Пора предательства [Дэвид Кек] (fb2) читать онлайн

Дэвид Кек «Пора предательства»

Пятый год правления Рагнала на Ореховом Троне

Двести шестнадцатый год от падения Горящего Града

1. ОЖЕРЕЛЬЕ ИЗ ЖЕРНОВОВ

Дьюранд Коль вглядывался в небосвод. Погода наконец переменилась — вот она, долгожданная возможность сбежать.

Сердце в груди радостно подпрыгивало. Дьюранд нырнул во тьму конюшни, где стоял его мерин: по брюхо в грязи, но все же вполне готовый к странствиям. Дьюранд решил — он поговорит с Конзаром. Простится со всеми. А потом уедет. Дороги за узким двором Баррстон-Уоллс уже начинали подсыхать. Немного везения — и Дорвен, Ламорик и вся эта чертова путаница останутся далеко за спиной.

Он зашагал со двора. В ту же минуту небеса разверзлись, и дождь зарядил с новой силой.

— Прах побери!

Везенье и погода не на его стороне, а значит, предстояло еще один день всячески избегать Дорвен и держаться подальше от чертога лорда Ламорика. За зиму Дьюранд неплохо натренировался и в том, и в другом.

Молодой рыцарь уныло глядел в истекающие влагой небеса, как вдруг сзади, заставив его вздрогнуть, раздался скрипучий голос:

— Дьюранд Коль, настал день и час Учета…

Конечно, это вполне мог быть и глас небес, но оказался всего-навсего отец Одви, местный священник. Угрюмый старик хмуро взирал на Дьюранда, по его бороде — такой длинной, что хоть за пояс затыкай — стекали струи дождя. Не успел Дьюранд придумать отговорку, чтобы никуда не ходить, как отец Одви уже отвернулся. Любил же старый черт свои ритуалы!

— Отец, я уверен, рыцарем больше, рыцарем меньше, разницы ни…

Из носа старика вырвался свист, похожий скорее на трубный глас. Священник внушительно уперся здоровенными кулаками в бока.

— Это тебя кличут Дьюрандом, верно? Ты состоишь в свите его светлости. Рыцарь, как мне говорили. И начать мы сможем только тогда, когда сойдутся все до единого члены свиты его светлости. Такова традиция. Все до единого — хотя бы пришлось привозить их на телеге или тащить на руках. Ты должен присутствовать за ужином. Мы уже прочли молитву Заката.

Грозный священник развернулся на пятках, а Дьюранд бросил тоскливый взгляд на ворота замка. Он успел разглядеть за стенами краешек света и свободы — а заодно и стражника, что мерял шагами ворота, отделявшие молодого рыцаря от этого прекрасного видения.

В Баррстон-Уоллсе даже самый рослый рыцарь смотрелся ничтожным карликом. Местные жители поговаривали, будто бы в основании древнего кургана покоятся великаны: ледяные короли, ускользнувшие из Чертогов Молчания перед тем, как Верховные короли явились на восток. И правда, курган был похож на исполинскую гробницу. Древние строители замка буквально выпотрошили каменный холм у реки. Теперь в самом сердце его находился длинный двор — не двор, а сущий рудник. Стоя на его дне, Дьюранд сам себе казался ничтожным червем, скорчившимся в дальнем углу гроба.

Все зимние месяцы молодой рыцарь ночевал на сырой соломе в одной из лачуг, жавшихся друг к другу на дне этой каменной гробницы, — владения сэра Ламорика, погрязшего в долгах властителя Баррстон-Уоллса.

Встряхнув головой, Дьюранд зашагал за священником.

Пиршественный зал Баррстон-Уоллса являл собой не более чем темную пещеру. Когда Дьюранд вошел туда, собравшиеся дружно повернули головы в его сторону. Вот и все, что осталось от некогда славного отряда, собранного к осеннему турниру Красного Рыцаря. Рослый сэр Оуэн, сложением — сущий битюг, с золотящейся ухмылкой и лохматой соломенной бородой. Дюжий Гутред-оруженосец, насупленно озирающий собрание поверх здоровенного горбатого носа. Одноглазый сэр Берхард, лысый и бородатый, как трактирщик, способный рассказать о сотне битв, в которых ему довелось поучаствовать. И Конзар, капитан Дьюранда, — с тех пор как молодой рыцарь покинул дом, Конзар заменил ему отца. Все те, кто спас королевство и загнал мятежника в его же собственную ловушку. Все они сидели угрюмо, как сычи, в этом сыром зале, более похожем на старый хлев, и ждали, пока отец Одви начнет свой Учет.

В дальнем конце зала нервничал лорд Ламорик. При виде Дьюранда Конзар насмешливо приподнял бровь.

По крайней мере, подумал Дьюранд, хотя бы леди Дорвен тут нет.

Одви стащил столы подковой, загородив Ламорика на господском месте во главе, а сам встал посередке. Дьюранд присел на краешек скамьи рядом с одноглазым Берхардом.

— Ты еще здесь? — удивился седой ветеран. — Не видел тебя за ужином уж недели две. Ты…

Отец Одви обернулся к ним и метнул в их сторону суровый взгляд, заставивший старого рыцаря замолчать, точно от доброй пощечины. Священник снова издал носом трубный звук.

— Пора, — объявил он, широкими пальцами стирая дождевые капли с лица. — Все домочадцы собрались. Бейлиф и управляющие уже вкусили мяса и вина. — Он повернулся к трем приземистым мужчинам на другом конце стола. Все трое кивнули в ответ.

На несколько мгновений настала тишина, перемежаемая лишь дробным перестуком капель. Пауза затянулась, священник все скреб кудлатую светлую бороду и наконец, вскинув бровь, выразительно посмотрел на Америка.

— Не надо на меня так таращиться, святой отец. Я меряю шагами этот старый амбар аж с Бледной Луны, с самого первого момента…

Ламорик вдруг осекся и шумно перевел дух.

— Моя очередь, что ли? — спросил он.

— Ваша светлость, — проскрипел священник.

Ламорик закрыл лицо руками.

— И как там? Что мне говорить?

— Безмолвным Королем дальних Небес… — начал священник.

Ламорик поднял руку и повернулся к троим селянам.

— Безмолвным Королем дальних Небес, и Королевой его, хранителями Ярких Врат, Поборником и его копьем, цепями разбивателя цепей, Девой Весны нынешней Луны Объягнившейся Овцы, вы, старосты и бейлиф, должны поклясться, что не произнесете ложного слова в день Учета.

Священник кивнул и повернулся к первому из гостей.

— Одред-мельник, бейлиф манора его светлости, Баррстона?

— Да, — буркнул тот. — Клянусь.

— Одрик, начальник верфи, управляющий гавани Баррстона?

— Да, святой отец, да, ваша светлость, — сказал второй. — Клянусь.

— Одмунд, бывший рудокоп, а ныне управляющий копями Баррстона?

— Как скажете, — пожал плечами третий. — Клянусь.

— Одред, Одрик и Одмунд, отец? — спросил Ламорик.

Священник оставил его вопрос без внимания и зачастил дальше. Они, мол, должны поцеловать «Книгу Лун», дабы скрепить клятвы. Тот кусочек переплета, куда надлежало приложиться губами, за тысячи и тысячи Учетных клятв был отполирован до блеска.

Снова присвистнув носом, священник зашаркал к столу. Подняв тяжеленную книжищу, он выжидательно застыл перед бейлифом и управляющими.

Капала вода, руки отца Одви тряслись.

— Ваша светлость, — напомнил он.

Лорд Ламорик закрыл лицо руками.

— Ох, да. Клятая «Книга Лун». Лучше уж вам ее поцеловать. Иначе нам с вами отсюда вовек не выбраться.

Каждый из трех гостей по очереди буркнул что-то неразборчивое, уперся широченной ладонью в стол и приложился губами к священному переплету.

И невнятный перечень начался.

Стояла Луна Объягнившейся Овцы, вечер первого убывания, и вот управляющие и бейлиф принялись перечислять многочисленные прибавления к стадам Ламорика, а также сколько скотины погибло от холода; они объявили, что ожидается совсем немного телят; доложили, что зимние посевы на всех полях «между копями и Баррстоновой рощей» затоплены, потом померзли, и теперь всех их следует перепахать и засеять заново. Так оно и продолжалось.

Дьюранд потер лицо. Всю зиму Ламорик мерял шагами Баррстон-Уоллс, точно пес на псарне. Он был пойман, заточен в этот тихий застойный феод. Все они томились тут, как в западне.

Год назад юный лорд решил доказать великим мужам королевства, что он не просто избалованный второй сынок герцога Гирета. Выступая в обличье безымянного Красного Рыцаря, он вел свой маленький, но тщательно подобранный отряд от схватки к схватке, пока им не довелось сразиться пред королем на утесах Тернгира. Однако в Тернгире на кону стояла большее чем просто воинская репутация. В конце концов Ламорик, Дьюранд и остальные сумели подавить восстание. Король сохранил корону, а главному мятежнику — Радомору Ирлакскому — только и оставалось, что вернуться домой, поджав хвост и выглядя дурак дураком.

По-хорошему, вся эта история должна была принести героям целое состояние, однако для королей Эрреста выпали тяжелые времена; Ламорик и Баррстон-то сохранил лишь благодаря крупному займу от старшего брата в Акконеле. А при таких суровых зимах могла пройти не одна сотня лет, прежде чем Ламорик сумеет вернуть долг.

Игра закончилась. Нищий лорд не в силах содержать рыцарей. Воины разбегутся от него, как блохи с мертвого пса.

— И еще прошлым вечером, — пробубнил Одред-мельник, бейлиф, — Гил, Одвинов парнишка, видел в копях лягушачью икру.

Ламорик крутанулся на стуле.

— Лягушачью икру?

Одред-мельник утвердительно буркнул.

Ламорик повернулся к священнику.

— Зачем, во имя Неба, этот человек — Одмунд-мельник? — докладывает мне о плотских утехах всяких мокрых тварей? — Они проделали весь путь до Тернгира, они сражались с герцогом Ирлака и спасли для короля — помазанника патриархов — корону Эвэнстар! — Или мы держим стада амфибий?..

— Лягушачья икра, ваша светлость, традиционный знак. Как завидят лягушачью икру, селяне начинают сколачивать упряжки для гонки на плугах. Дети специально выйдут посмотреть. В этом году гонка пройдет позже обычного, но завтра Уоллс, Копи и Гавань выставят друг против друга лучшие команды, дабы…

— Понятно.

— И Одред-мельник. Не Одмунд. Одмунд-мельник умер в Отцов день и похоронен с ручной мельницей и передником в последний год старого короля Карондаса.

Ламорик провел рукой по глазам.

— Поистине, завидна участь этого самого Одмунда-мельника.

Бейлиф и управляющие многозначительно переглянулись.

Перечень продолжался.

— Запас семян ржи в Баррстон-Уоллсе подмок и сгнил, самая глубокая шахта Баррстонских копей затоплена на сажень в глубину, — сообщил один из управляющих.

— В иные дни мне и дышать-то невмоготу, — пожаловался Ламорик. — Бывало, мы обедали с принцами и патриархами. А тут точно на дне колодца какого-то!

Однако жители Баррстона его не слышали — они так и продолжали талдычить свое о купленных упряжках для плугов, телегах навоза, жерновах, которые надо обтесать, железе, закупленном для зубил и киянок, и поваленных ветром ивах.

— А еще, — проговорил Одви, — королевский указ, что прибыл аккурат сегодня.

Ламорик так и подскочил.

— И ты поставил каких-то там идиотских лягушек вперед королевского указа?

В этот момент на галерее над головой Ламорика что-то скрипнуло. Дьюранд поднял голову — и сердце у него пропустило удар: Дорвен вышла из своих покоев и теперь стояла над залом. Дорвен, с темными глазами, с губами, похожими на лепестки роз, бледная, как идол на алтаре. Все мысли о королевском указе мгновенно вылетели из головы Дьюранда.

Волосы Дорвен — блестящий и тяжелый огненно-рыжий поток — были спрятаны под покрывалом замужней женщины. И Дьюранд знал, что он сошел с ума — ибо только безумец стал бы медлить возле жены своего господина и надеяться сохранить ему верность. Каждый взгляд на нее был изменой.

Когда же Дьюранд наконец сумел отвести глаза, то обнаружил, что Берхард и Оуэн глядят на него, словно пытаясь оценить ситуацию, — не выйдет ли неприятностей.

— Указ о Маяках… — Священник рылся среди пергаментов и чернильниц в поисках нужного свитка. — Ага, вот, — наконец сказал он. Со свитка на ленте свисала массивная печать из алого воска.

Дорвен уже ускользала назад, в свои покои.

— Во имя Владыки Судеб, чего вы ждете?

Ламорик проследил взгляд священника и увидел жену.

— Дорвен!

Она остановилась.

— Я думала…

— Тебе лучше, да? — Очевидно, она выдумала какой-то предлог, чтобы не присутствовать на пиршестве. — Спускайся к нам, послушай! Кажется, король все же знает, где мы. Славный отец как раз сообщил нам, что из дворца прибыл указ, А потом, если будет на то воля небес, мы узнаем еще что-нибудь о лягушачьей икре.

Дорвен неохотно спустилась в зал. Дьюранд со всех сил старался не смотреть, как колышутся при ходьбе ее юбки.

— Ваша светлость, — поклонился священник.

— Продолжайте, отец. Давайте выслушаем указ, — поторопил его Ламорик.

Священник почесался, а потом начал читать:

— «В ознаменование годовщины своей коронации я, Рагнал, Король Эрреста, Носитель Короны Эвэнстар, Наследник Трона из Орехового дерева, повелеваю, дабы каждый маяк от гор Блэкрут до Западного моря, от Зимнего моря до Нефритовых владений был зажжен, и сия добрая весть разнеслась от Орлиной горы в Эльдиноре до каждого уголка королевства, и каждый пик был бы увенчан огнем, и все королевство сияло, подобно звездам на небесном своде».

Дорвен заняла место подле мужа. Рыжий завиток спадал по тонкой бледной шейке.

Дьюранд закрыл глаза. Будь погода получше, он бы сейчас уже скакал по тракту, прочь отсюда. А человек посильнее его давно бы уже рискнул бросить вызов затопленным дорогам и холодным ночам.

— Отец, — промолвил Ламорик, выпрямляясь, — какое отношение желание обитателей Орлиной горы имеет к нам, прозябающим в сырости Баррстон-Уоллса?

— К первому восходу Луны Сева все маяки должны быть зажжены.

Ламорик осел на скамью.

— Маяки.

— Ежели на Эррест нападут, весть о том можно будет передать огнем через вершины от Орлиных гор до самых дальних уголков королевства.

— Выходит, Баррстон-Уоллс причислили к вершинам королевства? Признаться, я немало удивлен.

— Белый Освальд — смотритель маяка, — сообщил священник.

— Тот бледный тип с красными глазами?

— Прошло уже десять поколений со времен, когда королевству последний раз грозило вторжение. — Священник снова поскреб подбородок и свистнул носом. — Надо бы проверить, в каком маяк состоянии.

Дьюранд открыл глаза — и обнаружил, что Дорвен смотрит на него. Ее огромные, подернутые поволокой карие глаза словно трепетали. Он просто не мог больше тут оставаться.

— Я схожу.

Все лица с любопытством обратились в его сторону.

— Посмотрю, как там маяк.

Когда он, отчетливо сознавая, каким же идиотом выглядит, шагнул к выходу из зала, по двору крепости эхом разнесся громкий треск: в нем звенели стальные кольца кольчуги, дробилась рукоять секиры. Дьюранд увидел, как привратник отлетает в сторону и валится наземь. Кто-то ворвался внутрь.

Положив руку на рукоять меча, Дьюранд подобрался, ожидая атаки — как и все остальные воины в зале.

— А вот и гонец, — промолвил священник.

— Владыка Судеб… — выдохнул Ламорик. Сжимая в руке обнаженный меч, он посмотрел на Конзара, капитана отряда.

— Нельзя задерживать перечень только потому, что какой-то мальчишка на побегушках… — начал отец Одви.

— Священник, ты с ума сошел? Оставить его мокнуть под дождем? Кто он такой?

— Он вполне мог бы укрыться в сторожке. Однако сейчас нет времени, перечень уже…

Высокая фигура зашагала через двор прямо к ним.

2. ОРЛИНЫЙ ПРИЗЫВ

Ламорик кувырком слетел со своего сиденья, а Дьюранд крепко утвердился в проходе. Может, деревенского сторожа у ворот незнакомец отшвырнул без труда, ас ним, с Дьюрандом, придется повозиться.

Рослый чужак шагнул через порог. Отяжелевший от воды плащ с капюшоном обрисовывал широкий крепкий костяк. Массивная рука в черной перчатке откинула капюшон. Вошедший рассеянно провел по голове ладонью, отчего его седеющие волосы встопорщились, точно колосья.

— Геридон? — ахнул Ламорик за плечом у Дьюранда.

Над хмурой улыбкой блеснули серые ледяные глаза.

— Ваша светлость. — Он коротко кивнул капитану Ламорика. — Сэр Конзар. Прошу прощения за то, как я обошелся с тем парнем на воротах, но мне осточертело ждать.

Перед ними стоял сэр Геридон, Паладин Гирета, человек, побеждавший лучших мужей всей Аттии. Дьюранд тысячи раз видел его в зале в Акконеле. Старый воин привычно укладывал штабелем пьяниц и задир.

Дьюранд отступил в сторону, а Геридон, поморщившись, опустился на одно колено.

— И чего же хочет от меня отец? — осведомился Ламорик.

— Ваша светлость, я тут, чтобы говорить от имени вашего брата.

— Лендеста? — Ламорик заморгал. — Да, конечно. Конечно, это куда как вероятнее. Надеюсь, он не ждет выплаты займа?.. Если можно полагаться на отчет, который только что дали мне эти славные люди из Баррстона, мы с ним оба успеем состариться прежде, чем я освобожусь от необходимости расплачиваться за его благодеяния.

Геридон мимолетно нахмурился.

— Нет, ваша светлость. При мне ваш брат ни о чем таком не упоминал. Полагаю, об этом он вообще молчит. Я здесь по другому делу. Король велел, чтобы ваш отец и весь Великий Совет приехал в Эльдинор отпраздновать пятую годовщину его коронации. К вам дошел указ? Баррстон-Уоллс входит в список маяков… — Он увидел свиток в руке Одви. — Его величество просит, чтобы в честь этого дня собрались все лучшие мужи королевства — либо сами, либо прислали представителя, в котором течет их кровь, — и повторили присягу на верность, подтвердив, что Рагнал — законный король Эрреста и сюзерен над ними всеми.

— Мой отец не в состоянии сам ехать в Эльдинор?

— Увы, уже нет. А вашего брата удерживают дела, ведь он теперь должен всем заниматься сам. Большая ответственность. Он считает, что не может оставить земли без присмотра.

По мере того как сказанное доходило до сознания Ламорика, на шее у него все сильнее проступали жилы.

— Правильно ли я вас понимаю, сэр Геридон? Брат говорит, что я должен — обратите внимание, должен! — покинуть Баррстон и отправиться в Эльдинор, дабы предстать там перед королем Рагналом и всем его двором?

На лице Ламорика играла кривая улыбка.

— Он просит, ваша светлость, не приказывает, — поправил Геридон.

Отец Одви запустил обе руки в бороду с таким видом, будто вот-вот покалечит себя.

— Ваша светлость! Учет! Надо закончить…

— Да, лучше закончить с этим, — промолвил Геридон, поднимаясь. — Я возвращаюсь в Акконель с вашим ответом. — Он вытащил из кармана свиток. — Здесь вы найдете послание королю и совету, ваша светлость. От вашего отца.

Ламорик кивнул. Глаза его сияли.

— Нам надо спешить. Для такого маленького отряда может быть один-единственный путь — на корабле. Никаких лошадей. Говорю вам, этот шанс снова поднимет нас всех. Герои Тернгира: Конзар, Оуэн, сэр Дьюранд. — С губ Дорвен сорвался невольный вскрик. Ламорик схватил ее за руку и сильно встряхнул. — Его величество познакомится и с моей женой. Завтра же на первой заре отплываем.

На лице Дорвен Дьюранд увидел отражение собственных страхов. По сравнению с крохотным кораблем Баррстон все равно что целые океаны и континенты. Они же неделями будут находиться бок о бок друг с другом!

Пока Дьюранд стоял, беспомощно глядя на Дорвен, Геридон вдруг нагнулся к его уху.

— Не думай, что я не заметил тебя, мальчик. Слышал я, что прошлым летом приключилось с землей, которую твой отец для тебя уготовил. Ну да ничего, может, еще что-нибудь вытанцуется, а? — Он подмигнул и водрузил насквозь мокрый капюшон на место. — Неохота уходить. Темные настали времена. Гляди в оба да держись старого Конзара. Он всю жизнь в бою. Знает что почем.

3. ЗНАМЕНИЯ ПЕРЕД ОТПЛЫТИЕМ

Дьюранд карабкался вверх по грязным ступеням старой башни, которую какой-то давным-давно скончавшийся владетель Баррстона насадил на стене работы древних исполинов. Самый удобный путь в маяковую башню открывался через маленькую и незаметную дверцу близ спальни Ламорика.

В башне было темно, точно в бочке, так что молодой рыцарь лишь ощупью находил путь наверх. Из-за дождя лестница превратилась в сплошной водопад.

За очередным поворотом Дьюранд обнаружил крохотную лестничную площадку с крошащейся дверью. В узкую прорезь бойницы открывался вид на кусочек двора, расположенного в дюжине фатомов под шаткой башней. Сквозь струи дождя перебежками двигались бурые, точно мыши, слуги. Казалось, стоит сомкнуть ворота, и весь двор заполнится водой, точно поилка для лошадей. Славное местечко, нечего сказать.

Дьюранд покачал головой. Долго же тянется зима! Их славные поединки под Кровавой Луной оставили Ламорика, владетеля ям да лачуг, совершенно нищим — кабы не щедрость брата. Всю зиму молодой лорд расхаживал по залам Баррстон-Уоллса, начисто потеряв покой и сон, да и Дорвен чуть не сходила с ума. Сундуки Ламорика опустели, рыцарям его свиты оставалось только покинуть своего господина, надежда растаяла, а снег и дождь заставляли всех обитателей замка тесниться в нескольких жалких сырых комнатах вместе с людьми навроде Одви и слугами манора.

Дьюранду вспомнилась ночь, когда он впервые двинулся на поиски счастья, и обещания, данные ему тогда. Он услышал какой-то стук в темноте, а потом, в глубине колодца на дворе отцовского замка обнаружил, что его ждет один из представителей Небесных Сил: Странник. Одетый в тряпье великан с глазами, похожими на серебряные монетки, и раздвоенным посохом, удар которого сотрясал мир. Когда Дьюранд покидал дом отца, Странник предсказал ему любовь, славу и надежное место в мире. Но после этакой зимы Дьюранд уже начал сомневаться, сбудется ли это предсказание.

Он толкнул покосившуюся дверь…

…и очутился среди яростного, слепящего вихря.

Пернатые тени били его по голове и вскинутым в попытке защититься рукам. Острые клювы и когти разрезали воздух, проносясь мимо молодого рыцаря к бойнице на лестнице. Он пригнулся и чуть не упал с площадки — несметное множество птиц кружило меж укреплений Баррстон-Уоллса. Скворцы.

Наконец Дьюранд остался сидеть на лестнице в ореоле снегопада из кружащих в воздухе перьев.

— Прах побери!

Похоже, все скворцы на десять лиг вокруг избрали эту башню своим насестом и забились сюда переждать дождь.

Дьюранд вошел в выбеленную комнатку, устланную соломой и перьями, а оттуда поднялся по стремянке к люку среди балок потолка.

В дождливом сумраке земля на много акров за стенами замка ощетинилась едва видимыми копьями деревьев. Дьюранд прислушивался к темному молчанию Майденсбира внизу, как вдруг сгусток тьмы совсем рядом ожил и пронзительно закричал.

Рыцарь отпрянул к люку и выставил меч. У самой двери отчаянно вопил какой-то человек — брыкающийся комок острых белых локтей и коленок. Дьюранд едва не свалился с лестницы.

— Адово полчище! — прорычал молодой рыцарь.

Похоже, его слов — и грозно маячившей фигуры самого Дьюранда на черной башне — оказалось больше, чем мог вынести вопящий. С невнятными воплями белое существо метнулось к краю укреплений, точно собираясь броситься вниз.

— Что ты делаешь?

— Я Освальд. Смотритель!

Дьюранд вспомнил.

— Ах да, Освальд…

Он вскинул руку — отчасти пытаясь успокоить старика, отчасти же — чтобы сохранить равновесие.

— Не надо было тебе сюда приходить, — заявил Белый Освальд.

— Что уж теперь. — Дьюранд потер шею. — А как ты прошел мимо гнусных птиц?

— Птиц?

— Там, внизу.

Белый Освальд скорчил недовольную гримасу.

— Я смотритель.

— Ты не спускаешься вниз?

— Я смотритель.

— Ну конечно. Какой я болван, что забыл.

Дьюранд развел руками и сел на пол. Бешеное биение сердца постепенно успокаивалось.

— А не мог бы ты меня на некоторое время оставить? Я должен проверить маяк. У тебя есть топливо?

— Здесь.

Крыша башни была почти пустой, если не считать массивной железной жаровни. Бледный смотритель схватился за ножку жаровни и показал на кучу вязанок — таких гнилых, что они напоминали свертки серого ветхого ковра.

— Отлично, Освальд. А теперь почему бы тебе не спуститься вниз и не проверить, вдруг ты сумеешь найти сухих дров, а? Ручаюсь, внизу где-то должен быть склад. Принесем сюда сухих дровишек, вот и славно выйдет.

Освальд чуть ослабил хватку на ножке жаровни.

— Давай, — продолжал Дьюранд. — Дрова. А то эти старее самой «Колыбели». А без огня что за маяк? Король велел его зажечь.

— Король?

— Гнилье гореть не будет.

Белый Освальд затряс головой и, бросив последний настороженный взгляд на Дьюранда, затрусил вниз по лестнице.

Дьюранд вновь набрал полную грудь воздуха, глядя вниз, на Майденсбир, и повернулся к жаровне. Кучка растопки в ней при ближайшем осмотре оказалась сплошной гнилятиной.

— Не стоило мне вообще приезжать в Баррстон, — пробормотал он. После Тернгира ему следовало позаботиться о том, чтобы их с женой лорда Ламорика разделяло не менее ста лиг. А вместо этого он скакал день-деньской по темным кабаньим тропам вокруг манора, стараясь держаться подальше от случайного искушения — взглядов украдкой, касаний рукавами в узких переходах Баррстон-Уоллса. Более отважный и крепкий духом человек еще в Тернгире распростился бы с Ламориком, Дорвен и остальными и ногой не ступал бы на порог Баррстона. А теперь Дьюранду предстояло заточение со всеми ними на одном корабле, где даже укрыться-то нельзя.

— Будь проклята моя глупость!

Вообще-то Дьюранд подумывал поговорить с Конзаром. Такой бывалый боец, как капитан, уж, верно, найдет, куда продать его меч — как только дороги высохнут. Конзар сражался на турнирах Эрреста, когда большинство нынешних рыцарей были еще мальчишками. А ведь всегда лучше скакать бок о бок с тем, кому ты доверяешь.

Впрочем, для подобных рассуждений было уже поздно. Приходилось задумываться: а хотел ли он уйти на самом-то деле, не собирался ли, в глубине души, крутиться вокруг Дорвен всю жизнь, томясь от безнадежной любви, пока вечная сырость Баррстона не сведет его в могилу?

В люке возникла голова Освальда. Смотритель пытался пропихнуть наверх здоровенную корзину с дровами, белое одутловатое лицо подергивалось от натуги.

Дьюранд взял у него корзину.

— Давай.

По-хорошему, в корзину для дров влезло бы еще вязанок пять. Но широкие, как лопатки пекаря, руки Освальда уже дрожали.

— Следующую корзину потащим вместе, ладно? Ты должен быть в форме, чтобы тебе хватило сил поддерживать огонь, когда настанет срок.

Когда они закончили таскать дрова в башню, было совсем поздно. Дьюранд отправил Белого Освальда вниз, погреться у огня, пока поварята топят жир. Если полить им старые дрова, они уж точно зажгутся. Вот принести наверх еще жира — и все, можно на боковую.

Сегодня вечером он таскал дрова и топил сало. А завтра в это время они будут на пути к самому сердцу Древнего Эрреста. Дьюранд представил себе короля Рагнала, похожего на плененного льва, в тяжелых одеяниях, расшитых золотом и драгоценными камнями, точно «Книга Лун» самого Патриарха. Вспомнил Владычицу Гесперанда. Вспомнил, как она явилась на Великий Совет, подобно какой-нибудь Небесной Силе, чтобы восстановить закон. Вспомнил ярость Радомора, героя Хэллоудауна и узурпатора трона герцога Ирлакского.

Да, если они обратятся в Эльдинор за причитающейся им благодарностью, то, очень может быть, обретут ее. Но зимние снега пали раньше, чем люди Ламорика успели добраться до короля и склониться пред его благоволением. Возможно, их ждут еще и земли, и титулы. И все же Дьюранд сомневался: они разгромили Радомора, но он все еще жив, как и два его верных чернеца — Грачи-колдуны.

Дьюранд глядел в сгущающуюся тьму. Река, голые деревья, обнаженные поля — неровный, дробящийся пейзаж, похожий на россыпь угля под дождем. Где-то в отсыревшем небе пророкотал гром, и молодой рыцарь поплотнее запахнул плащ. У него-то проблемы мелкие: один глупец, одно сердце. Под Кровавой Луной половина королевского Великого Совета делает выбор — за Радом или за Ирлак. У королевства заботы куда посерьезней.

Внизу, под люком, что-то шевельнулось. Дьюранд глянул в ту сторону, однако на этот раз из люка не появилось головы Белого Освальда.

Интересно, что король надеется доказать этим собранием, всеми этими маяками на холмах? Странный, пустой жест.

В каморке скворцов затеплился вдруг какой-то огонек. Надо бы отправить бедного Освальда снова вниз, за метлой, чтобы навел там порядок — задача, на которую, небось, потребуется не одна луна.

Огонек сдвинулся с места, и Дьюранд живо представил себе смотрителя: со свечой в одной руке, котелком топленого жира в другой, в загроможденной комнатке. Да такой олух весь замок сожжет и не заметит.

Дьюранд сунул голову в люк.

И увидел хрупкую молодую женщину, девушку.

В руке незнакомка держала свечу; пламя горело тонкими и плавными щупальцами, что изгибались в такт движениям девушки. А свет, шедший от свечи, был похож на болотную стоячую воду — такой же вязкий и мутный. В лицо Дьюранду, вышибая дыхание, ударила вонь гниющих водорослей.

Комнатка вокруг незнакомки — в дрожащем зеленом свете — больше не была грязной старой кладовкой. В нишах, куда проникали зеленые лучи, лежали аккуратно сложенные вязанки дров. Кто-то успел принести туда мятый тюфяк — обтрепавшиеся края ткани рябились в волнующейся тени. Рядом стоял кувшин с вином.

Дьюранд не мог дышать. Он словно сунул голову в реку.

Должно быть, он пошевелился, издал какой-то звук, ибо девушка к нему повернулась. Ее волосы в зеленом свете струились, точно воды медленной реки, шея была бледной, как рыбья плоть. Дьюранд различил очертания ее подбородка. Но не успела она взглянуть на Дьюранда, как он отпрянул назад, наверх.

Однако уже через миг до него дошло: и здесь, на крыше, он все еще не в безопасности. Щупальца зеленого света Иномирья текли сквозь половицы. Небо над головой казалось черным колодцем. Зеленый свет сочился все выше и выше. Мысленным взором Дьюранд видел, как странная дева поднимается по лестнице, заглядывает в люк… Потом свет вдруг отступил, отдалился, оставив Дьюранда в темноте.

Молодой рыцарь облегченно вздохнул — но уже через миг вспомнил, куда ведет спуск: к покоям его господина. К двери Дорвен. Больше некуда — проход только один.

Овладев собой, Дьюранд торопливо спустился в каморку, снова превратившуюся в старую кладовую, пустую и грязную. Под ногами расползался птичий помет, в ноздри била едкая вонь. Однако зеленоватое свечение еще маячило в самом низу лестницы. А Дорвен была в трапезной, и Ламорик со всеми остальные тоже — до двери башни долетал слабый гул голосов.

Дьюранд направился вниз. В лестничном колодце пахло холодом, тростником и слизью.

Он бросился в погоню за длинными прядями волос девушки, что скользили по зеленому воздуху. Локоны незнакомки извивались, как змеи. Рука лежала на черной двери покоев Дорвен. Дьюранд не мог ни пошевельнуться, ни вздохнуть. Бледный лоб незнакомки склонился к двери, глаза закрылись, по щекам покатились слезы.

Дьюранд прирос к месту.

Наконец девушка, похоже, овладела собой и пошла прочь.

Дьюранд отпрянул назад, хватая ртом воздух в сырой тьме лесничного колодца. Если незнакомка повернет обратно, то через миг он будет уже в аду.

Однако, похоже, она торопилась куда-то еще, ибо свет в коридоре перед дверью медленно потускнел.

Вслед за ней Дьюранд вышел на площадку над пиршественным залом — и раскрыл рот, едва не уронив меч. Пиршественный зал Баррстон-Уоллса преобразился. Стены, которые он помнил голыми и унылыми, теперь были увешаны щитами и гобеленами. Знакомые люди сидели на непривычном полу. Охотничьи псы свернулись калачиками возле котлов. В специальных подставках стояли длинные копья. Дьюранд знал: все это воспоминания призрачной девушки, что плыла через зал. Свеча ее была сейчас единственным источником света.

Вот она на миг замешкалась в дальнем конце зала, высоко подняв свечу к двери, что вела на двор. Вот вышла и проплыла к воротам Баррстон-Уоллса. Дьюранд двинулся вслед за ней: он должен был узнать, куда она направляется.

Погоня за мерцающим видением вела его по неровным каменным плитам и размокшей земле Баррстона, пока во тьме впереди не заколыхалась река. Между камнями и ивами возник новый источник света под стать свече в руке незнакомки: узкая ладья у самого берега.

Дьюранд невольно разинул рот. Он знал эту сцену, эту ладью: утлое, бледное суденышко, будто вырезанное рукой мастера по арфам. Ему уже снилось все это — давно, под Кровавой Луной.

Девушка перед ним обхватила рукой иву, и качающееся пламя свечи передавало дрожь гибким ивовым ветвям. Берег словно бы оказался на дне Сильвемера.

Незнакомка шагнула на ладью и легла на дно. Темные кудри рассыпались, коснулись воды.

Дьюранд вспомнил старую легенду. О Майденсбире (тогда река звалась как-то иначе) — о юной жене герцога и ее тайной любви к одному из рыцарей ее мужа. О молодой жене, что выпила настой наперстянки, села в лодку и уплыла умирать вниз по реке.

Девушка вытянулась. Свеча теперь стояла у нее на груди. Край длинного рукава свисал в воду. Молодой рыцарь услышал вздох — единственный звук во всем немом мироздании. Пальцы девушки разомкнулись, ночной ветерок увлек ладью к середине потока, течение подхватило и понесло прочь. Все было кончено.

Совсем так же он видел, как Радомор или его чернецы-Грачи пустили вниз по реке сестру Ламорика — Альвен.

Ладья с девушкой уплывала прочь, легкая, как листок. Дьюранд покачал головой.

Что-то пошевелилось сзади него.

На каменистом берегу вокруг собрался внимательный дозор: с дюжину крестьян, кутающихся в мохнатые одеяла. По большей части женщины: матери с дочерьми. К своему удивлению, совсем рядом Дьюранд обнаружил Дорвен. На ней была лишь льняная сорочка; порывы ветерка прижимали тонкую ткань, обрисовывая очертания тела.

— Что ты тут делаешь? — выдавил Дьюранд.

— Ты видел ее, — отозвалась Дорвен. — Герцог уехал сопровождать старого короля Сердана. Он оставил молодую жену на попечение одного из своих людей: барона Виганда. Все произошло здесь. Говорят, корабль герцога Гандерика проплывал в Хэндглассе как раз вовремя, чтобы увидеть ее.

Дьюранд поглядел мимо Дорвен на тонущие в тени лица крестьянок — коренастых и крепких, под стать мужчинам вроде Одви и Одмунда. Дорвен светилась среди них, точно лилия среди крапивы. Вокруг смыкалась тьма.

— Жену старого герцога видят всякий раз, как Гирету грозит опасность — и она подходит к нашей двери каждую ночь с поры зимней Странствующей Луны. Нам остается лишь ждать и смотреть. Ламорик не слушает, но и спать не может. — Дорвен на миг умолкла. — Большинство людей не осознает того, что видят прямо перед глазами.

— Как ее звали? — спросил Дьюранд.

— Аралинда, вот как, — ответила Дорвен, слегка покачнувшись. Зима была долгой и трудной.

Дьюранд кивнул.

— Аралинда.

Деревенские женщины переглянулись.

— Мне пора возвращаться, — выдавил Дьюранд.

Дорвен потупилась.

4. «ВЫПЬ»

Когда Ламорик уходил от ворот Баррстон-Уоллса, размокшая земля застыла. Горстка рыцарей, зевая и спотыкаясь, шагала за ним вслед, и под ногами хрустел иней. Ламорик спешил; бедному Одви пришлось произнести молитву Первой Заре прежде, чем в тумане завиднелся хотя бы слабый проблеск света. Каждый листик, каждая травинка ощетинились ледяными иголками.

— Хорошо морозным утром! — Изо рта Ламорика вырывались облачка пара. — Все равно что сотворенное нами самими мироздание: игрушка в наших руках. Как будто мы на острове, а весь Древний Эррест ушел под воду.

Лысый Бейден, оскалив оставшиеся зубы, зарычал из глубин лохматого пледа. Он был похож на притворяющегося бабушкой волка из детской сказки.

Берхард подмигнул здоровым глазом.

— Скажете нам, когда придет утро, чтобы мы невзначай не пропустили? Вы вообще спали?

Ламорик нервно улыбнулся.

— Вы спали? — настаивал Берхард. Взгляд Конзара был подобен блеску меча. Эта безумная спешка свиту Ламорика отнюдь не радовала.

— Ребята, — произнес молодой лорд, — призыв не мог бы прийти в более подходящее время. Не успеет сойти на убыль эта луна, как сезон турниров уже обернулся бы против нас. И вы разлетелись бы на все четыре стороны, не отрицайте. Нам привалила удача. Не стоит жаловаться, это не окупается.

Рослый Оуэн изогнулся сразу обеими руками почесать блошиный укус меж лопаток. Руки у него были, как у обезьяны. Во рту блеснул золотой зуб.

— В последнее время вообще мало что окупается.

— Мы предстанем пред Троном Орехового дерева, — предвкушал Ламорик. — Я преклоню колени и вложу руки в ладони Рагнала. Будет пир. Люди вас вспомнят. Оуэн, Бейден, Конзар, Дьюранд — надеюсь, у вас у всех есть приличные сюрко.

Нестройная процессия двигалась по извилистой тропе, что вела от вершины утеса Баррстон-Уоллс к лачугам Баррстонской гавани. Скот еще не выгнали из хлевов на пастбище, но путники миновали жерновые мельницы. Из тысяч каменных глыб, вырезанных из копей в древности, небольшие осколки каждый год рассыпались по дорогам. И теперь на обочинах лежал и груды камней, похожих на головки плесневелого сыра. Иные растрескались, иные побились, иные поросли мхом. Это и был Баррстон.

— На кого — на кого, а на меня вина в промедлении не падет. Надо бы нам как следует рассмотреть корабль. «Выпь». Одрик? Одмунд? Как там его? Он сказал, корабль готов. И река свободна ото льда.

Кое-кто в отряде обменялся неспокойными взглядами. Ламорик выглядел еще более изнуренным, чем обычно.

У пирса ждал довольно просторный корабль, бело-синий на ровном зеркале воды. Дьюранд прикинул, что от высокого, загнутого носа до кормы не меньше сорока футов. Утесы Баррстон-Уоллса отрезали от Майденсбира ровную бухту, хотя и сами они, и стоящая на них твердыня с пирса казались лишь темными сгустками в облаках.

Ламорик выступил вперед. Сваи пирса задрожали, по воде разошлись зыбкие круги.

— Вы все знаете, как славно мы потрудились прошлым летом. Знаете, чего нам это стоило. Мы спасли короля Аттии. — Спутники Ламорика настороженно закивали в ответ — от железного Конзара до похожего на волка Бейдена. К планширу «Выпи» тянулись узенькие мостки. Ламорик ступил на них. — А теперь мы везем ему послание.

Он собрался уже шагнуть на корабль.

И словно очутился в центре бури.

Огромная стая скворцов вылетела из пустого трюма «Выпи», заполнив небо трепетом крыльев и пронзительными криками. Ламорик пошатнулся — и упал в стылую неподвижную воду.

Дьюранд и Конзар, как один, прыгнули на пирс, потянулись вниз, к облаку брызг. Пластины тонкого льда трещали и крошились. Дьюранд ухватил неистово бьющую по льду руку за кисть — и в несколько решительных рывков они с капитаном высвободили своего дрожащего господина из ледяной западни.

— Ничего, без лишних пассажиров легче пойдет, — сплюнул Ламорик и, подтянувшись на руках, вылез. В глазах его сверкал настороженный, пугливый огонек, точно у дикого зверя.

— Кон, — окликнул Ламорик, — я тут разберусь, а ты давай действуй. Найди капитана, убедись, что у него хватает гребцов. Бейлиф должен снабдить нас провизией — один Владыка знает, что он имеет в виду. Может, лягушек. — Дьюранд попытался накинуть ему на плечи свой плащ, но Ламорик усмехнулся: — Оставь. Хотя бы один из нас заслужил сухой плащ.

Они повернулись — и обнаружили толпу словно примерзших к земле крестьян. Ряды мужчин и женщин стояли, сжав руки в кулаки и выставив пальцы, сложенные знаком Небесного Ока. Они лицезрели знамение на знамении. Ламорик прошелся меж них, картинно махая и улыбаясь.

Дьюранд глядел своему господину вслед, гадая, что у того на уме.

* * *

Когда сгрузили поклажу, деревенские женщины принялись носить на борт железные амулеты и молча втирать жир в длинный изгиб форштевня. Грузчики потащили в брюхо «Выпи» припасы.

Один из жителей Баррстона, в завязанной под пышной бородой шапке из овчины, играл роль надсмотрщика. Капитан Одемар. Был он такой же квадратный и приземистый, как вся его родня, с такими же неправдоподобно огромными кулаками.

— Что это они делают на носу? — спросил Ламорик. Крестьянки как раз ринулись туда с дока.

Похоже, Одемар не на шутку удивился тому, что его будущий груз вообще умеет разговаривать.

— Жир девяти крапивников… ваша светлость.

Голос его напоминал скрежет камней.

Берхард широко улыбнулся и почесал косматую бороду.

— Они ж не тонут, крапивники-то. Да, говорят, оно так, но ведь крапивников убивать нельзя, ни за что, разве только…

— Бабские дела, — пророкотал Одемар.

— Наверное, — согласился Берхард. — Но обычно их не видать…

— Не след пускаться в плаванье очертя голову.

— Воинство Преисподней! Разве река не освободилась ото льда? — спросил Ламорик. — Или разве в кошельке серебра мало?

Губы Одемара скривились.

— Ну… да, — вымолвил он.

Не успел Ламорик больше ничего добавить, как заговорил Конзар, поглаживая большим пальцем рукоять меча.

— Значит, первым грузом твоей «Выпи» будут люди, а не мельничные жернова, мастер Одемар. И поплывем мы в Эльдинор, а не в Йестрин вниз по реке.

Он не сводил глаз с корабля.

Одемар что-то буркнул в знак согласия и умолк. Вскоре четверо грузчиков, кое-как свалив кладь на корабле, засеменили вдоль планшира обратно.

— Ну что, мы готовы? — осведомился Ламорик. Борода Одемара встопорщилась.

— Думаю, самая пора.

Без дальнейших разговоров капитан зашагал по сходням и банкам на корму «Выпи». Дьюранд и остальные осторожно последовали за ним, хватаясь за снасти, чтобы не упасть. Лошадей при них не было, слуг тоже — один Гутред в роли общего оруженосца. Дьюранд уселся позади Конзара, задев его меч своим. Пока Луна Объягнившейся Овцы останется в небесах, весь отряд должен будет жить на открытом суденышке: сорок футов в длину и дюжина в ширину.

Дьюранд сдвинул свой дорожный сундучок к поперечине, высвобождая место для ног. Ламорик все еще расхаживал по палубе, то смеясь, то сыпя проклятиями.

Когда Дьюранд поднял голову, Дорвен стояла над стылой водой, бледная и прекрасная, точно луна. Дьюранд уставился на нее, как баран на новые ворота. Они с отцом Одви и рыжеволосым служкой спустились из замка вместе. Старый Гутред обхватил Дорвен за талию, чтобы перенести ее на корабль, и молодая женщина заняла место подле Ламорика.

— Пора, отец, — проворчал Одемар.

За синим Мейденсбиром Небесное Око прорезалось в дымке над берегом.

— Когда это я не знал, мастер Одемар, пора уже или нет? — сварливо вопросил священник и с размаху опустил массивную «Книгу Лун» на грудь служки — как на кафедру.Раскрыв широкий том, он принялся искать нужную страницу.

Пока священник читал первые слова рассветного благодарения тех, кто странствует под этой луной, Берхард повернулся к хозяину корабля.

— Моряки, каких я знал, терпеть не могли священников перед началом плавания.

— Может, морские их и не жалуют. А речные — дело другое. Небесного Владыку еще можно просить придержать речную нечисть, а вот Морского Хозяина умолять бесполезно, только пуще разгневаешь, ваша светлость.

Священник вскарабкался на борт и засеменил от носа к корме. Несчастный служка старался не отставать, поднося священную книгу. От помазка в тумане исходил аромат благовоний.

Закончив молитву, священник поднял помазок.

— Давай, мальчик, теперь масло, — поторопил он, и служка, едва не роняя книгу, принялся рыться под плащом. Наконец он извлек оттуда стеклянный флакончик.

Моряки, даже сам капитан, стянули шапки.

— А теперь? — спросил Берхард.

— Масло пред водой под Оком, ваша светлость, — пробормотал Одемар, и священник изобразил сверкающее Небесное Око на лбу каждого моряка.

Ламорик изогнулся на скамье.

— Мы ведь не в Землю Грез отправляемся.

Но Берхард сам развязал шапку, чтобы и ему начертали Око, пока священник не сошел на берег.

— Отплываем? — спросил Ламорик.

— Да, ваша светлость.

Матросы подняли весла, а капитан Одемар встал за румпель.

— Эй, вы там, на пристани, оттолкните-ка нас!

Когда корабль баграми оттолкнули от берега туда, где хватало места развернуться, Дьюранд увидел, как Одемар кивает горстке гребцов — все они сидели лицом к корме, в то время как их капитан и пассажиры глядели вперед.

— Давайте!

Гребцы навалились на весла, и маленькое суденышко заскользило через бухту. Набрав скорость, корабль двинулся вверх по течению.

— Мастер Одемар, — повернулся к нему Ламорик, — мне казалось, что Эльдинор лежит на севере. Уж не хотите ли вы сказать, что я ошибся? Неужто старый Сердан Путешественник направил судно к берегу там, в горах?

Капитан едва удостоил его взглядом, поворачивая румпель, чтобы нос «Выпи» стоял прямо навстречу течению полноводной реки.

— Один поворот по солнцу, ваша светлость, — пророкотал он. — Выказать ему почтение.

И вздернул подбородок, указывая на Небесное Око.

Однако корабль уже боролся с течением. Гребцы сделали еще несколько взмахов веслами, а потом капитан отпустил румпель. Корабль резко крутанулся вокруг рулевого весла, и гребцы принялись втягивать весла.

— Это что еще такое? — осведомился Ламорик, когда весла были уложены вдоль планшира.

— Мы никогда не гребем вниз по течению, ваша светлость, — пояснил ему Одемар.

Ламорик глянул на Конзара, а потом принялся настаивать.

— Эльдинор, знаете ли, не Йестрин. До него дальше плыть.

— Нет смысла грести вниз по течению, ваша светлость. Во всяком случае, в Майденсбире.

Капитан толкнул румпель от себя, держа курс примерно посередине между каменных берегов.

— Ты хоть понимаешь, что оскорбление, которое мы можем нанести, явившись с опозданием, будет трудно…

— Да, ваша светлость.

Когда Ламорик сел на скамью и жена успокаивающе положила руку ему на локоть, Дьюранд обернулся. Крестьяне Баррстона казались валунами на склоне холма. Для большинства из них «Выпь» была уже вторым кораблем, что уплывал в тот день вниз по течению.

* * *

Когда Небесное Око поднялось достаточно высоко, Гутред прошелся вдоль скамей, раздавая хлеб и сыр, а мужчины выпили еще и вина. Мастер Одемар, что-то бормоча, провел свою команду через Полуденный Гимн. Со скамьи Дьюранд видел лишь синеву да каменные берега.

— Сразу молодость вспоминаю, — жизнерадостно заявил Берхард, разворачивая круглую темную краюшку хлеба. — Мы ходили вверх-вниз по Грейрод — хотя Грейрод шире и спокойнее, она река старая. Этот вот Майденсбир, он холодный да быстрый. Прям как моя жена, бедняжка, до того, как умерла.

Берхард разломил краюшку, твердую и крепкую, точно моток узлов. Бейден ждал. Но когда Бейден уже потянулся за своей половиной, длинная рука Оуэна выхватила у Берхарда хлеб.

— Все равно что сторожить купеческие задницы, да? — поинтересовался Оуэн, откусывая от добычи и сверкая золотыми зубами.

Берхард вытащил было кожаную флягу с кларетом, но остановился, чтобы поковыряться в обтрепьях кожи вокруг больного глаза.

— Да-да. Так оно и есть. Легче. Тащишься себе в лесах. Мимо того Болота Черепов. Бурелом. Иногда в лесах слышны барабаны. Летом в кольчуге буквально варишься.

Берхард начал откупоривать флягу, когда ее выхватил у него Бейден.

— А ты держи здоровый глаз нараспашку.

После целого часа молчания Ламорик наконец подал голос:

— Воинство Преисподней! Поглядишь на вас, поневоле вспомнишь обеды за столом моего отца.

Все головы на «Выпи» повернулись к нему — одни быстрее, другие медленнее.

Оуэн задрал соломенную бороду и снова сверкнул зубами.

— Такие все благородные, да? — предположил он.

— Нет. То есть совсем нет. Вы мне моего брата напоминаете. У Лендеста сызмальства были руки куда длиннее моих. Он славный малый, но получил слишком уж много всего, к чему я потянулся первым.

Дьюранд улыбнулся, все остальные загоготали.

— Похоже, это объясняет больше, чем следовало бы, — продолжал Ламорик. — Дьюранд, ты тоже младший, да?

Дьюранд кивнул.

— Брат успел первым.

Берхард ткнул в их сторону куском хлеба.

— Выходит, вы оба — младшие братья?

Дьюранд пожал плечами.

— Иначе я бы так и сидел в горах…

— А ты? — спросил Берхард Оуэна. — Не станешь же ты утверждать, что у тебя тоже есть большой брат.

— Еще как есть. Восьми футов роста, без малого, в мерзавце.

Берхард вскинул руку, привлекая внимание.

— Минутку, пожалуйста. Все, кто перед этой мачтой! Я вас спрашиваю. Неужели я тут единственный старший в семье? Бейден?

Бейден поскреб длинную бахрому волос на затылке.

— Ну да. У меня есть старший брат в Андагии.

— Небесное Воинство, двое таких! — ахнул Берхард.

— Еще есть младшенький.

Половина команды показала Бейдену знак Небесного Ока.

— А у вас, ваша светлость? — осведомился Берхард.

Дорвен улыбнулась и вздохнула.

— Вы же видели Морина. Я старшая дочь.

Берхард повернулся к Конзару.

— А вы, капитан?

Все взоры обратились к Конзару. Тот несколько мгновений молчал, а потом признался:

— Мой брат получил прекрасный чертог в Ланнермуре. Он часто приглашает меня туда. Когда мне не удается отвертеться, я сижу на скамье перед очагом, а его жена торопится припрятать серебро.

— Значит — и вы к бедолагам, у которых есть старшие братья, — рассудил Берхард, выхватывая у Бейдена бутылку.

Но Ламорик уже показывал на дальний берег за полосой тягучей, блестящей воды.

— Смотрите, башня! Это святилище. Как вы думаете, какой деревни?

Несколько человек нагнулись к планширу. «Выпь» закачалась. Одемар смерил всех суровым взглядом.

Ламорик по-прежнему глядел на башню.

— Может, Саллоухит?

— Да кроме нее еще с десяток других башен, тем более Саллоухит выше по реке, ваша светлость, — осторожно поправил Гутред.

Остальные принялись наперебой перечислять названия.

— Рашева пристань, — наконец сказал Одемар.

На всем корабле воцарилось молчание.

— Та, что вниз по дороге?

— Именно.

— Выходит, мы практически не сдвинулись с места. — Ламорик раскинул руки над рекой. — Как такое возможно?

— Майденсбир течет быстро, но много петляет… ваша светлость.

— Ты понимаешь, что у меня ни малейшего желания оскорблять короля? Наша цель — ровно противоположная. Мы пролили немало крови, чтобы заслужить королевскую милость.

Корабел молчал.

— Почему бы вашим гребцам не приналечь на весла?

