Иномиры [Александр Петрович Казанцев] (fb2) читать онлайн

Книга вторая Иномиры

Борьба человека за то, чтобы стать выше самого себя…

И.А.Ефремов

Пролог

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей.

А. С. Пушкин

Григорий Распутин! Мог ли я предположить, что «странный старец», зверски убитый как неприемлемый советник царя великими князьями и рвущимся к власти Пуришкевичем, окажется совсем не тем, кем представляли его в течение десятилетий: ловким авантюристом, развратником, пьяницей, взяточником?

Глава Временного правительства А.Ф. Керенский получил презрительное прозвище «гробокопателя» за то, что приказал извлечь останки Распутина из могилы. Он продержал гроб старца на конюшне, а потом сжег в лесу «как колдуна и немецкого шпиона», старавшегося вывести Россию из войны «в угоду кайзеру Вильгельму».

Но был ли Распутин, этот «странник и старец», распутным извергом, подчинившим себе слабовольного царя, и виновником всех российских бед? Ведь именно Распутину принадлежат слова: «Настанет время, когда будут поклоняться не в храме… а в духе и истине… в школе постигнув высшие заветы Христа: «Свобода, Братство, Равенство и Любовь…»

Едва началась Первая мировая война, он из сибирской больницы, где лежал после совершенного на него покушения, послал телеграмму Николаю Второму: «Ты, царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ… Не было от веку горшей страдалицы (России!), вся тонет в крови великой, погибель без конца. Печаль».

Не по вкусу было великим князьям влияние царского советника на царя, о ком тот записал в дневнике: «Все бы слушал и слушал его без конца».

Слова же старца «Не строй церковь, пристрой сироту» не устраивали уже и высших иерархов Православия.

И устранен был с поражающей воображение жестокостью князьями неугодный «мудрец из народа».

Но мало того! Для современников и их потомков был выдуман образ беспутного негодяя, сама память о котором была втоптана в грязь усилиями услужливых газет, книг, киностудий…

Мне, еще десятилетним мальчишкой, привелось услышать о Гришке Распутине из дворцового «первоисточника» в 1916 году, за несколько месяцев до его убийства.

Случилось так, что моя мать Магдалина Казимировна с сыновьями (12 и 10 лет) наняла вместе с двумя фрейлинами императорского двора автомобиль, чтобы добраться из Сочи, где мы провели лето, до Туапсе, к железнодорожной станции.

Отлично помню свои детские впечатления. Для нас, мальчишек, поездка в открытом автомобиле была сказочным праздником!

Мы с братом сидели на откидных сиденьях перед тремя нарядными дамами в шляпах с широкими полями. И три шарфа их трехцветным полотнищем развевались позади от теплого встречного ветра.

Все лето с детской завистью и восторгом провожали мы взглядом проносившихся по шоссе мотоциклистов в защитных очках, одетых во все кожаное, в гетрах и кепках. За ними вился пахучий тающий дымок.

А тут мы сами впервые в жизни ехали с такой быстротой, да еще и в шикарной машине!

А две столичные дамы без умолку болтали, поражая свою спутницу-провинциалку дворцовыми сплетнями о похождениях кумира столичных дам Гришки Распутина, «терпеть которого нет больше сил!». Ведь ей надобно было, возвратившись, рассказать про все про это там, у себя, в Сибири.

С годами образ «беспутного Распутина» укоренился в моем сознании, и, когда в бытность мою в Париже я узнал, что эмигрировавший туда убийца Распутина, князь Юсупов, почитается чуть ли не героем, я ничуть не удивился.

Однако случилось нечто, что заставило меня взглянуть на Григория Ефимовича Распутина совсем с другой стороны.

Загадочный старец, убить которого оказалось так хлопотно (пришлось сначала отравить, потом, принявшего яд, пристрелить несколькими выстрелами и, наконец, все еще живого, утопить в ледяной проруби напротив юсуповского дворца), и ныне продолжает жить в своих прежде неизвестных пророчествах, суливших бедствия нашей многострадальной Родине.

Узнал я об этих пророчествах, завершив роман «Иноземлянин», т. е. о подобных предупреждениях, сделанных в записках посланца параллельного мира Альсино, который призван был предотвратить гибель не только нашего мира, но и незримо существующих с нами на Земле параллельных миров иных измерений.

Записки передала мне девушка Оля Грачева, которую я у себя поил дома чаем с вафлями и слушал ее сбивчивый, искренний рассказ. Тогда-то я и познакомился заочно с Альсино. Не существуй он в действительности, его следовало бы, как говорил Вольтер, выдумать.

Но выдумывать не понадобилось. Живой прототип иноземлянина явился ко мне не так давно в сопровождении журналистов, фотографов и переводчиков. Это был Джорджио Бонджованни из Италии, «Христовы раны» на руках и ногах которого могли видеть на экране многие телезрители.

На мой взгляд, раны появились у него из-за неистового стремления, страстной готовности служить людям, отводя от них несчастья, подобно тому, как лет двадцать пять назад под влиянием столь же неистовой веры одна монахиня, «Невеста Христова», обрела точно такие же раны.

А Тереза Нойман не только носит на своем теле в наши дни подобные раны, но и плачет кровавыми слезами, страдая за людей…

Известны и другие случаи поразительного влияния самовнушения на человеческий организм. В начале нашего века балканская принцесса Дагмара так желала наследника, что испытала все фазы беременности, и лишь при бесплодных родах выяснилось, что беременность ее была ложной.

Но «раны Христовы» производят неизгладимое впечатление, и слова их страдающего носителя становятся для народа доходчивее.

Когда Джорджио Бонджованни приехал ко мне, сидел рядом, при нем неотлучно находилась всюду следующая за ним медицинская сестра — для оказания помощи при регулярных кровотечениях.

Кроме брата Джорджио Филиппо, был с ними еще доктор Орацио Валенти, подаривший мне свою книгу «Куда идешь, человечество?», откуда мною и были взяты неизвестные высказывания Распутина о грозящих людям бедствиях.

Выдержки из них, где сохранилась самобытная речь старца, утраченная при переводах на итальянский, а потом опять — на русский, хочу предложить вниманию читателей.

О чем же говорил восемьдесят пять лет назад Григорий Распутин? По мнению доктора Орацио Валенти, он, несомненно, имел контакты с посланцами небес или иных космических миров, как имел их и Джорджио Бонджованни. И уже тогда посланцы были весьма озабочены развитием нашей цивилизации, неугасающей враждой между народами, неумолимо приближающихся к самоуничтожению, подрубающих сук, на котором держится человечество, «перегревая» планету, отравляя реки, озера и моря.

«Воздух, чем дышим мы, чтобы жить, — вещал Распутин, — принесет смерть горькую. Настанет день, когда не останется ни гор, ни холмов, ни морей, ни озер, кои не насыщены будут смертельной отравой. И помирать придется честному народу от яда, коим сам он воздух и воды напитал. Ядовитость змеиная землю всю обнимет, как иная баба мужика, дожди выпадут кислые да соленые, как слезы горючие».

Откуда знать было Распутину о современных кислотных дождях в Канаде, Астрахани, под Москвой?..

Или: «В лесах среди деревьев иссохших бродить станут горемыки под дождями отравленными, пока не сменят дожди засуха лютая с голодом неодолимым… И болезни пойдут тогда неотвратимые, дотоль неведомые, порожденные развратом и распутством, подобно Содому и Гоморре (СПИД?). И наденут мужики бабье платье, а бабы нарядятся в мужицкое. (Не мог Распутин в свои времена видеть подобное!) И в таком непотребном виде станут рушить порядок, Матерью-Природой установленный, самим себе конец готовя». (Какие извращения имел он в виду?)

Предрекал Распутин и неведомое, казалось бы ему, изменение климата, не имея понятия о современном парниковом эффекте, перегреве планеты, повреждении ее озонного слоя в верхней части атмосферы!

«И наступит время, и лучи солнца благостные падут на землю слезами, как камни, раскаленными. Таять зачнут льды да снега, и сомкнутся воды горькие над городами и селеньями».

По мнению современных ученых, такой «второй потоп» может действительно грозить Земле из-за нарушения ее теплового баланса. И грозные предупреждения Природы можно уже теперь угадать в наводнениях в Бангладеш, Китае, у нас в Прикаспии, на Кавказе и в Америке… Все на одной широтной полосе… Миллионные жертвы!

Подобную опасность предчувствовал мудрец из русских мужиков, скромно говоря о себе: «Много в обозах ходил, много ямщичил, и рыбу ловил, и пашню пахал. Действительно, все это хорошо для крестьянина». А сам неведомо как предрекал ужасы, лишь нам понятные:

«Падут на Землю молнии и на лилии, и на пальмовые сады, и на землю между реками святыми. И станет человек хрупким, как сухой листок, и кости его гнуться начнут и ломаться, как ветки на деревах уцелевших. А зелень на деревах тех зараженной окажется. И не будет человеку житья от болезней и заразы той…»

Откуда мог знать сибирский крестьянин начала века о несчастьях Хиросимы, Нагасаки, Чернобыля и Челябинска?

Но даже в еще более отдаленные периоды земной истории заглядывает око Распутина:

«И перевернется все вокруг (словно сместятся еще раз полюса земной оси!). Где лед да снег были, виноград растет, а заместо винограда теперешнего ледяные поля да снега лягут».

Таким провидцем и предстал передо мной «старец-странник», мудрым словом своим проложивший себе путь в те времена к людям высшей российской власти.

Но кто мог подсказать подобные слова полуграмотному сибиряку? С какими посланцами небес или высших измерений космоса общался он, подобно Джорджио Бонджованни или пастушкам из Фатимы в Португалии 13 мая 1917 года? И были ли в числе таких пришельцев, инопланетян или иноземлян, такие божественные просветители, как Будда, Кришна, наконец, Иисус Христос, которому, как упоминает Орацио Валенти, благодетели из светящегося пятна возле пещеры, куда захоронили Христа после распятия, оказали помощь, вернув его к жизни. О том же говорит и Альсино в своих записках.

Так что же это за миры мудрости и света? Можно ли заглянуть туда?

Ответ на этот вопрос я нахожу в рассказе Оли Грачевой, по ее словам, побывавшей там.

Это не только дает мне право, но и обязывает познакомить читателя с тем, что мне стало известно со слов Оли, которая неожиданно и для нее самой была включена в состав экспедиции в параллельный мир. «Летающая тарелка», сооруженная на нашем авиазаводе при помощи Альсино, обладала способностью обнуления масс и проникновения в другое измерение.

И я приглашаю читателей принять участие в состоявшемся проникновении в иномиры.

Часть первая. За порогом

Что там, куда лишь мысль стремится?

Весна Закатова

Глава 1. Сбитый объект

Если ты враг другому, то прежде всего ты враг самому себе

По Сократу

Есть неизъяснимая прелесть в ночном саду.

Дневная жара спала. Прохлада опустилась вместе с глубокими тенями, легшими по обе стороны аллеи.

Лунный свет лишь подчеркивал таинственность невидимого… Казалось, что здесь и соприкасаются параллельные миры иных измерений.

Далекий шум проходящего поезда представлялся звуком, долетавшим оттуда…

По крайней мере, так казалось Оле, одной из двух девушек, гулявших в этот поздний час в саду.

Огни на даче погасли.

Даже у бабушки Евлалии Николаевны, которая еще недавно сидела и курила у открытого окна. Темно. Спит.

Глава дачного матриархата, когда-то военная летчица, потом партработник, воспитала в нем характер былых номенклатурщиков.

— Ты не идешь? — спросила старшая сестра Лена, высокая, темноволосая, с гордо посаженной красивой головой и античным узлом волос на затылке.

— Нет, Лена. Спать не пойду. Дождусь последней электрички и поеду, — ответила Оля.

— Куда? Что за секреты? Хоть бабушка-то знает?

— Не важно. У нас географическая практика на факультете. Я уже взрослая. Надо же и мне увидеть что-то новое. Я уже со всеми простилась.

— Новое? — насторожилась Лена. — Где оно, это новое? Скажи толком! Мне-то можно сказать?

— Тебе? — усмехнулась Оля. — Не все ли равно, в каком направлении? Еду, куда глаза глядят…

— Тут что-то не так! Я — с тобой!

— Нет, нет! Не надо! Правда-правда! Я сама…

— Что ты можешь сама, цыпленочек?

— Все смогу, царственная наша орлица! — вспыхнула Оля.

— Ну не сердись. Ты никогда этого не умела… сама. Пойдем, а то пропустим последнюю электричку.

— Нет, лучше одна, — снова робко противилась Оля.

— Ты все скрытничаешь, а я знаю больше, чем ты думаешь.

— Что ты знаешь? И зачем едешь со мной?

— Провожать.

— Ну понимаешь, меня не надо провожать! — умоляла Оля.

— А я вовсе и не тебя буду провожать!

— Как так не меня? — изумилась Оля, хрупкая, белокурая, с васильковыми глазами-незабудками, перекидывая пышную косу со спины на плечо.

— А вот так. Не тебя, и все тут.

— А если догадаюсь? — лукаво произнесла младшая.

— Сделай одолжение, — холодно отозвалась Лена.

— Неужели тебе Юра сказал?

— А хотя бы и так? Или это разглашение государственной тайны?

— Не государственной, а межгосударственной.

— О, я вижу, ты в курсе дела!

— Я в курсе всего, что касается Альсино.

— А я в таком случае — всего, что касается Кочеткова.

— Я так и знала, что у вас любовь.

— Ну и что же? Только тебе можно?

— Он же не иностранец, не увезет тебя в другую благословенную страну.

— А мне, может быть, и не надо! А вот что тебе надо, мне не слишком ясно.

Сестры уже покинули дачу и, так разговаривая, нередко пикируясь, приближались к железнодорожной платформе. Деревья под луной отбрасывали тени. В просветах кружевных пятен дорога казалась серебристой.

— Предо мной кремнистый путь блестит… — сказала Оля.

— И звезда с звездою говорит, — усмехнулась Лена. — Только не знаю, при чем ты-то тут? И о каких звездах идет речь?

— Давай нарвем цветов, пока поезда нет. Они тут прямо у платформы растут.

Лена почему-то согласилась, и они вместе стали собирать букеты, хотя это ночное занятие выглядело довольно странным.

Но в скором времени им предстояло встретиться и с вещами еще более странными.

Зашумел поезд, теперь уже совсем близко. Подошла электричка. Замелькали освещенные окна вагонов. За ними в этот поздний час сидели по два — по три человека в каждом. Приехавшие спускались со ступенек на дорогу к дачам, у которой девушки собирали при свете станционного фонаря цветы.

Пропустив сначала тех, кто приехал, Оля и Лена вошли в вагон и сели подальше от старушек, скорее всего отправившихся в лавру, чтобы успеть к ранней службе.

Хотя здесь, казалось, их никто не мог услышать под перестук колес, девушки все-таки сначала помолчали, словно спохватились, что проболтаются о чем-то ненароком.

И даже когда, выйдя на нужной станции, уже шли знакомой Оле дорогой заводским поселком к проходной авиазавода, и тут не обменялись ни словом, погруженная каждая в свои мысли. И Лена, полагаясь на сестру, даже не запоминала, как идти обратно.

Кочетков и Альсино ждали их у так называемой непроходимой проходной, через которую всем посторонним вход заказан.

Кроме старого вахтера, у калитки дежурили два милиционера и какой-то штатский с подозрительно прищуренными проницательными глазами.

Не испытывая ни малейшего смущения, Лена бросилась Кочеткову на шею.

— Не отпущу! — нарочито надрывным тоном закричала девушка.

Милиционеры переглянулись, штатский погасил ухмылку. Вахтер оставался непроницаемым, а Оля, покосившись на Лену, радостно смотрела на Альсино.

— Я больше не буду голосить по-бабьи, — шепнула Лена, — но, знаешь, очень хочется. — И она вручила Кочеткову ночной букетик полевых цветов.

Альсино понимающе смотрел на молодых людей, потом обернулся к Оле. Она улыбнулась и тоже отдала ему свой букет:

— Это у нас называется любовь. А у вас?

— Если говорить не о словах, а о понятиях, то у нас тоже.

— Я так и думала. Правда-правда, — отозвалась Оля и, понизив голос, добавила: — Мне что-то страшновато становится…

В этот момент на автомашине подъехали остальные участники экспедиции в параллельный мир.

Первым вышел английский лорд, похожий на высокий сухой ствол с невозмутимым выражением на гладко выбритом лице. Он напоминал проповедника на картинках прошлого века. Рядом с ним совсем маленьким казался японский физик, аккуратный, внимательный, почтительный. Последним вышел толстый американец, широко улыбаясь и загадочно подмигивая всем.

— Американцы считают, что никогда не вредно сказать — «почти». Надеюсь, мы почти не опоздали? Не так ли, джентльмены?

— О'кей! О'кей! — отозвался Кочетков. — Нам уже пора.

И он обменялся несколькими словами со штатским. Милиционеры важно наблюдали. Вахтер дотошно проверял предъявленные документы.

— По русскому обычаю, надо присесть, — сказала Лена. — Да некуда. А ты, Оля, что ж не прощаешься с Альсино?

— А мы не расстаемся, — с вызовом заявила Оля и добавила смущенно: — Правда-правда! Ты уж передай там нашим. Объясни…

— Она шутит? — посмотрела Лена на Альсино. Тот помотал головой:

— Она включена в экспедицию. По моей просьбе.

— Ах так! — вне себя воскликнула Лена, вложив в это восклицание и удивление, и осуждение, и растерянность. — Не понимаю, — продолжала она. — Шутки какие-то! У вас что, несерьезное мероприятие?

— Вполне серьезное, — заверил ее Кочетков, как всегда подтянутый, собранный, а сейчас еще и какой-то торжественный.

— Не отпущу ее! — рассердилась Лена. — Она же еще ребенок!

— Леночка, милая! Поздно! Представь, я уже выросла. И Альсино хочет, чтобы мы не расставались.

— Ах, еще и это! — почти возмутилась теперь Лена. — Что ж, такой пример мог бы послужить кое-кому упреком. — И она выразительно взглянула на непроницаемого Кочеткова.

Он решительно молча обнял Лену и, обхватив Олю за плечи, зашагал с ней через проходную.

Лену обуревали разноречивые чувства. Как? Эту девочку, ее сестру, берут с собой, в угоду лысому Альсино, а начальник экспедиции не мог взять в экспедицию ее, Лену, а еще говорил, что она для него — все! Она нервно теребила носовой платок, потом вытерла им глаза, опасаясь, как бы не потекла тушь с ресниц.

Если бы американец еще не ушел, то наверняка отпустил бы шуточку в ее адрес. И еще пожелал бы счастливого пути. Ничего, она подождет, уходить еще рано. Будет на что взглянуть.

Она думала, что, стоя тут у проходной в одиночестве, она проводит глазами улетающих, но, к ее неудовольствию, несколько рабочих вышли из проходной, пройдя мимо, а двое, молодой и пожилой, задержались, как назло, прямо рядом с ней. Недоставало только еще им заметить, что у нее глаза на мокром месте!

И тут над крышами цехов завода поднялось зарево, словно солнце решило взойти в неурочный час или луна заблудилась в своих скитаниях по небу.

— Никак пожар! — заволновался молодой рабочий. — Надо звонить по «01»!

— Придержи, сынок, язык. Полюбуйся лучше. Как- никак наша с тобой работа…

— Ну, полететь должна. У нас все летает, что строим. Но пожар-то почему? С чего это она в огне вся? Может, все же нелады какие?

Лена насторожилась, вся напряглась.

— Чудило ты! То не огонь, аура. И около тебя, дурака, такая аура есть, и вон у той барышни, — кивок в сторону Лены, — не нашей, поди. Только не всем дано это увидеть.

— Не аура, значит, а ореол, — важно поправил молодой, косясь на Лену. — Аура, она вокруг живых существ, а не около аппарата.

— А черт его знает, как это назвать! Но вот генератор мы с тобой собирали, видать, чтобы такое свечение вызвать.

— Значит, все благополучно? — решилась все-таки спросить Лена.

— Будьте покойнички, — недовольно отозвался пожилой и отвернулся, закуривая от зажатой от ветра в ладонях спички.

Меж тем светящееся облако, сквозь которое проглядывал корпус «летающей тарелки» с иллюминаторами, начало подниматься со двора завода, покинув через разобранную крышу ангар.

Какой-то случайный прохожий обратился к Лене и рабочим:

— Вот так номер! Это же неопознанный летающий объект! «Летающая тарелка»! Надо скорее сообщить куда следует! Парадоксальное наблюдение!

— И никакой это не парадокс и не параллакс, — насмешливо заметил старший рабочий. — Советую вам, уважаемый, вместо того, чтобы звонить в милицию, помолчать, как молчит рыбка или рак… Вот так-то!

— Ах, разве что! — смутился прохожий. — А я думал…

— Я бы тоже так подумала, — ободрила его Лена. — Вы здешний? Скажите, как мне ближе пройти к железной дороге?

— Вы в Москву, девушка? Все-таки на всякий случай позвоните там… А то я отсюда вряд ли дозвонюсь.

— Я не в Москву, — отрезала Лена и зашагала прочь своей гордой походкой.

Прохожий, моложавый пижон, посмотрел ей вслед, потом быстро бросился вслед за девушкой.

— Я бы вас проводил… если позволите?

— Не позволю, — резко обернулась к нему Лена. — И лучше не приближайтесь ко мне. Я тренер. «У-шу» — лучшая самооборона женщин, — для большей убедительности пояснила она.

— Пожалуйста!.. — обиженно протянул прохожий. — Как вам будет угодно. Сами же дорогу спрашивали.

Лена посмотрела на небо. Светящееся облачко вокруг четко обрисованного диска удалялось к югу.

Альсино стоял у пульта. Вместе с Кочетковым они склонились над картой.

— Почему вы избираете такой курс, Альсино? Мы пройдем в таком случае над горячими точками Земли. Там воюют. Стоит ли рисковать?

— Риск связан не только с вашим, но и с нашим миром. Нам нужно выйти в определенном месте у волновой энергостанции над нашим океаном, — ответил Альсино.

— Но ведь здесь суша, — усомнился Кочетков, указывая на отмеченное Альсино место на карте.

— Это в вашем измерении, а в нашем…

— Вас понял, — отозвался Кочетков.

— Понять, что есть тяжесть, это еще не поднять ее. Не правда ли, мисс Оля? — обратился к девушке американец.

— Моя сестра обучала меня у-шу, самообороне, а не тяжелой атлетике.

— У-шу! Это тяжело! Надеюсь, нам не придется прибегать ни к у-шу, ни к тяжелой атлетике.

— Бог поможет нам, — сказал лорд.

— Бесплатная помощь, сэр, подобна прозрачному, но пустому стакану, — расплылся в улыбке американец.

— Но мы не в пустоте, — заметил Кочетков и обратился к Альсино: — Здесь всего можно ожидать.

— Я постараюсь использовать маневренность нашего аппарата.

— Господа генералы будут в восторге от такой проверки нашего аппарата, — сказал подобравшийся к пульту по скобам на потолке японский физик.

— Нет, уж им-то наш аппарат не достанется, — жестко заверил Кочетков.

Полет продолжался. Все испытывали обнуление масс, не ощущая собственного веса, однако из-за утраты инерции свободно плавать в воздухе не могли и старались не передвигаться.

Оля застыла около иллюминатора, любуясь далекой Землей, которую покидала и летела неведомо куда… Внизу мелькали селения, тонкие паутины дорог и почти застывшие на них точки движущихся машин.

Заметила поезд. Вагончики выглядели бусинками, нанизанными на серебряную нить рельсового пути. Движения при скорости аппарата не замечалось. Все будто застыло внизу, заснуло, будто в сказке о спящей красавице.

Она вспомнила: «Застыл стеной хрустальный дождь…» И словно по волшебству, аппарат их пронесся над дождевой тучей, скрывшей на миг Землю. Когда они миновали тучу, то по блесткам внизу можно было угадать лужи, образовавшиеся от прошедшего дождя.

— Как в сказке, — заключила Оля.

— Как сказка называется? — поинтересовался японец.

— Про Белоснежку и семь гномов, — вставил американец. — Но у нас явная нехватка гномов. Где бы еще двух джентльменов заполучить? Недоукомплектована экспедиция!

Японец рассмеялся.

— Нет! — запротестовала Оля.

Ее деликатные спутники не стали расспрашивать, а она думала, какие разные бывают на свете люди. Как сравнить летящих в неведомое измерение энтузиастов и наглых молодчиков, приставших к ней и Альсино после того памятного спектакля «Ромео и Джульетта».

Правда, потом был ни с чем не сравнимый полет с Альсино… Вот и теперь она снова летит с ним…

Руины города после артиллерийского обстрела напоминали последствия страшного землетрясения. Но в том виновата была не Природа, а сами люди.

Высились стены полуразрушенных домов. Издали все это походило на подножье горы после обвала или камнепада. Но ближе можно было разглядеть остатки стен, пустые глазницы окон. Висящий криво балкон. В пробоине над ним виднелась часть когда-то уютной квартиры. Перекошенная картина на одном гвозде, а на ней радостно смеющиеся дети.

Внизу громоздились груды щебня и наваленные камни. За ними прятались бойцы, одетые не в военную форму, но вооруженные современным оружием и в касках.

Молодой парень, весь в веснушках, все время сдвигал наползающую на глаза слишком большую для него каску. Он разглядывал над собой торчащую из камней детскую коляску, колесо которой еще медленно вращалось, видно, от случайно попавшей пули.

Они то и дело врезались в щебень, поднимая маленькие фонтанчики пыли.

Парень перевел глаза с вращающегося колеса на небо и ухватил за руку лежащего рядом с ним пожилого бойца:

— Дядя! Гляньте! Что это?

В чистом небе летело светящееся дискообразное тело. Тот лениво посмотрел вверх и проворчал:

— Чужая выдумка. У нас таких нет. Должно, американцы запускают…

— Чудно! — пожал плечами парень.

К ним подполз командир в маскировочном халате, похожий на огромную ящерицу. Рука у него была на перевязи. При движении он задевал ею за камни и морщился от боли.

— Сбить, — коротко приказал он пожилому бойцу.

Тот подполз к блиндажу, устроенному в большой воронке от артиллерийского снаряда и сверху полуприкрытому бетонной плитой, потом крикнул кому-то, лежавшему там:

— В небе видишь?

— Вижу, — отозвался тонкий мальчишеский голос.

— Приказано сбить. Понятно?

— Можно и сбить, — лениво отозвался юнец. Из блиндажа со свистом взлетела ракета, оставляя за собой дымчатый след.

Оля не знала, сколько времени летели они с умопомрачительной, как оказалось, скоростью и куда прилетели, когда услышала голос Юры Кочеткова:

— Будьте особенно внимательны, Альсино. Внизу идет война, бессмысленная и кровопролитная.

— Какой ужас, — поежилась Оля.

— Положить ей конец — наша первая задача, — отозвался Альсино.

— Внимание! Ракета! — крикнул Кочетков.

— Боюсь, что она подобна иголке, притягиваемой нашим магнитом, — заметил американец.

— Типун вам на язык! — воскликнула Оля.

— Типун? А как перевести это на английский язык? Если это нечто ценное, то предоставляю свой карман.

— Будет вам! — замахала на него руками Оля

Ей хорошо была видна мчащаяся к ним ракета, ее дымчатый хвост, ее безобидная, казалось бы, головка с нацеленным вперед глазком. Внезапно ракета метнулась в иллюминаторе и пропала из поля зрения. На самом деле не ракета, а их «летающая тарелка» совершила невероятный маневр, резко изменив направление полета.

И тем не менее через какое-то мгновение зловредная ракета снова появилась в иллюминаторе, упрямо приближаясь. И опять внезапно она метнулась в сторону, исчезла… Одновременно прогремел взрыв.

Осколки разлетевщейся преследовательницы забарабанили по корпусу аппарата.

Стекло в Олином иллюминаторе покрылось трещинами, но, к счастью, не разлетелось, так как было многослойным.

Если бы Оля не потеряла свою массу, то почувствовала бы, что аппарат, в котором они все находились, стал падать.

Она видела лишь озабоченное лицо Альсино и каменно-спокойное Кочеткова. Американец и японец перестали улыбаться, английский лорд закатил глаза, видимо молясь Всевышнему.

Сквозь трещины в иллюминаторе Оля все же рассмотрела, как почему-то наклонившаяся — как ей показалось — поверхность Земли была гористой, хотя сверху и выглядела ровной, и она с ужасающей быстротой приближалась.

«Неужели это конец? А как же параллельный мир и оставшиеся на даче мама, папа, бабушка, Лена? Этого не может быть!» — И она умоляюще посмотрела на Альсино.

Он что-то сосредоточенно делал у пульта, даже не обернувшись, как всегда, на взгляд Оли.

«Он может! Он все сможет! — повторяла про себя Оля, и Альсино несомненно улавливал ее мысли. — Почему же он не оглянется? Хоть бы увидеть его лицо, улыбку!..»

Потом произошло что-то непонятное… Гористая местность приближалась и уже не казалась наклоненной. И на ней был лес. Несмотря на утрату массы, удар при посадке или падении был ощутим. Оля словно свалилась с крыльца дачной веранды и лежала теперь на полу кабины. Тяжесть вернулась, и болело все тело.

Оля видела, как Альсино провел тыльной стороной ладони по влажному лбу, по своей безволосой, такой умной и красивой голове.

— Мы упали? Разбились? — спросил американец. — Но почему-то я чувствую себя живым… хотя… никогда не вредно сказать «почти»…

— Кто ушибся? Кому помочь? — спрашивал англичанин.

— Мы в зоне военных действий? — осведомился японец, единственный, кто не упал, держась за скобы на потолке. — Можем ли мы подняться и лететь дальше?

— К сожалению, полет продолжаться не может, — ответил Альсино. — Аппарат поврежден.

— Интересно, будут ли нас препарировать, как уфонавтов в Колорадо-Спрингс, чтобы установить нашу насекомообразность, поскольку мы оказались в «летающей тарелке»? — заметил неунывающий американец.

— Пожалуй, надо попробовать выйти наружу, — предложил Кочетков. — Но из предосторожности прошу всех надеть бронированные жилеты. Всем, всем. И вам тоже, — обратился он к Оле.

— Но он же невозможно толстит! — запротестовала она, однако подчинилась.

— Выходим? — спросил Кочетков у Альсино. Тот согласно кивнул.

Глава 2. Чужие джунгли

Для нас потемки — мир чужой,

Как и темна душа чужая.

Весна Закатова

Сбитый аппарат серебристой горой возвышался над поваленными стволами странного леса. Участники экспедиции, озираясь вокруг, выбирались из него.

— Вот и сели. И почти не в самом пекле! — отдуваясь и ощупывая свой бронежилет, сказал американец Форд.

— Не гроза ли здесь прошла? Громыхает за горизон- том> _ отозвалась Оля, оправляя комбинезон, топорщившийся на бронежилете.

— Я же сказал «почти», — ответил американец. — Скорее всего, мисс Оля, нам повезло, что там, а не здесь артиллерийская стрельба.

— Вы так думаете?

— Пушки не мной выдуманы, — глубокомысленно изрек Форд.

— Простите, но это не напоминает артиллерию, — вмешался японец. — И лес здесь необыкновенный, скорее похож на утолщенные стебли травы.

— И правда! — воскликнула Оля. — Гигантские былинки! Как интересно! Куда же мы прилетели? — обратилась она к появившемуся Альсино.

— К счастью, мы избежали гибели. Аппарат, несмотря на повреждение, перенес нас в другое измерение.

— А что это значит, извините меня? — спросил японец. — Не хотите ли вы сказать, что мы уже в параллельном мире?

— Да. Но не в том, куда стремились. До него не дотянули, — спокойно констатировал Альсино.

— Так вот почему все так диковинно вокруг! — воскликнул американец. — Как в баре, где на полках вместо бутылок одни бочки!

— Что с аппаратом? — озабоченно спросил Кочетков.

— Тлеющий электронный огонь распространяется на всю аппаратуру.

— И обнуление масс станет невозможным, — догадался физик.

— Не знаю, как вы, джентльмены, но мне не хотелось бы оставаться в этом мире надолго. Я полагаю, Бог не допустит этого.

— Есть поговорка, высокий наш лорд, — отозвался Форд. — «На Бога надейся, а сам спохватись». Не так ли? — И он посмотрел на Кочеткова.

— Почти так, — улыбнулся тот. — И что же предпринять? — обратился он к Альсино.

— Разобрать весь пульт. С общей помощью.

— Уверен, игра стоит самых дорогих подсвечников и сулит выгоду. Как известно, собственные руки моего однофамильца вывели его в люди. А наши руки вернут нас к людям.

Англичанин и японец выразительно засучили рукава своих комбинезонов.

— А я? А я? — заволновалась Оля. — Вот когда сказались мои двойки по физике! Лучше я стану поваром! Разведу костер, приготовлю обед. Буду хранительницей нашего очага в чужом мире…

— Подкрепиться и в параллельном мире не мешало бы, хотя я и выгляжу здесь несколько полнее, — заметил американец, похлопывая себя по обтянутому животу.

Вслед за Альсино мужчины вернулись в «летающую тарелку», держась друг за друга из-за ее наклонного положения. Оля принялась собирать с влажной почвы опавшие «травинки», похожие на бревнышки.

Пригодились ее туристские навыки в походах будущих географов.

Сначала повалил едкий дым, как будто в костер бросили ворох сырой травы, потом пробился робкий огонек, и, наконец, костер запылал. В серебристом корпусе «летающей тарелки» замелькали блики.

Оля забралась в нее по неудобно наклонившейся лестнице и доложила командиру:

— Юрий Федорович, консервы я нашла и котелки тоже. Сварю похлебку. Надо за водой сходить к ближайшему ручью. К нему лужи ведут. Ведь здесь первозданный мир. Вода чистейшая! НЗ не тронем. Можно? Я быстро! Правда-правда!

Кочетков оторвался от работы. Перед ним была опрокинутая панель пульта с паутиной проводов. Он отложил в сторону инструмент, которым тотчас воспользовался разбиравшийся в схеме рядом с ним японец.

— Вода нужна, — согласился Кочетков. — Только вот отходить от аппарата в этом мире опасно.

— Так рядом же этот ручеек. Я чувствую. Доверьтесь. Я мигом!

— Ладно, генеральный повар параллельного мира! Придется согласиться. Только вот возьмите милицейский свисток. Милиционеров не дождетесь, но в случае чего, мы все по первому сигналу.

— Непременно свистну. Костер уже горит, правда, дымит слегка. Скоро на пир позову. Похлебка с дымком вкуснее!..

— Но это уже без свистка. Ладно? — с улыбкой на посветлевшем лице сказал Кочетков.

Оля помахала рукой, взяла мягкую канистру и, не воспользовавшись лесенкой, спрыгнула на землю. И попала прямо в лужу, разбрызгав мутноватую воду.

— Что за мир! Одно болото! — сердито произнесла она и отправилась по цепочке луж на поиски ручейка.

За горизонтом все еще громыхало. Солнце вырывалось в просветы облаков и на миг отражалось в словно рассыпанных по земле зеркальных лужах. Гром за горизонтом уже не напоминал артиллерийскую канонаду, а представлялся Оле угрюмым рычанием обиженного и уходящего чудовища.

Стволы деревьев, которые она называла гигантскими былинками, поблескивали мокрыми сторонами. Значит, дождь все-таки прошел!

И Оле казалось, что она волшебно превратилась в крохотную букашку, пробирающуюся меж стеблей на лугу около их дачи. И здесь, как и там, были цветочки, только размером какие-то несуразные. Высоко подпрыгнув, она умудрилась сорвать один из них и решила, что он может служить очаровательной шляпкой. Она озорно надвинула «цветочек» себе на голову.

Наткнувшись на ручей — туристское чутье не обмануло ее, — она полюбовалась своим отражением, найдя шляпку-цветок прелестной.

Ручей казался струйкой среди гигантских стеблей, но вода была чистой. И это главное.

Оля наклонилась к ней, зачерпнула ладонями, попробовала на вкус и объявила в окружающее пространство:

— Вода вполне параллельная!

Не снимая полюбившейся шляпки, надеясь покрасоваться в ней перед спутниками, она принялась набирать воду в канистру. Но из-за мелководья та не хотела «полнеть», а захватить кружку Оля не догадалась.

Занятая борьбой с упрямым сосудом, она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Оля всегда знала, когда на нее смотрит Альсино. Почти уверенная, что это он пошел за ней следом, она обернулась и обмерла от ужаса.

Огромное мохнатое человекоподобное чудовище смотрело на нее. (А может быть, любовалось ею?) Непроизвольно Оля поправила «шляпку», потом вспомнила о свистке, но сдержалась. Ведь через плечо Кочеткова перекинут ремень автомата. А вдруг он убьет местного жителя, который никаких признаков недружелюбия не проявляет? Более того, заросший шерстью рот человекоподобного растянулся в подобии улыбки.

Оля тоже улыбнулась.

И тут произошло нечто неожиданное.

Чего только не сделает улыбка!

Огромное человекообразное существо стало притопывать на месте, потом смешно выкидывать в стороны ноги, выделывая замысловатые па, словно танцуя.

— Ай да Мохнатик! — весело воскликнула Оля. — Ты еще и танцевать умеешь!

А «Мохнатик» продолжал свои сложные движения. Казалось, у такой громадины танец должен выглядеть неуклюжим, даже смешным. Но в движениях этого могучего существа чувствовалась не только сила, но и природная грация. И это вовсе не походило на выступления медведя в цирке или на ярмарке. Скорее, на ум приходили танцы журавлей, когда изящная птица импровизирует чисто балетные движения, чтобы привлечь внимание подруги.

Подумав так, Оля первым делом возмутилась:

— Ну вот еще!

Потом снова вспомнила о свистке. Пожалуй, надо позвать всех своих спутников, чтобы и они подивились местным чудесам. И Оля, поднеся милицейский свисток к губам, дунула, приглашая «благодарных зрителей» на небывалое представление.

Но реакция чудовища, на пронзительный переливчатый звук была неожиданной. Сначала гигант начал радостно подпрыгивать, издавая восторженные звуки, очевидно приняв свист за одобрение танца и его самого. Потом, решив, что цель достигнута, он вдруг схватил Олю и ринулся с нею через чащобу стеблей исполинских трав.

«Мохнатик» не сгреб ее в охапку, как добычу. Нет! Он нежно понес ее на руках, как сокровище, стараясь не причинить ей никаких неприятных ощущений.

Но сокровище извивалось в его руках, бешено колотило его кулаками, кричало, объятое ужасом, который пришел на смену недавнему любопытству. И когда чудовище зарычало, девушка так испугалась, что лишилась чувств. Напрасно молодой найн, как безошибочно определила Оля, перестал рычать и нежно поварчивал, успокаивая ее.

Кочетков и все его соратники, услышав свисток, выскочили из «летающей тарелки», оставив откинутым размонтированный пульт.

По Олиным следам на вязкой почве они добежали до ручья, где нашли и свисток, и канистру, и сорванный цветок. А рядом отпечатки огромных босых ног с оттопыренными большими пальцами.

За ручьем почва была утрамбована, словно обладатель этих огромных ног долго топтался там.

— Это найн, — определил Альсино. — Он не причинит Оле вреда. Я пойду следом и попробую воздействовать на него.

— Нет, Альсино, это невозможно! — жестко остановил его Кочетков. — Вы не имеете права оставлять аппаратуру разобранной. Ведь процесс разрушения в ней продолжается. Не так ли?

— Вы правы, — вздохнул Альсино. — У нас действительно мало времени для спасения электронной системы. Но мне очень трудно подчиниться разуму.

— По следу пойду я, — решительно объявил Кочетков.

Альсино выразительно посмотрел на его автомат.

— Не бойтесь, Альсино. У меня не боевые патроны, а парализующие. Они вызовут лишь забытье живого существа на достаточное время, чтобы вернуть нашу Олю. Такие пули применяют в зоопарках для хирургического вмешательства при лечении зверей.

— Я вынужден побороть себя и согласиться с вами, — с горечью произнес Альсино. — К вашему возвращению, надеюсь, мы погасим тлеющий электронный огонь.

— Наши друзья помогут вам. Не так ли? — обратился Кочетков к остальным.

— Когда нет выхода, его пробивают, — отозвался Форд.

— Надейтесь на нас, но берегите себя, майор, — сказал лорд Стенли. — И не кажется ли вам, что человекообразные могут быть созданы не вполне по образу и подобию Творца?

— Простите, если бы вы позволили сопровождать вас, я знаю приемы борьбы без оружия и могу оказаться полезным, — сказал японский физик, который не достал бы и до пояса найна.

— Вы будете очень полезны здесь, дорогой Иецуке, — заверил Кочетков и, вскинув автомат за плечо, зашагал по пунктиру оставленных на болотистой почве следов босых ног. Размером они были с человеческий локоть, а в длину чуть меньше, чем в ширину.

Оля пришла в себя, когда ее похититель приблизился к лесу. Девушка не знала, как вести себя. Сопротивление было бесполезно. Звать на помощь бессмысленно. Что она должна делать? Устроиться поудобнее на этих волосатых лапах? Или снова начать извиваться, чтобы услышать звериный рык?

И Оля решила притвориться, что она все еще без сознания. «Впрочем, поймет ли это найн? Ну, все равно!» И она продолжала бессильно свешивать голову, руки ее болтались. Но глаза чуть приоткрылись.

Лес? Но что это был за лес! У корневищ, мимо которых проносил ее найн, деревья были такой толщины, что их не обнять даже всем спутникам Оли, если они взялись бы за руки. И если еще и найн взялся с ними своими волосатыми лапами, которыми так крепко, но в то же время осторожно держит ее!

Деревья уходили в самое небо, к облакам. А кора их была такой, словно Оля рассматривала ее в сильную лупу. Прямо как во сне! А может, и правда все это сон, и она проснется наконец?

Но ведь «летающая тарелка» была наяву. И Альсино, Кочетков и другие участники экспедиции тоже! И даже ракета… Оля убеждала себя, что найн добрый и плохого ей не сделает. Но вот как поступит Кочетков? Он непременно отыщет ее и как бы не пристрелил Мохнатика из своего автомата.

Тем временем найн вынес Олю уже не к ручейку, а к речке. Она напомнила Оле родную, подмосковную, про которую еще в детстве пели:

Размышляя так, Оля по-прежнему не показывала вида, что пришла в себя.

Речка оказалась мелкой. Найн перешел ее вброд, подняв девушку надголовой, чтобы уберечь от водяных брызг.

Другой берег был высоким, как у настоящей Истры, где летом бывала Оля. И здесь, как и там, в обрыве виднелись темные норы. Но если под Москвой в норках селились ласточки, то здесь в этих пещерах жили найны, предки «людей пещерных».

К одной из них и принес найн Олю.

Кочетков спешил. Отпечатки ног похитителя становились все менее отчетливыми, и расстояние между ними увеличивалось, словно найн время от времени переходил на полет над землей, лишь изредка касаясь ее для очередного скачка.

Бег его, скорее, был похож на огромные прыжки и, вероятно, действительно напоминал полет.

«Каково-то Оле было от такого непривычного путешествия? — думал Кочетков. — Может быть, сознание потеряла со страху? Что сказать Лене по возвращении? Ну, не уберег! И никакой он не командир, а так — мелочь какая-то беспомощная, ползущая под стеблями трав сказочного поля».

Не только себе самому казался он таким. В просвете туч появилось летящее существо на огромных раскинутых крыльях и, очевидно, с зоркими глазами. Обнаружив нечто движущееся меж трав, а потому, должно быть, съедобное, хищник камнем ринулся вниз на добычу.

Реакция Кочеткова была мгновенной. Каким-то шестым чувством ощутил он опасность, вскинул автомат и выпустил по летящему чудищу очередь.

Огромная туша громыхнулась о землю, придавив несколько стволов гигантских былинок, подобных сваленным деревьям. Кочетков подошел к сбитому чудовищу, чтобы получше рассмотреть его.

Удивлению его не было границ! Трехметровые перепончатые крылья, зубастая пасть. Сомнений не было. Птеродактиль! Что за странный мир, где сосуществуют рядом человекообразные млекопитающие и летающие ящеры!

«Видимо, здесь налицо смещение нескольких геологических эпох. Есть что изучить…» — подумал он и добавил уже вслух:

— Ну, ничего, птенчик доисторический! Полежишь часок, вздремнешь. Взлетишь потом к темным тучам, которые по цвету тебе под стать. И об ушибе забудешь.

И Кочетков зашагал дальше к начинающемуся исполинскому лесу.

«Любопытно, — продолжал размышлять он, — как развивается — или застыла — жизнь в этом странном иномире? Добродушные найны, которые, по-видимому, не способны принести вред, а рядом жестокие птеродактили или неведомо какие еще хищники этих чужих джунглей? Впрочем, так ли это парадоксально? Ведь и наши травоядные не способны на уничтожение других существ, ограничиваясь «подножным кормом». А природа создала рядом с ними хищников, которые сохраняют численность стада травоядных: выживают наиболее сильные и развитые.

И найны, способные проникать в другой мир, лакомятся в наших лесах более приятной и доступной корой растительности, но они сторонятся людей, воспринимая их как хищников в своем мире. Быть может, не зря, если вспомнить хоть одну горячую точку, где сбита была «летающая тарелка» и где на поверхности земли люди убивали друг друга не для того, чтобы утолить голод, а во имя других, порою непонятных ни найнам, ни им самим целей».

И он утешал себя тем, что добродушные найны, как заверил его Альсино, не причинят Оле вреда.

Но сейчас главное — отыскать ее, хотя следы найна исчезли в лесу с сухой почвой.

Надо всегда иметь в виду направление, которое избрал найн. Он знает, куда идет. И Кочетков, помня это, уверенно продолжал путь.

Деревья, кроны которых доставали до туч, подобно земным мамонтовым, кончились, и Кочетков оказался перед рекой. Но не сразу в нужном месте. Ему пришлось побродить вдоль ее извилин, прежде чем он обнаружил на песке отпечаток огромной босой ноги: найн переходил здесь вброд.

На обрыве противоположного берега виднелись черные пятна углублений, может быть, пещер…

Кочетков разглядел там движущиеся мохнатые существа. Значит, так и есть. Вот оно, стойбище пращуров!

Стараясь не выдать своего присутствия, скрываясь за береговой растительностью, тоже несопоставимой с привычными кустами, Кочетков поравнялся с пещерами. Чтобы удобнее было наблюдать, ухватился за толстенный сук и рывком забрался на ветку.

То, что он увидел, ошеломило его. Человекообразные гиганты стояли тесной толпой, окружая свободную площадку под ним. До него долетал общий гул голосов. И вдруг среди них выделился звонкий смех… Он не мог ошибиться, это был Олин смех, как бы невероятно это ни показалось!

Глава 3. Рыцарский турнир

В борьбе, сцепясь с противником как клещ,

Бойцы толпу не обманули.

Прелестная же дама, словно вещь,

Должна достаться одному лишь.

Весна Закатова

Мохнатик с вроде бы бесчувственной на первый взгляд Олей на руках поднялся по крутому обрыву высоко над рекой к одной из крайних пещер.

Девушка, по-прежнему со свешенной вниз головой и обмякшим телом, была осторожно положена на землю. Теперь она сделала вид, что постепенно приходит в себя, приоткрыв глаза, будто бы силясь понять, где находится и что с нею происходит.

Неожиданное похищение, минуты, когда она на самом деле теряла сознание, острый запах несущего ее неведомо куда найна и немыслимо огромные, видимые через полузакрытые веки великаны сказочного леса — все это представлялось кошмаром, невозможным наяву.

И разве не сновидением было то, что раскинулось перед ней внизу? Еще школьницей, гостя у друзей на Истре, видела она похожее с высокого берега, куда забиралась с ребятами.

Оля не учитывала, что теперь смотрит на лес с высоты, и расстояние скрадывает истинные размеры. Речка внизу походила на застывшую в капризных извивах ленту. Лес за нею, где деревья с земли казались упирающимися в небо, теперь сам походил на упавшие облака, кудрявые, кучевые, только не белые, а темные.

Но вот такое мохнатое чудовище прежде и не снилось ей!

И чего он так уставился? Даже мурашки по спине пробегают.

Но тут Оля вспомнила все. И пляшущего перед ней Мохнатика, и ее легкомысленный свисток, призывающий зрителей на необыкновенное представление. Потом эти волосатые могучие руки, схватившие ее. Испуг и ужас от сознания своей беспомощности.

Бессилие, знакомое по снам, когда надо куда-то бежать, а сил нет, владело Олей и теперь.

Найн, внимательно следя за ней, увидел, что она открыла глаза, и обрадовался, даже запрыгал на месте, потом бросился в глубь своей пещеры.

Оля подумала было, что надо бежать, пока его нет, но куда бежать? Увы, за знакомой, казалось бы, излучиной реки не стоит милая ее детскому сердцу дача друзей. Вокруг непроглядный лес деревьев-великанов и «исполинских», как она сама назвала их, «былинок».

Найн вернулся и принес пленнице или гостье, должно быть, самые заманчивые, по его представлению, лакомства: кусочки коры, из пор которой выползали насекомые, вроде огромных тараканов, коренья, откуда хоть никто не выползал, крупные ягоды и огромные шишки, величиной с голову ребенка.

Оля вспомнила рассказ Альсино о Танеле из Биоинститута, которую похищал на Кавказе снежный человек и тоже угощал ее такой же снедью. Он оказался добрым и даже рыцарем!

Значит, и Мохнатик должен быть добрым! И рыцарем тоже!..

Видя, что Оля не решается прикоснуться к угощению, Мохнатик стал показывать, как надо обгладывать сладкие коренья, как раскусывать кору вместе с насекомыми. При этом он причмокивал от наслаждения губами и строил уморительные рожи…

Но у Оли, к огорчению Мохнатика, аппетита не прибавилось.

Тогда, желая развлечь гостью или показать ей свое миролюбие, он опять принялся танцевать, вскидывая ноги, приседая, подпрыгивая, кувыркаясь и грациозно изгибая могучее тело. Словом, показывал свою ловкость, силу и расположение к Оле.

Она смотрела на него как будто с интересом и думала о том, как его танец заставил ее необдуманно засвистеть, чтобы вызвать на помощь Альсино и других. И вот к чему это привело: теперь она их никогда не увидит! Оля внезапно разрыдалась, размазывая слезы по щекам.

Мохнатик остановился в недоумении, силясь понять, что означают звуки, издаваемые гостьей. И откуда она взяла воду, чтобы смочить лицо.

А Оля плакала и корила себя, зачем пошла за водой, даже и похлебки не сварила, а теперь и вообще не знает, что будет, потому и ревет.

Мохнатик сел подле нее и участливо смотрел, не зная, что предпринять. Да и как ему было понять резкие перемены в настроении женщины из чужого мира?

Оля пересилила себя и перестала плакать. Она внушала себе, что ее выручат, непременно спасут. Кочетков, тот ни перед кем и ни перед чем не остановится, а Альсино… он знает найнов, даже дружит с ними. Он сможет помочь…

И если на Кавказе снежный человек был добр к Танеле, а здесь Мохнатик к ней, то, может быть, в этом мире все, пусть не совсем разумные существа — добрые и согласятся сами помочь ей, проводят к «летающей тарелке», увидят там Альсино. Или он сам придет сюда? Но как он отыщет ее в этих джунглях? Нет! Надо уговорить Мохнатика. Уговорить?.. Но как объяснить, чтобы он понял?

И под тяжестью таких дум Оля сжалась в комочек, уткнула голову в поднятые колени.

Мохнатик, видимо, что-то сообразил и исчез в пещере.

Оля от щедрого угощения отказалась, но это не значит, что голод не давал о себе знать.

«Не стану же я есть этих тараканов!» — с отвращением подумала она и увидела, что Мохнатик тем временем вынес из пещеры какой-то предмет и положил его на землю перед Олей.

Она глазам не поверила! Жареная курица с подрумяненной картошечкой в фирменной целлофановой упаковке! Бери и ешь! Сорви этикетку, и блюдо само подогреется — последний сюрприз какой-то фирмы!

«Откуда это у него? Должно быть, умеет проникать в иные измерения, побывал у нас и стащил, негодный, у туристов или геологов!»

А Мохнатик что-то урчал, бормотал — угощал, наверное…

Оле припомнилась пушкинская Людмила в плену Черномора, которая при виде поднесенных ей яств «подумала и стала кушать».

И девушка последовала ее примеру. Мохнатик по-детски обрадовался и стал подпрыгивать, сотрясая землю. Оля, уплетая за обе щеки, мысленно иронизировала, что здесь ее угощают вкусным обедом, как в лучших ресторанах, и даже услаждают танцами. А ее спутники по ее вине остались даже без похлебки с дымком.

Обглодав последнюю косточку, Оля благодарно кивнула Мохнатику. Но тот понял это по-своему. Вскочил, взял Олю за руку и повел по крутому спуску к берегу реки.

Там собралось много человекообразных мохнатых чудищ, оживившихся при их появлении. Бросались в глаза наиболее рослые по сравнению с Мохнатиком. Видно, старше его по возрасту.

В толпе выделялся один огромный найн с совершенно белой, а может быть, седой шерстью.

Мохнатик подвел к нему Олю и стал что-то поварчи-вать, видимо говоря о ней.

Седой великан протянул свою длинную волосатую руку, свисавшую ниже колен, ласково — именно ласково! — обнял девушку и привлек к себе, как бы беря под свою защиту.

Наины тянулись лапами к Оле, хотели трогать ее костюм, заменявший ей шерсть.

Но Седой бесцеремонно отталкивал любопытных. Потом выстроил всех подковой вокруг освободившейся площадки перед невысоким обрывом над рекой.

Зачем? Оля еще не знала местных обычаев, а то начала бы снова реветь, предвидя собственную участь.

На освобожденную площадку сначала вышел Мохнатик и протянул Оле руку.

Но, должно быть, такая «добыча» здесь считалась общей.

Рядом с Мохнатиком появились еще два найна. Один крупнее и выше его, несмотря на сутулость, другой примерно такого же сложения, как Мохнатик, чем-то даже похожий на него.

Оба показывали лапами на Олю… У нее сердце чуть не остановилось. Это что же? Сразу три чудовища хотят завладеть ею? Да она лучше умрет! И опять слезы подступили к горлу.

Седой не замечал переживаний Оли, а показывал рукой на более крупного найна, которого Оля так и назвала про себя — «Крупный».

На площадке остались Мохнатик с Крупным, тотчас схватившись друг с другом.

Тут Оля поняла, что на этой своеобразной арене-площадке произойдет сейчас борьба, нечто вроде рыцарского турнира за обладание дамой, какой оказалась теперь она, Оля!..

«Драться человекообразным из-за меня? Они что, с ума посходили? Впрочем, как можно с него сойти, если у них его вообще пока нет?»

И Оля, чувствуя на своем плече тяжелую руку старого вожака, стала вместе со всеми зверо-людьми свидетельницей первобытного турнира мохнатых гигантов за право обладать ею…

При одной этой мысли она вся похолодела.

Мохнатик и Крупный крепко держали друг друга волосатыми лапами, зажав в кулаки пучки шерсти противника.

Они не стали бить кулаками и ногами, как в Олином мире дрались на аренах или рингах в угоду орущей публике.

Звероподобные пращуры не пытались причинить друг другу боли и вреда — они как бы топтались на месте.

Оля не сразу поняла, что они не просто упираются, а стараются подтолкнуть противника к краю обрыва, чтобы сбросить его в реку. И такая борьба стоила каждому огромных усилий, напряжения.

Но ни одному не удавалось добиться перевеса.

Оле пришло на ум не раз виденное на экране зрелище — противоборство оленей, оспаривающих свое право на внимание ланки.

Олени упирались рогами, но не наносили удара по сопернику. Они тоже вроде старались вытеснить противника. И когда одному из них удавалось доказать свое превосходство, побежденный уходил, вернее, убегал с поля боя, отнюдь не поврежденный, в отличие от бойцов в цивилизованном мире, которых порой уносили с ринга на носилках, иногда в реанимацию, а порой и в морг… Не говоря уже о боях обреченных на смерть гладиаторов. Они угождали в старину бушующей толпе римлян, внесших так много в развитие цивилизации, но требовавших «хлеба и зрелищ», притом кровавых.

Зрителям любого соревнования свойственно «болеть», волнуясь за ту или иную сторону.

Симпатии Оли, хотела она того или не хотела, невольно склонялись к Мохнатику, ее первому знакомцу в стране пращуров. Но о том, что случится в результате даже его победы, она без содрогания не могла и подумать. Но все же «болела» за него! Какая нелогичность женской натуры!

Борющиеся чудовища тяжело дышали. Перевес теперь явно был на стороне Крупного, который использовал преимущества своего роста и веса и заставлял подуставшего Мохнатика неумолимо пятиться к обрыву.

У Оли захватывало дыхание. Мохнатик был уже на самом краю площадки. И она зажмурилась, уверенная, что он сейчас полетит вниз, но увидела, как тот внезапно присел, как бы падая назад, и, неведомо как, перекинул через себя напиравшего Крупного, который, не ощутив вдруг сопротивления, ринулся вперед, невольно перелетел через соперника и сорвался с обрыва в воду.

Человекообразные, словно футбольные болельщики на стадионе, бурно реагировали на исход поединка.

Но «представление», оказывается, еще не окончилось.

Мохнатику представлялась возможность еще раз доказать свое превосходство.

На этот раз его противником был менее тяжелый найн, может быть его сверстник, такой же лохматый и ловкий малый, как и он сам.

Схватка должна была начаться сразу же. Оля возмутилась: ведь Мохнатик устал, победив такого «дядю». Но она не умела выразить свой протест. Побежденный силач, мокрый и понурый, выбирался из реки на площадку, чтобы стать зрителем. Да, с обычаями человекообразных Оля была не знакома. Мохнатик отдыха не требовал и сразу же схватился с новым противником: очевидно, и ему приглянулась найденная Оля.

Их схватка совсем не походила на предыдущую. Противники не упирались друг в друга, как олени рогами, а все время крутились. «Как в вальсе», — подумала Оля. То один, то другой попеременно оказывались спиной к краю обрыва. И всякий раз у Оли захватывало дух.

И снова Мохнатик, с потемневшей от пота шерстью, оказался в самом невыгодном положении. От поражения и полета в реку его отделяла какая-нибудь половина его ступни.

На этот раз Оля, хоть и не дышала, но прекрасно рассмотрела, что произошло. Мохнатик присел, потянув на себя соперника, и тот, перелетев через него, отправился вниз, в реку.

Всплеск воды вызвал гул в толпе найнов и звонкий смех Оли. Девушка сама не понимала, как могла смеяться в такой драматический момент, но она продолжала радостно смеяться… А может быть, это была уже истерика? От перенапряжения?

Седой похлопал девушку по плечу, вероятно, в знак одобрения.

Этот смех и услышал Кочетков, сидя в своей засаде на другом берегу. Но, видно, голос Оли и ее необычный смех так поразили его, что неосторожным движением он тотчас выдал себя.

Это сразу заметил вожак Седой. Он указал Мохнатику на шевельнувшиеся кусты. И тот сразу понял его.

Он ловко спрыгнул в воду, куда один за другим только что плюхнулись два его противника, и пошел вброд через реку.

Кочетков видел найна, наверное чувствовавшего присутствие постороннего.

Гигант безошибочно выбрал направление и с каждым шагом приближался к Кочеткову.

Тот, конечно, мог уложить его, как и сделал уже однажды с нападавшим на него птеродактилем. Но пока найн шел через реку, это было бы опасно для него. Упав в забытьи в воду, он мог захлебнуться, утонуть, несмотря на мелководье, а этого Кочетков, вовсе не хотел. Оставалось лишь ждать.

Мохнатик вышел на берег и углубился в кустарник, доходивший ему до плеча, а Кочеткова и вовсе скрывавший с головой.

Для удобства маневра Кочетков соскочил с ветки и присел в ожидании дальнейших действий найна.

Мохнатик увидел чужака и прыгнул на него. Кочетков выпустил только один заряд. Пули были мгновенного парализующего действия, но что может дальше произойти, он не рассчитал.

Найн был сражен на лету и, парализованный, обрушился всей тяжестью своей туши на Кочеткова, придавив его к земле.

Напрасно попытался Кочетков выбраться из-под него. Непостижимо большой вес найна превратил его в самого необыкновенного пленника древнего мира.

Более нелепого положения Кочетков не мог себе и представить. Вооруженный, он не в состоянии был воспользоваться оружием. А устранив угрозу нападения найна, должен был теперь беспомощно ждать, когда тот придет в себя. И еще неизвестно, как он ко всему этому отнесется.

Но самое страшное состояло в том, что лицо Кочеткова оказалось обращенным к целому стойбищу найнов, и он стал невольным свидетелем всего, что там происходило.

Увидев это, он неистово забился в немой ярости. А непосильная тяжесть по-прежнему давила его к земле, и он в состоянии был только проклинать себя, скрежеща зубами и в досаде кусая губы.

Глава 4. Набег

Война — это не поле славы, а Узаконенное Беззаконие!

По Сократу

Когда Мохнатик перешел реку, Оля услышала чей-то далекий крик. Она подумала, что это он, но звук шел с другой стороны.

Мгновенно все племя найнов бросилось врассыпную, подобно снопу разлетевшихся искр, когда по костру бьют палкой.

Некоторые найны переходили реку, тут же исчезая в кустах. Женщины с обвислыми волосатыми грудями прижимали к себе маленьких детей, похожих на зверенышей; более взрослых тащили за длинные руки. Некоторые взбирались по почти отвесному обрыву берега к пещерам. Из-под ног сыпались камешки.

Оля поражалась быстроте и ловкости движений найнов, таких огромных и, на первый взгляд, мало поворотливых.

Лишь вожак Седой остался с Олей, снова положив ей руку на плечо и готовый защитить ее от неизвестной опасности.

Может быть, старость не позволяла ему унести ее в безопасное место. Мохнатика тем временем еще не было…

Наступила давящая тишина.

Подул ветерок, и речка покрылась рябью, как рыбьей чешуей. В небе пролетело какое-то существо, лениво взмахивая гигантскими крыльями. — Оля не разглядела его.

Оттого, что ничего не происходит, ей стало страшно.

Сердце заколотилось еще сильнее, и заболели виски.

Она стала смотреть на небо, но больше никто не пролетал. Облака казались вполне земными, знакомыми. Дома Оля любила наблюдать за ними, там чудились ей очертания замков, арок, мостов, лихих всадников, летящих деревьев или невероятных животных, и она чувствовала себя словно в сказочном королевстве.

А теперь сама вот попала… в сказку.

И тут вдруг она ощутила удар в грудь, хотя никого поблизости от них с Седым не было.

Одновременно хватка рук найна на Олином плече ослабла, и он бессильно повалился наземь.

Оля вскрикнула и повернулась к нему.

Он неподвижно лежал, упав навзничь. Из груди его, там, где сердце, торчала тонкая палочка.

«Стрела!» — испугалась девушка, но не за себя, а за Седого. И снова ощутила удар, теперь в спину.

Она обернулась и увидела упавшую к ее ногам стрелу, которая, однако, не пробила бронежилет. Первая лежала тут же, чуть поодаль: тоже отскочила.

«Откуда в этом мире стрелы? Кто напал на мирных найнов? Бедный Седой! Лучше бы он ушел вместе со всеми!»

Она опустилась на колени, пытаясь осторожно извлечь стрелу. Но, к ужасу своему, убедилась, что вонзившуюся в сердце стрелу и не пошевельнешь, и сердце не билось, великан уже не дышал.

«Он погиб из-за меня!» — мысленно повторяла Оля, рыдая навзрыд, словно потеряв близкого человека.

Пусть он еще не был человеком, но проявил себя таким отзывчивым и добрым! Зачем, зачем он остался с ней? Ведь она им всем чужая!

Может быть, Оле надо было бы сейчас бежать куда-то, но острое горе и леденящий страх сковали ее. Она в состоянии была только склониться над белоснежным найном и безутешно рыдать. Но на этот раз не о себе, как было с Мохнатиком, а о бедном Седом…

Олю оглушили гортанные крики.

С высокого берега на площадку, где происходил поединок, посыпались… люди… Да, да, темноволосые люди! Очевидно, дикие…

Глаза Оли сразу высохли, и она могла рассмотреть нападавших получше.

Они не были волосатыми, как найны. Тела их, кое-где прикрытые подобием одежды, скорее всего из шкур животных, были темно-коричневыми. Спутанные волосы торчали, лоб был скошен назад, как у неандертальцев; Оля помнила их изображения по откопанным черепам. Лица были устрашающе размалеваны оранжевой краской.

Эти живые неандертальцы, или схожие с ними воины, окружили девушку, потрясая деревянными копьями без металлических наконечников и еще каким-то странным оружием — «пило-мечами», как восприняла Оля это оружие: палки с вделанными в них заостренными каменными зубьями.

Оля со страхом смотрела на уродливо раскрашенных дикарей, которые и убили старого найна.

Пиная Олю ногами, заставив ее встать, они с жадным любопытством осматривали ее, ощупывали пальцами ткань комбинезона, дергали за светлые волосы. При этом качали головами, прищелкивали языками. Оля морщилась от наносимых ушибов, а больше — от омерзения.

«До чего же найны деликатнее!»

Ей веревками связали руки и ноги, свитыми из волокон гигантских трав, и не позволяли сесть.

Пришлось с трудом стоять на ногах, едва сдерживая крик, наблюдая, как они, занявшись убитым найном, ловко сдирали с него белоснежную шкуру, весьма довольные таким трофеем.

Потом на глазах у впавшей в отчаяние девушки стали разделывать тушу найна. Для облегчения они сначала распилили ее своими «пило-мечами» по поясу пополам, а потом ими же, как топорами, расчленили каждую половинку.

Оля чувствовала приступ подкатывающейся тошноты, думала, что вот-вот потеряет сознание. Страшась этого, уверенная, что с ней поступят точно так, как и с найном, только усилием воли заставила себя не рухнуть, словно это могло ей чем-то помочь.

В голову лезли страшные, словно в бреду, мысли.

Разве не так же поступают в ее мире с трупами животных, которыми люди питаются?

А охотники! Ведь у них особенно ценятся медвежьи окорока, шкуры этих зверей украшают жилища, не говоря уже о тигровых или львиных. Их сбывают любителям экзотики удачливые охотники, чью смелость прославляли во все времена.

На площадке, где недавно происходил первобытный турнир «за обладание дамой», дикие люди разожгли костер.

Все-таки огонь им был известен! Ведь горячая пища, состоящая из трупов травоядных животных, лучше усваивается, чем растительная, и способствует развитию «людей разумных»!

Так не в этом ли заложена присущая этим «разумным» агрессивность, не потому ли они так непримиримо жестоки, что питаются чужим мясом, кровью убитых живых существ, накопивших в своем организме разные полезные вещества.

К Оле подошел размалеванный неандерталец и поднес к ее губам, поскольку руки у нее были связаны, дымящийся кусок мяса старого найна, так дружелюбно относившегося к ней.

Он совал ей в рот подгоревший «шашлык», а она неблагодарно отворачивалась. И вдруг, согнувшись пополам, стала вести себя уж совсем непонятно для дикарей. Вместо того, чтобы поглотить предложенную ей пищу, она выбрасывала через рот прежде съеденную…

Для них такое поведение было свидетельством полной дикости пленницы, не заслуживающей ничего, кроме презрения. Она еще хуже «лохматых» и годится разве что в пищу вместо них.

