка в постель.

И мой отец плелся обратно в кровать. О чем мечталось ему, интересно знать. Думаю, о том же, о чем мечтают все люди. О том, чего их лишили. О любимом кресле, затерявшемся в груде ненужных подношений от непрошеных поклонников. О трубке, с которой он теперь виделся лишь мельком. О телевизоре – его потухший экран сиротливо пылился. Но больше всего отец мечтал о собственном пространстве, которое заполнили чужое дыхание, слюна, навязчивое внимание. Ему нужен был чистый воздух, пузырь воздуха, в котором он блаженно витал бы до скончания веков.

По моим представлениям, отцовские мечты были таковы. Хотя на самом деле, может, ему просто хотелось чаю с чипсами и яйцом вкрутую.

Да, чай, чипсы и яйцо вкрутую. Я бы тоже не отказался.

У сержанта Джека Хиггинса сегодня счастливый день

Со слезами на глазах Джоанна уговаривала отца прекратить жечь книги, слезть со стула и отправиться домой. Но Питер не внял мольбам дочери.

Полиция оказалась настойчивее.

В 12.24, вскоре после звонка в полицию от властей университета, сержант Джек Хиггинс препроводил Питера Робинсона в патрульную машину.

Ровно в 14.36 летучий отряд элитного подразделения полиции Южного Йоркшира во второй и последний раз атаковал резиденцию Гарольда Смита.

Нельзя сказать, что эти два события не были связаны друг с другом.


ПАВИЛЬОН: КОРИДОР ПОЛИЦЕЙСКОГО УЧАСТКА – ДЕНЬ

Винс сидит на стуле. Вокруг свора журналистов и фоторепортеров.

Дородный ПОЛИЦЕЙСКИЙ В ШТАТСКОМ – СЕРЖАНТ ДЖЕК ХИГГИНС – протискивается сквозь толпу репортеров. Он направляется в комнату для допросов.


ВИНС (голос за кадром)

Наконец, после тридцати пяти лет службы в полиции, сержант Джек Хиггинс почувствовал, что наступает его звездный час. Это было настоящее дело, оно обеспечит ему место в Зале Славы полиции Южного Йоркшира. Уловка мистера Несбитта жестоко отозвалась. Отец Джоанны как с цепи сорвался.


Винс проходит мимо застекленной комнаты: Питер возбужденно беседует с полицейским.


ВИНС (голос за кадром)

Вместо того чтобы доказать невиновность моего отца, Питер Робинсон нес такое! Все, что он говорил, вроде бы доказывало обратное. Профессор утверждал, что Гарольд Смит обладает сверхъестественными способностями, но тратит их бездумно. Для сержанта Хиггинса это означало только одно…


ПАВИЛЬОН: КОМНАТА ДЛЯ ДОПРОСОВ – ДЕНЬ

Гарольд сидит рядом с Несбиттом. Входит сержант Хиггинс.


СЕРЖАНТ ХИГГИНС (торжественно)

Убийство. Вы практически убили этих несчастных собственными руками. И это подтверждено показаниями видного ученого.


Несбитт взбешен таким поворотом дела.


НЕСБИТТ

Офицер, я не мог бы поговорить с моим клиентом наедине?


Сержант Хиггинс выходит. Несбитт делает Гарольду знак, чтобы тот подвинулся ближе.


НЕСБИТТ

Признайтесь! Признайтесь, что вы морочили голову и ему, и всем остальным.


Несбитт открывает «дипломат», лежащий на коленях, и судорожно роется в нем.


ГАРОЛЬД

Но я…


НЕСБИТТ

Скажите им, что это надувательство, фокус, как кроликов из шляпы вытаскивать. Будьте же благоразумны! Вы должны отвергать все эти нелепые обвинения – и тогда ваше дело закроют!


ГАРОЛЬД

По-моему, я не могу.


НЕСБИТТ

Да почему?


ГАРОЛЬД

Потому что это будет неправда.


Гарольд указывает на пиджак Несбитта.


ГАРОЛЬД

Она за подкладкой вашего пиджака.


НЕСБИТТ

Кто?


ГАРОЛЬД

Серебряная перьевая ручка – вы ведь ее ищете. Она проскочила. Через дырку в кармане.


Несбитт роется за подкладкой и, к собственному изумлению, вытаскивает оттуда ручку. Он поражен, но пытается взять себя в руки.


НЕСБИТТ

Мистер Смит. Вы что, хотите просидеть пятнадцать лет жизни в одиночной камере, восемь на десять футов?


ГАРОЛЬД (задумывается; потом)

А телевизор там будет?


Только этого мистеру Несбитту и не хватало.

Последние несколько дней – сплошное расстройство. Джоанна, одна из лучших сотрудниц фирмы, выкинула из окна компьютер своего шефа – то есть по сути ушла, громко хлопнув дверью. В пылу эмоций я счел своим долгом тоже подать заявление об уходе. Конечно, мистер Несбитт всегда говорил, что дрессированная шимпанзе и та лучше справилась бы с моими обязанностями, но эту шимпанзе требовалось сначала найти и нанять, а Шеффилд, вы не поверите, в 1977-м был не так уж богат на шимпанзе.

И потом эта история с компьютером. О, РХ 1990.

Эти семь недель после первого инцидента и так были мучительны.

А теперь это. Убийство, прямо на глазах у мистера Несбитта. Это жестоко.

Как ни странно, мистер Несбитт во всем винил моего отца. Я думаю, косвенная связь и впрямь прослеживалась: от моего отца к Питеру Робинсону, от него к Джоанне, далее к компьютеру и затем к мостовой на улице под окном нашего офиса на четвертом этаже.

Да. Гарольд Смит. Все началось с Гарольда Смита.

И этот тщедушный человечек может отрицать свою вину до посинения.

Мистер Несбитт выведет его на чистую воду.

Отцовская ноша

Гарольду Смиту предъявили обвинение в убийстве. Машина правосудия была запущена.

Первая остановка – суд магистрата. На слушании решали, выпускать ли отца под залог. Я сидел в зале.

Так странно было видеть моего отца на скамье подсудимых. Такой маленький, беспомощный. Один раз коротко мне помахал. Совсем чуточку, почти незаметно. Просто чтобы я знал, что он в порядке.

Настал черед выступить мистеру Несбитту. Он приготовил большую речь. Он с такой решимостью встал и заговорил, что я понял: он будет мстить.

Мстить за гибель своего РХ 1990.

– Ваша честь. Я попрошу вас внимательно приглядеться к человеку, сидящему на скамье подсудимых. Разве может этот унылый, никчемный представитель рода человеческого представлять угрозу для общества? Разве не кажется вам сама эта мысль нелепой и смехотворной?

И так далее, и тому подобное. Он говорил и говорил, и я, признаться, даже задремал и проснулся, когда почувствовал, что взоры всех присутствующих обращены на меня.

– …и чтобы подтвердить его невиновность, господа, от себя я хочу заявить во всеуслышание: этот человек нес свою тяжкую отцовскую ношу. Он является отцом юноши весьма своенравного. Это отщепенец, хулиган, обладающий непомерным, прямо-таки ослиным упрямством. Своим лживым характером, вопиющим небрежением к работе, к людям, к чужой собственности он поставил собственного отца на грань безумия…

И я подумал: черт, он должен спасать моего отца, а вместо этого топит меня.

Но вы знаете, это сработало.

Гарольда Смита выпустили под залог.

Радости эскапологии – умение выкручиваться

И мистер Несбитт закусил удила.

Началась самая тяжелая работа.

Прежде всего следовало заняться исследованием вопроса.

И мистер Несбитт отправился в Центральную справочную библиотеку, где выискал компанию «Эрнест Бэтли и Сыновья», поставщики инвентаря для фокусников с 1934 года.

Мистер Несбитт на своей машине проехал миль сорок через Змеиный перевал и далее на север: он направлялся в упомянутую компанию, располагавшуюся в задрипанной галерее игральных автоматов в захолустном маленьком городке, где мистер Несбитт никогда прежде не бывал и впредь бывать не собирался. Сама лавка – совершенно допотопная, обычный магазин розыгрышей, не более того.

