— Да за кого они меня принимают?!!
Конан в раздражении толкнул миску, и жидкая разваренная каша плеснула через изящно чеканенный золотыми рисками край, на поднос черненого серебра. Если судить по изысканности посуды и обходительности — принимали его в Асгалуне все-таки именно за короля. Во всяком случае — принимали по-королевски.
На роскошнейшем и огромнейшем подносе с так называемыми мелкими утренними закусками Конан не углядел ни одной посудины не то что из дерева или простецкой глины, но даже и из весьма почитаемой и вполне приемлемой и за королевским столом благородной бронзы. Сплошное золото да серебро, украшенное каменьями и затейливой резьбой. Неудивительно, что четверо слуг с трудом втащили заставленный подобной утварью тяжеленный поднос в роскошную опочивальню, выделенную Зиллахом своим благородным гостям на все время праздничных торжеств.
И все-таки причины для гнева и удивления у Конана были, несмотря на всю вышколенность слуг, подобострастно склонившихся в ожидании дальнейших приказаний, и невзирая на просто-таки королевскую роскошь принесенной ими посуды. Для этого достаточно было посмотреть на то, что в ней содержалось…
Там было размазано нечто, разваренное до полного непотребства. Жидкая кашка непонятного происхождения, да растолченные овощи с ошметками полупрозрачного мяса. Своему бы повару, посмей он сотворить с едой такое непотребство, Конан бы все это самолично же и скормил. Да еще и мечом плашмя бы, пожалуй, добавил пару раз — от всей души, пониже спины, для пущего вразумления. Но — в гостях приходится мирится с чужими обычаями, это даже варвару понятно.
Подавив возмущенный рык, Конан сел в огромное кресло, покрытое желтым мехом. Принимали его действительно по-королевски — вон даже озаботились запастись шкурами вендийского кохаруса. С едой вот только выходила сущая нелепость…
Возмущенно сопя, он взял в руку неудобную двузубую вилку — не ковыряться же в этом месиве пальцами! Ткнул пару раз, пытаясь поддеть серебряным зубцом кусочек потверже.
Не вышло.
Вообще-то, запах от этой овощной бурды исходил очень даже вкусный, завлекательный такой, но внешний вид…
— Это кто-то уже ел? — фыркнула Лайне, скептически разглядывая содержимое миски.
Девчонка никогда не отличалась особой тактичностью. Правы Кром их раздери, те, кто считает — детей нельзя допускать к общему столу, ведь они и идолов капища способны вывести из себя.
— Пошли вон!!! — рявкнул Конан на замерших в глубоком поклоне прислужников, понимая, что еще разок ковырнет он серебряной вилкой с рукояткой из драгоценной кости элефантуса вот это на золотом блюде разложенное, — и знаменитая варварская выдержка, позволяющая с невозмутимой улыбкой переносить любые пытки, может ему и отказать.
* * *
— Гадость, — сказала Лайне, когда слуги вышли. И добавила еще парочку слов, знать о самом существовании которых маленькой девочке не полагается. Служанка охнула и испуганно прижала ко рту обе руки, глядя округлившимися глазами на взбешенного Конана. Надо бы еще раз напомнить Драконам о необходимости гнать взашей эту вездесущую малявку, когда начинают они травить свои похабные байки. Но это — потом.
А сейчас — сама напросилась.
Конан повернулся темным от бешенства лицом к младшей дочери.
Процедил сквозь зубы:
— Ты хочешь в первый же день расторгнуть нашу сделку?
— Так нечестно! — завопила было Лайне, но тут же сбавила тон под тяжелым взглядом отца, и продолжила уже почти жалобно. — Но мы же одни!
— Вот как? — Конан выгнул бровь. — Значит, честь и слово моей дочери зависят лишь от того, видит ли ее кто-нибудь из посторонних? Значит, если ее никто не видит, то моя дочь может совершить любую подлость и нарушить любое обязательство? Так, значит?..
Он говорил очень тихо, поскольку был слишком зол, чтобы кричать. У Лайне вытянулось лицо — она знала, признаком чего является его такой вот нарочито негромкий голос.
— А можно, я еще разок попробую? — спросила она уже почти не надеясь, — я буду очень стараться. Я просто не поняла сначала, что делать это надо все время…
В ее голосе звучала неподдельная боль, и Конан почти увидел, как она мысленно прощается с вожделенным арбалетом. Она ведь всерьез полагала, что это именно на нее он так разозлился.
— Нет! — рявкнул Конан, успокаиваясь. — То есть — да! Сегодня не считается, но если ты еще хоть раз!.. Ты должна быть хорошей девочкой! А хорошие девочки не сквернословят! Поняла?
— Ага!
Лайне заулыбалась.
Конан закрыл глаза и попытался положиться на запах. Пахнет-то ведь вкусно! Значит, откровенной гадостью быть не может. В конце концов, и не такое едать приходилось по молодости лет… Вон Атенаис же ест — и даже не морщится! Настоящий пример железной выдержки, положи перед ней на блюдо живого тритона — она всего лишь с невозмутимым видом поинтересуется, с каким соусом сие употребляют. Вот и бери пример с собственной дочери. Ты не у себя во дворце, где можешь быть самим собой. И если вдруг все эти миски со всей содержащейся в них бурдой окажутся расколотыми о стены или — Митра, убереги! — надетыми на чьи-нибудь головы… так ведь можно докатиться и до конфликта с соседней державой.
Конан глубоко вздохнул. Нет, проблемы с шемскими правителями ему не нужны. Особенно сейчас, когда начали они вроде как бы прислушиваться к голосу разума и даже решили выбрать главного владыку — неслыханное дело для страны, где правитель любого городишки считает истинным повелителем только самого себя, и единственно себя же только и достойным звания «верховного правителя всего Шема». Наличие такого разрозненного и потому не слишком надежного соседа короля Аквилонии не могло оставить равнодушным. Сколько времени было потрачено Конаном впустую на попытки объединить эту безумную страну при помощи меча, каким же молодым и глупым был он тогда, в самом начале своего царствования, двадцать четыре зимы назад… Сколько ему тогда было? Примерно сорок зим…
Ха!
Сопляк.
Ни одного седого волоса, — помнится, он тогда этим даже гордился. Не иначе, как по молодости мозги совсем отшибло. Ведь настоящий мужчина — и не мужчина вовсе, пока не обретет достойного количества благородной стали в волосах. Позже благородная сталь переплавится в благородное же серебро, и настоящий мужчина станет мудрым старцем. Если доживет, конечно. Жизнь у настоящего мужчины трудна и полна опасностей, потому-то до старости из них и доживают лишь самые мудрые. А пока ни стали, ни серебра нет в твоей бороде — ты просто мальчишка, скольких бы военных подвигов ни насовершал и скольких бы дев по углам ни перещупал.
Вот и он тогда был всего лишь не слишком юным коронованным мальчишкой. И много бы глупостей наворотил своим мечом, если бы не гений Форсеза…
Ведь это именно Публио Форсеза подсказал своему не в меру воинственному по молодости монарху, что Шем бесполезно пытаться захватить при помощи стали — его можно завоевать лишь при посредстве золота. Звонкого и полновесного золота — и только золота…
Короли-купцы, правители-ростовщики — разве могло такое придти в свежекоронованную киммерийскую голову?! Между собой они воевали не мечами, а звонкой монетой. Залогом их безопасности служили не многочисленные и хорошо вооруженные армии, а выгодность месторасположения. Редкий полис Шема не являлся перекрестьем хотя бы парочки торговых путей.
Столица Пелиштии Асгалун же, например, и вообще был настолько важным торговым перекрестком, что за его безопасностью бдительно следили представители по крайней мере четырех окружающих держав.
Сюда приходили корабли из Зингары и Аргоса, караваны из Хорайи и Кофа. Конечно, оставалась еще Гиркания — вечная угроза для Шема, до тех пор, пока его разрозненные города-государства не объединятся, чтобы успешно противостоять внешнему захватчику. Хотя Вольные Отряды Шема, состоящие из наемников до сих пор наводили страх на всех желающих показать зубы. Каждый город Шема имел собственную армию: кто-то предпочитал кавалерию, а кто-то отряды легкой пехоты.
Но завоевать Шем было невозможно: потому что каждый город-государство представлял собой огромную вооруженную крепость, абсолютно независимую от остальных.
Нет, воевать с шемитами при помощи мечей было делом гиблым и заранее обреченным на поражение. Бороться с ними следовало их же оружием — разведка при помощи подкупа и военные действия путем хорошо оплачиваемых закулисных интриг, отсечение вероятных союзников врага более выгодными предложениями и фронтальный удар тяжело вооруженного непробиваемыми уликами шантажа. Короче, всеми теми методами, в использовании которых незабвенный Публио был истинным и непревзойденным мастером…
Конан вздохнул еще раз. Как же ему не хватало этого человека, пару зим назад отправившегося на Серые Равнины. Жаль, что он покинул их именно сейчас, когда его проницательная изворотливость была так необходима! Сейчас, когда его великолепные (кто бы сомневался!) политические стратегии наконец-то сработали, и впервые со времен восстания против Кофа, Шем решил-таки объединиться под началом одного владыки.
Конечно, лишь на том уровне, который только и возможен для Шема, где чуть ли не каждое поселение считает себя независимым и имеет собственного правителя.
А именно — объединения торгового, когда владыка одного из крупных торговых городов признавался остальными не то, чтобы правителем всего Шема, а как бы первым среди равных, своеобразным коронованным купеческим старостой, получающим в свое полное подчинение лишь дела торговые.
Понятно, что выбор подходящей кандидатуры оказался делом хлопотным и деликатным — с одной стороны, на роль такого лидера полис требовался достаточно богатый и независимый, чтобы стать действительным центром общешемской торговли.
С другой — правитель этого города не должен был обладать излишними амбициями, которые могли бы подтолкнуть его к попыткам захвата власти не только финансовой.
С третьей же — правители остальных других городов Шема должны были в массе своей признать выбранного правителя соответствующим первым двум требованиям — что вообще казалось делом совершенно нереальным для любого человека, хоть раз имевшего дело с шемитами. Два шемских купца, как правило, не могли договориться между собой даже о том, с какой стороны утром восходит солнце, не говоря уж о чем-то более спорном, про это вам в любой харчевне обязательно расскажут с десяток веселых историй, даже просить не придется.
В такой ситуации нынешний правитель Пелиштии шемский царь Зиллах, вот уже несколько зим осторожно выдвигаемый (не без скрытной помощи Аквилонии) на роль «объединителя всего Шема» если и не оказался повсеместно признан таковым с искренним восторгом, то хотя бы вызвал у прочих наименьшее количество недовольства.
Не самый старый, но в то же время не самый молодой из шемских царей, владыка Зиллах и в остальных своих проявлениях был подходящей кандидатурой.
Зиллах не кичился своим богатством, был ровен с подданными, рабов зря не казнил и не зарился на земли соседей. Поэтому, он был именно тем вполне приемлемым компромиссом, на который после длительных закулисных и не всегда гладких переговоров со временем согласились все.
Морщились, конечно, и носами крутили, но — согласились, признав наименьшим из возможных зол. Формальности были утрясены, законы потихоньку согласованы и денежные системы приведены если и не в полный порядок, то хотя бы в некое подобие единства.
Когда наконец угрюмые владыки шемских полисов: Нипра, Газы, Ахлата, Аккхарии, Акбитании, Кироса, Эрука, Аббадраха и Шушана сумели договориться между собой, то было решено устроить общий праздник. Вознеся жертвы Адонису, Иштар и Белу, жрецы услышали волю небожителей. Провести празднество следовало в Асгалуне и именовать его следовало: Канун Единства.
Разумеется, и король Аквилонии Конан не смог бы пренебречь подобным торжеством, на саму возможность которого было потрачено им столько сил и средств из аквилонской казны.
* * *
Вообще-то, Конан покинул Тарантию больше трех лун назад, уже тогда поняв из донесений конфидентов Гленнора, главы тайной службы Аквилонии, что шемское дело наконец-то сдвинулось с мертвой точки.
Решив сделать свое путешествие как можно менее похожим на военный поход, он не стал брать с собой всю центурию Паллантида, ограничившись дюжиной Черных Драконов. Вполне достойная короля охрана, тем более, что каждый из драконов в бою стоит как минимум троих, это все знают.
Не взял он и двенадцатилетнего старшего сына Кона, оставив его под ненавязчивым присмотром Просперо. Пусть привыкает потихоньку управлять страной, не маленький уже, давно пора. А зарваться и натворить каких глупостей пуантенец ему не даст.
Вместо сына и усиленной стражи Конан взял с собой младших дочерей — Иллайнию и Атенаис, а также с полдюжины рабынь. Что может быть более естественным и миролюбивым, чем король-отец, путешествующий в компании своих юных дочерей? У соседей подрастают сыновья, да некоторые из них и сами по себе совсем еще мальчишки, так почему же не показать имеющийся в наличие товар? Никогда не помешает закрепить возможный политический союз еще и личной симпатией, а в дальнейшем — кто знает? — может, и сговориться о выгодном династическом браке…
Впрочем, если быть до конца откровенным, взял он их с собой не только из политических соображений. Последнее время ему просто нравилось их общество.
Сестры, такие похожие и в то же время непохожие друг на друга, подрастая, забавляли его все больше. Особенно — семилетняя Атенаис, старшенькая, с каждой луной все больше напоминающая Зенобию…
* * *
По пути он намеревался погостить какое-то время у короля Аргоса — все равно ближайший путь в Шем лежал мимо его замка. Конан давно собирался познакомиться с Ариостро поближе, предпочитая составлять собственное мнение о своих ближайших соседях, да все как-то находились более важные дела. Теперь же есть повод повеселиться от души. По-королевски. Посидеть за чаркой вина вечерком у очага, погонять дичь по окрестностям, благо сбор урожая закончен, и можно не опасаться, что королевские забавы оставят какого-нибудь несчастного крестьянина на зиму без припасов…
Впрочем, погостить в замке Ариостро Конану толком не удалось — на рассвете третьего же дня его там пребывания в замковые ворота постучался гонец, посланный царем Зиллахом в Тарантию.
* * *
Отбыть в Шем, правда, тоже получилось не сразу. Обрадованный столь быстрым завершением пути, гонец немедленно ускакал обратно, только сменил вконец загнанного коня на свежего из конюшен королевского дворца. Но успел уверить великого Конана в том, что почетный эскорт, достойный владыки Жемчужины Запада, будет подан к воротам Малого пограничного форта не позднее, чем через три дня.
Так как от ариостровского замка езды до расположенного на самой границе с Шемом Малого Форта было не более одного, от силы — двух дневных переходов, — Конан действительно мог не торопиться. Гонец же, если поспешит, будет там уже к полуденной трапезе.
Сам король выедет третьего дня, после шестого послеполуночного колокола, и за день верхом как раз управится. Рабынь же можно уже завтра отправить в повозке, под охраной гвардейцев — пусть переночуют на постоялом дворе, за верховыми они все равно не угонятся, а медленно тащиться Конану не пристало.
Атенаис будет рада — она не любит ездить верхом на дальние расстояния. Охота или короткие прогулки — дело другое, тут ей равных нет. Хотя за последний год Лайне и пыталась не раз оспорить превосходство старшей сестры, но в верховой езде ей пока что этого не удавалось.
Лайне.
М-да…
Вот с Лайне могут возникнуть проблемы…
— Слезь оттуда немедленно! Я кому сказала!!!
Конан никогда бы не подумал, что шипеть можно настолько визгливо. Интересно, кто это из ариостровских придворных дам такой… талантливый? Стараясь не шуметь, северянин осторожно заглянул за угол. И с трудом удержался от раздраженного вздоха — обладательница голоса оказалась принадлежащей к его собственной свите. Ингрис Танасульская, Эрлик ее забери! Не удивительно, что он сразу ее не узнал — в его присутствии она говорила настолько приторно сладеньким голоском, что из. него, пожалуй, можно было делать сироп. Варвар трижды проклял тот день, когда поручил именно этой стигийской ехидне обучение своих дочерей подобающим манерам.
А, с другой стороны — что делать? Они ведь не в Киммерии. Должны же дочери славного повелителя Великой Аквилонии овладевать премудростями придворного этикета!
Впрочем, на данный момент обхождение самой Ингрис особой куртуазностыо как-то не отличалось. Запрокинув трясущуюся от бессильной ярости голову, она продолжала визгливо шипеть, с ненавистью глядя куда-то под самый потолок:
— Слезай немедленно, отродье Зандры! Кому говорят?!
Конан тоже поднял голову, прослеживая ее взгляд. Хотя мог бы и не напрягаться, поскольку заранее был уверен, что же именно он там обнаружит. Вот она — сидит себе на подоконнике узкого стрельчатого окна, ногами болтает. И опять, между прочим, в мужском костюме, а ведь сколько раз говорено было…
Додумать Конан не успел — Главная Проблема Аквилонского Двора, младшенькая и горячо любимая Лайне соизволила заметить появившегося из-за угла коридора отца. Обрадовалась, просияла восторженной улыбкой. Взвизгнула от избытка чувств, взбрыкнула ногами и замахала над головой перепачканными ладошками.
И… спрыгнула с подоконника высокого стрельчатого окна.
Находящегося, между прочим, под самым потолком, на высоте, раза в четыре превышающей человеческий рост…
* * *
Конан прыгнул вперед, не успев даже охнуть. На выдохе, потому что вдохнуть он тоже не успевал.
Смел танасулку, практически не ощутив сопротивления и оставляя за спиной ворох пронзительного визга и ярких тряпок. Каким-то немыслимым чудом, уже в прыжке, он сумел рвануться вперед еще быстрее, так, что хрустнули кости, и на мгновение потемнело в глазах.