Новые торжествующие крики воинов знаменовали появление на площадке «волокуши», странного «экипажа», выдолбленного из куска дерева, наподобие примитивной лодки. Ее тащил по земле десяток запряженных в нее светловолосых бородатых рабов, очевидно пленников из соседнего враждебного рода.

На волокуше горделиво стоял высокий статный неандерталец. Лицо его, сплошь покрытое оранжевой краской, как бы светилось, выражая его солнечное могущество.

Царек упивался своей двуногой упряжкой, доставая идущих впереди белокурых рабов длинной дубиной, подобно тому, как кучера недавнего времени в Олином мире подгоняли бичом запряженных цугом покорных лошадей.

Поэтому Оля сделала вывод, что эти люди колес еще не изобрели.

Измученные, потные бурлаки остановились. Царек величественно сошел с волокуши. Охотники раболепно склонились перед ним. Очевидно, здесь уже знали, что такое власть.

Царек подошел к костру. Ему почтительно дали отведать протянутое на стебле мясо убитого найна. Потом высокое внимание царька обратилось на Олю. Ее, грубо толкая в спину и заставляя прыгать на связанных ногах, доставили к вождю.

Вместе с белоснежной шкурой старого найна ее поднесли ему в дар как охотничьи трофеи.

Белый наряд заинтересовал царька больше, чем Оля.

Несмотря на то, что шкура не была еще выделана, он тотчас напялил ее на себя, не смущаясь тем, что измазался кровью прежнего владельца.

В таком «подлинно царственном» виде он, как павлин, покрасовался и перед охотниками, и перед девушкой.

Но она должного восторга не проявила, чем разозлила царька.

Ему объяснили, что она ничего не понимает, совсем дикая, просто тощая зверюшка, не в пример упитанным «волосатым». И у ней на теле волосы не растут, и она заменяет их лысыми шкурками.

Царек нахмурился, пытаясь это осмыслить.

Потом решил сам проверить, что за бесцветные волосы у нее растут на голове, и так дернул ее за косу, что Оля вскрикнула.

Это доставило удовольствие царьку, решившему, что так можно заставлять ее кричать для развлечения. И он решил взять ее себе.

От заходящего солнца ложились длинные, густые тени.

И еще темнее стало у Оли на душе. С особой горечью ощущала всю свою незащищенность и бессилие.

Костер, на котором жарили найна, догорал и чадил. И вместе с тускнеющими углями угасала всякая надежда. Ужас был вокруг. Ужас ждал впереди…

По знаку царька Оле на шею накинули веревку.

Она мысленно облегченно вздохнула. Значит, повесят…

Но Оля ошиблась.

Ее не повесили, а привязали сзади к волокуше. И когда та усилиями запряженных в нее рабов двинулась с места, Оле, которой ноги, в отличие от рук, развязали, пришлось идти вслед за нею, — так на веревке за телегой привязывают собак.

На влажной местами почве оставалась широкая полоса и на ней отчетливо отпечатывались следы ног.

Она чувствовала себя униженной и обреченной…

Эту горько поникшую фигурку, бредущую за царьком, наряженным в знакомую Мохнатику белую шкуру Седого, и увидел молодой найн, придя в себя. Кочетков же, придавленный им, с лицом, обращенным к другому берегу, думал, что сойдет с ума от всего, что увидел, и чему не смог помешать. Он хотел бы быть на месте погибшего найна или вместо Оли идти с веревкой на шее. Гнев и стыд терзали его.

Но сейчас надо было действовать!

Зачатка разума, которым обладал молодой найн, было вполне достаточно, чтобы понять, что произошло около пещер.

Но здесь только что под ним лежал кто-то «другой», похожий на ту, перед которой он танцевал. Они оба из одного рода. У них те же напяленные на тело голые шкуры вместо шерсти. А вот голова у этого совсем белая, как у старого вожака. Правда, для Кочеткова это обстоятельство явилось полной неожиданностью. И о своей внезапно появившейся седине он пока не догадывался. Другое дело найн. Он не только видел, но и чувствовал.

Первобытные предки обладали свойствами, которые утратят их далекие потомки; они были ближе к природе, более приспособлены к ней. Иных существ воспринимали не только по их жестам или звукам, как при общении с себе подобными, но и по особо тонким чувствам. Скажем, собаки, непонятно как, безошибочно узнавали, боится их чужой человек или нет.

Кочетков держал в руках автомат, не решаясь пустить его в ход.

Они встретились глазами, поседевший от потрясения человек и юный пращур, и оба поняли, что они не враги и у них даже общая цель. На другом берегу те, кто убивал найнов, похитили Олю.

И когда Кочетков, вскочив на ноги, ринулся в воду, подняв над головой свой автомат, найн вошел в реку за ним.

Оба они вместе оказались у полосы с отпечатками следов, ведущих в лес.

Кочеткову хотелось скорее догнать отряд «охотников за найнами» и вывести налетчиков из строя парализующими пулями, но, обдумав все, решил, что в такой схватке может пострадать Оля.

Найн, сильно сутулясь, крадущимися шагами, при всей своей тяжести едва касался земли, идя рядом, не обгоняя Кочеткова, словно рассчитывал на его помощь.

К тому же почти внезапно стало так темно, что Кочетков без найна наверняка потерял бы след волокуши.

«Однако, как быстро здесь темнеет!» — подумал он.

На небе зажглись звезды. Они не просто мерцали, как на родине, а пульсировали между кронами могучих, тянущихся к ним деревьев.

Кочетков ни на минуту не забывал, что находится в другом измерении. Так ли расположены здесь звезды, как в прежнем, покинутом им мире?

К своему удивлению, внимательно поглядывая вверх, он увидел знакомые созвездия, начиная с Большой Медведицы. Отыскал даже Полярную звезду.

«Как это может быть? — удивлялся он. — Впрочем, солнце ведь здесь такое же, как в ином для этого мира измерении». Объяснить подобное явление он не мог и положился пока лишь на свое наблюдение.

И тут же упрекнул себя за то, что думает о звездах, когда все мысли теперь надо сосредоточить на спасении Оли.

В наступившем мраке он более ощутимо чувствовал присутствие огромного найна, чем когда видел его.

Найн шел уверенно: наверное, лучше Кочеткова различал в темноте след волокуши.

Оле было очень тяжело брести за волокушей с веревкой на шее. Пока совсем не стемнело, она видела, что идущим впереди невольникам еще тяжелее, чем ей.

Один из них, которому ударов доставалось больше всех, заметно хромал.

Оля видела только влажную от пота спину, исполосованную шрамами и согнувшуюся в непосильном напряжении. И ей было жаль его…

Сознание того, что кому-то еще хуже, чем ей, проснувшееся в ней сочувствие к несчастному придавало силы.

Почему ее не убили вместе с Седым? Для чего она нужна этим дикарям?

Ответа на этот вопрос искать не хотелось, да потом он мог оказаться слишком омерзительным.

Оля думала об Альсино, вспоминала часы, проведенные с ним, ее уроки русской письменности: ему необходимо было знать язык, чтобы передать своим людям записи. Он говорил, что закончит их, но чтобы читатель смог узнать о нем все, завершит работу в параллельном мире, и Оля должна пополнить записи своими впечатлениями о его родине. А вместо этого она попала… в настоящий ад, где ее будут поджаривать на костре или сделают еще что-нибудь и похуже.

Хотелось плакать. Но хромающий раб впереди отвлекал Олю, напоминая о чужих страданиях. Да разве и Альсино сейчас не страдает из-за нее? Ведь он ее любит! Любит! Она это знает!..

В мрачном лесу быстро стемнело. Хромой раб стал едва различим.

Черный туман окутал все вокруг. Оле чудились в нем какие-то огоньки, быть может, глаза неведомых зверей. Ей даже хотелось, чтобы какой-нибудь местный ягуар напал на нее и сразу загрыз. Но вместе с тем она смертельно боялась этого. И доносящиеся из темноты звуки на каждом шагу пугали ее. Она слышала рычание, визг, стоны, бульканье…

Но что это? Как будто померещились автомобильные сигналы, шум проходящего вдали поезда? Или она начинает терять рассудок? Неужели где-то здесь, близко соприкасаются параллельные миры? Если б можно было сорвать с шеи веревку, ринуться на эти звуки и… оказаться дома!

Дома? А в каком месте? Было бы ей, да и всем ее сподвижникам лучше, если бы Альсино не удалось перевести «летающую тарелку» в другое измерение, если бы они попали в руки тех, кто убивает друг друга? Их могли счесть там и за врагов!

Наины оказались добрее…

Но вот неандертальцы!..

Почему вместе с развитием разума появляется Зло?

Звуки, рожденные расстроенным воображением Оли или доносящиеся откуда-то на самом деле, стихли.

Начало светать. Лес кончился, и отряд вышел к берегу огромного водоема, другого берега которого не было видно.

Может быть, море?

Откуда здесь быть морю?.. Хотя это ведь другое измерение! И все не так!.. Вот только нравы людей похожи!..

Исполинские деревья леса подходили к самой воде.

В одном месте они немного отступали, и там ютилось несколько убогих хижин.

Оказалось, это была «столица» царька.

Навстречу охотникам выбежала ватага похожих на зверят волосатых ребятишек.

Потом появились и взрослые дикари, преимущественно женщины или старые люди. Они восторженно встречали удачливых охотников: те везли им на волокуше желанную пищу.

Когда измученные рабы остановились у самой кромки воды, охотники стали разгружать волокушу.

И тут Оля еще раз увидела Седого…

Вернее, лишь одну его голову. Мертвые глаза смотрели прямо на нее…

По спине пробежал озноб.

Силы оставили Олю, и она в изнеможении опустилась на землю, привалясь к волокуше. Заснула или потеряла сознание? Она не смогла бы точно ответить на этот вопрос.

Даже громких криков дикарей, казалось совсем не утомленных ночным переходом, не слышала она.

В поселении готовились к празднованию удачной охоты.

Неподалеку от Оли разжигали большой костер.

Очнулась она, чувствуя, что ей сдавило горло, а тело ее обхватило что-то гибкое, сильное и потащило куда-то, натягивая веревку.

И невольно немой вопль о помощи, обращенный к Альсино и никому не слышный, вырвался у Оли. Некие, неизвестные ей самой, самопроизвольно действующие силы дали этот сигнал бедствия. Это оказалось возможным лишь в ее полубессознательном состоянии. Так же случилось и с самим Альсино, когда он спал в клетке Биоинститута. На него напал спрут из соседнего водоема, и Оля, находясь за десятки километров, перепуганная, соскочила с постели, не зная, что и почему грозит Альсино. Но почему-то была в этом уверена…

Глава 5. Головоногое божество

Невежество склонно приписывать загадочному и непонятному божественность.

Теофрит

К царьку, наряженному в свою белую обновку, подошел шаман, неожиданно тучный для поджарых неандертальцев верзила, отличаясь от них еще и торчащими изо рта ритуальными клыками, сделанными из кусочков дерева. Шаман чего-то настойчиво добивался, жестикулируя.

Царек приказал привести хромого раба.

Тот брел понуро, волоча ногу заметнее прежнего, испуганно озираясь в поисках своих братьев по упряжке. Но его потому и привели сюда, что он уже не в состоянии был тащить волокушу.

Толпа дикарей вместе с царьком направилась к морскому берегу. В одном месте над ним поднималась скала. Словно срезанная, она обрывалась в воду.

Легкие волны лениво набегали на низкую часть берега, где у самой кромки была оставлена привязанной к волокуше пленница.

Но сейчас она мало занимала участников шествия.

Шаман взобрался на скалу первым, неся в руках мертвую голову найна.

Хромой бородатый раб отставал, и его нещадно подгоняли ударами дубины по плечам и сгорбленной спине.

Под обрывом на дне моря темнела яма. Никто не измерял ее глубины. Там и поселилось «божество»-осьминог, которому приносились постоянно жертвы.

Дойдя до обрыва, люди увидели всплывшее на поверхность страшное, безобразное «божество» со множеством гибких рук, растущих прямо из головы. Оно было целиком поглощено созерцанием добычи, привязанной к волокуше. Злобно посматривал хищник на подошедших своими выпуклыми, казалось, осмысленными глазами.

Дикари на холме в ужасе упали на колени, уткнув лица в землю. А шаман, заметив, что «божество», не дождавшись очередной жертвы, решило само искать добычу на берегу, поторопился умилостивить его, бросив в воду мертвую голову найна — знак удачной охоты.

«Божество» же, раздраженное сопротивлением отбивавшейся ногами добычи, услышав всплеск, схватив девушку, тотчас ослабило объятия, но не отпустило полузадохнувшуюся Олю.

А она думала об Альсино, которого вот так же захватил когда-то спрут. Но придут ли к ней, как к нему, на помощь дельфины?..

Мертвый найн все-таки оказал ей последнюю услугу, пусть даже и после смерти: он отвлек внимание душившего ее осьминога.

Прислужники шамана, едва он бросил «божеству» первое приношение, вскочили и по его знаку поставили хромого раба на краю обрыва. Царьку же передали тяжелую «меч-пилу».

Царек молодецки взмахнул замысловатым оружием и размозжил беззащитному рабу голову. Тот свалился с обрыва в море и сразу пошел ко дну.

На поверхности тотчас расплылось кровавое пятно. Осьминог при виде этого бросил свою норовистую добычу и нырнул в глубину за привычным приношением.

Дикари стали истошно голосить, вторя визгливому голосу шамана.

Насыщение «божества» состоялось.

Покушение спрута на Олю никого не интересовало, да мало кто и заметил сверху это происшествие.

Оле же было нелегко прийти в себя от душившей ее натянутой веревки и от холодного, опустошающего взгляда чудовища, с которым она встретилась глазами. У нее было ощущение, будто она посмотрела в глаза и царьку, и шаману — тем, кто убивал найна, захватил ее и держит, как объятия спрута.

Примитивные, жестокие люди опередили найнов в своем развитии, но живут убийствами и поклоняются убийце. И чем же их общество может отличаться от спрута?

Оля сама не понимала, как могла вынести выпавшее на ее долю испытание, как не потеряла сознания, не умерла со страху.

Может быть, причиной был Альсино, в ее мыслях не покидавший ее?

Она осталась жива, но, как и у всякого живого человека, организм ее в положенное время настойчиво напомнил о себе. Выполнить же его требование со связанными руками и в плотно облегающем комбинезоне было невозможно. А женский стыд в ней жил сильнее страха смерти.

Чувство гадливости ко всему происходящему, да и к самой себе, переполняло ее. Выхода не было, и она приготовилась умереть…

И вдруг ощутила, что кто-то склоняется над нею.

Кто это? Женщина? Неужели догадалась об ее страданиях, о чем вслух и сказать стыдно?

Подошедшая дикарка молча развязала ей руки и, строго глядя на нее, не снимая веревки с шеи, позволила на миг скрыться за бортом волокуши.

Оля вернулась и сама протянула ей затекшие руки. Та с виноватым видом вновь завязала их.

И пошла прочь, направляясь к группе женщин у костра.

Оля смотрела ей вслед. Стройная, гибкая, с коричневым телом. Никаких разрисовок на нем, как у мужчин. Не идет — плывет легкой походкой, характерной для неандертальцев, не знающих устали. Безупречно сложена, почти не одета, с двумя пленительными ямочками, но не на щеках, а со спины чуть ниже пояса.

Такой запомнилась Оле женщина или, скорее, девушка, судя по высокой и упругой груди: наверное, еще не имела детей…

Она женским чутьем своим угадала желание пленницы.

Значит, не все они тут одинаково злы, как их омерзительное «божество»! И прародительница здешних цивилизованных в будущем людей может быть сердобольной! Но как зовут ее?

Впрочем, есть ли у них имена?

И Оля сама придумала: пусть будет Ева, здешняя Ева!

Ева присоединилась к группе женщин, которым раздавали куски жареного мяса убитого найна. Очевидно, добыча здесь считалась общей.

Чуть поодаль теснились голые детишки. Любопытно, что никто из женщин не подходил к ним. Мяса детям не давали, а кидали под ноги объедки и косточки. Те бросались на них гурьбой, и тут же начиналась свалка и драка. Где же были их родители?

Напрасно Оля так возмущалась, не постигнув основ существования первобытного общества. А разве в ее цивилизованном мире в дни торжеств не принято было порой бросать монеты в толпу, вызывая потасовки?

Пожалуй, этот мир служил Оле как бы увеличительным стеклом, через которое она могла разглядывать и свой собственный в ином измерении, на ином уровне культуры.

Местная «культура» проявилась вскоре после раздачи пищи. Появились музыканты, «битуны», как прозвала их Оля. Они старались производить шум, бить что есть силы, одним куском дерева по другому с видом виртуозов, извлекающих чарующие звуки с дробным ритмом. Подчиняясь ему, дикари «танцевали», правда не трогаясь с места, но кривляясь и извиваясь всем телом, принимая разнообразные скабрезные позы. А потом просто тряслись, приходя от этого в неистовое возбуждение. Вместе с ними тряслась и Ева.

Оля и на этот раз вспомнила свой мир, секту «трясунов», которые когда-то таким способом во время богослужения приводили себя в исступленное состояние, после чего предавались оргиям.

Оля поморщилась: насколько выше была культура даже у найнов. Достаточно вспомнить исполненный чувства и грации «журавлиный» танец Мохнатика! Не говоря уже о сравнении с танцорами, которые пластическими движениями выражали глубочайшие человеческие переживания, а потом словно летали, иногда на мгновения застывая в воздухе. Онапомнит, как они с Альсино любовались этим зрелищем в театре. А здесь… эти «битуны» и «трясуны»!..

На сей раз зрительница не сидела в ложе на концерте модного музыканта: со скрученными руками пристроилась на краешке варварской волокуши, привязанная к ней веревкой за шею.

Помогло ей словно подсказанное кем-то вдумчивое отношение ко всему происходящему, которое она наблюдает как исследователь, изучающий быт неимоверно далеких своих предков.

Для ее положения подобное временами казалось просто невероятным, но именно это придавало силу вынести все, что было уготовано для нее двуногими спрутами.

И по малейшим деталям она пыталась представить себе, как они тут живут, каков уклад их жизни.

Вероятно, чтобы все это постигнуть, ей пришлось бы прожить с ними какое-то время, возможно, поближе познакомиться с той же «Евой», проявившей о ней женскую заботу, узнать через нее все подробности их быта.

Но у Оли не было ни времени, ни надежды на такое общение с неандертальцами, а тем более на изучение их первобытного общества. Неизвестно, под чьим невидимым влиянием повела себя так эта хрупкая девушка. В ней сочетались и слабость ребенка, и смелость человека, идущего на контакт с неизвестным существом из другого мира, а теперь… Теперь, не зная своей судьбы, она оказалась способной наблюдать и делать выводы, которые немало удивили бы ее университетских профессоров. Вот если бы еще Альсино был с ней! Они бы думали вместе…

Есть ли у неандертальцев семья? Существует ли супружество?

Олины наблюдения подсказывали, что семьи как таковой у этого племени не существовало. Мужчины входили в толпу женщин и с любой из них, даже с несколькими, обращались так фривольно, что Оля иной раз даже краснела. К детям, дерущимся из-за куска брошенного мяса, ни одна женщина не сделала поползновения подойти, сделать замечание…

Может быть, именно такое отношение и являлось здесь основой воспитания? Как кто сумеет, выживет наиболее сильный и приспособленный, не знающий ни отца своего, ни матери?..

И чем больше Оля всматривалась в происходящее, тем глубже утверждалась в своем мнении.

То, что мужчины здесь охотники и основные добытчики, Оле стало ясно еще во время горького пути с веревкой на шее.

Женщины, очевидно, были хранительницами очага и огня.

Неандертальцы знали огонь, но умели ли его добывать?

И, конечно, мужчины ведут нескончаемые войны с соседями. Доказательством служили бородатые рабы, запряженные в волокушу. Да и такое оружие, как «пило-мечи», нужно было не столько для охоты, сколько для рукопашных схваток.

Но лук они изобрели и град стрел обрушили на Седого и Олю. Сердце найна их стрела пробила, но бронежилет не смогла.

Речь их, с помощью которой они общались между собой, была до крайности скупа, состояла из небольшого числа слов, подкрепляемых выразительными жестами. Оле запомнились лишь выкрики танцоров в такт «битунам»: «Крок!.. Крок!.. Крок!..» Очевидно, для подчеркивания ритма, но без смыслового значения.

После насыщения и танцев с музыкой «Крок-крок» дошла очередь и до пленницы.

За Олей пришли два размалеванных дикаря и, не снимая с ее шеи петли, повели на веревке к костру показать там свой охотничий трофей.

Олю поставили перед царьком. Сердце защемило у девушки при виде белоснежной шкуры своего пещерного друга.

И слезы навернулись на глаза у недавней исследовательницы первобытного общества.

К Оле проявили интерес многие дикари — подходили и мужчины, и женщины. Бесцеремонно ощупывали ее. Особенно их привлекал комбинезон, они явно удивлялись, зачем ей эта вторая кожа, если вполне достаточно узкой полоски из волокон трав. Царек подарил охотничий трофей — новую пленницу — двум своим сыновьям, дюжим неандертальцам со скошенными к затылку лбами.

Оля не могла понять, достанется ли она этим безобразным дикарям как рабыня или как еда? В усладу похоти или желудка?

Но, пусть даже дикари не знали семьи и права собственности на женщину, тем не менее из-за белокурой Оли у сыновей царька возник неожиданный спор.

Каждый хотел заполучить ее первым.

Они кричали друг на друга, и эта перепалка начинала приобретать злобный характер, а они оба без конца повторяли «Крок-крок».

Теперь это выражение звучало как ругательство. В какой-то момент дикари расступились, и началась приведшая всех соплеменников в восторг драка.

Уже второй раз в сказочном параллельном мире его обитатели вступали в бой за обладание Олей, а окружающая толпа вела себя точно так же, как зрители на трибунах знакомого стадиона.

Оба претендента были одинаково омерзительны. Один коренастый, широкоплечий, с тупым безбородым лицом.

Другой сухопарый, высокий, похожий на жердь, тоже безбородый, с маленькими, спрятанными в глубине впадин глазками.

Некоторое время они напряженно стояли друг против друга, набычив головы, держа согнутые руки на уровне плеч, готовые в любой момент ухватить противника. А иногда делали выпад, выкидывали вперед руки для удара или ногу для пинка в наиболее уязвимое место. Но цели не достигали. Оба успевали либо отскочить, либо уклониться.

Дикари улюлюкали, как футбольные болельщики, подбадривая бойцов.

Наконец братья яростно кинулись друг на друга, словно между ними исчезла вдруг невидимая перегородка.

Удары кулаками посыпались на размалеванные оранжевой краской тела, на которых скоро начали появляться синяки и кровоподтеки.

Коренастый первый нанес удачный удар ногой в живот брату.

Его противник согнулся пополам, но… оказывается, не от боли, а, сделав пируэт с вытянутой ногой, с размаху ударил ею по голове коренастого. Тот закачался, но устоял и снова пнул противника.

Удары руками и ногами посыпались один за другим.

Бойцы тяжело дышали и, казалось, не держались на ногах от усталости.

Но неожиданно, словно примирившись, оба бросились в объятия друг другу, но отнюдь не для того, чтобы проявить родственные чувства. Каждый вцепился другому в горло, стремясь задушить противника. И оба упали на землю, яростно катаясь по ней, оказываясь то вверху, то внизу.

Словно два спрута сцепились в мертвой схватке.

Родителю это явно не нравилось.

Только он один из всего племени имел право выбрать себе жен, и один знал своих детей, которым по наследству должен был передать власть.

Правитель не хотел лишаться наследников, и он приказал воинам разнять дерущихся. Соперников кое-как растащили.

Сыновья царька поднялись с земли разъяренные и измученные, сплевывая кровью.

Кочетков шел за едва видимым впереди найном, который все еще умудрялся не потерять в темноте след волокуши.

Внезапно Кочетков увидел вдали два огонька. Показалось, что это автомобильные фары. Но что это? Галлюцинация или точка соприкосновения параллельных миров?

«Фары» приближались, свет их становился все ярче.

Мысли одна другой невероятнее завладели Кочетковым.

Его мир так близко? Сделать всего несколько шагов в сторону и оказаться на современном шоссе, по которому мчатся машины? Попросить помощи?..

Но как это могло случиться? Ведь параллельные миры разделены высшими измерениями. Проникать через них можно лишь при обнулении масс…

Однако сколько существует необъяснимых современной науке явлений вторжения в наш мир чего-то странного! Хотя бы то же, столетиями наблюдаемое явление полтергейста, когда предметы сами собой обретают способность двигаться. Об этом писали и Пушкин и Гоголь. Современная наука, отмечая такой феномен, становилась перед ним в тупик, ибо то, что прежде объяснялось сверхъестественными силами, бесами и прочей нечистью, ученые с точки зрения физики объяснить никогда не могли. И допустили в конце концов влияние параллельного мира.

Значит, существуют точки соприкосновения с ним?

И как же? Вот он, Кочетков, неизвестный человек с автоматом, выйдет на шоссе, пытаясь остановить проезжающую машину? Да еще не так далеко от горячей точки, где идут военные действия. Недаром Альсино выбрал именно это место для перехода «летающей тарелки» в его иномир!

Что скажет, остановив машину, автоматчик, если та в страхе не промчится мимо вооруженного незнакомца? Станет уверять, что надо спасти от дикарей (какие тут дикари?) одну девушку. В лучшем случае его сочтут сумасшедшим или, приняв за бандита, помчатся прочь. Или, сочтя диверсантом, арестуют?..

Пока так размышлял Кочетков, будя воображение, огоньки приблизились и вовсе не оказались одинокими. Зажглась еще пара, потом еще и еще. Целая стая обладателей светящихся глаз приближалась к путникам.

Лесные хищники не рисковали подходить к отряду охотников с волокушей. Но сейчас при виде двух одиноких путников, хотя один из них и был могучим найном, дерзко напали на них.

Кочетков не мог понять, что это за существа, слыша лишь рычание и лязг зубов, потом вскинул автомат и дал очередь по огонькам, похожим на автомобильные фары. Несколько пар огоньков погасло. Но на их месте тотчас появились другие. Множество других, целые созвездия…

Кочетков вышел вперед, очередями автомата расчищая путь.

Но движение их с найном замедлилось.

Если учитывать, что бегущие неандертальцы передвигались куда быстрее осторожно идущих вперед Кочеткова и найна, то можно предположить, насколько они запаздывали к разыгравшейся на берегу моря трагедии.

Лесные хищники, отступив было, а может быть пожирая «убитых», хотя те были лишь усыплены, появились снова.

И опять пришлось отбиваться от них, расходуя невосполнимые боеприпасы.

Только с рассветом атаки хищников прекратились.

Можно было идти скорее. Но найн все же не опережал своего спутника.

К поселению неандертальцев на берегу моря они вышли, когда драка там между двумя озверевшими противниками завершалась и оба упали на землю, душа друг друга в смертельных объятиях.

Толпа ревела от восторга.

Кочетков с замиранием сердца увидел Олю с веревкой на шее и связанными руками…

Высокий неандерталец в накинутой на мускулистое тело белой шкуре, приказав разнять дерущихся, подошел к Оле и провел ребром ладони по ее поясу.

Потом жестом подозвал к себе еще не отдышавшихся драчунов и передал им тяжелую «меч-пилу» — крепкую палку с вделанными в нее каменными зубьями.

Еще одним, подкрепляющим слова жестом, с ужасом понятым Кочетковым, царек велел сыновьям перепилить пополам виновницу их ссоры.

Верхнюю половину Оли он предназначил высокому, а нижнюю — крепышу.

Царек не мог знать легенду о царе Соломоне и задачу с яблоком раздора решил по-своему, хотя таким яблоком было живое существо, несчастная пленница…

Человек явно превзошел головоногого!

Кочетков понял, что медлить больше ни минуты нельзя.

Оглянулся на найна… но его нигде не было! Он исчез…

Глава 6. Яблоко раздора

Не все на свете пополам делится

Русская пословица

Мрачные тучи, как дым из адской печи, поглотили едва взошедшее солнце.

Порывистый ветер яростно гнал их над морщинистым морем, словно разгневанным тем, что творилось на берегу.

Ночная тишина сменилась негодующим ревом прибоя.

Волны посланцами вспенившегося моря злобно ударялись в обрывистые скалы, под которыми в глубине затаился спрут. Яростно стучались они в неприступные гранитные ворота берега, а он, огрызаясь, злобно рычал, изрыгая клубы пены и фонтаны брызг, как при взрывах подводных мин.

Море как бы предостерегало всех обитателей суши от неминуемых бед, грозящих им за клокочущее в них Зло.

Но не подозревала возмущенная своими детьми Природа, что потомки их, не менее жестокие и бездумные, поднимут руку и на нее: лишат тени берега, отравят себе же во вред ручейки и реки, загрязнят даже океаны…

Но пока до тех времен было далеко. Люди здесь лишь резвились, празднуя удачную охоту. Насытившись мясом, они жаждали зрелища и живой крови.

И в усладу им готовилась кровавая расправа над беззащитной, захваченной в стане «лохматых» странной дичью, с которой можно было делать все, что заблагорассудится.

К тому же эта дичь послужила причиной вражды между наследниками царька, и по изуверской воле того, как и всякий съедобный плод, из-за которого возникает спор, спорщики теперь разделят его пополам…

Двое их добровольных пособников, размалеванных и дурно пахнущих от грязи дикарей, связали Оле, кроме рук, еще и ноги, повалили наземь, повернули на бок, а потом уселись один на ее плечо, другой на связанные ноги, чтобы не вертелась и не дергалась…

Оля догадалась о том, что ей уготовано, лишь увидев недавних драчунов, несших к ней огромную «меч-пилу». Если взяться за ее концы двоим, можно распилить даже гигантские деревья в лесу.

Царек не хотел отказать себе в удовольствии насладиться воплями пленницы, помня, как щекочуще звонко крикнула она, когда он дернул ее за волосы.

Вот почему он и велел распилить ее живой.

Было отчего возмутиться даже морю, и, негодуя, ощерилось оно пенными гребнями волн.

Олю било в ознобе, и мысленно она взывала о помощи к далекому Альсино, только он один мог услышать этот немой сигнал бедствия. Для всех остальных она была безмолвная, замершая в отчаянии душа.

Лучше бы спрут утащил ее в море. Все было бы быстрее и не так унизительно…

Наследники царька взялись с двух концов за свою первобытную поперечную пилу. Стали по обе стороны валявшегося на земле «живого чурбана».

Оба предвкушали, как брызнет кровь после первых надрезов и как заверещит это странное существо, похожее на людей, но покрытое снаружи кожей лунного цвета.

Однако первое же движение их «меч-пилы» смутило истязателей.

Заостренные каменные зубья, разорвав бок комбинезона, никак не вгрызались в живое тело, а скользили по чему-то неподатливому, гладкому.

Кровожадные «пильщики» старательно нажимали на свое орудие, и каменные зубья, вделанные в него, один за другим выкрошились, упав на землю.

Понять этого явления никто не мог, и наследники царька тупо переглядывались между собой.

Ни крови, ни стонов!.. Колдовство! Надо звать шамана.

Толстяк, переваливаясь с ноги на ногу, уже спешил на зов царька, сетуя, видно, на то, что такое дело начали без него.

Увидев разорванный комбинезон и рискнув засунуть в дыру руку, он единственный из всех понял, отчего сломалась пила. Но свою догадку не высказал, а начал причудливое камлание^[1], чтобы внушить всем страх и уважение.

Он долго водил над жертвой руками, приседал, подпрыгивал, кружился волчком…

Наконец, отдышался после своего многотрудного шаманства и объяснил ждавшим его «откровения» дикарям, что у этой попавшейся в стаю «лохматых зверей» твари на ее белесое тело натянуты еще две кожи: «жесткая», которая «меч-пиле» не по зубам, и снаружи еще лунная. Она мягкая и не рвется. Поэтому две кожи надо сперва снять, а потом уже пилить, как положено.

Оля по жестам толстого жреца поняла, что он сказал, и все это казалось ей кошмарным сном, поэтому она силилась проснуться, чтобы все разом наконец исчезло. И не будет никаких неандертальцев, которые хотят разделаться с ней, ни леса с чудовищными деревьями-великанами, ни разбушевавшегося моря со сверкающими вдали молниями.

Но проснуться ей так и не удалось.

Выслушав совет шамана, посовещавшегося с засевшим в глубине под обрывом «божеством», сыновья царька попробовали содрать со своей жертвы мешающие им слои кожи.

Комбинезон сорвать им не удалось, но обнажился бронежилет, поставивший их в тупик.

Понять, как он напялен на девушку и что такое застежки, они были не в состоянии.

Не мог разгадать этого и шаман, тщетно морща свой низкий лоб.

После мучительного раздумья он сказал, что надо сразу содрать и жесткую кожу, и находящуюся под ней белесую, безволосую.

Но как стащить эту двойную кожу с тела?

Чтобы разрешить задачу, шаман тяжело подпрыгнул, неуклюже повертелся и с просветленным лицом объявил, что «божество» хочет, чтобы распиливали не по поясу, а ниже, где кончается жесткая кожа и не помешает зубьям.

Но пильщики запротестовали: если не пополам, то одному достанется большая часть, другому меньшая.

И порешили обе кожи сдирать сразу. Не понимали, что бронежилет не вывернуть и не разорвать, чтобы пилить без помех.

Крепыш вооружился остро отточенным каменным ножом и потянулся к тонкой девичьей шее, чтобы сделать надрез.

Внезапный шум, грохот, женские вопли и детский плач отвлекли его, и он застыл в недоумении с пилой в руках.

А шаман с поразительной для него быстротой уже мчался к лесу. Навстречу ему приближалось чудовище, размахивающее вырванным с корнем деревом и крушащее перед собой все подряд.

Рушились утлые хижины, валились их стены, падали крыши, в панике выбегали наружу люди, страшась исполинской дубины.

Собравшись на кровавое зрелище мужчины пустились вслед за шаманом.

Гигант, судя по всему, не интересовался никем, цель у него была иная: он направлялся прямо к застывшим в нерешительности фигурам царька и его сыновей и лежавшей на земле связанной девушке.

Два расположившиеся на ней дикаря, готовясь к кровавому действу, тотчас трусливо сбежали.

И в этот момент Оля заметила, как метнулись в воздух корни вырванного дерева. Всех троих ее мучителей сбил с ног удар дубины невероятной силы.

Неподалеку послышались автоматные очереди.

«Кочетков! Значит, он все-таки успел», — мелькнуло в голове.

Потом к Оле склонилось заросшее шерстью лицо… Мохнатик! Она сразу узнала его!..

Могучие руки бережно подняли девушку.

И сразу что-то ударило в грудь. Неужели так заколотилось сердце? Нет! Это стая стрел метила в нее и Мохнатика. Стреляли из-за рухнувшей хижины.

От бронежилета стрелы отскакивали, а вот в волосатое тело найна впивались своими заточенными остриями. Но найн не обращал на них внимания. Оставив свою устрашающую дубину там, где только что лежала Оля, он неровными шагами побежал к лесу, неся девушку на руках.

Оля ощущала, как он припадает на ногу. Должно быть, его ранило.

Но именно замедленный бег Мохнатика позволил Кочеткову нагнать найна с его ношей на краю леса, и вместе они укрылись за деревьями.

Впрочем, стрелы уже больше не догоняли их. Кочетков успел вывести из строя засевших за развалинами хижин лучников.

Оля наконец увидела Юру, обрадовалась и поразилась тому, что он был совершенно седой. Что с ним произошло? Не поняла она сразу, что случилось-то не с ним, а с нею, и что поседел он, глядя на происходящее с его подопечной…

И почему он здесь вместе с Мохнатиком? Когда они успели встретиться? И Юра один, без Альсино?

Но Мохнатику, видно, приходилось тяжело. Он стал прихрамывать еще больше… Еще раз добрым словом вспомнилась здешняя Ева.

Ведь она связала ей руки только для виду, и сейчас Оле не составило труда освободиться от пут, а потом развязать и ноги.

Теперь она поспешно выскользнула из рук Мохнатика, облегчив ему передвижение. И побежала рядом с ним, держась за его длинную волосатую руку.

Позади не смолкали очереди автомата. Кочетков задержался, чтобы прикрыть их с найном отступление.

Должно быть, дикари пришли в себя после учиненного Мохнатиком разгрома и сейчас гонятся за ними.

Дикари и в самом деле преследовали беглецов во главе с неистовым яростным царьком и двумя его сыновьями, которые не могли смириться с тем, что жертва вырвана из их рук. И кем же? Лохматым зверем, на которого они так привыкли охотиться!..

Шамана с ними не было, но у царька был достаточно устрашающий вид, чтобы его подданные рискнули отстать от него.

Автоматные очереди не слишком пугали их, потому что были не громче хруста сухих сучьев, если по ним пробежать, а пуль не было видно, и они не понимали, что это связано с раздающимся треском.

Все они были ослеплены ненавистью к напавшему на них зверю и жаждали мести, как жаждал ее и негодующий царек.

Дикари бежали скорее, чем раненый найн и Кочетков с Олей.

Юра догнал их, в какой-то момент перестав стрелять. Оля ведь ничего не знала о ночной схватке с лесными хищниками, не знала, что патронов в автомате совсем не осталось.

Найн остановился, тяжело опустившись на землю у корней огромного дерева, напоминавшего сказочный тысячелетний дуб, который Оле так хотелось увидеть когда-нибудь…

Мохнатик привалился спиной к стволу и тяжело дышал.

Оля поняла, что он потерял много крови.

Она стала осторожно извлекать из его тела там и тут торчавшие стрелы.

Кочетков передал ей все, что необходимо для перевязки, и она принялась бинтовать раны. Это было не просто, потому что кровь вытекала из-под густой шерсти.

Мохнатик благодарно, как показалось Оле, посмотрел на нее. На нее, совсем уже иную, чем та девчушка, что так необдуманно вышла встречать неведомого уфонавта, посланца иных миров…

И, к счастью, встретила! Встретила Альсино, своего Альсино!.. Узнает ли он теперь ее, столько пережившую, ставшую, может быть, совсем другой? А вдруг она тоже поседела, как Юра? Зеркальца-то нет!

И эта другая, мужественная женщина заботливо ухаживала за раненым найном, стараясь облегчить его страдания.

«Нет, — утешала она себя. — Альсино ее узнает, она осталась такой же слабенькой, хрупкой…»

Однако Альсино не подавал о себе никаких вестей. Принял ли он сигнал о том, что произошло с Олей?

Но, вместо Альсино, меж деревьев со всех сторон оранжевыми полосами замелькали размалеванные коричневые тела неандертальцев. Они со всех сторон старались окружить беглецов, как это делали во время охоты на найнов.

Добыча была близкой и укрыться нигде не могла. Так они, наверное, полагали.

Кочетков держал в руке бесполезный автомат, который мог пригодиться теперь разве что вместо дубинки. Наин грозно поднялся на ноги, но сразу же присел на корточки и опять привалился к дереву.

В предстоящей схватке ему вряд ли удастся принять участие. Кочетков же готов был защищаться даже и один. Но рядом была Оля. Если Кочетков профессионально владел приемами каратэ, то Олю ее старшая сестра Лена обучила самозащите, ведь она была тренером у-шу.

Решив, что дичь настигнута, дикари перешли в атаку.

Первым у дуба-великана появился царек — великолепный могучий атлет, находка для скульптора, кем мечтал стать в юности Кочетков, но так и не стал им. Не думал он, не гадал, что когда-нибудь ему придется схватиться с тем, кого он мечтал изваять!

Атлет-царек кинулся на Кочеткова, видя, что найн почти повержен. Он прыгнул пантерой, но неожиданно был отброшен, перелетел через противника и ударился головой о дерево, потеряв сознание.

Его старший сын выбрал противника полегче — Олю, ростом превосходя ее ненамного, может быть на голову.

Он бежал прямо на нее, расставив руки, согнутые в локтях.

Вот она, вот! Еще не перепиленная! Теперь уж не уйдет!

И одновременно с отцом он бросился к дубу.

Но хрупкое создание само согнулось пополам, вытянув одну ногу и рывком повернувшись на другой, и со всего размаха, извернувшись, ударило неандертальца ногой в висок.

Тот мешком повалился на землю.

Такой прием охладил пыл дикарей, особенно у крепыша, отнюдь не отличавшегося отвагой. Он решил подождать, когда отец с братом поднимутся, и тогда прийти к ним на помощь. Все равно дичь поймана, как бы она ни трепыхалась…

«Ну и охота! Прямо как война с соседним племенем!..» Желание крепыша исполнилось: царек и его старший сын приоткрыли глаза…

Но то, что они увидели, заставило их тотчас вскочить на ноги и в паническом ужасе опрометью пуститься наутек.

Другие дикари при виде непонятного и устрашающего, о чем и шаман не предупреждал, последовали за царьком.

Меж деревьями тем временем выше роста найна пролетело что-то светящееся, напоминая своими очертаниями человеческую фигуру в лунной коже. Это было страшнее птеродактиля, с которым не раз приходилось сражаться, и являлось, несомненно, божеством. Божество было явно разгневано, по крайней мере так ощутил каждый из преследователей. Все в страхе помчались за убегающим царьком.

Лес мгновенно опустел, а к Оле, Кочеткову и раненому найну уже шел с улыбкой спустившийся на землю Альсино, не окруженный аурой, не нуждающийся теперь в обнулении массы.

Оля с рыданием бросилась к нему на грудь. Он смущенно гладил ее вздрагивающие плечи.

— Я уже знаю. Я все время был с вами, — шептал он ей.

— Как с нами? — отшатнулась Оля, вытирая мокрые глаза.

— Телепатически, — пояснил иноземлянин. — Через ваши ощущения я воспринимал все ужасы, обрушившиеся на вас. Все, что вы так стойко перенесли.

— Так это вы помогли мне спокойно наблюдать за дикарями, когда спрут оставил меня?

— Да, но спрут и помог нам, — улыбнулся Альсино.

— Помог? — радостно переспросила Оля.

— Иносказательно. Я принял ваш призыв о помощи в тот момент, когда вы почувствовали мой немой вопль, невольно вырвавшийся у меня при нападении спрута. Но вы, в отличие от дельфинов, не могли тогда мне помочь, а я… я мчался к вам.

— Значит, вы — мой дельфин! Правда-правда!..

— Дельфины были рядом, а наш аппарат отсюда очень далеко. Скорость моего полета ограничена. Но вам нужно было выстоять, и я внушил вам мысль, чтобы вы почувствовали себя исследователем, наблюдающим иную жизнь. Это должно было придать вам силы. А сам тем временем уже летел к вам…

— Альсино, милый! Спасибо вам за это, но… но вы бы опоздали… И если бы не он… — Она кивнула в сторону Мохнатика.

Наин силился встать, но Альсино сделал ему знак оставаться на месте.

Он подошел к найну и осмотрел раны. Оле не везде удалось остановить кровотечение.

И тут девушка с Кочетковым стали свидетелями того, о чем всего лишь слышали у себя дома: некоторые люди умели заговаривать кровь.

Альсино не произносил ни звука. Он только пристально смотрел на текущие струйки крови.

И кровь на глазах свертывалась. Кровотечение прекратилось.

Еще через некоторое время найн поднялся и был в силах двигаться.

Оле казалось, что он умоляюще смотрит на нее. Неужели просит остаться?

— Его надо серьезно лечить. Кроме того, ему одному до своих пещер не добраться. Дикари остановились не слишком далеко отсюда. Без меня они уже не будут бояться и непременно перехватят найна на пути к его стойбищу, зная, где оно находится.

— Как же спасти Мохнатика? — спросила Оля, с надеждой глядя на Альсино. — Мы можем взять его на «летающую тарелку»?

Альсино покачал головой:

— Это невозможно. Но и дикарям нельзя его отдавать.

— Тогда в чем же выход?

— Сейчас мы договоримся с ним, — пообещал Альсино.

Он подошел к найну и, очевидно, мысленно стал что-то ему внушать.

Тот понял. Потом подошел к Оле и долго смотрел ей в глаза.

— Он что-то хочет сказать мне! — воскликнула Оля.

— Он прощается с вами, Оля, — пояснил Альсино.

Потом найн посмотрел и на Кочеткова, наверное, как на дружеское существо, с кем преодолел немало трудностей.

Трое напряженно наблюдали за ним, не зная, что он предпримет. Но ощущение того, что сейчас что-то произойдет, охватило всех.

Найн отошел на несколько шагов от могучего дерева.

Оле показалось, что в какой-то миг шерсть его встала дыбом и засветилась.

Громоздкая фигура зверочеловека вдруг чуть приподнялась над землей и стала на глазах пораженных спутников таять, как бы растворяясь в воздухе, и…

Найн исчез.

— Ему там окажут необходимую помощь, — сказал Альсино.

— Где? Где ему помогут? — заволновалась Оля.

— У нас. В нашем мире, куда он сейчас проникает.

— А мы? Мы тоже проникнем туда?

— Наши друзья стремятся сделать все для продолжения полета, — сказал Альсино.

— Повреждение устранено? — поинтересовался Кочетков.

— Не совсем. Я не мог заняться восстановлением и починкой аппаратуры, ведь все время пришлось готовиться к встрече с вами.

— И мы увидимся там, у вас, с Мохнатиком?

— С Мохнатиком? — удивился Альсино. — Ах, вы имеете в виду найна! — прочел он Олины мысли. — Вполне возможно. Мы ведь давно установили связь с найнами и понимаем друг друга. Их атавистический способ преодоления высших измерений помог и нам в аппаратах с обнулением масс проникать в иные миры.

— Мы покинули наш мир, побывали в прамире, а теперь отправимся в ваш неомир?! — воскликнула Оля. — Мне очень хотелось бы увидеть там одну неандерталку.

— Неандерталку? — удивился Кочетков.

— Да. Здешнюю Еву. Я так назвала ее. Не все люди здесь страшнее зверя. Я в этом убедилась. Правда-правда!

— Пожалуй, это трудно осуществимо, — покачал головой Кочетков.

— Да, конечно. Она, как и мы, наверняка не умеет проникать в другие измерения.

— Но мы с вами проникнем! — заверил Альсино.

Так начался их путь к «летающей тарелке», которую неуемная на выдумку Оля прозвала «Альсиной»…

Оля жадно разглядывала сейчас все вокруг, стараясь впитать в себя этот чужой, оказавшийся таким страшным для нее мир.

— Я не могу избавиться от ощущения, что все мы здесь стали маленькими, крохотными гномиками, вокруг же все кажется таким огромным. Недаром вы внушали мне, что этот мир вроде увеличительного стекла, через которое видны все уродства и нашего мира.

— К сожалению, рассматривать ваш мир через такое увеличение необходимо. И, думаю, вы вернетесь домой уже с иным представлением о том, что вас всегда окружало.

— Ради этого, по существу, мы и предприняли наше путешествие — сравнить свой мир с другими мирами, — заметил Кочетков.

— Но почему, — обратилась Оля к Альсино, — почему получается так, что нецивилизованные найны — средоточие Добра, они не хищные, травоядные; а обогнавшие их в развитии, может быть даже их потомки, напоминающие неандертальцев, являются воплощением Зла, жестокости, дикости? Уже не звери, но хуже зверей?

— К сожалению, то же можно сказать и о нашем собственном мире, — вздохнул Кочетков. — Достаточно вспомнить горячую точку, где повредили нашу «летающую тарелку» и где бессмысленно убивают детей, женщин, стариков, не говоря уже об ополченцах. И все ради нелепых идей о превосходстве своей национальности над другими.

— Видите ли, — задумчиво ответил Альсино. — Я постараюсь ответить вам, если хотите, привлекая образ поэтический. Разум подобен Светочу. Когда он еще не поднялся над горизонтом, то не отбрасывает теней, я имею в виду теней Зла. По мере разгорания и восхождения Светоча на небосводе, эти тени Зла неизбежно возникают. И на том уровне развития, на каком находится ваш мир, даже становятся чуть темнее.

— Но когда? Когда эти тени Зла исчезнут? — воскликнула Оля.

— Когда разум достигнет зенита.

— Ах вот как! И у вас так же?

— Вы увидите, — пообещал Альсино.

Глава 7. Падение

Падать — падай, только не духом

Народная мудрость

В довершение ко всему сама природа ополчилась на иномирных пришельцев.

Они появились здесь на своей «летающей» и упавшей «тарелке» в час уходившей грозы, когда она отгремела артиллерийскими раскатами за горизонтом. Теперь же, невиданная по силе, обрушилась на лес, по которому пробирались наши герои. Удары грома следовали один за другим, сливаясь в непрекращающийся грохот горного обвала.

С неба низвергались такие потоки воды, что способны прижать к земле, даже обломать ветви исполинских деревьев. И лишь кроны с осевшими на них низкими тучами едва прикрывали идущих внизу. Спасали только комбинезоны, подобные легким водолазным скафандрам или тому, какой был на Альсино.

Все живое в предчувствии небесного наводнения куда-то попряталось, и путники, бредя по колено в воде в образовавшихся ручьях, не встретили никаких живых существ.

— Как все огромно здесь вокруг, — сказала Оля. — И лес, и дождь, почти что библейский, и… мохнатые найны.

— И в нашем мире когда-то были папоротники-великаны и такие чудовища, как ящеры, — отозвался Кочетков. — Несмотря ни на что, надо почувствовать себя счастливым, побывав в таком поистине фантастическом мире.

— Если бы в нем не было таких сказочных демонов, как неандертальцы или головоногое «божество», едва не утащившее меня в море!

— Тебя хотел схватить спрут? — поразился Кочетков. — И ты говоришь об этом так спокойно?

— Что ты! Я перетрусила выше всякой меры! И если бы не Альсино, я бы умерла со страху Правда-правда!

После пережитого, став друг другу ближе, они незаметно перешли на ты.

— Альсино? — удивился Кочетков. — Но ведь он лишь недавно появился, чтобы спасти нас.

— Альсино, объясните ему, — попросила Оля.

— У меня была телепатическая связь с Олей. Через ее ощущения я воспринимал все, что с нею происходило. И постарался внушить ей мысль стать выше всего происходящего.

Ливень усиливался. Сквозь его шум Оля крикнула:

— Я словно под водой. Правда-правда! И в скафандре. Как хорошо Альсино придумал нам всем так одеться! Смотрите! Деревья редеют, уже виднеется степь. Где-то там наша «Альсина»!

Лес действительно разом кончился Дальше — обрыв И на самом краю его стоит засохший тысячелетний исполин, какое-то сказочное чудище с растопыренными руками-сучьями. Столетиями злобные ветры выдували из-под него почву, обнажали корявые корни, пока он не засох, кто знает когда, прежде могучий, ветвистый, а теперь одинокий страж, преграждавший выход из леса.

А за ним внизу, где не было никакой речки, сколько хватало глаз расстилалась неоглядная степь, по виду вполне земная, густотравная. И для того, чтобы убедиться, что каждая травинка там толщиной с бревно, требовалось спуститься по откосу.

Камешки сыпались из-под ног Местами приходилось съезжать, как со снежной горы, вздымая облачком пыль.

Прямо над головой раздался удар грома Молния сверкнула совсем рядом, и ослепительный свет ударил в глаза.

Оля зажмурилась, невольно сжалась в комок Открыв глаза и взглянув наверх, обмерла Стоявший на взгорье засохший тысячелетний великан превратился в рвущийся в небо пылающий факел Ветер срывал с былого стража огненную мантию, которой тот будто прикрылся, и пытался свалить вниз.

— Мне жаль этого патриарха, — сказала Оля. — Он, наверное, помнит, когда неандертальцы были еще найнами.

— И он успел запомнить, как мы проходили сейчас мимо, — с улыбкой отозвался Кочетков.

— Интересно, за кого он нас принял? — задумчиво произнесла Оля.

Дождь кончился, вернее, пока он еще не достиг степи и хлестал по деревьям в лесу. Может быть, мстил за то, что те пропустили незваных гостей?

Оля еще раз оглянулась на пылающее дерево.

— Вот разгадка цивилизации неандертальцев. Они знают огонь, но не умеют его добывать. Пользуются наверняка такими вот грозовыми днями. Потом хранят тлеющие угли в каменных сосудах. Правда-правда! Я сама видела в волокуше, — сказала она и вскрикнула.

Пылающий исполин, так и не дотянувшись до неба, накренился, на миг застыл в наклонном положении, когда факел превратился в гигантский растянутый фитиль, и потом упал вниз на древоподобные травы, вздымая тучи искр.

Оттуда сразу повалил дым, как из костра, в который подбросили хвороста.

— Что это? — спросила Оля. — Пожар? Когда эти «исполинские былинки» успели высохнуть?

— И возгорание стало возможным, — заметил Альсино.

— Надо поторопиться, — озабоченно сказал Кочетков.

— Да не отстану, не отстану, — уверяла Оля. — Я могу идти быстро.

Степь запылала, как это случается порой и в реальном мире пришельцев.

Ветер дул им в спину и гнал огонь уже за бегущими путниками.

Дым стелился над верхушками трав и был похож на упавшие сверху тучи.

Запахло едким дымком Оля беспрестанно чихала.

— Альсино, — позвал Кочетков. — Вы ведь умеете летать и можете взять с собой Олю, вызвав у вас обоих обнуление масс. Прошу поспешить к нашей «Альсине».

— А ты? Ты, Юра? — испуганно спросила Оля.

— Я — марафонец.

— Я же сказала, что от вас не отстану.

— Ты-то не отстанешь, да вот огонь может догнать.

— Простите, Юра, — впервые так назвал его Альсино. — Мы не можем оставить вас одного с огненным валом за спиной. И будь я сам себе судья, не задумываясь, приговорил бы себя к высшей мере за предательство.

— Высшая мера? У вас? — поразилась Оля.

Но Альсино не ответил, а подхватил ее под руку, облегчая, видимо, ее вес, и помчался рядом с Кочетковым, делая огромные прыжки.

Оля опять закашлялась.

Если не огонь, то гонимый ветром дым догонял их.

Когда трое ученых и Альсино закончили тушение «электронного пожара» и осталось лишь заново собрать схему, Альсино вдруг насторожился и, обращаясь к своим помощникам, сообщил:

— Я вынужден покинуть вас.

— Да что вы, шеф! — воскликнул американец. — Только оставьте нас здесь, и мы натворим таких дел, словно медведь с клавиатурой компьютера.

— Я должен лететь на выручку Оле. Ей грозит смертельная опасность.

— Прошу простить, разве общая, грозящая всем нам опасность меньше? — спросил японец.

— Не будем спорить, — примирительно сказал лорд Стенли. — Нашим другом руководит Бог из неомира.

— Что ж, — вздохнул американец. — Я уже говорил, что «на Бога надейся, сам спохватись»… Может быть, на выручку Оли и Кочеткова стоит пойти всем вместе?

— О нет, друзья, — возразил Альсино. — Я полечу по воздуху и у меня есть действенное средство — «внушение», для которого ваша помощь не потребуется. Другое дело аппаратура. Вы знаете основные принципы ее работы. Я хотел бы, чтобы вы, пока меня нет, сами справились с восстановлением схемы. Мы вернемся все вместе.

— Боюсь, что наших, даже совместных знаний окажется недостаточно, — заметил японец.

— Тот, кто поможет другому — поможет самому себе, — глубокомысленно объявил лорд Стенли.

— Высокочтимый лорд! — воскликнул Форд. — Мы с Иецуке единогласно избираем вас своим шефом. У вас аналитическое, без погрешности мышление, а у нас неплохие руки, верно, Иецуке?

Японец молча согласился, лицо его было непроницаемо.

Американец сразу принялся за работу.

— По ходу дела я буду поддерживать ваше настроение анекдотами, — говорил он, вытаскивая плату из пульта. — Один джентльмен спросил в коридоре со множеством дверей чопорную даму, очень статную и очень важную: «Где мужской туалет?» Она внимательно осмотрела его с лысеющей головы до пят (он был вроде меня) и учтиво ответила: «В конце коридора правая дверь. На ней написано «Для джентльменов», но вы не обращайте внимания, входите». — И толстяк первый захохотал, трясясь всем телом. — Вы, конечно, догадались, что эта женщина была англичанкой. Уверяю вас, шеф, к вашему возвращению все будет о'кей. Хотя никогда не вредно сказать «почти».

— Притом с первого же шага, — заметил англичанин.

Все трое, оторвавшись, от пульта, смотрели в иллюминатор. Альсино вышел из «летающей тарелки». Аура окружила его, и он, приподнявшись в воздухе, полетел какую-то часть пути сначала между гигантских стеблей, потом забирая все выше и выше.

Японец первым вернулся к работе.

— К сожалению, — сказал он, — я должен, простите меня, поделиться своими сомнениями. На мой взгляд, электронный огонь уничтожил блоки, и нам нечем будет их заменить.

— Пустое! — бодро воскликнул американец. — Выход есть из любого положения, надо только его как следует поискать.

— Бог да поможет нам. Что вы можете предложить?

— В схеме есть блоки-бездельники, предназначенные только для одной цели. Дадим им двойную нагрузку, пусть заменят выбывших из строя.

— Очень боюсь, что Альсино не одобрил бы такого решения, — усомнился японец.

— Если у вас есть отмычка от другого запасного выхода, открывайте. Полиция не помешает.

— Согласитесь, что это довольно рискованно, именно Альсино по возвращении мог бы показать, как лучше поступить, — все еще сомневался японец.

— Безделье еще никогда и никому не помогало, — решительно заявил Форд. — Говорят, что скупой платит дважды, а я добавлю, что не рискующий — трижды! — И толстяк нахмурился.

Ученые больше не спорили и принялись за работу по плану, предложенному Фордом.

Огненный вал бежал по степи, охватывая высохшие гигантские травы. Минувшая гроза мало смочила их, а нынешняя вообще обошла стороной.

Альсино и Оля огромными прыжками убегали от огня. Кочетков, кашляя на бегу, не отставал от них, показывая свои недюжинные возможности.

Но не только едкий дым ощущали беглецы, но и жар преследующего их пожара.

— Альсино! Юра! Я вижу нашу «Альсиночку»! — радостно воскликнула Оля, спускаясь после очередного особенно высокого прыжка.

И в самом деле, до «летающей тарелки» оставалось не так далеко.

Но огонь тем не менее двигался быстрее людей.

— Держитесь за меня, Юра, — предложил Альсино. — Я попробую подняться вместе с вами.

Кочетков начал было отказываться, но почувствовал спиной такой жар, что тут же без лишних слов ухватился за протянутую ему Альсино руку.

Так продолжали они свой бег, крепко держась за руки и представляя как бы единое целое. Огромные их прыжки со стороны наверняка показались бы невероятными. Они взлетали над землей, чтобы лишь на миг коснуться ее ногами для следующего прыжка. Кочетков как-то сразу почувствовал характер необычного передвижения и вошел в его ритм, всячески облегчая Альсино взлет.

Трое ученых закрыли наконец откидной пульт, завершив в нем перемонтаж схем.

Желая передохнуть, они с облегчением подошли к иллюминатору.

— Что бы это могло быть? — изумился Форд. — Похоже, будто тысячи аборигенов разом закурили сигары…

— Мне не хотелось бы думать, что это не сигары, а пожар в степи, — высказал предположение лорд Стенли.

— Сожалею, мистер Стенли, но на этот раз вам придется смириться с тем, о чем нам всем не хотелось бы думать, — заметил японец.

— Если это не сигары, — продолжил уже серьезно американец, — то вместо них кто-то пускает «полы», любили говорить крестьяне в России, и это совсем не ко времени, как выразился бы один джентльмен, платя штраф за превышение скорости и опаздывая на поезд.

— Я так понимаю, — отозвался японец, — что штрафовать их здесь некому. — И он указал на иллюминатор.

И все трое увидели вдруг, как странная группа непонятных существ ловкими акробатическими прыжками приближалась к «Альсине». За нею будто по пятам гнались пляшущие языки пламени.

— Они! — радостно воскликнул Форд, колотясебя по толстым бедрам.

— Да поможет им Бог! — взволнованно произнес Стенли.

— И снабдит их портативными холодильниками! — добавил толстяк.

— Полагаю, извините меня, открыть люк будет гораздо более действенно, нежели испрашивать у Бога криогенное оборудование.

— Наш Иецуке недаром носит имя основоположника христианства! Не так ли, лорд?

Но Стенли не слышал Форда. Он уже распахнул люк и высунулся наружу, ощутив запах дыма.

Он видел мокрые, покрытые сажей лица приближающихся к «Альсине» беглецов.

Одного за другим пропустил их в «летающую тарелку».

Они ввалились в нее, неся с собой запах гари. Олю первую Кочетков втолкнул внутрь «Альсины», за нею вошел Альсино, и лишь последним, обменявшись с англичанином приветственным взглядом, поднялся Кочетков.

— Я вся заплаканная… Но вы не подумайте… Это от дыма, — еще не отдышавшись, выпалила Оля. — Правда-правда!

— Один джентльмен при виде столетней старушки сказал: «Как вы молодо выглядите, миссис…» Старушка обиделась и поправила: «Мисс»…

Оля улыбнулась, а толстяк расплылся в радостной улыбке.

— Как я рада, дядя Джо, видеть вас прежним. Юра, Альсино! А вы почему не радуетесь? Все позади!

— Если бы так, — без улыбки ответил Кочетков. — Эти твои «исполинские былинки» будут гореть не только позади, но и вокруг нас…

— Так мы же улетим! Разве не все в порядке? Разве «Альсина» не может перенестись в другое измерение?

— Все будет о'кей, сказал один джентльмен, приняв душ перед тем, как переплыть Ниагару.

— А как мы бежали, дядя Джо! Вы видели? Как на гигантских шагах. Правда-правда!

— Кенгуру позавидовал бы вам, как тот джентльмен, который, попав в цирк, заявил, что «этого не может быть».

Оля расхохоталась.

Кочетков откровенно любовался девушкой. Столько перенести и оставаться самой собой в самых невероятных переделках.

— Юра радуется, — сказал Альсино, — что вы остались прежней. — В первый раз он уловил мысль Кочеткова, который вдруг открылся для него.

— Нет, что вы! Я просто проснулась. Правда-правда! Я внушила себе, что все это было во сне, — сказала Оля и смутилась, взглянув на появившуюся у Кочеткова седину, на которую никто из остальных его соратников из деликатности не обратил внимания.

— После такой прогулки соловьев вопросами не кормят, — решительно заявил Форд и принялся открывать какие-то консервы, хлопоча около откидного столика. — Вы потом научите меня так прыгать, Оля, чтобы сбросить лишний вес?

Оля с Кочетковым с аппетитом принялись за еду, Альсино лишь поглядывал на них: ему этого не требовалось.

Японец прислуживал с восточной учтивостью. Форд потирал от удовольствия руки. Лорд Стенли застыл, воздев глаза к небу. Очевидно, молился, благодарил…

— У меня одно желание, — щебетала Оля. — Вымыться! От этого пожара я вся словно трубочист.

— Простите, а вы не задумывались о причине этого пожара? — спросил Иецуке. — Насколько можно судить, он — не сновидение.

— Вся беда в падении, — уплетая за обе щеки подставленные перед ней Иецуке сосиски, говорила Оля.

Альсино занялся проверкой пульта.

— В падении? — удивленно переспросил японец.

— Никогда не падайте, дорогой Иецуке. Это было так ужасно! Он сначала вспыхнул, а потом свалился…

— Кто вспыхнул и кто свалился? Здешний принц? При виде вас? Бедняга! Я его понимаю, — подскочил к столу американец.

— Да нет, дядя Джо. Не принц, а дуб здешний… От молнии. Понимаете? Тысячелетний, сухой… и свалился с обрыва прямо на сухую траву… Вот и вспыхнула степь.

— Дуб? Молния? Тысячелетняя?

— Ну, может, не дуб, а какое-то другое удивительное дерево. Все возможно в этом мире, дядя Джо.

— Один отшельник очень удивился, узнав, что видит в зеркале самого себя: он никогда не брился.

— Вот здесь вы правы, дорогой Джо! — обернулся к американцу Кочетков. — Представьте себе, что в этом странном мире, как в выпуклом зеркале, можно увидеть самих себя.

— Боюсь не получить от этого удовольствия! — заключил Форд. И, подойдя к Альсино, осведомился: — Ну как, босс? Все о'кей у ваших учеников, которые отрицали безделье даже в электронном устройстве?

Альсино внимательно посмотрел на него и, прочтя, очевидно, мысли американца, сказал:

— Но вы перегрузили основные блоки.

— Я не хотел бы, чтобы это вызвало ваши возражения, Альсино, — сказал англичанин. — Но никто не подсказал нам иного выхода.

— По законам физики теперь мы должны были бы взлететь.

Кочетков внимательно посмотрел на японца:

— У вас есть сомнения в возможности продолжить полет?

— Простите, шеф, но я такого не произносил.

— Не будет ли наиболее правильным опробовать сначала аппарат? — спросил лорд Стенли.

— Разумеется. Я благодарен вам за ваши старания и выдумку, — сказал Альсино. — И мы не задержим нашего взлета.

Иллюминаторы затянуло дымом, через который просвечивали факелами вспыхивающие гигантские растения.

— Я думаю, Альсино, стоит поторопиться, — озабоченно сказал Кочетков.

— Один джентльмен, зайдя в баню, посоветовал ее владельцу обзавестись для нее холодильниками.

— Вам жарко, дядя Джо? Снимите бронежилет.

— А вы, мисс Оля? Нас обоих он несколько толстит.

— Пожалуй, сейчас можно, — согласился Кочетков.

— Вот тогда другое дело, как сказал один джентльмен, когда с него сняли наручники.

— Вы неистощимы, дядя Джо! — воскликнула Оля.

— Альсино, — оторвался Кочетков от иллюминатора. — Мы в огне! — И он указал на бушующий за стенами «Альсины» пожар. — Очевидно, загорелись стволы или стебли, подмятые аппаратом при спуске.

— «Похоже, у нас есть некоторые шансы изжариться», — подумали бы утки, попав на сковородку, — не унывал Форд.

— Я бы ничего не имел против оказаться где-нибудь в другом месте… если не в другом мире, — сказал лорд Стенли.

— Если позволите, я присоединюсь к вашему мнению, — добавил маленький физик.

— Неужели сейчас полетим? И можно будет ухватиться за скобы на потолке? — оживилась Оля.

— Прошу приготовиться. Начинается обнуление масс. Пока только пробное.

— Прекрасно! Прекрасно, Альсино. Я чувствую себя воздушным шариком. Готова взлететь к потолку!

Кочетков сохранял холодное спокойствие. Лорд Стенли был торжественно молчалив. Японец весь напрягся, словно перед прыжком.

Все ощутили потерю веса, передвигаться могли только вдоль стенок, держась за выступы иллюминаторов.

— Один толстяк упросил Бога избавить его от мучений, вызванных грузностью, а когда потерял вес, жалел, что не может перепрыгнуть через канаву, — ворчал Форд. — Потерялась инерция…

— Человеку, на беду его, свойственно всегда желать больше, чем он имеет, — нравоучительно сказал Стенли.

— Извините, но не заложено ли это свойство в прогресс? — спросил японец.

— Летим! Летим! — воскликнула Оля. — Летим в сказку! Но «Альсина» не взлетела, а только приподнялась над травами и тотчас рухнула, подняв снопы искр из горящей травы…

Кочетков спросил Альсино:

— Что случилось?

— Сейчас посмотрим, — вместо ответа отозвался Форд. — Когда деньги кончились, человек обыскивает все карманы.

Альсино молча опрокидывал панель пульта.

