Избранная поэзия [Ли Бо] (fb2) читать онлайн

- Избранная поэзия (пер. Анна Андреевна Ахматова, ...) (а.с. Антология поэзии -1987) (и.с. Поэтическая библиотечка школьника) 160 Кб, 60с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Ли Бо - Ду Фу

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Бо Ли & Фу Ду Избранная поэзия

ПРЕДИСЛОВИЕ

Осенью 744 года встретились два человека, которым была уготована слава величайших поэтов Китая. Один из них, высокого роста и крепкого телосложения, лицом скорее похожий на тюрка, чем на китайца, носил у пояса меч, закалывал простой шпилькой седые пряди, громко смеялся, словно подражая звуку весеннего грома, и передвигался бесшумной походкой охотника. Другой, худой и застенчивый, с лицом утомленным от постоянного чтения и кабинетных занятий, напоминал своей простой холщовой одеждой бедного ученого. Имя первого человека — Ли Бо, имя второго — Ду Фу. Неизвестно, где именно произошла их встреча — в городе Лояне, Восточной столице танской империи (помимо Восточной столицы существовала еще и Западная — город Чанъань), или же в небольших городках Чэньлю и Сунчэне, затерянных на юго-востоке страны, но эта встреча безусловно оказала влияние на всю историю китайской литературы. Дружба Ли Бо и Ду Фу стала примером для многих поколений китайских писателей, позволила сопоставить не только их творчество, но и их жизни. Я восхищаюсь строками Ли Бо, Как будто сам Инь Кэн передо мной. Я тоже путник здесь, в горах Дунмэн, Люблю его, как брата, всей душой… ("Вместе с Ли Бо навещаем отшельника Фаня") Сравнив Ли Бо с Инь Кэном, замечательным поэтом VI в., одним из ближайших предшественников танских стихотворцев, Ду Фу выразил свою глубокую любовь к старшему другу (Ли Бо был старше на одиннадцать лет). С такой же теплотой и проникноненностью писал о Ду Фу Ли Бо, признаваясь ему и искренних дружеских чувствах. Вместе они путешествовали, собирали лечебные травы, поднимались на древние башни и пагоды, чтобы с высоты полюбоваться расстилавшимися вокруг далями, беседовали о литературе, читали друг другу стихи. Но их связывала не только взаимная дружба, близость характеров и устремлений: сама эпоха как бы распределила меж ними роли в той драме, которая потрясла до основания Китай восьмого века. Вовлеченные в бурные события тех лет, Ли Бо и Ду Фу пережили и расцвет и упадок могущественной танской державы. Восьмой век начался в Китае с блестящего царствования Сюаньцзуна (правил с 712 по 756 год). Мудрому и энергичному правителю удалось значительно укрепить границы огромного государства (Китай занимал территорию от Монголии на севере до Индокитая на юге), покорить воинствен6 ных соседей-кочевников, прекратить междоусобные раздоры и столкновения внутри страны. Ряд разумных хозяйственных преобразований, предпринятых императором, привел к расцвету экономики: на рынки обеих столиц в изобилии доставлялись товары со всех концов страны, продававшиеся по самым низким ценам. Крестьяне, обрабатывавшие свои участки, вовремя сдавали налоги в казну (не приходилось выколачивать их палкой). В городах трудились ремесленники самых разных специальностей — от горшечников до оружейников. На дорогах почти исчезли разбойники, и купеческие караваны беспрепятственно пересекали страну с севера на юг. После многих веков страха, отчаяния, неуверенности н будущем (именно таким был период Шести династий, предшествовавший воцарению династии Тан) люди вновь ощущали интерес к жизни, стремление к активной деятельности, жажду самоутверждения, и каждый чувствовал себя сильной личностью в сильном государстве. Словом, обстановка в стране оправдывала один из девизов царствования Сюаньцзуна — "Начало эры", Новая эра началась и в культуре. Городские ремесленники создавали замечательные изделия из металлов, дерева и драгоценных камней; в печах обжигалась глина, и изготавливалась прекрасная керамика, по своему качеству приближавшаяся к фарфору. Художники расписывали стены величественных пещерных храмов, украшали росписями дворцы и богатые усадьбы. Архитекторы и садовники разбивали благоухающие сады и цветники. Указом императора при дворе были учреждены две академии — Лес Кистей и Собрание Мудрых; тысячами новых книг пополнилась дворцовая библиотека. Открылась школа по подготовке актеров Грушевый Сад. На рыночных площадях выступали фокусники, танцоры и музыканты, китайская музыка соседствовала с мелодиями сопредельных стран. Наступил золотой век поэзии. Стихи сочиняли все: и важные генералы, и отставные чиновники, и бедные ученые, не имеющие денег на чашку риса. Стихи дарили друзьям, родственникам, покровителям; стихи вместо писем посылали по почте; в сочинении стихов состязались на пирах. В "Полное собрание танских стихов" вошли произведения 2300 (!) поэтов — таков был общий уровень культуры. Но что же случилось дальше? Согласно традиционно китайскому взгляду на историю, периоды расцвета и упадка сменяют друг друга с равномерностью раскачивающегося маятника, и на этот раз — действительно! — расцвет царствования Сюаньцзуна сменился катастрофическим упадком. В 755 году военачальник Ань Лушань, маленький толстый человечек, до этого успешно забавлявший своими шутовскими выходками императора, его Драгоценную Супругу — красавицу Ян и весь чанъансний двор, поднял войска против центрального правительства. Предлогом для мятежа было то, что император, по мнению Ань Лушаня, безрассудно увлекся красотой супруги и забыл о государственных делах, в то время как Первый министр Ян Гочжун, брат красавицы Ян, стал творить бесчинства и беззаконие. Поэтому он, Ань Лушань, стремился как бы восстановить порядок в империи, однако на самом деле солдаты Ань Лушаня ввергли страну в пучину хаоса. Мятежники грабили, казнили и убивали. Толпы беженцев потянулись с севера на юг; крестьянские поля зарастали бурьяном; начался голод. Эти драматические события непосредственно коснулись Ли Бо и — в еще большей степени — Ду Фу. После падения столицы Чанъань, захваченной мятежниками, и бегства императорского двора Ду Фу, переодетый в крестьянское платье, отправился на северо-запад страны, в Линъу, где было объявлено о создании нового правительства во главе с императором Суцзуном. Однако по дороге Ду Фу схватили мятежники. Несколько месяцев он провел в захваченной врагами Чанъани, ничего не зная о жене и детях, оставленных в Фучжоу. Затем Ду Фу бежал из плена и долго скитался по стране. Повсюду он видел разоренные поля и деревни, голодных и обездоленных людей. Это время стало переломным для всего творчества поэта, — именно так, как ломаются ветви деревьев под тяжестью снежной лавины, обрушившейся с гор, изменился внутренний строй лирики Ду Фу, ее костяк, как выражались средневековые китайские критики. Если раньше Ду Фу был проникновенным и тонким лириком, певцом своих одиноких дум, выразителем интимных движений души, то теперь он как бы почувствовал, что его голосом говорит народ, говорит история, говорит судьба, поэтому голос поэта зазвучал с новой — неожиданной — силой. Именно восстание Ань Лушаня сделало Ду Фу великим поэтом — или даже величайшим, по признанию большинства китайских критиков. Вот как описывает Ду Фу поражение правительственных войск при Чэньтао:

Пошли герои
Снежною зимою
На подвиг,
Оказавшийся напрасным.
И стала кровь их
В озере — водою,
И озеро Чэньтао
Стало красным.
В далеком небе
Дымка голубая,
Уже давно
Утихло поле боя,
Но сорок тысяч
Воинов Китая
Погибли здесь,
Пожертвовав собою…
"Оплакиваю поражение при Чэньтао"
В этих стихах выражена общая судьба поколения, застигнутого трагедией смуты, и они были в равной мере близки и Ли Бо, который не только оказался свидетелем мятежа Ань Лушаня, но и изнутри видел зарождение тех событий, которые привели к закату блестящей эры Сюаньцзуна. В 742 году (или в начале 743) поэт получил приглашение во дворец, где его приняли с большим почетом, окружили всевозможной роскошью (по его собственным словам, он спал на ложе из слоновой кости, ездил на лучших императорских лошадях и ел из золотой посуды) и зачислили в одну из придворных академий. Император, высоко ценивший талант Ли Бо и его знание даосских книг (даосизм — одно из философских учений Китая), любил беседовать с поэтом и слушать его стихи. Прогуливаясь в саду с Драгоценной Супругой, император часто посылал за Ли Бо, чтобы он воспел в стихах ее волшебную красоту. Красавица Ян сама растирала поэту тушь, когда он чувствовал вдохновение, а Сюаньцзун собственноручно помешивал ложечкой горячее питье, чтобы Ли Бо мог утолить жажду. Такое обращение отчасти льстило самолюбию поэта, но в то же время он был разочарован в своих ожиданиях. Направляясь ко двору, Ли Бо мечтал о деятельном участии в государственных делах, о праве давать советы императору и в глаза говорить ему правду, но вместо этого его использовали будто игрушку. Государственными делами вершили совсем другие люди. Ли Бо не был настолько наивен, чтобы не замечать, как родственники красавицы Ян, и прежде всего энергичный Ян Гочжун, приобретали все большее влияние на императора. В эти же годы началось возвышение Ань Лушаня, которому оказывали покровительство и сам Сюаньцзун и его Драгоценная Супруга (в 742 году Ань Лушань получил назначение на должность генерал-губернатора Пинлу). Одним словом, Сюаньцзун явно терял былую репутацию мудрого и просвещенного правителя, и обстановка в столице была уже не такой, как в начале царствования. Интриги и зависть паутиной опутали двор. Неудивительно, что вскоре Ли Бо был оклеветан и изгнан из дворца (зять императора поэт Чжан Цзи завидовал таланту Ли Бо, а верховный евнух Гао Лиши затаил к нему ненависть, вынужденный на одном из дворцовых пиров собственноручно снимать с него сапоги). Однако этим не кончилось участие Ли Бо в событиях, связанных с мятежом Ань Лушаня. В нячале 757 года поэта вовлекли в заговор принца Линя, одного из сыновей императора Сюаньцзуна, под командованием которого находился флот, расположенный на реке Янцзы и предназначенный для защиты южных районов страны от мятежников. Ли Бо принял приглашение участвовать в рейде флота и согласился стать гражданским советником в ставке принца. Но, ступив на палубу корабля, поэт стал понимать, что честолюбивые замыслы принца Линя не ограничивались борьбой с Ань Лушанем и исполнением воинских предписаний, — молодой принц (в ту пору ему было около шестнадцати лет) мечтал не исполнять, а отдавать приказы и с этой целью собирался объявить о создании собственного правительства в Нанкине. Это являлось прямой изменой, и, несмотря на то что принц был его братом, император Суцзун выслал войска против самозванца, и в марте 757 года опального принца казнили вместе с сообщниками. Такая же участь грозила и Ли Бо, которого тоже арвстовали и несколько месяцев продержали в тюрьме. К счастью, за него вступился военачальник Го Цзын, которого поэт некогда спас от смерти. Смертную казнь Ли Бо заменили ссылкой в Елан, отдаленную местность юга, где свирепствовала малярия. Вот стихи, написанные им по дороге:

Я стыжусь: ведь подсолнечник
Так защищает себя
А вот я не умею,
И снова скитаться мне надо.
Если все же когда-нибудь
Буду помилован я,
То, вернувшись, займусь
Лишь цветами любимого сада.
"Ссылаемый в Елан, пишу о подсолнечнике"
Ли Бо еще не успел достигнуть Елана, а его уже догнало известие о помиловании участников заговора принца Линя. Благодаря счастливому стечению обстоятельств угроза суровой расправы миновала, но мечта о "цветах любимого сада" так и не сбылась в полной мере. Сквозь садовую изгородь проникали отголоски грозных событий века, и в жизни Ли Бо предстояло еще немало тревог. Знал ли Ду Фу обо всем, что происходило со старшим другом? В 759 году, когда решалась судьба Ли Бо, Ду Фу находился в пограничном городке Циньчжоу, но до него доходили, правда с большим опозданием, вести о Ли Бо. Ду Фу было известно об опасности, грозившей поэту, и он, конечно же, беспокоился за него. Однажды ночью Ли Бо приснился ему во сне, и Ду Фу написал стихотворение:

…Закадычный мой друг,
Ты мне трижды являлся во сне,
Значит, ты еще жив,
Значит, думаешь ты обо мне.
Ну, а что, если это
Покойного друга душа
Прилетела сюда,
В темноту моего шалаша?
И Ты в сетях птицелова,
Где выхода, в сущности, нет,
Где могучие крылья
Не в силах расправить поэт.
Месяц тихим сияньем
Мое заливает крыльцо,
А мне кажется — это
Ли Бо осветилось лицо…
"Вижу во сне Ли Бо"
Ли Бо и Ду Фу не удалось больше встретиться: оставшиеся годы они провели в скитаниях, и пути их ни разу не пересеклись. Ли Бо умер в 762 году, не дожив всего один год до окончания мятежа Ань Лушаня. Его смерть окружена легендами так же, как и его жизнь: рассказывают, что шестидесятилетний поэт утонул, пытаясь поймать отражение луны в реке. Ду Фу скончался в 770 году — неимущий, больной, одинокий, но не потерявший силы духа. Закончился бурный, блестящий, полный противоречий восьмой век китайской истории. Появились новые поэты, но слава Ли Бо и Ду Фу не потускнела, их стихи продолжали звучать, а их имена все чаще произносились вместе. Что же такое "Ли и Ду", как сокращенно говорят китайцы, и почему это сочетание стало одним из самых устойчивых символов китайской культуры? В Китае издавна существовало представление о двух началах мира, сменяющих друг друга в ходе его развития, — темном, ночном, таинственном начале Инь и светлом, дневном, солнечном начале Ян. Если перенести значение этих понятий на Ли Бо и Ду Фу, то в стихах первого можно увидеть как бы неясное ночное мерцание (Инь), а в строках второго — яркий солнечный свет (Ян). По мировоззрению Ли Бо — приверженец даосизма, учения, основанного на культе естественности. Даосы считали, что человек — это прежде всего существо природное, поэтому он не должен нарушать законов (их суть именовалась Дао — Путь всего сущего), которым подчиняется окружающий мир цветов, деревьев, трав и камней. В каждом, даже самом незначительном, действии, учили даосы, надо как бы нащупать путеводную ниточку Дао, и тогда для достижения цели не потребуется затрачивать лишних усилий, и цель оказывается достигнутой сама собой. Не мешать естественному ходу вещей — в этом заключался один из секретов даосского «недеяния», и Ли Бо, конечно же, хорошо знал эти секреты, ведь он с юности подолгу жил в горных монастырях, воспитываясь у даосских наставников. По словам поэта, ему удавалось достичь состояния такого единства с природой, что даже птицы и звери переставали его бояться. В дальнейшем Ли Бо занимался изучением свойств целебных трав и постигал даосское искусство "продления жизни": определенную диету, дыхательные упражнения и т. д.

Хотя под влиянием старшего друга Ду Фу увлекся даосизмом, вместе с Ли Бо собирал целебные травы, встречался и беседовал с отшельниками, он до конца дней остался по преимуществу конфуцианцем. Для приверженцев учения Конфуция, философа VI–V вв. до н, э., человек — это прежде всего существо общественное, поэтому конфуцианцы наставляли людей в том, как жить в обществе, семье, государстве, как разумно и гармонично устроить свою жизнь. Если даосы (а вместе с ними и последователи буддийского учения, распространенного в Китае не менее широко, чем даосизм) стремились заглянуть в глубины человеческого «я», постичь внутреннюю сущность человека, охотно отдавались во власть фантазии и смутных грез, слыли безумцами и чудаками, то конфуцианцы были людьми более трезвыми и практичными, что, впрочем, не мешало их тонкому чувству красоты и умению ценить радости жизни. Одно из главнейших понятий в конфуцианстве — "любовь к человеку" (покитайски "жэнь"). Конфуций ныразил ее смысл почти теми же словами, что и философы Древней Греции: не поступай с другими так, как не хочешь, чтобы поступили с тобой. Китайский философ верил в доброе начало в человеке, полагая, что нарушение равновесия между добром и злом способно вызвать засуху, наводнения и другие природные бедствия. Именно доброта и любовь стали основой конфуцианских убеждений Ду Фу, который посвятил им и свою жизнь, и свою поэзию. Сравните строки двух стихотворений

