Алтарь для Иштар [Илья Тё] (fb2) читать онлайн

Илья Тё Алтарь для Иштар

«…Во имя Аллаха милостивого, милосердного!

Я боюсь близких подле себя, ибо жена моя бесплодна. Дай же мне Господи, наследника от Тебя!»

(Коран, Сура 19, «Мирийам», Строка 5)

«…Твоя молитва услышана: берегись…»

(М. и С. Дьяченко)

Три миллиона жизней это плата за независимость? Когда глядишь на равнины Марса ранним утром после праздника «энкиду», в это не верится так же, как не верится в саму смерть. Жгучие джунгли последней живой планеты простирались передо мной фиолетовым ковром. Цвета местной флоры поражали меня всегда, с самого рождения в Храмовом городе, однако сегодня, сознание возможности не только увидеть, но и дотронуться до невиданных растений заражало необычайной энергией и восторгом.

Экономика Храма Иштар не напрасно покоилась на «клоническом» эквиваленте. Мера «жизнь» являлась старинной денежной единицей, настолько древней что никто не мог сказать когда именно она заменила доядерный доллар или юань властелинов. Я копил эту сумму так долго, что боялся вспомнить столь чудовищный срок. Земля погибла почти три миллиона зим назад, чуть позже раскололась Венера, и два новых пояса астероидов украсили Солнечную систему хороводами планетарных обломков. Только Марс — отравленный Человеком, но сохраненный Богами, укрыл последние поселения нашей расы самоубийц.

Именно тогда, после катастрофы, когда население сократилось до крайних пределов, а деторождение приносило смертельно больных младенцев, первые клоны ожили в питательных колбах военных лабораторий. Очень скоро, умники из «энкиду» предложили заменить нефть и золото на человеческую жизнь, — что было разумно, — и тело клона стало единственной валютой для выживших, мутировавших мигрантов. Собственно, валют ввели две: первая, мелкая единица, называемая сначала «клоническим центом», а чуть позже «душой» равнялась стоимости записи памяти на электронный носитель; более крупная единица, — «жизнь», — включавшая ровно тысячу душ, соответствовала стоимости посева и культивирования взрослого клона. Чуть позже Храмовники выпустили казначейские билеты и монеты из пластика, в соответствии с указанными эквивалентами. Финансовая система стабилизировалась, и мир поглотил предписанный новыми Богами порядок.

Как бы там ни было, сегодня, в этот счастливейший день, благословленный Иштар и самым священным из городских Храмов, проблемы крепостных клонов меня совсем не интересовали. Три миллиона «жизней», гарантирующих собственное свободное будущее, находились со мной. Расцеловавшись с друзьями и пожав руки знакомым девушкам, я не спеша собрал ранец с личными вещами и отправился, с трудом сдерживая нетерпение, в последний «агнатский» путь. Вещей у бывшего крепостного нашлось немного: несколько теплых пеплосов, оружие, хауберк, пара любимых свитков, табачный кисет — вот и все что требовалось счастливчику, достучавшемуся до небес. Алтарь Богини находился примерно в пяти кварталах от гончарной мануфактуры, в бараках которой я обитал последние триста лет. Не смотря на увесистый ранец, я решил не нанимать летучую лектику и пройтись до места пешком.

Сандалии весело шуршали по свинцовым уличным плитам, а папка с именным векселем, закинутая в поклажу меж пеплосами и хауберком, вдыхала уверенность и ощущение счастья. Когда башни рабочих кварталов исчезли у меня за спиной, вдали показались бронированные уступы Периметра, и я узрел перед собой ее Храм.

Признаюсь, более величественного строения в священном городе я не видел. Храм Ан-Шамаша был шире, чем у Иштар, храм Белу-Энлиля — выше, однако Старая Сука всегда отличалась вкусом больше, нежели все ее ухажеры.

