В начале войны [Андрей Иванович Еременко] (fb2) читать онлайн

Еременко Андрей Иванович В начале войны

Книга посвящается славным воинам Западного, Брянского фронтов и 4-й ударной армии.

От автора

В 1959 г. вышла в свет книга На западном направлении. Это был мой первый опыт военно-исторического описания событий минувшей войны. Вместе с тем это была и одна из первых книг историко-мемуарного жанра, посвященных Великой Отечественной войне. Книга была в общем доброжелательно встречена советской общественностью, хотя в адрес автора и был высказан ряд критических замечаний.

Несмотря, однако, на многочисленные теплые отзывы читателей, вскоре после выхода книги в свет я почувствовал неудовлетворенность своей работой, тем более, что задача, которую я стремился разрешить, была не из легких. Ведь речь шла об анализе и описании событий самого тяжелого периода войны. И я решил переработать книгу заново. В этом отношении большим подспорьем явились критика, советы, воспоминания и документы читателей. Помог мне и накопленный опыт литературной работы, так как к этому времени была закончена большая книга о битве на Волге.

В течение двух лет продолжались поиски новых материалов, вновь осмысливались некоторые события. Первоначальное ядро обрастало новыми данными. В результате возникла по существу новая книга.

Теперь она открывается главой о предвоенных событиях, что должно помочь лучше понять причины наших неудач в первые месяцы войны. В новом варианте более широко дается общеисторический фон и связь между отдельными событиями, освещенными в книге.

Малоисследованной проблемой в нашей исторической литературе является Смоленское сражение. В предлагаемой книге сделана попытка решить эту проблему. Во всяком случае, описание боев под Смоленском основано на фактах, с показом многих деталей и перипетий этого памятного события. То же в еще большей степени касается и героической обороны Могилева.

Очень трудоемкой, но благодарной работой были поиски материалов об участниках и героях описываемых событий Дополнен раздел об организаторской и воспитательной работе Коммунистической партии в войсках, о неразрывной связи фронта и тыла. Исправлены отдельные фактические неточности, имевшиеся в первоначальном варианте.

Книга «В начале войны» представляет собой военно историческое описание событий, сделанное их участником и очевидцем, с привлечением обширного архивного материала, трудов отечественных и зарубежных авторов, а также неопубликованных воспоминаний других участников событий. Мемуарный материал представляет собой лишь стержень повествования.

В подготовке схем участвовал полковник Никита Ефимович Терещенко, за что автор его сердечно благодарит

Искреннюю и глубокую благодарность выражает автор подполковнику Витольду Казимировичу Печоркину за большую, всестороннюю помощь в работе над этой книгой.

Глава первая Перед войной

В середине сентября 1935 г. начались большие маневры Киевского и Харьковского военных округов. Я в это время был на последнем курсе Военной академии им. М. В. Фрунзе. Попасть на эти маневры, которые проводились на основе новых оперативно-стратегических идей, было желанием большинства старшекурсников. Но командированы были далеко не все.

Мне посчастливилось. Я был назначен посредником в свою родную 14-ю кавалерийскую дивизию, в которой служил с перерывами на учебу с 1919 г. Когда я приехал в Новоград-Волынск, где стояла дивизия, оказалось, однако, что она по ряду причин не будет принимать участия в маневрах, ее командиры в большинстве своем также были назначены посредниками в другие части. Мне предстояло работать с соседней 5-й кавалерийской дивизией, действовавшей в составе красной стороны.

Маневры эти во многих отношениях были замечательными. В годы войны советские офицеры, которым довелось принять в них участие или даже изучать по отчетам и документам, с благодарностью вспоминали их организаторов. Маневры 1935 г. явились итогом длительной и кропотливой работы, научных военно-теоретических исследований, связанных с технической реконструкцией, как тогда говорили, наших вооруженных сил. Оперативно-стратегические принципы, положенные в основу замысла маневров, разрабатывались с учетом взглядов на современную войну наших военных теоретиков — M. H. Тухачевского, А. И. Егорова, И. Э. Якира, В. К. Триандафиллова и др. Эти принципы отчетливо выкристаллизовались уже в ходе разработки под руководством начальника Генерального штаба А. И. Егорова Временной инструкции по организации глубокого боя, еще в 1933 г. полученной в войсках.

Конкретная разработка плана маневров также началась заблаговременно, в апреле 1935 г. 17 мая 1935 г. начальник Генерального штаба доложил наркому обороны К. Е. Ворошилову соображения по маневрам на территории Киевского военного округа.

Целью маневров являлось: проверка взаимодействия механизированных и кавалерийских корпусов при действиях против крупных подвижных войск, поддержанных пехотой, в маневренных условиях войны; выявление боевых возможностей механизированных корпусов и механизированных бригад при действиях их на флангах армии и в глубине обороны противника во взаимодействии с конницей; проверка организации выброски крупного авиадесанта (3–4 тыс. человек) и его боевых действий против тылов и подходящих резервов противника; организация массированных действий авиации против крупных подвижных частей и крупного центра в условиях полевого базирования и ограниченного количества аэродромов, а также проверка действующей системы ПВО войск и крупного пункта (Киева), расположенного в оперативной зоне, и проработка вопросов выхода из окружения подвижных частей и соединений.

Маневры развертывались в районе Бердичева, Сквиры, Киева.

По силам красная и синяя стороны были почти равны. Всего привлекалось на маневры 75 тыс. человек, 25 тыс. лошадей, 800 танков, 500 самолетов.

И сейчас поражает, насколько дальновидно были сформулированы цели. Начальный период войны показал, что если бы мы могли действовать в строгом соответствии с теми принципами, которые отрабатывались на этих маневрах, дело приняло бы совершенно иной оборот.

После того, как эта наметка плана маневров была утверждена, Генеральный штаб со штабами Киевского и Харьковского военных округов, проведя большую рекогносцировку, разработали и окончательный вариант плана, и 29 июня 1935 г. начальник Генштаба А. И. Егоров представил его наркому обороны на утверждение. В этом окончательном варианте особо подчеркивалось, что главным вопросом маневров должна быть отработка боевых действий механизированных и кавалерийских соединений при тесном взаимодействии и поддержке их авиацией на участке прорыва (ввода в прорыв и развития успеха).

Руководил маневрами командующий войсками Киевского военного округа И. Э. Якир, синей — командующий войсками Харьковского военного округа И. Н. Дубовой, красной — С. А. Туровский.

Маневры проводились в два этапа. На первом этапе 5-я армия синих прорывала фронт в районе Житомира и наносила удар в направлении Киева, для развития своего успеха вводила в прорыв конно-механизированную группу в составе трех кавалерийских дивизий, танковой бригады, трех механизированных полков. Красные, ощутив удар синих и узнав их намерение, начали быстро сосредоточивать сильную группировку подвижных войск на левый фланг 3-й армии с целью флангового удара по группировке противника, наносящей удар, и приняли все меры, чтобы задержать продвижение синих на Киев.

На втором этапе синие продолжали удар на Киев и одновременно выбросили в тыл противника восточнее Киева воздушный десант. Красные организовали борьбу с авиадесантом противника, для чего выдвинули из района Киева 135-й стрелково-пулеметный батальон, 2-й механизированный полк, 49-й кавалерийский полк. 45-й механизированный корпус красных, усиленный стрелковыми войсками, с утра 14 сентября перешел в контрнаступление и вышел главными силами в тыл синих.

Календарь маневров, строго выдержанный в соответствии с планом, был таким: 12 сентября в 12.00 — начало маневров и подготовка наступления синих. В ночь на 13 сентября — начало разведывательной деятельности войск сторон.

13 сентября — наступательные бои для красных на левом крыле, для синих — в центре, оборона для красных — в районе Житомира, для синих — южнее Бердичева. Прорабатывались артиллерийская подготовка, наступление пехоты — атака с танками непосредственной поддержки пехоты, ввод в бой группы танков дальнего действия и их обеспечение, ввод в прорыв конно-механизированной группы (2-го кавалерийского корпуса, усиленного танками), массированный удар авиации красных по подвижной группе синих, прорыв конно-механизированной группой синих поспешно занятой обороны красных в глубине, подготовка контрнаступления красных на 14 сентября.

14 сентября — бой авиадесантной дивизии с истребительной авиацией, высадка этой дивизии и наступление ее на Киев, выдвижение по тревоге подвижного отряда для ликвидации авиадесанта, бой авиадесантной дивизии с подвижным отрядом, показ на авиаполигоне реального бомбового удара и штурмовых действий авиации по боевым порядкам, обозначенным мишенями.

15 сентября — наступление 17-го стрелкового корпуса синих на Киев через р. Ирпень. Наступление красных, форсирование 45-м механизированным корпусом р. Ирпень и удар во фланг и тыл основной группировке синих. Мероприятия синих, в частности, 17-го стрелкового корпуса, против охвата и окружения их 45-м механизированным корпусом. Бой 45-го механизированного корпуса в глубине боевых порядков армии противника.

К исходу 15 сентября был дан отбой, а уже 16 сентября состоялся разбор маневров.

Разбор маневров проводил И. Э. Якир, который дал подробный анализ действий войск и набросал перспективы их дальнейшего развития. Выступил и начальник Генерального штаба А. И. Егоров, который сделал по маневрам ряд существенных и дальновидных выводов. Он говорил, в частности, что маневры подтвердили правильность основных положений временной инструкции по глубокому бою, поскольку прорыв укрепленной полосы — сложная задача, стоявшая перед всеми родами войск, — разрешен вполне удовлетворительно.

Говоря о боевой работе авиации, начальник Генерального штаба отметил, что на протяжении всех маневров и во всех видах боевых столкновений она показала надежную боеготовность. Высоко была оценена и трудная работа штурмовиков.

Действия авиадесантников как с организационной, так и с технической стороны были признаны блестящими. Отличными были темп движения, маневренность и огонь.

А. И. Егоров в заключение отметил, что маневры носили характер действительно современной операции, строились на принципе большой маневренности благодаря участию в них авиации, мотомеханизированных войск и конницы. Обстановка, в условиях которой проходили столкновения соединений и частей, ставила все роды войск в самые сложные положения, требовавшие от них не только стойкости и дисциплины, но и наличия твердого организованного и беспрерывного управления, поэтому, по его мнению, итоги маневров могли дать весьма ценный и богатый материал не только войскам, непосредственно участвовавшим в них, но и всей Красной Армии.

На маневрах наши боевые гусеничные и колесные транспортные машины показали исключительную выносливость. Из четырех с лишним тысяч машин, участвовавших в маневрах, имели незначительные поломки не более 10 машин.

Крупные механизированные соединения и танковые части, участвовавшие в маневрах, впервые практически в полевых условиях показали, что они являются фактором, коренным образом изменяющим природу боя.

Маневры Киевского военного округа со всей убедительностью доказали огромную сокрушительную силу и исключительные маневренные возможности механизированных и танковых соединений. Такой вывод в то время был общепризнанным.

По результатам маневров был издан большой приказ наркома обороны, в котором были освещены все вопросы, отработанные на маневрах, и в соответствии с их итогами поставлены дальнейшие задачи по оперативно-тактической подготовке. За хорошую организацию и руководство маневрами командующему войсками КВО И. Э. Якиру, другим руководящим военачальникам округа и всему личному составу войск, участвовавших в маневрах, была объявлена благодарность.

Маневры 1935 г. заняли особое место среди других мероприятий такого характера не только у нас в стране, но и за рубежом. Впервые в истории военного искусства отрабатывались и проверялись в ходе больших маневров проблемы глубоких оперативных ударов и вопросы тактики глубокого боя. Приоритет в разработке и применении принципов и методов глубокого боя принадлежит, таким образом, советской военной науке. Также впервые на этих маневрах при глубоком ударе было применено крупное массирование подвижных войск, взаимодействующих между собой. Речь идет об авиации, механизированных войсках и коннице (конница тоже была механизирована, в каждой кавалерийской дивизии имелся танковый полк, зенитные средства, мехтяга и т. д.).

То же самое можно сказать и о выброске десанта с целью задержать подход резервов противника и обеспечить нашим войскам разгром противника по частям в операции по овладению крупным административным центром.

В ходе киевских маневров был разработан ряд важных вопросов по тактике глубокого боя, в частности, оборона стрелковой дивизии, прорыв современной оборонительной полосы, ввод в прорыв группы развития успеха, маневр войск с целью окружения противника, действия штурмовой авиации по боевым порядкам, противовоздушная оборона войск и крупного административного центра, действия подвижного отряда против воздушного десанта.

Эти маневры сыграли большую роль в подготовке и воспитании наших командных кадров.

Опытом этих маневров, к сожалению, воспользовались не только наши командные кадры и войска, но иностранные армии, и прежде всего германский вермахт. Они переняли опыт воздушно-десантных операций и глубоких оперативных ударов подвижных войск с целью окружения важных группировок противника и их уничтожения, тесного взаимодействия подвижных войск и авиации. Дело в том, что группа генералов и офицеров из иностранных армий (французы, чехи и итальянцы около 20 человек) присутствовала на маневрах и их разборе^[1]. Гитлеровские генералы в своих мемуарах не в состоянии отрицать того, что при создании парашютных войск они использовали наш опыт^[2].

Вскоре в связи с грубыми ошибками Сталина в вопросах обороны и истреблением командных кадров многие положительные стороны нашей военной доктрины, нашедшие блестящее подтверждение в ходе киевских маневров, были преданы забвению. Лишь накануне нападения гитлеровцев, когда бушевавшая на западе уже многие месяцы Вторая мировая война воочию показала правильность основных принципов маневров 1935 г., к ним вернулись вновь, конечно, не ссылаясь на опальные имена тех, кто их разработал и пал жертвой необоснованных репрессий. Об этом говорит, в частности, широкое военное совещание, проведенное в Москве в декабре 1940 г., о котором я расскажу далее подробно.

После окончания Военной академии им. Фрунзе, учеба в которой дала мне очень многое, я стал командиром своей родной 14-й кавалерийской дивизии, а в июне 1938 г. был назначен командиром 6-го казачьего кавалерийского корпуса. В корпус входили старые дивизии 1-й Конной армии, хранившие замечательные боевые традиции гражданской войны.

Я с головой ушел в работу по боевой подготовке корпуса. А между тем над миром сгущались тучи, надвигалась война.

После захвата Австрии и Чехословакии Гитлер и стоявшие за ним германские монополии сочли, что обстановка благоприятствует развязыванию большой войны за мировое господство. После довольно грубых дипломатических шагов и прямых инцидентов на польской границе фашистская Германия 1 сентября 1939 г. начала военные действия против Польши.

В условиях возрастающей военной опасности Советский Союз сделал все возможное для создания единого фронта свободолюбивых народов с целью обуздания агрессоров. Но поддерживаемые империалистами США правящие круги Англии и Франции, ослепленные ненавистью к коммунизму, не вняли нашим призывам и преступно попустительствовали агрессорам.

Советское правительство вынуждено было пойти на заключение с Германией договора о ненападении и принять ряд мер в целях усиления обороноспособности нашего государства и укрепления западных границ.

Важным шагом в этом направлении было воссоединение Западной Белоруссии и Западной Украины, захваченных белополяками в 1920 г., с Советской Белоруссией и Советской Украиной и выдвижение туда советских войск. Когда под ударами вермахта распалась панская Польша, этим областям угрожала опасность порабощения и превращения в плацдарм для нападения на СССР. В Истории Великой Отечественной войны Советского Союза указывается: Это был поистине Освободительный поход с целью вызволения жителей Западной Украины и Западной Белоруссии и приостановки распространения гитлеровской агрессии на восток. Для выполнения поставленных задач от войск требовались другие методы, отличные от тех, которые обычно рекомендуются военными уставами. Сохраняя дисциплину и организованность, готовность достойным образом встретить врага, Красная Армия несла трудящимся западных земель Белоруссии и Украины освобождение от ига польских помещиков и немецких захватчиков, несла мир и спасение от нищеты и полного физического истребления^[3].

В освободительном походе в Западную Белоруссию принимал участие и 6-й казачий кавалерийский корпус.

С 10 по 16 сентября 1939 г. части корпуса сосредоточивались в районе м. Узда и ст. Негорелое и находились в полной боевой готовности.

За двое суток до перехода границы командующий Белорусским особым военным округом командарм 2-го ранга М. П. Ковалев созвал совещание высшего начсостава и сообщил, что в связи с продвижением немецких войск в глубь Польши Советское правительство решило взять под защиту жизнь и имущество граждан Западной Белоруссии и Западной Украины, ввести свои войска на их территорию и тем самым исправить историческую несправедливость.

Переход границы был назначен на 17 сентября.

К моменту перехода границы была создана конно-механизированная группа, в которую входили: 6-й казачий кавалерийский корпус, механизированный корпус, мотострелковая дивизия и тяжелая танковая бригада. Командующим этой группой был назначен И. В. Болдин, начальником штаба И. С. Никитин и членом Военного совета дивизионный комиссар Т. Л. Николаев.

Корпус получил ответственную задачу, в соответствии с которой был составлен план действий, носивший общий характер, так как данных об обстановке было очень мало. Двигаться предстояло по незнакомой труднопроходимой местности. Полоса предстоящих действий корпуса делилась на два разных участка: южный, более благоприятный, и северный, представлявший собой лесисто-болотистую местность, изрезанную каналами. Это была так называемая Налибокская Пуща, считавшаяся непроходимой для крупных войсковых соединений с тяжелым вооружением.

Продвижение в обход Налибокской Пущи, только на южном участке, могло бы поставить корпус в невыгодное положение, а все действия наших войск не отвечали бы замыслу операции и связанной с ним группировке сил. Когда на сей счет у меня был разговор с командующим подвижной конно-механизированной фронтовой группой И. В. Болдиным, то и он высказал сомнение насчет возможности передвижения через Налибокскую Пущу и посоветовал направить через нее не более одного кавалерийского полка.

Однако было решено двигаться во всей полосе, отведенной для корпуса. Через Налибокскую Пущу направлялась 6-я Чонгарская Кубано-Терская кавалерийская дивизия, имевшая опыт преодоления лесисто-болотистой местности.

В 17.00 16 сентября был отдан оперативный приказ и поставлены конкретные задачи дивизиям, при этом подчеркивалась необходимость разъяснить личному составу, что мы вступаем на захваченную польскими панами землю как освободители, что воин Красной Армии должен показать образец братского отношения к трудящимся, которые много лет находились под чужеземным гнетом, с тем, чтобы во время похода в частях сохранилась высокая дисциплина и организованность и каждый боец ясно представлял себе свою миссию воина-освободителя. Речь шла о защите местного населения от жандармов и осадников, об охране имущества всех польских и белорусских граждан, о доброжелательном отношении к польским военнослужащим и государственным служащим, если они не оказывали вооруженного сопротивления нашим войскам. Совершенно исключались авиабомбардировка городов и других населенных пунктов, так же как и артиллерийский обстрел военных позиций.

Мы стремились предусмотреть все, чтобы исключить какие-либо недоразумения. Всех волновало, как и где произойдет встреча с немецкими войсками. Дело в том, что освободительные действия Красной Армии начались в условиях, когда немецкие войска не только вышли на рубеж рек Западный Буг и Сан, к границам Западной Украины и Западной Белоруссии, но и в ряде мест переправились на восточные берега этих рек, вступив на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии с намерением продолжать свое продвижение на восток^[4]. Каждый из нас знал, что, несмотря на пакт о ненападении, который был заключен за три недели до этого (23 августа 1939 г.), германский фашизм остался нашим врагом.

Всем командирам были даны указания при встрече с немецкими войсками не давать им без нужды повода для военных провокаций, не допускать захвата ими районов, заселенных украинцами и белорусами. Нужно было действовать решительно и продвигаться быстро. При попытке же отдельных фашистских частей, несмотря ни на что, завязать бои надлежало давать им достойный отпор. Так оно потом в отдельных случаях и было.

Вечером 16 сентября к нам приезжал И. В. Болдин, ознакомившийся с планом наших действий и одобривший его.

В 3 часа пополуночи мне доложили, что все части вышли на исходное положение и ждут сигнала. Переход границы был назначен на 5 часов утра 17 сентября.

За час до начала действий на командный пункт корпуса прибыл командующий войсками округа командарм 2-го ранга М. П. Ковалев. Я доложил ему о готовности корпуса.

В назначенное время был дан сигнал и, изготовившись к бою, мы быстро двинулись через границу. Продвижение происходило беспрепятственно. Мы с М. П. Ковалевым тоже двинулись вперед и остановились у самой границы в районе Рубежевичей. На небольшом холмике, от которого начинался лес, стоял пограничный столб № 777, обращенный к нам советским государственным гербом. Он невольно привлек наше внимание. Почти два десятка лет этот столб разделял две части Белоруссии. Никто не имел права перешагнуть за узкую полоску земли, тянувшуюся за этим столбом. А по ту сторону под властью польских панов томились паши братья и сестры. Теперь же им угрожала еще более тяжелая, фашистская, неволя, если бы мы не протянули им руку братской помощи.

Заметив, что я сосредоточенно смотрю на запад и о чем-то думаю, Ковалев положил руку мне на плечо и спросил:

— О чем задумался, казаче? Дела-то, кажется, идут неплохо?!

Обернувшись к командующему, я ответил:

— Думаю вот этот пограничный столб № 777 забрать с собой, перевезти его на новую границу и поставить там, где прикажет наше правительство.

— Правильно! Пусть этот столб обозначает нашу новую справедливую государственную границу.

Я тут же приказал выкопать столб и погрузить его на одну из грузовых машин 6-й кавалерийской дивизии, двигавшихся в этом направлении. Так символ границы — столб № 777 — двинулся с нами на запад.

Несмотря на трудные условия местности и бесцельное сопротивление отдельных польских частей, продвижение наших войск шло успешно. Севернее ст. Столбцы польский батальон занял хорошо подготовленную боевую позицию и пытался задержать продвижение наших частей. Но об этом мы заблаговременно узнали от одного рабочего-железнодорожника, подробно рассказавшего о намерениях пилсудчиков. Не потребовалось большого труда, чтобы сбить польский батальон и очистить путь нашим войскам.

Были попытки задержать нас на р. Неман. В 9.00 при подходе к одной из переправ наш 145-й кавалерийский полк, которым командовал молодой, впервые участвовавший в бою офицер Карпенко, вынужден был вступить в бой с поляками. Вначале Карпенко немного растерялся, но затем, когда появился командир корпуса на его участке и приказал поддержать полк артиллерийским огнем, он выправил положение и выполнил задачу.

Уже спустя час 145-й полк, а за ним и другие части, перейдя Неман, двинулись дальше.

Выполнение задачи шло успешно. Становилось ясно, что можно двигаться быстрее установленного темпа. В связи с этим было принято решение к исходу дня вступить в г. Новогрудок, родину великого польского поэта Адама Мицкевича (по плану выход сюда намечался лишь на следующий день). От корпуса была выделена подвижная группа в составе 31-го танкового полка 11-й кавалерийской дивизии, мотострелкового батальона и зенитно-пулеметного эскадрона. К 20.00 17 сентября, совершив почти 100-километровый марш от границы, подвижная группа вступила в Новогрудок.

Вначале мы наблюдали странную картину — на улицах ни души, город опустел, везде тишина. Польские националисты накануне нашего прихода успели поработать и напугали население россказнями о жестокости Красной Армии. Но эта ложь жила очень недолго. Когда осторожные жители убедились, что наши танки и пулеметы не стреляют по домам, а наши солдаты приветливо улыбаются, народ повалил на улицу, несмотря на поздний час, возникла импровизированная демонстрация. Появились и цветы, которые женщины и девушки преподносили нашим воинам. Сначала редко, а затем чаще стали раздаваться приветственные возгласы. Мы проходили по городу, а со всех сторон на польском, белорусском и русском языках неслось: Да здравствует Красная Армия! Да здравствует Советский Союз!.

Вступив в город с передовым отрядом, я вынужден был принять на себя функции начальника гарнизона и издать приказ, временно регламентирующий жизнь города в соответствии с порядками военного времени. В приказе было обращение к населению продолжать нормальную жизнь с тем, чтобы работали предприятия, магазины и т. д.

После занятия Новогрудка 31-й танковый полк и пехота из подвижной группы были выдвинуты вперед на 3–4 км западнее и юго-западнее для обеспечения выдвижения главных сил корпуса, которые уже были на подходе к городу.

В сопровождении начальника новогрудской полиции и его адъютантов, которые встретили меня еще на подступах к городу, вместе с комиссаром корпуса Щукиным и адъютантом Егоровым мы выехали проверить, как расположился танковый полк. В качестве охраны нас сопровождали две бронемашины — одна впереди, другая позади нас. Не успели мы выехать за город на шоссе, ведущее на юго-запад, как нас осветили огни автомашины. За ней двигалась целая колонна. Я приказал командиру бронемашины, шедшей впереди, изготовить пушку и пулемет и остановить неизвестные машины.

Из передней машины вышел франтоватый полицейский офицер и на мой вопрос: Кто вы такой? Куда следует колонна? отрапортовал: Я начальник барановичской полиции. Следую по приказанию начальства в г. Лида.

После небольших препирательств со стороны начальника барановичской полиции его люди были обезоружены и задержаны.

Утром 18 сентября я вновь был в г. Новогрудке. К этому времени все боевые части корпуса уже прошли этот рубеж и лишь тылы подтягивались к городу. Вскоре сюда прибыл секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономарепко и с ним член Военного совета Белорусского фронта^[5] дивизионный комиссар И. 3. Сусайков. Я доложил им обстановку и о том, что было уже сделано по организации временного гражданского управления в городе, а также о принятых мерах по вылавливанию оставшихся вражеских элементов. Всю ночь 17-го, затем 18 и 19 сентября в городе то и дело возникала стрельба. При вылавливании бандитов мы потеряли несколько человек красноармейцев и командиров.

После стокилометрового марш-броска, который осуществили части корпуса в течение 17 сентября, нужен был не столько отдых для бойцов, сколько приведение частей в порядок, проверка боевой техники, заправка горючим, пополнение боеприпасами, подтягивание тылов и т. д. На это было решено потратить часть дня 18 сентября.

В соответствии с общей задачей, поставленной корпусу, были объединены все наши танковые полки в одну подвижную группу, с тем чтобы ускорить продвижение на запад и уже на следующий день овладеть городом Волковыском, а затем городами Гродно и Белостоком. Это решение командования корпуса утвердил командующий конно-механизировапной группой И. В. Болдин.

Все шло в основном хорошо, однако не без некоторых шероховатостей и неприятностей. Проверяя подготовку танков к дальнейшему походу, я обнаружил, что горючего остается мало, хватало только до Волковыска, если танки использовались только как средство передвижения. Но ведь они являются боевыми машинами, должны вести бой и в любую минуту быть готовы к движению. Служба тыла фронта медленно развертывала свою деятельность и не успела своевременно подвезти горючее к быстро ушедшим вперед частям.

Решено было из каждых трех машин одну оставить совершенно без горючего и передать двум остальным. Таким образом, две трети танков и бронемашин становились полностью боеспособными. Треть же машин оставалась на месте без горючего и должна была дождаться его подвоза, а затем двигаться вслед за передовыми частями. Само собой разумеется:, что переливание горючего потребовало известного времени.

Кроме этого, обстановка усложнялась еще и тем, что в ночь с 18 на 19 сентября были обнаружены шесть колонн польских войск, двигавшихся из Слонима в направлении на Лиду, перерезая в нескольких местах наши маршруты. Возможны были ночные столкновения.

Когда уже все было готово к выступлению, во втором часу ночи 19 сентября в район нашей вновь созданной танковой группы прибыл член Военного совета конно-механизированной группы Т. Л. Николаев. Неожиданно пришлось выслушать упреки в медлительности продвижения.

— Двигайтесь с танками за мной. Я буду впереди, — приказал в заключение разговора Николаев.

Я предупредил его, что впереди польские войска, с которыми в любой момент возможно столкновение, поэтому ему лучше бы не ехать впереди войск, тем более без надежной охраны. Но это мое замечание Николаев не принял во внимание и приказал своему шоферу двигаться. Закончив с заправкой горючим и отдав распоряжение полкам на марш в направлении Волковыска, до которого оставалось свыше 100 км, я сел в машину, где были уже комиссар Щукин и представитель Генштаба. Колонны следовали за нами.

Впереди нас двигалось боевое охранение: взвод бронемашин, затем четыре счетверенных пулемета на полуторатонках и взвод быстроходных танков. Стояла темная ночь. Накрапывал мелкий дождик, дул не сильный, хотя насквозь пронизывающий ветер, но настроение оставалось хорошим.

Едва мы проехали 6–7 км, как на дороге увидели машину Николаева, окруженную польскими офицерами, которые учинили ему форменный допрос. Наше охранение — броневики, а затем и моя машина — подошли к голове колонны польских войск. Заметив нас, несколько офицеров подняли руки, подавая знак остановиться, и быстро направились к нам.

Я спокойно вышел из машины, посмотрел, не видно ли наших танков, которые следовали за нами. Шум был слышен, но поворот дороги пока скрывал их, затем быстрым шагом, решительно направился к группе офицеров, окруживших Николаева. Один из них наполовину по-русски, наполовину по-польски резко крикнул мне: Руки вверх, вы пленный! Я сделал вид, что ничего не понял и попросил повторить по-русски. Мне нужно было выиграть несколько минут.

Поняв мой маневр, командир зенитно-пулеметного эскадрона старший лейтенант Габитов направил счетверенные пулеметы вдоль польской колонны. Броневики в это время тоже стали поворачивать свои башни и готовиться к открытию огня.

— Кто начальник колонны? — спросил я в упор офицера, стоявшего ближе всего ко мне.

— Я начальник колонны. А вам что за дело? — нехотя и не сразу, с каким-то пренебрежением в голосе ответил мне стройный офицер в чине полковника.

— Приказываю вам немедленно освободить задержанного советского командира, — сказал я начальнику колонны и, не обращая внимания на его реакцию, повернулся к Николаеву со словами:

— Прошу вас, товарищ Николаев, пройти в машину, я сам закончу с ними разговор. А вам, господин полковник, приказываю сдать оружие, а затем распорядиться сделать то же самое и подчиненным вам людям.

Пока мы переговаривались, наши бронемашины стали пробираться по обочине дороги вдоль польской колонны, с тем чтобы в случае надобности можно было действовать сразу по всей колонне, тем более что вот-вот должны были подойти наши танки.

Как только бронемашины прошли первые 15–20 м, к ним бросились польские солдаты, некоторые изготовились стрелять по нашим машинам и солдатам.

Я вышел вперед и спокойно, но громко сказал по-польски: Стой! Не стрелять! Никто не осмелился стрелять. Тогда я приказал польскому офицеру немедленно приступить к сдаче оружия.

В этот момент из-за поворота дороги ударил яркий сноп света, послышался железный лязг и рев моторов. Это подходила наша танковая колонна.

— Слышите? — показал я рукой на дорогу. — В случае невыполнения приказа я буду вынужден пустить в ход танки. Я думаю, вам нет смысла сопротивляться.

Довольно значительные силы поляков сдались без боя и были разоружены.

Т. Л. Николаев, наблюдавший всю эту картину из своей машины, был несколько смущен происшедшим.

Дальнейшее движение наших колонн шло почти без заминок. Утром 19 сентября мы подошли к г. Волковыску. В это время я находился в головном танке.

На окраине города, около низенького домика я заметил человека. Он стоял за изгородью и приветствовал нас энергичными взмахами шляпы. Остановив танк, я подозвал его к себе. Не успел я у него ничего спросить, как он подбежал, весело выкрикнул на чистом русском языке:

— Здравствуйте, товарищ командир!

Мы разговорились. Он оказался русским, железнодорожником по профессии, и заявил, что население городов и сел, в страхе перед немецкой оккупацией, с надеждой ждет Красную Армию.

— Польские войска есть в городе? — спросил я.

— Вчера вечером были, сейчас — не знаю. Уже когда я садился в танк, он крикнул мне:

— А что вы скажете, товарищ командир, насчет организации рабочей милиции?

— Действуйте, — ответил я.

Сопротивления в городе мы не встретили. Население, как поляки, так и белорусы, несмотря на ранний час, празднично одетые, высыпали на улицы, запрудили мостовую. Нас приветствовали люди самых различных профессий, останавливали машины, забрасывали вопросами. Весть о том, что в Западную Белоруссию вступили советские войска и несут освобождение трудовому народу, летела впереди нас.

Сердце наполнялось гордостью за Советскую Родину, за наш народ, за Красную Армию — освободительницу.

Приятно было наблюдать на улицах Волковыска и других городов, как жители обнимали и целовали наших запыленных танкистов, артиллеристов, пехотинцев, как повсюду зазвучала белорусская и русская речь и наши песни.

Я остановил танк на площади против здания, на котором красовалась вывеска Полицейское управление. Захожу туда. Вижу комнату, битком набитую жандармами в темно-синих мундирах и такого же цвета конфедератках.

— Здравствуйте, господа! — сказал я громко, но они молчали.

Не успел я еще как следует разглядеть полицейских, как входные двери с шумом раскрылись и трое вооруженных в штатском вбежали сюда. Среди них я узнал моего знакомого, которого встретил при въезде в город.

Они набросились на полицейских и не особенно любезно стали их обезоруживать. Я им не мешал. А инициатора этого дела, железнодорожника, назначил командиром рабочей милиции. Не прошло и двух часов, как на улицах города появились патрули с красной повязкой на руках. Рабочий народ, не раздумывая, приступил к установлению своей народной власти.

После освобождения Волковыска мы получили приказ повернуть танковые части и одну кавалерийскую дивизию по направлению к Гродно.

Во время марша я выехал в голову колонны, а затем вырвался несколько вперед, проскочив походное охранение, которое двигалось стороной. Наша разведка действовала впереди на значительном удалении. Здесь со мной произошел случай, который заставил вспомнить историю с Т. Л. Николаевым. Километрах в 20-ти от Гродно шофер Горланов заметил, что впереди нас по обеим сторонам дороги рассредотачивается польская пехота, очевидно, готовясь занять какой-то рубеж. Горланов настороженно сказал: Товарищ комкор, впереди противник, и инстинктивно начал притормаживать машину.

Я почему-то мгновенно оглянулся назад, скорее всего для того, чтобы убедиться, что позади меня на дороге никого нет (передовое походное охранение порядочно отставало), и тут же мгновенно решил: Назад нельзя! Пилсудчики поймут в чем дело, откроют огонь и нам несдобровать. Нужно быстро проскочить вперед по дороге через их цепь. Поляки могли принять нас за своих, так как мы ехали на трофейной польской машине. Так оно и получилось. Когда мы с бешеной скоростью приблизились к ним, какой-то офицер подал знак остановиться, но потом, не успев ничего предпринять, махнул рукой, очевидно, принял нас за спешно удирающих от Красной Армии. Комиссар корпуса Щукин и представитель Генштаба, сидевшие со мной в машине, когда мы проскочили цепь противника, одобрили такое решение.

Проехав километров пять за линию польского фронта, если этот заслон можно так назвать, мы свернули с дороги и остановились у густого кустарника, так, чтобы быть незамеченными со стороны дороги.

Минут через пятнадцать на дороге показались наши бронемашины и послышался гул танков. Это двигалось наше походное охранение. Как только оно прошло нас, мы вышли на дорогу и последовали за ним. Польские части свернули свой боевой порядок и полями отошли к Гродно. Во второй половине дня наши части подошли к городу с южной стороны. Здесь поляки оказали нам сильное, но совершенно бессмысленное сопротивление.

Мне довелось впервые принять личное участие в танковых атаках и познакомиться с боевыми качествами наших танков, понять сущность некоторых тактических приемов при действиях танков в наступлении на пересеченной местности и в населенном пункте. Это был в общем не очень веселый опыт: в бою на подступах к Гродно я и все танкисты из экипажа танка, служившего мне подвижным КП, были ранены, а все три танка, на которых я последовательно руководил боем, выведены из строя противотанковым огнем пилсудчиков.

После взятия Гродно мы продолжали двигаться на запад.

4-я кавалерийская дивизия получила задачу действовать в направлении на Августов и Сувалки. Остальные дивизии выходили в район Белостока и Беловежской Пущи.

Дело шло к тому, что вскоре должны были где-то встретиться две армии: освободительная Красная Армия и разбойничий немецко-фашистский вермахт. Это произошло в Белостоке.

К этому времени гитлеровцы уже вошли в город. Мы же предложили им оставить его. Они согласились, но поставили условие, чтобы в Белосток первоначально прибыла команда советских войск в составе не более 120 человек, остальные наши части вступили бы туда лишь после ухода немецких войск.

Мы сначала терялись в догадках, зачем немцы поставили такое условие? А потом поняли, что они опасались того, что гитлеровские солдаты увидят теплую и дружественную встречу нашей армии, в то время как к ним жители Белостока относились с нескрываемым презрением.

Вопрос был в конце концов непринципиальным, и я согласился с этими условиями. Из числа казаков 6-й кавалерийской дивизии было отобрано 120 человек, все они были одеты в новую форму. Перед отправкой я лично проверил состояние команды и проинструктировал ее командира полковника И. А. Плиева, которому поручалось принять от немцев г. Белосток.

Когда наши казаки прибыли в город, получилось то, чего гитлеровцы больше всего боялись и чего пытались избежать. Колонна остановилась на площади против здания воеводства, где размещался немецкий штаб. Слух о вступлении советских войск быстро облетел город. Только что казавшиеся безлюдными и мертвыми улицы сразу наполнились народом, его потоки направлялись к центру. Наших товарищей окружили тысячи горожан. Они горячо приветствовали их, обнимали как родных и дарили цветы.

Немецкое командование наблюдало всю эту картину с нескрываемым раздражением. Контраст встречи вермахта и нашей армии с населением не только Белостока, но и других городов и сел свидетельствовал о бездонной пропасти, которая разделяла две армии, представлявшие два различных государства, два мира.

По плану немецкие части должны были покинуть Белосток вечером. Но они вечера не дождались и поспешили убраться раньше. Я прибыл в Белосток в 16.00 и уже не имел возможности встретиться с кем-либо из германского командования хотя бы с целью поблагодарить немцев за то, что за несколько дней они успели изрядно ограбить город.

Остаток дня и весь день 23 сентября я потратил на осмотр города и его окрестностей. В Белостоке было праздничное настроение. Люди, одетые в лучшее платье, высыпали на улицы. Всюду были цветы, звучали песни, на площадях танцевала молодежь. Из нашей машины трижды пришлось убирать цветы, так как ее буквально засыпали ими. Можно было понять белостокцев: они ведь уже считали, что город будет в руках у немцев, и частично испытали прелести нового порядка, а также наслышались о нем от беженцев из западных районов.

В Белостоке я ознакомился с военными объектами. Особенно меня интересовал аэродром, который нужно было привести в порядок, чтобы на нем можно было принимать тяжелые самолеты. Забота моя об этом была вызвана следующими обстоятельствами.

За неделю похода по Западной Белоруссии по существу без сколько-нибудь серьезных боев мы почувствовали существенные недостатки в работе наших тыловых органов, которые с перебоями снабжали войска, особенно горючим. Я тогда не знал, как обстояло дело в других соединениях, но наш корпус испытал острую нехватку горючего. Так было послезанятия Новогрудка, когда пришлось переливать бензин из одних танков в другие, так было и в районе Волковыска, а затем повторилось в Белостоке. В связи с этим я поставил вопрос перед фронтовым командованием о принятии немедленных мер по снабжению войск горючим по воздуху. Очевидно, это беспокоило не только меня. Во всяком случае, на следующий же день начали прибывать эскадрильи тяжелых самолетов с горючим.

Наши войска переправились через р. Буг и продолжали наступать на запад. Я уже был в г. Соколув, когда последовал приказ: остановиться по всему фронту и ждать особых указаний. Так простояли мы два дня, пока на совещании у командующего фронтом я не узнал, что нам предстоит отойти за р. Буг.

Когда я вернулся с совещания, начальник штаба мне доложил, что в мое отсутствие уже приезжал представитель немецкого командования для переговоров. В связи с тем, что меня не было, он назначил ему время встречи на завтра в 9.00.

На следующий день точно в назначенный час прибыл немецкий генерал в сопровождении двух офицеров. Пришлось вести дипломатические переговоры с представителем немецко-фашистского командования. Я еще не знал тогда, что менее чем через два года мне придется вести с ними разговор совсем на другом языке, но уже тогда мне стало ясно, сколько в них спеси и наглости.

Считая, что уход за Буг мы должны начать немедленно и что разговаривать о сроках нашего отхода нечего, генерал заносчиво потребовал, чтобы немецкому командованию было прежде всего разрешено открыть свою базу снабжения на ст. Соколув.

Сохраняя спокойствие, я сказал ему:

— Вы забываете, господин генерал, что говорите не с представителем панской Польши, а с советским генералом. Наши армии между собой не воюют, и вы выступаете не в роли победителей. Я думаю, что нам лучше договариваться, а не ставить условия и выдвигать требования.

Видимо, не ожидая такого ответа, генерал стушевался, бросил что-то резкое своим офицерам и тут же добавил:

— Хорошо. Будем договариваться.

— Так будет лучше, — спокойно ответил я. — Сразу же должен заявить, что раньше чем через 5 суток отвести свои войска за р. Буг я не смогу, так как сами немцы разрушили на реке переправы и их нужно наводить вновь. В связи с этим не могу разрешить и организацию базы снабжения в районе расположения своих войск.

— Позвольте, господин генерал, — петухом посмотрел на меня немецкий представитель и неприятно крикливым голосом продолжал: — Ведь сюда, через Буг, насколько мне известно, вы переправились менее чем за сутки и продвинулись на 30 километров?

— Да, но мы с вами не первый день на военной службе и понимаем, что одно дело наступление или отступление в боевой обстановке, другое дело планомерный отход по взаимной договоренности между сторонами.

Пока переводили генералу эту фразу, я добавил:

— Может быть, некстати спрашивать, но я не совсем понимаю, господин генерал, куда вы спешите?

На это я ответа не получил.

Немецкие представители стали сговорчивее, и мы договорились, что за Буг наши войска отойдут в течение четырех суток, базу снабжения немцы пока создавать не будут, им только разрешается в присутствии нашего представителя осмотреть станцию Соколув. На этом переговоры закончились.

Через несколько дней наши части отошли за р. Буг и направились в район постоянной дислокации: штаб корпуса — в Белосток, 6-я кавалерийская дивизия в Белосток и Ломжу, 4-я кавалерийская дивизия — в район Сувалки — Августов, 11-я кавалерийская дивизия — в район Пружаны.

На границу для ее охраны выдвигались пограничные войска. Пограничный столб № 777 мы установили в районе Остроленки, там, где в р. Нарев упиралась дорога, выходившая на шоссейную магистраль Белосток — Варшава.

Так для нашего корпуса закончился исторический поход по освобождению западных областей Белоруссии. К этому времени так же успешно закончилось освобождение Западной Украины.

За 12–15 дней советские войска в общей сложности освободили территорию в 196 тыс. кв. км с населением в несколько миллионов человек, подавляющее большинство которого составляли украинцы и белорусы.

Освободительный поход Красной Армии в Западную Белоруссию и Западную Украину имел огромное военно-политическое значение. Западная Белоруссия и Западная Украина воссоединились с Белорусской и Украинской Советскими республиками. Это была большая победа Советского Союза, победа внешней политики нашего государства.

Воссоединение украинских и белорусских земель имело и огромное стратегическое значение. Мы получили возможность развернуть строительство оборонительных сооружений вдоль западной линии украинских и белорусских земель.

Нападением на Польшу 1 сентября 1939 г. Германия развязала вторую мировую войну, которая впоследствии разгорелась в огромный военный пожар. Уже 3 сентября Франция и Англия объявили войну Германии. В тот же день Австралия и Новая Зеландия присоединились к Англии. В ряде других стран было объявлено военное положение и всеобщая мобилизация.

Народы Англии и Франции, правительства которых все время поощряли агрессора и толкали его на войну с Советским Союзом, вынуждены были дорогой ценой расплачиваться за эту неумную политику своих правительств.

Продвижение немецких войск на восток и развертывание второй мировой войны потребовали от Советского Союза принятия срочных мер по обеспечению безопасности своих западных и северо-западных границ и подступов к ним. Необходимость этих мер вызывалась тем, что правители Германии стремились использовать территорию прибалтийских республик и Финляндию в качестве плацдарма для нападения на СССР.

Чтобы упредить и пресечь действия немецких фашистов в этой части Европы, Советское правительство вступило в переговоры с Литвой, Латвией, Эстонией, предложив им на основе взаимного уважения суверенитета, государственной целостности и независимости, невмешательства во внутренние дела, заключить пакты о взаимопомощи, которые могли бы эффективно обеспечить взаимные интересы этих государств и СССР, и прежде всего в деле предотвращения угрозы немецко-фашистской агрессии.

Буржуазные правители Литвы, Латвии и Эстонии под давлением народных масс, хотя и с неохотой, вынуждены были пойти на договор с нами.

В конце сентября и начале октября 1939 г. такие пакты с тремя прибалтийскими республиками были подписаны. На основе этих пактов Советский Союз получал право размещения на территории Литвы, Латвии и Эстонии своих военных гарнизонов и организации советских аэродромов и военно-морских баз. За короткий срок эти базы были созданы и необходимое количество войск введено на территорию прибалтийских республик.

Не так, однако, получилось с заключением пакта с Финляндией. Финское правительство, тщательно скрывавшее свои связи с фашистской Германией и получавшее одновременно помощь от Англии, Франции и США, отказалось вести какие-либо переговоры и в конце концов спровоцировало войну с СССР. Результатом возникшей войны было серьезное поражение финских войск на Карельском перешейке, а затем последовавший за ним советско-финский мирный договор от 12 марта 1940 г. Теперь было серьезно улучшено дело обороны СССР против гитлеровской агрессии и на севере. Линия обороны в районе Ленинграда была отодвинута на северо-запад на 150 км.

Советское правительство продолжало принимать все меры к тому, чтобы упрочить добрососедские отношения с прибалтийскими республиками на основе заключенных договоров о взаимной помощи. Однако реакционные правительства Литвы, Латвии и Эстонии скрытно от народа вступили в переговоры с гитлеровцами. Выполняя волю германских фашистов, эти правительства заключили между собой тайный военный союз, направленный против СССР, и встали на путь враждебных, антисоветских провокаций.

Советский Союз в интересах своей обороны не мог дольше мириться с таким положением в Прибалтике. 14 июня 1940 г. правительству Литвы, а также правительствам Латвии и Эстонии были вручены ноты протеста.

Когда назрели события лета 1940 г., 6-й кавалерийский корпус несколько изменил места своей дислокации и оказался вблизи границ Литвы.

Утром 15 июня 1940 г. было получено сообщение, что литовское правительство согласилось на советские предложения, изложенные в ноте от 14 июня. Президент Литвы Сметона и несколько других крупных чиновников из его клики бежали в Германию, показав тем самым, кто стоял за их спиной.

6-й кавалерийский корпус получил новую задачу — двигаться на Каунас. 6-я дивизия шла в первом эшелоне корпуса и очень быстро и без каких-либо задержек в пути за сутки совершила марш в 135 км, показав исключительную выносливость и маршевую способность. Утром 17 июня ее части вступили в Каунас.

Население очень тепло встречало наших бойцов. Несмотря на злобную пропаганду, которую вела клика Сметоны против Советского Союза и Красной Армии, повсюду, начиная от границы, мы видели радостные лица, слышали приветствия. Это означало, что трудовой народ понимал происходящие события. Наши бойцы, чувствуя это, держали себя достойно и тепло отвечали на приветствия трудящихся. Через г. Каунас (тогда это была столица Литвы) корпус прошел в парадной кубано-терской и донской казачьей форме. Хороший внешний вид и отличная подготовка воинов 6-го кавалерийского корпуса вызывали восхищение жителей Каунаса. Даже некоторые военные атташе зарубежных государств, которые были тогда в Каунасе, не могли не высказаться похвально о советской кавалерии и танковых частях. Их поразила высокая организованность и дисциплина советской конницы и танковых частей.

На следующий день в 20.00 я был уже в Шауляе, где предполагалось расположить штаб корпуса и штаб одной из дивизий. С начальником гарнизона литовских войск мы даже успели определить помещение под штаб корпуса — здание окружного суда. Однако в 11.00 на следующий день был получен приказ о переходе 6-го кавалерийского корпуса в Телыпяй, и мы опять двинулись дальше.

Частям корпуса предстояло дислоцироваться в районе Кретинга, Паланга, Горджей, Ретавас. Я выехал туда, чтобы осмотреть эти пункты, которые были расположены в долине р. Миния, соединяющей центральные районы Литвы с морем.

В Паланге — небольшом курортном городке — размещалась авиация Литвы. Я поинтересовался, почему именно здесь находилась авиация, а не какие-либо другие войска. Оказалось, что в Литве не было ни одного авиационного полигона, где авиация могла бы заниматься боевой подготовкой; в качестве полигонов использовалось море: и для бомбометания, и для пулеметной и артиллерийской стрельбы.

Я осмотрел аэродром, самолеты на стоянках и размещение личного состава. Никаких указаний, конечно, я давать не мог, однако старшему офицеру гарнизона предложил прекратить занятия, связанные с полетами, до особого распоряжения нового правительства. Такая предосторожность в то время не была излишней, тем более, что на следующий день поступило такое же распоряжение от нового литовского правительства.

Везде, где мы располагали свои части, нам приходилось сталкиваться с литовскими войсками. И я должен прямо сказать, что отношение к нам было хорошим. Командование охотно шло на то, чтобы потесниться и уступить нам место, помогало в размещении частей. Были, конечно, и враждебно настроенные офицеры.

Создание нового правительства в Литве, в состав которого вошли в основном люди, известные своей революционной деятельностью и борьбой против старых порядков, коренным образом изменило обстановку в стране. Революционная инициатива народных масс росла с каждым днем.

По всей стране проходили собрания, митинги и демонстрации с требованиями объявления Советской власти и вступления в состав Советского Союза. Под этими же лозунгами проходили и выборы в новый сейм.

В июле 1940 г. сейм Литвы, избранный народом на основе свободных демократических выборов, постановил ввести в стране советский строй.

В этом же направлении развивались события в Эстонии и Латвии. Вновь избранные сейм в Латвии и государственная дума в Эстонии также постановили ввести у себя советский строй. В истории прибалтийских республик открывалась новая страница. 1 августа 1940 г. VII сессия Верховного Совета СССР удовлетворила просьбу народов Прибалтики и приняла в состав СССР Литовскую, Латвийскую и Эстонскую Советские Социалистические Республики.

В июне — августе в Литве, так же как и в других прибалтийских республиках, происходили очень бурные события. Рождались новая власть, новый строй, новые отношения между людьми. В этой обстановке нужно было найти правильные формы взаимоотношений нашей армии с местным населением, властями и литовской армией, в то же время всегда быть на страже, так как враги не прекратили своей деятельности и приспосабливались к новой обстановке, шли на всяческие провокации. В этих условиях наша армия оказалась на высоте положения и проявила себя как передовая армия.

В те дни, когда штаб 6-го корпуса стоял в Телыпяе, мне при довольно интересных обстоятельствах довелось познакомиться с главой нового литовского правительства М. А. Гедвиласом.

Наши квартирьеры подобрали мне жилье в каком-то учреждении, находившемся вблизи штаба корпуса. При этом учреждении были две жилые комнаты с кухней, занимала их молодая женщина с двумя детьми. Когда ее спросили о муже, она ответила, что не знает о его местонахождении. Квартирьеры подумали, что он сбежал со Сметоной, и доложили мне об этом. Я пожурил коменданта за недоверие к людям, но так как других квартир вблизи штаба не было, попросил женщину немножко потесниться, на что она охотно согласилась, любезно предложив мне одну комнату.

Вскоре приехал ее муж, он сразу же зашел ко мне и, поздоровавшись, представился:

— Гедвилас — председатель Совета Министров временного правительства Литвы. Вот, наконец, смог оторваться от дел на денек и приехал за семьей. Такие времена у нас наступили, что только успевай работать. Одним словом, революционные дни, — добавил он.

Я слышал о Гедвиласе, но видел его впервые. Он оказался обаятельным человеком. В тот день мы о многом с ним переговорили, и, как мне кажется, остались довольны друг другом. На следующий день он уехал с семьей в Каунас. Мне потом приходилось несколько раз встречаться с ним до войны и во время войны. Он вместе с Палецкисом и Снечкусом посетил меня в госпитале, где я лежал после ранения на Брянском фронте. С чувством глубокого уважения я вспоминаю Гедвиласа, Палецкиса, Снечкуса и других товарищей, которые проявили себя в то сложное время преданными коммунистической партии и своей Родине людьми.

Тот факт, что прибалтийские республики, Западная Белоруссия, Западная Украина, а затем Бессарабия и Северная Буковина вошли в состав Советского Союза, имел для нашей страны и для народов этих стран огромное значение.

Во-первых, освобождение этих стран предотвратило нависшую над ними угрозу порабощения немецким фашизмом, вырвало народы этих районов (более 23 млн. человек) из тисков капиталистической эксплуатации и национального гнета.

Во-вторых, воссоединение этих территорий с Советским Союзом дало возможность отодвинуть наши границы на запад, подальше от важнейших центров страны, и начать строительство новых оборонительных рубежей против надвигавшейся немецко-фашистской агрессии. Советские войска выдвинулись вперед к побережью Балтийского моря, на запад к рекам Западный Буг и Сан, на юго-запад до рек Прут и Дунай. Немецко-фашистские войска лишались выгодных плацдармов для нападения на нашу страну.

Создание Советским Союзом фронта, преграждавшего немецко-фашистским войскам путь на восток и сковавшего на известное время их инициативу в этой части Европы, явилось важнейшим фактором в дальнейшем развитии событий, связанных с войной против немецкого фашизма.

Иногда высказывается мнение, что воссоединение западных областей в военном отношении имело не только положительное, но и отрицательное значение. При этом указывается на печальное развитие событий начального периода Великой Отечественной войны. Мне представляется, что были допущены ошибки и медлительность в подготовке нового приграничного района к войне, в то время как оборонительные сооружения на прежней границе были преждевременно заброшены. При верном стратегическом предвидении надвигавшихся событий вновь присоединенные территории сыграли бы исключительно положительную роль.

Прошло немногим более полумесяца, как мы обосновались на новом месте в Литве и приступили к планомерной боевой учебе, когда был получен приказ сдать командование корпусом генералу И. С. Никитину и явиться в Минск в штаб округа.

Я не знал, что меня ожидает в Минске. Не скрою, не хотелось расставаться с корпусом, в котором я пробыл два года. Он стал для меня родным. Вместе со всем личным составом нам удалось добиться определенных успехов. 6-й корпус считался одним из наиболее подготовленных соединений в Красной Армии. С уходом из корпуса кончалась моя служба в кавалерии, в которой я прослужил более 20 лет.

В штабе округа я узнал о постановлении Центрального Комитета партии и Советского правительства о формировании новых механизированных соединений. Мне поручалось формирование 3-го механизированного корпуса.

Чем дальше развивались вооруженные силы, тем большее значение приобретали моторизация и механизация армии, но размах этого важного дела, конечно, целиком зависел от материальных возможностей, уровня развития социалистической индустрии.

Работа по моторизации и механизации армии начала развертываться в годы первой пятилетки. В 1929 г. было создано специальное Управление механизации и моторизации РККА, которое уже тогда занималось не только формированием и обучением специальных механизированных частей, но и вопросами моторизации и механизации всех Советских Вооруженных Сил. Первая механизированная бригада в нашей армии была создана в 1931 г. На ее базе через год в Москве был сформирован первый механизированный корпус в составе двух механизированных и одной стрелковой бригад. В 1932 г. были сформированы еще два механизированных корпуса: один в Ленинграде, другой в Киеве.

Следует отметить, что в этом отношении мы шли впереди западных буржуазных армий. В Англии и Франции, например, первые механизированные части как опытные начали создаваться только в 1934 г.

В последующем некоторые товарищи, которые были в Испании во время боев с франкистскими войсками, обобщили боевые действия и сделали выводы, основанные на ограниченном и своеобразном опыте этой войны. Они утверждали, что в современной войне нужны не крупные танковые и механизированные соединения, а танковые батальоны, которые органически входили бы в состав стрелковых дивизий и корпусов, а также отдельные бригады, которые придавались бы дивизиям и корпусам в зависимости от обстановки.

Эта неправильная точка зрения, идущая вразрез с опытом маневров 1935 г., к сожалению, на некоторое время победила, и в 1938 г. механизированные корпуса были расформированы. Это задержало не меньше чем на два года развитие танковых и механизированных войск нашей армии. В дальнейшем ошибка была понята и вновь пошли, правда, сначала робко, по правильному пути — по пути создания механизированных корпусов. Идеи наших крупных теоретиков и полководцев, таких, как Тухачевский, Егоров и др., подтвердились практикой начавшейся войны и к ним пришлось вернуться. Механизированные корпуса — наиболее подвижные войска, достаточно оснащенные современной боовой техникой, — могли выполнять крупные самостоятельные боевые задачи во взаимодействии с общевойсковыми соединениями. Еще во время киевских маневров вырисовывалось их большое преимущество перед стрелковыми соединениями в ходе наступления в оперативной глубине или при действиях на открытых флангах противника.

Сообщение о том, что мне поручается формирование одного из механизированных корпусов, я воспринял с удовлетворением. Сразу же выехал на место и принялся за работу. 15 июля я уже был в Вильнюсе. Для дислокации корпуса предназначались районы Вильнюса, Алитуса, Укмерге и Кейдан. Штаб корпуса и 84-я мотострелковая дивизия располагались в Вильнюсе, 5-я танковая дивизия — в Алитусе, 2-я танковая дивизия — в Укмерге. Почти одновременно со мной были назначены комиссар корпуса бригадный комиссар Руденко, командир 5-й танковой дивизии комбриг Куркин, командир 84-й мотострелковой дивизии полковник Фоменко, командир 2-й танковой дивизии полковник Кривошеий и его заместитель подполковник Черняховский.

Любое новое формирование или переформирование связано с известными трудностями как организационного, так и материального характера. Формирование же 3-го механизированного корпуса было связано с особыми трудностями.

Во-первых, формирование происходило на территории Литвы, которая сама переживала своеобразный реорганизационный период; для нее это был период становления Советской власти. Большого труда стоило подыскать помещения для расположения частей и техники. Особенно остро ощущался недостаток казарм и жилых помещений для командного состава в Вильнюсе. Здесь располагалась основная масса литовских войск. Эти войска сами были размещены не очень хорошо.

Я был начальником гарнизона г. Вильнюса, и мне пришлось особенно осторожно подходить к вопросам размещения войск. Литовские войска оставались национальными войсками, поэтому нужно было поступать так, чтобы не ущемить национальных чувств народа и интересов Литвы и ее армии и вместе с тем обеспечить наиболее выгодное размещение своих войск. Я думаю, это в общем удалось, так как некоторые перемещения, которые были произведены в связи с этим, не вызвали никаких трений ни с местными властями, ни с военным литовским командованием.

Во-вторых, и это, пожалуй, главное, формирование 3-го механизированного корпуса проводилось не из подготовленных в техническом отношении и оснащенных частей и подразделений, а из самых разнообразных по специализации и степени подготовленности подразделений. Саперные, пехотные, кавалерийские, артиллерийские, отдельные танковые батальоны и многие другие подразделения сводились в одно целое, постепенно вооружались новой техникой и становились механизированными или танковыми частями. Машины и танки мы получили также не все сразу, так что переучивание людей шло постепенно.

Как бы там ни было, но трудности преодолевались. Перед нами была поставлена задача сократить до предела организационный период и быстрее приступить к планомерной боевой подготовке, к сколачиванию подразделений и частей. Время не ждало. Обстановка была тревожной. На западе шла война. Мы должны были в самый короткий срок обеспечить высокую боеспособность и боеготовность корпуса.

Нужно сказать, что эти задачи командный состав понимал очень хорошо и много работал.

С первых же дней параллельно с решением других вопросов я делал упор на боевую подготовку. Мне самому хотелось быстрее постичь танковое дело, изучить тактику танковых войск и организацию управления ими в бою. Мы занимались днем и ночью, при любой погоде, и чем труднее были условия учебы, тем больше я был этим доволен.

Учебный год не пропал даром. 3-й механизированный корпус, несмотря на свою молодость, при подведении итогов по всей армии за 1940-й учебный год был отмечен в числе лучших корпусов Красной Армии. Он занял первое место среди механизированных корпусов. Об этом сказал нарком обороны на декабрьском совещании высшего командного состава.

В корпусе я оставался недолго — с июня по декабрь 1940 г., однако этот короткий период был заполнен очень напряженным трудом, и я получил огромное удовлетворение от работы, проведенной совместно с командным и всем личным составом корпуса по созданию еще одной мощной боевой единицы Красной Армии.

Большую часть декабря и начало января 1941 г. я провел в Москве, где состоялось нечто подобное высшему военному совету. Это совещание и сборы высшего командного состава проводились за полгода до начала Великой Отечественной войны и сыграли весьма важную роль в поднятии уровня подготовки высшего командного состава Красной Армии в области тактики, оперативного искусства, военной стратегии, наступательных и оборонительных действий всех родов войск, поэтому я хочу несколько подробнее рассказать о них.

Вся работа на совещании и сборах была спланирована по пяти разделам, которые рассматривались последовательно.

Первый раздел включал подведение итогов боевой и политической подготовки за 1940 г. и постановку задач на следующий, 1941 г. С докладом по этому разделу выступил начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии К. А. Мерецков. Его доклад охватывал большой круг разнообразных вопросов практики боевой учебы. Нет смысла излагать их здесь полностью. Докладчик отметил, в частности, что в тактической подготовке наблюдался определенный перелом, поднялась маневренная способность пехоты.

Говоря об обороне, начальник Генерального штаба уделил большое внимание организации предполья с целью направить наступление противника в выгодный для нас район и нанести ему поражение еще до выхода к переднему краю нашей обороны при широком использовании артиллерии и авиации. Кирилл Афанасьевич подчеркнул, что войска научились создавать предполье, но пока недостаточно подготовлены для преодоления вражеского предполья, и, кроме того, командный состав не научился еще в достаточной степени оценивать обстановку, организовывать разведку.

Касаясь положения дел в артиллерии, начальник Генерального штаба сказал, что она в текущем году в основном справилась со своими задачами. Достойными похвалы, по его мнению, были артиллеристы Киевского особого военного округа, где артиллерией командовал генерал Н. Д. Яковлев.

Авиация, как отмечалось в докладе, в последнее время получила широкую практику в области взаимодействия с наземными войсками. Это дало возможность осмыслить и уяснить те особенности, которые вносят ее действия в наступательный бой, изменяя его характер. В частности, практика показала, что авиация способна вести огонь по переднему краю и сопровождать атакующую пехоту. В связи с этим, сказал Кирилл Афанасьевич, многие авиационные начальники пересмотрели свое излишнее увлечение самостоятельными рейдовыми операциями авиации по тылам противника, которые были оторваны от действий других родов войск. Это явление он отмечал как положительное.

Не останавливаясь на других вопросах, затронутых в докладе, хочется подчеркнуть, что он был содержательным, насыщенным фактами и цифрами, и нацеливал войска на решение новых задач в 1941 г. Начальник Генерального штаба указал, в частности, на необходимость разработки инструкций и наставлений как по тактике глубокого боя, так и по другим видам боевой деятельности всех родов войск с целью достижения единства взглядов и методов в обучении и подготовке войск. В докладе, особенно в развернувшихся прениях, чувствовался дух маневров 1935 г., хотя не было тех, кто в свое время спланировал и провел их.

Выступавшие в прениях высказали много ценных предложений по методике обучения и содержанию учебных задач. В прениях выступили 28 генералов, в том числе инспектор пехоты, начальник Управления боевой подготовки, командующие родами войск, начальники служб, командующие некоторых военных округов и командиры ряда корпусов.

Второй раздел работы совещания был посвящен рассмотрению актуальных теоретических вопросов военного искусства (тактики оперативного искусства, военной стратегии). Участники совещания заслушали и обсудили пять докладов: генерала армии Г. К. Жукова Характер современной наступательной операции, генерала армии И. В. Тюленева Характер современной оборонительной операции, генерал-полковника Д. Г. Павлова Использование механизированных корпусов в наступлении, генерал-лейтенанта авиации П. В. Рычагова Военно-воздушные силы в наступательной операции и в борьбе за господство в воздухе, инспектора пехоты генерал-лейтенанта А. К. Смирнова Бой стрелковой дивизии в наступлении и в обороне.

На рассмотрение этих вопросов было затрачено четыре дня — с 25 по 29 декабря.

По первому докладу развернулись весьма острые прения, выступило семь человек. В докладе и выступлениях затрагивались серьезные проблемы оперативного искусства, военной стратегии, советской военной доктрины. Было высказано много ценных и правильных соображений, некоторые положения доклада подверглись критике. Так, генерал-полковник Г. М. Штерн (командующий Дальневосточным фронтом) критиковал соображения Жукова о сроках ввода в прорыв танковых корпусов и некоторые другие мысли докладчика. Генерал-майор М. А. Кузнецов (начальник штаба Дальневосточного фронта) не соглашался с положениями доклада о вводе эшелонов развития прорыва армейского и фронтового звена на разных направлениях.

Особенно интересным было выступление генерал-лейтенанта Порфирия Логвиновича Романенко, командира 1-го механизированного корпуса. В его выступлении содержались обоснованные критические замечания в адрес докладчика. Стоит поэтому остановиться на нем подробнее. Он сказал следующее: Я позволю себе высказать сомнения относительно трактовки тов. Жуковым характера и движущих сил современной наступательной операции. Я считаю, что эта трактовка была бы правильной для периода 1932–1934 гг., ибо она отражает тогдашний уровень военной мысли, основанный на сравительно слабом насыщении войск техникой. Но с того времени многое изменилось. Опыт, имеющийся на Западе, подвергся анализу в докладе, но выводы из этого, на мой взгляд, сделаны неверные. Докладчик правильно констатировал, что германская армия осуществляла наступательные операции в основном механизированными и авиационными соединениями, но не показал, как конкретно это осуществлялось. Прежде всего, я считаю необходимым обратить внимание командного состава на то, что решающим фактором в успехе германских операций на Западе явилась механизированная армейская группа Рейхенау. Это подвижное объединение было нацелено в направлении Намюр, севернее Седана, и разрезало фронт французской и бельгийской армий и в дальнейшем завершало окружение группы армий союзников, действовавших в Бельгии. Оно в конечном итоге и сыграло решающую роль в окончательном разгроме Франции.

Из этого, по-моему, необходимо сделать тот вывод, что немцы, располагая значительно меньшим количеством танков, нежели мы, поняли, что ударная сила в современной войне слагается из механизированных, танковых и авиационных соединений, и собрали все свои танки и мотовойска в оперативные объединения, массировали их и возложили на них осуществление самостоятельных решающих операций. Они добились таким образом серьезных успехов.

Я считаю, что необходимо в связи с этим поставить и разрешить вопрос о создании ударной армии в составе трех — четырех механизированных корпусов, двух — трех авиакорпусов, одной — двух авиадесантных дивизий, девяти двенадцати артполков. Полагаю, что если на внутренних и внешних флангах двух фронтов будут действовать две такие армии, то они сумеют сломить фронт противника, не дадут ему опомниться до завершения нашей операции и перерастания оперативного успеха в стратегический.

Делая вывод по этой части своего выступления, Порфирий Логвинович сказал:

…Против моего предложения будут возражать, но прошу учесть, что над данной проблемой я работаю уже несколько лет и, как мне кажется, основательно изучил ее. Если мы откажемся от применения ударных армий, состоящих из механизированных соединений и поддержанных сильной авиацией, то мы окажемся в тяжелом положении и поставим под угрозу Родину^[6].

П. Л. Романенко критиковал Жукова и по ряду других вопросов. Он, в частности, отметил, что двух-трехдневный срок на подготовку операций — это заведомо недостаточное время. На практике такая спешка может привести к срыву всей операции, как это и было в 1939 г. на Карельском перешейке с операцией 7-й армии. По мнению Романенко, период подготовки операции следует установить в пределах 10–15 дней. Остановившись на вопросе о вводе в прорыв механизированных корпусов, он указал, что глубина их ударов может достигать 200–250 км.

Как и предполагал Порфирий Логвинович, оппонентов у него нашлось немало. Против смелого массирования механизированных войск выступил Ф. И. Голиков и др. В действительности предложения генерала Романенко были очень дельны и своевременны, хотя и не во всем бесспорны. Вопрос о том, какие именно соединения и части должны включаться в механизированную армию, и другие детали его проекта требовали уточнения, но основная мысль была верной. Это подтвердилось в ходе Великой Отечественной войны и вынудило нас в трудных условиях создавать подвижные танковые армии. Характерно, что ни Жуков, отказавшийся от заключительного слова, ни нарком обороны маршал С. К. Тимошенко ни слова не сказали о предложении Романенко. Это значило, что те, кто стоял во главе вооруженных сил, не поняли до конца коренных изменений в методах вооруженной борьбы, происходивших в это время.

По первому докладу были сделаны выводы. Суть их сводилась к следующему: современные условия, которые характеризуются насыщенностью армий мощными техническими средствами борьбы (танки, авиация, общая моторизация армии), позволяют наступающему в тесном взаимодействии авиации, танков, артиллерии и стрелковых войск не только сломить волю врага, уничтожить его войска в полевой обороне, но и преодолеть укрепленную многополосную оборону; рассекая тактическую зону обороны и вводя в прорыв мощную подвижную группу, наступающий имеет возможность нанести решающее поражение оперативным резервам и развить оперативный успех в стратегический; мощным и внезапным ударом наземных, воздушно-десантных войск и авиации разгромить авиацию противника на всю глубину оперативно-стратегического удара и завоевать господство в воздухе. Это было признанием идей M. H. Тухачевского и А. И. Егорова о глубокой операции.

Со вторым докладом выступил генерал армии И. В. Тюленев. Докладчик и выступавшие дали вполне обоснованную характеристику современной обороны и сделали вывод о том, что современная оборона должна быть устойчивой, эшелонированной в глубину, многополосной, с широким применением средств заграждения. Особенно важны заграждения против танков. Оборона должна быть противотанковой, противосамолетной.

Докладчик и выступающие совершенно правильно подчеркивали, что сила нашей обороны состоит в упорстве войск, в хорошей организации позиций вообще и отсечных позиций в частности, в продуманной системе огня, в особенности флангового. Обращалось внимание на организацию предполья, полосы главного сопротивления и второй полосы.

По третьему вопросу выступил с докладом генерал-полковник Д. Г. Павлов командующий Белорусским особым военным округом. По его докладу выступило 10 человек. Ввод танкового корпуса в прорыв — вопрос, в то время поднятый заново, естественно, вызвал очень бурные прения. Выступая по этому вопросу, я сказал:

Точку зрения генерала Павлова вполне разделяю и считаю, что такая постановка вопроса глубоко содержательна и принципиально нова^[7]. Современные наступательные и оборонительные операции совершенно не похожи на операции войны 1914–1918 годов. Танки, авиация, превратившиеся в могучие рода войск, изменили формы ведения операций и стали решающими факторами в сражении.

Мы говорим, что танки стали самым модным оружием современности. Почему? Потому что танк обладает мощным огнем, ударной силой, броневой защитой, высокой подвижностью и маневренностью. Все это делает танковые войска самым наступательным родом войск. Танки приспособлены в первую очередь для атаки и контратаки.

Необходимо по характеру выполняемых задач подразделить танки на войсковые и оперативно-стратегические. Войсковые танки будут прокладывать дорогу пехоте на всю глубину оборонительной полосы противника, уничтожая его огневые средства: пулеметы, минометы и артиллерию. Эти танки при поддержке артиллерии и авиации поражают противника, а пехота, атакуя за танками, добивает его, захватывает территорию и закрепляет успех. Такова функция танков непосредственной поддержки пехоты. Они и здесь будут решающим фактором успеха.

Не вдаваясь в подробности действий танков непосредственной поддержки пехоты, я хочу рассмотреть функции танков оперативно-стратегического назначения.

В оперативном искусстве на современном этапе развития вооруженных сил продолжает сохраняться значение принципа использования главных сил и средств на главном и решающем направлении…

Для того, чтобы бить противника по частям, его нужно разорвать на эти части, нужно нарушить стройность и цельность организации его боевых порядков как по фронту, так и в глубину. Эту задачу призваны решать танки совместно с механизированной пехотой, конницей и авиацией.

Касаясь ввода в прорыв танкового корпуса, я остановился на вопросе, каким должен быть по ширине фронт прорыва при вводе в него механизированных корпусов:

Давайте проведем такие несложные расчеты: для того чтобы ввести корпус в прорыв, нужно представить себе боевой порядок корпуса в момент его выхода за ворота прорыва, когда он должен быть готовым немедленно вступить в бой. Если мы возьмем полк, то он должен идти двумя маршрутами, на каждом маршруте будет два батальона. Чтобы полку развернуться двумя головными батальонами, нужно построить батальоны в два эшелона — первый эшелон 30 танков, между танками интервал 50 м. На батальон, таким образом, потребуется 1,5 км. Соседний батальон займет тоже 1,5 км. Всего же на полк потребуется фронт в 3 км, на два полка 6–7 км. Это расстояние и составит фронт прорыва дивизии. В механизированный корпус входят две дивизии, значит, в первом эшелоне они займут фронт 14 км без интервалов, если же установить интервалы, то фронт составит 16–20 км. Такова, на мой взгляд, и будет протяженность фронта, на котором возможен ввод в прорыв механизированных корпусов.

Что касается глубины боевого порядка механизированного корпуса при вводе его в прорыв, то и здесь следует прибегнуть к простому расчету. Дивизия имеет глубину колонны 100 км. При движении по четырем маршрутам глубина сократится до 25 км. Второй эшелон механизированного корпуса — мотодивизия, двигаясь по нескольким маршрутам, будет иметь глубину примерно 16 км. Таким образом, общая глубина боевого порядка корпуса, вводимого в прорыв, составит около 40 км, а ширина фронта прорыва, как отмечалось выше, примерно 20 км.

Следующий вопрос о том, когда вводить мехкорпус в прорыв. Некоторые выступавшие до меня товарищи указывали, что это надо делать после прорыва второй полосы обороны. Я считаю, что если мы будем выжидать этот момент, то рискуем вообще не войти в прорыв. Необходимо вводить эшелон развития успеха, т. е. механизированный корпус, немедленно после прорыва шестикилометровой зоны обороны противника, чтобы с ходу овладеть второй оборонительной полосой. В противном случае неприятель успевает укрепиться на ней и тогда для преодоления второй оборонительной полосы потребуется вновь организовывать прорыв. Но это нельзя будет сделать в тот же день, т. е. в день прорыва первой тактической зоны обороны, а на другой день или даже позже. Конечно, может создаться такое положение, когда придется прорывать вторую полосу не с ходу, а после паузы, т. е. при организации новой артиллерийской подготовки и атаки пехоты со всеми вытекающими из этой обстановки боевыми действиями. Но такие случаи должны быть сведены к минимуму.

Особо важным, по-моему, является вопрос об управлении танковыми и механизированными войсками при их действиях в глубине. Приведу пример. Когда на Западе немцы бросили свои подвижные группы в направлении на Седан и далее на Камбре, предварительно прорвав франко-бельгийскую оборонительную полосу, они встретились и вступили в бой с англо-французами, располагавшими более 1000 танков. Завязалось танковое сражение. Бои длились восемь часов. Сражение выиграли немцы, потому что у них лучше было организовано управление подвижными войсками в глубине. У немцев были созданы не только корпуса, но и группы (армии) подвижных войск, чего не было у французов и англичан. Подвижные силы союзников не были объединены, не имели единого управления, не имели конкретной доктрины действий механизированных войск.

Я хочу подчеркнуть, что сейчас нужно готовить такое управление, чтобы во время войны не повторилось неполадок, подобных тем, которые имели место в районе Новогрудка и Волковыска при освободительном походе в Западную Белоруссию, когда конно-механизированная группа перемешалась с другими подвижными соединениями, и нам пришлось немало повозиться, чтобы навести порядок в управлении.

Говоря об этом, я стремился поддержать П. Л. Романенко и понудить наши высшие командные инстанции заняться вопросом массирования подвижных войск. Я коснулся также вопроса снабжения механизированных войск горючим и смазочными материалами, указав, что снабжение ГСМ — важнейшая проблема боевой деятельности механизированных и танковых войск.

Далее я сказал буквально следующее:

Здесь говорили о снабжении механизированных войск горючим по воздуху. Немцы тоже применяли такой способ. Были попытки применить его и у нас. Я помню, когда мы вышли в район Белостока, у нас оказались пустые баки и нас снабжали горючим по воздуху. Такое же положение создалось в корпусе тов. Петрова в районе Гродно. Ему сбрасывали горючее на парашютах. Из этого практического опыта я сделал вывод, что это не решение проблемы. Такой способ может применяться как исключение. Нам нужны повозки емкостью примерно 20 т бензина, следует подумать и о бензопроводах, которые можно было бы тянуть за частями на 180–200 км. Вот таким способом и следует планировать организацию снабжения горючим.

Я считаю, что над вопросами, которые затронуты мною, следует крепко подумать и решить их.

В заключение я сказал:

Это совещание, сделанные здесь доклады и выступления замечательны как по своей глубине и принципиальности, так и по оперативному размаху. Присутствуя здесь, мы прошли школу оперативного искусства, она послужит общим направлением, за которое нам предстоит драться, чтобы сделать наши части и соединения действительно боеспособными^[8].

Такими были мои мысли и взгляды, высказанные перед войной, 24 года назад. Не все, конечно, былобезупречным, но многое из них подтвердила разразившаяся вскоре война.

По докладу Д. Г. Павлова и выступлениям по этому вопросу были сделаны общие выводы, сводившиеся к тому, что танковые и механизированные корпуса, имеющие громадную пробивную силу, способны во взаимодействии с другими родами войск в условиях маневренной войны решить многие задачи, в том числе: нарушать сосредоточение и развертывание главных сил противника, окружать и уничтожать главную группировку противника, выходить на фланги и тылы и совместно с войсками, действующими с фронта, уничтожать противостоящего противника; своими активными действиями обеспечить нашим войскам создание новых группировок для последующих ударов.

Танковый и механизированный корпуса — это наиболее активные объединения (современный механизированный корпус сильнее танкового корпуса). Они в наибольшей мере способны развернуть прорыв по фронту и наращивать удар в глубину, превратить тактический прорыв в оперативный.

С четвертым докладом выступил командующий ВВС генерал-лейтенант авиации П. В. Рычагов. Он остановился на следующих вопросах: а) завоевание господства в воздухе; б) взаимодействие авиации с наземными войсками на поле боя; в) прикрытие войск и районов от ударов авиации противника; г) действия авиации по оперативным и стратегическим резервам, по войсковому и оперативному тылу врага; д) воздушная разведка; е) обеспечение высадки воздушных десантов; ж) питание по воздуху войск, далеко оторвавшихся от своих тылов, или по иным причинам.

По всем этим вопросам П. В. Рычагов дал обоснованные расчетами и подтвержденные опытом рекомендации, заслуживающие большого внимания.

Генералы, выступившие в прениях, в основном были согласны с докладчиком, но был высказан и ряд критических замечаний. Я не могу, конечно, остановиться на всех вопросах, затронутых в докладе и в прениях. Это особая тема. Но некоторых моментов стоит коснуться.

Так, генерал-майор авиации Козлов подчеркнул, что завоевание господства в воздухе — функция фронтового, а не армейского объединения, как думают некоторые.

Генерал-лейтенант M. M. Попов, также затронувший вопрос завоевания господства в воздухе, не согласился с Рычаговым, заявив: Борьба за стратегическое господство включается в компетенцию Главного командования и командования фронта и выходит за рамки деятельности командующих армиями^[9].

Генерал-майор авиации Г. П. Кравченко выступил против децентрализации воздушных сил, против раздачи авиации корпусам и дивизиям. Он подчеркнул, что эта тенденция неправильная и заслуживает резкого осуждения.

Всего по докладу П. В. Рычагова выступило 10 человек.

По следующему вопросу выступил с докладом инспектор пехоты генерал-лейтенант А. К. Смирнов.

В начале своего доклада он рассмотрел вопросы оборонительных действий стрелковой дивизии: подробно остановился на расчете потребных сил и средств для обороны дивизии, коснулся организации действий на оборонительных полосах в предполье, на главной полосе обороны и в глубине обороны. Основа обороны, сказал он, — это батальонный район обороны. В связи с этим докладчик указал на возросшую роль командиров взводов и рот, особенно в ходе боев в глубине обороны.

Характеризуя наступление стрелковой дивизии, А. К. Смирнов сосредоточил внимание на вопросах прорыва основной полосы обороны противника как наиболее трудной задаче в наступательном бою. Он привел расчеты необходимых плотностей артиллерийского огня, насыщения пехоты и танков. Он сказал, в частности, что при усилении дивизии двумя артиллерийскими полками она может успешно прорвать фронт шириною до 4 км.

Выступивший в прениях М. А. Антонюк и другие генералы (всего выступило 10 генералов) дополнили докладчика и высказали много дельных соображений.

Имели место и довольно резкие критические замечания по некоторым положениям доклада.

В итоге, однако, были сделаны общие выводы, в которых указывалось, что сила современной обороны состоит в стойкости войск, в организованной системе огня, в решительности контратак, в искусном использовании местности, в надежном оборудовании оборонительных полос заграждениями и инженерными сооружениями. В выводах подчеркивалось также, что оборона должна быть противотанковой и противосамолетной, т. е. обеспечивающей отпор ударам с воздуха.

По наступлению стрелковой дивизии в выводах отмечалось, что его надлежит проводить в тесном взаимодействии всех родов войск с решительными целями, стремительным ударом на всю глубину боевых порядков обороняющегося противника, с расчленением, окружением и уничтожением его сил.

Наряду с обсуждением упомянутых вопросов по оперативному искусству и стратегии проводились так называемые летучки примерно на эти же темы. Таких летучек было проведено пять. Их цель заключалась в проверке того, как осознаны и усвоены нашим генералитетом основные принципы современного военного искусства, и особенно наступательных и оборонительных операций армий и фронтов. Предполагалось также в какой-то мере оценить деловые качества и уровень оперативной подготовки высшего командного состава. С этой же целью была проведена военная игра на картах по теме Наступательная операция фронта с целью дать практику высшему командованию в вопросах организации и планирования фронтовой и армейской наступательной операции, ее боевого и материального обеспечения, а также проработать и усвоить основы современной наступательной операции. В этой игре на восточной стороне я командовал 14-й армией. Речь шла о прорыве глубоко эшелонированной обороны и вводе в прорыв для развития успеха подвижных конно-механизированных групп.

Игра показала, что многие молодые генералы, только что выдвинутые на большие должности, пока не обладали достаточным опытом в командовании крупными оперативными объединениями, но все же командующие фронтами и армиями в основном справились с поставленными перед ними задачами.

Следующим этапом сборов был показ новой техники на полигонах и танкодромах. Это мероприятие было весьма поучительным.

Народный комиссар обороны подвел итоги совещания и сборов, проводившихся Главным военным советом (с 23 декабря 1940 г. по 7 января 1941 г.). С. К. Тимошенко подчеркнул, что итоги совещания настолько велики, что нет возможности сразу по окончании мероприятия оценить полностью его значение.

Он сказал:

Совещание показало, что мы начинаем создавать новые условия, новые предпосылки для дальнейшего роста Красной Армии. Данное мероприятие поможет нам наметить дальнейшие пути этой перестройки и одновременно взять правильную ориентировку в вопросах боевого обучения и воспитания армии с учетом опыта последних военных событий. На данном совещании обсуждались новые проблемные вопросы военного искусства. В развернувшихся здесь дискуссиях мы заложили основы объективного и здорового взгляда с учетом опыта военной истории.

Вместе с тем мы стали новаторски подходить к военному искусству на современном этапе его развития

Совещание, наконец, заложило основы настоящей военной психологии как науки о воспитании военных кадров. Это обеспечит дальнейший подъем морального состояния наших войск, без чего не может победоносно вестись современная война^[10].

В заключение нарком дал характеристику современной наступательной операции. Он подчеркнул, что высокий темп является решающим условием успеха современных наступательных операций. Такой темп обеспечивается массированным применением мотомеханизированных и авиационных соединений, используемых для нанесения первого удара и для непрерывного удара в глубину. Коснувшись использования авиации, маршал Тимошенко указал, что решающий эффект достигается не в рейдах авиации по далекому тылу, а в совместных действиях с наземными войсками на поле боя в районе действий.

После совещания, с 8 по 11 января 1941 г., проводилась еще одна двухсторонняя стратегическая игра, которой руководил нарком обороны.

Основная цель ее заключалась в том, чтобы изучить и усвоить основы крупных стратегических операций; отработать и усвоить основы ведения крупных оборонительных операций; изучить вероятные театры военных действий; дать практику высшему командному составу в оценке обстановки и принятии решений в сложных условиях боевой обстановки; добиться понимания и единства взглядов на ведение современных наступательных операций при массовом использовании артиллерии, танковых соединений и авиации.

Проигрывались и другие важные вопросы. Мне довелось на восточной стороне командовать 25-й армией.

Разбор игры происходил в Кремле 13 января 1941 г. На нем присутствовали члены Политбюро ЦК и правительства. Со стороны военных присутствовали нарком обороны, начальник Генерального штаба, заместители наркома обороны, командующие родами войск и командующие военными округами.

С докладом-разбором выступил начальник Генерального штаба генерал армии К. А. Мерецков. Доклад получился неудачным, разбросанным. Мы все — командующие войсками военных округов — тяжело переживали эту неудачу, было обидно, что на членов Политбюро доклад начальника Генерального штаба произвел неблагоприятное впечатление. В связи с этим, как тогда говорили, К. А. Мерецков в тот же день был освобожден от должности и на его место назначен Г. К. Жуков.

К. А. Мерецков вполне справлялся с обязанностями начальника Генерального штаба и его освобождение, по-видимому, было ошибкой.

Причиной неудачи доклада явилось то, что разбор первоначально планировался провести не в Кремле, а в Генеральном штабе и на один день позднее. Неожиданно Сталин позвонил наркому и изменил срок и место сбора.

Материалы по только что закончившейся игре не были полностью отработаны, поэтому и доклад, основывавшийся на них, не был еще готов. Любой другой генерал не смог бы при таких обстоятельствах делать исчерпывающий разбор сложной игры. Этот случай является еще одним примером поспешных и произвольных решений Сталина.

Сам факт, что разбор решено было провести на высшем уровне, свидетельствовал, что проводившимся мероприятиям придавалось особое значение. Мне лично до этого никогда еще не приходилось присутствовать на подобном совещании.

После доклада Мерецкова выступил Жуков, доложивший о действиях войск как командующий стороной, затем Павлов и др.

Мне хотелось бы остановиться на выступлении генерала Я. Н. Федоренко, который говорил об использовании бронетанковых войск в наступательных операциях. Он высказал правильную мысль о том, что танкам следует уделить особое внимание. Я. Н. Федоренко сказал, что у нас еще мало современных танков и что ряд танков, состоящих на вооружении Красной Армии, уже устарел. Из этого он делал правильный вывод о необходимости, не теряя времени, расширить производство танков новых образцов — Т-34 и КВ.

При этом он оговорил, что если нет возможности выделить для этой цели средства сверх уже установленных на оборону бюджетных сумм, то следует пойти на перераспределение средств между родами войск. В частности, по его мнению, можно было бы уменьшить без ущерба для общего дела фонды, выделенные для производства артиллерийского вооружения. В этом месте Федоренко был прерван резкой репликой маршала Г. И. Кулика: Артиллерия расстреляет все ваши танки. Зачем их производить?.

На это Федоренко ответил, что в данном случае горячиться не следует. Танки, — сказал он, — тоже вооружены пушками и могут посостязаться с артиллерией и в огневом отношении. Вместе с тем у них есть преимущество перед артиллерией: танк подвижен, снабжен броневой защитой, вооружен не только орудиями, но и пулеметами. В маневренной войне это сильнейшее оружие.

Сразу же после Федоренко слово взял Г. И. Кулик. Его выступление носило ярко выраженный ведомственный характер. Не случайно кто-то в зале сострил: Каждый Кулик свое болото хвалит. Кулик требовал добавить средства артиллерии и с негодованием отвергал предложение Я. Н. Федоренко о перераспределении средств в пользу танковых войск.

П. В. Рычагов в своем выступлении остановился на использовании авиации в современных наступательных операциях фронта и армии в проведенной игре и, пользуясь присутствием членов правительства, отметил, что промышленность плохо осваивает новые образцы самолетов, чем задерживает развитие ВВС.

Вопросы развития военной техники и выделения средств на вооружение армии не были официально поставлены на повестку дня совещания в Кремле, а возникли, по-видимому, потому, что они решались неудовлетворительно. Между тем близость войны чувствовалась уже весьма отчетливо. Командующие родов войск понимали свою ответственность за оснащение и вооружение армии. Недоделок и нерешенных проблем по вопросам вооружения было очень много, поэтому военачальники и использовали трибуну совещания в Кремле, чтобы доложить правительству о нуждах руководимых ими войск, и поступили, конечно, правильно.

После этих выступлений слово взял Сталин для того, по-видимому, чтобы помирить спорящих.

Он сказал, что наши вооруженные силы развиваются гармонически, между родами войск соблюдаются определенные пропорции, к данному времени эти пропорции достигли желаемого уровня и что споры о средствах — пустой разговор, ассигнования, которые разверстаны по родам войск для заказов на вооружение, отвечают этим пропорциям и гармоническому развитию вооруженных сил.

После такого заявления Сталина никто больше не выступал по этому вопросу. Авторитет Сталина был непререкаем, все верили в его непогрешимость.

Теперь при ретроспективном анализе ясно, что тогда Сталиным была допущена ошибка. Гармоническое развитие вооруженных сил он понимал в смысле поддержания всех родов войск на примерно одинаковом уровне. Но в действительности к делу следовало подходить по-иному. В тот период существовали относительно старые роды войск, такие, как пехота, артиллерия и кавалерия, и новые механизированные войска и авиация. Победа в войне могла быть достигнута, конечно, при умелом взаимодействии всех родов войск, но роль каждого из них была различной, различным было и их состояние в то время.

Роль бронетанковых войск и авиации значительно возросла, без них или при их слабом развитии добиться победы в маневренной войне было почти невозможно. Ясно, что их развитие надо было всемерно форсировать, ибо они и были тем звеном, ухватившись за которое можно было вытащить всю цепь. Нужно иметь в виду также, что артиллерия как сравнительно старый род войск, имевшая славную историю и традиции, разработанную теорию боевого использования и управления, находилась уже на довольно высоком уровне. Она, конечно, нуждалась в дальнейшем развитии и совершенствовании. В то же время бронетанковые войска и авиация переживали период становления и требовали самого пристального и неослабного внимания как с точки зрения накопления новых, наиболее совершенных образцов самолетов, танков, самоходных установок, так и с точки зрения разработки теории их боевого применения и управления ими на поле боя. Танкам надо было дать зеленую улицу. Необходимо было также преодолеть рутину и внедрить в сознание военных кадров, что танки — это самостоятельный род войск, а не придаток пехоты. Мне могут возразить, что-де к описываемому моменту неправильное отношение к механизированным войскам было изжито. К сожалению, факты говорят о другом. Когда я вскоре после совещания приехал на Дальний Восток и принял 1-ю Особую Краснознаменную армию, то в ее составе числилось 10 танковых бригад, не было ни одной дивизии, а тем более корпуса.

Это говорит совершенно недвусмысленно о том, что принцип массирования танков как серьезный фактор успеха в войне был усвоен далеко не всеми нашими командными кадрами.

Вообще, у многих, кто серьезно анализировал проблему использования танков в современной войне, возникло сомнение в целесообразности бригадной системы формирования танковых сил. Дело в том, что бригада, являясь чем-то промежуточным между тактическим и оперативным звеном, фактически не отвечала ни тактическим, ни оперативным задачам, какие должны были возникнуть перед танками в ходе боевых действий. Для тактических целей необходим отдельный танковый батальон, который включался бы в состав стрелковых дивизий. Для оперативных — танковая дивизия, входящая в механизированный корпус. При необходимости механизированные корпуса могли быть сведены и в армии. Это было бы настоящее массирование танков. Вместе с тем наличие отдельных танковых батальонов давало бы возможность осуществлять непосредственно танковую поддержку пехоты. Тактические танки могли бы действовать в боевых порядках стрелковых войск, поддерживая их огнем и гусеницами, укрепляя их морально.

К сожалению, Сталин не счел нужным вдаваться в подобные детали, от которых зависело обеспечение успеха в войне, достижение победы малой кровью не на словах, а на деле.

Сталин был далек от войск, он не желал прислушиваться к мнению военачальников. Об этом красноречиво говорит тот факт, что будущий верховный главнокомандующий не присутствовал на военном совете, где рассматривались и обсуждались основные вопросы нашей военной доктрины. Он был лишь на последнем заседании. Но и здесь не пожелал внять советам опытных полководцев.

В своем выступлении Сталин говорил о назревавшей войне, возможности войны на два фронта — на западе с фашистской Германией и на востоке — с империалистической Японией. В связи с этим он и предлагал распределить наши военные кадры. Вероятного срока начала войны он не назвал, а говорил вообще о будущей войне как войне маневренной. Такой характер войны вынуждал заняться вопросами пересмотра штатов стрелковых дивизий с целью облегчения их и увеличения их подвижности, он предложил сократить их по численности и значительно урезать их тылы, чтобы они не обременяли войска и не сковывали их подвижности. Он много говорил о будущей войне как войне массовых армий, о необходимости добиться превосходства над вероятным противником в 2–3 раза^[11]. Сталин подчеркивал, что современная моторизованная армия, обильно насыщенная автоматическим оружием и другими техническими средствами борьбы, потребует исключительного внимания к организации бесперебойного снабжения всеми видами довольствия. Тыл войсковой и тыл в широком понимании этого термина приобретают тем большее значение, что продовольствие, боеприпасы, вооружение и снаряжение должны непрерывным потоком идти на фронт из всех районов страны. Он сказал, что необходимо создавать запасы продовольствия, и назвал мудрым решение правительства царской России о создании запасов сухарей. О сухарях он говорил как об очень хорошем продукте. Они-де легки по весу, могут долго храниться. Чаек с сухарем, — всерьез сказал он, — это уже и пища.

Председатель Совнаркома бросил упрек командующим военными округами в том, что они не знают своих задач на случай войны. Это была, однако, попытка свалить вину с больной головы на здоровую. Мы не знали наших задач потому, что Сталин как глава правительства не принял стратегическое решение на случай войны, на основании которого и должен был быть разработан план войны, а в соответствии с этим последним командующие могли получить задачи войск своего округа.

После совещания в Кремле была произведена серьезная перестановка высших командных кадров. Командующий Ленинградским военным округом генерал М. П. Кирпонос был назначен командующим войсками Киевского особого военного округа, командующий 1-й Особой Краснознаменной армией генерал М. М. Попов командующим Ленинградским военным округом. Я, не успевший принять Северо-Кавказский военный округ, назначался командующим 1-й Особой Краснознаменной армией на Дальний Восток. Командующий Забайкальским военным округом генерал И. С. Конев назначался командующим Северо-Кавказским военным округом. Были осуществлены и другие перемещения. Речь шла о перестановке кадров на случай войны на два фронта.

Какие выводы необходимо было сделать из всего комплекса проведенных мероприятий?

Совещание и сборы явились хорошей школой для командных кадров. Они вынесли из них массу знаний, обогатились отчасти и практическим опытом. Высшие командные кадры армии получили возможность личного общения и делового знакомства друг с другом. Руководители Наркомата обороны и Генерального штаба, в свою очередь, ознакомились с военачальниками, находившимися в их непосредственном подчинении, выявили их качества и способности.

Поднятые на совещании вопросы были остро актуальными для того периода. Их постановка и решение большинства из них на верной основе расширили кругозор советского генералитета, оказали воздействие на их взгляды, а значит, послужили в дальнейшем направляющим началом в деле организации отпора врагу и его разгрома в дни Великой Отечественной войны. Эти сборы, как и маневры 1935 г., дали мне очень много, мой оперативный кругозор расширился. Принципиальные вопросы военной стратегии, оперативного искусства и тактики, которые выкристаллизовались тогда в моем сознании, стали в дальнейшем главными в моей деятельности в период войны, естественно, претерпевая изменения, модернизируясь в связи с конкретной обстановкой на полях сражений. Основные выводы тогда я по горячим следам записал в рабочую тетрадь:

1. Война подкрадывается незаметно, она теперь не объявляется, а начинается внезапным нападением. Поэтому нашу армию нужно держать в штатах, приближенных к военному времени. В приграничных же округах войска должны содержаться полностью по военным штатам и всегда в полной боевой готовности.

2. Стратегическая цель в современной войне достигается не одной, а рядом последовательных фронтовых операций при широкой полосе наступления, большой глубине прорыва и наличии оперативных и стратегических резервов.

Основной вид современной наступательной операции — прорыв, завершающийся окружением и полным разгромом противника. Наиболее целесообразной формой проведения такой операции является организация одновременного нанесения ударов на нескольких направлениях (участках).

3. Современная война требует высокой подвижности войск, их маневренности на поле боя. Этими качествами должны обладать не только части тактического порядка, но и крупные оперативные объединения, в том числе и армии. Поэтому нужно пересмотреть их организационную структуру и состав, значительно сократить тыловые части и учреждения, небоевые подразделения, которыми в значительной степени обросли армии, корпуса и дивизии.

4. Для успеха в операции необходимо двойное или тройное превосходство в силах и средствах над противником и наличие резервов.

Через 5–6 дней наступления подвижные соединения, наступающие в первом эшелоне, приходится менять. Значит, нужно во фронтовом масштабе располагать такими силами и пополнениями, чтобы можно было это делать, имея в виду, что современная наступательная операция может вестись беспрерывно 15–20 и более суток.

5. В нынешних условиях, когда техника шагнула так далеко вперед и армия с каждым днем насыщается новыми и новыми машинами, мы должны рассчитывать на высокие темпы проведения операции. Теперь вопрос встал так: армия, которая продвигается 10 км в сутки, не может рассчитывать на серьезный успех. Кто не хочет строить армию на моторе, тот отстал, тот не выдержит военных испытаний и погибнет.

6. Частную операцию проводить можно и нужно, но только в том случае, если есть большой перевес в силах и есть полная уверенность в ее успехе. В противном случае такая операция приведет только к распылению сил.

7. В будущей войне большое значение будет иметь тактическая авиация. Успех боя будет во многом зависеть от применения ближних бомбардировщиков и штурмовиков, которые должны взаимодействовать с наземными войсками. Использование же дальней бомбардировочной авиации как авиации диверсионной связано с обеспечением глубоких армейских и фронтовых операций, а также с выполнением отдельных задач в глубоком тылу противника. Все это обусловливает важность правильной организации взаимодействия между авиацией и наземными войсками.

8. В современных условиях материально-техническое оснащение фронта имеет огромное значение. Поток всевозможных грузов на фронт резко увеличивается. Отсюда вытекает необходимость при значительном сокращении тыловых органов обеспечить их исключительно четкую работу, ибо неполадки со снабжением или прекращение его хотя бы на непродолжительное время может стоить войскам больших жертв, а может быть чревато и более тяжелыми последствиями. Необходимо усилить работу по накоплению концентрированных продуктов питания. В войсках должно быть на пять суток концентратов и на двое суток объемных продуктов.

В процессе декабрьского совещания были выявлены многие недостатки и больные места в вопросах строительства наших Вооруженных Сил и их боевой готовности.

Формирование новых соединений и перевооружение Красной Армии новой боевой техникой развертывалось планомерно, но недостаточно быстро. Больше всего это относилось к механизированным войскам и военно-воздушным силам. Фактически не было ни одного механизированного корпуса, формирование которого было бы доведено до конца. 3-й механизированный корпус, которым я командовал, например, был оснащен танками менее чем на 50 % и в основном машинами старого образца — Т-26. Новых танков Т-34 и КВ было еще очень мало.

Так же обстояло дело и с авиацией. У нас были разработаны хорошие новые образцы самолетов, такие, как Як-1, МиГ-3, ЛаГГ-3 и др., однако к массовому выпуску их промышленность только приступала.

Не были учтены многие важные вопросы обороны страны и в определении группировки наших войск в западной приграничной полосе. Оборона границы от Баренцева до Черного моря общей протяженностью свыше 3 тыс. км возлагалась на войска пяти военных округов: Ленинградского, Прибалтийского, Западного особого, Киевского особого и Одесского. Некоторые из них состояли из двух, трех армий. Только Киевский военный округ силами четырех армий прикрывал полосу шириною 800 км.

То, что приграничные округа прикрывали широкий фронт вдоль нашей границы, было вполне закономерно для нашей необъятной страны, в мирное время по-другому не могло и быть. Но на случай войны необходимо было предусмотреть иную группировку сил, вытекающую из плана войны и тех стратегических задач, которые предусматривались им. Однако план войны не был разработан. На первый взгляд может показаться, что разработка плана войны для государства, проводящего мирную политику, дело необязательное и даже противоречащее его мирным устремлениям. Но это поверхностный взгляд. В действительности план войны — это отнюдь не план агрессии, а план обороны, которую нельзя себе представить иначе, как ведение активных наступательных действий в случае военного нападения на границы миролюбивой державы. План войны должен был предусматривать многие факторы, и в их числе политические и стратегические цели войны (хотя бы на ее начальный период), определение группировки войск и сроков их готовности к боевым действиям.

В свое время Сталин объяснял причины наших неудач в начальный период войны тем, что якобы отставание в подготовке к войне миролюбивых наций по сравнению с агрессивными дело закономерное. Такое объяснение не имеет, однако, ничего общего с марксизмом-ленинизмом. Выходит, что миролюбивые нации фатально обречены на тяжелые жертвы и неудачи в начале войны и лишь в ее ходе способны сравняться с агрессором, а затем превзойти его в силах. Подобный тезис давал агрессорам надежду на победу, а миролюбивые народы обрекал на пассивность в деле подготовки к отражению агрессии. Это утверждение находится в явном противоречии с фактами, ибо наша социалистическая держава имела все объективные условия для того, чтобы с самого начала нанести врагу сокрушительное поражение. Дело здесь не в объективной закономерности отставания миролюбивых государств в военном отношении, а в субъективных ошибках Сталина в этой области.

Крупной ошибкой, в частности, было то, что наша армия не получила своевременно решения правительства, на основании которого можно было бы разработать план войны и вести подготовку войск. Нарком обороны и начальник Генерального штаба также повинны в отсутствии подобного плана, они своевременно не внесли предложений в правительство, на основании которых принимается решение, а потом уже и разрабатывается план войны. В приграничных округах по распоряжению начальника Генерального штаба были разработаны планы прикрытия, сосредоточения и развертывания армий, но и это мероприятие запоздало.

Проблема войны и мира — самая ответственная область деятельности высших правительственных инстанций, связанная с коренными интересами всего народа, сохранением или потерей национальной независимости и социальных завоеваний. Запоздание в принятии решений о подготовке страны к обороне и возможных сроках вынужденного вступления в войну совершенно нетерпимо, оно приводит к колоссальным человеческим и материальным жертвам, потере стратегической инициативы. Пока существуют в мире условия для возникновения войн, к ним нужно быть готовым всегда. Всегда следует помнить, что время в деле подготовки к обороне играет очень большую, а иногда и решающую роль.

Если бы Сталин как фактический глава государства за два — три года до войны принял действенное решение о подготовке к активной обороне, указав сроки готовности войск, наметив главные стратегические задачи и определив группировку войск для их решения, тогда совершенно по-другому сложилась бы обстановка в начале войны. Сил у нас было, как я уже отмечал, достаточно для того, чтобы не только остановить наступление противника, но и нанести ему сокрушительное поражение посредством контрударов и контрнаступления.

И еще одно обстоятельство. Наша оборона слабо учитывала боевые действия немецко-фашистских войск на западе. Германия и после заключения с ней договора продолжала представлять опасность для нас как агрессивное государство, руководимое людьми, от которых можно было ждать любого вероломства. Этого Сталин и недооценил.

К концу 1940 г. уже можно было сделать вывод, что немецко-фашистское командование, основываясь на доктрине молниеносной войны, избрало основным способом боевых действий войск вбивание мощных танковых клиньев в сочетании с такими же мощными ударами авиации по войскам и коммуникациям противника. За этими танковыми клиньями следовали эшелоны пехотных соединений.

Если бы все это было своевременно учтено, то следовало бы к началу войны несколько по-иному создавать группировки войск, в соответствующем порядке расположить артиллерию, авиацию и другие средства борьбы с таким расчетом, чтобы они могли сразу же вступить в бой и устоять против ударов противника.

Пробелы в этой области объяснялись в определенной степени тем, что в результате нарушений революционной законности в условиях культа личности были уничтожены опытные кадры, а пришедшие к руководству новые кадры как в центре, так и в округах не обладали достаточным опытом, а поэтому имели место серьезные упущения и просчеты.

Надо сказать, что и общие правильные положения советской военной доктрины в первом периоде войны практически не могли быть в полной мере использованы в связи с изложенными выше недостатками в подготовке армии к обороне.

Следует подчеркнуть, что в результате огромных трудовых усилий советского народа и правильного руководства Коммунистической партии наша страна и ее армия во всех отношениях и в первый период войны были потенциально сильнее гитлеровской Германии, но в связи с рядом ошибок в руководстве страной и вооруженными силами, имевшими место в период культа личности, а также и со стороны Наркомата обороны и Генерального штаба, к началу войны наша армия на направлениях главных ударов гитлеровцев уступала вермахту в вооружении и частично в боевой подготовке. Она далеко превосходила ее, разумеется, в моральном отношении, но для победы этого было, конечно, недостаточно.

Еще накануне совещания я был назначен командующим войсками Северо-Кавказского военного округа. Однако вскоре, через месяц, за два дня до окончания сборов и совещания, мне сообщили о том, что я получил новое назначение на Дальний Восток командующим 1-й Особой Краснознаменной армией. Выезжать туда нужно было немедленно. Командование этой армией было несомненно делом более ответственным, так как она по количеству войск превышала Северо-Кавказский военный округ и, как меня предупредил нарком, должна была быть готовой к развертыванию во фронт.

15 января 1941 г. я был на приеме у наркома С. К. Тимошенко, а через несколько дней, быстро закончив свои дела в Москве, выехал на Дальний Восток. Вместе со мной на Дальний Восток отправлялись генерал-лейтенант И. В. Смородинов, назначенный на должность начальника штаба Дальневосточного фронта (до этого он был заместителем начальника Генштаба), генерал-майор М. А. Кузнецов, ехавший сдавать должность Смородинову, и полковник Н. А. Ломов, назначенный начальником оперативного отдела штаба Дальневосточного фронта. Это были генштабисты. Но мы, генералы — командующие округами и армиями, не знали их, мы далеко стояли от Генерального штаба, и никто не старался приблизить нас к нему. Генеральный штаб обязан был поддерживать тесную связь с командующими войсками военных округов и армий, чтобы оказывать определенное влияние на выработку единых взглядов в оперативно-стратегических вопросах, на изучение театров войны, вероятных направлений для действия в случае войны и т. д.

У меня остался очень неприятный осадок от разговора в Генеральном штабе, состоявшегося в январе 1941 г. Когда я уезжал на Дальний Восток, то зашел в Генеральный штаб, чтобы побеседовать по ряду оперативных вопросов. Я там не встретил той деловой обстановки, которая, как мне кажется, должна быть в общении между командующим армией и Генеральным штабом. На мой вопрос, какая же задача будет стоять в случае войны на Дальнем Востоке перед 1-й ОКА обороняться или наступать, — вразумительного ответа не последовало. Конечно, оперативные задачи войск в случае войны — это наивысшая секретность, святая святых, но командующие будущих фронтов должны их знать и целеустремленно готовить войска и штабы.

4 февраля 1941 г. в 20 часов курьерский поезд доставил меня к месту назначения.

Первое знакомство с армией по докладам начальника штаба, начальников родов войск и служб, а также по личным наблюдениям показало, что в соединениях и частях армии много недостатков. На второй день после приезда по плану было намечено совещание руководящего командного состава по подведению итогов боевой подготовки за первый этап зимнего периода обучения. Это было весьма кстати. Слушая доклады и выступления, я познакомился с состоянием боевой подготовки и обнаружил, что итоги боевой подготовки неудовлетворительны, а состояние дисциплины оставляет желать лучшего.

Бывший командующий армией генерал M. M. Попов — способный военачальник и замечательный человек. За очень недолгий срок пребывания на должности командарма он, естественно, не смог справиться со всеми недочетами.

Меня беспокоило, что многие части, соединения и их штабы были недостаточно хорошо подготовлены в боевом отношении, а война могла разразиться внезапно, в любой момент.

13, 14 и 15 февраля я проводил учения со штабом 31-го стрелкового корпуса (командир корпуса генерал А. И. Лопатин), стремясь сразу же нацелить личный состав на исправление имевшихся недостатков.

Через несколько дней я был в укрепленном районе и проверял стрельбу начсостава. Тогда же по моему приказу было проверено состояние оружия и техники, в этом деле также были серьезные упущения.

Так мы работали весь февраль и половину марта. Но вот 18 марта был получен приказ: 1-ю Особую Краснознаменную армию разделить на две армии: 1-ю Краснознаменную и 25-ю армию.

Я сам понимал, что 1-я ОКА была очень большим и громоздким организмом. По своим масштабам это был настоящий округ или фронт. Поэтому решение о разделении армии было правильным и вполне своевременным, даже, пожалуй, несколько запоздалым.

Началась организационная работа по разделению армии, но не прекращалась и боевая учеба.

Много было планов по поводу размещения штаба армии, и, наконец, было определено, что штаб 1-й Краснознаменной армии будет находиться в г. Спасске. Я получил приказ до 1 июля полностью передислоцировать и разместить штаб армии на новом месте. Задача была не из легких, так как в Спасске совершенно не было свободного фонда помещений и все нужно было создавать заново.

Так шли дни в заботах о размещении частей, о том, чтобы ни на один день не прекращалась боевая учеба. А между тем надвигались серьезные события.

14 июня в печати появилось сообщение ТАСС, в котором говорилось, что якобы Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего… слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательств к советско-германским отношениям^[12]. В сообщении говорилось также о том, что СССР строжайше соблюдает условия договора с Германией. Надо сказать, что подобное заявление относительно фашистской Германии сыграло отрицательную роль с точки зрения мобилизации нашего народа и армии на борьбу с гитлеризмом, который через неделю развязал войну против нашей страны.

19 июня я получил телеграмму наркома Тимошенко с приказом немедленно сдать армию начальнику штаба генералу Шелахову и выехать в Москву.

В середине дня 21 июня я уже подписал приказ о сдаче армии и провел совещание со всем начсоставом управления армии, на котором подвел итоги нашей работы за четыре с половиной месяца.

За это время по оперативной и боевой подготовке был проведен ряд учений с войсками и штабами, показных учений, тактических и тактико-строевых занятий, а также ряд сборов артиллеристов, инженеров, связистов и т. д. Почти весь личный состав был охвачен всевозможными спортивными мероприятиями и соревнованиями. Дважды была проверена боевая подготовка всех частей. За это время был приведен в порядок автопарк. Аварийность в армии, по сравнению с предыдущим годом, снизилась на 40 %.

Большая работа была проведена в связи с организационными мероприятиями было вновь сформировано три соединения: 30-й механизированный корпус, 58-я танковая дивизия и 239-я механизированная дивизия (всего 39 частей). Переведено на новые штаты 10 соединений и 342 части, расформировано 6 соединений и 159 частей. Отправлено за пределы армии 4 соединения и 103 части. В связи со всей этой работой управлением армии было сформировано и отправлено 228 железнодорожных эшелонов с людьми, конским составом и техникой.

Итак, мне приходилось вновь расставаться с людьми, с которыми я уже успел сработаться, которых успел оценить по достоинству.

Что меня ожидало через несколько дней, я тогда еще не знал.

Нападение гитлеровской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 г. явилось новым звеном в цепи тягчайших преступлений германского фашизма против человечества. До вероломного нападения на нашу Родину германский монополистический капитал и его верный ставленник Гитлер накопили солидный опыт международного разбоя. По существу, вся континентальная Европа от Апеннинского полуострова на юге до заполярных фиордов Норвегии на севере, от Бискайского залива на западе до истерзанной Польши на востоке была скована новым порядком.

Событиям первого периода второй мировой войны посвящено немало исследований, нет смысла подробно говорить здесь о всех перипетиях истории фашистского рейха и международных отношений того времени. Это была мрачнейшая страница в летописи европейских народов, ставших жертвой фашистской агрессии. В настоящее время в основном изучены причины того, как Германия, разгромленная в первой мировой войне, смогла превратиться в мощную в военном отношении державу, почему ей удалось расправиться со своими ближними и дальними соседями. Совершенно ясно, что главной причиной этого была преступная политика известных кругов великих капиталистических государств того времени — США, Англии и Франции. Они в своей слепой ненависти к коммунизму взрастили германский фашизм, дали ему в руки меч, не заметив, что это обоюдоострое оружие. Стремление канализовать фашистскую агрессию против СССР привело к тому, что вся Европа была растоптана кованым сапогом вермахта. Отвергнув принцип коллективной безопасности и все предложения Советского правительства о совместных действиях против агрессора, правящие крути западных стран позволили Гитлеру поодиночке расправляться со своими противниками.

Не вдаваясь в подробности политических предпосылок успеха разбойничьих устремлений Гитлера, мне хотелось бы коснуться другой стороны вопроса и сказать несколько слов о том, почему порочная доктрина молниеносной войны принесла такие ошеломляющие результаты в войне с Польшей и Францией.

Что касается Польши, то здесь, конечно, на первый план выдвигается фактор численного перевеса сил. Известно, что Гитлер двинул на Польшу по плану Вейс 57 своих дивизий, в том числе 10 танковых и моторизованных. Польша же располагала 30 пехотными дивизиями, 11 кавалерийскими бригадами и двумя бронебригадами. Таким образом, Германия имела общее двойное превосходство в силах, а на направлениях главных ударов гитлеровское командование обеспечило четырех-пятикратное превосходство. Следует иметь в виду, что на польский фронт Гитлер бросил, кроме того, два воздушных флота.

Ясно, что без посторонней помощи, брошенная на произвол судьбы своими западными союзниками, польская армия не имела шансов на победу. Но тем не менее и при подобном соотношении сил она все же могла бы сопротивляться более длительный срок, чем это было в действительности, учитывая высокие моральные и боевые качества польского солдата. Причин столь быстрого разгрома было несколько. Одна из них состояла в том, что командование польской армии совершило крупную оперативно-стратегическую ошибку, рассредоточив соединения вдоль всей западной границы,вместо того чтобы создать ударные группировки в глубине страны на важнейших оперативно-стратегических направлениях с задачей парировать глубокие вклинения противника и тем самым не допустить окружения и разгрома армии в столь краткие сроки. Это, так сказать, последняя по времени роковая ошибка польского командования. Ряд просчетов был совершен польским правительством и генеральным штабом в подготовке страны к обороне в предвоенные годы. В Польше, находившейся, как известно, под сильным влиянием Франции, неверно оценивался характер будущей войны как войны позиционной. В связи с этим уделялось слабое внимание новым для того времени средствам вооруженной борьбы, в частности танковым и механизированным войскам, почти совершенно игнорировался вопрос об их массировании.

Сложнее было с Францией, которая по численности войск и техники, принимая во внимание помощь, оказанную ей Англией, не уступала вермахту. Здесь главную роль сыграл уже упомянутый грубый просчет французского военного руководства в оценке характера войны. Этот просчет усугубляется тем, что французы не могли не знать о том внимании, которое уделялось немецко-фашистским командованием танковым войскам и их массированию. После нападения Германии на Польшу этот вопрос стал еще более ясным. Огромной была ошибка французов и в переоценке значения пресловутой линии Мажино, надежда на то, что новая война будет в основном позиционной, как и предыдущая.

Широко известно, что позиционная война несет в себе пассивные формы и методы борьбы, а не активные боевые действия. Ее главное содержание — оборона, что заведомо передает инициативу в руки врага.

Французский генеральный штаб не понимал того, что формы и методы проведения операций, какими пользовались во времена первой империалистической войны, безвозвратно ушли в прошлое и стали историей, и в современных условиях не годны.

Коренная ошибка французов заключается в том, что они приняли оборонительную доктрину. В этом одна из причин быстрого разгрома как польских вооруженных сил, так и французской армии. Правда, французское командование считало свою доктрину гибкой, включавшей как оборонительные, так и наступательные действия. Она сводилась к тому, что в начальный период войны предполагалось нанести противнику большие потери в оборонительных сражениях, на укрепленных рубежах вдоль границы, а затем, перейдя в контрнаступление, и окончательно разгромить его.

Эта схема на первый взгляд не лишена логики, но в ней заключался неисправимый порок, а именно, во-первых, расчет на то, что противник тоже будет действовать соответственно ей, а во-вторых, совершенно игнорировались оперативные возможности нового рода войск — танков — как решающего фактора крупного маневра, массированного удара, глубокого проникновения в боевые порядки и в тылы противника.

Не поняв того, что массированное применение танков коренным образом меняет характер операции, французы оказались в плену изживших себя традиций первой мировой войны. Имея значительное количество танков, они превратили их в придаток пехоты. Из 90 дивизий, которые имели французы к началу военных действий, у них была лишь одна танковая. Слабо было учтено ими и влияние авиации, ставшей мощным родом войск, дальнейшее развитие артиллерии — короче говоря, все, что коренным образом меняло характер войны, превращая ее из преимущественно позиционной в войну маневренную. Характерно, что численность танков во французской армии позволяла создать танковые объединения армейского масштаба, не говоря уже о корпусах и дивизиях.

Таким образом, основной причиной поражения Франции с военной точки зрения была отсталость и принципиальная порочность ее военной доктрины.

Этот печальный опыт учит тому, что в укреплении обороны страны решающее значение имеет не только количество войск и техники, но и их состав, ориентировка на новые средства борьбы, разработка новых методов ведения боевых действий с учетом изменений характера войны.

Победы вермахта на Западе осложнили международную обстановку ко времени нападения Германии на нашу Родину, увеличили силы фашизма, его экономические ресурсы. Вместе с тем легкость этих побед укрепила уверенность фюрера и его сатрапов в непогрешимости доктрины молниеносной войны, в возможности теми же способами расправиться и с Советским Союзом.

Глава вторая Война началась

В воскресенье 22 июня, в день моего отъезда в Москву, когда на Дальнем Востоке было уже за полдень, а в европейской части страны только занималась заря, мне позвонил начальник штаба Дальневосточного фронта генерал-лейтенант И. В. Смородинов. Забыв об обычном приветствии, он взволнованно сообщил: Только что поступило сообщение из Генштаба. В 4.00 московского времени немцы перешли границу и начали бомбить наши города. Война началась!.

Признаться, я не сразу нашелся, что сказать Смородинову, но, придя в себя, спросил его:

— Почему штаб фронта держал в секрете от командармов сообщения Генштаба о том, что война надвигается?

— Потому что их не было, — прозвучал лаконичный ответ. Холодный пот выступил у меня на лбу: значит, удар оказался для нас внезапным.

Мне, как человеку, посвятившему себя военной профессии, да, наверное, и всем воинам нашей армии и большинству советского народа, была ясна вероятность войны с фашистской Германией, превращенной в ударный кулак империализма. Но я не допускал мысли, что получу сообщение о войне после ее начала. Ничего не зная о причинах столь трагического оборота дела, я отнес это за счет плохой организации нашей разведки на западных границах.

После звонка Смородинова мне не стала ясной причина моего отъезда с Дальнего Востока, тем более, что он передал приказание наркома обороны собрать по тревоге весь руководящий состав армии и дать указание о немедленном приведении войск в полную боевую готовность. Следовательно, — думал я, — не исключена возможность вероломного нападения и со стороны японских милитаристов. Как известно, в силу ряда причин это нападение так и не состоялось, но в те дни оно казалось вполне вероятным.

Теперь мы знаем, что в начальный период войны Гитлер не требовал от своего союзника — Японии — непосредственной помощи в борьбе с Советским Союзом. Опьяненный своими успехами в Европе, Гитлер не желал ни с кем делить будущей славы разгрома русского гиганта. Японские империалисты, в свою очередь, были довольны тем, что их не втягивают в войну с СССР, так как они в это время активно готовились к войне с США и Англией на Тихом океане и в Юго-Восточной Азии. Для того, чтобы обеспечить себе свободу действий, Япония в апреле 1941 г. подписала договор с Советским Союзом о нейтралитете сроком на пять лет.

Я был доволен тем, что мне предстояло драться на Западе: я знал Западный театр военных действий и германскую армию. Оставалась неясной задача, которую мне предстояло получить в Москве.

Впереди был длительный путь в поезде, в который я сел через несколько часов после разговора со Смородиновым. Пятеро суток пути до Новосибирска были, пожалуй, самыми томительными в моей жизни. Вынужденная бездеятельность в момент, когда Родина переживала тяжелейшие дни своей истории, была бы невыносимо тягостна для любого советского человека, а для военного тем более.

Много было передумано за эти дни и бессонные ночи в купе. Я мысленно перебрал все наиболее важные события в моей жизни, примеряя их к происходившему. Я понимал, что партия и народ сделали меня, деревенского парня из вдовьей горемычной семьи, военачальником и что настал час отчета перед ними. В памяти возникали основные этапы моей жизни.

1914 год… Первые бои с немцами в составе 168-го Миргородского пехотного полка. Из строя выбыл командир взвода, на эту должность временно назначили ефрейтора Еременко. Помню, как сейчас, взвод под моей командой по условленному сигналу поднялся в атаку в 9 часов утра. Сначала мы двигались ускоренным шагом, затем побежали. Неприятно пели пули и визжали снаряды. И вот уже атакующий взвод с криком ура в злобной ярости ворвался во вражескую траншею. Началась рукопашная. Страшное зрелище, когда неприятели всаживают друг в друга штыки. Я не помню, сколько на моем счету было убитых немцев. Командир должен был служить примером для солдат, и я эту заповедь выполнял. Русские были мастерами штыкового боя. В рукопашной мы всегда побеждали. Так было и на этот раз. Но мне не повезло. В третьей траншее противника выстрелом в упор я был тяжело ранен, пуля прошла насквозь и задела легкие. Атака 31 августа 1914 г. запомнилась на всю жизнь. После лазаретов и госпиталей вновь действующая армия. Наступательные бои, осада Перемышля… Год войны в Карпатах. Действия в конной разведке на Румынском фронте. Рос боевой опыт, росла и ненависть к тем, кто развязал бессмысленную бойню.

Февральская революция… Надежда на скорое окончание войны… Солдаты избирают уполномоченных в полковые комитеты. От эскадрона конной разведки я был избран в полковой комитет.

Великая Октябрьская социалистическая революция — рубеж, отделяющий тягостное прозябание от настоящей достойной человека жизни.

Под руководством полковых комитетов проводятся важные мероприятия. Впервые в жизни мне довелось тогда вместе с такими же, как и я, солдатами из рабочих и крестьян заниматься настоящим государственным делом, решать вопросы о том, как надлежит нижним чинам обрести, наконец, человеческое достоинство и возвратиться домой к мирному труду.

Мы находились на территории Румынии, тамошние правительственные органы воспротивились нашему стремлению вернуться на родину и попытались разоружить нас и интернировать. Полковые комитеты вели безуспешные переговоры с румынскими властями. Тогда комитетчики взяли на себя командные функции и с боями вывели части за Днестр.

Весна 1918 г., когда в результате предательства Центральной рады немцы начали наступление на Украину, застала меня на родине в Луганщине. Тогда вместе с бывшими фронтовиками, ставшими уже коммунистами, мне удалось создать партизанский отряд, который скоро вырос до 350 человек. Немало неприятностей причинил он кайзеровским оккупантам. Тогда я отчетливо рассмотрел звериное обличье германских милитаристов.

В конце 1918 г. наш отряд влился в ряды регулярной Красной Армии. С этого времени и началась моя служба в Советских Вооруженных Силах. Тогда же, в декабре 1918 г., я вступил в партию, так как чувствовал свою кровную связь с большевиками-ленинцами.

А затем гражданская война — в рядах красной конницы вначале на юге, а потом против панской Польши, против Врангеля и, наконец, против банд Махно. Легендарная 14-я кавалерийская дивизия А. Я. Пархоменко. Здесь я понял, что пока существует империализм на земле, нам нужно крепко держать в руках оружие, что военное дело и люди, владеющие военным искусством, еще долго будут нужны социалистической Родине. Нелегко было, имея за плечами церковно-приходское училище и полковую школу царской армии, исполнять обязанности начальника бригадной разведки, а затем начальника штаба полка, помощника командира полка по строевой части, начальника штаба бригады, командира полка.

В поезде, под стук колес, я вспоминал в мельчайших деталях один за другим эпизоды сражений гражданской войны: бои под Воронежем, под Ростовом, на Кубани, на Польском фронте, освобождение Крыма…

Эти воспоминания, независимо от моей воли, переносили меня из привычной мирной обстановки в обстановку боевую, исполненную динамизма, неожиданных перемен, напряжения всех сил, необходимости действовать решительно и хладнокровно. Я как бы проверял себя, не притупились ли во мне качества солдата-военачальника. Сердце сжималось от боли, когда я представлял себе ужасы современной войны, всю меру испытаний и горя, которые предстояло пережить нашему великому народу.

Учеба в высшей кавалерийской школе, в двух академиях, путь от начальника конной разведки до командарма позволяли отчетливо представить, как тяжело победить в войне, начавшейся внезапно в неблагоприятных для нас условиях.

Мне все время казалось, что поезд идет слишком медленно. Хотелось как можно скорее быть там, где решалась судьба Родины. И как бы во исполнение этого моего страстного желания по прибытии поезда в Новосибирск начальник военных сообщений Сибирского военного округа передал мне приказ наркома сойти с поезда и лететь в Москву самолетом.

Итак, путь из Новосибирска я продолжал уже по воздуху.

28 июня прямо с аэродрома я явился в Наркомат обороны к маршалу С. К. Тимошенко.

— Ждем вас, — сказал он и сразу же приступил к делу.

Из краткого сообщения наркома об обстановке я понял, что положение на фронтах еще более серьезно, чем мне представлялось. Причины наших неудач нарком связывал главным образом с тем, что командование приграничных округов не оказалось на высоте положения. В этом была, конечно, известная доля правды.

Когда С. К. Тимошенко кратко охарактеризовал обстановку и показал на карте, какую территорию мы уже потеряли, я буквально не поверил своим глазам.

Нарком отрицательно охарактеризовал деятельность командующего Западным фронтом генерала армии Д. Г. Павлова и выразил сильное беспокойство за судьбу войск этого фронта.

— Вот, товарищ Еременко, — сказал он мне в заключение, — картина вам теперь ясна.

— Да, печальная картина, — ответил я

После некоторой паузы Тимошенко продолжал:

— Генерал армии Павлов и начальник штаба фронта отстранены от занимаемой должности. Решением правительства вы назначены командующим Западным фронтом, начальником штаба фронта — генерал-лейтенант Г К Маландин{2}. Немедленно выезжайте оба на фронт.