— Майденсбир сам несет нас, лучше его не поторапливать. Насколько я вижу реку, ваша светлость, она полноводна и быстра.

Над рекой прокатился какой-то странный звук — точно стон. Конзар подался вперед, вглядываясь.

— Когда доберемся до Сильвемера, грести все равно придется, — заметил Ламорик.

— Да, ваша светлость. Но пока нет смысла…

Дорвен стояла на носу корабля и оглядывалась. Дьюранд услышал какой-то странный звук: то завывал в трюме корабля ветер.

— Что это? — спросил Ламорик.

Гребцы разом, без команды, принялись разбирать весла.

— Не следовало нам пускаться в плаванье… — прорычал Одемар.

— Что?

— Пещера Спящих!

— Я не…

«Выпь» понеслась еще быстрее по глубокому каменному желобу меж высоких каменных стен.

— Когда Майденсбир стоит высоко, то заливает алтарь на скалах подле Пещеры Спящих.

— О чем это вы? — вмешался Берхард. — Я же видел Спящих. Их не затопишь…

Мимо планшира мчался ряд вырезанных в скале ступеней, ведших к воротам святилища на берегу реки. Сейчас было видно только несколько самых верхних.

— Небесное Воинство! — потрясенно пробормотал Берхард.

— Когда бьет колокол, дева покидает свое ложе и занимает другое, — проговорил Одемар.

— Видал я эти колокола, — заметил Берхард. — Они ведь… сколько там? в добрых пяти фатомах от пола!

Гребец на веслах поневоле вынужден повернуться спиной к носу корабля, лицом к капитану. Только тому виден курс.

Каждому, кто был на борту, нашлось по веслу.

— Теперь давайте гребите, все в лад, — велел мастер Одемар.

Корабль качнулся, накренился — словно ухнул на добрых два фатома вниз. Иные из рыцарей виновато оглянулись — не попали веслами по воде, — но ни один гребец даже глаза не скосил.

— Полегче! — резко укорил Одемар.

Дьюранд со всех сил налегал на весло, стараясь грести наравне с матросами из Баррстона, однако через раз зачерпывал только пену. Корабль набирал ход. Река ревела меж каменных берегов, течение становилось все быстрее и быстрее.

— Пошевеливайтесь! — прорычал Одемар, впившись в румпель. Корабль, подпрыгивая, мчался по волнам разбушевавшейся реки.

Раздался громкий рев. «Выпь» снова кинуло вниз.

Капитан налег на румпель.

— Дружно! Разом — со всех сил! А кто с левого борта — так и сильнее!

«Выпь» накренилась. Весло Дьюранда угодило в какой-то валун среди пенного безумия и, отлетев обратно, ударило молодого человека в грудь, точно копыто коня. Не успел он перевести дух, как корабел заорал снова:

— Давайте, если вам жизнь дорога!

Все, кто еще держат весла, навалились на них. Лопасти весел дребезжали, ударяясь друг о друга.

— Разом! — кричал Одемар. Лицо его подергивалось, глаза были устремлены куда-то над плечом Дьюранда. — Дружно! — отчаянно повторял он.

И тут «Выпь» во что-то врезалась.

Деревянные брусья отозвались на удар гулким стоном. Люди на палубе с громкими криками попадали на колени.

«Выпь» задергалась, точно рыба в собачьей пасти. Дьюранд заскользил по дощатому днищу.

— Сели по всему борту. Надо скорее слезть со скалы! — взревел Одемар.

Ребра и планширы суденышка гнулись, точно живые. Дьюранд видел, как по новехоньким белым доскам расползаются трещины.

— Соберись!

Конзар глядел прямо на него.

Вокруг камня, на который они налетели — обломка скалы размером с мельницу, — пенились буруны. Дорвен отшвырнуло на нос корабля. Еще миг, и утлое суденышко сложится пополам; тогда они погибли…

Дьюранд и главный корабел голыми руками пытались столкнуть «Выпь» со скалы, скользя на мокрых досках, пока Конзар не заметил плавающие вокруг весла.

— Вот! — Ловко выхватив один из длинных шестов, он всадил его между планширом и камнем. Дьюранд взялся за соседнее весло, и они оба навалились со всей мочи.

«Выпь» соскользнула… лишь для того, чтобы застрять снова. Дьюранд чувствовал, как поддаются под напором воды и камней доски.

— Ну же! Сейчас или никогда! — воззвал Одемар.

Конзар повернулся к остальным.

— Пусть каждый возьмет по веслу! Кто еще не умер — всем взять по веслу!

И рыцари, и моряки неловко, как новорожденные ягнята, полезли упираться веслами в камень. У бедра Дьюранда возникла Дорвен — она сосредоточенно тыкала веслом вниз, будто лупила кита острогой. Дьюранд напрягся со всех сил, до хруста сжал зубы. Освободится «Выпь» или разобьется в щепки?

И «Выпь» вновь двинулась…

— Толкайте! — ревел Конзар.

Корабль рванулся вперед, оставив на камнях хлопья свеженькой краски. Рванулся — и вышел в течение: полузалитый водой, ободранный, неуправляемый, однако все еще на плаву.

Команда разбежалась по палубе, приноравливая весла в обычное положение.

Одемар стоял на корме. Вода плескалась у его бедер.

Но река перестала играть с добычей. Утесы по берегам становились ниже, туннель расширялся, поток ослаблял хватку. Корабль несся вперед среди плавающих по поверхности щелок и ящиков с провиантом, пока наконец вдоль бортов не зашелестел и тростники.

Конзар хмуро усмехнулся Дьюранду.

5. ЛОЩИНА ИДОЛОВ

Заводь, куда течение вынесло многострадальную «Выпь», лежала на излучине в основании отвесной лощины. По краям луга, меж сосен, высились каменные изваяния, приземистые и широкие, точно надгробья: Небесные Силы с выпученными миндалевидными глазами и едва обозначенными руками.

Под взглядами этих серых стражей Дьюранд и все остальные — и матросы, и рыцари — отчерпывали из «Выпи» ледяную воду, покуда не сумели подвести суденышко к берегу. Ламорик, поддерживая Дорвен под локоть, помог ей выбраться на твердую землю. Люди упали на дерн, вознося хвалы Небесному Воинству за счастливое спасение.

И похоже, небесные силы откликнулись. Дол наполнили невнятные голоса.

Оторвав голову от размокшей земли, Дьюранд увидел шеренгу людей, столь же серых и странных, как каменные изваяния позади них. Лица их были скрыты под капюшонами серых плащей.

В Лощине идолов жило девять человек — и все отшельники: монахи, затворившиеся от мира. В глубине долины стояло несколько жалких лачуг — таких низких, что в них нельзя было даже выпрямиться во весь рост. Ни трапезной, ни святилища. Однако Конзар сумел уговорить нервничающих отшельников, чтобы путникам разрешили разбить лагерь на лугу и срубить пару деревьев на починку корабля.

Все энергично взялись за дело и к сумеркам собрались вокруг разведенного Дорвен костра.

— Подозреваю, старина Одемар все еще злится, — заметил Берхард.

Корабел поленом приколачивал грубо выструганную доску. Гулкое эхо раскатывалось по долине — как и отборные ругательства, какими он сыпал, промахнувшись самодельным молотком по цели. От этаких выражений даже каменные истуканы дрогнули бы.

— Мы разбили его корабль, а он теперь решил пропустить ужин, — заявил Берхард, получив свою долю размокшего хлеба и склизкого сыра. — Говорите что хотите об этих буханках, а я вам одно скажу: приличный хлеб такого намокания не перенес бы.

Ламорик стоял, сняв мокрый плащ и держа его на вытянутых руках перед огнем.

— Хотелось бы мне знать, сколько нам времени потребуется…

— Я бы не стал спрашивать об этом вблизи нашего друга, — предостерег Оуэн, помахивая куском колбасы.

Ламорик развернул плащ поближе к языкам пламени. Над мокрой шерстью клубился пар.

— И он прав. Один-другой день в Баррстоне никакой роли не сыграли бы. А теперь нам придется коротать время тут, с нашими каменными приятелями.

Изваяния таращились на них выпученными глазами.

— Муж мой, вы подожжете ткань, — промолвила Дорвен.

— Так где, говорите, мы сейчас находимся? — спросил Ламорик.

— В паре дней пути от Йестрина, — ответил один из матросов и, спохватившись, стянул шапку. — Ваша светлость.

— Плащ, — повторила Дорвен.

— Значит, не очень далеко, — заметил Ламорик, проводя плащом над пламенем костра. — Даже если корабль и удастся починить, думаю, нет смысла…

Плащ-таки загорелся: мгновенный яркий всполох, вонь паленой шерсти — и взрыв проклятий. Сбивая огонь, Ламорик выронил из-за пазухи свиток. Последний раз все видели этот свиток в руках сэра Геридона.

Ламорик поспешно выхватил свиток из огня и развернул его. От подтеков чернил пергамент стал похож на пятнистую шкуру леопарда.

— Практически нечитаемо. Впрочем, я уже читал его — Геридон не успел и на лигу отъехать от замка.

Глаза Конзара сверкнули.

— Что мы потеряли его на реке — они бы еще поверили. А вот насчет того, что его уронили в огонь — уже сомневаюсь.

Конзар не тронулся с места, зато Дорвен снова подала голос:

— Муж мой, по-моему, письмо сильно гнетет вас. Почему бы вам не поделиться с нами — что там написано.

Матросы Баррстона поднялись и отправились помогать своему капитану.

— Это дела между отцом и королем. Хотя вряд ли отец считает их такой уж большой тайной.

— И что там говорится? — спросил Конзар.

— Он хочет, чтобы я предстал пред королем от его имени с целым рядом прошений. Вполне разумных. Мы должны спросить, не желает ли король теперь, после недавнего голосования в Великом Совете, отменить определенные налоги и подати короны на вступление наследников в права наследства и женитьбу пэров на вдовах, находящихся под королевской опекой. Перед голосованием Великого Совета эти налоги вызвали много нареканий в различных областях королевства. И мы предлагаем его величеству ради умиротворения подданных отказаться от налогов.

А еще он просит — от имени всех, кто голосовал за прощение королевских долгов, — чтобы король избавил нас от определенных воинских обязательств, и мы могли бы защищать границы своих владений от врагов.

Ламорик потряс свитком в воздухе. Дьюранд заметил, как Дорвен провела маленькой ручкой по глазам.

— Мне должно сказать королю, что герцоги Великого Совета, голосовавшие за то, чтобы король сохранил корону, рады были бы целому ряду уступок. Необходимо облегчить бремя налогов, простить определенные обязанности, позволить держать воинов при себе, а не отсылать на королевскую службу…

Мой отец стар и благороден. Он честен, прям и набожен. Все это представляется ему не более чем благими предложениями, призванными предотвратить многие беды: советом королю от тех, кто ему наиболее предан.

Но как посмотрит на этот перечень человек, окруженный всеми волками королевства? Поймет ли он, что это лишь почтительный шепот самых верных слуг? Что, если он узрит лишь длинный список требований, которые опустошат его сундуки и лишат его армии? Вы все видели короля Рагнала. Видели, как он бывает упрям. Почувствовали на себе его гнев. Как, по-вашему, он отреагирует?

Ламорик обвел взглядом собравшихся.

— Теперь, полагаю, вы бы ничего не имели против, швырни я свиток в огонь?

Пламя потрескивало на расстоянии ладони от свитка.

Одемар у кромки воды выпустил череду крепких ругательств. Через несколько мгновений общего молчания Дорвен выпрямилась.

— Ему нужна пища, как и всем нам, — пробормотала она. — Интересно, много ли из припасов уцелело?

«Выпь» блестела в последних лучах солнца. Дорвен подошла к кораблю и окликнула Одемара. Старый корабел поднес руку ко лбу, плененный добротой благороднорожденной женщины. Он был похож сейчас на краба, застигнутого врасплох.

Распущенные волосы Дорвен мягко сияли в янтарных лучах. Дьюранд отхлебнул вина из пущенной по кругу кожаной фляги и передал ее Ламорику.

— Источник всех моих бед можно проследить до одного-единственного дня, — промолвил Ламорик, в свою очередь прикладываясь к фляге. — Мы были в Эвенсенде на море. Отец устраивал мою свадьбу, и меня отыскал всадник с очередным посланием. — Он улыбнулся. — Помню, как мне впервые рассказали о готовящемся браке! Я как раз собирался откинуть полог шатра и выйти на ристалище в Беоране, как в шатер, точно призрак, просунулась голова Геридона. «Ваша светлость, покуда эта луна не миновала, отправляемся в Эвенсенд, и я еще полюбуюсь на вашу свадьбу». С одного моря на другое — за несколько дней. Мне пришлось спрашивать у него — а невеста-то кто?

Ламорик поднял флягу, молча показывая, что пьет за Дорвен.

— Повезло мне с его выбором. Но отец радел о сохранении наследства. Он ведь уже не молод. Матушка моя скончалась. Он хотел обезопасить свой род, своих подданных. На востоке он женил Лендеста на Гарелине. На западе — выдал Альвен за Ирлак. А я должен был на севере жениться на Монервее.

Вот это хитросплетение! Дьюранд поморщился.

— Все просто, — продолжал Ламорик. — Гирет получил бы родню во всех частях королевства. И так я очутился в Эвенсенде, сердце Монервея, в канун своей свадьбы. Уж коли отец считал, что у него есть долг перед таким беспутным сыном, как я, то мне следовало принять его дар обеими руками. Следовало доказать… ну, что бы я там ни считал нужным доказать. Однако потом пришли другие вести.

Густые тени лощины поглотили стоящую у берега «Выпь», а вместе с ней и Дорвен. Одемар уже непринужденно болтал с девушкой, жуя колбасу и сыр.

— В зал отца ворвались гонцы от Рагнала. Не прошло и недели с тех пор, как Геридон сообщил мне, что я женюсь, а границы уже были охвачены пожаром. Безумец Бороджин и Гейтанские принцы восстали, а потому был назначен общий сбор войска Эрреста. Отец не мог послать Лендеста, наследника, вести в бой пэров Гирета. Зато меня послать мог.

Ламорик усмехнулся.

— Ничего себе новости в канун свадьбы. И муж, и военачальник. Все сразу! Разумеется, это следовало отметить — как-то так я и рассуждал. Ну и нервничал, что уж там, в канун великого дня.

Когда Лендест вытащил меня из пивнушки, в которой нашел, свадьба пошла своим чередом. Помню множество обращенных на меня серых физиономий.

Вот так и вышло, что отец послал старого барона из Сванскин-дауна вести всадников Гирета. А вместо меня отправил королю мешок денег — пусть, мол, наймет достойного бойца. А ведь я мог бы поутру из бездельника превратиться в одного из величайших мужей королевства!.. Ну вот, что есть, то есть.

Дьюранд вообразил себе, каким мог бы стать Ламорик, сложись все иначе. Представил себе зрелого мужчину, способного нести груз ответственности, успевшего и сумевшего хорошенько узнать свою молодую жену. И все это было пущено по ветру — промотано за одну ночь беспробудного пьянства.

Ламорик несколько мгновений подержал флягу с вином перед носом, а потом швырнул через костер Бейдену.

— Кажется, минувший год научил меня уму-разуму.

Он выпрямился.

— Мне следовало сразу вам все рассказать. Это мои заботы, не ваши. Монарх должен узнать послание, но вы вовсе не обязаны следовать за мной.

Ламорик ободряюще взял Дьюранда за плечо и поднялся, чтобы идти в шатер.

— Вот что я скажу: поблизости хватает деревень, и в большинстве из них вы найдете господ получше, чем я, — отважных рыцарей из войска моего отца. Каждый может рассчитывать на самый наилучший отзыв о вас с моей стороны. Поручение отца — моя обязанность, не ваша. Трус я, что не признался раньше. Боюсь, долгая зима довела меня до отчаяния. Вы же возвращайтесь по домам, найдите себе господ и оставьте меня с моим дурацким поручением. В следующий раз, как увидимся, вместе с вами же над ним и посмеемся.

Отвесив всем поклон, Ламорик удалился. Остальные вскоре последовали его примеру и разошлись к своим шатрам и навесам.

Дьюранд следил, как Дорвен медленно идет по траве к шатру супруга.

* * *

Дьюранд лежал под ворохом мокрых одеял. Поднявшийся с Майденсбира холодный туман ломил кости.

Молодой рыцарь вдруг поймал себя на том, что думает об Альвен, темноволосой сестре Ламорика — той самой, что ради поддержания мира между знатными родами королевства вышла замуж за Ирлак. Он снова стоял в сумраке той башни в Ферангоре, где схватил Альвен за руку. Где успел взглянуть в ее полные отчаяния глаза — несчастная, должно быть, узнала его, вспомнила, как видела его в отцовских чертогах, — а потом нес караул под дверью темницы и слышат, как плачет ее ребенок.

Лощину Идолов наполнили голоса монахов-отшельников. Они не просто выводили Молитву Заката или Последних Сумерек, а час за часом сплетали гимны, не умолкая ни на миг.

Даже после того, как Дьюранд признался, что стал невольным соучастником убийства Альвен, Ламорик не прогнал его. И вот теперь молодой рыцарь не мог выбросить из головы Дорвен, жену Ламорика. Давным-давно следовало бы уехать — и как можно дальше, чтобы их с Дорвен разделяло не одно королевство. Но Дьюранд не мог покинуть Ламорика, своего сюзерена, в столь затруднительном положении. Он твердо решил, что сперва поможет Ламорику добраться до Эльдинора, а уж потом с ним распростится. В конце концов Дорвен не единственная женщина в мире, найдутся и другие.

Голоса затворников сплетались в вышине над уединенными кельями.

Когда Дьюранд открыл глаза, то увидел, что рядом с ним съежилась Дорвен.

— Владыка Судьбы! — выдохнул он. — Вам нельзя быть здесь!

Она огляделась во мраке и съежилась еще сильнее.

— В прошлом году, весной, умерла моя мать. Она долго хворала. Чахла три года, пылая жаром, как бледная свеча. Я старшая дочь. Мне надлежало заботиться о ней, пока отец расхаживал по комнате или орал на слуг. Женщины омывали ее мокрыми тряпицами. Они говорили о знамениях, о роке, о снах. Ближе к концу я видела, как глаза матери мечутся под тонкой кожей, точно два головастика. Я спала рядом с ней. Она то ускользала за грань Иномирья, то возвращалась обратно. Врата были открыты — и я спала на пороге.

И вот наконец она ускользнула в последний раз. Стояла Луна Сева. Моя мать в одночасье скончалась. А отец сказал, что я выхожу замуж.

— Дорвен…

— Я видела Ламорика на какой-то свадьбе — по-моему, его старшей сестры. И он показался мне отнюдь не противным. Мне до смерти надоели чертоги болящих, и травы, и мудрость старух.

Дорвен глубоко вздохнула.

— Ламорик выглядел таким раздавленным, когда войско его отца ускакало под предводительством другого капитана… Это было через год после смерти моей матери.

Она поднялась и побрела прочь под эхо песнопений — совсем крошечная и хрупкая.

* * *

Дьюранд еще час лежал без сна. Монахи по-прежнему пели, земля под его плечами покрылась инеем. Кругом было так темно, что казалось, он находится в кромешном мраке за пределами мироздания.

А потом река замерцала.

Свет Иномирья играл на ряби волн, разливаясь все шире и шире, пока над водой не заскользил нос ладьи, легкой, точно ивовый листок. Давно погибшая леди Аралинда вновь предостерегала народ Гирета: герцогству грозит опасность.

Дьюранд отвернулся. Ему не требовалось иных напоминаний. Подчас Небесные Силы шепчут, подчас — ревут. Лежа на спине, он устремил взор в темный купол поднебесья, гадая, как жене старого герцога удалось миновать пороги.

* * *

Ему пригрезилось, будто он спит на одеяле, постеленном поверх тысяч каких-то существ, которые во всю мочь брыкаются и лягаются.

Когда лучи рассвета коснулись дальнего берега, Дьюранд стряхнул с волос и одеяла намерзший иней и выругался. Мир вокруг сверкал белизной.

Монахи в глубине лощины все так же пели: гимны их не утихали ни на секунду.

Мимо пальцев Дьюранда прошлепали чьи-то веревочные сандалии.

Один из монахов ковылял к воде, балансируя ведрами на коромысле — судя по тому, как они покачивались, пустыми.

Остальные монахи по-прежнему выводили Рассветное Благодарение.

Дьюранд оторвал клочок смерзшегося зеленого дерна и заторопился вслед за коротышкой. Остальные рыцари тоже зашевелились, просыпаясь.

— Не следовало вам тут спать, — заявил монах.

— Братец, это единственное ровное место в округе.

Монах привел Дьюранда к костровищу. Что ж, Дьюранда это вполне устраивало. Голоса затворников возносились над лощиной.

— Вы никогда не останавливаетесь, братец?

— Мы должны делать то, что можем. Небесные Силы часто распоряжаются именно так.

Дьюранд про себя решил, что, если получит хоть один прямой ответ на вопрос, поможет монаху с ведрами. Бейден — закутанный в целую гору пледов — скорчился перед костровищем, тыкая в угли обгорелой веткой.

— Вы когда-нибудь спите?

— Разве мироздание не спит? — Коротышка остановился на краю выжженного круга и повернулся к Дьюранду. Глаза его были черны, как две бусины, лицо и шея — желты, как застарелый синяк. — Узы Древних Патриархов расползаются. Только так мы можем удержать их.

— Дьюранд? Мне померещилось или я и правда видел ночью кого-то у твоего шатра? — поинтересовался Бейден неуместно громким голосом. Он ухмыльнулся, демонстрируя клыки, что торчали часовыми вокруг проема, устроенного ему Дьюрандом в прошлом году. Вроде бы ничего страшного — но ведь его могли слышать и остальные.

Монах уставился в землю.

— Понятия не имею, что ты там видел, Бейден.

— Да так, всякое. Полуночные гости! А голосок такой сладкий, кто бы… Владыка Преисподней! — Бейден вдруг отскочил от углей, как будто откопал гнездо гадюк. Экипаж «Выпи» настороженно глядел с другого конца луга. Кое-кто сжимал оружие.

Дьюранд был озадачен — но Бейден больше не валял дурака. Он неотрывно глядел на угли.

— Они тут все живые! — выговорил он.

Дьюранд шагнул мимо монаха вперед. Вчера они без особых размышлений разложили костер прямо посреди круга каменных идолов. И теперь выжженное пятно казалось шрамом на коже дерна, обнажившим то, что скрывалось под этой кожей.

В дыре молодой рыцарь увидел спутанные в единый клубок серые фигуры, извивающиеся, брыкающиеся руки и ноги. Увидел локти и пальцы, мягкие, точно овсянка на огне, после того, как ее помешали. Увидел копны черных волос — и торопливо отступил, пока из этого сплетения не показалось лицо.

Ламорик рванулся было к костровищу, но Дьюранд удержал его.

Монах семенящими шагами выступил вперед. Голова его доставала Дьюранду немногим выше пояса.

— Давно ли вы молитесь здесь? — спросил Дьюранд.

— Он вырвался из Уз Древних Патриархов, этот народец, — промолвил маленький человечек, кивая. — Давным-давно Гандерик, слуга Сердана, сражался здесь с безумными чародеями. Мироздание было нарушено, жестоко ранено. И Сердановы Патриархи залечили рану, перевязали ее широкими и крепкими узами, протянув их по всему королевству — идолы указывают место, где это произошло. В лощину пришли крестьяне. Много поколений они жили и умирали здесь, а потом рассорились со своим священником и повесили его среди идолов.

— А эти все?.. — Дьюранд указал на серые фигуры в яме.

— В таких местах ткань мироздания слаба. Свершив святотатство, крестьяне, жившие тут, поставили себя вне защиты Патриархов, что в подобных местах особенно опасно. В Древнем Эрресте обитали тысячи самых жутких существ.

— Проклятый ты безумец! — взревел Бейден. Похоже, он готов был броситься на монаха, но Дьюранд встал между ними.

Под взглядами Дьюранда и остальных Бейден смирился, прорычав:

— Смотри, я вас знаю! Знаю, что вы за народ!

Но все же попятился, а Дьюранд помог монаху закидать землей извивающиеся фигуры.

Когда он бросал последнюю лопату, монах коснулся его рукава.

— Узы ослабевают от перевалов Блэкрута до Орлиной горы. Что-то идет…

6. НОЧНОЙ ПРЫЖОК

Ламорика не покинул ни один человек.

Когда мастер Одемар доел утреннюю овсянку, рыцари уже стояли у нагруженной «Выпи», держа весла в руках так, как почетные часовые держат копья. Это зрелище предназначалось как для того, чтобы подбодрить Ламорика, так и чтобы продемонстрировать мастеру Одемару: они больше не пассажиры. Эта идея принадлежала Дорвен.

Ламорик пожал каждому руку; корабел лишь буркнул что-то неразборчивое и поднялся на борт.

Несмотря на все благие намерения, полдня задержки растянулись на двое или трое суток — да еще приходилось отчерпывать воду, подгоняя потрепанную «Выпь» к берегу. Сорокафутовое судно весило не меньше стада быков — и упрямства в нем было столько же. В последней деревушке Одемар утопал куда-то по грязным улочкам, а появился с бадьей смолы, паклей и парой подходящих железяк. Команда дружно решила, что вид у него в кои-то веки предовольный.

В тихих плесах они упражнялись во владении веслами: наваливались то на правый, то на левый борт, учились знакомым каждому гребцу командам «весла на воду!» и «весла на валек!». У них даже начало что-то получаться.

И почти все время они усердно гребли.

В первый час пятого дня утесы Майденсбир отворились, и команда «Выпи» узрела молчаливый Йестрин и озеро Хендгласс за ним. Древнее родовое гнездо герцогов Гирета, Йестрин темной громадой нависал над рыбачьей деревней. Дьюранд различал черепашьи спины десятка-другого лодок, перевернутых кверху дном перед стенами. Здесь леди Майденсбира закончила свое странствие.

В дни основания Гирета Йестрин был тронным городом герцогов. Отсюда Гандерик с сыновьями Аттии несли гордые знамена к подножию гор. И хотя с тех пор сменилось бесчисленное множество поколений, Йестрин все еще помнил былую славу и дни до того, как герцоги покинули его, а будущее закрылось пред ним.

Теперь Йестрин стоял опустевшей раковиной там, где Майденсбир вливался в холодные воды озера Хендгласс. Несомая течением «Выпь» плавно скользнула в залив. С борта корабля можно было разглядеть каждый синий камешек на дне — хотя лежали они, верно, на глубине не одного фатома. Воздух был холоден и недвижен.

Глаза всех на борту обратились на Одемара. Тот кивнул, и гребцы взялись за весла.

* * *

Когда они достигли Сильвемера, уже темнело.

Гребцы сидели спиной к ходу корабля и видели только мастера Одемара и высокий изгиб кормы. За минувшие дни Дьюранд выучился читать каждый бугорок, каждую морщину на лице корабела. И сейчас заметил, что черные глубокие глаза Одемара обшаривают берег, ища, куда бы пристать на часы темноты.

Вскоре он развернул «Выпь» по ветру.

Мимо Дьюранда прошла Дорвен. Покинув свое обычное место в передней части корабля, она вскарабкалась по банкам на корму, где подле потрепанного непогодой руля стоял Одемар.

— Я мало что смыслю в парусах, мастер Одемар, — промолвила она. — Я понимаю, что мы должны пересечь заводь, чтобы добраться до Редуиндинга, и по Редуиндингу идти вверх к столице Рагнала. Но как нам это сделать?

Корабел зацепился пальцем за шнурок, что носил на шее.

— Умные люди держатся с подветренной стороны от берега, потому что на озере всегда сильный ветер, ваша светлость.

— А ветер с северо-востока?

— Да, ваша светлость.

— Значит, идем вдоль берега окружным путем — к Чертогам Тишины.

Корабел кивнул.

— Там в избытке бухточек и заливов, в которых можно укрыться на ночь. Если никто не сойдет на берег, древние короли нас не побеспокоят.

Дорвен тоже кивнула.

— Мне кажется, даже сейчас кто-то живет под сенью тех лесов в Фароне. А вы жили напротив Майденсбира в Баррстоне.

Одемар не улыбнулся, лишь еще сильнее дернул шнурок.

— Я много раз ночевал в пещерах подле того берега. Как-то раз даже видел одного из древних. Высоченный — что твоя мачта.

— А что это такое, кстати? — перебила она, показывая на клочок кожи, висевший на шнурке на шее у Одемара.

Одемар нахмурился.

— Это? Так это ж сорочка.

— Я не…

Корабел выставил бороду.

— Кто в сорочке родился, тому не утонуть — пока он носит ее при себе.

— А на руках у тебя что?

— Тоже сорочки, да, ваша светлость.

— У вас их три?

— От братьев, ваша светлость. Они были главными корабелами до меня.

— И откуда же…

Конзар перегнулся через свое весло.

— Вы слышали о нашей цели… про письмо и клятвы? — спросил он.

Одемар поскреб бороду рядом с оберегом-сорочкой.

— Да.

— Тем курсом, что мы плывем, мы поспеем в Эльдинор до конца луны?

Корабел отошел от рулевого весла, одной рукой придерживая сам румпель, и сощурился, глядя в пустые небеса.

— Можно попробовать ночной прыжок.

Кое-кто из гребцов недовольно заворчал.

— Что еще за ночной прыжок? — спросил Ламорик.

— Это, ваша светлость, когда встаешь на курс еще засветло, а потом держишь на какую-нибудь звезду.

— И даже земли не видишь?

— Да. Встаешь на курс в час последних сумерек, а потом так и плывешь прямо. В море остается надеяться, что утром, когда взойдет Око, ты снова увидишь землю, а не то потеряешься. Но в озере-то все иначе.

— А как же мели и банки?

— Надо держаться большой воды. К западу вроде как есть достаточно широкий проход.

Дьюранд обвел взглядом всех остальных — Ламорика, Конзара, Дорвен, — гадая, как они отнесутся к столь рисковому предложению. Плыть наугад во тьме…

Когда Дорвен легонько кивнула и направилась обратно на нос корабля, у Дьюранда возникло ощущение, что она заранее знала, о чем спрашивает, — и что на борту больше не было никого, способного задать этот вопрос.

— Что ж, джентльмены, звучит не очень-то обнадеживающе, — начал Ламорик. — Думаю, было бы нечестно…

— Заткнитесь, ваша светлость, — перебил его Берхард. — Мы ведь уже на борту, верно?

Из темноты кто-то засмеялся.

Одемар просто кивнул.

— Левый борт, а ну навались дружней! — скомандовал он, и «Выпь» рванулась к Сильвемеру. В небесах висел еле видный серп луны — уже на ущербе, в последней четверти. Скоро ей предстояло остаться единственным источником света во всем мироздании.

— Гребите, — приказал Одемар. — Медленно и ровно. Попробуем поставить парус.

* * *

Они гребли, пока края горизонта не заполоскались в озере, а в черных волнах не заискрились яркие звезды. Очень скоро горстка людей на борту «Выпи» осталась одна-одинешенька среди плещущих вод. Дьюранд скорее слышал, чем видел, как бриз слабо надувает парус.

Гребцы затянули матросскую песню.

Кто-то отчерпывал воду, до Дьюранда доносилось хлюпанье кожаного ведерка. Спина и плечи молодого рыцаря ныли от многочасовой гребли. Сзади него сплюнул и буркнул что-то неразборчивое Бейден. Они с Дьюрандом случайно столкнулись веслами. А когда сразу же после этого Дьюранд по неловкости окатил его водой, пригрозил воткнуть молодому рыцарю в спину нож.

Пение стихло, и заговорил Оуэн.

— Расскажу вам, до чего мне не везет. Взять хоть первого моего господина — я служил ему пять лет, покуда он не женился.

— Жена положила на тебя глаз? — осклабился Бейден.

— На следующее утро он вместе со своим братом свалился с утеса.

Берхард прищелкнул языком.

— У меня такая же жена была.

— Туман, — пояснил Оуэн. — В жизни подобного не видали. А он славный был, собирался подарить мне земельный надел и какой-никакой замок. Я думал там-то и осесть.

Обернувшись, Дьюранд заметил, как поблескивает в темноте зуб Оуэна.

— Следующему я служил четыре года. Как-то отправились мы на охоту — и забрались слишком далеко, до темноты вернуться уж не успели бы. Дождь загнал нас к какому-то деревенскому святилищу. Его светлость не захотел оставлять снаружи ни слуг, ни коней, ни собак. А на следующее утро святилище было полно дерьма, а у его светлости по всему телу пошли эти, как их, гнойные волдыри.

— Не стоит превращать жилище бога в конюшню.

— Или псарню, оно конечно. Мы так и сказали. Подозреваю, ко всему прочему еще и день был из числа каких-нибудь святых праздников. Его чертова светлость умыкнула у меня из под носа молоденькую вдовушку, но когда он ослеп, боец для турнира ему уже был вроде как без надобности. А вдовушку эту я до сих пор помню. Волосы рыжие, что огонь — спелый каштан на солнце!

Дорвен расхохоталась.

— Прах побери, Оуэн, — заявил Бейден, — а ведь тебе и впрямь не везет.

— Еще один убил своего сюзерена — случайно, на охоте, стрелой — и скрылся где-то за Громовым морем. — Оуэн помолчал. — Другой подавился пирогом с… с чем же там? — ах да, с жаворонками. Еще один велел, чтобы ему в Беоране выстроили корабль. А я ведь дослужился до того, что стал у него правой рукой. Зуб за него потерял. А он возьми да и назови свой корабль «Выдрой» — само собой, тот не успел из гавани выйти, как нырнул, что твоя выдра. А на борту были и жена его, и сыновья.

Бейден за плечом Дьюранд тихо фыркнул.

— Поосторожнее надо быть, когда даешь имя кораблю.

— А выпь, часом, не ныряющая птичка? — поинтересовался Берхард, но Оуэн продолжал свой рассказ.

— И так всякий раз. Только я уже кончиками пальцев вроде как дотягиваюсь до славненького кусочка земли — угол леса, склон какой долинки, — как сразу — хвать, и пусто, выдернули прямо из-под носа, сколько бы лет я за эту землицу ни служил, как бы ни добивался.

Над водой пролетел холодный ветерок. Парус захлопал, точно пробуждающаяся птица крыльями, а потом надулся. «Выпь» накренилась. При свете луны Дьюранд увидел, что Одемар задумался. Быть может, теперь он велит убрать весла?

Ветер усилился. Снасти мачты застонали. «Выпь» прибавила ходу.

— Весла на борт, — велел Одемар. — К парусам. Брасопим реи. — Глаза его обежали корабль. — Низко сидим, как бы не черпнуть воду… Да пошевеливайтесь — не знаю, сколько времени у нас осталось.

Возгласы радости, порожденные возможностью наконец отложить опостылевшие весла, застыли у гребцов на устах. Все в ужасе смотрели со своих скамей в одну и ту же сторону. Капитан снова поскреб клочок кожи на шнурке. Надвигалась буря.

— Силы Преисподней! — пробормотал Бейден.

Дьюранд встретился взглядом с Дорвен. Он видал бури на озере — видал как с борта корабля, так и с высокой Башни Гандерика в Акконеле. Но сейчас ночь, а он не на надежном корабле, а на утлом речном суденышке, управляемом необученными матросами. Ему хотелось превратиться в одного из пресловутых великанов из Чертогов Молчания, подхватить Дорвен и одним шагом вынести ее на берег.

— И сколько их всего было, Оуэн? — спросил Дьюранд.

— Когда-то меня звали Оуэн, слуга Девяти Господ. А теперь я уж и не считаю. Надежда — ядовитая штука, поверьте мне на слово.

Около часа они мчались вперед на крыльях настигающей бури, а потом «Выпь» скользнула в темноту глубокой ложбины между вздымающимися валами. Луна скрылась, оставив мир во тьме.

Еще один такой же рывок вниз — и экипаж «Выпи» попадал на колени. Ветер бил в парус всей своей холодной тяжестью.

— Закрепить весла! — послышался голос Одемара.

— Если бы еще я видел это клятое весло, — прохрипел Бейден. — Его заклинило…

«Выпь» мчалась во тьме, то поднимаясь на гребни валов, то падая. Ледяная волна хлестнула Дьюранда по груди, залила штаны. Он зажмурился от лютого холода. Как только капитан умудряется держать курс в этакой свистопляске? И тут до Дьюранда вдруг дошло. Обернувшись, он увидел, что последние звездыскрылись в тяжелых тучах. Одемар был так же слеп, как и все остальные.

— Если у вас есть что-то лишнее, самое время… — начал капитан.

Очередная волна подкинула корабль, а потом резко швырнула вниз. Дьюранд услышал на корме какой-то стук, а потом ругань Одемара. Корабел, судя по всему, с трудом поднялся на ноги.

— Кто отчерпывает? — завопил Одемар.

— Я буду, — ответил голос Дорвен откуда-то с носа корабля. У Дьюранда перехватило дыхание.

Весло вырывалось у него из рук, как живое, хотя сейчас наружу торчала только лопасть, а вся остальная часть была втянута на борт, подальше от волн.

Сквозь треск оснастки, скрип парусов и плеск воды прорезался новый звук: шипение во тьме. Сперва далеко, потом все ближе и ближе. И вот на корабль, барабаня по парусу, обрушилась стена града.

— Времени подобрать гитовы нет. Берегите головы! Спускаю рей.

Заскрипели бейфуты, посередине «Выпи» опустился рей. Мокрое полотно паруса, казалось, наполнило весь корабль.

— Втягивайте его, — велел Одемар. — Складывайте на дно.

«Выпь» дернулась и подпрыгнула на волнах.

— На весла! И берегитесь, чтоб вас не выбросило.

Дьюранд весь подобрался, чтобы ударить веслом по воде, как на корабль обрушилась башня темной воды. В одно мгновение рыцаря сшибло со скамьи и бросило на дно суденышка. Вокруг кричали, налетая друг на друга, его спутники. Дьюранд с трудом нащупал планшир и начал выпрямляться, когда сзади в него врезалось тяжелое тело. А через исполненный ужаса миг он понял, что тело перевалилось за борт в воду.

Над волнами разнесся тонкий пронзительный крик. Дорвен!

Без колебаний, не успев даже подумать, Дьюранд перегнулся через борт и, едва не выпадая сам, принялся шарить в смятении волн. Никого. Пальцы сомкнулись на обрывке каната — но и только.

Сердце бешено билось в груди. И тут вдруг канат у него в руках натянулся.

Ему померещился сдавленный кашель — слабый отзвук, мгновенно унесенный ветром. Вокруг слышались крики, кто-то другой тоже вслепую шарил во тьме. Дьюранд тянул, тянул со всех сил.

И вот его руки коснулись чьи-то отчаянно скребущиеся, силящиеся хоть за что-нибудь ухватиться пальцы. Дьюранд свесился еще дальше, нашарил край одежды — и вместе с отданной морем добычей повалился на дно корабля.

— Слава богу, Дорвен… — прохрипел Дьюранд.

— Ты вытащил отнюдь не девушку! — отплевываясь, расхохотался здоровяк Оуэн. — Но, помоги мне Небо, я готов и дальше ее изображать, если это спасет меня от пучины.

— А ну на весла! Надо развернуть корабль против ветра! Живо!

7. ВВЕРХ ПО ТЕЧЕНИЮ

Остаток ночи они сражались с бурей, одержимо гребя куда-то во тьму. «Выпь» кренилась и дрожала. Когда она взлетала на гребень волны, гребцы со всех сил налегали на весла, цепляясь за них, как умирающий цепляется за жизнь. Ветер и волны швыряли утлое суденышко во все стороны, грозя в любую минуту перевернуть его. Люди на веслах были покрыты ссадинами и синяками — кто разбил нос о рукоять весла, кто подбил глаз, ударившись о планшир.

Где-то там изнемогала под натиском ледяных, тяжелых, точно крышка гроба, волн и Дорвен. Однако во тьме Дьюранд не мог даже увидеть ее, не мог обменяться с ней ни единым словом — возможно, последним словом перед гибелью в морской пучине. Ему только и оставалось, что грести и надеяться.

А потом настал миг, когда Дьюранд вдруг понял, что видит струи хлещущего в лицо дождя. С обледенелого планшира свисали толстые бледные сосульки, по волнам плавали осколки льда.

Одемар стоял, крепко сжимая обеими руками руль, — точно в той же позе, как стоял пред наступлением темноты. Он словно примерз к рулю. Изогнувшись, Дьюранд нашарил взглядом Дорвен: она сидела на носу корабля, отчерпывая ведром воду. От облегчения Дьюранд на миг закрыл глаза.

А когда открыл их, Оуэн, топорща обледенелую бороду, послал ему воздушный поцелуй.

— О, мой герой!

Наконец раздался скрипучий голос Одемара:

— Довольно. Втяните весла. Мы можем быть где угодно.

При каждом выдохе с его губ слетало облачко пара. Волнение улеглось, настал штиль; теперь мироздание тонуло в тумане.

По дну суденышка заскрипели чьи-то шаги.

— Ну ты и моряк, — злобно заявил Бейден, стуча немногими оставшимися у него зубами. — Сукин сын.

— Тихо! — одернул его Конзар.

Теперь, когда весла убрали, откуда-то из тумана до корабля долетал слабый плеск: не то с берега, не то от какого-то другого корабля.

— Звучит ободряюще, — заметил Ламорик. От холода полы его сюрко отвердели и торчали в сторону. — Сдается мне, лучше поскорее найти какое-никакое укрытие, пока все тут не околели. Как вы считаете, мастер Одемар?

— Куда нас занесло? — спросил Берхард. — Откуда слышен этот плеск? От Топей Мерчиона? Или от Чертогов Тишины?

— Скорее от Утраченного Гесперанда, учитывая, как нас сносило назад, — отозвался Одемар.

— Демоны Преисподней! — прорычал Бейден. — Ну и выбор: или смерть от холода, или проклятый Гесперанд!.. Ах вы, барретонские сукины дети!

— Буря отбросила нас на много лиг, и все больше на запад, — промолвил Одемар.

Дорвен тем временем продолжала отчерпывать. Вода плескала уже у лодыжек Дьюранда — и прибывала. Корабль медленно оседал. Ноги у молодого рыцаря онемели от холода.

— Благодарю вас, мастер Одемар, — откликнулся Ламорик. — Теперь мы понимаем, что случилось.

Одемар окинул «Выпь» оценивающим взором.

— Наверное, шов разошелся. Да похоже, и не один. Лучше бы вытащить ее на берег. Да лучше бы поскорей.

В тумане совсем неподалеку дышал невидимый берег. Дьюранд прикрыл глаза Через холодный запах воды пробивались и иные запахи: терпкий аромат лесного дыма, резкая вонь выгребных ям. Дьюранд поднял руку.

— Ну, что еще? — осклабился Бейден.

— Люди, — проговорил Дьюранд. Запахи становились все сильнее: печь булочника, рыба с рынка, помойки, конский навоз. А потом из тумана зазвонили колокола храма.

— Мальчик прав, — заметил Конзар.

Люди радостно заулыбались и снова взялись за весла.

* * *

Они гребли, и город все яснее проступал из тумана. У подножия пологого склона теснилась кучка строений, расползались в разные стороны узкие улочки. Повыше стоял храм с приземистыми башнями. Рядом виднелось устье реки. Навстречу кораблю тянулись темные линии пирсов.

И Дьюранд вдруг узнал это место. С каждым гребком он все лучше различал склон над городом. Сюда он попал после того, как его освободил старый герцог Ирлакский. Сюда он примчался, зная, что Альвен умирает. Здесь присоединился к отряду Ламорика. Здесь встретил Дорвен, загнанную в реку шайкой бандитов.

Редуиндинг — стоявший у устья реки с таким же названием.

Дьюранд бросил взгляд на Дорвен.

Но река Редуиндинг еще и была путем в Эльдинор, к Рагналовской Орлиной горе. Если бы не весла в руках, вся команда сделала бы знак Небесного Ока.

* * *

Когда «Выпь» наконец удалось вытянуть на берег, чудом спасшиеся, оборванные путники буквально целовали размокшую землю. Конзар уже нашел укрытие, и Ламорик успел заказать горячего ипокраса, прежде чем его воины, спотыкаясь, вслед за ним ввалились в низкую комнатенку, освещенную несколькими лампами. Конзар по-собачьи встряхнулся, криво улыбаясь. Бейден сгреб столько угля, что на день хватило бы, и разом высыпал на решетку.

Облепленный мокрой одеждой Дьюранд весь закоченел и едва мог шевелиться, однако тепло зажатого в ладонях стакана с горячим питьем мало-помалу возвратило его к жизни. Молодой рыцарь поглубже вдохнул горячий пар, чувствуя, как раскатываются под сводами черепа живительные ароматы корицы и калгана. На столе тем временем появился горячий пирог, и Дьюранд присоединился ко всем остальным, голыми руками отрывая куски пирога и жирной баранины.

Скоро, к ужасу тощего трактирщика, вся таверна была увешана подсыхающими плащами, сюрко, штанами и рубахами, а владельцы всего этого растянулись на скамьях в одном исподнем, постанывая и ругаясь. Ламорик нервно расхаживал из угла в угол. Дорвен, окруженная облаком влажного пара, сидела перед самым огнем, покачивая головой.

Кто-то подтолкнул Дьюранда локтем. Куинн.

— Эй, смотри!

В дверях стоял Гутред.

Ламорик вскинул руки.

— Хорошо, Гутред. Хорошо. Пожалуйста, теперь все выслушайте меня. Я велел Гутреду… Короче, я велел ему найти подходящий трактир. Он обеспечит вас всех — и рыцарей, и матросов — теплыми комнатами, корытами с теплой водой для мытья, едой и питьем на неделю вперед.

На лицах появилось озадаченное выражение. Дьюранд поглядел на Конзара. Через неделю уже настанет Луна Сева. Капитан приподнял бровь.

— Как отдохнете и наберетесь сил, можете возвращаться на «Выпи» в Баррстон-Уоллз или Йестрин, а не то я заплачу мастеру Одемару, чтобы он отвез вас в сам Акконель. Я же к утру должен найти корабль, что повезет меня вниз по реке, но…

Взрыв криков заставил его замолчать.

— Это у вас такой хитрый способ сообщить нам, что мы уезжаем завтра утром? — осведомился Берхард.

— Ничего подобного. Я не хитрю. Гутред уже сунул трактирщику сребреник.

— Что ж, значит, монета потрачена зря, — заявил Берхард. — Гутред, можешь отобрать ее?

Конзар улыбнулся. Гутред потер массивный нос.

— Нет.

Оуэн набрал в грудь побольше воздуха.

— Может, тогда кто другой попытается?

— Не стоит. Я не давал трактирщику ни пенни. — Ламорик ошеломленно повернулся к слуге. — Остановился у старьевщика в соседнем переулке. Да ему все и отдал. Одежка, конечно — сплошные заплаты, но ничего. Главное — сухое.

Раздался общий восторженный вопль. Конзар снова улыбнулся.

8. НАПЕРЕГОНКИ С ЛУНОЙ

Они шли по Редуиндингу, петляя меж красно-бурых маноров, принадлежавших долинным лордам. Живые изгороди и башни, мельницы и монастыри скользили вдоль бортов. Местные батраки взирали на корабль так же тупо и безучастно, как пасшийся по берегам скот. И почти каждому встречному Ламорик кричал:

— Далеко ли до Эльдинора?

Но всякий раз оказываюсь дальше, чем они рассчитывали. Меж тем попасть в город надо было к Первому Восходу Луны Жатвы. Спешили изо всех сил.

Повалившись на траву мягкого луга, куда загнала путников очередная ночь, Дьюранд услышал, что Берхард и Гутред о чем-то встревоженно переговариваются. Оба они вглядывались в горизонт.

— Нет, — промолвил Гутред. — Должна была всходить вон там.

— У нас ведь еще одна ночь в запасе! — возразил Берхард.

Дьюранд приподнялся на локте. Остальные вокруг него тоже зашевелились.

Дорвен вслух задала томивший всех вопрос:

— Что случилось?

— Луна Объягнившейся Овцы пропала, — объяснил Берхард. — Месяц сменился. Сегодня — безлуние.

Кое-то из путников выругался. В безлуние опасно вставать лагерем вдали от обжитых мест.

— И уже почти стемнело, — добавил Гутред. — А мы застряли тут на берегу.

Угроза и впрямь была нешуточной. В безлунные ночи, когда одна луна ушла, а следующая еще не появилась, Изгнанные особенно неспокойны. Дочери Ведьмы суют носы в колыбельки. В зарослях терновника рыщут полчища опасных тварей. Водяные поднимаются на поверхность рек и озер.

— Следующие несколько ночей придется выставлять часовых, — промолвила Дорвен. — В Барстоне разжигали огни, чтобы отпугнуть ведьм.

— Постойте! — перебил Ламорик. — Если уже безлуние, то луна появится завтра! А нам еще много лиг пути! Почему бы просто-напросто не вернуться на реку?

Ему ответил отрезвляющий голос Конзара:

— Выше по холму стоит святилище. Если при нем есть причетник, мы могли бы укрыться там.

— Уж я-то туда войду, есть там причетник или нет, — заявил Бейден.

— Завтра — встреча Луны Сева, — объявил Ламорик. — Мы должны попасть в Эльдинор послезавтра на рассвете. Если к тому моменту мы не достигнем Орлиной горы, у нас не будет никаких шансов…

— Ваша светлость, — промолвил Конзар. — Мы теряем дневное время.

— Ну ладно, — сдался Ламорик. — Ладно.

Оставив корабль, все заспешили по неровной тропе к святилищу на холме. Увидев, как из тьмы появляется отряд вооруженных людей, священник в ужасе шмыгнул в святилище. Однако он позволил им войти, а потом, опасливо озираясь, закрыл дверь, оставив нежданным гостям одну-единственную коптящую лампу.

Рыцари и матросы улеглись на холодных, точно могилы зимой, плитах, а Ламорик вновь принялся расхаживать взад-вперед.

— Король все поймет, — попыталась успокоить его Дорвен.

Ламорик даже не поглядел на нее.

— Надо мне было сказать брату, пусть сам едет, пусть сам везет послание. Я обречен. Я стану уроком всему королевству. Матери будут показывать своим детям на мой обглоданный череп: «Глядите, детишки, как гордыня и тщеславие заставили сэра Ламорика покинуть безопасность его жерновов и привели к столь постыдному концу».

— Все равно мы не могли двигаться дальше, — промолвила Дорвен. — День кончился.

— Возможно, из этого устроят целое зрелище. — Ламорик в отчаянии рвал на себе волосы. — На тему моего «Красного Рыцаря». А что? Пожалуй, недурно…

— Сядь, — негромко промолвила Дорвен. — Отдыхай.

— Простите, что заставил вас ждать, ваше величество, — продолжал Ламорик, — зато я привез несколько очень ценных предложений касательно того, как именно вам следует править Эррестом. Видите ли, вы допустили ряд простейших промашек — вот, у меня и списочек приготовлен.

— Не волнуйтесь, ваша светлость. Мы доставим вас в Эльдинор аккурат в срок, — заметил Оуэн. — Как рассветет, уж мы ни рук, ни спин не пожалеем. Я вот не уверен, что Бейден до сих пор греб в полную силу.

Бейден выругался.

Ламорик скорчился перед лампой.

— Вороны выклюют мне глаза…

— Мы двинемся в путь сразу же, как рассветет, — сказала Дорвен, — и будем грести, пока не доплывем до пристани в Эльдиноре. Послушай своих людей, супруг мой.

Она ласково потянулась к нему, но он вновь поднялся и принялся расхаживать из угла в угол.

Все остальные притихли, покачивая головами. Неяркий свет лампы обрисовывал очертания стоящих вокруг идолов: Дева, Мать, Стражи Ярких Ворот, оплетающие дверь. Безмолвный Небесный Владыка, Защитник с пустым шлемом… Пламя дрожало, и в пустых глазницах изображений плясали тени.

Дьюранд посмотрел на товарищей по оружию. Конзар ободряюще кивнул ему; Ламорик по-прежнему беспокойно сновал вокруг, остальные глядели на изваяния, — а Дорвен следила за всеми сразу…

Следила за ним.

Скоро лампа погасла, и усталость наконец взяла верх над путниками.

Из-за наглухо закрытых ставней долетали различные звуки. Неясный шорох — возможно, всего лишь ночная птица. Невнятный шепот — возможно, всего лишь шелест ив. Дьюранду невольно вспоминались все зубастые и клыкастые твари, которых он насмотрелся за время странствий. Вокруг, в кромешной тьме, почти неслышно дышали его спутники.

Плеча его коснулась чья-то рука. Он вздрогнул, но уже в следующий миг понял, что это Дорвен. Она скорчилась на холодном полу у него за спиной и, уткнувшись Дьюранду в плечо, тихонько всхлипывала.

В любой миг кто-нибудь мог проснуться. Кругом было столько ушей, что Дьюранд не осмеливался даже шепотом утешить любимую, дать ей знать: он все понимает.

Он молча нашарил ее руки и так сжал, словно мог разрушить стену, что разделяла их с возлюбленной.

* * *

Дьюранд проснулся один на каменном полу. Вокруг спали друзья, а Дорвен глядела на него поверх спящих.

С самого рассвета они гребли, как рабы на Внутреннем Море, через первые же несколько взмахов веслами выработав железный ритм, который сослужил Дьюранду добрую службу: напрочь выбил из головы какие бы то ни было мысли. На берегу сменялись деревушка за деревушкой, насыпь и живые изгороди одного села плавно переходили в соседние, а команда «Выпи» все гребла. Небесное Око поднялось к зениту, потом заполыхало меж низких холмов Сердана — а они все гребли.