Величественное здание белого мрамора походило то ли на старинный античный акрополь, украшенный длинною колоннадой, то ли на египетские молельни с тяжелыми пилонами входа. Из центра комплекса произрастало сто башенок-глав, многоярусных, замысловатых, разнообразных, словно бы наползающих друг на друга, — летящих, будто стремящихся вверх. «Парящий» лес маковок, окружал громадный овальный шатер, покрытый сверкающей чешуей. Гладкие, как лезвие, и чистые как озера, чешуйки шатерной кольчуги преломляли свет городского Купола, истекающий от мириадов гигантских прожекторов, что освещали клонические кварталы и ночью и днем. В зависимости от времени суток, прожектора динамично двигались, меняя наклон и угол, а блики света и тени, скользящие мимо улиц, выделывали стремительные коленца, танцуя меж башен и меж зеркал. То было смешение света, смешение стилей, смешение протяженностей и пространств, углов и линий, смещение разума, наконец, удивительное, почти неописуемое языком и неохватное взглядом… Мне, впрочем, не было дела до архитектуры обители Божества. Меня беспокоило то, что ожидает внутри.

Когда я вошел, священники встретили бывшего крепостного очень радушно. Послушник в пурпурной хламиде, улыбаясь, проводил меня в термы, где две девушки, клонированные красавицы, похожие как две капли воды, омыли мне ступни, грудь и низ живота, умастили кожу и волосы дивным пахучим маслом. Затем, задорно смеясь, убежали, захватив бронзовые амфоры и полотенца. Слуги-мужчины, предложили мне свежий хитон и сандалии, а мой старый пеплос старательно упаковали в холщовый пакет. Старые вещи я по-хозяйски заложил в ранец, привычно закинул ношу на плечи. Мы покинули термы, и я пошел за послушником дальше, в новый, освещенный электрическими светильниками коридор.

Высокие стены Храма украшали роскошные гобелены. Со сценами пиршеств и битв, и видами мертвой Земли и ядерными грибами на Марсе. Вся жизнь мелькала передо мной, пока мы с пурпурным проводником шагали на встречу к Богине.

Три миллиона жизней — невероятная сумма. Немногие клоны могут позволить то, о чем я просил в молитве божественную Иштар. Система труда в Храмовом городе устроена просто: каждый агнат приписан к мануфактуре, за каждое из произведенных изделий нам начисляют от пятисот до нескольких тысяч «душ» в сутки, что составляет до трех тысяч «жизней» в год. Проживание в городе Храмов требует определенных затрат, и накопить три миллиона за короткое время невозможно. На нашей мануфактуре я считался самым старым из крепостных, и, более того, в соседних мастерских я не знал никого, кто приближался ко мне по возрасту.

Восемьсот лет — чудовищная бездна времени, вполне соответствующая сумме в три миллиона «жизней». Человеческих тел за указанный срок я сменил немыслимое количество, — ведь стоят клонированные оболочки, как свежее мясо, не дорого. И все же приношения для Богов, а также развлечения для агнатов — вино и шлюхи, и ставки на ипподроме, и гладиаторские бои, — все это съедало деньги, и «жизни» таяли у меня на руках.

К накоплению средств на Богиню я приступил только на третьем или четвертом столетии от рождения, чуть повзрослев и задумавшись, наконец, о будущем и свободе. В определенном смысле, жизнь агната совсем не сложна — работа и развлечения составляют большую часть нашего никчемного времяпровождения, однако такое существование кажется бессмысленным своим вечным однообразием и отсутствием изменений. Возможно поэтому, вчера ночью, пересчитав деньги на личном счету и обменяв их на именной вексель в банке, я обратился в храм с Молитвой Освобождения. Результаты воззвания к бессмертной Самке плыли сейчас мимо меня бесконечными джунглями из колонн.

Мы с послушником прошли через коридор и двигались сквозь центр огромного зала, украшенного величественными статуями далекого Прошлого. До армагеддона история людской расы в изобилии полнилась красочными событиями и героями, — жизнь человека была коротка, и каждый горел, стремясь достичь невозможного. В городе Храмов, где жили бессмертные крепостные, пара десятков Богов и единственная Богиня, история умерла. В нашем мире ничто не менялось — как в склепе, куда вместо мертвых, вдруг поместили живых.

В конце гигантского зала, перед громадой массивного арочного прохода ведущего, очевидно, уже в обитель Иштар мы встали, и пурпурный сопровождающий в звенящей, мистической тишине указал мне узкой рукой на столик возле колонны. За столиком сидел еще один священнослужитель, но уже не в пурпурном, а в ярко-алом плаще. Подняв взгляд на меня, он печально вздохнул и, щелкнув крохотным ключиком, отпер толстую книгу, лежащую перед ним на столе. Неподъемный оклад талмуда, отливал хмурым золотом и сверкал жирным блеском полированных самоцветов. Желтые страницы входного журнала Богини испещряли древние буквы, складывающиеся в мужские имена.

