Вендиго [Элджернон Генри Блэквуд] (fb2) читать онлайн

- Вендиго (пер. В. Максимов) 154 Кб, 33с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Элджернон Генри Блэквуд

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Элджернон Блэквуд Вендиго

Глава 1

В тот год охота на лосей не ладилась. Охотники возвращались ни с чем, по-разному оправдывая свои неудачи. Доктор Каскарт тоже вернулся без добычи но ему не пришлось выдумывать небылиц, потому что с ним действительно приключилась невероятная история. Доктор никогда не был особенно страстным поклонником охоты. Это занятие скорее интересовало его с профессиональной точки зрения — как ученого-психолога и знатока поведения людей в экстремальных условиях. В то время он уже писал свою знаменитую монографию «Массовые галлюцинации», но надо сразу сказать, что там вы не найдете описания происшествия, которое мы хотим предложить вашему вниманию. Доктор объяснил читателям, что в данном случае, как непосредственный участник событий, он не может занимать позицию стороннего наблюдателя, как того требует беспристрастное научное исследование.

В той памятной экспедиции, помимо доктора Каскарта и его постоянного спутника — проводника Хэнка Дэвиса, участвовали племянник доктора, студент-богослов Симпсон, и еще один знаток тамошних мест по фамилии Дефо. Студента-домоседа вытащил из его берлоги добрый дядюшка, а Джозефа Дефо, канадца французского происхождения, пригласил Хэнк. Джозеф покинул родную провинцию Квебек много лет назад и с тех пор времени зря не терял: в совершенстве изучил растительность охотничьего края, выучил бесчисленное множество походных песен и привык загибать анекдоты из жизни охотников не хуже самого Тургенева. Лишь в дебрях грамматики не ориентировался этот разносторонне одаренный следопыт, отчего редко участвовал в разговорах. Косноязычием страдают многие жители девственных лесов. Хотя Хэнк, который тоже нигде не учился, по сравнению с Джозефом выглядел Цицероном: не отмалчивался, когда его спрашивали, охотно вступал в беседу. Канадец же не любил общества. Многие впечатлительные, меланхоличные натуры имеют склонность к одиночеству. У Джозефа склонность перешла в страсть. Как преклоняется рыцарь перед Прекрасной Дамой, так он обожал первобытную жизнь без условностей и этикета; жизнь, в которой имеют значение только зоркий глаз и верная рука. Ругался канадец, однако, на многих языках, и виртуозно. Потому что, как говорил Каскарт, эмоционально окрашенная речь легче усваивается. В этой области и Хэнк, конечно, тоже был не промах, но он часто первым прекращал бранный поединок из уважения к своему хозяину, а в этот раз — к тому же из сострадания к молодому благочестивому кандидату в священники. Да и возникали словесные баталии не так уж и часто. Обычно Дефо разговаривал мало, а иногда с ним случались даже припадки молчаливости: он мрачнел, и никакая сила не могла вытянуть из него хотя бы слово. Так продолжалось несколько дней, а потом проходило.

Итак, в последнюю неделю октября охотники разбили свой лагерь в диком лесу на севере от Крысиного Волока. Их было четверо, если не считать аборигена, давнего знакомца по имени Пунк, в число достоинств которого входило умение хорошо стряпать. Одевался индеец по-европейски — в одежду, которую ему дарили белые путешественники, и трудно было поверить, что он настоящий дикарь. Временами казалось, что индеец снимет свой черный парик и скажет чисто, без акцента, на правильном, литературном языке: «Ну, господа, как вам мой грим?» Однако, несмотря на театральную внешность, Пунк не утратил основных качеств своей вымирающей нации: выносливость, выдержку, суровую неподвижность лица и веру в духов.

В ту ночь компания расположилась вокруг костра в полном унынии от неудачной охоты. Дефо спел несколько песен из своего богатого репертуара и собирался уже припомнить пару случаев из прошлого, как Хэнк помешал ему, прервав повествование обидным замечанием о достоверности рассказа. В ответ канадец ничего не сказал, только переменил позу, но зато сделал это так, что стало ясно: у него начался припадок молчаливости. Дядя с племянником не разговаривали по другой причине: они уходились за день до полного изнеможения. Индеец Пунк был очень занят: мыл тарелки и тоже не болтал языком. Костер затухал без догляда. Никто не любовался прекрасным тихим вечером. А между тем было на что обратить внимание: на небе сверкали, не мигая, как никогда многочисленные и яркие звезды, ветер стих, не шелестел листьями и, если прислушаться, можно было различить легкий скрип тонкого, только-только затягивавшегося льда на озере неподалеку.

Нарушил тишину неугомонный Хэнк, который по общему молчаливому согласию взял на себя функции распорядителя. Он произнес скрипучим голосом:

— Надо иттить, кажись. А здесь неча ловить, окромя насморка.

— Решено, — ответил Каскарт в своей обычной немногословной манере.

— Не пожалеете! Я сведу вас в места, где не было никого этим годом! На зюйд-ост, вверх по Садовому Озеру! Идёть, док?

— Да.

— А Дефо вместе с мистером Симпсоном пущай идут поперек озера, потом сволокут каноэ на Сорок Островов. Там о прошлом годе не было ни черта, так, могёт, в этом будет.

Дефо не издал ни звука. Похоже, даже такие грандиозные планы не вывели его из коматозного состояния.

— А я грю, не было никого там этим годом! — вызывающе продолжал распорядитель, как будто кто-то спорил с его сомнительным утверждением. Всем стало очевидно, что канадец не в восторге от нового поворота событий, когда на его смуглом выразительном лице мелькнула странная гримаса. Наверное, только начавшийся ступор помешал ему активно протестовать. «Похоже, он трусит», — сказал племянник дяде, когда они укладывались спать в двухместной палатке. Доктор Каскарт не ответил. По нему было видно, что он очень удивлен и просто не знает, что сказать.

— Лучше всех понял состояние канадца, конечно, Хэнк. Но не стал лезть в бутылку, отстаивая свое мнение, а примирительно забормотал: «Я грю, пожар там был о прошлый год, ну? Дак че туды попрется кто?»

Джозеф на мгновение поднял глаза от огня и тут же опустил их снова. Порыв ветра раздул на короткое время костер, позволив доктору внимательнее всмотреться в выражение лица следопыта. Оно не понравилось главе экспедиции. Теперь стало видно, что в глазах Дефо стоял не просто страх, а животный ужас. Неприятный холодок пробежал по спине Каскарта. Он попытался обратить все в шутку: «Там что, живут духи индейских предков?» Потом переглянулся со своим проводником, но не нашел в его взгляде прежней беззаботности.

— Послушай, Джо, да неужто ты веришь пьяным россказням, а? Ты что, сдрейфил? — воскликнул ХэнкДэвис.

С этими словами он дружески пхнул канадца в бок. Тут случилась невероятная вещь: Джозеф прервал молчание и ответил!

— Я? Сдрейфил? Придержи язык!

Хэнк повернулся, чтобы что-то сказать доктору, но тут рядом раздался тихий звук, от которого резко вздрогнули все трое. Это оказался индеец Пунк, вышедший из своего вигвама и остановившийся возле светлого круга от костра.

— Потом скажу, — нервно шепнул Хэнк, — когда актеры уйдут со сцены.

Пружинисто поднявшись, он подошел к старому индейцу и по-приятельски хлопнул его по спине.

— Ну чё встал, краснорожий, иди грей задницу, заслужил! Хороший кофей сёдни сварганил!

Было видно, что проводник хочет отвлечь повара от разговора, и хотя старик обычно понимал не больше половины сказанного, Хэнк, по всей видимости, не хотел, чтобы тот размышлял даже над малой частью услышанного.

