Злые песни Гийома дю Вентре
"Чем богаче эстетический опыт индивидуума, чем тверже его вкус, тем четче его нравственный выбор, тем он свободнее… Свободнее — хотя, возможно, и не счастливее".(Нобелевская лекция Иосифа Бродского)
Стихи заводятся от сырости, От голода и от войны, И не заводятся от сытости, И не выносят тишины. Без всякой мудрости и хитрости Необходимо душу вытрясти При помощи карандаша. Если имеется душа.Б. Слуцкий
"Я воспевал минувшие года, Теперь ловлю их отголоски жадно. От старых песен — пусть я пел нескладно – Вскипают слезы новые всегда…"Луис де Камоэнс
Написано в ГУЛАГовском лагере "Свободное", в краях нынешнего БАМа, в годы Великой Отечественной войны.
G.du Vintrais
Юрий Николаевич Вейнерт
Яков Евгеньевич Харон
1. Предзнаменования
Маркизе Л.Над городом лохматый хвост кометы
Несчастия предсказывает нам.
На черном бархате небес луна
Качается кровавою монетой.
Вчера толпе о преставленье света
На паперти Нотр-Дам вещал монах;
Есть слух, что в мире бродит Сатана,
В камзол придворного переодетый.
В тревоге Лувр. Король — бледнее тени.
В Париже потеряли к жизни вкус.
И мне, маркиза, не до развлечений!
Покинув свет, тоскую и молюсь:
Тоскую — о возлюбленной моей,
Молюсь — скорей бы увидаться с ней!
2. Бургонское
Агриппе д'Обинье
Что нужно дворянину? — Добрый конь,
Рапира, золота звенящий слиток,
А главное — бургонского избыток,
И — он готов хоть в воду, хоть в огонь!
"Ты пьян, Вентре?" — Подумаешь, позор!
Своих грехов и мыслей длинный свиток
В бургонское бросаю, как в костер, —
Кипи и пенься, солнечный напиток!
Когда Господь бургонского вкусил,
Он в рай собрал всех пьяниц и кутил.
А трезвенников — в ад, на исправленье!
Я в рай хочу! пусть скажут обо мне:
"Второй Кларенс[2], — он смерть нашел в вине" —
Еще вина! В одном вине спасенье!
4. Мои учителя
Меня учил бродячий менестрель,
Учили девичьи глаза и губы,
И соловьев серебряная трель,
И шелест листьев ясеня и дуба.
Я мальчиком по берегу бродил,
Внимая волн загадочному шуму,
И море в рифму облекало думу,
И ветер сочинять стихи учил.
Меня учили горы и леса;
С ветвей свисая, мох вплетался в строки.
Моих стихов набрасывала кроки
Гасконских гор прозрачная краса.
Меня учил… Но суть совсем не в этом:
Как может быть гасконец не поэтом?!
5. Десять заповедей
"Аз есмь Господь…" — Слыхал. Но сомневаюсь.
"Не сотвори кумира…" — А металл?
"Не поминай мя всуе…" — Грешен, каюсь:
В тригоспода нередко загибал.
"Чти день субботний…" — Что за фарисейство!
Мне для безделья всякий день хорош.
"Чти мать с отцом…" — Чту. —
"Не прелюбодействуй…"
От этих слов меня бросает в дрожь!
"Не убивай…" — И критиков прощать?!
"Не укради…" — А где же рифмы брать?
"Не помышляй свидетельствовать ложно…",
"Не пожелай жены, осла чужих…"
(О, Господи, как тесен этот стих!)
Ну, а жену осла-соседа — можно?
6. Зачем еще писать?
Маркизе Л.
Моих посланий терпеливый лепет —
Каскад страстей, любви смиренный вздох —
Вас не повергли в долгожданный трепет:
Сонеты, рифмы — об стену горох!
Одними многоточьями моими
Я вымостил Вам новый Млечный Путь
(Куда уж тут с простыми запятыми!),
Но Вас они не тронули ничуть.
А эти — как их? — знаки восклицанья? —
Вам, черствая, смешны мои страданья?
Что гибель Трои мне? Что Вам Вентре?..
В последний раз молю Вас, дочь утеса, —
Взгляните: я согнулся в знак вопроса!
…Один ответ: холодное тире.
7. Картель[3]
Вы оскорбили, сударь мой, меня,
Назвав Гийома дю Вентре — писакой.
Пускай его сонеты — пачкотня,
Но я за честь его полезу в драку!
Конечно, выходка осла смешна.
Но этот — дворянин, он шпагу носит!
Пусть все ослы за Вас прощенья просят,—
Вас не спасет Ослиный Сатана!
Моя картель — не клякса на бумаге:
Пустить Вам кварту [4] крови квартой шпаги
Поклялся тот, кто Вами оскорблен.
Почтительно Вас жду. Да, между прочим:
Поскольку спор наш к рифмам приурочен,
Оружье — перья, место — Пти Мэзон [5]
8. Верные приметы
Когда борзых Ваш ловчий кличет рогом,
А заяц вдруг перебежит дорогу —
Диана Вас обманет: в этот день
Уйдет бесследно от собак олень!
Когда, спешащего на рандеву,
Обгонит поп (во сне иль наяву) —
Одумайтесь! Вернитесь, Бога ради:
Ревнивый муж с кинжалом ждет в засаде!
Перед несчастьем или неудачей
Луна — как кровь, и в полночь филин плачет.
Внимайте тайным голосам примет.
Вот давеча: осел кричал до хрипа —
И — верно! — в этот самый час Агриппа[6]
В ужасных муках сочинил сонет.
9. Генрих Счастливый
Три Генриха [7] бредут Булонским лесом,
Охотой и жарой утомлены.
Три Генриха болтают про принцессу,
В которую все трое влюблены.
Божится первый: «Хороши бретонки,
В нормандок сотни раз я был влюблен, —
Но не найти во Франции девчонки
Прекраснее малютки Марготон!»
Второй орет: «А взгляд ее лукавый!
А голос! Звонкий, как лесной ручей!
За то, чтобы Марго была моей,
Отдал бы я свою Наварру, право!»
А третий? Третий промолчал в ответ…
Об этом я и написал сонет.
10. Мой духовник
"Вы вязнете в грехах, мой сын, поныне, —
И день и ночь твердит мой духовник. —
Все суета, один Господь велик,
И глас Его — родник в мирской пустыне.
Земная жизнь — обман, греховный миг!
Загробную расплату забывая,
Проводят дни и мальчик, и старик, —
А между тем нас гибель ожидает!
Тщету гордыни, пьянство и разврат
Постом, мой сын, в себе искореняйте.
Скорбите о грехах, молитесь, кайтесь,
Дабы не ввергнуться в кромешный ад!"
И вот — скорблю: как королевский шут,
Грехи… в бургонском утопить спешу!
11. Веселый бернардинец
Господь наш воду обратил вином
Не для того, чтоб пересохла глотка!
Когда-то Ной… Пойдем со мной, красотка!
Но почему все ходит ходуном?
Молитесь, дети, Господу… Te Deum![8]
Сгинь, ведьма! Ты не девка, ты — суккуб!
Брат Франсуа, ты вечно пьян и глуп.
Пей, да спасет тебя Святая дева!
Пойдем, Сюзон! Твой страх, моя овечка, —
Ни Богу кочерга, ни черту свечка:
Твои грехи я отпустил давно…
Жениться не велят христову брату? —
Не надо! Хватит нам мирян женатых!
…А дьявол — в уксус превратил вино…
12. Сумерки
Прощальные лучи кладет закат
На розовеющие черепицы;
Еще блестит сквозь сумерки река,
А в переулках полутьма клубится.
Лазурь небес лиловый шелк сменил,
И угасают блики в стеклах алых,
На балюстрады Нотр-Дам взгляни,
На каменное кружево порталов:
Там пробудились мудрые химеры!
В оскале хитром обнажив клыки,
Они глядят на город в дымке серой,
От любопытства свесив языки…
И впрямь, занятно поколенье наше:
Король — смешон, шут королевский — страшен…
13. Мой заимодавец, или Клевета неблагодарного
В библейских рощах Тигра и Евфрата,
Где возвышался золотой телец
(Богатства символ, чванства и разврата),
Меж прочих жил отъявленный подлец.
Когда Господь, разгневанный вселенной,
Обрушил гнев небес на Вавилон,
Бежать успел один лишь старый слон,
И на спине его — подлец отменный.
С тех пор в Париже, не страшась тюрьмы,
Подлец паук раскинул паутину.
Меня он выжал досуха, скотина,—
Он кровь сосет! Но… он дает взаймы.