Черное зеркало реки окрасилось в закатные тона, близился час восхода луны.

Все то и дело поглядывали на восток, выискивая глазами меж ветвей живых изгородей первый серебряный проблеск Луны Сева. И вот наконец тонкий серп робко выглянул из-за башни какого-то берегового барона.

— Капитан, — промолвил Одемар, — пригласите ваших парней за весла! До Эльдинора еще лиги и лиги, а скоро рассвет.

Конзар молча кивнул рыцарям, и тут над водой заполыхало пламя. На вершине башни, мимо которой они только что проплыли, загорелся костер — огромный, точно занялся целый стог сразу.

Ламорик поднялся со скамьи, придерживаясь рукой за грота-штаг.

— Маяки! Вы видите их по всей реке. И Освальд зажжет в Баррстон-Уоллсе. Ну и зрелище предстанет Небесным Силам: весь Древний Эррест увенчан пламенем!

Свет полыхал на лице Ламорика, отражался в глазах Дорвен. Она смотрела на Дьюранда — с отчаянием.

— Гребите, — велел Конзар. — Не то все будет напрасно.

Дьюранд зажмурился и принялся грести.

* * *

Пала ночь. Казалось, усталые гребцы час за часом гонят корабль по самому небосводу. Пронзительные звезды сверкали над темной гладью реки, за кормой оставался мерцающий след.

Сквозь поволоку усталости Дьюранд различал по берегам очертания огромных черных строений. Лишь один раз за долгое время он видел освещенное окно. Из-за деревянных заборов доносились голоса людей, плач младенцев, собачий лай. Хлопнула дверь — верно, кто-то вышел из дома по нужде.

— Наверное, мы уже близко, — прошептал Оуэн. Зубы его слабо поблескивали в свете серебристой луны. — Или даже пролетели мимо старого хрыча, почем знать. Орлиная гора. Тропа короля. Патриаршье, как оно там называется… Может, это сам Рагнал вышел тут во двор отлить — а мы гребем прямиком в море. Только представьте: мимо Эльдинора, мимо старого Тернгира, мимо Барбикана — в безбрежный океан, где впереди один только Расколотый остров. А?

— Тогда придется ставить паруса? — спросил Дьюранд.

— Я уж привык грести.

— Провались оно все пропадом, — сплюнул Бейден. — И так хреново — всю ночь напролет грести. Вам ровно так же, как и мне, неизвестно, куда мы заплыли.

Одемар прервал их, прохрипев с высокой кормы:

— Я здесь не так часто бывал, как некоторые, но все же скажу: навались.

— Давайте, благородные сэры, — велел Конзар.

И все снова навалились на весла.

* * *

Наутро вокруг бортов судна клубился тяжелый туман. Дьюранд и остальные продолжали грести, но длинные весла качались, бились друг о друга и с каждым гребком становились все тяжелее и тяжелее.

Где-то отметил Первую Зарю монастырский колокол. Если до города еще далеко, значит, они опоздали.

— Давайте, парни! — призвал всех Оуэн — и так приналег на весло, что «Выпь» едва не взлетела над рекой. Дьюранд последовал его примеру, чувствуя, как все их потуги складываются в единую силу, влекущую корабль вниз по течению.

Внезапно — словно по волшебству — они оказались под мостом. Творение вокруг ожило гулко раскатывающимся над водой эхом. Вскоре реку обступили дома — склады, мельницы, сыромятни.

— Мы, верно, сейчас между Скривенсендом и Тарнстонмоссом, — промолвил Ламорик, снова вскакивая со скамьи. — Прямо через пролив от острова Эльдинор.

Слышно было, как в домах над рекой просыпаются люди. Туман на востоке окрасился розовым.

Вскоре «Выпь» запрыгала на волнах, столкнувшись с течениями широкого Эльдинорского пролива. В тумане вокруг спали корабли: огромные боевые галеры с сотнями гребцов, высокие купеческие шхуны. Деревянные стены то возникали из тумана совсем рядом, то исчезали вновь.

Странно попадать в новое место спиной вперед — а если сидишь на веслах, иначе не выйдет. Дьюранд пытался представить скрытый у него за плечом город. Первые пятнадцать поколений правители из сынов Аттии повелевали Высшим королевством с этого острова, заключив союз с главарями дикарей, подчинив себе силы лесных чащоб и сумев договориться с королями Чужаков. Во дни славы Эльдинора богатства так и текли из казны его щедрых королей, и остров стоял, точно корона на челе мироздания. С тех пор прошли сотни суровых зим. Сыны Хештар дважды опустошали набегами Творение, сердце Аттии переместилось в Партанор, именуемый Жемчужиной Зимнего моря, а Высшее королевство распалось.

Сорок поколений легло в сырую землю, и Эльдинор стал вдовствующей столицей давно утерянного королевства.

Дьюранд обернулся. Дорвен вглядывалась в вырисовывающиеся вокруг огромные силуэты. Башни пронизывали светом туман, точно морозные наледи, выступающие из облаков, — так выглядел многоярусный город. Дьюранд никогда не бывал в Партаноре, но не мог себе представить, чтобы тот хоть в чем-то превзошел Эльдинор. Древняя столица была венцом венцов, сияющим на острие рассвета.

В тумане вырисовывались очертания какой-то громады.

— Эй, вы, сони, просыпайтесь! — закричал Одемар, стоя у румпеля. — Видал я, как тут бьются.

Гранитные причалы словно тянулись к ним из-под ног пустоглазых идолов.

Ламорик поднялся на ноги.

— Внимание! — призвал Одемар. Они гребли изо всех сил и плыли очень быстро, буквально летели. Вот уже «Выпь» ворвалась в укрытие древней гавани. — Поднять весла!

Пока ладья скользила к причалу, Ламорик только что не приплясывал от нетерпения.

На пристани стояли трое высоких мужчин. Матросы помогли Дорвен спуститься. Оуэн уже сбросил сходни.

— Только после вас, мой спаситель, — низко поклонился он Дьюранду. Тот улыбнулся и сошел на пирс. Конзар тоже шагнул на сходни.

— Милорд, миледи, — проговорил один из встречающих. Он был на голову выше Дьюранда, а пожалуй, что даже и больше, чем на голову, — однако плечи поя черной рясой казались едва ли шире растопыренной пятерни. С удлиненного черепа свисали редкие пряди светлых волос. — Нет. На берег нельзя. Сегодня нельзя.

У гигантов у него за спиной лица были скрыты сверкающими шлемами. В руках оба держали по затейливо изукрашенной секире и щиту в форме слезы. Дьюранд никогда не видел в городе таких стражей.

— Нам велено явиться к королю, — промолвил Ламорик.

— Вот как? Кто же вы такие?

— Я лорд Ламорик, сын герцога Абраванальского из Гирета.

Странный гигант кивнул кому-то за лезвиями секир.

— Из Баррстон-Уоллса. Второй сын герцога от его покойной жены Труды. Один из трех выживших детей. А это, должно быть, ваша жена, Дорвен, дочь герцога Северина из Монервея…

— Поскорее! — перебил Ламорик.

— И вы, разумеется, непременно должны идти. — По губам незнакомца скользнула слабая улыбка. — Мы не пустим в Эльдинор вооруженных людей. Во всяком случае, сегодня.

Дьюранд вздохнул. Не время спорить. Он развернулся, чтобы вернуться на борт «Выпи».

— Нет-нет, — остановил его страж, почти откровенно ухмыляясь ему в лицо. — Вы пойти можете. Да. Уж вы-то — вполне. Но троих будет вполне достаточно.

Дьюранд обернулся и увидел, что Конзар застыл на сходнях. Глаза старого рыцаря потемнели.

— Я дам вам кусок пергамента с моей печатью, — продолжал страж. На шее у него висела массивная печать с изображением распростершего крылья орла или ястреба. — Если хотите избежать длительных проверок, я бы советовал вам ничего с собой не брать.

Страж склонился, указывая на серые улицы у него за спиной.

Люди Ламорика зароптали.

— Небесное Око поднимется через считанные минуты, джентльмены, — промолвил Ламорик. — Я попрошу Конзара отвести всех в какой-нибудь трактир и оставить мне сообщение, где вас искать. Если же я вас не найду… — Он провел рукой поперек горла и состроил гримасу. — Проверьте пики вокруг города. Может, найдете на каком из них мою голову… Ладно, мы пошли.

Капитан сжал губы, затем кивнул и отступил обратно на «Выпь».

Пожав плечами, Дьюранд зашагал прочь вместе с Дорвен и Ламориком.

9. В ОРЛИНЫХ ЧЕРТОГАХ

По сторонам пустынных улиц выстроились святилища и покинутые особняки. Обветшалые деревянные строения склонялись к руинам былой славы их соседей. Ламорик держал Дорвен за руку. Сама же Дорвен то и дело поглядывала на Дьюранда.

— Нет времени переодеваться в парадное, — заявил Ламорик. — Обноски в Чертогах короля-путешественника!.. Хотя, возможно, это сыграет нам на пользу. Что я скажу Рагналу? Вряд ли мне удастся легко отделаться. Все зависит от его настроения. Вот мы пред ним, измотанные и оборванные. Бледные от усталости, с покрасневшими от бессонных ночей глазами. Его величество решит, что Гирет переживает тяжелые времена. Возможно, он нас и пожалеет!

Каменные изваяния ухмылялись путникам с каждого угла, глядели на них с каждого сумеречного перекрестка. На всех домах висели знамена — сине-золотые в честь короля Эрреста. Небо над головой готово было в любой миг вспыхнуть светом зари.

— Придется бежать, — проговорил Ламорик.

И тут зазвонили колокола.

Из каждого святилища древней столицы разносились, разрывая тишину небес, перезвоны; с высот палили пушки. На улицах еще царили предрассветные сумерки, однако за мраморными стенами и шпилями Небесное Око уже вернулось в мироздание.

Ламорик остановился, потерянно уставившись в небеса. На лице у него отразилось неприкрытое отчаяние — Дьюранд чувствовал себя сущим убийцей, — а потом Ламорик попытался улыбнуться.

— Ну что ж, полагаю…

По улице, взметнув тяжелые знамена, промчался порыв ветра. Дьюранд еле успел придержать плащ на плече. Небо потемнело, на севере зарокотал гром.

— Супруг мой, это не обычная буря, — сказала Дорвен. — Надо найти укрытие.

— Далеко ли до дворца? — спросил Ламорик.

В ту же секунду небо разорвала молния. За накрепко закрытыми дверями домов залаяли собаки, заревели ослы.

Дьюранд развел руками.

— Тогда быстрее.

Из-за прикрытых ставнями окон навстречу буре выглядывали встревоженные лица.

Наконец Ламорик, Дорвен и Дьюранд влетели в проход между домами и, запыхавшиеся, оказались в огромном дворе, что тянулся от рвущегося к небу верховного святилища Эльдинора до Орлиной горы. Во дни Высокого королевства здесь собирались войска перед тем, как двинуться в поход.

Дорвен глядела на тучи.

— Супруг мой, тут что-то неладно.

Небеса переливались сотнями оттенков иссиня-багрового. Дьюранд вспомнил кольца, что видел над Ирлаком, когда река вырвалась на свободу. Стройные ряды башен Сердановской Орлиной горы содрогались от странного света.

— Послушайте меня. Это не обычная буря. В ней — предостережение.

Перед воротами три тысячи нищих ждали раздачи милостыни, которой должно было сопровождаться королевское празднество.

— Надо непременно туда пробиться, — промолвил Ламорик. — Каждый миг промедления лишь усугубляет мою вину.

Чего доброго, его величество решит, будто мой отец отвернулся от короны. Я вот-вот навлеку на голову старика все войско Эрреста…

Дьюранд поморщился. Пробиваться к воротам — значило пройти мимо всех нищих на пятьдесят лиг вокруг.

— Добраться туда будет нелегко.

— А еще труднее — убедить привратника впустить нас, в таких-то лохмотьях. Войско Небесное! После пира нам придется сражаться со всем этим сбродом за объедки, — пробормотал Ламорик.

Дьюранд сжал зубы. Его молодой лорд не заслуживал участи шута.

И тут древний двор вздрогнул от гулкого грома.

Все с изумлением воззрились наверх. Подобно батальону кавалерии на белые плиты двора обрушился ливень. Упав, дождинки тут же отскакивали — белыми градинами. Через считанные секунды весь город наполнился звоном и стуком. Толпа рассеялась.

— Ой, какой град! — сказала Дорвен.

— Вот тебе твое знамение, — отозвался Ламорик.

Вслед за ним Дорвен и Дьюранд зашагали через опустевшую площадь к воротам.

* * *

Служка с лицом, похожим на лепешку сырого теста, вел запоздавших гостей через сплетение переходов Орлиной горы. Над головой бушевала гроза.

— Идите. Все там, внизу. У нас тут дел по горло. — Служка шлепал ступнями по полу, изо рта у него шел пар. Бритая голова словно выкатывалась за ворот сутаны. Дьюранд заметил на сутане чернильные пятна.

— Не могли бы вы сказать нам, в каком настроении его величество? — спросил Ламорик.

Низкорослый служка всплеснул руками.

— Поздно. Уже ничего не поделаешь. Все равно. Стыд-позор. Вы прямо в этом вот и пойдете?

Пересекли мощенный булыжниками двор, залитый ледяной водой. Дьюранд прислушался к отдаленному гулу пиршества. Сама мысль о том, чтобы предстать перед троном, приводила его в ужас. Через двор метнулась стайка одетых в черное прислужников.

Провожатый вел их все дальше и дальше.

— Так как там король? — не унимался Ламорик. — Должны, верно, быть еще какие-то приемные, да? Он будет рад…

— Вам бы выделили слуг, в другое-то время, — проворчал служка. — Стыд-позор. Испортить такой замысел!

Ламорик хотел было продолжать, но Дорвен опередила его:

— Наверное, немало потребовалось трудов, чтобы как следует продумать и подготовить такое событие.

Человечек переполошился. От его сутаны пахло прогорклым жиром.

— Я свечных дел мастер, вот кто я.

Ламорик разинул рот.

— Свечного мастера отправили приветствовать посланца герцога…

— Очевидно, ваша должность сопряжена с огромной ответственностью, — промолвила Дорвен.

Свечных дел мастер усердно закивал.

— Орлиная гора, это ж не одно здание. Нет. Сотни. Переходы. Улицы. Верховные короли, им требовались огромные залы, чтобы накормить свиту. Огромные кухни, котлы и кастрюли. Склады. Казармы для стражи и их железяк; помещения для сверкающей драгоценной утвари; голубятни; оружейные, набитые остро заточенной сталью; выгребные ямы на тысячи утроб; подвалы, кладовые, казематы для провинившихся. Да-да.

— Похоже, и вправду — величественное место. Значит, до зала, где приносят присягу, еще далеко?

Порой в грубых стенах зиял темный проход, порой среди пыли открывался вдруг великолепный чертог.

Однако в конце каждого перехода им снова и снова встречалась стайка одетых в черное чиновников. Первая группка, мимо которой они прошли, сидела, вторая — стояла, следующие — уже в движении. Как скворцы, черные существа вспархивали всякий раз, как Дьюранд их видел. Замок кишел ими — и что-то их растревожило.

Над старыми крышами рокотал гром.

— Еще я должен самолично наблюдать, как топят сало и обмакивают фитили, — продолжал человечек. — А каждому гостю надо найти уголок на ночь. Да их тысячи понадобятся! — Он усмехнулся. — Горячая работенка.

— Все же сдается мне, ее надо делать, — заметила Дорвен и глянула на Дьюранда. — Все чертоги должны быть освещены. А королевский зал далеко? Вы, верно, носили туда свечи.

— И множество. Есть свое удовольствие в вытопке. — Провожатый оскалил желтые зубы и шумно втянул в себя воздух. — Хотя дети это терпеть не могут.

— Как я к ним приближусь? — вопросил Ламорик. — Рагнал будет восседать на Троне Орехового дерева, а родичи всех герцогов Древнего Эрреста преклонят пред ним колени. Я принесу клятву от имени моего отца. — Он поскреб шею. — Пожалуй, остальное передать можно и попозже. Не на глазах у всех. Представятся и другие случаи. В конце концов, перед отъездом все равно надо испросить королевского изволения. Все силы ада! У меня сердце через рот выпрыгивает. Уж лучше на турнире биться.

Вокруг шелестели сандалии, доносился сдавленный шепот — как ветерок по сухим листьям. Но Ламорик уже мысленно стоял пред троном и видел сонмы слуг.

Дьюранд слышал только щебет скворцов и гром.

— Уже близко, — сообщил свечник. — Совсем близко.

Коридоры сузились, холодные, как горы. Путники двигались Тропою Сердана-Путешественника. Однако Дьюранд слышал рокот движущейся армии — бряцанье щитов, боевых топоров и кольчуг. Грохотал гром.

Свечных дел мастер завел гостей в проход, где с обеих стороны выстроились каменные статуи: люди, ставшие исполинами — небесные силы, ставшие камнем.

— Сюда! — позвал он, заворачивая за колено последнего исполина. Шеренги королей и идолов вели к огромным медным вратам: входу в древнюю твердыню Сердана, запрятанную в глубинах дворца. — За этой дверью — королевский зал, — сообщил шепотом провожатый.

Свернув вслед за ним, трое путников наткнулись на Гермунда-скальда.

Щуплый, весь какой-то помятый коротышка стоял на фоне мерцающих необъятных врат, растерянно глядя на вновь прибывших. Да, это был он — спутник осенних скитаний Дьюранда: кривоногий, горбоносый, с неизменной щербатой улыбочкой, в лохмотьях и бесформенной шляпе. Рядом стоял еще какой-то чиновник Рагнала. Отражения их кривились на сверкающей меди и на мраморном полу под ногами.

— Вы? — ахнул скальд. — Вам нельзя сюда!

— Уверяю вас… — сурово начал мастер свечных дел.

За огромными дверями царило смятение. Судя по звуку, там шел скорее бунт, чем пир. Скрежетали по мрамору тяжелые столы.

— Нет, не сюда, — залепетал спутник Гермунда. Брюхо у него было столь внушительного объема, что сутана спереди казалась гораздо короче, чем сзади. — Вы кто? Свечкодел?

Маленький провожатый аж отшатнулся.

— Свечных дел мастер!

— Ах да, ах да. Ну, нет. Откуда бы вам знать? Кто бы вспомнил еще и вам сообщить? — После короткого замешательства чиновник широко улыбнулся. — Тогда дальше я их сам провожу. Ничего не поделаешь.

За дверью кто-то взревел.

— Я не… — начал мастер свечных дел.

Чиновник у двери покачал всклокоченной головой.

— Друг, теперь они на моем попечении.

Гермунд положил руку на плечо Ламорика.

— Надо двигать, — прошептал он. — Нет времени.

Они в мгновение ока очутились за три поворота от остолбеневшего мастера свечных дел. Знакомец Гермунда, дородный и приземистый, рывком отворил дверь. Дорвен шла на шаг впереди Дьюранда. Чиновник захлопнул дверь — и только тут молодой рыцарь осознал, что они попали в какой-то темный чулан.

Должно быть, Дорвен повернулась к нему. Ее дыхание овевало шею Дьюранда, грудь девушки вздымалась и опадала почти вплотную к его груди. О, только бы получить шанс — хотя бы крошечный шанс — поговорить с ней!.. Дверь за спиной задрожала от топота сапог и звона оружия. Дьюранду вспомнились остро заточенные секиры в руках стражников.

Лязг затих вдали.

— Гермунд, ты меня убиваешь, — прозвучал в тесной каморке тихий голос пузатого незнакомца. — Владыка Небесный! У меня сейчас сердце лопнет.

Дьюранду не хватало воздуха. Дорвен придвинулась к нему. Маленькая ручка скользнула в его ладонь и крепко сжала ее.

— Что все это значит? — вопросил Ламорик. — Я обязан от имени отца принести Рагналу клятву верности.

— Другой выход отсюда есть, Ход? — спросил Гермунд. — За которым бы не следили эти громилы?

— Поразительно! — продолжал сетовать толстячок. — Этот гнусный гоблин, должно быть, узнал меня. Я закончу дни салом для какой-нибудь его свечки.

— Ход, ты себя недооцениваешь. Жиру в тебе явно хватит не на одну свечку. Не…

Во тьме что-то закопошилось. Дорвен отбросило прямо на Дьюранда. Он чувствовал, как прижимается к нему ее бедро…

— Гермунд! — прорычал Дьюранд, — клянусь…

— Я открываю дверь, — пояснил Ход. — Помоги мне небо.

Рука Дорвен выскользнула из руки Дьюранда. Дверь открылась.

Все пятеро вывалились в узкий проход. Ход затрусил вперед, остальные — за ним.

— Это все Рагнал, — пояснил Гермунд.

— Да нет же! — запротестовал Ход.

— Он всех швыряет в тюрьму, — продолжил скальд.

— Ничего подобного!

— Гермунд! — сурово вскричал Ламорик. — Я должен исполнить свой долг. Что тут происходит?

— Они все заложники, — пропыхтел на бегу скальд. — Все до единого! Наверное, Рагнал решил, что после прошлогоднего Великого Совета должен принять какие-то меры.

Ход покачал головой.

— Они все зудели и зудели. Приставали к нему. «Единственная определенность — это кровь». Зудели у него над ухом всю зиму. Кап-кап-кап, яд камень точит.

Беглецы ворвались в темный коридор, освещаемый тонкими веерами света, что пробивался через бойницы.

— Клятв ему показалось мало, — продолжал Гермунд. — Вот он и велел схватить всех до единого посланцев от баронов — и мужчин, и женщин. Наследников. Сыновей. А герцог Гарелин приехал самолично!

Внезапно Ход остановился и перегородил проход рукой.

— Здесь надо на минутку остановиться, а потом двигаться дальше с величайшей осторожностью. Я пойду первым. Вы все за мной — не скопом, а по очереди, вразбивку. Будете слишком спешить — они мигом поймут, что дело неладно. И постарайтесь вести себя так, будто вы тут в своем праве. Ох, верная смерть… — Он поднес толстый палец к губам и исчез за поворотом.

Гермунд обернулся к трем оставшимся и зашептал:

— Все схвачены! Никакой торжественной присяги. Вооруженные солдаты за дверью — а сюда ведь съехались сыновья знатнейших родов королевства. Вряд ли его рыцарям пришелся по вкусу этот план. Там были все больше простые сержанты. А Рагнал сидит себе на Троне Орехового дерева, гнусной своей задницей прямо на досках из Сундука Аттии. Помяните мое слово, друзей он себе этим поступком не заработает.

Шорох где-то в коридоре у них за спиной заставил Дьюранда обернуться и поспешно загородить собой Дорвен. Вслед за шорохом послышалось звяканье кольчуги. Молодой рыцарь шагнул в сторону, высвобождая себе место для того, чтобы обнажить меч, и отчетливо понимая: все происходящее будет сочтено изменой. Нельзя поднимать оружие на людей короля.

— Дьюранд, — тихо окликнул его Ламорик. — Я бы поставил на тебя в сражении с доброй половиной Эрреста, но против пятидесяти тебе все равно не выстоять.

Из коридора сзади донеслись голоса. Спутники Ламорика поспешно закивали — Гермунд последним — и все вместе вышли за угол.

И оказались в комнате, полной народа. Кругом стояли столы, горели светильники. Писцы в черных рясах склонялись над свитками пергамента, сжимая в измазанных чернилами пальцах перья и перочинные ножики. Все разом повернулись в сторону вошедших, кривя какие-то пустые, бессмысленные лица, щуря блестящие глаза и разевая черные — точно от чернил — рты.

Гермунд вызывающе вскинул подбородок и первым шагнул в длинный проход меж столов.

— Мне доводилось играть и петь на многих пирах, — заявил он. — Но нынче нам нужна вся труппа. Ребек. Виола. Арфа и флейта.

Ламорик, Дорвен и Дьюранд двинулись вслед за ним. Однако многие из писцов уже поднялись на ноги, скаля зубы в насмешливых ухмылках.

— Из вас, часом, никто не умеет играть на тамбурине?

К тому моменту, как четверка беглецов пересекла комнату, скрипторий был полон шелестом пергамента и сандалий.

Чернорясые следовали за ними по пятам.

Ход встретил их на другой стороне скриптория, в дверном проеме. По прикидкам Дьюранда, в запасе у них еще было несколько секунд.

— Не ждал вас так быстро, — еле слышно проговорил Ход.

— Пришлось, — ответил Гермунд.

Ход закрыл глаза и кивнул.

— Теперь уже не важно. В этой башне расположены опочивальни принцев. — Он поднял глиняный светильник и обратился к Гермунду: — Вели этому здоровяку закрыть за собой дверь.

Дьюранд повиновался.

Начался спуск подлинной узкой лестнице. Дьюранд, пригибаясь, замыкал шествие.

— Ход, куда ты нас ведешь? — прошептал Гермунд.

— В потайной коридор, выстроенный на случай, если Орлиную гору захватит враг. Тогда небольшой отряд сторонников короля мог бы вывести монарха, пока остальные защищают башню.

— Отсюда до стен очень далеко.

— Да. Но это ведь было давным-давно, Гермунд. Теперь гора кишит потайными ходами. Большинство, правда, засыпало, когда Верховные короли обрушили на гору столько каменных стен, во дни перед Партанором. — Ход коснулся стены, и оттуда отделился целый пласт пыли, накрывший толстяка, точно одеялом. — Пропасть! И как я теперь объясню, отчего весь грязный?

— Эти люди, писцы… — начал Ламорик.

— Ход, объяснил бы ты им что-нибудь, — вмешался Гермунд.

Тот обернулся.

— Опасные, продажные люди. Льстецы. Большинство новые здесь лица — появились только после коронации его величества. Других я знал много лет — но они изменились. Теперь никому нельзя доверять.

— И как ты умудрился выкрутиться? — спросил Ламорик.

— О, мне достало ума. Достало ума держать язык за зубами.

Ламорик растерянно заморгал.

— Казалось бы, твой долг перед…

— Ах, ваша светлость, в том-то вся моя мудрость и состоит. Долг, честь, совесть — мне пришлось позабыть о них. Я видел, как отважные и мудрые люди предстают перед королем — и как эти жабы потешаются над ними, а король лишь смеется. И весь праведный гнев, вся ярость этих храбрецов стихали — как плач капризных младенцев. Впоследствии никто ничего о них больше не слышал.

Чтобы спасти себе жизнь, пришлось сделаться совершенно безвредным. Змеи завидуют гибкости моего хребта — незначительность стала моим щитом. Нет силы слишком слабой, чтобы я не покорился ей.

— Тут всякий испугался бы, — промолвила Дорвен.

— Благодарю вас, миледи, — откликнулся Ход.

— Он очень рисковал, заговорив со мной, — вставил Гермунд. — В Орлиной горе происходят странные вещи. И вести об этом должны долететь до слуха тех, кто способен поговорить с нашим Рагналом. После мятежа он точно с цепи сорвался.

— Клевета! — возмутился Ход.

— Как же поступят его союзники? — спросил Ламорик. — Владыка Небесный, да когда о произошедшем станет известно, прольется немало крови! Мой отец должен узнать обо всем как можно скорей! Пусть собирает войска, вызывает вассалов. И надо запасти побольше зерна на случай войны.

Ламорик вдруг замолчал.

— А что сделает Рагнал, поняв, что у него нет заложника от Гирета? Получится, я натравил короля на отца и брата? Моя семья владеет Гиретом со времен самого Сердана… — Он пошевелил губами. — Я должен вернуться.

— Это безумие, ваша светлость, — возразил Гермунд.

— Скальд, великие мужи из моего рода на протяжении двух тысяч лет жертвовали собой, дабы сохранить трон Эрреста. Ужели я опозорю их?

Ход поднялся на несколько ступенек обратно, к Ламорику и, подняв светильник, заглянул молодому лорду в глаза.

— Позволить жабам засадить вас в темницу? Обречь отца на муки унижения от мысли о том, что сын ради него в кандалах? Плясать под королевскую дудку и вкушать позор королевского недоверия? Делать все, чего желают эти твари?

В масляном свете лицо Хода выглядело желтым и заостренным.

Дорвен обхватила себя за плечи.

— А все ли герцогства были представлены во время присяги?

— Навряд ли, — отозвался Ход. — От Ирлака никого не было.

— Ну разумеется, — пробормотал Ламорик.

— Отсутствовал еще Гирет. И Монервей, — закончил Ход.

— Я должен предупредить отца, — заявил Ламорик. — Пусть посоветуется с Монервеем. Должен ведь быть способ все уладить. Ну не может король воевать с собственным Великим Советом!

— Давайте для начала хотя бы сами отсюда выберемся, — охладил его пыл Гермунд.

Ламорик не стал больше противиться.

Вел, как и прежде, Ход. Он открыл дверь, из-под которой сочился свет, и беглецы под гром непрекращающейся бури двинулись в путь. Они двигались по узким лестницам, ступали по пыльным коридорам, скрытым в толще дворцовых стен, крались по галереям для музыкантов под самым потолком пиршественного зала, где, сбившись в стайки, о чем-то перешептывались скворцы.

Когда беглецы в очередной раз спустились в самые темные глубины дворца, Дорвен вновь нарушила молчание:

— Мастер Ход, откуда вы знаете столько тайных путей? По-моему, вы ни разу не ошиблись и не перепутали поворот.

Ход с хмурой улыбкой качнул лампой, словно отдавая честь.

— Госпожа моя, некогда я был наставником принцев Бидэна, Эодана и Рагнала — и прочих знатных юнцов, сколько их ни приезжало ко двору. Мне по долгу службы приходилось зачастую проходить этими коридорами в поисках моих очаровательных маленьких подопечных. Бидэн не раз заставлял меня поломать голову. И брал я с собой на поиски вот эту самую лампу.

Он поднял глиняный светильник, в котором подрагивал язычок пламени.

— Ах да, тот принц, что исчез… — припомнила Дорвен.

Ход покачал головой.

— Больно видеть, как сыновья Карломунда перессорились меж собой. Эодан вовсе не является ко двору. Рагнал глумится над ним, постоянно напоминает, что их отец умер в землях Эодана. Да и Эодан слишком горяч, чтобы молчать в ответ. Бидэн, сдается мне, пытается все уладить: со времени Кровавой Луны он уже трижды приезжал в Уиндовер. Но примирить Эодана и Рагнала — задача немыслимая. Эодан не явился даже на совет в Тернгире. Недаром говорят, что дети великих мира сего учатся зависти и ревности еще у груди матери… Но мы пришли. — Ход поклонился с печальной улыбкой. — Далее я бесполезен для вас так же, как для моего короля.

Пред ними виднелась только рассыпающаяся каменная стена. Потолок обрушился, в помещение не пробивалось ни лучика света.

— Пришли — куда? — удивленно проговорил Гермунд.

— Если только вы не пожелаете спрыгнуть со стен замка — а я не позволю вам так дурно обойтись с дамой, — то лучшего пути из Орлиной горы, чем эта вот норка, не придумаешь. Бидэн всегда был своенравен и после смерти матери постоянно куда-нибудь сбегал. В тот раз мы его искали повсюду. Я даже просил главного псаря пройтись по переходам под крышей с собаками. Но этого места так и не нашли.

Спутники Хода молча глядели на груды битых камней.

— Я совершенно уверен: где-то там есть лаз. — Ход поднял лампу, и над камнями проявилась черная полость. — Принц объявился в верховном святилище через три дня после своего исчезновения. — Толстячок показал на черный проем. — Полагаю, верховное святилище находится в пятистах шагах отсюда, вот в ту сторону… Впрочем, я никогда не проверял свою теорию.

Гермунд кивнул, раскидывая ногой битый щебень. Протянув руку за лампой, он, в свою очередь, заглянул в темноту.

— Ход! Кого ты, по-твоему, спасаешь? Хорьков?

— Лаз ведет в некое ответвление древней сточной трубы — или тайный ход, каким в древности патриархи ходили к королю. На этих камнях я нашел обрывки черных нитей. После смерти матери мальчик носил черную тунику. Он точно тут пролезал.

Кивнув, беглецы принялись карабкаться по камням. Сердце у Дьюранда так и застучало, когда он увидел, как узок лаз, по которому им предстоит ползти. Но что делать? Надо выводить Ламорика и Дорвен из этого жуткого места.

Из проема бил поток холодного воздуха.

— Я первый, — вызвался Дьюранд, усилием воли подавляя страх. Лезть туда — все равно что в печную трубу.

Однако остальные у него за спиной мялись в нерешительности. Пухлощекий Ход глядел на них снизу.

— Идем с нами, — позвал его Гермунд. — Давай!

Ход ответил не сразу.

— Я украл связку тростниковых лучинок. — Тростниковые лучины — ободранные и обмазанные жиром стебли тростника — заменяли крестьянам свечи. — Надеюсь, мастер свечных дел их не хватится. — Ход одну зажег, а остальные протянул Дорвен. — Мне будет интересно услышать, прав ли я касательно маленького Бидэна. — Крохотное пламя затрепыхалось на сквозняке. — Скорее, пока эти дьяволы не осознали, что произошло. Они начнут прочесывать улицы, расставят людей на причале. Помогите моему королю, — добавил он, повернулся и зашагал прочь.

Гермунд поморщился, глядя на посланцев, жавшихся друг к другу перед лазом в туннель. Огонек лампы покачивался, удаляясь.

Лампа Хода исчезла во мраке. Никто не произнес ни слова.

10. ПЫЛЬ ТРОПЫ ПОТЕРЯННЫХ ПРИНЦЕВ

Обрушенная часть тянулась футов пятьдесят, может, чуть-чуть побольше; Дьюранд все это расстояние буквально продирался между острых камней, стараясь не загасить сальную, брызжущую искрами лучину и на чем свет стоит проклиная безумную затею. Грести, точно одержимые, через весь Эррест — и ради чего? Рагнал обезумел, Орлиная гора полна невнятного шепота, а они теперь ползут, точно какие-нибудь червяки в подвале.

Наконец высвободившись, Дьюранд соскользнул вниз по куче щебня и очутился на полу пустого туннеля. Огонька лучины хватало на то, чтобы освещать дорогу примерно на дюжину шагов вперед — а дальше начиналась кромешная тьма.

— Чудесно, просто чудесно, — пробормотал молодой человек. Где-то над головой тянулись растрескавшиеся плиты Королевского проспекта. А ведь понятно, что потолок тут запросто может обвалиться.

Остальные съехали по щебню вслед за ним. На носу Дорвен чернел грязный подтек.

— Силы преисподней! — выругался Ламорик. — Надеюсь, здесь есть другой выход. Если нам придется возвращаться, можете меня прямо тут и похоронить.

Дьюранд улыбнулся.

— Сколько у нас лучин? — беззаботно спросил он, приподнимая ту, что держал в руке. Она уже наполовину сгорела.

— Дьюранд, ты поклялся мне в верности, — напомнил Ламорик. — Как сейчас помню. Ты стоял на коленях в грязи, а вокруг все со смеху покатывались.

Дьюранд кивнул.

— Не нравится мне это место, — пожаловалась Дорвен. — Не будем терять времени.

Высоты прохода хватало ровно настолько, чтобы Дьюранду не приходилось нагибаться. На стенах не было и следа налета, характерного для сточных канав.

— Не понимаю, зачем Рагналу брать заложников из верных ему домов, — проговорил Ламорик. — Монервей и Гарелин в жизни не бунтовали.

— Ах, — отозвался Гермунд. — Равенство. Всех одной меркой.

Ламорик ударил кулаком о стену.

— Этак он добьется того, что герцогства, еще не встававшие ни на чью сторону, присоединятся к лагерю Ирлака!

— После того, как они столь неохотно приносили присягу? Ход его мыслей очевиден. Можно ли положиться на клятвы сомневающихся? Куда как лучше заточить кого-то из их родни в башне. Если с одной стороны — близкие, а с другой — данное слово, кровь всегда перевешивает. Какая идея!

Дорогу им преградила дверь. Дьюранд прищурился, разглядывая сеть длинных трещин, испещрявших каменный потолок. Лучина зашипела, заплевалась искрами, и молодой рыцарь поморщился. Когда он подошел ближе, огонек выхватил из темноты щель — слишком узкую даже для Дорвен. Над самой дверью трещин было еще больше — похоже, не подпирай она потолок, он бы давным-давно тоже обвалился.

Дьюранд предостерегающе поднял руку.

— Не подходите.

— Наверное, стоило все же попытать удачи со стражами, — посетовал Ламорик. — Кто знает, вдруг бы удалось найти такого, который вывел бы нас через ворота.

— Если бы такой там был, подозреваю, мастер Ход нас бы с ним познакомил, — возразил Дьюранд. Маленький человечек и так скорее всего заплатил за их спасение собственной жизнью. — Мы должны уйти как можно дальше, пока они еще не поняли, что нам удалось сбежать.

Похоже, дверь лучше всего толкать в верхнюю часть — которой она упиралась в косяк…

Гермунд коснулся его плеча.

— Если тебя расплющит, надеюсь, ты не станешь возражать, коли мы попробуем план Ламорика.

Дьюранд протянул лучину Гермунду. Глаза Дорвен были широко распахнуты. Дьюранд не мог понять, о чем она сейчас думает, — но видел в них отчаяние.

— Дайте мне чуть больше места.

От первого же удара с потолка, точно снег, посыпалась пыль. После второго — высыпалось с полмешка песка.

С третьего пинка дверь поддалась. Беглецы промчались через проход — и потолок обрушился у них за спиной.

— Хвала Небесам! — выдохнул Дьюранд, насчитав позади себя троих живых.

* * *

Они шли по залу, обрамленному по бокам дверями и альковами, куда никогда не достигало тепло Небесного Ока.

— Полагаю, все эти помещения были прорублены уже потом, — заметил Гермунд, разглядывая каменную кладку. — Кельи. Или кладовые. Или винные погреба.

— Далековато ходить за бочонком кларета, — проговорил Ламорик. — Хотя тут достаточно холодно.

Они находились глубоко под землей. Воздух был сырой и застоялый.

— Смотрите! — Дорвен махнула в сторону груды какого-то мусора на полу: должно быть, следы чьего-то лагеря. — Там и огарки есть. Странное место для ночлега.

— Может, это все же просто кладовка, — рискнул предположить Ламорик. — Мы ведь пока ничего толком не знаем.

Однако Дьюранд не сомневался: вокруг тянулись камеры — каменные клетки, куда можно бросить узника раз и навсегда. Ни украшений, ни узоров на стенах. Некоторые проемы были замурованы.

Он только надеялся, что советчики Рагнала никогда не слышали об этом месте.

— Остается надеяться, что мы отсюда выйдем, — проворчал Гермунд. — Не хотелось бы мне играть в прятки в этих норах.

* * *

Наконец в конце коридора показалась дверь, чью мраморную поверхность украшали извилистые линии: Небесное Око сияло над мирозданием, полным элегантных дерев. По бокам двери несли караул пара идолов: Стражи Врат Далеких Небес. В легендах Стражи носили кольчуги из железных гвоздей; скульптор, из-под резца которого вышли изваяния, скрупулезно вырезал каждый гвоздик.

— Надо произнести какое-нибудь заклинание? — поинтересовался Ламорик.

Дьюранд поднял лучину, остальные сгрудились вокруг него. Дорвен положила руку ему на локоть.

— Наверное, надо, но обычная ручка тут тоже есть, — откликнулся Гермунд.

— Это хорошо, — сказал Ламорик.

— Дайте-ка, пожалуй, мне опять немного места, — попросил Дьюранд, берясь за ручку. Дверь начала раскрываться. За ней ждала темнота. Подняв лучину повыше, Дьюранд вглядывался в расширявшуюся щель, не зная, чьи глаза встретят его с другой стороны.

А там и правда были глаза: пустые черепа. Истончившиеся скелеты. Комната за дверью была доверху завалена костями.

— Что с тобой? — спросил Гермунд.

Дьюранд резко втянул носом воздух.

— Там никого. Но не вижу, есть ли проход.

Обойти груду за дверью было никак невозможно. Пришлось лезть прямо через нее. Сухие кости оседали, трескались и ломались, выпадая из полуистлевших саванов. Лезть по ним было все равно что плыть — такими скользкими они сделались от древности. Желтые, кривящиеся в ухмылке черепа перекатывались под подбородком молодого рыцаря.

Простая бронзовая дверь на другой стороне склепа отворилась от первого же прикосновения. Дьюранд позвал остальных, и, кое-как вырвавшись из усыпальницы, маленький отряд оказался в просторном темном зале. Толстые колонны подпирали сводчатый потолок, в воздухе висел сильный аромат воска и бальзама.

Ламорик похлопал по одежде Дорвен, вытряхивая из нее пыль.

— Пожалуй, хорошо, что мы оставили придворные наряды дома.

— Все эти люди были небедными, — промолвила Дорвен. — Я заметила амулеты. — Они и правду попадались среди костей. — А на одной руке был огромный сапфир. Мне кажется, жрецы перенесли сюда кости из гробниц и усыпальниц. Тут все так же, как в других городах, — нет места для новых захоронений, пока не освободишь старые.

— Кожа так и зудит, — пожаловался Ламорик. — Как будто по мне маршируют полчища блох.

— А сейчас мы, верно, в склепе под верховным святилищем, — предположил Гермунд.

В кругу света, отбрасываемом лучиной, Дьюранд различал с дюжину саркофагов — первые следы огромного круга, что скорее всего обхватывал хранилище под полом. Здесь хватило бы места проехать и на коне.

Ламорик развернулся.

— Это здесь новоиспеченный король должен провести положенный срок бодрствования?

— Да, — подтвердил Гермунд. — Сдается мне, именно здесь. «Три дня под камнем» и только потом коронация. Наследные принцы проводят это время где-то здесь, во тьме.

— И все они здесь лежат. Все короли за двадцать веков, — прошептал Ламорик. — Нас давным-давно должно было поразить громом за святотатство. Не понимаю, как мы вообще дышим.

— Ничего, еще не поздно, — утешил его Гермунд.

На полу было высечено множество разных символов — какие-то линии, арки, лучи. Пересекающиеся кривые окружали фигуру, размещенную в самом сердце чертога: распростертую на полу тень высокого человека.

— Сюда! — окликнул Дьюранд, когда беглецы прошли по сияюще-медовому мрамору к прорезанному в полу силуэту: голова, плечи, длинное тело. Пальцы Дьюранда защипало. Он поднял лучину повыше. Дыра в полу была глубокой — фатом или даже чуть больше.

Гермунд нахмурился.

— Сюда патриархи укладывают юного принца, бубня над ним заклинания, наполняя воздух дымом и небесными силами. А потом оставляют его тьме и грезам. На этих камнях выгравирована добрая половина всех возможных древних заклятий.

Дорвен передернула плечиками, Ламорик надул щеки.

— Несколько дней во мраке, голодая в обществе шелестящих в могилах королей и патриархов.

Гробницы вокруг почти тонули во мраке.

— История канувших в прошлое людей, — промолвил Гермунд. — Людей, чьи сердца не могли долго выносить взгляд Небесного Ока.

— А кто бы мог? Кто в силах долго выносить его? — спросила Дорвен.

— Человек должен познать свое сердце, прежде чем патриархи опустят его во тьму, — заметил Гермунд.

— Я слышала об этом, о королевских снах, — сказала Дорвен. — Он внимает шепоту своих подданных.

— По крайней мере вплетается в древний узор патриархов… Не удивлюсь, если они слегка потрескивают, эти узлы. Порой за них довольно сильно тянут.

— Что-то сейчас лично мне короля совсем не жалко… Сюда. — Дьюранд нашел глазами первую широкую ступень церемониальной лестницы. Беглецы двинулись по ней и наконец обнаружили дверь. — И каков наш план?

— Г-м-м. Вопросик, — согласился Ламорик. — Храм расположен в самом сердце Эльдинора. Мы выйдем из туннеля, но окажемся в самом центре города — как в ловушке. Полагаю, патриарх свою паству знает, и на каждом углу стоит по алтарю.

Пламя лучины зашипело.

— Гермунд, — спросила Дорвен, — а патриарх присутствовал при захвате заложников?

— О да. Я не очень видел — но слышал, как он рычит.

— Король никогда не стал бы захватывать в заложники патриарха! — вскричал Ламорик.

* * *

Дьюранд вылез из усыпальницы возле маленького человечка в хламиде жреца. Он успел лишь мельком разглядеть бледное лицо и огромные выпученные глаза над всклокоченной рыжевато-медной бородкой, когда бедолага мешком повалился на пол, не выдержав вида грязных, оборванных незнакомцев, выходящих прямиком из могилы.

Дорвен присела посмотреть, как он там, — и, взглянув вверх, на Дьюранда, увидела кое-что еще.

— Дьюранд, погляди наверх, — выдохнула она.

Молодой рыцарь задрал голову. На вышине более тридцати фатомов парил целый океан золотых листьев — легкий, точно шелковое знамя. Колонны обрамляли купол, точно свитки золотых нитей, наброшенных, чтобы приручить свод мироздания.

Подземелье привело беглецов в самое сердце Эльдинора; теперь они стояли буквально в паре шагов от верховного алтаря, взирая на акры цветного стекла и бесконечный лес колонн.

— Почему мироздание кажется больше, когда под ним возводишь крышу? — вслух подивился Гермунд.

Потерявший сознание жрец пришел в себя.

Дорвен положила руку ему на плечо.

— Простите, если мы напугали вас, но нам очень надо поговорить с патриархом.

Жрец вскочил на ноги.

— Вам… кто вы? — Сверкая глазами, рыжебородый жрец выбросил вперед руку, сжатую в знаке Небесного Ока, словно пытаясь оградиться от нежданных гостей. Дорвен тоже встала, и он отпрянул.

— Во дворце сегодня утром царило смятение, — проговорил Ламорик. — Я должен попасть домой.

Жрец замер.

— Присяга…

— Дело крайне важное, — продолжила Дорвен. — Мы можем видеть Патриарха?

Жрец наклонил голову набок.

— Мадам, он…

Донесся топот. К ним со всех ног бежал коренастый, крепко сбитый жрец.

— Настоятель! Хвала Силам Небесным, что я нашел вас!.. Его захватили!

Рыжебородый жрец, похоже, мгновенно узнал вновь прибывшего.

— О чем вы? Кого захватили?

— Настоятель, патриарх Семборин — пленник в Орлиной горе. Заложник — захвачен и заточен, дабы обеспечить наше повиновение.

— Клянусь всеми силами ада, это гнуснейшее святотатство! — Крик настоятеля эхом разнесся под золочеными сводами.

Гонец предостерегающе вскинул руку.

— Родичи всех герцогов, кроме Ирлакского, Монервейского и Гиретского, брошены в башню! Рагнал в полнейшей ярости.

На шее настоятеля проступили жилы. Борода встопорщилась.

— Рагнал в ярости? Клянусь небом, мы напишем об этом каждому королю и патриарху отсюда до Разверстого пролива! Пока Семборин в цепях, пусть Рагнал и не надеется услышать о справедливости или о возвращении его земель! Чего доброго, он еще потребует, чтобы мы принесли ему наши сокровища! Я скорее увижу его голым, оборванным и побирающимся на улице, чем дам ему хотя бы ломаный грош!

— Со всем моим почтением, настоятель, тогда они убьют его.

Настоятель выпрямился.

— Я желаю услышать об этом из уст самого Рагнала.

— Святой отец, вы настоятель храма? — осведомился Ламорик.

Жрец резко обернулся к нему.

— Сэр, соблаговолите объяснить, каким образом оказались в усыпальнице моего храма, — и побыстрее!

— Простите, что напугали вас, настоятель, — начала Дорвен. — Это Ламорик Гиретский, сын…

— Гиретский? — Глаза жреца полыхнули. — Вам удалось избежать Рагиалова гостеприимства? — Настоятель с улыбкой повернулся к гонцу. — Каноник Гилмар, освободит ли король Рагнал патриарха Семборина в обмен на герцогского сынка?

Он еще не договорил фразы, а ладонь Дьюранда уже легла на рукоять меча.

Каноник затрепетал.

— Настоятель, я не уверен, что в наших силах выдать королю этих людей.

— Настоятель, — вставила Дорвен, — мой муж — не наследник.

— Да, старший сын — Лендест, — Настоятель кивнул сам себе. — Так что у нас нет причин отказывать его величеству в маленькой прихоти… Разве что — назло ему.

— Люди короля будут следить за нами, настоятель, — напомнил Гилмар.

— За всяким, кто носит рясу или сутану.

— У него в руках патриарх Семборин.

— Тогда, полагаю, лучше увести наших новых друзей отсюда — уж слишком тут людно. Признаться, я сейчас в самом что ни на есть злобном расположении духа.

* * *

Священники затолкали их в крохотную комнатку без окон — ризницу. Там беглецов и оставили проводить долгие часы до темноты, скорчившись под грудой пышных облачений. Дьюранд сидел вплотную к Дорвен, но так и не мог спросить, что же она имела в виду той ночью, в святилище на берегу реки. Всю зиму Ламорик пребывал чуть ли не в исступлении, а все прошлое лето играл роль Красного Рыцаря. Впрочем, он был совсем неплохим человеком, с добрым сердцем. Если бы Дьюранд невольно не вбивал между молодыми супругами клин, они вполне могли бы сойтись. Молодой рыцарь глядел на них, гадая, что вышло бы, позволь он событиям развиваться своим чередом. Для него самого будущего вместе с Дорвен просто не было — и рана не исцелится, пока в ней торчит клинок. Надо уходить…

Казалось, прошло много дней, прежде чем голова каноника Гилмара наконец появилась в дверном проеме.

— Все готово, — сообщил он. — Пойдем.

Настоятель ждал их у маленькой дверцы.

— А скажем, пирога с мясом или еще чего такого у вас не найдется? — поинтересовался Гермунд.

Настоятель нахмурился, а потом перешел прямо к делу.

— В бытность свою послушником я обучался в монастыре у ворот, что на улице Фарьер. В кухне там было окошко, а сама кухня находилась в отдельном домике, вделанном прямо в толщу древней стены. Повара выкидывали через это окошко требуху и объедки чайкам. Там будет ждать гребная лодка — она отвезет вас через залив в Скривсендс.

— А королевские солдаты уже бросили поиски? — спросил Ламорик.

Гилмар коротко рассмеялся.

— Как бы не так. Улицы кишат стражниками и сержантами королевской гвардии.

— Нам надо как-то выбраться, — покачал головой Ламорик.

— Я и сам выставил дозорных, — промолвил настоятель. — Первого вы найдете у двери лавки — узнаете его по горящей свече. Каждый дозорный караулит свою улицу. Идите только когда дозорный скажет, что дорога свободна. Будете переходить от одного дозорного к другому, пока не доберетесь до той кухни.

Они будут единственными чужаками во всем Эльдиноре, и одно-единственное нарушенное звено в цепи настоятеля оставит их в чужом городе без надежды на спасение. Слишком рискованный план.

— Лучше выйти днем, смешавшись с толпой, — заявил Дьюранд.

Настоятель скривил губы.

— Сегодня они останавливали на улицах всех до единого — каждого допросили. Выставили караул в гаванях. Как отзвонили зарю, так никому не позволяли проносить никакой клади размером крупнее ореховой скорлупки.

Дорвен кивнула.

— Мы не знаем ваших людей в лицо. Как нам убедиться, что никто из дозорных не схвачен?

Настоятель усмехнулся.

— Или не переметнулся на другую сторону?.. Завидев вас, они будут делать знак Небесного Ока, согнув один палец. И всем им дано по отрывку из «Книги Лун» — произносить при встрече. Каждому своя строка — ни одна не повторяется.

— Хитроумны жрецы Аттии, — проговорил Гермунд, явно цитируя что-то замысловатое, но настоятель пригвоздил скальда к месту суровым взглядом.

— Если враги Небес копают глубоко, нам должно зарываться еще глубже, скальд. Я не отдам более ни одной жизни в руки прислужников короля.

Гермунд поклонился в знак раскаяния.

Настоятель повернулся к Гилмару, что стоял, прильнув глазом к щелке двери храма.

— Вижу свечу, — отозвался Гилмар. — Ага, он делает знак Небесного Ока…

— Пора.

Ламорик пожал настоятелю руку.

— Все это благодаря вам, — промолвил он. — И я от души рад, что моя бедная шкура оказалась недостаточно хороша, чтобы выменять ее на патриархову.

— Король велит его удушить, — простонал настоятель. — Ступайте.

С этим напутствием беглецы по очереди торопливо выскочили за дверь — к первой свече и женщине в зеленой юбке, что выскользнула из дверей лавки с кухонными принадлежностями.

Лицо у женщины было широкое, как кастрюля.

— «Я Князь Небесный, — начала она. — Нерожденный, вовеки сущий. Владыка дорог. Привратник перекрестков. Далекоидущий — так зовут меня, рек он». Зайдите-ка на минутку внутрь, а то я не вижу, что это там Бакка держит. Вот ведь дурень — в самом углу, ну да тут уж ничего не поделаешь.

Дьюранд аж заморгал от процитированной ею строки. Напротив дома виднелся широкий Королевский проспект.

— Мадам, — начал было Ламорик, — благодарю за столь…

— Ага, — бесцеремонно перебила она. — Видите Бакку? Он там, подальше того места, где прежде был фонтан. Аккурат Око показывает. Ах, бедняжечки мои, и платье-то оборванное…

И в самом деле, шагах в двадцати от них по Храмовой улице маячила невзрачная фигура.

Кивнув женщине в знак благодарности, все четверо бросились бегом по неровным камням мостовой. Их встретил дородный мужчина в шерстяном сюрко.

— Вы, верно, Бакка, — начал Ламорик.