И в самый последний момент успел-таки поймать восторженно хохочущую малявку. В падении, вытянувшись в струнку и почти что рухнув на грязные каменные плиты животом, над самым-самым полом, но — успел.
Кувыркнулся перекатом, гася инерцию и прикрывая мощным телом свою добычу. Инерции хватило и на то, чтобы остаточным движением вздернуть тело на ноги без помощи рук — руки были заняты, их на пару ударов сердца намертво свело в охранительном кольце вокруг крохотной хрупкой фигурки.
Реакция испугавшегося тела, чрезмерная и запоздалая. Это кольцо было твердости каменной и спокойно могло выдержать прямой удар боевой палицы. Да только вот толку было бы от этого кольца, промедли он хотя бы самую малость, или вложи в прыжок свой на самую капельку меньше сил.
Хорошо еще, что сама Лайне (придушить, заразу, собственноручно!!!) — сильно оттолкнулась ногами от стенки, и потому прыгнула не столько вниз, сколько вперед, иначе бы…
— Ты что себе позволяешь?!
Голос оказался неожиданно хриплым.
Понятно — он уже не юноша, чтобы совсем безболезненно переносить такие вот неожиданные встряски.
Конан прокашлялся, попутно с воспитательной целью пытаясь нащупать лайнино ухо, спрятанное где-то в россыпи коротких кудряшек. Но поймать Лайне за ухо — тоже проблема немалая. Особенно, если сама она этого не хочет — реакция у девчонки будьте-нате, опытному бойцу на зависть, даром, что малявка совсем. Почти на полторы головы ниже сестры, и не скажешь, что погодки. И соображения никакого. Такое маленькое и хрупкое детское тельце — и такие безжалостно твердые гранитные плиты…
Тем временем Лайне юрким зверьком вывернулась из отцовских рук, но спрыгивать на пол не стала.
Наоборот — юркнула под мышку, ужом проскользнула вдоль спины, ловко цепляясь за одежду и даже щипнув пару раз, прихватив кожу вместе с рубахой крохотными твердыми пальчиками. Довольно чувствительно пнула острой коленкой в бок, цапнула за стянутые в хвост волосы и, наконец, вскарабкалась на плечо, куда более отца преуспев в завладении чужими ушами и в честь оного события радостно выбивая торжественную дробь обеими пятками по отцовской груди.
Свои уши Конану были дороги — хотя бы как память, и отдавать их на поругание он не собирался. Никому. А потому сгреб строптивую дочь за шкирку, подвесил прямо перед собой на вытянутой руке и как следует тряхнул для пущего вразумления — так опытные псари наказывают нашкодивших щенят.
— А если бы я не успел тебя поймать?!!
Он попытался придать голосу громовую раскатистость, но не сумел, вспомнив, как обдало холодком его руки от близости каменных плит. Запоздалый страх сделал голос сиплым.
— Ты? Не успел?! Ха!!! — Шесть десятков пригоршней презрительного негодования. И как только умещается столько в таком крохотном теле?!
Аайне тем временем надоело висеть, она брыкнулась, ловко вывернулась из короткой меховой безрукавки и спрыгнула на пол. Мягко так спрыгнула, на все четыре конечности, оставив безрукавку в руках у Конана — в качестве трофея.
Она выпрямилась с независимым видом, вздернув голову и заложив обе руки за спину. Конан же разглядывал меховую одежку и молчал, соображая.
Первая осенняя луна была достаточно теплой, да и гостевые комнаты слуги Ариостро протапливали на совесть. Лайне же, несмотря на малолетство, особой изнеженностью не отличалась.
А это означало, что подобная меховая штучка вряд ли могла ей понадобиться внутри замка. Что, вкупе с надетыми на ней кожаными штанами, предательски выглядывающими из-под плотной рубахи, наводило на определенную мысль весьма неприятного толка…
Конан поднял тяжелый взгляд поверх головы Лайне на Ингрис, успевшую слегка оправиться и даже кокетливо поправить помявшийся хитон.
Та занервничала.
— Опять?
— Не гневайся, король. Я всю ночь! Не смыкая глаз! Буквально на одно мгновение отвлеклась… Смотрю — а ее уже нет! Я туда, сюда…
— Всю ночь ты спала, — безжалостно уточнила Лайне, склонив голову к левому плечу. — Так храпела, что меня разбудила. Еще до зари. Вот я и решила пойти покататься, Арконт меня давно звал. А что — нельзя? Атенаис можно — а мне нельзя, да?!
Чуткое ухо Конана уловило в ее голосочке опасные нотки — похоже, Лайне намеревалась очередное отстаивание своих якобы попираемых прав устроить прямо здесь и сейчас. Требовалось немедленно ее отвлечь, иначе головная боль на полдня гарантирована.
— На Салму залезала? Или на Карфора? — Нарочито спокойно поинтересовался Конан.
Лайне посопела подозрительно, но удержаться от ответа не смогла — еще бы! Карфор был ее личным и давно наскучившим гирканским коньком, кататься на нем вовсе не было приключением, ради которого стоит удирать с утра пораньше от спящей наставницы. Сама возможность предположения подобного была оскорбительна и требовала немедленного опровержения.
— Не-а..! — Лайне возмущенно-презрительно сморщила носик. Но не удержалась и добавила с гордостью и вызовом. — На Нахора!
За спиной слабо ахнула Ингрис. Да и сам владыка Аквилонии едва сдержался, чтобы не выругаться:
Нахор был огромным черным жеребецом презлющего нрава, специально обученным драться с пешими и конными врагами. Такие боевые кони признают лишь одного хозяина, заранее переводя в разряд врагов всех остальных. Еще в какой-то степени он согласен был терпеть присутствие рядом Черных Драконов, но более — никого. Сгексу, одному из дюжины конановских охранников, приходилось выполнять при Нахоре обязанности конюха — а местные рабы приближаться к бешеной скотине не рисковали.
— Ну и — как? Понравилось? — спросил Конан осторожно, проводя между тем быстрый поверхностный осмотр дочери на предмет обнаружения откушенных конечностей.
Да нет, вряд ли, руки-ноги, вроде, на месте, кровоподтеков и переломов не наблюдается… да и не стала бы она так прыгать, имея свежую и серьезную рану. Может быть — привирает? Хотя раньше за ней подобного не замечалось.
— Не-а… — Лайне поморщилась. — Спина слишком широкая! Усидеть толком невозможно — ног не хватает! На Салме куда удобнее.
Конан облегченно перевел дух — похоже Дайне еще какое-то время походит с неоткусанными ушами.
Непонятно, правда, почему сегодня Нахор ограничился лишь тем, что просто сбросил вредную пигалицу со своей огромной спины — обычно он подобным миролюбием не отличается. Но — это радует. С Салмой же ничего подобного можно не опасаться — она кобылка смирная, добрая и совсем невысокая.
Рыжая лошадь была обещана Атенаис, как подарок к приближающемуся дню ее появления на свет. Большая лошадь для большой девочки. Давая это обещание, Конан и не подозревал, что надолго обеспечивает себе изрядную нервотрепку. Уж лучше бы было сразу подарить — на принадлежащие сестре вещи Лайне никогда не покушалась, демонстративно их не замечая. Но в том-то и дело, что Салма пока что Атенаис вроде как бы и не принадлежала…
— Я почти два поворота клепсидры каталась! По всему двору! И рысью, и даже галопом, вот!
Ну, это она, положим, привирает — не настолько широк двор, чтобы скакать но нему галопом.
— Иллайния?!! Как можно?!! Мой король, ей нужно объяснить, что воспитанной девочке ее возраста не подобает…
Точно — проблема.
Отправлять ее с прочими женщинами просто опасно — если уж даже Ингрис с ней не справляется, что говорить об остальных. Придется, похоже, брать с собой…
Нергал, не к ночи будь помянут! Наверное, ее и вообще не стоило увозить из Тарантии. Какой там «товар лицом» — такой товар умные купцы лицом никому заранее не показывают. Пока не связали будущего покупателя по рукам и ногам и полученные от него деньги не припрятали понадежней!
Знакомить эту егозу с будущими женихами — значит, надежно похоронить любую надежду на выгодный брак. Теперь вот — приглядывай, таскай с собой повсюду, как привязанную к седлу гончую, на Нахора перед собой сажай — не на гирканской кобылке же ей весь день трястись?.. И как бы теперь так извернуться, чтобы не выглядело это отступлением?..
Стоп. Ей самой-то ведь наверняка такая идея очень даже понравится! Тогда почему бы не сделать это условием сделки? Она очень серьезно относится к данному слову, никогда его не нарушит, как бы ни подначивали, не смотря на то, что такая пигалица… Только что бы такое у нее попросить — не слишком обременительное, но в то же время и достаточно важное, чтобы она не заподозрила подвоха?
Внезапно у Конана перехватило дыхание — он понял, что именно будет просить у нее взамен.
— Хочешь поехать не в карете, вместе с остальными женщинами, а со мной? — спросил король деланно-нейтральным тоном. И вкрадчиво добавил. — Верхом?..
Лайне же восторженно растопырила глазенки и быстро-быстро закивала, боясь неосторожным писком спугнуть нежданную удачу. Конан придал своему лицу достаточную степень задумчивого скепсиса, чтобы она не расслаблялась заранее.
— Ну, я полагаю, что мог бы тебе это позволить… С одним условием. С того момента, как мы прибудем в Шем, и до самого окончания празднеств ты будешь вести себя прилично и одеваться так, как подобает дочери короля. Короче, во всем брать пример со старшей сестры. Договорились?
Личико Лайне страдальчески вытянулось — такого подвоха она не ожидала. Она моргнула, сморщилась, пошевелила губами. Конан запаниковал — похоже, упоминанием о старшей сестре он перегнул палку…
— Никаких кинжалов, никаких драк, никакой стрельбы — до самого конца первой осенней луны, — и быстро добавил, пока она не успела разразиться возмущенным воплем, — а потом я подарю тебе свой арбалет. Что скажешь?
Конан так и знал, что упоминание об арбалете подействует — при произнесении волшебного слова личико Лайне самым чудесным образом разгладилось и просияло искренним восторгом.
— Да!!! — восторженно выдохнула она. — Тот, который с бронзовой отделкой!
Конан придал себе еще более грозный и неуступчивый вид:
— Но ты поняла? Ты должна вести себя прилично! Иначе — никаких арбалетов!
Лайне скривилась.
— Поняла.
— Клянешься Митрой?
— Клянусь Митрой. — Она вздохнула печально, но тут же снова расплылась в довольной улыбке. — Зато — арбалет. И — целый день верхом. На Салме! Хорошо? — Она мстительно сверкнула глазенками. Наступил черед Конана скривиться.
— Годится.
На Салме весь день — это, допустим, вряд ли. Целый день верхом она и на медлительном Карфоре не продержится. Но пусть какое-то время покрасуется, устанет как следует, а потом отоспится на Нахоре, его спина и не такую тяжесть выдерживала, в присутствии хозяина он против второго седока возражать не станет.
* * *
Странности начались еще на границе.
Гонец не обманул — эскорт был подан к воротам Малого форта точно в срок. Только вот вместе с десятком чернобородых стражников в кольчужных доспехах до пят, позевывающим после почти бессонной ночи Конан, обнаружил во дворе еще и странное сооружение на колесах, запряженное парочкой украшенных безо всякой меры лошадей.
Золотые и серебряные пряжки, цветные ленты и живые цветы были не только густо вплетены в гривы, хвосты и упряжь несчастных животных, но и почти что сплошь покрывали изукрашенную клинописью повозку, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся личным даром от царя Зиллаха великому королю Конану. Не успел Конан фыркнуть и — как два дюжих воина из выделенного шемским повелителем эскорта аккуратненько подхватили его под локотки и помогли взобраться по высоким ступенькам.
Киммериец настолько растерялся, что даже не отбросил ударом кулака этих асгалунских наглецов. Кроме того, он, желая показать достойный подражания пример Лайне, с утра и сам оделся в подобающие королю одеяния. А затевать потасовку, словно простому киммерийскому варвару, королю Аквилонии не пристало.
По крайней мере северянин сумел в этом себя убедить. Правда, он успел подозвать Стекса и поручить ему заботу о Нахоре — все равно ведь никого другого зверюга к себе не подпустит. Жаль, конечно, что не удастся самолично присмотреть за Лайне, но от нее сегодня вроде бы неприятностей ожидать рановато — умаявшаяся вчера, она, скорее всего, сегодня весь день будет непривычно тиха и послушна.
Подвох поджидал в дороге.
И вовсе не с той стороны, с которой Конан мог бы предвидеть.
* * *
Нет, он, конечно же, предполагал, что езда в карете медленнее, чем верхом, но чтобы настолько!..
Сначала он думал, что кавалькада так медленно передвигается из-за тесноты улочек окружившего Малый форт городка. Но скорость не увеличилась и тогда, когда вместо дробного перестука мостовой под колесами кареты запылила дорога.
Темп задавали разряженные местные воины, неторопливо ехавшие во главе колонны. И, похоже, увеличивать этот темп они не собирались.
Какое-то время Конан разглядывал в окошко уплывающие назад окрестности, а потом подозвал Стекса — благо тот ехал рядом с каретой и попросил его узнать причину такой медлительности движения.
Обрадованный Стеке, которого и самого все это изрядно раздражало, ускакал вперед, но очень быстро вернулся, крайне раздосадованный.
Стражники утверждали, что увеличить скорость передвижения никак невозможно, у них личный приказ начальника асгалунской стражи — ехать медленной рысью, для пущей сохранности в полном здравии особы великого короля аквилонского.
Конан с досады выругался и помянул Зандру. Двадцать зим назад он послал бы всех куда подальше, вытряхнул бы возничего прямо в дорожную пыль и, заняв его место, показал бы этим длиннобородым кольчужникам настоящую скачку.
Нет уж!
Не будем лишний раз подтверждать свою и без того достаточно варварскую репутацию.
Конан поудобнее устроился в мягких подушках, закрыл глаза. И не заметил, как задремал. Что было вовсе не мудрено — всю ночь они пьянствовали с офицерами Малого форта, среди которых у Конана неожиданно обнаружился старинный друг, знакомый еще по славным шадизарским временам.
А не выпить за подобную встречу было бы крайне нехорошей приметой. А зачем нам дурные предзнаменования в самом начале пути? Вот они и выпили. А потом добавили — уже за будущие встречи. И еще. А потом пели песни. А уже совсем потом кто-то из молодых офицеров затеял состязание на мечах — тут уж и Конан не утерпел.
Короче, погуляли хорошо. До сих пор в голове гудит и плечи ноют! Как после такого не заснуть на непривычно мягких подушках под мерное поскрипывание деревянных колес?..
И вот там-то, на самой грани яви и сна, и посетила его впервые эта странная мысль.
«За кого они меня принимают?..»
* * *
Утомленный бессонной ночью и укачанный мерным неторопливым движением, он не видел, как в неплотно затянутое шторкой окошко королевской повозки заглянул один из шемитов, присланных в качестве эскорта. Стражник довольно долго ехал рядом с каретой, посматривая на спящего короля.
Шемита окликнул кто-то из сородичей. Тот вздрогнул и бросил вороватый взгляд внутрь кареты, словно опасаясь быть застигнутым за не слишком достойным поведением. Но король не проснулся. Стражник улыбнулся в бороду и успокоенно отъехал к своим.
Он увидел все, что хотел.
* * *
— Да за кого они меня принимают?!
Пришедшую вчера в полусне мысль Конан высказал вслух уже к вечеру следующего дня, увидев паланкин. Хоть он буркнул это и негромко, но все же стоявший рядом Квентий услышал, сделал большие глаза и усмехнулся.
Понимать своего командира малой стражи Конан давно уже научился без лишних слов. Вот и сейчас было ясно, что Квентий советует во всем подчиняться местным обычаям — негоже гостям устанавливать свой порядок в доме хозяев.
Паланкин Конану подали для того, чтобы облегчить преодоление последней пары сотен шагов от кареты до дворцовой залы. Конан совсем было уже собирался вспылить и как следует отдубасить носильщиков, но иод осуждающим взглядом начальника малой стражи делать этого не стал.
«Ты не дома, — говорил ему этот взгляд, — здесь свои правила. И, если Зиллах желает оказать своему гостю подобную честь — верхом неблагодарности будет от нее отказаться».
Конан буркнул что-то неразборчивое, зло сощурил глаза и полез в паланкин.
Его настроение еще больше ухудшилось, когда несколько позже он обратил внимание на то, что из всех присутствующих коронованных особ подобного рода честь оказана была лишь ему одному.
Он начал догадываться.
А во время последовавшей полуденной трапезы догадка его получила весьма неприятное подтверждение…
* * *
— Он стар. Шестьдесят четыре зимы — возраст более чем почтенный.
Два человека стояли на верхней галерее пиршественного зала, глядя вниз.
Во время пиров на этой галерее располагались лучники или музыканты — в зависимости от того, с кем именно пировали хозяева замка, и в чьих услугах они на данный момент нуждались больше.
Один из наблюдателей, тот, что постройнее и помоложе, был в чешуйчатых доспехах стражника.
Второй, более крупный и представительный в ханди — шемском повседневном платье. На голове его красовался кидарис — войлочный колпак, украшенный золотыми пластинками. Оба они смотрели вниз, на освещенный неверным пляшущим светом факелов пиршественный стол и сидящих за ним людей. Вернее — на одного человека.
