О поколении Вудстока [Пётр Львович Вайль] (fb2) читать постранично

Петр Вайль

Александр Генис

О ПОКОЛЕНИИ ВУДСТОКА

(кусочек из «Американы»)

Америка отметила 20–летний юбилей Вудстока довольно странно. С одной стороны, ни у кого не вызывает сомнений, что рок–фестиваль возле маленького городка Вудсток в штате Нью–Йорк 15–17 августа 1969 года, который проходил под проливным дождем на поле люцерны, арендованном у фермера Макса Ясгура, – крупнейшее событие того, что потом назвали революцией 60–х. Вудсток подвел итог движению длинноволосых юнцов, которые преобразили Америку. Укрепили – расшатав. Оказалось, что гибкость прочнее и надежнее твердости: чугун – хрупок.

Вудстокский фестиваль логично завершал эту трансформацию, будучи подчеркнуто аполитичным, Хотя туда приехали и ведущие радикалы 60–х. Но шестидесятники к тому времени уже устали от политики. Когда главный активист Абби Хоффман взобрался на сцену, чтобы произнести речь, музыкант группы «The Who» ударил его гитарой по голове и пинком вышвырнул со сцены.

Контркультура 60–х проявлялась разнообразно. Ее вершили те, кто проклинал вьетнамскую войну и жег призывные повестки, кто создавал колонии хиппи, кто составлял свой дневной рацион из «травы» и «колес», кто украшал собственное лицо нарисованными цветами, а винтовки солдат Национальной гвардии – живыми, кто пел песни Боба Дилана, Джоан Баэз, Джимми Хендрикса. Вот к Вудстоку и остались – песни.

Трудно удержаться от соблазна параллели с русским роком. В Союзе протест не выродился в песни, в песнях родился. Как всегда, с опозданием лет на пятнадцать по сравнению с Западом. Бунт наших 60–х ограничивался журнальными страницами, гитарными аккордами у костра, знаменитыми кухонными ночными бесконечными разговорами. Наша национальная гвардия – внутренние войска – американских забот не знала, цветы не уродовали автоматных стволов. Если что и началось, то – позже. Константин Кинчев сказал нам со скромным достоинством: «После концерта наши фэны разгромили две станции метро». Но это уже шел 89–й. Так что с рок–музыки в России и началась молодежь, на рок–концерте и возник сакраментальный вопрос Юриса Подниекса: «Легко ли быть молодым?» И если годы перед пробуждением окрашены в лучшем случае в элегические тона: «Доверься мне в главном, не верь во всем остальном. Не правда ли славно, что кто–то пошел за вином» (Борис Гребенщиков), то плакатная рок–публицистика пошла вместе с газетно–журнальной, телевизионной, митинговой: «Мое поколение молчит по углам, мое поколение смотрит вниз» (Кинчев).

Иное дело в Америке. Здесь музыка завершала начатое революционерами, уже ощущая свою чужеродность не только истеблишменту, но и революции. Абби Хоффман зря приехал туда. Вудсток стал прощанием и – даже – сведением счетов. На люцерновых полях Макса Ясгура тогда собралось около полумиллиона человек. Штатный хайвэй был забит машинами: пробка достигала 20 миль. Самим–то вудстокцам казалось, что их не меньше полутора миллионов, – об этом они с гордостью объявляли со сцены.

Вот о гордости и речь. Итак, с одной стороны Вудсток – грандиозное событие американской истории и культуры: с этим согласны все. С другой стороны – и в этом заключалась странность 20–летнего юбилея, – сами вудстокцы не спешили праздновать и торжествовать. Социологи и журналисты с удивлением отмечали пассивность участников Вудстока, которые от него не отказываются, но говорят о нем сдержанно, даже с некоторым смущением.

В этом смысле характерен случай с «ребенком Вудстока». Его не могут найти, хотя известно, что во время фестиваля одна женщина родила. Имя ее неизвестно. Поиски ни к чему не привели. «Дитя Вудстока» не объявляется, хотя его и его мать ждет известность и успех.

Это понятно: представим, что эта женщина живет где–то в маленьком городке, допустим, учительница, уважаемая семьей, коллегами и соседями. И вдруг выясняется, что она в последней стадии беременности неслась на мотоцикле на рок–концерт и рожала в чистом поле.

Фестиваль проходил под девизом «Три дня мира и музыки». Но главным, ключевым словом было другое – свобода. Не зря, когда Ричи Хейвенс исполнил на бис пять вещей и не знал, что же петь еще, – он начал импровизировать, варьируя на все лады одно–единственное слово «Freedom».

Какая свобода? Тогда этого вопроса просто не поняли бы. Какая? Любая! Любви, протеста, слова, поведения… Вот этой любой свободы, похоже, и стесняются сейчас постаревшие вудстокцы.

Свобода любви. В газетах появились издевательские карикатуры: бородатый хиппи в 69–м с плакатом «Любовь», он же в 89–м с плакатом «СПИД». Тогда они голыми огромной толпой купались в пруду фермера Филиппини, а фильм «Вудсток» запечатлел обнаженных юношу и девушку, занимающихся любовью средь бела дня в муравах (та же люцерна, вероятно) – без тени стеснения, на виду у всех любопытных. Но вот убийственный эпилог к этому