Два интервью [Анна Берзер] (fb2) читать онлайн

Берзер Анна Два интервью

АННА БЕРЗЕР

ДВА ИНТЕРВЬЮ

Новый год... Последний сталинский год. В "Литературной газете" (и в других газетах - тоже) в новогоднем номере 27 декабря 1952 года над передовой - "Ответы тов. Сталина И. В. на вопросы дипломатического корреспондента "Нью-Йорк тайме" Джеймса Рестона, полученные 21 декабря 1952 года".

Последнее, как мне представляется, прямое появление Сталина на страницах газет.

Кто возьмет на себя смелость сказать, что он умирающий и больной? Он вечный... Прислушайтесь, как привычно роняет он свои величаво-незамутненные примитивные слова - "о будущей войне", о том, что он, Сталин, "продолжает верить...", "согласен сотрудничать..." По-сталински верные себе хозяйские, казенные слова.

Это печатается на фоне изуверских статей об "американских убийцах", о евреях-убийцах, которые хотят "затмить гитлеровцев", диких статей о врачах, сионистах, жуликах, "джойнтовцах" и шпионах-бандитах.

Но были люди (я не принадлежала к их числу), которые радовались этому интервью и считали, что "за этим интервью что-то стоит...".

У Сталина и в это время обычно - по-сталински - работала голова. И кто хотел, чтоб ему морочили голову, тот всегда мог найти для этого пригодный (или малопригодный) материал.

Сошлюсь на два наглядно образцовых примера из этих, последних, месяцев его жизни.

Печатается в газетах Указ Президиума Верховного Совета "О награждении орденом Ленина врача Тимашук Л. Ф.".

"За помощь, оказанную Правительству, в деле разоблачения врачей-убийц наградить..."

Коренной документ времени, определивший его характер, его террор, будущий погром...

Дата под Указом - 20 января 1953 года.

А буквально через неделю мы читаем во всех газетах:

"Как известно, 27 января в Кремле Председатель Комитета по международным Сталинским премиям Скобельцын вручил международную Сталинскую премию "За укрепление мира между народами" выдающемуся советскому писателю, известному борцу за мир Илье Эренбургу. В Свердловском зале собрались видные советские и иностранные писатели... Мы публикуем выдержки из речей Н. Тихонова, А. Суркова, Луи Арагона, Анны Зегерс..."

Все это напечатано в "Литературной газете" 29 января 1953 года. В подшивке газет эти номера рядом. Так разработана эта "международная операция" - эффектная, в присутствии писателей со всех концов земли. Меньше всего, думаю я, за этот сталинский пасьянс отвечает Эренбург. Никто же не отказывался у нас от Сталинских премий. Он, как и некоторые другие, тоже, может быть, надеялся, что "за этим что-то стоит...".

Но кто, кроме Сталина, мог сочинить это чередование указов, смену лиц?

А сейчас, нарушая хронологию, мне хочется вернуться назад, в тот новогодний номер "Литературной газеты", где на первой странице - интервью Сталина, обращенное к Америке и к нам.

А на второй странице - другое интервью... Под рубрикой: "Редакторы рассказывают..."

"- Наши планы на 1953 год обширны, - заявил главный редактор журнала "Новый мир" А. Твардовский" (курсив редакции "Литературной газеты").

Чистый голос... Твардовский планирует наступающий 1953 год. Такая слепота перед лицом будущего и вместе с тем такой неосознанный рывок в него.

Он еще ничего не знает о том, что будет с журналом в ближайшие месяцы, еще не появилась статья Бубеннова, еще не двинулась сталинская рать на Гроссмана и "Новый мир". Все это впереди.

И Сталин, которого он по-настоящему любит (не как лакей, а как сын), еще жив и печатает свое интервью в том же номере "Литературной газеты", что и он. Такая судьба... Здесь они встретились в последний раз. А потом начнется новый путь Твардовского - от Сталина. Но это тоже - впереди.

Что предшествовало интервью Твардовского? Почему так спокойно зазвучал его голос?

Напомню: с июля по октябрь 1952 года печатался роман Василия Гроссмана "За правое дело". Прошло неполных два месяца с момента окончания романа. Журнал рвут из рук, на обсуждениях роман хвалят, в газетах появились положительные статьи о нем.

А в девятом номере журнала рядом с продолжением романа Гроссмана напечатаны "Районные будни" Валентина Овечкина - предмет особой гордости Твардовского и любви.

