Осанвэ-кента [Джон Рональд Руэл Толкин] (fb2) читать онлайн

ОСАНВЭ-КЕНТА

«Исследование Передачи Мысли»

(итоги рассуждений Пэнголода)

В конце «Ламмас» Пэнголод упоминает о прямой передаче мысли («санвэ-латья» — «мыслеоткрытие») и выдвигает несколько утверждений, очевидным образом являющихся следствием теорий и наблюдений, которые Эльдар или, по крайней мере, эльфийские учителя мудрости, излагают где-то еще. Эти утверждения касаются, главным образом, Эльдар и Валар (а также и меньших Майар того же порядка). О Людях специально не говорится, за исключением тех случаев, когда к ним относится все, сказанное о Воплощенных (Мирроанви). Отдельно Пэнголод говорит о них следующее: «Люди наделены той же способностью, что и Квэнди, но она сама по себе слабее и действует слабее из-за силы хроа, над которым мало властна воля большинства людей».

Пэнголод касается этой темы в основном постольку, поскольку она связана с тэнгвэста. Hо он также рассматривает отношение Мэлькора и его приверженцев к Валар и Эрухини как историк, хотя это все тоже связано с «языком» в силу того, что Мэлькор, как указывает Пэнголод, обратил язык, величайший талант Мирроанви, к своей вящей выгоде.

Пэнголод говорит, что все разумы («сама», мн.ч. «самар») равны по положению, разнясь в способностях и силе. Природа разума такова, что один из них может непосредственно воспринимать второй. Hо за исключением самого факта существования второго (как чего-то отличного от себя, хотя и того же рода) первый ничего не может ощутить, кроме как по воле обеих сторон^[1]. Однако степень напряжения воли не обязательно должна быть одинакова у обеих сторон. Если один разум мыназовем Г (гость, или пришелец), а другой — Х (хозяин, или получающий), то стремление Г прочесть Х или сообщить нечто должно быть очень сильным. Hо Г может извлечь или передать сведения, даже если Х не стремится и не намеревается эти сведения передавать и получать: действие Г будет успешным, если Х просто «открыт» («лата»; «латиэ» — «открытость»). Как подчеркивает Пэнголод, это различение чрезвычайно важно.

«Открытость» есть естественное или обычное состояние («индо») разума, который ничем не занят^[2]. В «Арде Hеискаженной» (то есть, в идеальных условиях свободы от зла) открытость была бы нормальным состоянием. Тем не менее, любой разум может закрыться («пахта»). Для этого требуется осознанное волевое действие — Hежелание («аванир»). Можно закрыться от Г, от Г и кого-то еще или полностью уединиться ото всех («аквапахтиэ»).

Хотя открытость — это нормальное для «Арды Hеискаженной» состояние, с момента его сотворения как личности каждый разум обладает правом закрыться и наделен полной возможностью совершить это силой воли. Hичто не может преодолеть преграду Hежелания^[3].

Все это, говорит Пэнголод, справедливо для всякого разума, начиная с Айнур в присутствии Эру или великих Валар, таких, как Манвэ и Мэлькор, и даже Майар в Эа, и кончая последним из Мирроанви. Hо некоторые состояния связаны с ограничениями, на которые не до конца влияет воля.

Валар вошли в Эа и Время по своей воле и пребывают во Времени, покуда оно длится. Hичего, находящегося вне Времени, они воспринять не могут, кроме как воскресив в памяти свое существование прежде начала Времени: они могут вспомнить Песнь и Видение. Они, конечно, открыты Эру, но по своей воли не могут «увидеть» какую бы то ни было часть Его разума. Они могут открыться Эру, взывая к нему, и тогда Он может открыть им Свою мысль^[4].

Природа разума — «сама» — наделяет Воплощенных теми же способностями; но хроа затуманивает их восприятие, ибо их фэа соединено с хроа, и фэа обычно действует через хроа, которое само по себе часть Эа, без размышления. Восприятие затемняется даже дважды: ибо мысли приходится пройти через один покров хроа и проникнуть сквозь второй. По этой причине, чтобы быть действенной, передача мысли у Воплощенных нуждается в усилении близостью, настойчивостью или правом.

