Белые манжеты [Николай Андреевич Черкашин] (fb2) читать постранично, страница - 2

Отец ничего не сказал, а мама вздохнула:

— А как же с институтом, Митенька? Выходит, зря учился?

И Дмитрий разубеждал ее, что не зря, что мичманский контракт он подписал всего лишь на два года. За это время поплавает, послужит на Севере, скопит приличную сумму для будущей оседлой жизни, вернется в Москву и начнет работать где-нибудь по специальности радиоинженером. Но то была официальная версия его службы — нарочито деловая и меркантильная. В действительности все обстояло куда сложнее. В действительности Дима Голицын ни сном ни духом не видел себя моряком. Даже тогда, когда в последнем классе всех парней их достославного десятого «А» вдруг обуяла жажда подвигов, приключений и прочих громких дел, когда Колька Уваров явился однажды с парашютным значком «перворазника», горделиво нацепленным поверх свитера, когда стихи Толи Лавочкина опубликовала «Юность», а Юра Бабаян выиграл районное первенство по боксу среди юниоров, когда Саша Милютин стал бардом и актером гремевшего на всю Москву самодеятельного театра в одном из подвалов на Красной Пресне… Всем вдруг позарез оказалось необходимым стать кем-нибудь немедленно, сейчас, не дожидаясь выпускных экзаменов и аттестата зрелости. И только Голицын, пожалуй, был самым незаметным человеком на фоне общешкольных звезд. Что с того, что он каждый день приходил в класс со свежими ожогами на пальцах от паяльника — мастерил дома необыкновенный синтезатор, который должен был, по замыслу, воспроизводить самые невероятные звуки: от пения птиц до шума волн, от электрогитары до электросвирели… Что с того, что он знал азбуку Луи Брайля и мог читать книги для слепых. Воображения Ксении Черкасовой, большеглазого существа в белом кружевном воротнике и черном фартуке, увы, все эти голицынские умения никак не трогали. Эх, знать бы Диме тогда, что пройдет несколько лет и он предстанет перед самой красивой, перед самой умной, самой остроязыкой девушкой класса, школы, города, вселенной в гордом наряде североморского матроса — черных клешах, черном бушлате, проклепанном в два ряда золотыми пуговицами, в лихой бескозырке с неуставной лентой «Подводные силы КСФ», заказанной тайком в магазине похоронных принадлежностей. Конечно же, в тот смутный и горячечный год он и вообразить такое не смел. Море, флот, подводные лодки — это удел особых и избранных… Перед весенними каникулами Дима совершил весьма взбудоражившее его открытие. Как-то, оставшись наедине с классным журналом, он заглянул в конец книги и обнаружил в общем списке адрес Ксении Черкасовой. Он поразился тому, что никогда раньше не приходила ему в голову такая простая и такая важная мысль: узнать, где же дом этого непостижимого существа, под власть которого он попал столь безоглядно и всецело?

Он не стал записывать: «2-я Останкинская, дом 3, корпус 1, кв. 390»; он запомнил эти слова и цифры как прекрасный сонет.

В тот же день Дима после уроков отправился взглянуть на дом, где живет Ксения. Чем ближе подъезжал трамвай к останкинской телебашне, тем тревожнее становилось Голицыну. Он поминутно оглядывался — не вошел ли в вагон кто-нибудь из одноклассников? Ему казалось, что пассажиры догадываются, куда и зачем он едет. Пылали щеки, пылала шея, пылали уши… Когда водитель объявил Вторую Останкинскую, Дима вздрогнул и сделал вид, что его это не касается, и проехал еще одну остановку. Потом он возвращался пешком, вглядываясь в номера, пока не вздрогнул от сочетания затверженных цифр: дом 3, корпус 1… Десятиэтажное здание пятидесятых годов, отделанное кремовой плиткой и обнесенное по карнизу сеткой, чтобы плитки не падали на головы прохожих, ничем не отличалось от квартала таких же громоздких и осанистых домов. Но Дима сразу же выделил его и запомнил на всю жизнь. Ему захотелось отыскать ее окна, ее подъезд, и он словно во сне, не вошел — вплыл во двор, обогнул батарею мусорных ящиков, стоянку «Жигулей», пересек собачью площадку, детский городок и наконец уткнулся в кирпичное крыльцо заветного подъезда. Теперь он уже знал, что не уйдет отсюда, пока не поднимется на ее этаж, не увидит ее дверь. И он вошел в подъезд, словно в кратер вот-вот взорвущегося вулкана. Все жильцы, которые попадались навстречу, дети и даже кошки казались ему существами совершенно особенными только потому, что жили под одной крышей с ней.

Ноги сами собой подняли его на третий этаж, и Дима замер перед пухлой чернокожей дверью с блестящей табличкой «Н. И. Черкасов». «Отец», — догадался он, прочтя незнакомые инициалы. Коленки сделались на удивление слабыми и все норовили подогнуться, так что хотелось сжать их руками. Черная дверь могла распахнуться в любую секунду, и на пороге появится — страшно подумать — Ксения.

Уличив себя в необъяснимом и постыдном страхе, юноша придумал себе достойное испытание. Он подошел к двери и, леденея от ужаса, нажал белую клавишу звонка: «Динь-бом»!

Робкая надежда — дома никого нет — тут же улетучилась при звуке легких шагов. Сердце оборвалось и завертелось