— Какова задача фронта? — спросил я.

— Остановить наступление противника, — ответил нарком.

Тут же С. К. Тимошенко вручил мне предписание о назначении меня командующим Западным фронтом, и в ночь на 29 июня я вместе с Маландиным выехал под Могилев, где в лесу находился штаб фронта.

Меня весьма обрадовало то обстоятельство, что начальником штаба фронта назначался Герман Капитонович Маландин, которого я знал как очень опытного генерала, обладавшего незаурядными оперативными способностями.

Но прежде чем рассказать о нашем приезде на командный пункт Западного фронта, я позволю себе, хотя бы очень кратко, изложить ход военных действий в первые дни войны. Это поможет лучше понять дальнейшее развитие событий.

Проанализируем боевые действия, развернувшиеся на всем советско-германском фронте с первых дней войны.

Гитлер сосредоточил перед началом войны у наших границ 190 дивизий, в их числе 152 германские, 18 финских, 18 румынских и 2 венгерские. Эту огромную сухопутную армию должен был поддержать воздушный флот в составе 5 тыс. самолетов. Наши западные приграничные округа — Ленинградский, Прибалтийский, Западный и Киевский — были в начале войны преобразованы в Северный, Северо-Западный, Западный и Юго-Западный фронты. Кроме того, был вновь создан Южный фронт{3}. Фактически преобразование свелось к переименованию. Ничто не изменилось, так как силы фронтов не были ни полностью укомплектованы, ни сосредоточены, ни развернуты для ведения боевых действий и не могли оказать существенное противодействие стремительно наступающему врагу.

Ударные группировки противника, особенно его подвижные соединения, значительно превосходя на главных направлениях наши войска, рассекали спешно развертывавшиеся в боевые порядки советские части, углубляясь на нашу территорию все дальше и дальше.

В беспрестанно меняющейся обстановке часто нарушалась всякая связь между командованием и войсками, что, естественно, крайне затрудняло управление во всех звеньях, а подчас делало его и вовсе невозможным.

Большой ущерб причиняла нам вражеская авиация. Нанося мощные удары на большую глубину, она выводила из строя объекты стратегического значения, уничтожала боевую технику и живую силу.

Все это вместе взятое еще более увеличило перевес сил в пользу врага. За первую неделю войны враг захватил значительную территорию в Прибалтике, на Украине и в Белоруссии.

Наиболее опасными были западное и северо-западное направления, где враг наносил удары на Москву и Ленинград. Сейчас, спустя много лет, особенно ясно сознаешь необходимость глубоко изучить и тщательно учесть этот горький опыт и не допустить повторения чего-либо подобного.

Наша армия не имела достаточного опыта, она не была отмобилизована, наши новые западные границы не были достаточно укреплены, а приграничный район, ставший театром военных действий, не был к ним подготовлен. Можно указать и еще на ряд непосредственных причин наших поражений.

Эти просчеты вытекали из переоценки наших сил и были связаны с предположениями, что гитлеровцы не посмеют на нас напасть.

Так, считалось, что заключением пакта о ненападении с Германией нам удалось избежать войны на весьма продолжительный срок. Никто не может оспаривать положительного значения этого шага Советского правительства. Война для нашего народа оказалась, таким образом, на некоторое время отодвинутой. Тем не менее неизбежность столкновения в самом ближайшем будущем оставалась несомненной.

Удар агрессора оказался, таким образом, для наших пограничных округов неожиданным, враг сразу же нанес нам большой урон и захватил огромную территорию. Особенно трагично то, что наши войска, прежде всего те, которые находились близ западных рубежей страны, были укомплектованы отличными воинами, в большинстве хорошо обученными и преданными Родине.

В свое время довольно оживленно дискутировался вопрос о том, насколько внезапным было нападение гитлеровцев на нашу страну. Я считаю, что для нашей армии, в том числе и для командующих войсками округов, это нападение было внезапным, поскольку армия не была своевременно приведена в боевую готовность{4}. В результате этого гитлеровская армия захватила инициативу, добилась определенного военного преимущества и вынудила советские войска к отходу.

Рассчитывая закончить войну против Советского Союза в возможно короткий срок, немецко-фашистский генеральный штаб согласно плану Барбаросса намечал одновременно нанести удары на трех основных направлениях.

Первый удар планировалось нанести из Восточной Пруссии на Псков, Ленинград силами группы армий Север. В группу армий Север входили 16-я и 18-я полевые армии и 4-я танковая группа. Их поддерживал 1-й воздушный флот.

Второй удар немецкое командование собиралось нанести из района Варшавы на Минск, Смоленск и далее на Москву силами группы армий Центр в составе 4-й и 9-й полевых армий, 3-й и 2-й танковых групп. Группу армий Центр поддерживал 2-й воздушный флот. Этой группе армий придавалось особое значение.

Третий удар предстояло нанести группой армий Юг из района Люблина на Житомир, Киев и далее на Донбасс.

В группу армий Юг входили 6, 17 и 11-я полевые армии и 1-я танковая группа. Группу армий Юг поддерживал 4-й воздушный флот.

Группе армий Север должна была оказать содействие финская армия, а группе армий Юг — венгеро-румынские войска. На крайнем северном фланге немецкого стратегического фронта развернулась немецкая армия Норвегия, которая получила приказ овладеть нашими северными портами в Баренцевом море и захватить Кировскую железную дорогу.

Следует сказать, что сравнительно крупные силы нашей армии прикрытия находились вправо и влево от линии Белосток — Ломжа. Этот район, выдававшийся тупым клином далеко на запад, лишал непосредственной связи вражеские группировки, которым предстояло действовать в Прибалтике и на Украине, и угрожал их флангам и тылу. Противник, понимая огромную стратегическую ценность района Белостока для всего дальнейшего наступления, сосредоточил здесь наиболее сильную группировку{5}. Он намеревался двумя ударами по сходящимся направлениям окружить наши войска в Белоруссии. Это должно было создать предпосылки для поворота танковых войск на север, уничтожения (совместно с группой армий Север) советских войск, находившихся в Прибалтике, и овладения Ленинградом.

Лишь после выполнения этой важнейшей задачи гитлеровское командование намеревалось развернуть наступательные операции по овладению Москвой.

Операция по окружению и уничтожению советских войск в Белоруссии была возложена на группу армий Центр (под командованием фельдмаршала фон Бока), насчитывавшую до пятидесяти дивизий, в том числе 15 танковых и моторизованных. Группе было придано большое количество артиллерийских, саперных и других специальных частей и соединений. Уже к исходу 21 июня эти войска развернулись вдоль нашей границы между Сувалками и Брестом.

На сосредоточение такой массы войск потребовалось значительное время, переброска войск к нашим границам производилась поэшелонно с февраля до июня 1941 г.

Из документов, опубликованных в послевоенное время, известно, что силы группы армий Центр были развернуты следующим образом: в так называемом сувалковском выступе, а также на участке от Августова до Остроленки (270 км) 3-я танковая группа генерала Гота и 9-я армия генерала Штрауса, далее на юго-восток вдоль Западного Буга вплоть до Влодавы (280 км) — 2-я танковая группа генерала Гудериана и 4-я армия фон Клюге. Эта группировка войск была создана для нанесения двух одновременных ударов в направлениях Сувалки — Минск и Брест — Барановичи.

Наступление в Белоруссии планировалось германским генштабом следующим образом.

3-я танковая группа во взаимодействии с войсками 9-й армии прорывает нашу оборону северо-восточнее Сувалки и, двигаясь через Вильнюс, выходит к Минску. 9-я армия частью своих сил наступает вслед за 3-й танковой группой для очистки и закрепления занятого района, а оставшимися силами двигается в общем направлении Гродно с целью расчленения и уничтожения наших окруженных войск. 2-я танковая группа, также взаимодействуя с пехотой, преодолевает укрепленную линию вдоль границы северо-западнее и южнее Бреста, а в дальнейшем наступает в общем направлении Барановичи, Минск, чтобы в районе Минска соединиться с 3-й танковой группой. Так завершается окружение советских войск в Белоруссии.

Одновременно 3-я танковая группа наносит удар на Белосток с тем, чтобы при поддержке 9-й армии срезать белостокский выступ.

От Минска немецко-фагаистские войска должны были наступать на Смоленск, с ходу преодолевая водные преграды: Березину, Западную Двину, Днепр. При этом 3-я танковая группа и 9-я армия наступают в северо-восточном направлении и занимают Полоцко-Витебский район, а 2-я танковая группа вместе с 4-й армией действует непосредственно против Смоленска.

После падения Смоленска 3-я танковая группа вливается в группу армий Север для действий на ленинградском направлении.

Задача прикрытия мобилизации, подтягивания и развертывания наших войск в районе западных областей Белоруссии, естественно, возлагалась на войска Западного особого военного округа под командованием генерала армии Д. Г. Павлова. Непосредственными исполнителями этой задачи являлись 3, 10 и 4-я армии. В первый эшелон этих армий выделялись стрелковые войска, а во второй механизированные корпуса. Стрелковые дивизии должны были развернуться вдоль границы от Копцово до Влодавы (450 км), чтобы прикрыть минское и бобруйское направления. Воздушное прикрытие наземных войск возлагалось на авиацию округа.

Война застала войска округа в гарнизонах и лагерях в 50 — 200 км от границы. Граница охранялась лишь пограничниками. Правда, на многих участках саперы вместе с подразделениями, выделенными им в помощь из общевойсковых соединений, вели работы по укреплению новой границы.

Незадолго до войны в войсках округа началось перевооружение и связанное с ним обучение личного состава владению новыми образцами оружия и техники. Особенно большая работа проводилась по созданию механизированных и танковых соединений. Чтобы ускорить создание механизированных корпусов, они формировались на базе танковых бригад, отдельных танковых батальонов, кавалерийских и других частей. На первых порах в механизированных корпусах оставалось то же вооружение, что и в танковых бригадах и батальонах. Но уже с 1940 г. в корпуса стали поступать новые танки КБ и Т-34, правда, этих танков к началу войны было еще немного.

Некоторые части получили новую технику перед самой войной и, естественно, не успели еще ее освоить. К началу войны мы имели значительное количество танков, хотя их не хватало для укомплектования механизированных корпусов. Однако многие типы танков устарели (Т-26, БТ-5, БТ-7 и др.).

Авиация накануне войны также получала новую технику. Авиационные части, имевшие на вооружении истребители И-16, И-15, И-153 (Чайка), бомбардировщики СБ, ДБ-3, начали перевооружаться истребителями МиГ-3, ЛаГТ-3, Як-1, бомбардировщиками Пе-2 и штурмовиками Ил-2.

Войска противника, наступавшие в полосе Западного фронта, превосходили войска фронта в два раза, а на направлениях главных ударов, в частности, на брестско-барановичском, имели четырехкратное превосходство.

В 4 часа утра 22 июня артиллерийским обстрелом нашей границы враг начал военные действия на западном направлении. Артиллерийский обстрел продолжался 1–2 часа. Одновременно были нанесены удары с воздуха по городам Гродно, Лида, Белосток, Волковыск, Барановичи, Бобруйск, Брест, Пинск и др. Глубина авиационного воздействия достигала 300 км.

Войска округа, для которых начало войны явилось полной неожиданностью, вступали в бой разобщенными группами и вследствие этого несли огромные потери, особенно в технике. Инициатива сразу же оказалась в руках противника.

Весьма характерное свидетельство мы находим в книге Гудериана Воспоминания солдата. В частности, он пишет:…20 и 21 июня находился в передовых частях моих корпусов, проверяя их готовность к наступлению. Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Бреста, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов…

Перспективы сохранения момента внезапности были настолько велики, что возник вопрос, стоит ли при таких обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку в течение часа, как это предусматривалось приказом{б}.

Об этом же свидетельствуют и наши архивные данные{7}.

Уже в первый день танковые части противника на ряде участков проникли вглубь нашей территории на 50–60 км. Связь между штабами и войсками была парализована, руководство частями и соединениями чрезвычайно затруднялось.

В особенно тяжелом положении оказались соединения, находившиеся на флангах Западного фронта.

3-я армия, которой командовал генерал-лейтенант В. И. Кузнецов, была глубоко обойдена с правого фланга соединениями 3-й танковой группы противника. 56-я стрелковая дивизия 3-й армии, оборонявшаяся на фронте до 40 км, оказалась в полосе наступления трех немецких дивизий. Дивизия оставила Гродно и откатилась на юго-восток. На второй день войны она вела бои уже севернее Немана. Отошли и соседние две дивизии, 87-я и 27-я, создав оборонительный рубеж южнее и юго-западнее Гродно.

В результате отхода 3-й армии между смежными флангами Северо-Западного и Западного фронтов образовалась брешь шириной более 100 км, которую использовал враг, продвинувшийся здесь за двое суток на 120 км.

Не лучше обстояло дело и на левом фланге Западного фронта, где оборонялась 4-я армия под командованием генерал-майора А. А. Коробкова{8}. Здесь действовали 2-я танковая группа противника и один из армейских корпусов 4-й армии. В полосе наступления гитлеровцев оказались четыре дивизии армии (6, 42, 49 и 75-я). Под напором численно превосходящего противника, имевшего в первом эшелоне 10 дивизий, в том числе четыре танковые (во втором эшелоне было шесть дивизий), наши части начали отход.

Генерал Коробков приказал командиру 14-го механизированного корпуса генерал-майору С. И. Оборину нанести контрудар из района Пружаны, Кобрин. Контрудар не удался, так как дивизии корпуса находились на большом расстоянии друг от друга, и объединить их в единый мощный кулак не удалось. 4-я армия вынуждена была отойти за р. Ясельда.

Командарм не сумел правильно оценить противника и поэтому не смог принять необходимых мер, чтобы преградить ему путь. Местность же благоприятствовала организации обороны и созданию заграждений. Несмотря на превосходство противника, все же можно было замедлить его продвижение.

Отступление наших войск на флангах Западного фронта создало тяжелые условия для соединений, оборонявшихся в центре, на белостокском выступе. Здесь оборонялась 10-я армия под командованием генерал-майора К. Д. Голубева. На армию наступали четыре армейских корпуса противника — 7, 9, 13 и 42-й.

Отступление соседей, и особенно 4-й армии, создало для войск 10-й армии критическое положение. Так, 13-й механизированный корпус генерал-майора П. Н. Ахлюстина, дислоцированный в Бельске, попытался было закрепиться на рубеже р. Нужец, но, имея большой некомплект материальной части, уже 23 июня вынужден был начать отступление.

Войска, расположенные на правом фланге и в центре белостокского выступа, оказали врагу яростное сопротивление, однако в связи с катастрофическим положением на флангах фронта вынуждены были отойти на рубеж р. Бобр.

Командование Западного фронта в соответствии с директивой наркома обороны вечером 22 июня решило силами двух механизированных и одного кавалерийского корпусов с рассветом следующего дня нанести удар из района Гродно во фланг группировке противника, наступавшей из сувалковского выступа.

В эту конно-механизированную группу должны были войти: 11-й механизированный корпус 3-й армии (командир генерал-майор Д. К. Мостовенко), 6-й механизированный корпус 10-й армии (командир генерал-майор М. Г. Хацкелевич), 6-й кавалерийский корпус (командир генерал-майор И. С. Никитин). Возглавлял группу заместитель командующего Западным фронтом генерал-лейтенант И. В. Болдин.

Однако нанести по противнику фланговый удар оказалось весьма трудной задачей. Дело в том, что в исходном районе (южнее Гродно) находился лишь 11-й механизированный корпус, в то время как штаб 6-го кавалерийского корпуса был в районе Белостока, а его дивизии разбросаны на большом удалении друг от друга (36-я — в районе Волковыска, а 6-я — у Ломжи).

В назначенный срок (23 июня) начал действовать лишь 11-й механизированный корпус, остальные войска при попытке занять исходное положение для контрудара подверглись ожесточенным ударам авиации противника и в значительной мере утратили свою боеспособность.

На следующий день, 24 июня, войска 11-го механизированного корпуса и часть сил 6-го механизированного корпуса, которым удалось подойти, нанесли удар по противнику южнее Гродно и добились некоторого успеха, сковав в районе Гродно четыре пехотные дивизии противника и задержав на несколько дней их продвижение на Лиду.

Однако уже 25 июня наш контрудар захлебнулся. Это объяснялось почти полным отсутствием авиации и недостаточным артиллерийским, в первую очередь зенитным, прикрытием. Наши потери в личном составе и материальной части от авиации и артиллерии противника были очень велики. В условиях непрекращающихся ударов противника с воздуха не могло быть налажено и снабжение войск боеприпасами и горючим.

В Москве в этот период очень слабо представляли себе обстановку, сложившуюся на фронте. Задача состояла в том, чтобы быстро вывести из-под удара соединения, находившиеся в приграничных районах, на те рубежи, где можно было организовать жесткую оборону, а не бросать разрозненные соединения в бесцельное в тех условиях контрнаступление.

В итоге этих событий многие наши части оказались в кольце вражеских войск и в неравных боях понесли громадные потери или были полностью уничтожены. Среди этих войск находился и 6-й кавалерийский корпус, которым я командовал в период освободительного похода в Западную Белоруссию. И сейчас, по прошествии стольких лет, трудно смириться с мыслью, что перестали существовать эти доблестные кавалерийские части{9}.

Многие наши воины оказались в фашистском плену, в том числе и командир 6-го кавалерийского корпуса генерал-майор Иван Семенович Никитин, старый кавалерист, еще в гражданскую войну командовавший кавалерийским полком.

После тяжелых боев на ломженском направлении 6-й кавалерийский корпус вынужден был отходить на восток. Отход был очень тяжелым. Связи со штабом фронта не было. Тыл оказался отрезанным. Начиная с утра 22 июня, кавалеристы не знали ни сна, ни отдыха. Несмотря на это, люди проявляли чудеса стойкости и храбрости. Сам генерал сутками не сходил с коня, появлялся на самых трудных участках, неоднократно лично водил части в контратаки. Но с каждым часом становилось все труднее и труднее. Над отходящими колоннами конницы непрерывно висела вражеская авиация, их разрезали и дробили фашистские танковые части. В одном из боев Никитин с горсточкой кавалеристов был отрезан и прижат к реке. И здесь раненого и тяжело контуженного генерала гитлеровцы в бессознательном состоянии захватили в плен.

В плену Никитину предложили подписать листовку о том, что он добровольно сдался в плен и встретил вежливое обращение немецкого командования. Несмотря на жестокие издевательства, попытки подкупа, советский генерал остался верен своей Родине. В лагере для военнопленных Хаммельбург, в Средней Германии, Никитину удалось организовать с помощью своих бывших сослуживцев майора Николая Панасенко и генерала Алахвердова движение сопротивления. Вскоре к этой организации примкнули офицеры А. К. Ужинский, Б. И. Николаев, Г. И. Кикоть, Р. Р. Эрусте, Н. Т. Капелец и др. Организация начала распространять листовки, написанные огрызком карандаша на листке бумаги. Вскоре десятки агитаторов, руководимых подпольной организацией, вели работу среди военнопленных, поднимали их моральный дух, направляя их ненависть к врагу в общий поток организованного сопротивления.

Фашисты заметили это, усилили репрессии, стали подсылать провокаторов, но работа, став более конспиративной, продолжалась, организовывались акты диверсий и саботажа теми военнопленными, которые работали на заводах.

В декабре 1941 г. подпольная организация сумела распространить радостную весть о нашей победе под Москвой. 6 января 1942 г. Никитин и Алахвердов были вывезены из лагеря и в апреле были зверски казнены в одной из тюрем гестапо, где их содержали в каменных казематах прикованными цепями к стене в течение четырех месяцев.

Однако в лагере Хаммельбург продолжалась работа, ее возглавлял генерал-майор авиации Григорий Илларионович Тхор, а после того, как он был схвачен гестаповцами, генерал-майор танковых войск Николай Филиппович Михайлов. Оба они погибли смертью героев от рук палачей.

Оставшиеся в живых хаммельбуржцы Кикоть, Ужинский, Панасенко рассказали об их беспримерном подвиге.

3-я танковая группа противника, захватившая Вильнюс, двинулась на Молодечно и, по существу не встречая сопротивления, вышла к Минскому укрепленному району.

Такой успех врага был отчасти связан с тем, что командование Западного фронта приняло не соответствовавшее сложившейся обстановке решение о наступлении в сторону Лиды войск, находившихся к северо-западу от Минска.

Плохо были организованы боевые действия войск и на левом крыле фронта — на барановичском направлении. Войска 4-й армии, в значительной степени уже обескровленные, поспешно отходили на восток.

Для организации рубежа обороны на этом направлении была выгодна р. Шара. Однако находившиеся здесь войска (до трех дивизий) действовали разрозненно. Танковые соединения врага легко преодолели этот рубеж и вышли в район Барановичей.

Таким образом, несмотря на мужество и героизм советских воинов, стойкость многих частей и соединений, приграничное сражение окончилось для нас неудачно.

Навсегда останутся в памяти советского народа бессмертные подвиги героических защитников Брестской крепости и многих других воинов, погибших в первые дни войны.

3-я танковая группа противника за четыре дня наступления продвинулась вглубь нашей территории более чем на 200 км. Заняв Вильнюс и не встретив здесь организованного сопротивления, она повернула основные силы на Молодечно, Минск и охватила соединения Западного фронта с севера и северо-востока. В то же время 2-я танковая группа, взаимодействуя с 4-й армией, охватила войска фронта своей мотопехотой с юга и юго-востока, углубившись на нашу территорию также примерно на 200 км.

В связи с поворотом 3-й танковой группы к Минску количество войск противника в полосе Западного фронта увеличилось еще на 12 дивизий. Продолжало возрастать и превосходство противника в боевой технике, поскольку мы несли большие потери в материальной части от ударов вражеской авиации и артиллерии.

Все это создало крайне неблагоприятную обстановку не только для организации более или менее стабильной обороны (о сколько-нибудь значительных контрударах в этот момент не могло быть и речи), но и для отступления наших войск, приказ о котором, наконец, был отдан командующим Западным фронтом.

Так, для отхода войск в направлении Белосток — Новогрудок свободной оставалась лишь полоса шириной до 50 км, где, к несчастью, не было ни одной шоссейной дороги. По обеим сторонам этой полосы действовал неприятель.

Можно представить себе, в каких условиях происходило отступление при непрерывных арьергардных и фланговых боях.

Плохие дороги затрудняли использование автотранспорта, горючего не было, большое количество автомобилей было потеряно, не хватало и лошадей. Отступавшие походным порядком войска подвергались беспрерывной жестокой бомбардировке с воздуха.

С каждым днем обстановка все более осложнялась. Моторизованные части врага уже к вечеру 25 июня, наступая на север, вышли на дорогу Волковыск — Слоним и перерезали наиболее удобный и прямой путь отступления. Почти одновременно пехота противника (9-я и 4-я армии) создала угрозу расчленения войск, находившихся западнее Слонима.

Войска нашей 10-й армии при отходе с трудом обеспечивали свой левый фланг от непрерывных ударов противника с юго-запада. Нелегко им было удерживать и дорогу, по которой наши части отступали на Белосток — Волковыск.

Кровопролитная борьба шла юго-восточнее Волковыска, где противник пытался отрезать пути дальнейшего отхода на юго-восток через Ружаны и на восток на Слоним и Барановичи скопившимся здесь в большом количестве отступавшим войскам.

3-я армия, отходившая в направлении на Новогрудок, вынуждена была вести непрерывные бои с частями 8-го армейского корпуса, стремившегося выйти через Лунны на Мосты для встречи с 47-м танковым корпусом 2-й танковой группы.

26 июня начались активные боевые действия в Минском укрепленном районе. Здесь оборонялись сведенные в 13-ю армию (командующий генерал-лейтенант П. М. Филатов) три корпуса (2-й и 44-й стрелковые и 20-й механизированный). Они и завязали ожесточенные бои с вышедшими сюда танковыми силами 39-го танкового корпуса 3-й танковой группы противника.

28 июня, в день моего приезда в Москву, противник добился окружения ряда частей 10-й армии под Белостоком (правда, в последующем большинству из них удалось прорваться на восток).

29 — 30 июня положение еще более ухудшилось — 47-й корпус противника прорвался к Минску и соединился здесь с 39-м танковым корпусом. Так произошло соединение 2-й и 3-й танковых групп противника. Наша 13-я армия, действовавшая в этом районе, с боями отступила на линию Борисов — Смолевичи — р. Птичь.

В результате соединения 3-й и 2-й немецких танковых групп восточнее Минска наши войска, отступавшие из Гродно и Белостока, оказались в окружении. В частичное окружение попали и соединения, оборонявшиеся в Минском укрепленном районе. Окруженные войска организовали оборону в районе Налибокская Пуща, Новогрудок, Столбцы.

Завершив окружение наших войск восточнее Минска, противник продолжал развивать наступление на восток к Днепру. Сил для отпора врагу, двигавшемуся из района Минска к Днепру, у нас фактически не было. Осуществить важнейшую в тех условиях задачу создания фронта обороны восточнее Минска на имевшихся там природных рубежах, в частности на р. Березина, не было почти никакой возможности. Противник мог беспрепятственно выйти на Березину, а затем и на Днепр, до которого оставалось не более 150 км. И, таким образом, сосредоточившиеся в это время на рубеже Днепра наши свежие силы, подвозимые из тыла, могли, не успев развернуться, попасть под удар.

Вот в такой обстановке, когда требовались самые решительные и неотложные меры, чтобы выиграть время для создания обороны по Западной Двине и Днепру, прибыли мы с генералом Маландиным на фронт.

В конце этого дня 29 июня генерал Гальдер, начальник германского генерального штаба, сделал следующую запись в дневнике о положении на фронте группы армий Центр:

На фронте группы армий «Центр» события развиваются в соответствии с намеченным планом. В результате беспокойства фюрера по поводу слишком глубокой операции танковых групп, главнокомандующий сухопутными войсками… в своем разговоре с командующим группой армий «Центр» указал Бобруйск лишь как рубеж, на который должно было выдвинуть охранение. Однако на деле Гудериан (и рассматривая это с оперативной точки зрения, надо сказать, что он имеет на это полное право) наступает двумя танковыми дивизиями на Бобруйск и ведет разведку в направлении р. Днепр, явно не для того, чтобы наблюдать за районом Бобруйска, а с целью форсирования р. Днепр, если для этого представится возможность. Если бы он этого не сделал, то допустил бы крупную ошибку. Я надеюсь, что сегодня он овладеет мостами через р. Днепр у Рогачева и Могилева и тем самым откроет дорогу на Смоленск и направление на Москву. Только таким образом удастся сразу обойти укрепленное русскими дефиле между р. Днепр и р. Западная Двина и отрезать расположенным там войскам противника путь на Москву. Следует надеяться, что командование группой армий «Центр»… самостоятельно примет правильное решение{10}.

На командный пункт Западного фронта, находившийся в лесу недалеко от Могилева, мы приехали рано утром. Командующий в это время завтракал в небольшой, отдельно стоящей палатке. Я зашел в палатку, а генерал Маландин пошел искать начальника штаба фронта. Генерал Павлов приветствовал меня по своему обыкновению довольно шумно, забросав множеством вопросов и восклицаний:

— Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами к нам вас занесло? Надолго ли?

Вместоответа я протянул ему предписание. Пробежав глазами документ, Павлов, не скрывая недоумения и беспокойства, спросил:

— А меня куда же?

— Нарком приказал ехать в Москву, — ответил я.

Павлов пригласил меня к столу.

Я отказался от завтрака и сказал ему:

— Нам нужно поскорее разобраться в обстановке на фронте, выяснить состояние наших войск, осмыслить намерения противника.

Павлов после непродолжительной паузы заговорил:

— Что можно сказать о создавшейся обстановке? Ошеломляющие удары противника застигли наши войска врасплох. Мы не были подготовлены к бою, жили по-мирному, учились в лагерях и на полигонах, поэтому понесли большие потери, в первую очередь в авиации, артиллерии, танках, да и в живой силе. Враг глубоко вторгся на нашу территорию, заняты Бобруйск, Минск.

Павлов ссылался также на позднее получение директивы о приведении войск в боевую готовность.

Как стало теперь известно, действительно, если бы директива по приведению войск в боевую готовность была получена несколько раньше, а командование фронта со своей стороны предприняло ряд мер по поднятию боевой готовности, войска не понесли бы таких потерь и противник получил бы должный отпор.

Опоздание с распоряжением о приведении войск в боевую готовность связано с тем, что Сталин, будучи главой правительства, верил в надежность договора с Германией и не обратил должного внимания на поступавшие сигналы о подготовке фашистов к нападению на нашу страну, считая их провокационными. Сталин полагал, что Гитлер не решится напасть на СССР. Поэтому он не решился своевременно на проведение срочных и решительных оборонительных мероприятий, опасаясь, что это даст повод гитлеровцам для нападения на нашу страну. На Сталине, являвшемся фактически главой государства, лежит основное бремя ответственности за наши поражения. Но в том, что удар противника оказался внезапным для наших войск, а также в последующих драматических событиях в дни приграничного сражения, определенную долю ответственности несут также высшие военные инстанции. Им необходимо было принять все меры для изучения вероятного противника, его планов, замыслов, а затем и группировки его войск у наших западных границ. Если бы правительству были представлены всесторонне проанализированные и достаточно надежные данные об обстановке на западных границах, я думаю, оно не смогло бы игнорировать их. Но даже и в том случае, если бы правительство, допуская явную ошибку, не приняло должных мер, Наркомат обороны и Генеральный штаб могли бы принять меры, не входящие в компетенцию правительства и не идущие вразрез с его указаниями. Я имею в виду усиление боеготовности частей, бдительности командного и всего личного состава. Вполне возможным был, например, частичный вывод войск в порядке плановых учений с зимних квартир и из лагерей в подготовленные районы близ границы. Это касается и артиллерии, которая в решающий момент оказалась слишком далеко на своих летних полигонах, и авиации, которую можно было со стационарных аэродромов исподволь рассредоточить по полевым.

Даже эти частные мероприятия не только повысили бы боевую готовность войск прикрытия, но и поставили бы их в более благоприятные условия по сравнению с теми, в которых они оказались в момент удара фашистских войск.

Мы сохранили бы в боеспособном состоянии часть авиации и могли драться с врагом всеми видами современного оружия. Кроме того, если бы Наркомат и Генштаб знали подлинные замыслы врага и его планы на первые дни войны, а также верно оценили имевшиеся у них данные о силах и средствах его ударных группировок, они смогли бы в первые недели и месяцы войны более конкретно, а значит и более уверенно и успешно осуществлять руководство войсками. В конце разговора с Павловым было решено созвать руководство штаба фронта.

Пока собирались генералы и офицеры фронта, я пошел представиться маршалам К. Е. Ворошилову и Б. М. Шапошникову, недавно прибывшим в штаб фронта. Цель их приезда заключалась в том, чтобы на месте разобраться в обстановке и помочь командованию фронта.

К. Е. Ворошилов сказал мне:

— Дела очень плохи, сплошного фронта пока нет. Имеются отдельные очаги, в которых наши части стойко отражают яростные атаки превосходящих сил врага. Связь с ними у штаба фронта слабая. Павлов плохо руководит войсками. Нужно немедленно подтягивать резервы и вторые эшелоны, чтобы закрыть образовавшиеся бреши и задержать наступление противника, по-настоящему организовать управление войсками.

Борис Михайлович Шапошников был более конкретен, он указал мне, на какие направления необходимо безотлагательно бросить резервы.

После этого разговора я имел беседу и с членом Военного совета фронта секретарем ЦК КП Белоруссии П. К. Пономаренко, который, как и маршалы, дал отрицательную оценку управления войсками со стороны штаба и командования фронта.

Беседа с Павловым, с членом Военного совета Пономаренко, советы маршалов позволили мне в известной степени сориентироваться в обстановке и осмыслить происходящие события.

Вместе с маршалом Шапошниковым, первым секретарем ЦК КП Белоруссии Пономаренко и генералом Маландиным мы прошли в палатку оперативного управления, где за это время собрались командующие родами войск, начальники управлений и служб фронта, офицеры и генералы штаба. Вначале до сведения присутствующих было доведено решение правительства о смене руководства фронта, затем были заслушаны информации начальника разведуправления штаба фронта о противнике и начальника оперативного управления о положении своих войск. Сведения о противнике и действиях войск были скудные и показывали, что в деле разведки и управления войсками имеется много недостатков. Однако было ясно, что враг, нанеся своими танковыми и подвижными войсками при массированной поддержке авиации удар на минском и бобруйском направлениях, продолжает движение на восток.

Я кратко подвел итоги и сказал, что мы должны принять все меры, чтобы остановить дальнейшее продвижение противника на минском и бобруйском направлениях. Для этого необходимо было усилить эти направления, в частности, ускорить выдвижение 1-й Московской мотострелковой дивизии в район Борисова, а также направить туда для помощи штабных офицеров.

На бобруйском направлении необходимо было удержать переправу через р. Березина, для этого требовалось усилить части, которые вели там напряженные бои, отрядами заграждения. Кроме того, был отдан ряд других распоряжений по организации обороны на р. Березина и других рубежах.

В заключение я особо подчеркнул, что Центральный Комитет нашей Коммунистической партии и Советское правительство принимают все меры к тому, чтобы организовать отпор врагу, вероломно напавшему на нашу страну. Партия проявляет большую заботу о нашем фронте, посылает нам свежие силы, подтягивает крупные резервы.

Наша задача, задача всех командиров и политработников и всех воинов заключается в том, чтобы выполнить приказ Родины, остановить врага и нанести ему поражение. Нужно проявить больше организованности и больше упорства в бою.

После этого совещания П. К. Пономаренко коротко информировал Военный совет и руководящий состав штаба фронта о том, что предпринимают сейчас ЦК КП и правительство Белоруссии в области оборонной работы и хозяйственной деятельности, что они мобилизуют все силы на оказание помощи Красной Армии в борьбе с коварным врагом.

Основной задачей войск фронта в сложившейся обстановке было не дать противнику помешать сосредоточению и развертыванию наших войск, прибывающих из внутренних округов страны. Эти войска должны были подготовить новый оборонительный рубеж, прикрыв мобилизационное развертывание. Нужно было любой ценой, любыми средствами задержать противника, выиграть время, необходимое для занятия новыми силами рубежей рек Западная Двина и Днепр.

В течение всего первого дня командования войсками фронта я изучал по документам свои войска, изучал противника, отдавал отдельные распоряжения, советовался с начальником штаба фронта и с другими офицерами и генералами штаба фронта. Меня ни на минуту не оставляла мысль о том, что нужно взять в руки нарушенное управление войсками и заставить их драться не разрозненно, а организованно по определенному замыслу, во взаимодействии всех родов войск. Я совершенно ясно понимал, что только войска организованные, связанные единой идеей боя, могут остановить продвижение противника, преградить ему путь к нашей столице, нанести ему поражение.

После изучения еще и еще раз сложной и запутанной обстановки на Западном фронте я отдал первую директиву:

Директива № 14

Штаб Западного фронта Могилев 1.7.41 года 17 часов 45 минут Карта 1:500 000

1. Противник захватил Минск и стремится выйти на Днепр, направил основные усилия на Могилев и Жлобин.

Основная группировка противника отмечена до 1000–1500 танков восточнее Минска и до 100 танков прорвались через Березину в районе Бобруйска.

2. Справа и слева фланги открыты.

Задачи армий фронта не допустить противника выйти на рубеж Днепра и до 7.7 удерживать рубеж реки Березина на фронте Борисов, Бобруйск, Паричи, обеспечивая себя от обхода танков справа севернее Борисова.

Прорвавшиеся танки в районе Бобруйска уничтожить.

3. 13-й армии в составе 50, 64, 100, 108 и 161-й стрелковых дивизий, отрядов Борисовского гарнизона, 7-й противотанковой бригады, сводного отряда кавалерии, управлений 2 и 44-го стрелковых корпусов, 31-го кап РГК в ночь на 3.7 отойти и упорно оборонять рубеж реки Березина на фронте Холхолица, Борисов, Бродец, имея 50-ю сд в резерве в районе Погодища и 7-ю противотанковую бригаду в районе Погост.

Выход частей на указанный рубеж осуществить с таким расчетом, чтобы до 2.7 удерживать промежуточный рубеж Холхолица, Смаков, Слободки, Черповец. Граница слева — Становичи, Червень, Быхов.

4. 4-й армии в составе 55 и 156-й сд, сводных 42 и 6-й сд, 20-го мк и четырех отрядов заграждения в ночь на 3.7 отойти на рубеж р. Березина и упорно оборонять фронт Бродец, Бобруйск, обратив особое внимание на противотанковую оборону в направлении Свислочь, Могилев, используя отряды заграждения, не пропустить на линию Слобода, П. Городок, Озерцы.

Отход провести с таким расчетом, чтобы до 2.7 удержать промежуточный рубеж Черем, Осиповичи.

5. Командиру 17-го мк к 3.7 вывести корпус в район Колбы, Слободка, Сума, где привести части в порядок. 4.7 быть готовым к действиям в направлении Бобруйска для захвата последнего во взаимодействии с 204-й вдб и 34-й сд.

6. Командующему ВВС:

Прикрыть отход и сосредоточение войск на рубеж реки Березина.

Быть готовым обеспечить атаку 17-го мк и 155-й сд в направлении Бобруйска с воздуха, действуя в непосредственной связи с атакующими по пехоте и танкам противника.

Рядом повторных вылетов уничтожить противника на Бобруйском аэродроме и танковые колонны противника восточнее и западнее Бобруйска у Смолевичей и Борисова.

7. Командный пункт 13-й армии 4.7 Герин, 4-й армии Рогачев.

8. КП штаба фронта лес 12 км северо-восточнее Могилева.

Примечание: По изучении и усвоении директивы таковую уничтожить.

Командующий фронтом Еременко

Член Военного совета Фоминых

Начальник штаба Mадандин

Эта директива сыграла свою положительную роль в вопросах налаживания управления войсками, положила начало организованного отхода и упорной обороны.

В день, когда была отдана первая директива, я занялся и авиацией. Особо волновала воздушная обстановка, ибо с 22 июня авиация противника атаковала нас, наносила нашим войскам и тылам много вреда, мешала сосредоточению войск, полностью господствовала в воздухе.

Положение было не из легких. Фронт имел очень мало авиации (насчитывалось исправных всего 120 машин). 1 июля нам подбросили еще 30. Из 150 исправных самолетов 52 были истребители. Было принято решение имеющейся авиацией нанести удар по двум группировкам танковых войск Гудериана.

1 июля по моему приказанию был произведен первый налет нашей авиации. До полудня самолеты использовались на бобруйском, вторую половину дня — на борисовском направлениях. На переправы через Березину, наведенные войсками Гудериана, мы послали 15 штурмовиков под прикрытием звена истребителей. Зная, что противник сейчас же поднимет в воздух свою истребительную авиацию, мы через 7–8 минут послали в район боя 24 истребителя. Наш тактический прием полностью оправдался. Как только наши штурмовики начали бомбить переправы и аэродромы в Бобруйске, гитлеровцы сейчас же выслали истребители. Завязался воздушный бой. Сколько было радости для войск и населения, когда над Могилевом на глазах у всех за несколько минут было сбито пять немецких самолетов, а шестой загорелся и тоже пошел на снижение. В районе Бобруйска мы уничтожили 30 самолетов. А за два дня воздушных боев противник потерял не менее 60 самолетов. Когда я сообщил об этом в Москву, начальник Генерального штаба даже переспросил меня по телефону, не ошибся ли я.

Сами мы потеряли лишь 18 машин. В этих боях совершил еще один героический подвиг дважды Герой Советского Союза депутат Верховного Совета бывший летчик-испытатель подполковник Степан Павлович Супрун. Советский ас вступил в бой с шестью немецкими истребителями, один из них сбил, однако силы были слишком неравными. Самолет Супруна загорелся от нескольких прямых попаданий, сам он был смертельно ранен. Останки героя были похоронены местными жителями и бойцами службы ПВО. Спустя много лет могила летчика была найдена.

До этого времени авиация противника, почти не встречая в воздухе наших самолетов, действовала на широком фронте небольшими группами. Мы же использовали свою немногочисленную авиацию массированно и поэтому имели успех. Эти двухдневные воздушные бои имели немаловажное значение для решения дальнейших задач. Врагу был нанесен на этом участке фронта первый серьезный удар с воздуха. Наши летчики воспрянули духом: они поняли, что неприятеля надо побеждать мастерством и высокой организованностью. Воодушевилась и пехота, так как весть о нанесении немцам потерь в воздухе передавалась из уст в уста.

Вместе с начальником штаба фронта генералом Г. К. Маландиным мы решили в те дни и ряд других неотложных проблем. Начальнику инженерного управления было дано указание укрепить район Могилева. За три — четыре дня была создана сильная полоса заграждений. Гитлеровцы в течение десятидневных боев (с 1 по 10 июля) не могли преодолеть наши противотанковые рвы, лесные завалы, минные поля. В результате мы выиграли время и развернули подходившие резервы.

Вплотную занялись мы и вопросом применения зажигательных средств как эффективного в тот момент способа борьбы с танками. В мирное время мне приходилось присутствовать на занятиях, где проверялось действие КС (горючая жидкость). Узнав, что под Гомелем есть химический склад с запасами этой смеси, мы организовали доставку ее на самолетах на фронт. Привезли не менее 10 тысяч бутылок. Тотчас же был отдан приказ частям о проведении инструктивных занятий с командным составом и о скорейшем обучении специальных противотанковых истребительных команд.

Широко развернули мы организацию партизанских отрядов. ЦК КП Белоруссии подбирал людей из партийного актива в отряды, а командование фронта инструктировало их, одевало, вооружало винтовками, гранатами и ручными пулеметами. 30 июня было создано 28 партизанских отрядов. Это положило начало партизанскому движению. Задачи отрядам поставил Военный совет фронта. Им предстояло на бобруйском и минском направлениях сжигать самолеты на вражеских аэродромах, истреблять летчиков, разрушать железнодорожное полотно, взрывать мосты и склады. Так замечательное движение советских партизан, родившееся на белорусской земле, вступало в свою организованную стадию.

Отрадно вспомнить, что постепенно к лучшему стала изменяться работа штаба фронта и войскового командования. Люди повысили дисциплину и, главное, улучшили руководство войсками. Все это явилось результатом огромной работы партии, упорного труда офицеров и генералов, направляющей работы высших штабов и политорганов. Это позволило постепенно оправиться от первого ошеломляющего удара противника. Но это было, конечно, только началом, еще множество трудностей предстояло преодолеть. Последствия просчета Сталина Красной Армии пришлось преодолевать в течение многих месяцев первого периода войны.

В результате десятидневных боев в районе Могилева и пятидневных в районе Борисова врагу был нанесен немалый урон в живой силе и технике. Эти бои явились началом организованных действий наших войск на западном направлении, постепенно оправлявшихся от вероломного и внезапного удара немецких полчищ, но обстановка оставалась напряженной.

Примечательно, что 3 июля Гальдер писал о форсировании рек Западная Двина и Днепр как о фактах, которые, по сути дела, совершились, и утверждал, что теперь речь пойдет не столько о разгроме вооруженных сил врага, сколько о промышленных районах противника, которые надо отнять.

Тут же Гальдер набросал план разгрома Англии, так как с Россией, по его мнению, все покончено. Он пишет, в частности, что в самом ближайшем будущем на первый план снова выступят дальнейшие задачи войны против Англии, а именно, подготовка наступления через перешеек рек Нил и Евфрат{12}.

Генерал Гот, исходя из реальной обстановки на фронте, писал: Таким образом оказалось, что 3 июля на всем фронте наступления 3-й танковой группы продвижение было остановлено{13}.

Глава третья В 22-й армии

4 июля на Западный фронт в качестве командующего с сохранением своих основных обязанностей прибыл народный комиссар обороны Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, я назначался его заместителем (приказ был подписан 2 июля 1941 г.). К этому времени стало ясно, что основные силы немецко-фашистская армия сосредоточила на центральном участке советско-германского фронта для нанесения удара на Москву. Передачей командования фронтом наркому обороны имелось в виду укрепить руководство войсками. Прибытие С. К. Тимошенко и его последующая деятельность сыграли определенную роль в усилении отпора врагу на западном направлении.

В начале июля особенно тревожно стало под Борисовом. Здесь развернулись ожесточенные бои. Противник значительно превосходил нас в силах, главным образом в танках, вражеская авиация безраздельно господствовала в воздухе. Трудное положение защитников Борисова усугублялось почти полным отсутствием противотанковой артиллерии и недостатком других средств борьбы с танками. Город обороняло танковое училище под командованием корпусного комиссара И. З. Сусайкова. Курсанты и офицеры училища во главе со своим начальником проявили героизм и самоотверженность, но удержать город, естественно, не смогли. 2 июля Борисов был захвачен гитлеровцами. Их танки переправились через р. Березина, так как мост взорван не был. Между тем мною было отдано приказание о взрыве моста. Однако те, кому надлежало его выполнить, не сумели это сделать. Мне докладывали потом, что это серьезное упущение объяснялось техническими причинами. При более детальном изучении вопроса оказалось, что речь шла о нерадивости в выполнении приказания.

После падения Борисова в этот район была срочно переброшена только что подошедшая своим ходом из Москвы 1-я Московская мотострелковая дивизия. Я немедленно отправился туда. В составе дивизии имелось до 100 танков, в том числе несколько Т-34, остальные Т-26. Командовал дивизией полковник Я. Г. Крейзер. Силами этой дивизии, оставшимися подразделениями Борисовского танкового училища и другими отходившими частями удалось задержать врага, бешено рвавшегося вперед вдоль шоссе Минск — Москва. На одном из рубежей под Борисовом был организован контрудар, задержавший продвижение врага на двое суток. За умелое проведение контрудара и проявленный при этом личный героизм полковник Крейзер по моему представлению был удостоен звания Героя Советского Союза.

Гудериан писал об этом ударе: 18-я танковая дивизия получила достаточно полное представление о силе русских, ибо они впервые применили свои танки Т-34, против которых наши пушки в то время были слишком слабы.

В дальнейшем, применяя тактику подвижной обороны, мы медленно отходили от рубежа к рубежу, используя каждый удобный случай для коротких контратак. В донесении от 4 июля 1941 г. я сообщал: 13-я армия в течение дня продолжала вести бой за переправы на р. Березина. 50-я стрелковая дивизия, переправившись на восточный берег р. Березина, перешла к обороне на фронте Холхолица, Студенка. 1-я мотострелковая дивизия и сводный отряд Борисовского гарнизона продолжали вести бой с переправившимися в районах Борисов и Чернявка мотомехчастями противника. В этом бою геройски сражалась 1-я мотострелковая дивизия, действовавшая на рубеже Крупки. Дивизия при этом несла большие потери. Полк дивизии, занимавший оборону севернее Борисова, понес большие потери от авиации противника…

…Противник же вел огонь только бронебойными снарядами, которые хотя броню КВ не пробивали, но рвали гусеницы. Дивизия перешла к обороне{2}.

Таким образом мы сдерживали врага вплоть до Орши, на подступах к которой к этому времени развернулась 20-я армия генерал-лейтенанта П. А. Курочкина. Армия сумела создать здесь прочную оборону и героически ее удерживала, пока не была обойдена противником с обоих флангов. После этого армия получила приказ отойти на новый рубеж.

6 июля меня вызвал с борисовского направления маршал Тимошенко. Встретились мы на перекрестке дорог севернее Орши. Кроме нас, были еще генерал-лейтенант П. А. Курочкин и помощник командующего войсками по бронетанковым силам генерал-майор танковых войск А. В. Борзиков{3}.

Здесь же за обочиной дороги, в кустах, мы коротко обсудили создавшееся на фронте положение, я информировал присутствовавших о боях на борисовском направлении. Обстановка была тяжелой, но все же ободряющей: мы к этому времени уже образовали фронт. Правда, не плотный, но все-таки фронт. Наши армии к этому времени имели по 30–40 % состава своих войск на рубеже вновь образованного фронта, и даже подошли 5-й и 7-й механизированные корпуса.

Противник все время рвался вперед и стремился помешать образованию нового фронта. С этой целью особенно активно двигались вперед подвижные группы Гудериана и Гота, поддержанные массированными ударами авиации.

К 4 июля 3-я танковая группа Гота вышла в район Лепель, Уллл, Полоцк. Одновременно часть сил 2-й танковой группы Гудериана прорвалась в район Быхова. Оба эти обстоятельства, в первую очередь успех 3-й танковой группы, создали серьезную угрозу всему правому крылу фронта, особенно 22-й армии, которая в это время еще не завершила развертывания.

В тот же день, 4 июля, позиции 22-й армии были атакованы 19-й танковой дивизией северо-западнее Полоцка, 18-й моторизованной дивизией — в районе Полоцка и 20 и танковой дивизией — в районе Уллы.

Две танковые дивизии — 20-я и 7-я, заняв Лепель, наступали на Витебск, нацеливаясь в стык наших 22-й и 20-й армий.

В то же время танковая дивизия из 2-й танковой группы Гудериана, прорвавшаяся к Днепру в районе Быхова, вела бой за переправы, стремясь обеспечить развитие наступления танковым корпусам группы: 24-му — на Славгород (Пропойск), 46-му — на Горки, Починок, Ельня, 47-му — на Смоленск.

В этой обстановке командующий фронтом определил, что главной угрозой для войск фронта являлась 3-я танковая группа Гота, наступавшая из района Лепель, Полоцк в направлении Витебска и севернее.

С этим выводом все мы были согласны, но в качестве ответа на эту угрозу мне представлялось наиболее целесообразным нанесение короткого удара при вклинении противника в нашу оборону. Я считал, что нанесение глубокого контрудара механизированными корпусами далеко за пределами нашей обороны, при котором была неизбежна их изоляция от других войск, отсутствие прикрытия с воздуха с помощью авиации и зенитной артиллерии и поддержки со стороны пехоты и артиллерии, едва ли приведет к успеху. Это не значит, конечно, что я вообще отрицал правомерность глубоких действий крупных механизированных войск, но в то время необходимо было строго учитывать специфические условия обстановки.

В соответствии с указанием Ставки маршал Тимошенко отдал приказ войскам, с содержанием которого он и познакомил меня. Суть приказа сводилась к следующему: прочно оборонять линию Полоцкого укрепленного района, рубеж р. Западная Двина, Сенно, Орша и далее по р. Днепр, не допустить прорыва противника в северном и восточном направлениях{4}.

22-я армия получила задачу оборонять Полоцкий укрепленный рубеж и рубеж по р. Западная Двина до Бешенковичей включительно; 20-я армия — оборонять Бешенковичи, Шклов; 21-я армия — Могилев, Быхов, Лоев.

Командующему 20-й армией П. А. Курочкину была поставлена задача уничтожить главную группировку противника, наступающую из района Лепеля. С этой целью 5-му и 7-му механизированным корпусам было приказано нанести контрудар из района севернее Орши в направлении Сенно, а затем развить наступление на Лепель и Кубличи во фланг наступавшим на Витебск войскам противника.

Окончательное решение командующего фронтом было сформулировано следующим образом: Прочно удерживая рубежи р. Зап. Двина, Днепр, с утра 6.7.41 г. перейти в решительное наступление для уничтожения лепельской группировки противника{5}.

Глубина ударов была определена для 5-го корпуса до 140 км (из района Высокое, ст. Осиновка на Сенно, Лепель) и для 7-го — до 130 км (из района Рудня, ст. Крынки на Бешенковичи, Лепель). Глубина последующей задачи корпусов достигала 200 км.

Механизированные корпуса, предназначенные для контрудара, были в основном укомплектованы. Каждый из корпусов имел свыше 700 танков. Однако современных танков (КВ, Т-34) было очень мало. Подавляющее большинство составляли машины устаревших конструкций (БТ-7 и Т-26). У противника насчитывалось до 1000 танков лучших конструкций под командованием имевших большой боевой опыт немецких танковых командиров. Основная беда, однако, состояла в том, что нашим корпусам предстояло действовать по существу без всякого авиационного обеспечения (в распоряжении Западного фронта было всего 55–65 исправных самолетов-истребителей).

Идея контрудара, подсказанная Ставкой, шла вразрез с теми мероприятиями, которые намечались до вступления Тимошенко в командование фронтом. В той обстановке целесообразно было бы сосредоточить 5-й и 7-й корпуса в треугольнике Смоленск — Витебск — Орша, чтобы использовать их для нанесения контрудара в случае прорыва противником нашей обороны, созданной на линии Витебск — Орша.

В то время нам нужно было особенно экономно расходовать свои силы. При подавляющем господстве авиации противника и отсутствии данных о намерениях и силах врага выдвижение корпусов было связано с риском их окружения и уничтожения. Эффект же от этих действий ни в коей мере не мог окупить их потери.

Утром 6 июля 3-я танковая группа противника форсировала в двух местах р. Западная Двина — в районе Диены частями 19-й танковой и 18-й моторизованной дивизий, в районе Уллы частями 20-й танковой дивизии. В результате этого противником были захвачены плацдармы на северном берегу реки. В полосе еще не развернувшейся окончательно 22-й армии сложилась крайне напряженная обстановка.

Утром того же дня нанесли контрудар 5-й и 7-й{6} механизированные корпуса. Вначале их действия развивались довольно успешно: оба корпуса, преодолевая сопротивление врага, достигли района севернее и южнее Сенно. Противник выдвинул сюда 17-ю и 18-ю танковые дивизии. В течение двух дней наши корпуса отражали натиск этих соединений, чем задержали продвижение всей 3-й танковой группы противника к Днепру. Особую доблесть проявили танкисты 5-го корпуса под командованием генерал-майора танковых войск Ильи Прокофьевича Алексеенко{7}.

Однако контрудар механизированных корпусов не получил развития. Гитлеровцы бросили сюда крупные силы авиации, и наши корпуса оказались в тяжелом положении, понеся потери. Они вынуждены были начать отход в тяжелых условиях под ударами танков и авиации противника.

Основными причинами неудач механизированных корпусов были: отсутствие авиационного и зенитно-артиллерийского прикрытия, массированные удары вражеской авиации, недостаточно налаженное взаимодействие между корпусами, а также между танками, артиллерией и стрелковыми частями; отсутствие необходимой четкости и в руководстве войсками. Вот где нужна была механизированная армия со своим штабом и управлением, о которой на предвоенном совещании говорил П. Л. Романенко. Если бы эти корпуса были объединены в армию со своим штабом и командованием, совсем по-другому обстояло бы дело с управлением войсками.

Нужно иметь в виду также и то, что 2 июля командующим 4-й танковой армии, в которую в это время вошли обе танковые группы Гудериана и Гота, был отдан приказ, по которому на сравнительно нешироком фронте вдоль Западной Двины и Днепра должны были одновременно перейти в наступление пять танковых корпусов группы армий Центр при массированной поддержке авиации{8}.

После совещания, получив от маршала Тимошенко ряд указаний, я выехал на крайний правый фланг фронта — на участок 22-й армии.

Ряд соединений армии был хорошо укомплектован, но некоторые соединения уже понесли потери и были малочисленны. Так, например, в 126-й стрелковой дивизии насчитывалось всего 2355 штыков. В армии имелось немногим более сотни танков (из них Т-34 всего 15) и 698 орудий (в том числе 226 пушек калибра 45 мм){9}.

Командный пункт находился в лесу вблизи Невеля. Командовал армией генерал-майор Ф. А. Ершаков{10} — человек храбрый и добросовестный. В проведении принятых решений он был требователен и настойчив, характер имел спокойный, ровный. Его удачно дополнял начальник штаба армии — генерал-майор Г. Ф. Захаров{11}, оперативно достаточно подготовленный и очень волевой, но не в меру горячий и подчас грубоватый.

22-я армия к 1 июля 1941 г. развертывалась и занимала оборону по северному берегу р. Западная Двина на фронте Краслава, Полоцк, Витебск, продолжая сосредоточение.

51-й стрелковый корпус армии имел в своем составе 112-ю и 98-ю стрелковые дивизии, вновь прибывающую 174-ю стрелковую дивизию и гарнизон Полоцкого УР'а. Дивизии корпуса занимали: 112-я — участок Краслава, Лупанды, станция Бопесово, 98-я — участок Дрисса, Николаево, где воздвигались оборонительные сооружения. Части Полоцкого УР'а продолжали работы по совершенствованию укрепленного района. Гарнизон УР'а был подчинен командиру 174-й стрелковой дивизии комбригу А. И. Зыгину. Из состава 174-й стрелковой дивизии к 30 июля прибыло всего 14 эшелонов.

62-й стрелковый корпус имел в своем составе 126, 186 и 153-ю стрелковые дивизии. В корпус временно включалась 170-я стрелковая дивизия, которая подходила из резерва. 186-я стрелковая дивизия занимала Себежский укрепленный район, но по мере прибытия 170-й дивизии это соединение перебрасывалось в район р. Западная Двина с задачей занять оборону на участке Бешенковичей. Ранее этот участок, в пунктах возможной переправы через р. Западная Двина, занимали несколько батальонов 153-й стрелковой дивизии.

153-я стрелковая дивизия силами войск и местного населения подготавливала круговую оборону города Витебска по линии Мишкуры, Терерки, отметка 178, исключительно станция Княжица, Вороники.

К моему приезду 22-я армия занимала, таким образом, оборону на фронте от Себежского укрепленного района до Витебска включительно. Линия фронта проходила дугой, выгибавшейся в сторону противника. Рубеж был выгоден для обороны, но полоса для армии была чересчур широка (200 км), так что на дивизию приходилось более 30 км.

Против войск 22-й армии наступали два армейских корпуса 16-й армии противника и соединения 3-й танковой группы Гота, насчитывавшие восемь пехотных, три танковых и три моторизованных дивизии. Кроме того, к р. Западная Двина в районе Диены подходили две дивизии 9-й немецкой армии.

7 июля враг вошел в непосредственное соприкосновение с силами 22-й армии по всей ее полосе. Замысел противника заключался в том, чтобы уничтожить армию и выйти на фланг и в тыл всего Западного фронта. Для этого наносились концентрические удары по трем направлениям: на правом фланге через Себеж на Идрицу силами 10-го армейского корпуса, в центре — через Диену и Ворковичи на Невель силами 57-го моторизованного корпуса и на левом фланге — через Городок на Великие Луки частями 39-го моторизованного корпуса. В центре удар носил вспомогательный характер. Он должен был сковать 22-ю армию с фронта, в то время как она будет окружена фланговыми ударами.

Это был излюбленный маневр немецких войск. Немцы называли его котлом. Как правило, действия групп начинались или одновременно, или же центральная, сковывающая, группа начинала действовать на сутки, на двое раньше, чтобы заставить нас притянуть к центру резервы и ослабить фланги. В данном случае немцы начали действия в центре на сутки раньше.

Отражение атак противника началось неорганизованно Противник перешел в наступление с утра 7 июля, а штаб армии не знал об этом до вечера, хотя имел связь со штабом корпуса и со штабами дивизий. 7 июля в 24.00 мы получили странную телеграмму от командира 62-го стрелкового корпуса генерал-майора И. П. Карманова: В 23.00 противник атаковал 166-й полк 126 сд двумястами самолетов, нанес ему крупные поражения, и полк в беспорядке отходит.

Никто этой телеграмме не поверил, так как в то время немцы ночных воздушных налетов, да еще таким количеством самолетов, не совершали. Сообщение мне показалось неправдоподобным, и я решил лично выяснить все на месте.

Но на командном пункте командира 62-го стрелкового корпуса, куда я немедленно выехал, сделать это было нелегко, так как командный пункт находился в лесу в 50 км от передней линии, и генерал Карманов, к сожалению, очень мало знал о том, что происходит в войсках.

Вместе с Кармановым я выехал в штаб 126-й стрелковой дивизии, который располагался в лесу, на расстоянии 25–30 км от полков. Мне удалось выяснить, что командир 166-го стрелкового полка после небольшого артиллерийского огневого налета противника по боевым порядкам полка оставил свой командный пункт. Сообщение же о 200 самолетах, как я и предполагал, оказалось вымыслом.

Командира пришлось отстранить от должности. Приказано было собрать 166-й стрелковый полк, поддавшийся панике, и силами двух резервных батальонов контратаковать гитлеровцев, уже подходивших к району расположения штаба дивизии. Контратакой руководил командир дивизии. Мы с командиром корпуса находились тут же.

Надо сказать, что наши артиллеристы работали мастерски и батальоны дрались отлично. Несмотря на массированный огонь врага, мы отбросили гитлеровцев на несколько километров. Затем надлежало ввести свежие войска и занять новую линию обороны.

К этому времени был собран 166-й стрелковый полк. Людей набралось немало более двух батальонов. Явился и сам командир полка. Я побеседовал с офицерами и установил, что потери полка в бою были совсем незначительными. Отход же начался потому, что полк лишился управления, ибо командир проявил малодушие.

Вновь назначенный командир полка уверенно повел часть в наступление. Батальоны устремились в решительную атаку и отлично дрались с врагом. На этом участке в последующие дни оборона была устойчивой.

К концу второго дня нашего пребывания на участке 62-го стрелкового корпуса мне доложили, что на правом фланге армии противник прорвал Себежский укрепленный район и в районе Себежа продвинулся на 30 км. Соседняя 27-я армия отошла. Это и поставило под удар правый фланг 22-й армии. Как стало известно теперь из немецких источников, против семи дивизий 22-й армии наступало 16 дивизий врага.

Мы немедленно выехали на участок 51-го стрелкового корпуса, которым командовал генерал-майор А. М. Марков. Нам предстояло проехать около 200 км, маршрут лежал через Невель. По пути мы заехали в штаб армии, откуда я донес маршалу Тимошенко о мероприятиях, проведенных в районе Диена — Ворковичи.

Не доезжая Себежа, мы встретили командира и комиссара Себежского укрепленного района. Они оставили укрепленный район, так как считали, что не смогут его удержать. Пулеметные батальоны, составлявшие гарнизон укрепленного района, отступали.

Я приказал командованию укрепленного района приостановить отход и вернуться на оставленные позиции.

Через некоторое время мы уже были в районе боя за город Себеж на участке 717-го стрелкового полка 170-й стрелковой дивизии.

Командир полка доложил мне, что ведет бой с превосходящими силами противника и что положение угрожающее. Он передал мне карту, только что захваченную у немецкого офицера, на которой был нанесен план немецкого наступления.

Личным наблюдением и по захваченным документам я определил, что здесь, на себежском направлении, наступает не менее двух немецких дивизий с танками. Их удар принял на себя один 717-й стрелковый полк под командованием майора М. И. Гогигайшвили{12} и геройски сражался, сдерживая превосходящие силы врага.

На этом примере исключительной стойкости и героизма личного состава 717-го полка, наблюдая его действия в бою, я еще раз убедился в высоких достоинствах наших солдат и командиров. Две усиленные немецкие дивизии вели наступление на один полк. Спокойно и уверенно звучал голос майора Гогигайшвили. Решения принимались им сразу же и учитывали последующее развитие событий. Он экономно и удачно использовал огневые средства, особенно артиллерию, четко решал вопросы взаимодействия, ни на минуту не терял управления подразделениями. Уверенность командира передавалась всем подчиненным, и они мужественно и умело парировали таранные удары превосходящих сил врага.

Это был один из многочисленных примеров героизма и боевого искусства наших воинов, ярко проявившихся и в первые неимоверно тяжелые недели войны. А рядом поведение командира Себежского укрепленного района, по вине которого были оставлены подготовленные позиции при отсутствии существенного нажима со стороны врага. Сопоставление убедительно показывало огромную важность дела подбора и подготовки командных кадров в мирное время.

Я подчинил командиру полка пулеметные батальоны укрепленного района и заверил его, что скоро подойдут резервы.

Резервов же в действительности близко не имелось, кроме одного танкового батальона, который в тот момент находился в 50 км от места боя.

Очень скоро мы были на командном пункте командира 170-й стрелковой дивизии генерал-майора П. К. Силкина. Он являлся командиром боевого участка, ему подчинялись укрепленный район и все войска, оборонявшие этот район. Я помог Силкину и его заместителям разобраться в обстановке и наладить управление войсками. Люди они были еще необстрелянные, и им было трудно в сложной обстановке.

К вечеру мы опять побывали на участке 717-го стрелкового полка, чтобы посмотреть, как там развиваются события, подошли ли танки, как действуют пулеметные батальоны укрепленного района.

В 3–4 км от Себежа мне встретилась небольшая группа людей, понуро бредущих по обочинам дороги. Я остановился, остановились и встречные.

Это были красноармейцы одного из батальонов укрепленного района.

— В чем дело, куда вы идете? — спросил я их, выходя из машины.

Они молчали, еще ниже понурив головы. Я понял, что это были те, кто спасовал в бою. Они стыдились теперь смотреть друг другу в глаза.

— Бойцы, — сказал я, — вы напрасно ушли с передовой, враг страшен лишь тогда, когда его боятся. Есть среди вас сержанты?

Вперед робко вышел человек с двумя треугольниками на петлицах. Я спокойным тоном, но строго приказал:

— Товарищ сержант, постройте людей и немедленно отведите их в свою часть и сдайте командиру батальона и скажите ему при этом, что заместитель командующего войсками Западного фронта генерал-лейтенант Еременко задержал этих людей, когда они уходили в тыл…

В этот момент (я еще не окончил отдавать приказ сержанту) выскочил из группы на обочину дороги здоровенный детина в военной форме и, обращаясь к солдатам, закричал истошно:

— Не слушайте его, братва, не будем воевать, идем по домам, а ты… (гневно обращаясь ко мне) замолчи.. — И одновременно, повернувшись ко мне лицом (до этого стоял ко мне боком), вскинул карабин на руку. Мой адъютант Хирных, стоявший рядом со мной, и три солдата, до этого стоявших безучастно, бросились к провокатору, обезоружили его и связали.

— Вот видите, товарищи, кого вы послушались, — сказал я.

— Да, это он мутил воду!

— Все толковал, что нас предали и что война проиграна, — раздались возмущенные голоса.

— Это ложь, — отозвался я. — Военный трибунал выведет на чистую воду этого изменника Родины.

Найдя глазами тех, кто наиболее решительно двинулся против провокатора, я сказал им:

— Товарищи, ваше место на передовой. Помните, что русских никогда и никто не побеждал, а советских людей тем более никто не победит. Гитлеровская армия будет разбита.

Люди построились, подтянулись и быстро пошли в свои части. Я был уверен, что они больше никогда не спасуют перед опасностью.

В пору наших временных неудач, вместе с высоким патриотизмом и самоотверженной доблестью, подчас проявлялось и малодушие. Этим умело пользовались враги. Нужна была повседневная разъяснительная работа, воспитание бдительности, стойкости, мужества. И наша партия сумела вдохнуть в сердца бойцов уверенность в победе.

Благодаря принятым мерам наступление противника в районе Себежа на некоторое время было задержано. Мы возвратились в штаб 22-й армии. Начальник штаба генерал-майор Г Ф. Захаров доложил, что на левом крыле армии, в районе Витебска, на стыке 22-й и 20-й армий, враг 9 июля перешел в наступление. 98-я стрелковая дивизия, оборонявшаяся на витебском направлении на широком фронте, отброшена и сосредоточивалась в лесах северо-западнее Городка. Направление Городок — Невель, по сути дела, осталось открытым.

— Какие есть резервы в районе Невеля? — спросил я Захарова.

— Есть четыре танка и четыре противотанковые пушки на быстроходных тракторах Комсомолец в составе отряда охраны штаба и один противотанковый полк, только что сосредоточенный севернее Невеля в армейский резерв.

После обмена мнениями и уяснения обстановки было решено подчинить противотанковому полку четыре танка и противотанковые пушки на тракторах Комсомолец, усилить его ротой пехоты в количестве 40–50 человек и выбросить полк в направлении Городка с задачей задержать продвижение противника ине допустить его к Невелю до подхода наших резервов.

Противотанковый полк с приданным ему усилением выступил по тревоге в 16 часов 10 июля из района Невеля по шоссе Невель — Городок. Мы с группой офицеров выехали в этот полк уже в сумерках. Не доходя 20 км до Городка, полк остановился, здесь мы его и нагнали. Командир полка доложил обстановку и свое решение организовать на достигнутом рубеже оборону. Ему было приказано оставить один дивизион на этом рубеже, который очень удачно прикрывался озерами и болотами, недоступными для танков, дефиле же между непроходимыми участками местности могло простреливаться огнем орудий прямой наводки.

Полк и вместе с ним мы двинулись дальше. В 12 км от Городка на очень выгодной позиции была поставлена еще одна батарея. Она могла простреливать огнем дорогу и прилегающую к ней проходимую полосу местности. Таким образом, уже создавалась глубина нашей обороны, правда, пока что только вдоль дороги.

Продвижение оставшихся сил полка и средств усиления продолжалось так: танки двигались впереди, один из танков нес службу дозора (было светло стояли белые ночи), за танками следовали две наши машины и командир полка. За нашими машинами двигались 45-мм пушки на тракторах Комсомолец, за которыми шел дивизион 85-мм пушек.

Вдруг дозорный танк передал, что обнаружил противника, и остановился. Три бронемашины противника вышли на северную окраину Городка и, заметив наш танк, открыли огонь Наши танки ответили. После четвертого выстрела одна бронемашина противника загорелась, а остальные попятились назад и скрылись за домами.

Мы решили организовать на этом рубеже оборону. В соответствии с этим решением артиллерийскому дивизиону, которым командовал капитан Чапаев (сын Василия Ивановича Чапаева), было приказано занять огневые позиции влево от дороги в 2,5 км севернее Городка, а 45-мм пушкам занять позиции вправо от дороги. Промежуток между артиллерийскими позициями на дороге заняли танки. Впереди были поставлены танки БТ-7 и Т-34, а в глубине, на удалении 150–200 м, — танки КВ. Огневые позиции артиллерии прикрывались ротой пехоты.

Враг, обнаружив наше выдвижение к Городку, усилил свои передовые части. Появились 3–4 танка, 5–6 бронемашин и до роты мотопехоты.

Как только мы заметили их появление, наша артиллерия, танки и стрелки открыли сильный огонь. Мы оказались в выгодном положении: наши огневые средства к этому времени были уже изготовлены к бою, а противнику пришлось развертываться под огнем.

В результате непродолжительного боя половина гитлеровских танков и бронемашин была подбита. Остальные повернули назад и скрылись в городе. Настроение у танкистов, артиллеристов и пехотинцев заметно поднялось, для них это была первая, хотя и небольшая, победа в первом в их жизни бою.

Задача заключалась в том, чтобы выиграть 15–18 часов, пока сюда подойдет 214-я стрелковая дивизия, выгружавшаяся из эшелонов между Невелем и Великими Луками. Я уже отдал ей приказ двигаться комбинированным маршем и выделил в распоряжение дивизии 100 автомашин. Дивизию отделяло от нас около 90 км.

Мы не знали точно, какими силами располагает враг в районе Городка, но решили держаться упорно. Как только мы сбили передовую группу бронемашин противника, я приказал открыть огонь. Огневой налет длился около 20 минут. Создавалось такое впечатление, что стреляет не менее 50 пушек и целый батальон пехоты, усиленный танками. Враг заметался, еще раз попробовал выдвинуться на восточную окраину Городка, но был снова отброшен артиллерийским огнем. Тогда гитлеровцы начали поспешный отход из города на запад. Почти сутки наш отряд держал врага на почтительном расстоянии от города. За это время подошли части 214-й стрелковой дивизии.

К моему отъезду из 22-й армии 10 июля на Западном фронте сложилась следующая обстановка.

Все корпуса 22-й армии продолжали упорные бои. 170-я стрелковая дивизия 51-го стрелкового корпуса остановила продвижение противника на рубеже Кременцы, станция Кузнецовка, восточный берег озера Себежское, Селявы, Скоробово, Долгоново, Тепляки. На участке 112-й стрелковой дивизии этого корпуса во второй половине дня 9 июля после полуторачасовой артиллерийской подготовки противник перешел в наступление силами своих 111, 121-й пехотных дивизий и штурмовой дивизии. Наши части понесли большие потери, но героически удерживали свой район, и только на участке Плейка, Барсуки гитлеровцам удалось вклиниться в передний край обороны на глубину 1–2 км. Части 98-й стрелковой дивизии под сильным нажимом 14-й моторизованной дивизии отошли на северный берег р. Дрисса на участке Мартынове, Горовцы. 126-я стрелковая дивизия продолжала удерживать свои позиции.

Аналогично складывалась обстановка на участке 62-го стрелкового корпуса. 174-я стрелковая дивизия успешно отражала атаки 18-й пехотной дивизии гитлеровцев на прежних рубежах. 186-я стрелковая дивизия на участке Улла, Бешенковичи была отброшена ударом превосходящих сил с рубежа р. Западная Двина. Враг форсировал реку и стремился развить успех на рубеже Латановка, Слобоца, Плюнилка, Прудины. 170-я стрелковая дивизия по-прежнему вела бои в районе Невеля.

20-я армия в это время приводила в порядок свои подвижные части и вела бои с танковыми и механизированными частями противника. К исходу 9 июля северо-западная окраина г. Витебска была в руках гитлеровцев. 7-й механизированный корпус после неудачного контрудара приводил себя в порядок в районе Свеченек, Хаменки, Стремт и готовился с утра 10 июля наступать на Бешенковичи. 5-й механизированный корпус приводил себя в порядок в районе Липовичи, Лозы, ст. Климовичи, имея задачей одновременно с 7-м корпусом начать наступление на Уллу. 1-я Московская мотострелковая дивизия вела бои на рубеже Русск, Селец, Голошонка, имея перед собой подвижные части противника. 2-й стрелковый корпус, сдерживая превосходящие силы противника, отходил за реку Днепр через Шклов на Горки. 69-й стрелковый корпус, используя части 128-й стрелковой дивизии, организовывал оборону в районе Витебска по восточному берегу р. Западная Двина.

13-я армия продолжала вести бои на предмостных плацдармах на западном берегу Днепра и форсировала оборонительные работы по р. Днепр. Особое внимание обращалось на укрепление предмостных позиций в районе Шклова и Могилева.

21-я армия занимала рубеж обороны по восточному берегу р. Днепр, от Быхова до Лоева, и вела бои с передовыми частями противника, готовясь к нанесению контрудара в направлении Бобруйска.

За время пребывания в 22-й армии я пришел к следующим выводам:

1) В условиях развертывания только что прибывающих и необстрелянных войск, происходящего под ударами противника, всему командному и политическому составу следует вести огромную организаторскую работу, чтобы поддерживать порядок. Враг, опьяненный временными успехами, идет на всевозможные провокации, он заинтересован в панических настроениях, в разброде и бестолковщине, которые гибельны для любой армии. Шпионы и провокаторы, заброшенные гитлеровцами, проникают в наши войска, стремясь посеять панику и разложение. Подчас им в этом без умысла помогают отдельные беженцы из районов, занятых врагом, а подчас и некоторые неустойчивые военнослужащие, заразившиеся паническими настроениями после первых крупных поражений. Поэтому совершенно необходимо, чтобы командиры всех степеней применяли энергичные меры к преодолению паники и неорганизованности.

2) Некоторые командиры действуют недостаточно инициативно, не знают, как добиться перелома в положении, надеются на что-то и на кого-то. Потом, спустя определенное время, я понял, что это неверие в свои силы и расчет на что-то неожиданное, чуть ли не на чудо, было воспитано продолжительным господством культа личности. Люди, в том числе и довольно солидные руководители, считали, что все сколько-нибудь принципиальные решения придут сверху в готовом виде. Все это очень мешало нам в первые дни войны, когда требовалось порой обороняться малыми силами.

Командиры подразделений подчас ждали, как решит командир части, тот ждал решения командира соединения и т. д. А боец и сержант оставались в неведении, лишались возможности действовать. Надо было от всех командиров, начиная с командира взвода, потребовать со всей решительностью: где бы тебя ни поставили со своим подразделением, ты должен проявлять максимум инициативы, принимать бой, атаковать противника, защищать каждый рубеж советской земли.

В первых же боях мы почувствовали, насколько назрел вопрос о создании танковых соединений и объединений, предназначенных для решения оперативно-стратегических задач и организации танковых частей для непосредственной поддержки пехоты. Не случайно он так остро обсуждался на декабрьском совещании 1940 г.

Если бы наши стрелковые войска, противостоявшие мощным ударам противника, были усилены танками, то они, конечно, смогли бы оказать захватчикам гораздо более сильное сопротивление.

Внедрение в армию мотора сделало пехоту подвижной, а широкое использование танков дало сухопутным войскам наряду с подвижностью громадную пробивную силу.

В первые же недели войны стрелковые войска на собственном опыте испытали значение танка в современном бою, увидели, что успех их действий во многом зависит от наличия танков в боевых порядках. Танками укреплялась оборона, но особенно остро чувствовалась их необходимость при контратаках и контрударах, в ходе наступательных действий. В довольно редких случаях, когда удавалось усилить боевые порядки нашей пехоты танками, она действовала энергично, и наши контрудары и контратаки приносили успех. Наоборот, при отсутствии танков наступательные действия протекали по большей части медленно и не приносили решительного успеха.

Убедившись в этом, я 7 июля 1941 г. направил Верховному Главнокомандующему донесение, в котором просил включить организованно в стрелковые войска танки непосредственной поддержки пехоты:

Москва, Ставка, тов. Сталину.

Я лично, участвуя в боях 2–3 июля 1941 г. на Борисовском направлении и 4, 5, 6 июля 1941 г. в районе Дрисса, Барковичи, установил положительную роль наличия танков в боевых порядках пехоты.

В боях под Борисовом мотострелковая дивизия и сборные отряды, созданные из отходящих частей, усиленные 70 танками, оказывали исключительное по силе сопротивление и наносили короткие контратаки, которые противник не выдерживал.

Иное положение было в районе Барковичи, где я также организовал несколько контратак, но успеха не добился, нечем было подбодрить пехоту. Бои носят в данный период подвижную форму, поэтому командир дивизии при наличии у него танков мог бы всегда выбросить часть своих сил на машинах, что он зачастую и делает, но он лишен возможности усилить их подвижными огневыми средствами в виде танков. Появление наших танков на поле боя вместе с пехотой, даже небольшими группами, создавало замешательство в рядах противника.

Поэтому я прошу рассмотреть вопрос о возможности передачи пехоте 1–2 рот танков на дивизию или по крайней мере дать 1 батальон на корпус.

Я считаю, что наши танки Т-26 в механизированных соединениях принесут меньше пользы, чем в пехоте, правда, и механизированные соединения без танков Т-26 оставлять не следует (ибо других марок мало), но какую-то часть танков нужно пехоте дать, нужно укрепить ее стойкость.

№ 346

7 июля 1941 года{13}.

Генерал-лейтенант Еременко

Таким образом, и до войны, и во время войны довольно остро ставился вопрос о необходимости как танковых соединений для решения оперативных задач, так и танковых частей непосредственной поддержки пехоты. К этому голосу, однако, по-настоящему не прислушались.

В организационных вопросах при создании танковых формирований были допущены крупные просчеты. Мы еще в 1935 г. создали танковые корпуса и шли в этом отношении впереди всех армий мира, но через два года, поддавшись влиянию тех, кто однобоко воспринял ограниченный опыт испанской войны, расформировали танковые корпуса, допустив самую серьезную ошибку. В период культа личности Сталина многие организационные вопросы решались непродуманно. Крайность в любом вопросе вредна, а в решениях военных вопросов она совершенно недопустима.

После того, как были расформированы танковые корпуса, танки были переданы в состав стрелковых войск. По организационной структуре это были батальоны и бригады, на этой основе проходила вся боевая подготовка войск. Ни одно учебное наступление полка, батальона и даже роты не проводилось без танков. Если реально танков почему-либо не было, то делали макеты танков, использовали их для обозначения танков. Таким образом, обучение и воспитание войск проводилось в тесном взаимодействии пехоты, танков и артиллерии, без этого запрещалось проводить тактические занятия.

Таким образом, пехота, воспитанная на совместных действиях с танками, в начале войны оказалась без какой-либо поддержки танков.

Так получилось потому, что те, кто отвечал за организацию войск, шарахались из одной крайности в другую. Сначала были ликвидированы начисто оперативные танковые формирования, а затем с такой же категоричностью были уничтожены танковые части непосредственной поддержки пехоты.

В 1939 г., когда начали создаваться механизированные корпуса, в них были включены все танковые бригады и батальоны, так что пехота оказалась оголенной и осталась совершенно без танков.

Для механизированных корпусов при этом были составлены также весьма неразумные штаты. Корпус имел в своем составе две танковые и одну мотострелковую дивизии, всего 1200 танков. Это была явная перегрузка. Мотострелковая дивизия имела до 300 танков, в то время как опыт показал, что для нее было достаточно иметь в каждом мотострелковом полку по одному батальону. Значит — три батальона и один батальон в распоряжении командира дивизии (последнего можно было бы и не иметь). Даже с учетом этого батальона всего на мотострелковую дивизию хватило бы 120–130 танков и из танковых дивизий легко можно было взять по 30–40 танков, так что за счет механизированного корпуса можно было сэкономить до 250 танков. Это давало возможность создать не менее шести танковых батальонов непосредственной поддержки пехоты.

Если бы это было сделано с каждым механизированным корпусом, то у нас было бы вполне достаточно танков, чтобы сформировать 60–70 танковых батальонов непосредственной поддержки пехоты. 70 стрелковых дивизий, действовавших на главном направлении, могли быть обеспечены танками непосредственной поддержки пехоты. Причем такое мероприятие совершенно не умалило бы боеспособности механизированных корпусов. Если даже допустить, что механизированные корпуса были бы несколько ущемлены, то и тогда следовало смело идти на это, ибо соответствующее усиление стрелковых войск придало бы им новые качества высокой боеспособности. К этому мы их настойчиво готовили, учили и воспитывали.

10 июля я вернулся в штаб фронта, расположенный в населенном пункте Гнездово под Смоленском. В штабе находились маршалы С. К. Тимошенко и Б. М. Шапошников. Я ознакомил их с обстановкой на участке 22-й армии и высказал приведенные выше соображения о действиях войск армии, с которыми они согласились. Подробно я доложил о проведенных мною мероприятиях под Себежем и в районе Городка.

Между тем события в полосе 22-й армии продолжали развиваться.

К исходу 10 июля армия вела исключительно ожесточенные бои с превосходящими силами противника, которые охватывали с флангов Себежский и Полоцкий укрепленные районы.

В течение последующих трех дней части 22-й армии, продолжая вести исключительно напряженные бои, под давлением превосходящих сил противника отошли в восточном направлении: 51-й стрелковый корпус на рубеже Сойно, Мищево (западнее и юго-западнее Пустошка), оз. Жадро, оз. Свибло, имея перед собой части 2-й моторизованной дивизии и 290-й пехотной дивизии, 112 и 98-я стрелковые дивизии — на рубеже Воловники, Юховичи, Клястицы, Головчицы, Грибово, Селявщина. Противник силами армейского корпуса наносил удар на фронте Старый Двор, Боровуха. Во второй половине дня 16 июля пехотная дивизия, посаженная на машины и усиленная танками, ворвалась в г. Невель. Контратака частей этих двух наших дивизий из района Головчицы, Грибово на Игнатове успеха не имела.

174-я стрелковая дивизия вела бои правым флангом на рубеже плат. Бор, Боровуха. Контратака ее частей с рубежа Заматина, Боровуха в направлении Владычино также осталась безуспешной.

186-я стрелковая дивизия сохранила отдельные очаги сопротивления на рубеже Захарове, Михневичи. 214-я стрелковая дивизия продолжала бои севернее Городка.

К исходу 19 июля 22-я армия упорно оборонялась на своем правом фланге на рубеже ст. Забелье, оз. Должское. Центр и левый фланг армии оказались в окружении, но продолжали неравные бои в районе Чурилово, Холменец, оз. Езерище, стремясь прорваться в направлении Невеля.

126-я стрелковая дивизия успешно отражала натиск пехоты противника, поддержанной танками, на рубеже ст. Забелье.

170-я стрелковая дивизия вела бой двумя группами. Одна, оборонявшаяся в дефиле между озерами Ущо и Должское, была потеснена на восток и оставила этот выгодный рубеж. Группе угрожал обход с флангов.

Таким образом, на участке 22-й армии обстановка складывалась примерно так же, как и на других участках фронта. Под давлением превосходящих сил противника и под угрозой полного окружения ее войска, ведя тяжелые бои и контратакуя, медленно отходили с одного рубежа на другой. Воинами армии в этих тяжелых условиях было совершено немало героических подвигов. События, связанные с действиями этой армии, ждут, однако, своего исследователя; пока еще нет более или менее подробного описания боевого пути этой армии, особенно в первые недели войны.

Глава четвертая Героический Могилев

Важные события развернулись на южном крыле Западного фронта, на могилевском направлении, где действовала 13-я армия. Мне самому в этот период не пришлось быть здесь{1}.

Однако без подробного описания обстановки в полосе 13-й армии не может быть полностью осмыслено Смоленское сражение, явившееся кульминационным пунктом начального периода войны. Благодаря длительной и кропотливой работе, изучению оперативных документов того времени, на основании бесед со многими участниками обороны — генералами, офицерами и рядовыми воинами, их воспоминаний, привлекая свидетельства противника, мне удалось в большей или меньшей степени восстановить перипетии ожесточенных боев в районе Могилева, незаслуженно забытых нашими историками, а эти бои представляют собой поистине нетленную страницу истории минувшей войны, запечатлевшую подлинный героизм и самоотверженность советских людей. Пока сделан лишь первоначальный абрис событий, которые, несомненно, привлекут к себе в дальнейшем широкое внимание исследователей.

Началом героической обороны Могилева следует считать 3 июля 1941 г., когда авангардные части 2-й танковой группы врага вышли на дальние подступы к городу и завязали бои с охранением дивизий 61-го корпуса.

Однако, прежде чем начать рассказ об этом, я позволю себе дать краткую историю боевого пути 13-й армии с начала войны, ибо он весьма поучителен.

Характерно, что местом формирования штаба этой армии был город Могилев, который впоследствии соединения армии обороняли с такой самоотверженностью.

Начало формирования армии относится к первой половине мая 1941 г. Первоначально в ее состав вошли 44-й и 2-й стрелковые и 20-й механизированный корпуса. К началу войны формирование далеко еще не было закончено. Штаб армии к 21 июня был укомплектован людьми лишь на 40 %, машинами — на 20 %, не имел средств связи и управления. Командующим армией являлся генерал-лейтенант П. М. Филатов, членом Военного совета — бригадный комиссар П. С. Фуртенко, начальником штаба — полковник А. В. Петрушевский.

20 июня штаб 13-й армии получил распоряжение от командования Западного военного округа передислоцироваться из Могилева в Новогрудок. Уже в дороге, 22 июня, было принято новое распоряжение: обосноваться в Молодечно. Сюда штаб армии прибыл к 18 часам 23 июня 1941 г. Характерно, что офицеры штаба не располагали не только средствами связи и управления, но не имели даже личного оружия. Лишь по прибытии в Молодечно на каждый отдел было выдано по две — три винтовки и 19 револьверов на всех офицеров.

23 июня управлению 13-й армии не была подчинена ни одна часть, не было даже подразделения охраны. Разместившись в лесу, в районе фольварка Заблоце, офицеры начали собирать в сводные отряды разрозненные остатки частей 6-й, 148-й стрелковых дивизий и Виленского пехотного училища, отошедших на восток под ударами немецко-фашистских войск.

В 21 час 24 июня с офицером связи был получен первый боевой приказ Западного фронта, подчинявший управлению 13-й армии 21-й стрелковый корпус в составе 37, 17 и 24-й стрелковых дивизий (месторасположение его штаба ориентировочно указывалось в г. Лида), а также 50-ю стрелковую дивизию и 8-ю противотанковую бригаду. Армии ставилась задача держать оборону на рубеже Голыпаны, Беняконцы двумя дивизиями (24-й и 37-й) и левым флангом 17-й наступать в направлении Радунь, Ораны, содействуя ударной группе генерал-лейтенанта И. В. Болдина, имевшей задачу нанести удар в направлении Гродно, Меречь. Время начала наступления указано не было.

Кроме перечисленных соединений, командующий армией генерал-лейтенант П. М. Филатов подчинил себе остатки 5-й танковой дивизии и бронепоезд № 5, стоявший на ст. Молодечно, и принял решение сводными отрядами оборонять участок Датошево, Сморгонь, прикрывая молодечненское направление, 24-й и 37-й дивизиями 21 го стрелкового корпуса оборонять участок Голыпаны, ст. Беняконцы, наступая 17-й дивизией в направлении Радунь, Ораны. Этот боевой приказ командующего 13-й армией офицеры связи доставили в части.

В ночь на 25 июня штаб армии, находившийся в движении, был атакован гитлеровскими танками и рассеян, так как не имел никаких средств защиты. Часть офицеров штаба во главе с генералом П. М. Филатовым вышла в район Ждановичи, 15 км северо-западнее Минска. До 50 % личного состава штаба, как видно, было уничтожено гитлеровцами на месте.

Тем временем 21-й корпус, получив приказ, начал действовать 26 июня в весьма сложных и неблагоприятных условиях. Рубеж, на котором было приказано перейти к обороне, к этому времени был уже в руках противника, пришлось занимать его с боем утром 26 июня. Однако к 13 часам выяснилось, что корпус действует в одиночку, так как справа никаких наших частей не оказалось, да и слева все попытки установить связь с группой Болдина остались безуспешными. Этой группы, как теперь известно из воспоминаний самого генерала И. В. Болдина, в то время фактически не было.

Полоса действий корпуса достигала 100 км. Оценив обстановку, командир корпуса генерал-майор В. Б. Борисов решил перейти к обороне на всем участке своего соединения.

Генерал Борисов поступил вполне разумно, так как корпус не был обеспечен боеприпасами и горючим, корпусные части, в том числе артиллерийские, не были укомплектованы, а связь со штабом армии нарушилась.

По прибытии в Ждановичи штаб 13-й армии, не имея никаких указаний из штаба фронта, подчинил себе части 44-го и 2-го стрелковых корпусов, которые к этому времени (26 июня) обороняли рубеж Стайки, Заславль, Красное, Дзержинск, Станьково с задачей не допустить прорыва противника со стороны Молодечно. При этом неоднократные попытки танков противника пробить фронт корпусов оставались безуспешными. В состав 44-го корпуса входили 64-я и 108-я стрелковые дивизии, во 2-й корпус — 100-я и 161-я стрелковые дивизии.

О подчинении себе этих, до этого времени никем не управляемых, корпусов штаб армии донес в штаб фронта.

В течение трех дней — 26, 27 и 28 июня — эти дивизии героически сражались, обороняя подступы к Минску, нанося немалый урон противнику.

К утру 28 июня нарушилась связь с 64-й дивизией, в ночь на 29-е была потеряна связь и со 108-й дивизией. Посланные в дивизии офицеры связи обратно не вернулись. В подчинении армии осталось всего две дивизии — 161-я и 100-я, объединенные управлением 2-го стрелкового корпуса. В течение 28–30 июня они отражали натиск противника на рубеже р. Волма на участке Смольница, Смиловичи, а также на участке Клиники, Дрехча, Дыя, Червень. В ходе этих ожесточенных боев обе дивизии потеряли до 30 % личного состава и матчасти, ими было уничтожено несколько десятков танков противника.

Командование Западного фронта в это время (28 июня) еще не отказалось от попыток удержать Минский укрепленный район. В этот день с офицером связи штаб 13-й армии получил распоряжение начальника штаба фронта генерал-лейтенанта В. Е. Климовских, в котором указывалось:

13-й армии наркомом и Военным советом Западного фронта подтверждено, что Минский укрепрайон должен быть во что бы то ни стало удержан, хотя бы пришлось драться в окружении. Но этого (т. е. сражения в окружении. — А. Е.) случиться не должно, так как части 3-й армии собираются в районе Столбцы и будут выведены в район Минска, Ратомка; 6-й механизированный корпус выводится через Столбцы, Пуховичи для последующего удара по тылам противника{2}.

Это распоряжение свидетельствует о том, что тогдашний штаб Западного фронта не разобрался в обстановке, ибо задача по удержанию Минска была невыполнимой. Командарм 13-й, вынужденный действовать сообразно с данным указанием, принял решение: 2-м стрелковым корпусом к исходу 30 июня выйти на рубеж Городок, Паперня, Заречье, а 44-м корпусом (имелись в виду 64-я и 108-я дивизии, уже находившиеся в окружении) занять оборону на рубеже Кочин, Ярцево, Новый Двор, Волковичи, Самохваловичи. Решение это носило чисто формальный характер, ибо для его выполнения не было никаких реальных предпосылок.

30 июня утром новый начальник штаба фронта генерал Маландин на основании докладов офицеров штаба фронта направил в 13-ю армию приказание объединить усилия войск, действовавших на минском направлении (2, 44, 21-й стрелковые, 20-й механизированный корпуса и 8-я противотанковая бригада), и нанести удар в направлении Раков, Городок с целью уничтожить раковскую группировку врага. Однако выполнить это распоряжение армия не имела возможности: ее части практически могли лишь изматывать противника на последовательно занимаемых рубежах, что они и делали.

Ко второй половине дня 30 июня мы с генералом Маландиным, в той или иной мере разобравшись в обстановке, изменили это решение и поставили армии задачу: занять промежуточный рубеж на участке Слободка (8 км южнее Борисова), Червень и подготовить жесткий оборонительный рубеж по восточному берегу реки Березина на фронте Бытча, Свислочь, а штабам 13-й армии и 44-го корпуса прибыть к исходу этого дня в район села Тетерин на р. Друть. Части армии уже по приказу стали отходить на указанный рубеж. Управление 44-го корпуса, оставшееся без войск, было решено оставить на восточном берегу реки Березина на участке Чернявка (при слиянии рек Березина и Бобр), Борисов с целью возглавить все находившиеся там и отходившие туда части.

2-й стрелковый корпус (100-я, 161-я стрелковые дивизии) и Березинский отряд должны были занять оборону на участке Чернявка (иск.), Березино, Бродец. 50-ю стрелковую дивизию, выход которой в этот район был возможен, предполагалось иметь в резерве 13-й армии (фактически она с боями выходила из района Плещицы, Зембин на участок Холодец, Студенка). На березинском направлении части армии продолжали удерживать занимаемый рубеж до 3 июля. Враг неоднократно пытался пробить оборону 100-й дивизии, но все его атаки отбивались. В поисках открытого фланга неприятель двигался вдоль оборонительной линии этого соединения и, обходя его левый фланг мелкими группами, начал выход к р. Березина в районе Березино.

Для усиления обороны переправ было выслано несколько рот в район Березино и Чернявка. В 15 часов 3 июля непосредственно у западного берега появилось несколько мелких групп танков и мотопехоты противника; их попытки захватить мост через реку были тоже отбиты. Тем временем гитлеровцы подтягивали новые силы и одновременно в течение шести часов вели артиллерийский обстрел восточного берега, главным образом на участке шоссе. Бой продолжался и ночью, было подбито четыре танка и три машины с мотопехотой противника. В течение ночи 100-й и 161-й дивизиям предстояло перейти на восточный берег реки. Однако здесь произошла досадная неувязка, довольно характерная для того времени. В 24.00 мост через р. Березина был взорван, и дивизии вынуждены были переправляться через реку, используя подручный материал. При этом 161-я дивизия заняла рубеж Ленивцы, Гора, а 100-я дивизия, переправившаяся только к утру 5 июля, вышла в район Красное, Мостки, Михеевичи. К этому же времени на восточный берег начали подтягиваться части 4-го воздушно-десантного и 20-го механизированного корпусов, последний совершенно не имел ни танков, ни автомашин. Враг не терял времени и, используя сплавной лес, также несколькими группами переправился через реку, пытаясь оборудовать плацдармы на восточном берегу. 7-я бригада 4-го воздушно-десантного корпуса утром 4 июля получила задачу контратакой сбросить переправившихся гитлеровцев в реку, однако из-за сильного пулеметного и минометного огня противника и воздействия его авиации успеха не имела. Чтобы спасти бригаду от полного разгрома, пришлось ее вывести на рубеж р. Клева на участок Коритница, Козловый берег. Бригада дралась героически, ее командир, полковник Тихонов, тяжело раненный в ногу, не покинул поле боя, продолжая командовать бригадой.

Дальнейшие попытки ликвидировать прорвавшиеся на восточный берег группы неприятеля в районе Березино остались безрезультатными. В это время в полосу действий 13-й армии вышла 155-я стрелковая дивизия в составе одного сводного полка.

Все яснее для нашего командования становилось, что серьезные усилия противник сосредоточил в направлении Могилева. По Могилевскому шоссе стремился прорваться к городу 24-й танковый корпус гитлеровцев.

Исходя из этого, 6 июля 1941 г. директивой штаба Западного франта штаб 13-й армии был перемещен в лес, южнее Горок, с задачей собрать на рубеже Горки, Красное, ст. Починок отходящие части 13-й и 3-й армий с целью их доукомплектования и формирования для дальнейшего боевого использования. Руководствуясь указаниями штаба фронта, командующий 13-й армией генерал-лейтенант П. М. Филатов принял следующее решение: 44-му стрелковому корпусу (после его смены частями 20-й армии) двигаться по маршруту Орша, Дубровино, Ляды, Красное, занять оборону в районе Красное, Дуровщина, Ляды, Зверовичи, Топоровой (штаб корпуса в Красном), 2-му стрелковому корпусу, части которого также сменялись 20-й армией, предписывалось, двигаясь по маршруту Шклов, Горки, занять рубежи: 161-й дивизии — в лесах южнее Зубры, 100-й дивизии — в районе Дрибны, 155-й — в 50 км юго-восточнее Смоленска и на ст. Починок.

В штаб фронта тем временем поступили более точные данные о положении войск, и утром 7 июля был отдан новый приказ, согласно которому для упорядочения управления войска могилево-смоленского направления подчинялись штабам двух армий — 21-й и 13-й.

В состав 13-й армии передавались из 21-й армии 61-й стрелковый корпус (53, 172 и 110-я дивизии) и 45-й стрелковый корпус (187, 148 и 132-я дивизии). Штаб 13-й армии должен был разместиться в г. Могилеве. Этим же приказом частям 13-й армии предписывалось оборонять рубеж по р. Днепр на участке Шклов, Новый Быхов, имея границами справа Починок, Шклов, Червень, слева — Хотинем, Новый Быхов, Старые Дороги.

7 июля командарм 13-й вызвал в штаб армии командиров подчиненных ему соединений. Из доклада прибывшего первым командира 45-го корпуса комдива Э. Я. Магона следовало, что 53-я дивизия этого корпуса вела оборонительные работы по восточному берегу р. Днепр на фронте Копысь, Плещицы и на Шкловском плацдарме на западном берегу Днепра на участке Заровцы, Старый Етклов, Хотемка, Загорье, имея отряды заграждения на рубеже Круглое, Тетерин. Штаб дивизии находился в лесу севернее Бели.

110-я дивизия тремя стрелковыми батальонами производила оборонительные работы на рубеже Плещицы, Хвойная; ее штаб располагался в лесу восточнее Телеги. 172-я стрелковая дивизия обороняла Могилевский плацдарм на рубеже Полыковичи, Карибановска, Тишовка, Буйничи и укрепляла восточный берег Днепра на участке Шапочицы, Лыково; ее штаб расположился в лесу восточнее Затишья. 187-я дивизия тремя полками продолжала укреплять рубеж по восточному берегу реки Днепр на участке Боровка, Гадиловичи. 467-й полк этой дивизии (перешедший из состава 102-й дивизии) находился в Малиновке, а ее штаб — в Ветренке. Штаб корпуса перемещался в Щепсерь.

В связи с тем, что управление 61-го стрелкового корпуса оставалось еще в распоряжении командующего 20-й армией, командарм 13-й приказал командиру 45-го корпуса временно объединить под своим командованием все части, находившиеся в полосе обороны 13-й армии. Поэтому в докладе Магона и фигурировали дивизии 61-го стрелкового корпуса. Командир 45-го корпуса доложил также, что в районе Чаусы выгружается 148-я стрелковая дивизия, к исходу 6 июля выгрузилось уже пять эшелонов.

Командир 20-го механизированного корпуса генерал-майор А. Г. Никитин сообщил, что части 38-й и 26-й танковых дивизий занимают рубеж Красная Слобода, Твердово, а находящаяся во втором эшелоне 210-я мотострелковая дивизия сосредоточилась в районе Карченки, Новоселки. В 38-й танковой дивизии насчитывалось 3 тыс. человек, три гаубицы 152-мм калибра, в 26-й — 3800 человек, пять орудий, в 210-й — 5 тыс. человек, девять орудий. Кроме того, корпус получил еще 10 орудий 76-мм и 45-мм калибра, но совершенно не имел средств связи. Фактически это был не механизированный корпус, а стрелковая дивизия, притом весьма слабая.

Командный пункт корпуса находился на западной окраине Могилева, на Бобруйском шоссе у кирпичного завода. Соседний населенный пункт Белыничи к этому времени уже был занят противником, в этом же районе до батальона вражеской пехоты переправилось через р. Друть.

Командарм приказал генералу Никитину во что бы то ни стало удерживать восточный берег р. Друть, чтобы выиграть время для создания обороны по Днепру.

Из доклада командира 4-го воздушно-десантного корпуса генерал-майора А. С. Жадова следовало, что корпус к 7 июля занимает рубеж двумя своими бригадами на участке Вдова, Первые Речки, Княжицы. В составе 7-й бригады насчитывалось всего 1100 человек и 15 орудий разного калибра, в 8-й бригаде — около 1000 человек и тоже 15 орудий. Генерал Жадов сообщил некоторые данные о противнике, в частности, указав, что в районе Белыничи прорвались три — четыре танка противника во второй половине дня 7 июля, а по маршруту Корытица, Белыничи прошло несколько десятков танков. Против танков, вышедших в район Белыничи, командир корпуса выслал команду, вооруженную бутылками с горючей жидкостью.

Генерал Жадов получил аналогичную задачу — как можно дольше задержать противника на занимаемом рубеже.

Вечером в штаб армии прибыл представитель штаба 61-го корпуса, доложивший, что управление корпуса передислоцируется из Орши в лес южнее Евдокимовичи; он также передал сведения о расположении дивизий, подчиненных корпусу, о чем докладывал уже Магон.

Несколькими днями раньше описываемых событий, 3 июля 1941 г., передовые отряды гитлеровцев вышли на дальние подступы к Могилеву. Разведотряды дивизий 61-го стрелкового корпуса завязали с ними бои, положив тем самым начало 23-дневной героической обороне.

В обороне Могилева, на мой взгляд, выделяются три этапа.

Первый этап, продолжавшийся с 3 по 9 июля 1941 г., включал в себя бои разведывательных и передовых отрядов на дальних подступах к городу. Соединения, получившие задачу оборонять днепровский рубеж, выслали разведывательные группы и отряды с задачей проникнуть на рубежи, которых достигли авангарды вражеских войск, и собрать необходимые данные о противнике. Вслед за разведгруппами выдвигались передовые отряды в составе усиленного батальона каждый с задачей разведки боем. Эти отряды должны были на выгодных рубежах в 20–25 км впереди основной линии обороны встретить противника, дерзкими ударами заставив развернуться в боевой порядок и тем самым замедлить продвижение гитлеровцев, выиграть драгоценное время, необходимое для создания оборонительного рубежа по Днепру и сосредоточения войск, подтягивавшихся из тыла.

Второй этап, продолжавшийся с 9 по 16 июля, включал в себя упорные оборонительные бои в предполье, на основной полосе обороны перед Могилевом и многочисленные контратаки с целью ликвидации плацдармов, захваченных противником на восточном берегу Днепра на обоих флангах 61-го корпуса. Важнейшим результатом боев этого этапа было изматывание и перемалывание живой силы врага и его техники.

Третий этап продолжался с 16 по 27 июля, когда войска, оборонявшие Могилев, оказались в окружении. Соединения корпуса были окружены и расчленены врагом. 172-я стрелковая дивизия и один полк 110-й стрелковой дивизии оказались отрезанными от остальных сил корпуса.

На этом этапе с особой силой проявились самоотверженность и героизм защитников днепровского рубежа, вставших насмерть па своих позициях и сражавшихся до последней капли крови с врагом, который обладал по меньшей мере пятикратным превосходством. К этому же этапу относятся и попытки вырваться из кольца. Несмотря на громадные жертвы, сражение в замкнутом кольце оказало немалую услугу нашим основным войскам, ибо малочисленные части непокоренного Могилевского гарнизона приковали к себе целый армейский корпус врага, что нарушило на определенный срок взаимодействие механизированных и общевойсковых соединений вермахта на этом участке. Основная тяжесть обороны днепровских рубежей в районе Могилева легла на 61-й стрелковый корпус в составе 172-й, 110-й и 53-й стрелковых дивизий. Командовал корпусом генерал-майор Ф. А. Бакунин{3}. Корпус перед войной дислоцировался в районе г. Тулы, здесь же прошла его мобилизация, когда началась война. Из Тулы штаб корпуса был направлен в Кричев, где и получил приказ о занятии рубежа Шклов, Могилев, Быхов.

Когда штабной эшелон корпуса прибыл на станцию Кричев, генерал Бакунин получил от командования фронта через офицера связи устный боевой приказ, которым определялась полоса его обороны. Затем штаб корпуса прибыл и выгрузился в Луполово (железнодорожная станция на восточном берегу Днепра, вплотную примыкающая к Могилеву, его задиепровское предместье).

Генерал Бакунин со штабом корпуса после предварительной оценки обстановки приступил к рекогносцировке местности. Войска корпуса еще не начали прибывать, а на западе уже была слышна стрельба, самолеты противника висели над Могилевом, Оршей, Кричевом.

Штаб корпуса выслал офицеров на автомашинах с целью установить связь с находящимися впереди частями для уточнения обстановки на фронте, особенно на направлениях Могилев — Борисов, Могилев — Березино, Могилев — Осиповичи Бобруйск.

Утром 29 июня генерал Бакунин с начальником штаба корпуса и начальником артиллерии корпуса побывал в штабе Западного фронта, находившемся в районе Могилева.

В тот же день начали прибывать войска корпуса. Первым прибыл 388-й стрелковый полк 172-й стрелковой дивизии — командир полка полковник С. Ф. Кутепов, который командовал этим полком около трех лет. Полк был вполне подготовлен, сам Кутепов хорошо знал свое дело, был дисциплинированным, всегда подтянутым, требовательным к себе и подчиненным командиром. 388-й полк был лучшим в дивизии. Полку было приказано занять участок для обороны западнее Могилева, оседлав шоссе Могилев — Белыничи.

В тот же день прибыл 514-й стрелковый полк 172-й стрелковой дивизии (командир полка подполковник Сергей Александрович Бонич). Бонич был назначен командиром полка после окончания с отличием в 1940 г. Военной академии им. М. В. Фрунзе.

514-му полку командир корпуса назначил рубеж для обороны на участке Затишье, Тишовка, на шоссе Могилев — Бобруйск. На этом рубеже по решению командующего фронтом силами местного населения уже проводились оборонительные работы. Тотчас в эту работу включились и войска. Так как штаб 172-й дивизии еще не прибыл, связь с полками была установлена через штаб корпуса. На месте КП 172-й стрелковой дивизии была создана опергруппа под руководством начальника оперативного отдела штаба корпуса полковника Фурина. Командующим артиллерией дивизии временно был назначен командир 493-го гаубичного артиллерийского полка полковник Мазалов, хороший артиллерист, инициативный, энергичный и требовательный командир.

Командир корпуса Бакунин говорил мне, что организованнее всех прибыла на фронт 110-я стрелковая дивизия (командир дивизии полковник Василий Андреевич Хлебцев). Старый воин-кавалерист, участник первой империалистической и гражданской войн, В. А. Хлебцев хорошо знал, что такое война.

110-й дивизии был указан рубеж обороны Шклов, Мосток, с передним краем по восточному берегу реки Днепр. Командный пункт — в Дубровке.

1 июля 1941 г. в район Еханы на КП корпуса прибыл командующий 20-й армией генерал-лейтенант П. А. Курочкин. Он сказал Бакунину, что 61-й стрелковый корпус будет входить в состав 20-й армии и что в него будет включена 53-я стрелковая дивизия, которая находится в пути следования. Ознакомившись по карте с решением командира корпуса, командарм приказал назначить 53-й дивизии рубеж Копысь, Шклов с передним краем по восточному берегу реки Днепр. Генерал Курочкин сообщил, что в районе Орши и севернее сосредоточиваются наши механизированные войска, которые будут иметь задачу контрударом разгромить войска противника на Минском направлении, и что па КП корпуса будет дан телефонный провод. Однако связь из штаба 20-й армии на КП корпуса так и не была дана, и больше от командующего 20-й армией никаких распоряжений корпус не получал.

3 июля начала прибывать 53-я дивизия (командир дивизии полковник Филипп Петрович Коновалов). Этой дивизии пришлось походным порядком преодолеть большое расстояние. На шоссе Смоленск — Минск она подверглась бомбардировке, в результате сильно растянулась и только к исходу 5 июля сосредоточилась в указанной ей полосе обороны, на рубеже Копысь, (иск.) Шклов. Ее командный пункт располагался в Славенках.

4 июля на КП корпуса явился командир 137-й стрелковой дивизии полковник Иван Тихонович Гришин и доложил, что он получил устный боевой приказ от командующего 20-й армией поступить в распоряжение командира 61-го корпуса и занять оборону по рубежу Понизовье (южнее Орган), Левки с передним краем по восточному берегу реки Днепр. Командир дивизии сообщил также, что в район Орши и севернее двигаются нашимехчасти.

На 6 июля корпус имел в составе 137-ю стрелковую дивизию (прибыла еще не полностью), 53, 110, 172-ю стрелковые дивизии (некоторые подразделения и даже штабы этих соединений находились в пути), а также корпусной артиллерийский полк, два приданных ему отдельных противотанковых дивизиона.

С 27 июня и по 5 июля штаб корпуса, политотдел, командующий артиллерией корпуса со своим штабом, начальники служб корпуса провели большую работу по подготовке рубежей к обороне. Особенно много проделал начальник инженерной службы полковник Захарьев, который умело и настойчиво руководил инженерными работами. Командующий артиллерией корпуса комбриг Лазутин продуманно организовал противотанковую оборону имеющимися артиллерийскими средствами.

Почти все офицеры штаба корпуса провели эти дни в частях, помогая их командирам как можно быстрее и лучше организовать оборону, наладить систему огня, установить минные поля перед передним краем, оборудовать огневые позиции, командные и наблюдательные пункты, отрыть окопы с ходами сообщений, обеспечить тщательную маскировку, предусматривавшую устройство ложных огневых позиций для артиллерии, и т. д. Полковник Захарьев, например, организовал устройство двух ложных посадочных площадок. Во всех частях развернулось обучение бойцов и командиров ведению борьбы с танками противника с помощью бутылок с горючей смесью и связок ручных гранат.

Командир 61- го стрелкового корпуса и комиссар корпуса бригадный комиссар Иван Васильевич Воронов побывали во всех частях и многих подразделениях, настойчиво требовали быстрее и лучше вести оборонительные работы, напоминая воинам, что солдат, находящийся в окопе, во много раз сильнее противника, наступающего по открытой местности.

Большую работу, по свидетельству генерала Бакунина, провел и интендант корпуса подполковник Алексей Николаевич Коряков, организовывая снабжение войск корпуса всеми видами довольствия. Особое внимание он уделил также инженерному оборудованию районов размещения тыловых учреждений, обозов, конского состава, автотранспорта, горючего, складов боеприпасов, медсанбатов. В тыловых учреждениях была четко налажена охрана и оборона, особенно от возможного нападения диверсионных групп и воздушных десантов.

В течение всего этого времени войска, принявшие на себя первые удары врага, группами, целыми подразделениями и частями по всем дорогам отходили за Днепр в направлении Орши, Могилева, Быхова. Авиация противника действовала активно, нанося бомбовые удары по районам Орши, Могилева, Кричева, по нашим отходящим войскам и войскам 61-го корпуса, особенно там, где была плохая маскировка.

К 5 июля командир корпуса отдал приказ войскам, основной смысл которого сводился к следующему: перед фронтом корпуса ведут стремительное наступление крупные танковые и механизированные соединения противника, поддерживаемые большими силами авиации с направлений Борисов — Орша, Березино — Белыничи Осиповичи — Бобруйск. Могилев — Быхов. Передовые части противника обнаружены в направлении Борисова, в районе Толочина, Березино, Бобруйска.

Войскам приказывалось занять и прочно оборонять рубеж (иск.) Орша, Копысь, Шклов, Могилев, Дашковка (15 км южнее Могилева) по восточному берегу Днепра с задачей не допустить противника за Днепр. Соединениям предписывалось оборонять рубежи: 137-й дивизии — Понизовье, Левки, КП в Черном, 53-й дивизии — Копысь, Шклов, КП в Словенках, 110-й дивизии (иск.) Шклов, Кострицы, Мосток, КП в Черепах, 172-й дивизии с отдельным противотанковым дивизионом — Пашково, Тишовка, Буйничи, КП на западной окраине Могилева.

В резерве корпуса оставлялся один полк 110-й дивизии (командир полка полковник Пшеничников), противотанковый резерв составлял отдельный противотанковый дивизион. Командный пункт корпуса находился в Городище, а запасный — в лесу южнее Ордати. Всем командирам дивизий предписывалось иметь в глубине обороны полк во втором эшелоне.

7 июля, как мы уже указывали, 61-й корпус со всеми соединениями поступил в подчинение командующего 13-й армией, с соседом слева была установлена связь. К этому времени 137-я дивизия прибыла еще не полностью и не сумела подготовить полосу обороны в инженерном отношении. На переднем крае, правда, были отрыты окопы, кое-где на танкоопасных направлениях были установлены минные поля. В 53-й дивизии на переднем крае были отрыты окопы без ходов сообщения, на танкоопасных направлениях были установлены минные поля, разрушены переправы через Днепр в районе Копыся и Шклова. 110-я и 172-я дивизии успели полностью оборудовать полевую оборону не только на переднем крае, но и в глубине. Хорошо были оборудованы командные и наблюдательные пункты, особенно в 172-й дивизии. Перед передним краем и в глубине обороны были установлены минные поля, в дивизиях созданы противотанковые резервы.

В ходе оборонительных работ, проводившихся с большой настойчивостью, пришлось преодолевать некоторые недоразумения. Мирные настроения превалировали тогда иной раз еще и у военных. Ф. А. Бакунин рассказывает, что когда они вместе с комиссаром корпуса И. В. Вороновым и командиром 388-го полка полковником Кутеповым поехали проверить, как идут оборонительные работы на переднем крае, то увидели, что одна из стрелковых рот занималась устройством окопов на явно невыгодной для обороны местности, а метрах в двухстах позади находилась высотка, представлявшая очень хорошую позицию для обороны. Генерал Бакунин сказал полковнику Кутепову, что там на высоте был бы лучше и обзор и обстрел. Командир полка ответил, что и сам думал об этом, но там зреет хорошая пшеница, и он не может допустить, чтобы вытоптали урожай и портили колхозное добро. Командир корпуса вынужден был разъяснить полковнику Кутепову, что на войне надо думать о боевых действиях, а не об урожае.

Были и другие случаи подобного рода. Так, например, в 110-й дивизии опасались рубить лес для устройства командных пунктов, а в 53-й дивизии штаб расположился в палатках, причем не забыли организовать буфет, а окопы и блиндажи еще не оборудовали.

Хорошо, что все это было замечено в самом начале. Командир корпуса, имевший большой боевой опыт, хорошо понимал, что такое война, поэтому с такой настойчивостью он требовал форсирования оборонительных работ. Несмотря на отдельные недоразумения, в целом командование частей и соединений, у которых было для этого время, хорошо справилось с задачей организации прочной обороны. Вскоре части корпуса вступили в соприкосновение с противником.

5 июля 1941 г. сильным ударом танков и пехоты был смят и отброшен передовой отряд 137-й дивизии в районе Коханово (20 км западнее Орши). Передовые отряды 172-й дивизии встретили противника на рубеже р. Друть, в районе Белыничи, Запоточье, Олень. Но переправу противника через р. Друть удалось предотвратить. Его авиация бомбила район Орши, Могилева, особенно сильные налеты были по району Орши и шоссе Минск — Смоленск. Наша авиация несколько активизировалась, но так как она не прикрывалась истребителями, то несла большие потери.

В течение 6 июля передовые отряды 172-й дивизии сдерживали противника на р. Друть. Перед ее фронтом на правом фланге враг танками и пехотой овладел селом Барань, юго-западнее Орши. На следующий день в полосе обороны этой дивизии гитлеровцы пытались организовать переправу через Днепр в нескольких местах, но успеха не имели.

На участке 137-й дивизии наши передовые отряды были отброшены крупными силами танков и пехоты неприятеля на р. Лохва. В течение всего дня противник наносил бомбовые удары по районам 137-й и 172-й дивизий, впервые имели место налеты вражеской авиации по командным и наблюдательным пунктам. Выбыл из строя начальник штаба корпуса генерал-майор Иван Иванович Бирычев, на его место спустя несколько дней был назначен полковник Асафов.

7 июля командующий 13-й армией генерал-лейтенант Филатов выехал по вызову начальника штаба фронта на КП фронта. На обратном пути его машина попала под обстрел вражеской авиации. П. М. Филатов был тяжело ранен, его удалось вывезти в безопасное место и направить в госпиталь, затем он был эвакуирован в Москву, в Боткинскую клинику. Усилия врачей оказались напрасными, и Филатов вскоре умер. Это был талантливый и волевой военачальник. В упорной обороне Могилева были немалые заслуги первого командарма 13-й генерал-лейтенанта П. М. Филатова.

Во второй половине дня 8 июля в командование 13-й армией вступил генерал-лейтенант Ф. Н. Ремизов{4}. Это был боевой генерал, с которым мне не раз приходилось встречаться еще до войны. Замечательный человек, храбрый воин, требовательный и знающий дело командир.

Новый командующий на основании указаний штаба фронта в тот же день отдал боевой приказ.

Противник частями 3-й и 4-й танковых дивизий с одним мотополком свои главные усилия направляет по шоссе Березино — Могилев и на Быхов. Справа в Борисовском направлении действуют части 20-й армии. Слева обороняются части 21-й армии по восточному берегу р. Днепр южнее Нового Быхова. 13-я армия продолжает сосредоточение своих частей и активными действиями в предполье до р. Березина уничтожает мелкие части противника, готовя основную оборонительную полосу по р. Днепр с предмостными укреплениями в районе Шклов и Могилев.

61-й стрелковый корпус в составе 53-й, 110-й и 172-й стрелковых дивизий имеет задачей оборонять рубеж р. Днепр на фронте Шклов, Могилев, Буйничи с полосой предполья по восточному берегу р. Друть. Особое внимание корпуса обращается в направлениях Шклов, Головчин, Могилев, Березино.

45-й стрелковый корпус в составе 187-й и 148-й стрелковых дивизий имеет задачей оборонять рубеж по р. Днепр на фронте (иск.) Селец, Новый Быхов с полосой предполья на рубеже р. Лохва, Слоневщина.

20-му механизированному корпусу прочно удерживать рубеж по восточному берегу р. Друть на фронте Красная Слобода, Семукачи, Броды.

137-я стрелковая дивизия — резерв командующего 13-й армией — к утру 10 июля сосредоточивается в районе Большое Бушково, Сухари, Киркоры, подготавливая рубеж обороны по восточному берегу р. Реста, на фронте Тиньковщина, Сухари, Гладково, готовит контратаки в направлениях Залесье Маковни — Заходы — Шклов, Сухари — Могилев, Сухари — Гладкая — Латышская роща.

В составе армии значилась 132-я стрелковая дивизия, местонахождение ее, однако, не было известно командованию армии, так как она находилась еще в пути следования.

13-й армии предстояло оборонять фронт протяженностью около 100 км. Исключая Могилевский плацдарм, оборона на участке армии заранее подготовлена не была, силами войск и населения создать ее в короткий срок было невозможно. Многие соединения армии были неполноценны по боевому составу.

К этому времени перегруппировка войск армии не была еще закончена. Так, например, 187-я дивизия была растянута на 70-километровом участке, один полк ее находился в полосе 21-й армии, а два других занимали свой участок в полосе 13-й армии.

К исходу 8 июля части 13-й армии продолжали укрепление занимаемых рубежей и отражали атаки противника. Так, 53-я дивизия в районе Копысь, Плещицы была атакована несколькими десятками танков противника, часть их была окружена в районе Белыничи.

172-я дивизия отразила попытки противника прорваться передовыми частями в район Могилева. На фронте 187-й стрелковой дивизии ее разведотрядом была захвачена северная окраина Старого Быхова (Быхов).

Из частей 148-й дивизии к исходу 8 июля прибыло восемь эшелонов. Они вечером этого дня заняли оборону в районе Дубинка, ст. Барсуки, Запруды, Медведовка.

Ночью 8 июля соединения 61-го корпуса, полностью войдя в состав 13-й армии, получили конкретные задачи, продолжая укреплять оборонительную полосу по р. Днепр на фронте Шклов, Могилев, Буйничи и плацдармы у Шклова и Могилева, начать выход передовыми отрядами на рубеж р. Друть.

4-й воздушно-десантный корпус в этот же день выбыл из состава 13-й армии и был направлен на доукомплектование и довооружение; его участок заняла 110-я дивизия, получившая от авиадесантников их немногочисленную артиллерию.

9 июля командарм 13-й конкретизировал задачи и соединениям 45-го корпуса.

148-я стрелковая дивизия в ночь на 10 июля должна была занять оборону на фронте (иск.) Селец, (иск.) Борколабово, где сменяла части 514-го и 292-го стрелковых полков. Ей надлежало иметь передовые отряды па р. Лохва, Слоневщина с целью уничтожить противника в своей полосе, не допуская его к переправам на восточный берег Днепра.

187-й стрелковой дивизии приказывалось упорно оборонять восточный берег Днепра на фронте Борколабово, Новый Быхов, не допуская противника к переправам через реку и имея до двух батальонов в резерве в направлении Старого Быхова и Нового Быхова.

С рассветом 9 июля на участке 20-го механизированного корпуса, обтекая его фланги в направлениях Куты и Угалья, прорвались танковые части врага. Командир корпуса решил сильными отрядами уничтожить прорвавшегося противника. Выполняя этот приказ, части корпуса изрядно потрепали полк СС, разгромили мотопонтонный батальон и батальон связи. В дальнейшем 20-й механизированный корпус был выведен из боя и сосредоточен в районе Старинки для доукомплектования. Он участвовал в боях с момента выхода гитлеровцев на подступы к Минску и понес большие потери.

Чтобы картина событий на участке 13-й армии стала ясней, приведем несколько свидетельств Гудериана, который со своей 2-й танковой группой был основным противником наших войск в этом районе.

В танковую группу входили 24, 46 и 47-й танковые корпуса. 13-я армия оказалась в полосе наступления 24-го, 46-го корпусов и части сил 47-го корпуса.

В свидетельстве, датированном 1 июля, Гудериан пишет:

В 9 час. 30 мин. с предмостного укрепления на р. Березина, восточнее Бобруйска, на Могилев выступил усиленный разведывательный батальон. За ним на восток продвигались главные силы 3-й танковой дивизии (24-го танкового корпуса. — А. Е.), генерал барон фон Гейер оставил за собой право выбрать направление главного удара или на Рогачев, или на Могилев, в зависимости от обстановки…

В этот день (1 июля. — А. Е.) воздушная разведка установила, что русские в районе Смоленска, Ортпи и Могилева накапливают свежие силы. Надо было спешить с выходом на линию Днепра и форсировать эту реку, не ожидая прибытия пехоты, что могло привести к потере нескольких недель{5}.

Далее командующий 2-й танковой группой отмечает, что 4 июля 4-я танковая дивизия вышла уже к Старому Быхову (Быхов). 7 июля 3-я танковая дивизия достигла Нового Быхова, 10-я танковая дивизия — Белыничей{6}. Гудериан рассказывает:

7 июля я должен был принять решение: либо продолжать быстрое продвижение, форсировать своими танковыми силами Днепр и достичь своих первых оперативных целей наступления в сроки, предусмотренные первоначальным планом кампании, либо, учитывая мероприятия, предпринимаемые русскими с целью организации обороны на этом водном рубеже, приостановить продвижение и не начинать сражения до подхода полевых армий.

За немедленное наступление говорила слабость в данный момент обороны русских, которая только еще создавалась. Русские занимали сильные предмостные укрепления под Рогачевом, Могилевом и Оршей, поэтому нам не удалось взять Рогачев и Могилев. Правда, у нас имелись сведения о подходе к противнику подкреплений… Но наша пехота могла подойти не раньше, чем через две недели. За это время русские могли в значительной степени усилить свою оборону. Кроме того, сомнительно было, удастся ли пехоте опрокинуть хорошо организованную оборону на участке реки и снова продолжать маневренную войну. Еще в большей степени вызывает сомнение возможность достижения наших первых оперативных целей и окончание кампании уже осенью 1941 г. Это-то и было как раз главным.

Я полностью сознавал всю трудность решения. Я считался с опасностью сильного контрудара противника по открытым флангам, которые будут иметь три моих танковых корпуса после форсирования Днепра. Несмотря на это, я был настолько проникнут важностью стоявшей передо мной задачи и верой в ее разрешимость… что немедленно отдал приказ форсировать Днепр и продолжать продвижение на Смоленск{8}.

Далее Гудериан пишет о спорах с командующим группой армий Центр фельдмаршалом фон Клюге, который требовал приостановить наступление до подхода пехоты. Верх взял Гудериан.

Ретроспективная оценка событий показывает, что соображения Гудериана с точки зрения фашистского командования более соответствовали обстановке, чем предложения фон Клюге. Действительно, если бы гитлеровцы приостановили наступление на две недели, нам удалось бы создать на Днепре более прочную оборону, примерно такую, какова была уже создана в районе Рогачева и особенно Могилева.

Опыт обороны Могилева со всей силой подтверждает это. Замыслы Гудериана тем не менее носят отпечаток авантюризма, ибо он считал возможным выполнение наступления в сроки, назначенные планом Барбаросса. Кроме того, если бы наше командование в то время более точно знало замыслы противника и его истинное положение и верно бы оценило обстановку, мы могли бы нанести большой урон его танковой армаде. Для этого, продолжая упорную оборону на тех участках, где это было возможно, следовало сосредоточить наши подходящие из тыла силы в районах, где оказались бы фланги 2-й танковой группы после форсирования ею Днепра, и нанести сильные контрудары до того, как подойдут пехотные соединения немцев. Но, к сожалению, у нас не было достоверных данных о том, что гитлеровская пехота так далеко отстала. К тому же наше верховное командование в тех условиях по ряду объективных и субъективных причин не могло правильно и глубоко оценить обстановку, оно оказывалось всякий раз перед совершившимся фактом и как только где-либо обозначался прорыв, требовало восстановить положение, на что растрачивались силы прибывающих резервов.

Нельзя не учитывать, что танковые объединения Гудериана и Гота имели в своем составе мотопехоту, поддерживались авиацией, а наши части фактически были лишены поддержки танков и авиационного прикрытия, к тому же не имели опыта ведения современной войны. Оперативные планы врага и данные о его силах не были известны нашему командованию. Стратегическая и оперативная инициатива целиком находилась в руках гитлеровцев, слабо была изучена и их тактика. В этих условиях решение Гудериана отнюдь не было сопряжено с таким риском, как он пытается это представить. На первом этапе борьбы за гитлеровцами было еще очень много военных преимуществ.