Поэты Франции! Доколь терпеть пиавку?!
На штурм! На Мост Менял! В седьмую лавку!
14. Benedictus [9]
Благодарю тебя, Создатель мой,
За то, что под задорным галльским солнцем
(Под самой легкомысленной звездой!)
Родился я поэтом и гасконцем!
За страсть к Свободе, за судьбы стремнины,
За герб дворянский, за плевки врагов,
За поцелуи женские, за вина,
И за мое неверие в богов,
За мой язык французский, злой и сочный,
За рифм неиссякаемый источник, —
Твои дары пошли поэту впрок!
Мне на земле не скучно, слава Богу, —
Неплохо ты снабдил меня в дорогу!
Одно забыл: наполнить кошелек.
15. Последнее желание
Мне хочется лежать в моей Гаскони
В могиле скромной, в глубине лесов,
И слушать, как столетний ясень стонет,
И слышать шелест трав и свист щеглов…
Нет, — в даль глядеть с высокого обрыва
На горизонт, изогнутый дугой,
Чтоб предо мной о скалы в час прилива
Дробился бы безудержный прибой…
Нет, нет! На всем скаку, с мечом прадедов
В слепой отваге на врага лететь!
Услышать, падая: «Сакр Дьё! Победа!»,
Под лязг мечей и копий умереть!
Ну, а пока я жив — с Жерменой нежной
Лежать бы я хотел. Но — безнадежно!
16. Mea Culpa [10]
Чтоб в рай попасть мне — множество помех:
Лень, гордость, ненависть, чревоугодье,
Любовь к тебе и — самый тяжкий грех —
Неутолимая любовь к Свободе.
Ленив я. Каюсь: здесь моя вина.
Горд. Где найти смиренье дворянину?
Как обойтись французу без вина,
Когда он пил на собственных крестинах?
Любить врагов? Об этом умолчу!
С рожденья не умел. И не жалею.
В любви к тебе признаться? Не хочу:
Тебе признайся — будешь мучить злее.
Отречься от Свободы? Ну уж нет:
Пусть лучше в пекле жарится поэт!
17. Лавры
Когда актер, слюной со сцены брызжа
И петуха пуская на верхах,
Вентре читает — смех берет и страх:
Как я талант свой глупый ненавижу!
Когда восторженно мне шепчут вслед
Забытые поклонниками дамы:
"Взгляни, ma chere, — Вентре! Ну да,
тот самый…
Красавец, правда? но увы, поэт!"
Или король потреплет по плечу:
"Любовник муз!" — что делать мне? Молчу
Со стиснутыми в бешенстве зубами.
"Стихи, стихам, стихами, для стихов…"
Побрал бы черт всех этих знатоков!
Меня давно тошнит от них… стихами.
18. Мой гороскоп
Мне недоступен ход светил небесных —
Я тайны звездочетов не постиг.
И в черной магии я ни бельмеса,
И даже белых не читаю книг.
Гадать на пальцах — не в моей натуре.
И если вдруг подскажет гороскоп,
Что на Земле произойдет потоп,
Когда к Тельцу приблизится Меркурий, —
Не стану гоготать, как римский гусь,
Ни сна, ни аппетита не лишусь,
Не откажусь и от спиртных напитков:
Зачем считать созвездья в небесах?
На что мне тексты обветшалых свитков?
Свою судьбу прочту — в твоих глазах.
19. Синяя страна
Когда-нибудь все брошу и уеду —
По свету Синюю страну искать,
Где нету ни солдат, ни людоедов,
Где никого не надо убивать.
Там не найдешь евангелий и библий,
И ни придворных нет, ни королей.
Попы там от безденежья погибли,
Зато Вентре в почете и Рабле.
Там в реках не вода течет, а вина;
На ветках — жареные каплуны
Висят, как яблоки… Париж покину,
Но не найду нигде такой страны!
А если б и нашел… вздыхаю с грустью:
Французов и ослов туда не пустят!
20. Накануне
Над Францией — предгрозовая тишь…
Что будет? Голод, мор, война, холера?
Над бездною качается Париж —
Так на волнах качается галера:
Уключин скрип, усталых весел всплеск,
И монотонно-горестное пенье
Галерников, прикованных к сиденьям,
И моря нестерпимо знойный блеск…
Надежды нет: с плавучею тюрьмой
Рабы навек повенчаны Судьбой
И с ней погибнут — нет пути иного!
…Вот так и я погибну, мой Париж:
Утонешь ли в крови или сгоришь —
Я телом и душой к тебе прикован!
21. Мои стихи
Агриппе д'Обинье
Сто лет спустя школяр или поэт —
Не Альда ли Мануция [11] потомок? —
Из недр архивных извлечет на свет
Моих сонетов уцелевший томик.
Сквозь мрак веков, раскрыв забвенья гроб,
Воскреснет дю Вентре на книжной полке.
Ханжи-философы нахмурят лоб,
А молодежь полюбит втихомолку:
Я гнев и гордость властно в ней зажгу —
Пускай без страха вденет ногу в стремя,
Пусть бросит жизнь наперерез врагу!..
Как колокол в дни бедствия звеня,
Стихи мои встают навстречу дням:
Готовься к бою, сумрачное Время!
22. Усердный ученик
Палач купил в Марселе обезьяну:
«— Ну что за умница! и так ловка!
Вот будет радость деток велика,
Когда ее учить проказам стану!..»
Недолго терла бойкая плутовка
Хвостатым задом школьную скамью:
Стащила у хозяина веревку
И… за ночь удушила всю семью.
…Болтают, обезьяны входят в моду.
Я слышал: не жалея средств и сил,
Карл Валуа готовит для народа
Забаву наподобие Васси. [12]
Молитесь, дети: Господи, спаси
От обезьян де Гизовой породы!
23. Напрасный труд
Бог сто веков наводит свой порядок:
Послал потоп, на ранги разделил
Господ и чернь, непьющих и кутил,
Завел чертей и ангелов отряды —
Порядка все ж никак не водворил:
Воруют все, кинжалом сводят счеты,
Принц с девкой спит, с маркизою — пастух,
Империями правят идиоты,
Попы жиреют, мрут в нужде сироты,
И Господа ругают хамы вслух.
…Когда дворцы и церкви будут срыты,
Порядок водворится — без господ:
Давно подозревает мой народ,
Что лучше быть не набожным, но сытым.
24. Вороньё
Гиз-дурачок и жирный кардинал,
Святейший Лис, сколачивают Лигу:
Готовят нам, французам, рабства иго,
А Родине — кровавый карнавал.
Их королева-мать снабжает ядом,
Брат короля им свой совет несет,
Испанцы платят золотом за всё —
Каких еще помощников им надо?
Попы, солдаты — каждый рвет свое.
Над трупами жиреет воронье,
И бродят по дорогам толпы нищих.
Растут нужда и горе с каждым днем.
Когда ж ты поумнеешь, Жак Боном [13]?
Не время ль кулаки размять, дружище?
25. 1572, Августа 24-е
Огнем и сталью пахнут эти дни.
Кресты, костры — и кровь. Идет охота:
Католик убивает гугенота
Под колокол аббатства Сен-Дени.
Король перебирает зерна четок,
Француза на француза натравив…
Смотри, мясник, — не сбиться бы со счета!
Смотри, не захлебнуться бы в крови!
Я все не верю: правда или бредни
Весь этот ад? Чтоб жизнь свою спасти,
Наваррский вынужден идти к обедне!
А Колиньи [14] переплывает Стикс…
Придет ли день, когда в стране моей
Не станет ни попов, ни королей?!
26. Обет
Замок тяжелый на сердце повешу,
Запру на ключ рой мыслей и страстей.
Все, чем был счастлив я, все, чем был грешен,
Укрою в тайниках души своей.
Без клятв — к чему слова? — кинжал из ножен!
Тверди варфоломеевский урок!
Пусть не уймется гневный твой клинок,
Пока ты жив, а враг не уничтожен!
Сломил кинжал — хватай с дороги камень,
Рази врага прадедовской пращой,
Колом, зубами, голыми руками
И, обезумев, бешеной слюной.
…Мечты, любовь и все, что мне любезно,
Замкну на ключ. И ключ закину в бездну.
27. Ночь св. Варфоломея
Сквозь дым — неумолкающий набат,
И пламя, жадно лижущее стены,
И окровавленные волны Сены,
И крики, и горящих трупов смрад…
Под сенью ночи в переулках рыщут
Повязки белые — из дома в дом.
Во всех домах, отмеченных крестом,
Святым крестом указана добыча!