К своему удивлению, мистер Несбитт отметил, что перед входом припаркованы весьма респектабельные автомобили.

Внутреннее убранство магазина поражало своей неряшливостью. Торговля инвентарем для фокусников явно переживала худшие времена. А ведь были годы, когда фокусники блистали во всех уважающих себя мюзик-холлах. Впрочем, клиенты у магазина все же имелись. Пролистывая пожелтевший от времени журнал «Фокусники Северной Англии», мистер Несбитт отметил постоянный приток покупателей весьма сомнительной наружности: они входили и выходили через стеклярусную занавесь в дальнем углу.

Как гласила табличка, за стеклярусом находился отдел эскапологии.

Возле двери, словно ее охраняя, стоял молодой верзила, весь в татуировках – видимо, сотрудник магазина, может, один из сыновей Бэтли. Хотя верзила мало напоминал фокусника. Рассматривая молодого человека, мистер Несбитт обратил внимание, что кое-кто с таким же пристальным вниманием рассматривает его самого. За центральным прилавком сидел морщинистый старик с жесткими бусинками глаз, с седыми пожелтевшими волосами. Хозяин, Эрнест Бэтли собственной персоной, и вот уже несколько минут он внимательно изучал щегольски одетого клиента.

Мистеру Несбитту почудилось что-то знакомое в лице, взиравшем на него, но ничего внятного память не сообщила.

Мистер Несбитт подумал, что следует что-нибудь приобрести, а уж затем открыть истинную цель своего визита, и прикупил вздыхающий пуфик, тающее сиденье для унитаза со скидкой и муляж собачьей кучки на общую стоимость 9 фунтов 56 пенсов, естественно, с квитанцией, так как деньги потрачены с деловой целью.

Пока заворачивались покупки, мистер Несбитт как бы между делом попросил дать ему пару «профессиональных» советов.

Ответ был совершенно неожиданным. Старик оценивающе оглядел мистера Несбитта, вопросительно посмотрел на молодого верзилу, тот кивнул, и тогда старый Бэтли снова взглянул на мистера Несбитта, театрально ему подмигнул, задумчиво постучал пальцем по носу и предложил заглянуть в отдел эскапологии.

Любопытство, разумеется, взяло верх, мистер Несбитт проследовал сквозь занавес, и взору его предстало поразительное зрелище. В комнате царил пещерный сумрак: на стенах развешены хлысты, кандалы, капюшоны, цепи и тому подобное. В углу выставлены журналы и видеокассеты: заглянув через плечо покупателя, мистер Несбитт заключил, что в журнале самым наглядным способом демонстрируется, как следует использовать вывешенный на стенах инвентарь.

Любопытно.

Прелюбопытно.

Потому что это еще не все.

В темной нише в дальнем углу виднелся силуэт человека, чье присутствие распознавалось исключительно по вспыхивающему огоньку сигареты.

Было очевидно, что сидящий ведет бойкую торговлю пакетиками, чье содержимое можно описать как «эскапологический инвентарь» лишь постольку, поскольку оно позволяет сознанию скинуть оковы телесной оболочки.

Во всяком случае, так решил мистер Несбитт, опытный адвокат по уголовным делам.

И тут он вспомнил, где прежде видел старого Бэтли.

Как же, как же! Реджина против Кунео, Дагдейла и Бэтли!

Много лет тому назад – в суде Уэйкфилда, в 1967 году, если не изменяет память, – он, мистер Несбитт, тогда еще начинающий адвокат, вел дело по ввозу и вывозу наркотиков и порнографии. Бэтли был одним из обвиняемых: несмотря на убедительные улики, обвинение было снято. Так-так. Внезапное, нежданное открытие, что былой клиент все-таки виновен, ввергло мистера Несбитта в состояние глубочайшей теплой радости. Значит, он и его коллеги и в самом деле прекрасно выступили в суде в тот день.

Поглаживая пальцем упакованный в целлофан журнал «Голые Зады – 3», мистер Несбитт прекрасно понимал, что уважающий себя адвокат не должен задерживаться в подобном заведении дольше, чем того требует дело. Дабы не вызвать подозрений, мистер Несбитт подержал в руках еще пару журналов, а затем, также строго в целях конспирации, купил несколько пар наручников, один хлыст, один кожаный капюшон и несколько журналов и видеокассет. На сей раз он воздержался от просьбы выписать квитанцию.

На выходе мистер Несбитт попросил завернуть и эти покупки и снова подошел к старому Бэтли. И попросил все же дать пару практических советов.

Старик оказался на редкость полезен.

Старик охотно согласился. Несмотря на артрит, он ловко продемонстрировал несколько фокусов – недаром он раньше выступал на детских днях рождения под сценическим псевдонимом Дядюшка Джек.

Также, к удовольствию мистера Несбитта, Дядюшка Джек без труда объяснил, в чем состоят «чудеса» Гарольда Смита. Например, фокус с парящим в воздухе колпачком от ручки: это можно проделать, привязав к руке или – хитрее – к ноге прозрачную нить или проволоку, которая проходит через крюк или другую выступающую деталь, расположенную над «парящим» в воздухе предметом. Была ли такая геометрия возможна в тот момент, когда Гарольд Смит демонстрировал свои чудеса? Мистер Несбитт задумался, вспоминая обстановку комнаты для допросов в полицейском участке.

Точно! Над столом висела лампа! А оставался ли Гарольд Смит один в комнате, поинтересовался мистер Бэтли, – так, чтобы успеть подготовить свой фокус? И ответом было – да, конечно! Мистер Несбитт вспомнил, как сержант привел его, Джоанну и молодого Винса в комнату, где сидел Гарольд Смит – сидел один! В одиночестве он мог привязать нить к колпачку от ручки, и фокус сработал!

Правда, вставил мистер Несбитт, ручка до последнего момента оставалась у него в кармане… Ну что вы, улыбнулся Бэтли, в этом и состоит искусство фокусника. А вот припомните, до фокуса не говорил ли Гарольд Смит ничего такого, что могло бы отвлечь ваше внимание! Ну да! Конечно же! Эта долгая безумная история про черепашку! Бэтли внимательно выслушал Несбитта, со знанием дела кивнул головой и высказал другое предположение. Монотонный тон говорящего способен загипнотизировать слушателя. В таком случае отпадает даже необходимость в прозрачной нити и прочее. Не надо имитировать никакой левитации: достаточно внушить мысль о ней окружающим. Этим же самым объясняется, как был введен в заблуждение доктор Питер Робинсон, человек столь реалистичного и острого ума.

Мистер Несбитт пребывал в глубокой задумчивости, подъезжая вечером к своему шикарному особнячку.

Поездка в «Бэтли и Сыновья» оказалась более чем полезной.

Пора переходить ко второму этапу действий.

Гарольд Смит определенно шарлатан. Но как его разоблачить?

Отчаянные шаги

Ну и. Я снова пошел в тот универмаг, где покупал духи для Джоанны.

Я решил, что это будет умнее всего.

Я должен повидаться с Айрис Ротерхэм. Быть может, есть шанс, думал я, возродить былые чувства.

Ах, надежда.

Я вошел в магазин, проследовал в парфюмерный отдел: вот она, все такая же – светловолосая, изящная, точно фарфоровая куколка.

Но я ничего не почувствовал.

Сердце отказывалось биться чаще. Щеки упорно не покрывались румянцем.

Черт!

Мне казалось, это простейшее решение. Джоанна возвращалась обратно на юг Англии, и мне нужно ее забыть. И проще, быстрее, безболезненнее всего – влюбиться в кого-нибудь другого.

Легче легкого, думал я. Вернуться к прежним ощущениям.

Но я смотрел на Айрис, наблюдая, как она с улыбкой обслуживает сухопарую пожилую леди, и думал про себя: ну же, она красивая, разве нет, Винс? Джоанна ей в подметки не годится, скажи, Винс?

Но я ничего не чувствовал.

