Любовь к мятежнику [Ширл Хенке] (fb2) читать онлайн

Ширл Хенке Любовь к мятежнику

«Никогда еще не было хорошей войны или плохого мира»

Бенджамин Франклин, 5 февраля 1775 г.

Пролог

1759 год

Блэкхорн-Хилл

Он съежился в стойле, припав к земле, усыпанной колючей соломой, и изо всех сил стараясь не плакать и даже не дышать. Тени поглотили его маленькое, худое тельце, укрывая от отца, пришедшего на поиски.

— Квинтин, я знаю, что ты здесь. Немедленно вылезай.

Голос Роберта Блэкхорна рассекал воздух, как лошадиный хлыст, которым он гневно щелкал себя по бедру. Раздражение Роберта росло, однако мальчик продолжал игнорировать его. Он пристально вглядывался в темноту конюшни. Проклятье: ребенок был таким маленьким и худым, что запросто мог протиснуться через щель в стене.

И вдруг Роберт услышал тихое иканье в углу. Он отругал про себя Обедия, за то что тот сказал, будто мальчика здесь нет. Раб покрывал Квинтина, как, впрочем, и все слуги. Роберт шагнул в стойло и обнаружил свою жертву.

— Вот ты где. Выходи, не то будет хуже.

Квинтин проглотил подступивший к горлу комок и встал.

Для семилетнего мальчика он был слишком высокий. Худой, как тростинка, он вызывающе вздернул подбородок, сглотнул и стиснул зубы, чтобы дрожащая челюсть не выдала его страха. Маленькие чумазые кулачки были крепко сжаты, когда Квинтин шагнул в полосу желтого света, проникавшего через открытую дверь. Его черные волосы были покрыты соломой, а одну сторону лица разукрашивал вздувшийся синяк. Он не чувствовал боли, когда смотрел в холодные голубые глаза Роберта.

Роберт Блэкхорн заметил вспышку вызова в сверкающих зеленых глазах, прежде чем Квинтин отвел взгляд.

— Взгляни на себя. Наследник Блэкхорн-Хилла грязный, как мальчишка-конюх! — Он щелкнул арапником по дубовой стойке прямо над головой мальчика и в награду получил легкое вздрагивание. Это хорошо. — Я запрещаю тебе ездить верхом на Королевской Гордости. Ты мог покалечить бесценное породистое животное. К счастью, оно сбросило тебя прежде, чем ты сломал ему шею.

— Я бы никогда не причинил вреда жеребенку! Я сам приучал его к узде. Я ездил на нем без седла всю весну, — сказал Квинтин с неожиданно вспыхнувшей гордостью.

Хлыст Роберта на этот раз достиг цели, разрезав ткань рубашки мальчика и оставив тонкую красную полосу на его руке.

— Ты ездишь верхом, словно один из этих чертовых дикарей! Я знаю, что ты был с этим индейским подонком Аластера!

— Девон мой кузен. Он не подонок.

— Его мать индианка, и это позор для имени моего брата. Я запретил тебе даже разговаривать с Аластером и его ублюдком.

Теперь уже уверенный, что его кузен Девон убежал, пока Роберт искал его, Квинтин почувствовал, злость, которой невозможно было сопротивляться.

— Дядя Аластер и кузен Девон — моя семья. Он любят меня. А вы нет. Почему вы не позволяете мне жить с ними?

— Немедленно отправляйся в свою комнату, — сказал Роберт, сопровождая свой грубый приказ резким ударом хлыста по ноге мальчика.

Не обращая внимания на боль, Квинтин проскочил мимо возвышающегося над ним гиганта и бросился в дом, ища убежища. Но местом его утешения была не холодная, прекрасная комната, а мансарда.

Несколько месяцев назад он подслушал, как двое слуг шептались о вещах леди Анны, сложенных в пыльной комнате на третьем этаже особняка. Квинтин рылся среди груды ящиков, сундуков и коробок. Поставленные один на другой, они были много выше его четырех футов роста. После дюжины или более таких набегов он, наконец, отыскал сокровище — прекрасные платья, украшения и рисунки своей матери. В одном дубовом сундуке находились самые драгоценные вещи, по крайней мере, с точки зрения семилетнего мальчика. Так что теперь он сидел, погруженный в мысли о матери, сжимая в руках связку писем к ней от его отца. «Если бы ты только была жива, мама, все было бы по-другому. Отец не был бы всегда так сердит. Ну почему ты должна была умереть и покинуть нас?» Глубоко погруженный в воображаемый мир, где златовласая леди держала на руках маленького мальчика, он погладил атласные ленточки, которыми была перевязана пачка писем.

— Госпожа Ошлви сказала мне, что я найду тебя именно здесь, где я запретил тебе быть.

— Это вещи моей матери. Почему они должны быть спрятаны? — Квинтин заметил, что поведение отца изменилось. Тот не кричал, но злобный блеск его глаз еще больше пугал мальчика.

Роберт спокойно подошел к Квинтину и, взяв из его рук связку писем, положил их обратно в сундук. Затем вытащил из глубины сундука маленький ключик и повернул его в замке на крышке. Остановив на мальчике тяжелый взгляд, он сказал:

— Нам нужно поговорить. Думаю, это самое подходящее время. Да, наиболее благоприятное время для тебя — понять свое положение. Ты мой единственный наследник, и все значительное богатство Блэкхорн-Хилла однажды перейдет к тебе.

— Я не хочу ничего от вас, — пробормотал Квинтин, напуганный ледяным спокойствием Роберта. Мальчик привык к побоям, и даже к тому, что его запирали в темной гардеробной, но это убийственное спокойствие было чем-то новым, и он не знал, как от него защититься.

— Мы сейчас спустимся в мой кабинет, только я и ты, Квинтин. Я должен кое-что рассказать тебе. То, чего не должна слышать больше ни одна живая душа. Ты меня понимаешь, мальчик?

Со все возрастающим ощущением ужаса Квинтин Блэкхорн едва слышно ответил:

— Да, отец.

1767 год

Равеналь-Холл, неподалеку от Чарлстона…

— Ах, тетя Изольда, он самое прелестное создание из всех, кого я видела!

Шелковистые завитки волос девочки подскакивали, когда она прыгала от восторга перед лоснящимся белым пони.

Изольда Равеналь посмотрела в сияющие янтарные глаза своей племянницы, так сильно напоминающие глаза Мари, погладила цвета красного дерева локоны Мадлен и засмеялась.

— Я подумала, что тебе понравится такой пони. Теперь давай решим, как мы его назовем.

— Пегас! Как ту крылатую лошадку из прекрасных греческих мифов.

Изольда с готовностью согласилась, с наслаждением думая о том, как не одобрил бы ее брат Тео того, что его дочь читает греческую классику. Она представляла, как бы он сказал:

— Забиваешь голову девчонки всяким мусором, вот что ты делаешь, Изольда.

С торжествующей улыбкой она подумала: «И буду продолжать делать это!»

— Мадлен, хочешь покататься? Пегас очень хорошо обучен. Конечно, нам придется переодеться в костюмы для верховой езды, пока грумы оседлают твоего Пегаса и мою Дикую Звезду.

Она наблюдала, как лицо девочки загорелось, затем потухло. В голосе Мадлен появились умоляющие нотки, которые безотказно действовали на ее любимую мягкосердечную тетю:

— Стоит ли нам так хлопотать? Отец приедет к послеобеденному чаю. Был почти полдень, когда нам удалось спровадить тетю Клод, так что у нас в запасе всего пара часов.

Изольда постучала длинными изящными пальцами по щеке и задумалась:

— Но… нет никого поблизости, чтобы оседлать лошадей, и переодевание займет довольно много времени.

— Мы ведь раньше ездили без седла, только тогда вы сажали меня к себе на Дикую Звезду. А теперь, когда у меня есть свой собственный пони, я смогу ездить на нем и без этого глупого старого седла. Обещаю, что не буду скакать слишком быстро.

Засмеявшись, Изольда притянула Мадлен к себе и крепко обняла малышку.

— Мне известна твоя склонность к слишком быстрой езде. Боюсь, Пегас еще не раз сбросит тебя, как это делали другие лошади, но, в конце концов, это неотъемлемая часть обучения верховой езде. Нет более чудесного ощущения свободы, чем чувствовать под собой лошадь, в то время как ветер раздувает твои распущенные волосы.

— Тогда, тетя Изольда, понесемся, словно вихрь. Давайте полетим!

И они поскакали, прильнув босыми загорелыми ногами к бокам своих лошадей, и их юбки раздувались, а волосы свободно летели у них за спиной, словно сверкающие коричнево-красные знамена Каролины, развевающиеся на ветру.

Глава первая

Май 1780 года

В двадцати милях южнее Чарльстона

— Или ты сейчас же приступишь к натиранию пола, или я прикажу Уиллу застрелить этого твоего ублюдка, и кончено!

Мадлен Мари Дево стояла на коленях, обняв руками коричневого пса без каких-либо отличительных особенностей, не считая его внушительных размеров. Она вызывающе глядела в чопорное, холодное лицо своей тетки, когда собака начала глухо рычать.

Клод Дево поджала губы в такую же тонкую линию, как и ее тощее тело, но не сдвинулась с места. Взмахом руки она молча вызвала Уилла, огромного, грубого слугу, который появился из дома со старинным охотничьим ружьем в руках.

— Если эта помойная тварь только пошевелится, она умрет, и ты будешь сожалеть об этом, это я тебе обещаю, — пригрозила Клод.

Мадлен почувствовала подступившие к глазам слезы. Беспомощная ярость поднялась в ней, когда она перевела взгляд с ледяного, невозмутимого лица сестры своего отца на нагло улыбающегося слугу с оружием наготове.

— Ели кто здесь действительно помойная тварь, так это Уилл Таррант, а не Гулливер, — ответила она сдавленным голосом. — Как вы можете быть так бессердечны? Все, что я сделала…

— Я, благочестивая женщина, из христианского милосердия согласилась приютить у себя упрямую девчонку, отказывающуюся слушаться старших, — прервала ее Клод своим резким голосом. — Итак, Мадлен, что будем делать? — Она неприязненно оглядела пса.

Мадлен ласково потрепала Гулливера и приказала ему оставаться на месте, а сама встала лицом к лицу со своими мучителями.

— Я пойду прямо сейчас на кухню и принесу ведро и тряпку.

Клод позволила едва заметной улыбке тронуть свои губы.

— Вот это разумный поступок, Мадлен. Я научу тебя учтивости. Это подходящее наказание за то, что ты вздумала скакать на лошади без сопровождения, верхом и без седла, как какая-то оборванка. — Она поглядела на собаку своими холодными оловянными глазами и добавила — Убери эту тварь и привяжи его в конюшне. Я больше не потерплю, чтобы он беспрепятственно бегал повсюду, если ты, конечно, дорожишь его жизнью.

Мадлен стиснула кулаки в складках своих юбок из грубой ткани.

— Я позабочусь о нем, если Уилл Таррант опустит свое ружье. Боюсь, как бы он случайно не застрелил кого-нибудь из нас!

Клод кивнула, и Уилл молча скрылся в доме. Затем она повернулась, шурша серым шелком, и последовала за ним. Мадлен проследила взглядом, как они исчезли в мрачном сером строении, которое было таким же тусклым и бесцветным, как и его хозяйка.

— Милосердный боже, как же я ненавижу все это. Все серое, даже погода, — пробормотала она, взглянув вверх на небо, затянутое низкими тяжелыми тучами.

Было необычно тепло для весны, и воздух казался застоявшимся и затхлым, как на торфяном болоте. Она повернулась и обреченно зашагала к конюшне. Собака послушно трусила позади нее.

Привязав пса на длинную веревку, Мадлен вздохнула:

— Мы пожинаем плоды своего безрассудства, но прогулка стоила того. Правда, мой старый друг?

Она погладила его по голове, и пес уткнулся носом в ее руку, словно соглашаясь со словами девочки.

Рано утром Мадлен выскользнула из дома и взяла лошадь из теткиной конюшни. Они обе, лошадь и девочка, любили свободу стремительной скачки, равно как и Гулливер, несшийся за ними. Мадлен казалось, что она снова в Чарлстоне, на утренней прогулке с тетей Изольдой.

Воспоминания о прежней жизни нахлынули на нее со сладко-горькой остротой. Она оставила собаку и решительно направилась на кухню. Если Клод увидит, что она бездельничает, то обязательно продлит наказание.

Мадлен стала жить у незамужней сестры своего отца с прошлой зимы, когда умерла тетя Изольда. С первых же дней после приезда она оказалась вовлеченной в состязание с Клод Дево, состязание сильных характеров, которое старая дева с железной волей медленно выигрывала. Сколько ночей провела она без ужина? Сколько дней просидела взаперти в своей унылой комнате? Теперь это решение убить Гулливера, единственное связующее звено с прошлой жизнью. Вслед за тем, как все виды телесного наказания, призванные укротить импульсивность Мадлен, потерпели крах, мудрая старая леди решила, наконец, ударить по слабому месту девушки, угрожая ее единственному другу.

После полудня нависшие тучи немного рассеялись, и тонкие желтые лучи солнечного света пробились на землю, сделав болотистую плантацию еще жарче и тлетворнее. Каждый вздох требовал усилия, когда Мадлен и чернокожая рабыня Эсси выбивали ковер из гостиной. Ковер регулярно выбивался и чистился, но не заменялся, хотя некогда темно-голубая шерсть уже выцвела от солнца. Будучи богатой наследницей, Клод Дево, тем не менее, не одобряла легкомысленного расточительства.

После серии энергичных ударов Мадлен на мгновение остановилась и откашлялась, затем принялась колотить по ковру с методичной четкостью.

Эсси, худенькая молодая женщина, издала низкий смешок:

— Вы представляете мисс Клод на месте этого ковра?

Мадлен остановилась и заговорщически усмехнулась своей напарнице.

— Это, конечно, не то, что отколотить ее, но, полагаю, и так сойдет, — сказала она, вытирая лоб грязной рукой и отбрасывая назад свои потемневшие от пота коричнево-красные волосы. — Черт бы побрал эти пряди. Надо их связать. — Она засунула руку в большой карман своей юбки, вытащила оттуда миткалевый платок и, закрутив волосы сзади, крепко перетянула их куском ткани. — Ну вот, так намного прохладнее, — сказала она, снова беря в руки колотушку.

Эсси хихикнула.

— Со связанными волосами вы похожи на служанку. — Затем ее взгляд стал серьезнее. — Мисс Клод не имеет права заставлять вас так работать. Вы ее кровная родственница.

Мадлен поморщилась.

— Не напоминай мне. Я больше похожа на Равеналей, чем на Дево.

В этот момент стук копыт по подъездной дорожке заставил женщин остановиться и выглянуть из своего укрытия позади дома. У госпожи Дево было мало посетителей, не считая отца Мадлен, но сегодня и его не ждали.

— Эй, поглядите-ка, какой красавчик, — сказала Эсси с благоговением в голосе.

Мадлен выглядывала из-за угла, сжимая колотушку обеими руками, не меньше Эсси пораженная элегантно одетым всадником, сидящим верхом на великолепном вороном жеребце. Его сапоги блестели так же ярко, как и локоны его иссиня-черных волос. Под зеленым сюртуком, безукоризненно облегавшим широкие плечи, виднелся темно-желтый жилет. Он натянул поводья и соскочил с лошади, полный достоинства. Его рейтузы до неприличия плотно обтягивали длинные стройные ноги.

Затем Мадлен перевела взгляд на широкую грудь, на белый шелковый галстук, повязанный вокруг шеи, и, наконец, остановилась на его лице, самом поразительном из всех, которые она когда-либо видела. Это было лицо падшего ангела — суровое, жесткое, покрытое бронзовым загаром. Чистота его линий была классически пропорциональна: твердая челюсть, прямой нос, высокий лоб с изогнутыми бровями, обрамляющими темные глаза, проницательным, взглядом окинувшие фасад серого, уродливого дома. Мадлен прищурилась, пытаясь рассмотреть, какого цвета были эти пронзительные глаза, но расстояние было слишком велико. Его губы были словно вылеплены рукой Микеланджело, но он не улыбался.

До тех пор, пока Эсси не ткнула ее небрежно в ребра своей колотушкой, Мадлен забыла, что надо дышать. Обе девушки наблюдали, как незнакомец привязал жеребца к столбу, уверенно зашагал к двери и скрылся из виду.

— Кто этот человек? Какой красавец! Думаете, он ваш родственник?

— Определенно, он не родственник тети Клод. Держу пари на свое последнее бальное платье, особенно если учесть тот факт, что она больше никогда не даст мне его надеть. Оно так долго лежит в сундуке, что, возможно, уже покрылось плесенью.

— Мисс Клод не одобряет ни танцев, ни тех леди, которые носят платья с глубоким вырезом. Могу поспорить, вы выглядите настоящей принцессой в таком платье, мисс Мадлен.

Мадлен вздохнула, затем обреченно повернулась к ковру.

— Это не имеет значения, Эсси. Я больше никогда не буду танцевать, и у меня больше никогда не будет кавалера, если тетя Клод добьется своего. Нам лучше закончить чистку ковра и скатать его, чтобы Абрам мог до вечера водрузить его на место, или я проведу еще одну ночь без ужина, а я умираю с голоду!

— Мистер Блэкхорн, какой сюрприз. Мой брат Теодор сказал, что вы прибудете не раньше, чем через наделю, — сказала Клод, приседая в сдержанном реверансе перед своим высоким посетителем.

— Примите мои извинения, госпожа Дево, но мне удалось покончить с делами в Чарлстоне быстрее, чем я ожидал, так как силы ее величества снова захватили столицу. Я должен немедленно отправиться домой в Джорджию и не могу терять времени. — Он изобразил поклон с таким же неулыбающимся лицом, как и у нее.

— Конечно. Я понимаю. Вы здесь, чтобы увидеть девушку. — Клод помолчала, пытаясь скрыть раздражение. — Я распоряжусь принести вам чего-нибудь прохладительного, чтобы вы немного отдохнули, пока я подготовлю ее.

— В этом нет необходимости. Я лишь хочу сказать ей несколько слов, а ее пышное убранство меня совсем не интересует. Я должен вернуться в Чарлстон до наступления темноты.

— Я предлагаю вам гостеприимство моего дома, мистер Блэкхорн. Вам нет нужды торопиться.

— Думаю, так все-таки будет лучше, — сухо ответил Блэкхорн.

Ее гостеприимство, возможно, было таким же холодным и неприятным, как вчерашняя каша. Но, судя по ее надменным, кальвинистским манерам, она, должно быть, научила девушку знать свое место и подчиняться.

— Если вы уверены, я сейчас приведу ее. Она целый день занимается домашней работой. Пожалуйста, простите ее внешний вид. Мадлен всегда упорно трудится.

— Весьма рад слышать это. Нет нужды извиняться за ее внешний вид. Мы оба знаем, что добродетель — это внутреннее свойство. — Он улыбнулся, когда она закивала в горячем согласии: так, значит, вот что задело чувствительную струнку ее гугенотской души.

— Я сейчас же приведу ее.

Клод выскользнула из комнаты. Она нашла Мадлен во дворе и испугалась. Девчонка была чумазая.

— Идем со мной, — сказала она повелительно. — И не вздумай выкинуть никакой глупости, у нас важный гость, который хочет поговорить с тобой.

Мадлен лихорадочно соображала. Ведь не может же быть, чтобы этот прекрасный смуглый незнакомец хотел познакомиться с ней? Прежде чем ей удалось собраться с мыслями, костлявые пальцы Клод вонзились в ее плечо с поразительной силой.

— Слушай меня, племянница, слушай внимательно. Отец мистера Блэкхорна — старый друг твоего отца. Ты будешь кроткой и вежливой с ним. Одно твое несдержанное слово, и я обещаю, что ты неделю не будешь есть и никогда больше не увидишь это грязное чудовище. Я уничтожу его! А теперь сними этот отвратительный платок с головы и…

— Госпожа Дево, джентльмен говорит, что ему скоро нужно ехать. — Служанка Лета ворвалась в заднюю гостиную и, задыхаясь, присела в реверансе. — Он не будет пить чай и послал меня просить мисс Мадлен.

Клод смотрела, как Мадлен стянула с волос пропитанный потом красный платок. Волосы рассыпались влажными, спутанными локонами по плечам и по спине.

— Сними свой чепец, — приказала она служанке. — Пусть Мадлен, по крайней мере, подобающим образом спрячет под ним свои волосы.

Мадлен сделала так, как ей было приказано, по-прежнему не понимая, что же, в конце концов, происходит. Она покорно последовала за Клодом по коридору в переднюю гостиную.

Блэкхорн бросил взгляд на чумазое создание и чуть не расхохотался горьким смехом. Взяв себя в руки, он поклонился и небрежно улыбнулся.

— Ваша тетя указала, что вы прилежная и работящая девушка. Кажется, она не преувеличивала.

О боже, ее волосы, какого-то неопределенного темного оттенка, были скрыты под чепцом, подозрительно напоминавшем тот, который недавно был на служанке. Несколько непослушных завитков упали на лоб и еще несколько прилипли к вспотевшему затылку. Она была маленькой и худой, как ее тетка. Кроме того, он мало что мог добавить, ибо ее широкое платье, сшитое из грубой серой ткани, висело на ней, как мешок.

Он приготовился к тому, что она окажется некрасивой, даже молил об этом, но чтобы она была еще и слабоумной в придачу, это уж слишком! Он изучал ее широко посаженные глаза цвета янтаря.

— Вы умеете разговаривать, госпожа? Я Квинтин Блэкхорн. Ваш отец и мой вместе воевали против французов в прошлых компаниях.

Ее язык прилип к небу, когда, она смотрела на холодного прекрасного незнакомца. Он груб, несмотря на его ослепительную внешность. Но она знала, что Клод наблюдает за ней с хищным выражением лица, готовая наброситься на нее за малейший промах.

— Я… я Мадлен Мари Дево, мистер Блэкхорн. Мой отец никогда не упоминал мне о семье Блэкхорн.

— Конечно, нет. Отцы не говорят со своими детьми о той отвратительной войне против папистов, — упрекнула ее Клод.

— У вас есть познания в арифметике? — спросил Квинтин, игнорируя Клод.

Мадлен вздернула подбородок. Тетя Изольда позаботилась о том, чтобы она получила хорошее светское образование.

— Да, я знаю арифметику, умею читать, даже писать красивым почерком. Я читала классику на латыни и…

— Ну, довольно хвастаться, — прервала ее Клод. — Самое главное, что ты можешь читать Библию и знаешь катехизис.

— Да, конечно, тетя Клод, — сказала Мадлен, пытаясь не проявить гнева.

Она изучала точеные черты Блэкхорна, которые не выдавали ничего, кроме пугающего темно-зеленого цвета его глаз. «По крайней мере, мое любопытство насчет цвета его глаз удовлетворено». Он кивнул.

— Она подойдет. Подготовьте ее к путешествию через две недели. — С этим резким заявлением он повернулся и взмахнул своей шляпой. — С вашего разрешения, леди, я должна немедленно ехать в Чарлстон.

Когда Мадлен стояла у окна, наблюдая, как он удаляется, дрожь, вызванная каким-то странным предчувствием, пробежала вдоль ее позвоночника.

— Что он имел в виду? — спросила она Клод.

— Завтра приезжает твой отец. Он все тебе объяснит, — только и ответила старая дева.

— Он кто? — Мадлен уронила ложку, которая со стуком упала в тарелку, забрызгав белую скатерть супом. Клод начала было отчитывать ее, но умолкла, когда Теодор рассмеялся.

— Он будет твоим мужем. Чертовски жаль, что я не застал молокососа Роберта. Не видел его уже много лет. Все уже решено теперь, когда он увидел тебя. Это было его единственным условием брака.

— Он вел себя так, словно изучал мула, а не разговаривал со своей нареченной! Отец, почему ты не сказал мне?

Теодор проглотил суп, он был безвкусный, в нем не хватало приправы. Про себя он отругал Клод за скряжничество, желая поскорее отделаться от нее и дочери, доставляющей беспокойство.

— А? Он тебе не понравился? Я слышал, все женщины в Чарлстоне сходят по нему с ума.

— Дело не в его внешности, отец. Он вполне… красив. — Она покраснела, осознав, что чуть не сказала «прекрасен»! — Он был груб со мной и казался ужасно недовольным всем.

— Мистер Блэкхорн не был бы недоволен, если бы ты хотя бы отдаленно выглядела как леди, — сердито возразила Клод.

— Но ведь это вы, тетя, послали меня выбивать ковер в полуденную жару!

— Только потому, что ты восстаешь против всех моих попыток привить тебе благочестивые манеры.

— Ну, хватит! — Теодор бросил на ощетинившихся женщин подавляющий взгляд. — Я не потерплю перебранки за столом. Это расстраивает пищеварение, — сказал он, потирая свое выпирающее брюшко. — Послушай меня, Мадлен. Ты вернешься со мной, в твой любимый Чарлстон, чтобы приобрести подходящее приданое, потом отправишься в Саванну. Квинтин Блэкхорн — один из богатейших плантаторов и торговцев в Джорджии. Тебе повезло, что ты выходишь за него замуж.

«Но этот холодный надменный мужчина не хочет меня», — молча молила она, поняв, что все уже решено и ее мнение не имеет никакого значения. Она поглядела на хищное лицо и оловянные глаза Клод. «По крайней мере, я избавлюсь от этого проклятого места», — успокоила она себя. Но негромкий назойливый голос внутри нее спросил: «А не избавишься ли ты от одного ада, чтобы попасть в другой?»

Глаза, холодные и зеленые, как Атлантика в декабре, вспыхнув в ее сознании, привели ее в трепет.

Май 1780 года

Лондон

— Ты позоришь имя Карузерсов! Молодая, незамужняя девушка, вращающаяся в этом скандальном кругу. У Лорда Дарта самая ужасная репутация в Лондоне. Ты думаешь, кто-нибудь из подобных ему попросит твоей руки? — Глаза матери Барбары сверкали, словно голубые огни, когда она гневно смотрела на свою непокорную дочь, которая оставалась совершенно невозмутимой, напустив на себя скучающий вид. Ее лицо было зеркальным отражением лица ее матери двадцать лет назад — безупречный овал с аристократическими изящными чертами, но, при всей их красоте, излучающими странную силу.

С полнейшим безразличием Барбара поправила локоны своего белого парика и расправила атласные розовые юбки, повернувшись к матери, вдовствующей баронессе Рушкрофт.

— Я поняла, откуда дует ветер. Лорд Дарт, этот ужасный негодяй, оказывает знаки внимания мне вместо тебя.

Марианна сделала быстрый шаг вперед, затем взяла себя в руки.

— Дарт вдвое старше тебя. Это неподходящая партия.

— Для меня или для тебя? Каждый от Лондона до Бата знает, что ты была его любовницей до тех пор, пока не наскучила ему.

На этот раз Марианна сделала последний шаг и влепила Барбаре пощечину.

— Ты никогда больше не повторишь этого, — сказала она угрожающе низким голосом — Никогда! — Она резко повернулась, придавая равновесие кринолинам своего голубого платья со шлейфом, прежде чем протянуть руку к стопке бумаг, которые лежали на стоящем позади нее столике в стиле королевы Анны.

— Сколько, по-твоему, я буду продолжать оплачивать вот это? — Она швырнула счета в Барбару.

Словно огромные снежные хлопья, они разлетелись вокруг девушки, падая на персидский ковер. Барбара коснулась одной бумажки носком своей изящной туфельки.

— Просто последние несколько недель мне не везет в игре в вист, вот и все. Скоро фортуна снова будет ко мне благосклонна.

— Ты каждый месяц тратишь больше положенной тебе суммы. Твой отец проиграл добрую часть нашего состояния. Я не стану спокойно наблюдать, как ты расправляешься с тем, что от него осталось!

— По этой причине ты так скорбишь о потере Дартa? Он был щедрым покровителем, да, мама? Но он никогда не женится на тебе. В этом я абсолютно уверена.

— Ни один джентльмен не женится и на тебе, если ты будешь продолжать в этом духе. Ты дочь барона! Ты должна выгодно выйти замуж. Учитывая твою страсть к светским развлечениям, советую тебе внять моему предостережению. — Марианна остановилась и многозначительно взглянула на Барбару. — Граф Уикерсхэм снова нанес нам визит вчера утром.

Барбара застыла, затем негодующе фыркнула.

— Уикерсхэм — фигляр, жирный, старый…

— И богатый. Он подыскивает себе жену, и ты ему нравишься. Я уверена, он даже был бы настолько снисходителен, что оплатил бы твои карточные долги, если бы ты была к нему благосклоннее — Марианна ждала, приподняв одну изящную бровь.

— Никогда, — Барбара вздрогнула от отвращения. — Чтобы завоевать его снисходительность, мне придется терпеть его отвратительное дыхание, слюнявые губы и извращения. Или ты не слышала, о чем шепчется весь город, мама? Его последняя жена покончила с собой, потому что он принуждал ее присоединиться к нему в его развлечениях с юношей.

— Уикерсхэм — граф с земельными владениями, простирающимися отсюда до самой Ирландии. А ты просто распространяешь беспочвенные слухи. Девушке твоего возраста не следует даже знать о такой непристойности, а тем более говорить об этом! А наша семья нуждается в его деньгах, поэтому совершенно не имеет значения, каковы его нравственные устои или его внешность.

— У меня есть другие предложения от намного более приятных мужчин.

— Но и вполовину не таких богатых. Молодые повесы, чьи отцы контролируют их расходы.

— Пойми, мама. Я бы не вышла замуж за Уикерсхэма, даже если бы он был последним пэром королевства.

Леди Марианна поджала губы, и глаза ее потемнели от раздражения.

— В таком случае тебе придется самой расхлебывать то, что ты заварила. Посмотрим, кто оплатит все это. — Она указала на счета, лежащие на полу. — Я больше не намерена покрывать твои долги. Ты также лишаешься своего месячного содержания в дальнейшем.

— Если бы Монти был здесь, ты бы не посмела так со мной обращаться!

— Твоего брата здесь нет. Он там в ужасных диких колониях сражается со всяким сбродом. Я распоряжаюсь твоими расходами, а не Монтгомери.

— Тогда я просто заложу свои драгоценности. Дарт поможет мне, если я его попрошу, — добавила Барбара с вызовом в голосе.

Боже, как она презирала бесконечную вереницу мужчин, которые с самого ее раннего детства входили и выходили из спальни матери, задолго до того, как умер отец. В действительности она связалась с Дартом Кенсингтоном, чтобы привести в ярость Марианну. Он нравился ей немногим более чем Уикерсхэм.

Две женщины уставились друг на друга, состязаясь в силе воли. Марианна все еще была красива и привлекательна, но явно уже оставила в прошлом свой расцвет. Ее кожа под пудрой и кремом стала дряблой, а когда-то великолепные голубые глаза теперь были окружены сетью мелких морщинок. Барбара унаследовала совершенное лицо матери и рост отца, была стройная и гибкая, с изящными формами сильного молодого тела без единого изъяна.

В этот момент Марианна ненавидела ее. Она всегда считала свою дочь не более чем раздражающей помехой, которую можно было всучить нянькам. Теперь же та превратилась в соперницу — женщину, которая обнаружила то же ослиное упрямство, как и Монтгомери, когда он приобретал патент на офицерский чин, несмотря на отцовские угрозы и ее мольбы. Откуда в ее детях это своеволие? Должно быть, они унаследовали это от каких-то далеких предков, решила она. Затем, когда мысли о Монти пронеслись в ее сознании, ей в голову пришла новая идея.

— Барбара, — промурлыкала она, — вы с братом всегда были так близки.

Барбара пожала плечами:

— В детстве. Я не видела его уже шесть лет. Он посвятил свою жизнь армии.

— Да, он сделал неплохую карьеру, полагаю, став майором под командованием генерала Превоста. Хотя он находит жизнь в южных колониях еще более грубой, чем в Филадельфии, где, насколько я понимаю, было просто ужасно.

— Никогда не думала, что ты утруждаешь себя чтением его писем.

Год за годом письма от Монти приходили все реже, по мере того, как росли его чин и обязанности, особенно с тех пор, как началась эта ужасная война.

— О да, некоторые я внимательно прочитала. Этого было достаточно, чтобы знать, что сейчас он находится в каком-то тропическом болоте, кишащем москитами и ядовитыми змеями, окруженном бандами всякого сброда, терроризирующими окрестности. — Она помолчала. — Если ты находишь жизнь под моей крышей настолько невыносимой, что должна прибегать к необдуманным поступкам, и отказываешься от ухаживаний графа Уикерсхэма, то, возможно, будет лучше, если ты поедешь к Монтгомери. Пусть твой брат разбирается с тобой. Я умываю руки.

— В Саванну?! — взвизгнула Барбара. — Я не поеду.

— Поедешь, даже если мне придется заставить слуг связать тебя, как рождественского гуся, и погрузить на корабль.

Барбара поглядела на Марианну и, увидев злобный блеск ее глаз, поняла, что она не шутит.

Глава вторая

Июнь 1780 года

Почтовая дорога Чарлстон-Саванна

Мадлен стояла на ухабистой, пыльной дороге, переводя взгляд со сломанной багажной повозки на полуголых краснокожих дикарей, приближающихся к ним. «Я не буду паниковать. Я останусь спокойной ради Джемми». Молодой грум лежал рядом с обрушившейся повозкой. Его придавило отвалившимся колесом, которое он пытался поставить на место. Уилл Таррант и другие мужчины быстро освободили его. Но теперь краешком глаза она видела, как Таррант в страхе сжимает свое охотничье ружье.

— Не будь глупцом. Их по крайней мере два десятка, а нас всего шестеро, — сказала она с малой уверенностью. — Они, должно быть, друзья тех, кто предан королю.

Все индейцы были неприлично одеты в набедренные повязки и мокасины. Самый высокий из них медленно ехал впереди, подняв правую руку с раскрытой ладонью. Мадлен изучала его ясные карие глаза, стараясь не таращиться на гротескные татуировки, расчерчивающие грудь темно-синими полосами. Как и у других, мочки его ушей были деформированы, вытянуты и проколоты тяжелыми медными украшениями. Голова была частично выбрита, оставались лишь небольшая бахрома волос вокруг лба и одна длинная прядь, украшенная перьями и бусами, которая ниспадала до середины спины. Его щеки были разрисованы более мелкими, чем грудь, вариантами отвратительных синих татуировок.

Гулливер глухо зарычал, почувствовав страх Мадлен, но она погладила и успокоила пса.

«Он выглядит довольно миролюбивым. Теперь остается лишь молить бога, чтобы он говорил по-английски».

Собака настороженно подняла голову и наблюдала, как дикарь остановился футах в десяти от Мадлен.

— Добрый день, сэр. С нами случилась неприятность. Колесо нашей повозки отвалилось, и мой грум был сильно ранен, когда повозка упала на него. Вы можете нам помочь?

Дикарь слушал с непроницаемым выражением лица. Затем он спросил на гортанном, но довольно сносном английском.

— Вы мятежники?

— Конечно же, нет! — Мадлен выпрямилась на все свои пять футов и один дюйм и вызывающе вздернула маленький подбородок. — Мы верноподданные его величества короля Георга. Я Мадлен Мари Дево, помолвленная с мистером Блэкхорном из Саванны.

При упоминании имени Блэкхорна глаза индейца неожиданно вспыхнули. Он ткнул себя пальцем в грудь и сказал:

— Я Бешеный Индюк; брат Блэкхорна. Что значит «помолвлена»? — он тщательно произнес это слово.

Под его любопытным испытывающим взглядом Мадлен вспыхнула, отвечая:

— Я направляюсь в Саванну, чтобы выйти замуж за мистера Блэкхорна — стать его женой.

Силы небесные! Квинтин Блэкхорн не только груб и угрюм, он, вдобавок, еще и в родстве с дикими индейцами! В какую семью отец отдает ее?!

— Его женщина? — пробормотал индеец.

Затем он отдал несколько резких команд двум своим сородичам, которые выступили вперед. Не обращая внимания на ее четырех вооруженных сопровождающих, они присели возле бедняги Джемми. После беглого осмотра, произошел еще один быстрый обмен репликами на их странном языке. Затем тот, кто представился как Бешеный Индюк, сказал:

— У парня много повреждений. Вам нужен лекарь. Вы поедете в мой лагерь.

Оцепенев от страха, Мадлен смотрела, как несколько индейцев начали приспосабливать примитивные носилки из невыделанных оленьих шкур, которые они достали из тюка, навьюченного на одну из лошадей.

— Мы едем сейчас, — сказал Бешеный Индюк, указывая на извилистую тропу, исчезающую в густых зарослях дуба.

— Не лучше ли будет послать за помощью и подождать здесь с моим багажом? Все мое приданое в этой повозке, а мой слуга слишком тяжело ранен, чтобы передвигаться.

«Они не собираются причинить нам вреда», — сказала она себе, расправляя зеленые твидовые юбки своего дорожного платья.

Еще несколько приказов были отданы индейцам. Когда они начали вытаскивать сундуки и коробки из повозки и грузить их на своих лошадей, Клайд и Авери вопросительно посмотрели на нее, а Уилл Таррант, похоже, был готов начать угрожать дикарям. Мадлен покачала головой, прошептав Джасперу Олдхэму, который стоял ближе всех к ней:

— Если бы они хотели завладеть нашим багажом, они бы, не раздумывая, убили нас. Мы поедем с ними. До Саванны уже недалеко. Вождь племени пошлет за помощью. Это не займет много времени, я уверена.

— Вы можете верить этим вонючим дикарям, но только не я, — угрюмо сказал Уилл.

Мадлен проигнорировала его и подошла к Джемми. Гулливер побежал за ней. Парень был без сознания, и его положили на приспособленные носилки. Когда Мадлен и ее сопровождающие повели своих лошадей, следуя за индейцами, в черные объятия деревьев, она горячо надеялась, что не совершила грандиозную ошибку, быть может, последнюю в своей жизни.

Июнь 1780 года

Саванна

Городской дом Блэкхорнов стоял на Санкт-Джеймской площади, напротив официальной резиденции губернатора Райта. Как и подобало дому самого известного торговца, плантатора и родовитого дворянина в колонии, здание было выстроено из обожженного кирпича и имело три этажа. В окнах первого мерцали свечи в канделябрах. Сегодня вечером Роберт Блэкхорн и его сын Квинтин принимали у себя старших офицеров личного состава британской армии.

— Жаль, что губернатор Райт не смог прийти. Превосходная мадера, Роберт, — сказал полковник Ашбертон, проглотив добрую порцию густого вина.

— Надеюсь, губернатор не болен. Сейчас малярийный сезон, — сказал Квинтин.

— Ничего подобного. Они с генералом Превостом обсуждают планы по захвату Севера, — ответил майор Оливер, когда слуга поставил перед ним блюдо веджвудского фарфора.

Изысканный, острый аромат черепахового супа наполнил комнату. Потянув носом, майор сказал:

— Ты знаешь, как накрыть великолепный стол, Роберт.

Старший Блэкхорн кивнул головой, позволив едва заметной улыбке слегка смягчить свои аскетические черты. Он не носил парика, и его седые волосы не были напудрены — традиция Джорджии, продиктованная жарой. Но покрой его черного атласного жилета и сюртука был безупречен. Строгий шелковый воротник усиливал впечатление угрюмой властности, окутывающей его личность.

— Даже среди нас, колонистов, Майлз, встречаются такие, кто культивирует тонкости цивилизации.

Глаза Роберта окинули великолепный чиппендейлский стол, накрытый скатертью из дорогого ирландского полотна и уставленный тончайшим фарфором. Массивные серебряные канделябры поддерживали спермацетовые свечи, которые заливали всю комнату золотым светом.

— Смею заметить, у нас в доме есть любая роскошь, которую только можно найти в домах английского высшего света, и все, что от нас требуется, — работать на это. — Квинтин бросил вызывающий взгляд в сторону Роберта.

— Совершенно верно. Почти как нам, беднягам военным, служащим его величеству в этой чертовой кампании, вот только наша оплата всегда задерживается, — миролюбиво сказал полковник Ашбертон, делая еще один глоток прекрасной мадеры и не ощущая напряжения между отцом и сыном.

— Кстати, о кампании… Я слышал: вы скоро передислоцируетесь в Августу, — заметил Квинтин, зачерпнув ложку супа.

— Мы отправляемся через неделю, королевская милиция вместе с несколькими моими регулярными частями, — ответил Ашбертон.

— Надеюсь, вы загоните этих негодяев мятежников в реку и утопите, — сказал Роберт с горячностью.

— За взятие Августы!

— Правильно, правильно, — в один голос отозвались полковник и майор.

Все четверо мужчин подняли бокалы.

— Послушай, Квинтин, твой кузен все еще в верховье с индейцами из племени криков? — спросил майор. — Они будут полезными союзниками, когда мы захватим дальние территории, чтобы стереть этих мятежников с лица земли.

— Девон может быть где угодно. У него ветер в голове. Не то, что его старший брат Эндрю, который надежен, как скала, — ответил Роберт.

Квинтин нахмурился.

— Девон удерживает мускогов, или криков, как ты их называешь, преданными британским властям, преподнося им подарки от его величества, но что до использования их в войне… — На мгновение он залюбовался золотистыми каплями мадеры, играющими на свету. — Думаю, это весьма неразумно.

Лицо Роберта стало похоже на грозовую тучу, но ответил не он, а полковник Ашбертон:

— Как так, Квинтин? Они свирепые воины.

— Да, свирепые. Вы когда-нибудь были в глубине страны и видели резню? Всем, кто родился в этой колонии, хорошо известно, что индейцы могут сделать, когда выйдут на тропу войны, уверяю вас.

— Но дикари находятся под началом британской регулярной армии, сэр. Я протестую, — возразил полковник.

Квинтин усмехнулся.

— Если дать им волю, никто не сможет удержать мускогов под контролем. А они не остановятся, чтобы спросить, принадлежит ли семья к тори или вигам, прежде чем скальпировать их.

— Это едва ли говорит в пользу таких людей, как ваш кузен-полукровка. Он всегда уверял правительство его величества, что люди его племени — верноподданные его величества, — сказал Оливер.

— Бедняги лишь хотят спасти свою землю. Армия пообещала, что их территория не будет незаконно заселяться. Именно по этой причине так много георгианцев в отдаленных колониях поддерживают мятеж — земельный голод. Но я могу вам гарантировать, что если правительство его величества втянет мускогов в эту войну, это приведет огромное число верноподданных прямо в руки повстанцев.

Полковник Ашбертон задумался над словами Квинтина, но его молодой собеседник насмешливо фыркнул:

— Как только мы попадем в глубь страны, британская сталь очистит землю от этого сброда.

— Лучше скажите мне, Майлз, когда вы отправляетесь и кто будет участвовать в операции?

Квинтин откусил кусочек сочной розовой говядины и запил ее густым белым вином. Обед проходил великолепно.

— Я заметил, что ты не сказал о твоей предстоящей женитьбе нашим высокочтимым гостям. Передумал? — Роберт сидел в вертящемся кресле в своей библиотеке, прищурив глаза на Квинтина.

— Нет, — Квинтин развязал ленту, стягивавшую на затылке его длинные, до плеч, волосы. Потирая шею, он взглянул на Роберта с холодным удивлением. — Малышка меня устраивает. Она некрасива, здорова и не слишком образованна, так что не нарожает мне идиотов.

— Некрасива, а?

— Тебе чертовски хорошо известно, что я не хочу красавицу, которая очарует всех мужчин в Саванне и потом позволит половине из них задирать ей юбки. — Он сделал глоток превосходного коньяка, завезенного контрабандой из Франции, затем рассмеялся. — Бог мой, если я правильно оценил эту кальвинистскую старую деву, которая вырастила ее, Мадлен будет достаточно напугана в нашу брачную ночь и не захочет, чтобы еще какой-нибудь мужчина прикасался к ней.

— Итак, посели наследника в ее утробе и будешь знать наверняка, что он твой, — сказал Роберт.

Квинт остановил взгляд темно-зеленых глаз на человеке, которого он называл отцом, и цинично спросил:

— Может ли хоть один мужчина настолько доверять своей жене, чтобы быть уверенным, что дети его собственные?

— Я сам выбирал девчонку. Знаю ее отца уже сорок лет. Хорошая кровь. Росла в деревне под присмотром незамужних теток. Ты чертовски удачливее, чем я.

Квинт допил коньяк, который на этот раз показался ему горьким.

— Нет нужды читать мне наставления. Я женюсь на ней и сделаю себе наследника, но удовольствие буду искать в другом месте.

— Серена, а? — насмешливо спросил Роберт. — Поскольку ты никогда не думал жениться на ней, я не стану возражать, разве что посоветую быть благоразумным. Она кузина Эндрю по мужу, в конце концов, и леди, — Роберт произнес последнее слово, как эпитет.

Квинт поглядел на отца с нескрываемым недоверием.

— Бог мой, ты, должно быть, считаешь меня глупцом, если хоть на секунду мог подумать, что я женюсь на Серене. Я собираюсь прогуляться верхом.

Когда Квинт развернулся на каблуках и покинул библиотеку, Роберт уставился на затухающие угли в камине и тихо пробормотал:

— Не ты глупец, Квинтин, а я.

Квинтин быстро скакал из города в тишине душной ночи. Он ласково потрепал шею вороного и пробормотал:

— Домино, держу пари, ты хочешь еще сильнее, чем я, чтобы эта погода поскорее изменилась.

Лошадь и наездник продолжали скакать по улицам, усыпанным мягким песком, который заглушал стук копыт и замедлял движение. Дважды их останавливал ночной патруль, пару раз на Бернард-стрит и еще раз, когда он выезжал из города.

Каждый британский солдат в Саванне узнавал сына известного роялиста Роберта Блэкхорна. Все знали, что он едет в таверну Полли Блор немного поразвлечься. Он направился на северо-запад, следуя вдоль изгибов реки до тех пор, пока не увидел тусклые мерцающие огни «Золотого Лебедя» на высоком западном берегу.

Он улыбнулся, вспомнив, как перепуганным пятнадцатилетним пареньком решился переступить порог этого заведения, сжимая в кулаке кошелек и требуя услуг проститутки. Тогда Полли была хорошенькой шлюхой, во вкусе мужчин, которые любят крупных, пышнотелых блондинок с широкими улыбками и большой грудью. Она была хорошим учителем для зеленого мальчишки, и он уважал ее честность. Она была проституткой без претензий и оправданий. Квинт доверял Полли Блор, как ни одной другой женщине.

Теперь, конечно, они с Полли были вовлечены в совершенно другую деятельность. Мрачная ухмылка скривила его губы, когда он спешился возле дверей таверны. Черт возьми, с каким удовольствием он бы объявил Роберту Блэкхорну, чем занимается. Старого стервеца, наверное, хватил бы апоплексический удар.

Молодой конюх, работающий на Полли, с радостью взял у него лошадь. Квинтин сунул парню монету и вошел внутрь прокуренной таверны. Хотя час был поздний, дела здесь шли полным ходом. Два дородных речника, одетых в штаны из оленьей кожи, сидели с огромными кружками эля, потягивали пенящийся напиток и громко разговаривали. Грубо сколоченные столы и стулья были из твердого дуба и орешника, а не мягкой сосны, предпочитаемой в этих краях. Посетители Полли славились тем, что были не слишком осторожны с мебелью.

Он прошел между столами, приветствуя кучеров, плантаторов, торговцев-метисов и даже нескольких джентльменов из города, приехавших к Полли поразвлечься. В дневное время на ровной открытой площадке, простирающейся позади каретного двора, часто устраивались лошадиные скачки. Большие суммы денег проходили через заведение Полли. Квинтин обежал глазами комнату, но не увидел человека, с которым пришел встретиться.

Обширные габариты Полли Блор выплыли из двери, ведущей в кухню.

— Квинт, дорогуша, я надеялась, что ты захочешь утолить жажду в одну из этих ночей, — сказала она, упираясь в его грудь своим пышным бюстом и обнимая его за талию пухлыми руками.

Она была довольно высока, чтобы не вставая на цыпочки чмокнуть его прямо в губы, несмотря на то, что он был шести футов росту.

— Да, Полли, я почувствовал жажду, но больше всего мне хотелось снова увидеть твою очаровательную улыбку, — сказал он, когда они дружески шли к столу в укромном углу. Она крикнула бармену, чтобы принес две кружки ее лучшего эля, затем села рядом с Квинтином, ожидая, пока принесут напиток.

Когда здоровяк бармен ушел, она подмигнула своему гостю и сделала большой глоток эля.

— За старые времена, дорогуша. Оглядевшись вокруг, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает, она добавила:

— Соломон Торрес наверху. Первая дверь направо. Люси в комнате напротив него. Я пришлю ее за тобой.

— Почему такие предосторожности? Прежде мы всегда сидели и выпивали открыто.

Полли пожала плечами:

— Соломон говорит, что за ним, как ему кажется, следят люди губернатора Райта. Большинство евреев в Саванне открыто поддерживают повстанцев. Лучше, чтобы вас не видели вместе.

— Хорошо. Пришли Люси проводить меня в ее комнату, — сказал он, откидываясь на спинку стула.

Люси пришла, и вскоре он, никем не замеченный, проскользнул в комнату Соломона Торреса. Худой светловолосый мужчина сразу же поднялся и крепко пожал руку Квинта.

— Надеюсь, Полли объяснила нашу проблему. Возможно, нам придется сменить место встречи. Вы не должны быть связаны ни с какими подозрительными личностями, мой друг. — Худое лицо Торреса расплылось в широкой ухмылке, сразу сделав его как-то по-мальчишески красивым.

— Мы что-нибудь придумаем, — сказал Квинтин.

— Ты, с твоими торговыми связями по всему побережью, нужен нашему делу не меньше, чем я.

— Какие у вас для меня новости? Надеюсь, обильный стол и винный погреб вашего отца развязали языки его гостей?

Квинт мрачно усмехнулся.

— Если бы он только знал, насколько легко. Это было даже слишком легко, Соломон. Они бахвалились тем, как быстро сотрут с лица земли патриотов Джорджии, и потом выложили все подробности о передвижении войск, расположении частей, обо всем, что я спрашивал. Как мы и подозревали, они планируют двинуться на север, чтобы попытаться захватить Августу. Отправляются через три дня. Ашбертон выступает с батальоном и отрядом королевской милиции.

Квинт продолжил давать подробный отчет о людях, оружии и передислокации войск, в то время как Соломон записывал все это, используя свой собственный код.

— Хорошо, хотя я боюсь, мы не сможем собрать достаточно людей, чтобы удержать Августу. По крайней мере, государственные офицеры смогут укрыться в менее досягаемом месте На рассвете я отправляюсь со своим торговым фургоном. Как только мы выедем на дорогу, поскачу прямо в Августу и расскажу Стефану Херду, чего ожидать.

— Ты хороший человек, Соломон. Давай выпьем за успешное… э… проведение операции против войск его величества. — Квинт взял бутылку, которую принес с собой и, налив два стакана, один передал Торресу. — Ром — прекрасный собеседник, не так ли?

Торрес рассмеялся и с облегчением выпил.

— Истинная правда, не будь я евреем! — Он промолчал и взглянул через стол на мерцающий огонек свечи, смягчающий его угловатые черты. — Как вы пришли к делу патриотов? Ведь ваша семья относится к стойким роялистам, вы старые друзья с Джеймсом Райтом.

— Губернатор Райт — хороший человек, пытающийся выполнить невыполнимую работу, как и многие англичане по обе стороны Атлантики. Взгляни на наших сторонников в парламенте, таких как Эдмунд Берк, даже сам граф Четэм. Никто не слушал их предостережений, и вот теперь жребий брошен. Что же касается меня… — Квинт пожал плечами, — скажем так: у меня прирожденная склонность бросать вызов своему отцу в сочетании с патриотическим влиянием моего наставника во времена моей учебы в университете Филадельфии.

— Вашего наставника?

— Замечательнейший писатель, человек проницательного ума, избранный членом Королевского Общества за блестящие научные изыскания. Он не имеет официального образования, кроме обучения типографскому делу еще в детстве, и тем не менее стал нашим самым выдающимся государственным деятелем. Это Бен Франклин.

Глаза Торреса округлились.

— Наш посол при французском дворе, который заключил союз с Францией и Испанией?

— Да. Человек редчайшего здравого смысла. В то время как все вокруг требовали войны, Бен неустанно трудился в Лондоне, разрабатывая условия компромисса, но, когда война стала неизбежной, он не сомневался, делу какой из сторон будет предан. Такое решение было нелегко принять. Некоторые, вроде моего отца, слепо преданы немецкому Георгу, но и другие искренне верят, что мы можем добиться автономии от англичан, если будем последовательны и терпеливы. Когда-то я тоже надеялся на это.

— Но теперь время надежд прошло, и каждый должен выбирать, на чьей он стороне, — вздохнул Торрес. — Вся моя семья в лагере патриотов, но я знаю, что вы и ваш кузен на противоположных сторонах.

— Да, Девон — ревностный роялист. Я всегда знал, что он примет сторону британцев. Его мать наполовину из мускогов, а Конфедерация всегда полагалась на корону. Британские солдаты — ее единственная защита от вторжения наших поселенцев.

— Вздор. Королевское правительство регулярно принуждает их к передаче земли.

— Но королевское правительство сделало их зависимыми от наших товаров, которые мы им поставляем. Помни, даже ненадежный союзник лучше открытого врага. А мускоги… — Квинт был прерван звоном бьющегося стекла, треском ломающейся мебели и проклятьями, сотрясающими воздух. Улыбка скривила его губы. — Что-то подсказывает мне, что мой кузен Девон объявился внизу.

Вся пивная казалась сплошным хаосом, когда Квинт спустился вниз по ступенькам. Он пристально вглядывался в свалку мужчин, которые размахивали кулаками, пинались и катались по дощатому полу, пока не увидел светло-русую голову Девона в гуще потасовки. Его кузен был полностью поглощен тем, что разбивал бочонок с элем о голову огромного детины, который с готовностью рухнул на пол.

В этот момент оглушающий выстрел Полли из мушкета остановил дерущихся. Мужчины застыли с поднятыми кулаками и повернули головы в ту сторону, где пышнотелая хозяйка «Золотого Лебедя» стояла на дубовом столе, угрожающе направив ствол ружья в середину толпы.

— Эй, вы, накачанные ромом самодовольные хлыщи! Следующий ублюдок, который здесь что-нибудь сломает, получит порцию горячего свинца в кишки.

Послышались взрывы хохота. Мужчины, только что свирепо дерущиеся, похлопали своих врагов по спине, и все уселись, возвращаясь к еде и элю.

Квинт, держа в руках стакан с ромом, спустился по ступенькам, наблюдая, как Девон ущипнул хорошенькую молоденькую официантку, а потом схватил Полли со стола и поставил ее на пол так, словно она весила на больше пушинки. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она заворчала:

— Сначала ты чуть было не разгромил мою пивную, а теперь пытаешься очаровать меня, мошенник.

— Я должен был защитить честь Присциллы Уотсон от клеветы Рафера Дули. Точно так же я бы защищал и тебя, Полли.

— Ты защищаешь любую юбку, а потом лезешь под нее, если девчонка хоть немного хорошенькая! — Она позволила ему чмокнуть себя в губы.

— Я мог бы догадаться, что это ты опять распутничаешь, Девон, — сказал Квинт.

— И я тоже, а ведь я по-прежнему свободный человек, не связанный ни с какой женщиной, в то время, как ты, кузен, помолвлен. — Пляшущие глаза Девона насмешливо глядели на Квинта, а лицо расплывалось в ленивой улыбке.

Квинт не ответил на его улыбку.

— Я должен был знать, что слух о моей помолвке дойдет до самых глухих уголков.

— Ты женишься в следующее воскресенье, а сам развлекаешься здесь с хорошенькими шлюхами Полли, Квинт.

— Это не предмет для шуток, Девон. Ты же знаешь, как я отношусь к брачным узам. Мне бы и в голову не пришло жениться, если бы дело было только в постели.

Девон откинул назад голову с гривой золотых волос и расхохотался, хлопнув кузена рукой по плечу. Двое высоких, стройных мужчин пошли через шумную пивную, обходя разбитую мебель и направляясь к столу у боковой двери.

— Полли, девочка моя, будь так любезна, принеси нам еще этой чудесной наливки, которую пьет Квинт, — крикнул Девон через плечо.

Они сели друг против друга за узкий дощатый стол. В тусклом свете, отбрасываемом фонарем, карие глаза Девона и его смуглая кожа казались еще темнее — единственные видимые признаки крови мускогов, текущей в его жилах. Подчеркнуто чувственный рот, безупречной формы нос и брови вразлет были классически красивы и великолепно оттенялись его золотыми волосами. Он сделал глоток рома, который Полли поставила перед ним, затем тихо сказал:

— Если ты так недоволен девчонкой, о чем свидетельствует твой угрюмый вид, ты можешь оставить ее у мускогов.

Глаза Квинта сузились, и он резко схватил Девона за рукав рубашки.

— Что ты несешь? Если это твоя очередная шутка…

— Ничего подобного. Я только что получил весточку из временного охотничьего лагеря Бешеного Индюка. В ней говорится, что они оказывают гостеприимство Мадлен Дево, покинувшей Чарлстон и его окрестности.

Когда Девон передал подробности случившегося с Мадлен, Квинт тихо выругался.

— Мы еще не поженились, а она уже доставляет мне неприятности. Какого черта она поехала по этой грязной, болотистой земле, да еще с багажной повозкой? Любая здравомыслящая женщина дождалась бы первого каботажного судна и высадилась бы на побережье.

Девон пожал плечами.

— Почему бы тебе не спросить это у самой леди? Если ты, конечно, чувствуешь себя расположенным сопровождать меня, когда я поеду ей на выручку. Если нет, я мог бы убедиться, насколько…

На этот раз губы Квинта скривила ухмылка, но глаза остались ледяными, когда он прервал Девона:

— Я бы не доверил тебе даже жену зальцбургского пастора!

Девон расхохотался.

— Бог с тобой, Квинт. У наших немецких поселенцев трудолюбивые, благочестивые женщины, но им не хватает некоторого… э… шарма.

— Значит, Мадлен тоже тебя разочарует. Девчонка некрасива и кажется вполне смиренной. Ты не соблазнишься ею, поверь мне.

— Итак, ты все-таки осмотрел свой трофей, прежде чем согласиться на женитьбу. Она что, действительно настолько добродетельна, чтобы заставить такого убежденного женоненавистника, как ты, покончить со своей холостяцкой жизнью?

Квинт заворчал и допил ром.

— Ты же знаешь, я должен иметь наследника. Когда Девон вопросительно приподнял бровь, он добавил:

— Законного наследника. Для этого требуется обременить себя женой, но, по крайней мере, я принял все меры предосторожности, чтобы иметь такую, которая не наставит мне рога.

Девон пожал плечами.

— Будучи не только изгоем в семье, но еще и вторым сыном, я лично не беспокоюсь о женитьбе и наследниках. Тем не менее я по-прежнему считаю, что люди племени моей матери имеют в этом несомненное преимущество — наследство передается по материнской линии. Так у них никогда не возникает сомнений о правах наследования.

— И тем не менее закон мускогов наказывает за супружескую неверность даже жестче, чем английский закон. — Зеленые глаза Квинта сомкнулись с карими Девона. — Кажется, мужчины в любом обществе имеют причины не доверять женским уловкам.

— Да, но женщины предлагают нам такую компенсацию, что я готов закрыть глаза на их недостатки, — Девон снова ослепительно улыбнулся. — Ужасно хочу познакомиться с твоей заурядной кошечкой. Бог мой, Квинт, надеюсь, она унаследовала хоть немного боевого духа от своих предков-гугенотов. Он ей понадобится! Ты же просто невыносимый ублюдок, — добавил он с искренней любовью.

— Совершенно верно, — загадочно ответил Квинт. Девон поднял свой стакан, лишь только официантка снова наполнила его.

— За твою невесту, Квинт. Завтра на рассвете мы поедем к ней на выручку.

Глава третья

Квинтин прихлопнул москита и почувствовал, что весь взмок от пота, пока они скакали без перерыва по ухабистой почтовой дороге.

— Теперь понимаю, почему я отказался от торговой стороны семейного бизнеса и остановился на жизни плантатора. Летом изнываешь от жары, зимой промерзаешь до костей и круглый год ездишь по грязи.

Девон засмеялся.

— Ты становишься неженкой, Квинт. Городская жизнь испортила тебя. Я помню времена, когда мы с тобой уезжали в деревни мускогов и проводили там месяцы, охотясь и развлекаясь вмести с ними.

Лицо Квинта потеплело.

— Это было хорошее время, правда? Рай для двух подрастающих мальчишек.

Глаза Девона вспыхнули, когда он вспомнил их с Квинтом юность.

— Да, особенно когда мы достигли половой зрелости.

— Говори за себя. Я отдал свою невинность Полли Блор. Тогда она была прехорошенькой шлюхой.

— И, держу пари, прекрасной наставницей. Не буду отрицать, я тоже время от времени пользуюсь ее услугами, но женщины племени моей матери чище и проявляют ничуть не меньше энтузиазма.

Квинтин взглянул на своего кузена, неожиданно став серьезным.

— Как поживает тетя Чарити? Я знаю, что ей трудно пришлось после смерти дяди Аластера.

Лицо Девона помрачнело, затем снова прояснилось.

— Да, семья Блэкхорнов едва ли приветствовала метиску муског в качестве второй жены благородного Аластера Блэкхорна, несмотря на то, что она была лучше образована, чем любая из их женщин, включая и мать моего «любимого» старшего братца. Но все это теперь позади. Моя мать счастлива, живя со своими людьми. Она организовала школу для детей деревни. Говорит, они должны научиться читать и писать по-английски, чтобы белые люди не смогли их обмануть.

— Им нечего бояться с такими людьми, как ты, в качестве представителя власти, Дев.

— Я делаю все, что в моих силах. Корона — единственная защита индейцев. Если эта война затянется… Я боюсь того, что может случиться, если мы проиграем ее, Квинт.

Квинтин вопросительно поднял бровь.

— Неужели ты, самый расторопный тори в Джорджии, мог хоть на минуту поверить, что мы проиграем?

Девон вздохнул, затем пожал плечами.

— Я не знаю. Теперь, когда эти чертовы французы и их испанские друзья стали поддерживать мятежников… Если бы только генерал Клинтон не отменил закон об амнистии для тех мятежников, которые сложили оружие. Нельзя же дать слово офицера и джентльмена, а потом просто передумать, потому что обстоятельства тебя не устраивают. От этого дело его величества кажется таким же презренным, как и мятеж этих изменников.

Квинтин угрюмо кивнул.

— Отмена амнистии и призыв бывших повстанцев в армию короля заставили тысячи из них вернуться обратно к их прежним убеждениям.

Обсуждая войну с Девоном, Квинт всегда чувствовал себя не в своей тарелке. С Робертом он наслаждался двойной игрой, которую вел, но Девон был единственным из Блэкхорнов, чьим добрым мнением он дорожил. И однажды он его потеряет.

— Что так печален, кузен? Уж не о своей ли невесте ты думаешь? — насмешливо воскликнул Девон. — Может статься, она не так уж заурядна и робка, как тебе сразу показалось.

Квинтин поморщился.

— Тебе обязательно нужно было затрагивать эту неприятную тему, как будто и без этого день не достаточно отвратителен? Девчонка некрасива, тиха, как мышь, и уже доставляет неприятностей больше, чем стоит того.

После трех дней, проведенных в лагере криков, Мадлен находила жизнь там вполне приятной, хотя немного примитивной. Она всегда любила приключения, а это, несомненно, было чем-то новым и захватывающим.

«Это также еще ненадолго удержит тебя вдали от твоего будущего мужа», — прошептал язвительный голос, когда она сидела, погрузив ноги в прохладную воду ручья. Жесткое, прекрасное лицо Квинтина Блэкхорна вспыхнуло в ее сознании с такой ясностью, что она испугалась. Прошлой ночью, когда она спала в шалаше из веток, который крики соорудили для нее, он снова снился ей.

Им здорово повезло, что торговая партия обнаружила их. Крики были на пути в другую деревню, где представитель короны должен был продать им мануфактуру в обмен на выделанные шкуры оленей.

Ее задумчивость была прервана треском ветки позади нее. Она обернулась и увидела Уилла Тарранта, приближающегося к ней. У этого великана была мерзкая привычка подкрадываться к людям. Он нес подозрительно набитый мешок для продуктов, переброшенный через плечо вместе с патронташем и мушкетом.

— Ты выглядишь так, словно собрался убежать, — вызывающе сказала Мадлен.

Уилл презрительно ухмыльнулся.

— Ты можешь оставаться с этими краснокожими дикарями, но я отправляюсь в Саванну за помощью.

— Ты не сделаешь ничего подобного, — сказала она со все возрастающим гневом. Как смеет этот трусливый болван разговаривать с ней так неуважительно?! — Ты нанят на работу моим отцом еще на три года, Уилл, и до тех пор будешь делать то, что он тебе приказывает.

Она быстро встала на ноги и повернулась к нему лицом.

— Я выполнял свои обязанности, но не собираюсь жить с какими-то дикарями.

— Ты используешь это как предлог, Уилл. Бешеный Индюк послал гонца к своим друзьям сообщить о нас семье Блэкхорнов, и скоро они будут здесь.

— Тьфу! У этих грязных краснокожих не может быть богатых белых друзей. — Он сплюнул на землю возле края ее муслиновой юбки.

— Сам ты грязный, Уилл Таррант, а не крики, которые каждое утро купаются в ручье. А сейчас возвращайся в лагерь и делай то, что скажет тебе Джаспер.

— Подумайте хорошенько, госпожа Дево, — сказал он с наглой ухмылкой, протягивая к ней свои огромные лапы. — Я всегда знал, что рано или поздно вы встанете у меня на пути.

Мадлен почувствовала, как у нее перехватило дыхание, когда он с силой прижал ее к себе. Избегая его вонючего дыхания, она отвернула голову от его лица и пнула его по ногам каблуком своего ботинка. Он взвыл от боли, а затем, ударив ее, повалил на землю. Освободившись от тисков его объятия, она набрала в легкие воздуха и закричала.

Индейский юноша по имена Гладкий Камень выскочил из подлеска и набросился сзади на Тарранта. Мадлен поднялась на ноги, лихорадочно пытаясь найти какое-нибудь оружие для спасителя, ибо Уилл был вдвое больше него. Схватив толстый дубовый сук, она стала звать Гулливера, который спал возле Джемми, когда она покидала лагерь.

Майор Монтгомери Эшли Карузерс, командир роты королевских рейнджеров,^[1] направляющийся с особой курьерской миссией к генералу Корнуоллису, услышал женский крик, затем крики мужчин и выстрел.

— Это голос англичанки!

Майор свернул с тропы и припустил свою лошадь по направлению к журчащему ручью, находящемуся в сотне ярдов от почти непроходимой лесной чащи с подлеском. Не было видно никакой тропинки через густые заросли, отделяющие их от ручья.

— Рассредоточиться, оружие наготове!

Закаленные роялисты, находящиеся под его командованием, сняли с плеч свои пенсильванские винтовки и стали продираться сквозь деревья и кустарники.

Лейтенант Натаниель Гудли первым выскочил из леса. Он увидел белую женщину, явно принадлежащую к знати, которая присела возле лежащего белого мужчины в грубой одежде колониста. Индеец также стоял на коленях рядом с ними.

Быстро спешившись, Гудли прицелился в дикаря, но женщина оказалась прямо на линии огня. Гудли выругался и опустил оружие, затем достал свой штык и приладил его к стволу, приготовившись броситься на дикаря.

Мадлен закричала, чтобы глупый солдат остановился, что крик друг, но он, казалось, не слышал ее. Она, не раздумывая, схватилась за ствол его винтовки и прильнула к ней, как пиявка, чтобы ее глупый владелец не убил Гладкого Камня.

— Пожалуйста, госпожа. Я знаю, что у вас истерика, но…

В этот момент подскочил Гулливер. Он бросился на Гудли, который одновременно удивился и взвыл от бели. Собака крепко стиснула челюсти на его бриджах, прихватив вместе с ними и порядочный кусок левой ягодицы. Ни Мадлен, ни Гулливер не отпускали своей хватки. Мадлен, наконец, оттолкнула Гудли, а Гулливер разомкнул зубы. Лейтенант повалился, катаясь по земле с неприлично выставленной наружу голой ягодицей, истекающей кровью.

К этому времени еще несколько мужчин, одетых в аккуратную зеленую униформу королевских рейнджеров, с шумом выскочили на поляну у ручья. Мадлен схватила ружье лейтенанта и выстрелила в воздух, чтобы привлечь внимание всех своих предполагаемых спасителей, которые высыпали из леса, как летучие мыши из пещеры.

— Не стреляйте в индейца! — пронзительно закричала она.

Майор Карузерс, известный в гражданской жизни как седьмой барон Рушкрофт, никогда, за все десять лет, проведенных в армии, не встречался с такой ситуацией. Колонисты, виги или тори, были чертовски вспыльчивы даже в лучшие времена, а сейчас времена были явно не из лучших. Он хорошо знал, что нельзя действовать опрометчиво. Сделав знак своим людям не стрелять, он окинул взглядом всю сцену.

Очень молодой крик неподвижно стоял возле распростертого тела белого мужчины грубой наружности. Женщина, очевидно, напала на его лейтенанта, да вдобавок натравила на него свою собаку. И теперь еще несколько крикских воинов выходили на поляну с противоположной стороны. Да, он определенно не будет действовать опрометчиво.

Он подъехал к тому месту, где Гудли катался по земле, и бросил взгляд на огромного коричневого пса, который теперь сидел с добродушным видом и играл куском бриджей лейтенанта, лежащим у его ног. Карузерс спешился с чрезвычайной осторожностью и отрывисто сказал Гудли:

— Черт возьми, парень, сейчас же прекрати эти дьявольские завывания.

Он взглянул на женщину, которая уже опустила ружье и очаровательно ему улыбнулась.

— Я прошу прощения за поведение Гулливера. Он лишь хотел защитить меня, — сказала она, любовно потрепав собаку за загривок. — Видите ли, этот крикский паренек спас меня от нападения того негодяя. — Она указала на тело мертвого Тарранта.

Черт возьми, а девчонка была настоящей красавицей. Конечно, не такая, каких он знавал в Лондоне, но со своими темными волосами и странного янтарного цвета глазами, она была чертовски привлекательна. Он тоже улыбнулся и галантно поклонился:

— Майор Монтгомери Карузерс к вашим услугам, госпожа.

Он с беспокойством оглядел мертвого мужчину и индейского юношу.

Мадлен открыла было рот, чтобы объяснить ситуацию, но в этот момент еще двое всадников ворвались на поляну. Она издала тихий стон, как только узнала высокого черноволосого мужчину на вороном жеребце. «Черт бы побрал Квинтина Блэкхорна!» Гудли, лежавший на земле, снова застонал от боли. Это, конечно, не понравится ее жениху, но она должна оказать помощь бедняге, который пытался быть ее спасителем. Она опустилась на колени и сказала:

— Пожалуйста, повернитесь и позвольте мне остановить кровотечение.

— Госпожа, вам не следует этого делать. Мои люди отвезут его к нашему хирургу, — запротестовал майор.

— Ничего страшного, майор. Я часто помогала своей тете ухаживать за больными и ранеными.

Мадлен отняла руку молодого человека от его кровоточащей ягодицы и осмотрела довольно глубокую рваную рану, оставленную зубами Гулливера. Она слышала скрип сапог Квинтина по каменистой земле, когда он шел к ней, но не спешила повернуться.

Квинтин услышал голос и сразу же узнал его. Это была Мадлен Дево, но откуда взялись эти изумительные каштаново-красные волосы? Они рассыпались у нее по плечам, словно расплескавшееся пряное вино.

— Но, госпожа, это занятие не для леди! — Продолжал протестовать майор Карузерс, не обращая внимания на приближающегося Квинтина.

— Так это не леди, майор… — прервал Квинтин.

Она подняла голову и встретила его взгляд. Квинтин почувствовал себя так, словно его ударили ниже пояса. Не осталось и следа от той чумазой девчушки, с головы до ног закутанной в грубую мешковатую одежду, с потупленным взором и лицом, измазанным сажей. Ясные, янтарно-золотистые глаза гневно смотрели на него из-под изящно очерченных бровей. Ее подбородок был вызывающе вздернут, но гнев лишь усиливал поразительную красоту ее лица.

— Майор Карузерс, позвольте мне представить моего жениха, Квинтина Блэкхорна из Саванны. — Она снова повернулась к лейтенанту, игнорируя угрожающе молчавшую над ней фигуру. — Будучи в Южной Каролине, мистер Блэкхорн едва ли мог похвастаться хорошими манерами, — продолжила Мадлен. — Вижу, что возвращение домой в Джорджию не способствовало их улучшению.

— Ваши манеры тоже сильно пострадали со времени нашей первой встречи, моя дорогая, — сказал Квинтин сквозь стиснутые зубы. Он наклонился и отнял ее окровавленные руки от задницы стонущего лейтенанта.

Мадлен вырвала у него свои руки.

— Я могу помочь ему. Ведь это моя собака укусила его. Все произошло по недоразумению. Лейтенант пытался быть добр ко мне.

— Ошибка, которую я не намерен совершить, — ответил Квинтин, поворачиваясь к Карузерсу. — Майор, пошлите за вашим хирургом. Я позабочусь о своей будущей жене.

Девон сидел верхом на лошади и наблюдал за этой троицей с широкой ухмылкой на лице. Некрасива? Кротка? Его кузен, должно быть, потерял зрение в удивительно раннем возрасте, не говоря уже о его слухе, если острый язычок Мадлен Дево хоть что-то значил.

Когда Карузерс сделал знак двум своим людям помочь Гудли, Девон вмешался:

— Прошу прощения за смелость, но позвольте мне посоветоваться с нашими хозяевами, что тут можно сделать. — Он спешился и обменялся несколькими фразами на диалекте мускогов с Бешеным Индюком.

— Мой друг предлагает нам гостеприимство своего лагеря, где достаточно пищи и имеется возможность помочь раненому лейтенанту. Уже почти стемнело, а ездить ночью небезопасно. Сегодня луны не будет.

Карузерс, казалось, раздумывал, изучая одежду Девона, сшитую из оленьих шкур, и дивясь его явно приятельскому обращению с криками, которые окружили его. Без сомнения, это один из колониальных помесных ублюдков, подумал он, считая лишь счастливым обстоятельством го, что эти дикари настроены дружелюбно.

— Весьма благодарен за приглашение, мистер…

— Позвольте представить моего кузена, Девона Блэкхорна, — сказал Квинтин со странной вспышкой веселья в глазах.

Мадлен наблюдала за ними, позабыв свой гнев за высокомерное отношение к ней Квинтина. Что-то происходило между английским офицером и обоими Блэкхорнами. Она разглядывала Девона, ища какие-нибудь черты семейного сходства, но ничего не нашла, кроме их исключительного роста.

— Крики прекрасно позаботились о моем раненом кучере, — сказала она, интригующе улыбаясь кузену Квинтина. — Пожалуйста, простите дурные манеры Квинтина. Я Мадлен Дево, мистер Блэкхорн.

— Ну, конечно же, прекрасная леди, очень рад познакомиться с вами, — сказал тот, подмигнув Квинтину. Он поклонился и пылко поцеловал ей руку, в то время как Квинтин сердито нахмурился — Что скажешь, кузен? Воспользуемся гостеприимством мускогов? Твоя невеста хвалит их и потерпит еще один день — Он намеренно игнорировал британского майора.

Квинтин сдержанно кивнул.

— Мы останемся на ночь Конфедерация криков всегда рада приветствовать солдат его величества. Если эти джентльмены согласны воспользоваться гостеприимством криков, я уверен, им будут рады.

— Совершенно верно.

Карузерс приветствовал Бешеного Индюка, затем отдал краткие распоряжения своим людям. Лейтенант Гудли, поддерживаемый двумя солдатами, последовал за пестрой толпой, направляющейся к лагерю мускогов.

— Еще чаю, госпожа Дево? — Лейтенант Гудли стоял рядом с чайником в руке.

Мадлен взглянула на него и одарила ослепительной улыбкой. Бедняга, он не мог сидеть после неудачного «знакомства» с Гулливером.

— Да, еще одна чашечка не помешает, спасибо.

Майор Карузерс наблюдал за Мадлен проницательными голубыми глазами, когда она сидела в окружении его офицеров среди дикого лагеря крикских индейцев, словно королева, устраивающая прием.

— Позвольте мне сказать, госпожа Дево, что вы выглядите восхитительно этим утром. Зеленый цвет вашего платья великолепно сочетается с цветом волос и глаз. В Лондоне вы бы пользовались сногсшибательным успехом.

Мадлен засмеялась, аккуратно расправила юбки и протянула руку, чтобы ласково потрепать Гулливера, которого Гладкий Камень кормил кусками оленины.

— Ох, майор, вы балуете меня, как этот парень балует мою собаку. Я всего лишь распаковала один из своих сундуков и достала первое легкое платье, которое смогла найти. Было просто ужасно ехать в дорожном костюме в эту убийственную жару верхом на лошади, но здесь в лагере так намного удобнее.

— Уверяю вас, это выглядит, безусловно, более чем просто удобно.

Мадлен исподволь наблюдала за ним, когда он и еще двое его старших офицеров вели с ней легкую, непринужденную беседу. Майор был образчиком английского джентльмена, с бледным улыбающимся лицом, обрамленным светло-каштановыми волосами, с манерами, такими же безупречными, как и его униформа. Она легко могла представить его в одной из чарлстонских гостиных, с напудренными волосами, оде! ого в атласный жилет и бархатные бриджи. И все же ее вероломное воображение было захвачено мечтами о Квинтине, чьи волосы были слишком черны, чтобы быть напудренными, чье лицо было жестким и неулыбчивым, чья кожа была опалена солнцем.

— О чем вы задумались, госпожа?

Мадлен вспыхнула и снова сосредоточила внимание на кучке офицеров, стоявших здесь же.

— Я просто подумала о том, как нам повезло, что мы были спасены — не один раз, а дважды — криками и галантными солдатами его величества.

— Я по-прежнему считаю, что вам следует вернуться с нами в Чарлстон. Небезопасно путешествовать в глубь страны в эти неспокойные времена. Вы могли бы дождаться каботажного судна в Саванну и добраться туда всего за несколько дней.

Мадлен покачала головой.

— Нет, это совершенно невозможно. Отец будет взбешен. С тех пор как он чуть не утонул во время шторма, разразившегося вдоль всего побережья, он никому из семьи не позволяет путешествовать морем.

Квинтин провел ужасную ночь из-за Мадлен Дево. Острая на язык бойкая девчонка с этими чудными волосами и поразительными глазами не имела ничего общего с той кроткой овечкой, которую он встретил в Южной Каролине. Но даже вчерашний шок не подготовил его к той картине, которую представила она, одетая в легкое муслиновое платье, сидя в окружении услужливых британских офицеров, словно была хозяйкой лондонского салона. Он прорычал проклятие и гневно зашагал к группе мужчин, скрывающих его нареченную из поля зрения.

— Спокойно, приятель, спокойно, — сказал Девон, сдерживающе положив руку на твердое плечо Квинта. Они оба наблюдали, как франтовато выглядящий майор Карузерс поцеловал ей руку.

Квинт сбросил руку Дева и продолжал приближаться к собравшимся, когда Мадлен опустилась на корточки и обняла собаку.

— Гулливер стал настоящим героем у криков, поскольку спас жизнь Гладкому Камню, — сказала она, поднимаясь с помощью майора Карузерса.

— Они сделают из него тотем, если вы скоро не уедете, — сказал капитан.

Другой офицер добавил:

— Возможно, было бы намного интереснее увидеть тотем с беднягой Гудли, с голым задом и всем остальным, прошу прощения у леди.

Гудли покраснел, как свекла, и поперхнулся чаем, когда все мужчины разразились громким хохотом. Только Мадлен сдержалась, позволив лишь легкой улыбке тронуть губы, когда защищала своего незадачливого спасителя.

— Ну-ну, капитан, вы и ваши парни слишком уж безжалостны к лейтенанту. Я уверена, любой, кто подоспел бы первым, мог допустить эту же ошибку и лишиться своих бриджей!

— Похоже, госпожа, жизнь среди индейцев и солдат вам больше по душе. Ваше столкновение с опасностью весьма преобразило вашу внешность.

Мадлен резко повернулась на резкий, холодный голос.

— Я вижу, ваши манеры остаются неизменными, даже если меняется моя внешность, — ответила она намеренно любезно, делая легкий реверанс.

Когда она присела передним, Квинт быстро пересмотрел свое мнение о ее фигуре. Она была маленькой, но прекрасно сложенной. Мягкая ткань облегала изящную грудь и тоненькую талию, прежде чем перейти в пышные волны вздымающихся нижних юбок, задрапированных верхней юбкой бледно-зеленого цвета.

Наблюдая за этой сценой с едва скрываемым весельем, Девон шагнул к Мадлен и поклонился.

— Этим утром вы выглядите еще восхитительнее, моя дорогая кузина.

Глаза Квинта были осколками зеленого льда, когда он уничтожающе взглянул на Дева.

— Не обращайте больше внимания на Дева. Он скоро покинет нас, отправится к мускогам в глубь страны.

— Боюсь, я и мои люди тоже должны ехать, дорогая леди. Вы уверены, что не хотите вернуться вместе с нами обратно в Чарлстон? — спросил Карузерс, игнорируя Квинтина и его кузена-полукровку.

— Абсолютно, — ответил Квинтин за Мадлен. — Мы и так уже достаточно задержались, а до Саванны всего лишь один день пути. Вам лучше позаботиться о своей роте, майор. А о своей невесте я позабочусь сам.

— Но Джемми еще слишком слаб, чтобы ехать верхом, — колко сказала Мадлен, рассерженная грубостью Квинтина.

Квинт повернулся к Деву.

— Полагаю, ты можешь попросить своих друзей здесь присмотреть за парнем, пока он не окрепнет настолько, чтобы путешествовать?

Девон кивнул, повернувшись к Мадлен.

— Я лично отвезу раненого мальчишку в ближайшую деревню, которая намного ближе, чем Саванна, и там он быстро поправится.

— В этом случае я буду вам очень признательна, мистер Блэкхорн, — Мадлен одарила Девона улыбкой. — По крайней мере, хоть один член семьи Блэкхорнов обладает подобной учтивостью, — промурлыкала она мило.

Квинт буквально кипел от злости, когда Мадлен отдала распоряжение своей небольшой свите слуг погрузить ее сундуки и сумки на лошадей, предоставленных криками. Услышав историю о Тарранте, который напал на нее и был убит Гладким Камнем, Квинтин почувствовал себя обязанным предложить юноше красивый подарок — карманные часы, вещь, которую, он знал, индейцы просто обожают.

Поскольку до Саванны был всего лишь один день пути, Квинт решил отправиться немедленно. После соответствующих излияний благодарности и прощания с Бешеным Индюком и мускогами они также пожелали счастливого пути британским солдатам, причем Мадлен с явно большим энтузиазмом, чем Квинт.

Девон, широко расставив ноги и скрестив на широкой груди руки, улыбнулся и подмигнул Мадлен:

— Ну что ж, дорогие мои, я буду без вас скучать. Желаю вам добраться без осложнений.

— Вы, конечно же, будете на нашей свадьбе, — сказала Мадлен, которой инстинктивно нравились непринужденные манеры Девона.

На какое-то мгновение его лицо потеряло свой насмешливый блеск.

— Нет, боюсь, что нет. Я нежеланный гость в доме дяди Роберта. Квинт все объяснит вам. Ну, будьте счастливы, Мадлен. И ты тоже, Квинт — И не принимайте жизнь так серьезно.

Кузены обнялись, затем отстранились.

— Будь осторожен, Девон, заботься о себе. И знай, что ты всегда желанный гость в моем доме — к черту Роберта Блэкхорна и ему подобных.

— Да, я знаю, Квинт. Когда-нибудь я заскочу… как блудный сын. — С этим он поклонился Мадлен и зашагал к лагерю мускогов.

Они тронулись в путь, и огромный пес Мадлен затрусил рядом с ее лошадью. Джаспер Олдхэм, крепкий старый каролинец, и двое других слуг Дево вели за собой караван с багажом. В качестве эскорта для дополнительной безопасности Бешеный Индюк послал с ними шестерых своих воинов.

— Было очень любезно с вашей стороны подарить Гладкому Камню часы. Он остался весьма доволен, — сказала Мадлен, когда они ехали рядом по дороге. Желая нарушить мрачное молчание между ними, она твердо решила быть милой и втянуть сурового незнакомца в разговор.

— Мальчишка ведь спас вам жизнь. Это было самое малое, что я мог сделать. — Его профиль был неприступен, и больше Квинт ничего не сказал.

— Да, он вел себя очень храбро. Уилл Таррант был огромным и грубым негодяем. Он никогда мне не нравился. — Она вздрогнула, вспомнив его грязное, вонючее тело.

— Если он был так ненадежен, что делали вы с ним наедине так далеко от лагеря?

Его зеленые глаза обвиняюще сверлили ее.

— Я не была с ним наедине. Он пытался сбежать. Он был вилланом моего отца и должен был служить еще три года.

— А вы, слабая безоружная женщина, решили, что сможете остановить его? — В голосе Квинта сквозила насмешка.

— Все было не совсем так, — ответила она, защищаясь. — Я просто была у ручья и оказалась у него на пути. Гулливер остался с Джемми, иначе этот негодяй не посмел бы угрожать мне.

Квинтин взглянул на косматую копну шерсти, бегущую вприпрыжку рядом с ними, вопросительно приподнял одну бровь, словно собираясь еще что-то спросить, но затем передумал и снова погрузился в молчание.

— Почему вы так недовольны мной?

Он взглянул на нее с удивлением, и она поспешила добавить:

— О, я не имею в виду эпизод с Уиллом или бриджами лейтенанта Гудли и прочим. Я… я лишь имею в виду… только меня. Когда вы приехали в летний дом тети Клод, вы были очень грубы, словно невзлюбили меня еще до того, как увидели. Я знаю, что я выглядела отпугивающе, но…

— Ваша внешность тогда понравилась мне гораздо больше, чем сейчас. Что же касается моей грубости, если вы так это воспринимаете, то вам лучше привыкнуть к ней. Буду с вами откровенен, госпожа. Я не искал брака с вами. Он был устроен между вашим отцом и моим. Я лишь одобрил выбор Роберта Блэкхорна. Теперь я подумываю, не совершил ли ошибку, но уже слишком поздно, не так ли, леди?

— Возможно, вы не единственный, кто считает этот брак весьма непродуманным, — натянуто ответила Мадлен, изо всех сил пытаясь сдержать слезы, готовые брызнуть из глаз. Горло сдавило, но она проглотила обиду и не опустила голову. Когда они ехали в молчании, Мадлен украдкой бросала взгляды на его неприступный профиль и спрашивала себя, как она сможет позволить этому холодному, загадочному незнакомцу лечь с ней в постель в их брачную ночь.

Глава четвертая

Оставшаяся часть пути до Саванны была не лучше, чем его начало. К вечеру, примерно в часы ужина, они прибыли к Перрисбергской переправе, где пересекли грязную и бурную Саванну. Выросшая в болотистой местности Южной Каролины Мадлен привыкла переходить вброд маленькие, солоноватые речушки и переправляться на пароме через более глубокие, но когда она достигла середины широкой реки, то решила, что отцовская водобоязнь была, должно быть наследственной. Маленький деревянный паром, едва ли больший, чем бревенчатый плот, подпрыгивал и нырял на пенистых волнах реки, разлившейся от недавних проливных дождей. Лошади шарахались, и огромные негры-рабы держали их в гробовом молчании,словно смирившись с водяной могилой.

Мадлен тоскливо оглянулась на своих людей, терпеливо ожидающих на берегу с оставшимися лошадьми и с багажом. Почувствовав на себе взгляд Квинтина, она ухватилась за потрескавшийся деревянный поручень и, поглядев вперед, поклялась, что не выкажет страха перед этим возмутительным грубияном.

— Мы переночуем у одних немецких друзей в Эбенезере. Отсюда чуть более двадцати миль до Саванны, — было его единственным комментарием.

Мадлен твердо решила, что, въезжая в Саванну, она должна выглядеть как истинная знатная дама. Если ее будущий муж недоволен ею, быть может, ей удастся очаровать по крайней мере его отца, который устроил этот брак. Из нескольких беглых замечаний Мадлен сделала вывод, что Квинтин и Роберт Блэкхорн не ладят между собой. Во всяком случае, это дает некоторую надежду на доброе отношение отца. Мадлен была уверена, что даже для самого любящего родителя было бы трудно найти оправдание такого грубого поведения, каким было поведение Квинтина Блэкхорна.

Теплое гостеприимство немецких поселенцев в Эбенезере резко контрастировало с холодностью Квинтина. Мадлен оживленно болтала с пухлой, дружелюбной фрау Дассель, ела простую, но обильную пищу и спала эту ночь в чистой, мягкой постели.

Рано утром следующего дня они отбыли в Саванну. По дороге Мадлен размышляла, что может представлять из себя этот город.

Отец ясно дал понять, что семья Блэкхорнов сказочно богата. Но, учитывая то обстоятельство, что Джорджия была беднейшей и самой отсталой из всех колоний, это было сомнительно. Разве не были они все каторжниками и должниками, которых в тридцатые годы привезли с собой наивные миссионеры? Она знала, что члены правления передали свою колонию королевским властям еще в 1752 году. И тем не менее почти три десятилетия спустя истории об убожестве жизни в Джорджии все еще продолжали существовать. К какому мужчине и в какой дом Теодор Дево отослал свою единственную дочь?

Мадлен вздохнула, когда они приближались к городу. Возможно, ее отцу было на это наплевать. На протяжении всей ее жизни он был не более чем редким гостем, вдовцом, желающим поскорее вернуться к своим военным обязанностям. Теперь, наконец, он избавился от бремени заботы о ней. С этих пор на всю оставшуюся жизнь она будет во власти Квинтина Блэкхорна.

Мадлен украдкой наблюдала за ним, когда они ехали бок о бок по дороге. Его лошадь была великолепна, а его одежда — от изящной фетровой шляпы до сверкающих кожаных сапог — была прекрасного качества и безупречно сидела на нем. Он выглядел роскошно. Он был прекрасен, как бог. Она с тоской думала о своих девичьих мечтах о браке по любви с красивым, ослепительным мужчиной. И чисто внешне Квинтин Блэкхорн, без сомнения, совпадал с ее мечтами. Мадлен поклялась себе быть терпеливой «: его угрюмому нраву, хотя тетя Изольда всегда говорила, что эта добродетель ей не присуща.

Если она научится покоряться его властности, возможно, со временем он смирится с устроенным браком. И все же Мадлен чувствовала, что никто, даже грозный Роберт Блэкхорн, не сможет заставить этого человека, едущего рядом с ней, сделать что-то против его желания. Он излучал железную волю и смущающую ее мужественность. Каждый раз, когда он касался ее, каким бы безликим ни был жест, она ощущала, как между ними проскакивала электрическая искра, очень похожая на то, что мистер Франклин описывал в своих экспериментах.

«Как может привлекать меня мужчина, который явно презирает меня?» Нельзя сказать, что у Мадлен не было поклонников, когда Изольда впервые вывела ее в свет во время ее единственного короткого сезона в Чарлстоне. Но в середине его ее любимая тетя Изольда заболела, и они вернулись в деревню, где та вскоре умерла. Если бы не этот жестокий поворот судьбы, к этому времени она, конечно, была бы замужем за человеком, который бы любил ее.

Мадлен напомнила себе, что не хотела ни одного из тех ветреных, глупых молодых денди себе в мужья. Она решила, что просто была упряма. Квинтин был красив и богат, без сомнения, два очка в его пользу. Если бы только у него было еще и восхитительное, насмешливое чувство юмора и готовая улыбка, как у его кузена Девона.

— А почему ваш кузен Девон не может присутствовать на нашей свадьбе? — Вопрос вырвался непроизвольно.

— Он нежеланный гость в Блэкхорн-Хилле. — Голос Квинтина был сдержанным, словно тот оберегал какую-то тайну.

— Так и он сказал, но это не объясняет, почему. Он вполне джентльмен и к тому же очень мил и очарователен.

— Он на одну четверть муског. Его мать метиска, которая вошла в нашу благородную семью. Роберт никогда этого не простит своему брату Аластеру. Так же, как и сводный брат Девона Эндрю, хотя именно Эндрю все унаследует.

— Так вот, значит, почему он возвращается к индейцам. Как несправедливо и грустно, — сказала она печально.

Квинтин почувствовал вспышку восхищения ею, но быстро подавил ее в себе.

— Девон предпочитает жить с мускогами. Он ревностный сторонник дела роялистов и чувствует, что может добиться большего, действуя как связующее звено между крикской Конфедерацией и британской армией, чем сидя дома и считая деньги, как это делает Эндрю.

— Ну, а вы? Вы ведь не служите его величеству? Какой глупый порыв заставил ее сказать это?

— Я служу в королевской милиции Джорджии. Участвовал в осаде Саванны прошлой осенью, когда мы сражались со всей французской эскадрой и тремя тысячами мятежников. Адмирал д'Эстен был глупцом, — сказал он с горечью в голосе.

— Но мы ведь победили и захватили Саванну. Почему вы так презираете человека, который явно способствовал вашему делу своей некомпетентностью?

— Ненавижу бессмысленное кровопролитие. — Он приподнял одну бровь и какое-то мгновение изучал ее. — Хотя, впрочем, я не жду, что представительница женского пола, ослепленная красивой униформой и маскарадными военными парадами, сможет понять это.

Мадлен ощетинилась, но вспомнила о своей клятве. Терпение, она научится терпению… даже если это убьет ее! Они молча ехали в усиливающейся полуденной жаре.

Внезапно Квинтин объявил:

— Мы недалеко от Блэкхорн-Хилла. Если бы у нас было больше времени, мы могли бы остановиться, чтоб освежиться, но так как мы уже опоздали на неделю. — Он не закончил и пожал плачами.

— Мой отец, а не я подготавливал путешествие. И то, что у повозки сломалось колесо, тоже не моя вина.

Она чувствовала, что должна защищаться. Квинтин казался безразличным.

— Теперь это не имеет значения. Скоро мы прибудем в наш городской дом, где мой отец с нетерпением ждет нашего приезда.

— Очень хочу увидеть хоть кого-то, кто ждет меня с нетерпением. Несомненно, это будет новостью.

Он проигнорировал ее слова.

Когда они подъехали к северной границе города, сердце Мадлен упало. Здания представляли собой грубо сколоченные бревенчатые лачуги, беспорядочно разбросанные вдоль берегов широкой реки с множеством довольно крупных, плоских островов. Почва была песчаной, и с каждым дуновением прежде благодатного освежающего ветерка, воздух наполнялся песком, который ослеплял и резал глаза.

Словно прочитав ее мысли, Квинтин сказал:

— Хотя она намного меньше Чалстона, для города, которому всего сорок пять лет, Саванна может похвастаться публичными зданиями и площадями значительного изящества и красоты. А это просто временные жилища новых поселенцев.

— В городе есть пресвитерианская церковь? Квинтин засмеялся.