Набат, набат!.. Благословляет небо,
Попы благословляют и король —
Детей и женщин льющуюся кровь,
Весь этот черный бред, всю эту небыль…
Где брат твой, Каин? Ты молчишь? Убит!
Чья кровь клеймом на лбу твоем горит?!
28. Добрейшему из Валуа
Ты будешь спать. Не потревожат сон
Ни яростный набат Варфоломея,
Ни вопли жертв. Умолк последний стон.
Приказ исполнен. Жертвы коченеют.
Ты будешь пить. Не обратится в кровь
Твое вино, и призраком Медузы
Пред королем своим не встанут вновь
Изрубленные на куски французы.
Ты будешь жить. Забудь про эту бойню,
Спи, пей, молись, повелевай спокойно,
Пока Судьбы не грянет приговор:
Взойдут плоды кровавого посева —
Для новых битв отточим шпаги гнева,
А для тебя, король-мясник, — топор!
29. Зелье Гекаты
Еще и сорока нельзя вам дать:
И ручки пухлые, и голос жирный…
Мильон экю за тайну эликсира
Вы заплатили, королева-мать!
Его варил астролог Нострадамус [15],
Мессер Рене [16] на ядах настоял;
Монлюк [17], де Гиз, Таванн и кардинал
Размешивали грязными руками.
Бокал бессмертья полон до краев —
Вдова сосет, захлебываясь, кровь
Шестидесяти тысяч гугенотов…
Врешь, ведьма, — ты не доживешь до ста!
Я вижу день — народ сметет, восстав,
И королев, и королей со счетов!
30. Ночные тени
Во мраке факел чертит дымный след.
Шаги слышны: солдат прошел дозором.
О камень гулко звякает мушкет.
Звонок вдали. И тихо. Полночь скоро.
Храни Господь от королевских слуг,
Храни от молодцов прево проворных!
Пусть не уйти мне от загробных мук —
Уйти б хоть от ворон в сутанах черных!
Куда идти? Эдикт — на всех заставах,
Слепые окна — на запорах ржавых.
Отряд, вооруженный до зубов…
Всю ночь по городу брожу тревожно,
И следом — Смерть, товарищ мой дорожный,
Торопится в истоптанных сабо.
31 Королевская капелла
Носитель обесславленной короны
Послал курьера к мастерам Кремоны
Купить секстет скрипичный повелел.
И вот оркестр — у грязного престола.
Ханже и мастеру заплечных дел
Колдун-скрипач наяривает соло.
Рыдают струны, ангельски звеня…
Отменный корм! — но явно не в коня:
Виолы трель не по душе вампиру —
Ему нужны не скрипки, а секиры,
Костры, и кровь, и черный ад кадил!
О, если бы ты знал его, Амати,
Столетней горной ели ты б не тратил
Ты гроб ему б сосновый сколотил!
32. Прокаженный
Дырявый плащ, засаленная шляпа,
Круг на плече с гусиной красной лапой…
Услышав стук трещотки роковой,
В испуге сторонится даже нищий.
Нет ни ночлега в деревнях, ни пищи…
Кем заклеймен ты — Богом? Сатаной?
…Пророк ли, прокаженный ли, поэт —
Анафема! Эдикт! Вердикт! Запрет!
— Эй, берегись: Вентре еще на воле!
В костер его! Злодей опасно болен:
Стихами подстрекает к мятежу!
…Гляжу на плащ с гусиной лапой красной:
И впрямь, я прокаженного опасней —
Всю Францию трещоткой разбужу!
33. В Бастилии
Паук-судья мне паутину вьет.
В ушах не умолкает гул набата…
Молиться? Не поможет мне Распятый:
Заутра я взойду на эшафот.
Не рано ли поэту умирать?
Еще не все написано, пропето!
Хотя б еще одним блеснуть сонетом —
И больше никогда пера не брать…
Король, судья, палач и Бог — глухи.
Вчера кюре мне отпустил грехи,
Топор на площади добавит "Amen".
Умрет Вентре. Но и король умрет!
Его проклятьем помянет народ,
Как я при жизни поминал стихами.
34. Неистребимый
Ад в панике. Лукавый зол, как пес.
Хохочут черти, грешники хохочут,
Все — вверх ногами, шум унять нет мочи:
Кто в ад сонеты дю Вентре занес?!
Псалмы забыли праведные души.
Сам Саваоф торопится на крик:
В чем дело? — Тише! Погоди, послушай
Сонет Вентре «Усердный ученик»!..
Проклятье на меня — со всех амвонов.
С молитвами и похоронным звоном
Мои стихи сжигают на костре.
Но и в раю, и даже в пекле темном
И грешники и праведники помнят
Еретика Гийома дю Вентре!
35. Morituri te salutant [18]
Орел парит над бурею бессильной;
Не сокрушить морским валам гранит:
Так мысль моя над Смертью и Бастильей
Презрительное мужество хранит.
Ты лаврами победными увенчан:
В глухую ночь, под колокольный звон
Ты убивал детей и слабых женщин,
Но я тобой, Король, не побежден!
Я не умру. Моим стихам мятежным
Чужд Смерти страх и не нужны надежды —
Ты мне смешон, с тюрьмой и топором!
Что когти филина — орлиным крыльям?
Мои сонеты ты казнить бессилен.
Дрожи, тиран, перед моим пером!
36. Агриппе д'Обинье
Я знаю, что далек от совершенства,
На три ноги хромает мой Пегас.
Свои жемчужины, как духовенство,
У мертвецов заимствую подчас.
Когда мое перо усталым скрипом
Подхлестывает бесталанный стих,
Я утешаюсь тем, что ты, Агриппа,
Воруешь рифмы даже у живых.
Пожнешь ты лавры, нагуляешь жир…
Помрешь (дай Бог, скорей бы!) — скажет мир:
"Писал бездарно. И подох без блеска".
Я ж кончу, видимо, под топором,
Но скажут внуки: "Молодец, Гийом! —
И жил талантливо, и помер с треском!"
37. Последнее письмо
Маркизе Л.
Меня любить — ведь это сущий ад:
Принять мои ошибки и сомненья,
И от самой себя не знать спасенья,
Испив моих противоречий яд…
Далекая моя, кинь трезвый взгляд
На те неповторимые мгновенья —
Опомнись! И предай меня забвенью,
Как долг твой и любовь моя велят.
Не знать друзей, терпеть и день и ночь
Тоску разлуки, зря томясь и мучась, —
Зачем тебе такая злая участь?
О как бы я желал тебе помочь,
Сказав, что мой сонет — лишь жест Пилата!
Но — я в гробу: отсюда нет возврата.
38. Знакомый почерк
Жонглер [19] поет «Гийома злые песни»,
«Мясник!» — мальчишки Карлу вслед кричат.
Не надо мне ни лавров, ни наград:
Французам я и без того известен.
Меня де Гиз живьем сожрать готов:
Над ним Париж смеется до упаду…
Не надо мне ни славы, ни венков,
Змеиный шип врагов — моя награда.
Что в почестях! — Ведь узнаёт и поп,
И нищий, и придворный остолоп
Мои стихи, как узнают походку.
Что в смерти? — Я плюю на палача:
Чтоб дю Вентре заставить замолчать,
Всей Франции заткнуть пришлось бы глотку!
39. Жизнь
Взлетать все выше в солнечное небо
На золотых Икаровых крылах
И, пораженному стрелою Феба,
Стремительно обрушиваться в прах.
Познать предел паденья и позора,
На дне чернейшей бездны изнывать, —
Но в гордой злобе крылья вновь ковать
И Смерть встречать непримиримым взором…
Пред чем отступит мужество твое,
О, Человек, — бессильный и отважный,
Титан — и червь?! Какой гоним ты жаждой,
Какая сила в мускулах поет?
— Все это жизнь. Приняв ее однажды,
Я до конца сражаюсь за нее.
40. В изгнание
Осенний ветер шевелит устало
Насквозь промокший парус корабля.
А ночь темна, как совесть кардинала, —
Не различишь матроса у руля.
Далеко где-то за кормой — земля.
Скрип мачт, как эхо арестантских жалоб.
Наутро Дуврские седые скалы
Напомнят мне про милость короля…
О, Франция, прощай! Прости поэта!
В изгнание несет меня волна.
На небесах — ни признака рассвета,
И ночь глухим отчаяньем полна.
Но я вернусь!.. А если не придется —
Мой гневный стих во Францию вернется!
41. Первая слеза
Маркизе Л.