Я двинул по диагонали и оказался в трех футах от Айрис, чтобы почувствовать ее запах, может, умилиться локону на шейке, услышать, как она тихо засмеется или кашлянет. Зацепиться хоть за что-то, что распалит меня, опьянит, околдует, покорит, освободит. И думал про себя: сделай что-нибудь, Айрис, помоги мне. Стоп, что это, кажется, она… прищурилась.

Ну и что теперь? Кто-то щурится, и, вы думаете, от этого можно влюбиться?

Наверное, в прежние времена получилось бы.

Но не теперь. И я отклонился вправо и взял курс к выходу, как вдруг, совершенно неожиданно…

– Привет.

А?

– Это вы?

Она обращалась ко мне. Айрис Ротерхэм обращалась ко мне.

– А я вас помню. Вы покупали у нас духи «Гивенши». Верно?

– Гм. Да.

Господи, невероятно. Она со мной заигрывает. Нет, по правде.

– Ну и как, понравились они вашей маме?

– Я покупал духи не для мамы. А для своей девушки.

– Понятно. Значит, у вас есть девушка?

Она иронично склонила голову набок и улыбнулась, будто не поверила ни одному моему слову. Как Джоанна в тот вечер на автобусной остановке, когда поцеловала меня.

– Ага. Ее зовут Джоанна.

Звучало убедительно. Очень даже правдоподобно. Звучало естественно, как само собой разумеющееся. По крайней мере, я сам в это поверил. Лицо Айрис изменилось, я уловил охлаждение и, вы ни за что не поверите, некоторое разочарование. И знаете, меня это совершенно не расстроило. Я был горд, я почти насмехался над ней, ведь я встречаюсь с Джоанной, с панкушкой: она моя девушка, я ее парень, нас двое. Она и я.

Я вышел из магазина, чувствуя себя на все десять футов.

Потом я снова усох до своих пяти футов четырех с половиной дюймов.

Очнись, Винс. Ты не встречаешься с Джоанной.

Именно поэтому ты шатаешься по Шеффилду, ищешь, в кого бы еще влюбиться.

Черт.

Ладно. Ищи дальше, приятель. Мужайся.

Эта юная смуглая испанка возле магазина «Саксоун» могла бы меня устроить. Хрупкая индианка, жующая жвачку возле газетного киоска, заставила мое сердце сжаться, но лишь на мгновение. Высокая блондинка, заходящая в автобус, на миг поразила мое воображение, а потом автобус уехал, и я запомнил только светлые волосы. Ни лица, ни улыбки, ни смеха, ни голоса: все стерлось.

Знакомый скрип

3.14. Гениальная идея, которая пришла ко мне с самого начала и снова вернулась. Решено. Я подарю ей духи. Нужно их найти. Куда я их положил? В ящик комода? Нет, я их куда-то перекладывал. Куда? Ничего. Я их найду. Да, я все правильно придумал, так и поступлю. Когда она говорила «сделай хоть что-нибудь», она это и имела в виду. Я вспомнил. Кажется, они в чемодане со старым шмотьем. Завтра проверю.

Решено. Спланировано. Забито.

3.17. Дикая затея. С самого начала. Если нужно, ты бы давно так поступил. Но не нужно, не стоит, не буду. Выброси эти чертовы духи. Если только сможешь их найти. От них сплошные беды. Не спится. Может, мамины таблетки помогут? Стоп. Кто-то там, что-то там. Там, на улице. Может, это она, снова пришла к моему окну, как в ту ночь, когда плакала и приговаривала «сделай что-нибудь». Если это опять она, если она это повторит, я ее точно пойму, на этот раз я ее не отпущу.

Хватит чушь молоть. Ты ее уже отпустил.

Стоп. Этот странный звук. Уже не на улице, а в доме, кто-то крадется. Мама? Отец? Нет, это не их скрип: когда с кем-то живешь бок о бок всю жизнь, хорошо выучиваешь их повадки. Это не родители, но кто-то очень знакомый, я знаю, я уверен.

Все тихо. Тебе показалось, Винс, это просто ветер.

Нет, не показалось, кто-то в доме: какой-то шум, открывают окно, кто-то пытается окно отпереть – там, внизу. Улепетывают. Точно.

Я вскакиваю с постели и подбегаю к окну, отдергиваю занавеску и вижу, как в темноте удаляется чей-то силуэт. В руках у бегущего большой черный мешок для мусора. На секунду голова незнакомца обрамлена отраженным в луже светом фонаря. Только на секунду, и мне этого достаточно.

Знакомые волосы.

Рой.

Шеффилд, родина стали

В 1977 году был повод гордиться, что проживаешь в Шеффилде.

Во-первых, Дыра на Дороге. Которую точнее описать как Дыру на Развязке – дыра в форме летающей тарелки прямо посреди города.

К Дыре вели многочисленные пешеходные дорожки: в Дыре можно было сесть на скамейку и перекусить чипсами или идти дальше, глянув в небо и наслаждаясь мыслью, что ты в Дыре, можешь пройти ее насквозь и выйти с другой стороны.

Увы, Дыры больше не существует. Ее давным-давно застроили. Грустно. Развязка уже не та, что прежде. И в душе зияет дыра… вот такой каламбур.

Другой плюс Шеффилда – конечно, сталь. Шеффилд, родина стали, мировая столица ножей и вилок, наша гордость и все такое. А нынче: езжайте в Дон-Вэлли – теперь там пустыня. А прежде был Стальной Каньон, что тянулся от самого центра Шеффилда до Тинсли и дальше.

Да, не было стали лучше шеффилдской.

И не было гвоздя лучше торникрофтского гвоздя.

Гвозди, честь и гордость династии Торникрофтов. Создатели гвоздей с 1875 года, Торникрофты ваяли гвозди, и только гвозди. Они не опускались до заклепок или ложек, никаких модных мелочей, ничего такого – они полностью посвятили себя гвоздям. На веки вечные. Гвозди всевозможных калибров. Вершиной искусства Торникрофтов был Торникрофтский Титан – четвертьдюймовый гвоздь. Зверь, а не гвоздь.

«Вполне вероятно, что крепче гвоздей в мире не бывает», – изрек старший рабочий сталелитейного завода Джек Малоун, обращаясь к усатому господину в яркой оранжевой рубашке. Этот пижон приехал на шикарной машине и задавал много вопросов. Услышав такое, он сильно обрадовался.

И спросил, нельзя ли купить такой гвоздь. Всего один.

Больше ему ничего не нужно.

Что случилось с Роландом Торнтоном?

Роланд Торнтон.

Помните такого? Телезвезда Южного Йоркшира?

1977 год, он властелин мира. Прорыв в восьмидесятые, интервью титанов нашего времени: рейганов, тэтчеров, мандел. Приземлять все святое и великое простыми незамысловатыми йоркширскими истинами – ведь это судьба Роланда, правда?

Увы, ничего такого не произошло.

Восьмидесятые переросли в девяностые, и порой за пьяной беседой в каком-нибудь йоркширском пабе кто-то восклицал: а что случилось с Роландом Торнтоном? Ведь первой фигурой в телике был. А потом раз и… И что? Ушел? Спекся? Умер? Никто не знал. Одна группа даже написала песню: «Что случилось с Роландом Торнтоном», которая прогремела и затихла, как и слава этого человека.

Помните то последнее «Шоу Роланда Торнтона»?

Последнее шоу «Роланда Торнтона»

ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ СМИТОВ – ВЕЧЕР

Винс, Айрин и Гарольд смотрят телевизор.


ПЕРЕБИВКА – ШОУ «РОЛАНДА ТОРНТОНА» ПО ТЕЛЕВИЗОРУ СМИТОВ


РОЛАНД ТОРНТОН

Наш следующий рассказ – о настоящей бойне в доме престарелых. Мир науки охвачен волнением, в эпицентре событий – местный житель. Сегодня в нашем специальном выпуске «Торнтон сегодня» мы задаемся вопросом: кто такой Гарольд Смит?


ПАВИЛЬОН: ТЕЛЕСТУДИЯ – ВЕЧЕР

КАМЕРА подъезжает к столику, за которым сидят трое, чьих лиц мы пока не видим.