— Мне не хотелось бы думать, что дело в перегруженных блоках, — вставая с пола, сказал Стенли.

Японец удержался на боковых скобах и оттуда спросил:

— Дело не в них, насколько я понимаю, потому что их уже нет?

Альсино кивнул.

— Упали? А что теперь? — спросила Оля.

— Падать — падай, но только не духом, — изрек Форд.

Кочетков провел рукой по своей седой голове.

— Есть надежда? — спросил он Альсино.

— Оставить надежду — это все равно что пройти в ворота ада, на которых так и сказано, — произнес Стенли. — Бог для всех миров один…

И тут хлынул ливень, по силе — не меньший, чем тот, под который они попали в лесу. И теперь казалось, что «нелетающая тарелка» находится под водой…

Глава 8. Сюрпризы многомерности

Стоит ли мир на трех китах?

Иль на одном стоят три мира?

Загадка из записной книжки

Альсино поставил на место откинутую панель пульта и обернулся:

— К сожалению, наш аппарат не может ни взлететь, ни переместиться в пространстве.

— Как? Остаться здесь навеки? — ужаснулась Оля.

— Перст Божий! — сказал лорд Стенли. — Не указует ли он нам быть миссионерами в этом мире, нести Слово Божье несчастным неандертальцам?

— Ну уж, прошу прощения, — отозвался Форд. — Одному джентльмену предложили стать священником и он… рванулся вперед… исповедоваться.

— Вперед? — переспросил японец. — Мне кажется, нам следовало бы вернуться назад, чтобы исправить там аппаратуру, а потом достичь своей цели.

— Это возможно, — продолжал Альсино. — Правда, ценой окончательной гибели всего пульта. Мощный импульс энергии сожжет на нем все, но перенесет нас в параллельный мир. Однако прежде следует узнать, в какие условия мы попадем: ландшафты в параллельных мирах другие, нежели у нас. Если в другом мире нас окружит воздух — вызовем там своим вторжением легкий ветерок, в глубине воды поднимем фонтан и волну на поверхности. Но если окажемся в толще земной породы, то попросту будем раздавлены.

— Как же быть? — выразила Оля общее недоумение.

— Прежде чем мы пойдем на риск — на последнюю меру, надо, используя мои способности проникновения в другие миры, выяснить, в каком месте окажется наш аппарат.

— В разведку хотите? — спросил Кочетков. — Разведка — первый шаг, порой самый трудный. Легко ли вам будет?

— Найны это делают постоянно, а я их ученик.

— А вы не окажетесь в скалистом грунте? — забеспокоилась Оля.

— Я поднимусь достаточно высоко в воздух и только там перейду в воздушное же пространство иномира.

Провожать своего разведчика вышли все участники экспедиции.

Бескрайним, горьким пепелищем раскинулась перед ними степь, кое-где еще дымясь и источая запахи гари.

Альсино отошел на несколько шагов.

Все видели, как вокруг него образовалась светящаяся аура и он стал приподниматься над землей.

Альсино видел лица провожающих, встревоженную Олю со светлыми, словно наэлектризованными волосами. Силясь улыбнуться, она махала ему рукой так, словно он отправился в путь куда-то совсем близко и ненадолго.

С высоты, на которую поднялся Альсино, степь простиралась до самого взгорья, где начинался лес зеленых великанов. Но сверху он казался лишь темной порослью.

Потом серебристый корпус «Альсины» и ее обитатели вовсе исчезли из глаз. Выжженная степь превратилась в поле желтеющей пшеницы с черными подпалинами то там, то здесь. Его пересекало шоссе, на котором не было заметно никакого движения. Альсино стал осторожно спускаться к нему и вскоре увидел, что асфальт шоссе изрыт воронками от артиллерийских снарядов. Ему вспомнились слова японца Иецуке: «Хочется надеяться на реальность нашего возвращения в свой мир. Если мы попадем в зону военных действий, нам следует по международным правилам выбросить белый флаг и даже с красным крестом…»

Первое, что увидел Альсино на разбитом шоссе, был белый корпус перевернутой санитарной машины. На борту ее виднелся яркий красный крест. А вокруг — разбросанные взрывом трупы перевозимых в ней. Никого в военной форме.

Он наклонился к лежащей у его ног тщательно забинтованной, а теперь оторванной женской руке с золотыми кольцами на пальцах, со свежим маникюром, а неподалеку, как темная маленькая перчатка, валялась кисть ребенка…

Альсино передернул плечами. И ощутил на них чьи-то грубые руки. Сразу несколько человек набросились на него.

Нападающие говорили на непонятном языке, но смысл их слов был воспринят им телепатически.

— Откуда взялся? Вроде парашютист. А зачем? Диверсант?

— «Вы ошибаетесь. Я не враждебен вам», — внушил свой ответ Альсино.

— Хватит болтать! Сразу видать, не наш. Таких на месте пристреливают.

— Торопиться не стоит. Свое получит. Пусть наперед расколется. Отвести его надо куда следует.

— «Вы же видите, я безоружен. У меня нет злого умысла».

— Чего он там бормочет? А губами не шевелит. Вот и верь ему.

— А ему там как дадут по губам, так сразу заговорит!

— Куда вести-то?

— На кирпичный завод. Заложников нынче набрали. Видно, своих выручать явились. В сушильную печь их засунули. Ничего, потеснятся.

Альсино повели от шоссе к развалинам. Руки ему связали за спиной, и за концы веревки держались два дюжих парня, вооруженных автоматами. Словом, бежать, даже взлетев, он бы не смог.

От завода остались одни руины и высоченная труба, из которой когда-то валил дым.

За полуразрушенной стеной цеха стояла печь. Альсино заставили влезть в нее через окно для загрузки кирпича.

Печь была длинной и узкой. Вдоль нее проходили рельсы для вагонеток с кирпичом. Местами рельсы были разворочены.

Сейчас печь была «загружена» людьми, в вагонетках не нуждавшихся.

Низкий свод не позволял стоять. Они сидели, подняв колени, тесно прижавшись друг к другу, старики, женщины, детишки…

Тяжелая огнеупорная заслонка опустилась, закрыв окно и отрезав Альсино от остального мира, вернее, от остальных миров.

Так надежно содержали без замков несчастных мирных жителей. Поднять заслонку изнутри было невозможно.

В печи стоял тяжелый запах от множества людей, сидевших в полной темноте.

Альсино припомнились дни его добровольного заточения в каменном мешке во время подготовки к выполнению его Миссии^[2]. Там тоже не было света. Но здесь он не один и не должен заниматься самопознанием. Надо действовать!

Постепенно глаза начали привыкать к темноте, различив рядом пожилую женщину и девушку, чем-то напомнившую ему Олю.

— У него руки связаны. Давай, бабушка, развяжем, — предложила та.

— Да что ты, деточка! Нас заподозрят и расправятся, ежели сюда заглянут.

— Нет, я все-таки развяжу. Кто такой? Не наш, но симпатичный, честное слово! Почему-то волос на голове нет, словно бритый. И ничего не носит на ней. Отчего это?

Девушка развязала Альсино руки, а он внушил ей:

— «Спасибо. Чтобы ваша бабушка не боялась, я переберусь вдоль печи куда-нибудь подальше от вас».

Женщины, конечно, не могли знать, что Альсино «говорит» на знакомом им языке, не произнося звуков.

— Тебе лучше бы в дымоходе схорониться, — предложила старуха. — Ежели подожгут форсунки, чтобы нас всех уничтожить, так в дымоходе от дыма помирать легче будет. Заснешь и все.

— «Нет, я умирать не собираюсь, — отозвался переданной мыслью Альсино. — А зачем вас здесь держат? Вы провинились?»

— Не знаем, за что держат. Может, обменять на кого хотят? Одна надежда. Она ведь умирает последней.

— А я тоже не хочу умирать! — сказала тихо девушка. — Нам есть не дают. Хоть воды бы попить…

— «А куда ведет дымоход?»

— В трубу, известно, куда… ведет дымоход.

— «В трубу!»

— повторил для себя Альсино и решительно стал ползком продвигаться к цели. Сидящим и полулежащим несчастным людям приходилось подбирать колени, чтобы дать ему подползти к дымоходу.

Сзади послышался скрип поднимаемой заслонки и голос:

— Где тут шпион в парашютном комбинезоне?

— Да кто ж его знает? Уполз, видать, куда-то, — ответила бабушка за всех.

— Уполз?.. А ну, вылезай все по очереди. Встать у печи и дальше ни шагу. Мозгами пол вытрем!..

Сердце у Альсино сжалось. Успеет ли он выбраться?

— Неужели в дымоход заполз? — усомнился стоящий по ту сторону входа.

— Больше некуда. Пристрелить его там, и все тут!

— Пристрелить? Это тебе не старуха какая-нибудь бесполезная! Приказано доставить.

— Тогда выкурим его.

— Тяга здесь хорошая. Живо задохнется и сознание потеряет. Мы его и выволочем.

— Так ведь перепачкаемся.

— Не в саже, так в крови все равно пачкаться. Зажигай форсунку.

Альсино упорно полз вперед.

Труба была одна на несколько печей для обжига, и от каждой к ней вел подземный дымоход. Когда заслонку печи открыли, тяга, как ощутил Альсино, заметно усилилась.

Наконец он почувствовал перед собой преграду. Дымоход кончился.

Он хотел ощупать над собой свод, но его не оказалось, а где-то неимоверно высоко, очевидно в самой высокой части трубы, на далеком кружочке неба горела звездочка.

Какое счастье! Он почти дополз.

Противно запахло дымом. Глаза заслезились. Душил сдерживаемый усилием воли кашель.

Медлить было нельзя ни минуты.

Альсино сделал привычное усилие, выработанное многолетней подготовкой, вызывая обнуление своей массы и утратив вес, ощутил, что воздушный поток подхватил его, как бумажку, и несет вверх.

Он взлетел вверх по трубе, иначе говоря, «вылетел в трубу» и через короткое время оказался над руинами кирпичного завода, где в дымоходе возились торжествующие преследователи, собираясь вытащить наружу его бездыханное тело.

С пятидесятиметровой высоты он заметил многих других «бойцов», стерегущих заложников.

Помня об автоматах, он на всякий случай теперь уже собственным усилием стал набирать высоту и постарался оказаться в том самом месте над пшеничным полем, где появился здесь первый раз. И только после этого перешел в другое измерение.

И все-таки он оказался очень далеко от «Альсины», с трудом отыскав при свете звезд лунный блик ее корпуса.

Обрадованный, подлетел он к своим спутникам.

Никто из них не спал в ту ночь.

Оля при виде появившегося Альсино бросилась ему на грудь.

— Осторожно. Запачкаетесь! — предупредил тот. Оля отстранилась, заботливо, с удивлением рассматривая его в свете иллюминаторов:

— Что с вами? Надо же умыться! Я сейчас сбегаю на знакомый ручеек.

— Лишь бы вас там снова не похитил найн, — с радостной улыбкой отозвался Альсино.

Потом около «летающей тарелки» с наслаждением отмывал свое лицо, руки, а Оля оттирала его перепачканный комбинезон.

Приведя себя в порядок и уже сидя за столом, он рассказывал, что может ожидать «Альсину», если она, даже выбросив белый флаг с красным крестом, неожиданно появится в пшеничном поле, близ разбитой санитарной машины.

Почти сутки Альсино крепко проспал, показав, что обладает отнюдь не сверхъестественными возможностями, несмотря на все, что о нем известно…

Кочетков с остальными участниками экспедиции обсуждали результаты его разведки при «шаге назад», по совету японца.

— Неужели люди у нас еще страшнее неандертальцев? — воскликнула Оля. — Не могу даже подумать об этом!

— Только Бог им судья, — вздохнул лорд.

— Один джентльмен не верил, что камни падают с неба, потому что их там нет, — заметил дядя Джо.

— Это был не один джентльмен, — поправил Иецуке, — а вся Парижская Академия наук, отрицавшая в 1801 году падение метеоритов. Однако…

— Только вера в Господа Бога неизменна, — вставил лорд.

— Но как в него верить, до сих пор довольно спорный вопрос, — добавил Кочетков.

— Ни одна вера не поощряет злодеяний! — горячо сказала Оля.

— Похоже, что обладание духом дикаря — самое мудрое увлечение нынешнего времени, — изрек дядя Джо.

— Как тут не вспомнить слова Альсино, — отозвался Кочетков: — Чем ярче Разум, тем глубже отброшенная им тень Зла…

— Да, да! — подхватила Оля. — Пока Светоч его не окажется на вершине небосвода. И никогда уже не закатится.

— Насколько я понимаю, — перевел разговор в иное русло лорд Стенли, — Альсино намеревался ознакомить нас с волновой энергостанцией и выйти в свое измерение вблизи нее.

— Прошу прощения, но в таком случае мы окажемся в океанской глубине, — сделал вывод Иецуке.

— А наше подводное снаряжение аквалангистов! — напомнил Кочетков.

В люке серебристого корпуса, около которого, выйдя наружу, чтобы не мешать Альсино, беседовали его спутники, появился он сам, телепатически восприняв смысл их разговора:

— Вы правы, друзья. Неполадки возможны при переходе в другой мир. В районе волновой станции, куда мы направлялись, волнение в океане сильно, аппарат для плавания не предназначен. И добираться до волновой станции придется под водой.

— Мне кажется предусмотрительность нашего Альсино, захватившего с собой снаряжение аквалангистов, весьма полезной, — заметил лорд. — Но это нисколько не уменьшает моей тревоги за него.

Альсино решил не медлить с окончанием разведки.

Как и в первый раз, он немного отошел от аппарата и, начав светиться окружавшей его аурой, приподнялся в воздух и растаял в нем…

Он не взял с собой подводного снаряжения, больше полагаясь на свою способность долго оставаться без дыхания, и только облачился в оказавшийся у Кочеткова запасной бронежилет корсетного типа. Он придаст жесткость и предохранит его внутренние органы от воздействия высокого давления в глубине. Это избавит от долгой процедуры опускания в маске с баллонами, когда нужно медленно подниматься к поверхности, чтобы избежать кессонной болезни. И если в мире спутников Альсино мировой рекорд глубоководного пловца достигал лишь ста метров, то Альсино, с его огромным объемом легких, доступны глубины и в два раза больше.

Но, чтобы оказаться на подобной глубине, ему предстояло перейти в иное измерение, из прамира в неомир с его океаном.

Выжженная степь, когда он снова взмыл над нею, помутнела, слилась с небом. И, превратясь в зеленоватую массу, сомкнулась вокруг. Альсино оказался под водой.

Надо было обследовать дно, на которое ляжет аппарат, и Альсино, еще в прамире набрав побольше воздуха, поплыл вглубь.

Светящаяся вода постепенно сгущалась, превращаясь в серовато-зеленую мглу. Пришлось зажечь фонарь на груди комбинезона.

Стаи перепуганных рыб мчались к нему со всех сторон, привлеченные диковинным светом. Дельфинов, к сожалению, в этом мире не встретишь…

Но надо спускаться все ниже и ниже! До самого дна.

Глубомер на фонарике показывал уже более ста метров. Достаточно для подводных понтонов — никакого волнения при любом шторме не ощущается. А вот и дно!

Но что это? Торчит вертикально из ила? Да это же мачта корабля! Тысячелетия назад, когда еще плавали под парусами, наверное не выдержав шторма, затонул здесь! Бедняга! Будет служить теперь печальным ориентиром.

Альсино убедился, каковы покрытые илом, словно лишайниками, скалы на дне, где найдет приют затонувшая «нелетающая тарелка». И, оттолкнувшись от них ногами, стал подниматься обратно. Выпущенный буй ракетой взвился наверх, разматывая тонкую нить с якорем на конце.

Альсино привычно напрягся, вызывая в себе обнуление масс, и, утратив вес, вытесняемый водой, догнал и перегнал буй, который не был таким невесомым, как он сам. Всплывал Альсино с такой возрастающей скоростью, что ощутил тепло от трения комбинезона о воду.

Из моря он был выброшен с фонтаном брызг, как снаряд, высоко взлетев, вытесняемый теперь уже атмосферным воздухом.

Зная приемы взаимодействия с вакуумом, Альсино перешел на управляемый полет, спиральными кругами отдаляясь от буя.

Море бушевало, зловеще пенясь наверху — на гребнях волн. Лохмами закручивались их белые гривы и шипели внизу.

Буря разыгралась вовсю, а волновой станции все еще не было видно.

Альсино начал сомневаться в правильности своего замысла: удастся ли его спутникам добраться под водой до понтонов?

К счастью, вдали появились знакомые очертания гигантских цистерн на поднятой над океаном платформе. Она покоилась на трех столбах (китах, как сказала бы Оля!), опиравшихся в глубине на понтоны.

«Но станция слишком далеко от буя. Придется запустить самоходные понтоны и подогнать ее поближе к бую».

Альсино продолжал полет, но чувствовал, что постепенно теряет силы. Напряжение, необходимое для обнуления масс, истощило его.

В изнеможении опустился он на неподвижную платформу, поднятую над беснующимися волнами.

Некоторое время он лежал на жестком покрытии, набираясь сил и наблюдая за бесконечными рядами гонимых ветром валов.

С рычанием и ревом набрасывались они на платформу, готовые таранными ударами, вздымая фонтаны брызг, как в прибой у скал, сокрушить сооружение, пустить его ко дну, подобно былым кораблям, еще не знавших подводных понтонов.

Но энергостанция взметнувшись к небу, возвышалась над океаном, и даже самые грозные гребни не захлестывали платформы, на которой она стояла. Волны в слепой ярости лишь ныряли под нее, готовые сокрушить ее опоры. Но там их встречали тяжелые поплавки, приглаживали пенные гребни, то натужно поднимаясь, то опускаясь и приводя тем самым в действие насосы, накачивающие воду в цистерны и непрерывно питающие водой гидротурбины. Так бесполезная, заключенная в волнах энергия солнца превращалась в электрическую.

Чтобы увидеть это своими глазами, и стремились спутники Альсино в параллельный мир со своей более совершенной энергетикой.

Никто не встретил Альсино на энергостанции. Она была запрограммированным роботом, и люди появлялись здесь лишь изредка на своих летательных аппаратах.

Как отсюда при полном отсутствии каких-либо плавсредств добираться до суши, Альсино не знал.

Его попытки телепатически связаться с любым континентом успеха не имели.

Его никто не «слышал».

Осталось только вернуться к своим товарищам. Но с чем?

Послесловие к первой части

Умом не поверить,

А сердцем вовек…

Сирано де Бержерак

Когда я взялся за этот роман и многократно прокручивал магнитофонную запись рассказа милой моей душе девушки Оли, трудно было представить ее, так много вынесшей в иномирах, а теперь так обыденно сидящей за чашкой чая на моей кухне.

Меня в ее рассказе не мог заинтересовать образ теней Зла, отбрасываемых Светочем Разума. И я воображал себе мир добрых найнов, у которых разум еще не достиг совершенства. Они не питаются трупами убитых животных, разгадывая тайну снежного человека, появляющегося в наших лесах, чтобы полакомиться корой деревьев и вернуться обратно в свое обиталище. И мир неандертальцев также представлялся мне как мир несовершенного разума, где люди уже не походили на зверолюдей, но вместе с тем стали врагами зверей и друг друга. И питались уже не травами, а мясом, с их точки зрения, куда более питательным. И его надо было добывать, убивая живых тварей. А если говорить о нашем мире с его развитой цивилизацией и низкой нравственностью, которая, можно считать, не претерпела особых изменений от древних времен до наших дней?.. Что там жестокость дикарей по сравнению с пытками и кострами святых отцов инквизиции, прикрывающихся учением о Добре Иисуса Христа? Или описанный в Библии «богоугодный» эпизод, когда Авраам занес нож над горлом сына, готовый принести его в жертву «доброму Богу»? А спустя сотни лет после охоты за ведьмами идеи христианства уступили место не менее благородным заботам о светлом будущем людей. И место ведьм заняли «враги народа», и было уничтожено такое количество жертв, которое никогда и не снилось инквизиторам. А войны, охватывающие целые континенты или полыхающие и поныне в отдельных местах земного шара, унося не десятки, и даже не сотни тысяч людей, а десятки и сотни миллионов!

Нет! Видно, нашему Светочу Разума еще далеко до вершины небосвода, откуда он, подобно полуденному солнцу в зените, не будет отбрасывать теней…

И не прозвучат тогда в адрес людей ни афоризм Рабиндраната Тагора, ни стихи, приписанные в свое время мною Сирано де Бержераку:

Прав был Альсино, говоря, что чужие параллельные миры могут послужить нам своеобразным увеличительным стеклом, сквозь которое мы увидим самих себя…

И хочется, чтобы не только Оля со спутниками перенеслась в неомир, но похожим на него стал бы и наш собственный.

Часть вторая. Смещение времен

Я знаю край, Любовь и Разум где

Сменили Злобу, Ненависть и Страх,

Труд мысли там и тишина везде,

Покой и радость у людей в сердцах.

Кампанелла

Глава 1. Птеродактиль

Из всех потерь самая тяжелая — утрата надежды.

Теофрит

На этот раз и здесь никто не встречал Альсино.

Он внезапно появился утром в проеме люка, светясь, но не ореолом, как при взлете, а приветливой улыбкой.

Застучали о стол брошенные ложки.

Все вскочили, а Оля, раздававшая утреннюю похлебку, вылила часть ее мимо миски Кочеткова.

— Альсино! Наконец-то! — воскликнула девушка, бросаясь к нему. — Мы вас заждались, не знали, что и думать. И я-то хороша! Даже не встретила вас!

— Я не мог сообщить о себе, поверьте. Телепатической связи между параллельными мирами не существует. Даже с вами, Оля, — с мягкой улыбкой добавил он. — Или, может быть, вообще мои способности притупились…

— Приветствуем вас! Каковы результаты вашей глубинной разведки? — тут же приступил к расспросам Кочетков.

— Надеюсь, вы не вылетели на этот раз в трубу? — осведомился дядя Джо. — Хотя один джентльмен уверял, что в жизни события непременно повторяются, правда, с некоторыми изменениями.

— Может быть, он был прав. Мне пришлось опять воспользоваться трубой, вернее, трубчатой опорой, чтобы попасть в подводный понтон и подготовить там шлюзовое устройство.

— Извините, правильно ли я вас понял? — спросил Иецуке. — Мы этим путем все-таки проникнем в ваш мир?

— Это так, но лишь в известной мере, — ответил Альсино. — Я подогнал волновую станцию на самоходных понтонах к тому месту, где мы должны оказаться под водой. Это место отмечено буем. Через понтоны можно будет подняться на платформу, но… К сожалению, это нам не поможет…

— Почему? Почему? — посыпались вопросы.

Альсино сел за стол и пояснил:

— Волновая электростанция — всего лишь огромный специализированный робот, полностью самоуправляемый. На ней нет ни людей, ни плавсредств для сообщения с сушей. Поэтому нам не на чем будет переправиться к людям.

— Но как же так? — изумился японец. — Неужели там нет радиосвязи, чтобы дать о себе знать?

— Станция связана с материком лишь энергетическим лучом, направленным сначала на искусственный спутник в космосе и отраженным оттуда на сушу. У нас в иномире не допускается ничего лишнего. Потому нет и радиосвязи, пользоваться которой просто некому.

— И станция блуждает по океанам, словно слепой щенок? Я правильно понял? — спросил дядя Джо.

— Пользуясь метеоинформацией, можно сделать вывод, что она отнюдь не вслепую направляет самоходные понтоны в наиболее опасные места океана и устанавливает там свой постоянный режим работы. Словом, работают они подобно таким нашим органам, как сердце, печень, желудок, не требующим центрального управления.

— Прекрасно для общественного устройства! — заметил дядя Джо.

— Но не для нашего маленького сообщества, — сухо заключил Кочетков.

— Не повелевает ли нам сам Господь Бог остаться здесь и отвращать примитивных людей от зла?

— Будь я Папой Римским, сэр Чарльз, я бы произвел вас в кардиналы.

— Я не католик, дядя Джо.

— А это бы звучало — кардинал Неандертальский! Правда-правда, как говорит наша Оля. Но я, увы, даже в послушники не гожусь, Чарльз.

— Прошу простить, но послушниками, пожалуй, придется стать всем оставшимся здесь. Энергетический поток для связи не использовать, соблюдая законы физики.

— Этого не может быть, Альсино! Я так верю в вас! Станем робинзонами на затерянной в океане платформе! Наведается же, в конце концов, туда кто-нибудь?

— И застанет на голой железке, где ничто не растет, погибших от истощения ее горе-обитателей, не узнав среди них даже бывшего толстяка, который не привык обходиться без обеда, — уныло сострил дядя Джо и, встрепенувшись, добавил: — Но если нельзя выйти в дверь, надо вылезать в окно.

— Такое окно есть, — неожиданно сказал Альсино.

Все повернулись к нему.

— Я это знала! Правда-правда! Ведь вы все можете!

Альсино поднял голову и посмотрел на Олю:

— Я мог бы сам отправиться за помощью, перейдя в другое измерение, как это делают найны, но не имею права вас оставить среди дикарей. Меня они боятся, а вы для них добыча.

Толстяк передернул плечами:

— Наверняка они начнут с меня.

— Входя сюда, я уже заметил их следы. Дикари не заставят себя ждать.

— Так где же окно? — не терпелось американцу.

— Нам неизвестны ландшафты параллельных миров. Но о них осведомлены найны, переходя туда в наиболее удобных местах. Мне уже приходилось направлять в наш мир одного из них залечивать раны.

— Мохнатика! — радостно догадалась Оля.

— Не сомневаюсь, что ему удалось добраться до дома моей матери, и она позаботилась о нем.

— Так ведь он там, а не здесь, — печально сказала Оля.

— Можно убедить какого-нибудь найна показать дорогу. Поэтому я отправлюсь к ним в стойбище.

— Вам надо сначала как следует отдохнуть, Альсино. Я тоже пойду с вами. Меня они знают в лицо и не откажут в помощи. Они добрые. Зачатки их разума не отбрасывают злых теней. Не правда ли? — Оля с надеждой посмотрела в лицо Альсино.

Он отрицательно покачал головой:

— Кочетков не позволит. Кроме того, я буду передвигаться по воздуху, и на такое расстояние я не смогу захватить вас с собой.

— Я здесь умру, думая о вас.

— Так надо, Оля. Вас поддержат все члены нашей экспедиции. Не сомневаюсь, что за нами сюда пришлют НЛО.

Оля захлопала в ладоши. Это было так неожиданно, что все, ощутив перелом в настроении, улыбнулись.

— Вам надо поспать, Альсино. Может быть, подкрепитесь тем, что я приготовила? Я не все пролила!

— Я зарядился солнечной энергией еще на платформе перед проникновением сюда. Так что спасибо!

Оля уложила Альсино и заботливо прикрыла пледом, как малого ребенка, нежно глядя на него.

Альсино уснул крепким сном. Но сон продлился недолго.

Проснувшись, он встретился глазами с Олей, которая не отходила от него.

— Вы сразу отправитесь? — спросила она.

Альсино кивнул.

— Дождитесь хотя бы, пока жара спадет.

— Надо вернуться засветло.

Остальные участники экспедиции молча стояли поодаль.

— Я уже знаю ваши обычаи, — сказал Альсино. — Предлагаю присесть на дорожку.

— Один джентльмен утверждал, что суеверия хуже религии. Религия основана на моральных принципах, суеверия — на невежестве.

— Могу согласиться с вашим джентльменом. Но я имею в виду народные обычаи, основанные на вековой мудрости. Посидеть перед дорогой — это подумать последний раз отъезжающим, что их ждет в пути, другим же — каково будет остаться.

— Вот мы все и подумаем друг о друге, — сказала Оля.

— И это верно, — согласился Альсино.

Все сели, храня молчание.

Первым поднялся Кочетков.

— Альсино, я прикрою вас с земли.

— Вам, Юра, не поспеть за мной. К тому же я подвергнусь здесь меньшей опасности, чем возвращаясь сюда из сушильной печи кирпичного завода.

— Тогда наденьте бронежилет. Дикари могут стрелять влет, — настаивал Кочетков.

Вслед за Альсино все вышли из аппарата.

С выжженной степи пахнуло жаром, как из печи, с привкусом горьковатого запаха дыма.

Альсино отошел на некоторое расстояние, и, как обычно, вокруг него возник сияющий ореол. Он поднялся над землей и стал быстро удаляться по направлению к лесу зеленых великанов.

Оля заметила, что Кочетков вынес с собой вместо автомата винтовку с оптическим прицелом.

Он вскинул ее, как будто целясь в улетающую фигуру.

— Что ты делаешь! — вне себя воскликнула ошеломленная Оля. — Юра!..

— Наблюдаю за полетом. К сожалению, у нас нет другой оптики.

— Ты меня испугал!

Не только Кочетков в свой своеобразно использованный оптический прицел, но и все остальные простым глазом увидели, что в небе над летящим Альсино появилась, лениво взмахивая крыльями, гигантская птица.

— Юра, Юра! Смотри! — в ужасе закричала Оля.

Один только Кочетков видел в увеличении зубастый оскал летящего следом за птицей ящера: тот высматривал в степи движущуюся добычу. И то, что птица летела невысоко над землей, не меняло его намерений. Птеродактиль стал камнем падать, чтобы с лету сбить ее.

Кочетков действовал быстро и уверенно. Летящее чудовище попало на скрещенные нити прицела, и Кочетков спустил курок.

Нужно было обладать его меткостью, отмеченной не одной медалью на соревнованиях стрелков, чтобы не промахнуться.

Но даже точный выстрел, достигший цели, не мог изменить направления падения ящера. Настигнутый парализующей пулей, он камнем ударился в спину Альсино. И только бронежилет спас его от острых когтей. Непомерная тяжесть навалилась на него, человек и ящер вместе упали на землю, как с крыши высокого дома.

— Ты предвидел это? Предвидел? — крикнула Оля.

Кочетков кивнул и, оставив винтовку, бегом ринулся к Альсино.

Оля летела следом, от ее легкой быстрой ходьбы вздымался пепел.

Лорд на своих длинных ногах тоже не отставал, чего нельзя было сказать о старательно семенившем позади Иецуке и задыхающемся дяде Джо.

Один за другим подбежали они к беспомощно лежавшему на земле Альсино, придавленному темной тушей птеродактиля.

— Это надо же! — с горечью воскликнул Кочетков. — Ведь почти на том же самом месте, а может, и та же самая зверюга!

Прежде всего постарались стащить с Альсино придавившего его ящера.

Пока мужчины разглядывали перепончатые крылья и зубастую пасть чудовища, Оля вытирала платком мокрое лицо Альсино. Он старался улыбаться. Подошел дядя Джо:

— Ничего, ничего! Четыре джентльмена донесут вас, как египетскую царицу, до нашего дворца… Все будет о'кей!

— Я вам помогу. Сейчас будет совсем легко, — пообещал Альсино, когда его поднимали. Он сделал попытку вызвать у себя обнуление масс и потерю веса. И, к своему ужасу, понял, что это ему не удается.

Удар для него был страшнее самого падения… Оля первая заметила беспомощно свисающие руки.

— Он умер! Умер! — в отчаянии воскликнула она.

— Нет! — возразил лорд, ощутив дыхание потерявшего сознание иноземлянина. — Это чудо! Господь спас его!

В полном унынии, загребая ногами пепел, понесли четверо мужчин ставшего им таким родным Альсино. И тут дядя Джо решил поднять у всех дух:

— И никакое это не чудо, сэр Чарльз! Один джентльмен уверял, что если в третий раз останешься жив после падения с крыши небоскреба и пойдешь в закусочную выпить пивка, то это не просто случайность или совпадение, а… привычка. Вот и для нашего Альсино стало привычкой падать — вылетев в трубу, нырнув на дно океана, а теперь вот — в обнимку с ящером. И все без помощи Небес.

— Вы неисправимы, дядя Джо, — сказал лорд Стенли. — Но чудо произойдет с вами, когда вы станете здесь миссионером среди дикарей.

— Если они меня не съедят, — отозвался дядя Джо.

Оля шла рядом и, поймав свисающую руку Альсино, пыталась прощупать его пульс. Альсино был жив. Но, придя в себя уже на постели, приготовленной Олей, и снова попытавшись вызвать у себя эффект обнуления масс, прошептал склонившейся к нему девушке:

— Вот теперь я совсем такой же, как вы все… И не смогу больше интересовать вас.

— Как вы можете так говорить! Я все поняла. Пусть вы стали как мы, но для меня еще дороже!..

— Лучше бы я поломал себе руки и ноги!.. Кости в конце концов срослись бы…

И Альсино снова забылся тяжелым сном. Оля тихо передала остальным смысл его слов.

— Насколько я могу судить по законам физики, — сказал Иецуке, — надежд у нас выбраться отсюда не осталось. Однако в любом деле, в любой ситуации нужна настойчивая последовательность. Надо проанализировать все возможные варианты.

— Одна старая леди говорила мне, что Надежда умирает последней, имея в виду себя, носившую такое имя.

— Ну, если мы еще шутим, значит, существуем! — воскликнул Кочетков. — А по Декарту: раз существуем — будем мыслить!..

Глава 2. Коран

Принимая решение, спроси женщину и поступи наоборот.

По Корану

Оля ухаживала за больным Альсино.

Ему было очень скверно. Он собирал всю свою волю, воспитанную в добровольном заключении в каменной пещере, чтобы достойно держаться, превозмогая боль в спине, но замечал, какое уныние охватило его коллег, не видящих, впрочем, как и он сам, выхода из создавшегося тупика.

Конечно, если какой-нибудь найн не подойдет сюда…

Но на это мало надежды. Судя по следам человеческих ног на пепле в степи, дикари уже наведывались сюда. Это отпугнет осторожных и боязливых найнов. Да и в своих пещерах они вряд ли останутся после набега приморских неандертальцев. Скорее всего, ушли в другие леса, и найти их теперь вряд ли возможно.

Плохим признаком общего состояния было то, что толстый дядя Джо совсем перестал шутить, лорд постоянно молился, Кочетков угрюмо молчал, а японец пребывал в некоем отрешении, словно ломал голову над труднейшей задачей.

Только одна Оля хлопотала по хозяйству, старалась сделать все для Альсино, которому пока не удавалось подняться.

Иецуке и в самом деле решал задачу.

В его сознание глубоко запали слова Кочеткова: «Раз существуем — будем мыслить!» Он повторил слова Декарта: «Мыслю — эрго существую». Надо мыслить, мыслить! Какой он ученый, если не сможет, исходя из определенных технических условий, найти способ сигнализации?

Углубленный в свои мысли, он вышел из «Альсины».

Серебристый корпус корабля в холодном свете ледяной луны казался осколком, чудом попавшим на землю. Таким же лунно-серебристым выглядел и комбинезон на маленьком физике.

Раньше он никогда не задумывался, в кого переселится после смерти его душа. Но теперь эта мысль не давала ему покоя. Если они до конца дней останутся здесь, то не значит ли это, что в своем новом существовании он окажетсянеандертальцем и будет вместе с шаманом плясать у костра или станет огромным мохнатым найном, которого знал лишь по описаниям?..

С этими мыслями японец медленно прохаживался около «нелетающей тарелки», которая связывала его с недоступным теперь родным миром и сказочно прекрасной Страной восходящего солнца.

Внезапно он почувствовал сильный удар в спину, и, едва устояв на ногах, обернулся, и увидел в лунном свете светловолосого бородатого демона.

Тот держал в руке сломанное от удара о бронежилет копье.

Дальнейшее явилось неожиданностью как для неандертальца, так и для маленького ученого из чужого мира.

Еще студентом в соревнованиях по борьбе без оружия, Иецуке занимал призовые места в своем отнюдь не тяжелом весе и владел приемами, выводящими из строя любого противника. И теперь грузный светловолосый бородач испытал силу рук японца — от неожиданного удара по горлу навзничь повалился на землю.

Иецуке, мгновенно оседлав соперника, так сдавил ему горло, что перекрыл ему доступ воздуха, и бедняга дикарь, захрипев, едва не задохнулся.

Но разве нельзя так же перекрыть энергопоток, собранный в луч и посылаемый волновой станцией в космос? Ведь такая неполадка тотчас будет замечена, и аварийная бригада вылетит на волновую станцию.

К этому простому и неожиданному решению пришел маленький физик, сидя верхом на поверженном дикаре. Дав тому вздохнуть, он перевернул противника на бок и заломил руку за спину. Потом заставил того встать и оказался едва до плеча великану.

Иецуке не хотел причинять ему никакого вреда. Надо было скорее идти к своим и рассказать о пришедшей в голову идее. Как иногда 'меняют необычайные обстоятельства ход мышления, позволяя найти выход из безвыходного положения!..

Но пленника нельзя отпускать, его надо отвести в «Альсину». Появление японца, ведущего захваченного дикаря, ошеломило всех. В отличие от приморских неандертальцев, он был светловолос и бородат, но так же размалеван, правда, не оранжевой, а красной краской.

— Это не главное, с чем я вернулся! — сказал Иецуке. — Прошу простить, но у меня есть более важное сообщение, чем этот бедняга, не имевший представления о борьбе без оружия.

— На всякий случай надо связать ему руки, по крайней мере для того, чтобы освободить ваши, славный наш боец Иецуке, — посоветовал дядя Джо.

— Подведите его поближе ко мне. Мы с ним обменяемся мыслями, и я узнаю об их замыслах, — попросил Альсино.

Неандерталец вел себя мирно. Дал себе связать руки и покорно подошел к Альсино.

— Они намереваются захватить «лунных людей», как они нас называют, — сказал Альсино. — А он послан вперед и считает себя теперь нашим рабом. Просит не есть его сразу. Хочет нам верно служить, как делают все, попавшие в плен.

— Какой ужас! — воскликнула Оля. — Внушите ему, что мы не звери и не пожираем людей! Посмотрите, он похож на того бородача раба, который тащил волокушу приморцев.

— Ему трудно это усвоить, но я попробую внушить ему.

Видимо, попытка Альсино увенчалась успехом, потому что дикарь удовлетворенно улыбнулся, что-то произнеся на непонятном языке.

— Он считает себя убитым и теперь, после смерти, принадлежит нам, — перевел Альсино.

— И у него нет желания убежать? — спросил Кочетков.

— Его одно беспокоит: как бы мы не увезли его к себе на Луну. А ему хотелось бы остаться на Земле.

— Будем милосердны. Сам Господь послал его нам, — сказал лорд.

— Сейчас приготовлю ему поесть. Как мы его назовем? Я предлагаю Лунником. Ведь сегодня полнолуние.

— Не готовьте ему отдельно. Сядем за обеденный стол вместе с ним, — предложил Кочетков.

Дикарь был крайне удивлен, когда ему развязали руки и усадили вместе со всеми за стол, предлагая общую еду.

Он стал что-то говорить короткими отрывистыми словами.

— Он говорит, что «лунные люди» странные и, если они будут возвращаться к себе на Луну, он готов сопровождать их, как раб.

— Вот в этом-то вся и загвоздка! — сказал дядя Джо. — Мы сами бы не прочь в «лунный» рай, да долги не пускают.

— Мне кажется, что наш отважный Иецуке хотел сообщить нам что-то именно по этому поводу, — заметил лорд.

— Сэр Чарльз совершенно прав. У меня есть план, как нам перейти в неомир и добраться до суши.

— Вы серьезно? — спросил Кочетков.

— Вполне серьезно, — ответил маленький физик. — Надеюсь на ваше понимание и рассчитываю, что Альсино подтвердит техническую осуществимость моего плана.

— Вы не боитесь, что дикарь подслушает нас и сорвет ваш план? — с серьезной миной осведомился дядя Джо.

Лорд Стенли расхохотался. Это было так несвойственно для него, что послужило переломом в настроении всех окружающих.

— Он обещает выучить «лунный» язык, — сказал Альсино.

— Однако выслушаем Иецуке. Я думаю, он недаром так долго вынашивал свою идею, — предложил Кочетков.

— Решение пришло внезапно, — признался Иецуке. — Прошу простить меня, но, когда бедняга захрипел, я понял — если можно перехватить горло, можно перекрыть и энергетический луч, и на место неполадки должна вылететь, как я представляю, аварийная бригада.

— Если я не ошибаюсь, — сказал лорд Стенли, — нам предлагают совершить диверсию в выгодных для нас целях?

— Едва ли мы рискнем называться джентльменами, если пойдем на это, — присоединился к возмущению лорда дядя Джо.

— Я не имел в виду диверсию, — оправдывался японец. — Я только обратил ваше внимание на такую возможность.

— Возможность существует, мы можем признать это, — сказал Кочетков, — но…

Оля договорила за него:

— Но мы не вправе пойти на такое, стучась к ним в дверь. Правда-правда! Наш мир и так выглядит в их глазах хуже неандертальского!

Все вопросительно смотрели на Альсино.

— Я должен предупредить, что аварийная бригада может не включать в себя людей, а состоять лишь из биороботов, узко запрограммированных, которые обязаны устранить причину неполадок. А поскольку, тупые и бездушные, увидят эту причину в нас, то, согласно своей программе, должны без раздумий устранить нас.

— Такое программирование не кажется мне вполне гуманным, — заметил лорд Стенли.

— Один джентльмен спросил другого, что такое «гуманность». Тот ответил: «Делать добро другому не во вред себе». «Значит, причинив вред, не жди добра», — сделал вывод первый джентльмен.

— Может быть, это и забавно и даже мудро, но, как мне кажется, не вполне по-христиански.

— А кто сказал, что программисты биороботов исповедуют христианскую мораль? Разве взломать дверь, чтобы войти в гости к хозяевам, это по-христиански? — горячился дядя Джо.

Японец сидел, понуро свесив голову: похоже, переживал критику своего замысла отнюдь не с технической или научной стороны.

— Не огорчайтесь, дорогой наш Иецуке, — утешал его дядя Джо. — Вы пополнили нашу компанию славным парнем, а что касается вашего плана, то во всем виноват Коран. По нему следует поступать наоборот, выслушав совет женщины.

— Я не женщина, — обиделся японец. — И не думаю, что мой план можно было бы выполнить наоборот.

— Я тоже так думаю, — согласился сэр Чарльз. — А что касается Лунника, как назвала его наша выдумщица, то мне представляется актом милосердия отпустить его на волю.

— Я протестую! — вскинулся японец. — Этого нельзя делать!

— Конечно, истинные джентльмены не любят, когда на них нападают с копьями со спины, — шутливо заметил дядя Джо. — И долго помнят об этом.

— Я не потому протестую, — продолжал японец, — что он напал на меня и я пленил его. А потому, что если, отвергая мой план, мы остаемся здесь надолго, если не навсегда, и нам предстоит миссионерская деятельность, то иметь рядом с собой местного человека, которого мы можем воспитать, пока он находится у нас, будет благоразумно.

— Я подарю ему свой свисток, — сказала Оля. — Мы дадим ему пустые консервные банки, которые они, я-то это видела, принимают за бесценные украшения. И, честное слово, его можно уже теперь послать парламентарием к своему народу с предложением мира и дружбы. Правда-правда!

Лунник, наклонив свою светловолосую голову, прислушивался, словно понимал, что речь идет о нем.

— А что думаете вы, Альсино? — спросил Кочетков.

— Всякое проявление доброты восхищает меня, — отозвался тот, — но я читаю мысли нашего гостя, назовем его так. Он думает о недавней победе светловолосых над черноволосыми приморскими жителями. Они убили царька в белой шкуре, и шкура перешла к их царьку. А толстого шамана съели во время победного костра. У них теперь много рабов и рабынь. Он беспокоится, как бы мы его не отпустили. Свои жестоко обойдутся с ним.

— Но почему? Почему? — удивилась Оля.

— Потерявший копье в бою — не воин, — вот что о нем подумают.

— Мне кажется, мы могли бы сделать ему новое копье, — предложил лорд Стенли.

— А я все-таки посмотрю, понравится ли ему свисток, — сказала Оля и пронзительно свистнула.

Неандерталец сначала перепугался от незнакомого звука. Но, когда Оля протянула ему свой подарок и тут же научила, как надо в него дуть, он пришел в восторг.

— Мне кажется, он начнет сейчас плясать, как мой Мохнатик, — засмеялась Оля.

И все-таки решено было отпустить пленного, не держать с целью продолжительного перевоспитания.

Альсино внушил ему, что он должен был передать от имени «лунных людей» своему племени. И в следующий вечер после полнолуния, скорее удивленный, чем обрадованный, русобородый посланец с разрисованным красными полосами атлетическим телом зашагал по степи. Новое копье по образцу обломков старого смастерил ему Кочетков.

Оля смотрела вслед уходящему и о чем-то думала.

— Юра, ты знаешь, эта степь кажется мне океаном, через который нам надо перебраться… И Лунник не идет по нему, а плывет.

— На чем? — спросил Кочетков.

— На плоту.

— На плоту?

— Ну да! Помните норвежского путешественника и ученого Тура Хейердала, который на плоту «Кон-Тики» пересек Тихий океан? Он доказал, что таким путем в далекой древности обитатели Южной Америки могли перебраться на Полинезийские острова.

— Полинезийские острова? — переспросил стоявший рядом Иецуке. — Некоторые ученые полагают, что японцы заселили наши острова, приплыв из Полинезии, но, надо думать, не на плотах.

— А мы сможем на таком же плоту, как «Кон-Тики».

— Сэр Чарльз не напрасно называет тебя неистощимой выдумщицей, — улыбнулся Кочетков.

— Нет! Правда-правда! Я совсем не шучу.

Подошли неразлучные англичанин и американец, наблюдая за уже скрывающейся вдали фигуркой парламентария иного мира.

— Интересно, как понравятся первым «гомо сапиенсам» Олин свисток и консервные банки? — спросил дядя Джо.

— Оля считает, что не он несет свисток и банки, а плот несет его.

— Какой плот? — удивился дядя Джо.

— На котором мы могли бы переправиться с платформы волновой станции на сушу.

— Вы шутите? Откуда там возьмется плот?

— Мы сделаем его здесь. Разборным. Вы ведь сумеете его спроектировать, дядя Джо?

— И вы хотите, барышня, вместо того чтобы по моему совету пресекать энерголуч, самим пересечь океан на плоту? — спросил Иецуке.

— Вот именно!

— Одну леди спросили, что она считает пределом забывчивости? Она ответила: «Не взять с собой зонтик перед дождем». Она ошибалась. Оказывается, можно забыть, что в море шторм и по выбору волновой станции самый сильный. А я, несмотря на толщину, не умею плавать.

— Как англичанин, я должен был бы напомнить вам всем, сколько судов было разбито штормовыми волнами и пошло ко дну.

— Позвольте, — возразил теперь японец, беря реванш за недавнее поражение. — Но корабли имеют плавучесть из-за вытесненной их корпусом воды. Плот плавуч сам по себе. Кроме того, мы могли бы привязать себя к мачте.

— Правильно! — подхватила Оля. — К мачте! Мы воспользуемся попутным ветром. И никакая волна не утопит наш плот, если его сделать из «гигантских былинок». А как — это уж вы придумаете.

— Мне кажется целесообразным на сей счет посоветоваться с Альсино, — заметил лорд.

— А мне хотелось бы напомнить еще раз об одном известном изречении из Корана, — хитро улыбнулся дядя Джо. — По поводу женских советов.

— Лучше из Библии, — посоветовал лорд Стенли. — Построил же Ной свой ковчег.

— Так то ж корабль! И немалого водоизмещения.

— Видимо, тихоокеанские плоты будущих полинезийцев, отправлявшихся из Южной Америки, были построены раньше, — предположил японец.

— Это единственный шанс, нанося возможный ущерб только себе, добраться до суши неомира. Увидеть там мать Альсино и других людей мира Мудрости! Правда- правда!

— Прошу простить меня, это весьма прекрасно для мечты, — сказал Иецуке. — Но сколько времени вы смогли бы прожить без питьевой воды?

— Ах, Иецуке, я понимаю вас. Но вспомните о замечательном французе, установившем несколько мировых рекордов пребывания в открытом океане в одиночку, на утлой лодочке. Этот отважный человек хотел вселить мужество в тех несчастных, которые окажутся после кораблекрушения в открытом море безо всего. И он доказал, что выжить можно. Прочитав о нем, я решила стать географом! Он показал, как обходиться в океане без пресной воды, обходясь морской.

— Ну, извините, — вмешался дядя Джо. — Без виски или содовой я бы обошелся и, как видите, обхожусь, но без пресной воды… Я же высохну, стану походить на моего друга Чарли!

— Вы можете, как и тот француз, обсасывать пойманных им живых рыб. Оказывается, у них под чешуей — очищенная пресная вода.

— Мне кажется, что даже я, никогда не страдавший, как и подобает представителю морской нации, морской болезнью, при таком способе утоления жажды перегибался бы за борт… — сказал сэр Чарльз.

— У меня иное предложение, — вмешался Кочетков. — «Гигантские былинки», из которых мы собираемся строить плот, — полые трубки. Их можно использовать вместо бочек для питьевой воды, захватив ее отсюда из Олиного ручейка.

— Из Мохнаткиного ручья. Правда-правда! — поправила Оля.

Глава 3. Плот в степи

Травы, как море, колышатся,

Парус как будто вдали…

Весна Закатова

Голубоватый простор раскинулся насколько хватало глаз и к горизонту становился синим, как небо над ним. Он жил и дышал размеренно, величественно.

Волны, редкие, огромные, словно бегущие пологие холмы, морской мертвой зыбью катились вдаль.

Ветер дул Оле в спину, толкая ее к этому удивительному океану, и ей хотелось плыть по нему, пахучему от дурманящего запаха бесчисленных цветов, вроде родных, но непомерно больших незабудок.

Дядя Джо, стоявший рядом, произнес:

— Не знаю, что сказал бы мой джентльмен, глядя на эту степь…

— А вот моя поэтесса, — отозвалась Оля, — сказала так:

Дядя Джо прекрасно понимал русский язык и всегда чувствовал поэзию. Однако при этом оставался самим собой.

— Найти? Искать? — переспросил он и сам себя прервал: — Один джентльмен занимался музыкой, писал «Севильского цирюльника».

— Россини, — подсказала Оля.

— Да, да, кажется, он. Говорят, походил на меня в том, что любил сочинять, лежа в кровати. И однажды уронил на нее листок партитуры. Ему было лень вставать, искать его, и он стал сочинять потерянную арию Тореадора заново… Так и вам, мисс Оля, нет нужды искать парус в этой иномирной степи. Мы сами его водрузим вот на этом плоту. Смотрите! Предусмотрена мачта. Вы сошьете полотнище, скажем, из ненужных в плавании пледов, и мы поднимем его на мачту. И стихи ваши станут достоверными! — Он развернул рулон бумаги.

Оля засмеялась:

— Вы закончили чертеж?

— Это самый дорогой чертеж из всех, какие приходилось создавать за всю мою инженерную жизнь.

— Почему?

— Я чуть не остался из-за него без лучшего друга.

— Сэра Чарльза?

— Ну конечно, без моего Чарли! Слава Богу, его удалось уломать. Мы чуть с ним насмерть не поссорились. А один джентльмен говорил, что лучше потерять миллион долларов, чем друга. Но он не знал Чарли, не то увеличил бы сумму во много раз.

Оля улыбнулась.

Она знала о конфликте между друзьями по поводу того, каким должен быть плот, где его собирать и как на него всем перебраться.

Лорд Стенли, гордящийся предками, знаменитыми мореходами (дядя Джо добавлял «и пиратами»), считал, что плот надо делать таким, чтобы в сложенном виде он помещался в «Альсине», а когда она затонет в океане неомира, вытолкнуть плот в свернутом виде через люк и дать ему всплыть. Самим же в аквалангах отправиться следом и уже на поверхности моря развернуть плот, водрузить мачту, натянуть парус, и, не страшась штормов, не тратя времени на посещение волновой станции, плыть на непотопляемом плоту к берегу.

Дядя Джо страшно возмущался. И не только тем, что его друг забыл, что он, «несмотря на свою толщину», не умел плавать, но и тем, что, торопясь за помощью, оставит в стороне волновую станцию, хотя именно ради того, чтобы познакомиться с новой для их мира энергетикой, они отправились в параллельный мир.

Японец готов был поддержать англичанина; Кочетков считал, что ученые сами найдут общий язык. Оля просто пасовала, а Альсино был в таком тяжелом состоянии, что его не рисковали беспокоить.

Решение было найдено, когда Оля напомнила о необходимости запастись питьевой водой на время плавания в океане. Дядя Джо сразу увидел преимущество древовидных травинок. Их стебли, полые внутри, были естественными трубками. Если наполнить их водой, они станут подобием «бочек», способных плавать в море, и плот потянет их за собой.

Японский физик внес решающее дополнение:

— Зачем излишние детали? Как известно, пресная вода легче соленой, и уж если иметь такие «бочки» с питьевым запасом, то лучше просто плыть на них.

Так «бочки» с пресной водой из балласта превратились в несущую основу плота. Решено было собирать его на платформе волновой станции из коротеньких деталей, наполненных водой, длинные же стебли, из которых, по предложению лорда Стенли, собирались делать плот, были бы слишком громоздкими, их не доставить на платформу через шлюзы и трубчатую опору, к тому же, наполненные водой, они слишком тяжелы, и сэр Чарльз первый отказался от собственного плана.

Ливень, потушив степной огонь, как бы провел границу между пожарищем и густыми зарослями трав как раз по «Альсине». Поэтому идти далеко на заготовки не пришлось. Мужчины углубились в заросли, сваливая высокие стебли и превращая их в нужные по длине части будущего плота. Оля без устали курсировала между «лесозаготовками» и своим ручейком с канистрой в руках, наполняя приготовленные «бочки», и напевала: «По улице мостовой шла девица за водой».

Кочетков, трудясь вместе со всеми, не снимал с шеи ремня автомата на случай нападения дикарей.

Чтобы упростить сооружение плота на платформе, решено было предварительно собрать его здесь, на просеке, потом разобрать для доставки в неомир на платформу волновой станции через подводный понтон и трубчатую опору.

— Как и подобает утопающим, поплывем на соломинках, — бодро заключил дядя Джо.

Конечно, Оля уже придумала плоту имя — «Кон-Тики», в память о плавании Тура Хейердала и легендарном древнем инке.

Альсино не выходил, поскольку сломал себе ногу. Если Оля была при нем заботливой сиделкой, то врачом вызвался быть Иецуке.

Ему самому привелось как-то сломать ногу при лыжном спуске, когда он проходил стажировку после окончания Токийского университета в Международном институте физических исследований в Дубне. Ему не стали накладывать гипс, а самолетом отправили в Курган, к «курганскому волшебнику», удивительному хирургу профессору Гаврииле Абрамовичу Илизарову. Его методы поражали в ту пору мир. Вместо лубков или гипса, он ставил изобретенный им простейший аппарат, состоявший из двух колец и соединительных винтов. Кольца закреплялись в костях по обе стороны перелома. Устройство было настолько прочным, что позволяло пациенту, как того требовал Илизаров, на второй же день подниматься с постели и ходить, как будто перелома и не произошло. И кости срастались со сказочной быстротой. Спутник знаменитого Тура Хейердала, тоже повредивший себе ногу при лыжном спуске, доставленный к Илизарову из Италии, покидая его клинику, назвал профессора «волшебником».

Аппарата Илизарова на «летающей тарелке», конечно, не было, но японец хорошо запомнил его конструкцию и взялся своими руками сделать точно такой же из подручного материала. Он проработал без сна целые сутки. Потом Иецуке превратился в хирурга. Сам он никогда операций прежде не делал, но не раз с присущей ему любознательностью присутствовал в операционной Илизарова и теперь взялся просверлить кости на сломанной ноге Альсино и поставить свое самодельное устройство вместо лубков — их мастерила Оля. Но из соревнования «целителей» победителем все же вышел японец: Альсино начал передвигаться и на время забыл, что у него сломана нога. Друзья восхищались способностями своего японского друга. Однако Альсино не тревожили и просили его не злоупотреблять исцелением.

Он знал о замысле своих спутников и одобрял его:

— Во мне крепнет уверенность, что я не зря отправлялся со своей Миссией в ваш иномир. Есть у вас люди, способные мыслить и смотреть вперед.

— Может быть, я ошибаюсь, — сказал лорд Стенли, — но мне кажется, люди должны понять, что предупреждения ваши внушены Небесами.

— Людьми движет только выгода. И надо доказать им, что они получат ее, тогда только они станут нашими союзниками, — заверил дядя Джо. — Один джентльмен… — продолжил он без передышки, но тут же запнулся и неожиданно закончил: — Непременно бы согласился с вами, уверяю вас!

Оля сшивала из пледов, которыми укрывались ее сотоварищи, парус.

Сборка плота в степи подходила к концу. Оставалось поставить мачту и поднять парус. И он поднялся. Выше древовидных трав. На вершину мачты Оля водрузила такой же огромный цветок, из которого сделала когда-то себе шляпку, потерянную при похищении Мохна-тиком.

Может быть, кто-нибудь из его собратьев увидит из чащи эту шляпку?

— Гип-гип-ура! — первым крикнул дядя Джо, когда парус взвился прямоугольным крылом.

— Ура! Ура! — подхватили и остальные спутники.

Но не только «лунные люди» нарушили степную тишину. Громкие воинственные крики, словно эхо, отозвались в густых зарослях.

Кочетков вскинул автомат.

Из чащи выбежала толпа черноволосых дикарей с размалеванными оранжевой краской темными телами.

С дикими воплями неслись они через вырубленную строителями плота просеку на, казалось бы, неминуемые жертвы.

Но нападавших встретил град пуль, и они все до одного полегли на землю, сраженные пулями Кочеткова.

— Что это? Они черноволосые! — крикнула Оля. — «Лунники» не напали бы на нас!

— Не ведают, что творят, — ответил сэр Чарли.

— Хорошо, что мы послушали Юру и не сняли бронежилеты, — признался дядя Джо.

— Но стрел почему-то они не пускали, — заметил японец.

— Всем отступить в «Альсину»! — скомандовал Кочетков. — Я останусь снаружи, в охране.

В люке показался Альсино. Он встал со своего ложа, несмотря на заботу, проявляемую о нем.

— Альсино! Альсино! Как Лунник мог предать нас? — обратилась к нему Оля.

— Но его не видно среди нападавших, клянусь бизнесом.

— Это представляется мне странным, — заметил лорд. — Ведь светловолосые бородачи, по словам Лунника, покорили черноволосых.

— Потому на нас, «лунных людей», и выпустили черноволосых, — объяснил дядя Джо. — Не знакома ли вам такая тактика?..

В чаще снова почувствовалось какое-то движение. Оттуда выбежала стройная женщина и бесстрашно стала обходить павших.

Узнав одного из них, она с громким рыданием бросилась на недвижное тело, прикрыв его волной рассыпавшихся смоляных волос.

— Горюют здесь, как везде и всюду в мире, — глубокомысленно заметил дядя Джо.

— В мирах, — поправил его Иецуке.

— Надо ее как-то утешить, — с сочувствием произнесла Оля. — Альсино, ведь вы можете…

— В этом нет нужды, — строго остановил ее Кочетков. — Прошу — пусть никто пока не выходит из люка. Понаблюдаем, что будет дальше.

— При виде человеческого страдания я не могу не вспомнить о Слове Божьем. Я не ошибусь, если сейчас обращусь с ним к несчастным, — заявил сэр Чарльз, на минуту скрываясь в глубине «Альсины».

Он появился снова с крестом и молитвенником в руках. Словно забыв о просьбе Кочеткова, он спустился из люка на землю и направился к рыдающей женщине.

— Чарли! Чарли! — испуганно кричал дядя Джо. — Они убьют вас. Ведь они же в засаде, скрытые в чаще! Вы выбрали самый неудачный способ покинуть своего друга, и мне это очень жаль!

— Он в бронежилете, — коротко бросил Кочетков…

В полной тишине, прерываемой всхлипыванием горюющей женщины, проповедник приближался к поверженным дикарям.

Лорд Стенли обратил к ним слова молитвенника, который он начал читать вслух на ходу.

Едва ли подобное могло дойти до сознания неандертальцев.

Дошло другое.

Едва приблизилась высокая, худая фигура англичанина к рыдающей над трупом женщине, как бездыханное тело проявило признаки жизни, зашевелилось, приподнялось на локте и встретилось глазами с «лунным человеком».

Не обращая внимания на ошеломленную подругу, «мертвец» вскочил на ноги и бросился в чащобу древовидных трав.

А женщина пала ниц и, касаясь лбом земли, стала что-то выкрикивать.

— О чем она? — спросил дядя Джо Альсино. — Вы, вероятно, улавливаете ее мысли?

— О, да! — отозвался Альсино. — Она возглашает хвалу Великому шаману, Живому Божеству, которое услышало ее мольбы и вернуло из небытия любимого.

Но не только ее возлюбленный «воскрес». Зашевелились и остальные поверженные.

— Кончилось действие парализующих средств, — спокойно заметил Кочетков.

— Теперь уже они все кричат о Великом Шамане и Живом Божестве, — сказал Альсино.

Сэр Чарльз нагнулся и коснулся плеча коленопреклоненной женщины. Она тотчас встала, посмотрела ему в лицо и, приняв, очевидно, какое-то решение, повернулась и направилась к чаще.

Она была прекрасна, эта черноволосая дикарка, похожая на ожившее изваяние, — строго очерченная спина, две пленительные ямочки чуть ниже пояса.

— Это же Ева! Моя здешняя Ева! — не удержалась от восторженного крика Оля, готовая побежать следом за своей знакомой из приморского поселения неандертальцев.

Кочетков удержал ее.

Из чащи послышался знакомый пронзительный звук подаренного Олей Луннику свистка.

— Полиция! — глубокомысленно заявил дядя Джо. — Она всегда поспеет на место происшествия, как в наших лучших кинобоевиках. У нас полное алиби. Мы только защищались.

— Сэр Чарли, надо думать, сумеет объясниться с полисменами, — с напускной серьезностью отозвался японец.

— Это сигнал к атаке, Юра! Будьте наготове, — волновалась Оля.

— Теперь очередь за светловолосыми, — спокойно сказал Кочетков.

И он оказался прав.

Свистки, то короткие, то длинные, продолжали доноситься из чащи. Потом оттуда появился высокий и стройный светловолосый бородач, протягивающий обе руки ладонями вверх. Изо рта он не выпускал свисток, издавая непрерывный звук.

— Так это же Лунник! — радостно воскликнула Оля. — Он вовсе не предал нас!

— Однако он не один. Пока ни в чем нельзя быть уверенными, — предостерег Кочетков.

— Как же мы можем оставить Чарли одного с ними?

— С ними? — спросила Оля. — Ах да, конечно! Посмотрите, вышли еще двое! Один мне внушает ужас! Он в знакомой мне белой шкуре!..

— Она досталась ему от свергнутого царька черноволосых; а, наверное, этот — вождь светловолосых.

К лорду Стенли приближались еще два дикаря, размалеванных красной краской. Сэр Чарльз обратился к ним с длинной увещевательной речью. В ответ все трое пали на колени и коснулись лбами земли.

— Слова Добра дошли до их сознания, — сделал вывод Иецуке.

— Они просто признали «лунную силу», — объяснил Кочетков.

— Как бы то ни было, но один джентльмен всегда знал, когда слово за ним! — И дядя Джо исчез в глубине «Альсины».

— Что он задумал? — встревожилась Оля.

— Не волнуйтесь, — успокоил ее Альсино. — У него неплохой замысел.

— Как вы все угадываете! — восхитилась Оля. — Но с каким «словом» собирается обратиться к неандертальцам дядя Джо? Они же не поймут его английского языка, который даже англичанам, как замечал сэр Чарльз, порой не вполне ясен. Не могли бы вы, Альсино, дать понять им, чтобы они подошли ближе к нам, а вы могли стать их «переводчиком»?

— Не тревожьтесь, Оля. Есть и у меня для них подарок, — говорил дядя Джо, спускаясь из люка на землю.

Смешно переваливаясь, он побежал ко все еще коленопреклоненным дикарям, что-то гоня перед собой.

— Колесо! — воскликнула Оля. — Откуда оно здесь взялось?

— Один джентльмен уверил бы вас, барышня, что у каждого автомобиля должно быть запасное колесо, — с улыбкой сказал японец.

— Иецуке! Я так волнуюсь! А если стрела попадет в незащищенное бронежилетом место?

— Прошу простить, но, видимо, есть защита более надежная, чем броня, — ответил японец.

Дядя Джо бежал, катя перед собой диск с осью, настоящее колесо, неизвестное еще примитивным людям.

— Так дети палочкой гоняют перед собой обручи, — заметил Кочетков. — Но эта игрушка предназначена для взрослых.

— Надо думать, у них появятся теперь и тележки, и коляски, и локомотивы, и автомобили… И они начнут губить природу, как и мы в своем мире, — с грустью заключил японец.

— Пока не поймут наконец, что все виды транспорта могут быть электрическими, а вырабатывать энергию, как говорит нам Альсино, только с помощью солнца, — продолжил Кочетков. — Ради этого стоит перенести все, что выпадает на нашу долю.

Дядя Джо докатил свое колесо, и оно, повертевшись еще немного, улеглось рядом с удивленными дикарями. Первым проявил к нему интерес Лунник. Он вскочил и принялся рассматривать «живую вещь», как он, в переводе Альсино, назвал невиданное чудо.

— Они признали нашего бывшего пленника, побывавшего у «лунных людей», своим Верховным шаманом. Прежний шаман, сопровождающий вождя, сейчас передаст ему свои символы власти над духом, — сообщил Альсино.

Спутник вождя на четвереньках подполз к Луннику, рассматривающему колесо, и протянул ему палочки, символ его власти над душами людей.

Лунник дерзко отбросил их в сторону, указал на колесо, поднял его и попробовал толкнуть. А когда оно покатилось, с криком побежал следом мимо испуганного вождя, кланявшегося «живой вещи».

Глава 4. Нить Ариадны

Чтобы научиться плавать, надо войти в воду

Монгольская пословица

«Лунные люди» прощались со светловолосыми бородачами.

Проводить их, кроме вождя в белой шкуре, явился также и новый Верховный шаман с постоянным символом дружбы «лунных людей» — живой вещью, которую он, священнодействуя, катил перед собой, и «священным» свистком.

Дикари видели, как «лунные люди» прощались с ними, стоя в дверях своей «лунной хижины», и считали, что та взлетит к Луне, хоть и не имела перепончатых крыльев, как у летающей «зубастой смерти».

Но «лунная хижина» не поднялась в воздух. Она уже не могла этого сделать.

Альсино, стоя у пульта, дал последний сверхмощный импульс энергии, еще оставшийся в аккумуляторах, и «лунная хижина» стала растворяться в воздухе…

Она не исчезла, как росинка на лепестке цветка под лучами утреннего солнца, съеживаясь от наслаждения и пропадая в неистовом взлете восторга. Она постепенно становилась прозрачной. Сквозь нее проглядывала выжженная степь и далекое взгорье с начинающимся лесом.

И пейзаж сомкнулся на том месте, где была «лунная хижина». Медленно распрямились пригнутые при ее спуске стебли древовидных трав, обладающие завидной упругостью.

Никто не сумел бы объяснить светловолосым бородачам, куда делась хижина с «лунными людьми». В этот день на небе были сразу и солнце, и луна, что случается не так часто, притом луна чуть ущербная. На ней не хватало как раз того кусочка, который заполнится, когда «хижина пришельцев» доберется до нее… «Лунные люди» ушли домой.

Иное наблюдали через иллюминаторы улетающие на «нелетающей тарелке» люди.