Пунк воспользовался приглашением и молча сел, протянув ноги почти вплотную к языкам пламени. Доктор, удивленный нежеланием «бледнолицых» говорить при старике индейце, понял, что, раз беседа прервалась, лучше всего присоединиться к уже давно мирно сопевшему племяннику. Ему очень не хотелось будить молодого человека, раздеваясь в неудобной, тесной палатке, и он решил быстро скинуть одежду на свежем воздухе, а потом уж нырнуть внутрь. Но, случайно бросив взгляд на три фигуры у огня, он залюбовался картиной, словно выхваченной из классического вестерна о пионерах Америки. Все атрибуты были налицо: экзотический покрой и материал одежды, спутник-индеец, костер в диком лесу. Отблески пламени плясали на обветренных лицах двух друзей, которых, сразу видно, водой не разольешь, а вернее — не рассоришь водопадами брани, да такими забористыми, что не снились и пьяному боцману. Воспользовавшись отсутствием клиентов, проводники отвели душу в ругани, а потом в обнимку пошли спать в их общую палатку. Уже засыпая, доктор Каскарт попытался научно проанализировать странное поведение своих проводников, но пришел к выводу, что для этого недостает информации. Последним чувством засыпавшего доктора была смутная тревога.

Ночью спокойствие снизошло на палаточный городок, несмотря на опасное соседство с дикой природой. Пока она таила от людей свои недобрые повадки, наоборот, показывая свою красоту, чтобы вернее усыпить бдительность и нанести неожиданный удар: расстилала перед глазами тихую гладь озера, похожего на черное звездное небо, сошедшее на землю, давала почувствовать ласку неуловимого дыхания ночи, прелесть свежего, приятно покалывающего легкие воздуха, в котором едва угадывалось приближение зимы.

Но уроженца здешних мест она не могла обмануть. Через час после того, как белые уснули, неслышно, как тень — передвигаться так могут только учившиеся этому с детства, — выскользнул из вигвама старый Пунк. Звериной поступью он прокрался на берег озера и стал вслушиваться в тишину. Потом принюхался, широко раздувая ноздри. Огляделся, еще раз медленно втянул в себя воздух. Неизвестно, что он почувствовал или понял, но через несколько минут неподвижности индеец, словно демонстрируя кому-то свое искусство исчезать, растворился в темноте и возник снова только в отблесках костра возле вигвама.

Вскоре после того, как последний человек заснул, переменился ветер и легкая рябь пробежала по озеру. Теперь ветер дул с реки Сорока Островов. Он принес нечто неуловимое даже для уха индейца. Неуловимое и в высшей степени необычное. Именно в этот момент Пунк и Джозеф Дефо заворочались и застонали, но не проснулись. А потом все затихло, будто и не было ничего.

Глава 2

Утром солнце осветило охотничий лагерь, покрытый легким слоем выпавшего ночью первого снега. В морозном воздухе витал превосходный аромат уже сваренного Пунком кофе. Все проснулись в хорошем настроении.

— Ветер сменился, — крикнул Хэнк собиравшим пожитки Джозефу и Симпсону. Аккурат вам в спину. На снегу любые следы углядите! Повезло вам, бродяги! Потом добавил по-французски: — Бон шанс, месье Дефо!

Месье Дефо ответил что-то в том же духе, показывая, что он в полном порядке и больше не обижается.

Еще не было восьми часов утра, как хранитель очага Пунк остался в лагере один. Каскарт и Хэнк новой тропой шли на юго-восток, а Джозеф и Симпсон плыли на запад в глубь озера на каноэ с припасом на два дня.

Солнце поднялось выше скалистых, поросших соснами берегов озера. Его лучи весело играли в прозрачной воде, освещая самое дно, позволяя наблюдать за жизнью подводных обитателей. На живописных склонах гор гнездились шумные колонии гагар. Симпсон, которому все это было в диковинку, глазел по сторонам, раскачивал каноэ, забывал грести и донимал Джозефа глупыми вопросами. Дефо приходилось трудиться за двоих, но он не обижался. Между спутниками сразу установились дружеские отношения, немыслимые в другой, более цивилизованной обстановке из-за разницы в общественном положении. Незаметно из обращений канадца выпало слово «мистер» и осталось просто «Симпсон» или «босс». Признавая полное, в данных условиях, превосходство проводника, студент не протестовал против фамильярности, а вскоре перестал замечать ее вообще. Это путешествие было для него очень значительным событием. Он впервые покинул свою маленькую уютную Швейцарию, впервые так близко столкнулся с людьми иного образа жизни и другого мироощущения, что заставило его критически посмотреть на себя со стороны. Заранее прочитанные книги об этом суровом крае оказались бесполезными на деле. Необходимо почувствовать в руках вес смертоносного оружия, тяжесть многодневных переходов по диким, пустынным местам, чтобы кожей понять громаду первобытной страны, скрывавшейся за сухими цифрами о занимаемой ею площади и плотности населения. Теперь Симпсон всеми фибрами души ощущал, насколько он незначителен и беспомощен перед лицом равнодушной Дикой Природы. Только Дефо, слившийся с окружающим миром почти в единое целое, стоял между швейцарцем и Смертью, защищая своего спутника от голода, стужи или зверей. Случись что, не дай Бог, с проводником — и незваный городской гость погибнет. Разве смог бы неуклюжий богослов так ловко управлять каноэ, так умело направить его в удобную бухту на берегу, что лодка как будто сама выскочила на песок? С такой быстротой замаскировать следы высадки? Так лихо орудовать топором, нанося метки на деревья?

— Видишь метку? Останешься один — возвращайся по следам, найди метку.

Это было сказано между прочим, как само собой разумеющееся, но Симпсону стало жутко. Выходит, что от двух малюсеньких отметин-зарубок на соснах по обеим сторонам едва заметной охотничьей тропы может зависеть его жизнь!

Они двинулись сквозь туман, отводя мешающие ветки плечами и стволами ружей. Охотничья тропа шла по полузамерзшим болотам, по буреломам, по камням, мимо ручейков, речек, речушек и луж. После десяти часов почти непрерывной быстрой ходьбы они вышли на скалистую опушку. Впереди до самого горизонта простиралась водная гладь с торчащими тут и там каменными глыбами всевозможных размеров и форм.

— Река Сорока Островов, — благоговейно, будто представляя Ее Величество Королеву, прошептал Дефо. И вдохновенно добавил: — Еще ей имя- Страна Тысячи Брызг.

Охотники начали устраиваться на ночлег. Это не заняло много времени благодаря искусству проводника делать только нужные движения и никаких больше. Вмиг была поставлена палатка, устроены постели и разведен костер. Напоследок Дефо оставил Симпсона чистить пойманную по пути рыбу, а сам отправился посмотреть лосиный след. Богослов с восхищением наблюдал за своим многоопытным товарищем: за его неслышной походкой, за умением сливаться с лесом. Буквально через несколько шагов проводник исчез, будто растворился в сумерках. А ведь лес на опушке не стоял сплошной стеной, а был достаточно редким! Его можно было сравнить с парком, по-европейски ухоженным. Недалеко от места стоянки пролегла километровая полоса сгоревшего леса с обуглившимися голыми стволами, похожими на черные колонны. Порывы ветра доносили легкий запах гари, омрачая сумерки переносимыми с места на место облачками повисшей в воздухе золы.

Наступал вечер. Было тихо; только дрова потрескивали в костре да волны лениво плескались о берег озера. У Симпсона разыгралась фантазия, обстановка подействовала на его воображение. Ему стали везде чудиться лешие: за стволами деревьев, за камнями, за островками в воде. Затем сами островки превратились во вражеский флот, а кроны деревьев — в эскадрильи бомбардировщиков, нависших над головой и готовых бомбить. Облака тщетно пытались заслонить звезды, с которых уже летела подмога для земной нечистой силы.