РОЛАНД ТОРНТОН

Чтобы ответить на этот вопрос, к нам в студию пришли… адвокат Кит Несбитт, основатель компании «Несбитт Соло» – господин Несбитт является адвокатом Гарольда Смита в деле по обвинению в убийстве.


НАЕЗД КАМЕРЫ: первый гость – НЕСБИТТ. Рядом с ним…


РОЛАНД ТОРНТОН

…доктор Питер Робинсон, ведущий физик, автор книги (заглядывает в свои записи) «Нули и пустоты – математическая онто… онто…»


ПИТЕР

Онтология.


ПАВИЛЬОН: КОМНАТА ДЖОАННЫ – ВЕЧЕР

Джоанна собирает чемодан. В углу маленький черно-белый переносной телевизор. Джоанна смотрит внимательнее…


РОЛАНД ТОРНТОН

…И наш третий гость…


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ СМИТОВ – ВЕЧЕР

Экран телевизора Смитов. Камера делает наезд на третьего гостя передачи…

Это Рой – одет, как его отец: пиджак, галстук, кепка и… трубка в зубах.


РОЛАНД ТОРНТОН

Гарольд Смит-младший…


Смиты изумлены.


АЙРИН

Да это же наш Рой!


ВИНС

Вот же наглый гад!


ГАРОЛЬД

А я-то думал, куда подевалась моя кепка.


СНОВА НАЕЗД – ТЕЛЕВИЗОР СМИТОВ

РОЛАНД ТОРНТОН

…старший сын Гарольда Смита: вместе с отцом в течение трех месяцев он будет выступать с концертной программой в Блэкпулском «Зимнем саду».


РОЙ (в камеру, показывая большие пальцы)

Покупайте билеты заранее.


Винс вопросительно смотрит на отца.


ГАРОЛЬД

Впервые об этом слышу.


Расстроенный Гарольд поднимается с кресла. ЗВОНОК В ДВЕРЬ.


ТОРНТОН

И наш главный герой – и этим мы обязаны чуду современных телетехнологий – прямо в эфире…


ПАВИЛЬОН: КОРИДОР В ДОМЕ СМИТОВ – ВЕЧЕР

Гарольд открывает дверь. ОСЛЕПИТЕЛЬНЫЙ СВЕТ ЮПИТЕРОВ бьет в лицо – идет прямая трансляция. На пороге стоит ТЕЛЕРЕПОРТЕР.


РОЛАНД ТОРНТОН (голос за кадром)

…Гарольд Смит собственной персоной!


РЕПОРТЕР врывается в дом Смитов, вслед за ним – осветители, операторы, горожане…


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ СМИТОВ – ВЕЧЕР

В комнате не протолкнуться. Гарольд окружен. С флангов его прикрывают Айрин и Винс.


ПАВИЛЬОН: КОМНАТА ДЖОАННЫ – ВЕЧЕР

Джоанна смотрит передачу.

ПО ТЕЛЕВИЗОРУ – Роланд через телемонитор разговаривает с Гарольдом.


РОЛАНД

Итак, Гарольд Смит! Добро пожаловать в наше шоу. Начнем с главного вопроса… Кто такой настоящий Гарольд Смит?


Гарольд не успевает открыть рот – на экране вновь СТУДИЯ.


НЕСБИТТ

Позвольте мне перебить вас: мой клиент не будет отвечать.


РОЛАНД (Питеру)

Понятно. Доктор Робинсон, вы человек науки, у вас рациональный ум. Вы видели воочию, на что способен этот человек. Прокомментируйте, пожалуйста.


РОЙ (перебивает)

Мой отец гений, вот и все.


ПИТЕР

Я видел, на что способен этот человек. И хочу сказать… это возвращает нас к Святому Писанию.


Джоанна морщится.


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ СМИТОВ – ВЕЧЕР

РОЛАНД

Мистер Смит – почему Святое Писание?


Не успевает Гарольд открыть рот…


НЕСБИТТ

Я повторяю: мой клиент не будет отвечать.


РОЛАНД

Доктор Робинсон, вы не могли бы пояснить? Неужели вы думаете… как бы это сказать… Неужели в Гарольде Смите кроется нечто неразличимое с первого взгляда? И если да – что это такое?


ПИТЕР

Видите ли… Во многих религиях говорится о втором пришествии.


ПАВИЛЬОН: КОМНАТА ДЖОАННЫ – ВЕЧЕР

Джоанна с трудом заставляет себя смотреть в экран.


ДЖОАННА

Нет, отец, нет.


ПО ТЕЛЕВИЗОРУ – гостиная Смитов


РОЛАНД

Мистер Смит? Что вы думаете о втором пришествии?


Прежде чем Гарольд успевает открыть рот, на экране вновь студия.


НЕСБИТТ

Вы считаете, этот человек похож на нового Мессию?


ПИТЕР

Как это типично!


РОЙ

Позвольте заметить, что в молодые годы отец носил бороду.


ПЕРЕБИВКА

Наезд на монитор в студии: Гарольд чешет подбородок.


ПИТЕР

Как это похоже на времена, в которые мы живем: мы предполагаем – мы даже требуем, чтобы нам все разжевывали и скармливали с ложечки!


Роланд хочет услышать комментарий других гостей, но Питер вцепился в микрофон.


ПАВИЛЬОН: КОМНАТА ДЖОАННЫ – ВЕЧЕР

Джоанна смотрит на экран.


ПИТЕР

Ведь если говорить об истинном смысле духовности, то он лежит вне сферы физической! Но нам слишком трудно это понять. Нам подавай Мессию, который выглядит точь-в-точь как мы себе представляем: длинные волосы, развевающиеся одежды. Ну просто голливудская звезда. И чтобы на лбу было начертано слово «Иисус» – как дата изготовления на консервах.


По щеке Джоанны стекает слеза. Она выключает телевизор.


ПАВИЛЬОН: ТЕЛЕСТУДИЯ – ВЕЧЕР

ПИТЕР

Но и с первым Мессией такого не было – потому его и распяли! Они не увидели в нем того, кем он был, – не увидели Сына Божьего!


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ СМИТОВ – ВЕЧЕР

РОЛАНД

Понятно. А наш сегодняшний Сын Божий – он страдает, как страдал его предшественник?


И снова, не успевает Гарольд открыть рот…


ПАВИЛЬОН: ТЕЛЕСТУДИЯ – ВЕЧЕР

НЕСБИТТ

Мой клиент категорически отрицает тот факт, что он – Сын Божий. Он является сыном Барри и Элси Смитов.


ПИТЕР

Но у меня есть доказательства. Я видел его чудеса!


НЕСБИТТ

Неужели?


Несбитт откидывается на стуле, ухмыляется. Его хитроумный капкан уже расставлен.


РОЛАНД

Хорошо. Сейчас подходящий момент, чтобы удивить публику. Хью?


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ СМИТОВ – ВЕЧЕР

Репортер показывает ЗАПЕЧАТАННУЮ ПРОБИРКУ.


РЕПОРТЕР

Я здесь, Роланд!


РОЛАНД

Сюрприз этот приготовлен мистером Несбиттом. В этой стеклянной пробирке – она герметично запаяна – помещен Торникрофтский Титан, четвертьдюймовый гвоздь из чистейшей шеффилдской стали.


Репортер передает пробирку Гарольду.


НЕСБИТТ

Согните этот гвоздь.


ПЕРЕБИВКА НА ТЕЛЕВИЗОР СМИТОВ

РОЙ

Давай, отец!


АЙРИН

Давай, солнышко.


ПИТЕР

Послушайте, Гарольд. Да, вам это отвратительно, мерзко. Но народ просит зрелищ. Это единственный способ их убедить. Сделайте это!


Вокруг Гарольда ТОЛПА, лица, голоса: круг смыкается… Наконец Гарольд произносит…


ГАРОЛЬД

Я не могу.


Потрясенная пауза.


РОЛАНД

Не можете?


ГАРОЛЬД

Не было никаких чудес. Обыкновенные детские фокусы.


АЙРИН

Ты подлый обманщик!


Дает мужу пощечину.