— «Мой король, брат мой! Я видел, как духи старого мира охотились за духами нового, однако ничего не мог поделать». Анно вон там, в конце Казначейского переулка. У него еще шрам через щеку — от литейного дела. Только отсюда вы его не увидите, даже не пытайтесь.

Ламорик уставился вглубь улицы, тонувшей во мраке и дыме. Каждый раз, как эти люди открывали рот, Дьюранд слышал слова из своего сна.

— Зайдите-ка на минутку внутрь, — позвал их дозорный. — Анно там кого-то заметил.

Изогнувшись, Дьюранд увидел маленького человечка: он подпрыгивал на месте, отчаянно маша руками. Меж стен раздавался лязг оружия, топот кованых сапог.

Гермунд поспешно втянул друга в дымную темноту жилища незнакомца, смерив при этом довольно суровым взглядом. Дьюранд же поймал себя на том, что смотрит на силуэт дозорного так, точно вот-вот ждет нового пророчества.

Единственным источником света в комнате служил закрытый заслонкой очаг.

Довольно много времени прошло в полном молчании. Наконец Бакка осторожно высунул нос за дверь — и беглецы снова оказались на улице.

— «Не избавляйтесь от меня, — заявил следующий дозорный, — ибо я не могу остаться вдали от их нужд».

Слова эти мгновенно вызвали в памяти Дьюранда колодец в горной крепости отца. Он вспомнил исполинскую фигуру, словно сплетенную из обрывков канатов и башмачных гвоздей.

Стоило дозорному отпустить их, как Дьюранд ринулся вперед, петляя по грязной сырой аллее под прикрытием ряда домов, пока не достиг двери крохотной, похожей на мышку женщины. Она и ростом едва-едва дотягивала ему до пояса.

— «Мне должно скитаться по длинным дорогам. Должно ждать на перепутьях и предлагать советы заблудшим».

— Мадам, мы крайне признательны, — проговорил Ламорик.

Женщина сообщила, что никогда не могла отказать чужеземцам в помощи, и показала куда-то вперед. Выше по улице виднелся алтарь, откуда на беглецов взирала оборванная деревянная фигура в широкополой шляпе. Кто-то зажег там лампу, и Дьюранд шагнул в переулок. В руке скульптура сжимала узловатый посох.

Странник. Дьюранд почти различал монетки, сверкающие у него в глазах.

Знамение. Молодой рыцарь ахнул. Подумать только, на расстоянии в две сотни лиг и целую жизнь от замка его отца настоятель умудрился выбрать те самые слова, что сказал Дьюранду Странник, когда они стояли вместе на дне колодца в Коль.

Ламорик схватил его за плечо.

— Ради Небес! — Он дернул Дьюранда, побуждая того двигаться дальше.

Они бежали — и прятались. Промчались по аллее и вырвались на знаменитую лестницу Ста Ступеней. Переждали обход в храме, посвященном Девяти Спящим, на фасаде которого мерцали алебастровые дети, до блеска отполированные руками тех, кто потерял своих близких.

— Что-то не помню, чтобы нам было так далеко, — заметил Ламорик. — Похоже, мы дали кругаля через весь город.

Помимо тонкого серпа луны единственными источниками света были огоньки на алтарях да яркие окна дворца на вершине. Беглецы двинулись вниз. Дьюранд то и дело невольно поглядывал на возвышающуюся Орлиную гору.

Скоро к запаху торфяного дыма примешался запах гниющих водорослей и ила.

— Значит, уже недалеко, — обрадовался Ламорик.

В конце концов они юркнули в таверну на Фарьер-стрит. Над дверью на ржавых цепях висела голова каменного короля. Ниже по улице Дьюранд заметил величественный вход в монастырь: веер скульптур, несомых стоящими при входе каменными владыками или Небесными Силами — все ярко освещенные огромной жаровней. Возле огня грели руки солдаты; Дьюранду показалось, будто он различает одного из чиновников Рагнала.

От двери таверны беглецов окликнул какой-то человек в черном одеянии.

— Да вы хоть представляете, сколько клиентов я потерял из-за…

Дьюранд вытащил клинок из ножен. Стражники уже поворачивались, а эти слова не были условленным сигналом. Приставив острие к животу незнакомца, Дьюранд заставил того пятиться, пока не загнал в дом. Людям Рагнала придется очень постараться, чтобы захватить Дорвен или ее мужа.

Гермунд прижался глазом к дверной щели.

— Не думаю, чтобы эти мошенники что-то заметили.

Дьюранд развернул пленника лицом к остальным и передвинул клинок наверх — к горлу незнакомца. Глаза у того так и вылезли из орбит.

— Что ты должен сказать? — требовательно осведомился Ламорик.

— Ох, Владыка Небесный, да как же там… Ах, да! «Бери, что угодно, а я облачусь в обноски дорог, и это раздвоенное дерево станет мне знаком».

Услышав еще один отрывок из слов Странника, Дьюранд освободил незнакомца.

Стену таверны озарял одинокий глиняный светильник — что само по себе было вовсе не удивительно, но вот от зрелища, что открылось беглецам при свете пламени, все четверо на миг остолбенели. Там, где положено было находиться задней стене, выступали из мрака широкие лбы. Тени плавали в глазах королей, королев и героев — от пола до потолка. Одна скульптура, изображавшая какого-то толстяка, стояла чуть в стороне.

— И как вы называете это место? — спросил Гермунд.

— Трактир «Шарики», — ответил трактирщик. — Имею честь быть его владельцем.

Гермунд подошел к одному из окон.

— Пути дальше нет. Там добрых две дюжины человек.

— Они устроили на углу сменный пункт, — догадался Дьюранд. — По-моему, я видел там одного из клерков. А остальные, верно, сержанты и гонцы.

— Проклятие! — выдохнул Ламорик.

Трактирщик закрыл лицо длинными костлявыми руками.

— Я говорил жрецам, что с радостью выручу их, — ведь они так помогли, когда хворала моя сестра, но я просто не могу себе позволить закрыться на целую ночь. Налоги, подати, да и постоянные клиенты. Я еще должен платить за специальное разрешение на торговлю после сигнала к гашению огня… Я ни в чем не виноват! Жрецы не предоставили мне способа связаться с ними, если вдруг возникнут осложнения.

Дорвен тем временем шагнула к столу, на котором мерцал светильник. Дьюранд заметил там кляксу красного воска для печатей.

Трактирщик оглянулся.

— Пожалуй, вам лучше вернуться. Может, найдется еще какой другой путь.

Он словно бы в рассеянности взял со стола небольшой предмет, но Дьюранд опередил его — и теперь обхватил ладонью костлявый кулак трактирщика.

— Господин трактирщик, — промолвила Дорвен, — простите нам излишнее любопытство в сегодняшний вечер.

— В каждом ремесле завсегда свои секреты, — начал тот, однако Дьюранд уже сдавил его кулак, второй рукой ухватив владельца таверны за плечо.

— Твоя помощь нам очень важна.

— Мы не имеем никакого отношения к властям, — заверила Дорвен. — Пожалуйста.

Трактирщик разжал кулак и показал им кольцо с печаткой — с угловатым орлом, которого Дьюранд мгновенно узнал.

Гермунд наклонил голову набок.

— Печать начальника гавани — или очень хорошая ее копия. И, подозреваю, загляни мы в ваши подвалы, уж верно нашли бы там такую печать на иных бочках, не упомянутых в учетных книгах. Так ведь?

Трактирщик пожал плечами и неопределенно повел рукой.

— Когда цена слишком высока или спрос мал, портовые сборы никому не по карману. Мне мучительно больно лишать…

Гермунд вскинул руки.

— Понимаю, понимаю! Зато, по-моему, ты — именно такой человек, который знает, как незаметно пронести в гавань предмет размером со здоровенный бочонок.

— Начальники гаваней не всегда платят своим работникам так, как они того заслуживают. Есть способы.

Гермунд покачал головой и подмигнул.

— У нас хватит средств, чтобы подмаслить таможенника-другого. А?

— Есть и другие пути, но их главная ценность — строжайшая секретность. — Дьюранд по-прежнему держат трактирщика на плечо. — Один… один не очень далеко отсюда. Стена стара. Есть отверстие — под домом моего знакомого.

— Вы сказали, жрецы помогли вашей сестре, — вступила Дорвен. — Я понимаю, сколько беспокойства мы вам доставляем, и ни за что не стала бы просить вас снова рисковать — но мы в отчаянном положении.

— Ваша светлость, я бы всей душой рад помочь…

— Мы совсем не знаем города — свернем в темноте не туда, и все, заблудились. Кругом темно, на каждом углу солдаты. Нам некуда идти. Пожалуйста.

— Хм, хм… — Трактирщик взъерошил себе волосы. — Да помогут мне Небеса, я отведу вас. — Он подошел к двери и бросил быстрый взгляд наружу. — Ну ладно. Только не отставать.

Невнятно бормоча себе под нос молитву, он повел беглецов от Фарьер-стрит по аллее, что шла прямо к городской стене. Дьюранд следовал за ним по пятам. Трактирщик пригибался, двигался перебежками, нервно скалил зубы. Они несколько раз видели стражников, но только издали.

Наконец трактирщик остановился в начале очередного проулка.

— Владыка Судеб! — выдохнул он.

В другом конце проулка плескалось целое озеро света: факелы ярко освещали дом, тени тянулись вверх по городской стене. Гермунд у локтя Дьюранда тихо хмыкнул.

— Это, полагаю, и есть наша заветная цель.

— Да, — отозвался провожатый. — Похоже, наша лазейка не такой уж великий секрет, как я думал.

Беглецы вдыхали темноту.

Ламорик придвинулся ближе к трактирщику.

— Друг, — начал он. — Есть очень веская причина, по которой нам нельзя отходить далеко от монастыря.

И в самом деле — ведь лодка настоятеля должна была ждать именно здесь.

Трактирщик развел руками. Открыл и закрыл рот.

— Есть и другие бреши — но все далеко, да и наверняка тоже охраняются.

Дьюранд сощурился. Им нужна лодка. Ламорик и Дорвен должны вырваться на свободу.

Молодой рыцарь выпрямился в полный рост. В голову приходило только одно — и, возможно, так будет лучше для всех.

— Будьте готовы бежать со всех ног, — предупредил он.

Горстка беглецов повернулась к нему. Дьюранд встретился глазами с Дорвен — и ринулся вперед, в озерце факельного света.

11. ПРИЛИВ, ВРЕМЯ И СМЕХ

Навстречу ему бросилось шестеро: рослые воины в кольчугах, с секирами в руках. Скользя на повороте, Дьюранд понесся по главной улице. Слева маячила высокая стена: неясный силуэт на фоне звезд.

Дьюранд в темноте споткнулся о разбитые плиты мостовой и еле устоял на ногах, ухватившись за стену.

Солдаты закричали, приказывая ему остановиться.

Легкие словно резало холодным ножом. Молодой рыцарь выискал взглядом лестницу, что вела вверх, на саму стену. Преследователей скорее всего слепит свет их же собственных факелов. И Дьюранд рискнул выскочить на открытое пространство — туда, где кончались силуэты домов.

— Сюда! — тут же завопил кто-то.

Дьюранд выругался.

На улицах внизу носились пятна света — факелы. Повсюду — в переулках, у витрин лавок. Три или четыре отряда преследователей уже вышли на след беглеца.

Дьюранд наконец поднялся на укрепления. Поверх стены он не видел ничего — ни горизонта, ни волн. Наверняка где-то на этой стене стражники, но покуда он еще был на свободе.

Пробежав по стене около сотни шагов, рыцарь обогнул башню и прижался спиной к следующей. Сзади торопились за ним две группы стражников.

Дьюранд ринулся вперед, огибая вторую башню.

За ней замаячило новое пятно света: еще один отряд. Дьюранд в отчаянии поглядел вниз. Со стороны города тянулись крыши, но все равно далеко внизу — сломать спину можно запросто. Со стороны моря простиралась ровная тьма: отлив, сообразил Дьюранд. Кое-где отсверкивали лужицы грязи и торчащие камни.

Дьюранд совсем было решился попытать удачи — не выйдет ли прорваться через тот отряд преследователей, что выглядит послабее, — когда случайный луч света упал на стену крепости.

Буквально на миг, а потом вновь стало темно. Однако этого мига хватило, чтобы разглядеть главное: массивное брюхо башни просело, обвалилось в пролив. От морской ее стороны только и остался, что зияющий сводчатый проем.

Отряд стражников впереди был совсем близко. Еще пара мгновений — и ему уже не уйти.

Дьюранд побежал к башне, хотя дорожка тут была шириной не больше его плеч. Плащ развевался у него за спиной. Уже можно было разглядеть озаренные светом шлемы… лица…

Нырнув во тьму сбоку от башни, Дьюранд помчался вниз по лестнице, пока вонь гниющих водорослей и грязи не подсказала ему, что чрево башни открывается прямо в залив Эльдинор.

От факелов по камням плясали длинные тени.

Дьюранд прижался к стене и затаил дыхание.

Два отряда над головой встретились, гадая, как же это они упустили добычу. До беглеца долетали обрывки разговоров.

Он тихо, почти на ощупь, двинулся вниз по травянистому склону под башней, стараясь не думать о том, что в любую секунду из осыпающейся стены может отвалиться очередной кусок.

Склон закончился отвесным обрывом. Дьюранд, недолго думая, спрыгнул с края — и вошел в стылую грязь с такой силой, что, верно, брызги разлетелись до самых звезд.

* * *

Бредя по грязи и камням, Дьюранд так и не обнаружил ни друзей, ни, коли уж на то пошло, обещанной настоятелем лодки. В небесах над головой мерцали россыпи звезд и тонкая иголка — первое серебро Луны Сева.

В какой-то момент поисковый отряд на стене поднял факелы над бойницами — так что молодому рыцарю пришлось поспешно прятаться в обломках выброшенного на берег суденышка. Выглядывая между разбухшими от воды досками, он следил, как стражники, омываемые озерцами света, неуклюже движутся дальше. Ну и след, оказывается, оставался за ним по этой самой грязи!.. Как только стражник отвернулся, Дьюранд бросился в маленькую извилистую речку и поплыл, чтобы сбить возможную погоню с толку.

Оказавшись на безопасном расстоянии, он наконец позволил себе остановиться и обдумать положение. Если Ламорик и Дорвен нашли лодку, искать их следует в Скривенсендсе. Если же их схватили, то заточат в Орлиной горе.

Дьюранд решил сперва попытать счастья в Скривенсендсе.

Высмотрев на горизонте пятно, которое вполне могло означать тамошние гавани, молодой рыцарь побрел через залив, с каждым шагом увеличивая расстояние, что отделяло его от преследователей. И на каждом шаге липкая грязь так и норовила ухватить за ногу, не выпустить добычу. Из тьмы на севере дышали в беспокойном сне тысячи лиг черной воды.

После всего произошедшего та искорка алчности, что послала его сопровождать Ламорика ко двору, заметно приугасла. Едва ли ему суждено скоро увидеть благосклонную улыбку Рагнала.

Над липкой тиной веяло сырым холодом северных глубин, морозцем горного льда. В ночи чернели контуры высоких мачт и корпусов кораблей. К площадкам змеились канаты, суда дремали, точно кабаны в прохладной луже. Дьюранд с усилием вытянул из грязи насквозь промокший плащ и обвязал вокруг талии.

Увязая в глубоком иле — башмак с левой ноги уже остался в нем навсегда, — молодой рыцарь взвешивал крепость уз, что привязывали его к Ламорику. Верность: он присягал на верность своему господину. И ведь более того, Дьюранд уже предал господина — и получил прощение. Его служба отчасти была возмещением, платой — и потом, и кровью — за предательство, в котором он никак не мог признаться.

Раздался какой-то слабый звук.

Люди короля?

Звук повторился, не сзади — с севера. Дьюранд лихорадочно обшаривал глазами пустошь, проклиная слабые, неверные звезды и тусклую луну. Теперь звук стал громче — как будто тут, за Вратами Эльдинора, пробуждалось темное море. Дьюранд сумел разглядеть во мраке широкую, во весь залив, полосу серебристой ряби. Шепот нарастал, прокатывался от берега до берега. Волны уже увенчали пеной отмели, вступили во Врата Эльдинора. Начался прилив.

Дьюранд оказался в западне — такой же верной и гибельной, как если бы его приковали к какой-нибудь из скал здесь, на дне.

Оглядываясь по сторонам, он высмотрел ближайший корабль, что ждал прилива. Волны неслись к берегу — черные, быстрые, сверкающие. До корабля оставалось около десяти расстояний полета стрелы. Дьюранд с усилием выдернул ногу из ила. Прилив уже почти настиг его.

Внезапно молодой рыцарь задел щекой что-то твердое — туго натянутый канат.

И в ту же секунду его ударила первая волна — ледяная, слепящая.

Мимо пронеслись извивающиеся ленты водорослей.

Но Дьюранд держался.

Он карабкался по канату, а тот извивался и рвался из рук, — вода подхватила корабль, вскинула на волну. Корабль рванулся вперед, подбрасывая Дьюранда, точно гордый боевой конь.

Дьюранд из последних сил полз вперед. Корабль уже плыл, покачиваясь на волнах. Молодой рыцарь до боли в заледеневших кулаках сжимал толстый канат, перебирал руками и ногами…

Но вот наконец он перекинул ногу через поручень качающегося, точно детская игрушка, суденышка и рухнул на палубу, где некоторое время лежал без сил, глядя, как приплясывают над мачтой звезды.

А затем сквозь свист и рокот прибоя послышался какой-то звук — гулкий, далекий.

Тук.

Тук. Тук.

Возможно, это просто болталась и билась о корпус корабля какая-то цепь. Однако больше всего звук напоминал постукивание посоха. Дрожь, что пробежала по телу Дьюранда, лишь отчасти была порождена холодом.

Тук-тук. Ближе.

Дьюранду мгновенно вспомнилась Ночь Странника, когда он скакал в отцовский замок по чащобе близ Грейвенхольма. Он снова как вживую услышал постукивание посоха среди обнаженных деревьев.

Тук.

Приподнявшись, молодой рыцарь обшарил корабль взглядом: не найдется ли шлюпки? Но, разумеется, матросы уже давным-давно уплыли на ней в какую-нибудь эльдинорскую пивную. Пути к бегству нет. Пришлось довольствоваться сундуком с парусиной. Дрожа от холода, Дьюранд сбил замок и замотался в жесткий парус.

Тук-тук.

Дьюранд закрыл глаза.

Кутаясь в огромное жесткое полотнище, он решил, что уж коли Странник способен ходить по волнам, то все равно настигнет — убегай, не убегай. Что толку бороться с Небесной Силой?

И, съежившись на палубе, вновь принялся думать о Ламорике. Зиму напролет Дьюранд собирался покинуть Баррстоун-уоллс — а на деле так ни разу и не удалился от замка более чем на несколько миль. Погода была ужасной, ехать было некуда. Однако и потом, когда все покинули замок, он не воспользовался случаем и не оставил господина. Напротив — провез его через добрую половину Древнего Эрреста.

Тук-тук.

Дьюранд поморщился от холода — и стука посоха за бушпритом.

Все этирассуждения о долге, чести, терпении и жажде наживы — ложь. Он оставался из-за Дорвен. Пока он не откажется от нее, так и будет томиться в западне возле Ламорика, верный в своем предательстве. Силки дьявола — и он прочно угодил в них! Дьюранд со всей силы ударил кулаком по палубе.

— Пора положить этому конец! — вслух произнес он. — Кто бы меня здесь ни нашел, пусть забирает!

Над волнами разлилось молчание.

Перестук посоха — или разболтавшейся цепи — стих. Дьюранд улыбнулся, стуча зубами, и выдохнул.

— Тысячи рыцарей приносили присягу герцогу. Я — лишь один из многих. Я должен наконец оставить Дорвен… — Он тут же поправился: — Оставить Ламорика и его жену.

Стоило ему пробормотать эти слова, как над мачтой раздался какой-то сухой треск — как хлопок разворачивающегося знамени. Почти ожидая увидеть примостившегося на нок-рее Странника, Дьюранд поднял взгляд, но в первый миг ничего не увидел. А потом за мачтой и оснасткой промелькнула, застилая звезды, какая-то черная тень.

Молодой рыцарь стоял, вглядываясь в небеса и гадая, что за ночная птица вылетела на прогулку в такой темноте.

Крылатая тень оторвалась от неба и спикировала на снасти. Дьюранд разглядел вцепившиеся в бакштаг острые когти. «Кра» — вырвалось из крепкого клюва. Резкий, носовой звук, точно смех ведьмы… Да это ж грач!

В небе затрепетала вторая черная тень. Еще один грач спустился к кораблю и сел на снасти.

Грачи, встопорщившись, уставились на Дьюранда; за черными острыми клювами виднелись участки голой кости надклювья.

— Ублюдки, — прошипел Дьюранд. Это были не обычные птицы, а советники и наперсники Радомора Ирлакского, сбежавшие после королевского приступа безумия. Теперь они издевательски смеялись — точно вороны на поле, где завтра будет сражение.

Парусина соскользнула с плеч Дьюранда.

— Проваливайте в Преисподнюю! — вскричал он.

— Кра! — отвечали твари.

Моряки оставили на скобах вдоль поручня длинный багор. Мечом Дьюранд не дотянулся бы до грачей — может, выйдет багром? Резким движением молодой рыцарь схватил импровизированное оружие и замахнулся, метя в холодные змеиные глаза. Багор со свистом прорезал воздух. Птицы разлетелись в разные стороны — но лишь на один-два взмаха крыльев.

Перо, кружась в воздухе, полетело вниз.

— Кра!

Два грача повернулись друг к другу. Пока Дьюранд перехватывал багор поудобнее, готовясь к новому выпаду, они взмыли выше и принялись носиться над головой — широкими кругами. Полет их словно бы вызвал в ночи водоворот самой Преисподней — черной и холодной, точно зимняя полночь, шепчущей и свистящей.

Не успел Дьюранд понять, что происходит, как волосы у него схватились инеем. В ребрах заколол холод, а доски и брусья палубы покрылись иглами льда.

Воздух разрывал монотонный, хриплый смех грачей.

— Где дружба? — вопросил свистящий шепот откуда-то из глубины вихря.

— Где честь? — вторил ему другой.

Дьюранд взмахнул багром, однако грачиный вихрь выхватывал дыхание у него прямо с губ, высасывал жизнь. Дыхание жизни уносилось к небесам. Дьюранд снова вслепую сделал выпад.

— Заложники среди высокородных, брат. Сколь низкая интрига, — промолвил первый.

— Но он не глуп, нельзя сбрасывать его со счетов.

Шепот заглушал даже шум прибоя.

— Иной раз человек превращает друга во врага, братец.

Дьюранд чувствовал: еще миг — и он упадет. Сердце отчаянно билось в груди.

— А другой тем временем превращает его врага в своего друга…

Кипящая пустошь обрушилась, понеслась куда-то в небеса вместе с грачами. В голове звенел резкий смех. Две черные твари вспорхнули, застилая звезды.

* * *

Тук-тук-тук. Звук гулко дрожал в костях черепа. Молодой рыцарь лежал на палубе.

— О, ради всего святого, — пробормотал он. Тело ломило. В небесах светились первые лучи зари.

Клик, клик… какой-то лязг.

— Дьюранд? — окликнул голос.

Снова лязг, потом тяжелый удар.

Хотя несметные морозные иглы приковали плащ Дьюранда к палубе, молодой рыцарь рывком поднялся. За планширом маячила «Выпь». На носу, вытянув шею, чтобы лучше разглядеть Дьюранда, стоял Ламорик. Конзар глядел на молодого рыцаря с другой стороны судна. Все радостно улыбались — даже моряки Одемара.

Дьюранд недоумевающе сощурился, а к нему уже потянулся Оуэн, помогая перелезть на «Выпь».

— Небесное воинство! Ее светлость клялась, что что-то такое видела. Я был уверен, что тебе не добраться к кораблю до прилива, однако его светлость и слышать не желал об отплытии.

Рядом с Ламориком Дьюранд — точно помилованный — увидел Дорвен. Грудь ее вздымалась, губы были крепко сжаты.

Оуэн усадил Дьюранда на свободную скамью, сверкнув золотым зубом.

— Из скальда гребец никакой, а нам надо как следует налечь на весла, ежели мы хотим добраться в Акконель, пока небо не обрушилось на землю.

12. ЛЕОПАРД ПОКАЗЫВАЕТ КОГТИ

Над гаванью в Акконеле полыхал закат. Пронзительно кричали чайки.

Люди Ламорика не сходили с корабля ни днем ни ночью — то гребли, то шли под парусом. Наконец, как по волшебству, перед носом «Выпи» вознесся город. Стены цитадели парили над Сильвемером, а в зияющем двойном устье реки Бейндрол устроился старый центр, ради которого мастера древнего королевства некогда разомкнули воды реки надвое.

Место это могло почти в любом отношении считаться домом Дьюранду. Самое подходящее, чтобы наконец проститься с Ламориком и Дорвен и выпутаться из этой заварухи.

Мерные взмахи весел несли корабль все ближе к пристани, и Дьюранд все яснее различал гул тысячеязыкой толпы. Но отчего бы тут быть толпе? Непонятно. Обернувшись, он увидел, что в гавани и впрямь собрался народ — хотя ни одно яйцо не было обращено в сторону приближающейся «Выпи». Это не торжественная встреча… Что здесь происходит?

— Пойдем прямо в гавань, мастер Одемар, — проговорил Ламорик от своего весла. — Королевство вот-вот рухнет — не до сигналов.

Лавируя в загроможденной судами бухте, они прошли к пирсу. Дьюранд бросил взгляд на ворота города, и увидел, что непонятная толпа выстроилась вдоль дороги. Облаченные в красное с белым гвардейцы стояли по стенам, сдерживая людской напор. Дьюранд порылся в памяти, силясь найти объяснение, а Ламорик нахмурился и о чем-то спросил Конзара.

Одемар провел «Выпь» в тень высокого здания.

— Встанем тут, — решил Ламорик. Одемар велел поднять весла, и Дьюранд примостился рядом с канатом для швартовки.

В напряженный момент швартовки в воротах вдруг взревели трубы, раздались громкие крики. Весь город зашумел, точно площадь в базарный день.

«Выпь» ударилась о причал. Дьюранд невольно схватился за меч: ворога распахнулись, точно из портала, ведущего в иное мироздание, и из города хлынул поток людей и зверей.

Все бежали. Многие падали. Иных людское течение относило прямо в гавань.

Дьюранд ошеломленно смотрел на это светопреставление. Вдоль городской стены, раскидывая направо и налево всех, кто попадется ему на пути, мчал бык. Люди разлетались в разные стороны, точно тряпичные куклы. Бока быка были залиты кровью.

— Адово пламя! — Дьюранд внезапно понял, что же такое он наблюдает. Это повторялось каждый год: Гонка с Быком. Даже живя в городе, он неизменно забывал, когда она будет.

Проникая сквозь выпады острых, как иглы, рогов, полуобнаженные люди хлестали быков, доводя их до полного исступления. Кипучий вал обезумевших зверюг слепо рвался вперед через толпу горожан, круша и увеча всех на своем пути. У воды — в гавани — река живой плоти расщепилась, чтобы не утонуть.

«Выпь» уже вся сотрясалась.

Дьюранд на миг увидел лицо Гермунда — ошеломленное, с безвольно открытым ртом. А потом Конзар взревел:

— Ребята, отталкиваемся!

Дьюранд обеими руками уперся в причал, готовый отпихиваться, но доски заходили у него под ладонями, как живые. Один бык — чудовищно громадный — вырвался из толпы и увидел в пустом причале единственный путь к свободе. Покрытая пеной морда блестела. Только рука Конзара на воротнике Дьюранда и спасла молодого рыцаря.

Брызжа во все стороны пеной и кровью, чудовище пронеслось у них над головой и, чуть не снеся планшир на дальнем борту, плюхнулось в воду.

— Владыка Небесный! — выдохнул Оуэн.

Дьюранд обернулся.

Бык плыл вдоль борта «Выпи», направляясь в открытое море. Когда он случайно задевал могучим плечом суденышко, то разлеталось в щепки, точно пустая бочка.

Толпа орала, голосила, размахивала хлыстами. Удары обрушивались на быков, на соседей по давке. Обезумевшие животные бросались в воду, брели, потом плыли; большинству была суждена гибель в глубоких водах, хотя иным удавалось-таки обрести желанную свободу, продравшись на полосу берега подальше от толпы. Владевшее толпой лихорадочное буйство постепенно начало слабеть, а потом из города донесся призыв труб. На парапетах появились облаченные в красно-белое солдаты герцога.

Дьюранд поспешно перекидывал на причал все, до чего только успевал дотянуться. А корабль тем временем погружайся под воду, тонул — прямо под ним. Соскочившие на причал Оуэн, Кон и Ламорик едва успели ухватить молодого рыцаря за руки и вытянуть на сушу.

— Какого дьявола тут происходит? — свирепо осведомился Берхард, уставив единственный глаз на стену.

Среди гвардейцев виднелась крохотная фигурка, сгибающаяся под тяжестью стальной кольчуги. Даже в сумерках Дьюранд узнал матовую синеву глаз старого воина. Герцог Гирета.

Герцог Абраваналь поднял над водой меч — слишком тяжелый, не по силам старику. Гвардейцы по обе стороны от него приготовили арбалеты. Меч опустился — и тысячи стрел со свистом сорвались с тетивы. Дьюранд и остальные упали ничком, но стрелы пронеслись мимо — вонзились в крупы и бока плывущих быков. Второй залп послал несчастных животных прямиком на дно.

Повисла тягучая тишина.

Маленький рыцарь уперся руками в парапет. Усы у него были похожи на вислые лисьи хвосты. Дьюранд знал этого рыцаря.

— Слушайте слова Абраваналя, третьего из рода, лорда Акконеля Сильвемерского, герцога великого Гирета, хранителя Меча Правосудия Гандерика.

Сэр Кирен, прежний господин Дьюранда, ненадолго умолк.

— Зверю пучины шлет герцог свое приветствие, — промолвил он потом. — Славьте Акконеля!

И улицы снова взревели.

— Чего это они? — поинтересовался Бейден.

— Основание города, — пояснил Гермунд. — Когда наш знаменитый герцог Гандерик пришел сюда из Йестрина, то, говорят, из ила на дне озера вылез какой-то древний демон.

Поднялся из воды в образе черного быка, покрытого слизью и прядающего ушами.

Бейден поморщился.

— Этот твой скальд, Дьюранд, последнее время слишком много языком чешет. Заткнул бы ты его, не то я сам заткну.

Дьюранд не сводил глаз с парапета. Герцог уже поворачивался. Молодому рыцарю почудилось, будто он различает рядом с ним и силуэты остальных членов семейства: Лендеста и маленькой Альморы. Сэр Кирен еще несколько мгновений помедлил у парапета, поглаживая усы.

— Легенда именно такова, — подтвердил Дьюранд.

— Но герцог был славным властителем — велел твари проваливать в преисподнюю.

— Да, дипломат, — заметил Оуэн.

Скальд выразительно пожал плечами.

— У него был клинок древнего Островного королевства — и очень плохое настроение.

Стражники покидали парапет. Толпа на пристани редела.

Ламорик поднялся на ноги, переводя дыхание.

— Нет времени. Перехватим их на улицах.

Конзар кивнул и приказал рыцарям помочь Ламорику пробиться через толпу.

Когда все, оскальзываясь в крови и навозе, двинулись к гигантским воротам, Оуэн обхватил Гермунда за плечи.

— И что сделал старый бычина? Когда герцог велел ему убираться?

— Ничего, — ответил Гермунд.

— Как это? — поразился Бейден.

— Ведь у Гандерика был древний меч. Но видишь вон того быка? — Гермунд указал на бычью голову, торчащую из камня над аркой, в шести фатомах у них над головой. — С тех пор, как построены эти стены, любой, входящий в Фейские ворота в одиночестве, особенно на рассвете, закате или ночью, встречает там огромного черного пса. Или бычка. Или человека на воловьих ногах. Или гиганта с бычьими ушами, что нависает над воротами, как будто пытается пролезть в бочонок.

— Ничего себе встреча, — пробормотал Бехар.

— И везет тем, кому удается ее пережить, — добавил скальд.

Бейден подмигнул, указывая толстым пальцем на плавающие по воде туши.

— Так это все дань — или просто забава?

— Смотря кто слушает, — отвечал Гермунд.

Сейчас под сводами старых ворот не было никого, кроме Ламорика и его людей. Оуэн сверкнул золотым зубом.

* * *

Ламорик целеустремленно шагал вперед.

Улицы Акконеля были запружены людьми. Гонка быков знаменовала в городе начало нового года. Горожане распахивали ставни настежь; на площадях кипели праздничные ярмарки — товары на них привозили за многие лиги отсюда. В замке даже устраивали большой турнир.

— Сюда! — произнес Ламорик.

Там, куда он указывал пальцем, покачивались между вывесками лавок и балконами верхних этажей герцогские знамена. Люди Ламорика, энергично работая плечами и локтями, прокладывали для своего господина дорогу, расталкивая жонглеров, шутов и скальдов. Кукольники поспешно хватали плетеные ширмы, чтобы пропустить их. Бейден расхохотался, когда какой-то акробат на высоченных ходулях торопливо шарахнулся в сторону, ухватившись за ставни, чтобы не упасть.

Жрецы собирали несчастливцев, попавшихся быкам на рога. Вокруг толпились присмиревшие ребятишки, привлеченные зрелищем крови и мертвых тел.

Гермунд локтем подтолкнул Дьюранда в бедро.

— Ты ведь уже бывал в Акконеле?

Буквально через каждую дюжину шагов им попадались изувеченные трупы.

— Мы каждый год принимали участие в этой забаве: оруженосцы и кое-то из старших пажей, — признался Дьюранд.

Они прибавили шагу, чтобы не отставать от Ламорика.

— Вы просто безумцы, — заявил Бейден. — Вы все. Аттиане, скармливающие быков озеру.

— То-то и оно, — отозвался Гермунд, маша рукой толпе. — Как раз не аттиане. Все тот же народ, что отделывался от быка жертвами задолго до того, как услышал про Аттию. Вы, сыны Аттии — не более чем новая кожица на древнем стебле.

Дьюранд улыбнулся.

— А потом устраивают знатную попойку.

Горбоносое лицо издевательски ухмыльнулось Дьюранду из толпы. Молодой рыцарь, не глядя, толкнул наглеца в плечо. Однако рука его буквально отлетела в сторону, выкрутилась — только что не на излом. Как будто он пытался сунуть ее в мельничные жернова.

— Ты весь мокрый, — промолвил знакомый голос. Широкое шишковатое лицо, что взирало на юношу сверху вниз, принадлежало Геридону Непобедимому. Он улыбнулся щербатой улыбкой и отпустил руку Дьюранда. — Не думай, что я не видел, как вы приплыли. Ни на миг не думай.

Дьюранд улыбнулся, и Ламорик скользнул мимо него, преклоняя колено перед старым герцогом и остальными членами семьи. Абраваналь чуть сгибался под тяжестью доспехов и герцогской короны. У плеча его стоял Лендест: вылитый Ламорик, только чуть повзрослев и поважнее, с копной светлых волос оттенка очищенной патоки.

— Отец, брат… — начал Ламорик.

Дьюранд и остальные его спутники тоже преклонили колени. Опускаясь, Дьюранд заметил сэра Кирена: старый рыцарь ни капли не изменился.

— Ламорик! — ахнул Абранаваль. — Владыка Небесный! — Из-под кольчужного капюшона выбивались седые пряди. Глаза его были невероятно, невозможно синего цвета. — Леди Дорвен.

Дорвен выглядела совсем больной и усталой.

— Мы только что вернулись, отец, — промолвил Ламорик.

— Ты принес королю присягу от моего имени?

— Отец, Рагнал…

Из-за спины Абраваналя вылетела, на несколько шагов опережая жену наследника, девочка с длинными чернильно-черными волосами. Младшая из детей Абраваналя — Альмора.

— Ламорик! — Она с разбегу бросилась на шею брату, с такой силой обхватив его за шею тонкими ручками, что ему пришлось упереться рукой в грязную мостовую, чтобы не упасть навзничь.

— Мора! — нежно произнес он и после секундного замешательства добавил: — По-моему, ты чуть-чуть подросла.

Девочка вздернула подбородок.

— А то! Еще как подросла. А ты все не приезжал. Теперь у меня есть своя лошадка. Вороная. Звездочкой зовут. — Она потянула старшего брата наверх, пытаясь поднять его на ноги. — Да с тебя же просто течет. Ты тоже играл в озере?

Жена Лендеста, высокая светловолосая женщина, леди Аделинда Гарелинская, коснулась плеча девочки.

— Альмора, герцогским дочерям не пристало возиться в грязи на улицах города. — Аделинда, и сама бывшая дочерью герцога, улыбнулась Ламорику, чуть насмешливо приподняв бровь. — Полагаю, Ламорик должен сказать твоему отцу что-то важное?

Герцог Абраваналь втиснулся между ними и ухватил сына за руку.

— Вставай, вставай! Поговорим позже, на пиру. А бедненькой Дорвен надо срочно переодеться в сухое. Что бы сказал мне ваш батюшка?

— Да, отец, — ответили оба.

Торжественная процессия снова двинулась к белой цитадели.

Лендест шагал рядом с Ламориком. Чело его омрачилось.

— Похоже, ты возвращался в большой спешке, — заметил он. «Или не был там вообще» — он не добавил, но эта мысль читалась так же явственно, как если бы он произнес ее вслух.

— В жизни больше не возьмусь за весло, — скривился Ламорик.

Альмора шла на шаг сзади брата.

— А где твой конь?

Ламорик с трудом скрыл раздражение.

— У меня их много.

— У рыцарей, что приехали на турнир, тоже много. Самых разных мастей. Они все расположились во дворе. А у меня только одна лошадь, — сообщила Альмора. — И это большая ответственность для девочки моего возраста.

Аделинда тронула малышку за плечо.

— Брат, я боялся, что оставил тебе мало времени на то, чтобы добраться до Эльдинора, — промолвил Лендест.

Они почти достигли ворот замка Акконель, где ждала герцогского приема толпа рыцарей и прочих благороднорожденных гостей.

Ламорик мрачно улыбнулся.

— Я прибыл туда в самый раз. Минутой раньше — и сейчас меня здесь не было бы.

Вот теперь Абраваналь остановился.

— Не понимаю. О чем ты?

— Затея с присягой оказалась ловушкой, отец. Сыновья герцогов, верных и не столь верных, сам патриарх Эльдинора… Король Рагнал схватил всех.

Старый герцог разинул рот.

— Надо созвать баронов, — быстро проговорил Лендест, обводя взглядом отца, жену и сестру. — Пойдемте внутрь.

Когда шествие обогнуло последний поворот пред высокими стенами замка, глазам их предстало ослепительное сияние знамен и флагов — но на площади перед воротами выстроился темный эскадрон вооруженных всадников.

Обнаженные клинки отразили пламя заката. Вспыхнули золотом леопарды на щитах и доспехах. Всадники улыбались — насмешливо и высокомерно. Все до единого они были облачены в зеленое с алым. И впереди восседал на черном боевом скакуне Радомор Ирлакский, подобный самому Владыке Преисподней. Небесное Око окрасило его лысую макушку красным, и, казалось, все мироздание зависло в его мрачном взоре. Он совсем, совсем не походил на героя, что спас короля в Хэллоудауне.

— Почему мы остановились? — удивилась Альмора. С ее места возле пышных юбок Аделинды мироздание представлялось сплошными коленками и булыжниками мостовой.

Дьюранд положил руку на рукоять меча. Все воины из отряда Ламорика сделали то же самое. Но если бы Радомор сейчас решил атаковать, остановить его было бы им не по силам.

— Кто их впустил? — прошипел Конзар.

Рослый Геридон пожал плечами.

— Пора фестиваля. Лично я все равно держал бы ворота на запоре — но кто послушает старого вояку?

Он криво усмехнулся.

Негромко звякнула упряжь.

Дьюранд вспомнил зал Ферангора. Подумал, как некогда остановил этого человека в Тернгире. Резко выпустил воздух через ноздри.

В наступившей тишине Лендест выступил вперед. Геридон схватил его за плечо и удержал, не дав отойти слишком далеко.

— Что вам угодно от нас, Радомор?

Радомор чуть заметно вздернул подбородок.

— Турнир.

— Лорд Радомор, мне казалось, довольно уж с вас турниров. Весть о том, что произошло в Тернгире, достигла наших ушей.

Герцог не шелохнулся, глядя на них в упор черными мрачными глазами.

— Появление в Тернгире Гирета и роль, кою ваш родич сыграл в событиях того дня, свежи в моей памяти. Поэтому я сюда и явился. Вы должны позволить мне принять участие в турнире.

Они испортили его турнир; теперь он решил в отместку испортить забаву им.

— Я вам не воспрещаю, — промолвил Лендест.

— И еще одно, — прогремел Радомор.

— Говорите.

— Лендест, сын Абраваналя, я вызываю вас на поединок. Сразимся и узнаем, кто из нас лучший боец.

Сжатые в кулаки руки Лендеста невольно разжались. У Дьюранда возникло ощущение, будто тот не в силах справиться с собой. Мало кто мог выстоять против Радомора Ирлакского. Однако вызов был брошен — множество глаз было устремлено на Лендеста: рыцари со всего королевства, горожане, родичи.

— Я не сражаюсь на турнирах, — проговорил Лендест.

Дьюранд разинул рот. Вся площадь сдавленно ахнула.

Кони переступали с ноги на ногу. Дьюранд услышал, как скрипнула толстая кожаная перчатка — Радомор сжал кулак. На площади начало темнеть — как будто ярость герцога высасывала свет из воздуха.

— Вы отказываете мне? — прошипел он.

— Лорд Радомор, если разочарование, что я принес вам, невыносимо, вы вольны удалиться. Если же вы предпочтете остаться, для вас и ваших людей хватит места в наружном дворе.

Радомор с отвращением скривился.

Тогда-то Дьюранд и заметил двух черных чернецов-Грачей, осклабившихся втеки у дороги. Один из них махнул молодому рыцарю и повел в его сторону бровью.

Шествие вступило через светлые ворота в просторный двор замка. Радомор чуть отступил в сторону, позволив гиретцам пройти. За ними молча хлынула толпа гостей. Шатры, пестревшие под стенами, казались останками загубленного праздника.

Герцог шагал напряженно и неловко, точно его тащили на веревке. Глаза Ламорика блуждали, устремленные в землю, ни на миг не останавливаясь на брате. Альмора сперва прыгала от радости — брат приехал, собралось столько рыцарей и ослепительных дам, во дворе полно лошадей, — но потом и она притихла.

Радомор двинулся вслед за всеми. Когда свита Абраваналя скрылась за воротами, ведущими во внутренний двор, и прошествовала в тень башни Гандерика, часть из воинов Радомора принялась разбивать шатры среди прочих.

Лепестки тысяч подснежников так и остались лежать в корзинах, не осыпав шествие. Жрецы загоняли в зал детский хор, не спевший праздничных песен. Небесное Око село вдали за городом.

13. ЦЕНА ОСТОРОЖНОСТИ

Пропели трубы. Абраваналь вздрогнул, и шествие вступило в залитый заревом свечей Расписной Чертог: пиршественный зал башни Гандерика. Барабан, гобой и волынка возвестили вход правителя города.

— Как ты мог? — прошептал Ламорик.

Лендест вел жену и сестренку. Он пригнулся к уху брата:

— Я повелитель этого королевства, а не какой-нибудь там странствующий поединщик.

— Зато про меня этого не скажешь, — произнес Ламорик.

Лендест несколько мгновений молчал, помогая Альморе взобраться на ступени, что вели к высокому столу.

— Наглость этого человека и моя собственная гордость, — прошептал он, — не заставят меня забыть о долге.

Дьюранд не слышал продолжения разговора. Ему и остальным членам насквозь промокшего отряда Ламорика не нашлось места за высоким столом. Лысый слуга, беспрестанно кланяясь, провел их мимо длинных скамей к нижнему концу зала и редким пустующим местам близ входа для слуг.

Соседями Дьюранда были Гермунд и Оуэн.

— Словно все это потому, что я сказал: мол, ни из одного его начинания ничего не выйдет, — промолвил Гермунд.

— Что-что? — опешил Оуэн.

— У колыбели Радомора. Эх, и чего я не придержал язык! — Скальд задумчиво потер подбородок. — Но этот шаг, конечно, загадка. Он, полагаю, еще услышит об уловке короля. Весь Великий Совет услышит. Гонцы, наверное, уже в пути. Пойдут разговоры. А Радомор торчит тут, в Гирете, разыгрывает из себя шута горохового.

Радомор и его свита вошли в Расписной Чертог последними из высокорожденных и, прежде чем прошагать к отведенным им местам, миновали высокий стол. Радомор был угрюм и могуч, как дикий бык. Его Грачи усмехались.

— Что за игру он затеял? — пробормотал Гермунд.

Все до единой поверхности в просторном зале были украшены свежими росписями. С потолка свисали полотнища, на каменных стенах красовались трофеи, щиты и канделябры. Высоко под сводами зала сияли ало-золотые узоры куполов и замковых камней. Гербы давным-давно ушедших родов и героев висели на исконных своих местах. Сколько раз Дьюранд ночевал под этими сводами!

— Радо бросает вызов — и что затем? — вслух поинтересовался Гермунд.

Когда все собравшиеся — добрых две сотни рыцарей — выстроились у скамей, слуги накрыли столы скатертями и принялись разносить кувшины и полотенца для омовения рук.

— Лендест соглашается. Радомор разделывает его, как отчим пасынка, или даже убивает. — Кто-то поставил на стол перед ними чашу для омовения. — Спасибо, парень, — поблагодарил скальд, споласкивая руки в воде. — Прямо вот тут он отбивает руль у кормчего Гирета. Верный соратник короля выходит из строя. Отлично.

Выше вдоль зала целый длинный стол отливал зеленью ирлакских ливрей. Вся свита герцога переняла герб и цвета своего господина; единственным исключением стали два чернеца.

— Если Лендест говорит «нет», — продолжал Гермунд, — как он предстанет перед сановниками? Как будет выглядеть в глазах тех, кто идет за ним? Слабаком, трусом. Этот вызов — хитроумный политический трюк.

Музыка стихла. В верхней части зала поднялась высокая фигура в золотом парчовом облачении. Патриарх Акконеля обвел зал взглядом морского орла. Борода его сияла, точно серебряное полотно.

Гермунд прищурил один глаз.

— Посмотрим-посмотрим, что скажет новым гостям старый отец Оредгар.

Патриарх набрал в грудь воздуха.

— Пэры Эрреста. Лорды, дамы и слуги. Сыновья и дочери Аттии, выслушайте того, кто знает силу Небесного Владыки.

По слову Создателя его, Сердан Путешественник велел построить корабли в количестве достаточном, дабы перевезти всех, кто последует за ним из содрогнувшегося Островного королевства. Собственное свое судно он назвал «Колыбель» и водрузил на нем Трон Орехового дерева. Как повелел Владыка Небесный, он поднял парус и поплыл навстречу заре.

Один из соратников Радомора начал кашлять. Дьюранд заметил, что свита угрюмого герцога ухмыляется.

Патриарх обратил пронизывающий взор на ирлакцев и воздел длань с длинными острыми пальцами. На столе перед ним сверкала роскошная солонка дома Гандерика: высокий корабль из драгоценного металла.

Патриарх схватил со скатерти безделушку.

— Но Западное море широко, и «Колыбель» плыла много дней. Сказано в легенде, что сыны Аттии познали жажду. Иные отчаивались и не надеялись уж достичь дальних гаваней; капитаны повернули обратно к закату. Дни складывались в недели. Последние крошки были съедены, последние капли выпиты. Кое-кому казалось, что их ведут наугад, что Сердан Путешественник лишился рассудка в войнах, что остались у него за спиной. Вновь и вновь отсоединялись от них корабли — теперь уже так далеко, что и не могли вернуться домой. Наконец, когда забрезжил сороковой рассвет, вахтенный «Колыбели» заметил Предел Волн.

Игрушечный кораблик сиял над двумя сотнями рыцарей. Старец с лязгом опустил солонку на стол перед Абраваналем.

— Сердан был избранником Небес. Мы все — отпрыски верных. Наша кровь — их кровь. Что стало с теми, кто послушал мятежных капитанов и повернул обратно? Что стало с теми, кто рассеялся при первых же уколах голода? Они до сих пор затеряны. До сих пор терпят голод.

Люди кругом закивали головами. Патриарх снова обвел всех взглядом.

— Да славится Безмолвный Владыка Небесный и грозные силы его воинства! — воскликнул он.

По рядам собравшихся пробежал тихий рокот согласия. Никто не смотрел в сторону Радомора. Вскоре начали разносить блюда.

Дьюранд брал себе кусочки того и сего с больших разделочных ножей. Одну за другой ставили перед ним перемены блюд — и убирали. Молодой рыцарь не спускал глаз с Радомора — тот сидел неподвижно, точно демон-истукан. Слышался лязг ножей, однако разговаривали лишь люди Радомора. Любое их восклицание, смешок или ворчание будоражило тишину, как камешек будоражит гладь стоячего пруда.

В верхнем конце зала Дьюранд видел маленькую Альмору. Леди Аделинда помогала девочке резать мясо и советовала не хватать прямо пальцами. Лендест задумчиво кивал в ответ на какие-то ее вопросы.

Мир за пределами замка погрузился во тьму. Скоро единственным источником света в зале стали свечи.

— Что теперь? — вопросил Гермунд.

На столе нижней половины один из чернорясых Грачей Радомора с рассеянным видом поднял голову. Хотя его отделял от Дьюранда не один ярд, у молодого рыцаря рот наполнился горькой слюной, точно он откусил от какой-то горячей и едкой гадости.

В трепещущем свете свечей Грач поднялся на ноги.

— Аттиане, — провозгласил Грач, подняв кубок. — Отпрыски Сердана Путешественника. Рыцари Эрреста. — Взгляд танцевал, обегая обращенные к нему безмолвные лица. — Мы достигли конца великолепной трапезы. Мне хочется провозгласить тост. Среди вас тут много храбрецов. Его милость герцог Ирлакский с радостью будет сражаться с вами бок о бок, когда Небесное Око поднимется над древними башнями. Однако иные втихомолку роптали, предаваясь досужим сплетням об одном из ваших лордов. — Он взмахнул рукой с кубком. — Не лучше ли задать вопрос вслух? Прекратить сплетни и перешептывания? Лендест Гиретский — отставив низменную трусость, — вы в состоянии объяснить, отчего отказались помериться удалью с моим господином?

Синие глаза Лендеста в упор глядели на Радомора.

— И в чем же состоит ваш тост?

Глаза Радомора сверкнули — как и немногочисленные оставшиеся во рту зубы.

— Каковы причины вашего отказа?

— Благоразумие.

Радомор отчеканил так отчетливо и ясно, что каждое слово звучало намеренным оскорблением:

— Бабские разговоры!

Лендест сморгнул.

За столом около Дьюранда прошел легкий шепоток. Конзар спрятал руки.

Дьюранд подобрался, готовясь к прыжку.

Герцог Радомор угрюмо продолжал:

— Я не попадаюсь в ловушки красивых слов. Вы наследник герцога, у которого есть два сына. А я — я сам герцог. Герцог, у которого нет сыновей. Кто из нас рискует больше? — Лендест даже не шелохнулся. — Или вы, как избалованный мальчишка, готовы драться лишь тогда, когда поражение невозможно?

Леди Аделинда поднялась, забрала Альмору и вывела ее из зала. Похоже, девочка предпочла бы остаться, но понимала: придется подчиниться.

— Вы вольны делать какие угодно выводы, — промолвил Лендест. Глаза его были пусты и невыразительны, как бирюза.

Дьюранд заметил, что Кирен удерживает Ламорика.

На скулах Радомора гуляли желваки. На лице читалось презрение.

Второй Грач вскочил на скамью и поднял кубок.

— Так выпьем же за Лендеста! Поистине изумительна кровь Гирета — она порождает фантастических существ. Никогда доселе мир не видал человека, который был бы одновременно еще и собственной бабкой. За Лендеста, который…

— Довольно! — Ламорик вскочил на ноги, вырвавшись из хватки Кирена. — Я приму ваш вызов.

Чернец-Грач на скамье встряхнул головой.

— Вам, милорд, его никто не бросал.

Ламорик не сводил глаз с хозяина маленького человечка.

— Радомор, это я расстроил ваши планы в Тернгире. Я и мои люди. Я видел, кто вы такой. Я назвал вас изменником. Назвал вас убийцей. Назвал предателем. И теперь вы угрожаете моему роду. Я принимаю ваш вызов. У меня нет долга, который помешал бы мне добраться до вашего горла.

Радомор молчал, глядя на Ламорика и явно про себя что-то прикидывая. Много ли прока — сразиться с младшим сыном? Грач склонился к уху своего хозяина и что-то зашептал. Лицо Радомора медленно затвердело.

— Тогда держим пари, — прогремел он.

— Желаете рискнуть большим, нежели сама жизнь? — осведомился Ламорик.

— Одолейте меня — и я не покину границы Ирлака… скажем, год и день.

— А что должен поставить на ставку я, кроме жизни?

— Если я одолею вас — и вы останетесь живы, — то и вы поступите так же.

— В Ирлаке? — уточнил Ламорик.

Радомор медленно кивнул.

— Согласен.

Герцог коротко выдохнул через ноздри и поднялся. Отвесив легчайший, надменнейший поклон через освещенный свечами стол, он увел своих людей из зала.

Ламорик оставался стоять, пока последний зеленый плащ не скрылся за дверью, а тогда тоже решительно зашагал прочь.