…Гора Пэнлай
Среди вод морских
Высится, Говорят.
Там в рощах
Нефритовых и золотых
Плоды, Как огонь, горят.
Съешь один
И не будешь седым,
А молодым Навек.
Хотел бы уйти я
В небесный дым,
Измученный Человек.
Ли Бо. Без названия
…Не то чтоб не хотел
Уйти от шума,
А жить, не зная
Горя и тревог,
Но с государем,
Что подобен Шуню,
Расстаться добровольно
Я не мог…
Ду Фу. "Стихи в пятьсот слов о том, что было у меня на душе, когда я направлялся из столицы в Фэнсянь"
Такие образы, как таинственная гора Пэнлай, на которой, согласно легенде, растут волшебные персики долголетия, могли явиться воображению только даосского поэта, и Ли Бо с истинно отшельническим пафосом говорит о желании "уйти в небесный дым", чтобы избавиться от земных мучений. Иные стремления владеют Ду Фу, хотя он не скрывает, что и его подчас посещают мысли об отшельническом уединении (" Не то чтоб не хотел/Уйти от шума…"). Отшельничество влечет Ду Фу, как и всякого средневекового китайского поэта, для которого природа, тишина "гор и воде, чашка зеленого чая, заваренного на прозрачной воде горного ручья, любимые книги в изголовье кровати — необходимые спутники вдохновения. Но при этом Ду Фу остается верен долгу строгого конфуцианца, не позволяющему мечтать о заоблачных далях горы Пэнлай. У поэта своя мифология конфуцианская, недаром он упоминает древнего императора Шуня, которого и Конфуций и его последователи считали примером идеального правителя. И Ду Фу видит собственное призвание в том, чтобы верой и правдой служить государям, подобным Шуню. Каждая эпоха по-своему выражает понятия патриотизма и гражданского долга, и точно так же, как за стремлением Ду Фу служить своему государю скрываются искренние гражданские чувства, глубокая любовь к родине и скорбь за ее судьбу, содержание его лирики оказывается шире тех или иных конфуцианских идей. Ду Фу — поэт удивительного богатства, разнообразия и полноты жизни. Он словно обладал магическим даром превращать в поэзию все, что он видел, не считаясь с установившимися канонами красивого и поэтичного. Ду Фу искал поэзию в пыли проселочных дорог, на деревенских улицах, среди кварталов бедноты и воинских поселений. Для него поэтичны самые будничные вещи — игры уличных мальчишек, крестьянский труд, моления в храмах, торговля на рынках и т. д. Он не боится покоробить слух иного знатока «грубостью» и «простонародностью» своих стихов, и оказывается, что эта поэзия не уступает по магии воздействия той, которая воспевает безмятежн ую тишину "садов и полей", безмолвие "гор и вод". В стихах Ду Фу есть, все, что мучило и угнетало, восхищало и очаровывало миллионы китайцев. Словно гигантское зеркало они отражают и прошлое, и настоящее, и будущее нации. Вся страна — во времени и пространстве как бы встает со страниц его книг: стихи Ду Фу недаром называют "поэтической историей", а самого поэта сравнивают с летописцем. "Чанъань — как и шахматная доска…" — написал однажды Ду Фу, и действительно, поэт словно бы обладал способностью видеть, вещи с птичьего полета, охватывал взглядом города и поселки, кажусциеся крошечными клеточками на шаххматной доске. Точно так же столетия подчас сжимались для него в едиными миг, и воображение, выхватывая из прошлого имена и события, словно лучом волшебного китайского фонаря освещало их причудливым светом. Труд летописца упорный и кропотливый, и поэтому Ду Фу — созидатель. Его строки как будто бы вырезаны в мастерской гравера и хранят тепло умелых рук. Вот почему Ду Фу так любит искусно сделанную вещь, ценит вложенное в нее мастерство. С проникновенной силой воспел он китайскую архитектуру: башни и пагоды, сады и парки, павильоны и дворцы. Он понимал и чувствовал живопись, музыку и каллиграфию, и даже искусство лодочников, переправляющих через реку, вызывало его восхищение. Ли Бо — поэт иного склада. В его руках трудно вообразить резец гравера, потому что вдохновение поэта спонтанно, сиюминутно, подчинено даосскому принципу «самоестестаенности» (по-китайски "цзы жань"). Ли Бо берет кисть лишь в моменты высшего поэтического озарения, высшего взлета фантазии, чтобы стихотворение — готовое от первой до последней строки — легло на бумагу. Поэта манит не столько будничное и обычное, сколько «удивительное» и «необычное»: редкие камни, причудливо изогнутые сосны, странные очертания гор, таинственный свет луны. Воображение Ли Бо с готовностью откликается на загадочные ночные звуки — шум ветра, крик обезьян, и поэт уходит "искать удивительное", поднимаясь высоко в горы или углубляясь в чащу леса. «Удивитепьное» для Ли Бо — это некая грань, на которой видимый мир вещей и явдений соприкасается с невидимым миром, тот барьер, который надо преодолеть, чтобы оказаться в волшебной стране. На грани «удивительного» поэт ощущает родство со всей вселенной, такой необъятной и в то же время способной уместиться на его ладони. Космический поток бытия подхватывает поэта, и тогда все становится единым и вечным — деревья, травы и сам Ли Бо. Природа отвечает поэту тем же, с чем он обращается к ней: она видит и слышит, чувствует и понимает.

Плывут облака
Отдыхать после знойного дня,
Стремительных птиц
Улетела последняя стая.
Гляжу я на горы,
И горы глядят на меня,
И долго глядим мы,
Друг другу не надоедая.
"Одиноко сижу в горах Цзинтиншань"
Многие китайские поэты и художники, воспитанные в традициях буддизма и даосизма, стремились к состоянию "отсутствия Я" (такое понятие часто встречалось в философских текстах) и, создавая стихотворение или картину, стирали знаки собственной личности, гасили свои чувства и мысли. Ли Бо (точно так же, как и Ду Фу) — не из их числа. Пылкий, романтичный, необузданный, он подчас доходит до эгоцентризма в выявлении собственного Я, не смущаясь самых «взвинченных» гипербол. Китайские критики со снисходительной улыбкой принимают заверения поэта в том, что его седые волосы свисают на три тысячи (!) саженей; а некоторые из исследователей даже называют Ли Бо "хвастливым, грубым, распущенным, безответственным и лживым". Подобные оценки возникают от недопонимания особенностей китайского средневекового эгоцентризма или, вернее, понимания его на современный западный лад. Между тем в Ли Бо воплощен национальный характер чудака и романтика, всем своим поведением протестующего против догм официальной морали. Ли Бо и Ду Фу обращались ко многим жанрам средневековой словесности — не только поэтическим, но и прозаическим. В традиционном Китае не существовало резких различий между стихами и прозой на классическом литературном языке (зато резко различались классическая и простонародная литературы), и некоторые жанры — к примеру, длинные описательные «оды» — можно в равной мере отнести и к прозе и к поэзии. Ли Бо и Ду Фу оба отдали дань красочному многословию старинной «оды», но прославились они прежде всего своими стихами. Само китайское слово «стихи» ("ши") происходит от названия одного из древнейших поэтических памятников — "Книги песен" ("Ши цзин"), и, таким образом, оно как бы освящено авторитетом многовековой традиции. Во времена династии Тан традиционные формы стиха сохранялись и поэты охотно ими пользовались, создавая произведения простые и безыскусные, близкие по духу народной песне. Но наряду со "стихами старой формы" танские поэты активно осваивали и "современную форму стиха", более напряженную по своей структуре, требовавшую соблюдения строжайших правил рифмовки, параллелизма (средние строки стихотворения как бы зеркально отражали друг друга), чередования тонов (в китайском языке каждый иероглиф произносится определеяным тоном — ровным, падающим или восходящим, и теоретики "современной формы" призывали поэтов подбирать слова с таким расчетом, чтобы в строке возникал законченный музыкальный рисунок и стихи словно бы пелись на заданную мелодию). Оба наших поэта мастерски владели "современной формой стиха", — их отточенные четверостишия и восьмистишия по своей завершенности и строгой упорядоченности всех элементов не уступают знаменитому итальянскому сонету. Не менее искусно они обращались и с формой древней народной песни; особенно это касается Ду Фу, чьи "стихи старой формы" произвели настоящий переворот в китайской поэзии. Согласно традиционному взгляду на народные песни, сформировавшемуся еще во времена "Ши цзина", в них звучал голос народа — вот почему императорами династии Хань (III в. до н. э. — III в. н. э.) была учреждена специальная Музыкальная Палата, занимавшаяся сбором и систематизацией песенного фольклора. Правители Китая судили по песням о настроениях среди своих подданных, и Ду Фу как бы воспользовался этим традиционным жанром, чтобы рассказать о народных бедах и тяготах. Поэту удалось сплавить форму древних песен с острейшим современным содержанием, насытив их приметами дня, живыми и образными деталями. Вот, например, слова одного из персонажей "Песни о боевых колесницах", воина, посланного на бессмысленную войну с тибетцами:

Стон стоит
На просторах Китая
А зачем Императору надо
Жить, границы страны
Расширяя:
Мы и так
Не страна, а громада…
(Пер. Л. Гитовича)
У Ли Бо и Ду Фу различные поэтические стили, и хотя к китайской поэзии вряд ли применимо определение "стиль — это человек" (точнее было бы сказать: "стиль это традиция"), индивидуальность каждого из поэтов посвоему выразилась в их творчестве. Ли Бо — поэт яркого, романтичного, экспрессивного стиля, особой словесной утонченности, фантастических образов, отображающих не столько мир вещей, сколько "вторую реальность" воображения. Точность языка у Ли Бо не внешняя, а внутренняя. В выборе слов им руководит мгновенный интуитивиый импульс, внезапная догадка, прозрение — поэтому кажется, что он всегда спешит, торопится в боязни не успеть за словом. Ду Фу более основателен в работе над языком, более рационалистичен, более точен во внешних деталях. Он поэт "первой реальности", хотя воображение подчас уносит его в мир фантастических образов. Мастерски использует Ду Фу элементы разговорной речи, придающие его стиху — в целом выдержанному по всем классическим канонам — особую стилевую окраску. Изящнейший и утонченный в одних строках, он становится простым и грубоватым в других, как бы воссоздавая тот "Великий Ком" (понятие из древнекитайского трактата "Чжуанцзы") жизни, в котором простое и грубое соединено с возвышенным и прекрасным… В императорских дворцах средневекового Китая устраивались секретные кладовые, в которых хранились древние сокровища, редкие и необыкновенные вещи. Поэзию Ли Бо и Ду Фу тоже можно сравнить с такой сокровищницей, но не секретной, а открытой для всех. Было время, когда Ли Бо и Ду Фу читали только на родине, теперь же — благодаря многочисленным переводам — их стихи известны во всем мире. Ли Бо и Ду Фу сравнивают с Шекспиром, Петраркой, Некрасовым, Тютчевым, их лучшие строки считают достоянием мировой культуры.

Д. Бежин

ЛИ БО

I. СТИХИ О ПРИРОДЕ

В ГОРАХ ЛУШАНЬ СМОТРЮ НА ЮГО-ВОСТОК, НА ПИК ПЯТИ СТАРИКОВ

Смотрю на пик Пяти Стариков,
На Лушань, на юго-восток.
Он поднимаетея в небеса,
Как золотой цветок.
С него я видел бы все кругом
И всем любоваться мог…
Вот тут бы жить и окончить мне
Последнюю из дорог.

ХРАМ НА ВЕРШИНЕ ГОРЫ

На горной вершине
Ночую в покинутом храме.
К мерцающим звездам
Могу прикоснуться рукой.
Боюсь разговаривать громко:
Земными словами
Я жителей неба
Не смею тревожить покой.

ЛЕТНИМ ДНЕМ В ГОРАХ

Так жарко мне
Лень веером взмахнуть.
Но дотяну до ночи
Как-нибудь.
Давно я сбросил
Все свои одежды
Сосновый ветер
Льется мне на грудь.

НАВЕЩАЮ ОТШЕЛЬНИКА НА ГОРЕ ДАЙТЯНЬ, НО НЕ ЗАСТАЮ ЕГО

Собаки лают,
И шумит вода,
И персики
Дождем орошены.
В лесу
Оленей встретишь иногда,
А колокол
Не слышен с вышины.
За сизой дымкой
Высится бамбук,
И водопад
Повис среди вершин.
Кто скажет мне,
Куда ушел мой друг?
У старых сосен
Я стою один.

О ТОМ, КАК ЮАНЬ ДАНЬЦЮ ЖИЛ ОТШЕЛЬНИКОМ В ГОРАХ

В восточных горах
Он выстроил дом
Крошечный
Среди скал.
С весны он лежал
В лесу пустом
И даже днем
Не вставал.
И ручейка
Он слышал звон
И песенки
Ветерка.
Ни дрязг и ни ссор
Не ведал он
И жить бы ему
Века.
Имя Юань Даньзю, близкого друга Ли Бо, известно тем, что император Сюаньцзун (712–756) ценил его познания в области "искусства продления жизни" и часто приглашал во дворец для бесед.

СЛУШАЮ, КАК МОНАХ ЦЗЮНЬ ИЗ ШУ ИГРАЕТ НА ЛЮТНЕ

С дивной лютней
Меня навещает мой друг,
Вот с вершины Эмэя
Спускается он.
И услышал я первый
Томительный звук
Словно дальних деревьев
Таинственный стон.
И звенел,
По камням пробегая, ручей,
И покрытые инеем
Колокола
Мне звучали
В тумане осенних ночей…
Я, старик, не заметил,
Как ночь подошла.
Шу — древнее название обширной области, расположенной на территории современной провинции Сычуань.

Покрытые инеем колокола — по преданию, эти колокола сами начинали звучать в осеннюю пору, когда в горах выпадал иней.

ВЕСЕННИМ ДНЕМ БРОЖУ У РУЧЬЯ ЛОФУТАНЬ

Один, в горах,
Я напеваю песню,
Здесь наконец
Не встречу я людей.
Все круче склоны,
Скалы все отвесней,
Бреду в ущелье,
Где течет ручей.
И облака
Над кручами клубятся,
Цветы сияют
В дымке золотой.
Я долго мог бы
Ими любоваться
Но скоро вечер,
И пора домой.
Ручей Лофутань, протекающий по территории современной провинции Шрцьси назван так в честь древней красавицы Ло Фу — героини поэмы "Туты на меже".

ОДИНОКО СИЖУ В ГОРАХ ЦЗИНТИНШАНЬ

Плывут облака
Отдыхать после знойного дня,
Стремительных птиц
Улетела последняя стая.
Гляжу я на горы,
И горы глядят на меня,
И долго глядим мы,
Друг другу не надоедая.

ЗИМНИМ ДНЕМ ВОЗВРАЩАЮСЬ К СВОЕМУ СТАРОМУ ЖИЛИЩУ В ГОРАХ

С глаз моих утомленных
Еще не смахнул я слезы,
Еще не смахнул я пыли
С чиновничьего убора.
Единственную тропинку
Давно опутали лозы,
В высоком и чистом небе
Сияют снежные горы.
Листья уже опали,
Земля звенит под ногою,
И облака застыли
Так же, как вся природа.
Густо бамбук разросся
Порослью молодою,
А старое дерево сгнило
Свалилось в речную воду.
Откуда-то из деревни
Собака бежит и лает,
Мох покрывает стены,
Пыльный, пепельно-рыжий.
Из развалившейся кухни
Гляжу — фазан вылетает,
И старая обезьяна
Плачет на ветхой крыше.
На оголенных ветках
Молча расселись птицы,
Легла звериная тропка
Возле знакомой ели.
Книги перебираю
Моль на них шевелится,
Седая мышь выбегает
Из-под моей постели.
Надо правильно жить мне,
Может быть, мудрым буду?
Думаю о природе,
Жизни и человеке.
Если опять придется
Мне уходить отсюда
Лучше уйду в могилу,
Сгину в земле навеки.

ГЛЯДЯ НА ГОРУ АЙВЫ

Едва проснусь
И вижу я уже:
Гора Айвы.
И так — весь день-деньской.
Немудрено,
Что «кисло» на душе:
Гора Айвы
Всегда передо мной.
Айва — очень кислая; поэт же вынужден целыми днями смотреть на гору Айвы, поэтому он и пишет, что у него «кисло» на душе.

РАНО УТРОМ ВЫЕЗЖАЮ ИЗ ГОРОДА БОДИ

Я покинул Боди,
Что стоит средь цветных облаков,
Проплывем по реке мы
До вечера тысячу ли.
Не успел отзвучать еще
Крик обезьян с берегов
А уж челн миновал
Сотни гор, что темнели вдали.
Боди — крепость на реке Янцзы, на берегах которой много обезьян.

Тысячу ли. — Единицей измерения длины в Китае была ли, равная приблизительно 0,5 км.

БЕЛАЯ ЦАПЛЯ

Вижу белую цаплю
На тихой осенней реке,
Словно иней, слетела
И плавает там, вдалеке.
Загрустила душа моя,
Сердце — в глубокой тоске.
Одиноко стою
На песчаном пустом островке.

СТИХИ О ЧИСТОЙ РЕКЕ

Очищается сердце мое
Здесь, на Чистой реке;
Цвет воды ее дивной
Иной, чем у тысячи рек.
Разрешите спросить
Про Синьань, что течет вдалеке:
Так ли камешек каждый
Там видит на дне человек?
Отраженья людей,
Словно в зеркале светлом, видны,
Отражения птиц
Как на ширме рисунок цветной.
И лишь крик обезьян,
Вечерами, среди тишины,
Угнетает прохожих,
Бредущих под ясной луной.
Синьань — река, о которой говорили, что в ней виден на дне каждый камушек.

СТРУЯЩИЕСЯ ВОДЫ

В струящейся воде
Осенняя луна.
На южном озере
Покой и тишина.
И лотос хочет мне
Сказать о чем-то грустном,
Чтоб грустью и моя
Душа была полна.

ОСЕНЬЮ ПОДНИМАЮСЬ НА СЕВЕРНУЮ БАШНЮ СЕ ТЯО В СЮАНЬЧЭНЕ

Как на картине,
Громоздятея горы
И в небо лучезарное
Глядят.
И два потока
Окружают город,
И два моста,
Как радуги, висят.
Платан застыл,
От холода тоскуя,
Листва горит
Во всей своей красе.
Те, кто взойдут
На башню городскую,
Се Тяо вспомнят
Неизбежно все.
Се Тяо — знаменитый поэт V в., мастер пейзажной лирики. Служа губернатором в Сюаньчэне, Се Тяо построил башню в северной части города, откуда открывался прекрасный вид на окрестности. Ли Бо очень любил стихи Се Тяо и, оказавшись в Сюаньчэне, конечно же, не мог не подняться на построенную им башню.

ПРИ ВИДЕ СНЕГА В МЕСТНОСТИ ХУАЙХАЙ

Посвящается Фу Ай
Здесь северный снег
Пролетает средь облачной мглы
И, следуя ветру,
Несется за берег морской.
Деревья у моря,
Как ранней весною, белы,
Прибрежный песок
Белоснежной покрыт пеленой.
С рекою Яньси
Вдохновенье связало меня,
Где Лянского князя
Пиры, что пригрезились мне?
Инчжунская песня
Плыла там, по струнам звеня.
И песню окончил
И снова грущу в тишине.
Местность Хуайхай находилась на юге Китая, поэтому снег выпадал там очень редко. Фу Ай: один из близких друзей Ли Бо, находившийся в это время на севере.

"Лянского князя пиры" — Князь древнего удела Лян любил устраивать пиры во время снегопада, приглашая известных поэтов и литераторов. Среди его гостей был знаменитый поэт Сыма Сянжу (II в. до н. э.). Инжунсунская песня поэта Сун Юя (III в. до н. э.) воспевает весенний снегопад.

ЛИЛОВАЯ ГЛИЦИНИЯ

Цветы лиловой дымкой обвивают
Ствол дерева, достигшего небес,
Они особо хороши весною
И дерево украсило весь лес.
Листва скрывает птиц поющих стаю,
И ароматный легкий ветерок
Красавицу внезапно остановит,
Хотя б на миг — на самый краткий срок.

СОСНА У ЮЖНОЙ ВЕРАНДЫ

У южной веранды
Растет молодая сосна,
Крепки ее ветки
И хвоя густая пышна.
Вершина ее
Под летящим звенит ветерком,
Звенит непрерывно,
Как музыка, ночью и днем.
В тени, на корнях,
Зеленеет, курчавится мох.
И цвет ее игл
Словно темно-лиловый дымок.
Расти ей, красавице,
Годы расти и века,
Покамест вершиной
Она не пронзит облака.