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ УОЛТЕРА – ВЕЧЕР

Уолтер радостно наблюдает за этой сценой.


УОЛТЕР

Бинго!


ПАВИЛЬОН: ТЕЛЕСТУДИЯ – ВЕЧЕР

ПИТЕР

Нет! Этого не может быть!


ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ СМИТОВ – ВЕЧЕР

РОЛАНД

Но, мистер Смит, почему?


ГАРОЛЬД

Просто мне хотелось встряхнуться. Сожалею, если я кого-то разочаровал.


Недовольный ропот толпы, которая постепенно расходится.


ПАВИЛЬОН: ТЕЛЕСТУДИЯ – ВЕЧЕР

Рой понимает, что его трехмесячная концертная программа в Блэкпуле накрылась медным тазом.


РОЙ

Козел бесполезный!


Обозленный, уходит с площадки.


ПИТЕР

Нет же, он врет! Вы что, не видите? Он это нарочно делает! Не поступай так, Гарольд! Прошу тебя!


HЕСБИ TT

Защита удовлетворена.


Питер понимает, что потерял Гарольда. Он поворачивается к Несбитту.


ПИТЕР

Вы… Вы – зло! Зло!


Питер кидается к Несбитту. Довольная ухмылка быстро улетучивается с лица адвоката – он чувствует опасность… Питер набрасывается на Несбитта, но тот успевает отпрыгнуть.

РОЛАНД в отчаянии глядит куда-то за пределы кадра в поисках помощи… Два ОХРАННИКА выбегают, чтобы обуздать Питера.

ИЗОБРАЖЕНИЕ гаснет, появляется заставка ВЕЩАНИЕ БУДЕТ ВОЗОБНОВЛЕНО ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МИНУТ.

И тогда они ушли

Ушли все.

Осветители, операторы,репортеры, люди с микрофонами, блокнотами и ручками, немощные, хромые, искатели рая земного. И, разумеется, зеваки.

И мама. Ушла, исчезла, освободилась – как вам будет угодно. Не будет больше ее «особых» угощений – и это хорошо. Не будет больше ее улыбок, глупых отговорок, песен на Рождество.

И это плохо.

Но моя мама – это совсем другая история.

А наша история – про отца.

И вот мы остались вдвоем, одни.

Мы с отцом в гостиной.

Он заварил нам чай. Я смотрел на него и думал: все-таки хорошо, что он не Сын Божий. Потому что тогда я бы значился Внуком Божьим, правильно? Меня это, сказать по правде, не очень устраивало. Как себя вести? До меня-то еще никто не был внуком божьим. И люди наверняка ждали бы от меня чего-то особенного. А чем я их порадую, не имея абсолютно никаких волшебных качеств – в этом я недалеко ушел от Роя. Свои прелести в этом, наверное, есть – быть внуком божьим. Но как ими распоряжаться? Ну, пришел бы развязной походочкой в «Рокси»: «Привет, детка. Лови свое счастье. Ты подцепила внука божьего».

Что-то не то, а?

Мы с отцом пили чай. Он здорово заваривает чай, мой отец.

Я не знал, о чем говорить. Да это было и неважно. Важнее то, что мы просто сидим вместе и пьем чай.

– Вот такие дела.

Отец поставил чашку. А потом посмотрел на меня – по-настоящему посмотрел – и сказал:

– Винс, бывают такие моменты в жизни, когда нужно постараться изо всех сил. Еще разок. Сказать себе: к черту вас всех, теперь настал мой черед. Ты понимаешь, о чем я?

Ну и. Я понял, о чем он?

Я хотел понять. Потому что он сказал это так серьезно, и я чувствовал: отцу не все равно, ему очень важно, чтобы я понял, и, если я пойму, от этого я стану лучше. И оттого, что он так смотрел на меня – взглядом, если не ошибаюсь, «взойди, взойди», только теперь он был обращен на меня.

Ну и. Я понял, о чем он?

Черта с два.

– Нет.

И мы рассмеялись.

Оглядываясь назад, я понимаю, что многие события переплетались в какой-то мистический код. Вот я вспоминаю теперь, как мы с отцом сидели и пили чай, и пытаюсь взломать этот код, словно орех расколоть, а внутри скорлупы – ответ. Но так никогда не получалось. Никогда не выходило буквального перевода – смысл сдвигался день за днем, год за годом, десятилетие за десятилетием. Может, поэтому я и решил написать свою книгу в виде киносценария, который по сути своей прозрачен, и объективен, и абстрактен, как математическая задача, что разворачивается долго-долго, только в реальной жизни можешь найти миллион решений или вообще ни одного.

И мы с отцом рассмеялись.

И он сказал:

– Она сегодня уезжает. Но она попрощается с друзьями. Сегодня концерт. Ты должен туда попасть. Может, у тебя сегодня счастливый вечер.

Счастливый вечер

И я решил побыть панком в последний раз.

И отправился на концерт.

Не помню, какая там играла группа. Точно не самая знаменитая. Но даже будь это «Клэш»[xxii] или «Пистолз», я бы все равно не запомнил. Потому что вечер прошел как в замороченном тумане: звуки, цвета, лица, чувства вращались вокруг меня, складываясь в причудливый калейдоскоп: один узор сменялся другим, вторым, третьим, а порой как будто монтаж, разрозненные осколки, лишенные смысла, но вместе получается красиво.

Но я точно помню, как все начиналось.

Играли музыканты. Громко, очень громко играли.

Я иду к ней. На этот раз полон решимости. Нет уж, дудки. По правде. Сегодня ответ «нет» не принимается. Я говорю «нет» решительное «нет». Я не сдамся.

Она будет моей.


ПАВИЛЬОН: ТАНЦЗАЛ – ВЕЧЕР

Винс протискивается сквозь толпу беснующихся панков.

Трогает Джоанну за плечо.


ВИНС

Это я!


Джоанна поворачивается и видит Винса.


ДЖОАННА

Отдзынь!


Так. Отдзынь. Сильно сказано. Посильнее, чем просто нет.

Все предельно ясно. Недвусмысленно, если вы меня понимаете.

Но послушайте. Ведь бывает, что девушка, которая вам нравится, говорит совсем не то, на что мы надеемся. Но потом отходишь, задумываешься над этими словами, вникаешь в них, и они уже кажутся не такими кошмарными. Ну то есть, скажем, звонишь ей в пятницу, приглашаешь в кино, например, на «Челюсти», а девушка отвечает: «Я не могу – я мою голову». И ты теряешься, ведь это похоже на отлуп. А потом думаешь: а может, правда – ну, моет человек голову. Странно, конечно, что в пятницу – и не целый же вечер она будет мыть свою голову. А может быть, так оно и есть: может быть, она ухаживает за волосами, потому что они у нее очень красивые. И она смакует это удовольствие, не жалеет шампуня и кондиционера и всей этой дряни, от которой волосы получаются такими шикарными. И девушка становится неотразимой, и, вполне возможно, она это делает, чтобы понравиться какому-нибудь парню, и – ха – возможно, этот парень я. И разве это дурной знак, что она всю пятницу угробит на мытье головы?

Да ну как же. Мне явно светит.

Но «отдзынь»?

«Отдзынь» есть «отдзынь».


ПАВИЛЬОН: ТАНЦЗАЛ – ВЕЧЕР

Джоанна отворачивается от Винса. Пара БЕСНУЮЩИХСЯ ПАНКОВ оттесняют его от Джоанны, Винс роняет свое пиво – оно растекается по полу.

Винсу плюют в лицо. Он поворачивается и уходит.


И я подумал: отлично, успею еще домой на «Матч дня».

Отлично, я весь горю, сейчас выйду на улицу и остыну.

Отлично, мне эта ваша музыка вообще не нравится. А теперь ее и слушать не надо.

Все отлично, так? Ну уж конечно, просто блеск.

Черт.

Черт, черт, черт.

Все кончено. Окончательно, необратимо, очевидно. Чего никогда не было, того никогда не будет. Джоанна, прекрасная Джоанна исчезнет из моей жизни. Знаю, знаю, да и вы не хуже меня знаете: я часто влюблялся и прежде, тысячу раз – в автобусах и на улице, в магазинах и пабах, на катках, дискотеках – можете за меня продолжить этот список.