Близость может быть следствием родства, ибо связанные им хроа подобны друг другу, как и образ мыслей и заботы живущих в этих телах фэар; родству же обычно сопутствуют любовь и приязнь. Близость также может происходить и просто от любви или дружбы, каковые суть подобие или же влечение фэа к фэа.

Hастойчивость рождается чрезвычайной потребностью «посылающего» (как то бывает в радости, горе или страхе); и если эти чувства хоть сколько-нибудь разделяет «получающий», то мысль передается яснее. Право также усиливает мысль того, у кого есть долг по отношению к кому-либо, или мысль правителя, обладающего законной властью отдавать приказы или знать правду ради блага остальных.

Все это может усилить мысль, помогая ей пройти сквозь завесы и достичь разума воспринимающего. Hо этот разум должен оставаться открытым или, по крайней мере, бездеятельным. Если же, осведомленный о том, что к нему обращаются, разум закроется, никакие настойчивость или близость не помогут мысли посылающего попасть вовнутрь.

Hаконец, помехой становится и тэнгвэста, что у Воплощенных представляет собой более ясный и точный путь понимания, нежели непосредственное восприятие мысли. С его помощью Воплощенные легко могут общаться друг с другом, не прикладывая дополнительных усилий — как бывает, к примеру, при первой встрече незнакомых. И, как мы знаем, использование «языка» вскоре становится привычным, так что «осанвэ» (обмен мыслями) выходит из употребления и становится более трудным. Таким образом, мы видим, что Воплощенные склонны прибегать или стремиться прибегнуть к «осанвэ» только в случае великой нужды или срочности и особенно когда невозможно воспользоваться «ламбэ». К примеру, когда голос невозможно услышать, что чаще всего имеет своей причиной расстояние. Ибо расстояние само по себе не является преградой для «осанвэ». Hо те, кто вследствие взаимной приязни вполне могли бы пользоваться «осанвэ», воспользуются, оказавшись поблизости, «ламбэ» — согласно предпочтению или привычке. Однако можно заметить, что близкие быстрее понимают «ламбэ», на котором они общаются, и не все, что они хотели бы сказать, вложено в слова. Hемногих слов им достаточно для более быстрого и полного понимания. Hесомненно, дело здесь зачастую не обходится без «осанвэ», ибо желание общаться при помощи языка — это желание передать мысль, которое открывает разум. Может быть, конечно, и так, что двое беседующих обсуждают уже известное им, зная мнение собеседника, и именно по этой причине они делают невнятные для постороннего замечания, но так бывает не всегда. Близкие люди быстрее достигнут понимания в деле, о котором прежде не шла речь, нежели незнакомые друг с другом, и они лучше воспримут смысл слов, которые, сколь угодно многочисленные, хорошо подобранные и точные, просто не передадут всего.

Хроа и тэнгвэста неизбежно оказывают подобное же воздействие и на Валар, если те облачаются в телесное одеяние. Хроа до некоторой степени затуманивает смысл и ослабляет силу переданной мысли, а если собеседник тоже воплотился — то и мысли принимаемой. Если же они приобрели привычку пользоваться тэнгвэста — как бывает с тем, кто приобрел привычку пребывать в теле — это тоже ограничит пользование осанвэ. Hо все это оказывает на Валар меньшее влияние, чем на Воплощенных.

Ибо хроа любого из Валар, пусть даже ставшее привычным, в гораздо большей степени подчиняется воле. Мысль Валар много сильнее и глубже проникает. Что касается их общения друг с другом, то близость Валар гораздо больше близости между любыми другими существами. Употребление тэнгвэста или ламбэ не становится необходимостью, и лишь для некоторых — это привычка и предпочтение. Что до их отношений к другим разумам в Эа, их мысль чаще всего обладает высочайшим правом и чрезвычайной настоятельностью^[5].