Сначала они видели и Лунника, и вождя, и сопровождающих их бородачей, стоящих на фоне не тронутых пожаром степных зарослей. Потом эта картина стала заслоняться зеленым туманом с мелькающими по нему тенями, наконец совсем исчезла, оставив «Альсину» в полумраке водной глубины.

Потеряв под собой опору, она медленно опускалась на дно, как это и предвидел Альсино.

По команде Кочеткова все надели на себя подводное снаряжение аквалангистов, закрепив за спиной баллоны с кислородом.

— Как это говорится по-русски?.. — спросил дядя Джо, освободившись от бронежилета. — Хрен капусты не слаще?

— Редьки, — смеясь, поправила Оля.

— Редька? Это то, что редко?

— Ах, дядя Джо! То и другое растет из земли в огороде.

— Ах, в огороде? Там, где бузина, а в Киеве дядька?

— Вы знаток русского языка, дядя Джо!

— Изучить язык легче, чем научиться плавать, — вздохнул дядя Джо.

Пол под ногами путешественников качнулся и застыл в наклонном положении.

— Если не ошибаюсь, — заметил лорд Стенли, — то мы опустились на дно.

— Сейчас кабина будет заполнена водой. Сжатый воздух останется только в верхней ее части. Будем к нему привыкать, — объяснял всем Кочетков. — Альсино разведает, в каком направлении нам плыть, чтобы добраться до подводного понтона. К этому месту он подогнал волновую станцию.

— Прошу простить, но предвижу, что при заполнении кабины все наши заготовки будущего плота всплывут.

— Мне кажется, Иецуке, нам будет даже удобно брать их с собой плавающими здесь на поверхности нашего кессона, — заметил сэр Чарльз.

— Как все это необычно! И как жутко, но интересно! Правда-правда! Сама бы я никогда не решилась опуститься в воду на такую глубину, а так… — Оля не договорила, заметив, что Альсино берет с собой моток шнура и собирается идти. — Можно мне с вами, Альсино? Ну пожалуйста, милый! Я пока еще ваша сиделка, а вы мой больной и должны меня слушаться. Правда-правда!

Кочетков по знаку Альсино чуть сдвинул люк, и в щель бьющей струей с шипением ворвалась вода.

— Один джентльмен, попадая в лужу, старался подобрать ноги, но не всегда находил опору.

Вода, постепенно прибывая, наполнила кабину до половины и залила пульт. Деревянные трубки с пресной водой плавали на ее поверхности и, сгрудившись, напирали на людей; приходилось отталкивать их руками.

— Видите, они просятся, чтобы мы взяли их с собой! Правда-правда!

— Да уж здесь их не оставим, — заверил Кочетков.

Люк открыли еще больше. Деревяшки плавали уже выше иллюминаторов. Люди всплыли вместе с ними и хватались за скобы на потолке, которыми пользовались при потере веса.

— Друзья, мы с Олей отправимся на поиски ближайшего понтона. Оля поможет мне и будет разворачивать этот шнур, конец его закрепите здесь. Он послужит вам указателем, куда плыть, — говорил между тем Альсино.

— И Оля станет нашей подводной Аристрахой, протянув в морском лабиринте нить, — пошутил дядя Джо.

— Извините, но ее звали Ариадной^[3], — поправил Иецуке.

— А я нарочно, для страха так сказал, — нашелся дядя Джо.

Электрический свет в кабине погас. Очевидно, вода залила через открытый теперь полностью люк аккумуляторы и замкнула накоротко клеммы.

Альсино включил свой подводный фонарик, надел кислородную маску, знаком предложив Оле сделать то же самое. После травмы он не надеялся на былые свои способности.

Нырнув, они подплыли к иллюминатору. В луче фонарика появились замшелые, покрытые илом скалы.

— «Они знакомы мне, — внушил Альсино Оле свою мысль, не имея возможности переговариваться с нею под водой. — Я обследовал их при первой разведке. Теперь найдем корабль».

— «Какой корабль?» — изумленно подумала Оля.

— «Затонул здесь во время шторма несчетные тысячелетия назад, когда еще плавали под парусами. Он укажет нам путь к понтону».

Они вместе выплыли сквозь открытый люк в пугающий Олю мрак «чужой глубины»…

Свет фонариков тотчас привлек внимание обитающих на этой глубине рыб. Они изумленно подплывали к незнакомым существам. Особенно любопытных приходилось отводить руками.

Лучи света скрещивались и расходились, ощупывая дно, но несчастного парусника видно не было.

Неужели аппарат опустился на дно не там, где Альсино оставил буй? Или течением его снесло в сторону?

«Нет, нет! Надо искать!» — гнал он от себя сомнения.

«Нить Ариадны» делала замысловатые петли, отмечая путь глубинных исканий Оли и Альсино.

Наконец Олин луч фонарика все-таки нащупал судно.

Как корабль походил на призрак!.. Оле даже стало жутко. Находясь на такой океанской глубине, он словно гордо плыл по водной глади, а вовсе не лежал беспомощно на боку, прикрытый илом.

Казалось, он вот-вот поднимет паруса и двинется с места…

Корабль стоял, как на плаву, потому что застрял между двумя скалами, навеки застыв в «плавучем положении». Оле казалось, что видение даже покачивается на волнах.

— «Ну вот, теперь можно подниматься, где-то близко должен быть понтон», — поняла Оля Альсино.

«Как же мог так сохраниться бедный красавец?» — подумала Оля.

— «Здесь осталось уже не дерево, из которого когда-то наши далекие предки соорудили парусник. За сотни и сотни веков ракушки так облепили его, что даже при исчезновении древесины ее окаменелые очертания сохранили былой облик уже не существующего судна», — мысленно объяснил Альсино.

Они поплыли, протягивая перед собой лучики фонарей, как слепые — руки.

Но понтон нигде им не встретился.

Альсино заволновался, как обыкновенный человек. Оле это казалось невозможным — ведь, по ее представлениям, он был «сверхсуществом»!..

«Неужели я, — горько размышлял Альсино, — не сумел так настроить автоматы управления самоходными понтонами, чтобы они всегда держали волновую станцию около оставленного буя, отметившего место опускания на дно бывшей «летающей тарелки»?»

Альсино не передал Оле своей тревоги. Она не сумела на сей раз прочитать мысли любимого человека. Но его состояние, неведомо как, ощутилось ею. Она поняла обуревающие его чувства, обнаружив в самой себе доселе неведомые ей свойства женской натуры.

Она подплыла к Альсино и нежно прикоснулась к его плечу.

И это чудодейственно успокоило его.

Он сумел взять себя в руки и, трезво размышляя, понял, что они ошиблись и искали понтон не на той глубине, где он мог оказаться. Надо всплывать выше.

Эту мысль он и передал Оле.

И она тотчас прониклась его обычной уверенностью и спокойствием.

Как мало, оказывается, иногда нужно, чтобы поддержать друг друга! И вот теперь цель найдена! Наконец-то!

«Вы — чудо!» — передала свое восхищение Оля.

«Чудо?» Если б знала она, как поносил он только что это «чудо», осыпая себя неслышными для Оли упреками! Ведь понтон надо было искать много выше затонувшего корабля!

Понтон, как спящее «подводное чудовище», висел высоко над дном.

Лучи фонариков ощупывали его выпуклые стенки. Ракушки успели облепить их, скрыв металл, сделали шершавыми.

Альсино передал Оле, что они у цели. Осталось только найти люк, ведущий в шлюзовое устройство.

Ракушки почему-то меньше облепили его, и он отчетливо выделялся.

Альсино отыскал рычажок и включил внутренние механизмы открытия люка.

«Нить Ариадны» принялась вытаскивать, чтобы при доставке деталей плота не нужно было так петлять, как пришлось это делать Оле с Альсино при подводных плутаниях.

Когда шнур достаточно натянулся, Альсино закрепил его с внутренней стороны открытого люка, и они отправились в обратный путь.

Он оказался много короче, и вскоре кружочек света вспыхнул на серебристом корпусе «Альсины».

Разведчиков встретили радостно.

Приготовились к переброске деревянных деталей плота. Оля, прозванная дядей Джо «сестрой-хозяйкой», хлопотала о запасах продовольствия.

Перед тем, как надеть маску и погрузиться не только в воду, но и в молчание, дядя Джо успел сказать:

— Если для того, чтобы научиться плавать, надо войти в воду, то я начинаю уроки плавания в положении утопленника. — И все посмеялись над этими словами перед тем, как отправиться в путь.

Так начались челночные рейсы между «Альсиной» и понтоном.

Освоиться в воде дяде Джо помогал сэр Чарльз, неотлучно находясь подле друга. «Утопленник» быстро научился делать необходимые движения и потом вспоминал об этих уроках с гордостью и даже удовольствием.

Общими усилиями все детали плота были доставлены в шлюз. Наружный люк задраили. Теперь предстояло подняться на платформу и ощутить простор неомира.

Альсино включил насосы, чтобы откачать воду из шлюза. На поверхности наполнявшей его воды плавали детали плота. Над ними был еще один люк.

— Извините, если бы вы не объяснили мне, — сказал Иецуке, — я подумал бы, что это лаз в башню обычной подводной лодки.

— Вы правы, Иецуке, — сказал Альсино, сняв, как и все остальные, маску. — Понтон и подобен обычной подводной лодке, если не считать начинающейся за этим люком трубчатой опоры, поддерживающей платформу волновой станции.

— Если она стоит на трех понтонах, как на трех китах, — заявил дядя Джо, — то мы пребываем во чреве кита. Не так ли, сэр Чарли? Не чувствуете ли вы себя библейским Иовом?

Кочетков осторожно отдраивал верхний люк, чтобы постепенно стравить сжатый в шлюзе воздух, не вызвав кессонной болезни.

Оля первой заглянула в люк, когда он наконец был открыт полностью:

— Какая прелесть! Синее небо, а на нем звездочка! Разве уже ночь? Ах да! Конечно же мы с «ними» на одной планете, и день и ночь у нас общие. А звездочку из глубокого колодца и днем можно у нас увидеть. Правда-правда!

— Но вот косматое солнце с короной из протуберанцев на звездном небе можно наблюдать только за атмосферой, в космосе, — задумчиво произнес Иецуке.

— Прекрасно! Но как один джентльмен весом в сто пятьдесят килограммов будет подниматься по скобам, которые я вижу с внутренней стороны этой чертовой шахты?

— Не тревожьтесь, дядя Джо, — успокоил Кочетков. — У нас есть шнур, «нить Ариадны». Мы привяжем ее конец к вашему поясу и поможем вам забраться, как это делают альпинисты. А потом тем же путем поднимем и все трубчатые детали плота, которые надо теперь перенести через верхний люк на дно «шахты».

— Я восхищаюсь этой трубчатой опорой, но как в неомире не догадались предусмотреть лифта для подъема вверх?

— Если не ошибаюсь, нам предстоит преодолеть по пожарной лестнице не менее трехсот пятидесяти футов и забраться как бы на крышу, преодолев десятки этажей, — сказал лорд Стенли.

— В молодости мне, из-за отказа подъемника, пришлось однажды вылезать из такой же глубокой шахты. Но в те годы я мало весил. На беду, и того и другого с годами прибавилось.

Вода в шлюзе совсем исчезла. Но намокшие деревяшки перетащили через открытый верхний люк к основанию трубчатой опоры.

Дядя Джо старался не отстать от других и, отдуваясь, говорил:

— Один джентльмен предпочитал спроектировать некое сооружение из нескольких сот тяжеловатых деталей, но не перетаскивать их с места на место.

— Вам еще предстоит поднять отдельные части этой установки наверх, мой друг, и потом собрать, как предусмотрено в вашем же проекте. Надеюсь, вам не понадобится чертеж, который, как мне думается, мог промокнуть?

— Не беспокойтесь, Чарли, моя голова совсем не промокла. Может быть, благодаря маске аквалангиста.

Работа спорилась, и через некоторое время части будущего плота уже были сложены на дне шахты аккуратным штабелем.

— У русских, кажется, это называлось поленницей, не так ли, мисс Оля? — спросил дядя Джо.

— У нас уже начали забывать, что такое полено или поленница, — вздохнула Оля.

— Итак, я начинаю восхождение. Вам нетрудно будет с вашей ногой, Альсино? — спросил Кочетков.

— Поднимайтесь, Юра. Я за вами, вместе с Олей, которая непременно хочет меня «страховать».

— Что делать, Альсино. Вы, как больной, на ее попечении.

Наконец Оля, Кочетков, лорд и Альсино оказались на платформе.

Вокруг бушевал океан. Ветер каждую секунду грозил сбросить людей вниз на бегущие пенные гребни волн и косым дождем бил стоящих на платформе.

Все вчетвером помогали подняться дяде Джо.

— Уф! Бесконечно благодарен вам, джентльмены! — отдувался тот, вытащенный общими усилиями наверх. — Чувствую себя мешком с углем, поднятым из трюма на палубу севшего на мель корабля. Но дождь в этом измерении идет не сверху, как у нас положено, и бьет в лицо без достаточной тактичности. Мне не хочется вспоминать о внутренности трубы, из которой меня вынули, как об уютном гнездышке.

— Тогда выразим сочувствие Иецуке, он уже обвязал внизу штабеля деталей, которые вытащить будет потруднее, чем вас, дорогой Джо, — сказал лорд Стенли, — и поднимается помочь нам.

— Нет, джентльмены! Надо сделать передышку. Раз уж я попал сюда, дайте ознакомиться с чудом местной техники, а не только с горизонтальным дождем, — запротестовал дядя Джо. — Зовите прыткого Иецуке скорее наверх!

— Что ж, — согласился Альсино, — ради этого мы и прибыли сюда. Пойдемте в машинный зал. Иецуке догонит нас.

Во главе с Альсино все вошли в, казалось бы, ничем не примечательное помещение, похожее на такие же в их родном мире.

Мерно гудели огромные машины.

— Это гидротурбогенераторы, — объяснил Альсино.

— Гидро? — удивился дядя Джо. — Разве движение поплавков нельзя сразу превратить в электроток?

— Здесь турбина работает на воде, как на обычной гидростанции. Рабочая вода поступает из водохранилища, как бы поддерживаемого плотиной.

— Но где же здесь плотина? — спросила Оля.

— Ее роль выполняет свежий воздух в цистернах, которыми занята большая часть платформы. Вода накачивается туда вот этими насосами.

— Они похожи на притулившихся в углу бегемотов! — смеясь, заметила Оля.

— Воздух в цистернах сжат до десяти атмосфер. А насосы, преодолевая это давление, нагнетают воду, приводимые в движение поплавками, качающимися на волнах.

— Значит, вода, как я понял вас, под давлением попадает на лопасти турбин, словно поддерживаемая плотиной в сто метров высотой, — предположил подоспевший Иецуке.

— Совершенно так, хоть плотины и нет.

— Но вода ведь морская. Не происходит ли коррозия лопаток? — осведомился дотошный японец.

— Материал, из которого они сделаны, не поддается ни коррозии, ни износу даже под действием океанской воды. И она постоянно циркулирует: из океана в цистерны, а потом под давлением заставляет вращаться колесо турбины и стекает обратно в море.

— Эти насосы напоминают моих собратьев из клуба толстяков, — заметил дядя Джо. — Но один джентльмен говорил, что не в величине дело, а в силе.

— Он был прав, ваш джентльмен. Эти насосы передают силу океанских волн воде в цистернах, всегда сжатой в них до десяти атмосфер.

— Стоп, стоп! — воскликнул дядя Джо. — Мы подошли к самому интересному, как говорил один джентльмен, рассматривая покупаемую лошадь сзади.

— Вы имеете в виду место, куда направляется электрический ток? — спросил Кочетков.

— О нет, Юра! Это еще наш Иецуке объяснял поверженному дикарю. У моего джентльмена самый простой вопрос, имеющий отношение к отсутствию здесь лифтов.

— Я не сказал бы, Джо, что вы выражаетесь слишком понятно, — заметил сэр Чарльз.

Альсино, уже все прочитавший в мыслях американца, не дожидаясь его разъяснений, сразу объяснил всем:

— Вода, отдав свою энергию генераторам, стекает обратно в океан по этим трубам.

— А пожар? — неожиданно спросил дядя Джо.

— При чем тут пожар? — изумился Кочетков.

— Дядя Джо имеет в виду наши противопожарные устройства. Вот пенные струеметатели, которые нейтрализуют очаг пожара, реагируя на температуру.

— А эти шланги? — допытывался дядя Джо.

— Это резервные. По команде автоматов, в случае повышения температуры и недостаточности пенной атаки на огонь, по этим шлангам направляется под давлением та же вода. Она зальет любое опасное место на станции. Шланги присоединены к основным трубопроводам, которые подают воду под давлением из цистерн.

— Вот-вот! — обрадовался дядя Джо. — А можно дотянуть эти шланги до трубчатой опоры, откуда мы только что вылезли?

— Зачем? — удивился сэр Чарльз. — Право, мне кажется, дорогой Джо, мы злоупотребляем досужим любопытством.

Альсино уже все понял и улыбался, а дядя Джо горячился:

— Я восхищен энерготехникой неомира, где все предусмотрено, кроме лифта. И я, с вашего разрешения, позволю одному джентльмену высказать некое предложение.

— Надеюсь, вы имеете в виду самого себя?

— Вот именно, Чарли. Мы используем противопожарное устройство, чтобы залить шахту трубчатой опоры.

— Зачем? — не понимал англичанин.

— И у меня последний вопрос. Насколько я понял, струя воды может быть направлена в любое место платформы?

— Совершенно верно!

— Можем ли мы отвести к шахте электрические провода и спровоцировать их возгорание там?

— Подобное действие не составит труда.

— Это блестящая идея! — воскликнул японец. — Чтобы весь наш груз трубчатых деталей всплыл снизу прямо к нам в руки.

— Я отдаю должное изобретательности дяди Джо, — сказал Альсино. — Но имитировать пожар нет нужды. Достаточно дотянуть шланг до трубчатой опоры.

— Тогда за дело! Юра, надеюсь, вы в числе моих союзников? Олю и не спрашиваю. Наша мисс полезет первая в любой огонь.

— Огня не будет! — отозвалась Оля.

— Надеюсь, это не причинит никакого вреда волновой станции? — обеспокоенно спросил лорд Стенли.

— Разумеется, никакого, — заверил Альсино. Друзья тотчас же занялись воплощением в жизнь идеи дяди Джо — создать так недостающий волновой станции «водяной лифт».

Не прошло и часа, как замысел осуществился, и водяная струя из шланга, подведенного к шахте, стала заливать ее водой.

А еще через некоторое время под восторженные крики пришедших на волновую станцию, так самоуправно совершенствующих ее, все деревянные трубки с пресной водой всплыли почти на уровень платформы. Оставалось лишь брать их с поверхности воды и относить к выбранному для постройки плота месту.

Глава 5. Волны враждебные

Будет буря, мы поспорим

И помужествуем с ней!

Языков

Плот собрали из мокрых деталей на следующий день, как недавно делали это в степи. И он так же устойчиво, как на земле, стоял на недвижной металлической платформе, поднятой над океаном, где, как в шабаше водяных ведьм, разгульно бесновались волны. И словно горные хребты с пляшущими над ними пенными протуберанцами, срывались в невиданном землетрясении с места и, содрогаясь в слепой ярости, устремлялись на платформу, бессильно ныряя под нее.

Альсино ступил на дерево плота и подошел к Оле, прижавшейся к водруженной там мачте.

— Мне жутко, Альсино, — тихо сказала Оля. — Только вам могу признаться, что перетрусила, как заяц. Правда-правда! Хотя сама же и заикнулась о таком путешествии на плоту через океан. Смотрю вокруг, и все кажется, что не могут горы сдвинуться с места и что это платформа несется над ними. И не девятые валы под нами, а горные обвалы.

— Это почти так и есть, — подтвердил Альсино.

Оля недоуменно посмотрела на него:

— Вы шутите! Или мы во власти миража? А этот дождь брызг, заставляющий умыться и протереть глаза, чтобы они видели весь этот ужас?..

— Ветер, конечно, срывает пену с гребней. Но сами волны вовсе не бегут, как нам кажется.

— То есть как это не бегут? Я только и утешаю себя мыслью, что они подхватят плот и доставят нас к берегу.

— Волны не бегут сами по себе. Частички воды лишь колеблются вверх и вниз, передавая это движение соседним слоям, и те тоже начинают колебаться с некоторым запозданием. А миллионы взметнувшихся вверх капелек, удаляясь, выглядят как гребни бегущих волн, бег их — всего лишь передача колебаний от одного жидкого слоя другому.

— Значит, волны не доставят нас к берегу?

— Конечно нет. Вы же сами сшили парус. Только ветер, надув его, погонит плот по волнам к желанной суше, а вовсе не колебания капелек.

Подошли Кочетков с тремя учеными. Услышав конец разговора, дядя Джо вздохнул:

— Ох уж эти мне колебания! Они полезны лишь для часового маятника, а здесь будут выворачивать нас наизнанку. Я предпочел бы плот, поднятый на опорах подводных понтонов выше волн, чтоб не качало.

— В этом случае, извините меня, можно было бы вместо плота просто воспользоваться подводным самоходным понтоном, — высказал предположение японец.

— Корабли у нас теперь всегда подняты над поверхностью моря, — сказал Альсино.

— Увы, по воле Господней мы располагаем лишь этим, нами созданным первобытным плавающим средством, а не подводными или надводными кораблями мира чудес, — вздохнул сэр Чарльз и встал на собранном плоту около водруженной там мачты, высокий, сухой, чем-то похожий на нее.

По разработанному распорядку ему вместе с дядей Джо предстояло привязать себя к ней остатками шнура, чтобы следить за парусом и не быть смытым волной в море.

Кочеткову и Альсино нужно было сделать то же самое, но только у рулевого весла, а Оле и Иецуке, тоже привязанным к плоту, предоставлялась несколько большая свобода передвижения. На них возлагалась забота об общем питании.

— Прекрасный распорядок! — заметил по этому поводу лорд Стенли. — Он сделал бы честь любому из опытных мореходов, которые, вероятно, и не отважились бы на столь рискованное плавание на плоту через океан, разумеется, если бы располагали другими возможностями, которых мы лишены.

— Тем более, сэр Чарльз, что плавание это будет скорее подводным, чем надводным, — сказал Альсино. — А у славных мореходов не было подводного снаряжения.

— Как? — поразилась Оля. — Мы поплывем на плоту в аквалангах?

— Только так, — решительно заявил Кочетков. — Конечно, мы не все время будем над водой, но от непрерывного душа придется защищаться.

Каждый запасся шнуром достаточной длины, чтобы привязать себя к плоту в указанном месте. Иецуке и сэр Чарльз заканчивали расчаливание мачты. Оля подготовила парус. И решили сразу же приступать к спуску.

— Вперед, новоявленные моряки неомира! — воскликнул дядя Джо. — Мой джентльмен очень любил погружаться с головой в ванну, воображая себя искателем жемчуга. Что же касается меня, то я вообще умею плавать только под водой.

— Почти уверен, дорогой мой Джо, что мы найдем жемчуга не больше вашего джентльмена в ванне, но погружаться с головой будем много чаще.

Плот спускали на противоположной набегающим волнам стороне платформы, где поплавки несколько сгладили их буйство.

Толкали плот общими усилиями, подложив под него запасные трубчатые детали, которых сделали больше, чем требовалось. И сооружение сравнительно легко соскользнуло на менее бурную полосу воды за платформой. Она походила на след за кормой, которым любуются пассажиры теплохода, смотря на удаляющийся берег.

Плот сразу запрыгал на усмиренных, но достаточно крупных волнах. Но ему не дали отплыть от платформы и закрепленным остатком «нити Ариадны» подтянули обратно.

Первым, по его собственному настоянию, спустился на «судно» лорд Стенли. За ним, конечно, последовал его друг.

— Сейчас проверим его непотопляемость, — посмеиваясь, говорил, притоптывая толстыми ногами, дядя Джо.

Олю с рук на руки передал Кочеткову Альсино, спрыгнувший с платформы последним.

Кочетков и Альсино сразу взялись за рулевое весло, стараясь поставить плот с парусом под ветер.

Все привязали себя кусками шнура, как было предусмотрено. Каждый знал свое место.

За плечами у всех было по баллону с кислородом, который следовало расходовать экономно. Ведь никто не знал, как долго придется плыть… Масок пока не надевали.

Вскоре выяснилось, что волновая станция удачно выбрала место для работы в открытом океане. Едва плот вышел из «спокойной» полосы, как волны стали не только подбрасывать его, как щепку, но и низвергать в пропасти между зеленоватыми мраморными в прожилках стенами, то и дело заливая водой.

— У моего джентльмена ощущение, что он все время срывается на испорченном лифте в подвал во время наводнения! — прокричал дядя Джо.

И его накрыла с головой очередная волна. Выплюнув воду, он тотчас натянул маску. Его примеру пришлось последовать и другим.

Вода не просто обрушивалась на людей с водяных вершин, она затопляла плот, который, казалось, терял плавучесть и всякий раз уходил под воду, но все-таки упрямо всплывал.

Людям был необходим сон. Он поминутно охватывал их, измученных, обессилевших, но, несмотря на ритмичные погружения, все же дававший редкие минуты передышки.

Только Альсино и Кочетков сопротивлялись — слишком ответственна была их задача у рулевого весла.

К утру намокший, пузырем вздувшийся парус вдруг обмяк, провис. Ветер внезапно стих, а буйствующие валы продолжали бросать плотик, затерянный в неоглядном просторе. Плот выходил из шторма.

На небе появились звезды, и Альсино с помощью захваченных с платформы приборов смог установить местопребывание плота.

Оказалось, что до самого ближнего берега еще очень и очень далеко.

Ветер то появлялся, то сменялся штилем. Волны постепенно превратились в беспредельную, но еще неспокойную гладь, по ней гулял слабый ветерок и хотя медленно, но все же гнал примитивное сооруженьице вперед.

Через какое-то время плот снова попал в полосу бурь. И опять волны налетали на него, негодуя, что не могут пустить ко дну это утлое творение человеческих рук.

Плавание становилось изнурительно однообразным. Альсино с Кочетковым поочередно сменялись у руля с лордом Стенли и дядей Джо.

Проходили дни, которым люди потеряли счет. Все ручные часы давно встали, механизмы на поверку оказались менее выносливыми, чем устремленные к цели люди.

О том, сколько они находились в плавании, можно было судить разве что по обросшим лицам мужчин.

Кочетков теперь оказался с курчавой русой бородкой и напоминал доброго молодца из русских сказок. Дядя Джо зарос, по его собственному определению, не хуже найна. Его друг, сэр Чарльз, сошел бы за средневекового рыцаря, а Иецуке походил на кого-то из своих предков, носивших узкую бородку, которую те отращивали чуть ли не до пояса. У Оли на похудевшем лице были видны только глаза-незабудки, они стали темнее, словно отражали постоянно синеющие над океаном тучи. И только Альсино внешне оставался прежним. Его выносливость и терпение после столь серьезной травмы вызывали всеобщее восхищение. Он выглядел тщательно выбритым, хотя бритвой никогда не пользовался.

Его наблюдения в звездные ночи вселяли надежду — берег приближался.

Но грозно напоминала о себе длительность путешествия — близились к концу запасы продовольствия.

Кочетков день ото дня уменьшал рацион. Пресной воды было достаточно, хотя и она убывала. Но по мере того как вместо нее трубки заполнялись воздухом, плавучесть плота возрастала.

Наконец наступил день, когда продуктовые запасы кончились.

И тогда Оля напомнила всем об отважном французе, который доказал своим путешествием в одинокой лодчонке, что человек в океане, даже лишенный каких-либо продуктов и пресной воды, может выжить. Человек ловил рыбу, и эта пища полностью удовлетворяла все его потребности.

Мужчины сначала с сомнением отнеслись к словам Оли.

— Один джентльмен страдал болезнью печени и отказывался от всего жареного, ему подавали только вареное и пареное. Но кто нам здесь сварит даже из рыбы что- либо, вроде прославленной похлебки мисс Оли?

— Дядя Джо, этот француз ел рыб сырыми.

— Сырыми? — ужаснулся сэр Чарльз.

— Наша барышня права, — вступился Иецуке. — Я уже давно заглядывался на летающих рыб, которые то и дело падают на наш плот, а мы неразумно сбрасываем их в воду. В этом океане нам даже не понадобится никакая снасть.

— Как хотите, но я лучше лишусь половины своего лишнего веса, но ни за что не уподоблюсь ящерам, проглатывающим добычу и не смущающимся тем, что она сырая.

— Даже у наших недавних «друзей» неандертальцев, — поддержал лорд, — был огонь. Не так ли? Они разжигали костры… Но у нас для этого нет никаких возможностей, моя газовая зажигалка давно иссякла, и я вынужден был бросить курить.

— Вы спасли частичку местной атмосферы, друг мой Чарли, — смеясь заметил дядя Джо. — Но все же сырая рыба — это отвратительно.

Тем не менее японец первым показал, как можно преодолеть былые предрассудки.

Он ловил трепыхающихся на плоту летучих рыб, выскакивающих из воды, чтобы глотнуть воздуха. И даже не освобождая их от чешуи, обсасывал их, а потом съедал, уверяя, что утоляется не только голод, но и жажда.

Кочетков первым последовал его примеру, а потом и Оля, морщась, попробовала маленькую рыбку. Она не испытала удовольствия, но мучивший ее голод утолила.

Потом сдались и сэр Чарльз с дядей Джо.

Альсино в пище не нуждался. Когда становилось светлее или проглядывало солнце, он делал свои дыхательные упражнения, получая, как утверждала Оля, солнечную энергию из праны. Она пыталась подражать ему…

Первым крикнул «Земля!», как и подобает потомку славных мореходов, к тому же обладавшему завидным ростом, сэр Чарльз.

— Подсадите меня, подсадите, дядя Джо! — просила Оля. — Я тоже хочу ее увидеть!

Толстяк с кряхтеньем поднял девушку себе на плечо. И она радостно закричала:

— Вижу! Вижу темную полоску на горизонте! Неужели это земля! Вот не подумала бы. Правда-правда!

— Именно так она и выглядит. Господь вспомнил о нас!

— Тогда нужно менять курс, чтобы нас не пронесло мимо, — предупредил Кочетков.

— Именно это меня и беспокоит, — отозвался Альсино. — Плот наш движется не столько от ветра, сколько от увлекающего его течения.

— Неужели мы можем уплыть от земли куда-то в сторону? — ужаснулась Оля.

— Я не раз говорил, что никогда не вредно сказать «почти».

— Прошу простить, но на этот раз мы действительно почти у цели, — сказал японец. — И было бы крайне досадно…

Альсино молчал, вместе с Кочетковым отчаянно загребая рулевым веслом. Оно представляло собой тонкий ствол древовидной травы, на конце которого Кочетков искусно приладил широкую лопасть, сделанную из панелей пульта «Альсины». Входило это весло в рогатку, установленную на «корме судна».

Остальные стали отчаянно подгребать руками.

Общими усилиями удалось заставить плот приближаться к замеченной на горизонте темной полоске земли.

Через некоторое время «впередсмотрящий», как говорят на флоте, лорд Стенли заметил на берегу нечто странное.

— Я не решусь высказать предположение, что это за необыкновенный, направленный к облакам луч?..

Оля с ее острым зрением тоже разглядела какой-то тоненький ствол, поднимающийся с берега и уходящий за облака, поблескивая на солнце.

Альсино тоже увидел странный луч, но не удивился, а скорее обрадовался:

— Это как раз то, что нам нужно, друзья!

— Что? Что именно?

— Мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что нам всего нужнее общение с людьми неомира! Не указывает ли этот падающий с неба луч на то, что они уже ждут нас? Не знамение ли это Господне?

— Я боюсь разочаровать вас, сэр Чарльз. То, что вы воспринимаете как луч, идет не с неба на землю, а наоборот — с земли в небо.

— Все ваши моления направлены с грешной земли туда, к Нему!

— Надеюсь, вас не огорчит, если мы еще раз столкнемся с трубчатым сооружением?

— Вы говорите загадками, Альсино, — сказал Кочетков. — Или вы имеете в виду, что мы видим перед собой какое-то техническое сооружение?

— Вы догадались, Юра. В поисках наиболее устойчиво работающей энергетики мы не могли пройти мимо того, что солнце нагревает слои воздуха близ земли больше, чем вверху, за облаками.

— Хотите сказать, что эту разницу температур, плюс тридцать градусов у земли и минус сорок за облаками, можно использовать?

— Простите меня, — вмешался японец, — но меня, как физика, прежде всего интересует, не сталкиваемся ли мы здесь с разновидностью вечного двигателя, перпетуум-мобиле? Но это противоречило бы второму закону термодинамики!

— Подождите, Иецуке! — остановил его дядя Джо. — У меня не меньше вопросов к Альсино, но один джентльмен, которого спросили, чего больше всего он хочет на свете, ответил: «Чтобы больше ни о чем не спрашивали».

— Тем более, — воскликнула Оля, — что на берегу нас уже заметили! Вижу, кто-то бежит нам навстречу! Правда-правда!

По мере приближения плота к берегу, там все явственнее можно было заметить движение каких-то фигур.

— Люди! Конечно же люди! Правда-правда! — вне себя от радости кричала Оля и махала рукой тем, кто мог видеть ее с берега.

Дневной бриз надул парус и ускорил движение плота. Но желание плывущих встретиться с теми, кто сейчас окажет им теплую встречу, обгоняло и сам плот, и ветер, подгоняющий его.

А Оля уже кричала незнакомцам приветственные слова.

— Они вас не услышат, барышня, — останавливал ее японец.

— Если они похожи на Альсино, им вовсе не требуется слышать, они телепатически воспримут нашу радость, и Альсино наверняка может завязать с ними телепатическое общение. Разве не так?

— Если на берегу окажутся люди, то это было бы вполне возможно.

— Но это же люди, люди! — убеждала Оля. — Они даже одеты, как мы, всмотритесь: их комбинезоны серебрятся на солнце!

— Возможно, в этом мире живет тоже много рас, — предположил японец. — Мне кажется, что встречающие уступают Альсино в росте, как, скажем, я сэру Чарльзу.

— А ведь наш Иецуке прав, — решил дядя Джо. — Похоже, у них длинные руки. Но почему они не входят в телепатическую связь с Альсино?

— Роботы не наделены такими свойствами. Они общаются только звуковыми сигналами, — заметил Альсино.

— Я готова обнять и расцеловать первого же робота, которого встречу на берегу!

— Но расцелует ли он вас? — усомнился дядя Джо.

Альсино и Кочетков изо всех сил загребали рулевым веслом, стараясь подогнать плот к приближающемуся берегу.

Теперь встречающие были видны совсем отчетливо.

Волны обгоняли плот, набегали на мелководье, накрывали песчаную отмель кружевной пеной и откатывались обратно.

Оля первая не выдержала, соскочила с плота и, оказавшись почти по пояс в воде, размахивая руками, побежала к берегу.

Ее примеру последовали и остальные.

Покинутый плот не мог угнаться за ними.

Люди бежали, разбрызгивая воду и весело крича.

Беды остались позади!

Глава 6. Горькое гостеприимство

Незваный гость хуже татарина

Русская пословица

Волны с шуршанием накатывались на низкий берег ворошили мелкую гальку и оставляли на ней кружевную кипящую пену.

Чуть выше на пригорке высился огромный прозрачный зонт в виде крыши с тонкими колоннами вместе стен. Под зонтом оказалось кубическое здание, служащее основанием для столба невероятной высоты. Внизу толстый, почти во всю крышу, на которую опирался, он становился тем тоньше, чем выше поднимался превращаясь в исчезающую былинку у самых облаков. Это странное сооружение стояло вертикально, ничем не расчаленное, хотя, казалось, и малого ветра достаточно чтобы его свалить. Но о каких расчалках можно думать при высоте по меньшей мере в километр? Они оборвутся от собственной тяжести, да и сам этот ствол, будь то природного или искусственного происхождения, способен раздавить собственным весом всю нижнюю часть Но вопреки всему столб стоял, как луч, направленный в небо. Этот столб и был замечен плывущими на плоту. А теперь все это увидел дядя Джо, идя следом за бегущими по воде коллегами. Те при каждом шаге вздымали фонтаны брызг, а волны догоняли приплывших словно не хотели расставаться с ними.

Около кипящей исчезающей в гальке пены прибоя стояли существа — встречающие, все низенького роста, с большими головами в виде редьки хвостиком вниз переходящими в тонкую шею над угловатыми плечами. Все были поразительно одинаковы, словно отштампованные. Особенно странными казались их глаза, сходящиеся посередине лица и круто приподнятые к вискам. Вместо носа — одни ноздри, а маленькое отверстие рта вызывало сомнение в его назначении. Но большее и не уместилось бы над остроконечным подбородком.

Оля, веселая и радостная, выбежала из воды и бросилась на шею первому из стоящих на берегу. И тут же в прикоснувшейся к существу руке ощутила боль, как от удара электрическим током.

Следом за Олей на берег вышел Альсино и с непонятными словами обратился к уродцам.

Карлики же равнодушно дожидались, пока все люди выйдут из воды, не обращая никакого внимания ни на сказанные Альсино слова, ни на него самого.

Путешественники, столько перенесшие в океане, были обескуражены холодным приемом со стороны обитателей неомира.

— Эти биороботы, — объяснил Альсино, — запрограммированы для выполнения только одной задачи, и не в состоянии воспринимать ничего, кроме нее.

— Неужели они все такие холодные и тупые? А кажутся милыми, как… Чипполино. Правда-правда!

— Таков персонал этой полностью автоматизированной экспериментальной станции искусственного ветра. Она призвана открыть новую страницу нашей энергетики, заменить миллионы слишком хлопотных волновых энергостанций в океане и на побережье. Вместо них выгоднее использовать разность температур между нагретыми слоями воздуха у земли и холодом заоблачных высот. А этих роботов нужно считать просто частями нового энергетического оборудования.

— Тогда пусть хоть не «кусаются», не колют меня электрическим током! Мой джентльмен сравнил бы их с собаками, которые загоняют пастушье стадо, — пожаловался дядя Джо.

— Им бесполезно что-либо объяснять. Они не понимают, кто мы такие или что мы такое, поскольку это не заложено в программе их мышления. К тому же я, к сожалению, не могу вызвать вокруг себя свечения и обрести потерю массы, что побудило бы их признать меня и выполнять мои указания. Пока я для них не человек…

— Надо думать, — заметил Кочетков, — нам не следует оказывать сопротивление? Здесь нет других зданий, кроме того, что переходит в столб до небес. Туда роботы и будут нас загонять, как пообещал дядя Джо.

— Это не столб, а энергетическая труба, — пояснил Альсино.

— Труба? — удивилась Оля. — Зачем же такая высокая?

— Я вам все объясню, — пообещал Альсино.

— Извините, но разве душа ваша помещается в желудке? — осведомился Иецуке.

— Не будь вы таким знатоком приемов борьбы без оружия, имели бы в моем лице противника тяжелого веса, — шутливо пригрозил толстяк.

— У меня, прошу довериться мне, не поднялась бы на вас рука.

— Но язык-то поднялся, — проворчал дядя Джо. Машинный зал энергостанции искусственного ветра

был как бы приподнят над землей, опираясь на колонны, словно избушка на курьих ножках, по замечанию дяди Джо, но в остальном не отличался от обычной земной электростанции со щитами, усеянными циферблатами приборов. Ветротурбина с электрогенератором, возвышаясь над ее полом, занимала большую часть помещения. Под ними вниз уходил патрубок, подводящий снаружи из-под шатра теплый воздух.

— А все-таки, почему она не падает, эта ваша труба? — наивно спросила Оля, выразив общий интерес ученых, не решавшихся выдать свою недогадливость. — И почему она не раздавит сама себя?

— Потому что она мягкая, — ответил Альсино.

— Мягкая? — удивилась Оля. — Как это может быть?

— Как вы уже знаете, по ней устремляется воздушный поток под влиянием разности температур, как в любой знакомой вам дымовой трубе. К тому же она с высотой уменьшается по толщине, и мчащийся по ней вверх воздух не только надувает ее, но и держит в распрямленном состоянии.

— Поняла! — обрадовалась Оля. — Это как детская игрушка «тещин язык» — свернутая в спираль склеенная из бумаги трубка. Подуешь в нее, и она развертывается во всю длину, хоть к потолку. Правда-правда!

— Ваша образность мышления восхищает меня, Оля! — признался Альсино.

— И в самом деле удачное сравнение! — согласился сэр Чарльз.

— Один джентльмен считал невероятным выражение вашего известного поэта — «облако в штанах». Оказывается, он был не прав! — заметил дядя Джо.

— Но требуется, простите меня, дополнительное разъяснение, — добавил Иецуке. — Воздушный поток может надуть мягкую трубу, поставить ее стоймя, но как она удержится от воздействия наружного бокового ветра? Меня это интересует, как физика.

— А меня — как инженера, — сказал дядя Джо, забыв на некоторое время о своих муках голода.

— Снаружи по всей высоте через равные промежутки труба имеет обручи с самоустанавливающимися против ветра крылышками. Ветер, действуя на них под углом атаки, создает подъемную силу, как в любом летательном аппарате. Она и поддерживает трубу строго вертикально. И, чем сильнее ветер, тем она устойчивее из-за возрастающей подъемной силы. При наклоне трубы угол атаки крылышек и эта сила стали бы еще большими.

— Весьма остроумное решение! — похвалил дядя Джо. — Но если бы ваши конструкторы еще и программировали бы своих биороботов на русское гостеприимство, то ваш мир можно было бы признать истинно мудрым.

— Уверен, что добавленный к столь интересным выводам стакан воды подчеркнул бы это, — поддержал своего друга сэр Чарльз.

— Жаль, что снаружи не удалось как следует рассмотреть эти занятные устройства, — пожалел Иецуке.

— Крепитесь, друзья, — вмешался Кочетков. — Не стоит винить ни роботов, ни их создателей. Ведь в этом мире не едят и не пьют, как у нас. Не правда ли, Альсино?

— Роботы получают энергию от электросети, люди же, вроде меня, в хорошую погоду — прямо от солнца, а в иных условиях используют искусственную пищу, кстати более питательную, чем трупы убитых существ.

— Опять искусственное! — вздохнул дядя Джо. — Ветер — искусственный, пища — искусственная, человекоподобные машины — искусственные. Когда же мы доберемся до настоящих людей? Ведь вы-то не искусственный!

— Можете не сомневаться, дядя Джо! Никакая машина, упав с такой высоты, как мы с птеродактилем, не восстановилась бы, даже при заботливом уходе милой Оли.

— Браво! — воскликнул лорд. — Ответ весьма убедительный. Искусственная пища всегда интересовала меня, если с ее помощью можно помочь голодающим в разных странах.

Когда Кочетков зашевелился, просыпаясь, Альсино пододвинулся к нему и сказал:

— Мы с Олей решили бежать и вызвать помощь. Здесь я лишен телепатической связи.

— Почему с Олей? Зачем подвергать ее такой опасности? — встревожился Кочетков. — И как это можно осуществить?

— Помните, попав в плен к вашим воюющим безумцам, я был заключен вместе с другими несчастными людьми в сушильную печь кирпичного завода и смог оттуда «вылететь в трубу»?

— Но ведь вы тогда обладали способностью обнуления массы, — возразил Кочетков, — и теперь подняться в трубе…

— А сейчас нас с Олей поднимет поток воздуха. Вы чувствуете, через ткань одежды, какой вихрь рвется вверх по трубе?

— Вы хотите взлететь на километровую высоту? Зачем же вместе с Олей? Чтобы упасть оттуда и разбиться?

— Я думал, что вы лучшего обо мне мнения, Юра. Увы, я не могу унести Олю по воздуху, как прежде, но мы сделаем парашюты.

— Из чего вы хотите их соорудить?

Альсино, вместо ответа, похлопал ладонью по упругой стенке энерготрубы, ощущая за ней рвущийся вверх воздушный поток.

— И прямо отсюда вырезать нужной величины куски ткани?

— Именно так, Юра.

— Я смогу вам в этом помочь, джентльмены! — внезапно вмешался дядя Джо. — Берусь спроектировать управляемые парашюты. Наметим их контуры на поверхности трубы не хуже, чем на листе ватмана. Стропы сделаем из кусков «нити Ариадны», оставшиеся у нас на поясах! Надо только заточить мой охотничий нож!

— Спасибо, дядя Джо, ваша помощь будет незаменимой. Насколько я могу судить, Альсино, вы хотите вырваться за пределы энергостанции, где какое-то защитное поле мешает вашей телепатии?

— Совершенно верно, Юра! Улетев отсюда, я смогу наконец телепатически связаться с матерью. И мои собратья тотчас придут вам на помощь, доставят пищу и питье.

— Это вселяет надежду! Но при чем тут Оля? В чем необходимость ее участия в этой операции? Кроме того, она ведь никогда не прыгала с парашютом.

— Что из того, что я не прыгала? У любого спортсмена один из прыжков когда-то был первым. Почему я не могу открыть свой счет вместе с Альсино?

Кочетков пристально, как-то особенно, взглянул на Олю. Девушка почему-то смутилась, опустила глаза. Ей показалось, что Юра проник в ее сокровенные мысли. А мысли эти, как она считала, для всех должны были оставаться тайной!

Оля никогда не думала, что самый счастливый день в ее жизни будет именно таким. Что в плену у бесчувственных и тупых роботов услышит она самые желанные слова, только что произнесенные Альсино. Неужели он повторит их сейчас?..

— Знаете ли, Юра. Я настаиваю на участии Оли в этом деле, потому что люблю ее. И хотел по нашей традиции представить ее своей матери как невесту, в чем только что признался Оле, пока вы отдыхали.

Альсино говорил об этом просто, с такой подкупающей искренностью, как о самом понятном и естественном для них с Олей, что она лишь вспыхнула, внутренне ликуя:

«Любит! Любит ее этот замечательный сверхчеловек, посланец высшего разума, с призывом предотвратить всеобщую катастрофу миров! Ее, самую простую «земную девушку»! «Иноземлянин»! Ну и что? Для нее единственный во всех мирах!»

И она, забыв и о Юре, и об ученых, и о глупых роботах, торчащих в зале как не завинченные болты, бросилась к Альсино:

— Я тоже люблю тебя, с тех, первых незабудок, которые просила не забыть! Люблю, люблю!.. Но ты это и сам знаешь, потому что всегда читаешь мои мысли.

— Это верно, я читаю твои мысли, как и ты научилась читать мои. Потому я и не сомневался в твоем согласии.

— Но я боюсь. Нет, не километровой высоты, а твоей матери. Что я для нее? Полудикарка… Правда-правда!

— Моя мать, Моэла — воплощение доброты и мудрости. Она Верховный Судья и Координатор одного из наших центральных округов, куда мы и доберемся после спуска, вызвав помощь.

Поэтому дядя Джо, прочертив сначала своим ножом контуры парашютов, должен будет вырезать лишь углы прямоугольников и те места, где сэр Чарльз привяжет к парашютам куски шнура.

Пока все было тихо. Мерно жужжала ветротурбина. Но при первых же надрезах, сделанных дядей Джо, послышался свист воздуха, врывающегося в патрубок через надрезы. Это тотчас же отметили приборы на пульте, и сигнал был принят биороботами.

Трое из них направились к площадке, вероятно чтобы устранить причину «подсоса воздуха».

Дядя Джо и лорд Стенли торопливо заканчивали свои операции.

Оля и Альсино стояли, как бегуны на старте, готовые в любой момент прыгнуть в образовавшееся окно.

Наконец из стенки трубы был вырезан первый прямоугольник, и его тотчас стало втягивать внутрь. Стропы натянулись. Сейчас Альсино нырнет в трубу.

Сэр Чарльз подсадил Олю, устроив ее у себя на плече.

Роботы не были запрограммированы для физической борьбы и в первый миг оказались беспомощными против странно ведущих себя пришельцев.

Первый робот пытался подняться с пола. Второй спешил заменить его, очевидно не понимая, отчего тот упал. Он тупо повторил то, что делал первый, и стал подниматься по ступенькам, но тем же приемом был сброшен на пол. Привлеченные происходящим, остальные роботы, сделав вывод об опасности, которую представляют собой эти двуногие биосистемы, тотчас применили имевшиеся у них парализующие трубки, отчего Кочетков и Иецуке, скорчившись, упали у подножья лесенки. Путь на платформу был свободен, а там дядя Джо уже помогал Оле нырнуть с плеча лорда вслед за Альсино. С ножом в руке он обернулся к подходившему роботу и упал, сведенный судорогой.

В следующее мгновение и у сэра Чарльза подкосились его длинные ноги, словно из-под них выдернули опору, а Оля почувствовала, как натянулись стропы, втягивая ее внутрь трубы. Девушка исчезла в проеме.

Она, как казалось ей, недвижно повисла там в полной темноте. Прорезанное окно ушло куда-то вниз.

Восходящий поток воздуха увлекал Олин парашют и ее вместе с ним все выше и выше, но она не ощущала подъема. Кажущийся покой и темнота страшили ее.

Она подумала о друзьях, оставшихся с тупыми роботами, ей слышен был последний крик Юры, пожелавшего им с Альсино доброго пути, словно они садились в поезд. Но главная мысль была об Альсино. Он улетел первым. Что-то с ним? Где он?..

Неожиданно яркий свет ослепил ее.

Вместе с парашютом ее выбросило в облако. Но она не сразу поняла это.

Вокруг было до боли в глазах светло и в то же время ни земли, ни Альсино не было видно. Мириады светящихся капелек сливались в обволакивающий туман.

Одна из закрепленных строп резала плечо. Хотелось рукой поправить ее, но Оля боялась.

Чего боялась? Юра и дядя Джо обучали ее управлению парашютом, чтобы, используя спуск, лететь в желаемом направлении. Важно оказаться на земле как можно дальше от станции.

Оля потянула на себя неудобную стропу и почувствовала облегчение. Значит, она в состоянии управлять полетом, вернее, спуском.

Туман рассеялся. Ветром парашют отнесло от трубы, и он, выйдя из облака, теперь продолжал спускаться. Оля, как и учил ее дядя Джо, быстро овладела стропами и стала заметно удаляться от ветростанции.

Теперь Оля видела энерготрубу целиком — она казалась ей перевернутой, толстая вверху и «острым» концом как бы упирающаяся в землю.

Как ни была подавлена Оля всем, что с ней произошло, она не могла не восхититься открывшимся под нею с километровой высоты видом. Земля под нею казалась неоглядной, и от ощущения огромности простора захватывало дух. Берег моря с белой кромкой прибоя изгибался излучиной с уходящими от него разноцветными полями.

В этот утренний час бриз всегда дует с моря, и парашют относило от энергостанции.

«Совсем как в энерготрубе! — непроизвольно подумала Оля. — Иецуке сейчас объяснил бы ей, что сказывается разница температур между сохранившим дневное тепло морем и остывшей за ночь сушей».

Она поискала глазами Альсино и увидела вдруг желтое, как и энерготруба, пятнышко много ниже себя.

«Конечно, это он! — обрадовалась девушка. — Кто же еще, кроме него в комбинезоне, может серебриться под кусочком ткани, вырезанной из энерготрубы?

Как права была бабушка Евлалия Николаевна, назвав как-то Альсино парашютистом! Он тогда не подозревал, что ему придется так спускаться на землю в своем неомире!»

Оля старательно подтягивала стропы, чтобы приблизиться к Альсино. Главное теперь — быть вместе с ним!

Теперь бриз проносил спускающиеся парашюты над голубоватым от цветения полем.

Земля заметно приближалась. И странно, снижаясь, Оля испугалась высоты, о которой сначала и не думала вовсе, находясь в облаке много выше…

Горизонт, показавшийся вверху высоко поднятым, как бы снизился и сузился. Земля оказалась совсем-совсем близко.

Теперь надо, как учили Юра и дядя Джо, не стараться приземлиться на ноги, не пытаться спружинить ими, а лучше повалиться на бок, даже перекатиться по земле, лишь бы ноги уцелели…

Оля выполнили все советы и, уже лежа на земле, ощутила, как ее «заботливо» накрыл собственный парашют.

Ей пришлось долго выбираться из-под шуршащей ткани, чтобы оглядеться вокруг.

И она вся сжалась, увидев, что к ней приближается чья-то фигура. И даже зажмурилась, продолжая лежать, а приоткрыв веки, поняла, что ее разглядывает пусть незнакомый, но человек! Какая радость! Это же не робот!

— «Вы не ушиблись? Кто вы, девушка?» — на ее родном языке, заботливо спросил подошедший.

Человек не шевелил губами, и Оля поняла, что он ей передает свои мысли. Совсем как это может делать Альсино!..

— Альсино? Где Альсино? — спросила она.

— «Он сейчас придет. У него немного болит нога, — мысленно ответил Оле незнакомец. — Я — археолог, — продолжал он. — Мои роботы раскапывают древний город, трагически погибший несколько тысячелетий назад».

Онуже не спрашивал, кто Оля и почему здесь, прочитав, конечно, это в ее мыслях.

— Надо помочь нашим друзьям на энергостанции. Биороботы могут расправиться с ними, — тут же обеспокоилась Оля. — Защитное поле мешало там Альсино телепатически связаться с кем-либо и попросить помощи. Наши друзья погибают от голода и жажды.

— «Это странно, — отозвался археолог. — Но на энергостанции нет никакого защитного поля. Каждый из нас может оттуда свободно связаться телепатически, с кем хочет».

— Но Альсино почему-то не мог.

— «Очевидно, по какой-то другой причине».

«Но какая она, какая?» — вертелась в мозгу у Оли. Она постаралась встать, освобождаясь от закрепленных на поясе строп, и вдруг увидела идущего прямо к ней прихрамывающего Альсино.

«Ну конечно, сказывается его недавнее падение с птеродактилем! Не потому ли он и не мог телепатически связаться с людьми на энергостанции или на плоту в океане?»

— «Очевидно, так оно и есть», — ответил Оле археолог, словно она произнесла свою догадку вслух.

Он чем-то походил на Альсино, этот молодой ученый, откапывающий древний город: у него было чисто выбритое лицо и красивая голова.

Оля вскочила и, кивнув новому знакомому, побежала навстречу Альсино, бросившись ему на шею.

— Альсино, милый! Наконец-то мы вместе!

— Теперь мы всегда будем вместе, — ласково ответил он.

Археолог деликатно отвернулся.

— Отсюда ты беспрепятственно можешь вызвать помощь, Альсино! Здесь ничто не помешает телепатической связи!

— Оля, милая! Ты только что обсудила этот вопрос с так радушно встретившим нас ученым. Бесспорно это так! Из-за птеродактиля я уже не способен на дальнюю телепатию, но хоть ближнюю не утратил…

— Как же так? А во время разведки?

— Это непоправимая моя ошибка. Я оказался на волновой энергостанции и не сообщил о нашем положении в прамире. Неоправданно хотел, чтобы мы непременно сами добрались до неомира. Но никогда я не допускал мысли, что утрачу способность телепатической связи… И собирался вызвать помощь не в прамире, проникать куда мы избегаем, а на волновой станции.

— Понимаю, понимаю тебя! Правда-правда! Но сейчас мы дождемся здешней «летающей тарелки»?

— Нет, Оленька, я уже попросил археолога вызвать помощь вместо меня, но, думаю, что еще раньше это сделали по своим рабочим каналам биороботы, едва обнаружив неполадку.

— А мы? Нам придется возвращаться теперь туда? Я боюсь…

— Нет, Оля, мы не вернемся. Мы ведь договорились с тобой отправиться прямо к моей матери.

— И увидим твой мир! Как хорошо! — Глаза у Оли засияли.

— Такой ты и войдешь в мой мир… — залюбовался ею Альсино.

— Войду, войду! — обрадованно подтвердила Оля. — Вместе с тобой, как в сказку! Правда-правда!

— Вовсе не в сказку, а в самую реальность. Археолог, поняв, о чем говорили Оля с Альсино, с готовностью заверил:

— «Конечно, я заменю вашего друга. Я уже передал вызов с просьбой о помощи. Но я и сам отправлюсь на энергостанцию, чтобы увидеть ваших друзей».

— Оторветесь от своих раскопок? — удивилась Оля.

— «Что вы! — отдалось в ее сознании. — Ведь это самая величайшая находка для меня! Встретиться с людьми, жившими в период ядерных войн, материальные остатки которого мне удается здесь раскапывать! Прошли многие тысячелетия с той поры, а радиоактивность в котловане около оплавленных домов по-прежнему велика и опасна. Там могут находиться лишь мои неоценимые помощники — роботы».

— Ты убедишься, друг, — вслух, чтобы и Оля слышала, сказал Альсино, — что не все современники ядерных войн были их сторонниками. А мы с Олей пойдем до ближайшей станции подземного труботранспорта, как ты мне объяснил.

— «Счастливо вам! — отозвался молодой ученый. — Ваша цель прекрасна!»

Свечение окружило его, и он, поднявшись в воздух, полетел к видневшейся вдали энерготрубе.

— Когда-то здесь протекала река близ погибшего портового города. От нее остался только ручей. Археолог указал, как пройти к нему. Ведь ты хочешь пить.

— Я со страху даже про жажду забыла! Пойдем скорее! Я могу выпить целую реку, если бы она здесь протекала, как сказал бы дядя Джо. А радиоактивность?

— Она осталась лишь на дне котлована. А зараженная вода в когда-то существовавшей здесь реке утекла тысячелетие назад.

Оля с Альсино шли по едва заметной тропинке среди цветущего поля.

Ручей оказался похож на тот, у которого в прамире плясал Мохнатик.

Оля встала на коленки и принялась полными пригоршнями зачерпывать воду и жадно пить.

Потом умыла лицо и, посвежевшая, обернулась к Альсино:

— А ты помнишь, как мы вместе пили ключевую воду в овраге близ полянки с незабудками?

— Я все помню, помню все, что связано с тобой, — отозвался Альсино. Он не мог оторвать глаз от девушки, как тогда, впервые, на той полянке под Москвой…

— Ну вот я и готова к любому путешествию, хоть на край света! Правда-правда! — весело объявила Оля. И глаза ее опять засияли.

Оля была рядом с любимым, и солнце светило так ярко, и цветы приветливо кивали венчиками. И никакой нужды гадать по ним — «любит-не-любит» не было!..

— Да, об этом можно не гадать, — подтвердил не сказанные Олей слова Альсино.

Оле и Альсино пришлось пройти мимо вырытого невдалеке от тропинки на берегу ручья огромного глубокого котлована.

Оле хотелось подойти поближе при виде копошащихся на самом дне биороботов, похожих издали на оловянных солдатиков, но Альсино сдержал ее, напомнив о радиации.

— Толща наносного слоя защищает от нее, но здесь он снят.

— Как странно, — задумчиво сказала Оля, — что в вашем мире происходили ядерные войны!..

— Увы, да, Оленька! Только непоправимое несчастье заставляет иногда образумиться людей. Так произошло и с нашими далекими предками.

Оля с ужасом смотрела на обнажившиеся после раскопок руины когда-то прекрасного города.

— Может быть, и у нас будут раскапывать города, в которых мы жили? — с грустью сказала Оля.

— Чтобы этого не случилось у вас, мы и добрались сюда.

— Неужели в недопустимости войн надо убеждаться на примере вашей истории? — с той же грустью в голосе спросила Оля.

Альсино не хотел волновать ее и сказал:

— Обойдем эти раскопки стороной.

И все-таки Оля заглянула в котлован. При виде обнажившихся на его дне оплавленных стен былых зданий, на которых представила себе тени исчезнувших прохожих, она поежилась, но не дала себе сникнуть, а заставила почти шутливо, как поступил бы дядя Джо, заявить:

— Куда же мы пойдем дальше? Опять в трубу? Мало нам вылететь в одну, а уж ищем под землей другую.

Альсино же, на полном серьезе поддерживая ее иронию, говорил между тем:

— Что делать! Весь наш мир пронизан трубами, впрочем, как и любой живой организм, начиная с костей и кончая капиллярами в тканях.

— И плот наш был трубчатым… И первая музыка родилась из трубочки пастушьего рожка! Правда-правда!

Ручей делал крутой поворот, путники, следуя его руслу, повернули, и перед ними открылся совсем другой вид. Небольшие рощицы окружали пруды яркой васильковой воды.

Оля залюбовалась неожиданным сочетанием цвета склоненных к пруду деревьев. Их кудрявая листва свисала к поверхности воды, словно подернутой раскрашенным льдом.

— Это что? Какое-нибудь место для отдыха?

— Нет. Это цех искусственной пищи.

— Цех? Такой красивый? Но искусственная пища!.. Одно упоминание о ней связано с чем-то невкусным…

— Она ничем не хуже естественной. Пленка на поверхности пруда с питательной средой — это выросшие на ней микроорганизмы. Они и придают воде такой необыкновенный цвет.

— Но они же противные!

— Ничуть. Их белок одинаково бесцветен и безвкусен, как и повсюду, где содержится. Но получать его непосредственно из микроорганизмов, напоминающих дрожжи, много выгоднее и рациональнее, чем откармливать растениями животных, а потом поглощать их трупы. Питательных веществ при этом оказывается в десять раз меньше по сравнению с тем, что содержится в пленке таких вот прудов.

— Не знаю, как это на вкус, но я так голодна, что готова съесть всю питательную пленку с любого пруда! — заявила Оля. — Кроме того, она выглядит так красиво. И вообще мне хочется подпрыгнуть и полететь над вашими просторами. Правда-правда! Помнишь, как мы летали над Москвой-рекой?

— Конечно помню! А я мечтаю, чтобы былая способность обнуления масс вернулась ко мне.

— Так вот какой у вас цех! А я думала, это какое-нибудь унылое серое здание. Но свои биомашины вы делаете ведь не под открытым небом?

— Вероятно, где-то здесь есть здание и такого цеха, раз тут недалеко станция подземного труботранспорта.

— Ой! Видишь группу людей? Они идут к нам… Но это вовсе не люди! Это ваши противные биороботы. Может, их послали за нами? Смотри, один перешагивает через ручей и идет прямо к нам… Что ему нужно? Что?

Оля вцепилась в руку Альсино, смотря на приближающегося робота.

— Это, скорее всего, продукция того цеха, о котором упоминал археолог. Все они только что сошли с конвейера, как у вас говорят.

— А тогда что ему надо от нас?

— Цеха у нас рассредоточены, приближены к местам, где живут те, кто работает в них, а между собой цеха связаны подземными трубами (опять-таки трубами) электромагнитного транспорта, перебрасывающего сделанные детали.

Альсино объяснял это, стремясь отвлечь Олю, победить ее неприязнь к появившемуся роботу. Но она недоверчиво смотрела на «человекоподобное чудовище»…

Глава 7. Опасные знания

Знание огню бездумному подобно,

Нас одарить оно способно

И благами неоценимыми,

И бедами непоправимыми.

Теофрит

В машинном зале по-прежнему нескончаемым напевом жужжала ветротурбина, бесшумно двигались биороботы, занятые наложением заплат на прорезанное в ветротурбине отверстие.

На площадке лежали четыре, казалось, бездыханных тела пришельцев из иномира.

Роботы, выполняя заложенную в них программу, равнодушно перешагивали через них. Те уже больше не мешали и не могли нанести ущерб энергостанции.

В открытую дверь машинного зала, светясь аурой, влетел археолог. Роботы сразу же признали в нем Человека, способного дать им запрошенные по каналам связи указания.

Археолог опустился на пол машинного зала около гудящего электрогенератора и направился к лесенке, ведущей на площадку.

Он уже знал из обмена мыслями с Альсино, каким способом им с Олей удалось выбраться отсюда.

При виде скорченных тел таких же людей, как и та девушка близ раскапываемого котлована на месте былого города, он снял со стены какой-то прибор и облучил им пришельцев, лежащих ближе к лесенке.

Сначала зашевелился Кочетков и сразу же вскочил на ноги. Иецуке, придя в себя, сел, недоуменно глядя на археолога. Тот походил на Альсино, но одет был совсем по-другому, в просторную одежду, напоминающую легкий оранжевый халат.

— «Я прилетел к вам по просьбе Альсино», — обратился археолог к двум пришедшим в себя людям.

Кочетков понял его по-русски, Иецуке — по-японски, оба невольно удивленные его безукоризненным произношением, хотя никаких слов он не произносил.

«Разумеется, так и должно быть! — разом подумали они с Кочетковым. — Ведь в неомире люди общаются друг с другом без сотрясения воздуха».

— Где же наша Оля, где Альсино? — спросил Кочетков.

— «Они направились к ближайшей станции подземного труботранспорта».

— Мы нанесли ущерб вашей энергостанции и глубоко сожалеем об этом, — сказал японец. — Но, поверьте, у нас не было иного выхода.

— «Мне уже все известно, — беззвучно отозвался археолог. — Скоро здесь будут те, кто может вам помочь».

Биороботы покорно посторонились, когда Человек, признанный ими, подошел к лежащим на полу телам сжавшегося в комок дяди Джо и изогнувшегося дугой сэра Чарльза.

Дядя Джо под действием направленного на него луча пришел в себя и произнес:

— Пить! Пить! Я мог бы выпить целый океан, даже если он соленый.

— Господь послал вас, нашего избавителя, — сказал очнувшийся сэр Чарльз.

— «Вам нужна вода, но ее здесь сколько угодно».

— Где? Где? — поразился дядя Джо. — Я готов окунуться в нее с головой, поскольку уже плаваю не хуже утопленника.

— «Она, как запас мощности, хранится в подземном резервуаре под высоким давлением».

— Под давлением? — воскликнул дядя Джо. — Так пусть струя, как при пожаре, ударит мне в живот. Он уже начинает дымиться от жажды.

— «Вообще-то она предназначена для запасной гидротурбины, начинающей работать при понижении наружной температуры и ослаблении восходящего ветра в трубе, но я могу направить струю прямо на платформу, здесь есть запасной кран».

— Ба! — ударил себя по лбу дядя Джо. — Так же, как на волновой станции! Там-то я догадался! И здесь, оказывается, не могли обойтись без этого!

Археолог открыл кран, и струя воды ринулась из незамеченного прежде дядей Джо трубопровода.

Американец бросился к ней и, подставив голову, жадно пил, пил…

Сэр Чарльз, а затем и Иецуке с Кочетковым присоединились к нему, подставляли руки, набирая воду в ладони.

— Никогда не смогу себе этого простить, — корил себя дядя Джо, отдуваясь и фыркая. — Оказаться таким тупым, как обух топора, не догадаться, что они должны были рассчитывать на колебания температуры, компенсировать это резервной мощностью тех же цистерн!..

— Не сокрушайтесь, дядя Джо. Прошу простить меня, но на волновой станции с их цистернами вам просто меньше хотелось пить.

— Ведь даже Альсино не смог подсказать нам этого! — добавил Кочетков.

Археолог смотрел на утоляющих жажду людей, был он сосредоточен, как будто вел беседу с кем-то незримым. Вода большой лужей разлилась по платформе. Стоявший там биоробот, превратив одну из своих рук в швабру или нечто похожее на нее, стал мыть пол.

— «Помощь скоро прибудет, и вам доставят еду, в которой вы так нуждаетесь», — пообещал молодой ученый.

— Чтобы убедиться в этом, достаточно прощупать через этот толстый живот мой позвоночник, — отозвался дядя Джо.

— «Я знаю, как вы голодны, — улыбнулся археолог. — А в недогадливости вы можете упрекать не только себя, но и меня. Я не позаботился об утолении голода ушедшей с Альсино девушки».