Но все было не так, как с Джоанной.

Она была Первая. И не удивлюсь, если она окажется последней.

Это все равно должно было случиться. Ну то есть, неважно же, правда, черный ты или белый, богатый или не совсем чтобы, умный, тупой, – со всеми рано или поздно происходит одно и то же: кто-то разбивает нам сердце. Это может случиться сейчас или позднее, при каких угодно непредсказуемых обстоятельствах. И мы знаем это и готовы поспорить на последний пенс, гривенник, франк, иену: рано или поздно это с нами произойдет.

Сердце подпрыгивает в груди и – ёк.

Ну и.

Я плелся через танцзал в сторону коридора, наступая на чужие плевки, разбитые стаканы, а чувак со сцены орал какую-то песню, из которой можно было понять только три слова: рок, хрен и фигня. Я плелся и думал – хотя, наверное, выразился бы иначе, – что мой черед заглянуть в тронный зал, где в каждой кабинке по фаянсовому трону.

Я имею в виду туалет.

К черту собачий ошейник. Выброшу. Нет, пожалуй, не стоит. Подарю на Рождество Мэдж, для ее собаки. И вдруг словно ниоткуда забрезжила светлая мысль: забудь о разбитом сердце, вот ты уже начал готовиться к Рождеству, думай о хорошем, Винс. Ты молод, здоров и еще лет пятнадцать не будешь лысеть, а с таким набором вполне можно жить.

Я сполоснул лицо над раковиной.

Посмотрелся в зеркало. Оно было треснутое, ровно посередине. Трещина проходила через мой нос, разделяя лицо пополам, – как в рекламе крема от прыщей: на этой половине лица мы пользовались кремом, а на этой – умывались с мылом, и вот, через три недели…

Хорошо. Светлая сторона. Попробуем еще раз. Наскребем еще светлых сторон. Если хорошенько задуматься – акции падают и поднимаются. Другими словами, если свалился в пропасть, все, что будет дальше, – это уже лучше, чем хуже, разве нет?

Я снова сполоснул лицо. Вода пахла мочой.

Я снова взглянул на себя в зеркало. Неужели все? Что с тобой случилось? Ты, то есть я, Винс, маленький человек, песчинка – что чувствуешь ты теперь? Со стороны глянешь – вроде ничего. Что такого страшного может твориться в этой емкости между ушами? Обыкновенная черепушка, мало ли что там в ней гремит.

Я опять сполоснул лицо. Вода была холодной. И чистой.

Я слизнул каплю с руки. Никакая не моча. Моча на полу, я стоял в луже мочи: внизу на ноге я почувствовал теплую струю.

Кто-то успел на меня помочиться.

Я снова взглянул в зеркало. Что-то переменилось. Мое изображение сползло набок. Вместо моей рекламы с трещиной посередине в зеркале отражались уже две рожи.

Первая, – моя. А вторая?

Симпатичная и мерзкая, сладенькая и кислая, проницательная и тупая одновременно. Я его знаю. Но что-то в нем изменилось. Что именно? Ах да, теперь ясно.

На голове стало меньше волос.

И он меньше похож на ирокеза.

Черт.

– Хороший мальчик?

Если вернуться к моим размышлениям двумя абзацами выше – насчет пропасти. Само собой, бывает ниже некуда – но как я узнаю, что уже долетел? Может, я еще лечу? К тому же внизу может оказаться не твердая поверхность, а что-нибудь вязкое – зыбучий песок, например. А может, дно твердое, но оно как крыша лифта, который едет вниз бесконечно долго.

Первый этаж – дзынь – неудача.

Едем дальше.

Подвал – дзынь – беда.

Едем дальше, подбирая синонимы по словарю.

Подземелье – дзынь – полная безнадега.

К черту синонимы. Мой этаж.


ПАВИЛЬОН: ТУАЛЕТ – ВЕЧЕР

Винс споласкивает лицо.

Видит в зеркале чужое отражение.

Оборачивается. Это ДАЗ. И с ним еще два панка.


ДАЗ

Хороший мальчик?


ПАВИЛЬОН: КОРИДОР – ВЕЧЕР

Винс бежит по коридору от Даза и его дружков. Даз хватает Винса и швыряет его об стенку.

Винс с ужасом наблюдает, как Даз набирает полный рот мокроты.

Затем Даз отглатывает водки из бутылки, щеки его ужасно надуваются. Даз хватает Винса за волосы, «целует», жидкость течет Винсу в рот.

Винсу приходится глотать. Он выплевывает остатки.


ДАЗ

Я – Антихрист!


ВИНС (отчаянно)

Нет, ты – Найджел!


Даз застывает, понимая, что его разоблачили. Ярость охватывает его. Он бьет Винса головой в живот. Винс складывается пополам и падает. Даз злобно пинает Винса.


ИЗОБРАЖЕНИЕ ТУСКНЕЕТ, НАПЛЫВ В ЗАТЕМНЕНИЕ И ТИШИНУ


Как-то я читал книгу. Там говорилось примерно так.

Мгновения нашей жизни приходят и уходят. Но краткими вспышками они все равно существуют, и эти краткие вспышки – и есть настоящее. Мгновения уходят, но не исчезают бесследно: они сохраняются, просто в другой форме, обретая собственный онтологический статус: образы – застывшие, но не холодные, фотографии нашей памяти. Этот альбом мгновений и составляет наше прошлое. Мгновения живут в нас и мерцают: иные стираются из памяти, иные уплывают, но есть мгновения, которые упорно сидят в нас, и за некоторые, драгоценные, мы цепляемся, ностальгически их пересматриваем – вечером, в тишине, когда выключен свет.

Но, как все фотографии, они тускнеют.

Задача художника, творца – та же, что у коллекционера бабочек: поймать сачком красивую бабочку-мгновение, полюбоваться ею, и – вот она, мистика, алхимия творчества: повернуть вспять потускнение, снова наполнить мгновение красками, как если бы оно порхало, трепетало всего несколько секунд назад, а потом сделать следующий шаг – вернуть фотографию к реальной жизни. Конечно, такая реальная жизнь уже не будет прежней: бледная копия, натуралистический портрет, написанный по памяти.

И навсегда останется метафорой.

Вопрос: удачна ли эта метафора? И, что особенно важно – я уже о своей книге, – можно ли гордиться такой метафорой?

Как-то лет через десять после этой ночной фантасмагории, одним воскресным утром я лежал в постели и страдал похмельем. Накануне мы выпили с друзьями – ну, не знаю, по бутылке водки на брата, наверное. Мне нужно было спустить пар: я замучился с рекламой джинсов одной очень известной фирмы. Меня заклинило, я уже задержал заказ на неделю, а в голове было пусто.

Посыл маркетологов в таких случаях – как мертвому припарка.

«Будь самим собой» – вот и все. Из этого я должен был сделать рекламу джинсов.

И вот я лежу в кровати, то проваливаясь в сон, то вновь просыпаясь: а бабочки-мгновения моей жизни порхают вокруг меня, и вдруг одна садится, садится мне прямо на нос.

Точно.

И воспоминание о той ночи прорвалось в мою память, прозрение в славном «Техниколоре»: я вскакиваю с кровати, подбегаю к столу – и я на полпути к богатству. Господи, во что же превратилось воспоминание о величайшей ночи моей жизни?

В рекламу джинсов.


ПАВИЛЬОН: КОНЦЕРТ ПАНКОВ – ВЕЧЕР

КРАСИВАЯ ПАН КУШКА на концерте. Ей скучно до смерти.

Два панка пытаются ее разговорить, но она отшивает их сердитым взглядом.

И тут один КРАСИВЫЙ ПАНК подходит к Джоанне, хочет что-то сказать, но не решается, видя тоску в ее глазах.

Он срывает с себя драный пиджак, бросает на пол. Долой темные очки. Не отрывая взгляда от девушки, парень вытаскивает из уха английскую булавку.

Другие панки смотрят.