— Здравствуйте, сикх, — произнес священнослужитель в алом.

— Добрый день, святой отец, — как положено крепостному я поклонился.

— Назовите, пожалуйста, ваше имя и род занятий.

— Иафет-800, святой отец. Церковный агнат.

Привратник поднял глаза и уставился на меня внимательным взглядом.

— Приличный возраст, — удивленно, но очень тихо прокомментировал он, — я вижу, сикх, вы склонны к пустым денежным тратам. Большинство агнатов вашего возраста уже посещали Богиню, сумев накопить необходимую сумму. Насколько я понимаю, вы перед Алтарем в первый раз.

— Допустим, — я просто кивнул, — Но разве Богиня предписывает срок, за который агнаты должны собрать эту огромную сумму денег?

— Нет, разумеется, — казалось, привратник потерял ко мне интерес. — Какова ваша крепостная магистратура, Иафет-800?

Я гордо расправил плечи.

— Гончарная мастерская на углу Барбета и Кошевой, святой отец. Я погонщик роботов.

— Знакомо, — он хлопнул в ладоши. — Ну что же, приступим. Вчера поздно ночью, накануне праздника «энкиду», информационной сетью великого Храма зарегистрировано ваше письмо с Молитвой Освобождения. Молитва УСЛЫШАНА, сикх, подтверждаете ли вы ее?

Я снова кивнул и широко улыбнулся.

— А разве могут возникнуть сомнения?

Привратник картинно пожал плечами.

— Сомнения могут возникнуть только в вашей платежеспособности, сикх.

Я понял намек и, скинув ранец, молча достал конверт. Храмы священного города, не смотря на свою «божественную» принадлежность оставались насквозь коммерческими предприятиями, как и обычные ремесленные мануфактуры. Конверт полетел на стол.

Святой отец распечатал, достал немыслимо дорогую бумагу, внимательно перечитал, затем проверил бланк векселя на незнакомом мне световом аппарате. И, наконец, небрежно затолкал в металлический ящик, стоящий возле стола. Ящик фыркнул, мигнул, затем выдал расписку.

— Оплата принята, сикх. — Отчего-то печально проговорил церковнослужитель, протягивая мне кусок кассовой ленты. — Богиня примет вас через час, можете ожидать.

* * *

Богиня-шлюха всегда поражала меня красотой. Я видел ее несколько раз во время парадных выходов для торжественной литургии вместе с Белом и Ан-Шамашем. Блистательная женщина и мудрый правитель, она являлась для нас, церковных агнатов, тем немногим, чем может являться вино, для измученных жаждой скитальцев.

Она и являлась вином! Для крепостной паствы, что составляла львиную долю населения города Храмов, физическое соитие с Богиней служило вожделенной мечтой, высочайшим из человеческих достижений.

Давно, за пределами времени, которые не способны охватить мой ничтожный разум и убогое воображение, люди рождались из чрева. В это страшно поверить, но не клонические колбы, а живые женщины порождали в древности поколения разумных существ!

После краха Земли и бегства в закрытый Город, самки стали бесплодны, и только божественная Иштар — которую звали тогда иначе, — осталась единственной, способной к живорождению. В силу случая или игрищ природы, а может, волей истинного божества, имя которого не упоминается в городе Храмов, но переносится шепотом среди крепостных, Богиня стала последней женщиной мира, — единственным воплощением материнства и даже любви.

В городе Храмов у меня было много женщин, — череду лиц и раздвинутых ног, за восемьсот лет прошедших через постель в мануфактурном бараке, я не могу даже вспомнить. Однако Иштар — являлась совершенно иным. При клонировании ее вечно юного тела, удивительным, почти невозможным способом, способность к живорождению сохранялась. Все Дети, появившиеся после гибели Земли, от самого первого, до самого последнего из младенцев, были рождены стройноногой Иштар, — богиней-матерью, богиней-женой, богиней-шлюхой, — любовницей многомиллионного Города!

В новом мире люди не умирали — клонические технологии гарантировали нам бессмертие, но человечество нуждалось в непрекращающемся, пусть медленном, но безудержном обновлении, и потому, накопившие три миллиона «жизней», уплатив эту огромную сумму, являлись, неся свое семя, к одной на всех, величественной Иштар.