Говоря об этом, я ни в коем случае не хочу сказать, что в начальный период войны планы гитлеровцев и их действия не были авантюристичны. В силу широко известных ныне обстоятельств наша страна и ее армия не смогли тогда действовать в полную меру своих сил и возможностей.

О конкретных планах форсирования Днепра Гудериан пишет следующее:

Участки форсирования Днепра были ограничены предмостными укреплениями, занятыми крупными силами русских. Для 24-го танкового корпуса по договоренности с генералом бароном фон Гейером в качестве пункта форсирования был назначен Старый Быхов (Быхов), а днем начала действия 10 июля. 11 июля 46-й танковый корпус должен был форсировать Днепр у Шклова, а 47-й у Копысь между городами Могилевом и Оршей. Все передвижения войск и выход их на исходное положение тщательно маскировались: марши совершались только ночью. Прикрытие с воздуха осуществлялось истребителями полковника Мельдерса, который развернул передовые аэродромы непосредственно за первым эшелоном{9}.

9 июля части 13-й армии приступили к выполнению боевого приказа командарма.

В течение дня 187-я дивизия успешно контратаковала на западном берегу Днепра и к исходу дня выбила гитлеровцев из Дашковки, со станции Барсуки и из Нового Быхова.

Бои в районе Старого Быхова (Быхов) прошли неудачно, наша контратака была организована двумя колоннами, но вследствие опоздания левой колонны на несколько часов продвижение было приостановлено пулеметным огнем противника, подразделения залегли и к исходу дня вновь отошли на восточный берег реки Днепр. В районе Старого Быхова противник применил противотанковые мины, которые разбрасывались прямо в траве. Следует иметь в виду, что в районе Старого Быхова был основной участок формирования Днепра, определенный Гудерианом для 24-го танкового корпуса. Контратаки нашей пехоты, направленные в лоб выходящего на исходный рубеж танкового тарана, были отбиты превосходящими силами противника. Во второй половине дня в районе Цирковичи, Барсуки, Бошляки было замечено скопление пехоты на 10 автомашинах и до 50 мотоциклистов. Командир 61-го стрелкового корпуса приказал командиру 53-й дивизии ударом одного стрелкового батальона в направлении Барсуки, Бошляки и при поддержке 110-й стрелковой дивизии окружить и уничтожить противника в этом районе.

В 10 час. 30 мин. 10 июля 24-й танковый корпус гитлеровцев силами 10-й моторизованной и 4-й танковой дивизий после сильной авиационной и артиллерийской обработки нашей обороны на участке Дашковка, Старый Быхов начал форсирование Днепра в районе ст. Барсуки, Борколабово и южнее Старого Быхова. К 13.00 отдельные группы танков и бронемашин сумели прорваться через наш передний край. В 14.00 до батальона пехоты с танками и бронемашинами овладели селом Следюки, распространяя свои действия на юг и северо-восток. Южнее Старого Быхова, где противнику также удалось форсировать реку, гитлеровцы заняли Сидоровичи. Одновременно в районе Костинка, Махово были высажены десанты противника. Основной удар пришелся по 187-й дивизии 45-го стрелкового корпуса, которая была растянута на широком фронте.

К вечеру выдвинутыми сюда частями 45-го корпуса и подразделениями, взятыми из выгружавшихся на ст. Чаусы эшелонов, была организована новая контратака с целью ликвидации прорыва. Тогда же было установлено, что противник подтягивает новые силы. Командующий армией резервами не располагал, поэтому вынужден был брать батальоны с других боевых участков и направлять их в район прорыва; сюда была направлена также 137-я дивизия, прибывшая походным порядком и сильно измотанная в дороге.

Но наши контратаки успеха не имели. Противник прочно удерживал захваченные населенные пункты. В последующие дни армия продолжала направлять усилия на ликвидацию этого прорыва, используя прибывающие части 20-го стрелкового корпуса под командованием генерал-майора С. И. Еремина (144, 132 и 160-я дивизии). Бросаемые в бой прямо из эшелонов разрозненными подразделениями, они не в состоянии были изменить положения.

На следующий день, 11 июля, части армии продолжали вести упорные бои с противником, форсировавшим Днепр и пытавшимся укрепиться на его восточном берегу.

На фронте 61-го корпуса с утра враг направлял основные усилия на участке обороны 53-й дивизии.

пропущена

обстреляны прорвавшейся группой гитлеровцев. Генерал-лейтенант получил пять ранений, но его удалось спасти. 14 июля в командование армией вступил генерал-лейтенант В. Ф. Герасименко.

Приведенный выше столь детально разработанный план, показывающий хороший уровень оперативной подготовленности штаба 13-й армии, в ходе действий удалось реализовать лишь частично.

В 7.00 части перешли в наступление: батальон 747-го полка с севера на Сидоровичи и батальон 364-го полка на Перекладовичи. Однако контратакой танков противник несколько потеснил батальон 747-го полка, наступавший с севера в районе Слободки, а затем начал движение в южном направлении и, не встретив сопротивления в районе Следюки, повернул на северо-восток и достиг рубежа Давыдовичи, Лжичник. Части 137-й дивизии, наступавшие на Сидоровичи, были повернуты фронтом на юг и к 16.00 совместно с 498-м полком 132-й дивизии генерал-майора С. С. Бирюзова заняли рубеж Липец, Кутия, Александров, Усужек, имея в дальнейшем задачу к исходу дня 12 июля выйти на рубеж Колония, Грудиновка, Красница и войти в соприкосновение с частями, удерживающими рубеж Слободка, Сидоровичи, Перекладовичи.

На следующий день, 13 июля, части 45-го корпуса продолжали вести бои с противником, прорвавшимся в старо-быховском направлении, удерживали восточный берег р. Днепр на участке Гребенево, до Боровки, далее линия фронта поворачивала на Слободки, Сидоровичи, Перекладовичи. Южнее Перекладовичей до р. Ухлясть наших частей не было. Здесь образовалась брешь. Северный участок до Перекладовичей продолжала удерживать 148-я дивизия с некоторыми подразделениями 187-й и 160-й дивизий. Южнее 187-я дивизия, оборонявшаяся на фронте в 70 км, в итоге непрерывных 10-дневных боев понесла большие потери и уже не представляла собой полноценного соединения. Ее разрозненные отряды, однако, продолжали удерживать гитлеровцев на рубеже Слободка, Сидоровичи, Грудиновка, Прибережье, Поддубье.

Сборный отряд из 236-го стрелкового полка и других мелких подразделений 187-й дивизии под командованием заместителя командира этой дивизии подполковника Иванова удерживал рубеж по южному берегу реки Ухлясть от Подлиповки до устья реки и далее по восточному берегу Днепра до Нового Быхова.

Оперативная группа командира 45-го корпуса, находясь в совхозе Грудиновка, со сводным отрядом попала в окружение, отражая атаки противника и уничтожив несколько танков, начала отход на Малый Осовец. Но в течение дня комдиву Магону и его отряду из окружения выйти не удалось. Для оказания им помощи было решено внезапной ночной атакой отвлечь внимание гитлеровцев и тем содействовать выходу из окружения группы Магона. Благодаря этому комдив Магон и его отряды вырывались из окружения во второй половине дня 14 июля.

Части 20-го стрелкового корпуса в составе двух полков 132-й и одного полка 137-й дивизий с 5.30 13 июля сделали попытку наступать с рубежа Махово, Дубровка, Волковичи, Усужек и к 13 часам вышли на рубеж Рыжковка, Давыдовичи, Комарки, но контратакой противника были отброшены назад. К исходу дня части корпуса занимали западную опушку леса южнее Малого Осовца, Рыжковки, Червонного Осовца, Сутоки.

Таким образом, попытки 13-й армии восстановить положение по всему своему фронту на восточном берегу реки Днепр к успеху не привели.

Несмотря на выдающийся героизм отдельных подразделений и целых частей, довольно четкую работу штабов, дело упиралось в недостаток сведений о намерениях противника и его силах. Направления для контратак часто выбирались без учета обстановки. Они наносились не по флангам прорвавшихся танковых клиньев противника, а в лоб, зачастую на тех участках, где противник был наиболее сильным. Там же, где наши удары имели успех, их не наращивали либо из-за недостатка сил, либо из опасения оказаться в окружении. Очень существенным недостатком наших войск продолжало оставаться отсутствие танков и крайне слабая авиационная поддержка.

В эти дни на участке 61-го корпуса обстановка тоже крайне усложнилась. На шкловском направлении противник ввел в прорыв мотопехоту, которая двумя колоннами двинулась от Горок на Ленино и Горы. 53-я дивизия фактически оказалась в окружении, и связь с ней была прервана. 110-я и 172-я дивизии продолжали удерживать занимаемые рубежи. В связи с прорывом гитлеровцев в районе Шклова были сделаны попытки локализовать этот успех врага силами 1-й мотострелковой дивизии из района Степакова и 20-го механизированного корпуса из района Сухари с тем, чтобы отрезать прорвавшиеся колонны неприятеля от главных сил и уничтожить их.

Вот как характеризует обстановку в эти дни командир 61-го корпуса генерал-майор Бакунин:

С утра 11 июля крупными силами авиации, артиллерии и минометов противник обрушился на участок южнее населенных пунктов Орша, Копысь, Шклов и к исходу дня, сломив сопротивление правого фланга 53-й дивизии, организовал переправу в районе Копысь, продвинувшись на 3–5 км в глубину обороны этой дивизии. С утра 12 июля повторились сильные налеты авиации, удары артиллерии и минометов. Танки противника устремились в направлении Яковлевичи, Черное, но были остановлены на р. Лохва частями 137-й дивизии. На этом рубеже противник был задержан до исхода дня 12 июля.

Удары авиации гитлеровцев на участке 53-й дивизии в течение всего дня были настолько сильны, что командир дивизии в одном из телефонных разговоров со мной сказал, что противник, видно, хочет вбить дивизию в землю. Но мы все равно не отступим, — заверил он в заключение.

Корпусная артиллерия, вся артиллерия 110-й и 137-й дивизий вели непрерывный губительный огонь по противнику; особенно хорошо работала корпусная артиллерия, наносившая сильные удары по скоплениям войск противника в районах переправ.

Вечером 12 июля командующий 13-й армией сообщил, что в мое распоряжение в район Городища прибудет 20-й мехкорпус, и обязал меня поставить корпусу задачу ударом в направлении Копысь, Орша смять противника, восстановить положение 53-й и 137-й дивизий, не допуская впредь гитлеровцев на восточный берег Днепра. Тем временем в течение 13 июля противник крупными силами танков при мощной поддержке авиации, артиллерии и минометов смял правый фланг 53-й и левый фланг 137-й дивизий и устремился в направлении Дубровно.

Вечером 13 июля ко мне на КП явился командир 20-го механизированного корпуса генерал-майор Николай Денисович Веденеев, который доложил, что его войска сосредоточиваются в районе Городище, Дубровка, Ордать и будут готовы к выполнению задачи с утра 15 июля, добавив, что мехкорпус не имеет танков.

В течение последующих трех дней противник отбросил 137-ю дивизию на рубеж Бояры, Барздовка, Ярмоловка. С ее правофланговым полком была утрачена связь. Командир дивизии доложил, что дивизия понесла большие потери. К исходу 16 июля после упорных боев 137-я дивизия отошла на рубеж р. Бася, Маслаки, Варково. 53-я дивизия под воздействием противника понесла большие потери, отошла на рубеж Окуневка, Городец. Мой резерв был использован для создания исходной позиции для наступления 20-го мехкорпуса на рубеже Городище, Княжицы.

К этому времени связь со штабом 13-й армии была потеряна, с соседом слева связи также не было, станция снабжения — Темный Лес — находилась в руках гитлеровцев. С утра 17 июля с рубежа Городище, Княжицы перешли в наступление 20-й механизированный корпус и два полка 110-й дивизии в общем направлении на Копысь, Оршу. Сначала наступление развивалось успешно, войска вышли на рубеж Яковлевичи, Принцевка, но были встречены крупными силами танков и пехоты противника, остановлены и к исходу дня 20 июля вынуждены были отойти на рубеж Первомай, Окуневка, Княжицы. В течение этих боев под воздействием крупных сил авиации и танков неприятеля наши войска понесли большие потери. Противнику удалось прорваться танками на Городище. Гитлеровцы устремились на юг, угрожая командным пунктам 20-го механизированного и нашего корпусов. Хорошо, что на этом направлении оказались огневые позиции корпусной артиллерии, с которых прямой наводкой бетонобойными снарядами мы уничтожили несколько танков; часть танков повернула на север и была также уничтожена огнем нашей артиллерии и истребителями танков, умело использовавшими бутылки с горючей смесью и связки ручных гранат. Нашим войскам удалось сдержать противника на рубеже Городище, Княжицы.

В течение этих тяжелых трехдневных боев противнику был нанесен большой урон в живой силе и технике. По докладам командиров соединений, было подбито и уничтожено около 200 танков, много автомашин, мотоциклов и живой силы противника, взяты пленные.

К утру 21 июля войска 61-го корпуса заняли оборону: 20-й мехкорпус Чернявка, Рудицы, Ордать, Городище; 110-я стрелковая дивизия — Городище, Княжицы, Плещицы, Мосток; остатки 137-й стрелковой дивизии — Сухари.

Еще раньше, числа 16 июля, ко мне на КП явился полковник В. А. Глуздовский и доложил, что он временно командует 1-й Московской мотострелковой дивизией, которая вела до этого бои в районе Борисова. Командир дивизии полковник Я. Г. Крейзер ранен в бою и эвакуирован, он — Глуздовский — остался командовать дивизией и вывел из окружения остатки дивизии в составе 1200 человек с ручным оружием, небольшим количеством боеприпасов, без продовольствия, обоза и средств связи. Я спросил полковника Глуздовского, может ли дивизия выполнять боевую задачу. Он ответил положительно. Глуздовскому была поставлена задача: оседлать шоссе с направления Чаусы, Славгород, подчинить себе один батальон с полковой артиллерией из левофлангового полка 110-й дивизии и занять оборону на рубеже Вильницы, Дары, установить наблюдение за дорогами, идущими на Могилев, с задачей прикрыть фланг и тыл 172-й дивизии. Командиру дивизии было указано, что продовольствием и боеприпасами дивизия будет обеспечена, связь будет дана на КП Луполово{10}.

Таким образом, главные силы, с помощью которых предполагалось парировать удар противника, 20-й механизированный корпус и 1-я мотострелковая дивизия, обескровленные в предыдущих боях, были не в состоянии полностью выполнить поставленную им задачу.

План нашего командования, идея которого состояла в том, чтобы отрезать мотопехоту гитлеровцев от их танков, прорвавшихся вперед, осуществить не удалось ни на шкловском, ни на быховском направлениях по уже изложенным мною ранее причинам.

Тем не менее активные действия наших войск позволяли накопить опыт борьбы с врагом. Гитлеровцы получили немало сильных ударов.

Так, Гудериан свидетельствует:

В 18 час. 15 мин. (11 июля. — А. Е.) я направился в 46-й танковый корпус в Шклов… В корпус я прибыл в 21 час 30 мин. Сильный артиллерийский огонь и неоднократные бомбовые налеты авиации противника на район наведения моста 10-й танковой дивизией делали форсирование реки значительно более трудным, чем на фронте 47-го танкового корпуса (между Оршей и Шкловом. — А. Е.). У дивизии СС Райх мост также был поврежден авиацией противника.

Далее в записи, относящейся к 13 июля, он пишет:

С юга был слышен интенсивный огонь, и можно было сделать вывод, что пехотный полк Великая Германия ведет тяжелые бои. Этот полк имел задачу прикрывать наш фланг от атак противника со стороны Могилева.

Ночью раздался крик о помощи: пехотный полк Великая Германия расстрелял все патроны. Полк, еще не привыкший к боям в России, требовал дополнительные боеприпасы.

13 июля начались ожесточенные контратаки русских в направлениях Гомель… в то же время русские производили вылазки со своих предмостных укреплений из Могилева в южном и юго-восточном направлении и из Орши в южном направлении… с явной целью отбросить немецкие войска снова за Днепр…

14 июля я приказал 46-му корпусу вместе с дивизией СС Райх наступать на Горки и затем сам поехал также в этом направлении. 10-я танковая дивизия достигла населенных пунктов Горки и Мстиславль, понеся в тяжелых боях большие потери, особенно в артиллерии{12}.

К 16 июля войска 13-й армии оказались охваченными с обоих флангов, возникла реальная угроза их полного окружения. Внутри этих громадных клещей фронт армии был также прорван на нескольких направлениях.

К этому времени 4-я армия оставила Пропойск (Славгород), в результате фланг 13-й армии оказался совершенно открытым. Генерал-лейтенант В. Ф. Герасименко принял решение отвести войска. Однако довести это решение до подчиненных штабов не удалось. Приказ на отход был отменен и подтверждены прежние распоряжения об удержании занимаемых рубежей. Штаб армии перешел в Кричев. В штаб фронта был вызван представитель штаба армии, доложивший командующему обстановку. Здесь было принято решение оборонять Могилев, а остальные части отвести на рубеж р. Проня.

Обратимся к действиям 172-й стрелковой дивизии, на которую была возложена задача непосредственной обороны Могилева. Эта героическая дивизия заслуживает не меньшей признательности советского народа, чем доблестные защитники Брестской крепости, ибо воины дивизии выстояли на полевых укреплениях, созданных ими с помощью местного населения, двадцать три дня, сдерживая напор танковой армады Гудериана. Они оставили город по приказу своего командира лишь тогда, когда фронт откатился на добрую сотню километров от белорусского Мадрида, как называли Могилев его доблестные защитники.

Об истории дивизии и ее славном подвиге на берегах Днепра рассказали мне участники обороны, встреча которых произошла в Могилеве в апреле 1963 г.

172-я стрелковая дивизия была сформирована в 1939 г. на базе 84-й дивизии и дислоцировалась недалеко от Тулы в городе Новомосковске. Здесь находились штаб 172-й дивизии, 747-й стрелковый полк, 341-й отдельный зенитный дивизион, 222-й батальон связи, 340-й легкий артиллерийский полк. В Богородицке стоял 493-й гаубичный артиллерийский полк, в Ефремове — 388-й стрелковый полк, в Белеве — 514-й стрелковый полк.

Комплектование частей дивизии проводилось из жителей Тульской области и частично Московской, прибыла также группа военнослужащих из Белоруссии и Горьковской области. Но основной костяк 172-й дивизии составляли туляки. Тульский областной комитет партии очень много помог в устройстве частей дивизии. Вскоре 172-я дивизия была направлена на финский фронт. Здесь воины дивизии получили первое боевое крещение. После финской кампании дивизия возвратилась в прежние пункты дислокации и приступила к планомерной боевой учебе.

В дни, непосредственно предшествовавшие Великой Отечественной войне, дивизия выехала в Тесницкие лагеря под Тулой для прохождения летней учебы.

К этому времени произошли некоторые изменения в командном составе дивизии. В частности, в конце ноября 1940 г. полковник Крейзер, командовавший дивизией со дня ее сформирования, был зачислен в Академию Генерального штаба. В апреле месяце 1941 г. в дивизию прибыл вместо него генерал-майор Михаил Тимофеевич Романов. До этого он также командовал стрелковой дивизией, дислоцировавшейся в Шауляе.

Сообщение о начале войны дивизией было получено, когда личный состав готовился провести празднование открытия лагеря. Части были выстроены для парада. В сомкнутых шеренгах парадного строя выслушали воины суровые слова правительственного сообщения о вероломном нападении гитлеровцев. Тут же был отдан приказ о возвращении на зимние квартиры, чтобы приступить к доукомплектованию и непосредственной подготовке к отправке на фронт. Уже 26 июня первый эшелон дивизии отбыл на запад. В период с 28 июня по 3 июля, как мы уже указывали, части дивизии сосредоточивались в районе Могилева и совершенствовали оборонительные сооружения. В земляных работах активное участие принимали жители Могилева. Были созданы полевые сооружения, окопы, ходы сообщения и т. д.

Командир дивизии со своим штабом в район Могилева прибыл к исходу 31 июля.

Командир дивизии Романов и я, — рассказывает бывший комиссар дивизии полковник Леонтий Константинович Черниченко, — прошли в облвоенкомат. Это было самое активно действующее учреждение города, координировавшее в какой-то степени деятельность партийных, советских и военных органов на территории Могилевской области и города Могилева. К этому времени уже в основном было эвакуировано оборудование заводов и часть населения.

В кабинете облвоенкома полковника Воеводина мы нашли представителей партийных и советских организаций, здесь были секретари областного и городского комитетов партии, представители областного и городского Советов депутатов трудящихся. Облвоенком познакомил нас с ходом работы по возведению обороны в районе Могилева. Вместе с тем полковник Воеводин сообщил, что в порядке помощи может передать дивизии поступившие от командования Западного фронта 10 тыс. л горючей жидкости КС для борьбы с танками. Этого средства у нас не было. В тот же день мы распределили горючую жидкость по частям и стали обучать войска применению в бою бутылок КС.

4 июля передовые отряды дивизии впервые в 45 км от города встретили фашистские войска, наступавшие из Бобруйска на Могилев. Это была разведка. Разведывательный батальон Метельского вступил с ними в бой{13}.

Как велась подготовка Могилева к обороне рассказывает и Андрей Ильич Морозов, тогда второй секретарь Могилевского горкома партии, начальник штаба народного ополчения Могилева.

Партийная организация в первые дни Отечественной войны получила соответствующие директивы от Центрального Комитета партии. Могилевский областной и городской комитеты партии сосредоточили свои усилия на реализации этих директив. В первые дни войны прошла мобилизация военнообязанных на пополнение Красной Армии, начали разворачиваться госпитали. В Могилеве состоялось собрание партийно-комсомольского актива. Здесь же, на собрании из коммунистов, комсомольцев, работников милиции и НКВД были созданы истребительные батальоны (700 человек). Эти отряды содействовали наведению военного порядка в городе, вылавливали вражеских лазутчиков, шпионов и диверсантов.

Примерно 3 июля было получено указание ЦК партии о создании отрядов народного ополчения. Движущей силой этих отрядов стали коммунисты и комсомольцы.

Отряды народного ополчения формировались на авторемонтном заводе, шелковой фабрике, труболитейном заводе, кожзаводе, овощесушильном заводе, пивзаводе, кирпичном заводе и из студентов пединститута. В народном ополчении насчитывалось около 5 тыс. человек; в дальнейшем общее число участников народного ополчения достигало примерно 10 тыс. Кроме этого, партийная организация организовала людей на создание оборонительных сооружений инженерно-технических работников, студентов, комсомольцев и др., до 15 тыс. человек, и направила на сооружение вокруг города Могилева прочных оборонительных укреплений.

Руководство этим делом осуществляли областной и городской комитеты партии. Был штаб народного ополчения, который направлял добровольцев в военкомат, а он распределял их по участкам.

Вооружены мы были вначале недостаточно и собирали оружие у раненых, которые прибывали в госпитали. Мы считали также, что оружие нужно брать у гитлеровцев и бить врага его же собственным оружием, но сделать это было нелегко.

Очень активное участие в подготовке города к обороне принимали комсомольцы и пионеры старшего возраста. Был брошен лозунг: Сделать Могилев вторым Мадридом!. Из комсомольцев и пионеров старшего возраста были созданы так называемые ударные группы бронебойщиков, которые должны были сжигать танки, забрасывать их бутылками с горючей смесью. Комсомольцы и пионеры проводили разлив жидкости в бутылки.

Хорошо дрались многие отряды народного ополчения; особенно выделялся отряд, который держал оборону в парке (политруком там был тов. Эстеркин), и отряд труболитейного завода. Лучшим отрядом был,пожалуй, все же отряд шелковой фабрики. Командиром его являлся т. Щербаков. Этот отряд упорно защищал позиции, когда гитлеровцы пытались переправиться через р. Днепр; в отряде погибло около 70 человек. В районе Машековки отличился отряд пединститута{14}.

Рассказ Морозова уточняет и дополняет Василий Иванович Сыромолотов, бывший начальник Могилевского областного управления милиции.

Мне помнится, — говорил он, — что 25 июня я был вызван в штаб и мне было предложено как начальнику областного управления милиции мобилизовать население на оборону города Могилева. Причем, надо прямо сказать, что население было хорошо подготовлено партийными и советскими органами и на призыв выйти на сооружение оборонительной линии вокруг города откликнулись тысячи добровольцев. Ежедневно работало 10–15 тыс. человек. Я сейчас не помню фамилии, но руководил этим делом кто-то из военных, инженер-специалист. Люди, строившие оборону, нередко подвергались налетам вражеской авиации, но не прекращали работу. Линия обороны была сооружена в радиусе 25 км. Эта работа была закончена в 7-дневный срок. Она была проведена очень организованно.

3 — 4 июля при обкоме и горкоме партии было созвано собрание коммунистов. Оно было очень кратким. Многие коммунисты прямо с собрания шли на предприятия и в учреждения, где провели митинги, мобилизовали рабочих и служащих на организацию обороны родного города. Под руководством обкома партии 3 или 4 июля были организованы отряды народного ополчения, в которые вступили коммунисты, комсомольцы, передовые рабочие и служащие. Отряды эти насчитывали около 5 тыс. человек. Активную роль в их организации и во всей обороне города принимали П. Е. Терентьев, командир ополченцев, и А. И. Морозов — комиссар народного ополчения.

Вместе с войсками 172-й дивизии так же героически защищали Могилев подразделения милиции, народные ополченцы. Был сформирован, например, отряд для обороны территории в районе 7-го кирпичного завода. Командовал этим отрядом начальник школы НКВД майор Калугин, а комиссаром был секретарь парторганизации НКВД. Они стойко держали оборону на своем участке.

Где брали оружие народные ополченцы? Часть оружия — до 3 тыс. винтовок народному ополчению дали работники милиции, НКВД и школа милиции. На наших складах был запас винтовок, и это оружие начальник гарнизона выдал народным ополченцам{15}.

Некоторые данные, уточняющие сведения об организации обороны Могилева, содержатся в воспоминаниях начальника штаба 172-й дивизии полковника А. И. Карпинского. Из них, как, впрочем, и из свидетельств других участников событий, явствует, что вокруг Могилева в радиусе до 25 км был создан оборонительный обвод с более или менее широкой полосой предполья. Оборона была, таким образом, круговой и имела целью не дать врагу ворваться в город ни с ходу ударом в лоб, ни обходным маневром с флангов или тыла.

Такая задача защитникам города была поставлена еще в конце июня, ибо быстрый захват этого важного стратегического рубежа сразу бы нарушил замысел советского командования организовать оборону по Днепру. План обороны города и построение боевых порядков полков предусматривали прежде всего отражение танков врага на наиболее вероятных направлениях ударов, а также тесное взаимодействие и прямую взаимопомощь как между стрелковыми частями дивизии, так и между ними и артиллерией. Тщательно был разработан план прикрытия с воздуха важнейших объектов и боевых порядков частей. Зенитная артиллерия армии получила конкретные задачи по прикрытию аэродромов, железнодорожных станций, мостов, штабов, огневых позиций артиллерии и оборонительных сооружений, занятых пехотой.

Осуществление запланированных мероприятий было связано с громадным напряжением сил всего личного состава, ибо действовать приходилось против превосходящих сил противника при полном отсутствии танков и фактически обходясь полковой и дивизионной артиллерией, так как дивизии был придан лишь 601-й корпусной гаубичный артиллерийский полк. Положение усугублялось тем, что левый фланг был прикрыт крайне слабо, а авиация противника господствовала в воздухе. Однако усилиями обороняющихся частей, командования штаба дивизии, а также дивизионных, армейских и фронтовых инженеров, пишет Карпинский, была построена прочная круговая противотанковая оборона с сильными узлами сопротивления. Большое участие в контроле за ходом оборонительных работ и оказании помощи приняло на себя командование фронтом.

Генерал-майор Романов в соответствии с указаниями командарма и командира 61-го корпуса принял решение занять оборону по западному берегу Днепра. Полкам были назначены участки. От Затишья до Тишовки занял оборону 514-й стрелковый полк под командованием подполковника С. А. Бонича (начальник штаба полка майор Муравьев). Этот полк поддерживал 493-й гаубичный артиллерийский полк. От Тишовки до Буйничей расположился 388-й полк под командованием полковника С. Ф. Кутепова. Полк поддерживался 340-м легким артиллерийским полком. По восточному берегу Днепра во втором эшелоне занял оборону 747-й полк под командованием подполковника А. В. Щеглова. 747-й полк поддерживался 601-м гаубичным корпусным артиллерийским полком. 341-й отдельный зенитный дивизион располагался в районе 388-го полка, прикрывая аэродром и мост через р. Днепр.

Для разведки противника командир дивизии выделил подвижной моторизованный батальон под командованием старшего лейтенанта Волчка из 514-го полка и поставил ему задачу вести разведку противника на подступах к линии обороны. Такую же задачу имел и отдельный разведывательный батальон под командованием капитана Метельского. Они начали действовать 3 июля.

4 июля на командный пункт 172-й стрелковой дивизии прибыл командир 61-го стрелкового корпуса. Ознакомившись с обстановкой, он одобрил действия командира дивизии.

Полковник Карпинский вспоминает:

4 — 5 июля наши передовые отряды вступили в бой с передовыми разведывательными частями противника, появившимися в полосе предполья, они были высланы от 24-го и 46-го танковых корпусов танковой группы Гудериана, форсировавших реку Березина и занявших города Борисов и Бобруйск.

5-8 июля бои стали еще более ожесточенными. Попытки танковых частей гитлеровцев с ходу захватить Могилев были сорваны стойким отпором наших войск. Противник понес большие потери в живой силе, подбитыми и сожженными танками.

Наглость немецко-фашистских захватчиков поначалу не знала предела. Так, например, при первом наступлении вражеские танки двигались на нашу оборону с открытыми люками, танкисты стояли в люках, как на параде. Но после того как мы противотанковыми орудиями, гранатами и бутылками с горючей смесью уничтожили десятки гитлеровских танков, враг в последующие дни более не осмеливался проводить парадных танковых атак. Каждый день горели подбитые вражеские танки. Насколько ожесточенными были эти оборонительные бои, говорит тот факт, что в один из дней было подбито и сожжено 39 танков противника, образовавших целое кладбище почерневших машин{16}.

После 8 июля в районе Могилева наступило небольшое временное затишье. Поскольку гитлеровцам не удалось лобовой атакой сломить нашу оборону, они начали искать слабые места на соседних участках. Поступили сведения от отрядов, высланных вперед. Так, из батальона Волчка пришла радостная весть, что он уничтожил несколько гитлеровских танков в районе Белыничей за р. Друть. Воины батальона использовали на полную силу не только те противотанковые орудия, которые были с ними, но и связки гранат и бутылки с горючей жидкостью.

Это позволило, — говорит полковник Черниченко, — рассказать всему личному составу дивизии об опыте отважного батальона. Мы выпустили листовку Жги немецкие танки. В ней писали о дерзких и умелых действиях бойцов, вступивших в единоборство с танками. Этот опыт широко изучался во всех подразделениях. В полках зародилась идея создания команд истребителей танков. В каждом полку на добровольных началах были созданы такие команды В эти команды вступали также бойцы народного ополчения, хорошо знающие местность. Истребительные команды нападали на пункты сосредоточения гитлеровских танковых войск и наносили им большой урон; особенно успешными их действия были ночью.

9 июля, — продолжает бывший комиссар дивизии, — меня вместе с командиром дивизии генерал-майором Романовым пригласили командир корпуса генерал Бакунин и бригадный комиссар Воронов для доклада.

Командир корпуса проинформировал нас о положении на фронте, познакомил с событиями, которые произошли в районе Борисова, где 1-я Московская мотострелковая дивизия отражала вражеские танки и нанесла фашистам большой ущерб, но под давлением превосходящих сил отошла. Командир дивизии Я. Г. Крейзер, которого мы все хорошо знали, был ранен в руку

Генерал Бакунин сказал нам. Крейзер уничтожил до 100 танков, а вам предстоит еще более серьезная задача. Из Минска и Бобруйска на Могилев наступают крупные немецкие танковые соединения, и вы будете иметь дело с несколькими сотнями танков. Готовьтесь к этому сражению. Мы приняли этот приказ к исполнению.

Командир и комиссар корпуса отметили, что части 172-й дивизии хорошо ведут себя в бою, нам было сказано о намерении представить к правительственным наградам отличившихся товарищей. 9 августа 1941 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР была награждена большая группа участников Могилевской обороны различными правительственными наградами, среди них генерал-майор Михаил Тимофеевич Романов, он был награжден орденом Красного Знамени, командир 388-го полка Семен Федорович Кутепов и многие другие{17}.

То, что сообщил своим подчиненным генерал Бакунин, опираясь на сведения, полученные из штаба фронта, вскоре подтвердилось. После продолжительной бомбардировки и обстрела из дальнобойных орудий, налетов авиации гитлеровцы 11 июля начали сильное наступление на всем фронте дивизии. 11, 12 и 13 июля шли непрерывные бои на участках, обороняемых дивизией. Глубина нашей обороны была примерно до 25 км. Враг вклинился местами километров на 16. Однако, используя резервы, умело маневрируя силами, генерал Романов организовал ряд контратак, в итоге которых враг был отброшен и линия обороны выровнена.

Л. К. Черниченко рассказал о том, как более или менее подробные сведения о сражении под Могилевом в эти дни стали известны советскому народу.

Как раз в то время, когда враг был отброшен назад, в Могилев прибыли корреспонденты центральных газет. Они собственными глазами увидели 39 сожженных гудериановских танков. Снимок кладбища гитлеровской техники был помещен в Известиях

С 13 июля гитлеровцы, форсировав Днепр южнее Быкова, стали расширять плацдарм в районе Сидоровичей. Особенно ответственная задача легла на 747-й полк. Враг понял, что наша оборона ослаблена, и решил отрезать части, находившиеся в самом Могилеве, от частей, оборонявшихся на станции Луполово. Полк встретил наступление танковых войск на шоссе Орша — Гомель на восточном берегу Днепра.

Мне довелось беседовать с бывшим комиссаром полка Кузнецовым и бывшим секретарем партбюро Монаховым и вести переписку с бывшим командиром полка Щегловым{18}. Они сообщили немало интересного о героических боях в районе станции Луполово.

747-й полк имел уже некоторый боевой опыт, так как принял участие в боях на финском фронте в районе Кандалакши. В районе Могилева этот полк первоначально оказался в лучшем положении, чем 388-й и 514-й полки, которые оборонялись на западном берегу Днепра и первыми приняли таранный удар врага. Кроме того, 747-й полк, занимавший оборону на 10-километровом участке, поддерживался 601-м гаубичным артиллерийским корпусным полком. На участке полка располагался армейский зенитный артиллерийский полк, что также укрепляло оборону левобережного предместья Могилева. По господствующим высотам, густо заросшим лесом, личный состав полка и население Луполово отрыли траншеи и окопы, построили несколько дзотов, вырыли противотанковый ров, устроили ловушки, установили надолбы и минные поля. Создавались узлы сопротивления, укреплялась полоса предполья. Где позволяли условия, были сделаны лесные завалы, на высоких деревьях оборудованы наблюдательные пункты. На особенно угрожаемых участках установлены проволочные заграждения. В самом Луполово были возведены баррикады и укреплены каменные постройки. В глубине обороны полка тщательно готовились огневые позиции артиллерии.

Мы с самого начала, — пишет В. Ф. Кузнецов, — включились в разведывательные действия, выделив по указанию заместителя командующего Западным фронтом генерал-лейтенанта Еременко подвижную диверсионную группу, направившуюся в тыл врага. Ее действия были довольно успешными, она захватила в плен двух гитлеровских офицеров, которые дали ценные сведения о составе сил врага и его намерениях. Они, в частности, сообщили, что на могилевском направлении действует 24-й танковый корпус, а их собственные передовые подразделения имели задачей разведать нашу оборону на этом участке{19}.

У нас было тогда крайне мало фактических сведений о противнике, и то, что сообщили офицеры, захваченные разведотрядом 747-го полка, имело действительно большую ценность. Мы, в частности, едва ли не впервые узнали о составе группы Гудериана и о ее 24-м танковом корпусе. В дальнейшем оказалось, что дивизии пришлось иметь дело с этим корпусом, а именно с его 3-й танковой и 10-й механизированной дивизиями.

Большое внимание обращалось в 747-м полку, как и во всей дивизии, по свидетельству участников обороны, подготовке к отражению танковых атак противника. Основным средством для этого наряду с артиллерией были бутылки с горючей жидкостью. Воины усиленно тренировались в применении этого оружия карманной артиллерии, как его тогда называли. Кузнецов рассказывал, что генерал Романов, проверявший полк перед боями, похвалил командование полка за большую работу, проведенную по подготовке истребителей танков. И в ходе боев это простое, но грозное в умелых руках средство сыграло немалую роль в отражении бронированных клиньев врага.

На участке полка положение с вооружением и техникой оставляло желать лучшего: отечественный автомат был один на весь полк, правда, было захвачено уже несколько десятков трофейных автоматов, в полку было всего пять бронемашин и ни одного танка.

Активные боевые действия на участке 747-го полка, которому довелось сыграть важную роль в обороне Могилева, начались 10 июля ураганным артиллерийским огнем врага. Вскоре передовые подразделения неприятеля мотоциклисты, вооруженные крупнокалиберными пулеметами, — атаковали боевое охранение полка (командир — лейтенант Королев), находившееся в 10 км впереди основных сил в небольшом леске, у д. Недашево. Наши воины стойко выдержали их удар, огнем и контратаками нанесли большой урон и обратили в бегство хваленых мотоциклистов. Вслед за ними двигалась пехота, ей тоже был нанесен урон: до двух десятков человек было убито. В плен был захвачен унтер-офицер{20}, показавший, что мотоциклисты двигаются на Чаусы, а основные силы дивизии строят переправы через Днепр и частично начали переправляться. Наступление велось двумя колоннами: одна из них и натолкнулась на передовое охранение полка.

Как уже указывалось, ожесточенные бои развернулись в районе Сидоровичей. На этом участке наступало до двух полков противника с бронемашинами и танками. Гитлеровцы заняли деревню.

По решению командующего 13-й армией в направлении Сидоровичей и Слободки была организована контратака, в которой принял участие и отряд 747-го полка. В его состав подполковник Щеглов выделил стрелковый батальон из курсантов полковой школы, две полковых артиллерийских батареи, дивизион 493-го артиллерийского полка; в отряд вошел также разведбатальон дивизии.

Командиром отряда был назначен начальник штаба 747-го полка майор Г. И. Златоустовский. Хорошо знавшие его товарищи Кузнецов и Монахов характеризуют его как типичного кадрового офицера Красной Армии, впитавшего лучшие традиции советского офицерского корпуса. Это был человек, выросший и сложившийся как командир в предвоенные годы. По словам товарищей, он проявил себя как вдумчивый и необычайно работоспособный штабной работник, могущий по нескольку суток без сна и отдыха четко выполнять свои нелегкие обязанности. Это был во всех отношениях подготовленный командир, заслуживший большой авторитет как среди подчиненных, так и среди старших командиров.

При выполнении приказов он проявлял много инициативы, воли и настойчивости, умел повести за собой людей на выполнение самого сложного задания. Поэтому на него и пал выбор при назначении командира отряда, которому предстояло дерзко контратаковать превосходящие силы врага. В отряд он приехал по-уставному подтянутым, в новом обмундировании и снаряжении. Собрав подчиненных ему командиров, он поставил им конкретные задачи, побывал во всех подразделениях, беседовал с воинами, разъясняя им важность предстоящих действий. Комиссаром отряда был назначен инструктор отдела пропаганды полка политрук Берук.

В ночь на 13 июля двумя колоннами по двум дорогам отряд двинулся на южную опушку леса — исходный район для контратаки. Небольшое охранение гитлеровских войск было отброшено. Наша артиллерия и минометы открыли сильный сосредоточенный огонь по скоплению мотопехоты врага в д. Сидоровичи. Роты вышли из леса, развернулись и повели наступление. Гитлеровцы, не ожидавшие здесь такого удара, растерялись. Наши снаряды и мины рвались в гуще скопления войск и техники врага. Горели вражеские автомашины и бензоцистерны, броневики и танки, облитые горящим бензином взорванных бензозаправщиков. Наша наступающая пехота и разведчики ворвались в д. Сидоровичи и Слободка, беспощадно истребляя фашистов. Враг отошел назад к Днепру, оставив на поле боя десятки трупов своих солдат и офицеров, свыше 30 автомашин и бензозаправщиков, много изуродованных орудий, сгоревших броневиков и танков. Это сообщили в своем донесении в штаб полка командир и комиссар отряда. Однако под напором врага отряд отошел назад. Оседлав Гомельское шоссе, он занял круговую оборону по опушке леса севернее д. Слободка и Недашево.

На следующий день с утра с трех сторон загудели моторы фашистских танков, в воздухе появились бомбардировщики. Артиллерия и минометы врага открыли сильный огонь, и началась ожесточенная атака пехоты и танков. Бомбардировщики усиленно бомбили опушку леса, где был КП передового отряда и огневые позиции наших батарей.

По рассказам очевидцев и участников событий удалось частично восстановить картину этих боев. Перед контратакой наши артиллеристы прямой наводкой нанесли удар по танкам и пехоте противника. Сразу загорелись три танка, подбитые батареей капитана Трофимова. К окопам курсантов полковой школы развернутым строем двигалось до десяти танков. Первые три машины проползли прямо над узкими щелями. Их пропустили, но тут же вслед танкам полетели из окопов бутылки с горючей жидкостью. Танки загорелись. Гитлеровцы, пытавшиеся спастись бегством из горящих танков, были убиты. Остальные танки повернули назад. К сожалению, в горячке боя не удалось установить фамилии героев, которые открыли счет сожженным гитлеровским танкам, многие из этого боя не вернулись живыми.

Враг медленно начал отступать, не выдержав шквала нашего огня и дерзкого удара курсантов и разведчиков. Первыми подняли свою роту лейтенант Зинаков и политрук Скляренко. Оба они бежали в первых рядах контратакующих, увлекая за собой всю роту. Их примеру последовали соседние роты. Все чаще разрывались вражеские снаряды и мины, усилилась автоматно-пулеметная стрельба. Враг любой ценой пытался сорвать нашу контратаку, но это ему не удалось. Наш наступательный порыв все возрастал, и враг, не выдержав штыковой атаки, побежал назад. Прямым попаданием мины был убит политрук Скляренко, потомственный шахтер. Наши воины жестоко отомстили за смерть героя.

Пехота врага, не приняв штыкового боя, откатилась назад, сопровождаемая сильным огнем всех видов нашего оружия, оставляя па поле боя трупы своих солдат и офицеров, подбитые и сгоревшие танки, орудия и минометы. В этом бою отличился политрук батареи Смирнов. Когда вражеская атака достигла предела, а прорвавшиеся танки оказались в расположении нашей обороны, разгорелся ожесточенный поединок нашей батареи и вражеских танков. У одного из орудий батареи был убит весь расчет, в живых остался только заряжающий, раненный в бедро боец Воронков. Видя, что орудие замолчало, Смирнов со своим связным бросился к нему. С большими усилиями они выкатили орудие из укрытия и поставили на прямую наводку. Храбрецы расстреливали вражеские танки в упор и подбили две машины. В этой схватке Смирнов пал смертью героя.

Инструктор политотдела дивизии старший политрук Поляков, находившийся среди бойцов отряда, получил ранение, но оставался в строю и личным примером воодушевлял бойцов. Командир отряда майор Златоустовский был серьезно ранен в руку, но поля боя не покинул, несмотря на то, что для его замены прибыл командир 1-го батальона полка майор Денисов. Наступившая затем небольшая передышка была использована для укрепления занятых позиций, оборудования огневых позиций и артиллерии и разведывания сил врага. Маневр подразделений и подход резервов к отряду Златоустовского остались незамеченными. Была умело использована лесистая местность, и враг оставался в неведении относительно количества наших войск и техники в этом районе.

Во второй половине дня разведка отряда доложила, что неприятель приготовился к ответному удару, сосредоточив свои танки и пехоту на западной опушке леса у д. Сидоровичи. Вскоре началась сильная артподготовка, а затем в атаку двинулось до 40 танков и до полка пехоты. Они устремились по двум направлениям: по проселочной дороге из Сидоровичей на Недашево и по Гомельскому шоссе. Танки, а за ними пехота, ведя огонь на ходу, шли осторожно, испытывая стойкость и силу обороняющихся. Враг все сильнее теснил наши выдвинувшиеся вперед подразделения. Наши воины оборонялись стойко и мужественно. На стыке двух рот противник бросил на прорыв 10 танков, и бой переместился в глубину обороны отряда. В танки полетели связки гранат и бутылки с горючей смесью. Открыли огонь противотанковые пушки, для ликвидации прорыва была послана батарея лейтенанта Косорукова, которая с первых же выстрелов подбила четыре танка. Лейтенант Косоруков осколком снаряда был ранен в руку, но продолжал умело руководить боем. Враг, не добившись успеха, яростно отстреливаясь, отошел назад. Но бой не утихал. На правом фланге, на участке, где оборонялись курсанты полковой школы, прорвались танки и пехота противника. Танки врага начали утюжить окопы курсантов, снова все было в дыму и пыли. Напряжение боя достигло критической точки. В это время с фланга по приказу командира отряда майора Златоустовского на помощь курсантам из резерва была направлена противотанковая батарея. Быстро выкатив орудия на прямую наводку, батарейцы неожиданно для врага открыли огонь. Вражеская атака захлебнулась.

В этом бою особенно отличилась пулеметная рота 1-го батальона полка под командованием старшего лейтенанта Бордуна, отлично знавшего свое дело. В самый разгар боя Бордуна контузило и ранило. Когда он пришел в себя, то услышал чей-то возглас: Наводчика насмерть! Бордун, превозмогая боль, пополз вперед и припал к пулемету. С пригорка с криком бежали гитлеровцы. В каких-нибудь 40 шагах Бордун подрезал вражескую цепь длинной и меткой очередью, но сам снова был ранен осколком гранаты. К нему приближались враги. Напрягая последние силы, мужественный командир одну за другой бросил три гранаты; последняя взорвалась почти рядом. Несколько вражеских солдат заплатили жизнью за попытку взять его живым. Так оборвалась жизнь героя.

Правее полковой школы вместе с ротами разведбатальона дивизии, которым командовал капитан Метельский, оседлав шоссе Гомель — Могилев, вела неравный бой 7-я рота полка. Ее командир лейтенант Мовчак по ранению выбыл из строя. Боем руководил политрук роты Смирнов, однофамилец политрука-артиллериста, о котором речь шла выше. Когда гитлеровцы попытались прорваться по Гомельскому шоссе к Могилеву, Смирнов поднял роту в контратаку и внезапно нанес удар по мотоциклетной роте врага, отбросив ее на 300 м назад, но сам был убит пулеметной очередью недалеко от дороги.

Солдат Крылов на трофейной бронемашине ворвался в расположение врага, раздавил вражеское орудие, расстрелял его прислугу. Не обращая внимания на крики гитлеровцев о сдаче, он стрелял, пока у него были патроны.

Много других не менее героических подвигов совершили воины 747-го полка в этом первом серьезном сражении, продолжавшемся без перерыва 10 часов. Лишенные поддержки танков, воины самоотверженно боролись с танками врага связками гранат и бутылками с зажигательной смесью. Они подбили и сожгли вместе с артиллеристами до 20 танков, уничтожили до 30 автомашин и бензозаправщиков, много орудий и минометов противника, на поле боя остались сотни трупов вражеских солдат и офицеров. Отряд Златоустовского понес значительные потери и вынужден был под покровом ночи отойти в полосу предполья, оставив на дорогах боевое охранение.

Многих командиров и политработников, артиллеристов и стрелков не досчитались однополчане после этого боя.

Полк нанес серьезный урон врагу и в боях за Дашковку, где он взаимодействовал с другими частями дивизии.

Воспоминаниями о партийно-политической работе в 747-м полку поделился со мной бывший секретарь партийного бюро этого полка Сергей Петрович Монахов. Он рассказал, в частности:

Полку был отведен участок обороны протяженностью более 10 км. В таких условиях, конечно, нельзя было собрать общего собрания коммунистов полка, разговаривать же с ними было необходимо, и мы раскрепили членов партбюро по партгруппам для проведения бесед и собраний. На собраниях коммунисты высказывались за то, чтобы построить в 2–3 дня оборонительную линию на участке полка и насмерть встать на ней в борьбе с фашистскими захватчиками.

Когда противник навалился на 388-й полк, командир дивизии Романов приказал выделить группу из нашего полка на помощь соседу, наносившему контратаку под Дашковкой. Этой группой командовали коммунисты младший лейтенант Фуфаев, его заместителем был лейтенант Пугачев. Они хорошо выполнили свою задачу. Рядовые воины и командиры, идя в бой, подавали заявления о приеме в партию и просили: Если я погибну, считайте меня коммунистом. Использовались любые паузы в боях, чтобы рассмотреть заявления и наиболее достойных принять в партию. Среди них были товарищи Златоустовский, В. В. Сибиряков, Елистратов и многие другие. Молодые коммунисты стремились оправдать доверие партии. Так, майор Златоустовский, назначенный командиром разведотряда, в ночь на 13 июля 1941 г. в районе д. Сидоровичи на деле оправдал высокое звание коммуниста.

Политорганы и партийные организации делали все, чтобы о подвигах героев знали все воины полка. Например, о героизме, проявленном Бордуном, который пал смертью храбрых, воины полка были оповещены в боевых листках и листовках. Фашисты жестоко поплатились за смерть героя. После боя они оставили подбитыми 20 танков и свыше 30 автомашин, сотни трупов.

Бои шли упорные, но партийно-политическая работа не прерывалась. Во время затишья на партсобраниях мы подводили итоги боев. Гитлеровцы иногда мешали нам проводить такие собрания своим артиллерийским обстрелом.

Помню, когда в 1-м батальоне проходило партийное собрание, фашисты атаковали нас. Пришлось прервать собрание и контратакой успокоить врага. В этом бою был ранен инструктор пропаганды полка Иван Берук, но в госпиталь не ушел, остался в строю.

Много героизма проявили комсомольцы. Они, следуя примеру коммунистов, доблестно сражались с фашистскими захватчиками. В одном из боев я находился во 2-м батальоне, которым командовал старший лейтенант В. В. Сибиряков. Батальон нес большие потери, враг упорно наступал, хотя нес вдвое большие потери. Силы наши иссякали. Надо было быстро связаться со штабом полка. Командир батальона Сибиряков на своей лошади послал с донесением комсомольца Амракумова. Гитлеровцы, заметив гонца, открыли огонь. Лошадь была убита, а раненый комсомолец ползком добрался до штаба и все же вручил донесение. Рана была смертельной. Узнав, что батальону послано подкрепление, Амракумов успел сказать: Я выполнил приказ, — и навеки закрыл глаза.

Комсомолец Возной за несколько часов до боя подал заявление о приеме в партию и был принят; сразу же после этого он отправился выполнять боевое задание. Вскоре он погиб. Это был любимец молодежи нашего полка, активный депутат Новомосковского городского Совета.

Отважными воинами показали себя комсомольцы Альзоба, Гетманский, Мехалишин, Ракитин, Осинин.

Помнится и такой случай. Был воскресный день. Враг всегда по воскресеньям завязывал бои несколько позже обычного. Но вот послышался гул моторов. Часть самолетов шла на Могилев, часть на Луполово. Зенитчики открыли по фашистским стервятникам интенсивный огонь. Вместе с зенитчиками по самолетам противника били из обычных пулеметов и винтовок. Семь самолетов в этот воскресный день рухнули на землю, объятые пламенем. Это было для нас такой радостью, какой мы не переживали, кажется, за все дни обороны Могилева.

Героями этого радостного дня были наши славные зенитчики, коммунист командир взвода Федотов, политрук Жужжалов, комсорг Барановский, командир взвода коммунист Старцев, отважные наводчики комсомольцы Чепелев, Тананаев, Аксенов, Корсокин.

Политрук Акимушкин находился у зенитчиков, оборонявших мост через Днепр. Гитлеровцы с особой яростью обрушились в этот день на мост, связывавший нас с двумя другими полками дивизии. Фашистские стервятники буквально засыпали зенитчиков градом зажигательных бомб. Акимушкин сумел, однако, так сплотить людей, что они не дрогнули и продолжали вести огонь, несмотря на то, что позиции их буквально пылали от массы зажигалок. Акимушкин появлялся в самых трудных местах. Молодой еще человек, он поседел за несколько часов боя, но внешне оставался хладнокровным и бодрым, даже шутил в этой адской обстановке. После этого боя в числе сбитых зенитчиками самолетов было три бомбардировщика. В одном из них были бомбы, которые фашисты не успели сбросить. Они взорвались на земле в горевшем самолете, ранив полковника Якушева.

Одним из сбитых самолетов была зловещая рама, которая доставляла нам много беспокойства. В этом самолете было обнаружено два мешка листовок с призывом к нашим войскам прекратить сопротивление.

Летчик одного из сбитых фашистских бомбардировщиков спустился с парашютом. Это была женщина. Когда ее спросили, почему она бомбила город, мирное население, она ответила: А какая разница между вами и ими? Все вы советские, а советы нам фюрер приказал уничтожать.

Силы наши, однако, иссякали. Враг все усиливал нажим на наш полк. Особо угрожающее положение создалось, когда он вышел в район станции Луполово. На этом участке оборону держал 2-й батальон под командованием старшего лейтенанта В. В. Сибирякова.

Завязался ожесточенный бой. Враг, бросив на это направление две дивизии, потеснил 2-й батальон с занятых позиций. Гитлеровцы захватили станцию. Командир полка приказал контратаковать врага и выбить его из Луполово. Вся артиллерия полка поддержала контратаку. Впереди, как всегда, были коммунисты, они повели за собой остальных воинов. С криками Ура! За Родину! устремились роты батальона вперед. Контратака была стремительной и кровопролитной и закончилась рукопашной схваткой. Не выдержав яростного штыкового удара, подавленные нашей артиллерией, гитлеровцы дрогнули и поспешно отошли со станции. Но, перегруппировавшись, части врага вновь двинулись на позиции батальона. Бой разгорался с новой силой. Станция несколько раз переходила из рук в руки. Обе стороны несли большие потери. Командир полка приказал ввести в бой все силы. Именно тогда особенно ярко проявился патриотизм наших людей. Воины хозяйственных и санитарных подразделений заменяли убитых, легко раненные воины из медсанбата вернулись на позиции, вместе с ними и весь медицинский персонал. Медсестра Нина Потапова, будучи ранена, шла вместе со всеми в контратаку. Командир полка подполковник Щеглов энергично и умело руководил боем, он всегда оказывался там, где положение принимало критический оборот. Коммунисты и политработники словом и делом воодушевляли воинов{21}.

К 25 июля противник еще более сжал кольцо окружения, и 747-й полк был частично отрезан от других частей дивизии, некоторые его подразделения переправились в Могилев и приняли участие в заключительных боях за город, а остальные отошли дальше в лесные массивы в направлении Сухарей. Штаб дивизии потерял проводную связь с полком. Враг занял предместье Луполово.

Говоря о боевых действиях 747-го полка, нельзя не подчеркнуть, что эта часть выделялась своим упорством в обороне. 747-й полк, руководимый такими мужественными командирами и политработниками, как подполковник А. В. Щеглов, батальонный комиссар В. Ф. Кузнецов, майор Г. И. Златоустовский (начальник штаба полка) и С. П. Монахов (секретарь партбюро полка), заслужил признательность нашего народа.

На участке 388-го стрелкового полка в эти дни обстановка также крайне обострилась. В районе Буйничи противник ежедневно по нескольку раз яростно атаковал позиции оборонявшегося здесь батальона капитана Абрамова. Батальон был почти полностью уничтожен, пал смертью храбрых и его командир. С 17 июля бои развернулись на второй позиции. Здесь враг был остановлен и не смог прорваться к городу.

Положение дивизии все более осложнялось. По свидетельству многих участников обороны, особенно больным вопросом стало боепитание. Потеряв надежду захватить Могилев с ходу и понеся большие потери, части 24-го и 46-го танковых корпусов Гудериана, обойдя Могилев с двух сторон (46-й корпус севернее, 24-й корпус — южнее Могилева), соединились в населенном пункте Чаусы, замыкая окружение. Части дивизии оказались в тесном кольце, но продолжали ожесточенные, неравные бои в течение 15–19 июля. В это время враг ворвался уже в Смоленск. Характерно, что противник после своих неудачных танковых атак применил иную тактику и стал наступать пехотой, усиленной двумя-тремя танками, стремясь небольшими группами автоматчиков просачиваться в нашу оборону, особенно по ночам. Эти группы своим внезапным автоматным огнем в ночное время пытались вызвать панику в наших рядах.

Когда противник отрезал наши дивизионные тылы, войдя в Чаусы, в частях стал все сильнее ощущаться недостаток боеприпасов и продуктов. По распоряжению командования Западного фронта наша авиация сбрасывала с самолетов необходимые грузы, но часть парашютов относило в расположение врага, а иногда снаряды, доставленные с таким трудом, оказывались не тех калибров.

22 июля начальник Генерального штаба через штаб Западного фронта запросил конкретные сведения о частях, оборонявших Могилев. Генерал-майор Романов доложил о наличных силах дивизии и настоятельно просил помочь боеприпасами. Из штаба фронта было приказано выложить костры на аэродроме в районе Луполово для принятия боеприпасов. В ту же ночь группа транспортных самолетов сбросила боеприпасы и продовольствие. Часть из них попала на участок, занимаемый 747-м полком, а несколько контейнеров — в расположение врага. На рассвете следующего дня завязался ожесточенный бой за эти боеприпасы, и они были отбиты у врага. 24-го снова были сброшены боеприпасы, на этот раз на участке 388-го полка в районе Тишовки и в районе шелковой фабрики.

По словам комиссара дивизии, это была не только большая материальная, но и моральная поддержка. Воины дивизии чувствовали неразрывную связь со всем народом, воочию убеждались, что командование фронта и Верховное Главнокомандование, несмотря на сложность общей обстановки, не забывало о защитниках Могилева.

Приведу свидетельства генерала Бакунина о событиях этих недель с точки зрения командира, руководившего ходом боевых действий на более широком участке. Оговоримся, что в них частично повторяются факты, уже известные читателю из предыдущего изложения.

В течение 9 и 10 июля противник проявлял особенную активность. Войска корпуса подвергались сильным и неоднократным налетам гитлеровской авиации. Авиаудар пришелся по районам Копысь, Шклов, эти же районы были подвергнуты воздействию массированного артиллерийского и минометного огня противника, где проходил передний край обороны 53-й стрелковой дивизии. Однако неоднократные попытки врага навести переправы через Днепр в районах Копысь, Шклов, Добрейка в эти дни наши войска успешно срывали.

В полосе обороны 172-й дивизии противник крупными силами танков и пехоты пытался смять передовые отряды на р. Лохва и прорвать оборону дивизии в направлении Княжицы, Ямнипа, но, понеся большие потери в танках и пехоте, вынужден был отойти в леса южнее этих населенных пунктов. По докладу командира 172-й дивизии Романова, в итоге боев было подбито не менее 39 танков. Были взяты пленные, которые показали, что основная задача их частей — наступать на Москву.

На наши просьбы о нанесении ударов с воздуха командующий 13-й армией ответил, что в его распоряжении, как, впрочем, и в распоряжении фронта, бомбардировочной авиации почти нет.

С утра 11 июля противник перенес основные усилия в полосу обороны 172-й дивизии. Примерно после двухчасовой обработки переднего края и глубины обороны двинулась танковая армада по всему фронту этого соединения. Но организованным артиллерийским огнем наших войск, минными полями перед передним краем и многочисленными контратаками продвижение гитлеровцев было остановлено.

В течение всего этого и предыдущего дня 53-я дивизия также подверглась сильным налетам авиации, артиллерийскому и минометному обстрелу. Под прикрытием авиации, артиллерийского и минометного огня противник пытался навести переправы через Днепр, но пока успеха не добился. Он нес большие потери в живой силе и технике Стало ясно, что неприятель хочет сломить нашу оборону в районе Могилева и организовать переправы через Днепр южнее Орши, Копыси, Шклова.

12 июля в полосе обороны 172-й дивизии продолжались неоднократные попытки противника продвинуться вперед под прикрытием сильных налетов авиации, артиллерийского и минометного огня, но они по-прежнему терпели провал.

По показаниям пленных, большое количество танков противника в районах лесов южнее Княжиц и Ямницы остановились из-за недостатка горючего. Командир дивизии Романов 15Ф попросил разрешения организовать вылазку по уничтожению этих танков противника. По докладу командира дивизии, было уничтожено около 50 танков противника и взято в плен до 100 гудериановских танкистов, захваченных возле танков спящими.

С 13 по 21 июля 172-я дивизия ежедневно по нескольку раз в день отражала атаки танков и пехоты противника на переднем крае, но только на некоторых направлениях противнику удавалось вклиниться в нашу оборону, однако организованным огнем и решительными контратаками положение на переднем крае обороны всякий раз восстанавливалось.

Начиная с 20 июля, гитлеровцы сбрасывали массу листовок, в которых разглагольствовали о том, что Красная Армия разбита, дальнейшее сопротивление, дескать, бесполезно. В листовках требовали уничтожать комиссаров и сдаваться в плен. Советских воинов уверяли, что им будет гарантирована жизнь, хорошее питание и т. д. Далее геббельсовские пропагандисты перечисляли, какие советские города уже были заняты гитлеровскими войсками.

Эта агитация, однако, не производила на наших солдат ни малейшего впечатления. Они уничтожали листовки и соревновались в обстреле низко летящих вражеских самолетов.

С 21 по 25 июля танки и пехота противника, поддержанные еще более мощными ударами авиации, артиллерии и минометов, на ряде участков пробили оборону 172-й дивизии. Продолжая сопротивление, вновь и вновь переходя в контратаки, полки дивизии вынуждены были отойти на ближние подступы к Могилеву.

Нельзя не отметить, — пишет далее генерал Бакунин, — командиров частей и подразделений этой дивизии, сражавшихся самоотверженно и храбро, не щадивших своей жизни, таких, как командир 388-го полка полковник Кутепов, начальник штаба этого полка капитан Плотников. Когда танки противника прорвались через передний край обороны и устремились на КП 388-го полка, личный состав штаба во главе с Кутеповым и Плотниковым, пропустив танки противника, контратаковал пехоту, забросав гитлеровцев гранатами. Командир и начальник штаба бросились вперед на врага, воодушевляя бойцов и командиров примером личной доблести и самоотверженности. Благодаря этой дерзкой контратаке было восстановлено положение батальона, находившегося во втором эшелоне полка.

Подобным же образом неоднократно действовал и командир 514-го полка полковник Бонич.

Командир легкого артполка полковник Мазалов, когда танки подошли к его КП, принял командование батареей, которая вела огонь по танкам противника. Таких примеров было очень много. 172-я дивизия проявила массовый героизм в сражении против превосходящих сил врага.

Командир дивизии генерал Романов показал себя хорошим организатором боя, умело и твердо руководил частями, мужественно и храбро вел себя в бою.

В период с 21 по 26 июля противник довел до высшего предела нажим на северном участке 110-й дивизии 20-го механизированного корпуса, стремясь сломить сопротивление частей корпуса на правом фланге. Под прикрытием авиации, артиллерии и минометов танки и пехота ежедневно по нескольку раз переходили в атаку, но, неся большие потери, решительного успеха добиться не могли.

Наши войска, в частности 110-я дивизия, продолжали прочно удерживать свои позиции, отвечая контратаками на каждый удар противника. Командир 110-й дивизии Хлебцев проявил себя также как зрелый, волевой и мужественный военачальник{22}.

По-иному командир корпуса оценивает поведение исполнявшего обязанности командира 1-й Московской мотострелковой дивизии полковника Глуздовского. Его дивизия несколько дней находилась в обороне южнее и юго-восточнее Луполова, а затем без разрешения командира корпуса полковник Глуздовский снял части с занимаемого ими участка обороны и увел в восточном направлении.

По словам Бакунина, все это время, особенно в 20-х числах, командиры соединений все настойчивее докладывали ему о том, что боеприпасы на исходе.

Проанализировавобстановку, — рассказывает в заключение генерал Бакунин, сложившуюся на участке корпуса, которая характеризовалась тем, что войска корпуса оказались в полном окружении, в глубоком тылу врага, а связь с высшим командованием была прервана, я пришел к выводу, что дальнейшее сопротивление без надежного боепитания приведет к еще большим потерям среди личного состава, и принял решение выходить из окружения.

Утром 26 июля я пригласил к себе на КП командиров соединений и отдельных частей с тем, чтобы объявить предварительное решение о выводе войск из окружения. На этом совещании присутствовали командиры 20-го механизированного корпуса генерал-майор Н. Д. Веденеев, 26-й танковой дивизии — генерал-майор В. Т. Обухов, командир 210-й мотострелковой дивизии генерал-майор Ф. А. Пархоменко, командир 110-й стрелковой дивизии полковник В. А. Хлебцев и др. Командир 172-й стрелковой дивизии Романов не присутствовал на совещании, так как его дивизия была отрезана от других соединений корпуса. На совещании генералы Веденеев, Пархоменко и полковник Хлебцев сочли мое предварительное решение своевременным и не высказали возражений против него{23}.

Командир корпуса ознакомил собравшихся с обстановкой, сложившейся перед фронтом наших войск, и изложил в общих чертах план выхода из окружения; детальную разработку плана на основе принятого решения было приказано провести начальникам штабов соединений под руководством начальника штаба 61-го корпуса подполковника А. Н. Корякова.

Время выхода было назначено на исходе дня 27 июля. Планом предусматривалось движение войск тремя маршрутами в общем направлении Мстиславль, Рославль. В авангарде следовал 20-й механизированный корпус, в арьергарде — наиболее боеспособные части 110-й стрелковой дивизии.

Командир 172-й стрелковой дивизии, не имея надежной связи с корпусом, принял решение о выходе из окружения.

В течение этих 23-дневных боев на берегах Днепра и в районе Могилева все войска корпуса в упорных боях с превосходящими силами противника проявили стойкость в обороне, организованность, храбрость, мужество и массовый героизм. Особого внимания и благодарности заслуживает 172-я дивизия, с честью выполнившая задачу обороны города Могилева.

Важную роль в стойкости обороны сыграла артиллерия, и особенно противотанковая.

В итоге 23-дневных боев, по далеко не полным подсчетам наших штабов, было сбито, подбито и уничтожено: самолетов — 24, танков — около 200, мотоциклов около 400, автомашин — около 500, уничтожено 15 тыс. и взято в плен около 2 тыс. солдат и офицеров противника.

Наши войска понесли также большие потери, особенно от массированных налетов авиации противника. Иногда гитлеровские стервятники действовали нагло, летая на небольшой высоте. Например, 20 июля зенитно-пулеметная рота 110-й дивизии, прикрывавшая КП корпуса, сбила четыре самолета противника.

Все наши войска сражались в этих боях с высоким упорством, стойкостью и самоотверженностью.

Таким образом, войска, которыми командовал Бакунин в операции на днепровском рубеже и в районе Могилева, сдерживали в течение 20–23 дней крупные танковые и механизированные войска противника и этим самым способствовали стабилизации фронта на рубеже Ярцево, Ельня, Дятьково.

В ходе длительных жестоких боев на подступах к Могилеву защитники города воины 172-й стрелковой дивизии, 425-го стрелкового полка 110-й стрелковой дивизии и бойцы отрядов народного ополчения — нанесли врагу большой урон. По подсчетам участника обороны бывшего политрука стрелковой роты 747-го стрелкового полка Ивана Михайловича Брюханова, которые он сделал на основании писем и бесед с участниками обороны, под Могилевом было убито и ранено до 8 тыс. солдат и офицеров противника, взято в плен более 600 человек, подбито и сожжено до полутора сотен вражеских танков и бронемашин, сбито несколько десятков фашистских стервятников. Эти данные не претендуют на абсолютную точность, но, по-видимому, недалеки от истины.

К 26 июля, однако, материальные возможности обороны города были полностью исчерпаны, хотя моральный дух в значительно поредевших рядах доблестных защитников города по-прежнему оставался высоким. Несмотря на огромные потери, те, кто остался в строю, были преисполнены мужества и готовности продолжать неравную борьбу. Однако командир дивизии понял, что в ходе сражения наступил такой момент, когда дальнейшая оборона днепровского рубежа на ограниченном участке не могла уже более иметь оперативного значения. Попытка оставаться далее на занимаемых позициях угрожала истреблением подчиненных ему войск. Боеприпасы и продовольствие были израсходованы, пополнить их не было никакой возможности. Линия фронта откатилась далеко на восток.

В ночь на 26 июля Михаил Тимофеевич собрал совещание в штабе дивизии в помещении городской школы № 11 по ул. Менжинского. Сюда были вызваны командиры, комиссары и начальники штабов стрелковых полков и других частей, подчиненных дивизии. Совещание это носило не совсем обычный характер. Командир дивизии в этот тяжелый час хотел посоветоваться с людьми, выслушать их мнения, выяснить настроения и прийти к согласованному решению.

Из свидетельств участников этого совещания удалось достаточно точно восстановить его ход. Генерал Романов открыл совещание следующим сообщением.

Утром 24 июля в штаб дивизии из 747-го стрелкового полка были доставлены два парламентера — офицер и солдат из полка Великая Германия с белым флагом и белыми повязками на рукавах, без оружия. Они вручили мне документ, адресованный начальнику Могилевского гарнизона и подписанный командиром 7-го армейского корпуса. В документе в ультимативной форме высказывалось требование о немедленном прекращении сопротивления и сдаче города, в этом случае враг обещал снисхождение к пленным.

Ознакомившись через нашего переводчика с содержанием документа, мы с комиссаром дивизии сказали парламентерам, что их командование заблуждается, полагая, что защитники Могилева добровольно сложат оружие. В истории Красной Армии еще не было случая, чтобы гарнизон сдавался на милость врага, не исчерпав всех возможностей обороны, а советские части, обороняющие днепровский рубеж у Могилева, являются верными наследниками традиций своих отцов.

После этого ультиматум был возвращен парламентерам, и они отправлены восвояси.

Рассказав об этом, Михаил Тимофеевич спросил присутствующих, одобряют ли они это решение командования дивизии.

— Полностью одобряем, — в один голос ответили участники совещания.

— Спасибо за доверие, — сказал М. Т. Романов и продолжал. — Мы, конечно, сдаваться фашистам не намерены. Как патриоты Советской Отчизны никогда не покроем себя позором. Я хотел посоветоваться с вами, как нам поступить в дальнейшем. Положение наших войск, обороняющих город, трагическое. Части истекли кровью, пополнить их некем. В городе накопилось до 4 тыс. раненых, боеприпасы фактически кончились, продовольствие на исходе. Несмотря на большое численное превосходство в живой силе и технике со стороны противника, окруженные части нашей дивизии, 425-й полк и 110-й стрелковой дивизии, народные ополченцы и милиция дрались мужественно, проявили большое упорство в обороне, дерзко и организованно контратаковали врага. Мы понесли большие потери, много командиров и солдат пали в бою смертью храбрых, отдав свою жизнь за Родину. Прошу почтить их память вставанием.

После минуты молчания Михаил Тимофеевич попросил присутствующих откровенно высказать свои соображения.

Первым взял слово командир 388-го стрелкового полка Кутепов. Он сказал:

— Противник не мог сломить нашей воли, мы выполнили приказ командующего войсками Западного фронта по обороне Могилева. Нелегкий участок обороны достался нашему 388-му полку. Мы дрались у знаменитого села Салтановка, где в 1812 г. французским войскам было нанесено поражение. Мне кажется, что воины полка оказались достойными своих предков. Бои здесь носили ожесточенный характер. На каждый удар противника мы отвечали контратакой и нанесли ему немалый урон, но и сами истекли кровью. Беда заключалась в том, что у нас не было танков, чтобы подавить огневые точки противника, которые косили нашу пехоту. Сейчас подразделения поредели настолько, что не из всякого батальона наберешь и взод. Главное, нет боеприпасов. Я предлагаю собрать все оставшиеся силы и пробиться из окружения.

Взявший после него слово исполняющий обязанности начальника штаба дивизии майор Василий Александрович Катюшин доложил, что противник сжимает кольцо окружения вокруг Могилева тремя свежими пехотными дивизиями. Оставаться далее на занимаемых рубежах, значит подвергнуть фактически безоружных людей истреблению. Необходимо начать выход из окружения в двух направлениях — на север и на юг.

Так как это мнение было общим, никто больше выступать не стал.

М. Т. Романов, подытоживая совещание, сказал:

— Спасибо вам, товарищи. Вы укрепили меня в мыслях, с которыми я шел на совещание. Я предварительно уже принял решение на выход из окружения, но хотел посоветоваться с вами. Теперь я твердо убежден, что предварительное решение было правильным.

Михаил Тимофеевич как непосредственный руководитель обороны Могилева и другие участники совещания хорошо знали обстановку. Их решение в тех условиях было единственно возможным.

В заключение совещания командир дивизии огласил следующий приказ:

1. Противник окружает нас с запада, с севера и юга пехотными частями 7-го армейского корпуса, с востока действует дивизия СС «Райх».

2. 27 июля с наступлением темноты всем частям и штабам оставить гор. Могилев и начать пробиваться из окружения: а) частям, действующим на левом берегу р. Днепр, под общим командованием командира 747-го стрелкового полка Щеглова прорываться в северном направления, пункты прорыва на местности назначить командиру полка. По прорыву кольца окружения повернуть на восток в направлении лесов, что восточнее Могилева, и двигаться до соединения со своими частями; б) частям, обороняющимся на правом берегу р. Днепр, под общим командованием командира 388-го стрелкового полка Ку-тепова прорываться из окружения в юго-западном направлении вдоль Бобруйского шоссе на кирпичный завод и далее в лес в районе д. Дашковка, в тыл врага. В дальнейшем, следуя в южном направлении, вдоль р. Днепр, переправиться на его левый берег и после этого двигаться в восточном направлении до соединения со своими частями; в) группе управления дивизии, штабу дивизии, дивизионным частям (батальон связи, саперный батальон и др.) двигаться за 388-м стрелковым полком во втором эшелоне.

Отдав боевой приказ, генерал Романов дал еще ряд указаний: всем частям, штабам и подразделениям все имущество и вооружение, которое невозможно увезти с собой, привести в негодность или уничтожить; все деньги, которые в большой сумме хранились в финансовой части, сжечь; все боевые документы (коды, шифры и т. д.) сжечь; всех раненых, неспособных следовать самостоятельно, оставить в Могилеве в дивизионном госпитале вместе с медицинским персоналом. Старшим врачом назначить начальника дивизионного госпиталя военврача 2-го ранга Владимира Петровича Кузнецова{24}.

Так закончилось это очень короткое историческое для обороны Могилева совещание. Его участники спешно отправились в свои части, чтобы немедленно приступить к выполнению приказа командира дивизии.

В глубоком тылу врага, когда наш фронт откатился уже на добрую сотню километров, 172-я дивизия продолжала оставаться неотъемлемой частью Красной Армии. Ее личный состав жил и действовал в соответствии с законами нашей Родины и воинским уставом. Свершив, казалось бы, невозможное, защитники Могилева удержали город, огражденный лишь полевыми укреплениями легкого типа от бешеного натиска бронированной армады основных сил танковой группы Гудериана. И это при условии, что чуть ли не главным средством борьбы с танками были бутылки с горючей жидкостью и связки ручных гранат.

Во исполнение приказа командира дивизии все командиры частей отдали свои распоряжения о подготовке к ночной контратаке, тем временем бои на всем фронте дивизии не затихали ни на минуту, все более усиливалась артиллерийско-минометная канонада.

В 388-м полку был создан ударный отряд, которому предстояло двигаться в авангарде и пробить кольцо окружения. Предполагалось, что авангард будет действовать в направлении Рогачева, затем форсирует Днепр и будет искать соединения с нашими войсками в районе Гомеля. Руководство авангардным отрядом было возложено на полковника Кутепова и капитана Плотникова.

Арьергардный отряд, которому надлежало прикрыть отход частей дивизии, находившихся на западном берегу Днепра, представлял собой сводный полк, в котором были собраны воины подразделений, обслуживавших штаб, милиция и народные ополченцы; его возглавлял исполнявший обязанности начальника штаба дивизии майор Василий Александрович Катюшин.

В 24 часа авангард завязал ожесточенные бои, начав движение по указанному маршруту. Одновременно выступил штаб дивизии, с ним находились командир и комиссар дивизии. Весь город в это время находился под обстрелом всех видов оружия. Стараясь соблюдать маскировку, не зажигая огней, личный состав управления дивизии сосредоточился во дворе школы № 11. Под обстрелом заканчивались последние приготовления. Впереди, возглавляя колонну, двинулся на броневике командир дивизии, за ним следовали остальные; выехав на одну из улиц, которая выводила из города, штабная колонна натолкнулась на поток вражеских машин, прорвавшихся с наступлением темноты в город. Не обнаруживая себя, колонна штаба пристроилась в хвост гитлеровцам и без единого выстрела продолжала движение. Ночь была темная, лил проливной дождь, и враг ничего не заметил. Так штабная колонна выехала на Бобруйское шоссе в район шелковой фабрики. Гитлеровцы к этому времени, видимо, разгадав намерения защитников города, осветили все пространство ракетами и прожекторами и открыли бешеный огонь по шоссе. Наши залегли в кюветы и начали отстреливаться, экономя боеприпасы. Генерал Романов руководил боем. В этих ожесточенных схватках он был тяжело ранен в левое плечо, но оставался в боевых порядках.

Лесного массива штабной отряд главными силами достиг уже поздним утром, часов около 10. Тем временем гитлеровцы выдвинули свежую часть из Бобруйска навстречу отходящим.

Арьергардный отряд завязал ожесточенные бои на улицах города, пытаясь отвлечь внимание врага от основных сил. Люди майора Катюшина героически дрались до последнего патрона, большинство из них пало на одной из площадей города, где завязался особенно кровопролитный бой. Судьба большинства из них неизвестна. Отдельные бойцы арьергарда затем вышли также в Тишовские леса в районе Дашковки. Здесь, в Тишовских лесах, был сформирован сводный отряд из остатков частей дивизии, находившихся на западном берегу Днепра. Он был вооружен лишь легким оружием и по численности равнялся примерно стрелковому батальону. Отряд двинулся по ранее разработанному маршруту на Рогачев.

Путь был нелегким, с боями пересекали воины шоссейные дороги, по которым непрерывным потоком шли гитлеровские войска, подтягивались их тылы. Рогачев занимал довольно многочисленный вражеский гарнизон. Форсировать Днепр в этом районе оказалось невозможным. Отряд отошел к Новому Быхову и здесь переправился через реку. Дальше на восток он двигался через глубинные деревни Обидовичи, Большая Зимница, Черняковка, Хлевно и достиг р. Сож. Проводниками служили местные жители, охотно помогавшие воинам.

18 августа отряд вышел на территорию Смоленской области и остановился у маленькой деревушки на р. Беседь.

По магистралям Хотимск — Рославль и Кричев — Рославль, проходившим невдалеке, двигались немецкие войска. Расположившись в лесочке, отряд вел усиленную разведку, готовясь перейти линию фронта. Отчетливо доносились звуки не только артиллерийской канонады, но и пулеметной стрельбы. В воздухе появлялись советские самолеты. Линия фронта была рядом. Но разведчики отряда, в ночное время обследовавшие район, установили, что всюду линия фронта бдительно охранялась врагом.

К фронту двигались все новые колонны гитлеровских войск. Возглавлявшие отряд комиссар дивизии Черниченко и комиссар 493-го артиллерийского полка Анпилов решили посоветоваться с людьми, ибо считали, что перейти линию фронта в составе отряда не удастся, мало было надежды выйти таким способом из этого района, чтобы соединиться с партизанами. Личный состав был измотан маршами и боями и в основном состоял из раненых и больных. На импровизированном военном совете решили двигаться в дальнейшем мелкими группами, разбившись по 2–3 человека.

Трудно судить, насколько это решение было верным. К сожалению, у нас почти нет сведений о судьбе большинства воинов этого отряда.

В 747-м полку положение при выходе из окружения сложилось следующим образом. К 27 июля, когда по приказу должен был начаться выход из окружения, как мы уже отмечали выше, подразделения полка частично восстановили положение на ст. Луполово. Атаки гитлеровцев прекратились, наступило затишье.

В ночь с 27 на 28 июля остатки полка под руководством командира полка подполковника Щеглова и комиссара полка батальонного комиссара Кузнецова двинулись в направлении д. Сухари, где в окружении бился 425-й полк 110-й дивизии и остатки 20-го механизированного корпуса. 30 июля отряд 747-го полка соединился с ними, дальше двинулись все вместе, пробиваясь с боями на рубеж Ярцево, Ельня, Рославль, действуя партизанскими методами. Эти отряды соединились со своими частями в августе 1941 г.

Судьбы командиров, политработников и солдат 172-й дивизии в дальнейшем сложились по-разному. Прежде всего следует сказать о командире дивизии.

Доброе имя этого храброго воина, достойного сына нашей социалистической Родины, в годы культа личности было предано забвению.

М. Т. Романов в дни обороны Могилева проявил высокие организаторские способности, большую силу воли, незаурядное мужество и храбрость. Командиры и политработники, знавшие его, отзываются о нем наилучшим образом. Вот что, например, говорит о нем бывший комиссар 172-й стрелковой дивизии Л. К. Черниченко:

Генерал Романов вступил в ряды КПСС в 1940 г., он был хорошим коммунистом. Исключительно волевой и талантливый командир, он имел все данные для того, чтобы решать такую большую задачу, как оборона г. Могилева.

Высокую оценку генералу Романову как коммунисту и командиру дал в беседах со мной его бывший непосредственный начальник командир 61-го стрелкового корпуса генерал Бакунин. С большой теплотой, искренним уважением и любовью отзываются о нем все его подчиненные, с которыми мне довелось встречаться или переписываться. Воспоминаниями о жизни и деятельности Михаила Тимофеевича до Великой Отечественной войны поделилась со мной его жена и боевая подруга Мария Ефимовна Романова.

Михаил Тимофеевич Романов родился в Нижнем Новгороде 21 ноября 1891 г. Отец его, Тимофей Федорович Романов, цеховой ремесленник, умер, когда сыну было 15 лет. К этому времени Михаил отлично окончил городское училище. После смерти отца на руках у подростка осталась мать Анна Николаевна и младшая сестра Юлия. Для того, чтобы содержать семью, Михаил стал работать ремесленником-надомником по пошивке фуражек для торговцев Сорокиных. Трудиться приходилось с утра до поздней ночи. Но лишь наступало воскресенье, как Миша отправлялся в городскую библиотеку, где проводил свой единственный свободный день. Большое удовольствие доставляло ему посещение театра, особенно оперы. Сам обладая красивым, сильным голосом, он страстно любил музыку, пение. На всю жизнь запомнились ему голоса Шаляпина, Собинова и других корифеев русской оперной сцены, нередко выступавших в те годы в Нижнем Новгороде.

В 1915 г. Михаил Тимофеевич был призван на действительную службу в армию и направлен в Чистопольскую школу прапорщиков, которую окончил через шесть месяцев. Затем он служил в 72-м полку в Ржеве. После февральской революции, уже на Западном фронте, солдаты выбирают его в полковой комитет. После Октября Михаил Тимофеевич возвратился в Ржев, где вскоре добровольно вступил в Красную Армию, навсегда связав с ней свою жизнь.

Трудолюбивый, настойчивый, дисциплинированный, умеющий привлечь к себе подчиненных, он быстро завоевывает авторитет. Вскоре 3-й полк, где Михаил Тимофеевич был начальником полковой школы, направили на Восточный фронт. Романов участвовал в боях с колчаковцами. Затем его направили в Туркестан в 11-й стрелковый полк, действовавший против басмачей. В должности помощника командира полка он участвовал в ряде опасных операций, был ранен в голову. В госпитале с ним беседовал Михаил Васильевич Фрунзе. После выздоровления Михаила Тимофеевича за проявленные в боях с басмачами незаурядные командирские способности и доблесть назначили командиром 11-го полка.

Полк стоял в г. Верном (Алма-Ата) и занимался мирной учебой. Михаил Тимофеевич любил спорт, особенно конный, часто лично участвовал в соревнованиях. В Средней Азии Романов пробыл до 1923 г., затем учился. После учебы он командовал 50-м стрелковым полком 17-й дивизии в Нижнем Новгороде, а потом 18-м полком в г. Ливны. Много труда он вложил в воспитание и обучение этого полка. Полк неизменно занимал первые места в соревновании между частями соединения. Личный состав этого полка, который Михаил Тимофеевич справедливо считал своим детищем, отлично показал себя в годы Великой Отечественной войны.

Михаил Тимофеевич был хорошим семьянином, воспитателем, наставником и другом своих детей — двух сыновей и дочери. Старший сын пал смертью героя в годы Великой Отечественной войны.

В 1939 г. М. Т. Романов был назначен командиром 185-й дивизии. В 1940 г. получил звание генерал-майора, а после окончания шестимесячных курсов усовершенствования командного состава при Академии Генерального штаба его назначили командиром 172-й стрелковой дивизии, командуя которой в обороне на днепровском рубеже, он заслужил вечную признательность советского народа.

К сожалению, о судьбе генерала Романова мы имеем пока неполные данные.

П. С. Чернышев, старший лейтенант госбезопасности, находившийся с генералом Романовым на пути следования из Могилева, сообщал:

Командир 172-й стрелковой дивизии генерал-майор Романов был ранен во время выхода из города. Перед концом боя генерал-майор Романов, я и еще два командира направились с места боя с целью выйти из леса и выбраться из окружения. Во время следования по лесу нас преследовали автоматчики, от которых едва удалось скрыться в густом ельнике. После того как прекратилась стрельба на месте боя и послышался шум заводимых автомашин, я, оставив Романова в ельнике, отправился к месту боя, рассчитывая найти кого-либо из своих с тем, чтобы вместе выйти из леса в одну из деревень, где можно было бы переодеться в гражданскую одежду, оказать помощь Романову, так как он в лесу несколько раз терял сознание, и выйти из окружения. Придя на место боя, я не нашел там никого, кроме раненых и убитых красноармейцев. Проходив по лесу около четырех часов и вернувшись к месту, где оставался генерал-майор Романов, я его не нашел, так как он, по-видимому, заждавшись меня, ушел один{25}.

Из этого следует, что П. С. Чернышев и еще два командира были приставлены к раненому командиру дивизии, чтобы доставить его на конспиративную квартиру, но по разным причинам оставили его.

По сведениям Елены Михайловны Абложной, проживающей ныне в Могилеве, тяжелораненый Михаил Тимофеевич Романов оказался затем в д. Барсуки и находился в семье ее родителей, колхозников Асмоловских.

E. M. Абложная писала мне:

Мы жили в деревне Барсуки Могилевского района. 28 июля 1941 г. мой отец Асмоловский Михаил Федорович — сказал мне, что в бане, расположенной за огородами у кустарников, возле реки Лохва, лежит раненый генерал-майор. Я взяла перевязочный материал и пошла в баню. Там, истекая кровью, лежал человек в военном мундире со знаками высшего комсостава (две большие звезды на петлицах). Я его быстро перевязала. На нем уже была изорвана нижняя рубашка. Он ее использовал для перевязок. Покормила раненого, а вечером того же дня перевели его к себе в дом. Ранение Михаила Тимофеевича было тяжелым. Пуля попала в левую лопатку и застряла в груди. Долго пришлось лечить Михаила Тимофеевича. С предосторожностями приглашали врача Валентину Владимировну Фроленко.

Во время пребывания в нашем доме Михаил Тимофеевич организовал группу, в состав которой входили военнослужащие и местные жители. Из военнослужащих я знала двоих человек: мл. лейтенанта Набатова и старшину Бобака Григория Николаевича. Из местных жителей в группу входили: мой брат Асмоловский Федор Михайлович, муж Абложный Семен Яковлевич, Рупрехт Евгений Михайлович и я с отцом. Группа занималась в основном сбором оружия и боеприпасов, а также переодеванием солдат в гражданскую одежду. Было собрано много боеприпасов. Они были спрятаны в лесу. Моя основная обязанность была следить за здоровьем Михаила Тимофеевича. Михаил Тимофеевич все время мечтал о больших действиях, о переходе линии фронта. 15 сентября мой отец перевез через реку Днепр мл. лейтенанта Набатова и старшину Бобака. После освобождения города Могилева старшина Бобак приезжал в Могилев, нас разыскал и забрал свои документы, спрятанные у нас.

18 или 19 сентября Михаил Тимофеевич послал меня с мужем в разведку к реке Друть. В больших лесах на Друти уже начали действовать партизаны. По возвращении к дому мы узнали страшную весть: 22 сентября 1941 г. на рассвете наша деревня была окружена немцами. Было расстреляно 13 человек. Среди расстрелянных — пять человек нашей семьи: отец, мать, брат, его жена и бабушка. Односельчане рассказывали мне, что немцы увезли Михаила Тимофеевича с собой. С тех пор о нем я ничего не слышала. Остались у нас документы Михаила Тимофеевича: партийный билет, медаль 20-летия Красной Армии, удостоверение на право ношения медали, удостоверение о звании генерал-майора, пропуск в Министерство обороны, больше не помню. Все эти документы мы передали в 1942 г. в 113-й партизанский отряд для отправки в Москву{26}.

Жена генерала Мария Ефимовна получила два письма от бывших солдат 172-й дивизии. Один из них писал:

Будучи ранен, я лежал в Могилевском госпитале уже после того, как город заняли немцы. Вдруг разнеслась весть: раненый генерал Романов бежал из плена. Это было такое радостное известие, что весь госпиталь буквально ликовал. Все говорили, что генерал Романов показал, как надо поступать, находясь в плену у фашистов.

Другой солдат, находившийся в Могилевском лагере военнопленных в районе аэродрома, сообщал:

Побег генерала Романова вызвал переполох среди гитлеровского командования. Очевидно, были приняты все меры к его поимке. Романов после неудачного побега лежал в лагере в отдельном помещении на куче гнилой соломы, раненный в плечо и с перебитой рукой, избитый и измученный. Я, заделавшись санитаром, приносил ему пить. Романов дал мне шифр, если останусь в живых, как найти его семью в Горьком на случай, если забуду адрес. По этому шифру он и нашел семью генерала Романова в Горьком после войны.

Этот же солдат, лично посетив ее, рассказал Марии Ефимовне, что Михаила Тимофеевича после побега в лагере сфотографировали, а так как он не мог сам держаться на ногах, его поддерживали под руки два гестаповца.

Бывший комиссар 172-й стрелковой дивизии Черниченко добавляет к этому следующее:

Будучи в плену, в декабре 1941 г. в Ивановской крепости я просматривал один немецкий журнал, в нем был помещен снимок Михаила Тимофеевича. Он в центре, по бокам гитлеровцы. Михаил Тимофеевич в гражданской одежде с приподнятым правым плечом, правая рука засунута в карман пиджака. Этот снимок сопровождался надписью: Генерал-майор Романов М. Т., командир 172-й стрелковой дивизии, как руководитель партизанского движения в Белоруссии задержан в г. Борисове и повешен.

Все эти данные говорят о том, что генерал: Романов остался до конца верен своей матери-Родине, делу коммунизма и был подвергнут зверским пыткам, а затем казнен фашистами-людоедами.

Одним из первых о героических делах наших воинов на днепровском рубеже у белорусского города Могилева рассказал советской общественности писатель Константин Симонов. О начальном этапе обороны Могилева он писал еще в своем очерке, помещенном в Правде 20 июля 1941 г. А затем, спустя почти два десятилетия, вернулся к этой теме в романе Живые и мертвые, за что хочется высказать ему свою признательность. Не имея намерения анализировать эту книгу в целом, я вынужден все же сказать о ней несколько слов.

Роман К. Симонова является художественным произведением, и было бы ошибкой требовать от автора сохранения всех деталей подлинных событий, которые легли в основу повествования: имен, дат, наименований населенных пунктов и т. д. Но читатель вправе требовать, чтобы верным было изложение сущности событий, характеров, линии поведения их основных участников. К. Симонов сохранил подлинное название места действия, когда писал о Могилеве, но изменил фамилии участников обороны и наименование частей и соединений. Это вполне правомерно, потому что с помощью художественного домысла он мог таким образом восполнить недостаток фактического материала, имевшегося у него, и ярче воспроизвести сами события и деяния их участников. Но, к сожалению, автор романа Живые и мертвые, изменив фамилии некоторых действующих лиц, по своему произволу изменил и их характеры, всю линию их поведения. Оборона Могилева немаловажный эпизод Великой Отечественной войны, и Константин Симонов не мог не понимать, что рано или поздно мир узнает о подлинных героях этих событий. В самом Могилеве оборонялась одна дивизия — 172-я, ею командовал на всем протяжении один и тот же командир — генерал-майор Михаил Тимофеевич Романов. Поэтому любая замена фамилий у основных героев в данном случае не может скрыть от читателя их прототипов.

Кто, например, не знает, что прототипом героя Железного потока Серафимовича явился командир таманцев Епифан Иович Ковтюх. Образ Кожуха не является копией Ковтюха, но тем не менее в главном они сходны.

Симонов же, дав руководителю Могилевской обороны двусмысленную фамилию Зайчиков, сделал этот персонаж своего произведения, ибо героем Зайчикова можно назвать лишь в чисто литературоведческом смысле, двусмысленным и по характеру и по всей линии поведения. Этот бестолковый и грубый крикун, мечущийся без видимого смысла из одной части в другую, стремится за грубостью к подчиненным скрыть собственное малодушие и растерянность. Встречались ли подобные командиры и имеет ли писатель право изображать их? Да, встречались, хотя и не часто, и писатель не только может, но и обязан показать их. Но автор исторического романа должен обладать не только художественным, но и историческим тактом.

Я далек от мысли, что К. Симонов по злому умыслу опорочил руководителя Могилевской обороны. Он отразил в Зайчикове, как видно, черты какого-то или, быть может, каких-то других командиров, встречавшихся ему на дорогах войны. Сожаление вызывает то, что писатель наделил этими чертами образ руководителя Могилевской обороны, чей подвиг не может не заслужить благодарность миллионов советских людей и наших друзей за рубежом.

Возможно, что К. Симонов использовал личное дело М. Т. Романова, куда ошибочно попали документы одного из многочисленных его однофамильцев.

Скажем несколько слов о судьбе других руководителей обороны Могилева.

Леонтий Константинович Черниченко находился в отряде, составленном из остатков войск 172-й дивизии численностью до батальона, с легким вооружением, который, вырвавшись из Могилева, двигался на восток в направлении Рогачева.

После того, как было решено разбиться на мелкие группы, Черниченко пошел с комиссаром 493-го артиллерийского полка Анпиловым. Они пытались проникнуть в леса в Глусском районе, чтобы соединиться с партизанскими отрядами, но скоро потеряли друг друга, и раненный в ногу Черниченко попал в плен. Он прошел тяжелый путь по концлагерям и был освобожден в 1945 г. Вернулся на Родину и в настоящее время живет в Могилеве.

Василию Федоровичу Кузнецову, выходившему из окружения в составе отряда 747-го полка, выпало счастье в октябре 1943 г., действуя в составе 50-й армии 2-го Белорусского фронта, освобождать г. Могилев.

Мы надеемся, что публикация материалов о героической обороне г. Могилева поможет выяснить судьбу и многих других активных участников этой эпопеи.

В городе после выхода из него штаба дивизии и подразделений, обслуживавших его, осталось лишь одно советское воинское учреждение — дивизионный госпиталь.

Командование дивизии сделало все зависевшее от него, чтобы раненые не подверглись хотя бы на первых порах репрессиям со стороны оккупантов. В помощь начальнику госпиталя Кузнецову были выделены еще два военных врача — командир 224-го отдельного медико-санитарного батальона 172-й дивизии Алексей Иванович Паршин и младший врач этого батальона Федор Ионович Пашанин. Они и начальник госпиталя были соответствующим образом проинструктированы. Госпиталю были переданы почти все сохранившиеся еще запасы продовольствия, вещевого имущества, медикаментов, перевязочного материала, разработана система связи с оставшимися в подполье партийными работниками.

Владимир Петрович Кузнецов, удаляя осколки кости из раздробленной руки младшего сержанта-минометчика, не помнил уже, какую по счету он делает операцию. В это время в операционную вошел начальник политотдела дивизии батальонный комиссар Самуил Иванович Приходько. Поздоровавшись с хирургом, он попросил его после операции прийти в свой кабинет.

Здесь с глазу на глаз состоялась беседа двух коммунистов.

— Владимир Петрович! — взволнованно сказал батальонный комиссар врачу. Вы были на совещании у генерала Романова и знаете, что вам приказано остаться с ранеными в Могилеве, после того как дивизия оставит город. Это нелегкая и ответственная задача. От вашего мужества, предприимчивости, находчивости будет зависеть жизнь 4 тысяч советских воинов. Командование дивизии, партийная организация верят вам и надеются, что вы сделаете все, что от вас будет зависеть, для облегчения участи ваших подопечных.

Кузнецов взглянул в глаза комиссару и тихо ответил:

— Сделаю все возможное и невозможное.

— А теперь, — заканчивая разговор, сказал Приходько, — одна очень важная формальность — сдайте мне все документы, подтверждающие вашу партийность, в том числе и партийный билет. Выйдем из окружения, передам его в ГлавПУРККА, там и получите его снова.

— Это время покажет, — отдавая билет, сказал Кузнецов, — получу или не получу, но буду жить и умру коммунистом.

Сразу же после ухода Приходько Владимир Петрович вызвал к себе врачей Паршина и Пашанина. Прикрыв плотно дверь, Кузнецов сказал:

— Сегодня вечером, примерно через час, части дивизии оставляют город, мы с вами по решению командования остаемся в Могилеве с ранеными воинами.

Оба врача приняли это сообщение спокойно, а начальник госпиталя продолжал:

— В нашем распоряжении одна короткая ночь, а дел предстоит много. Фашисты истребляют советских людей, и в первую очередь коммунистов, командиров и политработников. Надо, во-первых, принять все возможные меры, чтобы спасти раненых коммунистов и командиров, наших замечательных солдат, а во-вторых, обеспечить лечение в более или менее нормальных условиях всем, кто находится в госпитале. Нужно, конечно, позаботиться и о том, чтобы сохранить себя на этой работе, поэтому придется проявить большую изворотливость и осторожность по отношению к врагам.

Продовольствие и медикаменты, которые у нас имеются, хотя и в небольшом количестве, припрячем подальше, чтобы они не попали в руки врагу, а сейчас, как только вернетесь в свои отделения, немедленно уничтожьте все документы, которые подтверждают партийную принадлежность, воинские звания и служебное положение коммунистов, командиров и политработников, и заведите на них новые истории болезни. Сделайте их беспартийными рядовыми солдатами или сержантами, а часть гражданскими лицами, которые получили ранения якобы при бомбардировке города. Всех, на кого переделаете документы, проинструктируйте соответствующим образом.

В то время, когда наши части вели напряженные бои с противником, стремясь выйти из окружения, в госпитале началась напряженнейшая работа по превращению коммунистов в беспартийных, командиров и политработников — в рядовых. Она была проделана в течение одной ночи. Этим Кузнецов и его коллеги спасли от зверской расправы сотни командиров, политработников, коммунистов и комсомольцев. Основную работу сделал сам Владимир Петрович.

На следующий день гитлеровцы явились в госпиталь. Это была тяжелая минута. Врачи старались показать, будто ничего особенного не случилось, но нервы их были напряжены до предела.

— Кто старший? — спросил дежурного военфельдшера немецкий врач в чине обер-лейтенанта. Тот указал на Кузнецова. Гитлеровец осведомился, сколько раненых в госпитале.

— Примерно 3800 человек, — ответил Кузнецов.

Приказав провести его в канцелярию, гитлеровец и сопровождавшие его переводчики принялись просматривать документы. Их удивление нарастало по мере того, как росли груды просмотренных медкарточек.

— А где же командиры, политработники, коммунисты? — нетерпеливо обратился к Кузнецову обер-лейтепант. Кузнецов спокойно ответил:

— Я слышал разговор в нашем штабе, что имеется приказ верховного германского командования о репрессировании всех коммунистов, политсостава, комсостава и военнослужащих еврейской национальности, поэтому, видимо, все раненые этих категорий систематически эвакуировались в глубь страны.

— А когда ваши войска находились в окружении, куда направляли раненых коммунистов? — неожиданно, пристально глядя на Кузнецова, спросил гитлеровский врач.

Кузнецов так же четко и быстро ответил:

— В полном окружении мы находились сравнительно недолго, раненные за это время коммунисты и командиры взяты частями с собой и, по-видимому, уже попали к вам в плен или были убиты, ведь, по вашим сообщениям, никто из окружения не вышел.

Так кончился первый допрос Кузнецова. Создалось впечатление, что его ответы не вызвали подозрения.

Группа советских медицинских работников во главе с Кузнецовым продолжала свою работу в госпитале. Немцы оставили их на прежних должностях, поставив своих комиссаров и охрану.

Но, кроме исполнения своих основных обязанностей по лечению раненых, Владимир Петрович и его ближайшие помощники вели и другую работу — подпольную. Они, во-первых, с большой энергией и изобретательностью сумели добиться того, что излечившиеся воины попадали не в лагери для военнопленных, а в партизанские отряды.

Методов было немало. Нередко, например, выздоровевшего воина выносили в мертвецкую, а оттуда устраивали ему побег к партизанам. В документах он оформлялся как умерший.

Многих красноармейцев, командиров и политработников Кузнецов и его товарищи выписывали из госпиталя как гражданских лиц (согласно документам, сделанным заблаговременно). Такие пациенты шли в партизаны или работали в могилевских подпольных организациях по указанию обкома КП(б)Б.

Героическая самоотверженная работа врачей-патриотов была прервана подлым предательством резидента германской разведки в Могилеве Н. Л. Степанова, работавшего при гитлеровцах начальником отдела здравоохранения городской управы Могилева и подославшего в госпиталь своего агента Каснаки. Этим подонкам, продавшимся врагу, удалось пронюхать о патриотической деятельности врачей Кузнецова, Паршина и Пашанина. Степанов донес об этом в гестапо, и все три врача были арестованы.

Зверские пытки в гитлеровских застенках не сломили волю коммунистов, они до конца остались патриотами, преданными своей Родине. 17 ноября 1941 г. на главной площади Могилева фашистские палачи публично казнили их. Перед тем, как взойти на помост, Кузнецов во весь голос, чтобы слышала толпа могилевчан, согнанных фашистами на площадь, воскликнул: Слава нашей Родине, позор кровавому фашизму!

Мужественно встретили смерть герои-врачи, не склонив головы перед палачами.

Вместе с врачами был повешен капитан Юров, о деятельности которого рассказывают чудеса. Так, однажды он зашел в кабинет бургомистра, представился ему как руководитель партизанского отряда и потребовал оказать помощь, в противном случае угрожал расстрелом. Бургомистр был настолько перепуган таким визитом, что даже не попытался задержать Юрова. Подобный же визит он нанес начальнику полиции и отнял у него документы, касающиеся Юрова (т. е. его самого).

Позже в кинотеатре Родина Юров был опознан провокатором и арестован. Он до этого неоднократно арестовывался, но всякий раз бежал. На этом раз гестаповцы цепко держали его, и он был повешен вместе с врачами.

17 ноября 1941 г. было черным днем в Могилеве. Гитлеровцы публичной казнью советских патриотов хотели запугать жителей города и его окрестностей, притупить их волю к сопротивлению, но добились обратного. Еще на площади, куда они были насильно согнаны, многие могилевчане поклялись отомстить фашистским извергам за смерть своих братьев-единомышленников. Когда был оглашен приговор, вся площадь глухо и грозно загудела. Плотнее сомкнулись ощетинившиеся штыками ряды эсэсовцев и полицаев, охранявших эшафот. Но вот раздался звонкий голос Кузнецова, бросившего в толпу пламенный призыв к борьбе и сопротивлению. Вновь загудела площадь, но это был гул одобрения.

После казни врачей и Юрова новые десятки и сотни жителей героического Могилева ушли в партизанские отряды, шире развернулась подпольная работа в самом городе.

Подлый наймит фашизма, предавший врачей, Степанов пока избежал народной кары. Сейчас он живет в Америке под крылышком новых покровителей империалистов США.

Мы преклоняемся перед подвигом героев-врачей Кузнецова, Паршина и Пашанина, которые мужественно и самоотверженно, до последнего дыхания боролись за свою Родину, отдали жизнь во имя народа и светлых идей коммунизма.

Подпольная работа патриотов в Могилеве и области ждет еще своих исследователей. Но уже сейчас можно сказать, что она не прекращалась ни на минуту, несмотря на зверский террор гитлеровцев. Трудно перечесть все злодеяния,совершенные гестаповцами в этом городе. Многие преступления они совершали тайно от населения, но иногда ярость палачей прорывалась наружу, и они устраивали публичные расправы над патриотами. Так, 25 апреля 1942 г. вновь на главной площади был сооружен эшафот и согнаны жители города. На этот раз были повешены подпольщики и партизаны товарищи Михаил Метелкин, Анатолий Рыжков, Павел Пехотин (Хохлов) — офицеры Красной Армии. На улицах Могилева перед казнью были расклеены объявления, в которых гитлеровцы пытались выдать советских патриотов за уголовных преступников, но почти все эти объявления были сорваны членами подпольных групп и другими гражданами города.

Эта группа патриотов вела себя перед лицом смерти так же мужественно, как и врачи. Впоследствии было установлено, что под именем Хохлова скрывался бывший помощник начальника штаба 649-го мотострелкового полка 210-й мотострелковой дивизии 20-го механизированного корпуса капитан Павел Арсентьевич Пехотин. Ему было в то время 36 лет. По национальности он был украинцем, родом из Подольской области. Коммунист Пехотин с 1928 г. служил в Красной Армии. Он попал в плен во время боев в районе Могилева, но осенью при содействии своей сестры Евгении Васильевой, передавшей ему в лагерь гражданскую одежду, бежал и создал из бывших военнослужащих и граждан города подпольную группу, которая развила активную антифашистскую деятельность. Ее члены составляли и распространяли листовки, организовывали побеги военнопленных из лагерей, собирали разведданные, оружие и боеприпасы для партизан.

О работе этой группы свидетельствуют и документы гитлеровцев. Так, в донесении в Берлин полиции безопасности и СД на оккупированной территории СССР за № 193 от 17 апреля 1942 г. сообщается:

В городе Могилеве в последнее время снова были распространены и расклеены в общественных местах листовки, изготовленные организацией «Гимн». Листовки призывают к активной борьбе против германских властей. Установлено, что изготовлением листовок занимался бывший капитан Красной Армии Метелкин Георгий (так в тексте. — А. /?.), уроженец города Красноярска, проживавший в гор. Могилеве под вымышленной фамилией. Метелкин и его жена арестованы{27}.

Подпольная работа в Могилеве все более нарастала, приобретая массовый характер и четкую организационную структуру. В начале 1942 г. разрозненные группы сопротивления, созданные в разных районах города, были объединены в единую патриотическую организацию Комитет содействия Красной Армии. Организаторами и руководителями комитета были коммунисты К. Ю. Мэттэ, И. С. Малашкевич, В. П. Шелюто, M. M. Лустепков, А. И. Шубодеров, О. В. Герошко, М. П. Кувшинов, В. И. Пудинов, А. И. Рослов, И. Т. Гуриев, В. И. Барчук, В. Д. Швагринов, П. А. Пехотин (Хохлов) и др. Всей боевой и агитационной деятельностью Комитета содействия Красной Армии руководил Могилевский подпольный обком КП(б)Б, Белыничевский и Могилевский райкомы партии. Организация выполняла задания партизанских отрядов, действовавших в Могилевской и прилегающих областях.

После казни трех активистов комитет еще настойчивее развернул борьбу. Расскажем кратко о некоторых эпизодах этой борьбы.

Поистине легендарный подвиг совершил Василий Иванович Барчук, уроженец деревни Михайлово-Александровка Березовского района Одесской области. Ему было тогда 29 лет. Находясь на действительной службе в Красной Армии с 1940 г., В. И. Барчук в первые дни войны в составе 467-го стрелкового полка участвовал в боях с гитлеровцами на территории Белоруссии. Попав в плен в районе местечка Довск Гомельской области, он был помещен затем в лагерь военнопленных, находившийся на аэродроме в пригороде Могилева — Луполове. Вскоре в числе группы военнопленных его направили работать в госпиталь, который находился в здании одного из учебных заведений города. Осенью 1941 г. его как специалиста назначили слесарем-водопроводчиком в тюрьму, которая находилась недалеко от госпиталя. К этому времени Барчук установил связь с одной из подпольных групп, входивших в состав Комитета содействия Красной Армии. Руководил ею К. Ю. Мэттэ.

Работая в тюрьме, Барчук оказывал помощь арестованным советским гражданам, через него они поддерживали связь с партизанами и подпольными организациями.

Осенью 1942 г. по доносу провокатора Генвмана, штатного агента немецкого контрразведывательного органа Команда СД-8, втершегося в доверие патриотов, были арестованы подпольщики шелковой фабрики Гусаков, Соболевский и др., всего 15 человек.

Когда арестованные во главе с Русаковым и Соболевским были заключены в тюрьму, Барчук решил освободить их и уйти с ними к партизанам. Это намерение одобрил Мэттэ. Освобождение арестованных из тюрьмы было приурочено к празднику рождества — 25 декабря 1942 г. — в расчете на то, что гитлеровцы будут в этот день веселиться и ослабят охрану тюрьмы.

Под вечер 25 декабря, вооружившись двумя пистолетами и своим неизменным слесарным молотком, Барчук пришел на работу. Поднявшись на второй этаж, он застал там двух полицейских, сетовавших на судьбу по поводу дежурства в праздник. Слесарь, поздоровавшись, сказал, что может помочь их горю, так как в его мастерской есть добрый самогон. Полицаи изъявили желание отведать его и прошли вместе с Барчуком в мастерскую. Здесь он споил охранникам изрядную порцию крепчайшего самогона и, дождавшись, когда они охмелели, уложил их без шума ударами своего молотка. Завладев ключами, Барчук освободил товарищей Соболевского, Русакова и Маркова, передал им ключи и распорядился, чтобы они открыли другие камеры, а сам спустился на первый этаж и убил двух гитлеровцев, дремавших в дежурной комнате.

Тем временем заключенные, человек 120, были освобождены. Забрав оружие у убитых гитлеровцев, они во главе с Барчуком, Соболевским, Гусаковым, Галушкиным и Марковым вышли из тюрьмы и стали спускаться в овраг, находившийся на ее задах. Непредвиденный случай, однако, позволил гитлеровцам обнаружить, что происходит что-то неладное. Марков, спускаясь в овраг по обледенелым скатам, поскользнулся и упал. При этом выстрелил автомат, который он нес. Выстрел был услышан в комендатуре, расположенной рядом с тюрьмой. Поднятые по тревоге охранники перехватили часть арестованных. Однако Барчуку удалось увести к партизанам большую группу освобожденных им патриотов. В партизанском отряде Барчук стал командиром батальона и продолжал борьбу с оккупантами. Сейчас Василий Иванович Барчук проживает у себя на родине в Березовском районе Одесской области, на станции Рауховка.

Подобный же подвиг совершил бывший комиссар одного из батальонов 388-го полка 172-й дивизии Илья Гаврилович Гуриев — активный участник обороны Могилева и боя под д. Салтановкой. Он был тяжело ранен и направлен в тот госпиталь, где начальником был В. П. Кузнецов.

Документы Гуриева были переделаны так, что он значился гражданским лицом, случайно попавшим под обстрел и получившим ранение. Кузнецов лично проинструктировал Гуриева, как себя вести при посещении госпиталя немцами.

До Отечественной войны И. Г. Гуриев служил политработником в политотделе 6-й Кубано-Терской кавалерийской дивизии 6-го казачьего корпуса, которым я одно время командовал. Мы находились в одном гарнизоне в Осиповичах, и я лично знал Гуриева.

Находясь в госпитале, Илья Гаврилович установил связь с подпольными организациями Могилева, в частности, с Казимиром Юлиановичем Мэттэ.

По излечении Гуриев оказался на свободе как гражданское лицо и по заданию подпольного обкома устроился на работу в тот же военный госпиталь в качестве слесаря. Здесь он возглавил подпольную группу из бывших раненых воинов, своих сослуживцев и гражданских лиц. Группа стала называться Непокоренные. Активными участниками группы были, кроме Гуриева, Генрих Захарьян, Григорий Бойко, лейтенант Ралдугин. Они не только выпускали листовки, но и проводили также диверсионную работу: поджигали эшелоны противника с боеприпасами и горючим.

Агентам гестапо удалось выследить Генриха Захарьяна. Его схватили в момент, когда он распространял листовки на рынке. Захарьян мужественно вел себя в застенках гестапо, был замучен палачами, но никого не выдал.

Над группой Гуриева нависла угроза ареста. Приняв дополнительные меры предосторожности, она решила уйти в партизанский отряд.

На прощание было решено провести крупную, с точки зрения подполья, операцию: захватить госпиталь и увезти к партизанам выздоравливающих раненых и медицинский персонал.

К этому времени запасы продовольствия и медикаменты, имевшиеся в госпитале, были израсходованы, гитлеровцы же, естественно, ничего не давали, раненые и медперсонал были обречены на голодную смерть.

В один из мартовских дней 1943 г. в 11 часов вечера по условному сигналу пора спать начал осуществляться план операции. Группа, которую возглавляли товарищи Бойко и Гуриев, без выстрела расправилась с охраной госпиталя. Немецкие часовые были уничтожены кинжалами, в это время вторая группа объявила в палатах: всем выходить и строиться. Третья группа проделывала проходы в колючей проволоке. В эту ночь многие медицинские работники и выздоровевшие раненые ушли в леса к партизанам.

Вот что говорится об этой операции в донесении в Берлин полиции безопасности и СД на оккупированной территории СССР за март 1943 г.:

…В городе Могилеве… проводится большая пропаганда среди полицейских и служащих национальных легионов. В результате этой пропаганды в госпитале для военнопленных в г. Могилеве вспыхнуло восстание, в результате которого четвертая часть немецкой охраны была убита. 41 человек из числа русского обслуживающего персонала госпиталя (врачи, фельдшера, сестры, рабочие, сторожа и т. д.) бежали к партизанам.

В этом донесении далеко не все сказано, но даже сказанного достаточно, чтобы понять, как смело и успешно действовали могилевские подпольщики.

Тех, кому не удалось бежать из госпиталя, гитлеровцы перевели в лагерь смерти Майданек.

И. Г. Гуриев до лета 1944 г. сражался в партизанских отрядах, в настоящее время он пенсионер, проживает в г. Гомеле. О судьбе других участников этой группы у нас нет, к сожалению, данных.

Скажем несколько слов еще об одной подпольной группе. В ее основное ядро входили капитан Красной Армии коммунист Виктор Денисович Швагринов, младший лейтенант Василий Александрович Смирнов, бывший начальник полковых оружейных мастерских майор Николай Александрович Жуков, начальник штаба разведбатальона лейтенант Георгий Востриков и Петр Костелов. Они широко развернули подрывную деятельность в оккупированном Могилеве, причинив много неприятностей врагу.

Подпольщики установили связь с военнопленным Валентином Готвальдом, работавшим в немецкой школе офицеров оружейником. Совместно с ним они разработали план диверсии с целью взрыва здания этой школы. Готвальду была передана раздобытая группой большой силы мина. Он установил ее в складе с боеприпасами, расположенном на первом этаже школы. Мина сработала, и здание взлетело на воздух. Под его обломками нашли себе могилу гитлеровцы, которых здесь учили убивать советских людей. Готвальд после этого ушел в партизанский отряд, где боролся с фашистами до освобождения Могилевской области Красной Армией.

Это лишь эпизоды героической борьбы наших патриотов в Могилеве. Придет время, и будет воссоздана полная картина самоотверженной борьбы советских людей против ненавистного врага.

Хотелось бы горячо поблагодарить всех тех товарищей, которые помогли мне собрать материал об этом выдающемся событии.

Чем глубже и шире познается история Великой Отечественной войны, тем ярче вырисовываются непреклонная воля нашего народа к борьбе против захватчиков и преданность идеям коммунизма. Поистине нельзя победить народ, который познал радость освобождения от оков эксплуатации. Оборона Могилева — это немеркнущая страница героической борьбы советского народа и его армии с фашистскими захватчиками.

Вернемся, однако, к положению 13-й армии, которая после 15 июля уже фактически не могла управлять соединениями 61-го стрелкового корпуса.

В течение 16 июля никаких сведений о положении частей 61-го, 20-го стрелковых и 20-го механизированного корпусов штаб армии не имел, несмотря на все попытки установить с ними связь.

Было решено отвести левое крыло армии и удерживать Могилев и его предмостные укрепления частями 61-го стрелкового и 20-го механизированного корпусов. Штаб фронта одобрил это решение и приказал во что бы то ни стало оборонять Могилев.

В течение дня район расположения штаба армии неоднократно подвергался бомбардировке авиацией противника. В ночь на 17 июля штаб переместился в район восточнее Кричева.

От частей 20-го стрелкового корпуса через офицера связи армии стало известно, что 137-я дивизия в течение 16 июля вела бои в полуокружении в районе Любавино, уничтожив прп этом шесть танков противника. 160-я дивизия двумя батальонами в течение этого дня вела бои в районе Усачева. Остатки других ее частей сосредоточивались в районе Слободы.

Остатки 45-го корпуса (148 и 187-я стрелковые дивизии) все еще находились южнее Могилева, а частью были подчинены командиру 67-го корпуса 21-й армии. Другие подразделения этих же дивизий и частей 20-го стрелкового корпуса формировались управлением 45-го корпуса в сводный отряд, которому была поставлена задача — оборонять восточный берег р. Сож. 148-я дивизия удерживала рубеж по восточному берегу р. Проня. По восточному берегу р. Сож в районе Кричева оборонялись части 4-го воздушно-десантного корпуса, 8-я бригада которого занимала рубеж Бахровка, устье р. Соженка. 7-я бригада оборонялась по восточному берегу реки Сож против Кричева.

В течение 16 июля противник пытался форсировать р. Сож у Бахровки. Эти попытки противника были отбиты.

17 июля остатки 20-го стрелкового корпуса после боев у Горок вышли на восточный берег реки Сож, имея в своем составе всего несколько батальонов пехоты.

С утра 18 июля противник форсировал р. Сож, а части 4-го воздушно-десантного корпуса отошли в район Дубровки, Климовичи. Сводные отряды 45-го корпуса, оборонявшие восточный берег реки Сож севернее р. Соженка, также отошли. Таким образом, направление на Рославль оказалось открытым.

Главнокомандующий Западным направлением дал категорический приказ восстановить положение в районе Кричева, возложив ответственность за выполнение этой задачи на командующего 13-й армией. Достаточных сил для восстановления положения под рукой не оказалось, поэтому принимались меры к мобилизации всех сил, которые можно было использовать для этого. Прежде всего 4-му воздушно-десантному корпусу был отдан приказ с утра 19 июля выйти в исходное положение для контратаки на Кричев.

Последующие действия частей 4-го корпуса были неудачными. Он вынужден был отойти на рубеж Красный Бор, Михеевичи, Великан, где начал приводить себя в порядок и готовиться к новой контратаке. 8-я бригада корпуса, в силу труднопроходимости дорог и действий мелких групп противника, к месту боя не подоспела и принять участие в бою не смогла, к исходу дня сосредоточилась в районе Загустино.

Части 4-го корпуса продолжали удерживать берег р. Сож на участке Громов, Клины.

В течение дня 20 июля 4-й воздушно-десантный корпус продолжал действия с целью уничтожения противника на восточном берегу реки Сож в районе Кричева.

8-я бригада этого корпуса по тем же причинам принять участие в боевых действиях в этот день не смогла и к исходу дня достигла рощи северо-западнее Палицкая с тем, чтобы в ночь на 21 июля выдвинуться в район боевых действий и быть в готовности к наступлению с утра 21 июля.

7-я бригада корпуса начала наступление с утра 20 и к 15.00 овладела рубежом Ковылкина, платформа Труд, роща юго-восточнее Михеевичей, но под воздействием сильного артиллерийского и пулеметного огня из района Михеевичей вынуждена была отойти на рубеже платформа Великан, Грязивец, восточнее Корепец, роща севернее Корепец, чтобы привести себя в порядок и подготовиться к новой атаке.

С утра 20 июля 20-й стрелковый корпус частями 137-й стрелковой дивизии начал переправу на южный берег реки Сож в районе Александровки, главные силы дивизии находились в лесу севернее Острова. В этот же день дивизия получила задачу главные силы на южный берег реки Сож не переправлять, а ударом с востока содействовать окружению противника в районе Пропойска (Славгород). По тем же данным, 132-я дивизия также начала подход к реке Сож.

Части 28-го корпуса подготавливали наступление с целью овладения Пропойском. Отряд Гришина (137-я стрелковая дивизия) на северном берегу реки Сож в районе Александровки 2-й оседлал шоссе. Командиру 45-го стрелкового корпуса Э. Я. Магону было поручено формирование сводных отрядов из отходящих подразделений в районе ст. Понятовка.

21 июля была получена самолетом последняя оперативная сводка из штаба 61-го корпуса. В последующие дни армия продолжала попытки овладеть Кричевом и Пропойском (Славгородом).

Оборона Могилева, представлявшаяся до последнего времени историкам минувшей войны лишь как один из многочисленных эпизодов героизма наших войск, причем и на эту сторону дела не всегда обращалось должное внимание, в действительности имеет гораздо более широкое значение. Во-первых, она показала, как могли бы развернуться события на фронтах войны в начальный период, если бы нам удалось своевременно создать полевую оборону на таком важном рубеже, как Днепр, занять его войсками, насытить артиллерией, разработать систему огня и контрмероприятий против танковых клиньев вермахта. В этом случае Гудериан и его сосед на севере Гот не смогли бы осуществить свой авантюристический замысел выйти на дальние подступы к Москве до подхода основных общевойсковых соединений. Ударная сила этих танковых группировок была бы истощена в попытках преодолеть наши оборонительные рубежи.

Успех врага при форсировании Днепра на участке 13-й армии объясняется тем, что наша оборона имела много слабых мест. Оборонительные работы не были завершены, а войска в ряде случаев прибывали тогда, когда враг уже достиг этого рубежа. Поэтому танковые тараны гитлеровцев находили слабые участки, где без особых усилий разрывали линию фронта и выходили на фланги и в тылы тех соединений, которые удерживали оборону.

Важным достоинством организации нашей обороны в районе Могилева было то, что она сразу же была создана в расчете на возможный обход противника.

Тыловой рубеж 172-й дивизии был столь же прочен, как и ее передний край.

Имела ли, однако, смысл длительная оборона города после того, как войска оказались в полном окружении, не целесообразней ли было вывести их, пока имелись для этого более благоприятные условия? На этот вопрос следует ответить отрицательно. Дело в том, что благодаря хорошей организации обороны сравнительно малочисленные силы советских войск сдержали напор во много раз превосходивших сил противника. В итоге врагу был нанесен большой урон. Могилевский очаг обороны содействовал задержке сначала танковых, а затем и пехотных соединений гитлеровцев и затруднил им взаимодействие с передовыми танковыми группами.

Длительная оборона могилевского и других рубежей не позволила гитлеровцам произвести фактическую оккупацию занятой ими территории, что дало возможность большому количеству наших войск в составе соединений, частей, подразделений мелкими группами и в одиночку выйти из окружения, соединиться со своими частями. Она содействовала также широкому развитию партизанского движения в Белоруссии и укрепила массовое движение сопротивления оккупантам в городах и селах республики.

Удерживая Могилев в своих руках, советские войска в немалой мере нарушали систему снабжения гитлеровских войск. Могилев являлся крупным узлом железных и шоссейных дорог и должен был служить перевалочным пунктом для следовавших с запада людских резервов и воинских грузов. Поэтому гитлеровское командование бросило в 20-х числах июля крупные силы трех дивизий своих войск на подавление сопротивления одной, лишенной всякой связи с тылами, обескровленной советской дивизии, хотя было ясно, что ее сопротивление не может продлиться долго.

Вместе с тем героическая 23-дневная оборона Могилева явила собой пример доблести и самоотверженности советских воинов и гражданского населения, их неразрывного единства. Подвиг могилевчан был неоднократно повторен в дальнейшем, он явился прообразом героической обороны Волгограда, где подвиг защитников белорусского города был повторен в ином, гораздо более крупном масштабе и с иным исходом, ибо к этому времени коренным образом изменилась вся обстановка на советско-германском фронте и во всей нашей стране.

И сейчас, по прошествии 23 лет с того времени, как прогремел последний выстрел на берегах Днепра, невозможно без волнения перелистывать страницы воспоминаний участников Могилевской эпопеи.

Советский народ низко склоняет голову перед этими легендарными героями, без страха и упрека глядевшими в глаза смерти и думавшими о светлом будущем своего народа. В веках не померкнет слава доблестных защитников Могилева.

Глава пятая Контрудар 21-й армии

Левым соседом 13-й армии, как уже упоминалось, была 21-я армия, которой в конце июня — начале июля командовал генерал-лейтенант В. Ф. Герасименко, а затем последовательно Маршал Советского Союза С. М. Буденный, генерал-лейтенант М. Г. Ефремов, генерал-полковник Ф. И. Кузнецов, генерал-майор В. Н. Гордов. Это все в период июля — августа 1941 г.{1} Такая текучесть командармов, конечно, сказалась на управлении войсками. Фактически командиры корпусов нередко были предоставлены сами себе.

Первоначально и соединения, вошедшие в состав 13-й армии, в частности 45 и 61-й стрелковые корпуса, объединялись командованием 21-й армии. Однако к началу боевых действий на днепровском рубеже, 7 июля, состоялось решение о подчинении войск, находившихся и сосредоточивавшихся на линии Днепра от Шклова до Лоева, командованию 13 и 21-й армий. В силу этого в составе 21-й армии остались 63-й стрелковый корпус под командованием генерал-лейтенанта Леонида Григорьевича Петровского (61-я, 117-я, 167-я стрелковые дивизии корпуса занимали участок Радиловичи, Рогачев, Цупер), 66-й стрелковый корпус под командованием генерал-майора Федора Дмитриевича Рубцова (232-я, 154-я стрелковые дивизии корпуса занимали участок Жлобин, Стрешин), 67-й стрелковый корпус под командованием комбрига Филиппа Феодосьевича Жмаченко (151-я, 132-я стрелковые дивизии корпуса занимали рубеж Речица, Гомель, Добруш, Лоев), 25-й механизированный корпус под командованием генерал-майора танковых войск Семена Моисеевича Кривошеина (219-я мотострелковая, 50 и 55-я танковые дивизии корпуса сосредоточивались во втором эшелоне в районе Новозыбков).

В состав 21-й армии включался также отряд бронепоездов (два бронепоезда № 51 и 52 и до 2 тыс. штыков пехоты). Отряд находился, однако, в тылу противника в районе ст. Мошны; связи с ним штаб армии не имел, и участия в ее дальнейших действиях бронепоезда фактически принять не могли.