Нет-нет, твои не стерлись поцелуи…
Когда я вспоминаю жребий свой,
Не ненависть врагов меня волнует,
Не злобный рок, а наши дни с тобой.
Сквозь шторма рев, сквозь смерч рапир и молний
Так ярок свет твоих далеких глаз!
Поток времен бессильно пенит волны,
И Смерть сама склоняется безмолвно
Пред счастьем, что приснилось только раз.
Нимб славы мне здесь, на Земле, не нужен.
Но пусть посмертным вызовом Судьбе,—
Когда поглотит мрак загробной стужи,—
Пусть светит в небе ярче звезд-жемчужин
Последний мой сонет: он — о тебе!
42. Из писем
Маркизе Л.
Я болен сплином, модным в этих странах:
Меня томят туманы, и тоска,
И томность бледных рыжих англичанок,
Как палка, длинных, плоских, как доска…
Я как-то заглянул от скуки в «Глобус» [20]:
Битком набиты ложи и балкон!
Жрец — в стихаре, в камзоле — Аполлон;
У них бочонок — трон, ведро — колодец…
Я англичанами по горло сыт.
Их чопорный язык, их чванный вид,
Их лошадиный хохот — хуже пытки.
Прощай, мой ангел. Пусть я грустен, пусть!
Лишь бы тобой не завладела грусть:
Люблю. Люблю! — хоть жизнь висит на нитке.
43. Пьеру де Ронсару
Я не завидую тебе, поэт!
Когда бы лавры мне служили целью,
Я б не писал стихов — ни в час безделья,
Ни в час тоски, когда исхода нет.
Не мнишь ли ты, что озарит потемки
И в памяти людской оставит след
Твой тонкий, твой изысканный сонет?
А что, коль злопыхатели-потомки
Иную вспомнят из твоих ролей:
Кого христианнейший из королей,
Палач, герой парижского пожара,
Имел в наставниках? — Ах, да: Ронсара!..
…Я пошутил. Ведь не дурак народ,
Ты прав — и будет все наоборот…
44. Бессонница
Маркизе Л.
Мороз начистил лунный диск до блеска,
Рассыпал искры снег по мостовым.
Проснется Вестминстер совсем седым,
А львы у Темзы — в серебристых фесках.
Святого Павла разукрасил иней,
Преобразил трущобы в замки фей.
Немые силуэты кораблей
Окутаны вуалью мглисто-синей.
Биг-Бен спросонья полночь пробубнил —
Я все бродил по пристани в печали,
Рассеянно сметая снег с перил…
Я неминуемо замерз бы там,
Когда бы кровь мою не согревали
Любовь к тебе — и ненависть к врагам.
45. Поэт в раю
Ворчал апостол у преддверья рая,
Но я толкнул нетерпеливо дверь:
«Заткнись, старик! Я — дю Вентре, ты знаешь?
И я всего на миг сюда, поверь!»
Как пели ангелы вкруг Бога звонко!
И каждый кланялся, и каждый льстил…
Взглянув на все, я тихо загрустил
О Франции, бургонском, о девчонках…
Увидел Бог: «Да ты судьбе не рад?!
Сакр-кер! Желаешь прогуляться в ад?
Уж там тебя покорности научат!»
— О нет. Господь! Здесь прямо… как в раю!
Ей-богу, счастлив я!.. Но все же лучше
Вернусь-ка я во Францию мою!
46. Письмо к другу
В такие дни, гнетущие, как камень,
Часами я сижу перед окном,
Измученный туманом и дождем,
Свинцовый лоб сжимая кулаками.
Тоскую. Писем нет. И нет Агриппы —
Мне не с кем ни дружить, ни воевать.
Лишь изредка заходит пьяный шкипер:
Его хандра — моей тоске под стать.
Ему не по нутру мои сонеты —
Мы с ним молчим и мрачно глушим ром.
Агриппа, друг, пойми: тебя здесь нету,
И некого мне обзывать ослом.
В такие дни — считай меня пропащим…
Писал бы ты, vieux diable [21], хоть почаще!
47. Голубиная почта
Маркизе Л.
Пусть принесет сорока на хвосте
Из дальней Англии мои остроты —
Они скупы, они совсем не те:
Смеюсь лишь над собой, и то — для счета
Пусть пересмешник-дрозд, залетный гость,
Треща и щелкая у окон Ваших,
Вам передразнит желчь мою и злость —
Посмейтесь… и поплачьте над вчерашним
Я так любил Вас!.. На закате дней
Тоске не выжечь память едким дымом!
Так пусть хоть птицы, пролетая мимо,
О верности, о нежности моей —
Отчизне скажут и моей любимой:
Сейчас люблю их в сотни раз сильней!
48. Воспоминания
Сокровища моих воспоминаний
Не погрузятся в Лету небытья,
Не растворятся в лондонском тумане…
Моя Гасконь! — Нет: Франция моя!
Стихи мои — лишь эхо волн Бретони,
Шурша, кладущих завитки гребней
На прибережья жаркие ладони…
Что на земле дороже и родней?!
Как позабыть мой город — мой Париж,
Изящный, легкомысленный и страшный;
Наваррских гор задумчивую важность,
Гасконских утр серебряную тишь!
Горька судьба, и горек хлеб изгнанья.
Но горше их — мои воспоминанья…
49. Зверинец
Завел меня мой шкипер в цирк бродячий.
Глазея в клетки, я зевал до плача.
"Вот кобра. Ядовитей не сыскать!"
— А ты слыхал про королеву-мать?
"Вот страус. Не летает, всех боится".
— Таков удел не только данной птицы.
"Узрев опасность, прячет нос в песок".
— И в этом он, увы, не одинок!
"Вот крокодил, противная персона:
Хитер и жаден." — Вроде д'Алансона…
"Гиена. Свирепеет с каждым днем!"
— А ты знаком с французским королем?
Пойдем домой! Напрасно день потерян.
Поверь мне: в Лувре — вот где нынче звери!
50. В изгнании
Огонь в камине, бросив алый блик,
Совсем по-зимнему пятная стены,
Трепещет меж поленьев — злобный, пленный.
И он к своей неволе не привык.
Во Франции — весна, и каждый куст
Расцвел и пахнет трепетным апрелем.
А здесь в апреле — сырость подземелья,
Мир вымочен дождем, и нем, и пуст…
Лишь капель стук по черепицам крыши
Звучит в ночи. И сердце бьется тише —
Смерть кажется желаннейшим из благ…
Нет, не блеснуть уж вдохновенной одой:
Родник души забит пустой породой.
…И лишь рука сжимается в кулак.
51. Мечты
В семнадцать лет кто хочет умереть?..
Я думал: что мне лавры Ариосто [22] —
Я гений сам! Я проживу лет до ста,
А там посмотрим, стоит ли стареть.
От дураков и слишком умных прячусь
В седой парик, в грим старческих морщин,
Чтобы никто, имущий власть и чин,
Не разгадал вовек моих чудачеств.
Жизнь исчерпав, свершу метаморфозу:
Приму глубокомысленную позу
И — бронзой став — издам последний вздох.
…Сейчас мне двадцать. Я б хотел случайно
Исчезнуть — так, чтобы осталось тайной,
Под чьим забором блудный бард издох.
52. Ноктюрн
Маркизе Л.
Прости, что я так холоден с тобой, —
Все тот же я, быть может, — суше, строже.
Гоним по свету мачехой-судьбой,
Я столько видел, я так много прожил!
Казалось — рушится земная твердь,
Над Францией справляют волки тризну…
Порой, как милость, призывал я смерть —
За что и кем приговорен я к жизни?!
…Когда забудут слово "гугенот"
И выветрится вонь папистской дряни,
Когда гиена Карл в гробу сгниет
И кровь французов литься перестанет, —
Тогда я снова стану сам собой.
Прости, что я так холоден с тобой.
53. Химеры
Агриппе д`Обинье
Ночь. Тишина. Бой башенных часов…
Их ржавый стон так нестерпимо резок:
В нем слышен труб нетерпеливый зов
И злобный лязг железа о железо.
Сквозь мглу я вижу, как, оскалив пасть,
Друг друга разорвать стремятся кони;
Как труп безглавый, не успев упасть,
Несется вскачь в неистовой погоне…
Гляди: Конде, как прежде, — впереди!
В веселье яростном, коня пришпоря,
Бросаюсь в это бешеное море;
Или — погибни, или — победи!
…Ни смерти, ни побед: одни мечтанья!
Ночь. Тишина. Бессонница. Изгнанье.
54. Миниатюра
Маркизе Л.
В моих руках — предмет заветных грез,
Бесценный сувенир: миниатюра.