ВОПРОС И ОТВЕТ В ГОРАХ

Пытали однажды: мол, что за нужда
В нефритовых скалах гнездо себе вью?
В ответ улыбнулся и промолчал,
А сердце запело: свободу люблю…
Стремнина персиковых лепестков,
Летящих с обрыва в ущелье теней.
Лишь здесь — небеса, и земля — только здесь,
А не среди людей.

ПЕСНЬ ЛУНЕ ЭМЭЙШАНЬСКИХ ГОР

Луна Эмэйшаньских гор, полумесяц осенний!
В реке Усмиренных Цянов купаются тени…
От Чистых Ручьев плыву по дороге к Трем Безднам.
Тоскую… к Юйчжоу спускаюсь вниз по теченью.
Река Усмиренных Цянов получила свое название по имени одного из горных племен, враждовавших с Китаем.

Чистые Ручьи, Три Бездны — названия водных путей, по которым плыл Ли Бо, направляясь к местности Юйчжоу.

НА ЗАПАДНОЙ БАШНЕ В ГОРОДЕ ЦЗИНЬЛИН ЧИТАЮ СТИХИ ПОД ЛУНОЙ

В ночной тишине Цзиньлина
Проносится свежий ветер,
Один я всхожу на башню.
Смотрю на У и на Юэ.
Облака отразились в водах
И колышут город пустынный,
Роса, как зерна жемчужин,
Под осенней луной сверкает.
Под светлой луной грущу я
И долго не возвращаюсь.
Не часто дано увидеть,
Что древний поэт сказал.
О реке говорил Се Тяо:
"Прозрачней белого шелка",
И этой строки довольно,
Чтоб запомнить его навек.
У и Юэ — названия двух древних царств. Китайские поэты очень часто употребляли древние названия различных местностей, где им доводилось бывать.

ПЕСНЯ О ВОСХОДЕ И ЗАКАТЕ СОЛНЦА

Из восточного залива солнце,
Как из недр земных, над миром всходит.
По небу пройдет и канет в море.
Где ж пещера для шести драконов?
В древности глубокой и поныне
Солнце никогда не отдыхало,
Человек, без изначальной силы,
Разве может вслед идти за солнцем?
Расцветая, травы полевые
Чувствуют ли к ветру благодарность?
Дерева, свою листву роняя,
На осеннее не ропщут небо.
Кто торопит, погоняя плетью,
Зиму, осень, и весну, и лето?
Угасанье и расцвет природы
Совершаются своею волей.
О, Си Хэ, Си Хэ, возница солнца,
Расскажи нам, отчего ты тонешь
В беспредельных и бездонных водах.
И какой таинственною силой
Обладал Луян? Движенье солнца
Он остановил копьем воздетым.
Много их, идущих против Неба,
Власть его присвоивших бесчинно.
Я хочу смешать с землею небо,
Слить всю необъятную природу
С первозданным хаосом навеки.
Луян — древний полководец, который, по преданию, остановил заход солнца взмахом копья, чтобы до наступления темноты завершить битву с царством Хань.

II. ВСПОМИНАЯ РОДИНУ

ДУМЫ ТИХОЙ НОЧЬЮ

У самой моей постели
Легла от луны дорожка.
А может быть, это иней?
Я сам хорошо не знаю.
Я голову поднимаю
Гляжу на луну в окошко,
Я голову опускаю
И родину вспоминаю.
Сравни с переводом В. М. Алексеева, озаглавленным "Думы в тихую ночь":

Думы в тихую ночь

Перед постелью вижу сиянье луны.
Кажется — это здесь иней лежит на полу.
Голову поднял — взираю на горный я месяц;
Голову вниз — я в думе о крае родном.

ВЕСЕННЕЙ НОЧЬЮ В ЛОЯНЕ СЛЫШУ ФЛЕЙТУ

Слышу: яшмовой флейты музыка,
Окруженная темнотой,
Пролетая, как ветры вешние,
Наполняет Лоян ночной.
Слышу "Сломанных ив" мелодию,
Светом полную и весной…
Как я чувствую в этой песенке
Нашу родину — сад родной.
Лоян — город в провинции Хэнань. Во времена Ли Бо Лоян по-прежнему оставался Восточной столицей империи (этот статус город получил еще в 1 в. н. э.), хотя императорский двор и главные правительственные учреждения находились в Западной столице — городе Чанъани.

"Сломанные ивы" — так называлась мелодия, которую Ли Бо мог часто слышать в домах своих знакомых, в харчевнях и винных лавках. Грустное звучание мелодии ассоциировалось с разлукой.

В СЮАНЬЧЭНЕ ЛЮБУЮСЬ ЦВЕТАМИ

Как часто я слушал
Кукушек лесных кукованье,
Теперь — в Сюаньчэне
Гляжу на "кукушкин цветок".
А вскрикнет кукушка
И рвется душа от страданья,
Я трижды вздыхаю
И молча гляжу на восток.

ВСПОМИНАЮ ГОРЫ ВОСТОКА

В горах Востока
Не был я давно.
Там розовых цветов
Полным-полно.
Луна вдали
Плывет над облаками.
А в чье она
Опустится окно?

ПЕСНИ "ОСЕННЕГО БЕРЕГА"

I
Не с осенью ли схож "Осенний берег"?
Он повергает странника
В печаль,
И кто ее поймет,
И кто измерит,
Когда с горы
Он долго смотрит вдаль?
Он смотрит
В направлении Чанъаня,
Внизу течет
И пенится вода.
Он спрашивает
В горе и страданье:
"Ты вспомнишь обо мне
Хоть иногда?
Возьми же слез моих волну
С собой
И унеси их к другу
В край родной".
II
Здесь всю ночь
Тоскуют обезьяны
Станет белой
Желтая гора.
И река шумит
Во мгле туманной,
Сердце мне
Тревожа до утра.
Я хочу
И не могу уехать,
Долго ль мне еще
Томиться тут?
Посмеяться бы
Хоть горьким смехом
Но лишь слезы
Из очей бегут.
III
Я здесь совсем еще
Недолго прожил,
Но в зеркало
Однажды посмотрел
И вижу:
Волосы мои похожи
На белый снег
Или на белый мел.
IV
Здесь обезьянки
В заводи речной,
Похожие
На белые снежинки,
Играют
С отраженною луной
И корчат ей
Гримасы и ужимки.
V
Гостем я проживаю
А мысли мои как в тумане.
Через силу гляжу на цветы
А болеет душа.
Хоть и горы и реки
Здесь выглядят словно в Яньсяне,
Но подуют ветра
И как будто я снова в Чанша.
VI
Зажгло и землю и небо
Горнов жаркое пламя,
Красные искры смешались
С темно-лиловым дымом.
Поет меднолицый парень
И песня летит над нами,
И ветер ее разносит
По далям необозримым.
"Осенний берег" — живописная местность в современной провинции Аньхуэй.

Желтая гора находится в провинции Аньхузй. Обезьяны тоскуют, и поэтому гора "станет белой", то есть как бы поседеет от тоски.

Яньсянь — город в провинциы Чжэцзян, где доводилось бывать Ли Бо.

Чанша — город в провинции Хунань, известный своими живописными окрестностями.

С "ОСЕННЕГО БЕРЕГА" ПОСЫЛАЮ ЖЕНЕ

Нету отдыха мне
Никогда и нигде
Путь все дальше ведет
От родимого края.
Перебрался я в лодку,
Живу на воде,
И расстроился снова,
Письмо посылая.
Не дано нам с тобою
Скитаться вдвоем,
Ты на севере,
Я — на томительном юге.
С той поры,
Как семью я покинул и дом,
Что я знаю — три года
О милой супруге?
Побледнело лицо,
На висках седина
Как вернуть бы
Твою молодую улыбку?
Гость однажды приехал,
Хмельной от вина,
И в руках он держал
"Пятицветную рыбку".
Прочитал я
Парчовые знаки твои,
И казалось,
Что иероглифы рыдают.
Сотни рек, сотни гор
Преградили пути,
Но желанья и мысли
У нас совпадают.
"Пятицветная рыбка" — образное название письма. Почтовыи конверт напоминал по форме рыбу.

НА ЗАКАТЕ СОЛНЦА ВСПОМИНАЮ ШАНЬЧЖУН

Дождь кончился,
И в дымке голубой
Открылось небо
Дивной чистоты.
Восточный ветер
Обнялся с весной
И раскрывает
Юные цветы.
Но опадут цветы
Уйдет весна.
И человек
Начнет вздыхать опять.
Хотел бы я
Все испытать сполна
И философский камень
Отыскать.
Шаньчжун — местность в современной провинции Сычуань, где Ли Бо провел свои детские годы.

Философский камень — имеется в виду киноварь, один из важнейших компонентов для приготовления даосского "эликсира бессмертия". Ли Бо часто странствовал в горах, отыскивая лечебные травы и минералы, необходимые для различных медицинских и химических опытов.

ССЫЛАЕМЫЙ В ЕЛАН, ПИШУ О ПОДСОЛНЕЧНИКЕ

Я стыжусь: ведь подсолнечник
Так защищает себя
А вот я не умею,
И снова скитаться мне надо.
Если все же когда-нибудь
Буду помилован я,
То, вернувшись, займусь
Лишь цветами любимого сада.
Елан — город на юго-западной окраине Китая, в современной провинции Гуйчжоу. Подробнее об этом стихотворении смотри в предисловии.

ПОДНЯВШИСЬ НА ФЕНИКСОВУЮ ТЕРРАСУ У ЦЗИНЬЛИНА

Когда-то бывали фениксы здесь,
Теперь — терраса пуста,
И только река, как прежде, течет,
Стремительна и чиста.
И возле дворца, что был знаменит,
Тропинка видна едва.
И там, где гремели всю ночь пиры,
Курганы, цветы, трава.
И речной поток у подножья гор
Проносится, полный сил,
Здесь остров Белой Цапли его
Надвое разделил.
Я знаю, что солнце могут закрыть
Плывущие облака:
Давно уж Чанъаня не вижу я
И гложет меня тоска.

ДЕВУШКА ИЗ СЫЧУАНИ

Быстрее реки этой
Люди еще не нашли:
По ней не плывут,
А летят, как стрела, корабли.
— К десятой луне
Проплывет он три тысячи ли
И скоро ль вернется
К просторам родимой земли?

ЛУНА НАД ГОРНОЙ ЗАСТАВОЙ

Над горами Тяньшань
Золотая восходит луна,
И плывет в облаках
Беспредельных, как море, она.
Резкий ветер, пронесшийся
Сотни и тысячи ли,
Дует здесь, на заставе,
От родины нашей вдали.
Здесь, над Ханьской дорогою,
Горы нависли в упор,
Гунны здесь проходили
К озерной воде Кукунор.
И по этой дороге
Бойцы уходили в поход,
Но домой не вернулись,
Как ныне никто не придет.
Те, кто временно здесь,
Да и весь гарнизон городской
Все горюют о родине,
Глядя на север с тоской.
Эту ночь я опять
Проведу в кабачке за вином,
Чтоб забыться на время
Не думать о доме родном.
Приводим перевод А. Ахматовой этого стихотворения, озаглавленный ею "Луна над пограничными горами":

Луна над пограничными горами

Луна над Тяньшанем восходит, светла,
И бел облаков океан,
И ветер принесся за тысячу ли
Сюда от заставы Юймынь.
С тех пор как китайцы пошли на Бодэн,
Враг рыщет у бухты Цинхай,
И с этого поля сраженья никто
Домой не вернулся живым.
И воины мрачно глядят за рубеж
Возврата на родину ждут,
А в женских покоях как раз в эту ночь
Бессонница, вздохи и грусть.

III. К ДРУЗЬЯМ

ПРОВОДЫ ДРУГА

Там, где синие горы
За северной стали стеной,
Воды белой реки
Огибают наш город с востока.
На речном берегу
Предстоит нам расстаться с тобой,
Одинокий твой парус
Умчится далеко-далеко.
Словно легкое облачко,
Ветер тебя понесет.
Для меня ты — как солнце,
Ужели же время заката?
Я рукою машу тебе
Вот уже лодка плывет.
Конь мой жалобно ржет
Помнит: ездил на нем ты когда-то.

ПРОЩАЮСЬ С ДРУГОМ У БЕСЕДКИ ОМОВЕНИЯ НОГ

У той дороги,
Что ведет в Гущу,
С тобою, друг,
В беседке я сижу.
Колодец
С незапамятных времен
Здесь каменной оградой
Обнесен.
Здесь женщины,
С базара возвратясь,
Смывают с ног своих
И пыль и грязь.
Отсюда
Коль на остров поглядишь
Увидишь:
Белый там растет камыш…
Я голову
Поспешно отверну,
Чтоб ты не видел
Слез моих волну.

ПРОВОЖАЮ ДРУГА, ОТПРАВЛЯЮЩЕГОСЯ ПУТЕШЕСТВОВАТЬ В УЩЕЛЬЯ

Любуемся мы,
Как цветы озаряет рассвет.
И все же грустим:
Наступает разлука опять.
Здесь вместе с тобою
Немало мы прожили лет,
Но в разные стороны
Нам суждено уезжать.
Скитаясь в ущельях,
Услышишь ты крик обезьян,
Я стану в горах
Любоваться весенней луной.
Так выпьем по чарке
Ты молод, мой друг, и не пьян:
Не зря я сравнил тебя
С вечнозеленой сосной.

ПРОВОЖАЮ ГОСТЯ, ВОЗВРАЩАЮЩЕГОСЯ В У

Тихий дождик окончился.
Выпито наше вино,
И под парусом лодка твоя
По реке полетела.
Много будет тебе на пути
Испытаний дано,
А вернешься домой
И слоняться там станешь без дела.
Здесь, на острове нашем,
Уже расцветают цветы
И плакучие ивы
Листву над рекою склонили.
Без тебя мне осталось
Сидеть одному у воды
На речном перекате,
Где вместе мы рыбу удили.

БЕСЕДКА ЛАОЛАО

Здесь душу ранит
Самое названье
И тем, кто провожает,
И гостям.
Но ветер,
Зная горечь расставанья,
Все не дает
Зазеленеть ветвям.
Беседка Лаолао находилась на территории современной провинции Цзянсу. В Китае существовал обычай «сун» ("проводы"), согласно которому уезжающего в дальние края друга или родственника провожали пешком до пристани или почтовой станции, останавливаясь по дороге в беседках или павильонах, сочиняя стихи на прощание и угощая друг друга вином. Беседка Лаолао служила традиционным местом расставания.

ПОСВЯЩАЮ МЭН ХАОЖАНЮ

Я учителя Мэн
Почитаю навек.
Будет жить его слава
Во веки веков.
С юных лет
Он карьеру презрел и отверг
Среди сосен он спит
И среди облаков.
Он бывает
Божественно пьян под луной,
Не желая служить
Заблудился в цветах.
Он — гора.
Мы склоняемся перед горой,
Перед ликом его
Мы лишь пепел к прах.
Мэн Хаожань (689–740) — один из самых известных и почитаемых в Китае танских лириков, в юности "странствующий рыцарь", а в зрелые годы поэт-отшельник. Ли Бо был не только современником, но и другом Мэн Хаожаня.

ПОСЫЛАЮ ДУ ФУ ИЗ ШАЦЮ

В конце концов для чего
Я прибыл, мой друг, сюда?
В безделье слоняюсь здесь,
И некому мне помочь.
Без друга и без семьи
Скучаю, как никогда,
А сосны скрипят, скрипят
По-зимнему, день и ночь.
Луское пью вино,
Но пей его хоть весь день
Не опьяняет оно:
Слабое, милый друг.
И сердце полно тоской,
И, словно река Вэнь,
Безудержно, день и ночь
Стремится к тебе — на юг.
Шацю — местность на территории провинции Шаньдун. В переводе это название означает — Песчаный Холм.

НА ВОСТОКЕ ОБЛАСТИ ЛУЦЗЮНЬ, У КАМЕННЫХ ВРАТ, ПРОВОЖАЮ ДУ ФУ

Когда нам снова будет суждено
Подняться над озерною водой?
Когда же вновь у Каменных Ворот
Вином наполним кубок золотой?
Стихают волны на реке Сышуй,
Сверкает море у горы Цзулай.
Пока не разлучила нас судьба,
Вином полнее чарку наливай.
Каменные Врата — гора в провинции Шаньдун, где одно время жили Ли Бо и Ду Фу (подробнее смотри в предисловии).

ПРОВОЖУ НОЧЬ С ДРУГОМ

Забыли мы
Про старые печали,
Сто чарок
Жажду утолят едва ли.
Ночь благосклонна
К дружеским беседам,
А при такой луне
И сон неведом,
Пока нам не покажутся,
Усталым,
Земля — постелью,
Небо — одеялом.

ПОДНОШЕНИЕ ВАН ЛУНЮ

Ли Бо ступил на борт челна. Вот и попутная волна.
Вдруг — песня… донеслась она под топот скакуна.
Глубины персиковых вод хоть в десять тысяч чи!
Ван Луня дружеское сердце не знает вовсе дна.
"Десять тысяч чи". — Китайский фут ("чи") был равен 0,32 метра.

Сравни с переводом Л. Эйдлина "Ван Луню":

Ван Луню

Ли Бо уже в лодке своей сидит, отчалить ему пора.
Вдруг слышит, как кто-то на берегу поет, отбивая шаг.
И Озера Персиковых Цветов бездонной пучины глубь
Не мера для чувства, с каким Ван Лунь меня провожает в путь!

ПРОВОЖАЯ ДО БАЛИНА ДРУГА, ДАРЮ ЕМУ ЭТИ СТИХИ НА ПРОЩАНИЕ

Я друга до Балина провожаю.
Потоком бурным протекает Ба,
Там на горе есть дерево большое,
Оно состарилось и не цветет.
Внизу весенняя пробилась травка,
Что ранит душу слабостью своей.
Я спрашиваю жителей окрестных:
"Куда меня дорога приведет?"
Мне отвечают: " По дороге этой
"На юге" некогда Ван Цань всходил".
Не прерываясь, тянется дорога
До города столичного Чанъань,
Садясь тускнеет солнце над дворцами,
Плывут по небу стаи облаков.
И вот сейчас, когда прощаюсь с другом,
Разлуки место ранит душу мне.
И голос друга, «Иволгу» поющий,
Мне слушать нестерпимо тяжело.
Балин — название горы в окрестностях столицы Чаньань.

Ба — река в той же местности.