Так появлялись Дети. Не часто, — раз в год, а иногда даже в два, — но этого хватало, чтобы Город бессмертных мог жить и мог развиваться…

Проблемы Города Храмов, однако, меня уже не волновали. Ведь через час — Богиня ждала меня!

Тягостный час ожидания минул минутой для крепостного. Раздался мелодичный звонок, привратник в кровавой рясе привстал и услужливо показал мне на дверь.

— Её Божественность готова, сикх, — произнесли его губы. — Вы можете войти.

Я вздрогнул, словно безумный. Никчемное прошлое вдруг пронеслось предо мной. Кабацкие драки и уличный мордобой, тотализатор и алкоголь, и много изматывающей, нудной работы, и бесплодные женщины, оставленные Белу-Энлилем лишь для утех крепостных. Иштар была не такой. А впрочем, откуда я знаю?! Стены храма поплыли вокруг меня, голова закружилась от вожделения и от страха. Ноги сами занесли меня внутрь.

Святая Святых, к моему удивлению, не поражала размерами. По сравнению с громадиной зала, где находился привратник, обитель Богини казалась небольшой комнатой. Стену напротив украшал гобелен с текстом Молитвы Освобождения, — той самой, что я отправил в сеть примерно сутки назад.

Под текстом молитвы стоял Алтарь. На нем возлежала ОНА.

Как следовало догадаться, Алтарь являлся огромным ложем, постелью для соития. Укрытый подушками, одеялами и простынями, он скрывал хрупкое обнаженное тело — желанное из желанных для миллионов оставшихся во вселенной мужчин. Богиня смотрела на меня из-под покровов спокойным внимательным взглядом и мудрость древнего существа, возможно, самого старого на планете, дух Матери Человечества, пронзил меня сквозь бездонно-черные очи.

Плавным движением Иштар откинула скрывающую ее ткань. Роскошное тело украшали только стальные браслеты на щиколотках и запястьях, толстые и тяжелые, словно оковы от кандалов. В пупке, в ушах и в носу, на розовых сосках, и в месте, которым определяется женщина, блестели стальные кольца, украшенные крошкой из бриллиантов. Копна волос, струящаяся и длинная, почти в половину роста богини-шлюхи, фиолетово-черная, насыщенная, низвергалась на белую кожу шелковым водопадом, чернее воронова крыла и глотки бездны безлунной ночью! Прижав холеные колени к плечам, Богиня погладила себя по бедрам и вдруг посмотрела на меня чарующим, почти гипнотическим взглядом, — мудрость Бессмертной исчезла из ее глаз, сменившись покорностью и призывом.

— Твоя молитва услышана, — проговорила она, и щебет дивного голоса порхнул от священного Алтаря к моему, растоптанному похотью, разуму. Под тканью хитона внезапно проснулся мой друг, и чресла старого крепостного вдруг отвердели, налились кровью и переполнились до краев чем-то давящим, вязким и обжигающим!

Я бросился к ней.

— Я ждала…

* * *

Счастье вспыхнуло и опало. Когда спустя еще час, послушники в алом вели меня длинными коридорами храмовых подземелий, я не знал что мне думать, что спрашивать и о чем говорить. Чувства умерли в моем теле, ибо видит Господь, тот единственный, что сотворил Человека, большего счастья и наслаждения, чем с гладкокожей Иштар я не испытывал никогда. Любовь с Богиней подобна смерти — достигнув высшего, больше нечего и желать…

— Сексуальный контакт является только частью нашей биотехнической процедуры, — вещал священник, тот самый привратник, что провожал меня к Её Алтарю, — зачатие очередного Дитя последней женщиной человечества, слишком важный процесс, чтобы мы доверили его случаю. Ваше семя, исторгнутое в Иштар, будет тщательно собрано медиками, изучено и обработано. Само зачатие мы проведем через несколько часов искусственным способом, результат будет сто процентным. Вы станете очередным Отцом, сикх, с чем, собственно, поздравляю.

Священник задумчиво помолчал.

— Однако, — продолжил он с нежданным энтузиазмом, — на меня возложена еще одна миссия, сикх. Я не только препровождаю удачливых крепостных агнатов к Её Алтарю, но и вынужден разъяснять состоявшимся Отцам некоторые дополнительные особенности случки с Богиней, после того как процедура сделки исполнена обеими сторонами. Вы понимаете, о чем я, сикх?

Абсолютно без чувств, я что-то невнятно пробормотал.