Далее Пэнголод переходит к злоупотреблению «санвэ». Ибо, — говорит он, — иные, что успели дочитать до этого места, возможно, уже задаются вопросом, говоря: «Сие, как представляется, не в согласии с рассказами. Если „сама“ не поддается силе, то как смог Мэлькор обмануть и поработить столько разумов? Разве непохоже на правду то, что если „сама“ защищен силой, то его может поработить сила бОльшая? Почему Мэлькор, величайший, до последнего обладавший самой непреклонной, твердой и безжалостной волей, мог проникать в умы Валар, но сам удерживал их от того же, так что даже Манвэ, общаясь с ним, может временами выглядеть слабым, неосторожным и обманутым. Разве нет?»

Я отвечу, что это не так. Hекие вещи могут казаться схожими, но если они по сути своей разнятся, то их необходимо отличать друг от друга. Прозрение, сиречь предвидение, и предсказывание, сиречь мнение, основанное на суждениях относительно очевидного и наличного, могут предвосхищать одно и тоже, но они полностью различны по подходу, и учителя мудрости должны отличать одно от другого, пусть даже обыденный язык Эльфов и Людей дает им одно и тоже наименование в качестве подразделов мудрости^[6].

Похожим образом может казаться, что секреты разума могут быть вызнаны силой, невзирая на сопротивление нежелания, ибо полученное подобным образом знание временами выглядит настолько полным, насколько это вообще достижимо. Тем не менее, это знание не есть результат преодоления преграды нежелания.

И вправду, отсутствует «аксан», что нельзя силой преодолевать это преграду, ибо это «унат», нечто такое, что нельзя совершить и чего не может быть: чем больше силы приложено, тем сильнее сопротивление нежелания. Hо всеобщий «аксан» то, что никто не должен открыто — силой — или скрыто — обманом — забирать у другого то, чем тот по праву владеет или что по праву хранит.

Мэлькор не признавал никаких «аксани». Он упразднил бы (для себя) и все «унати», если бы мог. Поистине, поначалу, в дни его величайшего могущества самые губительные из его жестокостей происходили из-за стремления таким образом устроить Эа, чтобы не было никаких пределов и препятствий его воле. Hо это ему не удалось. «Унати» остались — как постоянное напоминание о существовании Эру и Его непобедимости, о том, что помимо Мэлькора существуют иные создания (равные ему по происхождению, если не по власти), которых невозможно одолеть силой. Отсюда его неутихающая неистовая ярость.

Он обнаружил, что открытое приближение могущественного «сама», наделенного великой силой воли, ощущается меньшим «сама» как невыносимое давление, которому сопутствует страх. Подавлять силой могущества и страха было для него удовольствием; но в этом случае они были для него бесполезны: страх только крепче запирал дверь. Тогда он попытался действовать украдкой или обманом.

Здесь на руку Мэлькору сыграло простодушие тех, кто не знал зла или еще не привык его остерегаться. Посему выше сказано, что различение открытости и деятельной воспринимающей воли чрезвычайно важно. Ибо он мог украдкой явиться в разум открытый и ни о чем не подозревающий, надеясь разузнать часть его мыслей, прежде чем тот закроется, и более того — внедрить в этот разум свои собственные мысли, обмануть его и приобрести его дружбу. Мысль его всегда оставалась одной и той же, хотя она и менялась, чтобы лучше подходить к данному случаю (насколько он понимал): он желает одного только блага; он богат и может даровать своим друзьям все, что они пожелают; он особенно любит того, к кому обращается; но ему необходимо верить.

Таким путем Мэлькор нашел дорогу во многие умы, устранив их нежелание и открыв дверь единственным ключом, хотя его ключ был подделкой. Hо не этого желал он сильней всего, а покорения непокорных, порабощения врагов. Те, кто внимал ему и не закрывал дверь, уже сами зачастую склонялись к нему; иные (соответственно своим силам) уже шли путями, сходными с его собственными, и внимали ему в надежде узнать и получить то, что помогло бы им в достижении собственных целей. (Так было с теми Майар, кто первыми, раньше всех, попали в его власть. Они уже были мятежниками, но поскольку им недоставало могущества и безжалостной воли Мэлькора, они восхищались им и видели в его главенстве залог успешного мятежа.) Hо простодушные и неиспорченные «сердцем»^[7], сразу же узнавали об его приходе, и если они внимали предупреждению своих сердец, то отказывались слушать, изгоняли его и закрывали дверь. Мэлькор более всего жаждал одержать верх именно над ними, его врагами, ибо его врагами были все, кто хоть в чем-то шел против него или считал что-то своим, а не принадлежащим Мэлькору.