Таким образом, к 10 июля в составе армии на довольно широком фронте от Нового Быхова до Лоева было всего восемь стрелковых дивизий, считая 75-ю, переданную в состав 66-го стрелкового корпуса из 4-й армии. Эта дивизия с боями отходила вдоль р. Припять и к этому времени достигла рубежа Ленин. Давид-Городок. На участке армии к Днепру вышли три дивизии противника — одна танковая, одна кавалерийская 24-го танкового корпуса 2-й танковой группы и одна пехотная 2-й полевой армии. 75-ю дивизию длительное время преследовали две пехотные дивизии гитлеровцев из 2-й армии. К этому времени немецко-фашистское командование уже установило присутствие в районе Гомеля группировки войск 21-й армии, однако пока не придавало ей значения и не планировало против нее каких-либо решительных действий.

Чтобы читатель имел представление о том, какой путь пришлось пройти дивизиям, включенным в армию из числа вышедших из окружения, приведу здесь данные о 75-й стрелковой дивизии, извлеченные из воспоминаний ее комиссара полковника И. С. Ткаченко.

75-я стрелковая дивизия в составе 115, 28 и 34-го полков была сформирована в 1927 г. Командно-политический состав был выделен из 25-й стрелковой дивизии им. В. И. Чапаева. По сформировании 75-я дивизия входила в состав Киевского, а затем Ленинградского военного округа. Она принимала активное участие в войне с белофиннами.

В мае 1941 г. дивизия была выдвинута к новым западным границам в Брестскую область и вошла в состав 28-го стрелкового корпуса 4-й армии. Части дивизии сосредоточились по р. Западный Буг. Полки заняли участки обороны южнее Брестского укрепленного района.

34-й стрелковый полк (командир полка майор Бардеев) располагался в районе д. Медная, оз. Рогозное. 28-й стрелковый полк (командир полка майор Д. С. Бондаренко) находился в стыке с Киевским особым военным округом на левом фланге 4-й армии. 115-й стрелковый полк (командир полка майор А. Н. Лобанов) располагался во втором эшелоне в районе восточнее Малориты в лесу. Штаб дивизии, политотдел и отдельные спецподразделения дивизии размещались в Малорите.

В то время дивизией командовал генерал-майор С. И. Недвигин, начальником штаба был полковник Я. А. Мартыненко, начальником артиллерии Д. Я. Селезнев.

Дивизия напряженно занималась боевой и политической подготовкой, строительством оборонительных полевых позиций вблизи границы по р. Западный Буг, сохраняя постоянную боевую готовность.

22 — 23 июня полки дивизии оказали ожесточенное сопротивление врагу. И. С. Ткаченко пишет:

В это время мне довелось находиться в районе обороны 115-го полка. Противник шел колоннами во весь рост, впереди шли танки с автоматчиками, пехота и кавалерия. Командир полка т. Лобанов А. Н. отдал приказ командиру полковой артиллерии открыть огонь по танкам противника. Сразу загорелись два танка, один броневик, третий танк попал на заминированный участок дороги и подорвался. Противник продолжал наступать и, готовясь перейти в атаку, открыл беспорядочную стрельбу из автоматов. Кавалерийские части фашистов пошли в обход правого фланга обороны полка.

Капитан Корчма, командир 2-го стрелкового батальона, оборонявшегося на правом фланге, увидев движение гитлеровской кавалерии, быстро перестроил боевой порядок батальона, подтянул к переднему краю две зенитные спаренные установки и выдвинул их на фланг вражеских кавалеристов, затем, подпустив их на 200–250 м, открыл минометный, пулеметный и ружейный огонь по колонне. Одновременно открыли огонь зенитные спаренные пулеметные установки. Колонна противника, неся большие потери, заметалась и приостановила движение вперед.

Успешно действовал и 1-й батальон полка.

На всем участке обороны полка противник был остановлен. Воспользовавшись создавшейся обстановкой, командир полка майор А. Н. Лобанов быстро перебросил 3-й батальон с левого фланга на правый и под прикрытием сильного минометного и пулеметного огня контратаковал гитлеровцев. От неожиданного флангового удара фашисты стали отступать.

Однако на участках других полков после трехчасового боя сопротивление было сломлено, и они начали медленный отход в район, где располагался КП дивизии{2}.

Упорно обороняя свой участок, неоднократно переходя в контратаки, дивизия удерживала свои основные позиции до 26 июля. К этому времени были израсходованы боеприпасы и за малым исключением утрачена артиллерия. Соединение оказалось в окружении. И. С. Ткаченко рассказал:

В ночь с 26 на 27 июня дивизия была полностью окружена. Командир дивизии генерал Недвигин, посоветовавшись с работниками штаба и политотдела, принял решение прорвать заслон противника, выйти на Ковельскую дорогу и соединиться с остальными частями 4-й армии. С этой целью послали разведку для рекогносцировки участка прорыва. В разведку был назначен с ротой 115-го стрелкового полка капитан Ярышкин. При выполнении этой задачи он был ранен. Ярышкина сменил капитан Лютин, который через связного донес, что дорога Брест — Ковель занята противником. К середине дня группа разведчиков возвратилась и принесла тяжелораненого Лютина.

Противник усилил наступление, ведя артиллерийский и минометный огонь. Командование дивизии решило с наступлением темноты все же выйти на Кобрин по Ковельской дороге на соединение с 4-й армией. План прорыва был следующий: командир дивизии генерал Недвигин с правой группой должен был прорываться через Мокраны. Я возглавил среднюю группу, идущую в направлении оз. Луково, начальник штаба дивизии Мартыненко — левую группу.

В более трудных условиях оказалась средняя группа; окопавшийся на этом участке противник сразу же стал косить наши ряды огнем всех видов. Правда, минометный огонь гитлеровцев пришелся по болоту, многие мины при падении глубоко входили в илистую почву, камуфлировали, что снижало наши потери. В зоне поражения автоматным и ружейным огнем между атакующими красноармейцами и фашистами завязался ожесточенный бой, доходивший до рукопашной схватки. Противник упорно оборонялся, но не выдержал нашего натиска и начал отходить, оставляя оружие и убитых. Образовалась брешь, через нее мы вышли в район оз. Луково.

Левая группа, руководимая Мартыненко, с тяжелыми боями также прорвалась через Ковельскую дорогу и подошла к оз. Луково. Здесь обе группы соединились и с боями стали пробиваться в направлении Кобрина, но, встретив сильное сопротивление противника перед Кобрином, отошли в направлении Пинска. 29 июня противник вновь начал преследовать нас. Имея большие потери, неся на руках раненых, почти без боеприпасов, пробиться к основным силам на Пинск мы не смогли. Туда вышли лишь отдельные подразделения. Посоветовавшись, мы решили отходить в направлении г. Сарны. При отходе к нам присоединились отдельные бойцы и подразделения 6 и 42-й стрелковых дивизий, группы танкистов, воинов авиационных подразделений. 2 июля мы вышли на ст. Сарны и по приказу штаба армии погрузились в эшелон и выехали в район Пинска, где и заняли оборону.

Первая группа, руководимая генералом Недвигиным, должна была двигаться через Мокраны, часть ее сил прорвалась на западную окраину этой деревни, но была отброшена в исходное положение. Другая часть прошла южнее Мокран и сумела с боями выйти в район ст. Сарны. Во время прорыва смертью храбрых погибли капитан G. M. Лютин, инструктор политотдела Шершнев, был тяжело ранен заместитель политрука Маричев, политрук А. П. Быков и др.

Штаб дивизии и политотдел организационно оформили присоединившиеся к нам во время выхода из окружения подразделения из 6 и 42-й стрелковых дивизий и отдельных бойцов 10-й армии и передали их частям и подразделениям дивизии. В Пин-ске к нам присоединились и другие части, в частности, десантная группа полковника Левашова.

4 июля гитлеровцы сосредоточивали крупные пехотные и кавалерийские части в районе Пинска и готовились с ходу овладеть этим городом. Командование дивизии приказало в ночь с 4 на 5 июля занять оборону: 28-му полку — в районе аэродрома, 115-му полку — в районе Днепро-Бугского канала, 34-й стрелковый полк назначался во второй эшелон.

5 июля противник повел наступление в районе аэродрома. 28-й полк оказал сильное сопротивление и контратакой отбросил наступавшего противника. На поле боя осталось шесть орудий, восемь разбитых автомашин, мотоциклы и много убитых лошадей. Пленные сообщили, что наступало около полка кавалерии, две роты автоматчиков с приданными орудиями и до двух взводов мотоциклистов 45-й пехотной дивизии.

6 июля противник наступления не вел.

На складах Пинского аэродрома дивизия взяла около 5 млн. винтовочных патронов. Часть их была распределена среди полков, часть погружена на железнодорожные платформы. По инициативе начальника артиллерии дивизии Д. Я. Селезнева на железнодорожной платформе была организована бронеплощадка, командиром ее был назначен капитан Кириленко.

7 июля противник возобновил наступление, подтянув новые силы, но успеха не имел.

9 июля в 20.00 дивизия с боем стала отходить из района Пинска в направлении Лунинец и дальше за р. Случь, где заняла оборону на узком участке фронта, оседлав железную дорогу Пинск — Жидковичи.

На р. Случь части дивизии отбивали наступление противника до 10 июля. В этот день бой шел до поздней ночи. В итоге противник прекратил преследование. В последующие дни дивизия, оторвавшись от гитлеровцев, по приказу отходила на оборонительный рубеж в район р. Птичь, где и заняла оборону на рубеже старой советско-польской границы.

28-й полк занял участок обороны в районе д. Ленино, 115-й полк — в районе Жидковичи, 34-я находился во втором эшелоне.

Противник усиленно атаковал правый фланг дивизии в районе д. Ленино, но атаки фашистов с большими для них потерями были отбиты. Мы с командиром дивизии находились на переднем крае, руководя боем. В этом бою был ранен командир 28-го полка майор Д. С. Бондаренко. Особенно отличились в бою начальник шгаба полка Ф. М. Рябых, комиссар полка П. В. Попета, политрук пулеметной роты А. П. Павлов и др.

Вскоре дивизия вошла в состав 21-й армии, в это же время командир дивизии генерал-майор С. И. Недвигин был отозван и назначен командиром дивизии полковник А. М. Пиров. Дивизия прикрывала левый фланг 21-й армии{3}.

С 1 по 12 июля 1941 г. 21-я армия производила сосредоточение и перегруппировку, создавала оборонительную линию, готовясь к предстоящим боям. Развертывание 21-й армии происходило в сложных и неблагоприятных для наших войск условиях, как, впрочем, и всех других соединений, стягивавшихся в этот период на западное направление. Сроки прибытия эшелонов нарушались в связи с перегруженностью железных дорог, поскольку одновременно с потоком воинских транспортов на запад на восток шел поток грузов эвакуируемых промышленных предприятий. Железнодорожные коммуникации непрерывно подвергались воздействию вражеской авиации. Часть воинских эшелонов направлялась окружными путями. Иногда обстоятельства складывались так, что выгрузка частей производилась далеко от станций назначения, и они следовали дальше пешим порядком.

Соединения армии, в частности 63-й стрелковый корпус, своими 61-й и 167-й стрелковыми дивизиями завязали бои уже в первых числах июля. Так, 61-я дивизия при поддержке 167-й решительной контратакой отбросила противника, форсировавшего Днепр.

Действовавшая в полосе корпуса, а затем вошедшая в его состав 117-я стрелковая дивизия в первых числах июля двумя полками, 240-м и 275-м, с поддерживающей их артиллерией была окружена продвигавшимися к Днепру частями 24-го танкового корпуса в 7–8 км западнее Жлобина. До исхода 7 июля эти полки героически дрались с врагом, будучи в полном окружении. Но силы были неравные, и в ночь на 8 июля оба полка начали отход. В итоге этих боев 240-й полк потерял всю артиллерию. Велики были потери и 275-го полка, пропал без вести его командир. К исходу 12 июля 117-я дивизия, выйдя двумя полками из окружения, сосредоточилась в районе Буда Кошелевская, Кошелев, Питьковка.

8 июля армия отразила несколько попыток врага форсировать Днепр в районе Вещина и на всем фронте артиллерийско-минометным огнем препятствовала продвижению противника, в свою очередь, непрерывно обстреливавшего рубежи соединений армии. В последующие три дня противник заметно снизил активность, и войска армии форсировали подготовку оборонительной полосы, ведя поиски разведотрядами.

Как мы уже указывали, советскому командованию не удалось воспрепятствовать превосходящим силам противника преодолеть крупную водную преграду, какой являлся Днепр. К вечеру 11 июля враг овладел плацдармами южнее Орши и севернее Быхова, а с утра 12 июля перешел с этих плацдармов в наступление в восточном направлении.

В создавшейся обстановке Ставка 12 июля приказала командованию Западного фронта, удерживая днепровский рубеж от Орши до Могилева, нанести контрудары из районов Смоленска, Рудни, Орши, Полоцка и Невеля с целью ликвидировать прорыв в районе Витебска и одновременно перейти в наступление из района Гомеля на Бобруйск с целью выйти на тылы вражеской группировки, наносившей удар в направлении Могилева.

О контрударах северного крыла Западного фронта речь будет идти ниже. Здесь отметим лишь, что в силу ряда причин они не привели к тем результатам, которые планировались, хотя и сковали крупные силы врага.

Перед 21-й армией, таким образом, была поставлена задача нанести контрудар в направлении Бобруйска, выбить оттуда противника и восстановить на этом участке фронт по р. Березине. Начало наступления по плану операции было назначено на утро 13 июля. В первом эшелоне предстояло наступать шести дивизиям, во втором двигалась 151-я стрелковая. Развить успех должны были 219-я мотострелковая и 50-я танковая дивизии. Однако они фактически не успели сосредоточиться к назначенному времени.

Соединения 67-го корпуса имели задачу наступать строго на запад с занимаемого ими рубежа Новый Быхов, Гадиловичи. 63-му корпусу, наносившему удар непосредственно на Бобруйск, предстояло двигаться вдоль шоссе Жлобин Бобруйск с рубежа Гадиловичи, Стрешин. 66-й корпус, занявший исходное положение на участке Стрешин, Белый берег, имел главной задачей охват Бобруйска с юга.

Поскольку армия не имела в своем составе инженерных частей и табельного переправочного имущества, переправа через Днепр производилась с помощью подручных средств и несколько затянулась. Тем не менее наступление началось в назначенный срок. Действия первоначально развивались успешно, к 20 часам 13 июля основные силы армии преодолели водную преграду и продвинулись за Днепр на 8 — 10 км. Передовые отряды гитлеровских частей, вышедшие ранее в этот район, начали отход, прикрываясь дымами, разрушая мосты. Боевые порядки наступающих войск подвергались непрерывному воздействию артиллерийского и минометного огня. В течение следующих двух дней, преодолевая упорное сопротивление, соединения продвигались вперед, пройдя еще 4–6 км, и к исходу 16 июля достигли рубежа Веричев, Заболотье, Рудня. В этом районе находились авангарды 1-й кавалерийской дивизии из состава 24-го танкового корпуса 2-й танковой группы Гудериана. Эта дивизия передовыми частями выходила в район Нового Быхова. Сбив ее заслоны, 63-й корпус форсировал Днепр, освободил города Жлобин и Рогачев.

Довольно яркая картина действий соединений 21-й армии и, в частности, 63-го стрелкового корпуса воспроизведена в воспоминаниях бывшего командира 167-й дивизии этого корпуса генерал-майора Василия Степановича Раковского.

12 июля к 12 часам я был вызван на командный пункт командира корпуса, имея с собой все данные о состоянии частей и их боеспособности. На КП Л. Г. Петровского был и командующий 21-й армией. Я представился командующему, и он устно отдал мне приказ, суть которого была такова:

Перед 167-й дивизией противник в данный момент занимает оборону на широком фронте и достаточных резервов не имеет.

Приказываю:

13 июля в 15.00 167-й стрелковой дивизии форсировать р. Днепр и занять г. Рогачев, имея в виду дальнейшее наступление в направлении Бобруйска.

Для меня этот приказ был неожиданным, так как раньше никаких признаков на переход в наступление с форсированием Днепра не было. 167-я дивизия занимала оборону тоже на широком фронте и к наступлению была не готова. Поэтому я обратился к командующему армией с просьбой увеличить время на подготовку. Однако командующий разъяснил, что времени дать не может.

Тут же с КП комкора я передал по телефону начальнику штаба полковнику Чечину распоряжение: собрать командиров частей, их заместителей и начальников штабов, вызвать к реке переправочный парк дивизии. Но в ответ он сообщил, что переправочный парк дивизии сегодня уничтожен авиацией противника. Положение резко осложнялось.

Перед моим уходом Л. Г. Петровский сообщил, что придает 167-й дивизии корпусной артиллерийский полк, командир которого находится уже в пути к моему КП, и кроме того, сказал, что он в 15.00 будет в районе переправы у Рогачева.

На обратном пути мы с комиссаром А. Г. Сергеевым обдумывали план действий, исполнение которого могло встретить немало затруднений.

На командном пункте дивизии все офицеры были уже в сборе. В нескольких словах я изложил боевую задачу, очень коротко заслушал соображения начальника инженерной службы и начальника артиллерии дивизии. Чтобы дать командирам частей возможно больше времени для подготовки и организации боя, приказ отдал коротко. Очень краток был и полковой комиссар Сергеев при изложении политической задачи.

План форсирования Днепра был прост, так как, кроме десятка обыкновенных лодок, никакого переправочного имущества не было. Суть плана состояла в том, чтобы форсировать Днепр на двух полковых участках. 520-й стрелковый полк (командир полка подполковник Иван Яковлевич Некрасов) переправлялся у подорванного деревянного моста близ Рогачева. 615-й стрелковый полк (командир полка полковник Ефим Георгиевич Голобоков) имел целью активными действиями с применением дымовой завесы на возможно более широком фронте отвлечь внимание противника от основного направления. Средства переправы — подручные и лодки, которые имели командиры полков. Задача 520-го полка состояла в овладении Рогачевом, 615-го полка — в захвате плацдарма глубиною 1,5–2 км.

У западного берега Днепра скопилось много плотов и сплавного леса. Было решено под прикрытием артиллерийского огня переправить отряд для захвата этого леса, чтобы построить из него штурмовой мостик для пехоты.

После отдачи приказа комиссар дивизии А. Г. Сергеев, начальник политотдела батальонный комиссар Герасименко и почти весь состав политотдела направились в части. Сергеев выехал в 615-й полк, так как его участок был удален на значительное расстояние, а средства обеспечения этого полка были незначительны. Политические работники, коммунисты разъясняли личному составу задачу и значение ее выполнения. Все было направлено к тому, чтобы уничтожить фашистов в этом районе.

Сложность обстановки, тяжесть борьбы еще больше сплотили личный состав дивизии, воины были готовы выполнить поставленную задачу. Только эта самоотверженная решимость помогла нам преодолеть препятствия, и дивизия, растянутая более чем на 30 км по фронту, смогла, произведя перегруппировку, начать наступление с форсированием крупной водной преграды на подручных средствах.

Погода стояла солнечная, жаркая. На берегу под прикрытием леса и кустарника шла интенсивная подготовка, прибывало одно подразделение за другим. Воины совершали быстрыепереходы. Теперь уже все знали, что будет наступление, и были воодушевлены этим. Очень помогло нам то, что еще до начала артиллерийской подготовки приехал Л. Г. Петровский. Помню, я пришел в район рогачевского моста и в это же время подъехал туда комкор. Мы вместе проверили подготовленность подразделений первого эшелона к форсированию. Это были роты 2-го батальона 520-го полка. Под руководством капитана Покатило и политрука Козлова они готовились выбросить под прикрытием артиллерийского огня на лодках первый десант, состоящий из штурмовых отрядов по захвату плацдарма. Леонид Григорьевич дал им несколько ценных советов.

Начальник артиллерии дивизии полковник Рудзит доложил о готовности артиллерии и минометов к открытию огня. Ровно в 15.00 началась артподготовка. Такого сильного огня до этого наступления на нашем участке еще никогда не было. Три артиллерийских полка, артдивизион и минометы обрушили на противника шквал огня. На противоположном берегу видно было, как заметались ошалелые фашисты.

С первым артиллерийским залпом от берега отошли лодки со штурмовыми отрядами. Спецотряды по сплаву плотов и сооружению штурмового мостика совместно с саперами начали сплав. Другие солдаты саперного батальона подтягивали эти плоты, крепили их к сваям разрушенного моста, несли с уцелевшей части моста настил и стлали штурмовой мостик.

Противник настолько был ошеломлен и деморализован, что вначале не оказал никакого сопротивления. Но вскоре гитлеровцы опомнились и обрушили на переправы артиллерийский и минометный огонь, начали бомбить их с самолетов. На реке создалось тяжелое положение, но воины дивизии продолжали выполнять поставленную задачу. Очень молодой недавно сформировавшийся саперный батальон блестяще справился с возложенной на него задачей. Штурмовой мостик на всю ширину реки был построен очень быстро. Я до сих пор не могу без волнения вспомнить тот героический момент, когда, не обращая внимания на взрывы снарядов, мин и авиабомб, саперы продолжали упорно и самоотверженно работать. К сожалению, память не сохранила фамилии героев-саперов.

С наведением штурмового мостика началась переправа всего 520-го полка, затем 465-го. Решение о переправе обоих полков у рогачевского моста подсказал мне Леонид Григорьевич. Дело в том, что 615-й полк, выполнив задачу по отвлечению противника, не смог полностью осуществить переправу на своем участке, так как там условия были особенно трудными, хотя несколько взводов переправилось и удерживало небольшой плацдарм на западном берегу. Попытка переправить остальные подразделения полка в этом районе стоила бы нам больших потерь и отняла много времени.

Как только 520-й полк переправился, началось наступление, завязался упорный бой в г. Рогачеве. Противник, используя заранее приспособленные здания, оказывал упорное сопротивление. Воины дивизии, пренебрегая опасностью, самоотверженно бросались в бой и громили опорные пункты противника. Я помню доклад командира 520-го стрелкового полка подполковника Ивана Яковлевича Некрасова о героических поступках солдат и офицеров.

Во время боя за город между полками образовался некоторый разрыв. Гитлеровцы пытались атаковать во фланг, и правофланговое подразделение начало отходить, тогда сержант Лукьяненко выскочил вперед и крикнул: Ни шагу назад! Бей захватчиков! Он бросился к пулемету, который замолчал, и с небольшой дистанции начал расстреливать вражеских солдат. Следуя его примеру, подразделение открыло губительный огонь по фашистам, и противник вынужден был отойти. Во время этого боя геройски погиб командир 2-го батальона 520-го полка капитан Покатило, который первым форсировал Днепр и первым ворвался в Рогачев. После гибели командира батальон продолжал выполнять задачу. Бой в городе Рогачеве продолжался до 23 часов 14 июля.

Используя темноту, гитлеровцы отошли за р. Друть.

Как только пехотные подразделения 520 и 465-го полков переправились по штурмовому мостику, саперный батальон приступил к устройству переправы для артиллерии. Переправа к рассвету 15 июля была закончена, и первым пошел 576-й артиллерийский полк под командованием подполковника Степана Ефимовича Попова. Гаубичный полк под командованием майора Лихачева оставался на прежних позициях. Тыловые части и подразделения не переставали работать, всю ночь обеспечивая воинов всем необходимым, в том числе и питанием.

По телефону я доложил командиру корпуса о последних событиях и получил от него распоряжение привести все в порядок и после переправы 576-го артиллерийского полка продолжать наступление. На следующий день дивизия, обеспеченная за ночь всем необходимым, возобновила наступление. Мы, продвинувшись на 10–12 км, встретили упорное сопротивление. Гитлеровское командование перебросило резервные соединения, начались ожесточенные кровопролитные бои.

Несмотря на то, что мы понесли значительные потери, был тяжело ранен командир 520-го полка И. Я. Некрасов, дивизия не только отразила все атаки свежих сил врага, но и значительно потеснила их, заняв еще несколько населенных пунктов{4}.

Вскоре, однако, в полосе наступления 63-го корпуса, наносившего главный удар, резко возросло сопротивление неприятеля, развернувшего все силы 53-го армейского корпуса 2-й полевой армии.

Продвижение 66-го корпуса, фактически его 232-й дивизии, действовавшей в первом эшелоне, развивалось успешно. Не встречая серьезного сопротивления, дивизия к исходу 14 июля передовыми подразделениями вышла в район 25–40 км южнее и юго-западнее Бобруйска. Гитлеровское командование всполошилось, опасаясь за тылы своих войск, наступавших на Могилев, и направило из своего резерва против 66-го корпуса 43-й армейский корпус в полном составе, а затем еще две пехотные дивизии. Гитлеровское командование, как явствует из книги Гудериана, считало, что на Бобруйском направлении наступает из района Гомеля до 20 советских дивизий{5}.

17 июля выдвинутые гитлеровским командованием соединения предприняли ряд сильных контратак. Особенно активно действовали они в направлении на Пропойск (Славгород), Рогачев и Житковичи. Пехота противника, поддерживаемая танками, начала обходить фланги выдвинувшихся вперед соединений армии. 67-й корпус, прекратив попытки продвинуться вперед, стремился прикрыть правый фланг армии, его 151-я стрелковая дивизия уничтожила до полка пехоты противника, а 132-я под давлением превосходящих сил отходила к Новому Быкову, в районе которого перешла к обороне.

На следующий день передовые соединения 21-й армии продолжали попытки развить первоначальный успех в направлении Бобруйска, однако силы врага перед их фронтом все более наращивались, а контратаки, артиллерийское и авиационное воздействие усиливались. В этот день стало ясно, что главные силы гитлеровцев на этом направлении получили задачу приостановить дальнейшее продвижение 63-го стрелкового корпуса. Однако, отразив все контратаки, его дивизии оставались на прежних рубежах. 66-й корпус 232-й дивизии вел упорные бои на рубеже Боровая, Королев, Свобода. Остальные соединения армии занимали рубеж по восточному берегу Днепра. Сюда подтягивались новые, правда, незначительные силы из тылов. Отходящая по Березине Пинская речная военная флотилия вела бои с противником в 5 км севернее Паричей.

50-я танковая дивизия, завязав бои с моторизованными частями противника в районе Машевской слободы, уничтожила в эти дни до 10 танков, несколько десятков автомашин и до 500 солдат и офицеров противника. Другие соединения 25-го механизированного корпуса продолжали сосредоточение в районе Новозыбкова.

В течение 20 июля 21-я армия продолжала вести исключительно упорные бои с подходившими частями двух армейских корпусов противника на рубеже Ржовка, Куликовка, Прибор, Вьюн, Реста, Рудня и на подступах к Бобруйску с юга на рубеже Стасевка, Боровая, Глеб, Рудня, Черные броды.

Перед фронтом армии, все более наращивая силы на участке Рогачев, Жлобин, развертывался 53-й армейский корпус противника, а на участке Стасевка, Глеб, Рудня, Черные броды — 43-й армейский корпус, в районе Житковичи сосредоточивались части 45-й и 293-й пехотных дивизий.

Противник все сильнее контратаковал на Жлобинско-Рогачевском направлении и в районе Паричей, а на правом фланге армии на участке 67-го корпуса утром 21 июля нанес удар из района Куликовки и овладел районом Реста, Журавичи, Шапочицы, Веричев.

Наши войска, действовавшие западнее Рогачева и Жлобина (61, 167, 154, 117-я дивизии, 110-й стрелковый полк 53-й дивизии), встретили сильное сопротивление частей 53-го армейского корпуса противника, перешедшего к обороне на рубеже Озеряны, Тихиничи, Стреньки и контратаковавшего в разных направлениях. Наши части вынуждены были отказаться от дальнейших попыток наступать на Бобруйск и направили все усилия на удержание занятых рубежей. До 22 июля они в основном удерживали их.

Наша паричская группировка (232-я стрелковая дивизия), атакованная двумя дивизиями 43-го армейского корпуса с фронта и одной дивизией во фланг от Слуцка, к исходу 21 июля отошла на рубеж Паричи, Слободка, Оземля и здесь закрепилась.

В последующие дни под угрозой полного окружения сильно поредевшие части 63-го корпуса и действовавших совместно с ним дивизий отошли к реке Днепр на участке от Жлобина до Рогачева.

Правда, 24 июля из-за левого фланга 232-й дивизии в район юго-западнее и западнее Бобруйска прорвалась наша кавалерийская группа (три дивизии), создав угрозу коммуникациям 2-й немецкой армии. С целью ликвидации прорыва гитлеровцы выдвинули сюда три пехотные дивизии из резерва главного командования. Они действовали здесь в течение трех недель по охране тылов и коммуникаций, оказавшихся под угрозой наших конников.

25 июля 21-я армия, как и ее сосед на севере — 13-я армия, — были переданы из состава Западного фронта во вновь созданный Ставкой Центральный фронт.

За время действий в составе нашего фронта войска 21-й армии прошли немалый боевой путь, доказав, что Красная Армия и в тех тяжелых условиях была способна на активные наступательные действия.

Подводя итоги действиям армии в течение июля месяца, следует подчеркнуть, что 21-я армия, еще не закончив полностью сосредоточения, получила задачу 13 июля перейти в наступление на Бобруйск, уничтожить переправившегося через Березину противника и захватить г. Бобруйск как важный оперативно-стратегический узел дорог. Корпусам армии предстояло форсировать р. Днепр и встречным ударом разгромить гитлеровские части, находившиеся в этом районе.

По плану операции в первом эшелоне наступало шесть дивизий, во втором для развития успеха развертывались 151-я стрелковая, 219-я мотострелковая и 50-я танковая дивизии. Таким образом, на главном направлении удара была создана такая группировка, которая была способна разгромить противостоящего ей в то время противника. Но нашему наступлению помешали следующие обстоятельства: а) пехота не получила танковой поддержки и наступала не всегда уверенно; б) господство авиации противника, в силу которого она почти безнаказанно бомбила наши боевые порядки, сильно задерживало продвижение наших частей; в) особенно отрицательно сказалось на наступлении 21-й армии на Бобруйск то, что правая группировка 2-й танковой группы Гудериана — 24-й танковый корпус (3-я и 4-я танковые, 29-я моторизованная и 1-я кавалерийская дивизии) 12 июля 1941 г. прорвала наш фронт на левом фланге 13-й армии в районе Новый Быхов, Быхов и развила успех на восток, что создало серьезную угрозу правому крылу 21-й армии.

Командующий армией вынужден был бросить для прикрытия своего правого фланга сначала 219-ю мотострелковую и 50-ю танковую дивизии, а затем 151-ю и 132-ю стрелковые, а в дальнейшем в этом же направлении была использована и 117-я стрелковая дивизия. В результате образовался новый боевой участок на рубеже Пропойск, Быхов фронтом на север, появилось новое операционное направление, теперь уже удар армии распылился по двум направлениям, устремленным на запад, на Бобруйск и на север, на Могилев. Это основная причина, почему армия не могла решить задачи выхода в район Бобруйска.

Оказалось так, что соединения, выполнившие свою первую задачу по форсированию Днепра и занятию исходных рубежей на его западном берегу, не получили необходимого усиления для развития успеха, в то время как противник успел выдвинуть из резерва и развернуть в полосе наступления армии крупные свежие силы пехоты, поддержанной танками и авиацией. И они не только воспретили дальнейшее продвижение наших войск, но и серией сильных контратак нанесли им невосполнимые потери и под угрозой полного окружения и разгрома вынудили отойти назад.

Тем не менее армия ожесточенно дралась с противником, нанесла ему немалый урон, нарушила взаимодействие между его передовыми танковыми группировками и следовавшими за ними общевойсковыми соединениями.

Решающую роль в этих боях сыграл 63-й стрелковый корпус, действиями которого руководил талантливый военачальник генерал-лейтенант Леонид Григорьевич Петровский, сын выдающегося деятеля нашей партии и государства Г. И. Петровского.

Действия корпуса в обороне также отличались особым упорством. В конце июля и первой половине августа 1941 г. его дивизии прочно удерживали свои позиции, остановив наступление пяти пехотных дивизий врага.

С рассветом 14 августа противник перешел в решительное наступление превосходящими силами по всему фронту корпуса, прижав его части к Днепру.

Поступил приказ от командующего армией отвести части корпуса на восточный берег Днепра. Отход происходил в сложных условиях. Один из полков 61-й стрелковой дивизии, а также управление корпуса с корпусными частями оказались в окружении в районе населенного пункта Святое. Леонид Григорьевич лично возглавил авангардные подразделения, пробившие брешь в кольце окружения; в результате указанные части вышли в район ст. Сантиновка. Однако к этому времени, кроме малого кольца, о котором шла речь, врагу удалось замкнуть более широкое, в котором оказались обе стрелковые дивизии корпуса, входившие в его состав в этот момент (61-я и 154-я), его артиллерия и штаб. Основные силы корпуса оказались в клещах в районе юго-восточнее Жлобина к 16 августа. Генерал Петровский решил выходить из окружения и поставил всем частям конкретные задачи. Им предстояло ночью атаковать противника и разомкнуть клещи. Нельзя не привести один пункт из этого приказа, который наилучшим образом характеризует комкора 63-го и методы его руководства.

Всему начсоставу вне зависимости от званий и занимаемой должности — в период ночной атаки и вплоть до соединения частой корпуса с основными силами Красной Армии находиться в передовых цепях, имея при себе эффективное оружие. Задача — объединять вокруг себя красноармейцев и начсостав и вести их на Губичи.

Воодушевляя воинов личным примером, Леонид Григорьевич пал смертью героя во время прорыва вражеского кольца 17 августа 1941 г.

Вот что рассказывает об этом бывший командир 154-й стрелковой дивизии, ныне генерал-лейтенант Я. С. Фоканов.

16 августа 1941 г. генерал-лейтенант Л. Г. Петровский прибыл ко мне, на командный пункт дивизии, в район ст. Хальч, юго-восточнее города Жлобина, где мне и командиру 61-й стрелковой дивизии поставил задачи идти на прорыв вражеского окружения. Время прорыва было назначено на 3.00 утра 17 августа. По решению генерал-лейтенанта Петровского, штаб корпуса и он сам должны были идти на прорыв с 61-й дивизией.

Согласно его приказу 154-я дивизия, впоследствии 47-я гвардейская, начала прорыв ровно в 3.00 17 августа. В это время ко мне прибыл начальник штаба корпуса полковник А. Л. Фейгин и передал приказ Петровского явиться к нему.

Оставив у себя в резерве батальон связи, саперный батальон, батарею противотанкового дивизиона, я пошел искать Петровского. Когда я нашел его, он сообщил мне, что выход 61-й дивизии обеспечен, и он будет теперь находиться с моей дивизией. К этому времени основные части 154-й дивизии, прорвав кольцо окружения, продвинулись километров на шесть. Обеспечивая их выход с тыла с оставшимися в резерве подразделениями, мы шли с Леонидом Григорьевичем от ст. Хальч до д. Рудня-Барановка. В это время кольцо окружения вновь сомкнулось, и нам пришлось прорывать его еще раз.

Прорвав первую линию обороны у д. Скепня, что 20 км юго-восточнее г. Жлобина, мы натолкнулись на вторую линию обороны гитлеровцев. Здесь в бою был убит адъютант командира корпуса, а сам Петровский был ранен в руку.

Поставив мне задачу атаковать д. Скепня, Петровский со своим резервом пошел севернее д. Скепня, чтобы обеспечить фланг атакующих. Это был наш последний разговор с ним.

После прорыва второй линии обороны врага, спустя часа два, я встретил раненного в живот начальника артиллерии 63-го корпуса генерал-майора артиллерии А. Ф. Казакова в 2 км северо-восточнее д. Скепня. Я спросил его, где генерал Петровский и его штаб. Он ответил, что Петровский и его начальник штаба полковник Фейгин были убиты недалеко от него в кустах вражеской засадой, часть которой была переодета в красноармейскую форму, а часть в женское платье.

Я принял меры к розыску Петровского и его начальника штаба и выслал две разведгруппы в направлении, указанном генерал-майором Казаковым. Обе группы вернулись с одними и теми же данными, подтвердив сообщение генерал-майора Казакова о засаде неприятеля, но трупов они не обнаружили.

Генерал-майор Казаков был положен на повозку и следовал со мной. Однако вскоре прямым попаданием мины повозка была разбита, а генерал Казаков убит. Мы его тут же похоронили. Как потом выяснилось, местные жители захоронили Л. Г. Петровского в одном километре южнее д. Руденка. После освобождения этого района 13 июля 1944 г. в присутствии родных его останки были перенесены и похоронены с воинскими почестями в с. Старая Рудня Жлобинского района Могилевской области{6}.

Леонид Григорьевич Петровский родился в 1897 г. в Местечке Щербинский рудник Донецкой области. В период первой мировой войны он окончил школу прапорщиков. Добровольно вступив в Красную Армию, участвовал в гражданской войне с 1918 по 1920 г. на Северном, Восточном и Южном фронтах в должностях командира взвода, начальника разведки, начальника штаба бригады, командира полка, начальника штаба дивизии. После гражданской войны он командовал дивизией и корпусом.

При личном общении с Леонидом Григорьевичем всегда поражала его громадная убежденность в правоте нашего дела, в конечной победе над фашизмом.

Это был настоящий советский военачальник, пламенный патриот нашей Родины, обладавший широким оперативным кругозором, выдающимися организаторскими способностями, несгибаемой волей и беззаветной храбростью.

Таким его образ остался в сердцах всех, кто его знал.

Глава шестая Смоленское сражение

К концу первой декады июля враг несколько конкретизировал свои планы. Так, 8 июля 1941 г. на совещании в ставке Гитлера были поставлены ближайшие задачи группам армий.

Группа армий Север должна была силами 4-й танковой группы, не дожидаясь подхода пехотного эшелона, продолжать наступление на Ленинград с целью отрезать его сильным правым крылом танковой группы с востока и юго-востока. Одновременно с этим войска группы армий должны были продвигаться вдоль восточного берега Чудского озера на Нарву, чтобы отрезать пути отхода советских войск из Эстонии.

На группу армий Центр возлагалась задача — двусторонним охватом своих сильных внешних флангов окружить и ликвидировать действующую перед ее фронтом группировку советских войск и, сломив, таким образом, их последнее, как выражался Гитлер, организованное сопротивление, открыть себе путь на Москву.

Группа армий Юг должна была продвинуть войска своего левого крыла на Киев и продолжать операцию с целью окружения советских войск на Правобережной Украине.

Финская армия получила приказ начать 10 июля наступление по обе стороны Ладожского озера.

По выполнении этих задач гитлеровское командование планировало дальнейшие операции следующим образом. После выхода группы армий Центр в район восточнее Смоленска пехотными дивизиями продолжать наступление на Москву; 3-ю танковую группу направить в зависимости от обстановки или для поддержки группы армий Север, или же для охвата и окружения Москвы; 2-ю танковую группу из района Смоленска направить на юг или юго-восток, восточнее Днепра, для поддержки наступления группы армий Юг. Общей целью последующих операций ставилось овладение всей территорией до Волги, после чего рейдами подвижных соединений и авиацией уничтожить оставшиеся в наших руках промышленные центры. Это были лишь предварительные наметки планов, по которым длительное время не было достигнуто единого мнения среди гитлеровского генералитета.

На совещании Гитлер объявил о своем людоедском решении сравнять с землей Москву и Ленинград, чтобы полностью избавиться от населения этих городов и не кормить его в течение зимы. Задача уничтожения городов возлагалась на авиацию без участия танков.

Боясь советских людей, оставшихся на оккупированной территории, волю которых к сопротивлению немецко-фашистские захватчики не могли сломить никакими репрессиями, Гитлер приказал при оккупации территории Советского Союза располагать войска в специально построенных зимних бараках вне населенных пунктов, чтобы можно было в любой момент произвести бомбардировку населенных пунктов с воздуха в случае возникновения в них беспорядков{1}.

Гитлер был настолько уверен в переходе войны в самое ближайшее время из фазы борьбы с Красной Армией в фазу экономического подавления СССР, что 8 июля заявил о своем желании оставить в Германии все новые танки, выпускаемые заводами, с целью сохранить в тайне сделанные усовершенствования в танкостроении, и дал указания не возмещать в широком масштабе понесенные на фронте потери в танках, а из ослабленных танковых дивизий создавать сводные соединения. Освободившийся при этом личный состав танковых специалистов направлять в Германию для укомплектования экипажами вновь формируемых и вооружаемых новыми танками соединений{2}.

Положение на фронте оставалось для нас по-прежнему неблагоприятным. Враг продолжал наступать на Витебском, Смоленском и Могилевском направлениях.

Командующий фронтом направил меня на участок 19-й армии, которой командовал генерал-лейтенант И. С. Конев{3}. Армия была переброшена с Юго-Западного фронта. Она должна была сосредоточиться в районе Яновичи, Лиозно, Понизовье, а затем развернуться на стыке 22-й и 20-й армий и не допустить захвата Витебска.

В состав 19-й армии входили шесть стрелковых дивизий и 23-й механизированный корпус. Из этих соединений к 9 июля в назначенный район прибыли лишь управления армии и трех корпусов, 220-я мотострелковая дивизия, два полка 134-й стрелковой дивизии, один полк 162-й и некоторые части 158-й стрелковых дивизий.

К исходу 9 июля на стыке 22-й и 20-й армий нависла реальная угроза противник захватил Витебск и мог легко выйти в тыл главным силам Западного фронта.

Катастрофы можно было избежать лишь введя в бой второй эшелон фронта. Но резервов в связи с преждевременным и неудачным контрударом механизированных корпусов по существу уже не имелось. Оставалось бросить в бой еще не закончившую сосредоточения и не развернувшуюся 19-ю армию.

Командование фронта приняло решение нанести контрудар на Витебском направлении, для чего привлечь наличные силы 19-й армии и часть сил правофлангового корпуса 20-й армии.

Командующий 19-й армией генерал-лейтенант И. С. Конев пытался организовать контрудар 10–11 июля. Он ввел в бой 220-ю мотострелковую дивизию с полком 229-й стрелковой дивизии 20-й армии, но так как противник значительно превосходил нас в силах, эти части 12 июля отошли на восток. Однако их действия сыграли свою положительную роль, так как они отбросили назад к Витебску передовые части противника и задержали на некоторое время наступление его главных сил в направлении Витебск — Рудня, Витебск — Сураж-Витебский.

11 и 12 июля противник силами 7-й и 20-й танковых дивизий и других частей при поддержке значительных сил авиации, главным образом пикирующих бомбардировщиков, продолжал оказывать давление на участке 19-й армии, нанося сильный удар по двум направлениям — Витебск — Демидов и Витебск — Рудня.

В это время я и прибыл в штаб 19-й армии, который находился в лесу севернее Рудни, и застал там генерал-лейтенанта И. С. Конева, члена Военного совета армии дивизионного комиссара И. П. Шекланова и начальника штаба генерал-майора П. Н. Рубцова.

Мы с командующим армией выехали в передовые части. Он — под Витебск, я на правый фланг, под Сураж, где действовала одна стрелковая дивизия. Связи с этой дивизией уже не имелось, так как она вела бой в окружении. В районе Колышки я встретил стрелковый и артиллерийский полки другой дивизии, которые имели приказ выдвинуться на Сураж. Гитлеровцы тем временем уже захватили этот населенный пункт, продвинулись к городу Велиж и заняли его. Правый фланг 19-й армии оказался открытым. Я приказал стрелковому и артиллерийскому полкам прикрыть рубеж Понизовье, Колышки, чтобы не допустить удара противника по открытому флангу армии, сам же вернулся в штаб, чтобы выяснить, как подходят войска.

Генерал-майор Рубцов доложил мне, что получен приказ, в котором для развертывания 19-й армии указывался новый рубеж, отнесенный вглубь на 50–60 км. Приказ вносил страшную путаницу в управление войсками, так как некоторые дивизии уже вступили в бой, а теперь их нужно было отводить.

Я был удручен этим непонятным решением. Без всяких на то оснований врагу оставлялась территория в 50–60 км глубиной.

Телефонной связи со штабом фронта не было, и я, не медля ни секунды, выехал туда. Еще не взошло солнце, как я уже был у маршала Тимошенко. Он только что лег спать, но я его разбудил и доложил о странном приказе.

— Андрей Иванович, — сказал маршал, — видимо, произошло какое-то досадное недоразумение, прошу вас, поезжайте быстрее обратно и восстановите положение.

Я немедленно выехал в район Рудни. Средства управления состояли всего из двух адъютантов, Хирных и Пархоменко, и двух офицеров связи на автомашинах. По дороге я задержал 10 мотоциклистов и оставил их при себе в качестве связных.

Передвижение штабов, да частично и войск, происходило главным образом по магистрали Витебск — Смоленск, поэтому перехватывать части было легко.

Однако штаб 34-го стрелкового корпуса мы перехватить не сумели. Командир корпуса, оставив части под Витебском, отошел со штабом на 60 км, как и было приказано.

Мы выбрали свой передовой командный пункт в одном километре северо-западнее Рудни, в 150 м от шоссейной дороги на Витебск. Оперативная группа 19-й армии находилась в сторону Смоленска на удалении 18–19 км.

Противник наносил удар в двух направлениях: Витебск — Велиж и Витебск Демидов. У него было много танков, а 19-я армия их почти не имела. Наши войска не имели достаточного опыта борьбы с танками. Тяжелая артиллерия оказалась неповоротливой и также не имела опыта борьбы с танками. Пехота и кавалерия при появлении танков чаще всего уходили в недосягаемые для танков районы — в леса и болота.

В мирное время мы учили наши стрелковые войска укрываться от танков в противотанковые районы или в противотанковые щели и окопы, если они отрыты, и пропускать танки, чтобы затем с ними расправились противотанковая артиллерия, наши танки и другие средства. Пехота же должна лишь отсекать от танков вражескую пехоту и уничтожать ее. В результате такой учебы пехота оказалась недостаточно подготовленной к активной борьбе с танками. Получив сигнал о появлении танков врага, наши роты, батальоны, полки иногда метались в поисках укрытий, нарушали боевые порядки, скапливались в противотанковых районах. Авиация противника, которая почти беспрерывно висела над полем боя и, активно взаимодействуя со своими наземными войсками, засекала места скопления нашей пехоты, наносила по ним сильнейшие удары. Все это приводило к тому, что наши части лишались маневренности, боеспособность их падала, нарушались управление, связь и взаимодействие.

Уже в те дни я пришел к выводу о необходимости широко применять активные методы борьбы с танками. Пехота на любом рубеже, как только заняла его, немедленно должна отрыть щели и никуда не отходить. В случае появления танков и авиации противника укрываться в щели и вести самую активную борьбу с танками врага, применяя гранаты, бутылки с горючей жидкостью (КС), стреляя по смотровым щелям танков. Вся артиллерия и минометы должны вести огонь по танкам. Против танков противника немедленно направляется штурмовая авиация.

Правда, незадолго до войны мы начали осваивать подобные методы борьбы с танками противника, но они еще не дошли до войск. Не удивительно, что активная борьба с танками имела успех даже тогда, когда обстановка ей не благоприятствовала.

…Солнце уже стояло совсем низко над горизонтом, когда в районе Рудни появились немецкие танки. Шли они по дороге в направлении города, вблизи которого был мой командный пункт. Услыхав стрельбу, не похожую на стрельбу полевой артиллерии, я послал офицера связи на легковой машине вперед, чтобы выяснить, что там происходит. В 3 км от моего командного пункта на повороте шоссе он столкнулся в упор с немецкой танковой колонной, впереди которой на легковой машине ехали три фашистских офицера.

Офицер связи, будучи находчивым человеком, выскочил из машины, бросил ручную гранату в машину фашистов и, нырнув в высокую рожь, бегом направился обратно, чтобы предупредить нас об опасности.

Танки противника на некоторое время задержались возле подбитой машины, затем снова двинулись на Рудню.

Пока офицер связи добрался до нас, вражеские танки вышли в район командного пункта. Они обстреливали дорогу и обочины. Над нашими головами то и дело проносились немецкие самолеты, бомбившие и обстреливавшие местность, лежащую на пути движения танков.

Мы находились в густом кустарнике в ложбине, в стороне от дороги. Машины и люди были отлично укрыты густой рожью, а выезд с командного пункта на шоссе был сделан далеко в стороне.

Когда вражеские танки оказались в полукилометре от Рудни, из города навстречу танкам, не подозревая об опасности, выехали две военные легковые машины. Сидевшие в них люди, заметив танки, вышли из машин и подбежали к позициям противотанковой батареи, расположенным на подступах к городу. Несколько пушек немедленно открыли огонь по танкам. Головной танк остановился, следовавшие за пим танки стали разворачиваться вправо и влево, открыв огонь по нашей батарее, но она продолжала стрелять, задерживая их продвижение. Люди, организовавшие борьбу артиллерии с танками, сели в машины и, свернув с шоссе, поехали по проселочной дороге.

Позже выяснилось, что в машинах ехали командующий 19-и армией генерал-лейтенант И. С. Конев и начальник политотдела армии бригадный комиссар А. М. Шустип, который был в этом бою ранен. Они направлялись в передовые части, попутно предполагая заехать и на наш командный пункт. Выехав из города и неожиданно натолкнувшись на вражеские танки, И. С. Конев быстро организовал отпор танкам.

На подступах к Рудне головные танки вновь задержались, открыв прицельный огонь по станции и городу. Остановилась и развернулась следовавшая за танками колонна мотопехоты. Заработали станковые пулеметы. Немецкие автоматчики двигались прямо на нас.

Оставалась единственная возможность: выбраться на север. Впереди было открытое пространство метров в 150–200. Я сказал шоферу Демьянову, чтобы он сделал несколько резких поворотов в сторону, пока мы не въедем в рожь. Со мной сели Хирных и Пархоменко, остальные тоже приготовились к отходу, кто на машинах, кто на мотоциклах, кто пешком.

Фашисты никак не думали, что у них под носом находится командный пункт заместителя командующего фронтом. Орудия танков и пулеметы не были повернуты в нашу сторону, и наш маневр удался. Вслед нам раздалось несколько автоматных очередей. Спаслись все. Генерал Конев, считая меня погибшим, донес об этом в штаб фронта.

Из-под Рудни наш КП перешел в район сосредоточения и развертывания 16-й армии, которой командовал генерал-лейтенант М. Ф. Лукин. Это было близ совхоза Жуковка в 12 км севернее Смоленска на магистрали Минск — Москва. КП располагался в леске, на небольшой возвышенности, с которой открывался хороший обзор местности, лежавшей в западном направлении.

Начальник штаба армии полковник Шалин вручил мне записку маршала Тимошенко.

Лично.

Тов. Еременко А. И.

Штаб фронта переходит в район Ярцево. Вам надлежит остаться в районе Смоленска для увязки действий 16, 20 и 19-й армий и оказания им помощи.

Тимошенко{4}.

В связи с этими указаниями мы организовали рядом со штабом армии свой КП. На нем находилось всего четыре офицера (адъютант, порученец и два оперативных работника) и несколько связных на мотоциклах. Техническими средствами связи мы пользовались через штаб армии.

Я получил возможность близко познакомиться с этой замечательной армией, сыгравшей существенную роль в обороне Смоленска, и прежде всего с ее командиром Михаилом Федоровичем Лукиным. Ему было за пятьдесят. Открытый взгляд, выразительное волевое лицо. Трудолюбием, тягой к знаниям, а также незаурядной храбростью зарекомендовал он себя еще в первую мировую войну, когда ему было присвоено офицерское звание и доверено командование ротой. В период гражданской войны он сражался в рядах Красной Армии. В мирные годы занимал должности начальника Управления кадров РККА, военного коменданта Москвы, начальника штаба Сибирского военного округа.

16-я армия была сформирована Лукиным в Забайкалье летом 1940 г. Здесь она прошла хорошую закалку, так как дислоцировалась в очень суровых условиях.

В самом конце мая армия получила приказ передислоцироваться. Первоначальным местом назначения было Закавказье близ иранской границы, однако еще в пути следования произошли изменения и армию направили сначала в Орловский военный округ, а затем в Киевский особый военный округ. Пункта ми дислокации соединений армии были назначены Житомир, Винница, Бердичев, Проскуров, Шепетовка, Изяслав, Старо-Константинов.

Командарм 16-й прибыл в десятых числах июня в Киев к командующему войсками Киевского особого военного округа генерал-полковнику М. П. Кирпоносу. Здесь состоялся обмен мнениями по поводу обстановки на Западе. Оба считали, что война неизбежна.

М. П. Кирпонос в телефонном разговоре с Москвой просил разрешения занять укрепленные районы и сосредоточить войска округа согласно плану прикрытия государственной границы, а также вернуть с полигонов соединения, артиллерию, часть связи и саперов. Однако получил решительный отказ и заверения, что никакой войны не будет. Когда же неделей позже поступил приказ о движении войск округа к границе, то им пришлось уходить без достаточного количества боеприпасов, забирая с собой учебное и мелкокалиберное оружие, учебные пособия, сейфы, лагерное имущество и т. п., а боеприпасы остались на местах прежней дислокации. Командиры частей и соединений не были ориентированы в обстановке. Когда же началась война, части и соединения округа вынуждены были направить свои скудные транспортные средства (они были в штатах мирного времени) за патронами и снарядами, за остальным боевым имуществом на зимние квартиры.

К началу войны, когда враг был в непосредственной близости, передовые части и соединения 16-п армии — 5-й механизированный корпус (около 1300 танков), отдельная танковая бригада (300 танков), 32-й стрелковый корпус начали сосредоточиваться в указанных выше районах. Командарма 16-й война застала в Виннице. Днем 22 июня командир корпуса принес ему приказ наркома обороны, в котором говорилось: Немцы провоцируют нас на войну. Сегодня утром бомбили наши города, в ряде мест перешли нашу границу, приказываю: зарвавшегося противника выбить с нашей территории, границу не переходить.

В последних числах июня от прибывшего на Украину начальника Генерального штаба Красной Армии генерала армии Г. К. Жукова был получен приказ (16-я армия находилась в распоряжении Ставки) такого содержания: противник быстро продвигается на Ленинград и Москву. В г. Ровно в окружении сражаются два корпуса — механизированный и стрелковый, состояние их неизвестно. Задача 16-й армии: закончив сосредоточение, двигаться на Запад через Шепетовку, Острог, Ровно и далее. Из Владимир-Волынска двинется с той же задачей 9-й механизированный корпус К. К. Рокоссовского и еще одно соединение южнее 16-й армии…

Генералу Лукину, однако, вскоре стало известно, что части его армии грузятся вновь. Ставка, минуя штаб 16-й армии, дала указания тем частям, которые уже прибыли в район сосредоточения, погрузиться вновь, а эшелоны, которые были в пути, повернуть в другом направлении. В это время погрузка войск шла уже полным ходом. Лукин очень жалел, что Ставка не вовремя вмешалась и ему не удалось начать выполнение предыдущего приказа. Возможно, что хорошо вооруженная, укомплектованная сибиряками 16-я армия, имея 1600 танков, стрелковый корпус, механизированный корпус Рокоссовского, хотя и малочисленный, и еще одно соединение южнее, встречая и собирая на своем пути потрепанные авиацией и танками противника наши части, сумела бы нанести серьезный урон противнику.

Прибыв в Шепетовку, где в это время вел погрузку 5-й механизированный корпус, Лукин увидел там тяжелую картину. После одного из налетов авиации противника в центре и в районе вокзала началась ружейная и автоматная стрельба. На вокзале скопились сотни мобилизованных офицеров запаса, разыскивающих свои части. Из этих военнослужащих под командой офицеров механизированного корпуса он организовал отряды для прочесывания улиц и вылавливания автоматчиков. Было взято 17 автоматчиков. Все они оказались украинскими националистами из Западной Украины и были вооружены немецкими автоматами. К этому времени к Шепетовке подошли разведывательные части противника. Зная, что в Шепетовке находятся склады всех видов боевого снабжения, командарм 16-й не мог уехать с эшелонами своей армии и оставить Шепетовку без боя противнику. Никаких других частей в Шепетовке не было, поэтому было принято решение не погружать 109-ю мотострелковую дивизию и один танковый полк 5-го механизированного корпуса и их силами не допустить противника в Шепетовку. Командарм с армейским интендантом полковником Маланкиным, двумя офицерами штаба и двумя офицерами политотдела остались в Шепетовке.

Западная Украина была уже в руках врага, а эшелоны, груженные сельскохозяйственными машинами, пшеницей, шли через Шепетовку в направлении Львова и других городов Западной Украины по довоенному графику. Командарм приказал начальнику станции остановить этот поток, но это оказалось невозможным, так как были бы забиты все железнодорожные пути и негде было бы принимать воинские эшелоны. Таким образом, товарные поезда двигались на Запад, в сторону противника.

Командир 109-й механизированной дивизии донес, что неприятель сильными мотомехчастями занял г. Острог (20 км западнее Шепетовки) и ведет наступление на Шепетовку. Лукин приказал выбить противника из Острога и одновременно безуспешно пытался связаться с командующим фронтом М. П. Кирпоносом. Наконец удается установить связь с заместителем командующего генерал-лейтенантом В. Ф. Яковлевым, который находился в Киеве. Командарм доложил обстановку. Яковлев ответил, что захват противником Шепетовки оставит войска фронта без боеприпасов.

109-я мотострелковая дивизия вела упорные бои с превосходящими силами противника, неся огромные потери. Командиры полков и командир дивизии лично водили свои части в контратаки. Командир дивизии был тяжело ранен, в командование вступил его заместитель. Командарм лично выехал в дивизию, в период особенно напряженных боев командовал ею. В это время через Шепетовку походным порядком проходила второочередная только что отмобилизованная стрелковая дивизия, которая направлялась в 5-ю армию, но местоположения 5-й армии никто не знал. Командарм подчинил эту дивизию себе, поставив задачу оборонять Шепетовку. Положение на некоторое время стало менее напряженным: налицо были две дивизии, кроме того, командиры импровизированного штаба доложили, что в лесу севернее Шепетовки собираются выходящие из окружения наши части и что уже собрано около двух полков пехоты из разных частей и до трех дивизионов артиллерии.

Лукин организовал их в части и соединения, недостающих командиров назначил из числа офицеров запаса, находящихся на станции Шепетовка. Таким образом, имелась уже армия, правда, не сколоченная, но это уже были готовые войсковые части и подразделения со всеми присущими им атрибутами. У командарма не было штаба, средств связи, шифра, кода, его командный пункт располагался в кабинете начальника станции Шепетовка. Связь с войсками осуществлялась по железнодорожным и обычным проводам. Штаб состоял из только что мобилизованных командиров, которые на автомашинах беспрерывно бывали в частях. Лукин через них управлял своей армией.

Командарм 16-й фактически становится уже не командармом, а командующим оперативной группы, которая фигурировала в сводках фронта и Ставки как оперативная группа генерал-лейтенанта Лукина.

Командир оперативной группы держал связь с генерал-лейтенантом Яковлевым и требовал средств связи, шифр, код, людей и офицера, способного возглавить штаб оперативной группы.

После одного особенно ожесточенного боя, когда на неоднократные атаки противника оперативная группа ответила контратаками, враг понес очень большие потери в людях и технике. Наши потери были тоже весьма ощутимы. Так, из двух танковых полков осталось немногим более одного, но особенно велики были потери офицерского состава. За 5–6 дней боев выбыли почти все командиры рот, три четверти командиров батальонов, пять командиров полков и один командир дивизии. Части быстро укомплектовывались мобилизованными офицерами. Хуже обстояло дело с сержантским составом: его укомплектовали из числа рядовых.

Атаки противника приостановились. Надо было собраться с мыслями, оценить обстановку, разобраться, сколько времени войска еще могут продержаться, что будет, если противник усилится.

К исходу дня произошел эпизод, с особой силой подчеркнувший необходимость наличия кода и шифра для связи. Связь между частями осуществлялась по железнодорожным проводам, открытым текстом, и провода в сторону противника, по-видимому, не были обрублены. Противник, подслушавпереговоры, отдал приказ от имени командира оперативной группы командиру дивизии оставить занятый им рубеж и сосредоточиться на южной окраине Шепетовки.

Когда генерал Лукин выяснил обстоятельства дела, то командир дивизии получил контрприказ немедленно занять оставленный им рубеж. Надо полагать, что враг не ожидал такого быстрого выполнения своего приказа или, неся большие потери, был не в состоянии занять оставленные позиции и перейти в наступление. Если бы он сделал это — участь Шепетовки была бы решена в пользу неприятеля. Командир дивизии, быстро оценив создавшуюся обстановку, к утру следующего дня занял прежнее положение.

В последующие два дня противник снова перешел в наступление, введя свежие силы, и несколько оттеснил части опергруппы. Так как фланги оперативной группы были открыты, генерал-лейтенант Лукин создал четыре мотоотряда, силою до батальона пехоты, 2–3 батареи артиллерии, 15–20 танков. Эти отряды сыграли роль подвижных резервов, которые не позволили противнику обойти фланги и зайти в тыл опергруппы. Зная, что западнее Шепетовки есть укрепленный район, генерал-лейтенант Лукин с самого начала обороны Шепетовки пытался связаться с частями укрепленного района, но оказалось, что огневые точки разоружены. Все же, когда обескровленные, отходящие части опергруппы заняли огневые точки укрепленного района, они в течение нескольких суток отражали бешеные атаки противника и наносили врагу большой урон в живой силе и технике.

Противник подбрасывал на Шепетовское направление все новые части, а опергруппа таяла с каждым днем, не имея возможности пополнить свои войска. Генерал-лейтенант Лукин доложил командующему фронтом, что ни отвага, ни самопожертвование войск не смогут дольше удерживать шепетовский узел, если не будет дано сильное подкрепление. Наконец, было получено сообщение, что прибывает 7-й стрелковый корпус из Днепропетровска под командованием генерал-майора Добросердова, который принял командование этим боевым участком, а Лукину было приказано отправиться в 16-ю армию.

Генерал Лукин прибыл в Смоленск 5 июля и нашел здесь только две стрелковые дивизии своей армии — 46-ю и 152-ю, все остальные соединения армии были переданы в 20-ю армию

Членом Военного совета 16-й армии был бригадный комиссар А. А. Лобачев, опытный и хорошо подготовленный политработник, прошедший в Красной Армии немалый путь.

Начальником штаба 16-й армии был полковник М. А. Шалин, участник гражданской войны, в мирное время получивший академическое образование и накопивший ценный опыт штабной работы. Под Смоленском Шалин оказался первым из командования армии, а потому неплохо знал обстановку.

Когда я прибыл в 16-ю армию, ее дивизии располагались следующим образом: 152-я находилась на рубеже перекресток дорог Орша — Витебск, р. Каспля, ст. Гусино. Дивизия в основном состояла из уральцев и была сколоченным и боеспособным соединением. Ее командир полковник Петр Николаевич Чернышев, старый командир-коммунист, участник гражданской войны, показал себя волевым, умеющим быстро оценить обстановку командиром{5}.

Чернышева хорошо характеризовал следующий эпизод. Незадолго до отправки армии из Забайкалья он был назначен на солидную должность в управление округа, но когда узнал, что дивизия едет на новое место, возможно, для участия в боях, он добился, чтобы его возвратили на прежнюю должность.

Особое удовлетворение вызывало то, что дивизия за короткие дни пребывания на своем участке сумела хорошо подготовить его в инженерном отношении, обеспечить танкоопасные направления.

46-я стрелковая дивизия обороняла рубеж Холм, Сыр, Липки. Командовал дивизией генерал-майор А. А. Филатов{6}.

В беседе с товарищами я поделился своим опытом организации боя и взаимодействия, в частности, порекомендовал создавать подвижные отряды типа действовавшего под Городком на участке 22-й армии. В такие отряды должны были входить стрелковые подразделения, артиллеристы, танки или бронемашины, минометчики. При слабости нашей обороны и отсутствии эшелонирования такой метод укреплял оборону и позволял предпринимать короткие контратаки. В свою очередь генерал Лукин поделился своим опытом, полученным под Шепетовкой. Он, в частности, считал очень важным подчинение себе тех сил, которые разрозненными группами выходили из окружения.

К 10 июля было создано Западное направление, главнокомандующим которого стал маршал Тимошенко, я был назначен заместителем главнокомандующего{7}.

Главнокомандованию войск Западного направления были подчинены войска Западного и Резервного фронтов.

Войска Западного фронта продолжали сосредоточение и развертывание на рубеже Себеж, Улла, Орша, Шклов вдоль Днепра по линии Жлобин, Калинковичи. Господство авиации врага не позволило завершить переброску войск, а тем более их развертывание к назначенному сроку.

Всего к этому времени были развернуты: 31 стрелковая, семь танковых и четыре моторизованных дивизии, что составляло более половины сил, предназначенных для фронта.

К 10 июля в состав фронта входило семь общевойсковых армий (22, 20, 13, 21, 16, 4, 19-я), из них в первый оперативный эшелон были выделены 22, 20, 13, 21-я армии{8}.

Во втором эшелоне в районе Кричев, Новозыбков собирались остатки 4-й армии, приводившей себя в порядок после тяжелых боев. В районе Смоленска начала сосредоточение 16-я армия.

Одновременно шла подготовка к развертыванию Резервного фронта на рубеже Осташков, Селижарово, р. Днепр, Дорогобуж. Ельня, р. Десна, Жуковка, а также на линии Калинин, Волоколамск, Малоярославец.

В первом эшелоне Западного фронта имелось всего 145 танков, 1200 орудий калибра 76-мм и выше, около 1700 минометов и 380 исправных самолетов.

Рассмотрим несколько подробнее положение войск фронта. О правофланговой 22-й армии мы уже говорили выше.

Левее 22-й армии занимала оборону 20-я армия, которой командовал генерал-лейтенант П. А. Курочкпн{9}.

Эта армия находилась в лучшем положении по сравнению с другими армиями, так как была своевременно сосредоточена и более полно укомплектована личным составом. Оперативная плотность в полосе армии также была удовлетворительной 10–12 км на дивизию.

На участке армии наступали моторизованные и танковые войска противника. Их удары на узком фронте приходились по флангам. Это создавало угрозу охвата и окружения армии, но вместе с тем и давало возможность маневрировать по внутренним линиям, снимая части с неатакованных направлений.

Южнее 20-й армии на фронте Шклов, Могилев, Быхов занимала оборону 13-я армия (61-й, 45-й стрелковый, 20-й механизированный корпуса) в составе восьми стрелковых, двух танковых и одной мотострелковой дивизий. Командовал армией генерал-лейтенант Ф. Н. Ремезов, а с 14 июля — генерал-лейтенант В. Ф. Герасименко. Ширина полосы обороны армии равнялась 90 км.

Общевойсковые соединения 13-й армии были в основном укомплектованы. Но в 20-м механизированном корпусе не имелось танков, вследствие чего он использовался как стрелковое соединение.

К 10 июля сосредоточились и заняли оборону только четыре дивизии этой армии. Оперативное построение армия имела в один эшелон, а плотность составляла 20–25 км на дивизию.

Войска армии вели упорные бои в районе южнее Шклова с 10-й танковой дивизией и в районе Быхова — с переправившимся через Днепр 24-м танковым корпусом противника.

И, наконец, на левом крыле фронта в полосе (иск.) Быхов, Рогачев, Речица занимала оборону 21-я армия в составе трех стрелковых корпусов (63, 66 и 67-го). Командовал армией генерал-полковник Ф. И. Кузнецов. Армия обороняла полосу шириной 140 км, имея оперативное построение в два эшелона. Ее укомплектованность была примерно такой же, как и у 22, 20 и 13-й армий. Оперативная плотность составляла 19,5 км на дивизию.

Перед правым флангом армии в полосе примерно 60 км действовали передовые части 2-й немецкой армии (две дивизии).

Все общевойсковые армии первого эшелона Западного фронта были укомплектованы удовлетворительно: 8 — 10 тыс. человек в дивизии. Однако минометов, 76-мм пушек и 122-мм гаубиц было недостаточно. Противотанковая оборона состояла в основном из 45-мм пушек.

К описываемому периоду армии развернулись лишь на 50–60 %, и их оперативное построение не имело необходимой глубины. Вторые эшелоны и резервы существовали лишь номинально, выделенные в них соединения либо еще только сосредоточивались, либо были небоеспособны.

Оборона занималась поспешно и потому была недостаточно подготовлена в инженерном отношении, исключая район Могилева. Особенно плохо обстояло дело с обеспечением стыков между армиями.

Средств радиосвязи почти не имелось, поэтому осуществить устойчивое и достаточно оперативное управление войсками в условиях беспрестанно меняющейся обстановки было невозможно.

Недостаток зенитной артиллерии, а также недостаток в истребительной авиации не позволяли организовать сколько-нибудь удовлетворительной противовоздушной обороны войск.

Перечисленным войскам Западного фронта предстояло отразить наступление группы армий Центр, значительно превосходившей наши войска в силах и средствах. Против развернувшихся к этому времени 40 дивизий Западного фронта действовало 55 немецких дивизий. По живой силе противник превосходил нас в 2,4 раза, по орудиям и минометам — в 2,4 раза, в воздухе господствовала вражеская авиация.

Гитлеровцы наносили одновременно несколько сильных ударов на широком фронте от Идрицы до Быхова. Это заставляло нас распылять и без того слабые резервы, а врагу давало широкий простор для маневра сильными танковыми кулаками на узких участках фронта при одновременном массировании всех сил и средств, особенно авиации. Так, 2-я танковая группа наступала на фронте 190 км, а удары наносила на двух участках общим протяжением 70 км.

В полосе главных ударов плотность танков противника достигала 30 единиц на 1 км, в результате чего на избранных направлениях враг добивался подавляющего превосходства в силах.

Так, 10 июля в Полосе наступления 10-й, 18-й танковых и 29-й моторизованной дивизий (37 км) противник сосредоточил до 350 танков. В противостоящих же им наших 18-й, 53-й и 110-й стрелковых дивизиях танков вообще не было.

13 — 14 июля продолжались напряженные бои.

22-я армия отходила на восток под угрозой глубоких фланговых ударов противника. Дальнейшее продвижение 3-й танковой группы врага на велижском направлении и севернее все более отрывало 22-ю армию от левого соседа — 20-й армии. Овладение Велижем и районом севернее Демидова позволило двум танковым дивизиям 3-й танковой группы выйти в тыл войскам 20-й и 16-й армий. 12-я танковая дивизия вклинилась в оборону 69-го стрелкового корпуса 20-й армии, однако усилиями армии прорыв вскоре был закрыт.

В это же время тяжелая обстановка создалась на стыке 20-й и 13-й армий. Танковая группа Гудериана, нанеся здесь удар, прорвала оборону этих армий. Наши части, по которым пришелся удар, отошли и загнули свои фланги. В результате этого между 13-й и 20-й армиями образовался разрыв. Противник немедленно использовал его и развил наступление в направлении на Горки Красное. Вот когда пригодились бы для нанесения контрудара механизированные корпуса!

Правда, 21-я армия в это время несколько продвинулась вперед в направлении Бобруйска.

В этой обстановке по настоянию Ставки был отдан приказ о наступлении. Войска получили задачу: Отрезать прорвавшегося противника от его тыла на участках Городок — Витебск и Орша — Шклов с закреплением устойчивого фронта. Активными действиями отбросить велижскую группировку и разгромить группировку мехвойск противника в районе Горки, Мстиславль и Шклов{10}.

22-й армии приказывалось нанести удар в направлении Городок, Витебск. 19-я армия должна была овладеть к исходу 16 июля городом Витебском. 20-й армии к этому же сроку надлежало ликвидировать прорыв на фронте Орша, Шклов, а в ночь на 15 июля нанести удар на Горки и отрезать прорвавшиеся туда танковые части противника. Эти действия с рубежа р. Бася должна была поддерживать 13-я армия. Предусматривался ввод в сражение 4-й и 16-й армий, которым предстояло содействовать разгрому горкинской группировки противника. 16-й армии, кроме того, было приказано двумя дивизиями встретить выход противника на дорогу Смоленск — Ярцево.

С утра 15 июля некоторые наши соединения контратаковали противника, однако не добились реального успеха. Лишь 1-я мотострелковая дивизия 20-й армии несколько потеснила 18-ю танковую дивизию в 20 км восточное Орши. Действия же 69-го стрелкового и 5-го механизированного корпусов оказались безуспешными.

Войска 4-й и 13-й армий, за исключением 61-го стрелкового корпуса, не только не смогли принять участия в контрударе, но, втянутые в тяжелые оборонительные бои на некоторых участках, вынуждены были отойти за реки Бася и Сож, где их объединили под общим командованием командующего 13-й армией генерал-лейтенанта В. Ф. Герасименко.

К исходу дня 15 июля противник силами 2-й и 3-й танковых групп и 9-й полевой армии стремился ударами по сходящимся направлениям завершить окружение 20, 19 и 16-й армий, захватить Смоленск и открыть путь на Москву. Для обеспечения этой операции с юга враг наступал на Ельню, Дорогобуж.

19-я армия частью сил отходила на Смоленск, Ярцево, другие ее соединения сосредоточивались восточнее Смоленска.

План гитлеровцев разгромить нашу группировку в районе Смоленска имел целью устроить здесь для наших войск новые Канны. Для этого противник наносил сильные удары с Витебского направления танковыми войсками Гота на Духовщину Ярцево, с юга, с фронта Красное — Горки, в направлении Смоленск — Заборье танковыми частями Гудериана.

Оперативное положение наших войск в районе Смоленска было крайне невыгодным, но, несмотря на это, они проявили много смелости, маневренности, упорства и не дали врагу осуществить его замысел.

20-я армия, наиболее укомплектованная и имевшая в наличии все свои соединения, при развертывании вела упорные бои западнее Смоленска с сильно загнутыми флангами.

16-я армия сосредоточивалась в районе Смоленска. К 15 июля туда из ее состава прибыли и вступили в сражение только три дивизии, в том числе одна танковая.

К исходу 15 июля 7-я танковая дивизия 3-й танковой группы противника при сильной поддержке авиации вышла с севера к Ярцево и перерезала шоссе Смоленск — Москва. В тот же район враг выбросил и воздушный десант. Теперь наши войска в районе Смоленска были глубоко охвачены с востока и отрезаны от основной артерии снабжения.

В руках нашего командования в этом районе не имелось каких-либо резервов, чтобы нанести контрудары и укрепить оборону и таким образом предотвратить развитие наступления противника на Смоленск или Вязьму.

16 июля главнокомандующий Западным направлением донес в Ставку: Подготовленных в достаточном количестве сил, прикрывающих направление Ярцево, Вязьма, Москва, у нас нет. Главное — нет танков

Закончив свои дела в районе 16-й армии, я направился в Ярцево, еще не зная, что оно находится под угрозой захвата противником, чтобы доложить маршалу Тимошенко о положении дел. Едва я успел проскочить на рассвете 16 июля автостраду, как ее перерезали вражеские танки, наступавшие со стороны Духовщины. Штаб фронта уже перебазировался из Ярцево в район Вязьмы. Я передал донесение с офицером связи, а сам занялся организацией контратаки. Командиру 44-го стрелкового корпуса генерал-майору В. А. Юшкевичу, находившемуся в районе Ярцево (фактически здесь было до трех полков пехоты и столько же артиллерийских полков), была поставлена задача создать оборону на правом берегу р. Вопь. Одновременно были собраны остатки 38-й стрелковой дивизии и других частей в группу под командованием комбрига А. В. Горбатова, а в районе Смоленска из двух батальонов и нескольких танков создана группа под командованием начальника охраны тыла 20-й армии комбрига П. И. Киселева. Этим группам удалось отбросить врага от автострады.

Ожидать более существенных результатов от действий этих малочисленных частей, наспех вооруженных и сведенных воедино из разрозненных соединений, не приходилось. Я запросил у главнокомандующего направлением подкреплений и получил разрешение взять из состава 16-й армии 110-ю мотострелковую дивизию. Кроме того, Резервный фронт выделил нам еще 69-ю танковую дивизию, но для подхода этих соединений требовалось время, а враг стремился развить достигнутый успех.

К исходу 16 июля вражеские танки, ворвавшиеся в Смоленск с юга, овладели южной частью города. В тот же день 7-я танковая дивизия противника полностью захватила Ярцево. Теперь 20-я и 16-я армии, боевыми действиями которых мне было поручено руководить, а также 19-я армия были отрезаны от основных коммуникаций и оказались в полуокружении. Связь с тылом можно было поддерживать лишь по лесисто-болотистой местности южнее Ярцево через Соловьево.

110-я мотострелковая и 69-я танковая дивизии получили задачу с рассветом 18 июля нанести удар на Духовщину, разгромить 7-ю танковую дивизию противника и выйти к Смоленску. Эту задачу дивизии не выполнили, так как их действия по ряду причин начались разновременно и с опозданием. Само собой разумеется, что враг продолжал развивать свой успех.

Попутно стоит рассказать здесь об одном весьма интересном случае, который относится к первой половине июля (к сожалению, далеко не все его детали сохранились в моей памяти).

Из Ставки была получена телефонограмма следующего содержания:

Предполагается широко применить в борьбе против фашистов эресы и в связи с этим испробовать их в бою. Вам выделяется один дивизион М-8. Испытайте его и доложите свое заключение.

Долго я размышлял после этого, что это за эресы. Никто из окружающих меня командиров тоже никогда не слышал такого странного слова. И лишь когда прибыл дивизион этих эресов, я узнал, что это за оружие. Незадолго до войны, будучи председателем государственной комиссии по испытанию новых видов оружия, я видел эти эресы, правда, в то время их не называли еще ни эресами, ни катюшами. Они прибыли к нам с минами осколочно-фугасного действия.

Новое оружие мы испытали под Рудней. 15 июля 1941 г. во второй половине дня непривычный рев реактивных мин потряс воздух. Как краснохвостые кометы, метнулись мины вверх. Частые и мощные разрывы поразили слух и зрение сильным грохотом и ослепительным блеском.

Эффект одновременного разрыва 320 мин в течение 10 секунд превзошел все ожидания. Солдаты противника в панике бросились бежать. Попятились назад и наши солдаты, находившиеся на переднем крае вблизи разрывов (в целях сохранения тайны никто не был предупрежден об испытаниях).

Это было одно из первых боевых испытаний эресов. После опыта я послал донесение в Ставку с подробным описанием результатов. Фронтовики дали самую высокую оценку нашему новому оружию.

Захват южной части Смоленска 16 июля 1941 г. был связан с тем, что мы в то время не научились еще организовывать оборону крупных населенных пунктов малыми силами, в частности, расположенными в них гарнизонами. В условиях второй мировой войны при минимальной подготовке города могли быть превращены в прочные опорные пункты, которые нелегко было бы преодолеть противнику, даже с помощью крупных сил авиации, танков и артиллерии.

Наличие в городах каменных сооружений с подвалами, возможность баррикадирования и противотанкового укрепления улиц, особенно в центральных кварталах, где они представляют собой узкие дефиле, и другие подобные мероприятия позволяют сковывать крупные силы врага.

Надо сказать, что партийная организация области во главе с первым секретарем Смоленского обкома Д. М. Поповым проделала значительную работу по эвакуации промышленного оборудования, ценностей, гражданского населения. Неплохо была налажена ПВО в городе, вопросами которой занимался председатель Смоленского городского совета депутатов трудящихся Вахтеров.

Однако, несмотря на эти усилия, непосредственная подготовка к обороне города со стороны городских и областных организаций оказалась недостаточной. Это же можно сказать и относительно мер, предпринятых начальником гарнизона полковником Малышевым, который формировал в городе дивизию, но успел создать лишь слабую бригаду. Причина нашей неудачи заключалась главным образом в отсутствии опыта в обороне городов. Условия, если бы подготовка началась своевременно, позволяли организовать сопротивление врагу, нужно было привлечь силы милиции, войск НКВД, а также рабочих и служащих.

Основной костяк войск, действовавших в районе Смоленска, составляли, как известно, силы 16-й армии (46-я и 152-я стрелковые дивизии). За несколько дней до захвата Смоленска, поскольку левый фланг 152-й стрелковой дивизии был открыт, Лукин сформировал подвижной мотоотряд: один батальон пехоты, две саперные роты, дивизион 76-мм пушек, дивизион 122-мм гаубиц — и выдвинул его юго-западнее Смоленска под Красным. Отрядом командовал подполковник П. И. Буняшин, комиссаром был батальонный комиссар И. И. Панченко. На линию Воскресенск — Ополье с целью занятия обороны была направлена бригада полковника Малышева, состоящая из батальона милиции и трех батальонов добровольцев из Смоленска.

Для проведения рекогносцировки и организации обороны с отрядом Буняшина и бригадой Малышева выехал начальник артиллерии армии генерал-майор Т. Л. Власов.

Отряд Буняшина 9 июля вступил в бой под Красным с мотоциклетным полком 29-й мотодивизии противника. Мотоциклетный полк попал в засаду на походе и почти весь был уничтожен. Были взяты пленные и около 100 мотоциклов. Пленные показали, что им было приказано занять Смоленск и было сказано, что там советских войск нет. Остальные полки этой дивизии вступили в бой северо-западнее Красного с 57-й танковой дивизией 20-й армии. Если бы под Красное не был выдвинут мотоотряд, то мотоциклисты ворвались бы в Смоленск 9 июля, что создало бы угрожающее положение для 16, 20 и 19-й армий. В бою с мотоциклетным полком был убит начальник артиллерии армии генерал-майор Т. Л. Власов.

На правом фланге армии 13 июля 46-я стрелковая дивизия вступила в бой с 7-й танковой дивизией противника и в течение трех суток сдерживала яростные атаки противника, поддержанного очень сильной артиллерией. Дивизия неоднократно переходила в контратаки, в результате этих боев противник понес тяжелые потери, был также разгромлен штаб артиллерии соединения и захвачены важные документы.

С утра 15 июля противник, введя в бой свежие части и большое количество танков, сумел нанести дивизии значительный урон. Бой в течение всего дня происходил внутри оборонительной полосы. В ночь с 15 на 16 июля 46-я дивизия оставила Демидов.

Бригада Малышева, отряд Буняшина и левофланговые части 152-й стрелковой дивизии до 15 июля вели беспрерывные бои с наседающим противником. 15 июля противником было занято Красное. Измученные боями, сильно поредевшие подразделения Малышева и Буняшина отошли к Смоленску.

В ночь с 15 на 16 июля враг быстро смял эти слабые части и на их плечах ворвался в южную часть Смоленска. Полковник Малышев взорвал мосты через Днепр в городе. В то время Малышева все ругали за самовольный взрыв мостов. Оценивая обстановку теперь, 20 с лишним лет спустя, я считаю, что Малышев оказал огромную услугу 16, 20 и 19-й армиям, ибо тогда не было в резерве ни одной роты для обороны мостов.

Неприятель, заняв Демидов, двигался на Ярцево и Соловьевскую переправу через Днепр, впоследствии получившую известность на Западном фронте. Из Смоленска на восток, по линии железной дороги Смоленск — Москва, южнее этой дороги и на северо-восток по шоссе Москва — Минск не было никаких частей, которые могли бы помешать противнику переправиться через р. Днепр и двигаться в любом направлении, создавая опасную обстановку для трех армий фронта.

О занятии противником южной части Смоленска Лукин узнал в 1.30 16 июля от заместителя начальника политотдела армии, посланного в Смоленск с группой офицеров штаба для мобилизации населения на постройку противотанковых препятствий.

Лукин с членом Военного совета армии Лобачевым сразу же выехал к мосту на р. Днепр в Смоленске. В городе, по его словам, стояла зловещая тишина, но стоило им подъехать ближе к реке на машинах, как сразу заговорило несколько пулеметов, С трудом разыскали подразделения Малышева н Буняшина, люди которых, измучергаые до последнего предела, спали мертвым сном. Был отдан приказ срочно занять дома по берегу реки и открыть огонь, чтобы показать противнику, что противоположный берег занят нами.

46-й стрелковой дивизии приказано было срочно перейти на левый фланг, оседлать железную дорогу Смоленск — Москва. На ее участок отходили соединения 19-й армии, о чем имелась договоренность с Коневым. Как мне рассказывал недавно Лукин, организовав из имеющихся подразделений оборону реки, они с Лобачевым сели на бугорок у ответвления дороги на Смоленск от шоссе Москва Минск и задумались, что делать дальше, где взять хотя бы один стрелковый и один артиллерийский полки. 46-я стрелковая дивизия перебрасывалась на важное направление, у нее взять нельзя, 152-я стрелковая дивизия вела бои с наседающим противником. В резерве не было ничего. Штаб армии и тылы? Но из них уже сформирован отряд и отправлен под Ярцево.

И, как бывает в сказке, в нужное время вдруг появляется спасение. Точно так случилось и на этот раз. Лукин увидел перед собой стройного, выше среднего роста, красивого брюнета в форме генерал-майора, доложившего, что он командир 129-й стрелковой дивизии Городнянский. Его дивизия стягивалась в небольшой лес, в 1 км от развилки дорог в составе двух стрелковых и одного артиллерийского полков. Эта дивизия входила в 19-ю армию, которая после ожесточенных боев за Витебск отходила на восток.

Генерал Городнянский, выслушав Лукина, обрисовавшего создавшуюся обстановку, сказал:

— Приказывайте.

Дивизия получила задачу занять оборону по р. Днепр в центре, на флангах ее оказались слева 46-я, справа — 152-я стрелковые дивизии.

129-я стрелковая дивизия в последующих боях за Смоленск и восточное его показала себя с наилучшей стороны.

До 20 июля на долю 129-й стрелковой дивизии выпала основная тяжесть оборонительных боев. Сейчас трудно себе представить, как эта малочисленная дивизия, к тому же составленная из разных частей, при крайнем недостатке артиллерии, минометов и пулеметов, при слабой обеспеченности боеприпасами неоднократно врывалась на позиции гитлеровцев на северной окраине Смоленска, но закрепить захваченную территорию дивизии было нечем. Сильные контратаки противника, поддержанные мощным артиллерийско-минометным огнем, каждый раз вынуждали дивизию отходить на исходные позиции. Однако подразделения 129-й стрелковой дивизии вновь и вновь, днем и ночью, с упорством, достойным высшей оценки, продолжали настойчиво атаковать позиции врага. В смоленских боях бойцы, командиры, политработники всех степеней проявили массовый героизм. Командир дивизии Городнянский зарекомендовал себя всесторонне зрелым войсковым начальником, исключительно мужественным человеком.

К нашему счастью, ворвавшаяся в Смоленск моторизованная дивизия врага, ожидая подхода основных сил, не предпринимала попыток форсировать Днепр 16 июля, а когда днем 17 июля противник пытался переправиться через реку, то левый ее берег довольно прочно оборонялся тремя дивизиями. С 17 по 22 июля каждый день гитлеровцы пытались в разных местах форсировать Днепр, но безуспешно.

129-я и 152-я стрелковые дивизии стремились переправиться на правый берег Днепра и выбить неприятеля из южной части города. Так, 152-й стрелковой дивизии сначала удалось переправиться, но контратакой противника переправившиеся части были отброшены обратно.

Когда 19-я армия после ожесточенных боев за Витебск отошла на переформирование, ее 34-й стрелковый корпус под командованием генерал-майора Хмельницкого в составе 127-й и 158-й стрелковых дивизий вошел в подчинение 16-й армии. Корпус была сосредоточен на левом берегу Днепра, южнее 46-й стрелковой дивизии.

В ночь с 22 на 23 июля противнику удалось переправиться на левый берег Днепра в районе кладбища в стыке 129 и 152-й стрелковых дивизий. Разгорелись ожесточенные уличные бои, дрались за каждый дом, в доме — за каждый этаж. Особенно упорные бои происходили за кладбище и аэродром, которые в течение недели переходили из рук в руки.

Противник массировал не только артиллерийский огонь, но вводил большое количество танков и авиации. 16-я армия, к сожалению, ни танками, ни авиацией не располагала. 5-й механизированный корпус, детище 16-й армии, и 57-я танковая дивизия, прибывшие из Забайкалья, дрались в составе 20-й армии.

В беспрерывных боях соединения армии несли огромные потери. С захватом противником переправ у Ярцева армия несколько дней не получала боеприпасы и продовольствие. Отряд, сформированный из офицеров штаба и тылов армии, посланный под Ярцево, почти полностью погиб.

Даже в эти тяжелые для армии дни мысль о возвращении Смоленска не покидала нас. С этой целью корпус Хмельницкого наступал южнее Смоленска, а 152-я стрелковая дивизия — из района Гнездово. Переправа через Днепр прошла очень удачно, и дивизии корпуса подходили к южной окраине Смоленска в район кирпичного завода. 152-я стрелковая дивизия также удачно переправила один батальон, но больших успехов он добиться не смог.

Противник, при поддержке танков и сильной авиации, перешел в наступление на 34-й корпус, потеснил и отбросил его части на левый берег Днепра. Для 34-го стрелкового корпуса сложилась тяжелая обстановка. Она усугублялась еще и тем, что командир корпуса заболел, управление дивизиями ослабло, и это оказало отрицательное влияние на выполнение корпусом задачи. Я был вынужден выехать в дивизии, чтобы помочь навести порядок в управлении войсками.

В связи с болезнью генерала Хмельницкого обязанности командира корпуса по моему приказанию принял начальник штаба корпуса полковник А. 3. Акименко, показавший себя энергичным и знающим военачальником. Вскоре, однако, все корпусные управления Красной Армии были расформированы, и А. 3. Акименко стал командовать одной из входивших в корпус дивизий — 127-й стрелковой.

Тем временем западнее Гнездова на 152-ю стрелковую дивизию наступали сильные моторизованные части, также поддержанные авиацией. Разведка заранее установила наличие в этом районе гитлеровских моточастей. Противник, упоенный успехом, повел себя очень неосторожно. На виду у дивизии колонны машин сосредоточивались в небольшом редком лесу на очень небольшом удалении от переднего края дивизии. После короткого, но сильного артналета 152-я стрелковая дивизия, упредив противника в развертывании, перешла в наступление и быстро разгромила его. Части дивизии ворвались в Смоленск на своем участке и в тяжелых уличных боях медленно, но уверенно стали освобождать дом за домом, квартал за кварталом, улицу за улицей. Дивизия продвигалась вперед, невзирая на то, что в ее тылу в руках немцев продолжали оставаться отдельные здания, оборудованные под опорные пункты.

Уместно отметить, что в боях за Смоленск командир 152-й стрелковой дивизии полковник П. Н. Чернышев проявил себя как командир высокой инициативы, твердый и настойчивый, лично смелый, прекрасный организатор и руководитель боя.

Врывалась в город и 129-я стрелковая дивизия. По всему фронту с новой силой разгорелись ожесточенные уличные бои. Будь у нас немножко более артиллерии и минометов и прежде всего, если бы дивизии 34-го стрелкового корпуса в этот момент выполнили поставленную им задачу и не начали отход, судьба Смоленска, бесспорно, была бы решена в нашу пользу.

К 23 июля немалая часть Смоленска была очищена от врага, а 25 июля наши войска, продолжая наступление, овладели всей северной частью города, заняли вокзал, вышли к Днепру. Попытки армии переправиться через Днепр для освобождения южной части города Смоленска существенных результатов не дали.

Командир 46-й стрелковой дивизии генерал-майор А. А. Филатов в смоленских боях показал себя также способным командиром, достойно выполнявшим свой долг. Дивизия без артиллерии и почти без пулеметов упорно дралась на северо-восточных подступах Смоленска и внесла свой вклад в героическую эпопею Смоленского сражения.

Почти три недели в тяжелых условиях, в боях с превосходящими силами противника, при наличии у него и отсутствии у нас танков и авиации части 16-й армии дрались за Смоленск. Они не только переходили в контратаки, но и наносили контрудары, стремясь вновь взять Смоленск. В результате намерение командования группы армий Центр — окружить 16, 19, и 20-ю армии — было сорвано.

Когда 20-я армия отошла на линию 16-й армии, то правый фланг последней оказался прикрытым. Положение как будто несколько стабилизировалось, но стабилизация была кажущейся. Противник производил перегруппировку своих сил. И уже 28 июля после полудня обстановка на фронте 20-й армии резко осложнилась. Враг сильными танковыми частями и авиацией прорвал оборону армии. В результате 152-я стрелковая дивизия и часть 129-й стрелковой дивизии попали в очень тяжелое положение и могли быть окружены в Смоленске. 152-я стрелковая дивизия резко загнула свой правый фланг, а 129-я стрелковая дивизия выставила заслон на шоссе Москва — Минск. Часам к четырем пополудни танки противника появились с северо-востока. Обстановка для 16-й армии обострилась. Чтобы не оказаться окруженной по частям, ей пришлось окончательно оставить Смоленск и отходить, что было сделано в ночь с 28 на 29 июля. Однако еще 30 июля некоторые части армии вели бои у северо-восточной окраины Смоленска, не теряя надежды на переход в общее наступление.

За все время боев с 9 июля 16-я армия получила всего только 2 тыс. человек пополнения. В армии было пять дивизий, но, к сожалению, они были крайне малочисленны. Тылы армии и дивизий очищались до предела. Все, кто мог сражаться, были направлены в строевые части. Штабы корпусов были расформированы для этой цели. Питание армии, ведущей бои в очень тяжелых условиях, боеприпасами удалось наладить по воздуху, путем сбрасывания пакетов на парашютах. Артиллерии, минометам и пулеметам было приказано сократить до минимума расход боеприпасов и открывать огонь только по верным целям и в силу крайней необходимости. В этот период особенно ярко проявились стойкость, мужество, хладнокровие и беспредельная преданность Родине рядовых воинов, командиров и политработников армии.

В тяжелые недели Смоленского сражения и при отходе за Днепр генералы и офицеры штаба и политотдела армии, включая члена Военного совета, начальников штаба и политотдела армии, командиров дивизий и полков и весь личный состав управлений и штабов соединений и частей, всегда в трудные моменты боя находились в передовых частях, там, где особенно яростным был нажим врага.

19 июля 1941 г. я вновь был назначен командующим войсками Западного фронта. Членом Военного совета фронта был назначен дивизионный комиссар Д. А. Лестев, начальником штаба фронта — генерал-лейтенант Г. К. Маландин{12}.

На 21 июля 1941 г. положение войск фронта было следующим.

Войска правофланговой 22-й армии по-прежнему вели упорные бои. На правом фланге они сдерживали продвижение противника, а в центре выходили из окружения. 126-я стрелковая дивизия, двумя полками отбивая ожесточенные атаки гитлеровцев, отошла и закрепилась на рубеже Селище, Горы. 170-я стрелковая дивизия одной группой удерживала рубеж Станьково, оз. Удрай, второй группой вела тяжелый бой в окружении в лесу западнее Усть-Долысс, стремясь выйти к основным силам.

112 и 98-я стрелковые дивизии с боем выходили из окружения, пробиваясь в северо-восточном направлении на соединение с частями 170-й стрелковой дивизии. Головные части этих дивизий во второй половине дня 20 июля пересекли шоссе Пустошка — Невель на участке Бегунюво — Барконы.

174 и 186-я стрелковые дивизии, окруженные в районе Новохолмск, продолжали тяжелые бои.

19-я армия продолжала вести тяжелые бои в районе Смоленска.

127-я стрелковая дивизия, вошедшая в 16-ю армию, на рассвете 20 июля была атакована мотомехчастями противника с 20 танками при поддержке тяжелой артиллерии, наносившими удар вдоль Рославльского шоссе. Противнику удалось ворваться в расположение дивизии и уничтожить передовую батарею 391-го артиллерийского полка Однако дальнейшее продвижение врага было приостановлено огнем нашей артиллерии и упорной обороной занимавших этот участок подразделений. Враг оставил на поле боя девять подбитых танков и много машин. Мотопехота противника отошла на юго-западную окраину Смоленска. В течение этого дня 127-я дивизия отбила еще несколько атак, удерживая рубеж Дресна, Брылевка.

158-я стрелковая дивизия занимала Штылов и участок южнее этого населенного пункта. 29-й стрелковый полк 38-й стрелковой дивизии совместно с подразделениями 129 и стрелковой дивизии прочно удерживал станцию Сортировочная, железнодорожный мост через Днепр и село Покровская Гора. На северной окраине Смоленска также продолжались напряженные бои. 50-я стрелковая дивизия продолжала подготовку оборонительного рубежа по восточному берегу р. Днепр на участке (иск.) Буяны, ст. Приднепровская.

20-я армия в эти дни производила перегруппировку, сосредоточивая свои войска на новом оборонительном рубеже, и наносила короткие контрудары в направлении Рудни, где противник нависал над ее флангом.

16-я армия, сдерживая противника со стороны Донец, Холм, отходила своим правым флангом на Ополье. Ее войска, также готовя контрудар в направлении Смоленска, производили перегруппировку. К этому времени дивизии армии занимали следующее положение 46-я стрелковая дивизия — Ополье и лес северо-западнее; 152-я стрелковая дивизия сосредоточилась главными силами в районе Лук. 129-я стрелковая дивизия вела бой на северо-западной окраине Смоленска.

Части 13-й армии, продолжая удерживать могилевский рубеж, вели бои на восточном берегу р. Сож, стремясь восстановить положение в районе Кричева.

61-й стрелковый корпус (110, 172-я стрелковые дивизии), 20-й механизированный корпус, 57-й стрелковый полк 148-й стрелковой дивизии, 543-й стрелковый полк 132-й стрелковой дивизии организовали круговую оборону и прочно удерживали рубежи.

26-я танковая дивизия 20-го механизированного корпуса, прикрывая восточное направление, занимала рубеж Гладково, Сухари, Большое Башково, Чернявка, Доманы. 38-я танковая дивизия держала оборону на участке Чепоровичи, Николаевка. 110-я стрелковая дивизия 154-м стрелковым полком прочно удерживала рубеж Николаевка, Полыковичи.

172-я стрелковая дивизия одним батальоном 514-го стрелкового полка и 394-м стрелковым полком при поддержке артиллерии прочно удерживала предмостный плацдарм в Могилеве и в районе Полыковичи, Пашково, Тишовка, Буйничи, (иск.) Печеры, Большая Боровка.

4-й воздушно-десантный корпус с утра 19 июля контратаковал противника в направлении Кричева. Его 7-я бригада достигла Кореной и леса западнее ее, где была остановлена огнем неприятеля со стороны Михеевичей. 8-я бригада, достигнув леса восточнее Пондохово, также была остановлена сосредоточенным огнем артиллерии и минометов врага.

21-я армия вела упорные бои с подошедшими пехотными соединениями гитлеровцев на рубеже Ржовка, Кульковка, Прибор, Вьюн, Рехта, Рудня и на южных подступах к Бобруйску на рубеже Апасевка, Боровая, Глеб, Рудня, Черные Броды.

Забегая несколько вперед, я хочу остановиться на одном весьма важном вопросе.

Главком Западного направления С. К. Тимошенко отдал приказ войскам 16 и 20-й армии Западного фронта перейти в наступление с задачей в течение 30–31 июля овладеть Смоленском. Армии, измотанные и обессиленные непрерывными напряженными боями в течение месяца, конечно, не могли выполнить этой задачи. Это было далеко не лучшее решение в сложившейся обстановке, оно было принято под нажимом Ставки. Получив этот приказ, я доложил Семену Константиновичу свои соображения о нереальности поставленной задачи. Он согласился с моими доводами и предоставил мне право самому решать этот вопрос. Принимая на себя тяжелую ответственность, я отказался от попыток организовать это наступление.

К этому времени Смоленская битва сыграла свою роль: противник остановлен, понес большие потери, мы выиграли месяц ценного для страны времени, и теперь, когда армии находились в мешке, ввязываться в затяжные бои за Смоленск не имело смысла, ибо мы ослабили бы свои силы на внешнем кольце окружения, где противник все время усиливал свои войска. Это могло привести к сжиманию кольца окружения и в конечном счете к гибели двух армий.

Армии в районе Смоленска совершили великий подвиг, который не забудет народ. Здесь наши войска нанесли первый удар по гитлеровской стратегии молниеносной войны и подорвали ее основу, остановили врага и заставили Гитлера изменить планы наступления. Наша задача состояла в там, чтобы вывести армии из окружения, отвести на новые рубежи и уберечь от разгрома противником.

Говоря о боях в районе Смоленска, нельзя не отметить действия 57-й танковой дивизии полковника В. А. Мишулина{13}. Эта дивизия, входившая первоначально в состав 16-й армии, сразу отлично зарекомендовала себя, в частности, восточнее Борисова, где танкисты поддерживали действия дивизии Крейзера.

К середине июля в составе 57-й танковой дивизии уже не было основных сил 114-го и 115-го танковых полков: один потерял танки в боях под Шепетовкой, а второй находился в составе 20-й армии.

Накануне захвата немцами Смоленска 57-я дивизия стремительным маневром выдвинулась в район села Красное и завязала упорные бои с противником, пытавшимся развить наступление на этом направлении.

По моей просьбе Василий Александрович Мишулин поделился своими воспоминаниями о боях в середине июля 1941 г.:

Наступило время подачи сигнала для выступления передового отряда, в голове которого я находился вместе с командиром 57-го мотострелкового полка майором Осокиным. Головная и боковые заставы на местах, связь установлена. Приблизительно в 6–6.30 утра слышу стрельбу, и одновременно поступили данные от подполковника Холмогорцева, моего заместителя по строевой части, возглавлявшего разведбатальон, о том, что им встречено охранение противника и что обход слева успеха не имел. У разведчиков была подбита одна машина, у гитлеровцев же сгорело два танка. Справа от разведчиков двигалась колонна (до 25–30) танков противника. Головная застава завязала бой на восточной окраине Красного. Стало известно также, что перед нами мотоциклисты. Отдаю приказание к бою. Сейчас же мотострелковый батальон с двумя взводами танков БТ-7 и одной батареей бросается в решительное наступление. В результате 30-минутного боя разогнан вражеский мотоциклетный полк навосточной окраине Красного. Вслед за этим правый дозор донес, что в селе танки и пехота противника.

В это же время противник с южной стороны открыл сильный артогонь по передовому отряду и по главным силам дивизии. На восточной окраине Красного появилась танковая рота, однако она не атаковала передовой отряд, а повела огонь с места. Главные силы дивизии приняли боевой порядок. Появилась авиация противника и прижала наши войска к земле. Во время бомбежки из Красного в восточном направлении начали отходить погранотряд и местные партизаны. Увидав наши танки, они сразу же прекратили отступление и залегли. Я приказал командиру отряда оставаться в моем распоряжении.

Машины 57-го мотострелкового полка по команде ушли в укрытие. В это время противник продолжал бомбить главные силы и автомашины и одновременно открыл беглый артогонь из с. Красное. По шоссе, прямо на наши боевые порядки, на полном ходу развернутым строем шли девять немецких танков. Артиллерийский дивизион встретил их огнем прямой наводкой. В течение 10–15 минут было подбито четыре вражеских танка, остальные развернулись и скрылись в Красном. Появилась пехота противника, она дважды поднималась в атаку, но огнем пулеметов и артиллерии была прикована к земле. На основной дороге перед нами танки больше не появлялись, но на правом фланге перед погранотрядом противник силою до батальона с 15 танками начал наступление. К этому времени артполк уже занял огневые позиции и своим огнем приостановил наступление врага. Главные силы дивизии заняли оборону по опушке леса, перекрыв основную дорогу с. Красное — ст. Гусино. Наспех занятая позиция была крайне невыгодной, а поэтому пришлось остальные силы дивизии подтянуть к передовому отряду, а передовой отряд, в свою очередь, отвести к главным силам. Пехота и танки противника при сильной поддержке авиации и артиллерии в течение дня трижды атаковали, но успеха не имели. С наступлением темноты бой с превосходящим противником закончен.

За первый день боя было взято в плен пять солдат и ефрейтор и подбито девять танков противника. Первая ночь на новых позициях была для дивизии крайне напряженной, так как не имелось связи с соседями ни справа, ни слева. Потери за день в людях были невелики, сгорела автоцистерна, было разбито одно орудие и выведена из строя бронемашина. За день между боями и ночью были отрыты одиночные окопы и окопы на отделение, техника была замаскирована, на флангах созданы засады. Во втором эшелоне (он же и резерв дивизии) осталась танковая рота разведбатальона.

Наиболее доступная местность для действия танков была перед левым флангом дивизии. На этом фланге была создана засада из двух 76-мм орудий, двух бронемашин и отделения пехоты. В этом же направлении была выслана пешая разведка в составе одного взвода. Приблизительно в 23–24 часа разведка услышала лязг гусениц и шум моторов. Укрывшись в перелеске, разведчики установили наблюдение за движением танков. Вскоре на позициях артиллерийской засады услышали движение танков в этом направлении. Там находился командир мотострелкового полка Осокин. Три вражеских танка развернулись строем на дистанции метров 10 друг от друга. Подойдя к нашему переднему краю метров на 200, они открыли артиллерийский и пулеметный огонь. Как только противник вспышками огня обнаружил себя, была подана команда: «Огонь» Эта ночная перестрелка продолжалась несколько минут, затем наступила неприятная тишина. Услышав стрельбу и выяснив по телефону в чем дело, я прибыл к командиру полка. Выяснилось, что два вражеских танка стоят с разбитыми гусеницами и катками. У нас раненых не оказалось, почему-то противник вел огонь очень высоко над окопами наших войск. Возможно, предполагал этим налетом создать панику.

Уточняя обстановку вместе с Осокиным, мы услышали артиллерийскую и пулеметную стрельбу на нашем правом фланге. Через некоторое время противник открыл минометный огонь по нашей обороне. Одновременно он выбросил массу осветительных ракет. Мы предположили, что противник и на нашем правом фланге тоже пытается вызвать панику, либо стремится держать в напряжении наши войска. Возвратилась пешая разведка. Командир взвода доложил: Окопы врага по опушке леса, в течение 30 минут наблюдали как подходили группы солдат к окопам, о чем-то разговаривали и обратно уходили в глубь леса, слышно движение танков, удалось схватить языка — это танкист, вероятно, из тех танков, которые мы пропустили. Когда его свалили на землю в кустах, он успел что-то крикнуть, и после его крика появились осветительные ракеты и была открыта стрельба из автоматов по тому месту, где мы находились. Когда мы пробирались к своим, то впереди нас разрывались немецкие мины и снаряды. Один боец ранен в плечо осколком мины.

Полученные от пленного данные о противнике были, однако, чрезвычайно скудны. Тем не менее было ясно, что гитлеровцы готовят наступление и надо быть готовым ко всяким неожиданностям. Наступил рассвет. Оставив КП Осокина, я вернулся на КП дивизии. Приблизительно в 5.30 — 6.00 утра начался новый налет авиации, но не на передний край, а на тылы и штаб дивизии. Потери от налета авиации — пять человек раненых, две транспортные автомашины подбиты. Час спустя противник открыл сильный минометный и артиллерийский огонь с одновременным налетом авиации (девять самолетов). Артиллерия и минометы обрабатывали наши окопы, авиация вновь бомбила тылы и штаб дивизии. В это же время поступило сообщение, что враг наступает. Его боевой порядок — впереди до двух рот танков, развернутым строем за танками в пятидесяти метрах пехота. Спешу на НП артиллеристов. Командир артполка подполковник Дубинский по ранее разработанному плану открыл сильный артогонь по танкам и пехоте противника. Танки и пехота гитлеровцев под огнем начали метаться из стороны в сторону. Я приказал усилить огонь всеми средствами. В результате противник не выдержал и отошел в свое исходное положение. Отдав некоторые распоряжения, я возвратился на КП дивизии. Мои НП были в первой линии окопов на правом и на левом фланге в непосредственном соприкосновении с бойцами. На правом фланге, как правило, находился мой заместитель подполковник Холмогорцев, я находился на НП вместе с командиром полка на левом фланге. Правда, такое расположение до некоторой степени было неудобно, но, исходя из оценки местности, другого выхода не было. КП дивизии был расположен в лесу в 2 км от линии окопов.

Командир мотострелкового полка майор Осокин оправдал мои надежды. На первый взгляд он производил впечатление человека медлительного и даже тугодума. Однако в бою он мгновенно преображался. Приказания воспринимал быстро, моментально ориентировался в обстановке, решительно, четко и кратко отдавал приказания, не поддавался панике и презирал паникеров. Таким он показал себя за время наших совместных боевых действий. Хорошо показал себя и мой заместитель подполковник Холмогорцев.

В 10.00 утра немцы повторно перешли в наступление. Открыли сильный минометный и артиллерийский огонь по тылам и штабу дивизии. Я не успел прыгнуть в щель и был ранен в голову осколком мины.

Когда прекратился артиллерийский и минометный огонь, появилась девятка самолетов, которая бомбила одновременно линию окопов и тылы дивизии. После ранения я чувствовал адскую головную боль и тошноту. Начальник медико-санитарной службы Каруник сказал мне, что донес в штаб 16-й армии о моем тяжелом ранении и уже получил приказание эвакуировать меня в госпиталь в г. Смоленск. Я ответил, что в госпиталь не поеду, и потребовал доложить обстановку. Мне сообщили, что наступление противника приостановлено, на фронте затишье. Головная боль и тошнота все усиливались. К этому прибавилось еще одно — стал плохо слышать. По настоянию комиссара дивизии полкового комиссара Вольховченко и начальника штаба майора Рудого я вынужден был уехать в госпиталь, но сказал, что вряд ли там останусь. В нескольких километрах от Смоленска мы обратили внимание на поспешно отходящие отдельные группы наших солдат. Остановив машину, выяснили, что подразделения отходят к Ярцеву, так как в Смоленск ворвались гитлеровцы. Решил вернуться в дивизию и по дороге заехать на КП 16-й армии, чтобы узнать обстановку и получить медицинскую помощь. Мимо проехала легковая машина, в которой я узнал сидящего рядом с шофером генерал-лейтенанта А. И. Еременко. В это время адъютант доложил, что в соседнем перелеске, в полукилометре впереди нас и метрах в пятидесяти от дороги, действует десант противника в 15–20 человек. Я к этому сообщению отнесся скептически, так как только что машина генерала Еременко прошла мимо этого леска, но стрельбы не было слышно. Мы тронулись в обратный путь от Смоленска на ст. Гусино. Проезжаем мимо злополучного леска, вдруг внутри машины что-то подорвалось. Послышалось цоканье пуль о башню. Приказываю водителю ехать быстрее. Но мотор снижает обороты. Водитель, к счастью, сообразил, что бензин в баке на исходе, быстро переключил подачу горючего из второго бака. Проехав метров восемьсот, остановили машину и вышли, чтобы посмотреть ее. Оказалось, что мелкокалиберным снарядом пробиты лонжероны под передним сиденьем. Поэтому-то нас так и тряхнуло. Мы заехали на КП Тве следы пулевых попаданий попаданий на башне! ntlTM И а'рмии' я доложил командарму генералу Луюшу о положении в дивизии, о данных, собранных в дороге. В это время на КП 16-й армии находились генерал-лейтенант Еременко, командующий 19-й армией генерал-лейтенант Конев, начальник штаба 16-й армии полковник Шалин, его заместитель полковник Рощин. Генерал Еременко усомнился в справедливости той части моего доклада, где говорилось о десанте. Он сказал, что его в этом месте никто не обстрелял. Однако, когда я показал собравшимся машину, мне поверили. Тут же были отданы распоряжения о ликвидации десантников.

Генерал Еременко, сразу обратив внимание на мою перевязанную бинтом голову и не совсем уверенную из-за сильной головной боли речь, сказал мне: Да вы же, батенька мой, ранены, отправляйтесь-ка к медикам и выясните у них, можете ли вы быть в строю. В это время к генерал-лейтенанту подошел незнакомый мне генерал-майор и стал докладывать об обстановке под Смоленском.

Однако оказалось, что заместитель командующего фронтом знал обстановку значительно лучше докладывавшего, так как с целью выяснения ее на месте только что ездил в район города. Я пошел к медикам. Они тут же заявили о необходимости госпитализации, но я наотрез отказался и потребовал, чтобы меня перевязали поаккуратнее и дали что-нибудь от головной боли и тошноты, так как это мучило меня особенно сильно.

В штаб своей дивизии я прибыл с наступлением темноты, вызвал командиров частей, выслушал их краткие доклады. Положение оказалось крайне тяжелым. К этому времени была установлена связь справа — с танкистами полковника И. П. Корчагина{14} и слева — с 46-й стрелковой дивизией Филатова. Но между нами оказались очень большие разрывы как справа, так и слева, и их нечем было закрыть. Таким образом, оказалось, что 57-я танковая дивизия во взаимодействии с соседями принимала на себя удар механизированных соединений гитлеровцев, которые стремились как можно быстрее разделаться с войсками, противостоящими им, с тем чтобы усилить свою смоленскую группировку и как можно быстрее закрепиться в городе.

Я проинформировал собравшихся офицеров о положении дел на фронте 16-й армии, изложив содержание информации, полученной на КП 16-й армии от подполковника Рощина. Приказал командирам частей довести до всего личного состава, что фашисты сосредоточили крупные силы под Смоленском с целью как можно быстрее овладеть им. Противник проводит одну атаку за другой, но без особого успеха, и несет большие потери.

Подчеркнул, что наша задача — во что бы то ни стало удерживать занимаемый рубеж и ни одному человеку, ни одному подразделению без приказа не оставлять своих позиций. Приказал майору Рудому еще раз доложить обстановку полковнику Шалину и просить подкреплений.

К рассвету следующего дня прибыла мотострелковая дивизия 5-го механизированного корпуса, но по своим силам и численности она едва ли превосходила стрелковый батальон, зато была закалена в предыдущих боях в составе корпуса. Прибывшие, как и наши танкисты, в любой обстановке, несмотря на сильные бомбежки с воздуха и адский артиллерийский и минометный огонь, умело отражали атаки танков и пехоты гитлеровцев. В то время, как мы вели бои под Красным, наш 115-й танковый полк сражался в отрыве от своей дивизии. 15 июля он вышел из оперативного подчинения 1-й мотострелковой дивизии и был направлен в район Благовещенки в оперативное подчинение 18-й стрелковой дивизии. Полк опоздал прибыть в дивизию, так как она отошла на восток. Утром 17 июля полк в составе трех батальонов атаковал колонну противника в движении между Копысью и Горками. Своей неожиданной атакой подавил мотоциклетный полк и разорвал танковую колонну, в результате одна ее часть поспешила на Горки, а другая возвратилась на Копысь.

К утру 17 июля 115-й полк вернулся в дивизию в составе четырех рот по 15 машин в роте.

Районом расположения полка была мною указана ст. Гусино для восстановления материальной части и отдыха. Одну танковую роту пришлось выдвинуть южнее моста ст. Гусино в резерв.

Было принято решение сократить все, что можно, в тылах дивизии и поставить в строй. Кроме того, к нам присоединилось около 30 человек, случайно оторвавшихся от своих подразделений, среди них были связные, ординарцы и два водителя транспортных машин, вышедших из строя. Посоветовавшись с комиссаром дивизии полковым комиссаром Д. Т. Вольховченко, мы решили передать этих людей в мотострелковый полк.

До 20 июля каждый день воины этого участка фронта 16-й армии отражали по две, три сильные атаки неприятеля. Главное преимущество врага было в авиации, в танках и артиллерии

В нашей исторической литературе справедливо отмечается, что гитлеровцы боялись ночных действий. В целом это совершенно верно. Что касается того участка, где мы оборонялись, то каждую ночь они проводили ночную разведку, правда, небольшими силами до взвода пехоты, усиленного двумя, тремя танками. Действия вражеской разведки в ночных условиях проводились обычно на флангах дивизии. Это было учтено, а поэтому их разведка, как правило, попадала под огонь наших подразделений, находящихся в засадах, и успеха не имела.

Данные о противнике наш штаб имел ограниченные. Враг на протяжении нескольких дней вел усиленную разведку на флангах дивизии, а это давало возможность предполагать, что неприятель будет стремиться овладеть гусинским мостом. 18 июля приблизительно в 15 часов на гусинский мост со стороны Дубровно двинулось до двух рот танков с пехотой и со стороны Сырокоренья танковый десант в 10–12 машин. Попытка захватить гусинский мост была сорвана нашей танковой ротой, в составе которой находилась и пехота. Гитлеровцы ушли в обратном направлении, оставив до 10 подбитых машин. Если бы им удалось захватить мост, то были бы отрезаны 13-я и 17-я дивизии 5-го механизированного корпуса.

С вечера 19 июля стало известно, что соседи справа — танкисты полковника Корчагина — получили приказ отойти на северный берег Днепра. Мы никаких указаний еще не получили. Обстановка же складывалась так, что для сохранения живой силы и техники надо было своевременно оторваться от противника, наседавшего с флангов и фронта. Срочно были вызваны командир приданной мотострелковой дивизии 5-го механизированного корпуса и командиры частей дивизии. Изложив обстановку, я дал приказ отходить. План отхода был прост. Первым отходил разведбатальон, за ним следовал штаб, артиллерия. Восточнее дороги, лесом, включая его опушку, отходил наш 57-й мотострелковый полк, и мотострелки из приданной дивизии прикрывали отход с фронта. Когда разошлись командиры частей, начальник штаба Рудый доложил, что из штаба армии получена радиограмма с приказом об отходе, начало которого назначено на час ночи 20 июля.

К этому времени дорога Красное — ст. Гусино уже была перехвачена немецкой пехотой, из-за этого разведбатальон вынужден был вступить в бой в ночных условиях. Лишь к 6.00 утра силами мотострелковой дивизии и разведбатальона дорога была очищена. Здесь проявилась боязнь гитлеровцев проводить серьезные наступательные действия ночью. Они нанесли удар с фронта вдоль дороги лишь около 7 часов утра 20 июля. С началом наступления неприятеля основная тяжесть боя легла на плечи 57-го мотострелкового полка. Полку удалось оторваться от противника и перейти гусинский мост к полудню. Мост прикрывала танковая рота и артиллерия 5-го мехкорпуса, остававшаяся на противоположном берегу реки. Я был с мотострелками и встретился на мосту с генерал-майором Журавлевым, заместителем командира 5-го мехкорпуса. Он контролировал подготовку моста к взрыву. Мне стоило немалых трудов уговорить его отложить взрыв до переправы танковой роты. Если бы я задержался некоторое время при танковой роте, пришлось бы и мне вместе с танкистами выкупаться в Днепре. К счастью, все прошло хорошо. После переправы нашей танковой роты мост был взорван.

К 15 часам дивизия сосредоточилась в районе ст. Гусино. За время боев под с. Красное наша дивизия получала небольшие подкрепления в живой силе, хотя эти подкрепления были и незначительными по числу, но по боевым качествам это были опытные воины. Поэтому в 8-дневных боях под с. Красное все атаки противника отражались с большими потерями для него, несмотря на огромное количественное превосходство гитлеровцев в живой силе и технике{15}.

В дальнейшем, ведя тяжелые бои, танковая дивизия Мишулина оказалась в окружении, но под руководством своего командира, несмотря на серьезные осложнения из-за ранения и контузии не оставлявшего своего поста, с боями вышла на новые рубежи.

В приведенных воспоминаниях Василия Александровича весьма скромно рассказано о больших героических делах, которые во многом способствовали действиям 16-й и 20-й армий в районе Смоленска.

Я был хорошо осведомлен о боевых подвигах танкистов, о них мне много говорили также командармы Лукин иКурочкин. Полковник Мишулин был представлен к званию Героя Советского Союза и к воинскому званию генерала.

При этом имел место такой небезынтересный случай. Моя реляция о Мишулине заканчивалась следующими словами:

…Представляю полковника Мишулина к званию Героя Советского Союза и к воинскому званию генерала. Генерал-лейтенант Еременко.

При передаче этого текста шифром по телеграфу он трансформировался и стал выглядеть так:

Представляю полковника Мишулина к званию Героя Советского Союза и к воинскому званию генерал-лейтенанта. Еременко.

Читая через несколько дней газету, я узнал, что В. А. Мишулину присвоено звание не генерал-майора, а генерал-лейтенанта танковых войск и звание Героя Советского Союза.

Офицерский состав Красной Армии в то время в своем подавляющем большинстве уже обладал теми качествами, которые необходимы для ведения упорной борьбы с сильным врагом: преданность Родине, воля к победе, самоотверженность, умение вести за собой подчиненных. В трудные дни вражеского наступления наш командный состав учился воевать с подвижным и сильным противником. Наука была тяжелая, но необходимая.

Задача состояла в том, чтобы научить офицеров маневрировать своими соединениями, частями и подразделениями, смело контратаковать. Кроме этого, мы стремились воспитать в наших офицерах еще два качества, которые я лично считал и считаю чрезвычайно важными.

Первое качество — забота начальника о подчиненных войсках. Она должна проявляться прежде всего в том, чтобы ставить свои войска в выгодное положение по отношению к противнику, создавать этим преимущество над противником, лично организовывать бой, постоянно учить войска умению воевать, воодушевляя их своим присутствием, заботиться о непрерывном материальном обеспечении и снабжении боеприпасами.

Второе качество — непрерывная правдивая информация вышестоящего начальника о своих войсках и о противнике. Зная истинное положение дел, начальник примет наиболее выгодное решение и не поставит подчиненные войска под напрасный удар.

Остановимся на обстановке, сложившейся на Западном фронте в конце июля.

В это время упорные бои развернулись почти на всем протяжении Западного фронта. Особого ожесточения они достигли в районе Ярцево 19–20 июля. Город несколько раз переходил из рук в руки. Однако решительного успеха сражавшаяся здесь наша 101-я мотострелковая дивизия добиться не смогла. В районе Ярцево противник превосходил нас в силах, особенно в авиации и минометах, и все атаки наших войск разбивались о его яростное сопротивление.

Тем не менее враг был здесь остановлен и скован. Это не позволило ему завершить окружение смоленской группировки советских войск восточнее Смоленска и развернуть наступление на Дорогобуж, Вязьму.

В период 19–21 июля значительно усложнилась обстановка в районе юго-восточнее Смоленска. 10-я танковая дивизия противника, наступавшая в направлении Вязьмы, 19 июля своим передовым отрядом вышла к Ельне. 19-я стрелковая дивизия 24-й армии, оборонявшая Ельню, не сумела обеспечить оборону города, и Ельня была сдана. Таким образом, противнику удалось создать здесь плацдарм, довольно далеко выдвинутый на восток.

Выход гитлеровцев на линию Великие Луки, Ярцево, Ельня сделал еще более тяжелым положение Западного фронта, у которого почти не осталось резервов. В связи с этим Ставка Верховного Главнокомандования 20 июля издала директиву о вводе на Западном направлении войск Резервного фронта{16}. Это изменяло на некоторых участках соотношение сил в нашу пользу.

Войсками 29, 30, 24 и 28-й армии, которые заканчивали сосредоточение и развертывание на рубеже Осташков, Ржев, Ельня, Брянск, приказывалось частью сил перейти в наступление с задачей во взаимодействии с войсками 20-й и 16-й армий разгромить противника севернее и южнее Смоленска.

29-я армия получила задачу наступать из района южнее Торопца силами трех стрелковых дивизий в юго-западном направлении и во взаимодействии с 30-и армией уничтожить смоленско-ярцевскую группировку противника.

30-я армия получила такую же задачу и должна была наступать силами трех стрелковых дивизий (группа генерал-майора В. А. Хоменко) из района юго-западнее Белый.

24-й армии силами трех стрелковых дивизий (группа генерал-лейтенанта С. А. Калинина) и группе генерал-лейтенанта К. К. Рокоссовского (три стрелковые дивизии) предстояло наступать из района Ярцево на Смоленск, тесно взаимодействуя с 30-й армией.

И, наконец, 28-я армия силами двух стрелковых дивизий (группа генерал-лейтенанта В. Я. Качалова) получила приказ наступать на Смоленск с юго-востока из района Рославля.

Вместе с членом Военного совета фронта Лестевым я поехал в 30-ю армию, чтобы оказать ее командованию практическую помощь в организации наступления. Армией командовал, как уже говорилось, генерал-майор В. А. Хоменко{17}. Он и многие его офицеры ранее служили в пограничных войсках. Это были храбрые, дисциплинированные и глубоко преданные нашей Родине командиры.

Кроме трех дивизий 30-й армии, в группу Хоменко для наступления привлекалась одна дивизия из состава 19-й армии и 107-я мотострелковая дивизия под командованием полковника Добручева, имевшая около 200 танков (более половины из них были устаревшие Т-26).

На подступах к исходным позициям вражеская авиация сильно потрепала дивизии 30-й армии, но сорвать их переход в наступление не смогла.

В тяжелых условиях непрерывного воздействия с воздуха и труднопроходимой местности наши части сосредоточились на исходных рубежах и начали наступление. Я побывал один-два раза в каждой дивизии и видел, что наши воины все больше приобретают боевой опыт. С радостью я думал о том, что скоро, очень скоро, врагу не поздоровится.

Во время этой операции противник понес серьезные потери. На участке одной лишь 107-й мотострелковой дивизии, продвинувшейся за четыре дня боев на 20 25 км, осталось 700 вражеских трупов и более 200 подбитых танков и бронемашин. Командир дивизии полковник Добручев по моим указаниям применил следующую тактику наступления: вначале развернутым фронтом двигались танки. Они проходили исходное положение пехоты и сближались с врагом. Противник, конечно, начинал их обстреливать.

В это время наша артиллерия засекла вражеские огневые точки и открыла по ним огонь, чтобы прикрыть танки и обеспечить их продвижение. Затем вступала в бой наша пехота, стараясь двигаться непосредственно за танками.

Схематично получалось так. Впереди движется артиллерийский и танковый огонь, за ним следуют танки, за ними пехота, за пехотой артиллерия. Таким образом, артиллерия обеспечивала танки, танки обеспечивали пехоту, а та в свою очередь обеспечивала артиллерию. После скачка на 2–3 км делалась тактическая пауза, которая, однако, не представляла собой перерыва в бою. Пехота, закрепившись на достигнутом рубеже, вела прицельный огонь, артиллерия подтягивалась, организовывала новые наблюдательные пункты и огневые позиции, танки пополняли боекомплект и вели огонь как огневые точки.

Теперь все это так понятно, а тогда боевого опыта было мало, многие командиры никогда еще не командовали частями в бою. Важно было научить их организации взаимодействия различных родов войск и целеустремленному ведению наступательного боя.

Описанные выше построения боевых порядков и организация взаимодействия пехоты, танков и артиллерии вполне себя оправдали, так как глубокие боевые порядки вражеской обороны требовали организованного их преодоления, с разбегу одним ударом их нельзя было взять.

Вот так на поле боя начали практически вырабатываться приемы и методы взаимодействия родов войск в наступательном бою.

В этих боях многие части показали исключительно высокие боевые качества. У меня сохранился черновик одного документа, который я писал там же, на поле боя, командиру 237-го стрелкового полка:

Командиру 237-го стрелкового полка майору Добровольскому военкому ст. политруку Горбачеву начальнику штаба полка капитану Кузьмину

За героические действия в течение 28–29 июля с. г. по разгрому фашистов вы, комиссар и начштаба полка представлены к правительственной награде ордену Красное знамя.

Действуйте и впредь с большевистской настойчивостью.

Командующий Зап. фронтом генерал-лейтенант Еременко

Член Военного совета див. комиссар Лестев

29. VII.41 г.{18}

Во время боя 107-й мотострелковой дивизии произошел очень характерный случай, о котором я донес 30 июля главнокомандующему Западного направления: Танки КВ в руках храбрых людей делают чудеса. На фронте 107-й мед мы пускали один танк КВ подавить противотанковую батарею противника и он, выполняя эту задачу, подавил артиллерию, ходил по огневым точкам противника, получил более 200 попаданий и ни одного сквозного поражения, несмотря на то, что по КВ стреляла артиллерия всех систем{19}. У нас часто танки выходили из строя не в силу поражения их противником, а главным образом из-за неуверенных действий экипажа. Поэтому мы в дальнейшем при комплектовании экипажей отбирали на КВ лучших танкистов.