— Да. Джорджия кишит нонконформистами. Вы видели Эбенезер, который полностью заселен немецкими лютеранами. Баптисты и ваши дорогие кальвинисты тоже довольно многочисленны. У нас даже есть внушительная и процветающая еврейская коммуна. Но с 1757 года все поддерживают государственную церковь. — Он повернулся и посмотрел на нее своими смущающими холодно-зелеными глазами, словно проверял ее реакцию. — Нас поженит англиканский священник в фамильном имении. Это вопрос, в котором Роберт Блэкхорн никогда не пойдет на компромисс.

— Значит, он человек религиозный?

Семья Блэкхорнов как-то не казалась особенно набожной, если судить по Квинтину и его кузену Девону.

Квинтин издал неприятный смешок.

— У старого Роберта множество качеств, но религиозным его едва ли можно назвать. Он придерживается англиканской церкви потому, что это приличествует преданному слуге его величества. Как видите, вам придется подчиниться, ибо он все равно переломит вас.

— А вас он переломил? — Она убрала выбившуюся от ветра каштановую прядь под ненадежную защиту своего капора, ожидая его ответа.

— Едва ли. Мы с Робертом достигли… понимания. На мгновение его лицо, казалось, утратило свою жесткость. Следы боли, возможно, сожаления смягчили его, затем исчезли. Мадлен ощутила странный трепет сострадания и любопытства.

— Вы так часто называете его по имени. Неужели вы действительно настолько не любите своего отца?

Он повернулся в седле лицом к ней:

— Давайте сразу внесем ясность в этот вопрос. Я испытываю к Роберту Блэкхорну точно такое же чувство, какое он испытывает ко мне. Чистейшую ненависть.

В этот момент толпа оборванных ребятишек подбежала к их лошадям, клянча монетки и создавая ужасную какофонию криков и визгов. К удивлению Мадлен, Квинтин заговорил с несколькими из них, называя по именам, когда раздавал монеты, одну за одной, каждой девчонке и каждому мальчишке.

— Их отцы работают в порту по найму в качестве лодочников в верховье или загружают и разгружают корабли, — объяснил он.

— Следует ли это понимать как жест человечности, Квинтин? — Она не смогла скрыть лукавый тон и соответствующее ему выражение лица. — Или это потому, что Блэкхорны как морские торговцы эксплуатируют их отцов?

Он негодующе фыркнул.

— Представляю, как отлично вы поладите с моим отцом, если то и дело будете бросать ему вызов, — сказал он с мрачной иронией. — Возможно, он даже отменит брак.

— Значит, я буду вести себя со всей прилежностью, — ответила она.

К тому времени, когда они въехали в центр города, Мадлен была вынуждена пересмотреть свое мнение о Саванне. Квинтин не преувеличивал, когда говорил, что здания великолепны. Даже деревянные дома в подавляющем большинстве были двухэтажные, но кроме них было множество строений, выложенных из красивого обожженного кирпича. Почти во всех домах были настоящие застекленные окна. Улицы, правда, были немного узковаты, но зато площади, расположенные через равные промежутки по всему городу, создавали ощущение простора. Прекрасные магнолии и мирта затеняли тротуары.

Когда они въехали на Санкт-Джеймскую площадь, Квинтин показал ей впечатляющую резиденцию губернатора Райта и несколько других домов влиятельных людей. Затем он указал вперед на один из великолепнейших особняков, которые Мадлен когда-либо видела.

— Это ваш городской дом? — чуть ли не взвизгнула она.

Квинтин невозмутимо улыбнулся, словно позабавленный ее провинциальностью.

Строение было кирпичное, трехэтажное, с шестью огромными окнами на каждом из первых двух этажей. Изящные мансардные окна для третьего этажа размещались в крыше. Когда они подъехали к воротам, молодой слуга-негр поджидал их, чтобы отвести лошадей в конюшню. Квинтин помог Мадлен спешиться, в то время как Джаспер и его люди последовали за мальчиком к задней стороне дома.

Как всегда, когда Квинтин касался ее, Мадлен почувствовала, что пульс ее участился, и странное захватывающе ощущение омыло все тело. Мадлен поняла, что не в силах встретиться с его насмешливыми зелеными глазами. «Он знает, как волнует меня, черт бы его побрал!»

— Ну, вот и вы. Наконец-то. Я жду вас целое утро.

Эти слова исходили от высокого, худощавого джентльмена с седыми волосами. Он стоял в проеме широких двойных дверей, которые держал открытыми слуга в ливрее. По властному тону и высокомерной позе Мадлен поняла, что это, должно быть, Роберт Блэкхорн.

Она разгладила складки дорожных юбок из золотой парчи и подняла голову, аккуратно поправив капор так, чтоб были видны несколько блестящих каштаново-красных прядей. Стараясь не дрожать перед лицом этого сурового старика, она поднялась по каменным ступеням рядом с Квинтином и грациозно присела перед своим будущим свекром.

— Ну, что мы имеем, хм?.. — Роберт взял холодную руку Мадлен и галантно поцеловал ее. Он выразительно поднял брови на Квинта, словно разделяя какую-то личную, только им двоим известную шутку — шутку чад Квинтином.

— Вы несомненный сюрприз, девушка. Да, да, сюрприз. Никогда не знал вашу мать. Должно быть, вы похожи на нее. От старика Тео вы не могли унаследовать такую внешность.

— Вы очень добры, сэр, хотя я знаю, что выгляжу должно быть, ужасно после недели пути по болотам и остановки в индейском лагере.

— Вот это воистину приключение, не так ли? Она по-настоящему храбрая девушка, а, Квинтин! Храбрая и красивая. Выигрышная комбинация.

Голубые глаза Роберта скрестились с зелеными глазами Квинтина в таком горячем поединке, что это могло бы раскалить и без того душный воздух Джорджии по меньшей мере градусов до пятидесяти.

Снисходительное удовлетворение старика взвинтило нервы Мадлен, несмотря на его любезные слова. Квинтин хранил непреклонное молчание, входя вместе с ними в холл. «Его отец насмехается над ним из-за меня, но почему, если я ему понравилась?»

Ее размышления о неприкрытой враждебности между отцом и сыном улетучились в тот момент, когда они вошли в дом. Центральный холл был потрясающий. Сверкающие дубовые полы были застелены великолепными коврами различных оттенков голубого и золотого. Французские шелковые обои с нежными розовыми цветами покрывали высокие стены и заканчивались лепными украшениями. В огромном канделябре, представляющем собой причудливые медные завитки и хрустальные подвески, горела по меньшей мере сотня свечей.

— Ваш дом очень красив, мистер Блэкхорн, — сказала Мадлен с благоговейным трепетом. — Даже в Чарлстоне едва ли найдется много домов такой редкой красоты и изящества.

Роберт невесело рассмеялся.

— Да, нам удается удивить большинство гостей Джорджии.

— Если вы считаете, что это стоит внимания, то подождите, пока увидите Блэкхорн-Хилл, — сказал Квинтин.

— Да. Хилл. Именно там вы поженитесь. В эту субботу, не так ли, Квинтин? — Глаза Роберта снова сошлись в поединке с глазами Квинтина.

— Да, отец, именно в эту субботу, — только и ответил Квинтин.

Невеста подумала, что с таким же успехом речь могла идти о предстоящей казни.

Мадлен была слишком возбуждена, чтобы отдыхать в прекрасной комнате, которая была ей отведена. То, что сегодня вечером за обедом она должна будет встретиться со старшим сыном Аластера Эндрю и другими родственниками, еще больше усиливало ее тревогу.

Она позвонила служанке и отдала распоряжение приготовить ей ванну, затем начала вытаскивать платья из своих сундуков.

— По крайней мере, встречаясь с грозной семьей Блэкхорнов, я буду хорошо выглядеть, — пробормотала она, затем вспомнила странную фразу Квинтина о ее внешности, что она гораздо больше понравилась ему, когда была грязной и растрепанной, чем когда привлекательно одета. — Ну, что ж, я не собираюсь выглядеть как трубочист, только чтобы потакать его причудам.

Она вытащила из груды одежды, сваленной на кровати, персиковое платье тончайшего шелка и попросила служанку погладить его, затем погрузилась в ванну, готовясь к суровому испытанию, которое, она знала, предстояло ей сегодня вечером.

Квинтин наблюдал, как Серена Фаллоуфилд величественно вплыла в дверь, сбрасывая свою легкую накидку и роняя ее в руки служанки, при этом отлично зная, что он смотрит на ее великолепную грудь, открывающуюся в низком декольте пурпурного парчового платья. Кусочек кружева, выглядывающий из-под лифа между грудей, скорее усиливал эффект скандально низкого выреза, чем делал его скромнее. Ее глянцевые черные волосы были уложены в высокую прическу с массой колечек и завитков, которая возвышалась на добрых восемь дюймов. Голубые глаза Серены прищурились, когда леди проплывала через комнату к тому месту, где стоял Квинтин. Подставляя свою фарфоровую щеку для поцелуя, она неприлично прижалась к нему своей грудью.

— Дорогой Квинтин, я так рада, что ты вернулся от этих дикарей. Ты спас свою невесту?

— Да, но не выгляди слишком разочарованной, Серена. Ты можешь шокировать беднягу Эндрю, — сказал Квинтин низким голосом, предназначенным только для ее ушей.

Именно в этот момент в комнату вошла Мадлен. Она застыла в дверях, наблюдая, как сладострастная женщина с блестящими черными волосами практически повисла на Квинтине. Эти двое смеялись и болтали как старые друзья или любовники. В сравнении с ней Мадлен чувствовала себя очень молодой и неискушенной. «Неудивительно, что я его не привлекаю».

— А, вот и вы, моя дорогая. Иди же, мальчик, представь нашим гостям свою невесту, — Роберт прошел через гостиную с бокалом вина в руке, поклонился ей, затем бросил вызывающий взгляд на своего сына.

Квинтин стоял молча, взглядом вбирая в себя мягкий и нежный персиковый шелк. Она выглядела невинной и очаровательной, как первый день весны. Оставив Серену, Квинт медленно пошел навстречу Мадлен. Он ощущал, как взгляд Серены пронзал его спину, как удар меча. «Сука». Но, по крайней мере, это общеизвестный факт, и ему не нужно жениться на ней. Он остановился рядом со своим отцом и взял тонкую руку Мадлен, словно принимая вызов отца.

Равнодушно поцеловав ей кончики пальцев, он позволил своему взгляду подняться к ее лицу. Большие золотистые глаза смотрели на него с упреком, наполненные смесью шока и боли, которые она быстро прикрыла гневным блеском.

— Прошу прощения за опоздание, но я вижу, вы прекрасно проводили время в мое отсутствие, — сказала она мягко, но с язвительными нотками в голосе.

— Ах, да, Серена. Позвольте мне представить нашу… э… кузину.

Медленная улыбка приподняла уголки его губ, когда он вел ее через гостиную к Серене. «Избалованная малышка так же ревнива, как и Серена!»

Эндрю стоял, наблюдая за появлением нареченной своего кузена, прищурив глаза. Квинтин всегда клялся, что женится на некрасивой, робкой женщине, которая будет безвыездно жить на плантации и посвятит себя домашним делам. Эта пламенная маленькая красавица казалась кем угодно, но не простушкой и домоседкой. И Серена, глупая корова, была взбешена, но она сама виновата, что все испортила. Он направился к ним, в то время как двух враждебно настроенных женщин представляли друг другу.

— Значит, это твоя невеста, Квинтин. Какой свежей и невинной она выглядит. — Глаза Серены вспыхнули белым пламенем. Она взглянула на него, словно разделяя какую-то тайную шутку.

— Качества, которые ты утратила еще в школьные годы, Серена. — На лице Квинтина отразилось угрюмое веселье.

Она изогнула одну изящную черную бровь и игриво ударила его веером по руке.

— Как нелюбезно с твоей стороны напоминать вдове о ее потерях.

Мадлен почувствовала себя лишней. Затем Роберт представил своего племянника Эндрю. Это был высокий, довольно худой мужчина с редкими песочными волосами и длинным угловатым лицом, слегка отмеченным оспинными шрамами. Когда он поклонился и улыбнулся ей, его светло-карие глаза были теплыми, а улыбка заразительно дружеской, что преображая вначале показавшееся некрасивым лицо в чрезвычайно приятное.

— Для меня огромное удовольствие познакомиться с вами, госпожа Дево. Могу я сказать, что вы будете прекрасным дополнением к семье Блэкхорн? Добро пожаловать в Саванну.

— Благодарю вас, мистер Блэкхорн, — Мадлен тепло ответила на его улыбку.

— Мистеров Блэкхорнов так много. Будьте так добры, называйте меня «кузен Эндрю».

Она просияла:

— Да, конечно, кузен Эндрю, если вы будете называть меня кузиной Мадлен.

Наконец-то она нашла друга в этой странной семье!

Обед был великолепен и состоял из изысканнейших блюд: пряного черепахового супа, изобилия свежих овощей, речной форели, зажаренного молочного поросенка и чудесных пирогов с начинкой из голубиного мяса, оленины и утятины. К каждому блюду был большой выбор вин, в основном мадеры и портвейнов. Серена пила больше, чем подобало леди, хотя это не нанесло видимого ущерба ее язвительному остроумию. Мадлен отпивала маленькими глотками из своего бокала и не позволяла вновь наполнять его.

Вначале беседа не клеилась, ибо враждебность между двумя женщинами была очевидна для всех. Роберта и Квинтина, казалось, это забавляло, но Эндрю любезно принял сторону Мадлен.

— Когда прибудет ваш отец, кузина Мадлен? Странно, что он не смог сопровождать вас в вашем путешествии сюда.

— У него срочные дела в Чарлстоне. Мы ожидаем его к концу недели.

— В противном случае свадьба может быть отложена, — промурлыкала Серена. — Насколько я поняла, дорогая, на пути в Саванну вы попали в руки к дикарям.

Мадлен поставила свой бокал и улыбнулась женщине:

— Квинтин и его кузен Девон приехали, чтобы выручить меня, хотя не было никакой реальной опасности. Крики — верные союзники его величества. Они были очень гостеприимны.

— Я бы не смогла вынести и секунды с этими дурно пахнущими существами, — Серена изящно передернула плечами и сделала еще один глоток вина.

— Но они вовсе не дурно пахнущие. Они купаются каждое утро. — Мадлен чувствовала, что должна защитить своих гостеприимных хозяев.

— Скажите, ради бога, вы присоединились к ним? — спросил Квинтин.

— Честно говоря, это был большой соблазн. Было так жарко, а ручей был такой прохладный.

Роберт засмеялся:

— Хорошо сказано, моя дорогая.

Потягивая мадеру из бокала, он уставился на Квинтина.

Эндрю снова вмешался, меняя тему:

— Послушайте, что вы думаете о том, что генерал Клинтон вручает судьбу южных колоний в руки этого Корнуоллиса? Что, мятеж скоро будет подавлен?

— Едва ли, учитывая тот факт, что «Сыны Свободы» и меткие стрелки повстанческой милиции бродят по всей округе от Виргинии до самой флоридской границы, — ответил Квинтин.

— Мы им покажем. Они нуждаются еще в одном-двух таких уроках, какие полковник Тарлетон преподал им у Уоксхауса, — сказал Роберт. — Тогда они бросятся врассыпную, как трусливый сброд, чем они и являются.

— Не думаю, что это разумно, отец. Такая жестокая расправа с пленными сделала имя Тарлетона ненавистным на всем Юге и привела многих нейтральных в лагерь мятежников.

— Насколько я понимаю, со стороны мятежников жестокости ничуть не меньше. Разве не называли они здесь убийство пленных роялистов «освобождением Джорджии»? — спросила Мадлен Квинтина.

Лицо Квинтина потемнело.

— Обе стороны виновны в варварских действиях. Гражданские войны — самые отвратительные из всех. Один очень мудрый человек как-то сказал, что не бывает хорошей войны или плохого мира.

— По мне это звучит как заявление труса, — буркнул Роберт в свой бокал. Он сделал знак слуге вновь наполнить его.

— И кто же этот кладезь мудрости? — поинтересовалась Мадлен.

На мгновение рот Квинтина смягчился, когда он отвечал:

— Один из этих чертовых мятежников, но не трус. Бен Франклин.

— В самом деле, кузен, тебе следует быть осторожнее с такими сантиментами, в противном случае тебя самого могут обвинить в сочувствии мятежу, — предостерег Эндрю.

— Не обязательно разделять политические убеждения человека, чтобы восхищаться его здравым смыслом. Кроме того, кузен, поскольку я служу в королевской милиции и участвовал в осаде Саванны, не думаю, что моя преданность его величеству может оказаться под вопросом.

Эндрю не служил в милиции. Мадлен видела, что колкость попала в цель, и почувствовала, что это было несправедливо со стороны Квинтина.

— Очень многие мужчины-роялисты поддерживают его величество тем, что выращивают урожаи и служат в муниципальных советах.

— Я нахожу обсуждение войны и политики ужасно скучным занятием. Люди предпочитают более утонченную беседу. — Холодные голубые глаза Серены скользнули мимо Мадлен, словно та была пустым местом, и остановились на Квинтине.

Он взглянул на Эндрю.

— Что? Ты не будешь защищать своего нового друга, кузен?

— Такая леди, как Мадлен не нуждается ни в моей, ни в чьей-либо защите, — сказал Эндрю, торжествующе взглянув на Серену, которая уткнулась в свой бокал с портвейном до конца обеда.

Когда, наконец, мучительный вечер закончился, Мадлен удалилась в свою комнату с ужасной головной болью, еще больше сбитая с толку странностями семьи Блэкхорнов, чем прежде. «Вскоре я тоже буду членом этой семьи».

Служанка аккуратно отвернула мягкие простыни ее узкой кровати. Расчесывая волосы, Мадлен уставилась в овальное зеркало, стоящее перед ней, на отражение кровати, бесцельно гадая, шире ли кровать у Квинтина. Должна ли она будет спать с ним в ней? Или ей будет отведена ее собственная спальня, смежная с его комнатой? Тетя Изольда упоминала о такой договоренности между ее родителями, когда ее мама еще была жива. При его очевидной к ней антипатии, будет ли Квинтин игнорировать ее так же, как отец игнорировал ее мать?

«Если бы только я не была такой невежественной дурочкой», — подумала она, подходя к кровати и забираясь под простыню. Не было ни одной женщины, кроме холодной старой девы Клод, которая могла бы объяснить ей ее супружеские обязанности. И вот результат: до свадьбы осталось лишь несколько дней, а она не имеет ни малейшего понятия о том, чего ожидать. Она вертелась на кровати в угнетающей ночной жаре, отчаянно желая хотя бы на время забыться благословенным сном.

Глава пятая

Внизу Квинтин мерил шагами библиотеку, тоже не в силах уснуть. Выражение боли в этих больших золотистых глазах все еще преследовало его. Он выругался и налил себе полный бокал бренди. Она была прекрасна, черт ее побери! И обладала огромным чувством независимости и ревности. Когда она увидела его с Сереной, это расстроило ее. Почему? Девичья гордость? Собственнический инстинкт? Несмотря на неудачное начало знакомства и неудобство их путешествия из индейского лагеря в город, возможно, она влюбилась в него. Он перестал шагать и уставился в окно на маленький садик позади дома. «Не позволяй себе поверить в сказки».

В свои двадцать восемь лет Квинтин хорошо знал, что его внешность ослепляла женщин. Они липли к нему, как мухи на мед, и он с удовольствием пользовался благосклонностью шлюх в тавернах и благородных леди того же сорта. Но он всегда придерживался одного правила — никогда не спать с замужней женщиной. Хотя за эти годы многие из них делали ему авансы, он всегда решительно отвергал их. Какие вероломные существа эти женщины. Если бы только мужчина не нуждался в их нежной, мягкой плоти, если бы он мог только наслаждаться ею и не беспокоиться о том, чтобы иметь законного наследника…

Он немного завидовал Девону, который ничего не унаследует и может наслаждаться страстными девушками мускогов и никогда не заботиться о законном наследнике огромного имения.

— Но я должен выполнить свой долг… с ней, своенравной, прекрасной маленькой мегерой. Проклятье, почему она заставляет его чувствовать себя виноватым? Ведь это ее он застал кокетничающей с услужливыми молодыми офицерами, смеющимися над тем, как ее собака схватила лейтенанта за задницу. И она даже не покраснела, когда они подшучивали над ним! На ком он женится?

Когда он впервые встретил ее в Южной Каролине, Мадлен Дево показалась ему именно тем, что он хотел. Он планировал выполнить свой долг, спать с ней до тех пор, пока она не родит ему сына, даже если это не будет доставлять ему удовольствие. Но как произошло это перевоплощение? У него это было подобно удару ниже пояса. Во время поездки в Саванну, когда он помогал ей сесть на лошадь или спешиться, легкая дрожь пробегала по его рукам.

Он отпил глоток бренди и решил, что единственный способ уснуть — это напиться до беспамятства. Конечно, утром, когда они поедут в Блэкхорн-Хилл, у него будет раскалываться голова.

— Или бренди, или Мадлен Дево. — Пробормотав проклятье, он еще раз наполнил стакан и устроился в большом кожаном кресле перед окном.

Мадлен сжимала ярды и ярды тончайшего белого муслина, развевающегося вокруг нее, когда бесшумно спускалась в библиотеку Роберта. Вчера она видела там. «Фэнни-Хилл или Воспоминания Женщины Желания», на полке справа от стихов Драйдена. Друзья тети Изольды шептались и хихикали об этой скандальной книге. В эту душную, бессонную ночь она решила, что пришло время пополнить по крайней мере одну часть ее образования. Быть может, приключения знаменитой куртизанки прольют некоторый свет на то, чего мужчина ожидает от женщины и что именно происходит на брачном ложе ночью.

Она услышала, как стенные часы внизу пробили два, и была уверена, что к этому времени весь дом уснул, иначе она бы ни за что не осмелилась выйти из своей комнаты одетой в ночную сорочку и тонкий пеньюар. «Я только возьму книгу и быстро вернусь наверх».

Мадлен открыла дверь и проскользнула в темную комнату. Полная луна разливала желтый свет по ковру. Бесшумно она подошла к книжным полкам и подняла свечу так, чтобы прочитать названия. Вот она, между Драйденом и Монтескье. Легкая улыбка тронула ее губы, когда она подумала о неуместности скандальной книги мистера Клиленда между такими солидными и уважаемыми трудами. Роберту Блэкхорну явно нужен был кто-то, кто бы привел в порядок его библиотеку.

Когда она стала вытаскивать книгу, несколько больших, тяжелых томов были потревожены и с резким звуком шлепнулись на бок. Квинтин проснулся и выпрямился в кресле, почувствовав, что в комнате кто-то есть. Он встряхнул головой, чтобы прояснить ее и сообразить, где он находится. Затем он заметил мигающий огонек свечи в дальнем углу. Какое-то призрачное видение в белом двигалось вдоль книжных полок, направляясь к двери.

Он молча поднялся и прошел по ковру, настигая ускользающее привидение. Свет свечи озарил лицо.

— Мадлен!

Она резко повернулась, и свеча погасла. Подсвечник выпал из нервных пальцев и ударился о дубовый пол. Прижимая книгу к груди, она стояла, пойманная в ловушку Квинтином, который оказался между нею и выходом. Его лицо было жестким в лунном свете, словно черно-белый набросок. Он выглядел взбешенным.

— Что, черт возьми, ты делаешь здесь в ночном одеянии? — Его резкий голос рассек тишину и эхом отозвался в вышине потолка.

— Я… я не могла уснуть. Жара… Я вспомнила о книгах вашего отца и подумала, что могу взять одну почитать. — Она дерзко вздернула подбородок, когда он надвигался на нее. — Вы ведь не станете возражать. Вы хотели убедиться, что я образованная, прежде чем одобрить меня!

Он остановился в двух шагах перед ней и скрестил руки на своей широкой груди. Даже в тусклом свете она видела циничную улыбку, вспыхнувшую на его лице.

— Именно так. Дай мне посмотреть, что ты посчитала подходящим чтивом, которое помогло бы тебе уснуть в эту душную летнюю ночь. — Он протянул руку за книгой. Она отступила назад.

Пары бренди брали верх, когда он угрожающе надвигался на нее.

— Вы пили, сэр. Слишком много, я боюсь.

— Это мой бренди. Я могу себе позволить, если захочу. И эта книга тоже моя. Дай мне взглянуть на нее.

Она крепче прижала ее к себе. Силы небесные, что он подумает, когда увидит эту скандальную книгу?! Он не запугает ее своим свирепым видом.

— Она вас совсем не заинтересует. Это просто… руководство по ведению домашнего хозяйства.

Ноздри Квинтина были наполнены ее тонким ароматом. Она пахла жимолостью, стоя в окутывающем ее лунном свете, с этими блестящими волосами красного дерева, рассыпавшимися по плечам и ниспадающими на грудь. Он вновь тряхнул головой, чтобы прояснить затуманенное бренди сознание, и чуть не потерял равновесие, но удержался, схватив ее руками за плечи.

Мадлен запаниковала. Он был таким большим, таким грозным, сердясь на нее, прикасаясь к ней. Его длинные, тонкие пальцы вонзились в ее руки сквозь белый батист, обжигая ее. Его теплое дыхание окутывало ее. От него пахло бренди и еще чем-то неясным, мужским и неотразимым. Она толкнула его книгой, напрасно пытаясь увеличить расстояние между ними. Он выхватил том у нее из рук, затем поймал ее тонкое запястье. Она потеряла равновесие и упала на него, а ее длинные волосы и широкая одежда окутали их обоих.

Квинтин уронил книгу и прижал ее к себе. Его дыхание участилось, а все тело затвердело от желания. Он чувствовал, как она бьется в его руках и тихие протесты слетают с ее губ.

— Проклятье, на тебе что, ничего нет, кроме этой прозрачной материи? Это же тоньше, чем москитная сетка!

— Пустите меня. Вы пьяны! Я закричу и подниму на ноги весь дом, — выдохнула она.

Его объятие было таким крепким, что ей нечем было дышать.

— Ну, давай, кричи, чтобы прибежал мой отец и все слуги и увидели, как ты, полуголая, бродишь ночью по дому.

— Вы сошли с ума! Вначале вы оскорбляете меня и ясно даете понять, что не хотите жениться на мне, потом вы набрасываетесь на меня. Вы не джентльмен, сэр!

— А ты… кто ты, Мадлен?

Он изучал ее маленькое, прелестное лицо. Широко посаженные глаза сверкали, словно янтарь, а ее волосы, боже, ее волосы изумительно блестели в тусклом свете. Квинтин погрузил в них одну руку и притянул ее нежный, полуоткрытый рот ближе к своему. Когда Мадлен попыталась отвернуться, он сильнее потянул за волосы, делая ее голову неподвижной до тех пор, пока она совсем не затихла, глядя на него, словно кролик, пойманный в силки.

Мадлен смотрела, как эти скульптурные, прекрасные губы опускаются все ниже и ниже. «Он собирается поцеловать меня». Она попыталась расслабиться, но неожиданно страх сменился другим, еще более тревожащим чувством. Она осознала, что его рубашка была расстегнута, и ее пальцы погрузились в завитки черных волос на его груди. Каждый дюйм его великолепно сложенного тела был смуглым и твердым. «Боже, помоги мне, я хочу, чтобы он…»

Квинтин поцеловал ее, вначале медленно, пробуя на вкус сладостный Жар ее рта, ощущая его податливость, когда он захватывал его своими губами, двигаясь ртом сначала в одну сторону, затем в другую до тех пор, пока не почувствовал, что она отвечает на его поцелуй. Его язык нежно касался ее сжатых губ, пока они не раскрылись для него; затем он скользнул внутрь. Он терял над собой контроль, ибо все сдерживающие рефлексы подавлялись вином. Поцелуй углубился, став более властным, более несдержанным.

Мадлен растаяла при первом же легком касании их губ, взволнованная тем, как твердо его рот управлял ее ртом, двигаясь и руководя ее ответной реакцией. Когда она раскрыла губы, и его язык вторгся внутрь, переплетаясь с ее языком, горячая волна первобытного наслаждения разлилась по всему ее телу. Ее пальцы непроизвольно сжались на твердых мускулах его груди, но постепенно поцелуй, казалось, стал выходить из-под контроля. Он прижал ее к себе, держа одной рукой за ягодицу, в то время как его ласки становились все настойчивее. Встревоженная Мадлен безрезультатно попыталась оттолкнуться от железной стены его груди. Квинтин тяжело дышал и вдруг начал дрожать, притягивая ее вниз на ковер.

Когда он опустился на колено, она сделала последний, отчаянный рывок и изогнулась в его объятиях. Потеряв равновесие, Квинтин ослабил хватку, и она отскочила от него, тихо вскрикнув от боли, когда его пальцы вырвали прядь волос там, где запутались в них.

— Ты ублюдок!

Она в ужасе отпрянула назад, но Квинтин так и остался стоять, застыв на одном колене, глядя на нее сверкающими глазами.

— Больше, чем ты думаешь, — прошептал он. Мадлен потерла висок, который жгла острая боль в том месте, где были вырваны волосы, затем подобрала складки своего пеньюара и, словно видение, ускользнула от мужчины, стоящего на коленях в залитой лунным светом комнате.

Утро было туманным и хмурым, когда она, изнемогая от духоты, сидела на отведенном ей месте в двуколке Роберта, излюбленном средстве передвижения по ухабистым дорогам Джорджии. Легкий экипаж был быстрым, но достаточно стойким, чтобы преодолевать грязь, выбоины и глубокие колеи сельских дорог.

Мадлен бросила осторожный взгляд на профиль Роберта, который держал поводья в своих сильных, загорелых руках. Она почти не находила сходства между отцом и сыном. Лицо Роберта было резким и грубым, а, черты Квинтина были красивыми и правильными. Должно быть, он походил на свою мать.

Не было сказано ни слова о давно покойной леди Анне, английской дворянке, вышедшей замуж за Роберта после того, как его семья разбогатела торговлей. Мадлен отчаянно хотела понять эту странную семью, но боялась спросить сурового и непредсказуемого Роберта о чем-то личном. И все же казалось неестественным, что о женщине такого знатного происхождения, какою ее отец описывал Анну Карузерс, не сохранилось никаких воспоминаний, ничего, даже ни одного портрета в огромном городском доме, изобилующем портретами всех Блэкхорнов.

Возможно, когда они прибудут в имение, она узнает больше о матери Квинтина. «Я действительно хочу узнать о нем больше», — призналась она себе. После его пугающего и необъяснимого поведения в библиотеке она провела остаток ночи в странных, волнующих эротических снах.

Одно лишь воспоминание о том, что он — нет, честно призналась она себе, — они чуть не совершили, наполнило ее чувством унижения. Но ведь скоро он будет иметь право на ее тело. Что произойдет тогда? Он был так зол на нее прошлой ночью, чуть ли не обвинил ее в своей несдержанности. «Но ты же отвечала на его поцелуй», — язвительно прошептал ей внутренний голос.

Поднявшись этим утром, она страшилась и в то же время ожидала конфликта с ним, желая посмотреть его реакцию на то, что произошло ночью. Извинится ли он? Или останется холодным и отчужденным? Мадлен тщательно подготовила примирительную речь, твердо вознамерившись положить конец пропасти, лежащей между ними, и понять демонов, которые, казалось, властвуют над душой Квинтина Блэкхорна. Но, черт бы его побрал, он не появился за завтраком.

Роберт информировал ее, что она последует с ним в Блэкхорн-Хилл. У Квинтина были какие-то дела в городе, и он приедет немного позднее. Она получила немного удовольствия, думая о головной боли, которая должна была мучить его после такого количества выпитого спиртного.

По пути на плантацию Роберт большей частью был угрюм и молчалив. Наконец, после нескольких неудачных попыток завязать беседу, она втянула его в обсуждение различных деловых предприятий.

Он был безмерно горд богатством, накопленным им благодаря покупке и продаже земли и выращиванию крупного рогатого и другого домашнего скота, особенно великолепных породистых лошадей. Блэкхорн-Хилл также давал значительный урожай риса и был поистине самообеспечивающимся королевством, во владениях которого выращивались все основные продукты.

— Это место принадлежит нашей семье с тех пор, как мой отец купил первые участки у мистера Одлетхорла еще в тридцать пятом. Конечно, первый дом был деревянным и намного меньше, чем кирпичный. Расположен на крутом берегу реки. Я могу видеть свои поля и стада прямо с переднего крыльца. — В голосе Роберта звучали нотки гордости.

— Насколько я поняла, семья Блэкхорнов является также посредником его величества в торговле с крикской Конфедерацией. — Она не осмелилась прямо спросить о Девоне, но очень хотела узнать все о нем и об Эндрю.

— Мы торгуем с полдюжиной крикских поселений. Оленьи шкуры обмениваются на оружие, железные инструменты, ткани, ром и тому подобное. Это очень прибыльное занятие, — сказал он сдержанным тоном, как если бы это мало его интересовало.

— Разумно ли продавать ром индейцам? Я видела его разрушительное влияние на низшие классы белых людей.

Роберт негодующе фыркнул.

— Это держит их в узде. Дикари хлещут ром еще сильнее, чем белые, но они пьют у себя, за пределами колоний. Только мятежники, которые бродят по их земле, подвергаются риску попасться в лапы пьяных индейцев. Поделом им.

— Да, полагаю, это правда. Конечно, Бешеный Индюк и его воины были очень добры ко мне. Они торговцы. Они тоже привозят свои шкуры в Блэкхорн-Хилл?

— Не совсем так. Те, которые привозят нам товары, ведут дела в торговом складе на реке. Чаще наши люди сами отвозят партии товаров в их поселки.

— В этом заключается работа Девона? Жить с индейцами и регулировать товарообмен?

Его лицо потемнело, и он остановил на ней взгляд серо-голубых глаз, таких холодных, что они напомнили ей такие же ледяные, но только зеленые глаза Квинтина.

— Настоятельно советую ни с кем не обсуждать Девона, Мадлен. Он метис и негодяй. Он сам и его поведение позорят семью.

— Мне показалось, что Квинтин дружен с ним, — рискнула вставить Мадлен.

Лицо Роберта было холодным и жестким, когда он ответил:

— Они одного возраста и росли вместе, когда мой брат Аластер был еще жив. Я уверен, что Квинтин подружился с Девоном только для того, чтобы бросить мне вызов.

— Напротив, я думаю, они на самом деле близкие друзья.

Роберт повернулся и посмотрел на нее своим самым устрашающим взглядом.

— Квинтин был прав, вы самоуверенная и дерзкая девчонка. Боюсь, Тео ввел меня в заблуждение насчет вашей якобы кроткой натуры.

Мадлен ощетинилась, но сдержала свой гнев.

— Это едва ли удивительно. Мой отец видел меня не больше, чем несколько дней в году с тех пор, как умерла моя мама, когда мне было пять лет.

Громкий крик прервал их спор. Один из слуг, скачущий впереди, поднял руку и помахал.

— Вон за тем поворотом откроется вид на Блэкхорн-Хилл, — сказал Роберт в качестве объяснения.

Мадлен с волнением смотрела вперед, когда коляска повернула, следуя по узкой, ухабистой дороге, и выехала на широкое открытое пространство вдоль берегов реки Саванны. Река здесь была медленной и извилистой. Как раз в этом месте, где она делала резкий поворот, огромный отвесный утес величественно возвышался над равниной, простирающейся вдоль ее берегов. Загоны с лошадьми, коровами и свиньями располагались у северного края. Большая сыродельня, птичник и дубильный сарай распространяли свои острые запахи. Громкий звон кузнечного молота по наковальне прорывался сквозь шумы скотного двора. Прямо на берегу реки стоял большой деревянный дом на сваях, предохраняющих его от затопления во время разлива реки в сезон дождей.

— Это торговый склад? — спросила Мадлен, очарованная видами, звуками и запахами оживленной плантации.

— Да. Во время паводка торговые лодки могут подплывать прямо к переднему крыльцу, чтобы загружать и разгружать товары.

Несколькоогромных, плоскодонных лодок, нагруженных товарами, покачивались на воде рядом с пристанью. Когда Мадлен разглядывала лодки, солнце неожиданно пробилось сквозь серую пелену туч, ослепительно отражаясь в грязной воде Саванны. Она прикрыла глаза и отвернулась, обратив взгляд на утес. Роберт улыбнулся, когда она ахнула от изумления.

— Впечатляющий вид, да?

— Я никогда не видела ничего подобного.

Она была награждена самым искренним выражением удовольствия, которое ей приходилось видеть на обычно грубом, сердитом лице Роберта.

Когда коляска поднялась по извилистой дороге утеса, Блэкхорн-Хилл предстал перед изумленным взором Мадлен во всем своем великолепии. Делянки со всевозможными видами овощей были аккуратно разбиты между яблоневыми, абрикосовыми и грушевыми садами. Ниже, на болотистой речной долине, лежали сотни акров рисовых полей. В двух больших кухонных постройках суетились повара, готовящие обед для армии слуг и рабов, а также особые деликатесы для членов семьи. Импозантный каретный двор и длинная, надежно выстроенная конюшня располагались возле дороги, где она пересекала вершину холма. Английские парки с самшитовыми изгородями, нежными запахами и неяркими цветами придавали всей этой сцене вид законченного совершенства. Но все это являлось лишь фоном для большого дома, расположенного в центре, словно страж, охраняющий все богатство Блэкхорн-Хилла.

Если Мадлен посчитала городской дом великолепным, то этот заслуживал отдельного описания. Он был в два раза больше, массивные кирпичные стены симметрично прерывались огромными окнами, открытыми для устойчивого ветра, который дул с вершины холма. Высокие дубы затеняли кровельную крышу, создавая прохладу.

Дюжины мужчин и женщин, черных и белых, все явно домашние слуги, выстроились в ровную линию вдоль подъездной дорожки, ведущей к переднему крыльцу. Когда они вышли из коляски, Мадлен заметила женщину, высокую и дородную, с грубыми, мужеподобными чертами и пронзительными черными глазами, которая стояла в стороне от остальных.

Она подобострастно присела перед Робертом, при этом ее накрахмаленные юбки шуршали при каждом движении. Мадлен подумала, что она, вероятно, относится к тому типу женщин, которые крахмалят даже нижнее белье. Простой белый чепец, покрывающий ее седые волосы, выглядел хрустящим и белоснежным в невыносимой полуденной жаре.

— Добро пожаловать домой, господин Роберт. Он кивнул, затем взял Мадлен за руку и представил ей штат слуг, начав со старшей экономки.

— Это госпожа Ошлви. Она весьма успешно управляет Блэкхорн-Хилл в течение тридцати лет.

Женщина слегка порозовела от его похвалы и жеманно улыбнулась Роберту, затем перевела враждебный, оценивающий взгляд на Мадлен, новую хозяйку, словно предупреждая не вторгаться в ее владения.

Мадлен выдавила милую улыбку и попыталась выглядеть свежей и представительной, насколько это было возможно в такой жаре. Роберт перешел к немыслимому для запоминания строю слуг, рабов и вольнонаемных работников, представляя ее как будущую хозяйку Блэкхорн-Хилла. Все, о чем она могла думать, это прохладительный напиток и освежающая ванна, но, тем не менее, мужественно удерживала улыбку на лице, отчаянно пытаясь соотнести имена с лицами слуг, которых ей представляли.

Какими бы ни были недостатки ее брака, ей будут предоставлены богатство и престиж намного выше того, что она когда-либо себе представляла. Блэкхорны являлись весьма состоятельными людьми в колонии. Но Мадлен обменяла бы все это на любовь мужчины, за которого должна была выйти замуж.

Когда пытка, наконец, закончилась, Роберт оставил Мадлен на попечение госпожи Ошлви, которая проводила ее наверх.

— Пока это будет ваша спальня, — сказала экономка, открывая тяжелую дубовую дверь в конце длинного коридора.

Мадлен последовала за ней в аккуратную комнату, заполненную мебелью в стиле королевы Анны. Покрывала на кровати с балдахином были темно-розового цвета, и этот же оттенок повторялся в большом темном ковре, лежащем в центре спальни. Хотя и оформленная с большим вкусом, комната показалась Мадлен холодной и безжизненной. Ее хорошенькая спальня у тети Изольды была намного проще обставлена, но создавала впечатление тепла и уюта. Даже стены в этой комнате были обиты дорогой шелковой тканью в тех же мрачных тонах, что и ковер.

— После свадьбы мистер Квинтин, возможно, захочет, чтобы вы перешли в спальню в начале коридора. — Глаза экономки были хитрыми и изучающими, словно она хотела усмотреть реакцию Мадлен на скрытый в ее замечании намек.

Не клюнув на приманку, Мадлен спросила:

— Не будете ли вы так добры приказать приготовить для меня ванну? И мне понадобится служанка, чтобы помочь переодеться.

Плотно сжав губы, экономка натянуто присела.

— Очень хорошо, госпожа Дево.

Она выплыла из комнаты, оставив Мадлен ждать служанку, которая поможет ей сбросить дорожную одежду. Корсет впивался ей в ребра, а тонкое батистовое белье, казалось, плавилось на ее коже.

Позже, лежа в ванне, Мадлен пересматривала свои первые впечатления о Блэкхорн-Хилле. Она чувствовала огромную тяжесть на сердце. Несмотря на все великолепие имения, в нем ощущалось какое-то бездушие. Комнаты на первом этаже были уставлены роскошной мебелью в стиле барокко. Ковры, канделябры, обои — все в доме было высшего европейского качества. Оформление было тщательно спланировано, как если бы это сделала женская рука, каждая комната была обставлена так, чтобы гармонировать с другими и удовлетворить человека с претензией на хороший вкус, человека, который любит щеголять своим богатством.

Быть может, это покойная Анна Карузерс подбирала здесь и тона, и севрский фарфор, и шеффилдское серебро — все, чтобы доставить удовольствие Роберту Блэкхорну? Тогда почему нет и следа женского тепла в этом величественном старинном доме? Каждая комната была тщательно вымыта и прибрана, и тем не менее в них не ощущалось никакого личностного оттенка, который бы говорил, что люди здесь живут, смеются и любят. Стены были увешаны старинными фамильными портретами, на самом последнем из которых был изображен Роберт, молодой офицер в начале кампании против Франции в 1757 году. Но не было ни одного портрета маленького Квинтина и таинственной Анны. Почему?

Услышав стук копыт по подъездной дорожке, Мадлен догадалась, что приехал Квинтин. Холодок ожидания и еще чего-то непонятного пробежал по ее влажной коже, несмотря на жару. Она быстро поднялась из ванны и начала вытираться полотенцем, ощущая странную ранимость в своей наготе.

Квинтин вошел в прохладу холла и направился к большому шкафу в столовой, где Делфина, главная повариха, всегда держала большой кувшин, наполненный резким холодным элем. Голова его раскалывалась от чрезмерного количества бренди, выпитого вчера вечером, и долгая поездка верхом на лошади явно не способствовала облегчению этой боли. Налив полную кружку пенящейся золотистой жидкости, он несколькими большими глотками выпил все, затем вытер рот тыльной стороной ладони и глубоко вздохнул.

Верный своей привычке, которая ужасно раздражала Роберта, Квинтин не надевал сюртук, путешествуя верхом, а лишь свободную рубашку из мягкой оленьей кожи, расстегнутую на голой груди. Он выглядел как дикарь, в чем Роберт всегда обвинял Девона. И, действительно, именно у Девона он научился довольствоваться нетрадиционной, но намного более практичной одеждой.

Квинтин сделал еще один глоток эля, затем бросил взгляд на запыленную кожаную сумку, которую привез из города. Язвительная улыбка заиграла на его губах. Он был вынужден купить для Мадлен свадебный подарок — безвкусный дорогой комплект из жемчуга, но вручение этого маленького подарка доставит ему намного больше удовольствия, чем то, что он подарит ей. Он открыл сумку, вытащил его и отправился наверх. Приняв ванну и переодевшись, он найдет ее и вручит это ей вместе с извинениями за свое поведение. Он выругался, вспомнив свое ночное фиаско. Он потерял над собой контроль и набросился на девушку, словно самец! Она производила на него чертовски сильное впечатление, и ему это не нравилось. Какое безумие заставило ее, полуобнаженную, вторгнуться в его владения в два часа ночи? Нехотя он признал, что должен сказать хотя бы несколько формальных слов сожаления о своих действиях, но в том, что произошло, была и ее вина. Это было совершенно очевидно. Лицо его загорелось, когда он вспомнил жгучее слово, которое она бросила в него. Как он ненавидел это слово. С раннего детства все его воспоминания были наполнены этим словом… Ублюдок…

Прогнав прочь старые кошмары, Квинтин зашагал по широкой винтовой лестнице, отдав распоряжение слуге приготовить ему ванну.

Мадлен стояла, словно приросшая к полу, наблюдая, как этот дикарь поднимается по лестнице. Милосердный боже, и это ее будущий муж?! Мужчина, который появился у тети Клод, одетый словно сказочный принц? Сейчас его волосы рассыпались по плечам, и на нем была рубашка из оленьей кожи, расстегнутая на груди, с неприлично выглядывающими оттуда черными завитками волос. Как хорошо она помнила эти жесткие волосы, эти твердые мускулы и биение его сердца у нее под рукой, когда он держал ее в объятиях!

Почесав грудь, Квинтин поднялся по лестнице и посмотрел на Мадлен. Она стояла всего в нескольких шагах от него. Он сдержанно кивнул, окидывая взглядом ее фигурку.

— Красивое платье. Вы выглядите освеженной после долгой поездки. Желтый цвет вам идет. Так же, как и облегающий мягкий муслин.

Он заставил себя сразу перейти к делу, игнорируя росистую свежесть ее кожи и то, как ее волосы блестели в дневном свете. Несколько непослушных прядей, все еще влажных после ванны, выбились из прически.

— Позвольте мне извиниться за вчерашнее. Я был пьян.

Мадлен сдержанно кивнула, вспомнив свое отвратительное падение до вульгарности, ужасное слово, которое вырвалось у нее прежде, чем она убежала.

— Будет лучше, если мы оба забудем об инциденте…

Выражение его лица не выдало его истинных чувств.

— Да, пожалуй. Этого бы не произошло, если бы вы воздержались от того, чтобы бродить по дому в ночной одежде, едва прикрывающей ваши прелести.

Мадлен почувствовала, как кровь прилила к ее лицу. Она оглядела его уничтожающим взглядом, от растрепанных ветром волос и небритого лица до кожаной рубашки с расстегнутым воротом. Горячая волна сомнительного происхождения обожгла низ ее живота. Застыв, она заставила себя ответить на его колкость.

— Это называется: горшок котел сажей корил. Я не могла предположить, что встречу кого-нибудь, когда решила выйти из комнаты в такой одежде. А вы, который ехал из Саванны, одетый в это, имеете дерзость отчитывать меня за мое поведение!

— У мужчин есть привилегии, оговоренные для их пола, госпожа. И сейчас, когда вы находитесь под моей крышей, советую вам внимать моим предупреждениям. — Выражение его лица было жестким, затем сменилось насмешливым, когда он протянул к ней одну руку, держа в ней книгу. — Полагаю, вы уронили это, в спешке убегая от меня.

У Мадлен перехватило дыхание. Силы небесные, это же «та книга»! Она совсем забыла, как потеряла свой трофей. А он подобрал ее, чтобы поиздеваться над ней.

— Как мило с вашей стороны, что вы привезли ее сюда. — Она протянула руку, стараясь не дрожать, когда его пальцы коснулись ее руки, берущей книгу.

— Большинство моих знакомых дам были бы шокированы признаниями скандально известной английской куртизанки. Определенно, это не тот вид духовной пищи, который бы одобрила ваша тетя Клод.

Она сжала книгу в руках, отказываясь опустить взгляд.

— Именно по этой причине я и выбрала ее.

— Ваше образование было настолько скудным, что вы чувствуете потребность в такого рода просвещении? — Он изогнул черную бровь, ожидая ее ответа. — Я думаю, вам лучше было бы не читать это. Я уверен, что смогу компетентно проинструктировать вас в нашу брачную ночь.

— Возможно, я хочу расширить свое образование на примере чужого опыта, чтобы сделать сравнение после нашей брачной ночи.

Что она сказала? Мадлен пристально наблюдала за его реакцией. Он шагнул к ней, затем резко остановился и сжал кулаки.

— Только смотрите, госпожа Дево, чтобы ваши познания ограничились чужим опытом в этой области. В противном случае, уверяю, вам придется пожалеть об этом!

Глава шестая

На следующее утро Мадлен проснулась поздно. Всю ночь ей снились беспокойные сны, в которых Квинтин то гневно надвигался на нее, то сжимал в страстных объятиях. У нее даже не хватило духу открыть «Фэнни-Хилл». К тому времени, когда она оделась и спустилась вниз, там не было никого, кроме слуг, занятых всевозможной домашней работой. И Квинтин, и Роберт уехали по делам. Стараясь избегать госпожу Ошлви, Мадлен осматривала дом, пытаясь найти хотя бы намек на тепло или что-то личное в этих великолепных холодных комнатах.

Глядя из окна на прекрасные парки на склоне холма, она решила срезать несколько бархатцев и маргариток, чтобы привнести хотя бы чуть-чуть чего-то живого и трепетного в идеальную строгость Блэкхорн-Хилла. Выйдя из дома, она позвала Гулливера из отведенного ему места под задним крыльцом. Она провела несколько приятных часов, собирая и составляя букеты с помощью девушки-рабыни по имени Хэтти, чья подкупающая жизнерадостность напоминала Мадлен милую Эсси, оставшуюся с тетей Клод.

— Я поставлю эту чудесную мейсенскую вазу в маленькой гостиной в глубине холла, — весело крикнула она Хэтти. — Этого будет достаточно.

— Более чем достаточно, чтобы насорить осыпающимися лепестками и пыльцой, — сказала миссис Ошлви, появляясь из-за угла, чтобы решительно водрузить свои солидные габариты в середине широкого холла. — Господин Роберт не любит цветы в доме.

Мадлен держала тяжелую вазу перед собой, словно щит. Конфронтация с этой грубой, властной женщиной неизбежна.

— Я подчинилась вашему желанию и позволила оставить мою собаку за дверью, чтобы она не испачкала ваших ковров, но я не вижу большого вреда в нескольких опавших цветочных лепестках. И потом, здесь целая армия слуг для уборки. Если хозяину не нравятся цветы в доме, то мне кажется весьма странным, что он позволяет столько времени и внимания тратить на те огромные клумбы на склоне холма.

— Они были посажены по приказу первого хозяина.

— Значит, давно пора воспользоваться их изобилием, — ответила Мадлен, шагнув вперед и вынуждая непреклонную домохозяйку отступить в сторону, чтобы не измазаться пыльцой.

«Какой-то странный дом», — вздохнула Мадлен, входя в комнату и оглядывая ее в поисках подходящего места, чтобы поставить цветы. Уютная маленькая гостиная была светлой, на два окна, одно из которых выходило на юг, а другое на запад. Тростниковая мебель, модная в Вест-Индии, была теплых желтого и светло-зеленого оттенков. Мадлен сразу же решила сделать ее своей гостиной, поскольку, как выяснилось, никто в доме не пользовался ею.

Поставив вазу с цветами на круглый столик, накрытый изящной дамасской скатертью, она огляделась. Несколько стульев с высокими спинками и мягкими сиденьями располагались у южного окна, из которого открывался великолепный вид на поля, расстилающиеся за дубовой рощей. У стены стояла кушетка с маленькими квадратными столиками по обеим сторонам от нее. Сидя на стуле, Мадлен внимательно разглядывала комнату, затем прилегла на кушетку, которую нашла очень удобной!

Неожиданно ей в голову пришла мысль. А что, если эта гостиная принадлежала таинственной матери Квинтина? Комната ничем не походила на весь остальной дом. Охваченная предчувствием девушка протянула руку к ящику стола и выдвинула его. Старая и ужасно заплесневелая библия одиноко лежала внутри. Она достала ее дрожащими пальцами и открыла. «Леди Анна Летиция Карузерс» было написано на форзаце плавным, красивым почерком. Больше не было никаких записей. Мадлен положила библию на место, и ее непреодолимо потянуло к ящику с другой стороны стола. Он оказался рассохшимся. Она дергала его до тех пор, пока он не вытащился.

Внутри находилось несколько явно личных вящей, немного почтовой бумаги, все еще слабо пахнущей лавандой, хотя и покоробившейся и пожелтевшей от времени. Маленькая чернильница давно высохла, гусиное перо аккуратно лежало рядом с ней. И вот Мадлен увидела что-то слабо поблескивающее, застрявшее между рассохшимися палочками тростника на дне ящика. Это была миниатюра в золотой рамке. Мадлен опустилась на колени и стала осторожно вытаскивать ее, стараясь не поцарапать сокровище.

— Вот, значит, ты какая, Анна, — прошептала девушка, рассматривая красивое, печальное лицо на крошечном портрете.

Лицо было утонченным, с ясными умными глазами и темными волосами. Теперь Мадлен сразу поняла, от кого Квинтин унаследовал свою красоту. У Анны были тот же твердый рот и прямые брови, изящные скулы и упрямая челюсть. Его черты, оттеняемые смуглой кожей отца и его черными волосами, были более решительным», мужским вариантом лица Анны. Мадлен поднесла миниатюру к свету, поглощенная изучением печальных глаз, когда взбешенный голос прервал ее.

— Что, черт возьми, вы здесь делаете? — Квинтин выхватил портрет из ее пальцев. Даже не взглянув на миниатюру, он бросил ее обратно в ящик и резким движением задвинул его на место.

Мадлен стояла, стараясь унять в ногах дрожь.

— Это была комната вашей матери, да? Почему никто никогда не говорит о ней?

— Вы правы, Мадлен. Никто не говорит о ней. Она давно мертва и предана забвению, — ответил он жестко.

В течение нескольких дней подвергавшаяся грубости и презрению этого загадочного мужчины Мадлен вдруг почувствовала, как краска гнева залила ее лицо.

— Давно мертва и забыта! Каждая комната в этом доме напичкана портретами предков, живших сотни лет назад. Прославленная семья Блэкхорнов посчитала их достойными быть перевезенными через Атлантику. Почему же леди Анна недостойна находиться среди них?

Квинтин схватил ее за плечи и было встряхнул, но, вспомнив, как он потерял над собой контроль той ночью и чуть не изнасиловал ее в пьяном вожделении, отдернул руки, словно обжегся, и отступил назад.

— Есть одна вещь, которую вы должны знать, и вам лучше поверить мне, когда я говорю это, — никогда не произносите ее имени вслух в этом доме. Никогда!

Мадлен увидела сильную боль, скрывающуюся за его яростью, прежде чем он развернулся и вышел из комнаты. Она стояла, оглушенная и потрясенная, и весь ее прежний гнев улетучился. «Ради всего святого, что за семья эти Блэкхорны?»

Глаза ее были наполнены слезами, когда Мадлен торопливо покинула уютную, маленькую комнату, которую она надеялась сделать своим убежищем. Мадлен чувствовала отчаянную потребность в том, чтобы ее кто-то ласково обнял и утешил. Она отыскала Гулливера позади дома, куда его прогнали. Обняв его, она уткнулась лицом в его жесткую шерсть и заплакала, в то время как он лизал ей лицо и вилял хвостом. Постепенно взяв себя в руки, Мадлен взглянула через двор в ту сторону, где располагалась конюшня. Возможно, это хорошая идея — прогуляться верхом. Ей нужно справиться со страхом и отчаянием, прежде чем она предстанет перед Квинтином за обедом.

Девушка быстро переоделась и воспользовалась лестницей для слуг в задней части дома, чтобы проскользнуть незамеченной к конюшням. Гулливер был рядом с ней, когда она отдала распоряжение груму оседлать ее кобылу Веснушку.

— Вам нужна пара парней в качестве эскорта, госпожа Дево. В округе полно этих бандитов-мятежников. Они все воры и головорезы. Я пошлю…

— Нет-нет, все в порядке. Со мной будет Гулливер, а он достаточная защита. Я не стану выезжать на главную дорогу.

Она видела обеспокоенный взгляд на молодом веснушчатом лице ирландца, но чувствовала, что не в силах ждать грумов. Ей хотелось освободиться от малейшего напоминания о семье Блэкхорнов хотя бы на несколько часов.

Мадлен спустилась по дороге, ведущей вниз с холма, и несколько секунд наблюдала за деятельностью у торгового склада, затем направилась по узкой тропе, зная, что слишком опасно ехать по оживленной главной дороге в одиночку. Примерно через час у нее начало урчать в желудке, и она вспомнила, что сегодня еще ничего не ела. Экономная миссис Ошлви, без сомнения, нашла бы родственную душу в Клод Дево, которая не позволяла ничего есть между семью утра и полуднем.

— Если бы только здесь где-нибудь был постоялый двор, — сказала Мадлен Гулливеру.

У нее было несколько мелких монет в кошельке на поясе, вполне достаточно для скромной полуденной трапезы, хотя в эти беспокойные военные времена деньги сильно обесценились. На этой старой, заброшенной дороге не было надежды найти еду, но если она проедет по полям к реке, то доберется до одинокой таверны, которую, как она вспомнила, они миновали по пути из Саванны. Мадлен знала, что Джорджия — единственная колония, в которой еще сохранилось королевское правительство. Эти подонки-мятежники бродят в лесах на севере. Полная безрассудства и отваги, она повернула Веснушку к главной дороге.

Спустя полчаса она разглядела впереди высокий, крутой берег реки. На горизонте показался силуэт большого деревянного строения. Деревянная вывеска, скрипевшая на ветру, гласила: «Золотой Лебедь. Владелица — госпожа Полли Блор». Несмотря на красивое название, постоялый двор выглядел не слишком респектабельно, а его завсегдатаями были шумные лодочники и потные плантаторы. Но, определенно, если этим местом владеет женщина, здесь должны стараться угодить и более уважаемым клиентам. Она увидела эмблему королевского почтового курьера на карете, запряженной четверкой лошадей, затем маленький, опрятно одетый мужчина в аккуратном парике и бархатном сюртуке появился из дверей таверны. Карета подъехала, и он быстро сел в нее. Зная, что на главной дороге Чарлстон — Саванна редко встретишь гостиницы, Мадлен решилась. Желудок ее настойчиво напоминал о себе. Она подъехала к гостинице, спешилась, привязала Веснушку к одному из столбов ограды и рискнула подойти к двери.

Шум, доносящийся изнутри, звучал довольно миролюбиво, хотя и немного громко. «Это Джорджия, а не кофейня в Чарлстоне», — сказала она себе, осторожно входя внутрь. Если здесь нет специально отведенной комнаты для дам, она, разумеется, уйдет. Дав своим глазам привыкнуть к тусклому свету, Мадлен оглядела массивные закопченные балки, простирающиеся под низким потолком, и грубые дубовые стулья и столы, расставленные в беспорядке. Мужчины всех сословий ели, пили и громко разговаривали.

Камин у противоположной от входа стены был огромным, и от большого железного чайника, кипящего внутри его каменных стенок, распространялся приятный аромат. Несмотря на то, что таверна была душной и шумной, Мадлен захотелось, чтобы ее обслужили.

Крупная блондинка средних лет заметила Мадлен, стоящую в нерешительности у двери, и направилась к ней, обходя хаотически расставленные столы и стулья.

Полли Блор обратила внимание на дорогую одежду молодой женщины и ее прекрасные волосы, затем увидела пса, сторожившего свою хозяйку. Владелица приветствовала леди:

— Значит, ты и есть та самая девушка, на которой женится Квинт? — Она пристально рассматривала Мадлен. Когда спокойные янтарные глаза молодой женщины встретились с ее карими, Полли одобрительно кивнула. — Вижу, ты храбрая. Тебе это понадобится, если собираешься противостоять таким, как Квинтин Блэкхорн или этот старый козел Роберт.

— Как… как вы догадались, кто я?

Полли засмеялась, обнажая несколько дыр от недостающих зубов:

— Быстрее слухов несется только ураган! Я Полли Блор, хозяйка этого заведения.

— А я Мадлен Дево, госпожа Блор, и я ужасно голодна. Я знаю, это неприлично для одинокой женщины обедать в общественном месте.

— Не из-за чего волноваться. Ездить одной по дороге, когда вокруг эта мерзкая война, куда более рискованно. — Какое-то время она изучала застывшее лицо Мадлен, затем поглядела на пса, подозрительно оглядывавшего мужчин в пивной. — У меня есть милая, уютная комната в задней части таверны, где ты сможешь перекусить, все пристойно и респектабельно. Вот сюда, я проведу тебя к боковому входу.

Через несколько секунд Мадлен и Гулливер удобно устроились в маленькой комнате, расположенной за кухней, где слуга сосредоточенно разрезал великолепную ветчину на тончайшие, полупрозрачные ломтики. От запаха ее желудок снова заурчал, а собака сидела, насторожив уши, не отрывая глаз от сочного розового мяса, лежащего горкой на деревянной разделочной доске. Мадлен маленькими глотками пила лимонад и ждала. Итак, все в Джорджии уже знали, что она приехала, чтобы выйти замуж за Квинтина Интересно, знали ли они также, как удручен ее жених перспективой иметь ее в качестве жены.

Полли суетилась, накладывая на тарелку нежную ветчину, острый сыр и хрустящие кукурузные лепешки. Поставив все это перед Мадлен, она добавила:

— У меня ость котелок замечательного оленьего рагу. Может, попробуешь?

Мадлен уныло улыбнулась, бросая кусочек ветчины Гулливеру:

— Боюсь, у меня недостаточно денег, чтобы так объедаться.

Полли громко расхохоталась:

— Ешь, сколько душе угодно. У Квинта здесь открытый кредит. Я думаю, он может позволить себе, чтобы счет его был больше ровно настолько, сколько ты сможешь съесть.

— Если только он захочет заплатить за это, — вырвалось у Мадлен, и она почувствовала, что краснеет. Зачем она это сказала? К завтрашнему дню все семь округов будут знать это!

Проницательный взгляд метнулся с круглого, добродушного лица Полли.

— Значит, Квинт недоволен выбором старого Роберта. Я так и думала. Дело не в тебе, дорогуша. Дело в самой идее быть связанным узами брака. Это заставляет большинство таких необузданных молодых жеребцов, как Квинт, фыркать и брыкаться.

— Особенно, если невесту выбрал отец.

— Не возражаешь, если я присяду? Мы здесь одни, но ты же леди, и все такое…

— Пожалуйста, присоединяйтесь ко мне, — Мадлен указала женщине на грубый дубовый стул рядом с собой. Она улыбнулась Полли, решив про себя, что та понравилась ей. — Вы даже не представляете, как я соскучилась по компании женщины, Полли.

— Тебя послали из Каролины одну, без единой родственной души. Потом ты встретилась в Саванне с Сереной Фаллоуфилд. Это привело бы в отчаяние любую девушку.

Мадлен засмеялась, потом стала задумчивой.

— Она была не очень-то любезна, по крайней мере, со мной, но Квинтин, кажется, наслаждался ее компанией.

— Он наслаждался не только ее компанией, как и любой другой мужчина, который становится ее прихотью. Квинт не питает к ней особого интереса, — поспешила добавить Полли.

— За обедом в Саванне он, кажется, испытывал другие чувства.

— Серены тебе нечего бояться, дорогуша. Квинт никогда бы не женился на такой распутнице, как она Не смог бы доверять ей. Доверие даже к порядочной женщине совсем нелегко дается мужчинам из Блэкхорнов. Не пасуй перед ним и всегда говори ему правду. Вот что тебе следует делать.

Полли замолчала, наблюдая, как девушка скармливала остатки еды Гулливеру.

Мадлен подняла взгляд, смущенная и неуверенная в том, насколько откровенной она могла быть с этой доброй женщиной.

— Вы давно знаете Квинтина?

— С тех пор как он был мальчишкой. Нелегко ему пришлось в жизни, но он хороший человек.

— Вы хотите сказать, что враждебность между ним и его отцом всегда была настолько сильной?

— Единственный вопрос, в котором они единодушны, это недоверие к женскому полу.

— Но почему? Этим утром я нашла запрятанную миниатюру его матери. Он чуть не выбросил ее и запретил мне Когда-либо произносить ее имя. Что за семья эти Блэкхорны? Эндрю и Девон кажутся воплощением доброты, но Квинтин и Роберт… Я не понимаю их, а ведь я буду связана с ними до конца жизни.

— Когда-нибудь Квинт расскажет тебе о своей маме. Я чувствую это… В свое время. — Она изучающе посмотрела на Мадлен. — Ты уже любишь его.

— Да нет же! Он высокомерен и груб, и ясно дал понять, что презирает меня. — Вспомнив его грубое, едва не удавшееся нападение на нее в библиотеке в Саванне, она почувствовала, как лицо ее вспыхнуло. Полли похлопала ее по руке:

— Что Квинт говорит, и что он чувствует, обычно оказывается не одним и тем же. Просто помни это и будь терпимой. Но и не позволяй ему грубо обращаться с тобой.

— Мой нрав может быть таким же грозным, как и у него!

— Хорошо. Ему нужна женщина с характером, — засмеялась Полли, но Мадлен это не успокоило.

Они обсуждали семью Блэкхорнов и жизнь в Хилле, Полли даже поделилась с ней сплетнями о брате Роберта Аластере и его паршивой овце, сыне Девоне, который ей явно нравился, как и Квинтин.

Мадлен вдруг поняла, что час уже поздний. А ей еще добираться до Блэкхорн-Хилла.

— Если Квинтин и Роберт обнаружат, что я уехала одна, они придут в ярость, а я уж и так сделала достаточно, чтобы вызвать их недовольство. Я, пожалуй, поеду. Спасибо вам, Полли, за все. Я чувствую, что нашла друга. Надеюсь, и вы тоже, — Мадлен протянула свою тоненькую руку. Полли взяла ее в свою большую, красную ладонь и нежно сжала.

— Конечно, Мадлен. Если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится, просто приди к Полли. Я всегда здесь.

Возвращаясь по ухабистой, пыльной дороге, Мадлен размышляла над сложными событиями дня, радуясь тому, что нашла наперсницу в Полли Блор, и в то же время растревоженная тем, что хозяйка постоялого двора рассказала ей о Квинтине. Он и Серена были любовниками. Он не верил ни одной женщине, но тем не мене явно получал удовольствие от их тел. И снова та смущающая страсть, которая вспыхнула между ними, прокрутилась в ее мозгу. «Ты любишь его», — сказала Полли. «Чепуха! Он мне даже не нравится». Но, видит бог, что-то притягивает ее к нему. Она уже не могла понять свои собственные чувства.

Мадлен была так поглощена своими мыслями, что вначале не заметила, как захромала ее кобыла, но когда та споткнулась, она спешилась и проверила ее правое переднее копыто.

— О боже, Гулливер, что же нам делать? На Веснушке теперь нельзя ехать, а еще целый час пути до плантации. Квинтин будет в ярости.

Стук копыт эхом отозвался в вечернем воздухе. Возможно, какой-нибудь джентльмен с соседней плантации сможет подвезти ее. Она терпеливо ждала, но вдруг почувствовала, как холодок страха пробежал по позвоночнику, когда мужчина, одетый в грязные штаны из оленьей кожи и енотовую шапку показался в поле зрения в сопровождении еще одного, высокого, худого всадника, одетого больше как джентльмен — в полотняные рейтузы и голубой твидовый сюртук. Гулливер зарычал. Мадлен не двигалась с места, надеясь, что они окажутся порядочными поселенцами из отдаленных районов. Прежде чем она успела обратиться к тому, кто, как она предположила, был главным, другой заговорил.

— Так-так, что мы тут имеем, Эфраим? Похоже на истинную, прекрасную леди в беде. — Охотник был коренастый, с безобразным лиловым шрамом на щеке.

— Попридержи язык, Люк — Тот, который больше походил на джентльмена, приподнял шляпу.

Облегчение Мадлен оказалось недолгим, Эфраим окинул ее холодным взглядом и поинтересовался:

— Вы патриотка, госпожа, или поддерживаете немца Георга?

— Мистер Малверн, он член законодательного совета Джорджии, — сказал другой бандит, почесывая свое жирное брюхо.

— Итак, госпожа? По дороге из Августы я услышал весьма занимательную новость. Этот богатый роялистский бабник, Квинтин Блэкхорн, привез хорошенькую невесту в свой дом на плантации. — Глаза Эфраима были холодными, как свинец, и горели ненавистью.

— Слышал, что у нее копна темно-красных волос, — добавил толстяк по имени Люк, отвратительно осклабившись.

— Меня зовут Мадлен Дево, и я верноподданная его величества, как и мой жених Квинтин Блэкхорн. Но ведь вы, джентльмены, конечно же, не воюете с женщинами? — Мадлен старалась, чтобы на ее лице не отражалось страха, но ноги ее подкашивались, как у новорожденного жеребенка. Люк соскочил с лошади и начал приближаться к ней, пока рычание Гулливера не заставило его остановиться.

— Если тебе дорог этот пес, убери его, — сказал он угрожающе.

— Что вы собираетесь делать? Убить меня и мою собаку? Какие храбрые патриоты! — сказала она презрительно.

— Ну что вы, леди, — ухмыльнулся Эфраим, и его узкое лицо перекосилось. — Мы планируем всего лишь небольшой наглядный урок, чтобы унизить гордых тори, таких, как вы и обитатели Блэкхорн-Хилла.

«Ну зачем я так глупо поступила, поехав одна! Теперь я в ловушке». Она отступила назад, схватив кнут с седла.

Люк шагнул к ней, но прежде чем он смог дотронуться до нее своими грязными лапами, Гулливер прыгнул ему на грудь, повалив великана на землю. Люк попытался выхватить свой нож из-за пояса, но когда они боролись, катаясь по песчаной земле, собака решительно выигрывала. Выругавшись, Эфраим Малверн спрыгнул с лошади и вытащил из сюртука пистолет. Хлыст Мадлен быстро разоружил его, оставив кровавый рубец на его запястье.

— А за это ты, роялистская шлюха, дорого заплатишь, — прорычал он, пытаясь одной рукой схватить ее хлыст, а другой защищая лицо.

Мадлен еще раз ударила, но его длинные руки и большая сила дали ему возможность быстро разоружить девушку, при этом разорвав лиф ее платья и сорочку.

— Ты прямо как Блэкхорн. Хотел бы я, чтобы это он был здесь.

— Твое желание исполнилось, Малверн. А теперь отпусти госпожу Дево, пока я не разрядил мой новый кентуккский пистолет в ужасно соблазнительную цель, — сказал Квинт голосом, в котором слышались стальные нотки.

Малверн быстро развернулся лицом к своему врагу, оттолкнув Мадлен. К этому моменту Гулливер уже стоял над сильно помятым Люком, глядя на хозяйку. Когда Люк выхватил нож из чехла, Мадлен подняла ногу, обутую в ботинок с твердой подошвой, и изо всех сил ударила его по руке, выбив нож. Собака прыгнула на него и зарычала. С клыков Гулливера капала слюна и добрая порция крови его жертвы.

Игнорируя их, Квинт соскочил с лошади и подошел к Эфраиму.

— Так вот, значит, как ведет себя выдающийся патриот, член законодательного совета, когда никто его не видит.

— Я джентльмен и патриот, так же, как и плантатор, сэр.

— Вы, может быть, преуспевающий плантатор, но это все, что я могу сказать в вашу пользу, — надменно ответил Малверн, принимая угрожающую позу.

— Ты всегда завидовал нашим землям и нашему успеху, Малверн, но нападать на женщину только потому, что она моя невеста, это уже слишком, даже для такого, как ты. — Квинт поднял руку и влепил Малверну звонкую пощечину.

Эфраим злобно ухмыльнулся, потирая челюсть.

— Я надеялся спровоцировать тебя так или иначе, но твоя глупая малышка облегчила для меня эту задачу. Мой секундант заедет завтра в Блэкхорн-Хилл, чтобы обо всем договориться. Поскольку я тот, кого вызвали на дуэль, то я, конечно, выбираю рапиры. — Он сдержанно поклонился Квинту, затем повернулся к Мадлен и сделал то же самое. Его глаза были холодно-непроницаемыми, когда он оглядел ее разорванную одежду и растрепанный вид. — Примите мои сожаления, дорогая леди, но вы сослужили мне хорошую службу. Какая удача, что я познакомился с вами. Идем, Люк, — крикнул он через плечо, вскакивая на свою лошадь и отъезжая прочь.

Окровавленный бандит с разорванными штанами поднялся на ноги Бормоча проклятия, попятился от собаки и бросился к своей лошади, даже не пытаясь подобрать свой нож, который Мадлен отшвырнула ногой под куст шиповника.

Когда они ускакали, Квинтин повернулся к мертвенно-бледной Мадлен.

— Вы довольны? Малверн давным-давно хотел спровоцировать меня.

— Зачем ему это нужно?

Она наблюдала, как взбешенное выражение его лица перешло в цинично-насмешливое.

— Если бы я был вызван на дуэль, то выбор оружия был бы за мной, а я стреляю баз промаха. А он учился драться на рапирах у лучшего фехтовальщика в Новом Орлеане.

Красные круги заплясали у Мадлен перед глазами, но она изо всех сил пыталась побороть волну головокружения.

— Я не хотела подвергать вас опасности, Квинтин. В самом деле, не хотела, — прошептала она, коснувшись ладонью его руки, желая почувствовать тепло и твердость его тела, равно как и для того, чтобы не упасть.

Он отбросил ее руку, словно это была гадюка, и повернулся к Домино, без всяких усилий вскакивая в седло.

— Еще рано меня хоронить, моя несчастная, маленькая невеста, — сказал он, протягивая руку за поводьями Веснушки.

— Она захромала. Вот почему я…

— Вы оказались во власти Малверна и его грязного подхалима, потому что поступили очень глупо и неразумно. Кругом идет война, если вы этого еще не заметили. Женщины в такие времена не ездят без сопровождения, тем более леди, но я не стану попусту тратить слова, — горько добавил он, наклоняясь из седла, чтобы поднять ее.

Мадлен упала поперек лошади, словно мешок с зерном, больно ударившись животом о седло. Когда она стала брыкаться, Квинт шлепнул ее по мягкому месту, выругался и пустил Домино мягким галопом в сторону дома.

Девон Блэкхорн попал в ужасную переделку Он оглядел пьяную шайку «Сынов Свободы», окруживших его. Их лица побагровели от пьянки, а голоса сливались в исступленный рев.

— Послушайте, может нам повесить этого сукина сына, любимца дикарей? — выкрикнул один голос.

— Нет, слишком легкая смерть. Эти чертовы индейцы не так расправляются с нами. Давайте подпалим его, — взвизгнул другой пьяный голос.

— Вымажем его в деготь и обваляем в перьях, — предложил один из шайки.

— Деготь и перья, деготь и перья, — скандировали они хором.

Девон проклинал себя за глупость, дернувшую его остановиться в этом удаленном от колонии поселении, чтобы выпить кружку холодного эля. Он был уверен, что так далеко от побережья никто не узнает в нем посредника короны. Но один из людей Элайджи Кларка волею случая оказался в той же самой таверне. И вот теперь он окружен этой воющей сворой ублюдков. Если они сделают то, что намерены сделать, он, возможно, умрет от ожогов или от отравления, которое так часто сопровождает их. В лучшем случае он останется ужасно изуродованным.

Лучше умереть быстро и чисто. Он пнул ногой большой дубовый стол перед собой, отчего стулья и кружки разлетелись во все стороны, и вытащил из чехла охотничий нож. Поигрывая сверкающим лезвием, он стал подстрекать главаря выйти вперед.

— Я вам покажу, что не так-то легко убить воина мускогов, трусливые предатели! Ну, что же ты, смелее, выходи и умри вместе со мной!

Рев прокатился по толпе, и несколько мужчин выкрикнули приказы, противоречащие друг другу, но никто не решился сразиться с Девоном один на один. Наконец, когда он отступил в угол комнаты, двое бандитов бросились на него, используя стулья как щиты. Пока он был занят ими, другой парень проскользнул позади него с тяжелой деревянной дубинкой и ударил его сбоку по голове. Девон упал на колени и, уронив нож, повалился лицом на земляной пол.

Они вытащили его на улицу и направились к кузнице, где круглый год горел огонь.

— Снимите с него мокасины, и мы посмотрим, насколько нежная кожа у него на ногах, когда начнем поджаривать их, — крикнул главарь.

— Разогрейте деготь, — скомандовал другой двум юнцам, которые бросились к хижине через улицу.

Девон медленно приходил в себя. Его голова немилосердно болела. Он попытался потрогать рукой висок, но обнаружил, что его руки связаны. Он зашевелился, стараясь прояснить сознание.

Смутный голос прорезался сквозь туман боли.

— Он очнулся. Давай.

Девон закусил губу, чтобы не закричать, когда они приложили угли к его ступням. Его тело выгнулось в агонии. Затем он снова потерял сознание. Когда поток теплой, противной воды ударил в его лицо, он снова вынырнул из небытия, только чтобы почувствовать едкое зловоние горячего дегтя. Грубые руки закатывали его штаны, оголяя ноги до колен.

Жгучий, разъедающий деготь постепенно растекался сначала по ступне, затем по лодыжке к икре. Он осыпал их проклятиями, пот стекал по его бровям, когда он глядел в ужасе на то, что они делали. Когда ему удалось вырвать левую ногу у своих мучителей, он пнул ею, забрызгав отвратительным черным дегтем их пьяные морды. Мясистый кулак ударил его в лицо, затем другой стал бить его в живот до тех пор, пока он не затих, хватая ртом воздух.

Неожиданно послышались выстрелы, и стук лошадиных копыт зазвенел по твердой, высохшей земле. Последовал четкий приказ:

— Сейчас же прекратите эту мерзость и освободите человека!

Девон лежал связанный на горячей, сухой земле, в то время как вокруг него царил полнейший хаос. Бандиты изрыгали проклятия и кричали, звуки ружейной пальбы смешались с глухими ударами кулаков. Все закончилось очень быстро. Всадники в пропитанных потом зеленых униформах без особых усилий разогнали банду «Сынов Свободы». Те дали тягу в ближайший лес, преследуемые солдатами, которые размахивали саблями и стреляли.

Девон почувствовал, как кто-то разрезал веревки, стягивавшие его грудь. Он повернулся к сурового вида мужчине с черными волосами и проницательными голубыми глазами.

— Кто бы вы ни были, я буду благодарен вам до конца жизни, — хрипло выдавил Девон, когда его спаситель помог ему сесть.

С сильным йоркширским акцентом мужчина ответил:

— Я Томас Браун, подполковник королевских рейнджеров и суперинтендант восточного отделения индейцев.

Девон вопросительно приподнял бровь, затем поморщился, когда его обмазанные дегтем ноги потерлись одна о другую.

— Я слышал о вас, сэр. Я Девон Блэкхорн, посредник его величества в торговле с нижними поселениями криков.

— Ты сын Аластера от его жены-индианки, — сказал Браун, одобрительно кивнув.

Девон ухмыльнулся, несмотря на боль, пульсирующую во всем теле.

— Я и забыл, что вы целый год жили среди людей моей матери.

— Пока эти мерзавцы не сделали это же со мной и не согнали меня с моей земли в Джорджии, — сказал он угрюмо, указывая на деготь.

— И теперь вы возглавляете рейнджеров в борьбе против мятежников.

— И координирую британские военные действия с действиями наших индейских союзников, — ответил Браун, изучая Девона оценивающим, вопросительным взглядом.

— А как бы вы отнеслись к спасенному новобранцу, подполковник?

— Я надеялся, что ты спросишь об этом.

Глава седьмая

Квинтин выехал перед рассветом. Туман окутывал реку, взбирался вверх по склону холма и становился реже. Когда встало горячее июньское солнце, пробиваясь сквозь прохладные, серые испарения, Квинтин стал размышлять о том, что принесут ему следующие несколько часов. «Возможно,мою смерть». Интересно, как это подействует на Мадлен. Будет ли она счастлива избавиться от него и этого альянса, навязанного ей? Или он предпочтительнее жизни с ее чопорной гугенотской теткой?

Конечно, Мадлен была до смерти перепуганной и раскаивающейся, когда он спас ее от Малверна. Он и сейчас видел перед собой эти большие янтарные глаза, наполненные страхом, мертвенную бледность ее слегка тронутого загаром лица. Она попыталась растрогать его, как любая хитрая представительница женского пола подумал он неприязненно. Тогда почему же он никак не мог забыть дрожь этих нежных губ? Квинтин беспокойно поерзал в седле, почувствовав, как по-прежнему сильно он хотел прикоснуться к ней. «Скоро ты получишь то, что хочешь… если останешься жив, получишь награду свадебной ночи».

Соломон Торрес наблюдал, как сардоническая улыбка скривила губы его друга, когда они ехали к условленному месту дороги в Саванну.

— Думаю, тебе следовало бы отказаться от этого безумия, Квинт, Малверн уже давно ждал такого случая.

— И моя невеста предоставила ему эту прекрасную возможность. — Он обреченно пожал плечами. — Я не могу отказаться, Соломон. Ты же знаешь, как это отразится на моей репутации. Я никогда больше не буду принят в обществе. Только подумай, как это повредит нашему делу. Если я не буду принят джентльменами города, я стану бесполезен для всех.

— Ты всегда сможешь присоединиться к континентальным войскам. Видит бог, генералу Вашингтону нужны порядочные офицеры, — сухо сказал доктор Уизерспун.

Соломон взглянул на их товарища, чье маленькое, морщинистое лицо казалось совсем уж каким-то совиным из-за проволочных очков, ненадежно сидящих на кончике носа.

— Ноубл, ты же знаешь, что Квинт представляет куда большую ценность как агент. А в армию может вступить любой дурак.

— М-да, — хмуро ответил Ноубл Уизерспун, — Чарлз Ли и Горацио Гейтс — живые тому примеры!

Сдержанно-насмешливо Квинт оглядел серьезного молодого купца и циничного старого доктора, двух своих давнишних друзей.

— Джентльмены, ради бога. Вопрос о моем мастерстве не имеет никакого отношения к сомнительным достоинствам Гейтса и Ли. Мне предстоит сразиться с Малверном.

— Если бы вам только удалось избежать фехтовальных рапир. — Выражение лица Соломона было угрюмым.

— Я получил необходимое для джентльмена обучение по использованию шпаг различных видов, включая и французскую рапиру, даже если я и не могу похвастаться тем, что тренировался у лучшего мастера Нового Орлеана. Еще рано меня хоронить, друзья мои. Я намерен испробовать парочку ловких приемов.

Соломон посмотрел на Уизерспуна, когда старик усмехнулся и сказал:

— Эфраим был моим пациентом несколько лет назад, пока его приверженность к политике республиканцев не заставила его покинуть Саванну. Я не думаю, что серьезно нарушу свою клятву, если упомяну Квинту, что тот плохо видит правым глазом. Это наследственное, я бы сказал. Его отец страдал тем же недугом.

— В сочетании с жадностью! Два поколения Малвернов хотят заполучить Блэкхорн-Хилл. Ирония судьбы, но Эфраим присоединился к революции, надеясь прогнать нас с наших земель, а в результате чуть не потерял свои, когда британцы снова захватили Саванну и восстановили королевское правительство, — сказал Квинт.

— Мы могли бы сдать его британским властям. В конце концов, он член законодательного совета республиканцев, — предложил Соломон, но замолчал, увидев упрямо выпяченную челюсть Квинта.

— Я лишь надеюсь, что эта болезнь, его глаза, сделала его совершенно слепым!

Эфраим Малверн ждал в условленном месте, когда трое всадников подъехали к нему. Квинтин заметил самодовольное выражение на лице своего врага. «Продолжай в том же духе, Эфраим». Квинтин спешился под огромной ивой, чьи пушистые ветви давали некоторую защиту от жары. Он сбросил с себя сюртук и жилет, оставшись в одной батистовой рубашке с широкими рукавами.

Малверн сделал то же самое. Оба получили теперь полную свободу движений, одетые в штаны из оленьей кожи и мягкие сапоги. Секундант Эфраима открыл длинный футляр из полированного орехового дерева. Две прекрасные рапиры угрожающе засверкали на красной бархатной подкладке.

«Красная, как кровь», — подумал Квинтин. Он выбрал одну согласно протоколу и проверил ее, сделав несколько выпадов и парирующих движений.

— Эта подойдет, Малверн.

Уизерспун как официальное лицо, одобренное обоими противниками, произнес свой формальный и бесполезный призыв отказаться от дуэли. Квинтин и Эфраим быстро заняли свои позиции на ровном, открытом пространстве под ивой, излюбленном месте дуэлянтов, к тому же достаточно удаленном к северу от удерживаемого британцами города, что было необходимо для безопасности Малверна.

В первые мгновения после того, как звон стали эхом отозвался в речной долине, казалось, что Эфраим без труда выиграет. Он работал острым лезвием, как портной тонкой иглой, делая уверенные выпады, которые несколько раз задели Квинта, и парировал каждую его смелую атаку с небрежной легкостью.

— Мне это не нравится. Малверн пролил кровь первым, — прошептал Соломон Ноублу.

— Это всего лишь царапины. Лучше посмотри, как они продвигаются из-под дерева на солнце, — ответил старый доктор вполголоса.

Квинту почти удалось вывести Эфраима туда, куда он хотел. Если только он доживет до того, когда можно будет осуществить свой маневр! Его видимая отчаянная стремительность забавляла Малверна, которому доставляло удовольствие играть с ним. Что ж, побудь таким самодовольно снисходительным, ты, надутый павлин… еще лишь несколько минут.

Когда они вышли из спасительной тени дерева на поляну, Эфраим почувствовал неожиданно яркий солнечный свет. Он с удовлетворением заметил, что Квинт тоже весь взмок от пота, пока они кружили друг возле друга, делая выпады и парируя атакующие удары. Пот заливал их лица и пропитал тонкий батист рубашек так, что те прилипли к телу.

Квинтин наблюдал за лицом Малверна, заметив, как он щурится от яркого света. «Этот глаз беспокоит его».

— Какие-нибудь неприятности со зрением, Эфраим? — язвительно спросил он. Хотя тот не упустил ни одного движения, Квинт знал, что Эфраиму ужасно хотелось повернуться и бросить испепеляющий взгляд на Уизерспуна.

— Значит, доктор все-таки нарушил свою профессиональную клятву? Я научился компенсировать «тот недостаток, так что это не имеет значения, Блэкхорн.

Малверн возобновил атаку, на этот раз с куда большей серьезностью, пытаясь втянуть Квинтина обратно под иву. Один особенно энергичный выпад сильно разрезал рубашку Квинта с левого бока, но он успешно парировал, вступая в тень и в то же время медленно приближаясь к свисающему суку, качающиеся ветви которого висели в пяти футах от земли.

Малверн надвигался на него справа, навстречу веткам, Квинт позволил противнику нападать, предоставляя ему несколько опасных для себя возможностей и принимая болезненные царапины от преследующего лезвия Эфраима. Когда Малверн оказался в футе от веток, неподвижно висящих в тяжелом воздухе, Квинт обреченно выдохнул, словно отчаявшись. Эфраим засмеялся, увидев прекрасную для себя возможность — незащищенный левый бок Квинта. С победоносным рычанием он приблизился и сделал выпад в сердце.

При всей быстроте его движений, Квинт двигался вместе с ним, отскочив от клинка, разрезавшего тонкий батист его прилипшей к телу рубашки. Эфраим почувствовал, как шелестящие листья ивы ударили его в лицо, прежде чем увидел их. Он непроизвольно отвернулся, пытаясь избежать этого и в то же время восстановить равновесие после неудачного выпада. Эти два движения дали Блэкхорну ту мимолетную возможность, которая была ему нужна.

Весь воздух вырвался из легких Малверна, когда он почувствовал, как твердое, острое жало пронзило его грудь.

— Удивительно, но боли меньше, чем от простой царапины на руке, — прохрипел он, падая на колени, когда Квинтин выдернул свой клинок, который прошел между ребер, поразив прямо в сердце. Малверн повалился вперед, затем перекатился на спину. Когда доктор Уизерспун встал рядом с ним на колени, Эфраим Малверн был уже мертв.

Секундантом Эфраима был его напыщенный кузен, надеющийся унаследовать фамильные имения теперь, когда единственный наследник Эбнера Малверна был устранен. Он выразил несколько слабых, чисто символических протестов по поводу маневра с ветками ивы, но на самом деле Квинтина не в чем было особенно упрекнуть, принимая во внимание общеизвестный факт о первоклассном искусстве фехтования Эфраима. Ведь это было его намерение — завести Квинтина обратно в тень. Он потерпел неудачу.

Соломон помог кузену Эфраима погрузить тело на лошадь, затем повернулся в ту сторону, где доктор Уизерспун перевязывал несколько сильно кровоточащих ран Квинта. Внезапно его глаза расширились от испуга и удивления, и он выкрикнул предостережения, но было уже поздно. Маленькая фигурка, одетая в поношенные бриджи и серую рубашку, свалилась с веток у них над головами. Парень потерял точку опоры на тонком сучке, который с шумом подскочил кверху, освободившись от своей ноши….

Мадлен рухнула прямо на плечи Квинтину, и они оба повалились на землю в одном спутанном клубке рук и ног. Кожаная шляпа слетела с ее головы, и волосы рассыпались по лицу и плечам, словно блестящий красный атлас. Пара пистолетов тридцатого калибра времен королевы Анны приземлилась в нескольких футах от них. Квинтин схватил ее за плечи и оттолкнул от себя, затем подобрал один инкрустированный серебром пистолет и, вскочив на ноги, уставился на него.

Мадлен испытывала огромное облегчение, когда лежала распростершись перед ним и ощущала смешанный запах пота и крови, исходящий от его тела. Но в то же время она была напугана, ибо он истекал кровью.

Квинт свирепо смотрел на нее, тогда как Соломон и Ноубл стояли, словно пригвожденные к месту, в изумленном молчании.

— Какого дьявола вы здесь и как сюда попали?

Тон его был таким убийственно холодным, что ей потребовалось несколько мгновений, чтобы оторвать язык, прилипший к пересохшему небу. Как ужасно она, должно быть, выглядела. Его неприязненный взгляд, скользнувший по ее телу, ясно свидетельствовал об этом.

— Я случайно подслушала разговор о дуэли и поехала по дороге к реке, рано, перед рассветом. Гулливер и моя лошадь вон там, за деревьями на повороте.

— И что, скажите на милость, вы намеревались делать вот с этим? — Он держал пистолет на ладони.

Мадлен поднялась на ноги, чувствуя, что ужасно глупо выглядит, лежа на земле.

— Вы не единственный, кто стреляет без промаха, мистер Блэкхорн.

Низкий смешок Соломона прогремел в застывшем горячем воздухе:

— Клянусь всевышним, Квинт, она бы застрелила негодяя, чтобы спасти твою несчастную шкуру!

— Я глубоко тронут, госпожа, но я сам в состоянии постоять за себя. — Его голос был таким жестким и холодным, как декабрьский мороз.

— Эта дуэль произошла по моей вине. — Опустив глаза, чтобы избежать его ледяного зеленого взгляда, она прошептала: — Я не хотела иметь вашу смерть на своей совести.

— Лучше дай промыть и перевязать тебе раны, пока ты окончательно не истек кровью и не испортил свадьбу. А потом можешь уладить дела со своей леди, — сказал Ноубл, снова переключая внимание на раны Квинтина.

— Эта сумасбродка не леди. А свадьба была испорчена еще в тот день, когда ее отец и мой решили заключить этот чертов брак. — Квинтин гневно взглянул на Мадлен. — Если я еще когда-нибудь увижу вас в мужской одежде или еще как-нибудь неподобающе одетой, я так исполосую вашу хорошенькую маленькую задницу, что вы месяц не сможете сесть на лошадь.

Мадлен стояла перед большим овальным зеркалом в своей комнате в Блэкхорн-Хилле, вспоминая холодную угрозу взбешенного Квинтина после дуэли. Это было неделю назад. А сегодня был день свадьбы. С самого детства Мадлен мечтала об этом дне. И тем не менее бледное лицо и испуганные глаза, глядящие на нее из зеркала, совсем не отражали ее мечты. Брак, заключенный в аду, — так он сказал. Он презирал ее, и Мадлен едва ли могла винить его после всего, что случилось.

Она реагировала на его надменную грубость и беспричинную ревность горячностью и резкими, язвительными словами. На это у нее были основания. Но вот неприятное происшествие с Малверном было чистейшей глупостью с ее стороны, безрассудным поступком, который мог бы убить Квинтина. Словно одного этого было недостаточно, ей, вдобавок, еще и не удалось ускользнуть с места дуэли, не будучи пойманной.

Когда вчера прибыл ее отец, опоздав почти на неделю, он сильно отчитал ее за все эти грехи. Мадлен сдержала слезы. Никому она не нужна была с тех пор, как умерла тетя Изольда.

Мадлен слегка пробежала палками по легкой, как пушинка, золотистой паутине ее верхней юбки, которая была стянута кверху шелковыми лентами в стиле «полонез» поверх темно-золотой парчовой нижней юбки. В лифе платья была сделана вставка из белого шелка с золотой вышивкой. Тончайшая золотистая фата плавно ниспадала на плечи и была прикреплена к изящной шляпке без полей, приколотой поверх искусно уложенных локонов высокой прически. Мягкие туфли на высоких каблуках, с золотыми пряжками, выглядывали из-под пышных юбок. Платье и весь наряд были достаточно изысканны и совершенны, чтобы превзойти любые девичьи фантазии.

Но тяжесть драгоценностей семьи Блэкхорнов висела, словно камень, на ее обнаженной шее. Мадлен прикоснулась к тонкой золотой цепочке, усыпанной дюжиной сверкающих изумрудов всех оттенков. Самый крупный лежал, словно ледяная зеленая слеза, «юдоль печали», на ее груди, где низкое декольте корсажа обнажало таинственную гладь кремовой кожи.

Прекрасные… Холодные… Зеленые… Камни насмехались над ней так же цинично, как глаза Квинтина. На свадьбе он окончательно закрепит свою власть над ней, надев на палец кольцо с огромным квадратным изумрудом, гармонирующим с ожерельем.

Она поборола в себе порыв сорвать эти тяжелые драгоценности, платье и фату и убежать из этого великолепного особняка, полного незнакомцев. Однако здравый смысл победил. Она не может убежать… Дверь открылась, и вошла служанка, сделав реверанс. Пришло время спуститься вниз и предстать перед всеми.

Множество людей толпилось в холле вокруг лестницы, и еще сотни наполняли большую переднюю гостиную, где ожидал англиканский священник. Джентльмены терпеливо обливались потом в своих великолепных атласных фраках со сверкающими золотыми часами, свисающими на ленточках из атласных жилетов. Дамы были одеты в шикарные платья с нижними юбками, увеличенными до немыслимых пропорций кринолинами, и усыпаны гранатами и жемчугами. То тут, то там мерцали бриллианты. У многих на лицах были приклеены бархатные мушки, вырезанные в виде звездочек или полумесяцев.

Хотя жара привела к тому, что большинство мужчин Джорджии отказались от париков, несколько пожилых джентльменов придерживались традиции, в то время как другие пудрили свои собственные заплетенные и завитые волосы, придавая им всевозможные оттенки от белоснежного до желтовато-коричневого. Женщины были менее практичны со своими длинными локонами, фантастически переплетенными с атласными и шелковыми лентами и уложенными в немыслимо сложные прически, представляющие собой целые произведения искусства, которые возвышались над бровями на целый фут, а то и больше. Изящные шляпки с лентами и перьями венчали эти монументальные сооружения.