Этот человек действительно стоил, чтобы на него посмотреть. Он был огромен. Отсюда, сверху, казалось, что он, как минимум, раза в два шире любого другого из сидящих в зале людей. И на голову выше.
— Он выглядит достаточно крепким для своих… преклонных лет, — с долей сомнения в голосе возразил собеседнику человек в ханди. — Не ошибись, Айзах, выдавая желаемое за действительное. Все-таки перед нами живая легенда Закатных стран.
— Он стар! — повторил раздраженно стражник. — Да, когда-то этот человек был легендой… Но сейчас его не стоит принимать всерьез.
— Он сумел захватить и удержать трон великой державы — а ты говоришь, что его не стоит принимать всерьез?
— Он стар и слаб. Даже легенды ветшают. Вчера эта развалина проспала весь день в карете, я это видел собственными глазами! Он старик, Закарис. Просто старик.
Тот, кого назвали Закарисом, все еще сомневаясь, качнул головой в колпаке:
— Посмотри внимательней. Киммериец отнюдь не выглядит стариком.
— Взгляни получше, Закарис! Он сед! Не носит меча! Да что там меч — сам по лестнице подняться не может! Ему выделили четырех носильщиков — и это внутри дворца! Пусть варвар и не выглядит стариком, но это оболочка, внутри же — высохший прах!
Закарис в глубокой задумчивости смотрел на дремлющего за столом человека. Складка между бровями стала глубже — Айзах, конечно, молод и горяч, но Бел — свидетель, — доводы стражника убедительны.
Лицо человека в ханди осталось неподвижным — лишь дрогнул левый уголок рта.
— А ведь это, пожалуй, все меняет. Старцы — они как дети. Их даже не надо умерщвлять… только следует поторопиться, пока нас не опередил этот молодой царек из Шушана, Имперского города, который вечно оспаривал у Асгалуна право первенства….
Закарис поискал глазами молодого соперника из второй — теперь уже навсегда второй! — столицы Шема. Нашел — в неприятной близости от неподвижно застывшего старика. Их разделяло всего трое гостей.
Оставалось надеяться, что три сидящих рядом человека на царском пиру — это все-таки достаточная преграда, и Селиг не окажется настолько безрассудным, чтобы попытаться в первый же вечер охмурить беспомощную жертву…
* * *
— Посмотри на него, — сказал Селиг, молодой владыка полиса Шушан, второй — пока еще второй! — столицы Шема, своему соседу и соотечественнику Рахаму. — И это — знаменитый Конан-киммериец, великий герой-варвар, победитель чудовищ и убийца демонов?! Эта старая развалина?! Да Иштар уже забрала у него все силы, которыми он когда-то был наделен…
Молодой правитель обгрыз хорошо прожаренную ножку, бросил кость вертящимся под столом псам. Засмеялся недобро.
— А я-то, глупец, строил хитроумные планы, все придумывал как бы нам половчее перетащить его на свою сторону. А все оказалось так просто… Великий варвар и непревзойденный воин на деле оказался пустышкой. Он ведь приехал с дочерями… С дочерями, понимаешь, Рахам, что это значит?! Киммериец больше не та живая легенда и беспощадная неприступность, о которой нам всем твердили! Конан постарел и стал уязвим. А если воин уязвим — то заранее обречен на поражение!
— Старца следует отправить на Серые Равнины? — насторожился Рахам, зачастую не понимавший длинных рассуждений своего владыки.
Селиг поперхнулся выпитым вином. Откашлялся. Прошипел.
— Ты несешь вздор, сын Сета?! Убить владыку могущественной державы, армия которой может смести все полисы Шема так же легко, как колесо колесницы сминает былинку? Ты видел Черных Драконов? Их вполне достаточно для того, чтобы ты и твои приспешники уже сегодня поджаривались в огне преисподних Зандры! Нет, мы будем умнее… Мы подружимся со старым королем.
Он хохотнул и сделал непристойный жест.
— О, ты даже не представляешь, Рахам, насколько же близко мы с ним подружимся! Можно сказать, породнимся…
* * *
Конан буквально закаменел, с трудом удерживая рвущуюся ярость.
Так его не унижали вообще никогда!
Во-первых, всю речь Зиллаха он прослушал сидя. Когда внесенные в зал аудиенций носилки поставили на пол, Конан попытался встать низкого и неудобного кресла и размять затекшую спину. Но смотритель царского замка Тейвел, Как-то незаметно оказавшись рядом, шепнул:
— Сиди, король, тебе не нужно утруждать свои ноги.
Конан не стал спорить и остался сидеть. И только к концу речи асгалунского владыки киммериец с некоторым смущением обнаружил, что сидит он во всем зале один — остальные стояли. Все. Даже сам царь Пелиштии — Зиллах.
А в обеденной зале его поджидала подушка.
Конан стерпел. Хотя зубами скрипнул так, что, казалось, па том конце стола слышно было. Но когда вместо доброго куска баранины ему подали вареные в меду фрукты с какой-то разваренной кашей, он схватился за кубок. Вообще-то, варвар в подобных обстоятельствах предпочел бы схватиться за меч. Но в пиршественной зале не принято было появляться с оружием и поэтому меча у северянина не было.
И тут его ожидало последнее потрясение — вместо вина в кубок оказалось налито молоко.
Подогретое.
Сладкое.
С медом и даже, кажется, какими-то пряностями…
Вот тут-то Конан и закрыл глаза. И засопел, призывая Митру даровать ему спокойствие и не нарушать церемонию Кануна Единства.
* * *
— Мой король!
В дверь с осторожностью просунулась голова Квентия.
— Ну?!!
Сейчас Конан не был расположен выслушивать очередные, и вряд ли приятные речи начальника малой стражи. Только что он нечаянно сломал у серебряной вилки драгоценную рукоятку из кости элефантуса и теперь пытался решить, не будет ли проще выкинуть к демонам эту злосчастную штуковину и употребить содержимое мисок при помощи рук и твердой хлебной корки.
Вчера вечером он был так зол, что на пиру почти ничего так и не съел, и потому сегодня живот подводило весьма ощутимо. А наваленная в драгоценные блюда бурда, хоть и выглядела премерзейше, но пахла вполне приемлемо и даже аппетитно…
— Я принес еду, мой король! Еду для настоящих воинов! Мясо. Хлеб. Вино.
— Ну и что ты тогда там стоишь, отродье Нергала?!!
* * *
После доброй еды человек и сам добреет. А кувшин крепкого офирского вина, непонятно как и где раздобытого вездесущим Квентием, так и вообще настраивает на мирный лад и воспитывает вполне сносное отношение к действительности даже у самых непримиримых и воинственных.
Конан откинулся на спинку резного кресла, сыто рыгнул. Покосился на Квентия, который, пока его король утолял свой голод, молча сидел на яркой войлочной подстилке в углу. Было понятно, что не только яства из шемской трапезы принес этот пройдоха.
— Выкладывай.
Квентий поерзал, начал издалека:
— По дворцу ходят странные слухи…
Примета скверная. Если уж даже Квентий начинает издалека, выражается витиевато и не рискует прямо сообщить своему королю, что именно болтают между собой слуги чужого замка — значит, ничего хорошего они уж точно не говорят.
Странное раздражение, донимавшее Конана со вчерашнего вечера на манер легкого зуда, смутного и трудно определимого, вдругрезко усилилось, оформилось и получило название, ознобной дрожью скользнув вдоль хребта. Его охватило чувство близкой опасности…
И многое сразу становилось понятным, словно чувство это зажгло новый факел, осветивший давно знакомую обстановку совершенно под другим углом и по-новому разбросав на местности длинные черные тени.
— Короче!
Сдержать грозный рык и не оскалиться оказалось проще простого — ярость испарилась без следа, оставив после себя лишь звериную настороженность матерого хищника, способного часами лежать в засаде, не выдав себя ни единым неверным вздохом или движением.
Опытные воины в этом единодушны с хищными зверями — в настоящей и беспощадной борьбе ярость только мешает. Когда настоящая опасность подходила вплотную, Конан моментально переставал злиться, становясь обманчиво спокойным.
Квентий поежился.
— Шемиты скрытные люди! Ты знал, что у Зиллаха есть брат?! Причем — старший!!!
— Допустим. И что?
— Так ведь это же все меняет!.. — Квентий растерялся, видя, что его сведения не произвели на Конана никакого впечатления. — Он старший! Значит, по праву первородства должен возглавить союз шемских полисов.
— Ничего это не меняет. — Конан вздохнул, осмотрел взятый со стола кинжал, поморщился. Скверный клинок. Шемиты небольшие мастера в оружейном деле.
— Мне об этом Гленнор докладывал еще несколько лун назад… Закарис, хоть и пришел в этот мир раньше, но этот малый чересчур безрассуден, а старый шемский царь хорошо понимал, что такого сумасброда опасно сажать на трон Пелиштии. Но опасаясь междоусобицы, старый владыка решил даровать отпрыскам власть по разуму и пристрастиям каждого. Зиллах — владыка Пелиштии и занимает трон в Асгалуне, а Закарис соправитель этого славного полиса. В торговые дела и управление Закарис не суется, зато в его ведении стража и войска.
— Чем тогда он отличается от начальника стражи? Закарис должен завидовать младшему брату, ведь у того почет и власть?
— Почет и власть — мишура, на которую падки лишь глупцы. Настоящий правитель не тот, кто сидит во главе пиршественного стола, а тот, кто имеет в руках реальную силу.
— Но если все стражники и воины города подчиняются ему — отчего же тогда Закарису не свергнуть брата и не стать самому королем? Этого доблестного воина поддержали бы многие. Болтают, что старший брат суров, но справедлив. Зиллаха ценят куда меньше.
— Потому, что Закарис хорошо понимает, что захватить власть — это одно, а удержать ее — совсем другое. Что он может сделать, имея в своем распоряжении лишь цепных псов? Разве этот слуга Бела что-то смыслит в ремеслах, или в торговле? Одно дело скакать во главе отряда, преследующего зуагиров, а совсем другое обеспечить каждого подданного лепешкой и бурдюком с вином… Тут меч не помощник. Это все новости?
— Нет. — Квентий осторожно покосился на Конана. — Еще поговаривают, что Асгалун — далеко не самый подходящий город для новой столицы. Он уязвим с моря в отличие от Шушуна. Да и молодой владыка Селиг куда лучшая кандидатура, чем…
— А! — Конан отмахнулся. — Эта вечная свара между полисами. В Шеме нет единой власти, отсюда и проистекают все невзгоды для этой страны. Что еще?
Квентий вздохнул. Откашлялся. Сообщил подчеркнуто нейтральным тоном:
— О тебе тоже слухи ходят… странные. Говорят, что с годами ты… э-э-э, несколько…
— Состарился, поглупел и ослаб? — задумчиво окончил Конан сам фразу, на завершение коей у Квентия духу так и не хватило.
Квентий облегченно перевел дыхание — буря откладывалась, Конан, похоже, не собирался немедленно рвать и метать, круша все вокруг в опровержение обидных слухов. Но в глазах воина мелькнул ревнивый интерес.
— А кто сообщил тебе эту новость, король?
— Сам догадался, — буркнул Конан, сгибая толстое серебряное блюдо из-под баранины. Хорошая дубинка получилась — увесистая и держать удобно. — Еще вчера. Когда они мне в комнату две жаровни приволокли. И это — сейчас, в первую осеннюю луну, когда ночи полны тепла! Даже моим дочерям — и то одну на двоих принесли, да еще и маленькую. А мне — сразу две, и больших. Понятно — у стариков кровь холодная, они вечно мерзнут, вот кто-то и расстарался. И подушечки эти, и карета с носильщиками… вместо вина — подогретое молоко, вместо мяса — бурда, которую даже жевать не надо… Как уж тут не догадаться!
Он продел в серебряную трубу витой шнурок, завязал особым узлом, полюбовался на творение рук своих. Остался доволен. Увесистая серебряная палица вышла длиной больше локтя, но, благодаря сохранившимся на ее поверхности кое-каким украшениям, выглядела при этом достаточно нарядно, чтобы можно было подвесить ее к собственному поясу, не вызывая лишних подозрений, как еще одну драгоценную побрякушку.
Грубоватая, конечно, но чего еще ожидать от короля-варвара, к тому же еще и теряющего разум? Самое же главное достоинство — узел. Такой узел можно распустить одним движением, если дернуть умеючи — и вот тебе готовое оружие.
Квентий смотрел на манипуляции Конана со столовой посудой сначала недоуменно, потом просиял.
— Я понял, почему ты не дал волю гневу еще вчера — ты решил их проучить? Сегодня вечером, на состязании мечников? Выйдешь в самом конце и сшибешься с их лучшим бойцом! То-то потеха будет! Старец одолел их лучшего воина! От такого позора они долго не оправятся…
— Нет. Я не буду участвовать в состязаниях.
— Да-да, конечно, мы не будем объявлять об этом заранее, а потом, когда наступит подходящий момент… Или лучше даже — во время кулачного поединка, это зрелищнее…
— Ты слышишь меня, Квентий? Я не буду участвовать! Совсем!
— Но почему, мой король?! Они же тогда так и будут думать, что ты стар и слаб. Что твоя слава осталась в прошлом.
— Вот именно, — весомо сказал Конан.
Привязал серебряную дубинку, проверил, легко ли будет при необходимости ее выхватить. Оказалось — очень даже легко. С интересом осмотрел остальную посуду — а не найдется ли еще чего-нибудь подходящего. Не нашлось. Но это не беда, ведь еще предстоит обед и ужин…
— Поединки — это забавы молодых. А я со стороны посмотрю. По-стариковски. — При этих словах Конан нехорошо осклабился, с хрустом разминая мощные руки. — Посижу, послушаю, подремлю в тепле. Может, и услышу чего интересного про здешние планы, в которых всем почему-то так не хочется принимать меня в расчет. А ты иди, прогуляйся но дворцу, поболтай с этими сынами Нергала. И всем, кто только захочет слушать тебя, говори, что твой король вздорный старик. Что когда-то, он был героем, но плоть слаба, тело дряхлеет, да и разум давно уже не такой светлый, как был ранее. Ты понял меня?
Квентий кивнул, судорожно сглотнув.
— Я спрашиваю — ты меня понял?
Квентий сузил глаза. Улыбнулся хищно. До него начало доходить.
— Да, мой король!
— Ну так что же ты стоишь? Иди. А я пока подремлю после завтрака… по-стариковски.
Квентий был уже у порога, когда Конан небрежно бросил ему в спину:
— И вот еще что — мой меч. Принесешь сюда. Сегодня же.
* * *
— Прекрасную юную госпожу интересуют лошади?
Вообще-то Атенаис куда больше интересовало изящное седло прекрасной выделки, которое нерадивый конюх не удосужился снять со спины невысокой кобылы после возвращения той в стойло. Или же наоборот — заседлал слишком рано, поскольку кобылка с седлом была готова, а вот никакой собирающейся на верховую прогулку госпожи поблизости от конюшни не наблюдалось. Это седло — тонкой и явно не местной работы, украшенное тисненым серебром и зелененькими камушками по ребру высокой луки — волновало ее воображение куда больше кобылы. Но возражать тому, кто называет тебя прекрасной госпожой, как-то не хочется.
— Очень интересуют!
Атенаис обернулась с улыбкой милой, в меру очаровательной и немножко смущенной, как и подобает хорошо воспитанной девушке.
Стоящая рядом Ингрис сдержанно поклонилась.
— Это властитель Закарис, дитя мое. Старший брат царя Пелиштии Зиллаха.
Атенаис слушала ее вполуха и сквозь скромно приопущенные ресницы разглядывала царского брата.
Стоящий рядом с ее конфиденткой мужчина не произвел на Атенаис особо приятного впечатления. Был он огромен, уродлив, стар и кривоног. Ну, конечно, не настолько огромен и вовсе не так стар, как отец, но крупнее отца вообще людей не бывает, да и связать с отцом понятие о старости попросту невозможно.
Этому же Закарису на первый взгляд было зим сорок, а, может, и больше — кто их, стариков, разберет? К тому же обладал он бочкообразным телом, красным топорно вырубленным лицом, мощной шеей и крупными руками. Голова — словно второпях высечена топором из красно-черного гранита. Причем высечена не только наспех, но еще и не очень умелым каменотесом — глазницы слишком глубокие и расположены асимметрично, подбородок оставлен чересчур большим, челюсть выпирает чуть ли не на три пальца, а нос так и вообще свернут на сторону. Длинная лопатообразная борода, какую носят все шемиты, завита в маленькие колечки и намазана вонючим маслом от запаха которого хочется наморщить нос.
Короче, тот еще, красавчик.
Но Атенаис не была бы самою собой, если бы позволила хотя бы тени какой-нибудь из подобных мыслей проскользнуть на поверхность своего прелестного и мило улыбающегося личика.
— Эти лошади — принадлежат мне, — сказал мужчина гордо. — Я рад, что они нравятся прекрасной юной госпоже.
Атенаис с неудовольствием подумала о том, что слово «юная» применительно к ней мог бы он употреблять и немного пореже.
— А у меня тоже есть лошадь. Мне ее подарили.
— Наверное, какой-нибудь молодой вельможа, очарованный несравненной красотой юной госпожи?
Уроки Ингрис не прошли даром — Атенаис удалось не поморщиться. Только ее улыбка стала слегка холоднее.
— Ее подарил король Аквилонии. Мой отец.
Она отвернулась, продолжая разглядывать седло и ожидая, когда же Закарису надоест разглядывать ее невежливый затылок, и он, наконец, уйдет.
Но тонкая выделка кожи и драгоценные украшения внезапно потеряли половину своей привлекательности. Что за невежа — третий раз подряд впрямую намекнуть женщине о ее возрасте!