— Не беспокойтесь, наш избавитель, — сказал лорд. — Я подозреваю, о ней есть кому позаботиться в вашем мире.

Пока шел этот разговор, археолог выключил воду и вместе с пришельцами спустился в машинный зал.

Биороботы уже закончили наложение заплаты. Ветротруба была восстановлена, к тому же пол в машинном зале чисто вымыт и сверкал, как зеркало.

— «Роботы четко выполнили свою работу», — заметил археолог.

— О, несомненно! — ответил дядя Джо. — Они так ловко разделались с нами.

— Но все-таки, прошу простить, — улыбнулся японец. — Они не успели помешать выполнению задуманного нами плана и наши друзья на свободе.

— Надеюсь, мы все будем теперь на свободе, — сказал Кочетков.

— «Человек у нас не может быть не свободным, — заверил археолог. — И вы можете покинуть этот зал когда захотите».

— Вы для нас посланец небес! — воскликнул сэр Чарльз. — И мы готовы ответить вам своей признательностью за вашу доброту.

— «Вы очень поможете мне, — передал свою мысль молодой ученый. — Ведь вы — современники того давно прошедшего для нас времени, материальные остатки которого мы раскапываем в этих местах. Мне не терпится расспросить вас, как можете вы жить в такой скученности, в таких строениях. Нам удалось раскопать стену с запечатленными на ней тенями живших, но испарившихся людей. Как мог человек тогда у нас, а сейчас у вас противопоставить себя природе, забыв, что он лишь часть ее?»

— Нет ничего легче признаться вам, какие мы дикари, — вздохнул дядя Джо.

— Именно для того, чтобы не допустить оплавление наших домов, мы здесь, — сказал Кочетков.

— И мы охотно выйдем с вами из этого помещения под небесный свод, чтобы воздать хвалу Господу, пославшему вас.

— Думаю, что сейчас в небе появится еще кое-что важное для нас, — ответил Кочетков лорду, направляясь к выходу.

Встретившийся ему на дороге биоробот почтительно посторонился.

— Несомненно, программа роботов уже откорректировалась на более вежливое обращение с нами, — обрадовался дядя Джо. — Вот если бы они еще догадались приготовить нам бифштекс с луком и поджаренной картошечкой! Я проглотил бы язык!

Сэр Чарльз с укоризной посмотрел на него и облизнул губы.

— А вот и посланцы небес, — указал на небо Кочетков.

Все увидели в небе три летящих правильным треугольником предмета, быстро приближающихся к ветротрубе. Они походили на шляпы с приподнятыми выше дна полями и двигались совершенно бесшумно. Вокруг каждого из них заметно было сияние даже при солнечном свете.

Археолог, видимо, поддерживал телепатическую связь с подлетающими аппаратами.

— Один джентльмен, будучи дипломатом и узнав, что при телепатическом общении не сможет врать, сошел с ума.

— Надеюсь, дорогой Джо, что вам не грозит подобная участь, — заметил сэр Чарльз. — Ведь ваши рассказы об одном джентльмене всегда так правдивы!

Все три аппарата мягко приземлились вблизи энергостанции, выпустив по три, похожих на лапы, опоры.

Из открывшегося люка ближнего аппарата появился карликовый робот, внешне похожий на уже знакомых обитателей энергостанции. Он выбросил лесенку, и двое роботов, один за другим, неуклюже спустились на землю.

Роботы направились к энергостанции, неся с собой какие-то предметы.

К величайшему удовольствию дяди Джо, они, вместе с присоединившимися к ним роботами из другого аппарата, разложили складной стол и поставили около него легкие стулья.

Роботы принесли с собой сосуды. А когда с них сняли крышки, то дурманящая волна аромата изысканной горячей пищи вскружила голодным пришельцам головы.

— Вот где истинное гостеприимство! — воскликнул дядя Джо. — Уж не знаю, как назвал бы его мой джентльмен, который всегда считал, что путь к сердцу человека лежит через его желудок!

Тем временем из люка первого аппарата появился человек в длинной, до пят, темной одежде.

В отличие от Альсино, на грудь его спускалась седая борода.

Он засветился аурой и, не пользуясь поставленной роботами лесенкой, по воздуху спланировал на землю.

Следом за ним последовало еще три таких же седобородых старца в темных мантиях.

Все они направились к сидящим за столом пришельцам. Кочетков поднялся при их приближении.

— Мы рады приветствовать вас в нашем мире, — сказал первый старец. — Я речевед по специальности и изучал языки параллельного мира по звуковым радиоперехватам. И буду беседовать с вами на знакомом всем вам наречии, выражая мысли и моих спутников.

Дядя Джо, уже успевший набить себе рот привезенным угощением, едва выговорил:

— Спасибо, сэр, за ваше внимание. Мы в нем очень нуждались.

— Надеюсь, вам не причинили вреда? — спросил старец.

— У нас нет претензий к защитным автоматам станции, и мы восхищены всем увиденным в вашем удивительном мире, — ответил Кочетков.

— Поступок ваших роботов, если мне позволено будет выразить свое мнение, я полагаю, нисколько не разочаровал нас, — добавил лорд.

К столу подошли остальные старцы.

Гости из иномира сочли должным оторваться от столь желанной им еды и подняться со своих мест.

Первый старец жестом руки радушно усадил всех и сел сам. Остальные тоже опустились на поднесенные роботами складные стулья, задумчиво разглядывая пришельцев.

— Мы проведем беседу за столом, — предложил первый старец. — Но прошу вас, не прерывайте еды, если она вам нравится.

— О, сэр, я проглотил бы язык, если бы не боялся потерять вкусовые ощущения.

— Наш голод утолит не только чудесная еда, но и знакомство с чудесами вашего мира, — от имени всех сказал Кочетков.

— Вы хотите приобщиться к нашим знаниям? — спросил первый старец.

— Вы помогли бы этим нашему миру подняться на новую ступень развития.

— Вы видите перед собой весь состав Высшего Координационного Совета нашего мира, а в моем лице Первого из этих координаторов. И нам хотелось бы обсудить с вами целесообразность вашего проникновения к нам.

— Целесообразность? — насторожился Кочетков. — Но именно она и привела нас к вам. Ваш посланец Альсино бессилен был убедить наши высшие круги в опасности развития науки и техники прежним путем, ведущем к экологической или военной катастрофе.

— А не кажется ли вам, уважаемый офицер…

Кочетков поразился: Координатор знает даже такую подробность о нем!

— …что обретенные вами знания могут быть не столько полезны, сколько опасны для вашего мира?

— Но мы, все пятеро, включая отсутствующую здесь девушку, Олю Грачеву, собираемся посвятить себя борьбе с опасностью, которую вы имели в виду. Мы поможем Альсино, как очевидцы его мира.

— Вы офицер армии, задача которой — убийствами добиваться поставленной перед нею цели. Есть ли у вас уверенность, что знания желанных для армии средств, для нас, обыденных и безвредных, у вас по воле властей не станет способом истребления?

— Я уверен, убежден, что эти знания не будут во вред людям! — горячо возразил Кочетков.

— Своим долгом перед Господом Богом мы сочли бы сейчас подтверждение слов нашего друга, — сказал лорд Стенли.

— Тогда я обращаюсь к вам, почтенный лорд Стенли, и попрошу сказать нам, как вы охарактеризовали бы самому Господу Богу, которого вы упомянули, нравственное состояние человечества, представителем которого, по собственному убеждению, вы являетесь.

— Конечно, сэр, я готов заверить вас и других членов Высшего Совета, что нас, конечно, никто не избирал демократическим путем и никакие органы власти не давали нам полномочий. Единственной, избравшей нас для этой Миссии, была наша совесть. Мы хотим служить всем нашим народам, предотвратить и войны, которые вы подразумевали, и грозящую не только нам, но и вашему миру глобальную экологическую катастрофу. Поэтому мы просим рассматривать нас как возможных ВАШИХ посланников в наш мир, где мы будем отстаивать право на существование всех созданных Богом параллельных миров, — как перед палатой лордов, закончил сэр Чарльз.

— Мы уяснили ваши стремления, но хотели бы, чтобы и вы поняли, что становитесь, побывав у нас, носителями ОПАСНЫХ ЗНАНИЙ и для вашего, и для нашего мира, поскольку они могут быть использованы в губительных целях.

— Простите меня за вмешательство, — произнес Иецуке. — Но нет никаких оснований подозревать нас в намерении выдать кому бы то ни было «опасные», как вы их назвали, знания. Представления о ваших волновых станциях и экспериментальной станции искусственного ветра могут повернуть всю нашу технологическую цивилизацию. Стоя накануне израсходования природных ресурсов, наш мир поймет нас, свидетелей ваших достижений, и пойдет по вашему пути.

— Ваши слова звучали бы убедительно, если бы вы могли заверить нас, что во главе вашего мира стоят разумные, гуманные люди, хотя, конечно, там есть и такие. Но все же ответьте мне, пожалуйста, на такие вопросы. Первый: был ли за последнее время хоть один год, когда у вас не велась бы где-нибудь кровопролитная война?

Друзья переглянулись.

— Один джентльмен, когда его спросили, изменяет ли ему жена, ответил, что ЭТО ВСЕМ ИЗВЕСТНО, но он узнал об этом последним, — вставил дядя Джо, дожевывая то, что счел за великолепный бифштекс, о котором так мечтал.

— Наш друг имеет в виду, что с помощью ваших исследовательских аппаратов, регулярно изучающих нас, вам это известно, — пояснил Кочетков.

— Вопрос второй. В конце последней крупной войны у вас применили ядерные взрывы. Осознан ли у вас везде их вред? Уничтожены ли запасы таких ядерных устройств?

— Увы, пока нет, — сокрушенно признался лорд Стенли. — Но Господь тому свидетель, что в продолжающихся конфликтах они все же не были применены и сами эти войны порой были вызваны необходимостью обуздать властителей, стремящихся разжечь еще более крупный пожар.

— Но даже мирное использование ядерных устройств, — добавил Иецуке, — приводит иногда к очень печальным последствиям. Вот почему мы так хотим перенести ваш опыт и знания в наш мир, прошу простить нас за это.

— Значит, как я понял, кровопролитные войны продолжаются у вас и сейчас, хотя вред их сознается всеми?

— Совершенно верно, — признался Кочетков. — Ведутся в разных местах и, главным образом, на националистической или религиозной почве.

— Нам известны национальные различия в вашем мире, и, конечно, мы не находим оправдания стремлению какого-нибудь народа силой доказать свое превосходство над другими. Но такие столкновения полыхают по всей вашей земле. И даже из-за того, как верить в Бога?

— Да, это так, — сокрушенно признался лорд Стенли. — Хотя наши международные организации стараются всеми мерами прекратить эти кровопролития.

— К сожалению, даже тот аппарат, на котором мы с помощью вашего посланца Альсино добрались до вас, был поврежден во время пролета над местом, где велись военные действия, — добавил Кочетков.

— Вы сами подтверждаете всю опасность вашего возвращения с обретенными здесь знаниями.

— Но, простите меня, мы вовсе не собираемся использовать их в таких целях, — запротестовал японец. — Кроме того, мы пока ничего, помимо устройства волновых станций и энерготрубы искусственного ветра, не знаем.

— Но вы ведь стремитесь познать наш мир, наш образ жизни, наши научные достижения. Допускаете ли вы, что это будет использовано во вред вашему человечеству?

— Вы считаете, что среди нас может найтись предатель? — возмутился дядя Джо, в котором сейчас трудно было узнать обычного шутника.

— Никто из нас не подумал этого, — возразил Первый Координатор. — Скажите, аппарат, который доставил вас сюда, вы строили только впятером?

— Нет, что вы, почтенный Координатор! — вмешался лорд Стенли. — Господь помог нам найти с помощью нашего Кочеткова такой завод, который предоставил для этой цели и технологическое оборудование, и своих рабочих, и инженеров.

— А этот завод строит какие-нибудь летательные аппараты?

— Этот завод изготовлял лучшие истребители в мире, — сказал Кочетков.

— Истребители? Что они истребляют?

— Конечно, противника… в воздухе, — смутился Кочетков.

— Вот видите. Сколько людей принимало участие в сооружении аппарата, во много раз превосходящего своей маневренностью эти «истребители». Вы уверены в своих пятерых друзьях, но можете ли вы ручаться за всех других, занимающихся на своем заводе созданием орудий смерти?

— Но им ничего не известно!

— Тот, кто изготавливал части вашего аппарата, может сделать их еще раз.

— Но этого не может быть! — воскликнул дядя Джо. — Хоть у нас и говорят: «Никогда не вредно сказать «почти»».

— И это «почти» может послужить распространению опасных знаний в вашем неосторожном мире?

— Господь не допустит этого. Мы будем молиться, — уверил лорд.

— Хотите ли вы, чтобы опасность такого распространения тех знаний, которые вы обретете, углубившись в наш мир, еще более возросла?

— Конечно нет! — ответил за всех Кочетков.

— А разве в вашем, столь мирном и разумном мире есть еще что-то такое, что могло бы привести к трагическим последствиям у нас? — спросил японец.

— Вы могли бы узнать много очень опасного для вас, начиная с обнуления масс и кончая биороботами, которых легко превратить в послушных и бездумных солдат- убийц, или способ использования энергии пустоты, которая материальна, как и все сущее.

— Вы имеете в виду вакуум? — уточнил физик.

— Ваши теоретики должны знать, что энергия пустоты превосходит ядерную так же, как яркость солнца — самую тусклую звездочку.

— Так зачем же вам волновые станции или эта ветротруба? — удивился дядя Джо.

— Все процессы на Земле обязаны Солнцу. Всякое добавление к его энергии какой-либо другой, будь то атомная, термоядерная, вакуумная или полученная сотни миллионов лет назад первобытными лесами от Солнца, губительно. Оно приведет к перегреву планеты, таянию льдов, поднятию уровня океана, потопу и экологической катастрофе, которая скажется и на нашем мире. Нельзя нарушать установившийся баланс между получаемой энергией от Солнца и излучаемым планетой в космос теплом.

— Поняв это, мы и прибыли к вам, чтобы изучить безвредную энергетику и отказаться от сжигания ископаемого топлива, загрязняющего атмосферу и препятствующего излучению тепла с Земли, — сказал Кочетков.

— Наши попытки использовать солнечную энергию, которая испаряет воду с поверхности водоемов и проливает ее дождями, порождает реки, которые мы запруживаем для своих гидростанций, ничтожны по сравнению со всеми тепловыми установками, — добавил Иецуке.

— Нам, членам Высшего Координационного Совета, радостно, что вы понимаете наши доводы и согласитесь с тем, что вам полезнее всего покинуть наш мир и немедленно вернуться в свой.

— Как? Так сразу?! — воскликнул дядя Джо.

— К тому же и Альсино еще нет с нами, и девушки Оли. Мы не можем разлучиться с ними, — убеждал Кочетков.

— О них мы позаботимся. А вам предоставим вот этот аппарат. — И Первый Координатор указал на третью «летающую тарелку». — Вы будете доставлены в самое короткое время в ваш мир, где сможете использовать уже обретенные знания в отношении волновых станций и энергостанций искусственного ветра. И постарайтесь изменить свою вредную для всех параллельных миров энергетику.

— Но наша задача не ограничивалась только приобретением технических знаний, — вмешался сэр Чарльз. — Высокая нравственность вашего общества могла бы, по воле Господней, послужить образцом для всех наших народов.

— Но разве таким образцом переустройства вашего мира не могут служить представления об этом у ваших передовых людей, к которым мы с готовностью причисляем и вас?

— Прошу простить и поправить меня, если я ошибаюсь, но не кажется ли вам, — начал Иецуке, — что высылка нас силой не совместима с вашей высокой моралью?

— Была бы несовместимой, если бы вы сами не осознали целесообразность своего немедленного возвращения в родной мир.

— Один разорившийся джентльмен решил покончить с собой, но, узнав, сколько будут стоить его похороны, решил, что дешевле будет жить. Очевидно, нам нужно прийти к такому же выводу, — невесело пошутил дядя Джо.

— Мы рассчитывали, что в вашем мире нам помогут вернуться к себе, но не сразу же, — попробовал протестовать Кочетков.

Первый Координатор проницательно посмотрел на него.

— Мы ни в чем не убедили вас? — спросил он.

— Нет, почему же? С точки зрения логики вы безупречны.

— Не только я один. Я предупредил, что, владея вашим языком, выражу мнение всех членов Высшего Координационного Совета.

— Ваши мысли убедительны, и наше упорство было бы бессмысленным, — признался Кочетков. — Но разве Альсино и Оля не могут вернуться вместе с нами?

— Это невозможно, — решительно ответил Первый Координатор, видимо заранее поддержанный и остальными членами Координационного Совета.

— Должны ли мы подчиниться вашему решению, как внушенному Высшим Разумом Господним? — спросил сэр Чарльз.

— Исходящим от Высшего Разума безусловно, — заверил старец.

— Одного джентльмена спросили, готов ли он броситься под поезд. Он ответил, что готов, если поезд уже ушел.

— Считайте, что этот поезд уйдет вместе с вами, — улыбнулся старец.

— Таково решение Высшего Координационного Совета? — угрюмо спросил Кочетков и получил утвердительный ответ.

— Что делать! — воскликнул дядя Джо. — Правда, у меня были другие представления о правах человека, но, по крайней мере, я плотно поел, ибо кухня здесь превосходная.

— Права человека не могут быть противопоставлены правам человечества, которое не должно получать опасных знаний.

— Следовательно, нам ничего другого не остается, как признать, что мы уже получили все необходимые сведения, хотя никогда не вредно сказать «почти», — грустно заключил дядя Джо.

— Мы не опустимся до того, чтобы вынудить вас выслать нас.

— Господь указует нам путь, и прав наш командир, понимая, что вы добиваетесь от нас добровольного согласия, — отозвался лорд.

— Согласие всегда лучше вражды, — глубокомысленно заметил Иецуке.

Уныло шли четверо путешественников в сопровождении четырех седобородых старцев к предоставленной им «летающей тарелке», рядом с которой два услужливых робота-пилота уже установили лесенку.

— Любопытно, — поинтересовался дядя Джо, — их «летающая тарелка» отличается от нашей?

— Не стремитесь, Джо, обрести излишне опасные знания, — укорил его сэр Чарльз.

— Неужели здесь нельзя найти парикмахерскую? — вздохнул дядя Джо.

Члены Высшего Координационного Совета наблюдали, как вошли бородатые пришельцы в предоставленный им аппарат.

В глазах Первого Координатора стояла грусть.

— Надеюсь, — передал он своим собратьям, — эти самоотверженные люди поняли, что подчиняются не силе, а разуму.

Люк, после того как в него втянули лесенку, закрылся.

«Летающая тарелка» окуталась светлым ореолом и неслышно поднялась в воздух, растаяв в нем…

Послесловие ко второй части

Выход для человечества перед лицом грозящей ему экологической катастрофы только в изыскании нетрадиционных источников энергии.

Из выступления на международной конференции по «парниковому эффекту»

Прослушав заключительную часть рассказа Оли Грачевой, я выключил магнитофон и задумался. Задумался как инженер.

Едва ли человечество через несколько поколений сможет жить, как в былые времена, получая энергию благодаря сжиганию горючего, нанося вред природе и истощая богатства недр. Ведь в таком случае нашим праправнукам может остаться мир без каменного угля и нефти, сожженных предками. В результате развития современных химических производств будет поврежден озоновый слой атмосферы, отравлены водоемы. Всемирным потопом грозит «парниковый эффект» от сжигания горючего в мириадах двигателей на заводах и в бесчисленных котельных. Научные конференции рассматривают причины нарушения теплового баланса планеты, оценивают результаты изменения климата, таяния полярных льдов с поднятием уровня океанов. Под водой останутся развитые приморские страны. Начнется переселение народов, войны за обладание жизненным пространством, утратятся достижения цивилизации…

И я подумал, что не только в сказочно развитом параллельном мире, засылающем к нам свои «летающие тарелки», возможны волновые станции. Я представил себе, что на воздвигаемых на шельфах платформах для добычи нефти вместо бурового оборудования могли бы стоять агрегаты волновых станций, а использование разницы температур на поверхности земли и за облаками вполне реально даже при современном развитии техники.

Даровая энергия сама просится нам в руки. И вполне можно вообразить, что на наших дорогах и улицах будут мчаться не мириады автомашин, выбрасывающих в воздух продукты сгорания, а электромобили, уже существующие сейчас. Если мощные электросети будут получать электрический ток от волновых станций или установок искусственного ветра, то транспортные средства могут заряжаться энергией не на заправочных станциях, а у любого столба электропередачи, где есть розетка, куда можно включить штепсель. И не стоит пугаться километровой высоты воображаемых энерготруб, ибо технически это, как мне кажется, разрешимо уже сегодня. Словом, мы сами можем создать у себя «параллельный мир» с его удивительными достижениями. И преодолеть при этом придется не столько технические, сколько совсем иные трудности. Хотим мы этого или не хотим, но, видимо, придется отказываться от принципов сиюминутной выгоды и понять наконец, что недопустимо затоплять «рукотворными морями» жизненные пространства, кормившие наших дедов, чтобы торчали потом из загнивающей воды верхушки деревьев или колокольни разрушенных церквей. Лучше использовать оборудование гидроэнергетики на волновых станциях, хотя бы на побережьях, где они заменят нефтяные вышки, производя неисчислимо большое количество энергии, нежели отдает добытая и с «выгодой» проданная нефть. Солнечная энергия, источник всей жизни на земле, должна стать единственной жизненной силой для наших обездоленных потомков. Но хотелось бы дать им в руки технические решения, которые могут быть найдены уже сегодня. Ведь не можем же мы жить по принципу известного французского короля, провозглашавшего: «После нас хоть потоп!» Этого потопа люди не допустят. И уже переходят от мечтаний и гипотез к проектам, чтобы завтра осуществить их, изменив всю экономику человечества, предотвратив грозящие ему беды.

И мне показалось, что в увлекательном рассказе Оли о приключениях и переживаниях героев в иных мирах кроется нечто более существенное, над чем можно было бы задуматься всерьез.

Часть третья. Хуже смерти

Кто возвратит мне счастья миг?

Увы, его мне не досталось!..

Весна Закатова

Глава 1. Робик

Мир станет общим. Каждый — побратим.

Мне ничего, а все, что есть, — другим

Сирано де Бержерак — Кампанелле

Пейзаж в этот ясный солнечный день был для Оли животворной праной, и девушка не шла, а танцевала, взлетая при каждом шаге, словно теряя массу.

Идя вдоль ручья, она восторженно смотрела по сторонам и на Альсино. Они живы, они вместе! И в этом счастье! И все так чудесно вокруг!

Лес или парк приблизился к ручью, и меж деревьев появился очаровательный маленький дворец с изящными колоннами на фасаде.

«Как старинная помещичья усадьба! И тенистая аллея спускается к пруду с настоящими кувшинками. А ручей в него и впадает, и вытекает. Какие чудесные арочные мостики переброшены через него!»

Совсем неожиданным прозвучало объяснение Альсино: это и есть цех завода, выпустившего очередную партию встреченных ими роботов.

Один из этих человекоподобных биороботов и направлялся к ним сейчас, обеспокоив Олю своим сходством с тупыми стражами энергостанции.

Альсино угадал ее мысли:

— Это совершенно безопасные нейронные биомашины. Они сошли с конвейера и направлены для воспитания и окончательного программирования в одну из наших семей.

Робот шел вдоль ручья, не решаясь перейти его вброд, делая знаки рукой, чтобы его подождали. Поэтому Альсино предложил Оле присесть.

Они опустились на траву около пруда, и Оля выжидательно посмотрела на Альсино.

— Семья — основа нашего общества.

— А детей воспитывают родители? И они умеют это делать?

— Ничто не заменит их любви, но кто сравнится с нейроведами, которые в своем искусстве не уступают нейрохирургам, делающим операции на мозге?

— Эти нейроведы оперируют детский мозг?

— Они формируют его с помощью арсенала средств, начиная с обучения и кончая внушением. И человек, наряду с основами морали, обретает способность телепатического общения, чтения мыслей собеседника.

— Немножко даже страшно. У вас как бы двери и окна настежь, все открыты друг другу. Значит, даже и задуматься ни о чем своем нельзя?

— Нет, почему же? Мысли открываются лишь при взаимном общении. По желанию. Но переданная собеседнику мысль не отличается от глубинной. Словом, невозможна ложь, лежавшая в основе многих былых пороков.

— В нашем мире так много построено на лжи! Я ее ненавижу! Но вот как с «ложью во спасение», когда она служит добру?

— Не может ложь служить добру. Это самообман, который непременно скажется со временем.

— В школах учителя с учениками тоже обмениваются мыслями?

— В Школе Познания педагоги внушают ребенку основы знания, а учимся мы всю жизнь. Лучшие умы общаются с нами через окна видеосвязи. Но главное, что прививается детям родителями и школой с самого раннего возраста, — это любовь к труду. Он становится необходимым, как дыхание.

— И все у вас такие умные?

— Дело в том, что мы стремимся постигать не только науку и технику, но и сущность человека с его глубинным миром неограниченных возможностей. Ведь у вас редко у кого задействовано более четырех процентов нейронов мозга. У нас удается пробудить к деятельности более девяноста.

— До чего же у вас все правильно и удивительно! Мне уже хочется, чтобы ты воспитал и меня. А я потом тоже буду воспитывать, но без скальпеля и излучения. Правда- правда! И, может быть, даже скоро, — сказала Оля, глядя на приближающегося робота. — Может быть, он хочет, чтобы мы взяли его на воспитание? — засмеялась она, видя, как тот, найдя мостик, подходит к ним.

— Кажется, ты угадала или приобрела способность читать машинные мысли, — улыбнулся Альсино, обменявшись с биороботом несколькими словами на языке, принятом для общения с биомашинами. — Представь себе, именно этого он и просит у нас. У него нет определенного адреса, и его первая задача — найти семью, где его возьмут на воспитание.

Оля рассмеялась.

Робот насторожился, не понимая этих странных звуков.

— Скажи ему, что у нас пока нет семьи, но скоро будет, и мы улетим в другой мир, где он найдет мало хороших примеров для заимствования.

— Он понял. Но, узнав от меня, что мы идем к моей матери, просит разрешить сопровождать нас.

— Какой смешной! И похож на мальчишку. Правда-правда! Я назову его Робиком. Хорошо? Но как мы будем с ним разговаривать?

— Я введу в его программу словарь русского языка и законы построения речи. Его не надо будет учить годами. Введенный блок позволит ему сразу в полной мере выполнятьновую программу. И ты получишь, кроме меня, еще одного собеседника.

— Надеюсь, ты не станешь ревновать? — лукаво спросила Оля.

У нее было так хорошо на душе, что хотелось озорничать, шутить, смеяться безо всякой на то причины.

Альсино достал мнемонический кристалл, которым он по мере надобности пользовался в Олином мире, удивляя всех богатством своей русской речи.

Скоро Оля убедилась, на какие чудеса была способна эта повстречавшаяся им на пути биомашина. Биоробот сразу заговорил с нею на ее родном языке, правда, поначалу смешно произнося слова и забавно строя фразы.

Он стал для нее настоящим мальчишкой Робиком.

Первым делом он сказал:

— Как хорошо натыкаться на одну девочку и одного мужчину.

— Будешь звать меня Оля. Понял?

— Понял. Оля. Ой-ля-ля.

— Как ты догадался? Меня так звали в школе. Я тебе об этом не говорила.

— Это обычное для роботов трансформирование употребляемых ими слов.

— А что такое мама, куда мы теперь вместе гуляем? — спросил Робик.

— Мама — это такая прекрасная женщина, которая дала жизнь Альсино, вот ему. Понял?

— Понял. Это такой прекрасный цех с конвейером. Правда-правда.

Оля рассмеялась:

— Не цех, глупышка, а человек. Такой же, как я. У меня тоже будут маленькие Альсинчики.

— Понял. Конвейер, выпускающий Альсинчиков, будет прекрасным.

— Ну вот! — со смехом обратилась Оля к Альсино. — Теперь у тебя будут два несмышленыша, воспринимающие твой мир.

— Не совсем одинаково, — заметил Альсино. — Ты будешь сравнивать его со своим. Робик примет все, словно чистая бумага, где пока записаны лишь стремление к добру и невозможность делать что-либо во вред людям.

— А тупые роботы энергостанции?

— Они не признали во мне Человека.

— Однако Робик признал и меня, и тебя.

— Он не запрограммирован на охрану, и в него заложены иные признаки опознания Человека. Что касается остального, его надо воспитывать.

— Хорошо. Я берусь за это интересное дело. Ну, Робик, что бы ты хотел узнать?

— Как живут люди, которые создали нас, биороботов?

— Люди живут в маленьких домиках, рассеянных по живописным уголкам природы.

— А почему?

— Чтобы избежать тесноты. А цеха заводов, где люди работают, приблизили к месту их жительства, чтобы летать на работу было близко. Понял?

— А составные части изготовляемых машин тоже летают между цехами?

— Ишь ты, какой въедливый! Они доставляются по трубам электромагнитной связи.

— Ты можешь стать не только воспитательницей, но и экскурсоводом по нашему миру, — улыбнулся Альсино.

— У них тут все перемещается в трубах, как в сосудах живого организма, в трубах больших и маленьких. В одних перебрасываются детали и материалы, в других мчатся электромагнитные вагоны с пассажирами. В одном из них мы сейчас и совершим путешествие в безвоздушном пространстве.

— Почему без воздуха? — поинтересовался Робик. — Он нужен для биопроцессов и у людей, и у машин.

— Ах ты мой «Почемучка»! Его просто нет в трубе, чтобы не мешал движению вагонов.

— Почему не мешал? — приставал Робик.

Ответил Альсино:

— Чтобы не тратить зря энергию.

— Почему? Нас, роботов, заряжали энергией на конвейере. И я полон сил, готов действовать. Правда-правда.

Оля удовлетворенно улыбнулась. Робик неожиданно попросил:

— Можно еще раз смеяться?

Оля не столько выполнила странную просьбу машины, сколько, услышав ее, непроизвольно тут же расхохоталась.

Робик был доволен, если это можно сказать о машине.

Альсино с радостным чувством смотрел на свою Олю, получившую забавную игрушку, с которой можно поболтать.

— А на каком конвейере предусмотрена ваша зарядка энергией? — поинтересовался любопытный биоробот.

— Ах, Робик, Робик! — ответила Оля. — Видишь на небе огненный шар? Это Солнце, оно светит и греет. Альсино умеет получать энергию прямо от него. А вот мне приходится утолять голод пищей, содержащей энергию, тоже полученную от Солнца.

— Без проводов? — уточнил Робик.

— Ну, не такие провода, какими подключают тебя к электросети. Организм людей так устроен, что может получать энергию от поглощенной пищи. Понял?

Оля входила в роль «мамы» из недавних детских игр. Новая кукла превосходила всякое воображение! Могла говорить и даже понимать. И потому сразу стала любимой…

Вскоре Оля заметила в глубине парка изящную беседку, по направлению к которой шли вереницы людей, некоторые в сопровождении маленьких роботов, похожих на Робика.

— Ну вот и наше «метро», как называется у вас подземка, — сказал Альсино. — Ты не устала, Оленька, от ходьбы и воспитательской деятельности?

— Ну что ты! Мне так интересно! И я еще никого в жизни не воспитывала. Вот была бы мной довольна бабушка, что я становлюсь на нее похожей. Она всех воспитывает. А Робик очень смышленый. Хорошо бы его оставить с нами! И взять с собой, когда будем возвращаться!..

— Я не убежден в этом. Лучше, если Робик просто проводит нас. Потом найдет себе пристанище в какой-нибудь местной семье. Я думаю, мама сможет помочь ему, как Координатор Округа.

— Ты говорил, что она — Верховный Судья, и я ее чуть-чуть даже побаиваюсь.

— Она и то и другое, и еще Человек с самой большой буквы, как у вас говорят.

— Робик, тебе не скучно слушать нас? — спросила Оля.

— Что такое скучно? Не имею такой информации.

— Это тягостное и унылое чувство бездействия.

— Следовательно, машине всегда скучно. Я готов делать все, что не во вред людям, но не имею заданий.

— Ах, Робик, это совсем другое! Ты вовсе не скучный, с тобой даже весело. Скучно, когда не только не знаешь, чем заняться, но и не хочешь этого. Словом, сам не знаешь, чего хочешь.

— А что значит «хочешь»?

— Ощущать, что это тебе необходимо.

— Почему мне, а не другим?

— Вот это, Робик, верно! Прежде всего, другим. Это главная необходимость.

— Необходимость всегда быть готовым к принятию сигнала, — сделал глубокомысленный вывод робот.

— Как ты здорово начал говорить по-русски, словно годы учился. Спасибо тебе за это.

— Что значит «спасибо»?

— Это слово сложилось из двух слов: «спаси», «Бог». В знак благодарности, чтобы Бог тебя спас.

— Почему спас? И что такое «Бог»?

— Спасать потому, что люди у нас делали порой не так, как надо, боялись наказания и хотели бы спастись. А «Бог» — это, Робик, не для машин. Это вечное, мудрое, доброе и гневное Существо. Он создал все, что есть на свете, и распоряжается всем этим сущим. И мог бы спасти.

— Изготовитель или Координатор? — уточнял дотошный Робик. — Программист?

— Координатор — это не тот, кто повелевает или задает программу действий. Он только согласует действия других, от которых сам не отличается.

— Координатор не машина?

— Совсем нет. Вот мы с тобой скоро увидим такого Координатора, когда доберемся до домика матери Альсино Моэлы.

Из павильона станции вниз спускались не по привычному для Оли эскалатору, а встали на самоходную ленту, которая понесла их по наклонному, полого спускающемуся тоннелю, доставив на просторную платформу, по которой пролегали две огромных трубы, уходящие сквозь стены. За этими трубами виднелись по обе стороны две более узких платформы. Люди садились в поезд любого направления с центральной платформы, а с крайних наклонные тоннели с самоходными лентами выносили прибывших пассажиров наверх.

Послышался гул подошедшего в трубе поезда. Дверцы его вагонов пришлись как раз против дверей лежащей на платформе трубы. Они открывались одновременно с обеих сторон вагона. С одной стороны люди потоком входили в вагон, а в другую выходили. Ни на платформе, ни в поезде не было никакой толкотни.

Все было плотно подогнано, и воздух с платформ не проникал в трубы, по которым двигались поезда. Там постоянно поддерживалось разряжение.

Альсино с Олей и Робиком вошли в вагон цилиндрической формы и сели в кресла, заботливо принявшие их в свои мягкие объятия.

— Это чтобы мы не взлетели при обнулении масс, — пояснил Альсино.

Робик тотчас попросил разъяснить это понятие, с поразительной быстротой усвоив его смысл.

— Вагон электромагнитными силами разгоняется до огромной скорости, — пояснил Альсино, — и, утратив тяжесть при обнулении масс, не испытывает трения о стенки тоннеля.

— Как далеко мы едем? — спросила Оля.

— В родную мне горную страну, где живут люди, похожие на нас с археологом, безбородые. Расстояние здесь не играет почти никакой роли.

— При слове «почти» не могу не вспомнить о дяде Джо. Как-то они там?

— Уверен, что археолог принял все меры, вызвал помощь, и они наслаждаются сейчас беседой с мудрейшими людьми нашего мира, с которыми мне еще предстоит встретиться для отчета о своей Миссии в вашем мире.

— Я думаю, они легко поймут и одобрят тебя.

— Мне хочется в это верить. Телепатически связаться ни с кем из них никак не могу. И стыжусь своей неполноценности.

— Ну что ты, милый! — утешала его Оля. — Мне ты делаешься еще дороже, став не сверхчеловеком, каким был у нас, а таким же, как и все, оставшиеся в нашем мире.

Робик не слишком понимал, о чем идет речь, но не досаждал вопросами своим «воспитателям», расшифровав слово «почемучка» как несмышленыш, досаждающий любопытством.

Альсино горько улыбнулся:

— Пожалуй, сейчас я нечто среднее между Робиком и остальными пассажирами этого вагона, которые, выйдя отсюда, поднимутся в воздух, как я бывало. — И он вздохнул.

— Ну, не надо! — нежно сказала Оля. — Мы будем с тобой летать… на крыльях счастья. Правда-правда! — И робко улыбнулась своей несколько вычурной, но искренней фразе.

Альсино остался печальным:

— Я не только о своих потерянных возможностях вздыхаю. Мы войдем сейчас в долину, где все напоминает мне о куда более значимой потере.

— Вот как! — сказала Оля и замолчала, поняв, что затронула что-то очень болезненное для Альсино.

— Отец завершал строительство этого наклонного тоннеля, который приведет нас к цели, — сказал Альсино, когда они поднимались на самоходной ленте наверх.

Легкий ажурный павильон, вероятно, был построен в стиле странной местной архитектуры.

— Воздух! Какой воздух! — воскликнула Оля. — Не надышишься!

Оля любовалась открывшимся перед ними пейзажем. На, казалось бы, затвердевшей синеве неба четко вырисовывался островерхий пик, как бы шатром венчающий исполинский храм великанов с бастионами крутых горных склонов.

Издали можно было рассмотреть причудливо вьющуюся извилистую дорожку, то исчезающую, то появляющуюся среди зелени леса.

— Это очень старинная дорога. Ею пользовались люди, когда еще не умели летать. И она покрылась во многих местах трещинами. Нам придется преодолевать их.

— Но это же красиво! Так красиво! Правда-правда! Робик, Робик! Ты понимаешь это слово — красиво?

— Красиво — это гармонично, целесообразно, — невозмутимо ответил биоробот.

— И ты больше ничего не чувствуешь? Меня даже в дрожь бросает. А у тебя все как обычно? Ты не воспринимаешь прекрасное?

— Я не знаю, что воспринимаю. Но ощущаю повышенное напряжение нейронной структуры.

— Вот видишь, Альсино! Даже робота проняло! Он уже способен чувствовать то, что так восхищает меня!

— Он не способен на это.

— Но он говорит о каком-то своем перенапряжении.

— Я не достаточно знаком с устройством роботов.

— Мы пойдем здесь?

— Да. Прямо к домику моей матери Моэлы.

— Как жаль, что ты не можешь предупредить ее, что мы идем к ней.

— Может быть, мы встретим ее. Мама сразу догадается, что ты голодна. Она часто выходит к памятнику, стоящему у дорожки.

— Памятнику? Кому?

— Моему отцу.

— Ты никогда не рассказывал о нем. Когда вы потеряли его? Почему памятник ему стоит здесь?

Втроем они не спеша поднимались в гору по былой тропинке, теперь заросшей мягкой травой с мелькающими в ней маленькими цветочками, которые Оля, нагибаясь, срывала, собирая букетик.

Робот стал повторять ее движения и тоже делал букет.

— Я никогда не видел отца, — печально сказал Альсино. — Он погиб незадолго до моего рождения.

— Как это произошло? Отчего?

— Здесь часто случаются землетрясения. Когда мама уже ждала ребенка, ей было трудно летать, и они с отцом поднимались пешком вот по этой самой дорожке.

— Здесь часты землетрясения? Почему же вы строите здесь дома?

— Современные дома устойчивы при любых колебаниях почвы, покоясь на подвижных опорах. Отец с матерью шли этим самым путем. Раздался подземный гул, земля зарычала. Это был, наверное, ужас! Скалы катились по склону, увлекая за собой каменные потоки. Внезапно на дорожке разверзлась земля. Мама вместе со мной, еще не родившимся, неминуемо должна была упасть в эту трещину. Но отец успел спасти свою жену. А сам… Трещина поглотила его. Он не успел вызвать в себе обнуление масс и взлететь. Мама до сих пор содрогается, рассказывая об этом.

Биоробот внимательно прислушивался к словам Альсино, словно впитывал их.

— Вот она, старинная трещина, — показал Альсино. Дорогу починили, а по обе стороны ее былая пропасть

превратилась в глубокий овраг, заросший травой и кустарником.

Под высоким деревом, похожим на кипарис, стоял скромный гранитный памятник.

Оля положила к его подножию собранный в пути букетик нежных цветов.

— Они как незабудки! Правда-правда. И они будут всегда говорить: «Не забудьте, не забудьте!»

Робик повторил действия Оли и тоже положил свой букетик к подножию придорожного памятника. Оля с удивлением посмотрела на него.

— И ты всегда будешь повторять мои действия?

— В моей программе заложено делать так.

— Ты замечал, что я делала?

— Я так воспринял.

— Ты — чудо, Робик! Я уже привязалась к тебе. Когда мы встретимся с Моэлой, я попрошу оставить тебя с нами.

— Моя программа весьма обогатилась от общения с вашей семьей, — рассудительно заключил биоробот.

— Глупый, у нас еще нет семьи, но ребенка на воспитание мы уже взяли. Не так ли, Альсино?

— Мой долг вернуться в ваш мир и продолжить выполнение возложенной на меня миссии.

— Я буду помогать тебе. Правда-правда!

— А Робик? В вашем мире он может вызвать повышенный интерес. Кое-кому покажется заманчиво иметь вот такую армию, состоящих из таких вот не рассуждающих и покорных исполнителей. О них мечтал небезызвестный тебе профессор Сафронов.

— Смотри, как огорчается Робик. Кто это решил, что биороботы не могут чувствовать?..

— Я ощущаю перенапряжение электронных структур, — признался Робик.

Некоторое время шли по дорожке молча. Оля прислушалась к чему-то и вполголоса произнесла:

— Мне уже чудится после твоего рассказа подземный гул…

— Тебе это не кажется. Я его тоже слышу.

— И структуры Робика перенапряглись. Не от того ли?

— Возможно, этот гул свидетельствует о предстоящем землетрясении. Камнепады здесь очень часты, это ведь самые молодые горы планеты. И они продолжают расти. Но дорожка дальше проходит под скальными карнизами. Они защитят нас. Скоро мы уже будем дома… Летать, конечно, здесь безопаснее, но увы…

Земля содрогнулась под ногами идущих, и Оля чуть не потеряла равновесие.

— Прямо как на нашем плотике, — потерянно сказала она.

— Это тоже своего рода предупреждение о возможном землетрясении дня через два.

— Может быть, из-за этих предупреждений мне так не по себе? — пожаловалась Оля. — Я словно наяву вижу твоих родителей. Даже в дрожь бросает.

— Тебя действительно знобит, — встревожился Аль- сино.

— Ничего, милый. Пройдет. А вот Робик… Посмотри, как он опечален. Он вовсе не так бездушен, как полагается быть машинам. И совсем не зря положил свой букетик у памятника. Правда-правда!

— Но он всего лишь машина. Не надо путать ее с человеком, хотя она и может быть ему хорошим помощником.

— А я уверена, что Робик запомнил, глубоко запомнил все, что ты рассказал о гибели своего отца, о любви и долге!.. Разве не в этом состоит подлинное воспитание?

— Может быть, ты и права, — согласился Альсино. — Однако, надо думать, что на самопожертвование способен только человек.

— А мне хочется, Альсино, воспитать Робика, как Человека!

— Оленька, милая, ты сама не своя. Я никогда не думал, что на тебя после стольких испытаний подействует мой рассказ.

— Я тоже не знаю, что со мной творится. Говорят, собаки чуют землетрясение дня за три и воют без причины. Вот и мне выть хочется… А может быть, залаять? — постаралась пошутить она.

Робик словно понял состояние своих воспитателей и не донимал их вопросами.

— Как ужасно встречает нас твой неомир, — жаловалась Оля, смахивая предательскую слезинку. — Прости меня, но у меня с ума нейдут тупые роботы энергостанции, вылет в трубу, раскопки атомных руин древнего города и заросшая трещина, поглотившая твоего отца…

— Не мучь себя, Оленька! Давай спускаться к домику Моэлы, видишь среди деревьев его крышу? Родной мой дом.

— Значит, и мой, — сказала Оля, вытирая глаза.

Глава 2. Мать

Нет в мире впадин глубже Тускарроры,

И материнской крепче нет опоры.

Весна Закатова

Оля не помнила столь угнетенного состояния, какое охватило ее.

Они подходили к небольшому, утопающему в цветущих деревьях и зелени домику с односкатной крышей. Ничем не отгороженный окружающий его сад был доступен со всех сторон.

Альсино с Олей свернули с дорожки и пошли по тенистой аллее к открытой веранде дома.

«Как наша дачка! — подумала Оля. — Только нет второго этажа с открытым окном и бабушки, пускающей дым сигареты в ожидании внучек… Но что за странный запах, помимо аромата цветов? Никак не припомнить, что это такое?..»

Дверь в домик была гостеприимно открыта настежь. Альсино вошел в нее, но скоро вернулся:

— Мамы нет, а он спит.

— Кто он?

— Твой Мохнатик, — улыбнулся Альсино.

— Он здесь! — обрадовалась Оля. — Значит, я собачка, потому что учуяла его запах! Правда-правда! Но как он попал сюда?

— Еще в прамире, когда мы уходили от дикарей, я внушил ему, раненному, чтобы он перешел в наш мир и добрался до мамы. А она ведь у меня хороший врач и позаботилась о нем.

— Ну, вот как хорошо, а я, сама не знаю отчего, тревожусь.

— Мама займется и тобой. Все пережитое, нервные потрясения не проходят даром.

— А Робик? Он неотступно следует за нами, и ему, как и мне, не по себе, хотя он нигде не путешествовал и только что сошел с конвейера.

— Пожалуйста, не ровняй себя с биомашиной.

— А с собачкой можно? — лукаво улыбнулась Оля.

— Такое твое настроение мне больше нравится.

— Я очень, очень счастлива, что мы наконец здесь! Но я все равно, Альсино, чего-то боюсь.

— Ты увидишь, какая у меня мама чудесная, уверяю тебя.

— Скажи «правда-правда»!

— Правда-правда! — улыбаясь, повторил Альсино.

Оля стала рассматривать сад.

— Какие прелестные цветы! У твоей мамы есть садовник? Или биоробот запрограммирован на уход за клумбами?

— Нет, мама сама цветовод. Это доставляет ей удовольствие.

— Верховный Судья, Координатор Округа, врач и еще цветовод?

— Это обычно для каждого из нас. Мы так воспитываемся.

Она восторженно вдохнула запах цветов:

— Интересно, кто явится раньше: выспавшийся Мохнатик или твоя мама?

— Думаю, что мама. Я уже ощущаю ее приближение. Она очень удивлена и обрадована.

— Ты слышишь ее?

— Да, она сравнительно близко. Да вот она! Посмотри! В небе!

Оля глянула вверх и воскликнула:

— Как красиво развевается на ней плащ! Она прямо как ангел, спускающийся с небес! Или, скорее, фея, потому что без крыльев.

Фигура летящей женщины в развевающемся плаще казалась почти сказочной, если бы она тотчас не оказалась на земле и совсем по-обычному не пошла по ней легкой, гордой походкой, направляясь к Оле с Альсино. Волосы ее, с чуть заметной сединой, волнами спускались на покатые плечи.

— «Какая радость! — еще издали восприняла Оля ее беззвучное обращение. — Это твоя невеста, Альсино? Двойная радость мне! Но почему ты ничего не сообщил о своем возвращении? Или ты не здоров и дальняя связь затруднительна для тебя?»

— Я попал в тяжелую обстановку и упал с большой высоты вместе с напавшим на меня ящером. Это случилось в прамире.

— «Как ты там оказался?»

— Это была непредвиденная посадка.

— «Значит, по той же причине никто из членов Высшего Координационного Совета ничего не знал о тебе?»

— Да, из-за моей теперешней неполноценности. Но я рассчитываю на твою врачебную помощь, мама.

— «Раз мы вместе, сынок, да еще с твоей невестой, у тебя будут все возможности восстановить здоровье».

— Я не сомневался, потому и спешил к тебе.

— «Не только, не только поэтому! — улыбнулась Моэла. — Я догадываюсь и в первую очередь о том, что милая наша гостья голодна! — Оля угадала в матери Альсино заботливую хозяйку, какой всегда была и ее мама. — А ну, признайся-ка, давно не ела?» — прозвучал в сознании Оли вопрос Моэлы.

Она воспринимала как обыденный немой разговор, словно участвовала в нем.

— Наш дядя Джо говорил, глядя на заоблачную энерготрубу, что готов съесть сосиску в километр длиной.

— «Ваш дядя Джо был большой шутник».

— Он все время очень хотел есть, но тупые роботы энергостанции не понимали этого.

— «Ты не зря о нем вспомнила. У меня, конечно, такой сосиски нет, но угостить чем найдется. Все необходимое я получаю по трубопроводу. Солнечная энергия — это хорошо, а я всегда любила готовить! И уж для будущей невестки постараюсь!» — с этими словами Моэла заторопилась в дом.

— Ну вот… сколько хлопот я ей доставляю! — вздохнула Оля. — Но как просто с твоей мамой, будто мы давно-давно знаем друг друга. Правда-правда!

— Я же говорил тебе…

— У нее очень добрые глаза, и до сих пор она такая красивая! Твой отец, конечно, гордился ею, а она, после потери его, так и не устроила своей жизни? И у тебя нет ни братьев, ни сестер?

— У нас это не принято.

— Она до сих пор любит его?

— Я думаю, что нередко во мне она пытается отыскать его черты.

— Значит, он был у вас замечательный! Правда-правда! Оля с Альсино прошлись по саду, любуясь умело составленными композициями цветов на клумбах.

— Она не просто цветовод, твоя мама, она — художница! — воскликнула Оля.

— Я ее ученик. Правда, неудачный. Не сделать мне твоей скульптуры.

— Ну вот еще! — запротестовала Оля. — Что я? Видный деятель какой?

— Завидная натурщица, скажем так. Или просто любимый человек!

— Что это? — остановилась Оля в углу сада, не веря глазам своим.

Перед нею из одного камня росли пять молоденьких саженцев деревьев, напоминая предостерегающе поднятую ладонь.

— Это же совсем как наши березки на той полянке. Помнишь?

— Да, любопытное сходство, — отозвался Альсино. — Еще не понятая закономерность параллельных миров.

Они повернули назад к веранде домика.

Навстречу вышла Моэла и, обняв обоих за плечи, повела в дом.

Оля с любопытством осматривала комнаты, обставленные со вкусом и простотой. Мебель казалась знакомой и совсем не вычурной — необходимая, изящная и удобная, но обнаруживающая свои неожиданные возможности. Так, любое кресло принимало форму опустившегося в него тела, а стулья сами бесшумно пододвигались на удобное расстояние.

Моэла радушно рассаживала гостей за столом.

— «Надеюсь, ты, Альсино, покушаешь вместе со своей подругой? Или уже достаточно зарядился солнечной энергией?»

— Солнце, конечно, дало мне силы, но я составлю Оле компанию, как говорят в ее мире. Тем более, что ты всегда удивляла особым умением приготовить доставленные тебе по трубопроводу блюда. А вкусненькое, ты знаешь, как я люблю с малых лет.

— Действительно, сказочно вкусно! — восхитилась Оля, не заставив лишний раз упрашивать себя, принявшись за еду. — Неужели это искусственная пища? Никогда бы не подумала!

— У нас другой не бывает, если не считать овощей и фруктов, — пояснил Альсино, тоже отдавая дань искусству матери.

— Как был бы доволен дядя Джо, если бы его так угостили! — вздохнула Оля. — Жаль, что он не с нами.

А вы, мама Моэла, не хотите разбудить Мохнатика? — вдруг спохватилась Оля. — Он бы тоже поел с нами. Если бы вы знали, как он угощал меня в своей пещере! — засмеялась Оля.

Моэла поняла, о каком Мохнатике проявляет заботу Оля:

— «Он был ранен отравленной стрелой и тяжело болел. Требовалось переливание крови, а нужного для найнов состава не нашлось. Приходилось положиться на первобытный организм и лечить беднягу искусственным сном. Но теперь ему еще рано просыпаться».

Моэла не садилась за стол, все время отлучаясь, как она шутливо поясняла Оле, по ее понятиям, «на кухню». Вернувшись, с улыбкой смотрела на изголодавшихся путешественников, уплетавших ее угощение за обе щеки.

— «Ну, а теперь отмываться с дороги! — объявила она. — Альсино, проведи Олю в бассейную. А я тем временем приготовлю вам одежду. Я уже заказала прислать нужных размеров. Все поспеет вовремя. Главное — смыть с себя дорожную пыль!..»

Перед тем, как окунуться в бассейн с водой золотистого цвета, Оля насладилась сказочными, как она их восприняла, удобствами неомира. Температура в струях воды устанавливалась именно такой, какая необходима, чтобы быть приятной. Невидимые приборы улавливали Олины ощущения, предвосхищали желания.

Ароматные моющие средства ласково окатывали ее, и она лишь подставляла под них свои белокурые, сразу становившиеся мягкими волосы, гибкие гребенки осторожно расчесывали их, а мягкие губки нежно растирали тело. Освеженная, набравшаяся бодрости, она окунулась в бассейн, чтобы проплыть под водой, вспоминая недавнее путешествие вместе с Альсино к понтону.

Он и сам появился и снова плыл, как и в океане, рядом с нею.

Потом они вместе вышли из воды, и теплый поток воздуха обсушил их.

Они разошлись по разным кабинам и, выйдя оттуда, встретились, не узнавая друг друга. В голубом — она и в розовом — он, оба в полупрозрачных плащах, под которыми угадывалась обтянутая удобной одеждой фигура.

— Неужели я тоже так преобразилась?! — воскликнула Оля, глядя на Альсино. — Ты похож на принца или… скорее на Ромео. Помнишь? И пусть ты не танцуешь, застывая на миг в воздухе, но все равно… А я ведь тебя не в парашютном, как говорила бабушка, комбинезоне только раз в театре и видела. В Юрином костюме и в парике с локонами до плеч…

И Оля опять радостно засмеялась.

Взявшись за руки, они вышли в сад, где встретились с терпеливо ждущим их Робиком.

— Робик! — воскликнула Оля. — Ну как? Скучаешь без нас?

— Занят анализом перенапряжения моих нейронных структур.

— И к каким же выводам пришел?

— Требуется дополнительное программирование из области горообразования.

— Альсино! Что бы это значило?

— Он имеет в виду, что горы здесь, в нашем мире, еще «молоды» и продолжают расти.

— И он это чувствует?

— Очевидно, есть какая-то связь.

— Мне так радостно, что я сама готова расти хоть вместе с горами, хоть плясать! Правда-правда! И ты мне очень нравишься в таком наряде!

— А что же мне о тебе тогда сказать? Или вспомнить вашу песню «Но слов я не нашел»?..

— Лучше вспомни полет на крыльях счастья к лыжному трамплину! А слова обязательно подыщи сам!

— Счастье с крыльями или без крыльев теперь всегда будет с нами, я уверен…

— Счастье — в совмещении и гармонии двух нейронных систем, — внезапно вставил биоробот.

— Робик, Робик! Ай-ай-ай! Подслушивать неприлично!

— Тем более когда у машины не хватает информации о том, что только человеческие нейронные структуры выражают его состояние, — назидательно отчитал Робика Альсино.

— Принято в программу, — послушно заверил Робик. — У биомашины нейронные структуры только отражают внешнее воздействие.

— О каких внешних воздействиях он опять толкует? — забеспокоилась Оля.

Альсино пожал плечами.

— Может быть, атмосферы перед грозой? Хотя небо чисто. Кстати, о полетах. Должно быть, к нам летят.

Оля заметила в небе так знакомое ей НЛО. «Летающая тарелка» стала снижаться около сада Моэлы и, выпустив три опоры, приземлилась. Откинувшаяся наружу дверца превратилась в лесенку, и по ней с забавной неуклюжестью стал спускаться биоробот-пилот, такой же маленький, как и Робик.

И тут же зашагал по направлению к домику Моэлы.

Моэла, выйдя на веранду, удивилась:

— «Что такое? Меня никто не предупредил. У нас, Оленька, не принято посылать гонцов или нарочных».

Биоробот подошел, косясь на Робика, и передал Моэ-ле какой-то предмет.

— «Странно! — беззвучно, но понятно для Оли еще больше поразилась Моэла. — Прислали радиоперехват звукового сообщения, распространенного в иномире. Очевидно, в расчете, что ты, Альсино, сможешь выразить мысли этой звукозаписи».

— Тогда пойдемте в дом к аппаратуре. Пусть и Оля услышит голос из своего мира. Вероятно, это в какой-то мере касается всех нас, — предположил Альсино.

Звуковой аппарат, которым пользовались, главным образом, для слушания музыки, стоял в той же комнате, где гости Моэлы недавно наслаждались вкусной едой.

Все это разительно изменило настроение Оли, только что такой радостной и веселой.

Превозмогая бьющий ее озноб, вслушивалась она в голос «оттуда», говоривший на ее родном языке:

«Экстренное сообщение Международного информационного агентства:

Шпионы с инопланетного корабля

Наконец-то приоткрыта тайна неопознанных летающих объектов (НЛО), в последнее время так часто появляющихся в нашем небе! Один из них оказался в зоне военных действий и был сбит. Среди его обломков обнаружено шесть трупов инопланетян, одетых в одинаковые серебристые комбинезоны. Доставленные в научный центр, они были препарированы и исследованы.

Два карликовых, рост которых не превышает ста двадцати сантиметров, были лишены детородных органов, видимо принадлежа к эволюционной ветви, характерной для насекомых. Четыре других трупа по внешнему виду и строению организма напоминали людей. Один из них атлетического сложения, имел цвет волос, сравнимый с сединой. Другой — тучный, сто семьдесят два сантиметра роста, третий худой и рослый, сто девяносто шесть сантиметров, с аскетичным лицом. Последний — маленького, но не карликового роста (сто пятьдесят один сантиметр) обладал чертами лица, типичными для азиатских народов Земли. На основании проведенных исследований ученые могут утверждать, что экипаж прибывшего к нам инопланетного корабля (НЛО) отражает многорасовый состав обитателей неведомой планеты, имеющей какие-то виды на нашу Землю. Миф о неприступности «летающих тарелок» развеян, и человечество может быть уверено, что в состоянии дать отпор космической агрессии. Обломки инопланетного аппарата тщательно изучаются, чтобы выработать тактику земной обороны, открыв секрет необычайной маневренности пресловутых НЛО, в чем весьма заинтересованы военные круги разных стран.

Первое сражение с вторгшимся к нам разведывательным аппаратом показало, что современная техника в состоянии бороться с инопланетным вторжением. Перед военной промышленностью мира встают новые задачи!»

— Какой ужас! Что там произошло?! — воскликнула Оля и зарыдала. — Ведь это же они, они! Дядя Джо, лорд, Иецуке, Юра!.. Но как они попали на вашей «летающей тарелке» с двумя вашими роботами-пилотами домой? А мы? Лучше бы оказаться вместе с ними!..

— Успокойся, Оленька, — утешал ее Альсино. — И приготовься еще к одному удару.

— Что? Землетрясение?

— Если не хуже. Наши друзья по своей воле отправились обратно после беседы с руководителями неомира, чтобы не приобрести здесь опасных знаний. Их убили свои же, лишенные разума вояки. А я нарушил клятву о неразглашении опасных знаний, строя у вас «летающую тарелку». И за это отдан под суд. Маме только что сообщил об этом во время телепатического сеанса сам Председатель Высшего Координационного Совета. Таково их решение.

— Нет, нет и нет! Их выслали, выслали, отправили на смерть! И они погибли! Такие чудесные люди! А тебя, кристально чистого, эти жестокие сверхлюди хотят судить? Где же гуманность вашего Высшего Разума? Разве он не отбрасывает самой мрачной тени Зла?

Рыдая, Оля теряла власть над собой.

Альсино использовал всю свою силу воли, чтобы внушить ей спокойствие.

Но слезы продолжали душить ее, вырываясь рыданиями.

Моэла подошла к девушке и стала утешать ее, нежно гладя по растрепавшимся волосам. И вдруг… стала заплетать ей косу.

Это так подействовало на Олю, что она, немного успокоившись, даже смогла спросить:

— Его увезут в суд?

— «Нет, родная, — отозвалась Моэла. — Судить будут здесь».

— Кто его будет здесь судить?

— «Верховный Судья Округа».

— Вы, мама Моэла?! — с надеждой воскликнула Оля.

— «Да, его будет судить и Мать, и Судья. Не знаю, кому из них будет тяжелее. Ты сможешь проследить весь обмен мыслями на суде, поскольку необходимо расспросить тебя, непосредственную участницу всего произошедшего».

— Я все, все скажу! Его нельзя осудить, нельзя, мама Моэла! Он у вас такой замечательный, такой преданный своей Миссии!

Слезы, слезы! Они всегда загадочны по своему действию: выражают горе и приносят облегчение, если выплачешься…

Но Оля выплакаться не могла.

Ей предстояло присутствовать на суде…

Глава 3. Высшая мера

Человек всегда был и будет самым любопытнейшим явлением для человека.

В.Г. Белинский

Жуткое известие сразило Олю. Она не находила себе места, ей некому было излить все, что клокотало в ней: возмущение, тревогу, страх за любимого человека и горе, разрывающее сердце горе по поводу непереносимой потери друзей.

«Летающая тарелка», принесшая горькую весть, улетела.

Оля не решалась расспрашивать Альсино о том, что он думает о суде над ним. Он остался с Моэлой, быть может беседуя как раз об этом. И Оля, не желая им мешать, вышла в сад и увидела преданно ожидавшего ее Робика. Ведь это единственное, пусть искусственное, но мыслящее существо, перед которым она может раскрыть свою душу!..

И она рассказала Робику все, что так мучило ее.

Робик внимательно, если так можно сказать о машине, выслушал горестные Олины слова.

— Что ты думаешь, Робик? Напряги свою нейронную структуру и сделай вывод, чем это может грозить Альсино?

— Его будет судить мать, — уточнил Робик. — Он передал опасные сведения только своим спутникам, которые погибли. Следовательно, обладательницей этих «опасных знаний» осталась только его невеста, находящаяся вместе с ним.

— Да, это так, — ответила Оля, поникнув головой. — Лучше бы судили меня…

— Но она находится в другом измерении, — невозмутимо продолжал робот, — и не может использовать приобретенные сведения во вред своему миру: помочь там одним людям успешнее убивать других.

— Да нет у меня таких знаний, Робик! Мне и мухи не обидеть! Может быть, формально Альсино и нарушил какие-то обязательства, но лишь ради того, чтобы наши друзья, его сторонники, сами увидели, как устроен мир здесь… Они всего-навсего хотели такой же жизни и для наших людей…

— Следовательно, — с жесткой логикой рассуждал биоробот, — последствий преступления нет.

— Конечно нет, Робик!

— Выводы, которые могут быть сделаны моей нейронной системой, основаны лишь на математической логике.

— Так это мне и нужно было услышать от тебя.

— Приговор Альсино не может быть суровым. Обвиняемый заслуживает не больше, чем порицания.

— Робик! Мне хотелось бы обнять тебя! Ты облегчаешь мою душу, хотя помочь мне пережить потерю близких друзей невозможно. Если бы ты только знал, какими удивительными они были!..

— Мне была бы очень ценна такая информация.

И Оля начала рассказывать Робику о каждом из своих коллег: и о дяде Джо, и о сэре Чарльзе, и об Иецу-ке, и конечно же о Юре Кочеткове. Говорила и утирала слезы.

Робик все слушал и укладывал Олины представления в свою бездонную память, ждущую информации.

Альсино в сад не выходил.

Оля подняла голову, привычно поправляя волосы.

— Робик, Робик! Кто-то летит к нам! Их двое в небе. Может быть, это те судьи, которых ждет мама Моэла?

Оля оказалась права.

Двое в развевающихся полупрозрачных плащах приземлились прямо на садовую дорожку и направилась к дому.

Оля встала со скамейки, выжидательно глядя на них. Робик, копируя ее движения, тоже поднялся.

Один из прилетевших был молод, другой весьма пожилой, судя по седине и спускающейся на грудь белой бороде.

Старший на чистейшем русском языке, не передавая телепатически свою мысль, а произнося четко слова, обратился к Оле:

— Приветствуем вас, девушка иного мира! Мы прибыли вместе с Миредо, чтобы помочь Моэле в нелегком деле, которое ей так тяжело совершить. Как мы догадываемся, вы спутница Альсино?

— Его невеста, — вставил Робик. — Я у них на воспитании.

Старец внимательно посмотрел на биомашину и продолжал:

— Поскольку вы знаете все, что произошло с Альсино в ином мире, мы хотели бы поочередно побеседовать с вами, рассчитывая на вашу помощь. Взаимно узнать друг друга.

— Если б я только могла помочь! — воскликнула Оля.

— При вашем согласии мой молодой спутник Миредо останется с вами. Он музыкант, вернее, историк музыки.

— Я готова, — согласилась Оля, взглянув на невозмутимого Робика.

Старец прошел в дом, а Миредо опустился на скамейку, жестом приглашая Олю сесть рядом. И беззвучно начал:

— «Я жалею, что не могу, как мой старший друг, произносить слова на вашем языке, но я посвятил себя передаче мыслей и чувств музыкальными звуками и изучаю, как с течением веков не раз менялись их сочетания. Это самый универсальный язык для всех времен, народов и даже миров».

— Я очень люблю музыку, — призналась Оля.

— «Тогда мы поймем друг друга. Я знаю, какой наш музыкальный период соответствует вашему времени».

Оля внимательно посмотрела на нового знакомого. У него были женственные черты лица, голубые глаза и светлые, спадающие на плечи локоны, напомнившие Оле Альсино в ложе Большого театра.

— А я думала, вы — юрист, если будете судить…

— «У нас не законы, а традиции, и судят только по справедливости».

У Оли отлегло от сердца.

.— «Прежде, чем расспрашивать вас, я расскажу вам о себе. Я слыву за большого чудака. Музыкальные формы за тысячелетия неузнаваемо менялись. Мелодии приходили и уходили, уступая место шумам и ритмам, но неизменно было одно: они всегда выражали состояние души. И глубинное отражение человеческих чувств я отыскал именно в старинной музыке. И даже взялся своими руками воссоздать доисторический струнный инструмент, на котором, касаясь струн мягкими молоточками, можно было извлекать звуки самой разной окраски, лучше всего действующие на подсознание человека. Ведь каждый, слушая музыку, воспринимает ее по-своему. И все-таки она, как ничто другое, лучше передает состояние души. Не правда ли?»

Оля молча кивнула, подумав в этот момент, почему судить Альсино поручают музыканту.

— «Если вы не возражаете и хотели бы узнать меня, я продемонстрирую вам несколько произведений вашего мира, записанных в радиоперехвате нашими исследовательскими аппаратами».

— НЛО? — спросила Оля.

— «Да, да. Кажется, их так у вас называют. Но эти произведения исполняю я сам на воспроизведенном мною старинном инструменте».

— На рояле? — догадалась Оля.

— «Да, хотя я бы не осмелился его так назвать».

— Мне все интересно в человеке, который будет решать судьбу Альсино, — сказала Оля и пошла следом за Миредо в дом, в ту комнату, где ее угощала Моэла.

Миредо оглядел отделанные деревом и украшенные ручной резьбой стены.

— «Какая художественная работа!» — восхитился музыкант-историк.

— Это вырезал сам Альсино в юности! — с гордостью сказала Оля.

— «Прекрасное исполнение», —

похвалил Миредо.

Моэла и прилетевший к ней старик прошли через комнату, направляясь в сад. Миредо занялся звуковым аппаратом, принесшим Оле такую тяжелую весть. Он вложил в него мнемонический кристалл.

— «Вы, конечно, простите мое «топорное» исполнение, — извинился Миредо. — Меня, всего лишь исследователя музыкальной старины, никак нельзя равнять с вашими виртуозами, которых я лишь повторяю, правда, в собственном понимании. И я торопился, делая эту запись для вас».