Весь задний холл и прилегающий к нему двор были заполнены слугами различных оттенков кожи, которые изнывали под жарким полуденным солнцем. Все собрались, чтобы отпраздновать свадьбу наследника Блэкхорн-Хилла.

Квинтин ждал у подножия лестницы. Лицо его ничего не выражало, когда он глядел вверх, туда, откуда Мадлен должна была спуститься, опираясь на руку Теодора Дево.

Мадлен появилась из-за угла и остановилась наверху лестницы, она почувствовала ледяной взгляд своего жениха. Когда же их глаза встретились, все вдруг изменилось. Воздух, такой неподвижный и плотный, неожиданно наэлектризовался, словно в дом ворвалась грозовая буря.

Она позволила своему взгляду насладиться всем великолепием его мужской красоты. Он был одет в прекрасно сшитый черный шелковый фрак с темно-зелеными манжетами, жилет был из такого же темно-зеленого атласа, а черные атласные бриджи плотно облегали длинные, стройные ноги. В отличие от многих других мужчин его волосы цвета воронова крыла, без всяких кудрей и пудры, были просто стянуты на затылке шелковой лентой Белый шелковый галстук у горла делал его смуглое лицо еще более темным Уголки сжатых губ были прямыми, не приподнятыми и не опущенными, но в глазах она видела огонь — холодный огонь. Яростный гнев горел в этом зеленом взгляде, который был прикован к ней, гнев… и еще что-то.

«Силы небесные, она прекрасна!» Квинт смотрел, как Мадлен плавно спускалась по лестнице, окутанная золотым сиянием, управляясь с великолепным платьем с такой легкостью, словно это была привычная домашняя одежда. Чудесные волосы аккуратными локонами ниспадали на ее обнаженные плечи. Еще до того, как она приблизилась, он уловил соблазнительное благоухание жимолости, ее специфический аромат. Квинт проклинал свое тело, отказывающееся повиноваться его твердому намерению оставаться холодным и сдержанным в течение этого бесконечного дня. Он ощутил напряжение в паху, почувствовал, как горячая волна желания постепенно растеклась оттуда до самых кончиков пальцев Сердцебиение участилось, когда она подошла ближе. Затем он шагнул вперед, приняв ее руку от старого Теодора, и повел ее через толпу людей в гостиную. Благожелательно улыбающийся священник ожидал их с молитвенником в руке. Он соединит их друг с другом до конца жизни.

Мадлен постаралась сдержать дрожь, когда Квинтин взял ее холодные пальцы в свою теплую руку. Она чувствовала озноб, несмотря на жару и духоту от огромного количества гостей. Твердая рука Квинтина дала ей странное ощущение силы. Когда они преклонили колени перед священником, Мадлен решилась бросить мимолетный взгляд на его профиль. Он был таким величественно красивым, таким сильным. Если бы только он не презирал ее. Если бы он хотел этого брака… так же, как и она.

Это был ее выбор. Вспомнив некоторых изнеженных юнцов и дурно пахнущих потных джентльменов, которые ухаживали за ней, Мадлен поняла, что хочет быть женой именно этого таинственного, ранимого мужчины с какой-то давнишней, глубокой болью, скрывающейся за фасадом резких слов, и надежно сдерживаемой страсти. Детство, проведенное с Робертом Блэкхорном, должно было быть печальным, горьким.

Несмотря на недоверие к ней Квинтина, он желал ее. Искра вспыхивала между ними всякий раз, когда они прикасались друг к другу. Она реагировала на это с гневом и изумлением, но и, если быть честной, с удовольствием. Он был загадкой… Мужчина, окруженный ореолом таинственности и не доверяющий ни одной женщине. Она поклялась себе, когда произносила торжественные фразы брачной церемонии, что сделает так, что ее муж будет доверять ей. Возможно, даже полюбит ее когда-нибудь.

Когда священник дал свое последнее благословение, Квинт поднялся и помог ей встать на ноги. Мадлен посмотрела ему в глаза, но не прочла в них ничего. «Он научился скрывать от всех свои истинные чувства». Но бренди могло сломить даже сильнейшую мужскую решимость. По всей вероятности, он воспринимал ее как свою слабость и, с его недоверием к женщинам, негодовал на ее вмешательство в его жизнь. Мадлен решилась улыбнуться своему мужу, когда они медленно шли через гостиную. Квинтин ответил ей улыбкой, которая не тронула его ледяных зеленых глаз.

— Торжествуете, мадам? — прошептал он, сверкнув белыми зубами.

— Просто пытаюсь выглядеть радостной в соответствии с обстоятельствами, — ответила она тоже шепотом. При этом они, выходя из заполненной людьми гостиной в передний холл, оба кивали и улыбались в ответ на добрые пожелания.

— Мы должны выйти к слугам, собравшимся за дверьми. Это старая традиция, которую установил мой дед, когда привез свою первую невесту в Блэкхорн-Хилл.

Квинтин вывел ее на длинное крыльцо с массивными колоннами, где их приветствовало целое море мужчин, женщин и детей всех возрастов и цветов кожи.

— Все эти люди работают на семью Блэкхорнов? — изумленно спросила Мадлен. Она и прежде догадывалась, что плантация огромна, но это было невероятно.

— У нас около шестисот черных рабов плюс триста слуг, работающих по контракту. Кроме того, вольнонаемные люди работают на лесопилках, занимаются перевозкой товаров и обрабатывают поля вдоль реки.

— Это же целая империя Если бы вы искали невесту в Англии, то могли бы жениться на дворянке.

— Но мой отец был женат на дворянке, — язвительно заметил он.

Резкий ответ застыл у нее на губах. До тех пор, пока она не узнает тайну Анны, она больше не сделает промаха.

Квинт помог ей сойти по узким ступеням в толпу, и они стали принимать поздравления. Мадлен чувствовала искренность и подлинную радость, которую излучало это море сияющих людей. Она видела, как Квинтин смеялся с работниками, принимая рукопожатия и даже по-отечески ласковые похлопывания по спине от мудрых стариков. Он присел на корточки, принимая объятия от хихикающих детей, и, казалось, искренне радовался их привязанности. Будет ли он хорошим отцом? Это была та сторона холодного, высокомерного Квинтина Блэкхорна, которую она никогда прежде не видела. Несколько хорошеньких молодых женщин разглядывали ее с едва скрываемой ревностью и воспользовались возможностью поцеловать хозяина и «пожелать ему счастья», как притворно застенчиво сказала Фоби Баршан, племянница домохозяйки.

Мадлен опустилась на колени в траву и приняла букет душистых магнолий от одной робкой малышки рабыни. Добрые пожелания этих простых людей глубоко тронули ее. Никто из тех, кто работал на Клод Дево, не был таким отзывчивым. «Возможно, я смогу создать здесь дом, если только мне удастся завоевать Квинтина».

Он наблюдал, как Мадлен смешалась с его людьми и казалась довольной тем, что большинство надменных леди из Саванны посчитали бы ниже своего достоинства, и это тронуло его больше, чем он хотел себе признаться.

В этот момент Соломон хлопнул его по плечу, отвлекая внимание от празднества.

— Это послание привез наш курьер из Саванны, — сказал он, передавая Квинтину запечатанное письмо.

Никто в толпе не заметил, как тот сунул его за жилет Мадлен почувствовала, как рука Квинтина взяла ее за локоть, поднимая с того места, где она стояла на коленях, разговаривая с детьми. Она повернулась к нему в ожидании.

— Я должен отлучиться по одному срочному делу Если хочешь, можешь освежиться, прежде чем начнется праздничный обед.

После того как они вернулись в дом, Квинтин извинился и исчез в библиотеке. Мадлен сразу обнаружила, что окружена незнакомыми людьми. Их изысканные слова не казались такими искренними и честными, как те, которые она получила на улице. У нее разболелась голова было невыносимо жарко в толпе разодетых мужчин и женщин, источающих смешанный запах пота и духов.

Когда Эндрю Блэкхорн взял ее руку и поцеловал, она испытала теплое чувство облегчения, глядя в его открытое, улыбающееся лицо.

— Невеста, так скоро покинутая своим женихом? Мне придется побранить своего кузена, — сказал он, подмигнув.

— Квинтин занят каким-то срочным делом в кабинете Он обещал вернуться через несколько минут — Она чувствовала, что должна заступиться за него.

— Скоро начнутся танцы. Вы с Квинтином должны будете открыть первый тур. Это семейная традиция.

— Эта семья просто изобилует всевозможными непонятными и интересными обычаями, как я обнаружила.

— Я буду более чем счастлив разъяснить их вам, — ответил Эндрю, ведя ее к холлу — Если хотите, я провожу вас в такое место, где вы несколько минут сможете посидеть в тишине.

— Я была бы вам весьма признательна.

Но прежде чем удалось ускользнуть, Роберт направился к ним в сопровождении нескольких британских офицеров, включая генерала Превоста, командующего оккупационными войсками Саванны. Со всей надлежащей помпой он представил свою невестку доблестному швейцарскому наемнику, равно знаменитому как за свой вспыльчивый нрав, так и за любовные похождения в молодости. Была в ходу даже такая шутка, что половина младших офицеров в британской армии являлась потомством Августина Превоста. Высокий, с крючковатым носом и пышной шевелюрой седых волос, генерал поцеловал ее руку с большим удовольствием.

Квинт замкнул двери библиотеки и задвинул шторы, затем открыл пакет, который прошел весь путь из Франции. Он улыбнулся, узнав мелкий, неровный почерк Франклина, и начал читать остроумный и подробный отчет о последних новостях и слухах, передающихся в Париже, Вене, Берлине и, самое важное, в Лондоне.

Мадлен улыбалась до тех пор, пока не почувствовала, что лицо ее застыло, несмотря на жару. Чем больше людей спрашивали ее об отсутствующем женихе, тем больше ей хотелось повернуться и убежать от этого душного, толпящегося спектакля. Когда Эндрю принес ей стакан освежающего напитка, она с благодарностью взяла его и отхлебнула.

— Что в нем? Очень вкусно, но боюсь, слишком крепко для меня.

— Это особый напиток, весьма популярный в Лондоне в мой последний приезд туда, — объяснил он, с удовольствием потягивая питье. — Это всего лишь бренди, настоенный на апельсиновых корках для придания ему особенного привкуса и аромата. Очень приятно, вы не находите?

Из чего бы он ни состоял, но напиток тут же ударил ей в голову. Она добродушно улыбнулась Эндрю и сделала еще один глоток. Музыканты играли, и было очевидно, что давно пора открывать танцы. Где же Квинтин?

Отвечая на молчаливый вопрос в ее глазах, когда она оглядывала комнату, Эндрю сказал:

— Позвольте мне послать слугу поискать моего отсутствующего кузена. Не могу видеть вас покинутой в такой вечер.

— А, вот и вы, моя дорогая, — сказал Роберт, пробираясь к ней сквозь толпу. Эндрю извинился и отошел. С Робертом был ее отец, выглядящий нервозным и стесненным, как обычно, когда вынужден был находиться рядом со своей дочерью.

Теодор прочистил горло и сказал немного резковато:

— Теперь ты устроена, и я должен вверить тебя твоему мужу и его отцу. Я уеду в Чарлстон, как только освобожусь от этого мишурного атласа и бархата. Корнуоллис попал в неприятное положение в Северной Каролине, у Рэмсор-Милл. Эти остолопы из королевской армии отказываются подчиняться приказам.

Он поговорил еще несколько минут, затем легонько похлопал ее по щеке и удалился.

Эндрю снова появился в тот момент, когда оркестр заиграл рил*. Он повернулся к Роберту и сказал:

— С вашего разрешения, сэр, я бы хотел вывести мою новую кузину на первый рил, поскольку мы не можем отыскать Квинтина. Все с нетерпением ожидают начала танцев.

Роберт нахмурился, затем хитро улыбнулся:

— А почему бы и нет? Если этот молодой повеса не в состоянии выполнять свои обязанности, мы не станем ждать его.

Эндрю взял ее за руку, и они пошли к центру широкого открытого пространства гостиной, где были свернуты ковры, чтобы освободить место для танцев. Дубовые полы были натерты воском, а огромная комната, почти пятидесяти футов в длину, была достаточно просторна для дюжины пар, выстраивающихся в линию в риле.^[2] Под громкие аплодисменты и тосты за здоровье короля и семьи Блэкхорнов танцы начались.

Горечь Мадлен из-за торопливого отъезда ее отца и затянувшегося отсутствия Квинтина улеглась по мере того, как продолжались танцы. Эндрю был не только внимательным и добрым, но еще и искусным танцором. После нескольких быстрых рилов музыка замедлилась до нежного ритма менуэта.

Когда они сделали перерыв, чтобы освежиться, двое британских офицеров и несколько молодых плантаторов окружили ее, умоляя удостоить их чести танцевать с невестой. Если они и были удивлены долгим отсутствием жениха, то имели достаточно благородства, чтобы не упоминать об этом. Мадлен заставила себя выбросить эту мысль из головы, улыбалась и танцевала, а голова ее кружилась от апельсинового бренди. После нескольких танцев Эндрю снова взял ее за руку, чем несказанно огорчил молодого лейтенанта Клэра.

Квинт стоял в дверях, наблюдая, как Мадлен снова окружили поклонники. Кремовая нежная кожа, открывающаяся в низком декольте корсажа, блестела от испарины. Она близко наклонилась к Эндрю, когда они сошлись в центре зала и начали скакать между рядами танцующих в ритме рила. Мадлен засмеялась какой-то его шутке, когда они расставались на противоположной сторона зала.

Когда рил закончился, они поклонились друг другу и направились к огромной хрустальной вазе с пуншем. Жест, которым Эндрю положил свою ладонь поверх ее руки, показался Квинту слишком уж собственническим. Он зашагал в их сторону, пока не совсем уверенный, что скажет, но зная наверняка, что его невесте нужно преподать урок хороших манер.

Роберт стоял в стороне, рядом с генералом Превостом, и наблюдал, как его сердито хмурящийся сын продвигается сквозь толпу.

— Похоже, снова надвигается гроза. Она устроит ему веселенькую жизнь, не будь я Роберт Блэкхорн, — сказал он с удовлетворением.

Глава восьмая

— Поклонников явно тянет к вам, как пчел к меду, — сказал Квинт, неожиданно появляясь рядом с Мадлен и Эндрю и решительно оттягивая ее от своего кузена.

— Возможно, я действительно неотразимо сладкая, — ответила она, смело улыбаясь в его смуглое лицо.

— Сегодня ночью я выясню правду… когда попробую тебя, — тихо прошептал он.

Для Мадлен эти слова прозвучали больше как угроза, чем как изъявление нежности. Коротко кивнув Эндрю, Квинтин отвел ее в сторону. Она попыталась вырваться, но он только сильнее сжал свою руку.

— Вы были ужасно грубы с кузеном Эндрю. Я хотела поблагодарить его за то, что он вел меня в танцах, поскольку вы предпочли уклониться от этой неприятной для вас обязанности. — Она знала, что в ее голосе явно звучит оскорбленная гордость, и ненавидела себя за это.

— Ах, да, дорогой Эндрю, терпеливый и галантный Блэкхорн, тот, кто всегда соблюдает приличия. — Он замолчал и взял ее рукой за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. Со стороны это выглядело, как ласковый жест. — Но запомни, жена, ты принадлежишь мне, а не моему кузену.

— Тогда будьте добры выполнять свои обязанности, сэр, — парировала она.

Медленная улыбка заиграла на его губах, когда они вместе выходили из комнаты.

— Как только закончится это свадебное празднество, я намерен выполнить свои обязанности в полной мере.

Щеки Мадлен снова вспыхнули, но она сдержала резкий ответ и молча прошла в столовую. Она подумала о ночи, слишком быстро приближающейся, и ее горящие щеки побледнели. Если бы только она знала, что он будет с ней делать. «Фэнни-Хилл» тоже ничем ей не помог. Фактически он еще больше напугал ее. Они сидели во главе огромного, длинного стола, в то время как целый легион слуг подавал рыбные блюда, за которыми следовала дичь, запеченная в тесте, пряное жаркое из оленины и хрустящая поджаристая свинина. Острые соусы из всевозможных овощей, которые выращивались в Блэкхорн-Хилле, сопровождали все мясные блюда. Пудинги, пирожные, сбитые сливки и бисквиты, пропитанные вином и наполненные фруктовыми кремами и свежими фруктами, были представлены в ослепительном многообразии и великолепии.

Квинтин заметил, что Мадлен толкала кусочек жареной свинины по своей тарелке до тех пор, пока слуги не убрали ее, совершенно нетронутую, затем сказал:

— В отличие от наших гостей-евреев тебе не запрещено есть свинину.

Она уклонилась от комментариев.

— Десерт Делфины не имеет себе равных, — сказал он насмешливо, приступая к пирожному, утопающему в сливочном креме.

Мадлен лишь размешала слои крема и фрукты своей порции, пока все это не превратилось в бесформенную массу несъедобного вида.

— Кажется, я потеряла аппетит, — тихо призналась она.

— Нервы новобрачной? — спросил он, но без злорадства.

Совесть начала одолевать его. Девушка была молодой и неопытной, несмотря на сумасбродное поведение. Наверняка она была девственницей и боялась предстоящей ночи.

— Да, полагаю, это нервы, — сказала она, осмелившись встретиться с его взглядом. Впервые он не сердился и не издевался над ней.

— Все будет хорошо, Мадлен, — он нахмурился, припомнив свои прежние грубые насмешки и жалея, что не может взять их назад.

— У меня не было никого, ни одной женщины, с которой я могла бы поговорить…

Смелость покинула ее, и все же она испытывала потребность затронуть добрую струну в душе своего таинственного мужа.

— Да. Могу себе представить, твоя тетя Клод едва ли была бы полезна в этом вопросе, — сказал он, улыбнувшись.

Мадлен почувствовала, что ее беспокойство стало немного меньше. Боже милосердный, если он будет чаще так ей улыбаться, она растает! Когда он поднялся и взял ее за руку, она тоже с радостью встала, желая поскорее выскользнуть из этой душной комнаты, наполненной важными людьми, предлагающими бесконечные тосты за здоровье новобрачных.

Квинт вывел Мадлен из столовой в задний холл, где стояли несколько пожилых служанок. Он отдал им распоряжение проводить невесту в его комнату по задней лестнице и помочь ей освободиться от свадебного наряда. Затем отвернулся от многозначительных, но добрых улыбок служанок и взял Мадлен за руку:

— Иди с ними, и никто не увидит, что ты ушла. Это избавит нас обоих от дальнейших подшучиваний на сегодняшний вечер. Я дам тебе достаточно времени приготовиться, прежде чем присоединюсь к тебе наверху.

Он слегка коснулся губами ее руки и вышел через тяжелую дубовую дверь, которая вела в передний холл, полный гостей.

Мадлен сидела у большого овального зеркала на чиппендейлском табурете, уставясь на свое отражение, в то время как новая служанка расчесывала ее. Она видела себя и Нел в высоком зеркале — хрупкая маленькая женщина, бледная и съежившаяся, и угловатая служанка, хлопочущая над ее волосами. Лицо Нел было красноватым и слегка морщинистым, а ее когда-то белокурые волосы поседели, но улыбка была искренней, когда она говорила:

— Ну вот, разве у этих волос не бесподобный цвет, такой темно-красный, что кажется черным, пока на него не упадет свет свечи. Тогда он сияет, как горящие угольки. — Она слегка нагибалась в талии, проводя черепаховым гребнем по всей длине волос Мадлен.

Пока Нел болтала и работала, Мадлен оставалась молчаливой, глядя в зеркало, которое отражало почти всю спальню Квинта. Комната была заставлена тяжелой ореховой мебелью, а стенные панели выкрашены в темно-зеленый цвет. Сцена английской охоты и несколько картин, запечатлевших знаменитые лошадиные скачки, были единственной данью искусству и явно подобраны с небрежностью, как если бы Квинтин проводил мало времени в этой комнате… или не имел желания проводить больше времени в ней. Гардеробная слева от нее была заполнена сюртуками, бриджами и сапогами, развешанными и расставленными в идеальном порядке камердинером. Трубка, табак и хрустальный графин с бренди рядом с большим глубоким креслом свидетельствовали о том, что ее муж не только одевался, купался и спал в этой холодной, аскетической комнате.

Помимо воли ее взгляд снова скользнул к кровати, которая была широкой и длинной, сделанной по заказу для высокого мужчины. Толстая и мягкая перина приглашала утомленное тело погрузиться в ее глубины и уснуть, но Мадлен была слишком взволнована для этого, даже ясли бы такое и было возможно в свадебную ночь.

Заметив Испуганные взгляды, которые ее госпожа украдкой бросает на кровать, Нел добродушно усмехнулась и сказала успокаивающе:

— Вы, наверное, хотите забраться под простыни. Давайте я задерну сетку, чтобы москиты не повредили вашу нежную кожу.

— Ты очень добра, Нел, — сказала Мадлен, вставая на низкий табурет сбоку кровати и взбираясь на манящую постель, в то время как служанка опустила вокруг нее москитную сетку и стала задвигать темно-бордовый полог кровати.

— Сегодня ночью будет тепло. Вы хотите, чтобы я оставила его открытым для прохладного ночного воздуха?

Прежде чем Мадлен успела ответить, голос Квинта ворвался в комнату из двери:

— Оставь полог открытым, Нел.

Она сделала так, как ей было приказано, присела в реверансе перед хозяином и выскользнула из комнаты.

Мадлен выглядела такой крошечной, затерявшейся в его большой кровати, и бледной, как белоснежные простыни, которые она натянула на себя до самого подбородка. Он прошел в гардеробную, на ходу снимая фрак, и аккуратно повесил его на стул.

Несмотря на теплый ночной воздух, Мадлен почувствовала, как мелкая дрожь пробежала вдоль ее позвоночника. Она слышала шуршащие звуки снимаемой одежды. «Я не буду вести себя как перепуганная дурочка», — отругала она себя, выпрямляясь. Тишина длилась до тех пор, пока Квинт не появился в дверях, одетый в красный шелковый халат. Она увидела черные волосы на груди, там, где расходились полы халата, небрежно стянутого поясом на узкой талии.

Освободившиеся от стягивающей их на затылке ленточки волосы делали его лицо еще более похожим на лицо дикаря. Квинтин, больше чем его кузен Девон, выглядел так, словно в нем текла индейская кровь. Когда его зеленые глаза скользнули с ее лица вниз, проникая сквозь тончайший бледно-розовый шелк ее ночной сорочки, Мадлен почувствовала, как горячая волна залила щеки и двинулась ниже, к животу.

Квинт любовался ее изящной красотой. Он хотел жениться на некрасивой, покорной девушке, которая подчинялась бы ему и была верной женой и хорошей матерью его детям. В теле Мадлен Дево — нет, Мадлен Блэкхорн, поправил он себя — не было и намека на смирение и покорность.

На радость или на горе, но он женился на ней. По крайней мере, он будет испытывать удовольствие в постели. Один лишь взгляд на нее, окутанную бесконечными складками шелка, делал его тело твердым от возбуждения Квинт проклинал себя за сексуальное воздержание в течение последних нескольких недель. Теперь он был сильно возбужден, а ведь он еще даже не прикоснулся к ней.

Мадлен смотрела, как он медленно приблизился, затем погрузил одно колено в мягкую перину. Его длинным ногам не требовался табурет, чтобы взобраться на кровать. На мгновение Мадлен испугалась, что он снимет халат, она была уверена, что под ним ничего не было. Но он не сделал этого, а лишь наклонился к ней, протягивая одну руку. Он взял прядь ее волос и намотал на свой кулак, затем поднес его к губам.

— Я рад, что ты не покрыла волосы одним из этих дурацких чепцов, — сказал он хрипло. — Они восхитительны.

Ее воодушевил комплимент, но еще больше нежность его прикосновения, когда он очень мягко потянул за пойманный локон, притягивая ее ближе к себе. Мадлен наклонилась вперед. Чтобы удержать равновесие, ей пришлось вытянуть руку, и ее ладонь уперлась в упругое тепло его груди. Она ощущала биение его сердца и жесткую шелковистость волос под своими пальцами. Когда она осмелилась сделать движение ладонью по его груди, то почувствовала, как его сердцебиение участилось.

Квинт сделал глубокий вдох, поклявшись, что будет действовать медленно, чтобы не напугать ее, но девчонка отнюдь не облегчала его задачу. Он снова потянул ее за волосы, и она уткнулась лицом ему в грудь, приглушенно ахнув. Мучительно соблазнительный запах жимолости окутал его, когда он отвел массу шелковистых волос с лица Мадлен, а затем приподнял ее подбородок и наклонился, чтобы встретиться с ее губами.

Поцелуй был нежным, легким, пробным. Она таяла, словно воск на солнце, плавящийся, теплый и податливый. Не превратится ли эта нежная ласка снова в жестокую, как в ту кошмарную ночь в Саванне? Мадлен молила, чтобы этого не случилось, ибо это ощущение было восхитительным, захватывающим дух. Она отдалась во власть соблазна, подражая движениям его губ, дразня, нашептывая, маня.

Он коснулся губами ее глаз, затем висков, где учащенно билась голубая, трепещущая жилка. Когда его теплые губы начали ласкать ее шею, она крепко схватилась руками за его плечи и откинула назад голову, закрыв глаза и учащенно дыша. Она утопала в горячем, сладостном наслаждении.

Бормоча тихие, невнятные слова ободрения, он положил ее спиной на постель и провел рукой от ее плеча через грудь к тонкой талии, затем обратно, для того чтобы обхватить ее грудь и большим пальцем подразнить сосок, который сморщился и затвердел. Это заставило ее тихо застонать.

Квинту безумно хотелось сорвать эти кажущиеся бесконечными складки шелка с ее тела и обнажить его. Он поборол в себе этот порыв и вместо этого стал нежно ласкать ее через ночную сорочку. Когда она выгнулась навстречу его руке, он двинулся от одной груди к другой, чтобы, в свою очередь, возбудить и ее. Она была невинно распутна, и ее инстинктивная, неискусная отзывчивость воспламеняла его.

Снова его губы коснулись ее шеи, где бился пульс с сумасшедшей скоростью. Он двинулся вверх, к ее щеке, затем сосредоточился на ее губах и поцеловал, на этот раз с большей настойчивостью, прикасаясь кончиком языка к ее губам до тех пор, пока она не раскрыла их. Он неторопливо исследовал ее, сдерживая желание ворваться внутрь и жадно упиваться ее бархатистой мягкостью, как он сделал это в первый раз. Он чувствовал, как ее ногти впиваются ему в плечо, слышал ее тихое постанывание. Кровь его кипела, с бешеной скоростью носясь по телу и разжигая в нем неукротимый огонь страсти.

Мадлен почувствовала, что его поцелуй стал более решительным, когда его язык дразнил внутренность ее рта, затем отступил только для того, чтобы погрузиться с еще большей настойчивостью. Она ощущала в себе ответную потребность исследовать его и осмелилась позволить своему языку последовать его примеру. Когда он застонал и умножил силу поцелуя, она не испытала страха, а лишь жажду. Ее маленькая ладонь поднялась и погрузилась в его густые, черные, как ночь, волосы, притягивая его ближе, ближе.

Квинт скользнул рукой к банту, связывающему на груди разрез ее ночной сорочки. Он развязал его, затем потянул сорочку с плеч, хрипло прошептав:

— Я хочу посмотреть всю тебя.

Прохладный ночной воздух на мгновение коснулся ее обнаженных грудей, но затем жар его рта охватил одну из них, в то время как ладонь накрыла другую. Он дразнил возбужденный сосок губами и языком, затем припал к нему, слегка посасывая до тех пор, пока она не застонала. Когда он повторил это чудесное нападение на вторую грудь, Мадлен едва не лишиласьчувств от наслаждения.

— Да, да, — шептала она, выгибаясь навстречу его исследующему рту. Она чувствовала, как его руки спускают развязанную сорочку ниже и ниже, до тех пор пока та не скомкались вокруг ее бедер. Когда же он скользнул рукой по ее животу, что-то горячее и обжигающее вспыхнуло внутри нее, рассылая головокружительные волны желания по всему ее телу. Она не испытывала стыда, не протестовала. Квинт спустил бесконечные складки шелка с ее бедер, затем освободил от них ее ноги и отшвырнул сорочку на пол. Его глаза следовали вдоль изящных очертаний ее обнаженного тела от кремовой, прекрасной формы груди к тоненькой талии и маленькому плоскому животу, затем опустились туда, куда его манили темно-красные завитки… Взгляд задержался там на мгновение, затем скользнул ниже, по ее стройным ногам с выпуклыми икрами и изящными лодыжками. Когда его руки отправились в путешествие, уже пройденное глазами, он выдохнул.

— Ты просто совершенство. Так чертовски прекрасна…

Мадлен едва ли понимала то, что он шептал, но ощущала в нем такую настойчивость, которая подчиняла себе все ее чувства. Он раздел ее. Обнажит ли он теперь и свое тело? Прежде она боялась этого, теперь она хотела, жаждала видеть его, ощутить его твердую плоть, прижимающуюся к ней, не сдерживаемую одеждой. Ее руки скользнули под полы его халата на груди, и она почувствовала пьянящее ощущение власти, когда его сердце заколотилось под ее ладонью. Она двинулась ниже. Пояс препятствовал ее странствию, но прежде чем она успела развязать его, Квинт сам сдернул тонкую полоску ткани, затем, распахнув халат, сбросил его быстрым, чувственным движением плеч. Его глаза остановились на ее лице, наблюдая за реакцией на его наготу.

Она была так восхищена потоком новых ощущений, которые охватили ее, что от стыдливости не осталось и следа. Его тело так отличалось от ее собственного, было таким смуглым и твердым, поросшим черными волосами на груди, в подмышках и на ногах. Она позволила своим рукам ласкать и гладить, в то время как ее глаза упивались красотой его мужественности, с наибольшей очевидностью проявляющейся в напрягшемся, пульсирующем фаллосе, который прижимался к ее животу. Но смелость покинула ее, и руки не решились повторить путь, пройденный взглядом.

— До сих пор вы были очень смелы, госпожа Блэкхорн, — сказал он низким шепотом, когда ложился на нее, удерживая свой вес на локтях и давая возможность их разгоряченным обнаженным телам слиться в единую плоть. Он снова захватил ртом ее губы, на этот раз совсем не нежно, но, несмотря на это, она раскрылась навстречу ему, отвечая на его страстный поцелуй своим огнем.

— Я не могу больше ждать.

Его колено протиснулось между ее бедер, и он хрипло скомандовал:

— Раздвинь ноги, да, вот так, теперь забрось их мне на спину — выше, выше.

Он застонал, когда она выполнила его инструкции, и тогда он осторожно вошел в нее.

Мадлен почувствовала, что его твердый член касается ее в том месте, где, казалось, сосредоточилась вся ее боль-наслаждение, требующая освобождения. Какое-то первобытное блаженство' пульсировало в ней, когда он медленно скользнул внутрь нее, лаская и дразня, шепча невнятные слова, рождаемые страстью. Она почувствовала, как ее тело помимо воли поднимается навстречу ему.

Он медленно погрузился в нее, затем почувствовал, что она застыла, когда он уперся в тонкую преграду ее девственности. Приподнявшись над ней с выражением хищного удовлетворения на лице, он стиснул зубы и откинул назад голову, изо всех сил пытаясь сдержаться.

— Не двигайся, даже не дыши, — прохрипел он.

Спустя мгновение он сделал глубокий, прерывистый вдох, затем опустился, чтобы снова поцеловать ее, обхватив рукой ее лицо, заставляя ответить на поцелуй так, как она делала это прежде. Как только он почувствовал, что она начинает всецело отдаваться наслаждению, он сделал один сильный и глубокий толчок, проникая вглубь, наполняя ее.

Его рот заглушил ее крик, ибо он не прерывал дразнящего поцелуя, все это время сдерживая себя внутри плотного, влажного пространства ее тела.

Потрясающая полнота ощущений быстро вытесняла резкий приступ боли из ее сознания. Она больше не чувствовала ничего, кроме этой сладостной боли, которую могло успокоить лишь это единение, слияние в одно целое. Она гладила руками напрягшиеся мускулы его спины, затем погрузила пальцы в его волосы, притягивая его ближе, когда он углубил поцелуй. От острой боли не осталось и следа, и теперь она чувствовала лишь непреодолимую потребность движения. Прежде он приказывал ей лежать спокойно, но сейчас казалось таким естественным забыть об этом, как она забыла о боли.

Квинт почувствовал, что она начала двигаться, приподнимая ягодицы. С приглушенным стоном он опустился ниже, погружаясь в нее вначале медленно, пытаясь продлить ей наслаждение. Прервав поцелуй, он приподнял верхнюю часть тела и наблюдал за ней, ускоряя темп своих движений. Она приоткрыла глаза, затем снова закрыла в экстазе, когда ее голова металась из стороны в сторону, и она страстно выгибалась навстречу ему.

Он наблюдал, как капелька пота соблазнительно стекала между ее грудей, и потерял самообладание. Каждый нерв его тела вибрировал, когда он, задрожав, сделал последний глубокий толчок и упал на ее очаровательную, маленькую грудь. Мелкая дрожь еще несколько раз сотрясала его, пока он лежал, тяжело дыша, полностью удовлетворенный после напряженных недель, проведенных в ожидании этого момента. Эта мысль лишала его покоя, но он отбросил ее, скатившись с нее на постель.

Мадлен почувствовала волну первобытной мужской власти, которая достигла наивысшей точки где-то глубоко внутри нее. Когда его тело сотрясла конвульсивная дрожь и он обмяк, прекратив ласкать ее, она поняла, что все кончено. Мадлен прильнула к нему, пытаясь побороть неуемную жажду, которая все еще горела внутри нее, хотя интуитивно она понимала, что его желание было удовлетворено. Когда же он скатился с ее тела и лег на бок, она ощутила разочарование и озноб, несмотря на испарину, которая покрывала их разгоряченные тела в теплом ночном воздухе.

Отчаянная жажда удовлетворения заставила ее сесть в кровати и залюбоваться его обнаженным телом в мерцающем лунном свете, проникающем через открытое окно. Квинтин лежал, прикрыв одной рукой глаза, пресыщенный, отстранившись от нее. Разочарование и гнев начали возрастать в ней, когда она смотрела, как медленно и равномерно поднималась и опускалась его грудь. Он спал крепким сном!

Ее взгляд окинул его длинное, смуглое тело, заметив небольшие шрамы, выпуклости мускулов, завитки черных волос на груди и в паху. Она осторожно протянула руку, страстно желая прикоснуться к нему, снова ощутить жар его тела, затем уронила ее: стоит ли усиливать свое страдание? Возможно, испытывать удовольствие в постели — привилегия мужчин, хотя это не то, что писал в своей книге мистер Клиленд, но, в конце концов, он ведь тоже мужчина. Она снова откинулась на подушки, взяв простыню и накрыв ею их обоих. Беспокойно поворочавшись некоторое время, она погрузилась в дремоту.

Квинт проснулся несколько часов спустя. Луна уже плыла высоко в ночном небе, и ее серебристое сияние просачивалось сквозь сетку, опущенную над кроватью. Мгновенно он ощутил присутствие Мадлен. Комната была наполнена пьянящим мускусным запахом секса, смешанным со слабым ароматом жимолости. Он повернулся и окинул взглядом ее маленькое тело, беспокойно мнущееся под простыней. Он почувствовал, что снова возбуждается. «Проклятье, мне достаточно одного лишь взгляда на нее!» Это была его последняя ясная мысль, прежде чем он сдернул с нее простыню и отшвырнул в сторону.

Почувствовав, как что-то резко скользнуло вдоль ее тела, Мадлен очнулась от своего тревожного сна и обнаружила, что муж пожирает ее взглядом своих темных, пронзительных глаз. Его рот нашел ее губы, заставляя ее открыться его свирепому, требовательному поцелую. Затем он стал лизать и покусывать ее шею, опускаясь ниже до тех пор, пока его губы не коснулись ее груди, вырвав у нее стон наслаждения. Она приподнялась навстречу его ласкающим, дразнящим губам, снова ощутив неуемную жажду во всем теле. Она снова безрассудно позволяла ему разжечь огонь внутри нее, который мог свести ее с ума.

Квинт почувствовал ее слабый протест, когда она попыталась освободиться от его настойчивых объятий, но лишь крепче прижал ее к себе, прошептав:

— Я могу помочь тебе, Мадлен… только позволь мне.

Он раздвинул ее ноги и вошел в нее. Она была влажной и жаждущей, так сладостно, распутно жаждущей. Он начал медленное погружение в ее атласную плоть. Она прильнула к нему, впиваясь ногтями ему в плечи, приподнимаясь навстречу его движениям. Он придерживался медленного, ровного ритма, жестко контролируя свое тело, наблюдая, как напряжение нарастает и нарастает в ней.

Экстаз доводил Мадлен до исступления, как и в первый раз. Если все сейчас закончится, она не вынесет этого. Она царапала его спину ногтями, упиваясь безумным блаженством, которое неуклонно нарастало, расходясь по всему телу из самого центра ее существа. Затем она почувствовала первые сокращения и приподняла ягодицы с кровати. Его глаза были прикованы к ее лицу, когда она вскрикнула и изогнулась, затрепетав всем телом от неописуемого блаженства. На этот раз, когда он тоже вскрикнул и задрожал, она поняла.

Слезы скатились из-под ее густых ресниц. Квинт провел пальцами по серебристым дорожкам, пролегшим по ее щекам. Он не знал, что сказать, поэтому просто поцеловал их, легко и нежно.

Ее глаза медленно открылись, мечтательные и рассеянные, в то время как одна маленькая рука гладила его лицо, начинающее уже покрываться колючей черной щетиной.

— Это было самое восхитительное в моей жизни, — прошептала она, устраиваясь в его объятиях.

Квинт держал ее, наблюдая с растерянным выражением лица, как она почти сразу же погрузилась в глубокий сон.

— Такая способная ученица моя жена, — прошептал он в неподвижный ночной воздух.

Рассвет пришел горячим и золотым Квинт выскользнул из сонных объятий Мадлен и пошел в гардеробную, чтобы отдать распоряжение приготовить ванну Потом, сидя в теплой воде, он мрачно размышлял о прошедшей ночи. Его жена была не только красавицей, она была еще и страстной натурой в придачу — совсем не те качества, которые он хотел видеть в матери своих детей. Она была такой жаждущей, как большинство опытных развратных женщин, с которыми он спал, несмотря на девственную кровь, которая растеклась по простыне, на которой они лежали. Вчера еще невинная, как долго она будет довольствоваться одним мужчиной?

Квинт не был глуп, он знал, что он красивый мужчина и превосходный любовник. Но неизвестно, что может прийти в хорошенькую головку женщины, когда за ней начнет ухаживать другой мужчина, который завладеет ее воображением. Одному богу известно, сколькими женщинами — шлюхами и родовитыми дамами — они с Девоном обменивалась друг с другом. Он не мог допустить такого распутства в женщине, носящей его фамилию. Но выбора нет, Мадлен его жена, на радость и горе. Он поклялся оберегать ее.

Мадлен проснулась от звуков плещущей воды, идущих из гардеробной Квинтина. Она села в середине большой кровати и подтянула колени к груди, вспоминая ночь. Как чудесно это было! Эта ночь превзошла самые ее безумные предположения и мечты. Несмотря на враждебность и недоверие, с которых начались их отношения, их брак был многообещающим.

Пусть она пока ничего не ведала о таинственном прошлом Квинтина Блэкхорна, но точно знала, что он желал ее, а она его. «Прекрасный фундамент, на котором можно построить брак», — подумала она. Мадлен улыбнулась и еще раз обняла себя, затем соскользнула с кровати и торопливо надела отброшенную ночью сорочку.

Квинт вернулся одетый в белую гофрированную рубашку, коричневый жилет и кожаные бриджи. Он остановился в дверях, скрестив на груди руки, и устремил взгляд на свою жену, которая стояла перед большим овальным зеркалом, пытаясь распутать свои волосы. При скрипе его начищенных сапог она повернулась, вспыхнула и застенчиво улыбнулась.

— Если ты позвонишь Нел, она поможет тебе управиться с твоими волосами, — сказал он, прилагая усилия к тому, чтобы его голос звучал бесстрастно, хотя все инстинкты подталкивали его пересечь комнату и заключить ее в объятия.

Она сделала нерешительный шаг вперед, нервно сжимая в руках расческу.

— Я… я не хотела звать Нел, пока мы не поговорим. Он не шевелился, с кажущейся вялостью прислонившись к дверному проему.

— И о чем же ты хочешь поговорить, Мадлен? Она почувствовала, как краска залила ей щеки.

Он не делал ничего, чтобы помочь ей в этом!

— Прошлая ночь была… в общем, после всех наших прежних… э… неудач — ну, теперь я чувствую, что у нашего брака есть надежда, Квинтин. — Она посмотрела в эти бездонные зеленые глаза. Что-то в его настороженной позе подсказывало ей, что он намеренно сдерживает себя, стараясь снова воздвигнуть между ними стену, которая разрушилась прошедшей ночью.

Мадлен пересекла расстояние между ними и положила одну руку ему на грудь. Его сердце учащенно забилось. Она улыбнулась и мягко сказала:

— Прошедшая ночь была чудесна, Квинтин. Сказать, что мне понравилось то, что мы делали, это почти ничего не сказать. — Она заставила себя встретиться с его взглядом.

Квинт ответил на ее безмолвную мольбу о поцелуе, собираясь ограничиться целомудренным прикосновением, но как только он почувствовал вкус ее губ и ощутил ее пьянящий аромат, то потерял самообладание и заключил ее в объятия, углубляя ласку до жадного опустошения ее рта. Она отвечала на его поцелуй страстно, прильнув к нему, растворяя себя в нем. Он, наконец, прервал поцелуй, но по-прежнему держал ее в расплющивающем объятии.

Выражение его лица было жестким, дыхание частым, когда он сказал:

— Значит, тебе понравилось мое супружеское внимание, не так ли? Кажется, даже слишком.

Он оттолкнул ее и, повернувшись на каблуках, оперся рукой о притолоку и положил голову на руку.

— Я не понимаю, Квинтин. Ты доставил удовольствие мне, а я доставила удовольствие тебе — я знаю, это, — добавила она смело, наблюдая, как напряглись его плечи. — Что же не так?

Он поднял голову и повернулся к ней.

— Порядочные леди обычно не проявляют такой развязности в подобного рода делах. Так ведут себя только шлюхи. Обязанность хорошей жены вынашивать детей своего мужа, а не купаться в плотских удовольствиях.

Это было равносильно пощечине. У Мадлен перехватило дыхание, а ярость, заклокотавшая внутри, перехлестнула ужасную, режущую боль и унижение.

— Ты смеешь называть меня шлюхой за признание, что я получила удовольствие, занимаясь любовью со своим законным мужем? Ты, лицемер, тот, который переспал со всеми дешевыми проститутками от Саванны до Чарлстона и с такими безнравственными женщинами, как Серена Фаллоуфилд! Да, я слышала о ее репутации! Она развратнее, чем любая самая низкопробная шлюха в чарлстонском порту. — Она поборола подступившие к глазам ненавистные слезы, дрожа от ярости и боли.

— Похоже, мы с Сереной одного поля ягоды. Ты совершенно правильно предъявила мне все мои грехи. Настоящий ублюдок должен знать свое место, Мадлен. И можешь не сомневаться насчет меня — ты совершенно правильно окрестила меня в библиотеке в Саванне. Я действительно ублюдок — законный ублюдок. Моя высокородная матушка, английская дворянка, разделяла нравственные устои чарлстонских проституток. Она спала с родным братом собственного мужа и бог знает с кем еще! Я не сын Роберту Блэкхорну, но я его единственный наследник, да поможет бог нам обоим. Я не хочу быть обманутым, как он, и растить сына, который познает позор, что я ношу в себе уже более двадцати лет!

Мадлен слушала этот его взрыв мучительной боли и отчаяния в оцепенении. Только когда он прошел мимо нее и хлопнул дверью в спальню, она очнулась от шока. Дрожа, опустилась на ковер, обхватила руками колени и свернулась калачиком, но на этот раз не в радостном ожидании.

Спускаясь в холл, Квинтин Блэкхорн впервые с тех пор, как был ребенком, почувствовал в себе жажду жизни и страх.

Глава девятая

— Ты выглядишь довольным собой, Эндрю. Что ты делал? — Серена Фаллоуфилд сидела в элегантной передней гостиной городского дома Эндрю, томно отхлебывая чай и наблюдая за своим кузеном прищуренными глазами.

Он снял сюртук и бросил его слуге, который подал ему бокал рома и торопливо покинул комнату.

— Дорогая моя, я только что был с визитом у кузины Мадлен. Бедное дитя. Квинтин такой грубиян, — сказал он наигранно. — Если он не участвует в лошадиных скачках, то пропадает в саваннском порту. А когда возвращается домой, то ужасно ревнует свою покинутую жену. — Он посмотрел на Серену оценивающим взглядом. — Возможно, это к лучшему, что тебе не удалось женить его на себе. Если он не доверяет такому невинному созданию, как Мадлен, представь, как бы он реагировал на твои выходки.

Серена со звоном поставила изящную стаффордширскую чашку и блюдце на чайный стол.

— Я завлекала Квинтина, чтобы спасти состояние нашей семьи, или ты забыл, в какое бедственное положение вовлек нас старик Аластер?

— Ты завлекла Квинтина именно туда, куда хотела завлечь, — в постель. Дав ему попробовать твоих порочных прелестей, ты обрекла всю затею на провал. Он бы никогда не женился на тебе. Тактический просчет, моя дорогая. Боюсь, его требования к жене неестественно высоки. — Эндрю сделал глоток рома и лениво растянулся на софе, обтянутой темно-бордовой парчой.

Серена встала, расправив корсаж своего голубого шелкового платья с глубоким декольте, и повернулась перед круглым зеркалом, висящим на стене.

— Просчет был не мой, а твой — в недооценке своего дяди Роберт скорее бы отдал меня на растерзание дикарям, чем позволил выйти замуж за его сына. Он устроил брак с этой жалкой малышкой-гугеноткой.

— И Квинтин согласился на него, хотя, похоже, раскаивается в этом последние несколько недель. — Он повелительно махнул стаканом, когда она попыталась продолжить спор. — Нам не удалось соединить нашу сторону семьи, находящуюся в плачевном финансовом состоянии, со стороной Квинтина, где сосредоточено все богатство.

— Если бы твой отец не женился на этой… этой индианке, — она выдавила это слово с ненавистью, — ничего бы этого не случилось. Он ушел с ней и жил среди них, пока не подхватил лихорадку и не умер, вместо того, чтобы вести дела здесь, в Саванне.

— Мой отец дурак, что женился на Чарити. Черт возьми, неужели ты думаешь, я не проклинаю его память за то, что он подкинул мне братца-полукровку? Те деньги, которые Аластер Блэкхорн не отдал этим чертовым индейцам, он проиграл. Этот дом, не говоря уже о плантации, давно заложен.

— Он заложил еще и плантацию своей сестры. Боже, как будто выйти замуж за Генри Фаллоуфилда было недостаточным наказанием, чтобы вдобавок еще и обнаружить, что от его наследства не осталось и следа уже через год после свадьбы!

— По крайней мере, у него достало такта умереть вскорости после этого, — сказал Эндрю. Его светло-карие глаза были сейчас снисходительно-насмешливыми. — Садись же, Серена. Выпей. Это успокоит твои нервы намного лучше, чем чай.

— Генри, может быть, и умер, чтобы соответствовать нашим планам, но я почему-то не думаю, что Квинтин настолько беззаботен или настолько глуп. И теперь, когда он женился на этой деревенщине, он очень скоро обеспечит себя наследником, попомни мое слово. Наследником всего богатства Роберта. Что тогда станет с нами, Эндрю? — Она продолжала мерить шагами комнату.

— Если бы что-нибудь случилось с Квинтином прежде, чем он обрюхатит свою маленькую гугенотку, я остался бы единственным наследником Роберта. Серена фыркнула.

— Квинтин слишком умен, чтобы попасться в твои западни, Эндрю. Он пережил осаду, несмотря на все твои попытки застрелить его с наших укреплений. Без французов и мятежников, штурмующих город, как ты планируешь устроить еще один несчастный случай? Или ты собираешься сам убить его?

Он ненадолго задумался, и взгляд его стал тяжелым.

— Он может быть моим братом, ты же знаешь. Если сплетни, которые ходят об Аластере и Анне правда… Но, с другой стороны, кто знает? — Он пожал плечами. — Нет, я не буду столь неосторожен, чтобы просто застрелить его. У меня есть идея получше. Мадлен одинока, изолирована на этой огромной плантации, где ее единственная компания — желчный старик и ревнивый молодой муж. Я, в некотором роде, э… обрабатываю ее.

Серена рассмеялась тем своим звонким смехом, который практиковала с самого раннего детства.

— Ты уведешь женщину у Квинтина Блэкхорна? Не смеши меня.

Его покрытое оспинами лицо побагровело. Он встал, и от его прежнего вялого спокойствия не осталось и следа.

— Не советую тебе оскорблять меня, Серена, — прошептал он, с силой сжав своей большой рукой тонкие косточки ее запястья. — В настоящее время ты живешь за счет моего милосердия. Будь добра хотя бы делать вид, что я тебе немного нравлюсь. Как бы там ни было, мне совсем не обязательно уложить девчонку в постель, мне надо лишь заставить бедного ревнивца Квинтина думать, что я сделал это. Тогда не будет никаких внуков для старика Роберта — только я!

Июль 1780 года

Недалеко от побережья Южной Джорджии

Леди Барбара Карузерс ощущала каждую волну шторма, который захлестывал корабль, швыряя ее измученное, все в синяках тело по маленькой, тесной каюте до тех пор, пока она не ухватилась за стойку кровати и не прильнула к ней со всей силой и отчаянием.

— Боже, как я ненавижу тебя, мама! Ты послала меня на смерть в эту проклятую глушь. Сначала умерла бедняжка Кати, оставив меня на милость этой шайки бандитов, а теперь еще этот ужасный шторм!

Вплоть до прошлой недели путешествие проходило вполне сносно, с единственным развлечением — смотреть на бесконечную гладь зелено-голубого океана. Но неожиданно ее служанка и компаньонка схватила лихорадку и через несколько дней умерла, равно как и половина команды, включая капитана. Первый помощник капитана, который принял на себя командование кораблем, чаще был пьян, чем трезв, и не прочь навязать свои нежелательные ухаживания одинокой, беззащитной даме.

Внезапно корабль получил мощный удар в бок, и из-под палубы послышался сильный треск и грохот.

— Пусть я утону, но только не в этой душной каюте. Барбара оторвалась от подпорки и попыталась добраться до двери каюты. К тому времени как она, цепляясь руками за поручни лестницы, выбралась на палубу, корабль накренился под острым углом. Две мачты были поломаны, а их жалкие остовы вызывающе устремлены в низкое серо-стальное небо. Несколько моряков лежали с переломанными костями, истекая кровью, запутавшись в веревках и снастях, в то время как другие кричали и изрыгали проклятия, пытаясь спустить пару жалких шлюпок на пенящиеся волны.

— Леди Барбара, идемте со мной, — крикнул один тощий моряк, пытаясь пробраться к ней. — Мы подготовили лодку.

Он взял ее за руку, чтобы помочь, но в этот момент судно сильно накренилось и начало погружаться в воду. Палуба опрокинулась, и Барбару оторвало от него. Она покатилась к краю палубы, где штормом уже снесло поручни, отчаянно пытаясь ухватиться за их обломки, но от них ничего не осталось, кроме щепок. Корабль еще больше накренился, и Барбару смыло в черную пенящуюся воду. Она даже не успела закричать.

Дождь хлестал, затемняя горизонт. Властные волны, казалось, тянули ее вниз, затем снова выбрасывали на поверхность. Барбара подскакивала на волнах, захлебывающаяся и задыхающаяся, отдавшись во власть капризного течения. Внезапно небо на мгновение прояснилось, а ее подбросило очередной волной. Милосердный боже, повсюду вокруг нее была земля — пустынная и болотистая, но тем не менее земля!

Девушка снова погрузилась в черноту океана, словно судьба лишь хотела помучить ее, посулив спасение, прежде чем окончательно сомкнуть над ней волны этой страшной могилы. Но Барбара снова вынырнула на поверхность, подпрыгивая теперь на чуть более спокойных водах канала. Похоже, она оказалась между двумя низкими островами, расположенными рядом с берегом.

Барбара крепко держалась за свои пышные юбки, которые, теперь она знала это точно, могли спасти ей жизнь. В нижнюю юбку был вставлен пробковый каркас для придания пышности платью. Пробка плавала, в отличие от Барбары Карузерс, которую никогда не обучали такому неподобающему леди спорту, как плавание.

Течение стало медленным, шторм постепенно стихал. Ее несло прямо к земле. Наконец, стуча зубами, истерзанная и измученная, она почувствовала под ногами песчаное дно. Тонкая полоска бледно-желтого света начала пробиваться сквозь пелену серых туч. Барбаре показалось, что впереди мелькнула какая-то фигура, но она не была уверена. В глазах у нее потемнело, она опустилась на колени на отмели и повалилась лицом в песок. Все вокруг стало черным, она провалилась в пустоту.

Барбара очнулась от шума прибоя, ревущего на расстоянии, и сквозь него прорезался голос мужчины. Он держал ее, пытаясь влить какую-то противную жидкость между ее посиневших губ. Она закашлялась и открыла глаза, изумленно заморгав при виде бронзового лица, обрамленного золотыми волосами. Он был так прекрасен, что Барбара испугалась, что, возможно, она умерла и по ошибке унесена каким-то древнескандинавским богом в Валгаллу. Она глядела на него с беспокойством, ибо его внешность была странной, несмотря на поразительную красоту.

Мужчина был одет в зеленый сюртук с красным воротником и манжетами и замшевые бриджи. Необычно выглядящие башмаки на его ногах были сделаны из мягкой кожи. Угрожающего вида нож висел на одном бедре, а пистолет на другом. Голова его была непокрыта, а волосы связаны сзади простой полоской кожи. О боже, неужели это один из тех ужасных мятежников?

Он улыбнулся, и от уголков его пляшущих карих глаз разбежались лучики морщинок.

— Я боялся, что вы никогда не придете в себя. Вот, выпейте. Это немного восстановит ваши силы.

Она потянула носом горький аромат бледно-золотистой жидкости и сделала маленький глоток, затем поморщилась.

— Кто вы?

— Капитан Девон Блэкхорн, королевский рейнджер, к вашим услугам, — ответил он, потом, нахмурившись, пробормотал: — Хотя время для этих услуг могло бы быть выбрано и получше.

Барбара облегченно вздохнула. Этот грубый колонист был по крайней мере один из офицеров его высочества! Затем она почувствовала на себе его взгляд. Кожу ее щипало от соленой воды, а платье Барбары, вернее, то, что осталось от когда-то чудесного каламянкового платья, a la Francaise, теперь представляло собой бесформенную массу мокрого грязного тряпья, разорванного до неузнаваемости. Тонкие обручи ее «куриного гнезда» поломались и острыми углами торчали из-под искромсанных остатков ее нижних юбок. Барбара поднесла руку к волосам, из которых вылетели шпильки, и они рассыпались по плечам мокрыми, спутанными локонами.

Девон наблюдал, как спасшаяся женщина осматривает свое стройное тело. Хотя она была грязной и оборванной, он уже заметил достаточно — тонкие лодыжки, красивую грудь и длинные, стройные ноги, — чтобы понять, что она была истинной красавицей. И, судя по ее когда-то роскошной одежде, возможно, из благородной семьи.

— Могу я полюбопытствовать, кто вы, и как оказались здесь, на пустынном берегу Джорджии?

Неожиданно Барбара осознала, что он разглядывает ее с веселой улыбкой, приподнявшей уголки его губ. Она попыталась встать, и он помог ей.

— Я леди Барбара Карузерс, направляюсь в Саванну, где мой брат, лорд Монтгомери Карузерс, ожидает меня. Он майор под командованием генерала Превоста. Как далеко находится это ужасное место от Саванны?

— День хорошей езды.

— Прекрасно. Значит, мы доберемся до Саванны еще до наступления темноты. — Она взглянула мимо него на двух лошадей на удивление прекрасной породы и двинулась к ним.

— Боюсь, что я не смогу сейчас сопровождать вас до Саванны.

Барбара повернулась и изумленно взглянула на него:

— Но не хотите же вы сказать, что оставите маня одну в этой дикой глуши?

Девон нахмурился, затем пожал плечами и беспомощно улыбнулся:

— Нет, полагаю, что дело обстоит не совсем так. Видите ли, ваша светлость, вокруг нас повсюду идет война, а я выполняю задание. Я не могу потерять два дня, которые мне потребуются, чтобы отвезти вас в город. Мне просто придется взять вас с собой, пока я не найду кого-нибудь надежного, кто благополучно доставит вас к месту назначения.

Глаза Барбары сузились, когда она уничтожающим взглядом изучала этого высокомерного болвана, по поводу чьей надежности у нее начали возникать сильные сомнения. Она бы стукнула его носком своей туфельки, если бы не потеряла свою обувь в океане.

— По-моему, вы не понимаете: мой брат — седьмой барон Рушкрофт. Генерал Превост будет очень недоволен вами, если вы не исполните мое требование немедленно.

Начав говорить сдержанно-терпеливым голосом, она закончила властным тоном, не допускающим возражений. А он просто стоял со скрещенными на груди руками и самодовольно ухмылялся.

— Это будет не впервые, когда я вызову недовольство старика Превоста, но, к счастью, я ему не подчиняюсь. Я отвечаю перед полковником Брауном и губернатором Тонином во Флориде, а они послали меня поймать вора. Теперь, если вы в состоянии сесть на лошадь, предлагаю отправиться в путь.

Барбара топнула босой ногой и была вознаграждена теплым хлюпаньем грязи между пальцев.

— Неотесанный болван, — прошипела она, затем крикнула в его удаляющуюся спину: — Я не сдвинусь и на дюйм, пока ты не согласишься доставить меня в Саванну.

— Должно быть, это слово непривычно для вашего слуха — нет. — Он даже не потрудился обернуться, а просто начал отвязывать седельную сумку на своем гнедом жеребце. Он бросил ей маленький мешочек, который ей пришлось поймать, иначе бы тот шлепнул ее прямо по лицу.

— Слушай, ты…

— Нет, это вы послушайте, ваша светлость. Вы теперь далеко от высшего общества. Вы сами решили приехать сюда, где повсюду идет война, и теперь расплачиваетесь за последствия. В мешке бисквиты и вяленое мясо Можете поесть по дороге Я и так уже потерял много времени.

Она швырнула мешок ему в голову, но промахнулась. Мешок перелетел через лошадь и шлепнулся в грязь.

— Я с удовольствием посмотрю, как тебя отдадут под трибунал и расстреляют за это, ты…

— Не голодны? Жаль, потому что следующий раз мы остановимся поесть только поздно вечером. — Он без усилий вскочил в седло и направил жеребца в ее сторону.

Барбара упрямо стояла со сжатыми от ярости кулаками.

— У тебя даже не хватило вежливости помочь леди сесть на лошадь, — прошипела она.

Неожиданно он наклонился и, подняв ее, брыкающуюся и визжащую, усадил перед собой.

— Удовлетворены? Я помог вам сесть на лошадь.

— Я имела в виду пегую кобылу, ты, болван, — сказала она сквозь сжатые зубы.

— Вы не поедете на пегой. Это лошадь моего товарища.

В этот момент, словно его позвали, высокий, меднокожий дикарь со свисающими с пояса локонами скальпа, увешанный множеством ярких украшений в виде бус, которые были единственной его одеждой до пояса, бесшумно появился из высокой болотной травы Его обнаженная грудь так же, как и щеки, была покрыта синей татуировкой. На нем был целый арсенал оружия, замшевые штаны и такие же странные кожаные башмаки.

— Кто это? — Она с трудом сдержалась, чтобы не завизжать при виде ужасного типа, который вскочил на лошадь и взглянул на Девона в ожидании распоряжений.

— Если я скажу вам его мускогское имя, вы не сможете произнести его Переводится как Кабаний Клык Он знаменит тем, что убивает диких кабанов копьем. О, он также мой кузен, — весело добавил Девон, пуская гнедого рысью.

Июль 1780 года

Блэкхорн-Хилл

— А я говорю тебе, тетя Агнес, она строит ему глазки, — раздраженно сказала Фоби Баршан.

Хорошенькая доярка капризно надула свои пухлые алые губки, бросая по сторонам настороженные взгляды, чтобы убедиться, что никто не слышит, что она„говорит о своей госпоже.

Госпожа Ошлви лишь кивнула, продолжая что-то записывать в гроссбух. У дочки ее распутной сестры Табаты были грубая речь и ужасные манеры, как у ее матери. И зачем только она предложила мастеру Роберту выкупить бумаги этой никудышной девчонки.

— Я согласна, что кузен молодого хозяина Эндрю проводит слишком много времени, навещая его жену. Ты видела что-нибудь еще?

— Ничего конкретного.

Госпожа Ошлви негодующе фыркнула.

— Я так и думала.

— Тебе она нравится не больше, чем мне.

— Возможно, но пока ты не предъявишь мне других доказательств, кроме того, что мастер Эндрю ухаживает за ней, нет смысла в твоей мелочной зависти. О, только не надо так на меня смотреть. Мне хорошо известно о твоей дешевой связи с молодым хозяином — твоей и половины глупых девиц, работающих в имении Если ты явишься ко мне с раздутым брюхом, я немедленно попрошу мистера Роберта продать твои бумаги!

— Можешь быть спокойна насчет этого, — сказала Фоби, надувшись. — С тех пор как он женился на ней, он даже не прикасался ко мне, как и ко всем остальным.

— Похвальная сдержанность с его стороны, но не с твоей, — строго ответила главная экономка — Но я бы хотела поставить под сомнение добродетель его жены, а не хозяина. Если у тебя больше ничего нет, кроме этих глупостей, ступай, возвращайся в коровник. У меня много работы со счетами.

— Хочешь не обидеть свой карман? — лукаво выпалила Фоби.

Одного взгляда холодных черных глаз тетки было достаточно, чтобы заставить ее выскочить из комнаты.

Когда Фоби ушла, Агнес Ошлви задумалась о свалившейся на ее голову проблеме с Мадлен Дево. Своевольная и высокообразованная девчонка может доставить ей неприятности. Старый Роберт и молодой Квинтин, хотя и с тщательной осторожностью вели свои дела, никогда не вмешивались в то, как она управляет домом, поскольку еда подавалась вовремя, слуги были послушны, а дом содержался в чистоте и порядке. Но с тех пор как Квинтин привел жену, которой ужасно хотелось чем-нибудь занять свое время, экономка была в постоянном страхе, что ее приходно-расходные книги однажды попадут под тщательную проверку Мадлен.

Она должна найти способ дискредитировать жену, а не мужа. Все, чем была озабочена эта дурочка Фоби, это отсутствие Квинтина в ее постели. Она поразмышляла над этим и решила, что это может оказаться хорошим знаком. Если хозяин даст своей жене ребенка, она, возможно, удовлетворится и оставит в покое управление домашним хозяйством.

— И все же, если подглядывания Фоби могут мне что-то дать, то стоит поощрять ее в этом, — размышляла она вслух.

Мало кто из слуг не привязался к Мадлен. Теми, кто не мог ее терпеть, были лишь заброшенные любовницы Квинтина. Тогда как все, кто работал в Блэкхорн-Хилле, ненавидели властную и высокомерную главную экономку.

Предмет мрачных размышлений госпожи Ошлви бродил по английскому парку рядом с домом, время от времени опускаясь на колени, чтобы подрезать розовый куст или выдернуть один из немногочисленных сорняков, дерзнувших вырасти на любовно ухоженной земле. Для этого существовал целый легион слуг. Фактически для любой работы на плантации их было предостаточно.

Мадлен печально улыбнулась. «Живя под крышей тети Клод, я жаловалась на то, что приходилось выполнять домашнюю работу. Теперь же я изнываю от безделья. Клянусь, я бы даже выбивала ковры, если бы госпожа Ошлви позволила мне».

Она засмеялась, представив себя в грязных лохмотьях, выбивающую роскошный турецкий ковер, в то время как Квинтин и экономка смотрят на нее ошеломленные. Ее задумчивость была прервана громким лаем Гулливера и какими-то странными мычащими звуками.

Поднявшись, она отряхнула юбки и пошла из парка по направлению к дороге, откуда доносился этот шум. Хорошенькая молодая женщина с длинными черными волосами била палкой одну из коров превосходной джерсейской породы.

— Ну, ты, чертов мешок с костями! Проклятая. Пошла! Я опоздаю на дойку, и все из-за тебя. — Фоби с силой ткнула корову в ребра, продолжая осыпать бедную скотину проклятиями. Затем она переключила внимание на собаку. Гулливер прыгал на нее и громко лаял. Она замахнулась на него своим оружием, но пес быстро отскочил — Пошел вон, ты, вонючее чудовище! Это не твое дело. — Она погрозила огромному псу, который не двигался с места, расставив лапы, ощетинившись и глухо рыча.

Мадлен при виде этой сцены крикнула:

— Гулливер, ко мне! А ты, девушка, прекрати мучить эту несчастную корову. — Она подобрала юбки и поспешила вниз по дороге к воротам загона.

Фоби обернулась и наблюдала, как жена Квинтина, одетая в запыленное коричневое платье из грубого миткаля, решительно шагала в ее сторону. Она еще крепче сжала в руке палку и стояла с вызывающим видом, свирепо глядя на собаку, которая перестала лаять и послушно трусила к Мадлен.

— Что все это значит, Фоби, кажется, так тебя зовут?

— Я Фоби Баршан, племянница госпожи Ошлви, — ответила она, намеренно не сделав реверанса.

— Зачем ты бьешь это животное? — Мадлен шагнула к служанке, ненавидя себя за свой маленький рост, который вынуждал ее смотреть на Фоби снизу вверх.

— Упрямая скотина не двигается с места, а время доить.

— Если ты будешь запугивать и избивать ее, то ничего этим не добьешься — Мадлен повернулась к корове, которая теперь стояла молча, опустив голову, но не делая попытки пощипать траву, растущую на обочине. Мадлен ласково похлопала ее, затем поглядела на ее ноги. Правая задняя нога попала во что-то, и корова махая хвостом, безуспешно пыталась выдернуть ее.

— Она застряла, возможно это нора какого-нибудь зверька. Давай, помоги мне освободить ее.

— Может, это змеиная нора. Я не подойду к ней, — упрямо сказала Фоби.

Мадлен встала на колени и попыталась вытащить ногу животного, которая накрепко застряла. После нескольких минут безрезультатной борьбы она взглянула на здоровую девицу и сердито сказала:

— Сейчас же помоги мне, или я поколочу тебя этой палкой!

— Вы не посмеете. Моя тетя пойдет к хозяину, и он заставит вас заниматься своим вышиванием и не лезть не в свое дело.

Правда о беспомощности ее положения и отказе Квинтина предоставить ей некоторые полномочия над слугами задела ее за живое. Мадлен поднялась и стала надвигаться на более крупную женщину с гневным огнем, пылающим в золотистых глазах. Она вырвала палку из рук Фоби и отшвырнула ее в высокую траву, затем схватила служанку за плечо, намереваясь силой заставить выполнять приказ.

Фоби отбросила руку Мадлен с грубым проклятием и вызывающе уперлась кулаками в бедра, подстрекая маленькую госпожу попробовать тронуть ее еще раз.

Все напряжение и унижение последних недель хлынуло из Мадлен, как через прорвавшуюся плотину. Она схватила Фоби за волосы, торчащие из-под чепца, и резко дернула, отчего та потеряла равновесие и подалась вперед.

— Я хозяйка Блэкхорн-Хилла, а ты всего лишь служанка. Ты будешь подчиняться мне!

— Черта с два! — Фоби ухватилась за вырез платья Мадлен и рванула его с плеча, затем попыталась лягнуть ее своим грубым башмаком, но пышные юбки несколько защищали Мадлен. Она сжала пальцы в кулак и ударила нахалку в живот. С развевающимися черными и красными волосами, брыкающиеся, колотящие друг друга кулаками, они упали на пыльную дорогу, катаясь в попытке подмять под себя другую. Гулливер прыгал вокруг, яростно лая, а виновница происшествия тихо стояла на обочине дороги, глядя на них круглыми, карими глазами.

— Что, черт возьми, тут происходит? — пробормотал Квинтин Домино, поднимаясь вверх по дороге. Он провел отвратительный день в торговом складе, руководя погрузкой товаров для мускогов, был вспотевшим, усталым и злым.

Сцена, представшая перед его глазами, поразила его: две визжащие женщины, лающая собака и неподвижная корова, которая издала тревожное мычание, когда борющиеся подкатились ей под ноги На шум скоро сбежится вся плантация. Поскольку одной из дерущихся была его жена, Квинтин должен был положить конец этому безобразию, пока этого не случилось. Мадлен и так причинила ему уже немало беспокойства. Он спешился и гневно зашагал к ним. Подойдя, наклонился и оттащил свою задыхающуюся, растрепанную Мадлен от распутной племянницы экономки.

— Вы хотите, чтобы все от Блэкхорн-Хилла до Саванны стали свидетелями вашего позора, мадам? — прошипел он брыкающейся в его руках супруге.

Услышав этот холодный, резкий голос, Мадлен застыла в ужасе, и вся ярость внезапно отхлынула от нее. Еще раз она и Фоби подтвердили убеждение Квинтина в том, что все женщины одинаковы по своей природе — будь то благородные дамы или дешевые проститутки.

— Я пыталась спасти животное от побоев. Она безжалостно била несчастное создание палкой.

— Я не вижу никакой палки, — сказал он, нахмурившись, переводя взгляд с коровы на Фоби. Хныканье служанки перешло в самодовольную ухмылку.

— Она набросилась на меня, мистер Квинтин, за то, что я всего лишь выполняла свою работу.

— Это ложь! Я выбросила палку в траву и приказала помочь мне освободить ногу коровы. Она отказалась.

Мадлен вырвалась из его рук и опустилась на колени перед коровой.

— Вот, смотри, она застряла.

Квинтин выругался и поднял Мадлен с колен. Он наклонился и обеими руками осторожно ощупал ногу коровы.

— Погладь ее и успокой, пока я освобожу ей ногу. Мадлен делала так, как он сказал, все это время не отрывая взгляда от его рук, этих смуглых, сильных рук, которые так умело ласкали ее, а теперь с такой же уверенностью нежно касались ноги животного. Он ловко освободил копыто, проверив, не повреждено ли оно, затем поднялся, отряхивая руки.

— Она в порядке, просто попала в заячью нору. — Он легонько хлопнул корову по спине, и та послушно потрусила в сторону коровника. — А тебе следует лучше выполнять свои обязанности, Фоби, — сказал он, прогоняя девчонку прежде, чем та успела запротестовать. — От таких, как она, я не ожидал ничего, кроме грубой драки, но от своей жены этого не потерплю. Взгляни на себя, полуобнаженную, грязную, растрепанную.

Весь гнев Мадлен вернулся к ней, забурлив, словно океанские волны.

— Она избила это несчастное животное, отказалась подчиниться мне, а потом набросилась на меня! Что я должна была делать, дать ей меня задушить? Возможно, это бы вас устроило. Тогда вы бы избавились от жены, которую никогда не хотели!

Мадлен повернулась и побежала вверх по дороге. Слезы слепили ее, пока она не споткнулась и неупала. Гулливер подбежал к ней, стоящей на коленях в пыли, совершенно несчастной, и стал лизать ее лицо.

Квинт видел, как поднималась и опускалась ее грудь в том месте, где сорочка и лиф платья были разорваны. Ее спутанные волосы рассыпались по плечам. Ему хотелось подхватить ее на руки и унести в высокую, сладко пахнущую луговую траву, где бы он снял с нее оставшуюся одежду и остановил слезы и протесты поцелуем, лаская руками… Поборов власть, которую она имела над ним, Квинт взял поводья Домино и повел его к тому месту, где сидели она и собака.

Он наклонился и протянул руку.

— Ты не можешь войти в дом через переднюю дверь в таком виде, Мадлен. Идем, я отвезу тебя к заднему крыльцу, — сказал он.

Странная нотка нежности в его голосе пробилась сквозь ее страдание, как луч солнечного света после бури. Это было похоже на извинение, которого она никогда еще не слышала от этого отчужденного, высокомерного мужчины. Она подала ему руку, позволив помочь ей подняться. Затем он вскочил на жеребца и усадил ее в седло перед собой. Обняв ее, он медленно поехал через пастбище, направляясь к заднему двору большого дома на вершине холма.

Никто из них не видел, как Фоби обернулась и наблюдала, как они уезжают. Ее черные глаза были полны ненависти.

Глава десятая

Мадлен погрузилась в теплую, благоухающую воду и вздохнула. Тело ее болело с головы до ног Она вся была в синяках и царапинах, и, главное, ее гордость снова была повержена в пух и прах. Квинтин привез ее к заднему входу и повел Домино в конюшни.

— Но хоть, по крайней мере, он не защищал Фоби и прогнал ее, прежде чем отчитывать меня, — пробормотала она себе удрученно.

Смыв с себя всю грязь при помощи служанки, Мадлен стала размышлять о нескольких последних месяцах с тех пор, как Квинтин Блэкхорн ворвался в ее жизнь и перевернул в ней все с ног на голову. Его шокирующее признание на утро после свадьбы объясняло многое в поведении его и Роберта. Она вздрогнула, подумав о том, каким горьким, лишенным любви, должно было быть детство ее мужа. Старый Роберт не был всепрощающим человеком, даже по отношению к невинному ребенку.

Мадлен еще раз поклялась себе, что разрушит преграды, отделяющие ее от мужа, и научит его доверять ей, но пока что ее успехи не зашли дальше постели. Каждую ночь он занимался с ней любовью с такой лихорадочной жадностью, что она краснела, даже думая об этом. Но его страсть к ней сама по себе была обоюдоострым мечем, ибо чем сильнее он желал ее, тем более негодовал на нее за то, что она давала ему почувствовать свою уязвимость.

Он так боялся потерять бдительность и отдать свое сердце женщине. И снова она озадаченно задумалась о леди Анне. Почему та нарушила супружескую клятву и обрекла невинного ребенка на страдания из-за последствий ее грехов? И как об этом узнал Роберт? Как печально, что Квинт не сохранил воспоминаний о своей матери, а лишь наследие ненависти ко всему женскому полу.

Мадлен тоже почти не помнила свою маму, но то немногое, что хранила ее память, было святыней, а бесконечная любовь тети Изольды была утешением. Квинт же рос, лишенный всего этого.

«Если бы только он полюбил меня так… — Она села в ванне, разбрызгав воду на пол гардеробной. Предложение, казалось, закончилось в этой тихой, теплой комнате само собой — как я люблю его».

Любит его? Но как она может любить холодного, надменного распутника, который переспал со всеми женщинами в колонии и презирал их после этого — так же, как и ее! А между тем все, что ему нужно было, это поглядеть на нее своими горящими зелеными глазами, и она таяла, словно воск под палящим солнцем Джорджии. Да поможет ей бог!

Она опустилась обратно в ванну, размышляя над тем, какой горький характер приобрели их отношения. Каждую ночь он приходил в ее постель и заявлял свои права на ее тело. Ее молодая, изголодавшаяся плоть так чудесно отвечала на его прикосновения. И все же Мадлен жаждала большего — теплой улыбки, нежного поцелуя, быть приласканной, когда их страсть утихала, но Квинт не предлагал ничего этого. Он просто вставал и оставлял Мадлен в ее спальне, а сам уходил в свою.

Горячие слезы скатились по ее щекам и упали в остывающую воду: она вспомнила унизительную сцену, произошедшую несколько недель назад, когда она, наконец, решилась противостоять ему.

Квинт только что скатился с нее и соскользнул с кровати, прекрасный и надменный в своей наготе. Когда он накинул голубой атласный халат и стянул его поясом на своих узких бедрах, она села в постели и прижала к себе простыню, собираясь с духом.

— Тебе обязательно нужно уходить? — Ее голос был хриплым от только что схлынувшей страсти, но еще больше от того, что в горле у нее пересохло.

Он приподнял бровь и взглянул на нее.

— Наши взаимные потребности удовлетворены, не так ли? Зачем мне оставаться?

Она почувствовала, что щеки ее пылают, и опустила ресницы.

— Потому что… мне кажется, это так естественно для мужа и жены поговорить, быть может, обменяться любезностями или привязанностью, не только…

— Трахаться? — грубое слово легко слетело с его губ. — Благодари бога за свою страстную натуру, Мадлен. По крайней мере, ты получаешь удовольствие. Многие дамы, так мне говорили, ненавидят это занятие и его логические последствия — произведение на свет младенцев.

— И это единственная причина, по которой ты женился на мне, — обеспечить собственность Блэкхорн-Хилла наследником мужского пола? Нет нужды хотя бы в капле доброты между нами, поскольку я выполняю свой долг? — Ее голос повысился от гнева. — Ты уезжаешь из дома на целый день и заточаешь меня в нем. Ты даже не можешь вынести моего присутствия за завтраком! Я не могу жить, словно птица в золоченой клетке, Квинт!

— Ты бы предпочла вернуться в милый дом тети Клод? Значительно менее золоченая, но тем не мене клетка.

— Клетка, в которой я жила не по своему выбору.

— Твой отец заключил для тебя хорошую сделку, Мадлен. Здесь у тебя есть богатство, положение и спокойная, легкая жизнь. Я даже не требую от тебя, чтобы ты выбивала ковры, учась христианскому смирению, — только, чтобы ты дала мне сына.

— Ты говоришь о том, что мы делаем, с такой расчетливостью, такой бессердечной холодностью.

Квинтин презрительно рассмеялся.

— О нет, моя дорогая, маленькая женушка, то, что мы делаем, не имеет ничего общего с холодностью.

Мадлен смахнула слезы со щек и заставила себя выбросить из головы этот унизительный разговор. Он ничего не решил, и нет смысла заново терзать себя. Она была измучена физически и эмоционально. Лежа в прохладной воде, она позволила себе забыться и погрузилась в сон…

Квинтин сам тщательно обтер Домино, стараясь побороть в себе замешательство и гнев, которые всегда были результатом его ссор с женой. Она выглядела такой маленькой и ранимой, стоя на коленях в пыли на дороге, со стекающими по измазанному лицу слезами. Фоби была злобной и завистливой — черты, которые быстро заставили его оставить ее постель. Без сомнения, история Мадлен была правдивой.

«И тем не менее ты отругал ее и снова причинил ей боль». Он выругался, затем любовно хлопнул жеребца по спине и направился в дом. Он умылся у колодца и пошел наверх, чтобы переодеться к обеду.

Поднявшись по задней лестнице, Квинтин остановился, чтобы стряхнуть капли воды со своих волос. Он расстегнул рубашку и сбросил ее, войдя в комнату. Толстый ковер приглушил звук упавших сапог, когда он стащил их и бросил на пол, чтоб Тоби позже убрал их. Квинтин бросил брюки на кучу одежды и направился в гардеробную, бесшумно ступая по полу. Сцена, которая предстала передним, когда он открыл дверь, перехватила его дыхание и выбила весь воздух из легких, словно ударом кузнечного молота.

Мадлен лежала в большой медной ванне в центре гардеробной, положив голову на край. Длинные шелковистые волосы свисали до самого пола. Подбородок был приподнят, глаза закрыты, а темные ресницы веерами лежали на щеках. Она крепко спала.

Квинт подошел ближе и залюбовался тем, как вздымаются эти прелестные, маленькие груди. С каждым вздохом ароматная вода окутывала их розовые кончики. Ее ноги были подогнуты, чтобы поместиться в круглой ванне, но он мог разглядеть темно-красные завитки волос у основания бедер, затопленных водой.

Тело его напряглось, дыхание стало частым. Вожделение завладело им уже от того, что он смотрел на нее, вдыхая ее нежный, благоухающий запах жимолости.

«Я одурманен этой девчонкой», — гневно подумал он. И все же он знал, что сделает, что должен сделать. Схватив мягкое полотенце со стула у стены, он подошел к ванне.

Мадлен была разбужена искусными пальцами Квинтина, с нежной настойчивостью гладящими ее ключицу, затем двинувшимися ниже, в воду, чтобы поласкать ее груди, которые тут же трепетно пробудились. Когда она открыла рот, чтобы тихо ахнуть в полуудивлении, полупротесте, он заглушил звук своими губами.

Квинтин поднял ее мокрое, блестящее тело из ванны, и, не прерывая поцелуя, понес в свою комнату, оставляя мокрую дорожку на ковре и полированном дубовом полу.

— Нет, Квинт. Ты не можешь сделать это. Слуги…

— Тебе следовало подумать об этом, прежде чем ты уснула в ванне в моей гардеробной, — прошептал он, не сводя горящих глаз с ее влажной, ароматной шеи.

— Тоби не было, а Нел не смогла затащить эту тяжелую ванну в мою комнату.

— Ох уж эта ванна… — хрипло сказал он, бросая ее на кровать.

— Я же вся мокрая. — Она подскочила, оставив влажное пятно на парчовом покрывале.

Квинт взял полотенце и стал вытирать ее, начав с плеч, затем опустился ниже, лаская грудь, живот, бедра. Когда она застонала, он удовлетворенно засмеялся, затем зарылся лицом в ее влажные волосы, вдыхая их пьянящий аромат.

Она ощутила его теплое дыхание на своей коже. Все мысли о намоченном постельном белье были забыты. «Я должна была бы ненавидеть его за то, что он так пользуется мною…» Но она не могла. Ее руки обвили его плечи, притягивая ближе. Она уже жаждала ощутить его власть, ее спина выгибалась, а ногти впивались в мускулы его спины. Мадлен чувствовала его напряжение, когда он резко отдернул полотенце, разделяющее их, и швырнул его на пол. Он раздвинул ей бедра и глубоко вошел в нее.

По неосознанному желанию ее ноги обвились вокруг его ягодиц, притягивая его ближе и глубже, приноравливаясь к его бешеной, безудержной скорости. Он пробормотал невнятное проклятие, когда его рот нашел ее губы и впился в них жадным поцелуем.

Она была такой упругой и в то же время такой влажной, просто созданной для того, чтобы принять его в себя. Ни с одной женщиной он не чувствовал себя так. И почему-то был уверен, что так никогда не будет с другой, но беспокойная мысль улетучилась, как только он почувствовал, что она достигла оргазма, и слепо последовал за ней в желанную пропасть, проваливаясь в горячее сладостное блаженство, которое лишило его дыхания, речи и способности мыслить.

Медленно, словно приходя в сознание после наркотического сна, Квинт скатился на бок и поднял голову, чтобы посмотреть на нее. Взяв в руку прядь ее шелковистых, влажных волос, он поднес их к угасающему вечернему свету, чтобы полюбоваться рубиновым сиянием. В его глазах была тревога, когда он повернулся, чтобы встретиться с ее взглядом.

— Почему так всегда между нами? Я не могу сдержаться, чтобы не овладеть тобой вот так и в то же время не могу не говорить тебе обидные слова.

Онемев от изумления, Мадлен ощутила в нем тревогу и боль. Или это просто раскаяние и сожаление? Никогда прежде он не казался ей таким ранимым. Возможно, это был ее шанс. Она протянула руку и погладила его щеку, нежно отведя назад его длинные иссиня-черные волосы, чтобы они не затеняли лицо. Что могла она прочесть в этих бездонных зеленых глазах? «Слушай меня, Квинтин Блэкхорн, любимый мой. Слушай мое тело… мою душу». Она коснулась кончиками пальцев его губ, затем своими губами. Поцелуй был нежным, словно трепещущие крылья бабочки, легко и ласково прикоснулись к его губам.

— У нас было не очень удачное начало, но все еще можно исправить. Мы связаны на всю жизнь, муж мой, но наш брак не был бы таким болезненным, если бы ты попытался доверять мне… хотя бы немного. Тень улыбки тронула его губы:

— Доверие не дается легко такому человеку, как я, преданному с самого рождения.

— Я знаю, Квинт.

Он выглядел немного смущенным, когда признался.

— Я никогда никому не говорил, даже Девону, что я незаконнорожденный, — никому до тебя.

— Я это тоже знала, — тихо ответила она.

— Женская интуиция? — На этот раз он по-настоящему улыбнулся ей.

— Это очень личная боль, Квинт. Ты выдал ее в гневе только потому, что испугался того, что происходит между нами. Ты боролся с этим с той самой ночи в библиотеке городского дома, и не говори, что это всего лишь похоть.

Он нахмурил брови.

— Тогда как бы ты назвала это, Мадлен? Любовь?

— Я не отважусь сказать много — слишком рано. — Она ласкала его бровь, разглаживая морщины.

— Возможно не… совсем, но со временем мы могли бы…

Раздался громкий стук в дверь спальни, и один из мальчишек-слуг крикнул из коридора:

— Мистер Квинтин, мистер Роберт зовет вас к лошадиному загону. Одна из ваших лошадей оторвалась, и никто не может ее поймать.

— Сейчас иду. — Квинтин высвободился из объятий Мадлен, затем, поддавшись порыву, наклонился и поцеловал ее в кончик носа. — У тебя веснушки, — прошептал он без всякой связи, затем соскочил с кровати и собрал свою разбросанную одежду.

Мадлен любовалась волнообразной красотой его мускулистого тела, пока он одевался. Она все еще ощущала слабый мускусный запах его кожи, чувствовала жесткие черные волосы, покрывающие пикантные места его тела. Если бы только их не прервали, что он мог сказать? Как мог ответить на ее вопросы?

Мадлен почувствовала пьянящее тепло, охватившее ее сердце, когда вспомнила его нежность. В этот раз он не отстранился со злостью, холодностью и надменностью, когда они закончили заниматься любовью. Возможно, эта его новая открытость была знаком того, что он готов пойти ей навстречу, хотя бы немного. Она добьется того, что он полюбит ее. Она добьется!

Застегивая брюки, он взглянул на нее, заметив простодушие ее взгляда.

— Я скоро вернусь.

— Я никуда не уйду, Квинт.

«Только не теперь, когда я оказалась в твоей комнате, в твоей постели…»

После ухода Квинтина Мадлен лениво потянулась, словно кошка, затем отбросила простыню и встала. Она прошла в свою комнату и закрыла дверь, пока Тоби, пожилой чернокожий камердинер Квинтина, не вернулся и не застал жену своего хозяина неодетой. Она выбрала платье к обеду и уже собралась было позвонить Нел, чтобы та помогла ей одеться, когда дверь в комнату Квинтина открылась и закрылась. Определенно, он не мог так скоро вернуться.

Мадлен прошла через смежную туалетную комнату и бесшумно приоткрыла дверь. Какое-то шестое чувство подсказывало ей соблюдать осторожность. Заглянув через щель в приоткрытой двери, она подавила возглас удивления.

Слуга Квинтина Тоби открыл конторку хозяина и вытаскивал оттуда объемистую книгу, похожую на гроссбух. Но Тоби, насколько она знала, не умел ни читать, ни считать. Что он затеял? Она почувствовала нервное покалывание в затылке, наблюдая, как он вложил конверт внутрь книги, осторожно закрыл ее и вернул все на свои места.

Как только он ушел из комнаты, Мадлен снова вошла в нее и подошла к конторке. На мгновение она заколебалась, затем выдвинула ящик и достала книгу. Руки ее дрожали, когда она открывала тяжелый том, книга раскрылась в том месте, куда Тоби вложил записку. «Я не должна это читать. Это для Квинта — или нет? Что здесь происходит такого, о чем знает слуга и не знаю я?»

Мадлен вытащила листок из конверта и начала читать: «Британские регулярные войска от губ. Тонина передислоцируются на побережье Флориды. Предупредите Э. Кларка. Хорошее место для засады у брода у Алтамахи».

Она остановилась, не веря своим глазам. Наверняка она что-то неправильно поняла. Против желания она стала читать дальше, пробегая глазами по написанным плотным почерком строчкам, содержащим заметки и инструкции: «Корнуоллис откладывает наступление до прибытия подкрепления. Ожидаются британские корабли в Уилмингтоне к концу недели. Декларация судового груза: пушки, гаубицы и мортиры (количество не известно), 2 тонны пушечных ядер, 2300 фунтов пулевого свинца, 20 тыс. кремниевых ружей. Как только боеприпасы попадут к офицерам Корнуоллиса, генерал двинется в Южную Каролину с максимальной скоростью. Американцы должны быть предупреждены».

Бумажка полетела на пол, выпав из ее дрожащих рук Сведения, содержащиеся в этой записке, были изобличающими, и это, несомненно, был почерк Квинтина Блэкхорна. Мадлен с трудом могла дышать, когда некоторые сцены прошедших месяцев всплыли в ее памяти. Она видела Квинта смеющегося и обменивающегося конфиденциальными сведениями с губернатором Райтом, развлекающего британских офицеров, небрежно задающего им вопросы и поощряющего их, когда они обсуждали военные маневры, часто побуждающего их пить больше, чем ее кальвинистская чувствительность считала подобающим.

«Мой муж шпион и предатель своего короля и страны!» Как отчаянно она хотела никогда не открывать дверь спальни и не узнать этого или не быть такой наивно доверчивой в своей слепой любви к Квинтину Блэкхорну.

— Как глупо было с моей стороны хотеть жену, которая умеет читать и считать.

Мадлен резко обернулась, прижавшись спиной к острому краю конторки. Она знала, что вся кровь до капельки сбежала с ее лица, когда она попыталась проглотить сухой, жесткий комок, застрявший в горле.

— Оказывается, твое таинственное прошлое не ограничивается лишь наследственностью. Скажи мне, Роберт тоже предатель?

Он улыбнулся, но не той прекрасной улыбкой, от которой размягчались ее кости. Эта улыбка была безжалостной и холодной.

— Роберт Блэкхорн так же слепо предан королю, как и ты, но в отличие от старика ты связана со мной в некотором роде уникальными узами — как там сказал священник? Мы одна плоть, Мадлен. Ты моя жена, и, значит, должна быть безоговорочно предана мне.

— А ты шпион и предатель! Как мог ты попрать все законы чести и присоединиться к этим мятежникам? «Сыны Свободы!» Тьфу! Шайка пьяных оппозиционеров, которые слишком ленивы, чтобы заниматься делом.

— Я вполне согласен с твоим мнением о наших местных «Сынах Свободы». Они приносят патриотическому делу больше вреда, чем пользы, но они не представляют собой американское руководство.

— Американское руководство, — усмехнулась она презрительно.

Он приблизился к ней на несколько шагов и спросил:

— Ты знакома с мистером Франклином или губернатором Джефферсоном? Возможно, с генералом Вашингтоном? Нет? Тогда не стоит скоропалительно судить о нас по шайке бездельников.

— Как ты мог вступить в королевскую милицию Джорджии? Ты же участвовал в осаде Саванны. — Она поднесла руку к губам, которые сделались тонкими от гнева. — Значит, ты стрелял своим английским товарищам в спину, в то время как французы и мятежники атаковали с фронта?

Выражение его лица выдало мимолетный проблеск агонии, когда он вспомнил эти мучительные недели.

— Если ты считаешь меня способным на такое вероломство, то я мало что могу сказать, чтобы это опровергнуть. Я послал этому французскому хлыщу д'Эстену сообщение, что Превост укрепляет город, но он отложил нападение. Кровопролития с обеих сторон было достаточно и без того, чтобы я убивал кого-то — британцев или американцев. Боже, неужели ты думаешь, я пришел легко к такому решению?

— Возможно, ты сделал это только для того, чтобы досадить Роберту.

Он задумался над этим.

— Соблазн был велик, но причина не в этом. Я искренне восхищаюсь британской системой законов и правительством — впрочем, как и все те, кто подписал Декларацию независимости. И все же мы не можем построить наше новое правительство по такому образцу. Но мы увещевали слишком долго. Океан чересчур широк, а королевские министры несговорчивы. Наверное, Эдмунд Берк лучше всего выразил наши чувства, когда сказал в парламенте, что англичанин — самое неподходящее лицо на земле, чтобы держать в рабстве другого англичанина.

— Рабстве! Какая чушь. Вы предатели, все вы. — Она упрямо стояла на своем.

Квинтин протянул руку и, схватив ее за тонкое запястье, притянул к себе, не ослабляя своей железной хватки.

— Ты делаешь мне больно! — Она не просила, а лишь выдавила слова сквозь стиснутые зубы, напрягшись в его руках.

Он взял ее лицо в свои руки, заставляя посмотреть на него и встретиться с его взглядом.

— Ты выдашь меня, Мадлен? Так ты сможешь избавиться от мужа, который не принес тебе ничего, кроме огорчений и обид. Роберт, возможно, будет рад увидеть мой конец, бог знает. — Он замолчал, изучая замешательство, отразившееся на ее лице. — Итак, моя пылкая маленькая роялистка, что скажешь? Я ведь не могу приковать тебя к своей кровати. — Он начал гладить ее щеку кончиками пальцев так нежно. — Ты сможешь посмотреть, как они повесят меня.

Мадлен почувствовала слабость, когда картина безжизненного тела Квинта на виселице вспыхнула у нее перед глазами. О, господи! Она никогда не сделает этого, никогда не потеряет его, что бы он ни совершил. Горькая ирония — ситуации не ускользнула от нее, когда она прошептала сдавленным голосом:

— Я никогда бы не смогла желать твоей смерти, Квинт, и к черту политику!

Он продолжал держать ее лицо и опустил голову, чтобы захватить ее губы в страстном, властном поцелуе, словно скрепляя их сделку.

Когда они оторвались друг от друга, оба дрожащие, она сказала:

— Теперь тебе придется, наконец, доверять мне, потому что у тебя нет выбора. Возможно, у меня тоже нет выбора, — добавила она, смыкая пальцы на его руке.

Мадлен встала на цыпочки и коснулась его губ легким, нежным поцелуем. В глазах Квинта было беспокойство, когда он отпустил ее.

— Я должен доставлять эти сведения в Южную Каролину.

— Как долго тебя не будет, Квинт? Сейчас так опасно на дорогах. Если крики узнают, что ты патриот… — Она вздрогнула.

Он мрачно улыбнулся:

— Я ведь кузен Девона Блэкхорна. Это чего-то да стоит. Но, с другой стороны, возможно, он сам выдаст меня им.

— Тебе очень трудно обманывать его, ведь так?

— Да, для меня это самое ужасное. Я страшусь того дня, когда он узнает правду обо мне, а когда-нибудь он ее узнает.

Квинтин отпустил ее и начал собирать бумаги, затем повернулся и сказал:

— Единственный человек в Блэкхорн-Хилле, который знает о моей работе, это Тоби. Ты можешь доверять ему. Больше ни с кем не говори об этом. Ты клянешься, что будешь молчать, Мадлен?

— Пожалуйста, доверяй мне. Я люблю тебя, да поможет мне бог, я люблю тебя. — В ее мыслях был полный хаос, когда он пристально смотрел на нее своими пронзительными зелеными глазами: — Я клянусь, Квинт.