Ее мне рыжий шкипер мой привез —
Готов с него содрать за это шкуру!
Какой-то бесталанный шарлатан
Достоин счастья видеть Вас воочью,
Вас рисовать! — тогда как Ваш Тристан
Изольдой нежной бредит днем и ночью!
Пока меня разлукой мучит бес,
За два денье парижский Апеллес [23]
Ваш тонкий профиль смеет пачкать кистью..
В душе вскипает бешенство и грусть:
Que diable [24]! Хотя бы для того вернусь,
Чтоб перевешать Ваших портретистов!
55. Четыре слова
Четыре слова я запомнил с детства,
К ним рифмы первые искал свои,
О них мне ветер пел и соловьи —
Мне их дала моя Гасконь в наследство…
Любимой их шептал я как признанье,
Как вызов — их бросал в лицо врагам.
За них я шел в Бастилию, в изгнанье,
Их, как молитву, шлю родным брегам.
В скитаниях, без родины и крова,
Как Дон Кихот, смешон и одинок,
Пера сломив иззубренный клинок,
В свой гордый герб впишу четыре слова,
Насмертном ложе повторю их вновь:
Свобода. Франция. Вино. Любовь.
56. Судьба моих посланий
Маркизе Л.
Всю ночь Вы в Лувре. Не смыкали глаз:
Бурэ, гавот… Проснетесь лишь в двенадцать.
А в два — виконт! ("Доретта, одеваться!")
Как я бешусь, как я ревную Вас!
Потом, едва простившись со счастливцем,
За секретер: в передней стряпчий ждет,
Кюре и кружевница (та — не в счет) —
До вечера поток визитов длится.
А там — пора на бал. Садясь в карету,
Вдруг вспомните: "А где ж письмо поэта?
Когда прочту? Ни времени, ни сил!.."
Письмо!.. Ваш рыжий кот, согнувши спину,
Найдя комок бумаги у камина,
На дело мой сонет употребил!
57. Казнь шевалье Бонифаса де Ла-Моль [25]
Народная толпа на Гревском поле
Глядит, не шевелясь и не дыша,
Как по ступеням скачет, словно шар,
Отрубленная голова Ла-Моля…
Палач не смог согнать с нее улыбку!
Я видел, как веселый Бонифас,
Насвистывая, шел походкой гибкой,
Прощаясь взглядом с парой скорбных глаз.
Одна любовь! Все прочее — химера.
Друзья? — предатели! Где честь, где вера?
Нет — лучше смерть, чем рабство и позор!
…Вот мне бы так: шутя взойдя на плаху,
Дать исповеднику пинка с размаху
И — голову подставить под топор!
58 Alea jactaest [26]
Маркизе Л.
Под страхом смерти мне запрещено
Вернуться к Вам… Так для чего же мешкать?
Что жить без Вас, что умереть — одно.
Я встречу Смерть презрительной усмешкой.
Зачем вступать с Ней в недостойный торг?
Предсмертный страх сумею побороть я,
Как поборол изгнания позор,
И нищенские мысли и лохмотья,
И голод, и пинки, и грубый смех,
И холод злой ночных безлюдных улиц —
Затем, чтоб Вы, украдкой ото всех,
Мне одному еще раз улыбнулись!..
Что жить без вас, что умереть — одно.
Что ж, я умру… Но хоть у Ваших ног!
59. Мятеж
На Оссу громоздили Пелион [27],
Крича, взбирались по гранитным кручам,
Ордой свирепой рвались в небосклон,
Дубинами расталкивая тучи.
Небесный Лувр был пламенем объят.
Под гулкими ударами тарана
Уже трещали скрепы райских врат,
И задрожал впервые трон Тирана.
Как удержалась Громовержца власть?
Из мглы веков к потомкам донеслась
Лишь сказка о бунтующих титанах…
Не верят сказкам боги наших дней…
— Ты слышал? Жив Прикованный Плебей:
Вант осажден когортами кроканов [28]!
60. Возвращение
…И снова стонут зябнущие снасти.
Слепые волны тычутся в борта.
Куда плывем? Не видно ни черта.
Ноябрь (опять ноябрь!). Ночь. Ненастье.
Для ведьм, любовников и беглецов
Не выдумаешь лучшую погоду!
…Охрипший бас: «Ну, с Богом!» — Я готов:
Плащ с плеч долой и — в ледяную воду!
Прощай, мой шкипер! С плеч долой изгнанье,
Эдикты, тюрьмы… В новые скитанья,
Все корабли сжигая за собой!
Прибой несет меня проходом узким.
Вот… пальцы камень щупают: французский!
Холодный, скользкий, — но такой родной…
61. Пепелище
Неубранное поле под дождем,
Вдали — ветряк с недвижными крылами.
Сгоревший дом с разбитыми глазами,
Ребенок мертвый во дворе пустом…
Ни звука, ни души. Один лишь ворон
Кружит над трубами. Бродячий пес
Меж мокрых кирпичей крадется вором.
Забытый аркебуз травой зарос…
Все выжжено. Все пусто. Все мертво.
Чей путь руинами села украшен?
Кто здесь прошел — паписты? Или наши?
Как страшен вид несчастья твоего,
О Франция! Ты вся в дыму развалин.
Твои же сыновья тебя распяли…
62. Живой ручей
Маркизе Л.
В сухих песках, в безжизненной пустыне
Из недр земли чудесный бьет родник.
Как счастлив тот, кто жадным ртом приник
К его струе, к его прохладе синей!
И смерти нет, и старости не знают,
Где трав ковер волшебный ключ ласкает…
Песком тоски, пустынею без края,
Извечной Агасферовой тропой
Бреду, гоним ветрами и судьбой.
К твоим губам прильну — и воскресаю.
Но горе мне! Испив нектар бессмертных,
Я, как Тантал, не знаю забытья:
Живой ручей, Любви источник светлый!
Чем больше пью, тем больше жажду я!
63. Dum spiro…[29]
To lady T.V.L.
Пока из рук не выбито оружье,
Пока дышать и мыслить суждено,
Я не разбавлю влагой равнодушья
Моих сонетов терпкое вино.
Не для того гранил я рифмы гневом
И в сердца кровь макал свое перо,
Чтоб Луврским модным львам и старым девам
Ласкали слух рулады сладких строф!
В дни пыток и костров, в глухие годы,
Мой гневный стих был совестью народа,
Был петушиным криком на заре.
Плачу векам ценой мятежной жизни
За счастье — быть певцом своей Отчизны,
За право — быть Гийомом дю Вентре.
64. Крестьянский бог
Французов приучают к двум богам.
Один подлаживается к богатым:
Он любит власть и блеск, парчу и злато,
Ему аббаты курят фимиам.
Другой потрафить тщится беднякам:
Вставать с зарей, трудиться до заката,
Блюсти посты велит голодным свято,
Привыкнуть к хамству, к нищете, к пинкам…
Есть третий — вспыльчивый, но добрый Бог,
Не слишком строгий к прегрешеньям нашим.
Сам винодел. Он сам и землю пашет,
Идя за плугом в золотых сабо;
В вине и девках понимает вкус…
Parole d’honneur [30] — вот истинный француз!
65. Старый ворчун
Люблю тайком прохожих наблюдать я
И выносить им желчный приговор…
Вот эта дама, скромно пряча взор,
Куда спешит? — К любовнику в объятья!
Ханжа-монах, прижав к груди распятье,
В кабак идет, а вовсе не в собор.
Проворно улепетывает вор,
И вслед ему торговка шлет проклятья.
Вон девушка с повадкою весталки
Спешит за справкой к своднице-гадалке:
"Мадонна! Отчего растет живот?!"
А вот несчастный юноша бредет —
Так нехотя, ну словно из-под палки:
Не то к венцу, не то на эшафот.
66. В походе
Проклятый зной!.. Ругаясь по привычке,
Взметая башмаками пыль дорог,
Идем, идем… Ни выстрела, ни стычки.
Я б отдал пять пистолей за глоток!
Торчат ограды выжженных селений —
Картина, надоевшая давно.
Кто написал здесь: «Шатильон [31] — изменник»?
Давай исправим: «Генрих Гиз — …дерьмо!»
Хоть бы колодец! Чертова жара…
Сюда б Ронсара: сочинил бы оду —
Не про божественный нектар, про воду!
А мне сейчас, клянусь, не до пера:
Пишу пока свинцом. Чернила — порох.
Да временами — мелом на заборах!
67. Отпущение грехов
Нотр-Дам де Шартр! Услышав твой набат,
Склонив колено в набожном смиренье,
Целую перст аббату. Но аббат
Глаголет: "Сын мой, нет тебе прощенья!