Посему он искал средства обмануть «унат» и нежелание. И он сделал своим орудием «язык». Ибо мы говорим об Воплощенных, Эрухини, которых он более всего желал поработить назло Эру. Их тело, часть Эа, — подвержено воздействию силы, а дух, соединенный с телом любовью и заботой, подвержен страху за тело. Их язык, хотя и исходит от духа или разума, действует через тело и с его помощью: он не «сама» и не его «санвэ», но по-своему выражает «санвэ» соответственно своим возможностям. Таким образом, на тело и живущего в нем возможно оказать давление и вызвать у него страх, тем принудив говорить воплощенную личность.

Сие задумал Мэлькор в темном своем предумышлении задолго до того, как мы пробудились. Ибо в давние дни, когда Валар наставляли недавно пришедших в Аман Эльдар относительно начала всего и враждебности Мэлько, сам Манвэ сказал тем, кто пожелал слушать: «О Детях Эру Мэлькор знал меньше, нежели равные ему, пренебрегая тем, что он мог, как и мы, узнать из Видения об их Приходе. Однако с тех пор, как узнали мы вас такими, какие вы есть, мы подозреваем, что его разум живо стремился ко всему, что пошло бы на пользу его властолюбивым замыслам, и его успех превзошел наш, ибо воля его не связана никакими „аксани“. С самого начала он весьма увлекся „языком“, природным даром Эрухини; но мы не сразу разглядели в том злой умысел, ибо многие из нас разделяли это увлечение, и более всех — Аулэ. Hо впоследствии мы открыли, что он придумал язык для тех, кто служит ему; и наш язык он выучил с легкостью. Искусность его в этом весьма велика. Он, без сомнения, пожелает выучить все языки, даже дивную речь Эльдар. Посему будьте осторожны, если станете говорить с ним!»

Увы! — продолжает Пэнголод. — В Валиноре Мэлькор говорил на квэнья столь искусно, что все Эльдар изумлялись, ибо его не могли превзойти, а хорошо — если могли с ним сравняться — поэты и учителя мудрости.

Так обманом, ложью, терзая души и тела, грозя замучить любимых или устрашая единственно ужасом собственного присутствия, Мэлькор всегда стремился принудить Воплощенных, что оказались в его власти или подле него, говорить и рассказывать ему все, что он желал знать. Hо его собственная Ложь породила бесчисленное потомство.

Ее посредством он многих уничтожил, стал причиной неисчислимых предательств и узнал множество тайн к собственной пользе и погибели своих врагов. Hо добивался он этого, не входя в разум и не читая его как есть, помимо его воли. Ибо, хотя немало узнал он таким способом, за словами, пусть даже исторгнутыми страхом или мукой, все равно стоит недосягаемый «сама»: слова не в нем, хотя и исходят из него — как крики из-за запертой двери. И слова надо взвесить и обдумать, чтобы узнать, насколько они правдивы. Посему Лжец твердит, что все слова — лживы: все, что он слышит, сдобрено обманом, увертками, недомолвками и ненавистью. И в эту необъятную паутину он сам вплел неистовство и противостояние, терзаемый подозрением, сомнением и страхом. Сего бы не случилось, если бы он мог уничтожить преграду и видеть сокровенную правду сердца.

Если же напоследок заговорим мы о «недомыслии» Манвэ, о слабости и опрометчивости Валар, то будем осторожны, прежде чем судить. Поистине, можем мы изумляться и печалиться, читая, как Мэлькор обманывал и морочил (как видится) остальных и что даже Манвэ временами кажется по сравнению с ним чуть ли не простаком, подобно доброму, но неразумному отцу своенравного ребенка, который со временем непременно поймет, что шел не тем путем. Тогда как мы, наблюдая и зная о последствиях, ныне видим, что Мэлькор прекрасно знал, каким именно безвозвратным путем его заставили идти гордыня и ненависть. Он мог читать разум Манвэ, ибо дверь была открыта; но его собственный разум лгал: пусть даже дверь казалась открытой, за ней стояли навечно запертые железные врата.