Старый грубиян.
То ли дело тот утонченный горбоносый юноша, что вчера вечером угостил ее сладкими орехами, а потом читал смешные стихи на гортанном шемском языке. Если бы юной госпожой назвал ее он — она и не подумала бы обижаться. Потому что отлично видела, какими глазами смотрел на нее тот милый шемит.
— Ты будешь впрягать ее в свою… э-э-э… карету?
Закарис топтался за спиной и, похоже, уходить не собирался. Атенаис пришлось вновь оборачиваться. Она расширила глаза, похлопала ресницами и в преувеличенном удивлении округлила пухлые губки:
— Как можно?! Это — верховая лошадь, впрягать ее в повозку было бы варварством!
— Ты умеешь ездить верхом?
Атенаис расширила глаза еще больше, хотя векам уже было больно. Ничего, можно немножко и потерпеть, зато впечатление очаровательной наивности обеспечено.
— Конечно, господин! Кататься верхом — это же так прекрасно! Почтенный господин и не подозревает, какие великолепные охоты у нас бывают в канун листопада!.. Я провожу много времени на конюшне, случается меня даже порицают за чрезмерное увлечение лошадями…
— В таком случае — не окажет ли прекрасная юная госпожа мне честь совместной прогулки? — произнес он с нажимом. — Ведь дочери западного короля не зазорно будет показаться в обществе соправителя Пелиштии?
Ясненько.
Вот, значит, для кого это седло изначально предназначено. Приятно, однако, и даже лестно в какой-то мере. Она явно понравилась этому здоровяку в войлочном колпаке, раз уж этот незнакомец так расстарался.
А что может быть привлекательнее прогулки в обществе человека, которому ты понравилась? Пусть даже он грубиян и старик — это неважно.
Похоже, этот день еще может оказаться вовсе и не настолько противным, как показалось ей с утра…
* * *
Иллайния сидела на широком каменном подоконнике своей комнаты. Сидела боком, уперевшись спиной в одну стенку оконного проема, а босыми ногами — в другую. Мешавшую юбку она задрала чуть ли не до колен и подвернула под себя, потому что подоконник был холодным, сапожки же просто сбросила на пол.
Она смотрела вниз, на внутренний дворик замка и центральные ворота в город, в которые как раз сейчас выезжала группа всадников. Вот они появились с другой стороны стены и начали неторопливый спуск по центральной городской улице. Лошади шли шагом, но все равно дома скрыли всадников очень быстро. Лайне продолжала смотреть им вслед.
Сама виновата.
Нечего было притворяться больной — ехала бы сейчас вместе с ними. И уж, разумеется, не шагом!
Но так не хотелось идти вместе с Атенаис в конюшню и смотреть, как она с хозяйским видом будет трепать Салму по шее и угощать фруктами — уже на правах законной владелицы. И распинаться в своей неизбывной любви к «этим прекрасным созданиям».
Это она-то, которая всегда твердила, что от лошадей плохо пахнет и остается слишком много навоза! Лайне себя знала очень хорошо, а потому всерьез опасалась, что может такого и не выдержать и вцепиться сестрице в волосы.
А выдержать было необходимо — она обещала отцу вести себя прилично. Еще больше двух седмиц — до самого конца первой осенней луны. Носить эти неудобные и душные бархатные балахоны вместо привычных кожаных штанов, не сквернословить, улыбаться даже самым противным рожам, закатывать глазки, глупо моргать, складывать губки и всеми прочими доступными средствами корчить из себя полную дуру — короче, во всем брать пример со старшей сестрицы, дюжину иглобрюхов ей под одеяло! Тоска, короче.
Но — арбалет…
Лайне мечтательно вздохнула.
Отцовский арбалет действительно был хорош. Тот, что висел не на стене охотничьей залы, а лежал в оружейной комнате, на особой полке, лишь для него предназначенной.
Темный и гладкий, из полированного дерева, с уголками и скобами из темной чуть шероховатой бронзы.
Он не был особо наряден или изукрашен драгоценностями, как более позднее отцовское оружие, зато обладал целым рядом преимуществ. Во-первых, был он достаточно легок, и па вес, и в обращении — Лайне это проверила еще весной, хотя и схлопотала тогда седмицу без верховых прогулок, когда застукали ее в оружейной.
Хорошо хоть, не поняли, на что она покушалась, решили, что ее привлекли усыпанные драгоценными каменьями кинжалы. А то бы Конни, нагло считающий все отцовское оружие своей личной собственностью, наверняка бы к себе утащил и этот прекрасный арбалет. Словно ему других развлечений мало!
Второе преимущество заключалось в размерах — арбалет был удивительно невелик, его можно было легко спрятать под безрукавкой. Действительно — почти игрушка. Но игрушка очень даже серьезная и смертоносная — не случайно же командир Черных Драконов Паллантид расхваливал эту штуку за поразительную точность стрельбы.
Третье же преимущество заключалось в том, что этот арбалет был обещан именно ей. И только ей. И не надо будет больше клянчить у брата, или просить у снисходительных гвардейцев — это оружие будет ее, личное. И никто не посмеет его у нее отобрать, как отобрали прошлой зимой кинжал, стащенный ею у раззявы-пажа прямо из-за пояса. Кинжал был так себе, плохо центрован и заточен отвратительно, но все равно было немного обидно! Хотя и не слишком сильно.
Но арбалет — совсем другое дело.
Он стоил любых мучений.
И он будет ее — надо только продержаться до первого дня второй осенней луны. Не так уж и долго. Если подумать.
* * *
В дверь постучали. Толстая рабыня, которую Ингрис оставила с Лайне, бросилась открывать. Слегка повернув голову девочка, глянула — кто там пришел? Не то, чтобы ей действительно было интересно, просто какое-никакое, но развлечение.
Развлечение вышло так себе — явился молодой противный шемит, который весь вечер вчера увивался вокруг старшей сестрицы. Вслед за ним двое слуг заволокли в комнату поднос со сластями и увесистый сундучок явно с чем-то более ценным, чем засахаренные фрукты и вываренные в меду орехи. Потом слуги вышли, а странный посетитель остался. Сел, небрежно развалясь и начал о чем-то расспрашивать рабыню.
Понятненько.
Лайне потеряла интерес к происходящему в комнате, снова уставилась в окно. Правда, ускакавших всадников больше не было видно за домами. Но там, дальше, минуя городскую стену, дорога уходила в поля и хорошо просматривалась. Хотя таким аллюром они до городских ворот полдня добираться будут…
* * *
Глядя поверх пухлого плеча раскрасневшейся рабыни на сидящего в окошке ребенка, Селиг с трудом удержался, чтобы не поморщиться.
Если уж не везет — так не везет. И за что только владычица Иштар прогневалась на него. Разве не приносил он ей обильные жертвы и не умащивал алтари дорогим вином и маслом. Вроде бы сестры, и совсем небольшая разница в возрасте, а вот поди ж ты!..
Одна — почти девушка, уже все о себе отлично понимающая. Тут тебе и кокетливые улыбочки, и намекающее дрожание пушистых ресниц, и множество других еле заметных, но очень важных в этом деле мелочей.
Вторая же — сущий ребенок.
Сидит себе на подоконнике, ноги задрав чуть ли не до головы, в позе — ни малейшего кокетства или попыток очаровать случайного зрителя. Да и вообще — некрасивая поза! Ноги вывернуты, спина ссутулена, юбка дорогого шитья вся помята и словно изжевана, из-под нее торчат грязные пятки и тощие исцарапанные лодыжки чуть ли не до колен. А она и ухом не ведет — словно ей совершенно плевать, как она выглядит со стороны. Ни одна настоящая женщина не позволит себе так сидеть в присутствии мужчины!
Да вот только в том-то и дело, что не женщина это.
Пока еще не женщина.
А детям — им действительно наплевать на свой внешний вид, они вообще нагишом ходить могут — и ничего! Если, конечно, не вмешаются взрослые. Умные взрослые. И Селиг с сожалением покосился на вконец смущенную рабыню. Эта явно была глупа и нерасторопна, хотя и соблазнительна. В другое время он с удовольствием продемонстрировал бы ей свою мужскую стать. Но не сейчас. Ведь у него важное дело.
Было…
Селиг с трудом удержался от того, чтобы не топнуть ногой. Он так серьезно готовился, так долго выбирал наиболее завлекательные побрякушки и изысканные сладости, так тщательно доводил до полного совершенства перед зеркалом свой наряд, что умудрился опоздать. Кто же мог предположить, что старый негодяй вдруг ни с того ни с сего проявит невиданную резвость, а эта маленькая кокетливая вертихвостка умотает с ним и полудюжиной стражников, оставив вместо себя ребенка?!..
Детей Селиг не любил.
Особенно — девочек.
Он просто не знал — что с ними делать, и как-то терялся. С мальчишками еще понятно — дать пинка или отвесить хорошую затрещину, чтоб под ногами не путался. Но так грубо обращаться с девочкой, которая, вполне возможно, в скором времени превратится в прекрасную женщину, Селиг просто не мог себя заставить. С женщинами тоже все было просто — их следовало любить, баловать и радовать подарками. Но кто знает, чем можно порадовать такого вот ребенка, которому интересно лишь глазеть в окно?
Впрочем — все дети любят игрушки…
Селиг хищно улыбнулся и хлопнул в ладоши.
Рабыня встрепенулась.
— Позови сюда свою маленькую госпожу.
Пока толстуха пыталась помочь дочери Конана спрыгнуть на пол, Селиг напряженно пытался вспомнить, как же звали юную аквилонку. Ламиния? Аларния? Вчера ему называли ее имя, но царь предпочел не утруждать свою память, сразу поняв, что Атенаис окажется не только куда более приятным вариантом. Однако на пиру при зыбком свете факелов и после десятка осушенных кубков вина он толком и не разглядел, младшую наследницу аквилонского двора.
Короче, как бы там ее ни звали, но теперь она стояла перед владыкой Шушана. Стояла безвольной куклой, сохраняя на лице отрешенно-скучающее выражение.
И Селиг внезапно осенило, что он только что случайно узнал самый важный и тщательно охраняемый секрет королевского двора Тарантии — младшая и любимая дочь короля Конана была, похоже, просто умственно недоразвитой.
Теперь становилось понятным, почему они с сестрой такие разные, и со временем эта разница будет только усиливаться — ведь старшая росла и развивалась нормально, а эта так на всю жизнь и останется тупым безвольным существом. А значит: все важные решения за нее всегда будут принимать окружающие.
Например — супруг…
Сильный, молодой, заботливый и любящий муж.
В конце концов, это безмозглое и совсем еще пока детское тело когда-нибудь станет телом вполне женским. А уж сделать эту куклу счастливой и довольной опытный муж сумеет.
Итак — что мы тут имеем? Вернее — можем иметь… Сильный, умный, заботливый муж при послушной и довольной кукле. Муж, которому будет безмерно признателен любящий и постепенно отходящий от дел своей огромной империи старик-отец…
Селиг смотрел на туповатую девчонку уже совсем другими глазами. Да — не слишком привлекательная. Да — совсем еще ребенок. Но в этом ребенке скрывались невероятные возможности для того, кто сумеет приложить немного усилий. В конце концов, сладости любят не только маленькие женщины, в этом смысле дети от них нисколько не отличаются. А еще дети любят игрушки…
— Смотри, что у меня есть! — заговорщицким тоном сказал Селиг равнодушно сидящей на скамейке девочке и вывалил перед ней прямо на ковер содержимое ларца.
* * *
Он был даже еще противнее, чем вчера.
Те же блестящие глазки, те же слишком красные и вечно мокрые губы, завитая черная борода, которую носят все мужчины-шемиты, обилие перстней на изнеженных руках и неизменный кидарис на обритой голове.
Лайне сидела на резной лавке, там, и скучающе рассматривала на разложенные на красном ковре украшения.
— Смотри, какие они красивые. Любая девочка будет рада носить такое. Нравятся? Смотри, как блестят! Ты меня понимаешь? Хочешь, я тебе что-нибудь подарю?
Лайне молчала, продолжая глядеть прямо перед собой. Сперва она молчала в надежде, что, если не будет разговаривать с этим неприятным шемитом — а то и вообще не будет его замечать — он обидится и уйдет. Но теперь она молчала по другой причине.
Она думала.
Во всяком случае, это занятие было намного более занятным, чем просто сидеть на подоконнике и тупо смотреть в окно…
Этот суетливый царек Шушана ей не нравился. Но это было бы еще полбеды.
Гораздо важнее было то, что и она ему не нравилась тоже.
Она не была уверена, что этот тип хотя бы запомнил ее имя. Вчера, во всяком случае, с ней он так и не заговорил ни разу, сосредоточив все внимание на Атенаис.
Да и сегодня разговаривал так, словно перед ним был младенец. Так почему же не обнаружив в комнате вожделенной Атенаис, этот человек не ушел?
Сидит. Смотрит. Пытается даже разговаривать.
Интересно… Зачем?
И зачем это ему так жизненно необходимо втереться к Лайне в доверие? Чтобы замолвила словечко перед старшей сестрицей? Чушь. Любой из слуг с удовольствием расскажет о том, как часто ссорятся наследницы аквилонского трона, дочери великого Конана.
Стоп.
Дочери. Великого. Конана…
Вот именно!
Ему не Лайне нужна. И даже, похоже, что и не Атенаис.
Ему нужен король-отец.
Не зря Конан сызмальства внушал дочерям: никому не верь, будь настороже. Королевский двор опасное место, куда опаснее, чем пустыня или лес и если ты хочешь выжить, то должна все время быть начеку.
Варвар остается варваром даже в чертогах Тарантии. И дети его лишь маленькие варвары, какие бы титулы они ни носили и сколь бы их ни пыталась воспитывать строгая Ингрис.
Пусть Кром — покровитель воинов, но кто сказал, что в теле маленькой девочки не может биться сердце воина?
Что ж, попытки захвата власти через династический брак неоднократно описаны в дворцовых хрониках. Видимо Митра сегодня милостив к ней, раз открыл ей глаза на действия вероломного шемита.
Что ж, не повезло тебе любезнейший Селиг, что не на ту из сестер ты нарвался…
* * *
Лайне медленно улыбнулась, опуская глаза на раскиданные по лавке украшения и пряча тем самым разгоревшийся в них блеск.
— Вот и умница! — Шемит с видимым облегчением перевел дух. — Правда, красивые штучки? Такие блестящие… вот взгляни на это кольцо, но, пожалуй, тебе оно пока будет великовато. А вот это подвеска, изображающая Бела, крадущего драгоценный свиток у Адониса… Бел, это божество шемитов, которое почти неизвестно в Аквилонии…
Младшая дочь Конана усмехнулась — игра становилась интересной.
Она запустила пальцы в гущу драгоценностей, выудила оттуда крупную золотую побрякушку и сунула ее в рот.
Хотели младенца?
Ну так получайте!
* * *
На пару ударов сердца чернобородый шемит растерялся самым постыдным образом, и Лайне имела полное удовольствие лицезреть его отвисшую челюсть и выпученные глаза.
Ему просто некогда было привыкнуть к подобным выходкам — он видел Лайне всего второй раз в жизни, да к тому же — сейчас, когда впереди у нее маячила великая цель из полированного дерева, а потому количество уловок было резко ограничено.
Бедняжечка.
— Ты что творишь?! — процедил владыка Шушана, — ты верно перепутала — сладости находятся вон там. И он мотнул головой в сторону подноса с засахаренными фруктами.
Девочка нахмурилась и отрицательно покачала головой.
Не отдам.
Селиг занервничал: если эта несносная девчонка проглотит сейчас кусок золота, то виноват будет он, а ссориться с владыкой Аквилонии из-за такого недоразумения, как съеденная ненароком побрякушка ему совершенно не хотелось.
Кроме того одна Иштар ведает, что может стрястись с маленькой мерзавкой. Может сейчас она подавиться и ее дух через несколько мгновений перенесется на Серые Равнины. В этом случае в гибели наследной принцессы Аквилонии виноват будет он.
И только он.
Селиг не сумел совладать с обуревавшими чувствами. Он беспомощно оглянулся на рабыню, но та стояла и хватала ртом воздух, оцепенев от неожиданности. Помянув Нергала, шемит кинулся к ребенку и попытался открыть ей рот, чтобы вытащить драгоценность.
Для начала Лайне до крови цапнула его за палец, а потом вдохнула в грудь побольше воздуха и, не разжимая плотно стиснутых зубов, заорала.
Уж чего-чего, а орать она умела очень даже неплохо.
Вот ее сестра Атенаис — была терпелива просто до невероятности. Она могла ждать часами, молчаливая и невозмутимая, и только морщиться слегка при наиболее громких угрозах отца, когда он был в гневе.
Сама же Лайне подобным терпением не обладала никогда…
* * *
Вопль удался на славу.
По коридору прогрохотали торопливые шаги бегущих людей, тяжелая дверь гулко ударила о каменную стену.
— Что здесь происходит?!
Лайне прекратила орать и с любопытством обернулась к двери. Ей действительно было интересно — кто успел первым.
Точно!
Первым ворвался Квентий — насупленный и с обнаженным мечом наперевес.
За его спиной топтались еще двое. Быстро они, однако!
Дайне сплюнула брошку в ладонь и захныкала, указывая пальчиком на шемита:
— Он хотел меня ударить?! Сначала подарил мне украшение, а потом захотел отнять! И платье помял!
В комнату ввалились еще четверо стражников — на этот раз уже шемских. Квентий обвел взглядом комнату, мрачно посмотрел на Дайне и перевел тяжелый взгляд на Селига.