Глава одиннадцатая

Июль 1780 года

Внутренние районы Джорджии

Леди Барбара Карузерс никогда еще в своей жизни не была такой несчастной: промокшая до нитки, оборванная, вся в синяках, едва не утонувшая в соленом Атлантическом океане, потом насильно увезенная наглым метисом и его ужасным кузеном-дикарем. Она считала просто чудом, что до сих пор жива. Ее страдание еще больше усилилось ночью, когда она предприняла попытку стащить у Девона один из его пистолетов. Он перекатился и, схватив ее за запястье, притянул на свое упругое тело.

Их лица были всего в нескольких дюймах друг от друга, когда он тихо прошептал:

— Никогда больше не пытайтесь сделать это. Я очень чутко сплю, а Кабаний Клык никогда не спит. — Он взглянул вверх, где высокий дикарь неожиданно материализовался из тени дерева.

Барбара посмотрела на бесстрастное лицо индейца, затем ниже, на его руку, небрежно лежащую на рукоятке огромного, жуткого вида ножа. Ее взгляд быстро вернулся к Девону.

— Вы умеете пользоваться пистолетом?

— Никогда в своей жизни не прикасалась к таким ужасным вещам. Я только хотела заставить тебя опомниться и отвезти меня в Саванну.

Он засмеялся, наслаждаясь ее смущением от того, что она лежала распростертая на нем.

— Лучше поспите немного, леди Барбара. Завтра вам понадобятся силы.

Сказав это, он имел наглость сбросить ее с себя и откатился, повернувшись к ней спиной, словно она была шлюхой, которую выбросили, после того как воспользовались ее услугами.

В бешенстве она снова завернулась в свое одеяло под пристальным взглядом Кабаньего Клыка и попыталась уснуть. Утро наступило слишком быстро. Барбара заворочалась, и каждый мускул ее тела протестующе закричал. Земля, которая казалась такой мшистой и мягкой под копытами лошадей, была совсем не такой приветливой в качестве постели.

Барбара выпуталась из москитной сетки и села, морщась при каждом движении. Обзор унылых окрестностей едва ли улучшил ее настроение. Местность была ровной, пустынной и дикой. Единственными представителями флоры здесь были сосны, растущие отдельными островками, и высокая болотная трава. Ей казалось, что ни одна живая тварь не обитает в этих пустынных местах, пока Девон не разглядел след пантеры и не предупредил, чтобы она не отходила далеко от лагеря! Они скакали на бешеной скорости целый дань, останавливаясь ненадолго, чтобы Кабаний Клык мог осмотреть мшистую землю в поисках следов их жертвы.

К тому времени, когда Девон Блэкхорн дал команду остановиться на ночлег, было уже совсем темно. Барбара с самого полудня не справляла нужду, но решительно отказывалась просить своих мучителей об унизительном одолжении. Измученная и умирающая с голоду, она проковыляла за деревья, затем съежилась перед небольшим лагерным костром и с жадностью набросилась на твердый, как камень, бисквит и какое-то ужасно соленое мясо. Она даже не потрудилась спросить, что это было. На вторую ночь она уже не делала попытки вытащить пистолет у Девона, а спала, как убитая.

Следующим утром Барбара проснулась, чувствуя себя еще более несчастной, если такое вообще было возможно.

— Боже, у меня болят даже те места, о существовании которых я и не подозревала! — Она с трудом села и огляделась в поисках Девона, но увидела только дикаря. — Не то, чтобы белый был намного лучше… — фыркнула она сама себе. — Конечно, если Кабаний Клык его кузен, он ведь не может быть белым?

Барбара наблюдала за индейцем, как тот готовил вонючее варево в своей жестяной кружке. Это было похоже на какой-то ритуал, ибо он, благоговейно помешивал это, держал кружку в сторону встающего солнца, затем выпил ее содержимое несколькими быстрыми глотками. Почти сразу же он скорчился и пошел к островку высокой травы, где его вырвало.

Отвратительно! Барбара отвернулась, пытаясь побороть приступ тошноты. Затем она услышала, что Девон приближается, выйдя из сосновой рощи. Он обменялся несколькими словами с индейцем на своем гортанном диалекте, после чего дикарь стал спокойно снимать с себя свои побрякушки, а затем и штаны из оленьей кожи. Голый, как в момент рождения, Кабаний Клык направился вниз по пологому склону к мелкой речушке, которая извивалась справа от их лагеря. Он окунулся и начал энергично тереть свое тело.

— Не желаете присоединиться к нам? — спросил Девон с ухмылкой. Он тоже начал снимать с себя одежду — Барбара считала себя совершенно искушенной после двух лет вращения в лондонском обществе, но это заставило ее лицо вспыхнуть, словно она была школьницей.

— Конечно же, нет! Ты такой же варвар, как этот… этот Кабаний Клык. — Ее глаза были прикованы к языкам пламени маленького костра. Она не посмотрит на него.

— Вам не нужно очищаться при помощи черного зелья. Я сам делаю это лишь в особых случаях, но мускоги купаются каждое утро. Традиция, которую белой цивилизации неплохо бы было перенять.

— Я совершаю омовение в уединении, в домашней обстановке, — сказала она, боясь поднять глаза.

— Но вам еще некоторое время придется побыть на жаре, прежде чем вы попадете в условия цивилизации, впрочем, как хотите, — ответил он, равнодушно пожав плечами. — Когда вы начнете очень уж плохо пахнуть, я заставлю вас идти пешком, или сам окуну в реку.

Она гневно посмотрела на него:

— Ты не посмеешь.

Он ухмыльнулся в ответ.

— А вот подождите и увидите, ваша светлость. — С этим он зашагал к воде.

Она наблюдала, очарованная, несмотря на свою злость и досаду. Хотя он не был таким темным, как чистокровный индеец, его кожа была бронзовой с головы до ног, включая и мускулистые, упругие округлости его ягодиц. Ноги были покрыты розовыми шрамами, как если бы он был ранен совсем недавно. «Что я делаю?» Она поспешила отвести взгляд, пока он не повернулся и не подмигнул ей насмешливо.

Каждое движение приносило страдание, когда она поднималась, кожа зудела, ее щипало от пота. По крайней мере ее собственное несчастье удержало ее от того, чтобы продолжать украдкой бросать восхищенные взгляды на златовласого индейца. Ее одежда, вернее, то, что от нее осталось, висела заскорузлыми лохмотьями.

— Я чувствую себя тем отвратительным мясом, которое мы ели прошлым вечером, — пробурчала она себе под нос. — Что там, кроме того жуткого черного варева, будет на завтрак?

Она посетила кусты, затем подошла к бивачному костру. Нечто простреленное прямо в голову, выглядящее как большой грязно-белый грызун, лежало рядом с костром. Ее передернуло. «Не может же это быть предназначено для завтрака?» Девон и Кабаний Клык вернулись со своего утреннего купания и стали одеваться без малейшего намека на смущение. Она отказывалась посмотреть, только слушала, как они продолжали разговаривать на своем варварском языке.

— Не могли бы вы хотя б говорить по-английски? Девон взглянул, стряхивая капли воды со своих темно-золотых волос, с выражением недовольства на лице.

— Боюсь, у моего кузена плохие новости, — сказал он ей. — Человек, которого мы преследуем, очевидно, не смог встретиться с кораблем из-за шторма. Он направляется с награбленной добычей в Новый Орлеан.

— Новый Орлеан? Но ведь это же французская территория! Не хотите же вы сказать, что отправитесь туда? Мы же воюем с Францией и Испанией.

Он печально взглянул на значок королевских рейнджеров на своих штанах.

— Эта информация для меня не новость, ваша светлость, уверяю вас, но, как я уже говорил, вы сами ввязались в это, приехав туда, где идет война. Я лишь простой солдат, получивший приказ поймать вора, который скрывается с награбленными товарами, предназначенными для нижних городов мускогов. Мы должны поймать Мак-Гилви в течение нескольких дней. Вам нечего бояться французов.

— Скорее надо бояться тебя, — тихо пробормотала Барбара. — Вы намерены заморить меня голодом, или еще остались те великолепные бисквиты? Зубные хирурги в Лондоне разбогатели бы, если бы я представила им этот новый колониальный деликатес.

Девон засмеялся, присаживаясь на корточки у огня.

— Боюсь, бисквиты у нас закончились. — Он вытащил из чехла на поясе длинный, острый нож и посмотрел на Кабаньего Клыка, потом снова на Барбару. — Я не предполагаю, что вы когда-нибудь готовили опоссума… или вообще что-нибудь, — сказал он угрюмо, начав снимать шкуру с мертвого зверька. — Нам нужно немного свежего мяса, а это было первым, что попалось мне на глаза.

— Не хочешь же ты сказать, что будешь есть крысу? — ошарашенно спросила она, позабыв о своем недавнем голоде.

— Это не крыса. Это опоссум. Правда, не слишком жирный, но мы не можем тратить время на охоту.

Барбара в ужасе наблюдала, как он ловко снял шкуру и выпотрошил тушку зверька, затем разрезал ее на несколько больших кусков, которые отнес к речке и вымыл. Вернувшись, Девон нанизал их на небольшие веточки молодого деревца, которые Кабаний Клык аккуратно очистил от коры, и повесил над огнем жариться. Вскоре над костром потянулся тошнотворно-сладковатый запах, напоминающий протухшую баранину.

— Прошу прощения, но я думаю, что воздержусь от вашего… жареного опоссума, — сказала она, когда Девон оторвал один кусок мяса и предложил ей.

— Вы бы могли продержаться на тех бисквитах, которые бросили в меня в первый день, — сказал он с усмешкой, вонзая крепкие белые зубы в мясо.

Когда они закончили завтрак, Кабаний Клык упаковал остатки. Барбара же выпила лишь немного кисловатого, разбавленного водой вина, которое было во фляге Девона. Скоро и оно закончится. Потом он подошел к ней с маленьким пузырьком, из которого вытащил пробку.

— Вот, возьмите, намажьте этим лицо и все открытые участки кожи.

Барбара понюхала содержимое пузырька с едким запахом, по виду напоминающее какое-то масло:

— Что это?

— Специальный препарат, который делает моя мать для светлокожих женщин, чтобы предохранить их от солнечных ожогов.

— Я бы не рисковала получить солнечные ожоги, если бы вы доставили меня в Саванну. — Она сунула пузырек обратно в его худые бронзовые руки. Какими белыми были ее руки в сравнении с ними…

Он посмотрел на нее, как на избалованного, неразумного ребенка.

— Если вы проведете еще один день под этим солнцем, то покроетесь волдырями. Люди, случается, умирают от этого в южных колониях, ваша светлость, а у меня нет ни времени, ни желания выхаживать вас. — Он надвигался на нее с пузырьком. — Или вы намажетесь, или я сам сделаю это.

— Как ты смеешь, чертов ублюдок!

— Ай-ай-ай, каким изысканным лексиконом, оказывается, владеет знать, — сказал Девон, покачав головой. — Держи ее, Кабаний Клык, пока я буду мазать.

Огромный дикарь схватил ее за запястья и стиснул их одной рукой. Когда Барбара стала лягаться, сыпать проклятиями и кусаться, он другой рукой схватил горсть ее серебристых волос и держал до тех пор, пока слезы боли не выступили у нее на глазах и она не затихла, не в состоянии пошевелить головой. Девон начал с ее лица, втирая масло в тонкие кости и атласную белую кожу.

— Это было бы легче, если бы вы вначале смыли соль.

Когда Барбара прошипела ругательство, он его проигнорировал и продолжал втирать масло кончиками пальцев в ее тонкую шею.

Он почувствовал, как пульс ее участился. От ярости? Или от чего-то еще? Когда Девон стал втирать масло в ее ключицу и ниже, в выпуклость роскошной груди, он увидел, как напряглись ее соски под тонкой тканью. «Да, определенно, что-то еще», — подумал он, когда намеренно приподнял ее подбородок и вызывающие голубые глаза девушки встретились с его темно-карими.

Почувствовав ошеломляющее покалывание его мозолистых пальцев, ласкающих ее кожу так интимно, Барбара отчаянно хотела ненавидеть, презирать этого неотесанного болвана за то, что он прикасается к ней, но не могла. Многие мужчины прикасались к ней и даже целовали и обнимали, но их нежные, бледные руки никогда не заставляли ее так пылать. Словно она и Девон Блэкхорн были одни. Грубый дикарь, который держал ее, был позабыт. Несмотря на все усилия, она не смогла сдержать горячую волну, прихлынувшую к ее щекам, так же как и напряжение груди и затвердение сосков. «Как я могу находить этого метиса желанным?» Когда он посмотрел ей в глаза, она надменно вздернула подбородок, ответив ему вызывающим взглядом.

Он опустился на колени и стал втирать масло в кожу длинной, стройной ноги, там, где нижние юбки были разорваны, и даже выше, до колена.

— Когда сядете верхом на лошадь, эта часть ноги окажется неприкрытой, — пробормотал он, возвращаясь к гладкому изгибу ее икры и изящной лодыжке. Даже грязная и оборванная, она была великолепна.

Покончив со своим делом, он встал и кивнул Кабаньему Клыку, который отпустил ее.

— Думаю, теперь мы можем ехать, — сказал он спокойно.

Барбара не промолвила ни слова, а лишь ждала, когда он вскочит на своего гнедого и посадит ее перед собой.

Они ехали весь день, осторожно идя по следам Мак-Гилви. Несколько раз Кабаний Клык уезжал вперед, производя разведку слева и справа от них. Один раз они изменили направление, когда он обнаружил совсем свежие следы беглеца.

— Кто такой этот Мак-Гилви, и что он сделал? — спросила Барбара, отчаянно пытаясь отвлечь свои мысли от жары, голода и жажды, которые мучили ее, не говоря уже о твердом теле метиса, которое прижималось к ней.

Девон заговорил:

— Мак-Гилви — коварный дьявол. Проник на огороженную территорию складов возле Санкт-Августины и, воспользовавшись поддельным пропуском, увел полдюжины мулов, нагруженных мушкетами, мукой, кремнем, порохом и большим запасом рома. Когда-то у него был патент на торговлю с Конфедерацией, но губернатор Тонин поймал его на воровстве и прогнал. Тогда-то он и выкинул этот фокус — и это в критическое время, как раз когда нам нужны эти товары для нижних городов, чтобы удержать индейцев от присоединения к мятежникам.

— Ты уже давно служишь рейнджером?

— Не так давно. Я тоже был торговцем с мускогами, — ответил он.

— Но я думала, ты живешь с дик… — Она осеклась, почувствовав, как его тело напряглось в седле позади нее.

— С дикарями? Да, в ваших глазах, как, впрочем, в глазах большинства поселенцев, мускоги дикари. Но я был свидетелем того, как предположительно цивилизованные люди совершали в этой войне такое, что по своей жестокости не идет ни в какое сравнение с действиями мускогов. Гражданская война превращает людей в животных. Они воруют, насилуют, безжалостно убивают, бессмысленно уничтожают дома, урожаи, жизни своих соседей.

Барбару передернуло.

— Я не хочу быть здесь, среди этой ужасной войны. Когда она закончится?

Девушка почувствовала, как он пожал плечами в своей обычной, небрежно-спокойной манере. Он всегда двигался словно большая, гибкая кошка, проворный и опасный, несмотря на все его заигрывания и подшучивания.

— Судя по тому, как стойко держатся мятежники во внутренних районах, может потребоваться десятилетие, чтобы усмирить их.

Он не высказал вслух свои собственные опасения по поводу того, что без привлечения дополнительных сил правительства британское дело в колониях может быть вообще проиграно. В этот момент звуки шумящей воды нарушили тишину, и они въехали в густую рощу, где гибкие ивовые ветки свисали прямо в речку с быстрым течением.

— Должно быть, проливные дожди на прошлой неделе переполнили речушку. — Он выругался и, подъехав ближе, стал оглядывать бурлящую воду.

Кабаний Клык посовещался с ним, затем указал в сторону, где река делала крутой поворот. Девон повернул жеребца в этом направлении и вошел в быстро углубляющуюся воду.

— Ты же не собираешься переправляться здесь, не проверив глубину? Ведь должен же быть мост…

Его смех прервал ее.

— Мост? — Его грудь клокотала. — Я сомневаюсь, осталась ли хотя бы дюжина мостов в Джорджии, которые бы не сожгли мятежники. А здесь и нечего было жечь.

Она с неожиданной силой схватилась за луку седла:

— Я же насквозь промокну.

— Вот и хорошо. От вас пахнет, как от медведя после зимней спячки, — сказал он весело, когда лошадь поплыла.

Покачивающиеся движения лошади заставили Барбару прикусить язык. Рука Девона крепко обхватила ее за талию, чуть ниже груди. Его глаза скользили по ее плечам, прикованные мучительно соблазнительным видом кремовой кожи. Разорванное платье скорее подчеркивало, нежели скрывало ее крутые изгибы. Масло от ожогов, которым он смазал ее кожу, сейчас покрылось мелкими капельками испарины, блестящими на солнце.

Девон почувствовал, как тело его напряглось, и выругался про себя. И зачем только на его голову свалилась эта английская аристократка, к тому же красавица — и это при выполнении такой важной миссии? Он был так поглощен нежными изгибами тела Барбары, что почти не услышал предостерегающий возглас Кабаньего Клыка.

Большое бревно неслось прямо на них! Он резко повернул жеребца, но лошадь споткнулась и завалилась на бок, пытаясь восстановить равновесие на неровном дне реки. Девон постарался удержаться, но, когда течение хлынуло на него, Барбара была смыта в грязную, бурлящую воду.

Она закричала, почувствовав, что ее уносит течение, пыталась уцепиться за Девона, но ее мокрые пальцы соскользнули.

— Я не умею плавать!

Девон увидел, как ее белокурые волосы скрылись под водой, затем снова показались над поверхностью в нескольких ярдах ниже по течению. Выбросив пистолеты и нож на берег, он высвободился из стремени и нырнул за ней в воду.

Барбара поняла, что сейчас погибнет. «Так вот, значит, как это происходит». Она снова погрузилась в темную воду, опускаясь ниже, ниже. Неожиданно сильная рука обхватила девушку за талию. Девон вытолкнул ее на поверхность и поплыл к отмели. Крепко держа ее, он, наконец, достиг места, где вода доходила ему до пояса, подхватил ее на руки и медленно вышел на берег.

Барбара прильнула к Девону, ее голова покоилась на его плече, а ритмичные удары его сердца подтвердили, что она все еще жива. Он положил ее на мягкую землю под раскидистыми ивами. Когда Кабаний Клык позвал его, он ответил ему на языке мускогов, затем опустился на колени и перевернул ее.

— Откашляйтесь, вы, наверное, проглотили полреки.

Он поддержал ее, положив одну руку под грудь, затем наклонил вперед и легонько постучал по спине, пока она не выдавила из себя речную воду. После этого он положил ее на спину и стал вдыхать воздух в легкие.

Девон наблюдал, как поднималась и опускалась ее грудь под мокрой, прилипшей к телу тканью. Ее платье превратилось в лохмотья во время кораблекрушения. Сейчас на ней были лишь тонкая батистовая сорочка и то, что осталось от одной из нижних юбок. Все изгибы и выпуклости ее тела предстали перед его взором.

— Я планировал устроить для вас ванну, но не таким способом, — пробормотал он.

— Я, — она закашлялась, — никогда… не купаюсь… на улице.

Он усмехнулся:

— Ну так вы только что сделали это, и раз уж вы все равно промокли, предлагаю вам снять с себя эту одежду и дать мне развести огонь, чтобы просушить ее. Вы не можете себе позволить потерять больше. — Говоря это, он начал стаскивать с себя рубашку.

Барбара залюбовалась игрой твердых мускулов под бронзовой кожей его рук и груди, которая поросла жесткими золотистыми волосами. Не сознавая, что делает, она протянула руку и погрузила пальцы в гущу волос. Его сердцебиение участилось. Он насмешливо поднял бровь:

— Чувствуете признательность?

Она застыла и оттолкнула его.

— Признательность за что?

— За то, что спас вам жизнь!

— Спас мою жизнь? Да если бы не ты и твоя идиотская погоня за каким-то мелким воришкой, я бы сейчас была в безопасности в Саванне!

— Ты испорченная маленькая сучка! Мне следовало дать тебе утонуть. — Он встал, глядя нанее с дерзкой улыбкой, играющей на губах. — Что ж, это почти стоило того, чтобы смыть с тебя всю соль и пот! — Он разглядывал ее тело сквозь полупрозрачную мокрую ткань. — Вы прекрасно вымылись, ваша светлость.

Барбара выругалась и подскочила, безумно оглядываясь вокруг в поисках оружия. Не найдя ничего подходящего, она схватила комок грязи и швырнула в него:

— Оставь меня в покое!

Отвесив шутливый поклон, он отступил.

— Как пожелаете, ваша светлость, но костер и еда будут вон там. — Он поднял свою рубашку, перебросил ее через плечо и неторопливо направился к тому месту, где Кабаний Клык ждал с обеими лошадьми.

Барбара, мокрая и несчастная, съежившись, просидела под ивой почти целый час. Потом она пошла к берегу реки и вымыла руки. Девон был прав: ей нужно высушить свою одежду, но как она может? Солнце быстро клонилось к западу, и она начала дрожать, пытаясь немного расчесать пальцами свои влажные, спутанные волосы. Не зная, что с ними делать, она просто оставила их висеть длинным каскадом, ниспадающим ниже пояса. Если бы Кейт была здесь, чтобы ухаживать за ней, как она всегда это делала. Бедняжка Кейт умерла от лихорадки — и все из-за мстительной ревности Марианны Карузерс.

— Я не позволю ей взять надо мной верх, — прошептала она со стальными нотками в голосе.

Она поднялась и сделала, что могла, чтобы привести в порядок свою до неузнаваемости разорванную одежду. Боже милостивый, да она же полуголая! Просто удивительно, что этот метис и его кузен еще не изнасиловали ее. Возможно, Девон Блэкхорн находит ее такой уродливой, что даже не хочет. Она отбросила эту странно беспокоящую мысль, расправила плечи и с вызывающим видом направилась к лагерному костру.

Девон стоял на коленях, вытряхивая из своего ягдташа пару маленьких кроликов. При виде Барбары он нахмурился, прочитав ее настроение по надменному выражению лица. Черт, какая еще женщина, оставшись полуобнаженной, вся в синяках, измученная и дважды едва не утонувшая, одна в этой дикой местности с двумя грубыми незнакомцами, могла, тем не менее, не потерять силы духа и продолжать упрямиться?

Помимо своей воли он улыбнулся:

— Я вижу, вы, наконец, пересилили свое раздражение. Теперь можете помочь нам с ужином. Я поймал этих кроликов, пока Кабаний Клык разводил огонь. Сегодня вечером он пойдет в разведку в поисках следов Мак-Гилви. Вы можете разделать и приготовить кроликов.

— Это, конечно же, неудачная шутка. — Она знала, что нет.

— Вы видели, как я снимал шкуру и потрошил опоссума. Эти намного меньше, и с ними легче справиться. — Он бросил на землю рядом с ней маленький острый нож, заметив ее убийственный взгляд. — И выбросьте из головы мысли вонзить это лезвие во что-нибудь еще, кроме кроликов, ваша светлость. — Он похлопал по огромному ножу, висящему у него на бедре. — Мне бы очень не хотелось подпортить эту прелестную кожу.

— Я отказываюсь притронуться к этим… существам, — выдавила она сквозь стиснутые зубы.

— Значит, не будете есть, — невозмутимо ответил он. — Я и не ожидал, что испорченная, глупая девчонка из Лондона сможет сделать хотя бы одно полезное дело.

Ее желудок выбрал именно этот неподходящий момент, чтобы заурчать. Он улыбнулся и посмотрел в сторону западного поворота реки, вдоль которой росла густая ивовая рощица.

— Пойду разузнаю, что нашел Кабаний Клык. Возможно, уже завтра мы настигнем Мак-Гилви, а он не из тех, кто легко сдается. Но и я тоже, леди Барбара. — И он зашагал вперед, не оглядываясь.

Она едва поборола в себе яростное желание сделать то, против чего он ее предостерегал, а именно: всадить этот нож прямо между его широких плеч, но вынуждена была ограничиться сверлящим взглядом ему в спину. Когда Девон исчез из виду, она поглядела на кроликов. Барбара пнула один маленький, пушистый комочек босой ногой, отчего тот покатился по пыли. В ярости топнув ногой, она проворчала:

— Он думает, что, вернувшись, застанет меня съежившейся и хныкающей у костра, молящей о его помощи. Ну так я покажу ему!

Ее решение было легче принять, чем выполнить. Она едва не отрезала себе палец, предприняв первую попытку освежевать одного кролика, но, сделав надрез вдоль спины, схватила шкурку с обоих боков и сильно дернула. Та подалась, и показался мясистый хребет. Подавив приступ тошноты, она продолжила снимать шкуру. Она попыталась вспомнить, как Девон освобождал лапы, затем начала тянуть и выворачивать каждую половинку до тех пор, пока не извлекла относительно не поврежденную тушку.

Закинув окровавленную шкуру в кусты, она стиснула зубы, приступая к самому омерзительному этапу этого занятия. Теперь она должна выпотрошить тушку. К тому времени, как она вычистила внутренности, ее перестало мутить. Весь фокус заключался в том, сделала она вывод, чтобы не дышать носом и не нюхать отвратительного зловония горячих кишок. Вымыв кролика в реке и насадив его на импровизированный вертел над костром, она испытала приятное ощущение успешно выполненного дела — пока не взглянула на свое перепачканное кровью и внутренностями тело и на другого кролика.

Коварная улыбка заиграла на ее губах. Она огляделась по сторонам. Девона с Кабаньим Клыком не было ни видно, ни слышно. Если она поспешит… Барбара опустила кролика почти до самых углей, чтобы ускорить его поджаривание, затем взяла другого и зашвырнула его в траву.

К тому времени, когда она смыла с себя кровь и нашла седельную сумку Девона, чтобы достать из нее чистую рубашку, кролик был уже готов. Она оторвала от него большую часть и вонзила зубы в мясо с таким наслаждением, словно это был редчайший деликатес, который ей доводилось Когда-либо пробовать. Поглядев на жалкие остатки мяса и груду гостей, она легкомысленно захихикала, радуясь своему успеху.

Она привела в порядок территорию вокруг костра, вымыла жирные руки, затем переоделась в рубашку Девона, которая доходила ей почти до колен, а манжеты закрывали кончики пальцев. Но Барбара обвязала полы вокруг талии и закатала рукава.

Наевшись, вымывшись и одевшись, девушка снова села, и ощущение торжества начало покидать ее. Что сделают с ней эти два дикаря, когда вернутся голодные и не найдут еды? Она с беспокойством оглядела оставшийся кусочек грудины.

— Так им и надо, — сказала она с решительностью, которой совсем не чувствовала.

Нужно было чем-то занять мысли, и она вернулась к сумке Девона, чтобы еще раз просмотреть ее содержимое. Да, как она и заметила в недавней спешке, там была книга! Метис, деревенщина, возит с собой том Джонатана Свифта? Но ведь не может же быть, чтобы он умел читать?..

Что за загадка этот Девон Блэкхорн, у которого была книга, подписанная его именем размашистым почерком на обложке. Его речь, если не манеры, свидетельствовала об образованности, несмотря на грубую колониальную одежду. Он служит офицером в колониальной милиции. Хотя из писем Монти Барбара знала, с каким уважением он относится к роялистской милиции, она нехотя признала, что Девон обладал всеми качествами и сноровкой, необходимыми для выживания в этой глуши.

Отбросив в сторону смущающие мысли о Девоне, она окунулась в возмутительную сатиру скандального мистера Свифта, который давно уже впал в немилость у политиков. Приключения Гулливера, тем не менее, были весьма забавны.

Девон и Кабаний Клык вернулись вместе, оживленно разговаривая по-мускогски. Они нашли след мула Мак-Гилви, прошедшего здесь менее чем два дня назад. Завтрашний день станет решающим. Слабый запах зажаренного кролика еще держался в воздухе. Удивленная улыбка осветила лицо Девона. Ей-богу, она сделала это! Он шагнул в круг света, отбрасываемого костром и взглянул на Барбару, сжимающую в руках книгу. Ее белокурые волосы рассыпались по спине, словно золотистый шелк.

Он окинул взглядом пространство вокруг костра:

— А где же кролики?

— Я их съела, — сказала она, снова уткнувшись в книгу.

— Два целых кролика?

Барбара пожала плечами, в точности подражая его небрежному, раздражающему жесту.

Девон подошел к ней вплотную и рывком поставил на ноги:

— Вы не могли съесть обоих кроликов.

Она вырвалась из его рук.

— Ты делаешь мне больно.

— Я еще не то сделаю. Я сейчас так отшлепаю тебя по заднице, что ты не…

Оглушающий выстрел из мушкета прогремел в вечернем воздухе, и пуля просвистела в дюйме от плеча Девона.

— Мак-Гилви, — выругался он, схватив Барбару за плечи и бросая на землю. Затем он оттащил ее из круга света от костра и швырнул в него пылью, чтобы затушить.

При первом же выстреле Кабаний Клык исчез в ивовой роще, откуда они только что вышли. Девон затащил Барбару в высокую траву, где его рука наткнулась на острые кроличьи кости и жирные объедки, которые она выбросила.

— Так вот, значит, что ты сделала с остальным, — прошептал он, прижав ее ниже к земле и сунув ей в руки нож, который ему удалось схватить, прежде чем он откатился от костра. — Заберись дальше в кусты и спрячься. Возьми этот нож и воспользуйся им, если понадобится.

Прежде чем она успела спросить его, Девон исчез в траве. Она не видела ничего, кроме темных теней, ее окружавших. А где-то там, среди шелестящих ветвей ив и сосен, поджидал ренегат Мак-Гилви. Она вздрогнула, представив, что этот затравленный вор сделает, если поймает ее. Но для этого ему вначале придется убить Девона. «Девон». Она представила его, окровавленного, неподвижного, без этой насмешливой улыбки на красивом лице. «Нет, этого не должно случиться!» Она крепче сжала рукоятку ножа и прислушалась.

Девон прокрался в ивняк и встретился там с Кабаньим Клыком.

— Он вернулся по своим следам и застал нас врасплох, будь он проклят, — прошептал Девон.

— Сколько людей, по-твоему, он привел с собой? Мы насчитали троих, судя по следам.

— Один будет ждать с добычей, а остальные пришли, чтобы убить нас, — ответил муског.

— Выстрел раздался позади меня.

Губы Кабаньего Клыка зловеще скривились.

— Тот, кто стрелял, больше никогда не сделает этого снова. — Он показал Девону мушкет. — Вот его оружие.

Девон усмехнулся и кивнул.

— Мы воспользуемся ножами в темноте. Я отойду по траве вон к тем деревьям на востоке. А ты посмотри, не сможем ли мы отыскать, где спрятаны его мулы. Думаю, они где-то неподалеку, может быть, ниже по течению, к западу от берега реки.

— Если я заставлю мулов закричать, это спугнет Мак-Гилви. Он не захочет потерять свою добычу, — сказал Кабаний Клык и тут же растворился в темноте.

Девон, крадучись, продвигался вперед и прислушивался. Через некоторое время он услышал тихое хлюпанье обутых в мокасины больших ног мужчины, крадущегося по болоту. Девон подобрался ближе и увидел свою жертву — огромного, грубого вида детину в замшевых штанах, сжимающего в руках мушкет.

«Неужели этот болван думает что сможет подстрелить кого-то в такой темноте?» Он подкрался еще ближе, двигаясь за спиной у своей жертвы, затем прыгнул, но сообщник Мак-Гилви был быстр, как гремучая змея, и резко повернулся к Девону. Ружье оказалось слишком громоздким в рукопашной схватке Когда он сделал попытку поднять его, Девон выбил ружье, затем полоснул своего врага ножом по руке. Бандит отскочил, выхватил из-за пояса свой нож, и противники закружились в танце смерти. Они бросались друг на друга, затем снова отскакивали, оставляя небольшие царапины и порезы на теле. Когда Девон сделал ложный выпад влево, чтобы нанести справа решающий удар, прогремел голос Мак-Гилви, рассеяв его сосредоточенность.

— Я поймал твою женщину, Блэкхорн!

Сообщник Мак-Гилви воспользовался этим секундным замешательством и вонзил свой нож в бок Девону, но и Девон тоже был быстр. Ему удалось изогнуться влево настолько, чтобы удар не задел внутренности, но тем не менее рана в боку была очень сильной. Не теряя и секунды, Девон скорчился, притворившись смертельно раненым, и тут же резко вонзил нож в живот своего врага.

— Я буду убивать ее медленно, Блэкхорн, а потом сниму скальп с этими желтыми волосами.

Когда сообщник ренегата рухнул бездыханный на землю, Девон повернулся и пошел через рощу навстречу издевательскому голосу Мак-Гилви.

— Я иду, сукин сын! Лучше побереги свой собственный скальп.

Барбара вырывалась из рук бандита, но он только смеялся и встряхивал ее, как тряпичную куклу. Нож все еще был спрятан у нее в юбках, но она инстинктивно понимала, что, если попытается сейчас им воспользоваться, он быстро одолеет ее. Барбара глупо поступила, оставив кусты, где Девон велел ей спрятаться. «Жди, жди Девона», — повторяла она себе, когда услышала его голос, эхом разнесшийся в ночи. Когда он приблизился, девушка в ужасе ахнула: он был весь в крови!

Девон стиснул от боли зубы, борясь с приступом головокружения. Он потерял много крови, пока добежал сюда.

— Ты потерял всех своих людей, Мак-Гилви. А теперь я поквитаюсь с тобой.

Огромный, звероподобный бандит сплюнул в пыль, обнажив чернеющие зубы. Одного переднего не хватало. Его желтые глаза сузились от злости, когда он бросил взгляд на раненый бок Блэкхорна. С дребезжащим смехом он грубо швырнул Барбару на землю.

— Мне не составит труда прикончить тебя, метис. А потом я возьму твою бабенку. Подумай об этом, когда будешь подыхать.

Он ринулся на Девона со своим огромным ножом, сверкающим в темноте. Нож едва не задел раненого, чьи рефлексы были сильно замедленны. Противники сблизились, и каждый из них схватил другого за руку, держащую нож. Они держали друг друга мертвой хваткой, которая могла закончиться лишь смертью одного из них. Девон чувствовал, что силы покидают его, а рука, сжимающая руку Мак-Гилви, ослабевает.

Барбара поднялась на ноги, когда они начали бороться. Когда Мак-Гилви повернулся к ней спиной, она подняла свой нож и со всей силой вонзила его в плечо бандита. Он испустил крик удивления и боли и резко повернулся к ней, но она быстро отскочила.

— За это я убью тебя, сука, — прорычал Мак-Гилви, надвигаясь на нее.

— Мак-Гилви, ты покойник, — крикнул Девон, в отчаянии пытаясь отвлечь ренегата. В этот момент боевой бич мускогов разрезал ночной воздух, и Мак-Гилви тут же забыл о Девоне и Барбаре. Схватившись за свое левое плечо, где все еще торчал нож Барбары, он, волоча ноги и спотыкаясь, скрылся в темноте.

Последнее, что слышал Девон, прежде чем провалиться в черноту, был крик Барбары.

Глава двенадцатая

— Ради всего святого, сделай же что-нибудь! Он истекает кровью, — крикнула Барбара, когда Кабаний Клык подбежал к ним. Она положила голову Девона к себе на колени и безрезультатно пыталась остановить кровь, хлещущую из бока Девона.

Муског бросил взгляд туда, где скрылся Мак-Гилви, затем опустился на колени рядом со своим раненым родственником. Он быстро вытащил нож из чехла и протянул руку к ее разодранным юбкам.

— Отрежь, чтобы перевязать рану, — сказал он на сносном английском.

Барбара тут же подчинилась ему, развязав тесемки и сняв с себя то, что осталось от одной из ее нижних юбок, стараясь при этом не потревожить Девона больше, чем это было необходимо. За несколько минут они туго перевязали ужасную рану, чтобы замедлить кровотечение.

— Я вернусь. Жди с моим кузеном.

Когда муског ушел, Барбара изумленно подумала о том, что он говорит по-английски, но до этого не сказал ни слова. Когда она вспомнила некоторые из своих оскорбительных замечаний, побледнела от страха: боже милостивый, он же запросто может снять с нее скальп, если ему вздумается!

Когда Кабаний Клык вернулся, стало очевидно, что он не таил зла на Барбару. Напротив, хотя она и не сознавала этого, он был поражен тем, что она спасла жизнь Девону, воспользовавшись ножом в критический момент. Муског завладел украденными товарами, которые они должны были вернуть, и привел в лагерь вереницу мулов вместе с лошадьми. Барбара сидела, смачивая лицо Девона прохладной водой, в то время как Кабаний Клык быстро и умело соорудил носилки из оленьей шкуры и подвесил их между двумя мулами. Она помогла ему переложить Девона на это сооружение, и они отправились в деревню, которая, как он уверял ее, была в дне езды.

Хотя их путешествие и замедлялось из-за темноты, но мулы ступали уверенно, и к рассвету они преодолели значительное расстояние. Перед восходом солнца индеец остановился и налил в жестяную кружку немного той вонючей жидкости, которую он привык выпивать. После совершения того же отвратительного ритуала, свидетелем которого она была предыдущем утром, он проверил состояние Девона и снова вскочил на лошадь, готовый продолжить путешествие.

Барбара сходила с ума от страха за Девона, и Кабаний Клык был ее единственной надеждой на спасение раненого. Она должна была понять этого дикаря.

— Зачем ты делаешь это — пьешь черное варево, от которого тебя тошнит?

Он посмотрел на нее бездонными черными глазами. Лицо его было абсолютно бесстрастным. На мгновение девушка испугалась, что он не ответит Но он ответил:

— Черное зелье очищает меня, делает воина сильным, не больным. И купание также. Белые люди не купаются в реке. Грязные, слабые.

Вспомнив замечание Девона о ее неприятном запахе, она покраснела от смущения. Меняя тему, Барбара спросила:

— Когда мы доберемся до деревни?

— Скоро, — последовал лаконичный ответ.

Также уклончиво он ответил и на ее вопрос о состоянии Девона С возрастающим ужасом она наблюдала, как красное пятно просачивается сквозь повязку. Кошмарная ночь снова и снова всплывала в ее сознании, когда они пересекали ровную однообразную местность, на которой, казалось, не было никаких дорог. Барбара до сих пор чувствовала на себе вонючее дыхание Мак-Гилви, его огромные, грязные лапы на своем теле, слышала, как он крикнул Девону: «Я поймал твою женщину, Блэкхорн».

Она посмотрела вниз на неподвижное лицо Девона, бледное, несмотря на смуглую кожу. Его женщина? Девушка вспомнила свои ощущения от пьянящих, обжигающих прикосновений его рук, когда он так нежно втирал масло в ее кожу. Что будет с ней, если он умрет?

«Нет, ты не можешь умереть! Я не допущу этого!» Девон прибежал, чтобы спасти ее, оставляя за собой кровавый след, подстрекал и нападал на этого негодяя Мак-Гилви, несмотря на то, что не мог победить в поединке. Что бы только она не отдала в этот момент за один лишь дерзкий взгляд или подмигивание этих смущающих черных глаз!

Идальва, как Кабаний Клык назвал деревню, оказалась довольно внушительных размеров, расположенной вдоль берегов узкой, но глубокой реки. Окраина была застроена большими зданиями, представляющими собой деревянные остовы, оштукатуренные глиной. Многие из них были двухэтажными и имели аккуратные крыши. Планировка показалась Барбаре довольно беспорядочной, когда они ехали по петляющим между огородами и домами тропинкам. Одни сооружения были жилыми домами, а некоторые, по-видимому, торговыми складами, заполненными оленьими шкурами и утварью.

Люди очень обрадовались, увидев караван мулов, нагруженных товарами, но помрачнели, заметив Девона. Барбара видела, с каким любопытством ее разглядывали дети, совершенно голые в такую жару. На женщинах были пышные миткалевые юбки и яркие мужские рубашки, которые были подвязаны на талии плетеными поясами. Мужчины в большинстве выглядели куда менее прилично, одетые в основном лишь в шокирующие набедренные повязки. Все были украшены уродливыми серьгами, вытягивающими мочки ушей, а также лентами, повязанными вокруг головы, ожерельями, браслетами и поясами.

Их нескрываемое любопытство по отношению к незнакомой, оборванной англичанке не было ни враждебным, ни дружелюбным. Барбара старалась не таращиться на раскрашенные и татуированные тела мужчин, а просто смотрела прямо перед собой, вздернув подбородок и расправив плечи. «Я покажу им, из какого теста сделана англичанка!»

Толпа расступилась, давая им возможность проехать к центру деревни, где стояло огромное здание с круглым куполом. По одну его сторону было что-то, похожее на площадь, которую со всех четырех сторон окружали ряды скамеек. Костер, поддерживаемый несколькими юношами, горел в центре этого открытого пространства.

Кабаний Клык натянул поводья и спешился. Маленькая делегация пожилых мужчин, покрытых татуировками и обернутых в обрядовые покрывала, появилась из входа в здание и остановилась, ожидая, когда подойдет Кабаний Клык. Между ними произошел быстрый обмен репликами на их языке, сопровождающийся частыми жестами в ту сторону, где остались Барбара и Девон. Ей отчаянно хотелось знать, что сказал о ней Кабаний Клык. В этот момент Девон застонал и стал корчиться от боли. Она тут же спешилась и, подойдя к нему, положила руку ему на голову:

— Тише, Дев, тише. Ты только усилишь кровотечение. Мы привезли тебя в крикскую деревню. Они помогут тебе. «Если только смогут!»

Несколько минут спустя один из пожилых мужчин, чье лицо было коричневым и морщинистым, как лондонский почтовый мешок, подошел к ней и заговорил по-английски.

— Я Медвежье Сердце, вождь племени мускогов. Добро пожаловать в деревню. Мы позаботимся о брате Золотом Орле, которого вы называете Девон Блэкхорн. Его мать из нашего племени. Для нас большая честь, что он вернулся сюда. Мы будем делать сильные лекарства, лечить его. — Он сделал жест, и два молодых мужчины подошли, отвязали носилки, на которых лежал Девон, и понесли его.

— Куда они его забирают? — Она пошла было за ними, но Медвежье Сердце положил неожиданно сильную ладонь на ее руку.

— С ним будет все хорошо. Сильное лекарство. Ты теперь отдохни, поешь. Моя женщина позаботится о тебе.

И снова он лишь поднял руку, как подошли несколько молодых женщин во главе с пожилой, возбужденно разговаривая. Две молодые женщины застенчиво ей улыбнулись, но третья смотрела откровенно враждебно. Пожилая женщина, которую Медвежье Сердце представил как свою старшую жену, Перепелку, угрюмо кивнула и направилась к большому оштукатуренному зданию.

Барбара проглотила нервный комок в горле и вошла в грубое жилище, словно это был лондонский Тауэр. Они поднялись по устойчивой лестнице на второй этаж, где оказалось на удивление просторно и чисто. Простые ложа из шкур животных располагались по периметру, и множество разнообразных глиняных сосудов и жестяной утвари размещалось в одном углу. Барбара села на то место, которое указала ей Перепелка.

Одна из дружелюбных девушек благоговейно трогала распущенные волосы Барбары, явно очарованная их цветом. Англичанка улыбнулась девушке, которая, похоже, только недавно переступила порог юности.

— Она думает, что твои волосы волшебные, — сказала на безупречном английском языке другая, более старшая, со злобно сверкающими глазами. Ее голос был таким же холодным, как и выражение лица.

— Светлые волосы не редкость среди моих людей, в них нет ничего волшебного, — ответила Барбара, гадая, где эта поразительно красивая женщина научилась так хорошо говорить по-английски.

— У Девона золотые волосы. Отсюда и его имя — Золотой Орел. Он принадлежит мне, тощая белая женщина. Не думай, что он останется с тобой.

Барбара холодно улыбнулась.

— Так вот откуда ты знаешь английский. Не угрожай мне. Я научилась бороться за выживание.

Несколько мгновений злобная женщина сверлила Барбару полным ненависти взглядом, затем грациозно встала и вышла из комнаты. Перепелка не обратила внимания на ее уход и молча поставила перед Барбарой чашу с чем-то, выглядевшим как каша, вместе с блюдом, наполненным лепешками, политыми медом и какой-то еще прозрачной, пахучей жидкостью. Не было ничего, чем можно было есть. Барбара вначале заколебалась, но было очевидно, что они ожидали от гостьи оказать им честь приступить к еде первой.

Она протянула руку к блюду и получила одобрительный кивок от Перепелки. Сложив пальцы вместе, она зачерпнула небольшое количество клейкой каши и поднесла ко рту. Кушанье оказалось безвкусным и крахмалистым, но она умирала с голоду. Порядком измазав руки и рот, она посмотрела на лепешки. Возможно, они окажутся немного вкуснее? Она попробовала одну, оторвав кусочек и обмакнув его в густую жидкость. Специфическая смесь нутряного сала и меда смягчала вкус хрустящих лепешек. Она съела еще одну. Как только Барбара отведала всю поданную пищу, включая и какое-то сухое мясо неизвестного происхождения, все остальные присоединились к ней. Оказалось, ее манеры за столом были вполне приемлемы, ибо все женщины тоже ели руками, а потом облизывали их.

— Теперь ты идти купаться. Мы принесем чистую одежду. Идем. — Старшая жена вождя тоже говорила по-английски, когда считала нужным.

— Пожалуйста, я бы сначала хотела увидеть Девона. Вы были очень добры, но…

— Золотой Орел в порядке. Ты скоро увидишь. Идем.

Женщина явно была не из тех, кому можно было противоречить, поэтому Барбара решила подождать. Прикусив язык, она кивнула.

Ничуть не сомневаясь в том, что Барбара сделает так, как ей сказано, Перепелка начала спускаться по лестнице. Две девушки вежливо подождали, пока их гостья последует за ней, и сделали то же самое.

Они прошли через деревню к реке и спустились вниз по течению к тому месту, где густые ивовые заросли свешивали свои гибкие ветви, словно щит скромности.

«Благодарение богу, меня не заставали раздеваться наголо перед всеми мужчинами деревни», — пробормотала она себе под нос, пока девушки, смеясь, стаскивали с нее рубашку Девона и разорванные юбки. Когда она стояла совершенно обнаженная, окруженная своими спутницами, которые тоже торопливо сбрасывали с себя одежду, высокая злобная женщина, заявившая свои права на Девона, снова появилась. Поморщившись, она сказала:

— Ты пахнешь, как все англичанки. Не понимаю, почему Девон держит тебя.

Перепелка сказала девушке что-то на своем языке, и та возмущенно заспорила, затем, раздраженная, ушла, видимо по какому-то поручению.

Барбара позволила подвести себя к краю воды, но когда обе девушки прыгнули в речку и начали плескаться и резвиться, словно игривые выдры, резко остановилась.

— Я не умею плавать. — Она умоляюще посмотрела на Перепелку.

— Неглубоко. Ты высокая. Встань. — Перепелка приказала девушкам продемонстрировать. Они быстро стали на дно. Вода у самого берега была более трех футов глубиной, но достаточно безопасна — если только она не поскользнется и не потеряет равновесия. Вспомнив свои предыдущие столкновения со смертью и то, как Девон спас ей жизнь, Барбара поторопилась с купанием, моля бога, чтобы с ним действительно было все в порядке и чтобы ей поскорее разрешили увидеть его.

Девушки пользовались душистым мылом, очевидно, завезенным из Англии. Хотя условия были не сравнимы с теми, к которым она привыкла, Барбара все же почувствовала себя просто божественно, вымыв волосы и тело и вытершись грубым коленкоровым полотенцем. Моясь, девушки все время хихикали и делали шутливые замечания, сравнивая ее бледную кожу со своей темной, обращая особое внимание на бледно-золотистые завитки у основания ее бедер. Барбара сносила их простодушный смех с как можно большим достоинством, пока не вернулась ее соперница и не стала оскорбительно разглядывать ее.

— Твоя кожа уродлива, как рыбье брюхо! — Она швырнула узел с одеждой в руки Перепелки и гордо удалилась.

Неожиданно Барбара осознала, что движется к берегу со сжатыми кулаками. На губах пожилой женщины впервые заиграло подобие улыбки, когда она наблюдала за англичанкой.

— Ты одного размера с Женщиной-Пантерой. Это подойдет тебе.

Значит, ей дают одежду Женщины-Пантеры. Неудивительно, что эта злобная тварь так спорила с Перепелкой! Барбара позволила девушкам одеть ее. Они, конечно, не были фрейлинами королевы Шарлотты, но выполняли такую же работу. Рубашка была из темно-голубого коленкора, что сочеталось с цветом ее глаз, ярко-зеленая юбка была накрахмаленной и прохладной, и ниспадала чуть ниже колен. Они надели ей на ноги кожаные сандалии. Прикоснувшись к поясу в виде серебряной цепочки, которым девушки обвязали ее талию, Барбара захотела поглядеться в зеркало. «Боже, я слишком долго была лишена цивилизации, если великолепно чувствую себя в рыбацкой одежде!» Но это действительно было так.

Худшим во всей этой процедуре было распутывание ее волос гребнем, сделанным из рыбьих костей. Расчесав их, девушки заплели ей длинную, толстую косу и даже предложили несколько медных украшений.

— Теперь могу я пойти к Девону? Пожалуйста, — спросила она Перепелку.

Женщина заворчала и пошла по направлению к деревне. Барбара последовала за ней. Когда они вошли в большое здание, глазам Барбары потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к тусклому свету, ибо в доме было лишь несколько высоких, узких окон. Девон полудремал на ложе, расположенном с одной стороны прямоугольной комнаты, прикрытый лишь легким одеялом. С него была снята вся одежда. Высокий худой мужчина с бледным морщинистым лицом склонился над ним. Всевозможные баночки и пузырьки были беспорядочно расставлены у постели.

Барбара подошла и опустилась на колени рядом с Девоном, протянув руку, чтобы погладить его бровь. Голова его была теплой, но жара не чувствовалось. Девушка взглянула на лекаря, чья невзрачная внешность излучала доброту.

Он улыбнулся:

— Властитель тьмы еще не заберет его к себе. Он сильный, молодой Орел.

— Барбара? — Девон открыл глаза.

— Откуда ты узнал…

— Я услышал английскую речь и почувствовал твое прикосновение, — прошептал он, поворачивая к ней голову. Он поморщился от боли, когда поднял руку, чтобы сжать в ней ее ладонь.

— Не двигайся, не то откроется рана. — Она наклонилась к нему, положив руку ему на грудь. — Сильно болит?

Он усмехнулся:

— У меня еще никогда не было ножевой раны, которая бы болела не сильно, но эта не глубокая. Я лишился сознания просто от слабости, слишком большая потеря крови.

Барбара посмотрела на него с озадаченным выражением лица:

— Тогда почему же доктора делают кровопускание больным и раненым людям?

Усмешка Девона сорвалась на слабый хрип:

— Потому что, ваша светлость, они не знают ничего лучше!

— Белые лекари часто делают глупые вещи, — добавил мускогский врачеватель, но беззлобно. — Все, что нужно Орлу, это восстановить силы. Тогда с ним будет все в порядке.

Барбара изучала его иссохшееся лицо. Он тоже был частично белым, хотя в его жилах текло явно больше индейской крови, чем у Девона.

Отвечая на ее безмолвный вопрос, Девон сказал:

— Это Высокий Журавль, брат моей матери, который женился на женщине из этой деревни.

— Как и моя сестра Чарити, я тоже рос с нашим отцом и жил по законам белых. Среди ваших людей меня называют Натаниель Мак-Кинни.

Барбара попыталась отыскать сходство между угловатым лицом Натаниеля и скульптурной красотой Девона. Ничего, кроме их теплых карих глаз, она не нашла, но инстинктивно почувствовала симпатию к этому мужчине с мягким голосом.

— Для меня большая честь познакомиться с вами, мистер Мак-Кинни.

— Я давно оставил образ жизни белых. Пожалуйста, зовите меня Высокий Журавль, ибо теперь я муског.

Он перевел взгляд печальных проницательных глаз с нее на Девона, затем сказал Барбаре:

— Вы ведь английская аристократка, не так ли?

— Да. Мой брат — барон Рушкрофт. Он сейчас в Саванне. Я ехала навестить его, когда мой корабль потерпел крушение.

— Это же сказал мне и Золотой Орел. — Он чувствовал симпатию между этими двумя людьми такого разного происхождения. — Возможно, будет лучше, если я поговорю с Медвежьим Сердцем. Он сочтет за честь послать с вами эскорт и благополучно доставить вас в Саванну.

— Нет, — голос Девона прозвучал неожиданно твердо. — Скоро я сам смогу отвезти ее.

Это был ее шанс на избавление. Через несколько дней она могла бы быть в безопасности с Монти, но в этом случае она больше никогда не увидит Девона Блэкхорна. Всего лишь два дня назад это было ее заветным желанием — попасть в Саванну. Теперь же она не была в этом так уверена. Барбара покачала головой и тихо сказала:

— Нет, я останусь, чтобы ухаживать за Девоном. Он уже пообещал, что отвезет меня в Саванну, ведь его задание теперь выполнено.

— Лучше все-таки послать нагруженных мулов до Алтамахи. Там уже ждут мушкеты и ром.

Видя вызов в глазах племянника, Высокий Журавль вздохнул и кивнул:

— Хорошо, пусть будет так, как вы оба хотите. — Он поднялся с удивительной грацией для такого долговязого, угловатого мужчины. — Я пришлю женщин с едой для тебя.

Барбара не была уверена, что правильно поняла весь этот разговор.

— Я не нравлюсь твоему дяде, потому что я англичанка?

— Нет, вовсе нет. Просто он знает, что бывает с такими, как я, метисами, которые забывают, кто они есть.

— Понятно, — сказала Барбара, и щеки ее вспыхнули, когда она осознала, что Девон не единственный, кто стремится к недостижимому.

— Мне бы следовало отправить тебя сейчас. Ты спасла мне жизнь. Мак-Гилви расправился бы со мной в два счета.

Его лицо было встревоженным, но он не отпускал ее руку. К горлу подступил комок, когда он вспомнил грязные руки этого подонка на его прекрасной леди Барбаре. «Я должен был остановить это!»

Она погладила его по щеке и улыбнулась:

— И ты тоже спас мне жизнь — дважды, так что я все еще твоя должница. Я остаюсь, Девон Блэкхорн.

Их взгляды встретились, и несколько секунд они просто смотрели друг на друга в молчании. Затем тень упала на дверь, и гневно шипящее дыхание разрушило чары.

— Я принесла тебе еду, Девон. Отошли ее прочь, чтобы я могла покормить тебя. — Женщина-Пантера опустилась на колени спиной к Барбаре и поставила поднос из плетеного тростника. — Здесь свежезажаренная оленина и лепешки, которые испекла моя мать.

— Ты очень гостеприимна, Женщина-Пантера, но я сама позабочусь о том, чтобы Девон поел, — сказала Барбара таким вкрадчиво-бархатным голосом, который предупредил Девона о приближающемся извержении вулкана.

Красивая индианка с ненавистью в глазах повернулась к белокурой англичанке:

— Или ты сейчас же уйдешь, или я…

— Не угрожай мне, ты, чертова сука. Я только вчера вонзила нож в спину бандита, а он был в два раза больше тебя. Я разделаюсь с тобой в два счета.

Девон с трудом сдерживался, чтобы не засмеяться, зная, что это не только причинит ужасную боль, но и приведет в ярость двух раскипятившихся женщин.

— Женщина-Пантера, ты была очень добра, принеся мне еду, но я считаю долгом чести держать эту белую женщину под своей защитой, потому что она спасла мне жизнь. Пожалуйста, оставь еду, и я поем.

— Девон…

— Пожалуйста. — Его голос был мягким, но непреклонным.

Женщина поднялась с яростным шуршанием юбок и, бросив на Барбару свирепый взгляд, вышла из комнаты.

Барбара обратила холодный взгляд своих голубых глаз на его простодушное лицо.

— Ты был ее любовником, ведь так?

На этот раз он усмехнулся, потом застонал.

— Ну и что из того, если был? От мускогских женщин не требуют сохранения девственности до замужества. Так что для нее это не бесчестье.

— Но, несомненно, великая честь для тебя переспать с каждой шлюхой в этой жалкой колонии!

«Что я делаю? Веду себя, как сварливая ревнивица!» Как же она ненавидела эту медленную улыбку, которая постепенно прокрадывалась на лицо Девона.

— Не смей насмехаться надо мной, Девон Блэкхорн! Это плохое вознаграждение за спасение твоей жалкой жизни.

Он нахмурился.

— Кстати, о вознаграждениях и наказаниях, я припоминаю дело о двух жирных кроликах, которых ты должна была поджарить для нас, а закончила тем, что съела их сама.

— Они вовсе не были жирными, и я съела только одного, или, вернее, часть одного… ну, хорошо, большую часть одного. Ты был таким невыносимым грубияном, что я едва ли была расположена кормить тебя.

— А сейчас расположена? — В его глазах не осталось и следа насмешливости. Что-то еще светилось в их теплых, коричневых глубинах.

Она начала суетиться с едой. Увидев деревянную ложку на подносе, Барбара возмущенно фыркнула:

— А меня они заставили есть пальцами.

Он пожал плечами, затем поморщился:

— Это обычная вещь среди мускогов, но те из нас, кто рос среди белых, предпочитают пользоваться приборами.

Когда он попытался сесть, Барбара помогла, скатав несколько тяжелых одеял и подложив их ему под спину. Он наблюдал, как она работает, и вдыхал аромат лавандового мыла, наслаждаясь тем, как простая коленкоровая рубашка и юбка подчеркивают красоту ее роскошного тела.

— Мне нравится этот наряд, ваша светлость, — сказал он мягко.

Она чуть не выронила ложку, затем пришла в себя.

— Тогда тебе стоило бы посмотреть на меня, разодетую в бальное платье, с напудренными волосами и мушками на лице.

Он взял локон ее волос между пальцев и залюбовался тем, как свет заиграл на нем.

— Никогда не пудри эти чудесные волосы. Они словно лунный и солнечный свет, слившийся вместе.

— Тебе лучше поесть и восстановить силы, — произнесла она сдавленным голосом, куда больше смущенная его красноречивым комплиментом, чем саркастической насмешливостью.

— Да, силы мне понадобятся, — ответил он тихо.

В последующие дни Девон выздоравливал с удивительной быстротой. Барбара проводила большую часть дня, ухаживая за ним и парируя яростные взгляды и оскорбления Женщины-Пантеры, которая старалась бросить их в нее при каждом удобном случае.

Как ни странно, но Барбара обнаружила, что ей начинает нравиться жизнь в мускогской деревне. Ребенком она всегда была любознательной и отважной, любила приключения. Индейцы были очаровательными людьми, а вовсе не тупыми и грязными дикарями, о которых, вздрагивая от отвращения, говорили в лондонских гостиных.

Однажды утром Девон был удивлен, обнаружив высокомерную леди Барбару с Перепелкой и ее дочерьми, толкущую кукурузу в большом выдолбленном бревне. Ее великолепные, волшебные волосы были заплетены в косу, но несколько выбившихся завитков упали на лицо. Работая под теплым утренним солнцем, она отбрасывала назад влажные от пота локоны и упорно продолжала свое дело.

Он обошел сад рядом с домом Высокого Журавля и подошел к ней сзади.

— Вижу, ты помогаешь женщинам в подготовке к празднику Урожая.

Барбара чуть не выронила большой деревянный пестик, с которым так неуклюже управлялась. Довольно застенчиво она улыбнулась Девону.

— В действительности я взялась за это дело лишь назло Женщине-Пантере, которая сказала, что я ленива и от меня нет никакой пользы. А ведь, действительно, все вокруг так много работают…

Она окинула взглядом беспорядочно разбросанные дома и огороды. Женщины толкли кукурузу, трудились на огородах, убирали свои дома, в то время как мужчины обрабатывали свежие туши убитых оленей.

— Год у мускогов начинается с урожая новой кукурузы. Это особый религиозный праздник, время искупления грехов для мускогов. Люди обновляют свою жизнь и начинают ее сызнова. Все преступления, кроме убийств, прощаются, никто не должен таить зла на своего товарища, — объяснил Девон.

— Какая замечательная традиция. Как было бы здорово, если бы все люди покончили с войнами и враждой и начали жизнь заново.

— Тогда ты и твой брат вернулись бы в Англию, — сказал он тихо.

— Возможно. А что будет с тобой? Останешься королевским рейнджером или вернешься жить с людьми своей матери, когда закончится война?

— Мне не особенно нравится подчиняться приказам. Думаю, что после демобилизации я снова стану торговцем между белыми и мускогами.

— А Женщина-Пантера вписывается в твои планы, Девон?

Что заставило ее спросить это? Он улыбнулся той своей ослепительной, мальчишеской улыбкой, которую она так полюбила.

— То, что планирует Женщина-Пантера, меня не касается. Мы когда-то были любовниками, но я сразу сказал, что не женюсь на ней.

— А у тебя не будет неприятностей с Высоким Журавлем за такое свободное обращение с его дочерью? — Барбара старалась придать своему голосу беспечность, которой совсем не чувствовала.

— Нет. Женщина-Пантера не его дочь, иначе она была бы моей кузиной, а такая любовная связь считается у мускогов кровосмешением. Пантера родилась у его жены до того, как они поженились. Никто как отец не заявил на нее права. В любом случае брак девушки устраивает не ее отец, а дядя или брат по материнской линии.

— Ты говоришь об этом так легко, словно незаконнорожденный ребенок совсем не позор.

— Если женщина имеет любовников до замужества, то родить ребенка не считается позором ни для нее, ни для малыша. Но после свадьбы как муж, так и жена обязаны хранить верность. Наказания за супружескую измену очень суровы.

Барбара задумалась над иронией его слов.

— А среди моих людей все как раз наоборот. В брачную ночь женщина должна быть чистой, как только что выпавший снег, но будучи лишенной девственности, она может спать с кем пожелает, как и ее муж. — Тоскливый взгляд появился на ее лице. — Мои родители не выносили друг друга. Мама вздохнула с облегчением, когда отец умер, хотя, впрочем, она и не дожидалась его смерти, чтобы завести себе любовников. Боже, мир сходит с ума.

Девон ощутил в ее словах боль.

— У тебя было одинокое детство, ведь так?

Она подняла пестик и с силой опустила его.

— О, у нас с Монти были дюжины нянек и наставников. Мы никогда не были одни.

— Но у вас не было родителей.

Ее плечи опустились, и она повернулась к нему, внезапно почувствовав непреодолимую потребность излить душу.

— Знаешь, почему я была отправлена в Саванну? Я увела у матери ее любовника. — Увидя изумление, отразившееся на его лице, она добавила: — Нет, я, конечно, не спала с Дартом. При одной только мысли об этом у меня возникает желание выпить кружку того черного зелья и очиститься.

— Ты увела его, чтобы досадить ей, — сказал он, начиная понимать.

— Это был только один из моих грехов. Я проиграла кучу денег в покер и вела слишком фривольный образ жизни для незамужней женщины моего класса. Я взбалмошная и испорченная, Девон. — Она произнесла это, как вызов.

Он приподнял ее дерзкий подбородок и заглянул в эти яркие голубые глаза.

— С тех пор как мы встретились, я заметил твою склонность время от времени, скажем так, к безрассудному поведению.

Свет плясал в его глазах, но чем дольше они стояли так в центре оживленной деревни, тем больше все вокруг них куда-то исчезало, пока у него не возникло ощущение, что они с Барбарой единственные люди на земле.

Какой-то юноша с мячом и шестом наскочил на них, чуть не сбив Девона, торопясь попасть на игровое поле. Он, извиняясь, поклонился, и Девон отпустил его, улыбнувшись и похлопав по спине. Чудо было нарушено.

— Трудовой день подходит к концу. Все заканчиваютсвою работу и идут на поле смотреть игру.

— Я слышала крики и одобрительные возгласы. Он улыбнулся.

— И ты тоже хотела бы посмотреть? — Он взял из ее рук пестик и прислонил его к бревну. — Идем, посмотрим на любимое развлечение мускогов… э-э, на их второе любимое развлечение, добавил он, подмигнув.

Барбара Карузерс поймала себя на том, что хихикает, когда они проходили через деревенскую площадь к большому открытому полю с земляными валами, поднимающимися с трех сторон. Два столба с перекладиной стояли на противоположных концах поля, и несколько десятков молодых парней нетерпеливо сновали между ними, желая поскорее начать игру.

Когда они стали взбираться на крутую искусственную насыпь, Девон остановился на мгновение, чтобы перевести дыхание. Барбара обвила его рукой вокруг талии и помогла преодолеть остаток пути.

— Ты уверен, что не переутомишься? — спросила она с сомнением.

— И это спрашивает английская леди, которая только что орудовала здоровенным пестиком в полуденной жаре? Лучше позаботься о себе.

— Но у меня же нет дырки в боку. К тому же Карузерсы выносливы.

Они наблюдали за бурной и быстрой игрой, выкрикивая одобрительные возгласы каждый раз, когда игроки забивали маленький, покрытый оленьей кожей мяч между столбами. Каждый игрок был вооружен двумя длинными шестами с небольшими петлями на одном конце. Одним шестом они ловили и отбивали мяч, другим отгоняли противников.

В юности Девон любил эту буйную игру, но теперь он боялся, что жестокое, кровавое состязание может шокировать чувствительность Барбары. Затем он вспомнил, как отец рассказывал о страсти англичан к петушиным боям и травле медведя собаками. По крайней мере здесь ранения получали люди, добровольно участвующие в игре, а не невинные животные. Когда она подскочила с пылающим лицом и начала возбужденно кричать вместе с остальными зрителями, он был восхищен. Что за великолепная женщина!

День за днем наблюдая за Девоном и Барбарой, Высокий Журавль все больше тревожился. Женщина-Пантера говорила ему, что происходит, но она была ревнива и злобна. Вначале он не обращал внимания на ее сообщения, считая, что она просто злится, потому что Девон не захотел жениться на ней. Теперь же он опасался, что она была права. Девон Блэкхорн увлекся английской аристократкой, женщиной, для него совершенно не доступной. Если он вовремя не остановится, то впереди его ждет только боль. Следует ли ему поговорить с племянником, пока дело не зашло слишком далеко?

Глава тринадцатая

Они вышли из толпы смеющихся, весело болтающих мускогов, которые наблюдали за игрой, и бесцельно побрели вдоль извилистого русла реки, удаляясь от шума и суеты деревни.

— Ты быстро выздоравливаешь, — сказала Барбара.

Девон наклонился и, захватив горсть гладких камушков, стал легонько бросать их по поверхности реки, от чего те запрыгали, словно мячики. Он ослепительно улыбнулся:

— У меня такая прекрасная сиделка, что скоро я сам смогу принять участие в игре.

— Не думаю, что мне доставит удовольствие видеть тебя в синяках и кровоподтеках. Эти игроки слишком уж грубы.

— До сих пор мне удавалось оставаться невредимым, за исключением нескольких шрамов, которые я получил совсем не в игре, — угрюмо добавил он.

— Ты проводил много времени в этих деревнях, когда рос?

Его прошлое было для нее интригующей тайной. Девон Блэкхорн образован и в то же время совершенно свой среди индейцев.

— Я рос в двух мирах. — В его глазах появилась тоска, выражение лица стало унылым. — Первая жена моего отца была родом из очень приличной семьи в Виргинии. Их отцы устроили этот брак, и вскоре родился Эндрю.

— Но они не были счастливы. — Барбара слишком хорошо знала, что такое брак по расчету.

— Они ненавидели друг друга, насколько я знаю. Она хотела вернуться в Уильямсберг, а ее мать говорила, что Джорджия — это глушь, населенная дикарям. Мать Эндрю умерла через несколько лет во время эпидемии дифтерии.

— И тогда твой отец встретил твою мать? — Ей казалось это таким экзотическим и романтичным.

Выражение его лица все еще оставалось угрюмым.

— Нет, ни сразу. Он был одинок и оставил постель своей жены, как только появление наследника было гарантировано. До меня доходили сплетни и слухи, что он был до безумия влюблен в жену своего брата, леди Анну, кажется, так ее звали. Это все было очень давно.

— Не это ли стало причиной размолвки в вашей семье и побудило твоего отца жить среди индейцев?

— Он в то время уже вел торговлю с мускогами. У них с дядей Робертом в молодости было довольно выгодное партнерство. После смерти жены моего отца у них с дядей Робертом начались ссоры из-за леди Анны. Они сошлись на том, что отцу нужно уехать как можно дальше от Блэкхорн-Хилла. Он уехал в большую деревню Ковету, где женщина-метиска, отец которой дал ей образование, обучала детей мускогов читать и писать по-английски.

— Твоя мать?

— Ее зовут Чарити. — Искра тепла осветила его глаза. — Она излечила его от горя и одиночества. Они поженились, и отец привез ее в Саванну. — Девон снова помрачнел. — Это была ошибка.

— Колонисты не одобряют смешанные браки с индейцами, — сказала она тихо, понимая.

Он усмехнулся:

— Это очень мягко сказано. Мать моего сводного брата была из благородной старинной семьи в Виргинии. Родственники были в ужасе. И дядюшка Роберт тоже. Все относились к моей матери так, словно она была прокаженной. Не было никаких светских приглашений. А потом родился я. Сначала мои родители были счастливы, но когда они пытались нанять для меня учителей, никто не пожелал учить грязного метиса.

Барбара положила локоть на его руку.

— У тебя, должно быть, было печальное детство. Он пожал плечами, в своей обычной, небрежной манере.

— Мы часто навещали людей моей матери, когда я рос. Они приняли меня. Кроме того, у меня был кузен. Квинт. Мы с ним часто тайком встречались в имении его отца. Дядя Роберт не раз бил его за то, что он играл со мной. Когда стало очевидно, что я смогу сойти за белого с моими светлыми волосами, родители послали меня на север, в Филадельфию, чтобы закончить образование. Квинт уже учился там. Мы были близки с самого детства намного больше, чем с Эндрю. Квинт окончил университет, а я оказался не слишком прилежным учеником. Через пару лет я вернулся домой.

— Ты скучал по Джорджии?

— Да. Но, более того, здоровье отца ухудшилось, и я знал, как тяжело и одиноко было матери, окруженной белыми людьми, которые были вежливы только в случае крайней необходимости. К тому времени, когда я вернулся, отец влез в большие долги. Эндрю пытался взять торговлю и все дело отца в свои руки, но они не ладили между собой, и все пошло еще хуже. Потом отец умер, и Эндрю унаследовал все.

— В Джорджии майоратное^[3] наследование, как и в Англии? — спросила она.

— Да. Мы с матерью всегда знали, что Эндрю достанется имение отца, но папа сделал несколько деловых инвестиций, чтобы обеспечить маму, и передал мне должность торговца короны.

— Это несправедливо, — сказала Барбара. — Боже, как я ненавижу эту проклятую систему всю свою жизнь. — Она глухо рассмеялась. — Несмотря на всю их болтовню о правах человека, колонисты также одержимы классовыми предрассудками и также лицемерны, как и английская аристократия.

Выражение его лица смягчилось.

— Осторожнее, ты так станешь революционеркой. И тогда как королевский рейнджер я должен буду застрелить тебя.

Они остановились. Тишина, нарушаемая лишь жужжанием насекомых и журчанием реки окутывала их. Глаза молодых людей встретились, и они, не отрываясь, долго смотрели друг на друга, боясь спугнуть очарование момента. Затем Барбара спросила:

— Нет ли чего-нибудь другого, что бы ты предпочел сделать, кроме как застрелить меня, Дев? — Она думала, что это прозвучит, как поддразнивающая колкость, но вышло почему-то совсем по-иному. «Я хочу, чтобы он поцеловал меня!»

«Ты же знаешь, что есть!» Его рука коснулась ее лица, погладив с нежнейшей лаской, когда его губы приблизились к ее губам.

— Это безумие, ваша светлость, — сказал он хрипло, прежде чем его рот захватил зовущую мягкость…

Барбару много раз целовали со времен ее выхода в свет и неумелые юнцы, и опытные мужчины. В большинстве случаев она находила это забавным, реже отталкивающим. Ничто не подготовило ее к этому захватывающему дух взрыву наслаждения, когда губы Девона коснулись ее губ. Затем он углубил поцелуй и притянул ее ближе к своей груди, обхватив рукой за талию. Барбара почувствовала, как прядь его золотых волос защекотала ей щеку. Ее пальцы коснулись этой пряди, затем прошли сквозь нее и погрузились в густую, жесткую массу волос, потянув Дева ниже.

Девон только попробовал коснуться языком ее сомкнутых губ, как она быстро раскрылась навстречу, приглашая войти в горячую сладость ее рта. Он почувствовал, как ее грудь прижалась к его груди, как их сердца застучали, словно галопом несущийся табун диких мустангов. И поцелуй их стал неистово страстным.

Резко хрустнула намеренно сломанная ветка. Прошло несколько мгновений, прежде чем этот нарушивший тишину звук проник в одурманенное сознание Девона. Усилием воли он оторвался от губ Барбары и огляделся, не выпуская ее из своих объятий, готовый защитить. Высокий Журавль стоял рядом с большим кипарисом, сдержанно прочищая горло и внимательно разглядывая стрекозу, порхающую над цветком.

Когда Девон прервал поцелуй, Барбара ощутила себя покинутой, ибо ее чувства требовали большего. Затем она догадалась, что он насторожен, оглянулась и увидела его дядю. Девон нежно отстранил ее от себя, она вспыхнула, словно школьница, которую застали целующейся с ее первым кавалером. Упрек, прочитанный ею в глазах Высокого Журавля, вызвал неожиданную вспышку гнева. Он, в племени которого разрешены добрачные связи, заставляет ее чувствовать себя виноватой?

— Я хотел бы поговорить со своим племянником наедине, если вы не возражаете, миледи, — сказал Высокий Журавль так вежливо, словно они находились в английской гостиной.

С пылающими щеками она подняла глаза на Девона. Тот, казалось, на секунду заколебался, но потом руки его опустились, и он кивнул ей:

— Пожалуйста, возвращайся в деревню. Я скоро приду.

Барбара расправила плечи и гордо прошествовала мимо Высокого Журавля, не оглянувшись.

— Она сердита на нас, — сказал Высокий Журавль.

Девон печально улыбнулся:

— Она сердита на меня, за то что отослал ее вот так. — Хотя он прекрасно знал, что скажет ему дядя, все же спросил: — О чем ты хочешь поговорить?

— Я уже несколько дней наблюдаю за тобой и Барбарой, и сердце мое в тревоге, — мрачно произнес пожилой человек. — Она не только белая женщина, но еще и титулованная английская дворянка. Ее семья никогда не позволит тебе жениться на ней.

— Я сомневаюсь, что Барбара согласилась бы выйти за меня замуж, даже если бы я попросил ее, — жестко ответил Девон. — Я прекрасно знаю, какая пропасть лежит между метисом и миром белых.

— И тем не менее ты позволяешь этому увлечению расти, с обеих сторон. Это может кончиться только болью, Золотой Орел Ни ты не сможешь жить в ее мире, ни она в твоем. Отправь ее туда, где ей должно быть. К рассвету я могу подготовить эскорт воинов.

— Нет, — слишком быстро ответил Девон. — Я сам отвезу ее к брату в Саванну через несколько дней. Я несу ответственность за ее пребывание здесь, к тому же она спасла мне жизнь. Я уже почти полностью оправился после ранения. Я знаю свой долг, дядя, и выполню его.

В течение следующих двух дней Девон избегал Барбару как только мог, оставляя с Перепелкой и ее дочерьми, в то время как сам он помогал нескольким мужчинам строить двухэтажный склад. Это была тяжелая работа, и Барбара боялась, как бы не открылась его рана, но он, казалось, становился все сильнее.

И днем, и ночью она оживляла в памяти волшебство того поцелуя, гадая что могло случиться, если бы Высокий Журавль не прервал их. Она знала, что Девон избегает ее из-за предостережений старика. Почему тот вмешивается в дела, которые его не касаются? Скоро настанет время уезжать в Саванну. Увидит ли она когда-нибудь Девона снова? Леди Барбара Карузерс была хорошо знакома с холодной реальностью. Она всегда знала, что в будущем ее ожидает брак, подобный браку ее родителей. У них с Монти есть дом, в конце концов. «Но почему я не могу позволить себе хотя бы несколько мгновений счастья?» Это несправедливо. Да, жизнь никогда не была справедлива к ней и к Деву.

Стоя на коленях в огороде и выдергивая сорняки, она наблюдала, как работает Дев, очищая молодые деревца от коры. Она решила, что хотя бы один раз урвет для себя немного счастья.

Когда в середине дня работа заканчивалась, большинство индейцев съедали свою пищу и отправлялись на игровое поле, но у Дева была привычка всегда купаться после работы Последние несколько дней Барбара наблюдала, как он отправляется к реке с мылом и чистой одеждой. Однажды она на расстоянии последовала за ним. Дев пошел далеко, вверх по течению реки к тому месту, где никто не мог помешать ему. Услышав, как он прыгнул в прохладную воду, она быстро скользнула в раскидистые ветви ивы и сбросила с себя одежду.

Русло реки в этом месте было тихим, таинственно окутанным плотным пологом из огромных деревьев Высокая болотистая трава образовывала плотную завесу у края воды. Барбара выбрала местечко сразу за изгибом реки и соскользнула в воду, где было неглубоко и она могла наскоро совершить свой туалет. Прохладная вода казалась божественной после изнурительного труда в огороде. В самом деле, она начинает привыкать к ежедневному купанию в реке, как мускогская девушка! Промыв свои длинные белокурые волосы, она отбросила их за спину и выбралась на берег. Наслаждаясь свежестью своего тела в теплых лучах полуденного солнца, она бесшумно прошлась по мшистому берегу к тому месту, где плавал Дев.

Барбара наблюдала, как он ловко разрезал собой поверхность реки, затем выплыл на отмель и встал по пояс в воде. Солнце ослепительно сверкало в его золотых волосах и на темно-бронзовой коже. Каждая капелька воды, казалось, блестела, словно серебро, на выпуклостях его мускулов. Несколько водяных бисеринок запуталось в завитках у него на груди. Как ей хотелось погрузить свои пальцы в эти влажные, спутанные волосы.

Он шел из воды медленно, глубоко задумавшись. На этот раз, когда его великолепное обнаженное тело приблизилось, она не отвела глаза, а, очарованная, залюбовалась его красотой и мужественностью. Ее глаза опустились с его груди ниже, вдоль густой дорожки волос, резко сужающейся на плоском, твердом животе, затем вновь расцветающей вокруг его органов. Рана в боку теперь была лишь розовым шрамом.

Девон почувствовал ее взгляд прежде, чем ступил на берег.

— И долго ты уже здесь? — спросил он сдавленным голосом, не в состоянии скрыть мгновенную реакцию своего тела на ее присутствие. Боже правый, она была мокрой от купания: тонкая ткань белой рубашки, небрежно облегающая ее роскошные формы, не скрывала ничего! Барбара не ответила, лишь подошла к воде, моля бога, чтобы решимость не покинула ее. Она видела явное доказательство его желания, когда он стоял недвижный, сжав руки в кулаки. Сделав глубокий вдох, она выскользнула из рубашки, оставив ее на земле, и поставила одну ногу в воду.

— Не делай этого, — взмолился он хрипло.

Она проигнорировала его слова и подошла ближе, видя в его глазах выражение мучительного желания, от чего его смуглое лицо стало почти белым. Не дойдя двух шагов до него, она остановилась, ощущая неодолимое притяжение их горячих тел. Какое-то мгновение она смотрела на него, затем прошептала:

— Пожалуйста, Дев.

— Так нельзя. Ты должна жить в Англии, в прекрасном особняке, окруженная слугами, а не здесь, в этой глуши. — Слова вырвались в спешке, на одном дыхании. — Ты леди… и выйдешь замуж за титулованного, богатого англичанина.

— Вполне возможно, — сказала она с тихой грустью в голосе, — но вначале… вначале, Дев, я хочу того, на что имеет право каждая мускогская женщина. Разве это так ужасно? Всего лишь несколько минут счастья. И любви…

Со стоном проклятия он притянул Барбару к себе и захватил ее губы в сладостном, диком поцелуе. Она растворилась в нем, слилась своей влажной, обнаженной плотью с его телом, а ее руки скользили по его плечам и спустились к нему на спину, гладя его кожу плоскими ладонями, вонзаясь ногтями в его мускулы.

Девон проложил дорожку горячих, жадных поцелуев вдоль ее шеи и спрятал лицо на ее плече, в то время как рука нашла выпуклость ее груди. Он опустил голову, захватив в плен ее плечи, а затем бледно-розовый сосок. Он почувствовал, как трепет пробежал по его телу, когда она простонала его имя и выгнулась навстречу его губам, предлагая себя. Его рот двинулся к другой груди, повторяя мягкое посасывание. Он обхватил ее груди ладонями, восхищаясь совершенством, — такие роскошные и в то же время такие изящные.

Глаза Барбары вспыхнули страстью, когда она почувствовала его руки, ласкающие, дразнящие, его рот, пробующий ее на вкус. Потом Дев наклонился, подхватил ее и понес на берег, где опустился на колени и положил ее на мягкую траву. Он склонился над ней с вопросом в глазах. Она протянула руку и погладила его грудь, побуждая прийти к ней. Он сдержался, прошептав:

— Как-то ты сказала, что увела у своей матери любовника, хотя и не спала с ним. Был ли какой-нибудь мужчина…

— Нет. Никогда. — Ее лицо вспыхнуло, когда его встревоженные глаза изучали ее. — Я хочу, чтобы ты был первым…

Он знал, что это безумие, ибо он не мог быть тем, кто вступит с ней в брак, но когда эти ясные голубые глаза стали молить его, он опустил свое тело и поцеловал ее еще раз. Он будет первым?!

А когда она обвила его руками, все другие мысли улетучились. Нежно, благоговейно он боготворил ее тело, касаясь губами и руками, кончиком языка, слизывая капельки воды, задержавшиеся в углублении под ключицей, в ложбинке между грудями. Ее кожа была словно влажный шелк. Тело его отчаянно сопротивлялось рассудку, которым Дев обуздывал себя. Еще никогда в жизни он не испытывал такого жгучего нетерпеливого желания овладеть женщиной, но она была девственницей и заслуживала медленного, нежного покорения.

Она отнюдь не облегчала его задачу, ибо в своей невинной несдержанности притягивала его все ближе, используя в качестве приема магическое воздействие рта. Она пробовала его на вкус, лизала, покусывала, исследовала… становилась нетерпеливее, восхищаясь контрастом своей кожи, такой бледной и мягкой, и его бронзовой. А когда он захватил горсть ее серебристых волос и обмотал их вокруг своей шеи, она почувствовала, как огонь первобытной страсти вспыхнул и стал разгораться где-то глубоко внутри ее живота.

Словно понимая, что происходит с ней, руки Девона двинулись от груди через маленький, плоский живот ниже. Его губы следовали по пути, проложенному руками.

Когда его язык описал круг у ее пупка, а потом проник внутрь крошечного углубления, она изогнулась навстречу ему и обхватила его голову руками. Он двинулся дальше, скользя рукой по округлой ягодице и бедру к мягким завиткам между ног.

Барбара была в огне, снедаемая безумной страстью. Его пальцы раздвинули ее половые губы так осторожно, так терпеливо, словно он раскрывал лепестки розы. Она ахнула и выкрикнула его имя.

Дев ворковал нежные слова любви, когда ласкал ее влажную, бархатную плоть, страстно, до боли желая погрузится в нее и отчаянно сдерживаясь. Когда она стала извиваться под его рукой, он понял, что больше уже не может ждать. Он приподнялся над ней, побудил ее прикоснуться к нему, обхватить руками напрягшийся фаллос.

Жар и твердость его плоти поразила ее, а бархатистая гладкость заставила страстно желать почувствовать эту последнюю ласку.

— Пожалуйста, Дев, пожалуйста, — шептала она.

— Откройся мне. А-а, да, вот так, — выдохнул он, и его большая ладонь обхватила ее маленькую, когда он вводил себя в нее, затем он отвел руку в сторону и крепко прижал ее к себе, изо всех сил стараясь двигаться медленно. Она была маленькой и тугой, но, в то же время, влажной и нетерпеливой. Она изогнулась навстречу ему. Он стиснул зубы и замедлил свое равномерное вторжение. — Я не хочу причинить тебе боль, Барбара. Лежи тихо.

Ощущение его горячей плоти лишило ее всяческого благоразумия. Барбара дернулась под ним, и тонкая преграда, сдерживавшая его, была навсегда разрушена. Ее ногти вцепились ему в спину, побуждая проникнуть глубже. Невероятное напряжение, возрастающее в ней, ощущалось сильнее, чем любая боль. Несмотря на глупые, наигранные ужимки по этому поводу, потеря девственности ничуть не была болезненной пыткой. Барбара еще крепче обхватила ногами его ягодицы и почувствовала, как он движется внутри нее. Какое блаженство!

Девон ощутил, как разорвалась ее девственная плева, но Барбара не заколебалась и не вскрикнула, а лишь побуждала его продолжать — как будто он мог теперь остановиться! Полностью войдя в нее, он поцеловал ее страстно, горячо, властно «Она моя!»

«Но только сейчас», — издевался над ним внутренний голос. Девон отбросил в сторону эту тревожную мысль и начал двигаться. Она двигалась вместе с ним, быстро подхватывая ритм, подражая движениям его тела. Его язык погрузился в ее рот. Когда она сомкнула губы вокруг его языка, он чуть не сошел с ума.

Они катались по мягкой, мшистой земле до тех пор, пока она не оказалась наверху. Он взял ее за ягодицы и приподнял их, затем опустил, ни на секунду не прерывая поцелуя. Барбара почувствовала пьянящее ощущение власти, когда опустилась на него, и то, как напрягся он, когда она стала контролировать скорость их слияния. А какое это было чудесное слияние, ибо наслаждение нарастало, восхитительное, непреодолимое; жгучий огонь страсти поглотил ее. Она ждала какой-то неизвестной кульминации, безумно желала, чтоб экстаз никогда не кончался.

Ее волосы рассыпались по плечам и укутали их в шелковый кокон. Затерявшись в своем мире, Дев и Барбара были поглощены лишь собой, растворяясь друг в друге. Она прижалась грудью к теплу его упругого торса, чтобы потереться набухшими сосками о жесткие завитки волос на его груди. Держа одной рукой ее голову, он со стонами наслаждения вторгался в бархатистость ее рта, забыв о том, что нужно дышать.

В тот момент когда Барбара была уверена, что вот-вот умрет от наслаждения, что сильнее оно уже быть просто не может, огромная океанская волна экстаза подхватила ее и закружила в водовороте неистовой страсти, взорвавшись миллиардами серебристых брызг восторга. Она кружилась и качалась, взлетала и опускалась, впиваясь ногтями в его плечи. Затем напряглось и его тело, и он задрожал. Обезумев от головокружительного ощущения, он пульсирующими, волнообразными толчками вбрызгивал в нее жизнь.

Постепенно тела их затихли, насытившиеся, взмокшие от пота и обессиленные. Кончики ее пальцев нежно пробегали по выпуклой поверхности его мускулов, а губы целовали чуть заметные шрамы, разбросанные по его телу.

— Спасибо, Девон, — прошептала она, не зная, что еще сказать.

— Я не сделал тебе больно, Барбара? — спросил он, хотя был почти уверен, что ее боль была мимолетной.

Нежно гладя шрам у него на боку, она усмехнулась:

— Это мне следовало спросить тебя об этом. Для мужчины, всего лишь пару недель назад находившегося на пороге смерти, вы поправились удивительно быстро, мистер Блэкхорн.

— Этим я обязан мастерству своей сиделки, ваша светлость, — сказал он, поцеловав ее в кончик носа. Затем выражение его лица помрачнело. «Ваша светлость». Она была недосягаема для него, как Северная звезда, холодно сияющая в ночном небе.

— Я ни о чем не жалею, Девон, — ответила она на его невысказанный вопрос. — Пожалуйста, давай будем жить одним днем.

— Как долго? Ты должна ехать к своему брату в Саванну, место, где я едва ли являюсь желанным гостем. — Он поднял ее с себя, нежно обняв, и посадил у края воды.

— Должен же быть какой-то выход, — пылко прошептала она. Только что вкусив райского наслаждения, она не хотела даже думать о том, чтобы отказаться от него.

Он погладил ее щеку и приподнял этот гордый, упрямый подбородок.

— Какой выход? Разве ты сможешь жить среди мускогов? Скрести оленьи шкуры и стряпать на костре? Нет, ваша светлость. Вы рождены жить среди роскоши и слуг. А я не могу предложить ни того, ни другого.

Она обвила его шею руками, всхлипывая от безнадежности и отчаяния, и он, не зная, как еще утешить, нежно гладил ее волосы и спину.

Женщина-Пантера наблюдала, как они возвращались с реки. Ее черные глаза сузились от ненависти, когда она перевела взгляд с Девона на светловолосую женщину, которая так уверенно шла рядом с ним. Хотя они даже не касались друг друга, она поняла, что эти двое занимались любовью. Несомненное притяжение существовало между мужчиной и женщиной, некая аура, которую излучали их глаза, когда они украдкой обменивались взглядами. Она видела, как пылали щеки Барбары, как она провожала взглядом Девона, когда он расстался с ней у дома Перепелки. Ярость обуяла ее.

Пантера всегда знала, что белая кровь зовет его, что он спит с белыми женщинами, когда ездит в их города, но те связи были незначительными. Он никогда не отдал бы свое сердце дешевой шлюхе из таверны. Эта же женщина, она знала, была другой. И еще она понимала, что Девон никогда больше не придет к ней в постель, пока эта англичанка жива.

— Сегодня вечером пойду на реку и поймаю одну из своих любимиц, — тихо пробормотала она и скрылась в дверях своего дома.

Этим вечером был заключительный и самый важный момент из восьми дней празднества по случаю наступления нового года, называемого Бос-ке-ту, или праздника Урожая. Девон сопровождал Барбару к большой городской площади, где располагались четыре прямоугольные открытые палатки. Места в них предназначались для знатных семей рода, но Девону как почетному гостю было позволено привести Барбару, чтобы присутствовать на церемонии зажигания нового костра.

Она уже помогла семье Перепелки привести в порядок дом и очистить очаг от прошлогодней сажи и золы. Вся разбитая посуда и поломанные инструменты были тщательно собраны и выброшены. Каждый вечер устраивались ритуальные танцы, и каждое утро все мужчины деревни выпивали черного зелья.

Девон объяснил ей, что необходимой частью религиозного ритуала считалось сексуальное воздержание.

— Но я никогда не был религиозен — ни как англичанин, ни как муског, — сказал он, подмигнув, от чего она вспыхнула.

Он считал себя обязанным принимать участие в некоторых общинных мускогских церемониях в течение празднества. Он очищался при помощи черного зелья и сидел в душном вигваме с дядей и своими кузенами, затем погружался в прохладную реку, хотя в танцах не участвовал.

Барбара заметила, что немногие женщины сидели на церемонии. Большинство женщин и небольшая группа мужчин стояли за границей площади, наблюдая издали.

— Это мужчины, которые пока не проявили себя в войне или охоте, вторые жены или просто люди из низших родов. Это такое же классовое общество, как любое в Европе.

— Вторые жены? — переспросила она, удивленно вскинув брови. — Так вот, значит, кто такие две пожилые женщины, которые живут с Перепелкой и выполняют ее распоряжения!

Он улыбнулся ее справедливому негодованию:

— Муског может взять себе вторую жену, но только в том случае, если согласна первая.

— Но, бог мой, с какой стати ей делать это?

— Чтобы разделить домашнюю работу. Это считается признаком богатства и престижа, если мужчина может обеспечить более одной жены. Многие женщины почитают это за честь. Кроме того, если женщине не понравится, как муж обращается с ней, она может развестись с ним, и ему придется уйти из дома, ибо вся собственность остается в женском роду.

— Как это интересно, — сказала Барбара, глядя на жрецов, двигающихся к центру площади в сопровождении четырех юношей. Каждый из них нес большое бревно. Земля была расчищена и посыпана ровным слоем белого песка, и трудный процесс зажигания огня начался.

— Четыре — священное число, представляющее солнце, созданное Великим Духом, прародителем всего живого.

К тому времени, когда все ритуалы были исполнены, огонь высоко поднимался в ночное небо. Теперь он будет гореть, не угасая до следующего праздника Урожая. Юноши были разосланы с горящими угольками из костра ко всем чистым, холодным очагам деревни. Домашние очаги тоже будут гореть круглый год.

Барбара почувствовала, что веки ее отяжелели, когда все, наконец, поднялись и начали выбираться из-под навеса. Ночь была теплой и звездной. Они медленно возвращались к двухэтажному дому, где Барбара как гость семьи спала. Девон жил через дорогу в большом доме со своими дядей и тетей.

— Спокойной ночи, — сказал он просто, безумно желая притянуть ее к себе в объятия и поцеловать, но кругом были люди, возвращающиеся с праздника.

Ее глаза нашли его взгляд, встревоженный, печальный, но в то же время нежный.

— Я буду думать о сегодняшнем дне, — ответила она, повернулась и исчезла внутри.

Одеяло из оленьих шкур на ее ложе было аккуратно свернуто. Ночной воздух был слишком теплым, чтобы укутывать в мех пылающую плоть «Я горю от него».

Расплетая косу и расчесывая волосы, Барбара задумалась над тем, что ей делать. Неужели Девон действительно никогда не сможет вернуться с ней в мир белых? Ее жизнь у индейцев казалась довольно забавным приключением, и мысль о том, чтобы остаться здесь навсегда, была, без сомнения, абсурдной. Она подумала о том, как бы подвела Девона в его зеленой рубашке рейнджера, кожаных штанах и мокасинах к своему брату. Монти пришел бы в ужас. Не только колонист, но еще и на четверть индеец!

Слезы застлали ей глаза, когда она осознала безнадежность их любви. Но по крайней мере сейчас, еще несколько дней, или недель, или месяцев она будет держаться за свое счастье, наслаждаться каждым драгоценным мгновением с Девоном Блэкхорном.

Она сдернула мягкие шкуры со своего ложа и начала забираться в постель. Резкое шипение рассекло тишину комнаты. Барбара отскочила. В комнате было темно, лишь лунный свет пробивался сюда сквозь стекла окон. Она схватила первое попавшееся под руку оружие — соломенную метлу, стоящую в углу — и стала вглядываться.

Ее глаза уловили извилистое движение змеи, которая выползла из-под шкур и заскользила по ложу. Барбара мертвой хваткой стиснула метлу и закричала, когда змея вновь зашипела.

Барбара не имела представления о том, сколько времени прошло, прежде чем Девон взлетел по лестнице наверх с ножом, сверкающим в руке. Он оттолкнул ее к себе за спину и выбросил вперед руку, сжимающую рукоятку. Тяжелое лезвие вонзилось в голову змеи, пригвоздив гадину прямо к мягкой постели.

Несколько секунд мерзкая тварь еще извивалась, затем затихла.

— Болотная гадюка, — сказал он тихо.

— Они ведь ядовиты, да?

— Да, очень. Их еще называют мокасиновыми змеями, они обитают в сырых местах и уж, конечно, не забираются на второй этаж дома.

Ее сердце екнуло.

— Ты хочешь сказать, что кто-то подбросил ее сюда… чтобы убить меня?