Вся прелесть окружавшего, восхитившая его утром, куда-то улетучилась. Он нервно коптил очищенную рыбу, роняя куски и обжигая руки. Недавнее ощущение заброшенности и беспомощности перешло постепенно в страх остаться одному.

«Боже, а если Дефо не вернется?»

Не чувствуя вкуса, он сжевал несколько рыбешек и выпил чаю такой крепости, что могла бы свалить с ног любого мужчину, не пройди тот до этого миль тридцать безостановочным маршем. Но тут и проводник вернулся, к тому же в хорошем настроении, хотя и не встретил ни одного следа лося. Это не обескуражило его: по темноте и в спешке навряд ли что заметишь. Утром наверняка повезет больше. Они шутили, смеялись, обсуждали планы на завтра. Но у молодого человека было неспокойно на душе.

— Послушай, Дефо! Тебе не действует на нервы, что этот лес чересчур уж большой?

Следопыт ответил неожиданно серьезно, без тени улыбки:

— В самую точку, босс! Большой. Очень большой. — А потом пробормотал сумрачно себе под нос: — Гиблое место, помяните мое слово.

Симпсон пожалел, что заговорил об этом. Зачем портить человеку настроение, даже если оно у тебя самого поганое? Он припомнил лекции дяди о поведении людей в экстремальных условиях: некоторые поддавались мрачному состоянию духа до такой степени, что оно переходило в безысходность, потом в панику и гнало бедолаг сквозь непролазные дебри навстречу гибели. Богослова уже начинала тревожить собственная мнительность: то чудища, а теперь вот кажется, что Дефо чего-то недоговаривает… Может быть, не хочет его беспокоить? Усилием воли он отогнал навязчивые подозрения, перевел разговор на другое: где-то сейчас Хэнк с доктором?

— А-а, недалеко. По ту сторону озера, миль 60 на запад. А Пунк миль 30 на запад торчит в лагере, ловит форель и попивает кофе, лентяй.

Они вместе посмеялись над ленивым Пунком, однако беспокойство Симпсона вспыхнуло с новой силой, словно кто подбросил веток в тлеющий костер. 60 миль! И это называется «недалеко»! Он совсем упал духом, не в силах поддерживать светскую беседу.

Молчание затягивалось. Дефо раскрыл кисет, набил табаком трубку, раскурил и запел одну из тех протяжных песен, которые пели первопроходцы, пробиравшиеся две сотни лет назад в глубь континента — в непрерывных войнах с природой, индейцами и друг с другом. Голос свободно разносился над водой, но лес, казалось, не принимал его, заглушал, не возвращая эха. Во время второй песни что-то произошло. Мелодия резко прервалась. Молодой человек быстро повернулся и успел заметить, как канадец, будто продолжая неслышно петь, открывал и закрывал рот, неотрывно глядя в одну точку расширенными от ужаса глазами. Словно опомнившись, он перестал хлопать челюстью и вскочил на ноги, при этом странно задирая нос вверх. И начал принюхиваться! Со стороны могло показаться, что никудышный актер пытается играть роль пса-ищейки. Зрелище производило тягостное впечатление.

«Обнюхав» все направления, проводник выделил одно, подветренное, в сторону озера, и повернулся туда лицом.

— Что случилось, черт побери! Ты чего-то боишься? — закричал Симпсон, но тут же понял, что это был глупый вопрос. Или у него нет глаз и он сам не видит бледного как снег канадца с трясущимися губами? Сбавив тон, молодой человек тем не менее не смог удержаться от вопросов.

— Что там? Лось? Привидения? Со всех сторон их окружал темный лес, ставший вдруг угрюмым, как сама смерть. Облетевший лист дуба спланировал в костер и там сгорел с громким щелчком, выбросив столбик дыма. Тысячи подобных мелочей, ничего не говорящие по отдельности, но невидимой рукой собранные вместе, опутали двух людей незримой, но крепкой сетью. Без слов было ясно, что рядом происходит нечто, чего они не в силах ясно представить. Но что теперь делать?

— Не задавать вопросов, Симпсон. Где у нас спички?

Бледность Дефо перешла в синеву. Он сел, закурил. Попытался успокоить товарища, оправдывая свое странное поведение.

— Это все песня. Когда я был ребенком, слышал колыбельную. Плохая песня, не буду петь больше.

Подобное объяснение никак не успокоило молодого человека, скорее наоборот, и проводник это понял. Теперь они оба были бессильны делать вид, что ничего не происходит, что их не коснулось смутное дыхание чего-то неведомого, сверхъестественного. Однако что тут можно было предпринять? С кем бороться? Куда бежать?

В конце концов они успокоились. Наваждение отступило, и они снова стали создавать видимость спокойствия и обыденности. И все же что-то не ладилось. Как ни старался, богослов не мог отыскать объяснения своему припадку иррационального ужаса. Может быть, виною усталость? Уже десять часов вечера: глубокая ночь для настоящих охотников! Измученный богослов осмелился предложить опытному следопыту свой вариант решения всех проблем: лечь спать. В ответ тот долго молчал, совершая, против обыкновения, массу ненужных мелких движений, собирался с мыслями и наконец спросил:

— Ты ничего не чуял?

— Нет, — ответил почти сердито уставший Симпсон.

— Совсем?

— Совсем!

— Хорошо! — сразу повеселел Дефо.

— А ты? — резко спросил Симпсон и тут же пожалел о сорвавшемся вопросе. Увы, слово не воробей, вылетит — не поймаешь.

Проводник снова помолчал, прежде чем ответить.

— Нет, я тоже ничего не чуял. Это все песня виновата. Ее пели первопроходцы, когда чуяли Вендиго.

— Что еще за Вендиго? — Симпсон всеми нервами ощутил, что вот она, тайна, которая коснулась их.

— Да так. Никто его не видел. Старый пьяница-таппер, рассказывал, что это такой зверь. Невидимый, жестокий, очень быстрый…

— Бабушкины сказки! Отпустите руку, Джозеф, я хочу спать! Завтра нам вставать с рассветом.

Дефо отпустил его руку, так и не рассказав всего, что хотел. В раздумье он посидел возле костра, пока его младший спутник возился в палатке, устраиваясь на ночлег, потом сходил за самодельным фонарем и заботливо поставил его у самого входа в палатку. Тени от тысячи веток, колебавшихся от легкого ветра, плясали на брезентовом полотнище. Охотники улеглись, не раздеваясь, хотя внутри было тепло и уютно. Не сговариваясь, они повиновались безотчетному чувству потерпевших крушение посреди враждебного, бушующего океана.

Ночью среди тысячи теней от веток появилась еще одна Тень. Та Самая, что, упав на певца, прервала его странную песню-заклинание.

Глава 3

Ночью Симпсон проснулся от странных звуков, едва угадываемых среди шума деревьев и плеска волн. Вернее, сначала, отдельно от него самого, пробудилась его тревога. Потом он тщетно прислушивался сквозь дремоту, но ничего не слышал от стука собственного сердца и шума в ушах. Прошло много времени, прежде чем источник звуков обнаружился не в лесу, не в озере, не на небесах, а совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, на соседней кровати. Это Дефо, укрывшись одеялом с головой, тоскливо и страшно стонал, как будто его кто-то мучил. Первым инстинктивным чувством Симпсона была острая жалость, вызвавшая слезы у него на глазах. Почему-то в воображении возник образ одинокого ребенка, плывущего в колыбели посреди океана. Что за чепуха лезет в голову? Он устало присел рядом и стал расспрашивать проводника.

— Дефо, что случилось? Тебе больно? У тебя горе? Фигура под одеялом не шевельнулась даже после того, как он потряс ее.