Все стражники — кроме, пожалуй, слишком хорошо знавшего Дайне Квентия — видели перед собою довольно ясную и неприглядную картину. Забившаяся в угол и запуганная до потери соображения рабыня, опрокинутая скамейка, разбросанные по иолу драгоценности. А посреди — плачущая дочь венценосного гостя в рваном и мятом платье, и с растрепанными волосами. А рядом с ней — повелитель Шушана, царь полиса, который находится в вечной вражде с их прекрасным Асгалуном. И царь этот с окровавленным пальцем, подозрительным беспорядком в одежде и бегающим взором.
Замковая стража помрачнела.
Селиг явно был в ужасе. Похоже, до него постепенно дошло, как вся эта ситуация выглядит со стороны. И явно расклад был не в пользу властителя Шушана;
— Все было совсем не так! — засуетился он. — Это была игра… Всего лишь игра… Я просто искал ее сестру!..
И осекся, покрываясь бледностью — похоже, понял, что ляпнул нечто лишнее.
Замковая стража помрачнела еще больше.
Квентий страдальчески закатил глаза к потолку, а потом посмотрел на Лайне. Очень неприятно посмотрел, осуждающе и укоризненно. Лайне заморгала, втягивая голову в плечи — ей сделалось стыдно. Как бы ни был противен ей этот шемитский вельможа, но она вовсе не желала ему больших неприятностей, да к тому же за то, чего он, вполне возможно, вовсе и не собирался совершать. Надо было как-то спасать положение — и быстро, потому что местные стражники уже начали потихоньку окружать неудачливого гостя, намереваясь скрутить ему руки…
Селиг попытался сохранить остатки самообладания. Он исподлобья посмотрел на охранников Зиллаха.
— Прочь с дороги! Я Селиг, властитель Шушана. И не во власти царя Зиллаха чинить надо мной суд.
— Это решать владыке Зиллаху, — отрезал начальник замковой стражи, высокий горбоносый человек в кольчужных доспехах. — Мы проводим тебя к повелителю Асгалуна, ибо ты нарушил покой дочери великого короля Аквилонии.
Дочь Копана выступила вперед.
— Властитель Селиг не замышлял дурного. Он подарил мне красивое украшение. Я только-только ее в рот засунула, как он сразу кинулся ее вытаскивать. Поэтому я закричала.
— В рот? — переспросил начальник стражи, — пусть госпожа простит мне мою дерзость, но, клянусь Иштар, драгоценности существуют не для того, чтобы их есть.
Квентий опять возвел глаза к потолку и что-то пробормотал.
Лайне подчеркнуто обворожительно улыбнулась и протянула раскрытую ладошку с лежащим на ней золотым кругляшком.
— Видишь камешки? Они на винные ягоды похожи! Вот я и захотела попробовать — а вдруг вкусные?!!
* * *
— Что там за шум? — спросил Конан сварливо. Он только-только задремал, намереваясь как следует отдохнуть после полуденной трапезы — а тут вопли, беготня, грохот оружия. Квентий пожал плечами:
— Лайне развлекается.
— А-а…
Конан завозился, устраивая свое огромное тело поудобнее.
Вообще-то, он и не сомневался, что ничего серьезного не случилось. Голосочек своей младшенькой северянин признал сразу, и интонацию тоже распознал без труда. Злорадно-скандальная, очень громкая и рассчитанная исключительно на неподготовленную публику. Когда ей действительно больно или страшно, она вопит по другому. А чаще — вообще не кричит.
— Не зарвалась?
Прежде, чем ответить, Квентий какое-то время подумал. С сожалением покачал головой:
— Нет. В рамках. Просто корчит из себя тупую малолетку, но оговоренных условий сделки придерживается.
— Тогда — пусть развлекается. Лишь бы от казарм да конюшен подальше держалась…
Квентий не уходил. Стоял на пороге, смотрел странно, хмурился.
— Что-то еще?
Вместо ответа Квентий резко распахнул дверь. Выглянул в коридор. Пожал плечами, снова тщательно прикрыл тяжелые створки. Обернулся.
Конан смотрел на него со все возрастающим интересом.
— Стражники, — сказал Квентий тихо. — Они явились очень быстро. Караульное помещение на первом этаже, я проверял — они не могли так быстро успеть. Значит — или случайный патруль оказался неподалеку, или… Или где-то здесь, рядом, есть другая караулка, о которой не сообщают гостям. Зачем хозяину замка нужна дополнительная секретная караулка в гостевом крыле? А, может быть, даже и не одна?
— Вот именно — зачем?.. — Конан хмыкнул. — Что-то еще?
— Они были вооружены не для караула — для боя. Никаких украшений и парадных доспехов — все добротное, не новое, хорошо подогнанное. По два меча у каждого. Метательные ножи. Я не стал рассматривать слишком уж тщательно — это выглядело бы подозрительным, но могу поклясться Колесницей Огненноликого — это боевой отряд. И еще… Пожалуй, самое главное. Они — не шемиты, хотя и носят шемские кольчуги.
— Ну и что? Среди Драконов тоже аквилонцев немного. А у шемитов часто встречаются Вольные Отряды, состоящие из наемников. Обычное дело.
— Как скажешь, король. Но ответь, много ли среди Черных Драконов кхитайских воинов клана Ци-Гу?
Пауза была долгой.
— Ты не мог ошибиться? — спросил Конан наконец.
Квентий фыркнул.
— Кхитайца трудно спутать с зингарцем или офирцем. Может я уже не так молод, но пока еще Митра не лишил меня глаз. Я их видел. Вблизи. На них форма стражи асгалунского двора и на лицах кольчужная сетка, но я сумел разглядеть их лица. Это ци-гу, самые настоящие, — его передернуло. — Туда вошло четверо. Двое шемитов и двое кхитайцев. Потом я потрудился прогуляться по прекрасному дворцу царя Зиллаха. Походил по двору, заглянул на конюшню. И везде замечал кхитайцев, обряженных в шемский чешуйчатый доспех. Я насчитал дюжину ци-гу и кто знает — не ошибся ли я?
— Думаю, что нет, — буркнул Конан, — ци-гу могут существовать только по трое. Поэтому дюжина — вполне убедительное число.
Ци-гу были не просто непревзойденными воинами, умелыми борцами или искусными мечниками. Уникальность ци-гу заключалась в отказе рядового бойца от собственной личности. Благодаря специальному обучению и магии кхитайских колдунов, у ци-гу не было иных желаний и целей, кроме бездумного подчинения своему командиру.
Преданность их была безгранична и всеобъемлюща. Кроме священной особы командира, для рядового ци-гу словно бы и не существовало других людей. Сначала клан воспитывал воинов для собственных нужд, но потом кхитайские властители стали использовать ци-гу для личной охраны. И клан вынужден был уступить самодержцам.
Минуло немало зим, пока про уникальные способности ци-гу не прослышали на Закате Хайбории и раскосых воинов не стали нанимать короли стран, лежащих по другую сторону Карпатских гор. Собственно одного воина ци-гу нанять было невозможно, они не могли существовать по отдельности, как не могут по отдельности жить муравьи. Поэтому самое малое число воинов, которых можно было заполучить — три.
После заключения контракта путем таинственных и тщательно скрываемых кланом обрядов эта преданность временно переносилась на нового хозяина — и теперь уже ци-гу не признавали никого, кроме нового господина. Если он прикажет — они без малейших колебаний спустятся в преисподние Зандры. Говорили, что ци-гу не вполне люди, что кхитайские колдуны выращивают в их телах кладбищенских демонов тши-гаа, которые не страшатся смерти, ибо неподвластны ей.
Благодаря умению магов клана, эти демоны надежно спеленаты сетью мозговых излучений действующего хозяина ци-гу. И пока их повелитель жив — твари бездействуют и кхитайские воины напоминают обычных людей. Но когда господин погибает, ментальная связь распадается и свирепые демоны, внутри тел ци-гу получают свободу.
С этого момента ци-гу перестают быть людьми — они просто оболочка из плоти и костей, внутри которой бесчинствуют безжалостные демоны тши-гаа.
И тогда ци-гу умерщвляют все, что попадается на их пути.
Об этом слышали все, поэтому мало кому приходило в голову покушаться на господина ци-гу. Ведь если он погибнет — не уцелеет никто. Невозможно исподтишка убить господина и рассчитывать тихо удалиться. Демоны внутри раскосых воинов не успокоятся, пока земля вокруг них не превратится в выжженную пустыню. И ци-гу будут убивать, пока не падут сами.
То, что Квентий не досказал, было и так понятно любому, кто хоть раз видел воина ци-гу в действии — у двадцатки Драконов, окажись во время какой-нибудь заварушки они по разные стороны хотя бы с одним настоящим ци-гу, шансов не было.
Ни малейших.
* * *
Закарис открыл дверь конюшни и поморщился — еще одна королевская дочка. На этот раз — младшая. Царский брат замер, отступив в тень и надеясь, что девчонка его не заметит. Что она вообще тут делает? Где ее рабыни?
Нет, не то, чтобы Закарис не любил женщин. Он просто их не понимал.
Не понимал, зачем нужно постоянно хихикать и закатывать глаза, зачем придавать самым простым словам двусмысленную загадочность. Не понимал, зачем нужно так много лгать.
Особенно же не понимал он маленьких женщин. Тех, которые вроде бы еще дети, а вроде бы как бы уже и нет.
Детей Закарис любил. И отлично знал, чего от них ждать. Дети не врут. Во всяком случае — врут не так часто и зло. Детское вранье почти всегда беззлобно. С детьми вообще очень просто. Если бы с женщинами было так же легко…
Взять хотя бы эту Атенаис…
Такая милая вроде бы девочка… И — ни слова в простоте. А еще врала, что лошадей любит.
Когда она первый раз назвала Аорха лошадью — Закарис было подумал, что она просто путается в словах. Женщина, к тому же — еще совсем юная, что с нее возьмешь? Но во время прогулки выяснилось, что она действительно считает закарисовского жеребца кобылой. Только на том основании, что у него ресницы длинные и «очень милая морда».
Как вам это, а?!
Аорх всю оставшуюся дорогу шел, как в воду опущенный, словно и не знал, куда глаза спрятать от такого позора! И устал он невероятно — ездить эта юная госпожа предпочитала исключительно шагом, а от такого медленного и степенного вышагивания хороший боевой конь устает куда больше, чем от самого быстрого галопа. И в седле ведь держится совсем неплохо, вот ведь что самое-то обидное!
Еще сегодня утром Закарис думал, что подружиться с этими сестренками будет не так уж сложно, но теперь понимал, что еще одной подобной прогулки просто не выдержит. Бот и прятался, выжидая.
Кстати — где эти нерадивые наставницы? На месте Конана он бы давно уже отправил на серебряные рудники всех этих мерзавок, позволяющих ребенку шляться одному, где пи попадя.
И конюхи, как назло, куда-то запропастились, надо будет обязательно поставить охрану. А то ненароком забредет сюда выпивший лишку гость, как вот эта дочка северного варвара.
Ведь конюшня, в конце-то концов, не самое безопасное место для прогулок. Тут ведь не крестьянские клячи содержатся.
Кроме Аорха, здесь сейчас содержатся еще шесть боевых жеребцов. Но, конечно же, Аорх — самый роскошный. Равных ему не найти не только в асгалунских конюшнях…
Пока Закарис прятался в темном углу у входа, размышляя о том, куда же могли провалиться местные и приезжие слуги и рабы, вырвавшаяся из-под опеки девица неторопливо шла по проходу, ведя рукой по жердинам загородок и внимательно рассматривая лошадей.
То ли младшая действительно разбиралась в них чуть получше старшей сестрицы, то ли просто ее потрясла мощь огромного темно-серого закарьевского жеребца, но она замерла как раз напротив его стойла, запрокинув голову и восхищенно уставившись за загородку.
Постояв так какое-то время, она воровато огляделась, словно опасаясь — не видит ли ее кто. Но Закариса не заметила и успокоилась. А потом она сделала то, от чего у ко всему, казалось бы, привыкшего за свою жизнь военачальника волосы встали дыбом, а сердце рухнуло куда-то вниз.
Она раздвинула две жердины и ловко скользнула внутрь стойла…
* * *
Закарис не заорал только потому, что, даже находясь в крайней степени ужаса, отчетливо понимал — лошадей пугать нельзя. Ни в коем случае. Даже боевых.
Тем более боевых…
Он пролетел отделяющее от стойла расстояние единым махом, буквально на цыпочках. Стремительно — но почти бесшумно. Закарис все время с замиранием сердца ожидал услышать глухой удар и короткий вскрик, означавшие, что уже опоздал. Может быть, даже и без вскрика — Аорх огромен, а много ли этой крохе надо?..
Оказалось — много.
Она стояла у правой передней ноги, держалась левой рукой за стремя, а правой пыталась достать уздечку. Она собиралась на него залезть!
Росту в ней было всего ничего, а Аорх — зверюга крупный, она до холки то не могла дотянуться, даже на цыпочки встав. Несчастный Аорх хрипел, вращал выпученными глазами и изо всех своих сил затруднял ей эту задачу, задирая голову вверх. Но почему-то не спешил оприходовать нахалку по затылку мощным копытом.
Более того — в вытаращенных глазах коня плескался беспомощный ужас и какая-то совсем уж непонятная обреченность. Он даже слегка присел на задних ногах, словно испуганный жеребенок.
— Иди сюда! — прошипел Закарис. Он не помнил, как ее зовут, эту младшенькую, а так и рвавшиеся с языка крепкие словечки предпочел благоразумно опустить. — Только медленно.
Она обернулась, вздрогнув, и на какой-то ужасный миг ему показалось, что она сейчас начнет спорить — слишком уж характерное выражение было написано на ее недовольном личике. Он хорошо знал такие выражения. Они обычно предвещали сильную нагрузку на уши в виде скандальных воплей «ХОЧУ!!!». И даже внутренне сжался, готовясь прыгнуть вперед, проламывая хлипкую загородку, и выволочь ее оттуда. Сразу же, как только испустит она первый свой вопль, а хорошо обученный боевой конь отпрыгнет назад и встанет на дыбы, метя копытом ей…
Но его ждала очередная неожиданность — вредная девчонка вопить не стала. По ее лицу словно прошла тень, она поморщилась обиженно и вздохнула, но этим выражения своего недовольства и ограничила. Отпустила стремя, мимоходом как-то очень привычно проведя ладошкой по серой шкуре — Аорх еще больше глаза выкатил, смотря на хозяина с немой мольбой, — и нехотя шагнула вперед, протягивая Закарису руку.
Одним движением Закарис выдернул девчонку из стойла. Аорх фыркнул и шумно вздохнул. И шемит мог бы поклясться, что жеребец вздохнул с явственным облегчением.
— Славный конь, — раздался из-за спины тонкий голосочек. — Для боя обученный, да?
Хорошо, хотя бы «милой лошадкой» не называет. Закарис обернулся.
— Аорх мог тебя убить.
— Не-а! — Она помотала головой. — Он же умный. И добрый. Просто хорошо обученный, а это — другое. Этот конь принадлежит тебе?
Закарис кивнул. Страх постепенно отпускал. Что ж. Иштар сегодня милостива к своему слуге. Подумать только, что началось бы в Асгалуне, если бы дочь великого короля Аквилонии пала бы под копытами шемского жеребца. Гнедая кобыла Хьяма по кличке Бестия неслышно подошла к самой загородке и теперь пыталась цапнуть Закариса за то, до чего получалось дотянуться. Пока дотянуться у нее получалось только до края царского конаса — пурпурного плаща, который носят властители шемских городов. Странно, но на стоящую в пределах ее полной досягаемости девчонку она совершенно не обращалавнимания.
Лайне мимоходом погладила Бестию по оскаленной морде и вздохнула, снова глядя через хлипкую загородку на Аорха.
— У отца тоже есть боевой конь. Он черный. Вороной. — В голосе ее неожиданно прорезались тоскливые нотки. — А мне даже старую глупую Салму — и ту не подарили.
— У тебя совсем нет своей лошади?
Девчонка явно смутилась, пожала узкими плечиками, глянула виновато.
— Есть Карфор. Он хороший, но уже немолодой…
Бестия издевательски фыркнула и помотала головой. Девчонка резко развернулась, глаза ее сузились.
— Он — хороший… — повторила она с. нажимом, глядя Бестии прямо глаза в глаза. И Бестия, сверкнув белками выкаченных глаз, шарахнулась назад. И это — Хьяма, которую специально обстреливали стрелами с затупленными наконечниками, чтобы не боялась ударов. Вообще-то для боя использовались только жеребцы, кобылы же чаше всего запрягались в колесницы. Но Хьяма сызмальства имела такой необузданный норов, что Закарис решил рискнуть и обучить кобылу. Как потом выяснилось — не прогадал… Бестия без колебаний шла грудью на строй кофийских пехотинцев. Любой, кто становился на ее пути, воспринимался как враг.
Закарис посмотрел на девчонку по-новому. С интересом.
— Если ты так уж любишь лошадей, моя госпожа, то можешь пойти на обычную конюшню. Рабы проводят тебя. Там содержатся лошади для выезда. А здесь место для боевых коней — тех, что с головы до копыт покрыты кольчужными доспехами, тех — кто давит презренных зуагиров и таранит вражеский строй. Тут не место для маленьких аквилонских девочек.
— А! — Она презрительно махнула рукой. — Там неинтересно! Вот это — настоящие кони…
И Бестия поддержала ее высказывание ржанием — но, на всякий случай, из самой глубины стойла.
Склонив голову на бок, шемит смотрел на девчонку. И неожиданно для самого себя спросил:
— Как твое имя?