В твоих глазах я вижу Сатану,
Твой рот — немая проповедь разврата,
И весь твой лик — хвалебный гимн вину.
Нет, этот лоб не целовать аббату!"
О горе мне! Неужто не смогу я
Святейшего добиться поцелуя
И, грешник непрощенный, ввергнусь в ад?!
Но, слава Господу, есть выход дивный:
Когда тебе лицо мое противно,
Святой отец, — целуй мой чистый зад!
68. Бродячий шарлатан
Спешите, люди добрые, купить-с!
Ученый лекарь я, не чернокнижник:
На дне бутылки вижу счастье ближних,
Узнать могу я по глазам — девиц.
Каков товар! Он исцеляет горе!
Вот от дурного взора амулет,
Вот для влюбленных — приворотный корень.
Купи, пастух, — всего-то пять монет!
Вот мушки шпанские — мужьям ленивым;
Бальзам, настойки, эликсиры, сок!
Вот мазь целебная — от жен сварливых!
От блох и попрошаек порошок!
Кому чего? От всех недугов лечим:
Больных — добьем, здоровых — искалечим!
69. Жижка [32] нашего полка
До берега мне суждено доплыть:
Долготерпенье исчерпавши, боги
Пошлют Агриппе смерть на полдороге,
Обрежут Парки трепетную нить.
Покроет олимпийца пыль и плесень…
Ну что ж, друзья! Не надо лишних слов,
Ни залпов пушечных, ни скорбных песен.
Взамен бессмертья символов, венков
Попросим нашего мажортамбура
Благоговейно снять с поэта шкуру
И ею барабан свой обтянуть.
Заслышит враг в пронзительной шагрени
Трескучий бред Агриппиных творений —
Его сразит смертельный страх и жуть!
70. Нинон
Печален перезвон колоколов.
Прелестную Нинон несут в могилу…
Сто человек рыдают. Все село,
Идя на кладбище, скорбит о милой.
Сказал кюре: "О дочь моя, прощай!
Ты долг свой выполнила перед нами…
Прими, Господь, святую душу в рай —
За доброту к нам, грешным. Amen!"
Сто человек рыдали над могилой,
И каждый бормотал себе под нос:
"Ни разу мне Нинон не изменила.
За что ж ты, Господи, ее унес?!"
А муж сказал, наваливая камень:
"За сто ослов, украшенных рогами".
71. Алхимия стиха
Моря и горы, свадьбы и сраженья,
Улыбки женщин — и галерный ад,
Цветов пьянящий запах, трупный смрад,
Экстаз побед — и горечь поражений…
Как изготовить эликсир стиха?
К двум унциям тоски — три драхмы смеха;
Досыпь стеклянным шарантонским эхом,
На угли ставь — и раздувай меха.
Весь божий мир сейчас в твоем владенье:
Одним поэтам свойственно уменье
Влить в грани рифм бессонный жар души.
Плесни в огонь кипящим маслом злобы.
Свинец иль золото получишь? — Пробуй!
Боишься неудачи? — Не пиши.
72. Пополнение
Нет, друг, — ты для убийства молод слишком.
Хотя, признаться, в прежние года
Встречались мне ребята — хоть куда!
Вот помню случай: был такой мальчишка,
Не зря прозвали Петушком его!
Когда в Париже «ересь истребляли»,
Паркет покрылся кровью в луврском зале…
Папистов было три на одного.
Пьер ле Шатле был там… Он был так молод
Тринадцать лет! Ведь он еще не жил!
Пять негодяев мальчик уложил,
Пока ударом в спину был заколот…
Ты сжал кулак… не плачешь? Значит, понял.
Дай пять: ты принят в эскадрон. — По коням!
73. Кузнецы
Агриппе д'Обинье
На площади, где кумушки судачат,
А я торчу в харчевне день за днем,
Циклоп-кузнец подковывает клячу
У горна с добрым золотым огнем.
Пыхтит над мехом юркий подмастерье,
Кобылу держит под уздцы солдат…
Сдается мне (иль это суеверье?) —
Я видел это сто веков назад:
Вот так Вулкан ковал оружье богу,
Персей Пегаса снаряжал в дорогу,
И фавн-чертенок раздувал меха,
А фавн-поэт, любимец Аполлона,
В такт молота по наковальне звона
Ковал катрены своего стиха…
74. Вместо причастия
Когда червям на праздничный обед
Добычей лакомой достанусь я —
О, как вздохнет обрадованный свет —
Мои враги, завистники, друзья!
В ход пустят пальцы, когти и клыки:
С кем спал, где крал, каким богам служил…
Испакостят их злые языки
Все, чем поэт дышал, страдал и жил.
Лягнет любая сволочь. Всякий шут
На прах мой выльет ругани ушат.
Пожалуй, лишь ростовщики вздохнут:
Из мертвого не выжмешь ни гроша!
Я вам мешаю? Смерть моя — к добру?
Так я — назло! — возьму и не умру.
75. Урок фехтования
По счету «раз!» готовь рапиру в бой.
На «два» — нога вперед, клинки скрестились.
Парируй: «три!» — рука над головой.
Держись прямей, не забывай о стиле!
Пти-Жан когда-то увлекался квартой,
Вот так: удар, скольженье, взмах, укол.
Ого! Видать, и ты боец азартный!
Отлично, мальчик, — значит, будет толк.
Теперь смотри — так дрался Поль Родар:
Шаг в сторону, отвод, прямой удар!
Но сей прием всегда держи в секрете…
Еще одно: коль хочешь бить, как лев,
Придать руке уверенность и гнев —
Представь, что твой противник — Генрих Третий.
76. По стопам Эндимиона [33]
Застыло утро в нежном забытьи…
Склонившись над водою, с удивленьем
Ты любовалась двойником своим —
Кокетливым, лучистым отраженьем.
Какое колдовство таит вода!
То — младшая сестра твоя, наяда!
Твое лицо пытаясь увидать,
Я бросил в воду камень из засады.
Пошли круги, и замутилась гладь.
Скорее — вплавь, в погоню за прекрасной!
Стыдливые мольбы твои напрасны —
О нежная, моей должна ты стать!
…Кой черт! Я — перед мраморной Дианой.
Довольно! Больше пить с утра не стану.
77. Аграрные реформы
С врагами справится любой дурак —
От благодетелей избавь нас, Боже! —
Гласит пословица. И впрямь, похоже,
Что добрый — бедному опасный враг.
Купив ослу зеленые очки,
Мякиной Жак кормил его досыта,
Осел чуть не вылизывал корыто.
Жак ликовал: любуйтесь, мужички!
На сене Жак немало сэкономил:
Осел привык к опилкам и соломе.
Но через месяц почему-то сдох.
…Горя любовью к ближнему, сеньоры
Ввели оброки, отменив поборы.
Ликуй, крестьянин!.. но ищи подвох.
78. Странная любовь
Ты встречи ждешь, как в первый раз, волнуясь,
Мгновенья, как перчатки, теребя,
Предчувствуя: холодным поцелуем —
Как в первый раз — я оскорблю тебя.
Лобзание коснется жадных губ
Небрежно-ироническою тенью.
Один лишь яд, тревожный яд сомненья
В восторженность твою я влить могу…
Чего ж ты ждешь? Ужель, чтоб я растаял
В огне любви, как в тигле тает сталь?
Скорей застынет влага золотая
И раздробит души твоей хрусталь…
Что ж за магнит друг к другу нас влечет?
С чем нас сравнить? Шампанское — и лед?
79. Отцу семейства
С тех пор, как ты оставил эскадрон,
Я не писал еще тебе, приятель.
И если б не стеченье обстоятельств,
Еще сто лет не брался б за перо.
Но видишь ли… Не знаю, как начать я…
Ты помнишь Непорочное зачатье?
Так вот: такой евангельский курьез
И нас постиг. Мы тронуты до слез!
Прими, Агриппа, наши поздравленья:
Ты стал отцом по Божьему веленью,
И я — твой кум (к чему я не пригож!).
Ты думаешь — смеюсь? Помилуй, что ты!
У нашей маркитантки, у Шарлотты,
Родился сын… Он на тебя похож.
80. Въезд Генриха IV в Париж
Со всех церквей колокола гремят.
Победный легион изображая,
Идут солдаты по двенадцать в ряд:
Наш доблестный король в Париж въезжает!
Как дешев нынче стал триумф такой:
«Король — католик! Отворяй ворота!»
Черт с ними, с сотней тысяч гугенотов.