В период 20–28 июля продолжались упорные напряженные бои. Сил для окружения смоленской группировки у нас, конечно, было недостаточно, тем не менее мы вынуждены были поставить перед войсками такую задачу по настоянию Ставки. Осуществление ее имело бы важное значение, так как наступление противника на этом направлении было бы приостановлено, что во многом облегчило бы положение 16-й и 20-й армий, сражавшихся в полуокружении. К сожалению, это было нереально.

Наряду с действиями группы Хоменко, о которых я уже кратко рассказал, наступательные действия вели и группы 29-й, 24-й армий, и группа Рокоссовского. Их общей задачей было уничтожить смоленскую группировку противника.

В попытках нанести поражение группировке врага, вышедшей в район Смоленска, приняла активное участие также и группа Качалова, состоявшая из нескольких соединений 28-й армии, выдвигавшейся в числе других объединений в прифронтовую полосу.

28-я армия начала прибывать в начале июля 1941 г. и развертывалась на широком фронте, как бы образуя пунктирную линию второго эшелона Западного фронта. Правый фланг армии был севернее Ельни, а левый — южнее Брянска. Каждой дивизии отводился участок для оборудования рубежа обороны более 45 км по фронту.

В качестве штаба армии был использован штаб Архангельского военного округа, прибывший в г. Киров Брянской области в конце июля 1941 г. Все воинские соединения армии формировались в различных частях Советского Союза и прибывали к месту дислокации в первой половине июля. Поэтому штабу армии и его работникам личный состав воинских соединений армии был совершенно незнаком. Изучение личного состава происходило уже в процессе приема штабом соединений. В составе командования соединений, а также среди офицерского состава частей значительный процент составляли командиры, призванные из запаса. Как показали боевые действия, в которых принимала участие 28-я армия, личный состав армии продемонстрировал преданность Родине, стойкость, мужество и героизм.

Уместно несколько подробнее охарактеризовать усилия командования, войск и местного населения по созданию оборонительных рубежей в этом районе, ибо здесь затем пришлось сражаться войскам Брянского фронта, о действиях которого речь пойдет ниже.

К 10 июля войска 28-й армии еще не закончили выдвижение на назначенные им рубежи. Из 19-й стрелковой дивизии, направлявшейся в район Ельни, прибыло только два стрелковых полка. Их личный состав занимался сооружением оборонительной полосы для прикрытия Ельни, к этим работам широко привлекалось и местное население. К указанному сроку западнее Ельни был отрыт противотанковый ров протяженностью до 2 км, окопные работы были выполнены лишь на 25–30 %.

149-я стрелковая дивизия занимала оборону в районе Михайловки и также проводила оборонительные работы с привлечением местного населения.

217-я стрелковая дивизия была разрознена в пути следования по железной дороге, два ее первые эшелона выгрузились на станции Бетлица (80 км восточнее Рославля), т. е. в назначенном районе, а остальные эшелоны разгружались в Брянске и следовали к Бетлице походным порядком. Это задержало оборонительные работы и развертывание соединения на рубеже обороны на несколько дней, так как в пешем строю предстояло преодолеть около 100 км.

145-я стрелковая дивизия прибыла в район Жуковки (50 км северо-западнее Брянска) и приступила к созданию полосы обороны.

120-я стрелковая дивизия к 10 июля выгрузилась в районе Новоселки, все части дивизии прибыли в назначенный район, за исключением двух эшелонов, и приступили к созданию обороны и отрывке окопов. Они построили около километра противотанкового рва, сделав 2300 м эскарпов.

222-я стрелковая дивизия прибыла в район Красного (40 км юго-западнее Брянска), выполнив к 10 июля до 50 % окопных работ.

89-я стрелковая дивизия выгружалась на станциях Жиздра, Брянск, Карачев и сосредоточилась походным порядком в районе станции Стяжное (15 км южнее Брянска). Эта дивизия также с 10 июля начала оборонительные работы{20}.

Всюду в строительстве оборонительных сооружений принимало активное участие и местное население. Как воины, так и жители окрестных городов и сел работали с большим энтузиазмом. Так, воин 277-го артиллерийского полка 145-й стрелковой дивизии Гордеев заявил:

Нужно работать в настоящее время день и ночь, чтобы быстрее закончить оборудование наблюдательных пунктов и огневых позиций{21}. Свои слова он оправдал делом.

Хорошо работали в этом полку также и воины огневого расчета младшего сержанта Балабонина, который в это время был принят кандидатом в члены ВКП(б){22}.

Но строительство оборонительных сооружений ограничивалось главным образом земляными работами, отрывкой окопов, ходов сообщений, эскарпов, противотанковых рвов. Строительство дотов не производилось, так как не было строительных материалов, не было также мин, проволоки и т. п. Если учесть при этом ширину фронта, которая была отведена армии, нетрудно понять, что оборона на этом рубеже была фактически лишь обозначена. Положение усугублялось слабой обеспеченностью средствами связи, что крайне затрудняло управление войсками.

В условиях маневренной войны такого рода оборонительная линия могла сыграть положительную роль, если бы у командующего армией имелись солидные подвижные резервы, способные быстро выдвигаться на угрожаемые участки. Однако лишь после 16 июля 1941 г. по указанию Генштаба начала создаваться из войск 28-й армии небольшая ударная группа в районе Рославля, в то время как главные силы армии продолжали оставаться на прежних рубежах, не получая подкреплений. Рославльскую группу было приказано возглавить командующему 28-й армией генерал-лейтенанту В. Я. Качалову. В оперативных документах она стала называться группой Качалова, причем ей была поставлена активная наступательная задача. 21 июля войска группы, продолжая сосредоточение, начали подготовку к проведению наступательной операции.

Не дремал на этом направлении и противник, усиленно ведший разведку, бомбивший и обстреливавший с воздуха сосредотачивавшиеся части. Особенную активность враг проявлял вдоль Варшавского шоссе.

В группу Качалова вошли 149-я, 145-я стрелковая и 104-я танковая дивизии.

149-я стрелковая дивизия (командир генерал-майор Ф. Д. Захаров{23}), имея главную группировку на левом фланге, к 22 июля сосредоточила авангарды на рубеже Крутцовка, Самодидино, Старинка. 568-й стрелковый полк с 314-м гаубичным артиллерийским полком без двух батарей — в районе Давыдовка, Чистик, Хатеевка. 479-й стрелковый полк с 2-м и 3-м дивизионами 426-со гаубичного артиллерийского полка и одной батареей 314-го артиллерийского полка — на участке Бутоки, Барсуки, северная окраина Красного Холма. 744-й стрелковый полк с дивизионом 488-го корпусного артиллерийского полка, дивизионом 426-го гаубичного артиллерийского полка, батареей 314-го артиллерийского полка — на участке Раковка Восточная, Раковка Западная, южная окраина Красного Холма.

145-я стрелковая дивизия, прибывшая из Орла (командир генерал-майор А. А. Вольхин{24}), к этому же времени занимала оборону общей протяженностью до 40 км по р. Десна. 403-м стрелковым полком с двумя дивизионами 516-го гаубичного артиллерийского полка и двумя дивизионами 364-го корпусного артиллерийского полка на участке Верхняя Осиновка, Ботвиновка. Один батальон 403-го стрелкового полка получил задачу обеспечить переправу на р. Остер. 599-й стрелковый полк 145-й дивизии одним батальоном с дивизионом 349-го корпусного артиллерийского полка и батареей 255-го отдельного артиллерийского дивизиона оборонял участок Рогово, Малаховка, Лесники. 3-й батальон этого полка сосредоточивался в районе Халиповки, 2-й батальон нес службу регулирования в г. Рославле. Командир этой дивизии генерал-майор Вольхин был назначен начальником гарнизона г. Рославля с задачей навести в нем соответствующий порядок. Город был перевалочным пунктом для войск, идущих на запад, и встречного потока, остатков различных частей и соединений, выводимых из боя на переформирование и выходящих из окружения. Нередко его магистрали закупоривались и, по словам командира дивизии, стоило немалых трудов, чтобы наладить движение. С этой целью восточнее города был организован сборный пункт, где войска, выходившие из окружения, приводились в порядок, а затем они вливались в дивизию. Основные материальные ценности из города были эвакуированы, а военные объекты подготовлены к уничтожению.

340-й стрелковый полк 145-й дивизии с утра 20 июля был выдвинут в район Починка с целью овладеть аэродромом, к исходу этого дня вышел на рубеж севернее и восточнее Стодолища, по южному берегу р. Стометь, где воспретил разведгруппам противника проникнуть через наш передний край. Этот полк под командованием полковника П. И. Метальникова{25} входил первоначально в 46-ю стрелковую дивизию, дислоцировавшуюся перед войной в Иркутске, другие ее полки были уже брошены в бой в то время, когда этот полк прибыл в район Рославля и был включен в состав 145-й дивизии. П. И. Метальников получил задачу непосредственно в штабе группы Качалова совершить марш в район Починка, для чего ему выделялось из 145-й дивизии 200 автомашин. В ночь на 20 июля полк достиг указанного рубежа. Но при развертывании в боевой порядок подвергся сильному артиллерийскому и минометному обстрелу. Видимо, его передвижение было замечено разведкой гитлеровцев. Вместе с полком был командир дивизии А. А. Вольхин, помогавший П. И. Метальникову организовать управление в тяжелый момент, когда необстрелянный полк попал под ураганный огонь противника. Затем по приказанию командарма А. А. Вольхин вернулся в штаб дивизии, чтобы подготовить всю дивизию к бою.

104-я танковая дивизия (до войны 9-я танковая) была сформирована в Туркестанском военном округе в г. Мары, командир полковник В. Г. Бурков{26}. На Западный фронт в район станции Кировская (Фаянсовая), недалеко от Брянска, эшелоны дивизии начали прибывать 11 июля, а затем походным порядком двинулись в район Ельни. 21–22 июля дивизия принимала участие в боях за Ельню, обеспечивая удар 19-й стрелковой дивизии, затем вышла из боя по приказу Западного фронта, чтобы войти в состав группы Качалова. При выходе из района Ельни дивизия понесла потери от авианалетов врага, особенно в 104-м мотострелковом полку. В это же время был убит и командир одного из танковых полков. Дивизия основными силами с боями выходила к исходу 22 июля в район Борисовочка, Ковали.

Таким образом, группа Качалова в составе 145-й, 149-й стрелковых и 104-й танковой дивизий сосредоточивалась севернее Рославля и должна была начать наступление с рубежа ст. Стодоли-ще, Деребуж в общем направлении на Смоленск, развивая удар вдоль шоссе Рославль — Смоленск, охватывая Смоленск с запада. Выход в район Смоленска намечался к 25 июля. Ставка поставила группе Качалова задачу: во взаимодействии с группами Хоменко, наступавшей в направлении Белого, Рокоссовского, наносившей удар в направлении Ярцево, и 20-й армией, действовавшей с северо-запада, уничтожить противника в районе Ярцево, Смоленск, Духовщина, Демидов.

23 июля группа Качалова перешла в наступление и отбросила передовые части противника за реки Беличек и Стометь во второй половине дня. 149-я стрелковая дивизия 568-м стрелковым полком вышла на рубеж Гута, северный берег р. Беличек, Ворошилово. 479-й стрелковый полк правым флангом вышел на северный берег р. Стометь юго-западнее Ворошилова.

Вот что рассказывает об этом командир 149-й дивизии генерал-майор в отставке Герой Советского Союза Захаров:

149-я стрелковая дивизия первоначально занимала 30-километровую полосу обороны по р. Десна, седлая Варшавское шоссе. В середине июля дивизия получила приказ совершить 200-километровый марш по маршруту Рославль — Захарово Ворошилово — Яхрома, не допустить продвижение противника в направлении Ельня. По этому маршруту дивизия следовала одной колонной.

На третий день марша, 22 июля 1941 г., при подходе к д. Захарово авангард дивизии был обстрелян артиллерийским и минометным огнем. Авангард с ходу сбил передовые части противника и завязал бой за д. Ворошилово. Головной полк (видимо, 568-й. — А. Е.) под командованием полковника Пилинога расчленился побатальонно и продолжал движение вперед. Мы с командиром полка выехали в авангард. После доклада командира авангардного батальона я отдал приказ полковнику Пилинога: если дальнейшее продвижение головного батальона будет остановлено, нанести удар двумя батальонами с левого фланга и овладеть д. Ворошилово. Полк поддерживал легкий артполк. Затем мы возвратились к главным силам полка. Два батальона в расчлененном строю с запада и востока обходили д. Захарово. На окраину деревни были вызваны командиры других полков, командиры батальонов, получившие указания, как вести себя при этом первом боевом крещении дивизии.

В 12.00 22 июля появились 60 немецких самолетов Ю-88. Они сделали несколько кругов и начали бомбить д. Захарове и ее окраины. Честно говоря, впечатление от разрывов бомб было ужасное, но, поскольку это было первое крещение дивизии, особенно необходимо было личным примером вселить мужество и спокойствие в солдат, и они, видя, что генерал и полковник, не обращая внимания на бомбежку, делали свое дело, действовали увереннее и смелее. Скоро бомбежка кончилась. Потерь было немного.

23 июля в Захарове прибыл командарм генерал-лейтенант В. Я. Качалов. Ознакомившись с данными разведки, он потребовал усилить продвижение. Я решил с рассветом 24 июля атаковать двумя полками с двух сторон д. Ворошилово, а командующему артиллерией дивизии полковнику Панкову приказал всю ночь вести по переднему краю противника и по д. Ворошилово методический артиллерийский и минометный огонь, изнуряя врага, не давая ему спокойно построить огневую систему обороны. Атаку решено было начать в 4.00, а в 3.50 дать 10-минутный артиллерийский налет.

Намеченная атака прошла успешно. Противостоящие силы врага понесли большие потери. Одних пленных было взято около 600 солдат и офицеров и большое количество всевозможных трофеев. Когда вели колонну пленных, мы с командующим армией В. Я. Качаловым следовали из д. Захарове в д. Ворошилово. На полпути встретили колонну. В это время несколько самолетов Ю-88 начали бомбить колонну пленных. Более сотни гитлеровцев было убито своей же авиацией, остальных доставили в штаб группы.

После этого боя на протяжении почти 60 км дивизия с боями продвигалась вперед, не встречая серьезного сопротивления{27}.

145-я стрелковая дивизия 340-м полком перешла на северный берег р. Стометь южнее Лещиной Слободы. 729-й полк одним батальном занял Полуево на северном берегу р. Стометь, остальные батальоны остались на южном берегу этой реки. 403-й стрелковый полк находился в районе Новый Деребуж.

В ночь с 23 на 24 июля разведывательный батальон и отдельный отряд 145-й стрелковой дивизии выдвинулись вперед с задачей овладеть Малыми Хисловичами.

Вот что рассказал о действиях дивизии ее командир А. А. Вольхин:

19 июля в 5.00 меня вызвал к себе командарм В. Я. Качалов. Он приказал мне достать карту и лаконично изложил следующий приказ: из исходного положения Стодолище и левее на 4 км, седлая шоссе, 145-й стрелковой дивизии 23 июля атаковать противника и, наступая вдоль шоссе, овладеть аэродромом в Энгельгардовской. Правее нас атакует 149-я стрелковая дивизия и 104-я танковая дивизия.

Я понял, что атака противника планируется с хода, и попросилразрешения вывести дивизию из района, где она занимала оборону, и подготовить ее к наступлению, насколько позволяло время. Это диктовалось тем, что левофланговые полки от исходного положения для наступления находились в 40–50 км. Кроме того, попросил разрешения немедленно выехать в район исходного положения с командирами полков, батальонов и штабными работниками, отвечающими за организацию боя. Генерал выслушал меня внимательно и сказал: Действуйте так, чтобы обеспечить успех удара, но оборону не нарушать, о выводе частей в исходные районы указание получите дополнительно. Владимир Яковлевич пожелал мне успехов, мы тепло попрощались.

Весь день командиры полков и штабов готовили и планировали бой, прокладывали маршруты, выбирали исходные рубежи и небольшими группами разведывали маршруты и противника.

В 18 часов 22 июля было дано указание о подготовке войск к маршу. До начала атаки оставалось 10 часов. Отдельным частям предстояло совершить марш до 40 км, несмотря на это, все части своевременно успели выйти в исходные районы и развернуться для наступления. Противник встретил наше наступление организованным огнем. Части медленно продвигались под сильным артиллерийским и пулеметным огнем.

Поступило указание командарма одному из полков дивизии с артиллерийским дивизионом совершить обходный маневр и атаковать неприятеля во фланг и тыл. Полк под руководством командира 1-го батальона майора Емельянова и комиссара полка батальонного комиссара Францева вначале имел успех и продвинулся на 3 4 км. Противник подбросил резервы и превосходящими силами потеснил полк.

На следующий день решение задачи флангового удара было повторено полком майора Кораблинова, но и этот полк не добился успеха. Боевые возможности дивизии заметно снижались из-за больших потерь в личном составе. Необходимость продолжать наступление, невзирая на большие потери, обусловливалась обстановкой, сложившейся под Смоленском и в районе Ельни. Так командарм разъяснил нам положение.

Противник имел почти четырехкратное превосходство. Наши люди, командиры, политработники, коммунисты, те, кто дрался в 145-й стрелковой дивизии, были уверены в ее силе и высоких моральных и боевых качествах. Следует отметить полкового комиссара Коншина, батальонного комиссара Федченко, начальника штаба дивизии майора Сихарулидзе, моего заместителя комбрига Романова, полковника Соколова, начальника связи майора Фролова, командиров полков и батальонов майоров Емельянова, Кораблинова, Дрёмова, Татарчевского и многих других{28}.

Проявляя громадную волю и командирскую настойчивость, В. Я. Качалов сумел в этих тяжелейших условиях многократного превосходства противника обеспечить продвижение своих сил, хотя и медленное, но настойчивое, угрожавшее флангам гитлеровских войск, наступавших на главном направлении. Упорство, с каким дрались дивизии группы, можно проследить по дням.

Так, 24 июля 104-я танковая дивизия к 9 часам утра сосредоточилась в районе Борисовочка, Ковали. Ее мотострелковый полк к этому времени вышел в район леса юго-восточнее Красноселья.

149-я стрелковая дивизия в это же время вышла на северный берег р. Беличек и заняла Ворошилово. Противник оказывал упорное сопротивление, но под давлением наших атакующих подразделений начал отход в разных направлениях. Перед фронтом 568-го стрелкового полка, в частности, враг отходил на северо-восток, а перед фронтом 479-го стрелкового полка — на север. Отходившие подразделения противника входили, видимо, в состав авангарда, так как основная группировка неприятеля, по данным нашей разведки, находилась северо-восточнее Починка. В районе Лещиной Слободы было обнаружено до роты пехоты с пулеметами и минометами.

К исходу этого дня (24 июля) войска группы Качалова развили успех на своем левом фланге в направлении Гореликова. К этому же времени на правом фланге сосредоточилась 104-я танковая дивизия в районе Пустошь, Пасское 1-е, Заборье, имея один полк на рубеже Ивановка, Герасимовка.

149-я стрелковая дивизия в результате контратак нескольких групп противника, вклинившихся в промежутки и стыки между нашими частями, отошла на рубеж по южному берегу реки Беличек и Стометь, достигнутый накануне. 569-й стрелковый полк отошел к Чернявке и лесу юго-западнее этого населенного пункта. 479-й стрелковый полк окопался в районе Рудня, Бережок. 744-й стрелковый полк — на рубеже Захаровки. После отхода части приводили себя в порядок. Перед фронтом дивизии было до 20 танков и пехота врага.

145-я стрелковая дивизия к исходу 24 июля своим 340-м стрелковым полком овладела Петровкой, отбросив на Васьково до двух пехотных рот противника. 599-й стрелковый полк, наступавший на Жиганово, Голеевку, вышел на рубеж высота 188,0, Романовка, оттеснив и частично уничтожив разведывательные подразделения врага. 729-й стрелковый полк овладел деревней Белый Ручей и высотой севернее Полуева. 403-й стрелковый полк развернулся из-за левого фланга дивизии и к утру 25 июля вышел на рубеж Михайловка, Погары, Митюли, отрезая пути отхода противнику и развивая удар на Горелики.

25 и 26 июля, преодолевая упорное сопротивление противника, войска группы достигли линии Пустошь, Фадеева Буда, Тихоновка, Калиновка — 104-я танковая дивизия; Чернявка, Ворошилово, Лындовка — 149-я стрелковая дивизия; Осиновка, Пащево, Сартыновка, Барсуковские — 145-я стрелковая дивизия.

Продолжали наступление войска группы и 27 июля. При этом 104-я танковая дивизия получила задачу овладеть переправой на р. Хмара на участке Погуляевка, Егоровка; 149-я стрелковая дивизия — овладеть переправами через р. Хмара на участке Понизовка — железная дорога; 145-я стрелковая дивизия частью сил должна была оборонять район Осиновки, Стометки, р. Хмара, а остальными частями также выполнять задачу по овладению переправами через р. Хмара.

Разведка группы установила, что противник подводит резервы из районов Орши и Смоленска, сосредоточивая механизированные части в районе Шумаево, Докудово, Иванино.

29 июля неприятель еще более усилил сопротивление, обстреливая наши боевые порядки артиллерийским и минометным огнем. Его авиация небольшими группами беспрерывно бомбила и штурмовала штабы, огневые позиции артиллерии, места сосредоточения пехоты. В этот день 104-я танковая дивизия передовыми частями вела бои южнее Дударевки и в районе Марченов-ки, преодолевая сильный огонь противотанковой артиллерии. 149-я стрелковая дивизия 568-м стрелковым полком вышла на рубеж Зимницы, отметка 213,2; 479-й стрелковый полк овладел Лындовкой. 744-й стрелковый полк правым флангом занимал Никулино, а левым высоту с отметкой 192,1. Продвижению дивизии упорно противодействовали пехота, танки и артиллерия гитлеровцев.

145-я стрелковая дивизия 340-м стрелковым полком наступала на Васьково, также встречая сильное огневое противодействие. 729-й стрелковый полк вел бой на рубеже Мошек, Жигалова. 403-й стрелковый полк, наступая на Михайловку, вышел на рубеж высоты 196,7. 599-й стрелковый полк находился во втором эшелоне в районе Шаталово, Дундуковка, Старинка{29}.

Об этом бое имеются воспоминания командира 403-го полка майора Татарчевского. Из них следует, что командир дивизии генерал-майор Вольхин получил боевую задачу — занять оборону в районе Михайловка, Васьково, местечко Погост, безымянная высота. Последующей задачей было наступление в северо-западном направлении.

Сосредоточение частей дивизии происходило под покровом ночи. Время было очень ограничено, но, несмотря на это, оборонительный район был занят своевременно и оборудован. Командир 403-го стрелкового полка получил боевой приказ произвести ночной марш и на рассвете атаковать противника и завладеть д. Михайловка.

729-й стрелковый полк дивизии по замыслу командира дивизии тоже должен был совершить ночной марш и на рассвете одновременно с 403-м стрелковым полком или на несколько минут позже поддержать его ударом справа. 599-й стрелковый полк был во втором эшелоне дивизии.

Командир 403-го стрелкового полка серьезно отнесся к боевому приказу. Накануне марша задача была доведена до всех офицеров и солдат. В авангард назначен 1-й батальон, усиленный полковой артиллерией и минометами. За авангардом двигался артиллерийский дивизион, затем остальные батальоны и полковые подразделения. Было тщательно продумано и организовано боковое и тыльное походное охранение. Ночной марш совершен был хорошо. Полк, не обнаруживая себя, скрытно подошел к исходному рубежу для атаки. На рассвете была произведена короткая артиллерийская и минометная подготовка по переднему краю обороны противника и после этого стремительная атака. Для гитлеровцев атака была столь неожиданной, что они не успели произвести ни одного выстрела. В захваченных окопах было брошено все оружие, потери врага были очень велики. В деревне был оставлен весь автомобильный и гужевой транспорт, а на ее противоположной окраине захвачен дивизион полевой артиллерии, расположенный на позициях.

Артиллерия и минометные подразделения полка меткой стрельбой обеспечили успех атаки. В этом бою особенно отличились командир 1-го батальона майор Емельянов, 1 и 2-я стрелковые роты и 1-я пулеметная рота. Хорошо действовали и остальные подразделения полка.

Через несколько часов после этой удачной атаки противник, однако, оправился, подтянул свежие резервы, вызвал авиацию и при поддержке артиллерии и танков перешел в контратаку. 403-й стрелковый полк, неся серьезные потери, вынужден был оставить захваченный рубеж и отойти на прежние позиции. Атака 729-го полка по ряду причин запоздала.

С 1 августа 403-й стрелковый полк совместно с остальными частями дивизии наступал в направлении Михайловка — Васьково. Противник превосходящими силами с танками и артиллерией стремился задержать наступление 403-го стрелкового полка, и это ему удалось, хотя и ценой больших потерь в людях и технике.

В заключение своих воспоминаний майор Татарчевский пишет: Отвага и смелость солдат в единоборстве с танками противника была изумительной. Связки гранат, противотанковые гранаты, бутылки с горючей смесью и передвижные противотанковые мины были в то время главнейшим противотанковым оружием пехоты. Тем не менее танки противника зачастую как факелы пылали от бутылок с горючей смесью. При короткой остановке танков воины-добровольцы, рискуя жизнью, вскакивали на них и плащ-палаткой закрывали смотровые щели, или выдвигались вперед с передвижными противотанковыми минами{30}.

В этих боях командир 403-го полка был ранен.

Рано утром 1 августа после артиллерийской подготовки враг нанес сильный удар на участке Рудня-Новая, Жарковка, Шипенко, Печерск, Бурянка, Печерская Буда, Выдрица в направлении на Рославль. По свидетельству Гудериана, для захвата города были брошены 24-й танковый, 7-й и 9-й армейские корпуса{31}. Около 100 танков с мотопехотой в 5 часов дня прорвались в Звенчатку по шоссе на Рославль.

Еще более активизировалась и авиация противника во всей полосе действий группы, особенно свирепствовали гитлеровские стервятники в районе Рославля, который теперь оборонялся 222-й стрелковой дивизией, также подчиненной генералу Качалову.

На следующий день, 2 августа, обстановка продолжала ухудшаться. Мотомехчасти противника вышли на рубеж Новины, Старинка, Рогожинские, Новый Деребуж, Печкурово. Левый фланг группы обходили более полка мотопехоты и полк танков врага.

Однако к исходу этого дня наступление противника на левом фланге было приостановлено, на правом же фланге отдельные группы мотоциклистов и мотопехоты с танками проникли в район Заболотовки.

104-я танковая дивизия в полдень 2 августа отошла под натиском превосходящих сил противника, завязав напряженный бой с танками и мотопехотой в районе Борисовочки.

Об этих боях прислал мне воспоминания бывший комиссар 104-й танковой дивизии Александр Софронович Давиденко. Он пишет:

Продвигаясь с боями в направлении д. Починок, 28 июля мы встретили сильное сопротивление противника в районе деревень Ступино и Ивонино. Завязался бой, который длился 29, 30 и 31 июля. Каждый день боя был очень тяжелым для нас. За два дня боев 30 и 31-го только 104-й мотострелковый полк потерял 473 человека убитыми и ранеными. Большие потери были и в танковом полку. Хочу отметить, что хорошо показали себя в боях наши тяжелые танки КВ. Гитлеровцы, вероятно, не имели средств, способных пробить броню КВ, и это наводило на них ужас. КВ для них были неуязвимы. Очень жаль, что их у нас было так мало. Вот пример: 30 июля вечером вернулись с поля боя два танка КВ, у которых не было ни одной пробоины, но на одном из них мы насчитали 102 вмятины.

30 июля разведка донесла, что нашу дивизию противник обходит справа и слева. 31 июля во второй половине дня мы с командиром дивизии приняли сами решение о выходе из мешка, пока он еще не был завязан. И это действительно было своевременно. Утром 1 августа командир дивизии получил официальный приказ командующего группы о выходе из окружения. Части дивизии пошли в указанном направлении, но и здесь встретили сильное сопротивление противника. Завязался ожесточенный бой, который длился до позднего вечера. Гитлеровцы несколько раз шли в атаку, но наши танкисты с успехом отбивали атаки, нанося противнику большой урон. В бою участвовали одни танки без пехоты. Наш 104-й мотострелковый полк и два танковых батальона по приказу командующего действовали с частями 28-й армии. Бой был очень тяжелым, но без пехоты нам так и не удалось прорваться в этом направлении. В середине дня к нам на КП приехал в танке Т-34 командующий 28-й армией. Выслушав доклад командира дивизии, он дал конкретные указания, как действовать дальше.

В этом бою при выходе из окружения были убиты командир и комиссар танкового полка, а начальник штаба полка тяжело ранен. Во второй половине дня был ранен в оба плеча командир дивизии полковник Василий Герасимович Бурков, которого я сам перевязал и отправил на бронемашине к месту расположения штаба дивизии{32}.

Проанализировав сложившуюся обстановку, генерал Качалов 2 августа отдал приказ, в котором констатировал, что противник пытается вклиниться между укрепленным рубежом на р. Десне и правым флашом группы, с особым упорством развивая наступление на направлении Новый Деребуж, Печкурово, Рославль с рубежа Хислевичи, Кричев. Войскам группы приказывалось сдерживать наступление противника на рубеже Ивановка, Осиповка, Ефремовка, Новый Деребуж, Печкурово, Рославль. Считая основной задачей удержать рубеж по р. Стометь и район Рославля, В. Я. Качалов одновременно планировал нанести удар в общем направлении на Егоровку, Починок в тыл ельнинской группировке противника.

Так, 104-й танковой дивизии в ночь со 2 на 3 августа под прикрытием мотострелкового полка, удерживающего рубеж Новоселье, Борисовочка, предстояло сосредоточиться в районе Селинка, Чернявка, Недобрая и быть готовой вместе с 149-й стрелковой дивизией нанести удар в северном направлении.

Этот приказ отвечал обстановке, правильно нацеливал войска группы и был увязан с действиями соседей, в частности с 13-й армией Центрального фронта.

Дело в том, что командование Центрального фронта 3 августа в связи с прорывом вражеских танков в район Рославля и подхода сюда значительных сил пехоты поставило 13-й армии задачу, не допуская выхода неприятеля восточнее р. Остер в направлении Брянска, основными силами ударить с тыла (с запада и юго-запада, удар группы Качалова — с севера) и нанести поражение прорвавшейся к Рославлю группировке противника.

Удары 13-й армии готовились из лесов севернее Шумячеи (кавалерийская дивизия) и с рубежа Милославпчи, Васильевка, Гульки (137-я, 121-я стрелковые и 21-я кавалерийская дивизии).

Одновременно 4-й воздушно-десантный корпус должен был контратаками сдержать части 7-го армейского корпуса гитлеровцев на линии Хотимск, Первомайская, Михеевичи{34}.

Эти задачи войска 13-й армии получили лишь к вечеру 3 августа и начали осуществлять на следующий день.

В то же время враг успел закрепиться на достигнутых рубежах и фактически осуществил оперативное окружение группы Качалова. Я не располагаю точными данными о причинах запоздания командования Центрального фронта с отдачей приказа об ударе по группировке гитлеровцев, окружившей наши войска в районе Рославля. Но если бы эти действия были осуществлены хотя бы на сутки раньше, обстановка на этом участке сложилась бы более благоприятно для нас и группа Качалова в полном: составе вырвалась бы из кольца.

В продолжение ночи со 2 на 3 августа противник пытался справа и слева прорваться в тыл группы Качалова и окружить ее и фактически добился этой цели. Генерал Качалов перегруппировал части так, чтобы два стрелковых полка могли контратаковать из Стодолища в направлении Рославля и уничтожить противостоящие силы совместно с 222-й стрелковой дивизией и очистить город от проникших туда гитлеровцев.

Однако события приобретали все более драматический характер. Угроза полного окружения и уничтожения нависла и над штабом группы. Генерал Качалов, находившийся в это время на своем КП в лесу, у Стодолища, решил выходить из окружения в направлении Лысовка, Старинка и отдал приказ командиру 149-й стрелковой дивизии подтянуть к д. Лысовка один стрелковый полк, который должен был двигаться в авангарде, прорвать кольцо окружения и обеспечить выход штаба группы. Время подхода этого полка в Лысовку было установлено в 23.00. Одновременно туда должна была прибыть и колонна штаба группы. Полк, однако, запоздал с выходом в Лысовку и прибыл туда только к утру 4 августа. Деревня Старинка к этому времени была уже занята противником. Развернувшись в боевой порядок, полк атаковал гитлеровцев, засевших в деревне. За полком двинулась и колонна штаба. При подходе к Старинке завязался ожесточенный бой Он длился с переменным успехом до 17 часов 4 августа. Штабные машины были замаскированы в лесу, а личный состав штаба во главе с членом Военного совета В. И. Колесниковым пошел в боевые порядки, чтобы поднять дух войск. В. Я. Качалов сел в танк, который находился на КП, и тоже поехал в боевые порядки, чтобы лично руководить боем.

Командир 149-й стрелковой дивизии Ф. Д. Захаров вспоминает:

С утра 1 августа противник превосходящими силами при поддержке авиации повел наступление на дивизию, завязался упорный бой 3 августа был получен приказ командарма о выходе из окружения. Боевой порядок армии при выходе был следующим: отходить двумя колоннами в направлении Рославль, правая колонна в составе 145-й стрелковой дивизии, левая колонна в составе 149-й стрелковой дивизии и штаба армии. В ночь с 3 на 4 августа тылы 145-й стрелковой дивизии сбились со своего маршрута и вышли на маршрут левой колонны, чем создали пробку в направлении движения нашей колонны, и лишь к утру 4 августа удалось навести соответствующий порядок в колоннах.

4 августа авангард головного полка полковника Пилинога завязал бой за д. Старинка. Противник оказывал сильное сопротивление. Вскоре на мой наблюдательный пункт прибыл командующий 28-й армией генерал-лейтенант В. Я. Качалов и член Военного совета. Я доложил обстановку и о разведанном обходном пути севернее Старинки. Командарм приказал вызвать командира полка полковника Пилинога и приказал повторить атаку и захватить Старинку. В 13.00 полк при поддержке артиллерийского огня двух артполков перешел в атаку, но и на этот раз наступление полка не привело к решительному успеху. В 15.00 командарм приказал водителю танка: Вперед! Танк командующего и броневик адъютанта пошли в направлении Старинки. Танк пошел в цепь полка и скрылся в лощине перед д Старинка. Через несколько минут показался броневик, на котором прибыл адъютант командующего и передал приказание: посадить на все имеющиеся автомашины полк пехоты для преследования противника, который, как полагал командарм, начал отход. При штабе дивизии находилась авторота с боеприпасами. Я приказал боеприпасы сгрузить на землю и посадить 3-й батальон полка полковника Пилинога на машины, чтобы преследовать отступающего противника.

Командиру полка отдал распоряжение свернуть в колонну полк и следовать за 3-м батальоном. Как только авторота с людьми подошла к д. Старинка, противник открыл сильный артиллерийский и минометный огоиь, и продвижение было приостановлено Я решил с наступлением темноты вывести дивизию по маршруту разведроты

5 августа в 10 часов начали переправу через р. Остер у шоссе Москва Варшава. Во главе дивизии с головным полком шел заместитель командира дивизии полковник Бобров. Штаб дивизии и я организовали и пропускали части дивизии через переправу. Прошел последний полк. Остались штабная батарея легкого артполка и штаб дивизии.

В 14.00 налетела авиация противника, разбомбила переправу, и на западном берегу р. Остер остался штаб дивизии без оперотделения, которое ушло во главе колонны, командир артполка и примерно 40 солдат штабной батареи, а всего человек 100. Прорваться в этом месте мы не могли, восточный берег противник уже занял пехотой и танками. Нам пришлось уйти в лес, сжечь свои автомашины и выбираться пешими. 28 августа нам удалось пройти линию фронта противника на р. Десне в районе урочища Чаща. Пять дней мы вели наблюдение за обороной врага. Мы установили, где огневые средства, где траншеи, и выбрали место для прохода. Гитлеровцы обнаружили нас только тогда, когда наши стали кричать Кто идет? и наш ответ заставил их открыть огонь, но было уже поздно.

Мужество и стойкость проявили солдаты и офицеры 149-й стрелковой дивизии благодаря правильной воспитательной работе партийных организаций. Дивизия по заслугам получила звание гвардейской{35}.

О действиях героической 149-й стрелковой дивизии и ее храброго командира стоит привести также рассказ начальника политотдела 28-й армии дивизионного комиссара В. П. Терешкина{36}.

При выходе армии из окружения генерал Захаров с группой бойцов и командиров численностью в 700–800 человек прикрывал до последнего момента переправу армии через р. Остер. Рано утром, когда части армии и боевая техника уже закончили переправу, гитлеровцы отрезали группу Захарова от р. Остер. С этой группой остался в окружении у противника и я, а также генерал Фоменко и начальник санитарной службы армии. Я все время был в тесной связи с Захаровым и видел в нем мужественного, преданного Родине офицера Красной Армии.

Особенно тяжелым был первый день нашего пребывания в окружении. Группа Захарова выдержала тяжелый бой, имея крайне ограниченное пространство для своих действий площадью в 3 км. Противник, во много раз превосходящий нас силами, неоднократно пытался уничтожить группу Захарова, обстреливая ее из всех видов оружия, производя неоднократные атаки и воздействуя на нее массированными налетами авиации. Фашисты пытались также и морально воздействовать на окруженных бойцов и офицеров, разбрасывая листовки, призывающие к сдаче в плен, пуская в ход агитацию с помощью громкоговорителей, и т п. Однако все бойцы и офицеры продолжали мужественное сопротивление под умелым руководством генерала Захарова.

С наступлением темноты генерал Захаров собрал бойцов и офицеров (осталось 400–500 человек) и смелым маневром вывел их в тыл противника. Здесь группа Захарова действовала в течение нескольких дней, выдерживая неоднократные и тяжелые столкновения с превосходящими силами врага. В дальнейшем генерал Захаров разделил воинов на более мелкие группы, поставив перед ними самостоятельные задачи на выход из окружения. Я с группой бойцов и офицеров вырвался из окружения 268 раньше, чем генерал Захаров. Через несколько дней и он вышел из юкруження во главе небольшой группы бойцов и офицеров. Я знал его всегда как преданного Родине, замечательного боевого генерала{37}.

Трудно сейчас полностью восстановить картину действий В. Я. Качалова в этот ответственный момент. Но в целом она ясна для меня. Находясь на КП 149-й дивизии вместе с ее командиром, командарм внимательно наблюдал за боем. По-видимому, в какой-то момент, когда события достигли кульминации, опытный военачальник понял, что необходим еще один импульс, чтобы добиться перелома в нашу пользу. Меньше всего думая о себе, он ринулся в бой, стремясь личным примером и огнем своего танка повлиять на ход сражения, а вместе с тем и увидеть его изнутри, чтобы понять, что необходимо делать дальше. При появлении ведущего меткий огонь танка, в котором, находился командующий, враг, как видно, дрогнул. Наверное, в этот момент Владимир Яковлевич и послал адъютанта с приказом о подброске мотопехоты. Но и с вражеской стороны, вероятно, уловили, куда клонится дело, открыли ураганный артиллерийский огонь, жертвой которого пал доблестный командарм, находясь в боевых порядках пехоты на подступах к д. Старинка. Погиб и весь экипаж танка. Местные жители похоронили павших в общей могиле Это подтверждено показаниями жителей д. Старинка Н. В. Кузьмина, В. К. Мучкина, А В Андреева, Ф. В Зайцева. Они рассказывают: Около деревни Старинка в одном из подбитых танков находился генерал Качалов, которого после боя уже мертвым вынесли из машины. На поле боя было подобрано еще до пяти десятков трупов наших воинов, все они были похоронены на краю деревни Старинка в двух братских могилах.

Гибель В. Я. Качалова подтверждается и данными противника. В обзоре 9-го армейского корпуса, захваченном нашими войсками, указано: К этому моменту пал командующий 28-й армией Качалов со своим штабом. Вместе с танковой группой он пытался прорваться через деревню Старинка, но в конце концов был задержан и не прошел.

Генералы и офицеры, знавшие В Я. Качалова на протяжении многих лет службы в Красной Армии, сохранили о нем самые лучшие воспоминания.

Я лично хорошо знал Владимира Яковлевича Качалова. Он одно время командовал 14-й кавалерийской дивизией им. Пархоменко, а я командовал 55-м кавалерийским полком этой дивизии, находился в его подчинении, знал его как хорошего командира дивизии.

Владимир Яковлевич Качалов родился в с. Городище в 1890 г на территории нынешней Волгоградской области. Родители его сначала занимались сельским хозяйством, а перед революцией имели кожевенную лавку в Царицыне, но вскоре прогорели и опять ушли в село, где по-прежнему занимались сельским хозяйством. Владимир Яковлевич в 1910 г. окончил Харьковское коммерческое училище и был призван в армию как вольноопределяющийся. В 1912 г. он был демобилизован, а в 1914 г. вновь призван в армию и служил в чине прапорщика в 712-й пехотной дружине. В 1918 г. добровольно вступил в Красную Армию и участвовал в гражданской войне. Он занимал должности начальника отряда, начальника штаба бригады, начальника штаба 1-го конного корпуса, начальника штаба дивизии, а после окончания гражданской войны — командира дивизии, командующего военным округом.

Очень высоко отзывались о нем и те, кто был свидетелем его командной деятельности на фронте. О нем рассказывали, что он храбро держался в бою, не допускал и признака растерянности, всегда твердо руководил войсками. В этом отношении особенно показательны и интересны глубокие по содержанию и выразительные по форме воспоминания о В. Я. Качалове начальника политотдела 28-й армии В. П. Терешкина:

Как в Архангельске, так и на фронте я видел в В. Я. Качалове преданного Родине и нашей партии командира. Он был спокойным, выдержанным, внимательным к своим подчиненным человеком. Я не помню ни одного случая ни в мирное время, ни во время войны, когда бы Качалов терял самообладание, допускал бы грубость по отношению к подчиненным. Он был строгим и требовательным, но всегда спокойно и убедительно разъяснял задачи, которые ставил подчиненным, и так же спокойно и убедительно отвечал на все вопросы, которые у подчиненных возникали в связи с полученными ими от Качалова приказами. Он никогда не проявлял поспешности. В боях он был примером личного мужества и презрения к опасностям. Иногда он даже, как мне кажется, излишне подвергал себя опасности в бою. Мне несколько раз самому приходилось просить его уйти в укрытие, когда он в непосредственной близости к противнику, стоя во весь рост, наблюдал за ходом боя и отдавал приказания. Но он обычно шутливо отвечал: Еще не добыт свинец для «моей» пули.

К фашистским захватчикам он относился с глубокой ненавистью и презрением. Неоднократно в моем присутствии он зло и остроумно высмеивал листовки, которые противник разбрасывал с самолетов в расположение наших частей, показывая при этом, что враг не знает советского народа, не знает страны, на которую он напал, и что это приведет фашистов к неизбежному поражению, несмотря на их первоначальные успехи.

Я не знаю деталей тех обстоятельств, при которых погиб В. Я. Качалов. Я получил от члена Военного совета армии (бывшего члена Военного совета Архангельского военного округа) В. И. Колесникова сведения, которыми он располагал об обстоятельствах гибели Качалова. Сам я был у Качалова и разговаривал ic ним за несколько часов до его гибели под д. Старинка. От имени начальника штаба армии генерала П. Г. Егорова и от своего лично имени я просил у Качалова и Колесникова разрешения продолжать разведку боем возможностей выхода частей армии, находившихся примерно в 6 км западнее командного пункта, из окружения. Такие возможности нами частично уже были выявлены, и я от имени Егорова и от своего имени просил разрешения, если не удастся прорваться в районе д. Старинка, начать вывод частей армии из окружения в том направлении, в котором мы могли осуществить прорыв. Такое разрешение командующим и членом Военного совета армии нам было дано, после чего я вернулся к Егорову. Время было уже под вечер и с наступлением темноты нам удалось осуществить прорыв и начать продвижение к р. Остер.

Ночью в расположение наших частей прибыл член Военного совета армии Колесников и сказал мне, что прорыв у д. Старинка не удался и части, которые вели бой с противником там, в настоящее время присоединились к частям, которыми командовал начальник штаба армии Егоров. Я спросил, где находится командующий армией. В. И. Колесников рассказал, что вскоре после моего отбытия с КП армии противник перешел в контратаку у д. Старинка и нужно было поддержать морально-боевое состояние частей, для чего он, Колесников, с офицерами штаба армии, которые в то время находились на КП, ушел в боевые порядки частей, ведущих бой с противником. После того, как контратака противника была отбита и наши части перешли к обороне, Колесников вернулся на KH армии, где обнаружил свою бронемашину вместе с ее водителем, но заметил, что танк, в котором до этого находился командующий армией, отсутствовал. На вопрос о том, где танк командующего, где сам командующий, получил ответ от водителя бронемашины, что командующий в танке выехал по направлению к противнику, но не прямо к д. Старинка, а правее ее. О целях поездки командующего водитель бронемашины ничего не знал.

Колесников предполагал, что командующий, возможно, решил прорваться на танке сквозь вклинившегося в расположение наших частей противника к другим частям армии, с которыми была потеряна к этому времени всякая связь, для того, чтобы координировать их действия с теми частями, которые вели бой под д. Старинка. Мне это предположение Колесникова также казалось весьма правдоподобным и, конечно, ни у меня, ни у него не было и малейшей мысли о том, что Качалов мог иметь какое-либо намерение сдаться противнику в плен. Об этом же как Колесников, так и я докладывали и Мехлису, когда мы были вызваны им для объяснения причин исчезновения Качалова. Но Мехлис заявил нам, что мы политические младенцы и не понимаем, что Качалов не только сам давно уже решил перейти к противнику, но и искал себе союзников. Никаких убедительных данных в подтверждение этого своего заявления Мехлис привести нам не мог. Он сослался лишь на случай, когда Качалов в присутствии группы офицеров прочел листовку противника, призывавшую сдаваться в плен и утверждавшую, что эта листовка служит пропуском в расположение войск противника. Я не знал об этом случае, но Колесников говорил, что такой случай был, однако, как и раньше, отношение Качалова к листовке противника было издевательским. Во всяком случае, этот эпизод никак не давал повода думать всерьез о возможности измены Родине со стороны генерала Качалова{38}.

Мехлис же, использовавший любой случай для избиения военных кадров, объявил доблестного командарма изменником Родины и приклеил ему ярлык врага народа.

Я рассказал здесь о генерале Качалове и, в частности, более подробно о его гибели потому, что он в то время без оснований был действительно обвинен в измене Родине, в переходе на сторону врага. В декабре 1953 г. дело Качалова было пересмотрено и Владимир Яковлевич полностью реабилитирован.

Доброе имя храброго командарма останется в памяти нашего народа наряду с именами других героев, павших в борьбе за свободу и счастье нашей Родины.

После гибели Качалова положение частей 28-й армии (группы Качалова) еще более ухудшилось. Вот что доносил начальник штаба армии к концу дня 4 августа в штаб Западного направления.

28-я армия ведет бой с превосходящими силами в окружении в районе Ермолино, Самодидино, Лысловка, Шкуратовка, Озерявино. Войска пробиваются в юго-восточном направлении, одна группа через Рославль и одна к востоку. Задача — пробиться за реку Остер. Войска имеют потери массового характера, боеспособны. Прошу помочь авиацией главным образом истребителями.

Егоров

Прилонко

В дальнейшем группа Качалова вышла из состава Западного фронта и перешла в подчинение Резервного, многим ее частям удалось вырваться из окружения, но с большими потерями.

Вот что пишет о выходе из окружения части сил группы Качалова комиссар 104-й танковой дивизии А. С. Давиденко:

С наступлением темноты мы с начальником оперативного отдела дивизии отвели свои танки в глубь леса, где был сборный пункт штаба 28-й армии. Здесь были член Военного совета, командующий авиацией (генерал), командующий ВТ и MB (полковник), раненый командир нашей дивизии полковник В. Г. Бурков и другие. На совещании было намечено направление движения нашей колонны и ее построение. Колонна двинулась лесом, но разорвалась по причине неисправности одного из танков. Пока ремонтировали танк, передняя часть колонны ушла далеко вперед. С этой колонной был член Военного совета 28-й армии и командир нашей дивизии полковник Бурков. Вторая часть колонны после устранения неисправности в танке продолжала движение, но на пути движения была развилка. Мы посовещались и решили вести колонну влево. Утром же узнали, что передняя часть колонны у развилки ушла вправо. Со второй частью колонны были командующий авиацией, командующий БТ и MB, я и начальник особого отдела дивизии.

Утром наша колонна подошла к месту боя, где части 28-й армии под управлением начальника штаба 28-й армии прорывались из окружения. По приказанию начальника штаба армии я послал одну роту танков в бой, а затем пришлось послать и вторую роту, но успеха достигнуть не удалось. Поэтому во второй половине дня нам пришлось прекратить бой и повести все оставшиеся войска и технику в другом направлении. Почти двое суток шла наша колонна и не встречала фашистов. Рано утром, когда было совсем светло, вся наша длинная колонна остановилась на открытой дороге у реки Десны. Танки и бронемашины начали переправлять вброд, а для колесных машин и артсистем решено было построить переправу. Танки и бронемашины быстро переправились и заняли боевые позиции.

Командующий авиацией, командующий БТ и MB и я собирали бойцов и командиров для организации обороны переправы. Начальник штаба армии руководил переправой. Когда навели мост и по нему пошли колесные машины, противник открыл сильный артиллерийский и минометный огонь по переправлявшимся технике и войскам. Несколько машин от прямых попаданий загорелось. Через некоторое время справа и слева от нас на предмостный участок повели наступление гитлеровские автоматчики. Бойцы и командиры, сведенные в роту и поддерживаемые танками, отразили одну за другой несколько атак автоматчиков. Часам к 16 прекратился артиллерийский обстрел и автоматчики отошли, но переправа была разрушена.

Начальник штаба армии собрал совещание. Его решение было таким: всем немедленно продвигаться вперед, т. е. выходить из окружения, а он остается здесь, чтобы переправить всю технику. Мы все уговаривали его, чтобы он не оставался. Всем было ясно, что спасти всю технику противник не даст. И все же начальник штаба остался. О его судьбе мне ничего не было известно. Потом мы узнали, что передняя колонна прошла справа от нашей переправы через мост. Они сбили охрану моста и без потерь переправились. Как мы, так и передняя колонна дальше уже не встречала серьезного сопротивления противника при выходе из окружения. Сборным пунктом частей 104-й отдельной танковой дивизии был район д. Амур. Все части 104-й отдельной танковой дивизии вышли из окружения организованно{40}.

О начальнике штаба 28-й армии генерал-майоре П. Г. Егорове В. П. Терепжин вспоминает:

Я помню Егорова как знающего дело командира, работоспособного, неутомимого, авторитетного у подчиненных человека. В боевой обстановке Егоров проявлял всегда большую выдержку, спокойствие и мужество. Я считал и считаю его преданным Родине человеком. Он не мог сдаться в плен ни из-за трусости, ни по каким-либо другим причинам{41}.

После того как начальник штаба 28-й армии генерал-майор Егоров прислал в штаб фронта и главкому Западного направления вышеприведенное донесение, никаких сведений о Егорове не поступало, поэтому штаб фронта и главное управление кадров считали его без вести пропавшим. Теперь, спустя 22 года, в процессе изучения боевых действий группы Качалова и участия ее в Смоленском сражении я установил некоторые факты, проливающие свет на его дальнейшую судьбу. Подполковник запаса Василий Андреевич Чумак, ныне работающий в Москве, во время описываемых событий был политруком роты крупнокалиберных пулеметов. Он прислал мне следующее письмо:

Я, подполковник запаса Чумак Василий Андреевич, в начале Великой Отечественной войны служил в 602-м полку 109-й мотострелковой дивизии 5-го механизированного корпуса. В июле месяце 1941 г. наш полк влили в Московскую пролетарскую дивизию. В конце июля 1941 г. при выходе из окружения ряд подразделений был оставлен для прикрытия отхода частей. Точно не помню, но кажется, это было 27 июля. Отход начался рано утром. В середине дня гитлеровцы атаковали наши позиции. Мы, отбив атаку небольших сил врага, получили приказ от майора Глухова — начальника штаба 602-го полка — об отходе в леса, что южнее деревни Петровской. Когда мы вошли в лес, там были еще солдаты других подразделений и частей, они сооб щили, что с востока и севера лес окружают немцы. Всего в это время в группе майора Глухова было 120 человек. У меня из роты крупнокалиберных пулеметов было 17 человек. По приказу майора Глухова мы пошли на юг, чтобы обойти гитлеровцев и выйти к Дорогобужу, где должна была находиться наша дивизия. Шли мы дней 8 или 10, точно не помню.

В один из дней на опушке молодого и густого леса кто-то увидел три больших палатки. Мы подошли к ним и увидели жуткую картину. Вокруг палатки валялись трупы солдат, офицеров, генералов и девушек. Всего, кажется, было 17 или 16 человек. Из них 7 или 9 девушек. Все трупы были истерзаны. У генерала на лбу вырезана звезда. На груди тоже звезда. Грудь проткнута штыком. О том, что это был генерал, можно было определить по обрезанным лампасам и по саржевой рубашке, которые носил высший комсостав до войны. Все были полураздеты, у всех были раны на теле. У некоторых вырезаны полосы кожи на спине. У некоторых звезды. Девушки были распяты. Кругом были видны следы насилия. Трагедия разыгралась незадолго до нашего прихода на это место. Майор Глухов осмотрел все и приказал похоронить трупы. Генерала было приказано похоронить мне. Все трупы были завернуты в куски палатки и зарыты в щели, которые находились вблизи палаток.

После захоронения трупов через сутки или двое ночью мы, находясь вблизи Днепра, по приказу Глухова разбились на три группы и пошли к Днепру. Я со своей группой ночью перешел Днепр и 8 или 9 августа недалеко от Дорогобужа нашел Московскую дивизию, в которой и был до октября месяца. Выбыл по ранению.

Во время похорон трупов Глухов сказал, что убитый генерал Егоров и что он когда-то служил у Егорова. Вот отсюда я и помню эту фамилию. Лицо генерала мне запомнилось на всю жизнь. Если дадите мне фютокарточку этого генерала, то я узнаю его и сейчас.

Получив это сообщение, я беседовал с В. А. Чумаком и убедился, что его свидетельство вполне правдоподобно. В. А. Чумак не смог указать место, где фашисты истязали наших людей. Он сказал: Сейчас не могу припомнить этого места, мы так много маневрировали, находясь в тылу противника, что я окончательно запутался в ориентировке, а название села забыл. Все это должен хорошо помнить командир нашего отряда начальник штаба полка Глухов. Однако жив он или нет, я не знаю{42}.

Опубликование книги, возможно, поможет найти других свидетелей последних дней генерала Егорова, которые дадут более определенные сведения о его судьбе.

В. Л. Терешкин характеризует и еще одного генерала — начальника тыла 28-й армии генерал-майора Фоменко. Начальник политотдела армии пишет:

Фоменко был распорядительным, энергичным и знающим свое дело человеком. В боевой обстановке он не отсиживался в тылу, а был в передовых частях, находясь с войсками, которые прикрывали выход армии из окружения; он считал своим долгом заботиться о питании бойцов и офицеров, о наличии боеприпасов Фоменко был ранен в руку и ногу, но мужественно переносил боль, шутил и шел все время без посторонней помощи. Я знаю, что он вышел из окружения, но жив ли он сейчас и где находится, не знаю{43}. Нельзя не отметить высокий морально-политический уровень войск группы Качалова, проявленные ими героизм и самоотверженность в неравных боях с превосходящими силами противника. Из массы героических дел зафиксированными документально оказались лишь немногие эпизоды.

Так, 1 августа 1941 г. танк механика-водителя 208-го танкового полка Павлюка был обстрелян артиллерией противника и получил шесть пробоин. Командир танка и башенный стрелок были тяжело ранены. Двигатель получил повреждение. Под сильным огнем противника Павлюк выскочил из танка, устранил неисправности, вернулся в танк и, мстя за членов своего экипажа, раздавил два пулемета и противотанковое орудие противника, а затем вывел танк из боя и вернулся врасположение своей части.

Командир батальона 109-го мотострелкового полка коммунист капитан Шакиров был ранен в бою, но остался в строю. Батальон Шакирова опрокинул врага, разгромил вражеский штаб, подорвал две бронемашины с боеприпасами и две легковые машины и обеспечил общее продвижение полка вперед.

Вышедших из строя офицеров успешно заменяли рядовые воины или младшие командиры. Например, рядовой 314-го артиллерийского полка комсомолец Макеев заменил командира огневого взвода и хорошо справился с задачей. Воин этого же полка Горлой принял командование взвюдом управления.

В тылу и в действующих частях, особенно в окружении, воины проявляли высокую бдительность.

Бойцы 104-го мотострелкового полка, неся караульную службу в д. Асташково, задержали шпиона, у которого оказались важные схемы и оружие.

В этом же полку секретарь комсомольской организации Джураев во время боя заметил, чтю среди бойцов роты находится незнакомый капитан, который прицелился в спину командира. Джураев тут же уничтожил его. Это был переодетый в нашу форму фашист.

Политработники, партийные и комсомольские организации частей проводили большую работу среди бойцов и командиров, поднимали боевой дух воинов. Ответственный секретарь партбюро 479-го стрелкового полка политрук Глинер в самые серьезные моменты боя всегда находился в гуще воинов, которые считали его самым близким человеком. В этом полку не было случая растерянности и трусости. Глинер личным примерам показывал образцы мужества и отваги в бою{44}.

Член Военного совета армии бригадный комиссар В. И. Колесников и начальник политотдела армии дивизионный комиссар В. Л. Терентии большую часть времени находились в войсках, помогали на местах организовать партийно-политическую работу среди личного состава.

Характерно, что в эти тяжелые дни усилился поток заявлений о приеме в партию и комсомол. По данным политорганов 28-й армии, в период боевых действий было подано 874 заявления с просьбой о приеме в ряды ВКП (б) и 1287 заявлений — в ВЛКСМ{45}.

Наступательные действия группы Качалова в направлении Смоленска не смогли в тех условиях принести территориального успеха, но сковали значительные силы врага на Рославльском направлении. Танковая группа Гудериана и поддерживавшие ее общевойсковые соединения понесли здесь серьезные потери.

Гудериан недвусмысленно подтверждает тот факт, что действия наших войск из района Рославля предоставляли серьезную опасность для осуществления замыслов гитлеровского командования. Он указывает: Какое бы решение ни было принято Гитлером, для 2-й танковой группы было необходимо прежде всего окончательно ликвидировать опасность, которая угрожала ее правому флангу. Исходя из этого, я доложил командующему группой армий о своем решении наступать на Рославль с тем, чтобы, захватив этот узел дорог, иметь возможность овладеть дорогами, идущими на восток, юг и юго-запад, и просил его выделить мне необходимые для проведения этой операции силы. Мое предложение было одобрено, и для его осуществления 2-й танковой группе были подчинены следующие соединения: а) для наступления на Рославль — 7-й армейский корпус в составе 7, 23, 78 и 197-й пехотных дивизий и 9-й армейский корпус в составе 263, 292 и 137-й пехотных дивизий; б) для смены нуждающихся в отдыхе и приведении в порядок танковых дивизий в районе ельнинской дуги — 20-й армейский корпус в составе 15 и 268-й пехотных дивизии{46}.

Таким образом, три советские дивизии, входившие в состав группы Качалова, отвлекли силы трех гитлеровских корпусов (двух армейских и одного танкового из основного состава группы Гудериана).

Гудериан тщательно разработал план контрудара на Рославль, по которому 24-й танковый корпус силами двух дивизий — 10-й моторизованной и 7-й пехотной, приданной ему из состава 7-го армейского корпуса, — обеспечивал правый фланг от действия наших войск из района Климовичи, Милославичи. Взаимодействуя с этими соединениями, 3-я и 4-я танковые дивизии должны были нанести удар на Рославль и соединиться с 9-м армейским корпусом, наступавшим севернее между реками Десиа и Остер. Одновременно 7-й армейский корпус своими 23 и 197-й пехотными дивизиями наносил удар на Рославль из района Петровичи, Хиславичи с задачей соединиться с 3-й тан-ковой дивизией и развивать удар вдоль шоссе Рославль — Стодолище — Смоленск. В резерве при этом оставалась еще одна 78-я пехотная дивизия.

9-й армейский корпус силами 263-й пехотной дивизии получил задачу наступать с севера на юг между упомянутыми шоссе и р. Остер, а силами 292-й пехотной дивизии — между реками Десна и Остер, нанося главный удар своим левым флангом в направлении шоссе Рославль — Екимовичи — Москва. Левый фланг этого корпуса обеспечивала 137-я пехотная дивизия, переброшенная из Смоленска.

Начало действий для 24-го танкового и 7-го армейского корпусов было назначено на 1 августа, а для 9-го армейского корпуса — на 2 августа.

Из этого ясно видно, что фашистское командование сосредоточило громадные силы на участке, где действовала группа Качалова. Характерно, что, несмотря на все это и личное руководство Гудерианом действиями указанных частей, успехи их первоначально были мизерными. Сам Гудериан свидетельствует, что в течение 2 августа 9-й армейский корпус не добился каких-либо значительных успехов{47}.

Вернемся, однако, несколько назад по времени и к тому участку фронта, где довелось находиться мне самому.

Вражеское командование, как явствует из предыдущего, стремилось замкнуть с востока кольцо окружения вокруг наших войск, оборонявшихся в районе Смоленска и северо-западнее его. С этой целью противник 26–27 июля нанес также удар силами 7-й танковой и 20-й моторизованной дивизий из района северо-западнее Ярцево на юг, в направлении Соловьева, где находилась чрезвычайно важная для войск 20-й 16-й армий переправа через Днепр. Одновременно с юга из района западнее Ельня в том же направлении нанесла удар частью сил 17-я танковая дивизия. Противник оттеснил за реку батальон, оборонявший переправу, и овладел ею. Командир одного из полков 109-й мотострелковой дивизии майор Сахно подчинил себе всех располагавшихся в этом районе вооруженных солдат из тылов 5-го механизированного корпуса, а также отошедший от переправы батальон с семью танками и орудиями зенитной артиллерии и организовал оборону восточного берега Днепра в районе этой переправы.

После того, как мы с группой офицеров побывали в районе Соловьевсмой переправы и выяснили обстановку на этом участке, командованием фронта был отдан приказ генералу Рокоссовскому нанести своей группой контрудар по противнику в районе Ярцево и Соловьевской переправы, уничтожить его, а затем наступать в направлении Духовщины{48}. Для поддержки наступления группы привлекалась вся фронтовая авиация. В донесении, посланном нами в штаб Западного направления, сообщалось:

Противник, встречая наше упорное сопротивление, в ярости бросается во все стороны и последним движением ярцевской группировки на юг преследует цель отрезать пути питания 16-й и 20-й армий{49}.

К вечеру 27 июля гитлеровцы начали окапываться на западном берегу Днепра южнее Ярцева. Это было первым признаком их отказа от наступления в восточном направлении.

28 июля группа Рокоссовского нанесла контрудар. В районе Соловьево завязались ожесточенные бои, но возможность отхода войск через переправу восстановилась.

В то время как часть войск Западного фронта наносила контрудар по духовщино-ярцевской группировке противника, войска 20-й и часть сил 16-й армий продолжали вести упорные бои в полуокружении, а с 27 июля — в окружении в районах севернее и западнее Смоленска. Смоленская группировка, возглавляемая генерал-лейтенантом П. А. Курочкиным, приковывала к себе значительные силы противника. Так, к 23 июля эта группировка, состоявшая из понесших тяжелые потери 12 дивизий, сковывала до 10 дивизий противника (из них три танковые и две моторизованные). Кроме того, свыше шести вражеских дивизий было направлено на внешний фронт для обеспечения группировки, выполняющей задачи окружения, от ударов извне. По мере развертывания боев в районах Духовщины, Ярцева, Ельни вражеское командование вынуждено было усиливать свой внешний фронт и довести к 26 июля его состав до восьми дивизий{50}.

Сковывание 20-й армией и частью сил 16-й армии столь значительных сил группы армий Центр не позволило последней развить успех из района Смоленска в направлении Дорогобуж, Вязьма и в конечном счете оказало решающее влияние на воссоздание сплошного фронта советских войск восточнее Смоленска, который на два с лишним месяца остановил противника на Западном направлении. Действия войск 20-й и 16-й армий характеризовались сочетанием упорной обороны с решительными контратаками, проводившимися как днем, так и ночью.

В ходе ожесточенных боев войска 20-й и 16-й армий несли тяжелые потери, главным образом от ударов авиации и артиллерийско-минометного огня. В последних числах июля в дивизиях этих армий осталось не более одной-двух тысяч человек{51}. В 20-й армии имелось всего 65 танков, 177 орудий полевой артиллерии и 120 орудий ПТО. Авиация армии насчитывала лишь девять исправных самолетов. Боеприпасы и горючее были на исходе, а снабжение войск осуществлялось только по воздуху, причем для этой цели командование фронта могло выделить из своей немногочисленной авиации лишь 10 самолетов ТБ-3{52}. В дневных условиях транспортировка грузов исключалась вследствие господства в воздухе вражеской авиации. Тем не менее войска обеих армий продолжали упорно сражаться, нанося врагу тяжелые потери и медленно отходя к востоку.

В результате принятых мер выход из окружения прошел организованно. Соединениям были указаны направления ударов для выхода к переправам, назначены полосы отхода, намечены рубежи прикрытия, выделены войска для прикрытия отхода главных сил, а также указан порядок сосредоточения и занятия обороны по выходе за реки Днепр и Вопь.

Отход и переправа через Днепр начались в ночь на 4 августа. 5-й механизированный корпус не смог пробиться к Соловъевской переправе и был направлен в район Ратчино, где с боями переправился через Днепр. Другие войска 20-й армии прорвали окружение и вышли к Днепру в районе Заборье на фронте в 20 км, где к 3 часам 3 августа были подготовлены четыре переправы. К утру 5 августа передовые части 20-й армии, опрокинув заслоны противника, переправились через Днепр и заняли оборону для прикрытия переправ. Главные силы 20-й армии, отходя с напряженными боями, по мере подхода к Днепру переправлялись на восточный берег и занимали оборону. Переправа, продолжавшаяся несколько дней, проходила под воздействием артиллерийского огня и авиации противника.

Переправа войск 16-й армии через Днепр планировалась на 5 августа, но обстановка на фронте заставила ускорить ход событий, и уже 2 августа мною был отдан приказ о выводе армии на восточный берег Днепра 3 августа.

Разведка мест возможной переправы через Днепр была начата армией еще 29 июля, и тогда же было установлено, что противоположный берег реки в полосе действия армии уже был занят противником — населенные пункты Сопшино, Малиновка, Добромин. В связи с этим было решено, в случае необходимости, ориентироваться на переправы севернее полосы армии. В конечном счете район переправы был избран южнее Головино. Переправа была построена силами армии и была готова к пропуску войск с 4-х часов утра 3 августа. Комендантом переправы был назначен армейский инженер полковник Ясинский.

С утра 3 августа в первую очередь начали переправлять больных и раненых, затем пехоту, автотранспорт, перевозились легкие грузы. Раненых и больных 16-й и 20-й армий переправлено было за Днепр около 3 тыс. Тяжелая артиллерия и тяжелые грузы переправлялись на Соловьевской переправе. После того как в 14 часов переправа была разрушена авиацией противника, людей стали переправлять вброд, так как глубина реки была 70–80 см. Там же прошла за Днепр почти вся артиллерия 129-й стрелковой дивизии и частично 152-й дивизии. После того как переправа 16-й армии была вторично разрушена, все грузы пошли на Соловьевскую переправу, где удалось переправить 50 орудий, части артиллерии 152-й стрелковой дивизии и 34-го стрелкового корпуса.

Переправа армии у Головине производилась под артиллерийско-минометным огнем врага с восточного берега Днепра и при непрерывном воздействии фашистской авиации. В результате было потеряно много автомашин и разного рода имущества, но целиком был выведен из-за Днепра вооруженный личный состав, артиллерия и другое вооружение, сохранившееся после смоленских боев.

К середине дня 4 августа переправа войск и имущества в основном была закончена, хотя отдельные артиллерийские подразделения еще продолжали вытягивать орудия из-за Днепра. К исходу дня 4 августа дивизии армии сосредоточились в районе Кучерово, Березня, Сельцо, Милеево, Самойлово (все пункты 8 — 18 км восточнее р. Днепр).

Вечером 4 августа по моему приказанию в район переправы у Головине и южнее по восточному берегу Днепра от 46-й стрелковой дивизии было выдвинуто боевое обеспечение для прикрытия сосредоточения армии.

5 августа 46-я и 129-я дивизии в своих районах (Кучерово, Сельцо) вели бои с мелкими группами противника. 152-я стрелковая дивизия и 34-й стрелковый корпус в ночь на 6 августа, а 46-я и 129-я дивизии в ночь с 6 на 7 августа начали перегруппировку в новые районы сосредоточения.

Так начался последний этап Смоленского сражения, продолжавшийся до 10 сентяб'ря, когда был завершен разгром ельнинской группировки противника. В ходе этой напряженной борьбы личный состав наших войск проявил самоотверженность и героизм. Нам в то время не удалось вернуть Смоленск и восстановить фронт обороны на Днепре. Однако войска врага понесли в районе Смоленска значительные потери, и гитлеровскому командованию пришлось отказаться от первоначальных планов дальнейшего развития операций. Выигрыш времени позволил советскому Верховному Главнокомандованию развернуть восточнее Духовщины, Смоленска и Ельни новый оперативный эшелон. В результате дальнейшее наступление противника было сорвано на продолжительное время.

У нас еще иногда считают, что если мы уступили поле сражения противнику, то значит, налицо поражение. Это не всегда соответствует действительности. Возьмем, к примеру, Смоленское сражение. Враг рассчитывал к 7 августа 1941 г. быть в Москве. Но боями в районе Смоленска и восточнее Смоленска были измотаны и расстроены лучшие дивизии группы армий Центр. Понеся большие потери, враг на длительный срок потерял наступательные возможности. Для того, чтобы вести дальнейшее наступление на Москву, гитлеровскому командованию пришлось вновь подтягивать резервы и пополнять танковые и механизированные дивизии новой техникой. Мы тем временем смогли подтянуть свежие силы.

Здесь уместно сказать несколько слов о генерал-лейтенанте П. А. Курочкине — командующем 20-й армией, как о волевом генерале, хорошем организаторе, умело и твердо управлявшем войсками армии в чрезвычайно сложных условиях. Следует отметить также плодотворную деятельность члена Военного совета армии корпусного комиссара Ф. А. Семеновского.

Среди соединений 20-й армии особенно отличились 5-й механизированный корпус под командованием генерал-майора танковых войск И. П. Алексеенко, 17-я танковая дивизия под командованием полковника И. П. Корчагина и 14-я танковая дивизия под командованием полковника И. Д. Васильева.

В дни переправы, а также во всех действиях 16-й армии большую роль сыграл начальник штаба армии полковник М. А. Шалин{53}.

На переправах я последний раз в период войны встретился с генералом Лукиным. Вскоре он был назначен командующим 19-й армией. Армия, и до этого крайне ослабленная, была окончательно измотана в боях и попала в окружение в районе Вязьмы. В Сычевских лесах несколько раз раненный командарм 19-й был взят в плен в бессознательном состоянии. В плену ему ампутировали ногу раньше, чем он пришел в себя. В дальнейшем гитлеровцы переводили его из одного лазарета для военнопленных в другой, упорно лечили, пытаясь добиться его измены Родине. В 1945 г. он был освобожден из плена. После продолжительного лечения и отдыха генерал-лейтенант Лукин работал в Военно-научном управлении, затем был уволен в отставку. Сейчас активно сотрудничает в Комитете ветеранов войны.

30 июля вражеское командование признало, что ранее намеченная задача — к 1 октября выйти на линию Онежское озеро, река Волга — уже считается невыполнимой. Однако оно все же надеялось, что к этому времени войска достигнут линии Ленинград, Москва и районов южнее Москвы{54}.

Как свидетельствует Гудериан, германское главное командование сухопутных войск и начальник генерального штаба находились в исключительно трудном положении, так как руководство всеми операциями осуществлялось свыше и на 31 июля окончательное решение о дальнейшем ходе операций принято еще не было{55}.

К первым числам августа противник вынужден был прекратить наступление на Московском направлении и перейти к обороне на рубеже Ярцево, Соловьево, Ельня. Боевые действия продолжались лишь в районе Ельни, где войска 24-й армии по-прежнему упорно контратаковали 10-ю танковую дивизию противника, закрепившуюся на ельнинском плацдарме. Этот плацдарм рассматривался как удобный исходный район для наступления неприятеля на Московском направлении.

Срыв планов врага на Московском направлении в ходе Смоленского сражения был достигнут благодаря упорной и стойкой обороне войск нашей смоленской группировки, а также ряду контрударов, нанесенных соединениями Резервного фронта, введенными в сражение в критический момент.

Учитывая возможность в ближайшем будущем дальнейшего наступления противника на Московском направлении, Ставка Верховного Главнокомандования продолжала развертывать на этом направлении новые резервные формирования.

Таким образом, на главном операционном направлении (Смоленск, Ярцево, Вязьма) в начале августа фронт стабилизировался на рубеже р. Вопь, р. Днепр. Войска 28-й армии (группа Качалова) отошли в состав Резервного фронта; левая граница Западного фронта была отнесена на север. Противник, выйдя на р. Вонь и р. Днепр и будучи измотан предыдущими боями с 20-й и 16-й армиями, истощил свой наступательный порыв и перешел к обороне.

Огромные потери германской армии подтверждались многими документами, попавшими в наши руки. По данным германского генштаба, общие потери в боях под Смоленском достигли четверти миллиона человек. Вот рапорт командира 3-го батальона 53-го мотопехотного полка, в котором командир батальона молит о помощи: Дело дошло до того, что лейтенант Оллзнер-Воллер вынужден был назначить на пост командира взвода унтер-офицера. (Это в германской армии никогда не допускалось. — А. Е.) Батальон за последние дни потерял: офицеров 5, унтер-офицеров — 15, рядовых — 106. Боеспособность батальона ухудшается. Необходимо пополнение в рядовом и офицерском составе. Мастерские не имеют запасных частей. Много автомашин вышло из строя подбитыми и из-за отсутствия запасных частей. Требуется замена цилиндров. Испытывается острая нужда в горючем. Одежда значительно изношена.

Не дождавшись, как видно, ответа на этот рапорт, командир батальона через несколько дней послал еще более тревожное донесение: За последние четыре дня положение стало очень напряженным. Необходимо пополнение. Сообщаю о потерях за эти дни: убитых офицеров — 3, раненых — 1, убитых унтер-офицеров — 3, тяжелораненых — 2, один пропал без вести. Рядовой состав: убитых — 33, раненых — 56, тяжелораненых — 19, больных — 18, пропавших без вести — 11. Сообщаю о подкреплении: офицеров — 0, унтер-офицеров — 0, рядового состава — 0. Вследствие больших потерь за последние дни батальон не в состоянии регулярно действовать. Боеспособность — трагическая. С личным руководством со стороны офицерского состава дело обстоит очень опасно. Эта напряженная обстановка привела к тому, что батальон можно заставить идти в наступление только принудительно, силой оружия{56}.

Документ красноречиво говорит о положении дел в гитлеровских частях. Можно судить о том, как выглядели фашистские войска после многочисленных контрударов наших частей за время 30-дневных боев на Смоленском и Невельском направлениях. Сотни тысяч убитых и раненых, сотни сожженных и разбитых боевых машин, весьма ощутительный урон в артиллерии, в стрелковом оружии и особенно в минометах, которые выводились из строя целыми батареями, — таковы были для фашистов итоги этих боев. Между прочим, под Смоленском был убит один из крупных немецких военачальников-танкистов командир 17-й танковой дивизии генерал Риттер фон Вебер{57}.

Офицеры и штабы были охвачены нервозностью. Иными стали и приказы германского командования: из них стали исчезать слова внезапность, молниеносность. В последних приказах все чаще говорилось о потерях, о бережном отношении к материальной части, об экономии горючего и боеприпасов. Командиров предупреждали, чтобы они не рассчитывали на прибытие танков и автомашин, на пополнение живой силой.

Русские контратакуют и обороняются упорно и храбро и часто гибнут на том месте, куда они были поставлены приказом своего командира. Если уничтожают всю первую волну, продолжают двигаться вторые и третьи волны русских, — так писал о наших солдатах враг.

Сотни участников боев на Смоленском и Невельском направлениях получили высокую награду правительства за мужество и воинскую доблесть. Звание Героя Советского Союза было присвоено семи человекам, а 928 награждены орденами и медалями.

В захваченных нами приказах и донесениях неприятеля часто попадались жалобы на ущерб, причиненный партизанами. Фашисты всюду сталкивались с народной ненавистью. Враги боялись останавливаться в лесах, в стороне от дорог, тревожно проводили дни и ночи в захваченных деревнях и городах. На каждом шагу их ожидала опасность, везде их мог настигнуть выстрел партизана.

Мы нанесли врагу значительные потери, и это не прошло бесследно для немецко-фашистской армии. Июльскими и августовскими боями было выиграно необходимое нам время. Благодаря выигрышу времени мы эвакуировали свои заводы, фабрики и другие предприятия в районы, не досягаемые для фашистской авиации, и сумели отмобилизовать крупные резервы для отпора врагу; создали многочисленные оборонительные сооружения на дальних и ближних подступах к Москве.

Упорная борьба наших войск в районе Смоленска сорвала намерение врага ударом на Осташков, Бологое частью сил группы Центр содействовать группе армий Север в ее наступлении на Ленинград, чем была оказана существенная помощь войскам, оборонявшим город Ленина. Более того, ослабление войск противника в районе Смоленска вынудило его впоследствии перебрасывать соединения 4-й танковой группы с Ленинградского направления для усиления группировки, наступающей на Москву.

За период летних сражений 1941 г. наши бойцы, командиры, политработники, генералы приобрели военный опыт, изучили тактику врага, в первую очередь его танковых и моторизованных соединений, систему его огня в наступлении и обороне, научились уничтожать вражеские танки и самолеты.

Глава седьмая Новый фронт

В начале августа я находился в районе Соловьевской переправы. Необходимо было усилить оборону переправы от все более усиливающегося нажима врага, и прежде всего наладить прикрытие зенитными средствами от мощных ударов с воздуха и организовать наземное прикрытие. Очень важно было также добиться высокой четкости в функционировании самих переправ. Противник изо всех сил стремился не допустить выхода наших войск за реку, и поэтому переправы все время подвергались ударам наземных войск и авиации противника. Нормальная работа переправы была крайне необходима, так как выход из окружения соединений 20-й и 16-й армий еще не закончился. Решительной контратакой наших войск противник, подошедший вплотную к переправе, был отброшен. Когда связь с частями, выходящими из окружения, восстановилась, а переправы начали действовать нормально, я получил вызов явиться в штаб фронта, находившийся тогда в Касне, в 20 км севернее Вязьмы. Здесь маршал Тимошенко сообщил, что меня вызывают в Ставку Верховного Главнокомандования для нового назначения и что на Западный фронт я больше не вернусь.

Оказавшись вне ожесточенного сражения, которое еще кипело где-то позади, я долго не мог избавиться от мыслей и чувств, которыми жил все эти дни и которые сосредоточивались вокруг одного стремления — остановить бешеный натиск врага, добиться хотя бы небольшого перелома в развитии событий в нашу пользу. Мне, откровенно говоря, был весьма неприятен вызов в Ставку, лишивший меня возможности действовать там, где я уже более или менее знал обстановку. Нелегко было преодолеть и скрытое беспокойство по поводу оценки моей деятельности Сталиным. Причиной этого были известные мне случаи крутой расправы со многими военными работниками по обвинениям, которым трудно было поверить. Я не раз смотрел в лицо смертельной опасности в открытом бою, но с чем может сравниться пятно позора перед народом и партией, которым отдана вся жизнь.

Поглощенный своими мыслями, я не заметил, как мы въехали в Москву. В тщательно замаскированной столице было так же темно, как и в подмосковных лесах. Отвлекли меня от размышлений гул самолетов, тяжелые разрывы авиабомб, стрельба зенитных орудий. Заканчивался очередной налет врага на нашу столицу.

В Ставке я был принят Сталиным в присутствии других членов Государственного Комитета Обороны и начальника Генерального штаба Маршала Советского Союза Б. М. Шапошникова.

Вместе со мной вошел в кабинет и бывший командующий Северо-Западным фронтом генерал-полковник Ф. И. Кузнецов.

После того, как мы представились присутствующим, Маршал Советского Союза Шапошников сделал краткий обзор положения на фронтах. В ближайшее время, по его словам, ожидались удары противника на юге на Крым, а на Центральном участке фронта из района Могилев, Гомель на Брянск, а в дальнейшем на Орел и Москву.

После доклада Шапошникова Сталин показал нам с Кузнецовым направления главных ударов врага на своей карте. Он повторил некоторые положения, высказанные Шапошниковым, и подчеркнул, что нужно остановить продвижение противника как на Брянском направлении, так и в Крыму. Затем он сказал, что именно для этой цели создаются Брянский фронт и Отдельная армия на правах фронта в Крыму. Закончил Сталин неожиданным вопросом, обращенным ко мне:

— Куда бы вы желали поехать, товарищ Еременко, на Брянский фронт или в Крым?

Я ответил, что готов ехать туда, куда Ставка Верховного Главнокомандования сочтет нужным меня направить. Сталин пристально взглянул на меня, и в выражении его лица мелькнула неудовлетворенность. Стремясь получить более конкретный ответ, он спросил кратко:

— А все-таки?

— Туда, — не раздумывая, сказал я, — где обстановка будет наиболее тяжелой.

— Она одинакова сложна и трудна и в Крыму, и под Брянском, — последовал ответ.

Стремясь выйти из этого своеобразного тупика, я сказал.

— Пошлите меня туда, где противник будет применять мотомехчасти, мне кажется, там я сумею принести больше пользы, так как сам командовал механизированными войсками и знаю тактику их действий.

— Ну хорошо! — сказал Сталин удовлетворенно. И тут же обратился к Кузнецову, спрашивая о его намерениях. Кузнецов ответил весьма кратко:

— Я солдат, товарищ Сталин, буду воевать там, куда меня направят.

— Солдат-то солдат, — несколько растянуто проговорил Сталин, — но у вас есть же какое-то свое мнение? Кузнецов повторил:

— Я солдат, товарищ Сталин, и всегда готов служить и работать в любом месте, куда меня пошлют.

Тогда, обращаясь снова ко мне, Сталин объявил:

— Вы, товарищ Еременко, назначаетесь командующим Брянским фронтом. Завтра же выезжайте на место и немедленно организуйте фронт. На Брянском направлении действует танковая группа Гудериана, там будут происходить тяжелые бои. Так что ваши желания исполняются. Встретите там механизированные войска вашего старого приятеля Гудериана, повадки которого должны быть вам знакомы по Западному фронту.

Заканчивая со мной разговор, Сталин приказал мне зайти к начальнику Главного политуправления Красной Армии и решить вопрос о кандидатуре члена Военного совета фронта.

Ф. И. Кузнецову было объявлено, что он назначен командующим Отдельной Приморской армией.

Приказы по этим решениям были написаны тут же.

В заключение нашей беседы Сталин, подойдя вплотную ко мне, сказал: На Брянский фронт мы возлагаем очень ответственную задачу, главная ваша цель прикрыть Московский стратегический район с юго-запада и не допустить прорыва танковой группы Гудериана через Брянский фронт к Москве. После этого Сталин сделал паузу и пристально посмотрел на меня, по-видимому, ждал ответа. Я, не торопясь, отчетливо ответил: Задача ясна, постараюсь выполнить ее.

Новый фронт приходилось создавать при неблагоприятной обстановке, ведя бои с многочисленными и хорошо технически оснащенными войсками противника. Главное было в том, чтобы возможно быстрее сколотить войска и штабы, хотя бы вчерне соорудить оборонительные полосы, организовать тылы.

Брянскому фронту предстояло отразить удары танковых и моторизованных сил врага, остановить значительно превосходящие нас, особенно в танках, войска противника, измотать и истощить их, а затем нанести им ответный удар.

Прежде чем говорить о создании нового фронта, необходимо рассказать о той весьма сложной и противоречивой обстановке, которая складывалась в полосе его будущих действий. В стане врага в связи с первыми ощутимыми ударами наших войск шли мучительные поиски новых решений. Они были приняты Гитлером почти одновременно с созданием Брянского фронта. К сожалению, советское командование не смогло своевременно разгадать их. Это наложило отпечаток на все последующее развитие событий на советско-германском фронте.

По свидетельству Гудериана, 4 августа в штабе группы армий Центр, размещавшемся в Борисове, Гитлер созвал совещание высшего командного состава вермахта. Все присутствовавшие на совещании генералы единодушно заявили о необходимости развивать наступление на Москву. Наиболее рьяным сторонником этого плана был сам Гудериан.

Гитлер колебался. Ему хотелось заполучить богатства Украины и занять Крым, который он считал естественным авианосцем Красной Армии в ее борьбе против использования Германией румынской нефти, и вместе с тем он не прочь был безотлагательно промаршировать и к советской столице.

На этом совещании{1} вопрос о направлениях дальнейших ударов немецко-фашистских войск еще не был окончательно решен. Это дало возможность верхушке фашистской военщины, боявшейся затягивания войны и полагавшей, что захват нашей столицы принесет окончательную победу, изо всех сил приняться за форсирование подготовки удара на Москву как раз из района действий Брянского фронта.

Гудериан писал:

Возвратившись с совещания, я решил на всякий случай приступить к подготовке наступления на Москву, — и далее:…Своему штабу я поставил задачу готовить наступление на Москву с таким расчетом, чтобы танковые корпуса имели возможность действовать на правом фланге, наступая вдоль московского шоссе, а пехотные корпуса наступали бы в центре и на левом фланге.

Я намеревался основной удар нанести своим правым флангом и, прорвав довольно слабый в это время фронт русских на данном участке, двигаться вдоль московского шоссе по направлению на Спас-Деменск и Вязьму, способствуя тем самым продвижению группы Гота, а затем развивать наступление на Москву. Увлеченный этими своими планами, я категорически воспротивился выполнить требование ОКХ, полученное мною 6 августа, которое заключалось в том, чтобы направить свои танковые дивизии для наступления на Рогачев, расположенный у Днепра, далеко позади занимаемой мною линии фронта…{2}

…До настоящего времени (до 11 августа. — А. Е.) все мероприятия, осуществленные моей танковой группой, исходили из нашего представления о том, что как командование группы армии, так и ОКХ считают наступление на Москву наиболее решающей операцией. Я все еще надеялся на то, что, несмотря на результаты совещания в Борисове 4 августа, Гитлер в конце концов все же согласится с этим, как мне казалось, наиболее разумным планом{3}.

До последней декады августа немецко-фашистские генералы пытались склонить Гитлера продолжить осуществление плана по захвату Москвы, подготавливая для этого необходимые условия, в частности, обеспечив правый фланг своей группировки, предназначенной для наступления на Москву в районе Брянска.

18 августа главное командование сухопутных войск (ОКХ){4} сделало еще одну настойчивую попытку склонить Гитлера в пользу безотлагательного удара на Москву. Но она оказалась безуспешной, и Гитлер отдал 21 августа следующий приказ:

Предложение ОКХ от 18 августа о развитии операций в направлении на Москву не соответствует моим планам.

Приказываю:

1. Важнейшей целью до наступления зимы считать не захват Москвы, а захват Крыма, индустриального и угольного района Донбасса и лишения русских доступа к кавказской нефти; на севере важнейшей целью считать блокирование Ленинграда и соединение с финнами.

2. Исключительно благоприятная оперативная обстановка, которая сложилась благодаря достижению нами линии Гомель, Почеп, должна быть использована для того, чтобы немедленно предпринять операцию, которая должна быть осуществлена смежными флангами групп армий «Юг» и «Центр». Целью этой операции должно явиться не простое вытеснение 5-й армии русских за линию Днепра только силами нашей 6-й армии, а полное уничтожение противника до того, как он достигнет линии р. Десна, Конотоп, р. Суда. Это даст возможность группе армий «Юг» занять плацдарм на восточном берегу Днепра в районе среднего течения, а своим левым флангом во взаимодействии с группой армий «Центр» развить наступление на Ростов — Харьков.

3. Группа армий «Центр» должна, не считаясь с дальнейшими планами, выделить для осуществления указанной операции столько сил, сколько потребуется для уничтожения 5-й армии русских, оставляя себе небольшие силы, необходимые для отражения атак противника на центральном участке фронта.

4. Овладеть Крымским полуостровом, который имеет первостепенное значение для беспрепятственного вывоза нами нефти из Румынии…{5}

Во исполнение этого приказа командующий группой армий Центр 24 августа 1941 г. издал свой приказ, в котором повторяется задача, поставленная Гитлером группе армий Центр, и конкретизировал план ее действий. Этот документ важен в том отношении, что он точно показывает, какие силы были использованы гитлеровским командованием для осуществления удара на юг и какие оставлялись на прежних рубежах для отражения наших действий, в частности, в полосе Брянского фронта.

Из этого и других документов противника явствует, что командование группы армий Центр по-своему интерпретировало указание Гитлера об оставлении себе небольших сил и фактически оставило на том участке, где прежде действовала 2-я танковая группа и 2-я полевая армия, 4-ю полевую армию почти полного состава и 47-й танковый корпус из состава группы Гудериана. Эти силы продолжали активные действия на участке Брянского фронта в то время, когда Гудериан и его пехотное обеспечение двигались на юг.

Таким образом, перед Брянским фронтом отнюдь не образовалось какой-либо бреши после поворота части сил группы армий Центр на юг, и действовать ему в связи с этим пришлось не по флангу и тылам вражеских войск, изменивших направление главного удара, как это иногда представляется при поверхностном ознакомлении с тогдашней обстановкой на этом участке советско-германского фронта, а против войск, имевших специальную задачу активно противодействовать усилиям наших войск в этом районе.

Приведем здесь приказ командующего группой армий Центр фон Бока от 24 августа 1941 г.:

Штаб группы армий Центр

Оперативный отдел № 900/41.

Совершенно секретно 24.8.1941 г.

(Изготовлено в 35 экземплярах)

Приказ на дальнейшее ведение операций

1. Задачей, поставленной верховным командованием, является уничтожение 5-й советской армии до того, как ей удастся отойти за линию Сула, Конотоп, р. Десна, посредством удара смежными флангами групп армий Центр и Юг. С выполнением этой задачи надлежит закрепиться в районе восточнее среднего течения р. Днепр и продолжить операцию в направлении Харькова.

2. Для выполнения этой задачи группа армий Центр наступает через линию Речица, Стародуб в южном направлении: а) 2-я армия — в составе 13 и 43-го армейских корпусов и 35-го временного соединения, всего семью пехотными дивизиями и одной кавалерийской дивизией наступает правым флангом на Чернигов; б) 2-я танковая группа (непосредственно подчиняется командующему группы армий) действует в составе 24 и 47-го танковых корпусов, поскольку эти корпуса будут боеспособны.

Ближайшей задачей 2-й армии и 2-й танковой группы является захват предмостных плацдармов между Черниговом и Новгород-Северским, чтобы оттуда, в зависимости от развития обстановки, наступать дальше на юг или юго-восток.

3. Группа армий Юг форсирует 6-й армией р. Днепр и р. Десна. Ее северный фланг уже форсировал р. Десна у Остра. Армии отдан приказ — продолжать наступление на Нежин, а частью сил начать наступление с юга на Чернигов.

4. 4-я армия расширяет свой оборонительный фронт на юг и принимает на себя охранение в районе между Почепом и прежним южным флангом 4-й армии, который до сих пор занимался 2-й танковой группой. Для этой цели ей из 2-й армии передается 12-й армейский корпус (31, 34, 167, 258-я дивизии). Части охранения 2-й танковой группы должны быть как можно быстрее сменены. Главными районами обороны должны явиться северный участок фронта армии и важнейшие шоссе. Одна из дивизий 12-го армейского корпуса должна находиться в готовности в районе Мглина, в резерве командующего группой армий.

Кроме того, командующему 4-й армией подчиняются следующие соединения, являющиеся резервом командования группы армий:

46-й армейский корпус — в составе 10-й танковой дивизии, дивизии СС Райх, мотополка СС Великая Германия и прежних корпусных частей 46-го армейского корпуса.

Эти части и соединения продолжают оставаться в тех районах, где они теперь размещены…

53-й армейский корпус — в составе 52, 252, 255 и 267-й дивизий с момента, как только корпус перейдет из армейского района 2-й армии в район 4-й армии.

О времени принятия корпуса будет отдан отдельный приказ. Корпус сосредоточить в районе Кричев, Костюковичи, Рославль, Кисловичи, Мстиславль.

Две трети 7-й дивизии и 162-я дивизия остаются в резерве командующего группой армий. 162-я дивизия сосредоточивается у Смоленска и южнее его; дивизии двигаться в район сосредоточения обычным маршем.

5. Разграничительные линии: а) между 2-й армией и 2-й танковой группой Сураж, Клинцы, Климове, Чуровичи, Сосница (населенные пункты входят в район 2-й танковой группы); на перекрестках дорог право преимущественного прохода имеют части танковой группы; б) между 2-й танковой группой и 4-й армией линия железной дороги от Кричев через Унечу до Почепа, дальше линия Почеп, Брасово (линия железной дороги и населенные пункты входят в армейский район 4-й армии); в) армейский район 2-й армии простирается южнее и западнее линии Березино, Головчин, Могилев, Чаусы, Кричев (населенные пункты входят в армейский район 2-й армии), дальше граница армейского района та же, что и разгранлиния между 2-й танковой группой и 4-й армией.

фон Бок{6}.

В телеграмме от 7 сентября штаб группы армий Центр, уточняя задачи войскам, указал, что 47-й танковый корпус остается на рубеже рек Десна, Судость, т. е. в полосе действий Брянского фронта. Приведем и эту телеграмму:

Совершенно секретно 7.9.1941. 23.30

Штаб группы армий «Центр»

На основании имеющей решающее значение новой директивы главного командования сухопутных сил приказываю:

1. Главные силы 2-й армии наступают на линию Нежин, Борзна. Быстрое занятие Борзны имеет значение для облегчения действий 2-й танковой группы. Часть сил овладевает районом (перешейком) между р. Десна юго-западнее Чернигова и озером Галчин. Район между р. Днепр и р. Десна очищается действующими там силами правого фланга армии.

2. 2-я танковая группа наступает сильным левым флангом на Ромны и овладевает там переправами, которые должны удерживаться. Основные переправы на реках Борзенка, Б. Ромен, между Бахмачем и Ромнами, должны быть обеспечены от отступающих с запада русских сил. Борзна должна удерживаться до подхода левого фланга 2-й армии.

3. 47-й танковый корпус, в составе 18-й танковой дивизии и 29-й моторизованной дивизии, оставляется для обеспечения рубежа рек Десна и Судостъ на участке Новгород-Северский и впадения р. Рог{7},

Как явствует из этих документов, командование группы армий Центр фактически не ослабило свою группировку, действовавшую в районе Брянского фронта, а если говорить о том моменте, когда совершался сам поворот, значительно усилило ее, ибо изменявшие направления своего удара войска некоторое время продолжали еще действовать на этом же участке.

Войскам Брянского фронта предстояло сражаться в районе, где вражеские войска оказались особенно многочисленными.

Таковы были намерения и силы противника. К сожалению, в полном объеме эти данные стали известны лишь много позднее.

16 августа я и член Военного совета фронта дивизионный комиссар П. И. Мазепов{8} прибыли в Брянск и заняли КП в 14 км юго-восточнее города в лесистом районе. Наиболее важные отделы штаба фронта расположились в довольно ветхом одноэтажном здании; второе здание меньших размеров заняло политуправление, а все остальные службы разместились в палатках и землянках. Начальником штаба фронта был назначен генерал-майор Г. Ф. Захаров, начальником политического управления — дивизионный комиссар А. П. Пигурнов, моим заместителем — генерал-майор А. П. Ермаков{9}, командующим ВВС фронта генерал-майор авиации Ф. П. Полынин{10}. Комиссар ВВС — полковой комиссар С. Н. Ромазанов. Штаб фронта формировался на базе штабов 20-го стрелкового и 25-го механизированного корпусов, оказавшихся к этому времени без войск.

Первоначально по приказу о создании Брянского фронта в него включались всего две армии — 50-я и 13-я.

50-яармия развертывалась из двух корпусов в составе восьми стрелковых (217, 279, 258, 260, 290, 278, 269, 280-й) и одной кавалерийской (55-й) дивизий.

Управление армии формировалось на базе управления 2-го стрелкового корпуса. Штаб армии разместился в районе Выгоничей. Командующим армией был назначен генерал-майор М. П. Петров, членом Военного совета — бригадный комиссар Н. А. Шляпин, начальником штаба — полковник Л. А. Пэрн.

13-я армия состояла из восьми стрелковых (137, 121, 143, 132, 6, 155, 307, 285-й) и двух кавалерийских (21-й и 52-й) дивизий, а также 50-й танковой дивизии. В 13-й армии только числилось много соединений, людей же и техники в этих соединениях было крайне мало. Из главы IV о боях под Могилевом читателю известно, какой тернистый путь прошла эта армия. Штаб армии до нашего прибытия располагался в районе Костю-ковичей, но еще 14 августа этот пункт занял неприятель. Войска армии отходили с боями к востоку на Унечу. Пришлось затратить немало усилий, чтобы они закрепились на оборонительных позициях.

Командовал 13-й армией в это время генерал-майор К. Д. Голубев, членом Военного совета по-прежнему был бригадный комиссар П. С. Фуртенко, а начальником штаба — полковник А. В. Петрушевский.

При формировании ВВС фронта в их состав вошла лишь 11-я смешанная авиадивизия, перешедшая из отходящих войск Центрального фронта. Она имела материальную часть и обстрелянный летный состав. Остальные формирования имели только номера. На аэродроме Брянск собралось более сотни летчиков без матчасти. Только в конце августа начали прибывать авиационные части из тыла. Большинство летчиков были переучены на новой материальной части (Пе-2, Як-1). Наряду с этими самолетами были в строю морально устаревшие, такие, как И-15, И-16, Р-5, СБ, производство которых было уже прекращено. Пополнение техникой шло крайне медленно. Нередко летчики находились на заводах и перегоняли на фронт по два-три самолета, а иногда и по одному. На каждый исправный самолет имелось два-три летчика. Второй летчик ждал возвращения напарника с боевого задания с парашютом в руках. Какое было огорчение, когда самолет возвращался поврежденным или вообще не возвращался.

За день исправные самолеты совершали до 10 боевых вылетов. Поэтому большая часть самолетов постоянно находилась в ремонте. В 20-м истребительном авиационном полку из 15 самолетов — 7–8 были, как правило, неисправны. Так было и в других частях. В этих условиях большое внимание обращалось на ремонт поврежденных самолетов, ночами готовили самолеты к очередному вылету. Инженеры и механики эваккоманды и офицеры подвижной авиационной мастерской собирали самолетный лом. Искали на станциях платформы с грузом самолетного лома, который умелыми руками мастеров превращался в боевые самолеты.

Полоса действий Брянского фронта достигала в ширину 230 км. Справа действовали войска Резервного фронта. Левым соседом был Центральный фронт.

Местность в этом районе была в основном лесисто-болотистой со значительным количеством рек. Среди них были и большие реки — Днепр, Сож, Десна и их многочисленные притоки — Беседь, Ипуть, Судость, Болва и др. Наиболее свободным от лесов и болот являлся треугольник Брянск — Мглин — Почеп.

На территории фронта находился район Унечи, где в 1918 г. легендарный Щорс формировал свой славный Богунский полк и бил немецких интервентов.

Боевой участок фронта пересекало несколько рокадных{12} железных дорог: с юга на север — Дмитриев-Льговский — Брянск — Зикеево; с юго-запада на северо-восток — Клинцы — Почеп — Брянск; с востока на запад — Киров — Рославль — Могилев. Кроме этого, имелись две магистрали, проходившие почти параллельно друг другу по всей территории фронта с юго-востока на северо-запад: Орел Смоленск и Унеча — Орша. Имелось и несколько шоссейных дорог, в том числе Орел — Брянск — Смоленск, Славгород (Пропойск) — Могилев — Витебск и Смоленск Витебск.

Наиболее крупными населенными пунктами на территории фронта были Брянск, Дятьково, Людиново, Карачев, Кромы, Фатеж, Дмитриев-Льговский, Дмитровск-Орловский, Севск. Льгов, Рыльск, Новгород-Северский, Трубчевск, Рославль, Почеп, Мглин, Стародуб, Унеча. Это была древняя русская земля, на которой еще несколько столетий назад происходила борьба русских с иноземными захватчиками.

Промышленность, в том числе и заводы оборонного значения, имелась главным образом в районе Брянск — Бежица. Заводы и склады готовились к эвакуации. Населению прифронтовой полосы также было рекомендовано выехать. Движение гражданского населения происходило главным образом по шоссе Брянск — Орел. Урожай с полей был в основном убран. В Брянске, несмотря на бомбардировки врага, продолжалась нормальная жизнь.

Командованию фронта удалось наладить работу двух хлебозаводов, остановившихся в связи с эвакуацией рабочих. Продовольствием войска фронта снабжались удовлетворительно.

К 16 августа группировка противника, ожидаемая в полосе фронта, еще не была установлена. Не исключалась возможность появления врага перед фронтом 50-й армии в случае, если бы он предпринял попытку развивать успех после овладения Рославлем с целью продвижения на Брянск. Однако это предположение не оправдалось: 24-й танковый корпус врага повернул на юг, на Унечу. Перед фронтом 13-й армии были замечены 258-я, части 34-й пехотных, 3-я, 4-я и части 17-й танковых дивизий. Эти соединения противника 13-я армия сдерживала до 9 августа, затем гитлеровцам удалось прорваться на правом фланге армии.

Атаки противника носили по-прежнему ярко выраженный авантюристический характер. Прорвавшись на каком-либо участке фронта, гитлеровцы всеми средствами пытались создать видимость полного окружения наших частей. Мчавшиеся по дорогам мотоциклисты и танки вели беспорядочную стрельбу. За танками, как правило, на машинах двигалась пехота. Война в этом районе шла по дорогам и вдоль дорог. Лесов и болот враг избегал. Мотоциклисты и танки прочесывали огнем лежащие на их пути леса, не нанося этим огнем нашим частям существенного урона.

Ночных боевых действий гитлеровская армия также боялась. На некоторых участках неприятель отводил на ночь свои части от переднего края, оставляя на нем лишь сторожевые посты боевого охранения.

Враг стремился путем охвата и обхода любыми, хотя бы незначительными силами, идущими по дорогам, отрезать наши части, которые в некоторых случаях, оказавшись обойденными противником, смешивали свои боевые порядки и начинали лесами выбираться из окружения. Так, в эти дни из окружения вышла большая группа солдат и офицеров под командованием командира 132-й стрелковой дивизии генерал-майора С. С. Бирюзова, в многодневных боях нанесшая большой урон врагу{13}.

В день нашего с Мазеповым прибытия было созвано совещание офицеров корпусных штабов, на базе которых создавался штаб фронта. На этом совещании были поставлены не только вопросы, непосредственно связанные с задачами, которые предстояло решать войскам фронта, но также вопросы повышения боеспособности войск и организации целеустремленной боевой подготовки, что нашло затем отражение в приказе от 24 августа:

1. Опыт боевых действий показал ряд слабых сторон войск противника. К ним относятся: а) неумение драться ночью; б) неумение вести ближний бой мелкими подразделениями; в) пехота без танков, как правило, в атаку не идет; г) противник не принимает штыковых атак и боится крика «Ура!».

2. Задача всех командиров подразделений, частей и соединений использовать слабые стороны противника.

С этой целью необходимо продолжать боевую подготовку войск, используя каждую минуту.

Приказываю: а) разъяснить всему личному составу, что танки для хорошо организованных, стойких и дисциплинированных частей, особенно для пехоты, — не страшны; во всех частях под ответственность командиров частей провести показные занятия по отражению атаки танков противника, для чего использовать имеющиеся в соединениях технические средства (танк, трактор) показать, как пехота, укрывшаяся в щелях, пропускает танки противника, поражая их гранатами и бутылками «КС» с последующим отрезанием пехоты от танков и окружением последней; б) научить всех бойцов и командиров бросать связки гранат и бутылки «КС»; в) всему личному составу привить упорство в бою, способность вести бой в окружении с превосходящими силами противника, доводя бой до штыкового удара; г) научить артиллеристов умело бороться с танками противника, для чего, как правило, в обороне требовать, чтобы на каждое орудие и батарею, кроме основных огневых позиций, они имели бы запасные, пригодные для стрельбы по танкам прямой наводкой. Стрельбу по танкам, как правило, производить косоприцельным и фланговым огнем с дистанцией 500–800 метров; д) старшему и среднему начсоставу артиллерии непосредственно на поле боя совершенствовать вопросы управления огнем батареи, дивизиона и группы во взаимодействии с огнем пехоты и танками. Полностью овладеть методами создания массированного огня; е) научить весь личный состав отрывать окопы одиночные и на отделение, отрывать щели, противотанковые ловушки и препятствия и уметь маскировать; ж) научить весь личный состав пользоваться индивидуальными и коллективными средствами химзащиты; з) в каждой роте, батальоне и полку организовать штатные подразделения минометчиков, с которыми тщательно изучить материальную часть соответствующих систем минометов и, главное, практические приемы стрельбы; к) произвести технический осмотр всему стрелковому оружию, неисправности устранить;

к) всю боевую подготовку в подразделениях, частях и соединениях проводить непосредственно на поле боя, исходя из боевой готовности войск. Повседневно и настойчиво вести работу по укреплению воинской дисциплины и разъяснению сущности приказа НКО № 270.

Командующий войсками Член Военного совета Брянского фронта Брянского фронта генерал-лейтенант Еременко

Дивизионный комиссар Мазепов

Начальник штаба фронта генерал-майор Захаров{14}.

В первые же дни после организации новый фронт столкнулся с большой активностью врага, стремящегося разгромить брянскую группировку наших войск и в первую очередь окружить и разгромить 13-ю армию.

17 августа противник танками и мотопехотой, прорвав фронт 13-й армии и выйдя в ее тылы, перерезал железную дорогу Брянск — Гомель и занял Унечу. 13-я армия оказалась в чрезвычайно тяжелом положении, но дралась упорно, нанося противнику немалый урон.

С 18 августа немецко-фашистские войска продолжали развивать успех в направлении на Стародуб, Новгород-Северский и в восточном направлении на Почеп. Сухая погода и хорошее состояние дорог благоприятствовали действиям танков и мотомехчастей противника. 18 августа танковые части неприятеля заняли Стародуб, а 21 августа сильной атакой танков с мотопехотой — Почеп. Массированными ударами танков гитлеровцы стремились с ходу прорвать нашу оборону, а затем ввести в прорыв крупные мотомеханизированные силы для быстрого продвижения вперед.

В процессе развертывания боевых действий продолжалась напряженная работа по организации и формированию штаба фронта, по подтягиванию и сосредоточению резервов, формированию штаба 50-й армии. Из Москвы прибывали командиры и политработники для замещения должностей в штабе фронта и в других штабах.

19 августа был отдан боевой приказ уничтожить противника, прорвавшегося в районе Унечи и перерезавшего магистраль Брянск — Гомель{15}.

Для уничтожения врага, прорвавшегося в район Унечи, привлекались 13-я армия и 55-я кавалерийская дивизия 50-й армии. Они должны были нанести удар в направлении Мглин — Унеча — Клинцы.

Остальным соединениям 50-й армии было приказано продолжать выполнение прежней задачи по сосредоточению частей и обороне фронта Жуковка, Почеп.

13-й армии приказывалось во взаимодействии с 55-й кавалерийской дивизией уничтожить противника, прорвавшегося в район Унечи, закрепиться на рубеже Шелудьки, ст. Песчаники, Клинцы, Ущерпье и прочно его удерживать.

ВВС фронта{16} во взаимодействии с 50-й и 13-й армиями должны были уничтожить противника, прорвавшегося в район Унечи, нанеся 19 августа в 13.40 удар по колоннам и сосредоточениям противника в районе Мглин, Унеча, Стародуб, имея в виду, что наши части западнее Мглин, Унеча получили задачу наступать на Мглин — Унеча с запада.

Всем командирам и штабам приказывалось вести разведку для установления группировки противника.

Задача, поставленная армиям, полностью выполнена не была. Штаб 13-й армии, к сожалению, не всегда имел связь с частями, и командование не смогло в достаточной степени влиять на ход операции.

Побывав в войсках 13-й армии, я с сожалением вынужден был констатировать неорганизованность со стороны штаба армии и особенно командарма генерала Голубева. Оказалось, что многим дивизиям не были поставлены конкретные задачи.

Опыт учит, что при вынужденном отходе, когда обстановка резко и часто меняется, от командарма и его штаба требуется гибкое и весьма конкретное руководство. В это время у нас уже не было корпусного звена, и командарм должен был быть как можно ближе к своим дивизиям, иначе всякое управление войсками нарушалось. Генерал Голубев и начальник штаба армии Петрушевский в дивизиях не бывали, истинного положения вещей не знали, отсюда и проистекали многие беды. Командный пункт армии находился в 50 км от дивизий. При мобильности действий и быстроте развития обстановки начального периода войны управлять войсками при такой дистанции между командованием объединения и подчиненными ему соединениями и частями было попросту невозможно.

Такое положение в войсках было нетерпимым, оно приводило к гибели людей, было чревато тяжелыми последствиями для всего фронта. Я принял на месте все необходимые меры к исправлению положения и одновременно доложил в Ставку о непорядках в армии и их причинах. В результате генерал Голубев был снят с должности командарма. В этих тяжелых условиях отхода 13-й армии командованием фронта было принято решение оказать ей помощь рейдом 55-й кавалерийской дивизии по тылам противника с целью замедлить его продвижение и нанести урон, дезорганизовать управление и снабжение.

В то время во фронте наступающего противника было очень много дыр, а лесные массивы тем более часто оставались свободными от врага. Учитывая конкретную обстановку на нашем направлении, в том числе и местность, которая способствовала скрытым действиям, а также тяжелое положение 13-й армии, значительно ослабленной в предыдущих боях, нам нужно было выиграть время, хотя бы 5–6 дней, чтобы привести 13-ю армию в порядок. Решение было правильным по замыслу, оно соответствовало времени и местности и, казалось, сулило успех. На деле же все получилось иначе.

В действиях 55-й кавалерийской дивизии сказались два недостатка. С одной стороны, командование дивизии не проявило достаточной инициативы и решительности, сверху же тоже не было контроля и конкретного руководства.

Командир дивизии искусно вывел соединение на 60 км в глубину боевых порядков Гудериана и сосредоточил его в лесах севернее Мглина. Получив эти данные, мы радовались первому успеху. Я доложил о нем не без гордости начальнику Генерального штаба Б. М. Шапошникову.

Выйдя в указанный район, командование дивизии организовало разведку. Несколько переодетых в гражданское платье командиров были посланы в разных направлениях. В районе Мглина вел разведку помощник начальника политотдела дивизии по комсомолу. Он подробно докладывал о движении танков и мотопехоты противника. Ему довелось наблюдать и полную беспечность со стороны фашистов, их штабы, автоколонны и обозы проходили в 2–3 км от дивизии, следуя иногда и без охранения и наблюдения.

Командование дивизии посылало донесения в штаб армии, большинство из которых по разным причинам не доходило (связь по радио часто прерывалась), и ожидало указаний свыше. Командиру дивизии казалось, что нужно подождать еще более удачных моментов для ударов и при этом иметь гарантии параллельных действий пехотных частей и авиации. Конечно, взаимодействие — это очень важный фактор успеха. Но в тех условиях, когда инициатива была в руках врага, трудно было рассчитывать на то, чтобы все делалось в соответствии с приказами вышестоящего командования. Пробыв около недели в тылу врага, дивизия бесславно возвратилась и соединилась со своими частями, не выполнив поставленной перед ней задачи. Я тяжело переживал эту неудачу конников, так как всю гражданскую войну служил в коннице и в мирные годы тоже оставался в кавалерии до перехода в танковые войска. Нельзя было без возмущения видеть, что командиром кавалерийской дивизии оказался человек нерешительный, безынициативный. Соединение было свежим, люди буквально рвались в бой. Мы освободили Калмыкова от должности за бездействие и невыполнение приказа и отправили в Москву в назидание тем, кто не желал вдумчиво относиться к подбору командных кадров.

19 августа противник продолжал активное выдвижение танков и моторизованных колонн в направлении Мглин — Унеча — Стародуб. Вслед за 24-м танковым корпусом, продолжавшим наступление в этом направлении, уступом наступал 47-й танковый корпус в направлении Почеп, Погар. К исходу 20 августа гитлеровцы вышли на линию Пеклин — Стародуб — Почеп. С занятием района Мглин, Унеча, Стародуб создавалась угроза полного окружения 13-й армии в районе Высокое, Стародуб, Унеча. Кроме того, гитлеровцы развернули наступление на Почеп. В создавшейся обстановке мы вынуждены были выдвинуть на рубеж р. Десна только что прибывшие части 307 и 282-й стрелковых дивизий для обеспечения сосредоточения остальных прибывающих войск, предназначенных для формирования 3-й армии. Предполагалось через 5–6 дней перейти в общее наступление, нанося главный удар с фронта Жуковка — Почеп в направлении Сураж — Гомель силами 10 стрелковых, одной кавалерийской и двух танковых дивизий, а вспомогательный удар — на Стародуб силами пяти — шести дивизий.

Однако наступательная операция, как я и доложил в Генеральный штаб, могла быть успешной лишь при условии тесного взаимодействия с Резервным фронтом, которому, по моему мнению, надлежало выступить на один — два дня раньше Брянского фронта при поддержке всей авиации Западного и Брянского фронтов, после чего вся авиация переключилась бы на Брянский фронт. Центральный фронт в период наступления Резервного и Брянского фронтов должен был обороняться.

В основу этого предложения была положена идея массированного использования авиации. Дело в том, что в это время у нас было очень мало авиации. Мы еще не оправились от понесенных потерь в первые дни войны. Имевшиеся у нас небольшие силы были распылены.

В этот период войны было уже совершенно ясно, что только массированное применение авиации по наземным войскам, по аэродромам и другим объектам и целям может дать хорошие и эффективные результаты. Мы учитывали при этом не только материальные потери врага, хотя это главное, важен был и моральный перевес на поле боя, который создался бы в результате массированного воздействия авиации и деморализовал бы вражеские войска…

Этими соображениями я и обосновал свою просьбу. Начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников очень тактично ответил мне, что не разделяет подобную идею и поэтому не может нашу просьбу поддержать. Может быть, Борис Михайлович считал, что действия авиации одного фронта в полосе другого потребуют перебазирования авиации, что связано с потерей времени и с определенными трудностями управления и обеспечения. На самом деле этого перебазирования не требовалось, так как аэродромы Резервного и Брянского фронтов вполне обеспечивали действия авиации в любом направлении наших фронтов без перебазирования, но некоторые вопросы управления нужно было доработать.

Горький опыт начального периода войны еще и еще раз убеждал нас в том, что авиация как самый подвижный и наиболее маневренный род войск может быстрее нанести массированный удар, действуя с разных направлений. Нам ясно было, что серьезный успех при контрударах возможен лишь при поддержке пехоты массированным ударом авиации.

Разговор с Б. М. Шапошниковым, конечно, не удовлетворил меня, и поэтому наше мнение о массированном применении авиации против войск Гудериана я еще раз доложил Верховному Главнокомандованию и получил обнадеживающий ответ. Это обещание в дальнейшем было выполнено.

21 августа противник продолжал активизировать свои действия. На направлении Жуковка — Почеп сосредоточивались части 47-го танкового корпуса противника (18-я и 17-я танковые и 29-я механизированная дивизии). В то же время гитлеровцы сильной группировкой танков и двух полков мотопехоты из 24-го танкового корпуса повели наступление на Почеп и к исходу дня овладели им. Положение на правом крыле фронта и в центре становилось все более угрожающим.

23 августа войскам фронта был отдан приказ, предписывавший 50-й армии прочно оборонять занимаемый ею рубеж западнее Брянска, а 13-й армии удерживать рубеж Почеп, восточный берег реки Судость, Погар, Борщево, Лужки, захватить Стародуб и иметь в нем не менее усиленного стрелкового полка{17}.

Разгорелись упорные бои в районе Погар, Стародуб. Прорвавшийся противник был выбит из Почепа и отброшен на рубеж Красный Рог, Пьяный Рог. Гитлеровцы понесли при этом большие потери. Но 13-й армии не удалось овладеть Старо дубом и Унечей, так как гитлеровцы имели там значительные силы и занимали выгодные позиции по р. Судость.

Во время этих боев хорошо действовали наши летчики. Так, при налете нашей авиации на колонны противника один самолет СБ был подожжен зенитной артиллерией противника.

Тогда летчик направил горящий самолет в скопление вражеских бронеавтомашин и, врезавшись в него, уничтожил несколько машин. Командир этого самолета сержант Сковородни, летчик-наблюдатель лейтенант Ветлужский и стрелок-радист младший сержант Черкашин погибли смертью героев. Всем им было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Захваченные в боях 23 августа пленные показали, что 3-я танковая дивизия, занявшая Стародуб, имеет задачу наступать на юг. 4-я танковая дивизия, судя по тем же показаниям, должна была наступать правее, параллельно 3-й танковой дивизии.

Эти показания пленных подтвердились 25 августа данными авиационной разведки, которая обнаружила мотомеханизированную колонну противника (более 500 машин), двигавшуюся по шоссе Унеча — Стародуб и далее на юг. Об этом на следующий же день была передана исчерпывающая информация Верховному Главнокомандующему при переговорах с ним по прямому проводу.

Одновременно с движением на юг противник активно действовал в районе Почеп. Гитлеровцы сильной атакой танков и мотопехоты потеснили левофланговые части 260-й стрелковой дивизии. Здесь было обнаружено не менее 100 танков и машин с мотопехотой.

На основании этих фактов я пришел к выводу, что противник сильными передовыми частями, поддержанными мощными танковыми средствами, ведет активную разведку, имея, возможно, целью в ближайшее время нанести удар на Брянск. Однако гитлеровцы не нанесли этого удара. Тогда мы полагали, что они узнали о создании нами на подступах к Брянску обороны, состоявшей из трех оборонительных полос, усиленных противотанковыми рвами. В действительности же 47-й танковый корпус, удара которого на Брянск мы опасались, имел задачу обеспечения 24-го танкового корпуса, наносившего удар на юг в соответствии с приказом Гитлера. С этой целью 47-й корпус ударил на Трубчевск, обеспечивая тем самым удар того же 24-го танкового корпуса на Новгород-Северский. Лишь в дальнейшем выяснилось, что это было обеспечение гораздо более глубокого удара на юг.

Ставка Верховного Главнокомандования, не раскрыв этого стратегического маневра противника, ориентировала нас на то, что главная группировка Гудериана нацелена против правого (северного) крыла Брянского фронта, т. е. против 217-й и 279-й стрелковых дивизий 50-й армии. В разговоре со мной 24 августа, т. е. как раз тогда, когда началось осуществление приказа вражеского командования о повороте на юг, Б. М. Шапошников предупредил, что удар по правому крылу фронта нужно ждать уже завтра или послезавтра, и указал на необходимость принять срочные меры по усилению этого участка.

Таким образом, отрывочные разведданные о движении отдельных частей на юг ни командованием фронта, ни Ставкой, которая была поставлена об этом в известность, не были своевременно оценены как поворот на юг 2-й полевой армии и 2-й танковой группы. В ходе переговоров нам сообщили о том, что фронт будет усилен самолетами По-2, ТБ-3 и Пе-2, а также двумя бригадами и двумя батальонами танков. Это было очень ободряющее сообщение.

Главной темой переговоров был вопрос о расформировании Центрального фронта. Ставка сообщила, что в связи с расформированием этого фронта войска 21-й и 3-й армий объединяются управлением 21-й армии (командующим назначался генерал-лейтенант В. И. Кузнецов). Эта армия передавалась в состав Брянского фронта, причем Ставка обещала послать пополнение для 21-й армии в количестве 27 тыс. человек. Бывший командующий Центральным фронтом генерал-майор Ефремов назначался моим заместителем.

Мы согласились со всеми предложениями Ставки, хотя управление 21-й армией было крайне затруднено в связи с ее большой удаленностью. Одновременно мы просили, чтобы управление 3-й армии, оставшейся без войска, было также передано Брянскому фронту для формируемой новой армии. Эту армию мы поставили на участке между 50-й и 13-й армиями, подчинив ей по две фланговые дивизии от каждой из этих армий. Мы просили также ускорить назначение командующим 13-й армией генерал-майора А. М. Городнянского{18} (командира 129-й стрелковой дивизии на Западном фронте), а командующим 3-й армией генерал-майора Я Г. Крейзера{19} (командира 1-й Московской мотострелковой дивизии). Свою просьбу мы мотивировали тем, что оба генерала проверены в боях на Западном фронте и показали себя волевыми военачальниками. Ставка с нами согласилась.

В заключение переговоров я дал высокую оценку действий штурмовиков Ил-2, недавно поступивших в наше распоряжение, но уже отлично проявивших себя, и заверил Ставку, что фронтом будет предпринято все возможное, чтобы нанести серьезное поражение войскам Гудериана.

Как видно из этих переговоров, Ставка не знала об обстановке на фронтах и предприняла расформирование Центрального фронта, оборонявшего тот участок, на который противник переносил направление главного удара. Последующее развитие событий показало, что с расформированием этого фронта поспешили. Его, по-видимому, нужно было укреплять, а не расформировывать. Мы согласились с этими предложениями, так как тоже, к сожалению, не знали о коренном изменении намерений врага. В случае, если бы противник действительно наносил удар на Москву со стороны Брянска, 21-й армии отводилась бы задача по обеспечению фланга, возможен был с ее стороны и удар во фланг или даже по тылам противника при повороте от Брянска на север, при условии, что она получила бы обещанные пополнения.

Стоит проанализировать, в каких трудных условиях оказался наш фронт, фактически существовавший менее недели (ведь директива о его создании была подписана 14 августа). Дело в том, что расформированный Центральный фронт под ударами 2-й полевой армии и 2-й танковой группы врага в направлении Могилев Гомель и Рославль еще 8 августа вынужден был начать отход, ибо его 21-й и 3-й армиям угрожало полное окружение и разгром. Отход войск Центрального фронта и облегчил противнику выход в глубокий тыл Юго-Западного фронта Одновременно между Резервным и Центральным фронтами образовался большой разрыв. Именно тогда Ставка, предполагая, что гитлеровское командование наносит удар с целью обойти войска Западного и Резервного фронтов с юга через Брянск, и создала Брянский фронт для прикрытия Московского стратегического района с юга. Это предположение было оправдано. Таково и было в сущности первоначальное намерение германского командования, в том числе в ОКХ, не говоря уже о Гудериане.

24 июля 1941 г., т. е. всего за месяц до приказа Гитлера о повороте, командующий группой армий Центр фон Бок доносил в ОКХ, имея в виду ранее полученные из Берлина указания: Войска, наступающие в юго-восточном направлении на Брянск (подчеркнуто нами. — А. Е.) не раньше 4 августа, а 46 и 47-й корпуса даже после окончания сражения у Смоленска, должны сначала быть сменены и выведены с фронта (не раньше 2 августа), лишь затем может последовать их поворот в южном направлении…{20}.

Главные силы группы Гудериана действовали в это время на фронте от Быкова до Смоленска, поэтому движение на Брянск было для них тоже поворотом на юг.

Из этой выдержки ясно, что гитлеровское командование еще в конце июля не исключало наступление на Брянск.

Противник по существу уже наступал на юг и 16 августа, т. е. в день нашего прибытия под Брянск, он вышел в район Стародуба, а 2-я гитлеровская армия приближалась к Гомелю. При этом Юго-Западный фронт имел мало сил для предотвращения удара с севера, так как израсходовал все резервы для отражения ударов противника на своем стыке с Южным фронтом на Днепре.

Об этом Ставка была своевременно поставлена в известность, но она ограничилась полумерами, приказав сформировать из части сил 37-й и 26-й армий — 40-ю армию (создана 25 августа) и развернуть ее на Десне севернее Конотопа. Полагая, что эта армия сдержит продвижение врага на юг, Ставка решила возложить на Брянский и Резервный фронты задачу по разгрому противостоящих вражеских сил группы армий Центр. Это была непосильная задача, хотя я вынужден был принять к исполнению приказ Верховного Главнокомандующего нанести поражение Гудериану, но сил для этого не хватило, несмотря на некоторые резервы, выделенные Ставкой, и помощь авиацией.

Наше наступление началось 2 сентября, а 1 сентября Гудериан уже вышел к Десне и захватил плацдарм на ее левом берегу у Шостки, 21-я армия, переданная фронту 25 августа, была к этому времени обойдена с востока и запада силами 2-й танковой группы и 2-й армии гитлеровцев. Потеряв связь с соседями, она начала поспешный отход на юг к Десне. Разрыв между нею и остальными войсками Брянского фронта увеличился до такой степени, что никакого руководства ее действиями осуществить было уже невозможно. В это же время — ко 2 сентября по всей полосе наступления противника на юг от Шостки до Чернигова отсутствовала сплошная организованная оборона наших войск. Прикрывшись сильными танковыми и моторизованными войсками от ударов войск Брянского фронта, противник стремительно двигался на юг{21}.

Вместе с тем с Брянского фронта ни в коей мере не снималась ответственность за безопасность Москвы. Поэтому не было возможности ослабить Рославльское направление. Обстановка командованию фронтом, да и Ставке совершенно не была ясна, точных сведений ни о замыслах противника, ни о его силах, противостоявших фронту, не было.

Примерно в то же время, когда я разговаривал со Ставкой, я беседовал по телефону и со своим соседом с юга генералом М. П. Кирпоносом. Я рассказал ему об обстановке на Брянском фронте и о том, что враг может вбить клин между нами при обходном ударе на Москву через Брянск. М. П. Кирпопос сказал мне, что северный фланг беспокоит его гораздо меньше, чем южный, ибо на север Ставка выводит полноценную 40-ю армию, и она обеспечит войска Юго-Западного фронта с севера. Кирпонос высказал особое беспокойство по поводу стыка с Южным фронтом и в связи с настойчивыми требованиями Ставки во что бы то ни стало удержать Киев.