* * *
— Давай, Врам, давай! Жми! Бей, Колон! Врам, на сдавай! Колон, жми! Ногой его, ногой! Зубами!!! Колон! Врам! Пни! Жми! Дави! Бей!..
Два полуголых борца топтались на окруженном вопящими зрителями пятачке, стискивая потные тела друг друга огромными мускулистыми руками.
Состязания давно уже перешли в ту стадию, когда подогретые обильными закусками и молодым вином зрители распаляются не меньше самих участников. Им становится все труднее оставаться простыми созерцателями, и вот уже вспыхивают то тут, то там па вытоптанном пятачке посреди двора короткие поединки.
Хорошо еще, что сейчас шли поединки борцовские, без использования благородной стали, ведь большинство шемской знати считает этот вид соревнований «черным», недостойным для человека благородных кровей, что несколько охлаждает их пыл.
А пока шли состязания меченосцев, двое раскрасневшихся юнцов успели-таки отличиться, с воплями прорвавшись в круг и бросив вызов двум разным победителям.
Первый в результате огреб легкую контузить от одного из Драконов, второму — повезло меньше.
Меч противника, огромного уроженца Ванахейма слегка коснулся его левой конечности, и теперь опытный кофийский костоправ пытался облегчить страдания несчастного, по собственной глупости потерявшего кисть руки.
Подремать Конану не удалось. И вовсе не потому, что прямо над ухом постоянно орали, а меньше чем в десятке шагов надсадно всхрапывали противники и раздавался лязг стали.
Просто у шемских властителей во дворцах были жутко неудобные очень низкие кресла. Что, впрочем, неудивительно — средний шемский мужчина едва доходил до плеча северному гиганту.
Во внутренний двор — три высоких лестничных пролета и длинный коридор гостевого крыла — Конана, конечно же, доставили в паланкине.
Это почему-то уже почти не вызвало раздражения — то ли привыкать потихоньку начал, то ли появившаяся настороженность не позволяла отвлекаться на подобные мелочи.
Хуже было другое — по прибытии покинуть неудобное кресло Конану не позволили. Он-то рассчитывал занять другое кресло. Более удобное. Или хотя бы скамейку с ненавистной подушкой, как уже было в пиршественном зале. Скамейка та, по крайней мере, была вполне нормальной высоты, и позволяла выпрямить ноги.
Потные рабы проволокли носилки — вместе с восседающем на них Конаном — по всему двору и водрузили на расположенную на специальную подставку. После чего проворно откинули передние занавеси, закрепив их на решетчатой крыше и тем самым превратили закрытую коробку паланкина в некое подобие ложи.
Ноги Конану заботливо укутали теплой овечьей шкурой, после чего варвар окончательно затосковал, поняв, что выпрямить их ему сегодня вечером, похоже не удастся. От Конана явно ожидали, что смотреть увлекательнейшее действо он будет, не вставая.
Конан осмотрелся. Что ж, по крайней мере, его разместили не в самом худшем месте.
Справа, на невысоком резном троне, испещренном клинописными знаками, восседал пелиштийский царь Зиллах. Поймав взгляд Конана он в почтительном жесте коснулся пальцами лба и слегка поклонился, спрятав улыбку в курчавой длинной бороде.
Шемский властитель был облачен, как и все его соотечественники в рубашку с короткими рукавами — ханди. Такую же можно было увидеть и на пастухе в Дан-Маркахе и на знатном нобиле из Газы.
Мужская одежда шемитов не отличалась разнообразием. Разве что ханди властителя доходило ему до лодыжек, а рубашка крестьянина едва достигала колен. Ну еще богатый шемит мог позволить себе пустить пурпурную бахрому по низу и перевязь из шерсти.
Впрочем этим сходство и ограничивалось, потому что только шемский царь имел привилегию носить несколько одежд, надетых друг на друга. И сейчас на царском ханди был надет плащ из белоснежных шкурок ягнят, поверх которого был еще один из тонкой шерсти, окрашенной пурпуром. Киммериец никогда не понимал что за радость напяливать один плащ на другой, но шемиты, по-видимому, имели на этот счет иное мнение.
На голове Зиллаха красовался кидарис из тонкого белого войлока, украшенного золотыми пластинками, символизирующими могущество Иштар. На каждой руке царя было по два браслета: на запястье и выше локтя. Ноги повелителя Асгалуна были обуты в сандалии с закрытыми задниками, на светлой коже которых вытиснены изображения ключей Бела.
Сзади стояли шестеро охранников. Острый взгляд варвара мгновенно определил, что четверо из них обыкновенные шемские воины — невысокие, коренастые, чернобородые, в бронзовом чешуйчатом доспехе, доходящим до лодыжек, и шлемах с подвесками, закрывающими затылок и боковые части головы. В руках круглые щиты, короткие копья с широким наконечником, на поясе мечи с лезвием в виде листа кустарника хум-м. Двое из них держали в руках небольшие луки. Словом ничего необычного.
А вот двое других показались Конану куда интереснее. И он постарался приглядеться к ним повнимательнее. Не в упор, конечно, пригляделся, краем глаза, стараясь даже головы в их сторону не поворачивать.
Конечно, если бы не слова Квентия, сам Конан вряд ли заподозрил бы в этих стражниках ци-гу — ни тебе ритуальных черно — желтых многослойных одежд, ни клановой раскраски на лицах, ни даже традиционно выставляемых на показ длинных кос со сплетенными в них свинцовыми шариками или даже стальными лезвиями.
Косы, даже если они и есть, спрятаны за подвесками шлемов.
Пожалуй единственное, что бросалось в глаза — это небольшой рост стражников. Уж на что шемиты не отличались богатырским сложением, но эти были еще ниже. И может быть чуток поизящнее, потоньше в кости.
Понаблюдав за ними некоторое время киммериец понял, что даже не будь слов Квентия, он все равно бы обратил на них внимание.
Слишком уж отличалось их поведение от остальных.
Они стояли совершенно неподвижно, словно две статуи, поставленные по бокам трона Зиллаха. Их узкие, щелковидные глаза казались вырезанными на лоснящейся коже лица. Веки не дрожали, зрачки не двигались. Взгляд был устремлен в какую-то немыслимую даль.
Слухи утверждали, что именно такая каменная неподвижность и отсутствие конкретного объекта сосредоточения для глаза позволяет ци-гу видеть не что-то одно, а сразу все вокруг — даже то, что происходит у них за спиной.
Конан не был уверен, что слухи не преувеличивают, но знал, что по той или ином причине пока еще никому не удавалось застать ци-гу врасплох, подкравшись к ним с тыла. Своих Драконов, стоящих позади паланкина, Конан видеть не мог, и ему оставалось только надеяться, что они выглядят хотя бы вполовину так же безупречно, как личные охранники Зиллаха…
* * *
— Мой король, тебе лучше проснуться и склонить сюда свое королевское ухо. Иначе завтра, может статься, тебе уже нечего будет склонять.
Квентий протиснулся откуда-то сзади и теперь присел на каменную ступеньку чуть ниже паланкина. Лицо гвардейца выражало презрительную скуку. Ни дать ни взять — утомившийся придворный которому дозволили сесть поблизости от короля.
Впрочем, не исключено, что старый владыка просто дремлет и не замечает, что творится вокруг. Квентий поерзал, устраиваясь поудобнее. На борцов аквилонец поглядывал с ленивым неодобрением. На Конана же не смотрел вообще, только морщился, а подергивающиеся при его шепоте губы издалека вполне могли сойти за гримасу недовольства от происходящего на арене. Конан внутренне напрягся, еще больше уйдя в кресло и опустив голову чуть ли не ниже коленей.
— Срочное сообщение от конфидентов Гленнора. Ты был прав — нобили Шушана опять затевают свару. Они собираются убить царя Зиллаха — завтра, во время торжественной церемонии. Прямо на площади.
Сердце оборвалось, пропустив пару ударов. Значит, не зря был этот ознобный жар по позвоночнику — не разучился еще определять надвигающуюся опасность коронованный выходец из дикой Киммерии.
— Отродья Нергала! — выдохнул Конан почти беззвучно, представив залитый кровью и заваленный обрубками тел торговый город Асгалун. Бывший торговый город, если намеченное убийство завтра действительно произойдет. Потому что десяток пошедших вразнос после смерти хозяина ци-гу — это не просто страшно. Об этом и через десятки зим будут рассказывать жуткие легенды долгими зимними вечерами своим правнукам — те, кто выживет. А таких будет немного.
После смерти Зиллаха раскосые воины начинают уничтожать все, что попадается на их пути, не разбирая кто враг, а кто друг. Да и какие друзья могут быть у вырвавшихся на свободу кладбищенских демонов тши-гаа? Ци-гу невозможно отвлечь или образумить. Когда разрывается магическая связь между ними и их господином, ци-гу перестают быть людьми. Они, словно приспешники Нергала идут по пути усеянном мертвыми телами до тех пор, пока не падут сами. Но в рукопашном бою кхитайцев победить было невозможно. Обычно их расстреливали из луков или арбалетов. Другого способа остановить ци-гу не было.
Квентий еле заметно кивнул головой, продолжая презрительно морщиться.
— Войска дражайшего царя Селига в дневном переходе от столицы Пелиштии. Завтра с четвертым послеполуночным колоколом они тронутся в путь. Внешне все обставлено так, что это личная гвардия властителя Селига, которая по этикету должна принять участие в церемонии. Но на самом деле это не гвардейцы, это отборные головорезы, наемники из Вольных Отрядов и пара десятков перебежчиков-зуагиров, которые не преминут перерезать глотки своим заклятым врагам из Асгалуна.
Ловко.
Эти негодяи будут тут к вечеру. Хорошо еще, что шемиты не в ладах с морской стихией, потому что с моря Асгалун наиболее уязвим.
К вечеру.
Когда в городе уже почти не останется живых, а израненные и уставшие ци-гу сделаются вполне доступной добычей. Те из них, которые к тому времени уцелеют и не будут убиты. К приходу шушанских «освободителей» в Асгалуне не останется боеспособных воинов и действующей власти — об этом ци-гу позаботятся в первую очередь. А чудом выжившие жители на руках будут носить любое войско, избавившее их от подобного кошмара…
— Возможно, они узнают о трагедии еще днем, от беженцев. И будут очень торопиться. Но все равно опоздают…
— Ловко.
— Соседи не смогут возразить — он не захватчик, а освободитель. И, к тому же — шушанец не против объединения Шема под властью достойного правителя, о чем Селиг объявит, сразу же, завтра вечером. И немедленно разошлет гонцов — думаю, письма уже готовы. И по всему выходит, что царь Шушана не захватчик, а — освободитель, и готов передать власть в руки нового законного владыки…
А вот это может и сработать. Человек, захвативший трон и тут же во всеуслышание от него отказавшийся, вызывает невольное уважение. Черни такое понравится. Да что там черни! Даже самые знатные купеческие семейства проглотят — и не подавятся.
Не просто может сработать — сработает обязательно.
— Конан, проснись! Надо что-то делать!..
Селиг Первый, Верховный Владыка всего Шема… Столица Пелиштии Асгалун и Имперский город Шушун издавна соперничали между собой за право стать первым полисом Шема. Это велось еще со времен восстания против Кофа, когда Шем распался на независимые города-государства.
И с тех пор не одно поколение царей Пелиштии и Шушана грезили о новом объединенном Шеме, и каждый из них считал, что именно его город достоин стать столицей и именно его династия должна править всей страной.
Вечный спор западной Пелиштии и восточного Шушуна.
Конан стал обдумывать: а выгодно ли это Аквилонии? Есть ли разница какой чернобородый, горбоносый правитель будет сидеть на шемском троне?.
Может этот Селиг не такая уж и плохая кандидатура… Вчера этот молодчик весь вечер увивался вокруг его старшей дочери. Может быть не вмешиваться, оставить так как есть? Пусть все идет своим чередом? Селиг захватывает власть, а потом через пяток зим он станет неплохим женихом для Атенаис? Конечно, шемиты имеют много жен, но в чем здесь их отличие от добрых аквилонцев?
— Как убьют царя Зиллаха?
— Лучник должен будет поразить цель с плоской крыши башни-зиккурата. Одной из тех, что окружают площадь.
Конан понял почему заговорщики решили использовать лук, а не арбалет. Стрела из лука и бьет дальше и поражает мишень точнее. Шемские многоярусные башни-зиккураты достаточно высоки, и чтобы точно попасть в цель нужно иметь твердую руку и верный глаз.
Кроме того лучник сможет выпустить десяток стрел за то время, пока арбалетчик перезаряжает свое оружие. Если первый выстрел будет неудачным у лучника будет шанс на вторую попытку.
— Они рискуют, — пробормотал Конан, — может подняться ветер. С такого расстояния малейшего движения воздуха хватит, чтобы отклонить стрелу.
— Негодяи используют не простые стрелы. Доносчики уверены, что наконечники будут увенчаны чем-то вроде «драконьего языка» или «черного веера», чтобы разить наверняка…
— Тогда понятно, — буркнул киммериец.
Мятежники просчитали все.
«Драконьим языком» назывались стрелы, наконечники которых делались из тарайо — редкого минерала из Дарфара. От удара этот острый, слоистый камень разлетался на множество мелких осколков, которые причиняли жертве дополнительные страдания. Тарайо встречался крайне редко и поэтому не использовался в военных целях, но вот для таких грязных делишек не было лучше средства. «Черный веер» добавлял каждому осколку еще и пару капель мгновенно действующего яда хорайского огнезуба.
Предусмотрительно.
Даже, пожалуй, слишком. Но кто сказал, что крайняя предусмотрительность — это плохо?.. Молод, решителен, предусмотрителен и умен — вон какую авантюру задумал и уже практически провернул! Если, конечно, сумеет сам уцелеть в завтрашней бойне…
— Как Селиг думает спастись в этой передряге? Ведь ци-гу не поглядят, что он царь Шушуна…
— Все продумано — его там не будет. Сегодня Селиг примет участие в состязаниях и получит легкое ранение — несерьезное, но довольно болезненное. Завтра не самое главное торжество, и его присутствие не обязательно. Тебе, кстати, тоже будет предложено остаться в замке…
О?! А это уже интересно. У молодого честолюбца, похоже, далеко идущие планы. Любопытно будет ознакомиться. Ведь в игру всегда куда интереснее играть вдвоем… особенно, если твой партнер пребывает в приятном заблуждении, что он — единственный.
Нет, с какой стороны ни посмотри — будущее с Селигом в роли повелителя Шема кажется не таким уж и мрачным. Да, конечно, мошенник горяч и норовист, но тут бедолагу ожидает большой сюрприз, поскольку правители сопредельных стран тоже не высохшие бурдюки. К тому же его горячность проистекает от молодости. С возрастом шемит образумится. Особенно, если ему подобрать подходящую жену… со всех точек зрения подходящую.
Столы во дворе были поставлены, по кругу, вокруг импровизированной арены, да к тому же на возвышении. И потому, чтобы увидеть Селига, Конану не надо было даже головы поворачивать.
Царь Шушуна был недурен собой. Конечно невысок, коренаст, носит длинные волосы и бороду, умащенные благовониями как и все шемиты.
Конан поморщился. Ему не по душе были мужчины, которые придавали значение собственной внешности большее, чем ратному делу. Но в конце концов не всем же быть грубыми варварами! Рабыня рассказала, что этот молодчик поутру провел немало времени в обществе Лайне. Что ж это говорит о его терпении и умении владеть собой. Все бы ничего…
Вот только…
Асгалун.
Конан засопел, пытаясь устроиться в кресле поудобнее. Пустяки, не обратят внимания или примут за стариковское кряхтение. Если бы еще не так сильно болели все время затекающие ноги…
Все, кто сейчас находится в этом дворе, к завтрашнему вечеру будут обитать на Серых Равнинах. Все эти веселые ребята, которые сейчас смеются, поздравляют друг дружку с победой, пьют вино и подмигивают рабыням. Царь Пелиштии Зиллах, который что-то говорит своей наложнице. Сидящий с ним рядом Закарис, суровый и мрачный даже сейчас, при общем веселье.
Воины всегда умирают. И простые люди тоже гибнут. Так было, есть и будет. Митра каждому отпускает свой срок и не ему, киммерийскому варвару препятствовать замыслам небожителей. В конце концов объединение Шема под властью одного повелителя положит конец этим стычкам — независимо от того, кто именно сядет на трон.
Да, но захочешь ли ты отдать свою дочь в жены человеку, который пожертвовал целым городом ради удовлетворения собственной жажды власти?..
* * *
Зрители взорвались восторженными воплями — один из борцов сумел сбить противника с ног и теперь уселся на него верхом так, что тот не мог вывернуться и вынужден был признать поражение. Осыпаемые солеными насмешками и сами зубоскаля в ответ, молодые воины отошли в дальний угол двора, куда уже спешили рабы с мокрыми холстинами и чистой одеждой. Конан сделал вид, что закашлялся, и прикрыл рот рукой — хотя шум стоял такой, что можно было бы вполне обойтись и без этих ухищрений. Говорить из-за шума ему пришлось почти в полный голос, но ждать, когда все слегка утихомирится, он не хотел.
Решение было принято и действовать следовало быстро.
— Поговори с Закарисом. Скажи, что Конан просит его и его брата… так и скажи — его брата, — обязательно придти в мои покои. Скажи, сделать это нужно тайно. Они могут разгневаться, что кто-то заставляет их прятаться в собственном дворце. Но пусть думают, что это очередная старческая причуда выжившего из ума короля. Кстати, ты принес мой меч?
Квентий склонил голову.