Оля услышала музыку, сразу поразившую ее. Она была отнюдь не случайно подобрана судьей-музыкантом, прекрасно понимавшим горе и тревогу девушки.

С проникновенной выразительностью зазвучал вдруг похоронный марш Шопена, а позже тоже похоронный марш, но из сонаты Бетховена. Это была музыка ее мира, как бы оплакивающая невозвратимую потерю друзей.

Миредо внимательно следил за выражением Олиного лица и, конечно, читал ее мысли, намеренно предложив ей музыку XIX века, века расцвета мировой музыкальной культуры.

А мысли Оли были все теми же. Она горевала, она волновалась, она надеялась…

— «Теперь я задам вам один вопрос, касающийся Альсино, прежде, чем вы расскажете, как он появился у вас и почему вернулся вместе с вами в наш мир».

— Что вы хотите узнать?

— «Подумайте о его музыкальном образе, и я уловлю, какое произведение из близких вам мелодий лучше всего охарактеризовало бы Альсино».

«Как странно, — подумала Оля. — Именно это мне и хотелось сказать». И, не задумываясь, она произнесла:

— «Лунная соната» Бетховена. Ее первая часть — это внутренний мир Альсино, полный исканий и невысказанных чувств. Вторая — его бурная решимостьвмешаться в ход событий, переубедить людей нашего мира и предотвратить гибель параллельных миров. Ну а финал… финал, кажется, будет зависеть от вашего завтрашнего решения.

— «Тогда рассказывайте или просто вспоминайте обо всем, что случилось с самой первой встречи с Альсино, о вашей дружбе с ним. Об отношении к нему окружающих. Как восприняли они его идеи?»

И Оля в ответ стала думать об Альсино, как постоянно это делала. Но теперь под проникающим «телепатическим взором» историка-музыканта.

— «Вы думаете чрезвычайно музыкально, — передал свои мысли Миредо. — Мне хочется посвятить вам один из своих ближайших концертов. Вы услышите не только то, что записано сейчас специально для этой встречи, но и все то, чем живут у нас сейчас музыкальные сердца. А немузыкальных у нас почти нет».

— У вас удивительный мир, — сказала Оля, решив про себя, что этому тонко чувствующему человеку она может довериться, не страшась за Альсино.

В комнату вошли старец и Моэла.

— А теперь моя очередь. Я попрошу вашего внимания, милая девушка, — сказал старец. — Я не могу порадовать вас чарующими звуками, как мой юный друг, а познакомлю вас со своей исповедью.

Оля удивленно посмотрела на него.

— Знакомство должно быть взаимным, — пояснил старец. — У меня за плечами долгая жизнь и не только здесь, но и в вашем мире.

Оля замерла от изумления, не веря ушам своим.

— Меня зовут Наза Вец. В вашем мире, куда я проник для изучения далекого периода нашей истории, меня называли Алексей Петрович Назавец, считая иностранным коммунистом, нашедшим у вас убежище. Я оказался среди тех, кто стремился построить новое общество, основанное на принципе отказа от собственности как источника неравенства и порабощения людей ее владельцами, собственности, способствующей развитию хищнических инстинктов и преступности. Однако создавались новые отношения неразумно, с помощью силы и принуждения, сопровождавшихся невиданной жестокостью: рушились былые устои общества, губились судьбы и жизни многих и многих людей.

Мне привелось, находясь в самой гуще строителей «светлого будущего», стать свидетелем разгула чудовищной тирании и беззакония, прикрытых яркими мечтами былых мыслителей. Еще в своем мире я изучил русский язык, чтобы не отличаться от тех, кто будет меня окружать. Мои инженерные познания помогли мне внести свой вклад в создание новой промышленности и энергетики в стране, вчера еще неграмотной…

Оля со все возрастающим изумлением смотрит на старца и ощущает, что не только слышит его хрипловатый голос: перед ее внутренним взором возникают внушенные им образы.

Вот плотины с водопадом и облаками пены… Водная гладь с торчащими над нею верхушками засохших деревьев и колокольней затопленного храма. Вагонетка с рудой на крутом подъеме к доменной печи… Неистово бушующее пламя… Струя расплавленного металла из наклонившегося ковша, рассыпающаяся фейерверком искр… Огненная река, как лава вулкана, ниспадающая на движущуюся ленту… Ряды линий по обе стороны… На месте струи дымные очертания трактора… Готовый, он съезжает во двор завода… едет по полю, оставляя за собой черную полосу… Смотрит вперед ствол пушки… Валятся деревья уже не перед трактором, а танком…

— Заманчива была идея создать мощную индустрию и оказаться сразу в будущем, — продолжал между тем Олин собеседник. — Но никогда Добро не может быть достигнуто с помощью Зла, насилия и жестокости. Ненависть и страх правили тогда вашей страной. Достижению обещанного счастья мешали вымышленные «враги народа», которыми становились все заметные люди. Средневековая погоня за ведьмами, стоившая жизни сотне тысяч несчастных женщин, обернулась теперь истреблением миллионов жертв. В их число попал и я, почитаемый «иностранный специалист», обвиненный в шпионаже.

Оля видит длинные ряды унылых бараков… Колючую проволоку… На ней предостерегающий знак: череп с перекрещенными костями и красной молнией. Вышки с пулеметами… Бредущая вереница людей в ватных куртках… Интеллигентные лица с бородками… кто в очках, кто в старомодном пенсне, у всех лопаты на плечах… Один из них везет тачку по дощатой дорожке на дне котлована… Оля узнает в нем беседующего с нею судью-ученого. Без бороды и седины, но с тем же горящим взором и непомерно высоким лбом…

— Так мечтатели о коммунистическом будущем отбрасывались в рабовладельческое общество, где оказывались на положении бесправных, оторванных от семьи и общества людей… — Оля снова слышит голос старца. — Но именно среди них встречал я подлинно идейных коммунистов, готовых даже здесь отдать жизнь за свои идеалы, до которых, увы, еще не дозрел весь народ, обманутый негодяями, кричащими о светлом будущем. Меж тем за горькими островками лагерей разгоралась ужасная война, величайшее из всех преступлений недоразвитого разума…

И девушке невольно вспомнились когда-то виденные ею кадры со взрывами, разрушениями домов, бегущими и падающими солдатами и немая выразительность знаменитой картины Верещагина «Апофеоз войны» с пирамидой человеческих черепов…

— Я не мог скрыть своего негодования, — продолжал хрипловатый голос. — И этого было достаточно, чтобы меня поволокли к коменданту лагеря, солдафону с пышными усами, словно заимствованными у сотни тысяч примелькавшихся всем портретов.

И Оля увидела, увидела стоящего перед затянутым ремнями надменным усачом еще молодого Наза Веца, выслушивающего новый приговор себе…

— Мне за «враждебную агитацию и пораженчество» присудили еще пятнадцать лет к моим десяти. Но в мыслях злорадствующего коменданта я прочел, что еще утром меня расстреляют.

Наза Веца ведут между бараками конвоиры с автоматами.

— Я давно мог исчезнуть, перейдя в другое измерение, но намеренно оставался среди несчастных узников, в которых растаптывалось все человеческое. Я должен был осветить в своем мире эту мрачную страницу когда-то пройденной и нашим миром истории. Теперь иного выхода не было. Однако подняться в воздух между бараками, чтобы перейти в воздушное пространство своего мира и не попасть в земную твердь, я не мог. Меня просто подстрелили бы «влет» со сторожевых будок или из автоматов конвоиров. А за запертыми дверями барака было не лучше. Крыша не позволила бы мне подняться на требуемую высоту. Но пришлось рискнуть, когда все уснули. Если кто и взглянул на меня тогда спросонья, то едва бы поверил своим глазам…

А Оля видела! Видела, как в грязном бараке поднялся между нар, светясь аурой, и растворился в воздухе приговоренный к расстрелу «иностранный специалист» Назавец, как его здесь величали.

— Исследование вашего недоразвитого мира впоследствии было дополнено мной проникновением в прамир, где я пережил еще одно рабство в плену у дикарей, сосуществующих рядом с хорошо нам известными добродушными найнами…

Оля видит волокушу, которую тащат пленные, в их числе и Наза Вец.

— Свою жизнь я посвятил изучению истории нашего мира, для которого переживаемые периоды в параллельных мирах были давним прошлым, приоткрываемым нами, поборниками знаний о былом. Я написал об этом немало книг…

Оля не могла прийти в себя от всего, что услышала. У нее было ощущение, что с нею говорил отец ее бабушки, Евлалии Николаевны, погибший в годы репрессий в лагерях, или муж бабушки, боевой генерал, попавший туда в конце войны и освобожденный после смерти тирана.

Но, оказывается, не она одна слушала старца. Каждое его слово закладывалось в нейронную память стоящего рядом Робика, «воспитывая» его.

— Вот теперь, милая девушка, вы знаете, кому расскажете все о пребывании Альсино в вашем мире, знаете, кто такой Наза Вец.

И Оля с открытой душой поведала все, что знала об Альсино, начиная с их первой встречи на полянке и кончая сооружением «летающей тарелки» на авиационном заводе, чтобы дать возможность ученым увидеть достижения неомира и не позволить человеческой цивилизации скатиться в пропасть.

— Он ни в чем не виноват, он выполнял свою Миссию. Ведь и вы поступили бы так же! Правда-правда!

Старец улыбнулся и поблагодарил Олю.

Он знал, что мысли ее не расходились с ее словами.

Этот разговор не походил на то, как представляла себе допрос свидетелей Оля!..

Она прониклась величайшим доверием и к Миредо, и к Наза Вецу, показавшихся ей столь не похожими, но такими замечательными людьми, которые все поймут и никогда не поступят против совести, не говоря уже о Моэле. Не может, не может мать не понимать своего сына!..

Оле позволили присутствовать в «зале заседаний», то есть все в той же комнате, где Моэла угощала гостей и где звучала ее любимая музыка в память о погибших друзьях в исполнении Миредо.

С Альсино судьи, очевидно, уже так же задушевно, как с Олей, обменялись мыслями, несомненно услышав откровенные признания Альсино о своих ошибках и о причинах, побудивших его совершить их.

Не было в комнате ни скамьи подсудимых, ни кресел для высоких судей. Не требовали вставать, когда «суд идет». Напротив, судьи и обвиняемый сидели рядом, будто мило беседуя.

Оля обратила внимание лишь на необыкновенную бледность лица Моэлы. Очевидно, не просто было ей выполнить свой долг Верховного Судьи.

Олю пригласили сесть рядом со всеми, а Моэла попросила Наза Веца огласить приговор, пользуясь знанием родного Оле языка.

— Суд установил, — начал Наза Вец, поднявшись с места, — что обвиняемый Альсино выполнял свой Долг проникающего, взявшись передать предупреждение людям параллельного мира об опасности развития их цивилизации. Там непрестанно ведутся войны, могущие превратится в ядерные. Но и в мирной своей жизни люди бездумно губят природу, вызывая всеобщую катастрофу не только своего мира, но и смежных с ним миров. Альсино дал клятву неразглашения опасных для недоразвитых умов знаний, которые могут быть использованы ими в военных целях и служить истреблению людьми друг друга. Альсино нарушил эту клятву и передал опасные знания, более того, помог людям недоразвитого мира проникнуть в неомир, где они могли получить еще более губительные для них сведения. Суд находит Альсино виновным в клятвопреступлении и косвенно в гибели большинства увлеченных им в экспедицию «проникновения» в другие измерения. За установленную и признанную вину обвиняемый Альсино приговаривается к высшей мере наказания.

Оля вскочила с места, обвела всех безумными глазами и выбежала в сад…

Она ждала всего, чего угодно, но только не этого!

— Высшая мера! Высшая мера! — твердила она, до крови кусая губы и сдерживая рыдания…

Глава 4. Отчаяние

В любви не только присущее ей безрассудство, но и великая мудрость Природы

Теофрит

Улыбкой ясного дня встречала людей природа, легкими прозрачными облаками в синем небе, ласковым дуновением ветерка, нежным запахом радующих глаз цветов и восторженным сиянием солнца.

Но ничего этого не видала выбежавшая в сад Оля. Темно было для нее все вокруг, как в подземелье.

Терзала одна горькая мысль: «Высшая мера! Высшая мера!» Ум ее и сжатое спазмом сердце содрогались от горя и гнева.

«Отнять жизнь у преданного долгу человека!.. Притом в мире, где «Разум не отбрасывает теней Зла»! А разве не самое жестокое и безнравственное лишить их с Альсино счастья, а у него отнять еще и высший дар Природы — жизнь?

И после этого они еще берутся поучать нас, полудикарей, считая, что мы чуть лучше, но много опаснее неандертальцев!

Еще бы! Они читают мысли друг друга, не могут лгать, не воюют, не едят ничьих трупов. У них самая развитая и безвредная энергетика и только подземный пассажирский транспорт, а грузы доставляются роботами на «летающих тарелках». И движение безопасно. А в какой непринужденной уютной обстановке сердечно судят и выносят бесчеловечный приговор! И каким же ухищренным способом собираются «они» казнить Альсино?

Гильотина с потоками крови из обезглавленного тела неэстетична! Как и болтающиеся на виселице трупы… Не расстрел же! Скорее «цивилизованный» электрический стул, когда смертник корчится от закипевшей в венах крови! Есть еще изуверский костер или варварски «гуманная» душегубка, превращенная в газовую камеру с окошечком для наблюдения за последними конвульсиями обреченных. Или, может быть, по примеру античной древности поднесут Альсино в присутствии родных и близких чашу с какой-нибудь местной цикутой? Заставят, как Сократа, быстро ходить у ложа, чтобы скорее подействовал яд, онемели ноги, а когда ляжет, то замрет и его сердце?..»

Перед нею покорно стоял ждущий ее Робик.

«Эх, Робик, Робик! — подумала она. — Куда там твоей математической логике против «гуманности» Высшего Разума! Я бы рассказала тебе и о чутком музыканте, и о вынесшем ужасы репрессий старце, не говоря уже о «глубине материнской любви», да была бы плохой воспитательницей!»

Робик не услышал и не воспринял всей боли ее невысказанных слов.

Смотря невидящими глазами, молча прошла Оля мимо биомашины в затейливую калитку, служившую без ограды лишь украшением, и оказалась на дорожке, приведшей недавно их с Альсино сюда, в дом матери.

Не отдавая себе отчета, стала она подниматься в гору, словно могла уйти, спастись от неизбежного…

«Альсино, бесконечно дорогой и близкий Альсино! Несчастный, ослепленный собственной добротой и преданностью Долгу человек, ты теперь за все получил сполна! И в этом мире ни одно благодеяние не остается безнаказанным!»

Не только отчаяние душило Олю, она задыхалась от горя и гнева.

И ей показалось естественным, что сама земля отзывается негодующим гулом, колеблясь под ногами.

Оля взбиралась все выше и выше, к скалистому карнизу, нависавшему над дорогой вдоль каменных стен, похожих на крепостные, откуда когда-то защитники поливали горячей смолой осаждающих.

Но не смола грозила Оле с каменных бастионов… Не видела она, что вверху от сотрясения сорвалась целая скала и тяжело скатывается по крутому склону в сопровождении потока скачущих камней.

Не видела Оля и стремившегося не отстать от нее, предсказавшего это землетрясение Робика.

Трудно сказать, какие процессы происходили в его искусственном мозгу, но он твердо знал, что должен находиться подле своей воспитательницы… Дорожка, колеблющаяся земля, как при гибели отца Альсино, запечатлелись в его памяти.

Трещина на этот раз не разверзлась перед Олей, но углубление в карнизе над нею было продолжением выемки, по которой, как по желобу, скатывалась каменная глыба…

Робот зафиксировал все это, и для его молниеносно действующей вычислительной системы понадобились доли секунды, чтобы определить точку встречи каменного потока с бегущей девушкой. Дальнейшие его действия диктовались ему программой, дополненной воспитанием. Он рванулся, как спринтер, догнал Олю и успел резким толчком отбросить ее вперед, в мгновение оказавшись на ее месте. Скала рухнула на него и задержалась на выступе, где проходила горная тропа.

Оля обернулась на грохот и в первый миг не поняла, что произошло, увидев лишь торчащую из-под глыбы голову бедного Робика. Затем камнепад обрушился на это место и там образовалась горка из камней. Разогнавшиеся под уклон осколки перелетали через нее.

Оля опустилась на землю и только теперь зарыдала.

— Ах, Робик, Робик! — сквозь слезы шептала она. — Это не только тебе насыпан могильный курган, но и всем нашим погибшим друзьям… И Альсино, моему Альсино тоже!..

И она непроизвольно посмотрела на небо, словно по примеру своих прабабушек взывая к нему, и увидела там что-то летящее.

Птиц здесь, как она знала, не водилось. Значит, летел осторожный человек, не пользуясь опасной тропой.

Плащ развевался за ним, и он летел не над ущельем, а приближался к дорожке, к только что возникшей груде камней, к Оле…

Не веря себе, Оля узнала в летящем человеке Альсино…

Но ведь он уже не летает! Это у нее галлюцинации от всего пережитого!..

Но Альсино — а это действительно был он — спустился на землю около Оли и склонился над нею. У нее не было силы встать. Он помог ей, ласково задержав ее руки в своих.

— Как ты мог прилететь ко мне? Что с тобою сделали?

— Со мной? Ничего, — мягко ответил Альсино. — Но пережитые мной потрясения и тревога за тебя вернули мне былую способность обнуления масс. Увидев тебя, бегущую по дорожке, столь опасной в эти минуты, я ощутил в себе способность взлететь и помчался за тобой.

— Как же «они» выпустили тебя? Ты же приговорен к высшей мере!..

— Я все объясню, а сейчас позволь мне прижать тебя близко к себе, чтобы вызвать наше общее обнуление масс. Мы полетим обратно к маме.

— К маме? Которая обрекла тебя на смерть?

— Мы с тобой живы! И будем жить вместе, но…

Он не договорил, крепко обнял Олю, и она почувствовала потерю веса, а в следующее мгновение земля ушла у нее из-под ног. И они уже летят над речкой, виднеющейся внизу, как когда-то над другой рекой, в другом мире.

Опустились они перед самым домиком Моэлы, где их ждали взволнованные судьи.

Моэла бросилась к девушке.

— «Не могу простить себе, — передавала она ей, — что не поняла твоего состояния, не оберегла… Конечно, жаль вашего Робика, прекрасная была биомашина».

Моэла телепатически уже была осведомлена обо всем, что произошло.

— Мы все так тревожились за вас, — сказал старец.

— «Я хотел лететь за вами, но эта способность, к счастью, вернулась к Альсино», — «услышала» Оля музыканта.

— Но вы же хотели убить его! — упрекнула Оля.

— Вы неправильно поняли приговор. Высшая мера у нас — это лишение доверия, запрет Альсино проникать в иные миры и выполнять возложенную на него Миссию, — печально сказал Наза Вец.

— Для меня это страшнее смерти, — произнес Альсино.

— Да, возможно, для любого из нас это так… — согласился старец. — Но, к счастью, вы, милая девушка, невредимы, и мы с Миредо можем спокойно покинуть вас, — закончил Наза Вец. И неожиданно для Оли обнял Альсино. Это было прощание с ним. И старец немедленно взмыл в воздух.

Миредо так же тепло простился с недавним подсудимым и последовал примеру своего старшего собрата.

Оля была настолько ошеломлена всем произошедшим, что не могла сразу осознать, что они с Альсино живы, что к ним по-прежнему тепло относятся все… Но почувствовала, что он стал совсем другим… И не потому, что снова мог летать. Обретя вновь эту способность, Альсино потерял нечто, куда более важное.

Моэла, ласково улыбнувшись обоим, ушла в дом что-то готовить «на кухне», как она для Оли называла комнату, когда трубопроводы доставляли все заказанное. Она деликатно оставила молодых людей одних.

Оля с Альсино сели на скамейку.

— Что? Что с тобой? Они же сказали, что не казнят тебя?

— Милая моя Оленька! Мою душу терзает не моя судьба и не судьба нас двоих… Я думаю о миллионах и миллионах людей, которым не выжить из-за экологической катастрофы, если ее не предотвратить… А ее бездумно, безответственно перед потомками непременно вызовут в вашем мире, губя и сопредельные. Я отстранен от борьбы. А это хуже смерти.

— Альсино! Что ты такое говоришь? — И куда только девалась недавняя безутешность девушки: она всею силой своей души готова была поддерживать упавшего духом любимого. — Разве ты не заронил в нас семена разумного, не убедил не только наших погибших друзей, но и многих других в необходимости перестроить нашу цивилизацию? Многие и многие мыслящие люди поймут тебя и там, у нас, продолжат твое дело.

— Откуда эти миллионы? Как узнают они о грозящей всем беде? Разве поняли меня в подземном зале, где собрались передовые умы?

— Альсино, милый! Там же были только люди, пользовавшиеся особым доверием тех, кто стоял тогда у власти! Многое, наверное, изменилось и у нас, поверь! Надо только найти способ, как продолжить в нашем мире твое дело.

Из домика с приветливой улыбкой шла Моэла.

— «Все обсуждаете мнимую гибель моего сына? — на ходу передала она свою мысль. — Милая гостья из чужого мира! У нас нет даже такого понятия, как казнь, которое так испугало вас. Моя вина, что я не объяснила этого заранее».

— Мы обсуждали с Олей результаты моего проникновения в их мир.

— «Одно появление твоей прелестной невесты здесь чего стоит!»

— А я все еще боюсь. Может быть, вы просто утешаете меня?

— «До сих пор, девочка, ты утешала своего избранника, уверяла, что его проникновение оставило след…» —

передала Моэла, словно только что присутствовала при разговоре Оли с Альсино.

— И я добавлю, — оживилась Оля. — Разве никто из ваших людей не заменит Альсино и наших погибших спутников?

— «Ты права, — устало передала Моэла, садясь рядом с Олей. — Наш мир постоянно пытается воздействовать на ваш. Мы долго считали, что ваши религии помогут нам донести до людей главные ценности сосуществования. Разве Моисей с десятью заповедями, Будда и Христос, принявший мученическую смерть, с их учениями Добра не были провозвестниками наших идей?»

— Но то было давно, — возразила Оля. — И после этого во имя тех же христианских, исламских или иных гуманных и справедливых идей заповеди нарушались. Учением Добра прикрывались изуверы инквизиции, пылали костры, где якобы во имя спасения души сжигались инакомыслящие люди или просто неугодные тем, кто властвовал. А крестовые походы, «священные» и религиозные войны! Одни народы хотели силой заставить другие молиться Богу по-своему…

— «Мы это знаем, тысячелетиями изучая ваш мир, — печально согласилась Моэла. — Религия стремилась поддерживать высокую нравственность у наиболее преданных ей людей. Поэтому, может быть, некоторые наши послания от имени высшего космического разума ваши люди воспринимали как божественные. Но не эти поверившие им люди стояли и стоят у власти. Необходимо было привлечь на нашу сторону тех, кто определяет развитие цивилизации, высшие умы ее творцов, ученых и техников, создавших все то, что определяет уровень цивилизации и что очень часто использовалось во вред людям, превращалось в средства уничтожения, все более массовые и безнравственные».

— Да, это так… Но, кажется, одна из страшных аварий атомной станции на деле убедила людей, что ядерная война недопустима, что в ней не будет победителей. Так говорит моя бабушка, Евлалия Николаевна.

— «У тебя очень мудрая бабушка. Я благодарна ей прежде всего за теплую встречу, оказанную моему сыну, у которого была особая задача».

— Особая? — переспросила Оля.

— «Он должен был привлечь на свою сторону самих творцов цивилизации, открыть им глаза, убедить их, что они на неверном пути. Улучшая быт людей, делая их богаче и, казалось бы, счастливее, они вместе с тем разрушают Природу. Но этого я не буду тебе внушать. Это делал у вас мой сын».

— Да, конечно! — воскликнула Оля. — Мы полюбили его и стремились, чтобы он был не один в своей Миссии. Вот я и хочу, чтобы Альсино не падал духом из-за того, что наложен запрет проникать к нам.

— «Он был лишен доверия и такого права, нарушив клятву неразглашения опасных знаний. За это ему и назначена «высшая мера» наказания…»

— А я все еще боюсь, мать Моэла. Мне кажется, что вы хотите утешить меня, подготовить к самому худшему.

— «Я не могу тебя утешить, родная, потому что самое худшее в том, что Высший Координационный Совет после гибели нашего аппарата, доставлявшего в ваш мир твоих друзей, принял решение, что мир этот настолько недоразвит, что дальнейшее «проникновение» к вам и наших посланцев, и исследовательских аппаратов прекращается».

— Как прекращается? — опешила Оля.

— «Таково решение», — вздохнула Моэла, посмотрев и на поникшего сына.

— Это поистине ужасно! — сказал Альсино. — И окончательно убивает меня без всякой казни.

— «Надо дать вашим людям одуматься. Мы возобновим свои попытки воздействовать на ваш мир, но позже».

— Позже может оказаться слишком поздно. Природа будет подорвана, и это начнет сказываться у нас, — произнес Альсино.

Небо, недавно такое ясное, внезапно заволокло тучами. Стало сумрачно, почти темно. В глубине земли слышался гул.

Оля беспомощно оглянулась вокруг.

Печальная Моэла, поникший Альсино… И не было рядом Робика…

Глава 5. Сила слабости

Жди меня, и я вернусь…

К. Симонов

Погода внезапно изменилась, напомнив Оле родное Подмосковье.

Резкий ветер налетал злыми порывами, врываясь в сад, загибал ветви всполошившихся деревьев. В небе рвал на куски безмятежные облака и гнал над землей хмурые тучи.

Пригас, сумрачен стал день.

Сначала накрапывал, а потом хлынул хлещущий дождь. Мокрая листва трепетала, словно сопротивляясь, а потом, покорясь, бессильно сникла. Кусты покорно опустили ветви книзу. Похолодало. Из окон повеяло сыростью.

Альсино совершенно сник. Шок, вернув ему способность к обнулению масс, вместе с тем вызвал в нем и резкие перемены. Казалось бы, так несвойственные ему упадок духа и безразличие охватили его целиком, сковали волю, затмили сознание. Суд вынес приговор к «высшей мере», горькое сообщение из параллельного мира, а потом тревога за Олю и без всякой казни убили в нем что-то жизненно важное… Лишенный доверия, без надежды на свою замену, он утратил цель существования… Оле не удавалось повлиять на него. Напрасны были и ее ласковое участие, и преданный взгляд глаз-незабудок, которые так любил Альсино, ничего не помогало.

Моэла окружила его заботой, тепло относясь и к Оле. В доме теперь стало двое больных. Мохнатик наконец проснулся, Альсино же очнуться от своего состояния не мог…

С найном было проще, хотя стрела была отравлена и он потерял много крови. Когда он явился к Моэле, его светло-серая шерсть была сплошь в кровавых потеках. Наложенные Олей еще в прамире повязки промокли…

По вызову Моэлы прилетел хирург. Обнаружил, что застрявший в печени кусок обломавшейся стрелы вызвал воспаление. Понадобилась операция, которую пришлось делать здесь же, в отведенной найну комнате, превратив ее в операционную. И осложнилось все отравлением. Но здесь Моэла, как врач, оказалась на высоте, найдя противоядие. И теперь Мохнатик уже поправлялся, раны заживали на нем с «первобытной быстротой». Природа наделила найнов способностью справляться их могучему организму с подобными бедами, иначе они исчезли бы бесследно.

Мохнатик выжил. Другое дело Альсино. Здесь ни хирургия, ни спасительный сон не помогли бы.

Узнав, что найн проснулся, Оля, робея, пришла навестить его, вспомнив, как найн похитил ее, а потом боролся с другими и, наконец, дерзким налетом на селение дикарей спас ее.

Он сидел на полу, не признавая никакой мебели, которая, кстати сказать, была слишком мала и хрупка для него. Голову свою он уткнул в высоко поднятые колени, но появление Оли ощутил тотчас и вскочил на ноги. Сразу узнал ее и так обрадовался, что готов был пуститься в пляс, как там, в своем мире, у ручья.

Но потом, непостижимо как поняв что-то своим звериным чутьем, он длиной волосатой рукой только осторожно коснулся Оли. Это нежное прикосновение человекоподобного исполина растрогало девушку. А из-за состояния Альсино у нее глаза и так были все время на мокром месте.

Оля выбежала из комнаты, стыдясь своей слабости. Только в саду почувствовала она, какой тяжелый запах был в комнате, где болел зверо-человек…

Но устыдилась своих эмоций, вернулась и некоторое время пробыла с Мохнатиком.

Потом они вместе не раз прогуливались по саду. Она разговаривала с ним, словно найн понимал ее. А он растягивал рот в подобии улыбки, приоткрывая зубы. Казалось, они понимали друг друга.

Найн привычно собирал для Оли какие-то растения, выкапывая корешки. Оля принимала эти дары, доставляя тем самым Мохнатику радость.

А вот Альсино она никак не могла вытащить на эти прогулки. Он даже от упражнений для зарядки солнечной энергией отказывался, заметно похудел, осунулся. Оля приходила в отчаяние.

И Моэла тяжело переносила случившееся, внутренне чувствуя свою вину перед сыном, но в то же время сознавая, что поступить иначе не могла, а как Верховный Судья и не должна…

Оля сидела на краешке широкого мягкого ложа со спинкой в виде развернутого веера.

Альсино лежал обессиленный, не похожий на прежнего «парашютиста», полного жизни и энергии. Оля горестно смотрела на него.

Она уже дала ему слово, что, поскольку нет надежды на возвращение в ее мир, они соединят свои жизни здесь.

Может быть, на это и рассчитывала Верховный Судья, вынося свой приговор?..

Стараясь как-то расшевелить Альсино, Оля говорила ему, что они с ним как Ромео и Джульетта… Только их не разъединяет родовая вражда параллельных миров.

Альсино слабо улыбнулся, несказанно обрадовав Олю.

Но ей этого было мало. В ее хорошенькой головке зрел дерзкий план. Перенесенные ею в прамире испытания наделили ее зрелой мудростью.

Она ласково положила ладонь на влажный лоб Альсино.

— Мне хотелось бы побеседовать с твоей мамой. Но я боюсь, что мы не поймем друг друга.

Альсино улыбнулся через силу:

— Разве ты не обменивалась с нею мыслями?

— Нет! Она поймет мои мысли, но не одобрит их.

Моэла, высокая, статная, полнеющая женщина с внимательным взглядом темных, но светящихся глаз, занима- лась в саду своими любимыми цветами. Когда Оля подошла, она обернулась.

— «Я улавливаю твою мысль. Ты хочешь поделиться со мной своими тревогами о нашем Альсино?» — ощутила Оля ее голос внутри себя.

— Вы, подобно мне или даже еще больше… как мать, страдаете за него. Поэтому я и пришла к вам, — сказала Оля вслух.

— «Это так, — поняла Оля Моэлу, — нам обеим больно за него».

— Он не обретет себя, пока ему не предоставится возможность выполнить свой долг в нашем мире.

— «Он никогда больше не проникнет туда», — сурово, как показалось Оле, прозвучало в ее мозгу.

— Я понимаю. Но скажите, как Верховный Судья, будет ли нарушением вашего решения, если Альсино, не проникая в наш мир, сумеет предупреждать людей о грозящей экологической катастрофе?

— «Я читаю твою мысль глубже. Ты хочешь, чтобы он заочно продолжил начатое дело, написав записки? Но знаешь ли ты, что доставить их туда невозможно. Наши аппараты после гибели одного из них с вашими друзьями больше не появятся в вашем небе. Конечно, работа над рукописью не станет нарушением «высшей меры». Он ведь не разгласит опасных знаний, за что наказан. Беда лишь в том, что никак не доставить ее в ваш недоразвитый мир, где сбивают наши дружеские аппараты и сажают в клетку наших посланцев, ибо никто из нас не станет проникать туда…»

— Не нужно никого из ваших людей посылать к нам. Я сама берусь доставить записки Альсино…

— «Очень странная идея для здравомыслящего человека, или я не вникла еще в глубину твоего замысла».

— А это потому, что мне самой не все еще ясно. Важно заставить Альсино вернуться к жизни, деятельности, увидеть цель жизни.

— «В этом ты права».

И все-таки Моэла прочитала затаенную мысль, которую Оля не решалась высказать.

Она улыбнулась и беззвучно произнесла:

— «Иди к Альсино и верни его нам…»

Она провожала взглядом хрупкую фигурку девушки и неожиданным для себя движением смахнула с ресниц набежавшую слезу, никак недостойную Верховного Судьи…

Альсино, выслушав замысел Оли, сел на ложе, оперся на мягкий веер спинки:

— Ты хочешь, чтобы найн доставил тебя в твой мир?

— Он не раз брал меня на руки. А с тобой я летела над рекой к лыжному трамплину. И здесь, после гибели Робика. У меня исчезал вес при обнулении масс. Вызывая это, найн умеет переходить в другое измерение. А если я буду у него на руках, то попаду туда вместе с ним. Разве не так?

— Разумеется, так. Но, значит, ты хочешь покинуть меня?

— Вовсе нет! Я вернусь! Правда-правда! В условленное время, когда заручусь обещанием публикации твоей рукописи, Мохнатик появится на том же месте…

— Как все это пришло тебе в голову?

— Глупый! Ты просто не знаешь женщин!

— Я действительно их не знаю. Но записки мои еще надо дописать… и не только мне.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не могу рассказать о том, что с тобой произошло и в пещере найнов, и в лесу, через который ты шла за волокушей, и о нападении на тебя спрута, и, наконец, о найне, пришедшем тебе на помощь с вывороченным деревом в руках. Обо всем этом нужно написать не мне, а тебе.

— Мне? Да разве я смогу?

— Ты хочешь, чтобы я взялся за «роман», едва усвоив твои уроки грамоты?

— Но как же я?.. — растерянно бормотала Оля.

— Мы будем писать вместе.

— Вместе? Я согласна, милый Альсино! Это будет замечательно. Правда-правда!

— Узнаю свою Олю из иного мира.

— Которая здесь, с тобой… И мы вместе поможем людям оглянуться на самих себя, предотвратить экологическую катастрофу…

— …во всех параллельных мирах, — добавил Альсино.

У Альсино загорелись глаза. Оля добилась своего.

Альсино деятельно устраивал их рабочие места за полукруглым столом, раздобыв нужные принадлежности для письма. В его мире хоть и не говорили, общаясь телепатически, но мысли, предназначенные многим, предпочитали записывать без помощи мнемонических устройств.

Оля видела, как постепенно жизнь возвращается к Альсино, как он выходит из своего угнетенного состояния, и радовалась…

Альсино почувствовал, что не все еще потеряно для него.

Он сел рядом с Олей за удобный стол, вспоминая ее уроки письма, которые она давала ему во время строительства «летающей тарелки» на подмосковном авиазаводе, и сказал:

— Ты моя несравненная учительница! Но тебе придется не только писать самой, но еще и проверять мои ошибки…

Оля засмеялась.

И началась радостная для обоих работа, цель которой они видели в заботе о людях, прекращении безнравственных войн, приобщении современного Оле общества к высотам культуры неомира.

Кусая кончик электронного пера, оставлявшего след на пленке, заменявшей здесь бумагу, Оля неожиданно спросила:

— А неандертальцы лгут?

— Мы не исследовали их первобытное общество, но найны, с которыми у нас давние отношения, лгать не могут, как у вас, скажем, такие животные, как собаки.

— Вот я и думаю, как же нам, людям, избежать лжи? Не уступать в этом собакам! Правда-правда!

— Пока вы не научитесь читать мысли друг друга, достигнуть этого можно только воспитанием.

— Воспитанием? Ты должен познакомить меня с тем, как у вас воспитывают малышей.

— Это большое искусство. Воспитатели-нейроведы — это скульпторы, которые лепят душу ребенка. Они воздействуют на развивающийся мозг излучением и внушением, готовя его к Школе Человека, где постигают не только науку и технику, но и глубины внутреннего мира человека. После многолетнего пребывания там я вернулся к матери. Стал таким, каким ты меня знаешь, готовым посвятить себя идее, тебе известной. И ты теперь помогаешь мне даже в тяжкие дни потерь и крушения…

— Может быть, не только в дни крушения? — многозначительно поправила Оля.

— И начала нашей совместной работы, в чем неоценима твоя услуга, — согласился Альсино.

— Какая же это услуга! Просто наш первый общий шаг.

И, счастливые, они возвращались к своим рукописям.

Казалось, их общий путь действительно обретен, но не все было гладким на этом пути.

Однажды Оля, откинувшись на ракушку-спинку своего кресла, сказала:

— У меня ничего не получается, Альсино! Правда- правда!.. Ты не зря тогда вспомнил о «романе», который и мне не под силу.

— Почему? Разве тебе трудно вспомнить все так недавно тобою пережитое? Не надо ничего выдумывать. По крайней мере, я так стараюсь… Только то, что было на самом деле!

— Ты прав, Альсино. Все это было, было, и об этом нужно вспомнить. А то, что сейчас происходит, и вспоминать не надо! Но какой я писатель! Убеждаюсь, что мало знать грамоту и даже обучать тебя грамоте и чтению, чтобы ты проглатывал такое множество книг. Но разве я могу написать кистью твой портрет, хоть и вижу тебя перед собой и ловлю каждую твою мысль? Я же не художница! А тут надо постичь сущность таких необыкновенных людей, как неподражаемый дядя Джо, благородный в своей чистоте лорд, скромный и сердечный Иецуке, наконец, наш самоотверженный Юра Кочетков и… даже Лена, которые влюбились с Юрой друг в друга.

— Да, все наши несчастные друзья заслуживают места в памяти и сердцах людей, которые должны узнать о них. А Кочетков, тот долго был непроницаем даже для меня, телепата, и раскрылся только в деле как человек долга, раскрылся, когда вдруг поседел, не в силах прийти тебе на помощь… Преклоняюсь перед ним! А вот Лена оказалась для меня непредсказуемой. Никак не ожидал такого ее выступления в подземном зале. Все это я пытаюсь передать в своих записках. Не знаю, конечно, что получится.

— Вот видишь, даже ты сомневаешься. А каково мне? Как я напишу о моих друзьях, чтобы читатель увидел в них живых людей, и даже знакомых… Это мне не по силам, и, увы, я складываю оружие. Достаточно того, что напишешь ты. Правда-правда!

И Оля с Альсино поменялись ролями.

— Ты не права, — уговаривал он. — Ты должна своими воспоминаниями осветить память погибших Юры, дяди Джо, лорда, Иецуке…

Оля задумалась.

— Я выйду в сад. Там такое солнце проглянуло! А ты?

— Я подожду тебя.

— Только очень жди! — задорно крикнула Оля и исчезла.

Альсино, отложив электронный карандаш, задумался. Она ушла на какую-нибудь минутку, а как же отпустить ее с найном в другое измерение? Какие неожиданности поджидают ее там?

Но Оля быстро вернулась, оживленная, радостная, словно светясь изнутри.

— Я зарядилась праной, как ты меня учил. Это замечательно! Теперь я буду тебя учить, как ею заряжаться.

Альсино улыбнулся.

Оля, понизив голос, сказала:

— А я все придумала!

— Что еще родилось в твоей головке?

— Может быть, не в головке, а в сердечке?

— Так что же в сердечке?

Оля приняла важный вид и процитировала:

— «Сделал все, что мог. Больше сделает могущий».

— Кто же этот могущий?

— Тот, кто способен написать вторую, десятую, двадцатую книгу! Понимаешь?.. Ему будет достаточно выслушать меня… А я… я вернусь. Только очень жди! Правда-правда!..

— Я дождусь, — твердо заверил Альсино. — Но я должен все время видеть перед собой тебя, твой образ. У мамы есть чудесный аппарат. Мы воспользуемся им.

И он провел Олю в одну из комнат, где попросил сесть, как это делают фотографы.

Оля послушно опустилась на круглый табурет и ощутила, что ее освещают, как бы ощупывают какие-то лучи.

— Готово! — объявил Альсино. — Теперь посмотрим, что у нас получилось.

Они вместе вошли в смежную маленькую каморку, вроде той, где фотографы-любители проявляют свои пленки.

Там стояла незнакомая Оле аппаратура.

Альсино откинул на столе легкую крышку какого-то прибора, и Оля ахнула, увидев под нею свое изображение.

Это была она, совершенно такая, какой видела себя каждый день, скажем когда причесывалась.

Альсино любовно взял в руки Олину статуэтку.

— Таким образом, мы ни на минуту не расстанемся с тобой, пока я буду ждать твоего возвращения.

— От полнолуния до полнолуния… — тихо произнесла Оля.

— Какой чудовищно долгий лунный месяц!

— Раньше мне не удастся все сделать для публикации твоих записок.

— Ну, теперь дело за немногим. Я бы захватила с собой и твое изображение, и еще что-нибудь, чтобы удивить всех дома. Но ведь нельзя найна загружать багажом. Лишь бы меня с рукописью взял, в этом-то я не сомневаюсь. Правда-правда!

Но Оля ошиблась.

Общение Альсино с найном было не простым и его едва ли можно было назвать разговором.

Мохнатик, уткнувший голову в колени, вскочил при появлении Альсино, приветливо «улыбаясь», как он это умел делать. Но сразу насторожился, чуть склонив голову набок, чувствуя, что Альсино что-то хочет передать ему. И внимательно всматривался в его лицо.

Альсино пытался внушить Мохнатику, что надо перенести «беленькую» — такой была в представлении найна Оля — в мир, куда он наведывался за сладкой корой белых деревьев, которые порой растут из одного корня, как растопыренные пальцы.

При упоминании об Оле в сознании Альсино прозвучал восторженный возглас Мохнатика:

— «Ах!»

Но когда тот усвоил, что «беленькую» надо унести в другой мир и ее здесь не будет, он воспротивился, и в его мысленном возгласе прозвучал досадный упрек:

— «Эх!»

Альсино старался добиться от найна согласия, но слышал тот же протестующий упрек. Тогда он догадался внушить ему вопрос:

— Хочешь, чтобы «беленькая» гуляла здесь с тобой?

— Ах! — последовал восхищенный ответ.

Но как объяснить найну, что Оля вернется сюда с ним же и он снова сможет гулять с нею в саду?

Альсино вошел в дом, вернулся и передал найну статуэтку Оли, недавно сделанную специальным аппаратом.

Удивлению и восторгу найна не было границ.

Он осторожно и радостно взял в руки статуэтку, словно она была живой Олей, разглядывал и нежно гладил ее волосатой рукой.

Альсино повел его в глубь сада, где по капризу природы из одного корня росли сразу пять белых стволов, напоминающих березки. За ними бережно ухаживала Моэла, пестуя вместе с лучшими своими цветами.

Он дал понять найну, чтобы тот положил статуэтку у корней пятерки, и повел его обратно в дом, где угостил сладкими кореньями, похожими на те, что растут в иномире, приготовленными для найна Моэлой и Олей. Тот с удовольствием съел их, смешно причмокивая губами и выжидательно смотря на Альсино.

Альсино снова повел найна в любимый уголок материнского сада и внушил ему, чтобы тот взял статуэтку.

Вместе они в другом углу сада нашли поджидавшую их Олю.

Альсино показал на нее, потом на статуэтку и снова на Олю.

Наин никак не мог понять, что от неготребуется. Тогда Оля по-детски потянулась к нему, чтобы он взял ее на руки.

Наин, расставшись со статуэткой, радостно подхватил Олю. Она почувствовала прикосновение его шелковистой, остро пахнущей шерсти и попросилась обратно на землю. Наин послушно отпустил ее.

Альсино указал в сторону пяти деревьев, внушая найну, что он должен перенести Олю к таким же пяти березкам в мире, куда найны проникают, чтобы полакомиться сладкой корой, которую он только что ел. А потом, когда Альсино скажет ему, вернуться за нею.

И первобытное существо с зачатками разума — кто бы мог подумать — усвоило этот своеобразный наглядный урок!

Сознание, что Оля снова будет здесь, когда он принесет ее из мира сладких деревьев, пробудило в Мохнатике простодушную радость, и он выразил ее, по своему обыкновению, в прыжках и танце, который Оля называла «журавлиным».

— Вот теперь наш замысел может удаться, — сказал Альсино. — Мохнатик все понял. Я внушу ему, как попасть в нужное место. Ведь домик Моэлы совсем недалеко от вашей дачи, только в другом измерении, — с улыбкой закончил он.

Наин действительно все понял и даже с нетерпением ждал, когда снова сможет взять «беленькую» на руки.

Олю провожали и Моэла, и Альсино.

Стояло ясное утро. Невысоко поднявшееся солнце просвечивало через листву деревьев, делая ее прозрачно-золотистой.

Оля показала на них Альсино и сказала:

— Мне кажется, что они окружены аурой и сейчас поднимутся в воздух, перенесясь вместе со мной в наш старый мир…

— Это почти так и будет, — пообещал Альсино, имея в виду что-то свое.

Оля держала в руке тетрадку с записями Альсино.

Моэла, смахнув что-то с ресниц — наверное, слезы, — крепко обняла девушку, а Альсино, к удивлению матери, поцеловал Олю — этого знака выражения любви никогда не знали и не видели в их мире…

Исполинский мохнатый пращур молча наблюдал за прощанием влюбленных.

Потом он протянул свои длинные, свисавшие ниже колен волосатые руки и легко поднял Олю, крепко прижав к груди.

Шерсть на нем вздыбилась и засветилась, слившись с возникшим вокруг розовым ореолом, похожим на просвеченную солнцем листву ближних деревьев.

Наин с Олей на руках приподнялся над землей.

Альсино и Моэла смотрели на них, чуть запрокинув головы.

— Жди меня, и я вернусь! — крикнула Оля. — Только очень жди! — И исчезла, растаяв в воздухе вместе с найном…

Глава 6. Разоблачение

Истина редко желанна, особенно, если она противоречит привычному.

По Сократу

Казалось бы, после всего перенесенного Олю ничто не может поразить, даже то, что найн с нею почти тотчас же опустился около только что виденных в саду Моэлы пяти березок, растущих из одного корня. Но рядом уже не было ни Альсино, ни Моэлы, ни ее домика…

Но на лесной полянке стояла… бабушка Евлалия Николаевна. Это было уж слишком!..

Найн осторожно поставил Олю на мягкую траву.

А бабушка, вся в слезах, преодолев удивление и испуг, забыв про возраст, бежала к любимой внучке, протянув вперед руки и спотыкаясь на ходу.

— Этого не может быть! — воскликнула Оля, радостно обнимая ее. — Как ты могла оказаться здесь, бабушка, дорогая?

— Извелась я, внученька! Тоска сморила, места себе не находила. Брожу целыми днями, а по утрам сюда, на полянку, где ты со своим «парашютистом» встретилась, и все думаю: отчего бы тебе и самой уже не появиться здесь… оттуда?

— Удивительно! Удивительно! — твердила Оля, покрывая поцелуями родное лицо, сухонькое, с глубокими морщинками у губ, как у светлейшего князя Меньшикова, которого бабушка гордо величала своим дальним предком. Глаза, хоть и мокрые, а по-прежнему горят, не потускнели.

Оля не могла налюбоваться на нее, а та все старалась взять себя в руки.

— Чего тебе-то удивляться? Ведь всего, поди, навидалась, коль на таком мохнатом чудо-коне прискакала. Накормить коня-то надобно?.. Он как? Не тронет?

— Да нет, бабуля! Он хороший, и сейчас улетит обратно. А потом вернется. Правда-правда!..

— Это зачем же вернется?

— За мной…

— Ну, это мы еще посмотрим, — процедила бабушка сквозь зубы, строго взглянув на внучку.

Найн осторожно прислушивался к непонятным словам и, видимо что-то ощутив, встревожился.

— Ничего, Мохнатик, не волнуйся. Буду ждать тебя здесь же. Альсино тебе скажет — когда.

— Это где же он ему скажет? Что-то не пойму я…

— В параллельном мире, бабушка. Я ведь сейчас оттуда.

— Ну и удружила! Ну и чудеса! Явилась на настоящем снежном человеке!.. Страсть-то какая!.. А НЛО, внученька, вроде перестали тут летать. Неблагоприятное противостояние что ли, уж и не знаю.

— Да, бабушка, очень неблагоприятное.

— Ну ладно, внученька! Загадки разгадывать ужо будем дома, сообща. Идем, родных скорей порадуем. Его позовешь? Или как?

Оля обернулась к найну. Мохнатик с тоской смотрел на нее. Горесть ли разлуки, нежелание оставлять ее здесь или тревога светились в его глазах?..

Оля собрала всю свою волю и попыталась внушить этому преданному существу, что он скоро придет сюда за ней и они вернутся к Альсино, к Моэле, в ее сад, где снова будут гулять вместе.

Найн словно понял. Повернулся волосатой спиной, однако не поднялся в светлом ореоле над землей, не растаял в вышине, а легко побежал по полянке, чуть раскачиваясь, казалось разбегаясь для взлета, но… просто скрылся за деревьями.

Появление Оли на даче вызвало переполох, радость и смятение.

Лена обнимала ее, вся в. слезах, что не помешало ей окинуть сестру оценивающим взглядом. Серебристый костюм был Оле очень к лицу… Но почему-то сбоку, чуть ниже пояса, разорван по шву.

Ксения Петровна захлопотала у стола.

— Надо покормить девочку, устала небось с дороги!

Из своего кабинета спустился Сергей Егорыч. Его лицо выражало смешанные чувства. Он хмурился и улыбался.

— Вот принимайте, доставила! — объявила бабушка. — Прямо из параллельного мира.

— Какой такой параллельный мир? — взволнованно переспросила Ксения Петровна. — Никогда этого не понимала!..

— А почему ты одна? Почему костюм разорван? И где остальные? — не выпуская Олю из своих объятий, спрашивала Лена.

Сергей Егорыч солидно добавил к расспросам старшей дочери:

— И в самом деле, с кем вернулась? С тем же Альсино?

— Нет, она одна. На руках у снежного человека пожаловала, — ответила за внучку бабушка.

— Ну, мама, тут нечего шутить! — укорил Сергей Егорыч. — Снежный человек — это… совсем иная категория.

— Да уж какие тут шутки да категории! — сквозь зубы, зажигая сигарету, произнесла Евлалия Николаевна.

— Я должна вам всем сказать нечто очень-очень важное! Правда-правда!

— Раз так, то в ногах, как говорится, правды нет. Присядем к столу, выслушаем важную информацию, — предложил Сергей Егорыч.

— Я сейчас, сейчас, — засуетилась Ксения Петровна. — Только на кухню сбегаю.

— Уймись ты со своей кухней, слушать надобно, — урезонила ее бабушка.

Все сели за стол.

— Так как же ты? Рассказывай, доченька! — Ксения Петровна подперла рукой полный подбородок.

— Я не о себе хочу… Обо мне потом, а сейчас… — начала Оля и достала из принесенной с собой рукописи листок.

Лена насторожилась, тревожно глядя на бумажку в руках сестры.

— Вроде не нашенская бумага-то, — заметила бабушка, выпуская клуб дыма.

— Да, они там пишут на такой.

— Кто они-то, не томи уж! — подгоняла бабушка.

— Да люди! Такие же, как Альсино, мудрые, добрые. Они тысячи лет изучают наш мир. И недавно записали вот такое сообщение нашего Международного информационного агентства. Вы должны о нем знать. — И Оля прочитала первые строчки:

— «Шпионы с чужепланетного корабля. Наконец-то приоткрыта тайна неопознанных летающих объектов…»

— Ах, Боже мой! Да тут словно все с ума посходили! — воскликнула Ксения Петровна. — Только и разговору было, что об инопланетянах. Кричат все — надо, мол, готовиться к отпору агрессорам, замахнувшимся на нашу Землю. Это первая ласточка…

— А может быть, буревестник? — вставила Лена.

— И того хуже! Что же, теперь нас какими-нибудь лазерами выжигать будут?

— Как у Уэллса в «Войне миров», — добавила Лена.

— Военно-промышленный комплекс во всех странах оживился, — заметил Сергей Егорыч. — Отныне никакого разоружения!

— Да не собирается никто на нас нападать! — заверила Оля. — И не покушается на наш мир!

— Чего уж там покушаться! — с иронией заметила бабушка. — Доведем свои реформы до конца — и пожалуйте на чистую Землю! Милости просим!

— Мама, я попросил бы тебя!.. — растерянно запротестовал Сергей Егорыч. — Это не повод для политических дискуссий.

— Не было никаких инопланетян! — воскликнула Оля. — Правда-правда! Бояться нам некого!

— То есть как не было? — откинулся на спинку стула Сергей Егорыч. — Надо уважать авторитет науки, — назидательно добавил он.

— Ну где они, эти «инопланетяне»? — спросила Оля.

— По решению ООН их тела, всех шестерых, доставили не куда-нибудь, а в наш Биоинститут, — сообщил отец.

— Это не так далеко отсюда, Оля. Ты же знаешь, — добавила Лена.

— Исследования проводил солидный ученый, профессор Сафронов. Он член международной комиссии, сделавшей вывод о том, что «человечество в опасности!» — закончил Сергей Егорыч.

— Если оно и в опасности, то не из-за инопланетян, а, как говорил Альсино, по своей же собственной вине: сами губим Природу, друг друга и параллельные миры! — горячо убеждала Оля. — Никаких космических шпионов не было и нет!

— А кто же, по-твоему, в морозильнике Биоинститута лежит? — осведомился Сергей Егорыч не без издевки.

— Там лежат… Очевидно, наши друзья и мои спутники, вместе со мной проникшие в параллельный мир, — упавшим голосом выговорила Оля. — Кочетков… и другие…

— Что? Что ты сказала?! — гневно воскликнула Лена, вскакивая со стула. — Ты с ума сошла! Хочешь окончательно сразить меня? Я тебе что — жить мешаю?

— Что ты говоришь, Леночка! Мне так же больно, как и тебе, но что поделаешь! Юра был среди остальных, так называемых инопланетян, — говорила Оля, нежно гладя руку сестры.

— Ты лжешь! — воскликнула Лена, вырываясь. — Я сама видела цветные фотографии пришельцев. Среди них нет ни одного, похожего на Кочеткова!

— А тот, который седой, ты не заметила его?

— Седой как будто бы был… Но при чем здесь седой? Ведь Юра молод! В расцвете сил! Ни одного седого волоска! Уж я-то знаю!

— Он поседел там, Лена, из-за меня…

— Какая чепуха! В такой короткий срок не седеют, даже…

— Не спорьте, девочки, — остановил дочерей Сергей Егорыч. — Мы искренне рады, Оленька, твоему возвращению, но, право, не стоит начинать разговор с попытки опровержения того, что установлено наукой. Тебе ведь, Оля, есть что поведать людям и помимо этого.

— Ей никто не поверит и в остальном, если она будет пороть такую чушь! — раздраженно вспыхнула Лена.

— Ты представляешь, девочка, какие барьеры тебе предстоит преодолеть? Авторитет твоих показаний слишком мизерен. А я, уж прости, не решусь помогать в такой затее.

— Всякую неправду опровергать надо, вот что я вам скажу, — решительно заявила бабушка. — Сын на это не решится, значит, мне самой придется за это взяться. Думаю, что меня еще не все и не везде забыли…

Оле не хотелось пользоваться бабушкиным авторитетом. Она считала, что записки Альсино, дополненные ею, послужат достаточным основанием для опровержения версии об «инопланетянах».

Но всюду ее ждало глубокое разочарование. Прежде, чем она решилась обратиться за помощью к писателю, она старательно обивала пороги многих издательств, но никто не отнесся серьезно к предлагаемому уникальному документу. Рукопись даже не взялись прочитать, отговариваясь то утвержденными уже, то даже сверстанными планами, то на предстоящие годы книгами, а то и просто неясностью перспективы собственного существования из-за безудержно растущих цен на бумагу и полиграфические услуги.

Словом, никто не брался издать записки никому не известного автора, за кого бы он себя ни выдавал.

У Оли опускались руки. Ее представления о печатном слове, разоблачающем любые ошибки и злоупотребления, были бесконечно далеки от действительности… даже в условиях гласности.

Лена насмешливо наблюдала за стараниями сестры.

— Ничего у тебя не выйдет! Кто тебе поверит, деточка! — начала она этот ночной разговор.

— Я плохо понимаю, в каком мире мы живем.

— Это надо тебя спросить, дорогая. Это ты не хочешь спуститься на грешную землю с небес и все мечтаешь о новых объятиях снежного человека, который унесет тебя на небо или… не знаю еще там куда!

— Как ты можешь так говорить, Лена?

— Я — трезвый человек. И сообщение о гибели «инопланетян» для меня убедительнее, чем твои россказни.

— Что же мне делать?

— Прежде всего, выкинь из головы намерение отправиться в другое измерение, которого, может, вовсе и не существует на самом деле!

— Но ведь там ждет меня Альсино!

— Боюсь, что похищение снежным человеком для тебя не прошло даром.

— Ты имеешь в виду мир найнов?

— Я имею в виду твое здоровье. Ты живешь во власти галлюцинаций, в мире выдуманных фантазий, которые ты принимаешь за реальность. Я не знаю, что произошло с Юрой, который испытывал военный объект, не знаю, как и где тебя саму высадили с него и ты попала в лапы снежного человека. Но, извини, ни в какие параллельные миры я не верю!

— Лена, что ты такое говоришь? Как ты можешь?

— Я должна заботиться о тебе.

— Вот как? Папа не хочет помогать мне, ты отвернулась. Осталась одна бабушка…

— Бабушка тоже не поддерживает твоего безумного желания снова оказаться в объятиях этого мохнатого чудовища, бросив своих родных и близких.

— А разве не ты сама, Лена, еще недавно собиралась уехать в чужую страну с каким-нибудь иностранцем?

— Детские бредни, как и у тебя сейчас. Я пережила свои и теперь должна помочь тебе преодолеть твои. И я жду возвращения Юры из секретной командировки. Не думаю, что за это время он может стать менее здравомыслящим, чем тогда, когда я его узнала.

— Не говори ничего дурного о погибшем герое!

— Он погиб только в твоем воображении, Оля. Ты просто пытаешься навязать свой бред остальным.

Сестры проговорили всю ночь. Под утро, подойдя к открытому окну и глядя на занимающуюся зарю, Лена неожиданно спросила:

— А когда твой Мохнатик должен явиться за тобой?

— В ближайшее полнолуние.

— Это будет безумием.

— Ничто мне не помешает улететь. Достаточно того, что никто не помогает…

— Тебе нужна совсем другая помощь… врачебная! А теперь спи! — Она подошла и поцеловала сестру.

Оля уткнулась в подушку, наволочка которой скоро стала мокрой от слез.

Кто же безумен? Она или Лена? Как Лена может говорить о нереальности всего рассказанного Олей, когда сама же провожала Кочеткова в полет? Не знала — в какой? А вот бабушка сразу догадалась и встречала ее на поляне, когда Мохнатик спустил ее на траву. Нет, она, Оля, в порядке! Не в порядке бедная Лена. И ее еще ждет сильный удар, когда дело, задуманное Олей, будет доведено до «опознания».

В конце концов, все это необходимо вовсе не Оле или Лене!

Версия о сбитом чужепланетном корабле со шпионами повлекла за собой раздутую журналистами версию о боязни инопланетного нашествия. И былые решения о разоружении оказались под угрозой, от них теперь уже готовы отказаться! А под этим предлогом будет развернут новый виток вооружения. А оружие, как известно, не терпит бездействия и будет применено не против пришельцев, а в новых войнах. Последствия непредсказуемы, да о них даже страшно подумать!..

Нет, колебания недопустимы! Разоблачение вздорной версии об «инопланетянах» необходимо. Это Олин долг!

Все это девушка горячо говорила бабушке, а та слушала, прикуривая сигарету за сигаретой.

— Да, — сказала Евлалия Николаевна и прокашлялась. — Тут ты права, девочка. Я-то знаю, что такое война. Это не поле славы, а узаконенное беззаконие, как сказал какой-то мудрец. Поэтому надо бороться!

Глава 7. Опознание

Горе тяжкое горы тяжелее.

Народное

Оле пришлось отложить на время завершение записок Альсино и хлопоты по их публикации. Бабушка с завидной энергией развила деятельность, результатом которой стал приезд представителей комиссии ООН, созданной для расследования катастрофы НЛО. Их заинтересовала возможная встреча с очевидцами, якобы располагающими сведениями об экипаже НЛО.

Кроме Оли и Лены в Биоинститут приехал директор завода, где сооружалась под руководством Альсино «летающая тарелка», и двое рабочих, участвовавших в ее изготовлении. Ими оказались Иван Степанович и Коля.

Не только Оля, даже Лена помнила их, выходящими из проходной завода перед стартом «Летающей тарелки».

Приехав теперь по приглашению в Биоинститут и встретясь с сестрами Грачевыми, они вспомнили их: Олю, постоянно приходившую к «иностранцу», руководившему работами, и Лену, прощавшуюся у проходной с начальником группы.

Профессор Сафронов был противником этой встречи и дал согласие участвовать в ней лишь после того, как понял, что она состоится независимо от его желания. И теперь, принимая представителей комиссии в кабинете академика, он пытался настроить всех на скептическое отношение к предстоящей беседе.

Щеголяя совершенным английским, он убеждал:

— Джентльмены, я ценю вашу высокую миссию, но хотел бы предупредить вас, что очевидцы — далекие от науки люди, не имеющие представления о собранных данных, касающихся космических пришельцев. И, кроме того, их сведения об экипаже «летающей тарелки» не подтверждены фактами. Я надеюсь, что вы учтете это в своих выводах.

— О'кей! — отозвался худощавый американец, владелец военного концерна, глава прибывшей делегации ООН. — Но вспомните вашу русскую поговорку: «Доверяй, но проверяй». В данном случае это хорошо сказать о ваших несомненно научных выводах по изучению останков космических пришельцев.

— Пусть дополнительным доводом для вас, господа, будет мое предположение, что человекообразные уфонавты на потерпевшей катастрофу «летающей тарелке» имели совершенных биороботов, которых никак не могло оказаться на заводе уважаемого директора Кузнецова.

— Таких не было, могу заверить, — тут же подтвердил Кузнецов.

— Позвольте мне высказать дополнительные соображения в вашу пользу, профессор, — вмешался француз Монье с носом горбинкой и тонкими усиками. — В нашем случае Священное Писание может стать весомым аргументом. Еще в Библии сказано, что Господь Бог создал человека по образу и подобию своему, сотворив до этого Вселенную, где ныне доказывается существование многих землеподобных планет. А раз так, то и населяют их те же потомки Адама и Евы.

— Кроме того, — вставил в свою очередь немецкий профессор Мессердорф, — можно найти сближение Библии и дарвиновского учения об эволюции. По сути, разумное существо могло возникнуть в благоприятных условиях для образования мыслящего мозга, расположенного в голове близ органов слуха, стереоскопического зрения, для которого наибольший обзор местности достигался прямостоянием на двух конечностях. Свободные же при передвижении передние конечности оказались приспособленными для труда, что и обусловило появление мышления.

— Спасибо, герр Мессердорф. Ваши слова звучат весьма убедительно, — из вежливости по-немецки отозвался Сафронов и уже по-английски обратился ко всем: — Проведенные нами исследования останков погибшего экипажа «летающей тарелки» позволили сделать выводы о прибытии на землю инопланетных разумных существ. Цель появления их пока еще непонятна. Газеты воспользовались нашей информацией для своих сенсационных репортажей, в которых уже призывают отражать инопланетное вторжение. Так что объединим науку и религию с заботой о судьбе человечества, помолимся о предотвращении космического нашествия и нашим завершением работы укрепим бдительность человечества, которое должно быть готово отразить вторжение.

…Оля и Лена почтительно смотрели, как направлялись в сад по широкой лестнице иностранные эксперты. За ними важно, с высоко поднятой головой, спускался со ступенек, словно сходил с королевского трона, сам Сафронов.

Он обратился к ожидающим в саду свидетелям трагического события:

— Я вынужден был пригласить вас, рассчитывая на вашу осведомленность и. безупречную прямоту суждений, чтобы положить конец безответственным слухам о нахождении на сбитом космическом объекте земных людей, которые попасть туда, разумеется, не могли. Мы предоставим вам возможность в присутствии представителей комиссии ООН, расследующей произошедшую катастрофу НЛО, опознать карликов с большими головами и приподнятыми к вискам уголками глаз, едва ли когда-либо бывавших на нашей планете, к тому же еще и бесполых… Не уточняю при дамах.

— А разве в числе других погибших не было никого вам знакомого, профессор? — бойко спросила Оля.

— К сожалению, я не имел возможности видеть космические тела из других созвездий.

— Мне кажется, что одного из погибших вы могли бы узнать, — не отступала Оля.

— Кого вы имеете в виду, милая девушка?

— Майора, приезжавшего к вам за Альсино, за «иноземлянином», которого к вам привезли.

— Ах, этот плохо воспитанный офицер, который увез авантюриста, именовавшего себя посланцем откуда-то и, на беду, увы, конечно погибшего в застенках, куда завез его этот бравый майор?

— Да. Майор Кочетков. И вы не узнали его?

— Прошу простить, но никого, на него похожего, среди замороженных нами существ с НЛО не было.

— А седой «инопланетянин»?

— Седой? Очевидно, вы имеете в виду возможного руководителя космических пришельцев? Но что общего между этим старцем, увы с поврежденным лицом, и молодым майором, которого вы вспоминаете тут, милая девушка?

— Я же тебе говорила, предупреждала! — прошипела на ухо Оле старшая сестра, и, обращаясь к Сафронову, постаралась сгладить неловкость, невольно выразив затаенную надежду: — Вы не можете себе представить, профессор, как я вам благодарна за это обоснованное свидетельство!

— Рад служить истине, — раскланялся Сафронов.

— А если он поседел в пути? — упрямо настаивала Оля.

— Оля, не забывай! Ты в солидном научном учреждении, а не в детском саду или в школе, где еще недавно присутствовала на прощальном звонке, — с укором одернула сестру Лена.

Профессор, как бы в знак благодарности за здравомыслие, счел возможным взять Лену под руку.

— Вы разрешите? Не часто появляются у нас подобные вам гости! — расшаркивался он перед нею. — Если наши с вами желания совпадут после осмотра останков инопланетян, скрупулезным исследованием которых мы займемся, я буду вдвойне счастлив.

— Почему вдвойне? — спросила Лена.

— И как ученый и как… повстречавший вас.

Лена улыбнулась, а Оля нахмурилась. Потом Лена, вздохнув, сказала:

— Лишь бы это был не Юра!..

— Прошу простить, — снова обратился Сафронов к Лене. — Если не ошибаюсь, вы, кажется, только что употребили сослагательное наклонение, имея в виду предстоящий осмотр? Но, — назидательно продолжал он, — в науке мы фиксируем факты и делаем однозначные выводы. Не так ли? — посмотрел он на шагающего рядом директора военного завода.

Иван Степанович тихо шепнул Коле:

— Жмет ученый на барышню, всей научной тяжестью навалился.

— А мы на что? — отозвался Коля.

Генеральный директор заметил:

— Думаю, что искать целесообразно не пресловутого майора, которого я тоже видел, а захваченного им специалиста. Нам крайне необходимы известные ему сведения о создании летательных аппаратов с высшей маневренностью.

— Я совершенно согласный с таковым мнением, — по-русски отозвался американец. — О'кей! Сейчас собравшиеся здесь господа помогут, как имеется надежда, спасти важные программы и заключенные под них контракты. Всем надо думать о защите планеты, где мы проживаем. Общество требует быть человечеству во всеоружии.