Красивый панк продолжает раздеваться: долой панковский галстук, рубашку… и вот он уже стоит перед ней с голым торсом.

Единственное, что на нем осталось, – обтягивающие фирмовые джинсы.

Взгляды присутствующих обращены на парня. Он вздергивает руку – жест Траволты – и панк-музыканты замолкают.

Из динамиков раздается музыкальная тема «ЛИХОРАДКИ СУББОТНЕГО ВЕЧЕРА». Панки посмеиваются, но наш герой настроен серьезно.

Он начинает свой искрометный диско-танец.

Жестом приглашает девушку присоединиться.

Та смущена, а потом тоже снимает темные очки и начинает танцевать.

Панк-музыканты подыгрывают тему «Лихорадки субботнего вечера» в ПАНКОВСКОМ СТИЛЕ.

Панки танцуют.


ОСТАНОВКА КАДРА


ТИТР: ДЖИНСЫ ТАКОЙ-ТО ФИРМЫ. БУДЬ САМИМ СОБОЙ.

Что случилось с Винсом Смитом?

Мне это вот как видится. Сценарий, фильм, книга, реклама, жизнь. А вы платите денежки и выбираете, что вам больше подходит.

Ну и.

Избил ли тебя Даз до полусмерти? Или ты все же вырвался от него? А может, появился Гарольд Смит и совершил чудо, спас тебя и научил делать в этой жизни хоть что-то, объяснил, что значит действовать правильно! И правда ли, что, избитый, покалеченный, ты все же доковылял до танцзала и танцевал как никогда в жизни и тем самым завоевал сердце Джоанны?

Ну конечно. И знаете, я человек щедрый, я отработаю свои денежки и расскажу вам все до конца, коль уж вы дочитали книгу досюда.

И не забудьте, этот мой рассказ – о том, как Гарольд Смит, мой отец, крупно помог мне в этой жизни дважды.

Ну и.


ПАВИЛЬОН: «СКОРАЯ ПОМОЩЬ» – НОЧЬ

Полуживого Винса везут в больницу.

Рядом с ним сидит Джоанна. Она улыбается.


ДЖОАННА

Больно?


ВИНС (голос за кадром)

Сломаны два ребра и ключица, тройной перелом руки… но знаете что?


ВИНС

Ни капельки.


Они целуются.


ВИНС (голос за кадром)

Помню, кто-то рассказывал мне историю про одного верхолаза. Накануне свадьбы он пошел на работу и упал с шестидесятифутовой башни. Он упал, поднялся, отряхнулся и пошел через поля – семь миль шел до своей деревни. У него были сломаны две ноги и позвоночник, но перед смертью он хотел увидеть свою возлюбленную. Когда верхолаз умер, доктора сказали, что он совершил невозможное. Но он-то не знал. Он просто очень хотел добраться домой.


Джоанна и Винс закончили целоваться.


ВИНС

Я люблю тебя.


ВИНС (голос за кадром)

И я действительно ее любил. И знаете: пока длилась история с отцом и все такое, меня по-настоящему волновала только любовь к Джоанне.


ДЖОАННА

Я люблю тебя.


ВИНС (голос за кадром)

Здорово быть молодым, а?


НАПЛЫВ ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ В СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ


ПАВИЛЬОН: ДОМ ПРЕСТАРЕЛЫХ – ДЕНЬ

Сорокалетний Вине сидит у кровати дряхлого Гарольда.


ВИНС (голос за кадром)

А потом стареешь…


ВИНС

Отец? Отец? Это по правде было?


Вот мы и снова на том же самом месте, откуда я начал свой рассказ. Я спрашиваю у отца: «Отец? Это по правде было?»

Но он ничего не отвечает.

Вскоре отец умер, и я думал, что теперь никогда не узнаю правды.

И тут меня осенило: ведь если он обладал сверхъестественными способностями, значит, его и смерть не остановит? И он даст мне знак? Я, конечно, не очень смыслю в таких вопросах, но у Иисуса с этим делом было все в порядке.

Ну и.

Я разбирал отцовский шкаф в комнате дома для престарелых. Совсем мало вещей: его кепка, трубка, старые пожелтевшие фотографии – я, Рой, мама. Древние окаменевшие ириски, жестяная коробка, почему-то с пуговицами, и еще какие-то мелочи.

А в глубине, под пачкой старых журналов «Радио Таймз» я нашел кое-что загадочное. Большой конверт, покрывшийся пылью времен, – явно лежал тут давным-давно.


ПАВИЛЬОН: ДОМ ПРЕСТАРЕЛЫХ – ДЕНЬ

Озадаченный Винс сдувает пыль с конверта.

На конверте потускневшая надпись: «ВИНСУ».

Винс вскрывает конверт. Сует руку. Что-то вытаскивает.

Поднимает к свету.

Это стеклянная пробирка, та самая, с помощью которой много лет назад Несбитт решил разоблачить Гарольда. Она по-прежнему запечатана.

В пробирке гвоздь. Торникрофтский Титан. Гвоздь согнут пополам.

Винс разглядывает гвоздь. До него доходит.

Потом он видит, что в конверте лежит что-то еще. Он засовывает руку и вытаскивает…

Маленькую коробочку, завернутую в выцветшую бумагу – красную в белый горошек.


НАЕЗД

К подарку приколота крошечная открытка ДЖОАННЕ


ПЕРЕБИВКА

ДЖОАННА, теперь уже зрелая, красивая, стильная сорокалетняя женщина, держит в руках подарок.

Она вскрывает упаковку, вытаскивает флакончик духов, купленный Винсом много лет назад.

Джоанна душит запястье, нюхает.

Потом замечает открыточку. Замирает, раскрывает ее.

Внутри неровным детским почерком написано – чернила тоже потускнели:


Дорогая Джоанна.

Ты ведь не будешь смеяться, что я тебе это дарю. Я никогда прежде не делал таких подарков. Я думаю, это потому, что я думаю, что ты особенная девушка.

Винс Х


ПЕРЕБИВКА

ЗАЛ ОЖИДАНИЯ, АЭРОПОРТ ХИТРОУ

Вине сидит и грызет ногти, наблюдая, как последние пассажиры проходят через зону паспортного контроля.

Вине уже собирается уходить. Как вдруг – его влажные от слез глаза воспринимают это как мираж: ТРИ СИЛУЭТА – женщина и двое детей – спешат к нему.

Джоанна и две дочки бросаются в объятия Винса.

Нарастает МУЗЫКАЛЬНАЯ ТЕМА.


НАПЛЫВ БЕЛОГО ФОНА

Последнее путешествие Гарольда Смита

Когда мы сели в машину, девочки увидели на заднем сиденье что-то странное.

Погребальную урну.

– Знаете, что это? Там ваш дедушка, – сказал я. Они очень развеселились.

Я посмотрел на Джоанну.

– Может, в Блэкпул?

Джоанна улыбнулась. Она как-то угадала, о чем я.

КОНЕЦ

Постскриптум. Что случилось с?…

Уолтер стал мультимиллионером. Живет в Сакраменто, штат Калифорния.


Мама продолжает активно общаться с Бетти.


Великий Занкини теперь – большая знаменитость в Северной Норвегии. Его номер «Распиливание северного оленя» стал классикой скандинавского искусства иллюзионистов.


Люси, младшая сестра Джоанны, стала готом.


Маргарет повторно вышла замуж и живет тихой размеренной жизнью в Темз-Диттон.


Мистер Несбитт почему-то так и не свел свою бородавку, хотя бородавки уже вышли из моды. Умер от неизлечимой болезни в конце восьмидесятых. С ним же почила в бозе «Несбитт Соло».


Тетушка Мэдж вышла замуж за Стэнли Бэтти.


Даз теперь констебль Найджел Даскинг, надежда и опора лондонской полиции.


Религиозные верования доктора Питера Робинсона подвигли его на невиданные высоты – почти трехчасовой марафон. (Точнее, два часа, пятьдесят девять минут, сорок шесть и тридцать восемь сотых секунды.)


В настоящий момент, когда дописывается эта книга, Уби по-прежнему держится.