— Ты спишь, Джозеф?

Может быть, Дефо стонет во сне, потому что ему снится плохой сон? Тут он заметил, что голые ноги проводника высунулись наружу из-под полога палатки.

— Ты замерз?

Взяв свое одеяло, он укрыл товарища, но решил не тревожить его, втаскивая обратно в палатку.

Дефо лежал неподвижно, дышал ровно. Легко приложив руку к груди, можно было почувствовать спокойное биение его сердца.

— Тебе чем-нибудь помочь? Ты скажи.

Непонятно, что делать в такой ситуации. Симпсон снова прилег. Видимо, Дефо стонал во сне. Но как страшно! Этот стон запомнится ему теперь на всю оставшуюся жизнь. Не потревожит ли Джо спокойствие дикого леса? Долго еще богослов обдумывал случившееся, пытаясь, не без успеха, извлечь рациональное объяснение. Но в самой глубине души лежала неуспокоенная тревога.

Глава 4

Сон — лучшее лекарство. Он успокаивает, отодвигая все заботы на будущее, дает отдых, восстанавливает силы, но одновременно сон — это злейший враг в момент опасности, когда требуется полная мобилизация всех способностей. Он убаюкивает, когда надо бодрствовать, нашептывает успокаивающие глупости, когда надо смотреть в оба. Но что такое сон, когда ни предпринять ничего нельзя, ни успокоиться невозможно? Вязкая полудрема, не похожая ни на что: одна половина мозга затянута мраком, пока другая — то ли следит за событиями, то ли грезит наяву.

Таково было состояние Симпсона. Что делать, он не знал, а приемлемого объяснения происшедшему не придумал, потому что, как он считал, не заметил чего-то важного, ставящего все на свои места. Но что тут можно было проглядеть?

В полусне ли ему почудилось, или он на самом деле видел темную фигуру соседа, сидящего на постели и дрожащего мелкой дрожью? Далеко не сразу, только на следующий день, он понял, что проводника не лихорадило, а приводило в трепет что-то стоящее прямо перед пологом их палатки. На этот раз Дефо не кричал, а просто съежился от страха, инстинктивно желая стать маленьким и незаметным, забиться куда-нибудь в угол.

Проснувшись, Симпсон задал какой-то вопрос проводнику, но не дождался ответа. Он с удивлением посмотрел на него и вспомнил ночную сцену, так встревожившую его. В этот момент, нарушая почти космическое безмолвие леса, раздался необычный звук. Он исходил откуда-то сверху, неожиданный, отчетливый и невыразимо жуткий. Его можно было принять за человеческий голос, если бы не явственная примесь дикого рева, не мешающая, однако, странному крику быть мелодичным и необъяснимо влекущим. Мелодия состояла из двух различимых нот; если постараться, можно было даже разобрать постоянное повторение имени проводника: «Де-фо, Де-фо».

Впоследствии студент с изумлением понял у что он, посвятивший себя высокому призванию — изучению божественного слова, не может адекватно описать эту ужасную песню, потому что ее не с чем сравнивать, ничего похожего не найти в человеческом бытии. Вместо объяснений получались одни противоречия: с одной стороны, звук походил на дикий, озлобленный рык, а с другой — на тихий, зовущий плач.

Раньше, чем это наваждение кончилось, Дефо вскочил вдруг на ноги с ответным криком. Как лось сквозь тонкую паутину, прорывался он к выходу, опрокидывая и отшвыривая все на своем пути. Нигде не задерживаясь, не переставая кричать, проводник мчался на зов, не разбирая дороги. Стремительность его движений была невероятна: прежде чем Симпсон успел выглянуть наружу, его товарищ и наставник в науке выживать уже скрылся из глаз. Теперь в затихающем крике Симпсон обострившимся слухом различил слова: «Ноги горят! О-о-о! Мои ноги! О-о-о!»

Затем крик совсем затих, и равнодушное безмолвие снова опустилось на лес, как будто ничего не случилось. Прошло всего несколько секунд.

Не поспевая за событиями, Симпсон терялся в догадках. С минуту он готов был предположить, что до сих пор спит и видит продолжение ночного кошмара. По инерции он чувствовал присутствие соседа, подобно тому как недавний инвалид ощущает уже ампутированную руку или ногу. Но одновременно в ушах его стоял полубезумный крик, а в ноздри проникал незнакомый запах, пропитавший, казалось, и палатку, и все окрестности. Он выбрался из палатки, тупо оглядываясь…

Все было как вчера: те же деревья, озеро, тот же костер. Единственное, что нарушало прежний вид, — темные следы внезапно сбежавшего проводника, выделяющиеся на тонком слое выпавшего ночью снега.

Он двинулся по следам убежавшего. В тишине отчетливо разносился звук его шагов. Ни чувств, ни мыслей; Симпсона охватило внутреннее оцепенение — защитная реакция на вспышку паники. Только быстро рассеивающийся запах как-то затрагивал его внимание. Пытаясь определить его природу, Симпсон старался сосредоточиться, но у него ничего не получалось. Даже приблизительное описание не удавалось: опять не с чем было сравнивать, слишком противоположные характеристики приходили на ум: дикий запах льва и цивилизованный запах парфюмерии, затхлость болота и свежесть озона после грозы. Очень мешали запахи леса.

Казалось, что он бежит изо всех сил, но странное дело — он замер на месте, тупо глядя на огонь. Вместе с чувством реальности просыпался ужас, страх перед собственной беспомощностью в незнакомых обстоятельствах. Он начал лихорадочно осматриваться по сторонам, почему-то ожидая внезапного нападения. Потом силы оставили его, закружилась голова, затошнило, и он тяжело рухнул на мерзлую землю.

Никто не нападал. Легкий порыв ветра сначала взлохматил непокрытую голову лежавшего человека, а потом будто прикрыл его сорванным и упавшим прямо на макушку листом. Лес утешал его. Симпсон почувствовал, что замерзает. Дремавшее доселе чувство долга одержало верх над беспомощностью, подчинило себе измученное тело. Но образ действий должен был подсказать разум, еще не пришедший на помощь, и он сделал то, что сделал бы на его месте любой несмышленый ребенок — закричал что есть мочи: «Д-е-е-ф-о-о-о!» и слушал с надеждой приглушенное эхо. Затем, с трудом встав и еле передвигая ноги, побрел по чернеющему следу, временами теряя его в тех местах, где слишком густые кроны деревьев не дали снегу долететь до земли. Собственный крик, постепенно перешедший в хрии, в конце концов стал пугать его самого, и он замолчал. Заплутав, он ошибся направлением и пошел по следу в обратную сторону, к палатке.

Вместе с отрезвлением пришло время спокойных, мужественных решений. Прежде всего, надо подкрепить силы. Он приготовил завтрак, сварил кофе. После еды настроение заметно улучшилось, благотворно повлияв на умственные способности. На свет Божий явился наконец план действий: перво-наперво продолжать поиски, вооружившись и взяв припасы, до тех пор, пока хватит сил. Во-вторых, если поиски не увенчаются успехом, что вероятнее всего, возвращаться в лагерь к дяде за помощью.

План придал его движениям осмысленность и энергию. Чтобы больше не блуждать, он взял с собой маленький топорик, для того чтобы, по примеру Дефо, оставлять зарубки на стволах деревьев. Солнце к тому времени светило вовсю, облака не мешали ярким лучам, свет доходил до самых укромных уголков.