Женщина-Пантера… Хотя он не произнес этого вслух, Барбара знала, что Девон думает о том же, что и она. К этому времени Медвежье Сердце, Перепелка и большинство домочадцев столпились у лестницы внизу. Дядя Девона, Высокий Журавль, поднялся наверх и увидел, как его племянник вытащил нож и выбросил змею через окно.

— Думаю, что леди была бы в большей безопасности, если бы ты отправил ее в Саванну как можно скорее, — произнес он печально. — Утром я поговорю с братом Женщины-Пантеры, он позаботится о том, чтобы наказать ее.

Глава четырнадцатая

Август 1789 года

Блэкхорн-Хилл

Доктор Уизерспун нахмурился и покачал головой.

— Тебе следует оставаться в постели, Роберт. В противном случае с такой лихорадкой и при твоем слабом сердце ты через пару недель можешь отправиться к праотцам.

— Да как же я могу оставаться в постели, — саркастически произнес тот, — когда мой сын и наследник шляется бог знает где? По делам торговли, говорит. Большинство наших здоровых работников либо удрали, чтобы вступить в банду к этим мятежникам, либо мобилизованы королевской милицией. Кто позаботится о поместье? Сбежало даже несколько рабов. — Бледный, трясущийся Роберт откинулся на подушки, сложенные горкой у него за спиной.

Старый доктор повернулся к Мадлен, которая тихо ждала у постели больного.

— У меня здесь есть лекарство, и я хочу, чтобы вы проследили, как этот старый козел будет принимать его. — Разожмите ему челюсти каминными щипцами, если понадобится, и влейте ему это в глотку.

Роберт угрожающе нахмурился, но Ноубл игнорировал его.

— Что это? — спросила Мадлен, беря в руку маленькую баночку, наполненную чем-то, по виду напоминающим древесную стружку.

— Это редкое вещество. Пришло к нам из Южной Америки. Ко мне оно попало от человека, которого я знаю по Вест-Индии. Называется хинин. Снимает малярийную лихорадку. Чертовски дорогое и очень редкое лекарство, иначе я бы попробовал его раньше.

— Хочешь использовать меня как подопытного кролика, а, Ноубл? — сердито спросил Роберт.

Доктор обратил близорукий взгляд к Роберту и непреклонно заявил:

— Ты должен это пить. Лекарство поможет унять лихорадку. Это стоит того, чтобы попробовать. У тебя, по крайней мере, есть шанс, в отличие от большинства тех бедняг, которые мрут, как мухи, на поле боя по всему Югу.

При упоминании о войне Мадлен побледнела, подумав о Квинте, от которого уже несколько недель не было ни слова. А если он болен или ранен' «Он предатель. Для меня было бы лучше избавиться от него». Но мысль о жизни без него железным обручем сдавила ее сердце.

— Как я должна готовить этот хинин? Уизерспун кивнул Роберту, закрывая свою сумку, и вывел Мадлен в коридор. Он прикрыл за собой тяжелую дверь и повернулся к ней с угрюмым выражением лица.

— Он очень плох Мадлен. Эта лихорадка подорвала его и без того слабое сердце. — Он отмерил немного лекарства. — Вот это количество надо развести в кружке воды. Он будет жаловаться, что оно горькое, но проследите, чтобы он выпил все. Утром и вечером в течение последующих трех дней. Через три дня я заеду навестить его.

Забирая у него лекарство, Мадлен подумала, что старый доктор выглядит измученным.

— Вы слишком много работаете, доктор Уизерспун. Идемте, перед уходом выпьете чашку чая со свежими пирожными Делфины.

Он взял ее руку и легонько похлопал.

— Не вам говорить мне об этом, молодая леди. С отсутствием Квинта и болезнью Роберта вы взвалили на себя непосильный груз.

— Со мной будет все в порядке. — Темные круги под глазами опровергали ее слова.

Ноубл похлопал себя по животу и сказал:

— Боюсь, стряпня Делфины — это совсем не то, что предписывает доктор. Я должен отклонить ваше любезное предложение и немедленно отправиться в Августу. Кажется, у Пикенса и его людей произошла небольшая стычка с королевской полицией. Держу пари, обе стороны нуждаются в некоторой починке.

— Будьте осторожны, доктор, — предостерегла Мадлен. За эти несколько месяцев она полюбила этого старика с его острым умом и житейской мудростью. Ему всегда удавалось проложить дорожку между Робертом и Квинтом, защищая их друг перед другом и в то же время сохраняя дружбу с обоими. Она гадала, каковы его политические убеждения, но никогда не спрашивала об этом, а сам доктор никогда не говорил, мятежник он или роялист.

Проводив Ноубла, Мадлен обошла вокруг дома и вошла в кухню, где безраздельно правила Делфина, дала большой негритянке инструкции по поводу хинина, зная, что Роберт будет куда меньше склонен спорить с Делфиной, чем с ней. Затем она вернулась к своей работе, которая включала в себя наблюдение за варкой мыла. Мадлен с удовольствием взяла на себя выполнение этой трудоемкой уличной работы, которую миссис Ошлви находила ниже своего достоинства.

Работая с рассвета до сумерек, Мадлен каждую ночь падала на свою одинокую кровать слишком уставшая, чтобы размышлять над своей нравственной дилеммой. Она была женой предателя и тем не менее не в силах была обречь его на судьбу, которой заслуживал предатель.

Кузен Эндрю часто навещал ее и был так заботлив и добр, что она чуть было не проговорилась ему о своем горе, но она понимала, что это было бы ужасно. Он был бы безутешен, узнав, что его кузен предал короля и страну. Тогда и он стал бы испытывать это мучительное раздвоение. Нет, он был слишком добрым и преданным другом, чтобы взвалить на него такое бремя.

Она заставила себя выбросить из головы эти тягостные мысли. «Я навещу Полли, когда мыло будет готово. Быть может, она успокоит меня».

За время отсутствия Квинтина Мадлен несколько раз заезжала в таверну «Золотой Лебедь». Полли была замечательной наперсницей и всегда поднимала ей настроение, когда холодный сарказм Роберта доводил ее до отчаяния. Именно Полли настояла на том, чтобы Мадлен осадила Агнес Ошлви и взяла в свои руки управление домом. И ей уже удалось вырвать бухгалтерские книги и домашних рабов из железного кулака старухи, но все остальное пока оставалась под контролем той.

Блэкхорн-Хилл был похож на маленькое феодальное королевство со своим домашним хозяйством. Здесь была своя маслодельня, где готовили масло и сыр, ибо каждый день доилось более пятидесяти коров. Ежедневно яйца из куринных гнезд собирались в огромные корзины, в коптильне обрабатывались колбасы и окорока, а бочки были наполнены говядиной и свининой в рассоле.

Сегодня с полдюжины огромных железных котлов стояло во дворе, между кухней и домом. Жир и щелок медленно кипели в них на равномерно поддерживаемом огне. Мадлен взяла огромный железный ковш у одного из рабов и помешала содержимое котла, чтобы посмотреть, скоро ли мыло будет готово. С самого детства она наблюдала, как это делали обе ее тети.

В этот момент пьяные выкрики и стук копыт ворвались в мирные звуки плантации. Мадлен взглянула на дорогу, которая шла со стороны реки дюжина мужчин, грубо одетых и тяжело вооруженных, выскочила из-за дома, топча конскими копытами ее великолепные клумбы.

Когда Мадлен увидела их главаря, ее ярость перешла в страх. Не было никаких сомнений, что эта жирная туша и обезображенное шрамом лицо принадлежали компаньону покойного Эфраима Малверна Люку. Он осадил лошадь, спешился и, спотыкаясь, направился к ней.

— Будьте осторожны, миссис Мадлен. Это бандиты, которые дезертировали из обеих армий, — презрительно сказала Делфина из дверей кухни.

— Эй, посмотрите-ка, кого я здесь нашел. И на этот раз одну, без защиты. — Глаза Люка опасливо оглядели двор. — Где твоя собака? — Он погладил свой огромный пистолет.

Мадлен молча молила бога, чтобы Гулливер все еще был в лесу с Джефом и мальчишками, охотясь на оленя.

— Я сама могу защитить себя от таких, как ты, Люк. Тебе лучше покинуть Блэкхорн-Хилл, пока ты еще в состоянии сидеть на лошади. — Она была горда тем, как твердо звучал ее голос.

Люк загоготал и сплюнул сквозь зубы.

— О, я буду в состоянии сидеть на лошади после того как проедусь верхом на тебе, спесивая роялистская сука. — Он шагнул ближе и протянул руку, чтобы схватить ее.

Рука Мадлен инстинктивно сжала ручку железного ковша и плеснула кипящее мыло ему в лицо. Он отшатнулся, крича и изрыгая проклятия, растирая кулаками глаза. Прежде чем другие бандиты успели спешиться, Мадлен подбежала к ближайшему к лошадям котлу, крикнув одному из рабов:

— Помоги мне перевернуть его, Этан!

Она обмотала руки нижними юбками и налегла на тяжелый котел с одной стороны, с другой Этан уперся в него плечом, котел перевернулся, выливая целую реку скользкого мыла на траву.

Горячая жидкость медленно потекла вниз по склону в сторону всадников, чьи перепуганные лошади начали ржать и пританцовывать, затем вздыматься на дыбы, пытаясь удержать равновесие. Весь двор превратился в кромешный ад: ружья выстреливали наугад, когда лошади падали, сбрасывая своих седоков, некоторые из животных беспомощно барахтались на скользкой траве, наваливаясь на своих незадачливых владельцев.

Эндрю Блэкхорн и несколько его людей приближались к дому с противоположной стороны. Заслышав суматоху, он быстро спешился и, выругавшись, вытащил свои пистолеты. Сделав знак мужчинам следовать за ним, Эндрю бросился вниз по склону.

— Мадлен, я иду, — крикнул он, спеша навстречу ей с поднятым оружием. Но прежде чем он достиг места происшествия, Гулливер выскочил из-за деревьев и бросился ему на спину, от чего тот полетел на землю.

Эндрю пытался предотвратить падение, но безуспешно. Он плашмя шлепнулся о землю и, юзом проехав по скользкой траве, оказался прямо в центре молотящих копыт и изрыгающих проклятия мужчин. После того, как он едва не врезался в повалившуюся лошадь, один из его Пистолетов выстрелил в свалку, внеся еще больше паники и сумятицы в этот содом. Как будто его вторжение не было и без того уже достаточно бесславным, собака Мадлен набросилась на него, яростно лая и рыча.

Прежде чем Гулливер успел вонзиться зубами в незадачливого спасителя, голос Мадлен проник в эту какофонию, и пес тут же оставил Эндрю и подбежал к ней.

К этому времени Люк и его парни под пристальным наблюдением людей Эндрю беспорядочно ретировались со двора, уводя своих перепуганных лошадей с места разгрома. Большинство дезертиров потеряли свое оружие и были вываляны в жирном мыле, от чего их рубашки и штаны блестели под утренним солнцем.

Когда они заковыляли прочь, Мадлен заботливо опустилась на колени рядом с Эндрю, который вдобавок к своему унизительному позору теперь еще и плакал от разъедающего мыла глаза. Он сел и крепко выругался, обозрев свою загубленную превосходную одежду. Если бы его залепленный мылом пистолет был в исправности, то он, несомненно, разрядил бы его прямо меж глаз Гулливера.

— Кузен Эндрю, позвольте помочь вам. Я так благодарна вам и вашим людям за помощь. Пожалуйста, простите Гулливера. Звуки выстрела, должно быть, напугали его. Я не могу представить, почему он набросился на вас!

Она положила его скользкую руку себе на плечо, и вместе они пошли со двора в дом.

— Слава богу, вы в безопасности, кузина. Я рад, что решил выехать поохотиться этим утром. Услышав шум, я немедленно прискакал сюда. Вам опасно оставаться одной, когда Роберт болен, а капитан в отъезде.

— Вы очень добры кузен Эндрю, — сказала Мадлен, помогая ему сесть на стул в задней гостиной и отдавая распоряжениеприготовить для него ванну.

Когда она посмотрела из окна на загубленные кусты пионов и почерневшую траву, ярость обуяла ее. «Черт тебя побери, Квинтин Блэкхорн! Где же ты?»

Эндрю что-то говорил. Мадлен с извиняющимся видом повернулась к нему.

— Простите, кузен. Боюсь, я не расслышала. Что вы сказали?

— Я сказал, что если бы вы были должным образом вооружены, то могли бы остановить этих мерзавцев прежде, чем они въехали во двор. Многие дамы, живущие на плантациях, научились обращаться с оружием в эти неспокойные времена. Я был бы счастлив проинструктировать вас.

Тетя Мадлен, Изольда, уже обучила ее приемам меткой стрельбы, но бедняга Эндрю выглядел таким удрученным и искренним, что у нее не хватило духу сказать ему об этом. Она ослепительно улыбнулась, как всегда, радуясь его компании.

— Думаю, это замечательная идея, Эндрю. Что вы скажете насчет того, чтобы начать завтра?

— Я буду здесь, дорогая леди, не беспокойтесь. Пока я жив, вам нечего бояться.

Квинтин ехал в Блэкхорн-Хилл, позволив Домино самому выбирать путь сквозь подлесок, который неумолимо наступал на редко используемую дорогу. Ему было о чем поразмыслить. Как будто недостаточно было хаоса в его личной жизни, в войне наступали кризисные времена. Британские силы, кажется, одерживали победу в Каролине.

Среди американского командования на Юге был лишь один умный и дисциплинированный командир, способный добиться победы, и Квинт как раз ехал от этого человека — полковника Фрэнсиса Мариона.

Когда Квинт добрался до ставки генерала Горацио Гейтса, его сведения и советы были полностью игнорированы новым американским командующим. Именно там он и встретил французского гугенота. Марион тоже был игнорирован.

Несмотря на мрачное настроение, Квинтин печально ухмыльнулся. Фрэнсис не обладал внушительной внешностью, которая сразу привлекла бы к нему внимание. Он был невысок и худ, даже тощ, с вьющимися черными волосами и крупным носом, посаженном на маленьком некрасивом лице. Но при более внимательном рассмотрении в чертах его лица можно было прочитать гораздо больше. Его рот был решительным, а в темных глазах горел огонь проницательного ума. Речь его была мягкой и немногословной, но если он высказывал вслух свое мнение, то оно, несомненно, было стоящим. Их с Квинтином сразу же объединило противостояние надменному и властному Гейтсу, все еще кичащемуся своей победой у Саратоги почти три года назад.

Когда Марион попросил разрешения вернуться к партизанам, сражающимся в лесах Каролины, где они вступали в стычки с британскими снабженческими отрядами и сжигали паромы и мосты, Гейтс быстро согласился, радуясь возможности избавиться от причиняющего беспокойство офицера.

Квинтин присоединился к Мариону в его лагере на реке Санти и принял участие в ряде набегов.

Вне себя от ярости, один британский офицер бросил им презрительно:

— Вы не спите и не воюете, как джентльмены, а подстерегаете нас, как дикари, за деревьями!

По мнению Мариона это был единственный способ ведения войны, который имел смысл. Квинтин соглашался и хотел оставаться и бороться за дело патриотов, даже несмотря на то, что не ел ничего, кроме сладкого картофеля, спал на сырой болотистой земле и почти не имел возможности толком помыться в течение последнего месяца.

За несколько дней до его отъезда прибыли гонцы со скверными новостями. Гейтс повел своих людей против превосходящих сил противника и был разбит наголову у Кэмдена. Один из самых превосходных и опытных офицеров революции, барон де Кальб, был убит в сражении. Двумя днями позже этот проклятый мясник Банастр Тарлетон повел своих ожесточившихся в сражении драгун против Каролингского партизана Самтера у Рыбацкой Бухты. Тарлетон застал этого пустоголового хлыща Самтера купающимся в реке! Хотя мятежнику и удалось спасти свою жизнь, более восьмисот американцев были захвачены в плен или убиты.

Марион утаил эти новости от своих людей, взяв с Квинтина клятву хранить молчание, и убедил его вернуться в Джорджию и возобновить свою деятельность в качестве тайного агента.

— Грязный шпион — вот кто я. Боже, до чего мне осточертел этот обман. — Квинтин потер глаза, затем потрогал подбородок с трехдневной щетиной. По крайней мере он насладился роскошью ванны, бритья и хорошей еды. И потом еще проблема с женой. Что ему делать с Мадлен? Ничто, казалось, не выходило в его жизни так, как он хотел.

Квинтин еще раз повторил объяснение своего долгого отсутствия. Часть была правдой. Он оказался зажатым между армиями Корнуоллиса и Гейтса. Тот факт, что он участвовал в сражениях на стороне мятежников, он утаит, подробно рассказав Роберту о своей деловой поездке в Уилмингтон.

Убедить старика будет нетрудно. Роберт был самонадеянно уверен, что разделяет его презрение к мятежникам. Но это никоим образом не решало его проблемы с Мадлен. Она была такой же преданной тори, как Роберт или Девон. Она знала тайну и могла выдать его. Ирония того, что он вынужден доверять свою жизнь капризам женщины, не ускользнула от него.

Когда впереди показался Блэкхорн-Хилл, Квинтин ощутил тот же эмоциональный подъем, который чувствовал после долгого отсутствия. «Во мне, может быть, и не течет кровь Роберта, но есть та же одержимость землей».

Он пустил Домино в легкий галоп. Объезжая вокруг кухни, он заметил огромный участок мертвой травы. Весь двор, когда-то зеленый, цветущий, теперь выглядел так, словно по нему пронесся табун лошадей или если бы здесь, между кухней и домом, произошло сражение. Он поехал дальше, к конюшням, охваченный дурным предчувствием.

Эбнер Граймс, главный конюх, вышел приветствовать его с удивленной улыбкой на усыпанном оспинами лице.

— Благодарение всевышнему, вы вернулись, мистер Квинтин! — Он покачал своей лысой головой, и солнце засияло на его розовой макушке.

Квинтин спешился, отдал Эбнеру поводья и последовал за стариком в полумрак конюшни.

— Что, черт возьми, произошло, Эбнер? Двор выглядит так, словно по нему пронесся огненный смерч, хотя все остальное вроде бы в порядке.

— Это, сэр, какие-то «Сыны Свободы» ворвались сюда, вернее сказать, банда дезертиров. Госпожа дала им жару. Вылила на них целый котел кипящего мыла, вот что. Конечно, ваш кузен, мистер Эндрю, и несколько его людей, подоспели, чтобы помочь ей. Госпожа была рада видеть их, а то как же, ведь вашего отца свалила лихорадка, и вас, опять же, нету… — Разговаривая, он любовно вытирал вороного.

Лицо Квинта помрачнело.

— Значит, мой кузен случайно проезжал мимо и спас ее, не так ли?

— О, не думаю, что случайно, нет, сэр, он частенько наведывается к ней. В некотором роде охраняет ее в ваше отсутствие, сэр. Он учит ее стрелять из винтовки Джегера и пистолета королевы Анны. Женщина нуждается в защите в эти беспокойные времена.

Словоохотливый старик продолжал говорить еще что-то, но Квинт уже не слушал.

— В защите, в самом деле! Я буду в доме. Домино не единственный, кто нуждается в уходе.

Он зашагал к задней двери и вошел в холл в поисках Мадлен, где едва не столкнулся с властной старой экономкой.

— Благодарение господу, вы здесь! Мистера Роберта снова свалила лихорадка, и все в полнейшем хаосе, мистер Квинтин.

— Это я уже заметил, — натянуто ответил он. — Что же все-таки там произошло, госпожа Ошлви? — Он махнул рукой в сторону разоренного двора, по которому только что проехал.

— Видите ли, сэр, я не вправе критиковать госпожу… — Она заколебалась, ожидая его поддержки.

— Да расскажите же, что вы знаете, женщина!

— Она приказала одному из рабов отпугнуть каких-то подонков, которые налетели неизвестно откуда. Конечно, ей не было необходимости этого делать, ибо неподалеку оказался мистер Эндрю со своими людьми и прискакал, чтобы защитить нас. С тех пор как вы уехали, он всегда так заботлив, как, впрочем, и прежде, конечно.

— Конечно.

— Ну и после всей этой неразберихи двор превратился в руины. Бессмысленная потеря, сэр. Я пыталась предложить, насколько это приличествует человеку моего положения, сделать так, чтобы госпожа оставила все домашние дела в моем ведении. В конце концов, ваш кузен и его люди могли бы справиться с тем человеком Малверна и без ее вмешательства.

Его глаза сузились:

— Люк Варен? Жирный боров со шрамом на лице? Тот ублюдок, который был с Эфраимом на дороге и которого потрепала ее собака!

Агнес Ошлви подавила удовлетворенную ухмылку и кивнула.

— Да, именно он, сэр. Не могу понять, чего он хотел, приставая к ней здесь, — чопорно добавила она.

— Где моя жена, госпожа Ошлви?

Она, казалось, заволновалась.

— Э-э, они с мистером Эндрю рано утром ушли стрелять. Я на самом деле не уверена, где… Внизу возле заводи, я думаю.

Он развернулся на каблуках и направился к задней двери. Когда она громко захлопнулась за ним, главная экономка самодовольно улыбнулась.

Мадлен плавала в дальнем конце небольшой заводи, впадающей в Саванну. Озеро было хорошо укрыто от посторонних глаз за густой рощицей высоких кипарисов и раскидистых ив, окруженное камышом и водными гиацинтами. Она обнаружила его лишь несколько дней назад, после того как они с Эндрю закончили урок по стрельбе. Вспомнив, как он был доволен и удивлен ее успехами, она улыбнулась. Бедняга Эндрю, такой заботливый и милый. Если бы только Квинт обладал его терпением и добротой. Квинт. Он уехал более шести недель назад, и за все это время от него пришла одна коротенькая записка, сообщающая, что он задерживается в Уилмингтоне. Словно то, что было между ними ночью, ничего не значило для него, но с другой стороны она боялась, что это действительно ничего не значило. Он использовал ее, чтобы обеспечить Блэкхорн-Хилл наследником. Он не любил ее. Ну почему она была так наивна и глупа, позволив себе влюбиться в него?

Мадлен закрыла глаза и медленно поплыла в успокаивающей воде, пытаясь отогнать от себя мысли о своем муже. Вспомнив последние недели и свои маленькие победы в качестве хозяйки плантации, она улыбнулась. Даже Роберт, кажется, стал относиться к ней немного лучше. Мадлен ухаживала за ним с терпением и мягкостью, хотя он своим поведением мог вывести из терпения даже святого.

Эта злобная домоправительница начала терять почву под ногами. За две недели Мадлен удалось убедить Роберта передать в ее ведение домашнюю прислугу и бухгалтерские книги госпожи Ошлви. Там были некоторые расхождения, которые она хотела…

— Наслаждаешься купанием, радость моя? Я удивлен, что здесь нет моего дорогого кузена Эндрю, чтобы порезвиться с тобой. — Квинт стоял, прислонившись плечом к стволу ивы, скрестив руки на груди. Небритый, одетый в грязные штаны и рубашку, он походил на разбойника с большой дороги. Мадлен хорошо знала этот взгляд — он был в ярости.

Она расплескала воду вокруг себя, поворачиваясь к нему лицом, отплевываясь и кашляя.

— Итак, ты, наконец, решил вернуться домой. Я думала, что тебя британцы достали в Каролине.

— Без сомнения, это твое самое заветное желание, но нет, как видишь, этого не случилось. — Разговаривая, он начал снимать с себя одежду резкими, быстрыми движениями. — Я уже слышал о твоих подвигах.

— Держу пари, это была искаженная версия злобной госпожи Ошлви!

— Если бы ты оставалась в доме, как подобает покорной жене, то могла бы встретить меня и предвосхитить ее россказни, — сказал он, стянув с себя узкие штаны из оленьей кожи.

Мадлен почувствовала, как у нее пересохло во рту, когда наблюдала, как свет заиграл сквозь листву дерева на его худощавом мускулистом теле. Он развязал волосы и встряхнул головой, отчего они рассыпались по плечам, затем направился к воде.

— Что ты делаешь? — Ей не удалось скрыть смятения, прорвавшегося в ее голосе. Он был так безрассудно ревнив. Но ведь не мог же он в самом деле думать, что она и Эндрю…

— Я собираюсь купаться, роскошь, которой я был лишен последние несколько недель пребывания среди болот Каролины. — Он оглядел укромное местечко. — Как ты обнаружила эту заводь? Я думал, что никто не заглядывал сюда с тех пор, как мы с Девом были мальчишками. — Он замолчал и нахмурился. — Я забыл. Эндрю тоже приходил сюда шпионить за нами, а потом ябедничал, чтобы меня наказали за то, что общаюсь со своим недостойным кузеном-метисом.

Он нырнул в воду и вынырнул рядом с Мадлен. Она быстро отодвинулась в сторону.

— Тебе никогда не нравился Эндрю, ведь так? Мальчишки, бывает, совершают мелочные поступки — те, которые повторяют и когда становятся взрослыми.

Он улыбнулся, но это была холодная пародия на веселье.

— О, мы все теперь взрослые, в самом деле. Фактически в данный момент у меня в голове очень взрослые мысли, но вначале я смою болотную грязь со своего тела.

Он нырнул под воду и оказался на поверхности в нескольких ярдах дальше, затем поплыл через озеро к тому месту, где она положила полотенце и туалетные принадлежности рядом с Веснушкой. Он вышел на берег только для того, чтобы взять мыло, и снова вернулся в воду. Вынырнув на поверхность, он остановил на Мадлен взгляд прищуренных глаз.

— Веснушка без седла.

— Я люблю скакать без седла, когда я одна.

— Ты также любишь купаться голой, когда ты одна — добавил он вкрадчиво… — Где ты приобрела все эти экстравагантные привычки? Я как-то не могу представить, чтобы твоя тетя Клод одобряла это.

— Она пыталась сломить мой дух, запрещая все то, что я любила, — любое простое удовольствие, которым тетя Изольда учила меня наслаждаться. Это сестра моей матери учила меня быть свободной. Клод сделала меня узницей.

— И ты увидела во мне средство спасения? — Он посмотрел на нее с явной недоверчивостью.

— Нет, Квинт, я увидела лишь раздраженного мужчину, который не хотел жениться на мне, но согласился на это, приняв меня не за ту, кем я на самом деле являюсь. Не я, а ты раскаиваешься в нашем браке. — Она повернулась и поплыла в сторону от него, отчаянно стараясь не расплакаться.

Квинт промыл волосы и с проклятием бросил мыло на берег, затем поплыл вслед за своей феей, чья струящаяся масса темных волос и острые груди возбуждали его до безумия. Она уже была на отмели, когда он поймал ее. Схватив за тонкую лодыжку, он с громким всплеском притянул ее назад в воду.

— Возможно, я и раскаиваюсь в нашем браке, но дело сделано, Мадлен. Ты моя жена, а я никогда не делюсь тем, что принадлежит мне, — ни с Эндрю, ни с кем другим. — Он крепко прижал ее к своему телу, стоя по пояс в воде. Затем одной рукой приподнял подбородок, заставляя посмотреть на него и встретиться с его взглядом. — Ты позволяла ему прикасаться к тебе?

Мадлен увидела боль, скрывающуюся за его гневом, и что-то внутри у нее смягчилось. Он говорил, что избавился от воспоминаний детства, но она по-прежнему видела следы жестокости Роберта Блэкхорна, глубоко запрятанные в его наполненных мукой глазах.

— Никто, кроме тебя, никогда не прикасался ко мне, Квинт. И никогда не прикоснется. — Она удерживала его бездонный взгляд, безмолвно моля, чтобы он поверил ей.

Квинтин смотрел в ее прекрасное лицо, такое искреннее и умоляющее Прежде чем он смог разумно мыслить, его тело среагировало. Он наклонился и захватил ее губы в требовательном, властном поцелуе.

Мадлен радостно обвилась вокруг него руками и вернула поцелуй, приглашая его настойчивый язык. Они стояли, сплетенные в страстном объятии, и вода тихо плескалась вокруг них. Затем Квинт приподнял ее ягодицы и прошептал, прижимаясь горячими губами к ее шее:

— Обхвати меня ногами.

Она подчинилась, и он проник в нее. У нее перехватило дыхание от горячего неожиданного блаженства, когда он начал медленно двигаться, держа ее в теплой воде. Это ощущение было совершенно новым и очень эротичным. Мадлен пропустила пальцы сквозь его влажные волосы и снова поцеловала его, губами повторяя установленный им ритм.

Через несколько мгновений Квинт уже больше не мог контролировать свое тело. Он начал двигаться быстрее, резче, требовательнее, неистово покоряя ее податливое тело. Мадлен льнула к нему, ослепленная страстью, желая убедить его в своей любви тем единственным способом, которым она могла ее выразить.

Когда его тело напряглось и он задрожал, она испытала острый, пронзительный трепет блаженства и присоединилась к нему в быстром, волнообразном потоке освобождения. Квинт стоял в воде, крепко прижимая ее с готовностью льнущее к нему тело. Они оба дрожали, потрясенные, не в силах посмотреть в глаза друг другу, боясь того, что они могли выдать.

Глава пятнадцатая

Сентябрь 1780 года

Саванна

Фоби Баршан отодвинула щеколду на воротах и шагнула внутрь огороженного высоким забором двора, расположенного позади городского дома Эндрю Блэкхорна. Отвратительный запах гниющих отбросов ударил ей в ноздри, но в лондонском Ист-Энде бывали запахи и похуже. Сверкающие крысиные глаза приветствовали ее с мусорной кучи у забора. Она не вздрогнула, но бросила туда камень, и крысы кинулись врассыпную. Итак, ее судьба должна была вот-вот измениться. Фоби постучала в дверь и подождала, пока какая-то старая карга из числа кухонной прислуги открыла ее.

— Убирайся. Уже слишком поздно, чтобы торговать овощами или чем-то еще.

— Я здесь не для того, чтобы продавать овощи, я пришла повидаться с мистером Эндрю Блэкхорном. При виде недоверчивого взгляда старухи она оттолкнула ее и вошла, рассчитывая, что ее высокий рост испугает служанку. — Просто скажи ему, что Фоби здесь с информацией, которую он ждет.

Ее ввели в маленькую, тускло освещенную заднюю гостиную. Эндрю повернулся к ней, как только закрылась дверь, и прорычал:

— Ты что, спятила прийти сюда?

— Но я была осторожна. Никто меня не видел.

— Ты глупая корова! Такая же не годная ни на что, как тот ублюдок Варен, которого ты послала ко мне. Он испортил все дело. Мадлен едва ли нуждалась в том, чтобы ее спасали от сборища идиотов, которые были не в состоянии даже держаться на ногах!

— Люк же не виноват, что она плеснула ему в лицо кипящим мылом. Он теперь ослеп на один глаз. — Ее передернуло от отвращения при воспоминании об обезображенном лице Люка Варена.

— Зачем ты пришла сюда? Ты должна была послать мне сообщение через таверну в порту.

— На это нет времени. У меня есть новости, которые вас заинтересуют… очень сильно заинтересуют.

Его карие глаза потемнели:

— Какие новости?

— Это будет стоить денег. Я хочу выкупить свои бумаги у хозяина. Я больше не хочу нюхать этот проклятый коровий навоз.

— Скажи мне, что ты знаешь, и я обдумаю это.

— Вы, конечно, слышали о том еврее, которого арестовали на прошлой неделе? Соломон Торрес. Ну так он очень близкий друг молодого хозяина. — Волосы на затылке Эндрю зашевелились от предчувствия. — Да. Он обвиняется в шпионаже для этих мелких грязных мятежников. Все эти евреи — шайка предателей.

Он ждал, видя какая алчность горит в ее глазах. Она приехала в Саванну вместе с прислугой Блэкхорнов к открытию осеннего светского сезона. Ее тетка позаботилась о том, чтобы перевести ее из доярок в домашнюю прислугу. В своей новой должности в качестве служанки что такого могла Фоби подслушать, чтобы вот так прибежать к нему в дом?

Словно прочитав его мысли, хитрая бестия сказала:

— Я больше ничего не скажу, пока не заплатите мне. — Она вызывающе выпятила подбородок.

Несколько секунд он изучал ее, затем пожал плечами и направился к секретеру, стоящему в углу. Отомкнув его, он открыл маленькую коробку, украшенную жемчугом, и отсчитал добрую часть серебряных монет.

— Этого тебе хватит, чтобы выкупить свои бумаги и начать новую жизнь.

Глаза Фоби алчно заблестели, когда она сгребала кучу серебра в карман.

— Завтра ночью, после бала у губернатора Райта, Квинтин Блэкхорн и несколько его друзей-патриотов собираются подплыть к тюрьме на лодке и освободить Торреса. Я слышала, как они планировали это. Ваш кузен, блестящий наследник Блэкхорна, — шпион мятежников!

Волна бурной радости обдала Эндрю. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, но такая невежественная уличная девка, как Фоби, была не слишком умна, чтобы выдумать такую нелепую историю. Это, должно быть, правда. Он уже мог представить ужас на лице старого Роберта, когда тот получит известие о смерти Квинтина как предателя.

— Расскажи мне все подробности, которые ты подслушала. Кто сообщники моего кузена? Когда и как они планируют осуществить этот побег?

Фоби шла по Аберкорн-стрит по направлению к Бротону, возвращаясь из дома Эндрю в городской дом хозяина. Но очень скоро Роберт Блэкхорн не будет ее хозяином, а его сын, который пренебрег ею ради своей бледной и тощей, как палка, жены будет мертв. Она покажет им всем, особенно своей тете Агнес, которая всегда поправляет ее речь и фыркает над ее манерами. Она освободится от всех. Замедлив шаг, Фоби снова похлопала по монетам, лежащим в ее кармане.

Это была роковая ошибка. Длинная тонкая рука схватила ее за горло и потянула в пальмовые заросли. Фоби брыкалась и вырывалась, но нападающий был ужасно силен. Знакомый голос прошептал:

— Неужели ты подумала, что я позволю тебе жить, когда ты знаешь, что я предал своего кузена, чтобы унаследовать его состояние? Глупая, жадная Фоби!

Она снова попыталась вырваться, но Эндрю сделал вдох и перерезал ей горло. Он быстро засунул руку в ее карман и вытащил оттуда монеты, которые сам дал. Затем затащил ее глубже и скрылся в темноте.

Принимая во внимание то, что вся округа была вовлечена в войну, разрушена и разграблена, бал у губернатора Райта был чересчур пышным. Оркестр, состоящий из рабов, играл веселую музыку, а блестящее собрание разодетых в атлас и кружево дам и джентльменов танцевало и смеялось. Портвейн и мадера, в большом количестве импортируемые из Португалии, лились рекой.

Официальный обед будет роскошным пиршеством, состоящим из десятков блюд, к каждому из которых будет подано вино. Эти выскочки мятежники могут терроризировать всю округу, но в городах Юга, расположенных на побережье, королевский флот защищал океанскую торговлю. Не было такой роскоши, которая была бы недоступна для роялистской семьи, если, конечно, последняя могла себе это позволить.

Серена, окинув взглядом толпу напудренных голов, быстро отыскала в ней черные волосы Квинтина. Он всегда выдавался — выше, чернее, красивее — гибкая пантера в стаде толпящихся овец. Она поправила свои иссиня-черные локоны и начала пробираться к нему, увидев, как он вышел через открытые двери, ведущие в сад.

Эта трогательно маленькая Мадлен наконец-то отошла от него и сейчас разговаривала с Эндрю. Бедная глупышка. Она действительно верит, что он ей друг! Ну что ж, пусть эти двое обсуждают книги и политику. У Серены другие планы. Ее платье стало сенсацией бала — с глубоким декольте, с ниспадающим с плеч шлейфом. Блестящая малиновая тафта улавливала огонь свечей и искрилась при каждом ее движении.

— Ты еще не устал от нее? Или ты все еще пытаешься сделать себе наследника, Квинт, дорогой?

Квинтин обернулся на мурлыкающий голос Серены и сдержал ругательство.

— Я бы предпочел не обсуждать мою жену, если ты не возражаешь, Серена.

— Как пожелаешь, Квинт, дорогой.

— Я также предпочел бы, чтобы ты оставила эти нежности. Это может быть неверно истолковано, если нас услышат.

Она засмеялась и, взяв его за руку, увлекла за собой через лужайку в укромное место за высокой живой изгородью.

— Каким тщательным и порядочным ты стал. Жена, должно быть, приручает тебя. Кто бы мог подумать.

Ее замечания были слишком близки к правде. Квинтин ощутил волну гнева. Он вскинул брови на холодную красавицу и бросил сквозь зубы:

— Щепетильность и порядочность — вот качества, которые брак не привил тебе и никогда не сможет привить.

— Ах, Квинт, если бы я вышла замуж за подходящего мужчину. Для тебя, например, я была бы всем, чем бы ты ни пожелал. — Она вложила в свой голос нотку искренней мольбы и печали. — Но ты должен был жениться на твоей маленькой гугенотке. Я скучаю по тебе, Квинт.

— Ты скучаешь по мне в постели, не более того. Ты ведь в действительности не хочешь брака, по крайней мере такого, какого требую я, — с верностью и детьми, которые унаследуют Блэкхорн-Хилл.

Она изогнула бровь.

— Значит, ты уверен, что твоя маленькая гугенотка такой образец верности? О, конечно! Она, должно быть, ужасается тому, что ты заставляешь ее делать в постели, но достаточно покорна, чтобы не протестовать.

Он натянуто засмеялся:

— Ты, пожалуй, была бы удивлена, Серена…

Она изучала резкие точеные черты лица в лунном свете.

— Ты прав. Не будем говорить о ней. Давай поговорим о нас. — Она придвинулась ближе к нему и обвила его руками за шею, притягивая к себе.

Он начал было освобождаться от ее льнущих рук, но она умоляюще прошептала:

— Только один поцелуй… Один прощальный поцелуй, Квинт. Я потеряла тебя. — Она выдавила слезинку из-под густых черных ресниц.

— Ты неубедительная актриса, Серена, — сказал Квинт с невеселой усмешкой, но наклонился и встретился ртом с ее губами.

Все напряжение последних дней хлынуло из нее, когда он впился в ее губы. Был ли это вызов той власти, которую Мадлен имела над ним? Или просто беспокойство из-за смертельной опасности, грозящей Соломону? Сейчас ему было безразлично, примитивная мгновенная страсть освободила его мозг от всех мыслей.

Квинтин не услышал тихий вскрик Мадлен, когда она обогнула изгородь и увидела его в объятиях с Сереной. Несколько мгновений она стояла, парализованная ужасом и болью. Но потом ярость овладела ею.

— Ты грязный лицемер! Обвиняешь меня в своих собственных грехах! Надеюсь, вы оба будете гореть за это в аду. Вы стоите друг друга!

Квинт оторвался от Серены как раз в то время, чтобы увидеть, как его жена повернулась и побежала к боковому выходу из сада. Он выпутался из цепких рук Серены и бросился вслед за Мадлен, которая была на удивление быстрой в полной форме «куриного гнезда» поверх полдюжины нижних юбок. Ее абрикосовая шелковая одежда исчезла за углом дома, но он уже нагонял. В тот момент, когда она добежала до конца прохода между домом губернатора и садовой оградой, он, наконец, поймал ее.

Мадлен почувствовала его сильные руки на своих плечах и попыталась вырваться, но он с легкостью повернул ее к себе лицом. Одной рукой он крепко держал ее за талию, а другой сжимал запястье.

— Пусти меня, ты, распутный лицемер!

— Говори тише, — скомандовал он, — у меня нет желания драться на дуэли с половиной идиотов в колонии из-за того, что я оскорбил твои деликатные чувства.

— Мои чувства не пострадали, благодарю. Зато у тебя их нет. Ни капли порядочности! — жгучие слезы застилали ей глаза, превращая очищающий гнев в щемящую боль. — Ты унизил меня, бранил меня за то, что я испытываю удовольствие от твоих ласк, сказал, что только шлюха может говорить о таких низменных физических желаниях. Ну так с этого момента, муж мой, ты будешь доволен своей женой. Я презираю твои ласки и никогда больше не отвечу на них!

Он по-прежнему держал ее, но она больше не вырывалась, а лишь смотрела ему в глаза с презрением, которое поразило его, подобно удару. Квинт ощутил внезапное чувство опустошения. Возможно, одна легкомысленная минутная слабость стоила ему чего-то дорогого.

— Нам нужно поговорить, Мадлен, но не здесь, не сегодня. Я должен…

— Тоби сказал мне, что вы собираетесь делать сегодня. Да поможет мне бог, я даже стала соучастницей предательства ради тебя.

— За обедом заметят наше отсутствие, если мы не вернемся. — Он помолчал. — Или ты хочешь, чтобы Серена торжествовала? Теперь она добилась своего.

— Честно, Квинт, мне наплевать, пусть Серена хоть кувыркается от радости в розарии губернатора Райта. Вы с ней не стоите даже веревки, чтобы повесить вас. — Она выскользнула из его рук и направилась к дому, он последовал за ней. — Кузен Эндрю попросил разрешения сопровождать меня к столу, — не удержалась она.

Тюремные корабли острова Тайби черными пятнами неясно вырисовывались на горизонте, благодаря убывающему лунному свету. Воздух был прохладным и неподвижным в ожидании рассвета и еще одного дня преисподней для сотен мужчин, которые лежали, умирая на борту этих кораблей. Квинт припал к земле у края воды, вглядываясь в узкий пролив, где встречались два плоских острова.

— Ты прав, Ноубл. Я слышу вонь даже отсюда. Этого достаточно, чтобы человека вывернуло наизнанку. Как могут цивилизованные люди так обращаться с заключенными?

Старый доктор покачал головой:

— Я слышал, что наше правительство держит британских заключенных много севернее в аналогичных условиях. Война — это всегда мерзость, а эта отвратительнейшая из всех. Когда я на прошлой неделе лечил на борту наших людей, еще шестеро умерли от оспы. Некоторые из них пытаются сделать прививки, используя жидкость из язв больных. Иногда это срабатывает, но в тех условиях, в которых они вынуждены жить…

— У Соломона оспа?

— Не было, когда я осматривал его, но он слаб, Квинт, очень слаб. Я говорил тебе о рационе.

Квинтин выругался.

— Вынуждать евреев есть свинину или умирать с голоду. Эти роялистские охранники, будь они прокляты, знают, что предпочтут такие, как Соломон.

В этот момент Том Джонуолкер выполз из низкой болотной травы и приблизился к тому месту, где они прятались. Это был громадный повидавший виды детина, который двигался с удивительным для его размеров проворством. Его грубое лицо расплывалось в широкой ухмылке, когда он прошептал:

— Все наши люди готовы, Квинт, все парни немца Георга крепко спят благодаря рому, который ты им послал.

— Анонимное пожертвование, я полагаю? — сказал Ноубл, глядя поверх очков.

Квинт хмыкнул.

— Они и не спрашивали, кто прислал, просто вылакали его не задумываясь. Теперь давай приступим к делу. Ноубл, ты и люди Осии будете ждать здесь вместе с лошадьми.

— Если он не в состоянии ехать верхом, я заберу его к себе домой, — упрямо сказал доктор. Они с Квинтом не пришли к единому мнению относительно мудрости этой идеи, но Ноубл был непоколебим. — Будем надеяться, что до этого не дойдет, — угрюмо откликнулся Квинт.

Он сделал знак маленькой группе мужчин, которые столкнули два индейских каноэ в черную воду. Забравшись в первое, он услышал шепот Джонуолкера:

— Я прикрою тебя с берега, Квинт. Если случится что-то непредвиденное, я со своими людьми приду на выручку.

— Только не действуй слишком опрометчиво, Томми.

Квинтин и его люди бесшумно скользнули в воду, всплеск весел заглушался толстой шерстяной обивкой. Ночь была чернильно-черной, луна уже почти скрылась, но рассвет еще не наступил. Это был отчаянный шаг, на который его командование не дало бы согласия, но Соломон Торрес гнил на борту этого корабля, потому что отправился на пирс вместо Квинтина, чтобы получить послание от Франклина.

Мускогские каноэ были намного удобнее неуклюжих корабельных шлюпок — мягкие, быстрые и простые в управлении. Они бесшумно подплыли к борту корабля, на котором, как выяснил Ноубл, находился Соломон. Там царила абсолютная тишина. Квинтин забросил веревочную петлю на такелаж судна, подвешенный на носу корабля, закрепил ее и стал осторожно взбираться наверх. Добравшись до палубы, он стал вглядываться в темноту в поисках каких-либо признаков наблюдения. Его приветствовал низкий храп, исходящий от распростертой на палубе фигуры. Жирный охранник прижимал к груди пустую бутылку из-под рома.

«Значит, это сработало». Квинт сделал знак всем остальным подняться на борт и стал продвигаться, следуя схеме корабля, которую Ноубл начертил для него. Несколько дней он отпечатывал ее в памяти. Они спустились по трапу на киль судна. Никто из охранников не пошевелился. Неприятный холодок пробежал вверх и вниз по позвоночнику Квинта. Затем он услышал беспокойные звуки, исходящие от заключенных — стоны, ругательства, кашель. Вонь стояла невыносимая. Он старался не дышать, опускаясь на колени перед решеткой трюма, затем поднял ее. Скрип показался ему громче, чем вой пантеры, но все оставалось неподвижным. Неужели все настолько пьяны?

Одетый в свою униформу королевской милиции, он молил, чтобы никто из заключенных не спросил, куда забирают Торреса среди ночи. Он сделал знак одному из своих людей подержать решетку открытой и опустился вниз по лестнице в недра преисподней. Мужчины лежали повсюду, беспорядочно растянувшись на грязном, сыром деревянном полу трюма. Вонь от испражнений смешивалась с тошнотворно-сладковатым запахом болезни. Некоторые из этих несчастных оборванных бедняг спали, но большинство глядели в темноту пустыми глазами, когда мерцающий огонек его свечи падал на них. Никто ни о чем не спросил.

Наконец Квинт в дальнем углу отыскал Соломона с двумя другими мужчинами. Он сделал знак своему другу не подавать виду, что знает его.

— Идем со мной Торрес. Нам нужно на рассвете похоронить заключенных.

— Соломон слишком слаб для этого, — прошептал один из его товарищей, тяжело дыша.

— Это ваши сородичи — евреи, которые умерли на борту корабля-госпиталя. Если ты не хочешь, чтобы они остались лежать вместе с остальными, лучше пошевеливайся, — ответил Квинт холодным отрывистым голосом.

— Если мои кузены тоже пойдут, втроем мы скорее управимся, — выдавил Соломон.

Квинтин покачал головой.

— Они слабы, как новорожденные котята. Ты, Торрес, только ты.

Выбравшись на палубу, Квинт шагнул на открытое пространство, готовый подниматься вверх по сходням, когда голос майора Карузерса разрезал тишину:

— Квинтин Блэкхорн, вы арестованы за измену.

Майор стоял у лестницы с пистолетом в руке. Двенадцатидюймовый ствол угрожающе блестел в свете факела. Полдюжины вооруженных солдат окружили их.

— Ловушка. Это моя дражайшая супруга выдала нас, майор? Нет, не отвечайте. Это будет не по-рыцарски. В любом случае я знаю ответ, — холодно добавил Квинт поднимая руки.

Двое его людей сделали то же самое, в то время как Соломон стоял в тени. Внезапно пуля просвистела над головой майора, сбив с него фуражку. Прогремел залп выстрелов, когда Том Джонуолкер и трое его людей взбежали по трапу. Карузерс направил свой пистолет на Тома, но Квинт бросился на него, не дав ему попасть в цель и сбив его с ног. Когда они покатились по палубе, Квинт схватил Карузерса за запястье и попытался выбить у него второй пистолет. Джонуолкер расшвыривал солдат по сторонам, как назойливых мух, пользуясь своей винтовкой, как дубинкой. Двое роялистов повалились, убитые мятежниками, а четверо остальных были заняты людьми Квинтина. Даже Соломон, ослабевший от голода, присоединился к драке.

— Давайте все в лодки, пока другие красномундирники не прибежали посмотреть, кто стреляет, — крикнул Джед Купер. — Квинтин подмял под себя Карузерса и двинул ему кулаком в челюсть, затем соскочил с потерявшего сознание майора и помог Соломону, который пытался добраться до трапа. В считанные секунды все беглецы были уже за бортом.

— Как ты узнал о ловушке? — спросил Квинтин Джонуолкера, когда они забрались в каноэ.

Великан усмехнулся:

— Воистину удача. Вскоре после того, как ты спустился в трюм, луна в последний раз проглянула сквозь облака. Я заметил красную униформу майора, двигающегося по палубе с группой солдат. Понял, что они там не для того, чтобы помочь тебе освободить заключенного.

Квинтин обернулся в сторону корабля, держа пистолет наизготове. Когда их лодка стремительно неслась к берегу, они больше уже не остерегались шуметь. Внезапно несколько выстрелов прорезали воздух, на этот раз стреляли с другого тюремного корабля, расположенного к северу от них. Мушкетная пуля ударила Джеда Купера прямо в грудь. Он опрокинулся навзничь и упал в воду, уже мертвый.

Беспощадный огонь настигал мужчин в каноэ, но вскоре туман и темнота скрыли их. Была объявлена тревога, и беглецы слышали, как майор Карузерс выкрикивал приказание спустить на воду шлюпки. Мятежники пристали к берегу, где Ноубл Уизерспун и группа его людей ждали с лошадьми.

Осия и Томми помогли Соломону выйти из каноэ.

— Ты сможешь ехать верхом, Соломон? — с сомнением спросил доктор.

— Я-то смогу, а вот Квинта, кажется, задело, — ответил Соломон Ноублу.

Капитан покачал головой:

— Это всего лишь небольшая царапина. Полли перевяжет, Карузерс и его люди будут с минуты на минуту.

— Мои люди возвращаются в графство Ричмонд, Квинт. Теперь, когда ты раскрыт, тебе лучше пойти с нами, не то они повесят тебя.

— Нет. Я со временем подамся на север, но не сейчас. Вы со своими людьми скачите во весь опор и сбейте милицию с моего следа. Я вначале позабочусь о безопасности Соломона.

— Безопасно ли продолжать оставлять послания в «Лебеде»? — спросил Осия, пока Ноубл безуспешно пытался осмотреть рану на плече Квинтина.

— Да. Используйте таверну Полли, но будьте чертовски осторожны, приближаясь к ней. Она наш единственный агент, который еще может оставаться в Саванне. Я не хочу, чтобы ее предали, как меня.

— Кто это сделал, Квинт? — спросил Ноубл.

— Моя жена, — сухо ответил Квинт, вскакивая на Домино. Он взглянул на Соломона. — Посмотрим, какую службу сослужит нам эта униформа королевской милиции, пока еще весть о моем предательстве не облетела всю округу. — С этими словами он пришпорил вороного в галоп.

Беглецы растворились в темноте, когда выкрики Карузерса и его людей эхом покатились по воде.

Квинтин и его еврейский товарищ скакали на юго-запад, в сторону от города, затем сменили направление и поехали на север, по заброшенной дороге, которую, он был уверен, британцы из Саванны никогда не видели. Уже совсем рассвело, когда они добрались до обрывистого берега реки. Таверна Полли Блор ждала их. Соломон пытался удержаться в седле, пока Квинтин тщательно осматривал местность, окружающую постоялый двор.

— Я поеду первым. На Домино я смогу оторваться от любого преследования. Если все чисто, дам тебе знать. — Он помолчал. — Я очень сожалею о твоих кузенах, Соломон. Я бы взял их с нами, если б мог.

Торрес махнул рукой.

— У тебя не было выбора. Малахи и Авраам находятся там уже несколько месяцев. Они так слабы, что никогда бы не добрались до лодки. Удивительно, что я смог.

— Очень скоро ты подкрепишься чудесными жирными цыплятами. Конечно, это не будет кошерной пищей, но у Полли чистая кухня.

— Позже буду есть кошерную пищу и молить господа о прощении, — ответил Соломон.

Вскоре оба сидели в уютной уединенной комнате, и Полли суетилась вокруг них. Пока Соломон с жадностью уничтожал сочную цыплячью грудинку, она дрожащими руками обрабатывала рану Квинтина.

— Я не верю, что Мадлен выдала тебя, Квинт.

— Придется поверить, Полли. Она и Тобби — единственные, кто знал о наших планах по спасению Соломона. — Его глаза сузились, когда он вспомнил их сборища, приготовленная в соответствии с заповедями еврейской религии, ссору в саду и услужливую внимательность к ней его кузена Эндрю за столом прошедшим вечером. — Она преданная маленькая тори, — с горечью произнес Квинтин — Думаю, она надеялась стать вдовой.

Полли покачала головой, но промолчала Она уже видела раньше этот непримиримый взгляд в глазах Квинтина Блэкхорна и знала, что в таком случае его лучше не сердить.

— Дай мне свою рубашку и сюртук, дорогуша. Они все в крови. Я избавлюсь от них и принесу тебе чистую одежду.

— Полагаю, моя служба в королевской милиции навсегда осталась в прошлом, — усмехнулся Квинт, подавая ей испорченную форму.

— Что ты намерен делать теперь, Квинтин? — спросил Соломон. — У меня есть одна семья в Чарлстоне, которая предоставит мне убежище, даже подделает документы, чтобы благополучно миновать британские посты. Ты можешь поехать со мной и стать на путь истинный, — пошутил он, стараясь немного развеять мрачное настроение своего друга.

Квинт тоже засмеялся.

— Я слишком люблю моллюсков и свинину. Нет, у меня другие планы. Будучи в Южной Каролине, я познакомился с человеком по имени Фрэнсис Марион. Тактический гений, который разбирается в этой войне лучше, чем кто-либо из нашего командования на Юге. Я присоединюсь к нему на время войны В некотором роде я даже рад, что эта двойная жизнь для нас закончилась, мой старый друг.

В этот момент дверь в конце коридора скрипнула. Полли встала и сделала знак обоим мужчинам сидеть тихо Она направилась к двери в ее личные покои, но прежде чем успела дойти до нее, послышался стук и дверь распахнулась.

— Полли, дорогая, где ты? Я привел кое-кого познакомить… — Дев остановился на середине предложения, переведя взгляд на Квинта и Соломона. — Что, черт возьми, здесь происходит? — спросил он, поглядев на красные борозды на плече Квинта. — В тебя стреляли?

Сделав глубокий вдох, Квинтин поднял пистолет, который он прятал под столом, и направил его на своего кузена.

— Входи, Дев, и вы тоже, леди.

Глаза Дева потемнели от недоумения. Он почувствовал ладонь Барбары на своей руке и предусмотрительно потянул ее, закрывая своим телом.

— Я привез Барбару к Полли для того, чтобы она переоделась в подходящую для города одежду. Едва ли ее подпустят к резиденции майора Карузерса в обносках Женщины-Пантеры.

Квинтин разглядывал загорелую блондинку в цветастой коленкоровой юбке и рубашке мускогской девушки. Несмотря на необычную одежду и просто заплетенные волосы, она была истинной красавицей, которой, он уверен, не было равных даже в лондонском обществе.

— Вы родственница майора Монтгомери Карузерса? — Он заметил сходство в их голубых глазах и аристократических чертах.

— Майор — мой брат, — ответила она. — Мой корабль потерпел крушение на пути в Саванну, где я должна была встретиться с ним.

— Счастлив уверить вас, что он пребывает в добром здравии, — сухо ответил Квинт. — Видите ли, именно майор пытался подстрелить меня минувшей ночью, когда я помогал Соломону бежать с одного из тюремных кораблей у Тайби.

Барбара изумленно ахнула, но Девон лишь смотрел, на мгновение онемев.

— Да, Девон. Твой кузен отрастил рога и хвост. Я — американский шпион, или, по крайней мере, был им до тех пор, пока моя жена не выдала меня брату этой леди. В этот момент британцы повсюду ищут меня, без сомнения, назначив хорошую награду за Квинтина Блэкхорна, живого или мертвого.

Лицо Девона превратилось в гранит, когда он осознал, что Квинтин убийственно серьезен.

— Почему? Ради Бога, почему? Назло Роберту? — спросил он гневно и с отвращением.

Квинтин вздохнул, когда Соломон осторожно вытащил оружие Девона у того из-за пояса и подвел кузена и Барбару к круглому дубовому столу укамина.

— Нет, Дев, при нашей взаимной с отцом ненависти, досадить ему — недостаточная причина, чтобы рисковать своей частью, состоянием, своей шеей, — сказал Квинт, осторожно двигая раненым плечом, чтобы не дать ему еще больше онеметь.

— Тогда почему?

— Ты сам сказал как-то: это гражданская война. Хорошие люди есть с обеих сторон.

Девон негодующе фыркнул:

— Вы себя называете патриотами, а между тем вступаете в союз с самым презренным европейским деспотом и оказываете открытое неповиновение власти законно избранного парламента.

— Многие члены которого протестовали в связи с тем, как обходятся с колониями. Мы уже достаточно сильны и самостоятельны, чтобы отделиться от метрополии, Дев. Франклин провел годы в Лондоне, убеждая прислушаться к голосу разума. Ни ему, ни мне не было легко избрать этот путь.

— Но ты все же избрал его. Лгал и обманывал всех, кто тебе доверял. — Глаза Девона стали почти черными от гнева. Боль предательства горько жгла.

— Я очень сожалею об этом, Дев. Тысячу раз я хотел признаться тебе… Но я хорошо знаю тебя. Ты бы вынужден был исполнить свой долг.

— А ты не мог этого допустить.

— Нет, и поэтому выполняю свой, — философски сказал Квинт. Он повернулся к Полли и направил на нее пистолет. — Принеси-ка веревку из того шкафа, Полли. Сожалею, что заставил тебя спрятать нас, но ценю твое гостеприимство. А теперь, будь умницей и свяжи моего разъяренного кузена и эту леди. Я проверю веревку после того, как ты сделаешь это Полли с готовностью подчинилась, и Квинтин удостоверился, что она действительно надежно связала пленников. Приказав ей собрать им в дорогу побольше еды, он связал и ее.

— Ну что ж, нам пора, Дев, Полли, леди Барбара, — сказал Квинтин, стараясь избегать обвиняющих глаз Дева. Но прежде чем он засунул кляп в рот Дева, его кузен сказал последнее слово:

— В следующий раз, когда мы встретимся, Квинт, стрелять буду я.

Глава шестнадцатая

По дороге из «Золотого Лебедя» в Саванну Барбаре отчаянно хотелось, чтобы Девон сказал что-нибудь, нарушил мрачное молчание, но он оставался неразговорчивым и задумчивым. «О, Дев, что же будет с нами?» Неужели он вот так просто оставит ее с Монти и уедет, даже не оглянувшись? Она понимала, что не просила ни о чем большем, когда в первый раз пришла к нему, но во время их пути в Саванну они постоянно занимались любовью. Она так привыкла спать рядом с ним и просыпаться в его объятиях. И вот теперь, после нескольких недель, ее время с Девом подходило к концу.

Не желая нарушить свое слово и умолявшего остаться, Барбара прервала молчание:

— Ты еще думаешь о своем кузене?

На короткое мгновение на лице Дева отразилось чувство боли и отчаяния.

— Мы росли вместе. Квинт мне больше брат, чем Эндрю. Все это время он обманывал меня, с тех самых пор, как начался этот проклятый мятеж. Черт бы его побрал! В следующий раз, когда мы встретимся, один из нас убьет другого. — Его голос был таким же мрачным, как угрожающе нависшее над ними серое небо.

— Я не думаю, что он убьет тебя или ты его, несмотря на ваши политические убеждения. Он оставил нас связанными, но слуги госпожи Блор нашли нас. Однако же ты не стал преследовать его.

— Мы оба росли среди мускогов Квинт провел почти столько же много времени, как и я, среди болот и глухих мест. Никому не удастся найти его, если он захочет спрятаться.

Эта тема была явно закрыта. Пока они ехали, Барбара мысленно повторяла историю, которую они выдумали для Монти. Дев научил ее. Полли снабдила ее простой одеждой, такой, какую бы могла носить жена рыбака. Набравшись смелости, она предложила:

— Ты не хочешь войти со мной в дом и познакомиться с Монти? Я знаю, он будет очень признателен тебе за то, что ты спас мне жизнь. Ему не обязательно знать об остальном. — Ее голос сорвался на задыхающийся шепот.

Девон повернулся к ней, сурово нахмурившись.

— Мы ведь уже обсудили это, Барбара. Будучи на четверть мускогом, я социально неприемлем в высших кругах Саванны. И как мы объясним, что ты одна была со мной больше месяца после того, как «Гиперион» потерпел крушение? Твой брат как джентльмен вынужден будет вызвать меня на дуэль. А я не джентльмен и вынужден буду убить его, — добавил он, и на миг его мрачное настроение немного смягчилось. — Нет, лучше если ты скажешь, что тебя спасли простой рыбак и его семья, которые ухаживали за тобой, пока ты не поправилась, а затем привезли в Саванну.

— И были слишком благородны, чтобы не остаться просить о вознаграждении, — закончила она историю, которую они состряпали, ненавидя каждое ее слово. — Дев, я не знаю, смогу ли сделать это — обмануть Монти.

— Ты сможешь сделать это, чтобы спасти свою репутацию. Люди верят в то, во что хотят верить. Взять хотя бы, как Квинт обманывал меня. Я верил, что он такой же преданный англичанин, как и я.

Барбара погрузилась в молчание. Ответить было нечего. Лачуги бедняков, усеивающие окраину Саванны, уже остались позади, и показались изысканные дома из кирпича. Скоро он оставит ее одну на Рейнольдской площади. Она затвердила в памяти направления. «Дев, я люблю тебя».

Ответом ей был лишь ветер, дующий с Атлантики.

Когда Барбара добралась до здания ассамблеи, там оказался сам генерал Превост, пришедший на встречу с губернатором Райтом. Оба они, сочувствующие ее мучениям и обрадованные ее чудесному спасению и выздоровлению, отправили ее к брату в сопровождении лейтенанта. Она безмолвно молила, чтобы смогла еще раз пересказать свою выдуманную историю.

Лейтенант помог ей спешиться перед красивым двухэтажным кирпичным домом на Оглеторп-Сквер и объяснил, что он принадлежал семье мятежников, которая была вынуждена бежать из города.

Барбара вся дрожала, боясь, что не убедит Монти своей историей, но более всего она была безутешна, потеряв Девона. Он уехал, даже не оглянувшись. Она попыталась сосредоточиться на доме, где в дверях мелькнуло что-то красное. Монти торопливо выбежал навстречу ей и порывисто обнял.

— Барбара, неужели это на самом деле ты? Бог мой, я был уверен, что ты умерла, когда получил известие о крушении «Гипериона». Он бросил взгляд на ее грубую юбку и простой корсаж, затем внимательно посмотрел в ее загорелое лицо. — Что с тобой произошло?

Ей показалось, что этот же вопрос она может задать и ему. Вокруг одного глаза у него был синяк, челюсть напухла и потемнела. Она торопливо пересказала свою историю, когда он ввел ее в дом, где посетитель, высокий и худой, со светло-каштановыми волосами и холодными глазами, ожидал их. Он был хорошо одет, явно джентльмен. Этот человек услышал почти все из ее объяснений Монти. Барбара неуверенно улыбнулась. Что-то в незнакомце заставляло ее почувствовать себя не в своей тарелке, словно он тоже знал, что она выдумала всю историю о кораблекрушении и своем спасении.

— Барбара, позволь представить тебе моего ближайшего друга Эндрю Блэкхорна. Эндрю, это моя сестра Барбара, которая, к счастью, не умерла. — Монти весь сиял от счастья, его бледное лицо так и пылало, несмотря на синяки.

Когда Эндрю взял ее руку и слегка приложился к ней губами, Барбара почувствовала, как по ней пробежал странный трепет отвращения. «Итак, это сводный брат Дева, тот, который стыдится его мускогской крови». Она не увидела черт сходства и решила, что Эндрю, должно быть, унаследовал внешность от своей матери, в то время как Дев, он сам ей говорил, был похож на своего отца Аластера Блэкхорна. Она сделала реверанс, и Эндрю заговорил:

— Счастлив познакомиться с такой очаровательной русалкой, которой удалось вырваться из жестких объятий Нептуна.

Заставив себя улыбнуться, она спросила:

— Как вы стали близкими друзьями с моим братом?

— Лондон, моя дорогая, — ответил Монти. — Я был назначен на должность в семьдесят четвертом. Эндрю в то время находился там по делам торговли. Блэкхорны владеют одним из крупнейших торговых домов в колониях.

— Но, конечно, леди Барбара, в то время вы были еще школьницей. Каким старым и скучным, должно быть, кажется мужчина, которому за тридцать, такой молоденькой и красивой женщине, как вы.

Она поклонилась, принимая комплимент, но воздержалась от того, чтобы поправить его описание своей персоны.

— Вы очень добры, сэр.

Монти позвал слуг и отдал им распоряжения насчет приготовления ванны, еды и более подходящей одежды для сестры, затем снова повернулся к ней.

— Конечно, тебе необходим новый гардероб. Здесь в городе есть несколько великолепных портных, как мне сказа аи, а, насколько я помню, делать покупки — твое любимое занятие. Нам нужно успеть обеспечить тебя одеждой до бала у Хабершама. Проклятье, завтра целый день я должен буду дежурить у форта Хали-фэкс. — Он бросил на Эндрю озабоченный взгляд. — Этой ночью мы упустили шпиона и должны предотвратить ущерб, который он может нанести.

— Почту за честь, если вы позволите мне сопровождать вас завтра в магазины, миледи, — предложил Эндрю.

Его странные глаза одно мгновение казались карими, затем стали бесцветными, как у хамелеона. Барбара натянуто улыбнулась.

— Буду очень рада, мистер Блэкхорн.

«Но ты не тот мистер Блэкхорн. Дев! Увижу ли я тебя когда-нибудь еще?»

Квинтин стоял снаружи городского дома, глядя на окно своей спальни из темноты. Была полночь, и все свечи были потушены. В доме царила тишина. Спит ли Мадлен одна на его большой, широкой кровати?

«Для нее будет большой неожиданностью узнать, что я остался в живых, когда ее ловушка захлопнулась». Глупо было с его стороны возвратиться в город после того, как он благополучно проводил Соломона в Чарлстон. «Мне следовало бы искать Мариона в болотах Южной Каролины». Но он должен был увидеть ее в последний раз.

Мальчишкой Квинтин часто лазил по дубу позади дома, убегая, когда Роберт в качестве наказания запирал его в своей комнате. Он взобрался по раскидистым ветвям дерева и через открытое окно влез в холл. Хотя уже наступила осень, ночи стояли по-прежнему благоуханные. Он бесшумно пробрался по темному коридору к своей комнате и открыл дверь.

Лунный свет освещал широкую кровать, пробиваясь сквозь тонкую ткань москитной сетки. Тоненькое тело Мадлен лежало, свернувшись, под простыней, ее волосы рассыпались по белоснежным подушкам.

Квинт закрыл дверь и подошел к кровати, отдернув москитную сетку. Она спала, как невинный младенец. Горькая улыбка скривила его губы. Как обманчива может быть внешность. Он опустился на колени на кровать и одной рукой зажал ей рот, а другой схватил за запястья.

— Если ты закричишь, я сверну эту стройную, белую шейку, жена, — прошептал он ей на ухо.

Мадлен сразу же проснулась, глядя широко раскрытыми от изумления глазами в лицо Квинтина. И снова ее поразила его холодная красота. «Падший ангел».

— Не ожидала увидеть меня живым? Или майор Карузерс объяснил тебе, как я сбежал? Нет? Возможно, дражайший кузен Эндрю поведал тебе печальную новость. — Он снял руку с ее рта и положил на горло, чтобы она не вздумала закричать.

— Бог мне свидетель, Квинт, я не предавала тебя.

— Тогда кто же? — прорычал он. — Никто, кроме тебя и Тоби, не знал, что я собираюсь освободить Соломона Торреса.

— Все люди, которые были с тобой, знали. Это, должно быть…

— Мои люди преданы, и некоторые из них мертвы, благодаря тебе!

— Квинт, я твоя жена. Я поклялась в моей верности тебе.

В его низком, хриплом смехе сквозил безжалостный холод.

— Как и моя мать моему отцу. Странно, но я понял, когда вчера вернулся в Хилл, что у нас с Робертом Блэкхорном намного больше общего, чем я мог себе представить. Мы оба привязаны к земле и наказаны неверными женами. Ты знаешь, что Анна до сих пор преследует его? Он во власти женщины, которую ненавидит. Но я не буду так носить в себе твой образ. Я изгоню тебя из своего сознания и тела на всю оставшуюся жизнь. — Он сдернул простыню, и его глаза окинули ее стройную фигурку, ясно вырисовывающуюся сквозь тонкий батист ночной рубашки.

— Нет, Квинт, не так…

— Если ты закричишь, клянусь, что тебе придется пожалеть об этом, — сказал он с вкрадчивой угрозой в голосе.

Мадлен наблюдала, застыв в молчании, как он сбрасывал свои сапоги и чулки, затем расстегнул темную рубашку и швырнул ее на пол. Его замшевые бриджи полетели туда же. Ей было очень горько, но более всего она боялась за Квинта, за его жизнь, которая висела на волоске, за их брак, построенный на зыбком песке. Неужели Квинт верит, что она могла послать на него смерть?

Была ли это просто месть, что привела его сюда, чтобы подвергнуть ее той болезненной видимости страсти, которую, он испытывает к ней? «Должно быть, он чувствует ко мне что-то большее, чем простую ненависть, если поступает так». Когда он стоял перед ней в своей великолепной наготе, его желание было очевидно. «Вслушайся в то, что я делаю, Квинт, в то, что это значит, в то, что я действительно чувствую». Как она хотела, чтобы он понял это, раскрывая свои объятия.

Квинт ожидал, что она будет сопротивляться, надеялся, что будет, чтобы он мог причинить ей боль, равносильную той агонии, что сжимала его грудь каждый раз, когда он думал о ее предательстве. А она приветствовала его, черт бы ее побрал! Даже в этом финальном акте пародии на их брак она брала верх над ним. Он грубо притянул ее в свои объятия и впился в ее рот жадным поцелуем, вонзаясь языком глубоко внутрь, словно предвещая то, что еще произойдет.

Мадлен ощущала неприкрытую боль и гнев внутри него, когда он хищно срывал с нее поцелуи. Его губы двинулись к щеке, затем ниже. Она вонзилась ногтями ему в плечи и откинула голову назад, предлагая ему свою шею, затем грудь. Он сдернул с нее тонкую рубашку.

Квинтин хотел овладеть ею быстро, без предварительных ласк, задеть ее нежное тело так же, как она задела его душу. Но ощутив ее податливую мягкость, почувствовав аромат жимолости, исходящий от нее, он потерялся. Все мысли о предательстве и наказании рассеялись, словно речной туман с восходом солнца. Он взял одну грудь в свою ладонь, и она с готовностью изогнулась навстречу его руке. Его рот следовал за руками, горячий и требовательный.

Постанывая от наслаждения, он упивался сладостью ее сосков. Мадлен погрузилась пальцами в его волосы, притягивая его голову к своему бешено бьющемуся сердцу. «Чувствуй, что я чувствую, Квинт, люби меня!»

Они повалились на бок и покатились по широкой кровати, сплетаясь в страстном объятии, которое никто из них уже не в силах был разорвать. Когда Мадлен взяла в руку его твердую, гладкую плоть, его тело задрожало и дернулось ей навстречу. Он испустил приглушенный стон наслаждения и муки, слившихся воедино.

Введя его внутрь себя и обхватив ногами его ягодицы, Мадлен думала, что слышала, как он бормотал:

— Черт тебя побери, черт тебя побери.

Но она не была уверена. Та же неукротимая стихия экстаза, которая властвовала над ним, сделала и ее своей пленницей, и они извивались и неистовствовали в танце страсти. Очень скоро дыхание их стало частым, а тела покрылись испариной в теплом ночном воздухе.

Квинт перекатился на нее и, как бывало, залюбовался изящным совершенством ее груди и живота. Его рука ласкала ее соски, затем скользнула к плоскому животу, и коснулась пупка. Он взглянул на нее, ожидая увидеть на ее лице триумф, но вместо этого обнаружил, что она тоже в сетях экстаза. Ее волосы растеклись по белым подушкам, спутанные от того, что голова ее металась, когда она извивалась и подстраивала свое тело под установленный им ритм. Ее глаза были закрыты в напряженной сосредоточенности, которая, как он уже знал, означала, что она на грани завершения. «Мне следовало бы оставить ее с этим напряжением и болью». Но он не мог. С дрожью, которая ослепила и оглушила его, он присоединился к ней.

Мадлен почувствовала, что достигла вершины, но когда начались сокращения, он стал вонзаться в нее еще сильнее и быстрее, наполняя и растягивая ее. Он громко застонал и смутно понял, что она предусмотрительно закрыла ему рот рукой, затем он застыл, и все его тело задрожало, когда он стал вбрызгивать семя глубоко в ее лоно.

Она крепко прижала к себе его ягодицы, почувствовав что его оргазм слился с ее собственным. «Пожалуйста, Квинт, дай мне ребенка. Давай же созидать, а не разрушать».

Он обрушился на нее, запыхавшийся и выдохшийся. Когда способность четко мыслить вернулась к нему, он почувствовал, как крепко она держит его, и тут же отстранился, не желая смотреть в эти бездонные янтарные глаза, светящиеся в лунном свете, заглядывающие ему в душу. Он скатился с кровати и начал торопливо одеваться.

Мадлен села, страшась того, что будет дальше. Ожидая худшего, она вздрогнула, когда он заговорил.

— Каковы бы ни были те чары в тебе, которые заставляют мужчин вести себя как самцов, можешь теперь испытать их на ком-нибудь другом. Возможно, кузен Эндрю уже испробовал их. Видит бог, он уже достаточно давно обхаживает тебя. Теперь, когда ты позаботилась о том, чтобы оценить мою голову, я не побеспокою тебя некоторое время, возможно, вообще никогда, в зависимости от того, насколько затянется эта бесконечная война.

Она сглотнула горький комок и прижала свою помятую ночную рубашку к телу, словно щит.

— Куда ты пойдешь? — только и могла она спросить.

Его ледяные зеленые глаза насмехались над ней.

— Учитывая то, как хорошо ты хранишь тайны, дорогая жена, глупо было бы с моей стороны сказать это тебе. Скорее всего я присоединюсь к американской армии в каком-либо качестве, менее презренном, чем шпион. Хотя, конечно, Дев все равно не простит меня, как ты или Роберт.

Ее глаза изумленно округлились.

— Дев? Он вернулся и выяснил, что ты мятежник? Я знаю, какую боль это, должно быть, причинило вам обоим.

— Мир полон боли, Мадлен. Так было всегда. Я уже свыкся с ней, но никогда не хотел причинять ее своему кузену.

— Только мне! Тебе нравится причинять мне боль, не так ли Квинт? За грехи, которые я не совершала…

— Прекрасная лгунья, — прошептал он, затем исчез в темноте, плотно прикрыв за собой дверь, в то время как она сидела, съежившись, в центре большой, одинокой кровати.

Барбара сидела рядом с братом, изо всех сил пытаясь сосредоточиться на проповеди, которую читал ректор христианской церкви. Бесполезно. Она украдкой оглядывала наполненную людьми церковь. В сравнении с собором Святого Павла здесь не было особой пышности, но зато имелся великолепный орган. Галерея представляла собой прекрасное место, откуда более бедные прихожане могли наблюдать за священником и влиятельными людьми Саванны, которые сидели на специально отведенных для них отгороженных местах.

Ложа, которая принадлежала семье Блэкхорнов, была самой видной и располагалась прямо напротив алтаря. Из ложи Монти слева она видела старого Роберта Блэкхорна, который был угнетен болезнью, но тем не менее сидел, словно аршин проглотив, как будто бросая вызов любому, кто бы посмел поставить под сомнение его честь из-за того, что сын оказался предателем.

Эндрю сказал им за обедом прошлым вечером, что старик приехал с плантации в город для того, чтобы убедиться в достоверности этого факта. Предательство его сына запятнало имя Блэкхорнов, но никто бы не обвинил Роберта в нелояльности или трусости. Эндрю сидел на противоположной стороне ложи с холодно прекрасной вдовой Фаллоуфилд, которую Барбара встречала на нескольких светских сборищах.

Серена не интересовала Барбару. Ее внимание привлекла маленькая женщина, сидевшая между Робертом и Эндрю, жена Квинтина Мадлен. Как должна была она чувствовать себя, будучи изгнанной из общества и обсуждаемой за спиной? Всем интересно знать, известно ли ей было о преступлениях ее мужа. Барбара всматривалась в ее изящный профиль и встревоженные глаза. Мадлен вошла в церковь с достоинством и какой-то угрюмой гордостью, которые восхитили Барбару.

Размышления Барбары были прерваны, когда ректор закончил проповедь и все опустились на колени для произнесения молитв. Когда богослужение окончилось, она взяла Монти под руку, и они стали ждать своей очереди, чтобы выйти из церкви. В этот момент она услышала, как какая-то женщина сказала своей компаньонке:

— Надо же, какая наглость! Сидеть с таким невозмутимым видом, словно это не ее муж разъезжает с вражеской армией.

— Это был брак по расчету, ты же знаешь. Все думали, что взбалмошный молодой Квинт никогда не женится. Между ним и его чарлстонской женой не было любви.

— Возможно, скоро она станет вдовой. Думаю, молодой Эндрю был бы этому рад. Он увивается вокруг нее с самого ее приезда в Джорджию.

Монти нахмурился, услышав, как клевещут на доброе имя его друга, и быстро повел Барбару вперед по проходу, не желая дальше слушать подобные сплетни. Когда они вышли на Джонсон-Сквер, Барбара стала оглядывать все экипажи в поисках Мадлен Блэкхорн. Эндрю помогал той сесть в открытую коляску, в то время как Серена наблюдала с угрюмым выражением на своем надменном лице.

— Я восхищаюсь ее мужеством, — сказала Барбара брату.

— О ком ты? — переспросил Монти, отвлекаясь от кокетливых заигрываний нескольких молодых дам, которые были явно очарованы его алой формой.

— О кузине моего друга, Мадлен. Она предстала перед всем приходом с достоинством королевы Шарлотты. Нужно иметь мужество для этого после всего, что совершил ее супруг.

— Негодяй должен быть расстрелян. И будет, я позабочусь об этом. В первый раз ему удалось сбежать от меня, но больше такого шанса у него не будет. Эндрю был безутешен, когда узнал о предательстве кузена.

— Ее нельзя винить за преступления, которые совершил Квинтин Блэкхорн.

— Совершенно верно. Я встречал ее до того, как они поженились. Даже тогда Квинтин обращался с ней отвратительно.

Монти улыбнулся, глядя на свою неискушенную сестру с насмешливой терпимостью:

— Все браки между влиятельными людьми — сделки, Барбара.

Барбара сдержала язвительный ответ по поводу пресловутой сделки их родителей и снова вернулась к разговору о Мадлен.

— Мне бы хотелось познакомиться с ней. Она кажется мне не такой, как все эти жеманные создания, которых я вынуждена терпеть.

Он усмехнулся, помогая ей сесть в экипаж.

— Полагаю, мы можем устроить это, но придется повозиться. Видишь ли, старик Роберт испытывает неприязнь к нашей семье. Его покойная жена Анна была старшей сестрой отца. Этот мерзавец Квинтин, к несчастью, наш кузен. Тетя Анна и Роберт поженились задолго до твоего рождения. Семья была шокирована, ибо считала Блэкхорна колониальным выскочкой, имеющим к тому же незначительное богатство. Странная вещь, он разбогател, но вот их брак, который все считали любовным союзом, почему-то не удался. Дома эта история замалчивается. Эндрю тоже высказался неопределенно, когда я затронул эту тему, еще будучи в Лондоне.

— Полагаю, Эндрю может выступить посредником между нами и Мадлен.

Почему-то сама мысль о том, что Эндрю Блэкхорн мог жениться на тихой печальной Мадлен, казалась Барбаре просто ужасной, но она ничего не сказала брату о своей антипатии к его другу.

Монти задумался, взяв в руки поводья.

— Он в довольно близких отношениях с кузиной. Я поговорю с ним.

Мадлен сидела в парадной гостиной, держа в руках визитную карточку Карузерсов. В течение нескольких недель со дня разоблачения Квинтина она имела очень мало посетителей и светских приглашений. Все в Саванне просто умирали от любопытства побольше разузнать о скандале. Люди глядели на нее с подозрением, пытаясь обнаружить в ее поведении признаки, указывающие на ее соучастие в шпионаже. Вначале она отказывалась реагировать на это и ездила по городу, ходила на рынок, в магазины и посещала церковь так, словно ничего не произошло, но длительное напряжение начинало изнурять ее.

И вот теперь она получила приглашение от майора Карузерса и его сестры, недавно приехавшей из Англии. Ей нравился остроумный и галантный майор.

Возможно, он и леди Барбара окажутся не такими, как остальные.

Когда Мадлен сидела, размышляя, что ответить, в комнату вошел Роберт. Еще худой и бледный, он все же значительно оправился от последнего приступа лихорадки. Удар от предательства сына привел его в ярость. Мадлен полагала, что ей следовало бы быть благодарной за то, что он приехал в город, чтобы помочь ей перенести скандал. Но она не почувствовала ничего подобного.

Улыбнувшись в его насупленное лицо, она сказала: Мы получили приглашение от майора Карузерса и его сестры, леди Барбары.

— Эндрю рассказал мне. Я запрещаю тебе идти, Мадлен.

— Но почему? — спросила она, сбитая с толку и оскорбленная его повелительной манерой.

— Это очень старая история, но наши семьи не в хороших отношениях.

— Но Эндрю и майор — близкие друзья, — запротестовала она.

— Это дело Эндрю, — холодно ответил он, считая разговор оконченным.

— Боюсь, вам придется назвать мне более вескую причину для отказа.

Роберт оторвался от окна и пронзил ее взглядом своих холодных голубых глаз. Своевольная девчонка слишком дерзка. Тео плохо воспитал ее. Обычно, когда он смотрел на кого-то таким убийственным взглядом, люди тут же приходили в замешательство и опускали глаза, но не Мадлен. Она смело встретилась с его взглядом, ожидая ответа. Он молча выругал Эндрю за то, что ему вздумалось водить знакомство с этим чертовым отродьем Карузерсов.

— Я не буду обсуждать с тобой вопрос такого личного свойства. Поступай как хочешь, но я не потерплю ни Рушкрофта, ни его сестру под моей крышей. Это понятно? — И, не дожидаясь ответа, он выскочил из гостиной.

Этим вечером Мадлен одевалась с большой тщательностью, выбрав желтое муслиновое платье с более темными желто-оранжевыми нижними юбками. Нел, укладывая ее волосы, была в сильном волнении по поводу смерти служанки Фоби.

— Я говорю вам, эту ленивую нахалку следовало оставить в коровнике на плантации.

— Но она ужасно обращалась с несчастными животными, — возразила Мадлен, вспомнив, как Фоби била корову.

— Уж лучше с животными, чем с людьми. Нам приходилось делать всю работу за нее, а она только и знала, что бегать на верфи и трясти там своими юбками перед всяким сбродом. Получила то, что заслужила, вот так.

— Никто, даже Фоби Баршан, не заслуживает такой ужасной смерти, — сказала Мадлен с содроганием.

— Малышка Лотти Барнес должна была работать внизу, пока эта проклятая госпожа Ошлви не всунула свою племянницу. Ну, и что теперь? Эта старая карга не пришлет Лотти.

— Я поговорю с госпожой Ошлви, Нел. Большие руки Нел на секунду замедлили свои проворные движения, и на ее круглом, добром лице появилась озабоченность.

— Я не хочу причинять вам еще больше печали, госпожа. Вы и так пережили уже достаточно.

Мадлен успокаивающе улыбнулась.

— Мне нужно что-то, что отвлекло бы меня от мысли о муже, Нел Возможно, хорошая стычка с госпожой Ошлви будет именно тем. «Это то, что я уже давно собиралась сделать».

Когда Нел закончила колдовать над ее волосами, Мадлен еще раз придирчиво оглядела себя и решила, что шерстяная шапка с яркими, модными перьями будет ей вполне к лицу.

— Если бы только на щеках было хоть немного румянца, — пробормотала она тихо. Последние недели были для нее очень тяжелыми, и она знала, что внешность выдавала это.

Эндрю наблюдал, как Мадлен спускается по лестнице с решительностью в каждом шаге. Он улыбнулся и прикоснулся к ее руке целомудренным поцелуем.

— Вы выглядите восхитительно, моя дорогая.

— Я выгляжу достаточно бледной и измученной, но надеюсь, леди Барбара и майор извинят меня. Было очень мило с вашей стороны устроить для меня эту встречу с вашими друзьями, Эндрю.

— Они, как и я, считают вас очаровательной. Я всегда счастлив сделать что-нибудь, чтобы вызвать радость на вашем лице.

— Вы очень добры, сэр, — сказала она, улыбнувшись, и они вышли из дома.

По дороге Мадлен раздумывала, стоит ли спросить Эндрю о причине такого гневного неприятия Робертом семьи Карузерсов, но решила не делать этого. Они болтали о разных пустяках, не затрагивая темы об измене Квинтина и его вступлении в армию мятежников Некоторые вещи были слишком болезненны, чтобы обсуждать их.

— Я так благодарна вам за вашу дружбу, кузен. Без нее я совсем бы растерялась.

— Нет, моя дорогая, это я должен быть благодарен вам, — он сдержанно откашлялся и оставил этот разговор, тогда как карета остановилась перед домом Карузерсов.

Они были встречены слугой-негром, который проводил их в изысканно обставленную гостиную. Сочувствующая мятежникам семья, которой принадлежал этот дом, обладала безупречным вкусом. Размышления Мадлен были прерваны, когда вошла высокая, поразительно красивая женщина с серебристо-золотыми волосами, искусно уложенными в высокий помпадур.^[4] Ее платье было из бледно-лавандовой парчи, нежный оттенок которой прекрасно оттенял ее голубы; глаза. Барбара тепло приветствовала Мадлен, и даже Эндрю удостоился ее очаровательной улыбки.

— Я так рада, что вы смогли прийти к чаю.

— И я тоже, разумеется, при условии, что вы оставили своего сторожевого пса дома. Мне бы не хотелось подвергнуться участи лейтенанта Гудли, — сказал Монти с озорными искорками в глазах, становясь рядом со своей сестрой.

Мадлен заметила смущение Эндрю при упоминании о ее собаке.

— Гулливер спит на коврике перед камином в моей комнате, майор. Вы в полной безопасности, уверяю вас.

Когда они рассмеялись, лицо Эндрю сморщилось от раздражения, которое он спрятал за кривой улыбкой. Монти поспешил рассказать о своей неудачной попытке спасти Мадлен в крикской деревне.

— Я росла с двумя борзыми, которых обожала, и была безутешна, когда они в конце концов умерли от старости, — сказала Барбара. — Мне бы хотелось познакомиться с Гулливером. Что, он действительно так ужасно свиреп?

Мадлен ответила Барбаре с такой же обаятельной улыбкой:

— Только когда защищает меня, но я уверена, что вас он сразу же полюбит, как и я.

Наконец-то Мадлен нашла себе подругу в Саванне.

Декабрь 1780 года

Сноу-Айленд, Южная Каролина

Местность была низкой и болотистой, изморозь хрустела под ногами измученных, оборванных мужчин, которые старались не затрачивать лишних усилий, двигаясь вокруг лагерных костров, укрытых от серого зимнего неба кронами сосен, и сооруженных на скорую руку шалашей. Одни партизаны чистили мушкеты и винтовки, другие клочками оленьих шкур латали прохудившиеся сапоги и сюртуки. Все были обросшими и грязными, их спутанные волосы и немытые тела служили надежным приютом для всевозможных паразитов.

Запах жарившегося сладкого картофеля, главного продукта их рациона, наполнял воздух с тошнотворной настойчивостью. Квинт окинул взглядом притихший лагерь, видя, как мужчины, с которыми он воевал последние несколько месяцев, готовились еще к одной вылазке против драгун полковника Тарлетона. Если бы только у них была возможность наполнить свои урчащие от голода желудки чем-то более существенным, чем картофель. Но у них было мало патронов, чтобы можно было тратить их, охотясь на дичь, а большинство рек слишком замерзли для успешной рыбалки.

Поднявшись, Квинт потер свой поросший щетиной подбородок и потянулся, разминая тело, уже привыкшее спать на сырой, стылой земле. Он посмотрел в ту сторону, где маленькая фигура склонилась над грубо сколоченным деревянным столом, сосредоточенно изучая разложенную на нем карту и отхлебывая из побитой кружки. Блэкхорн прошел мимо мужчин, желая им доброго утра и получая от них молчаливые приветственные кивки, люди слишком устали от сражений, чтобы говорить.

Дойдя до большого шалаша из веток, в котором расположился Фэнсис Марион, Квинтин остановился и, прочистив горло сказал:

— Доброе утро, Фрэнсис. Ну как оно, быть генералом? Как спалось после получения сообщения о твоем давным-давно запоздавшем назначении?

Подняв взгляд от карт и бумаг, Марион позволил мимолетной улыбке тронуть его губы.

— Бригадный генерал, капитан, — поправил он. — Это назначение лишь местного характера. Я по-прежнему подполковник в континентальных войсках Я бы с радостью стал простым лейтенантом, лишь бы только нам удалось выдворить Тарлетона из Каролины. — Он сделал еще один глоток из кружки и продолжил изучение карты. — Думаю, наш старый приятель Мясник Банастр вот здесь. — Он указал место на карте, очертив болотистую местность по обеим сторонам реки Пи Ди Ривер.

Квинт сел напротив командира и посмотрел на карту.

— Возможно. Корнуоллис знал, кого послать к нам. Этот ублюдок никогда не спит и гонит своих людей, как надсмотрщик.

Марион насмешливо вскинул брови.

— Меня обвиняли в аналогичной тактике. — Он предложил Квинтину свою кружку. — Не хочешь немного подкрепиться?

Квинта передернуло.

— Нет, спасибо, Фрэнсис. Ты сделан из более стойкого вещества, чем я, если можешь пить эту противную воду.

— Без сомнения, благодаря моим предкам гугенотам, — ответил Марион, затем помолчал, заметив краткую вспышку боли в глазах Квинтина. — Все думаешь о своей жене?

Квинт выдавил улыбку.

— Иногда. С тех пор как мы зимуем здесь, где относительно спокойно, но, ради бога, не думай, что все гугеноты ассоциируются у меня с предательством из-за моей маленькой жены-тори.

Марион задумчиво потер подбородок.

— Я знал семью ее матери. Равенали были замечательными людьми. Обеих, Мари и Изольды, уже нет в живых… — Он посмотрел на своего молодого офицера. — Твоя жена, должно быть, была одинока до того, как вышла за тебя замуж. Я также встречал несколько раз Тео Дево и его сестру Клод. — Он неприязненно поморщился — Едва ли они могли предложить ей достаточное утешение.

Вспомнив угрюмую старую деву и напыщенного офицера королевской милиции, Квинт ответил:

— Я предоставил ей удобные средства избавления. Она же предпочла искать утешение в своем одиночестве в другом месте.

Марион знал, что лучше оставить эту тему. Квинтин был одним из его лучших людей, холодным и невозмутимым под огнем Марион знал, что он несколько лет был шпионом, пока не был выдан англичанам. Выдан своей собственной женой. Сколько же таких трагедий породила эта война? Он снова сосредоточился на карте.

— Я читал донесение Грина, — сказал Квинтин, окидывая взглядом лагерь. Голые кусты и поросшие мхом кипарисы выглядели угрожающе, особенно в ледяном холоде зимы.

— Что ты думаешь о нашем новом командующем на Юге? — спросил Марион.

Квинт почесал ребра через грязную куртку из оленьей кожи. Боже, чтобы он только не отдал за ванну…

— У старика Нейта Грина по крайней мере больше мозгов, чем у этого идиота Гейтса.

Слабая улыбка заиграла на губах Мариона.

— Господь не посчитал нужным одарить Горацио Гейтса слишком большой сообразительностью, ни военной, ни какой-нибудь другой. Каждое заранее подготовленное сражение давалось ему дорогой ценой — огромными потерями. Даже когда он выигрывал, это были пирровы победы. У британцев на южном фронте больше хорошо обученных солдат, а у патриотов, увы, их недостаточно. Генерал Грин понимает, что не может позволить сейчас добиваться победы такой ценой.

— Он проявляет осторожность. Видит бог, ему нельзя терять людей, ибо у него и так их слишком мало. Я очень хочу, чтобы этот человек понял, какую важную роль в его стратегии играют партизаны. Он не может победить без нас.

— Не волнуйся, капитан. Не победит, — сухо ответил Марион.

Глава семнадцатая

Декабрь 1780 года

Саванна

Мадлен, белая, как полотно, сидела у огня. Несмотря на то, что день был прохладным, ее кожа блестела от испарины. Нел прикладывала влажное полотенце ко лбу своей госпожи, кудахча, как наседка, пока кухонная прислуга выносила тазик и его содержимое из столовой.

— Ну вот, теперь вам станет легче. Должно быть, вы что-то съели за завтраком.

Мадлен усмехнулась, беря полотенце из рук Нел.

— Я выпила только чаю и съела две сухие ячменные лепешки, так что завтрак тут ни при чем. Думаю, мы все знаем, что беспокоит меня, не так ли, Нел?

— Вы счастливы или нет? — Добродушное лицо служанки выражало любовь и заботу, которые светились в ее темных глазах.

— Я не знаю, в самом деле. Я…

— Значит, слухи верны. Ты беременна, — прервал ее Роберт, входя в столовую. Он изучал ее с большим интересом, чем проявлял к ней все время ее замужества.

Мадлен отпустила Нел, но не поднялась, чтобы приветствовать своего свекра. Она осталась сидеть в конце огромного обеденного стола, подальше от буфета, уставленного жаренным мясом, овсянкой, сливками, пирожными и яйцами. Она смотрела, как он, прямой и негнущийся, как высохшая палка, подошел к столу и сел во главе его. Слуга начал наполнять его тарелку, хотя все знали, что он в состоянии проглотить не больше, чем она. Его волевое, когда-то красивое лицо было обезображено изнуряющей болезнью: кожа мешками висела под глазами и на щеках. Он уставился на нее лихорадочно горящими глазами. Слуга поставил перед ним тарелку, налил чай в чашку и повинуясь повелительному жесту Роберта, вышел из комнаты.

— Ты не ответила, Мадлен. Ты довольна, что носишь наследника Блэкхорн-Хилла? — Он ждал, словно коршун, сидящий на вершине дуба, глядя на нее, как на жирного кролика, пойманного в открытом поле.

— Это единственное, что вас волнует, — ваш драгоценный наследник для всего этого? — Она обвела рукой роскошную комнату с хрустальными канделябрами, французскими шелковыми обоями и турецкими коврами.

Мадлен сжала в руке фарфоровую чашку, испытывая безумное желание швырнуть это изящное изделие в ненавистного человека, сидящего с таким высокомерием на противоположном конце стола.

Его лицо потемнело.

— Если бы у Квинтина Блэкхорна была бы хоть капля совести и чувство долга, он был бы здесь и занимался делами, а не воевал против короля и страны как мятежник и предатель! Но по крайней мере хотя бы одну обязанность он за свою жалкую, никчемную жизнь выполнил должным образом. — Он помолчал, затем его холодные глаза пронзили ее. — Или нет? Интересно, смею ли я надеяться, что везение Блэкхорнов с женами настолько продвинулось?