Дьюранд вдруг обнаружил, что так и смотрит на лицо Лендеста. Тот упорно старался не обращать внимания ни на сердитый уход брата, ни на явную тревогу отца.

Большие глаза Геридона смотрели вслед удалившимся ирлакцам.

* * *

Когда убрали со столов и потушили факелы, Дьюранд и его товарищи нашли себе по мягкому тюфяку и расположились вкруг догорающих углей в центре Расписного Чертога. Там же ночевали и воины, охранявшие род Гандерика. Даже на ночь они не расставались с мечами.

Хотя Дьюранд устал до мозга костей, он лежал без сна, глядя на расписной потолок, под которым вился дым. Благодаря отваге и везению Ламорик одолел Морина Монервейского, но Радомор — дело другое. Ламорика унесут с ристалища в гробу.

— Терпеть не могу поздние пирушки перед турниром, — раздался в темноте голос Бейдена. — Теперь начнут спозаранку.

— Все лучше, чем ранняя пирушка перед турниром, — возразил Оуэн. — А то скачешь в бой с полным брюхом, набитым до отвала, — и помоги Небо, ежели тебя пырнут в живот.

— По-моему, Ламорик его уел, — проговорил Гермунд. — Загнал в ловушку.

— Застал врасплох, — согласился Берхард.

— Но этот его подпевала… который все шептал да усмехался — он что-то задумал. Никто из этих тварей даже возражать не стал. Им что один брат, что другой — все едино.

Зашелестела солома — воины устраивались поудобнее.

— Преисподняя! Даже думать невыносимо, — проворчал Бейден.

— Что они затевают? — протянул Гермунд.

Бейден приподнялся на локте.

— Я вам скажу, почему этому лысому ублюдку все равно. Потому что он победит. Все очень просто. А вы все такие же дурни, как наш блаженненький. — Он показал на Дьюранда.

Дьюранду остро захотелось выбить наглецу еще зуб-другой.

— Само собой, — согласился Гермунд. — Но даже учитывая, что он скорее всего победит, — зачем драться с младшим сыном? Он понапрасну рискует жизнью.

— Никакой это не риск, если…

— Заложники! — объявил Оуэн. — Он, верно, позавидовал коллекции старика Рагнала.

— Надо следить… — начал было Гермунд.

— Хватит! Заткнитесь все. — Последний голос принадлежал уже Конзару. Глаза рыцаря были подобны двум стальным забралам — и устремлены были на арку двери.

В зал входил Ламорик.

Молодой лорд прошел во внезапно наставшей тишине, волоча на плече тюфяк, точно мертвое тело. По пятам за ним шла Дорвен. Ламорик выбрал место, и они улеглись вдвоем, освещенные слабыми отблесками огня.

— Удача бы мне не помешала, — наконец произнес Ламорик. — Может, я и одолею мерзавца.

Никто не проронил ни слова. Долго еще после того, как все притихли, задышали сонно и размеренно, Дьюранд лежал, глядя, как мерцают отражения углей в широко открытых глазах Ламорика — и Дорвен.

14. СМЕРТЬ И СОН

Дьюранд понял, что заблудился.

Он не знал, ни где он, ни как он туда попал.

Грудь болела. Во рту стоял привкус металла и палых листьев. А сам он плыл куда-то, холодный, как пролив Эльдинора.

И там, в этой туманной бездне, он услышал странное, приглушенное бормотание. Кто-то нашептывал, и тени слов клубились в темноте, прорезая мрак, как весла раздвигают воду.

Легкие отчаянно болели, не давая вздохнуть. Его затягивало в какой-то странный водоворот.

Это был зов. Дьюранд почувствовал, как в глубине под ним что-то зашевелилось. Раздался стон — ужасающий стон, отозвавшийся в Дьюранде холодной дрожью. Тварь из глубин услышала притягивающие слова, и тьма ожила, возвещая ее приход — взвихрилась, растревоженная чуждой громадой.

И тварь пришла, рыча от отчаяния.

А Дьюранд не мог пошевелиться. Не мог дышать.

Когда этот безумный вихрь промчался мимо, Дьюранд готов был кричать от облегчения, но боковые волны водоворота мимоходом захватили его, сжали, точно в когтях, поволокли следом за рыдающим гигантом к какой-то непостижимой поверхности.

…В ином месте…

Он смотрел на круг людей, спящих у очага: воинов, что дышали легко и ровно.

Однако он сам находился не в Расписном Чертоге — не с ними.

Он висел в воздухе на расстоянии вытянутой руки от какой-то бойницы в стенах башни Гандерика. На стенке виднелось пятно птичьего помета. Под ним расстилались шатры — темные колеса. А в соседней бойнице маячила фигура: человек, сотканный из дымных нитей, чем-то более реальных, чем само мироздание. В сети у него на груди висел кусок кости, выдолбленной наподобие свистка, покрытой чуждыми знаками. Кусок человечьей кости.

Дьюранд содрогнулся — онемевший, парализованный.

Это была та самая черная тварь из глубин, привязанная к миру.

Гибкие руки существа — извивающиеся нити, побеги, чернильные росчерки — тянулись через бойницу в теплый мрак внутри.

И Дьюранд против воли последовал за этими щупальцами, затягиваемый ими.

Вслед за раздутой тварью он несся по коридорам замка, что некогда был ему домом — ни разу не ошибившись поворотом, все глубже и глубже, перетекая, подергиваясь. Вокруг царила мгла. Грудь болела так, точно ему на ребра встал бык. Дьюранд уже начинал заранее страшиться дела, что привело их сюда — в чем бы оно ни состояло. Пролетая мимо пятен лунного света или трепещущих факелов, он пытался разглядеть чудовище впереди себя. Извивающиеся конечности… какие-то одеяния? Когда они миновали участок беленой стены, в щупальце чудовища сверкнул флакон. Луч света пронзил стекло и темную, точно кровь, жидкость — вино?

Извиваясь и клубясь, существо принялось подниматься по спиральной лестнице, пока не остановилось перед дверью одного из покоев. Дьюранд попытался закричать, предупредить, но обнаружил, что легкие словно перекрыты. Этой двери он не знал. Ручка повернулась в кулаке тени — и дух втек в щель, точно облачко пролитых чернил. В чертоге смутно виднелось освещенное отсветами жаровни большое, квадратное лицо Геридона Непобедимого. Он спал подле дверного косяка. Дьюранд разглядел драпировки высокой кровати с балдахином и снова попытался позвать, однако что-то зажало ему рот.

Тень двинулась к кровати. Флакончик сверкнул отражением алых углей жаровни.

Существо раздвинуло занавески. Дьюранд следовал вплотную за ним. На него повеяло теплом и запахом человеческих тел.

Он сгорал со стыда. Пытался рвануться, освободиться — но даже бороться не мог. Дух склонился к одеялу. Дьюранд хотел выкрикнуть предупреждение… Тщетно. Кругом было темно. С тихим звуком — как будто языком прищелкнули — выскочила затычка: горлышко флакончика лязгнула о зубы. Дьюранд представил себе, как гнусная жидкость льется по губам и языку спящего.

И тут раздался тонкий свистящий звук: человеческий крик.

С подушки подскочило лицо, вспыхнули ужасом женские глаза.

Дьюранд и неведомый убийца растаяли дымом на ветру. Порыв вихря швырнул их вниз по витой лестнице, через темные переходы, через ту же бойницу. И тень гигантского человека распалась, разорвалась в клочки. Белесая, испещренная письменами кость, кувыркаясь, полетела вниз, точно плохо выпущенная стрела. Внезапно освобожденный, Дьюранд развернулся над шатрами, глядя, как вращающаяся кость падает в ожидающую руку чернеца-Грача.

Радомор смотрел на своего слугу, вперив мрачный, неморгающий взгляд в узкие, понурые плечи Грача.

* * *

Дьюранд очнулся от того, что маленькие ручки трясли его за плечи.

— Дьюранд!

Щеку обожгла звонкая пощечина. Он дернулся. Легкие лихорадочным рывком вобрали в себя воздух. Волосы Дорвен касались его лица.

Темный зал закипел от проклятий.

Ламорик схватил Дьюранда за плечи.

— Она сказала, что ты не дышишь! Я видел, как ты силишься вздохнуть.

Дьюранд рухнул ему на руки; при каждом движении в глазах полыхала тьма.

— Я что-то видел. Я…

— Дьюранд, ты стонал, — сказала Дорвен. В ее глазах отсвечивали красные угли очага. Вокруг стояли кружком Гермунд, Оуэн, Конзар — и все глядели на него. Воспоминания о кошмаре вихрем роились в голове Дьюранда — а затем наконец все прояснилось.

Он схватил Ламорика за край одежды.

— Ваш брат, ваша светлость!

Молодой лорд перевел взгляд с лица Дьюранда на потолок. А потом бросился бежать. Дьюранд кинулся следом. Перед дверью спального покоя была небольшая площадка.

Остановившись в дверях покоя, Ламорик чуть покачнулся — точно повешенный, и вывернул из скобы на стене незажженный факел.

В покое было так же тускло, как помнил Дьюранд по странному сну. Лишь курилась жаровня. Ламорик переступил порог и замешкался было, когда под ногами у него захрустело каменное крошево. Дьюранд заметил, что ближайшие к двери занавеси полога опущены. Ламорик сунул факел в жаровню, воздух вокруг него ожил и замерцал. Пол, на котором стоял Ламорик, был словно усыпан дробленым сахаром. Каждая поверхность в покое ощетинилась неестественным инеем.

Возле стены лежало безжизненное, словно бы смятое тело Геридона. Глаза его казались двумя глубокими морщинами на складках лица.

Дьюранд, как заколдованный, шагнул вслед за своим господином. Ламорик снова остановился подле разорванного балдахина. Дьюранд шагнул ближе, чуть ли не опережая его. Лендест и его жена превратились в белые изваяния средь каменных складок саркофага. Глаза Лендеста были закрыты — два ледяных изгиба, а глаза Аделинды открыты — она все еще смотрела на тварь, которую видела под пологом балдахина.

Язык Дьюранда налился тяжестью во рту. Лучше бы Аделинда тоже не просыпалась. Вдруг она и его заметила в последний миг?

— Дьюранд, что ты видел?

От губ Лендеста во все сторонырасходились тончайшие иглы льда — точно тонкая штриховка на компасе. Ледяные веера, ледяные цветы.

— Я спал и видел сон. — Все остальные уже тоже поднимались по лестнице. Нет, он больше не будет ничего скрывать. — Я видел это. Слуга Радомора. Ваша светлость, я видел…

— Ой, как искрится! — произнес тоненький радостный голосок у них за спиной. Это выбежала из комнаты ее отца маленькая Альмора. — Я услышала, как кто-то сюда идет.

Ламорик и Дьюранд обернулись, но Дорвен успела раньше: шагнула вперед, загораживая девочке вход в покои Лендеста.

— Пойдем отсюда. Теперь это плохое место.

Стоя в морозной пещере, когда его жена и сестра вышли оттуда, Ламорик обвел взором собравшуюся на лестничной площадке толпу.

— Теперь я наследник Гирета.

— Я ничего не мог предотвратить, — выдохнул Дьюранд.

15. СМЕРТЕЛЬНАЯ ИГРА

Конзар и Дьюранд стояли в дозоре на площадке перед покоями герцога.

— Смотри в оба, — напомнил Конзар. — Что бы ни случилось, делай, что сумеешь.

Внутри Ламорик расхаживал с Гермундом перед кроватью, на которой сидел его герцог. В соседней комнате мудрые женщины занимались холодными телами, что прежде были Лендестом, Аделиндой и Геридоном. Дорвен увела Альмору.

Гермунд поморщился и поскреб голову через мятую шапчонку.

— Внизу уже полно народа — все гадают, что произошло. Спорят, состоится ли теперь турнир.

Ламорик подошел к бойнице и выглянул наружу, на шатры и двор.

Гермунд состроил гримасу.

— Полагаю, кому-нибудь надо поговорить с этими ублюдками.

Лестничный проем наполнило эхо гулкого и гневного голоса Патриарха.

— Кирен Арбурхолл, подлый гад, почему тут столько народа? Зачем меня вытащили из верховного храма? Говори, а не то я тебе твои рыжие усы повыдергаю!

Сэр Кирен появился на лестничной площадке.

— Тише, Оредгар, тише.

Патриарх, в свою очередь, поднялся на площадку и подошел к ним.

— Что тут произошло?

— Патриарх, — начал Ламорик, — нам надо принять важное решение.

— Кто это сделал?

— Заходите, — пригласил Кирен, проводя Патриарха в покои герцога. — Похоже, нашему Дьюранду приснился сон. Он видел странного убийцу — тень.

Кирен рассказал обо всем случившемся.

Отец Оредгар выпрямился во весь рост.

— Лендест, Аделинда…

— И Геридон, — прибавил герцог Абраваналь. — Мой рыцарь, Геридон, наш защитник. Что же мне делать?

— Воистину ослабла Стража Древних Патриархов, коли такие вещи происходят в старом Эрресте.

— Радомора повесить мало! — воскликнул Ламорик.

Кирен хмыкнул.

— И в первую очередь — за измену.

Патриарх испытующе глянул на Дьюранда.

— Мальчик, а своими глазами ты ничего не видел?

— Это был кошмар. Говорят, я спал.

Патриарх нахмурился еще сильнее.

— С закрытыми глазами свидетелем не станешь. Ни один закон такого не признает.

Ламорик вскинул руку.

— Что толку в законе? Они ждут ответа — все те люди в зале.

— И надо еще решить, как быть с турниром, — заметил Кирен.

— И похоронные ритуалы, — прибавил Патриарх.

— Владыка Небесный! — ахнул Абраваналь.

— Я сам не большой любитель турниров, Патриарх, — промолвил Кирен, — но со времен Гандерика в этот день в Акконеле каждый год случаются игры и кровопролитие.

— А я вызвал на бой Радомора, — сказал Ламорик. — Поймут ли они, все эти люди? Мой брат мертв, так что теперь, мне должно воздержаться от схватки? Убил его скорее всего Радомор, а мне — передумывать? Нет, я и спрашивать не стану. Это — мое дело, и я им займусь. Возможно, нам и не придется никого вешать.

Рокот из Расписного Чертога отчетливо долетал даже сюда.

Гермунд сморщился.

— Ох уж мне эти зеваки…

Ламорик развел руками и повернулся к отцу.

— Что делать? Люди ждут ответа.

— Что я могу им сказать? — прошептал Абраваналь. — Лендест мертв. Аделинда стала матерью бедной крошке Альморе с тех самых пор, как умерла моя Труда. Единственной матерью, которую она знала. Как я скажу герцогу Альтрету, что его дочь умерла — в моем доме?

— Альтрет Гарелинский заперт в рагналовой Орлиной горе, — напомнил Ламорик. — Силы преисподней! — Он набрал полную грудь затхлого воздуха. — Не беспокойтесь. Патриарх. Дьюранд? Коэн? Давайте сообщим новости этой кучке глупцов внизу. Радомор получит свою кровавую баню. И если Владыка Небесный с нами, мы утопим его в ней!

* * *

Герольды и гонцы разошлись по улицам города, во все углы и закоулки. Будет турнир: одиночный поединок, а потом — общая схватка. Воины хлынули из Расписного Чертога во двор, спеша облачиться в доспехи. Предстоит оседлать коней и наточить оружие. Для людей Ламорика настал момент замешательства: у кого из них был хотя бы осел?

Когда зал опустел, Ламорик ухватил Дьюранда за сюрко.

— У моего брата много коней. Помню, был один серый. Здоровенный жеребец. Думаю, как раз мне подойдет. И ты с остальными тоже выбирайте себе по вкусу.

Да какое это сейчас имело значение? Ведь им предстояло участвовать в общей схватке уже после того, как Ламорик сойдется с Радомором один на один.

Конзар велел бойцам поторапливаться и отрядил Гутреда на поиски всего необходимого. Одни вытряхивали позаимствованные в оружейной ржавые кольчуги, другие рыскали среди старых друзей и знакомых, надеясь одолжить хоть какое-нибудь пригодное к бою оружие. Дьюранд отправился на поиски конюшни, Гермунд вприпрыжку увязался за ним.

— Прям в воздухе чувствуется, — сказал скальд. — Нынче великие силы склонятся сюда, дабы посмотреть, как Радомор станет разыгрывать эти земли. Все произойдет сегодня.

Коридор повернул. Запахло лошадьми. Гермунд шагнул к двери во двор.

— Смотри в оба, — посоветовал он на прощание. — Я буду среди зрителей.

По всем дорогам, ведущим в Акконель, сегодня будут кишеть лазутчики — ведь нынче открытие великой, роковой игры, что напомнит десяткам тысячам людей об их клятвах. Буря разразится, непременно разразится.

Дьюранд и остальные люди Ламорика — что дети пред лицом этой бури.

Он толкнул дверь в огромную темную конюшню.

— А я тебя знаю, — произнес чей-то тоненький голосок.

Когда глаза молодого рыцаря начали привыкать к темноте, он разглядел подле одного стойла очертания хрупкой женской фигурки — и даже в темноте узнал Дорвен. Около ее бедра маячило чье-то маленькое личико. Ах да, Альмора любит лошадей!.. Вот и сейчас крошка обеими руками держала ведерко с овсом. Мудрые женщины сейчас омывали тело той, которая была для нее матерью. Дорвен встретилась с Дьюрандом взглядом.

— Я решила, что нам стоит найти какое-нибудь занятие, пока он готовится.

Дьюранд кивнул. По крайней мере девочке это и впрямь было необходимо.

— Так говоришь, ты меня знаешь? — спросил он у малышки.

— Ты жил в моем доме. В замке. Ты был одним из мальчиков, — ответила Альмора.

— Да, был. Я тебя тоже помню. Мне очень жаль, что все так получилось.

Губы девочки сжались в тонкую прямую линию. Она покрепче обхватила руками ведро.

— Да. А ты будешь сражаться за моего брата?

Дорвен положила руки на плечи Альморе.

— Твой брат очень храбр, — промолвил Дьюранд. Ламорику предстояло биться с Радомором в одиночку — и Дьюранд никак не мог это предотвратить. — Я сделаю для него все, что смогу.

В ближнем к ним стойле высился здоровенный вороной жеребец. Он глядел на Дьюранда сверху вниз из теплого сумрака.

— Это Бледный, — сообщила Альмора.

Огромные темные глаза великана мерцали откуда-то из-под стропил.

— Очень красив, — отозвался Дьюранд.

— Сэр Геридон говорил, это смешно, назвать его Бледным, — сказала Альмора. — Потому что он такой черный. Вот эта полоска на носу — только и есть на нем светлая, как столб в заборе. Сэр Геридон сам на нем и ездит. — Она прикусила губу. — А мне не разрешают. Сэр Геридон говорит — был бы Бледный таким ручным, чтобы катать девчонок, какой же из него тогда боевой конь, да?

Скрипнула дверь. В конюшню вошли Оуэн, Берхард и Бейден. Мгновенно оглядевшись, они сняли со стен упряжь и тихо вышли.

Дьюранд сглотнул и кивнул девочке.

— Тогда отойди-ка в сторонку, сейчас я буду его выводить.

— Он же сэра Геридона, — запротестовала Альмора, но Дорвен повела ее прочь из конюшни.

— Я о нем позабочусь, — пообещал Дьюранд.

— Я буду смотреть. Папа обещал. Мы все должны смотреть — каждый год.

И малышка вприпрыжку помчалась вперед. Дорвен кивнула — когда будет сражаться брат Альморы, девочку и близко нельзя подпускать к ристалищу.

На миг они остались вдвоем.

Дорвен поцеловала его — глубоким, бездыханным поцелуем, закрыв глаза, — а потом оторвалась от возлюбленного и поспешила за своей подопечной.

Дьюранд с бешено бьющимся сердцем пошел прочь.

* * *

— Кра!

Дьюранд застыл у выхода во внешний двор. А потом увидел. По обеим сторонам сидели на стенах иссиня-черные птицы. Падальщики. Многие сотни. Они занимали каждый свободный кусочек стены, каждую амбразуру над беспокойной толпой.

Дьюранд вывел геридоновского Бледного во двор. Не только пернатые зрители спешили на турнир — чуть ли не все население Акконеля высыпало на улицы, что вели к ристалищу. Жители города, с посеревшими лицами, замерзшие, стояли на поросших травой склонах под стенами. В одном конце ристалища ждал герцог Радомор, на другом — застыл Ламорик, выжидая, пока Гутред подтягивал подпругу его коню.

Все, кроме старого оруженосца, не сводили глаз с Радомора. Герцог Ирлакский казался огромным, точно каменный идол. Лицо его тонуло в тени, однако никакая тень не могла скрыть, каким огнем горят черные глаза. На обоих плечах сидели, глядя на противника, грачи — ухмыляющиеся, самодовольные. Рядом возвышался и его паладин, рыцарь-поединщик: закованный в броню монстр вышиной с каменных королей на Орлиной горе. Сейчас он склонил голову в шлеме на сложенные чашей руки в тяжелых латных рукавицах.

— Эй! — Берхард протянул Дьюранду какой-то ржавый узел. — Оуэн нашел кольчугу тебе по размеру и гамбезон, из которого еще не вся набивка повыпадала… если потом мы будем участвовать в общей схватке.

— Отлично, — поблагодарил Дьюранд. Ржавчина слишком уж походила на старые пятна крови; надеясь, что под коростой найдется надежное колечко-другое, он принялся натягивать кольчугу.

С возвышения на толпу взирал герцог Абраваналь — и взгляд его был холоднее льда. Рядом с ним сидели Дорвен и маленькая Альмора — темные глаза малышки были куда серьезнее, чем пристало маленькой девочке.

— Вбивают вешки, — пробормотал Берхард. — Герольды сейчас на стороне Радо. Я с ними парой слов перемолвился. — Он показал на пространство перед стеной. — Первый шест из бузины.

У подножия откоса для публики рыжеволосый герольд покосился на пять тысяч пернатых наблюдателей перед тем, как передвинуть кол, отмечавший южный конец ристалища.

Конзар подошел к Ламорику. На голове у того были кольчужный капюшон и стеганый подшлемник на кожаных застежках.

— Постарайтесь выбить его из седла.

— Превосходная мысль! Хорошо, что у меня есть с собой копья, — саркастически усмехнулся Ламорик.

Гутред надел на плечи своего господина шит, проверяя длину лямок.

Дьюранд оглянулся на Берхарда.

— Бузина. Славное дерево, да?

— Ну, «проклятым» его называют чаще, чем «веселым»: уж больно сильно пахнет, да и сердцевина слишком мягкая. Зато, слыхал я, эту самую сердцевину легко выдолбить, чтобы сделать свисток. Это уже вполне весело.

Герольд двумя быстрыми ударами вбил бузинный кол — черные крылатые наблюдатели ответили на стук хриплым зловещим карканьем.

— Старайтесь выжать все, что можно, из первой же сшибки, — продолжал Конзар. — Точный удар — и быть может, вы и ваше имя еще поживете на свете. Выбейте его из седла — кто знает, вдруг у него лопнет ремешок на плече или нога в стремени застрянет, тогда все кончится, почти не успев начаться.

Гутред водрузил одолженный из замковых запасов шлем поверх кольчужных колец и мягкой подстежки, с несчастным видом пытаясь стереть пальцем бурые пятна.

Ламорик сощурился.

— К черту, Гутред, ты уже шесть раз пробовал. Мне хочется пожить хотя бы до начала турнира.

Гутред уже проверял шпоры хозяина.

Герольд со своим подручным достигли восточного угла ристалища, прямо у ног Радомора. Два грача нагло смотрели на них, как всегда нахохлившись. Радомор буквально курился в еще остававшемся около него клочке тени. Герольд вытащил очередной кол.

— А это кладбищенское дерево, — заметил Берхард. — Тис.

— Владыка Судеб, — покачал головой Дьюранд.

— Роковой тис, так его называют.

Герольд как следует стукнул по верхушке шеста палицей. Шест не поддался. От второго удара кол расщепился — в притихшем дворе треск прозвучал особенно звонко, — но вошел глубоко в землю. Кони затрясли головами.

— Дерево смерти, вбитое быстро, — продолжал отсчет Берхард. — И треснувшее.

— И о чем это говорит? — спросил Дьюранд.

— Даже думать не хочу.

— Вы просто кучка вздорных старух! — в сердцах воскликнул Ламорик. — Долго еще?

Конзар гнул свое:

— Если дойдет до пешей схватки, Радомор сильнее вас. Он боец сильный и коварный, руки у него длинные, да к тому же сукин сын не знает колебаний.

— Пойти, что ли, поставить на него? — фыркнул Ламорик.

Гутред так дернул подпругу на скакуне Ламорика, что всадник чуть не потерял равновесие.

— Ваш противник увечен, ваша светлость, — пробурчал он.

— Ах да, — протянул Ламорик, припоминая. — Что-то с шеей. И?..

Герольды пересекли длинный двор и теперь собирались вбивать шесты со стороны Ламорика.

— С запада вроде как будет дуб, — сообщил Берхард.

— Сильное, славное дерево, — обрадовался Дьюранд.

— Но конкретно этот дуб был повален бурей.

— Ветром? — спросил Дьюранд, думая, что такое предзнаменование вполне могло бы — должно было бы! — означать удачу.

— Увы, его, беднягу, молнией небесной шарахнуло.

Шест с первого же удара глубоко ушел в землю.

— У Радомора владения на западе, правда? — сказал Дьюранд.

— Ну да, — согласился Берхард.

— Радо полукалека еще с прошлого лета, с Хэллоудауна, и шея у него по сей день выглядит не лучше, чем в Тернгире. По всему, что я слышал, шею ему сломали парни Безумного Бороджина. Хотя она вроде как и зажила, все равно его беспокоит.

— Да что ты говоришь? Бедняжка не спит ночами от беспокойства? Переживает, какую бы тунику надеть?

— Работайте ногами, — продолжал советовать Конзар. — Пусть сукин сын покрутится. Пусть погоняется за вами. Не стойте на месте. А как только выдастся случай — лупите мечом.

— Хм-м-м. Так говоришь, у него слабое место — шея? А какие тайны ты пока придерживаешь, а, Кон?

Рыжеволосый герольд с помощником присели прямо у ног Ламорика.

— Привет, ребята, — поздоровался Берхард. Оба, вздрогнув, задрали головы.

Ламорик провел закованной в металл рукой по лицу.

— Долго еще мне ждать?

— Почти все, — ответил герольд.

Ламорик рассмеялся.

Оуэн подался вперед и спросил у герольда:

— А сейчас у тебя что?

Последний кол был длинным и серым, точно свеча.

— Ива.

Дерево скорби, утраченной любви.

Герольд замахнулся молотом. Из стаи птиц послышалось суховатое похмыкивание — иные перелетали с насеста на насест. Герольд ударил снова. Казалось, грачи специально собрались, чтобы глазеть и глазеть на это зрелище, пока наконец не свернут себе шею. Помощник герольда переустановил колышек. Герольд ударил еще раз. И еще.

Ламорик неотрывно глядел на них. Все замерли и тоже уставились на этот угол ристалища.

Никто уже не считал ударов.

Радомор по-прежнему сидел в тени.

Абраваналь, Альмора и Дорвен опустили головы. Дьюранд и Дорвен обменялись хмурыми взглядами.

— Владыка Небесный, — пробормотал Берхард.

По ивовому колышку побежала влага, поразительно похожая на слезы: из сырого дерева сочилась вода. Тысячная толпа зрителей замерла.

— Обойдемся без знамений, да, парни? — Ламорик с трудом перевел дух. — Мне уж, пожалуй, поздновато передумывать. Все будут разочарованы.

А в следующий миг затрубили трубы.

— Вот мой ответ, — промолвил Ламорик, тяжело забираясь в седло братнего серого жеребца.

* * *

Ветер носился под тучами, ерошил перья падальщикам, трепал концы облачения Ламорика.

Радомор вскочил на здоровенного вороного жеребца. Заскрипело кожаное седло. Скакун аж присел под тяжестью закованного в броню герцога, дернулся от боли, причиняемой ему мундштуком и шпорами — всем тем, что заставляло его повиноваться.

Абраваналь взирал на происходящее сверху, из герцогской ложи. Сверкнули поднятые наизготовку трубы, но старик, казалось, едва замечал, что перед ним происходит. Через миг его сыну — последнему уцелевшему сыну — предстоит сойтись в поединке с бойцом, что в одиночку обращал вспять целые армии.

Дорвен повела Альмору прочь из ложи.

Древний меч Правосудия зазвенел, вылетая из ножен. Клинок старинного рода Абраваналей сверкнул под тучами.

Скакун погибшего Лендеста топнул ногой; в ладони Ламорика закачалось копье.

И Абраваналь опустил широкий клинок.

Копье — страшное оружие. Острие его крушит шлемы и щиты. Прямое попадание копьем способно отбросить человека на несколько ярдов, навеки искалечить его. А прибавьте к удару силу мчащихся навстречу друг другу коней — с такой мощью ничего не сравнится. Даже самое твердое дерево крошится в щепы.

Под взглядами всего города и своего отца Ламорик поскакал прочь от товарищей. Приближаясь к середине дистанции, он опустил острие копья, зажав ясеневое древко в тисках одетых сталью ребер и плеча. Дьюранд ощущал каждый шаг его коня. Радомор, верно, пока еще маячил вне узкого поля, видного через прорези в шлеме молодого лорда.

Они съехались в громе расщепляющихся копий. Тучи грачей с криками взвились в воздух. Скакун Ламорика осадил назад, присел на задние ноги. Ламорик и его конь словно бы съежились, стали меньше, зато плащ Радомора раздувался, вихрился вокруг его врага, конь которого пошатывался и спотыкался, точно увечный. Оба рыцаря ударили противника прямо в щит, и оба усидели в седле. Радомор казался драконом с распростертыми крыльями.

Зрители вокруг ристалища дружно выдохнули, а сотни грачей устремились вниз, цепляясь когтями за шесты и веревки.

— Мерзавец крепче каменной башни, — прошептал Конзар. Ламорик ударил Радомора в самую середину щита — ударил со всей силы, подкрепленной еще и мощью коня на полном скаку, — а Радомор сидел в седле, как ни в чем не бывало.

— Ламорик удержался, — проговорил Гутред.

Все они дружно закричали, подбадривая Ламорика, что скакал к ним за вторым копьем. Было видно, как он разминает руку.

На сей раз он уже не шутил. Гутред протянул ему второе копье. Сперва противникам предстоит три раза сойтись на копьях, а потом биться пешими, на мечах.

Глаза толпы обратились к Абраваналю. Тот несколько мгновений помедлил, дрожа, затем древний меч снова упал, и снова пропели трубы.

Ламорик пустил братнего боевого коня во весь опор, в галоп. Высокий серый жеребец шарахнулся в сторону перед ударом герцога, отпрянул к толпе. Однако Ламорик все равно сумел нацелить копье и ударить.

Расчет его оказался точен. Острие выбило искры из шлема герцога: безупречный удар. Герцог Радомор покачнулся в седле. И в тот же миг нанес удар. Стальной наконечник пробил щит Ламорика, продвинулся на добрых три фута в глубину. Скакун наследника Гирета осел на задние ноги, сшиб одного из зрителей.

Ламорик завис в седле, накренившись над толпой.

Все вокруг Дьюранда стиснули кулаки, устремив взгляды на копье Радомора. Скользнуло ли оно под рукой Ламорика? Или пронзило насквозь?

Плащ Радомора раздувался, подобно черным крылам. Все еще сжимая в руке обломок копья, герцог тоже не сводил глаз с противника.

Но из-под доспехов Ламорика не хлестала кровь, как из пробитой бочки кларета. Он нависал над толпой жителей Акконеля — и из толпы к нему тянулись руки: поддержать, помочь удержаться в седле. Мужчины и женщины — все устремились на помощь молодому господину.

И Ламорик выпрямился, взглянул в лицо герцогу. Тот отшвырнул обломок копья в толпу и поскакал в конец ристалища, готовясь к новой сшибке.

Ламорик подъехал к товарищам. Дыхание его со свистом выбивалось из-под забрала.

— Может, не так уж и плохо провести год в Ирлаке, а? — проговорил здоровяк Оуэн.

— Я умер? — спросил Ламорик. Обе руки у него свисали, как перебитые. Лица за шлемом Дьюранд разглядеть не мог, но левая сторона сюрко была разодрана в клочья. С руки свисали обломки щита.

— И когда это я вас учил целить в голову противника? — поинтересовался Конзар. — Щит — гораздо более крупная и легкая мишень.

— Я пытался… метил в самую середину… щита этого ублюдка. Не знаю, — задыхаясь, ответил Ламорик. — Не привык… к этому коню.

Руки у него дрожали.

Гутред возился с обломком копья в боку Ламорика.

— Похоже, оно раскололо щит, ударило в запястье, отскочило от гербовых щитков, что вы вечно критикуете, и вышло наружу.

— А у меня такое ощущение, будто оно у меня в ребрах завязло.

Гутред нахмурился.

— Чтоб эти пластины выправить, нам теперь молоток нужен. Нет, вас даже не задело.

— Это последняя стычка? Потом на мечах? — спросил Ламорик.

— Да, — кивнул Конзар.

Сверху донесся громкий шелест. Небеса наполнились грачами. Люди вздрагивали и пригибались от хлопанья крыльев и мелькания черных теней.

— Ну ладно, — вздохнул Ламорик. — Последнее копье. — Грачи широкими кругами опускались все ниже, хриплым карканьем выражая презрение. Ламорик никак не мог отдышаться. — Они еще тут? Проклятый шлем. Можно подумать… можно подумать, чертовы птицы прямо-таки поджидают, пока кто-нибудь упадет.

Гутред вложил в поникшую руку господина последнее копье.

Напротив, на том конце ристалища, ухмылялись Грачи, толпились рыцари в зеленом, слышались насмешки, сидели стаи воронья. Теперь, после последней стычки, герцог Радомор и Ламорик будут биться пешими — столько, сколько позволят их раны.

Абраваналь воздел меч Островного королевства, пропели трубы.

Когда Ламорик пришпорил своего серого, Радомор тоже пришел в движение. Плащ его казался частицей пернатого шторма над крепостью. Дьюранд гадал, сколько глаз устремлено на поединщиков, сколько шпионов затесалось в ряды мирных горожан на скамьях.

Вложив в копье всю свою непомерную, устрашающую силу, герцог Радомор пустил скакуна в прыжок. На миг конь и человек словно слились воедино, направляя острие копья точно в цель.

Ламорика вышвырнуло из седла. Нагрудная перевязь и пояс разлетелись на куски. Ламорик рухнул в кричащую от ужаса толпу.

Копыта обезумевшего Радоморова скакуна били воздух над упавшим рыцарем. Острие копья Ламорика еще торчало прямо из середины герцогского щита. Древко копья разлетелось в щепки. Радомор отшвырнул щит в сторону и ринулся вперед, чтобы докончить начатое.

Люди в страхе разбегались. Дьюранд не видел, что там происходит, но думал, что молодой рыцарь попытается отползти.

Радомор обнажил боевой меч.

— Ламорик Гиретский, сдаетесь?

Голос его громыхал, как литавры.

Дьюранду показалось, будто он услышал в ответ сдавленное рычание, а затем глухой стук отброшенного на мокрую землю шлема.

— Он жив, — произнес Оуэн.

— Помоги ему Господь, — откликнулся Берхард.

Радомор тоже отшвырнул шлем — и в прорезь кольчужного капюшона стали видны его глаза и злобно оскаленный рот.

— Если вы не сдаетесь, поднимайтесь!

На некоторое время они потеряли герцога из вида, а когда увидели вновь, он волочил Ламорика, ухватив его за грудки. Во второй руке Радомора сверкал меч.

Кому-то из толпы это зрелище, судя по всему, не понравилось. Здоровенный комок не то земли, не то навоза смачно ударил в голову Радомора — герцог взревел и обернулся, ища взглядом обидчика.

Из безликой толпы со свистом вылетел еще снаряд. На этот раз Радомор ударил в ответ — меч его плашмя опустился на череп какого-то бедолаги.

Из людской толщи закричали — среди зрителей были женщины и дети. К герцогу Ирлакскому, так и застывшему с Ламориком в одной руке и мечом во второй, потянулись угрожающие кулаки. Ламорик наконец сумел вырваться.

В этот миг Дьюранд увидел ирлакского Паладина: ворох вонючих тряпок над стальной кольчугой. Продравшись мимо распорядителей турнира, он погнал коня на толпу.

— Черт! — воскликнул Дьюранд. — Этот гад всех там…

Толпа шарахнулась назад. Наверняка кого-то уже задавили насмерть. Радоморовский Паладин бросился в самую гущу народа, размахивая мечом.

— Давайте-ка его оттуда выставим! — промолвил Конзар.

Люди Ламорика вскочили в седла. Дьюранд пришпорил геридоновского Бледного, пуская его во весь опор по почти священной территории ристалища. Вперед, к Ламорику!

Однако Конзар рукой в кольчуге преградил Дьюранду путь: сорок всадников с копьями влетели на ристалище. То мчались к своему господину сторонники Радомора. Катящийся вал врезался в отряд Конзара. По щитам и доспехам загрохотали мечи. Дьюранда окружили со всех сторон. Конзар отбивался боевым цепом с тяжелым шипастым шаром. Меч Дьюранда звенел.

Толпа орала как безумная.

Горстка рыцарей Ламорика схлестнулась с живой стеной разящих клинков и острых копий. На каждого из их числа приходилось по восемь противников. В краткий миг между ударами Дьюранд различил за стеной всадников радоморовского Паладина. Бездыханные тела разлетались от него, точно с рогов быков на вчерашнем празднике. Радомор поднимался по склону. Отряд Конзара был буквально в дюжине шагов от Ламорика — но рыцари даже не видели, где их господин и что с ним.

Конзар со свирепым рычанием рванул свой цеп, после могучего удара завязший в шлеме вражеского рыцаря. А в следующий миг Дьюранд уже потерял его из виду. Вражеское копье ударило молодого рыцаря прямо в подбородок, скользнуло по кольчуге, чуть не выбросив его из седла. Заскрежетало железо. Дьюранд еле успел заметить Оуэна, прежде чем здоровяк обрушил на нападавшего удар огромного меча. Клинок разрубил шлем злополучного зеленого рыцаря до самых глаз. Дьюранд и Оуэн отпрянули, уворачиваясь от фонтана горячих брызг.

Когда Дьюранд снова оглянулся, Конзар прорубил себе дорогу в толпе и теперь бился буквально в нескольких шагах от герцога. Взвизгнул шипастый цеп, сердце у Дьюранда так и замерло в груди — но в следующий миг какая-то сила вышвырнула капитана из седла.

Крик Дьюранда потонул в шуме битвы.

Оуэн поднялся в стременах, возвышаясь над толпой.

— Паладин!

Отряд Конзара обрушился на стену зеленых рыцарей. Бейден в черно-алом боевом облачении крушил и разил всех, кто попадался ему под руку. Берхард понукал скакуна — и тот крутился волчком, расчищая место в толпе. Длинный меч Оуэна вносил смятение в ряды противника. Однако продвинуться им не удавалось. Дьюранд лихорадочно сражался, отвешивая направо и налево удары рукоятью меча, — времени, чтобы выбирать цель, у него просто не было. Они были точно звери в яме-западне.

Паладин Радомора маячил за спинами зеленых рыцарей, огромный и зловещий: гигантский паук, по ошибке одетый в людские доспехи.

— Дьюранд? — выкрикнул Оуэн. — Безнадежно!

Все понимали: так им ни за что не пробиться на выручку к господину.

— За мной! Скачите! — Дьюранд пустил Бледного прочь из схватки, и его соратники помчались вслед за ним. Он знал: в эту минуту по рядам бойцов Радомора прокатывается вздох облечения. Теперь враг — непроизвольно — на миг расслабится, потеряет бдительность.

— Назад! Бей! — прогремел он.

Отряд Ламорика бешено развернул коней и помчался обратно на врага.

Дьюранд занес над головой меч для удара, выставил перед собой щит. Между герцогом Ирлакским и ним колыхалось сплошное месиво из лошадей и людей — сам черт ногу сломит. У него лишь один шанс прорваться сквозь месиво — всего один шанс. Бледный — сущее пушечное ядро, таран. Скакун Дьюранда подобрался, чуть присел на задние ноги. Время вокруг словно остановилось. Дьюранд не сводил глаз с застывшей в повороте головы Радомора. И Бледный взвился в небеса.

Атака была слишком быстрой: не предотвратишь, не остановишь. Стена зеленых рыцарей развалилась. Меч Дьюранда чуть не вырвало из руки. Боевой конь Бейдена споткнулся — и человек, и скакун зашатались и исчезли в людском море. Вокруг мелькали люди и лица. Удалось!

Дьюранд вихрем направил Бледного мимо герцога Радомора, сжимавшего в кулаке три фута чистой стали. Ламорик — окровавленный, оглушенный, но живой — стоял позади него.

Молодой лорд сделал какое-то движение — не то попытался возразить, не то просто покачнулся, — однако Дьюранд уже вытянул руку и выдернул Ламорика; а затем мешком перекинул поперек седла.

Радомор зарычал от ярости.

Дьюранд пришпорил было скакуна — скорее прочь, спасаться, но Радомор успел перехватить уздечку Бледного: коня словно приковали к каменной стене.

Дьюранд взмахнул мечом: отрубить дьяволу руку, да и дело с концом.

Радомор отбил удар своим клинком. Дьюранд замахнулся снова: удар столь могучий разбил бы и железную цепь. Но герцог подскочил почти вплотную к нему — места для размаха не хватало. А тем временем Радомор и сам нанес удар: меч, который он сжимал в свободной руке, затрепетал злым оводом и обрушился на Дьюранда, как молот на наковальню. Первый же выпад разодрал молодому рыцарю сюрко. Второй смял несколько стальных колец. Рослый вороной жеребец Дьюранда даже попятиться не успел — все заняло считанные секунды.

Острие меча Радомора застряло в складках стальной кольчуги на животе Дьюранда: не рассчитав, герцог сделал слишком длинный выпад. Согнувшись над лезвием, чтобы удержать его, не дать выскользнуть, Дьюранд в свою очередь ударил, метя мечом по шее противника.

Герцог обеими руками ухватил Дьюранда за горло. Молодой рыцарь занес меч над головой и с размаху опустил его на темя Радомора. Герцог обмяк.

Но не успел он упасть, как шею Дьюранда словно зажало в стальные тиски. Обернувшись, молодой рыцарь увидел Паладина, перегнувшегося через круп Бледного. Кости у Дьюранда так и затрещали. Мелькнула яркая вспышка: Паладин занес длинный меч. Дьюранд ни за что не успел бы отразить этот удар.

Внезапно что-то врезалось в чудовище — чуть не опрокинув заодно и самого Дьюранда. Это Оуэн налетел на врага. Гнусную тварь отшвырнуло в море рыцарей и коней. Грива могильно-седых волос вырвалась из-под шлема. Дьюранд ударил мечом по руке, что по-прежнему сжимала его горло.

— Не могу! — простонало чудовище, заглушая шум битвы.

Оуэн, находившийся позади Паладина, рванул его на себя, на миг встретившись глазами с глазами Дьюранда: «Беги!».

Паладин обернулся и схватил Оуэна.

— Беги! Спасайся! — всхлипнул почти призрачный голос в ту самую секунду, как чудовище легко оторвало рослого воина от земли. Оуэн сдавленно ахнул и попытался ухватиться за шлем Паладина. Монстр с пронзительным воем отшвырнул его далеко в сторону, точно соломенную куклу.

Дьюранд снова полоснул мечом руку чудовища — на этот раз клинок и в самом деле вошел в кость. Бледный заржал и прыгнул назад. Бейден, яростный безумец в черном, в свой черед, прорвался к Паладину и ударом по шлему сумел свалить врага с ног.

Дьюранд пришпорил коня. Хватка железных пальцев ослабла, и молодой рыцарь, вырвавшись, поскакал по ристалищу, жадно хватая ртом воздух. Оглянувшись, он увидел в самой гуще толпы Паладина: чудовище яростно орудовало кулаками, расшвыривая во все стороны людей и коней. Вот с тяжким грохотом рухнул грудой железных доспехов Бейден. Вот чудовище подломило передние ноги скакуна Берхарда, и рыцарь накренился в седле, теряя равновесие. Над всем этим столпотворением вились грачи. Паладин охранял тело упавшего Радомора, в боевом запале расшвыривая даже радоморовых бойцов.

— Дьюранд! Дьюранд! — прокричал чей-то голос.

Конзар, пошатываясь, брел среди мертвых и раненых.

С трудом подойдя к Дьюранду, он ухватился за его сюрко, чтобы не упасть.

— Дьюранд! Оставь его со мной. Ты должен вывести наших. Радомор пал. Эта тварь тут всех перебьет, если мы не сумеем их увести.

Ему было трудно даже говорить.

Дьюранд кивнул и отпустил Ламорика. Тот соскользнул с шеи Бледного на землю.

— Выводи их! — прохрипел Конзар.

— Выведу! — Дьюранд поскакал к толпе, выкрикивая: — Сюда! Ко мне! Уходим! Держитесь подальше от этого чудовища!

Он увидел, что товарищи по оружию смотрят на него. Зажатые в этой давке, спешенные, уйти они не могли. Не только Паладин разил всех, кому не посчастливилось оказаться рядом, но и бойцы Радомора постепенно начинали приходить в себя, сжимая вокруг рыцарей Ламорика кольцо — ни дать, ни взять, гигантская змея, готовая задушить жертву.

Внезапно Дьюранд заметил, что между Берхардом и Бейденом открылся узкий просвет: последний, крошечный шанс.

— Черт! — выругался он, пуская коня в галоп. Вонзившись в этот узкий просвет, он отшвырнул и меч, и щит и подхватил обоих ошарашенных неожиданностью рыцарей — с такой силой, что его самого чуть не вышвырнуло из седла. Дыхание со свистом вырывалось из стиснутых зубов, перед глазами плясали искры. И все-таки Бледный прорезал толпу и вырвался на свободу.

Отпустив друзей, Дьюранд развернулся, чтобы скакать за Оуэном.

Но рослый скакун замер, как вкопанный.

Воины Ирлака, скользя и спотыкаясь по убитым людям и лошадям, сомкнули ряды вокруг черной громады Паладина, выставив перед собой окровавленные копья. Каждое острие было нацелено в грудь Бледному. На зеленых сюрко темнели пятна крови.

Дьюранд смотрел на копья. Бледный покорен воле седока — прикажи только, и он взовьется над смертоносной стеной, повиснет на острых копьях, что раздерут его на куски.

Сумей Дьюранд хотя бы на миг, пусть даже краем глаза увидеть Оуэна — он бы без колебаний отправил Бледного в роковой прыжок. Молодой рыцарь лихорадочно обшаривал взглядом море лиц и покачивающихся древков. Из оружия у него оставался лишь кинжал милосердия, предназначенный для того, чтобы перерезать горло поверженному противнику. Из толпы врагов на него в упор смотрели черные глаза в прорези на шлеме Паладина.

Но Оуэн канул в этом враждебном море. Нигде не виднелось гривы русых волос или блестящего золотого зуба.

В центре застывшего буйства зеленых рыцарей Паладин медленно нагнулся и начал опять выпрямляться. Бесчувственный Радомор лежал у него на руках, точно жертва богам.

Дьюранд трепетал, готовый в любой миг повернуть жеребца.

Он слышал, как собираются, выстраиваясь вокруг него, остальные: Бейден, Берхард, Конзар, Ламорик.

— Больше мы ничего не можем, — сказал Берхард. — Надо поскорее уходить.

Дьюранд не отводил взгляд от врагов. Не видно ли где Оуэна? Не пошевелится ли Радомор?

— Дьюранд! — прошипел Берхард.

Там, за частоколом копий, Радомор наконец слабо зашевелился, заскреб рукой по кольчужной груди своего Паладина. Чудовище склонило голову еще ниже.

Берхард был спасен. И Ламорик, и Кон, и Бейден.

— Дьюранд, — проговорил Конзар. — Пора отступать.

16. ПОДСЧЕТ МЕРТВЫХ

— Вы живы! — выдохнула Дорвен, застыв посередине Расписного Чертога, когда Ламорик ввел туда свой маленький потрепанный отряд. Одна Владычица Небес ведала, что творилось в сердце молодой женщины.

Альмора играла на тростнике, которым был посыпан пол. Ее игрушка — маленькое изображение кого-то из Небесных Сил — мерцала и переливалась во мраке Чертога под лукавую песенку на стрекозьих крыльях. И сама девочка казалась такой же прелестной, как песня. А вот от Ламорика и остальных — полуживых, залитых кровью воинов — разило, как от мясников.

— Мы слышали ужасный шум, — пояснила Дорвен. Должно быть, необходимость сохранять ради девочки внешнее спокойствие дорого ей обошлась. — Я не знала, что и думать.

Ламорик выдавил дрожащую улыбку.

— Мятеж, дорогая. Боюсь, герцог Радомор разъярен.

Усталые бойцы повалились на скамьи.

Дьюранд заметил, что Альмора, вздернув подбородок, глядит на них от очага. Щебечущая игрушка нырнула ей в ладонь. Рассказывали, однажды малышка увидела череду серых людей, крадущихся во мраке — отец ее тогда странствовал по топям за горами, — и молчала, пока робкие чужаки не проскользнули в скалы. Последний из исчезающих повернулся и дал девочке игрушку: знак благодарности. Диковинка была похожа сразу и на голубя, и на льва — и оживала, когда маленькая ручка поворачивала ключик.

Игрушечная летунья втиснулась в ладошку Альморы, щелкая крылышками и поблескивая драгоценными камнями.

— Так я спасен от последствий собственной глупости. Велик Король Небесный. — Ламорик растянулся на скамье. Из пореза у него на лбу сочилась кровь. — Только с поддержкой толпы и вооруженных рыцарей я и гожусь для встречи с клятым Радомором.

— В чужом доспехе и на чужом коне, — проскрипел разбитыми губами Берхард. — А это меняет дело.

Конзар мрачно осматривал свои раны и синяки.

— А конь-то поумнее меня будет, — заметил Ламорик. — Но не суть. Вы вытащили меня оттуда. Владыка Небесный, как Паладин всех крушил!..

Конзар перешел прямо к делу.

— Посмотрим теперь, как отреагирует Радомор.

— Отреагирует? Может, этот шлюхин сын вообще помер, — проговорил Бейден. — Наш бычок здорово саданул его по башке. Надеюсь, он хотя бы оглох.

— Люди вроде Радомора Ирлакского так просто не умирают, — возразил Берхард.

Вокруг раздалось согласное ворчание.

— Турнир можно не устраивать, — произнес Ламорик. — Трупов довольно, хватит с нас на сегодня рыцарских потех. — Он пощупал опухшее лицо и скривился от боли. — Пусть отец скажет распорядителям.

Дорвен обвела взглядом собравшихся.

— А где Оуэн?

— Заметили, как он ухватил этого зверя? — Ламорик, лежа на спине, не видел лиц товарищей. — Наш здоровяк деревья с корнем вырывать может!

В голове у Дьюранда мутилось: он до сих пор чувствовал на шее стальную хватку Паладина. А на бедре болтались пустые ножны: меч остался где-то в грязи под стенами. Дьюранд набрал в грудь воздуха, чтобы рассказать о произошедшем…

По лестнице с громким топотом сбежал Гутред, следом за ним — Гермунд. Оруженосец тащил на плече мешок с бинтами, горшочками притираний и ножами. Дьюранд заметил, как капитан обменялся с оруженосцем быстрым взглядом: в глазах Конзара читался вопрос, но Гутред отрицательно покачал головой.

— Люди Радомора ушли со двора, — объявил Гермунд. — Герцог рвет и мечет. Говорят, он убил лекаря, что пытался вправить ему плечо.

— Чертовы болваны, — проворчал Гутред. — Вы все.

Он присел на корточки возле Ламорика, сжимая в пальцах кривую сапожную иглу.

— Может, с Оуэном ничего страшного и не случилось, — промолвил Берхард. — Он такой… такой крепкий.

Ламорик вывернулся из рук Гутреда.

— Ой! Не надо…

Если бы Дьюранд заметил в том частоколе копий Оуэна — хотя бы прядку волос, — он бы без колебаний бросился прямо на острия… во всяком случае, так ему хотелось думать.

Гутред снова принялся шить, иголка с легким щелчком прокалывала кожу. Полоса стежков прочертила лоб Ламорика и скрылась в спутанных волосах.

— Где он? — спросил Ламорик. — Еще там, снаружи?

Выходя из зала, Дьюранд мельком заметил, как блестят глаза Альморы. Сбежав по гигантской лестнице, он грудью растолкал толпу слуг.

Над двором в воздухе вились жалкие остатки грачиной стаи. Ревущая человечья толпа уже схлынула, оставив после себя лишь грязь да изувеченные трупы. Какая-то женщина судорожно прижимала к себе крохотную фигурку, покачиваясь и отирая маленькое бледное личико. Слышались рыдания. Дьюранд старался припомнить, во что же был одет Оуэн — в ржавую кольчугу с чужого плеча?

Жрецы замка бродили от одного островка отчаяния к другому — слишком малочисленные для столь большого числа горюющих. Старший следил затем, чтобы все тела выволокли из грязи — и проверили, не осталось ли в них жизни. Завидев одного из жрецов, присевшего возле особо крупного тела, Дьюранд отшвырнул его в сторону, однако увидел незнакомые черты и резкие оттенки ярко-красного и серебристо-серого.

Двое оруженосцев загоняли в угол хромого боевого коня. Тот шарахался и не давался. Уж лучше прикончили бы, чтобы не мучался.