[i] «Лихорадка субботнего вечера» (1977) – культовый фильм американского кинорежиссера Джона Бэдема о бруклинском подростке, помешанном на диско, с Джоном Траволтой (р. 1954) в главной роли и саундтреком диско-группы «Би Джиз».

(обратно)[ii] Берт Рейнолдс (р. 1936), Роберт Редфорд (р. 1937), Стив Маккуин (1930–1980) и Клинт Иствуд (р. 1930) – американские киноактеры, снимавшиеся во множестве приключенческих фильмов, секс-символы и образцы для подражания своего поколения.

(обратно)[iii] Песня Сая Коулмана и Дороти Филдз, впервые записанная в 1970 г. Дайаной Росс и группой «Сьюпримз».

(обратно)[iv] В таком случае, мамочка, почему бы нам не попрактиковаться во французском? (фр.)

(обратно)[v] Хорошо, Люси. Ты не знаешь, где фигурный нож? (фр.)

(обратно)[vi] Не имею ни малейшего представления, мамочка (фр.).

(обратно)[vii] Может быть, он в выдвижном ящике или на решетке. Или в посудомоечной машине. Куда ты его положила, дырявая твоя голова? (фр.)

(обратно)[viii] А, он лежит рядом с разделочной доской (искаж. фр.).

(обратно)[ix] «Шик» (с 1977) – негритянская диско-группа. «Роуз Ройс» – лос-анджелесская поп-группа, в 1970 – 1980-х очень популярная в Великобритании. «Таварес» (с 1964) – американский поп-квинтет братьев Таварес.

(обратно)[x] «Человек на шесть миллионов долларов» (1973) – американский телесериал о пилоте, который покалечился в катастрофе и был снабжен бионическими конечностями. Главную роль сыграл американский киноактер Ли Мэджорс (р. 1939).

(обратно)[xi] Фара Фосетт (р. 1947) – американская киноактриса.

(обратно)[xii] Рэкуэл Уэлш (р. 1940) – американская киноактриса.

(обратно)[xiii] «Секс Пистолз» (1975–1978) – британская панк-группа, основоположники панк-рока, лидер – Сид Вишез.

(обратно)[xiv] Парнишка Дженсен (Дэвид Дженсен, р. 1950) – британский диджей, с 1977 по 1984 г. ведущий ежевечерней программы на «Радио 1». «Стрэнглерз» (с 1974) – британская поп-рок-группа. «Шэм 69» (1976–1980) – британский панк-квартет, голос нового пролетариата. «Одиссей» – американская диско-группа. «Сестра Следж» (с 1971) – американский поп-квартет сестер Следж. «Баззкокс» (с 1975) – британский панк-квартет.

(обратно)[xv] Зд. – тридцать девять очков (фр.).

(обратно)[xvi] «Любитель птиц из Алькатраса» (1962) – драма американского режиссера Джона Франкенхаймера, в которой Берт Ланкастер сыграл орнитолога-любителя, отбывающего пожизненное заключение.

(обратно)[xvii] Джо Багнер (р. 1950) – британский боксер.

(обратно)[xviii] Бертран Рассел (1872–1970) – британский философ, математик, логик и социолог. «Принципы математики» (1910–1913, в соавторстве с А. Уайтхедом) – один из его основополагающих трудов. Готлоб Фреге (1848–1925) – немецкий логик.

(обратно)[xix] Роджер Бэннистер (р. 1929) – британский бегун-рекордсмен.

(обратно)[xx] «Ангелы Чарли» (1976–1981) – американский телесериал с Фарой Фосетт, Кейт Джексон и Жаклин Смит в главных ролях.

(обратно)[xxi] Фрэнсис Бэкон (1561–1626) – английский философ, родоначальник английского материализма. Николай Коперник (1473–1543) – польский астроном, создатель гелиоцентрической системы мира. Исаак Ньютон (1643–1727) – знаменитый английский физик и математик. Чарлз Дарвин (1809–1882) – английский естествоиспытатель, основоположник эволюционной теории происхождения видов. Джон Локк (1632–1704) – английский философ, основатель либерализма. Вернер Гейзенберг (1901–1976) – немецкий физик, один из создателей квантовой механики. Теодор Адорно (1903–1969) – немецкий философ, социолог и музыковед. Поль Адриен Морис Дирак (1902–1984) – английский физик-теоретик, один из основателей квантовой механики. Алан Тьюринг (1912–1954) – английский математик, один из основоположников кибернетики. Эрвин Шрёдингер (1887–1961) – австрийский физик, один из создателей квантовой механики.

(обратно)[xxii] «Клэш» (1976–1986) – британская панк-группа, основоположники британского панк-рока.

(обратно)

Оглавление

  • Так что же случилось с Гарольдом Смитом?
  • Но начнем повествование
  • Поездка к морю
  • Визит
  • «Несбитт Соло»
  • Собеседование
  • Запретная трапеза
  • Так что же, в конце концов, случилось с Гарольдом Смитом?
  • Роланд Торнтон, воистину йоркширец
  • Девушке из офиса
  • Позднее, в тот же день
  • Что за дела?
  • Ее лицо
  • Шаг
  • Как важно лечить зубы
  • Айрис Ротерхэм – любовная интрижка
  • Конец любовной интрижки
  • Странная парочка
  • Гарольд Смит, воин
  • Его ройялистское высочество
  • Драма с Коленом
  • Питер Робинсон, доктор наук и уважаемый человек
  • Рождество у нас
  • Семейный концерт
  • Великий Занкини
  • Маленький фокус
  • Рождество у них
  • Продолжение эпизода
  • Дар дарения
  • Вариации на тему национального гимна
  • Новый год
  • Фартлек, мой друг?
  • План 3
  • Уолтер
  • Первый звоночек
  • Щелкнуть пальцами
  • Продолжение эпизода
  • И тогда она меня поцеловала (план 2 накрылся медным тазом)
  • Блестящая идея от Люси
  • Стрела, попадающая в сердце
  • Как ты это сделал, отец?
  • Интересная публика
  • Урок
  • Адью, Жан-Поль
  • Взойди, взойди
  • Приглашение
  • Четыре дня и ночи спустя
  • «Рокси»
  • Снять девушку и не заплакать
  • Бетти
  • 1977. Скамейка, Южный Йоркшир
  • 1.06. Дом Робинсонов
  • 1.06. Квартира Смитов
  • Винс Смит, анархист
  • Касательно существования бога
  • Даз, первый из ирокезов
  • Столетие миссис Баттерсби
  • И тогда они умерли
  • В новостях
  • Взлет и падение Нобби
  • Смерть компьютера
  • Второй звоночек
  • Мистер Гуппи наносит удар
  • Уолтер и сила любви
  • Джоанна
  • Панкушка
  • Найджел Даскинг
  • Никогда, никогда больше
  • Отрада семейной жизни
  • Эта тихая игра скрэббл
  • Крантык
  • В заточении
  • Сегодня тот самый день
  • Снова никогда больше
  • Математика или физика?
  • Поход в сортир, что так и не случился
  • Классная прическа
  • Норвегия
  • Маргарет, я прелюбодействовал
  • Продолжение эпизода
  • И тогда они пришли
  • Возвращение рождественской открытки
  • Сделать что-нибудь
  • Операция «Ирокез»
  • Чем проще, тем лучше
  • Стихотворение Люси (2)
  • Сосуд истины
  • Люси
  • Маргарет
  • Джоанне
  • Питер предстает перед комиссией
  • PX 1990
  • День восьмой
  • Я кое-что сделал
  • Гори, гори
  • Рыба?
  • У сержанта Джека Хиггинса сегодня счастливый день
  • Отцовская ноша
  • Радости эскапологии – умение выкручиваться
  • Отчаянные шаги
  • Знакомый скрип
  • Шеффилд, родина стали
  • Что случилось с Роландом Торнтоном?
  • Последнее шоу «Роланда Торнтона»
  • И тогда они ушли
  • Счастливый вечер
  • Что случилось с Винсом Смитом?
  • Последнее путешествие Гарольда Смита
  • Постскриптум. Что случилось с?…