— Прости, мой господин. Но в замок запрещено проносить оружие. За этим строго следит местная стража и мне не удалось совершить задуманное.
— Ладно. Это — тоже вечером. А теперь пораскинь мозгами — как нам половчее выпутаться из этой ситуации. К несчастью я взял с собой дочерей и должен позаботиться об их безопасности. Будь мы с тобой вдвоем или с нашими гвардейцами, мы могли бы славно поразмяться и показать кое-кому нуждается ли Конан в подушках и вареной пище. Но когда заговор угрожает жизни моих дочерей, я должен быть осторожен, как бы мне ни хотелось, клянусь Кромом, помахать мечом. Так что к тому времени, когда мы вчетвером встретимся, у нас с тобой должны быть не только доказательства заговора, но и четкий план. А лучше — два плана.
Квентий кивнул, уже почти не скрываясь, оскалился в радостной улыбке и скользнул куда-то за спину Конана. Конан остался сидеть, опираясь локтями на задранные колени, сцепив руки в замок и уткнувшись в него подбородком. Поверх сцепленных пальцев киммериец разглядывал гостей и хозяев замка, прикидывая, кому из них можно доверять.
Пока он еще не был точно уверен в том, как именно справятся они завтра с подкинутой им задачкой, но сомнений в том, что так или иначе, но они таки справятся — таких сомнений у него не было.
Ну, почти не было.
* * *
Просто схватить Селига и попытаться припереть к стенке — не выход. Негодяй властитель самодержавного полиса и гость владыки Зиллаха, и особа его неприкосновенна. И хорош же будет король Аквилонии, затеяв свару в чужом дворце. Это все-таки не в придорожной таверне крушить головы собутыльников. Ладно, допустим, эту мелкую неприятность можно обойти и постараться не поднимать лишнего шума.
Но дальше то что? Против шемита нет никаких доказательств. И останется просто потихоньку свернуть ему шею? Чем же это злодеяние будет лучше того, что замыслил Селиг?
Итак, что же остается? Единственный шанс, хотя и весьма хилый — захватить лучника живым и доказать причастность к заговору шушанской знати. Вряд ли это окажется слишком просто — Селиг не такой глупец, чтобы посылать на такое дело своего человека. Наверняка это будет какой-нибудь вольный стрелок, которому хорошо заплатили. Но другого выхода все равно нет. Лучник — единственная зацепка.
Кроме того, это не позволит совершиться задуманному убийству…
Если бы дело происходило в Тарантии, то Конан распорядился бы расставить лучников на крышах окружающих площадь строений. Своих лучников, каждому из которых полностью доверяешь. Но здесь таких нет. А среди Черных Драконов метких стрелков нет. С луком и арбалетом они, само собой, справятся — и не такому обучены, но одно дело гвардеец, умеющий натягивать тетиву, а совсем другое опытный стрелок, способный сбить летящую цикаду. И кроме того, странно было бы в чужом государстве, в котором назревает переворот, ослаблять собственный тыл, отослав личную стражу разгуливать по крышам.
Что же остается? Сколотить группы по трое и расставить их дежурить на крышах? Если перемешать между собой асгалунских стражников и вольных стрелков, то о предательстве, пожалуй, можно будет позабыть. Эти недолюбливающие друг друга головорезы никогда не сумеют сговориться между собой. А предположить, что в одну тройку попадут сразу трое шушанских лазутчиков, значит расписаться в чрезмерной подозрительности.
Конан усмехнулся. План, конечно, не из самых выдающихся, но почему бы и нет?
Только этих молодчиков нужно расставить по постам как можно раньше, чтобы пресечь любую возможность покушения. Теперь самое главное убедить шемитов в целесообразности этих действий. Ведь гордые шемские царьки могут запросто не поверить аквилонскому владыке или списать его тревожность на пресловутый преклонный возраст.
Но вряд ли стрелок будет один. Селиг не настолько глуп, чтобы не подстраховаться.
Значит, лучников будет несколько. Как минимум трое. И еще кто-то, кто должен позаботиться о самих стрелках потом, когда выполнят они свое дело и станут не нужны. Значит — еще трое. Хотя — нет, так можно было бы продолжать цепочку до бесконечности. Селиг наверняка придумал что-то более простое и эффективное…
Сквозь поднятую над ареной пыль в неверном оранжевом свете факелов Конан рассматривал своего молодого противника, который радостно смеялся чему — то и пока еще не догадывался, насколько опытного и опасного врага себе заимел. Что же такое ты придумал для своих стрелков, мой юный друг? Ты заранее поднесешь им кубок с медленно действующей отравой, убивающей не сразу? Нет, вряд ли. Такое средство не слишком надежно, за сутки многое может случиться… Так что же ты задумал?
Почему-то Конану казалось, что понять ход мыслей Селига очень важно. Старый король сморгнул, потер слезящиеся от дыма и напряжения глаза, вглядываясь пристальнее.
И внезапно его осенило.
Справа от молодого владыки Шушана сидел один из приближенных, некто Рахам, молочный брат Селига и его правая рука. Чересчур яркие одежды и обилие браслетов на запястьях выдавало в нем прожигателя жизни. Малый громко хохотал, часто прикладывался к кубку с вином и совершенно не походил на человека, способного ловко орудовать мечом, а тем более взвести механизм арбалета. Поэтому киммериец скользнул по нему взглядом и посмотрел в другую сторону.
Слева от Селига сидела некая смутная тень, на которую почему-то очень не хотелось смотреть. Просто таки до рези в глазах, до тягучей боли в затылке, до подступающей к самому горлу тошноты, — не хотелось.
Конан сузил глаза, смотря теперь точно на Селига, а пространство вокруг него захватывая боковым зрением — так ночные путники смотрят на слабые небесные звезды, почти неразличимые в упор.
Уловка сработала — теперь варвар видел царского соседа вполне отчетливо. И увиденное ему не нравилось.
Сидящий по левую руку от Селига был несомненно стигийцем. Что само по себе было довольно странно — в Шеме не жаловали выходцев из этого колдовской страны.
Бритый череп, с татуировкой на темени, худые руки, испещренные замысловатыми рисунками и неподвижный змеиный взгляд убедили Конана, что перед ним боевой стигийский маг. Причем высокой., степени посвящения, потому как умеет отводить глаза окружающим. Собственно этим и объяснялось то, что в упор его фигуру разглядеть было почти невозможно.
Конан хмыкнул. Провести мага из вражеской страны во дворец короля чужого полиса было само по себе вопиющим поступком. И уж всяко не свидетельствовало о добрых намерениях повелителя Шушуна.
Интересно, почему Абудах, придворный прорицатель царя Зиллаха, не распознал чужака и не выставил его за ворота с позором? Впрочем — Абудах стар, очень стар, а подготовка к «Кануну Единства» — дело тяжелое, последние дни колдун почти не выходит из своих покоев, мог просто и не заметить…
Теперь ясно, какая судьба ожидает незадачливых арбалетчиков — стоит сотворить стигийское заклинание, которое носит название Поцелуй Сета, и, спустив тетиву, стрелок преспокойненько испускает и собственный дух. Чисто и просто. И никаких свидетелей.
Ну, это мы еще посмотрим…
Абудах, хотя и стар, но маг не из последних. Да и характер у него вряд ли За последние годы изменился в лучшую сторону. Если колдуна вовремя предупредить — стигийцу несдобровать. Надо будет сказать Квентию, что присутствие Абудаха на тайной встрече тоже необходимо. Впрочем, Закарис хоть и простоват, но не настолько же, чтобы вообразить, будто его приглашают в покои Конана потому, что старому королю потребовалась компания, чтобы выпить кубок-другой перед сном.
* * *
Есть еще одна проблема, которую необходимо решить немедленно.
Дочери. Его дочери.
Киммериец поискал глазами своих девчонок, которые упросили отца взять их с собой — посмотреть состязания.
Вообще-то, Конан был против, чтобы брать их на эти чисто мужские игрища. Но по шемитским обычаям женщинам и детям дозволялось присутствовать на празднествах, хотя они и должны были находиться в специально отведенном месте, за сетчатыми занавесями. Шемиты считали, что Иштар разгневается, если женщины будут восседать рядом с воинами. Именно поэтому, к удивлению Конана, шемских мертвецов хоронили исключительно мужчины. Женщины же должны были оплакивать удалившихся на Серые Равнины, не выходя со своей половины жилища.
Конечно властитель Аквилонии мог настоять на том, чтобы дочери сидели с ним. В конце концов он приносит жертвы Крому и Митре, а не Иштар, Адонису и лукавому Белу. Но зачем нарушать чужие устои и оскорблять хозяев, которые оказывают ему почет и уважение.
Завтра с утра, еще до рассвета, девчонок нужно будет отправить в Дан-Хафал, селение неподалеку от Асгалуна. Там явно будет безопаснее.
Попросить у царя Зиллаха эскорт из меченосцев, добавить парочку собственных гвардейцев — и отправить. Конечно, мы надеемся, что Кром не даст свершиться злодеянию, но мало ли как тут все может обернуться… Нужно кликнуть Квентия, пусть распорядится и рабы начинают собирать вещи уже сейчас. Кстати, где же он?
Конан обвел взглядом двор и обнаружил главу своей Малой стражи — тот как раз заканчивал что-то нашептывать Закарису, почтительно склонившись к уху шемита.
Вот гвардеец договорил, поклонился и выпрямил спину, бросив быстрый взгляд в сторону Конана. Закарис повернул голову в ту же сторону и встретился с Конаном взглядом и утвердительно кивнул.
Брови его при этом были слегка приподняты, выражение лица — задумчивым. Королю Аквилонии на какой-то миг показалось, что в глазах военачальника отразилась удивленная радость и даже странное облегчение, но в следующее мгновение тот уже отвернулся.
А тут еще и объявили новый поединок. На этот раз — на мечах. Услышав имена заявленных противников, Конан насторожился и на какое-то время забыл про Закариса и Квентия.
Потому что в следующем поединке биться должны были Селиг и Рахам.
А когда северянин увидел, чем именно Рахам вооружен, то с трудом подавил удивленный возглас.
* * *
Рахам вышел на арену первым, и теперь стоял, явно рисуясь и слегка покачиваясь. То ли был он действительно сильно пьян, то ли умело притворялся. Селиг задерживался, и пока что восторженные вопли доставались одному Рахаму. Тот принимал их с удовольствием, раскланиваясь в разные стороны, сверкая бронзовым чешуйчатым доспехом и опираясь на рукоятку поставленной перед собой секиры. Конан смотрел на эту секиру, не отрываясь.
Когда-то ему доводилось владеть таким оружием — Секирой Варуны и Конан хорошо запомнил, насколько смертоносным может быть ее удар.
Такое оружие в Шеме — вещь довольно необычная. Секира в ходу в Вендии и на Севере Хайбории. Здесь же предпочитают слегка изогнутые мечи, иногда дополняя их трезубым кинжалом для левой руки.
Вопли между тем усилились — на арену выбрался Селиг. Двое слуг тащили за ним огромные ножны — похоже, молодой король Шушана на этот раз решил выступить с большим двудвуручником. Не самый удачный выбор при столь невысоком росте и не слишком мощном телосложении.
Двуручники и так-то не отличаются скромностью размеров, а этот, судя по длине ножен, вообще был гигантом — длиной шага в три, и не мелких шага.
Если такой поставить вертикально — он наверняка окажется выше своего владельца. И тяжелый наверняка, не зря же двое слуг понадобилось.
В Селиге же как-то совсем не угадывается мощи, необходимой для свободного и умелого обращения с такой убийственно тяжелой штукой. К тому же — против секиры.
Рахам тем временем вскинул руку, приветствуя соперника и побратима. Смертоносная плоскость серпообразного лезвия чуть шевельнулась, и в свете факелов темными гранями четко выделились руны клейма.
Конан нахмурился.
Он слишком хорошо знал — и это клеймо, и то, на что способно помеченное им оружие.
Время словно замедлилось, гул голосов отдалился. Селиговский двуручник против такой секиры — что ореховый прутик против топора дровосека. Вплетенное во время ковки в остывающий металл заклинание любую сталь разрежет, словно легкую ткань. И даже зарубки на лезвии не останется. Такое оружие — слишком большая ценность для того, кто собрался просто немного поразмяться… Из этого следует три возможных вывода.
Возможно — Селиг просто-напросто глуп и не понимает мощи оружия противника. Или же это он сам постарался вооружить Рахама как можно убедительнее для исполнения намеченного фарса — и перестарался. Либо же заговорщик все отлично знает, просто планы поменялись с момента доклада гленноровского шпиона.
Третий вариант был самым неприятным — в этой игре есть еще и какой-то другой игрок. И секира — это его ход. Может быть даже — не первый, а просто первый замеченный… Конан напрягся, пытаясь заранее подготовиться к любой неожиданности. Из этого креслица чертовски неудобно быстро вскакивать. Но попытаться придется, если Митра не будет к ним милостив.
Межу тем Селиг раскланялся со зрителями, отсалютовал владыке Зиллаху и, взявшись обеими руками, медленно обнажил огромный меч. Перехватив поудобнее он поднял его над головой.
Зрители стихли, приветственные вопли превратились в недоуменный ропот. Кто-то робко хихикнул, за ним следом рассмеялся кто-то еще, уже увереннее. А потом уже и все разразились громовым восторженным хохотом. Конан расслабился, пряча за сплетенными пальцами улыбку.
Селиг задумал потеху, и она удалась.
Вариант второй, не самый плохой из имевшихся, к тому же — с неожиданным дополнением. Владыка Шушана вовсе не был глуп и отлично знал, чем именно вооружает побратима. И этот абсолютно неподходящий по размеру огромный двуручник тоже выбрал он совершенно не случайно. Да что там — выбрал?! Ни о каком простом выборе тут и речи быть не может! Этот меч наверняка был специально изготовлен умелыми мастерами своего дела — и изготовлен именно для сегодняшнего вечера. Только вот искусные мастера эти вовсе не были кузнецами.
Потому что меч был деревянным.
* * *
Крестовина искусной работы изображала ветви дерева рин, а длинное лезвие выглядело растущим стеблем. Полированное дерево настолько красиво отливало цветом темного пламени в свете факелов, что многие зрители восхищенно заулюлюкали.
Селиг, улыбаясь в бороду, крутанулся на пятке, взмахнув за спиной светлым конасом — царским плащом шемских повелителей, словно взмахнул крыльями, и сделал изящный выпад в сторону соперника. Рахман взревел, как водяная лошадь, со свистом крутанул над головой секиру и бросился вперед. Конан беззвучно посмеивался в сцепленные пальцы — он уже понял, что именно за представление будет тут разыграно.
Так и есть!
Селиг в последний момент очень изящно подался в сторону и хищному лезвию достался, лишь край взметнувшегося конаса, а не удержавший равновесия Гахам был вынужден пробежать несколько шагов, прежде чем смог остановиться и развернуться для новой атаки. Но прежде, чем Рахам смог восстановить равновесие и броситься вперед, Селиг сделал два быстрых шага и нанес три стремительных укола — два в корпус противника, один в руку. И снова отпрыгнул.
Конечно, с настоящим стальным мечом такого размера он бы не сумел провернуть ничего подобного — настоящий меч был бы для таких выкрутасов слишком тяжел. А эта изящная деревянная штучка вполне годилась для подобной забавы.
Рахам снова атаковал — и снова промахнулся. На этот раз было отчетливо видно, что здоровяк промахнулся специально, но зрители, похоже, не возражали против того, чтобы их слегка подурачили.
Неплохо придумано! Ведь в обычном поединке очень сложно преднамеренно получить легкую травму так, чтобы никто из зрителей ничего не заподозрил. Но если поединок сам по себе фальшивый, изначально задуманный лишь для того, чтобы повеселить гостей асгалунского владыки — тут любая накладка будет воспринята как должное.
Тем временем соперники сошлись в ближнем бою, лезвие к лезвию. Обычного для таких случаев лязга металла слышно не было, разве что легкий стук, когда полукруглое лезвие секиры срезало верхушку деревянного меча.
Зрители ахнули.
Рахам попытался закрепить успех, и новым ударом еще больше укоротить деревянный клинок, но Селиг успел отскочить. И даже ухитрился огреть не успевшего вовремя развернуться соперника своим укороченным мечом. Плашмя, пониже спины. Не больно, но чувствительно для самолюбия.
Рахам взревел и ринулся в бой — уже по-настоящему, с налитыми кровью глазами и чуть ли не пеной изо рта. На мгновение Конану показалось, что он недооценил этого молодчика. Как оказалось тот умеет не только пить вино и бряцать браслетами, но еще и вполне недурно управляется с боевым топором.
Рахим нанес несколько ударов и казалось, секира со злобным шипением нарезает ломтями воздух. Селигу поначалу удавалось вполне успешно отражать рахамовские наскоки, только вот его собственный меч с каждым таким столкновением оказывался все короче.
Селиг более не крутил изящных пируэтов — все внимание царя было поглощено не на шутку разгоревшимся боем. Судя по всему, шушанец был неплохим фехтовальщиком, и с нормальным мечом имел неплохие шансы против сильного, но окончательно потерявшего всякое соображение противника. Вот только меч его настоящим не был.
Соперники забавляли публику еще пару терций, но когда в руках у Селига оставался клинок длиной не больше локтя, Рахам изловчился, и срубил его полностью, под самую крестовину.
Рахам победно захохотал и, раскрутив секиру над головой так, что ее лезвия слились в один сверкающий круг, обрушился на отступающего противника всей своей мощью. Селиг отпрыгнул в сторону, но неудачно. По крайней мере никто из зрителей ничего не заподозрил — малый честно бился, но в конце ему не повезло. Подвернул ногу. С кем не бывает. Полежит пару дней и будет как новенький.