Ван Цань — известный поэт II в., один из поэтического содружества "семи цзяньаньских мужей", сложившегося под покровительством правящего дома Цао. До наших дней дошло около двадцати произведений Ван Цаня в разных жанрах. В одном из его стихотворений есть строки: "На юге поднимаюсь на Балинскую гору…", поэтому Ли Бо и пишет: "На юге" некогда Ван Цань всходил".

«Иволга» — название мелодии, напоминавшей о разлуке.

VI. СТИХИ О ЖЕНСКОЙ ДОЛЕ

ТОСКА О МУЖЕ

Уехал мой муж далеко, далеко
На белом своем коне,
И тучи песка обвевают его
В холодной чужой стране.
Как вынесу тяжкие времена?..
Мысли мои о нем,
Они все печальнее, все грустней
И горестней с каждым днем.
Летят осеннне светлячки
У моего окна,
И терем от инея заблестел,
И тихо плывет луна.
Последние листья роняет утун.
Совсем обнажился сад.
И ветви под резким ветром в ночи
Качаются и трещат.
А я, одинокая, только о нем
Думаю ночи и дни.
И слезы льются из глаз моих
Напрасно льются они.

ПУТЕШЕСТВИЕ ПРИ СЕВЕРНОМ ВЕТРЕ

За воротами Холода
Властвует грозный дракон;
Свечи — вместо зубов,
Пасть откроет — и светится он.
Ни луны и ни солнца
Туда не доходят лучи,
Только северный ветер
Свистит, свирепея в ночи.
Только снежная вьюга
Бушует недели подряд,
И громадные хлопья
На древнюю башню летят.
Я тоскую о муже,
Воюющем в диком краю,
Не смеюсь я, как прежде,
И песен теперь не пою.
Мне осталось стоять у калитки
И думать одной:
Жив ли мой господин
Далеко — за Великой стеной.
Взял он меч, чтоб дракона
Сразить — и рассеять туман.
Мне оставил на память
Обтянутый кожей колчан.
Две стрели с опереньем
Оставил он мне заодно,
Но они паутиной и пылью
Покрылись давно.
Для чего эти стрелы,
Колчан, что висит на стене,
Если ты, господин,
Никогда не вернешься ко мне?
Не могу я смотреть
На подарок, врученный тобой.
Я сожгла твой подарок,
И пеплом он стал и золой.
Можно Желтую реку
Смирить, укрепив берега,
Но труднее брести
Сквозь туманы, пургу и снега.
Ворота Холода — Согласно древней легенде, за воротами Холода начиналась Страна Вечной Стужи и Мрака, где жил священный дракон. Во рту у дракона вместо зубов были свечи, и когда он открывал пасть, все вокруг озарялось огнем.

ДУМЫ О МУЖЕ, УШЕДШЕМ ВОЕВАТЬ ДАЛЕКО НА ГРАНИЦУ

Когда, господин мой,
Прощались мы в прошлом году
Ты помнишь, как бабочки
В южном порхали саду…
А ныне гляжу,
Вспоминая тебя, господин,
На горы, на снег
Подпирающих небо вершин.
А до Юйгуани,
Наверно, три тысячи ли
И как бы мне сделать,
Чтоб письма отсюда дошли?
Юйгуань — пограничная застава на северо-западе Китая.

ВЕТКА ИВЫ

Смотри, как ветви ивы
Гладят воду
Они склоняются
Под ветерком.
Они свежи, как снег,
Среди природы
И, теплые,
Дрожат перед окном.
А там красавица
Сидит тоскливо,
Глядит на север,
На простор долин,
И вот
Она срывает ветку ивы
И посылает — мысленно
В Лунтин.

ОСЕННИЕ МЫСЛИ

С террасы нашей на Яньчжи
Гляжу сквозь желтый листопад:
Тебя увидеть я хочу
Но зря глаза мои глядят.
Над морем тают облака
Они к тебе не доплывут.
Уже и осень подошла,
А мне — одной томиться тут.
Отряды варваров степных
Опять готовятся в поход,
Ни с чем вернулся наш посол
К заставе Яшмовых ворот.
Ужели ханьские бойцы
Не возвратятся на восток?
Ужели надо мне жалеть
О том, что сорван был цветок?
Застава Яшмовых ворот — пограничная застава.

Сравни с переводом В. М. Алексеева "Осенние думы":

Осенние думы

У дерева Яньчжи желтые падают листья, приду, погляжу — сама поднимусь на башню.
Над морем далеким лазурные тучи прорвались, от хана-шаньюя осенние краски идут.
Войска кочевые в песчаной границе скопились, а ханьский посол вернулся из Яшмы-Заставы.
Ушедший в поход, не знаю, когда он вернется, напрасно грущу, что цветок орхидеи завянет.

«ЦЗЫЕ» ВЕСЕННЯЯ

Кто у нас не слыхал
О красавице нежной Ло Фу?
Как однажды она
Обрывала с деревьев листву?
Белоснежные руки
Сияли в зеленых ветвях,
И полдневное солнце
Горело у ней на щеках.
"Сударь! незачем тут
Останавливать быстрых коней
Мне пора уходить,
Накормить шелковичных червей".
«Цзые» — согласно преданию, во времена династии Цзинь (265–420) жила женщина по имени Цзые, обладавшая удивительным поэтическим даром. Созданные ею на основе народных песен стихи положили начало определенной поэтической традиции. Произведения в этом жанре стали так и называться — «цзые».

«ЦЗЫЕ» ЛЕТНЯЯ

Зеркальное озеро
На сто раскинулось ли,
И лотосы тихо
Открыли бутоны свои.
Красавица с лодки
Цветы собирает легко,
А люди досадуют
Озеро невелико:
Уплыла красавица,
И не видать за холмом,
Как входит она,
Равнодушная, в княжеский дом.
Зеркальное озеро — искусственное озеро, созданное в 130 г. н. э. на территории современной провинции Цзянсу.

«ЦЗЫЕ» ОСЕННЯЯ

Уже над городом Чанъань
Сияет круглая луна.
Но всюду слышен стук вальков,
И женщины не знают сна.
Осенний ветер во дворах
Всю ночь свистеть не устает.
И помыслы мои летят
К заставе Яшмовых ворот.
Когда же, варваров смирив,
Утихнет долголетний бой?
Когда домой придут войска
И муж мой встретится со мной?
"…всюду слышен стук вальков…" — один из самых распространенных образов в китайской поэзии. В старом Китае женщины стирали белье, расстилая его на плоских прибрежных голышах и колотя по нему деревянными вальками, стук которых разносился на далекое расстояние.

«ЦЗЫЕ» ЗИМНЯЯ

На рассвете гонец
Отправляется в дальний поход.
Подбиваю я ватой одежду
Всю ночь напролет.
А замерзшие пальцы
Дрожат, продевая иглу.
Ножниц не удержать
И все время они на полу.
Но одежду для мужа
В далекий отправлю я путь
Может быть, до Линьтао
Ее довезут как-нибудь?
Линьтао — пограничное селение на территории современной провинции Ганьсу.

ОСЕННИЕ ЧУВСТВА

Сколько дней мы в разлуке,
Мой друг дорогой,
Дикий рис уже вырос
У наших ворот.
И цикада
Смирилась с осенней порой,
Но от холода плачет
Всю ночь напролет.
Огоньки светляков
Потушила роса,
В белом инее
Ветви ползучие лоз.
Вот и я
Рукавом закрываю глаза,
Плачу, друг дорогой,
И не выплачу слез.

Из цикла "О ТЕХ, КТО ДАЛЕКО"

II
На луском шелку,
Знаменитом своей белизной,
Письмо написала я воину
Тушью цветной,
Пусть к дальнему морю,
В холодный и горестный край,
Его отнесет
Покровитель любви — попугай.
Письмо небольшое
Немного в нем знаков и строк,
Но полон значения
Самый ничтожный значок.
И воин получит письмо
И сломает печать,
И слезы польются
Он их не сумеет сдержать.
А выльютс, я слезы,
Что так непрерывно текли,
Он вспомнит: меж нами
Не сотни, а тысячи ли.
За каждую строчку,
За милый сердечный привет
Готов заплатить он
По тысяче звонких монет.
III
Когда красавица здесь жила
Цветами был полон зал.
Теперь красавицы больше нет
Это Ли Бо сказал.
На ложе, расшитые шелком цветным.
Одежды ее лежат.
Три года лежат без хозяйки они,
Но жив ее аромат.
Неповторимый жив аромат,
И будет он жить всегда.
Хотя хозяйки уж больше нет.
Напрасно идут года.
И теперь я думаю только о ней.
А желтые листья летят,
И капли жестокой белой росы
Покрыли осенний сад.

НОЧНОЙ КРИК ВОРОНА

Опять прокаркал
Черный ворон тут
В ветвях он хочет
Отыскать приют.
Вдова склонилась
Над станком своим
Там синий шелк
Струится, словно дым.
Она вздыхает
И глядит во тьму:
Опять одной
Ей ночевать в дому.

ТОСКА У ЯШМОВЫХ СТУПЕНЕЙ

Ступени из яшмы
Давно от росы холодны.
Как влажен чулок мой!
Как осени ночи длинны!
Вернувшись домой,
Опускаю я полог хрустальный
И вижу — сквозь полог
Сияние бледной луны.

ГОРЕЧЬ

Цветку подобна новая жена,
Хотя бы и достойная любви.
Я — старая — на яшму похожу
И не скрываю помыслы свои.
Цветок непостоянен. Непрочна
Его любви блистающая нить.
Но яшмовое сердце никогда
Не сможет разлюбить иль изменить.
И я была когда-то молодой,
Но, постаревшая, живу одна.
А ты увидишь: время пролетит
И станет старой новая жена.
Не забывай же о царице Чэнь,
Той, что была любимою женой,
Ее покои в Золотом дворце
Покрыты паутиною седой.
Царица Чэнь — жена ханьского императора Уди (140 87 гг. до н. э.), о которой он забыл, увлекшись новой красавицей.

ПЕЧАЛЬ

За яшмовою шторою
Одна
Красавица
Томится у окна.
Я вижу влажный блеск
В очах печальных
Кто ведает,
О ком грустит она?

ЧАНГАНЬСКИЕ МОТИВЫ

I
Еще не носила прически я
Играла я у ворот,
И рвала цветы у себя в саду,
Смотрела, как сад цветет.
На палочке мой муженек верхом
Скакал, не жалея сил,
Он в гости ко мне приезжал тогда
И сливы мне приносил.
Мы были детьми в деревне Чангань,
Не знающими труда,
И, вместе играя по целым дням,
Не ссорились никогда.
II
Он стал моим мужем, — а было мне
Четырнадцать лет тогда,
И я отворачивала лицо,
Пылавшее от стыда.
Я отворачивала лицо,
Пряча его во тьму,
Тысячу раз он звал меня,
Но я не пришла к нему.
Я расправила брови в пятнадцать лет,
Забыла про детский страх,
Впервые подумав: хочу делить
С тобой и пепел и прах.
Да буду я вечно хранить завет
Обнимающего устой,
И да не допустит меня судьба
На башне стоять одной!
Шестнадцать лет мне теперь — и ты
Уехал на долгий срок.
Далеко, туда, где в ущелье Цюйтан
Кипит между скал поток.
Тебе не подняться вверх по Янцзы
Даже к пятой луне.
И только тоскливый вой обезьян
Слышишь ты в тишине.
III
У нашего дома твоих следов
Давно уже не видать,
Они зеленым мхом поросли
Появятся ли опять?
Густо разросся зеленый мох
И след закрывает твой.
Осенний ветер весь день в саду
Опавшей шуршит листвой.
Восьмая луна — тускнеет все,
Даже бабочек цвет.
Вот они парочками летят,
И я им гляжу вослед.
Осенние бабочки! Так и я
Горою перед зимой
О том, что стареет мое лицо
И блекнет румянец мой.
IV
Но, рано ли, поздно ли, наконец
Вернешься ты из Саньба.
Пошли мне известье, что едешь ты,
Что смилостивилась судьба.
Пошли — и я выйду тебя встречать,
Благословив небеса,
Хоть тысячу ли я пройду пешком,
До самого Чанфэнса.
Чангань — деревушка на территории современной провинции Цзянсу.

Завет обнимающего устой — В древности некий человек по имени Бэй Шэн назначил своей возлюбленной свидание у моста. Время шло, а женщина все не приходила. Внезапно вода в реке стала стремительно подниматься, но Бэй Шэн так и не покинул это место и, верный данному слову, погиб, ухватившись за один из устоев моста. Отсюда и произошло выражение "обнимающий устой", означающее верность до самой смерти.

ВОСПЕВАЮ ГРАНАТОВОЕ ДЕРЕВО, РАСТУЩЕЕ ПОД ВОСТОЧНЫМ ОКНОМ МОЕЙ СОСЕДКИ

У соседки моей
Под восточным окном
Разгорелись гранаты
В луче золотом.
Пусть коралл отразится
В зеленой воде
Но ему не сравниться с гранатом
Нигде.
Столь душистых ветвей
Не отыщешь вовек
К ним прелестные птицы
Летят на ночлег.
Как хотел бы я стать
Хоть одной из ветвей,
Чтоб касаться одежды
Соседки моей.
Пусть я знаю,
Что нет мне надежды теперь, —
Но я все же гляжу
На закрытую дверь.

Из цикла "ПО ТУ СТОРОНУ ГРАНИЦЫ"

Приграничные варвары
С гор в наступленье пошли
И выводят солдат
Из печальных солдатских домов.
Командиры раздали
"Тигровые знаки" свои,
Значит, вновь воевать нам
Средь желтых и мерзлых песков.
Словно лук, изогнулась
Плывущая в небе луна,
Белый иней блестит
На поверхности наших мечей.
К пограничной заставе
Не скоро вернусь я, жена,
Не вздыхай понапрасну
И слез понапрасну не лей.
"Тигровые знаки" — бронзовые пластинки или бамбуковые дощечки с изображением тигра. Разрезанные на две части, они служили как бы паролем и отзывом.

ДУ ФУ

I. СТИХИ РАННИХ ЛЕТ

ВЗИРАЯ НА СВЯЩЕННУЮ ВЕРШИНУ

Великая горная цепь
К острим острие!
От Ци и до Лу
Зеленеет Тайшань на просторе.
Как будто природа
Собрала искусство свое,
Чтоб север и юг
Разделить здесь на сумрак н зори.
Родившись на склонах,
Плывут облака без труда,
Завидую птицам
И в трепете дивном немею.
Но я на вершину взойду
И увижу тогда,
Как горы другие
Малы по сравнению с нею.
Ци и Лу — древние княжества, некогда расположенные на территории современной провинции Шаньдун.

Тайшань — одна из пяти священных гор Китая, знаменитая своей красотой.

КАРТИНА, ИЗОБРАЖАЮЩАЯ СОКОЛА

С белого шелка
Вздымаются ветер и холод
Так этот сокол
Искусной рукой нарисован.
Смотрит, насупившись,
Словно дикарь невеселый,
Плечи приподнял
За птицей рвануться готов он.
Кажется, крикнешь,
Чтоб он полетел за добычей,
И отзовется
Тотчаc же душа боевая.
Скоро ль он бросится
В битву на полчище птичье,
Кровью и перьями
Ровную степь покрывая?

ФЕРГАНСКИЙ СКАКУН ГОСПОДИНА ФАНА

Вот прославленный конь из ферганской страны!
Как костяк его прочен и накрепко сбит!
Словно стебли бамбука два уха стоят,
Ураган поднимают две пары копыт!
Ты любое пространство на нем покоришь,
Можешь с ним не бояться несчастий и бед.
Если есть у тебя быстроногий скакун,
Для тебя с этих пор расстояния нет!
Во времена Ду Фу китайские аристократы и чиновники высоких рангов любили породистых скакунов, которых купцы приводили из Средней Азии. Один из таких скакунов и воспевается в стихотворении поэта.

ПОДНИМАЮСЬ НА ГОРОДСКУЮ БАШНЮ В ЯНЬЧЖОУ

Восточный район распахнулся навстречу заре,
И Южная башня взметнулась вдали предо мной.
Плывущие тучи повисли меж гор и морей,
Степные просторы окутаны синею мглой.
На каменных плитах минувших времен письмена,
Под диким бурьяном развалины древних дворцов.
Здесь издавна веет великого прошлого дух,
Всхожу по ступеням, не слыша своих же шагов…
Яньчжоу — город на юге Китая.

"На каменных плитах — минувших времен письмена…" — В старом Китае принято было устанавливать каменные стелы с надписями, посвященными тому или иному историческому событию.

Из цикла "НАПИСАЛ ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ НА СТЕНЕ ДОМА ОТШЕЛЬНИКА ЧЖАНА"

В весенних горах я скитаюсь один и ваше жилище ищу,
В лесу дровосеков стучат топоры, а горы все так же молчат.
Среди затаивших прохладу долин иду по намерзшему льду,
Вечернее солнце во мраке лесов садится у Каменных Врат.
Вы слышите ночью, как недра земли хранят золотую руду,
И видите утром: вдали от людей гуляют оленьи стада.
Нам радостно вместе бродить по горам: забыли дорогу домой;
Как будто в отвязанной лодке меня уносит речная вода…
Отшельник Чжан — один из друзей Ду Фу.

"Вы слышите ночью, как недра земли хранят золотую руду…" — Ду Фу имеет в виду, что отшельник Чжан может угадывать, где скрываются в земле ценные руды.

"Как будто в отвязанной лодке меня…" — Образ отвязынной лодки, символизирующий внутреннюю свободу человека, часто встречается в поэзии Ду Фу и его современников.

Сравни с переводом В. М. Алексеева:

Пишу над жилищем-скитом господина Чжана

В весенних горах мне спутника нет, один я тебя ищу.
Там дерево рубят: стук-стук да стук-стук, а горы еще безлюдней.
Ложе потока все еще в стуже, иду по снегу и льду.
От каменных входов наклонное солнце доходит до леса и взгорья.
Здесь жадничать нечего: ночью познаешь дух золота и серебра;
далеко от зла: здесь утром смотри лишь, как бродят олени и лани.
Подъем вдохновенья, — и в мрачной дали там сомненья: служить или нет;
сижу пред тобою, и кажется мне, что я плаваю в лодке пустой.

ВМЕСТЕ С ЧИНОВНИКАМИ ЛЮ И ЧЖЭНЕМ ПИРУЕМ У КАМЕННЫХ ВРАТ

Осенние воды прозрачны до самого дна,
И так же спокойны сердца моих добрых друзей.
Едва лишь им выпадет радость от дел отдохнуть,
И тотчас на вольную волю торопят коней.
Вот двое друзей — благородных, как древний нефрит.
Расставлены вина и яства им счет золотой.
Спускается вечер, а флейты так нежно звучат,
Что вторит им даже волшебный дракон под водой.