— На что вы намекаете?

Его смех был резок и отвратителен:

— Только на то, что ребенок может быть Эндрю, не Квинтина.

Она поборола приступ тошноты.

— Вы выглядите точно так же, как Квинт со своими низкими обвинениями, возмутительно даже говорить об этом. Ребенок, которого я ношу, — моего мужа. И никого больше.

Он пожал плечами и откусил кусочек зажаренной куропатки.

— Жаль. Я бы охотнее воспринял потомство Эндрю.

— Потому, что он стойкий роялист, или потому, что Квинт не ваш сын. — Она смело глядела на него, радуясь, что может, наконец, высказать все ему в глаза.

— Значит, он сказал тебе, не так ли? — констатировал Роберт, вытирая рот накрахмаленной салфеткой. Его глаза так потемнели, что стали казаться черными, а бледное лицо светилось, как маска смерти. — Этот ублюдок не рассказывал об этом ни единой живой душе. Я ясно дал ему понять, когда ему было еще семь лет, каковы будут последствия, если он позволит просочиться слухам о семейном позоре. Если ты сделаешь это, то тебе также придется сильно пожалеть.

— Ваш сын уже угрожал мне, Роберт. — Она не удержалась, чтобы не акцентировать слова «ваш сын», просто назло ему.

Его лицо из бледного стало апоплексически пунцовым.

— Этот предатель не мой сын и никогда не был им. Наконец-то он показал свою истинную сущность — подонок, вместе с другими подонками участвующий в глупом, безнадежном деле. Я скорее соглашусь увидеть, как его пристрелят, чем позволю ему хоть ногой ступить в Блэкхорн-Хилл.

Мадлен почувствовала, что его ненависть хлещет ее, как ураганный ветер.

— Если вы так презираете его, почему же не отреклись от него и не сделали Эндрю своим наследником? Теперь Квинт дал вам для этого хороший предлог, хотя до того, как открылось его предательство, он был образцовым сыном.

Его лицо, казалось, обессилело, так, как и его тело, которое, наполовину поднявшись было со стула, снова рухнуло на мягкое сиденье.

— Отречься от него — значит публично признать, что она сделала со мной. Никогда. Никогда… — Он быстро взял себя в руки и уже снова смотрел на нее холодным, мрачным взглядом. — Просто дай мне наследника для моей империи. Мне наплевать, чей он, — этого никчемного ублюдка или нет — просто наследника, которого я мог бы назвать Блэкхорном!

Проведя бессонную ночь и беспокойное утро, Мадлен, оделась в одно из своих лучших платьев из оранжевой парчи, собранной в стиле «полонез» и открывающей черные нижние юбки. Надев на голову черный шелковый капор и завязав ленты под подбородком, она почувствовала, что это придало ее внешности оттенок угрюмости. Погода на дворе соответствовала настроению. Холодный моросящий дождь превратил улицы в такое болото, что Мадлен смирилась с тем, что ей придется надеть неуклюжие деревянные башмаки, чтобы предохранить шелковые туфли от грязи и потоков воды.

«Скоро я уже не смогу надевать эти громоздкие вещи. Что я тогда буду делать? Слоняться по дому, как поросная свинья?» Она, конечно, знала подобающий для истинной леди ответ: сидеть дома и не показываться на публике, пока не родится ребенок.

Так что лучше было выходить сейчас, пока обстоятельства еще позволяли. Мадлен нуждалась в том, чтобы поговорить с сочувствующей подругой. Во всей Саванне у нее была только одна подруга — леди Барбара Карузерс.

Когда ее ввели в гостиную Карузерсов, Мадлен застала Барбару сидящей за маленьким чиппендейлским столом с колодой разложенных перед ней игральных карт и озабоченным выражением на лице. Но это выражение немедленно сменилось радостью, как только она увидела гостью. Барбара бросила карты, встала и, расправив свои бирюзовые шелковые юбки, бросилась через большую комнату приветствовать ее.

— Мадлен, как давно тебя не было. Ты теперь выглядишь лучше. Я надеюсь, что болезнь старого угрюмого Роберта не заразна.

Мадлен обняла подругу и рассмеялась помимо воли:

— Уверяю тебя, Барбара, что свою болезнь я подхватила не от моего свекра. Я жду ребенка.

Барбара держала Мадлен на длину вытянутых рук и разглядывала синеватые круги у нее под глазами.

— Как ты себя чувствуешь? Когда ребенок должен появиться на свет?

— Меня немного тошнит, и я быстро устаю, а в остальном… — Она пожала плечами, присаживаясь рядом с Барбарой на софу с изогнутыми ножками. Ее лицо залил теплый румянец, когда она отвечала на второй вопрос. — Ребенок должен появиться в конце июня. — Словно предвосхищая мысленные подсчеты подруги она поспешила добавить. — Квинтнавестил меня спустя несколько дней после того, как помог своему другу-мятежнику убежать с тюремного корабля. У нас была последняя ночь. Возможно, самая последняя в нашей жизни.

— Ну что ж, он, без сомнения, оставил бесценный сувенир, — улыбнувшись, сказала Барбара, позвонив кухарке. — Сейчас время чая, а тебе просто необходимо иметь немного мяса на этих птичьих косточках, моя дорогая.

Мадлен слабо рассмеялась.

— Мы, Дево, может быть и маленькие, но выносливые. Со мной будет все в порядке, Барбара. Доктор Уизерспун уверяет меня, что аппетит скоро вернется ко мне.

— Чепуха, что мужчины понимают? Я хочу, чтобы ты выпила немного горячего очень сладкого чая, — сказала она, откалывая кусочки от сахарной головы, которую служанка положила передними. Чайный поднос был наполнен всевозможными пирожными, пудингами и кремами. — Ешь! — Она положила на тарелку сладостей и ждала, как мать, балующая своего ребенка, пока Мадлен не откусила.

Несколько минут, они сосредоточенно жевали, затем Барбара спросила:

— Ты хочешь ребенка Квинтина, Мадлен? Янтарные глаза Мадлен уставились в чашку, словно ища там ответа на вопрос.

— Это странно, но, несмотря на его грубости, оскорбления, измену нашему делу, — да, я безумно хочу его ребенка. Быть может, это все, что останется у меня от него, когда закончится эта проклятая война.

— Ты любишь его, верно? Нет, нет, не возражай. Я понимаю лучше, чем ты думаешь, как можно полюбить человека, с которым тебя разделяет пропасть. — Выражение бесконечной грусти появилось на ее лице, когда она подумала о Девоне.

— Значит, ты была влюблена?

Это была тема, которую прямолинейная и любящая пошутить леди Барбара еще никогда не затрагивала с Мадлен.

— О, десятки раз, но не настолько серьезно, чтобы решиться на брак, — ответила она, умалчивая о своей глубоко запрятанной боли. У Мадлен сейчас достаточно своих неприятностей, чтобы взвалить на нее еще этот груз. — Представляю как эта новость обрадовала старого Роберта, — добавила Барбара, желая сменить тему.

Лицо Мадлен стало каменным.

— Я могла полюбить мужчину, который не отвечает на мои нежные чувства, по мне по-прежнему ненавистна идея быть племенной кобылой славного имени Блэкхорнов. Все, что волнует Роберта, — его внук.

— Сделай назло ему, роди ему внучку, — сказала Барбара, вытирая рот салфеткой.

Мадлен улыбнулась:

— Да, это доконало бы его. С тех пор как Квинт сбежал и за его голову назначили цену, Роберт неизменно пребывает в состоянии рычащей злости. Даже Эндрю не удается успокоить его.

— Это едва ли удивительно, — пробормотала Барбара себе под нос.

Но Мадлен услышала и почувствовала себя обязанной защитить его.

— Я не понимаю, почему ты так неприязненно реагируешь всякий раз, когда упоминается имя Эндрю. И когда он заходит, ты бываешь с ним открыто груба. Он, в конце концов, лучший друг Монти.

— Да, Эндрю Блэкхорн просто образец совершенства. Я удивлена, что старый Роберт не сделал его своим наследником, когда Квинт убежал к мятежникам. Монти не раз упоминал об этом. Вот ты мучаешься вопросом, кто мог выдать твоего мужа, Мадлен. Кто от этого больше выигрывает, как не дорогой кузен Эндрю?

— Барбара! Это ужасно. — Мадлен со стуком поставила свою чашку.

— Разве?

— Да, — сердито ответила Мадлен. — А кроме того, как он мог сделать это? Он ничего не знал о плане спасения Соломона Торреса. В те дни он даже не приближался к нашему городскому дому. Барбара прикусила губу от досады:

— Мы знаем наверняка, что ты не делала этого.

— Я узнала о плане в тот вечер, когда был бал у губернатора Райта. — Спокойные, янтарные глаза твердо встретились с глазами Барбары.

— Ты все время знала, что он шпион мятежников, и молчала? Бог мой, нет сомнений, что ты любишь его.

— Довольно безнадежно, не так ли? Изменница по доверенности, если хочешь.

— Ты просто любящая женщина, а любовь не знает политики.

— Роберт живет и дышит политикой. О, Барбара, его просто гложет ненависть. Я, как ты, удивлена, что он не лишил Квинта наследства.

Барбару передернуло.

— Не могу себе представить, как можно жить с этим старым мерзавцем. Как ты выносишь его.

— Временами бывает нелегко, но новость о ребенке немного смягчила его.

В этот момент открылась дверь и вошел Монти, великолепный в своей красной униформе.

— А, очаровательная госпожа Блэкхорн. Я хотел засвидетельствовать вам свое почтение, прежде чем покину вас на вечер. — Он церемонно прикоснулся губами к руке Мадлен, затем поцеловал сестру в щеку. Не жди меня, киска. Я вернусь поздно. Славная игра намечается сегодня у майора Саутли.

— Пожалуйста, будь немного осмотрительнее в игре, Монти, — мягко сказала Барбара.

Он снисходительно усмехнулся:

— Горшок котел сажей корил. Мне кажется, я припоминаю, как наша дорогая мамочка что-то писала мне о тебе и нескольких игорных домах в Лондоне…

Брат и сестра обменялись сдержанными взглядами, затем Монтгомери Карузерс, седьмой барон Рушкрофт, официально поклонился обеим дамам и вышел из комнаты.

— По сравнению с его долгами мои просто пустяк, и к тому нее я заставляла раскошеливаться нашу дорогую мамочку. Здесь же для нашего фамильного состояния, кажется, наступили тяжелые времена.

— Он по-прежнему настаивает, чтобы ты была повнимательнее к полковнику Веймоуту?

Мадлен знала, что брат Барбары подталкивает ее в направлении самого подходящего холостяка в Саванне.

— Виконт Лейсестер каждое утро поет мне дифирамбы. Бог мой, мне больше нет нужды слушать заутрени в церкви, — смущенно сказала Барбара. — Полагаю, с практической точки зрения мы бы прекрасно подошли друг другу. Он богат, скоро продаст свой патент^[5] и возвращается в Лондон, где сотни девушек из знатных семейств будут, без сомнения, из кожи вон лезть, чтобы заполучить его. Он в самом деле находит меня восхитительной.

— И если ты выйдешь за него замуж, решится проблема с долгами Монти?

Мадлен видела ответ на гордом, прекрасном лице Барбары. Какую боль, должно быть, доставляет ей слабость брата.

— Я этого, конечно, не сделаю. Я хорошо видела, к чему привел брак моих родителей. Ах, какая выгодная партия! Он соответствовал всем требованиям — политическим, экономическим и общественным… Они ненавидели друг друга.

Мадлен почувствовала, как боль железным обручем сжала ей сердце. Ей слишком хорошо было известно, к какой ненависти и страданию может привести брак по расчету. Она ласково похлопала сжатые кулаки Барбары.

— Тебе не обязательно выходить замуж за Веймоута, Барбара.

Внезапно Барбара поняла, что говорит Мадлен, и осознала свой ужасный эгоизм.

— Ради бога, прости меня, мой друг. Я заговорила о вещах, давно погребенных в моем прошлом, и причинила тебе боль. Давай-ка забудем обо всех неприятностях на этот вечер и немного поиграем в вист.

Глаза ее весело заблестели, когда она подвела Мадлен к карточному столику, расположенному в другом конце комнаты.

— Мы будем играть на булавки. Между прочим, эти карты прибыли прямо из Англии, и за них не было заплачено ни пенса пошлины!

Они начали играть, смеясь и болтая о всяких пустяках, и Барбара скоро выиграла у Мадлен двенадцать очков, поскольку та была новичком в игре.

Наконец Мадлен набралась смелости и сказала:

— Я бы очень хотела отослать письмо моему мужу, Барбара. Я попыталась использовать связи, которые имею с его друзьями — мятежниками. Никто не доверяет мне.

— Ты хочешь сообщить ему о ребенке? — сочувственно спросила Барбара.

— Да… но более того я хочу узнать, что он жив и здоров.

Барбара задумалась, а Мадлен в это время, наконец, выиграла очко.

— Монти регулярно принимает здесь офицеров и чиновников. Я очень многое слышу. Дай-ка мне сообразить, какая информация может помочь тебе отправить записку Квинтину Блэкхорну, где бы он ни находился.

Апрель 1781 года

Внутренние районы Джорджии

Девон Блэкхорн устал от войны, устал от вони и крови, устал от бессмысленных жертв, когда народ раздирает себя, словно бешеный зверь, который в муках вырывает свои внутренности. Он пнул ногой холодный пепел хижины и выругался.

Мак-Гилви побывал здесь. Среди обгоревших руин того, что когда-то было аккуратной и процветающей фермой, лежали изуродованные тела мужчины, его жены и троих детей. Они были убиты за их скот и несколько бушелей^[6] сухой кукурузы. Конечно, налетчики вовсю поиздевались над женщиной и двумя ее дочерьми, так что смерть показалась тем избавлением.

Девон вспомнил, как тот пытался сделать это же с Барбарой, и кровь застыла у него в жилах. «А сейчас этот ублюдок совершает налеты совсем рядом с Саванной». Он должен — посадить ренегата на мель, прежде чем тот узнает, что светловолосая женщина Девона живет в городе. Одному богу известно, что подонок сделает, если снова доберется до нее. Известно, что Мак-Гилви часто бывает в саваннском порту, так что это временное назначение Девона в город было, в конце концов, не так уж плохо. Конечно, возможная встреча с Барбарой будет очень болезненной, но зато он сможет спасти ей жизнь.

Судя по тому, как сейчас развиваются события, она, вероятно, скоро вернется в Англию со своим братом. Военная стратегия лорда Жермена не давала положительных результатов. Роялисты, желающие воевать с мятежниками, не пополняли действующей британской армии. Многие колонисты сохраняли нейтралитет, в то время как другие яростно боролись за свою независимость.

Леса, болота и реки, пересекающие южные колонии, были хорошо известны партизанам, которые могли совершать набеги на чересчур растянутые британские линии и снова укрываться среди дикой местности, сжигая за собой мосты и паромы. Люди, подобные Пикенсу и Кларку, стали бичом Джорджии, а Марион и его новый товарищ по оружию неуловимый Чарлз Ли разбивали в Каролине один плацдарм за другим.

Тактический гений маленького гугенота великолепно сочетался с дерзкими кавалерийскими набегами Ли. Даже такой мастер кровавой бойни, как Банастр Тарлетон, который окрестил Мариона Болотной Лисицей, был не в состоянии поймать его.

— Даже если мы проиграем эту проклятую войну, Мак-Гилви я все равно не упущу. Он заплатит за все свои преступления, — поклялся Девон, делая знак своим людям садиться на лошадей и продолжать путь. Рано или поздно, но он убьет Мак-Гилви.

Колокол громко трезвонил в центре Эллис-Сквер, возвещая об открытии рынка. Оглядывая толпящихся, суетящихся людей и изобилие товаров, Мадлен не могла не удивиться, как мало это место было затронуто войной. Корабли из Лондона по-прежнему разгружались в устье реки, снабжая город, окруженный мародерствующими бандами мятежников, всевозможными предметами роскоши. Партизаны немного ограничивали приток сырья и продуктов в Саванну, но все же большинство фермеров и купцов были больше заинтересованы в прибыли, чем в политике. Они привозили свежие овощи и скот вместе с выделанными шкурами и теплым мехом в обмен на импортные товары, начиная с железной кухонной утвари и кончая соленой селедкой. Проходя между деревянными прилавками, заваленными горами дорогих лисьих и бобровых шкур, корзинами со свежий репой, фасолью и оленьими окороками, висящими в прохладном воздухе, Мадлен оглядывала толпящихся людей в поисках знакомой крупной фигуры Полли в ярко-красных юбках и накрахмаленном белом чепце. Они встречались на рынке, ибо это было удобное место, где Полли регулярно закупала провизию для таверны. В первый раз в ноябре, когда Мадлен случайно наткнулась на женщину, Полли разговаривала с ней довольно прохладно, но после того как Мадлен, рискуя вызвать ярость Роберта, приехала в «Лебедь», чтобы уверить свою подругу в том, что она невиновна в предательстве Квинта, Полли поверила ей.

Вскоре через Барбару Мадлен узнала о связях Полли с мятежниками. Она поспешила сообщить Полли, что британцы следят за ее таверной, но, как выяснилось, Полли Блор уже знала об этом и была действительно преданной патриоткой. Сейчас, когда на счету партизан было уже так много побед, Полли больше не скрывала, на чьей она стороне, выражая открытое сожаление по поводу того, что больше не может прятать беглецов-мятежников. Однако она проказливо добавляла, что, поскольку для британских патрулей с каждым днем становилось все рискованней отъезжать так далеко от Саванны, ее услуги в этом отношении уже не так необходимы.

Чувства Полли были понятны Мадлен больше, чем что-либо другое в этой грязной гражданской войне. Обе женщины молили бога о том, чтобы получить известие, что Квинт жив и здоров. До сих пор не было ничего, но вчера Полли прислала ей зашифрованную записку, что получила о нем какую-то информацию. Мадлен должна была встретиться с ней на обычном месте, в лавке мясника, принадлежащей зальцбургскому колонисту, где Полли покупала великолепную копченую колбасу для своей таверны.

— Ну, вот и ты, дорогуша! И выглядишь прекрасно. — Полли сердечно обняла Мадлен, затем окинула взглядом ее сильно округлившийся живот. — Вижу, что эти травяной чай и пирог сделали свое дело.

— Если ты имела в виду расстройство желудка и желание раскормить меня до немыслимых размеров, то да, — весело ответила Мадлен. — Я чувствую себя, как огромная, неуклюжая свиноматка.

Изысканно одетая жена британского офицера, в сопровождении слуг проходящая мимо, презрительно посмотрела на беременную женщину, которая посмела появиться на людях.

— Ты выглядишь здоровой будущей мамашей. Побольше двигайся и не позволяй никакому дураку убедить тебя оставаться в постели.

— Доктор Уизерспун не дурак, и он согласен с тобой. А теперь, Полли, скорее расскажи, что ты узнала об отце моего ребенка.

Мадлен затаила дыхание, когда Полли запустила руку в карман своего передника. Лицо женщины было угрюмым, но ее слова сразу же успокоили Мадлен.

— Этот молодой шельмец жив и здоров. Насколько можно быть здоровым в тех проклятых болотах. Ему, наконец, удалось переслать мне письмо. Кажется, Соломон Торрес вернулся к своей работе связного, теперь уже не такой опасной, — бурчала она себе под нос, в то время как Мадлен уже сжимала в руках письмо.

Она почувствовала, что горячие слезы жгут ее. Он написал Полли, но не ей. Не жене, которая, он был уверен, предала его. Она сжимала письмо, боясь обнаружить там какие-нибудь пренебрежительные слова о себе.

Почувствовав ее страх, Полли похлопала ее по руке.

— Он не говорит почти ничего личного, просто рассказывает, как мы, патриоты, поддаем жару вам, роялистам. Но поскольку старик Корни понес такие потери в округе Гилфорд, что вынужден был убраться назад в Виргинию, то, держу пари, ты уже знаешь об этом.

Мадлен выдавила неуверенную улыбку.

— Да, ты права. Все, о чем брат Барбары и его люди могут говорить, это что генерал Корнуоллис планирует предпринять дальше.

Полли обняла ее и подмигнула:

— Если случайно выяснишь, непременно дай мне знать! А теперь отправляйся и читай о своем муженьке.

Мадлен на мгновение заколебалась, затем сказала:

— Ты упоминала о мистере Торресе… Как ты думаешь, не мог бы он передать письмо от меня Квинту? Я хочу, чтобы он знал о ребенке.

Полли задумчиво потерла свой мясистый подбородок.

— Не знаю, удастся ли ему. Это не первое письмо Квинта, но первое, которое дошло до меня. Но ты напиши, а я посмотрю, что могу сделать.

— О, Полли, думаешь, он когда-нибудь поверит в меня снова? Когда-нибудь полюбит меня?

— Когда на свет появляется плоть от плоти его, мужчина обычно меняется.

— Если только он верит, что это его ребенок, — горько сказала Мадлен.

Полли взяла Мадлен под руку и повела вдоль прилавков сквозь толпу людей.

— Нам нужно сесть и поговорить. Я знаю одно место.

Место оказалась маленькой свечной лавкой, расположенной напротив Эллис-Сквер. Владельцем был некий мистер Брустер, давний завсегдатай заведения Полли. Он ввел их в маленькую гостиную, скромная обстановка которой состояла лишь из деревянной кушетки на шести ножках и двух мягких стульев с высокими спинками, а в воздухе стоял тяжелый пряный запах лавровых ягод. Хозяин поинтересовался, не хотят ли они чего-нибудь выпить.

— Это было бы замечательно, Этан. И, кроме того, было бы очень мило с твоей стороны, если бы ты принес лишний кусочек сахара для кофе молодой мамы.

Когда они остались одни, Полли помешала свой кофе и посмотрела на Мадлен.

— Я никогда никому этого не говорила, дорогая, но после всего, что ты перенесла, полагаю, ты имеешь право знать. В общем, Квинт и старый Роберт…

— Что мой муж не сын Роберта? Да, он рассказал мне, но велел не говорить об этом ни единой живой душе. Просто он выплеснул это мне в порыве ярости наутро после нашей свадебной ночи.

— Он не знает, что рассказал мне. Он был пьян до беспамятства. Тогда ему было всего шестнадцать, и он ужасно страдал. — Полли покачала головой, затем остановилась, чтобы взять себя в руки. — Этот старик — настоящий дьявол, черт меня побери, если это не так. Квинт говорил совершенно бессвязно о том, каким одиноким он рос в том огромном доме на плантации.

— С окружавшей его горечью и злобой Роберта, — добавила Мадлен.

— Ты не можешь представить даже половины этого. Я хочу, чтобы ты поняла, почему Квинт не может доверять тебе, не может доверять ни одной женщине, и меньше всего той, которая запала ему в душу так, как ты. Роберт ужасно печалился о своей английской леди, но ее измена доводила его чуть не до безумия. Он не позволял Квинту даже произносить вслух ее имя или расспрашивать кого-то о своей матери. Он убрал из дома все ее вещи и запер их в мансарде, хотя у него не хватило духу избавиться от них.

— Но почему, Полли? Почему она так ужасно поступила?

Полли беспомощно развела покрасневшими от работы руками.

— Я только знаю, что она оставила своего ребенка сносить наказание за ее грехи — и старый Роберт преуспел в этом, видит бог. Как-то поймал мальчика в мансарде, где держал ее вещи, когда Квинту было всего семь лет. Ты же знаешь, как дети бывают любопытны, особенно если им что-то запрещают делать. Так вот, он бил мальчишку кнутом — одним из тех, которыми надсмотрщики бьют рабов на плантации.

Мадлен содрогнулась от отвращения.

— Как мог он быть таким монстром? Квинт не похож на нее? Неужели он не напоминал ему ее?

— Нет, насколько я знаю, леди Анна была похожа на твою подругу, леди Барбару, ее племянницу — белокурая, голубоглазая и светлокожая. Побои Квинт бы перенес. Даже тогда он был крепким малым. Нет, то, что Роберт сказал, ранило куда больнее. Назвал мать Квинта грязной шлюхой, а ее сына мерзким ублюдком, недостойным носить имя Блэкхорна, даже если он щенок Аластера.

— Он сказал это семилетнему ребенку?

— Объяснил все об отвратительных фактах жизни так, что нельзя было не понять. Именно тогда Квинт убежал к своему дяде Аластеру. К тому времени у Аластера уже была жена-индианка, и он оставил свою плантацию. Он отправился с ней на крикскую территорию. Квинт никогда не говорил, что Аластер рассказал ему. Возможно, у него не хватило смелости спросить, он ли его отец. Я не знаю. Он жил с ними почти год, а потом люди Роберта нашли его и связанного привезли обратно в Блэкхорн-Хилл. Роберт запер мальчика в одной из больших комнат на третьем этаже, там, где были свалены вещи госпожи. Держал его на хлебе и воде, ожидая, что мальчик станет умолять выпустить его.

— Но Квинт отказался, — сказала Мадлен. Слезы душили ее, когда она представила маленького черноволосого мальчика, одинокого и испуганного, избитого и умирающего с голоду, но не сдающегося.

— Да. Наконец, когда он едва не умер, старик сдался и привел доктора. Когда мальчик поправился, Роберт сообщил ему, что он его единственный наследник. Он унаследует Блэкхорн-Хилл и все, что построил Роберт, но если он кому-нибудь проболтается, что он незаконнорожденный, то Роберт отдаст все старшему сыну Аластера Эндрю.

— И Квинт не проговорился. Могу себе представить, как он возненавидел свою мать, виня ее за то, что Роберт сделал с ним. Ненависть Роберта ко всем женщинам распространилась и на него.

— Когда Квинт рос, старик использовал любой шанс, чтобы сломить его, устыдить, словно хотел, чтобы Квинт сдался и признал, что он недостаточно хорош для того, чтобы унаследовать Хилл.

— Неудивительно, что он так ревнует к Эндрю. Если бы он сломался от жесткостей Роберта, все его страдания оказались бы напрасными, и то, что принадлежит ему по праву рождения, перешло бы его кузену.

— Но он не сломался и не стал таким подлецом, как Роберт. Он хороший человек, Мадлен. Напуганный и одинокий, боящийся доверять — особенно тебе. Я наблюдала за ним с тех пор, как он привез тебя сюда. Ни одна женщина никогда не имела над ним такой власти.

— Серена Фаллоуфилд, кажется, великолепно имитировала возбуждение его страсти, когда я застала их вместе на балу у губернатора, — сдержанно сказала Мадлен.

Полли фыркнула.

— Он прекрасно знает, кто она есть, но вот она имела на него виды, это точно. Возможно, он использовал ее, чтобы возвести стену между вами. Никогда не думала об этом?

— Ну, что ж. Это сработало. Я пришла в ярость и обвинила его во всех смертных грехах в ту ночь. А на следующий день он был объявлен преступником в розыске и обвинил в этом меня.

— Ты прочтешь то, что он пишет о жизни на войне, а потом напишешь ему, что он скоро станет отцом. А уж я найду способ сделать так, чтобы письмо дошло до этого сорвиголовы, или мое имя не Полли Блор!

Мадлен читала письмо, которое ее муж прислал Полли. Оно было длинным, торопливо нацарапанным на оборванных листках, а строчки расплывались от пыли и сырости во время трудного пути из каролинских болот. Ужасные и опасные условия, в которых люди жили и сражались, пугали ее, особенно когда она догадалась, что он намеренно преуменьшает силу противника, чтобы успокоить страх Полли.

Квинтин служил под командованием знаменитого партизана-мятежника Фрэнсиса Мариона, Болотной Лисицы, которого все роялисты Юга проклинали за его безжалостную и успешную тактику набегов. Он описывал самую последнюю победу, достигнутую Марионом в каком-то неизвестном местечке, называемом фортом Уотсоном, где майор Генри Мэм построил высокую башню из бревен, откуда несколько смельчаков стреляли по британским укреплениям. Квинтин тоже вел огонь из башни, используя свое мастерство меткого стрелка до тех пор, пока форт не сдался.

«Он же мог умереть в этом аду или его могло разорвать на куски!» Она побледнела и стала читать дальше. За исключением нескольких царапин, он пока оставался невредимым в этих стычках, но надолго ли? Прочитав, что некоторые из партизан Джорджии теперь, когда внутренние районы больше не контролировались британцами, уезжают, чтобы навестить свои семьи, Мадлен приняла решение. «Ребенок Квинта должен родиться в Блэкхорн-Хилле после всего, что он сделал, чтобы удержать его. Я еду домой, на плантацию. И пусть «Сыны Свободы» делают, что хотят. Я жена одного из их партизан».

Вернется ли Квинт домой, чтобы посмотреть на своего малыша? Всем сердцем она надеялась, что вернется.

Глава восемнадцатая

Июнь 1781 года

Океанское побережье вблизи Саванны

Солнце, которое ярко светило, когда празднество, устроенное на открытом воздухе началось, теперь спряталось за низкое серое облако, предвещавшее грозу. Но погода отпугнула возбужденных зрителей не больше, чем участников состязания. Жители Джорджии, как и их английские родственники, обожали лошадиные скачки, и сегодняшнее состязание, в котором принимали участие дюжины первоклассных наездников, обещало стать захватывающим зрелищем.

Ровная местность побережья Джорджии была словно специально предназначена для скачек, хотя песчаная почва немного замедляла бег.

Джентльмены, одетые в изящные атласные жилеты и парчовые сюртуки, расположились со своими дамами в тени под магнолиями и сладко пахнущими лавровыми деревьями. Женщины, искусно разложив свои широкие кринолины, сидели на табуретках, принесенных слугами, которые обмахивали их веерами в неподвижной полуденной жаре и подавали прохладный лимонад и деликатесы.

Представители низших сословий, всегда присутствующие на таких скачках, не смешивались с дворянством, а шумным сборищем держались на противоположной стороне большого овального скакового круга, ближе к тому месту, где подготавливали скакунов. Торговцы в холщовых рейтузах и лодочники в штанах из оленьей кожи смешивались с британскими солдатами и их индейскими союзниками.

— Дорогая Барбара, вы почти не притронулись к тому чудесному сливочному пирожному, — заботливо сказал полковник Веймоут. — Вам нехорошо от жары? — Его круглые голубые глаза были немного выпуклыми, а подбородок покатым, что делало его похожим на смешную рыбу.

— Со мной все в порядке, спасибо, Алекс, просто с нетерпением жду дождя.

— Фи! Дождь ведь испортит скачки, не говоря уже о моем платье, — раздраженно заметила Серена Фаллоуфилд, белыми, изнеженными руками разглаживая складки ярко-розового атласа своего элегантного наряда.

Барбара подумала, что Серена выглядит до смешного расфуфыренной для знойного летнего дня, но ничего не сказала, надеясь, что черноволосая ведьма привлечет внимание Алекса Веймоута. Это удовлетворило бы обеих женщин. Барбара, конечно, не нуждалась в нем, зато Серена притащила Эндрю, который терпеть не мог скачки, именно с этой целью.

— Думаю, дождь пойдет не раньше, чем закончатся скачки. К тому же у нас есть закрытые экипажи, в которых мы сможем благополучно доставить вас домой, милые дамы, — сказал Веймоут, переводя взгляд с Серены на Барбару.

— Послушай, Алекс, это не тот чистокровный гнедой, о котором все только и говорят? Крупное животное. Ты полагаешь, он может бежать? — Монти прищурил глаза, изучая лошадей, подготавливаемых к скачкам, беспокоясь о большой сумме денег, поставленной им на чалую лошадь, принадлежащую лейтенанту, служащему под его началом.

Веймоут рассматривал большого темно-красного жеребца, нервно пританцовывающего в толпе грубо одетых представителей низших сословий и дикарей. Несколько дворняжек лаяли и гонялись друг за другом. Тучный мужчина принимал ставку от гиганта-мускога.

— А эти чертовы дикари любят делать ставки, верно? Гнедой, кажется, слишком нервничает для истинного скакуна.

— Не будьте так уверены в этом, ваша светлость. Мне кажется, я узнала лошадь. Она принадлежит сводному брату Эндрю Девону, — промурлыкала Серена, заметив, как покраснело от злости лицо Эндрю. — Я бы никогда не стала держать пари против наездника-метиса. Говорят, он также искусен, как и его дикие родственники.

При упоминании имени Девона Барбара застыла. Что он делает в Саванне? Он оставил ее и уехал во Флориду почти год назад. Она поискала глазами в толпе и тут же заметила его золотую голову среди мужчин и животных, толпящихся вокруг беговой дорожки.

Одетый в зеленый сюртук королевского рейнджера с алыми манжетами и воротником, он выглядел таким красивым, что у нее перехватило дыхание. Пока Эндрю, Монти и Алекс спорили о достоинствах лошади Дева и мастерстве самого наездника, Барбара чувствовала, что все вокруг нее плывет. Она мысленно унеслась назад, в мускогскую деревню, где они были любовниками.

Серена наблюдала за своей соперницей, затем проследила за ее взглядом, прикованным к Девону Блэкхорну.

— О-ля-ля, джентльмены, мне кажется, этот бродяга-метис захватил воображение английской леди. Предупреди же ее, Эндрю, что, несмотря на ослепительную внешность, он не кто иной, как крикский дикарь, облаченный в одежду белого человека.

— Эта лошадь выиграет, Эндрю? — Барбара игнорировала колкости Серены.

Эндрю почувствовал, как на лбу у него выступила испарина, и готов был убить вдову Генри Фаллоуфилда. Как он ненавидел, когда ему напоминали о позорном втором браке его отца, как будто они и так уже недостаточно оскандалились из-за Квинтина. Он выдавил улыбку леди Барбаре и ответил:

— Я мало разбираюсь в лошадях и еще меньше интересуюсь этим. В отношении мастерства моего сводного брата я пребываю в таком же неведении. Сомневаюсь, чтобы он смог тягаться с несколькими блестящими британскими офицерами, которые сегодня участвуют в скачках.

— Да. Я вижу Армбрустера. Теперь эта его чалая…

— Я хочу сделать ставку на гнедого Девона Блэкхорна, — прервала Барбара Монти, который изумленно повернулся к ней.

«Проклятье!» Монти знал, что его избалованная сестра с отвращением относится к тому, что он хочет выдать ее замуж за Веймоута, но это было уж слишком.

— Глупости, моя дорогая. Ты только проиграешь. Сожалею, что упомянул о нем и возбудил твой интерес.

— Боюсь, что в этой колониальной глуши, леди Барбара, знатные дамы не могут позволить себе удовольствия заключить пари на безобидную сумму, не рискуя своей репутацией, — сказала Серена, с удовольствием заметив, что виконт Лейсестер начинает раздражаться, но когда он заговорил, ее настроение сразу же испортилось.

— Мы, лондонцы, народ азартный. Пожалуйста, простите нам наши маленькие пороки, милая миссис Фаллоуфилд. — Затем он повернулся к Барбаре и лихо подмигнул. — Буду счастлив сделать ставку для вас, леди Барбара. Скажем, десять фунтов?

— Ну-ну, полковник, — возразила Барбара. — Я бы предпочла, чтобы это было стоящее пари. Как насчет пятидесяти фунтов?

Монти побледнел. И так уже мясник, сапожник и портной требуют с него уплаты долга. Скоро у него совсем не останется кредита, даже если его лошадь выиграет в этих скачках.

— Ты уверена, сестричка, что разумно делать такую большую ставку?

Прежде чем Барбара успела ответить, раздраженно вмешалась Серена.

— Ну, что ж, в таком случае я тоже сделаю ставку. Разве ты не хочешь заключить пари против этого противного дикаря, Эндрю? Уверена, что кто-нибудь из вон тех людей примет наши ставки. — Она заметила, что лицо Эндрю приобрело багровый оттенок, а Монти выглядел совершенно зеленым, молча стоя рядом со своей сестрой.

Стиснув зубы, Эндрю кивнул Серене. Его холодные глаза потемнели от ярости, свидетельствующей о том, что так он ей этого не оставит.

— Я сделаю ставки, — ответил он ледяным голосом.

Охваченный азартом игры Веймоут тоже решил, что сделает ставку на гнедого, несмотря на то, что поощрял Монти поставить кругленькую сумму на чалую лейтенанта Армбрустера.

— Я должен поддерживать леди Барбару. Я тоже ставил на гнедого пятьдесят фунтов, если только можно найти букмекера в этом лагере индейцев и лодочников.

— Как это мило с вашей стороны, — сказала Барбара, поощряя виконта. Они пошли впереди, а Монти и Эндрю последовали за ними. Серена осталась ждать одна, в ярости от того, что ее оставили, но в то же время не желая приближаться ко всяким отбросам, толпящимся на поле.

Девон увидел Барбару в тот момент, когда она и Веймоут вышли из толпы. Ее роскошные золотистые волосы сияли из-под маленькой шляпки, а лицо было именно таким высокомерно-прекрасным, каким оно представлялось ему в ночных видениях. Она выглядела английской леди с головы до ног, одетая в изысканное нежно-зеленое платье из индийского ситца, для жаркого дня простое и прохладное. Он почувствовал, как грудь сдавило от боли, и попытался сосредоточиться на ставках. Какое безумие заставило его согласиться участвовать в скачках?! «Я должен был знать, что она будет здесь». Возможно, именно поэтому он и пришел — просто чтобы снова увидеть ее после этих ужасных месяцев одиночества.

Барбара и ее свита подошли к Николасу Данди, умному и энергичному морскому купцу, который принимал ставки на скачки. С горькой усмешкой на губах Девон гадал, соизволит ли брат признать его. Он решил проверить, просто так, ради интереса, и еще раз услышать голос Барбары.

Ведя Смутьяна под уздцы, он подошел и остановился прямо перед Эндрю.

— Хороший денек для скачек. Будет даже лучше, если дождь пройдет прежде, чем мы начнем. Ты держишь пари за или против меня, дорогой брат?

Эндрю повернулся к своему сводному родственнику, и его глаза потемнели от едва сдерживаемой ярости. Проклятый дикарь смеется над ним!

— Конечно, против тебя, Девон.

— Не волнуйся, парень, эта очаровательная леди и я держим пари за тебя, — весело сказал Веймоут. Он пристально разглядывал Девона, обратив внимание на его поразительную красоту и элегантность. В парне не было ничего от дикаря, за исключением его смуглой кожи и черных глаз.

Девон с улыбкой поклонился виконту, затем повторил тот же жест, но уже с большей церемонностью, для Барбары, которая стояла, не отрывая от него взгляда.

— В старые времена дама давала избранному ей участнику состязания какой-нибудь талисман на удачу. Не могли бы вы оказать мне такую честь, прекрасная леди? — Он выжидающе посмотрел на нее, гадая, что же она ответит, и с удовлетворением отметил, что снисходительная улыбка Веймоута сникла.

Барбара с трудом переводила дыхание, отчаянно желая наперекор здравому смыслу броситься в объятия Дева и сказать, как сильно она его любит. Но она спрятала свои подлинные чувства за кокетливым фасадом, который практиковала с самого детства.

— Как я могу не исполнить такой галантной просьбы? — Она вытащила маленькое зеленое перо из своей шляпы и смело приколола его на алый лацкан его сюртука.

— Я польщен, миледи, — сказал он без тени насмешки на лице.

В этот момент Николас Данди объявил, чтобы участники состязания садились на лошадей и заняли свои места у стартовой линии. Девон заставил себя сосредоточиться на деле, составляя мнение о своих соперниках.

Со времени его прибытия в город он слышал разговоры среди солдат и знал, что наиболее вероятным победителем скачек считался офицер королевской милиции по имени Армбрустер, выносливый фермер из Нью-Джерси. Его чалая не знала поражений. Девин разглядывал лошадь, обратив внимание на нервного наездника, который резко дернул поводья, поворачивая кобылу в направлении беговой дорожки.

Наверняка резвый на старте, выдержит ли он всю дистанцию, которая состояла из двух кругов в милю длиной? Он бросил взгляд на угрожающие небеса и стал молить о дожде. Скаковая дорожка была песчаной, как вся земля на побережье, но он ездил по ней, а один участок трека был глинистым, и хороший дождь превратил бы ее в вязкое месиво.

Когда прозвучал стартовый выстрел и участники состязания сорвались с места в облаке песка, Барбара стала лихорадочно соображать, как ей передать послание Деву. Она окинула взглядом толпу и заметила нескольких мальчишек, которые за пару монет согласились бы сказать ему несколько слов. Один стоял неподалеку от их кареты. Когда наездники стали огибать плавный поворот скакового круга и скрылись за небольшой миртовой рощицей, она почувствовала, как крупная дождевая капля шлепнулась ей на нос.

В этот же миг Серена взвизгнула и бросилась к карете. Под тем же предлогом Барбара сделала то же самое. Убедившись, что мужчины поглощены скачками, она достала из кармана несколько монет и подняла руку так, чтобы мальчишка увидел их. Худой и оборванный, он тем не менее казался смышленым, когда опасливо приближался к роскошно одетой даме.

Барбара торопливо пересказала послание для Дева и заплатила мальчишке, затем достала из кареты свою шаль. Накинув ее на плечи, она вернулась к своему наблюдательному пункту. Она не собиралась пропустить конец скачек только из боязни промокнуть.

К тому времени, когда всадники сделали первый круг, почти половина из них сошла с дистанции. Большой гнедой Дева был по-прежнему одним из первых. Она подбадривала его громкими возгласами.

Дев прильнул к шее Смутьяна, сдерживая его, когда оценивал свои шансы в заключительном этапе скачек. Несколько сильных соперников вышли из игры, но лошадь Армбрустера стойко держалась. К этому времени дождь припустил не на шутку, и толпа заметно поредела, когда разряженные в атлас и кружево дамы и джентльмены, боясь, что дождь испортит их наряды, разбежались по своим каретам. Он увидел Барбару. Она стояла у самой беговой дорожки и подбадривала его громкими одобрительными возгласами, едва ли сознавая, что промокла насквозь. Усмехнувшись, он промчался мимо нее в шквале разлетающегося песка и грязи.

Когда они достигли последней четверти скакового круга и Армбрустер увидел, что не избавился ни от серого, ни от гнедого, он вонзил шпоры в напрягшееся животное и яростно хлестнул его кнутом. Все три лошади выскочили на грязный глинистый участок дистанции почти одновременно. На втором круге земля на нем сильно разжижилась и стала предательски скользкой. Наездник серого замедлил бег своей лошади, принимая во внимание вероятную опасность поскользнуться, но Армбрустер снова подхлестнул свою чалую, пытаясь оторваться от Девона.

В тот момент, когда они скакали бок о бок, Армбрустер направил лошадь ближе к внутреннему кругу беговой дорожки. Это было ошибкой. Животное поскользнулось на комках грязной земли и, упав на колени, выбросило своего всадника из седла. Теперь Девон отпустил поводья Смутьяна, зная, что индейский жеребец привычен к скачкам по грязным проселочным дорогам.

К тому времени, когда они миновали опасный отрезок дистанции, он уже настолько оторвался от серого, что ни о каком состязании и речи быть не могло. Победитель пересек финишную черту под одобрительные крики его друзей-мускогов и внушительной группы лодочников и фермеров, которые поставили на него.

Окруженный доброжелателями Девон взглядом поискал в толпе Барбару. Она стояла рядом с весьма угрюмым майором Монтгомери и разъяренным Эндрю, в то время как Веймоут отправился за своим выигрышем. Без шляпы, с рассыпавшейся по спине мокрой массой волос, с забрызганными песком и грязью юбками, она выглядела восхитительно.

Маленькая грязная рука потянула его за полу сюртука, когда он принимал поздравления и изрядные суммы от многочисленных проигравших. Дев раздраженно обернулся, ожидая, что мальчишка будет клянчить щедрую подачку, но когда тот прошептал ему на ухо послание, он оторопел. Подняв глаза, он снова встретился со взглядом Барбары. Она кивнула ему, затем быстро повернулась и пошла к своему экипажу, прежде чем он успел отрицательно покачать головой.

Когда они ехали по направлению к Блэкхорн-Хиллу, Барбара гадала, приедет ли туда Дев. Она не решилась глядеть ему в лицо дольше, чем одно мгновение, когда мальчик передал ее слова. Как Дев поступит? И если он не отважится приехать, как поступит она?

— Послушайте, Барбара, вы понимаете, что мой дядя Роберт будет… э-э… в затруднении? — Эндрю сдержанно прокашлялся, ожидая ее ответа.

Они ехали бок о бок, сопровождаемые дюжиной вооруженных солдат. Монти опасался партизан-мятежников. Барбара посмотрела на бледное, напряженное лицо Эндрю и снова почувствовала, какую сильную неприязнь она испытывает к этому человеку, несмотря на то, что он не сделал ей ничего плохого. Интересно, как он поведет себя, увидев Дева в Блэкхорн-Хилле? Все эти мысли пронеслись у нее в голове, прежде чем она искренне ответила на его вопрос.

— Я отдаю себе отчет в том, что Роберт Блэкхорн ненавидит семью Карузерсов. Но он болен, часто прикован к постели приступами лихорадки. Сомневаюсь, что он будет в состоянии выгнать меня кнутом из дома. «Или Дева». Кроме того, Мадлен просила меня приехать, и она нуждается во мне теперь, когда подошел ее срок.

Эндрю раздраженно покраснел. Уже одно, что жена Квинтина беременна, достаточно плохо и без того, чтобы эта высокомерная англичанка тыкала его в это носом.

— Полагаю, для незамужней дамы было бы более приличествующим нанести визит после благословенного события.

Она одарила его оценивающим взглядом, который на какую-то долю секунды выдал ее неприязнь.

— Но Мадлен нуждается во мне сейчас. — Голос ее звучал ровно.

Она пустила свою лошадь в легкий галоп и выехала вперед. Монти предлагал, чтобы они воспользовались его двуколкой, но при одной лишь мысли о том, что в течение нескольких часов надо будет находиться с Эндрю в таком маленьком экипаже, у нее по коже бегали мурашки.

Мадлен слышала, как Делфина двигается по комнате, но глаза ее были плотно зажмурены, когда она сосредоточилась на дыхании.

— Теперь просто расслабься. Не борись с болью. Сделаешь только хуже. Спокойно, спокойно. — Руки большой негритянки были мягкими, как и ее голос.

Вот уже несколько часов она повторяла свои подбадривания и давала советы.

Первые схватки начались у Мадлен, когда она наблюдала за изготовлением свеч Делфина прибежала сразу же. К ее удивлению, повариха, которая была главной повитухой на плантации, распорядилась, чтобы она продолжала свои обычные занятия во дворе. Делфина прислала двух девушек из кухни, дав им указание поддерживать ее во время схваток, но в течение нескольких часов боли возобновлялись через неравные промежутки времени. Когда они стали повторяться через каждые десять минут, Делфина привела ее наверх, но заставила продолжать ходить по большой комнате. Помимо воли взгляд Мадлен был прикован к огромной, одинокой кровати, где они с Квинтином так часто занимались любовью. Если бы только он был здесь, когда родится ребенок!

Когда промежутки между схватками сократились до пяти минут, Делфина уложила ее в постель и стала мягко массажировать ее живот и прикладывать прохладное полотенце к покрывающемуся испариной лицу. Очередная боль отпустила ее, и Мадлен открыла глаза.

— Делфина, как ты думаешь, Барбара приедет? Прошла уже почти неделя, как я послала ей письмо.

— Она сказала, что приедет. Она будет здесь. Не волнуйся сейчас ни о чем, кроме своего малыша. Теперь уже скоро.

Внизу послышались голоса, затем легкий звук шагов по устланной ковром лестнице. Через несколько секунд в дверях показалась худощавая, взъерошенная фигура доктора Ноубла Уизерспуна.

— Что вы здесь делаете?

Делфина поднялась во весь свой внушительный рост — пять футов десять дюймов. По сравнению с ней пять футов три дюйма доктора казались ничтожными, но он был неустрашим.

— Я следил за здоровьем миссис Блэкхорн с самого начала беременности. Я здесь, чтобы принять ребенка. — Он открыл свой большой саквояж и начал копаться в нем.

— Я принимаю всех детей, рождающихся в Блэкхорн-Хилле вот уже сорок лет, — ответила оскорбленная Делфина.

— Квинтин Блэкхорн — мой друг. Я лечил его, и его жена тоже моя пациентка. Не следует быть таким тираном только потому, что Квинт освободил тебя, Делфина.

Большая негритянка негодующе фыркнула и прищурила глаза на маленького доктора.

— То, что он освободил меня,вовсе не означает, что я не стану заботиться о нем или его семье!

Мадлен засмеялась, наблюдая, как двое противников приняли боевую стойку на противоположных сторонах кровати, но затем новый приступ боли, много сильнее всех предыдущих, охватил ее.

— Вы, двое, лучше заключите перемирие и займитесь делом, которое свело вас вместе, — выдохнула она. — Мне кажется, новый хозяин Блэкхорн-Хилла хочет родиться!

Слухи имеют обыкновение распространяться с немыслимой скоростью. В Блэкхорн-Хилле госпожа только что произвела на свет сына мистера Квинтина. Через несколько часов эта новость дошла до «Золотого Лебедя».

Девон Блэкхорн сидел за столиком в углу, прикладываясь к кувшину эля и борясь со своей совестью, когда услышал, как Полли радостно сообщила эту новость. Следует ли ему поехать повидаться с Барбарой? Нет, конечно, нет. Это было бы глупо и безрассудно. Она увлечена своим полковником с рыбьими глазами, который к тому же оказался еще и сказочно богатым виконтом, — угрюмо напомнил он себе. Ей лучше оставаться среди людей своего круга. Но он должен навестить Мадлен Блэкхорн, которая живет одна со злобным стариком Робертом, посмотреть на нее и ее новорожденного.

— Ты обманываешь самого себя, приятель, — пробормотал он, отодвигая стул и поднимаясь.

— Куда ты собрался, мошенник? По крайней мере трое из моих девчонок наверху жаждут заполучить тебя к себе в постель, — сказала Полли, обнимая Дева. — Ты явился вчера вечером и даже не послал за Молли. Она чертовски хорошенькая, скажу я тебе.

— Передай ей, что я спал один, Полли, — ответил он. — Правду сказать, я томился по тебе, но раз уж ты исправилась, что ж… — Он подмигнул и чмокнул ее в щеку.

Вспыхнув, словно школьница, Полли захихикала.

— Иди к черту. Такие медоточивые речи. Этими сладкими речами ты мог бы очаровать дюжину бурых медведей в горах.

— Я отправляюсь в Хилл. Уж лучше оказаться лицом к лицу с дюжиной медведей, чем приблизиться к берлоге дядюшки Роберта. Пожелай мне удачи, солнышко.

С ее красного, обветренного лица исчезли все следы веселья.

— Дев, ты же знаешь, как Роберт относится к тебе. Зачем?..

— Просто я услышал новость о наследнике моего кузена. Я встречал жену Квинта. Она милая и добрая, к тому же преданная королю. Квинт не стоит ее. Она одинокая и заслуживает немного поддержки, согласна?

Взгляд Полли выразил сильное сомнение.

— Ты, Эндрю и та английская леди — вы все поладили друг с другом?

Дев пожал плечами, но на этот раз без своего обычного небрежного безразличия.

— С Эндрю я привык управляться. А об английской леди я дам тебе знать, — добавил он, похлопав ее по пышному заду и бросив на стол монетку за выпивку.

— Желаю удачи, Дев. Она тебе понадобится.

Когда Девон приехал в Блэкхорн-Хилл, все были возбуждены рождением наследника. Конюх, который принял его лошадь, был занят тем, что собирал свой выигрыш от пари относительно пола ребенка. Узнав Дева, он выкатил глаза от удивления.

— Не видел вас, мистер Девон, столько лет, с тех пор как вы были ребенком. Вы стали настоящим красавцем.

— Спасибо, Обедий. Я ценю твое гостеприимство, хорошо зная, как мой дядя относится ко мне.

— Удачи вам, мистер Девон.

Подойдя к дому, Девон остановился на переднем крыльце, окинув взглядом феодальное королевство Роберта Блэкхорна. Речушка, в которой они с Квинтом плавали, протекала сразу за холмом, а маслодельня, куда они тайком забирались, чтобы полакомиться сливками, располагалась ниже, у дороги. Сладко-горькие воспоминания о далеком детстве и дружбе, разбитой войной, нахлынули на него. Вопреки тому, что Роберт Блэкхорн запрещал им общаться, они с Квинтом были словно братья, и удирали, чтобы тайком поиграть вместе. Он отбросил меланхоличные мысли в сторону и постучал в дверь тяжелым медным кольцом. Почти сразу же на стук ответила молоденькая негритянка, явно лишь совсем недавно достигшая подходящего возраста, чтобы служить горничной. Скрипучий голос проворчал позади нее.

— Этот дом становится похожим на постоялый двор. Кто… — Роберт резко остановился у основания широкой винтовой лестницы и, не веря своим глазам, уставился на Девона. Его лицо, бледное и осунувшееся, потемнело от апоплексической ярости. — Ради всего святого, что ты делаешь в моем доме?

— Вы едва ли тот человек, который вправе взывать к чему-нибудь святому, дядя Роберт, — ответил Девон, медленно идя через холл к тому месту, где стоял старик.

— Убирайся ты, грязный дикарь!

— Пусть я на одну четверть муског, но по крайней мере я ношу цвета короля в отличие от вашего собственного сына-предателя, — сказал Девон со спокойствием, которого совсем не чувствовал.

Лицо Роберта стало пунцовым.

— Я прикажу высечь тебя кнутом. Я сделаю это собственноручно! — Он с поднятым кулаком шагнул к Девону, но тут же покачнулся и упал навзничь, схватившись за стойку перил на конце лестницы. Дыхание его стало тяжелым и прерывистым, а лицо покрылось каплями испарины.

Девон дал указание служанке побыстрее привести Делфину, но не успела та добежать до конца коридора, как в холл вошел Эндрю и окинул взглядом происходящее.

— Я услышал, что дядя Роберт кричит. Ничего удивительного. Какая слабоумная прихоть овладела тобой, чтобы приехать сюда? — спросил он, опускаясь на колени рядом с братом, который осторожно придавал Роберту полулежачее положение на покрытых ковром ступеньках.

— Я встречался с женой Квинта, и у меня такое чувство, что она будет рада увидеть дружеское лицо, — сказал Девон, заметив, как застыл Эндрю.

— Я ее друг. Она, конечно же, не нуждается в визите такого негодяя-метиса, как ты Голос Эндрю звучал напыщенно, но в то же время, как показалось Девону, странно настороженно. Прежде чем он успел ответить, голос Барбары остановил его. Он обернулся и залюбовался ее лучезарной красотой.

— Отнесите его наверх, в его комнату, — отдала она распоряжение обоим братьям, затем повернулась к Тоби. — Пошли за доктором Уизерспуном.

— Когда пожилой слуга ушел, она стала смотреть, как Дев и Эндрю подняли находящегося без сознания Роберта и понесли его вверх по лестнице.

«Значит, ты все-таки приехал?»

— Зачем ты здесь? Только не неси вздор, что хотел увидеть Мадлен, — прошипел Эндрю, когда они положили Роберта в его комнате на большую, орехового дерева кровать с балдахином.

— Мадлен просила вашего брата приехать, Эндрю, — сказала Барбара, не отрывая взгляда от рук Дева, торопливо расстегивающих туфли Роберта — И я тоже хотела поговорить с ним. В конце концов, благодаря ему я выиграла большую сумму денег.

— А мы с Монти проиграли еще больше, — натянуто ответил Эндрю, отчаянно желая удалить эту назойливую женщину из комнаты, чтобы он мог поговорить с Девоном наедине.

— Ваш брат, должно быть, безрассудный игрок, если позволил Эндрю повлиять на его пари, — сказал Девон Барбаре, снимая с Роберта чулки.

— Мне слишком хорошо известно, каким безрассудным может быть Монти, — мягко ответила Барбара, встретившись с Девоном взглядом.

— Кстати, о безрассудстве. Твой приезд сюда был весьма опрометчивым поступком. Ты же знал, как отреагирует дядя Роберт, — вставил Эндрю.

— А вот и Тоби. Пусть он поухаживает за дядей Робертом, Эндрю, — сказала Барбара, когда камердинер вошел в комнату и беспокойно засуетился у изголовья кровати.

Делфина со своей медицинской корзиной вошла сразу вслед за ним и начала выпроваживать из комнаты бесполезных белых людей.

Барбара взяла Девона под руку и повела его к двери.

— Боюсь, мне придется взять инициативу в свои руки, мистер Блэкхорн, поскольку ваш брат такое чудовище. Мы еще не были официально представлены друг другу. Я леди Барбара Карузерс.

— Я прекрасно помню вас, ваша светлость, — ответил он голосом, в котором сквозила двусмысленность, — со скачек. Девон Блэкхорн, к вашим услугам. — Он взял ее за руку и галантно поцеловал. Волосы у него на затылке предостерегающе зашевелились, когда он почувствовал на них обоих взгляд холодных глаз Эндрю. «Это безумие».

— Ты, конечно, должен уехать, — безапелляционно заявил Эндрю.

— Он, безусловно, этого не сделает. Мадлен только что дала Блэкхорн-Хиллу наследника. Она хотела увидеть мистера Блэкхорна, — сказала Барбара, одарив Эндрю одной из слегка легкомысленных улыбок, и быстро повела Девона по направлению к лестнице.

Эндрю охватила бессильная ярость, но он взял себя в руки. Ясно, откуда ветер дует. С тех пор как Роберт слег в постель, а Квинтин позорно бежал, Мадлен взяла полную власть над плантацией. А теперь, когда она дала еще и наследника мужского пола, никто в Блэкхорн-Хилле не станет ничего делать без ее одобрения. Даже эта чопорная старуха-домоправительница держится на почтительном расстоянии. Он тоже не сделает ничего, что могло бы огорчить его «дорогую кузину» до тех пор, пока Квинтин не умрет, а она благополучно не выйдет за него замуж.

Эндрю с интересом наблюдал за Барбарой и Девоном, когда они спускались вниз по лестнице. Хочет ли девчонка навязать ему общество его брата-метиса просто потому, что невзлюбила его, или же что-то есть между Девоном и надменной английской красавицей? Он отбросил эту мысль как абсурдную. Они никак не могли встречаться раньше позавчерашнего дня на скачках. И все же Девон всегда мог очаровывать женщин, доводя их до полного идиотизма. Снова он мысленно осыпал проклятиями своего отца за его необдуманный второй брак, и судьбу, что подарила отпрыску этого союза поразительную красоту, в то время как он, Эндрю, унаследовал непримечательную внешность семьи своей матери.

— Пока вы проводите Девона к моей дорогой кузине, я займусь кое-какими неотложными делами внизу. Сообщите ей, что я приду навестить ее и малыша до обеда.

Проклятие, какой отвратительной пыткой будет трапеза за одним столом с его сводным братом-дикарем и язвительной Барбарой Карузерс!

— Значит, это и есть наследник Блэкхорн-Хилла. Немного маловат, но, полагаю, он подрастет, — сказал Девон, когда Мадлен, подняла москитную сетку с колыбели малыша. В его глазах плясали поддразнивающие огоньки, когда он производил свой осмотр.

— Его зовут Джеймс Квинтин Блэкхорн, в честь моего деда и его отца, и вовсе он не маленький, — гордо ответила Мадлен, вытаскивая дремлющего младенца из колыбели. — Вот, подержи его и сам убедишься. — Она протянула маленький извивающийся сверток молодому холостяку.

Девон вскинул руки, изображая капитуляцию.

— Я верю тебе на слово, Мадлен. Он выглядит крепышом.

Мадлен нежно погладила черные блестящие волосики на голове малыша.

— У него волосы отца, и будут, как и у него, зеленые глаза, — сказала она мягко.

— Тебе удалось сообщить Квинтину, что он стал отцом? — Девон постарался сдержать резкие нотки, готовые прорваться в его голосе.

Мадлен беспомощно пожала плечами.

— У меня также мало симпатии к «Сынам Свободы», как и у них ко мне, но я послала письмо окольными путями. Не знаю, когда оно до него дойдет и дойдет ли вообще. «И есть ли ему до этого дело».

— Если даже половина из того, что мы слышим об этих мятежниках, правда, он в один миг получит все подробности рождения Джеймса, — успокаивающе сказала Барбара, зная, как переживает Мадлен по этому поводу. — Уверена, что кто-нибудь из «Золотого Лебедя» доберется до него.

— Заведение Полли? — изумленно спросил Девон.

Барбара повернулась к Девону с улыбкой превосходства:

— Вы только что прибыли в Саванну, мистер Блэкхорн, госпожа Блор уже давно находится у моего брата в списке подозреваемых в сочувствии мятежникам. Вам действительно следовало бы поближе познакомиться с Монти. — Она кокетливо вскинула голову.

— Черт меня побери, если я знаю, кто друг, а кто враг в этой проклятой войне, — изумленно сказал Девон, вспоминая, как они с Барбарой обнаружили Квинтина, прячущегося в «Лебеде». — Возможно…

Мадлен вызывающе вздернула подбородок, держа своего сына.

— Я знала, что Квинт мятежник, Девон. — Она больше не могла заставить себя произнести слово «предатель». — Я не могла выдать его. Осуждай меня, если хочешь. Я уже делала это тысячу раз, и все же я ни за что бы не обрекла своего мужа на смерть.

Девон печально вздохнул.

— Я тоже, Мадлен, особенно теперь, когда шок от предательства прошел. Но все же мы на противоположных сторонах.

— И нет смысла продолжать обсуждать это, — сказала Барбара, направляя Девона к двери. — Покорми молодого хозяина, а я останусь, чтобы помочь тебе решить, что надеть сегодня к обеду. С Девоном в качестве гостя и Робертом, прикованным к постели, мы великолепно проведем время.

— Если пообещаем не обсуждать политику, — сказал Девон, улыбнувшись Мадлен.

— Я нема, как могила, — ответила она в то время, как ребенок громко закричал.

— Я тоже, но вот мистер Джеймс явно нет. — Он весело улыбнулся обеим женщинам и вышел из комнаты.

Обед нынче был первым путешествием Мадлен вниз с тех пор, как родился Джеймс, и слуги сделали все возможное, чтобы он был праздничным. Нежный аромат, исходящий от огромных букетов свежих цветов, восхитительно сочетался с сочными запахами, несущимися от деликатесов Делфины. Без присутствия угрюмого Роберта и его ядовитых комментариев трапеза должна была бы стать приятной, но Эндрю и Девон были почти так же несносны, как и их дядя.

Пока мужчины спорили, Мадлен наблюдала за едва уловимой, безмолвной сценой между Девоном и Барбарой. И, она заметила, Эндрю тоже. Что-то происходило, но Мадлен не могла решить, что именно. Барбара всегда недолюбливала Эндрю. Наблюдая, как он ведет себя по отношению к Девону, она была склонна увидеть некоторую правоту в суждении своей подруги. Как всегда, Эндрю был заботлив и нежен с ней, но теперь, когда она приобрела друзей в лице его брата и Барбары, Мадлен начинала видеть своего «дорогого кузена» в новом, нелестном свете.

«Возможно, он просто завидует обаянию Дева и его красоте. Видит Бог, парень очаровал Барбару, а она едва ли зеленая девчонка». Но было что-то большее, чем видимая мимолетная симпатия между ее подругой и капитаном рейнджеров. Отбросив эту мысль как неправдоподобную, она вмешалась в горячий спор между двумя братьями о ведении войны.

— Он неотесанный болван, если думает, что может взять верх над генералом Корнуоллисом, — сказал Эндрю. — У Гилфорда он бежал, трусливо поджав хвост.

— Нейт Грин вовсе не болван. Он знает, когда нужно сражаться, а когда лучше на время отступить. А Гилфорд оказался для нас пирровой победой, — сдержанно ответил Девон.

— Мне кажется, поскольку сражение закончилось вничью, ни одна из сторон не может назвать это победой, — осторожно сказала Мадлен.

— Факт то, что оба военачальника покинули поле боя и перегруппировались.

— Но Корнуоллис предпочел перегруппироваться в Виргинии, оставив Джорджию и Каролину лежать незащищенными, словно рыба в пересохшей реке, — возразил Девон. — Он воюет традиционными методами с нетрадиционным врагом.

— Он воюет с отбросами, — фыркнул Эндрю. Мадлен гневно вспыхнула от клеветы Эндрю на ее мужа и его дело.

— У этих отбросов достаточно ума, чтобы понимать, как можно выиграть гражданскую войну, — ответил Девон. — Они не имеют возможности сражаться с дисциплинированными британскими войсками в регулярном бою, но они мастера в подрывных операциях и мелких стычках.

— Но разве такие незначительные набеги в состоянии нанести большой урон? — спросила Барбара Девона.

— Несомненно. Такие люди, как Пикенс и Кларк, в Джорджии стоили нам целого арсенала боеприпасов и бесчисленного количества потерь из-за дезертирства и ранений. В течение последних недель они захватили Августу и Джорджию. А эта старая лисица в Южной Каролине уже несколько месяцев водит за нос Тарлетона. Когда Марион присоединился к Грину, вместе они стали просто неуловимы.

— Фрэнсис Марион был другом семьи моей матери перед войной, — печально сказала Мадлен. — А теперь мой муж служит под его началом.

— Давайте выпьем за скорейшее прекращение этой ужасной войны, — предложила Барбара, поднимая свой бокал.

— И за победу сил его величества, — добавил Эндрю.

— Просто за окончание войны, каким бы ни был ее исход, — сказала Мадлен.

— Конечно же, несмотря на предательство Квинтина вы это несерьезно, — возразил Эндрю, заботливо беря Мадлен за руку.

— О, она вполне серьезна, и я тоже. Это мужчины любят войны. А женщины, которые приносят в этот мир детей, хотят видеть его безопасным. — Барбара улыбнулась Мадлен, которая, она заметила, высвободила свою руку из руки Эндрю.

— Хорошо сказано… для женщины, — произнес Девон с юмором, когда его бокал со звоном стукнулся о бокал Барбары. Они почти не сводили друг с друга глаз.

— Да, но у женщин, я боюсь, нет склонности к делам политическим, — сказал Эндрю, покровительственным тоном. — Англоязычные дети едва ли будут в безопасности в мире, где необузданные мятежники заключают союз с французами.

— Кто это сказал: «Враг моего врага — мой друг»? — спросила Мадлен, отвлекая внимание Эндрю от интимного обмена взглядов между Барбарой и Девоном.

Она задалась целью точно выяснить, что же происходит между ее подругой и Девоном Блэкхорном.

Глава девятнадцатая

Барбара дождалась, когда дом погрузится в полную тишину. Настенные часы внизу пробили два. Все слуги уснули. Даже Эндрю, который любил сидеть допоздна и потягивать отличный бренди Роберта, отправился спать, сославшись на то, что выпил уже чересчур много. Она подвязала шелковый халат поясом на талии и выскользнула из своей комнаты в темный коридор.

Мадлен отвела для Девона комнату в дальнем конце дома, доступную для прохладного ветерка с реки, игнорируя при этом Ошлви, которая собиралась поместить его в тесную мансардную комнатушку на третьем этаже.

Ночь была теплой, но тело Барбары покрылось капельками пота совсем не от жары.

«Я позвала его, и он пришел. Что я должна делать теперь?» Ее гордость требовала, чтобы на этот раз он пришел к ней и соблазнил ее. Но она знала, что он этого не сделает. Должно быть, его визиту в Блэкхорн-Хилл предшествовала долгая и мучительная борьба с самим собой. Два дня прошло с тех пор, как они встретились на скачках. На следующий день она приехала сюда и обнаружила, что Мадлен благополучно родила сына. А Девон не приехал. До сегодняшнего дня.

Барбара не постучала, а медленно повернула тяжелую медную ручку. Дверь бесшумно открылась на смазанных петлях. Лунный свет струившийся через окно, окутал ее серебристым сиянием, когда она остановилась в дверном проеме.

Девон сидел, откинувшись на гору подушек, на широкой, мягкой кровати. На нем были лишь плотно облегающие ноги мягкие рейтузы из оленьей кожи, а торс и ступни были обнаженными. Его взгляд был обращен к ней, когда она заколебалась.

— Ты ведь уже пришла… так что теперь не останавливайся, — прошептал он мягко.

Девон боролся с желанием броситься к ней и обнять, боль разрывала его на части, когда он любовался ее стройным телом, под тонким шелком. Лунный свет играл в ее волосах, рассыпавшихся по плечам. Его ленивая поза была притворством, но он никогда не дал бы ей понять, как отчаянно хочет того, что не может иметь.

Барбара шагнула в комнату и закрыла дверь. Дев по-прежнему не двигался, просто наблюдал за ней горящими черными глазами.

— Я уже почти оставила надежду, что ты придешь.

— Возможно, я приехал только потому, что услышал о рождении Джеймса.

— Лжец, — прошептала она, медленно подходя ближе, наблюдая, как все быстрее поднимается и опускается его грудь. — Ты не так безразличен ко мне, как хочешь сделать вид. — Она протянула руку и прикоснулась к золотистым завиткам на его груди, пробежав сквозь них пальцами, затем положила ладонь на его колотящееся сердце.

Он сжал ее запястье и отстранил ее руку от своей груди. Ее кожа казалась молочно-белой в сравнении с его темно-бронзовой.

— Барбара, ваша светлость, ты не можешь быть моей, — мягко пробормотал он, притянув ее к себе.

Она упала на него, и ее грудь прижалась к его груди, а ноги переплелись с его ногами. Их губы разделяло всего несколько дюймов, когда она прошептала:

— Но я уже твоя, Дев.

Он пропустил ее волосы сквозь свои пальцы.

— Все в тебе изысканно, все совершенно.

— Все во мне твое, Дев.

— Но только на сегодняшнюю ночь, ваша светлость.

— Тогда давай не будем терять времени, Дев, — сказала она, целуя его, как он учил, нежно касаясь его губ, обводя их языком до тех пор, пока его рот не раскрылся и не захватил ее губы.

С глухим рычанием он катал их обоих по кровати, пока она не оказалась под ним. Когда его рука скользнула между ними и дернула пояс халата, он сказал:

— Ты пришла ко мне для этого, и я не могу отказать тебе, да поможет нам бог.

Халат раскрылся обнажив ее гладкую молочную грудь. Его темная рука обхватила ее, почувствовав, как затвердел сосок, и Барбара выгнулась навстречу ласке. Все ее тело, казалось, раскрылось ему, звало его, окутывало его. Он проложил дорожку горячих, влажных поцелуев от ее губ вниз, по изящному изгибу шеи и по нежной ключице, пока его ищущие губы не сомкнулись на ее груди, вкушая, дразня, возбуждая. Она изгибалась, вонзаясь ногтями в его плечи, побуждая его продолжать. Он оставил одну грудь и перенес свои ласки на другую, затем грубо рванул тонкий шелк с ее горячей жаждущей плоти. Она помогла ему, высвободив руки из рукавов и сбросив свои мягкие тапочки.

Девон двинулся ниже, и его язык исследовал углубления ее пупка до тех пор, пока она не застонала. Затем его ищущие горячие губы стали спускаться ниже по ее плоскому, маленькому животу к золотистым завиткам у основания бедер. Когда его рот нашел ее мягкую, влажную женственность, у нее захватило дух от немыслимого блаженства. Барбара ощущала безумные, сладостные ласки его языка и губ, прикасающихся к ней так нежно, так восхитительно. Это было шокирующе. Это было греховно. Это было чудесно. Она раскрылась ему дальше, широко раздвинув ноги, в то время как он продолжал этот новый, волшебный способ любви.

Комната, казалось, закружилась вокруг нее, когда она металась в экстазе. Ее затягивало все глубже и глубже в водоворот страсти, где она не видела и не знала ничего, кроме этой пылающей, жгущей жажды, нараставшей в ее теле, жажды любви, которую только Дев мог вызвать и утолить. Барбара почувствовала, что достигла исступления, когда блаженство, медленно нарастая, внезапно взорвалось, словно снаряд, горячо, неистово, непреодолимо.

Дев ощущал ее вздрагивающее освобождение, когда оно нарастало, достигло высшей точки, затем постепенно ослабевало, оставляя ее задыхающейся и обессиленной. Он вкусил мускусную сладость ее тела, теперь пресыщенного, поднял голову и залюбовался ее окутанным лунным светом великолепием.

— Вы даже на вкус благородны, ваша светлость. — Глаза его сияли, когда он поднял взгляд и, жадно окинув ее тело, встретился с ее глазами.

Барбара смотрела, как он ложится рядом с ней. Он был все еще в узких рейтузах, которые стали еще плотнее из-за его возбужденной плоти. Она протянула руку и обхватила его, почувствовав, как он напрягся под мягкой кожей. В ее мозгу прокрутилось несколько соблазнительно-мучительных вариантов, в то время как она гладила его, наблюдая, как нарастает напряжение в его стройном теле. Мускулы и сухожилия проступили на его шее, плечах и руках, когда он приподнимал бедра в установленном ею ритме.

Продолжая ласкать его одной рукой, другой она скользнула к его пуговицам. Она расстегнула верхнюю и почувствовала, как он затаил дыхание. Затем она стала расстегивать их медленно, одну за другой. Его дыхание стало частым и прерывистым. Когда была расстегнута последняя пуговица, она потянула вниз узкие рейтузы. Он помог ей спустить их с бедер, обнажая свое болезненно нарастающее желание. Она прикоснулась к нему благоговейно, легко, скользя нежными пальцами вверх и вниз по его твердой, бархатистой длине.

— Ты ведьма, — выдохнул он, сбросив с себя рейтузы, и отшвырнув их ногой с кровати.

— Я только делаю, как ты учил меня, — прошептала она, будто раздумывая, как ей дальше поступить с ее чудесной игрушкой.

— Ты наслаждаешься этим, — прохрипел он в обвинении.

— Ты сам сказал: я ведьма. А ты во власти моих чар.

Он тихо пробормотал проклятие, а она наклонила голову и стала губами и языком ласкать его плоть — начала мягко, медленно, не уверенная, что ей делать и как двигаться. Тогда он пояснил ей и показал, как взять в рот, чтобы доставить ему наибольшее наслаждение.

Скоро он уже двигался в безумном ритме. Никогда прежде она не испытывала такого ощущения власти и в то же время такой нежности, когда все его тело задрожало, затем стало неподвижным, и он начал вбрызгивать семя большими, пульсирующими волнами. Он выкрикнул ее имя, когда она приняла его подношение, густое и сладкое…

— Ты тоже приятен на вкус, — прошептала она, скользнув в его объятия и спрятав лицо у него на груди.

Как давно это было? Дев сосчитал месяцы, бесконечные, пустые, с тех пор как он вот так обнимал ее. Другой не было. Боже праведный, он должен уехать до рассвета и больше никогда не встречаться с ней.

По крайне мере он позаботился о том, чтобы их любовь не закончилась рождением ребенка. Он никогда бы не мог разрушить вот так ее репутацию и оставить ублюдка смешанной крови, которого будет растить и презирать какой-нибудь английский лорд. Подумав о виконте, который ухаживал за ней, он еще сильнее сжал ее в объятиях. «Лежи со мной и давай уснем вместе, любимая, только эту одну последнюю ночь». Но Барбара не собиралась лежать спокойно. Она приподняла голову и начала целовать его шею, затем провела языком по золотистой щетине, пробивающейся у него на подбородке, а ее руки в это время гладили твердые мускулы его рук и спины.

— Лежи спокойно и спи, — приказал он.

— Нет, мы не должны терять время, помнишь? Давай попробуем друг друга и посмотрим… — Она провела языком по его губам и жадно поцеловала его. Его проклятия потонули у нее во рту, когда он углубил поцелуй, забыв о сдержанности.

— Вот видишь, — взволнованно сказала она, покрывая поцелуями его щеки и веки, — мы смешали наши вкусы и запахи. — Затем она снова вернулась к его губам и впилась в них страстным, жадным поцелуем.

Решимость окончательно покинула Дева, когда она свела бедра, беря в плен его распухшую, напряженную плоть. Он перекатился на нее и глубоко погрузился в ее лоно. Она побуждала его продолжать словами и руками, ногтями вонзаясь в его ягодицы, притягивая его ближе и дальше внутрь себя. Когда он начал делать яростные толчки, она замедлила их до сдержанного темпа, прошептав:

— Пусть это продлится, любимый, пусть продлится.

Он изо всех сил старался держать себя под контролем, установил ровный ритм, в то время как Барбара обвила его ногами, крепко прижимая к себе. Она выгибалась навстречу каждому толчку, задыхаясь, шепча его имя. Почувствовав, что они оба достигают апогея, он остановился и удержал ее.

— Я должен отстраниться, прежде чем…

Она прервала его бессвязным возгласом и дернулась навстречу, ввергая их обоих в бездну бессознательного небытия. Когда он попытался отстраниться, она еще крепче обвила ногами его ягодицы и держала так, пока он не упал на нее, задыхающийся и обессиленный.

Некоторое время спустя Барбара держала его в своих объятиях и смотрела, как он спит, любуясь каждой черточкой его великолепного лица — изящно очерченными бровями, сильным прямым носом, скульптурными, чувственными губами. Да, в нем сочеталось все самое лучшее из их двух миров, а сам он был ее миром, ее жизнью.

— Я не потеряю тебя, Девон Блэкхорн. — Ее голос нежным шелестом прозвучал в ночном воздухе. Она поцеловала его закрытые глаза, легла рядом с ним и крепко уснула.

Рассвет наступил рано, ибо приближались дни летнего солнцестояния. Девон, привыкший ездить с патрулями рейнджеров, проснулся, когда лишь слабые полосы бледно розового света протянулись над рекой. Он взглянул на спящую женщину, осторожно и нежно высвобождаясь из ее объятий. Затем он в спешке оделся, собрал несколько своих вещей и уложил их в седельную сумку, лежащую на стуле. Он опустился на колени и осторожно укрыл Барбару помятым халатом. «Будьте счастливы, ваша светлость… за нас обоих».

Барбара проснулась, когда почувствовала, что рядом больше нет тепла его тела. Сбитая с толку, она села на большой, пустой кровати и потрогала подушку рядом с собой. Та была еще немного теплой. Инстинктивно она поняла, что он оставил ее. И оставил Блэкхорн-Хилл, чтобы никогда не возвращаться.

Мадлен услышала плач Джеймса раньше, чем Эми, молодая нянька-негритянка, и подошла к колыбели. Она сделала знак девушке возвращаться в постель и взяла сына, в то время как Гулливер наблюдал со своего сторожевого поста рядом с кроваткой. Небо еще не посветлело.

— Ты спишь все дольше и дольше между кормлениями, — похвалила она малыша, когда он начал сосать грудь.

Закончив кормить, Мадлен поменяла ему пеленки и снова положила в колыбель. Она подумала было еще немного поспать, но силы быстро возвращались к ней после родов. И доктор Уизерспун, и Делфина хвалили ее мужество, и каждый приписывал эту заслугу другому. Улыбнувшись, она быстро оделась в простые муслиновые юбки и ситцевый корсаж с широкой шнуровкой спереди, что было необходимо для того, чтобы кормить Джеймса.

Солнце пока не встало, поэтому еще не было жарко. Мадлен решила прогуляться среди цветов в прохладе раннего утра. Только успев открыть дверь, она заметила, как кто-то исчез вниз по лестнице. По длинным, золотистым волосам она поняла, что это, скорее всего, Барбара. Но что ее подруга делает здесь в такой час?

Не обращая внимания на свой внешний вид, Барбара босиком сбежала по лестнице в холл. Конюшни находились на южной стороне усадьбы, и к ним можно было быстро попасть через заднюю дверь. Открыв ее, она побежала по росистой траве и увидела, что Дев выводит из дверей конюшни своего жеребца.

Он в оцепенении остановился, когда она подбежала к нему, одетая только в тонкий, небрежно на брошенный шелковый халат, который он сорвал с нее прошедшей ночью.

— Возвращайтесь в дом, пока вас не увидели, ваша светлость, — сказал он со спокойной решимостью.

Он хотел вскочить в седло, но она схватила его за руку, заставляя или повернуться и посмотреть на нее или отбросить ее руку.

— Не уезжай, не попрощавшись. — Ее голос сорвался.

— Ну, хорошо, до свидания. Разве от этого хоть немного легче? — спросил он печально.

— Я и не хочу, чтобы было легко. — Она стояла, расправив плечи, царственно держа голову, когда встретилась с его мучительно-тоскливым взглядом.

— Ты титулованная англичанка, почти помолвленная с титулованным англичанином.

— Веймоут — выбор Монти, не мой.

— Он виконт, ужасно богат, и, судя по тому, что я слышал о нем в Саванне, неплохой человек. Ты не могла бы поступить правильнее, чем выйдя за него замуж. — Каждое слово стоило ему мучительной боли, и он знал, что она понимала это.

— Не думаю, что могла бы… Я могла бы выйти за тебя.

— Никогда! Я не могу просить твоей руки, Барбара. У меня ничего нет. Ты видела, как моя собственная семья относится ко мне. Я нежеланный гость в доме дяди Роберта.

— Роберт Блэкхорн скоро умрет от своего сплина.^[7] Черт с ним.

— Даже если так, его жизнь или смерть ничего для нас не изменит, — сказал он, беря ее руку и целуя нежную белую кожу на внутренней стороне запястья. — Ты знаешь, то, что мы только что делали, не должно повториться. Это вообще не должно было произойти.

Понимая, что он пытался сделать прошедшей ночью, когда она пришла к нему, Барбара спросила:

— А что, если я с ребенком?

Его лицо стало каменным.

— Я пытался предостеречь тебя. Нам повезло в прошлом году.

— Но, что если…

— Это будет не первый внебрачный ребенок, усыновленный лордом королевства. Не пытайтесь шантажировать меня, ваша светлость. Это вам совсем не пристало. Идите к Веймоуту.

— Я не хочу Веймоута!

— Тогда найдите другого, которого одобрит ваш брат. Это только терзает нас обоих, и поэтому бессмысленно. — Он вскочил на Смутьяна, чувствуя ее руки, хватающие его за сюртук.

Она держалась за широкий алый манжет его рукава, в то время как лошадь пританцовывала, ощущая напряжение между двумя людьми.

— Я люблю тебя, Девон Блэкхорн.

— До свидания, ваша светлость.

Мадлен не слышала их слов с того места, где она стояла, застыв, но она поняла их страдания, когда Девон уехал, а Барбара медленно опустилась на землю, сдерживая слезы до тех пор, пока он не скрылся из виду. Мадлен тихо подошла и, опустившись на колени рядом со своей подругой, по-матерински ласково обняла ее.

— Это так больно. Я знаю… я знаю… — прошептала она, когда Барбара начала всхлипывать.

Миссис Ошлви обычно поднималась рано, особенно с тех пор, как отвратительная новая госпожа начала надзирать за всем и совать нос во все дела по дому. Плотно позавтракав, она отдала распоряжения ленивым горничным второго этажа тщательно вымыть и вычистить гостевую комнату, которую по настоянию Мадлен предоставили этому дикарю-метису. Как только кухонная прислуга сказала ей, что он уехал на рассвете, она решила не теряя времени уничтожить все следы его присутствия в Блэкхорн-Хилле. Когда мистер Роберт встанет на ноги, он по достоинству оценит это, она уверена.

Решительным шагом она направилась вдоль длинного широкого коридора к крайней комнате в северном конце дома. Открыв дверь, она фыркнула от отвращения. Дикарь оставил постель в таком беспорядке, словно развлекался в ней с дюжиной проституток! Возможно, он приводил сюда одну из рабынь или служанок. Она хорошенько отколошматит девчонку, если узнает, кто это был. Такой факт к тому же послужит хорошим поводом устыдить госпожу за то, что принимала в доме против воли мистера Роберта такого, как Девон Блэкхорн. Начав шнырять по комнате, она подумала о своей нерадивой племяннице Фоби. «Поделом скверной девчонке. Распутничать в Саванне… Она заслужила того, чтобы ей перерезали горло в порту».

Когда домоправительница уже готова была отказаться от поисков доказательств, она на что-то наступила. Фыркнув от отвращения при виде измятой простыни, она оперлась рукой о кровать и стала на колени. Не веря своим глазам, она ошеломленно уставилась на свою находку. Госпожа Ошлви знала, что изящные тапочки из голубого шелка, стоящие под кроватью, принадлежат леди Барбаре Карузерс. «Эта карузерская сука. Она заслуживает того, чтобы с ней обошлись так же, как с ее теткой».

Она еще раз взглянула на смятое постельное белье и представила этого бронзового дикаря в объятиях бледной белокурой англичанки. «Отвратительно», — фыркнула она, тем не менее ужасно довольная. Схватив тапочки, она вышла из комнаты. Все мысли об уборке начисто вылетели у нее из головы.

Ошлви направилась к комнате хозяина, затем заколебалась, размышляя, стоит ли его будить так рано. Он еще сильно болен, хотя будет счастлив узнать, что индейца больше нет под его крышей. Очень скоро здесь не будет и это шлюхи Карузерс.

Мадлен оставила Барбару, которая теперь немного успокоилась и пришла в себя. Подруга рассказала ей все о своих отношениях с Девоном Блэкхорном, начиная с кораблекрушения в прошлом году. Неудивительно, что Барбара сразу же невзлюбила Эндрю, будучи влюбленной в его брата, которого вся семья Блэкхорнов изгоняла из своего общества из-за его индейской крови. Раздумывая о том, как бы снова свести вместе несчастных влюбленных, Мадлен направилась к лестнице.

В этот момент она заметила миссис Ошлви, которая стояла у двери в комнату Роберта и сжимала что-то в руке. Мадлен повернула от лестницы и решительно подошла к домоправительнице. Увидев тапочки Барбары в руках старухи, она сразу же догадалась, где та нашла их. Самодовольная ухмылка на лице карги только подтвердила ее опасения.

— Я возьму это, — сказала она, быстро выхватив тапочки из рук экономки.

— Отдай их! — прошипела Агнес. — Я их нашла…

— Я знаю, где вы нашли их, и это ничего не значит. А если вы попытаетесь распустить свои отвратительные сплетни о моей подруге, чей брат в Саванне является близким другом генерала Превоста, — она остановилась чтобы особенно подчеркнуть эту мысль, — я не только уволю вас из Блэкхорн-Хилла, но также позабочусь о том, чтобы вы не нашли себе другого места никогда во всей колонии!

Глаза Агнес Ошлви сузились до свинцовых щелей.

— Ты не посмеешь. Я скажу мистеру Роберту.

— Мистер Роберт еще спит. Больной старик, чье сердце так слабо, он не сможет вынести дальнейших ударов. Вы ведь не хотите быть виновницей его смерти, не так ли, госпожа Ошлви?

— Хозяин в таком состоянии потому, что ты привела под нашу крышу этого дикаря.

— У доктора Уизерспуна совершенно иное мнение, поскольку он лечит лихорадку моего свекра в течение уже нескольких месяцев. И, более того, до тех пор, пока Роберт не поправится, все в Блэкхорн-Хилле подчиняются мне. Я ясно выражаюсь, госпожа Ошлви?

— Вполне, — процедила экономка сквозь зубы. Не говоря больше не слова, она повернулась и бросилась вниз по коридору к лестнице.

Теперь, когда ссора закончилась, Мадлен почувствовала, что колени ее дрожат. Это, конечно, была не первая ее стычка с Агнес Ошлви со времени возвращения в Хилл, но никогда еще так много не было поставлено на карту. Если бы экономка преуспела в том, чтобы опорочить репутацию Барбары… Мадлен отправилась в комнату, где спал Девон, чтобы убедиться, что там не осталось больше никаких улик после бурного расставания влюбленных.

Июль 1781 года

Биггинская церковь, Южная Каролина

Квинтин стоял в маленькой залитой солнцем комнате, уставясь на письмо. Прочитав его, он убедился, что его рука не дрожит. Еще раз он перечитал его.

Марион, сидя за грубым дубовым столом в кухне госпожи Смазер, отхлебывал из стакана противную тепловатую водку и внимательно смотрел на своего капитана. Он знал, что письмо пришло от жены Квинтина. Фрэнсис надеялся, что это поможет устранить разрыв между ними, ибо знал, что Квинтин любит жену, даже если сам не сознает этого.

— Какие новости, Квинт? Что-нибудь неладно в Блэкхорн-Хилле? Здоровье твоего отца…

— Роберт все еще цепко держится за жизнь, как бульдог. Нет, это касается Мадлен. Кажется, она родила сына, которого назвала Джеймс Квинтин Блэкхорн. Выражение его лица трудно было прочесть, но это явно не было радостью, которую бы испытывали большинство мужчин, услышав такую новость.

Марион осторожно спросил:

— И ты недоволен?

В глазах Квинта вспыхнула искра боли, которую он быстро превратил в гнев.

— По крайней мере я могу быть совершенно уверен, что это действительно Блэкхорн, учитывая то, как много времени мой кузен Эндрю проводил с ней в мое отсутствие.

С обычно оливкового лица Мариона сбежала краска.

— Я не верю этому. Я знаю семью девушки. Квинт, хотя ты и расстался с ней в гневе…

— Мы расстались за девять месяцев до рождения Джеймса. Совсем нетрудно подсчитать, не так ли? Особенно учитывая то, как она избавилась от меня.

— Существует только одно решение. Конечно, ты должен поехать к ней.

— Мы прогнали Фрейзера и его каролинских рейнджеров, но я не уверен, что это хорошая идея…

— Чепуха! — перебил Марион. — Джорджия и Августа под контролем американцев. Генерал Корнуоллис надолго застрял в Виргинии. Твой мистер Франклин прислал сообщение, что адмирал де Грассе прибудет через месяц, чтобы соединиться с войсками генерала Вашингтона. Думаю, что ты с большим энтузиазмом присоединишься к нашему последнему рывку к победе этой осенью, если сейчас решишь проблемы со своей женой. — Сказав это, он начал выписывать пропуск, который понадобится капитану Блэкхорну, чтобы пройти через американские линии.

Несмотря на оптимизм Мариона, Квинтин не чувствовал спокойствия, скача на юг, к Блэкхорн-Хиллу. Британцы все еще контролировали Уильямсберг, Чарлстон и Саванну, все ключевые морские порты. Партизаны совершали набеги на их внутренние укрепления и наносили значительный урон их передовым линиям, но побережье было слишком дорого для обеих сторон. Роялистские партизаны тоже совершали набеги по всей территории Южной Каролины и Джорджии. Каждая сторона сжигала урожаи и дома своих врагов. Повсюду виднелись почерневшие поля, которые когда-то зеленели кукурузой, и обгоревшие остовы того, что было прежде крепкими хижинами и даже большими особняками.

— Какое преступление, — пробормотал Квинт Домино.

Когда же это кончится? Война началась в Массачусетсе еще 1775 году. Уже пошла вторая половина восемьдесят первого, а конца не видно, если только французский флот не поддержит генерала Вашингтона с моря и не захватит порты.

— Будем надеяться, что этот де Грассе более опытный военачальник, чем тот болван д'Эстен.

Когда на четвертый день путешествия Квинтин добрался до Блэкхорн-Хилла, был ранний вечер, время обеда. Он представил Роберта, сидящего во главе стола, и Мадлен на противоположной стороне, вовлеченных в горячую битву саркастических слов и мрачного молчания. Конечно же, Роберт попытается сообщить британским властям о нем, чтобы его арестовали, но он знал людей из Хилла. Никто не предаст его, кроме жены.

Зачем она написала ему о ребенке? Эта мысль все время вертелась у него в голове. Как сказал Марион, есть только один способ выяснить это. Он принял меры предосторожности, приведя с собой полдюжины закаленных в боях людей. По его сигналу они рассыпались вокруг дома в ожидании любой возможной неприятности.

Но по какой-то необъяснимой причине он чувствовал, что ничего такого не случится. Мадлен хотела видеть его, хотела, чтобы он посмотрел на ребенка, которого надеялась выдать за его. Возможно, это так… но он сильно сомневался. Вспомнив наставления Маргона о том, как обращаться с женой, он угрюмо усмехнулся и поехал через ореховую рощу, пока не достиг поля высокой кукурузы. Здесь он спешился. Отсюда можно было пройти незамеченным к кузнице, оттуда к конюшне, затем к заднему входу в дом… и к Мадлен.

В доме тем временем Мадлен и Роберт действительно только закончили свою враждебную трапезу. С июня старик достаточно поправился, чтобы подниматься и ходить, но состояние его здоровья по-прежнему вызывало опасение. Разругавшись с Ноублом Уизерспуном на прошлой неделе, он запретил доктору возвращаться в Хилл.

Мадлен просто выжидала время, позволяя ему отпускать язвительные замечания и бродить по дому, словно привидение. Поскольку он не оскорблял слуг, онапозволяла ему вымещать свою злобу на ней во время трапез и игнорировала его. Несколько недель его любимой темой был новый наследник Блэкхорн-Хилла. Он постоянно язвил по поводу того, законнорожденный ли Джеймс, пока она не заставила его замолчать, пригрозив раскрыть его собственный обман, касающийся законнорожденности Квинтина. Он побледнел, вперил в нее взгляд своих холодных серо-голубых глаз и решил, что она не блефует. После этого он больше не возвращался к этой теме.

Войдя этим вечером в детскую, Мадлен с нежностью посмотрела на своего сына. Сына Квинта. С каждым днем он все больше и больше становился похож на своего отца.

— Скоро у него будут зеленые глаза, — пробормотала она, когда Эми передала ей малыша. Гулливер был на отведенном ему месте у кроватки.

По обыкновению она отпустила девушку на вечер и приготовилась приятно провести время с Джеймсом. Она расшнуровала корсаж и приложила его к одной налившейся молоком груди, затем откинулась в удобном чиппендейлском кресле, пока он сосал, громко причмокивая. Как могут некоторые женщины быть так глупы, чтобы использовать кормилицу, когда можно самой наслаждаться этим удовольствием?

Квинт стоял в тени двери, окидывая взглядом комнату. Пес Мадлен проснулся и с тревогой наблюдал за ним, но не двигался, а лишь настороженно поднял голову, ожидая дальнейших действий Квинта.

Тот перевел взгляд с собаки на свою жену и ее сына. Какая-то глубокая, безымянная боль зашевелилась у него в груди. Анна так же любила его? Своего незаконнорожденного сына? Или оставляла кормилице и забывала о нем?

Конечно, у него не было воспоминаний, и никто никогда не говорил о ней, поэтому он не знал. Он наблюдал, как Мадлен поцеловала черную курчавую головку малыша. Ее груди, наполненные молоком, были бледными по сравнению с загорелой кожей над линией корсажа. Когда он смотрел, как крошечный ротик тянет розовый сосок, знакомый жар начал растекаться по его жилам и собираться в паху. Он проклинал ее красоту, когда ее длинные каштаново-красные волосы упали на одно плечо, словно занавес, сияя в свете свечей.

— Такая трогательная сцена, дорогая жена, — мягко сказал он и был вознагражден тем, что Мадлен тихо ахнула, вскинув на него глаза.

Глава двадцатая

Мадлен почувствовала, как горячая краска прилила к щекам под его пристальным взглядом, двинувшимся с ее лица к обнаженной груди. Джеймс уже насытился и лежал, довольный, у нее на руках. Она поспешно прикрылась, изучая его оценивающее выражение лица. Он совсем не выглядел довольным своим сыном.