Расставшихся в сраженьях с головой!..
Соборы. Башни. Скаты острых крыш…
«Ты что, опять извлек перо, повеса?»
— Да, государь: я воспеваю… мессу!
…Цветы, Девчонки… Здравствуй, мой Париж!
А из толпы кричат: «Пошла потеха!
Соседи, прячьте жен — Анри приехал!»
81. Жертва зависти
Прошли сраженья. Заживают раны…
Увидев мой простреленный камзол
И взгляды восхищенных парижанок,
Агриппа был неимоверно зол.
Но не теряться же! — Свою квартиру
Он за ночь превратил в кромешный ад,
Изрешетив парадный свой наряд
Из пистолета — чуть ли не мортиры,—
И в зеркало скосил пытливый глаз.
А льстивое стекло солгало враз:
— Какое мужество! Какая сила!
…Мы вечером нахохотались всласть,
Когда Марго участливо спросила:
— Неужто… моль в Париже завелась?
82. Впервые на коленях
Вентре угрюм — как пьяный гугенот,
Нечаянно попавший в лапы Гизу.
Подумать только: он вина не пьет!
Он о сонетах позабыл, маркиза!
Пугаются сорбоннские врачи:
Он бредит наяву, он тощ, как призрак…
Его болезнь сумеет излечить
Один бальзам: ваш поцелуй, маркиза!
О, сжальтесь! Жизнь его — на волоске.
Все чаще повторяет он в тоске:
«Любовь и смерть — нет лучшего девиза!»
Еще неделя, и Гийом погиб:
Не смерть страшна, а Фор-л'Эвек [34] (долги!)
Его спасет лишь ваше «Да!», маркиза!
83. Рассуждения слуги
У всякого свои предубежденья!
Вас злит лорнет, месье, иных — сабо,
А, скажем, господина моего —
Все, что к рогам имеет отношенье.
На днях он выбил изобилья рог
Из рук фарфоровой богини счастья.
Над Зодиаком, к счастью, он не властен —
А то бы сбил созвездье Козерог!
Шарахается прочь рогатый скот,
Когда навстречу стаду он идет,
И прячет свой рожок пастух, бледнея…
Месье, кладите шляпу на кровать:
Рога в передней велено убрать.
Ох, мне уж эти узы Гименея!
84. Судьба одного памятника
Задорным кружевом гасконских рифм
Всю исписав, что под рукой, бумагу,
Всё, что положено, до дна допив,
Зевну от скуки — и в могилу лягу.
Всплакнувши над «собратом» для приличья,
На крест перо и шпагу водрузя,
Сам д'Обинье споет дискантом бычьим
Горячий дифирамб — своим друзьям.
Затем, оповестив страну и двор,
Среди поклонников устроит сбор
На памятник любимому поэту.
Но монументу бить не суждено:
Проект Агриппа спрячет под сукно
И — без меня, увы! — пропьет монету.
85. День св. Генриха
От залпов пушечных дрожит земля.
Кричат герольды в переулках грязных —
Сегодня именины короля!
Всех парижан зовет Анри на праздник!
Огромные столы на площадях
Трещат, заваленные снедью разной.
Быков и куриц жарят на кострах —
Бесплатный аромат прохожих дразнит.
И для поэтов жаркая пора:
Потея над цветистым мадригалом,
Малерб изгрыз сто двадцать два пера.
И я блеснул бы, да таланту мало:
Кормить Пегаса нечем стало мне.
Овес-то, сами знаете, — в цене!
86. Критикам Агриппы
Кто право дал над Гением глумиться
Тупому попугаю и свинье?
Как смеете, чернильные мокрицы,
Ругать при мне Агриппу д'Обинье?
Из всех поэтов — д'Обинье поэт!
В его руках воскресла древних лира.
Его стихам — взлетать над клеткой мира,
Ломая крыльями преграды лет!
А вам — клевать навоз вороньим клювом.
Мне одному бранить его дано,
Ему — меня. Другим — запрещено!
Прочь руки от Агриппы, говорю вам!
Quod licet Jovi, это значит — нам,
Non licet bovi — вам, слепым ослам! [35]
87. Под знаком Кадуцея [36]
Мир начался с торговли: дед Адам
За яблоко расстался с райским садом.
Христос был продан выгодней куда —
За тридцать серебром, с доставкой на дом.
С тех пор торгуют все по мере сил:
Попы, юристы, сводники, маркизы…
А Клеопатре головой платил
За ночь любовник — вот дороговизна!
С Наваррским закупили как-то мы
Париж, Марго и десять лет тюрьмы —
Всего лишь за обедню — просто чудо!
…А в наши дни потерян всякий стыд:
За тридцать су всю Францию сулит
Испанцам некий Генрих Гиз, иуда!
88. В таверне
Агриппе д'Обинье
Хозяйка раскраснелась у огня.
Гасконец тощий, отрезвев от злости
(Он проиграл и плащ, и шпагу в кости),
Кричит: "До нитки обобрал меня!"
Трудясь над жирным крылышком индюшки,
Вздыхает, пОтом исходя, монах:
"Святой Мартин! Опять ни капли в кружке!
Sic transit… Эй, хозяюшка, — вина!"
Жонглер бродячий бьет мартышку спьяна.
О чем-то врет раскрывшим рот крестьянам
Ландскнехт в камзоле четырех мастей…[37]
Так жизнь течет. Все словно ждут свершенья —
По воле рока, по вождей веленью,
По прихоти игральных ли костей…
89. De profundis [38]
Свожу концы с концами еле-еле:
Залез в долги я по уши опять.
Пришли взаймы мне хоть пистолей пять
До пятницы на будущей неделе!
Я с воскресенья безнадежно пуст,
И кошелек мой тем же самым болен.
Пришли взаймы хотя бы пять пистолей,
Коль есть в тебе хоть капля добрых чувств!
Жениться с горя? — Лучше лечь в могилу!
Пришли мне хоть пистолей пять взаймы!
Фортуна-потаскушка изменила —
Я просто чудом избежал тюрьмы…
Что делать мне? — Схватить перо осталось
И написать тебе: читай с начала!
90. Шестое чувство
В шальной калейдоскоп фортуны-шлюхи
Весь я не погружался ни на миг:
Я видел все, я слышал, щупал, нюхал,
Я пробовал от скуки на язык —
Все вскользь… Увы, казалось: только снится
Мирских делишек пестрый карнавал!
Я лишь Свободы робкие зарницы
Шестым чутьем угадывал, искал…
Пять чувств оставил миру Аристотель.
Прощупал мир я вдоль и поперек,
И чувства все порастрепал в лохмотья —
Свободы отыскать нигде не смог.
Пять чувств кормил всю жизнь я до отвала,
Шестое чувство — вечно голодало.
91. Бывшему другу
Я был тебе как пилигриму — посох,
Как бунтарю — оружие в бою:
Припомни, как связал я жизнь свою
С твоей, король-солдат, король-философ!
Как спали вместе на земле сырой,
Одним плащом истрепанным укрыты…
А помнишь, как — с гитарой под полой —
Мы пробирались к окнам Маргариты?
Я был оруженосцем, другом, тенью…
Теперь ты стал французским королем.
Боюсь я, скучно будет нам вдвоем!
Зачем тебе Гийом? Для развлеченья?
Довольно! Льстить и врать, как сивый мерин,
И быть твоим шутом — я не намерен.
92. Преждевременное ликование
Вчера нашли какого-то Гийома
На Пре-о-Клер [39] — с пробитой головой.
Привлечена столь радостной молвой,
Сбежалась тьма соседей и знакомых.
В харчевне «Лев» ему обмыли лоб,
Останки всунули в камзол дырявый,
Те Deum затянул кюре гнусаво —
Поспешно в яму опустили гроб.
Приятели охотно и задаром
Непосвященным разъясняли с жаром:
Покойник был тупица. И нахал.
— Увы, друзья! Стрела промчалась мимо:
Ваш дю Вентре — живой и невредимый.
То тезка мой, трактирщик, дуба дал.
93. Старая песня
Какой меня злосчастный гений гонит?
Я вечно наступаю на мозоль
Какой-нибудь почтеннейшей персоне,
И очень часто это — мой король!..
Опять меня анафеме предали:
Париж решил не кланяться со мной.
Я вычеркнут из хроники баталий,
Куда был прежде вписан, как герой.
Меня бегут девчонки, как чумного,
В харчевне выпить не дают в кредит,
Анри мне отрубить башку грозит…
Как хорошо, что все это не ново:
И Карл меня чуть было не повесил,
А я — все жив и, как ни странно, — весел!