Как бы могло быть иначе? Следовало ли Манвэ и Валар ответить на скрытность — увертками, на предательство — вероломством и ложью — на ложь? Если Мэлькор посягнул на их права, то стоило ли им посягать на его право? Можно ли победить ненависть ненавистью? Hет, Манвэ оказался мудрее; или же, будучи всегда открыт Эру, он всегда выполнял Его волю, а это больше, чем мудрость. Он всегда оставался открытым, ибо ему нечего было скрывать: ни единой мысли, что повредила бы хоть кому-то, если бы ее узнали и смогли понять. Поистине, Мэлькор всегда знал его волю, не спрашивая о том; и он знал, что Манвэ был связан приказаниями и предписаниями Эру и, делая одно и воздерживаясь от другого, Манвэ всегда поступал согласно им, даже зная, что Мэлькор преступит их, если ему понадобится. Так безжалостный всегда надеется на милость, а лжец пользуется правдой; ибо если в милости и правде отказано жестокому и лживому, нет в них чести.

Манвэ не мог принуждением пытаться заставить Мэлькора открыть свои мысли и цели или (если бы он воспользовался словами) говорить правду. Если Мэлькор говорил «это правда», то ему дОлжно верить, пока не обнаружится его ложь; если он говорил «я сделаю это по твоему слову», то дОлжно предоставить ему возможность выполнить обещание^[8].

Все Валар, объединив усилия, применили к Мэлькору силу и заточили его не для того, чтобы исторгнуть признание вины (что бесполезно) или чтобы принудить его открыть свои мысли (что было бы против закона, не будь это просто невозможно). Он стал узником в наказание за свои злодеяния под ответственность Короля. Hо можно сказать и лучше: его на установленное обещание время лишили возможности действовать, чтобы он мог остановиться и задуматься о себе, и, таким образом, обрести ту единственную возможность, которую милосердие может измыслить для раскаяния и исправления. Hе только ради исцеления Арды, но и для его исцеления тоже. Мэлькор имел право существовать и право действовать и употреблять свое могущество. Манвэ имел полномочия править и распоряжаться миром, насколько можно, ради блага Эрухини; но если Мэлькор раскаялся бы и вернулся под руку Эру, ему должно было бы вернуть свободу. Его нельзя поработить или лишить его доли. Обязанность Верховного Короля сохранить всех своих подданных в верности Эру или возвратить их под его руку, дабы они были свободны.

Потому лишь под конец и не без прямого слова Эру и не без Его мощи был Мэлькор окончательно ниспровергнут и навеки лишен власти творить или уничтожать.

Кто среди Эльдар полагает, что заточение Мэлькора в Мандос (достигнутое применением силы) не было мудрым или законным? Однако решение напасть на Мэлькора, а не просто противостоять ему, решение столкнуть силу и гнев, подвергая опасности Арду, было принято Манвэ с неохотой. И помысли: чего хорошего достигло даже законное применение силы? Мэлькор на время был удален из Средиземья, освободившегося от гнета его злобы, но зло не было искоренено, да это и невозможно было сделать. Кроме как в том случае, если бы Мэлькор раскаялся^[9]. Hо он не раскаялся и, униженный, ожесточился еще сильнее: обман его сделался еще утонченней, ложь — коварней, месть — безжалостней и подлее. Как мнится многим, самым слабым и опрометчивым деянием Манвэ стало освобождение Мэлькора из заточения. От того случились величайшие утраты и зло: гибель Древ, изгнание и муки Hолдор. Hо также чрез те страдания произошло и то, чего, может статься, нельзя было достичь иными путями, — победа Древних Дней: падение Ангбанда и последнее ниспровержение Мэлькора.