Селиг сдавленно охнул и осел на землю. К нему уже спешил дворцовый врачеватель. Зрители разочарованно завопили и затопали.
Рахам посопел еще немного, но поняв, что бой сам собой прекратился, опустил секиру и неуверенно огляделся.
Конан поморщился — так громко сегодня еще не вопили. Впрочем, кто бы спорил — зрелище достойное. Даже сам Конан, если бы не знал в чем тут подвох, мог бы принять происходящее за чистую монету.
Хотя скорее всего без стигийского чернокнижника здесь не обошлось.
Киммериец с интересом продолжал наблюдать за происходящим на арене. А там разворачивалось целое действо. Нога у Селига и впрямь была повреждена, потому что кофийский лекарь то и дело цокал языком и бормотал под нос молитвы Адонису.
Внимательно ощупав лодыжку поверженного бойца лекарь, видимо понял, что сумеет вправить вывих не прибегая к сложным манипуляциям и знаками показал топтавшемуся рядом Рахаму, чтобы тот держал бедолагу за плечи. На счастье владыки Шушана — лекарь оказался опытным, ногу вправил буквально одним движением, Селиг даже охнуть не успел. Морщась, сел на песок, осторожно пошевелил пальцами ноги, словно не веря, что все обошлось.
Покрутил стопой.
Расплылся в облегченной улыбке и поднялся — правда, при помощи Рахама. Посмотрел на все еще зажатую в правой руке крестовину — теперь она окончательно приняла вид сплетенных ветвей древа рин.
Внезапно он повернулся к Рахаму и начал что-то ему горячо втолковывать, поглядывая в сторону хозяев замка и заговорщицки улыбаясь. Лицо у него при этом было как у слегка напроказившего ребенка.
Он не шептал, но гвалт вокруг стоял такой, что, даже кричи Селиг в полный голос, Конан не смог бы разобрать ни слова. Какое-то время Рахам хмурился непонимающе. Потому непонимание переродилось в неуверенность — воин словно бы никак не мог взять в толк — чего от него хотят. Наконец он кивнул. Селиг сунул ему в руки остатки меча и дружески подтолкнул в спину.
От того места на арене, где стояли они, до Конана было шагов десять. Царь Зиллах сидел чуть правее — значит, еще шага на два поболее. Рахам прошел мимо, натянуто улыбаясь. Выглядел шушанский воин очень озадаченным. Наверное, он бы изо всех сил чесал сейчас в затылке, не будь обе руки заняты.
Рахам остановился не точно напротив пелиштийского царя, а чуть левее, потоптался немного, хмуря темные брови и шумно дыша.
Конан вдруг понял, что слышит его сопение — зрители больше не шумели, будучи заинтригованы странным поведением победителя. Рахам же, продолжая хмуриться, неуклюже повертел в руке деревянную крестовину и, слегка склонив голову, протянул ее властителю Пелиштии.
— Царь Шушана просит позволить ему возложить на алтарь Бела, покровителя Асгалуна, эту драгоценную древесину рин, привезенную из Черных Королевств. Кроме того, повелитель Селиг жертвует Белу, пять десятков тонкорунных овец и кофийского тельца с черной меткой на лбу. Царь Селиг просит милости у Бела и благословения для нашего общего дела. Ведь очень скоро Пелиштия, львица сторожащая закат Шема, и Древний Шушун, могучий тур, охраняющей его восход — сольются в единую державу! Шем снова станет империей!
Восторженный гул был ответом на речь шемита. Зиллах благосклонно кивнул головой.
— Царь Пелиштии принимает жертву своего собрата. Мы оба дети Иштар и я прошу владыку Селига, в тот светлый час, когда боги даруют ему выздоровление, оказать мне честь и принести жертву вместе со мной на древнем капище асгалунских императоров.
Конан расслабился. Похоже все идет по плану и весь этот спектакль не более, чем способ оправдать легкое ранение шемского царька и набрать пару лишних очков у доверчивой публики. Что ж, нужно отдать должное этому негодяю — он сумел ловко все обставить.
Протянув царю Зиллаху крестовину из дерева рин, Рахам склонился в почтительном поклоне, отступил на шаг и крутанул над головой секиру, как бы салютуя. Вновь зашипел воздух, разрезаемый безупречно острым лезвием. Рахам слегка шевельнул кистью, меняя траекторию движения лезвия на более низкую и пологую.
И…снес Зиллаху голову.
* * *
Человеческое тело оказало острой стали не большее сопротивление, чем шелк или дерево. Голова с громким стуком прокатилась по деревянным ступеням на арену, а тело забилось в агонии.
Рахам обернулся к Селигу.
— Вот, видишь, царь Шушана? — спросил чернобородый воин в абсолютной тишине, нарушаемой только шипением прогорающих факелов. — Владыка Зиллах склонил голову перед твоей мощью.
Он замолчал, выплюнув последнее слово вместе с кровью, и с удивлением уставился на торчащие из собственной груди лезвия. Их было два. Второй ци-гу стоял несколько дальше, и потому воспользовался стилетами — их ручки топорщились над спиной Рахама, но клинки были короче и насквозь не прошли.
— Глупец! — завизжал Селиг, лицо его перекосилось, — отродье Зандры! Что ты наделал!!!
— Ложись! — успел крикнуть Конан, пытаясь вскочить, но запутался в овечьих шкурах и занавесках и рухнул назад, утонув в ворохе тряпок и деревянных обломков, А потом кричать начали уже все.
Молчали только ци-гу.
Тот, который воспользовался кинжалами и потому сохранил при себе свои мечи, легко вскочил на спинку скамьи и пошел по рядам, быстро срубая головы тем, кто замешкался и не успел броситься врассыпную. Ему пытались преградить путь трое шемскихстражников, но кхитаец сделал два неуловимых движения и троица повалилась на пол, захлебываясь в крови.
Второй ци-гу несколько задержался. Его клинки застряли прочно в теле Рахама и ему пришлось повозиться, чтобы их извлечь. Выломав их из прочного капкана ребер, кхитаец с обманчивой медлительностью двинулся по опустевшей арене. Черная смутно различимая фигура, вставшая на пути, поначалу не показалась ему чем-то, достойным внимания…
* * *
Лайне сидела под скамейкой на корточках и расширившимися глазами следила, как шемский стражник со странными раскосыми глазами режет вопящих зрителей, словно жертвенных ягнят.
Это завораживало!
Когда отец таким вот грозным голосом кричит «ЛОЖИСЬ!!!» — надо ложиться. Прямо там, где стоишь, и весьма шустро. Не задумываясь о том, что земля жесткая, а болото грязное.
Лайне покрутила головой. Сестры нигде не было видно. Наверное ее утащила за собой Ингрис. Впрочем им обеим лучше держаться подальше от тех мест, где звенят мечи и льется кровь.
Мимо младшей дочери Конана пробегали какие-то люди, визжали женщины, кто-то падал, кто-то стонал. Вот промчался Стеке, что-то крича, но слов было не разобрать. Еще двое Черных драконов бросились на вскочившего на стол безумного стражника — и тут же упали, заливаясь кровью. На арене живых уже не было — кроме того раскосого гибкого воина, обагренного кровью и сжавшего в испуганный комок царя Селига, того самого, кого она утром цапнула за палец.
Но по всему выходило, что укушенный палец был самой небольшой неприятностью чернобородого шемита. Потому что сейчас к нему приближалась смерть в чешуйчатых доспехах.
Селиг попытался встать, но раненая нога дала о себе знать и он, коротко вскрикнув, опять рухнул на песок арены.
В пяти шагах от поверженного царя раскосый воин внезапно остановился.
Обернулся.
Сначала — повернул голову, а потом развернулся всем корпусом. Наклонился вперед. Сделал шаг, словно преодолевая ураганный ветер. Потом другой.
И только тогда Лайне заметила бритоголового худощавого человека в черном плаще с капюшоном.
Девочке показалось, что он возник прямо из воздуха. И теперь он стоял неподвижно, раскинув руки с растопыренными пальцами. Его хищную фигуру окутывало голубоватое мерцание, а между пальцами проскакивали и длинные синие искры.
Похоже это именно он и создавал тот невидимый ветер, с которым пытался совладать безумный стражник.
Краем глаза Дайне заметила, что его собрат, методично уничтожавший безоружных шемитов вдруг замер, будто его одернула незримая рука. Воспользовавшись неожиданной заминкой, уцелевшая толпа с визгом и хрипами повалила наружу.
Девочка поняла, что незнакомец в черном — это маг, который каким-то образом ухитрился опутать колдовской сетью обоих убийц.
А еще Лайне увидела Атенаис…
— Что ты медлишь?! — прошипел бритоголовый чернокнижник, — хватай девчонку и бегите отсюда! Долго этих демонов я не удержу!
Младшая сестра заметила, как у него напряглись жилы на лбу. Видимо чародейство отнимало у него много сил и они уже были на исходе.
Что случилось с танасулкой, Лайне не знала, но Атенаис была одна. Она и не думала прятаться, а стояла вжимаясь спиной в каменную стену и смотрела на происходящее широко открытыми глазами. Было ясно, что вот-вот она лишится чувств.
Послышался топот ног и рев — на арену хлынули свежие силы асгалунской стражи. Засверкали мечи, но раскосые воины, несмотря на сдерживающие их магические путы пока ухитрялись держать оборону.
Селиг наконец стряхнул оцепенение и, закусив губу, и прихрамывая, заковылял по ступеням к сползающей по стенке Атенаис.
Э, нет, добрый господин! Так мы не договаривались.
Лайне улучила момент, когда Селиг поравнялся с ней и вцепилась в его недавно вправленную лодыжку. Царь Шушана коротко вскрикнул и рухнул между скамеек, подняв тучу пыли.
Впереди мелькнула крепкая фигура Закариса, который схватил в охапку падающую Атенаис и ринулся к выходу.
Лайне торжествующе улыбнулась — пусть лучше спасителем сестры будет хозяин прекрасного Аорха, чем этот любитель золотых украшений и засахаренных фруктов.
Между тем Селиг кряхтя встал на четвереньки. Потом поднял голову.
Лайме прыснула. Царь Шушана выглядел совсем не так впечатляюще, как сегодня утром. Борода шемита свалялась, лицо покрывала грязь и брызги чужой крови, белки глаз сверкали.
С неожиданной ловкостью он схватил за руку Лайме. Та успела только ойкнуть.
— Пойдем со мной, моя госпожа. Дочери великого короля негоже находиться там, где льется кровь.
— Отец! — завопила Лайме, — отец, где ты?
— Моей госпоже нет нужды беспокоить своего престарелого отца. О ней гораздо лучше позаботится будущий царь всего Шема, — усмехнулся Селиг. Он дернул девочку за руку.
— Вперед, пока ци-гу не отправили стигийца Бену в Поля Камыша.
* * *
Закарис ворвался в конюшню. Лошади были уже оседланы, Аорх бил копытом и фыркал. Двое стражников стояли с обнаженными мечами, вопросительно глядя на хозяина.
Брат Зиллаха закинул Атенаис в седло и прислушался. Снаружи доносился грохот, лязг мечей и крики.
Закарис догадался, что охраняющий внутренний двор цыгу, после смерти царя Асгалуна также потерял разум и теперь крушил все, что попадалось на его пути.
Закарис заколебался. С одной стороны можно было попробовать сплотить вокруг себя стражников, и пробиться к казармам. Там возглавить отряд лучников и отдать приказ забросать кхитайцев тучей стрел.
Насколько Закарис знал — это был самый надежный способ расправиться с демонами Восхода. Но как быть с дочерью аквилонского царя? Оставить ее здесь под присмотром своих телохранителей? Глупо. Те хороши для обычной битвы, но против ци-гу они не продержатся и терции.
Отправить их с Атенаис, а самому остаться здесь? Но Аорх не подчинится никому, кроме своего хозяина. Да и не дело доверять драгоценную королевскую дочь двум подвернувшимся под руку воинам, имен которых он даже не помнит.
Клыки Нергала! Что же делать? Ведь он сам предупреждал брата, что нанимать ци-гу все разно, что подвешивать на нитке острый меч над собственным ложем.
Спору нет, кхитайцы незаменимые охранники, но нужно совсем потерять разум, чтобы окружать себя демонами, сколь бы умелыми они ни показались.
Закарис принял решение — он доставит дочь Конана в безопасное место, а потом вернется в город. В его теперешнем положении заручиться поддержкой Закатной Империи будет очень кстати.
После смерти Зиллаха в Пелиштии может вспыхнуть смута. Кроме того, вряд ли Рахам умертвил Зиллаха только для того, чтобы доказать остроту своей секиры.
Явно эти шушанские крысы что-то замышляют. Шушун всегда завидовал Асгалуну, ему всегда не давали покоя корабли с грузами драгоценных товаров и караваны, идущие на закат Хайбории и в Черные Королевства. Чтобы одолеть Селига ему, Закарису, теперь понадобится хороший, надежный союзник и вот эта бледная девчонка отныне самый надежный залог дружбы с Аквилонией.
Конечно лучше было бы спрятать в безопасное место обеих сестер, но, владычица Иштар, где же прикажете искать в суматохе боя ту маленькую любительницу лошадей. Что ж видно такова воля богов: ему суждено спасти старшую дочь, значит так тому и быть.
Закарис вспрыгнул в седло. Аорх заржал. Веки Атенаис дрогнули — она стала приходить в себя.
Ворота с треском раскрылись и всадники исчезли в туче пыли из под копыт скакунов.
* * *
Стражники, которые помогли Конану выбраться из-под груды мертвых тел, а потом и выпутаться из тряпок и шкур были ему незнакомы. Варвар поднялся на ноги и с ужасом посмотрел напротив туда, где вместе с шемскими женщинами — сидели его дочери.
На арене валялись куски тел и подсыхали лужи крови, в центре мелькали чешуйчатые доспехи и сверкали мечи. Киммериец догадался, что шемиты окружили ци-гу. Зоркий взгляд варвара зацепился за фигуру стигийского мага, который стоял расставив руки. Значит дело не обошлось без колдовства. Конан обвел взглядом арену, готовясь к худшему. Но дочерей нигде не было видно.
Киммериец набрал в грудь побольше воздуху и громко крикнул:
— Лайме! Атенаис!
Мощный голос северянина сумел перекрыть шум сражения. Но в ответ ни раздалось ни звука. Скорее всего девчонок увели Ингрис и Квентий. В конце концов у них за спиной стояла в карауле шестерка Черных драконов — так что о детях было кому позаботиться.
На всякий случай Конан позвал дочерей еще раз.
Молчание.
Киммериец сделал пальцами знак, отвращающий демонов и оглянулся. Шемские стражники стояли с мечами наголо, готовясь пасть на поля брани, но защитить гостя Асгалуна от кхитайских демонов.
Киммериец протянул руку.
— Дай мне меч!
Стражник молча покачал головой, в длинной умащенной кудрявой бороде сверкнули отсветы факелов.
— Нам приказано сопровождать господина до его покоев.
— Меч, я сказал, меч! — прорычал варвар, сощурив синие глаза.
— Мой король слишком слаб, чтобы самолично размахивать оружием. Нам приказано доставить владыку Аквилонии в его покои. Сейчас рабы принесут паланкин.
Конан расхохотался. Эти шемиты начинали забавлять. Найти бы того мерзавца, который сумел вбить в их длиннобородые головы, что король Конан — настоящая развалина. Найти бы мерзавца и хорошенько проучить.
Но Зиллах мертв, а игра продолжается… Стоит ли сейчас выходить из той роли, которую он сам же и играл столько дней?
Варвар смиренно присел на край скамьи и махнул рукой.
— Несите свой паланкин, сыны Зандры.
* * *
Прибыв в свои покои, Конан первым делом переоделся.
Снял окровавленную, порванную одежду и облачился в темную гандерландскую рубаху и кожаные штаны.
Конечно рабы разыскали бы в дорожных сундуках одеяние и получше, но варвару было недосуг копошиться в пыльных тряпках. Наряд оказался несколько маловат и трещал по швам, но киммерийца никогда не заботил собственный внешний вид.
Для того, чтобы не привлекать к себе внимание он накинул сверху плащ, расшитый орнаментом из Солнечных Крестов.
Дубинку из серебряного блюда Конан заботливо обтер рукавом и перевесил на новый пояс. Пока другого оружия нет — сгодится и это.
Конан прошелся по комнатам, по очереди выглядывая в каждое окно. Во дворе догорали остатки конюшни, рабы пытались потушить огонь, заливая водой из кожаных ведер. Киммериец прислушался — шума битвы слышно не было.
Возможно шемиты наконец догадались расстрелять ци-гу из луков. Хотя относительная тишина еще ни о чем не говорит — стены толстые, может быть просто бой еще не докатился до этого крыла.
Конан вернулся в первую комнату. Подумав, он открыл небольшой бронзовый ларец, вынул оттуда горсть золотых аквилонских империалов, пересыпал в кожаный мешочек и тщательно привязал его к поясу.
Никогда не знаешь, как может все обернуться, поэтому лучше быть готовым к тому, что дворец гостеприимного Зиллаха, чей дух уже давно скитается по Серым Равнинам, придется спешно покинуть.
Конан захлопнул ларец и запахнул плащ. Теперь он был готов. Оставалось только ждать.
Проклятье!
Он терпеть не мог ждать.
Последние комментарии
1 день 11 часов назад
1 день 15 часов назад
1 день 17 часов назад
1 день 18 часов назад
1 день 19 часов назад
1 день 21 часов назад