94. Anno Domini MDC[40]
Часы бьют полночь… Через миг умрет
Последний день шестнадцатого века.
— Вина! Твое здоровье, время-лекарь!
Что принесет нам Новый век и год?
Настанет мир. Подешевеет соль.
Жак перестанет в суп плевать соседу.
Обещанную курицу к обеду,
Расщедрясь, даст нам скупердяй-король.
Придворным дамам скинут лет по двадцать.
Дозволит Ватикан Земле вращаться,
Наука вообще шагнет вперед.
Меня за скептицизм накажут плетью,
И много прочих радостей нас ждет.
Все это будет!.. Но в каком столетье?
95. За что меня любили
Когда стоишь одной ногой в могиле,
Ты вправе знать: за что тебя любили?
Меня любила мать за послушанье,
За ловкость рук — учитель фехтованья,
Феб-Аполлон — за стихотворный пыл.
За томный взор меня любили прачки,
Марго — за вкус, а судьи — за подачки.
Народ за злой язык меня любил.
Отец духовный — за грехов обилье,
Раскаянье и слезы крокодильи.
Агриппе нравилось, что я — чудак.
Три короля подряд меня, как братья,
Любили так, что чуть не сдох в объятьях.
Лишь ты меня любила "просто так".
96. Что скажут обо мне
Век Валуа и Гизов тонет в Лете.
Иного солнца вижу луч вдали!
Простым бойцом на рубеже столетий
Приветствую грядущий День Земли.
Не суждено мне быть любимцем Музы,
Не суждено Плеяды пить нектар.
Иначе вспомнят обо мне французы,
Чем о тебе, божественный Ронсар:
— Он Аполлону не служил молебны
И жертв не приносил земным богам.
Он рвался в бой, Пегаса шпоря гневно,
И злыми песнями разил врага.
Короче: был солдат, а не поэт он.
И на Олимп ворвался с пистолетом.
97. Прощай, Париж!
Прощай, Париж! Прощай, волшебный город,
Фата-Моргана юности моей!
Налей, Агриппа, кубки пополней, —
Прощайте, Елисейские просторы!
Войти в твой Пантеон — надеждой ложной
Не льщу себя, любовь к тебе воспев.
Мне б хоть, в сердцах друзей струну задев,
В их памяти оставить след ничтожный…
Я шел к тебе сквозь пламень испытаний.
Ни в радостях, ни в боли, ни в страданье
Не плакал я — нигде и никогда.
Разлуки лед мне обжигает руки.
Я не стыжусь бессильных слез разлуки —
Прощай, Париж! Надолго. Навсегда.
98. Мое утешение
Я часто против совести грешил
И многих был ничтожней и слабее.
Но никогда не изменял себе я
И никому не продавал души.
Пускай враги льют желчь и поздний яд,
Тупым копытом мой лягают труп;
Пусть сплетничают нежные друзья,
Что я был подл, труслив, завистлив, скуп…
Кидайтесь! Плюйте бешеной слюной
На гордый лавр, на мой надгробный креп[41] —
С листа Истории ваш хриплый вой
Стереть бессилен имя дю Вентре!
Пусть что угодно обо мне твердят,
Мне время — суд, стихи — мой адвокат.
99. Перед рассветом
Агриппе д'Обинье
Мы жили зря. И так же зря умрем:
Ни подвига — потомкам в назиданье,
Ни мысли дерзкой. Нам ли оправданье —
"Пророка нет в отечестве своем"?
…На площади Цветов сожжен живьем
Джордано Бруно — гордый светоч знанья,
Ни подкупом, ни пыткой, ни страданьем
Не сломленный: спор разрешен огнем!
Но жалкие попы сожгли лишь тело.
Бессмертна мысль, и Правда не сгорела!
Для счастья и любви на этом свете
Вновь зеленеют рощи и поля,
Во славу разума, на радость детям,
Попам назло — вращается Земля!
100. На берегу Стикса
Пройдут года. Меня забудет мир.
Листы моих стихов загадят мухи.
Какой-нибудь невежда вислоухий
В них завернет креветки или сыр…
Что жизнь моя? Что творчество и слава?
Самообман. Химера. Сказка. Сон.
Меня на свалку отвезет Харон —
Мышам и глупым совам на забаву.
Мой юмор злой, мой стихотворный пыл
Зальют зловонной клеветой попы —
Я не дойду к грядущим поколеньям!
И если бы в Агриппиных твореньях
Меня бессмертный автор не лягал, —
Чем доказать, что я существовал?..
Примечания
1
Аннотация скомпонована с использованием материалов статьи С. Макеева "Гасконец из ГУЛага". Сборник переверстан из широко представленного на сети материала. Недостающие сонеты восстановлены по книге Якова Е. Харона "Злые песни Гийома дю Вентре: Прозаический комментарий к поэтической биографии". Из этого же источника взяты и Примечания. Т.о., эта книга представляет полное собрание всех 100 сонетов. Наслаждайтесь великолепным, фантастически талантливым артефактом нашей литературы. верстальщик fb2 (обратно)2
Кларенс — герцог Клэренс, брат Генриха Восьмого Английского. Будучи приговорен к смерти за измену, родом казни избрал — быть утопленным в бочке мальвазии. (обратно)3
Картель — здесь: вызов на поединок. (обратно)4
Кварта — Игра слов: кварта — мера жидкости («четверть») и кварта — фехтовальная фигура. (обратно)5
Пти-Мэзон — парижский дом умалишенных в XV–XVII вв. (обратно)6
Агриппа — здесь и в остальных сонетах имеется в виду поэт Агриппа д'Обинье (Теодор Агриппа д'Обинье. 1552–1630). (обратно)7
Три Генриха — Генрих Конде, Генрих де Гиз и Генрих Наваррский, впоследствии Генрих IV. (обратно)8
Начальные слова молитвы и литургии (обратно)9
Благодарственная молитва (обратно)10
моя вина (лат) (обратно)11
Альд Мануций — известный также под именем Альдо Пио (1450–1515) — один из венецианских первопечатников. (обратно)12
Забава наподобие Васси — намек на зверское избиение кальвинистов наемниками де Гизов в Васси, центре округа Верхняя Марна, 1 и 2 марта 1562 г. Этот погром считается началом тридцатилетних религиозных войн во Франции. (обратно)13
Жак Боном — собирательное имя французского простолюдина («Жак-простак»). (обратно)14
Колиньи — Гаспар де Шатильон (1519–1572), адмирал, политический деятель, вождь гугенотов. Убит наемниками Карла IX накануне Варфоломеевской резни. (обратно)15
Нострадамус — иначе: Мишель Нотр-Дам (1505–1566), лейб-медик Карла Валуа, известный своими предсказаниями «конца света» — предсказаниями, свершения которых ожидали еще в XIX веке! (обратно)16
Мессер Рене — скорее всего, подразумевается Рене Бираг (1507–1583), кардинал, затем канцлер, один из организаторов Варфоломеевской резни. (обратно)17
Монлюк (1499–1577), Таван (1555–1630) — политические деятели, полководцы Католической лиги. (обратно)18
"Обреченные на смерть приветствуют тебя" — приветствие гладиаторов Цезарю
(обратно)
19
Жонглер — здесь: уличный певец, менестрель. (обратно)20
«Глобус» — театр Шекспира в Лондоне. (обратно)21
Старый черт (фр.). (обратно)22
Ариосто — великий итальянский поэт (1471–1533), автор «Неистового Роланда». (обратно)23
Апеллес — великий живописец Греции второй половины IV века до н. э. (обратно)24
Кой черт (фр.). (обратно)25
Бонифас де Ла-Моль — друг Генриха Наваррского, приговорен к смертной казни за попытку освободить последнего из-под ареста в Лувре и организовать его бегство. 6-я строка данного сонета — иносказание: дю Вентре не мог реально видеть казни, ибо сам в это время находился в каземате, в Бастилии. (обратно)26
Жребий брошен. Изречение, приписываемое Александру Македонскому (лат.). (обратно)27
Осса и Пелион — по греческой мифологии, две горы, взгромоздив которые друг на друга, титаны пытались штурмом овладеть Олимпом. (обратно)28
Кроканы — участники крестьянских восстаний на юге Франции. (обратно)29
"Пока дышу". Из Овидия: "Dum spiro, spero" — "Пока дышу — надеюсь"
(обратно)
Последние комментарии
5 часов 34 минут назад
5 часов 37 минут назад
2 дней 12 часов назад
2 дней 16 часов назад
2 дней 18 часов назад
2 дней 19 часов назад