— О'кей, сэр! — в тон ему поддакнул Сафронов. Тут же перейдя в кембриджской манере на английский язык: — Истина всегда на стороне того, кто заботится о благе людей, как говорил незабвенный Френсис Бэкон.

— Приятно встречать здесь знатока английского философа.

— Не только английского, всемирного! Нам теперь приходится все осмысливать в глобальном масштабе.

— О'кей! — согласился американец. — Наш концерн стремится к международности.

Сафронов обратился к остальным своим спутникам:

— Предупреждаю, особенно дам, что зрелище будет не из приятных, хотя тела и сохранились, правда не у всех. Я, честно сказать, всегда испытывал весьма неприятные чувства при упоминании о морге, а здесь нам пришлось использовать свою криогенную установку в неожиданных научных целях.

Здание, к которому они подошли, было приземисто, словно придавлено сверху. В нем помещался машинный зал с криогенной установкой и несколько специализированных лабораторий.

Перед тяжелой, обитой железом дверью их встретила миловидная моложавая женщина. Она раздала всем одинаковые армейские полушубки, оказавшиеся непомерно большими для девушек.

Сафронов без умолку говорил:

— Надеюсь, вы простите нас за заботу о вашем здоровье, проявленную нашей смотрительницей Танелой, ведающей и этим грустным помещением, и холодильной установкой для него. Рядом с телами инопланетян вы увидите еще одно, предположительно инопланетное существо, диковинного спрута, которого мы, не успев изучить, не уберегли от нападения дельфинов из соседнего бассейна. Надеюсь, инопланетян никто не похитит у нас.

— У них есть весьма надежный страж, — кивнул в сторону Танелы американец.

— Теперь хоть в сибирскую тайгу, хоть в Заполярье. И халаты белые, как маскировочные, — сказал Иван Степанович, напяливая поверх полушубка только что полученный халат. — Отчего же рукавиц-то не дали? — похлопывал он себя по бокам.

— Не руками, глазами работать будем, — ответил ему Коля.

Тяжелая железная дверь открылась…

Танела заботливо вывела под руки рыдающих девушек из «морозильника», шепнув:

— Профессор настаивает, чтобы сразу подписать акт в лаборатории. Вы уж извините, он у нас такой формалист! Да и комиссия иностранная.

— Это они, они! — всхлипывала Оля. — Юра, дядя Джо, лорд, Иецуке…

— Хорошая одежда, — похвалил американский промышленник, похлопывая по полушубку. — Там было много ниже нуля по Фаренгейту. А мне не ощутилось.

— Минус тридцать по Цельсию, мистер Смит, — пояснил генеральный директор Кузнецов.

— Как на нашей Аляске.

— Или у нас в Сибири.

— О'кей! Но мы остановились без новой технологии. Надо теперь изучать обломки аппаратуры.

— Да, — согласился Кузнецов. — Собрать толковых инженеров. Это важнее биологического копания в трупах.

К столу подходили по очереди. Танела протягивала всем шариковую ручку, но директора предпочли воспользоваться своими, одинаково нарядными, с золотыми перьями.

Иван Степанович взял ручку, почему-то внимательно осмотрел ее и оглянулся на все еще плачущих девушек.

— Жаль барышень. Однако в морозильнике те самые лежат, с кем вместе схемы собирали. Так говорю, Коля?

— Уж больно жаль толстяка американца, — отозвался тот. — Он все про одного джентльмена забавно рассказывал…

— Никого из них не вернешь. Когда-нибудь и сами там будем, — вздохнул Иван Степанович и передал Коле ручку. — Заверяй, сынок, что никакие это не чужаки. Девчонки-то уж больно убиваются… по своим небось…

Подпись Лены выглядела среди других очень четкой. От нажима ручки бумага на последнем росчерке чуть надорвалась.

Олины же прыгающие буквы попали на влажные пятна…

Потом расписались остальные, подтверждая показания очевидцев. И в завершение сумрачно поставил свою замысловатую подпись профессор Сафронов.

Он заботливо, с сочувствием взял Лену под руку и повел мимо ухоженных цветников:

— Я так понимаю вас, Елена Сергеевна! Остается только пожалеть, что мы встретились при таких угнетающих обстоятельствах, но…

Лена подняла на него глаза:

— Я угнетаю вас? Вы уж извините…

— Да что вы! Вы же женщина! Да еще какая!

— Какая? Зареванная?

— Даже горе красит женщину, приоткрывая вуаль ее души.

— Как же вы не поняли сразу, что это наши люди? — с укором спросила Лена.

— Видите ли, мы начали с низкорослых особей, бесспорно неземного происхождения. Но кто мог подумать! Наши люди с чужими пилотами на типичном НЛО? Конечно, журналисты постарались! Они вечно перебегают нам, ученым, дорогу. Впрочем, мы же и сообщили им о насекомообразности малых бесполых существ.

— Я не понимаю, как… Он, Юра, оказался вместе с ними! Это ужасно, профессор!

— Конечно ужасно! — согласился Сафронов. — Простите меня, но, став невольным свидетелем вашего несчастья, не могу не поделиться с вами своими бедами.

— Со мной?!

— Никто так не поймет другого, как тот, кто сам…

— У вас тоже личная потеря?

— Более глубокая. Не просто личная, а научная.

— Вот как?

Сафронов искренне старался отвлечь Лену от переживаний и решил рассказать о своих неудачах, преследующих его в последнее время.

Лена смотрела на него вопросительно.

Он понял ее взгляд как проявленный к себе интерес.

— Я так хотел бы, чтобы вы поняли меня, как я понимаю вас!..

Лена удивленно, но учтиво слушала, а он продолжал со вздохом:

— Да, у всех свои беды, свои потери… Вот мне с огромным трудом после многолетних попыток удалось заполучить живого снежного человека. Но по недосмотру той самой Танелы, которая провожала вас в «морозильник», ему удалось бежать, сорвав всю нашу программу исследований. Потом погиб спрут, может быть, неземного происхождения, а затем случился арест моего подопечного «иноземлянина», который, очевидно, канул в небытие в мрачных подвалах известного вам учреждения…

— Это не так! Оля встречалась с ним на воле, даже в театр ходила! — рассердилась Лена.

— Поистине вы рассказываете сказки! — покачал головой Сафронов. — Как бы то ни было, для меня, для науки… он потерян. Вы грустите о майоре, а я о том, кого он похитил у меня под предлогом ареста.

— Не говорите так о Кочеткове!

— Боже упаси, Елена Сергеевна, затронуть ваши чувства! Я понимаю, что он был лишь исполнителем чужой воли… Вот и теперь, когда у меня появилась надежда на непосредственное общение с посланцами из космоса, все внезапно рухнуло. Все оказалось не так и совершенно непонятно!..

— И вы это так близко принимаете к сердцу? Ну, мы с Олей женщины, и то…

— Боюсь выглядеть в ваших глазах горьким неудачником! Я ведь не о себе тревожусь, а о нашем академике. Он болен и так надеялся, что мне, временно замещающему его, удастся поднять авторитет института, а тут… ни спрута, ни «иноземлянина», ни снежного человека…

— Вам очень нужен этот снежный человек?

— Ах, его так трудно отловить! Он появляется, чтобы тут же исчезнуть неизвестно куда и как.

— Я вас понимаю, — сказала Лена, насухо вытерев платком глаза и поправляя волосы.

Оля ушла вперед, Лена с Сафроновым, разговаривая, отстали от всех.

Лена остановилась, долгим проницательным взглядом посмотрела на Сафронова.

— Хотелось бы вам помочь, — неопределенно сказала она.

— Я очень ценю ваше понимание!

— Я подумаю, как это сделать.

— О, божественная! Сердце подсказывает мне, что наша встреча будет очень много значить для меня! — И, словно спохватившись, он тут же добавил: — Это надежда ученого.

— Может быть… — загадочно произнесла Лена, и лицо ее стало непроницаемо.

Сафронов взбодрился, подтянулся, чуть запрокинул голову, словно на параде, проводил гостей до ожидавшего их автобуса. А потом долго смотрел ему вслед.

Глава 8. Убийство

Убито все, жила чем прежде:

Любовь и радость, и надежда…

Весна Закатова

По мере приближения полнолуния, когда, по словам Оли, она должна была встретиться с найном, чтобы он перенес ее в параллельный мир, тревога на даче Грачевых усиливалась.

Одержав «горькую победу» в Биоинституте, опровергнув версию об инопланетных шпионах, Оля занялась «Записками иноземлянина», пытаясь опубликовать их. Однако вскоре окончательно потеряла надежду, что ей удастся сделать это собственными силами. И она посетила с детства знакомого по книгам писателя, стараясь убедить его поверить ей и помочь дописать то, что произошло с нею и ее друзьями в параллельных мирах.

Сергей Егорыч неодобрительно отнесся к таким стараниям дочери. Он готов был даже согласиться со старшей сестрой, что у Оленьки не все ладно с психикой и на самом деле рассказы ее всего лишь плод больного воображения и галлюцинаций.

— Мне нелегко согласиться с тобой, — говорил он Лене, — но вполне возможно, что это так. Во всяком случае, ее стремление покинуть нас на груди снежного человека не укладывается у меня в голове. Признаться, я теряюсь и не знаю, как ее отговорить…

— Или помешать! — подсказала Лена.

Сергей Егорыч покачал головой, поднял плечи и взялся руками за голову, он видел, как отношения между сестрами охладевали с каждым днем.

Лена носила элегантный траур по Кочеткову. Даже сняла с пальцев любимые колечки. И вскоре объявила, что снова отправляется в Биоинститут. Оля поехала с нею.

Они уже побывали здесь однажды на похоронах погибших путешественников в параллельные миры. Провожающих тогда почти не было, только согнувшаяся от горя мать Юры и кто-то из дипломатического корпуса. Никакого шума, речей, салютов… И без журналистов.

Похоронили погибших в лесу, близ сада Биоинститута, так решило руководство. Оно же воспротивилось ненужной огласке. В одной только малотиражной институтской газете появилось краткое сообщение о жертвах катастрофы…

Теперь профессор Сафронов, узнав о приходе сестер Грачевых, вышел к ним с подобающе горестным выражением лица.

Он почтительно поцеловал Лене руку, а Оле крепко пожал маленькую ладонь.

Девушки положили на не заросший еще травой холмик букеты полевых цветов, совсем таких, какие они когда-то вручили улетающим в параллельный мир…

Сафронов, склонив голову, доверительно сообщил:

— Здесь поставим памятный знак. Я уже приглашал скульптора и архитектора.

— Как мне благодарить вас за такую заботу? — спросила Лена, платком касаясь уголков глаз, чтобы не потекли ресницы.

— Эти люди заслужили память, — ответил профессор.

Оля посмотрела на него сбоку и спросила:

— А биороботов вы так и не похоронили?

— Что вы! — воскликнул Сафронов. — Как можно расстаться с единственным инопланетным материалом для научных исследований!

— Вам удалось что-нибудь выяснить?

— Очень и очень много прелюбопытнейшего! Я уже заинтересовал кибернетиков. Искусственно выращенные нейроны мозга, превосходящие все компьютерные возможности! Человекоподобные машины, изготовляемые серийно на заводах! Однако это мало утешает меня. Наша задача — исследовать живую материю.

— И, наверное, снова мечтаете заполучить снежного человека? — доверительным тоном спросила Лена.

Сафронов многозначительно кивнул и беспомощно развел руками.

Когда сестры возвращались электричкой на дачу, Лена недовольно заметила:

— Почему их похоронили всех вместе?

— Погибших летчиков тоже так хоронят, как и павших бойцов…

— Я предпочла бы, чтобы он был в отдельной могиле, чтобы долгие годы посещать ее, — сказала Лена и отвернулась к окну.

В нем убегали назад деревья, домики, поредевший лесок, вереница автомашин перед закрытым шлагбаумом, опять деревья и дома…

Проснувшись ночью, Оля заметила, что Лена не спит. Оля, в ночной рубашке, встала, подошла сначала к окну, взглянув на начинающий расти в эти дни полумесяц, потом склонилась над кроватью сестры, чтобы поцеловать ее, но та холодно отстранилась:

— Оставь меня. Сытый голодного не разумеет.

— Это ты про меня? — удивилась Оля.

— А про кого же еще? Почему-то не все улетевшие погибли.

Оля укоризненно посмотрела на Лену. Ведь она ей все рассказала, как было!..

Полумесяц день ото дня полнел, округлялся… Оле нелегко было подготовить родных к расставанию. Тревога на даче все росла. Никто прямо не отговаривал Олю, но раздражение порой прорывалось в резких спорах.

Так, в один из вечеров за столом на веранде разговор сначала зашел о горечи любой разлуки.

Оля, стараясь улыбаться, сказала:

— Да не тревожьтесь, не грустите, мои дорогие! Все равно я вас люблю еще сильнее прежнего. Ну давайте считать, что вы выдали дочку замуж за заморского купца и он увез ее, сердечную, за тридевять земель… Но она будет, непременно будет навещать вас, без этого ей не жить!..

— Одно дело увезти на корабле или на поезде, на самолете, наконец, но… на каком-то мохнатом чудовище, тут уж извини меня, дочка… Материнское сердце — оно тревожное… — сказала Ксения Петровна и полезла в карман фартука за платком.

— Мамуленька! Отчего же ты не протестовала, когда Лена собиралась замуж непременно за иностранца и хотела уехать навсегда?

— Ну, знаешь ли! — прервала ее Лена. — Это были мои девичьи бредни. Я их пережила и забыла! А ты… ты хочешь бросить отца, мать, бабушку, меня, наконец! И не задумываешься о последствиях!

— Как же ты пережила этот опасный возраст? — взъерошилась Оля.

— К счастью или несчастью своему, встретила Юру.

— И теперь будешь навещать его могилу, где тебя непременно кто-нибудь встретит…

Лена вспыхнула.

— Ты еще пожалеешь об этих словах, — зло сказала она, вскакивая из-за стола.

Ее каблучки застучали по ступенькам лестницы.

— Ну вот! Опять двадцать пять! — ударила ладонью по столу бабушка и, чтобы перевести разговор в другое русло, спросила: — А ты как, Оля? Писателю-то своему звонила или ждешь чего?

— Он согласился мне помочь, даже сам звонит, расспрашивает о жизни Альсино в ином мире.

— Скажи ему, что у них там все не как у людей, — ворчливо посоветовал Сергей Егорыч. — В цивилизованных странах провинившихся или неугодных высылают из страны, а у них наоборот — держат на одном месте.

— Там многое наоборот, — подтвердила Оля.

— Вот именно! — подхватила Ксения Петровна. — Отпускать невесту в иной мир?.. — возмущалась она. — Подумаешь — и горло перехватывает! Иной мир!.. Это же ужас!.. Ни письма написать, ни по телефону позвонить!..

— Мамочка! Ведь я должна была сделать то, что он уже сам не мог. Дело ведь идет не об одной моей или нашей с ним судьбе, а обо всем человечестве. Я его этим к жизни вернула!

— Эка хватила! — сказала бабушка. — Думаешь, выйдет книжка с рисунком твоего Альсино на обложке и мир перевернется? Это, девочка, испробовано. Русский художник Иванов двадцать пять лет писал картину «Явление Христа народу» и был уверен, что все изменится в мире, как только он ее выставит. А люди десятилетиями проходят нынче мимо его творения — равнодушные, занятые своими делишками.

— А надо думать о человечестве! Какое оно у нас, — возмутилась Оля.

— Цивилизованное, — заметила Ксения Петровна.

— Я попала, — горячо начала Оля, — в плен к дикарям, вроде неандертальцев. Но смерть, пусть мучительная, грозила мне одной. А что у нас? «В плен берут» целые города со всем населением и у нас, и в высокоразвитой Европе. Оставляют детей, женщин, стариков, не говоря уж о мужчинах, без пищи, воды, электричества и бомбят или обстреливают снарядами, рушащими все без разбора, уносящими тысячи жизней. И это называется цивилизация?!

Евлалия Николаевна махнула рукой:

— Чего уж там! Одно слово «свобода»… Свобода прежде всего от совести, я вам скажу!

— Дай Бог, ну пусть не картина о явлении Христа народу, а обращение современного нам пришельца помогло бы людям! — вздохнула Ксения Петровна.

Внезапно вернулась Лена с газетой в руках.

— Вот, не угодно ли! Пока вы тут размышляете о пользе народной всех параллельных миров, досужие журналисты уже публикуют выгодные кое-кому объяснения пребывания земных людей на чужепланетном космическом корабле, пилотируемом биороботами.

— Да ты перескажи, что там… — предложила бабушка.

— А то, что Юра был похищен НЛО, как и другие.

— Да не может этого быть! — всплеснула руками Ксения Петровна.

— Они заманивают к себе людей. Еще из Библии известно, что Енох «на небо взят живым». И вернулся, рассказывал о виденном. А других не возвращают. Только в одной Америке, как здесь пишут, статистически установлено, что НЛО похитили не менее пяти тысяч человек. Надо думать, они продают их у себя в тамошние зоопарки.

— В зоопарках, Леночка, зверей показывают. А зачем же людям и вдруг — людей? — возмутилась Ксения Петровна.

— А затем, мамуля, что для них в нравственном отношении мы — чудовища: монстры, которых с ужасом разглядывать можно! Вот так! — отрезала Лена.

— Ну и ну! — заметила бабушка. — А что, Ксенюшка, возразить этим смотрителям инопланетных зоопарков? Дескать, мы такие хорошие? Или доказывать, кто в безнравственности нашей виноват?

— Виновные на виду! — вскипела Ксения Петровна, чего, казалось бы, от нее и ожидать было нельзя. — Те, что радетелей нравственности, пастырей народных в угол загнали, Христовы церкви осквернили, веру запретили и ничего взамен ее людям не дали!

— Как это не дали! — возмутилась теперь бабушка. — А видение грядущего? А энтузиазм масс? А единство народа, смогшего переломить хребет фашизму? Лучше скажи мне, дорогая, как вы восстанавливаете нынче храм Христа Спасителя, негодяем уничтоженный? Но нельзя забывать, что попы-то, заповедь «не убий» проповедующие, в каждом царском полку солдат на убийство и благословляли! А теперь вы, демократы, на поклон к ним тянетесь: «Помогите мораль поднимать!» Они вам поднимут! Как с болота туман!..

Сергей Егорыч демонстративно встал и, не допив своего стакана, ушел к себе наверх.

Евлалия Николаевна проводила сына взглядом и сказала сокрушенно:

— Ну вот, человеку и чай допить не дали своими разговорами. Уж лучше Оленьку слушать про ее приключения.

— Бабуленька, это только кажется, что со мной невероятное случилось. Вы говорите о куда более невероятных вещах, в которых замешаны миллионы людей, миллионыжизней. Может быть Иванов-художник был увлеченным романтиком, но я верю в то влияние на людей, которое окажет своими записками Альсино.

— Ну и верь! — резко сказала Лена. — Но это вовсе не значит, что тебе надо обратно в его огород забираться!..

— Мне кажется, — робко возразила, опустив глаза, Оля, — что это все-таки решать мне.

— Вот такая нынче молодежь пошла! — вздохнула Евлалия Николаевна.

— Да, не похожая на прежнюю, — согласилась Ксения Петровна.

— Между прочим, — вставила Лена, — я тоже отношу себя к молодежи, но не трясусь на модных танцах, в музыке ценю мелодию, и у моего поколения есть убеждения, можете мне поверить!

— Хотелось бы, — вздохнула бабушка.

— Ладно, девочки, утро вечера мудренее, — примирительно сказала Ксения Петровна. — Вон и месяц уже над деревьями показывается. Так и задержала бы его, чтобы никогда полнолуния не наступило.

Но полнолуние наступило в положенное время…

Лена раздраженно захлопнула за собой садовую калитку. Торопилась на электричку. Отцовская «Волга», которой Лена из принципа никогда не пользовалась, терпеливо ждала Сергея Егорыча, он задерживался из-за проводов Оли.

Лена только что наспех попрощалась с этой сумасбродной девчонкой, которая все еще надеется перебраться в чужой мир, и злорадно подумала: «Как бы тебе там не было тесно, дорогая!..»

И, уже подходя к железнодорожной платформе, продолжала рассуждать про себя: «Как будто нельзя в ее годы еще раз влюбиться, но у себя дома, в нормального человека…»

Она успела как раз вовремя. Подошел поезд, и Лена загадала желание: дверь вагона окажется как раз перед нею.

Так оно и случилось. Лена с довольной улыбкой вошла в вагон.

На дачной веранде заканчивались Олины сборы.

— Мы с тобой здесь и простимся, — говорил уже стоя Сергей Егорыч. — У меня на работе срочные дела… ты уж извини, дочь!

— А я, как встретила на полянке, так и провожу, — заявила Евлалия Николаевна. — Да ты не спеши, торопыга! Присесть надобно перед дальней дорогой.

— Это совсем близко… здесь, — прошептала Оля. Сергей Егорыч послушно сел, как и все, поглядывая на садовую калитку.

— Помолчим, по старому русскому обычаю, — предложила бабушка.

Она и встала первая.

— С собой что берешь? Понятно, не чемодан. Но хоть платьице какое захвати. Не все же тебе там в своей «рыбьей чешуе» расхаживать.

— У меня спортивная сумка. Я взяла самое необходимое.

— Вот и добренько! Отец вон укатил. Занятый он всегда. Прощайся с матерью, а то она слезами изойдет. Скажи ей, еще раз скажи, что наведываться к нам будешь.

— Я верю, верю, — всхлипывая, говорила Ксения Петровна. — Так ведь сердцу-то не прикажешь, как девочка наша своему приказать не может…

Она стояла на веранде, провожая глазами удаляющихся к калитке бабушку и Олю.

— Тоненькая какая! — шепталось само собой. — Тростиночка-былиночка бедненькая…

Полянка с пятью березками была совершенно такая же, как и в день встречи Оли с Альсино. Правда, незабудки и ромашки на этот раз уже отцвели. Но трава поднялась пышная, сочная. И никто не косил ее, чтобы скот кормить…

Посмотрев на березки, бабушка спросила:

— Неужели у них там такие же «близнецы» растут?

— Удивительно, бабуля! Такие же точно! Наверное, есть все же между параллельными мирами какая-то загадочная внутренняя связь.

— Одни загадки без отгадок. А главное, каково тебе будет? Вот загадка тяжкая!..

— Бабуля, вы тут не скучайте без меня… Я понимаю, как трудно ждать. Нам с тобой и то уже кажется, что запаздывает мой Мохнатик.

— Да, кажись, пора бы, пора! — отозвалась бабушка. — Он что, опять из воздуха материализуется?

— Не материализуется, а просто перейдет в наше пространство, как мы переходим в другую комнату.

Но мохнатый посланец параллельного мира появился, как его ждали, но не над землей, а просто вышел из теса.

— Чудище-то какое! — ахнула бабушка.

Он был чуть выше небольшого деревца на краю полянки.

«Такое же вырвал он, превратив в дубину», — вспомнила Оля, бросаясь ему навстречу. На его заросшем шерстью лице светились зубы, обнаженные в улыбке.

И тут раздался выстрел. Огромное человекоподобное существо качнулось назад и грохнулось навзничь в мягкую траву.

Оля подбежала первой…

Первой, потому что тотчас из-за деревьев появились сидевшие в засаде люди.

Оля в отчаянии смотрела на богатырскую грудь найна. Из нее не торчала пронзившая сердце стрела неандертальца, но вместо нее по светло-серой шерсти расплываюсь кровавое пятно.

— Ольга Сергеевна! Какими судьбами! — услышала она близкий голос, оглянулась и узнала Сафронова.

Он передавал длинноствольное ружье узкоглазому своему спутнику.

— Хорошо стрелять, профессор, — одобрительно сказал тот.

— Рад, что вы первая поздравите нас с завершением многолетних исканий! — довольным тоном продолжал Сафронов. — А Елены Сергеевны нет с вами? — спросил он, оглядываясь.

Оля ненавидяще смотрела на него.

— Убийца! — гневно произнесла она.

— Что? Что? Не понял! — переспросил ошеломленный ученый.

— Не просто убийца, а браконьер! — сурово произнесла подошедшая бабушка.

— Извините, мадам! Я попросил бы без оскорблений!.. Здесь выполняется программа научной экспедиции.

— Браконьер, он и есть браконьер! — отчеканила Евлалия Николаевна.

— Если вы, мадам, выполняете функции здешнего лесника, то соблаговолите ознакомиться с формальной лицензией на «взятие» антропоидного гоминоида и остерегайтесь задевать честь и достоинство…

— Какие же тут честь и достоинство, когда вместо «взятия» — убийство!

— Мы не могли еще раз упустить случая… это редкое животное…

— Сам ты животное, хоть и профессором именуешься!

— Я уважаю ваш возраст, мадам, и золотую звездочку вашу, которую не сразу приметил, увы, утратившую ныне былое значение, но не позволю… Честь имею — исполняющий обязанности директора Биоинститута профессор Сафронов.

— Честь иметь надобно, а не утверждать, что ее имеешь.

— В конце концов, из-за чего столько шума при виде охотничьего трофея?..

— Хоть ты и ученый, а понятия не имеешь, что не жизни человекоподобного антропоида лишил, а связь с другим миром оборвал!

— При чем тут другой мир?.. — бормотал Сафронов.

— Пойдем, внученька, чего ты ему тут объяснишь…

Оля молчала, подавленная, будто лишившись речи.

Бабушка обняла ее за вздрагивающие плечи и повела к ближнему полю, видному за редеющими деревьями.

— Ну вот что, Чингиз и Болотов, — обратился Сафронов к своим помощникам. — Подгоните сюда грузовик. Там лебедка есть, с ее помощью втащим в кузов эту тушу. Какой экземпляр! Вы только посмотрите, Болотов, какой великолепный экспонат в нашем институте появится! Все «флаги будут к нам»…

— Снежный барс не стрелять… сеткой брать, — проговорил охотник, смотря на тело найна.

— Вот так, Джульетточка моя, — говорила бабушка. — На этом вместо Шекспира точку и поставим.

* * *

— …Что же еще? — спросил я Олю.

— Как вы думаете, будут новые экспедиции за снежным человеком? Может, истинные ученые «заполучат» его живым?..

— И вы хотите, чтобы он доставил вас в неомир?

Она кивнула:

— Как Мохнатик. Ах, если бы вы знали, какой он был, этот не только снежный, но и нежный человек! Как выручал меня, как готов был во всем услужить… и вот…

В словах ее было столько безысходного простого, человеческого горя, что ореол невероятности в моем сознании, связанный с образом Оли, развеялся. Она показалась… вернее, предстала передо мной простой, страдающей и готовой на подвиг девушкой, каких бывает немало… И я вспомнил стихи Весны Закатовой:

Нет! Надежда теплилась в милой Оле, и мне захотелось помочь ей, как бы странно это ни выглядело… Я решил использовать давнее знакомство со всемирно известным ученым, с которым беседовал когда-то в Петергофе о криптозоологии.

Теперь он был директором Биоинститута, в котором так интересовались снежным человеком.

Может быть, там собирают новую экспедицию за человекообразным пращуром? То здесь, то там, судя по разным сообщениям, он появляется и у нас, и за океаном…

…Я ехал в электричке, смотрел в окно и думал, что где-то здесь находится дача Грачевых, где жила Оля, Лена, их папа, мама и бабушка… Представил себе, как происходили там описанные Альсино события. И вдруг почувствовал их близкими мне людьми, хотя, кроме Оли, никого из них не знал в лицо.

На одной из станций в вагон вошла высокая девушка со строгим красивым лицом. В ее руках я заметил букетик полевых цветов. Достав из сумки книгу, она села напротив меня и углубилась в чтение, положив чуть рассыпавшийся букет рядом на скамейку.

Я ощутил свежий запах цветущего луга.

Вид у девушки был неприступный, и заговорить с ней первым я не решался. Но на нужной мне остановке она поднялась и вместе со мной вышла из вагона, направившись к дороге, идущей вдоль леса.

Мне пришлось ускорить шаг, чтобы догнать ее и спросить, правильно ли я иду к Биоинституту.

Она кивнула.

— А вы сами, случаем, не туда?

— Нет, — односложно ответила она, резко сворачивая в сторону перед открывшимся вдруг за расступившимися деревьями корпусами института, и скрылась в лесу.

Странно! Ехать в лес с букетиком полевых цветов?.. Академик радушно принял меня в своем кабинете.

— Чем интересуетесь, голубчик? — спросил он. — Редкими животными? — Он вспомнил нашу беседу о криптозоологии.

— Вы, говорят, долго болели, Николай Николаевич?

— Да, годы… Постепенно сам становлюсь редким животным, — шутливо отмахнулся он.

Я начал издалека:

— Мы в прошлый раз закончили нашу беседу за ужином, помните? Остановившись на проблеме осторожности любых научных признаний, в частности существования живого антропоидного гоминоида, не оставляющего, как вы заметили тогда, никаких своих останков, ни зуба, ни клочка шерсти — ничего, кроме следов своих огромных ног.

— Вот именно! — ответил академик. — Извольте, полюбуйтесь, — указал он на стоящий в углу огромный скелет угрожающе зубастого динозавра.

— Семьдесят миллионов лет как его нет, но останков его сородичей мы находим предостаточно. А от леших, с вашего позволения, или снежного человека, кроме легенд, ничего. Для однозначных научных выводов маловато!

— Говорят, хирурги самые консервативные из врачей…

— И правильно! Они не могут использовать непроверенные домысли или гипотезы. Они режут по живому, а потому особенно ответственно относятся ко всякому новшеству. Наша наука тоже имеет дело с живыми понятиями, только она, добиваясь открытий, смотрит назад, на пройденное, сравнивая, проверяя, убеждаясь, что новое есть надежно забытое старое. Говорят, наука консервативна. Она не может и не должна быть иной. Вот почему я так неодобрительно отнесся к памятной вам конференции криптозоологов в Петергофе. Они договорились тогда, если помните, до того, что леший и есть антропоидный гоминоид! И даже искали его в Ленинградской области.

— И ведь, кажется, нашли?

— Да. Экземпляр был доставлен к нам сюда. С него мы начинали свою деятельность… Тогда же я привозил сюда одного талантливого «иллюзиониста», намекающего на существование параллельных миров, откуда и он, и антропоидный гоминоид якобы к нам явились.

— И что же? — спросил я, отлично зная их судьбу.

— Увы, мы утратили обоих… Пращуру удалось бежать, а моему протеже, которого я хотел спасти от пребывания в сумасшедшем доме, уготовлена была не сладкая участь. В мое отсутствие его забрали органы…

— И больше вы не пытались заполучить для исследований экзотерических животных?

— Что вы! Моему помощнику повезло. Но распорядился он своей удачей не совсем удачно. Перестраховался. Боясь, что добыча ускользнет, предпочел получить ее не живой, а мертвой. Но все равно исследование позволило сделать немало сенсационных научных выводов.

— В чем же повезло вашему помощнику?

— Он считает, что ему и теперь на редкость везет. После первых же публикаций о гоминоиде его пригласили в Штаты, в один из провинциальных университетов. Он сейчас там и едва ли вернется на родину, — вздохнул академик. — Вот таково новое научное поколение. Наука у нас пока не в чести, а им подавай и блага, и почести.

— И он даже никак не связан с вами?

— Нет, почему же? Мы ему еще нужны, нашему уважаемому профессору Сафронову. Вы как раз застали меня за изучением материалов исследования гоминоида. Вот это. — И академик похлопал рукой по обычной канцелярской папке. — Признаться, мне жаль с нею расставаться. Надо бы снять ксерокопию, да негде… Стыдно признаться! На журналы денег нет!

— Я могу вам помочь, если вы доверите мне.

— Ну что вы, право! Даже неловко затруднять писателя, литератора… Хотя у вас, должно быть, налажено ксерокопирование. Хоть не печатают, а пишете. Не так ли? Зато у нас!.. Знаете, я с ужасом смотрю, как нужды науки все отодвигаются и отодвигаются куда-то в «чулан»…

— Не могу не пожаловаться на положение и в литературе.

— В самом деле? В трудное время мы живем. Приходиться не пренебрегать ничьей помощью. Так вы это сделаете для науки, голубчик?

— С большой охотой, Николай Николаевич.

— Тогда возьмите. Тут все подшито с аккуратностью педанта, которой отличается профессор Сафронов. Кстати, профессорское звание он успел получить здесь. Пусть вас не смущают, казалось бы, посторонние бумажки, письма, квитанции и тому подобное. Для него все имело значение.

Я взял из рук академика папку, обещая вернуть ее через несколько дней, договорясь о ксерокопировании в Литфонде.

— Премного буду благодарен. И в знак этой благодарности покажу один экспонат. Сафронов уже торгует им в Штатах. Но не знаю, пойду ли я на такую коммерцию. На мой взгляд, наука и коммерция не уживаются.

— А как же с экспедицией за снежным человеком? Вы не намереваетесь организовать ее?

— Разве что продадим то, что я вам сейчас покажу. Денег-то на экспедицию взять неоткуда, а их ныне нужно уйму. Почта с ума сходит, не говоря уж о транспорте. А гостиницы, снаряжение, проводники!.. Да что там говорить! О продуктах подумать страшно.

Мы шли с Николаем Николаевичем по институтскому коридору, направляясь к выходу в сад.

— Вон, не изволите ли взглянуть? Как в лучших ресторанах царской России! Купцов там встречало чучело медведя, тем большее, чем дороже ресторан. А у нас…

Я увидел на верхней ступеньке лестницы, ведущей из сада в подъезд, огромное мохнатое чудовище, напоминающее человеческую фигуру.

— Это он? — спросил я, чувствуя, что у меня перехватывает дыхание.

Академик кивнул, подошел к экспонату и оказался вдвое ниже его.

— Я провожу вас до калитки, — говорил Николай Николаевич, сворачивая с аллеи в сторону.

— Моя машина ждет вас и доставит до станции. Вы уж извините, что не до города. Бензин нынче кусается, как динозавр. Я уж и то за свой счет машину заправляю. Не я, конечно, шоферу приходится в очередях выстаивать.

Я простился с радушным ученым, успев пару раз оглянуться на мохнатого гиганта с человеческим, заросшим шерстью лицом. Я знал его имя, но не признался в этом академику и подумал:

«Неужели Мохнатик окажет, подобно седому вожаку своего племени, еще одну, посмертную, услугу бедной Оле? Проданный американцам, не поможет ли он организовать охоту за своим собратом, которого Оле так хочется уговорить!..»

Еще сидя в машине, чтобы отвлечь себя от горестных мыслей, связанных с Олей, я раскрыл папку, взятую для ксерокопирования. В ней было множество диаграмм, фотографий, схем, но начиналась подшивка с небольшого письма. Я невольно пробежал его строки глазами, опасаясь, что оно имеет личный характер. Но зачем в таком случае оно подшито в эту папку вместе с материалами исследований?

«Уважаемый профессор!

Держу свое слово и хочу помочь Вам в Вашей научной деятельности. Вы можете увидеть интересующее Вас в научном плане редкое животное в день ближайшего полнолуния на лесной поляне с пятью березами, растущими из одного корня, недалеко от… (Дальше шло название станции пригородной электрички.)

С глубоким уважением Е.Г.

P.S. Делаю это не столько ради Вас, сколько ради спасения собственной сестры».

Я захлопнул папку…

Часть четвертая. Слои времени

В тиши один. Свечи моей мерцает пламя.

Не зря в нем вижу Времени слои.

Повернута чудесной силой моя память.

Что будет, помню, словно дни свои.

Нострадамус, Центурии (1,1),

перевод со старофранцузского Наза Веца,

историка неомира

Глава 1. Галлюцинации

Мир призрачный и мир реальный!

Где грань меж ними мне найти?

Весна Закатова

Дачный сад Грачевых в этот вечер казался Ксении Петровне странным, будто залитым не вечерним солнцем, а мертвенно сумеречным светом. Просеянные сквозь полупрозрачные облака лучи не золотили листву, а превращали ее в серебристую, как в лунную ночь. И это днем!.. И оттого все казалось призрачным вокруг.

Ксения Петровна тяжело брела по дорожке, готовая не поверить, что она у себя дома, а не в удивительном параллельном мире, где побывала ее Оленька. И она могла лишь тяжело вздыхать и принимать все окружающее как нереальность, будто все это только чудилось ей.

«А может быть, и на самом деле там, где томится, как в клетке, в собственном мире Альсино, все выглядит именно так? Или это ее больное воображение?»

Никто в семье не переживал Олино несчастье так остро, как ее мать. С трудом поднялась она на веранду и горестно присела у стола.

А по той же садовой дорожке, не обращая ни на что внимания, возвращалась с работы Лена, красивая и холодная.

Она взошла на веранду и поморщилась при виде горестной позы матери.

— И долго это будет продолжаться? — недовольно спросила она.

— Что продолжаться? — подняла на нее мокрые глаза мать.

— Да эти твои надоевшие вздохи. Понять надо, наконец, что Олино горе выдуманное.

— Как так выдуманное?

— Просто больна она, психически больна. Лечить ее надо.

— То есть как это психически больна?

Из дома на веранду вышла бабушка Евлалия Николаевна, сухая, подтянутая, с привычной сигаретой в зубах, и села в свое, как называла Лена, «патриаршее кресло».

— Ну, ну, утешь, а я послушаю, — сказала она и затянулась дымом. — Наш командир в летной школе нарядами вне очереди утешал.

— Дело в том, — назидательно начала Лена, — что никакого параллельного мира в природе не существует. Общение с ними было бы нарушением всех законов физики. Ольга вся во власти галлюцинаций. Ведь воображают же умалишенные себя Наполеоном или Иисусом Христом.

— Что ты говоришь такое про Олю! Нехорошо! Опомнись, — запротестовала Ксения Петровна.

— Говорю, что считаю нужным.

— Так ведь ты же сама провожала Олю вместе с Альсино в полет на этой проклятущей «летающей тарелке».

— Ах, мама! До чего же ты наивна! Это был испытательный полет секретного объекта под руководством моего Юры Кочеткова.

— Вот-вот! Сама же носишь цветы на его могилу. А похоронен он вместе с другими из их экипажа. Так ведь среди них не оказалось ни Оли, ни Альсино.

— Это доказывает, что сбитый объект был космическим кораблем похитителей. А наш аппарат тоже сбили суперракетой. Недаром Оля бредит ею. Экипаж остался цел, но попал в плен. Альсино с Олей избежали этого, но потеряли друг друга, и Оля сошла с ума. Однако сумела, неведомо как, явиться домой. Конечно, и наш сбитый объект, и, может быть, самого Альсино найдут где-нибудь в горах около горячей точки, где велись военные действия. А Оля не может забыть этих карликовых уродцев, даже бесполых, как рабочие насекомые.

— Фу, гадость какая! — плюнула Евлалия Николаевна.

— В газетах об этом верно писали. Помните? Только в одних Соединенных Штатах насчитывается свыше пяти тысяч американцев, пропавших и похищенных космическими пришельцами. Если несчастные еще живы, то находятся теперь в другой части Вселенной, может быть, в клетках зверинцев.

— Тебя и слушать страшно. Но ведь ты сама выступала в защиту Альсино на собрании ученых в каком-то подземном зале, — прервала ее мать.

— Не в защиту Альсино, как «иноземлянина», а разделяя его взгляды и опасения о возможных ядерных войнах, о том, как уродуют у нас Природу, об угрозе глобальной экологической катастрофы… Я выступала как юрист, как адвокат.

— Защищающий кого угодно? — не без ехидства вставила Евлалия Николаевна.

— Я уже сказала, бабушка, что говорила не в защиту человека, выдающего себя за иноземлянина, а в защиту человечества.

— Тебе бы штурвал в руки — и на фронт против космических агрессоров, — насмешливо отозвалась бабушка.

Но Лена спокойно продолжала:

— Он вовсе не одинок в своей пропаганде. Многие ученые и публицисты говорят о том же, но их не слушают те, кому это не выгодно. Ведь не просто отказаться от налаженной, пусть и «вредной» энергетики, от уймы выпускаемых заводами автомобилей, которые покупаются, приносят прибыль. Или отказаться от ядерного вооружения из боязни утраты веса на международной арене. И есть такие энтузиасты, которые хотят убедить людей собственными страданиями и вызывают у себя кровоточащие стигмы, «Христовы раны», стремясь именем Христовым прекратить неутихающие войны, изменить отношение людей к природе, отказаться от неверного направления развития технологической цивилизации. Таков мужественно страдающий итальянец Джорджио Бонджованни, такова и Тереза Неуман, у которой из-за истерического самовнушения тоже открылись стигмы, и плачет она о судьбах людских «кровавыми слезами». Это потрясает многих, но не власть имущих. И я выступила перед учеными скептиками, безучастными к прозвучавшим предупреждениям, а проявившими интерес лишь к биологической сущности Альсино. Мои слова не вразумили их, как и убеждения самого «пришельца», который, надо думать, попал к нам вовсе не из несуществующего параллельного мира, как бредит наша бедняжка Оля. Уверена, этого неудачливого провозвестника отыщут. Юра наверняка сумел бы это сделать! Правда, теперь положение в стране такое, что не до этого. Всюду борьба, и отнюдь не за благо народа.

— Что правда, то правда! — вставила бабушка. — А что до Оленьки, то не буду я гадать, есть там параллельный мир или нет, а о ней скажу: «Молодо — зелено!» Пройдет время, не появится этот Альсинов — влюбится в другого. Природа, она свое возьмет.

— Ах, что вы, Евлалия Николаевна! — в ужасе воскликнула Ксения Петровна. — Разве об Оленьке можно такое сказать?

— Обо всех, Ксюшенька, можно. Обо всех, и о тебе, и обо мне.

— О вас, пожалуй, поздновато, — заметила Лена.

— Ну, не скажи, не всегда ж в бабушках ходила! Еще похлеще тебя была. В военной форме медалями звенела.

На веранду поднялся из сада Сергей Егорыч, только что приехавший в черной «Волге» с работы, торопясь к вечернему чаю: рано облысевший и располневший, он любил порядок во всем.

Разговор с его появлением умолк. Ксения Петровна пошла на кухню. Лена поднялась вслед за нею в свою комнату, и по лестнице застучали ее каблучки.

— Ты, Сереженька, поискал бы Оленьку. Опять ревет, слезы льет где-нибудь в саду. А я пойду Ксении помогу, а то вырастили мы ей помощницу завидную. — И бабушка, хмурясь, взглянула на лестницу.

Сергей Егорыч послушно спустился в сад, расстегнув ворот рубашки, и спрятал снятый галстук в карман.

«Волга» уехала, и за калиткой сада никого не оказалось.

Олю он нашел за беседкой, в зарослях кустарника.

— Понимаешь, папа, — заговорила она, увидев отца, — здесь он совершенно такой же, как в саду у Моэлы, матери Альсино. Правда-правда!

— Ну ладно, все может быть, — примирительно сказал Сергей Егорыч и повел заплаканную дочь к дому. — Чай пора пить. На кухне суета. Чего-нибудь готовят.

— Моэла тоже любила порадовать чем-нибудь вкусненьким. Продукты они получают по трубопроводам, идущим к каждому дому.

— А мы — по талонам или по книжечкам на заказы, — вздохнул Сергей Егорыч. — Когда все это кончится?

— Если б ты, пап, побывал там, совсем по-другому на наш мир взглянул.

— Было бы на что смотреть, — мрачно отозвался Сергей Егорыч.

Пили чай на веранде, как всегда, но разговоров при Сергее Егорыче об Олином горе не заводили, чтобы не вызвать его недовольства.

А вечером, когда серебристая прозрачность исчезла, поглощенная сумерками, в саду, куда спустилась Оля, особенно чувствовался запах жасмина.

Ксения Петровна скучающе уселась у телевизора и вдруг крикнула:

— Оля! Скорее сюда!

Оля, взволнованная, прибежала и увидела на экране красивую женщину, отвечающую на вопросы тележурналиста.

— И чего только не показывают! — прокричала Ксения Петровна.

Но Оля вся превратилась в слух, шепча:

— Они не прекратили полеты? Неужели появились вновь?

Ведущий обращался теперь к телезрителям:

— Вы слышали редкого очевидца события, для Земли немаловажного. Выполняя ваши многочисленные просьбы, разумеется с согласия нашей гостьи, мы постарались восстановить и показать вам с ее участием картину той необыкновенной встречи.

С замиранием сердца Оля увидела ту женщину, стоящую среди деревьев, неподалеку от возвышающихся городских домов.

Из спустившегося на землю дискообразного аппарата с иллюминаторами вышел статный красавец с локонами до плеч, одетый, как и Альсино когда-то, в серебристый скафандр.

«Значит, и у них есть такие!» — радостно подумала Оля.

Женщина, вынув карманное зеркальце, привычно прихорашивалась.

Красавец в скафандре подошел к женщине и, не раскрывая губ, произнес:

— «Мы изучаем ваш мир и нуждаемся в вашей помощи, помощи простых людей».

— Ну конечно! — уже громче произнесла Оля. — Они не говорят, а как и в мире у Альсино, телепатически передают свои мысли. Правда-правда! Я знаю…

— Чудеса! — отозвалась Ксения Петровна.

— «Мы можем взять вас к себе на борт и показать вам иные миры».

— Как бы я хотела быть на ее месте! — воскликнула Оля.

Женщина и уфонавт пошли к аппарату и вскоре скрылись в нем.

Теперь женщина снова появилась в телестудии перед ведущим.

— Телезрителям интересно, что же увидели вы в этом полете?

— Видела, конечно, видела… ну, другие планеты, города там…

— Какие же там города?

— Ну, обыкновенные, сверху не так уж рассмотришь. Мы не спускались к ним. Я из их аппарата не выходила… Похоже, с улицами, с домами, но не очень высокими. Еще поля видела. Должно быть, сеют там, как у нас. И урожаи снимают. Видно, земля, она всюду кормит.

— Что вас поразило больше всего в иных мирах?

— Цветы, очень много цветов. Я их в телескоп тамошний сверху рассматривала. Очень красивые цветы. Должно быть, хорошо пахнут.

— Сколько же времени длилось ваше путешествие?

— А я не знаю. Они угостили меня какой-то настойкой, вкусной такой… Я счет времени и потеряла. И все словно во сне.

— А вы уверены, что не спали?

— Ну вот еще! — возмутилась женщина, передернув плечами. — Я как сейчас помню. А потом… подлетели мы к нашему дому. Знаете, башни такие четырнадцатиэтажные? У них таких не строят. Прямо к моей лоджии. Ну и высадили меня дома.

— Лоджия у вас застекленная?

— Конечно, застекленная.

— Как же вы попали в квартиру через застекленные рамы?

— А не знаю. Они все могут. Оказалась дома. И все.

— Нам еще хотелось бы узнать… — начал ведущий, но внезапно изображение исчезло. Это подошла Лена и решительно выключила телевизор.

— Могу я рассчитывать хотя бы на отдых в родном доме после работы? — заявила она.

— Но, Леночка, Оленьке это так важно! — запротестовала Ксения Петровна.

— Чепуха это, для простаков! А женщине этой надо, чтобы ее на улице узнавали. Прославиться захотела. Все это выдумано и, кроме вреда, никому ничего не принесет.

— Но ведь… — начала было Оля, но Лена повернулась к ней спиной и направилась к лестнице.

— Не спорь с ней, — сказала Ксения Петровна. — Иди уж и ты отдохни. А там видно будет… Не в последний раз… Авось еще покажут.

Оля, вытирая платком глаза, пошла следом за сестрой.

Глава 2. Понимание

Понять другого — это совершить подвиг души.

По Сократу

Улицы города подобны кровеносным сосудам живого организма. И как движется по ним кровь, разнося животворящую силу кислорода, так и по улицам в такт пульсирующему невидимому сердцу мчатся потоки автомашин. На миг застывают они у светофоров, словно ожидая, пока сердце города сожмется вновь, гоня их вперед. И тогда устремляются вперед легковые автомобили всех марок с бизнесменами, чиновниками или просто пассажирами, едущими по своим надобностям. Все вместе отражают они как бы общую нужду Города. А «животворящую силу» — продукты питания и товары — перевозят грузовики, порой крытые, или холодильники, громоздкие и опасные на проезжей части, не желающие уступать легковому транспорту в скорости передвижения.

Передвижение! Казалось бы, беспорядочное, но направленное, шумное и грозное, отравляющее улицу выхлопными газами.

Множество людей толпами движутся по тротуарам. Старые и молодые, кричаще нарядные, а порой бесцветно одетые, но одинаково спешащие, подобно неведомо зачем торопящимся муравьям в свой муравейник.

В этой толпе горожан шла и Оля с матерью.

Ксения Петровна, взглянув на проезжую часть улицы, сказала:

— Гарью несет! Говорят, в каком-то большом городе полицейские на перекрестках в противогазах стоят. Так у нас скоро пешеходам их в пору надевать.

— Об этом и говорил Альсино! — отозвалась Оля. — Нельзя сжиганием горючего создавать «парниковый эффект», перегревая планету и приближая второй всемирный потоп. Беды обрушатся не только на нас, но и на параллельные миры. Правда-правда.

— А ты все о том же! С тобой ни о чем и заговорить нельзя, все к своему сведешь!..

— Ах, мамочка! Я же никогда не перестаю об этом думать… Ой! — внезапно перебила она сама себя. — Кто это?

Она увидела в толпе 'идущих навстречу знакомое лицо красивой женщины.

— Не знаю, — пожала плечами Ксения Петровна.

— Это она! Она!

— Кто, дружочек?

— Та самая… Она виделась с иноземлянами. Значит, они снова прилетали! По телевидению рассказывала. Ты меня еще позвала!..

Оля, переходя почти на бег, потащила за собой задыхавшуюся Ксению Петровну.

— Это вы? Вы? — прерывающимся голосом спросила Оля, поравнявшись с собеседницей иноземлян.

Та удивленно обернулась.

— Вас брали с собой в полет на «летающей тарелке»? Женщина раздраженно отмахнулась от Оли:

— Ах, оставьте! Надоело! Мне просто прохода не дают.

— Но это важно! Если бы вы знали, как это важно! Правда-правда! — горячо убеждала Оля.

— Я уже от всего отказалась. Говорю, что повторяла слова телережиссера во время инсценировки. Так лучше…

— Голубушка! — вступила все еще задыхающаяся Ксения Петровна. — Но ведь это не так! Скажите!.. Речь-то идет о самом важном… О счастье девочки. Вы поймете, у вас же женское сердце! Разлучилась она навеки с любимым. В параллельном мире каком-то дружок ее остался. Если бы вы могли помочь!..

— Я? — удивилась женщина. — Чем же это, интересно?

— Может, вы еще раз с ними встретитесь. Попросили бы, чтобы ее взяли с собой… не кататься-развлекаться, а в другой мир попасть, к суженому своему. Ох как мне, матери, такое выговаривать…

— Если они обещали вам показать другие миры, то почему бы им не взять и меня с собой? — добавила Оля.

— Знаете, — казалось бы, помягчела женщина. — Если так, надо поговорить серьезно. Но не здесь же, в толчее. Пойдемте, — предложила она и повела мать с дочерью в ближайший парк.

Гуляющих было мало. Скамейки пустовали.

— Меня зовут Марина, — представилась женщина, усаживая Ксению Петровну и Олю рядом с собой. — Я хочу все знать о вашей дочери. Она, кажется, и в самом деле так страдает… По лицу видно.

— Ах! И не говорите!.. Понимаете, Мариночка, как мне трудно. Обращаться с просьбой помочь разлучиться с собственной дочерью… А я в ней души не чаю! Может быть, чувство материнское обыкновенное, а просить приходится о невероятном, во что и верить-то не хочется. А вам, душечка, поверю.

— Понимаю вас, мамаша, но чем я-то могу помочь?

— Скажите, вы и вправду встречались с этими, ну как их… с «тарелочниками»?

— Да, да, — как-то неопределенно ответила Марина. — Я так не ожидала увидеть их аппарат недалеко от дома, прямо у леса. Испугалась до смерти, конечно…

— И говорили с ними? И они взяли вас в свою «тарелку»? И вы летали?..

— Не совсем так… Я уж вам расскажу, как было все на самом деле. А вы, девушка? Вы тоже встречались с ними? Кто этот ваш суженый?

— Альсино! Он их посланец. Предупреждает нас об опасности пути, по которому идет наша цивилизация.

— Это интересно… Да, думаю, не только мне… Вы обо всем узнаете… А где ваш этот самый… Альсино?

— Остался там, в своем мире. Так сложилось, что он не может попасть к нам. А я хотела продолжить здесь его дело. Вернуться же к нему не могу. Вся надежда на вас, Марина!

— А разве аппарат из их мира, на котором вы перелетали, не может доставить вас туда?

— Не может. Они больше не летают сюда. Их сбивают у нас… Правда-правда!

— Какой ужас! Значит, и моих друзей могут сбить?

— Друзей? Вы подружились с ними? — оживилась Ксения Петровна. — И все было так, как вы рассказали по телевидению?

— Не совсем так! Я только участвовала в телеспектакле и говорила, как полагалось, чтобы интересно было. У нас ведь очевидцам не шибко-то верят.

— И вы не летали?

— Никуда я не летала. Мне предлагали, да я как-то не решилась.

— А вы говорили «друзья»! — разочарованно произнесла Ксения Петровна.

— Ну, это я так!.. Сболтнула. Это они внушали о дружбе. Помощь им нужна. Самого обыкновенного человека. Мир наш изучать…. Связь со мной поддерживают… телепатическую. Вот я и знакомлю их с нашим болотом. А сама увязла в нем… Решила, видите ли, покрасоваться на экране!.. Дело женское… И пришлось участвовать вроде как в следственном эксперименте… Неправильно я поступила… Ну и не совсем в себе!.. А вот человека понять… Это я запросто! Глаза у меня на мокром месте… Чувствительная! Потому и к телепатии сгодилась… для них…

— А вы можете попросить их взять меня с собой… в параллельный мир, к моему Альсино? — заволновалась Оля.

— В какой параллельный мир? Они вовсе не оттуда.

— Как не оттуда?

— Они с другой планеты… из далекого созвездия…

— Тогда все пропало! Даже они мне не помогут! — И Оля, не сдержавшись, зарыдала.

— Подождите, не плачьте. Давайте вместе подумаем.

— О чем? — подняла влажные глаза Оля.

— Расскажите все по порядку. Вы тоже с такими встречались? И они вас на своем аппарате куда-то доставили?

— Нет, аппарат у нас был свой и сделан с помощью Альсино. На нем мы туда вместе с ним и попали. Но так получилось, что ему уже больше нельзя к нам. А я вернулась, чтобы продолжить его дело. Аппарат же с нашими коллегами приняли у нас за чужой и сбили. Лучше бы уж я с ними оставалась!..

— Ну уж нет! — запротестовала женщина. — Зачем же так? Надо что-то придумать… И что это за мир такой, куда и попасть нельзя?

— Это параллельный мир. Он рядом с нами, на Земле, только в другом измерении. Если два листа бумаги сложить и предположить, что мы плоские и живем на одном из них, не зная, что кроме плоскости еще есть и объемное, третье измерение, то попасть на другой лист, где есть мир, подобный нашему, мы не смогли бы. Вот почему называют такие миры параллельными.

— Подождите, подождите! «Они» мне внушали, что летели в каком-то там другом измерении. Будто ближе получается. А то до нас добираться — жизни не хватит.

— Они умеют проникать в другие измерения?

— Наверное. А то как бы они к нам прилетели.

— Тогда… может быть, они помогут мне?..

В тот же день вечером Марина позвонила Оле по телефону, и ранним утром обе уже стояли на краю леса, неподалеку от четырнадцатиэтажного дома Марины.

Ночью прошел дождь, и сизая дымка поднималась с земли, застревая в верхушках деревьев, словно упавшее облако.

А с неба, отделившись от облачного покрова, действительно падал сизоватый его клочок. Над самыми деревьями он превратился в нечто дископодобное, все еще похожее на клочок тумана.

Наконец окончательно оформившись в дискообразное тело, это «нечто» приземлилось на краю леса, выпустив три решетчатые лапы.

Оно походило на «летающую тарелку», но такой огромной Оля и вообразить себе не могла.

Вместе с Мариной стояли они, затаив дыхание, у самого крайнего дерева, чтобы им все-таки виден был дом и ощущалась близость людей…

Дрожа от волнения и страха, ждали они, что произойдет.

Из громоздкого аппарата в открывшемся люке показалась нога-тумба, нащупывая перекладины сброшенной лестницы, и начало спускаться… огромное чудовище.

Переваливаясь из стороны в сторону, с виду четырехметрового роста, оно неуклюже приближалось.

Оля не верила глазам. Ей казалось, что она уже видела это чудовище. Ах да! Конечно! Оно напоминало знаменитые статуэтки «догу», что в переводе означало «одеяние, накрывающее с головой».

Их раскопали японские археологи на острове Хонсю и определили возраст в четыре с половиной тысячи лет.

У этих маленьких статуэток, оказывается, были такие гигантские прототипы!.. Древние айны признавали «посланцев неба» богами и лепили с них своих божков для молелен.

Оля рассматривала одеяние страшилища.

По-видимому, оно было в скафандре и герметичном шлеме со щелевидными очками. Надутые, словно автомобильные шины, рукава и штанины выдавали повышенное давление внутри. Заканчивались они не перчатками, а захватами манипуляторов. Нижний обод стягивал, казалось, жесткий серый панцирь с двумя яркими спиралями на груди.

В статуэтке, которую Оля держала в руках, когда она была у писателя и рассказывала о своих злоключениях, ее поразили «смотровые люки» в шлеме и на плечах, со множеством винтов или заклепок по краям. Этого уж никак не могли знать древние айны, жившие в каменном веке.

Писатель, которому статуэтки «догу» прислал в подарок Токийский университет, показал ей письмо Американского агентства космических исследований. НАСА сообщало, что эти статуэтки в основных чертах воспроизводят космический костюм, заказанный калифорнийской фирме и принятый для снаряжения американских астронавтов.

Сомнений не было! К девушке приближалось неведомое разумное существо, защищенное от неблагоприятных для него земных условий.

Но каких же оно ужасающих размеров!..

Марина прошептала:

— Убежим?.. Я никогда их не видела… Только телепатия… Если б знала… Ни за что…

— Что ты! — вцепилась в нее Оля.

Вспыхнувшая надежда была сильнее и страха, и чувства самосохранения.

Внезапно в сознании Оли и Марины возникли словно произнесенные на их родном языке слова:

— «Ваш страх необоснован. Мы пришли, узнав, что вы нуждаетесь в нашей помощи».

— Оч-чень!.. Очень! — пролепетала Оля и привычно добавила: — Правда-правда!..

— «Наш звездолет, — звучало у них в мозгу, — изучает вашу планету с околоземной орбиты. За вами прибыл спусковой аппарат».

— За нами? — испугалась Марина. — Нет, нет! Я не полечу… ни за что на свете!..

— «Мы сохраним с помогающей нам особью телепатическую связь, как и с некоторыми другими восприимчивыми обитателями планеты. А что влечет одну из вас в иные миры?»

Мирно разговаривая, страшилище возвышалось над перепуганными девушками. Страх или упорство приковали их к месту?..

Ни Оля, ни Марина не доставали даже до нижней спирали на гигантском скафандре.

— Мне не нужны чужие миры… Мне бы попасть в наш земной параллельный мир. Вы знаете о нем?

— «Мы изучаем эту планету во всех одиннадцати измерениях. Но больше всего нас интересует внутренний мир ее обитателей. Их взгляды, стремления, чувства».

— Тогда вы должны понять мое горе.

Оля не успела объяснить, в чем ее несчастье. Существо, очевидно, прочло все это в ее мыслях и передало:

— «Особенно ценны для нас чувства разумных существ. И выше всего мы ставим любовь».

— Как вы мудры! Любовь и у нас выше, сильнее всего на свете! Правда-правда!..

— Как бы мне хотелось так полюбить! — вздохнула Марина.

— Вы все, все понимаете! И то, что так мне необходимо… — продолжала Оля.

Ответ прозвучал не только в мозгу Оли, но и, казалось, в ее сердце:

— «Любовь — самое яркое и самое непознаное явление во всей Вселенной. Мы поможем любящей найти любимого человека».

И рука скафандра, приглашая, показала на дискообразный аппарат.

— Не ходи, не надо! — схватила Марина Олю за руку. — А вдруг ты нужна только для исследования? Разрежут на кусочки… и не соберешь…

— «Такая реакция нашей телепатки помогает нам уяснить уровень развития вашего мира», — заключило существо в скафандре.

Марина сгорала от стыда.

Хрупкая земная девушка в комбинезоне парашютистки и «инозвездное чудовище» приближалось к громоздкому спусковому аппарату.

«Скоро я увижу своего Альсино!» — подумала Оля.

— «Не так скоро, как вам хотелось бы», — поняла Оля ответ пришельца со звезд, уловившего ее мысль.

— «Но почему? Ведь параллельный мир так близко?»

— «Он расположен рядом, но в другом измерении, куда перейти способен лишь звездолет».

— «И мы должны поэтому сначала подняться на околоземную орбиту?»

— «Это необходимо».

— «Но если в параллельном мире такие же условия существования, как у нас, то в вашем звездолете, наверное, не так, как на вашей планете»?

— «Рыбам нужнавода, нам — своя атмосфера».

— «И я увижу в звездолете разумных существ без этих ужасных скафандров?»

— «Они встретят радушно».

— «Но как я проживу в ваших условиях?»

— «Они позаботятся».

— «А вы, жители планет у других звезд, не осьминоги?» — боязливо спросила Оля.

Она не знала, могут ли пришельцы со звезд улыбаться.

«Разговор» этот был беззвучен и краток, как и путь до спущенной из люка лесенки. Но произошло нечто странное. Хотя Оле, казалось бы, не внушали этого, но она уже обладала информацией о том, каково провожавшее ее существо, как оно развивалось в процессе эволюции в инозвездных условиях.

В ее сознании запечатлелось все это, как «запоминается» печатный текст у человека, взглянувшего на книжную страницу, обладая даром «фотографического чтения», мгновенно узнавая и запоминая, что на ней написано. Таким неосознанным пока свойством обладают немало людей. И Оля, очевидно, получив мгновенный «телепатический заряд знания», усвоила это, занося ногу на первую ступеньку лестницы и размышляя, как ей дотянуться ногой до следующей такой высокой перекладины. И главное, что она теперь знала, что это все сущее в мире подчиняется единому закону развития и сохранения энергии. И все-все неотвратимо развивается и в живом и в неживом мире, приобретая бесчисленные формы. Все остальные физические и биологические законы вытекают из этого первозакона. Все сущее постепенно меняется, чтобы лучше жить и выжить. Разум мог развиться у живых существ при особо благоприятных условиях и приспособленности к ним. И прежде всего, в созидательном труде, для чего требовались свободные от ходьбы конечности. Мозговое образование удобно расположилось вблизи органов стереоскопического зрения и слуха. Наибольший обзор местности давало прямостояние с передвижением на наименьшем числе нижних конечностей (двух)… Словом, если существо это и не было человекообразным, то на большом расстоянии могло напомнить его. Через несколько мгновений Оля увидит этих пришельцев со звезд! И вдруг ужас обуял ее. Гуманен ли Высший Разум? Не хитростью ли заманивают ее сюда, чтобы она сама поднялась в клетку «инозвездного зверинца»?

Глава 3. Машинное озарение

Порой сверкнет открытье века,

Как в черном небе метеор…

Из сонета автора

В этот ясный, погожий день прозрачный воздух словно исчез. Лишь колеблющиеся струйки змейками поднимались с нагретой земли, выдавая его присутствие.

Сад, казалось, приуныл от жары. Листья на деревьях повисли, и даже ветер не шевелил их. Поникло все. Поник и Альсино.

Тоскливо бродил он по дорожкам материнского сада, а думал совсем о другом саде в ином мире.

Оля и Мохнатик, доставив туда задуманные Олей «Записки иноземлянина», должны были вернуться обратно в неомир в полнолуние, но… бесследно исчезли, и Альсино лишился покоя.

Он выглядел теперь куда старше своих двадцати пяти лет. Осунулся и не походил более на былого атлета, хотя так старательно готовился и физически, и психологически к любым трудностям в другом измерении.

Выработанный годами его характер, казалось, дал сбой. Виной тому была высшая мера наказания. Лишение доверия и отстранение от выполнения Миссии было для Альсино хуже казни…

В Оле, этой хрупкой, но самоотверженной девушке, нашел он тогда опору. И она не вернулась. Было от чего прийти в отчаяние.

К ее возвращению — он хотел доставить ей радость — он собирался восстановить ее любимого Робика. По его просьбе с завода прислали нового биоробота той же серии. Новый биоробот являл собой как бы чистый лист бумаги, на которой можно было записывать все, что угодно. Альсино целый день растаскивал тяжелые камни, похоронившие под собой Робика, пока не удалось из-под них извлечь то, что осталось от самоотверженной биомашины.

Альсино надеялся, что нейтронный мозг Робика поврежден не полностью и с него удастся переписать хотя бы часть информации; он очень обрадовался, когда в расщелине между каменными глыбами увидел уцелевшую голову раздавленного робота.

Придя домой, он обратился к матери, опытному врачу-хирургу, с неожиданной для нее просьбой: пересадить сохранившуюся по счастливой случайности голову Робика на тело нового биоробота.

Моэла заинтересовалась поставленной сыном задачей и, хотя опыта таких операций еще не существовало, согласилась попробовать, тем более что речь шла все-таки о роботе.

Одна из комнат в доме была превращена в операционную. Ведь сложность состояла не в замене деталей, а в хирургическом вмешательстве в организм, пусть искусственного, но биологического существа.

Новый биоробот не обладал никакой информацией, а тем более интеллектом, его пока можно было использовать только как передвижной механизм.

Операция длилась несколько часов. Альсино ассистировал матери, которой, кроме него, помогали еще приехавшие с завода инженеры и врачи ближайшего медицинского центра, заинтересовавшиеся экспериментом.

Когда прооперированный робот встал с операционного стола, Альсино с радостью отметил, что это уже не конвейерная продукция завода, а прежний Робик, воспитанник Оли, в совершенстве владеющий русским языком, на котором она с ним говорила.

Пообщавшись немного с новым Робиком, он понял, что операция удалась на славу и Робик прекрасно помнит Олю, скучает и, может быть, повторяя чувства окружающих людей, беспокоится о ее долгом отсутствии. Кроме того, он как-то сразу разгадал состояние Альсино, не отходил от него ни на шаг, желая помочь, отвлечь от грустных мыслей, всегда готовый воспринять все, что тот пожелает передать ему.

Однажды оба они забрели в дальний угол сада, где Альсино присел отдохнуть на пенек.

Робик остался прежним Почемучкой и спросил:

— Почему торчит из земли только часть дерева?

— Это пень, по нему можно определить, сколько лет было дереву, когда его спилили.

Альсино поднялся и склонился над пнем, Робик последовал его примеру.

— Посмотри, это годичные кольца, нараставшие при жизни дерева и отмечающие время.

— А что такое время?

— Это протяженность любых явлений.

— Здесь тридцать слоев времени, значит, дерево росло тридцать лет?

— Слоев Времени… — повторил Альсино. — Как это точно!

Машинная логика Робика была безупречной и неожиданной:

— Если можно сосчитать по древесным слоям, сколько прошло лет, то почему нет общих слоев Времени, отмечающих все, что происходит везде?

— Ты переносишь наглядную картинку с пенька на весь космос? Хочешь представить некие слои Времени Вселенной?