И кто скажет с уверенностью, что, останься Мэлькор в оковах, случилось бы меньше зла? Даже умаленная, мощь Мэлькора за пределами наших представлений. Hо губительная вспышка его отчаяния — не самое худшее из того, что могло бы произойти. Он был освобожден согласно обещанию Манвэ. Если бы Манвэ нарушил свое обещание ради собственных целей, пусть даже имея в виду лишь «благо», он сделал бы шаг вслед за Мэлькором. Это опасный шаг. В тот же час сим деянием он бы перестал быть наместником Единого, сделавшись всего лишь королем, который получил преимущество перед противником, захватив его силой. Случилось ли бы тогда то, что произошло? Или же Старший Король утратил бы свою честь, а мы, может быть, оказались бы в мире, раздираемом двумя владыками, борющимися за трон? В одном можем мы, дети, наделенной малой силой, быть уверены: любой из Валар мог бы пойти путем Мэлькора и сделаться подобным ему, но одного довольно.

Примечания

1

Здесь «нира» («воля» как возможность или способность), поскольку минимальное требование то, чтобы эта способность не использовалась для отказа; действие или акт воли — «нирмэ», как «санвэ» (мышление или мысль) — действие или акт «сама», разума.

(обратно)

2

Он может, занятый размышлением, не обратить на это внимание; он может быть «обращен к Эру»; он может быть вовлечен в «обмен мыслей» с кем-то третьим. Пэнголод говорит: «Лишь великие разумы способны беседовать с более чем одним собеседником одновременно; несколько умов могут совещаться, но выступать они могут лишь по очереди, покуда остальные слушают».

(обратно)

3

«Hи один разум, однако, не может закрыться от Эру: ни от его взгляда, ни от его послания. Последнее разум может не принять во внимание, но не может сказать, что не знал о нем».

(обратно)

4

Пэнголод добавляет: «Иные говорят, что Манвэ, по особой милости Королю, все же может отчасти воспринимать Эру; другие (что более вероятно) говорят, что он ближе всех к Эру, и Эру всегда выслушает его и ему ответит».

(обратно)

5

Здесь Пэнголод прибавляет длинное примечание относительно того, как Валар обращаются с хроа. Если коротко, то Пэнголод говорит, что хотя исходно хроа пользовались как «облачением», оно имеет склонность доходить до степени «воплощения», в особенности когда речь идет о меньших из них, о Майар. «Сказано, что чем дольше и чаще используется одно и то же хроа, тем сильнее узы привычки и тем меньше „облаченный“ желает расстаться с ним. Точно так же как одеяние может перестать быть нарядом и становится (как о том говорится на языках Эльфов и Людей) привычной ежедневной одеждой. Или как бывает, когда Эльфы и Люди носят одежду, чтобы уменьшить действие холода или жары, и из-за этого укрытое одеждой тело делается само по себе более чувствительным к холоду или жаре». Пэнголод также ссылается на мнение, что если «дух» (то есть один из тех, кто не наделен телом от сотворения) пользуется хроа ради достижения своих личных целей или же, более того, ради наслаждения телесными способностями, то ему становится все труднее и труднее действовать без хроа. Сильнее всего привязывает то, что в Воплощенных имеет отношение к собственной жизни хроа — к размножению и питанию. Так, связывают еда и питье, но не восхищение красотой звуков и форм. Сильнее всего связывает зачатие либо порождение.

«Мы не знаем, какие „аксани“ (законы либо правила, исходящие непосредственно от Эру) были в этой связи наложены на Валар сообразно их положению, но кажется ясным, что не было никакого „аксан“ против подобного. Тем не менее, есть „аксан“ или, быть может, неизбежное следствие, что, если таковое происходит, то дух должен оставаться в теле, которое „одел“, разделяя все нужды Воплощенных. Единственный случай, о котором ведомо из историй Эльдар — это Мэлиан, что стала супругой короля Элу-тингола. Это, без сомнения, не зло и не было сделано против воли Эру, и хотя привело к скорби, но обогатило и Эльфов, и Людей.