— Ты получил мое письмо? Заслуживает ли наследник твоего одобрения? — она держала спящего малыша так, чтобы отец смог разглядеть его.

— Он родился в середине июня. Я покинул Джорджию в середине сентября. Это в достаточной степени ставит мое отцовство под сомнение, не так ли? — Он взглянул на младенца, чье крошечное лицо было еще слишком мало, чтобы быть похожим на кого-то.

У Мадлен все потемнело перед глазами. Этого не может быть, но, конечно, с врожденной подозрительностью Квинта, может. Именно так и случилось.

— Ты приходил навестить меня в ту ночь, перед тем как уехать, двенадцатого сентября, насколько я помню. Это было в тот раз, Квинт, — ответила она мягко. — Неужели ты не можешь оставить в покое политику и просто любить своего сына, если не меня.

— Если это мой сын, — сказал он нетвердым голосом.

— Ты не подержишь его? — предложила она, пытаясь преодолеть яростный гнев, растекающийся внутри нее. — Посмотри на его волосы, Квинт, они такие же черные, как у тебя.

— Цвет волос ребенка меняется так же, как и глаз. — Он отвернулся, отказываясь взять мальчика. Мучительная боль терзала все его существо. Быть обреченным на ту жестокую судьбу, что и старый Роберт, — какая в этом ирония!

— Ты тоже будешь бить и стыдить этого невинного ребенка, как Роберт тебя? — Она опустилась на колени и положила Джеймса в кроватку, затем взглянула на Квинтина, ожидая ответа. Он застыл.

— Кто рассказал тебе о том, как Роберт обращался со мной?

— Не нужно быть гением, чтобы представить себе, как мужчина с его темпераментом будет реагировать на то, что судьба обременила его чужим ребенком. Но хочу предупредить тебя, Квинт. Веришь ты или нет, что ты отец Джеймса, я его мать и убью каждого, кто ударит его, даже тебя.

В ее голосе зазвучали стальные нотки, в них чувствовалась властность, которой Квинт не слышал прежде. Он нахмурился.

— Ни одной живой душе я никогда не сделаю того, что Роберт делал со мной. На этот счет можешь быть спокойна.

— Но ты все-таки не веришь, что он твой сын. Квинт отвернулся от ее обвиняющих глаз, не желая дать ей увидеть муку, отразившуюся на его лице.

— Я не знаю, Мадлен. Возможно, когда он подрастет… Сейчас я не знаю, чему верить.

— Разумеется, не твоей жене. — Ее голос был полон горечи.

— Моей жене, которая каждую свободную минуту проводила с моим кузеном Эндрю.

— Твоей жене, которая застала тебя в страстном объятии с Сереной Фаллоуфилд! Ты когда-нибудь видел, чтобы Эндрю позволял себе такие вольности со мной?

Его плечи безвольно опустились.

— Тем больше было причин для того, чтобы отомстить мне. Вот видишь, никто из нас не может доверять другому.

Он выглядел таким уставшим и измученным, лицо его было небрито, рубашка и рейтузы из оленьей кожи грязными и оборванными.

— Ты проделал долгий путь. Я позову Тоби. Он приготовит тебе ванну и чистую одежду. — Не ожидая его согласия, она быстро подошла к двери и крикнула, чтобы подошел камердинер.

— Ты обрела полную власть в мое отсутствие. Мне трудно поверить, что Роберт стал таким уступчивым. Или перспектива наследника его владений так сильно радует старика? Держу пари, он был бы вдвойне доволен, если бы ребенок был не моим.

Сердце Мадлен сжалось от боли, когда она вспомнила точно такие же слова Роберта по этому поводу, после того как она сказала ему о ребенке.

— Роберт сильно болен. С прошлой осени доктор Уизерспун опасается за его жизнь. Хинин немного сдерживает лихорадку, но его сердце выходит из строя.

Квинтин насмешливо фыркнул.

— Неудивительно, учитывая его калибр.

В этот момент вошел Тоби, ужасно обрадованный тем, что его хозяин благополучно вернулся домой. Морщинистое лицо старика расплылось в широкой улыбке, когда он похлопал Квинтина по спине с фамильярностью старого покровителя, на глазах у которого его подопечный превратился в мужчину.

— Я позову двух мальчиков принести воды, а чистую одежду приготовлю сам, мистер Квинтин. Уж как рада будет Делфина! Обязательно испечет свой чудесный персиковый пирог, да-да, непременно. — Он посмотрел на малыша, который теперь зашевелился в своей колыбельке. — У вас прекрасный мальчик. Крепенький, как дуб, и выносливый, как джорджийская сосна.

— Спасибо, Тоби, — тихо сказал Квинтин. Когда старик вышел из комнаты, он повернулся и стал смотреть, как Мадлен, положив ребенка на маленький стол, стала менять ему пеленки. Умные глаза Гулливера не отрывались от Джеймса.

— Вижу, у ребенка надежный защитник, — сказал Квинт. Мадлен не обернулась, продолжая свою работу.

— Гулливер охраняет его каждую ночь.

Квинт подошел ближе и посмотрел через ее плечо, помимо воли испытывая любопытство. Она ловко справлялась со своим делом, словно давно привыкла к этому.

— Разве у тебя нет для него няньки?

— Эми. Она очень хорошая, но когда есть возможность, я предпочитаю заботиться о нем сама.

— Даже кормить его, когда в Хилле, должно быть, найдется с дюжину кормилиц?

Она взглянула на него сверкающими глазами.

— Джеймс узнает любовь по крайней мере от одного из родителей! — повернулась к малышу и отнесла его в кроватку.

Квинтин дремал, положив голову на край ванны. Он уже сбрил бороду и вымыл волосы. Она залюбовалась его профилем, выделявшемся в мягком вечернем свете. От одного лишь взгляда на его мускулистое влажное тело у нее перехватило дыхание. Чтобы разрушить чары, она близко подошла к маленькому столику в его спальне и поставила поднос.

Квинтин сразу же проснулся и стал смотреть, как она расставляет еду.

— Я никак не ожидал, что ты будешь выполнять еще и обязанности кухонной прислуги.

— Как любезно с твоей стороны освободить меня, — сдержанно сказала она, раскладывая еду. Она слышала плеск воды, но отказывалась посмотреть в ту сторону.

— В интересах сохранения тщательно натертого воском пола ты не могла бы подать мне полотенце? — спросил он с напускным безразличием.

Квинтин наблюдал, как она схватила полотенце, висевшее на крюке, и направилась к ванне. Он стоял в центре тканого коврика, и с него ручейками стекала вода. Она окинула взглядом его тело, прежде чем подать полотенце, но он успел заметить, какая борьба происходила внутри нее. Медленная улыбка растянула его губы. Мадлен спохватилась, что уставилась на него, несмотря на решение не делать этого. Она чувствовала, как пульс ее бешено бьется, а колени подкашиваются. «Я не покажу ему эту ужасную слабость!» Но по его насмешливой горькой улыбке она поняла, что уже сделала это. Когда же он взял полотенце и начал вытираться, она заметила, что он слегка поморщился, дотронувшись до красного шрама на левой руке, лишь недавно затянувшегося.

Прежде чем она успела остановить себя, ее рука потянулась, чтобы коснуться его.

— Ты был ранен?

— Это случалось не раз. Но мне везло. Ни переломов, ни отравления.

— Но это могло случиться. И с этим тоже, — тихо сказала она, в то время как ее пальцы слегка погладили другой шрам, у него на груди. Она была вознаграждена тем, что у него перехватило дыхание. — Это требует лечения. Я принесу свои медикаменты. Есть еще какие-нибудь места, о которых я должна позаботиться?

В тот же миг, когда слова слетели с ее губ, она стала пунцовой. Квинтин уловил ее оплошность и свою собственную сумасшедшую реакцию на нее. Обернув полотенце вокруг бедер, он босиком прошел к кровати и небрежно растянулся на ней. «Гнусный самодовольный грубиян!» Мадлен бросилась через смежную дверь в свою комнату и позвала Нел, которая быстро принесла ее маленькую кожаную сумку, наполненную мазями, настойками и травами. Она успокоила себя, опершись о дверную раму, и сделала глубокий вдох, прежде чем вернуться в комнату и подойти к кровати. Заставив себя действовать хладнокровно, как она делала, ухаживая за больными или ранеными слугами. Мадлен втерла мазь в красную поверхность одного шрама, затем перешла к другому, на груди.

— Как ты получил это? Выглядит таким разодранным.

— Один роялист из Нью-Джерси вознамерился поддеть меня своим штыком. Его мушкет запутался в виноградной лозе как раз вовремя, чтобы я успел отклонить его руку в сторону.

Мадлен содрогнулась.

— За этот год, должно быть, ты сотни раз сталкивался со смертью. — Она промыла рану полынной настойкой и стала втирать мазь.

— Это практически зажило, — сказал он небрежно, отодвигая в сторону сумку с медикаментами.

Он взял ее руку в свою и, пробормотав проклятие, грубо притянул к себе. Прежде чем его губы набросились на ее рот, она обвила его шею руками и крепко прижалась к нему, отчаянно жаждая получить его грубый поцелуй-наказание. Он поднял голову и произнес хриплым голосом:

— Что за чертово колдовство между нами, Мадлен, что ни один из нас не может этому сопротивляться.

— Пожалуйста, Квинт, на сегодня пусть не будет ни войны, ни прошлого, ничего, кроме этого. — Она провела языком вдоль его подбородка, затем коснулась губами уха. Ее пальцы играли на его обнаженной груди, уделяя особое внимание маленьким соскам.

Квинт начал трудиться над шнуровкой ее корсажа. Когда она не поддалась достаточно быстро, он рванул непрочные тесемки из петель и сбросил корсаж, оставив Мадлен лишь в тонкой сорочке. Ее груди, переполненные молоком, напряглись под полупрозрачным батистом. Он обхватил их руками, большими пальцами дразня соски, которые тут же затвердели. Она застонала и крепче прильнула к его массажирующим ладоням. Квинтин потянул за завязку на шее и стащил сорочку с ее плеч.

Несколько секунд он держал Мадлен, окидывая жадным взглядом, тяжело дышащую, неподвижную, пока их глаза не встретились. Затем опустил голову и стал дразнить каждую грудь языком и губами, переходя от одной к другой, чувствуя, как она извивается под его ласками. Он стал на колени и сдернул со своих бедер полотенце. Взгляд Мадлен тут же устремился к его напрягшейся плоти. Он готов был проникнуть в нее, и когда его руки грубо задрали ее юбки и раздвинули ноги, она уже готова была принять его.

В каком-то безумном порыве она разорвала свою сорочку, пытаясь освободить руки, чтобы обхватить его плечи. Она притянула его к себе, чувствуя, как он скользнул внутрь ее влажного, зовущего тела. Накрепко обхватив его ногами, Мадлен упивалась знакомыми острыми ощущениями. Ей казалось, она слышала, как он бормотал ее имя, но в тумане страсти она лишь выкрикивала его.

Каким сладостным, каким удивительным было это единение, все сплошь блаженство и забвение, никакого напоминания о том, как они ранили друг друга, какими резкими словами обменивались. Но после столь длительного воздержания все закончилось слишком быстро. Торопливость и бурность, иссушающий экстаз оставили их обоих слишком обессиленными, чтобы двигаться. Мадлен крепко держала его, и он не отстранялся. Она пробежала пальцами по его влажным волосам, еще спутанным после купания.

Квинтин почувствовал ее ласку, ощутил, как ее мягкое прекрасное тело манит его, и снова начал возбуждаться. Потребность была слишком сильной, чтобы сопротивляться ей, несмотря на всю его решимость. Словно самец, он снова овладел ею. Все эти долгие месяцы без женского тела могли бы объяснить его голод, но когда он замедлил темп и стал наслаждаться законченностью и совершенством их слияния, понял, что причиной тому было нечто большее, чем воздержание.

Он никогда не пользовался услугами лагерных шлюх, которых партизаны встречали время от времени, но несколько раз его посылали в Джорджию и Уильямсберг с секретными заданиями. Женщины были там привлекательными, чистыми и более чем услужливыми, но ни одна из них не утоляла этот тянущий, голод так, как это делала его жена. Это было возвращение домой, боль и наслаждение, сплетенные воедино. Он был не в силах сопротивляться, и это пугало его.

Мадлен почувствовала, как восхитительное блаженство снова нарастало, и она подумала, что вот-вот сойдет с ума от удовольствия. Освобождение пришло медленно, в крещендо вздымающихся, протяжных волн, которые сделали ее совершенно обессиленной и бездыханной. Как в тумане, она почувствовала последние, быстрые и вздрагивающие движения Квинта, когда он присоединился к ней.

Но на этот раз он скатился с нее и с кровати. Схватив то, что приготовил Тоби, он начал одеваться.

Несколько мгновений она наблюдала за ним в ошеломленном молчании, пока не подумала, что, должно быть, выглядит как настоящая проститутка, с задранными кверху юбками, все еще в чулках, в разорванной рубашке. Опустив юбки и прикрывшись остатками своей сорочки, она сказала:

— Вот так для нас будет всегда, Квинт. Бурная страсть, потом молчание, сожаление…

Не встречаясь с ее взглядом, он натягивал сапоги.

— Сожаление? Да, Мадлен. Я кое о чем сожалею. Но уже менять что-либо поздно для меня. — Он устало пожал плечами и направился к двери.

— Ты бы мог все изменить, если бы захотел, если бы избавился от демонов прошлого и поверил во что-то, что только что было между нами…

— То, что только что было между нами — животная похоть, — парировал он, оглядев ее растрепанный вид. — Будь я проклят, если знаю, что есть такого в тебе, о, к черту со всем этим!

Он развернулся на каблуках и вышел из комнаты, не оглянувшись.

Мадлен сидела на кровати, оглушенная болью. Затем, услышав плач Джеймса, она поднялась и прошла в гардеробную, где сняла с крючка халат. Торопливо накинув его, она бросилась в детскую.

Гневно шагая вниз по лестнице, Квинт все еще видел выражение страдания на ее лице.

— Избавиться от демонов прошлого! Как будто они когда-нибудь отпустят меня, — прошептал он, открывая дверь в библиотеку и направляясь к шкафу, где Роберт всегда держал спиртное. Хотя желудок его урчал, он не хотел есть. Он хотел выпить.

Роберт Блэкхорн услышал радостные перешептывания слуг, когда поднялся в свою комнату после обеда. Молодой хозяин вернулся домой, чтобы посмотреть на своего сына. Интересно, верил ли он, что мальчишка его. Проведя прошедший год с Мадлен, Роберт был в достаточной степени уверен, что это ребенок Квинтина. Глупая девчонка была до безумия влюблена в своего мужа. Эта мысль оставляла горький привкус у него во рту. Проклятый предатель!

Он не мог спать, и бокал бренди у его кровати был пуст. Он протянул руку, чтобы позвонить в колокольчик, но остановился. Роберт ощущал какое-то беспокойство, потребность пройтись. «Черта с два я буду прятаться в своей комнате, когда он бродит по Хиллу, словно свободный человек».

Старик надел халат и открыл дверь. Когда мальчишка, которому было поручено присматривать за ним ночью, послушно поднялся, Роберт отослал его прочь и медленно пошел вниз по коридору. К тому времени, когда он спустился по лестнице и дошел до библиотеки, его дыхание стало тяжелым. Боже, как он презирал себя за эту слабость!

Квинтин услышал, как открылась дверь, и увидел тусклое мерцание свечи. Узнав Роберта, встал и поднял бокал в насмешливом приветствии.

— За нового наследника Блэкхорн-Хилла!

— Ты, гнусный предатель! У тебя нет права находиться здесь. Если б у меня были силы, я бы поскакал в Саванну и привел солдат, чтобы увидеть, как тебя повесят!

— Я тоже рад снова видеть тебя, отец, — сказал Квинтин, пожав плечами, и отвернулся к окну.

Роберт почувствовал, как в нем закипает бешеная ярость, впрочем, так было всегда, когда Квинтин показывал ему открытое неповиновение с самого детства.

Теперь же он был таким никчемным больным стариком, что молодой ублюдок мог просто поиздеваться над ним и отвернуться. Этого нельзя было стерпеть. Он подошел к камину и схватил кочергу.

— Ты не отделаешься от меня, как от какого-нибудь надоедливого лакея! Как будто ты недостаточно опозорил имя Блэкхорнов одним своим существованием, так теперь вдобавок еще предал короля и страну, как ублюдок, которым ты и являешься. Я отстегаю тебя так, как делал это, когда ты был мальчишкой.

Роберт шел к Квинтину с поднятой кочергой, все его тело дрожало при каждом шаге. Он с трудом удерживал равновесие, сжимая тяжелую железку и спотыкаясь. Квинтин видел ледяную краску смерти на его коже, ощущал ее отвратительный запах. Он протянул руку и, выхватив кочергу из руки Роберта, отшвырнул ее с громким стуком.

— Те дни, когда ты бил меня, прошли, старик, — сказал он с убийственной неторопливостью. — Может быть, я и ублюдок, но я исполнил свой долг перед Блэкхорн-Хиллом так же, как и ты. Теперь, когда я обеспечил тебе наследника, оставляю тебя упиваться своей собственной желчью.

Мадлен услышала сердитые голоса, идущие из библиотеки. Держа Джеймса, она бросилась вниз по лестнице и, открыв дверь, увидела, как Роберт прислонился к высокой спинке стула у окна. Квинтин направился к двери. Заслонив ему дорогу, она сказала:

— Ты не можешь вот так оставить его, Квинт. Может быть, ты больше никогда не увидишь его живым.

— Черт бы тебя побрал, уйди с дороги, с меня довольно вас всех!

Услышав ее слова сквозь шум в ушах, Роберт выпрямил позвоночник, тиснув спинку стула.

— Это мое заветнейшее желание — никогда не видеть его живым. Пусть убирается к своим дьявольским отродьям и умрет с ними.

Он свирепо взглянул на Мадлен остекленевшими глазами и засмеялся, сухо, скрипуче:

— Такая прекрасная, настоящая Мадонна с младенцем, ну прямо как Анна. Она так же неверна? Над нами обоими тяготеет одно и то же проклятие. — Он увидел, как спина Квинтина окаменела, но тот не повернулся к старику. — Ты сказал, что исполнил свой долг перед Блэкхорн-Хиллом так же, как и я. Означает ли это, что ты считаешь, что Джеймс тоже ублюдок? Что вы на это скажите, мадам?

Мадлен прижала к себе сына и смело встретилась с его взглядом.

— Я уже говорила вам, когда забеременела, что это ребенок Квинта. Вы оба можете думать все, что вам заблагорассудится, — и черт с вами со всеми! — Ода повернулась и пошла по коридору, не оглянувшись.

Поднявшись на второй этаж, она услышала стук копыт отъезжающей лошади Квинтина. Мадлен позвала двух слуг-мальчишек и послала их отвести мистера Роберта в постель после того, как он напьется. Только выражение безусловной любви в маленьких глазах Джеймса, тепло его тельца в ее руках удерживали ее в здравом рассудке.

— Я буду жить для тебя, моя крошка. Твоя жизнь не будет отравлена их ненавистью.

В последующие месяцы Мадлен работала до изнеможения. Блэкхорн-Хилл готовился к предстоящей зиме. Она пыталась как можно меньше думать об отсутствующем муже и горечи их расставания. Управление огромной плантацией помогало ей в этом. Сентябрьские дни стали короче, а часы ее тяжелого труда — длиннее.

Дни были заполнены лечением больных рабов и выслушиванием докладов их надсмотрщиков об уборке товарных и продовольственных культур, выращиваемых, чтобы прокормить сотни душ в Хилле. Она отдавала распоряжения на убой скота, проверяла работу коптильни, наполненной ветчиной и окороками, и заглядывала в бочки, набитые соленой говядиной.

По вечерам Мадлен углублялась в учетные книги, решая, где можно сократить закупки и всевозможные расходы. Битва за гроссбухи с миссис Ошлви была не из легких, но с отсутствием Квинтина и болезнью Роберта даже суровые надсмотрщики отчитывались теперь перед госпожой, так что экономка вынуждена была отдать ей все.

Сидя однажды вечером при свете свечей, Мадлен устало терла глаза и просматривала список закупок одежды и съестных припасов для обитателей большого дома. Там было перечислено несколько пунктов, которые она не вносила, такие, как двадцать рулонов тончайшего, дорогого полотна на простыни и дюжины коробок дорогих специй — имбиря, мускатного ореха и гвоздики. Она сделала пометку обсудить это вопрос с Нел и Делфиной, когда будет время.

В конце сентября до плантации дошли слухи о дальнейших неблагоприятных для роялистов изменениях в войне, и Мадлен забыла о нарушениях в расходных книгах. Великий британский флот под командованием адмирала Грейвса был отогнан к границам Виргинии французским союзником американцев адмиралом де Грассе. Остатки британского непобедимого флота в южном театре военных действий отступили к Нью-Йорку, оставив генерала Корнуоллиса в окружении наступающих французских и американских сил Росамбо и Вашингтона. Даже лихой и жестокий британский драгун Банастр Тарлетон уплыл домой. Мадлен подумала о милиции мятежников, начавшей хозяйничать вокруг Блэкхорн-Хилла, и решила возобновить свои тренировки с тридцатикалиберной егерской винтовкой, которую дал ей Эндрю.

Когда сентябрь уступил место октябрю, казавшийся неистощимым поток предметов роскоши начал иссякать по той причине, что в южных водах господствовал французский флот. Поскольку прекрасные спермацетовые свечи стали теперь недоступны, Мадлен отдала распоряжение делать свечи из лавровых ягод даже для столовой. Доктору Уизерспуну удалось раздобыть еще хинина, но приступы лихорадки Роберта то усиливались, то ослабевали, в независимости от того, принимал он лекарство или нет.

— Я несу ответственность за всех моих людей и так плохо подготовлена к этой задаче, — пробормотала она вслух, поднимаясь от коровника вверх по холму в направлении к дому. Еще раз Мадлен прокляла приверженность Квинтина делу мятежников, которое вынуждает его воевать так далеко от Хилла. И все же, если американцы победят, что казалось немыслимым какой-нибудь год назад, его заслуги перед ними, по крайнем мере, помогут ему сохранить то, что полагается ему по праву рождения.

В это трудное время самой большой радостью Мадлен был ее сын. Этим теплым октябрьским вечером ее унылое настроение поднялось, когда она увидела гнедого Эндрю, которого мальчишка вел в конюшню. Хотя неизбежная неприязнь между Эндрю и Барбарой все увеличивалась, Мадлен по-прежнему дорожила дружбой их обоих и полагалась на их частные визиты, чтобы быть в курсе новостей города. Но тут она заметила у дверей конюшни изящную белую кобылу Серены Фаллоуфилд, и сердце ее упало. «У меня ужасный вид, и она не замедлит смутить меня и Эндрю, сказав об этом». Подойдя к двери дома, она услышала голос Серены, разносящийся по длинному коридору из передней гостиной.

— Просто не представляю, как бедняга Роберт управляется с этой плантацией, если все твои сообщения об ухудшении его здоровья верны, Эндрю. В конце концов, Квинтин бросил семью ради своего предательского дела.

— Моего мужа; может быть, и нет здесь, чтобы управлять Хиллом, но есть я. Добрый день, Серена, — сказала Мадлен, коротко кивнув отвратительной женщине, затем тепло улыбнулась Эндрю. — Вы так давно не навещали меня. Я отдам распоряжения Делфине приготовить чудесный ужин, а потом вы должны будете попотчевать меня последними сплетнями Саванны.

— Ваша подруга леди Карузерс стала притчей во языцех, — промурлыкала Серена. — Кажется, она отвергает ближайшего друга своего брата и к тому же такую выгодную партию. Виконт, как-никак. Вдобавок, говорят, Веймоут вложил целое состояние, чтобы возместить долги Монти.

— Помолчи, Серена. Дамам не пристало говорить о таких вещах. — В голосе Эндрю сквозило раздражение. Он снисходительно улыбнулся Мадлен. — Когда я сказал, что еду навестить вас, моя кузина настояла на том, чтобы я взял ее проведать дядю Роберта.

Мадлен чувствовала взгляд Серены на ее помятых, грязных юбках и потном корсаже, на волосах, заплетенных в косу и даже не покрытых чепцом.

— Пожалуйста, простите мою внешность, но поскольку сейчас на плантации я единственное из Блэкхорнов трудоспособное лицо, то должна присматривать за всеми делами в доме и вне его. Располагайтесь поудобнее в гостиной, пока я переоденусь.

Эндрю галантно взял ее за руку, не обращая внимания на запах коровника, исходящий от нее.

— Ваша работа делает вам честь, моя дорогая. Я сожалею, что Квинтина нет здесь, чтобы позаботиться о своей семье в это трудное время.

— Он знает, что у него сын? — спросила Серена слащавым тоном.

Мадлен почувствовала, как горячая краска прилила к ее лицу, когда она кивнула.

— Да, в ответ на мое письмо, только чтобы увидеть Джеймса, он нанес короткий, неожиданный визит несколько месяцев назад.

— Вы никогда не упоминали мне об этом, — обиженно сказал Эндрю.

— Вот так да, посылать письма через линии мятежников… Может быть, вы перешли на их сторону? — спросила Серена, прежде чем Мадлен успела ответить на упрек Эндрю.

— Едва ли. Просто я думала, что Квинт имеет право знать о Джеймсе. Я не ожидала визита и вообще не склонна обсуждать это. Теперь, с вашего позволения, я оставлю вас на несколько минут, — сказала она, поворачиваясь от Серены к Эндрю, которому улыбнулась.

Когда остались одни, Серена постучала пальцами по щеке и прошептала Эндрю:

— Ты, случайно, думаешь не о том же, о чем я? Если Квинтин однажды приезжал в ответ на ее письмо…

Эндрю задумчиво погладил подбородок и прокрутил несколько вариантов в своем мозгу.

— Если бы только у нас была возможность отправить ему письмо.

— Возможно, если мы будем терпеливы, все получится. Если этот старый черт так болен, как ты говоришь, Мадлен скоро должна будет сообщить ему, что он новый хозяин Блэкхорн-Хилла.

— Он будет только торжествовать. Они с дядей едва выносили друг друга. Я должен сопоставить кое-какую информацию. И тогда мы посмотрим, что тут можно сделать.

— А я берусь подсыпать яду Роберту в чай, — сказала Серена с холодной усмешкой.

Эндрю лишь кивнул, поглощенный своими планами.

Ноубл Уизерспун ужасно не любил быть носителем плохих новостей, особенно такой измученной женщине, как Мадлен Блэкхорн, которая осталась одна с маленьким ребенком, огромной плантацией и чей муж несправедливо обвинял ее в предательстве. Вздохнув, он вылез из своей двуколки, передал поводья конюху и предстал перед хозяйкой Блэкхорн-Хилла. Ее цветастый ситцевый корсаж и простые юбки, без «куриного гнезда» и других украшений, свидетельствовали о том, как много ей приходится работать.

— Доктор Уизерспун, как я рада, что вы здесь, боюсь, я нуждаюсь в ваших медицинских советах. Кто-нибудь обязательно оказывается ранен или болен, когда вас нет поблизости.

Ноубл изучал ее лицо, красивое и приветливое, и под улыбкой усмотрел глубокую печаль и беспокойство.

— Вы становитесь настоящим знатоком в лечении пациентов, Мадлен. Продолжайте в том же духе, и я смогу рекомендовать вас губернскому правлению как опытного доктора.

Она весело рассмеялась над такой абсурдной идеей.

— И какие же мужчины, облаченные властью, позволили бы обыкновенной женщине заниматься медицинской практикой?

Он пожал плечами, и они стали подниматься к дому.

— Сборище тупоголовых болванов.

— Вы привезли что-нибудь, чтобы пополнить мои запасы? — с надеждой спросила она. — Лихорадка Роберта не снизилась с наступлением более холодной погоды, как мы надеялись.

— Боюсь, что мне не удастся больше раздобыть хинина. Счастье, что я смог достать немного каломела, крошечный пузырек опийной настойки и немного порошка наперстянки.

— Наперстянка поддерживает сердце Роберта, но он ужасно страдает от малярии, бредит и кричит во сне. Кажется, у него не все в порядке с головой, по крайнем мере, когда лихорадка одолевает его.

— Неудивительно, что вы выглядите такой измученной и осунувшейся. Ведь полно же слуг, которые могут присмотреть за этим старым грубияном. Да вот хоть та чопорная экономка, которой он всегда любезно позволял делать это, — угрюмо сказал доктор.

При упоминании о госпоже Ошлви выражение лица Мадлен стало встревоженным.

— Вы практикуете здесь уже почти тридцать лет, Ноубл. Что вы знаете об этой женщине?

— А что такое? Я думал, вы уже окончательно решили вопрос, кто управляет Хиллом в связи с болезнью Роберта и отсутствием Квинтина. Что она, опять взялась за свое?

— Нет. Мне вполне удалось поставить ее на место, но… в общем, мне не хотелось бы обвинять ее без достаточных доказательств.

— Обвинять в чем?

Мадлен вздохнула.

— Хищение, я боюсь. Мне еще не удалось просмотреть все бухгалтерские отчеты — так мало времени и так много дел теперь, когда Роберт болен.

— Ха! Если бы Роберт не был прикован к постели, то причинил бы вам еще больше беспокойства. — Он задумчиво почесал подбородок. — Значит, у вас есть основания полагать, что она запускает руку в домашний бюджет. Я бы не удивился. Роберт и Квинтин всегда предоставляли все домашнее хозяйство в ее полное распоряжение, при всей их проницательности в ведении других дел.

— Я бы хотела уволить ее, но до тех пор, пока у меня не будет времени просмотреть отчеты более тщательно… — Она не закончила, так как они вошли в дом, и их могла услышать прислуга. — Я прямо сейчас провожу вас к Роберту.

Ноубл скривился, но последовал за ней наверх. Закончив осмотр, он вышел от больного и сделал знак Мадлен идти за ним в холл.

— Без хинина, который снял бы лихорадку, сомневаюсь, что он долго протянет. Вы были правы насчет его неустойчивого психического состояния. Один момент ум его ясен, как у Аристотеля, а в следующую минуту он бредит Анной, словно влюбленный школьник.

Глаза Мадлен расширились от удивления.

— Никто в доме не произносил ее имени с тех пор, как я живу здесь. Квинтин запретил мне спрашивать о ней. Что вы знаете о леди Анне, Ноубл?

Он поправил очки на переносице и на несколько секунд задумался.

— По этому поводу ходили какие-то сплетни в то время, как родился Квинт. У них с Робертом что-то не заладилось. Ничего удивительного в этом нет. Загнанная в угол портовая крыса едва ли бывает такой злой и агрессивной, как Роберт Блэкхорн, если ему что-то взбредет в голову. Она умерла во время эпидемии холеры, когда Квинт был еще младенцем. Я в то время только приехал сюда, и Блэкхорны еще не входили в число моих пациентов. Так что я мало что могу к этому добавить.

— Как странно, что спустя столько лет он снова заговорил о ней.

Мадлен внимательно слушала, когда старый доктор давал ей указания, как лечить ее свекра. Затем они навестили слуг и рабов Хилла, которые были больны или ранены.

Закончив обход, Ноубл с удовольствием принял предложенную Делфиной корзину с едой, которую предполагал съесть по дороге к следующему пациенту.

Погруженная в свои мысли Мадлен попрощалась с ним и вернулась в дом. Пришло время раскрыть некоторые тайны.

Глава двадцать первая

Мадлен сидела в своей комнате, обложившись гроссбухами. Хотя госпожа Ошлви и не уничтожала записи, но держала их в подвале, где они были свалены в груду на сыром полу, в царстве плесени и мышей. В течение многих лет никто не просил взглянуть на них. Делфина сказала Мадлен, где они хранятся.

В одной из книг, датированной 5 января 1751 года, имелись записи, сделанные аккуратным женским почерком, в которых спрашивалось о количестве рулонов коленкоровой ткани, купленной для одежды слугам. Мадлен бегло пробежала глазами дальше, по месяцам, и обнаружила еще вопросы, подобные тем, которыми она задавалась сама с тех пор, как начала вести счета Блэкхорн-Хилла.

Недоброе предчувствие зашевелилось в ней, когда она поняла, что январь 1751-го — это меньше чем через год после того, как Анна Карузерс вышла замуж за Роберта Блэкхорна. Неужели Анна пыталась доказать это же самое преступление госпожи Ошлви еще тридцать лет назад?

Крик Роберта прервал тревожный ход ее мыслей. Время было уже за полночь, и все в доме давно затихли, кроме ожесточенного старика в постели, бредившего о своей покойной жене, которую он якобы ненавидел.

Когда Мадлен поняла, как много Роберт выдает во время своих приступов лихорадки, она позволила лишь немногим надежным старым слугам ухаживать за ним и потребовала от них клятву не открывать того, что они услышат в комнате больного. Квинтин никогда не простит ей, если она позволит распространиться слухам о том, что он незаконнорожденный. Конечно, Квинтин никогда не простит ей и многое другое, но это она могла сделать для него.

С тревогой она шла по коридору к комнате Роберта, чтобы взглянуть на него. Узнает ли он ее сегодня или снова будет витать в далеком прошлом, борясь с призраками? Мадлен вошла и безмолвно отпустила Тоби, заставляя старого слугу немного отдохнуть. Затем она села у кровати Роберта и приложила холодный компресс к его покрытому испариной лбу.

Кожа его пожелтела и обвисла. В тусклом свете свечи его глаза, когда-то голубые, теперь казались черными, как преисподняя. Она никогда не любила Роберта Блэкхорна. Он относился к ней так же, как и Квинтин, с презрением, и все же она никому на свете не пожелала бы такой мучительной смерти.

— Анна! Анна, черт бы побрал твою душу. Мой родной брат — как ты могла? Я любил тебя! Я любил тебя… — Он затих. Когда же возобновил свою бессвязную речь, то был уже в совершенно другом настроении. — Очень мило, дорогая. Этот голубой бархат прекрасно гармонирует с твоими глазами. Мы скупим его у всех торговцев в Чарлстоне, вот увидишь. Взгляни на этот кедровый сундучок. Великолепная защита от плесени во влажном климате Джорджии. Ты сможешь хранить в нем свои безделушки…

Через некоторое время его глаза прояснились и, когда он взглянул на Мадлен, презрительная гримаса скривила его лицо.

— Что ты здесь делаешь? Пришла позлорадствовать? Ну так я еще не умер. Тебе и твоему ублюдку придется еще немного подождать.

Привычная к таким словесным нападкам Мадлен отжала полотенце и приложила к его голове, игнорируя его протесты.

— Неудивительно, что ваша жена отвернулась от вас. Вы, Блэкхорн, так обходительны с дамами.

Роберт попытался встать.

— Как ты смеешь говорить о ней! — Он закашлялся и снова упал на кровать.

— Я сделала это только потому, что вы все время говорите о ней. В бреду вы повторяете, как сильно любили ее, как прекрасна она была, как вы были счастливы. — Мадлен наблюдала, как выражение его лица из встревоженного стало взбешенным.

— Я дурак, что доверял ей. Любой мужчина дурак, если доверяет женщине.

— А как же ваш брат? Он ведь тоже предал вас.

— Он был околдован ею, как и я. Мать Эндрю была чопорной, скучной, невзрачной. Брак Аластера был браком по расчету, мой — по любви. — Он горько усмехнулся и отвернулся к стене. — Убирайся. Дай мне спокойно умереть.

— Вы никогда не знали покоя в жизни, Роберт. Сомневаюсь, чтобы смерть принесла его.

Уже почти рассвело, когда он, наконец, погрузился в глубокий сон, и ночные кошмары на время оставили его. Пришла Нел, отругала Мадлен, что так долго оставалась с ним, и выпроводила ее из комнаты. Мадлен покормила Джеймса, затем рухнула на кровать и на несколько часов забылась сном, наполненным бесконечными и странными видениями. В тот же день, позже, она отправилась в гостиную Анны, которою сделала своим убежищем.

Мадлен почувствовала, что ее тянет к ящику комода, где была спрятана миниатюра Анны. Как хорошо она помнила гнев Квинтина, когда он обнаружил ее. Он сломал хрупкую рамку, когда в ярости швырнул портрет обратно в ящик. Она взяла миниатюру в руки и стала изучать прекрасное лицо этой загадочной женщины. «Интересно, когда это было написано?» Ее взгляд опустился с лица на обнаженные плечи, обрамленные низким декольте красивого бархатного платья, того самого, на которое Роберт выбирал ткань. «У нее, должно быть, имелся целый гардероб платьев, костюмов для верховой езды, шляпок, перчаток, тапочек, туфель… и других личных вещей».

По какой-то необъяснимой причине Мадлен захотелось больше узнать о леди Анне, женщине, которая могла оставить сына во власти Роберта и в то же время достаточно заботившейся о Блэкхорн-Хилле, чтобы внимательно просматривать счета и обнаруживать мелкое воровство. Эти две черты ее характера противоречили друг другу.

Квинтин сказал, что у Роберта не хватило духу уничтожить ее вещи, что тот велел упаковать их и спрятать.

Полчаса спустя Мадлен поднималась в пыльную, заросшую паутиной мансарду. Половицы в некоторых местах рассохлись, и при ее появлении мыши бросились врассыпную по своим убежищам. Несмотря на яркое солнце снаружи, узкие мансардные окна пропускали лишь тонкие полоски света. Она пробиралась сквозь лабиринт коробок, ящиков и бочек, накопившихся за более чем сорок лет, а теперь заброшенных семьей Блэкхорнов. Огромное количество сундуков и саквояжей подавляло ее, когда она протискивалась между ними. Наконец, когда она уже готова была отчаяться, слабый аромат кедра, острого и чистого, пробился сквозь пыльный, застоявшийся запах плесени. Именно из кедра был сундучок, который Роберт купил Анне! Мадлен начала откидывать пыльные одеяла и полуразвалившиеся коробки, пока не убедилась, что личные вещи Анны действительно свалены в этой мансарде.

Один тяжелый сундук преграждал ей путь к кедровому ларцу. Когда она отодвинула его, замок щелкнул. Заинтригованная, она подняла крышку и заглянула внутрь, затем осторожно вытащила оттуда когда-то великолепное бальное платье из розовой тафты. Под ним были и другие, теперь поточенные молью и изрядно полинявшие. И все же, несмотря ни на что, они были бесподобны, сшитые на высокую, элегантную фигуру изящных, но роскошных пропорций. Мадлен сразу же подумала о Барбаре и решила, как сильно ее подруга, должно быть, похожа на свою тетку, которую никогда не видела. С тревогой Мадлен спрашивала себя, неужели всем женщинам рода Карузерс суждено испытать трагическую любовь.

С грустью заставив себя отвлечься от тревожащих отношений между Барбарой и Девоном, она положила платья обратно в сундук и отодвинула его, закашлявшись, когда столб пыли поднялся в душной мансарде. Мадлен протиснулась между бочкой и большим сундуком, чтобы достать маленький кедровый ларец. Он был замкнут.

Порывшись в хаосе мансарды, она нашла тяжелый медный ключ, свисавший с замка кожаного саквояжа. Пользуясь им, она стучала по замку и встряхивала ларец, пока крышка, наконец, не открылась. Внутрь были пачки писем, все аккуратно перевязанные атласными ленточками, несколько миниатюр, танцевальные карточки с лондонских званых вечеров и несколько других вещей явно личного характера. Могли ли эти предметы из давно погребенного прошлого раскрыть сущность леди Анны? Они на удивление хорошо сохранились в тесном кедровом ларце.

Чувствуя себя так, словно она вторглась в личную жизнь другой женщины, Мадлен взяла пачку писем и развязала ленточку. Беглый просмотр их показал, что это была переписка между Анной и Робертом Блэкхорном во время его ухаживания. Как молоды, наивны и полны надежд, должно быть, были они тогда. В те дни, по крайней мере, она действительно любила его. Что же могло потом случиться? Мадлен порылась среди писем и всяких безделушек, ища сама не зная что именно, когда ее рука наткнулась на край кожаного томика. Она осторожно вытащила его и стала разглядывать гладкую конскую кожу с позолоченным переплетом. Это был дневник Анны! Открыв первую страницу, Мадлен обнаружила, что начат он был на борту корабля во время медового месяца.

Мадлен просматривала записи, останавливаясь то там, то тут, чтобы прочитать какой-нибудь отрывок, который особенно задевал чувствительную струну. Как отличались замужество Анны и ее приезд в Блэкхорн-Хилл от ее собственных… Но в обоих случаях отец и сын доставили своим женам огромные страдания. Квинтина она понимала, но вот что превратило мужчину, которого Анна называла «мой любимый Робби» в человека, который всю жизнь проклинал память о ней?

Записи, сделанные в течение 1750 года, содержали в основном прозаические подробности, касающиеся обустройства в Хилле и открытия их нового городского дома. Но одна запись привлекла внимание Мадлен: «Госпожа Ошлви — привлекательная женщина неопределенного возраста с прямыми черными волосами, аккуратная и пунктуальная, и все же я знаю, что она не любит меня. Она работала несколько лет с отцом Роберта, и все домашнее хозяйство находится в ее безраздельной власти. Я попытаюсь расположить ее к себе, но боюсь, ей не понравится мое вмешательство».

Мадлен продолжала беглое чтение, ища еще какие-нибудь сведения, касающиеся госпожи Ошлви, но вдруг нашла запись другого характера:

«Аластер сновазаезжал сегодня, когда Робби не было дома, хотя я умоляла его не делать этого. Он опять признавался мне в любви в такой глупой и безрассудной манере. Бедный, милый Аластер. Мое сердце болит за него, но я люблю Робби».

Мадлен вернулась назад, прочитав еще несколько записей. Идиллия медового месяца Роберта и Анны длилась недолго, ибо он стал невыносимо подозрительным и ревнивым. Завоевание такого приза, как леди Анна Карузерс, предмет вожделений мужской половины всего Лондона, вовсе не гарантировало, что колониальный плантатор сможет удержать ее. Каждый светский прием, кажется, заканчивался сценой ревности. Анна сносила все это, видимо, понимая сомнения своего мужа, хотя ужасно боялась за его жизнь, когда он несколько раз дрался из-за нее на дуэли. Но когда его собственный брат без памяти влюбился в нее, можно было понять, что трагедия неизбежна.

Ощущая дурное предчувствие, Мадлен продолжала читать и нашла более ранние записи, рассказывающие о возрастающей страсти Аластера Блэкхорна к жене его брата. Аластер и его первая жена были неподходящей парой. Вивиан была не только худой и невзрачной, но и, что более важно, обладала злобным, невеселым нравом, кроме того, питала отвращение к своим супружеским обязанностям и объявила мужу сразу же после рождения Эндрю, что наследник у него есть, и спать с ним она больше не намерена.

После нескольких любовных связей с женщинами, которые не спасали его от одиночества, Аластер познакомился с поразительно прекрасной молодой женой Роберта. Вначале Анна сочувствовала брату своего мужа, несчастному в браке, и старалась с ним подружиться. Со своей стороны Аластер боролся с бесчестьем любви к жене своего брата, но в конце концов признался ей, что не в силах справиться со своими чувствами, несмотря на то, что она не отвечала на них.

Его злобная, ревнивая жена Вивиан первая заметила напряжение между своим мужем и Анной. Она пришла к Роберту со своими инсинуациями и убедила того, что именно Анна околдовала Аластера.

— Испорченная аристократка играет с нами, грубыми колонистами, — сказала Вивиан, приведя Роберта в уединенное место в саду, где Аластер открыто признавался в любви смущенной и встревоженной Анне.

Мадлен ощущала боль, лежащую за каждой строчкой дневника Анны, когда та описывала ссору между братьями.

После этого Роберт запил, предоставив Аластеру одному вести торговые дела Хилла. Но Аластер, по-видимому, не мог оставаться вблизи от женщины, которую любил.

Оставив жену и маленького сына, он уехал в мускогские поселения в качестве агента короны. Получив известие о смерти Вивиан, он вернулся, чтобы попросить Роберта и Анну позаботиться об Эндрю, пока мальчик не подрастет достаточно, чтобы последовать за ним к индейцам. Но семья Вивиан настояла на том, чтобы взять Эндрю под свою опеку. Несмотря на протесты Анны, Роберт согласился, обвинив ее в том, что она больше заботится о сыне его брата, чем о том, чтобы выполнишь свой «долг» и дать наследника своему мужу.

В редких случаях, когда он приезжал в Саванну навестить маленького Эндрю, Аластер пытался убедить Анну расторгнуть становящийся все более несчастным ее брак с Робертом и уехать вместе с ним. Но в конце 1752 года ситуация драматически изменилась.

«Наконец-то господь внял моим мольбам. Аластер встретил женщину, которая может ответить на его любовь! Она наполовину индианка, но получила образование. Роберт в ярости из-за ее индейской крови, но я испытываю лишь радость и глубокое чувство облегчения. Возможно, новость, которая имеется у меня для мужа, смягчит его. Если только я не ошибаюсь.

Думаю, что я беременна. Подожду еще несколько недель, чтобы знать наверняка Этот ребенок должен положить конец нашему разрыву, вызванному злыми обвинениями Вивиан».

Если бы только Анна рассказала Роберту о своей беременности, вместо того чтобы ждать. Как прочла Мадлен дальше, трагическая развязка истории не замедлила явиться:

«Аластер был так счастлив, что приехал поделиться новостью со мной. Чарити беременна. Когда я сказала ему, что я тоже, он обнял меня. На этот раз это было лишь братское объятие, но Роберт не счел его таковым. Он был пьян и услышал лишь мои последние слова Аластеру, когда тот обнял меня.

— У меня тоже будет ребенок в апреле!

Благодарение богу, что Роберт был пьян, иначе он мог бы убить своего брата, прежде чем Аластер смог разоружить его. Аластер уговаривал меня поехать к ним на плантацию и пожить с Чарити, пока Роберт не одумается, но я отказалась. Каковы бы ни были последствия этого недоразумения, я должна остаться и без страха предстать перед ними».

И она предстала перед ними храбро, глупо Вспомнив все враждебные, полные подозрений стычки между нею и Квинтином, Мадлен хорошо могла себе представить, как жестоко Роберт обращался с Анной Он холодно заявил ей, что предпочтет выдавать ублюдка Аластера за своего, чем публично признаться в своем позоре. Он даже сказал ей, что молил бога, чтобы ребенок родился мертвым, если бы после этого ему не пришлось вернуться в ее предательскую постель, чтобы обеспечить наследника для Блэкхорн-Хилла.

По мере приближения родов дальнейшие записи после этого мучительного излияния стали короче и реже. Со злобной радостью Роберт наблюдал за страданиями Анны во время тяжелой беременности В ночь, когда родился Квинтин, он напился до беспамятства.

Последняя запись в дневнике была датирована 10 ноября 1753 года. Аккуратный, изящный почерк Анны теперь был неровным, и корявым, очевидно, она писала нетвердой рукой.

«Я скоро умру. За себя я не боюсь, только за моего любимого Квинтина, которого я должна буду оставить. Я написала Аластеру и Чарити, умоляя их позаботиться о сыне Роберта и вырастить его вместе с их Девоном, но боюсь, госпожа Ошлви не отправила моих писем. Я изолирована в этом большом доме, тревожусь за своего невинного малыша и тревожусь за Роберта, который ужасно страдает. Возможно, со временем он и Квинтин смогут исцелить друг друга. Что до меня, то смерть меня зовет, и она желанна».

День снаружи стал угасать, когда Мадлен закрыла дневник и прижала его к груди. Прерывистые рыдания хлынули из нее. Анна была такой же невинной жертвой, как и она. Все молитвы Анны о том, чтобы Роберт и его сын исцелили друг друга, оказались напрасны. Вместо этого, Квинтин вырос изломанным ненавистью отца. И вот теперь история повторяется?

Мадлен не знала, кого она больше оплакивает, Анну ли и ее несчастного маленького мальчика, которого та вынуждена была оставить, или себя и ожесточившегося мужчину, которым стал этот мальчик.

— Госпожа Мадлен! Вы наверху? Уже темнеет, и молодой хозяин плачет, хочет есть.

Вытерев слезы нижней юбкой, Мадлен поднялась.

— Сейчас иду, Делфина. У мистера Роберта все еще лихорадка?

— Ему немного полегчало, но он очень слаб. Эй, да вы плакали. Я же говорю, что вы слишком много работаете. — Пожилая женщина окинула взглядом бледное лицо Мадлен и ее покрасневшие веки, затем обняла свою подопечную. — Идем. Я приготовлю для вас обед, пока вы покормите малыша.

Мадлен чувствовала себя слишком измученной, чтобы протестовать. Она спустилась из мансарды и пошла в детскую, все еще сжимая в руках дневник Анны.

Роберт сидел на большой кровати, опершись на гору подушек, наблюдая за догорающей на столе свечой. После нескольких дней лихорадки его сознание снова прояснилось, хотя эта тянущая боль в груди усилилась. Он отказывался пить вино, стоящее у кровати, зная, что оно напичкано лекарством, чтобы заставить его спать. Он предпочитал боль и ясную голову на тот недолгий срок, который ему еще отпущен. Ноубл сказал, что боль исходит от сердца. При этом замечании Роберт фыркнул.

— Анна разбила мое сердце двадцать восемь лет назад. Его не существует, — сказал он доктору.

И вот теперь, благодаря его лихорадочному бреду, о позорной измене Анны судачат все слуги. Он был уверен в этом. Роберт проклинал слабость своей увядающей плоти. Очень скоро все будет кончено. Пусть Мадлен беспокоится теперь о Блэкхорн-Хилле. Она сделает это ради своего сына. По крайней мере за это он мог быть спокоен. Наследник родился до того, как он умрет.

Мерцание свечи нарушило его меланхоличную задумчивость. Мадлен стояла в двери, держа что-то в руках. Он прищурился в тусклом свете, чтобы увидеть, что это было, обратив внимание на особенное выражение ее лица. Что-то странное было в этом.

— Ты пришла, чтобы залить мне в глотку еще отравы Ноубла?

— Нет. Хотя то, что я принесла, будет отравой — в некотором роде.

Она подошла ближе и вытащила догорающую свечу из подсвечника, чтобы зажечь ветвистый канделябр. Когда она поставила канделябр на столик рядом с его кроватью, он смог разглядеть, что она принесла. Его лицо побелело, затем покрылось красными пятнами.

— Ты рылась в ее вещах! И теперь имеешь наглость…

— И теперь имею наглость предоставить тебе доказательство, что твоя жена была невиновна во всех тех преступлениях, которые твой ожесточившийся, ослепленный ревностью мозг приписывал ей.

Он выпрямился, подняв руку, чтобы выбить дневник из ее рук.

— Убирайся отсюда! Оставь меня в покое!

— В покое? Ты никогда не знал покоя с тех пор, как впервые заподозрил, что твоя жена и брат любовники. Если ты хочешь умереть смертью труса, в упрямом неведении, пусть будет так. Но правда здесь, Квинтин твой сын.

— Нет! Я видел их! Я слышал, как она сказала ему, что у нее будет ребенок.

— Ты слышал, как она сказала «У меня тоже будет ребенок в апреле». Аластер перед этим сказал ей, что у Чарити будет от него ребенок. Именно по этой причине он заехал в Блэкхорн-Хилл. В своей затуманенной алкоголем ревнивой ярости ты не понял. Спустя все эти годы достанет ли у тебя смелости посмотреть правде в глаза? Осознать, что ты сделал со своим сыном? — Она протянула ему дневник. — Записи в нем начинаются во время вашего путешествия из Англии и заканчиваются почти перед самой ее смертью.

Роберт так сильно сжимал в руках одеяло, что побелели костяшки пальцев, отказываясь прикоснуться к кожаному тому. Он не видел его с тех пор, как они с Анной плыли на корабле из Англии.

— Ты боишься, Роберт? — спросила она мягко, все еще держа дневник перед ним.

— Я знаю ее почерк. Если это какая-нибудь твоя выдумка, какая-нибудь интрига…

— Это не интрига. Если ты знаешь ее почерк, то должен знать, что она писала в те годы — не ложь, не выдумка.

Роберт почувствовал, что все его тело начало дрожать, когда его глаза встретились с глазами Мадлен. Выражение ее лица было неумолимым и в то же время очень грустным. Он взял у нее дневник и открыл его на одной из ранних записей 1750 года. Прочитав объяснение Анны в любви своему «Робби», он почувствовал, что ему нечем стало дышать.

— Ты не имеешь права!

— Я заслужила это право любовью к твоему сыну, такою же, какая была у нее к тебе.

Против воли Роберта затянули события прошлого, его глаза бегали по плавным строчкам изящного почерка Анны, когда она описывала их первые месяцы в Блэкхорн-Хилле. Как счастлив он был тогда! Но очень скоро все изменилось.

Мадлен тихо сидела и наблюдала, как он читал, быстро переворачивая страницы, пока не дошел до цепочки событий, предшествующих рождению Квинтина. Впервые за все время, прожитое ею под одной крышей с Робертом Блэкхорном, она видела, как обнажились его истинные, незащищенные эмоции — мука под горечью, печаль под жестокостью. Лицо его окаменело, когда он дошел до описания Анной того вечеpa, когда он обвинил ее в том, что она носит ублюдка Аластера.

— Она не говорила мне о своем положении до тех пор, пока я не увидел ее с братом… и не сделал неправильные выводы.

Мадлен слышала надлом в ее голосе, но глаза его оставались сухими, а лицо похожим на гранитную маску.

— Каких усилий, должно быть, стоило тебе сохранить этот фасад, Роберт. Прятать свою боль.

— О, Анна, моя Анна. Все эти потерянные годы. Если бы я не был таким дураком, она могла бы жить. Я никогда в действительности не верил, что она умерла от лихорадки. Она просто не смогла вынести меня… и мою ненависть. Она сдалась. Я погубил единственного человека, которого действительно любил.

— Ты погубил намного больше, чем свою жизнь и жизнь своей жены, Роберт. А как же Квинтин? Как же твой сын? Мой муж.

Он сжал в руках дневник и невидящим взглядом уставился в дальнюю стену.

— Знаешь, он никогда не плакал. Всегда, точно как я, он прятал свою боль, как бы сильно я ни оскорблял его словами или ударами. Однажды… однажды я запер его в винном погребе на три дня. Он снова сбежал к этим проклятым дикарям. Я думал, что это кровь Аластера зовет его, но это было не так, да? Он умеет бороться с трудностями, жесткий и сильный, точно такой же, как и я…

— Да поможет бог вам обоим, — тихо сказала Мадлен.

Она поднялась и взяла дневник из его вялых пальцев. Он не сделал попытки остановить ее, даже, кажется, не сознавал больше ее присутствия. Потушив все свечи, кроме одной, она оставила старика наедине с самим собой размышлять о трагедии прошлого. Ей же предстоит предотвратить ее в настоящем.

Проходя по темному коридору, Мадлен не заметила одетой в черное фигуры госпожи Ошлви, прячущейся в углу.

Мадлен пыталась написать письмо Квинтину, то и дело отбрасывая в сторону черновик за черновиком. Как сказать человеку, что вся эта сфабрикованная история о незаконности его рождения разлетелась вдребезги? Что он не ублюдок Анны, но, что, возможно, даже хуже, жестокий и одержимый ненавистью и недоверием сын Роберта. Наконец, отчаявшись, она отложила письмо в сторону и стала готовиться ко сну.

Хотя она знала, что Эми прекрасно заботится о Джеймсе и Гулливер охраняет его, Мадлен почувствовала непреодолимое желание взглянуть на малыша, прежде чем улечься. Найдя сына крепко спящим, она поцеловала его в шелковистую щечку и на цыпочках вышла из детской, слишком измученная, чтобы посидеть и покачать его, как она обычно делала каждую ночь. Странно, но даже собака спала так крепко, что не поднялась, когда она вошла в комнату.

Устало улыбнувшись, Мадлен приоткрыла дверь и направилась к своей спальне, но застыла в дверях, когда увидела госпожу Ошлви, стоящую перед ее секретером. Экономка торопливо собирала дневники и бумаги.

Мадлен шагнула в комнату взбешенная.

— Что вы делаете здесь без моего разрешения? Роетесь в моих вещах?

Крупная женщина обернулась к Мадлен с выражением такой сильной злобы на лице, что ее хватило бы, чтобы остановить реку Саванну.

— Я забираю этот дневник и все другие бумаги, в которых упоминается о нем. Из них получится хороший костер.

Агнес положила дневник на каминную полку и взяла в руку кочергу. Она стала надвигаться на Мадлен, медленно, угрожающе.

— Убирайтесь! — Мадлен старалась не паниковать и не дать голосу задрожать. — Вы что, совсем рехнулись? Если вы попытаетесь причинить мне вред, Гулливер разорвет вас на части.

Домоправительница нагло ухмыльнулась.

— Этот пес съел целую миску каши с опиумной настойкой Роберта.

Она продолжала надвигаться на Мадлен. Мадлен в ужасе ахнула:

— Но вы же не можете вот так убить меня. Все узнают…

— Никто ничего не узнает, если ты умрешь. А ты уволишь меня, если я позволю тебе продолжать проверять мои гроссбухи или если этот старый дурак Роберт вспомнит, что именно я послала его в сад в тот вечер, когда его брат приехал встретиться с его женой. Я все прекрасно рассчитала.

Окидывая взглядом комнату в поисках оружия, Мадлен ошарашенно застыла.

— Ты хотела дискредитировать Анну, точно так же, как пыталась подорвать мою репутацию. Ты крадешь в Блэкхорн-Хилле.

— Я управляю хозяйством Блэкхорн-Хилла вот уже почти тридцать лет. Я посвятила этому месту свою жизнь, и какую благодарность я имею за это? Плату в несколько жалких фунтов. Я только беру то, что принадлежит мне по праву, и я не лишусь своего положения. Никогда! Если мистер Квинтин поверит, что он сын Роберта, значит он поверит и в то, что Джеймс его сын. Он поверит в тебя и позволит тебе оставить меня без средств. Я не могу допустить этого. — Она была уже в нескольких шагах от Мадлен и подняла кочергу.

Мадлен закричала, но старуха остановилась лишь для того, чтобы засмеяться.

— Единственный, кого ты разбудишь — это твой сын. Я и слугам подлила опийной настойки в вино. Никто не услышит, как ты свалишься с лестницы и раскроишь себе череп о стойку перил.

На этот раз, когда она подняла кочергу и размахнулась, Мадлен была готова. Проворно отскочив в сторону, она подхватила подол ночной рубашки и босиком бросилась из спальни. Госпожа Ошлви, оказавшись на удивление быстрой, схватила ее за волосы. Инстинктивно Мадлен бросилась вправо, и кочерга пролетела мимо ее головы, с громким стуком ударившись о пол.

Вырвавшись из жестокой хватки, Мадлен бросилась вниз по лестнице. «Если бы только мне удалось добежать до передней лестницы, я смогла бы спрятаться внизу и найти кого-нибудь, кого она не усыпила!»

Несмотря на свой вес и тяжелую одежду, экономка снова поймала Мадлен на лестнице и больно схватила ее за руку. Мадлен уцепилась за перила и пыталась освободиться от своей мучительницы, но не в силах была справиться с куда более крупной женщиной.

Домоправительница отвела назад кочергу, но прежде чем был сделан смертельный удар, прогремел выстрел. Госпожа Ошлви уронила кочергу, которая загремела по лестнице вниз. Тяжелое тело покатилось вслед, приземлившись у основания лестницы бесформенной кучей.

Мадлен выпрямилась, все еще сжимая перила. Быстро отведя взгляд от того, что когда-то было экономкой, она посмотрела в холл. Роберт Блэкхорн стоял с пистолетом в руке и выражением неверия на лице. Даже в тусклом свете, льющемся из окна, Мадлен видела, что он был белый, как мел, и весь дрожал. Она бросилась к нему, но прежде чем успела добежать, он рухнул на пол.

Она опустилась перед ним и положила его голову к себе на колени, растирая лоб и щеки, чтобы привести его в чувство. Он одной рукой схватил себя за грудь и из нее вырвался сдавленный хрип.

— Не пытайся разговаривать, Роберт. Я должна позвать кого-нибудь снизу, чтобы отнести тебя в постель.

Он схватил ее за руку:

— Слишком поздно… слишком поздно для этого. Только скажи Квинтину… скажи моему сыну, что я был дурак. Это, по крайней мере, сможет научить его чему-нибудь… — Голос его умолк, а пальцы, державшие ее руку, разжались.

Мадлен осторожно опустила его голову на холодный пол и сложила ему руки на груди, затем поднялась и побежала на громкий плач Джеймса. Сын и Роберт были единственными свидетелями ее схватки с обезумевшей экономкой. Гулливер лежал очень тихо рядом с колыбелью, прерывисто дыша. Она взяла на руки ребенка и бросилась вниз за помощью.

В утреннем свете события предыдущей ночи казались почти невероятными. Роберта готовили к похоронам Тоби и Делфина. Мадлен никому не рассказала подробностей смерти госпожи Ошлви, которая была похоронена этим же утром на отведенном для слуг участке позади фамильного кладбища.

К полудню очень слабый Гулливер сидел в кухне Делфины, которая поила его теплым молоком. Когда он вылизал миску и ткнулся ей в щеку мокрым носом, Мадлен радостно рассмеялась.

— О, Гулливер, она же могла убить тебя…

— Хвала всевышнему, что эта чертова баба угомонилась навсегда, — сказала Делфина, закатив глаза к небу.

— Но и Роберт тоже ушел, — вздохнула Мадлен. — Он спас мне жизнь, и за это я всегда буду благодарна ему. Я должна сообщить Эндрю, чтобы он организовал его похороны.

Немногие люди будут скорбеть по Роберту Блэкхорну. Он был ожесточившимся и несговорчивым человеком с того самого времени, как привез домой женщину, которую обожал, но которой так никогда и не научился доверять. Эндрю известил друзей и семьи из близлежащих округов, которые пожелали бы присутствовать на похоронах, назначенных на следующий день.

Девон все еще находился с рейнджерами в городе. Зная, что Барбара прибудет в Блэкхорн-Хилл этим вечером, Мадлен решила сообщить также и Деву. Эндрю, она была уверена, не сделает этого. Если бы не Барбара, у Девона Блэкхорна не было бы причин выразить свое уважение дяде Роберту. Но, возможно, удастся еще раз свести их вместе…

Глава двадцать вторая

Пока священник произносил молитвы, шестеро сильных рабов опускали бренные останки Роберта Блэкхорна в сырую землю Джорджии. Промозглый октябрьский дождик окроплял собравшихся, как бы в завершение унылого существования угрюмого старика.

Эндрю стоял рядом с Мадлен, заботливо придерживая ее под локоть. Предметом его размышлений была горькая ирония судьбы. Старый Роберт, наконец, отдал концы, но зато Квинтин все еще жив и, вдобавок, произвел на свет наследника для Блэкхорн-Хилла. Эндрю поклялся, что Квинтин не будет жить, чтоб не смог заявить права на Блэкхорн-Хилл и свою прелестную жену. Как плантация, так и вдова будут принадлежать ему, Эндрю. Он мысленно улыбнулся, подумав, что пришло время прибегнуть к помощи со стороны.

Рассчитывая свое будущее, он окидывал взглядом собравшихся, на секунду остановившись на своем брате, одетом в форму рейнджера. Дружбе Мадлен с Девоном придет конец, так же как и ее общению с этой язвительной англичанкой леди Барбарой. Монти был полезен, но его сестра имеет нежелательное влияние на Мадлен, которому он также намерен положить конец, как только женится на наследнице Блэкхорн-Хилла.

Барбара почувствовала на себе тяжелый взгляд Эндрю. Она ответила ему таким же взглядом и отвернулась. «Он знает, что я презираю его». Ее глаза скользнули по толпе, жадно ища Девона. Стоя за Монти и Веймоутом, она видела лишь кусочек его зеленой формы и золотую голову, хотя он стоял напротив нее в задних рядах скорбящих. Возможно, после того как все вернутся в дом на помин, ей удастся поговорить с ним. Но нет, Девон не останется. Он просто засвидетельствует свое почтение Мадлен после погребения и уедет.

Уедет. План быстро возник у нее в голове, и Барбара потянула Монти за рукав.

— Я оторвала кайму платья, — прошептала она, собрав пышные складки серого шелка в бесформенную массу, чтобы он не обнаружил обмана. — Я улизну в дом и найду горничную, чтобы она зашила, пока никто не увидел меня такой. Вы с Алексом сможете прикрыть меня, чтобы никто не заметил моего отсутствия. Я присоединюсь к вам в доме.

Прежде чем ее изумленный брат успел что-либо ответить, она исчезла из толпы, которая уже начала расходиться, после того как были произнесены последние слова над могилой Роберта. Барбара выскользнула с фамильного кладбища и укрылась за рядом молодых дубков, затем решила избрать более короткий и в то же время уединенный путь к дороге за конюшней. Она помчится, как ветер, через кукурузное поле и спрячется за надворными постройками.

Девон не обращал внимания на холодные, неодобрительные взгляды кузенов и еще более дальних родственников семьи Блэкхорнов, приближаясь к тому месту, где Мадлен и Эндрю принимали соболезнования. На душе стало легче: Барбары поблизости не было. Уже от одного вида ее притягательной красоты его сердце сжималось от боли.

Мадлен тепло улыбнулась, когда он подошел к ней, и взяла его руку в свои.

— Как хорошо, что ты приехал, Дев.

И он ответил с улыбкой:

— Я знаю, что ты едва ли будешь скучать по Роберту, но с его смертью увеличивается груз твоих забот. Если я смогу быть в чем-то полезен, дай мне знать.

— У Мадлен есть я, чтобы помочь ей управляться с Хиллом теперь, когда Роберта не стало, — сказал Эндрю, растянув губы в фальшивой улыбке. — Я уверен, мы славно поладим, Девон.

— Благодарю за поддержку, Дев. Пожалуйста, останься к обеду и на ночь. Ты не видел Джеймса с тех пор, как он родился.

— Я совершенно уверен, что у моего брата имеются очень срочные дела, связанные с его военными обязанностями, — вкрадчиво сказал Эндрю.

— Именно так, Мадлен. На этот раз Эндрю прав. Я должен немедленно ехать, чтобы догнать свой отряд. Нас бросают против партизан-мятежников к югу отсюда.

Мадлен почувствовала разочарование, поискав глазами в толпе Барбару, которая таинственно исчезла. Она попыталась хоть немного задержать Дева, задавая вопросы о его деятельности и о ходе войны, пока они медленно шли к дому. Но в конце концов Девон попрощался, пообещав снова заехать, когда его миссия будет выполнена.

Барбара ждала в тени, тяжело дыша после того, как пробежала без остановки последние сто ярдов.

— Я слабею. Женщина-Пантера без труда одолела бы меня, если бы пришлось драться за Девона, — прошептала она себе, приседая за кустами бузины, густо растущими вдоль поворота дороги. Они надежно скрывали ее от наблюдателей в доме. Конечно, если бы кто-то в этот момент оказался в коровнике, ее могли бы увидеть подстерегающей Девона Блэкхорна. И она рискнет.

Девон спускался по извилистой дороге, глубоко погруженный в раздумья. Но вот Смутьян неожиданно вздыбился, и предмет его раздумий материализовался прямо перед гарцующей лошадью. Он натянул поводья.

— Что, черт побери, ты здесь делаешь? Я чуть не наехал на тебя.

Одной рукой она держалась за уздечку лошади, запыхавшаяся и растрепанная.

— Пожалуйста, Дев, я прибежала сюда, чтобы встретиться с тобой. Я знала, что ты уедешь, когда все вернутся в дом.

— Вы совершенно напрасно проделали такой путь, ваша светлость, — сдержанно сказал он, поворачивая голову жеребца в сторону от ее руки.

— Ты не можешь оставить меня. Я упала и подвернула лодыжку. Я не могу вернуться, Дев. — Она оперлась о его ногу, всем весом навалившись на Смутьяна, словно не могла удержаться сама.

Пробормотав сквозь зубы проклятие, он наклонился и, подняв ее, посадил перед собой. В тот же момент она обняла его за талию и спрятала лицо у него на груди.

— Нам нужно поговорить, Дев.

— Тут не о чем говорить, Барбара. Твои выходки в конце концов погубят кого-нибудь из нас. — Он повернул Смутьяна с дороги, направляя к заднему подворью.

— Дев, я хочу уехать с тобой. Монти заставит выйти меня за Веймоута, а я…

— Выходи за него. Он сможет благополучно вывезти тебя из этого ада. Ты что, не читала листовки, распространяющиеся в Саванне? Не слышала, что произошло в Виргинии? Вся армия Корнуоллиса сдалась этим проклятым мятежникам и их французским союзникам! После трехнедельной осады Йорка он сдался. Последняя боеспособная армия его величества в Северной Америке численностью более семи тысяч человек, разоружена. Все кончено, ваша светлость.

— Что же теперь будет с нами, Дев? Не может же британская армия просто взять и уплыть!

— Может, и сделает это. Ничего другого не остается, как только эвакуироваться под защитой королевского флота. По крайней мере ты и твой брат сможете уехать домой и возобновить привычную жизнь. Мне в этом отношении повезло меньше: Джорджия — моя родина, и теперь я потерял даже это.

Она заглянула ему в глаза, в которых больше не светились насмешливые дьявольские огоньки. Выражение его лица было таким же угрюмым, как и его слова. Коснувшись пальцами его подбородка, она спросила:

— Куда ты пойдешь?

Он пожал плечами, но в этом жесте отсутствовала его обычная беззаботная небрежность.

— Я еще не знаю. Вначале я планирую возобновить поиски Мак-Гилви и его сообщников и избавить от них округу. Когда рейнджеры будут расформированы, я, возможно, вернусь к мускогам. Теперь, когда британские законы больше не существуют, американские поселенцы хлынут на запад, как саранча, на индейские земли.

— И ты будешь сражаться за людей своей матери? — Холодок страха пробежал по ее позвоночнику. — Тебя же могут убить, Дев.

— Меня могут убить и пока я ношу эту форму. Может быть, Мак-Гилви прикончит меня.

— Нет! — Она сильнее прижалась к нему. Он ответил с неестественной легкостью:

— Как видите, ваша светлость, мои перспективы как англичанина и как мускога далеко не блестящие. Уезжайте домой. Забудьте меня и начните новую жизнь.

Несмотря на свою решимость, он кончиками пальцев провел по ее залитой слезами щеке и поцеловал соленые капельки, дрожащие на ее ресницах.

Барбара крепче обняла его, и ее губы жадно отыскали его рот. Почувствовав, что он отвечает на ее поцелуй, она пробормотала:

— К черту твои перспективы, я буду хорошей мускогской женой. Возьми меня с собой.

«Хорошая мускогская жена». Ее слова молотом стучали в его голове до тех пор, пока здравый смысл и холодный рассудок не вернулись. Смутьян остановился у дальнего здания конюшни. Дев заставил себя отстраниться и поставил ее, задыхающуюся и растрепанную, на землю.

— Вы не протянете и недели в тех болотах, ваша светлость. Лучше поспешите и приведите себя в порядок, пока кто-нибудь не увидел вас. До свидания, Барбара. — Он развернул жеребца и пустил его в галоп.

— Черт бы тебя побрал, Девон Блэкхорн! Черт бы побрал всю проклятую армию мятежников! Я не уеду из Джорджии, — крикнула она вслед его удаляющейся фигуре, но он не обернулся.

Апрель 1782 года

Таверна «Золотой Лебедь»

Мадлен прижимала к себе маленькое тельце Джеймса, закрывая его от весеннего дождя, начавшего хлестать, когда она вышла из кареты. Она сделала знак Обедию и остальным из своего сопровождения отвести лошадей в конюшню Полли и ступила под теплый, золотистый свет главного зала таверны. Стряхнув дождевые капли со своей лохматой шкуры, Гулливер потрусил за ней. Он не спускал глаз с любого, кто приближался к Мадлен или ее ребенку. В «Лебеде» только Полли могла делать это с его одобрения. Яркий огонь в камине был так же гостеприимен, как и широкая улыбка Полли и ее сердечное объятие.

— Я ждала этого момента, чтобы взглянуть на тебя и этого маленького негодника, — сказала она, ведя их через шумное сборище в свои личные комнаты в другую часть «Лебедя». — Ну разве он не милашка? А какой большой, просто настоящий великан.

— Он уже ест рубленое мясо и протертые овощи. У него прорезались еще три зубика, — Мадлен развернула свое сокровище и вручила его Полли на осмотр.

Та щекотала малыша, отчего он засмеялся и обнаружил свои новые зубки.

— Ты становишься таким сильным и таким забавным. И у тебя миленькие розовые щечки, верно? Очень скоро у тебя будет день рождения, — ворковала она над Джеймсом.

— Да, скоро ему будет годик. А наш папа все еще не хочет видеть его. Я слышала разговоры в городе об эвакуации британцев. Война уже закончена, Полли. Что ты слышала, если послала за мной?

Разгоряченное лицо Полли Блор покраснело еще больше обычного, когда она встретилась с глазами Мадлен.

— Давай я принесу тебе что-нибудь перекусить, а потом поговорим. Что до тебя, мошенник, — сказала она, глядя на мокрого пса, — то у меня на кухне имеются чудесные косточки.

Гулливер послушно последовал за ней, виляя хвостом.

Мадлен отнесла сына в большое удобное кресло и села вместе с ним. Он смотрел на нее ясными изумрудными глазами, следя за каждым ее движением с жадным любопытством. Через несколько минут вернулась Полли и поставила на стол поднос с едой, в том числе и маленькую миску, наполненную рубленым мясом и морковью для Джеймса.

Поднеся ложку пюре к его маленькому ротику, она сказала:

— Квинт получил твое письмо о смерти старого Роберта. Он не очень сильно скорбел.

— Я написала ему о дневнике. Его мать не изменяла его отцу. Она была невинна. Неужели это для него ничего не значит? — Гнев боролся с болью. За последние месяцы Мадлен написала ему так много писем, но ни на одно не получила ответа.

Полли осторожно подбирала слова, продолжая кормить малыша.

— Уверена, что это значит для него очень много, но дело в том, в общем… он не мог писать. Он был ранен… нет-нет, не серьезно, — поспешила успокоить она Мадлен, видя, как та побледнела, — генерал Марион сам написал мне о Квинте, сообщив, что тот приедет в Хилл, как только сможет держаться в седле.

— Как сильно он ранен? Не пытайся подсластить пилюлю, Полли. Скажи мне все, что тебе известно. — Мадлен затаила дыхание, ожидая ответа. Весь гнев улетучился, сменившись безумным страхом за Квинтина.

— Рана была неопасна, но началась лихорадка. У них в тех болотах не слишком-то хорошо с лекарствами. Но он скоро приедет. Генерал говорит, что в течение месяца он уже достаточно поправится, чтобы сесть на лошадь, но я не хочу, чтобы ты считала дни и переживала до тех пор, пока молоко не перегорит у тебя в груди раньше, чем у Джеймса прорежутся все зубки.

Несмотря на тревогу, Мадлен улыбнулась:

— Не волнуйся, Полли. Я буду заботиться о сыне Квинта, пока тот не вернется домой, чтобы признать его своим.

А в это время маленький человек стоял, ссутулившись, снаружи таверны, возле конюшни, и прислушивался к разговору о своей госпоже вооруженных всадников, сопровождавших Мадлен Блэкхорн. Он надвинул пониже шапку из куньего меха на свои жирные седые волосы и сплюнул табак на грязный пол между передними ногами великолепной лошади госпожи. Никто из них не обратил на него внимания, когда они прошли мимо с кувшином рома, смеясь и разговаривая. Когда один упомянул о дружбе его богатой госпожи и простой проститутки, владеющей «Золотым Лебедем», соглядатай навострил уши. Это было не то, что его послали узнать, но такая информация могла оказаться очень полезной, действительно очень полезной.

— Госпожа Блэкхорн несколько месяцев пыталась сообщить хозяину, что его отец умер. Представьте, старушке Полли удалось-таки переслать письмо через американские линии.

— Британцы уже почти год не спускают глаз с заведения Полли. Но никогда еще им не удалось поймать ее на шпионаже. Хитрая бестия выбрала побеждающую сторону.

— Думаю, она, наконец, получила письмо от Квинтина Блэкхорна к его жене. Скорей бы уж он вернулся домой, чтобы заниматься делом. Мне не слишком-то по нутру получать приказы от «хозяина» в юбке, даже если он чертовски хорошенький.

Мужчины продолжали размышлять вслух о курьерской системе Полли и пришли к выводу, что Квинтин Блэкхорн, скорее всего, действительно уже возвращается домой, чтобы вступить в права наследства, потому что война уже заканчивается, а его отец в могиле.

Арчи Бард снова сплюнул табак и вышел из укрытия под теплый весенний дождь. Он околачивался возле «Лебедя», пытаясь что-нибудь разузнать о Джордже Мак-Гилви. Девон Блэкхорн обещал щедрую награду за информацию о ренегате. Но ему также было известно, что майор Карузерс вот уже два года мечтает свести счеты с Квинтином Блэкхорном, который обвел блестящего английского лорда вокруг пальца и освободил заключенного с тюремного корабля, находящегося в ведении майора. К черту Мак-Гилви. Англичанин не поскупится на вознаграждение, когда узнает, что Квинтин Блэкхорн возвращается домой. Получив денежки от Карузерса, возможно, старик Арчи сумеет пронюхать что-нибудь и о мародере, и тогда он получит обе награды.

Насвистывая, он под дождем отправился в город.

Саванна

Майор Монтгомери Карузерс сделал глоток из бокала, который держал в руке, и поморщился.

— Проклятый ром, — буркнул он, делая еще один глоток и отчаянно желая, чтобы это был великолепный бренди, такой, который пил сэр Алекс. Алекс не удовлетворился бы ничем, кроме самого лучшего.

Вначале Монти был польщен, когда Веймоут предложил ему дружбу, даже несмотря на то, что вскоре стало ясно, что виконт использовал его, чтобы ухаживать за Барбарой.

Монти поздравлял себя со счастливой судьбой, которая свела Веймоута и Барбару в Саванне. Он наслаждался компанией Алекса, но хотел бы, чтоб виконт не поощрял его старое пристрастие к игре. Алекс вложил уйму денег в его счета. Но при явном равнодушии со стороны Барбары Веймоут попросил ее брата повлиять на леди. Если она согласится выйти за него замуж, то в этом случае, прозрачно намекал виконт, он разорвет счета Монти.

Это было решение всех их проблем. Осталось лишь убедить своевольную Барбару с большей серьезностью отнестись к ухаживаниям Алекса. Это может оказаться довольно трудным, думал он, ожидая ответа на его просьбу спуститься к нему в библиотеку перед обедом. Она запаздывала.

Барбара провела два дня в Блэкхорн-Хилле и только сегодня днем вернулась в город. Когда она одевалась в бледно-голубое шелковое платье и служанка укладывала ее волосы в высокий помпадур, ее вдруг поразила одна мысль: она бы предпочла сейчас снова оказаться в «Золотом Лебеде» с Мадлен и Полли и играть с Джеймсом. «Как бы я хотела иметь своего собственного ребенка, которого могла бы любить. Ребенка Дева».

Но этого никогда не будет. Он с самого начала дал понять ей это. Бегло взглянув на себя в зеркало, она направилась в библиотеку с напускной веселостью на лице.

Открыв дверь, Барбара поздоровалась.

— Добрый вечер, Монти. Очень сожалею, что опоздала, но дорога между Блэкхорн-Хиллом и городом просто ужасна. Клянусь, я насквозь промокла под дождем.

Он нахмурился, раздумывая, как бы лучше сформулировать деликатный вопрос, который он хотел обсудить. Подав ей бокал хереса, Монти небрежно чмокнул ее в щеку и сказал:

— Ты проводишь слишком много времени с этой женщиной Блэкхорна.

— Квинт и Мадлен наши кузены, как и Эндрю. А вы с ним, по-моему, закадычные друзья, — сердито ответила она. — Не можешь же ты винить Мадлен за поступки Квинтина.

Монти махнул рукой, сделав отстраняющий жест, и улыбнулся.

— Нет, конечно, нет, просто я беспокоюсь о твоей безопасности на дорогах. Ты же знаешь, как рыщут в эти дни партизаны. Алекс только вчера выражал озабоченность по поводу твоей безопасности. — Он наблюдал, как Барбара нервно стучала пальцами по бокалу с хересом.

— Веймоут очень мил, но слишком уж суетлив, на мой взгляд. В любом случае, у меня надежное сопровождение.

— Чепуха. У нас слишком мало лишних людей. Боюсь, тебе придется прекратить дальнейшие поездки в деревню.

— Тогда я поеду без сопровождения. При нынешнем положении дел стоит лишь сказать мятежникам Элайджи Кларка, что я кузина Квинтина Блэкхорна, и они спокойно позволят мне проехать, — ответила она язвительно.

— Черт побери, Барбара, вокруг идет грязная война.

— Я постоянно слышу об этом. — Глаза ее подернулись пеленой печали, когда она вспомнила, как эти же слова говорил и Дев.

— Не сердись на меня, киска, — сказал Монти, пересекая комнату и торжественно поднимая свой бокал. — У нас есть что отметить. Одна замечательная новость.

— Генерал Клинтон посылает армию из своей цитадели в Нью-Йорк? — сухо спросила она.

— Никакой политики. Это дело личного характера. — Он заметил, как в ее глазах вспыхнул предостерегающий огонек, но упорно продолжал. — Веймоут сделал тебе предложение, Барбара. Улов сезона. Ты поймала его.

— Ну что ж, мне придется выбросить его обратно в реку. Я уже говорила тебе и Алексу, что меня не интересуют его ухаживания.

— Черт побери, он же виконт! Кого ты ждешь, принца Уэльского? В самом деле, Барбара, тебе пора иметь голову на плечах. Тебе известно затруднительное положение, в котором находится наша семья…

— Да, мне известно затруднительное положение, в которое нас поставила прославленная расточительность Карузерсов. В Лондоне я тоже была виновата в этом. Именно поэтому мама послала меня сюда, если помнишь. Теперь дома она одна проматывает состояние, а здесь ты наделал долгов. Мне жаль, Монти, но я не выйду замуж за мужчину, который вызывает у меня отвращение, даже если мне придется зарабатывать на жизнь шитьем!

— Какая оригинальная мысль. Это твоя подруга-гугенотка вбила тебе ее в голову? Теперь я уверен, что должен удерживать тебя от того, чтобы проводить так много времени с ней, мечтая о жизни в сельском уединении.

— Я хочу не сельского уединения, Монти. Я хочу любви, — выпалила она, затем покраснела до корней волос от смущения.

— Любви? — фыркнул он. — Теперь я абсолютно уверен, что должен запретить тебе общаться с этой женой предателя.

— Мои чувства не имеют никакого отношения к влиянию Мадлен.

— Так что же, бога ради, привело тебя к такому смехотворному порыву?

— Мужчина. — Она замолчала, зная, что теперь полностью завладела его вниманием. Что ж, почему бы и нет? Барбара видела свое будущее, уныло простирающееся перед ней, и ее так и подмывало рассказать правду. Ей хотелось сделать это с тех самых пор, как Девон оставил ее у Рейнольд-Сквер с тщательно отрепетированной историей.

— Все, что я рассказала тебе о своем спасении после кораблекрушения, было ложью, Монти. Не было никакого доброго рыбака и его жены.

— Какой-нибудь колонист нашел тебя? — У него пересохло в горле. Он подошел к столу, на котором стояла бутылка рома, и налил себе еще.

— Девон Блэкхорн нашел меня.

— Этот рейнджер? Сводный брат Эндрю… — Он побледнел.

— Да, Монти, совершенно верно. Брат Эндрю, в жилах которого течет кровь дикарей. Он спас мне жизнь и взял с собой в одну из их деревень. Я жила среди них все это время, пока меня не было.

— И, полагаю, вы с Блэкхорном были любовниками? — спросил он холодно, увидев по выражению ее лица, что это правда.

— Да, Монти, мы были любовниками. Я все еще люблю его и всегда буду любить, даже несмотря на то, что он упорно отказывается взять меня с собой. — Она издала печальный, иронический смешок. — Как ни странно, но Дев использует те же аргументы, что и ты, убеждая меня выйти за Веймоута и уехать из колоний до окончательного разгрома. Но я никогда не вернусь в Лондон. — Ее голос был мягким, но в нем чувствовалась железная решимость.

— Нет, вернешься! Я прикажу связать тебя по рукам и ногам и, если понадобится, сам отнесу на корабль.

Она невесело рассмеялась.

— Ты почти слово в слово повторил угрозу матери, к которой она прибегла, отправляя меня сюда. Я не поддамся на нее, Монти. Ты, мама, общество, даже бесценное имя Карузерс — все к черту. Я больше не позволю, чтобы мною манипулировали. — Она поставила бокал и насмешливо присела в реверансе. — А теперь прошу извинить меня. У меня что-то пропал аппетит.

Монти невидящим взглядом уставился в бокал с ромом, который он то и дело наполнял после шокирующих признаний Барбары. Его единственная сестра, этот удивительный бесенок, которого он так любил еще с тех пор, когда Барбара была малышкой, лежала с грязным дикарем. Мало того, что Девон Блэкхорн является младшим братом разорившегося колониста, так он, вдобавок, еще и индеец!

Стук в дверь библиотеки вывел его из угрюмой задумчивости.

— Скажи повару, что я не буду обедать, Хоукс, — сказал он, подумав, что пришли пригласить его к столу. У него тоже пропал аппетит.

— Прошу прощения, милорд. Вас спрашивает какой-то колонист. Говорит, его имя Арчи Бард. — В его голосе сквозило презрение к грязному грубому посетителю, который осмелился переступить порогдома самого барона Рушкрофта.

— Бард… — повторил Монти. Его затуманенный ромом мозг припомнил этого человека. — Какого дьявола ему нужно? Пусть войдет, Хоукс.

Июнь 1782 года

Блэкхорн-Хилл

Квинтин не принял никаких мер предосторожности, как в прошлом году, когда возвращался на плантацию. Опасность того, что патруль британцев захватит его, была незначительна в эти дни. Они уже полным ходом готовились к эвакуации из Саванны. Квинтин сильно сомневался, что кто-нибудь из воюющих роялистов или британских военных будет патрулировать так далеко к северу от города. Сельская местность принадлежала теперь американцам. Вскоре будут принадлежать и города.

Он опустил раненое плечо и снова пожелал, чтобы этот бесконечный конфликт поскорее закончился. В последнем официальном сообщении от Франклина указывалось, что мирные процессы продвигаются со скоростью улитки.

— Но для меня война уже закончилась, — пробормотал он Домино, окидывая взглядом процветающий дом на плантации и все прилегающие к нему поля и надворные постройки.

Квинт почувствовал головокружение от гнетущей полуденной жары, спешившись слишком быстро. Он взял свою фляжку, подошел к большому валуну, затеняемому деревом, и сел, чтобы напиться. Военный доктор предупреждал, что он еще слишком слаб, чтобы предпринимать такое длительное путешествие, но Квинтину до смерти надоело лежать в постели и не терпелось вернуться домой.

Понимая его чувства, Марион подписал приказ о его увольнении и пожелал ему счастливого пути. Прощание с маленьким гугенотом было одним из самых тяжелых моментов в жизни Квинтина Блэкхорна. Этот неразговорчивый человек стал не только почитаемым командиром и добрым другом, но почти отцом для Квинтина, которым Роберт Блэкхорн не был никогда.

Было все еще трудно — нет, невозможно — думать о Роберте Блэкхорне как о своем отце, после того как столько лет ему твердили, что он ублюдок. Теперь Роберт умер, каясь в своих грехах, но его раскаяние было слишком поздним как для Анны, так и для его сына. В течение долгого и медленного путешествия домой Квинтин очень много размышлял о том, что говорилось в письме Мадлен. Неужели Анна в самом деле была невинной жертвой? Если так, виновен ли он в той же самой необоснованной ревности по отношению к Мадлен? «Я должен сам прочитать этот дневник».

«Мадлен». Этот последний год он постоянно думал о ней. Он мечтал о ней, даже бредил ею в лихорадочном беспамятстве. Джеймсу теперь уже год. Похож ли мальчик на него?

Он встал и закрутил пробку фляжки. Больше никаких отсрочек встречи, чтобы она ни принесла ему. Квинтин взобрался на Домино и поехал по направлению к большому кирпичному дому, стоящему на вершине холма.

Мадлен была в коптильне и выбирала ветчину к обеду, когда услышала радостные крики, идущие со стороны дома. Квинтин вернулся! А она, как нарочно, вся вспотевшая, в грязной старой одежде. Даже кружево на корсаже было оторвано маленькими пальчиками Джеймса.

— Ничего не поделаешь, — философски пробормотала Мадлен, приглаживая волосы под чепцом. Выбившиеся пряди не слушались ее, отчаявшись, она сняла головной убор и встряхнула головой, отчего волосы рассыпались по плечам. С колотящимся сердцем она быстро пошла по тропинке к тому месту, где стоял Квинтин, окруженный толпой радостных слуг.

Почувствовав ее присутствие, он повернулся и посмотрел на дорогу, где она остановилась — маленькая, одинокая, в поношенной одежде. Мадлен заколебалась на мгновение, затем вновь зашагала навстречу ему с встревоженным сердцем.

Она окинула Квинта взглядом, отмечая бледность его заросшего лица, худобу тела, то, как он щадил свое левое плечо. Его лоб был покрыт испариной, и выглядел Квинтин так, словно вот-вот рухнет на землю.

— О, Квинт, ты же мог умереть в этих болотах! — Ее шаги перешли в бег, когда толпа расступилась, чтобы дать ей пройти.

Квинтин стоял, не шелохнувшись, глядя на нее с каким-то неясным выражением в глазах, давая ей возможность подойти к нему. В последний момент Мадлен остановилась перед ним и удержалась, чтобы не броситься в его объятия. Она стояла, протянув руки с открытыми ладонями, ожидая, чтобы он сделал движение.

— Добро пожаловать домой, Квинт. — Ее голос был неровным и запыхавшимся. Что же он, так и будет стоять и смотреть на нее, как на жалкую шлюху?

Квинтин взял ее руки в свои и почувствовал, как пульс его участился. Все вокруг померкло, когда он заглянул в ее бездонные янтарные глаза.

— Как хорошо снова быть дома, Мадлен.

Держась за руки, они пошли к парадной двери, не говоря больше ни слова.

Слуги радостно болтали о примирении между их хозяином и его женой, которую обвиняли в том, что она предала его.

Глава двадцать третья

Когда они подошли к парадной двери, Тоби широко распахнул ее и ждал со слезами на глазах.

— Я так счастлив, что вы снова дома, мистер Квинтин.

— Спасибо, Тоби. Я тоже счастлив видеть, что ты не изменился — такой же аккуратный, как всегда. — Он протянул руки и обнял старика.

— Да вы же едва не умерли с голоду, мистер Квинтин. Я собираюсь откормить вас! — Делфина враскачку вплыла в передний холл, чтобы хорошенько рассмотреть его своими проницательными черными глазами. Она подержала его на длину вытянутых рук, затем прижала к своим необъятным габаритам. — Боже праведный, да вы тощий, как новорожденный теленок! Вы с миссис Мадлен пока поговорите, а я начну готовить. — Делфина повернулась и пошла обратно через холл.

— Если хотите, я приготовлю вам хорошую освежающую ванну, хозяин, — предложил Тоби.

— Это было бы замечательно. Я могу сосчитать все ванны, которые принимал за последние полтора года.

— Ты хотел бы отдохнуть в кабинете, пока все будет готово, Квинт? — спросила Мадлен, когда они остались вдвоем. Нервно разглаживая свои пыльные юбки, она добавила: — Мне тоже нужна ванна. — И лицо ее вспыхнуло от неумышленного намека.

Квинтин улыбнулся. Глаза его отдавали голодным блеском.

— Я бы предложил разделить мою, но боюсь, я слишком грязный. А впрочем… — Он многозначительно замолчал.

Мадлен снова покраснела, и ее рука непроизвольно поднялась к груди.

— Я должна покормить Джеймса. Я уже почти отняла его от груди, остался лишь один раз в день, в это время… — Она вызывающе посмотрела ему в глаза. — Ты не хочешь посмотреть на своего сына, Квинт? Он становится похожим на тебя.

«Узнаешь ли ты собственного ребенка? Роберт не узнал…» Квинт никогда не знал материнской любви. Сумеет ли он дать своему сыну то, чего не испытал сам?

Он вдруг испугался.

— Возможно, будет лучше, если я сначала вымоюсь, — неловко предложил он, и сам услышал, как фальшиво прозвучал его голос. «Трус». — Я пойду наверх, приму ванну и побреюсь, пока ты покормишь его.

— Как долго ты пробудешь дома, Квинт? Война закончилась?

— Для меня — да. Марион дал мне окончательное увольнение из-за ранения и лихорадки. Я лишь недавно смог сесть на лошадь. Последние несколько месяцев с меня было мало толку, да, впрочем, нам особенно и нечего было делать. Мирные переговоры уже ведутся, Мадлен, даже если между патриотами и роялистами все еще происходят стычки внутри страны.

— Ты выиграл все, Квинт, — добавила она мягко, затем повернулась и пошла кормить Джеймса.

Квинт заколебался, не пойти ли с ней посмотреть на их сына. Джеймс. Его сын? Как он — сын Роберта. Все еще чертовски слабый после стольких дней в седле, он почувствовал жар и головокружение. Или это потому, что он здесь, рядом со своей женой и болезненным прошлым, которое она так драматически воскресила?

Он поднялся по лестнице и вошел в свою спальню. Двое слуг-мальчишек только что наполнили ванну в гардеробной. Он сбросил с себя одежду, настолько привыкший одеваться и раздеваться сам, что Тоби наверняка ахнул бы. Поблагодарив мальчишек и отпустив их, Квинтин со вздохом облегчения погрузился в прохладную воду.

Тоби вошел в комнату и положил рядом с ванной стопку чистых полотенец, затем собрал грязную, разорванную одежду хозяина, бормоча, что ее следовало бы сжечь.

— Делай с ней что хочешь, Тоби. Только принеси мне что-нибудь чистое, и я буду тебе бесконечно благодарен.

Мадлен накормила Джеймса и положила его в кроватку.

— Скоро, малыш, скоро он узнает, — ворковала она, гладя его мягкие черные волосики, когда он засыпал. Затем она торопливо сбросила с себя все и обмылась из большого таза, который принесла Нел. После этого надела чистое ситцевое платье ярко-желтого цвета и завязала волосы лентой.

Нервно взглянув на дверь в гардеробную, соединяющую их спальни, Мадлен решила не прерывать его купания. Она прошла через коридор и вошла в его комнату, где Тоби раскладывал на столе горы ветчины, острого сыра, хрустящих кукурузных лепешек и свежую малину со сливками. Он открыл бутылку охлажденного белого вина и наполнил им два хрустальных бокала, затем повернулся к Мадлен, улыбаясь:

— Если я вам понадоблюсь, буду внизу.

Через несколько минут Квинт вошел, и она предложила ему бокал.

— Делфина превзошла себя, — сказала Мадлен, предлагая ему место за раскладным столом у окна.

— Поскольку это не сладкий картофель и рыба — с удовольствием, — весело ответил он, поднимая бокал, и отпил большой глоток.

Мадлен лишь пригубила, поставила свой бокал на стол и подошла к его конторке. Она достала старый кожаный дневник и положила на стол.