Вернемся, однако, к последовательному изложению событий. С 24 по 30 августа велись напряженные бои на всем фронте 13-й армии и на левом крыле 50-й армии. Это был исключительно тяжелый период для всех войск Брянского фронта, когда по существу началось лишь его становление, и особенно для 13-й армии, которая была совершенно обескровлена в предыдущих боях. Противник наносил удар по фронту армии и охватывал ее фланги. Требовалась немедленная помощь, иначе армия не выдержала бы натиска, и фронт оказался бы прорванным на одном из наиболее опасных для столицы направлений. Войска группы Гудериана, противостоящие нашему фронту, имели отнюдь не пассивную задачу. Возможно, что если бы им удалось в конце августа — начале сентября серьезно нарушить оборону Брянского фронта, Гитлер нашел бы силы, чтобы развивать успех и на Московском направлении.

Мы со своей стороны принимали все меры к тому, чтобы помочь 13-й армии: ей было решено передать все наши резервы, но, к сожалению, они еще не подошли. Наиболее реальную помощь в этой обстановке могла оказать только авиация. Поэтому мы еще раз обратились с просьбой к Верховному Главнокомандованию о помощи авиацией. В Ставке не могли не понимать особенности обстановки на Брянском фронте, в частности, что войска, предназначенные для его формирования, еще фактически не прибыли. Необходимо было выиграть время. Учитывая это, Верховное Главнокомандование усилило фронт авиацией из своего резерва и приказало командующему ВВС послать группу генералов штаба ВВС на Брянский фронт и привлечь авиацию с других направлений для организации массированных ударов по противнику.

Кроме того, к 28 августа фронту была оперативно подчинена резервная авиационная группа Верховного Главнокомандования. Ставка сообщала мне, что в районе Богодухова, северо-западнее Харькова, стоит резервная авиагруппа Верховного Главнокомандования, в которой было четыре полка. Командовал группой полковник Д. М. Трифонов.

Мне было приказано связаться с командиром группы и передать ему, что авиагруппа временно переходит в распоряжение фронта{22}. Я сразу же установил с нею связь через Генеральный штаб и самолетом, решив использовать ее на Новгород-северско-стародубском направлении для того, чтобы совместно с авиацией фронта во взаимодействии с контрударом наземных войск уничтожить эту группировку противника, ибо 28 августа с утра шестью дивизиями наносился концентрический удар на Стародуб. Усиление фронта авиацией сыграло весьма положительную роль. Это не дало противнику возможности разгромить нашу 13-ю армию и нанести тяжелое поражение всем войскам Брянского фронта.

Прибывшая из Москвы оперативная группа ВВС значительно помогла нам и в особенности генералу Полынину — командующему ВВС фронта. Мы составили план воздушного удара по подвижным войскам противника. Действия авиации по плану должны были начаться 30 августа, но из-за плохой погоды начались 31-го и проводились в течение 10 дней, с равным количеством самолето-вылетов. Так как авиация привлекалась с разных направлений, задача управления и организации взаимодействия была весьма сложной.

Воздушную операцию, которая началась 31 августа 1941 г., пожалуй, и следует считать началом массированного применения нашей бомбардировочной авиации в Великой Отечественной войне.

С утра 28 августа 47-й танковый корпус гитлеровцев, действовавший ранее на фронте 50-й армии, силами 17-й и 18-й танковых дивизий, 29-й мотодивизии и двух бронетанковых отрядов повел наступление в общем направлении на Трубчевск и южнее, нанося концентрические удары главными силами на Почеп — Семцы Мосточная, охватывая южный фланг фронта у Погар, Трубчевск, и вспомогательные — в направлении на ст. Знобь.

К этому времени части 13-й армии, отходившие на Унечу для обороны на рубеже Почеп, южнее Стародуба, завязали на р. Судость бои с танковыми дивизиями противника. Не выдержав натиска врага и понеся значительные потери, части армии начали отходить за р. Десну.

29 августа был отдан боевой приказ. В нем 50-й армии, которая вела ожесточенные бои в районе Почепа, предписывалось удерживать прежние рубежи. 13-я армия получила задачу нанести контрудар в направлении Погар, Воронск{23}. Контрудар наносился по боевым порядкам танковых групп противника, наиболее вклинившимся в нашу оборону. Фронтовая авиация 29, 30 и 31 августа прикрывала выдвижение войск, наносящих контрудар, и в дальнейшем должна была взаимодействовать с ними. Три дивизии 13-й армии, наносившие контрудар, вначале имели успех, а затем были опрокинуты и начали отход. Создалась исключительно тяжелая обстановка на фронте 13-й армии.

Подвижная группа фронта (108-я танковая дивизия, 141-я танковая бригада и 4-я кавалерийская дивизия), во главе которой был поставлен заместитель командующего фронтом генерал-майор Ермаков с группой офицеров штаба, только что созданная и еще не вполне боеспособная, была введена в бой на правом фланге 13-й армии. Она нанесла встречный удар в общем направлении на Погар с целью уничтожить прорвавшегося противника и вступила в бой с его танками. Завязалось ожесточенное танковое сражение. Это предотвратило разгром и неорганизованный отход 13-й армии за р. Десну, а также оставление нашими войсками Трубчевска. Действия подвижной группы фронта, несмотря на то, что она только что выгрузилась из эшелонов, дали возможность частям 13-й армии не только привести себя в порядок, но и вновь принять участие в боях совместно с танковыми частями подвижной группы.

ВВС фронта надежно поддерживали ввод в бой подвижной группы генерала А. И. Ермакова. Мы с членом Военного совета Т. И. Мазеповым находились на передовом КП в районе Трубчевска, непосредственно руководя действиями войск, наносивших контрудары, и наблюдали замечательные действия нашей авиации, которая поддерживала контрудары танков. За 31 августа наша авиация произвела до 1200 самолето-вылетов и сбросила на противника 4500 бомб разного калибра. Было уничтожено много танков, до 800 автомашин. В результате бомбовых ударов замечено до 40 пожаров в колоннах неприятеля, сбито и уничтожено на аэродромах противника 55 самолетов. Наши потери в этот период составили 41 самолет.

В этот день Совинформбюро сообщило о действиях авиации на Брянском фронте.

Советские летчики бесстрашно и самоотверженно дерутся с немецкими фашистами. Девятка штурмовиков майора Ложечникова заметила немецкий транспортный самолет. Вражеский летчик пытался уйти от советских самолетов, но майор Ложечников догнал фашиста и расстрелял его при посадке на аэродром. Во время погони за врагом майор заметил около аэродрома тщательно замаскированные немецкие машины. Советские штурмовики тотчас же атаковали противника и уничтожили 18 фашистских самолетов. Звено старшего лейтенанта Кузнецова обстреляло стоянку 200 немецких автомашин. Сожжено и повреждено несколько десятков машин. Звено младшего лейтенанта Симонова атаковало две немецкие автоколонны и уничтожило более 30 автомашин с солдатами{24}.

Благодаря правильной оценке развивающихся событий на этом участке мы своевременно спланировали создание подвижной группы, когда войска и техника следовали еще в железнодорожных эшелонах.

Мы считали, что против подвижного и маневренного врага, каким была танковая группа Гудериана, нужно иметь тоже подвижные и маневренные соединения и группы. Кроме того, правильно было определено место сосредоточения подвижной группы и время ввода ее в бой, хотя она и не была полностью готова к действиям.

С вводом в бой подвижной группы мы лишили противника возможностей развить свой успех, сорвали его замысел по захвату Трубчевска, вынудили его втянуться в тяжелые танковые бои. Наши танкисты действовали весьма решительно и смело. Они глубоко вклинивались в боевые порядки врага. В результате этого линия фронта поломалась, развернулись бои с перевернутым фронтом, ожесточенные танковые бои, типичные для ближнего боя с фланговыми ударами.

В этом сражении, которое достигло высшего напряжения 31 августа в 20 км западнее Трубчевска, участвовало со стороны противника до 500–600 танков и с нашей стороны — 250–300. Неприятель потерял в этом районе несколько тысяч солдат и офицеров и не менее 200 танков.

Враг, стремившийся изо всех сил захватить Трубчевск, чтобы обезопасить свой фланг при наступлении на юг, а возможно, и подготовить условия для последующего удара на столицу, не смог выполнить этой задачи. Частный контрудар Брянского фронта помешал этому. Правда, на участке 13-й армии в районе ст. Знобь гитлеровцам удалось переправить одну танковую дивизию через р. Десну, но контратакой наших войск она была отброшена обратно за реку.

Небезынтересно описание событий этих дней их непосредственным участником генерал-полковником Гудерианом в его книге Воспоминания солдата:

29 августа крупные силы противника при поддержке авиации предприняли с юга и запада наступление против 24-го танкового корпуса. Корпус вынужден был приостановить наступление 3-й танковой дивизии и 10-й мотодивизии.

4-я танковая дивизия, выполнив свою задачу по очистке от противника западного берега р. Судость, была подтянута к 3-й танковой дивизии в район Новгорода-Северского. После личного ознакомления с обстановкой перед фронтом 24-го танкового корпуса и в 3-й и 4-й танковых дивизиях я решил поставить 24-му танковому корпусу задачу на 30 августа — устранить угрозу нашему флангу справа, а на 31 августа — продолжать наступление в направлении на юго-запад; 47-му танковому корпусу — наступать по восточному берегу реки Судость, а затем продолжать наступление вдоль р. Десны на Новгород-Северский.

К 31 августа предмостный плацдарм на р. Десне был значительно расширен; 4-я танковая дивизия перешла через Десну… но в результате стремительной контратаки русских была отброшена обратно на противоположный берег; крупные силы противника наступали также и на ее правый фланг. Введением в бой последних сил — личного состава хлебопекарной роты — с большим трудом удалось избежать катастрофы на правом фланге. В полосе действий 47-го танкового корпуса русские наступали из района Трубчевск и на запад и на северо-запад силами 108-й танковой бригады{25}, а начиная с 1 сентября также силами 110-й танковой бригады, сильно потеснив стойко державшиеся части 17-й танковой дивизии{26}.

Далее Гудериан довольно подробно рассказывает о том, как он, напуганный нашим активным противодействием, поспешно запросил подкрепления.

Эти настойчивые требования помощи, расцененные гитлеровской ставкой как панические, а также провал наступления на Трубчевск принесли Гудериану много неприятностей, и он не мог вспоминать о них без горечи и стыда.

Пытаясь задним числом оправдать свои неудачи, Гудериан писал о численном превосходстве наших войск и техники, хотя в действительности превосходство было на стороне немецко-фашистских войск.

30 августа, когда еще шли бои в районе Почеп, Трубчевск, мы получили приказ Ставки о проведении общего контрудара против войск танковой группы Гудериана, действовавших перед Брянскимфронтом.

Войскам Брянского фронта предписывалось перейти в наступление и нанести удары в направлении Рославля и Стародуба, уничтожить группировку противника в районе Почеп, Новгород-Северский, Новозыбков. В дальнейшем развивать наступление в общем направлении на Кричев, Славгород (Пропойск) и к 15 сентября выйти на фронт Петровичи, Климовичи, Белая Дубрава, Гута-Корецкая, Новозыбков{27}.

Это было не лучшее решение в той обстановке, ибо одновременное нанесение двух ударов на правом и левом крыле распыляло силы фронта, и без того уже ослабленные предыдущими боями. Кроме того, сам по себе удар на Рославль в тот момент не имел большого оперативного значения. Обстановке более соответствовало сосредоточение главных сил для нанесения одного удара по главным силам Гудериана, точнее, по флангу его главной группировки, как предлагало командование фронта. Я упорно отстаивал наше предложение о нанесении одного, но мощного удара, однако Ставка с этим, к сожалению, не согласилась, а приняла предложение командующего Резервным фронтом, который как раз считал необходимым нанести удар 50-й армией Брянского фронта на Пеклина, Рославль. Если бы те четыре стрелковые дивизии да еще резервная дивизия, которые действовали на правом фланге 50-й армии и наносили удар в интересах Резервного фронта на Рославль, были использованы на левом фланге 50-й армии и нанесли удар совместно с 3-й армией на Стародуб, сложилось бы совершенно иное соотношение сил.

В соответствии с приказом Ставки 31 августа был разработан план операции по срокам на период с 30 августа по 15 сентября с задачей уничтожить части танковой группы Гудериана, действовавшие перед Брянским фронтом. Удар предстояло нанести в двух направлениях: на Рославльском — с задачей уничтожить противника в районе Жуковка, Дубровка и на юго-западном — на Стародуб с задачей уничтожить противника в районе Почеп, Стародуб, Новгород-Северский.

Для нанесения контрудара в направлении на Рославль 50-й армией была создана группировка в составе четырех стрелковых дивизий, одной танковой бригады и отдельного танкового батальона. 3-я армия ударной группировкой в составе четырех дивизий, из которых уже были втянуты в бои одна танковая и одна кавалерийская, должна была перейти в наступление в направлении на Почеп. 13-я армия ударной группировкой в составе четырех ослабленных в предыдущих боях дивизий и одной танковой бригады наступала в направлении Погар, Стародуб.

Общий контрудар Брянского фронта начался 2 сентября и длился до 12 сентября, а частный контрудар на левом флангe, о котором речь шла выше, не прекращаясь, как бы врос в этот общий контрудар. В результате нашего контрудара противник вынужден был дополнительно подтянуть против 3-й и 13-й армий моторизованный корпус, а против 50-й армии выдвинуть пехотные дивизии 4-й армии.

Ударная группировка 50-й армии сразу же натолкнулась на упорную оборону неприятеля и завязала тяжелые бои с его пехотными дивизиями.

13 сентября наши наступающие войска закрепились на достигнутых рубежах по всему фронту и произвели перегруппировку, готовясь к новым контрударам на отдельных направлениях. Хотя мы и не достигли рубежей, указанных в приказе, тем не менее контрудар дал положительные результаты. Войска фронта в ходе контрудара продвинулись в среднем на 10–12 км, а в отдельных местах значительно больше. Они заняли рубеж Фроловка, восточный берег реки Судость до Зноби и далее по восточному берегу реки Десны. К 15 сентября 50-я и 3-я армии перешли к обороне. Положение их окончательно стабилизировалось. Укрепляя свои рубежи, войска вели разведку и отражали попытки противника перейти в наступление.

Территориальное продвижение было, конечно, небольшое, но оперативное значение контрудара нельзя недооценивать. В этот период, когда противник владел инициативой, когда его танковые удары, поддержанные авиацией, следовали один за другим, состояние наших войск, вынужденных отступать вглубь страны, было тяжелым. Активные и решительные действия наших войск, какими явились контрудары против самого сильного и подвижного противника, причем такие контрудары, в результате которых удалось потеснить врага, сыграли большую роль. Это много давало для укрепления морального духа войск, в то время это было ярким проявлением геройства и доблести, показателем высоких боевых качеств советских воинов.

В этих боях мы закалились, еще лучше познали противника, научились его бить. Танкобоязнь, которой была заражена часть паших войск в начальный период войны, стала исчезать.

Контрудары сыграли большую роль для накопления опыта, который сослужил нам неоценимую службу в период, когда войска Брянского фронта в начале сентября 1941 г. оказались в оперативном окружении, в неимоверно тяжелых условиях осенней распутицы, лесисто-болотистой местности, изоляции от тылов, почти полного отсутствия всех видов снабжения и боевого питания, подавляющего превосходства противника и т. д. Имея ценнейший опыт боев начала сентября, войска не только не спасовали в этих условиях, а, напротив, проявили величайшую доблесть, мужество, массовый героизм, несгибаемую волю, в результате чего вышли из окружения.

Хвастливая немецко-фашистская печать еще 3 сентября объявила о захвате Брянска. Однако в действительности ни на Рославльско-брянском, ни на Почеп-брянском, ни на Трубчевско-брянском направлениях немецко-фашистским войскам, несмотря на их превосходство в танках, бронемашинах, мотопехоте и тактической авиации, не удалось достигнуть заметных успехов Брянска они не только не взяли, но, напротив, под ударами Брянского фронта с большими потерями откатились с занимаемых на этом направлении позиций и оказались в 60 км от Брянска.

Общие потери гитлеровцев к концу операции составляли около 20 тыс убитыми, ранеными и пленными. Наши войска уничтожили до 300 вражеских танков, около 1000 автомашин, до 200 самолетов. Большое количество станковых и ручных пулеметов, минометов и несколько тысяч винтовок было захвачено нами в виде трофеев.

Пленные 10-й и 11-й рот 107-го пехотного полка противника показали, что перед боем в ротах было до 160 солдат и по пять офицеров. 8 и 9 сентября, по словам пленных, в ротах осталось лишь по 60 солдат и по три офицера, а 12 сентября — уже по 30 солдат и ни одного офицера

6 сентября 21 ю армию, пробывшую в составе Брянского фронта 10 дней, передали Юго-Западному фронту. И действительно, ею было очень трудно управлять не только в связи с большой отдаленностью от штаба фронта, но и потому, что все ее тылы находились в полосе Юго-Западного фронта.

10 сентября между Брянском и Юго-Западным фронтами образовалась брешь до 60 км, совершенно ничем не прикрытая. Этот участок был прирезан Брянскому фронту, хотя Ставка знала, что у нас нет решительно никакой возможности хоть чем-нибудь его заполнить. Правда, Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников сообщил, что Ставка решила предоставить в наше распоряжение 2-й кавалерийский корпус, но он должен был прибыть к нам лишь через несколько дней, но так и не прибыл.

Разрыв между фронтами позволил бы противнику продолжать продвижение на восток и на юг Было решено закрыть эту брешь, чтобы не допустить дальнейшего распространения противника на Шостку. Началась переброска войсковых частей на левое крыло фронта. Здесь был спешно организован Рыльский боевой участок группы полковника А. З. Акименко в составе 127-й и 160-й стрелковых дивизий{28}. Последняя только что сформировалась. Группа Акименко развернулась левее новой группы генерала А. Н. Ермакова (21, 55-я кавалерийские дивизии, 121, 150-я танковая бригады и 183-я стрелковая дивизия). Все эти соединения были малочисленны. В танковых бригадах имелось всего по 20 танков. В дальнейшем обе группы были объединены в одну под командованием Ермакова.

В неимоверно тяжелых условиях, проявляя много инициативы и настойчивости, генерал Ермаков зарекомендовал себя одаренным командиром и человеком большой личной храбрости. Однако изменить обстановку ему не удалось, ибо разгрому подвергся наш левый сосед — 40-я армия Юго-Западного фронта, а в ходе поворота главного удара неприятеля на юг в стык между двумя фронтами действия этого объединения приобретали очень важное значение.

Командование Юго-Западного фронта правильно оцепило обстановку, сложившуюся на правом фланге. По его настоятельным просьбам Ставка отдала 20 августа 1941 г. приказ о сформировании 40-й армии{29} с целью укрепить стык между двумя фронтами и воспретить противнику выход на тылы Юго-Западного фронта. В состав армии вошли 135-я и 293-я стрелковые дивизии, 2-й воздушно-десантный корпус, 10-я танковая дивизия, 5-я противотанковая артиллерийская бригада.

293-я стрелковая дивизия, закончив формирование 18 августа 1941 г., согласно распоряжению штаба Юго-Западного фронта, получила первую боевую задачу: на нее возлагалось с 25 августа подготовить для обороны рубеж на юго-восточном берегу р. Десны, на фронте Пироговка — Жержовка, иметь прикрытие с севера по линии Шостка — Пироговка против прорыва танковых групп противника и быть в готовности главными силами прикрыть рубеж между устьем р. Сейм и Райгородком. Дополнительно надлежало прикрыть Коропское направление.

Фронт обороны превышал 60 км, однако, поскольку дивизия была полнокровной, поставленная задача была реально выполнимой. Дело в том, что на пути противника лежала серьезная водная преграда — р. Десна. При наличии продуманной обороны дивизия сумела бы остановить или хотя бы задержать продвижение противника. Однако гитлеровцам, подошедшим 26 августа к реке, удалось в тот же день форсировать ее в районе Пироговки, тем самым они получили возможность маневра и к 30 августа заняли Собичь, вклинившись в расположение дивизии.

Не прекращая активных действий на этом направлении, 1 сентября противник нанес удар с востока из района Воронежа, чем и решил исход боя в свою пользу. 293-я дивизия оказалась в полуокружении, начав неорганизованный отход; командование потеряло связь с частями. Как отмечается в журнале боевых действий 40-й армии, командованием дивизии были допущены следующие ошибки: оборона была организована формально, рекогносцировка не производилась, решение на оборону и группировка войск носили случайный характер, направление главного удара противника пришлось на наиболее слабое место в обороне. Участок Шостка Пироговка, наиболее вероятный для форсирования Десны по наличию дорог, не привлек внимание командования дивизии. На этом участке, имевшем по фронту 30 км, находился один батальон 1034-го стрелкового полка, в то время как здесь нужно было сосредоточить главные силы.

Разведка была организована настолько слабо, что не дала никаких сведений о концентрации противника на фланге дивизии в районе Шостки, куда прорвались более 100 танков и свыше двух полков мотопехоты. С самого начала связь командира и штаба дивизии с частями была неудовлетворительной. Все это и обусловило неудачу 293-й дивизии.

К исходу 27 августа, как отмечается в журнале боевых действий армии, механизированные части противника в составе танкового полка, одного артиллерийского полка и до двух полков мотопехоты вышли на рубеж Мироновка, Крупец, Шостка из района Шостка в направлении Шостка — Воронеж и Глухов Ямполь. Кроме того, танковая колонна противника двигалась из Стародуба и Семеновки в направлении Новгород-Северский, создавая непосредственную угрозу стыку Юго-Западного и Брянского фронтов.

10-я танковая дивизия, составлявшая ударную маневренную группу армии, закончившая к этому времени свое формирование, сосредоточилась в районе Полотки, Дунаец, Некрасовка и в течение 27–28 августа вела разведку в направлении Шостка, Воронеж, Глухов. С целью противодействовать противнику в нанесении удара в стык двух фронтов 10-й танковой дивизии штабом Юго-Западного фронта была поставлена задача к 11.00 28 августа овладеть рубежом Мироновка, Шостка и перехватить основной путь движения наступающего противника из Новгорода-Северского через Ивот на Воронеж. Выполняя эту задачу, 10-й мотострелковый полк 10-й танковой дивизии в 6.00 29 августа перешел в наступление и, взаимодействуя с 55-й кавалерийской дивизией Брянского фронта из группы Ермакова, выдвинулся с рубежа Антипьевка, Пилеевка. К 14 час. 15 мин. 29 августа он овладел рубежом Мироновка, Шостка.

29 августа в 15.00 командующий армией издал боевой приказ, в котором 10-й танковой дивизии с 5-й противотанковой артиллерийской бригадой приказывалось во взаимодействии с частями 293-й стрелковой дивизии уничтожить противника в районе Воронежа, после чего совместно с 293-й стрелковой дивизией и 2-м воздушно-десантным корпусом разгромить противника в районе Корона. По выполнении этой задачи соединениям надлежало сосредоточиться в районе лесов севернее г. Кролевец. 293-я дивизия получила задачу совместно с 28-м полком овладеть рубежом Воронеж, Глухов и прочно оборонять фронт Маков, ст. Шостка.

По уничтожении группировки противника в районе Корона дивизии приказывалось прочно оборонять фронт Пироговка, Корон (иск.), а 2-му воздушно-десантному корпусу по выполнении задачи по разгрому противника в Коропе — оборонять фронт Короп, Устье.

В ходе выполнения приказа события развивались следующим образом: 10-я танковая дивизия, удерживая своим 10-м мотострелковым полком рубеж Мироновка, Шостка, 19-м танковым полком атаковала противника в Воронеже и в 19.00 29 августа овладела населенным пунктом; выполнив ближайшую задачу, дивизия перешла к осуществлению дальнейшей задачи — уничтожению коропской группировки противника. Однако утром 30 августа Воронеж был оставлен в связи с уходом 19-го танкового полка в район Коропа. К 15 часам 31 августа противник, подтянув свежие резервы и введя в бой до 100 танков, настойчиво добивался восстановления положения. Оборона 10-го мотострелкового полка в районе Мироновка, Шостка была сломлена, и полк вынужден был отойти. С целью обеспечить выход из боя этого полка и предотвращения его окружения 20-й танковый полк контратаковал противника. В итоге боев 10-я танковая дивизия потеряла до 750 солдат и офицеров и 14 танков. Противник также понес серьезные потери: до двух батальонов мотопехоты, 11 орудий и до 20 танков.

Части 2-го воздушно-десантного корпуса в течение дня 30 августа 1941 г. в упорных боях теснили противника. 23-я десантная бригада корпуса, уничтожив на подступах к Нехаевке батальон противника и преследуя его, к 19.00 30 августа вышла на рубеж восточная окраина Нехаевки, высота 130,0. 3-я воздушно-десантная бригада, имея перед собой до роты противника на северной окраине Корельского, частично уничтожила ее в окопах, отогнав остатки на Корой и, истребив отдельные группы автоматчиков, в 16 часов 30 августа заняла Корельское. 4-я воздушно-десантная бригада перешла к обороне в 1,5 км восточнее и юго-восточнее Атюши и совместно с танковым батальоном прикрыла пути на Атюшу и Горохов. 50-я танковая бригада к 20.00 после марша из района Борисполя сосредоточилась в Городище и приводила себя в порядок. 135-я стрелковая дивизия 30 августа к 10.00 продолжала оборонять рубеж Сокачи, Великое, Устье, Воловица, ведя одновременно разведку в пунктах Матвеевка, Бондаревка, Домашин, Александровка. Так началось сражение 40-й армии с танковыми и моторизованными силами гитлеровцев, направивших острие своего удара на юг.

В течение последующих 15 дней армия вела напряженные неравные бои и нанесла врагу ощутимый урон, но сдержать его натиск не смогла.

3 сентября армия основными силами оборонялась на фронте Зарудье, Алтыновка, Короп, Синотин, прикрывая также конотопское направление на рубеже Хижняки, Желдаки, Таранский. 5 сентября армия вела бои на всем фронте с наступающими частями 10-й моторизованной и 4-й танковой дивизий противника, поддержанных крупными силами авиации. 7 сентября под давлением противника армия отошла к р. Сейм и занимала оборону по ее южному берегу. В дальнейшем положение армии становилось все более напряженным. 10 сентября противник прорвал ее фронт на участке Конотоп — Красное и в образовавшуюся брешь шириною 16–20 км бросил танки и мотопехоту, достигнув к 12 сентября г. Ромны.

Несмотря на этот прорыв, армия, судя по данным Журнала боевых действий, продолжала оказывать сопротивление. Так, отряд генерал-майора Чеснокова продолжал обороняться по южному берегу р. Сейм на фронте Теткино, Глушец, Червоная Слобода. В районе Вшивки отряд вел бой с противником, форсировавшим р. Сейм. 293-я стрелковая дивизия оборонялась в этот период на фронте Скуносово, Вшивка и вела бои по ликвидации мелких групп противника, переправившихся через Сейм. В районе Путивля 2-й воздушно-десантный корпус удерживал рубеж Хижняки, высота 126,1, Желдаки, Гнилица, Гуты, Новоселовка. 227-я стрелковая дивизия с тремя артиллерийскими полками оборонялась на рубеже Новоселовка, Савинка. Здесь противнику не удалось прорвать нашу оборону, все его атаки были отбиты. 10-я танковая дивизия, 5-я противотанковая бригада и 2-й воздушно-десантный корпус 12 сентября действовали в районе Бахмач, Городище{30}. Но эти отдельные очаги сопротивления не меняли дела. Наша оборона была прорвана, связь между фронтами нарушилась, противник вышел на оперативный простор.

Я более или менее подробно остановился на действиях соседа Брянского фронта слева — 40-й армии — с тем, чтобы показать, что командование фронтов принимало энергичные меры, чтобы не допустить продвижения противника на юг. Это не удалось, потому что противник имел громадное превосходотво в танках и господствовал в воздухе. Следует признать и серьезные недостатки в руководстве войсками, о чем говорилось, в частности, при характеристике действий 293-й дивизии на рубеже р. Десны. Имело серьезные отрицательные последствия и то, что наши мероприятия запаздывали во времени, так как намерения противника не были установлены в полной мере и своевременно. В образовавшийся прорыв между Брянским и Юго-Западным фронтами танковые и механизированные части Гудериана и войска 2-й армии противника наносили удар на юг на широком фронте Чернигов Конотоп и вышли в район Прилуки, Лохвица, где и соединились с наступающей к северу от Днепра группой генерала Клейста.

За весь полуторамесячный напряженный период боевых действий солдаты, командиры, политработники Брянского фронта показали себя отважными воинами. Они нанесли значительный урон танковой группе Гудериана и удержали свои оборонительные позиции в районе Трубчевска и на брянском направлении, проявив в боях исключительный героизм и самоотверженность.

Большое значение в этом отношении сыграла настойчивая партийно-политическая работа. Личный состав политорганов дивизий, армии и фронта во главе с начальником политуправления дивизионным комиссаром А. П. Пигурновым{31} все время находился в войсках, показывая пример преданности Родине.

Партийно-политическая работа шла по следующим направлениям: воинам разъяснялся характер войны, указывалось на провал политических и стратегических планов фашистской Германии, разъяснялась важность создания и укрепления боевого союза антифашистских государств и народов против германского фашизма и его союзников.

Агитаторы рассказывали о разбойничьем характере войны со стороны фашизма и освободительном, справедливом с нашей стороны. Разъяснялось, что фашизму не удалось изолировать нас, что на нашей стороне оказались Англия и Америка, и моральная поддержка всего прогрессивного человечества.

Говорили об азартном расчете нацистов использовать шовинистический угар после молниеносных успехов на Балканах и о-ве Крите.

Вопросы, связанные с началом краха планов молниеносной войны, разъяснялись особенно подробно. Указывалось, в частности, что провалились попытки закончить войну в полтора-два месяца. Перечислялись потери врага. Делался вывод, что вермахт решающих успехов не добился. Красная Армия не только не уничтожена, но силы ее возрастают. Так же подробно разъяснялись причины временных успехов гитлеровцев.

Воины подводились к выводу, что Германия будет истощаться, что возрастет сопротивление нашей армии и партизан, ухудшится моральное состояние фашистской армии и будут нарастать противоречия в фашистской коалиции. Приводили высказывание кайзеровского генерала Тренера, руководившего оккупацией Украины в 1918 г.: Кто хочет познать стратегический характер Восточного театра военных действий, тот не должен пройти мимо исторических воспоминаний. У врат огромной равнины между Вислой и Уралом, вмещающей одно государство и один народ, стоит предостерегающая фигура Наполеона Первого, чья судьба должна внушить всякому нападающему на Россию жуткое чувство перед вступлением в эту страну.

Подробно разъяснялся рост мощи и сопротивления Советского Союза. Говорили о неисчерпаемости наших людских резервов, формировании новых армий на востоке, о мощи экономических ресурсов, о том, что, создав могучую индустрию и самое крупное сельское хозяйство, мы подготовили условия для победы.

Разъясняли, что нам удалось оттянуть войну до тех пор, пока империалисты не передрались между собой.

Но подчеркивалась и огромная опасность, нависшая над нашей страной. Агитаторы не скрывали, что над столицей нависла серьезная опасность, они требовали смотреть правде в глаза, как бы сурова она ни была, но стремились внедрить в сознание воинов уверенность в победе. Основной тезис был таков: фашисты могут выиграть сто сражений, но войну они проиграют. Главным лозунгом было: для победы над врагом необходимо удесятерить нашу энергию, организованность, спаянность, взаимную выручку в бою.

С целью моральной закалки воинов в устной и печатной пропаганде широко раскрывались многочисленные примеры героизма, храбрости, самоотверженности, стойкости, разумной инициативы в выполнении приказов командиров и уставов Красной Армии, беспощадно разоблачались отдельные проявления трусости или разгильдяйства.

Наши политические работники призывали решительно бороться с паникерами и трусами, маловерами, дезертирами и предателями, распространителями слухов, шпионами и диверсантами, бить фашистов на фронте и в тылу, днем и ночью, шире развертывать партизанскую войну, шире вести воспитательную работу.

Боевой актив, состоявший из командиров, политработников, коммунистов, комсомольцев и беспартийных, призывал воинов стойко и храбро сражаться с врагом, своими героическими подвигами показывал личному составу подразделений и частей, как в борьбе с танками противника лучше использовать оружие ближнего боя — гранаты и бутылки с горючей смесью, как вести залповый огонь из стрелкового оружия по низко летящим самолетам противника и как укрываться от них. В случае окружения боевой актив подразделений, частей и соединений помогал воинам не теряться, не падать духом; личным примером активисты мобилизовывали воинов громить врага с тыла.

В проводившейся политической работе много внимания уделялось изучению боевой техники, тактических приемов врага, его слабых сторон.

Отчетливое знание воинами обстановки, целей войны, своих сил и возможностей, сильных и слабых сторон противника имели в то время колоссальное значение.

Целеустремленная партийно-политическая работа дала свои плоды: воодушевляла, организовывала и мобилизовывала личный состав фронта на беспощадную и решительную борьбу против немецко-фашистских захватчиков. Войска стойко дрались. Коммунисты цементировали ряды воинов.

Много времени и сил Военный совет фронта уделял организации партизанского движения. В этом деле активно помогал А. П. Пигурнов, уроженец этих мест, хорошо знавший специфику Брянщины. Уже к двадцатым числам августа 1941 г. было создано 12 партизанских отрядов, наиболее многочисленными были Дятьковский, Иавленский, Дубровский, Выгонечский (в районе Почепа), Людиновский (в районе Рогнедино).

Начало организованному партизанскому движению было положено на специальном совещании в штабе фронта 21 августа. В составе партизанских отрядов было немало партизан гражданской войны, 80 % составляли коммунисты, 8 % комсомольцы. На организационном совещании я выступил перед командирами партизанских отрядов, дав им ряд советов и указаний, на основе которых была вскоре разработана памятка для партизан. В ней излагались общие положения из установок партии о партизанском движении и борьбе в тылу врага. Указывалось, что в памятке даются лишь советы, которые не могут быть годны в любом конкретном случае, в связи с чем необходимо обобщать опыт боевой деятельности партизанских отрядов.

Всего в памятке было девять больших разделов и краткое заключение: 1) Как действовать в лесной местности. 2) Как действовать в населенном пункте. 3) Как действовать в разведке. 4) Внезапность, военная хитрость, инициатива — главные качества партизана. 5) Будь искусен в маскировке. 6) Борись с танками и автомашинами врага. 7) Уничтожай вражеские самолеты. 8) Действия на железных дорогах. 9) Партизан — будь бдительным.

Каждый из этих разделов имел пункты, содержащие советы и указания, как конкретно действовать в соответствующих условиях.

Так, в первом разделе по действиям в лесу говорилось: Видимость в лесу плохая, подпусти врага близко, нападай внезапно, перехитри его и ударь первым. Далее говорилось о необходимости действовать бесшумно, держаться в тени деревьев и т. п. В заключение раздела подчеркивалось: Успех в лесу решается не техникой, не количеством, а смелостью, быстротой и сметливостью.

По действиям разведки было дано четырнадцать советов, в их числе такие:

Помни, главное в разведке три вещи: смелость, смелость и еще раз смелость. 2 3 храбрых товарища могут отбиться и выйти из любого положения. Помни, если в деревне лают собаки, там противник, если над лесом кружатся встревоженные птицы, — там противник (пункт 8-й).

В разделе о борьбе с танками указывалось:

Если танки в движении, подпусти их на расстояние 25–30 м и бросай связки гранат или бутылки с горючей смесью под гусеницы. Старайся попасть в моторную часть или в смотровые щели, не пытайся поражать танк одной гранатой, он для нее неуязвим.

В заключении говорилось:

В самой тяжелой обстановке никогда не падай духом, не унывай и бейся до последних сил. Всегда будь бодр и весел и поднимай боевой дух товарищей.

Здесь же на совещании был одобрен текст клятвы партизан. Он гласил:

Я добровольно вступаю в партизанский отряд. Добровольно посвящаю себя священному делу освобождения нашей великой Родины от ненавистного и злобного врага — германского фашизма, делу беспощадного разгрома фашистских людоедов.

Клянусь перед партией и перед советским народом беспощадно мстить за замученных и убитых советских людей!., быть храбрым, до конца стойким и дисциплинированным воином партизанского отряда, никогда не забывать священного закона: интересы Родины, интересы народа — превыше всего. Помнить, что трусость несет поражения, а храбрость — победу. Точно и беспрекословно выполнять приказы и распоряжения командира и комиссара партизанского отряда, направленные на разгром фашистских банд.

Клянусь, что никогда, ни при каких обстоятельствах, даже при наличии угрозы смерти не расскажу о деятельности отряда и его бойцов, памятуя, что лучше гибель, но со славой, чем черное предательство и измена Родине. И, если я нарушу эту мою клятву, я достоин единственного приговора — смерти{32}.

Вскоре партизанские отряды имели возможность сообщить о своих первых успехах.

Отряд под руководством Хановича (Гремячинский район Черниговской области) уничтожил один фашистский танк, добыл ценные для нас сведения. Отряд при этом потерял шесть человек, из них пять были казнены в д. Н. Васильевка. Среди них председатель колхоза Петр Пехенько, прокурор Тургак, бригадир Воробей. Отряд выдали предатели Кирилл Михеев и Степан Кропот.

Унечский отряд уничтожил 10 вражеских мотоциклов и их водителей, помог 50-й танковой дивизии при выходе из окружения.

В партизанском отряде Середино-Будского района Сумской области было 95 человек, его командир Антипченко, директор лесхоза, комиссар — первый секретарь РК партии Лихманович. Отряд состоял из четырех групп, в каждой командир и политрук; имелось 85 винтовок, 30 гранат, 500 бутылок с горючей смесью.

Рогнедянский отряд 25 августа 1941 г. взял в плен немецкого инженера, следовавшего в легковой автомашине.

Военный совет, повседневно руководя партизанским движением, обращался к партизанам с воззваниями. Вот одно из них:

Товарищи партизаны Конотопщины!

По имеющимся у нас сведениям, в г. Конотопе и окружающих его селах фашистским командованием оставлены только небольшие группы солдат. Эти группы мерзавцев, потеряв всякий человеческий облик, учиняют дикую расправу над оставшимися в селах стариками, женщинами и детьми.

Товарищи партизаны! Продолжим же славные традиции конотопских партизан-железнодорожников, прославившихся в годы гражданской войны своим бесстрашием и героизмом…

Бейте врага везде: в лесу, в поле, в доме и на дороге, уничтожайте склады, мосты, горючее, вражеское оружие, самолеты, разрушайте аэродромы.

Смерть проклятому фашизму!

Военный совет{34}

Подводя краткий итог боевой деятельности войск Брянского фронта за период с 14 августа по 30 сентября 1941 г., следует сказать, что в результате контрударов и контратак войск фронта, особенно контрудара в районе Трубчевска, гитлеровцам были нанесены значительные потери, ослабившие мощь их ударных группировок.

С самого начала существования фронта его войска вынуждены были вести напряженные бои. В то время как Ставка планировала удар по врагу, мы на ряде участков сами едва сдерживали натиск танковых, механизированных и пехотных соединений танковой группы Гудериана, 2-й, 4-й полевых армий гитлеровцев.

Войска Брянского фронта, за исключением 50-й армии, которая по указанию Ставки наступала в северном направлении на Рославль, были малочисленны. Войска противника, совершавшие поворот на юг, — 2-я армия и танковая группа Гудериана, а также сменявшие их на этом участке соединения 4-й полевой армии, поддержанные 47-м танковым корпусом, — имели многократное превосходство.

Мы приводили уже некоторые данные о силах противника перед нашим фронтом после 24 августа. Стоит внимательно проанализировать их в свете уже изложенных событий. 4-я полевая армия получила в свое распоряжение 12-й армейский корпус в составе четырех пехотных дивизий — 31, 34, 167 и 258-й, в ее резерве был 46-й армейский корпус в составе 10-й танковой дивизии, дивизии СС Райх, мотополка Великая Германия и корпусных частей, а также 53-й армейский корпус из четырех пехотных дивизий. Районом сосредоточения этого корпуса был указан Кричев, Костюковичи, Рославль, Мстиславль, т. е. участок, противостоящий Брянскому фронту.

7 сентября командование группой армий Центр отдало приказ об остановлении на рубеже рек Десна и Судость, на участке Новгород-Северский до впадения р. Рог, 47-го танкового корпуса из группы Гудериана в составе 18-й танковой и 29-й моторизованной дивизий. Только эти силы составляли девять пехотных дивизий, четыре танковых и моторизованных (моторизованный полк Великая Германия по численности не уступал дивизии), в то время как весь наш фронт насчитывал 16 стрелковых, три кавалерийских и одну танковую дивизии, из которых более половины в основном лишь числились как дивизии, а в действительности уступали по численности полку. Надо, кроме того, учитывать всю совокупность обстановки, ведь поворот двух армий врага на юг совершался не по воздуху. Они действовали в том же самом районе, пока не вышли за границу нашего фронта. Направления их ударов приходились во фланг наших частей, имевших наступательную задачу

В конце августа — начале сентября на участке Брянского фронта фактически действовали силы двух полевых и одной танковой армий противника. Это было более половины всех сил группы армий Центр, имея в виду, что в нее входили три полевые армии (2, 4, 9-я) и две танковые группы (2-я и 3-я). Сказанное, как мне представляется, довольно убедительно показывает, в каких тяжелых условиях сражались войска Брянского фронта.

Несмотря на все это, выполняя приказ Ставки, войска фронта продвинулись на 10–12 км и к 12 сентября вышли на рубеж восточный берег реки Десна, Рековичи, Столбы, Дмитрово, восточный берег реки Судость до Зноби и далее по восточному берегу реки Десна. Даже если бы войска фронта успешно продвинулись и дальше еще на 30–50 км (на что потребовалось бы дополнительно 6–8 суток, т. е. примерно до 20 сентября), это ничего не дало бы, так как противник уже к 15 сентября главными силами вышел в тыл к войскам Юго-Западного фронта. Кроме того, наступление противника с поворотом на юг развернулось на фронте более 200 км. Что в этих условиях могли сделать совершенно ослабленная 13-я армия и 3-я армия, еще неполностью сформированная из таких же ослабленных дивизий? Они натолкнулись вначале на те соединения врага, которые совершали поворот, т. е. на 24 и 47-й танковые корпуса Гудериана, 13 и 43-й армейские корпуса 2-й полевой армии, сюда же входило 35-е временное соединение, а затем на соединения 4-й полевой армии, занявшие этот участок. Авиационный же удар в тех условиях не мог решить задачу без соответствующего сочетания с полнокровным ударом наземных войск. Тем не менее фронт удержал свои позиции, что выбило аргументы из рук тех, кто призывал Гитлера к немедленному удару по Москве.

Глава восьмая Враг устремляется на Москву

События, происходившие с 14 августа по 30 сентября, составили первый период боевых действий Брянского фронта. С 1 октября начался второй период. К этому времени немецко-фашистское командование, выполнив свою задачу на южном участке советско-германского фронта — заполучив в свои руки Киев, — нашло возможным все силы группы армий Центр, значительно усиленной к этому времени, бросить на московское направление.

Нельзя хотя бы кратко не рассказать о поистине трагическом финале действий нашего соседа, Юго-Западного фронта, ибо он имел самое непосредственное влияние на то, что произошло затем в районе Орла и Брянска.

Еще к концу августа 1941 г. явно обозначилось намерение противника нанести сильные удары на флангах Юго-Западного фронта. Начальник штаба этого фронта генерал-майор Тупиков со знанием дела проанализировал сложившуюся обстановку и внес единственно правильное предложение о немедленном отводе войск фронта. Оно встретило, однако, резкие возражения со стороны Сталина, и Военный совет фронта вынужден был отклонить его. Генерал Тупиков считал, что меры, принятые главкомом Юго-Западного направления южнее Кременчуга с целью ликвидации плацдарма противника, не принесли успеха. Противник расширял плацдарм и выходил непосредственно к Кременчугу, распространяясь на север. Отчетливо выявился замысел противника ударом с севера на Конотоп, Ромны и далее на юг и ударом с юга от Кременчуга на север в направлении Лубны выйти в глубокий тыл фронта.

Чтобы противодействовать ударным группам противника, по мнению начальника шгаба, требовался ввод крупных противотанковых резервов, живой силы и массированное воздействие авиации. Этих средств в распоряжении командования фронта не было. Небольшие силы (две — три стрелковые дивизии, два — три артиллерийских полка) могли быть сэкономлены за счет дальнейшего ослабления войск в районе Киева и южнее. Эти силы могли задержать дальнейшее продвижение ударных групп неприятеля лишь на 5–6 дней, но отнюдь не локализовать удар.

Начальник штаба Юго-Западного фронта предлагал, усилив фланги выводом сюда нескольких стрелковых дивизий и артиллерийских полков, начать отвод основных сил фронта на рубеж р. Сула и р. Псел. В процессе отхода могло быть выведено в резерв еще несколько стрелковых и артиллерийских соединений и частей, и эти меры могли предотвратить окружение, так как войска фронта, измотанные в предшествующих двухмесячных боях, кроме низкой боеспособности с точки зрения численности и вооружения, были морально ослаблены, их сопротивление в окружении не могло быть длительным. Предложение генерал-майора Тупикова было отклонено на заседании Военного совета фронта под давлением Ставки.

При этом член Военного совета фронта М. А. Бурмистенко сказал, что Киев ни в коем случае оставлять нельзя. Испанцы, не имевшие армии, сумели удержать Мадрид свыше года. Мы имеем все возможности отстоять Киев и, если войска фронта попадут в окружение, будем оборонять Киев в окружении.

Сталин в данном случае пренебрег одним из главных принципов военной стратегии о необходимости сберечь армию, даже рискуя потерять территорию. Когда возникает дилемма — удержать территорию или отводить войска, сохраняя их боеспособность, как правило, следует идти на сохранение армии, жертвуя территорией.

Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник М. П. Кирпонос под давлением Сталина не смог принять своевременно мер для спасения своих армий, хотя и знал, что угроза окружения стала неизбежной.

В первые дни, когда окружение стало свершившимся фактом, быть может, не исключена была возможность для удара по противнику, вышедшему на тылы, с задачей прорыва кольца окружения и выхода на новые рубежи, т. е. удара с перевернутым фронтом. В самом начале окружения вражеский фронт едва ли был повсеместно прочным, поэтому при организованном ударе он мог и не устоять. Однако Сталин разрешил отход из Киева слишком поздно.

Тяжелым итогом этого явилось то, что значительное количество войск Юго-Западного фронта, попавших в окружение, погибло или было пленено. Эту участь разделило и командование фронта. У меня имеются довольно подробные сведения об этом, почерпнутые из рассказов очевидцев подполковника Бородина, майора Жадовского, старшего лейтенанта Кривича. Их свидетельства показывают незаурядную личную храбрость руководителей войск фронта, обреченных на гибель недальновидными действиями Сталина.

Восстановлю кратко ход событий на Юго-Западном фронте.

В первые дни сентября 1941 г. гитлеровские войска, форсировав в нескольких местах Днепр, быстро развивали успех. С севера стремительно двигалась танковая группа Гудериана, а от Кременчуга — танковая группа Клейста. Они замкнули кольцо в районе города Лубны. Все коммуникации были перехвачены врагом. Противник быстро распространялся от Чернигова к Остру, Козельцу, Пирятину.

16 сентября 1941 г. командный пункт Юго-Западного фронта находился возле г. Пирятин в с. Верхояровка. Здесь Военный совет фронта принял решение об отходе за р. Сула и далее на р. Псел. Но дороги в этом направлении уже были перехвачены пехотой и танками противника. Попытки совершить обход также не дали нужных результатов. Город Лохвицу враг захватил еще 13 сентября. Военному совету пришлось отходить на Куреньки, Пески, Городище.

К 17–18 сентября связь Военного совета со Ставкой и главкомом Юго-Западного направления была прервана. 18 сентября в Городище было принято решение отходить на Вороньки.

К этому моменту при Военном совете и штабе Юго-Западного фронта находилось приблизительно 3 тыс. военнослужащих. Кроме Военного совета, штаба фронта и Военного совета 5-й армии, политуправления и особого отдела фронта, было еще несколько отдельных воинских частей, тылы 37-й армии, подразделения пограничников и др.

19 сентября, находясь в Городище, Военный совет фронта сделал еще одну попытку выйти из окружения и создал ударную группу для прорыва вражеского кольца. Командиром группы был назначен генерал-майор И. X. Баграмян начальник оперативного отдела штаба фронта. Вслед за группой Баграмяна, которая должна была пробить проход через боевые порядки гитлеровцев, предстояло выйти из окружения Военному совету и штабу Юго-Западного фронта и всем примкнувшим к ним штабам и тылам.

Группа Баграмяна дала врагу жестокий бой, прорвала кольцо, вышла из окружения и впоследствии соединилась с основными силами Красной Армии. Но едва ударные подразделения Баграмяна вырвались из кольца, как гитлеровцы его вновь замкнули. У Военного совета уже не было сил и средств, чтобы сразу повторить попытку прорыва.

К рассвету 20 сентября 1941 г. колонна Военного совета Юго-Западного фронта сосредоточилась около рощи Шумейково, находящейся возле хутора Дрюковщина Сенчанского района Полтавской области (от Шумейково до г. Лохвица 12 км).

В колонне Военного совета фронта имелось пять — семь бронемашин роты охраны штаба фронта, четыре противотанковых орудия и пять счетверенных пулеметов. Танков не было.

Людей в колонне насчитывалось около 800 человек, преимущественно офицеров. Из руководящего состава в колонне находились: командующий войсками Юго-Западного фронта Герой Советского Союза генерал-полковник М. П. Кирпонос, члены Военного совета фронта дивизионный комиссар Е. П. Рыков и секретарь ЦК Компартии Украины М. А. Бурмистенко, начальник штаба фронта генерал-майор В. И. Тупиков, командующий войсками 5-й армии генерал-майор танковых войск М. И. Потапов, члены Военного совета армии дивизионный комиссар М. С. Никишев и бригадный комиссар Е. М. Кальченко и др.

С каждым часом положение окруженных осложнялось. Брезжил рассвет. Надо было где-то укрыться до наступления ночи. Роща Шумейково имела в ширину не более 100–150 м и в длину 1–1,5 км. В роще росли старые липы, дубы, клены и густой кустарник. Протекал родник. Здесь-то и решено было укрыться от врага до вечера.

Ранним утром 20 сентября туман плотно окутал рощу. Личный состав стал готовиться к предстоящему бою. Жители близлежащего хутора Дрюковщина поделились с воинами продовольствием.

Часов в 9 — 10 утра туман рассеялся, выглянуло солнце, стало теплее. Было принято решение днем не двигаться, а продолжать движение только с наступлением темноты, так как впереди была открытая местность. Одновременно была организована оборона, выставлено наблюдение и выслана разведка. Разведка установила, что все дороги вокруг Шумейково заняты гитлеровцами и дальнейшее движение невозможно. Но наши люди не пали духом, продолжая готовиться к бою. В эти часы опасности многие командиры и бойцы вспоминали своих родных, близких. Они знали, что, быть может, их ждет гибель, но смело смотрели в глаза смерти. Об этом рассказывают колхозники, к которым заходили бойцы и командиры, вырвавшиеся из Шумейково после боя 20 сентября.

К 10.00 20 сентября с востока и северо-востока перед рощей появилась группа танков врага, развернувшись в боевой порядок. Она с ходу открыла огонь по роще. Вслед за танками шли автоматчики. Затем гитлеровцы начали стрелятьиз минометов. Бойцы и командиры, вооруженные винтовками и автоматами, во главе с командующим фронтом заняли круговую оборону по опушке рощи. Противотанковые орудия и бронемашины начали обстрел вражеских танков.

Контратаки окруженных следовали одна за другой. Враг продвигался вперед, но очень медленно. Раненые бойцы и командиры, способные держать оружие, продолжали борьбу, тяжелораненых относили в глубь рощи и к копнам хлеба.

Во время одной из контратак, когда дело дошло до рукопашной, гитлеровцы дрогнули. Но быстро оправились. В это время командующий фронтом Кирпонос был ранен пулей в левую ногу и с трудом спустился в долину.

Вражеские танки обтекали Шумейково. Огонь артиллерии и минометов все усиливался. В 18.00–18.30 Кирпонос, Бурмистенко с группой командиров отошли в глубь рощи к роднику. В непосредственной близости от них разорвалась вражеская мина. Осколки мины попали командующему фронтом в грудь и голову. Раны оказались смертельными. Через несколько минут М. П. Кирпонос умер.

После гибели командующего член Военного совета Бурмистенко, посмотрев на часы, сказал: Через 40–50 минут наступит темнота, мы будем спасены, соберем группу командиров, в 9 часов вечера выступим и прорвемся к своим…

Старший политрук Жадовский — ныне майор, бывший порученец члена Военного совета Юго-Западного фронта дивизионного комиссара Рыкова, вспоминает: Вечером 20 сентября я с майором Гненным, адъютантом Кирпоноса, пришел в условленное место, но Бурмистенко там не оказалось. С тех пор неизвестно, где он, удалось ли ему выбраться из рощи или нет.

До сих пор ничего не известно и о другом члене Военного совета фронта Рыкове. В последний раз его видели в 16.00 на опушке рощи Шумейково со стороны дороги Исковцы — Мелехи.

Уже через несколько часов после начала атаки гитлеровцы вывели из строя все бронемашины, противотанковые орудия, пулеметы. У защищавшихся в роще остались лишь автоматы, пистолеты, гранаты. С наступлением темноты враг, полностью окружив рощу, закрыл все выходы и продолжал обстрел осажденных из орудий и минометов. Ряды наших воинов редели. Но это не заставило их сложить оружие и сдаться в плен. Некоторые офицеры Красной Армии, будучи тяжелоранеными и неспособными самостоятельно передвигаться, сами стреляли в себя, но в плен не сдавались. Большинство из находившихся в роще погибло в неравном бою. Небольшому числу людей удалось выйти из окружения и соединиться с частями Красной Армии. Только очень немногие были пленены.

Наступила ночь на 21 сентября. Гитлеровцы непрерывно освещали рощу ракетами. Вели яростный огонь. Вдруг воцарилась тишина. Послышались стоны раненых. Фашисты, видимо, умышленно прекратили стрельбу, ибо сразу же раздался громкий голос: Русс, сдавайсь, жить будешь, кушать будешь. Затем опять начался обстрел. Через некоторое время снова наступила тишина. Кто-то закричал на чистом русском языке: Выходите, немцы в пленных не стреляют. В другом конце рощи также кто-то крикнул, что немецкое командование предлагает сдаться, обещая жизнь и свободу.

Почти всю ночь с 20 на 21 сентября гитлеровцы жестоко обстреливали находившихся в роще. Разозленные тем, что обреченные на гибель советские воины не сдаются, гитлеровцы открыли ураганный огонь из орудий, танков и минометов, почти непрерывно бросали в рощу гранаты. По осажденные продолжали отстреливаться, хотя с каждым часом их огонь становился все слабее и слабее.

На рассвете 21 сентября майор Гненный и старший политрук Жадовский подползли к трупу командующего фронтом Кирпоноса, сняли с него шинель и Звезду Героя Советского Союза, срезали с кителя петлицы со знаками различия. Труп командующего укрыли в кустах, тщательно замаскировав его ветвями и листьями.

Под покровом ночи на 21 сентября, когда неприятель полностью окружил рощу, группа наших командиров попыталась вырваться из вражеского кольца или погибнуть в неравном бою с врагом. Эту группу возглавлял генерал-майор Тупиков. Группа сделала попытку прорваться к хутору Авдеевка, что в 3 км от рощи Шумейково. На пути к этому хутору имеется глубокий овраг, поросший дубами, липами, кустарником. Но попытка, по-видимому, не удалась. Враг плотным кольцом охватил рощу. Лишь отдельным командирам удалось добраться до хутора Авдеевка и спастись.

Житель этого хутора П. А. Примоленный рассказывал, что в ночь на 21 сентября к нему постучался, а затем вошел в хату молодой командир. Он рассказал Примоленному, что вышел из рощи Шумейково с большим начальником. Они пробирались под сильным огнем противника. Условились передвигаться по очереди, ползти 20 м, а затем сигналом Вперед! давать о себе знать. Но когда до лесочка осталось метров 150–200, рассказывал молодой командир колхознику Примоленному, большой начальник на условленный сигнал не откликнулся, значит погиб.

На поле, в нескошенном горохе, невдалеке от лесочка, через несколько дней колхозники хутора Авдеевка Нецко, Мокиенко, Гринько и др. нашли труп генерал-майора Тупикова и похоронили его здесь же. Вероятно, это и был большой начальник, о котором колхознику рассказывал молодой командир.

Сопротивление советских воинов, находящихся в роще, продолжалось до 22 сентября.

23 — 24 сентября колхозники села Исковцы, хуторов Дрюковщина, Авдеевка пришли в рощу Шумейково. Они увидели много убитых воинов Красной Армии, главным образом командиров. Эти колхозники, хоронившие командиров, вспоминали, что руки многих убитых сжимали пистолеты. В них не было ни одного патрона.

— Бились до последнего, последняя пуля — себе, — говорят колхозники.

В газете Лохвицкое слово, издававшейся гитлеровцами, в номере от 3 декабря 1941 г. была помещена заметка В долине смерти, в которой говорилось, что в Шумейково попали почти 500 высших командиров Красной Армии, они пытались своими силами найти выход из окружения. Среди этой группы генералов, комиссаров дивизий и корпусов были известный генерал танковых войск Потапов, комиссар корпуса Борисович-Муратов — автор ценных научных работ. Попытки генералов вырваться темной ночью были напрасными….

В роще Шумейково и близ нее насчитывается 32 братские могилы, в которых похоронено около 300 человек. Колхозники чтят память геройски погибших воинов Красной Армии. 30 мая 1943 г. тайком от фашистов жители ряда сел и хуторов пришли в рощу Шумейково и устроили импровизированный траурный митинг.

Еще во время похорон убитых в Шумейково, в сентябре 1941 г. колхозница Сердюк (Антоненко) из сельхозартели Вторая пятилетка села Исковцы положила знамя одного из артиллерийских полков в братскую могилу. Спустя два года это знамя было извлечено и доставлено в Москву. Знамя хорошо сохранилось.

В одной из могил были найдены два партбилета на имя Николая Николаевича Цветкова (№ 2659048) и Александра Афанасьевича Сайкина (№ 3911004).

Спустя два года, когда эта территория была освобождена, многое еще напоминало о трагических событиях, которые разыгрались в роще Шумейково в сентябре 1941 г. Здесь лежали сожженные бронемашины, разбитые автомобили, счетверенные пулеметы, неразорвавшиеся снаряды, патроны, гильзы.

Товарищи, фамилии которых я привел выше, в течение месяца с помощью местных жителей разыскивали трупы генералов и других командиров, погибших 20 сентября 1941 г. в роще Шумейково. Им удалось найти труп генерал-полковника Кирпоноса, генерал-майора Тупикова.

Трупы генералов Кирпоноса и Тупикова были доставлены с места первоначального погребения на станцию Сенча, а отсюда специальным поездом в Киев, где 18–19 декабря 1943 г. были похоронены с воинскими почестями.

К таким катастрофическим итогам привело грубое попрание Сталиным азбучных истин военной стратегии. Но на этом дело не ограничилось. Враг, реализовав план по оккупации значительной части Украины, обеспечив свой южный фланг, завладев ресурсами богатейших областей нашей страны, получил свободу рук для удара в сердце советской державы, по ее столице Москве.

Замысел гитлеровского командования в запланированном им комплексе операций, целью которых было овладение Москвой, сводился к следующему: ударами сильных группировок из Духовщины, Рославля и Шостки в восточном и северо-восточном направлениях расчленить фронт обороны наших войск, окружить и уничтожить войска Западного и Брянского фронтов в районе Вязьмы и Брянска, не допустив их отхода к Москве. В дальнейшем мощные подвижные клинья должны были охватить Москву с севера и юга и во взаимодействии с наступавшими на Москву с запада и юго-запада 9, 4 и 2-й армиями овладеть советской столицей.

Директива гитлеровской ставки на осуществление этой решающей операции, получившей кодовое наименование Тайфун, была издана 16 сентября.

Подготовка к операции заняла около двух недель. Они ушли на перегруппировку и щедрое пополнение войск группы армий Центр. Если на 15 сентября в ней насчитывалось 58 дивизии, при этом на московском направлении действовало 46 дивизий, то на конец сентября на Западном направлении против трех наших фронтов — Западного, Резервного и Брянского — было уже 77 дивизий (в том числе четырнадцать танковых и восемь моторизованных), что составляло 38 % всех пехотных и 64 % всех танковых и моторизованных дивизий, находившихся на Восточном фронте. К этому же времени все дивизии были пополнены, их численность, за редким исключением, почти равнялась штатной. Наступление группы армий Центр поддерживалось 2-м воздушным флотом, насчитывавшим 950 самолетов. В результате противник получил превосходство над нашими войсками по личному составу в 1,4 раза, по танкам — в 2,2 раза, по орудиям и минометам — в 2 раза и по самолетам — более чем в 2,5 раза.

Как явствует из сказанного, одним из главных трамплинов для взятия советской столицы враг считал район Брянск, Орел.

Чтобы овладеть как можно скорее этим районом, наступавшая здесь 2-я танковая группа под командованием Гудериана была тоже пополнена и состояла теперь из семи пехотных, пяти танковых, четырех моторизованных, одной кавалерийской дивизий и одной моторизованной бригады.

На рославльском направлении цротив 50-й и 3-й армий действовали три армейских корпуса 2-й гитлеровской армии.

На 30 сентября положение войск танковой группы (с 6 октября 2-я танковая армия) Гудериана, по его собственному свидетельству, было следующее:

48-й танковый корпус выступил из района Гадяч, Штеповка и направился через Недригайлов на Путивль…

24-й танковый корпус выступил из Глухова на Севск, Орел, имея впереди 3-ю и 4-ю танковые дивизии, за которыми следовала 10-я мотодивизия.

47-й танковый корпус (18-я и 17-я танковые дивизии) выступил из Ямполя, продвигаясь своим правым флангом в направлении на Севск.

29-я мотодивизия должна была следовать уступом влево на Середина Буда.

Оба корпуса (35-й и 34-й армейские корпуса. — А. Е.), на которые была возложена задача обеспечения флангов, выступили, двигаясь частью сил через Костобобр, частью через Ромны, 1-я кавалерийская дивизия располагалась на западном берегу реки Судость в районе севернее и южнее Погар{2}.

Таким образом, на брянском направлении противник превосходил нас по численности больше чем в два раза, а по танкам — больше чем в 10 раз. На направлении главного удара превосходство было еще более значительным.

Общее наступление на Москву началось 30 сентября. Противник, используя свое громадное превосходство в силах, нанес свой первый удар на левом крыле нашего фронта, на недавно прирезанном фронту участке, в стык 13-й армии и группы генерал-майора Ермакова. Главный удар наносили 47-й и 24-й танковые корпуса. Спустя два дня был нанесен мощный удар и по войскам двух других фронтов, оборонявших московское направление.

Части 13-й армии и группа генерала Ермакова, получившие еще 28 сентября приказ о переходе к обороне{3}, завязали напряженные бои. Вражеская группировка превосходила войска 13-й армии и группы Ермакова по людям в 2,6 раза, по артиллерии и минометам в 4,5 раза, превосходство в танках было абсолютным, так как танков у нас здесь почти не было. К исходу 30 сентября войска 13-й армии вели упорные бои с мотопехотой и танками противника, наступавшими в направлении Севск, Суземка. Особенно сильное давление противник оказывал на левый фронт 13-й армии.

Группа генерала Ермакова к исходу дня вынуждена была отойти на восток. Связь с ней нарушилась.

Танковые и моторизованные части врага, развивая наступление, к вечеру 1 октября на участке 13-й армии уже заняли Середину Буду, а 25–30 танков прорвались на ст. Комаричи.

На участке группы Ермакова 24-й танковый корпус своими мотомехчастями и пехотой при поддержке 150 танков и 30–40 самолетов 1 октября в 13.00 занял город Севск, отрезав группу Ермакова от 13-й армии. Вместе с тем создалась угроза охвата всего левого крыла Брянского фронта крупными силами танковых и механизированных соединений противника. Здесь действовало со стороны врага около 500 танков. Из района Севска 24-й танковый корпус развил наступление на Орел, 47-й танковый корпус — на Карачев, Брянск, а 29-я моторизованная дивизия, усиленная пехотой и пулеметными подразделениями, развернула наступление во фланг 13-й армии, стремясь сломать ее фронт. Этот фланговый удар был направлен в самое больное место 13-й армии. Он был самым опасным и для всего нашего фронта, так как угрожал ему полным окружением.

2 октября обстановка на фронте стала еще более напряженной. 2-й гитлеровская армия, перейдя в наступление, прорвала оборону в полосе правого соседа — 43-й армии Резервного фронта. Развив успех на стыке 43-й и 50-й армий, противник 5 октября захватил Жиздру, поставив под угрозу правый фланг и тыл 50-й армии. Было ясно, что части 2-й армии стремятся соединиться восточнее Брянска с войсками Гудериана и окружить всю нашу брянскую группировку. На левом крыле фронта противник продолжал развивать наступление. Отразив в районе Хутора Михайловского контрудар соединений 13-й армии, части 47-го и 24-го танковых корпусов противника 3 октября овладели Орлом, глубоко охватив войска Брянского фронта с востока.

Здесь следует сказать несколько слов об Орле. В тылу Брянского фронта, на расстоянии 200–250 км от переднего края, в Орле находился штаб Орловского военного округа. Командующим войсками округа был генерал-лейтенант А. А. Тюрин. Он часто приезжал к нам для ознакомления с положением дел на фронте и в свою очередь информировал нас о мероприятиях по организации обороны города.

Таким образом, Тюрин отлично знал, что происходит на фронте, а мы имели основание считать, что знаем положение в глубоком тылу фронта. Орел находился за пределами района, отведенного Брянскому фронту. Ответственность за оборону Орла была возложена на Военный совет Орловского военного округа. 30 сентября, когда на левом крыле фронта противник прорвал нашу оборону, я сообщил об этом начальнику штаба Орловского округа (Тюрина в это время в городе не было). Одновременно дал ряд практических советов об использовании сил и средств, имевшихся в распоряжении округа, для организации обороны города. Я знал, что в это время в Орле было четыре артиллерийских противотанковых полка. Кроме того, в районе Орла сосредоточился гаубичный артиллерийский полк, который должен был перейти в подчинение фронта, но так как он был далеко от линии фронта и не успел прибыть к определенному сроку, я передал его Орловскому военному округу для усиления обороны города. В распоряжении штаба округа имелось также несколько пехотных частей, находившихся в самом городе.

Начальник штаба округа ответил мне по телефону, что обстановка им понятна и что оборону Орла они организуют как следует. Он заверил меня даже, что Орел ни в коем случае не будет сдан врагу.

Ясно, что длительная оборона города при наличии пяти артиллерийских полков, которые смогли бы отразить лишь первоначальный удар танков противника, была невозможной. Правда, части Орловского гарнизона получили около 10 тыс. бутылок с горючей смесью для борьбы с танками противника, о чем мне говорил Тюрин. Это несколько улучшало положение. Во всяком случае, можно было надеяться, что, организовав оборону, штаб округа задержит продвижение противника, что позволило бы эвакуировать мирное население и наиболее ценное имущество, взорвать важные оборонные объекты, прежде всего разрушить железнодорожный узел, угнать или уничтожить подвижной состав и т. д.

На самом деле получилось иначе. 3 октября в Орел ворвались танки врага. Когда гитлеровцы вошли в город, то, по свидетельству Гудериана, там ходили трамваи. В руки врага попал без боя важный административный центр, крупный узел железнодорожных и шоссейных дорог, ставший базой для дальнейших действий немецко-фашистских войск. Враг получил также возможность использовать отличную шоссейную дорогу.

4 октября 47-й танковый корпус противника занял Локоть и развил наступление на направлении Навля, Свень. Одновременно соединения противника повели наступление на Карачев. К утру 6 октября войска Брянского фронта, продолжавшие удерживать на западе свои оборонительные рубежи, оказались обойденными с тыла. Противник занял все главнейшие коммуникации и отрезал войскам фронта все пути к его тылам. Для обороны Карачевского района с тыла командованием фронта была создана группа войск в составе 108-й танковой дивизии (20 танков) и 194-й стрелковой дивизии под командованием моего заместителя по тылу генерал-лейтенанта М. А. Рейтера{4} и члена Военного совета по тылу бригадного комиссара В. Е. Макарова.

Так руководителям тыла пришлось заниматься не только снабжением войск фронта, но и организовывать войска и руководить боем.

Следовало бы остановиться несколько более подробно на деятельности наших тылов в начальный период войны.

Управление оперативным тылом в условиях общего отхода наших войск и неоднократного нарушения коммуникаций сопровождалось многими трудностями. Вследствие ряда причин и прежде всего нарушения проводной связи и отсутствия более надежных ее средств (радио, самолетов) сложность управления тылом, таким образом, состояла в том, что у его руководителей нередко отсутствовали данные об оперативной обстановке.

Командование фронтов и армий в той сложной обстановке зачастую не имело возможности конкретно руководить тылом.

Действительное положение тылов Западного и Брянского фронтов оказалось в резком противоречии с тем порядком, который был разработан для тылов в мирное время. Ряд баз снабжения оказался в непосредственной близости от линии фронта. Вследствие этого базы выходили из строя при первых успехах наступающего противника. Так произошло в районе Вязьмы на Западном фронте и частично в районе Карачева на Брянском фронте.

Надо сказать, что к концу октября сложилось такое положение, когда все тыловые учреждения Москвы и Московской зоны были переданы Западному фронту, начальник тыла которого оказывался во главе всей системы материального обеспечения войск в районе столицы. Это не могло не повлиять отрицательно на снабжение войск других фронтов Московского стратегического района, в том числе и Брянского фронта. На работу военного тыла продолжала отрицательно влиять незакончившаяся перестройка экономики страны на военный лад.

В системе военного тыла шла организационная перестройка. На наиболее ответственные участки работы были назначены коммунисты, а на должности комиссаров органов и служб тыла прибыли опытные партийные работники, бывшие секретари обкомов, горкомов, райкомов партии, хорошо знающие народное хозяйство и оказавшие, благодаря этому, неоценимую помощь кадровым военным хозяйственникам в таких вопросах, как сплочение личного состава тыла, широкое использование в интересах войск местных ресурсов и производственной базы. Политические органы и партийные организации всей системы тыла практически, личным примером показывали образцы беззаветного служения народу, заботясь о том, чтобы раненым были созданы благоприятные условия для лечения, чтобы на фронт своевременно подвозилось все необходимое для жизни и боя.

В те дни продолжалась эвакуация на восток заводов, фабрик, рабочих и их семей, советских учреждений, учебных заведений, различного оборудования, огромных запасов хлеба, скота, сельхозмашин и других народнохозяйственных ценностей. На органы тыла Красной Армии была возложена задача всемерно содействовать этой эвакуации, предоставляя вагоны, автомобили, рабочую силу и др.

Москва и Московский промышленный район были главной и решающей базой, поставляющей войскам вооружение, боеприпасы, горючее, продовольствие, теплое обмундирование и принимавшей основные потоки раненых.

Железнодорожное базирование фронта к началу октября 1941 г. опиралось на железнодорожные участки: Верховье — Орел — Брянск (22 пары поездов); Льгов Брянск (18 пар поездов); Хутор Михайловский — Навля (16 пар поездов); Брянск Людиново (16 пар поездов); Брянск — Зикеево (12 пар поездов); Киров — Брянск Навля — Льгов (до 14 пар поездов); Канютино — Вадино — Дурово — Дорогобуж (10 пар поездов).

Протяженность железных дорог в границах Брянского фронта составляла около 700 км с пропускной способностью до 22-х пар поездов. Фронт имел две фронтовые распорядительные станции — Верховье и Орел в 200–250 км от линии фронта.

Армейские базы снабжения на Брянском фронте находились в 80 — 100 км

Ввиду сложности обстановки, связанной с отходом наших войск, доставка материальных средств на армейские склады часто прерывалась.

Автомобильные перевозки имели существенное значение в звене армия дивизия.

Большого внимания со стороны тыла потребовали к себе войска, выходившие из окружения. Их положение в санитарном отношении было более трудным, чем других войск. Для них были отведены специальные районы с обмывочно-дезинфекционными средствами, бельем и госпиталями Наиболее ослабевшие, с признаками дистрофии, получали специальное лечение и питание. Вскоре все, вышедшие из окружения, могли возвратиться в строй.

В снабжении войск нам серьезно помогало гражданское население. Так, с помощью гражданских организаций на местных предприятиях изготавливалось большое количество кухонь, ведер, термосов и т. д., были сшиты ватные чехлы, благодаря которым пища сохранялась в горячем виде в течение 4–5 часов.

Успешному переходу войск Московского направления на зимнее обмундирование содействовали трудящиеся Москвы, Московской, Тульской, Калининской и других прифронтовых областей.

После освобождения г. Калинина от немецко-фашистских захватчиков М. И. Калинин, выступая на партийном активе г. Калинина, особо подчеркнул значение того факта, что наша армия была хорошо одета, обута и накормлена. Он говорил: Возьмем и такой факт, как то, что наша Красная Армия прекрасно одета и обута и неплохо питается. Это засвидетельствованный всем миром факт, что наша страна сумела одеть и обуть свою армию лучше, чем немцы. А это на весах войны имеет очень большое значение{5}.

Известно, что гитлеровское командование, планируя молниеносную войну, вовсе не подготовилось к зимней кампании, и это дорого обошлось фашистским захватчикам.

Германское командование, — говорил Калинин, — совершенно не подготовило для своей армии зимнего обмундирования, что, несомненно, обошлось фашистским войскам в 200–300 тысяч замерзшими, не считая обмороженных{6}.

Обмороженных было больше, чем пострадавших от огня противника, — заявляет в своей Истории второй мировой ройны К. Типпельскирх{7}.

В период операций зимы 1941/42 г. советские войска вели весьма активные действия, вынудили врага выйти из теплых бункеров, с насиженных мест в населенных пунктах на заснеженные поля России и вести бой в суровых зимних условиях. Мы сами, как правило, передвигались по глубокому снегу и лежали в сугробах, но и противника заставляли это делать.

Наша армия в зимних условиях боевой деятельности оказалась значительно более подготовленной, чем фашистская. В этом главное.

Наши люди тоже могли обмораживаться. Человек — есть человек, русский или немец, украинец или поляк. Все могли обмораживаться в равной степени. Это зависело не от национальности, а от организованных мероприятий и управления войсками, от того, какие созданы условия войскам для зимних боевых действий, их подготовки и обеспечения.

Немецко-фашистские солдаты встретили первую русскую зиму в белье и рукавицах из бумаги, в эрзац-валенках на деревянной подошве, в соломенных ботах, в женских платках, отнятых у советских граждан, в пилотках и т. п.

Вернемся, однако, к отводу тыловых учреждений Брянского фронта в начале и особенно в середине октября. Он происходил в крайне сложных условиях. Движение войск Гудериана в северо-восточном направлении из района Хутора Михайловского отрезало тылы фронта. Оказавшись в изоляции, они вынуждены были вести бои, отходя на Мценск и Тулу. В этих условиях генерал М. А. Рейтер и был временно поставлен во главе боевого участка в районе Карачев.

Наступая на Карачев со стороны Орла, танковая группа противника вначале успеха не имела. Тогда она повернула на юг и двинулась лесными дорогами на Брянск.

Обстановка осложнялась с каждым часом на обоих флангах фронта: справа, под давлением противника, отходила 43-я армия Резервного фронта, и противник уже вышел во фланг и тыл нашей 50-й армии. На левом фланге, где я находился 3, 4 и 5 октября, положение было еще более тяжелым. Здесь совершенно нечем было сдерживать напор нескольких танковых, моторизованных и пехотных дивизий, развивавших стремительный удар в наш глубокий тыл и одновременно большой группой войск охватывавших с фланга 13-ю и 3-ю армии.

Еще ночью 2 октября я докладывал Б. М. Шапошникову о наметке плана действий войск фронта. При переговорах присутствовали член Военного совета фронта П. И. Мазепов, начальник штаба фронта Г. Ф. Захаров, начальник политуправления фронта А. П. Пигурнов и недавно прибывший начальник оперативного отдела штаба Л. М. Сандалов. К исходу 2 октября мы установили уже направление главного удара противника, ибо он ясно обозначился продвижением в глубину нашей обороны. Я коротко ознакомил Бориса Михайловича с обстановкой, которая складывалась очень невыгодно для войск Брянского фронта, так как противник нанес охватывающие удары. Нужно сказать, что командование и штаб фронта сделали серьезные выводы из того горького урока, который нам был преподан врагом в сентябре. При повороте группы Гудериана на север мы очень чутко следили за изменениями обстановки и стремились не допустить, чтобы враг использовал элемент внезапности. Теперь маневр врага был нами своевременно разгадан, и сразу же был сформулирован замысел необходимых контрмероприятий. Об этом я и докладывал начальнику Генерального штаба, чтобы получить его одобрение, без которого мы не имели права осуществлять какие-либо принципиальные изменения в действиях войск. Наш план состоял в том, чтобы в случае выхода противника в наши тылы немедленно начать отвод войск и нанести удар по врагу, прикрываясь с фронта небольшими заслонами, используя для этого четвертую или третью часть войск, и выйти на новые рубежи, указанные Ставкой.

На это предложение Б. М. Шапошников с присущей ему вежливостью ответил, что в Ставке придерживаются другого мнения, что следует не маневрировать, а прочно удерживать занимаемые рубежи. Я знал, что возражать бесполезно. Нужно было принимать меры к удержанию занимаемых рубежей. Тяжелая ответственность за безопасность столицы легла на наши плечи. С невеселыми думами после этого разговора выехали мы на машинах на левое крыло фронта по маршруту Карачев Севск, чтобы остановить развитие удара противника на левом фланге 13-й армии. Здесь мы приняли все меры, чтобы ликвидировать прорвавшуюся группировку неприятеля ударом левого фланга 13-й армии с севера и группы Ермакова с юга.

В течение четырех суток (2, 3, 4 и 5 октября) шли ожесточенные бои. Войска проявили большое упорство и храбрость, хотя продвинуться вперед и не смогли. Силы были слишком неравными. Но, тем не менее, 13-я армия не сдала своих позиций, ведя бой на месте. Уже это было большой победой. Мы выиграли время и пространство, столь необходимые для организации последующего контрудара с перевернутым фронтом. Группа генерала Ермакова, отрезанная от 13-й армии, под давлением танковых дивизий вынуждена была отойти в направлении Амони.

Следует особо отметить действия 42-й танковой бригады и 287-й стрелковой дивизии. Они показали чудеса храбрости и решительности в ходе контратак 3, 4 и 5 октября. Я и член Военного совета Мазепов находились в этих соединениях и помогали их командирам в организации боя. 5 октября танки противника все же вклинились в наши боевые порядки и прижали ВПУ (временный пункт управления) к болоту. Машины, на которых мы приехали, и рация застряли в трясине. Мы с членом Военного совета и офицерами оперативного отдела штаба оказались пешими и без связи. Обстановка же требовала немедленных переговоров с Москвой и принятия ряда других мер по упорядочению управления войсками и их перегруппировке. Переправившись вброд через реку и отыскав грузовую машину, добрались до г. Локоть, оттуда на самолете По-2 полетели в штаб фронта. Этот полет по прифронтовой полосе был далеко не безопасным, учитывая господство противника в воздухе и то, что в самолете, рассчитанном на одного пассажира, мы оказались вдвоем с Мазеповым. Добравшись до аэродрома под Брянском, к вечеру 5 октября мы вернулись на КП фронта в районе ст. Свень.

На КП фронта я выслушал доклад начальника штаба фронта Захарова об изменениях, которые произошли в положении фронта за время нашего отсутствия, и тут же доложил об обстановке в Генеральный штаб.

Теперь еще более отчетливо обозначилось оперативное окружение войск фронта. Я вновь изложил наш замысел, настаивая на скорейшем решении Ставки. Б. М. Шапошников на сей раз отнесся внимательно к моему докладу и обещал поставить о нем в известность Верховного Главнокомандующего, решение которого незамедлительно передать нам.

В ожидании ответа из Ставки прошла томительная ночь с 5 на 6 октября. В 9 часов утра я прилег немножко отдохнуть. Поднявшись, спросил о приказе из Москвы; его не было; выслушал по телефону доклады о положении армий. Связь имелась со всеми армиями, кроме группы Ермакова. Еще накануне вечером я узнал из доклада одного командира-танкиста, что противник уже ворвался на южную окраину Карачева, но северная и западная окраины города еще удерживались нашими войсками. Мост в городе был взорван, и противник не мог проникнуть по Брянскому шоссе из Карачева на Брянск. Тогда же я отдал приказание начальнику штаба фронта выслать дополнительно разведку в район проселочной дороги, идущей параллельно Брянскому шоссе из Карачева на Брянск.

В 14.30 6 октября танки и мотопехота 17-й танковой дивизии противника, двигаясь лесными дорогами южнее и юго-западнее Брянского шоссе, вышли на командный пункт штаба фронта, опередив нашу разведку и опрокинув прикрытие.

В маневренных условиях войны подвижные средства борьбы — танки, мотопехота и авиационные десанты — могут быстро проникать в глубину боевых порядков противника и осуществлять обход, охват и окружение. Поэтому совершенно не исключена возможность нападения противника на крупные штабы, даже на штабы армий и фронтов. Так получилось и с нашим штабом. Танки противника, двигаясь по лесной дороге колонной и ведя периодически огонь вправо и влево, вышли, как я уже сказал, на командный пункт штаба фронта.

Командный пункт штаба располагался в районе ст. Свень в густом сосняке в двух домах. В одном из них размещался Военный совет фронта, а в другом политическое управление. Остальные отделы и управления находились в землянках. Враг не знал точного местонахождения штаба и полагал, по-видимому, что он расположен ближе к Брянску или в самом городе. Поэтому, простреливая дорогу и лес по сторонам, танки противника проходили по сути дела через КП фронта, не замечая его. Их беспорядочным огнем было разбито лишь несколько штабных автомашин.

Я знакомился с последними данными обстановки, нанесенными на карту, когда оперативный дежурный, быстро войдя ко мне, доложил: Товарищ командующий, танки противника идут прямо на КП и уже находятся в 200 метрах от нас. Я выскочил на крыльцо домика и увидел, что танки подходят к КП.

Начальник штаба и член Военного совета, также уведомленные об опасности помощником оперативного дежурного, поспешно выехали на запасной КП фронта в районе Белева, где оказались к утру 7 октября. Отсюда они донесли в Ставку Верховного Главнокомандования, что командующий Брянским фронтом погиб на командном пункте фронта при ударе танков врага 6 октября около 16 часов.

Когда фашисты подошли к КП фронта, то он был, что называется, на полном ходу: имелась связь по прямому проводу с Москвой и со всеми штабами армий. Все было организовано, как полагается во фронтовом штабе, и работа шла своим чередом. Многие оперативные документы, еще не отправленные на новый командный пункт, находились здесь же. Захват их противником нанес бы большой вред. Необходимо было спасти документы. Это было крайне сложно под носом у противника, танки которого проходили совсем рядом, громыхая и лязгая гусеницами и ведя беспорядочную стрельбу.

Я возглавил личный состав штаба и охраны. Мы вступили в бой с мотопехотой врага, следовавшей за танками на автомашинах. Противник был ошеломлен и понес потери. На помощь нам подошли три танка, а затем два артиллерийских дивизиона и 300 бойцов мотострелкового подразделения танковой бригады. Тем временем аппаратура связи была снята и вывезена на новый КП, все оперативные документы спасены.

Отдав распоряжение об отходе начальнику охраны штаба полковнику Панкину, я выехал в штаб 3-й армии.

С приездом в 3-ю армию я получил возможность лично и письменно отдать приказ о повороте фронта и руководить его осуществлением в 3-й и 13-й армиях. В 50-ю армию приказ был послан шифром. Таким образом, управление войсками не прекращалось. Лишь на несколько часов выключилась связь, когда я переезжал с КП фронта в 3-ю армию.

Вражеское командование решило, что с выходом 47-го танкового корпуса к Брянску окружение армий нашего фронта завершено и первоначальные задачи 2-й танковой армии выполнены. Исходя из такой оценки обстановки, 7 октября оно поставило задачу продолжать наступление. Суть сводилась к тому, чтобы при первой возможности наступать на Тулу и далее на Коломну, Каширу, Серпухов, а первоначально на южном фланге захватить Курск.

К утру 6 октября войска Брянского фронта прочно удерживали занимаемый рубеж с запада, отражая яростные атаки противника, пытавшегося прорвать нашу оборону. Одновременно войскам фронта пришлось прикрываться и с тыла. В течение дня противник проник в тыл 50-й армии и ударом по лесной дороге Карачев Свень — Брянск овладел Брянском.

Заняв Жиздру, Карачев, Орел, Кромы, Дмитровск-Орловский, Севск, Локоть, Навлю и Брянск, противник перерезал главные коммуникации Брянского фронта, чем и поставил наши войска в условия оперативного окружения. Развивая наступление с тыла, гитлеровцы стремились рассечь наши боевые порядки и уничтожить войска фронта по частям.

Успеху противника способствовало отсутствие у Брянского фронта достаточных резервов для того, чтобы отразить мощные удары с флангов и тыла, а также то, что наша оборона в глубоком тылу в районе Орла не была организована. Поэтому гитлеровцы, повернув на запад, не боялись удара по своему тылу с востока. Сыграло роль и огромное превосходство противника в силах, его успехи на соседних фронтах.

Итак, 7 октября рано утром я отдал предварительные распоряжения, переговорив лично с командующими 13-й и 3-й армиями, а в 14.00 этого же дня отдал общий приказ о повороте фронта на 180°.

Войскам Брянского фронта предстояло нанести удар по противнику, вышедшему в тылы фронта, прорвать оперативное окружение и организовать борьбу с врагом на новых рубежах. Для этого нужно было произвести перегруппировку сил и подготовить их для контрудара по войскам неприятеля, действовавшим на флангах и в тылу. Одновременно с нанесением контрудара на восток и юго-восток необходимо было вести маневренную борьбу с запада, с севера и юга.

В Журнале боевых действий Брянского фронта за октябрь 1941 г. мой приказ о повороте фронта записан полностью:

Командующий Брянским фронтом генерал-полковник Еременко, находясь в штарме 3, с утра 7.10 отдал армиям фронта предварительное распоряжение и в 14.00 приказ о бое с противником с перевернутым фронтом:

Командующим 50, 3 и 13-й армий. Группам Ермакова и Рейтера. 7.10.41. 14.00.

1. Противник мотомеханизированными частями ударом в направлении Севск, Орел, Киров, Жиздра, Льгов перерезал коммуникацию фронта и создал явное окружение.

2. Армиям фронта строго организованным порядком, нанося удары противнику, пробиться и отходить за линию ст. ст. Ворошилово, Поныри, Льгов по рубежам:

1) Нехочи, Борщево, Суземка к исходу 9.10.

2) Льгов, Дмитровск-Орловский, Ново-Ямское — 10.10.

3) Нарышкино, Опальково, Дмитриев-Льговский — 11.10.

4) Зяблово, Муханово, Машкино — 12.10.

5) Ворошилово, Поныри, Льгов — 13.10, где и закрепиться.

3. 50-й армии, прикрываясь сильными арьергардами, отходить, нанося главный удар своим правым флангом с северо-востока на Орджоникидзеград, Карачев, Змиевка. Не менее одной пехотной дивизии иметь уступом назад для обеспечения с севера.

Разгранлиния слева Глазуновка, Ромы, разъезд Клюковники, Красная Слобода.

4. 3-й армии, прикрываясь сильными арьергардами, отходить, нанося главный удар в направлении Дмитровск-Орловский, Поныри.

Разгранлиния слева Почеп, Усмань, Кокаревка, Погар

5. 13-й армии, прикрываясь сильными арьергардами, отходить и наносить главный удар в направлении Игрицкое, Дмитриев-Льговский, Костин. Иметь уступом назад одну дивизию для обеспечения отхода с юга.

6. Группе Ермакова, удерживая занимаемый рубеж, не допускать наступления противника северо восточнее Льгов.

7. Группе Рейтера, удерживая рубеж Карачев, Нарышкино, до 10.10 совместно с 50-й армией уничтожить противника в районе Карачев и в дальнейшем отходить в направлении Орел, Змиевка.

8. Авиации фронта в период отхода 8 — 12 октября во взаимодействии с ударными группами армии и днем, и ночью уничтожать колонны и боевые порядки противника, содействуя выходу из окружения, и не допускать подхода его резервов. Для опознания своей авиацией на всех танках и кабинках гpyзовых машин иметь поперек белую полосу.

9. Отход по рубежам производить, как правило, ночью с 23.00, организуя его так, чтобы сосредоточить все усилия, смять противника и быстро продвигаться вперед

Ни одна дивизия не должна быть окружена, а матчасть артиллерии, танков и другие огневые средства полностью сохранены.

10. Командующим армиями разгрузить весь транспорт от ненужного имущества с тем, чтобы основную массу артиллерии и пехоты погрузить на машины, облегчить бойцов и после прорыва на первом рубеже быстро выдвигаться вперед, имея впереди каждой колонны 5 — 10 танков.

На флангах и путях отхода широко применять службу заграждений.

11. Тылы организовать эшелонами и иметь в центре боевого порядка.

12. Я буду находиться при штарме 3. Связь держать по радио и делегатами.

Директива подписана: командующим Брянским фронтом генерал-полковником Еременко. За члена Военного совета — дивизионным комиссаром Шлыковым. За начальника штаба фронта — генерал-майором Жадовым.

13. ВВС

Сведений о действиях ВВС нет.

14. Соседи

Сведений о действиях соседей нет.

15. Связь

После текста приказа в Журнале боевых действий Брянского фронта сделана следующая запись:

Эта директива была получена армиями фронта и принята к исполнению.

Командующий фронтом генерал Еременко установил непосредственную связь 7.10 с Генштабом, который информировал о положении — обстановке на Брянском фронте, и получал директивы и указания.

У штаба фронта, находящегося в пути, связи с Генштабом, армиями и группами ген. Рейтера и Ермакова нет.

Командующий фронтом, находящийся в штарме 3, имел связь с армиями и Генштабом{8}.

Как только восстановилась связь со Ставкой, я сразу же донес утром Верховному Главнокомандующему о своем местопребывании, сообщил о результатах боя на КП фронта в районе Свень, о том, что мы нанесли урон колонне мотопехоты противника и что ни один документ штаба не попал в руки врага.

В донесении была кратко изложена и суть принятого мной решения о контрударе с перевернутым фронтом с целью прорвать кольцо окружения и выйти на новый рубеж обороны.

Штаб 3-й армии между тем получил радиограмму с копией приказа командующему 50-й армией о том, что он должен вступить в исполнение обязанностей командующего Брянским фронтом, так как Ставка, получив по радио донесение от начальника штаба фронта, считала, что меня уже нет в живых.

Но с получением моего приказа в армиях и донесения Верховному Главнокомандующему о моем нахождении в 3-й армии все стало на свои места.

Обстановка на участке фронта была в это время следующей. 13-я армия к исходу 7 октября занимала рубеж Погар, Муравьи, Знобь, Голубовка, ст. Суземка правым флангом — на запад, центром — на юг, левым — на юго-восток. В соответствии с указаниями Ставки и моим приказом командующий 13-й армией принял решение, прикрывшись с фронта, нанести удар в направлении ст. Суземка, Орлия, Хвощевка, Калиновка, Беляево, т. е. сначала на юг, а затем на восток. Главный удар 13-я армия наносила силами 132-й и 143-й стрелковых дивизий и 141-й танковой бригады.

Противник к этому времени охватывал левый фланг 13-й армии и, по данным разведки, намеревался нанести удар в общем направлении на Трубчевск с целью окружения частей 13-й армии.

О том, как начала действовать 13-я армия, вспоминает член Военного совета армии Марк Александрович Козлов{9}:

Рано утром 9 октября отряды прорыва 132-й и 143-й стрелковых дивизий с приданными танками 141-й танковой бригады пошли в атаку в районе Негино. Одновременно все тракторы, стоявшие в этом районе на опушке леса, завели моторы и своим шумом имитировали движение танков. Дивизионная артиллерия обрушила огонь на позиции противника. Атака была неожиданной и успешной. В Негино мы уничтожили до полка пехоты, захватили штаб полка, разбили 15 противотанковых орудий. Через Негино прошли 132-я и 143-я стрелковые дивизии и первый эшелон штаба армии.

Но через три часа противник, собрав свои силы, закрыл выход остальным частям армии. Подошедшая 6-я стрелковая дивизия стремительной атакой вновь опрокинула противника. За нею прошла часть второго эшелона армии и резервы командарма{10}.

О действиях 132-й дивизии имеются более подробныесведения. В ночь с 8 на 9 октября эта дивизия скрытно оторвалась от противника на занимаемом ею участке обороны по южной кромке Брянских лесов и, совершив марш, прибыла в район сосредоточения. Здесь дивизия была усилена небольшим отрядом танков. 9 октября неожиданной атакой части дивизии выбили противника из Негино, открыв выход из окружения. Далее дивизия с боями следовала через Алешковичи, Шилинки на Подлесные, за которыми располагался большой лесной массив. Здесь части остановились на привал. На другой день, установив связь с партизанами, 132-я стрелковая дивизия выбила противника из Хинельского лесокомбината, закрывавшего путь через шоссе Глухов — Севск и игравшего большую роль в снабжении действовавших на Орловском направлении танковых войск Гудериана.

На шоссе в деревнях Познятовка и Веселая Калина располагались части выдвигавшейся на фронт из глубокого тыла крупной мотомеханизированной колонны противника. В результате обхода гитлеровцев частями 132-й дивизии с обоих флангов и решительной атаки враг был выбит из Познятовки и Веселой Калины, причем большая часть солдат и офицеров и боевой техники была уничтожена. В бою за Веселую Калину был тяжело ранен командир 132-й стрелковой дивизии генерал-майор С. С. Бирюзов. В командование дивизией вступил начальник штаба дивизии полковник Мищенко. Смертью храбрых здесь погибли командир батальона старший лейтенант Артищев, политруки рот Гарин, Слинько, Гайсман.

О начале действий 13-й армии в этот период Гудериан в своих воспоминаниях писал:

Вечером 8 октября 1941 г. было получено донесение из 35-го корпуса о том, что противник оказывает сильное давление на наши войска, расположенные севернее Суземки (западнее Севска). Отсюда можно было заключить, что окруженные южнее Брянска русские войска пытаются прорваться на восток… 9 октября русские продолжали свои попытки прорваться в районе населенного пункта Суземки. Русские стремительно атаковали правый фланг 293-й пехотной дивизии, оттеснив дивизию к Суземке и Шиленке.

Далее Гудериан отмечал, что командованию пришлось подтянуть в этот район значительные силы, в том числе весь 48-й танковый корпус. Он признал, что через созданный ими рубеж вдоль дороги Середина Буда — Севск удалось прорваться войскам 13-й армии во главе со своим штабом. Гудериан лживо уверяет, что это были небольшие группы. В действительности, как мы видели, это были не какие-то случайные группы, а вполне определенные соединения и части.

С начала боев с перевернутым фронтом я находился с 3-й армией. Эта армия оказалась в самых тяжелых условиях. Ей предстояло пройти с боями наибольшее, по сравнению с другими армиями, расстояние по труднопроходимой местности восточный берег реки Десны и весь район от Трубчевска на восток и северо-восток до р. Свана были болотистыми и в условиях дождливой осени 1941 г. многие места стали почти непроходимыми.

Чтобы укрепить моральный дух воинов армии, нацелить их на выполнение трудной задачи в эти дни от имени Военного совета фронта я обратился к ним со следующим воззванием:

К бойцам, командирам и политработникам частей Крейзера.

Товарищи бойцы, командиры и политработники частей Крейзера!

Гитлеровская фашистская банда… пытается прорваться к жизненным центрам нашей страны. Части Красной Армии своей грудью героически защищают каждую пядь советской земли… изматывая и уничтожая живую силу и технику врага… Фашистский зверь, несмотря на огромные потери… пытается любыми средствами добиться успеха до начала зимы. Но этому не бывать. Враг не пройдет. Вы, советские бойцы и командиры, крейзеровцы, уже нанесли врагу не один чувствительный удар… Вашим примером мужества и отваги, умением вести бой в сложной обстановке гордится вся Красная Армия.

Обстановка, в которой вы действуете, очень сложная. Но чем сложнее обстановка, тем сильнее должна быть наша организованность, дисциплинированность, мобилизованность и решимость бороться до последней капли крови за честь и свободу нашего народа… В этой решительной схватке не может быть середины: или мы разгромим гитлеровскую армию, или гитлеровцы разграбят нашу цветущую землю, поработят ее и зальют кровью миллионов советских людей. Лучше геройская смерть за свободу и счастье нашего народа, чем рабство у презренного врага — германского фашизма.

Товарищи бойцы и командиры, в этот грозный час для нашей Родины вы должны сохранить организованность, спаянность и четкую связь частей и подразделений. Бейте врага и днем и ночью, не давайте ему ни одной минуты покоя. Еще крепче бейте по тылам противника, расстраивайте его коммуникации — пути сообщения. Каждую минуту будьте начеку. Враг коварен и беспощаден, но всеми нашими силами он будет уничтожен и сметен с лица земли. Смелее и решительнее действуйте против фашистских разбойников с тыла, множьте ряды героев Отечественной войны.

Товарищи! Вспомните грозные годы гражданской войны, когда наши отцы с железной стойкостью, не щадя своих сил и самой жизни, в борьбе с врагами народа отстояли честь и свободу нашего отечества. Теперь, когда мы на протяжении двадцати лет мирного периода, отказывая себе во всем, создали свободную и радостную жизнь нашего народа, кровавый Гитлер пытается отнять все наши завоевания. Вы слышите голос нашей матери-Родины? Она, вручая нам боевое оружие, говорит: сын мой, будь смел и бесстрашен в борьбе с заклятым врагом. На тебе лежит защита матерей, жен, сестер и детей — в твоих руках их жизнь и счастье. Так бей же фашистского зверя со всей силой. Отомсти ему за мучения нашего народа…

Военный совет фронта уверен, что бойцы, командиры и политработники частей Крейзера, нанося врагу решительные удары, с честью организованно выйдут на указанный командованием рубеж.

Военный совет фронта{12}.

3-я армия в ночь на 8 октября, прикрываясь сильными арьергардами, оторвалась главными силами от противника и к утру совершила марш в 60 км. Это очень редкий случай марша пехоты такой продолжительности.

Первое организованное сопротивление части 3-й армии встретили на рубеже Уты, Арельск, где противник создавал оборону в бывших наших укреплениях. Бои на этом рубеже велись с 8 по 11 октября. К 12 октября наши части сломили сопротивление врага и вышли на рубеж Салтановка, Святое. Здесь гитлеровцы также сумели организовать оборонительный рубеж, стремясь во что бы то ни стало задержать наши части и принудить их к сдаче.

Армия должна была преодолеть этот рубеж, нанеся удар на Навлю. Этот удар был решающим потому, что предстояло прорвать последний большой заслон противника и выйти из лесов и болот на более удобную для маневренных действий местность.

К 12 октября противник прочно закрыл выходы из лесов по линии Навля Борщево — Погребы — Локоть. Проведенный 11 октября бой не принес нам успеха. Тогда я решил на направлении главного удара 3-й армии, на участке 269-й стрелковой дивизии, побывать в ротах. Примерно в 4 часа утра я пошел по позициям одного из полков, готовившегося к атаке. Побывал почти во всех ротах и, поговорив с солдатами и командирами, постарался поднять их настроение. Оценив обстановку, которая сложилась на участке этой дивизии, я установил, что прорыв позиций противника возможен в направлении дома лесника. Я поставил двум командирам батальонов задачу: окружить противника, который оказывал большое сопротивление в районе Борщево. Это имело решающее значение для прорыва фронта противника и выхода из окружения.

К 5 часам утра 12 октября, за два часа до восхода солнца, один батальон 269-й стрелковой дивизии, пользуясь лесными тропами и малопроходимой местностью, вышел в указанный ему район — к домику лесника, что в 3 км восточнее Борщево, и таким образом оказался в тылу боевых порядков противника, действовавшего на направлении Борщево. Почти одновременно второй батальон, следовавший за первым, тоже вышел в указанный ему район и занял исходное положение для атаки. Удар планировался с тыла и с фронта одновременно. Чтобы достигнуть внезапности, сигналом общей атаки должна была послужить ночная атака батальона, вышедшего к домику лесника. Он играл главную роль в этом бою. Второй батальон, наносивший удар также из тыла, но несколько правее, должен был немедленно подхватить атаку первого батальона и, как бы наращивая удар по фронту, смело и решительно ударить по врагу.

Около 5 час. 30 мин. мы с командиром 269-й стрелковой дивизии полковником А. Е. Чехариным находились на южной окраине Борщево. Волнение не оставляло нас в томительные минуты ожидания. Связи с батальоном установить нельзя было ни по радио, ни другими средствами, так как это могло обнаружить его присутствие в тылу врага. Мы опасались, что какая-нибудь случайность сорвет выполнение нашего замысла, помешает батальону своевременно и в намеченном направлении атаковать врага. Но мы верили, что командир батальона и командиры рот проявят максимум инициативы, настойчивости и самоотверженности для выполнения задачи.

Во время моей беседы с офицерами батальона один из них сказал: Товарищ командующий, задача нам понятна, успех нашей атаки важен для судьбы всей нашей армии, а может и для родной Москвы. Не подкачаем, крови своей не пожалеем.

Молодой звенящий голос произнес эти слова с такой силой, что все невольно встали.

Время тянулось медленно. Ожидание было тяжким.

Вдруг, резко нарушая тишину, донеслась густая пулеметная и ружейная стрельба, разрывы гранат и мин, а затем, покрывая все, могучее русское ура. Долгожданная атака первого батальона началась. Я снял фуражку и облегченно вздохнул.

В это время к нам подошел секретарь партийной комиссии фронта полковой комиссар Шкумок. Я молча пожал ему руку. Сердце наполнилось гордостью за наших советских людей.

Почти сразу в одном километре южнее дома лесника началась атака второго батальона, он действовал также в направлении Борщево вдоль железнодорожной насыпи. Чехарин, приложив руку к козырьку, посмотрел на меня уставшими от бессонных ночей глазами, в которых горел огонек уверенности в успехе, и спросил разрешения дать сигнал общей атаки с фронта. Взвилась ракета, и два полка развернутым фронтом при поддержке 10 танков пошли вперед, атакуя с фронта, ободренные героизмом атаковавших с тыла. Артиллеристы, минометчики, пулеметчики своим метким огнем поддерживали действия пехоты и танков. Дождь со снегом, шедший всю ночь, прекратился.

Выход наших подразделений в тыл, их внезапный дерзкий удар произвели ошеломляющее впечатление на врага. Благодаря согласованности действий всех участвующих в контратаке войск вражеская линия обороны была прорвана, противник на этом участке был уничтожен и выход из лесов открыт{13}.

Следующие несколько дней на рубеже Борщево, Навля шли ожесточенные бои, две дивизии первого эшелона не смогли пробить заслона противника. Создалась очень тяжелая обстановка для всей 3-й армии. Никаких свежих сил у нас не было, чтобы наращивать удар. Необходимо было, чтобы люди, уже истратившие все свои силы в безуспешных атаках, вновь обрели их. Опрокинув противника хотя бы на узком участке фронта, мы могли поднять людей на смелые и самоотверженные действия. Решение любой задачи нужно искать в людях, показав им значение успеха их действий для армии, фронта, для нашей страны.

Бои эти были яростными и кровопролитными, но достигли цели, пробили брешь в обороне противника на важном для нас направлении.

Гудериан писал:

11 октября русские войска предприняли попытку вырваться из трубчевского котла, наступая вдоль обоих берегов р. Навля. Противник устремился в брешь, образовавшуюся между 29-й и 25-й мотодивизиями, занимаемую 5-м пулеметным батальоном…

13 октября русские продолжали свои попытки прорваться между Навлей и Борщево. Для усиления 47-го танкового корпуса пришлось направить некоторые части 3-й танковой дивизии и 10-й мотодивизии 24-го танкового корпуса. Несмотря на эту помощь и ввиду потери подвижности наших частей, группе русских численностью до 5000 человек{14} удалось прорваться и достичь Дмитровска (Дмитровск-Орловский)…{15}.

Гудериан писал также о катастрофическом понижении морального духа немецко-фашистских войск, несмотря на значительные успехи, что явилось следствием жестокого сопротивления и большой активности и напора наших войск при контратаках.

В связи с прорывом фронта в районе Борщево, Навля противник проявил большую, чем обычно, активность своей авиации: в течение 12–13 октября он усиленно бомбил участок прорыва, пытаясь остановить или хотя бы замедлить наше продвижение. Действия авиации приносили нам большие неприятности. Беда в том, что у нас было очень мало зенитной артиллерии. Авиация противника хорошо наводилась с земли. Нами был перехвачен разговор вражеского самолета с землей, причем с земли указывались цели в районе Борщево. Мы поняли, что наводчик видит эти цели.

Часов в 8 утра 13 октября после успешного боя, в результате которого был прорван фронт противника, мы с командиром 269-й стрелковой дивизии, секретарем партийной комиссии фронта и группой офицеров после бессонной ночи зашли в один из домиков на восточной окраине Борщево, чтобы перекусить. Здесь мы пробыли не более 30 минут, а командир 269-й стрелковой дивизии и того меньше, так как спешил вернуться в дом лесника, куда переходил КП дивизии.

Спустя несколько минут после того, как мы оставили дом, над Борщево появилось до десятка пикирующих бомбардировщиков Ю-87, которые, образовав круг, начали бомбить этот злополучный дом. Самолеты противника, как видно, наводились на наш передовой КП. В этом не было ничего удивительного, ибо район восточнее села незадолго до этого занимался противником и его корректировщики, оставшись в нашем тылу, наводили свою авиацию на цели.

К 10 часам утра я с группой офицеров вновь вернулся на передовые командные пункты дивизий, части которых развивали наступление. Сначала я побывал на КП 137-й дивизии. Этой дивизией командовал замечательный командир И. Т. Гришин{16}. После этого я снова поехал на КП 269-й стрелковой дивизии, который расположился у домика лесника, речь о котором шла выше. Здесь же невдалеке, в лесу, разместился и КП 3-й армии, на котором были командарм Я. Г. Крейзер, член Военного совета Ф. И. Шекланов и начальник штаба А. С. Жадов. Они уверенно руководили своими войсками. Спустя 20 минут после того, как мы сюда приехали, появились пикировщики врага и начали бомбить КП дивизии и боевые порядки артиллерии, которая занимала невдалеке огневые позиции.

Здесь я был ранен в правую ногу и в правое плечо несколькими осколками авиационной бомбы. Этой же бомбой был ранен и секретарь партийной комиссии фронта Шкумок, очень способный партийный работник и храбрый воин. Мы спаслись чудом, так как самолет точно пикировал на нас, а мы стояли рядом с домиком, у большой сосны. Я, облокотившись на сосну, наблюдал в бинокль за действиями наших войск и противника. Рядом со мной стоял Шкумок и что-то докладывал мне о членах партии. В это время пикировщик врага уложил бомбу в 3 м от нас, но она разорвалась с противоположной стороны сосны. Это и спасло нас. Взрывной волной и осколками меня оглушило и сбило с ног. Шкумок получил более легкое ранение. Нас подняли, перевязали и понесли в лес, где стояла моя машина, и положили в нее. Затем отвезли меня на опушку леса, к которой примыкало поле, усеянное стогами сена. У одного из них мы организовали своеобразный КП. Со мной находился адъютант, несколько офицеров для поручений и медработник. Я был в полном сознании.

Через 10–15 минут после ранения ко мне подошли командующий 3-й армией Я. Г. Крейзер, член Военного совета Ф. И. Шекланов и начальник штаба А. С. Жадов. Они заверили меня, что примут все меры, чтобы выполнить приказ командования фронта и Ставки Верховного Главнокомандования. О моем ранении они сразу же сообщили в Ставку.

В 20 час. 30 мин. 13 октября в темноте меня положили в самолет По-2, чтобы, по приказанию Ставки, отвезти в Москву. Сел оо мной и мой адъютант Хирных.

Двукратная попытка поднять самолет в воздух не увенчалась успехом. Взлетная площадка была выбрана не совсем удачно. Она представляла собой сжатое поле с высокой стерней. Выпавший накануне снег растаял, земля раскисла и стала топкой, как болото. Все это затрудняло взлет.

Тогда летчик Кошуба, чтобы не перегружать самолет, попросил меня не брать с собой адъютанта. Я долго на это не соглашался, так как мне жаль было оставлять такого храброго и преданного делу офицера, каким был В. П. Хирных. К тому же я был в очень тяжелом состоянии. Помощь и просто присутствие близкого человека были мне необходимы. Но в конце концов, скрепя сердце, я вынужден был предложить Хирных оставить самолет, что он и сделал со слезами на глазах. Офицер был крайне обеспокоен тем, что мне будет тяжело без его помощи в пути. Лететь над прифронтовой полосой на утлом самолете было весьма рискованно, и только темная ночь была нашим прикрытием.

Может быть, эти слезы у Хирных были вызваны тяжелым предчувствием, что мы больше никогда не встретимся с ним. На следующий день после того, как мы расстались, Хирных был убит осколком снаряда.

С болью в сердце я узнал о гибели этого скромного и мужественного юноши, который самоотверженно выполнял свою незаметную, но столь необходимую в условиях фронта работу. Будучи в госпитале, я известил о его смерти родителей и жену.

После того как Хирных, пожав мою руку и пожелав счастливого пути, оставил самолет, нам удалось, наконец, оторваться от земли.

В абсолютной темноте наш ночной бомбардировщик набрал высоту и лег на курс.

Сначала мы взяли курс на юго-восток, а затем повернули на север, на Москву. Нас окружала почти полная темнота, лишь в двух местах пылали пожары. Один из них был, по-видимому, в районе Локоть, а другой где-то севернее, где наши части вели тяжелые бои.

Время тянулось медленно. Меня мучила боль, жажда и холод. Пора была осенняя, а я был укрыт довольно легкой шинелью. Время от времени я впадал в забытье, затем сознание вновь возвращалось. В один из таких моментов я услышал, что мотор работает тихо. Ну, видимо, прилетели, — подумалось мне, ведь летим уже целую вечность, почему не светает? В действительности, как мне сказал Кошуба после моего выздоровления, мы были в воздухе около трех часов. Я стал опять забываться, но чихание мотора и ощутимое снижение самолета окончательно привели меня в сознание. Вот, наконец, садимся, — мелькнула мысль, и чувство покоя наполнило мое сердце.

Однако не успел я толком осмыслить происходящее, как почувствовал сильный удар, затем меня подбросило вверх и снова ударило. Последним ощущением было то, что мы перевернулись. Затем я снова потерял сознание. В себя я пришел от боли в левом боку, на котором лежал, и от холода. Сильно болели также раненые нога и плечо. Так я лежал довольно долго, чувствуя, что случилось что-то неладное. Наконец, послышался голос Кошубы, он спрашивал, жив ли я. Я спросил его в свою очередь, что случилось. Оказывается, мотор самолета сдал, и мы спланировали, грохнулись в полнейшей темноте на землю. Кошуба был на ногах, он отделался, к счастью, легкими ушибами, но не пришел ко мне на помощь сразу, потому что тоже потерял сознание, и, видимо, не столько от удара, сколько от нервного потрясения. Он еще до удара самолета о землю понимал катастрофическое положение. Это был человек долга. Чувство ответственности за жизнь и безопасность командующего фронтом в момент чрезвычайной опасности заставило его собрать всю энергию и волю. Он не терял самообладания, пока держал штурвал, и пытался управлять падающей машиной. Но, когда самолет коснулся земли, силы оставили Кошубу, и лишь через 15–20 минут он снова пришел в себя и стал действовать.

Я попросил летчика найти соломы или дров для костра, чтобы хоть немножко согреться. Кошуба ушел, освещая себе путь карманным фонарем. Вернулся он неожиданно быстро и рассказал, что рядом стоит дом, по-видимому, мы находимся возле какого-то села. Тогда я попросил его позвать людей, чтобы они помогли ему внести меня в дом. Что происходило дальше, я помню весьма смутно. Во всяком случае, понял, что меня перенесли в дом. Эта процедура отняла у меня остаток сил, я снова потерял сознание и пришел в себя уже лежа на кровати, когда мне дали выпить чего-то горячего. После этого я почувствовал себя лучше, но потом снова несколько раз терял сознание.

Весной 1959 г. в один из воскресных дней я решил съездить в места, где упал наш По-2, и обстоятельства этого случая раскрылись для меня с другой стороны. Обо всем мне рассказали жители д. Пилюгино Иваньковского района Тульской области, в огородах которой мы оказались в октябрьскую ночь 1941 г.

Подъехав к д. Пилюгино, мы встретили старушку Седякову, которая проводила нас к тому месту, где некогда приземлился наш самолет. Это было на ее огороде, возле старых ветел. Осмотрев место, я осведомился о том, можно ли найти людей, приютивших меня в ту тревожную ночь.

— Это Петяшины, — ответила старушка, — вот дом, где вы тогда лежали, но хозяева сейчас в другом месте, я провожу Вас к ним.

Через несколько минут мы оказались у калитки чистенького дворика, в глубине которого стоял обычный в Подмосковье бревенчатый домик с резными наличниками. Во дворе пожилая высокая женщина кормила кур.

— Вот и сама Антонида Петяпшна, которая хлопотала тогда о Вас больше всех, — сообщила старушка.

Женщина, узнав меня, вздрогнула от неожиданности, но, быстро оправившись, сказала:

— Я, признаться, думала, что Вас нет в живых.

Мы зашли в дом, хозяйка познакомила нас со своей матерью, 80-летней старушкой Натальей Антоновной. Вскоре в доме собрались и другие односельчане; из их рассказов выяснились многие обстоятельства этого случая.

Суровая осень 1941 г. была для колхозников Подмосковья очень тревожной. Враг рвался к столице. В ясные вечера видны были на горизонте кровавые сполохи далекого зарева, по дорогам на запад шли солдаты, двигались автомашины, иногда танки и артиллерия.

Муж Антониды Петяшиной, старший лейтенант, тоже на фронте. Давно не получала вестей от него, и все мысли молодой женщины были с теми, кто воевал, проливая кровь за родную землю. Да кто тогда в их деревне Пилюгино не был думой с фронтовиками? У соседки Прасковьи Седяковой сын на фронте, у Анастасии Седяковой муж, у Семеновой четверо сыновей ушли в армию. Да разве только в Пилюгино? Во всем Иваньковском районе, во всей Тульской области и по всей необъятной России люди жили одними горестями и надеждами с теми, кто защищал подступы к столице.

Тем памятным вечером легли как всегда рано. Работы осенью невпроворот, а мужчин в колхозе им. Карла Маркса не осталось вовсе, если не считать нескольких стариков.

В доме была мать, Наталья Антоновна, да пятилетняя племянница Шура.

Отец Василий Алексеевич, ему перевалило тогда за седьмой десяток, дежурил в ту ночь вместе с дедом Евдокимом Антоновичем Смирновым, охраняли колхозное добро, да смотрели, чтобы ненароком не проник и вражеский лазутчик.

Старики сошлись у конюшни, закурили цыгарки. Василий Алексеевич привычным движением разгладил усы и, глядя на черное небо, сказал:

— Далеко зашел германец, но не видать ему ни Тулы, ни тем паче Москвы. Соберут наши силу, я думаю, да и дадут ему по хребтине.

— Надо бы, — отозвался Евдоким.

— И свернут ему шею, — продолжил свою мысль Петяшин.

— Нелегкое это дело, а свернут.

И, вдруг, обернувшись на запад, тревожным шепотом сказал:

— Слышишь, самолет идет, да как низко.

Оба старика настороженно прислушались: явственно доносился прерывистый рокот и чиханье мотора, но вскоре все стихло.

— Непонятно, ушел в сторону, что ли? — задумчиво протянул Василий Алексеевич.

И вот, как бы в ответ на его слова, совсем недалеко раздался сильный треск, а затем и глухой удар о землю.

— Упал самолет-то, видно, наш он или вражеский, — взволнованно сказал Петяшин. — И, сдается, где-то возле огорода Прасковьи Седяковой.

— Евдоким, беги быстрее к бригадиру Анне Александровне, пусть она соберет несколько человек, может помощь какая срочная нужна, а может и шпионов ловить потребуется, а я пойду искать самолет. Это где-то недалеко.

Старики, забыв про годы и недуги, бегом пустились в разные стороны.

Василий Алексеевич кратчайшим путем по огородам пошел в сторону, где упал самолет. Выйдя за крайнюю избу, он увидел, что одна из трех старых ветел, что росли по границе седяковского огорода, была поломана, возле нее на боку лежал маленький самолет с отломленным крылом.

— Люди-то, видно, неживые, — сказал про себя Василий Алексеевич и прибавил шагу, и тут, вдруг, увидел, что возле самолета маячит плохо различимая в темноте фигура человека. Да, человек в летном шлеме и больших сапогах уже шел ему навстречу. — Может, немец, — мгновенно мелькнуло у Петяшина, и он крепко сжал в руках старую берданку.

— Кто будешь? — строго окликнул он пилота.

— Свой, папаша, беда у меня приключилась большая, помоги мне скорей, давай людей, да носилки или телегу какую-нибудь. Человека тяжелораненого, генерала с фронта я вез, да машина моя сдала, чудом не разбились насмерть.

В голосе летчика было столько заботы и беспокойства, что как-то нутром понял старый сторож, что перед ним друг.

— Иди, иди к генералу-то поскорее, жив ли он уж, — ворчливо сказал дед. А сам стариковской рысцой затрусил в темноте в деревню. Возле хаты Марии Семиной встретил он группу колхозников во главе с бригадиром полеводческой бригады Анной Смирновой. Здесь, кроме его напарника, были дед Федор Щеглов, колхозница Евдокия Липовкина и еще несколько человек.

Василий Алексеевич, с трудом переводя дыхание, рассказал о результатах своей разведки.

Тут инициативу взяла Анна Александровна Смирнова. Недавно она стала бригадиром, война заставила (надо фронтовиков заменять), и хоть грамоте самоучкой научилась, оказалась энергичным и толковым руководителем.

— Сейчас в сарай за рыдванкой{17}, - раздался ее решительный голос, да настелить овсяной соломы, она помягче, и быстрей за генералом.

— Надо бы коня запрячь, — сказал кто-то неуверенно.

— Сами повезем, — резко возразила Анна. Это быстрей и спокойней для раненого. Время-то не ждет.

Через 10 минут рыдванка, устланная овсяной соломой, подъехала к самолету.

— Ну, ребята, аккуратно надо поднять человека. Во что ранен-то он? оборачиваясь к летчику, тихо спросил Василий Алексеевич.

— В правое плечо и ногу, — ответил ему так же тихо пилот Павел Кошуба.

Осторожно подняли колхозники раненого.

— Куда повезем-то его? — спросила Анна Александровна.

— Конечно, к нам, — отозвалась подошедшая Прасковья Седякова, — наш дом ближний.

— Везем ко мне, — впрягаясь за коренного, безапелляционно заявил дед Василий. — Я первый нашел человека, моему дому и честь, а главное, кто лучше моей Антонидки обойдется с раненым? Кто? — настойчиво повторил дед.

Возражать никто не стал, и рыдванка медленно тронулась, врезаясь колесами в мягкую огородную землю.

Не училась Антонида Петяшина на курсах медсестер, да и в школу-то походила одну-две зимы. Но не было на селе приветливее женщины, чем она. Высокая, белокурая, она была спора в работе, а с людьми мягка и обходительна. Потому и повезли раненого в дом к Василию Петяшину, хоть было до него дальше и не был он лучшим в деревне.

Во дворе раненого осторожно сняли с рыдванки и положили на наскоро сбитые в виде носилок доски. Медленно внесли по шаткому крылечку сначала в сени, а потом в горницу. В спешке забыли предупредить домашних Петяшина, и они крепко спали.

Когда Антонида услышала в комнате голоса, ей почудилось, что муж вернулся. Она резко вскочила с постели и, увидев импровизированные носилки, бросилась к ним. Тут же, поняв свою ошибку, она все-таки не могла избавиться от ощущения какой-то неуловимой связи между судьбой мужа и этого человека.

Быстрыми ловкими движениями сменила она белье на кровати, взбила подушки. Отрывисто бросила матери: Достань из печи молоко топленое.

Через немногие минуты раненый лежал на кровати. Несколько глотков молока, покой и теплое внимание окруживших его людей облегчили страдания. Он открыл глаза и поблагодарил собравшихся.

По просьбе летчика была установлена охрана у самолета. Дед Василий запряг коня и вместе с бригадиром поехал в райцентр Иваньково сообщить районному начальству о происшествии, чтобы оно приняло меры к скорейшей доставке генерала в Москву.

Раненому было тяжело. Беда заключалась в том, что деревенский фельдшер, несмотря на свой пожилой возраст, на днях ушел добровольцем в армию, а нового не назначили.

Антонида с помощью Кошубы помогла больному. На грудь ему положили полотенце, смоченное холодной водой, раненую ногу положили высоко на подушки, поправили повязку на плече. Лишь по тому, как плотно были сжаты его зубы в те минуты, когда он приходил в себя, можно было понять, как болезненны его раны. Во второй половине ночи он забылся тяжелым горячечным сном. Ни на минуту не оставляла его Антонида, она сидела у койки, подложив руку под его горячую голову. Кошуба шепотом рассказал ей, что генерал был ранен на фронте осколками вражеской авиабомбы, сброшенной с пикирующего бомбардировщика, в момент, когда он непосредственно руководил ожесточенным боем своих соединений. Летчик не назвал фамилии раненого, не сказал, кто он по должности и откуда они прилетели. Все это, видно, было тайной, и Антонида не стала расспрашивать. Муж приучил ее к этому…

В конце продолжительной беседы, состоявшейся в домике Петяшиных, Антонида грустно сказала: Отец уже умер, года-то его были и тогда немалые. А как вы? Сколько я тогда передумала, сумеют Вас вылечить или нет. Ведь Кошуба-то, ваш летчик, крепко хранил военную тайну, так и не сказал мне вашей фамилии.

— Да ничего, дело обошлось благополучно.

Стоит сказать здесь несколько слов о Кошубе, который стал Героем Советского Союза. Спустя несколько месяцев я получил от него следующее письмо:

Генерал-полковнику тов. Еременко.

Прошло 3 месяца, как нас с Вами сблизила Великая Отечественная война, общее дело борьбы с гитлеровскими захватчиками.

На всю жизнь останется в памяти Борщево, часы, когда я выполнял правительственное задание по сохранению Вашей жизни, которой Вы сами тогда так мало дорожили.

Я сейчас дважды счастлив: первое то, что Вы, кто был так близок и дорог для меня и чья жизнь зависела от моих усилий, — здоровы и беспощадно уничтожаете фашистские орды. Второе — я получил самую высокую правительственную оценку за спасение Вашей жизни, — мне присвоено звание Героя Советского Союза. Это обязывает меня быть готовым выполнить любое правительственное задание.

Желаю Вам здоровья и боевых успехов в разгроме гитлеровских банд.

До скорой встречи с победой!

Ваш Павел Кошуба.

Впоследствии летчик погиб смертью героя при выполнении другого важного правительственного задания.

В то время, когда я лежал в бессознательном состоянии в доме Петяшиных, Генеральный штаб и Ставка Верховного Главнокомандования разыскивали меня. Из штаба фронта было сообщено, что я вылетел, а в Москве нас все еще не было, несмотря на то, что уже дважды истекло время, необходимое на полет от Борщево до Москвы.

Наконец, в Генеральном штабе было получено сообщение местных органов НКВД об аварии самолета По-2, на борту которого находился генерал.

Утром 14 октября из Москвы пришла санитарная машина с врачом, а во второй половине дня я уже лежал на операционном столе Центрального госпиталя, начальником которого был полковник Мандрыка. Операция была довольно мучительная: из ноги осколки удалось извлечь, но один довольно крупный осколок, засевший в грудной клетке, достать так и не удалось. После операции меня перевели в палату. Температура доходила до 39°; хотя сознание больше не оставляло меня, состояние было тяжелое, и я, грешным делом, думал, что не выживу.

Ночью 15 октября госпиталь, где я лежал, посетил Верховный Главнокомандующий. Он расспросил меня о делах на фронте и обстоятельствах моего ранения и пожурил за то, что я не берег себя. Прощаясь со мной, он приказал начальнику госпиталя отправить меня на следующий день самолетом в Куйбышев.

Мое пребывание в госпитале совпало с тяжелым положением в столице. 17 октября было решено отправить меня на самолете в Куйбышев, но администрация госпиталя уже 16-го эвакуировала всех больных. Ко мне дважды приходили с просьбой, чтобы я отправился 16-го поездом, говоря при этом: Зачем вам лететь на самолете? Мы вас лучше устроим поездом, дадим хорошее купе мягкого вагона. До Куйбышева двое суток езды поездом, а на самолете сейчас неудобно лететь. Я согласился ехать поездом. Однако сразу же, когда меня доставили в вагон, я почувствовал, что путешествие будет трудным. Мне предстояло ехать в поезде, составленном из приспособленных для этой цели маленьких дачных вагонов. Лежать я мог только на спине, и так как комплекцией природа меня, как говорится, не обидела, то разместить меня на вагонной койке не удалось, и меня положили прямо на пол в проходе вагона. К счастью, на вокзал приехал начальник тыла Красной Армии генерал-полковник А. В. Хрулев. По его указанию меня перенесли в вагон начальника эшелона и быстро отправили поезд.

До Рязани, однако, мы двигались больше суток и застряли там на неопределенное время. Мое состояние не улучшилось, а, наоборот, стало ухудшаться. Тогда я решил остаться в Рязани. Я попросил к себе через коменданта станции секретаря областного комитета партии. Секретарем Рязанского обкома в то время был Тарасов, очень отзывчивый и внимательный человек. Он приехал на вокзал, и я уговорил его снять меня с поезда и оставить пока здесь, в Рязани. Начальник эшелона, большой чудак, взъерепенился и не хотел отдавать меня. Пришлось местным властям дать ему расписку. Меня сняли с поезда и привезли прямо в кабинет секретаря областного комитета, отсюда я позвонил в Москву командующему военно-воздушными силами и попросил, чтобы меня немедленно отвезли самолетом в Куйбышев. Хотелось скорее вернуться в строй. К утру самолет уже был в Рязани, и меня отправили в Куйбышев. Здесь я попал в эвакуированную из Москвы кремлевскую больницу. Лечил меня профессор Спасокукотский. Дело пошло хорошо, беспокоила, однако, рана в плече. Профессор опасался газовой гангрены, так как все еще держалась температура.

На десятый день моего лечения, поздно ночью, произошел разговор по телефону с представителем Ставки. Я попросил вернуть меня в Москву, чтобы быть в курсе происходящих на фронте событий.

В Москве меня положили в госпиталь, размещавшийся в Сельскохозяйственной академии им. Тимирязева. Здесь, в московском госпитале, я простился навсегда с одним из лучших моих боевых друзей — начальником политуправления Западного фронта дивизионным комиссаром товарищем Д. А. Лестевым. В мою бытность командующим Западным фронтом он был членом Военного совета.

