Хорошие места [Пантелеймон Сергеевич Романов] (fb2) читать постранично

Романов Пантелеймон Сергеевич • Хорошие места

Когда поделили помещичью землю и прошло некоторое время, мужики опять стали жаловаться на малоземелье.

— Да ведь у вас против прежнего-то больше стало? — спрашивал заведующий уземотделом.

— Что ж, что больше… у нас места дюже плохие.

— Нешто это места, — говорил кузнец, — одни эти рвы замучили. В прошлом году на моем поле маленький ровочек был, можно даже сказать — пахать не мешал, и ровный такой: идешь по краю с сохой, как по ниточке. А в нынешнем году нечистые его рассадили такой, что не пересигнешь, да еще вавилонами какими-то пошел. Крутишься, крутишься около него с сохой — сил нет.

— Да и земля не та стала, — сказал старик Софрон, который любил хвалить только старину, а к настоящему времени относился не иначе как с презрением. Бывало, какие луга, лесу одного сколько было, а теперь откуда-то, чума их знает, кочки повыскакали. Да и рвы тоже. Прежде рвов не было, а теперь их год от году все больше.

— Вот у немцев этих рвов отчегой-то нету, — проговорил солдат Филипп, во время войны бывший в плену.

К нему все повернулись.

— Нету?

— Никак.

— Места, значит, хорошие, — сказал Софрон, — на хорошие места попали.

И он, стоя, опершись на палку, стал скорбно глядеть куда-то в сторону.

— Попробовали бы они тут, пошли, пошли, повертелись, — заметил кузнец.

— Да, они, эти хорошие места-то, все равно что клад, в руки не даются, проговорил коновал.

У него болели глаза, и он сидел в стороне босиком на земле, с обвязанной тряпкой головой, и говорил оттуда, повернувшись спиной к говорившим, со стороны которых светило солнце и мешало ему смотреть.

— Вот хоть взять глаголевскую землю, — сказал он, раскурив трубку и сплюнув, — в старые времена какие урожаи на ней бывали.

— Страсть…

— Андросовские мужики давно на нее зарились, потом осилили, купили, два года попользовались урожаями; можно сказать, земля прямо сама рожала без навозу, без всего. А потом отчегой-то зачиврела и сошла на нет.

— И отчего такое?

— Поздно захватили, — ответил Софрон, — портиться стала. Сапоги, скажем, снашиваются, — так и земля.

— Эх, кабы на хорошие места попасть, — сказал возбужденно кузнец.

— Да, тут натворили бы делов.

В стороне, на пустующем месте, где была прежде изба и садик умершего в прошлом году старого кузнеца, ребятишки сбивали камнями и палками маленькие зеленые яблоки и, подпрыгнув, ломали ветки, на которых виднелись яблоки. Одна палка упала около разговаривавших, сидевших на бревнах.

— Ну, вы, чертенята, — крикнул кузнец, оглянувшись на ребят, — зачем с той стороны кидаете, не можете отсюда зайтить? Головы-то ни черта не работают.

Все оглянулись на ребят и помолчали несколько времени.

— Вишь, вон тут яблоки-то какие, — сказал Филипп, — в орех… А у немца, братец ты мой, чего только нету: яблоки в два кулака, груши, сливы эти… Ну прямо рай.

— Места хорошие — вот и рай, — сказал, вздохнув, Софрон и опять стал смотреть в сторону.

— Дуракам всегда хорошие места достаются, — заметил угрюмо коновал, держась одной рукой за глаз, а другой приминая пальцем огонь в трубке, которую, жмурясь, насасывал без перерыва.

— Не любят они народ, эти хорошие места, все подальше хоронятся: как где трудовой народ, так тут и нету ничего. Смотреть противно. Вот возьми ты хоть нашу округу — где ни посмотришь, везде рвы, кочки эти, нет на них погибели, рожь тощенькая, лесу не осталось, пары голые, скотина заморенная. А вот где народа еще нет, там места хорошие, жирные.

— Это верно. Наши уехали лет пяток назад, кудай-то в Сибирь, что ли, подались… Так сначала писали, что рожь рожается словно тебе лес.

— Лес… а, скажи на милость.

— Картошки… прямо тыщи.

— Тыщи…

— И, прямо сказать, никакого труда не нужно: пахать не пашут, а так поскребут, поскребут еловыми сучьями и ладно, лежи всю зиму на печке.

— Вот это места, — сказало несколько голосов.

— Да. А потом пожили года три, а она — мое почтение — уж заартачилась, родить перестала. Лес отчего-то, пишут, погорел.

— Что за причина?

— Кто ее знает.

— Значит, опять не пондравилось, что народ пришел.

— Теперь уж и неизвестно, где эти хорошие места-то остались, — сказал, вздохнув, Софрон.

— Говорят, туда подались, — проговорил сидевший в том же положении коновал и, не глядя ни на кого, показал большим пальцем куда-то через плечо, далеко направо.

Все посмотрели туда, где за ржаными полями, на горизонте синели вдали туманные полосы лесов.

— Нет уж, видно, куда ни ходи — конец один, — сказал Андрей Горюн, тощий мужик, сидевший босиком на бревне, махнув рукой. Он повесил голову и задумался о чем-то безотрадном.

— Да, вот теперь и земли прирезали, — сказал Софрон, — а ведь она все та же, здешняя, земля-то. Кабы с нового места, вот бы другое дело. Или раньше бы годков на двадцать. Вот бы двадцать годов попользовались хорошей землей. А теперь года три попашешь, она