Тридцатник, и только [Лайза Джуэлл] (fb2) читать постранично, страница - 3

босыми ногами прошлепал на кухню. Надин вытянулась на ставшей просторной кровати и улыбнулась, слушая как Максвелл грохочет ящиками и посудой. За три месяца он так и не научился находить ложки, кружки и чайные пакетики сразу, не заглядывая предварительно во все шкафы.

Она включила радио, послушала немного сбивчивые речи в прямом эфире Радио-5 и вдруг осознала, что, несмотря на остатки головной боли, засевшие вокруг висков, едва ощутимую тошноту в желудке и смутно постыдное воспоминание об очередной публичной ссоре с Максвеллом в ресторане прошлой ночью, чувствует себя необъяснимо и блаженно счастливой. Стояло субботнее утро, солнце сияло, мужчина на кухне заваривал для нее чай и ей некуда было спешить. Обычно Максвелл по выходным у нее не появлялся. Вчера она встретилась с ним лишь потому, что у Дига был день рождения, а Дигу Максвелл нравился, и он настоял, чтобы Надин его пригласила. Она не привыкла просыпаться по субботам рядом с мужчиной, и это оказалось очень приятным. Они могут провести целый день вдвоем: прогуляться, где-нибудь пообедать, почитать газеты. Или же вообще не вылезать из постели, смотреть телевизор, жевать бутерброды с беконом, болтать и заниматься сексом.

Вот одно из тех мгновений, решила Надин, одно их тех абсолютно прекрасных мгновений, которое обязательно следует вдохнуть полной грудью, задержать дыхание и впитать каждую его каплю, потому что это и называется «жить». А если ты только и делаешь, что тоскуешь по большому человеческому счастью, значит, ты упускаешь самое главное в жизни — вот такие мгновения.

— Держи, — Максвелл бесшумно опустил дымящиеся кружки на тумбочку. Кружки, отметила Надин, которыми сама она никогда не пользуется, разве что когда больше нечем; уродливые посудины, подарок матери, с пошлыми, потускневшими от десятилетнего мытья розочками и задвинутые в самый дальний угол шкафа, и только человек, напрочь лишенный художественного и эстетического чутья, мог выбрать их из двух десятков других, более привлекательных чашек. На Надин вдруг нахлынуло раздражение, и пузырек счастья с треском лопнул. Ну почему Максвелл настолько не совершенен? Неужто она требует слишком многого?

— Ради бога, Максвелл, — зажужжала она, — ну почему ты всегда выбираешь самые уродливые кружки?

— А? — растерялся Максвелл, но вместо вины Надин затопила злость.

— Неужели ты не замечал, — продолжала она, — что когда я завариваю чай, то пользуюсь кружками «Деко» или симпсоновскими, или «Саут-парк». Симпатичными кружками, понимаешь? Неужто ты не замечал, что я никогда — никогда! — не пользуюсь этими? — И она с отвращением ткнула пальцем в посудины.

Максвелл сконфуженно пожал плечами:

— А чем они плохи?

— Ха! Именно! Если ты не понимаешь, чем плохи эти кружки, то нам просто не о чем разговаривать. — Надин чувствовала, что ее заносит, но ничего не могла с собой поделать.

— Давай перелью в другие, — предложил он.

— Нет, Максвелл, — Надин вскочила. — Я не хочу, чтобы ты переливал в другие. Я лишь хочу, чтобы ты не выбирал эти. Чтобы ты испытывал к ним такое же отвращение, какое испытываю я. Чтобы, глядя на них, ты искренне жалел людей, которым владелец… — она подняла кружку и прочла надпись на донышке, — … фарфорового завода в Личфилде платит за то, что они расписывают эти посудины мерзкими цветочками, и, возможно, мнят себя при этом гениальными художниками. Вот чего я хочу от тебя, Максвелл.

От непомерного умственного напряжения добродушная физиономия Максвелла смялась в гармошку. Надин видела, что он старается, честно старается уразуметь, что же она пытается донести до него, и оттого рассвирепела еще сильнее. Она вела себя, как последняя стерва; настоящий мужчина предложил бы ей заткнуться подобру-поздорову. Но Максвелл не был настоящим мужчиной. Он растерянно вертел кружку, разглядывая со всех сторон с видом прилежного и совестливого ученика.

— Хм-м, — произнес он, — наверное, она немного простовата. И слегка старомодна…

— Да поставь ты ее, ради Христа! — рявкнула Надин. — Поставь эту гребаную кружку на место!

Прокол с посудой сам по себе не был такой уж большой бедой, но в общем контексте отношений, длившихся уже три месяца, кружки стали лишним доказательством их с Максвеллом несовместимости. Надин долго убеждала себя в том, что у них все получится, несмотря на кричащие различия между ними: пристрастие Максвелла к одежде ярких расцветок, его увлечение песенками Селин Дион, его вечную невозмутимость и неукоснительную вежливость; несмотря на то, что он жил за десять миль от нее, где-то в Эссексе, и служил курьером, а она была фотографом и зарабатывала раз в пять больше него, — вопреки всему Надин старалась, чтобы у них все получилось. Ибо Максвелл был хорошим парнем, каких поискать, а Надин чувствовала, что заслуживает хорошего парня. Но хорошие парни — не всегда подходящие парни, и Надин, коря себя за мелочность и нетерпимость, не могла — это было выше ее сил — закрывать глаза на свою