От этих очерков "Районные будни" через считанные месяцы начнет свой путь наша честная деревенская проза и пройдет все, что ей предстоит пройти. Влияние очерков Овечкина и их роль в жизни интеллигенции огромны. Их просто не успели разнести, потому что, как мне кажется, рядом оказался Гроссман и своеобразно "прикрыл" Овечкина,вызвав весь огонь ненависти на себя. Так обстоят дела к моменту интервью.

Эти номера "Нового мира" (по собственным моим воспоминаниям) читали с восторгом и тревогой.

Все, конечно, исторически обозначено и определено. Но ни Гроссман, ни Твардовский, ни Овечкин не отдают себе отчета в этом, что отличает всегда честных людей от нечестных.

Что же должен напечатать "Новый мир" в наступающем 1953 году? С чего начинает Твардовский?

"Над второй книгой романа "За правое дело" работает В. Гроссман",сообщает Твардовский спокойно, деловито, и кажется, что уверенно.

Так под Новый год - 1953-й прозвучал первый раз роман Гроссмана "Жизнь и судьба". Из уст Твардовского.

Значит, именем Гроссмана заканчивался для "Нового мира" минувший 1952 год, этим же именем сразу после окончания романа Твардовский начинает год будущий.

И вся трагическая и героическая, неведомая еще ее участникам история нашей литературы завязывается здесь, теперь, в эту минуту жизни. Вплоть до ареста романа "Жизнь и судьба" и изъятия экземпляра из сейфа "Нового мира". А пока Твардовский, не ведая будущего, говорит об этом романе. Потому что никто, кроме Твардовского, не мог произнести в тот момент эти слова.

Я хотела бы подчеркнуть, что нет в словах Твардовского и намека на то, что роман "За правое дело" он относит к числу неудач. Иначе он не начал бы свое интервью с продолжения романа, не назвал бы Гроссмана первым - на будущий год.

Это особенно отчетливо видно после слов Твардовского о том, что в планах "Нового мира" - и "новый роман о рабочем классе", который "сейчас заканчивает Фадеев". Следовательно, роман Фадеева (руководителя Союза писателей и друга Твардовского) назван после романа Гроссмана. Это тоже свидетельствует об отношении Твардовского к роману "За правое дело".

Да, все трагично в планах "Нового мира". И судьба романа Фадеева. И собственная его судьба.

А Твардовский продолжает свой рассказ:

"Январский номер журнала мы открываем повестью Эм. Казакевича "Сердце друга", посвященной подвигам наших солдат и моряков в дни Великой Отечественной войны".

Сейчас, 27 декабря, январский номер еще не вышел, повесть "Сердце друга" еще никто не читал. Но журнал появится в свой срок, и через несколько недель после его выхода повесть Казакевича будет втянута в страшные вихри погромного террора, поднятые против Гроссмана в начале 1953 года, года, который так слепо, так прозорливо и человечно, с таким душевным равновесием планирует Твардовский.

Еще он обещает напечатать "новые повести из жизни колхозной деревни" Валентина Овечкина и Владимира Фоменко. Обещания эти будут выполнены, но уже в другую эпоху.

Так все значительно в этих планах журнала.

По формальным убеждениям своим, по образу мысли, теоретическому пониманию эпохи и даже по своей прописанности в сталинском царстве Твардовский был тогда сталинистом. Но как настоящий русский поэт и редактор, верный традициям великой нашей литературы, он, как я понимаю, не отдавая себе отчета, оказался со Сталиным в яростном противоборстве, что отчетливо запечатлено в этом номере "Литературной газеты" и в двух новогодних интервью - Твардовского и Сталина, напечатанных на ее страницах.

Увы, это соседство окажется роковым. Если не в буквальном смысле, то в символическом. А может быть, и в буквальном. Скорее всего - в буквальном.

Но сначала мне необходимо еще раз подчеркнуть: Твардовский, напечатав "За правое дело", оценивал роман высоко. Без этого нельзя себе представить, почему он его печатал. Без этого нельзя понять, почему он от него отрекся...

И это отречение будет страшной местью Сталина Твардовскому. Твардовскому - больше, чем Гроссману.

Мне представляется, что новогоднее интервью о планах "Нового мира" переполнило чашу весов, на которых лежал роман Гроссмана. Выходило, что не только минувший, но и будущий год "Нового мира" будет гроссмановским.

Неосмотрительное, конечно, интервью... Никогда потом (по личным моим воспоминаниям) Твардовский не давал таких опрометчивых интервью.