В восемь часов утра Симпсон отправился в путь. Сразу стало очевидным различие между человеком испуганным и человеком разумным: только младенец мог не заметить рядом с человеческими следами явственные следы животного. Конечно же! Дефо увидел крупного зверя, наверное, лося, и охотничий инстинкт погнал следопыта за добычей! Впрочем, как он мог побежать без ружья? И чего он тогда боялся ночью? Кто кричал? Воспоминание о крике остудило боевой дух молодого человека. Его снова охватило ощущение собственной незначительности и бесполезности усилий. След животного при более внимательном рассмотрении выглядел странным, не похожим на след лося. Ему вспомнились прежде охотничьи уроки, когда Дефо описал ему форму копыта и самца и самки! Это совсем не то! Это какой-то овальный, большой и гораздо более глубокий! Может, это медведь? Нет. Вроде нет. А других зверей богослов не знал. Похоронное настроение усилилось, пропало всякое желание идти дальше. Остановившись в нерешительности, молодой человек нагнулся, и его чуть не вырвало: от следов исходил тот самый запах. Память, вырвавшись из-под власти рассудка, стала демонстрировать все страшное, что он за вчерашние сутки видел и слышал. Даже то, что скользнуло по поверхности сознания, теперь предстало во всей красе: Тень, маячившая у входа в палатку, трясущийся от страха Дефо, отодвигающийся от этой Тени, и этот проклятый запах, доносившийся с озера и прервавший пение проводника. Оглушенный видениями, Симпсон застыл посреди безмолвного, безлюдного леса, чувствуя, как все деревья насмешливо поворачиваются и смотрят на него: не струсит ли он?

Стиснув зубы, он противостоял страхам. Яростно, как врагов, рубил деревья, засекая на них отметины для обратного пути. Громко, как заклинание, повторял каждые несколько секунд имя попавшего в беду товарища. Вскоре он достиг автоматизма, механически повторяя взмахи и крики, не обращая внимания на то, что делает… отгоняя мысль о том, что по шуму его может отыскать Зверь… что, может быть, он идет навстречу гибели.

Хотя снегу выпало мало, трезвый взгляд без труда отыскивал следы бедного Дефо. Проводник бежал по безукоризненной прямой, изредка огибая встречавшиеся на дороге деревья. Но через несколько миль расстояния. между двумя последовательными отпечатками стали сильно увеличиваться, затрудняя поиски. Было похоже, что проводник стал передвигаться прыжками, преодолевая расстояния, и не снившиеся обычному человеку. В довершение следы Зверя попадались теперь только рядом со следами проводника! Как будто неведомая тварь несла Человека, из последних сил взмахивая крыльями в безуспешных попытках оторваться от земли со слишком тяжелым грузом. Боже мой, Дефо, что случилось с тобой?

Глава 5

Что мог поделать в такой ситуации скромный провинциал, привыкший к тихой, спокойной жизни в глухом городишке в самой середине Европы, склонный к абстрактным размышлениям о Святом Духе, полагавшийся больше на Божий промысел, чем на здравый смысл и смекалку? Только молиться! А когда к тому же вдруг обнаружилось, что с расстоянием меняется не только длина шага, но и — очертания и окраска следов, Симпсон позабыл все псалмы и едва верил своим глазам. Может быть, так странно подтаивает снег? Но нет, ясно видны параллельные тропки следов, сначала разных, потом одинаковых. Одинаковых? Боже! Волосы на затылке Симпсона зашевелились, как будто кто-то взъерошил их холодными пальцами! Путь и зверя и человека резко обрывался! Вот они, две пары последних овальных ямок, глубоких, отпечатавшихся уже не на снегу, а на земле. А дальше, на сотни ярдов, все чисто, как на бумаге! Здесь нет подлеска, деревья редкие, мышке спрятаться негде. Сколько ни стой, сколько ни озирайся — Дефо и загадочный зверь исчезли, как сквозь землю провалились. Уж не провалились ли они, и в самом деле, в преисподнюю? Не дьявол ли вышел из ада за очередной жертвой?

Как будто отвечая на эту мысль, тишину прорезал жуткий вопль. Ружье выпало из рук Симпсона, все существо его обратилось в слух. Затаив дыхание, он вслушивался в далекое эхо. Кричал Дефо.

— О-о-о! Я упаду-у-у! Ж-же-ет! Но-о-ги-и!

Крик среди мертвой тишины прозвучал один раз откуда-то сверху и больше не повторялся. Но и этого единственного раза, как последней капли, оказалось достаточно, чтобы рассудок уступил место инстинкту. Дальнейшие действия Симпсона напоминали метания волка, угодившего в западню. Бросаясь из стороны в сторону, воя по-волчьи, он уже не сопротивлялся захватившей его волне первобытного страха. Словно безумный, он кинулся обратно к палатке, подгоняемый чувством одиночества — отчаянием волка, отринутого стаей. Неистовый крик стоял в ушах, толкал все вперед и вперед, подальше от ужасного места. Зарубки на стволах улавливали не глаза, а скорее кожа. Ноги жили отдельной жизнью; каждый орган исполнял свои функции, не испрашивая на то команд, которые перестали поступать с центрального пульта управления мозга. Чудом он оказался возле палатки. Руки сами отыскали застежку полога, разбросали какие-то твердые коробки, расчистили зачем-то место. Ноги сами осторожно выбирали, куда ступить, чтобы не споткнуться, чтобы не привлечь к себе внимания. Дыхание временами само собой прерывалось, стараясь быть как можно менее шумным… Каким образом Симпсон добрался до дядиного лагеря, он не мог впоследствии объяснить или вспомнить хотя бы часть из того, что делал дорогой. Впрочем, о чем-то можно было догадаться и без него. Например, о том, что компас помогал ему находить направление. Прибор был заляпан грязью и с открытой крышкой лежал сверху в рюкзаке. Переплывая озеро на каноэ, Симпсон орал, как белый медведь в жаркую погоду, и его вопли, разлетаясь на несколько миль вокруг, достигли слуха вернувшихся охотников. Это было в полночь, на следующие сутки.

Глава 6

Очнувшись от беспамятства, богослов одним махом перенесся из сказочного мира в мир реальный, олицетворением которого послужил дядя: спокойный, немногословный, всегда твердо стоящий на почве фактов ученый. От одного его вида и звука голоса беспамятство исчезло, и, стало неловко за свою трусость, за постыдное бегство.

Потом, сидя у костра, полузасыпая, он сбивчиво поведал, что мог, и его уложили отдыхать. Для лучшего сна доктор Каскарт прописал племяннику укол морфия, после чего тот проспал шесть часов как убитый.

В это время состоялось обсуждение рассказа молодого человека. Симпсон не нашел в себе сил изложить все подробности. Взглянув на себя глазами дяди, представив, как профессор будет реагировать на описание криков, запаха и цвета следов зверя или на превращение Дефо в дьявола, он содрогнулся. В его рассказе все было прозаично: проводником овладела навязчивая слуховая галлюцинация. Ему казалось, будто кто-то зовет его, и он, бросив все, побежал навстречу крику… без еды, без оружия. Догнать беглеца не удалось. Такая история не оставляла места для загадок и раздумий. Было ясно, что канадца надо найти, пока он не умер от голода или холода или не погиб в когтях медведя.

Утром, однако, во время сборов, Симпсон потихоньку поведал дяде больше, чем остальным. Хотя опять же не все, а только про легенду о Вендиго и о том, как Дефо нюхал по-собачьи воздух. Осторожно добавил, что почувствовал странный запах сам. В пути молодой человек по капле выдавливал из себя дополнительные подробности и под конец уже рядом с их прежней стоянкой у реки Сорока Островов рассказал дяде про крик проводника о помощи, хотя не описал его. Еще сказал, что видел, как следы человека постепенно становились похожими на звериные, но не упомянул про увеличение длины шага у обоих. Как мог оттягивал Симпсон момент, когда надо будет сначала выложить все, а потом выдержать взгляд известного психолога и его профессиональные вопросы: «Какой сейчас год? Как тебя зовут?» Каскарт, конечно, примет его за сумасшедшего, пусть так. Но все время врать, одному нести груз знания о случившемся тоже невозможно. Тогда он и в самом деле рискует сойти с ума.