16 ноября он навестил меня, мы долго беседовали с ним. На следующий день Лестев прислал мне записочку с офицером из штаба фронта, приехавшим по делам службы в Москву. Приведу ее текст, потому что это было, пожалуй, последнее, что он написал в своей жизни.

Здравствуй, Андрей Иванович! Как здоровье? Желаю успеха. К тебе просьба пришли из своего неприкосновенного запаса папирос. Получилась с этим продуктом заминка. С приветом, от души желаю скорейшего выздоровления.

Д. Лестев. 17.11.41.

Я дал папирос офицеру и собирался уже вздремнуть, как вдруг в палату внесли на носилках человека, прикрытого белой простыней. На мой вопрос, кто это, мне сообщили, что это дивизионный комиссар Лестев.

— Ранен? — спросил я.

— Он уже умер, — ответил начальник госпиталя.

В условиях войны это случай по существу вполне обычный.

Тем не менее он потряс меня до глубины души. Вчера человек был полон сил, энергии, 20 минут назад я послал ему папирос, и вот Лестева нет в живых.

Мне рассказали, что Лестев поехал в одну из армий Западного фронта. Командный пункт армии был, к сожалению, размещен крайне неудачно — в домиках вдоль Можайского шоссе. Авиация противника непрерывно бомбила колонны войск, идущие по шоссе. Одна из бомб разорвалась против домика, где у окна стоял Лестев. Осколок бомбы величиной не более сантиметра попал Лестеву в затылок.

Я навсегда сохранил светлую память об этом прекрасном коммунисте и человеке, задушевном товарище, настоящем политработнике.

* * *

Вернемся, однако, к событиям на Брянском фронте.

9 октября, как уже говорилось, неожиданно атаковав противника, ударные части 13-й армии заняли Негино. Противник бежал в панике, бросив большое количество автомашин и боевого имущества. Однако он беспрерывно подвергал наши части сильным ударам с воздуха. 10 и 11 октября войска 13-й армии, развивая контрудар в намеченном направлении, вели упорные бои на тракте Глухов — Севск. Противник с большими потерями был отброшен к Севску.

12 — 13 октября части 13-й армии вели бои в районе Хомутовки. Здесь неприятель сконцентрировал крупные силы и атаковал части армии с севера и юга. В упорных боях армия потеряла часть тылов и артиллерии.

14 — 16 октября, после того, как было преодолено сопротивление противника, армия с напряженными боями продолжала контрудар. Враг понес большие потери и отошел к Хомутовке. На правом фланге армии 6-я стрелковая дивизия 15 октября перерезала тракт Рыльск — Дмитровск-Орловский.

Вот что об этом пишет член Военного совета 13-й армии генерал М. А. Козлов:

Противник, разгадав направление нашего прорыва, организовал сильную оборону вдоль дороги Рыльск — Дмитриев. К этому времени непрерывный дождь с мокрым снегом сделал дорогу непроходимой. И тут, к несчастью, кончилось горючее. Положение стало очень тяжелым. По нашему запросу нам начали сбрасывать горючее на парашютах, но его было мало, — в условиях бездорожья оно быстро расходовалось. Почти весь автотранспорт, сосредоточенный в одном месте, стоял с пустыми баками. Противник, несомненно, это знал и, подтянув силы, начал наступать. На моих глазах наши спаренные пулеметные установки с машин открыли шквальный огонь по врагу, и он, оставив на поле боя убитых, отхлынул назад. Ну, а что же дальше? Ведь не было никакой возможности спасти автотранспорт. После всестороннего анализа сложившейся обстановки и тяжелых раздумий Военный совет 17 октября принял решение уничтожить автотранспорт и другое имущество, чтобы его не использовал враг. Моторы автомобилей простреливались бронебойными пулями, а сами машины пускали под откос в глубокий овраг. Артиллеристы гаубичного артполка, выпустив все снаряды по скоплению противника, последним выстрелом приводили орудия в негодность (в канал ствола сыпали песок). Все это делалось с болью в сердце. Утешало одно враг ничем уже не воспользуется. Кроме того, по акту были уничтожены возимые рации, документы и деньги финансового отдела армии.

Артиллеристы, связисты, танкисты, шоферы, вооружившись винтовками, превратились в пехоту. В час ночи 17 октября наши части прорвали оборону немцев на дороге Рыльск — Дмитриев, а немецкий автотранспорт, который тоже стоял из-за бездорожья, был уничтожен{18}.

17 — 18 октября армия вела ожесточенные бои на переправах через р. Свапа, в районе Нижне-Песочного. Успех форсирования обеспечил смелый удар 6-й стрелковой дивизии, бойцы которой бросились в штыковую атаку под ураганным огнем противника. К утру 18 октября главные силы армии, форсировав реку, вышли в район Нижне-Песочного.

Чтобы облегчить положение 13-й армии, группе генерала Ермакова было приказано нанести контрудар силами 2-й и 121-й стрелковых дивизий в северном направлении на Беляево. Авиация фронта получила приказ непрерывно бомбить противника, препятствующего продвижению частей 13-й армии. В результате всех этих мероприятий части 13-й армии 18 октября с боями переправились у Нижне-Песочного и вышли в район Беляева.

22 октября 13-я армия окончательно вышла из окружения, выполнила свою задачу и заняла рубеж Фатеж, Макаровка. Хотя армия и понесла большие потери, большинство дивизий насчитывало более 1500–2000 штыков.

После неимоверно трудного марша в условиях холодной осени, промокшие, истощенные от недоедания, ведя бои днем и ночью, причем далеко не всегда ясно представляя, где находится противник — впереди, справа или слева, воины 13-й армии… вышли… из окружения в составе 10 тыс. человек, все с винтовками, при 32 станковых и 34 ручных пулеметах с 130 автоматами ППШ и 11 пушками. Все коммунисты имели при себе партийные билеты. Те, кто не смог выйти (раненые, больные), оставшись на юге брянских лесов, вскоре организовались в партизанские отряды…, - пишет М. А. Козлов{19}.

В ходе контрудара 13-я армия нанесла гитлеровцам серьезный урон, уничтожив свыше 3 тыс. солдат и офицеров, 30 танков и бронемашин, 650 автомобилей, 11 самолетов, 70 орудий, 15 минометов, около 100 пулеметов и т. д. Таким образом, несмотря на сильнейшие удары противника по ее левому флангу и тылу, армия не только выдержала их, но и, ведя наступление с перевернутым фронтом, нанесла врагу ряд сильных ударов.

Командующий 13-й армией А. М. Городнянский, член Военного совета М. А. Козлов, начальник штаба А. В. Петрушевский{20} умело руководили войсками. В этих боях отличились также и многие командиры, в том числе командир 132-й стрелковой дивизии генерал-майор С. С. Бирюзов (он был ранен в этих боях) и командир 307-й стрелковой дивизии полковник Г. С. Лазько{21}.

О действиях 3-й армии до 13 октября говорилось довольно подробно. В эти дни в результате ряда смелых и решительных атак части 3-й армии смяли противника и вышли из лесов.

15 октября разгорелись новые бои. Главный удар наносили 137-я и 269-я стрелковые дивизии и 42-я танковая бригада.

С 17 по 20 октября 3-я армия вела бои в районе восточнее Брасова. Бои шли в исключительно тяжелых условиях болотистой местности. В ночь на 21 октября части армии прорвали фронт противника, наступая по сплошному болоту, и 23 октября пересекли занятое противником шоссе Фатеж — Кромы.

Таким образом, и 3-я армия выполнила поставленную перед ней задачу, успешно завершила контрудар с перевернутым фронтом и вышла на указанный ей рубеж в районе ст. Поныри, организовав на нем оборону. На новый рубеж с боями вышли все части и соединения армии. Хотя дивизии и понесли огромные потери, некоторые из них все же насчитывали более 2 тыс. штыков.

В результате контрудара 3-й армии противник потерял около 5500 тыс. солдат и офицеров убитыми, 100 пленными, около 250 автомашин, до 50 танков и много другого боевого имущества.

3-я армия была самой малочисленной изармий фронта. Кроме того, она оказалась в наиболее тяжелых условиях боевой обстановки и вынуждена была произвести более сложную сравнительно с двумя другими армиями перегруппировку, чтобы осуществить наступление с перевернутым фронтом.

Командование армии — командующий Я. Г. Крейзер, член Военного совета Ф. И. Шекланов, начальник штаба А. С. Жадов{22}, командующий артиллерией M. M. Барсуков{23} — сделало все возможное, чтобы вывести основные силы армии из окружения. Штаб армии, возглавляемый А. С. Жадовым, во многом помог мне в момент поворота войск фронта на 180°, большую роль в этом сыграла четко налаженная связь.

50-я армия после занятия противником Людинова и Жиздры вынуждена была развернуть свой правый фланг и прикрыться с севера и северо-востока. К 7 октября армия занимала рубеж Ольшаница, Ивот, Дубровка и далее по рекам Десна и Судость Правый фланг армии был повернут на север, центр и левый фланг — на запад. В ночь на 8 октября части армии начали отход на новый рубеж.

12 октября, достигнув района Хвастовичи, 50-я армия вступила в бой с сильной группировкой, которая преградила ей путь на восток и юго-восток. В результате боев к исходу 13 октября армия вышла на рубеж Подбужье, Карачев и сосредоточилась для переправы через р. Рессета.

14 октября армия отбросила противника, преграждавшего ей путь, и форсировала реку под сильным артиллерийским и минометным огнем и бомбардировкой с воздуха. Части несли большие потери. Переправившиеся войска встретили сильное сопротивление превосходящих сил противника. Изменив направление действий, армия нанесла удар на северо-восток, прорвала сильные заслоны врага и двинулась в направлении на Белев.

Разомкнув кольцо окружения и нанеся гитлеровцам большой урон, армия к 23 октября вышла на новые рубежи на р. Ока в районе Белева, севернее того района, который был ей намечен. Сюда вышли 217, 290, 279, 278, 258, 260 и 154-я стрелковые дивизии, танковая бригада, несколько отдельных стрелковых и артиллерийских полков и другие части, входившие в состав 50-й армии. Многие дивизии армии достигли новых рубежей, имея до 3 тыс. человек, артиллерийские батареи, батальоны связи, некоторые даже артиллерийские полки.

50-я армия проявила исключительную маневренность. Командование армии командующий генерал-майор М. П. Петров, член Военного совета бригадный комиссар Н. А. Шляпин, начальник штаба армии полковник Л. А. Пэрн{24} — умело руководило войсками. Большая заслуга бойцов и командиров 50-й армии заключалась в том, что армия при наступлении с перевернутым фронтом нанесла врагу большой урон, вышла из окружения в наилучшем состоянии и заняла новые рубежи обороны. В этой операции смертью храбрых пали достойные сыны нашей Родины, славные военачальники — командующий армией и член Военного совета.

Хотелось бы здесь подробнее рассказать о командарме 50-й М. П. Петрове, которого я лично знал еще в мирные годы.

Генерал-майор Михаил Петрович Петров родился в 1898 г. недалеко от Петербурга в д. Залустюжье. Отец его работал печником в столице. Здесь учеником у отца, а затем слесарем на патронном заводе начал свою трудовую жизнь и Михаил Петрович. В дни революции он вступил добровольцем в Красную Гвардию.

Вот что рассказывал о себе Михаил Петрович в статье Я — советский танкист.

Моя последняя штатская профессия — шофер. До этого я, помогая отцу, пахал, косил. Земли было мало. Родила она скудно. Отец пошел в Питер на заработки. Он клал печи. Я мял глину и таскал кирпичи. Потом меня отдали учиться на слесаря. Исподволь я познакомился с двигателем внутреннего сгорания и научился водить автомобиль. Заправского шофера, правда, из меня не вышло, но, как вы увидите дальше, мои познания не пропали даром. Они даже помогли мне принять участие в исторических событиях.

…Февраль 1917 года. Взбудораженный Петроград. Солдаты восставшего Волынского полка на улицах разоружали офицеров. На Вознесенском проспекте группа солдат остановила автомобиль, в котором ехал тучный генерал. Солдаты потребовали сдать оружие. Тот разразился грубой бранью. Его выставили из машины, отобрали шашку, револьвер и повели в ревком.

Шофер сбежал. Солдаты беспомощно суетились вокруг автомобиля. Я подошел к ним и спросил:

— Товарищи, куда вам ехать?

— А ты что, браток, смекаешь в этом деле? — обрадовались они.

Я сел за руль. Солдаты разместились в машине, зажав винтовки между коленями.

— Куда? — обратился я к ним.

Они назвали адрес.

Оказывается, предстояло арестовать царского министра внутренних дел Штюрмера.

Штюрмера мы взяли на квартире. Министра двора Фредерикса и его жену — на вокзале: супруги собирались бежать от народного гнева за границу.

С тех пор я круглые сутки не расставался с машиной. Отец мой был человек отсталый. Он не разбирался в происходящих событиях и ругательски ругал меня за то, что я связался с бунтовщиками. Он даже перестал пускать меня к себе. Целый день я разъезжал по поручению ревкома на машине, а ночью автомобиль служил мне спальней…

16 апреля я вместе со всем революционным Петроградом пришел на Финляндский вокзал. Тысячи радостно возбужденных, взволнованных предстоящей встречей питерских рабочих нетерпеливо отсчитывали минуты.

Ждали поезда из Финляндии.

Поздно ночью показались огни паровоза. Подлинно, это был локомотив революции… Поезд подошел к перрону.

Из вагона вышел Ленин.

Никакими словами не передать того высокого волнения, которое пережил каждый участник незабываемой встречи вождя и народа.

…В ночь на 26 августа я ночевал у отца. Старик стал пускать меня домой после того, как я вернулся на завод. Завыли сирены, Тревога! Я вскочил…

Генерал Корнилов стоял у ворот революционного Петрограда. Заводы вооружались. Всем рабочим раздавали оружие и патроны.

В эту ночь и я взял в руки винтовку.

С тех пор — уже 21 год — я не расстаюсь с ней.

Торжественный юбилей Красной Армии является для меня двойным праздником. За эти двадцать лет я прошел путь от рядового бойца до комдива.

Двадцать лет назад я еще не умел стрелять. Но каждый пролетарий в душе большевик. Каждый большевик — боец.

…Партия готовила вооруженное восстание. По-своему готовился к нему и я. Каждый день, уходя после работы с завода, я нагружал карманы патронами. К осени у меня скопился солидный запас: 5 тысяч винтовочных патронов и 3 тысячи патронов для нагана.

Мои запасы скоро пригодились. В ночь на 7 ноября я вместе с рабочими, матросами и солдатами штурмовал Зимний дворец и юнкерское училище.

На завод я больше не вернулся: через несколько дней отряды Красной Гвардии пошли бить генерала Краснова. Больше не было слесаря и шофера Петрова. Был красногвардеец Петров.

Все мое образование ограничивалось тогда тремя классами сельской школы. И даже географию родины мне довелось изучать не за школьной партой, а в огне гражданской войны. В Луганске мы били Краснова, Савинкова — в Ярославле, под Симбирском — чехословаков, Колчака — под Белорецкой. Побывал я и в Средней Азии, где боролся с басмачами, и в Закавказье, которое мы очистили от меньшевистских банд. Партия послала меня в Тамбовскую школу комсостава. Оригинальная это была учеба. Шел 1920 год. В Тамбовской губернии бесчинствовали банды Антонова. Бывало так: два-три дня занимаемся, а две-три недели деремся с бандами.

После гражданской войны Михаил Петрович упорно учился. В 1923–1925 гг. он курсант пехотной школы в Тамбове и Закавказской политической школы. В 1932 г. окончил Ленинградские бронетанковые курсы комсостава, а затем командовал учебным батальоном 1-й механизированной бригады. В 1936–1937 гг. Михаил Петрович в качестве добровольца плечом к плечу с трудящимися Испании вел борьбу против мятежников Франко и поддерживавших их немецких и итальянских фашистов. За проявленное мужество и самоотверженность М. П. Петрову присваивается звание Героя Советского Союза.

О своей общественной деятельности в той же статье Михаил Петрович пишет так:

Да не поставят мне в упрек, что я на личном примере хочу показать, как велика и неразрывна кровная связь Красной Армии и советского народа.

…Я удостоен высокой чести. Трудящиеся избрали меня, бойца, танкиста Красной Армии, депутатом Верховного Совета СССР. В меру своих сил и способностей я стараюсь оправдать доверие избирателей. Свято соблюдая клятву, которую каждый красноармеец дает в торжественный час присяги, я честно служу трудовому народу.

Мои избиратели обращаются ко мне с разнообразнейшими требованиями Недавно граждане Можайска просили меня добиться увеличения числа коек в родильном доме… Колхозники пишут мне о том, как они готовятся к весеннему севу. В детстве я занимался сельским хозяйством и могу поговорить с колхозниками о производственных вопросах, которые их волнуют. Мне легко говорить на специальные темы и с моими избирателями-рабочими, а тем более с моими избирателями-бойцами.

Очень часто мои избиратели просят меня рассказать им о гражданской войне. Слушают внимательно, взволнованно. И я думаю:

— Да, наша армия непобедима, ибо за нашей армией стоит весь народ{25}

С первых дней Великой Отечественной войны генерал-майор Петров в качестве командира механизированного корпуса, а затем командующего 50-й армией на фронте. Бесстрашием и волей к борьбе он заражал всех своих подчиненных.

О последних днях отважного командарма я узнал из рассказа его сына инженер-майора А. М. Петрова. Александр Михайлович ездил в те места, где погиб его отец, и сумел собрать некоторые драгоценные подробности о последних днях его жизни.

В боях на р. Рессета Михаил Петрович был тяжело ранен в верхнюю часть обеих ног. Он не только не мог двигаться, но от потери крови почти все время находился без сознания. Штабу армии предстоял длительный путь с боями. Транспортировка тяжелораненого в таких условиях была невозможна. Пришлось оставить генерала Петрова в одной из глухих деревень под надзором врача и медсестры. Полагали, что в последующем, если даже территория не будет в ближайшее время освобождена, Петров по выздоровлении с помощью партизан вернется на Большую землю. Группа красноармейцев во главе с врачом и медсестрой доставили раненого в небольшое лесное село Голынка (Карачевский район Брянской области). Гитлеровцы обошли это глухое селение стороной. Раненого поместили в доме колхозников Новокрещеновых. Красноармейцы после этого вернулись к своим, а врач и медсестра остались. У Петрова началась гангрена. Он приказал медицинской сестре уйти, видимо, для установления связи с партизанами, так как она была уроженкой этих мест. Примерно через неделю дней десять в Голынку нагрянули гитлеровцы-автоматчики. Врач скрылся в лесу. Раненого же перенести не успели, и он остался у Новокрещеновых. Фашисты пожаловали и в этот дом. Хозяйка укрыла генерала старым тулупом и на вопрос врагов ответила, что это лежит ее хворый мужик, ходивший в лес и подорвавшийся на мине. Никто в деревне не видал генерала, и гитлеровцы ушли, по своему обыкновению начисто ограбив крестьян.

После этого случая врач вскоре привел группу пробиравшихся на восток красноармейцев. Они сделали удобные носилки из жердей и перенесли генерала на заброшенный лесопункт в 7 км от деревни. Здесь жил лесник и несколько человек, скрывавшихся советских людей. Гитлеровцы сюда еще не добрались. Здесь Петров был помещен в отдельной комнате, относительная безопасность позволила улучшить уход. Но гангрена усиливалась. Было решено отвезти его в Карачев, где среди врачей районной больницы были верные люди, с тем, чтобы сделать операцию. Начали подготовку к этой сложной перевозке. Сам Петров, однако, не одобрил этого решения. Состояние его резко ухудшалось Пробыв около 10 дней на лесопункте, Михаил Петрович скончался. Ночью он был похоронен. Это была середина ноября 1941 г.

На похоронах присутствовало несколько десятков крестьян и рабочих из Карачева и соседних поселков. Врач в своей краткой речи на могиле сказал, что хороним Героя Советского Союза командующего Петрова (какими войсками командовал умерший, врач не сказал).

В 1956 г. эту могилу показали сыну командарма. Останки Героя были перенесены в Брянск. Тысячи жителей района провожали гроб с прахом М. П. Петрова. Он похоронен сейчас в Брянске на городском кладбище. В дни годовщины освобождения города здесь проводятся митинги.

Итак, все армии Брянского фронта, сохранив организованность, порядок и дисциплину, выполнили основную в создавшихся условиях задачу — вышли из оперативного окружения. Под сильным натиском противника с тыла войска фронта в упорных боях прорвали многочисленные вражеские оборонительные рубежи и сохранили достаточно сил для создания нового фронта обороны. Это было во многом обусловлено своевременностью поворота фронта и постановкой армиям соответствующих ясных и конкретных задач на уничтожение врага и выход из оперативного окружения. (С момента моего ранения руководство войсками фронта приняла на себя Ставка.)

В результате сопротивления войск Брянского фронта, сковавших главные силы 2-й танковой и часть сил 2-й полевой армий противника, и упорных боев при выходе на новые рубежи было на 17 дней остановлено наступление вражеских войск на Тулу. Войска Брянского фронта потрепали большую часть сил ударных группировок немецко-фашистских войск, нацеленных на Москву в октябре и ноябре с юго-запада, через Брянск, Орел, Тулу.

Характерно, что ведомство Геббельса широко рекламировало в то время свои измышления о разгроме войск Брянского фронта. В связи с этим Красная Звезда 13 ноября 1941 г. опубликовала статью генерал-майора Ермакова, отрывки из которой не лишне привести здесь.

4 октября — через три дня после затеянного Гитлером нового наступления немецкое командование известило мир о том, что русские армии Брянского фронта окружены и полностью уничтожены. Неукротимые брехуны из германского генштаба убили в этом сообщении несколько десятков тысяч советских бойцов и командиров, еще большее количество взяли в плен, лишив наши армии множества танков, артиллерии, пулеметов и другого оружия. В добавление ко всему сообщалось, что в числе пленных и убитых имеются советские генералы — Ермаков, Крейзер и другие.

Насколько все это сообщение соответствует действительности, видно хотя бы из того, что один из убитых или взятых в плен советских генералов пишет эту статью. Но не это является главным в лживой фашистской стряпне. Не об этом мне хочется сказать. Правды ради сообщу лишь, что Крейзер жив, здоров и продолжает драться с врагом.

Правда, неблагоприятные условия — численное превосходство гитлеровцев в танках и авиации — сказались в значительной мере и на Брянском фронте и вынудили нас отступить. Фашистам удалось взять Орел и Брянск. Таким образом, мы потерпели неудачу. Но посмотрим, что хотел враг и чего он добился.

К концу сентября фашистское командование сосредоточило на нашем направлении огромные силы — до 500 танков, до 800 самолетов, до 10 дивизий мотопехоты. Из оккупированных районов Франции, Норвегии, Дании, даже из Ливии доставлялись под Брянск танки и самолеты…

1 октября гитлеровцы начали свое, как они утверждали, генеральное наступление. На нашем фронте главный удар наносился по стыку моей группы войск и Городнянского, а второй по правому флангу. Замысел фашистского командования предусматривал захват Севска, Кром, Орла с выходом на Плавск, а затем на Тулу. Здесь должна была действовать главная группировка немецких войск.

Второй группировке было приказано взять Брянск, Карачев, изменить направление и идти на Белев, Одоев, Тулу. В районе Тулы кольцо немецких войск вокруг армий Брянского фронта должно было замкнуться. Перед гитлеровцами, в случае осуществления этого плана, открывалась прекрасная и короткая дорога на Москву. Нечего и говорить, замысел весьма заманчивый.

В первый день наступления на наши части, действовавшие в районе между городом Глуховым и ст. Хутор Михайловский, навалились сразу две танковые немецкие дивизии и одна дивизия мотопехоты. После ожесточенного и героического сопротивления наши войска здесь были потеснены, линия фронта прорвана. В прорыв устремились танки и мотопехота противника, быстро развивая успех. Через два дня противник занял Севск, еще через три дня Орел.

У другой группы немецких войск дело шло сложнее. Бойцы тов. Петрова отбили все атаки первого дня. На второй день немцы высадили в тылу у бойцов Петрова парашютный десант. К вечеру он был уничтожен. Лобовые атаки неприятеля также ни к чему не привели. Наши части не уступали фашистам без боя ни одного вершка советской территории. В результате двухдневных боев на этом фланге враг потерял 48 танков, до трех полков мотопехоты, 18 самолетов, много орудий и минометов.

В это же время гитлеровцы предприняли атаку на наши части, защищающие Карачев. Несмотря на большое численное превосходство врага, мы отбили атаку, полностью уничтожив эсэсовский полк в составе 3500 человек, захватили знамя этого полка, документы и имущество штаба.

В направлении Орла, как я уже говорил, враг добился успеха.

Но главный план гитлеровского командования — окружить и уничтожить армии Брянского фронта — не осуществился ни тогда, ни после. Правда, в процессе борьбы были моменты, когда наши части оказывались обойденными неприятелем. Но за время войны мы научились многому. Окружение уже перестало быть таким пугалом, каким оно казалось иногда в первые дни боев. Как ни пытался враг, ему не удалось посеять панику в наших рядах. Части держались вместе. Нарушенные связь и управление быстро восстанавливались. Н-скую танковую часть обошли три роты автоматчиков и 28 танков. Танкисты не ударились в панику и без особого труда справились с этими фашистскими подразделениями. Наш отряд тяжелых танков передавил и перестрелял всех автоматчиков, а из 28 танков уничтожил 27. Командир немецкого танкового отряда капитан Кессель был взят в плен вместе со своим штабом.

Под напором численно превосходящих сил фашистов наши армии отходили на новые рубежи. Но отходили они организованно, с боями, дорого платил враг за каждый метр советской земли. Отходя, наши армии не теряли связи между собой, со штабом фронта. Был такой случай. Части тов. Крейзера попали в трудное положение. Во фланг им зашла одна немецкая мотодивизия, которая угрожала выходом в тыл. Командование приказало моей группе атаковать эту дивизию и помочь частям Крейзера выйти из трудного положения. Приказ был выполнен точно. Немецкая дивизия была отброшена далеко на юг, а части Крейзера сомкнулись с моей группой.

Упорно дрались с наседающими фашистскими полками бойцы генерала Городнянского. Часто переходя в контратаки, они вконец измотали гитлеровцев и оторвались от них. Пути отхода этих бойцов усеяны пятью тысячами трупов вражеских солдат и офицеров, останками 122 танков и 36 минометных батарей.

Выйдя со старых позиций на новые, армии Брянского фронта перегруппировались и вместе с прибывшими пополнениями остановили дальнейшее продвижение гитлеровцев. Это они не дали фашистам выйти на Воронеж, 22 дня держали врага под Орлом и Белевом. Бои здесь шли беспрерывно. Заняв Орел, враг хотел с ходу взять Тулу. Этого ему сделать не удалось. Одна из армий Брянского фронта уничтожила под Орлом свыше 150 немецких танков, 280 боевых самолетов, более 100 орудий и минометов, больше 2000 солдат и офицеров. У Белева этой же армией было уничтожено 2 немецких мотополка.

Армии Брянского фронта, усиленные новыми частями (1-й гвардейский стрелковый корпус генерала Д. Д. Лелюшенко и др. — А. Е.) и руководимые все теми же генералами, сейчас сражаются с врагом вместе со своей Красной Армией. Как все это далеко от того, что сообщают геббельсовские врали!

План Гитлера, так широко разрекламированный в начале октябрьского наступления, провалился. Враг, как мы уже говорили, имел значительный численный перевес на нашем фронте, особенно в танках. Но он не сумел добиться решительной победы, как об этом вещали… Вранье все более и более приедается населению Германии и даже ее офицерам. Вот запись в дневнике убитого немецкого майора Линдендорфа:

Прочел сегодня статью о нашем походе. Притворно и грубо! Мы потеряли чуть ли не три четверти всей группы, а генералитет и газетные писаки представляют это как большую победу… Хоть бы стеснялись нас, которые видят цену этой победы собственными глазами, хотя бы стеснялись наших жен, матерей и детей, которые все чаще и чаще получают извещения о смерти их родных на Восточном фронте.

Трудно что-нибудь прибавить к этим словам — свидетельству нашего врага.

Об этих измышлениях Геббельса можно было бы и не упоминать, но беда в том, что лавры покойного главы нацистского ведомства пропаганды не дают кое-кому покоя и спустя много лет после окончания второй мировой войны. Гудериан, а вслед за ним и все историки и мемуаристы на Западе хватаются за утку, пущенную германским генштабом в 1941 г., о разгроме войск Брянского фронта.

Так, Гудериан в своей книге Воспоминания солдата утверждает, что 17 октября якобы капитулировала группировка русских, окруженная севернее Брянска, и что при этом было захвачено до 50 тыс. пленных и уничтожены основные силы 50-й армии{26}.

Далее этот факт сам же Гудериан опровергает:

…21 ноября в районе действий передовых частей 47-го танкового корпуса (в районе Епифани. — А. Е.) появились опасные свежие силы противника — 50-я армия русских, в состав которой входили 108-я танковая бригада (дивизия. — А. Е.), 299-я стрелковая дивизия, 31-я кавалерийская дивизия и другие части{27}.

Спрашивается, как же могла армия, основные силы которой (50 тысяч) капитулировали 17 октября, всего через месяц в составе тех же соединений вновь представлять грозную силу?

В действительности же 50-я армия, будучи вполне боеспособной, получила в ноябре незначительные пополнения, так что сопротивление 47-му танковому корпусу врага 21 ноября оказала та самая 50-я армия, главные силы которой капитулировали, по словам Гудериана.

50-я армия начала активно действовать непосредственно в составе войск, оборонявших Тулу, уже 7 ноября. Причем в контрударе, нанесенном ею, участвовали тe же самые дивизии, которые, по словам Гудериана, были уничтожены в окружении. В этом же контрударе с 50-й армией взаимодействовала и 3-я армия, также, в воображении гитлеровцев, уничтоженная.

Уже 25 октября 50-я армия вела ожесточенные арьергардные бои в районе Белева и Мценска{28} и укрепляла новый рубеж обороны на р. Ока.

Было бы, тем не менее, большой ошибкой приукрашивать наше положение в тот период. В результате ударов неприятеля тогда сложилось действительно угрожающее для советской столицы положение. Врагу удалось добиться оперативного окружения трех фронтов, непосредственно оборонявших столицу. Достаточных резервов у нас здесь не было, они должны были подойти с востока. Западный и Резервный фронты оказались в очень тяжелых условиях. Многие, кто имел тогда необходимые данные для оценки обстановки под Москвой, считали, что положение было еще более опасным, чем в момент наиболее напряженных боев в июне — начале июля 1941 г.

Войска Брянского фронта, в частности, попали в исключительно тяжелое положение. Они были обойдены с флангов и окружены крупными силами противника. Только 2-я танковая армия Гудериана, охватывая левое крыло фронта, вышла на наши тылы в составе пяти танковых, четырех моторизованных, четырех пехотных дивизпй и одной моторизованной бригады. Одновременно на правом крыле фронта 50-ю армию обошли 43-й армейский корпус неприятеля в полном составе и две дивизии 53-го армейского корпуса. Названные силы врага превосходили войска Брянского фронта более чем в два раза, а по танкам раз в десять. Следует иметь в виду, что наши дивизии были малочисленными еще до нашего сентябрьского наступления, а после него стали совсем слабыми. Это давало большие преимущества противнику. Но Гудериан и командующий группой армий Центр фон Бок не сумели реализовать превосходство своих войск в численности и оснащенности над войсками Брянского фронта, которые, оказавшись отрезанными от своих баз, лишились нормального материального снабжения. Предпринимавшиеся Ставкой огромные усилия для снабжения наших войск по воздуху, конечно, не могли дать фронту даже минимально необходимого количества боеприпасов, горючего, продовольствия.

Гудериан и фон Бок допустили в своих решениях крупную оперативную ошибку. Вместо того чтобы сразу же после окружения войск Брянского фронта направить свои главные силы на разгром наших войск, они развили наступление в глубь страны, захватили Орел и другие города, в какой-то мере распылив свои силы, оставив недостаточное количество войск для образования кольца окружения и уничтожения окруженных. Немецко-фашистское командование погналось за территорией, упустив разгром войск.

Не случайно в своей книге Гудериан несколько раз возвращается к этому вопросу, но никак не может свести концы с концами. Он пытается с помощью фальсификации прикрыть свой просчет. Чего стоят его утверждения о том, что русские под Брянском капитулировали в двух котлах! Гудериан пишет:

9 октября русские продолжали свои попытки прорваться в районе населенного пункта Суземка. Русские стремительно атаковали правый фланг — 293-ю пехотную дивизию, оттеснив дивизию к Суземке и Шаленке.

Ввиду того, что 25-я мотодивизия, выведенная в резерв танковой армии, еще не прибыла, пришлось использовать 41-й мотополк 10-й мотодивизии, чтобы заполнить брешь, образовавшуюся между 29-й мотодивизией и 293-й пехотной дивизией. 48-й танковый корпус, который в соответствии с указаниями командования группы армий Центр должен был наступать на Курск и Ливны, получил теперь приказ подтянуться к Севску всеми своими наличными силами.

К 12 часам дня в Севск прибыл командир 25-й мотодивизий генерал Глеснер, принял командование всеми подразделениями, действовавшими между 29-й мотодивизией и 293-й пехотной дивизией. В то время как на этом участке развернулись ожесточенные бои, основные силы 1-й кавалерийской дивизии, не встречая серьезного сопротивления, переправились через р. Судость и двинулись на Трубчевск. Дивизия была введена противником в заблуждение и пыталась теперь наверстать упущенное. В течение последних дней противник продолжал оказывать давление преимущественно на направлениях: Трубчевск — Орел, Трубчевск Карачев.

Далее Гудериан продолжает:

11 октября русские войска продолжали попытку вырваться из Трубчевского котла, наступая вдоль обоих берегов реки Навля; противник устремился в брешь, образовавшуюся между 29-й мотодивизией и 25-й мотодивизией.

И еще далее:

13 октября русские продолжали свои попытки прорваться между Новости Борщево. Для усиления 47-го танкового корпуса пришлось направить некоторые части 3-й танковой дивизии и 10-й мотодивизии, 24-го танкового корпуса. Несмотря на эту помощь и ввиду потери подвижности наших частей, группе русских численностью до 5000 человек удалось прорваться{29}.

Из этих приглаженных высказываний видно, как противник просчитался и как он был встревожен активными действиями войск фронта. Он не смог нарастить свои силы, несмотря на все свои старания, до такой степени, чтобы не выпустить наши окруженные войска из котла. Наши войска стремительно развивали удар, уничтожали по частям подходившие подкрепления противника и выходили на новые рубежи. После этих боев хваленая танковая армия Гудериана стала менее боеспособной.

Превосходство материальной части наших танковых сил, имевшее место до сих пор, было отныне потеряно и теперь перешло к противнику, тем самым исчезла перспектива на быстрый и непрерывный успех{30}.

Вот как менялись взгляды врага под нашими ударами. Гудериан потерял уверенность в победе, которую он так убежденно проповедовал. Потеряли эту уверенность и его подчиненные.

Характеризуя одного из лучших своих командиров — полковника Эбербаха, он писал:

Впервые со времени начала этой напряженной кампании у Эбербаха был усталый вид, причем чувствовалось, что это не физическая усталость, а душевное потрясение. Приводит в смущение тот факт, что последние бои подействовали на наших лучших офицеров{31}.

Испортилось настроение у многих гитлеровцев, в том числе у самого Гудериана. Угар молниеносной войны, который кружил голову Гудериану и ему подобным, начал проходить.

В этих тяжелых условиях войска Брянского фронта, проявив величайший героизм, нанесли противнику серьезный урон и вышли из окружения, полностью сохранив боеспособность. Сразу же после этого, заняв оборонительные рубежи, они сумели противостоять новым ударам противника.

Нельзя не вспомнить еще раз с большой теплотой замечательных командиров и политработников Брянского фронта, с которыми довелось делить горечь неудач и радость редких тогда боевых успехов. Эти замечательные люди, воспитанные нашей Коммунистической партией, в тяжелейшие дни начального периода войны свято и преданно выполняли свой долг перед Родиной. В невероятно сложной обстановке боевых действий с перевернутым фронтом, когда приходилось парировать удары с тыла и флангов, одновременно прорывая мощные заслоны врага и отбивая его лобовые и фланговые удары, они вывели войска из кольца окружения. При этом было проявлено много инициативы, упорства, воли к победе, искусства маневрирования, умения поднять моральный дух воинов действенной партийно-политической работой и личным примером. Все это укрепляло и цементировало дисциплину и порождало массовый героизм. Штабы армий показали высокую организованность и четкость в управлении войсками.

Это, конечно, не значит, что у нас не было недостатков. Их было, к сожалению, еще очень много. Эти недостатки были в основном общими для всех фронтов в тот крайне тяжелый период борьбы с врагом. Затруднения и пробелы имелись в руководстве войсками как со стороны Военного совета фронта, так и со стороны командования армий. Разведка в тот период работала еще неудовлетворительно, а потому нам зачастую не удавалось своевременно вскрыть замыслы и планы противника. У некоторых командиров частей и соединений были промахи тактического порядка. За время, прошедшее с начала войны, мы не смогли приобрести еще достаточного опыта в ведении боевых действий в новых условиях. Наши командармы совсем недавно были командирами дивизий, и им приходилось учиться сложному делу руководства крупными объединениями в ходе ожесточенных боев. Преданность Родине и партии — это главное, но этого недостаточно для победы, необходимы еще умение, опыт, знания, которые приобретаются не сразу. Не было достаточного опыта и у штабов. Характерно, что штаб Брянского фронта был создан на базе малочисленных штабов корпусов. Отсутствие опыта усугублялось громадным превосходством противника. Были у нас недостатки и в снабжении войск, связанные с тем, что органы тыла, фронта и армий не всегда умели организовать своевременную доставку грузов войскам.

Но сколько примеров героизма, самоотверженности, находчивости, товарищеской взаимопомощи, инициативы было проявлено при этом личным составом войск фронта. Нельзя не привести хотя бы некоторых из громадной массы подобных примеров. Я позволю себе привести здесь без особых изменений и добавлений с их почти телеграфным стилем выписки из политдонесений, поступавших в политуправление фронта:

…30.9.41 связисты сержант Семенов и красноармеец Лозовик действовали хорошо как связисты, обеспечивая батальону связь, а затем вместе с батальоном бросились в атаку…

30.9.41 в районе под Сватово саперы Скрипко и Шаповалов остались на переправе и охраняли мост, одновременно корректировали огонь 2-х наших танков…

Приняты в партию тт. Жигунов, Глотов, Строшенко, все показали себя героями…

Агитаторы комсомольцы Овчинников, Митюрип, Сурков регулярно выпускают боевые листки…

Заряжающий Бочкарев В. М. при каждом заряжении повторял: Пообедали фашисты слабо, только из двух блюд, получите на третье…

В полку 7 человек подали заявления в партию…

За сентябрь месяц дивизионной комиссией принято в партию 11 человек. Среди них летчик комсомолец мл. лейтенант Иванов Александр Васильевич, имеющий более 50 боевых вылетов, отличный разведчик, добывающий всегда точные и ценные сведения. Секретарь комсомольской организации в своей эскадрилье. 27.8.41 со своим звеном он сбил фашистский самолет Ю-88.

В своем заявлении в партию он пишет:

Прошу принять меня кандидатом в члены ВКП (б), хочу громить врага в воздухе и на земле как настоящий коммунист. Заверяю партийную организацию, что доверие оправдаю, а если понадобится, отдам жизнь в борьбе за разгром германского фашизма.

Другой летчик, лейтенант Шаповалов Г. П., пишет в заявлении:

Прошу принять меня кандидатом в члены ВКП (б), хочу громить фашистов, не щадя своей крови и самой жизни, до полной победы над врагом в славных рядах Коммунистической партии.

Доверие он оправдал — смело водил самолеты на штурм врага, имеет 11 боевых вылетов…

После того как из-за прямого попадания снаряда орудийный расчет полностью выбыл, парторг Князев вел огонь один и подбил несколько танков. Всего расчет подбил 9 танков…

В течение дня в атаках на полк участвовало 40 фашистских танков. Не добившись успеха в своих наступательных действиях, противник сконцентрировал до 60 танков и с рассветом 31 октября всей этой силой обрушился на полк, но и эта атака была отражена. Личный состав под командованием майора Потетюрина не дрогнул…

Комиссар полка ст. политрук Иванов К. В. 2 и 3 октября в боях с фашистами в районе Крутой Лог воодушевлял бойцов, несмотря на тяжелое ранение в руку, остался в бою 21 час, и только когда полк занял оборону на южном берегу р. Ветьма, его отправили в санчасть. Но вскоре комиссар вернулся и 3 ноября вновь проявил героизм, организуя переправу обозов и лошадей из Буяновичи и в бою у разъезда Нехочи…

Звено лейтенанта Машинец 10–11 октября 1941 г. уничтожило 10 вражеских самолетов, 3 бензоцистерны, 15 бронемашин.

Комсомолец летчик сержант Вовкогон при налете 13.10.41 на вражеский аэродром уничтожил 5 вражеских самолетов. Его самолет получил около 100 пулевых и 4 снарядных пробоин, но летчик привел самолет на свою территорию. Пилот сержант Дубина, несмотря на плохое посадочное поле, сел рядом, взял Вовкогона и доставил на свой аэродром…

Разведчики сержант Слепец и ефрейтор Королев, находясь в разведке, вынуждены были вступить в неравный бой с врагом. Королев пал смертью героя, а Слепец, будучи дважды ранен, доставил в штаб ценные сведения…

5.10.41 при выполнении боевого задания самолет командира звена лейтенанта Якушева был подбит зенитным огнем над целью. Якушев вынужден был сесть на вражескую территорию. Летчик его звена Рябошапка, пренебрегая опасностью, сел рядом и забрал к себе своего командира, доставил его на наш аэродром…

Полк, где командиром полковник тов. Пакритов, а комиссаром тов. Кутузов, несмотря на сильный артиллерийско-минометный и ружейно-пулеметный огонь и действия самолетов противника, стойко сдерживал натиск врага. В 10.00 28.10.41 командир 3-го эскадрона лейтенант Крамаренко, командир эскадрона лейтенант Козлов, секретарь дивизионной парткомиссии ст. политрук Тихонов, ответственный секретарь партбюро политрук Крупиник, инструктор пропаганды политрук Бородулин увлекли бойцов в контратаку и выбили фашистов из населенного пункта В. Миново. Противник отступил; в этом же бою особо отличились красноармейцы-коммунисты тт. Халиков, Вершинин, ком. взвода мл. лейтенант Клюкин, боец Шпоковский. Военфельдшер Асламкова А. проявила себя смелой, мужественной. Из-под ожесточенного огня выносила тяжелораненых, оказывая им медицинскую помощь.

Красноармеец минометного эскадрона Сонкин, в связи с выбытием товарищей, заменил весь расчет и метко разил врага.

Зенитный дивизион действовал четко, прямой наводкой расстреливал неприятельские танки. Смело и инициативно руководил боем командир дивизиона ст. лейтенант Трепов.

Связисты Мамаева бесстрашно восстанавливали нарушенную связь. Особо отличились красноармейцы Трощенко, Беляев, командир отделения Хохлов, Якушев и военфельдшер Кузьмин.

Командир артиллерийского взвода лейтенант Данилов в районе Городки отбил атаку немецкой мотопехоты, уничтожив 3 автомашины с пехотой. В конце боя пал смертью храбрых. Комсомолец лейтенант Хлопин во время боя за село Белое, несмотря на тяжелое ранение в грудь, метко разил врага из автомата, пока не умер от ран. Мл. лейтенант Назаров, член ВКП(б), командир 3-го взвода 2-го эскадрона, в боях под Кипетью со своим взводом умело и храбро в течение 2-х суток удерживал переправу через р. Ока, отражая неоднократные атаки. Слаженно действовали артиллеристы полка, подбившие 4 танка…

31.10 в районе Н. Басово подавлена вражеская батарея, особо отличились коммунист мл. лейтенант Резвецов, мл. лейтенант Толочко, командир огневого взвода мл. лейтенант Самойлов, мл. лейтенант Полевой, лейтенанты Исай, Ванечкин, командиры орудий тт. Гончаров, Мацкеолеваев, красноармейцы Старский, Сюртуков, Габаненко, Эртман.

Секретарь партийного бюро мл. политрук т. Галин, воентехник Исмаилов, замполитрука т. Вольоровский, комиссар батареи мл. политрук Казачек первыми ворвались в деревню. Враг бежал. Взяли 27 машин и 9 орудий.

Из этой же танковой бригады группа танкистов во главе с начальником штаба ст. лейтенантом Васильевым разгромила штаб вражеской авиачасти: уничтожено 13 автомашин, захватили много горючего, обмундирования, продовольствия.

Много потерь враг имел в Негино, хут. Семеновском, Сковороднево; проявили мужество мл. политруки Пашин, Карандей, командир батальона политрук тов. Прудников{32}.

23 года отделяют нас от того времени, когда отзвучали последние выстрелы боев под Брянском. Хочется еще раз отдать дань глубочайшего уважения всем воинам фронта, совершившим поистине беспримерный подвиг. Память о нем с благодарностью хранит советский народ, о чем свидетельствуют следующие строки в многотомной Истории Великой Отечественной войны:

В течение трех недель соединения фронта (Брянского. — А. Е.) вели очень тяжелые бои в тылу врага. Своими героическими действиями они сковали главные силы 2-й полевой и 2-й танковой армий и тем самым сорвали расчеты немецко-фашистского командования на глубокий обход с юга войск Западного фронта{33}.

Глава девятая Снова на фронте

Мое лечение подходило к концу. 23 декабря 1941 г. я доложил в Ставку о выздоровлении и готовности приступить к служебным обязанностям. 24 декабря меня принял Верховный Главнокомандующий. Сталин задал мне совершенно неожиданный вопрос:

— Скажите, вы обидчивы, товарищ Еременко?

— Нет, не очень.

— Склянского вы знаете?

— Знаю.

— Так вот, будучи дважды наркомом, я в свое время подчинялся Склянскому замнаркома. А вы не обидитесь, если мы назначим вас временно в подчинение товарищей, которые не так давно были вашими подчиненными? — он разъяснил, что это решение вызвано необходимостью выполнения очень важной задачи и он считает для этого подходящей именно мою кандидатуру.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что создавалась мощная ударная армия для прорыва вражеского фронта на большую глубину с целью вбить клин между войсками противника, действовавшими на Московском и Ленинградском стратегических направлениях. Я назначался командующим этой армией (4-й ударной), входившей в состав Северо-Западного фронта, которым командовал П. А. Курочкин, бывший мой подчиненный на Западном фронте.

Я ответил, что готов занять любую должность, если так сочтет нужным партия и если этим я принесу пользу Родине.

Сталин пожелал мне успеха в предстоящих боях и предложил побывать у Б. М. Шапошникова, чтобы более подробно ознакомиться с общим планом этого замысла и обсудить оперативно-организационные вопросы.

Через 10–15 минут я был уже в Генеральном штабе, где довольно подробно ознакомился с планом сосредоточения войск, который уже начал осуществляться, уяснил основные задачи, стоявшие перед ударной армией.

Начальником штаба армии назначался генерал-майор В. В. Курасов, его кандидатура была названа в Ставке при нашей беседе; членом Военного совета дивизионный комиссар М. В. Рудаков, который был уже на месте.

Однако прежде, чем перейти к рассказу о действиях 4-й ударной армии, следует кратко сказать о тех изменениях, которые произошли на Западном направлении, пока я лежал в госпитале.

Как известно, в ходе октябрьского наступления немецко-фашистским войскам за месяц напряженных боев удалось продвинуться на главном (Московском) направлении на 230–250 км, но план прорыва к советской столице, а тем более ее захвата был сорван.

В итоге упорных кровопролитных боев силы противника истощились, группировки его войск утратили необходимые для наступления преимущества перед обороняющимися. Гитлеровская ставка вынуждена была пойти на двухнедельную паузу для подготовки к новому удару.

Несмотря на серьезные потери в ходе октябрьского наступления, враг по-прежнему сохранял численное превосходство, однако второе наступление предпринималось без сосредоточения серьезных резервов, так как неприятель считал, что и у нас их более нет.

15 ноября начались ожесточенные бои на клинско-солнечногорском и сталиногорско-каширском направлениях. Врагу удалось несколько продвинуться, но наш фронт прорван не был, а контрударом прибывшей из резерва Ставки 1-й ударной армии противник в районе Яхромы был отброшен назад.

Последняя попытка врага прорваться к Москве в первых числах декабря из-под Наро-Фоминска окончилась провалом. Нашим войскам удалось ликвидировать наметившийся прорыв и отбросить гитлеровцев в исходное положение.

К 5 декабря на Западном направлении наметился перелом. Не сумев добиться решительного успеха ни на одном из участков прорыва, враг вынужден был признать, что наступательные возможности его войск исчерпаны. Гитлеровцы перешли к обороне.

Советские войска, проявив невиданный героизм и упорство в оборонительных боях, избавили столицу от смертельной опасности. Громадную роль в защите Москвы сыграло гражданское население города и области. Заслуга спасения столицы от захвата врагом принадлежит всему нашему народу,не пожалевшему никаких усилий для обеспечения победы над врагом.

Почти одновременно успешные действия южной группировки наших войск, осуществивших крупную контрнаступательную операцию в период с 17 ноября по 2 декабря и освободивших Ростов, сковали группу армий Юг и не позволили фашистскому командованию перебросить войска с юга на Центральное направление, что сыграло немаловажную роль в стабилизации положения на Западном направлении.

На Северо-Западном направлении в октябре — ноябре также развернулись ожесточенные бои. Враг приложил все силы к тому, чтобы овладеть Ленинградом и соединиться на суше с финнами. Наше командование планировало деблокирующий удар. Однако враг перешел в наступление раньше. В итоге ожесточенных боев гитлеровцы продвинулись на 120 км и захватили Тихвин. Положение г. Ленинграда ухудшилось. Правда, в результате наших контрударов враг был отброшен от железной дороги Волхов — Тихвин. И здесь упорство и доблесть наших войск не остались безрезультатными. Неприятель понес серьезные потери. Его войска были утомлены непрерывными боями в суровых условиях лесисто-болотистой местности. Ударная группировка гитлеровских войск растянулась на 300-километровом фронте.

В декабре войска Ленинградского, а затем и вновь созданного Волховского фронта в упорных боях вернули Тихвин и нанесли серьезный урон врагу, отбросив его на рубеж Лодва, Кириши и далее за р. Волхов до Новгорода, захватив плацдарм на правом берегу Волхова.

Расчеты гитлеровцев на полную изоляцию Ленинграда и удушение его голодной блокадой были сорваны. В этой связи стоит упомянуть утверждение западногерманского реакционного историка Герлица о том, что Гитлер якобы не стремился к захвату Ленинграда, так как не хотел растрачивать продовольствие для снабжения многочисленного населения огромного города. Как будто гитлеровцы снабжали население других наших городов, временно захваченных ими, а овладение городом зависело только от желания фюрера!

При объективном рассмотрении событий летне-осенней кампании 1941 г. отчетливо видны причины, в силу которых иссякли наступательные возможности гитлеровцев, тем не менее участники похода на Москву придумали не одну версию, чтобы объяснить, почему они потерпели столь неожиданный и тяжелый провал своих любовно взлелеянных планов овладения нашей столицей.

Наиболее распространенной из числа таких версий является ссылка на неблагоприятные климатические условия в России вообще и в этот период (октябрь — ноябрь 1941 г.) особенно. Послушаем, что об этом говорит, например, Бутлар:

…Как раз в это время (в октябре 1941 г. — А. Е.) начались сильные дожди. Наступил период осенней распутицы… И совсем не русская армия, а сам бог погоды остановил стремительное наступление немецких танковых сил в тот момент, когда их цель была уже совсем близка{1}.

У нас на этот счет есть хорошая поговорка: На бога надейся, а сам не плошай. Видно, гитлеровцы уповали на господа бога, а советский солдат между тем, не обращая внимания на капризы бога погоды, наносил сокрушительные удары по вражеским войскам.

Подобным же образом Бутлар рисует и последующие события. Во второй половине ноября, — сообщает он, — войска группы армий Центр снова двинулись вперед… Внезапно начались сильные морозы… Наступление на Москву проваливалось{2}.

Все эти ссылки на климатические условия Бутлар использует с той целью, чтобы как-нибудь реабилитировать немецко-фашистских военачальников, потерпевших поражение в исторической битве под Москвой. Ведь они располагали, по свидетельству самого Бутлара, такой мощной ударной группировкой, которая, как казалось, сможет выполнить поставленную ей задачу. В ее состав входили три танковые армии (кроме трех полевых. — А. Е.). Войска были очень сильно насыщены техникой. Танковые и артиллерийские части и соединения были полностью доукомплектованы{3}. Это — недвусмысленное признание в том, что Гитлер сделал все возможное для создания такой ударной группировки, которая соответствовала поставленной ей задаче.

Ход нашего контрнаступления Бутлар не описывает, хотя в его статье и имеется раздел под таким заголовком. Видно, уж очень неприятно ему писать о первом крупном поражении гитлеровцев. Вместо этого он с ученым видом рассуждает о том, насколько плачевнее была судьба немецко-фашистских войск даже по сравнению с наполеоновской армией. Он пишет: Возникла опасность, что измученные немецкие войска не выдержат ни физически, ни морально суровых климатических условий и не устоят перед контрударами войск противника. Разве не было уже прецедента? Разве не при таких же условиях потерпела под Москвой поражение Великая армия Наполеона. Но ведь тогда она имела огромное преимущество перед немцами потому, что в ее руках… находился сам город со всеми его ресурсами{4}.

Проливая крокодиловы слезы по поводу печальной судьбы гитлеровцев, Бутлар забыл, что Москва в 1812 г. сгорела и наполеоновские войска с трудом выбрались из нее.

Ссылки на климатические условия мы находим и у целого ряда буржуазных историков и мемуаристов, в том числе у английских — Лиддел Гарта{5} и Фуллера{6} и у большинства западногерманских.

Особенно переусердствовал в этом отношении реакционный историк из ФРГ Бор. Он утверждает, что под Москвой зимой 1941 г. температура опускалась до 52° ниже нуля{7}. Я специально справился у наших метеорологов на этот счет, они сказали, что предельная температура зимой 1941 г. в районе Москвы и прилегающих областях составила -31,8°, а -52° в этих широтах Европейской России вообще никогда не была зафиксирована.

Есть много и других курьезных утверждений. Так, Блюментрит пишет, что, вытаскивая орудия из замерзшей грязи, гитлеровские солдаты тракторами разрывали их на части.

Надо сказать, что все эти преувеличенные ссылки на климатические условия заимствованы из арсенала гитлеровской пропаганды. В свое время Гитлер утверждал, что зимы, подобной зиме 1941 г., в Центральной и Юго-Восточной Европе не было чуть ли не в течение полутора веков. Общеизвестно, однако, что даже зима 1939 г. была холоднее, чем зима 1941 г.

Ясно, что суровые климатические условия влияли на ход сражений и в одинаковой мере сказывались на действиях и поведении войск, на состоянии техники как наших войск, так и противника. Нелегкой была борьба сторон в зимнюю стужу и непогоду. Но не в этом главное. Поражение фашистских войск зимой 1941/42 г. нужно искать в нашей упорной обороне и в решительном контрнаступлении.

Контрнаступление под Москвой готовилось всем нашим народом под руководством партии в тяжелейших условиях, обусловленных потерей огромной территории с высокоразвитой промышленностью и сельским хозяйством. Несмотря на это, партии удалось к декабрю 1941 г. добиться увеличения выпуска военной продукции и создания боевых резервов.

К декабрю на Западном направлении сложилась следующая обстановка:

Войска группы армий Центр в составе 74 дивизий, в их числе 22 танковых и моторизованных, перешли к обороне на фронте, превышавшем 1000 км, причем оба крыла этой основной группировки вермахта на Восточном фронте оказались охваченными советскими войсками. С севера над ней нависал наш Калининский фронт, а на юге на фланг и тыл выходили смежные соединения Западного и Юго-Западного фронтов. Наше Верховное Главнокомандование к этому времени запланировало подход свежих резервных армий в исходные районы.

План контрнаступления сводился к следующему. Задача войск Западного фронта состояла в том, чтобы ударами на Клин, Солнечногорск и Истру разбить главную ударную группировку гитлеровцев на правом крыле и одновременным ударом на Узловую и Богородецк вывести из строя левофланговую группировку, где находилась и танковая. армия Гудериана. Войскам Западного фронта оказывал содействие Калининский фронт. Юго-Западный фронт своим правым крылом должен был разгромить елецко-ливненскую группировку врага и, выходя в тыл танковой армии Гудериана, также оказать содействие Западному фронту. Количество наших войск на Западном направлении к нашему контранаступлению увеличилось, однако общее превосходство осталось на стороне врага.

Утром 5 декабря в контрнаступление перешел Калининский фронт, а на следующий день — Западный и Юго-Западный. Развернулись ожесточенные кровопролитные бои. Гитлер, ссылаясь на морозы, издал приказ об общем переходе к обороне, однако он намеревался осуществить ряд местных, но довольно крупных наступательных операций.

Развивая наступление, Западный фронт 12 декабря освободил Солнечногорск, а 15 декабря Клин, в тот же день была прорвана оборона врага на рубеже Истринского водохранилища. Наши войска получили возможность наступать на Волоколамск. К этому же времени была взломана оборона врага юго-западнее Звенигорода. На этом участке острие нашего наступления было направлено на северо-запад, в тыл войскам противника, оборонявшимся западнее Истры и Звенигорода.

В результате этих действий северная ударная группировка гитлеровцев оказалась под непосредственной угрозой окружения. Она начала спешно отходить. Преследование противника велось подвижными группами кавалерии и танков. К 20-м числам декабря войска Западного фронта достигли рубежа рек Руза и Лама, где были остановлены организованным сопротивлением неприятеля. В этих боях было нанесено серьезное поражение 3-й и 4-й танковым группам врага.

Успешно развернулось и контрнаступление Калининского фронта. После 10-дневных кровопролитных боев войска фронта освободили город Калинин. 9-я полевая армия противника, понесшая тяжелые потери, вынуждена была поспешно отходить.

К 25 декабря войска Калининского фронта были временно остановлены на рубеже Высокое, Казнаково, Лотошино. Однако уже к 1 января нового, 1942 г., прорвав оборону 9-й полевой армии противника, овладели Старицей. Вражеские войска под угрозой прорыва центрального участка своей обороны отступили на широком фронте на заранее подготовленный рубеж р. Волга, Погорелое Городище, Лотошино, сохраняя плацдармы в районе Ржева и Селижарова.

Главным итогом операций Калининского фронта было освобождение Калинина, так как это восстановило непосредственную связь всех трех фронтов (Западного, Калининского и Северо-Западного), что давало возможность для их более тесного взаимодействия.

Одновременно с контрнаступлением наших войск севернее Москвы развивались и действия войск левого крыла Западного фронта, которые нанесли серьезное поражение главным силам 2-й танковой армии гитлеровцев, отбросив их на 130 км, что ослабило угрозу обхода Москвы с юга. В это же время войска правого крыла Юго-Западного фронта провели Елецкую наступательную операцию, в результате которой был освобожден Елец и создана возможность для удара на Орел во второй половине декабря 1941 г., а в первых числах января 1942 г. войска левого крыла Западного фронта в итоге упорных боев освободили Калугу и Белев.

Войска, наступавшие на центральном участке этого же фронта, выбили врага из Наро-Фоминска, Малоярославца, Боровска. Несколько продвинулись вперед с тяжелыми боями и войска Брянского фронта, так что и в полосе смежных флангов Западного и Юго-Западного фронтов наши войска продвинулись с боями на 250 км, охватив с юга группу армий Центр; с севера она была охвачена войсками Калининского и правого крыла Западного фронта. Были, таким образом, подготовлены условия для разгрома центральной группировки немецко-фашистских войск.

Таковы были события, развернувшиеся на фронтах войны к тому времени, когда я получил новое назначение.

На Западном и Северо-Западном направлениях обстановка теперь складывалась так, что возникали условия для нанесения новых ударов по врагу.

25 декабря 1941 г. вместе с В. В. Курасовым{8} мы выехали на машинах из Москвы в штаб Северо-Западного фронта, на левом крыле которого сосредоточивалась 4-я ударная армия.

4-я ударная армия создавалась на базе 27-й армии и дивизий, прибывших из резерва Главного командования.

27-я армия начала войну в Риге, командовал ею в то время генерал-лейтенант Н. Э. Берзарин. Армия была вынуждена отходить, ведя тяжелые сдерживающие бои, используя условия лесисто-болотистой местности северо-запада. На ряде рубежей, в том числе Резекне, Новоржев, Опочка, Холм, ее войска нанесли урон врагу в ожесточенных оборонительных боях. Прочно закрепиться ей удалось, однако, лишь на линии оз. Селигер — г. Осташков. Армия дралась неплохо, ни одно из ее соединений не попало в окружение. Анализируя итоги действий армии в этот период, все же нельзя не обратить внимание на то, что она не выдержала верного направления отхода на Остров и Старую Руссу, отклонившись на юг, что явилось одной из причин образования разрыва между нашими войсками на Центральном и Ленинградском стратегических направлениях и тяжелого положения под Старой Руссой.

В дальнейшем 27-я армия упорно удерживала озерный оборонительный рубеж, отражая все атаки противника и оставаясь самым западным форпостом на этом направлении.

Успехи этих сдерживающих и оборонительных боев немало зависели от умелого использования артиллерии, в чем сыграл важную роль командующий артиллерией армии генерал-майор артиллерии H. M. Хлебников. Здесь, в условиях лесисто-болотистой местности, требовалось, во-первых, правильно оценивая обстановку и местность, уметь выключать все неважные для обороны направления и, смело ослабляя их, создавать наибольшую огневую плотность на решающих направлениях; во-вторых, планировать огонь артиллерии так, чтобы его можно было сосредоточить в любом пункте. На этом озерном рубеже оборонялась стрелковая дивизия на фронте 20 км, и на доступных для противника направлениях почти вся артиллерия дивизии могла участвовать в отражении врага.

Я назвал главные условия действий артиллерии, не упоминая других, как-то: выбор наблюдательных и огневых позиций, умение пользоваться единственной дорогой, а при полном бездорожье и вне дорог — подготовка колонных путей к решающим направлениям, совместное расположение артиллерии с пехотой там, где могли просачиваться отдельные группы автоматчиков противника, и т. д.

В момент переформирования 27-я армия ощущала острый недостаток в вооружении, главным образом в минометах. Было решено организовать производство ротных минометов силами армии. Опыт этот удался: первая партия — 12 минометов — силами личного состава 112-го отдельного ремонтно-восстановительного батальона была изготовлена и передана Военному совету армии на торжественном заседании 7 ноября 1941 г. в д. Рабожа. Эти минометы были переданы 28-й танковой дивизии. В дальнейшем специальным решением Военного совета фронта производство минометов было включено в план, и их было изготовлено и передано в части 120–150 штук.

В сущности то, что армии приходилось заниматься изготовлением оружия, было весьма прискорбным обстоятельством, говорившим о недостатке самого необходимого. Мы рассчитывались за ошибки, допущенные перед войной. Правда, уже вскоре по всей стране развернулось производство простейших и столь необходимых видов оружия, какими были минометы и автоматы.

По данным разведотдела штаба Северо-Западного фронта, противник перед 27-й армией занимал оборону по западному берегу оз. Селигер и далее на юг до Кустыни. От этого пункта линия фронта поворачивала на восток. Передний край обороны противника проходил по южному берегу оз. Волго. Против правого крыла армии оборонялись 123-я пехотная дивизия и разведотряд 12-й пехотной дивизии гитлеровцев. Дивизия была растянута на широком фронте, все ее части находились в первом эшелоне. Против левого фланга армии оборонялась 253-я пехотная дивизия с приданным ей разведоттрядом 251-й пехотной дивизии. Передний край их обороны проходил, как указывалось выше, по южному берегу оз. Волго. Все эти дивизии входили в состав двух армий — 16-й и 9-й. Стык их флангов проходил между озерами Пено и Волго и обеспечивался кавалерийской бригадой СС Мертвая голова.

После преобразования 27-й армии в 4-ю ударную армию перед ее фронтом находились: большая часть 123-й пехотной дивизии, кавалерийская бригада СС, части 253-й пехотной дивизии, разведотряды 12, 123 и 225-й пехотных дивизий.

Своеобразным было начертание линии фронта. На Пеновском направлении фронт обороны глубоко вдавался в расположение противника, образуя для наших войск, в случае наступления на этом участке, своеобразный огневой мешок, что благоприятствовало бы противнику при проведении фланговых контратак. Это опасность была, но мы не боялись ее, так как считали, что наши внезапные действия создадут такую обстановку, которая не позволит противнику подтянуть свои резервы для фланговых контратак, во-первых, в связи с бездорожьем (лыжных подразделений противник не имел), во-вторых, в связи с тем, что эти резервы будут втянуты в бои против наших частей, атакующих с фронта, и, в-третьих, потому, что наше обеспечение флангов главного удара на Пено, Андреаполь воспретит такие фланговые контратаки.

Кроме основной оборонительной полосы, противник, по данным разведотдела армии, имел заранее подготовленный тыловой рубеж по рекам Волкота, Западная Двина и промежуточный рубеж по берегам озер Стерж и Вселуг. В городах Андреаполь и Торопец производились оборонительные работы.

Следует отметить, что немецко-фашистское командование переоценило мощь своей обороны и допустило большой оперативный просчет, считая, по-видимому, что Андреаполь, Торопец и Велиж являются такими направлениями, на которых действовать крупными силами в условиях холодной и снежной зимы невозможно. Гитлеровцы предполагали продержаться на этих позициях до весны и создали здесь большие запасы боеприпасов, военно-хозяйственного имущества и продовольствия.

Противник не придал должного значения и сосредоточению наших войск на этом участке фронта. В районе Осташкова мы сосредоточивали прибывшие из резерва Ставки четыре стрелковые дивизии, 10 лыжных батальонов, два танковых батальона и другие части усиления. При этом тяжелые зимние условия, ограниченность сети дорог и глубокий снег очень затрудняли сосредоточение войск и заставляли зачастую пренебрегать маскировкой. Личный состав и грузы двигались сплошным потоком днем и ночью по железным дорогам и по тем грунтовым, которые можно было использовать. Это движение, по-видимому, наблюдалось разведывательными самолетами противника. Однако фашистское командование не сделало из этого правильного вывода. Правда, в некоторых приказах указывалось, что русские подтягивают силы и могут попытаться во второй половине января перейти в наступление, а потому необходимо укрепить еще кое-какие направления и усилить оборону. Но главное — противник своевременно не подвел свои резервы.

Наше наступление началось не во второй половине января, как предполагало вражеское командование, а 9 января 1942 г. и было внезапным для противника.

Армии предстояло действовать на территории трех областей. Операция началась в Калининской области, а развивалась в Смоленской и Витебской. Местность, в основном лесисто-болотистая и лесисто-озерная, была трудной для действия войск. Кроме того, в этом районе много рек. В северной и центральной части района, именно там, где действовала армия, местность была покрыта лесными массивами, занимавшими до 85 % площади, причем территория вокруг истоков рек была заповедной, и леса ограждались от каких бы то ни было порубок со всей строгостью закона. Здесь не делали даже просек. Действовать войскам в таких условиях было чрезвычайно трудно. Надо помнить, что операция проходила зимой 1941/42 г., отличавшейся суровостью. Стояли морозы свыше 30°. Глубина снежного покрова была от 70 см до 1,5 м.

И все же нельзя было не восхищаться природой этих мест! Вековые сосны высоко вздымали свои красноватые стволы, а темная зелень их крон четко вырисовывалась на фоне неба, земля же была заботливо укутана ровным снежным покрывалом. В лесах стояло поистине первозданное безмолвие. Находясь в глуши этих лесов, трудно было поверить, что рядом жестокий враг, до того мирным и спокойным выглядело все вокруг: лапы елей и сосен, убранные снежными хлопьями, перекрещивающиеся и петляющие заячьи следы, поскрипывание снега под полозьями саней. Особенно величественно выглядели леса в светлые лунные ночи.

Но вернемся к более прозаическим вопросам — особенностям района боевых действий 4-й ударной армии. Армия находилась в очень тяжелых условиях в отношении обеспечения войск всем необходимым для боя. Неразвитость дорожной сети давала себя знать на каждом шагу. Единственная железная дорога со слабой пропускной способностью (до 16 пар поездов в сутки), к сожалению, не доходила на 40 км до Осташкова, так как, начиная от Горовастицы, она была разрушена противником. Грунтовая дорога, тоже единственная, была крайне запущена. Таким образом, бездорожье еще более усложняло обстановку для наступательных действий.

По мере продвижения наших войск в глубину территории противника трудности должны были возрасти, особенно в связи с удаленностью тылов от железной дороги и от частей. В некоторых случаях удаленность станций снабжения достигала 200 км. Это, естественно, очень затрудняло снабжение войск. Только благодаря энергичным действиям войск, предприимчивости и настойчивости командиров армия могла снабжаться за счет противника, более двадцати дней питаясь продуктами из захваченных у него складов. В ходе операции приходилось принимать особые меры по захвату складов противника, чтобы не допустить их уничтожения или эвакуации.

4-я ударная армия была особым объединением не только по своему предназначению — для проведения сложной наступательной операции. Личный состав армии имел и некоторые преимущества: он приравнивался по своему положению к гвардейским частям. Комсостав получал полуторные оклады, бойцы и младший комсостав — двойной оклад и т. д.

Первоначально в 4-й ударную армию было включено восемь стрелковых дивизий, три стрелковых бригады, четыре артиллерийских полка усиления, три танковых батальона, несколько гвардейских минометных дивизионов и 10 лыжных батальонов. Сосредоточение войск прикрывала 249-я стрелковая дивизия, проводившая активную разведку. Части, из которых состояла эта дивизия, в мирное время входили в состав пограничных войск Она была надежным боевым соединением. Ее командный и рядовой состав прошел хорошую закалку еще в довоенное время и был обстрелян затем в пограничных сражениях начального периода войны. Командовал дивизией опытный командир-пограничник полковник, впоследствии генерал-майор, Г. Ф. Тарасов{9}.

Данные о противнике, полученные мной в штабе фронта, к сожалению, не во всем соответствовали действительности. Так, например, второй оборонительной полосы, которая, по данным штаба фронта, была якобы создана по озерам Стерж и Вселуг и имела развитую систему дзотов, дотов и проволочных заграждений, не оказалось. В штабе фронта я получил также данные о гом, что в районе Селижарова сосредоточилась танковая дивизия противника. Это тоже не подтвердилось. Штаб фронта утверждал, что направление Осташков, Андреаполь невыгодно для наступления. Однако я критически отнесся к этому, так как штаб фронта в течение двух месяцев не имел на этом участке ни одного пленного.

Сразу же по приезде в армию я приказал силами 249-й дивизии организовать активную разведку с задачей захватить пленных на всех направлениях, имеющих значение для предстоящей операции Дивизия отлично справилась с этой задачей, и штаб армии уже через пять дней имел данные о системе обороны противника и его частях. Второй оборонительной полосы в глубине на 15–20 км не оказалось.

Сосредоточение войск запоздало на 7 — 10 дней против намеченного в плане срока и закончилось лишь к 7 января. Некоторые части прибыли даже после того, как началось наступление. Задержка сосредоточения объяснялась прежде всего сильнейшими морозами, перемежавшимися с обильными снегопадами, что срывало нормальное движение автотранспорта. Кроме того, на перегоне от Москвы до Осташкова железная дорога не справлялась с перевозками и пропускала в сутки не более 11 эшелонов. В связи с этим наступление, первоначально намеченное на 1 января, было перенесено на 5 января, а затем на 7, но лишь 9 января армия смогла, наконец, начать наступательные действия.

В период подготовки к операции особое внимание было уделено боевой подготовке войск. Все части с момента их прибытия в армию немедленно приступили к занятиям по тактике, отрабатывая главным образом вопросы наступления, движения по лесу без дорог, использования танков, артиллерии и минометов в лесистой местности, боевого обеспечения и боепитания в конкретных условиях сложной обстановки. Дивизии по трое-четверо суток подряд не заходили в населенные пункты, чтобы приучить личный состав действовать и жить в лесу при низких температурах. Работники штаба армии провели в каждой дивизии со всем командным составом до командиров батальонов включительно инструктивные занятия по вопросам организации боя. Кроме того, с офицерами штабов дивизий были проведены так называемые летучки. Целью этих летучек было научить штабных офицеров дивизий решению тех задач, которые возникнут перед ними в предстоящей операции.

При рассмотрении вопросов, связанных с управлением, большое внимание уделялось готовности средств связи к работе в сложных условиях бездорожья, пересеченной и закрытой местности. Проверялась квалификация радистов, состояние радиостанций, аппаратуры и всех средств проволочной связи. В каждой части в дополнение к этим средствам связи выделялись офицеры связи со средствами передвижения (верховые лошади, сани, машины, лыжи). Была создана специальная группа авиационной связи на самолетах По-2. Таким образом, средств связи было вполне достаточно для поддержания непрерывного управления.

В подготовке тыла решающее значение имело накопление продовольствия в пунктах, расположенных в непосредственной близости от района предстоящих боевых действий армии. Однако штаб фронта не только не помог нам в этом деле, но и освободил нас от того продовольствия, которое мы с трудом запасли. Дело в том, что нам пришлось по приказанию фронта принять, что называется, на полное иждивение своего правого соседа — 3-ю ударную армию, у которой почти ничего не было, и это нас истощило. В течение 10 дней наши запасы были полностью израсходованы. К началу наступления отдельные дивизии, например 360-я, не имели ни одной суточной дачи продовольствия. Пришлось искать выход из положения, отбирая у одной части небольшие запасы и передавая их другой, не имевшей ничего. Так, были отобраны сухари у 358-й стрелковой дивизии и переданы 360-й, чтобы накормить людей хотя бы к вечеру первого дня наступления. В Журнале боевых действий войск 4-й ударной армии за 8 января 1942 г. имеется запись:

В 360-й стрелковой дивизии на 9 января 1942 года продовольствия нет.

Такая же запись имеется и в отношении 332-й стрелковой дивизии{10}. Это было результатом преступной беспечности тыла Северо-Западного фронта. (Начальник тыла и комиссар были преданы суду Военного трибунала.)

Однако, несмотря на затруднения с продовольствием, войска готовились к наступлению с большим подъемом.

Противник, имевший на подготовку обороны на этом участке фронта более трех месяцев, создал ряд взаимодействующих между собой отдельных узлов сопротивления с хорошо организованной системой огня. Тем не менее мы знали, что закрытая лесистая местность не исключает возможности обходить узлы сопротивления, окружая и блокируя их незначительными силами, а основной массой войск развивать стремительное наступление вглубь. Такую возможность мы полностью использовали. Участками с наиболее развитой системой опорных пунктов противника явились районы Дроздово, Жуково, Давыдово, Лопатино — к северу от Пено. Здесь располагались правофланговые соединения 16-й немецкой армии. Восточнее Пено сильно укрепленными районами были Колобово, Раменье, Бор, Селижарово, Селище, где занимали оборону соединения 9-й немецкой армии.

В полосе наступления противник мог противопоставить нам до трех пехотных дивизий, поддержанных 50–60 самолетами, а в дальнейшем в глубине — 200–300 самолетами.

Наиболее выгодным направлением главного удара явилось направление Пено, Андреаполь, Торопец. Здесь был, как уже указывалось, стык двух немецких армий, и оборона противника была слабой.

Наш замысел наступательной операции выглядел так: главный удар силами двух дивизий нанести в направлении Пено, Андреаполь, Торопец, имея по одной дивизии на флангах. Левый фланг армии обеспечить со стороны селижаровской группировки одной бригадой. За главной группировкой во втором эшелоне должны были наступать дивизия и две бригады (одна из этих бригад во время прорыва сковывала противника на участке Дроздово, Давыдово). Одна бригада выделялась в резерв. Таким образом, в первом эшелоне действовали четыре дивизии, во втором эшелоне — одна дивизия и две бригады.

Танковые батальоны, гвардейские минометные дивизионы и основная масса артиллерии использовались на направлении главного удара. После преодоления войсками полосы укреплений противника стрелковые бригады и лыжные батальоны предполагалось выдвинуть вперед и использовать для преследования противника.

К сожалению, нашему замыслу не суждено было осуществиться. Командование фронта его не утвердило и приказало нам усилить правый фланг армии и нанести не один, а два удара — на правом фланге армии и в центре. Это распыляло силы армии. Я настаивал на одном ударе в центре в стык соединений противника и опасался, что наступление на правом фланге не будет иметь успеха. Мои опасения в процессе операции подтвердились полностью.

Требование командующего Северо-Западным фронтом усилить правый фланг армии и нанести там второй удар было обусловлено его стремлением усилить 3-ю ударную армию, которой предстояло нанести удар в общем направлении на Великие Луки. Поэтому состав 4-й ударной армии, определенный ранее Генеральным штабом и Ставкой, был изменен, и из 4-й ударной передали в 3-ю ударную армию три стрелковые дивизии, причем старые дивизии, имевшие боевой опыт, два артиллерийских полка и танковый батальон.

Изъятие из 4-й ударной армии трех стрелковых дивизий и других средств усиления значительно ослабило армию и было оперативным просчетом командования фронта. В соответствии с той задачей, которую предстояло выполнить армии, ее следовало усиливать, а не ослаблять, причем в Генштабе перед выездом на фронт мне обещали дополнительно дать две — три дивизии. В этом деле командование фронта нам не помогло, по-видимому, по одной из двух причин: или оно не верило в наш успех, или не поняло по-настоящему всей сути предстоящей операции и тех задач, которые должна была решить 4-я ударная армия.

В замысле операции предусматривалось, как мне говорили об этом в Москве, что за 4-й ударной армией будут следовать фронтовые резервы с тем, чтобы использовать их по обстановке для фланговых ударов по противнику, действующему перед 3-й ударной армией Северо-Западного фронта и перед 22-й армией Калининского фронта, и тем самым расширить прорыв и способствовать продвижению этих армий. При выполнении этих условий не было бы такого большого отставания соседей, вынудившего 4-ю ударную армию расходовать свои силы для помощи им и для обеспечения своих флангов. Кроме того, наличие резервов фронта в полосе наступления 4-й ударной армии давало возможность своевременно усилить удар.

Таким образом, оперативная скудость командования и штаба фронта в известной степени явилась тормозом в выполнении задач не только 4-й ударной армией, но и в целом фронтом.

Без преувеличения можно сказать, что если бы 4-я ударная армия не была ослаблена и получила обещанные резервы, то результат был бы совершенно другим. Возможно, освобождены были бы не только Витебск, Рудня, Лиозно, но и наши соседи продвинулись бы далеко вперед. Не исключена была вероятность взятия Смоленска.

Когда у 4-й ударной армии отбирали дивизии, я запротестовал. Командующий фронтом П. А. Курочкин сказал мне на это: Прошу не волноваться, Андрей Иванович, если прорвете фронт и успешно поведете наступление, мы вам дадим две, три, четыре дивизии, сколько вам нужно будет, столько и дадим, лишь бы был успех. Таковы были обещания. На деле, к сожалению, получилось по-другому. Как известно, успех был, но 4-й ударной армии не только не вернули ее дивизии и не подбросили обещанных, но и не дали ни одного солдата за все время боевых действий при проведении двух операций.

По какой причине это произошло, неясно мне и сейчас. По-видимому, штаб фронта, планируя операции, не продумал до конца весь комплекс вопросов, и в особенности относительно резервов на направлении главного удара. Ведь святая святых в оперативном искусстве — при организации наступательной операции фронта подтягивать резервы и держать их там, где наносится главный удар. В этой операции главный удар наносила 4-я ударная армия, а резервов не было, значит, нарушен был один из важнейших принципов оперативного искусства.

Оказался нарушенным и второй важный принцип оперативного искусства, гласящий, что успех в наступлении немедленно используется для расширения прорыва и развития его в глубину, для чего вводятся свежие силы и резервы.

Окончательный план армейской операции после утверждения командованием фронта выглядел так. Главный удар наносился в двух направлениях. На правом фланге в первом эшелоне наступала 360-я дивизия генерал-майора И. М. Кузнецова{11}, усиленная лыжным батальоном, танковым батальоном и двумя саперными батальонами. Направление этого удара — Б. Антоновщина, Глазуны, Залесье. Во втором эшелоне наступала стрелковая бригада, которая с выходом на рубеж Глазуны должна была повернуть на юго-запад вдоль западного берега озера Вселуг и окружить 416-й пехотный полк противника. Для связи между правым флангом армии и центром выделялась стрелковая бригада, которая была усилена двумя лыжными батальонами и наступала на Карповщину.

Второй, более сильный, удар наносился в центре. Здесь три дивизии действовали в первом эшелоне и во втором — стрелковая бригада.

Главный удар на Пено наносила 249-я стрелковая дивизия полковника Г. Ф. Тарасова с двумя лыжными батальонами, дивизионом эресов, танковым батальоном и саперным батальоном. Рядом с ней действовала 332-я стрелковая дивизия им. М. В Фрунзе. Она формировалась в г. Иваново и состояла из рабочих и крестьян этого района. Это была замечательная дивизия. Командовал этой дивизией полковник С. А. Князьков. Дивизия, усиленная лыжным батальонам и саперной ротой, наступала в направлении на Лохово, ст. Жукопа. 332-я стрелковая дивизия тесно взаимодействовала с 249-й стрелковой дивизией, наносившей главный удар, и увязывала свои действия с 334-й стрелковой дивизией полковника H. M. Мищенко{13}, действовавшей левее.

Стык с соседом — 22-й армией — обеспечивался 21-й стрелковой бригадой, наступавшей во втором эшелоне за 334-й стрелковой дивизией уступом влево.

Всего в первый эшелон выделялось четыре дивизии, одна бригада, шесть лыжных и два танковых батальона, во второй эшелон — две бригады. Резерв составляли одна дивизия, одна бригада и один лыжный батальон, которые находились на главном направлении в центре армии.

Армейская артиллерия распределялась следующим образом: на участок 249-й стрелковой дивизии, наступавшей на направлении главного удара, выделялось пять дивизионов, на участок 332-й стрелковой дивизии — один дивизион, 334-й стрелковой дивизии — два дивизиона. Кроме обеспечения наступления на главном направлении против селижаровской группировки противника, необходимо было надежно прикрывать левый фланг армии.

План предусматривал проведение операции двумя этапами. На первом этапе предстояло прорвать оборону противника, разгромить его основную группировку 416-й пехотный полк, части кавалерийской бригады СС «Мертвая голова», 253-ю пехотную дивизию — и выйти на рубеж: западный берег озера Вселуг, ст. Соблаго, Селижарово.

Наступление частей и соединений армии должно было начаться не одновременно: одни переходили в наступление вечером 8 января, другие — в ночь на 9, третьи — в 10 часов утра 9 января. На направлении главного удара планировалась двухчасовая артиллерийская подготовка. Авиационная подготовка слабыми силами истребительных полков ЛаГГ-3 проводилась больше для морального воздействия.

Разновременность начала наступления преследовала цель ввести противника в заблуждение относительно нашего оперативного замысла. Это удалось нам, и поэтому оборонительная полоса противника была прорвана относительно быстро и с малыми потерями.

Первый этап операции планировался продолжительностью в два дня.

Задачей второго этапа операции являлось энергичное преследование отходящего противника с целью недопущения его выхода на тыловой рубеж и овладение Андреаполем. Эту задачу предполагалось выполнить одной дивизией, четырьмя стрелковыми бригадами и шестью лыжными батальонами. На втором этапе операции армейские артиллерийские группы дальнего действия переподчинялись стрелковым дивизиям. 39-я стрелковая бригада, которой командовал полковник В. Г. Познякн, имевшая первоначально задачу обеспечить связь между правофланговыми и центральными ударными группировками армии, после прорыва обороны переходила в армейский резерв.

Правый сосед — 3-я ударная армия — получил задачу наступать в направлении Трестино, уничтожить противостоящего противника и к исходу четвертого дня операции выйти на рубеж Новая Русса, Ивановское. В дальнейшем армия должна была, прочно обеспечивая себя справа, развивать наступление в направлении Велилы, Мухино.

Коснемся, однако, кратко общей обстановки, сложившейся в начале января 1942 г. на западном стратегическом направлении. Она продолжала оставаться сложной, но все же более благоприятной для наших войск, чем в последние месяцы минувшего 1941 г. Создались условия для развертывания широкого наступления нашей армии на большей части советско-германского фронта. Соотношение в силах и средствах в результате потерь, понесенных врагом, и подхода наших резервов продолжало изменяться в нашу пользу, но решающего превосходства мы еще не имели.

Гитлеровское командование поставило перед своими войсками на зимний период задачу прочно удерживать занимаемые рубежи, чтобы выиграть время для подготовки новых стратегических резервов и весной возобновить наступление. В директиве группе армий Центр, в частности, указывалось:

Недопустимо никакое значительное отступление, так как оно приведет к полной потере тяжелого оружия и материальной части. Командующие армиями, командиры соединений и все офицеры… должны заставить войска с фанатическим упорством оборонять занимаемые позиции, не обращая внимания на противника, прорвавшегося на флангах и в тыл наших войск Только такой метод ведения боевых действий позволит выиграть время, которое необходимо для того, чтобы перебросить подкрепления с родины и с запада{15}.

Гитлеровцы планировали, таким образом, переброску на Восточный фронт свежих соединений, экипированных и вооруженных с учетом зимних условий. Временную остановку в продвижении наших войск на запад, наметившуюся в конце декабря, враг использовал для организации прочной обороны, приспосабливая для этой цели населенные пункты, а также укрепления, построенные нашими войсками в оборонительный период.

Советское командование, учитывая, что только решительное развитие наступления может сорвать планы врага и не дать ему спокойно выждать прихода весны, решило продолжать наступление на Западном стратегическом направлении, особенно на центральном его участке, с тем чтобы объединенными усилиями Западного, Калининского и Северо-Западного фронтов вынудить врага израсходовать возможно большее количество резервов, а при благоприятных условиях и завершить разгром группы армий Центр. Главный удар должен был быть поддержан войсками других советских фронтов. Всего в наступление должны были перейти девять фронтов, суммарная протяженность их участков составила свыше 1000 км.

Решающую роль в исполнении замысла Ставки Верховного Главнокомандования предстояло сыграть, как уже говорилось, трем фронтам Западного направления. Войска Калининского фронта должны были нанести удар из района западнее Ржева в общем направлении на Сычевку, Вязьму с задачей лишить противника основных коммуникаций, а затем совместно с войсками Западного фронта разгромить всю можайско-гжатско-вяземскую группировку противника. Западный фронт получил задачу к середине января, нанося главный удар в направлении Вязьмы, уничтожить юхновско-можайскую группировку гитлеровцев с тем, чтобы во взаимодействии с Калининским фронтом достичь общей цели по уничтожению крупных сил противника. Одна из армий фронта (20-я) совместно с 30-й армией Калининского фронта получила задачу уничтожить противника в районе Лотошина.

Войскам Северо-Западного фронта и смежного с ними фланга Калининского фронта предстояло нанести удар из района Осташкова в направлении на Андреаполь, Торопец, Велиж, Рудня. Целью удара было отрезать пути отхода противнику и не дать ему закрепиться для обороны на рубеже Андреаполь, западный берег реки Западная Двина, Ярцево, а затем ударом на Рудню перерезать коммуникации западнее Смоленска. Этим затруднялось снабжение 9-й полевой немецкой армии, а также, что особенно важно, нарушалось оперативное взаимодействие между группами армий Центр и Север.

Из сказанного становится ясно, какая ответственная задача ложилась на 4-ю ударную армию, которой надлежало сыграть выдающуюся роль в ходе январского наступления.

Вернемся, однако, к событиям, непосредственно связанным с действиями нашей армии. Подготовка операции и перегруппировка войск начались заблаговременно. Сосредоточение и перегруппировку войск прикрывала 249-я стрелковая дивизия, ее части также вели разведку обороны противника.

Сосредоточение войск являлось чрезвычайно сложным делом. Во избежание чрезмерной загрузки оперативными перевозками единственной железной дороги основная масса войск (332, 334, 358, 360-я стрелковые дивизии) следовала из Москвы на автомашинах по дороге Торжок — Кувшиново — Осташков. По железной дороге перевозились все стрелковые бригады, артиллерийские и танковые части. Все лыжные батальоны двигались в район сосредоточения своим ходом. Это было для них хорошей тренировкой кпредстоящим боевым действиям. Не обошлось, однако, без курьезов. Так, один лыжный батальон прибыл без лыж, растеряв их по дороге. Сказался формальный, чиновничий подбор людей в спецподразделения. В батальон попали жители южных районов страны, никогда даже не видевшие лыж, которые были для них обузой.

Пункты управления сосредоточением войск, организованные в Торжке и Бологом, принимали прибывающие части и направляли их в районы выгрузки. В конечных пунктах выгрузки были также назначены ответственные лица из офицеров оперативного, автотракторного отделов и отдела военных сообщений штаба армии, которые сразу же по прибытии в пункты выпрузки вручали частям приказ на выход в район сосредоточения. При необходимости они пополняли части боеприпасами, продовольствием и фуражом и оказывали различную помощь.

Для автотранспорта были организованы ремонтные базы и заправочные пункты. Порожний автотранспорт во избежание встречного движения выводился за пределы фронтового тыла.

Районы сосредоточения соединениям назначались с таким расчетом, чтобы войска при занятии исходного положения для наступления не тратили много времени и сил на дополнительные перегруппировки. Некоторые части по указанным выше причинам запаздывали с сосредоточением. Так, например, 421-й артиллерийский полк РГК (Резерв Главного командования) прибыл к месту назначения лишь 9 января. Отдельные подразделения, особенно тыловые, подходили и позднее, догоняя свои соединения уже во время наступления.

Надо сказать, что штаб Северо-Западного фронта не смог наладить достаточно четко автодорожную службу, и поэтому на дорогах часто создавались пробки.

В период сосредоточения главных сил 4-й ударной армии части прикрытия вели активную разведку и бои с целью захвата выгодных для наступления исходных рубежей. Для проверки сведений, имевшихся в штабе фронта, о якобы происходящем в районе Селижарова сосредоточении танковой дивизии в ночь на новый, 1942 год был организован поиск усиленным батальоном. Эта дата была избрана нами в связи с тем, что гитлеровцы отмечали праздники попойками. При опросе пленных, захваченных этой ночью, выяснилось, что никаких танков на этом направлении нет.

В это же время с целью улучшения исходных позиций для наступления 249-я стрелковая дивизия провела несколько боев, к результате которых были заняты Заречье, Заборье и другие населенные пункты, что значительно улучшило исходные позиции для наступления правофланговых соединений армии.

Исходное положение войска армии заняли в ночь на 7 января, и только после этого 249-я стрелковая дивизия, прикрывавшая сосредоточение армии, собрала свои части на участок наступления. Это было осуществлено незаметно для противника.

Опыт прикрытия одной дивизией сосредоточения армии вплоть до начала наступления в тех условиях полностью себя оправдал. Противник не только не обнаружил нашу группу и срок начала наступления, но, что очень важно, не разгадал и направления главного удара. Таким образом, была достигнута внезапность наступательной операции армии.

6 января приказ о наступлении был доведен до войск.

По этому приказу армия наносила главные удары в направлениях: первый (указанный командованием фронта) — на Б. Антоновщина, Глазуны, Наумово с задачей уничтожить противника в районах Дроздово, Жуково, Лопатино, Давыдово; второй — на Кошелево, Пено с задачей уничтожить противника в районе Раменье, Колобово, Бор.

Считать оба удара главными мы были вынуждены по требованию командования фронта. Фактически же удар на правом фланге являлся вспомогательным и по моему замыслу, и по группировке.

Действительно, главный удар наносился силами 249-й и 332-й стрелковых дивизий. Он поддерживался основной массой артиллерии.

Мы просили командование фронта ввести в полосу наступления армии две дивизии фронтового резерва для последующего удара от ст. Охват в южном направлении на Нелидово, чтобы не отвлекаться от непосредственной задачи для оказания поддержки в продвижении левого соседа — 22-й армии. Но нашу просьбу не смогли удовлетворить, а поэтому в ходе операции нам пришлось выделить часть сил для овладения Нелидовом, обеспечения левого фланга и оказания помощи 22-й армии.

Все это вместе с выделением сил и средств на правый фланг не могло не сказаться отрицательно на темпах наступления и не ослабить силы удара на Пено, Андреаполь.

8 января я собрал всех командиров соединений и еще раз разъяснил им план предстоящей операции, проверил, как понял каждый из них свою частную задачу и общую задачу армии, и еще раз повторил задачи соединениям на предстоящее наступление: 360-й стрелковой дивизии с 62 лыжным батальоном, дивизионом 270-го артиллерийского полка, 171-м отдельным танковым батальоном и другими средствами усиления, наступая в направлении Б. Антоновщина, Глазуны, Наумово, овладеть Глазунами; 62-му лыжному батальону в ночь на 9 января захватить Наумово и не допустить отхода противника на запад и подтягивания его резервов из глубины.

48-й стрелковой бригаде (командир — полковник Андрей Филиппович Куприянов{16}) с 64-м и 66-м лыжными батальонами при поддержке дивизиона 270-го артиллерийского полка наступать в направлении Жуково, с тем чтобы лыжные батальоны на рассвете 9 января захватили Жуково. В дальнейшем лыжные батальоны, продвигаясь на Пихтень и Орлинку, должны были не допустить отхода противника на запад.

51-й стрелковой бригаде (командир — полковник Николай Александрович Федоров) приказывалось наступать во втором эшелоне за 360-й стрелковой дивизией и быть готовой развить ее успех. Но так как 48-я стрелковая бригада (как выяснилось на совещании) опоздала с выходом в исходное положение, мне пришлось здесь же приказать командиру 51-й стрелковой бригады выполнять задачу, поставленную 48-й стрелковой бригаде.

39-й стрелковой бригаде надлежало выйти на рубеж Звягино, Дубье, Давыдово.

249-я стрелковая дивизия с 67-м и 68-м лыжными батальонами, 204-м отдельным гвардейским минометным дивизионом, 141-м отдельным танковым батальоном и другими подразделениями усиления получила задачу, наступая на Пено, овладеть населенными пунктами Переходовец, Пено (лыжники должны были овладеть ст. Соблаго) и выйти на рубеж Заречье, Пено.

332-й дивизии с дивизионом 919-го артиллерийского полка и саперной ротой предстояло наступать в направлении Лохово, ст. Жукопа и захватить передовыми частями Жукопу.

Наступление 249-й и 332-й стрелковых дивизий поддерживалось армейской артиллерийской группой дальнего действия в составе двух дивизионов 270-го артиллерийского полка.

Тыл и фланг 249-й стрелковой дивизии прикрывались стрелковым и лыжным батальонами.

334-й стрелковой дивизии с 61-м лыжным батальоном и артиллерийским дивизионом было приказано, прикрывшись со стороны Селижарова, во взаимодействии с 332-й стрелковой дивизией наступать в направлении Шуваево и выйти на рубеж Раменье, Красные Сады, овладев Колобовом и Бором, обеспечивая ударную группировку слева.

21-я стрелковая бригада прикрывала левый фланг армии.

358-я стрелковая дивизия — резерв армии — одним полком выдвигалась в район Семенова Села, а остальными силами переходила к исходу 9 января в район Кошелево, Пустоша.

Во время артиллерийской подготовки, начало которой планировалось на 8 час. 30 мин. 9 января, предстояло подавить опорные пункты, огневую систему и артиллерию противника перед фронтом армии.

Основное внимание, естественно, уделялось обеспечению успеха 249-й и 332-й стрелковых дивизий, наступавших в направлении главного удара.

Авиация получила задачу прикрыть действия центральной и правофланговой группировок армии: десятиминутным авианалетом подавить опорные пункты противника, не допустить его фланговых ударов, а также не дать ему возможности подтягивать резервы от Андреаполя и совершить отход за линию озер Вселуг, Пено{17}.

Авиация армии насчитывала 60 самолетов, из которых исправных было 53, в том числе: ЛаГГ-3 -16, И- 15бис -17, СБ — 2, По-2 — 18 машин.

Большая работа по подготовке личного состава к предстоящей операции была проделана политорганами. Особенности их работы вытекали из тех суровых условий, в которых предстояло начать наступление. Военный совет постоянно руководил политической работой в войсках армии. Опытный и инициативный политработник, член Военного совета армии дивизионный комиссар М. В. Рудаков уделял много внимания этому делу.

Личный состав армии в возрастном отношении был неоднородным. Например, в 358-й стрелковой дивизии основную массу составляли солдаты от 32 до 36 лет, в 360-й — от 35 до 45 лет, в 21-й стрелковой бригаде — молодежь в возрасте до 30 лет. Опираясь на партийные и комсомольские организации, политорганы армии с первых же дней подготовки к операции развернули в частях огромную работу.

Большое внимание уделялось правильной расстановке партийных и комсомольских сил в соединениях, частях и подразделениях. Так, например, в 332-й стрелковой дивизии, укомплектованной в г. Иваново, в каждом стрелковом полку имелось примерно равное число коммунистов и комсомольцев (от 450 до 500 человек). В 1117-м стрелковом полку этой дивизии в каждой роте насчитывалось от 15 до 20 членов КПСС и ВЛКСМ. В спецподразделениях партийная прослойка была еще большей.

В 249-й стрелковой дивизии (впоследствии 16-я гвардейская), укомплектованной в основном сибиряками и уральцами, а также уроженцами Курской области, имелось 567 членов КПСС, 463 кандидата в члены КПСС и 1096 комсомольцев.

Во всех подразделениях армии были созданы партийные и комсомольские организации, избраны парторги, комсорги и их заместители.

Политорганы провели большую работу по подбору агитаторов, стремясь добиться, чтобы в каждом отделении был свой агитатор. Занимались они и работой по укреплению разведывательных подразделений.

Надежной опорой командиров в их работе по подготовке наступления стали комсомольские организации. Комсомольцам поручались наиболее ответственные участки. Так, например, в 1195-м стрелковом полку 360-й стрелковой дивизии комсомольцы назначались пулеметчиками, артиллеристами, минометчиками, разведчиками.

В дни подготовки к наступлению политорганы провели широкий обмен опытом между теми комсомольскими организациями и их руководителями, которые уже имели боевой опыт (комсомольцы 249-й стрелковой дивизии), и теми, кто его еще не имел (подавляющее большинство комсомольцев других дивизий) С этой целью были проведены совещания-семинары.

Повседневно проводя работу среди коммунистов и комсомольцев, политорганы и комиссары помогали командирам в воспитании наступательного порыва среди всего личного состава. Коммунисты и комсомольцы, идите в авангарде красноармейских масс, по-большевистски организуйте победу над кровавым фашизмом! — под таким лозунгом шла воспитательная работа.

С целью укрепления соединений, которым предстояло решать главную задачу операции, в них направили сотни коммунистов и комсомольцев из других частей, в том числе и из тыловых.

Немалую роль в подъеме морального духа солдат и командиров сыграло посещение частей армии в период подготовки к наступлению делегациями трудящихся Свердловской и Челябинской областей. Свердловчане и челябинцы побывали на передовых позициях, беседовали с солдатами, рассказывали им о своих производственных победах. Они обещали фронтовикам непрерывно увеличивать выпуск продукции и давать фронту все необходимое для победы над врагом. Солдаты и офицеры в ответ дали торжественное обещание мужественно и умело бить врага, с честью выполнить поставленную перед 4-й ударной армией задачу.

В ночь на 9 января войска армии должны были выйти на исходное положение для наступления: 360-я стрелковая дивизия — в район Б. Антоновщина (туда же и 81-я стрелковая бригада, которая должна была наступать во втором эшелоне за 360-й стрелковой дивизией); 48-я стрелковая бригада — на участок (иск). Б. Антоновщина, Заборье; 39-я стрелковая бригада — в район Заборье, Нескучное; 249-я стрелковая дивизия — в район восточная окраина Переходовца, железная дорога 3 км северо-восточнее Пено; 332-я стрелковая дивизия — в район Пустоши; 334-я стрелковая дивизия — в район Хотошино; 358-я стрелковая дивизия — в район Буковицы, Спицыно.

Правый фланг 249-й стрелковой дивизии прикрывался одним батальоном 1187-го стрелкового полка и 69-м лыжным батальоном, которые продолжали обороняться.

21-я стрелковая бригада получила задачу выйти в район Хотошина и, сменив части 334-й стрелковой дивизии, прикрыть левый фланг армии со стороны селижаровской группировки противника.

360, 249, 332, 334-й стрелковым дивизиям и 39-й стрелковой бригаде удалось в назначенный срок выйти в отведенные им районы. Остальные соединения и некоторые приданные части но ряду причин, и прежде всего из-за позднего прибытия и трудностей, связанных с бездорожьем, снежными заносами, недостатком продфуража и горючего, а также вследствие сильного утомления людей и лошадей, опоздали с выходом в назначенные им исходные районы.

360-я стрелковая дивизия к 3 часам 9 января сосредоточилась в районе Б. Антоновщина. 62-й лыжный батальон в 23 часа 30 мин. 8 января выступил в направлении Глазунов. 171-й отдельный танковый батальон и 109-й отдельный гвардейский минометный дивизион прибыли в исходные районы только к 15 часам 9 января, причем танки МК-2 и МК-3 не смогли переправиться через оз. Селигер и до 10 января оставались в лесу (севернее озера). После создания переправы через озеро они продвигались за 360-й дивизией, часто задерживаясь из-за бездорожья и отсутствия горючего.

48-я стрелковая бригада по моему последнему указанию к 4 часам 9 января сосредоточилась в районе Заборья и изготовилась к наступлению в направлении Жуково.

249-я стрелковая дивизия к 10 часам вышла точно в исходный район. Однако 141-й танковый батальон из-за недостатка горючего поступил в распоряжение командира дивизии лишь в 19 часов 9 января. 204-й отдельный гвардейский минометный дивизион по той же причине, а также из за снежных заносов прибыл лишь в 1 час 10 января. 67-й и 68-й лыжные батальоны вышли в указанные им районы тоже с запозданием к исходу дня начала наступления. Это явилось результатом того, что лыжники были утомлены трудным двухсуточным маршем без продовольствия.

332-я стрелковая дивизия сосредоточилась в указанном ей районе в срок. Однако ее тылы отстали из-за отсутствия горючего.

358-я, 334-я дивизии также в основном выполнили задачу по сосредоточению, но 358-я дивизия сосредоточилась неполностью. 21-я стрелковая бригада опоздала с выходом в исходное положение, а 421-й артиллерийский полк РГК прибыл без средств связи и лишь с 25 % положенных ему тракторов и автомашин. К моменту наступления он не закончил сосредоточения. 765-й артиллерийский полк прибыл на ст. Фирсово 10 января, но не был готов к выполнению задач. У него тоже недоставало тракторов.

Таким образом, армии пришлось начать наступательную операцию, имея не полностью сосредоточенными одну дивизию (358-ю) и три бригады (21, 48 и 51-ю). Не прибыли один танковый батальон, один минометный дивизион (294-й отдельный гвардейский) и пять лыжных батальонов.

Во многих частях и соединениях отдельные подразделения также не прибыли. Опоздание войск с выходом на исходный рубеж следует целиком отнести за счет тяжелых условий передвижения ж слабой обеспеченности горючим и продовольствием.

В материально-техническом отношении армия к операции оказалась неподготовленной. В войсках и на складах имелось всего 2,5 боекомплекта боеприпасов, 1–1,5 суточных дачи продовольствия и фуража. Бензина на армейских складах не было совсем и в баках машин оставалось в среднем около 0,15 заправки.

К началу наступления в армии имелся большой некомплект. Так, комсостава не хватало более чем 1000 человек, рядового и сержантского состава — 20 тыс. человек. Кроме того, не хватало 2 тыс. лошадей.

Тем не менее основные условия для успеха имелись: определенная степень материального обеспечения, высокий моральный дух войск, в целом верно разработанный и доведенный до непосредственных исполнителей план действий.

Глава десятая Наступление

Наступление… Это слово для военных как будто бы привычно, буднично, но в то время, в зиму 1941/42 г., оно было самым праздничным и зовущим словом из всех слов. С ним связывались надежды на разгром врага и освобождение нашей родной земли, близких людей и всех соотечественников, попавших в неволю, месть вероломному врагу и мечты о мирной трудовой жизни. И все воины, от ездового хозяйственного взвода до разведчика, мечтали о наступлении, как о чем-то самом прекрасном и важном в жизни.

И вот оно началось. На рассвете 9 января настойчиво, грозно и уверенно заработала наша артиллерия. Я находился на командном пункте армии у деревушки Сорога, поддерживая непрерывную связь с войсками.

В 10 час. 30 мин., после окончания двухчасовой артиллерийской подготовки, центральная группировка армии (249-я и 332-я стрелковые дивизии) двинулась вперед по глубокому снегу, преодолевая ожесточенное сопротивление противника.

Главные силы 249-й стрелковой дивизии (925-й и 917-й стрелковые полки и 68-й лыжный батальон) наступали на Пено, стремясь охватить его. К вечеру 925-й стрелковый полк приблизился к окраине Пено с севера, а два батальона 917-го полка проникли на восточную окраину города, однако из-за сильного огня и контратак противника батальоны пришлось отвести назад. Только подтянув артиллерию, отставшую из-за снежных заносов, и произведя артиллерийский налет с участием гвардейских минометов, дивизия с рассветом 10 января вновь перешла в атаку на город 925-м стрелковым полком с севера и 917-м стрелковым полком с востока. 67-й лыжный батальон к полудню также вышел на южную окраину города.

Противнику были отрезаны все пути для отхода. Одновременным ударом с трех сторон наши войска сломили сопротивление врага и к 13 часам освободили г Пено. На плечах разбитого кавалерийского полка и разведотряда кавалерийской бригады СС Мертвая голова дивизия к исходу того же дня ворвалась 925-м стрелковым полком в Шеверево, 917-м полком — в Соблаго, 67-м лыжным батальоном — в Лаугу. Хорошо организованный удар на Пено позволил почти полностью уничтожить врага, оборонявшего город.

Пленный командир батальона (сдался 20 января) сказал, что особенно тяжелое впечатление произвели на всех солдат остатки разведывательного батальона СС, отступавшего из Пено. Никто из нас не мог себе даже представить, что немецкая воинская часть может так панически бежать. Однако через два дня нас постигла та же участь

921-й стрелковый полк 249-й дивизии, действовавший с севера, уничтожил в районе Переходовец, Заево разведотряд 123-й пехотной дивизии противника. Прикрыв частью сил правый фланг дивизии, он главными силами продолжал наступление в направлении Заречья и к вечеру 10 января, заняв его, двинулся на Бервенец. Это не только обеспечило правый фланг дивизии, но и, создав угрозу полного окружения 416-го пехотного полка противника, способствовало успешному продвижению правого фланга всей армии.

Таким образом, в результате первых двух дней наступления был прорван основной оборонительный рубеж неприятеля на главном направлении и занят г. Пено — важный узел обороны гитлеровцев в межозерном дефиле, являвшийся связующим звеном между 16-й и 9-й немецкими армиями. За два дня боев на главном направлении мы продвинулись на 27 км и уничтожили свыше 500 солдат и офицеров противника, взяли много пленных, захватили 12 орудий, несколько складов с боеприпасами, вещевым имуществом и продовольствием.

332-я стрелковая дивизия, действовавшая левее 249-й дивизии, встретила упорное сопротивление врага на южном и юго-западном берегу оз. Волго и сумела лишь блокировать противника в районе Лохова, а ее 1117-й стрелковый полк к исходу 9 января овладел ст. Жукопа. В дальнейшем дивизия, используя успех правого соседа (249-й дивизии) и оставив отдельные подразделения в качестве заслонов против опорных пунктов противника, главными силами продолжала наступление в направлении Красное, Луги. 1115-й стрелковый полк имел задачу наступать на Голенищево для выхода на фланг лужской группировки противника и перехвата путей из Селижарова на Андреаполь.

На правом фланге армии в это время 360-я стрелковая дивизия двигалась в неимоверно трудных условиях полного бездорожья через непроходимый в буквальном смысле слова лес. Чтобы проложить колонный путь, приходилось рубить на одном километре до 1000 деревьев Кроме того, глубокий (до 1 м) и рыхлый снег сильно затруднял движение технических средств.

Двигались так: впереди шла головная застава из лыжников, а за ними следовали саперы, которые вместе с головным отрядом обеспечивали движение главных сил дивизии, двигавшихся походным порядком. Дивизия шла двумя колоннами. Один полк составлял правую колонну, а все остальные части двигались в левой.

В связи с трудностями марша части основной колонны перемешались. Тракторы, тянувшие 152-мм орудия, танки и машины гвардейского минометного дивизиона, то и дело останавливались, мешая движению войск и обозов. Танкисты и трактористы пытались отремонтировать выходившие из строя машины, что еще более задерживало движение. Войскам не хватало продовольствия, так как было очень трудно организовать его своевременный подвоз. Автотранспорт почти не работал из-за нехватки горючего и невероятно трудной дороги. Даже полковая артиллерия отстала от частей, так как истощенные лошади не в силах были тянуть ее за пехотой. Только пехотные подразделения, без каких-либо средств усиления и даже без тяжелого оружия, медленно продвигались вперед.

Из всего этого видно, какой успех имело бы наступление 4-й ударной армии, если бы в жизнь был проведен полностью замысел командования Северо-Западного фронта — удар правым флангом армии. Наши силы, с таким трудом собранные для нанесения удара по врагу, были бы растрачены на борьбу с природой и не смогли бы причинить неприятелю почти никакого ущерба. Мы, пожертвовав людьми и техникой, не выполнили бы поставленной перед нами Ставкой задачи.

В дни сосредоточения армии, как, впрочем, и во время наступления, мы вместе с членом Военного совета Рудаковым много ездили по войскам. Одна из таких поездок особенно запечатлелась в моей памяти. Ехали мы в машине Рудакова, шофером у него был очень толковый молодой сержант Артик Мурадов. Родом он был с Кавказа, в армию его призвали в 1939 г. с первого курса Тбилисского индустриального института. Во время этой поездки на мой вопрос, давно ли он воюет, Артик довольно подробно рассказал о своем боевом пути. Поскольку я не был очевидцем самых первых восьми дней войны, то безыскусный рассказ этот очень меня заинтересовал.

Много лет спустя, ознакомившись с книгой На западном направлении, А. М. Мурадов прислал мне письмо. Узнав из моего ответа, что я перерабатываю книгу, он собрал воспоминания многих воинов армии, так как жил в Алма-Ате, где 4-я ударная была расформирована и где осело на постоянное жительство немало ее ветеранов

На левом фланге армии 334-я стрелковая дивизия начала наступление в 10 час. 30 мин., не закончив полностью сосредоточения. Она вступила в бой в районе Колобово, Селище. Здесь противник имел наиболее густую сеть опорных пунктов и хорошо организованную систему огня, контролировавшую все оз. Волго.

Действия дивизии развивались следующим образом. 1124-й стрелковый полк, воспользовавшись слабой бдительностью противника и плохой видимостью, незаметно перешел через оз. Волго и захватил населенный пункт Волго. Атаки 9 и 10 января в районе населенного пункта Колобово успеха не имели. Попытка 11 января обойти правым флангом укрепления противника также не удалась. Полк втянулся в затяжной бой с врагом, укрепившимся в Шуваеве, и остановился в лесу севернее и северо-западнее этого пункта. Еще менее удачно развивались действия 1126-го стрелкового полка, не успевшего своевременно форсировать оз. Волго. Попав под сильный пулеметный огонь со стороны Селища, полк стал наступать правее и вышел к Бору, который также был сильно укреплен. Не добился успеха и 1112-й стрелковый полк, перешедший в наступление с опозданием. С 9 по 14 января 334-я стрелковая дивизия вела бои за опорные пункты на юго-западном берегу оз. Волго.

Несмотря на то, что на флангах армии наступление развивалось плохо, было решено продолжать главной группировкой продвижение вдоль железной дороги на Андреаполь, который являлся крупным узлом сопротивления, перехватывавшим ряд важных дорог, ведущих на юго-запад, юг и юго-восток. 249-я и 332-я стрелковые дивизии наступали на Андреаполь, преследуя отходящего противника.

После разгрома в районе Пено противник, сосредоточивая небольшие гарнизоны в населенных пунктах на пути движения ударной группировки армии, стремился задержать продвижение наших войск. Одновременно он выдвинул свежие части из района Андреаполя и стал создавать оборонительный рубеж на подступах к городу в районе ст. Охват, Луги, Голенищево, стремясь выиграть время для усиления обороны Андреаполя и подтягивания резервов из глубины.

Еще в конце декабря, когда враг обнаружил перегруппировку наших войск на Старорусском направлении, он начал перебрасывать 81-ю пехотную дивизию из Франции для сосредоточения ее в район Старой Руссы. Когда же наши части неожиданно прорвали фронт в районе Пено, противник направил 189-й пехотный полк этой дивизии, находившийся в то время в пути, в район северо-восточнее Андреаполя. Этот полк, усиленный саперным и другими отдельными батальонами (охранным, связи и т. д.), вступил с нашими частями в бой на рубеже ст. Охват, Луги, пытаясь задержать их продвижение до подхода новых резервов из глубины. Стремясь удержаться на рубеже р. Нетесьма, противник надеялся также прикрыть коммуникации своей селижаровской группировки, которым угрожал наступавший на Голенищево 1115-й стрелковый полк 332-й стрелковой дивизии.

249-я стрелковая дивизия 13 января уничтожила в Охвате гарнизон противника, овладела населенным пунктом и железнодорожной станцией. Гитлеровцы, однако, еще удерживали западную окраину этого населенного пункта, а также район Величково, Луги, Голенищево. Тогда было принято следующее решение. Оставив один полк 249-й стрелковой дивизии в районе Охвата, остальными ее частями и лыжными батальонами ночным маршем лесом, по бездорожью, выйти в район Андреаполя и внезапно захватить его. 332-й стрелковой дивизии было приказано ликвидировать в это время в районе Величково, Луги, Голенищево 189-й пехотный полк и приданные ему батальоны.

358-я стрелковая дивизия, находившаяся во втором эшелоне, получила задачу выдвинуть один полк в район Ходулино, Мальцево, чтобы обеспечить наступление 332-й стрелковой дивизии с юга и способствовать продвижению 334-й стрелковой дивизии.

В районе Величково, Луги развернулись ожесточенные бои по уничтожению 189-го пехотного полка противника (около 3000 человек) и двух отдельных батальонов.

Маневр 249-й стрелковой дивизии в районе Андреаполя и одновременный удар 332-й стрелковой дивизии по группировке противника в районе Величково, Луги привел к окончательному уничтожению этой группировки. Бои в районе Величково, Луги, ст. Охват велись с 13 до 15 января. 1119-й стрелковый полк 332-й стрелковой дивизии совместно с батальоном 925-го стрелкового полка 249-й стрелковой дивизии разбил подразделения 189-го пехотного полка противника юго-восточнее ст. Охват. 1117-й стрелковый полк и батальон 917-го стрелкового полка 249-й стрелковой дивизии 14 января овладели Величковом и Трипалевом, а к утру 15 января — Лугами, разгромив при этом до полутора батальонов 189-го пехотного полка противника. К вечеру 16 января 1119-й и 1117-й полки вышли на рубеж р. Нетесьмы.

В районе Величково один батальон гитлеровцев попытался произвести психическую атаку. Фашистских молодчиков предварительно подпоили. Под резкие звуки фанфар и треск барабанов батальон, возглавляемый не столько офицерами, сколько тамбурмажором*, лихо подбрасывавшим свой нарядный жезл, церемониальным маршем в плотной шеренге двинулся на рубеж, занятый подразделениями 1117-го стрелкового полка 332-й стрелковой дивизии. Гитлеровцам дали подойти на расстояние 80 — 100 м, а затем шквальным огнем из всех видов оружия уничтожили всех до одного.

1115-й стрелковый полк, отбрасывая остатки разбитых частей 253-й пехотной дивизии противника и наступая от Горовастиц на юго-запад, 15 января вышел к Голенищево.

В этих боях хорошо действовали танкисты 141-го отдельного танкового батальона. Несмотря на задержку с переправой через р. Нетесьма, они сумели догнать стрелковые соединения и принять участие в боях за Охват, Величково и Луги, чем сильно облегчили борьбу пехоты за опорные пункты противника. Только в боях 15 января наши танки уничтожили до 160 солдат и офицеров противника, две пушки, шесть минометов, несколько пулеметов и т. д. Своими действиями они обеспечили нам дальнейший успех, отрезав пути отхода противнику, и помогли захватить богатые трофеи.

Полное уничтожение 189-го пехотного полка (противник оставил в районе боев до 1100 убитых) частями 332-й стрелковой дивизии и выход ее в район Луги, Величково облегчили 249-й стрелковой дивизии овладение Андреаполем, обеспечив ее левый фланг и не допустив подтягивания резервов к городу с юго-востока и северо-востока.

Удар наших частей на Андреаполь и одновременное уничтожение группировки противника в районе Охват, Луги, Величково сорвали намерение гитлеровцев задержать наступление армии на подступах к Андреаполю.

Немецко-фашистское командование решило оказывать нарастающее сопротивление по рубежам, рассчитывая этим замедлить темпы нашего наступления. Однако наш одновременный удар по группировке противника в районе Охват, Луги, Величково, прикрывавшей Андреаполь, и по его частям, готовившим новый оборонительный рубеж на подступах к городу, расчленил силы противника и позволил быстро и с незначительными потерями добиться их уничтожения.

249-я стрелковая дивизия, двигаясь лесами, за одни сутки подошла к Андреаполю с тыла. К рассвету 15 января она сосредоточилась на непосредственных подступах к городу. После 20-минутной артиллерийской подготовки дивизия при поддержке 141-го танкового батальона с фронта и вдоль дороги Пено — Андреаполь начала атаку города одновременно с запада, севера и северо-запада. В городе началась паника. Гитлеровцы не ожидали, что наши части смогут выйти непроходимыми лесами к ним в тыл.

В течение дня 15 января части дивизии полностью окружили противника в Андреаполе и, захватив северную часть города, вокзал, соседние населенные пункты Раменье, Борок, Роженка и подступы к юго-западной окраине города, отрезали неприятелю пути отхода.

Опомнившись, гитлеровцы оказали яростное сопротивление, завязав упорные уличные бои. Особенно фанатично оборонялись они в южной части города.

В 17.30 16 января после ожесточенных боев Андреаполь был полностью очищен от противника. Оборонявшиеся там разрозненные части 253-й пехотной дивизии, остатки 189-го пехотного полка 81-й пехотной дивизии и другие подразделения были уничтожены. Наши войска захватили в городе огромные склады продовольствия, фуража, боеприпасов и горючего.

Итак, в результате успешного наступления главной группировки армии фронт обороны противника был прорван. Части противника, оборонявшиеся в первом эшелоне (кавалерийская бригада СС, левофланговые полки 253-й пехотной дивизии и правофланговые подразделения 416-го пехотного полка), были уничтожены. Подверглись разгрому и ближайшие резервы противника в районе Андреаполь, Голенищево, Величково. Таким образом, войска армии не только разорвали фронт противника, но и захватили его ближайшие базы, нарушили коммуникации. Наши части перешли к преследованию противника. На флангах же, особенно на правом, продвижение шло медленно.

Правофланговые части, как уже говорилось, действовали в чрезвычайно сложных условиях. Первый вражеский опорный пункт 360-я стрелковая дивизия встретила в районе Глазунов. Здесь оборонялся батальон противника. Так же, как и в других местах, гитлеровцы приспособили все постройки под огневые точки. Из-за неопытности командира дивизии и командиров частей дивизия задержалась возле Глазунов на целые сутки. Вместо того чтобы обойти укрепленные позиции противника, части дивизии ввязались в бой в крайне невыгодных для себя условиях и понесли напрасные потери.

Приехав в дивизию, мы с членом Военного совета Рудаковым разобрались в положении и несколько выправили его. После этого дивизия, обойдя Глазуны с севера, двинулась в направлении Наумово. 12 января дивизия форсировала замерзшее оз. Вселуг, отбросив и частью уничтожив подразделения противника, оборонявшиеся в населенных пунктах. Двигаясь в дальнейшем снова по сплошным лесам на Петрово, Погорелицу и не встретив сильного сопротивления подразделений 416-го пехотного полка противника, отходивших на запад и юго-запад, дивизия к исходу 16 января вышла в район Дмитрово, Быстри 51-я стрелковая бригада, выведенная 11 января во второй эшелон, шла за 360-й дивизией, обеспечивая правый фланг армии. К 16 января бригада сосредоточилась в районе Мосты, Поперечник.

48-я стрелковая бригада, наступая на Жабье, разбила в этом районе подразделения 416-го пехотного полка, в ночь на 13 января ликвидировала арьергарды этого полка, пытавшиеся уйти на Заречье, и к исходу 16-го вышла в район Залозье, где остановилась, чтобы подтянуть обозы, так как у нее совершенно не осталось продовольствия.

По нашему замыслу 48-я стрелковая бригада должна была полностью уничтожить 416-й пехотный полк противника, но ее командование, к сожалению, не сумело использовать лыжные батальоны для глубокого обхода этого полка, и гитлеровцам удалось вывести из-под удара часть своих сил и техники.

171-й отдельный танковый батальон, артиллерия и 109-й отдельный гвардейский минометный дивизион только 12 января вышли в район Глазунов и оставались там в ожидании горючего, ремонтируя матчасть. Видя, что использовать технику на правом фланге совершенно невозможно, я вывел 171-й танковый батальон в свой резерв и приказал передать 109-й гвардейский минометный дивизион и один дивизион 421-го артиллерийского полка РГК в 332-ю стрелковую дивизию.

39-я стрелковая бригада к 11 января разгромила оборонявшийся в ее полосе усиленный батальон 416-го пехотного полка противника и вышла в район Дубья. Быстрое развитие действий на главном Андреапольском направлении и выход правого фланга армии (360-я стрелковая дивизия) лыжными батальонами к Наумово вынудили противника к отходу. Он, сжигая населенные пункты, 11 и 12 января начал выводить 416-й пехотный полк из-за угрозы окружения. Преследуя отходящего противника и ведя упорные бои с частями его прикрытия, 39-я стрелковая бригада 13 января овладела Пихтенем и Карповщиной.

На левом фланге армии 334-я стрелковая дивизия и 21-я стрелковая бригада вели напряженные бои. Эти соединения наступали на особенно трудном участке, где система вражеской обороны была более развитой, чем на других направлениях,

Хорошо организованная огневая система обеспечила здесь противнику возможность прострела всех подступов к опорным пунктам, фланкирование и огневую связь между опорными пунктами. Кроме того, гитлеровцы непрерывно контратаковали наступающие части во фланг из района Селища и Селижарова, задерживая, а кое-где и отбрасывая назад наступавшие части 334-й стрелковой дивизии.

Артиллерия дивизии из-за недостатка и истощенности лошадей медленно меняла огневые позиции и не успевала подвозить боеприпасы. Объективные трудности действий на этом участке усугублялись тем, что командование дивизии не могло отрешиться от стремления брать опорные пункты в лоб без тщательной разведки и надлежащей организации боя. Пришлось вмешаться и категорически потребовать не ввязываться в затяжные бои за укрепленные населенные пункты, а обходить их, оставляя заслоны. Уничтожить вражеские гарнизоны в этих пунктах с успехом могли части второго эшелона. В помощь командиру дивизии был выделен начальник оперативного отдела штаба армии, толковый и хорошо подготовленный подполковник Бейлин.

Эффективной помощью дивизии явилось выдвижение к Ходулину 1191-го стрелкового полка 358-й стрелковой дивизии — резерва армии, направленного в обход селижаровской группировки противника. Дальнейшее продвижение этого полка создало угрозу путям отхода противника и его коммуникациям и вынудило 453-й пехотный полк и разведотряды 251-й и 253-й пехотных дивизий противника поспешно отойти.

Ведя арьергардные бои, гитлеровцы 15 января оставили Раменье, Красные Сады, а 16-го — Шуваево. 334-я стрелковая дивизия двигалась далее на Куничниково, а 21-я стрелковая бригада, обеспечивая левый фланг армии, подошла с запада и севера к Дубровкам.

Таким образом, начали выравниваться и наши фланги. Чтобы сделать преследование более целеустремленным, 14 января был отдан специальный приказ, в котором войскам ставилась задача довести темп наступления до 20 км в сутки. Особенно подчеркивалась необходимость не ввязываться в затяжные бои за населенные пункты, а обходить их, стремительно преследуя отступающего противника. Для более эффективного преследования я потребовал от всех командиров дивизий выделить передовые отряды, обеспечив их лыжами и лошадьми для быстрого продвижения.

Главной задачей отрядов было: неотступно преследовать противника, обходить его, нарушать связь, громить штабы и тылы, не допускать уничтожения имущества в складах, брать пленных.

За восемь дней боев войска армии почти полностью уничтожили 1-й кавалерийский полк, разведотряд кавалерийской бригады СС, 189-й пехотный полк, саперный батальон, батальон связи 81-й пехотной дивизии, нанесли поражение 416-му пехотному полку, разведотрядам 123, 251, 253-й пехотных дивизий, 453-му пехотному полку и разрозненным подразделениям 253-й пехотной дивизии, которые противник бросил в бой с целью задержать наше наступление.

Развивая успех, армия вышла на рубеж Дмитрово, Быстри, Рогово, Соболево, Голенищево, Мальцеве, Дубровки{2}.

Соединения армии, наступавшие в центре, преодолевая упорное сопротивление врага, продвинулись в глубину на 70 км.

Войска армии в этот период захватили много пленных, оружия, продовольствия и различного военного имущества.

Говоря об этих боях, уместно вспомнить наивную версию геббельсовской пропаганды, что главным генералом у русских была зима. Кому не ясно, что зима создавала затруднения для обеих сторон, и для наступающих во сто крат более серьезные, чем для обороняющихся. В самом деле, что труднее в зимних условиях: сидеть в обороне, на заранее подготовленном рубеже, с оборудованными дотами, как правило, вблизи населенных пунктов, а чаще в самих населенных пунктах, имея запасы продовольствия, снаряжения и боеприпасов, или, преодолевая бездорожье, снежные заносы, прорубаясь в лесах, зачастую без артиллерии и танков, атаковать вражеские позиции, подготовлявшиеся с чисто немецкой скрупулезностью в течение нескольких месяцев?

Ответ ясен. Отговорка, что русские выносливее, побивает тех, кто к ней прибегает, потому что является признанием высоких боевых качеств нашей армии.

Ознакомимся кратко с действиями соседей 4-й ударной агрмии в эти дни. Правый сосед — 3-я ударная армия — перешел в наступление также 9 января. Ее войска встретили организованное сопротивление противника. Командный состав соединений армии не имел опыта борьбы против опорных пунктов. Вместо того, чтобы заслоняться от них малыми силами, а крупными обходить, прорываясь в глубокий тыл противника и перерезая его коммуникации, соединения армии в первый же день операции ввязались в затяжные, невыгодные бои за укрепленные населенные пункты, обороняемые мелкими гарнизонами. В результате этого 3-я ударная армия начала утрачивать наступательный порыв и отстала от 4-й ударной армии.