— Почему этого нельзя сделать?

— Если б такое можно было сделать! Невидимые, но такие же слои эти в некоем силовом «поле Времени» могут существовать, и тогда в них не только отмечается, но и сохраняется запись происшедших событий.

— Программирование, — сделал вывод Робик.

— И если кто-либо вдруг окажется в этих слоях Времени, то повторит, вновь переживет былые события, в них запечатленные. А следом за второй волной Жизни пройдет и третья, где те же события произойдут уже в третий раз.

— Почему события повторятся трижды?

— Потому что столько параллельных миров.

— Параллельных, значит, самостоятельных и непересекающихся? — Робот вдруг высказал такую мысль, что Альсино от неожиданности сел на пенек.

— Как? Как ты сказал? — переспросил он в волнении.

— Я сделал логический вывод. Если в прежних слоях кем-то точно повторяются события, пережитые в давнее время вашими предками, потом эти кто-то, переходя в последующие слои Времени, будут с точностью повторять то, что делали ваши предшественники, то это может иметь место, если эти «кто-то» являются вашими предками.

— Ты хочешь сказать, что наше прошлое существует рядом с нами в другом измерении?

— Иначе не может развиваться жизнь в сопредельных мирах, проходящих прожитые и запрограммированные вами слои Времени.

— Невероятно! — вскричал Альсино, вскакивая с пенька и взволнованно ходя взад и вперед. Он потирал себе виски, стараясь прийти в себя. — Должен признаться, ты ошеломил меня своим «озарением», Робик! — сказал он, останавливаясь перед биороботом и бессильно опускаясь на пенек.

— Озарение — это то, что приходит неведомо откуда. Мой вывод всего лишь следствие математической логики, заложенной в меня еще на заводе.

— Недурное ты получил «начальное образование», — пошутил Альсино. — Итак, ты считаешь, что миры иных измерений, последовательно проходящие через слои Времени, всего лишь части Единого Мира, отставшие друг от друга во времени?

— Это очень важное обобщение. Оно сделало бы честь любому биороботу.

— Но может ли сделать такой вывод человек?

— Почему не может?

— Может быть, и может. И даже нужно, чтобы он сделал! Признать, что три части Единого Мира прокатываются в разных измерениях в некоем «силовом поле» над слоями Времени, как круги на воде после брошенного в нее камня.

— Почему три? — упрямо добивался ясности Робик.

— Великий философ античности Пифагор признавал число три основным во Вселенной. Первое число, делящееся без остатка лишь само на себя. Оно проявляется во многом. Три точки — плоскость. Троекратное ура — восторг. Счет до трех — предупреждение. Три части музыкальной сонаты. В сказках: три богатыря, три сына у отца, трижды закинутый в море невод… Даже в религии — Святая Троица.

— Моя воспитательница говорила о религии и Боге. Зачем ты, Альсино, послал ее в древние слои Времени?

— Ах, Робик, Робик! С тобой говоришь, как с самим собой! Я не подозревал, что побывал в собственном прошлом, где ее встретил. Но там, кто бы ни жил в давнем слое Времени, — наши предки по выдуманной нами с тобой теории. Нас за эту теорию или высмеют, или прославят. Там, на Земле, владеют страшными средствами разрушения. И, даже не применяя их, они губят природу и саму нашу планету. Безумцы эти способны взорвать не только ее, но и все наши миры, как уничтожить взрывом изнутри дерево, погубить их грядущие слои, в которых могли бы жить. И крайний слой неомира тоже…

— Почему неисправность нейронов мозга безумцев нельзя устранить?

— В этом цель и моя, и твоей воспитательницы. Исправить их порочное мышление можно только убеждением.

— А зачем убеждать их в чем-то? Они все равно не смогут сделать того, что не записано в слоях Времени. А если в них нет события катастрофы, то нет и оснований для беспокойства.

— Железный мой мыслитель! Не хочешь ли ты обосновать фатализм? Все, мол, уже записано в слоях Времени? Человек может опустить руки, все произойдет само собой. В народе говорят: «Что кому на роду написано, то и сбудется». А люди все равно всегда действовали, боролись, не полагаясь на предрешенность всего на свете. «На Бога надейся, а сам не плошай».

— Почему?

— В крайнем слое Времени у людей неомира нет впереди прожитого, кем-то записанного на роду или в слоях Времени. У них все происходит впервые, по их воле и старанию. Их поступки останутся запечатленными в слое Времени и будут вновь пережиты людьми следующей волны. Но те, повторяя своих предшественников, всегда поступят как первопроходцы, не подозревая, что случится позже.

— Почему?

— Потому что так поступали их предшественники.

— А если так, то как они могут уклониться от заложенной в слое Времени программы и допустить катастрофу?

— «Недоразвитый» мир переживает критический период развития. Он как бы на распутье. Может пойти, как уже шли предшественники, а может и уклониться от запрограммированного, нарушить запись слоя Времени и шагнуть в пропасть. Вот тогда и погибнут все три мира разом, вернее, все три части Единого Мира. В другом варианте он мог бы существовать.

— А своим вторжением в прошлое ты не повредишь записей в слоях Времени?

— Очевидно, я потому и проникал в прошлое, что это записано в слоях Времени. И без выполнения мной или другими этой Миссии неомир бы не существовал.

Робот напряженно осмысливал сказанное. Потом спросил:

— Почему это происходит только раз? Почему три волны Времени не прокатываются многократно?

— Пифагор учил, что все в жизни повторяется. Он представлял Жизнь в виде колеса: оно всегда возвращается в прежнее положение. Но если для «троекратного мира» есть доказательства, то утверждение Пифагора лишь умозрительно.

— Какие доказательства?

— В «недоразвитом» мире присутствуют представители всех трех миров. Первое — его обитатели. Второе — человекообразные пращуры, снежные люди, бигфуты или йетти, как их там называют. Они проникают из своего измерения и быстро возвращаются обратно в свой пра- мир. И, наконец, третье — наши летающие диски, способные также переходить в другие измерения и возвращаться в неомир.

— Летающие диски? — переспросил Робик. — Они появляются и здесь тоже?

— Конечно.

Робик смотрел на небо вдаль, где виднелись горы.

— Почему горы такие темно-синие, как грозовые тучи, которые показывала мне воспитательница?

— Они, как стены, отгораживают меня от всего самого дорогого.

— А почему ниже их вершин от облаков отделилось пятнышко? — Мудрый нейронный мыслитель снова превратился в маленького Почемучку.

Он раньше Альсино различил в небе летательный аппарат дискообразной формы.

— Это летающий диск.

— А почему он летит к ущелью, словно направляется сюда?

— Я бы сам хотел это знать. Думаю, что даже твои выдумки этого сразу не объяснят. Мать Моэла никого не ждет. Никакого телепатического предупреждения не было.

Летающий диск действительно шел на посадку и вскоре приземлился вблизи калитки сада Моэлы.

Альсино подумал:

«Правы, видимо, предки, сравнивая наши исследовательские зонды с двумя глубокими тарелками, поставленными друг на друга днищами в разные стороны».

Летающий диск выпустил три опоры и уперся ими в землю.

«Три точки определяют плоскость, — подумал Альсино, невольно возвращаясь мысленно к «машинному озарению» Робика. — Однако кто бы это мог прилететь?»

Он послал Робика к Моэле сообщить о нежданном госте, а сам направился к калитке.

Где-то вдалеке горными обвалами громыхал гром. Знойный день в долине как бы предвещал грозу, и она разразилась теперь в горах, и оттуда, как из другого измерения, докатывались угрожающие раскаты, словно рушились поднебесные стены, рассыпаясь камнепадами.

Через открывшийся люк из летательного аппарата вышел старец с длинной седой бородой.

Альсино с удивлением узнал в нем видного историка и одного из судей, вынесших ему приговор.

Более полувека назад Наза Вец был таким же могучим, как Альсино, подготовленным к проникновению в «недоразвитый» мир. И прожил там несколько лет в стране «строящегося коммунизма», изучая жизнь иного мира. Однако, как «подозрительный иностранец» попал в бараки за колючую проволоку и спасся, перейдя в другое измерение, принеся с собой бесценные наблюдения очевидца событий, возможно схожих с пережитыми когда-то неомиром.

С тех пор Наза Вец погрузнел, ссутулился и, опираясь на палку (след его пребывания в застенках), походил со своей бородой на отшельника из старых сказок.

Альсино пошел к нему навстречу, пытаясь завязать телепатическую связь, но старец не отзывался. И лишь подойдя ближе, после приветственного жеста, он обратился к Альсино на русском языке:

— Прости, что навязываю тебе непривычный нам способ общения. Беседа на древнем языке вызовет внутренний настрой и поможет нашей предстоящей работе.

Альсино удивился, но, прочтя мысли старца, понял его и ответил тоже на русском:

— Чем я помогу, мудрейший? Я лишен тобой доверия. Историческое исследование по плечу носителю мудрости прожитых лет.

— Ты позже меня был свидетелем истории другого мира в пору трагических там перемен. Я прошу тебя помочь мне в тяжелейшем труде, который я принял на себя, создавая полную историю нашего мира, притом только на основе документов, археологических находок, а также впечатлений тех, кто сам видел мир, сходный по развитию с нашим в далеком прошлом.

— Взгляд со стороны не всегда безупречен. И впечатления поверхностны. Слишком кратко было мое пребывание там.

— Мы сверим все с археологами и хранителями знаний, — настаивал старец. — Важно воссоздать в образах то, что похоже на наше минувшее, свидетелями чего были и ты, и я.

— Но с того времени у нас прошло столько тысяч лет!

— Тем ценнее будут для нашего труда выводы обо всем, что случилось там при тебе.

Альсино колебался. Ему хотелось отказаться, но уважение к виднейшему историку неомира, пусть и приговорившему его к лишению доверия, подсказывало иное.

Старец, видимо, проник в его мысли и добавил:

— Это мое обращение должно быть доказательством доверия к тебе, которого ты был лишен совсем по другому поводу.

Альсино молча повел старца в глубь сада.

Глава 4. Эхо прошлого

И как во сне, минувшее проходит предо мною…

Весна Закатова

Альсино шел со старцем к ажурной беседке в глубине сада, куда заглядывали ветки соседнего куста с белыми ароматными цветами, напоминая любимый Олин жасмин…

Опять Оля, опять ее Мир! Как близок и дорог он Альсино. Поистине долг его помочь Наза Вецу в воссоздании, как он готов был теперь считать, древней истории неомира. Оба они воочию видели ее в «недоразвитом» мире.

И невольно перед мысленным взором Альсино промелькнули дни на подмосковном заводе, где он руководил созданием аппарата, проникающего в другие измерения.

Какими родными стали ему участники их экспедиции.

Маленький физик-японец все сомневался, как может находиться рядом с ними на той же планете более развитая цивилизация, если нет никаких следов ее деятельности?

Альсино не мог тогда ответить тихому, вежливому и самоотверженному Иецуке. Теперь он сказал бы: «Цивилизация неомира — это цивилизация ваших потомков! Нынешние рудники и шахты — это и есть ее былые разработки полезных ископаемых».

Совсем по-другому относился к необъясненному ортодоксальной наукой лорд Чарльз Стенли. У него все было просто:

— Мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что Господь Бог создал все миры и людей на них по образу и подобию своему. Возможно, вы читали в Библии, в главе шестой: «Когда сыны Неба сходили на землю (может быть, мы не допустим ошибки, предположив, что из параллельного мира!), то увидели, что женщины там красивы, брали их себе в жены и входили к ним. И они стали рожать им. С того пошло племя гигантов». Надеюсь, Господь Бог, допуская общение между мирами, позволит и нам перейти в параллельный мир, чтобы заимствовать там то, что предотвратит у нас великие бедствия.

И высокий худой англичанин с аскетическим, гладко выбритым лицом становился похожим на миссионера, идущего сквозь джунгли, неся слово Божье дикарям.

Прямой противоположностью сдержанному англичанину был американец Джордж Форд, жизнерадостный толстяк, дядя Джо. Всякий разговор он начинал с анекдота, порой им самим выдуманного:

— Один джентльмен очень хотел научиться летать, но машинам не доверял. Послушав одного мага-колдуна, он вспорол подушку с гагачьим пухом и обложил им себя на ночь. И во сне летал, как и многие другие. А утром полетел… в разные стороны. Конечно, гагачий пух. Джентльмен только отчаянно чихал. — И дядя Джо первым начинал хохотать, и даже чихать.

Говоря о цели экспедиции, он становился вполне серьезным:

— Лететь туда без гагачьего пуха, конечно, необходимо. Один джентльмен уверял, что в мире существует только единственный закон — закон выгоды. И в самом деле: в живой природе всем выгодно выжить. В мертвой — пребывать в состоянии с наименьшей затратой энергии. Так происходит всюду — от атома до космоса! Вот мы и двинемся, чтобы показать человечеству, какие выгоды оно обретет, переняв все то, что мы увидим в параллельном мире с помощью нашего Альсино. Если, конечно, наша «летающая тарелка» не разлетится, как гагачий пух. — И он весело хохотал.

Незабываемое время! Ставшие столь дорогими ему люди!

А за стенами подмосковного завода происходили события, потрясшие основы общества, которое застал здесь Альсино.

Но они с Олей не касались их. Он не считал себя вправе судить об этом, а у Оли были совсем другие заботы — Альсино, Альсино и еще раз он…

Другое дело Юра Кочетков. Он был человек особый.

Майор безопасности, предшественники которого были причастны к чудовищным злодеяниям и готовились расправиться с «иностранцем» Наза Ведом, честно стоял в грозные дни путча на баррикаде, защищая свободу людей от посланных властями танков. Отважный, решительный, казалось бы, безупречный исполнитель приказов, он проявил себя вдруг с неожиданной стороны…

Дела в ангаре, отведенном для сооружения «тарелки», шли не слишком гладко. Не хватало самых необходимых вещей, вроде конденсаторов, микросхем и других «мелочей», без которых «тарелка» не проникнет в чужие миры. Конденсаторы делались лишь на одном специализированном заводе в Ереване, а электронные блоки — во Львове. А города эти оказались за границей в независимых теперь государствах. Неразумный разрыв деловых связей был губителен для экономики. Но новые власти не считались не только с ее крахом, но даже с начавшимися междоусобицами, лишь бы обрести национальную самостоятельность.

Дядя Джо видел в том нарушение основного закона выгоды и возмущался, теряя свою веселость.

Удивил всех Кочетков. Всегда молчаливый, он вдруг прочитал всем свои сатирические стихи, где единственная рифма звучала надтреснутым колоколом:

Оля тогда подошла и обняла Кочеткова, назвав его «Юра-молодец!».

Работа в ангаре продолжалась, но чем больше близилась к концу, тем труднее становилось завершить начатое.

Производство лихорадило от новых, изрезавших страну «по живому» границ.

Приходилось самим искать выход из самых затруднительных положений.

Старый рабочий Иван Степанович, с присущей русским умельцам смекалкой, стал разбирать объекты военной техники, не востребованные заказчиком из-за недостатка средств. И даже собственную домашнюю аппаратуру.

Недостаток средств чувствовался и в ангаре. «Вверху» не давали обещанных Кочеткову кредитов, не слишком понимая назначение нового «секретного объекта».

Дядя Джо негодовал. Не только Всеобщий закон Выгоды, но и вообще все законы страны и распоряжения вышестоящих органов не выполнялись.

— Один джентльмен, которого уже много лет катали на инвалидной коляске, уверял, что нет ничего неудобнее паралича, — заявлял он отнюдь не обычным жизнерадостным тоном, явно имея в виду нечто, даже отдаленно не напоминающее больного джентльмена.

А на следующий день Кочетков прочел всем свое новое стихотворение, под которым, вероятно, подписался бы и дядя Джо:

Слушатели переглянулись. Англичанин заметил:

— Мне не хотелось бы никого задеть, но Бог, желая покарать кого-либо, лишает его рассудка.

Американец сказал:

— Один джентльмен считал, что он всегда прав, даже когда на автомобиле врезался в витрину модного магазина.

Японец промолчал. Оля покраснела, виновато посмотрев на Альсино.

Вопреки всем трудностям, «проникающий аппарат» все-таки через некоторое время удалось закончить.

Перед стартом, когда экипаж собрался у входного люка «тарелки», Кочетков, словно обращаясь ко всем остающимся, произнес:

Вряд ли кто услышал его, кроме друзей, ведь он своих произведений никогда не публиковал… Его «озарение» осталось закрытым, как и он сам…

А теперь уже нет в живых ни Кочеткова, ни трех его ученых соратников… даже Оли.

Как быстро ни промелькнули эти воспоминания в сознании Альсино, старец уже сидел на скамье в беседке, окутав седой бородой рукоятку палки со сложенными на ней руками, и выжидательно смотрел на него.

— Я вспоминал о своем пребывании в «недоразвитом» мире, который есть не что иное, как наше далекое прошлое. Я там общался с нашими предками.

Старец поднял на него удивленные глаза:

— Что ты хочешь сказать столь неожиданным и, надо думать, малообоснованным утверждением?

— Пусть это только гипотеза, мудрейший. Она появилась в результате общения с искусственным мозгом биоробота, но я убежден, что мы с тобой побывали не в мире, сходном по условиям развития с нашей древностью, а в самом нашем давнем прошлом.

— Обдумаем вместе эту обещающую теорию.

Альсино мысленно передал старцу все аргументы биоробота, который, кстати сказать, стоял у входа в беседку, крайне заинтересованный тем, что там происходит.

— Итак, нам надо считать, что мы побывали у собственных предков? — заключил старец.

— Именно такой вывод необходим. Он побуждает меня дать согласие на совместную работу, задуманную тобой, мудрейший.

— Что ж, — раздумывая сказал Наза Вец. — Это не меняет, а скорее углубляет нашу задачу создания древнейшей истории неомира. И свидетельства очевидцев давнего прошлого могут стать крайне полезными.

— Я рад, что ты не отверг с порога такую теорию, а готов воспользоваться ею в научных целях.

— Тогда обменяемся общими впечатлениями об увиденном в нашем, как ты считаешь, действительно реальном прошлом. Начнем с меня, поскольку я был там за тридцать лет до твоего рождения.

— Я постараюсь дополнить твои впечатления своими.

— Я и сейчас содрогаюсь при мысли о том, как насильственно внедрялись идеи Справедливости в стране, где решили любой ценой перейти на коммунистические отношения. На деле они оказались совсем иными: принуждением, несправедливостью, угнетением и расправой — словом, прикрытой тиранией. Сами по себе коммунистические идеи, конечно, не могут быть этим опорочены. Однако немало пострадавших готовы были неразумно отвергнуть само стремление к светлому.

— Я сталкивался с этим в пору новых потрясений. Но ты побывал в адских бараках «колючепроволочного коммунизма».

— Да, я видел там людей, утративших веру в лучшее будущее. Однако встречал и энтузиастов, ради высокой цели закрывших глаза на лишение не только прав, но порой и жизни близких людей. Они способны были и на подвиги слепого фанатизма с именем своего угнетателя на устах. Для их же вождей, возведших беспринципность в «принцип революционности», главным было разрушение прежнего общества и создание на его руинах чего-то нового, что якобы принесет счастье народу. Такая болтовня о грядущем благе дурманила людям головы и действовала как массовый наркотик. А на деле — принудительный труд, разделение всех на враждующие, неравноправные группы пролетарского и непролетарского происхождения, бездумный отрыв земледельцев от земли и передача ее нерадивым бездельникам, неспособным взять блага Природы. Я видел все это сам. А ты, Альсино?

— Понадобились десятилетия, — ответил Альсино, притянув к себе ветку и вдыхая ее аромат, — чтобы выйти из-за колючей проволоки, поверить в обретенную свободу и народовластие. Слишком велика была ненависть к диктатуре с былым обожествлением вождя. — И Альсино задумался.

Наза Вец проницательно смотрел на него и сказал:

— У тебя возник, как отражение увиденных событий, образ «Маятника Жизни»?

— Ты прочел мои мысли, мудрейший. Маятник всегда стремится в крайние положения. А крайность — это разрушение прежде созданного. Замена старых пороков новыми. Свобода превращается во вседозволенность, даже в разгул преступности. «Хочу беру, хочу убиваю». Право на самоопределение подменяется уродливым национализмом. Самобытный уклад жизни — в провозглашение превосходства коренного народа над другим. Даже способ поклонения Божеству — причина кровавой вражды и ненависти. Потери в междоусобных войнах могут превзойти даже жертвы преступного режима «колючепроволочного коммунизма».

— Да, — вздохнул старец, отодвигая палку, — мир переживал тогда тяжкие испытания, а нам, историкам, так мало об этом известно…

Альсино встал, принялся ходить по беседке и столкнулся с роботом.

— Почему ты не воспользуешься искусственными нейронами мозга? — обратился к нему Робик.

— Что можешь ты добавить к тому, что я скажу мудрейшему? Конечно, мои гипотезы нуждаются в проверке. Это понимает даже биоробот. Пока это лишь предположения, — говорил Альсино старцу. — Анализ истории двадцатого века показывает некоторую закономерность.

— Закономерность может быть выражена мной математически, — настаивал биоробот.

— В самом деле? — насторожился Наза Вец, выпрямляясь на скамейке и опираясь на палку. Он покосился на робота и добавил: — Когда ты уймешь этого маловоспитанного нейронного философа?

— Моя воспитательница еще не вернулась, — тотчас отозвался Робик. — Мы ждем ее.

Наза Вец поморщился:

— Так каковы же твои наблюдения?

— Обнаруживается совпадение событий большого значения с одиннадцатилетним циклом солнечной активности. Одиннадцать — модуль Вселенной.

— Третье простое число после Пифагоровой тройки, лежащей в основе всех простых чисел, — вставил Робик.

— Мы обратимся к тебе, биоробот, как только понадобятся математические уточнения, — раздраженно сказал Наза Вец. — Дальше?

Сделав знак Робику не вмешиваться, Альсино продолжал:

— 1904 год. Неудачная война России с Японией. Четыреста тысяч убитых. Напряжение в обществе. Разряд молнии в виде революции 1905 года. Раскаты грома по всему миру. Через одиннадцать лет — 1915 год. Тяготы начавшейся мировой войны. За год три миллиона убитых. Опять Пифагорово число Три!

— И опять предреволюционная ситуация, как ты, конечно, имел в виду.

— Совершенно так, мудрейший. Потом еще одиннадцать лет. И в них одиннадцать дней, которые на этот раз потрясли мир. Заставили владельцев во всех странах со страхом относиться к работающим. Потом 1926 год — перелом. Сменив умершего вождя, власть захватил тиран. Одолел всех противников. 1937 год — очередной солнечный цикл. Чудовищные репрессии. Уничтожены не только противники, но и былые соратники. И вообще все активные, мыслящие…

— Тогда я и попал в бараки за колючей проволокой, — вставил старец.

Робик молчал, но в его нейронной памяти запечатлевалось каждое слово.

— Еще один цикл, — продолжал Альсино. — Ты уже вернулся в неомир. В «недоразвитом» — нашествие захватчиков. Под знаменами неравноправия и преимущества одной властвующей расы. Десятки миллионов потеряны с обеих сторон. В стране, где ты был, утрачена важная часть промышленности. Повсеместные лишения людей. Женщины, даже дети — в полях, у станков производят и хлеб, и боеприпасы. Лишь в 1948 году солнечный цикл совпадает с выздоровлением раненой страны. Затем еще три солнечных цикла. Страна поднимается со смертного одра до уровня сверхдержавы. Однако 1981 год при внешнем благополучии таил кризис «революционной идеологии подавления всех по-иному мыслящих». Тирании под маской «во благо народа» близился конец. Избавление от диктатуры приводит к «переустройству», которое, увы, закончилось «перерасстройством» всего народного хозяйства. Могучее государство, державшее в страхе остальной мир другой идеологии, неоправданно распалось. Не осталось связующего цемента единства мнений. И оно уподобилось расчлененному организму с отсеченными, нежизнеспособными частями, враждующими между собой. Вначале «общее волеизъявление» внушало надежду на свободу духа. Однако торопливое изменение уклада жизни через одиннадцать лет после 1981-го в 1992 году повлекло ко времени, когда я покидал «недоразвитый» мир, к развалу и параличу обнищавшего общества. Три солнечных цикла понадобилось на оздоровление и взлет страны. Думаю, что не меньше понадобилось, чтобы обрести ей былую мощь и благосостояние, использовав плодородие земли, богатства недр и человеческих душ. Спустя три солнечных цикла к 2025 году можно было бы ждать нового возрождения в этом периоде нашего далекого прошлого. Конечно, это лишь мои предположения, глядя из другого измерения и иного времени. Я не знаю, что произошло в XXI веке…

— Достаточно мудрые предположения, мой друг, хотя и малоутешительны для тех, кому пришлось ждать этого срока в непроглядном тумане минувшего.

Через сад к беседке спешила мать Альсино Моэла. Еще издали она передала:

— «Звездолет из далекого созвездия находится на нашей околопланетной орбите. Передано приглашение на встречу гостей со звезд».

— «Кому из нас?» — поинтересовался Наза Вец.

— «Приглашен Альсино», — отозвалась Моэла.

— «И где состоится встреча?»

— «На океанском побережье у экспериментальной энергостанции искусственного ветра».

«Почему именно там?» — подумал Альсино.

Ведь это место известно только им с Олей. Остальных их товарищей уже нет в живых.

— Сожалею, что наша беседа прерывается столь неожиданным образом, — сказал Наза Вец. — Как я понимаю, тебе надо отправляться туда.

— Да, да! — заторопился Альсино. — И как можно скорее! У нас нет вблизи летающего диска, которым обычно пользуется Моэла, но, может быть, ты, Наза Вец, согласишься доставить меня туда? Я думаю, что встреча со звездными гостями не может не заинтересовать тебя.

— Разумеется, мой друг. Даже в том случае, если бы эта встреча ни в какой мере не касалась меня, я предоставил бы летающий диск, которым воспользовался для полета сюда.

— И ты полетишь со мной?

— Думаю, в пути мы сможем продолжить наш разговор.

— «Я благодарю тебя, Наза Вец, за такое внимание к моему сыну», — передала Моэла.

Наза Вец мысленно заверил ее, что он сам заинтересован в таком полете с Альсино, с которым теперь они уже крепко связаны общим замыслом.

Альсино меж тем нашел Робика и сказал ему, что тот будет сопровождать его.

Наза Вец удивленно посмотрел на него, но, прочтя охватившие Альсино надежды, лишь покачал головой.

Моэла провожала Наза Веца, Альсино и… Робика.

Глава 5. Гость из далеких созвездий

Звезды далекие, звезды несчетные!

Мерцаньем манили к себе вы людей.

Счастьем нежданным и радостью счел бы я

Встречу загадочных звездных гостей!

Из сонета автора

Наза Вец восхищенно рассматривал гигантскую трубу, уходившую в небо с крыши кубического здания энергостанции. Внизу, перекрывая все строение, в облаках она превращалась в желтую ниточку.

Альсино беспокойно бродил по прибрежной скалистой гряде, разделявшей беспредельную ширь океана от приподнятой над ним степью, похожей на огромный океан трав, граничащий с горизонтом. Там, у самой кромки, где степь сливалась с небом, Альсино увидел крохотное пятнышко. Вскоре оно превратилось в летающий диск. Обогнув трубу, он приземлился неподалеку от Наза Веца и Альсино и вблизи оказался громоздким летательным аппаратом со сплошным иллюминатором по ободу.

Из открывшегося люка, опираясь на загнутый вверху посох, сошел на землю седобородый старец в длинной белой одежде, напомнив Альсино апостола из древних религиозных сказаний.

Еще издали он телепатически приветствовал Наза Веца и Альсино, а подойдя ближе, неожиданно обратился к ним на древнем, известном ему как выдающемуся речеведу неомира языке — русском.

— Прежде всего хочу спросить вас, — заговорил он, — не могу ли я чем-то помочь вам в задуманном труде?

Он, конечно, прочел в мыслях Наза Веца и Альсино, что объединяло их, и так выразил им свое одобрение.

Но величественный старец, если и прочел еще одну, промелькнувшую в голове Альсино мысль, то, скорее всего, не понял ее. А Альсино, услышав русскую речь в устах знатока древних забытых языков, понял!.. Понял, что они с Наза Вецем несомненно побывали в далеком прошлом, когда люди говорили на этом языке!..

Однако, считая неуместным обсуждать здесь свои гипотезы, заговорил совсем о другом:

— Помощь ваша важна и бесценна. Но мы только наблюдаем и изучаем недоразвитый мир. А он, раздираемый конфликтами, нуждается в нашей помощи. Нравственность его предельно низка, допускающая массовые убийства в «узаконенном беззаконии» непрекращающихся войн…

— Ты говоришь истину, но, вероятно, знаешь, как встречают там наши исследовательские зонды?

— Ставя высокие задачи, нельзя отступать даже при большом риске. Их ядерные устройства неизмеримо страшнее…

— Ты прав, Альсино! Об этом необходимо еще подумать нам в Высшем Координационном Совете.

— Корень зла — это власть. Притом чаще к власти стремятся именно те люди, которые ставят себя выше закона, стараясь убирать со своего пути тех, кто хочет создать законы, обязательные для всех.

— У нас нет законов, мы соблюдаем лишь традиции, — ответил Председатель. — Но даже и теперь бывают расхождения между «Хранителями традиций» и нами, координаторами, не знающими власти и насилия, а действующими лишь с общего согласия.

— Как? И у вас бывает несогласие?

— Совсем недавно мы с «Хранителями традиций» разошлись во мнениях, как поступить с пришельцами из параллельного мира, вместе с которыми ты прибыл к нам. Наш совет готов был принять их. «Хранители же традиций», ссылаясь на былые обычаи, настаивали отправить их обратно.

— Подобные разногласия в недоразвитом мире случаются между парламентом, издающим законы, и президентом, их выполняющим.

— Потому-то я и вспомнил об этом. Нам тогда пришлось пойти на «встречу согласия», где по главной нашей традиции в случае недоговоренности обе стороны теряли уважение к самим себе и уступали свое место другим. Мы договорились, что пришельцы, уже знакомые с нашей энергетикой, могут перенести ее принципы в свой мир, не углубляясь в другие наши знания. Словом, их следовало убедить добровольно вернуться обратно.

— И вы убедили их!

— Да. И не могу себе этого простить, — жестко закончил Председатель.

Потом взглянул на Альсино и сказал:

— До встречи инозвездных гостей еще осталось некоторое время, погуляй, если хочешь, в поле. А мы с Наза Вецем обсудим твои мысли.

Альсино был рад предложению Председателя. Ему хотелось побыть одному в ожидании того, чего он хотел больше всего в жизни, хотя и понимал всю безнадежность попытки связать Олю и появление гостей из далеких созвездий…

Он был взволнован предстоящей встречей и тем, что, лишенный доверия, решился высказать Председателю неодобрение решения Высшего Совета прекратить всякие контакты с недоразвитым миром.

Получив согласие старцев, он отправился в расстилавшееся перед ним поле.

Там его объял мир запахов и тишины.

Тишина была полной. Полной и поющей! Да, да! Он слышал «песню тишины». Она слагалась из далекого шума прибоя, стрекотания несчетных насекомых вокруг.

В океане за спиной был полный штиль. То же самое можно было сказать и о его степном двойнике. Стихший ветерок даже не колыхал былинок. Если они и качались, то из-за местных кузнечиков, забравшихся по ним.

Чтобы разглядеть их поближе, Альсино склонился к самой земле и с наслаждением вдыхал ее сырой, свежий запах, и душистость трав, и аромат цветов. Это были Олины цветочки, с которыми она впервые встретила его.

И он стал собирать их.

Солнце прорывалось в просветы облаков, и все разом вспыхивало, весело искрясь и словно неслышимо звуча. Альсино подумал, что в музыке семь тонов складываются в чудесные мелодии. В солнечном свете семь цветов радуги. Так нет ли музыки света?

Но вместе с этой не слышной никому другому солнечной мелодией он услышал и далекий голос Наза Веца и одновременно телепатический призыв Председателя, зовущих его вернуться.

Он вернулся к старцам. Они взглянули на букетик, отлично поняв, кому он так «безнадежно» предназначался.

В небе к яркой черточке энерготрубы приближался спусковой модуль чужезвездного корабля. Он тоже был дискообразным, но кольцевой обод лишь обнимал цилиндрическое тело аппарата.

— Посадочный модуль звездолета, — определил Председатель. — Но почему-то не завязывает с нами телепатической связи, хотя со звездолетом она была устойчивой.

Непостижимо огромный аппарат, по сравнению с которым стоящие рядом диски казались чуть ли не пуговицами, осторожно спустился на землю, выпустив три ажурные опоры.

Между ними открылся люк й из него появилась лестница.

Альсино затаил дыхание. Кто ступит на нее?

Но из люка высунулась безобразная нога-тумба, нащупывая первую перекладину.

Потом выбралось и само страшилище. Встав на землю, оно возвысилось над нею метра на четыре.

Переваливаясь из стороны в сторону, оно началоприближаться к людям, неуклюже передвигая слоноподобные ноги.

— Странно, — заметил Председатель. — Мне никак не удается завязать с нашим гостем телепатической связи.

Альсино вышел несколько вперед.

— Может быть, тебе удастся это сделать, — сказал ему вслед Председатель.

Но страшилище молчало.

Остановясь перед Альсино, оно вдруг отбросило свою голову, вернее, герметичный шлем за спину, и в горловине гигантского скафандра показалась белокурая головка девушки.

— Оля! — радостно воскликнул Альсино.

Оля, неумело расстегнув передние застежки, с трудом выбралась наружу и села на плече продолжавшего стоять жесткого космического одеяния, на ней был знакомый Альсино легкий комбинезон.

— Альсино, милый, — послышался ее голос. — Помоги же мне!.. Ты знаешь, какая я трусиха и как боюсь высоты.

Альсино даже без обычного напряжения, утратив вес, легко взмыл в воздух. Поравнялся с Олей и схватил ее в объятия. И она тоже, словно от счастья, стала невесомой.

Некоторое время они недвижно висели над землей, не спеша опуститься.

Наконец, счастливые, они предстали перед приветливо улыбающимися старцами.

— Как я рада вас видеть! — воскликнула Оля. — Я так мечтала об этом. — Правда-правда! — Потом, обернувшись на продолжающее стоять страшилище, сказала: — Конечно, скафандр ужасный! Но другого у них не было. И они наполнили его необходимым мне воздухом. У них ведь совсем другое…

— Спасибо им, — сказал Альсино.

— Еще какое спасибо! — воскликнула Оля. — И вдруг спохватилась. — Ой, что же это я! Со звездолета увидели в океане надвигающийся на этот берег тайфун. А телепатической связи из-за помех нет. Они считают, что ваша энерготруба не выдержит. Надо спасать ее!..

— Странно, — сказал Председатель. — Здесь тысячелетиями не бывало тайфунов. Потому и энерготрубу здесь поставили. Но служба Погоды явно запаздывает с вызовом спасателей. Я пойду на станцию, чтобы перекрыть теплый воздух в трубу. Она осядет, как предусмотрено.

— А я на летающем диске заменю спасателей. Положу трубу аккуратно на землю.

Председатель кивнул, и Альсино бегом направился к диску.

— Ой, как же ты!.. — начала было Оля, но замолчала, глядя ему вслед.

Председатель пригласил всех укрыться от надвигающегося урагана в здании станции.

Уже из ее окна они наблюдали, как быстро поднявшийся в воздух диск направлялся к вершине трубы, уходившей в облака.

Вскоре он стал невидим, окутанный ими. И с земли нельзя было рассмотреть, как Альсино, подобно выходившим в открытый космос былым космонавтам, пользуясь потерей веса, выбрался из люка, держа в руках конец троса, закрепил его за последний обруч на трубе. Он чувствовал, что она уже оседает. Это Председатель, стремясь облегчить задуманную Альсино операцию, велел роботам перекрыть доступ воздуха в трубу. Она обмякла и повисла на тросе, закрепленном на диске.

Альсино вернулся в летательный аппарат, и робот-пилот под его руководством повел диск по дуге окружности, которую успел вычислить не оставшийся равнодушным Робик.

Поднебесная труба стала клониться, как бы падая, удерживаемая осторожно опускающимся диском.

Она походила на стрелку исполинских часов и медленно передвигалась по небу, пока не легла на землю.

Тишина, так радовавшая Альсино в поле, исчезла. Шквальный ветер завывал за окном станции. Он налетел и опрокинул инозвездный скафандр. И «страшилище» рухнуло на землю.

Председатель позаботился, чтобы роботы освободили крепление трубы на крыше, и из машинного зала стало видно потемневшее небо. Но крыша над головой Оли зашевелилась. Порыв урагана сорвал ее и бросил в поле. Если бы труба вовремя не была снята и уложена на землю, ее постигла бы горькая участь.

— Хороший урок, — сказал Председатель. — Нужна аварийная автоматика.

Борясь с ураганом, виляя и раскачиваясь прилетел и приземлился диск спасательной бригады. Из люка выскочил инженер и с ужасом подумал, что ураган уже все разрушил и труба валяется на земле. Он застыл, словно окаменев, и ветер завладел его длинными кудрями.

Оля выбежала наружу и подбежала к нему. Тот недоуменно смотрел на нее. А она объяснила, как ее Альсино спас энерготрубу, успев проделать работу запоздавших спасателей.

Инженер был молодой и чем-то походил на Альсино. Ветер готов был повалить их обоих с ног.

Оля завороженно смотрела на разгневанный океан. На нем вздымались пенные гребни валов, буйно бьющихся о скалистый берег.

Даже до Оли долетали брызги. Она представила, что неистовый океан злобно гонит рядами диких взбесившихся чудовищ с седыми гривами. И должны они или сокрушить скалы, или разбиться о них. Безжалостным полководцем был океан, и ни одна волна, ни один штурмующий берег ряд не вернулся обратно. Белогривые фаланги обреченных волн бежали только на неприступные скалы.

Но понял Океан, что так ему сушу не взять, и, почернев от ярости, стал он коварно разливаться по небу грозовыми тучами. И понесся совсем низко, едва не срывая пену с гребней волн, чтобы пройти над ненавистными скалами и сверху обрушиться на сушу…

Диск спасателей стоял косо на неровностях почвы, и ураган опрокинул его.

— «Мои роботы! Мои роботы!» — восприняла Оля немой ужас инженера.

Он хотел бежать к своему диску, хотя ветер сбивал его с ног.

Оля схватила его за руку и, «спасая спасателя», потащила его в здание энергостанции.

Труба легла по направлению дующего ветра, и он врывался в ее отверстие у основания, и впервые энерготруба продувалась не искусственным, а ураганным ветром. Он вздувал ее бока и вылетал из нее в километре отсюда.

«Там Альсино! Что с ним?..» — волновалась Оля, всматриваясь через окно станции в помутневшую даль.

Наза Вец без слов понял ее беспокойство, даже отчаяние и постарался успокоить, уверяя, что с таким человеком, как Альсино, ничего не случится. К тому же он защищен внутри диска.

Но оказался не прав.

Незадолго до этого, едва уложив трубу и не отцепив даже троса от трубы, он, думая лишь об Оле, снова взмыв воздух, помчался над трубой к видневшемуся в километре отсюда зданию энергостанции.

Но ураган встретил Альсино в пути и понес его обратно. Под ним мелькали ребра сказочного змея (его обручи жесткости). Пролетая над своим уже перевернутым диском, он видел, как робот пытается выбраться из люка.

Бешеный ветер сыграл с Альсино злую шутку. Он не только разлучил его с Олей, но понес его теперь над голубоватым полем, где они шли с нею вместе… После встречи с Археологом. Его роботы раскапывали здесь погибший десятки тысяч лет назад город.

В котловане ветер закружился неистовым вихрем и, как подхваченную бумажку, со всего размаха бросил свою живую ношу на руины.

Только отсутствие веса спасло Альсино. Обладай он прежней массой, он неминуемо разбился бы. А сейчас, уцелев, застрял между двумя сходящимися оплавленными стенами. И не мог шевельнуть ни рукой ни ногой… Но все тело болело от ушибов. В особенности грудь, затрудняя дыхание.

Но голова его поворачивалась, и он мог видеть очищенную роботами улицу былого города. На противоположной его стороне виднелись стены разрушенных зданий. А выше, над краем котлована, зловещая эскадрилья черных туч словно вновь несла былые снаряды смерти.

Сверкнула и ослепила молния. Сотрясающим все взрывом грянул удар грома. Оглушил.

А потом яркие вспышки и раскаты таких же взрывов последовали нескончаемой вереницей, словно несчастный город притягивал к себе гнев Небес с их карающим огнем.

Молнии сверкали и высвечивали на мостовой металлические пятна раздавленных непомерной силой, расплющенных машин.

А на противоположной стороне, на стенах, возникали… тени!

Это были страшные тени, кажущиеся белыми на фоне темного камня! То появляясь, то исчезая, они как бы двигались…

Альсино явственно различал силуэт женщины, ведущей за руку ребенка. Они испарились десятки тысяч лет назад, а сейчас словно шаг за шагом приближались к Альсино.

Он содрогнулся. А шквальный ветер бросил на него камень со стены.

И Альсино, потеряв сознание, уже не ощутил обрушившегося бомбовым ударом ливня.

Глава 6. После урагана

Что кому на роду написано.

На Бога надейся, а сам не плошай

Народная мудрость

Разбрызгивая лужи от недавнего ливня, Оля бежала вдоль уложенной на равнине энерготрубы.

Будто округлые стены диковинной крепости тянулась она по полю, поднимаясь до уровня трехэтажного дома.

«Где же конец этой Китайской стены?.. Там Альсино. Что с ним?»

Оля побежала, не дождавшись, пока биороботы устранят после урагана повреждения на летающем диске Председателя. Труба, уходившая в облака, казалась неимоверно длинной, а на земле километровая дистанция вдоль нее для бегуньи не преграда!

Наконец Оля увидела перевернутый диск. Под ним лежал биоробот-пилот. Видимо, его придавило опрокинувшимся диском. Вспомнился Робик, спасший ее. Груда камней над ним.

«Но где же Альсино? Может быть, успел выскочить?»

С трудом пробралась она в приоткрытый люк. По стенам — панели с циферблатами, пустые кресла… и никого внутри кабины.

«Значит, выбрался! Ураган мог унести его далеко. Что, если он лежит, несчастный, с поломанными ногами? И некому помочь!»

Колючий холодок прополз по Олиной спине.

«Найти! Во что бы то ни стало найти!»

Она всматривалась в местность поблизости. Всюду ровные поля с примятой мокрой травой. Оля стала соображать, откуда дул неистовый ветер? Конечно, с моря! Над ним собирались тучи, нагрянув вместе с ураганом, неся сумерки в разгаре ясного дня.

«Надо идти от берега, как они шли здесь с Альсино когда-то».

Все дальше и дальше уходила Оля от перевернутого диска, но ничего не находила, как ни всматривалась в каждую выпуклость на полегшей от ливня траве.

Уже теряя надежду, увидела она вдали пятнышко, приближающееся к ней.

«Что это? Не человек ли? Или это возвращается Альсино?» — обрадовалась она и побежала навстречу, замахала руками, закричала.

Но человек, если это был он, совсем не походил на статного Альсино. Куда меньше ростом. Несет что-то…

Совсем задохнувшись от бега и волнения, Оля остановилась, вглядываясь в приблизившуюся фигуру, и поняла, что видит перед собой биоробота с грузом.

А еще через мгновение разглядела, что биоробот несет бессильно свисающего на его руках человека.

Ужас объял Олю: «Неужели это Альсино, подобранный роботом?»

Робот заметил девушку, остановился и положил свою ношу на влажную траву.

Для Оли все роботы казались одинаковыми, но лежащий человек несомненно был Альсино!..

Она бросилась к нему, она гладила бледное лицо его, пытаясь уловить хоть слабые признаки дыхания, а биоробот бубнил почему-то на русском языке:

— Его проносило над нашим диском, когда я выбирался наружу. Я установил направление полета и вычислил траекторию…

— Да при чем тут траектория! — сквозь слезы воскликнула Оля. — Жив он?

— Отсутствует необходимая аппаратура для такого определения.

Оля нащупала пульс, почувствовала его слабое биение. Но грудь Альсино не поднималась.

— Искусственное дыхание! Помогай мне! — приказала Оля роботу, прильнув губами ко рту Альсино и вдыхая в его легкие воздух, одновременно ритмично нажимая его грудь.

Сообразительный робот помогал ей, бесстрастно сообщая:

— Рассчитанная траектория позволила отыскать его в котловане, где раскапывали старый город. Его зажало между двумя разрушенными стенами.

Один «спасательный поцелуй» возымел действие. Альсино задышал.

И только теперь, утирая влажный лоб, Оля спросила робота:

— Откуда ты взялся? И почему знаешь, как со мной говорить?

— Знание русского языка было заложено в меня для восприятия воспитания, — объяснил робот.

— Я воспитывала Робика. Бедняга, спасая меня, погиб в камнепаде.

— Моэла по просьбе Альсино восстановила меня к возвращению моей воспитательницы. Это была уникальная операция…

— Ты Робик?! Не может быть!..

Оля внимательнее вгляделась в робота, и он вдруг перестал быть для нее одной из биологических машин. Оля узнала в нем своего Робика. Радость засветилась в ее заплаканных глазах, прогоняя из души ужас отчаяния и одиночества. Словно лучший друг пришел ей на помощь в самую трудную минуту. Да это так и было.

— Робик! Нужно вернуть Альсино к жизни!

— Я думаю, что снижающийся диск доставит сюда людей, способных оказать необходимое содействие, — произнес Робик, указывая на приземляющийся диск Высшего Координационного Совета.

Вышедшие из него Председатель и Наза Вец с помощью Оли и Робика осторожно перенесли Альсино в кабину.

— Сожалею, что не смогу сопровождать вас, — сказал Председатель. — Меня ждет встреча с нашими звездными гостями, а столь необходимого нам сейчас Альсино вручаю вашей заботе и врачебному искусству Моэлы. Наза Вец заменит меня, оставаясь с вами.

И Председатель, кивнув на прощание, отправился к виднеющемуся вдали зданию энергостанции. Высокий, в белом одеянии, с посохом в руке.

Громоздкий диск, унося Альсино, Олю, Наза Веца и, конечно, не отстающего от них Робика, поднялся в воздух. Он полетел к горному краю, где в живописной долине приютился домик Моэлы…

Окаймленная горами долина казалась Оле чудесной.

Синие громады — как ограда сказочного мира. И все здесь волшебно! И пышные ветвистые лесные великаны, выросшие у Моэлы в саду; и принесенные ими тени дремучей чащи; и солнечные лужайки между ними с мягкой зовущей травой; и цветы! Особенно цветы! Всех семи цветов радуги! И Оле хотелось услышать их музыку красок, о которой Альсино рассказывал ей.

Но то, что рассказал он теперь, подведя ее к пню с годичными слоями роста дерева, показалось ей более чем сказкой! Некие слои Времени в ином измерении. И в них жизнь неомира программирует события последующих волн Жизни.

— Это как же? Выходит, я попала в свое будущее к далеким потомкам? И ты… — начала она.

— Хочешь сказать, я — твой праправнук через множество поколений? И это невероятно, потому что противоречит закону причинности: причина не может быть прежде следствия, яйцо не появится раньше курицы?

— Ну конечно! Я ведь для тебя прозрачная! — вздохнула Оля. — И подумать ничего нельзя!..

Альсино с улыбкой разъяснил:

— Сама Природа поставила грань между реальностью и абсурдом. Людям не проникнуть в ближние слои Времени. Этим исключается такая нелепица, как дети, живущие раньше своих родителей.

— Это даже смешно! — попробовала шутить Оля. — Совсем как у Марка Твена. Он решил, что «сам себе дедушка». Правда-правда!

— Забавно. Но он был близок к истине. Если не дедушка, то неизмеримо далекий предок может оказаться человеком из будущего. Проникая в другое измерение, переходя из одного сопредельного мира в другой, он перенесется на сотню тысяч лет. Множество последующих поколений исключат кровосмешение близких родственников, и парадокс «сам себе предок» сделается реальным.

— Пришельцы из будущего станут собственными прародителями? Разве это возможно? — став серьезной, спросила Оля.

— Я думаю, что так и было. Незабвенный лорд Стенли приводил цитату из Библии: «Сыны Неба сходили на землю и увидели красивых дочерей человеческих, и брали их себе в жены, а те рожали им детей. С тех пор пошло племя гигантов». И через сотню тысяч лет потомки этих гигантов вполне могут «сынами Неба», попасть в отставший во времени сопредельный мир и там найти красивых дочерей человеческих, вроде моей прелестной Оли. Попав в свое прошлое, они замкнут круг кольцевого развития всего сущего. И все это будет запечатлено в слоях Времени, как программа для новых волн Жизни.

— Это все так серьезно и непонятно, что я просто буду считать себя, по Марку Твену, собственной бабушкой. Ты прости меня, глупую.

И Оля лукаво улыбнулась.

— Увы, он не учел, что нельзя физически внуку попасть в близкие дедушкины слои Времени.

— Физически? — насторожилась Оля. — А если мысленно?

Альсино внимательно посмотрел на нее:

— У тебя появилась весьма любопытная мысль!

— Ты так думаешь?

— Конечно! Если человек не может перейти в ближние слои Времени, то его информационный луч проникнет.

— Информационный луч? — повторила Оля.

— Как я сам об этом не подумал! Ты помогла мне еще лучше Робика! Если допустить такое, то многое становится ясным.

— Многое?

— Например, предчувствие людей твоего мира. Это, очевидно, не что иное, как непроизвольное заглядывание информационным лучом в ближний слой Времени, угадывание там запрограммированного.

— Я предчувствовала, что непременно увижу тебя! Правда-правда!

— Теперь можно объяснить предсказания ваших пророков, дельфийских пифий, наконец, сверхъестественные прорицания вашего провидца Нострадамуса, о котором я у вас читал.

— Как я догадалась про Нострадамуса? Я привезла с собой его книжку пророчеств. Они сбывались и могли бы пригодиться такому историку, как Наза Вец. Он так увлеченно рассказывал мне о себе…

— Вот это поистине удивительно! Ведь телепатической связи между сопредельными мирами нет. Ты не могла знать о нашем с Наза Вецем замысле. Книжка Нострадамуса может оказаться очень полезной.

— Я буду рада! Если позволите, я буду помогать вам. Но почему ты говоришь «ваши пророки, ваши прорицатели»? А разве в неомире их не было?

— У нас их и не могло быть. У людей неомира события происходят впервые. Впереди нет запрограммированных слоев Времени. Нам некуда заглядывать информационным лучом. Только в прошлое. А это — память.

— Но если все записано в слоях Времени, то должны быть там записи о библейских пророках, о Нострадамусе?

— Очевидно, запись событий в слоях Времени пунктирна. Там запечатлены основные этапы развития. И ваша волна Жизни в какой-то мере живет сама по себе. Вы можете заглядывать в грядущее. И что самое опасное, даже уничтожить его бездумными действиями. Иначе мне не зачем было бы появляться у вас.

— Но тогда мы не встретились бы!

— Но теперь мы вместе! И я предложу Наза Вецу часть нашего исследования прошлого связать с четверостишьями Нострадамуса. Они затрагивают сбывшиеся события истории. И о каждом из них можно написать новеллу, отразив в ней дух эпохи и ее героев.

— Замечательная задумка! Как мне хотелось бы вместе с вами переноситься во времена Генриха II и Екатерины Медичи, когда жил Нострадамус, в пору Великой французской революции, показать Наполеона, его славу и крах. А потом мировая война, революция в России, тяготы и достижения народа вопреки всем гонениям. Период насилия, его перенес сам Наза Вец. Наконец, мое время, когда кончилась эра «тирании во благо народа».

Новые испытания наступили для него. Как жаль, что мы не сможем увидеть, каково теперь там. Мне так хотелось бы разделить участь моих родных и современников! Но только с тобой!..

— Увы! Высшая мера, вынесенная судом, закрывает мне доступ туда.

Оля вздрогнула и изменилась в лице.

— Что с тобой, родная? — спросил Альсино, хотя уже знал причины ее возбуждения.

Оля смотрела на него расширенными, округлившимися глазами-незабудками:

— Ты сказал, что у вас в неомире нельзя заглядывать в новые появляющиеся слои Времени.

— Они не только пусты, запрограммированы. Их просто еще нет. Они появляются по мере жизни нашего мира.

— Значит, не только пророчества, а даже предчувствия невозможны.

— Надо думать, так… Но это не относится к логическому прогнозированию развития событий.

— А что же тогда со мной? Я уверена, что знаю, будто сейчас случится что-то важное, изменяя все. Я предчувствую, Альсино. И я даже боюсь. Правда-правда!

— Все хорошо! Вот идет Моэла. Ты все поймешь… Моэла, высокая, стройная, с красящей ее строгое лицо сединой, горделиво шла по саду, разыскивая молодых людей.

— Что же случилось? — спросила Оля.

— Как я понял маму, нечто очень серьезное. Сейчас мы снова увидим старых знакомых, — твердо ответил Альсино.

— Кого, кого? Я ведь не всегда могу читать твои мысли.

Подошедшая Моэла «передала» то, что до глубины души взволновало Олю:

— Как, снова будет суд? Наза Вец прилетит сюда?

— «Таков полученный мною совет Председателя, переданный после его свидания с гостями со звезд».

Оля поняла ее, но не полностью.

— Разве за одно деяние можно судить дважды?

«Оценивать деяние можно до тех пор, пока не приблизишься к Истине», — прозвучала в сознании Оли мысль Моэлы.

Вслед за Моэлой появился Робик.

Как всегда, робот первым увидел снижающийся летающий диск. Он опустился недалеко от калитки, и из него вышли Наза Вец и Музыкант.

Оля прошептала:

— А я ведь хотела захватить для него наши музыкальные записи и забыла.

Моэла ласково взглянула на нее.

В отличие от первого суда, Альсино и Олю не пригласили в дом, где в одной из комнат собрались три судьи Верховного суда под председательством Моэлы.

Моэла даже не пустила в дом Робика, и он, скучный, если так можно сказать о биомашине, скитался по дорожкам сада.

Неведомо как, но он воспринимал волнение, охватившее Альсино и Олю.

Ожидание было мучительно долгим.

И вдруг из домика Моэлы послышались звуки.

Музыкант исполнял первый фортепьянный концерт Сергея Рахманинова.

Словно ветер пролетел над верхушками деревьев, напоминая недавний ураган. Это были вступительные виртуозные пассажи.

Затем послышалась оркестровая запись мелодии, отозвавшаяся в сердцах молодых людей, словно она была написана именно для них.

Из дома вышли Моэла и Наза Вец.

— Что? Что? — спрашивала Оля.

Альсино изменился в лице, побледнел, потом вспыхнул румянцем.

— Наза Вец! — бросился он к старцу. — Как жаль, что мы не сможем работать вместе над твоим замыслом. Появились такие увлекательные возможности.

И оба они отступили в тень дерева, молчаливо обмениваясь мыслями. Моэла пошла к Оле.

— «Милая моя доченька! — ласково звучало в мозгу Оли. — Только радость отмены приговора и возможность вам с Альсино вернуться в твой мир могут утешить меня. А я мечтала наслаждаться вашим счастьем».

— Как?! — воскликнула Оля. — Мы с Альсино вернемся к маме, папе, бабушке, увидимся с Леной и со всеми, с кем мне было так трудно расстаться?

— «Да, родная. Перед тобой и твоим другом встают великие задачи во имя спасения всей нашей Планеты. И я горжусь, что вы будете бороться за грядущее».

Оля не могла удержаться от слез и бросилась на грудь Моэлы. Та гладила ее волосы и тоже полными слез глазами смотрела на воспрянувшего сына. Он напоминал атлета, готового поднять небывалый груз.

Альсино повел Олю в дом.

— Вот видишь, — шептала она. — Я предчувствовала все! И сама кляну себя за это.

— Почему?

— Потому что это опровергает твою теорию о первичности событий в неомире. Я же увидела, заранее увидела, что произойдет что-то очень важное.

— Милая моя Оленька! Здесь двойное счастье!

— Двойное?

— Во-первых, ты не опровергла теории слоев Времени.

— Как же так? Ведь я почувствовала грядущее.

— Ты почувствовала, — но нечто, еще более важное для тебя. Ты восприняла телепатическое обращение Моэлы.

— Значит, я могу… как вы?..

— Ты сможешь и читать мысли не только у меня, и телепатически общаться с людьми. В этом нет ничего удивительного. Ведь в вашем мире сколько угодно людей, обладающих такими свойствами.

— Это верно. Еще Циолковский говорил, что нет в мире ни одной семьи, где хотя бы раз не произошло телепатического общения. Правда-правда! И я стану такой же, как вы все.

— Думаю, что раньше мне предстоит стать таким же, как все вы в твоем мире. И вместе с твоими соплеменниками мы будем бороться за нравственность, за отказ от войн, за спасение Природы и предотвращение любых катастроф.

— Вот теперь я счастлива вдвойне, как ты сказал! И Оля плотнее прижалась к Альсино.

Моэла, идя следом, с улыбкой наблюдала за ними.

Послесловие к четвертой части

Вот мы и горим желаньем послушать мудрецов.

Аристофан

Все чудесным было вокруг этим ранним утром: и тенистый лес за спиной, и яркое поле в цветах, открывшееся за поредевшими деревьями. За бугром прятались уютные домики с двускатными, так поразившими когда-то Альсино, крышами.

Они с Олей шли, взявшись за руки, и начали спускаться по пологому склону в овраг, к укрытой кустами Светлушке. Там из сруба по металлической трубке стекала в речушку ключевая вода.

Они испили живой водицы и, как дети, побежали по тропинке, ведущей к полю. Их обдало медвяным запахом душистых трав, которым так упивался, проникнув сюда из неомира, Альсино.

Шли по дорожке с выбитыми колеями.

— Как хорошо, что мы пошли прогуляться по местам нашей первой встречи! — говорила Оля. — Помнишь, нам здесь встретилась Лена/

— Она и сейчас идет нам навстречу, — заметил Альсино. — Отведет тебя в сторону и станет убеждать, что я «насекомообразное»…

— Ты смеешься. Это хорошо! Очень хорошо! Правда- правда! — радовалась Оля.

Лена и на самом деле шла по дорожке им навстречу.

— С добрым утром, непоседы! Куда вас унесло в такую рань? Там папа вас разыскивает. Удивлен, куда вы исчезли.

— Мы сейчас, сейчас! — ответила Оля, и они с Альсино, все так же, держась за руки, побежали к даче.

Лена посмотрела им вслед и сказала вслух, ни к кому не обращаясь:

— Никак не понять, кто же сошел с ума? — Потерев виски и поправив волосы, она заторопилась на электричку.

Оля и Альсино вбежали на знакомую дорожку между клумбами, заботливо ухоженными Олиной мамой.

Евлалия Николаевна увидела их из открытого окна, куда выпускала дым неизменной сигареты. С поразительной для ее лет быстротой спустилась по лестнице раньше, чем счастливая пара подбежала к веранде.

— Ну как, озорники? Небось парашюты прятали в лесу?

— Наш «парашют», бабушка, сам спрятался в другом измерении, — ответила Оля, повиснув у нее на шее.

А та ворчала:

— Никогда не пойму ваше другое измерение. Чертовня да и только! Ну, идите, коли так. Сам вас дожидается. Поговорить желает.

Вышла Ксения Петровна:

— Куда же вы это не завтракая запропастились? Проходите, проходите! Сергей Егорыч вас ждет. Он наверху, в кабинете, готовится к предвыборной речи. Кому ж, кроме него, в Государственной Думе заседать? Всегда не жалел себя на работе.

Сергей Егорыч сидел за своим огромным письменным столом, едва уместившимся в мансарде. Увидев вошедших, откинулся на спинку кресла и закурил.

— Прибыли, наконец! С какими идеями?

— Идеи все те же, папуля! — говорила Оля, целуя отца в подставленную, еще не выбритую щеку. — Масштабы иные!

— Масштабы обсудим. Ты, доченька, пойди вниз. Побудь с мамой. А мы с господином Альсино побеседуем.

Едва за Олей закрылась дверь, Альсино сказал:

— Мне придется повториться, Сергей Егорыч. Опасность, нависшая над нашими мирами, осталась прежней. И, очевидно, надо снова все начинать с нуля.

— С нуля, говорите? Что ж, но в новых условиях ваши задачи должны прозвучать по-новому. Мало одних слов, мало, уважаемый!..

— Конечно, одних слов недостаточно, — согласился Альсино.

— Вот именно! Нужны действия! — начал Сергей Егорыч воодушевляясь все больше. — Хочу подчеркнуть, что на сегодняшний день своими силами нам не решить поставленных задач. Без помощи извне нам не обойтись.

— Извне? — переспросил Альсино.

— Вот именно! Извне, от более развитой космической или вашей «иноземлянской», господин Альсино, цивилизации. Нам с вами надо совместно поставить вопрос о прибытии сюда нескольких тысяч, цифру мы уточним позже, ваших специалистов. Но не с пустыми руками, как прибыли, не обижайтесь, но несколько наивно, вы в наш загородный лес. Мы готовы ждать ваших соплеменников с готовыми деталями будущих энергоустановок, которые будут здесь собираться в агрегаты. Следуя вашим разумным предостережениям, надо отказаться от всякого сжигания горючего. И я, торжественно, даже не докурив сигареты, при вас в последний раз кладу ее в пепельницу. Подаю пример всем людям и всей нашей энергетике. Чтобы ни изо рта, ни из заводских труб или глушителей автомобилей не выбрасывались дымные продукты сгорания…

Альсино не без удивления слушал Сергея Егорыча, отметив, что в мыслях своих тот уже видел создание специализированного министерства, где займет пост по меньшей мере заместителя, а то и самого министра.

Сергея Егорыча уже невозможно было остановить. Он вещал, как с трибуны, и даже поднялся с кресла, заложив руку за спину:

— Начнем с особенно опасных атомных станций. В нашей стране они составляют семнадцать процентов, а в некоторых зарубежных — до семидесяти процентов энерговооруженности. Хочу отметить, что, по меткому определению отца атомной энергетики Игоря Васильевича Курчатова, каждая АЭС подобна тлеющей атомной бомбе. На сегодняшний день мы все сидим даже не на пороховой бочке, а на ядерном снаряде без предохранителей, способном взорваться с силой нескольких термоядерных устройств, из-за возможной аварии или диверсии маньяка, обладающего минометом в чемодане. Его мина подорвет или реактор, или хранилище ядерных отходов, которые, вообще-то, некуда девать. Последнее подчеркиваю особо.

— Вы совершенно правильно оцениваете глобальную опасность, — согласился Альсино. — Но опасность катаклизмов не будет снята, пока ваше общество не созреет настолько, чтобы отказаться от войн, на которых узакониваются убийства, пока не запретит всякое вооружение, способное наносить людям вред.

— У нас, господин Альсино, есть международные организации, стремящиеся найти компромиссы между враждующими сторонами. Религии помогают умиротворению.

— Но порой, если не ошибаюсь, кровавые столкновения происходят на религиозной почве.

— Да, это так. Но нам полезны проповедники, несущие разумное слово, слово Божье, как вы, господин Альсино, и повсюду. Нельзя замыкаться лишь на нашей стране.

…А на веранде женщины садились к столу за утренний завтрак, в ожидании, когда мужчины завершат обсуждение государственных вопросов и спустятся к ним вниз.

— Радость-то какая! — говорила Ксения Петровна. — И ты совершенно в этом уверена? Уверена?

— Да что тут сомневаться? Ребенок и ребенок! Вполне даже нормально, — заметила Евлалия Николаевна.

— Это будет необыкновенный, замечательный ребенок! Дитя двух миров!

Оля только краснела, смущенно глядя в пол.

Сергей Егорыч, забыв о завтраке, уже связывался с «верхами», со своим выборным блоком и с Министерством иностранных дел.

Альсино со смешанным чувством надежды и сомнения поглядывал на суетящегося Сергея Егорыча. Что ж делать? Они здесь почти все такие, и дело придется иметь с ними. Грачев хоть на его стороне, союзник. Но какими окажутся другие? Найдутся ли повсюду такие, как лорд Стенли, дядя Джо, Иецуке?.. Или незабвенный Кочетков?

Эпилог

Мир — добродетель цивилизации, война — ее преступление

В. Гюго

В безумном мире кровавых конфликтов, насилия и преступлений; в беспечном мире упавшей нравственности, где со всех экранов и со страниц множества книг в ярких обложках людям внушают, что высший дар человеку — его жизнь — ничего не стоит; в бездушном мире, где бушуют войны, принося прибыль не тем, кто складывает свои головы, а тем, кто развязывает столкновения, захватывает власть или наживается на торговле смертью, производя все более изощренные средства убийства; в бездумном мире уничтожения природных богатств и самой Природы, где ради даров прогресса сжигают горючее на заводах и энергостанциях, в автомобилях, тепловозах, кораблях и самолетах, задымляя, отравляя, уродуя атмосферу и меняя даже климат Земли; в обреченном мире, где цивилизация приближает человечество к экологической катастрофе и самоуничтожению; в недоразвитом мире сиюминутной выгоды и нежелания думать о будущем, появляются отважные «донкихоты современности», проникая из сопредельного мира или появляясь перед людьми с «Христовыми ранами» от распятия (стигмами), передавая предупреждения Высшего Разума или Пресвятой Девы Марии. Однако в обществе разлагающего душу эгоизма не легко услышать их голоса.

Но в основе своей человечество человечно и способно создать иной, не похожий на нынешний, мир! И если бы не было Джорджио Бонджованни со стигмами на руках и ногах, если бы не существовало великого провидца человеческих бед Нострадамуса, если бы не появился у нас из сопредельного мира Альсино, то по примеру Вольтера скажем: их надо было бы выдумать!

Конец

Примечания

1

Камлание — ритуальные телодвижения, вызывающие священный ужас у аборигенов

(обратно)

2

Миссия Альсино — предотвращение глобальной экологической катастрофы

(обратно)

3

Ариадна — в греч. мифологии дочь критского царя Миноса. Помогла афинскому герою Тесею выйти из лабиринта, снабдив его клубком ниток, конец которых был закреплен при входе («нить Ариадны»).

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть первая. За порогом

    Глава 1. Сбитый объект

    Глава 2. Чужие джунгли

    Глава 3. Рыцарский турнир

    Глава 4. Набег

    Глава 5. Головоногое божество

    Глава 6. Яблоко раздора

    Глава 7. Падение

    Глава 8. Сюрпризы многомерности

    Послесловие к первой части

Часть вторая. Смещение времен

  Глава 1. Птеродактиль

  Глава 2. Коран

  Глава 3. Плот в степи

  Глава 4. Нить Ариадны

  Глава 5. Волны враждебные

  Глава 6. Горькое гостеприимство

  Глава 7. Опасные знания

  Послесловие ко второй части

Часть третья. Хуже смерти

  Глава 1. Робик

  Глава 2. Мать

  Глава 3. Высшая мера

  Глава 4. Отчаяние

  Глава 5. Сила слабости

  Глава 6. Разоблачение

  Глава 7. Опознание

  Глава 8. Убийство

Часть четвертая. Слои времени

  Глава 1. Галлюцинации

  Глава 2. Понимание

  Глава 3. Машинное озарение

  Глава 4. Эхо прошлого

  Глава 5. Гость из далеких созвездий

  Глава 6. После урагана

  Послесловие к четвертой части

Эпилог

*** Примечания ***