Но доктору Каскарту уже было ясно, что его подопечный не в себе. Одиночество, физическая усталость сказались на племяннике сильнее, чем он ожидал. Но об этом не следует говорить несчастному мальчику, иначе наступит депрессия. Лучше наоборот — подбодрить и похвалить его. Врачи часто лгут во спасение больных, им не привыкать.

— Мой мальчик, не волнуйся так. Ты молодец. В твои годы не знаю, смог бы я вести себя так разумно и мужественно, как ты. Все объяснимо: влияние одиночества сказывалось еще и не на таких, как мы с тобой. К вашей палатке, конечно же, подходил лось. Кричала какая-нибудь озерная птица. Знаешь, как долгая тишина влияет на слух? Надеюсь, ты читал об экспериментах с космонавтами по проверке их устойчивости к космическому безмолвию? После нескольких дней абсолютной тишины у них начинались сильнейшие слуховые галлюцинации! Это у космонавтов, людей специально тренированных! Форма следа объясняется зрительной галлюцинацией, ты в этом сейчас убедишься, когда мы дойдем до места. Единственное, что меня смущает, это запах.

— Когда я его учуял, у меня коленки ослабли.

— Можно только удивляться, что при данных обстоятельствах с тобой не случилось чего похуже.

Спокойный, уверенный дядя иногда казался все-таки черствым и бездушным.

В конце концов они добрались до палатки с потухшим костром у входа. Ничего не изменилось, если не считать растащенную до последней крошки еду. Несъедобные спички лежали нетронутыми.

— Нет, не было здеся никого, — окромя крыс, — деланно громким голосом сказал Хэнк Дэвис. — Клянусь бородой! Это так же верно, как я стою тута! А вот где Джо, это… — Тут он добавил, больше не щадя ушей богослова и хозяина, несколько слов, не имеющих отношения к делу, которые, из соображений нравственности, можно опустить. — Щас же давай зачинать искать, пока я не лопнул от горя!

Но они все вместе постояли немного, осматривая последнее, что сделал их товарищ: зажженный им костер, поставленную палатку, устроенные постели. Повсюду ощущалось его присутствие. Симпсон оказался самым спокойным в этот момент. Он уже многое пережил за эти сутки, да и дядино лечение сказывалось.

— Он убежал туда, — сказал богослов, махнув рукой в сторону следов. — И шел по точной прямой две мили, а потом след оборвался.

— А потом ты слышал крики, нюхал зверя и все такое…

— Да, где у тебя начались галлюцинации, — добавил доктор с легким, едва расслышанным Симпсоном вздохом.

Оставалось добрых два часа до темноты. Два опытных путешественника, не теряя времени, устремились по указанному направлению. Их молодой спутник, ослабевший от невзгод, остался у жилища поддерживать огонь и готовить пищу.

Через три часа, уже в полной темноте, охотники вернулись ни с чем. Свежий нетронутый снег закрыл все следы, разрушив последнюю хрупкую надежду быстро разыскать товарища. Единственным ориентиром остались метки на стволах от топорика Симпсона. Что тут делать даже бывалым охотникам? На таких огромных просторах можно искать годами без малейшей надежды на успех. А жаль, хороший был человек! На Крысином Волоке у него осталась семья. Он был единственным кормильцем. Как они будут без отца?

Задним умом все крепки. Вот и доктор заговорил за ужином у костра про предрасположенность Дефо к умопомешательству. Припомнил и меланхоличный нрав, и склонность к пьянству.

— Что-то послужило внешним толчком к реализации внутреннего состояния. Вот и все, — резюмировал Каскарт. — Теперь Дефо наверняка погибнет. Может быть, в эту секунду, в это мгновение он умирает.

Хэнк застонал.

— Нет, — сказал он, — давайте поищем подольше!

Естественно! Они сделают все, что в человеческих силах. Увы, сколь малы эти силы!

Они заговорили о планах на завтра. Нужно разбить местность на три сектора. Искать систематически, тщательно, используя каждую минуту светлого времени суток. Затем разговор перешел на внешнюю причин, подтолкнувшую бедного Джозефа к трагическому концу. Горожане, к явному неудовольствию проводника, стали расспрашивать его про Вендиго.

— Вот как? Опять Вендиго?! Ну, краснокожие видели, грят. Когда кто-нибудь из местных сходит с ума, про него грят, что он «видел Вендиго».

— Дэвис сообщил еще, что по слухам, почерпнутым у индейцев, Зверь совсем недавно поселился в этих местах. Вот почему канадец так не хотел здесь охотиться.

Симпсон наконец собрался с духом и рассказал про все, что случилось с ним, умолчав только лишь про слово, слышавшееся в зове Зверя.

— Но, мой мальчик, это поверье тебе пересказал сам Дефо, не так ли? Испытав потрясение, твой мозг попросту извлек из памяти эти мифы и сделал их реальностью.

— Нет-нет, он только назвал имя, и все! Про легенду ничего не говорил!

Постепенно весь ужас положения начал доходить и до самого скептически настроенного. Доктор перестал глядеть бравым молодцем, сбавил тон. Слух его вдруг обострился, он стал различать самые тихие звуки: вот снег упал с ветки на землю, вот плеснула рыбахвостом в озере, лист закружился в воздухе. Страх, иррациональный и дикий, первобытный неандертальский ужас опустился на компанию. Разговоры прекратились. Хэнк повернулся лицом к лесу и за весь оставшийся вечер больше ни разу не показал деревьям спину. А если надобность вынуждала его отходить от костра, например за дровами, то он делал ровно столько шагов, сколько было необходимо, осторожно оглядываясь и прислушиваясь.

Глава 7

Стена безмолвия окружила троих людей. Легкий снежный покров приглушал звуки от падающих листьев, мороз заставил спрятаться мелких лесных птах. Слышны были только редкие возгласы да потрескивание дров в огне. Иногда в невидимой вышине шелестела крыльями какая-то крупная птица. Время тянулось тягуче медленно и незаметно подползло к полуночи. Никто у костра не испытывал сонливости.

Паузы в разговорах становились все длиннее и мучительнее. Несмотря на нелюбовь к пустопорожней болтовне, доктор Каскарт старался, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, подбрасывать время от времени топливо в едва тлеющий огонек беседы. Сейчас он смог бы заговорить о любой чепухе, пришедшей ему в голову, в том числе и о Вендиго.

— Кстати, легенда о Вендиго, я думаю — это персонификация воздействия здешних условий на неустойчивую психику.

— Я думаю, док, это — зов предков.

Снова потянулась пауза. Когда доктор заговорил, оба его собеседника от неожиданности едва не подпрыгнули, хотя голос его звучал тише обычного.

— Да, зов предков. Наследственная память о первобытной жизни. Здесь много низких звуков: вой ветра, шум деревьев, рев животных. Такие звуки очень сильно действуют на внутренние органы человека, а значит, и на психическое состояние. Кстати, основное, что говорит легенда о Звере, — это его невероятная быстрота передвижения. Я слышал, что он обгоняет собственный взгляд и поэтому ничего не видит, а ноги у него горят — в буквальном смысле. Ему приходится отбрасывать их, словно ящерице — хвост, и тут же вырастает новая пара, которая в свою очередь сгорает и уступает место новой.

Симпсон слушал дядю со смешанным чувством страха и удивления. Это чувство усилилось после того, как он посмотрел на Хэнка. Проводник сидел, казалось, отрешившись от всего земного, ничего не видя и не слыша. Когда он начал говорить, было похоже, что голос принадлежит не ему, а идет откуда-то из-под земли.