Не сомневаюсь, что Сталин в день выхода газеты прочитал слова Твардовского. К тому же доносчики тоже стояли с мечом и пером вокруг. И бурлящие еще под землей темные силы стали в течение января усиливаться, искать пути, чтобы взорвать почву и по указанию Сталина выйти наружу 13 февраля 1953 года в статье Бубеннова.

Отказ Твардовского от романа Гроссмана был не только актом страшной мести Сталина Твардовскому, но и одновременно - последним всплеском слепой любви Твардовского к Сталину, невероятным насилием над личностью Твардовского.

Но был еще страх...

Значит, в 1950 году Гроссман принес свой роман "За правое дело" в журнал "Новый мир".

Какие же обстоятельства помогли ему при напечатании?

Я хотела бы вернуться от интервью Твардовского конца 1952 года назад к 1950 году.

И тут важно подчеркнуть, что именно в этом же, 1950, году начался путь Твардовского как главного редактора журнала.

Мне было странно читать его слова в стенограмме, которую я приведу ниже, о том, что он - "молодой редактор". По существу, конечно, так. Но не любил он это слово - "молодой" - в устах прозаиков и поэтов. Считал не молодость, а зрелость достоинством писателя и литературы. И все-таки в эти отчаянные минуты унижения, разгрома и отречения сказал, что молодой и, значит, заслуживает снисхождения, как подсудимый в последнем заключительном слове на сфабрикованном гнусном процессе.

Почему же накануне Нового года он был так спокоен, уверен и даже доволен?

Потому что в те минуты в сталинском мире он достиг всего, о чем мечтал. Это звучит странно и парадоксально, но это так. И мечтал (что очень важно!) - в самых чистых своих мечтах.

Мечтал стать народным поэтом - так, как понимал это слово. И стал. Позади Смоленск с его унижениями и клеветой, позади раскулачивание семьи. Позади война.

Он создал великолепные поэмы "Василий Теркин", "Дом у дороги", написал и напечатал замечательные стихи. Его популярность, любовь к нему огромна. Его одобряют все - от Бунина до Сталина. От Пастернака - до Фадеева. От солдата - до генерала. И все это подлинное, а не мнимое.

Официальный провал "Родины и чужбины" и проработка ее в 1947 году не слились с волнами террора, не соединили его с Зощенко или Ахматовой, не сделали кулацким поэтом, как казалось тогда, когда начали дубасить эту вещь.

И, как это ни причудливо, именно к 1950 году это отодвинулось в даль истории. Почему? Да потому, что именно в 1950-м он был назначен главным редактором журнала "Новый мир". И исполнилась еще одна его заветная мечта: стать не просто народным поэтом, но и редактором журнала - такого, как "Современник". Быть как Некрасов - редактором и собирателем. Об этом он открыто и очень искренно написал еще до войны, когда учился в ИФЛИ и праздновали юбилей Некрасова.

И эта, тоже главная, мечта в этот именно год была воплощена в жизнь. Прямой подписью Сталина. Другого пути не было, да о другом он не помышлял, не представлял, другого даже не хотел. Другого, к тому же, не было ни у кого.

Надо ли добавлять, что свои редакторские задачи он понимал высоко, светло, что не было в них ничего темного, корыстного, тайного.

Делать такой журнал, какой делал Некрасов... И чтобы Сталин понял и оценил его журнал.

Так, можно сказать, счастливо и удачливо было все в жизни Твардовского, когда он приступил к своей работе главного редактора и Гроссман принес ему роман. Он был уверен в себе, в своем пути, в будущем своего журнала и выбрал Гроссмана для него.

И он, и его заместитель Тарасенков, первым прочитавший роман, высоко оценили его.

Конечно, соединить Некрасова и Сталина катастрофически невозможно. Но Твардовский верил в свою миссию уже тогда. Иначе не был бы он Твардовским. В те месяцы он не отдавал себе отчета, что такое журнал в сталинском царстве. Он жил с уверенностью, что именно он, именно в эти годы сумеет сделать настоящий журнал. И это заблуждение - тоже подвиг, потому что журнал был и жил уже в продолжение двух лет.

Конфликт Твардовского со Сталиным был заключен еще и в том, что, любя Сталина, он с высокомерным презрением относился ко всей лживой литературе сталинского мира, рожденной Сталиным. Он просто ненавидел ее - прежде всего ее. Раньше всего ее. И не стихи о Сталине, он ведь тоже их писал - правда, с большим достоинством, чем другие. Нет, он ненавидел искаженную ложью действительность "Кубанских казаков" и "Кавалера Золотой звезды". Всю эту фальшь и ложь, эту призрачную жизнь, которую писатели по указанию Сталина кроили во славу его в книгах.