ВМЕСТЕ С ЛИ БО НАВЕЩАЕМ ОТШЕЛЬНИКА ФАНЯ

Я восхищаюсь строками Ли Бо,
Как будто сам Инь Кэн передо мной.
Я тоже путник здесь, в горах Дунмэн,
Люблю его, как брата, всей душой.
Одну и ту же делим с ним постель.
И на прогулках руки сплетены.
Когда мы ищем тихое жилье
Отшельника у городской стены.
Сюда заходим с радостью в душе,
С почтеньем служка у дверей стоит.
Стучат вальками прачки на заре,
Сгущается туман у древних плит.
Читаем Цюй Юаня нараспев,
Кто знает вкус похлебки овощной!
К чему чины и званья вспоминать,
Когда душе открыт простор морской!..
Отшельник Фань — один из друзей поэта.

Инь Кэн — известный поэт VI в., мастер пейзажной лирики, утонченный стилист.

Цюй Юань — величайший пом Древнего Китая, автор "Скорби изгнанника", "Девяти напевов" и других произведений.

"Кто знает вкус похлебки овощной!" — Овощная похлебка считалась традиционной пищей отшельников, удалившихся от мира и забывших "чины и званья".

ПРЕПОДНОШУ ЛИ БО

Снова осень пришла. Нас по жизни несет, словно ветром степную траву.
Не сумели целебный добыть эликсир, да простит нас мудрейший святой!
Разудалые песни поем на пирах, так впустую и кончатся дни.
Мы горды и свободны, но чем знаменит одинокий и гордый герой?
Мудрейший святой — философ Гэ Хун (283–343), автор известного трактата "Мудрец, хранящий простоту". Ду Фу как бы стыдится перед Гэ Хуном, что не смог быть таким же стойким и последовательным в овладении искусством "продления жизни".

В ЗИМНИЙ ДЕНЬ ДУМАЮ О ЛИ БО

Все замерло в доме. Один среди множества книг
Всю ночь до рассвета я думаю только о вас.
Всю ночь повторяю бессмертные строфы Ли Бо
Иль в книгах ищу о возвышенной дружбе рассказ.
В худой одежонке согреться никак не могу,
Целебное снадобье друг мой никак не найдет.
Как жаль, что нельзя мне сейчас же уехать к Ли Бо
И с ним поселиться у старых Оленьих Ворот.
Оленьи Ворота — традиционное место обитания отшельников.

ВЕСЕННИМ ДНЕМ ВСПОМИНАЮ ЛИ БО

О Ли Бо!
Совершенство твоих стихов
И свободную
Мысль твою
Я по стилю
С Юй Синем сравнить готов,
С Бао Чжао
Тебя сравню.
Я в столице гляжу,
Как цветет весна,
Ты на Юге
Тоской томим.
Но когда ж мы опять
За кубком вина
О поэзии
Поговорим?
Юй Сить — известный поэт VI в., о котором говорили, что его строки словно бы "выгравированы на драгоценном металле".

Бао Чжао — выдающийся мастер поэзии V в., автор известного цикла "Восемнадцать стихотворений в подражание "Дорожным тяготам".

II. ЧАНЪАНЬСКИЙ ПЕРИОД

ВМЕСТЕ С МОЛОДЫМИ АРИСТОКРАТАМИ И ГЕТЕРАМИ НАСЛАЖДАЕМСЯ ПРОХЛАДОЙ НА ОЗЕРЕ ЧЖАНБА. К ВЕЧЕРУ НАЧИНАЕТСЯ ДОЖДЬ

I
На вечерней заре хорошо нам по озеру плыть,
Налетающий ветер большой не поднимет волны.
Красотою таинственной манит бамбуковый лес,
И кувшинки озерные дивной прохладой полны.
Мои юные спутники воду готовят со льдом,
Корень сладкого лотоса длинную тонкую нить.
Облака собираются. Небо темнеет к дождю.
Значит, надо скорее стихами друзей угостить.
II
Вот и дождь налетел, заливая циновки вокруг,
И бушующий ветер внезапно ударил в борта.
У гетеры из Юэ намок ее красный наряд,
У гетеры из Янь вдруг исчезла c лица красота.
Мы причалили лодку к прибрежным кустам ивняка,
Занавески осыпало пеной волны кружевной.
Мы домой торопились, а ветер свистел и свистел,
Словно ранняя осень нас встретила летней порой.
Вода со льдом утоляла жажду.

Корень сладкого лотоса — длинный нитевидный корень служил изысканным деликатесом.

"У гетеры из Юэ…", "У гетеры из Янь…" — Ду Фу употребляет названия древних княжеств, некогда славившихся красивыми женщинами.

ПЕСНЬ О КРАСАВИЦАХ

В день весеннего праздника третьей луны обновилась небесная синь.
Сколько знатных красавиц столицы Чанъань собралось у озерной воды!
Благородна осанка и мысли чисты, скромен облик и кроток их нрав.
Совершенством сложенья и статью своей эти девы недаром горды!
В предзакатном сиянии поздней весны их узорные блещут шелка.
Серебром у одной из них вышит цилинь, разноцветный павлин — у другой.
Ну, а чем же украшены головы их?
Украшенье из перьев невиданных птиц ниспадает со лба бахромой.
Ну, а если спиной повернутся они?
Мы увидим жемчужных подвесок каскад, обнимающий нежно их стан.
Есть средь них даже сестры красавицы той, что в дворцовых покоях живет,
Ведь недаром же титул великих принцесс им самим императором дан!
Молодого верблюда пурпуровый горб в изумрудном дымится котле,
На хрустальных тарелках блестят плавники это щедрого моря дары.
Но точеные палочки в нежных руках что-то медлят коснуться еды,
И ножи в колокольцах никак не начнут грациозной, как танец, игры.
Вылетают гонцы из дворцовых ворот, торопя быстроногих коней:
С императорокой кухни одно за другим угощенья красавицам шлют.
Барабанов удары и пение флейт даже мертвых способны поднять:
Это важному гостю со свитой его самому Ян Гочжуну салют!
Наконец он приехал (последним из всех), на строптивом гарцуя коне.
Занял место свое на парчовом ковре в павильоне для знатных гостей.
Тополиного пуха кружащийся снег опустился на ряску в пруду,
И волшебная птица с узорным платком промелькнула среди тополей…
Так могуч и всесилен наш Первый министр, что бросает от ужаса в жар.
Берегись попадаться ему на глаза, лучше скройся в толпе поскорей.
Третья луна — календарное обозначение начала года.

Цилинь — фантастическое животное, упоминания о котором часто встречаются в древнекитайской литературе.

"Есть средь них даже сестры красавицы той, что в дворцовых покоях живет…" — намек на супругу императора Сюаньцзуна Ян Гуйфэй и ее сестер, знатных придворных фрейлин.

Ян Гочжун — брат красавицы Ян Гуйфэй, который благодаря ей занял исключительно высокое положение при дворе, имел должность Первого министра.

ГРУСТНО. ОСЕННИЙ ДОЖДЬ

I
Под осенним дождем увядают цветы и мертвеет трава на лугу.
Ясноглазка лесная, по-прежнему ты возле самых ступеней цветешь.
Изумрудно-зеленые листья твои словно перья невиданных птиц,
А на ветках бесчисленных каждый цветок с золотою монетою схож.
Ледяные ветра засвиетят, засвистят, наклоняя макушку твою.
Я боюсь, что не выдержишь ты холодов и осыплются листья к утру.
Над тобою живет неудачник-поэт, голова все белей и белей.
Он вдыхает душистые слезы твои, на неистовом стоя ветру.
II
Дует ветер и ливень тропический льет, этой осенью все невпопад.
И моря и равнины отчизны моей словно тучей накрыты одной.
Сквозь потоки дождя не могу различить, конь идет по дороге иль бык,
И прозрачная Вэй так похожа на Цзин с грязно-илистой мутной водой.
Перезрелое мокнет повсюду зерно и чернеют колосья в полях.
От отца или матери в дальнем селе невозможно письмо получить.
Здесь, на рынках Чанъани, несчастный народ одеяла меняет на рис,
И никто не жалеет последних вещей, лишь бы голод слегка утолить.
III
Есть в Чанъани бедняк в одежонке простой, ты несчастней его не найдешь.
Целый день в своей келье сидит запершись и совсем не бывает нигде.
Даже лень ему выйти на старости лет прогуляться в высоком лесу,
И детишки его без надзора шалят на промозглом ветру и дожде.
Барабанят по крышам потоки дождя, торопя наступленье зимы.
Ослабевшие птицы не в силах взлететь, так промокли они под дождем.
За последнюю осень не помнит никто ни единого светлого дня.
Ах, когда же просохнет земля наконец и рассеются тучи кругом!
"Над тобою живат неудачник-поэт…" — имеется в виду сам Ду Фу.

Вай и Цзин — реки в окрестностях Чанъани.

"…бедняк в одежонке простой…" — сам Ду Фу.

СТИХИ В ПЯТЬСОТ СЛОВ О ТОМ, ЧТО БЫЛО У МЕНЯ НА ДУШЕ, КОГДА Я ИЗ СТОЛИЦЫ НАПРАВИЛСЯ В ФЭНСЯНЬ

В Дулине
Человек в пеньковом платье,
Хоть постарел,
А недалек умом:
Как мог такую глупость
Совершать я,
Чтоб с Цзи и Се
Равнять себя тайком?
А просто
Во дворце я непригоден,
И надо мне
Безропотно уйти.
Умру — поймут,
Что о простом народе
Всегда я думал,
До конца пути.
И сердца жар,
Бредя тропой земною,
Я отдавал народу
Всей душой.
Пусть господа
Смеются надо мною,
Но в громких песнях
Слышен голос мой.
Не то чтоб не хотел
Уйти от шума
И жить, не зная
Горя и тревог,
Но с государем,
Что подобен Шуню,
Расстатъся добровольно
Я не мог.
Не смею утверждать,
Что ныне нету
Людей, способных
Управлять страной,
Но как подcолнечник
Стремится к свету,
Так я стремилея
Верным быть слугой.
Я думаю
О стае муравьиной,
Что прячется
В тиши спокойных нор.
А я хотел,
Как истинный мужчина,
На океанский
Вырваться простор.
Для этого
И жить на свете стоит,
А не искать вниманья
У вельмож.
Пусть пыль забвения
Меня покроет,
Но на льстецов
Не буду я похож.
Сюй-ю и Чао-фу
Не так страдали,
Стыжусь
А измениться не могу.
Вином пытаюсь
Разогнать печали
И песнями
Гнетущую тоску.
Теперь зима,
И листья облетели,
От ветра
Треснут, кажется, холмы.
Ночные небеса
Грозят метелью,
А я бреду
Среди угрюмой тьмы.
Окоченели пальцы
Силы нету,
А пояс развязался
Как на грех.
Но до Лишани
Доберусь к рассвету,
Где государь
Пирует без помех.
Колышутся знамена,
Как в столице,
В дозоре гвардия
На склонах гор.
Над Яочи
Горячий пар клубится,
И блеск оружья
Ослепляет взор.
Здесь государь
Проводит дни с гостями,
Я слышу Музыка звучит опять.
Те, кто в халатах
С длинными кистями,
Купаться могут здесь
И пировать.
Но шелк, сияющий
В дворцовом зале,
Плод женского
Бессонного труда.
Потом мужчин
Кнутами избивали
И подати
Доставили сюда.
И если
Государь наш горделивый,
Тот дивный шелк
Сановникам даря,
Хотел, чтоб власти
Были справедливы,
То не бросал ли он
Подарки зря?
Да, здесь чиновников
Полно повсюду,
А патриотам
Не открыть сердца.
К тому ж, я слышал:
Золотые блюда
Увезены
Из алого дворца.
И три небесных феи
В тронном зале,
Окутав плечи
Нежной кисеей,
Под звуки флейт,
Исполненных печали,
С гостями веселятся
День-деньской.
И супом
Из верблюжьего копыта
Здесь потчуют
Сановных стариков,
Вина и мяса
Слышен запах сытый,
А на дороге
Кости мертвецов.
От роскоши
До горя и бесправья
Лишь шаг.
И нет упрека тяжелей.
Я колесницу
К северу направил,
Чтобы добраться
К рекам Цзин и Вэй.
Тяжелый лед
На реках громоздится
Везде,
Куда ни взглянешь на пути.
Уж не с горы ль Кунтун
Он вдаль стремится,
Как бы грозя Небесный Столб снести?
Плавучнй мост
Еще не сломан, к счастью,
Лишь балки
Неуверенно скрипят,
И путники
Сквозь ветер и ненастье
Скорее перейти его
Спешат.
Моей семьи
Давно уж нет со мною,
И снег и ветер
Разделяли нас.
Я должен снова
Ветретитьея с семьею,
И вот ее
Увижу я сейчас.
Вхожу во двор
Там стоны и рыданья:
От голода
Погиб сынишка мой.
И мне ль, отцу,
Скрывать свое страданье,
Когда соседи
Плачут за стеной?
И мне ль, отцу,
Не зарыдать от боли,
Что голод
Сына моего убил,
Когда все злаки
Созревали в поле,
А этот дом
Пустым и нищим был?
Всю жизнь
Я был свободен от налогов,
Меня не слали
В воинский поход,
И если так горька
Моя дорога,
То как же бедствовал
Простой народ?
Когда о нем
Помыслю поневоле
И о солдатах,
Павших на войне,
Предела нет
Моей жестокой боли,
Ее вовеки
Не измерить мне!
Дулин — местность в окрестностях Чанъани, где жили многочисленные родственники Ду Фу, у которых он часто бывал.

Цзи и Се — мудрые советники легендарного императора Шуня, по преданию жившего за несколько тысячелетий до новой эры.

Сюй-ю и Чао-фу — легендарные древние отшельники.

Лишань — гора к востоку от Чанъани, на которой находился летний дворец императора Сюаньцзуна. Направляясь из столицы в Фэнсянь, где в это время жила семья поэта, Ду Фу проезжал мимо императорского дворца.

Яочи — по преданию, так называлось озеро в волшебных садах богини Сиванму — Матери Царицы Запада. Здесь Ду Фу имеет в виду теплые источники на горе Лишань.

"…Золотые блюда увезены из алого дворца" — Во времена Ду Фу в народе ходили слухи, что родственники красавицы Ян Гуйфэй, "Драгоценной Супруги императора Сюаньцзуна", расхищают государственную казну.

Три небесных феи — намек на Ян Гуйфэй и ее сестер.

Небесный Столб — по китайской мифологии, гигантский медный столб служил опорой для небесного свода.

Плавучий мост — понтонный мост через реку Хуанхэ.

"…Я был свободен от налогов…" — Ду Фу родился в семье чиновника средней руки, а в старом Китае чиновники освобождались от налогов и воинской службы.

III. ПЕРИОД СМУТЫ (восстание Ань Лушаня)

ЛУННАЯ НОЧЬ

Сегодняшней ночью
В Фучжоу сияет луна.
Там, в спальне далекой,
Любуется ею жена.
По маленьким детям
Меня охватила тоска
Они о Чанъани
И думать не могут пока.
Легка, словно облако,
Ночью прическа жены,
И руки, как яшма,
Застыли в сиянье луны.
Когда же к окну
Подойдем мы в полуночный час
И в лунном сиянии
Высохнут слезы у нас?
Фучжоу — город к северу от Чанъани, куда Ду Фу перевез свою семью, спасаясь от мятежников Ань Лушаня. Подробнее о мятеже Ань Лушаня смотри в предисловии.

ОПЛАКИВАЮ ПОРАЖЕНИЕ ПРИ ЧЭНЬТАО

Пошли герои
Снежною зимою
На подвиг,
Оказавшийся напрасным.
И стала кровь их
В озере — водою,
И озеро Чэньтао
Стало красным.
В далеком небе
Дымка голубая,
Уже давно
Утихло поле боя,
Но сорок тысяч
Воинов Китая
Погибли здесь,
Пожертвовав собою.
И варвары
Ушли уже отсюда,
Блестящим снегом
Стрелы обмывая,
Шатаясь
От запоя и от блуда
И варварсквие песни
Распевая.
И горестные
Жители столицы,
На север оборачиваясь,
Плачут:
Они готовы
День и ночь молиться,
Чтоб был
Поход правительственный начат.
Чэньтао — озеро на территории современной провинции Шэньси, где мятежники Ань Лушаня нанесли поражение правительственной армии. Варвары — имеются в виду мятежники Ань Лушаня.

В СНЕГУ

Души недавно павших
Плачут на поле брани.
В тихой сижу печали,
Старчески одиноко.
Мрачно клубятся тучи
В сумеречном тумане,
Легких снежинок танец
Ветер принес с востока.
На пол черпак бросаю
Нету вина в бочонке,
Еле краснеют угли
Вот и сижу во мраке.
Непроходим, как прежде,
Путь до родной сторонки.
В воздухе, как Инь Хао,
Пальцем пишу я знаки.
Инь Хао — крупный сановник, уволенный в отставку по ложному доносу. Не осмеливаясь открыто выражать свое возмущение, он писал в воздухе иероглифы, которые означали: "Ох, и странные дела творятся!"

ВЕСЕННИЙ ПЕЙЗАЖ

Страна распадается с каждым днем.
Но природа — она жива:
И горы стоят, и реки текут,
И буйно растет трава.
Трагедией родины удручен,
Я слезы лью на цветы.
И вздрогнет душа — если птица вдруг
Крикнет из темноты.
Три месяца кряду горят в ночи
Сигнальных костров огни.
Я дал бы десять тысяч монет
За весточку от семьи.
Хочу надеть головной убор,
Но так ослабела плоть,
И волосы так поредели мои,
Что шпилькой не заколоть.

В МЫСЛЯХ ОБРАЩАЮСЬ К СЕМЬЕ

Ты любил повторять: "Жеребенок хороший малыш!"
Прошлогодней весною ты выучил несколько слов
И уже называл по фамилиям наших гостей
И смешно декламировал строчки отцовских стихов.
В неспокойное время родиться тебе довелось,
О тебе позаботиться сможет лишь добрая мать.
У Оленьих Ворот я мечтал поселиться с семьей,
А теперь даже письма отвык от жены получать.
Меж землею и небом мельканье знамен боевых,
Даже горы и реки безмолвно скорбят за меня:
Если б только я знал, что когда-нибудь свидимся мы,
То сумел бы дождаться счастливого этого дня.
Жеребенок — прозвище одного из сыновей Ду Фу.