— Это еще не все. Еще грят, он прыгает выше деревьев и сердится на звезды — мол, это они жгут его ноги. А прыгает он не один, а с добычей. Потом бросает ее с высоты и, уже убитую, ест. Добыча у него одна — лось. Так что он — пожиратель лосей! — засмеялся Хэнк неестественным смехом. («Пожиратель лосей» в той местности означало грубое ругательство.)

Симпсон сначала удивлялся болтливости дяди и замогильному тону Хэнка, а потом ясно увидел, почему так себя ведут «бывалые, опытные люди». Они тоже боялись! Разговаривали, пытались даже смеяться, спать не ложились, как будто так и должно быть. А он уже отбоялся свое, прошел через испытание и выжил. Теперь он настоящий мужчина, на равных с дядей и Хэнком Дэвисом. Что стоит весь их опыт, когда они встретились с чем-то, не входящим в рамки привычного?

И вот три человека сидели, переговаривались, приглушая, против воли, голоса, стараясь отвлечься от мрачных мыслей и дурного расположения духа. Дикая Природа вырвала из их рядов первую жертву. Последнюю ли?

Наконец один из посидельцев, самый неугомонный, выкинул фортель, не в силах вынести безделья и последней, самой долгой с начала вечера паузы. Это был Хэнк. Он вскочил на ноги и заорал что есть мочи в сторону леса. Не мог, видимо, больше сдерживаться и хотел хоть что-нибудь сделать. Потом очнулся и, стыдясь своей выходки, попытался найти ей подобие разумного объяснения.

— Я эта… Дефо кричу. Кажись, он где-то рядом. Это была, понятное дело, несусветная чушь. Доктор так и хотел сразу сказать, но вдруг Симпсон вскочил на ноги и встал рядом с проводником. Это уже становилось опасным. Они, кажется, были готовы сейчас же бежать на помощь. В темноту, в холод, в неизвестность. Каскарт тоже поднялся с места, твердо намереваясь остановить безумцев.

Неизвестно, чем бы закончилось это столкновение, не прервись оно в самом начале новыми обстоятельствами. В ответ на вопль Хэнка раздался отчаянный крик: «О-о-о! Ноги! Жжет! Я упаду! О-о-о!»

Зовущий на помощь, дикий от боли крик шел сверху. Над верхушками деревьев прошелестело какое-то тело. Огромное, судя по порыву ветра, вызванного им.

Хваленое хладнокровие доктора Каскарта дало трещину и пошло ко дну. Он заметался, как мокрая курица под колесами автобуса, и кинулся «домой», к палатке. По дороге споткнулся, упал и замер, как будто замерз. Хэнк не делал излишних движений, а просто, побледнев как снег, тихо опустился на землю и сел в позе младенца, раскрыв рот и пустив слюни. Симпсону представилось, что сейчас он напустит лужу. Лишь он, самый молодой, сохранил присутствие духа, только ему это все было уже не в диковинку.

— Ну что, — сказал он, — не верили мне? Точно такой крик я и слышал. Даже слова те же.

А потом закричал, подняв голову вверх, стараясь угадать, в какой стороне находится источник шума:

— Дефо, прыгай! Мы здесь! Прыгай, милый! Мгновенно раздался шум чего-то падающего с высоты.

Это таинственное что-то стукалось о ствол, ломало ветки и через несколько секунд шлепнулось на землю.

— Это он! Его хранил Господь моими молитвами! — закричал быстро пришедший в себя Хэнк Дэвис, зачем-то, однако, поправив на поясе охотничий нож и тревожно прислушиваясь.

Легкие, тихие шаги казались им тяжелой поступью каменной статуи Командора. И Хэнк и доктор Каскарт сами превратились в подобие неподвижных каменных изваяний. Они все втроем сгрудились у огня и ждали худшего. Медленная поступь — слишком медленная, черт побери! — постепенно приближалась.

Глава 8

Вскоре в темноте можно было различить какой-то неясный силуэт. Фигура двигалась с остановками, неуклюже, как балаганная кукла, управляемая нитями из темной вышины. Последний раз существо остановилось — это были самые неприятные мгновения — в нескольких футах от светлого круга, отбрасываемого костром. Затем вошло в освещенную зону, и оказалось, что это человек, исчезнувший Дефо.

Бурных объятий не было. Три пары глаз уставились в молчании на вновь прибывшего, силясь взглядом проникнуть сквозь внешнюю оболочку Неведомого, которое, несомненно, плотно окружало теперь Джозефа Дефо.

— Ну что? Ты звал меня, Хэнк? — едва слышным, измученным голосом проговорил Дефо, потом добавил: — Я словно побывал в аду, вы верите?

И тихо засмеялся, после чего спокойно повернулся, как будто ничего не случилось, к другим охотникам.

Это возымело неожиданные последствия. Бледный как смерть Хэнк Дэвис кинулся на спасшегося с кулаками, выкрикивая какие-то ругательства. От полноты чувств он перешел на другой, наверное, более выразительный язык, похожий на индейский. Симпсон мельком подумал почему-то, что им повезло с Хэнком и очень хорошо, что он здесь. Но дядя, похоже, не разделял этой неизвестно откуда взявшейся мысли. Доктор Каскарт оттолкнул своего многолетнего спутника, защитил новоприбывшего и принялся хлопотать около него: дал одеяло закутать ноги, согрел фляжку виски, наложил еду в трясущуюся вместе со слабыми руками тарелку.

Симпсон стоял и не знал, что делать. Он не мог очнуться от пронзительного взгляда Джозефа Дефо, проникшего в его душу и словно обжегшего что-то в самой ее глубине. Он стоял в оцепенении, наблюдая происходящее, как сквозь замутненное стекло. Только запах, тот самый запах, заставил его отважиться на вопрос, который, как потом оказалось, мучил их всех.

— Дефо! Это… действительно… ты? Прежде чем кто-либо успел раскрыть рот, послышался возглас доктора:

— Ну к чему приставать с вопросами? Разве вы не видите, что человек не в себе от голода и усталости? Уймитесь хоть на минуту! Дайте ему поесть спокойно!

Это было сказано Каскартом, чтобы заглушить вновь возникшее беспокойство, чтобы успокоить всех, но главное — себя! Между тем, суетливо кружась вокруг пострадавшего, он все время зажимал нос, спасаясь от странного запаха.

Тот, кто сидел, закутав ноги в одеяло, мало походил на прежнего Дефо. Как шестидесятилетний старик похож на свою фотографию, сделанную в юности, даже еще меньше. Как маскарадная маска, отражение в кривом зеркале или шарж, грубая карикатура. В подрагивающих отблесках костра лицо канадца, казалось, больше напоминало звериную морду. Сами пропорции как будто изменились: голова сплюснулась, рот стал длиннее, губы — короче, обнажились желтые острые зубы. Кожа перестала быть просто обветренной, она посерела, покрылась множеством язв, обросла жесткой, частой щетиной. И голос, и манеры были неестественными, снова приходил на память балаган с его отвратительной, вульгарной игрой, рассчитанной на самый невзыскательный вкус черни. Когда много лет спустя доктор Каскарт пытался подобрать слова, чтобы передать свои ощущения, он говорил, что так мог вести себя человек, побывавший в верхних слоях атмосферы с настолько разреженным воздухом и малым давлением, что чуть не разорвался на куски, но чудом уцелел и никак не может прийти в норму.

Пока психолог с богословом метались, ошарашенные, и не знали, что и думать, невежественный обитатель лесов Хэнк шестым чувством угадал что-то и заплакал. Не утирая слез, он подошел вплотную к Дефо и отчаянно, с болью закричал:

— Ты не Дефо! Дефо я знал двадцать лет! Ты врешь, подонок! — Проводник с яростью уставился на самозванца, словно желая сжечь его неистовым взглядом. — Клянуся своим первым медведем, пусть я… провалюсь под землю, если это не так!