На склоне возле ворот лежал неровный ряд серых тел. Жрецы или послушники накинули на покойников кусок парусины, так что торчали только ноги.

У одутловатого коротышки от возни с трупами руки по локоть были измазаны в грязи. Скрюченный человечек в шафрановом плаще присел на корточки у одного из углов парусины.

— Да, некоторые ничего, но большинству требуются новые подметки. Могу предложить… ну, три пенса. Что скажешь?

Когда он приподнял уголок парусины, Дьюранд заметил груду пустых башмаков.

Толстячок обернулся.

— Ха! И совершенно случайно здесь оказался сапожник? — Он сплюнул. — Выходит, так уготовил Владыка Судеб, и точка. Если ты не сможешь выручить по пенни за каждую пару, ты просто тупица…

Дьюранд пробежал взглядом по ряду серых ног, высовывавшихся из-под холстины. Иные — сморщенные, как мужская ладонь, иные — мозолистые и шишковатые. Пара совсем крохотных. Иные были обращены пальцами вверх, иные — вниз.

— Всякому надо на что-то жить, — говорил человечек в желтом. — Если с чего начал, на том и закончил — то на что она вообще, жизнь-то?

Дьюранд вскарабкался ближе к ним — прямо на четвереньках.

Мародеры в изумлении обернулись — что это за грязное существо ползет к ним по склону. От внимательных взглядов не укрылась ржавая окровавленная кольчуга Дьюранда. Оба невольно разинули рот.

Тот, что в желтом, проворно прикрыл холстиной ноги мертвецов.

— Это не я, сэр, это все он, Экмон. — Человечек попытался было соскользнуть вниз по склону: до ворот оставалось буквально несколько шагов.

Дьюранд зарычал — нечленораздельно, без слов. Миг, и желтый покатился кубарем от удара могучего кулака. Толстяк взвизгнул и бросился удирать прямо по трупам. Нащупав на поясе кинжал, Дьюранд ринулся за ним.

Вокруг оставалось еще много людей, убиравших следы сражения: жрецы, добровольцы, могильщики. Снизу доносились рыдания. И Дьюранд обуздал припадок гнева.

— Я потерял друга, — произнес он. — Вы поможете мне найти его. Ясно?

Оба мерзавца замерли; лицо толстяка пожелтело, под стать одеяниюего приятеля, что рухнул на колени, да так и остался стоять в полном замешательстве.

Дьюранд ухватил его за грудки.

— Будешь поднимать ткань. А твой дружок пусть подлезает вниз и ищет — да так, чтоб мы все видели.

Тот оцепенел от ужаса — и Дьюранд швырнул его на груду тел.

По очереди, одну за другой, они поднимали окровавленные головы. Дьюранд смотрел, молча отмечая про себя увечья и повреждения. Теперь трудно было сказать, кто из покойников сражался за Ирлак, а кто принадлежал к числу случайных зрителей. В конце концов желтый заморыш вытащил тело с длинными руками и ногами. Не успел он ухватить следующее, как Дьюранд бросился вперед, подняв руку.

— Погоди!

Сперва узкие заплывшие глаза и серая кожа показались ему совершенно незнакомыми. Но Дьюранд пробрался среди холодных тел и обеими руками обхватил застывшее лицо. Светлая борода… Под ладонями он чувствовал крупные кости. Меж губ холодно сверкнул золотой зуб.

— Оуэн.

Дьюранд на миг завис над двумя измазанными в грязи жалкими трусами.

— Увижу вас еще раз — сами уляжетесь рядом с ним.

Мародеры переминались с ноги на ногу, слишком испуганные даже для того, чтобы бежать.

Дьюранд заскользил по склону; внизу, чтобы не упасть, ухватился за белую стену ворот.

Страж тронул рыцаря за плечо как раз вовремя, чтобы створки гигантских ворот захлопнулись, не убив при этом его. Грачи — теперь какая-то жалкая сотня — хрипло кричали в небе над башнями.

Шагнув к воротом, Дьюранд выглянул через две решетки — дубовую и стальную. Площадь снаружи была запружена зелеными сюрко и изображениями красного леопарда — то выстроились прибывшие на турнир рыцари Радомора.

— Вызовите старого Абраваналя! Герцог Радомор желает вести переговоры!

Отыскав ближнюю к воротам лестницу, Дьюранд отпихнул стражника и поднялся на нависавший над улицей парапет. Внизу — в семи фатомах от него — сидел на коне среди своих воинов и окружавшей их толпы герцог Радомор. Лысая голова походила на утиное яйцо. Найдись рядом выпавший из кладки камень — Дьюранд размозжил бы ему череп! Судя по присутствию в тылу процессии вьючных лошадей, приверженцы Ирлака уже успели собрать шатры и покинуть замок.

С лестницы донесся шорох. Рука Дьюранда легла на рукоять кинжала. Мгновенно обернувшись, он увидел, что по ступеням поднимается герцог Абраваналь. Старый рыцарь не столько вел за собой своих рыцарей, сколько скорее они несли его перед собой — так могучая волна несет щепку. Ламорик из-за спины отца бросил на Дьюранда затравленный взгляд. Под натиском все прибывающей и прибывающей на стену толпы Дьюранд попятился.

Абраваналь подошел к парапету.

— Как жаль, что вам пришлось покинуть замок до Бычьего пиршества, — пролепетал он.

Ответ Радомора был подобен рыку леопарда.

— Ваше гостеприимство полно коварства, Абраваналь, я не стану больше его терпеть.

Большие голубые глаза старого герцога растерянно заморгали.

— Моя семья переживает нелегкие времена, — напряженно произнес он. — Почему вы беспокоите нас в такую горестную пору?

Радомор наклонил голову набок.

— Да сейчас половина королевства горюет из-за выходок того болвана с Орлиной горы! Дела живых не позволяют дожидаться, пока выживший из ума старик отплачет свое.

Ламорик рванулся вперед.

— Радомор, это дом родственников вашей жены. Как вы смеете? — Он обличающе показал на войско Радомора. — Найдется ли тварь гнуснее вас?

Рослый скакун Ирлакского герцога заплясал, когда шпоры хозяина вонзились ему в бока.

— А вы скоры на слова, дитя Абраваналя! — Радомор с силой рванул удила. Конь вздрогнул и затих. — Да и храбры — за каменной стеной.

Казалось, воздух вокруг головы Радомора так раскалился, что даже дрожит. Однако герцог Ирлакский не повышал голоса.

— Я всегда получаю то, что принадлежит мне по праву. Ваш брат уже понял это, а теперь и вам всем придется понять. Я получу то, что мне причитается. Пусть даже хирургическим путем — вы сами меня вынудили.

Радомор развернул жеребца и в окружении своих рыцарей принялся пробивать дорогу через толпу к Закатным вратам и дороге, что вела в Ирлак.

Абраваналь повернулся уходить и хотел было что-то сказать сыну, всегда бывшему его правой рукой. Однако обнаружив на том месте Ламорика, запнулся и пробормотал:

— Мои бароны. Надо послать гонцов, предупредить их.

Ламорик стоял, весь дрожа, вперив в пространство невидящий взгляд.

— Да, — наконец кивнул он.

17. ТЕНЬ ЧЕРНЫХ КРЫЛЬЕВ

Две дюжины всадников в отчаянной спешке покинули Акконель, стремясь достичь чертога каждого барона в герцогстве — и каждого двора в Древнем Эрресте, который мог бы послать Акконелю подмогу.

Невзирая на доводы благоразумия, в тот день в Расписном Чертоге Акконельского замка все же состоялся пир.

За высоким столом непринужденно вела себя только Альмора — перебегала от Дорвен к старому герцогу, остальные сидели в молчании. Дьюранд глядел на пустые скамьи внизу. Несметное воинство, что затопило ристалище утром, растеклось в тысячу разных сторон. Несколько дюжин оставшихся сидело, озирая полупустой зал, а со двора доносился стук и лязг — это уезжающие складывали шатры и навьючивали пожитки на лошадей. Оставшиеся томились в тягостной тишине.

Часть скамей наполнили бюргеры, что привели с собой жен и старших детей. Мастера гильдий, просто зажиточные горожане — им бежать было некуда. Ребятишки помладше дивились на созвездия восковых свечей в огромном колесе подвесной люстры. Старшие делали вид, что не замечают ничего особенного.

Когда над полупустыми столами все стихло, герцог Абраваналь встал и обратился к немногочисленным гостям. Голос его звучал слабо, как шелест палой листвы.

— Нынче вечером мы чествуем пиршеством Владыку Небесного, Паладина его, Стражей Ярких Врат Небесных…

Он умолк. Когда пауза затянулась настолько, что собравшиеся принялись глазеть по сторонам, патриарх Оредгар тронул герцога за рукав.

— Мы помним…

— Мы помним, — повторил Абраваналь. — Да. Мы помним. Хотя именно Гандерик укротил… укротил озеро, лишь с Силой Небесной мы может отразить тьму. Его победа была победой самого Создателя.

В сем твердом знании я повторяю древние слова: «В опасности ты отвергаешь Небеса». — Герцог провел языком по губам. — «Пока правит Безмолвный Король, эта земля… эта земля наша».

Последний слабый слог замер в тишине.

Под дребезжание запоздалых фанфар слуги с трудом, точно носильщики на похоронах, втащили огромное блюдо, исходящее паром. Дьюранд поразился: то была чудовищная, налысо обритая бычья голова. Над крутым лбом завивались рога — тонкие ломтики бекона колечками спадали с макушки, изображая чуб, а вместо глаз были вставлены засахаренные фрукты.

Абраваналь почти упал в кресло.

Когда блюдо опустили на верхний стол, развернув глазами-фруктами к залу, голова оказалась потрясающе, невероятно похожа на голову герцога Радомора.

* * *

Одно блюдо сменяло другое. Рядом с Дьюрандом внезапно появился сэр Кирен, перекинул ноги через скамью. Сейчас он выглядел совсем маленьким.

— Сэр Кирен, — проговорил Дьюранд.

— Знаешь, откуда я?

Дьюранд нахмурился.

— Когда я служил под вашим началом, мы не раз ездили в Арбурхолл.

— Арбурхолл на самом деле принадлежал моей жене. Абраваналь отдал его мне, когда мы оба с ним были совсем еще юнцами. Женил на молоденькой вдовушке. А сам я — из Гарелина. У моего отца был клочок земли у подножия гор. — Усы сэра Кирена, похожие на лисьи хвосты, чуть вздернулись вверх. Оба рыцаря помнили, что родной дом Дьюранда тоже стоял у подножия гор. — И там не было места для младшего сына.

Мы поедем к герцогу в Бедерин. Замок стоит прямо над Бездной. Ворота в него подобны цепи серебряных башен. Горы со всех сторон — и сзади, и спереди. Это ведь я предложил, чтобы старый герцог Эймар отдал дочку нашему Лендесту. Говорили, Аделинда скакала на водяном коне по холмам возле Бездны. И она одолела наследника Беорана на ристалище.

А теперь она будет похоронена в Акконеле…

— Я думал — славная выйдет приемная мама для бедняжки Альморы. Родная-то мать у крошки скончалась… Девочка, похоже, привязалась к Дорвен.

Слуги и пажи унесли очередное блюдо. Дьюранд даже не заметил, что это было.

— Я предал вас, — проговорил он. — Я ведь давал клятву служить вам.

— Я бы и сам тебя отпустил, — отозвался Кирен, пряча улыбку в усы. — Ты молод. На то и молодость.

Дьюранд смотрел на остатки ошпаренного быка и вспоминал, в какой ярости уезжал отсюда Радомор.

За верхним столом взяли слово распорядители турнира. Каждый год они раздавали награды самым доблестным воинам и самым умелым мастерам. Интересно, что там у них причитается за бунт и убийство?

— Теперь мой дом здесь, — продолжал Кирен. — К слову, я потерял славного коня, возвращаясь от твоего батюшки. Кто бы ни держал Грейвенхольм, хотя бы лесам урона не наносили.

Дьюранд фыркнул. Забавно. Грейвенхольм, его некогда родной дом, казался сейчас таким далеким от замка Акконель…

Кто-то на возвышении произнес имя Дьюранда.

— Дьюранд, — прошипел Берхард, сверкая здоровым глазом. — Дьюранд, осел ты этакий. Тебя!

— Что-что?

Конзар соскользнул со своего места и встал рядом с Дьюрандом.

Все в зале поднялись на ноги.

— Давай-ка, не рассиживайся, — поторопил его Конзар. Они вместе прошли через весь чертог к почетному столу, где сидели старый герцог и еще уцелевшие члены его семьи: Ламорик, Дорвен и Альмора. Оказавшись перед краем стола, Дьюранд почувствовал на себе их взгляды — точно погрузился в глубокую воду.

— Теперь надо поклониться, — прошептал Конзар у него за спиной.

Дьюранд низко поклонился, не сводя глаз с герцога. Один из распорядителей передал тому медальон. Безделушка свисала из руки старца на ленте.

— Это он был в конюшне, — заявила Альмора.

Ламорик шагнул к отцу.

— Голос отряда промолвил свое слово. За подвиги, совершенные тобой сегодня на ратном поле, отец ныне называет тебя Акконельским Быком — высшая почесть пиршества.

Дорвен глядела на молодого рыцаря. Поняв по жесту Ламорика, чего от него ждут, Дьюранд подошел к герцогу и преклонил колени, чтобы тот надел ему на шею медальон. Бычья морда свисала на шелковой ленточке. Такие награды рыцари вроде Конзара носят еще долго после длинных летних дней, проведенных на ристалище.

Дьюранд покосился на Ламорика. Лента за мятеж, медальон за убийство.

— Мне надо было решать, — произнес молодой лорд. — Кто ж еще?

Оуэн — уже мертвый. Сам Ламорик. Оба они сделали больше.

Герцог надел медаль на шею Дьюранду. Похоже, старик уже совладал с собой. Синие глаза сияли, как две луны. Он поднял Дьюранда с колен.

И вот новый Акконельский Бык повернулся к собравшимся. Рыцари — все до единого — подняли мечи в мрачном салюте. Он бросил друга на верную гибель, пока спасал того, кого уже однажды предал.

Вот она, изнанка славы.

* * *

Когда пиршество завершилось, Дьюранд покинул Расписной Чертог и через внутренний двор вышел в следующий двор, мокрый и грязный. Тени медленно выползали из трещин и заполняли поле. Последняя группка рыцарей проверяла седла и упряжь перед отъездом. За несколько часов две сотни воинов собрали шатры, созвали разбредшихся слуг и оруженосцев. К утру эти трусы будут уже за много лиг отсюда.

Дьюранд осматривал склон, на котором стояли зрители. Вспоминал копья и крики. Близ ворот, где лежали тела погибших, стоял ряд высоких повозок, за которыми присматривали жрецы, бормочущие молитвы. Повозки кренились от груза, но что именно это за груз — видно не было под серой холстиной.

Бычий медальон ощутимо ударил Дьюранда по груди. В опустевшем дворе гулко разносились голоса собиравшихся рыцарей. Свет уже покинул двор, а скоро покинет и небо.

Сняв с шеи медальон, Дьюранд подошел к повозкам. В конце концов жрецы все же позволили ему поискать среди тел погибшего друга. Дьюранд надел медальон поверх свалявшейся бороды и гривы спутанных волос, а потом пробормотал несколько слов, тихо обращаясь к Небесному Воинству.

— Не стоит слишком долго стоять на ночном воздухе, — внезапно раздался знакомый голос. — Особенно тут.

Обернувшись, Дьюранд разглядел, что через тонущий в сумерках двор к нему шагает Конзар. Голова старого рыцаря была перевязана.

— Смотри, какое местечко у ворот, — промолвил он, указывая на каменную скамью для часового.

Конзар уселся и глубоко вздохнул.

— Сколько тебе, сынок?

— Я повидал двадцать одну зиму.

— Двадцать одну? — повторил Конзар. — Сдается мне, с тех пор, как я ношу шпоры, как раз двадцать одна зима и миновала. — Он выхватил из ножен свой меч, Разящий, и Дьюранд услышал высокую, потустороннюю песнь клинка в ночном воздухе. — Я завоевал этот меч в первую же свою луну и с тех пор сражался еще семь лет, пока не обратил на себя внимание старого герцога Беоранского. А в следующую луну Кассонель Дамаринский стоял на лестнице в Тернгире — и я потерпел поражение. Четырнадцать лет с тех пор прошло — даже и все пятнадцать.

Дьюранд попытался представить себе жизнь, состоящую из сплошных ночных дозоров, неистовых турниров и военных походов на юг. Сам-то он был рыцарем меньше полугода.

— Ага, смотри, — внезапно промолвил Конзар, указывая клинком через темную траву на другой конец двора, туда, где в выбоинах и неровностях почвы копошились густые, точно чернила, тени. Небывало черные, неправдоподобно густые — казалось, поутру на их месте останутся пятна.

Дьюранд поднял руку, сложив пальцы в знаке Небесного Ока.

— Видишь? — спросил Конзар, но, заметив жест Дьюранда, сам ответил на собственный вопрос: — Еще бы. Смерть и солдаты. Ничего не поделаешь, через какое-то время поневоле начинаешь видеть. Это Утраченные души, жадные до крови. Берхард или Гермунд рассказали бы тебе о них побольше.

— Воинство… — по странным формам пробежала судорожная дрожь, точно слова старого воина действовали на них, как соль на пиявок. — Небесное, — закончил Дьюранд.

Конзар хмыкнул. Чернильные тени вязались в узлы, извивались струей дыма.

— Неужели и мы кончим вот так? — с ужасом спросил Дьюранд. Голова у него шла кругом от стыда и тоски по былым дням.

— Кто я такой, чтобы предсказывать, что именно ты утратишь? Нам предстоит долгий путь.

Дьюранд поддернул плащ, вырывая край у одного из ползучих духов.

— Владыка Небесный!

Зашелестели еле слышные крики, и Дьюранд осознал, что скоро они будут дышать мертвецами. Некоторые лошади, впряженные в повозки, затрясли головами, почуяв толпу пришельцев из Иномирья.

— Это всего-навсего мертвецы, Дьюранд. Мало кто из тех, что пресмыкаются под ногами, способен причинить нам ощутимый вред. Сильные не просят — берут сами.

Что за убогую жизнь вели эти существа — прячась в канавах, голодая, запертые в швах мироздания, покуда то, что еще оставалось в них человеческого, не износится, не улетучится окончательно?!

Уезжавшие рыцари и их беспокойные вьючные лошади с цоканьем приближались к воротам.

— Я видел, как ты поступил с наградой. И говорю тебе — берегись: отныне ты связал себя с мертвецом, — промолвил Конзар. — Ненависть, горе и вина — крепкие узы. — Он смотрел на Дьюранда прищурившись, не обращая внимание на вьющихся духов. — И не броди слишком долго по ночному холоду.

Последние слова прозвучали слабым вздохом.

Неподалеку остановился отряд рыцарей. Одним из них оказался Берхард, ведущий с собой пару оседланных коней: чалого и крепкого мышастого. В перевязи через плечо Берхарда висел длинный меч.

— Так вот, — промолвил Конзар. — Хотя Радомор пока и ускакал, не думаю, что он оставит нас в покое. Я говорил с сэром Киреном. Нам нужен разведчик — чтобы перебрался через реку на сторону Ирлака, покуда у нас еще есть такая возможность. Через мост переедете с группой моих друзей — на случай, если за переправой следят. Езжайте и возвращайтесь сегодня же ночью с новостями.

Берхард кивнул.

* * *

Прикрывающий разведчиков отряд покидал город по тем же улицам, по которым всего лишь вчера гнали обреченных быков, и скоро проехал через пользующиеся дурной славой Фейские ворота, почти чувствуя на себе взгляды каменных быков. Дьюранд последовал примеру Берхарда и затесался в толпу — спрятался среди всадников на простых конях в грубой упряжи.

Потом вместо того, чтобы сворачивать к докам, отряд двинулся налево, через нижнюю часть города и дальше, вдоль северного канала, что вел к Бейндролу. Вскоре под темнеющими небесами замаячил Герцогский мост.

На дальнем берегу горел свет, отбрасывая темные тени на дорогу.

Берхард пригнулся к уху Дьюранда.

— Видал?

Он кивнул на дальний конец моста. На расстоянии полета стрелы от них возвышались над дорогой три статуи, высокие, точно храмовые башни. Это были Герцоги: там, под гранитными пустошами Уорренса, встречались три дороги, три земли. Среди каменных складок у ног исполинов полыхали походные костры и двигались тени вооруженных людей.

— Если этот мерзавец тут выставил четыре десятка воинов, сколько же их на Фалерском мосту вверх по реке?

— Сколько бы ни было, хорошо, что мы не стали туда соваться, — отозвался Дьюранд. Попасть на Ферангорский тракт можно было лишь двумя путями: Герцогский мост пересекал Сильвемер, но выше по течению располагался Фалерский мост, что вел непосредственно в Ирлак. Любой путник, держащий путь в Ирлак, неминуемо должен был там проехать.

Берхард глянул на Дьюранда.

— Пригнись пониже. Нам еще надо проскользнуть мимо них на север, а потом срезать путь обратно, на Ферангорский тракт за Фалерским мостом. — Рыцарь, усмехнувшись, коснулся повязки через глаз. — Спрячу-ка я ее, пока суд да дело, за пазуху. Для сейчашних наших целей лучше нам не быть праздничным быком.

Под мостом мерцала темная вода, путники негромко переговаривались, и постепенно уорренсовский берег оказался совсем близко. Дьюранд разглядел арбалеты и оседланных лошадей — сорок воинов в кольчугах.

У ног изваяний расходились в разные стороны три великих пути древности: за спиной отряда остался Акконельский тракт, дорога справа уводила к Затерянному Гесперанду, а слева лежал путь на запад, в Ирлак. Над головой возвышались лорды-основатели Гирета, Гесперанда и Ирлака, соратники Сердана Путешественника. Дьюранд узнал Гандерика по красовавшемуся у него на щите изображению могучего быка. Эльдред Гесперандский носил на голове Венец Перегрина, наследие предков, а Трасимунд Ирлакский сжимал в руке секиру размером с корабельную мачту. Руки трех герцогов встречались на огромной жаровне над дорогой. До колен каменных великанов было добрых три фатома.

Внизу ухмылялись воины Радомора. В отряде насчитывалось четыре десятка арбалетов: поворот рычажка спускал с тетивы стрелу, способную пробить стальную кольчугу. Конзар напрочь забыл, что Дьюранд еще год назад сам служил герцогу Ирлакскому.

Когда мышастый скакун Дьюранда занес копыто над дальним берегом, друг Конзара как раз разговаривал с капитаном выставленных Радомором часовых. Припозднились на празднике, сказал он. Какой-то гад украл у них лошадь. А вообще-то они держат путь на север, к владениям брата — у него клочок земли между Сильвемером и Уорренсом, рыбачья деревушка Цапли. Свернут на Гесперандский тракт.

Дьюранд выехал на берег и почувствовал, как мироздание содрогнулось. Освещенный факелами участок дороги казался каменной клеткой меж ног исполинов. Земля тут была — прах и пепел, а Уорренс — стенами из шлака. Тощий воин с радоморовским леопардом на груди сунул в лицо молодому рыцарю факел, вглядываясь в него желтыми глазами.

— Я тебя где-то видел? — спросил он, криво усмехаясь.

Дьюранд сглотнул. Перед мысленным взором возникли башни Ферангора и казарма — но он зажмурился, отгоняя воспоминания, и досадливо пожал плечами.

Тощий воин отошел в сторону.

Через несколько минут капитан велел пропустить отряд.

Дьюранд цеплялся за луку седла, точно пьяный. Он чувствовал взгляды, обращенные на него со всех сторон.

Сторожевые огни остались далеко позади, когда Берхард, едущий в начале отряда, придержал коня и подождал Дьюранда.

— Ну, как ты? Нам, пожалуй, пора.

Он кивнул на прощание остальным членам отряда. Рыцари Ламорика остались между широким Сильвемером и черным Уоррексом. Ветер ерошил волосы Дьюранда.

— Они нас узнали, как по-твоему? — спросил юноша.

— По-моему, меня сейчас вырвет. — Берхард вытащил из-за пазухи повязку и нацепил на незрячий глаз. — Стар я уже для этаких игр, тем более после ужина. Надо будет сказать Конзару пару ласковых.

Дьюранд глубоко вздохнул, разглядывая темные неровные холмы.

— Как ты думаешь, если мы двинемся напрямик, нас заметят?

Земля круто уходила вверх — вся в трещинах и валунах. Берхард поморщился, увидев на скатах над трактом заросли можжевельника и терновника. На коне там никак не проехать.

— Лошадей мы на себе не потащим, — язвительно отозвался он, — так что выброси эту мысль из головы.

Дьюранд криво улыбнулся.

— Пешими мы много не наразведаем. Давай-ка проверим, может, все же проведем как-нибудь.

Он спрыгнул с седла.

Берхард перекинул ногу через спину коня и с бурчанием вывалился на дорогу, громыхая кольчугой.

— Говорят, между Западным и Герцогским мостами тысяча шагов — хотя считали-то их с дороги. Идем.

Он ухватил коня под уздцы и неожиданно первым двинулся вперед.

Дьюранд, покачав головой, зашагал следом.

Разведчики карабкались по гранитным холмам. То и дело путь им преграждал тупик, или отвесный откос, или непроходимое ущелье. Берхард вполголоса сыпал проклятиями. Порой над холмами прокатывался взрыв смеха или громкое ругательство, заставляя обоих застыть на месте. Дьюранд обшаривал взглядом вершины холмов и деревья. В какой-то момент над ним пролетела сова — молодой рыцарь вздрогнул и отшатнулся. Каждый раз, как Берхарду случалось оступиться и поскользнуться, кольчуга его звенела, как повозка лудильщика.

Мысли Дьюранда вновь обратились к Дорвен и ее мужу. Сможет ли он наконец вырваться из этого неловкого положения? Если не прямо сейчас, то хотя бы потом, когда ярость Радомора поостынет? Союзники Гирета заставят Радомора присмиреть — герцоги будут участвовать в войне не одни, а у Абраваналя есть друзья. Так или иначе, но он справится. А вот у Ламорика и Дорвен шансов почти нет. В каждом из них немало хорошего. Им просто надо время и покой, чтобы понять это. И всяким глупцам нечего путаться у них под ногами.

Однако сердце Дьюранда было неподвластно доводам разума: он отчаянно хотел увезти любимую.

Они шли уже около часа — по папоротникам и колючкам. Дьюранд перегнулся через чалого.

— Может, подать чуть назад? Впереди вроде как горит костер, хотя я не уверен.

Какая-то яркая точка мерцала меж верхних ветвей — там, где, должно быть, лежала дорога.

— На холме могут стоять добрые две сотни солдат.

— Ежели они возьмут арбалеты, тут-то мы и поймем… Ох, Силы Небесные!

— Берхард! — Дьюранд резко развернулся к деревьям, сжимая меч.

Старый рыцарь присел в кусты, проворно спустил штаны и, борясь со стальными полами кольчуги, принялся облегчаться.

— Берхард, чтоб тебя!

Пока его спутник был занят делом, Дьюранд снова повернулся к холмам, что тянулись к дороге. Дальше была река — до сих пор меж ветвей светлели блики.

Дьюранд взвесил в руке заржавленный меч. Но покуда Бернард кряхтел в зарослях, все тени оставались на своих местах. Никто не двигался в их сторону.

Берхард поднялся, застегивая пояс.

— Ох, ну вот, опять запутался… Тридцать лет со мной такая история, всякий раз одно и то же. — Он, сощурившись, уставился на Дьюранда. — Сперва исподнее…

Дьюранд стоял в темноте, стиснув зубы.

— Это ж самим искушать судьбу, — промолвил Берхард.

— Если мне придется смотреть, как ты все это с себя снимаешь, — заявил Дьюранд, — тебе придется скакать всю дорогу в одних штанах.

— Увы… ну коли ничего не поделаешь, остается надеяться на лучшее.

Он всунул ногу в стремя и грузно влез на коня.

— По-моему, лощина достаточно широкая, чтобы по ней проехать.

Дьюранд удивленно хмыкнул.

— А арбалеты?

— Мы уж, верно, в лиге от них, да и потом, радоморовы парни будут высматривать нас на мосту.

Цокнув языком, рыцарь пустил коня вперед.

И буквально в следующий же миг они вывалились на дорогу — в двадцати шагах от шестидесяти вооруженных солдат. Перед ними раскинулся во всю ширь Фалерский мост, у подножия которого стоял внушительный трактир. Рыночная площадь Тентерс-ярд тянулась от трактира к тому месту, где днем торговцы платили пошлину за проезд. Сейчас по всей площади горели костры, раздавались громкие голоса.

— Адово пламя! — прошипел Берхард. Горе-разведчики замерли в тени, в которую им посчастливилось выехать и которая пока их скрывала.

Трещали костры, клацали игральные кости. Солдаты спорили, какая шлюха в Эльдиноре лучше остальных. Дьюранд с трудом сдерживал желание дать коню шпоры и попробовать прорваться в открытую.

Он выждал еще несколько мгновений.

— Кажись, все тихо? — прошептал Берхард.

Легонько тронув поводья, Дьюранд направил коня на запад, каждую секунду ожидая, что за спиной раздастся лязг арбалетов.

Медленно, мучительно медленно полоса тьмы за ними увеличивалась. Голоса становились все тише. Наконец Дьюранд позволил себе вздохнуть посвободнее и попытался было спрятать меч в узкий просвет ножен, но тот зацепился за веревку.

— Адово пламя!

Он чувствовал, что весь так и дрожит. Нелегкий выдался денек. Да и все последние дни.

Берхард направил своего чалого бок о бок с конем Дьюранда и улыбнулся.

— Не стоило выбрасывать хороший меч.

Дьюранд повернул клинок — и меч наконец вошел в ножны.

— Что-то не припомню, какой рукой я тебя подхватил — той, что носит меч или щит?

— Не издевайся над старшими. Старинный мудрый обычай — дорожить мечом. Никогда ведь не знаешь…

— Не знаешь что?

— Ты, может, и не поверишь, но вот лично у меня клинок зачарован.

Дьюранд расхохотался.

— Гляди-ка. — Берхард подставил меч лунному свету, и клинок замерцал, точно полоса серого сиропа. — Он сварной. Древний-предревний. Старые кузнецы вязали меч из отдельных кусочков, специально подобранных.

— Добрая сталь никогда не помешает.

— Я добыл этот меч, одолев последнего отпрыска знатного рода. Из тех семейств, у которых найдутся пыльные предки еще с тех пор, как старый Сердан лег гнить в семейном склепе. Возможно, как и у баронов Коль.

— Я так считаю, клинок бережет меня с тех самых пор, как я завоевал его, отбив у прошлого владельца.

— А с прошлым владельцем что сталось?

— Последние годы я иной раз обо всем этом подумывал и вот что тебе скажу: меч любит вкус крови. Прошлый его хозяин не больно-то много стоил в драке, а до него меч все больше висел на стене — чуть ли не со времен еще до Похода. Ждал целые поколения. Сам посуди. Я только переживаю иногда, что, может, поэтому-то никак не закончу с драками. Он у меня уж тридцать лет.

Берхард снова поднял меч. Лунный свет заиграл на стали.

— Говорят, тут для каждого из них, — он показал на мозаику на металле, — имелось свое название. Вот этот вот кусочек — «лестница», мол, помогает отправить врага к Ярким Вратам.

Дьюранд снова засмеялся.

Около лиги ехали молча. Узкая тропа петляла в кустах между Бейндролом и мрачной громадой Уорренса.

Через некоторое время разведчики осторожно выехали на перекресток. В воздухе висела удушающая вонь. Над головами путников что-то болталось. Скрипели веревки. Подъехав ближе, Дьюранд попытался разглядеть, что же такое он видит — что-то длинное, все в ремнях. Снизу — вроде какие-то корни… Только оказавшись совсем рядом, молодой воин увидел пальцы и белое кольцо незрячего глаза.

Он поморщился. Вонь наполняла легкие, мертвые руки качались, словно пытаясь дотянуться до всадников — водоросли невидимого течения.

— Мудрый обычай — вешать на перекрестке, — заявил Берхард.

Дьюранд покосился на тянущиеся к нему руки и поторопил коня прочь.

— Особенно, если он погиб без вины. Утраченные души тут до горла не дотянутся. И все же надо быть поосторожней. Перекрестки — они ни то ни се. Вешаешь кого-нибудь на перекрестке, и вот застрял бедолага ни там, ни здесь — ни на той дороге, ни на этой.

Дьюранд поплотнее запахнул плащ.

— Интересно, за что их вздернули.

Берхард повернулся в седле, криво улыбаясь.

— Шпионы, надо полагать. Хотели проскользнуть мимо часовых на Фалерском мосту. Шпионам нет пощады!

За Ферангоровым трактом Дьюранд догадался, что они покинули ничейную территорию: теперь вокруг, уходя к самому небосводу, раскинулся Ирлак. Вдали мирно спали безмолвные деревни и села.

Вскоре разведчики заметили к югу от дороги густой черный лес — остров среди полей. К нему с тракта вела узкая проселочная дорога.

Дьюранд потер плечо.

— Не знаешь, что это за лес?

— Да обычная чащоба-глущоба, наверное. Но знаешь, что я тебе скажу… Для одной ночи мы уж довольно проехали. Есть тут что-то… что-то такое. Как ты насчет того, если мы доедем туда — а потом обратно?

Они провели больше часа за Фалерским мостом и не видели ничего, кроме повешенных.

— Конзару надо узнать про стражу на мосту… да, хватит уже.

Они медленно приблизились к ощетинившейся ветвями чаще. Вязы бешено качали кронами над головой, точно в бурю. Терновник тут рос даже не в человечий рост, а выше — выше рослого всадника, однако дорога уводила вглубь леса.

Берхард посмотрел на деревья.

— Мы решили, что доедем досюда — и точка?

— Ага.

Было в этой тьме что-то зловещее.

— Эх, гори оно все пламенем, — пробормотал Берхард и направил коня под деревья.

Когда мышастый жеребец Дьюранда шагнул под первый сук, мироздание словно бы снова налилось тяжестью. Хотя ветви деревьев были голыми, в лесу царила кромешная тьма. В сыром промозглом воздухе пахло плесенью и прошлогодней листвой. Дьюранд стиснул зубы, борясь с желанием остановить Берхарда, вытянуть его отсюда. В кромешном мраке он с трудом различал собственные же руки на поводьях коня.

— Адово пламя! — послышался откуда-то спереди голос Берхарда. — Будем надеяться, что кони сами найдут дорогу назад.

Дьюранд кивнул и положил руку на рукоять меча — эфес у него был с лепестками, этакий стальной цветок.

— Помнишь того деревенского дурачка? — спросил Берхард. — Как там деревня-то называлась? Идран? Где все ушли, а его оставили.

— Управляющий, да.

Дьюранд вспомнил человека с длинными усами и пустую деревню.

— Все тамошние жители ушли в Гесперанд. Видели, что их ждет. — Старый рыцарь фыркнул. — Интересно мне, как там у них сейчас.

Дьюранд почувствовал, что деревья вокруг слегка расступились. Вокруг клубился дым.

— Берхард! — прошептал он.

— Тс-с-с!

Дьюранд прислушался. К резкому запаху костра примешивался запашок конского навоза. Слышно ничего не было.

— Берхард? Что тут?

Несколько секунд все было тихо, а потом голос Берхарда ответил:

— Ничего. Показалось, будто я слышу, как кто-то движется… Если тебя вдруг ухватят — ори.

Дьюранд впился глазами в темноту, от души надеясь, что если там кто и рыщет, то тоже ничего не видит.

— Как вернемся, давай-ка проверим, не найдем ли поблизости еще лесок-другой. В моем возрасте люблю, знаешь ли, развлечься по темноте.

— Сколько угодно.

Дьюранд услышал, как Берхард тихонько цокает языком, понукая коня. Тяжеловесный чалый медленно зашагал дальше.

Они пробирались в таком мраке, что уже и сами не понимали, в какую сторону едут. Пахло лошадьми, свежесрубленным деревом, даже испражнениями. Наконец над головой снова проглянул кусочек ясного неба. Дьюранд увидел силуэт Берхарда, ссутулившегося в седле.

— Уже лучше, — вздохнул молодой рыцарь.

— Ага… — Берхард, звеня кольчугой, спрыгнул на дорогу и присел на корточки. — Дьявольщина! — произнес он. — Дьявольщина!

И поглядел на Дьюранда широко открытым здоровым глазом.

— Что ты там увидел?

— Вот. Следы. — Тропинка, на которую он опирался рукой, была вся истоптана. Берхард вскарабкался по низенькому откосу на опушку. — Повсюду.

Дьюранд свесился из седла и в косых лучах лунного света тоже различил дюжины следов. Сотни. Множество отпечатков на грязной земле.

— Совсем свежие, — выдохнул Берхард.

— Может, на праздник ехали?

— На празднике и вполовину столько народа не было. — Берхард шептал еле слышно, не сводя взгляда с леса. — Если бы я в лесу близ соседского города прятал армию, то уж верно, велел бы не разжигать костров.

— Поползут слухи. — Вокруг раздавался шелест — как будто сам лес затаил дыхание. — Непременно. Такую тайну долго не сохранишь.

Вокруг ничего не двигалось, не шевелилось. Никто не выезжал из леса, подумал Дьюранд.

— Немало прольется крови, — пробормотал Берхард.

— Моря крови, — прибавил новый голос — шелестящий, скользящий голос над самым ухом Дьюранда.

На прогалинку выступила какая-то фигура: человек в короткой черной тунике. Лицо у него было мертвенно-бледным, худым. Рукава спадали до самых щиколоток.

Его двойник тоже вышел из леса, прижал тонкий палец к губам:

— Тс-с-с!

Следом за ним показался солдат — блеснул в лунном свете меч. Темнота вокруг запульсировала горловым смехом — на сотни голосов. Тысячи. Вот оно — ярость Радомора, его кулак, уже сжатый для удара — а они, остолопы, въехали прямо в лагерь армии.

Дьюранд выхватил меч, но оба чернеца-Грача лишь усмехнулись. Легкий наклон головы — и на опушку выступила сотня солдат. Дьюранд услышал безумный хохот птиц-падальщиков.

— Скачи! — бросил Дьюранд, молнией вскакивая в седло.

Берхард, ругаясь на чем свет стоит, последовал его примеру.

Вонзив в бока чалого шпоры и яростно подхлестывая, Дьюранд пустил его в галоп.

Защелкали взводимые арбалеты.

Копыта бешено стучали по земле.

Кто-то пронзительно закричал, но Дьюранд прорвался через строй клинков и погнал коня в чащу — и дальше, к Фалерскому мосту. Он летел как стрела.

Сперва сзади доносились лишь вопли, да стук копыт берхардовского жеребца, потом по лесу прокатился гулкий рокот, чаща задрожала от грома копыт. Кругом было темно, хоть глаз выколи. Дьюранду казалось, что скакун несется по туго натянутой проволоке. Одно неверное движение — и он окажется под ударами копыт и клинков.

И все же беглецы вырвались в поле.

Когда перед ними расстелилось неровное полотно открытого пространства, Дьюранд обернулся посмотреть, как там Берхард. Тот уже выехал из-под лесного полога, а за спиной у него весь черный лес словно бы поднялся в воздух — столько воронья кружило над деревьями: опаленные листья голых ветвей. Под этой хохочущей тучей мчались через поля батальоны всадников. Дьюранд с трудом удержал равновесие, выругался и вновь пришпорил коня.

Во что бы то ни стало надо вернуться в Акконель: город не готов к нападению. Вассалам Абраваналя еще скакать из своих замков многие лиги, прежде чем они смогут откликнуться на призыв. А даже этих всадников сзади гораздо больше, чем часовых, что несут стражу на стенах нынче ночью.

В считанные секунды Дьюранд достиг Ферангорского тракта.

Где-то впереди покачивались на перекрестке повешенные. До моста оставалась лига пути. Оглянувшись через плечо, Дьюранд увидел, что враг вот-вот настигнет Берхарда. Небеса кишели грачами. Клетка с повешенными замаячила уже совсем близко, и молодой рыцарь воспользовался тем единственным шансом, что у него был: со всей силы, умноженной силой мчащегося коня, рубанул мечом по цепи или веревке, удерживавшей клетку.

Клинок, клетка, болтающиеся трупы — все словно взорвалось под рукой Дьюранда. Клинок сломался. Клетка полетела вниз. Берхард еще успел промчаться под ней, а в следующий миг кони преследователей налетели на стальные прутья. Стук копыт, скрежет стали, пронзительное ржание — позади акконельских разведчиков образовалось несколько сотен шагов темноты.

Крылатый шторм налетел сверху, обогнал их.

Дьюранд устремился в тень под Уорренсом, со всех сил понукая коня и моля Небеса, чтобы тот хоть что-то видел в этакой мгле. Скакун не переставал его поражать. Жеребец, которого Дьюранд спервоначалу принимал за самую обычную рабочую скотинку, несся, точно призовой скакун. Бока его вздымались и опускались под коленями всадника. Альмора выбрала на совесть.

Дорога вилась между Уорренсом и рекой. Впереди замерцал огоньками Фалерский мост.

— Прах побери! — завопил Берхард.

Дьюранд вспомнил арбалеты, мечи и двор, полный солдат. Наконец, надеясь хоть немного приглушить стук копыт, он направил коня по откосу берега. Черный пернатый шквал взорвался на площади впереди.

Ни о каких хитростях и уловках тут даже и речи не шло. Растревоженные черным вихрем, люди Радомора вскакивали на ноги, а Дьюранд угрозами и уговорами гнал злополучного мышастенького все быстрее и быстрее. Сзади доносились обрывки отчаянной ругани Берхарда.

И вот они влетели в ряды врагов. Дьюранд поскакал прямо напрямик, не сводя глаз с моста. Со всех сторон к нему мчались воины Радомора. Залязгали арбалеты — и тучи стрел присоединялись к атакующей пернатой стае. Скакун Дьюранда подобрался под всадником и молнией полетел к древнему мосту, одним прыжком перемахнув полосу костров и суетящихся вокруг людей.

В безумии момента застигнутые врасплох батальоны Радомора расступились. Часовые кричали и путались под ногами скачущих жеребцов. В темноте сухо щелкали арбалеты. Дьюранд был уже на мосту. Берхард, не переставая сыпать проклятиями, мчался следом.

Они одолели почти половину Бейндрола, прежде чем солдаты Радомора смогли изготовиться для следующего залпа.

* * *

— Дьюранд!

На той стороне Фалерского моста Конзар протянул руку, точно норовя поймать мышастого жеребца за уздечку. Городок на мосту сливался с окраинами нижней части Акконеля, что прилегали к этому самому западному входу на остров Аккопель. Около двух десятков акконельских гвардейцев стояли на мосту, готовые дать отпор всякому, кто рискнет продолжить погоню.

— Капитан! — прохрипел Берхард.

— Что там у вас? — торопливо спросил Конзар.

Дьюранд с трудом перевел дыхание.

— Надо скорее отправить солдат на Ферангорский тракт! Быть может, еще не поздно.

— О чем ты?

— Вышибить их с моста. Занять позицию между рекой и Уорренсом. Выиграть время. Надо срочно звать подмогу. Монервэй и Гарелин должны прийти.

Конзар разинул рот.

— Берхард, сколько их?

— Бог весть, капитан. Тысяча, а то и больше.

Мышастый скакун Дьюранда плясал под своим седоком.

— Одна-две лиги, не дальше. Мы вроемся в землю, задержим его. А когда станет совсем невмоготу, отступим.

В эту секунду об арку над мостом ударилась стрела.

Конзар глянул через плечо Дьюранда, выдергивая Разящего из ножен.

— Поздно, — проговорил он, пришпоривая коня навстречу грохоту стали. — Постараемся задержать Радомора здесь, хотя и часа не пройдет, как он возьмет мост! Берхард, скачи к замку. Нам дорог каждый человек.

Берхард помчался на восток к цитадели, а Дьюранд развернул мышастого жеребца и поспешил обратно на мост.

Горстка защитников Акконеля мялась на ближнем конце моста, а в свете факелов уже мелькали скачущие во весь опор кони. Слышались громкие крики. Отряды арбалетчиков пускали сквозь тьму и огонь тучи стрел. Всадники галопом устремлялись в бой. Кто-то во всем этом хаосе наконец взял на себя руководство. И этот неведомый полководец обратит миг полного безумия в победу — если только они не сумеют обратить прилив вспять.

У Дьюранда не было даже кинжала.

Конзар скакал в первом ряду защитников моста, и клинок его пел на ветру.

— Пригнитесь! Сомкнуть щиты! — проревел Конзар.

Обычный мост способна удержать даже горстка защитников, но этот мост был слишком уж широк, а единственное укрепление на нем — сторожка заставы — находилось на другом конце, уже в руках врага. Оглядываясь по сторонам, Дьюранд думал: если бы вовремя расставить акконельских лучников по берегам и крышам складов, мост стал бы могилой для нападающих.

Между рукой молодого рыцаря и шеей коня со свистом пронеслась стрела. Двое защитников Акконеля упали с окровавленными стрелами в горле.

— Конзар, с арбалетчиками надо что-то делать!

Ни на одном из защитников не было полных доспехов. Никто не был по-настоящему готов к нападению.

Капитан зарычал, размахивая направо и налево поющим клинком. Однако вокруг акконельцев уже воздвигалась стена щитов. Ирлакские рыцари оглашали ночь боевыми воплями, ломились через щиты, сметая противника. Залп за залпом сыпались стрелы. Страх наваливался и косил ряды подобно смертоносной болезни. Конь под Дьюрандом вертелся на месте, как плоскодонка в водовороте. Молодой рыцарь вырвал из рук какого-то ирлакца копье.

— К воротам! — прогремел Конзар. — К Воротам Заката! Мост потерян.

Стена защитников вокруг него сломалась. Но Конзар ухватил Дьюранда за плечо.

— Только не мы, Дьюранд!.. Пока останься. Зададим им жару, прежде чем они смогут погнаться за нашими товарищами. Держись поближе ко мне и не позволяй им догадаться, что ты от страха в штаны наделал.

Быстрым ударом меча капитан отправил в полет голову очередного врага — полукружие шлема, торчащие из-под него волосы. Дьюранд улыбнулся и воткнул копье прямо между зубов вражеского воина. Мышастый жеребец почти обезумел от ужаса. Дьюранд и Конзар до сих пор уцелели лишь благодаря тому, что находились в самой гуще врагов — и ирлакские лучники не могли в них стрелять. Наконец капитан закричал:

— Ладно! Довольно!

И они поскакали прочь от моста и его хитросплетения трактиров и складов, вихрем мчась среди испуганных горожан и громогласно призывая их:

— В город! За стены!

Впереди, там, где дорога между мостом и городом проходила через сельскую местность, защитники уже распахнули ворота загонов со скотом. Во тьме ревели быки и коровы. Дьюранд и капитан успели проскочить за считанные секунды перед тем, как все они хлынули на дорогу.

Когда Конзар и Дьюранд достигли нижнего города, их встретил Ламорик с горсткой замковой стражи.

— Радомор не стал тянуть с местью, — промолвил Конзар. — Фалерский мост захвачен.

Над темными улицамиАкконеля бил набат.

* * *

За ночь они три раза перестраивали оборону, сражаясь при свете пылающих лавок и складов. Рыцари и добровольцы из числа горожан бесстрашно бились в едкой от дыма мгле — но людей Радомора было слишком много, а атака слишком хорошо организована.

Окровавленный, измазанный сажей и копотью, Дьюранд плелся в хвосте группки рыцарей, бредущих под воротами во внутренний двор замка Акконель. Где-то спорили о безнадежной и отчаянной тактике Кирен, Ламорик и Конзар; Дьюранд на время вышел. Внешний двор, который он только что миновал, превратили во временный госпиталь, а в старом городе жрецы бормотали молитвы первых утренних сумерек.

Что-то порывисто промчалось мимо Дьюранда, вырвавшись из тени башни Гандерика и чуть не сбив молодого рыцаря с ног — неясное, расплывчатое, как мотылек.

Дьюранд схватился за секиру. Бейден, шагавший рядом с ним, вытащил из-за пояса цеп.

— Альмора! — раздался из глубины туннеля, что вел во двор, голос Дорвен.

Девочка остановила черного, как смоль, пони. Она сидела на нем без седла, прямо на голой спине.

Смущенные и обескураженные, рыцари убрали оружие. Бейден резко крутанулся на месте.

— Глупая девчонка! Какого дьявола ты на нас налетаешь? Сейчас ночь! — Он угрожающе качнулся в ее сторону. Звякнула цепь.

Дьюранд перехватил его, прижал к стене.

— Хватит! — тихо проговорил он. — Оставь их в покое.

Глаза Бейдена сверкали совсем близко, расширенные, злобные.

— В покое? Или с тобой? Ты это имеешь в виду?

Дьюранд врезал ему кулаком в живот — совсем рядом, глядя на них, стояли еще три рыцаря. Но Бейден лишь ухмыльнулся.

— Я буду следить за тобой.

Он вырвался и пошел прочь.

Невольные свидетели этой сцены поклонилась леди Дорвен и ушли, оставив Дьюранда стоять у ворот. Выражения их лиц Дьюранд не понял.

— Детка, ты обещала быть осторожной, — упрекнула Дорвен.

— Да осторожная я, осторожная! — В голоске девочки звенели слезы. — Повар сказал, он и так кипятит воду, как может, нет смысла его поторапливать. И еще сказал, что у него и без меня поварят хватает.

Дьюранду мучительно хотелось врезать Бейдену еще разок.

Голос Дорвен звучал очень нежно.

— Все хорошо, Альмора. Все хорошо.

Черноволосая крошка смотрела за нее, вдаль, пытаясь разглядеть сумбур лазарета или столб дыма, тянущегося от пожара на Фалерском мосту. На улицах все так же бил набат.

— А теперь, — предложила Дорвен, — поторопи дворецкого, пусть скорее вынесет одеяла для раненых.

Альмора резко вскинула голову.

— Пусть скорее вынесет одеяла!

Пони так рванул, что чуть не размазал Дьюранда по стенке.

— И осторожнее!.. — крикнула вслед Дорвен. — Бедняжка никак не заснет. Я уж устала изобретать ей всякие поручения. Причем она предпочитает, чтобы их можно было выполнять верхом.

Дьюранд рассмеялся — хотя вышел скорее кашель. На молодого рыцаря с новой силой навалился груз минувших суток.

— Как его зовут, этого пони?

— Звездочка, Альмора сама придумала. — Нечего сказать, подходящее имя для совершенно черной лошадки. Дорвен коснулась пальцами головы. — Это потому, что на лбу у нее белое пятнышко, — пояснила она. — Совсем, как с геридоновским Бледным.

Дьюранд почти беззвучно рассмеялся.

— Как бы мне хотелось держать ее подальше от всех этих ужасов, — проговорила Дорвен. Дьюранд кивнул. Дорвен стояла так близко к нему, и — на миг — они остались в арке одни.

— Хотелось бы мне, чтобы мы все оказались подальше отсюда. Далеко-далеко. Даже думать не могу…

Она поцеловала его. Дрожащие руки оплелись под плащом вокруг талии Дьюранда. Юноша судорожно обнял возлюбленную. Почувствовал губами вкус слез на ее щеках.

— Что между нами происходит? — кое-как выговорил он.

— Не знаю. — Она размазала слезы по глазам. — Мы просто нелепы.

Совсем близко раздались голоса. Дьюранд вспомнил предупреждение Бейдена и нервно сглотнул.

— Я так хочу увезти тебя, хочу…

— Это невозможно. — Дорвен оглянулась на наскоро устроенный лазарет. — Нельзя терять голову. Что хорошего выйдет из предательства?

Они застыли на островке затишья среди битвы.

— Береги себя, — попросил Дьюранд. Думать сейчас он не мог.

* * *

Рассвет призвал слуг замка к действию, заставил их оторвать головы от соломы в стылых коридорах и кладовых башни Гандерика. Небесное Око сбрасывало полотнища света, пытаясь растормошить Расписной Чертог, в котором распластались, как мертвые, спящие рыцари.

На кухне вовсю нарезали хлеб и холодное мясо. Дьюранд видел, как Дорвен идет по залу с куском хлеба в руках, но выскользнул прежде, чем она дошла до него, и отправился искать место, откуда можно было бы взглянуть, что творится на западе, за городскими стенами.

Он прошел через цитадель, притихшую и странную в утреннем холодке. Приветственно кивнул стражам на стене и поднялся к яркому рассвету на укреплениях — подальше от Расписного Чертога. Тень его растянулась на сотню шагов над острыми крышами нижнего города, жители которого тащили из домов сундуки и остовы кроватей. Повсюду стояли телеги с грудами вещей. По улицам бегали свиньи. Слышались крики и гусиное гоготание.

Да, в городе забот хватает. Уже есть первые жертвы. Друзья, близкие. А Ламорик взвалил на себя ношу брата и теперь пытается сплотить горожан. Дьюранд не доверял своему сердцу, когда Дорвен была близко, но и не мог покинуть город и друзей — во всяком случае, сейчас. Надо просто держаться от нее подальше. Все семейство будет заперто в башне Гандерика — и им крупно повезет, если они сумеют когда-либо оттуда выйти. Дьюранд решил, что сам он туда — ни ногой.

По черепичным крышам к нему подобралась еще одна тень, маленькая и сгорбленная. Скальд Гермунд ухмыльнулся, выдул из губ облачко пара.

— Ты бродишь еще и по стенам, о рыцарь горного замка?

— Вражеское войско на пороге, дружище скальд.