— Хочешь сейчас почитать это? — мягко спросила она.

— Нет, мне нужно время… «Больше, чем я мог представить», — подумал он печально.

Набравшись мужества, она сказала:

— Я знаю, что это очень болезненно для тебя, Квинт, но, прочитав дневник, твой отец страдал намного сильнее, чем ты. Его жизнь закончилась, а он растратил всю ее впустую. Он молил о твоем прощении.

— Да, ты писала… Не знаю, смогу ли я простить. Или забыть, — ответил он, задумчиво глядя на потертый кожаный томик.

— Ты хочешь повторить ошибки твоего отца? Ты должен смело посмотреть в лицо прошлому, чтобы оставить его позади и начать жить ради будущего.

Он отодвинул стул для нее и сел сам за маленький стол. Интимность ситуации странно поразила его.

— Я по-прежнему желаю тебя, ты же знаешь. Не важно, что я думал — правильно или ошибочно — о тебе, я не мог освободиться от той власти, которую ты имеешь надо мной.

Слова, казалось, давались ему мучительно, когда он говорил низким, торопливым голосом. Мадлен накрыла его ладонь своею и ощутила знакомый огонь, который всегда вспыхивал между ними.

— Тогда, возможно, у нашего брака еще есть надежда. Все время теперь наше, Квинт. Давай не будем терять его. — Она подняла бокал. — За новые начинания!

Изучая ее своими проницательными зелеными глазами, он молча чокнулся с ней и выпил, затем обратил внимание на еду, хотя уже один вид дневника лишал его аппетита.

Несколько минут они ели в напряженном молчании, выпивая вина больше, чем им было свойственно.

Квинт первым нарушил молчание:

— Сколько я себя помню, Делфина всегда была замечательной поварихой.

— Я знаю, как ты ненавидел подгоревший сладкий картофель и мечтал о кукурузных лепешках с медом, — сказала Мадлен и вспыхнула, когда он изумленно уставился на нее.

— Откуда ты…

— Полли давала мне читать твои письма к ней, — призналась она, стараясь, чтобы ее голос не звучал укоризненно.

Он положил вилку и вздохнул, пробежав пальцами сквозь свои длинные волосы, и обхватил голову руками.

— Тогда я был уверен в очень многих вещах, Мадлен. Теперь я не…

Громкий стук и хриплый крик прервали его. Они быстро поднялись, но Квинт первым дошел до двери и, распахнув ее, встретился с дулом мушкета, направленным ему в грудь. Молодой капрал с рыбьими глазами твердо держал оружие, заставляя Квинта отступить в спальню, в то время как легким шагом вошел майор Монтгомери Карузерс, сопровождаемый полдюжиной солдат, вооруженных до зубов.

— Наконец-то мы снова встретились, Блэкхорн, — вкрадчиво сказал Карузерс, стряхивая пылинки со своей безукоризненной алой формы. — Удача, наконец, улыбнулась мне. Представь мою радость, когда я услышал, что прославленный американский шпион вернулся домой.

— Монти, вы не можете арестовать Квинта! Война закончилась. Вы уезжаете…

— Ну-ну, моя дорогая. Вам с Барбарой будет намного лучше, если вы избавитесь от этих Блэкхорнов, — сказал он, успокаивающе похлопывая ее по плечу.

Квинт перевел взгляд с глупого капрала на самодовольного майора. Не видя пути к спасению, когда солдаты окружили его, он повернулся к Мадлен:

— Я хотел верить тебе… Да поможет мне бог, я поверил тебе, — голос его был хриплым, резким. Его ледяные зеленые глаза остановили ее, когда она попыталась прикоснуться к нему.

Майор сделал знак солдатам схватить Квинта и связать ему руки за спиной.

— Ну вот, теперь я получил обратно сбежавшего заключенного. Не бойтесь, Мадлен, он больше не побеспокоит вас.

— Пожалуйста, Монти, он мой муж, не делайте этого, — заплакала она, когда солдаты потащили Квинтина из комнаты.

А Квинтин даже не взглянул на нее, одиноко стоящую с бессильно сжатыми кулаками.

Когда солдаты привязали его к Домино, Карузерс довольно улыбнулся:

— Замечательный экземпляр. Как только мы прибудем в Саванну, он, конечно, станет собственностью его величества. Может быть, я куплю его. — С небрежным изяществом он вскочил на своего гнедого жеребца и бросил кошелек Арчи Барду.

Грязный колонист, много недель наблюдавший за Домом, с алчной радостью принял вознаграждение и поспешил ускакать прочь от полных ненависти взглядов слуг, которые поняли, что он сделал.

Квинтин смотрел, как удалялся Арчи и размышлял, не Мадлен ли наняла этого негодяя, чтобы подстеречь его. Если так, то он, должно быть, наблюдал за домом с тех пор, как она послала ему письмо о дневнике и смерти Роберта. Квинт отчаянно пытался не думать о том рае, в существование которого он почти поверил.

Саванна

— Итак, что она сказала? — спросил Алекс Веймоут, нервно вытирая вспотевшие ладони о свои узкие бриджи.

— Моя сестра согласна стать твоей женой, Алекс. Думаю, это стоит немного отметить, не так ли? — ответил Монти Карузерс.

— Ну конечно! — Веймоут позвонил и приказал, чтобы открыли бутылку его лучшей мадеры. Он сделал знак майору располагаться в дорого обставленной гостиной элегантного городского дома, предоставленного в его распоряжение на время оккупации. — Не могу сказать, что буду сожалеть, покидая эту песчаную, кишащую насекомыми дыру. — Он смотрел из окна на улицу, простирающуюся перед ним. — По крайней мере, у мятежников, владельцев этого дома, оказался вполне приличный винный погреб. — Он сделал глоток, затем повернулся и посмотрел на майора поверх края бокала. — Могу я заехать завтра? Нам с Барбарой нужно обсудить свадьбу.

Монти отхлебнул глоток мадеры, вспоминая вчерашнюю ссору со своей сестрой.

— Ведь брак с виконтом для твоей же пользы, — увещевал ее он.

— Мое благополучие не имеет к этому никакого отношения. Я выйду замуж за виконта, чтобы освободить Квинтина Блэкхорна. В свою очередь Алекс Веймоут заплатил твои карточные долги. Это сделка, заключенная в аду, Монти. Единственная положительная сторона этого дела то, что Мадлен, наконец, воссоединится со своим мужем. — Барбара говорила с таким неприкрытым презрением, что он тут же вышел из комнаты.

Мысленно вернувшись в настоящее, Карузерс подхватил нить разговора с Веймоутом.

— Э-э, да, полагаю, ты можешь заехать завтра днем, но вначале надо решить вопрос об организации освобождения этого проклятого шпиона. Это чертовски затруднительное предприятие, но ты знаешь, как бывают упрямы женщины, когда им взбредет что-нибудь в голову. Моя сестра считает себя близкой подругой Мадлен Блэкхорн. Тем лучше, нам больше не придется иметь дело с этими колонистами.

— И тем не менее мне бы все же хотелось, чтоб мы оставляли эти колонии под прежним жестким контролем его величества, — ответил полковник.

Подняв свой бокал, Алекс Веймоут, восьмой виконт Лейсестер, предложил тост:

— За леди Барбару и за его величество!

— И за твое здоровье, — добавил майор, подумав при этом: «Оно тебе понадобится, если ты женишься на этой дикой кошке против ее воли».

Тщетно проведя время в штабе генерала Кларка в Саванне, Мадлен была измучена и напугана до безумия. Несмотря на неизбежный конец войны, Квинтина привлекали к суду. Капитан, с которым она разговаривала, был сама доброта, когда объяснял ей, что, если бы ее муж был просто американским солдатом, они не держали бы его при нынешнем стечении обстоятельств. Но Квинтин Блэкхорн был известен как шпион, и высшие военные и королевские власти считают, что это совсем другое дело.

Мадлен умоляла позволить ей поговорить с новым командующим, но капитан отказал, и она была вежливо, но настойчиво выпровожена на улицу, где ее ждали лошадь и коляска. В отчаянии Мадлен думала, к какому влиятельному лицу могла бы обратиться, но она была аутсайдером и осталась без влияния.

«Эндрю, ну конечно!» Он был близким другом не только майора Карузерса, но и того виконта, полковника Веймоута, к мнению которого, как говорили, прислушивался сам генерал Кларк. Конечно, в войне Квинтин и Эндрю были на разных сторонах, но, в конце концов, они же родные по крови. Она быстро села в коляску и велела Обедию ехать к городскому дому ее кузена.

Эндрю наблюдал, как она выходила из двуколки, и с удовлетворением отметил испуганное выражение ее бледного лица. Мадлен оделась так, чтобы произвести впечатление на власти. На ней был элегантный оранжевый жакет и пышные юбки из зеленого шелка. Но все ее усилия были напрасны. Она, должно быть, поняла, как бесполезно ее прошение об освобождении мужа. Замечательно, что гнусному сообщнику Эндрю не удалось обнаружить и убить Квинтина, это теперь сослужит свою службу. Как только Квинтин будет расстрелян по приговору суда, Мадлен бросится искать утешение в объятиях Эндрю же.

Когда ее ввели в гостиную, он взял ее руки и поцеловал их, затем подвел к софе с витыми ножками и усадил.

— Несмотря на теплый день, вы вся дрожите, дорогая Мадлен.

Она нервно расправила свои шелковые юбки.

— Я в отчаянии, Эндрю. Вчера британский патруль под командованием майора Карузерса арестовал Квинтина буквально через час после его приезда домой. Они намерены казнить его.

— Я знаю, моя дорогая. Не далее как вчера вечером я обедал с Монти, — ответил он нейтральным тоном.

Мадлен положила ладонь на рукав его сюртука:

— Я понимаю, что у вас с Квинтином были большие разногласия и сожалею о неприятностях, которые он доставил тебе, но он ведь твой кузен, родная кровь. Ты, конечно же, можешь поговорить с майором, с полковником Веймоутом, с кем-то, кто мог бы ходатайствовать перед генералом Кларком о его освобождении.

— Я весьма сожалею, моя дражайшая Мадлен, но это совершенно невозможно. Квинтин Блэкхорн — шпион. Этот факт нельзя изменить, не так ли? Подумайте, Мадлен, подумайте о своей чести, о вашем имени Дево, о вашей преданности. Вы никогда не были связаны с таким негодяем и обманщиком, как Квинт. Никто не винит вас за его преступления — мне стоило немалых усилий, чтобы добиться этого. — Он взял ее холодные руки в свои и сжал, затем прикоснулся к ним влажными губами. — Фактически, дорогая, я предложу вам утешение, как только он уйдет навсегда из вашей жизни.

Мадлен застыла в недобром предчувствии, изучая странное выражение его светло-карих глаз.

— Что вы имеете в виду, Эндрю? — Она отняла у него свои руки.

Он улыбнулся и похлопал ее по руке.

— Я знаю, что об этом слишком рано говорить, но я всегда питал к вам огромную нежность, моя дорогая. Я не мог выносить, как жестоко Квинтин обращался с вами. Он никогда не любил вас, Мадлен. Я люблю. И после определенного периода траура, я знаю, все в Саванне будут ожидать, что мы поженимся. В конце концов, вам будет нужен кто-то, чтобы управлять Блэкхорн-Хиллом.

Мадлен сидела, расширив глаза, ошеломленная его откровенностью. Придя в себя, она холодно сказала:

— Вы, кажется, забыли, кузен Эндрю, что я управляла плантацией одна, без чьей-либо помощи почти год, пока Роберт болел, а Квинт воевал на стороне американцев. — Она встала, торопясь уйти от Эндрю, пока не сказала чего-нибудь, о чем потом будет сожалеть.

Он тоже поднялся и стоял, возвышаясь над ней, а его лицо в оспинах пылало от гнева.

— Не глупи, Мадлен. Ты всегда была слишком сообразительной для женщины. Тебе придется выйти за меня, чтобы защитить себя от скандала после смерти Квинтина.

Он протянул к ней руки, но она отскочила.

— Нет, Квинт еще не умер, а ты говоришь о нем так, как будто желаешь его смерти.

— А почему бы и нет? Он и Девон всегда были удачливы — необузданные безответные красавцы, очаровывавшие слабых, глупых женщин.

— Ну что ж, я теперь знаю твое мнение обо мне и остальных представительницах моего пола. Я пойду к Барбаре. Возможно, она сможет убедить Монти с помощью какой-нибудь из своих слабых, глупых уловок освободить моего мужа!

Он презрительно фыркнул.

— Как ты наивна. У леди Барбары, в отличие от тебя, достаточно ума и здравого смысла. Прежде чем они отплывут в Англию, то есть через две недели, она выходит замуж за виконта Веймоута.

— Нет! Она не сможет этого сделать. Она не любит его. — У нее перед глазами снова встала картина: Барбара, опустившаяся на землю и всхлипывающая вслед уезжающему Девону.

— Любовь между виконтом и дочерью барона не имеет никакого отношения к сделке. Брак между представителями высших классов — это всегда вопрос собственности и общественного положения. Тебе следовало бы помнить об этом, Мадлен, — упрекнул он, стараясь удержать свой гнев под контролем.

Она посмотрела на него со слезами на глазах.

— К черту собственность и общественное положение, Эндрю. Я люблю Квинтина и не позволю ему умереть! — Она повернулась и выскочила из гостиной, хлопнув дверью.

Со своего места у окна Эндрю наблюдал, задумчиво поглаживая подбородок, как она уезжает.

— Как только он умрет, ты придешь ко мне, глупая девчонка! — Он представил ее мягкое, совершенных форм тело, лежащее обнаженным на большой кровати в спальне Блэкхорн-Хилла, ее роскошные волосы, рассыпавшиеся, словно шелк, по подушкам. — Скоро, Мадлен, скоро, — пробормотал он с коварной ухмылкой.

Когда Мадлен приехала к дому Карузерсов, ей сказали, что леди Барбара только что вернулась с прогулки с мигренью и никого не принимает.

— Я просто хочу поговорить с ней, — сказала Мадлен пучеглазому слуге, затем повелительно отодвинула его в сторону и поднялась по лестнице, в то время как он разинул рот от изумления: дамы, даже колониальные женщины высшего света, просто не могут себя так вести!

Мадлен нашла Барбару лежащей на кровати, одетую в халат и с влажным полотенцем на глазах. При появлении подруги та села и сняла полотенце.

— Ты плакала. — Предательски покрасневшие и припухшие веки Барбары свидетельствовали об этом, как и неприкрытое отчаяние, отражавшееся в ее глазах. — Ты не хочешь выходить замуж за полковника.

— Учитывая то, что я час назад закончила обсуждение свадебной церемонии с Алексом, эти доводы кажутся теперь довольно неуместными. Мои желания здесь ни при чем, Мадлен. Давай оставим их в покое.

— В покое? Ты же любишь Девона Блэкхорна.

— Девон никогда не женится на мне, — тихо ответила Барбара. — И кроме того, есть другие проблемы, о которых нужно думать, например, карточные долги Монти.

— Не далее чем две недели назад ты говорила мне, что скорее позволишь посадить Монти в тюрьму, чем продашься, чтобы спасти его. — Мадлен наблюдала, как Барбара нервно теребила в руках влажное полотенце, стараясь не смотреть ей в глаза.

— Виконт очень влиятельный человек, Мадлен, и действительно очень добрый. Дев… — Она остановилась, чтобы проглотить комок. — Дев сказал мне, что, выйдя замуж за Алекса, я поступлю правильнее всего.

Тут Мадлен поняла…

— Полковник Веймоут — влиятельный человек, и он желает тебя, а Монти отчаянно хочет решить проблему со своими долгами. Они заключили сделку. Но дело вовсе не в долгах твоего брата, ведь так, Барбара? Ты никогда бы не пожертвовала своим счастьем только ради этого. Монти и полковник собираются освободить Квинта — в обмен на тебя, верно?

Барбара выдавила слабую улыбку:

— Ты всегда была слишком умна. Неудивительно, что свела с ума надменного Квинтина Блэкхорна.

— Ты не можешь так поступить. Я не приму этого, Барбара. Квинт никогда бы не простил такой жертвы. Мы найдем другой способ. Как они собираются устроить это — подкупить охранников?

Барбара пожала плечами.

— Что-то в этом роде. Алекс платит, а Монти разрабатывает детали.

— О, Барбара, ты настоящий друг! — Мадлен обняла ее.

— Ты любишь Квинтина, и со временем, когда он будет свободен, он поверит, что ты невиновна. Будь счастлива, Мадлен, ради меня.

— Но не ценой твоей души. Ты любишь Дева.

— Он никогда не будет мне принадлежать. А у тебя уже есть Квинт.

Мадлен отвернулась.

— Да, Квинт мой муж, но он может никогда не ответить на мою любовь, Барбара. Я найду способ освободить тебя от этой петли, вот увидишь!

Блэкхорн-Хилл,

берег реки

В товарном складе было темно и душно, когда Мадлен пробиралась сквозь лабиринт ящиков, бочек и коробок, а Гулливер бесшумно следовал за ней. Острый запах выделанных шкур смешивался со специфическим ароматом чая, теперь редкого и дорогого товара. Огромные размеры этого строения всегда пугали ее, даже когда она смотрела на него с расстояния, проезжая по дороге на плантации. Сейчас она впервые рискнула войти во внутрь. Была ночь, и никого поблизости не было. Единственная свеча тускло мерцала в темноте, когда Мадлен осторожно ступала с одной скрипучей половицы на другую.

Мадлен и ее лохматый защитник проскользнули мимо спящего сторожа.

Поскольку Эндрю отказался помочь освободить Квинта, она знала, что он не позволил бы ей войти в товарный склад. Он, разумеется, не одобрил бы и то, что она собиралась отвлечь крупные суммы от торговли на подкуп королевских официальных лиц для освобождения своего мужа. Мадлен отодвинула засов на двери кабинета в западной части склада и вошла. Здесь пахло чернилами и заплесневелой бумагой. Все было завалено множеством гроссбухов и кучами неупакованной бумаги.

Долги Монти, вдобавок к взятке тюремщикам Квинта, составляли намного большую сумму, чем весь ее домашний бюджет. Ей придется продать кое-какие из ценных товаров со склада. Возможно, списки импортных предметов роскоши с некоторых грузовых судов дадут ей ключ к тому, что лучше пустить в продажу.

Мадлен уже начала читать, когда негромкое рычание Гулливера предупредило ее об опасности. Затем по длинному складу эхом прокатились лихие проклятия. Она быстро задула свечу и нырнула за конторку.

— Эти распроклятые французишки ждут шкуры, британский ром и мушкеты. Чертовски далеко ехать через высокогорье. Пусть мужики идут сюда, а я скажу им, с чего начинать погрузку, — скомандовал резкий скрипучий голос.

— И почему это мы всегда рискуем своими шеями, пересекая крикскую территорию, а Блэкхорн сидит в безопасности и ждет, чтобы отхватить самый большой куш добычи? — захныкал другой, визгливый голос.

Первый смачно выругался, затем добавил:

— Потому что он босс, по крайней мере до тех пор, пока не закончится война и эти треклятые красномундирники не уберутся восвояси.

— Чепуха, Мак-Гилви, нам бы следовало вынести весь склад подчистую прямо сейчас и продать все в Новом Орлеане. У меня там бабенка…

Его слова постепенно затихли, когда он и тот, кого называли Мак-Гилви, повернули в другую сторону Мадлен в оцепенении стояла в темноте. Они воровали британские товары, предназначенные для криков, и продавали их врагам англичан — французам! И Девон был инициатором этого предательства! Как она могла так ошибиться в человеке? Барбара так любит его. Не может быть, чтобы это была правда, но если не Девон, тогда… Внезапно Мадлен вспомнила, как Квинт говорил, что расточительство и неумение вести дела довели Эндрю чуть не до нужды.

Возможно ли это? Она должна узнать, кто именно из братьев Блэкхорн был вором и предателем. Когда глаза привыкли к темноте, Мадлен вышла из кабинета, крадучись пробралась в направлении приглушенных голосов. Гулливер вел себя тихо, лишь шерсть у него на затылке стояла дыбом, когда он бесшумно двигался рядом с ней. Полдюжины мужчин выносили бочки с ромом, ящики с мушкетами и связки оленьих шкур из склада, исполняя приказания грубого великана со спутанными волосами и холодными желтыми глазами. Он был похож на одного из дезертиров, которые грабили и мародерствовали на обеих сторонах в течение всей войны. Мадлен притаилась за горой коробок с фарфором — товар, который они наверняка не посчитают выгодным для перевозки через страну.

— Пройдет не меньше месяца, прежде чем мы доставим этот товар французам и получим за него серебро, — прохрипел костлявый бандит со странными, навыкате, глазами, поднимая бочонок.

— Какого дьявола я должен делиться добычей с Блэкхорном? — не унимался другой, с писклявым голосом.

Пучеглазый сплюнул табачную жвачку на пол и ухмыльнулся.

— Этот тощий, рябой ублюдок не получит всей своей доли, и ты знаешь это. Уж Мак-Гилви всегда позаботится, чтобы урезать его.

«Тощий, рябой!» Ошеломленная Мадлен получила ответ. Это был Эндрю, который желал смерти Квинта, чтобы жениться на ней и прибрать к рукам все богатство имений старого Роберта.

Вся дрожа, Мадлен пробралась обратно в кабинет и вылезла через окно. Собака проворно спрыгнула вниз, но Мадлен не могла позволить себе риска неудачного приземления Она спустилась по одному из бревен, поддерживавших здание над уровнем воды. Поднимаясь вверх по холму к плантации, она знала, что делать.

«Неудивительно, что Эндрю всегда так старался позаботиться о делах Квинта. Это давало прекрасную возможность воровать без риска быть разоблаченным! — Она напряженно размышляла, пытаясь найти выход из этой неразберихи. — Кому я могу довериться, чтобы освободить Квинта?»

Предместье Саванны

Девон недоуменно смотрел на маленькую, растрепанную женщину, которая стояла в центре простой бревенчатой хижины, временно им занимаемой. Он еще не совсем очнулся от сна, разбуженный настойчивым стуком Мадлен. После нескольких дней бесплодных поисков Мак-Гилви он только что вернулся в город.

— Ты шутишь!

— Дев, едва ли я прискакала бы ночью и разбудила тебя, чтоб рассказать выдуманную историю, если бы это не было правдой! Эндрю хочет смерти Квинта, чтобы унаследовать его состояние. Одному богу известно, что он планирует сделать с Джеймсом, как только имения Роберта окажутся в его власти. Барбара была права в отношении его, а я оказалась такой слепой дурой.

Дев застыл, когда боль снова нахлынула на него.

— Барбара весьма разумно позаботилась о себе.

— Нет! Барбара выходит замуж за Веймоута, чтобы спасти Квинта. Полковник дал слово простить все карточные долги Монти и подкупить охранников Квинта. Вот почему я отправилась в торговый склад — найти какой-нибудь способ поднять доход и освободить Квинта без того, чтобы Барбара платила за это такой ужасной ценой. Она любит тебя. Дев.

Он скептически вскинул одну золотую бровь, затем обреченно пожал плечами.

— А ты любишь Квинта.

— Неужели ты не можешь простить обман? Он верит в свое дело так же страстно, как и ты в свое. Это такие люди, как Эндрю и этот ужасный Мак-Гилви, которого он нанял, не имеют чести.

У Дева перехватило дыхание.

— Мак-Гилви! Это тот человек в торговом складе? Опиши мне его.

— Высокий, коренастый, в грязных, засаленных рейтузах, со всклоченными волосами, кажется, рыжими, и холодными желтыми глазами.

— Достаточно. Это он. Мой благочестивый братец и этот мародер-убийца. Боже праведный, к чему идет этот мир? — Дев провел рукой по своим взъерошенным после сна волосам и покачал головой, изумленный.

— Война сделала ужасные вещи со всеми нами, но ты и Квинт боролись за принцип — даже если на противоположных сторонах.

Старая, знакомая усмешка, которую Мадлен давным-давно не видала на лице Девона, вспыхнула снова. Он шутливо вскинул руки изображая капитуляцию.

— Хорошо. Я организую кое-кого из моих мускогских братьев для освободительной миссии. Мы имеем доступ к военному штабу. Британцы уже привыкли ко мне и моим мускогским разведчикам.

Мадлен бросилась ему на шею:

— О, Дев, спасибо тебе! Ты единственный, к кому я могла обратиться. Возможно, это положит конец разрыву между тобой и моим мужем? В конце концов, ты хочешь спасти ему жизнь…

Дев печально улыбнулся и пожал плечами.

— Возможно, а тем временем ты возвратишься в Блэкхорн-Хилл. Держись подальше от Эндрю. Я разберусь с ним после того, как позабочусь о Квинте.

— Это была такая соблазнительная шлюха, ей-богу. Не прочь был бы покувыркаться с ней, если бы смог ее найти. — Мак-Гилви отпил большой глоток рома и срыгнул, затем вытер огромной лапой свой заросший щетиной подбородок и откинулся на спинку стула.

Эндрю брезгливо поморщился и нервно оглядел заполненную людьми пивную, куда он позвал своего сообщника для доклада, прежде чем отправить товары французам.

— Мне это не нравится. Какая-то баба что-то вынюхивала возле склада, в то время как вы загружали товары французам…

— Черт бы побрал, да это была какая-нибудь служанка с плантации, скорее всего приходила к реке на свидание со своим любовником. Сама-то она ростом с фигу, но с ней была здоровенная собака. Я бы не хотел иметь с ней дело, хотя со шлюхой не прочь бы и… У нее такие длинные волосы, красноватые в лунном свете.

Эндрю чуть не выронил кружку с пивом.

— Маленькая женщина с красными волосами и большим лохматым псом? — Силы небесные, возможно ли это? Он выругался и поднялся, бросив на стол монету. — Отправляйся с товаром и не пытайся обмануть меня на этот раз. О шлюхе я позабочусь сам.

Глава двадцать четвертая

— Высокий Журавль задерживается, — сказал Кабаний Клык на мускогском диалекте. Он опирался о стену казармы, расположенной напротив оружейного склада военного штаба.

Дев ответил на том же диалекте:

— Он известен и пользуется доверием среди британских офицеров. Ему проще всех проверить охрану. ~ Он пристальным взглядом окидывал местность вокруг себя, делая вид, что праздно болтает со своим товарищем-индейцем. — Британцы готовятся смотаться уже через пару недель, если я хоть что-нибудь в этом смыслю.

— Они что, ждут приказаний от главного вождя на Севере?

Дев заворчал.

— Скорее от самого главного вождя через океан. Британцы проиграли эти колонии и покидают своих верноподданных, которые вынуждены либо иммигрировать, либо остаться здесь и, в лучшем случае, столкнуться с весьма неопределенным будущим.

— А что ты будешь делать? Ты ведь не стал бы жить в холодной стране с красными мундирами. — Кабаний Клык изучал задумчивое, печальное выражение глаз Золотого Орла.

— Нет. Я вернусь к народу моей матери.

— Женщина-Пантера будет рада. — Муског ждал реакции Дева.

— Женщине-Пантере придется поискать себе мужа в другом месте, — холодно ответил Дев.

Прежде чем Кабаний Клык успел что-либо сказать, Высокий Журавль прошел мимо них и вовлек с полдюжины мускогских разведчиков Дева в разговор, используя смесь английского и своего родного языка. С большой осторожностью Дев и Кабаний Клык присоединились к этой группе.

Когда поблизости оказывался кто-то из британских солдат, индейцы по-английски обсуждали предстоящие поиски ренегата Мак-Гилви. Когда же никого не было, они переходили на мускогский, чтобы выработать план освобождения Квинта.

— Деревянный дом, где его держат, полон солдат. Их слишком много, чтобы мы могли их одолеть. Но есть другой способ освободить пленника, — сказал Высокий Журавль.

— Мне не нравится, что мы идем против своих союзников и помогаем врагу, — бросил один из молодых воинов, глядя на Девона с неприкрытым гневом.

— Взгляни на своих союзников. Они собираются оставить нас и передать наши земли поселенцам. Нам не помешает иметь одного такого, как Квинтин Блэкхорн, своим другом, — возразил Высокий Журавль.

Девон выступил вперед и обратился к недовольному.

— Ты хороший воин, Быстрый Ручей, — сказал он по-английски. — Если ты не хочешь следовать за мной на эту миссию, я пойму.

Быстрый Ручей посмотрел на Высокого Журавля и на остальных, затем снова на Девона.

— Я последую за тобой.

— Хорошо. — Он внимательно посмотрел на каждого, затем перевел взгляд на Высокого Журавля. — В чем состоит твой план?

— Скоро наступит обеденное время, и солдаты придут сюда. Казарма находится неподалеку от большого порохового склада…

Квинтин сидел в душной, без окон, маленькой комнатушке, в которой были лишь голая койка, перекошенный деревянный ящик со стоящим на нем треснувшим кувшином с протухшей водой и зловонная параша в дальнем углу. Вечерняя жара была угнетающей.

Не мигая, Квинт смотрел на узкую щель в стене, но не видел ее. Он видел лишь залитое слезами лицо Мадлен, слышал ее умоляющий голос, заклинающий Монтгомери Карузерса не арестовывать его, потом видел ее умоляющей тюремщиков позволить ей увидеться с мужем. Он слышал ее спор с охранниками через запертую сосновую дверь. Она была здесь дважды в первый день, затем снова во второй. Сегодня Мадлен не пришла. Сдалась?

Завтра на рассвете его расстреляют. Военный суд был коротким и совершенно законным, несмотря на приготовления британской армии к эвакуации. Майор Карузерс был человеком, который явно имел против него зуб, а также влияние в высших военных кругах Саванны Квинтин был членом королевской милиции, пойманным при освобождении заключенного мятежника. Он был шпионом. Его казнь будет совершенно законной.

Но законность его неминуемой смерти волновала Квинта куда меньше, чем причина, по которой он был схвачен. Послала ли Мадлен сообщение Карузерсу? Тогда почему она постоянно возвращалась сюда, умоляя позволить ей увидеться с ним? И почему вопреки всему он надеялся, что ее протесты были искренними?

— Я дурак, — пробормотал он себе, поднявшись и начав мерить шагами маленькую душную комнату.

Его прервал охранник, принесший вечернюю еду, без сомнения, еще миску этого нераспознаваемого серого мяса и кислого вина, чтобы запить его. В тот момент, когда вооруженный сержант отомкнул дверь, чтобы впустить солдата с подносом, раздался взрыв.

— Дьявольщина, что это было? Что, чертовы мятежники подняли на воздух весь этот треклятый город? — спросил солдат, когда поднос грохнулся на пол, расплескав еду по всей комнате.

Сержант выругался и ткнул солдата прикладом ружья.

— Давай, убирай теперь это, придурок!

Кабаний Клык подкрался сзади к сержанту с бесшумной быстротой и обрушил на его голову удар дубинкой. Прежде чем незадачливый рядовой успел подняться с колен, он тоже был оглушен тем же способом и повалился лицом в застывающий жир.

Квинт посмотрел на Кабаньего Клыка и неуверенно улыбнулся, затем увидел золотую голову Дева в тусклом свете.

— Дев! Ты последний из всех живущих, кого я ожидал увидеть в роли моего спасителя, или ты пришел ускорить приведение приговора в исполнение?

— Нет времени на разговоры. Взрыв порохового склада лишь ненадолго задержит противника. — Они вышли из комнаты в другую, большую, где лежали, распластавшись, еще двое солдат. — Надеюсь, когда они очнутся, то не смогут опознать никого из нас, — сказал Дев, когда мускотские воины гуськом вышли из маленького здания и исчезли в сумерках. Затем он усмехнулся. — Правда, скоро это уже не будет иметь значения. Они уезжают.

Квинтин посмотрел туда, где поднимались черные клубы дыма над деревянным строением у края песчаной дороги. Везде был хаос. Солдаты и горожане бежали посмотреть, что случилось.

Дев сделал Квинту знак следовать за ним.

— Лошади привязаны за зданием, — сказал он, когда они выскользнули из дверей и завернули за угол.

— Домино! Как, черт побери…

Дев вскочил на Смутьяна и сказал с улыбкой:

— Монти Карузерс кое в чем задолжал мне. Ты не единственный, кому он причинил зло. Полагаю, кража его нового трофея была справедливым способом сравнять счет. Едем, и будем надеяться, что посты на мосту заняты взрывом.

Как и рассчитывал Девон, весь район был в полном беспорядке. Они беспрепятственно проехали последний пост, но, когда начали уж было расслабляться, услышали окрик.

— Капитан Блэкхорн, что вы делаете с этим заключенным? — Низкий коренастый человек с лицом как у бульдога преградил им путь поднятой пенсильванской винтовкой. На нем была форма королевской милиции, такая же, как у Дева.

— Этот человек не заключенный, капитан Киркер, — ответил Дев, оценивая расстояние между ними.

Киркер сплюнул.

— Ты врешь, метис. Это твой кузен, тот, кого должны расстрелять за шпионаж. Эту надменную рожу я узнаю везде. — Он прицелился в Девона.

— Тем хуже для тебя, приятель, — сказал Квинт и прыгнул на капитана, выбив у него из рук винтовку прежде, чем тот успел выстрелить. Двое мужчин покатились по песку, но Квинт, в конце концов, оказался наверху и нанес мощный удар в челюсть. Капитан обмяк, а Квинт поднялся на ноги и вопросительно взглянул на Дева.

— Он может опознать тебя.

Дев пожал плечами.

— Как я уже сказал, через несколько недель британцев здесь не будет. Меня тоже, но я обязан тебе жизнью. Киркер всегда ненавидел меня из-за моей мускогской крови. Если бы не ты, он бы застрелил меня.

Квинт широко улыбнулся.

— Значит, мы квиты. Завтра на рассвете приводящая приговор в исполнение команда быстро расправилась бы со мной.

— Нет, фактически так или иначе, ты был бы освобожден. Женщины позаботились об этом.

Когда они ехали из города, Дев объяснил, что Барбара заключила сделку со своим братом и Веймоутом, чтобы обеспечить свободу Квинту.

— Если бы я не согласился освободить тебя, она вышла бы замуж за виконта, а охранники закрыли бы глаза на твое исчезновение.

— Мадлен пришла к тебе, прося предать короля и страну ради меня… и ты сделал это?

— Вначале она пошла к моему брату. — Когда Квинт негодующе фыркнул, Дев кивнул и пересказал все детали того, что Мадлен узнала об Эндрю и его преступной связи с Мак-Гилви. — Так что, как видишь, она не могла получить помощи от Эндрю и не могла позволить Барбаре выйти замуж за человека, которого та не любит.Оставался только я.

Лицо Квинта расплылось в кривой ухмылке:

— Твое появление здесь означает, что ты простил меня?

Дев ответил улыбкой, но глаза оставались встревоженными.

— Да, я простил тебя. То, что я видел в этой войне… это бессмысленно и ужасно, и в то же время вы, мятежники, верите в свое дело так же честно, как и мы, роялисты, в свое. Хотелось бы только, чтобы все было улажено без этих страшных лет крови и смерти.

— Я часто думал о том же. Последние два года я ездил с Марионом и видел множество жестоких, ужасных вещей, совершаемых обеими сторонами. Марион контролировал своих людей, но я слышал истории о Кларке и Самптоне…

Дев вздохнул:

— Видит бог, они не хуже Брауна или Тарлетона. Я лишь рад, что все это закончилось, даже если мы проиграли.

— Ты собираешься жить с мускогами, но тебе не нужно делать этого, Дев. Эндрю заплатит за то, что он совершил, и после этого его земли и собственность перейдут к тебе. В конце концов, я смогу поручиться за тебя.

Они остановили своих лошадей на утесе за городом. Уже стемнело, и пришло время им расставаться. Девон, казалось, задумался над словами Квинта. Лицо его было угрюмым, когда он сказал:

— Эндрю пока еще не привлечен к ответственности.

— Будет. Я позабочусь об этом.

— Нет. Он мой брат, Квинт. Я сам позабочусь о нем. Это назревало с тех пор, как мы были детьми.

— Ты теперь не сможешь вернуться в город. Этот капитан Киркер поднимет шум против тебя, — запротестовал Квинт.

Выражение лица Дева смягчилось.

— Но и ты не можешь. Я придумаю какой-нибудь способ поквитаться с ним. Через час я встречаюсь с Высоким Журавлем и его людьми. Возвращайся домой к своей жене, Квинт, она рисковала жизнью, чтобы спасти тебя. Она тебя любит.

— Я размышлял об этом… Возможно, это Эндрю пытался поссорить нас. Я так ужасно обращался с ней, Дев. Она должна ненавидеть меня.

— Напротив, она подарила тебе замечательного сына и любовь, о которой только можно мечтать. Езжай к ней.

Квинт потер свой заросший подбородок:

— Полагаю, счет между нами давно просрочен. Затаись пока с мускогами, Дев. Мы оба сможем рассчитаться с Эндрю после того, как британцы эвакуируются. Тогда ему негде будет спрятаться.

Дев пожал плечами.

— Возможно, я попрошу Кабаньего Клыка и других моих мускогских кузенов проверить связь между Эндрю и Мак-Гилви. — Он замолчал и протянул Квинту руку. — Удачи в Хилле.

Квинт пожал ему руку и ответил:

— Будь осторожен, Дев, давай о себе знать… и спасибо.

Они поскакали в разные стороны, а в глазах у них стояли слезы. Война закончилась, по крайней мере для двух людей.

Блэкхорн-Хилл

— Ты, должно быть, сошел с ума, если думаешь, что тебе удастся сделать это, — говорила Мадлен Эндрю, закрывая собой кроватку, где копошился малыш. «И надо же мне было именно в эту ночь отпустить Гулливера на охоту с Обедием!»

— Возьми ребенка и иди со мной. — Он махнул пистолетом в сторону маленькой кроватки.

— Ты разбудишь Нел. Как тебе удалось пройти в детскую, чтобы никто из слуг не спросил тебя?

С худого лица Эндрю не сходила улыбка.

— Так ведь я же твой любимый кузен. Когда я сказал, что ты послала за мной, никто и не подумал ни о чем спрашивать меня. Я отослал всех спать. Уже поздно, но не слишком поздно для нас прогуляться в оранжерее с маленьким Джеймсом. Ночь такая теплая и лунная. И, поскольку ты скоро станешь скорбящей вдовой, никто не сочтет странным, что ты захотела моей моральной поддержки в такое время.

Ее глаза сузились.

— Хорошо, я пойду, но нет смысла брать Джеймса.

— Возьми его. — На его лице не осталось и тени улыбки.

— Почему я никогда не видела под этой маской твое истинное лицо? — спросила Мадлен больше у себя, чем у Эндрю. Его бледно-карие глаза были холодными, как у змеи, а на лице лежала печать злобной жестокости. Что он замышляет? — Ты собираешься причинить вред моему сыну, — сказала она, по-прежнему стоя между ним и колыбелью.

Эндрю непристойно выругался.

— Ты, испорченная маленькая девчонка. Ты должна была выйти за меня, когда Квинтина расстреляют. Как долго я ждал и планировал это.

— Это ты выдал его как американского шпиона, но как?

— Фоби оказалась талантливым соглядатаем, хотя и была такой глупой коровой.

— Ты убил ее. — Мадлен содрогнулась, осознав это. «А теперь он собирается убить меня и Джеймса!»

— Не мог же я позволить ей разболтать, что я предал своего кузена. Это бы уничтожило мои шансы на успех у тебя.

— У тебя никогда не было такого шанса. Я воспринимала тебя только как друга и теперь вижу, какой же дурой я была.

— И обожала эту надменную свинью, Квинтина, боготворила землю, по которой он ходил, как бы грубо он с тобой ни обращался. Он и Дев всегда сводили с ума женщин. Вы дуры, все вы, и ты заплатишь. Я планировал устроить трагический инцидент в оранжерее, но ты не оставляешь мне выбора. Я прикончу вас здесь.

Он поднял широкий приклад пистолета, чтобы оглушить ее, но Мадлен бросилась на него, используя несоразмерность их роста в свою пользу, и лишила его равновесия. Она вскрикнула, когда сильные, костлявые пальцы Эндрю вцепились ей в горло.

Квинт услышал приглушенные голоса, поднимаясь по лестнице, и последовал в том направлении, откуда они доносились, к детской. Стоя за дверью, он слышал разговор между Мадлен и своим кузеном. Чудовищность его собственной глупости и вероломство Эндрю пригвоздили его к полу до тех пор, пока Мадлен не закричала. Тогда он толкнул дверь. Эндрю стоял на коленях над Мадлен и душил ее.

— Ты, мерзкая тварь, — прорычал Квинт, бросившись на него и оторвал от Мадлен.

Она откатилась в сторону, кашляя и хватая ртом воздух, затем подползла к кроватке Джеймса и прислонилась к ней. Она с ужасом наблюдала, как двое мужчин дерутся, ее глаза в отчаянии шарили по комнате в поисках пистолета, который уронил Эндрю, когда стал душить ее. Он был отброшен в сторону, когда мужчины осыпали друг друга ударами в попытке одолеть один другого.

Эндрю не был привычен к суровой жизни солдата, но отчаяние придало его высокому, костлявому телу невероятную силу. И все же тренированные войной рефлексы Квинта помогали увертываться от ударов, в то время как он безжалостно молотил Эндрю. Зная, что его единственная надежда — это пистолет, Эндрю продвигался к нему, затем упал на колени, сделав вид, что зашатался от удара, а сам тем временем наклонился и схватил оружие.

— Квинт, осторожнее! — закричала Мадлен.

Мужчины сблизились, и в маленькой комнате прогремел выстрел. Квинт медленно поднялся, и пистолет упал на пол. Во время драки оружие повернулось так, что его дуло оказалось направленным в грудь Эндрю, и пуля пробила ее. Выражение неверия в произошедшее появилось на лице Эндрю, когда он почувствовал, как кровь хлынула через жилет, заливая его тело. Он замертво рухнул на пол.

Мадлен подбежала к Квинту, отчаянно ощупывая его руками, чтобы убедиться, что он не ранен. Он нежно взял ее маленькие руки в свои и по очереди поцеловал их.

— Ты в порядке. Он не убил тебя! О, Квинт, слава богу, слава богу. — Она спрятала лицо у него на груди, когда он крепко прижал ее к себе.

— Я услышал твой крик из-за двери. Я также слышал и многое другое. Благодарение господу, что ты послала Дева освободить меня, иначе Эндрю хладнокровно убил бы тебя и нашего сына.

— Дев и его мускоги сработали очень эффективно, — пробормотала она, все еще прижимаясь к нему.

— Дев рассказал мне все об Эндрю и этом ренегате, и о том, как ты рисковала жизнью, пытаясь поднять доход, чтобы спасти меня. Я был дурак, Мадлен. Я…

Громкий, наполненный страхом плач Джеймса был услышан, тогда как его тихие всхлипывания не приносили результата. Мадлен улыбнулась и погладила лицо Квинта.

— Иди, посмотри на своего сына, — сказала она мягко и повела его через комнату. Она опустилась на колени, взяла мальчика с кроватки и протянула его отцу.

Квинт взглянул на шапку черных волос и круглые темно-зеленые глаза Джеймса Квинтина Блэкхорна. Взяв мальчика на руки, он почувствовал, как грудь его сдавило.

— Я сомневался в тебе, — сказал он хрипло. — Я всегда боялся доверять тебе. Вот почему я отказался посмотреть на Джеймса, когда вернулся домой. Если мой отец не смог узнать своего собственного сына, мог ли я?

Мадлен читала неприкрытую боль на его лице и снова видела маленького Квинта, униженного и избитого Робертом Блэкхорном.

Прежде чем она успела ответить, появился Тоби, размахивая одной из старых шпаг Роберта. Делфина со скалкой и Нел с утюгом стояли позади него. Все трое были в ночных рубашках, с расширенными от изумления глазами.

— Тоби, будь так добр, проследи, чтобы тело моего кузена отнесли в погреб. Завтра мы позаботимся о похоронах, — отдал распоряжения Квинтин, держа одной рукой Джеймса, а другой обнимая жену за талию.

— Боже праведный, никогда не любила этого человека, — сказала Делфина. — Мистер Квинтин, ну а вы — вы же похожи на ходячий скелет. Я отправляюсь готовить прямо сейчас!

Когда ее необъятные габариты покатились по лестнице, все рассмеялись.

Внутренние районы Джорджии

Девон сидел с письмом Квинта в руке, глядя на огонь бивачного костра. Лагерь расположился в болотистой местности, куда не решались заглядывать ни британские, ни американские патрули. Его брат мертв. Дев не чувствовал скорби, лишь облегчение, что Мадлен и маленький Джеймс не пострадали от безумной алчности Эндрю. Он был счастлив за своего кузена и его семью, но расстроен остальной частью послания.

Квинт хотел, чтобы он приехал после эвакуации британцев и вступил в права той части наследства Блэкхорнов, которая принадлежала Эндрю. Он больше не являлся агентом короны, но при упорном труде мог бы стать преуспевающим купцом, торгующим с мускогами. «Но без Барбары я не хочу этой жизни».

Тревожные размышления Девона были прерваны, когда к нему подошли два воина. Они явно только что вернулись из дальней разведки.

— Того, кого ты ищешь, видели с шестью другими далеко на западе отсюда. Они едут от Английского Отца с оружием и ромом, предназначенным и для нас, но переправляемыми для продажи французам.

— Сколько дней? Покажите мне, — сказал Девон.

Воин, который до этого молчал, опустился на колени и начал чертить карту в пыли, используя острие ножа.

— Они пересекли Алтамаху вот здесь и направляются на запад вот сюда.

— Прямиком в Новый Орлеан. Как быстро вы сможете подготовить достаточно лошадей и людей, чтобы отправиться вслед за ними? Я убью Мак-Гилви, а вы сможете забрать себе его ворованную добычу.

— Все будет готово к закату, Золотой Орел.

Дев свернул письмо Квинта и засунул его в карман своей замшевой рубашки. Он больше не носил форму рейнджера. Война закончилась, и он решил остаться в Джорджии, на радость или на горе. Но до того, как он предстанет перед будущим, каким бы оно ни было, он должен поквитаться с Мак-Гилви. Он должен сделать это ради роялистов и мятежников, за все страдания и разрушения, виновником которых был этот мародер-убийца. Девон Блэкхорн должен сделать это и ради себя самого.

Блэкхорн-Хилл

Солнечный свет позднего утра вливался в окно, падая на Мадлен и делая ее кожу золотистой, а роскошные волосы рубиновыми. Квинт поставил на прикроватный столик кофейник с ароматным напитком и две чашки, затем склонился над спящей женой и нежно прикоснулся к синякам у нее на шее и плечах.

Мадлен проснулась и улыбнулась ему янтарными глазами.

Прошедшую ночь они почти не спали. Играли с Джеймсом и уложили после того, как в комнате было убрано. Когда британский патруль приехал в Блэкхорн-Хилл в поисках беглеца, Квинт вместе с телом Эндрю прятался в потайной комнате подвала, в то время как Мадлен убеждала взбешенного Монти Карузерса, что последним местом, куда ее муж мог бы вернуться, был Блэкхорн-Хилл. После безуспешных поисков тот удалился в сильном негодовании.

Как только Обедий вернулся с Гулливером, пес был поставлен на страже Блэкхорн-Хилла на тот случай, если британские солдаты появятся снова. Делфина закатила пир, чтобы отпраздновать освобождение хозяина, и в этом празднестве принимали участие все. Квинт и Мадлен, измученные, повалились на кровать с первым лучом солнца, счастливые уже тем, что могут спать в объятиях друг друга.

— Который час? — спросила Мадлен, протирая глаза от сна и садясь, пока Квинт наливал ей чашку дымящегося кофе.

— Уже полдень, и тебе давно пора вставать и готовиться к нашему пикнику. Я подумал, что мы могли бы пойти к пруду — Он замолчал, изучая ее поверх края своей чашки — С ним связаны определенные воспоминания.

Вспомнив их страстную любовь там, она почувствовала, как горячая краска залила ее щеки.

— Да, Квинт.

Ресницы ее опустились, и она отхлебнула кофе. Взяв одной рукой за подбородок, он приподнял ее голову.

— Я заставлял тебя стыдиться твоих страстных, чудных инстинктов. Я так сожалею, любовь моя, так ужасно сожалею об этом. Я был таким глупцом. — Он взял у Мадлен чашку и поставил на стол, затем нежно обхватил ее руки своими. — Я всегда думал, что хотел, чтобы моих детей носила женщина невзрачная и покорная, такая чопорная и холодная, что ненавидела бы свои супружеские обязанности и никогда бы не вступила в любовную связь с другим мужчиной.

— Так, тебе сказали, поступала твоя мать, — продолжила она мягко.

Лицо выдало его страдания, и он сжал ее руки.

— Она была невиновна… Все эти годы я ненавидел ее, проклинал ее имя за преступления, которых она никогда не совершала. И я не доверял женщинам, особенно красивым, — добавил он, нежно касаясь ее губ своими. — Этим утром я читал дневник Анны. Даже если бы я уже не любил тебя, то полюбил бы только за то, что ты нашла его и открыла ее трагическую тайну.

Мадлен лучезарно улыбнулась, затем взяла его лицо в ладони и вернула ему нежный поцелуй, пробормотав:

— Это твое первое объяснение мне в любви, Квинтин Блэкхорн.

— Поверь, оно не будет последним. Плач Джеймса прервал их беседу.

— Я принесу нашего сына, а потом мы обсудим пикник, — сказал он, поднимаясь с постели.

Через несколько секунд он вернулся с Джеймсом на руках, но, не дойдя до кровати, опустился на колени и поставил мальчика на его крепкие маленькие ножки.

— Теперь давай снова сделаем так, как мы делали рано утром, — уговаривал он.

К радости Мадлен, их сын прошел хотя и немного неустойчиво, но самостоятельно — от рук отца к кровати, где остановился, уцепившись за простыню, и улыбнулся, слушая ее восхищенные похвалы. Мадлен подняла его на руки.

— Ах ты, маленький плутишка. Бывало, сделаешь один-два шажка и б-у-ум! Ты задаешься перед своим отцом!

— Я учил его, как делать это, — самодовольно сказал Квинт.

Выражение лица Мадлен сказало ему, что она об этом думает.

— Давай, присоединяйся к нам в нашей утренней игре.

Она взяла Джеймса под руки и стала подбрасывать его на кровати. Он визжал от восторга, и оба родителя радовались этому.

Накормив Джеймса, Мадлен уложила утомленного малыша, в то время как Квинт наблюдал за ней с голодом в глазах. Положив руки на талию жены, Квинт прошептал ей на ухо:

— Теперь, когда ты обласкала сына, ты должна позаботиться о его отце.

Она вскинула бровь:

— В самом деле должна?

— Дерзкая девчонка! — Он легонько укусил ее за ухо и притянул к себе в объятия.

День стоял жаркий, но вода в пруду, затененном кипарисами, была прохладной и манящей. Они разложили жареных цыплят и сладкие персики на одеяле. Пока Квинт наливал два стакана холодного пива, Мадлен разрезала буханку хрустящего хлеба и намазала его маслом, затем наполнила две тарелки всевозможными деликатесами старой поварихи.

— Делфина почти непрерывно готовит с тех пор, как ты вернулся домой прошедшей ночью, так что тебе лучше съесть все до крошки.

— Я исполнил свой долг среди ночи, чтобы «окончательно не зачахнуть». Теперь твоя очередь.

Несколько минут они ели в молчании, потягивая ароматное пиво. Вдруг Мадлен почувствовала на себе глаза Квинта и встретилась с его голодным взглядом.

— Думаю, тебе нужно искупаться, чтобы смыть с себя весь этот цыплячий жир. Позволь мне помочь тебе.

Он взял ее руки в свои и стал дразнить ладони языком, затем сделал то же с ее пальцами. С привычной ловкостью он расстегнул ее корсаж и стащил его, развязал тесемки легких муслиновых юбок. Она помогала ему, спуская их вниз и отбрасывая в сторону. Он снял с нее туфли и, спустив один тонкий шелковый чулок, проложил языком влажную дорожку вдоль изгиба ее икры.

— М-м-м, здесь нет цыплячьего жира. Теперь проверим другую ногу.

Она засмеялась, когда он продолжил свое неторопливое обольщение. Он протянул руку к ее сорочке и, дернув завязки на шее, спустил ее с плеч и снова увидел темнеющие синяки, которые Эндрю оставил на прекрасном теле его жены. Настроение Квинта сразу же изменилось.

— Как близок я был к тому, чтобы потерять тебя, Мадлен. В то время как этот алчный безумец подбирался к тебе, все, что я делал, — это обвинял тебя в его преступлениях.

Она встала на колени и, обхватив его руками, стала осыпать поцелуями его лицо и шею.

— Я тоже глупо вела себя, Квинт. Барбара всегда убеждала меня не доверять Эндрю, но я попала под его чары, словно заколдованная. Чем больше ты говорил против Эндрю, тем больше я защищала его.

— Ты всегда была упрямой, своевольной женщиной, но другой мне не нужно.

— Как? Разве ты больше не хочешь кроткую, покорную и послушную? — Она опустилась своими гладкими, маленькими ягодицами на пятки, мурлыкая, словно кошка, под его горячим взглядом.

— Кроткую — никогда. Но покорную и желающую выполнять свои супружеские обязанности с энтузиазмом — вот это совсем другое дело.

Он застонал, когда она протянула руки и начала расстегивать его рубашку, спуская ее с плеч. Когда же она стала стаскивать с него сапоги, продемонстрировав при этом все изящные изгибы своего тела, он поддразнивающе прошептал:

— И почему я считал, что хочу невзрачную, холодную женщину? Прекрасные, страстные намного предпочтительнее.

Мадлен сняла с него сапоги, затем повернулась, чтобы расстегнуть пряжку его пояса. Он воспользовался возможностью обхватить ее грудь одной рукой, словно определяя вес, и подразнил большими пальцами чувствительные соски.

— Ты кормишь моего сына уже почти год… — Он провел языком по одному соску, и она издала тихий, бессвязный крик.

— Джеймс уже почти отнят от груди, — выдохнула она.

— Тогда, пожалуйста, позволь мне убедиться, как он наслаждался, — прошептал Квинтин хрипло, опуская голову, чтобы обвести языком один розовый сосок, затем начал посасывать, двигаясь от одной груди к другой. Она выгибалась навстречу его ненасытным губам, а ее пальцы вонзались ему в плечи. — Мой сын счастливчик, — сказал он, покрывая поцелуями ее ключицу и шею, затем встретился с ее ртом.

Их губы соприкасались и ласкали друг друга, языки переплетались, когда они упали на землю и покатились по мягкой, мшистой траве. Ее губы оставили его рот и двинулись вниз к его груди, где она спрятала лицо в густых черных волосах. Когда она стала лизать и покусывать его соски, он простонал:

— Женщина, что ты делаешь?

— Проверяю, нет ли здесь цыплячьего жира, — ответила она, садясь и стаскивая с него рейтузы. Спустив их на бедра, она остановилась, чтобы погладить его распухший фаллос, который освободился из своего тюремного заключения.

Квинт озорно приподнял одну бровь.

— Ну, разве ты не собираешься проверить здесь на предмет цыплячьего жира?

Приняв вызов, она попробовала его на вкус, сделав несколько быстрых, скользящих движений языком, затем взяла его пульсирующую плоть в рот, пока он не выгнулся навстречу ей и не застонал.

— Мадлен, о, моя любимая. Мадлен, да, да. — Когда он уже не мог вынести этой изысканной пытки, не выплеснув семени, он приподнял ее, сбросил рейтузы, затем поднял ее на руки и вошел в искрящуюся воду пруда. — Мне нужно охладиться.

Квинтин опустил ее в воду и, когда их скользкие тела прильнули друг к другу, она обвила его руками и ногами, но он не погрузился в нее. Вместо этого он лег на воду, давая ей возможность полулежать у него на груди, и поплыл через пруд.

— Давай двигаться медленно и наслаждаться этим, — прошептал он.

— Как в первый раз, — пробормотала она ему на ухо. — Для меня это было так прекрасно, Квинт.

— Пока я не испортил все на следующее утро. На этот раз, обещаю, я сделаю все безупречно, Мадлен.

— Все и так безупречно, Квинт, — сказала она, покусывая мочку его уха и соблазнительно потираясь о него своим телом.

Он увеличил скорость их скольжения по поверхности пруда/ Она усмехнулась и продолжила свое обольщение, пока он не достиг мелководья и не подхватил ее на руки. Выйдя из воды, он опустился на колени и положил ее на одеяло. Его руки следовали по дорожкам, проложенным блестящими каплями, любовно обводя ее грудь, живот, бедра.

— Ты так совершенно сложена, так изысканно прекрасна… я люблю тебя.

— И я люблю тебя, — эхом отозвалась она, притягивая его вниз, чтобы разделить глубокий, страстный поцелуй.

Квинт, наконец, оторвался от ее рта и стал осыпать нежными, дразнящими поцелуями ее тело, словно осушай его после купания в пруду. Он задержался на груди и некоторое время с наслаждением упивался этим, затем двинулся к пупку и исследовал его углубление до тех пор, пока она не начала извиваться и вонзаться ногтями ему в спину. Раздвинув ее ноги и опустив голову ниже, он почувствовал, как она застыла в ожидании, но как только его рот нашел бархатистую влажность ее женственности, она изогнулась в неконтролируемом порыве страсти.

— Медленно, нежно, любовь моя, — пробормотал он тихо, затем продолжил свой изысканный, мучительный культ, пока ее голова не стала метаться из стороны в сторону и она не застонала от наслаждения.

«Я тону, тону в водовороте такого невероятного…» Все мысли улетучились, когда она достигла болезненно сладостной, неуловимой вершины и осталась там, удерживаемая в этом очаровательном плену его искусными ласками.

Когда Квинт почувствовал, что ее тело уносится в вихре неконтролируемой страсти, и услышал, как она выкрикнула его имя в агонии освобождения, он поднял голову и накрыл ее своим телом, погружаясь в глубины жгучего великолепия, которое сжимало и затягивало его.

Стиснув зубы, он сдержался, чтобы не присоединиться к ее кульминации и продолжил движения глубоко внутри нее длинными, медленными, скользящими погружениями, от которых у них обоих перехватило дыхание… Когда он ощутил, что она снова поднимается на другой, еще более высокий уровень блаженства, он позволил своему телу выйти из-под контроля и отдался во власть безумной страсти, двигаясь настойчивее и быстрее до тех пор, пока они оба не взмокли от пота и едва не задохнулись.

Мадлен почувствовала последнее конвульсивное вздрагивание его плоти, когда закачалась на краю желанной пропасти и снова провалилась в водоворот сплошного ослепляющего экстаза, на этот раз забирая и его с собой. Он приподнялся над ней на руках и наблюдал за ее лицом, затем хрипло выдохнул:

— Посмотри на меня, Мадлен.

Она открыла глаза и встретилась с его взглядом, когда он выплескивал семя глубоко внутрь ее тела, а затем медленно опустился на нее и лежал, тяжело дыша, в то время как она гладила руками мускулы его спины и плеч.

Когда Квинт обнял ее и перекатил на себя, Мадлен легонько укусила его за плечо.

— Теперь нам обоим снова нужно искупаться. — Она замолчала и, слизнув капельку пота с маленького углубления под кадыком, усмехнулась.

— Но вначале мы могли бы съесть еще немного цыпленка, приготовленного Делфиной. Я всегда любила соленое.

Он разразился хохотом, притянул ее ближе для долгого, глубокого поцелуя.

— Никогда не меняйся, Мадлен. Будь всегда сама собой, для меня.

— Скакать без седла? Плавать обнаженной? Работать в коровнике? — Вызывающе спросила она.

— Можешь даже сажать рис и торговать с мускогами, я не возражаю. Только прости мне все мои жестокости и никогда не переставай любить меня.

— Мы оба жертвы, Квинт, но прошлое есть прошлое. Теперь у нас только будущее. Война закончилась, и мы сможем строить нашу жизнь в мире.

Озорная улыбка заиграла у него на губах:

— Американцы победили. Означает ли это, что теперь ты изменишь свои политические убеждения?

— Когда дело касается любви к тебе, Квинтин Блэкхорн, у меня нет политических убеждений.

Глава двадцать пятая

Дев остановился на берегу реки, чтобы дать Смутьяну напиться. Он спешился, опустился на колени и окунул голову в прохладную воду. Несколько мускогов, которые были с ним, одетые лишь в набедренные повязки, погрузились в воду.

— Он переправился здесь меньше чем день назад, — сказал Кабаний Клык Деву. Поднявшись и стряхнув воду с волос, он проследовал за своим кузеном к узкому повороту маленькой извилистой речушки. — Взгляни на следы копыт.

— Подкованные лошади и нагруженные мулы. Без сомнения, это Мак-Гилви. — Дев опустился на колени и стал внимательно разглядывать мягкую землю, где переправился караван. — Завтра мы нагоним их?

Кабаний Клык кивнул.

— Бочонки и ружья тяжелые. Мы скачем налегке. Прежде чем солнце окажется в зените, мы увидим этих людей.

Этой ночью. Дев лежал на своей подстилке, слушая жужжание насекомых и успокаивающее журчание реки. Гортанный разговор и редкие взрывы смеха не мешали его размышлениям. Он видел лицо Барбары, выгравированное в ночном небе. Ее красота горела ярче, чем все звезды. И снова боль потери вонзилась в него, словно острые когти. «Но я никогда не имел ее, чтобы потерять. Она всегда была предназначена для Веймоута или таких, как он».

И все же Барбара казалась такой безумно несчастной из-за перспективы выйти замуж за виконта и согласилась на помолвку ради спасения чести брата и жизни Квинта.

— Ну что ж, я ничем не могу помочь в отношении карточных долгов Монти, но жизнь Квинту я спас, — пробормотал Дев себе, беспокойно садясь и бросив камушек в воду.

«Интересно, убедил ли ее Монти не нарушать соглашения и выйти замуж за виконта, несмотря на побег Квинта. Мадлен была уверена, что нет. Это ничего не меняет. Ее уже не будет в городе, когда ты вернешься. Смирись с этим». И все же одна лишь мысль, что какой-то изнеженный аристократ прикасается к прекрасной Барбаре, наполняла его отвращением и ненавистью.

«Твоя желтоволосая женщина», назвал ее Мак-Гилви. И он был прав. Она навсегда останется его женщиной, даже если их будет разделять океан.

— Твои мысли глубоки, — тихо сказал Высокий Журавль, присаживаясь на корточки рядом с Девоном. Его племянник пробурчал односложное согласие. — Ты думаешь о ней, английской дворянке? — Зная ответ на свой риторический вопрос, Высокий Журавль продолжил: — Я вижу, как ты страдаешь, и это тревожит меня.

Дев усмехнулся:

— И вполовину не так сильно, как меня. Но это пройдет, она уезжает.

— Британские солдаты уезжают домой… Я думаю.

— Когда я был еще мальчишкой в твоей деревне, дядя, это означало «я в интересном положении».

Высокий Журавль усмехнулся:

— Возможно, твое положение действительно интересно. Твой брат умер. Ты станешь наследником своего отца.

Дев поднял руку.

— Квинт уже упоминал мне этот факт, но Эндрю промотал все, что отец оставил ему, и хотел убить моего кузена, чтобы унаследовать его состояние.

— Торговая компания по-прежнему будет твоей. При упорном труде, думаю, ты мог бы достаточно преуспеть, чтобы взять английскую жену.

— Она уехала или уедет, как только ее брат и его люди получат приказ эвакуироваться из Саванны. Возможно, она даже выйдет замуж. Ходили слухи о ее помолвке с полковником, виконтом. Я не знаю, что случится с ней, но это не будет касаться меня. Я бы предпочел не говорить об этом, Высокий Журавль.

— Я понимаю, Золотой Орел. — Муског похлопал Девона по плечу, поднялся и отошел, оставив встревоженного молодого человека смотреть на ночное небо.

Рано утром на привале у грязного ручья Кабаний Клык выследил мародеров с их караваном краденых товаров. Пятеро бандитов торопливо и бестолково сворачивали лагерь, явно не в лучшем состоянии после того, как весь вечер накануне прикладывались к одному из бочонков с ромом. Огромный детина со свежим, алым шрамом на подбородке, похоже, был за старшего. Он все ругался и приказывал остальным поторопиться с загрузкой мулов.

— Бандиты не расставили охрану, — презрительно сказал Кабаний Клык Девону, когда они притаились в траве, наблюдая за происходящим у ручья.

— Я не вижу Мак-Гилви. Только пятеро его людей. Не похоже, чтобы он стоял на страже.

— Большого Огненного Волоса нет с ними. Я обошел вокруг всего лагеря, — убежденно ответил Кабаний Клык.

Девон выругался. Неужели Мак-Гилви будет всегда ускользать от него? Он сделал знак мускогам окружать лагерь, пока воры не слишком успешно пытались погрузить тяжелые бочонки на упирающихся мулов.

— Постарайтесь не прострелить бочонки и не пролить драгоценную жидкость, — прошептал Девон Кабаньему Клыку, потом встал и крикнул, чтобы противники сдавались.

Как он и ожидал, те схватились за свои мушкеты и ножи, но силы были неравными. Дев и семеро закаленных в битвах мускогских воина без труда расправились с накачанными ромом мародерами.

— Возьмите хотя бы одного живым, — крикнул Дев, отклоняя лезвие ножа маленького узколицего бандита, который, высвободившись, зарычал и снова набросился.

Когда они кружили, сверкая ножами в ярком утреннем свете, Дев спросил:

— Где ваш босс? Мне нужен Мак-Гилви.

Узколицый выругался, и вены у него на висках вздулись. Он ринулся на Блэкхорна. Дев увернулся, схватил его за волосы и его же ножом полоснул по руке. Оружие узколицего выпало из руки, бандит взвыл от боли и повалился на колени, зажав истекающую кровью рану.

Дев оглядел лагерь и увидел, что стычка завершилась. Трое мародеров были мертвы, а остальные ранены. Мускоги ждали дальнейших приказаний, а Кабаний Клык держал нож у горла раненого.

Заметив, как спокойно держался огромный бандит под угрозой Кабаньего Клыка, Дев решил попытать удачу с узколицым, который катался взад и вперед по траве, изрыгал проклятия и всхлипывал, держась за руку.

— Тряпки! Мне нужны тряпки, чтобы перевязать эту проклятую руку, иначе я истеку кровью. — Он испустил еще одну вереницу проклятий.

Дев взял протянутый ему Высоким Журавлем лоскут материи и показал узколицему:

— Если ты хочешь, чтобы я перевязал твою руку, начни говорить. Где Мак-Гилви?

Глаза узколицего бегали из стороны в сторону, окидывая взглядом свирепых дикарей с блестящей бронзовой кожей и свисающими локонами скальпов.

— Ты все равно прикажешь им убить меня.

Дев ласково пробежал пальцами по длине своего ножа:

— Так смерть… и так смерть.

Узколицый побледнел, затем выдавил:

— Он оставил нас два дня назад. Какой-то человек, которого он знает, прискакал, загнав лошадь до полусмерти, чтобы догнать босса. У него было донесение от кого-то в Саванне. Джордж оставил здесь за старшего Маклина. — Узколицый указал на одного из убитых.

— Кто послал за Мак-Гилви? Что это было за донесение?

Маленький бандит поморщился от боли и захныкал:

— Я слышал только часть этого. Что-то о том джентльмене, из чьего склада мы брали товары. Он отдал концы.

— Эндрю Блэкхорн? Они говорили о нем?

— Кто бы ни послал за Мак-Гилви, он хотел, чтобы тот вернулся в Саванну из-за этого. Я сказал, я не слышал всего, о чем они говорили. Я только знаю, что два дня назад Мак-Гилви отправился в город.

Дев сделал знак перевязать руку бандиту, затем они привязали его и его раненого сообщника к лошадям.

— Кабаний Клык, ты возьмешь мушкеты и муку и отвезешь их в свою деревню. Высокий Журавль, я хочу, чтобы ты и двое твоих людей прихватили ром и этих двух молодчиков и доставили все это властям мятежников в Августе. Они жгли и грабили американцев даже больше, чем роялистов. Думаю, новое правительство захочет повесить их, — весело сказал он.

— А может, просто прикончить их сейчас и забрать ром? — рассудительно спросил Кабаний Клык.

— Нам необходимо наладить отношения с нашими американскими соседями и их новыми вождями. Это будет хорошим началом, — объяснил Высокий Журавль.

Дев согласно кивнул.

— Полагаешь, тебе удастся схватить Мак-Гилви прежде, чем он доберется до города? — Спросил Кабаний Клык.

Девон пожал плечами.

— Он достаточно хорошо знает местность, но я надеюсь, муског может передвигаться быстрее, чем белый. Поскольку я знаю, куда он направляется, мне не нужно будет задерживаться, чтобы выслеживать его. Такого, как Мак-Гилви, нетрудно будет разыскать в городе. Кто же, черт побери, мог позвать его, что он бросил свою добычу и поскакал обратно в Саванну?

— Ты, без сомнения, узнаешь это и еще многое другое, когда попадешь в город, — загадочно ответил Высокий Журавль.

11 июля. Саванна

В порту было настоящее столпотворение: всевозможные маленькие суденышки, пироги и шлюпки перевозили груз и пассажиров. Немногочисленные женщины, одетые в тонкие шелка, приказывали слугам быть поосторожнее с их сундуками и коробками, в то время как няньки суетились с ревущими, перепуганными детьми. Грубого вида лодочники, одетые в засаленные штаны из оленьей кожи, плевались и ругались, ведя свои перегруженные суденышки вниз по реке к острову Тайби, маневрируя между другими лодками и иногда сталкиваясь с ними в этой неразберихе.

Безупречно одетые офицеры в красном выкрик) вали приказы как солдатам, так и гражданским, которые загружали мушкеты, пушки и провизию для отправки вниз по реке. Колонны солдат маршировали с оживленным воодушевлением в странном несоответствии с окружавшим их хаосом. Британская армия эвакуировалась из Саванны.

А в городском доме Блэкхорнов на Санкт-Джеймской площади леди Барбара Карузерс и майор Монтгомери Карузерс стояли друг перед другом у основания массивной винтовой лестницы в переднем холле.

— Ты так великолепно выглядишь, Монти. Я уверена, в Лондоне будет множество богатых молодых наследниц, жаждущих выйти замуж за героя войны. Ты встанешь на ноги.

— Я просто не могу уплыть и отставить тебя здесь одну с этими колониальными отбросами. — Голос Монти был умоляющим, почти отчаянным.

— Я вовсе не одна. Квинт Блэкхорн — наш кузен. Он и Мадлен предложили мне защиту и этот прекрасный дом, в котором я смогу жить, пока не устрою свою жизнь. Мне не придется идти на улицу, чтобы заработать.

— Ты ждешь этого метиса, ведь так? — С горечью спросил Монти.

Барбара нервно водила ладонью взад и вперед по полированной стойке перил.

— Да, Монти, я жду, но даже если он не вернется или если вернется, но не захочет жениться на мне, я все равно предпочитаю жить здесь.

— Бога ради, почему? Веймоут…

— Именно, Веймоут, а не бог — причина того, что я никогда не вернусь домой. Если ты и мама не принудите меня выйти замуж за него, то это будет лишь кто-либо другой, подобный ему. Я не вернусь к этому образу жизни.

— Не будь дурочкой. Неужели ты предпочитаешь жить среди дикарей? — спросил он презрительно.

— Если понадобится. Я бы предпочла мускогов лондонскому высшему обществу. Индейцы добрее и намного честнее.

— Ты просто рехнулась. — Он сделал два шага к ней, но прежде чем смог схватить ее, Барбара вытащила пистолет из складок своих муслиновых юбок.

— Он заряжен и готов выстрелить, Монти. Мадлен научила меня пользоваться им.

— Сумасшедшая! Ты же не застрелишь своего единственного брата! — Он посмотрел на ее решительно сжатые губы и сверкающие голубые глаза.

— Мне бы не хотелось этого, а инвалидность может стать серьезной помехой в поисках богатой жены. До свидания, Монти. Мне жаль, что все так вышло. — Хотя оружие у нее в руке не дрогнуло, она с облегчением увидела, как двое слуг семьи Блэкхорнов вошли в холл. Один вежливо открыл дверь, а другой терпеливо стоял, ожидая ее распоряжений.

— Ты очень скоро пожалеешь о своем необдуманном поступке. Черт бы побрал Девона Блэкхорна за то, что он освободил своего кузена. Если бы не это, тебе пришлось бы выйти за Алекса.

— И быть несчастной всю оставшуюся жизнь. Кажется, Блэкхорны беспокоятся обо мне больше, чем ты.

— Чушь! Я лишь надеюсь, что мне удастся восстановить ущерб, нанесенный твоей репутацией к тому времени, как ты одумаешься и вернешься в Лондон. — С этим он развернулся на каблуках и зашагал к двери.

Барбара безвольно опустила руку с пистолетом и оперлась о стоику перил, почувствовав, как глаза ее наполняются слезами.

— До свидания, Монти, — крикнула она ему вслед.

Утро следующего дня выдалось душным и знойным. Тусклый свет вливался в окно Барбары, и пылинки танцевали в тяжелом воздухе. Откинув москитную сетку, она соскользнула с кровати, ощущая какое-то беспокойство. Она решила некоторое время побыть одна, глупо надеясь, что Дев может вернуться со своей опасной охоты на Мак-Гилви и прийти к ней. Если он не захочет жениться, ей нужно будет подумать, как она сможет провести остаток жизни без него.

Решив не звонить горничной, Барбара потянулась и зевнула, затем подошла к керамическому кувшину и чашке, стоящим на туалетном столике у окна. Умывшись, девушка оделась в простую юбку для верховой езды и рубашку. Несколько секунд, нахмурившись, она разглядывала тяжелый коленкоровый жакет, затем, обреченно вздохнув, надела его.

«Уже одно то, что я англичанка, достаточная помеха для Мадлен и Квинта. Так что нет нужды добавлять им позора, разъезжая по улице неприлично одетой». Барбара закончила одеваться и вышла из дома. Никто из слуг не видел ее, хотя она, когда проходила мимо кухни по дороге в конюшню, слышала, как повариха готовит завтрак.

Вскоре она уже ехала верхом с развевающимися волосами, обдуваемая легким ветерком. В воздухе чувствовался запах дождя.

Барбара ехала без цели и направления, просто ощущая потребность размяться. Бильбо, молодой грум, стоически следовал прямо за ней, разбуженный от крепкого сна, чтобы сопровождать госпожу. Дев уже две недели как уехал, и она боялась за него, но Мадлен успокоила ее, сказав, что с ним на это опасное дело отправится Кабаний Клык, Высокий Журавль и еще полдюжины надежных мускогских разведчиков.

До сих пор казалось просто невероятным, что привередливый Эндрю Блэкхорн был в сговоре с тем отвратительным ренегатом. Неудивительно, что он вызывал неприязнь и недоверие к нему и к этой ведьме Серене Фаллоуфилд.

Проезжая по песчаным улицам, она рассеяно заметила, что дом Серены был на следующем перекрестке.

— Интересно, что она теперь будет делать, когда Эндрю больше нет и некого околдовывать, — пробормотала Барбара сама себе, приветливо кивнув двум богато одетым матронам, проехавшим в карете. За исключением нескольких торопящихся по делам торговцев, все улицы были еще пустынны.

Уже почти проехав поворот, где стоял городской дом Фаллоуфилдов, Барбара заметила огромного, грубо одетого человека, который отодвинул засов боковой калитки и, крадучись, проскользнул внутрь.

Странно, что-то в этом человеке вызывало в ней трепет недоброго предчувствия. Вид колониста, одетого в засаленные штаны из оленьей кожи, был довольно привычным для Саванны, но эти широченные плечи и всклоченные рыжие волосы… Он выглядел точно, как Джордж Мак-Гилви. Конечно же, это просто смешно. Ренегат находится на полпути в Новый Орлеан, и Дев его по пятам преследует. И все же… Она повернула свою кобылу за угол Аберкорн-стрит и спешилась в тени вяза.

— Билбо, у меня вдруг возникло желание нанести неожиданный визит вдове Фаллоуфилд. Жди здесь с лошадьми. Я недолго.

Юноша неуверенно кивнул, и Барбара исчезла за высоким забором, густо оплетенным виноградной лозой. Как можно тише она подошла к боковой калитке и отодвинула засов. Неужели это Мак-Гилви? Ели так, то даже такие, как Серена Фаллоуфилд, не заслуживают того, чтобы подвергнуться опасности встречи с ним. Или его ждут?

Хотя эта идея и звучала абсурдно, она была лишь немногим менее вероятна, чем связь мародера с Эндрю. Оглядев буйно разросшийся сад, который, как Барбара успела отметить, был запущен и зарос сорняками, она осторожно пробралась к дому. «Как мне поступить дальше? Приказать, чтобы слуги разбудили госпожу и сказали ей, что опасный преступник пробрался в ее сад?»

В этот момент она заметила Серену с растрепанными, рассыпавшимися по плечам волосами, одетую в темно-фиолетовый шелковый халат. Та направлялась к беседке в дальнем конце сада, скрытой от дома густым кустарником. Теперь Барбара была уверена, что у Серены рандеву с Джорджем Мак-Гилви. Но зачем? Она подобрала свои юбки и начала подкрадываться ближе к беседке, где, она была уверена, мародер ждал вдову.

Дев проклинал слепую случайность, из-за которой он упустил из виду свою добычу. Большая повозка, нагруженная бочками с ромом, перевернулась, загородив ему дорогу, когда он преследовал Мак-Гилви по городу. Мародер шел пешком, явно направляясь куда-то. Дев решил посмотреть, куда именно, прежде чем остановить его. Но теперь охотник оказался в тупике, поскольку к тому времени, когда он объехал баррикаду из поломанных бочек и перепуганных лошадей, Мак-Гилви и след простыл.

— Он, должно быть, прошмыгнул в один из этих домов. — Дев направил Смутьяна вниз по улице, оглядывая красивые кирпичные дома. — Что, черт побери, такому человеку, как Мак-Гилви делать в этой части города? — Дев размышлял над этим, когда, свернув за угол, увидел одного из грумов Квинта, стоящего под вязом с двумя лошадьми и явно нервничающего.

— Билбо! Немного рановато для прогулки. Что ты здесь делаешь, сынок?

— Мистер Девон! Как я рад видеть, вас здесь. Я ужасно беспокоюсь. — Его кадык нервно ходил вверх и вниз, а черные глаза казались огромными.

— Госпожа? Мадлен здесь, в городе?

— Нет, сэр. Это ее подруга, английская леди.

— Барбара Карузерс?

— Да, сэр. Она вошла вот в этот двор следом за каким-то огромным, угрожающего вида парнем.

Дев перебежал улицу, свернул за угол и тут же увидел незапертую калитку. Боже праведный, какой безумный порыв заставил Барбару последовать за таким опасным негодяем, как Мак-Гилви?

Войдя во двор, он стал бесшумно пробираться вдоль забора. Сначала лучше обследовать сад, прежде чем войти в дом. Приглушенные голоса послышались в неподвижном утреннем воздухе. Он подкрался ближе к беседке. Волосы на затылке Дева зашевелились. Он вытащил из-за пояса свой кентуккский пистолет и, убедившись, что он заряжен и готов выстрелить, подобралсяближе и услышал, как Мак-Гилви сказал:

— К завтрашнему вечеру торговый склад Блэкхорна превратится в холодное пепелище.

— Нет, если ты собрался поджечь его, Мак-Гилви, — сказал Дев, шагнув на деревянный настил большой беседки.

Серена прижала свой шелковый халат к груди и побледнела, когда метис нацелил пистолет на Мак-Гилви.

— Хвала господу, что ты здесь, Девон! Этот грязный ублюдок стал приставать ко мне, когда я одна гуляла по саду. — Она подошла ближе к Деву, желая дать Мак-Гилви возможность взять верх над Блэкхорном.

— Не верь ей, Дев. — Барбара вошла в беседку с противоположной стороны, где пряталась. — Я слышала, как она дала указание Мак-Гилви сжечь торговый склад, потому что там находятся записи Эндрю о махинациях, в которых замешана и она. Она так же виновна, как и твой брат.

— Ты лжешь, английская сука! — запищала Серена, повернувшись и бросившись на Барбару, словно разъяренная гиена.

Мак-Гилви воспользовался возможностью и схватил Барбару за волосы, притянув к своей груди.

— Брось оружие, мускогский ублюдок. — Он приставил нож к горлу Барбары.

Девон бросил пистолет на деревянный пол старой беседки. В отчаянии Барбара изо всех сил ударила каблуком своего ботинка для верховой езды по ноге Мак-Гилви и вырвалась. Как только она освободилась, Дев бросился на Мак-Гилви. Двое мужчин упали и покатились по рассохшемуся деревянному настилу, нанося друг другу удары. Когда они разъединились и вскочили на ноги, каждый держал в руке нож.

— Я сниму с тебя скальп, полукровка, — сказал ренегат, кружа вокруг Девона. — А потом возьму твою женщину. Может быть, я даже оставлю при себе эти серебристые волосы… ненадолго.

— Держи свои грязные лапы подальше от моей женщины, подонок. — Дев, стиснув челюсти, наступал на Мак-Гилви. Он спросил Барбару: — Ты не ранена?

— Нет, Дев, он не ранил меня, — ответила она, согретая его словами «моя женщина». Она стояла в стороне, в то время как двое врагов делали выпады и наносили удары.

Дев первым пролил кровь, полоснув мародера по плечу.

— На этот раз наши силы равны, Мак-Гилви. Я не ранен одним из твоих сообщников. Посмотрим, удастся ли тебе одолеть мускога. — Он сделал ложный выпад и, когда Мак-Гилви предпринял движение, чтобы парировать удар, снова задел его, на этот раз по предплечью.

Пока мужчины дрались, Серена медленно продвигалась по краю беседки, намереваясь добраться до пистолета, который бросил Девон. У Барбары было то же намерение. Обе женщины подобрались к оружию с противоположных сторон и одновременно встали на колени, чтобы схватить его.

Серена испустила проклятие, когда рука Барбары выбила у нее пистолет и рванула ее за волосы, ударив головой о деревянный пол.

— Ах ты, гадюка. — Барбара придавила Серену к полу, отчаянно пытаясь удержать ее в таком положении в стороне от мужчин, сцепившихся в смертельной схватке.

К этому времени Девон и Мак-Гилви истекали потом и тяжело дышали в душном утреннем воздухе. Кровь покрывала их тела, а одежда свисала лохмотьями, разрезанная острыми краями отточенной стали, наносящей удары с безжалостной настойчивостью.

Дев видел, что Барбара борется с Сереной за пистолет, и молил, чтобы сообщница брата не причинила вреда его возлюбленной. Мак-Гилви самодовольно ухмыльнулся:

— На этот раз англичанка не помешает мне прикончить тебя. — Он подождал, когда взгляд Дева на мгновение метнулся к Барбаре и Серене, и сделал выпад для смертельного удара.

Но Девон отскочил как раз в тот момент, когда лезвие ножа разрезало его рубашку. Он, в свою очередь, обрушил удар с незащищенной стороны Мак-Гилви и вонзил ему нож в низ живота, распоров слева направо.

Мак-Гилви испустил крик отчаяния и удивления, лезвие Дева сверкнуло снова, на этот раз точно войдя в сердце ренегата. Дев наблюдал, как Мак-Гилви упал на колени, с отблеском смерти в глазах, затем повалился лицом вперед, сжимая живот, и рухнул на пол безжизненной грудой.

Барбара ударила Серену в челюсть и снова повалила ее на пол, где та осталась лежать без сознания. Схватив пистолет, она поднялась на ноги и бросилась в объятия Девона.

— Как, ради всего святого, ты наткнулась на Мак-Гилви? Разве твоя первая встреча с ним ничему тебя не научила?

— Я твоя женщина. И ты только что подтвердил это, — сказала Барбара, в то время как ее рука ласкала его лицо, стирая кровь со щеки. — О, Дев, обними меня. Она крепко обвилась руками вокруг его талии.

— Я думал, ты уплыла со своим братом. Ты, наверное, сошла с ума, если осталась.

— Так же сказал Монти. Но, видишь ли, я больше не собираюсь жить так, как жила в Лондоне. Мадлен и Квинт предложили мне свой дом, пока я не решу, что буду делать дальше.

— И что ты будешь делать? — Его руки погрузились в ее серебристо-золотистые пряди, он упивался сладким женственным запахом ее кожи.

Барбара взглянула на него.

— Как наследник Аластера Блэкхорна, со временем и при упорном труде, ты мог бы сделать его имения прибыльными. А я учусь усердно трудиться, Дев. — Мы могли бы сделать это вместе… если ты захочешь. — Она помолчала, но он не ответил. — Если нет, что ж, я открою магазин для дам. В конце концов, кто разбирается в моде лучше англичанки?

Он почувствовал, как теплая, безумная радость забурлила внутри него, растекаясь волнами, лишив его дара речи от немыслимого блаженства момента. Он крепко держал Барбару и легонько покусывал ее шею, пока она лепетала о своем салоне модистки. Овладев своим голосом, он, наконец, произнес:

— И как же ты собираешься финансировать такое предприятие?

— Кузен Квинт даст мне заем, я уверена. Мадлен позаботится об этом, — добавила она, не удержавшись.

— Полагаю, он в долгу перед тобой, учитывая тот факт, что ты собиралась выйти замуж за Веймоута, чтобы спасти Квинта от расстрела.

Дев почувствовал, как ее передернуло от отвращения.

— Я никогда не выйду замуж за человека, которого не люблю.

— Значит, не выйдешь? Полагаю, ваша светлость, это означает, что мне придется жениться на вас, чтобы спасти от перспективы остаться старой девой.

Она взвизгнула от радости и приблизила свои губы к его губам для глубокого жадного поцелуя. Они не заметили, да и не встревожились, когда Серена выползла из беседки и исчезла в своем доме.

Блэкхорн-Хилл

Квинт пробежал глазами торопливую записку от Девона. Мадлен сидела напротив него за обеденным столом. Курьер прервал их вечернюю трапезу, прибыв с новостями о смерти Мак-Гилви. Квинт едва успел прочитать письмо, когда Мадлен выхватила его и тоже стала читать.

— Полагаю, мне лучше поехать в город, чтобы выступить в качестве посредника с властями. Положение еще нестабильно, учитывая тот факт, что Дев — королевский рейнджер, а Барбара англичанка, они могут не поладить с такими, как Абель Кичнер или Адам Мансель. — Квинтин положил салфетку и начал подниматься, но Мадлен положила ладонь на его руку, останавливая.

— Подозреваю, что худшее, чего им следует сейчас опасаться, это то, что Серена Фаллоуфилд может проникнуть в наш городской дом и попытаться отомстить им.

— Я уверен, что Серену мы больше не увидим. Дев говорит, что она бесследно исчезла. Забрала драгоценности и оставила целое состояние в неоплаченных счетах. Все портные, все лавочники и сапожники готовы разорвать ее на части. У нее есть родственники в Южной Каролине. Держу пари, очень скоро они окажутся обремененными самой нежелательной гостьей.

— Тогда нет никакой непосредственной опасности. Власти не сообщили Деву, что у него или Барбары будут какие-нибудь неприятности. Видит бог, мятежники ненавидели Мак-Гилви даже больше, чем роялисты. Давай сегодня дадим им возможность побыть вдвоем, Квинт. Завтра будет достаточно времени, чтобы поехать в город.

— Полагаю, ты права, — сказал он с ослепительной улыбкой, удивленно покачав головой. — Кто бы мог поверить — мой сумасбродный мускогский кузен и английская аристократка.

— Барбара обожает его, Квинт. Именно поэтому я не могла позволить ей выйти замуж за Веймоута, чтобы освободить тебя.

— Я бы сказал, Дев тоже весьма заинтересован в том, чтобы вытащить ее из этой сделки. Не приходится и говорить, как я благодарен Барбаре и Деву… и тебе. Особенно тебе, Мадлен. — Он взял ее руку и прижал к своим губам.

— Думаю, сегодня вечером мы могли бы найти себе занятие, подобное тому, чем будут заниматься Барбара и Дев… если ты согласен.

Квинт поднялся, отодвинув стул, и подхватил ее на руки. Мадлен обвила руками его шею и целовала, пока он нес ее наверх по лестнице.

Саванна

Дев сидел на кровати и наблюдал, как Барбара расчесывала свои золотистые волосы, затем начала заплетать их.

— Пожалуйста, оставь их распущенными — сказал он, поднимаясь и протягивая руку за гребенкой. Барбара подала ее, и он легонько провел по сверкающим локонам.

— Вы так прекрасны, ваша светлость, — прошептал он, положив гребенку и поворачивая девушку к себе лицом. Выражение любви, светящееся в его глазах, лишило его дыхания.

Барбара покачала головой.

— Нет, больше не ваша светлость. Скоро я буду женой саваннского купца, госпожой Блэкхорн — титул, который я предпочитаю куда больше.

Он осыпал поцелуями ее шею, щеки и веки, и прошептал:

— Для меня ты всегда будешь вашей светлостью, любимая.

— Я буду Утренней Зарей для мускогов и просто Барбарой для твоей матери. Ты должен послать за ней, Дев. Я так надеюсь, что понравлюсь ей.

— Она будет обожать тебя, как и я, не бойся. — Он продолжал целовать ее, держа, словно хрупкую вещь из тончайшего фарфора. — Я до сих пор не могу поверить… ты здесь, со мной, или… — он печально усмехнулся, — что я здесь, в спальне Роберта Блэкхорна, беру с собой в постель титулованную английскую племянницу.

Барбара засмеялась:

— Призрак Роберта больше не будет преследовать нас или Квинта с Мадлен. И они хотят, чтобы мы пользовались этой спальней и этой постелью, — добавила она, притягивая его к себе.

— Так давай же воспользуемся такой возможностью.

Дев протянул руки к тесемкам ее сорочки и развязал их. Когда он обнажил ей плечи, Барбара пропустила сквозь пальцы золотистую массу волос на его груди и потянулась к пуговицам брюк. Покрывая его грудь нежными, влажными поцелуями, она стащила брюки с его узких бедер. У них обоих перехватило дыхание, но на этот раз восхитительные мгновения отличались от всех предыдущих. Возлюбленные знали, что теперь они вместе на всю оставшуюся жизнь.

Больше не будет тайных свиданий, не будет разбитых сердец.

Скоро вся их одежда грудой лежала у ног, и они ласкали теплую обнаженную плоть друг друга. Девон раздвинул москитную сетку над кроватью, Барбара забралась на большой, мягкий матрас и поманила его.

— Иди ко мне, Девон Блэкхорн, и люби меня так, как ты всегда делал это. На этот раз я хочу, чтобы ты подарил мне своего ребенка, первого из многих, многих наших детей.

— Любое ваше желание для меня закон, ваша светлость, — ответил Дев.

Он накрыл ее своим телом и погрузился в нее, а она крепко обвила его руками и ногами. Первый раз они достигли вершины быстро, ибо тела их так долго были лишены этого тягостного блаженства единения. Затем они лежали, еще не насытившиеся, отдыхая и наслаждаясь теплом и колдовством объятий друг друга.

Вскоре огонь страсти вспыхнул с новой силой, и они начали безумное восхождение к вершинам, но на этот раз Дев двигался медленно, долгими скользящими погружениями, и остановился, почувствовав, что они приблизились к краю желанной пропасти, пока Барбара не изогнулась навстречу ему и не обхватила его своими длинными ногами.

— Моя колдунья, — ласково пробормотал Девон, и они снова взорвались фонтаном немыслимого наслаждения.

На протяжении ночи они то забывались кратким сном, то снова просыпались, чтобы заняться любовью.

Пришел рассвет, и, утомленные, они, наконец, уснули.

Девон проснулся первым и увидел, что солнце уже высоко. Несколько минут он просто сидел и любовался спящей Барбарой; затем она зашевелилась и открыла глаза. Яркий полуденный свет сразу же заставил ее зажмурить их снова.

— Мы позорно проспали до полудня.

— Не чувствуется, чтобы тебя это беспокоило, — ответил он.

Она потерла глаза и усмехнулась.

— В Лондоне я никогда не возвращалась домой раньше рассвета и не поднималась до полудня. Думаю, мы провели ночь гораздо приятнее, чем я проводила их тогда.

— Ты уверена, что не затоскуешь по блеску лондонского общества? Здесь я буду всего лишь простым купцом, и даже пока еще не богатым. Я могу преуспеть, но на это потребуется некоторое время и помощь Квинта. В конце концов, как роялист я не буду хорошо принят в американском деловом обществе, не говоря уж об отношении ко мне из-за моей мускогской крови.

— Ты добьешься успеха ради себя и народа твоей матери, — ответила Барбара со слепым благоговением, отметая все преграды легким взмахом руки.

— Не забывайте, что мы проиграли войну, ваша светлость.

Она нежно поцеловала его.

— Да, но мы завоевали друг друга, а эта победа превыше всего.

И они скрепили залог любви поцелуем.

Эпилог

Сентябрь 1782 года

Блэкхорн-Хилл

Слова священника разносились в теплом воздухе, когда он заканчивал свою траурную службу выразительным благословением. Группа людей, собравшихся по этому торжественному случаю, была немногочисленной. Ноубл Уизерспун и Соломон Торрес стояли по одну сторону от Полли Блор, которая украдкой смахивала с ресниц слезинки. Дев и Барбара, счастливые новостью, что у них будет ребенок, держались за руки и обменивались теплыми взглядами, а Чарита Блэкхорн сияла от радости, любуясь своим сыном и невесткой, Утренней Зарей.

Квинт держал Джеймса, который, казалось, понимал торжественность момента и был тих. Мадлен задумчиво улыбнулась. Даже Гулливер, стоя рядом со своей хозяйкой, был подавлен и не колотил хвостом. Свежевырытая могила находилась в центре семейного кладбища Блэкхорнов, рядом с местом вечного успокоения Роберта. Квинтин приказал высечь новую надпись на надгробной плите, чтобы почтить после смерти мать, которую он никогда не знал в жизни. Надпись гласила: «Анна Карузерс Блэкхорн, возлюбленная жена Роберта, возлюбленная мать Квинтина, родилась 18 апреля 1731 года, умерла 15 ноября 1753 года».

— Теперь она может лежать здесь с миром, рядом со своим Робби, а не в зарослях, в дальней части семейного кладбища, — тихо сказала Мадлен, опустившись на колени и положив на могилу букет розовых и пурпурных астр.

Квинт, держа сына за руку, стал на колени рядом с женой.

— Анна в долгу перед тобой за то, что ты смыла пятно бесчестья с ее имени. Я с радостью буду расплачиваться с тобой от ее имени всю жизнь.

Примечания

1

Рейнджер — военнослужащий десантного диверсионно-разведывательного подразделения.

(обратно)

2

Рил — быстрый шотландский танец.

(обратно)

3

Майорат — система наследования, при которой недвижимое имущество (земельное владение) переходит безраздельно к старшему сыну или старшему в роду.

(обратно)

4

Помпадур — высокая прическа с валиком в стиле, связанном с именем маркизы Помпадур, фаворитки Людовика XV.

(обратно)

5

Патент на офицерский чин.

(обратно)

6

Бушель — мера емкости 36,3 л.

(обратно)

7

Сплин — уныние, хандра.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Эпилог

*** Примечания ***