В ответ священнослужитель вздохнул.

— Ваша реакция более чем стандартна, сикх, — проговорил он, пожимая плечами, — не мне судить, насколько тело Ее Божественности отличается от тел заурядных женщин, однако почти все оплатившие процедуру зачатия, после встречи с Иштар не в состоянии о чем-либо думать или говорить. Феномен, разумеется, связан не только с мастерством Богини как сексуального партнера, сколько с психологическим потрясением, которое испытывает бесправный крепостной от самого факта соития с великой Иштар, правительницей нашего многострадального Города.

— Вам должно быть известно, что с появлением клонических технологий и фактического бессмертия, технический прогресс замедляется, — продолжил «алый» серьезным тоном, — причина остановки развития состоит в потенциальной бесконечности жизни современного человека. Боги и крепостные агнаты живут слишком долго, им нет нужды к чему-то стремиться, меняться, они привыкли к сложившимся устоям существования, не терпят реформ, и вообще необычайно консервативны. Это — главная особенность стариков, даже имеющих молодые тела. Титанические усилия, предпринятые Богами во время последней войны, когда были построены закрытые Храмовые Города с замкнутой системой жизнеобеспечения, гарантировали выжившим относительно сносный быт, достаток питания и ресурсов. Именно в этом — в бессмертии и достатке, заключается страшный удар, который мы нанесли собственному будущему. Давно известно — чтобы обеспечить минимальный прогресс, цивилизации постоянно требуется новая кровь, некое обновление. В случае бессмертных клонических Городов, нам требовалось не столько генетическое обновление, сколько обновление разумов. Все выжившие после войны стали агнатами Города, и если мы хотели, чтобы состав населения с течением тысяч лет немного менялся, нам требовалось рождение Детей. Обычных несмышленых Детей, сикх, без них развитие цивилизации невозможно!

Священник в алом почесал рукой горло.

— Тут мы подходим ко второму выводу, сикх, на который вам, как состоявшемуся Отцу следует обратить внимание, — продолжил он. — Вы знаете, после ядерного армагеддона самки большинства видов животных стали бесплодны, в полной мере это касалось и вида «хомо сапиенс». Открытия сделанные учеными Земли на кануне войны — а именно клонирование человеческих тел в питательной колбе, а также запись памяти с электронного носителя в мозг, позволили нам излечить мутировавших людей, дать им новые тела, позволили человечеству выжить. Однако вынашивать и рожать Детей могла лишь божественная Иштар… Клоны, как вам известно, всего лишь телесные оболочки, они не способны ни к обучению, ни саморазвитию, только к записи чужой личности в пустой мозг. В лице Иштар, таким образом, мы столкнулись с невиданным феноменом, похожим на талант Ан-Шамаша, способного управлять радиацией или Бела-Энлиля, получившего после ядерной войны дар управлять потоками электронов внутри сетей. Способность Богини к живорождению, явилась в каком-то смысле самым ценным из талантов Богов — ибо только она гарантировала Человечеству обновление… Тогда и возникла идея сделать Иштар не просто Великой Матерью, но неким символом абсолютного успеха и высочайшим достижением, которого может достигнуть работающий мужчина. После принятого решения, общественные каналы мнемовидения и генераторы снов в мануфактурных бараках стали активно пропагандировать идею секса с Богиней. Любовь к Богине, вернее сугубо физическое ее вожделение большинством пролетариев, а также возможность стать физическим отцом новорожденного Дитя, стимулировало агнатов необычайно, а, кроме того, придавало стабильность политической системе. Ведь ни один мужчина не станет противиться женщине, которую желает физически! В данном случае, мы объявили Иштар не только Богиней, но и верховным правителем, что, разумеется, сглаживало все шероховатости политического устройства.

— Зачем вы мне все это рассказываете? — Чуть ошарашенный монологом церковника, я понемногу приходил в себя. Видения божественного лица, память о ласках, оставленных Богиней на моей коже, все еще будоражили воображение, однако мир, в форме сужающихся сумрачных подземелий, взывал к моему вниманию с каждым шагом.