— Только погляди вниз! — Корявая рука на миг показалась из-под плаща, обвела укрепления. — Они полагаются на старые стены… Не безопаснее ли укрыться в холмах?

— Никогда не видел осажденного города, — только и ответил Дьюранд. Древние опоясали Акконель высокими стенами и крепкими башнями — но сейчас в гарнизоне было слишком мало солдат, чтобы толком его защищать.

Гермунд поплотнее закутался в плащ, надул щеки.

— Помнишь, как мы с тобой скакали вдвоем на твоем горемычном чалом? Помнишь женщину, что преградила нам дорогу? А крестьян, что швыряли в нас камни? Вот что они встретят, если решат бежать. Крестьяне попытаются заставить их повернуть обратно, стычек не избежать.

— Везде будет жутко, и внутри, и снаружи.

Город на мосту вдалеке казался грязным пятном дыма и обгорелого дерева. Люди Радомора возводили вокруг места вторжения земляные укрепления. Любой, кто надеялся, что ночная атака — обычный набег, теперь уже понял, как глубоко ошибался.

Скальд поскреб шею.

— Я давно в этом деле. В странствиях. Почитай чуть не сорок лет сплю у чужого огня. — Высунув из-под плаща палец, он постучал себя по сломанному носу. — Вечно любопытствую.

Дьюранд поглядел на щуплого человечка.

— Сдается мне, сорок лет — срок немалый.

— Верно тебе сдается.

На Ферангорском тракте вился туман и обрывки дыма — должно быть, они служили завесой для двигающейся к Акконелю армии.

— Можно подумать, уж я-то умею о себе позаботиться, — продолжал скальд. — Оставаться в замке, когда на носу осада!.. В жизни любого человека хватает своих скорбей. Маэльгрин-скальд написал о падении Перантара: «Говорят, голод подобен огню. Мы, горожане Перантара, сами узрели это. Его тусклое, высокое пламя пожирает все — любовь, верность, надежду. Пред голодом само мироздание — шелуха и сухая трава». Не слишком-то мудро оставаться в обреченном на осаду городе, когда можно уйти.

Скальд был обычным странником, его не связывали обеты и прочий рыцарский вздор.

— Ты уходишь? — спросил Дьюранд. Не поэтому ли Гермунд нервничает?

Тот криво улыбнулся.

— Как выяснилось, не могу.

— Ах вот оно что. — Дьюранд повторил недавний жест скальда — похлопал себя по носу.

— Именно. Проклятущий Радомор, герцог Ирлакский — если это он убил своего отца — не выходит у меня из головы с тех самых пор, как я впервые увидел его: голенького заморыша в колыбели после смерти матери. Неужели это я наставил его на эту тропу столько лет назад? «Все, что ни затеет он, обратится в ничто». Ума не приложу, что за бес надоумил меня произнести эти слова.

Он снова улыбнулся быстрой кривой улыбкой.

— Я многих знавал в Ирлаке. Хотя ведь не станешь просить ночлега у человека после того, как сказал, что все, что ни затеет его сын, обратится в ничто. — Гермунд потер перебитый нос. — Несчастная Альвен, такая прелестная девочка. Альдуан Варрендель… Помню, как старый скальд кудахтал насчет дома, что купил Альдуан в цитадели. По сторонам от двери — Дева и Мать, все из себя такие горделивые — очень удобный дом для барона, которому по вечерам становится невтерпеж.

Альдуану и в самом деле требовался такой удобный дом, чтобы жить поблизости от молодой жены Радомора и ждать, пока она свистнет из окна своей башни. Дьюранд нес стражу, когда несчастный тонул в колодце Радомора. Нес стражу, пока Альвен и ее дитя умирали с голода в собственных покоях.

— А теперь я связался с несуразным отрядом Ламорика. Взять хоть тебя: соломинка, прибитая ветром к моему порогу. Ты ведешь меня к королям и принцам, войнам и колдунам.

В один прекрасный день Красный Рыцарь станет герцогом Гирета. А ты? Ты пробил себе дорогу в первые ряды. Вокруг полно бойцов, что сражаются более двадцати лет, — но вот он новый герой, праздничный Бык.

— Немного же добра это кому принесло.

— А ты подумай как следует. Геридон очень долго занимал свое место.

Дьюранд обернулся и снова посмотрел на запад.

— Об этом я даже и не думал.

Что-то маячило, покачивалось между Бейндролом и Уорренсом — точно ожил целый лес.

Гермунд тоже впился глазами в дорогу.

— Небось, наш Радомор скачет громить королевство. — Он втянул в себя воздух. — Поразительно, до чего способна довести глупость.

С башен цитадели пропели, простонали исполинские рога — там тоже заметили воинство Радомора.

Гермунд схватился за шапку.

— Какой учитель — мир, какие уроки — жизнь человеческая!.. Будь осторожнее.

Дьюранд увидел, как засверкали щиты на Фалерском мосту. Надо спешить на стены — держать оборону.

Когда он обернулся, скальд уже ушел.

18. АЛЫЙ ЧАС

Словно шквал налетел с озера — воинство Радомора переправилось через реку Бейндрол. Дьюранд двинулся к могучим Закатным вратам. Многотысячная толпа медленно текла через арку в город, ища спасения. Солдаты Радомора двигались по мосту плотно, плечо к плечу, точно ковер, протаскиваемый через узкое отверстие. Они заполонили весь лагерь на той стороне моста и, не останавливаясь, хлынули в поля вокруг, к нижнему городу. Дьюранд собственными глазами видел несметное количество рыцарей и бесконечные ряды копейщиков, блестевшие, точно море. Военные механизмы, влекомые упряжками быков, поднимались над этим морем, словно боевые корабли.

Дьюранд оглянулся. Над площадью за Закатными вратами высилось белое изваяние самого Небесного Владыки. У ног торжественно-мрачного исполина колыхались людские массы.

— Прах побери, еще и дождь зарядил, — проворчал Берхард. Старый воин поднялся на парапет с арбалетом на плече. — Драться под дождем — то еще развлеченьице. — Он кивнул Дьюранду. — Мы сейчас все на стенах. Конзар решил разбить наших попарно. Сам остался с Ламориком, а меня отправил за тобой. Гутред с Бейденом тоже где-то тут сидят. Думаю, у нас в паре старшим буду я, идет?

Дьюранд оскалил зубы в подобии улыбки, но кивнул, указывая подбородком на близящееся войско.

— Прах побери, — поморщился Берхард, взглянув в ту сторону. Морщины у него на лице словно собрались в кулак вокруг закрытого повязкой глаза. — И зачем я только решил посмотреть?

— Я на это дело любуюсь уже с рассвета.

— Это не только его люди да наемники; у Радомора гораздо больше народа. Готов пари держать, под зелеными плащами нынче идет немало таких, кто оставил свои беоранские цвета дома.

Дьюранд кивнул. Чтобы собрать такое войско, понадобилась бы добрая половина рыцарей Эрреста. Наступающая армия походила на целый город, который вдруг взял да и стронулся с места — со всеми башнями и вышками.

Под натиском дождя Акконель поменял цвет: серебристые соломенные крыши и бледные стены потемнели, зато очертания цитадели сияли, точно глиняные плиты.

— Боже, — прошептал Берхард, покачав головой. — В прежние времена я бы голову заложил, что Бейндрол ни с каким войском не взять, пусть даже это войско ведут сыны Гештар.

Теперь же вон — с обеих сторон крепкие каменные мосты. А этот вот нижний город? По всему, что я слышал, много поколений там была лишь голая земля — полоса обороны. Вокруг стен шли рвы — просто так не подберешься, а на башнях и укреплениях стояли баллисты и катапульты. Если бы какие бедолаги и форсировали бы реку, то тут, под стенами, на них все силы ада обрушились бы. А ныне — военные машины давно истлели, под стенами толпятся дома… — Берхард скорчил гримасу отвращения. — А все мир!

Пока рыцари наблюдали, колонны ирлакцев вступили в запутанный лабиринт улиц нижнего города. Осадные механизмы скользили меж крыш. Ближе к замку толпы угрюмых горожан, спешащих миновать Закатные врата, наполнили пространство под высокими стенами.

— Долго еще наши смогут держать ворота открытыми? — спросил Дьюранд. — Ирлак уже в городе.

— Да, им следовало бы взять время хоть с каким запасом, — согласился Берхард, вглядываясь в сторону скрывшихся батальонов. — Безумие. Радомор заполучил половину клинков Эрреста, а мы ничего и не слышали. Да ему же пришлось нанять целую армию плотников, чтобы сколотить все эти машины. Даже если бароны и промолчали, подумай, сколько глоток им пришлось перерезать. Каждый зевака, встреченный на перекрестке. Каждый пастух на холме. Представь, сколько крови.

Шум под воротами усилился, толпа напирала. Должно быть, кто-то заметил Радоморовы осадные механизмы или услышал звучащий среди лавок и трактиров боевой рог.

— «Моря крови», — вспомнил Дьюранд фразу, слышанную совсем недавно.

— Леди Дорвен спрашивала о тебе. Выходит, ты пробыл тут весь день?

— Не верится, чтобы в такую пору кто из нас проводил время на пирушке в Расписном Чертоге.

— Да уж, занятий нам хватит. У меня сложилось такое ощущение, будто она хотела тебе что-то сказать.

Берхард очень пристально смотрел на Дьюранда.

В этот момент внимание их привлекла группка стражников, что шагали по стенам, вглядываясь вниз, на колышущуюся толпу. Хмыкнув, Дьюранд двинулся вслед за ними. Внизу образовался затор — сцепилось между собой несколько телег. В середине что-то отчаянно брыкалось и билось.

— Идем, — сказал Дьюранд. — И так времени нет.

Рыцари ринулись вниз, в царящий под стеной хаос. Толпа наседала со всех сторон, а в самом центре затора раздавались отчаянные крики и визг. В порожденной страхом и отчаянием давке оглобли телег и повозок сплелись, точно прутья в плетеной изгороди, — и каждая телега была нагружена выше человеческого роста. Под всеми этими грудами одна оглобля случайно проткнула шею чалого мерина, впряженного в соседнюю повозку.

Дьюранд вместе с остальными взялся за дело. Под сводами арки гулко разносились встревоженные голоса. Скоро за сцепленные телеги взялось достаточно крепких рук — и тянули они в нужные стороны. Горожане и стражники вместе расцепили повозки. Сотни людей убирали с мостовой рассыпавшиеся узлы и сундуки. Кто-то сжалился над несчастным чалым и перерезал ему горло, а тело оттащили на площадь под Небесным Владыкой.

Дьюранд взмок от напряжения, однако работа доставляла ему такую суровую радость, что он остался там и дальше — помогал горожанам с повозками, вел под уздцы упряжных лошадей и волов, присматривал, чтобы дети не уходили далеко от матерей — трудился как проклятый, чтобы скорее провести всех через ворота.

— Дьюранд, что это там?

Берхард, прищурившись, смотрел ему за спину.

Кто-то отчаянно звал в дальнем конце сводчатого туннеля: какой-то высокий мужчина с искрящимися зелеными глазами и гривой седых волос.

— Эй! Может, кто-нибудь уделить мне минутку внимания? Эй, слышите?

На нем была куртка из некрашеной шерсти. Сзади стояла целая вереница людей в такой же простой одежде.

Дьюранд кивнул Берхарду и стал пробиваться против людского потока в ту сторону. Приблизившись, они обнаружили, что высокий незнакомец стоит, придерживаясь рукой за плечо юного послушника.

Увидев Дьюранда, монашек в ужасе застыл.

— Эй, тут кто-то есть? — окликнул высокий незнакомец. Зеленые глаза его были очень широкими и совсем пустыми. — Послушник Геймел, тут рядом кто-то дышит, как бык.

— Меня зовут Дьюранд, сэр. Я рыцарь из свиты лорда Ламорика. Сейчас не время для долгих разговоров.

— Послушник Геймел, не стоит ли спросить у него?

Монашек испуганно моргал, разинув рот. Позади него выстроилось в рядок человек двадцать — все в одинаковых серых куртках, с одинаково пустыми взглядами.

— Ясно, — промолвил высокий незнакомец. — Наш вожатый, Геймел, славный парнишка, но, кажется, мы достигли гавани, куда держали путь. Он вел нас от самого приюта…

Вражеская армия была уже на расстоянии выстрела из лука. Дьюранд схватил слепца за руку.

— Идемте, я проведу вас, обопритесь на меня.

Он положил ладонь незнакомца себе на плечо и принялся проталкиваться через толпу.

— Пустите их! — закричали люди вокруг. — Они из приюта Милосердия Спящих.

Толпа расступилась, и Дьюранд двинулся вперед, пристроившись в хвост ломящейся под грузом телеги.

Вырвавшись наконец из подвратного перехода на двор, Дьюранд оказался лицом к лицу с Дорвен. Она вела под уздцы маленькую лошадку Альморы. Девочка сидела в седле, а в нескольких шагах сзади плелся озабоченный стражник.

— Что вы делаете в этой толкучке, ваша светлость? — спросил Дьюранд.

— Мы с Альморой говорили, и она вдруг стала волноваться, что давно не видела брата.

— Давным-давно не видела, — пискнула девочка.

— Вот я и подумала, что не будет вреда съездить и посмотреть. Самим убедиться, что с ним все в порядке. Увидеть, какой он храбрый, — промолвила Дорвен. Девочка скалилась на толпу из-под челки.

— Вам тут не место, — покачал головой Дьюранд. — Ни одной из вас.

— Лучше глядеть вещам прямо в лицо, чем прятаться и делать вид, будто ничего не происходит.

— На улицах за воротами видели людей Радомора…

Высокий незнакомец коснулся локтя Дьюранда.

— Милорд, мы крайне признательны.

— Простите, — перебил Дьюранд. Он почти забыл о слепце.

Тот поклонился Дорвен и Альморе.

— Нас было некому вести, кроме юного Геймела. Отец-настоятель наконец-то нашел телегу. Ему нужны были все рабочие руки, чтобы вывезти приют.

Крепкая рыжеволосая женщина, сидящая на козлах одной из телег, перегнулась вниз.

— Эй! — окликнула она. — Уж не хотите ли вы сказать, что в Девяти Спящих еще остаются люди? Да там же не меньше сотни больных в лазарете.

— Насколько мне представляется, — учтиво промолвил слепец, — всяк думал, что о том позаботится кто-нибудь другой…

— Стыд какой! Сколько, вы говорите, у вас там телег?

— Настоятель был рад-радешенек хотя бы одну найти.

— Одну? — переспросила женщина.

Дьюранд глянул на запад. Вражеское войско уже совсем близко.

— А где расположен ваш лазарет?

Слепец открыл было рот, но разъяренная женщина опередила его с ответом:

— Девять Спящих стоят в полях. Ирлакцы с минуты на минуту туда ворвутся.

— И сколько людей грузят эту одну телегу? — продолжал расспрашивать Дьюранд.

— Пятеро братьев.

— Пятерых для такой работы и близко не хватит! — заявила Дорвен. — Иные из тех, кто там находится, годами не покидали стен приюта.

Времени не хватало. Дьюранд представил себе, как волки Радомора врываются в лазарет.

— Ну, хотя бы еще одного помощника эти пятеро получат! — промолвил он, оглядываясь вокруг. Многие в толпе решительно закивали. Берхард побелел.

— Ладно.

— Идите сюда! — закричала рыжеволосая женщина, оглядываясь на свою телегу, доверху нагруженную комодами, скамейками и бельем. — Помогите-ка мне быстренько скинуть этот хлам.

Множество рук потянулось снимать все ее накопленное за жизнь добро. Слепец стиснул руку Дьюранда, зеленые глаза его сверкали.

— Спина у меня еще крепкая, я знаю место, куда вы идете, а кроме того, полагаю, против целой армии у слепого ничуть не меньше шансов, чем у любого зрячего.

— Тогда идем, — сказал Дьюранд.

Он повернулся к Дорвен.

— Прошу прощения, что так быстро покидаю вас.

Дорвен сунула поводья Звездочки в руку стражника.

— Альмора вернется в башню Гандерика. Сэр Дьюранд, вам понадобится еще немало рук в помощь, а у меня их целых две.

— Скорее! — закричала женщина из телеги. — Эти псы вот-вот будут там.

* * *

Маленький отряд — большинство сидело в пустой телеге — трясся по пустынным безмолвным улицам нижнего города. Двери и ставни болтались открытыми. Повсюду громоздились пожитки, слишком тяжелые, чтобы их увезти. Кое-где бродили гуси и свиньи. Скрежет оси телеги отдавался на пустых улицах так пронзительно и гулко, что Дьюранд поморщился и тут же бросил быстрый взгляд на Дорвен. Она сошла с ума! Отправиться в столь рискованную вылазку! Надо было запереть ее в самой дальней башне замка Акконель. От переживаний Дьюранд буквально места себе не находил. Не в силах спокойно сидеть со всеми в телеге, он шел пешком.

Берхард, трясущийся на задке, оглядел обезлюдевшие дома и прошептал:

— Леди Дорвен, я, безусловно, счастлив находиться рядом с вами, но не уверен, что могу одобрить ваше решение. Узнай Радомор, что вы тут, его это наверняка очень заинтересует.

— Город окружен. У нас нет ни запаса продовольствия, ни должной армии, чтобы защищаться. Мой муж обходит стены — на виду у лучников Радомора. Абраваналь обезумел от горя. А мне предложили провести ночь в покоях покойного деверя.

— Так вам что, тут безопаснее?

— Я бы предпочла приносить хоть какую-то пользу.

Берхард поскреб голову.

— Понимаю.

Дьюранд ждал, что в любую минуту сюда выедет отряд зеленых рыцарей.

— Кстати, Дьюранд, — промолвил Берхард, — хочу уладить с тобой одно дельце. — Он распахнул плащ и вытащил из-под него меч. — Я сказал Кону, что стоил тебе очередного клинка. А он сказал — бери этот вот. Какой-то гад-мародер пытался продать его Гутреду.

Дьюранд, нахмурившись, взял меч и вытащил его из ножен. Клинок был на добрую ладонь длиннее всех мечей, которыми приходилось биться Дьюранду. Капли дождя дробились, ударяясь о сверкающее острие.

— Это ведь меч Оуэна!

— Мы решили, что получить его должен ты.

— Тише! — зашептала рыжеволосая женщина с места возницы. Сразу из сотен аллей раздавался рокот марширующей армии.

— Кстати, мадам, как вас зовут? — поинтересовался Берхард, не отводя глаз от улиц.

— Беркта. И я вам не какая-нибудь трепетная девица.

Берхард рискнул бросить на нее взгляд.

— В моем возрасте, мэм, я бы не стал связываться с трепетными девицами.

— А меня зовут Хагон, — произнес слепец, сидевший рядом с ней.

Беркта резко обернулась.

— Хагон Знахарь? Уж не брат ли ты часом Хагмунда Булыжника?

Хагон наставительно поднял палец.

— Хагмунд не любит это прозвище.

— Бьюсь об заклад, это его жена отдала тебя на попечение Спящих. Верно?

Слепец пожал плечами.

— Тамошним обитателям нужен кто-нибудь, кто умеет…

Громкий хлопок на одной из улиц, мимо которых они проезжали, заставил всех мигом умолкнуть; ветер ли был причиной, какой-нибудь пес или что еще — но все замерли на несколько исполненных ужаса мгновений. Дьюранд обнажил меч Оуэна и в сотый раз подумал, что Дорвен не следовало никуда ехать.

— Хагон, — прошептал Берхард. — Он что, мостовые мостит, твой брат?

Беркта положила руку на плечо слепца.

— Нет, его так прозвали потому, что он у жены под каблуком — все одно, что булыжник на дороге. Ясное дело, бедолаге это прозвище не по нутру, а жене его и того сильнее.

Длинный клинок Оуэна переливался и блестел в руке Дьюранда. Если их отряд встретит врагов, пусть Дорвен и остальные спасаются в каком-нибудь переулке, а он, Дьюранд, проверит, сколько времени сможет охранять вход в этот переулок. На каждом перекрестке он ожидал нападения.

— И уж она дала тебе на своей шкуре ощутить, откуда такое прозвище! — заметила Беркта.

Они помедлили у выхода на широкую улицу — Гринсмит. Оттуда сквозь пелену дождя было хорошо видно армию, что двигалась по тракту с моста. Если они выйдут на эту улицу, их с тракта будет видно ничуть не хуже.

— Лазарет как раз в той стороне, — сообщила Беркта.

— Прах побери! — выругался Берхард.

Оставалось лишь надеяться, что никто не взглянет в их сторону. Дьюранд стиснул зубы.

Беркта дернула поводья старого серого мерина.

Берхард приподнялся в телеге.

— Мадам, полагаю, это превосходное животное галопом скакать не станет?

— Может, и станет, коли вы подтолкнете.

— Ага, дело говорите.

Берхард, Дорвен и все остальные, кто ехал в телеге, с нее спрыгнули.

— Теперь у старичка еще будет шанс проявить себя.

Сверху, на коньке крыши, завозилась черная птица.

Как можно быстрее они свернули с Гринсмит на узкую улочку за фасадом каменного храма.

— Вот он, — промолвила Беркта, — приют Милосердия Спящих.

У крыльца стояла высокая повозка, запряженная крепким битюгом. Тимпан над дверью нес алебастровое изображение Девяти Спящих и Владычицы Небесной. Они выглядели до ужаса правдоподобно — точно заиндевевшие людские тела, белые от мороза.

На входе в святилище новоприбывшие встретили членов ордена и отца-настоятеля: монахи и послушники, обливаясь потом, таскали тяжелые тела неходячих больных. Настоятель, низенький и круглоплечий, точно крот, работал наравне с остальными.

— Мы пришли помочь, святой отец, — обратилась к нему Дорвен. — У нас есть еще телега и с полдюжины людей. Времени совсем мало.

Рядом со святилищем тянулась беленая стена, прорезанная черными и корявыми балками: лазарет. Резные ширмы отделяли каморки его обитателей от соседних.

Хагон улыбнулся Дьюранду.

— На самом деле не такое уж плохое местечко. Братья хорошо обращаются с людьми. Молитвы, пристойная еда, чистая одежда. Я, бывало, вспоминал старые навыки, когда кому из болящих требовался лекарь. Да и кладбище рядом — удобно, когда человек отходит. Не то что в городе, где покойников хоронят стоймя, до того там тесно.

За ставнями протрубил боевой рог.

— Пора бы нам поторопиться, — изрек Хагон.

— Ты совершенно прав, — согласился Дьюранд, и они принялись перетаскивать обитателей лазарета под дождь. Большинство тут было не столько больными, сколько старыми или увечными. Покой Девяти Спящих не предназначался для кричащих от боли раненых.

Дорвен руководила погрузкой снаружи, а слепой Хагон оказался верен своему слову, брался то за передний, то за задний конец носилок. Двигался по святилищу он уверенно и ни разу не споткнулся на лестницах.

Дорвен последовала за ними внутрь.

— Снова птицы. Как вчера. Но первая повозка уже нагружена, и я отослала ее.

Хагон, разумеется, не видел умоляющего взгляда, который она адресовала Дьюранду.

— Отлично, — отозвался Хагон. — Мы и вторую нагрузим в два счета.

И он с улыбкой тряхнул ручки носилок.

Внезапно откуда-то снизу раздался безумный вой.

— Мастер Хагон? — позвал издалека кто-то из братьев. — Ты не мог бы поговорить со старым Гизелером? Он нас не узнает. Твердит, что не знает, кто мы такие. Ты ведь пользовал его, когда он страдал печенкой, правда?

— И хорошо же он меня отблагодарил. — Хагон, опустив носилки, двинулся вперед, выставив вперед одну руку и зовя на ходу: — Гизелер, как это ты не знаешь наших славных ребят? Они всего-навсего меняли тебе постели последнюю дюжину лет с тех пор, как твой сын перестал посылать служанку.

Дорвен утащила Дьюранда назад, за идолов маленького храма: все они изображали детей с пустыми глазами.

— Дьюранд, ты принимаешь решения за меня.

— У нас нет времени.

— А когда же еще? Рядом со мной постоянно есть кто-то, кто берет на себя мои заботы. Хватит! Я хочу сама держать поводья.

Пара послушников деловито протопала мимо, таща на носилках очередного страждущего.

— Какие решения мы можем принять? — спросил Дьюранд. — То, что между нами происходит, — сущее безумие.

— Настоящий мужчина не бросает женщину, не найдя нужных слов. Ты не уйдешь от меня просто так.

Мимо пронесли очередные носилки, и Дьюранд утянул Дорвен глубже в тень. Даже такого мимолетного прикосновения оказалось слишком много для них. Дьюранд привлек возлюбленную к себе. Руки его, порабощенные внезапным порывом желания, гуляли по ее спине, лицу, шее. Они целовались, как утопающие.

— Дьюранд? Ну, кажется, старый Гизелер угомонился. Лучше бы нам поторапливаться. Дьюранд?

Хагон стоял в святилище, поворачиваясь из стороны в сторону.

Дьюранд поспешно шагнул от Дорвен, пытаясь отдышаться. Руки у него дрожали.

— Вот я, — запинаясь, выговорил он. — Хорошо. Давай.

Скоро дорога возле святилища была полна носилок и больных на костылях, а Дьюранд с Хагоном взвалили последнего обитателя приюта на повозку.

Дьюранд перевел взгляд с Дорвен на дальний конец улицы Девяти Спящих. Вот-вот здесь будет с полтысячи вражеских солдат. Птицы сновали над головой взад и вперед.

— Ну как, святой отец? Всех вынесли?

Настоятель сощурился.

— Один остался.

— Ладно, — вздохнул Дьюранд. — Сейчас мы его притащим и будем выбираться.

Он поспешил обратно в святилище. Хагон шел следом за ним.

На миг они остались одни перед изваяниями пустоглазых детей. За окнами хохотали черные тени. Дьюранд почти бегом кинулся в лазарет.

— Это всего лишь птицы, — попытался успокоить его Хагон.

— Да, — бросил Дьюранд, обшаривая клетушки.

Хагон наклонил голову.

— Говорят, слепой иной раз видит больше зрячего. Это правда — хотя и не вся. Что там между вами и девушкой? Мне очень любопытно. Вы не можете ей отказать. Но и места себе не находите.

Что-то черное ударило в закрытые ставни. Дьюранд вздрогнул и отшатнулся.

— Вы думаете не только о птицах.

Дьюранд бежал от одной грязной каморки к другой и наконец оказался перед последней ширмой.

— Я часто такое видал, — промолвил Хагон. — Бесноватых. Но этот вот хуже всех…

Дьюранд шагнул за последнюю черную ширму.

— Убирайся! — проскрипел чей-то голос.

— Понимаете, о чем я, — закончил Хагон.

Дьюранд сумел разглядеть только вздернутый подбородок и бледную руку.

— Довольно я уж выстрадал! — со слезами продолжат надтреснутый голос. — Я видел одного человека. Его ногу. И его глаза. Перерезанные глотки. Кости, как сучья в лесу. Клинки в руках, во ртах. Хватит с меня Хэллоудауна!

— Дружище, мы перевозим всех в безопасное место, — ласково проговорил Дьюранд.

Бесноватый повернулся к свету. Похоже, в бою он был сильно ранен — удар рассек лицо до самого подбородка. Должно быть, секира или кривой меч. На миг глаза его прояснились.

— Ты воин…

— Армия Ирлака перешла мост. Они на улицах города. Надо немедленно уходить.

— Слишком, слишком много!

Бросившись с кровати, бесноватый распластался на полу, коротконогий и короткорукий.

Дьюранд подумал о Дорвен, о Берхарде, о вражьем войске, что стояло буквально на пороге. Нагнувшись, он без дальнейших уговоров подхватил больного и перекинул его через плечо. Скоро они с Хагоном уже спешили обратно по галерее.

— Я знал, знал, что не останусь в живых после того, как видел это! — выл бесноватый. На мгновение он вцепился в Дьюранда, точно паук. — Меня отнесли не в тот шатер — меня, простолюдина — к знатным лордам и командирам. На Хэллоудаун. Мое лицо! — Он изогнулся, обдавая щеку Дьюранда жарким шепотом. — Если б не мое увечье, я был бы уже мертв — я стащил кольчугу какого-то знатного лорда. Столько крови… Те, кто меня нес, думали, что это он.

— Вот-вот опустят ворота, — попытался урезонить его Дьюранд. — Я не могу тебя тащить, когда ты так дергаешься.

Глаза безумца сверкали.

— А потом внесли его, — продолжал тот. — Он был весь в грязи и крови. Хирурги, конечно, взялись за ножи. Однако только языками пощелкали, да и все. Великий муж обречен. Герой сломал спину.

Дьюранд нырнул в святилище.

— Но тут появились эти двое. Все в черном. Они подольщались к нему, пока он лежал там. Сулили всякое. Торговались. Сказали, мол, его сны привели их с севера в Хэллоудаун. Шептуны. Черные, как вороны.

Дьюранд врезался в каменную голову. Неужели бесноватый говорит о чернецах-Грачах? Но в высокие окна стучали черные крылья, на улице в любой момент могли появиться враги. Нельзя было терять ни минуты.

— Я слышал его в ночи, как он тяжело дышал, все прерывистее и прерывистее. Герой умирал. Великий лорд. А потом во тьме шептуны вернулись.

Дьюранд шагнул было в дверь, однако бесноватьй ухватился за косяк.

— Я не должен был этого слышать! — выдохнул он. — Битва на следующий день. Безумный Бороджин загнал короля в угол. Но тут выходит наш герой со своим отрядом — жив-здоровехонек, только шея немного набок.

Дьюранд дернул его за руку.

— Пусти!

— Говорю вам, это все они двое.

Над лестницей храма вились птицы. Люди отмахивались от них, пытаясь защитить глаза. Дьюранд увидел, что Дорвен прикрывает одного из больных, но тут бесноватый солдат снова сжал ему шею.

— Что они сделали? Ни один из его людей не вернулся назад! Сколько блестящих воинов его светлость послал на…

Одна из крылатых тварей с размаха ударила бесноватого в лицо. Дьюранд отшатнулся. За первой налетела вторая. Люди вокруг пронзительно кричали.

Дьюранд замахнулся на птиц, разрываясь между калекой и Дорвен. Незнакомец у него в руках отчаянно бился.

— Они идут! Я не должен был этого видеть. Все из-за моего лица!

В воздухе с шумом и свистом хлопали черные крылья. Клювы разили, точно ножи. Все, кроме Дьюранда, упали на колени. Он уже не мог удерживаться яростно бьющегося солдата. Кровь лилась по лбу, разъедала глаза. И в ту секунду, как бесноватый уже должен был неминуемо упасть на землю, вороны разом ухватили его…

В мгновение, исполненное невыносимого ужаса, сотни крылатых игл взмыли ввысь. Увечный солдат боролся и извивался, руки и ноги у него изгибались под самыми немыслимыми углами, но птицы-падальщики несли его прочь с улицы, уже над крышами.

Сандалия с глухим стуком ударилась о черепицу.

Беркта подстегнула коня.

— Бежим!

* * *

Они спешили к Закатным вратам.

Все, кто мог идти, бежали. Каждый здоровый сжимал ручки носилок. На телеге сидело еще с дюжину больных — опущенные головы вяло болтались между коленями.

Мысли Дьюранда вертелись вокруг колдунов и темных сделок. Похоже, он притащил Дорвен прямиком в Преисподнюю.

Теперь приближающаяся армия давала о себе знать не только гулом подбитых сапог по мостовой — уже отчетливо слышались голоса. Когда маленький отряд завернул за очередной угол, улица впереди внезапно взорвалась громом копыт: туда влетел всадник в зеленом плаще. Берхард сорвал с плеча арбалет и всадил стрелу в морду коню.

— Чертов глаз! — прорычал старый воин, досадуя на себя за промах. Не успел еще конь упасть, как они все вместе набросились на всадника.

— Его скоро хватятся, — промолвил Берхард, и отряд поспешил дальше, стараясь держаться самых узеньких улочек: подныривали под выступающие балкончики, отбрасывали с пути всякий хлам. Обе оси телеги то и дело скрежетали, задевая о двери лавчонок. Сжав зубы, Дьюранд бежал впереди с клинком в руке, готовый наброситься на любого врага, которого встретит за очередным поворотом. Не это имел он в виду, мечтая забрать Дорвен подальше из осажденного города.

Наконец перед ним выросли Закатные врата. Туда по-прежнему плотно текла толпа. Все знали: смерть идет по пятам. И все же, завидев серые куртки приюта Милосердия Спящих, народ расступился. Вскоре маленький отряд был внутри — и вражеское войско их не настигло.

Увидев, как Дорвен проходит внутрь, в безопасность, Дьюранд едва не упал на колени.

* * *

Они едва протолкались через врата, как на площадь прискакал Ламорик. За ним ехали Конзар, Кирен и прочие рыцари, все в полном вооружении. Перегнувшись через луку седла, Бейден насмешливо повел бровью на Дьюранда и Дорвен.

Ламорик принял на себя роль главнокомандующего. Даже не глянув в сторону жены, он зычно крикнул капитану привратного отряда, что стоял на высоте десяти фатомов над толпой:

— Герцог Акконельский повелевает держать великие ворота Акконеля открытыми! Все, кто захотят бежать от изменника Радомора, должны иметь такую возможность, пока в нашей силе дать им ее. Вам, гарнизон Закатных врат, приказано держать проход открытым, покуда ирлакские лестницы не коснутся стен — или же войско Ирлака не появится на улице перед вами.

Высоко под затянутым облаками небом капитан поклонился.

— Как велит его светлость, милорд!

Толпа ликующе зашумела, и Ламорик приветствовал ее взмахом руки.

Увидев лазаретную телегу, он подошел, все еще махая толпе.

— Они бы так не радовались, кабы знали, как мало времени это им дает. Замок очень скоро будет осажден. Первые всадники Радомора уже на расстоянии полета стрелы. Он захватил мосты по обе стороны Акконеля. Но старый сэр Кирен сказал мне, что ворота опускаются мгновенно.

— Успеет войти куда больше народа, если они не будут паниковать и мешать друг другу, — заметила Дорвен.

— Вот и Кирен так же сказал. А ты помогаешь?

Дорвен подняла взгляд.

— Не могла оставаться там.

— Хорошо, конечно. Пока за тобой приглядывает Дьюранд, думаю, ты в полной безопасности.

Дьюранд сжал зубы, не в силах смотреть Ламорику в глаза. Когда же он наконец поднял голову, то встретился взглядом с Бейденом. Тот ухмылялся.

— Мне и не снилось, что Радомор приведет такое огромное войско, да еще и так быстро, — промолвил Ламорик. — Наши люди видели требушеты. Осадные машины тут в полдня все разнесут. Нам требуется больше времени, чтобы вооружить горожан, чем ему — обложить город. Первую атаку он направит на…

Раздался гулкий звон колокола.

Рыцари обернулись. К первому колоколу присоединились сотни других, в воздухе повис медленный, басовитый звон.

Ламорик отер капли дождя с лица.

— Это в верховном святилище. Отец призывает нас.

Окружающие старались не встречаться с ним взглядом. Ему предстояло хоронить родных.

* * *

Настойчивая барабанная дробь вела Дьюранда в сумрак башни Гандерика. Окутанные саванами тела лежали в Расписном Чертоге. Вокруг переминались с ноги на ноги воины и оруженосцы. Слуга проводил Дьюранда на отведенное ему место: ему надлежало держать один из шестов погребальных носилок леди Аделинды. Он посмотрел на обрисованное тканью лицо покойницы, вспоминая тот пригрезившийся ему миг, когда он видел, как она проснулась — и встретила свою смерть.

Дорвен бросила на него быстрый взгляд поверх плеча Альморы.

Собравшаяся в Расписном Чертоге толпа выстроилась в торжественную процессию. Впереди под золочеными хоругвями с громкими молитвами шествовали жрецы, следом несли тела усопших, потом шла семья.

Руки у Дьюранда тряслись. Последние два дня он почти не спал.

Во дворах замка ждало под дождем множество других рыцарей, чтобы присоединиться к процессии почетным караулом. Со всех сторон виднелись небритые, осунувшиеся воины, которых увели со стен — все в полном вооружении, только что с боевого поста. Стены остались почти без защиты — а Радомор уже подступал к воротам замка.

Торжественная процессия вилась по дворам и переходам цитадели.

На рыночной площади они миновали длинную очередь горожан: пекари, ткачи, конюхи выстроились под моросящим дождиком, чтобы получить те мечи и луки, что нашлись в оружейных замка. Завидев кортеж, большинство стягивало шапки с головы. Многие падали на колени. На всех лицах было одно и то же выражение ужаса: кто остался на стенах? С Радомором шло пять тысяч мечников.

Быстро взглянув назад, через плечо, Дьюранд успел заметить незрячие глаза Абраваналя, крохотную Альмору, не сводящую взора с приемной матери, Ламорика, остолбеневшего от размера почетного караула. В хвосте процессии пажи и оруженосцы несли военные трофеи Дома Гандерика: щиты, добытые герцогами в походах, знамена давно забытых домов, послания канувших в прошлое враждебных озерных и горных народов. Иные из этих реликвий висели в Расписном Чертоге две тысячи лет — ныне же торжественные отроки вынесли их под дождь.

Вскоре над крышами домов показались шпили верховного святилища Акконеля. Люди вывешивались из окон, чтобы поглядеть на процессию. Слуги разбрасывали зрителям милостыню, но тех больше интересовало другое — они считали рыцарей.

Наконец процессия подошла к огромным дверям храма. Над жрецами в золоченых одеяниях висели ряды икон. Патриарх Оредгар воздел руки над порогом.

Однако не успел величественный старец начать приветствие, как небеса разверзлись.

Бешеный ливень загнал всех — мужчин, женщин и жрецов — за двери святилища.

* * *

Смятая процессия втекла в дымное марево свечей и благовоний. Дьюранд осматривался, стоя у носилок Аделинды. Он-то рисовал себе пустой храм. Сейчас из древних проходов, обрамленных витыми колоннами, смотрели сотни — тысячи — опустошенных лиц горожан, загнанных сюда бурей.

Жрецы призвали собравшихся к тишине, и толпа расступилась, образовав на мокрых камнях проход к высшему алтарю. Дьюранд шагнул вперед.

За спиной глазеющей толпы молились, уткнувшись носами в стену, жрецы, размечая паузы в быстром шепоте кивками и коленопреклонением. Внизу и высоко на хорах их бормотание оседало на гладкий камень облачками пара.

— Уложите павших в сердце святилища, — велел Патриарх.

Дьюранд и остальные носильщики опустили свою ношу пред алтарем, а сами присоединились к горюющей семье, почетному караулу и начищенным реликвиям. Процессия двинулась путямиНебесного Ока, круг за кругом обходя мертвых — так ключ поворачивается в замке.

Уронив пустые руки, Дьюранд вдруг ощутил, как все святилище оживает. Несметные толпы жрецов и горожан присоединялись к шествию. Скоро вокруг двигалось уже столько народа, что казалось, будто своды огромного святилища над головой снялись с якоря: яркие Небеса вращались над мерно читающей молитвы человеческой массой. Люди, пережившие жестокое потрясение, напуганные, скорбели вместе со своим герцогом, которого почти и не знали. Они скорбели о прерванных жизнях, о грядущих неминуемых потерях. Тысячи людей кружили по храму. Тысячи пели.

И посреди всего этого стоял патриарх — в сверкающем одеянии, яркий, как пламя. Торжественным кивком он подозвал к себе из бурлящей толпы семью усопших.

Ламорик — еще в окровавленном и насквозь мокром боевом наряде — посмотрел на отца, жену и сестру. А потом шагнул в самую сердцевину тишины и после секундного колебания положил руку на плечо брата.

В это мгновение Альмора ускользнула от тех, кто за ней присматривал, и стрелой промчалась между телами — к брату. Кто-то дал ей букетик нарциссов, и девочка замерла с ними в руке, точно дикий зверек. Ламорик коснулся ее плеча, а Дорвен присела рядом с малышкой. С полнейшим самообладанием Альмора привстала на цыпочки и по очереди поцеловала в щеку умершего брата и свою приемную мать. Нарциссы задрожали — она потянулась выше и положила по цветочку на грудь каждому. Ламорик поднял девочку на руки.

Следующим, судорожно сжав руки, к телам подошел Абраваналь. Он посмотрел на Аделинду, словно бы дивясь тому, что не сумел ей помочь.

— Мой сын… его жена… — Слова слетали с его уст слабым надтреснутым шепотом, слышным лишь тем, кто стоял совсем близко. — Он был опорой моей старости. Я видел в них будущее. Оно до сих пор стоит у меня перед глазами.

Старик посмотрел на Альмору. На Ламорика.

— Не знаю, какая судьба уготована…

Камни задрожали. Тысячи свечей покачнулись. Народ в храме замер на месте.

С севера.

— Фейские врата, — проговорил Ламорик. Толпа смотрела на него.

Следующий громовой удар: с юга.

— Арфистов. — Ламорик передал сестренку на руки Дорвен. — Опущены врата Арфистов.

Прогремел последний удар: с запада, со стороны Ферангора и Ирлака.

— И Закатные. Закатные врата опущены. Всяк, кто придет теперь искать убежища, — опоздал. Радомор под стенами.

Воронье кружило и вилось за высокими окнами над головами собравшихся.

19. НОЧНЫЕ ПОСЛАНЦЫ

С Ламориком и гвардией герцога Дьюранд помчался к высоким Закатным вратам. Парапет надвратной башни нависал, подобно носу огромного военного корабля, над рядами ирлакских солдат. Солдаты заполонили город, подобно волнам потопа, кишели на каждой улице, в каждом переулке.

Кирен покачал головой.

— Они израсходовали все запасы зеленой краски отсюда до Грезящих земель.

Герцог растерянно моргал. Мантия висела у него на плечах, точно громадный ковер.

В авангарде Ирлакской армии стоял, тесно сомкнув ряды, отряд рыцарей, шедший в бой под новым знаменем: красный леопард Ирлака под острозубчатой короной. Среди них Дьюранд увидел сутулого Паладина, двух ухмыляющихся чернецов-Грачей и — самого чудовищного из всех — Радомора, лысого и бородатого, в зеленых доспехах. Все птицы-падальщики на сотню лиг вокруг собрались сюда и теперь облепили крыши, ожидая поживы в грядущей битве.

Когда Абраваналь положил руки на стену, Радомор выехал вперед, гарцуя на расстоянии полета стрелы. Горячий скакун вился и плясал под полами мантии Радомора.

— Герцог Гиретский! Твой час настал! Покорись законному королю — или погибни, как изменник и глупец!

— Сам ты глупец, Радомор! — закричал в ответ Абраваналь, чуть задыхаясь. — Чего ты рассчитываешь добиться своими безумными выходками?

— Сильного королевства. Безопасности людям. Пора вырвать корону у самой гнилой ветви древнего рода.

— Ты сошел с ума! У Гирета есть союзники. Прискачет король с войском. Он проучит тебя за твою глупость!

— Мой бедный кузен скорее поучит глупости, чем проучит за нее. Но ты не скоро увидишь его тут. Только не ты — отказавший ему в заложниках. А твои союзники? Допустим, Гарелин… однако Рагнал пригвоздил его к Орлиной горе. Остальные будут стоять в сторонке, наблюдая, как мы тут разыграем эту партию. Будут наблюдать — а ты останешься один-одинешенек.

Пальцы Абраваналя впились в камень.

— Я не склонюсь!

Вороны встрепенулись.

— Попробуй потратить понапрасну силы и кровь, защищаясь от законного короля, — и я предам город твоих предков огню!

Жилы на шее Абраваналя напряглись, выступили, точно сеть тугих струн.

— Я не склонюсь пред тобой! И перед дьяволами, что тебе прислуживают! Ты не получишь Гирет!

Кирен схватил старого рыцаря за плечи, пока тот в припадке ярости не бросился вниз.

Радомор вытянул из ножен длинный клинок. Глазам Дьюранда отчетливо предстали крылья тени, что обнимали этого человека; ему показалось, что эти тени затрепетали и придвинулись ближе, когда меч вспыхнул в вышине ледяным огнем. Видел ли это кто-нибудь еще кроме него, Дьюранда?

— На твою голову, Гирет! — пророкотал Радомор. — Роду Гандерика настает конец. Дом его пал. Сколько народа заплатит жизнью за твою последнюю глупость?

Меч со свистом разрезал воздух, бесчисленное множество черных крыльев взвилось в поднебесье, а люди Гирета увели своего господина с укреплений.

* * *

Под прикрытием домов Радомор стянул батальоны к Закатным вратам. Дьюранд подумал, что это похоже на сжатый кулак — или натянутый арбалет. Темные глаза сверкали из окон нижнего города. По узким улочкам пробирались осадные машины. Лил дождь, а молодой рыцарь все стоял и смотрел.

Он смотрел, когда свет в тучах иссяк и сгустились непроглядные сумерки. Выглядывая из-за зубца стены, он вспоминал сэра Эйгрина и его солнечные часы. Облачное небо частенько спутывало тому часы молитвы.

Через некоторое время к Дьюранду присоединился Берхард. Процедив сквозь зубы приветствие, рыцарь прильнул к амбразуре и стал смотреть на нижний город.

— Владыка Небесный, ненавижу ждать. Что он… Прах побери!

Берхард мгновенно отпрянул. Исполинские стрелометы примостились на улицах, точно готовые к броску гадюки. Они были нацелены на стены, и команды бдительно смотрели, не мелькнет ли где шлем.

— Кого-нибудь уже подстрелили?

— Да вроде не слышал. Они покуда не выпустили ни единой стрелы. Радомор выставил их, как палач.

— Ждет, покуда дождь прекратится. Мне как-то довелось видеть, как из такой штуковины стрельнули, когда она была мокрой. Она прыгнула — что твой скорпион. Десять человек — наповал. С дюжину рук оторвала. — Старый рыцарь засмеялся. — И пришпилила вполне себе дружественного сержанта к лошади, на которой он сидел.

Дьюранд попытался выдавить из себя улыбку. Но люди Радомора занимали новые позиции. Отряд за отрядом выдвигался сквозь дождь вперед.

Берхард пожал плечами.

— Радомору надо бы как следует приглядеться к замку. Его не просто так ни разу не брали приступом. Старая добрая крепость до сих пор крепка. Никому не хватало наглости даже пытаться ее штурмовать.

— Разве что без предупреждения.

Берхард запустил палец под повязку через глаз.

— Или с осадными машинами.

Теперь рассмеялся уже Дьюранд.

— Я смотрел, как они вон ту сюда тащили.

Он показал на длинную улицу, на которой стоял одна из баллист, похожая на дьявольскую мельницу. Метательное плечо было у нее из крепкого кедра, вышиной с саму цитадель.

— Им пришлось здорово попотеть. — Улицы тут были узкие и очень извилистые. — Требушет. Видел я, как один такой метает камни, которые разве что упряжкой волов утащишь.

— У Радомора таких много. — Над крышами тут и там виднелись грубо сколоченные деревянные башни. — Я уж счет потерял.

Берхард покачал головой. Это зрелище заставило его, старого воина, побледнеть. Щеки у него сдулись.

— Прах побери. Будем надеяться, он не выберет для первой атаки ровно это место.

Однако несколько больших камнеметов были нацелены именно в эту сторону, и Дьюранд видел, как батальоны все маршируют и маршируют по улицам. Рано или поздно осадные машины разобьют Закатные врата, и сквозь развалины ворвется армия. Сюда, именно сюда падет главный удар — и именно здесь они должны отбросить врага.

— Что такое? — спросил Берхард. — Дьюранд? Что ты?..

Губы молодого рыцаря изогнулись в мрачной улыбке.

— Тут-то ты и решил встать? — седой воин покачал головой и снова глянул в амбразуру. Отряды Радомора суетились по-прежнему. — Прах побери, да ты весь зеленый.

— Надо ж где-то стоять, — отозвался Дьюранд.

— Зеленей травы, — хмыкнул Берхард. — Интересно, есть ли у нас еще время раздобыть запасную кольчугу. Да неплохо бы и второй шлем в придачу. Стоять тут рядом с тобой я готов только весь в доспехах!

Дьюранд запротестовал было.

— Полагаю, когда Радомор постучится в дверь, ты и сам услышишь, — отрезал Берхард. — Не волнуйся. Тогда-то и повоюешь вдосталь.

Дьюранд некоторое время смотрел на Берхарда, а потом кивнул и отправился прочь — искать под стенами сухое местечко.

* * *

Местечко нашлось в кладовой ближайшей башни. Сон накатил неожиданно.

Дьюранд как провалился — глубоко, очень глубоко, в бездны, куда не попадаешь и в самых глубоких снах. Он погружался — не успев даже задрожать от осознания — в полночное море, от которого резко пахло глиной.

Странные слова колыхались рядом во тьме. Обрывки слогов, непонятные протяжные звуки будили левиафанов, обитавших в черных глубинах. Не одного. Не двух. Смутные формы одна за другой устремлялись оттуда к серой поверхности.

И Дьюранд следовал за ними, страшась того, что может произойти дальше. Он вынырнул из кромешного мрака земли и сплетения корней — и завис, точно подвешенный, над какой-то прогалиной. Невдалеке, за крышами полуразрушенных домов, виднелись сторожевые огни цитадели. Здесь же повсюду валялись обломки камней, куски дерева, кучи битой посуды и прочего мусора. Колосились травы. Взгляд Дьюранда упал на черные ямы свежих могил. Груды земли рядом были выворочены совсем недавно.

Но еще более жуткими, чем разверстые могилы, казались судорожно дергающиеся тени, нависшие над этим пустынным кладбищем. Десятки фигур, вызванные сюда странными словами, окружили дымящийся костер.

Дьюранд чувствовал себя так, будто его и в самом деле повесили: он не мог ни вздохнуть, ни пошевелиться. Под горлом словно затянулся тугой узел веревки.

Среди бесплотных теней расхаживали и живые. Между могил, склоняясь над своей грязной работой, сидели на корточках два щуплых человечка. Оба в черных одеяниях с длинными свисающими рукавами. Отблески костра сверкали на лысых макушках и пятнистых руках. На острых ножах.

В дюжине шагов оттуда стояли два наблюдателя: могучий, хотя и слегка скособоченный воин в плаще и доспехах и на шаг позади него — исполин в боевом шлеме. Серебристые пряди его бороды развевались в том же воздушном потоке, что покачивал тени.

Дьюранд отчаянно пытался вздохнуть.

— Это ужасно и отвратительно, — прорычал воин.

Грязные фигурки среди могил подняли головы: то были близнецы — Дьюранд знал их, хотя и не помнил, как и откуда. Каждый держал в руке несколько грязно-белых веточек.

— Однако это необходимо, — произнес один. — Вы же сами нам там сказали, иначе мы бы ни за что не пошли на подобный риск.

Второй улыбнулся. Лицо его было забрызгано грязью.

— Ни за что.

— Они не заслужили подобной участи, — заявил воин.

Близнецы улыбнулись — косыми, неприятными улыбками.

Тени подступали все ближе, зависали над темными пятнышками, что испещряли одежду и руки близнецов. Извивающиеся фигуры тянулись к сплетению прутьев у них в руках. Дьюранд видел, как по бледной коже колдунов гуляли жадные языки.

— Назад! — крикнул один из братьев. — Назад, заклинаю Оком, Копьем и Кольчугой! Заклинаю Ведьмой и темной луной!

От каждого слова по толпе теней пробегала дрожь.

Колдуны ухмылялись.

Прутики у них в руках, конечно, могли быть всего-навсего березовыми веточками — или вымазанными дегтем тонкими свечками, — однако в голове у рыцаря забрезжило понимание: то кости и полночная кровь. По одной кости из каждой оскверненной могилы.

Один из черных близнецов вытащил тонкий нож и принялся наносить на каждую кость какие-то письмена.

— Вы сами сказали нам, что ваша армия должна взять город прежде, чем к осажденным придет помощь.

На щеке чернеца виднелось белесое расплывчатое пятно. И он, и его брат по-прежнему улыбались.

— Даже воюя против столь малого войска, — прорычал воин, — падут тысячи бойцов, пока мы не проделаем брешь.

Один из близнецов развел руки.

— А кто пошел на это, как не сам старый герцог? Кто мы, как не орудие в его руках?

— Но люди, которых вы откопали, — не висельники с перекрестков.

— Все они наверняка убийцы, милорд. И без колебаний убьют снова. — Улыбка близнеца могла бы показаться даже примирительной, если бы он не был так грязен. Он поднял веер покрытых резьбой костей. — Все готово.

И поклонился брату.

Второй близнец поднял с дерна кувшин, высоко поднял его и перевернул. Темная жидкость потекла по его губам, подбородку, черной рясе — и вниз по глотке. Дьюранд не мог зажмуриться, не мог отвернуться. Жидкость была слишком уж густой для вина. Колдун вытер подбородок, поставил кувшин и ухмыльнулся.

— Придите! — позвал он в ночь.

Зависшие вокруг души заколыхались, когда окровавленные губы колдуна стали произносить слова заклинания — каждое слово на выдохе, а не на вдохе. И одну за другой он всасывал души мертвых в свою разбухшую грудь.

Когда все закончилось, лицо у него кривилось от усилий удержать в себе заглоченное.

Второй близнец облизал губы и поднял одну из вымазанных кровью костей.

— А теперь — каждая душа да летит обратно в свой костяной дом: убийцы на убийство.

Он поднес кость к губам брата, и тот выдохнул. Душа затрепетала над костью — как огонек темного пламени над светлой веточкой.

Душа за душой — колдуны вновь заполонили пустошь духами мертвых.