ДЕРЕВНЯ ЦЯНЦУНЬ

Первое стихотворение

Закат
В своем сиянье золотом
Поток лучей
Бросает на равнину.
Когда я гостем
Возвращаюсь в дом,
Меня встречает
Гомон воробьиный.
И домочадцы
Так изумлены,
Что я для них
Как бы окутан дымом:
Из бурь
Гражданской смуты и войны
Случайно я
Вернулся невредимым.
Соседи за стеной,
Сойдясь в кружок,
Не устают
Судачить и толпиться.
Густеет мрак.
Но я свечу зажег,
Чтобы всю ночь
Родные видеть лица.

Второе стихотворение

Когда — старик
Домой вернулся я,
То не забыл
Вчерашнюю тревогу.
Сынишка
Не отходит от меня,
Боится:
Снова я уйду в дорогу.
Я помню
Год всего тому назад,
Бродя в жару,
Мы с ним искали тени.
А ныне
Ветры зимние свистят,
О чем ни думаешь
Душа в смятенье.
Но если урожай
Хороший снят
Под прессом
Влага побежит живая,
И, значит, в доме
Хватит урожая,
Чтобы вином
Украсить мой закат.

Третье стихотворение

Куры
Подняли бесстыдный гам,
Петухам
Повоевать охота.
Только
Разогнав их по местам.
Я услышал
Стук в мои ворота.
Пять почтенных стариков
Пришли,
Пожелали
Странника проведать.
Чайники с собою
Принесли
Просят
Их изделие отведать.
Извиняются
За вкус вина
Некому теперь
Работать в поле.
Все еще
Не кончилась война
И подарок
Скромен поневоле.
"Разрешите мне
Из слабых сил
Спеть в ответ
На то, что вы сказали".
Спел я песню,
Спел и загрустил.
Поглядел
И все полны печали.

ПРОВОЖУ ВЕСЕННЮЮ НОЧЬ В ЛЕВОМ КРЫЛЕ ДВОРЦА

Цветы перед входом скрывает вечерняя тень,
И с криками птицы летят под зеленый навес.
Спускаются звезды, и хлопают cтворкн дверей,
И светит луна, озаряя все девять небес.
Заснуть не могу. Слышу, сторож ключами звенит,
И ветер доносит подвесок нефритовых звук.
Мне поутру рано с докладом идти во дворец.
"Еще не светает?" — тревожу вопросами слуг.
Девять небес — По поверьям средневековых китайцев, небесный свод разделялся на девять слоев или девять сфер, заселенных различными фантастическими существами.

"…И ветер доносит подвесок нефритовых звук" — Ду Фу боится опоздать на аудиенцию императора, и от этого ему кажется, что утро уже наступило и он слышит позвякивание нефритовых подвесок на поясе у придворных, собравшихся у дверей тронного зала.

РАННЕЙ ОСЕНЬЮ СТРАДАЮ ОТ ЖАРЫ, А ВОРОХ ДЕЛ НЕПРЕРЫВНО РАСТЕТ

Седьмой, осенний месяц,
День шестой.
Страдаю я
Жара и пыль везде.
Сижу
Перед расставленной едой,
Но не могу
Притронуться к еде.
Наступит ночь
И ночи я не рад,
Коль скорпионы
Приползут ко мне.
Потом, попозже,
Мухи налетят,
И станет
Нестерпимее вдвойне.
Затиснутый
В чиновничий халат,
Хочу кричать
Неведомо куда:
"О, почему
Служебные дела
Скопились ныне
Так, как никогда?"
Смотрю на юг,
Где сосны над рекой
Вскарабкались,
На горных круч простор.
Вот если б мне
Ступить босой ногой
На толстый лед
Могучих этих гор!

ПОСВЯЩАЮ ВЭЙ БА, ЖИВУЩЕМУ НА ПОКОЕ

В жизни нашей
Редки были встречи,
Мы как Шан и Шэнь
В кругу созвездий.
Но сегодняшний
Прекрасен вечер
При свече сидим
С тобою вместе.
Молодость ушла
Бродить по свету,
Головы у нас
Седыми стали.
Спросишь о друзьях
Иных уж нету,
И душа
Сгорает от печали.
Нужно было
Два десятилетья,
Чтоб я вновь вошел
В твои покои.
У тебя, гляжу,
Жена и дети,
И детей
Не двое и не трое.
С уважением
Меня встречая,
О дороге
Спрашивают длинной.
Но, вопросы эти
Прерывая,
За вином
Ты посылаешь сына.
И велишь
Пырей нарезать свежий,
Рис варить,
С пшеном его мешая,
И за то,
Чтоб быть в разлуке реже,
Пьем,
За чаркой чарку осушая.
Десять чарок выпил
Не хмелею,
Но я тронут
Дружбой неизменной…
Завтра ж нас разделят,
К сожаленью,
Горных кряжей
Каменные стены.
Шан и Шэнь — китайские наименования созвездий Ориона и Люцифера, которые почти никогда не появляются на небе одновременно. Поэтому Ду Фу и сравнивает с ними себя и своего друга Вэй Ба.

ЧИНОВНИК В ШИХАО

В деревне Шихао
Я в сумерки остановился,
Чиновник орал там,
Крестьян забиравший в солдаты.
Хозяин — старик
Перелез за ограду и скрылся,
Седая хозяйка
На улицу вышла из хаты.
О чем раскричался
Чиновник в деревне унылой,
Ругая старуху,
Что горькими плачет слезами?
Чиновнику долго
Я слышал — она говорила:
"Три сына моих
У Ечэна сражались с врагами.
Один написал нам
В письме из далекого края,
Что двое погибли
В жестоких боях на границе.
Он жив еще, третий,
Но это недолго, я знаю,
С тремя сыновьями
Мне надо навеки проститься.
Нет больше мужчин здесь,
Все в доме пошло по-иному,
Мой внук еще мал
Материнскою кормится грудью.
А матери юной
Нельзя даже выйти из дому
Все платье в лохмотьях
И стыдно, чтоб видели люди.
Слаба моя старость,
Но я потружуся с охотой,
Прошу, господин,
Не считайтесь, пожалуйста, с нею:
И если меня вы
Возьмете в Хэян на работу,
То утренний завтрак
Я там приготовить успею".
Глубокою ночью
Затихли стенания эти,
Потом я сквозь сон
Заглушенное слышал рыданье.
Когда же в дорогу
Отправился я на рассвете
Один лишь старик
Пожелал мне добра на прощанье.
Ечэн — город в провинции Хэнань. В 759 году армия мятежников разбила у Ечэна правительственные войска.

ПРОЩАНИЕ СТАРИКА

Все еще мира
Нет на белом свете,
Я стар и слаб,
Но нет и мне покою.
Погибли внуки,
И погибли дети,
Зачем же я
Помилован судьбою?
Иду из дома,
Бросив посох грубый,
Пусть спутников
Ничто не беспокоит
Мне повезло,
Что сохранились зубы,
И только
Кости старческие ноют.
Начальника,
Как это подобает,
Приветствую,
Чтоб было все в порядке.
Жена-старуха
На ветру рыдает,
Ей холодно,
А платье без подкладки.
Не навсегда ли
Наше расставанье?
Но за нее
Душа моя в тревоге.
И, уходя,
Я слышу причитанья
О том, чтоб я
Берег себя в дороге.
Крепки в Чанъани
Крепостные стены,
Защищены
Речные переправы.
Теперь не то,
Что было под Ечэном,
Где погибали воины
Без славы.
Бывают в жизни
Встречи и разлуки,
Но самому для них
Как выбрать время?
Я вспоминаю юность
На досуге
И тягостно
Вздыхаю перед всеми.
По всей стране
В тревоге гарнизоны,
В огнях сигнальных
Горные вершины.
А трупы свалены
В траве зеленой,
И кровь солдат
Окрасила долины.
Теперь не сыщешь
Радости в Китае,
Так неужели ж
Уклонюсь от долга?
Убогую лачугу
Покидая,
В тоске и горе
Ухожу надолго.

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ОСЕНИ

Луна — как и солнце:
Она остановки не знает.
Вчерашняя ночь
Разделила нам осень и лето.
Цикада в траве
Непрерывно звенеть продолжает,
А ласточка к югу
Уже улетела с рассвета.
Всю жизнь я стремился
Уйти в одиночество, в горы,
И вот уже стар
А свое не исполнил желанье.
Давно бы я бросил
Служебные дрязги и ссоры,
Лишь бедность мешает мне
Жить в добровольном изгнанье.

ЛУННОЙ НОЧЬЮ ВСПОМИНАЮ СВОИХ БРАТЬЕВ

Умолк
Вечерних барабанов бой
Уже я слышу
Голос дикой птицы,
Уже роса,
Как в стороне родной,
Под светлою луною
Серебрится.
Как до семьи
Дорога далека!
И жизнь, и смерть
Проходят между нами.
Бесцельно письма посылать,
Пока
Оружие не брошено
Врагами.

Из цикла "ПОСЫЛАЮ ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ ДУ ЦЗО ПОСЛЕ ЕГО ВОЗВРАЩЕНИЯ В ГОРЫ"

Темнеет в горах. Собираются тучи вокруг.
Боюсь, что мой брат не отыщет дорогу домой.
Сейчас он идет берегами замерзшей реки,
И птицы над ним в темноте замирают лесной.
Спешит он скорей возвратитьея в свой маленький дом:
Давно его ждет под деревьями сада жена.
Она-то уж знает, что это их дядюшка Ду,
Лентяй и бездельник, его задержал допоздна.

НОЧУЮ В ДОМЕ ПОЧТЕННОГО ЦЗАНЯ

Как же вы оказались в заброшенных этих краях,
Где осенние ветры тоску нагоняют и страх?
Под дождем увядают кусты хризантем во дворе,
Опадают под инеем лотосы в старых прудах.
Только вы остаетесь по-прежнему духом крепки,
Понимая, что все в этом мире лишь пепел и прах.
Вот мы встретились снова, беседуем ночь напролет,
И сияет для нас золотая луна на холмах.
Почтенный Цзань — настоятель одного из буддийских монастырей Чанъани, который некогда помог Ду Фу бежать из города, захваченного мятежниками Ань Лушаня.

"…Понимая, что все в этом мире — лишь пепел и прах" — Ду Фу не был верующим буддистом, и эту строку следует расценивать как своеобразный комплимент наставнику Цзаню, от лица которого поэт и пишет о том, что все в этом мире изменчиво и иллюзорно.

ТРИДЦАТЬ СВЯЗОК ЛУКА, ПРИСЛАННЫЕ ОСЕННИМ ДНЕМ ОТ ОТШЕЛЬНИКА ЖУАНЬ ФАНА

За дощатым забором, где добрый отшельник живет,
Овощами на грядках всю осень богат огород.
Свежим луком зеленым (не высохла даже роса)
Он наполнил большую корзину подарок мне шлет.
Я сравню этот лук с разнотравьем зеленых полей,
А головки хрустящие яшмы отборной белей.
Стариковские годы мне холодом сводят живот,
Но наваришь горячего супа, и жить веселей.

ПОКИДАЯ ЦИНЬЧЖОУ

Дряхлею с годами, ленивый и глупый старик,
О завтрашних нуждах задуматься мне недосуг,
Захочется есть расспрошу о богатых краях;
Замерзнув, подумаю: вот бы уехать на юг!
Сейчас в Ханьюане, хотя наступает зима,
Похожа на осень прохлада ноябрьских дней.
Деревья и трави не начали даже желтеть,
А горы и реки манят красотою своей.
В Каштановом городе тоже неплохо живут:
Поля и луга обступают высокий хребет,
Крестьяне готовят на ужин дешевый батат,
И дикого меда нетрудно найти на обед.
Ростками бамбука мы сможем украсить наш стол,
Для рыбного промысла лодку сумеем нанять.
Хотя говорят, что дорога туда далека,
Привыкнув к скитаньям, я в путь собираюсь опять.
В Циньчжоу живем мы у самых дорог столбовых:
По правде сказать, опасаюсь я жизни такой,
Ведь я по натуре не склонен к мирской суете
И даже в горах остаюсь со своею тоской.
В долинах Циньчжоу не встретишь причудливых скал,
Поля гарнизонные скудный дают урожай.
Ну, чем же под старость сумею утешиться здесь!
И вот покидаю я этот безрадостный край…
Окрасил закат одинокую крепость в горах,
Встревожились птицы на башнях стены городской.
В ночной темноте мы в далекий отправились путь,
Чтоб утром коней напоить родниковой водой.
Рассыпались в небе осколки мерцающих звезд,
Во мгле предрассветной густые туманы легли.
О, как велико ты, пространство земли и небес!
Дорога моя исчезает в бескрайней дали.
Стихотворение написано в ноябре 759 года, когда Ду Фу с семьей, прожив полтора месяца в пограничном городке Циньчжоу, снова отправлялись странствовать.

ВИЖУ ВО СНЕ ЛИ БО

Если б смерть разлучила нас
Я бы смирился, поверь,
Но разлука живых
Для меня нестерпима теперь,
А Цзяннань — это место
Коварных и гиблых болот,
И оттуда изгнанник
Давно уже писем не шлет.
Закадычный мой друг,
Ты мне трижды являлся во сне,
Значит, ты еще жив,
Значит, думаешь ты обо мне.
Ну, а что, если это
Покойного друга душа
Прилетела сюда,
В темноту моего шалаша?..
Прилетела она
Из болотистых южных равнин,
Улетит — и опять
Я останусь во мраке один.
Ты в сетях птицелова,
Где выхода, в сущности, нет,
Где могучие крылья
Не в силах расправить поэт.
Месяц тихим сияньем
Мое заливает крыльцо,
А мне кажется — это
Ли Бо осветилось лицо.
Там, где волны бушуют,
Непрочные лодки губя,
Верю я, что драконы
Не смогут осилить тебя.
Цзяннань — местность к югу от реки Янцзы.
Дракон — в китайской мифологии покровитель водной стихии.

Из цикла "В 759 ГОДУ ПОСЕЛИВШИСЬ В УЕЗДЕ ТУНГУ, СОЧИНИЛ СЕМЬ ПЕСЕН"

II
Длинная лопата! Длинная лопата с ручкой деревянной,
Стала ты отныне для меня единственной надеждой.
Желтого батата не найти под горным толстым снегом,
Не спасут от ветра старые заплаты, тощие одежды.
Вот бреду устало со своей лопатой и пустой котомкой,
Плачут мои дети в утлой комнатенке за глухой стеною.
До чего тоскливо! Я вторую песню допою лихую,
Пусть в домах напротив слушают cоседи и грустят со мною.
III
У меня есть братья, у меня есть братья в стороне далекой.
Кто из них троих прежних сил своих сохранил немного?
Суждено всю жизнь расставаться нам — не дождатьcя встречи,
И степная пыль поднялась вокруг — не видна дорога.
На восток летят гуси чередой, журавли — за ними,
Как бы я хотел унеcтиcь им вслед и до вас добраться!
Эту третью песнь трижды пропою. До чего тоскливо!
Если здесь умру, то моих костей не найти вам, братцы.
"У меня есть братья, у меня есть братья в стороне далекой" — Двоюродных братьев Ду Фу раскидала в разные концы страны война, вызванная мятежом Ань Лушаня, и поэт не получал от них даже писем.

ГОРОД ЧЭНДУ

Солнце вечернее, спрятавшись в вязах и тутах,
Греет усталого путника старое платье.
Много чудесного встретив на горных дорогах,
Вдруг у небесной черты оказался опять я.
Всюду встречаются лица людей незнакомых,
Срок возвращенья домой никогда не настанет.
Воды великого Цзяна стремятся к востоку,
Так же томительно тянутся годы скитаний.
В городе славном есть много усадеб цветущих,
Даже зимой в них деревья покрыты листвою.
Всюду разносится имя чудесного града:
Флейты поют и свирели звучат надо мною.
Дивно звучат, но внимает им путник с печалью,
С берега глядя на быструю воду речную.
Птицы летят — возвращаются в старые гнезда,
Мне ж никогда не увидеть сторонку родную.
Вот и луна на небо вышла ночное,
Звезды вокруг замерцали трепещущим светом.
С давних времен люди привыкли к скитаньям,
Мне ль одному думать с тоскою об этом!
В последние дни декабря 759 года Ду Фу с семьей добрались до Чэнду, Южной столицы китайской империи, в пригородах которой поэт построил свою знаменитую Соломенную хижину.

Великий Цзян — река Янцзы, самая большая на юге.

МОЙ БРАТ ВАН ПЯТНАДЦАТЫЙ, СЛУЖАЩИЙ В ВЕДОМСТВЕ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА, ПРИЕХАЛ ИЗ ГОРОДА НАВЕСТИТЬ МЕНЯ И ПРИВЕЗ ДЕНЬГИ НА ПОСТРОЙКУ СОЛОМЕННОЙ ХИЖИНЫ

Как тоскливо идти чередой бесконечных дорог,
На речном берегу возвращаться в пустое жилье!
В одинокой глуши ты решил разыскать старика,
И исчезла тоска этим утром не стало ее.
Ты готов разделить все заботы о нашем жилье,
Вот и деньги привез, по зеленым проехав полям.
На чужой стороне у меня есть единственный брат:
Не считает за труд по-соседски наведаться к нам.

ПРОШУ ГОСПОДИНА ВЭЙ БАНЯ НАЙТИ ДЛЯ МЕНЯ НЕСКОЛЬКО САЖЕНЦЕВ СОСНЫ

Ни ива, ни вяз с ней не могут сравниться царит надо всеми она,
Ни слива, ни тополь с листвою зеленой она все равно зеленей.
Хотел бы укрыться я в ветках тенистых на долгую тысячу лет.
Пожалуйста, вышлите саженцев стройных с пучками надежных корней.
Сосна и кипарис считались в Китае символом нравственной стойкости, жизненной силы и долголетия. Поэтому Ду Фу и пишет: "Хотел бы укрыться я в ветках тенистых на долгую тысячу лет". Поэт посадил сосну во дворе Соломенной хижины.

ПИШУ НА СТЕНЕ КОМНАТЫ ПОД КАРТИНОЙ ВЭЙ ЯНЯ, ИЗОБРАЖАЮЩЕЙ ЛОШАДЕЙ

С господином Вэй Янем прощаемся мы, он приехал меня навестить.
Зная то, как люблю я картины его, подарил свою живопись мне.
Взял он тут же истертую старую кисть и, как будто играя, взмахнул,
И увидел я словно оживших коней на широкой восточной стене.
Вот один наклонился к траве, а другой поднял морду и тихо заржал.
Но промчатся стремительно тысячу верст по дороге они столбовой.
В наше страшное время хотел бы иметь я таких быстроногих коней,
Чтоб служили мне верно до смертного дня, чтобы умерли вместе со мной.