— Затем, что вы меня совершенно не слушаете, сикх, а также потому, что инструкцией по Освобождению, мне предписано информировать раскрепощенных агнатов о нашем прошлом, не скрывая никакой правды. Третий вывод, в который мне следует вас посвятить, состоит в следующем. Купол Города ограничен. В нем может проживать одновременно сто миллионов агнатов, несколько десятков Богов и ни единым существом больше. Система города замкнута, самодостаточна, но ограничена, — она не терпит лишних ртов и, тем более, лишних легких. Вы никогда не задумывались, сикх, почему Молитва для соития с великой матерью носит название «Молитвы Освобождения»? И куда уходят старые агнаты, добившиеся близости с Богиней? Ведь их не встретишь на улице, — людей, которые занимались с Иштар любовью…

— Город очень велик, — прошептал я, пытаясь сопротивляться, и спотыкаясь от взбудораживших голову страшных, невероятных догадок, — никто не знает всех жителей, а кроме того, агнатов не выпускают за пределы рабочих кварталов, — на то мы и крепостные. Я думал, счастливчиков поселяют отдельно, в других частях…

— Вы действительно в это верите? — усмехнулся священник.

— Мнемофильмы…

— Вот именно — мнемофильмы! — Святой отец вдруг резко остановился. — Кому как не вам, познавшим великую матерь Отцам, освобождать место для собственных новорожденных Детей?! Ваш пеплос с вами, сикх, и с вами, ваш хауберк… Там, за границами Периметра минуло три миллиона зим. Мы не знаем, что происходит за пределами Города Храмов, и о том, что ждет вас снаружи, мне нечего рассказать. Новый мир, сикх, вы скоро увидите сами!

Решительно, он указал мне на стену. В темном боковом ответвлении подземного каземата, уже настолько узкого, что потолок едва не касался моего темени, виднелся новый проход, с ржавой железной дверью. Священник нажал рычаг, и дверь разверзлась предо мной. Когда я вошел, стальное полотно с грохотом захлопнулось за спиной, навсегда отрезая от старой жизни. Почти в полной прострации, медленно и растерянно, я снял с плеча ранец, привычно накинул на плечи резиновый пеплос и натянул хауберк. Кислородная маска хауберка использовалась агнатами для работы в подземельях, где не хватало чистого воздуха или в сетях воздушных коммуникаций, где могли оставаться следы ядовитых газов из-за Периметра. Однако каждый агнат, даже работавший в офисах Белу-Энлиля, а не в строительных бригадах Шамаша, имел кислородную маску вместе с набором стандартных технических инструментов. Зачем? Похоже, я знал ответ на этот вопрос.

Пройдя еще двести метров и через еще одну дверь, я оказался снаружи. Встав в узком горле туннеля, освещенного маленьким тусклым солнцем, кутаясь в пеплос и вдыхая отравленный воздух сквозь хауберк, я смотрел на грозные равнины Марса, — бесконечные, как жизнь клонированного агната. Жгучие джунгли последней живой планеты расстилались до горизонта пугающим, мохнатым ковром. Три миллиона «жизней» это плата за независимость? Это цена свободы, которую я только что заплатил. В нашей сделке с Богиней было много несправедливости: меня втянули в нее огромною ложью, в которой путались как в сетях сто миллионов обманутых Храмами крепостных. Меня лишили всей прошлой жизни, достатка, быта, бессмертия, — и сделали это легко, мимоходом, словно забрав у младенца игрушку.

Однако, по непонятным причинам, я не чувствовал себя обделенным!!!

За стон Иштар, за один взгляд ее чарующих глаз, за легкое касание белой кожи, и за движение губ, готовых взорваться огненным поцелуем, я был готов заплатить даже в сотню тысяч раз больше! Я знаю, Богиня-шлюха, участвует в обмане агнатов, но я готов ей простить. Она — последняя женщина Человечества, великая мать, которая восемьсот лет назад, родила меня самого. И череда мужских лиц, что три миллиона лет проходят через божественное ложе, — ее Альков и ее Алтарь, — должна быть страшней любой пытки, сильнее боли, безжалостней, чем любовь!

Вспомнив товарищей по бараку, я упал на колени и, посмотрев на звезды, обратил лицо на Восток.

— Господь Всемогущий, Милостивый и Милосердный, — зашептал я, сквозь кислородные фильтры, — не Ан-Шамаш и не Бел, но ты, Единый и Всеблагой, Царь в день Суда, что существует не в скорченных небесах, убитых ядерным взрывом, но в Небе чистом, ином, в невиданной бездне космоса и в наших проклятых душах! Прошу Тебя об одном: прости Её и спаси!