Этого он не принимал - всегда, во все периоды жизни.

Но литературу сталинскую еще резко отделял от Сталина.

И потому не мог (в силу своего характера) ощутить мнимость или зыбкость своего положения, не мог представить, как растерзают журнал и за что.

Что было бы с Твардовским, если бы Сталин прожил еще месяц-другой? После того, как журнал был объявлен диверсионно-сионистским центром... Но это уже другой вопрос.

А здесь мне важно было сказать о том, какие черты личности Твардовского и его положения в системе жизни дали ему возможность напечатать роман Василия Гроссмана "За правое дело".

Но был еще один человек, без помощи которого этот роман не вышел бы на свет. Человеком этим был Фадеев. Искушенный, много раз битый, даже тонущий, но снова назначаемый Сталиным во главе писателей.

Когда я много лет назад старалась понять, почему Фадеев так безоговорочно и рьяно ринулся пробивать (в буквальном смысле этого слова) роман Гроссмана, я не сразу смогла разобраться в этом. Я даже перечитала "Разгром" и много других книг, связанных с ним, написала статью (для себя) и небольшие воспоминания. Ведь сама я знала его, встречала, много раз видела и слышала.

И сначала пришла к выводу простому: Фадеев любил литературу, и ему пришелся по душе роман Гроссмана "За правое дело". Это - важнее всего. А кроме того, он презирал антисемитизм и страдал от наступления эры Первенцева - Сурова. И ему обманчиво казалось, что он сумеет их перехитрить, опираясь на обнадеживающие, на его взгляд, реплики и цитаты из Сталина, которые объявлял гуманными и чрезвычайно демократичными. И стала думать: почему же этот человек, который умел ускользнуть, спрятаться и извернуться во многих тяжких ситуациях сталинского террора, почему же он так открыто двинулся на то, чтобы принять прямое участие в судьбе романа и даже непосредственно в редактировании его?

Может быть, Фадеев, в отличие от Твардовского умеющий каяться и просить прощения, Гроссманом "хотел спастись", как Нехлюдов у Толстого "хотел спастись" Катюшей Масловой. Все, конечно, могло быть..

Но, думая обо всем этом, я все-таки пришла к выводу, что у Фадеева, как и у Твардовского, этот 1950 год, связанный с романом Гроссмана, отмечен личными победами. И если у Твардовского это были победы подлинные, то у Фадеева они были ложными, мнимыми, несли ему падение за падением. Гибель несли...

В чем же были эти победы? Почему отважился он роман Гроссмана пустить на фоне "почты Лидии Тимашук"? А для этого, конечно, нужна была отвага.

По моим представлениям, именно в этот, 1950, год он закончил второй вариант "Молодой гвардии", завершив свой подвиг дикой, античеловеческой любви к Сталину.

Напомню, что роман Фадеева "Молодая гвардия", посвященный комсомольцам Краснодона, был напечатан в 1945 году. Написал он его после долгого молчания, стремительно быстро, был увлечен, читал отрывки вслух в Союзе писателей и дома у друзей. Не буду сейчас писать об этой вещи, написанной, конечно, не по своим, а по чужим, но ставшими потом своими материалам.

Но Фадеев был доволен, ему казалось, что с этим романом он вернулся в литературный строй.

Роман был принят "на ура", и даже люди, любящие литературу, относили его к удачам. А официальная критика назвала роман Фадеева "Молодая гвардия" образцом социалистического реализма. Особенно после того, как в 1946 году он получил Сталинскую премию.

Казалось бы - о чем тут можно думать и чего бояться? При такой ситуации такому человеку, как Фадеев?

Но Сталин всегда заботился о том, чтобы не было победителей, не было покоя никому и никогда. За исключением единиц, о которых, конечно, хотелось бы написать отдельно.

Возможно, были какие-то подпольно-конкретные причины, почему он сменил милость на гнев. Но в декабре 1947 года появилась в "Правде" статья "Молодая гвардия в романе и на сцене". И кончилась благополучно успешная жизнь писателя Фадеева, главы всех писателей Советского Союза.

Спектакль (по моим воспоминаньям, талантливый, где выступили первый раз многие молодые хорошие актеры) дал возможность, уцепившись за него, цинично пересмотреть роман "Молодая гвардия". Его обвинили и в искажении истории, и, главное, - в принижении роли партии и партийного руководства, особенно тогда, когда руководители райкома бегут из города, бросив на школьников всю подпольную работу в оставленном немцам городе. Страницы самые достоверные в романе.