Словно играя роль в мелодраме, он бесконечно повторял на разные лады одно и то же. Жутко было его слушать, еще более жутко было на него смотреть, потому что в его словах угадывалась не просто правда, а Страшная Правда. Эхо разносило крики далеко за пределы их лагеря. Одно мгновение всем показалось, что Хэнк кинется с ножом на сидящую сгорбленную фигуру: его рука потянулась к ножнам после особенно бурного всплеска проклятий, но дело тем и кончилось. Излив силу в словах, он зарыдал и рухнул лицом на землю.

Доктор Каскарт, как глава экспедиции, взял команду на себя и решительно приказал прекратить истерику. Потом, вместе с племянником встав напротив сидящего, твердо выговаривая слова, произнес:

— Дефо! Ты видишь, что происходит? Объясни, пожалуйста, что с тобой было? Хоть немного. Чтобы нам легче было тебе помочь.

Сначала он хотел говорить и действительно говорил тоном командира, но лишь до того момента, когда склоненная над тарелкой голова поднялась и посмотрела на людей взглядом, в котором не было ничего человеческого. Дьявол мог бы посмотреть так, если бы Бог позволил ему разгуливать по земле без опаски. Доктор отшатнулся и чуть не упал.

— После, господа, после… — раздался, как из-под земли, спокойный, тихий голос.

— Но мы не можем так долго ждать! — закричал с мужеством отчаяния доктор. Он был совершенно вне себя.

— Ну, ладно, — сказал «Дефо», с легкостью, как в театре, меняя тон со спокойного на веселый. — Чего там. Я видел Вендиго. Летал с ним…

Неизвестно, что бы еще промямлил этот урод, если бы допрос не прервал небывалый крик. Сначала никто не понял, откуда идет звук. На очень высокой ноте, с повизгиванием, с мяуканьем — он мог бы принадлежать очень крупному, размером с взрослого человека младенцу. Визжал Хэнк Дэвис. Мужественный, смелый, гордый человек! Лежа на мерзлой земле, он показывал рукой на ноги «Дефо».

— Ноги! Посмотрите! Его ноги!

Симпсон так никогда и не узнал, что видел Хэнк, потому что «Дефо» сразу подобрал свои закрытые одеялом ноги в тень, а проводник отказался раз и навсегда говорить об этом. В следующее мгновение дядя с тигриным рыком ринулся вперед и, схватив одеяло, потянул его на себя. Молодой человек и на этот раз не успел ничего увидеть. Заметил только одно: размер ступней у таинственных ног был гораздо больше обычного.

Прежде чем в чью-либо голову пришла первая мысль, «Дефо» вскочил, балансируя, как на ходулях, с выражением страдания и боли на лице. Вернее, не на лице… не на человеческом лице, а на морде отвратительного чудовища.

— Ну что, ноги? Обожгло мои ноги. Вы вылечите их, а пока вы вот что сделайте…

Его тонкий голос внезапно прервался. Он прислушался. Со стороны озера пронесся небольшой вихрь. Снова одинокий лист упал прямо в костер и сгорел, с треском испустив облачко дыма. Деревья согласованно, как по команде, подняли и опустили ветки. Уже знакомое Симпсону дыхание Неведомого снова коснулось охотничьей стоянки. «Дефо» быстро повернулся и, ловко передвигаясь, нигде не задерживаясь, не споткнувшись ни разу, не шатаясь, легко помчался к озеру. Никто не успел даже пошевелиться, как он уже исчез, и темнота мгновенно поглотила его всего без остатка. Через несколько секунд трое мужчин услышали сквозь шум в ушах и стук сердец шелест большого тела над головами и крик: «Ноги! Жжет! Я упаду!»

Доктор Каскарт умел властвовать над собой, а значит, имел право властвовать над другими. Он силой не пустил рвущегося в лес Хэнка.

— Пустите! — кричал проводник. — Это не Дефо, а сам дьявол! Я хочу посмотреть!

Самый хладнокровный и самый молодой среди них помогал доктору обезопасить самого опытного, но помутившегося разумом от ужасной встречи охотника. Еле-еле, сделав укол, его уложили в постель. Но заснуть тот долго не мог. Сидел в забытьи, время от времени начиная бредить, бормоча какую-то мешанину про огненных людей без лиц, смертоносные быстрые запахи и многое другое. Доктор давал ему таблетки, делал уколы, беседовал, успокаивая. Утром Каскарт встал раньше всех, в пять часов, развел костер, приготовил завтрак. Ночные переживания сказались на нем больше, чем на остальных: вокруг глаз у доктора синели чернильные круги, особенно заметные на белом как мел лице. В семь часов трое очумевших, кое-как приведших себя в подобие порядка людей продвигались как могли быстро к основной стоянке.

Глава 9

По дороге они разговаривали только по необходимости, занятые каждый своими мыслями. Хэнк Дэвис был среди них самой простой душой, он пришел в норму первым. Доктор — наиболее сложно устроенная личность — был поколеблен в самых основах своих материалистических воззрений. Ему требовалось гораздо больше времени, чтобы прийти в себя. Симпсон вышел из приключения с наименьшими потерями. Он не потерял друга, как Хэнк, не поколебал своей веры, как его дядя. Студент-богослов даже объяснил для себя все происшедшее, насколько это было возможно, непротиворечиво. По его мнению, здесь, в нетронутых цивилизацией, забытых Богом местах, в людях иногда просыпается дремлющая до поры до времени в укромных уголках их душ первобытное зло, а иначе говоря, Сатана. В обычное время он сидит, подавленный молитвами и Церковью, но, дождавшись своего часа, выскакивает на простор и одерживает вверх над слабыми душами: пугает, рождает химеры, то есть галлюцинации, и, как может, вводит в грех добрых христиан.

Дядя, конечно, не согласился с доводами племянника, но никогда не обсуждал их, а только качал головой. Правда, однажды, много лет спустя, он проговорился.

— Знаешь, мой дорогой, — сказал он уже к тому времени не студенту, а молодому священнику, — что запахи не передаются телепатически или внушением? Как мы могли все вместе почувствовать похожий запах, если это была коллективная галлюцинация, как утверждаешь ты? " Это был их единственный разговор на запретную тему. А в тот раз они все-таки встретили Дефо, настоящего Дефо, неподдельного. В лагере. До сих пор остается загадкой, как он один, без снаряжения и припасов, без лодки, нашел дорогу и не погиб. Запах от него так сильно испугал индейца Пунка, что тот почти повторил подвиг пропахшего бедняги скитальца: тоже ушел без особой экипировки в стойбище своего племени, несмотря на (строжайший приказ оставаться сторожем и хранителем очага до возвращения хозяина. В отсутствие повара Джозеф чуть не погиб от голода, потому что очень изменился, мягко говоря: разучился не только зажигать спички, но и многое другое. Словно из прежнего Дефо вынули душу, всю без остатка. Осталась пустая телесная оболочка: неподвижное лицо, оцепенелый взгляд, вялые, бессмысленные движения. Оживлялся он, только когда ел лосятину. Тогда он жутко улыбался и говорил: "Я — проклятый пожиратель лосей". Любую другую пищу он не мог переваривать, извергая из себя. Но страшнее улыбки был его тонкий детский просящий голосок, которым он жаловался, что "ноги жжет". Это было похоже на правду, потому что ступни у него обморозило. Он никого не узнавал и ничего не помнил. Было ясно, что он уже не жилец. Протянув еще несколько недель, он умер.

По всей округе пронеслась новость, что один из белых охотников "видел Вендиго".

К О Н Е Ц


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9