ЧЕРЕЗ ЦЕНЗОРА ЦУЯ ПЯТОГО ПОСЫЛАЮ ГАО ШИ, ГУБЕРНАТОРУ ПЭНЧЖОУ

Вот и прожили мы половину стремительной жизни.
Надвигается осень, и холодно в доме пустом.
Разрешите спросить, дорогой губернатор Пэнчжоу,
Не поможете ль нищему ломаным медным грошом?

ДЕНЬ "ХОЛОДНОЙ ПИЩИ"

В глухой деревне
В день "Холодной пищи"
Опавшие
Кружатся лепестки.
Восходит солнце,
Осветив жилища,
И в легкой дымке
Отмель у реки.
Крестьяне пригласят
Пойду к их дому,
Пришлют подарки
Не отвергну их.
Здесь все друг c другом
Хорошо знакомы,
И даже куры
Спят в дворах чужих.
День "Холодной пищи" — Накануне дня поминовения предков, примерно в апреле по современному европейскому календарю, в китайских домах по три дня не разводили огня. Отсюда и название этих дней — "Холодной пищи".

ПОДЪЕМ ВЕСЕННИХ ВОД

I
За эти дни
Подъем весенних вод
Усилился
С тревожной быстротой.
И маленькая отмель
У ворот
Грозит
Совсем исчезнуть под водой.
Бакланы
Весело кричат вcе дни
Над самою
Поверхностью воды.
Мы радуемся
Так же, как они,
Но все же
Опасаемся беды.
II
Вода бушует ночью
Все сильней
И на два фута
Поднялаcь опять.
Пройдет
Совсем еще немного дней
И мне придется
Дом свой покидать.
У переправы — рынок.
Я взгляну:
Там лодками торгуют
День-деньской.
Жаль, денег нет:
А то б купил одну
И привязал к забору
Над рекой.

НЕГОДНЫЕ ДЕРЕВЬЯ

Когда бреду
Тропинкою знакомой,
Всегда топорик
Я беру в дорогу.
Деревья тень бросают
Возле дома,
Рублю негодные
А все их много.
Кизиловые
Я не вырубаю,
А вот цзиси
Вовек щадить не буду.
Негодное,
Теперь я это знаю,
Роскошно
Разрастается повсюду.
Цзиси — локустовое, или, иначе, рожковое, дерево.

Из цикла "НА БЕРЕГУ РЕКИ В ОДИНОЧЕСТВЕ ХОЖУ, ЛЮБУЯСЬ ЦВЕТАМИ"

Весенним днем,
На берегу покатом,
Цветы переплелись
Сплошною чашей.
Шатаюсь,
Опьяненный ароматом,
Поистине,
Боюсь весны пьянящей.
В стихах или вине
Была б охота
Сравнюсь
С любыми сыновьями века:
Так что не надо
Сбрасывать со счета
Меня
Уже седого человека.

ОДИНОКИЙ ДОМ

Одинокий мой дом
Далеко от отчизны поставлен,
За пустынными рощами
Гор голубеет гряда.
Слышу флейт голоса
То солдаты грустят на заставе,
Вижу, как по реке
Проплывают на север суда.
Я, приехав сюда,
Постоянно болел в Сычуани,
О, когда же дождусь
Своего возвращенья поры?
Не прославится ль дом мой тогда,
Как жилище Ван Цаня,
До сих пор сохранился
Колодец его у горы.

СТИХИ О ТОМ, КАК ОСЕННИЙ ВЕТЕР РАЗЛОМАЛ КАМЫШОВУЮ КРЫШУ У МОЕЙ ХИЖИНЫ

Осенний ветер
Дует все сильней,
Дела свои
Разбойничьи верша.
Он с тростниковой
Хижины моей
Сорвал
Четыре слоя камыша.
Часть крыши
Оказалась за рекой,
Рассыпавшись
От тяжести своей.
Часть,
Поднятая ветром высоко,
Застряла на деревьях
Средь ветвей.
Остатки — в пруд слетели
За плетень,
И крыша вся
Исчезла, словно дым.
Мальчишки
Из окрестных деревень
Глумятся
Над бессилием моим.
Они, как воры,
Среди бела дня
Охапки камыша
Уволокли
Куда-то в лес,
Подальше от меня,
Чем завершили
Подвиги свои.
Рот пересох мой,
Губы запеклись,
Я перестал
На сорванцов кричать.
На стариковский посох
Опершись,
У своего окна
Стою опять.
Стих ветер
Над просторами земли,
И тучи стали,
Словно тушь, черны.
Весь небосклон
Они заволокли,
Но в сумерках
Почти что не видны.
Ложусь под одеяло
В тишине,
Да не согреет
Старика оно:
Сынишка мой,
Ворочаясь во сне,
Поистрепал его
Давным-давно.
А дождь
Не то чтобы шумит вдали.
Он просто
Заливает мне кровать,
И струйки,
Как волокна конопли,
Он тянет
И не хочет перестать.
И тут уж
Обессилен я войной,
Бессонница
Замучила меня,
Но эту ночь,
Промокший и больной,
Как проведу
До завтрашнего дня?
О, если бы
Такой построить дом,
Под крышею
Громадною одной,
Чтоб миллионы комнат
Были в нем
Для бедняков,
Обиженных судьбой.
Чтоб не боялся
Ветра и дождя
И, как гора,
Был прочен и высок,
И если бы,
По жизни проходя,
Его я наяву
Увидеть мог,
Тогда
Пусть мой развалится очаг,
Пусть я замерзну
Лишь бы было так.

СТО ПЕЧАЛЕЙ

Вспоминаю — мне было пятнадцать тогда я мальчишкой в душе оставался.
Словно бурый теленок беспечен я был, убегая стремглав за ограду.
А когда в благодатные дни сентября всюду груши и финики зрели,
Я, бывало, взбирался по тысячу раз на деревья осеннего сада.
Но теперь наступила иная пора пятьдесят мне исполнится скоро.
Я гораздо охотней сижу или сплю и с трудом поднимаюсь с постели.
И хотя я шутить заставляю себя, принимая почетного гостя,
Не избавиться мне от назойливых дум, и заботы совсем одолели.
Я домой возвращаюсь, и снова меня всюду голые стены встречают.
И жена моя добрая видит опять на лице моем те же печали.
Сыновья ж мои неслухи знать не хотят никакого к отцу уваженья
Все кричат от обиды, что вновь на обед ничего им сегодня не дали.
name=t123>

РАДУЮСЬ ДОЖДЮ

Южные земли долго не знали дождя,
Только сегодня стало темнеть над рекой.
Тучи повисли в утреннем небе пустом,
Хлынул внезапно на землю дождь проливной.
Ласточек стаи в гнезда забились свои,
Свежестью леса остро запахло вокруг.
Близится вечер. Дождь по соломе стучит,
Радостно слушать капель немолкнущий стук.

ЗАБИРАЮ С СОБОЙ ДИКИХ ГУСЕЙ ИЗ ПРУДА ГОСПОДИНА ФАНА

В старом пруду губернатора Фана дикие гуси живут.
Спят на песке или плещутся в волнах, белые как облака.
Спросите вы, почему эти гуси бросили Фениксов пруд?
Сам Ван Сичжи, каллиграф знаменнтый, взял их на борт челнока.
"Сам Ван Сичжи, каллиграф знаменитый, взял их на борт челнока" — Ду Фу, с детства обучавшийся каллиграфии — искусству написания иероглифов, сравнивает себя в этой строке с Ван Сичжи, знаменитым каллиграфом древности.

Из цикла "ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ, СОЧИНЕННЫЕ РАДИ ЗАБАВЫ ВО ВРЕМЯ МОИХ ЧАСТЫХ ПРОГУЛОК ПО РЕКЕ ГУБЕРНАТОРОМ ЦЗЫЧЖОУ ЧЖАНОМ И ГЕТЕРАМИ"

Гости к пристани выходят, расседлав своих коней.
Их красавицы встречают и на палубу ведут.
Веера певиц искусных отражаютея в воде,
Их узорные одежды украшают старый пруд.
Рукавов прозрачных пары на ветру взлетают вверх,
Золоченую посуду волны весело кренят.
Красотой друг с другом спорят лики благородных дев,
И лукавого веселья шаловливый полон взгляд.

В СЕРЕДИНЕ ЛЕТА ГОСПОДИН ЯНЬ У ПРИЕЗЖАЕТ В СОЛОМЕННУЮ ХИЖИНУ И ПРИВОЗИТ С СОБОЙ ВИНО И УГОЩЕНИЕ

В деревне глухой, за плетеной калиткой живу я от всех вдалеке:
Убогий шалаш под соломенной кровлей стоит над глубокой рекой.
Мы лодку возьмем, чтобы в ней до заката беспечно скользить по волнам,
А чем же еще деревенский затворник отплатит за дружбу с тобой?
Янь, У — губернатор Чэнду, один из самых близких друзей Ду Фу в период его жизни на юге.

НОЧУЮ В УПРАВЕ

Прозрачная осень. Ночная прохлада. Платаны у тихой реки.
Ночую один в опустевшей управе. Смотрю на огарок свечи.
Опять моему бормотанию вторят лишь звуки солдатских рожков,
И некому вместе со мной любоваться луною в осенней ночи.
Лишь ветер ненастный пылит над дорогой, и писем никто мне не шлет.
Глухое безмолвие каменных башен, как трудно добраться домой!
Сегодня моим одиноким скитаньям десятый исполнился год:
Живу вдалеке от родимого края, как птица на ветке лесной.
Стихотворение написано летом 764 года, когда Ду Фу был назначен военным советником губернатора Янь У.

БЕССОННАЯ НОЧЬ

Ночная прохлада врывается в спальню мою,
Луна посылает на землю мерцающий свет.
Блестят под луною тяжелые капли росы,
Покажутся редкие звезды, и снова их нет.
Дорогу во тьме освещают себе светляки,
Далекие птицы друг друга зовут над рекой.
Повсюду война, и сраженьям не видно конца,
Зачем же я снова об этом вздыхаю с тоской!

IV. ПОЗДНЯЯ ЛИРИКА

ВЕЧЕРНИЙ ХОЛОДОК

Туман укрыл
Деревья на равнине,
Вздымает ветер
Темных волн поток.
Поблекли краски,
Яркие доныне,
Свежее стал
Вечерний холодок.
Забили барабаны,
И поспешно
Смолк птичий гам
У крепостного рва.
Я вспомнил пир,
Когда по лютне нежной
Атласные
Скользили рукава.

ПОКИДАЮ СЫЧУАНЬ

Пять лет я гостем
В Сычуани прожил,
Потом в Цзычжоу
Прожил целый год.
Среди застав я заперт был
И что же
Вновь к дальним рекам
Путь меня ведет.
От бурь гражданских
Поседел я быстро,
Остаток дней,
Как чайка, буду жить.
Пусть государством
Ведают министры,
А старику
Довольно слезы лить.

ЗАПИСАЛ СВОИ МЫСЛИ ВО ВРЕМЯ ПУТЕШЕСТВИЯ НОЧЬЮ

В лодке с высокой мачтой
Тихою ночью плыву я.
Гладя прибрежные травы,
Легкий проносится ветер.
Мир заливая сияньем,
Светит луна, торжествуя,
И над Великой рекою
Воздух прозрачен и светел.
Если бы литература
Мне помогла хоть немного:
Освободила от службы
Вечной погони за хлебом.
Ныне ж мое положенье
Схоже своею тревогой
С чайкой, которая мечется
Между землею и небом.
Сравни с переводом И. Лисевича "Описываю чувства путешествующего в ночи" (перевод публикуется впервые):

Описываю чувства путешествующего в ночи

Тонкие травы под легким ветром растут на обрыве речном.
Мачта крутая за ними челн одинокий в ночи.
Свисают созвездья над ширью безлюдных равнин,
Бьется луна в потоке Великой реки…
Неужто имя и слава в сплетенье изящных словес?
Но ныне я болен и стар и службу отринул.
Чему уподобить несомого волей ветров?
Вот этой чайке, наверно, меж небом и берегом!

ЖАРА

Ни гром, ни молния
Не помогли
Дождя в конце концов
Как не бывало.
Под солнцем,
Пламенеющим в пыли,
Склоняя голову,
Сижу устало.
Хотел бы стать
Осенним тростником
Или в кристалл холодный
Превратиться.
А в детстве — помню
Тучи шли с дождем,
Лишь стоило
Сплясать и помолитьея.

ПОЛНОЧЬ

На башне,
В сотню сажен высотою,
Брожу я в полночь
У ажурных окон.
Комета
Пролетает над водою,
И слабо светит месяц
Так далек он.
В густом лесу
Укрыться может птица,
И рыба в море
Где б ни проплывала.
Друзей немало у меня
В столице,
А писем получаю
Слишком мало.

ПОПУГАЙ

Попугаем владеют
Печальные мысли:
Он умен — и он помнит
Про все, что бывало.
Стали перья короче,
И крылья повисли,
Много слов он узнал
Только толку в них мало.
Но он все-таки ждет
Не откроется ль клетка:
Люди любят — да держат
В неволе железной.
И пустеет в лесу
Одинокая ветка
Что же делать ему
С красотой бесполезной?

ОДИНОКИЙ ДИКИИ ГУСЬ

Дикий гусь одинокий
Не ест и не пьет,
Лишь летает, крича,
В бесприютной печали.
Кто из стаи
Отставшего спутника ждет,
Коль друг друга
Они в облаках потеряли?
Гусю кажется
Видит он стаю, как встарь,
Гусю кажется
Где-то откликнулась стая.
А ворона
Пустая, бездумная тварь,
Только попусту каркает,
В поле летая.

Из цикла "ВОСЕМЬ СТАНСОВ ОБ ОСЕНИ"

I
Крупный жемчуг росы на листву упал,
Увядает кленовый лес,
И в ущелье Уся, и в горах Ушань
Свет безоблачных дней исчез.
На реке обезумели волн валы,
Словно к небу их вознесли,
А у крепости — груды тяжелых туч
Опускаются до земли.
И вторично цветут хризантем кусты
Буду слезы я лить о них.
Но привязан давно одинокий челн,
Вдалеке от садов родных.
И хозяйки готовятся к зимним дням
И одежды теплые шьют.
Мрачный замок Боди одинок и тих…
Долго ль мне оставаться тут?
II
В одинокой крепости Куйчжоу
Золотой закат недолго длитcя,
И, найдя для взора путь по звездам,
Все гляжу я в сторону столицы.
Слышу крики обезьяньей cтаи,
Третий крик — я слезы проливаю.
Я скиталец на плоту убогом
Он не приплывет к родному краю.
Вдалеке от Расписной палаты,
Где курильницы благоухают,
Здесь — за парапетом горной башни
Дудки камышовые рыдают.
Та луна, что сад мой озаряла
Весь в плюще и зарослях глициний,
Лишь унылый берег тростниковый
И мисканты озаряет ныне.
V
Ты видишь: ворота дворца Пэнлай
К югу обращены,
Росу собирает столб золотой
Немыслимой вышины.
Ты видишь: вдали, на Яшмовый пруд,
Ниcходит богиня фей
И фиолетовой дымки мираж
Становится все бледней.
Тогда раздвигаются облака
И вот пред тобой возник
За блеском драконовой чешуи
Сияющий царский лик.
А я одиноко лежу у реки,
На склоне вечерних лет.
Где царские милости и хвалы?
Давно уж пропал их след.
VI
От этой дикой красоты ущелья
До берегов прекрасного Цзюйцзяна,
Наверно, десять тысяч ли, но осень
Свела в одно их пеленой тумана.
Я вижу галерею царской башни
Там часто императора встречали,
И знаменитый лотосовый садик,
Куда вхожу я в скорби и печали,
И разукрашенных столбов блистанье,
И желтых цапель, прилетевших в гости,
И белоснежных чаек, что часами
Сидят на мачтах из слоновой кости.
И я глаза невольно закрываю
Мне жаль того, что не увидеть снова…
Чанъань, Чанъань! Ты центр земли китайской,
Ты тень великолепия былого!
Ущелье Уся — одно из трех знаменитых ущелий на реке Янцзы в провинции Сычуань. Горы Ушань — находятся там же.

"И вторично цветут хризантем кусты…" — Ду Фу уже второй год находится в этих местах и вторично видит цветение хризантем. Распустившиеся цветы вызывают в нем печальные мысли о родине, и в то же время он надеется, что когда-нибудь воспоминание покажется ему таким же грустным.

Куйчжоу — город в Сычуани.

"…Третий крик — я слезы проливаю" — В древней "Книге о воде" говорится: "Длинно ущелье Уся. Кричат обезьяны. И при третьем крике слезы уже льются у меня на одежду".

Расписная палата — название правительственного учреждения в столице Чанъань. Согласно древнему обычаю, стены этой палаты были расписаны изображениями выдающихся правителей и государственных деятелей.

"…Росу собирает столб золотой…" — Ханьский император Уди (140 — 87 гг. до н. э.) поставил в своем дворце высокий столб, на вершине которого находилась чаша для собирания росы. Император пил по утрам эту росу, веря, что она продлевает его годы. Во времена Ду Фу столба уже не существовало и сам дворец был давно разрушен.

"…на Яшмовый пруд, нисходит богиня фей…" — намек на красавицу Ян Гуйфэй, которая любила купаться в пруду летнего дворца императора Сюаньцзуна. Цзюйцзян — так назывались пруды в юго-восточной части Чанъани.

Галерея царской башни — длинный крытый переход, по которому император проходил из дворца в лотосовый сад.

НОЧЬЮ

О берег ветер бьется.
Даль туманна.
Моя свеча
Мигает еле-еле.
Кричат на перевале
Обезьяны,
Во мгле
Речные птицы пролетели.
Хочу с мечом суровым
Подружиться,
Сижу в коротком платье
Не в халате.
Клубятся дым и пыль
Вокруг столицы,
И я вздыхаю
О своем закате.
Короткое платье — одежда простолюдина.