Разрыв, прикрытый лишь 39-й стрелковой бригадой, достиг 35 км и продолжал увеличиваться. Это создавало угрозу нашему флангу. Командование фронта подгоняло левый фланг 3-й ударной армии. Однако ускорение движения на левом фланге при топтании у Молвотиц и Ватюлино (правого фланга) вело к дальнейшему растягиванию фронта и утрате наступательного порыва.

Левее 4-й ударной армии действовала 22-я армия. Она вела бои с селижаровской группировкой противника.

Успешное продвижение левофланговых соединений 4-й ударной армии создало угрозу обхода частям врага, оборонявшимся на левом фланге Селижаровского укрепленного района, и вынудило их к отходу. Это дало возможность 179-й стрелковой дивизии 22-й армии 15 января занять Селижарово, а 16-го выйти на правый берег Волги. 22-я армия также сильно отставала от наших левофланговых частей. Разрыв между флангами 22-й и 4-й армий задерживал наше продвижение и требовал выделения сил для обеспечения открытого левого фланга.

После того, как войска 4-й ударной армии освободили Андреаполь и разгромили андреапольскую группировку противника, остатки его разбитых частей начали отход под натиском наших войск на Торопец и ст. Западная Двина. К этим пунктам противник подтягивал и свежие силы, чтобы остановить наше наступление. В частности, в район Торопца были подброшены части не участвовавшей еще в боях 403-й пехотной дивизии. В гарнизон города входили также отряды полевой жандармерии и полиции, насчитывающие 1200 человек, рота самокатчиков 206-й пехотной дивизии и 207-й дивизион ПТО. Гарнизон пополнился, кроме того, остатками разбитого 416-го пехотного полка, остатками кавалерийской бригады СС и других частей.

По данным разведки, в районе ст. Западная Двина был сосредоточен 512-й железнодорожный батальон. Остатки 253-й и 102-й пехотных дивизий, действовавшие против левого крыла армии, поспешно отходили в направлении Нелидова с целью организации обороны на рубеже Ревякино, Дубасово и прикрытия рокадной железнодорожной линии Великие Луки — Нелидово.

В середине января активность авиации противника возросла. Теперь почти ежедневно она бомбила наши войска, коммуникации, штабы и тылы. Мы же не могли противодействовать этому, так как наша истребительная авиация была крайне слаба, а зенитная артиллерия, и без того малочисленная, часто бездействовала из-за отсутствия снарядов.

После выхода на рубеж Андреаполь, Васильево я решил создать главную группировку на заходящем правом фланге. Перегруппировываться войскам предстояло в ходе операции. В первый эшелон выделялись три дивизии и одна бригада, во второй — две бригады, в резерве на этом направлении оставалась одна дивизия. Таким образом, всего в главную группировку включалось четыре дивизии и три бригады. Такое оперативное построение должно было обеспечить стремительноепродвижение войск при непрерывном наращивании силы удара из глубины. Одновременно обеспечивались и фланги, за которые приходилось беспокоиться в связи с отставанием соседей.

На правом фланге армии была создана вторая группировка вспомогательного характера в составе одной дивизии и одной бригады. Она имела задачу действовать на широком фронте и обеспечивать правый фланг армии. Эта группировка была создана для того, чтобы нанести по Торопцу сокрушительный и внезапный удар.

Ставя 249-й дивизии задачу овладеть Торопцом, я указал Герману Федоровичу Тарасову на дополнительную задачу, которую дивизии необходимо было выполнить во что бы то ни стало. Эта задача заключалась в том, чтобы при захвате Торопца не допустить уничтожения противником складов с боеприпасами, снаряжением, горючим и главное, с продовольствием, взять эти склады и удерживать их при любых обстоятельствах.

Из показаний пленных и по данным агентурной разведки мы знали, что в Торопце были сосредоточены крупные материальные запасы, и прежде всего огромное количество продовольствия, предназначенного для снабжения войск не только данного направления, но и других оперативных направлений.

Для нас же в то время продовольствие имело первостепенное значение. Это нетрудно понять, если вспомнить, что снабжение на Северо-Западном фронте было организовано плохо. Теперь же, когда армия оторвалась от своих баз на две сотни километров, а единственная дорога, находившаяся в более или менее проезжем состоянии, подвергалась непрерывному воздействию вражеской авиации, оно еще больше ухудшилось. Нечего греха таить, и на самих этих базах продовольствия имелось также не очень много, так как подвоз из глубокого тыла невероятно затруднялся перегруженностью нашего железнодорожного транспорта различными воинскими перевозками. Да кроме всего, ведь это было начало 1942 г., когда вся страна терпела острый недостаток в продовольствии.

В этих условиях возможность получить продовольствие в таком количестве и в таком районе являлась для армии просто кладом. И мы не выпустили этот клад из наших рук благодаря геройству и стойкости 249-й стрелковой дивизии.

Командиру 249-й стрелковой дивизии была поставлена также задача внезапным ударом овладеть Старой Торопой, чтобы отрезать путь отхода торопецкой группировке противника в южном направлении.

К исходу 19 января части 249-й стрелковой дивизии вышли в район Торопца, подойдя к городу одновременно с разных сторон (917-й полк — с севера, 921-й с юго-востока и 925-й — с юга и юго-запада). Вскоре к северо-восточной окраине города подошла 48-я стрелковая бригада. На рассвете 20 января начался штурм Торопца.

Гарнизон города к этому времени достиг 2500 человек. Все постройки, особенно каменные, были хорошо приспособлены для обороны. Были расчищены секторы обстрела и пристреляны подступы к городу.

Торопец, как и Андреаполь, подвергся нашему удару совершенно неожиданно для противника. После взятия Андреаполя гитлеровское командование бросило навстречу наступающим войскам свои части, пытаясь задержать наше наступление. Поэтому командиру 249-й стрелковой дивизии командование армии указало на необходимость вести дивизию лесами и скрытно подойти к городу, чтобы внезапно ворваться в район товарной станции, неподалеку от которой находились склады.

Дивизия скрытно сосредоточилась на подступах к Торопцу. Части противника, брошенные нам навстречу, еще продолжали движение в направлении Андреаполя, когда у Торопца завязался бой. Услышав у себя в тылу шум боя, части и подразделения гитлеровцев бросились назад, стремясь возвратиться в Торопец, но не смогли этого сделать. При этом 5-я рота 591-го батальона 85-го пехотного полка 403-й пехотной дивизии в составе более семидесяти человек во главе с командиром обер-лейтенантом Конрадом сдалась в плен, что случалось в то время крайне редко и говорило о симптомах серьезного упадка морального состояния войск противника.

Для того, чтобы оказать более конкретную помощь частям, ведущим бои за Торопец, я приехал 19 января в Понизовье{3} на командный пункт 249-й стрелковой дивизии.

С утра 20 января началась атака, и к 14 часам 917-й стрелковый полк овладел товарной станцией, депо и складами. Левее продвигалась 48-я стрелковая бригада. Противник сосредоточил на участке бригады шквальный огонь, и она была вынуждена отойти назад. Воспользовавшись этим, враг двумя батальонами контратаковал обнажившийся левый фланг 917-го стрелкового полка и вынудил его оставить товарную станцию. Однако, помня приказ, полк продолжал удерживать склады.

Тем временем 921-й и 925-й полки овладели отдельными кварталами на восточной и южной окраинах города. Бой не утихал весь день. К исходу дня 917-й полк занял вокзал, 48-я стрелковая бригада вела бой в северо-восточной части города, 921-й полк удерживал восточную окраину, а 925-й, ведя бои на южной окраине, одновременно отрезал противнику пути отхода на запад, захватив деревни Коптево и Заликовье.

Имея задачу овладеть станцией Старая Торопа, командир 249-й стрелковой дивизии направил туда лыжный отряд, созданный из приданных дивизии 67-го и 68-го лыжных батальонов. В боевое охранение и разведку отряда были отобраны лучшие лыжники и наиболее храбрые воины, что сделало отряд особенно мобильным. В ночь на 21 января, проделав 60-километровый марш, лыжный отряд окружил Старую Торопу. Оставив у шоссе южнее станции охранение, главные силы сосредоточились восточнее поселка. После этого один взвод проник в поселок с севера по торопецкой дороге. Гитлеровцы приняли лыжников этого взвода за разведку и решили без долгих размышлений уничтожить ее одним ударом, бросив все силы, за исключением охраны лагеря военнопленных. В это время наши главные силы, наблюдая за действиями противника, неожиданно ударили ему в тыл и разгромили гарнизон Старой Торопы.

К утру 21 января лыжники захватили станцию и поселок Старая Торопа. Сопротивление оказала лишь группа эсэсовцев — охрана лагеря военнопленных, но и она к полудню была уничтожена. В итоге этого дерзкого и слаженного удара небольшой отряд лыжников выполнил свою задачу — перерезал путь отхода торопецкой группировке на юг.

Противник оставил на поле боя 100 трупов. Наши войска освободили 400 пленных советских воинов. Как радовались эти люди, получившие возможность вернуться в ряды защитников Родины! Было захвачено несколько вагонов продовольствия, 25 вагонов с имуществом и другие трофеи.

Во время боев за Торопец я находился на участке 249-й стрелковой дивизии, наносившей главный удар, и был ранен. Это случилось в километре от Понизовья (по дороге на Торопец) в 10 часов 20 января 1942 г. во время налета вражеской авиации на наблюдательный пункт командира 249-й стрелковой дивизии, куда я приехал из Понизовья. Мне тут же сделали перевязку, установив перелом обеих костей голени правой ноги. Я приказал отвезти меня на командный пункт армии и попросил никуда не доносить и не сообщать войскам о моем ранении, но эта просьба не была выполнена, и пока я добирался до КП армии, все узнали, что я ранен. Врачи встретили меня на КП в белых халатах и предложили ампутировать ногу. Я не согласился и просил врачей положить перебитую ногу в гипс, что они и сделали. Такое решение оказалось весьма разумным. Кости срослись, и я не лишился ноги.

Этот обычный в боевой обстановке случай произошел, к сожалению, в то время, когда наступательная операция была еще в полном разгаре. Армия выполнила лишь первую половину задачи. И я решил, несмотря ни на что, остаться в армии до тех пор, пока задача не будет выполнена полностью, о чем безотлагательно и донес в штаб фронта и в Ставку Я сделал это по здравом размышлении, зная, что остаться в строю с таким тяжелым ранением нелегко, ведь нужно командовать и непрерывно руководить войсками с носилок. Я рассчитывал, что у меня хватит на это выдержки. Несмотря на поистине дикие боли в ноге, я не принял во внимание настоятельные требования врачей, которые уверяли меня, что если я немедленно не эвакуируюсь в тыловой хирургический госпиталь, то в лучшем случае лишусь ноги, а в худшем — наживу гангрену, и тогда вообще неизвестно, чем кончится дело.

Все это я хорошо понимал, но долг перед Родиной повелевал мне остаться в строю и продолжать руководить войсками. Я, что называется, выносил план этой операции, врос в боевую обстановку на этом участке, поэтому считал, что мне, даже раненому, будет легче довести дело до конца, чем новому человеку.

На следующий день мне была передана телеграмма из Ставки, в которой говорилось, что Сталин дважды справлялся о моем здоровье и высказал пожелание, чтобы я остался на месте, если есть к этому хотя малейшая возможность.

Я ответил, что еще вчера сразу же после ранения донес Верховному Главнокомандующему о том, что останусь в строю и при любых обстоятельствах доведу дело до конца

В течение последующих 23 дней, т. е. до полного выполнения задачи, поставленной Ставкой, мне пришлось командовать войсками с носилок, с перебитой ногой, положенной в гипс. Эти 23 дня стоили, наверняка, нескольких лет жизни. Кроме физических страданий, я и морально пережил немало, прежде всего потому, что из-за своей неподвижности не мог бывать в войсках, помогать им организовывать и вести бой, учить штабы и командиров управлять войсками. Однако должен сказать, что эти невзгоды и переживания не сломили моей воли, я стремился твердо и уверенно руководить войсками.

Но вернемся к боям за Торопец. В течение ночи 21 января части привели себя в порядок, подтянули тылы, пополнили боеприпасы и организовали штурмовые группы для борьбы внутри города. Атака началась на рассвете. Первым нанес удар 925-й стрелковый полк. Для отражения его атаки противник бросил свои основные силы. Воспользовавшись этим, остальные наши части стремительным броском ворвались в город. Гитлеровцы в панике устремились на запад. Но там их ждали специально выделенные 925-м стрелковым полком подразделения, а также передовые отряды 360-й стрелковой дивизии. Большинство бежавших было уничтожено, многие сдались в плен.

Итак, после двухдневных упорных уличных боев 249-я стрелковая дивизия, 48-я и 39-я стрелковые бригады и части 360-й стрелковой дивизии к 10 часам 21 января полностью овладели г. Торопец. Оборонявшие город части противника были разгромлены. Мы захватили богатейшие для того времени трофеи: шесть танков, много различного вооружения, 723 автомашины, значительное количество боеприпасов, около 450 тыс. снарядов, несколько миллионов патронов, 1000 бочек с горючим. И самое главное — было захвачено до 40 складов с продовольствием. Эти продовольственные склады мы превратили в свои армейские. Их запасами армия питалась в течение месяца.

Трудно переоценить значение для армии успеха Торопецкой операции и захвата баз снабжения противника. Несмотря на мое тяжелое состояние, я радовался успехам армии и с гордостью донес о них в Ставку.

В районе Торопца наши воины обнаружили свидетельства зверских преступлений эсэсовцев против нашего народа. Среди захваченных документов, в частности, был отчет командира кавалерийского полка СС, входившего в эсэсовскую бригаду, разгромленную при освобождении Торопца. В отчете докладывалось об умиротворении Старобинского района в Белоруссии, а также что наряду с 239 военнопленными отрядом было расстреляно 6504 мирных жителя, причем указывалось, что отряд действовал в соответствии с приказом по полку № 42 от 27 июля 1941 г.

Командир другого полка той же бригады фон Магилл докладывал в донесении, озаглавленном Сообщение о проведении Припятской усмирительной операции с 27 июля по 11 августа 1941 г.: Мы загнали женщин и детей в болото, но это не дало должного эффекта, так как болото оказалось не настолько глубоким, чтобы можно было в нем утонуть. На глубине одного метра в подавляющем большинстве случаев достигался грунт.

Была найдена телеграмма командира кавалерийской бригады на имя командира одного из полков от 2 августа 1941 г., в которой сообщалось, что имперский фюрер CС и полиции Гиммлер считает число уничтоженных мирных жителей слишком незначительным, указывает, что необходимо действовать радикально, что командиры частей слишком мягки в проведении операций, и приказывает ежедневно докладывать число расстрелянных{4}.

Признаться, когда мне доложили об этих документах, у меня волосы встали дыбом. В то время мы все же с трудом представляли себе, что массовое уничтожение людей не только возведено в государственную политику третьей империи и проводится столь дикими средствами, но и с такой скрупулезностью контролируется сверху.

С захватом Торопца и выходом 4-й ударной армии на рубеж Старая Торопа, Западная Двина Торопецкая операция, по сути дела, закончилась. В ходе этой операции 4-я ударная армия глубоко вклинилась в оборону противника и уничтожила его ближайшие резервы. Задача, поставленная армии приказом Северо-Западного фронта, была выполнена в установленный срок. В ходе 13-дневных боев в исключительно трудных условиях суровой зимы, условиях бездорожья и снежных заносов, под непрерывным воздействием авиации противника и при постоянной угрозе быть окруженной в результате отставания соседей, армия прорвала оборонительную полосу противника, разгромила его ближайшие оперативные резервы и, преследуя остатки разгромленных частей неприятеля, прошла с боями в направлении главного удара и на правом фланге 140–150 км за 11 дней, что составляет в среднем 13–14 км в сутки.

Выйдя на железную дорогу Великие Луки — Ржев, войска 4-й ударной армии перерезали коммуникации ржевской и оленинской группировок врага.

Характерным для боевых действий 4-й ударной армии в этой операции являлась высокая маневренность, несмотря на то, что условия маневрирования были страшно затруднены. Войска, борясь за дороги и населенные пункты, смело обходили опорные пункты противника, выбивали гитлеровцев из укреплений, а затем уничтожали их в поле. Отставание танков, артиллерии и тылов снижало темп наступления. Несмотря на это, стрелковые части при поддержке минометов развивали наступление. Войска приобрели богатый опыт маршей в зимних условиях. Особый интерес представляет марш 360-й стрелковой дивизии, которая за 12 дней прошла 135 км по сплошному лесному массиву со среднесуточным темпом 11 км, буквально прогрызая себе дорогу в густом лесу, утаптывая глубокий снег, укрепляя лед на озерах и почти на руках таща за собой технику, что, естественно, еще более затрудняло движение.

К сожалению, все то, что по приказу фронта было направлено на правый фланг, — танки, артиллерия, гвардейские минометные дивизионы на танковых шасси — все это в связи с невозможностью использовать пришлось рокировать на Центральное направление. Конечно, ни танки, ни гвардейские дивизионы, ни артиллерия не смогли принять сколько-нибудь активного участия в наступлении на направлении главного удара армии. Такую цену пришлось заплатить за ошибочное решение командования фронта о нанесении второго удара на правом фланге.

В ходе операции войска армии получили богатый боевой опыт наступательных действий, в особенности маневра без дорог, обхода и охвата. Личный состав дивизий закалился в боях и, главное, убедился в том, что фашистов можно успешно бить. Ведь большая часть дивизий, действовавших в составе армии, была только что сформирована и совершенно не имела боевого опыта. Командный состав на 70 % был призван из запаса и, естественно, также не имел боевого опыта.

Отлично действовала в этой операции 249-я стрелковая дивизия, которая наступала на главном направлении и весьма успешно решила задачи по овладению городами Пено, Андреаполь, Торопец, за что была переименована в 16-ю гвардейскую и награждена орденом Ленина.

360-я стрелковая дивизия генерал-майора И. М. Кузнецова, наступая на крайнем правом фланге, обеспечила успех Торопецкой операции и захват Торопца. 332-я стрелковая дивизия подполковника М, Н, Назаренкю, тесно взаимодействуя с 249-й стрелковой дивизией, упорно преследовала отходящие части противника и захватила ст. Западная Двина, уничтожив там подразделение 512-го железнодорожного батальона и остатки других частей.

334-я стрелковая дивизия, действуя на левом фланге, продвигалась медленно из-за отставания соседа слева — 22-й армии, надежно обеспечивая левый фланг армии. К 22 января она вышла на рубеж Мальцево, Ранцево, Федоровское.

358-я стрелковая дивизия, двигаясь во втором эшелоне, к исходу 19 января достигла района Павлово, Савино. 21-я стрелковая бригада, наступавшая за 334-й стрелковой дивизией, к 20 января была выведена ночными маршами в армейский резерв и сосредоточилась в районе Васильево.

Коснусь кратко действий соседей за этот период. Правофланговые части левого соседа — 22-й армии — не сумели в достаточной степени использовать наш успех и продвигались крайне медленно. К 21 января непосредственно примыкавшая к нам 179-я стрелковая дивизия приближалась к рубежу Жегорино, Куманичная.

Действия правого соседа — 3-й ударной армии — были также недостаточно успешны. К 21 января его правый фланг оставался на прежнем рубеже. В центре одна стрелковая дивизия продвинулась на 60 км, окружила гарнизон г. Холм и вела с ним затяжные уличные бои. Левофланговые соединения армии, не встречая сильного сопротивления противника, продвинулись до 80 км. В результате фронт армии растянулся на 200 км. Несмотря на некоторое продвижение, отставание от 4-й ударной армии достигло 60 км, что создавало угрозу нашему правому флангу со стороны Великих Лук.

Таким образом, из-за отставания соседей оба наши фланга, особенно правый, требовали выделения сил для их обеспечения, а это можно было сделать лишь за счет ослабления армии на направлении главного удара.

К утру 22 января сложилась следующая обстановка. Противник, сосредоточивая в районе Витебска новые силы, имел целью задержать продвижение частей армии и организовать оборону на рубеже Велиж, Демидов, чтобы преградить нам путь на Витебск, Рудню. Велись оборонительные работы в районах Велижа, Витебска, Демидова, Рудни и в других. Враг боялся потерять рокады Невель — Велиж, Демидов — Духовщина — Ярцево и Витебск — Смоленск. Резервы перебрасывались сюда из глубокого тыла.

Во второй половине января в Витебске начала выгружаться свежая 83-я пехотная дивизия. Из района Лиозно, Рудня в район Демидова выдвигалась 330-я пехотная дивизия. Кроме этой дивизии, в район Рудни и Витебска подходили еще две новые дивизии. Усиливалась оборона и в районе Великих Лук. Стремясь во что бы то ни стало остановить или задержать наше продвижение, противник привлек большое количество авиации, которая проявляла особую активность на главном направлении Торопец, Велиж.

К 22 января войска армии вышли на рубеж Старая Торопа, Нелидово. Из-за бездорожья, снежных заносов и отсутствия горючего артиллерия отстала на 60 80 км, а тылы еще больше. Отставали и танки. Коммуникации все более растягивались.

Одной из аксиом оперативного искусства является: в ходе успешно развивающегося наступления — не давать противнику опомниться, привести себя в порядок, подбросить резервы, причем одна наступательная операция зачастую перерастает в другую. В предвидении этого необходимо своевременно усиливать войска, решительно развивающие успех.

В описываемый период резервы Северо-Западного фронта были, по-видимому, неудачно использованы, ибо войска 4-й ударной армии, успешно наступавшие на главном направлении, за все время, затраченное на проведение двух операций, не получили ни одного человека, о чем мы уже говорили выше. По-видимому, неожиданный успех наступательных действий 4-й ударной армии застал командование фронта врасплох, и оно просто не справилось с подброской резервов. Поскольку резервы не подошли, необходимо было сделать хотя бы небольшую паузу в наступлении, чтобы предоставить войскам возможность привести себя в порядок, подтянуть отставшие части и тылы, упорядочить коммуникации. В противном случае новое наступление могло не дать желаемых результатов.

Глава одиннадцатая Новая операция

Передышки войска 4-й ударной армии, однако, не получили. С утра 22 января армия по приказу Ставки была передана в Калининский фронт. Командующий Калининским фронтом генерал-полковник И. С. Конев потребовал от 4-й ударной армии продолжать энергичное наступление, выйги в глубокий тыл и перерезать коммуникации вражеской группы армий Центр, не дать войскам этой группы отойти на тыловые оборонительные рубежи и во взаимодействии с другими армиями Калининского и Западного фронтов создать условия для их уничтожения. Для выполнения этих задач 4-я ударная армия должна была развивать наступление в направлении Торопец — Велиж — Рудня и выйти в район Рудни к 29 января. Таким образом, Торопецкая операция без какой-либо паузы переросла в новую Велижскую операцию.

Дивизии получили следующие задачи: 360-й стрелковой дивизии наступать в направлении Полонейки и овладеть рубежом Пухново, Полонейка; 48-й стрелковой бригаде наступать вдоль р. Западная Двина и выйти на рубеж (иск.) Полонейка, Лепа-ково; 39-й стрелковой бригаде овладеть Ильином и выйти на рубеж Винокурово, Романово; 332-й стрелковой дивизии наступать в направлении Горовахи, выйти на рубеж Кукуева, оз. Путное; 334-й стрелковой дивизии сосредоточиться в районе Ущане, Земцы; 51-й стрелковой бригаде двигаться во втором эшелоне за 360-й стрелковой дивизией; 358-й стрелковой дивизии двигаться во втором эшелоне за 332-й стрелковой дивизией и перейти в район Горовахи; 249-я стрелковая дивизия с приданными частями, выведенная в армейский резерв, сосредоточивалась в районе Макеево, Старая Торопа; 21-я стрелковая бригада также была в армейском резерве.

Эта операция носила иной характер, чем Торопецкая, и отличалась тем, что нам хотя и не пришлось прорывать обороны противника, зато мы вынуждены были начать ее без подготовки, с ходу, без усиления армии свежими силами, с растянутыми тылами и отставшей техникой. Нас выручало лишь то, что мы захватили большие продовольственные и другие склады противника и по-хозяйски их расходовали.

Почти с начала наступления в Велижской операции наши войска встретили организованное сопротивление противника, главным образом в населенных пунктах. Оборона противника носила очаговый характер В населенных пунктах создавались узлы сопротивления, а между населенными пунктами местность прикрывалась огнем и службой боевого обеспечения — охранением и разведкой. Глубокий снежный покров, бездорожье в этом районе и морозы, которыми отличалась зима 1941/42 г., вынуждали гитлеровцев применять такой метод обороны. Вражеское командование не могло предпринять ничего другого, чтобы организовать более сильную оборону, у него и времени не было, мы ему не давали его, не было у него и резервов для создания более сильной обороны. Но и мы начинали вторую операцию значительно ослабленными силами, не получив никаких пополнений.

24 января 39-я стрелковая бригада атаковала Ильино, но безуспешно, так как противник сильно укрепил населенный пункт, а достаточной разведки произведено не было. Атакующим пришлось преодолевать под огнем полосу до 700 м по глубокому снегу без поддержки артиллерии. Только ночью подразделения были подтянуты вплотную к окраинам Ильино. На рассвете атаку повторили. На этот раз бригада быстро овладела окраинами поселка. Завязался бой. Преодолев упорное сопротивление гитлеровцев, бригада к полудню 25 января очистила Ильино от гитлеровцев и продолжала движение на юг.

48-я стрелковая бригада, действовавшая в направлении Лепаково, 26 января уничтожила группу противника до 160 человек в Хухово и во второй половине дня подошла к Крестам, оборонявшимся 3-м истребительным отрядом и 2-й ротой 579-го ландшютцбатальона (всего здесь было до 1000 гитлеровцев). Командир бригады полковник Куприянов, несмотря на категорическое требование командования армии не ввязываться в бой за укрепленные пункты, а, заслоняясь от них, продолжать энергичное движение вперед, решил внезапной атакой уничтожить противника в Крестах. Из-за слабой организации разведки силы гарнизона, а также характер обороны и огневой системы противника установлены не были. 26 января бригада, наступая одним батальоном с северо-запада, другим — с северо-востока, а третьим — с юга, окружила Кресты. Батальоны начали бой, но наступление против сильно укрепившегося противника успеха не имело.

На следующий день подошла 39-я стрелковая бригада. Полковник Куприянов попросил помощи, в связи с этим на Мархлево был направлен 2-й батальон 39-й бригады. Батальон ворвался в Мархлево с юго-востока, но попытки продвинуться дальше не увенчались успехом. 39-й бригаде удалось, однако, перерезать дорогу Кресты — Велиж.

Безуспешные бои за Кресты еще раз показали, что не следует ввязываться в бои за изолированные укрепленные пункты.

28 января я потребовал от командиров 48-й и 39-й стрелковых бригад прекратить бесполезные бои и продолжать движение в обход этого населенного пункта. Задача овладения Крестами была возложена на 358-ю стрелковую дивизию, двигавшуюся во втором эшелоне.

48-я стрелковая бригада, оставив заслон на северо-западной окраине Крестов, начала движение на юг в направлении р. Западная Двина. 39-я стрелковая бригада, оставив один батальон и усиленную роту в Мархлево и в районе Починок, Рубежник, главными силами также двинулась на юг и уже к исходу следующего дня вышла в район западнее Рудни.

Следует отметить, что трехсуточные бои этих бригад под Крестами позволили противнику укрепить Велиж, что не могло не повлиять на дальнейшее развитие наступления армии и привело к затяжным боям за Велиж. Если бы не произошло этой 3-дневной задержки, Велиж, по всей вероятности, был бы взят с ходу.

Здесь еще раз следует подчеркнуть, что контроль за действиями войск является самым ответственным делом штабов. Ведь еще до начала операции, когда мы проводили занятия — готовили войска к наступлению, особо указывали, чтобы войска не действовали в лоб — не атаковали узлов сопротивления, а обходили их. В процессе наступления эта установка подтверждалась и закреплялась приказом. И все же были, несмотря на это, случаи, когда дивизии и бригады ввязывались в бой за населенные пункты. Правда, в зимнюю стужу населенные пункты имели притягательную силу. Часто командиры принимали решение захватить их с тем, чтобы обеспечить войскам условия для краткой передышки. При этом надеялись, что удастся удар с ходу. Когда же это не получалось, приходилось ввязываться в затяжные бои. Первоначально у командира было стремление навязать свою волю противнику, а получалось наоборот, в этом и крылась ошибка. Ее можно было отчасти исправить немедленным осуществлением обхода. Вообще же следовало не атаковывать с ходу, а высылать усиленную разведку или передовой отряд, возложив на него захват населенного пункта. Если же это не удалось, тогда сразу же следовало направлять главные силы в обход.

В случае с Крестами налицо был недосмотр штаба, не осуществившего своевременно контроль, в результате было потеряно трое суток. Я не снимаю вины и с себя за это топтание у Крестов. Но я был ранен, и моя подвижность была сильно ограничена, поэтому мне не удалось появиться своевременно на месте, чтобы выправить действия командиров 48-й и 39-й бригад. К сожалению, и штаб армии во главе с В. В. Курасовым, и H. M. Хлебников, командовавший артиллерией армии, так много помогавшие мне в управлении войсками, не приняли своевременных мер.

Я обращаю особое внимание на этот случай, ибо оказалось, что он вызвал в дальнейшем нежелательные последствия. Из-за этого опоздания Велиж превратился в крепкий орешек, который наши войска не могли разгрызть в течение долгих месяцев.

358-я стрелковая дивизия, двигавшаяся за бригадами в направлении Западная Двина, Ильино, по приказу командования армии выслала 24 января 1191-и стрелковый полк с задачей овладеть ст. Земцы и разобрать железную дорогу. В дальнейшем полк должен был прикрывать левый фланг армии и, продвигаясь на юг, выйти в район Демидова.

28 января 358-я стрелковая дивизия подошла к Крестам и сменила здесь части 48-й и 39-й стрелковых бригад, за исключением 1-го батальона 39-й бригады, который перехватывал дорогу из Крестов на Велиж{1}. Дивизия начала готовиться к атаке Крестов.

Командование гарнизона Крестов поняло угрозу опасности и запросило помощи. В ночь на 29 января 3-й батальон 257-го пехотного полка, усиленный артиллерией, был направлен из Велижа на помощь гарнизону Крестов.

Отбросив роту 1-го батальона 39-й бригады, занимавшую Починок, вражеский батальон сумел прорваться к Крестам. Однако 1-му батальону 39-й стрелковой бригады удалось снова выйти в район Починка и закрыть выход из Крестов на юг. Этой же ночью 1187-й стрелковый полк 358-й стрелковой дивизии двумя батальонами подошел к Крестам с юго-запада и запада. Одновременно 1-й батальон 1189-го стрелкового полка этой же дивизии подошел к Крестам с севера. Это завершило окружение противника в Крестах. С утра одновременной атакой всех трех батальонов 1187-го и одного батальона 1189-го стрелковых полков Кресты были полностью очищены от противника.

В боях за Кресты враг потерял свыше 1000 человек убитыми и ранеными. Были убиты командир 257-го пехотного полка Шустер и 17 офицеров. Мы захватили четыре орудия, 20 пулеметов, 35 минометов, 5 тракторов, 25 автомашин и много боеприпасов. Наши потери убитыми и ранеными составили около 200 человек. По окончании боя вечером 29 января 358-я стрелковая дивизия сосредоточилась в районе Починка. В боях за Кресты очень хорошо действовали части этой дивизии. Ее воины в тяжелых зимних условиях продемонстрировали выносливость и храбрость. Командир 358-й стрелковой дивизии генерал-майор 3. Н. Усачев{2} умело руководил подчиненными ему частями, принимал смелые решения, соответствующие обстановке, и твердо проводил их в жизнь.

В это время на правом фланге армии 360-я стрелковая дивизия, оставив один батальон для прикрытия Торопца, двинулась лесными дорогами на юг. Почти не встречая сопротивления, дивизия 29 января подошла к Велижу с северо-запада и запада и атаковала его. Утром 30 января части ворвались на окраину города.

На крайнем правом фланге армии, обеспечивая его, уступом за 360-й стрелковой дивизией двигалась в направлении Прилуки, Яковлево, Церковище 51-я стрелковая бригада. В ночь на 29 января бригада освободила Усвяты, захватив там богатые трофеи. В Усвятах было взято пять зерноскладов (360 т зерна), два склада льноволокна, два склада веломашин, 57 лошадей, 53 головы крупного рогатого скота, три трактора, горючее и т. п.{3}

249-я стрелковая дивизия, сыгравшая главную роль в Торопецкой операции, теперь находилась в армейском резерве и приводила себя в порядок. Она перемещалась с левого фланга армии на правый в район Лосочи.

Надо сказать, что к этому времени активизировались действия партизан. Так, 24 января они заняли ст. Кунья, перерезав железную дорогу Великие Луки Старая Торопа, чем отчасти содействовали обеспечению правого фланга на этом направлении.

На левом фланге армии 332-я стрелковая дивизия, уничтожая мелкие группы противника (остатки 253-й пехотной дивизии), двигалась на Романово и 29 января вышла в район Рудни. Еще 23 января я приказал командиру 334-й дивизии выйти в район поселка Земцы и выделить для овладения Нелидовом усиленный стрелковый батальон. Дело в том, что в Нелидово были обнаружены эшелоны противника. Разведка дивизии установила, что поселок занят не менее чем полком противника. Ясно, что при этих условиях необходим был удар по Нелидово силами всей дивизии. Я дал на это согласие. 24 января дивизия вышла к Нелидово. Общая численность гитлеровского гарнизона в Нелидово достигла 3 тыс. человек.

В ночь на 25 января группа партизан проникла в Нелидово и сумела вызвать панику во вражеских подразделениях. Это помогло дивизии уже к 10 часам утра захватить Нелидово. Здесь было взято три железнодорожных эшелона, 300 автомашин, 11 орудий, продовольственные склады и много других трофеев.

Оставив в Нелидово до подхода 22-й армии (в полосу наступления которой входил этот населенный пункт) один батальон, 334-я стрелковая дивизия вышла во второй эшелон армии и к 29 января сосредоточилась в районе Ильино, Соковичино.

В это время наш левый сосед — 22-я армия — вел бои 179-й стрелковой дивизией на рубежах Красный Факел, Селы, медленно продвигаясь к Нелидово. 186-я стрелковая дивизия этой армии двигалась на юг, ведя бои за Сковоротынь, 119-я стрелковая дивизия вела бой за г. Белый. Разрыв между правофланговой 179-й стрелковой дивизией 22-й армии и левым флангом 4-й ударной армии достигал уже 110 км и заставлял нас не только держать свой гарнизон в Нелидово, но и выделять дополнительные силы для обеспечения своего левого фланга.

Правый сосед — 3-я ударная армия — также очень отстал. К концу января соединения армии вели бои на 250-километровом фронте от Ватолино до Великих Лук. Не сумев преодолеть в районе Великих Лук сопротивление противника, армия вынуждена была перейти к обороне. Таким образом, оба фланга 4-й ударной армии остались открытыми: правый сосед отставал на 100 км, левый — на 110 км.

И все-таки 4-я ударная армия упорно двигалась вперед, преследуя и уничтожая остатки разбитых частей противника, ломая сопротивление арьергардов, отходящих частей и передовых отрядов. За восемь дней боев с 22 по 30 января армия продвинулась с боями на 100–115 км и вышла в район Велижа. За это время мы разгромили значительные силы противника, уничтожили несколько тысяч гитлеровцев и захватили много трофеев.

При выходе на рубеж Велиж, Усвяты, Красный Луг армия сохраняла в центре свою главную группировку, которая не утратила еще боеспособности. Естественно, что сильная утомленность личного состава и потери во время операции значительно ослабили силы армии. Так, в 249-й стрелковой дивизии осталось не более 1400 штыков, в 48-й бригаде — 1500 штыков. Непрерывное 21-дневное наступление, в ходе которого было пройдено 250–300 км по труднодоступной бездорожной местности, в условиях отрыва от баз снабжения, при систематическом отставании артиллерии и тылов, при нехватке боеприпасов и горючего, а часто и продовольствия, давало себя знать.

Еще 27 января по этому поводу в штаб фронта было направлено донесение, в котором, в частности, ставились вопросы о подвозе боеприпасов и горючего и о выделении средств связи, поскольку чрезмерная растянутость линий связи, вызванная быстрым продвижением войск вперед, повлекла за собой большой расход средств связи.

Командованию фронта было сообщено, что неоднократные попытки установить связь с соседями остались безуспешными, а фланги армии открыты, и что у армии нет данных о противнике в районе Витебск, Рудня, Смоленск и на подступах к ним, а также и на наших флангах. Получить эти сведения за отсутствием авиаразведки не представлялось возможным{4}.

Фашистское командование поняло, что дальнейшей целью нашего наступления является выход в район Витебск, Орша, Смоленск. Этот район был важным узлом коммуникаций и местом нахождения баз снабжения, связующим звеном между группами армий Центр и Север; здесь располагались также крупные штабы. В связи с угрозой выхода наших войск в этот район гитлеровцы начали поспешно перебрасывать сюда свежие дивизии с запада. Здесь сосредоточивались крупные силы в составе шести — семи пехотных дивизий.

Общая численность противника перед фронтом 4-й ударной армии в городах Сураж, Велиж и Демидов без подходивших резервов равнялась 6–7 тыс. человек. Наши войска несколько превосходили по численности противника, но личный состав их был сильно измотан в непрерывных боях и маршах. Войска оторвались от баз снабжения, особенно плохо обстояло дело с боеприпасами.

Надо сказать, что в то время штаб армии не имел, да и не мог иметь полных данных о составе противника перед нашим фронтом и его намерениях, так как масштабы мероприятий противника выходили далеко за рамки возможностей армейской разведки.

В этой обстановке командование армии приняло следующее решение: действовавшим на правом флате с целью его обеспечения 249-й стрелковой дивизии и 51-й бригаде наступать на Витебск и с ходу овладеть им. На Рудню удар планировалось нанести силами трех дивизий и двух бригад, в резерв выводилась одна бригада.

Слева наступление армии на Демидов обеспечивали одна стрелковая дивизия и одна стрелковая бригада.

30 января на основании этого решения был отдан соответствующий оперативный приказ, в котором конкретизировались боевые задачи соединений.

Вот как развивались боевые действия в соответствии с этим приказом.

Командир дивизии генерал-майор Г. Ф. Тарасов, выполняя поставленную задачу, приказал приданной ему 51-й стрелковой бригаде взять Сураж, а 249-й стрелковой дивизии — овладеть Витебском. Этот опытный и отважный генерал совершил в данном случае ошибку. Он полагал, что в Сураже противник утратил боеспособность и что с этой задачей справится одна 51-я бригада, опасаясь, что в противном случае враг сможет усилить свою группировку в Витебске. Рассуждения генерала Тарасова сами по себе были верны, но он не учел возможности быстрого изменения обстановки. В Сураже и в самом деле войск вначале было мало, но затем гитлеровцы подбросили туда значительные силы, и 51-я бригада втянулась в упорные бои. Сураж нужно было обязательно захватить, так как только это позволило бы отрезать велижскую группировку противника от резервов, подходивших из глубины, а также надежно обеспечить фланг армии. Это приобретало особенно важное значение в случае, если бы нам не удалось взять Витебска.

Двигаясь по лесам без особой разведки, 249-я стрелковая дивизия не заметила выдвижения 277-го полка противника, выгрузившегося в Витебске, на Сураж в тыл дивизии. Когда об этом стало известно командованию армии, 249-й стрелковой дивизии было приказано прекратить движение на Витебск. Но командир дивизии не смог своевременно получить этого приказа и продолжал движение.

Передовые части дивизии 3 февраля обнаружили развернутые дивизии противника на окраине Витебска. Тарасов прекратил движение, чтобы разобраться в обстановке. Только теперь он получил, наконец, мой приказ о прекращении движения на Витебск. Командир дивизии решил быстро оторваться от противника. Это ему удалось, и к утру 5 февраля дивизия вышла в район Островков (западнее Суража).

Из-за ошибки, допущенной командиром 249-й стрелковой дивизии, гарнизон в Сураже усилился еще одним полком. Поэтому бои по овладению городом вначале одной 51-й стрелковой бригадой, а затем и 249-й стрелковой дивизией успеха не принесли, так как противник имел теперь здесь уже до двух свежих полков полного состава и вдвое превосходил наши части по численности. Таким образом, со 2 февраля силы армии начали рассредоточиваться и втягиваться в затяжные бои со свежими силами противника. Соседи ничем не могли помочь нам. Увидев, что сил для захвата Суража недостаточно, я приказал 51-й стрелковой бригаде занять оборону севернее Суража, а 249-ю стрелковую дивизию вывел в армейский резерв.

360-я стрелковая дивизия совместно с 48-й стрелковой бригадой утром 30 января атаковала Велиж. Полки 360-й стрелковой дивизии овладели северо-западной и юго-западной окраинами, а 48-я стрелковая бригада вышла к восточной окраине города. Солдаты и офицеры противника, боявшиеся окружения, всячески стремились вырваться из блокированного города: для этого они даже переодевались в женское платье.

Командование противника бросило сюда авиацию, надеясь сохранить город в своих руках, тем более, что ранее гитлеровцы сильно укрепили его, особенно в районе трех церквей и райвоенкомата. Несмотря на сильное воздействие авиации и контратаки, наступление продолжалось до 2 февраля. Нам удалось полностью овладеть северо-западной частью города до р. Западной Двины (360-я стрелковая дивизия) и занять несколько кварталов, расположенных вдоль Смоленского шоссе (48-я стрелковая бригада). На этом продвижение прекратилось{5}.

В это время остальные части армии, выполняя поставленные задачи, успешно продвигались в направлении Рудни.

3 февраля 332-я стрелковая дивизия, развивая наступление, завязала бой за окружение Демидова, но взять его не смогла из-за отсутствия артиллерийских снарядов.

Задержка наших войск на рубеже Демидова позволила противнику перебросить сюда из района Рудни 330-ю пехотную дивизию, которая вступила в бон с нашей 332-й дивизией.

358-я стрелковая дивизия, действовавшая по обеспечению левого фланга, 2 февраля вышла на рубеж Понизовье, Титовщина.

Таким образом, в начале февраля 4-я ударная армия вынуждена была раздробить свои силы по трем направлениям и вести затяжные бои с подтянутыми противником свежими частями.

Соседние армии, отставшие от нас более чем на 100 км, не только не могли помочь нам, но и сами нуждались в помощи. 3-я ударная армия в это время продолжала бои за Холм и на подступах к Великим Лукам, а 22-я армия левофланговыми частями вела малоуспешные атаки против гитлеровского гарнизона в г. Белом. Необеспеченность флангов 4-й ударной армии требовала затраты сил на прикрытие их, особенно в районе Нелидова, а также вызывала необходимость иметь значительные резервы на случай прорыва противником нашего фронта и выхода на армейские коммуникации. Для этих целей была в полном составе использована 334-я стрелковая дивизия, создавшая оборону в районах Нелидово и Ильино.

Предназначавшиеся для пополнения армии две стрелковые дивизии — 155-я и 158-я — были еще в пути переданы 22-й армии.

С 6 февраля положение на фронте армии стабилизировалось, и бои стали носить частный характер.

Таким образом, выход армии в район Велиж, Сураж, Демидов и боевые действия на этом рубеже притянули к себе крупные стратегические резервы противника, предназначенные им для весеннего наступления.

За период с 9 января по 5 февраля войска 4-й ударной армии провели две операции: Торопецкую и Велижскую. В результате успеха этих операций войска армии вклинились в стык между группами армий Центр и Север, перерезав две рокады: Великие Луки — Торопец — Нелидово — Невель и Велиж — Духовщина Ярцево. Армия вышла в такой район, который являлся наиболее выгодным для нанесения ударов по флангу и тылу войск противника, действовавших как на Московском, так и на Ленинградском стратегических направлениях.

Важным результатом боев явилось и то, что 4-я ударная армия оказалась гораздо ближе от треугольника магистралей Витебск — Орша — Смоленск, чем действующие на Московском направлении немецко-фашистские армии.

Торопецкая операция была завершена точно в поставленные армии сроки. Велижская операция не получила полногоразвития главным образом из-за отставания соседей и недостаточного пополнения армии личным составом, материальной частью и боеприпасами.

Нужно иметь в виду, что Велижская операция последовала непосредственно за Торопецкой, без паузы, поэтому материальное обеспечение этой операции было крайне слабым.

За 28 дней наступления войска прошли с боями по прямой 250–300 км, освободили около 3 тыс. населенных пунктов и ряд городов, нанесли серьезный урон крупным силам противника в составе до восьми дивизий. Только убитыми враг потерял не менее 11–12 тыс., не считая пленных.

Армия за время наступления захватила большие трофеи: около 300 орудий, такое же примерно количество минометов, около 400 пулеметов, свыше 1200 автомашин, 2 тыс. лошадей, около 1000 мотоциклов, около 1000 велосипедов, 300 железнодорожных вагонов, около 100 платформ, богатейшие склады боеприпасов и продовольствия. За время операций было сбито 40 самолетов противника. Наши потери в обеих операциях были в несколько раз меньше.

Наступательные операции 4-й ударной армии позволили накопить ценный опыт организации наступления в сложных условиях местности и климата.

Особенно поучительными во всех отношениях были действия 249-й стрелковой дивизии, фактически явившейся ударной силой армии, действовавшей на наиболее ответственных участках и сумевшей успешно выполнить те задачи, которые ставились перед ней командованием армии.

Нельзя не отметить также действий 360-й стрелковой дивизии, накопившей опыт в преодолении малодоступной местности и ведении боя в лесах против хорошо укрепленных опорных пунктов и заранее подготовленных оборонительных рубежей противника.

Следует сказать несколько слов о работе штабов. Штабы частей и соединений, принимавших участие в операциях, были различны по составу и подготовленности; наиболее сколоченными и работоспособными оказались штабы тех соединений, войска которых уже имели боевой опыт. Поэтому особое значение в ходе операции приобретал вопрос руководства и контроля за работой тех штабов, которые были укомплектованы офицерами, не имевшими опыта штабной работы.

Штаб 4-й ударной армии в основном был укомплектован хорошо подготовленными и работоспособными офицерами и проявил себя как слаженный аппарат, способный оперативно и правильно решать задачи, выдвигаемые командованием.

Говоря о работе штаба 4-ii унарной армии, нельзя не вспомнить о том, с каким энтузиазмом и быстротой сравнительно молодой состав этого штаба, выполняя директиву фронта и решения командующего армией, разработал план своей первой, Торопецкой наступательной операции.

Планирование операции при весьма напряженной работе офицеров штаба, и особенно начальника оперативного отдела подполковника Бейлина, было завершено в течение трех суток.

Время на подготовку операции было весьма ограничено. Поэтому одновременно с планированием этой операции офицеры штаба армии встречали прибывающие в состав армии войска и сопровождали их в районы сосредоточения на направлениях их предстоящего наступления. Кроме того, офицеры штаба армии проводили занятия с командным составом прибывающих войск и принимали меры к улучшению снабжения этих войск всем необходимым.

Нельзя не вспомнить, например, того, как капитан Португалов и младший лейтенант Фетищев в весьма трудных условиях бездорожья, сильного мороза и пурги не только точно выводили порученные им лыжные батальоны, но и обеспечивали их всеми видами необходимого снабжения.

Касаясь работы штаба армии по подготовке операции, следует отметить весьма положительную работу отдела связи штаба армии под руководством полковника (затем генерала) К. А. Бабкина, который при помощи своих самоотверженных связистов всегда и вовремя обеспечивал достаточно устойчивую связь по нескольким каналам как вверх, так и с войсками.

Хочется привести воспоминания рядового связиста Кирпичникова, написавшего мне об этом периоде своей службы.

В середине декабря началась подготовка к какой-то большой операции, о которой мы, связисты, догадывались по оживившейся деятельности штарма. Части связи усиленно вели прокладку телеграфных линий к переднему краю. Эта работа, к нашему удивлению, шла днем, без всякой маскировки от авиации противника. Как оказалось позже, строительство линий являлось одной из мер командования для отвлечения внимания противника от предстоящих операций. Таким образом создавалась видимость подготовки к наступлению в районе озера Селигер. Отдел связи армии, к которому я был прикомандирован, готовил схемы связи для района, прилегающего к Осташкову.

В конце декабря, в лютые морозы, штаб армии и вместе с ним наш полк начал передислокацию по направлению к Осташкову. Переброска шла в очень трудных условиях, по занесенным снегом лесным дорогам, а то и вовсе по бездорожью. Часть пути автомашины полка совершили по полотну разобранной железной дороги, с которого не были убраны шпалы. После того, как было выбрано место для командного пункта, началась очень оживленная работа. Связисты под руководством начальника связи полковника К. А. Бабкина усиленно готовили документацию (позывные, ключи), составлялись группы телефонистов и телеграфистов для организации узлов связи на наблюдательных пунктах, командных и запасных командных пунктах. Налаживалась связь с прибывающими частями. Хлопот было очень много, так как приходили совершенно новые для нас дивизии и бригады, располагавшиеся иной раз вне населенных пунктов. Немалые трудности представлял недостаток кабеля для наводки линий. Бой шел буквально за каждую катушку. Этот недостаток в последующее время был пополнен за счет богатых трофеев.

Наступило 9 января 1942 г. После обманчивой тишины рано утром раздался грозный гул артиллерийской подготовки. Мы, связисты, старались поймать каждую весточку с переднего края, где взламывалась оборона противника. Наконец, телефонисты передали: Наши двинулись вперед, фрицы побежали!. Стало радостно. Ведь до этого, нужно откровенно признаться, нередко было очень скверно на душе, особенно, когда читались сводки Информбюро, — во многих местах наши войска отходили в глубь страны.

Вслед за частями в прорыв двинулся и штаб армии. Первый его командный пункт на освобожденной от противника территории расположился в Великом Селе, неподалеку от Андреаполя. Появились первые пленные. В те времена для нас они были в диковинку. Немецкие солдаты в легком, не приспособленном для зимы обмундировании имели крайне жалкий вид. Многие были обморожены, кутались в гражданскую одежду.

Наши войска быстро двигались вперед. Связисты с трудом успевали налаживать связь. Нужно сказать, что главная тяжесть легла на проволочников. Благодаря усилиям связистов нашего полка и отдельных рот связи под руководством энергичных командиров — полковника К. А. Бабкина, помощников начальника связи майоров Сачковского (погибшего в 1944 г.) и Тихонова, командира 56-го отдельного полка связи Р. Ф. Малиновского и других штаб армии в большинстве случаев имел устойчивую связь с дивизиями и бригадами. Главным образом действовала телефонная связь и в меньшей степени — телеграфная Бодо и СТ-35.

В начале февраля КП армии передислоцировался в Старую Торопу, вернее, в поселок Скагово в 2–3 километрах от железнодорожной станции. Для связистов начался новый горячий период, вызванный наступательными операциями в направлении Велижа. Растянувшиеся коммуникации потребовали резкого удлинения линий связи. Особенно удлинились они после овладения нашими войсками Ильино, Кресты и другими пунктами. Это обстоятельство, а также усилившиеся действия вражеской авиации сильно усложнили работу связистов. Из-за частых бомбежек кабельные и постоянные линии прерывались, а нередко их нарушали наши танки и автомашины, двигавшиеся сплошным потоком от Торопца к переднему краю. Линейщикам нередко приходилось налаживать связь под сильной бомбежкой, по глубокому снегу, в лесах. Особенно сложным делом было установление связи с группой генерал-майора В. Я. Колпакчи, действовавшей в направлении Демидов Духовщина, на левом фланге армии.

Закалка, полученная во время наступления на Торопец и Велиж, сослужила хорошую службу личному составу 56-го отдельного полка связи, закалила его. Многие связисты получили правительственные награды.

Дни наступательных операций 4-й ударной армии незабываемы. Они показали силу и упорство советских людей, преодолевших хорошо вооруженного противника и трудности необычайно суровой зимы, умение военачальников вести войска вперед. Наша армия полностью оправдала почетное звание ударной, внесла ощутимый вклад в дело разгрома гитлеровских орд{6}.

Наступление началось с января 1942 г. По мере его развития подготовленные дороги окончились, средства связи отстали. Проводная связь (кабельно-шестовые и постоянные линии) не поспевали за войсками и часто разрушались авиацией врага, а полевого кабеля в армии почти не было. Рации также отстали. В этих условиях штаб армии быстро переключился на подвижные средства связи (лыжные эстафеты, конные офицеры от войсковых штабов до контрольных узлов связи), которыми и велась информация командующего и штаба армии.

С этой же целью, а также для помощи войскам с началом наступления во все соединения первого эшелона были высланы офицеры оперативного отдела, которые обеспечили регулярную информацию штаба армии о ходе наступления.

Одной из особенностей управления войсками в ходе наступления являлась ежевечерняя отдача приказов и боевых распоряжений для действий войск на ночь и на следующий день боя или для уточнения задач, если это вызывалось обстановкой. Эти приказы доставляли в войска в срок офицеры штаба. Случаи запаздывания доставки таких приказов в войска были крайне редки.

Кроме того, офицеры оперативного отдела штаба армии непрерывно контролировали ход выполнения приказов войсками и часто, в особенности в боях под Торопцом и Старой Торопой, находились в войсках, непосредственно участвуя в боях. Такой способ управления войсками в тех сложных условиях себя полностью оправдал.

С овладением г. Торопец штаб армии получил трофейные мотоциклы с колясками, что резко усилило подвижность его офицеров. Кроме того, на трофейных вездеходах связисты смонтировали радиостанции. Эти вездеходы впоследствии всегда сопровождали ответственных офицеров штаба при выезде их в войска.

После успешного завершения Торопецкой операции 4-я ударная армия была передана из Северо-Западного в состав Калининского фронта и сразу же получила новую задачу.

Для резкого поворота войск на юг и постановки им новых боевых задач была лишь одна ночь. В течение этой ночи в соответствии с решением командующего армией штаб разработал новый план операции, боевой приказ, частные боевые приказы, подготовил карты новых районов действий и немедленно после утверждения командующим армией ночью доставил их войскам.

Нельзя не вспомнить, что часть соединений, и в частности 39-я стрелковая бригада полковника Позняка, тогда действовала в тылу противника, и доставить им приказы можно было только на самолете. И эта сложная и опасная задача была успешно выполнена офицерами штаба. При этом отличился смелостью и находчивостью офицер оперативного отдела штаба полковник А. Сороко, направленный в штаб 39-й бригады, который, по его донесениям, находился в д. Понизовье. Приземлившись у окраины этой деревни, полковник Сороко увидел, что к нему бегут солдаты в касках. Он понял, что это гитлеровцы.

Расстреливая из трофейного пулемета подбегавших к самолету фашистов, летчик быстро развернул самолет и поднял его в воздух. После некоторых поисков 39-й бригады полковник Сороко, наконец, нашел ее на месте и лично вручил приказ армии командиру бригады Позняку.

Полковник Сороко и летчик, который был легко ранен в ногу, вернулись на аэродром с несколькими десятками пробоин в крыльях и фюзеляже самолета.

4-я ударная армия перед началом наступления получила для усиления два отдельных танковых батальона: 141-й (в составе четырех танков КВ, семи танков Т-34, 20 танков Т-60) и 117-й (в составе 12 танков МК-2, 9 танков МК-3, 10 танков Т-60). Всего было 62 танка, из них 30 легких.

Танки прибыли в армию с наполовину израсходованными моторесурсами, при этом некоторые танкисты плохо знали новую материальную часть. Танки МК-3 не были приспособлены для движения по глубокому снегу, на траки их гусениц пришлось наваривать шипы кустарным способом.

Условия местности и климата не позволяли широко использовать танки, маневр танков был крайне затруднен.

Несмотря на все трудности в использовании танков, 141-й танковый батальон неплохо взаимодействовал с 249-й стрелковой дивизией в боях за Охват, Луги, Олексино, Великое Село и Андреаполь. Особенно хорошо показал себя, как и раньше, наш замечательный танк Т-34.

171-й танковый батальон почти не участвовал в боях, так как в начале был придан по указанию штаба фронта 360-й стрелковой дивизии, наступавшей на правом фланге армии, а затем, получив приказ переместиться на центральный участок, уже не смог догнать успешно наступающие там войска.

Большую роль в управлении танковыми войсками сыграл заместитель командующего армией по бронетанковым войскам подполковник Малахов{7}. Он пишет об этом периоде службы:

В составе 4-й ударной армии я был назначен заместителем командующего армией по бронетанковым войскам. В этой должности я участвовал в Торопецкой операции 1942 г. Наступление армии началось 9 января 1942 г. и развивалось успешно, войска армии овладели городами Пено, Андреаполь, Торопец, подошли и окружили г. Велиж. В составе 4-й ударной армии танковые войска представлялись 141 и 171-м отдельными танковыми батальонами. С подходом к г. Велиж в составе войск армии прибыла 78-я танковая бригада. Танкисты действовали отлично, несмотря на снежные заносы и лесные массивы, а также болотистые участки. Много танкистов отмечено правительственными наградами, в частности, командир 141-го отб капитан Кужильный Военным советом фронта награжден орденом Ленина, а его заместителю по строевой части Половченя за исключительные подвиги присвоено звание Героя Советского Союза

В боях 15 января капитан Половченя, когда отходящие части фашистов были вынуждены двигаться по узкой дороге, по краям которой образовались сугробы до 1–1,5 метров, на танке Т-34 врезался в колонны отступающих, наносил им огромные потери. Дорога была усеяна брошенной техникой, сотнями убитых и раненых фашистов. А когда один из фашистов незаметно забрался на танк Половчени и пытался поджечь его горючей смесью, он не растерялся, убил фашиста, потушил огонь и продолжал уничтожать врага гусеницами и оружием{8}.

Общевойсковая артиллерия и артиллерия усиления со своими задачами справились неплохо. В этом была немалая заслуга командующего артиллерией армии генерал-майора артиллерии Николая Михайловича Хлебникова{9}. Это настоящий боевой артиллерийский начальник, умевший мыслить и действовать применительно к самой сложной обстановке.

Он вспоминает об этом периоде:

27-я армия, переименованная в 4-ю ударную, наступала на Андреапольско-Торопецком направлении и за два месяца по глубокому снегу прорвалась в глубину до 300 км, захватила Андреаполь, Торопец, Старую Торопу и, окружив Велиж, передовыми частями вышла к Витебску.

Искусное применение лыжных батальонов, поддерживаемых подвижными минометными и артиллерийскими подразделениями на лыжных установках, давало возможность вклиниться глубоко в расположение противника и бить его с тыла и флангов. Артиллеристы так хорошо научились действовать в этих суровых зимних условиях, что даже тяжелые полки (152-мм гаубиц) не отставали от войск.

С противовоздушной обороной дело обстояло сложнее.

Вся наша зенитная артиллерия состояла всего из пяти дивизионов 25-мм и 37-мм орудий и двух батарей 76-мм орудий. Отсутствовали средства связи для сети оповещения. Служба ВНОС пользовалась командной связью. Зенитная артиллерия часто отставала от пехоты и страдала от недостатка боеприпасов, правда, частично эта нужда зенитчиками преодолевалась за счет использования вражеских 37-мм снарядов. Нельзя не сказать, что из 29 самолетов, сбитых зенитчиками в тот период, 19 приходилось на долю 615-го отдельного артиллерийского зенитного дивизиона, которым командовал капитан Кальченко{10}.

Следует также отметить, что в состав 4-й ударной армии были включены армейские ВВС, состоявшие из двух полков ночных бомбардировщиков По-2, одного полка СБ, двух полков истребителей. Начальником ВВС 4-й ударной армии в декабре 1941 г. был назначен Герой Советского Союза полковник Георгий Филиппович Байдуков.

ВВС сыграли положительную роль в наступательной операции армии. В распоряжении армии имелось, как уже говорилось, всего 53 исправных самолета. Превосходство в воздухе было все время у противника. Недостаток сил для оборудования аэродрома вблизи линии фронта приводил к отрыву нашей авиации, и без того малочисленной, от наступающих войск. К сожалению, это не позволило накопить и обобщить сколько-нибудь значительного опыта в использовании авиации при проведении наступательных действии в условиях зимы и сложной лесистой местности.

Ценный опыт был накоплен по использованию лыжных батальонов, хорошо проявивших себя в ряде боев, в частности, при захвате Старой Торопы.

Проведение обеих операций, особенно Торопецкой, позволило в дальнейшем усилить лыжную подготовку в войсках.

Большое внимание в период подготовки и проведения опе рации было уделено партийно политической работе.

Прежде чем характеризовать эту важнейшую область руководства войсками, хочу привести присланное мне письмо бывшего политработника армии Ефима Кононовича Дзоза.

В 4-ю ударную армию я перешел из 27-й, как и многие другие офицеры, которые служили в этой армии. В то время я работал в политотделе. Начальником политотдела тогда был дивизионный комиссар Семенов, очень требовательный и строгий политработник, говорил он очень коротко, но ясно и понятно Собрал весь аппарат политотдела армии и объявил, что 27-я армия переименована в 4-ю ударную армию, и рассказал нам о предстоящих задачах, которые должна выполнить армия в ходе наступательных операций.

Приказ Ставки о переименовании нашей армии ободрил всех нас, так как видно было, что на нашу армию возлагаются большие и ответственные задачи по разгрому немецких захватчиков и что на этом направлении наша армия будет играть главную и решающую роль. В этот же день всем было сообщено, что командующим армией назначены Вы.

Помнится такой случай. Когда проходила передислокация войск, многие командиры и политработники армии были посланы в соединения армии для доведения до личного состава приказа Ставки и тех задач, которые предстояло выполнить. Настроение среди личного состава было исключительно высокое. Все горели одним желанием — быстрее начать наступление и добиться цели.

Несмотря на суровую декабрьскую зиму, на бездорожье и отсутствие транспорта, люди шли, совершали марши в пургу и сорокаградусные морозы ради победы над врагом. Эти высокие и благородные поступки воинов 4-й ударной армии не остались бесследными.

Сосредоточение войск армии для наступления — сложная и трудная задача. Она была трудной потому, что решалась в короткий срок и в суровых зимних условиях.

По приказу Военного совета армии 29 декабря группа офицеров штаба армии и политработников, в том числе батальонный комиссар Конотоп и я (фамилий остальных товарищей не помню), прибыла в штаб 249-й стрелковой дивизии для оказания помощи по доведению до личного состава приказа. Всего мы пробыли три дня и 1 января 1942 г. вернулись в штаб армии.

Командир дивизии полковник Тарасов внимательно выслушал старшего группы и затем рассказал о боеготовности и политико-моральном состоянии личного состава дивизии. Это был высококультурный и душевный человек, подтянутый и дисциплинированный офицер. Разговор был прерван телефонным звонком. Кто-то передавал разведданные, и он заулыбался и в ответ сказал: Ну, вот и хорошо, наши предположения подтвердились, после чего вся группа офицеров пошла по подразделениям. Беседуя с бойцами и командирами дивизии, мы убедились, что подразделения серьезно готовятся к выполнению боевого задания, настроение у бойцов было хорошее, чувствовался высокий моральный дух и стремление всего личного состава к одной цели — быстрее начать наступление.

Начальником отделения по работе среди войск противника политотдела армии был старший батальонный комиссар Немчинов.

Немчинов в период наступательных действий вместе с работниками отделения приложил много усилий и инициативы в проведении этой важной работы. Она не осталась безрезультатной. Не случайно гитлеровцы сравнительно часто для этого периода войны сдавались в плен, и многие из них хранили при себе агитлистовки, которые издавались 7-м отделением

Рассказанное Е. К. Дзозом о работе среди войск противника можно дополнить еще несколькими фактами. Лыжники и разведчики только одной 334-й стрелковой дивизии разбросали в расположении противника 350 тыс. листовок и газет. Хорошо было поставлено это дело и в 249-й дивизии. В период наступления в составе армии работала присланная политуправлением фронта мощная радиоустановка, которая провела не один десяток передач для войск противника. В программу таких радиопередач входили выступления пленных, обращение советского командования к немецким солдатам с призывом сдаваться в плен и т. д. Судя по показаниям военнопленных, эти радиопередачи очень интересовали солдат противника. Бывали случаи, когда они прекращали огонь, вылезали из блиндажей и слушали передачи.

Наши разведчики не раз наблюдали, как немецкие солдаты тайно от начальства подбирали листовки, читали их, а затем прятали. У убитых и пленных находили наши листовки, спрятанные в вещах или документах. Пленные, однако, говорили, что они боялись делиться с кем-либо содержанием листовок, так как это грозило расстрелом.

После первых же мощных ударов Красной Армии солдаты противника начали думать о войне по-иному. Стала снижаться дисциплина, участились случаи добровольной сдачи в плен. Обозначилась перемена в настроении не только рядового состава, но и некоторой части офицеров врага, особенно младших, среди которых пошатнулась уверенность в непобедимости вермахта. В отдельных случаях пленные заявляли даже о том, что русский народ победить нельзя. В частности, командир 5-й роты 85-го пехотного полка, рота которого сдалась нашему разведывательному взводу, дерзко бросившемуся под прикрытием огня пулемета на охрану моста, на вопрос, почему он приказал роте сложить оружие перед таким небольшим подразделением, которое его атаковало, он сказал: История не знает примера, чтобы взвод атаковал роту. Я думал, что здесь батальон. Далее он добавил: Да и вообще сопротивление бесполезно, не сегодня, так завтра, но мы, немцы, будем разбиты, русских нельзя победить.

Наши разведчики, участвуя в боях с начала войны до овладения Старой Торопой, ни разу не встречали среди пленных перебежчиков. Уверенность в успехе, созданная фашистской пропагандой, подтвержденная легкими победами на Западе, приводила в первые месяцы к тому, что захват пленных и даже документов удавался нам с большим трудом. Захваченные пленные считали себя обреченными, так как им вбили в голову, что русские всех пленных расстреливают, и вели себя на допросах вызывающе и иногда до смешного нагло. Так, один военнопленный баварец, захваченный на Западном фронте, при допросе заявил, что они пришли с войной к нам навести порядок. Его заявление звучало перефразировкой известной легенды о призвании варягов. Он сказал: Россия большая страна, а правите вы ею плохо. Подобный выпад был не единственным.

Первые же удары нашей армии начали сбивать спесь с этих непобедимых. Сдача в плен целой роты одному взводу — это показатель страха. Начался и критический пересмотр версии о жестокости большевиков, распространяемой фашистами. Один из первых перебежчиков, перешедший к нам под Старой Торопой, на вопрос, почему перебежал, а не стал отступать с другими, ответил, что еще неизвестно, удастся ли тем, кто отступил, уйти. Наш лейтенант говорил об уничтожении пленных, но я знал, что это ложь. Когда меня призвали в армию, мой отец сказал: Раз есть война, значит есть и плен, и русские убивают лишь того, кто сопротивляется с оружием, — поэтому я и оружие бросил.

Слаженно и результативно работали и все остальные политорганы.

Как только был получен приказ о переходе в наступление, политические работники быстро довели его содержание до каждого бойца и командира. 8 января, в канун наступления, работники политотдела армии после соответствующего инструктажа разъехались в соединения. Во время операции они находились на ответственных участках, поддерживая высокий наступательный порыв, оказывая помощь политработникам частей в развертывании агитационной работы и направлении всей партполитработы на успешное обеспечение боевых приказов командования. Большое внимание уделялось руководству повседневной партработой в ротных партийных и комсомольских организациях, а также помощи в налаживании снабжения боеприпасами и продовольствием.

Во всех частях и подразделениях были проведены партийные и комсомольские собрания с вопросом о роли коммунистов и комсомольцев в предстоящем наступлении.

Особо следует сказать о политотделе 249-й стрелковой дивизии, который в ходе всей операции работал гибко и целеустремленно. Будучи все время в курсе событий, политотдел решал конкретные задачи. Его представители в частях не просто контролировали работу политработников, а действительно обеспечивали выполнение боевых задач на определенном участке.

Политотдел армии уделял большое внимание налаживанию работы тылов. Учитывая то огромное значение, которое имеют в этом деле дороги, политорганы тыловых частей оказывали помощь командованию по обеспечению ремонта и восстановлению дорог.

Неплохо в армии была поставлена и печатная пропаганда, в частности, работа армейской газеты Врага на штык.

Газета 27-й армии Боевой удар (позднее была переименована в газету Врага на штык) была создана в последние дни июня 1941 г. в Риге. Отсюда и начала она свой путь с частями 27-й армии. Возглавлял газету Боевой удар с первых дней ее существования Николай Семенович Кассин. Основное ядро редакции составляли направленные из Москвы слушатели курсов переподготовки армейских газетных работников при военно-политическом училище им. В. И. Ленина и группа местных латышских журналистов.

В тяжелые дни оборонительных боев 1941 г газета Боевой удар писала на своих страницах о стойкости, мужестве и отваге воинов Красной Армии, грудью защищавших Родину. Вместе с частями 27-й армии коллектив газеты с боями прошел по Латвии, Ленинградской и Калининской областям.

Ни штабы, ни редакции в это время не размещались в населенных пунктах. Их место было в лесах. Вся типографская техника размещалась в специально приспособленных автомашинах. И на первых порах, пока не было еще организовано снабжение, все запасы газетной бумаги и типографской краски редакция возила с собой. Пополнялись эти запасы за счет эвакуируемых районных газет. За счет городских и районных газет комплектовался и штат типографии. Наборщиков и печатников редакция взяла в Острове, Локне, бумагу — в Холме, печатную машину — в Старой Руссе. Это был период становления.

Осенью 1941 г., когда стабилизировалась линия фронта и наши части накапливали силы для решительных боев, редакция вышла из лесов, стала располагаться в населенных пунктах

Постоянно в редакции находились только редактор, его заместитель, работники секретариата. Весь остальной состав редакции попеременно находился в частях. Если одна группа работников редакции возвращалась из частей, другая на следующий день отправлялась на передовые позиции. Срок пребывания корреспондентов в редакции был, как правило, три — пять дней. За это время они успевали написать обо всем, что увидели и узнали на передовых позициях. Такая система работы позволяла редакции ежедневно иметь свежие материалы о боевых действиях частей. Кроме того, у редактора был резерв, который он мог оперативно послать в ту или иную часть.

Кроме материалов, организуемых работниками аппарата, редакция получала большое число писем от солдат и офицеров, которые помогали газете лучше освещать боевую жизнь частей. Письма военкоров газета публиковала в каждом номере. Более активно военкоры работали в период обороны.

В дни наступления газета Врага на штык ежедневно печатала оперативные сводки о продвижении частей армии, репортажи о боевых действиях рот, батальонов, полков, о мужество и героизме солдат и офицеров. Для того, чтобы добраться из наступающих частей до редакции, корреспонденты использовали любые виды транспорта, попутные автомашины, бензовозы, танки, санитарные машины. И недаром среди фронтовых журналистов потом стали популярными стихи:

Иногда, не успев написать или напечатать на машинке сообщение, военный журналист диктовал его прямо наборщику.

Вместе с частями шли и военные корреспонденты, чтобы потом передать на страницах газеты мужество и отвагу воинов, их ненависть к врагу, беззаветную преданность Родине. Нередко они вместе с ротами или батальонами шли в бой, с оружием в руках отбивали контратаки врага. И не случайно майора Г. А. Тевосяна (работника редакции газеты Врага на штык) к правительственной награде орденом Красное Знамя представляло командование одного из полков 360-й стрелковой дивизии. Правительственными наградами за боевые заслуги перед Родиной отмечены майоры А. Дрозд, А. Гончарук, И. Яндовский, капитаны И. Зарайский, Р. Ахапкин, подполковник В. Титов, ставший после ухода Н. С. Кассина во фронтовую газету редактором армейской газеты Врага на штык, и многие другие.

Освещая наступательные бои, газета не ограничивалась короткой информацией о занятых населенных пунктах и трофеях. На страницах газеты показывались высокие моральные и боевые качества воинов Красной Армии, пропагандировалось боевое мастерство лучших солдат, офицеров, подразделений.

Хороший контакт был у редакции газеты Врага на штык с 7-м отделением политотдела армии. По материалам Немчинова газета публиковала много интересных материалов, показывающих лицо гитлеровцев. Запомнились статьи Батальон преступников в квадрате (об одном подразделении гитлеровцев, сформированном из уголовных преступников), Фрау и герры стонут (о письмах фашистам из тыла гитлеровской Германии).

Коллектив редакции потерял за годы войны многих товарищей. В числе их писатель Б. Ивантер, заместитель редактора И. Каверин, печатник В. Антонов и др.

Были в работе политорганов и недостатки, обусловленные в основном малым опытом большинства политработников.

Необычайно высокий наступательный порыв, мужество, самоотверженность и преданность социалистической Родине, — вот что было действительно массовым явлением в 4-й ударной армии в те дни. Хочется опять вспомнить о мужественной, стойкой и дисциплинированной 249-й стрелковой дивизии. За время наступления она еще более закалилась, из ее рядов вышло немало героев. Лейтенант Мишкин мастер неожиданных налетов на врага, подполковник Назаренко и капитан Андреев — боевые командиры авангардных частей, батальонный комиссар Гаврилов, политрук Черенков — настоящие политические руководители и вожаки.

Здесь следует помянуть добрым словом начальника штаба 249-й стрелковой дивизии полковника H. M. Михайлова, ныне генерал-майора в отставке. Хороший организатор и ближайший помощник командира дивизии Тарасова, он много сделал для победы. Отличились также рядовые воины и младшие командиры, такие, как сержант Великотный, сержант Фартфуддинов, уничтожившие десятки гитлеровцев, разведчики Девяткин, Маликов, Прилепин и Поляков, истребившие только в одном бою до 70 вражеских солдат. Замечательную находчивость проявила группа артиллеристов. Под сильным пулеметным огнем они подползли к брошенной фашистами 105-мм батарее и, повернув орудия, открыли огонь по врагу. Больше сотни немецких снарядов выпустили отважные артиллеристы, уничтожив шесть пулеметных точек и 10 автомашин противника.

Даже когда создавалось тяжелое положение, воины не теряли самообладания, отважно сражались и наносили врагу тяжелый урон. В одном из боев больше роты гитлеровцев при поддержке пулеметного и минометного огня атаковали во фланг батарею лейтенанта Дедова. Командир батареи повернул орудия и встретил врага залпами. В результате было уничтожено до 50 вражеских солдат и два миномета. Фашисты бежали без оглядки. Отважно дрались воины 332-й стрелковой дивизии, хорошо действовал личный состав 358-й, 360-й стрелковых дивизий и других соединений армии.

Войска 4-й ударной армии освободили от гитлеровских захватчиков несколько сотен населенных пунктов. С радостью встречали жители городов и сел возвращение родной Красной Армии.

Мы помогали местным организациям восстанавливать советские и партийные органы, налаживать хозяйство, наводить порядок. Местные жители оказывали материальную помощь частям армии. Так, в с. Беглово колхозники обеспечили целый батальон продовольствием на два дня. В д. Колпино Заборовского сельсовета население передало нам (360-й стрелковой дивизии) 20 пудов ржи, 86 пудов картофеля, фураж и выделило 13 лошадей для его подвоза. В д. Гришине колхозники решили починить мосты и расчистить дороги, чтобы обеспечить возможность быстрейшего продвижения войск.

Заместитель начальника разведотдела армии, а затем начальник отдела подполковник Александр Митрофанович Быков, ныне полковник в отставке, поделился со мной своими записями того времени:

Большие морозы (23.12–28°, 26.12–32°) приносили большие лишения нашим подразделениям и частям, появились обмороженные, и в помощь штабам соединений по организации временного жилья и отдыха войскам почти весь штаб и политотдел армии был брошен в части. В частности, я был командирован к Мищенко в 334-ю стрелковую дивизию. Мы организовали устройство шалашей, утеплили их еловым лапником. Учили солдат устраивать бездымные костры нодьи. Внутри шалаша солдаты, убрав снег до земли, использовали его для обкладки шалаша снаружи, внутри же устраивали костер из двух бревен, 1,5–2 метров длиной, укладывая их одно поверх другого со щелью 3–5 см, разжигая огонь в этой щели. Эти бревна, тлея, почти не давали дыма, превращались в угли, и в шалаше была плюсовая сносная температура.

Одновременно проводился инструктаж разведывательных взводов стрелковых полков и разведчиков штаба дивизии. Разведчиком штаба дивизии был здесь майор Чуйков, смелый энергичный товарищ. Впоследствии он был назначен заместителем начальника разведотдела армии. Чуйков хорошо ориентировался в обстановке и, действуя через оз. Волго, со своими разведчиками быстро и в основном правильно определил начертание переднего края обороны противника и расположение его огневых точек, что способствовало затем успешному действию дивизии.

Помнится мне и такой очень характерный эпизод, свидетельствующий о высоком боевом духе наших солдат и офицеров, их решимости выполнить любую боевую задачу. Через оз. Селигер от с. Жар должна была переправиться по льду 360-я дивизия, 48-я стрелковая бригада и танки. Лед оказался недостаточно прочным для пропуска танков, и было решено наростить его. Для прикрытия этих работ и дальнейших совместных действий в районе Заборья 10 января был сосредоточен 66-й лыжный батальон. Для проверки его готовности и обеспеченности я был направлен командующим армией в этот батальон.

Мой вездеход не прошел. Пошел пешком, потом достал лошадку, на ней сделал 24 км туда и обратно. Ехал по дорогам, находящимся под контролем противника. Немного страшновато, но в общем ничего. Нашел батальон в Заборье. Люди голодные, но настроение боевое. К половине дня батальон вышел в свой район, где он должен был получить продукты питания. Машины же с продовольствием застряли в снегу на льду озера, и к моменту выступления батальон продукты не получил.

Действуя именем командующего армией (подтверждая важность мероприятий вездеходом, который к этому времени был знаком не только командирам соединений и частей, но и многим рядовым), я добился у командира саперного батальона грузовых саней с лошадьми под продукты, организовав перегрузку, сам с двумя солдатами выехал вперед к батальону. Проехав через остров и выехав на западный берег озера, мы с оглядкой двинулись по тропе, которую, очевидно, проложили немецкие патрули. Батальон лыжников я застал сосредоточенным у небольшой лесной сторожки восточнее Заборья. Здесь командир батальона, очень молодой капитан Андреев объявил задачу командирам рот и отдал боевой приказ на выступление. Не было ни слова сказано о том, что солдаты, да и командиры, голодны и продуктов нет, не было разговора о продуктах и в подразделениях. И командиры, и солдаты приказ выслушали с полным вниманием и решимостью выполнить его. Несвоевременная доставка продуктов, по заявлению комбата, очевидно, вызвана какими-то непредвиденными обстоятельствами. Я уверен, сказал комбат, — что продукты нас скоро догонят.

Батальон прекрасно справился со своей задачей, комбат же погиб славной смертью при попытке перехватить дорогу Сураж-Витебский — Витебск{12}.

Далее из записей полковника А. М. Быкова можно восстановить картину работы разведки армии.

Большую роль в деле разведки на всем протяжении наступательных операций играли лыжные батальоны. Широко используя свою маневренность, небольшие отряды лыжников входили по лесным массивам в тылы противника, захватывали пленных и документы, что давало командованию и штабу армии возможность своевременно разгадывать замыслы противника, особенно попытки его подбросить резервы или уйти из-под удара на новый рубеж.

Всем войскам армии очень быстро привилось стремление помочь разведчикам изучать противника. Разведотдел армии получил очень много различных документов — солдатские книжки, письма, дневники, распоряжения. Были случаи доставки этикеток сигарет и рецептов, причем руководители разведок полков и штабов дивизий быстро разобрались в необходимости систематизации подобранных документов, правильно указывали пункты их добычи. Изучение этих документов очень помогало раскрывать отдельные попытки пленных, особенно офицеров, ввести в заблуждение, дезинформировать нас.

Используя документы, сопоставляя данные, полученные из документов, с показаниями пленных, разведывательный отдел армии имел возможность правильно оценивать противника и пользовался этой возможностью.

Начальником 3-го информационного отделения был майор Кондаков, очень вдумчивый, серьезный разведчик, обладавший исключительной памятью и очень хорошим правилом — записывать в особой книге, кстати сказать, им же заведенной, условные обозначения частей и соединений противника — дубовый лист, медведь, горный цветок, особые, характерные черты в действиях этих частей, их численность, вооружение, потери и пополнения и т. д. Это оказывало помощь в оценке противника уже в процессе первого наступления армии и имело исключительно большое значение для изучения и оценки противника в дальнейшем. Работая в тесном контакте с переводчиком капитаном Марковым, майор Кондаков в напряженной обстановке умел по возможности своевременно информировать штабы дивизий о новых сведениях, о противнике, непрерывно держал в курсе событий в полосе наступления армии отделы штаба и штабы родов войск.

Значительную роль в разведке противника сыграло 2-е отделение разведотдела — начальник майор Глазков, помощник капитан Евстафьев. Через разведчиков этого отделения разведотдел своевременно, еще до овладения Андреаполем, получил подробные сведения о гарнизоне города и складах, которые были там сосредоточены.

Добрую память оставил о себе замполит разведотдела подполковник А. Н. Гусельников, смертельно раненный под Велижем осколком снаряда (в декабре 1942 г.). Кажется, не было ни одного разведвзвода, где бы не побывал замполит, разъясняя цели и задачи разведки. Будучи сам опытным разведчиком, он умело направлял действие разведподразделений.

Было у нас и такое, что тормозило работу разведки, как, например, почти полное отсутствие переводчиков не только в стрелковых полках, но и в штабах дивизии. Это нередко мешало командованию полков и дивизий немедленно после захвата пленных или документов использовать свежие данные о противнике, иногда же доморощенные переводчики неправильно переводили показания пленных, что создавало путаницу.

В тылах немецко-фашистских войск, действовавших перед фронтом армии, имелось несколько партизанских отрядов. В состав Пеновского отряда за месяц его боевой деятельности вступило до сотни человек. На боевом счету этого отряда было немало уничтоженных вражеских автомашин, взорванных мостов, убитых солдат и офицеров неприятеля. Сережинский партизанский отряд совершил налет на гитлеровский гарнизон в д. Усадьба и уничтожил там 40 автомашин противника.

Штаб и политотдел армии держали тесную связь с партизанскими отрядами, ставили им боевые задачи, руководили их политической работой среди населения. В партизанские отряды посылались специально подготовленные товарищи. Нарушая коммуникации противника, партизаны проводили также большую работу среди населения.

Особенно усилилась деятельность партизан, когда развернулось наше наступление. Партизаны выходили из лесов, чтобы оказать непосредственную помощь советским частям. Они охраняли села от противника, стремившегося сжечь все при своем отступлении.

Огромную работу проделали в ходе операции тылы армии. О сложности их деятельности нет надобности много говорить. Можно прямо сказать, что материальное обеспечение армии, особенно продовольствием, а частично и горючим и даже боеприпасами, производилось за счет противника.

13 февраля, когда войска армии успешно завершили Торопецкую и Велижскую операции, я сдал армию генерал-лейтенанту Ф. И. Голикову и отправился в госпиталь.

Многие участники Торопецкой и Велижской операций были заслуженно награждены. Награды получилибольшинство командиров рот и батальонов, все командиры полков и дивизий. Особо отличившийся в боях командир 249-й дивизии получил два ордена. Награды получили командующие родами войск, начальник штаба армии Курасов, член Военного совета Рудаков.

С тех пор прошло много лет, но я и теперь горжусь, что мне выпала честь командовать 4-й ударной армией, успешно участвовавшей в Торопецкой и Велижской операциях и выполнившей поставленные перед ней задачи в невероятно трудных условиях.

Я был помещен в госпиталь, который разместился в здании Сельскохозяйственной академии им. Тимирязева, в тот самый, где я лечился после ранения на Брянском фронте.

Уход здесь был по-прежнему замечательный. Большую заботу и внимание проявили ко мне врачи и другие медицинские работники.

За время моего пребывания в госпитале меня посетили многие военные, партийные и советские деятели, с которыми мне довелось вместе работать или близко соприкасаться по службе, по партийной и советской работе. Так, у меня побывали товарищи П. К. Пономаренко, К. В. Киселев и др. — из Белоруссии; А. Ю. Снечкус, М. А. Гедвилас, Ю. И. Палецкис и др. — из Литвы; из военных были товарищи А. В. Хрулев, Ф. Н. Федоренко и многие другие.

Много я получал записок и писем: они были разного содержания, но одно общее роднило их — скорее добиться победы над врагом. Во многих письмах высказывалось желание принять личное участие в приближении победы.

В госпитале часто бывали бригады московских артистов, выступавшие в клубе, а для лежачих больных — прямо в палатах, бывали у нас рабочие московских заводов и колхозники из подмосковных сел. Приходили в палату совсем незнакомые люди, но разговор завязывался, и через 5 — 10 минут казалось, что говоришь с близким тебе человеком. Мысли были у всех одни — разбить врага.

Во всем этом была видна забота нашей партии о людях, временно вышедших из строя.

Службой в 4-й ударной армии заканчивался первый период моей деятельности в годы войны, связанный с Западным направлением. После выздоровления я был назначен командующим фронтом, действовавшим в междуречье Дона и Волги.

Заключение

Подведем некоторые итоги первого периода Великой Отечественной войны и проанализируем их с военно-стратегической точки зрения, так как в нашей исторической литературе этот вопрос недостаточно освещен. Правда, у нас обычно границей первого периода считают 19 ноября 1942 г. — начало контрнаступления в битве на Волге, тем не менее события того отрезка времени, который охватывается книгой, имеют отчетливые характерные черты. Это начальный, самый тяжелый для нас и наименее исследованный этап боевых действий минувшей войны.

Итоги начального периода имели существенное значение для всего последующего развития боевых действий. Они были тесно связаны с военно-стратегическими решениями противоборствующих сторон.

Стратегия — это одна из составных частей военного искусства, она представляет собой систему взглядов на организацию, подготовку и использование вооруженных сил страны в войне, охватывает теорию и практику деятельности высшего военного руководства по решению основных задач в вооруженной борьбе. Военная стратегия, как известно, исходит из политических задач, которые ставятся перед ней государством. Ее успех зависит от того, насколько точно и глубоко она учитывает морально-политические, экономические и военные возможности как своей стороны, так и противника. Военная стратегия влияет, в свою очередь, на политику государства в предвоенное время и в период войны.

Военная стратегия в нашем, марксистском понимании решает следующие вопросы: а) определяет стратегические задачи войны в целом и в различные ее периоды; б) рассчитывает силы и средства, необходимые для достижения победы; в) устанавливает характер и способы ведения боевых действий всеми видами вооруженных сил, и особенно для начального периода войны; г) указывает принципы строительства, подготовки, мобилизации, сосредоточения и развертывания вооруженных сил, создания, подготовки и использования стратегических резервов; д) разрабатывает замыслы и планы военных действий; е) организует руководство военными действиями, стратегическое взаимодействие всех видов вооруженных сил и решает целый ряд других важных проблем.

Я привел здесь круг вопросов, охватываемых военной стратегией, с той целью, чтобы показать, что начальный период войны был именно тем оселком, на котором опробовались основы стратегии обеих сторон, определялись их сильные и слабые стороны.

Нам сейчас ясно видны отдельные и подчас весьма существенные наши стратегические ошибки, но тем не менее мы не можем не признать наличия в решении всех коренных вопросов здоровой основы. Вместе с тем нам видны и отдельные сильные стороны стратегической концепции гитлеровцев, но одновременно видна и порочность самой ее основы, которая свела в последующем на нет все достоинства этой стратегии.

Обратившись к анализу стратегических решений конкретных проблем войны в ее начальный период обеими сторонами, мы отчетливо увидим характер недостатков и достоинств двух стратегических систем, а также противоположность их основных тенденций.

Прежде всего следует, однако, подчеркнуть непреложный марксистский тезис о том, что война является продолжением политики иными, насильственными методами. Сама по себе война есть в сущности одно из средств осуществления определенной политики. Поэтому для войны в целом, особенно для ее начального периода, не являются безразличными как предшествующая международная обстановка, так и внутренняя политика государств, оказавшихся противниками в войне.

Важное значение имеет также подбор руководящих кадров в армии, поскольку им надлежит разрабатывать и осуществлять военно-стратегические вопросы.

Международную обстановку к началу войны нельзя признать благоприятной для нас. Определенные круги Англии, опасаясь попыток Гитлера форсировать Ла-Манш, прилагали все усилия, чтобы втянуть нас в войну. Американский империализм полностью поддерживал их. Наш народ и наше правительство, конечно, понимали полную вероятность нападения на нас фашистской Германии. Очень важным, однако, было оттянуть его, ибо в тот период наша армия не была полностью подготовлена к войне.

Я писал в начале книги о выработанной партией военно-стратегической доктрине, соответствовавшей тогдашним условиям войны. Но для того, чтобы на ее основе подготовить войска, реорганизовать их, модернизировать и заменить устаревшую технику, научить войска владеть ею, подготовить командные кадры к вождению войск — на все это надо было время, и немалое.

Известно, что самым важным и необходимым качеством армии является ее постоянная боеготовность, соответствующая уровню современных требований в каждый данный момент.

Конечно, недостатки в строительстве армии были во многом связаны и с потерей ее руководящих кадров в результате нарушений социалистической законности. Это не значит, что люди, назначенные на высшие командные должности, вообще не были способны руководить армией. Но им не хватало опыта и знаний, так как они были выдвинуты подчас через две-три ступени командной лестницы. Эти люди, за небольшим исключением, показали себя способными военачальниками, но их учеба и опыт приобретались в труднейших условиях и стоили всем нам очень дорого.

Так, например, командующие наиболее ответственными округами генералы Кирпонос и Павлов были недавними командирами дивизий и нужного опыта для руководства фронтами не имели. Генерал армии Жуков до своего назначения начальником Генерального штаба никогда не руководил вообще никаким штабом.

Понимание нашими высшими государственными инстанциями, которым надлежало блюсти безопасность страны, а именно Председателем Совета Министров, Народным комиссариатом иностранных дел и Генеральным штабом того, что начало войны с Германией в данный момент наименее выгодно для нас, привело их, однако, к неверным действиям. Вместо того чтобы, максимально форсируя осуществление всего комплекса оборонных мероприятий, одновременно принимать активные контрмеры против возможных вероломных действий врага в каждый данный момент, эти органы пошли по линии попыток всеми возможными способами избежать возникновения поводов для нападения Германии на нас. В этом, конечно, не выражалась вера в добропорядочность нацистов. На Сталина могла, однако, оказать определенное влияние распущенная гитлеровцами версия о том, что после Польской, Французской и Балканской кампаний наступит длительная пауза в войне.

Наш Генеральный штаб располагал данными о непосредственной опасности нападения на СССР, но не сумел убедить Сталина в их бесспорности, так же как и показать ему их действительное значение. Не были направлены также все усилия разведки на получение как можно большего количества данных. Следовало при первых же сигналах о концентрации войск Германии на наших западных границах усилить и всячески укрепить наши разведорганы. Имелась определенная возможность и принятия контрмер такого порядка, проведение которых не является прерогативой правительства. Однако Наркомат обороны и Генеральный штаб оказались в этом отношении не на высоте.

Исходя из сказанного, следует подчеркнуть, что с политической точки зрения война не была внезапной для нашего государства, но с военно-стратегической такая внезапность была налицо, а с оперативно-тактической она была абсолютной. Вот что записал в своем дневнике начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер 22 июня 1941 г.:

Наступление наших войск явилось для противника полной тактической внезапностью… О полной неожиданности для противника нашего наступления свидетельствует тот факт, что части были захвачены врасплох в казарменном расположении, самолеты стояли на аэродромах в брезентовых чехлах, а передовые части, внезапно атакованные нашими войсками, запрашивали командование о том, что им делать. Можно ожидать еще большего влияния элемента внезапности на дальнейший ход событий в результате быстрого продвижения наших подвижных войск…{1}

Таковы были в основном те неблагоприятные для нас факторы, которые обусловили столь тяжелое развитие событий в начальный период войны. Для гитлеровцев дело обстояло как раз наоборот.

Внешнеполитическая обстановка благоприятствовала им, ибо, вторгаясь в СССР, германские фашисты приступили к исполнению той основной задачи, которая перед ними была поставлена наиболее реакционными кругами международного империализма. Внутренняя политика в фашистском рейхе со времени прихода Гитлера к власти была направлена на непосредственную, вполне конкретную подготовку к войне. О военных кадрах вермахта и их боевом опыте нет смысла подробно говорить. Гитлеровскому режиму досталась прочно сколоченная и высококвалифицированная каста прусских милитаристов, которой Гитлер дал все, что она хотела, и прежде всего возможность продемонстрировать свое искусство и приобрести опыт современных боевых действий в ходе реваншистской войны.

Коснемся, однако, непосредственно названных нами выше проблем, решаемых военной стратегией.

Нужно сказать, что в определении задач начального периода войны, в характере и способе ведения боевых действий в этот период были серьезные несоответствия между нашими теоретическими наметками и конкретным развитием военных событий. Мы, в частности, предполагали сразу после нападения на нас перенести сражение на территорию агрессора и после первого же его удара вести наступательные действия, а не обороняться. Мы исходили при этом из верной посылки превосходства нашего военно-экономического потенциала над потенциалом вероятных агрессоров. Однако возможность временного превосходства врага и вытекающая из этого необходимость широких оборонительных действий на первом этапе войны учтены не были. Отсюда и наши непрерывные, большей частью неудачные, попытки вести наступление в начальный период войны, хотя обстановка совершенно не благоприятствовала этому. Однако в последующем эта, в целом правильная, установка была нами реализована. Мы очистили советскую землю и перенесли действия на вражескую территорию.

Были нами допущены ошибки в вопросах сосредоточения и развертывания вооруженных сил в канун войны. Они были связаны прежде всего с тем, что в компетентных органах налицо были опасения, что спешное сосредоточение и развертывание войск на западных границах послужит поводом для агрессии, и в силу этой ошибочной позиции нами было упущено драгоценное время.

Планы и замыслы операций, вплоть до контрнаступления под Москвой, зачастую не соответствовали реальной обстановке и поэтому не могли быть выполнены войсками в полном объеме. Часто ставились непосильные задачи. Неверную оценку находили действия и намерения противника, а поэтому контрмеры, разрабатываемые нашими командными и штабными инстанциями, очень часто били мимо цели.

В первые дни войны, например, когда наметились намерения гитлеровцев отрезать наши крупные силы в так называемом Белостокском выступе, предпринимались попытки вести контрнаступление вместо спешного отвода этих войск на более выгодные рубежи.

Характерно, что, судя по служебному дневнику Гальдера, командование гитлеровцев более всего опасалось организованного отвода наших войск на подготовленные тыловые рубежи{2}.

В момент поворота части сил группы армий Центр на юг в конце августа 1941 г., когда необходима была концентрация всех усилий Брянского, Резервного и Юго-Западного фронтов именно на обороне участков наметившегося прорыва, Ставка поставила перед ними наступательные задачи, хотя она и была информирована о наличии отдельных разведданных о движении врага на юг. Самокритично следует сказать, что командование Брянского фронта также не точно осмыслило эти данные, считая, что это маневр, направленный на обход Брянска для удара по Москве с нового направления.

Теперь у нас подчас трактуют даже само создание Брянского фронта как результат предвидения Ставкой возможного поворота центральной группы войск гитлеровцев на юг, что совершенно не соответствует действительности.

Таковы некоторые погрешности стратегического порядка, допущенные нами в начальный период войны. Они явились одной из причин наших серьезных неудач в это время. Но при внимательном анализе мы видим, что они носили не принципиальный, а частный характер и не были связаны с основой нашей стратегии. Поэтому, руководствуясь в дальнейшем ее принципами, мы победили.

Обратимся, однако, к стратегии наших врагов, германских фашистов, стратегия которых принесла им очевидные успехи в первый период войны и полное поражение в дальнейшем.

При этом нужно иметь в виду, что многие весьма важные теоретические положения стратегии не могут быть проверены в мирное время. В этом смысле стоит подчеркнуть различие, которое было в этом отношении между сторонами перед началом Великой Отечественной войны.

Положения нашей военной стратегии не могли быть подвергнуты проверке достаточно широкой боевой практикой, поэтому оставались научными предположениями. Германо-фашистская стратегия прошла такую проверку до войны против нашей страны и, по мнению ее авторов, выдержала ее. Но в действительности практика эта была недостаточной. По разным причинам противники вермахта оказались либо значительно слабее его, как, например, Польша, либо исходили из совершенно неправильных и устаревших представлений о войне, как, например, Франция. А лишь опыт большой войны против сильного во всех отношениях противника, требующий действительного напряжения сил, может являться верным показателем правильности военно-стратегических положений.

Таким образом, если мы недооценили имевшийся у вермахта опыт ведения современной войны, то немецко-фашистские высшие штабы и сам Гитлер чрезмерно переоценили этот опыт и сочли, что он вполне достаточен, чтобы разбить любого противника.

Здесь уместно показать, как этот опыт стали оценивать сами гитлеровские генштабисты после окончания второй мировой войны, т. е. после того, как они получили возможность сравнить его с опытом войны против нашей страны.

Я позволю себе привести довольно пространную, но весьма выразительную выдержку из статьи К. Типпельскирха Оперативные решения командования в критические моменты на основных сухопутных театрах второй мировой войны.

…Большое количество техники и умение командиров использовать ее было в Балканской кампании 1941 года настолько ошеломляющим, что в успехе похода с самого начала не было никаких сомнений. Подобные предпосылки, хотя и не столь ярко выраженные, имелись у немецкой армии и в войне с Польшей в 1939 году. К этому следует прибавить то, что польское командование оказало немцам любезную услугу тем, что пожелало удерживать внешние границы своего государства на театре военных действий, с трех сторон окруженном немецкой армией, и даже, исходя из этого расположения, начать наступление, несмотря на превосходство немцев в людях и технике.

Французское командование в 1940 году захотело воспользоваться обороной как наиболее сильной формой ведения войны (выражение Клаузевица. — А. Е.), чтобы остановить немецкое наступление на кратчайшей линии фронта: линия Мажино, р. Маас (до Намюра), Антверпен — и позднее добиться победы по образцу первой мировой войны, т. е. блокировав Германию и дав союзникам (Великобритании и, как оно надеялось, Соединенным Штатам) возможность вооружиться. Французское командование, избрав более сильный метод ведения войны, преследующий вначале негативную цель, глубоко верило в возможность такого исхода войны. Несмотря на опыт только что прошедшей войны в Польше, оно еще не понимало, что в боевые действия немцы внесли два новых элемента: оперативное использование подвижных соединений и применение авиации для поддержки сухопутных войск.

Эти новшества давали немцам возможность осуществлять такие прорывы, локализовать которые если и было возможно, то только при таком руководстве войсками, которое могло что-либо противопоставить этим новым фюрмам немецкого наступления.

Такого руководства французы обеспечить не смогли. Полагаясь на опыт первой мировой войны, французское командование не верило в возможность внезапных прорывов с ходу, стремительность которых не допускает принятия каких-либо мер для восстановления положения. Затруднительным для французского командования было и то, что прорыв немецких войск последовал на реке Маас между Седаном и Намюром, т. е. где оно меньше всего ожидало наступления. Решение нанести главный удар в этом направлении было найдено немецким командованием не без труда…

Йодль в феврале 1940 года пишет в своем дневнике:

Удар на Седан является с оперативной точки зрения окольным путем, на котором можно оказаться пойманным только богом войны.

В том, что бог войны был милостив по отношению к немцам и помог им добиться ошеломляющего успеха, немалую роль сыграла неправильная расстановка англо-французских сил, которая не отвечала всем оперативным требованиям. Это выразилось в том, что французское командование, имея девятнадцать французских и английских моторизованных дивизий, три легкие дивизии, не сосредоточило хотя бы часть их в качестве резерва на центральном участке, что дало бы ему возможность своевременно перебросить их к местам прорыва.

Вместо этого французское командование, как и польское, оказало немецкому командованию любезную услугу и впоследствии не раз вспоминало слова Мольтке о том, что ошибка, допущенная в первоначальной расстановке сил, едва ли может быть исправлена в ходе всей войны. Оно бросило основные силы своих подвижных соединений, используя их моторизованность только в качестве транспортного средства, в район бельгийско-голландской границы, где они были немедленно скованы группой армий Б.

Обстановка могла бы сложиться совершенно иначе, если бы французское командование, остановив свои войска западнее линии Мажино у французско-бельгийской границы с ее мощными полевыми укреплениями, доверило бы вопреки всяким политическим соображениям бельгийцам и голландцам помешать наступлению немецких армий и держало бы в резерве за линией фронта основные силы своих подвижных войск. Этого решения представители немецкого командования опасались больше всего, поэтому сообщение о вступлении трех армий левого фланга (1-й и 7-й французских и английской) на бельгийскую территорию вызвало у всех вздох облегчения. Конечно, если бы французы поступили таким образом, то превосходство германской авиации и оперативное использование немцами своих подвижных соединений оказались бы весьма эффективными, если не решающими, но во всяком случае первое столкновение с главными силами противника создало бы совершенно новую обстановку, и немецкому командованию было бы значительно труднее пробиться к морю и, отрезав три армии левого фланга, запереть их в котле Лилль — Дюнкерк.

Оперативный план, который с самого начала был рассчитан на окружение трех армий противника при создании по рубежам рек Эн и Соммы постоянно удлиняющегося фронта сковывающей группировки, можно было теперь осуществить почти без всяких трудностей.

Немецкая армия, поддерживаемая авиацией, завоевавшей себе полное господство в воздухе, настолько превосходила по своим силам французскую армию, потерявшую около двух пятых своих лучших дивизий и ослабленную за счет выхода из строя армий Бельгии, Голландии и Англии, что в кампании во Франции так и не возникло определенных критических моментов, которые потребовали бы принятия новых решений.

Этот анализ побед вермахта до нападения на СССР как нельзя лучше показывает, насколько опрометчиво было полагаться на извлеченный при этом опыт. А ведь именно на нем базировали немецкие фашисты свои надежды на молниеносный разгром нашей страны.

Тот же Типпельскирх далее пишет:

Ошеломляющий успех войны на Западе привел Гитлера к убеждению, что такой же успех будет обеспечен ему и в войне против Советского Союза. Все оперативные соображения при этом были отодвинуты на задний план соображениями психологическими. Следует ожидать, — говорил Гитлер в беседе с командующими армиями 5 декабря 1940 года, — что русская армия при первом же ударе немецких войск потерпит еще большее поражение, чем армия Франции в 1940 году. В другом разговоре с командующими армиями, происходившем 9 января 1941 года, он дополнил это высказывание, заявив, что русские вооруженные силы представляют собой глиняный колосс без головы. У них нет хороших полководцев, и они плохо оснащены… Целью операций должно явиться уничтожение русской армии, захват важнейших и разрушение остальных индустриальных районов, кроме того, должен быть захвачен район Баку. На основании этого убеждения возникла директива № 21 от 18 декабря 1940 года — план Барбаросса, в первом абзаце которой говорилось: Немецкие вооруженные силы должны быть готовы к тому, чтобы… победить Советскую Россию путем быстротечной военной операции{3}.

Обратимся, однако, к наиболее существенным сторонам военной стратегии германского империализма, которые всецело определялись его политикой. Агрессивная политика Германии основывалась, с одной стороны, на алчности тех, в чью пользу она проводилась, а с другой стороны, вынуждена была сообразоваться со сравнительной ограниченностью ресурсов. Известно, что Германия не располагала достаточно сильным военным и экономическим потенциалом (сравнительно небольшая численность населения, недостаточная сырьевая и продовольственная база, плюс открытые границы, географическое расположение в центре Европы среди крупнейших государств). Именно эти объективные данные заставляли германских милитаристов при разработке стратегических планов базировать их на превосходящих, в известной мере даже случайных, факторах, на таких, например, как готовность к внезапному удару. Этим, собственно, объясняется и традиционная для Германии авантюристическая стратегия молниеносной войны, осуществляемой предельно наступательно при сосредоточении всех усилий в данный момент против одного из противников с целью опрокинуть его одним ударом. Характерно, что, несмотря на провал подобной стратегии в 1914–1918 гг., германские империалисты вновь прибегли к ней в 1939 г. и в 1941 г. Такая стратегия могла дать лишь временные успехи, что и подтвердилось на практике.

Посмотрим, каковы были основные дефекты военной стратегии гитлеровцев при развязывании войны против нашей страны и в ходе ее первого периода. Как известно, основным был просчет, о котором с такой ясностью в свое время сказал В. И. Ленин:

Самое опасное в войне… — это недооценить противника и успокоиться на том, что мы сильнее. Это самое опасное, что может вызвать поражение на войне…{4}

Мы далеки от мысли, что победа в войне является механическим следствием абсолютного количественного превосходства в силах. Поэтому учет сил противника — это довольно сложное дело, требующее глубокого знания всех основных данных не только об армии, но и о стране, ее народе. Германский генеральный штаб и все те инстанции гитлеровского государственного аппарата, которые были привлечены к разработке планов войны против нашей страны, оказались не на высоте положения. В анализе наших сил и возможностей ими было допущено несколько серьезных ошибок. Я обращаюсь здесь, естественно, лишь к моментам чисто военного характера.

Гитлеровцами при составлении плана Барбаросса были учтены лишь войска, находившиеся на территории наших приграничных округов (первый стратегический эшелон). Характерно, что даже силы, находившиеся под ружьем в других районах нашей страны (второй стратегический эшелон), гитлеровские стратеги почти совершенно не приняли во внимание, а ведь в условиях второй мировой войны время, необходимое для привлечения этих войск, исчислялось днями, так, даже при наших громадных расстояниях для этого требовалась максимум неделя, в редких случаях — две. Формирования же военного времени (третий стратегический эшелон) были совершенно сброшены со счетов, видимо, на том основании, что решающая победа будет достигнута еще до того, как они успеют развернуться. Гитлеровцы рассчитывали осуществить свои основные замыслы в течение трех месяцев, ибо далее уже имелась полная вероятность использования формирований, создаваемых в результате всеобщей мобилизации. Если обратиться к плану Барбаросса, то при всей его молниеносности он все же был рассчитан на более продолжительный период. Таким образом, игнорирование гитлеровцами возможности использования нами третьего стратегического эшелона было не только грубым просчетом гитлеровских генштабистов, но и противоречило их собственным основным планам. Наверное, они думали перевыполнить свои планы.

Я не говорю о десятках других просчетов, основанных на искаженном представлении об экономических, моральных и политических особенностях нашего государства.

Следующим существенным просчетом немецко-фашистских стратегов было почти полное забвение того факта, что война есть двустороннее явление и что противник — это не просто объект их действий, но что он способен на активные контрдействия, имеет свои собственные цели в войне, а тем более наделен волей к сопротивлению.

Дефект немецко-фашистского военного планирования выражался прежде всего в методах, с помощью которых их войска должны были добиться поставленных перед ними целей. Единственным видом боевых действий гитлеровский генштаб признавал наступление. Вот как сформулированы способы действий в директиве на сосредоточение и развертывание по плану Барбаросса, приведенной генералом Германом Готом в его книге Танковые операции:

…Для каждого командира и для каждой воинской части при проведении восточной кампании высшим законом должно являться следующее: быстрое и безостановочное продвижение вперед! Всюду вести наступление с решительным использованием боевых средств и при неутомимом преследовании противника. С этой целью нужно смело выдвигать вперед танки, артиллерию и тяжелое оружие. Только таким образом можно раздробить группировку русских сухопутных войск и уничтожить их основную массу еще к западу от линии Днепр, Западная Двина{5}.

Если вчитаться в приведенный отрывок, то мы увидим, что речь здесь идет не столько о наступлении в подлинном смысле этого слова, сколько о преследовании: это же явствует и из текста самого плана Барбаросса, который в качестве главных видов боевых действий для кампании предписывает марш с боем и марш без боя.

Таким образом, гитлеровские стратеги не предусматривали даже наступления в военно-научном смысле этого слова, т. е. упорные и более или менее длительные действия по прорыву глубоко эшелонированной обороны. На возможность длительной обороны с немецкой стороны в плане Барбаросса тщетно было бы искать хотя бы намека.

Высокомерно пренебрежительно относились составители фашистских планов и к боевым качествам нашей армии. Стоит привести рассуждения по этому вопросу генерал-майора Эриха Маркса из разработанного им в августе 1940 г. оперативного проекта Восток, который был положен в основу плана Барбаросса:

Поскольку на этот раз у русских нет численного превосходства, как это было в мировую войну, следует скорее всего ожидать, что после прорыва их обороны они уже не смогут сосредоточить свои силы, растянутые на весьма обширном пространстве, для принятия централизованных контрмер. Ведя же бои разрозненными группировками, русские будут вскоре вынуждены сложить оружие ввиду превосходства немецких войск и их командования{6}.

Тупое самомнение гитлеровцев простиралось до того, что они отрицали наличие у наших людей технических навыков и способностей к овладению техникой. В ходе войны эта нелепость сразу же была опрокинута. Лиддел Гарт в своей книге По ту сторону холма среди множества рассуждений пленных гитлеровских генералов и офицеров, из записей которых состоит в сущности вся его книга, приводит следующее: Перед войной в Германии всюду считалось, что русские не имеют способностей к механике и слабо обучены ей. Но опыт опроверг это мнение. Они имеют природный талант к техническим проблемам, пожалуй, в большей степени, чем иные народы Запада{7}.

По существу беспорядочное наступление на нескольких оперативных, а зачастую и стратегических направлениях без достаточного обеспечения флангов являлось не только результатом пренебрежения к противнику, но и к элементарным требованиям военного искусства. Не беспокоились гитлеровцы, особенно в первый период войны, о необходимости подтягивания тылов, не предоставлялось войскам времени и для проведения перегруппировок, совершенно неизбежных в ходе боевых действий, особенно в наступлении.

Стоит также сказать о том, что германский генштаб не делал различия между странами и их вооруженными силами, против которых действовал вермахт. Так, в цитированной выше директиве, приведенной Готом, черным по белому значится: Ведение вооруженной борьбы в этой кампании должно основываться на оперативных принципах, оправдавших себя в польском походе{8}.

Говоря о просчетах германского генерального штаба, следует отметить, что с точки зрения стратегии это были не случайные ошибки, как это имело место у нас, а коренные пороки, которые не могли не привести вермахт к катастрофе. В самом деле, основной просчет — переоценка своих сил и недооценка сил противника — породил иллюзию возможности скоротечной победы в течение одной кампании. Отсюда отсутствие всяких наметок на ведение продолжительной войны. В сущности, германским генштабом был спланирован лишь ее начальный период. Причем, несмотря на явное превосходство врага, объясняемое неожиданностью нападения и потерей нами большого количества техники, вооружения и боеприпасов, в этот период гитлеровцы вынуждены были неоднократно пересматривать свой план, так как его предначертания оказывались сорванными действиями наших войск.

Ни одна из основных целей плана Барбаросса по овладению стратегически важными центрами, как и по уничтожению живой силы, выполнена не была. А ведь перед войной фашистские стратеги были настолько самоуверенны, что утверждали, будто им были бы выгоднее наши наступательные действия.

Уже цитированный выше генерал Маркс писал:

Нам было бы выгодно, чтобы русские вели наступательные действия, но они нам такой услуги не окажут. Следует рассчитывать на то, что русская сухопутная армия будет вести оборонительные бои, а активные действия выпадут лишь на долю военно-воздушных и военно-морских (подводные лодки) сил{9}.

Важно в этой связи подчеркнуть то, что просчеты плана Барбаросса не были случайными, не являлись следствием ошибок какой-либо одной группы генштабистов или, скажем, результатом военной некомпетентности Гитлера, как это иной раз пытаются представить фальсификаторы истории, а лежали в самой сущности авантюристической политики германского империализма.

Генерал Филиппи, в частности, пишет:

…Начальник генерального штаба сухопутных сил привлек к планированию кампании также наиболее заслуженных офицеров службы генерального штаба из подчиненных инстанций. Этим офицерам предлагалось изложить свои соображения независимо от того мнения, которое сложилось у начальника генерального штаба сухопутных сил. Все привлеченные к решению этой проблемы офицеры своими проектами подтвердили правильность целевых установок ОКХ, хотя и предложили иные методы достижения намеченных целей…

Это заявление говорит само за себя, а именно, о наличии полного единства целей того военного мозгового треста, которым была в вермахте так называемая служба генерального штаба. Правда, Филиппи говорит о различии методов, но под методами он понимает весьма узкую область определенных оперативно-тактических приемов. Методы же в правильном понимании этого термина были тоже едины. Мы увидим это, анализируя два наиболее характерных предварительных варианта плана агрессии против СССР, а именно уже упоминавшийся нами проект Э. Маркса, а также предложения, подготовленные генералом пехоты Георгом фон Зоденштерном. В этих проектах налицо единство с планом Барбаросса в основных посылках: а) уверенность в превосходстве вермахта над Красной Армией, б) утверждение возможности покончить с Россией в течение скоротечной кампании, уничтожив основные силы нашей армии в западных районах и заняв в короткий срок жизненно важные центры Европейской части СССР.

Разница состоит лишь в том, что один из стратегов предлагал действовать двумя группировками с флангов в сходящихся направлениях (Зоденштерн), а другой — в расходящихся направлениях (Маркс). ОКХ же приняло решение действовать тремя группировками, предусмотрев самую сильную, центральную, для овладения Москвой.

Конечно, битым стратегам ничего лучшего не остается, кроме споров о том, какой из планов был лучшим. В действительности же все три были одинаково авантюристичны. Конечно, при их практической реализации, несомненно, имели бы место, что называется, разные повороты боевой обстановки. Но совершенно очевидно, что все они не могли быть осуществлены, так как страдали общими коренными пороками.

Достоин внимания тот факт, что и теперь те, кто когда-то стоял во главе гитлеровских войск, не смогли или не захотели до конца понять причины своего поражения.

Вот что говорит, например, о причинах проигрыша Германии уже в начальный период войны генерал Гот:

Историк, который попытается объяснить, почему кампания 1941 года не достигла своей цели, несмотря на все одержанные с подавляющим преимуществом военные победы, приведет в числе прочих три следующие причины: во-первых, недооценка политической и военной силы сопротивления России; затем расхождение политико-стратегических целей, поставленных Гитлером, с оперативными целями военного командования и, в-третьих, как результат этого расхождения, вмешательство Гитлера в проведение операции, нарушившее столь необходимое доверие между военным и политическим руководством{12}.

Надо сказать, что в первой своей части это одна из наиболее здравых оценок причин неудач вермахта, поскольку Гот признает основную из таких причин, а именно недооценку сил и возможностей нашего государства и народа. Однако это правильное положение по существу сводится на нет тем, что в один ряд с ним ставятся не то что второстепенные моменты, но попросту вымышленные, поскольку все рассуждения о так называемых расхождениях политико-стратегических целей с оперативными целями военного командования являются просто стремлением набить цену реакционной военщине (политики-де должны внимательно учитывать мнения военных специалистов). Фактически же Гитлер всегда следовал советам опытных милитаристов и выбирал наиболее удачные из предлагавшихся ими вариантов. Об этом, между прочим, говорит принятие им наиболее удачного замысла разгрома Франции.

Характерно, что и само понятие стратегии, извлеченное генералами вермахта из опыта минувшей войны, сохраняет по существу те же пороки, которыми характеризовалась предвоенная стратегия гитлеровцев

Дадим слово тому же Готу:

Главным предметом стратегии является, как считает и Клаузевиц, план войны. Он определяет цель военных действий, в соответствии с ней устанавливает количество сил, необходимых для участия в них, стремится определить основную группировку сил противника, способности и слабости характера народа его страны и решительность ее правительства, учитывает влияние на другие государства, и на основании всех этих часто противоречащих друг другу элементов стремится обнаружить то место во враждебном лагере, по которому должен быть нанесен главный удар{13}.

Как мы видим из этого, в некоторых деталях не лишенного логики определения, оно остается определением стратегии агрессивного государства, рассчитывающего вновь на молниеносный успех. План войны, по Готу, предусматривает лишь главный удар, наносимый однократно по слабому месту противника при наличной на начало войны его группировке.

Таким образом, мы видим, что война ничему не научила милитаристов.

Анализируя начальный период минувшей войны, нельзя не поставить вопрос о том, что нового было в нем сравнительно с начальными периодами войн, имевших место ранее, и прежде всего, конечно, с ближайшей по времени и наиболее сравнимой по масштабам первой мировой войны.

Остановимся кратко на характеристике начального периода первой мировой войны Правда, сейчас пытаются еще спорить о его границах во времени, но это запоздалые споры. По установившейся точке зрения, начальный период войны 1914–1918 гг продолжался со дня объявления войны и общей мобилизации до начала сражений главных сил обеих стран. Это был короткий отрезок времени, в течение которого события развивались сравнительно спокойно. Действия войск в приграничной зоне не были сколько-нибудь активными, так как имели задачу прикрыть сосредоточение и развертывание армий. Лишь с целью разведки имели место активные действия конницы на сравнительно небольшом удалении от границы. Правда, русская армия по требованию союзников осуществляла наступательные действия довольно солидного масштаба в Восточной Пруссии еще до завершения сосредоточения и развертывания мобилизуемых армий.

Основными в характеристике начального периода первой мировюй войны были мобилизация, стратегическое сосредоточение и развертывание вооруженных сил сторон под оперативным прикрытием сравнительно малочисленных группировок кадровых войск Продолжительность периода, определявшаяся сроками осуществления этих мероприятий, была небольшой и укладывалась в немногим более полмесяца. Весьма важным в этой связи было то, что ни та, ни другая из сторон не имела каких-либо особых преимуществ для себя.

Развитие действий в начальный период не оказало сколько-нибудь существенного влияния на дальнейший ход войны По другим представлениям считается, что начальный период должен включать в себя сражения основных сил, а не только подготовку к ним{14}. Не стремлюсь сейчас примирить или противопоставить обе эти точки зрения, так как это в данном случае не относится к делу. Следует сказать, что для второй мировой войны в целом, и особенно для Великой Отечественной войны, начальный период сыграл гораздо более значительную роль, чем в первой мировой войне, хотя, конечно, и не явился решающим.

Как известно, вторая мировая война началась внезапным вторжением главных сил немецко-фашистских армий на территорию Польши одновременно в нескольких направлениях, а вся подготовка вооруженных сил Германии, их мобилизация, сосредоточение и развертывание были осуществлены перед войной. На Западном же фронте имела место так называемая странная война, когда обе стороны в боевом отношении бездействовали, хотя сосредоточили и развернули крупные силы.

В войне с Францией Германии также удалось добиться оперативной внезапности, что в значительной степени определило поражение Франции{15}.

Внезапным для США был и удар Японии по военной базе Пирл Харбор на Гавайских островах в декабре 1941 г.

Начальный период Великой Отечественной войны также характеризовался наличием преимуществ на стороне нападающего Мы вынуждены были проводить сосредоточение и развертывание сухопутной армии для отражения агрессора в ходе стремительного вторжения врага в пределы нашей страны.

Быстрое продвижение врага вглубь нашей территории не позволило создать надлежащую оборону и сорвало проведение мобилизации в западных районах нашей страны — в Литве, Латвии, частично в Белоруссии и на Украине. Оперативно стратегическая и тактическая внезапность нападения врага позволили гитлеровцам захватить стратегическую инициативу и создать для себя выгодную обстановку на весь начальный период войны.

Следует подчеркнуть, что начальный период второй мировой войны в целом характеризовался решительными операциями, что было связано с тем, что агрессивная сторона заранее отмобилизовала и развернула главные силы с целью внезапного нападения на своих противников для достижения решающих успехов в возможно короткий срок. Государства,подвергшиеся агрессии, вынуждены были осуществлять контрмеры наличными силами. Правомерен ли в связи с этим вывод, что миролюбивые страны по самой логике вещей отстают в военном отношении от агрессоров? Конечно, нет. Такое отставание является результатом ошибок в оценке международной обстановки со стороны руководителей соответствующих стран. В частности, миролюбие социалистических стран не является пацифизмом, а активной борьбой за утверждение мира всеми доступными средствами, в том числе и укреплением собственной обороноспособности.

Первый период войны, таким образом, для нашей страны был наполнен борьбой за завоевание захваченной врагом стратегической инициативы. Ясно, что овладеть ею можно было лишь в результате контрнаступления. Задача состояла в том, чтобы накопить силы и найти выгодный момент для удара. Нельзя полагать, что такой момент был найден нами безошибочно сразу. Мы предпринимали попытки контрнаступления уже на линии Днепра у Смоленска, затем в августе 1941 г. Но эти наши попытки, сыграв в общем положительную роль в изматывании сил врага, не решили задачи овладения стратегической инициативой. Вернуть ее нам удалось в результате контрнаступления под Москвой, момент для которого был выбран очень удачно. В итоге московского контрнаступления была одержана большая победа, однако полностью достичь поставленных целей, а именно, уничтожить основные силы центральной группировки врага и нарушить связь между нею и группой армий Север, нам не удалось.

Причиной этому была, с одной стороны, еще недостаточная оснащенность наших войск техникой, так как военное производство в восточных районах еще не было развернуто в достаточно широких масштабах{16}, с другой же стороны, субъективные моменты, главным образом все еще сказывающийся недостаток опыта ведения современной войны со стороны командиров всех степеней, а также Ставки и Генерального штаба.

Нужно иметь в виду, что наступление в ходе зимней кампании 1941/42 г. проводилось при наличии общего превосходства врага в силах и средствах. Наши стратегические резервы были весьма ограниченными. И полного успеха можно было добиться лишь при очень экономном и рациональном использовании каждой дивизии, каждого полка. Однако в силу нашей неопытности было допущено распыление сил.

Буржуазные фальсификаторы истории, в том числе западногерманские, особое внимание уделяют роли Гитлера в том, что поражение немцев зимой 1941 г. не переросло в катастрофу, подобную той, что случилась с великой армией Наполеона. Так, Бутлар, заявляя, что Гитлер спас вермахт от разгрома благодаря своей железной воле, не стесняется привести на страницах своей статьи следующий панегирик Гитлеру, написанный ближайшим подручным фюрера Йодлем:

Никогда я не восхищался Гитлером так, как зимой 1941/42 г., когда он один восстановил пошатнувшийся Восточный фронт, когда его воля и решимость передались всем, включая солдат, сражавшихся на передовых позициях… Всякое иное изображение действий Гитлера в этот период противоречит исторической правде{17}.

Йодль и сам Бутлар хвалят Гитлера в данном случае за то, что он не допустил отхода своих войск с занятых позиций и этим якобы спас восточную армию зимой 1941/42 г.

Нельзя, однако, забывать, что впоследствии Гитлер неоднократно отдавал подобные же приказы, содержание которых сводилось примерно к следующему: Территория, куда ступила нога германского солдата, ни при каких обстоятельствах не должна быть оставлена. Тем не менее гитлеровцы оставили всю территорию, захваченную ими. Так что дело здесь не в чудодейственной воле и решимости Гитлера, а в том, что Красная Армия не располагала достаточными возможностями, чтобы вышибить гитлеровцев со всех занимаемых ими рубежей.

* * *

Резюмируя все вышесказанное, сделаем в заключение несколько итоговых замечаний.

Прежде всего, необходимо отчетливо подчеркнуть громадное положительное значение заключения нашей страной пакта о ненападении с фашистской Германией в 1939 г. В этом вопросе имеется подчас некоторое недопонимание, иногда проскальзывает мнение, что не будь этого договора, начало войны не было бы столь внезапным для нас и что-де договор с фашистским государством набросил тень на политику социалистической державы. Это — крайне поверхностные суждения, являющиеся результатом неумения глубоко анализировать исторические события.

Отсутствие договора с фашистской Германией привело бы нас к внешнеполитической изоляции в наиболее критический момент, а затем поставило бы перед необходимостью в одиночку бороться против всего капиталистического лагеря.

В самом деле, если бы после того, как западные страны фактически отказались вести с нами переговоры об обуздании агрессоров, мы не пошли на договор, предложенный фашистским правительством, оно расценило бы это как наше намерение выступить против Германии и начало бы форсировать подготовку войны против СССР, получая всевозможную помощь н поддержку оо стороны всех крупнейших империалистических государств. Союзница Германии Япония в этом случае также напала бы на нас, и мы вынуждены были бы вести войну на два фронта против мощной коалиции империалистических государств.

Результатом же заключения договора с Германией явилось в основе благоприятное для нас последующее развитие обстановки, когда империалистический лагерь был расколот и не смог выступить против нас единым фронтом.

Мы должны подчеркнуть здесь также, что важнейшим итогом того этапа войны, события которого освещаются в нашей книге, был, несомненно, срыв молниеносной войны. А как явствует из ранее сказанного, затяжную войну Германия ни при каких обстоятельствах не могла не только выиграть, но даже свести вничью. Ее участь была таким образом предрешена. Это означает, что действиями наших войск был заложен фундамент для перелома войны в нашу пользу.

В результате первого полугодия войны наступательная стратегия врага получила первый серьезный удар. Гитлеровцы, считавшие, что их удел лишь наступать или даже преследовать отступающих, вынуждены были в результате нашего контрнаступления зимой 1941/42 г. перейти к обороне по всему фронту. Стратегическая инициатива была вырвана из рук агрессоров. Правда, летом 1942 г. вермахт вернул ее, но теперь гитлеровцы уже не могли вести одновременного наступления по всему фронту, они сумели наступать лишь на его южном участке.

Примечания

1

Делегации возглавляли: французскую — бригадный генерал Луазо (заместитель начальника генерального штаба), чехословацкую — генерал Крейчи (начальник генерального штаба), итальянскую — генерал Монти.

(обратно)

2

См. «Итоги мировой войны». М., 1957, стр. 241.

(обратно)

3

«История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945», т. 1. М., 1960, стр. 247–248.

(обратно)

4

«Бывший гитлеровский генерал Форман описал в своей книге, изданной в Западной Германии, совещание высших германских политических и военных деятелей, состоявшееся рано утром 17 сентября 1939 г. Участники совещания были крайне раздосадованы тем, что предпринятые Советским правительством меры могут помешать осуществлению задуманного ими плана, предусматривавшего выход к границам СCCP. Они обсуждали вопрос, не следует ли немедленно напасть на Советский Союз, но, убедившись в решимости Советского правительства к отпору фашистским захватчикам, сочли более благоразумным в сложившейся обстановке согласиться на предложенное им мирное разрешение возникшего конфликта» («История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945», т. 1, стр. 247).

(обратно)

5

Накануне Освободительного похода в Западную Белоруссию и Западную Украину Белорусский особый военный округ и Киевский особый военный округ были соответственно переименованы в Белорусский фронт и Украинский фронт.

(обратно)

6

Личный архив А. И. Еременко.

(обратно)

7

Ссылаться на военачальников, подвергшихся репрессиям, было нельзя.

(обратно)

8

Личный архив А. И. Еременко.

(обратно)

9

Там же.

(обратно)

10

Там же.

(обратно)

11

Характерно, что все верные соображения о будущей воине, которые были высказаны Сталиным, он заимствовал у M. H. Тухачевского и А. И. Егорова.

(обратно)

12

«Правда», 14.VI 1941.

(обратно)

Оглавление

От автора

Глава первая Перед войной

Глава вторая Война началась

Глава третья В 22-й армии

Глава четвертая Героический Могилев

Глава пятая Контрудар 21-й армии

Глава шестая Смоленское сражение

Глава седьмая Новый фронт

Глава восьмая Враг устремляется на Москву

Глава девятая Снова на фронте

Глава десятая Наступление

Глава одиннадцатая Новая операция

Заключение

*** Примечания ***