Великие Валар сего не совершают: они не порождают, не едят и не пьют ничего кроме возвышенного „асари“ — в знак их владычества и пребывания в Арде и ради благословения пищи Детей. Из всех Великих Мэлькор единственный был под конец связан телесным видом; но это произошло оттого, что он пользовался телом ради своей цели — стать Владыкой Воплощенных и из-за того великого зла, которое творил в видимом облике. Он также расточил свои врожденные силы, управляя слугами и пособниками, и потому сделался под конец сам по себе, лишенный их поддержки, маломощным созданием, пожираемым ненавистью и неспособным вырваться из того состояния, в которое впал.

Даже своим видимым обликом не мог он более управлять, и мерзостность его не могла более пребывать скрытой, но являла зло его духа. Тоже самое происходило и с величайшими из его слуг, как видим мы в позднейшие — нынешние — дни: они связаны обличьем собственных злодеяний, и если тела их были отняты у них либо разрушены, то они пребывали в ничтожестве, пока не строили себе подобие прежнего обиталища и с его помощью продолжали следовать недобрыми путями, в коих закоснели». (Здесь Пэнголод очевидным образом имеет в виду Саурона, после подъема которого Пэнголод бежал, наконец, из Средиземья. Hо первое разрушение телесного обличья Саурона упомянуто в преданиях Древних Дней, в «Лэ о Лэйтиан»).

(обратно)

6

Здесь Пэнголод развивает (хотя это и не обязательно для его доказательств) тему «прозрения». Hикакой разум, как утверждает Пэнголод, не знает того, что не в нем. Разуму принадлежит то, что он знает по опыту, хотя в случае Воплощенных, зависящих от орудий хроа, кое-что может быть «забыто» или быть в данный момент недоступно припоминанию. Hо в нем нет ничего о «будущем», ибо разум не видел того и не может увидеть — то есть, разум, существующий во времени. Такой разум может узнать о будущем только от другого разума, который видел будущее. Это значит — в конечном счете только от Эру или через посредство такого разума, который видел в Эру некую часть Его замысла (это Айнур, что ныне Валар в Эа). Таким образом, Воплощенный может знать нечто о будущем только из наставлений, полученных от Валар, или из откровения, снизошедшего непосредственно от Эру. Hо любой разум — Валар или Воплощенных — может выводить из причин то, что произойдет или может произойти. Однако это не «прозрение», хотя и может быть яснее и точнее, нежели проблески прозрения. Или даже в том случае, если оно привиделось во сне, что также часто может оказаться средством, коим «прозрение» является разуму.

Умы, что обладают огромными знаниями о прошлом, настоящем и природе Эа, могут предсказывать с огромной точностью, и чем ближе будущее, тем точнее предсказание (всегда памятуя, однако, о свободе Эру). Посему много из того, что небрежная речь именует «прозрением», — не более, чем догадка мудрого. И даже оно получено — как предупреждение или наставление — от Валар, оно все равно может быть догадкой, как, впрочем, и «прозрением», полученным из вторых рук.

(обратно)

7

«энда». Это слово мы переводим как «сердце», хотя оно не означает никакого органа хроа. Оно означает «середина» и относится (хотя и через посредство неизбежного телесного иносказания) к самим «фэа» или «сама», мысля их, так сказать, отдельно от связей с хроа; самоосознающими; от сотворения наделенными врожденной мудростью, которая делает их чувствительными ко всему, хоть сколько-нибудь зловредному.

(обратно)

8

По сей причине Мэлькор часто говорил правду и, поистине, он редко лгал, не примешивая к лжи правду. Если только это не была его ложь против Эру; и, быть может, именно это лишило его возможности возвратиться.

(обратно)

9

Hекоторые считают, что хотя тогда зло можно было бы умерить, его невозможно было бы уничтожить даже в случае раскаяния Мэлько, ибо исходившая от него сила не подчинялась более его воле. Сама суть Арды подверглась искажению. Семена, что сеет рука, взрастут и умножатся, хотя рука и убрана.

(обратно)

Оглавление

ОСАНВЭ-КЕНТА

*** Примечания ***