О ЧЕМ ВЗДЫХАЮ

Честолюбья
Нет давно со мною,
У чужих
Живу на попеченье.
Вся страна
Охвачена войною,
Не вернуться мне
В мое селенье.
Я подобен
Бедной обезьяне,
Плачущей
Во время снегопада.
К временам Удэ и Кайюаня
Нам давно бы
Возвратиться надо.
Удэ и Кайюань — названия годов правления танских императоров Гаоцзу и Сюаньцзуна, когда в стране царили мир и спокойствие. Удэ — 618–626 гг., Кайюань — 713 741 гг.

ПОДНЯВШИСЬ НА ВЫСОТУ

Стремителен ветер, и небо высоко.
В лесу обезьяны вопят.
Над чистой, осенней водою потока
Осенние птицы летят.
Осенние листья кружат, опадая,
Багряны они н легки,
И тянутся вдаль от родимого края
Просторы Великой реки.
Куда меня гнало и гонит доныне
По тысячам разных дорог?
На старой террасе, на горной вершине,
Я снова совсем одинок.
Сижу, позабывший о прежней отраде,
Покрыла виски седина
Печальный изгнанник, сижу я, не глядя
На чару хмельного вина.
Великая река — Янцзы.

ЛУННОЙ НОЧЬЮ С ЛОДКИ СМОТРЮ НА ХРАМ, РАСПОЛОЖЕННЫЙ ВБЛИЗИ ПОЧТОВОЙ СТАНЦИИ

Глубокая полночь вокруг меня,
Но я не зажгу свечи
Так ярко горит в небесах луна,
Что с нею светло в ночи.
За сонными кленами — старый храм
С пагодой золотой.
Почтовой станции красный дом
Над белой стоит водой.
Замолкло карканье ворон
На городской стене,
И цапли на отмели у реки
Застыли в блаженном сне.
А я, путешествующий старик,
Белый от седины,
Подняв занавеску, один не сплю,
Любуясь блеском луны.

МЕЖДУ ЯНЦЗЫЦЗЯНОМ И РЕКОЙ ХАНЬ

Я — путник, скитающийся давно
Меж двух величавых рек,
Ненужный ученый — в чужом краю
Затерянный человек.
Брожу я от родины вдалеке,
И некому мне помочь,
И я одинок, подобно луне
В долгую зимнюю ночь.
Близится горестный мой закат,
Но душа еще молода.
Быть может, не будут болезни мои
Мучить меня всегда?
Я слышал, что в древние времена
Кормили старых коней
Отнюдь не за то, что они могли
Работать на склоне дней.

В ЦЗЯННАНИ ПОВСТРЕЧАЛСЯ С ЛИ ГУАНЯНЕМ

В знакомом мне доме я пение ваше слыхал,
У старого друга я е вами встречался не раз.
Здесь, к югу от Цзяна, прекрасные есть уголки.
Цветы опадают, я снова приветствую вас.
Ли Гуйнянь — знаменитый музыкант и певец, которого Ду Фу слышал во времена юности.

НАПИСАНО В ЛОДКЕ В ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ "ХОЛОДНОИ ПИЩИ"

Себя я принуждаю
Пить вино
Из-за того,
Что пища холодна.
На мне
Убор отшельника давно,
Вокруг меня
Покой и тишина.
Плыву я тихо
В лодке по реке,
А кажется,
Что по небу плыву,
И старыми глазами
Вдалеке
Цветы я различаю
И траву.
А бабочки
Танцуют танец свой
У занавески
Моего окна.
И белых птиц,
Слетевшихся гурьбой,
Уносит по течению
Волна.
За облака,
За кручи темных гор
Гляжу я вдаль,
За десять тысяч ли:
Хочу увидеть
Севера простор,
Там, где Чанъань
Раскинулась вдали.
ПРИМЕЧАНИЯ: Л. Бежин.


Оглавление

  • ПРЕДИСЛОВИЕ
  • ЛИ БО
  •   I. СТИХИ О ПРИРОДЕ
  •     В ГОРАХ ЛУШАНЬ СМОТРЮ НА ЮГО-ВОСТОК, НА ПИК ПЯТИ СТАРИКОВ
  •     ХРАМ НА ВЕРШИНЕ ГОРЫ
  •     ЛЕТНИМ ДНЕМ В ГОРАХ
  •     НАВЕЩАЮ ОТШЕЛЬНИКА НА ГОРЕ ДАЙТЯНЬ, НО НЕ ЗАСТАЮ ЕГО
  •     О ТОМ, КАК ЮАНЬ ДАНЬЦЮ ЖИЛ ОТШЕЛЬНИКОМ В ГОРАХ
  •     СЛУШАЮ, КАК МОНАХ ЦЗЮНЬ ИЗ ШУ ИГРАЕТ НА ЛЮТНЕ
  •     ВЕСЕННИМ ДНЕМ БРОЖУ У РУЧЬЯ ЛОФУТАНЬ
  •     ОДИНОКО СИЖУ В ГОРАХ ЦЗИНТИНШАНЬ
  •     ЗИМНИМ ДНЕМ ВОЗВРАЩАЮСЬ К СВОЕМУ СТАРОМУ ЖИЛИЩУ В ГОРАХ
  •     ГЛЯДЯ НА ГОРУ АЙВЫ
  •     РАНО УТРОМ ВЫЕЗЖАЮ ИЗ ГОРОДА БОДИ
  •     БЕЛАЯ ЦАПЛЯ
  •     СТИХИ О ЧИСТОЙ РЕКЕ
  •     СТРУЯЩИЕСЯ ВОДЫ
  •     ОСЕНЬЮ ПОДНИМАЮСЬ НА СЕВЕРНУЮ БАШНЮ СЕ ТЯО В СЮАНЬЧЭНЕ
  •     ПРИ ВИДЕ СНЕГА В МЕСТНОСТИ ХУАЙХАЙ
  •     ЛИЛОВАЯ ГЛИЦИНИЯ
  •     СОСНА У ЮЖНОЙ ВЕРАНДЫ
  •     ВОПРОС И ОТВЕТ В ГОРАХ
  •     ПЕСНЬ ЛУНЕ ЭМЭЙШАНЬСКИХ ГОР
  •     НА ЗАПАДНОЙ БАШНЕ В ГОРОДЕ ЦЗИНЬЛИН ЧИТАЮ СТИХИ ПОД ЛУНОЙ
  •     ПЕСНЯ О ВОСХОДЕ И ЗАКАТЕ СОЛНЦА
  •   II. ВСПОМИНАЯ РОДИНУ
  •     ДУМЫ ТИХОЙ НОЧЬЮ
  •     Думы в тихую ночь
  •     ВЕСЕННЕЙ НОЧЬЮ В ЛОЯНЕ СЛЫШУ ФЛЕЙТУ
  •     В СЮАНЬЧЭНЕ ЛЮБУЮСЬ ЦВЕТАМИ
  •     ВСПОМИНАЮ ГОРЫ ВОСТОКА
  •     ПЕСНИ "ОСЕННЕГО БЕРЕГА"
  •     С "ОСЕННЕГО БЕРЕГА" ПОСЫЛАЮ ЖЕНЕ
  •     НА ЗАКАТЕ СОЛНЦА ВСПОМИНАЮ ШАНЬЧЖУН
  •     ССЫЛАЕМЫЙ В ЕЛАН, ПИШУ О ПОДСОЛНЕЧНИКЕ
  •     ПОДНЯВШИСЬ НА ФЕНИКСОВУЮ ТЕРРАСУ У ЦЗИНЬЛИНА
  •     ДЕВУШКА ИЗ СЫЧУАНИ
  •     ЛУНА НАД ГОРНОЙ ЗАСТАВОЙ
  •     Луна над пограничными горами
  •   III. К ДРУЗЬЯМ
  •     ПРОВОДЫ ДРУГА
  •     ПРОЩАЮСЬ С ДРУГОМ У БЕСЕДКИ ОМОВЕНИЯ НОГ
  •     ПРОВОЖАЮ ДРУГА, ОТПРАВЛЯЮЩЕГОСЯ ПУТЕШЕСТВОВАТЬ В УЩЕЛЬЯ
  •     ПРОВОЖАЮ ГОСТЯ, ВОЗВРАЩАЮЩЕГОСЯ В У
  •     БЕСЕДКА ЛАОЛАО
  •     ПОСВЯЩАЮ МЭН ХАОЖАНЮ
  •     ПОСЫЛАЮ ДУ ФУ ИЗ ШАЦЮ
  •     НА ВОСТОКЕ ОБЛАСТИ ЛУЦЗЮНЬ, У КАМЕННЫХ ВРАТ, ПРОВОЖАЮ ДУ ФУ
  •     ПРОВОЖУ НОЧЬ С ДРУГОМ
  •     ПОДНОШЕНИЕ ВАН ЛУНЮ
  •     Ван Луню
  •     ПРОВОЖАЯ ДО БАЛИНА ДРУГА, ДАРЮ ЕМУ ЭТИ СТИХИ НА ПРОЩАНИЕ
  •   VI. СТИХИ О ЖЕНСКОЙ ДОЛЕ
  •     ТОСКА О МУЖЕ
  •     ПУТЕШЕСТВИЕ ПРИ СЕВЕРНОМ ВЕТРЕ
  •     ДУМЫ О МУЖЕ, УШЕДШЕМ ВОЕВАТЬ ДАЛЕКО НА ГРАНИЦУ
  •     ВЕТКА ИВЫ
  •     ОСЕННИЕ МЫСЛИ
  •     Осенние думы
  •     «ЦЗЫЕ» ВЕСЕННЯЯ
  •     «ЦЗЫЕ» ЛЕТНЯЯ
  •     «ЦЗЫЕ» ОСЕННЯЯ
  •     «ЦЗЫЕ» ЗИМНЯЯ
  •     ОСЕННИЕ ЧУВСТВА
  •     Из цикла "О ТЕХ, КТО ДАЛЕКО"
  •     НОЧНОЙ КРИК ВОРОНА
  •     ТОСКА У ЯШМОВЫХ СТУПЕНЕЙ
  •     ГОРЕЧЬ
  •     ПЕЧАЛЬ
  •     ЧАНГАНЬСКИЕ МОТИВЫ
  •     ВОСПЕВАЮ ГРАНАТОВОЕ ДЕРЕВО, РАСТУЩЕЕ ПОД ВОСТОЧНЫМ ОКНОМ МОЕЙ СОСЕДКИ
  •     Из цикла "ПО ТУ СТОРОНУ ГРАНИЦЫ"
  • ДУ ФУ
  •   I. СТИХИ РАННИХ ЛЕТ
  •     ВЗИРАЯ НА СВЯЩЕННУЮ ВЕРШИНУ
  •     КАРТИНА, ИЗОБРАЖАЮЩАЯ СОКОЛА
  •     ФЕРГАНСКИЙ СКАКУН ГОСПОДИНА ФАНА
  •     ПОДНИМАЮСЬ НА ГОРОДСКУЮ БАШНЮ В ЯНЬЧЖОУ
  •     Из цикла "НАПИСАЛ ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ НА СТЕНЕ ДОМА ОТШЕЛЬНИКА ЧЖАНА"
  •     Пишу над жилищем-скитом господина Чжана
  •     ВМЕСТЕ С ЧИНОВНИКАМИ ЛЮ И ЧЖЭНЕМ ПИРУЕМ У КАМЕННЫХ ВРАТ
  •     ВМЕСТЕ С ЛИ БО НАВЕЩАЕМ ОТШЕЛЬНИКА ФАНЯ
  •     ПРЕПОДНОШУ ЛИ БО
  •     В ЗИМНИЙ ДЕНЬ ДУМАЮ О ЛИ БО
  •     ВЕСЕННИМ ДНЕМ ВСПОМИНАЮ ЛИ БО
  •   II. ЧАНЪАНЬСКИЙ ПЕРИОД
  •     ВМЕСТЕ С МОЛОДЫМИ АРИСТОКРАТАМИ И ГЕТЕРАМИ НАСЛАЖДАЕМСЯ ПРОХЛАДОЙ НА ОЗЕРЕ ЧЖАНБА. К ВЕЧЕРУ НАЧИНАЕТСЯ ДОЖДЬ
  •     ПЕСНЬ О КРАСАВИЦАХ
  •     ГРУСТНО. ОСЕННИЙ ДОЖДЬ
  •     СТИХИ В ПЯТЬСОТ СЛОВ О ТОМ, ЧТО БЫЛО У МЕНЯ НА ДУШЕ, КОГДА Я ИЗ СТОЛИЦЫ НАПРАВИЛСЯ В ФЭНСЯНЬ
  •   III. ПЕРИОД СМУТЫ (восстание Ань Лушаня)
  •     ЛУННАЯ НОЧЬ
  •     ОПЛАКИВАЮ ПОРАЖЕНИЕ ПРИ ЧЭНЬТАО
  •     В СНЕГУ
  •     ВЕСЕННИЙ ПЕЙЗАЖ
  •     В МЫСЛЯХ ОБРАЩАЮСЬ К СЕМЬЕ
  •     ДЕРЕВНЯ ЦЯНЦУНЬ
  •     ПРОВОЖУ ВЕСЕННЮЮ НОЧЬ В ЛЕВОМ КРЫЛЕ ДВОРЦА
  •     РАННЕЙ ОСЕНЬЮ СТРАДАЮ ОТ ЖАРЫ, А ВОРОХ ДЕЛ НЕПРЕРЫВНО РАСТЕТ
  •     ПОСВЯЩАЮ ВЭЙ БА, ЖИВУЩЕМУ НА ПОКОЕ
  •     ЧИНОВНИК В ШИХАО
  •     ПРОЩАНИЕ СТАРИКА
  •     ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ОСЕНИ
  •     ЛУННОЙ НОЧЬЮ ВСПОМИНАЮ СВОИХ БРАТЬЕВ
  •     Из цикла "ПОСЫЛАЮ ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ ДУ ЦЗО ПОСЛЕ ЕГО ВОЗВРАЩЕНИЯ В ГОРЫ"
  •     НОЧУЮ В ДОМЕ ПОЧТЕННОГО ЦЗАНЯ
  •     ТРИДЦАТЬ СВЯЗОК ЛУКА, ПРИСЛАННЫЕ ОСЕННИМ ДНЕМ ОТ ОТШЕЛЬНИКА ЖУАНЬ ФАНА
  •     ПОКИДАЯ ЦИНЬЧЖОУ
  •     ВИЖУ ВО СНЕ ЛИ БО
  •     Из цикла "В 759 ГОДУ ПОСЕЛИВШИСЬ В УЕЗДЕ ТУНГУ, СОЧИНИЛ СЕМЬ ПЕСЕН"
  •     ГОРОД ЧЭНДУ
  •     МОЙ БРАТ ВАН ПЯТНАДЦАТЫЙ, СЛУЖАЩИЙ В ВЕДОМСТВЕ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА, ПРИЕХАЛ ИЗ ГОРОДА НАВЕСТИТЬ МЕНЯ И ПРИВЕЗ ДЕНЬГИ НА ПОСТРОЙКУ СОЛОМЕННОЙ ХИЖИНЫ
  •     ПРОШУ ГОСПОДИНА ВЭЙ БАНЯ НАЙТИ ДЛЯ МЕНЯ НЕСКОЛЬКО САЖЕНЦЕВ СОСНЫ
  •     ПИШУ НА СТЕНЕ КОМНАТЫ ПОД КАРТИНОЙ ВЭЙ ЯНЯ, ИЗОБРАЖАЮЩЕЙ ЛОШАДЕЙ
  •     ЧЕРЕЗ ЦЕНЗОРА ЦУЯ ПЯТОГО ПОСЫЛАЮ ГАО ШИ, ГУБЕРНАТОРУ ПЭНЧЖОУ
  •     ДЕНЬ "ХОЛОДНОЙ ПИЩИ"
  •     ПОДЪЕМ ВЕСЕННИХ ВОД
  •     НЕГОДНЫЕ ДЕРЕВЬЯ
  •     Из цикла "НА БЕРЕГУ РЕКИ В ОДИНОЧЕСТВЕ ХОЖУ, ЛЮБУЯСЬ ЦВЕТАМИ"
  •     ОДИНОКИЙ ДОМ
  •     СТИХИ О ТОМ, КАК ОСЕННИЙ ВЕТЕР РАЗЛОМАЛ КАМЫШОВУЮ КРЫШУ У МОЕЙ ХИЖИНЫ
  •     СТО ПЕЧАЛЕЙ
  •     РАДУЮСЬ ДОЖДЮ
  •     ЗАБИРАЮ С СОБОЙ ДИКИХ ГУСЕЙ ИЗ ПРУДА ГОСПОДИНА ФАНА
  •     Из цикла "ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ, СОЧИНЕННЫЕ РАДИ ЗАБАВЫ ВО ВРЕМЯ МОИХ ЧАСТЫХ ПРОГУЛОК ПО РЕКЕ ГУБЕРНАТОРОМ ЦЗЫЧЖОУ ЧЖАНОМ И ГЕТЕРАМИ"
  •     В СЕРЕДИНЕ ЛЕТА ГОСПОДИН ЯНЬ У ПРИЕЗЖАЕТ В СОЛОМЕННУЮ ХИЖИНУ И ПРИВОЗИТ С СОБОЙ ВИНО И УГОЩЕНИЕ
  •     НОЧУЮ В УПРАВЕ
  •     БЕССОННАЯ НОЧЬ
  •   IV. ПОЗДНЯЯ ЛИРИКА
  •     ВЕЧЕРНИЙ ХОЛОДОК
  •     ПОКИДАЮ СЫЧУАНЬ
  •     ЗАПИСАЛ СВОИ МЫСЛИ ВО ВРЕМЯ ПУТЕШЕСТВИЯ НОЧЬЮ
  •     Описываю чувства путешествующего в ночи
  •     ЖАРА
  •     ПОЛНОЧЬ
  •     ПОПУГАЙ
  •     ОДИНОКИЙ ДИКИИ ГУСЬ
  •     Из цикла "ВОСЕМЬ СТАНСОВ ОБ ОСЕНИ"
  •     НОЧЬЮ
  •     О ЧЕМ ВЗДЫХАЮ
  •     ПОДНЯВШИСЬ НА ВЫСОТУ
  •     ЛУННОЙ НОЧЬЮ С ЛОДКИ СМОТРЮ НА ХРАМ, РАСПОЛОЖЕННЫЙ ВБЛИЗИ ПОЧТОВОЙ СТАНЦИИ
  •     МЕЖДУ ЯНЦЗЫЦЗЯНОМ И РЕКОЙ ХАНЬ
  •     В ЦЗЯННАНИ ПОВСТРЕЧАЛСЯ С ЛИ ГУАНЯНЕМ
  •     НАПИСАНО В ЛОДКЕ В ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ "ХОЛОДНОИ ПИЩИ"