И внезапно (хотя не очень долго) роман Фадеева стал главной мишенью всех газет, журналов, всех собраний

Надо представить себе, как внезапно это обрушилось на жизнь Фадеева, как исказило, изуродовало состояние его духа.

Все знали (а он, конечно, лучше всех), что эта оценка - лично, прямо и непосредственно вылетела из уст Сталина.

Что должен был делать именно он при таком повороте?

Он начал громогласно каяться и объявил, что принимает все, что написано о нем в газете "Правда".

Я сидела в Дубовом зале Союза на главном таком покаянии. Смотреть на него и слушать было больно. Как он отдирал от себя драгоценные для него куски, образы и эпизоды (будто не он их написал), подставлял благоговейно под сталинские жернова, возмущался ими, негодовал, сдирая с себя кожу. У него вообще лицо всегда было красноватым, с седыми волосами, а сейчас оно казалось совсем багровым. Он не притворялся, не фальшивил, он любил Сталина и мощно, громко, как всегда косноязычно, долго объявлял о своей любви. Он мучился, страдал и обещал, обещал... Обещал, что перепишет собственный роман.

Не написав задуманный давно роман "Провинция", не закончив "Последний из Удэге", бросился на "Молодую гвардию", совершив адское насилие над собой, окончившееся полной победой. Появился новый, изуродованный, на мой взгляд, вариант романа, который, как мне представляется, потешил душу Сталина даже самим фактом своего появления. И был его торжеством над писателем и литературой. Блистательной победой!

И полетели по литературной Москве вести: Сталин чрезвычайно доволен. Тут же восторженные статьи: "Новое издание романа А. Фадеева "Молодая гвардия"". Мне кажется, что он кончил этот адский труд именно в 1950 году и, вероятно, отправил сразу же Сталину, потому что книга - новый вариант вышла в 1951 году.

Судя по всему, Сталин был не просто доволен, но ублажен. Работа редактора ему приглянулась очень. (Кто у нас не претендует на эту работу в невежестве и мании величия!) И он спустил на Фадеева новый свой редакторский замысел - роман "Черная металлургия". Лично сам лично ему.

Не знающий материала Фадеев принял гибельную сталинскую ложную концепцию, уродливый его сюжет и положил их в основу романа.

Об этом потом напишет Бек в своем романе "Новое назначение", и роман этот пройдет свой трагический путь в журнале "Новый мир".

А пока сталинская "Черная металлургия" - новое произведение Фадеева, над которым он горячо и истово работает эти годы. Вероятно, роман шел к концу, потому что именно в 1952 году печатались в журнале "Огонек" - глава за главой, глава за главой - отрывки из романа. Читать их было непереносимо.

Но, вероятно, Фадееву не дано было это понять. Он отнесся к роману серьезно, верил в него и надеялся на него - очень надеялся.

И Твардовский в своем интервью, планируя будущий 1953 год, как я уже писала, называет после Гроссмана роман Фадеева "Черная металлургия".

Уверена, что Фадеев знал об этом интервью и хотел, чтобы роман был назван Твардовским и напечатан в "Новом мире" в том перечне имен.

Надо ли добавлять, что через несколько месяцев роман Фадеева рухнет в сталинскую преисподнюю. И безвозвратно.

Но Александру Беку, написавшему правду об этой трагедии черной металлургии, тоже придется умереть из-за своего романа.

Но сейчас, увы, счастливая полоса в жизни Фадеева. Он снова уверен в себе, в своем творчестве, в прямой и прекрасной связи своей со Сталиным.

И можно только добром помянуть его за то, что он решил в своем положении, при таком благополучном стечении обстоятельств потратить немалые силы не на себя, а на роман Гроссмана.

Так складывалась жизнь Твардовского и Фадеева, когда каждый из них своим путем - пришли к решению печатать роман Гроссмана "За правое дело". Но принципиально важно, что своим путем. Потому что Твардовский никогда не допускал сталинского насилия над своей поэтической индивидуальностью, над личностью поэта Твардовского.

У Фадеева - все наоборот. "Я прожил более чем сорок лет, - напишет он к концу жизни, - в предельной, непростительной, преступной небрежности к своему таланту".

Может быть, он предсказал это в "Разгроме", где есть замечательные, знаменательные страницы о том, как уходила почва из-под ног, как страшна эта безбрежная трясина, в которой героям предстоит умереть...