Запутавшись в незримых силках безумного ритуала, Дьюранд потихоньку начал осознавать: он не единственный зритель на пустыре. Меж колосьев трав, за ногами людей трепетали чьи-то тени. Ужели и он таков же, как они? Быть может, он умер? Грудь ему туго стягивали веревки, язык не шевелился во рту.

— Идите же, — проворковал колдун. — Ступайте туда, где спит семья герцога. Посмотрим, долго ли будет сопротивляться тело, когда ему отсекут голову.

Он воздел корявую руку, и бесплотные черные твари устремились к виднеющемуся неподалеку городу, темным роем взвились к поднебесью.

Невероятно!

Легкие Дьюранда горели огнем. Казалось, от нехватки воздуха он вот-вот разорвется надвое. Тени умчались, оставив его на пустыре. Он пытался овладеть своим разумом. Слышно было, как что-то недовольно рокочет Радомор, как вкрадчиво успокаивают его чернецы-Грачи. Нельзя, никак нельзя отстать от теней-убийц.

Пришпоренный этой твердой мыслью, он поплыл над колосящимися травами, над кладбищенским пустырем. Тела мертвых были безжалостно вытряхнуты из саванов — и на каждом виднелись следы жестоких увечий. Что еще хуже — тела были изуродованы вновь уже после смерти: на белесой плоти зияли багрово-фиолетовые раны. Дьюранд видел следы секир, ножей и щипцов, концы разломанных костей.

А потом на глаза ему попалось лицо, запрокинутое над грудой изувеченной плоти. Пряди бороды бледнели, точно слоновая кость, вокруг рта, в котором сияли золотые зубы. Сверкнул медальон с изображением быка.

— Нет!

— Нет!

Внезапно он оказался за тысячу ярдов оттуда — выдохнул это слово во тьму.

Живой человек из плоти и крови.

Дьюранд проснулся.

В первый миг он не видел и не ощущал ничего, кроме кромешной тьмы вокруг. И в мыслях царила тьма. Потом образы недавнего сна нахлынули снова — лица, вереница шелестящих духов… Дьюранд вскочил на ноги. Чернецы! Преодолели уже их посланцы стены? Плывут ли — сейчас, в эту самую минуту — по улицам цитадели? Нужно их опередить! Нужно первым попасть в башню Гандерика!

Дьюранд ринулся сквозь темноту, то и дело ударяясь об острые углы и стены, но скоро вырвался из башни и побежал по улице.

Городская стража жгла сторожевые огни. Молодой рыцарь слепо мчался мимо островков света, минуя часовых, ни на миг не останавливаясь, никому ничего не объясняя. Кто-то из стражников попытался преградить ему путь. Дьюранд отшвырнул его в сторону ударом одетого в кольчугу плеча. Протрубили в рог.

Дьюранд почти слышал, как часовые на сотнях перекрестков стряхивают с себя сон, хватаются за арбалеты или заржавевшие мечи. Стиснув зубы, он мчался по очередному сплетению переулков.

И наткнулся на стражника, ведущего в поводу коня. Дьюранд резко остановился, а стражник ошарашенно повернулся к нему.

— Коня! — прохрипел Дьюранд, выдергивая поводья из руки своего противника.

— Что, во имя…

Дьюранд врезал ему коленом в пах и вскочил в седло. Из-под копыт коня брызнули искры. Лязгнул арбалет — но стальная оперенная смерть просвистела мимо во тьму.

Молодой рыцарь посмотрел наверх меж очертаниями крыш. На фоне темного неба мчались чернильно-черные сгустки. Не вороны, нет — рваные тени. Он пригнулся к шее коня.

Впереди были ворота замка. Но площадь перед ними неожиданно оказалась битком забита — мешками, коробками, какими-то узлами, грудами ткани. Конь отчаянно заржал, и Дьюранд вылетел из седла.

Он грянулся о мостовую с такой силой, что под веками засверкали яркие пятна. Стражники на стенах размахивали факелами, хватались за луки. Рога трубили тревогу. Вдруг вся рыночная площадь ожила, закопошилась — свертки на земле оказались спящими горожанами.

Дьюранд, пошатываясь, встал. Перед мысленным взором вращались непогребенные мертвецы и мчащиеся к замку духи.

Он столкнулся с какой-то женщиной — настоящей, живой, дрожащей от холода.

— Что ты такого затеял, мальчик?

Дьюранд отшатнулся. Вокруг поднимали головы тысячи беженцев из нижнего города. Он бросился бежать, вихрем проносясь между любопытствующих и спящих.

За воротами маячили фигуры стражников.

— Впустите меня!

— В городе какие-то беспорядки, — промолвил один из стражников, низенький, с усами, похожими на хвосты двух лисиц.

— Эй, Кирен! Это я!

— Что такое?

— Герцог в опасности!

Через миг длинные острые зубья решетки выскользнули из отверстий в мостовой. Дьюранд проскользнул под ними и бегом бросился дальше.

Он мчался мимо слепых коридоров и переходов башни Гандерика, в которых лишь кое-где сквозь щели и трещины пробивались лучики света. Мчался мимо теней, холоднее источников Гесперанда. Расписной Чертог у него за спиной воспрял к жизни.

Наконец Дьюранд взбежал по лестнице к площадке, на которую выходили покои герцога, и резко затормозил перед Конзаром и стражником: два арбалета были нацелены ему прямо в сердце.

Рваная тень уже маячила под потолком.

За спиной у Конзара герцог на шатких ногах шагнул от двери. И тень ринулась вперед.

Дьюранд выхватил из-за пояса кинжал. Щелкнули арбалеты — но он уже метнул оружие.

Посланец чернецов завыл, разинув жутко кривящийся рот — и застыл, безжизненно завис средь дыма, колеблясь на сквозняке, точно недвижное изображение. Кинжал Дьюранда с лязгом упал на пол. На кончике его подрагивал белый обломок кости.

Стрела пронеслась над ухом Дьюранда и расщепилась о стену. Конзар успел отбить лук стражника в сторону.

Ламорик спал этажом ниже.

Когда Дьюранд ворвался в Расписной Чертог, ожившая тень уже нависала над кучкой распростертых на полу рыцарей — как высокое пламя, тянущееся к самому потолку. От шумного появления Дьюранда гнусная тварь изогнулась, дернулась в его сторону. Ламорик лежал ничком у ее ног. Дьюранд увидел вокруг головы тени нечто, напоминающее лохматую бороду, плывущую вокруг темного лица.

Черные языки пламени — рука тени-убийцы — потянулись к Ламорику.

— Оуэн! — позвал Дьюранд.

Посланец колдунов замер.

Шелестел тростник, которым был усыпан пол, — то хлынули из незримых убежищ черви и насекомые. Тень отшатнулась назад — выше, под самые расписные своды. Руки ее дрожали над горлом Ламорика, но кольцо черного пламени еще не сомкнулось.

— Оуэн, нет! — Дьюранд выхватил из ножен боевой меч Оуэна. Из очага вылетел сноп зеленых искр и рассыпался по камням.

Скованная заклятием душа Оуэна дрожала над ними, дергалась и билась из стороны в сторону — точно костер на ветру: то воля его боролась с колдовским приказом. Жизнь Ламорика зависела от исхода этой борьбы.

Тень ринулась в атаку.

Дьюранд пронзил острием меча белую косточку в самом сердце тени. Огонь и лед одновременно растеклись по его руке. Пронзительный вой Оуэна разорвал мироздание. У Дьюранда застучали зубы. Но это было уже лишь эхо. Тень замерла. Привязанный к ней длинным клинком, Дьюранд наблюдал, как она медленно распадается на куски, как лохмотья и ленты соскальзывают в тысячи трещин в каменных сводах.

— Что я наделал?..

На миг он увидел обращенные на него расширенные глаза акконельских рыцарей — а затем рухнул во тьму.

* * *

Дьюранд открыл глаза. В нескольких дюймах от его носа блестели два ярких зрачка.

Он привстал. Альмора глядела на него в упор. Над собой Дьюранд разглядел сводчатый потолок святилища замка. Людей, которые поворачивались к нему.

— Король Небесный милостив к нам, — проговорил чей-то дрожащий голос.

Голос Конзара откликнулся:

— Мальчику крупно повезло, что мы его не застрелили.

— Этот нож! Прямо у моей двери!

Конзар шагнул ближе, за ним — и герцог Гиретский, кутающийся в покрывало. Дьюранд снова опустился на скамью, на которую его, по всей видимости, уложили.

— Ламорик? Остальные?

— Ламорик тут, — заверил Конзар. — Как только мы поняли, что происходит, сразу же бросились в святилище. Колдовские посланцы несут с собой могильный хлад — но им нужен лишь тот, за кем они отправлены.

Конзар огляделся по сторонам, точно опасность не до конца еще миновала. Между алтарем и Расписным Чертогом тянулась галерея, откуда сейчас смотрело много вооруженных людей.

Абраваналь опустил водянисто-голубые глаза, голос его дрожал.

— Род Коль древен. Его владельцы держали свой надел под рукой моих прапращуров, когда леса еще звенели от воплей Изгнанных и дикарей.

Герцог потрепал Дьюранда по плечу, а затем повернулся, чтобы присоединиться к сыну.

— Кирен спрашивал о тебе. Ворвался в зал по пятам за тобой. Попробуй-ка пошевелить рукой.

До Дьюранда лишь через несколько секунд дошло, чего Конзар от него хочет. Правая рука у юноши занемела, как будто он весь день рубился на мечах. Подняв ее к глазам, он увидел, что она дрожит.

— Когда ты выронил меч, она была совсем синей, — сообщил Конзар. — Знаешь, большинство моих людей даже от мимолетного прикосновения той твари валились без чувств. Меч поднять никто и не думал. — Он коротко рассмеялся. — С одной рукой проку от тебя будет мало.

— Пожалуй, — согласился Дьюранд.

Конзар склонился ближе.

— Откуда ты знал, что они идут?

Молодой рыцарь нахмурился.

— Очередной сон.

Конзар кивнул и взял Дьюранда за здоровое плечо.

— Как с теми Утраченными во дворе. Все же есть что-то в том, чтобы так часто бывать рядом со смертью. Открывает глаза на…

Он не договорил фразы.

— Дьюранд!

Молодой лорд поднялся на ноги. К нему потянулись руки — поддержать, уложить обратно. Сквозь просвет в толпе Дьюранд заметил Дорвен — глаза их встретились.

— Это был Оуэн! — заявил Ламорик. — Оуэн… Но ты остановил его, Дьюранд. Я видел его, я пытался бороться… Теперь он свободен, уж это точно.

Дьюранд вспомнил, как жутко завыл мертвец. Вспомнил, как расползались по щелям рваные обрывки теней, — но только и сказал:

— Да, ваша светлость.

Ламорик был бледен.

Дорвен судорожно стискивала зубы, по щекам у нее струились слезы. Каково девушке, когда рядом и муж, и возлюбленный?

Ламорик вцепился в сюрко Дьюранда.

— Какие бы мерзости Радомор ни бросал против нас, он и его…

Громоподобный удар сотряс комнату. В воздух взметнулись клубы пыли. Дьюранд ощутил, как сотрясение раскатывается по костяку самой башни Гандерика: то громадный камень обрушился из поднебесья на высокие стены и мощеные улочки города. С рыночной площади за воротами замка донеслись крики.

Конзар в глубине помещения хмыкнул. Глаза его сверкали, как сталь.

— Он идет, — только и произнес капитан.

20. ПАДЕНИЕ ЗАКАТА

Всю ночь и весь следующий день армия Ирлака штурмовала стены Акконеля. Стрелы свистели в воздухе и отскакивали от камня. Пять сотен лестниц с крюками на концах взлетели на стены с западной стороны — а вслед за ними еще пять сотен с юга и севера. Защитники размахивали острогами и садовыми топориками. Гремели осадные башни, мерно молотили по стенам тараны. Стрелометы, тетивы которых сплетены были из девичьих волос, обрушивали на головы защитников замка град копий. И все это время гигантские требушеты бомбардировали стены огромными валунами, под ударами которых древние чертоги содрогались до самых подвалов.

Дьюранд носился, как угорелый. Вокруг замка не было рвов, которые могли бы задержать наступление, а в оружейных нашлось слишком мало луков, чтобы эффективно удерживать атакующие отряды. Каждая новая атака влекла за собой жестокую и кровопролитную схватку на стенах. Шатаясь высоко над улицами города, противники с нечеловеческой яростью разили друг друга под дождем стрел, выпускаемых засевшими на крышах домов арбалетчиками Радомора. Арбалеты били с такой силой, что буквально приколачивали доспехи к кости.

Когда горизонт пылал и кровоточил, основная битва кипела вокруг Закатных врат. Дьюранд и его товарищи по оружию сражались на стенах, обрушивая валуны на щиты и головы атакующих, а ирлакский таран молотил в середину башни прямо у них под ногами. Баллисты и стрелометы метили в людей на стенах, тогда как требушеты колотили по стенам, — и от каждого попадания от парапетов откалывались, валились вниз, на улицы, куски каменной кладки.

Дьюранд и прочие воины Акконеля сражались на самом верху, среди груд битых камней; казалось, что замок под ними корчится в судорогах. Повсюду вокруг гибли, покидая пределы мироздания, яростно бьющиеся воины. На губах Дьюранда запеклась кровь.

Внезапно он услышал свое имя.

Конзар, пригнувшись, махал ему с вершины соседней башни.

— Идем! Ламорик хочет отправить тебя с поручением.

Дьюранд покачнулся — как боевой пес, внезапно выхваченный из схватки, — и поспешил за Конзаром. Несколько раз каменные снаряды ложились аккурат между ними. Но вот молодой рыцарь спустился вослед за капитаном на двор под воротами.

Ламорик, не смея оторвать взгляд от сражения, сжал плечо друга.

— Дьюранд, нам несдобровать. Ворота дольше часа мы не удержим — а вместе с ними падет и вся цитадель.

Но сдаться нельзя! Радомор растерзает нас на куски, прежде чем к городу подойдет подмога. Если мы хотим сохранить хоть какие-то силы, надо сейчас покинуть внешнюю стену и спасти всех, кого можем, пока этот мерзавец не догадался, что мы отступаем.

По щитам и булыжникам мостовой грохотали камни.

— Если Акконель падет, — проговорил Дьюранд, — Радомор всех уничтожит.

— Дьюранд! Ну думай же! Чтобы выжить, нам нужна армия нужны воины. Радомор бросил на эти ворота три батальона — все, сколько у него есть. Здесь он проломит стены и ворвется в город. Скажи моему отцу — или Кирену, кто к тебе ближе, скажи им: пусть прикажут отступать в замок Акконель. Распахните Фейские врата и врата Арфистов настежь. Выпустите через них горожан. Но я заставлю мерзавца глаз не спускать с Закатных врат. Мое знамя будет развеваться над ними, покуда весь гарнизон не покинет стены и не укроется в замке, смеясь над врагом. И я заставлю его дорого заплатить за эту победу.

— Ступай! — закричал Ламорик, и Дьюранд кинулся бегом по темным и разоренным улицам города к башне Гандерика.

* * *

У Расписного Чертога кто-то вдруг ухватил его за рукав. В темном проходе стояла Дорвен.

— Ты жив! — только и проговорила она.

Дьюранду просто не верилось, что все это происходит в одном и том же мире. Ногти на левой руке у него были сорваны. Узкая стена — вот все, что отделяло мир от безумия.

— Мы держимся, хотя долго не протянем. Я спешу передать его светлости послание от Ламорика.

Мимо шли какие-то люди. Дьюранд шагнул к Дорвен — вглубь коридора. Он сам не понял, как это вышло, но обнаружил вдруг, что неистово целует ее в губы, а глаза у него закрыты. Дорвен впилась обеими руками в окровавленные складки его сюрко. Дыхание девушки обдавало жаром щеку Дьюранда. Но меж ними была стальная кольчуга.

— Дорвен! Меня послали с приказом. — Дьюранд высвободился. — Нельзя мешкать. Пожалуйста, береги себя.

Он с шумом ворвался в Расписной Чертог. Кровь и отчаяние выиграли спор — за одним исключением.

* * *

Были отданы все необходимые приказы, лучники засели в домах по дороге от Закатных врат к цитадели, солдат отвели к высоким башням замка Акконель.

Выполняя свое поручение, Дьюранд носился по лабиринту улиц, сжимая в руке меч, в глубине души ожидая, что вот-вот столкнется с отрядом Радомора, прорвавшимся, пока он не видел. Стрелы с лязгом падали повсюду вокруг, устилали мостовые, как солома. Мимо деловито пробежал отряд солдат, собирающих их в корзины.

Память о Дорвен еще жила в ладонях Дьюранда. Еще стучала в сердце.

Сверху свалился огромный камень, покрытый изречениями и цитатами на торжественном аттианском наречии. Снаряд пробил себе дорогу через стену. Второй здоровенный камень, взорвавшись крошками белого мрамора, упал совсем рядом с Дьюрандом и, отскочив, полетел прямо в него. То была улыбающаяся голова какого-то изваяния. Рыцарь отшатнулся. Ему повезло — убийственный снаряд промчался мимо и ударил в стену дома у него за спиной. Дом дрогнул до самого основания, в одно мгновение стряхнув с себя побелку за пятьсот лет.

Дьюранд задохнулся, закашлялся. То-то было бы ему поделом, если б его тут размазало!

А трупов вокруг хватало — придавленных камнями, пригвожденных острыми жалами выпускаемых стрелометами копий. Когда Дьюранд заворачивал за угол улицы, ведущей к Закатным вратам, очередной каменный снаряд снес верхушку одной из башен. Люди вокруг валились под градом булыжников и обломков стены. И в середине всего этого светопреставления невозмутимо восседал Владыка Небесный, глядя со своего трона на запад. Сотни солдат, рассыпавшись по площади, бежали у его ног. Все глаза были прикованы к огромным воротам.

С каждым громоподобным ударом тарана от высоких ворот веером расходились лучи заката. Казалось, само Небесное Око помогает удерживать створки.

Дьюранд пробирался через толпу, выискивая взглядом Ламорика.

— Лучники, натягивайте тетиву! — раздался голос лорда. — Стреляйте в тот миг, как заметите под воротами первую же зеленую куртку.

У самых ворот Дьюранд увидел полощущееся над головами солдат знамя с черным Гиретским быком.

Он пробился в гущу воинов. Конзар держал в руках длинный щит.

— Ребята! — говорил Ламорик. — Стены Акконеля стояли с тех пор, как… как Гандерик переправился через озеро. Нас не брал штурмом никто — и никогда. — Люди отводили волосы с глаз. — Герцог просит держать эти ворота ценой наших жизней, чтобы наши товарищи выжили и помогли выжить тем, кого мы любим. — Снова ударил таран, Ламорик издевательски засмеялся. — Радомор посягнул на нашу родину — наше наследие. Он может приходить снова, и снова, и снова. Рыцари пятисот чертогов уже скачут нам на подмогу. Мы будем отбрасывать врага, покуда копыта коней наших союзников не загрохочут на мостах, — а потом мы поскачем к Ферангору. Радомор собственной кровью заплатит за каждую каплю крови аттианцев, что пролил в нашем городе.

Его улыбка отражалась в сотнях сверкающих глаз.

— Сложим в воротах курган из их тел, ребята!

Толпа зашумела.

Ворота загудели от нового удара.

Дьюранд протиснулся к Ламорику. Тот глянул на него.

— Внешнюю решетку уже снесли. Они в два счета доберутся до подвратного коридора и внутренней решетки.

Камень ударил в стену — по всей площади полетели обломки: точно серп, срезающий кричащих от ужаса и боли людей.

Дьюранд на миг зажмурился.

— У меня послание от его светлости.

— Все целы? Альмора? Дорвен?

Дьюранд сглотнул. У него был убедительный предлог — нужно же перевести дыхание.

— Да, ваша светлость. И Кирен выполнил все, что вы приказали. Скоро на стенах не останется ни одного человека, а Фейские ворота и ворота Арфистов будут распахнуты настежь.

Ламорик кивнул и вздохнул.

— Будем держаться тут, сколько сможем, так что половина армии успеет укрыться в тепле и безопасности.

— Нет, ваша светлость. — Дьюранд тронул господина за плечо. — Вы должны немедленно бежать к башне Гандерика.

Ламорик отшвырнул его руку.

— Я не покину поле боя раньше, чем мои люди…

В это мгновение над лицами воинов Ламорика ослепительно вспыхнул закат. Затрещали доски — наружные ворота разбились в щепки, и авангард Радомора хлынул внутрь.

Ламорик повернулся к солдатам.

— Стреляйте! Стреляйте!

Сотни стрел взвились в воздух, затмив закат.

Однако воинство Радомора неуклонно продвигалось вперед, закрываясь щитами из бычьей кожи от потоков кипятка и раскаленного песка, которыми их заливали сверху через бойницы. Воздух звенел от криков, но наиболее стойкие из нападавших уже стреляли через внутреннюю решетку в защитников города.

Одна из стрел пронеслась, едва не задев щит Ламорика.

— Ламорик! Ворота долго не выдержат! — рявкнул Конзар. — Мы должны увести вас отсюда!

— Наше дело — сдерживать врага!

Следующая стрела угодила уже в сам щит.

— Мы должны вытащить вас отсюда, пока не поздно, — стоял на своем Конзар.

— К черту!

— Ваша светлость, — присоединился к Конзару Дьюранд. — Мне поручено передать вам это послание — и привести вас туда.

— Нет! — Ламорик тяжело дышал. — Только не после того, что случилось на турнире! На этот раз я остаюсь здесь. — Он вызывающе глядел на них черными, упрямыми и почти безумными глазами. — Кому вы приносили присягу — мне или моему отцу? Его отцовский страх не помешает мне исполнить свой долг. — Он взмахнул рукой, подавая знак лучникам и пехотинцам отступать под прикрытие щитов. — Все эти люди умрут тут. Под моим командованием. Клянусь честью, я покину площадь, лишь когда на ней не останется ни единого живого защитника Гирета.

Конзар оскалился.

— Владыка Небесный. Мы слышали. — Он поглядел Дьюранду прямо в лицо. — И поможем вам сдержать слово, ваша светлость. Я и Дьюранд.

Не успел Конзар произнести клятву, как в арке ворот раздался громкий шум. Люди Радомора втиснули таран под своды прохода.

Лился кипяток. Пылала солома. Но дымящийся, укрытый шкурами таран все так же раскачивался на могучих цепях, а железное острие все так же било в решетку ворот. Восемьдесят человек жалось к его бокам.

— В любой миг… — начал было Конзар.

Дьюранд с капитаном заслонили спинами Ламорика. От дыма и криков не хватало воздуха. Стрелы летели к бойницам. И вот ворота рухнули.

Вражеский батальон с пронзительными криками ринулся в узкую щель. Дьюранд слышал, как кричали придавленные к решетке люди, видел, как натиск толпы протаскивает гигантского дракона через проход.

Воин в зеленом выскочил вперед, занося над головой огромный топор, но Дьюранд пронзил ему грудь мечом. Они с капитаном потихоньку пятились, заграждая собой Ламорика. Напор врага все нарастал. Дьюранду вдруг подумалось: «Вот муж Дорвен, а я бьюсь, чтобы спасти ему жизнь». Но толпа наседала, и Дьюранд с товарищами по оружию рубил и колол всех, кто оказался рядом. Конзар бился яростно и неистово, клинок его мелькал, точно игла в руках проворной швеи, сокрушая лица, челюсти, бедра. В этой битве не оставалось места рыцарству — но за спиной были воины, отступающие в безопасность.

— Все! — прокричал Конзар.

Люди Гирета не могли выдержать больше. Натиск врагов прижал их к белой статуе Создателя. Дьюранд убивал плохо обученных солдат, неистово рассекал ткань и кость. Он-то учился воевать всю жизнь — однако сейчас не мог поспеть всюду. Когда к Дьюранду качнулся всадник с занесенным топором, молодой рыцарь подался назад, отбрасывая своего господина и капитана к ногам Создателя. Каменные складки великанских штанов впечатывались ему в спину, а вся тяжесть наседающей толпы давила на грудь.

Они втроем прокладывали себе дорогу через толпу. Совсем как в какой-нибудь детской игре, подумалось Дьюранду, — три девочки бегут по ярмарке, взявшись за руки. Он жадно хватанул ртом воздух. Зарубил солдата, преградившего ему путь. Зеленые щиты наседали, сжимались вокруг. На шлем ему обрушился тяжелый удар, но Дьюранд яростно вонзил клинок в толпу и проворно вытянул лезвие.

Ламорик рычал от злости. Его лицо застыло в яростной гримасе. Лишь воля поддерживала молодого лорда в противостоянии толпе врагов и страху. На площади еще оставались живые защитники Гирета. Он не мог бежать.

Конзар уже шатался. Поперек лица у него протянулась кровоточащая полоса.

— Велите отступать! — прокричал капитан на ухо Ламорику. — Прикажите всем уходить. Нам дорог каждый человек.

Ламорик попытался оглядеть площадь поверх голов.

Конзар встряхнул его за плечо.

— Прах побери, если это так важно, мы будем идти за ними.

Ламорик сглотнул и выпрямился.

— Отступаем, ребята! Здесь нам больше делать нечего. Назад! Все назад!

Конзар обвел площадь взглядом, пересчитывая защитников по головам. Дьюранд продолжал сдерживать натиск врага.

Они побегут, когда последний гиретский воин покинет площадь. Дьюранд вспорол живот копейщику, которого, видно, никогда не обучали отражать удар. Разрубил напополам нескольких крестьян с топорами и ремесленников, сжимавших в потных кулаках разряженные арбалеты. В промежутках между глотками воздуха он убивал и убивал бедолаг, которых Радомор погнал на приступ.

Сильная рука ухватила его за сюрко.

— Давай! — прорычал Конзар — и они бросились бежать.

На узких улочках царил кромешный ад. Отчаянно кричали женщины. Во все стороны бегали солдаты, лучники скакали по крышам, как обезьяны. Трещали выламываемые двери. Конзар, отступая, толкал перед собой последних воинов Гирета и беженцев, искавших спасения. Дьюранд нагнал Конзара и еще через несколько шагов принял командование на себя. Конзар был весь изранен, а Ламорик думал о другом. Расшвыривая на своем пути и друзей, и врагов, Дьюранд спешил довести молодого лорда в безопасность башни Гандерика. Из-за ставней на улицу прыгали люди. Дьюранд чувствовал, как хрустят кости у него под локтями. Ламорик и Конзар бежали в остающемся за ним проходе.

Они влетели на площадь перед замком, где колыхалась многотысячная толпа. Люди стояли так плотно, что не могли даже руки поднять. Крики и плач заглушали шум приближающейся армии.

Однако в высоком проеме ворот Дьюранд увидел конец всем их усилиям и надеждам: решетка была опущена. Дьюранд резко остановился. Конзар с Ламориком налетели на него сзади.

Конзар превратился в глубокого старика. Лицо желтое, залитое кровью. Лишь плечо Ламорика поддерживало его, не давая упасть на камни мостовой.

Дьюранд встряхнул головой, панически не желая верить, что все кончено, и отчаянно пытаясь хоть что-нибудь придумать.

— Ламорик, вы не знаете другого хода в замок? Есть тут какой-нибудь тайный ход?

Лицо Ламорика оставалось пустым.

— Тайный ход?

Видя в его глазах лишь недоумение, Дьюранд выругался.

Стражники и командиры умоляли толпу бежать к дальним воротам, пока не поздно. Если хоть на миг поднять решетку — людское море затопит, захлестнет замок. А с этакой толпой внутри Радомор уморит их голодом в считанные дни. Дьюранд никак не верил, что они пережили все эти атаки лишь для того, чтобы погибнуть тут, под самыми стенами замка.

Он огляделся вокруг — и увидел крошечный шанс. На площади еще оставалось несколько воинов — они сумеют сдерживать толпу столько времени, сколько понадобится, чтобы впустить Ламорика и Конзара внутрь.

— У нас есть несколько человек, — проговорил Дьюранд. — Ваша светлость, прикажите людям охранять ворота. — Дьюранд повысил голос и прохрипел: — К воротам! Воины Гирета, к воротам!

Он хватал их за плечи, бил по лицу — выстраивая в живую стену, которая сумеет сдержать толпу.

Когда он пробился к воротам, на лицах гвардейцев за дубовой решеткой читался ужас. Толпа притиснула его к прутьям.

— Я из свиты Ламорика! — завопил он.

Кирен поднял голову. Глаза его были пусты.

— Это уже не важно, Дьюранд.

— Тут сам Ламорик!

Кирен разинул дрожащий рот.

— Поздно.

Должно быть, Кирен мысленно видел Альмору и Дорвен на пиках, растерзанного на куски герцога, залы Гирета, залитые кровью, полные трупов. Если он только впустит толпу…

— Сын герцога! Наследник!

Но Дьюранд понял: надежды нет.

Он расчистил себе крошечный участок пространства в толпе. Поглядел на дерево и сталь решетки. Может, что-то еще и получится…

— Мы войдем внутрь!

Дюжина воинов, переживших штурм ворот, кидала на него недоверчивые взгляды.

— Хватайтесь за чертовы ворота! — велел он. И солдаты, взревев, повиновались. Теперь Дьюранд оказался лицом к лицу с Киреном, стоявшим по ту сторону ворот. — Выверните болты, — взмолился он. — Все, чего я прошу — выверните болты, и мы поднимем эту штуковину куда быстрее, чем ваша лебедка. Вверх и вниз, в два счета — больше никто и не успеет войти.

— Поздно, — повторил Кирен.

На спину Дьюранда напирала толпа. Лишь этот напор и поддерживал Конзара на ногах.

Ламорик покачал головой.

— Исполняйте свой долг, сэр Кирен.

Они слышали трубы на улицах. Свист стрел, вылетающих из бойниц замка.

Кирен вытянул длинные болты, что крепили решетку.

Дьюранд с волчьей улыбкой повернулся к изувеченному арьегарду отряда Ламорика.

— Что есть мочи! Сколько у вас есть сил. Если вы не оторвете ее от земли, мы все — покойники. Тяните! — Ламорикзанял место рядом с ним. — Тяните!

Сколько могут весить ворота? Тонну? Две? Дьюранд напрягся. Кости у него трещали от натуги. Острые края прутьев резали руки. Он тащил, внезапно преисполнившись твердой уверенности, что человек способен силой сам себя выдавить из мироздания. Вес мышц и костей словно бы вдавливал его вглубь, в царящий под землей мрак. Из горла вырывались чудовищные звуки.

Но решетка сдвинулась. Дерево и сталь поддались, Стальные зубья вышли из пазов в мостовой. Хотя подошвы Дьюранда скользили по камню, он продолжал налегать. И вместе с дюжиной ламориковых воинов выталкивал решетку вверх на дребезжащих цепях.

Дьюранд слышал крики и мольбы — но оглянуться не мог. Что-то ударило его по колену, едва не сбив с ног, — кто-то из отчаявшихся людей на площади ползком бросился в образовавшуюся щель. Невероятным усилием молодой рыцарь сумел устоять.

— Дьюранд, — окликнул Конзар. Голос его звучал спокойно.

Юноша обнаружил, что не может открыть глаза.

— Мы уже внутри, Дьюранд, — продолжал Конзар. — Ворота держат. Тебе тоже придется подлезть — причем прямо сейчас.

Казалось, тяжесть, распределенная по всем костям и суставам, мгновенно сломает его — пошевелись он только, попробуй сменить позу. Однако неимоверным усилием воли Дьюранд, судорожно глотнув воздух, оторвался от прутьев и прополз под воротами.

Через миг он присоединился к воинам на той стороне и снова принял свою часть ноши.

Ламорик кричал, пытаясь остановить поток ползущих, карабкающихся тел.

— Освободите проход! Ворота вот-вот рухнут!

Но людское течение не останавливалось — и ясно было, что не остановится никогда.

— Господи, я должен опустить ворота, — простонал Кирен. — Если войдут они все, мы не спасем ни души.

Проползающие бились о ноги по-прежнему держащего ворота Дьюранда. За толпой — подступал Радомор. Конзар или Ламорик должны отдать приказ: «Бросайте!» Каждый из них готов был взять вину на себя.

Не успев еще услышать слова приказа, Дьюранд разжал руки. Тяжелый удар сотряс всю площадь. С мостовой брызнула кровь.

— Опять, — прошептал Ламорик. — Ты опять спас мне жизнь. Без тебя я бы уже десять раз умер.

* * *

Отдавшись на волю людского течения, Дьюранд в конце концов очутился в глубине крохотного святилища, где и съежился среди прочих членов ближайшего окружения герцога, тяжело дыша и глядя за кордон окровавленных бойцов на толпу, собравшуюся в Расписном Чертоге. Безмолвное скопище народа заполонило все пространство, от стены до стены: привратники, проститутки, нищие, лавочники и еще с тысячу человек молча озирались вокруг. Под сводами у них над головами звенел, точно голос живого существа, вой брошенного города — пред лицом такого отчаяния слова замирали на устах.

В святилище герцога было темно, точно в фамильном склепе. Забрызганный кровью после падения ворот, Дьюранд не мог даже думать. Его блуждающий взгляд остановился на паре огромных темных глаз, горящих в темноте рядом с ним. Он осознал вдруг, что сидит рядом с Дорвен, зажатой, как и он, среди остальных членов герцогского семейства и дворян свиты. Щека у нее была гладкой, точно белый лепесток, теплое дыхание касалось его лица.

— Сколько может выстоять замок после того, как пал город, сэр Кирен? — сдавленно спросил Абраваналь.

От звука его голоса несколько человек вздрогнуло, в том числе и Кирен.

— Он никогда еще не бывал взят, ваша светлость.

— Никто и никогда не брал приступом цитадель — до сегодняшнего дня! — вдруг воскликнул Абраваналь. — Но теперь этот негодяй на улицах города. Убийца моей дочери! Убийца моего сына! Он захватил мой город. Его дьяволы крадутся по коридорам моего замка. Он идет на нас!

Герцог судорожно схватился за грудь и утих. Люди вокруг переглядывались.

Рука Дорвен сжала колено Дьюранда, и он вспомнил все то, о чем хотел позабыть: ее кожу под своими пальцами. И все остальное.

Ламорик тоже был тут — и не отставал от Кирена.

— Сколько у нас людей?

— Способных сражаться? — Стареющий рыцарь рассеянно покачал головой. — Двести шестьдесят. Триста. Не больше.

— А сколько осталось у Радомора?

Под сводами все еще эхом звучал стон города.

— Что? — переспросил Лис.

— Сколько людей у Радомора? Цитадель стоила ему добрую тысячу бойцов.

Где-то в толпе за стеной солдат плакал ребенок.

— Несколько тысяч, — отозвался сэр Кирен. — Четыре или пять.

Кирен глядел на толпу. Это он впустил всех этих людей — он и Дьюранд: больше, чем они могли приютить или прокормить.

— Сэр Кирен, — не унимался Ламорик, — а сколько воинов мы сумеем собрать? Если протянем время, чтобы они успели добраться до нас? Считая людей герцога Монервейского?

— Две тысячи, ваша светлость. Может, больше.

— А за сколько времени?

Кирен возвел взор к небесам.

— За сколько времени?

— Дороги размыты. Путь далек. Если герцог Монервейский сейчас в море, в Эвенсенде, он даже ничего и не узнает еще много дней. Наши люди будут тут гораздо раньше.

Если они вообще придут — теперь, когда город захвачен.

Дорвен глядела прямо в глаза Дьюранду, не обращая внимания на то, что кто-нибудь может это заметить. Тысячи легких дышали одним и тем же спертым воздухом. Пальцы ее впились в колено молодого рыцаря.

По толпе в Расписном Чертоге пробежала рябь.

— А нельзя как-то нанести ответный удар? Ночью, пока негодяй еще не разбил лагерь? Поверить не могу… Что там такое?

Герцог внезапно встал и протиснулся через кольцо стражи. Неужели вой города стих?

— Отец? — позвал Ламорик, но старик упорно прокладывал себе путь через толпу. Ламорик рванулся вдогонку, и Дьюранд с усилием тоже встал. Надо двигаться. Он зашагал следом. И где бы они ни проходили, все головы были повернуты к внешним воротам: двести человек на лестнице, пять сотен в узком внутреннем дворике, еще тысяча на ристалище — и из них всего несколько сотен тех, кто способен биться. Дьюранд заметил даже слепого Хагона Знахаря. Тот, вытянув шею, весь обратился в слух. Над стеной парили обрывки дыма.

Герцог и его сын остановились там, где ряд стражников и беженцев выглядывали через решетки наружу. Дьюранд шагнул на скользкую от крови мостовую.

На рыночной площади за воротами высилась, подобно потерпевшему крушение кораблю, исполинская фигура. Доспехи у нее на плечах были все истыканы стрелами, из-под искореженного шлема выбивалась густая патриаршья борода, черная от крови. Длинный меч задевал концом мостовую, волочился по ней, звеня в лад ветру и далеким крикам. На другой стороне площади стояло не меньше тысячи воинов.

Абраваналь убрал с лица пряди волос.

— Так вот кто явился говорить с нами? Вот, каких послов он шлет, этот человек, женившийся на моей дочурке?

За мощеной площадью двигались в тени на крышах домов силуэты людей. Руки у них были заняты.

Ламорик шагнул к решетке, готовый к отпору. В то же мгновение, как молодой лорд сдвинулся с места, Паладин вскинул к небу свой смертоносный клинок. И за спиной у него, за площадью, разразился самый настоящий ад.

Волна жара и света ударила в лица стоящим на ступенях. Однако в пламени этом можно было кое-что разглядеть: гнусные письмена, выведенные на захваченных зданиях. «Выдайте герцога и всю его семью — останетесь живы».

Абраваналь резко повернулся, глядя на освещенные пламенем лица стражников, нищих и горожан; вскоре рассказ о том, что они видели, облетит всю собравшуюся в тенях толпу: тысячи людей, запертых меж камнем и пламенем.

На площади разворачивали знамена с леопардом войска Ирлака, готовые рвануться вперед. Гигант Паладин протяжно взвыл, а над башней Гандерика раздались рыдания. Каждая огромная буква послания Радомора была начертана кровью.

Они возвращались через темные дворы и коридоры, изо всех углов которых выглядывали внимательные глаза. Но Дьюранд не мог заставить себя вернуться в маленькое святилище. Ища хоть немного простора и воздуха, он взбирался все выше по башне — мимо перешептывающихся на лестницах оруженосцев, пажей и горничных.

И чем выше он поднимался, тем громче становился вой. Дьюранд им дышал.

Последний шаг вывел его из темноты лестницы к пылающим отсветами огня укреплениям. За стенами замка горел Акконель. Отряды всадников двигались сквозь тьму, швыряя факелы в каждое открытое окно, — и ад распространялся все дальше и дальше. А к воротам текла толпа. Очень скоро все до единого горожане, надеявшиеся спрятаться и отсидеться в подвалах, будут выгнаны из укрытий безжалостным огнем.

Дьюранд зажмурился. Если бы Радомор одолел Ламорика или увез его в Ферангор, улицы древнего города сейчас спали бы мирным сном. Если бы король заточил Ламорика в Орлиной горе или Ламорик погиб перед воротами, Радомор не потревожил бы этот город.

А какая часть вины за катастрофу лежит на нем, Дьюранде? Он ведь внес свой вклад в спасение Ламорика — а теперь вот задумался о цене, которую пришлось — и еще придется — заплатить. Невыносимые мысли.

Вой звучал все громче. Дьюранд посмотрел вниз. Толпы народа спешили, обгоняя пожар, найти спасение в гавани. Однако в мгновение ока пламя перекинулось на гавань.

— Воинство Преисподней! — ахнул Дьюранд, когда густой дым скрыл от его глаз жуткую картину.

Через некоторое время ветер слегка рассеял дым, и молодой рыцарь увидел лишь странную рябь на стенах, ведущих к озеру — как будто с укреплений свешивали постиранное белье. Когда эта «стирка» свалилась в воду, Дьюранд наконец понял: то были люди — мужчины, женщины и дети. Это они падали с высоких стен. Они спускали друг друга вниз, насколько хватало рук, — но стены были добрых десяти фатомов вышиной, и кто знал, что ждало внизу: вода или каменные причалы.

Дьюранд вспомнил жестокое предложение Радомора. Сколько жизней можно было спасти, просто-напросто вышвырнув за стены Абраваналя и его родных? Еще одна невыносимая мысль.

За спиной у Дьюранда хлопнула дверь. Обернувшись, он увидел, что Дорвен смотрит на окутанное дымом небо.

— Как Альмора?

Дорвен слабо улыбнулась.

— Очень занята заботами о детях и лошадях. И о том кто будет за ними приглядывать.

— Вряд ли за конями будет хороший уход.

— Я подгадала, чтобы патриарх ей все объяснял.

— Оредгар? У старого жреца такой взгляд… Как посмотрит, недолго и поседеть.

— Альмора в него прямо впиявилась. По-моему, она думает, у патриарха на все найдется ответ.

— Не удивлюсь, коли так оно и есть.

Дорвен направилась к парапету.

— Как быстро распространяется пламя.

— Не смотри.

Она остановилась, когда отсветы зарева коснулись ее лица.

— Помню, как я впервые попал в Акконель, — произнес Дьюранд из тени. — Мне было тогда лишь семь зим отроду — и все их я провел в горах, подле материнской юбки. Меня привез оттуда один из рыцарей моего отца. Стояла весна — совсем как сейчас. Я был привязан сзади к седлу моего провожатого, почти незнакомца. Помню Бейндрол — такой широкий в зеленой долине. Помню Ротсильвер — точно снежная корона на холме. И наконец — Акконель на Сильвемере. Высокие стены, аза ними — паруса.

Все это теперь было объято тьмой и огнем.

— Мать и отец говорили мне, что я буду служить герцогу, и я наслушался от скальдов всяких героических песен. Но отцовский посланник ссадил меня во дворе у башни Гандерика — в толпу из пятидесяти оборванных мальчишек — все, по большей части, старше меня, все из ярких низинных замков. Помнится, первое время я был очень одинок — сплошные подбитые глаза да ободранные костяшки пальцев.

Но город! Здания в нем простояли уже тысячу зим: замок, мосты, стены, ворота, храмы. И всегда находилась добрая душа, которая тебе про все расскажет — когда вырыт каждый колодец, кто его вырыл и почему иной раз зимним вечером поблизости можно увидеть Деву из Утраченных душ.

Порыв ветра с крыш принес едкий запах гари.

Глядя наружу, Дорвен рассеянно заправила под покрывало на голове выбившийся локон. В глазах ее сверкали отблески пламени.

— Радомор направит против замка всю свою мощь. Когда огни угаснут, он выведет осадные машины. У нас мало еды. И теперь, когда город захвачен, люди начнут слабеть.

Довольно изящный способ описать царящие вокруг океаны ужаса и отчаяния.

— Возможно, скоро придут бароны Абраваналя.

Дорвен глядела на огни вдали. Горящие угли взлетали до самых небес.

— Всегда легко заглянуть вглубь себя, — промолвила она. И после затянувшейся паузы добавила: — Куда труднее видеть что-то помимо собственных мелких тревог.

С улиц по-прежнему неслись крики и вой.

— Ламорик шагнул в самое сердце защиты города, — сказала Дорвен.

— Он проявил себя как великий командир.

— Все, за что он так боролся, само упало ему в руки, нежданно-негаданно.

Дорвен не сводила огромных глаз с пламени, на коже ее сияли золотистые отсветы.

— Когда мы бежали из Эльдинора, твой скальд сказал, что там, на Орлиной горе, не было никого из Монервея. Мимоходом заметил. Поистине странно, как такая короткая фраза способна запасть в голову, заполонить мысли. Где был мой брат? Отец наверняка послал бы туда Морина. Несчастный случай в дороге? Или же он просто-напросто догреб до острова уже после нас? Распознал ли приготовленную Рагналом западню, сумел ли спастись? Погиб ли в пути? Он мой брат, а я ничего о нем не знаю.

Дьюранд заморгал.

— Абраваналь послал в Монервей гонцов.

Дорвен кивнула.

— На посторонний взгляд Морин кажется холодным, жестким… но когда я была еще маленькой девочкой, он иногда появлялся в чертогах отца — где я гонялась за собаками или сидела за вышиванием. Я видела его перчатки для верховой езды, его синюю мантию и понимала — он пришел за мной. Он почти ничего не говорил, но мы с ним мчались верхом, и за нами летело знамя — бриллианты на сине-золотом фоне. В любую погоду — хорошую или же плохую, он крепко обхватывал меня, и мы уносились прочь от стен, от слуг и ждущих дам. Мы без единого слова летели в лес, скакали так, что в груди у меня и у бедного коня не оставалось ни глотка воздуха. Потом мы всегда оказывались у какого-нибудь ручья. А у Морина находился ломоть сыра или мешочек яблок. Он почти ничего не говорил, зато слушал. Для меня это было сплошное волшебство: наедине с братом.

Глаза Дорвен блеснули, и в единый миг образ несгибаемого, точно копье, Морина Монервейского преобразился в глазах Дьюранда.

— Скоро ты сможешь сама у него все спросить.

— Наверняка. Однако последние недели меня замучали страшные сны. Просто не верю, что он в безопасности. Я слишком часто бываю с Альморой, а при дворе слишком мало женщин. Я вижу его во тьме. Было так трудно даже просто придумывать бедняжке всякие занятия, чтобы отвлечь ее. Когда тут думать о таких вещах?

Недели, сказала она, недели без тени надежды поговорить с кем-нибудь о потере брата. Дорвен поглядела на Дьюранда, а потом вздернула подбородок.

— Я пришла сюда в поисках одиночества — хоть ненадолго избавиться от толпы. И в поисках возможности подышать свежим воздухом. Но не обрела ни того, ни другого. — Она смотрела на облака. — Многие нынче ночью вольются в ряды Утраченных душ. Они в воздухе вокруг нас, витают с дымом и искрами. Я ощущаю их напор, с каждым разом все сильнее и сильнее.

— Дорвен…

Дьюранд попытался взять ее за плечи, однако она вырвалась у него из рук и скрылась в глубине башни. Едва ли было бы уместно гнаться за женой своего господина через целую толпу народа.

— Прах побери, — выругался Дьюранд.

Он долго стоял в кромешной темноте, слушая грохот собственного сердца, а потом с размаху ударил кулаком о крепкую стену.

* * *

В ту ночь они преклонили колени во чреве глубочайшего ада. В воздухе висел шепот молитв. Дорвен снова сидела с Альморой, и малышка была серьезнее и торжественнее многих, хотя древний замок стонал так, точно в каждую бойницу рвались души мертвых. Абраваналь смотрел вокруг невидящим взором и тяжко дышал, думая о чем-то своем. Дьюранд разглядывал толпу в Расписном Чертоге — сотни людей глядели оттуда на них, наверняка в глубине сердца взвешивая свою жизнь против жизни маленькой девочки и присяги на верность. Страх все сильнее и сильнее овладевал защитниками замка.

Дорвен потянулась накрыть ладонью руку Ламорика, но тот уже поднялся.

— Вполне в духе Радомора было бы штурмовать стены сегодня, когда мы думаем, что из-за пожара находимся в полной безопасности, — промолвил он и отправился проверять часовых.

Дорвен смотрела, как ее муж выходит из святилища. Он совсем недавно вернулся после еще одной столь же нервной вылазки: проверял, как распределяют стрелы среди лучников.

В Расписном Чертоге кто-то плакал.

Сверкающая игрушка в руке Альморы тихонько тикала. Девочка задумчиво прикусила верхнюю губу.

У одного из окон стоял патриарх.

— Тридцать тысяч душ изгнано из города в поля. Четыре тысячи уже погибло. — Длинная серебристая борода его дрожала в такт движениям губ. — Утонули в черной воде под стенами или заживо сгорели в подвалах.

Его верховное святилище, построенное в дни Древнего королевства, стояло за стенами замка. Хрупкие прямоугольники окон спадали слезами расплавленного свинца.

— Мы возвратим себе город, — заявила Альмора. — Дядя Радомор будет наказан.

Город свистел, точно горшок в печи для обжига.

Лицо патриарха тонуло в тени.

— Ах, Альмора! У Радомора лишь одна душа, чтобы уравновесить все, что он взял.

Альмора склонила головку набок.

— Они отправились на небо. Вы сами мне говорили.

Вся комната глядела на жреца.

— Да. Говорил. Но трудно проявлять такую мудрость, как ты. Жил когда-то один человек: большой мудрец. Его звали Марселин. Он предупреждал, что мы должны платить состраданием за ненависть и прощением за злобу, а иначе окажемся в одном аду с нашими врагами. Как же это нелегко.

Старик обернулся к темному стеклу восточного окна и опустился на колени. Маленькая Альмора шагнула к нему. Глаза их оказались почти на одном уровне.

— Марселин был рожден в Земле Грез, — продолжал Оредгар. — Я собственными глазами видел его неразборчивые записи. Буковки совсем крошечные. Мне показал их старый служитель, когда я посещал библиотеку Вуранны. — Альмора моргала, глядя на его сияющее лицо. — В тамошних краях у всех жителей волосы черные, как у тебя, и даже последний пахарь пьет вино.

Девочка опустилась на колени рядом со стариком. Стрекозиные крылышки ее летуньи трепетали.

* * *

Ламорик не вернулся.

Дьюранд смотрел на Дорвен. Она сидела, устремив взор куда-то поверх плеча дремлющей Альморы. Скоро малышка крепко заснула, но Дорвен так и продолжала глядеть в пространство. Прошел час, второй. Дорвен ждала, а Ламорик все не шел. Она ни на миг не сомкнула глаз.

Наконец Дьюранд встал в почти кромешной мгле. Незримо, точно призрак, пройдя меж спящими, он остановился подле возлюбленной.

— Нам надо поговорить. Полагаю, хоть одно-то помещение в этом старом замке сохранилось.

Он повел ее через слепое скопление людей, мимо спящих друзей и незнакомцев в старую каморку, на которую, как он считал, никто притязать не станет: крохотный закуток над сторожкой, где некогда размещалась лебедка. Они уселись среди старых гобеленов и сломанных столов, и в бойнице у них над головами полыхало зарево горящего города.

Дорвен прислонилась к нему — почти упала на него. Дьюранд чувствовал ее плечо, ее лоб. Рука ее легла ему на бедро, скорее даже повисла, чем легла. Он обнял ее.

Это было все равно что взбираться на вершину холма. Он пытался вообразить, каково было бы просидеть всю эту утомительную ночь так близко, — и не коснуться друг друга. Но, усталый и одинокий — ему и не снилось прежде такой усталости и такого одиночества, — он не отвернулся от возлюбленной. Руки его скользнули по ее телу. Дьюранд и Дорвен начали целоваться и целовались, покуда не припали друг к другу. В глазах Дорвен сверкало пламя пожара, на губах чувствовался привкус дыма.

Влюбленные задыхались и жались друг к другу всю ночь.

* * *

Только полнейшее изнеможение могло заставить Дьюранда заснуть в той каморке.

Проснулся он в твердой уверенности, что по лестнице поднимаются рыцари или же Радомор уже у дверей. Дорвен была все еще с ним — билась и металась во сне.

— Дорвен! Дорвен!

Голова его полнилась собственными недавними видениями. Дьюранд поднял любимую, пытаясь заглянуть ей в лицо, но тут изо рта у нее вдруг хлынул поток грязной ледяной воды. Глаза Дорвен выпучились, сделались огромными и блестящими, точно у рыбы со дна озера. Надо скорее отнести ее вниз, позвать на помощь!

— Дорвен! — прошептал он и легонько встряхнул ее. — Очнись!

И она очнулась, сотрясаясь от рвоты и задыхаясь в тесноте каморки. Дьюранд поддерживал ее за плечи.

— Боже! Боже!

— Что случилось? — спросил он, стараясь говорить потише. Далеко ли разносятся их голоса?

— Я только закрыла глаза… и оказалась где-то в другом месте. И какой-то другой. Я стряпала. Здоровенный глиняный горшок стоял на открытом очаге. Рядом виднелась дверь, воздух был очень холодным.

Дьюранд вспомнил собственные видения.

— Я как раз собиралась вытащить какие-то плавающие кусочки шумовкой, — продолжала Дорвен. — Ноги у меня были босыми. Мы вроде о чем-то толковали. А потом на дороге за окном началось смятение. Застучали копыта — мы нечасто слышим звук копыт в нашем переулке. Откуда-то взялись солдаты. Всадники на огромных лошадях. — У нее даже голос изменился, стал не такой, как обычно. — Солдаты ринулись по улице, ворвались в дом. Я попыталась спрятать детей за юбкой. Зашептала им: «В окно! Вылезайте в окно!» Кто-то из солдат ухватил меня за шаль. Я вырвалась, тоже выскочила в окно. Там сточная канава, что течет к морю; мы выкидывали туда отбросы. Я думала, они за мной не погонятся. Но они не отставали. На дне была вода. Я услышала крик…

Дьюранд резко встряхнул ее.

— Это была не ты!

— Помню плеск… падение в воду…

— Ты в полной безопасности!

— Она мертва, Дьюранд.

Дьюранд лихорадочно пытался думать, глядя в бойницу.

— Похоже на нижний город. Где-то там.

— В воздухе полно духов, — промолвила Дорвен, и Дьюранд почти увидел их: обезумевшие души, потерявшие слишком много и слишком быстро, непогребенные, безымянные. Многие тысячи были сегодня насильственно вырваны из мироздания — и мало кому удалось перед смертью повидать священника или мудрых женщин, которые облегчили бы им уход.

Многие пополнят число Утраченных душ — одна из них и застигла Дорвен в краях между сном и смертью.

— Я только закрыла глаза… — пролепетала бедняжка.

Дьюранд поднял ее, насквозь промокшую от ледяной воды.

— Святилище! Оно ведь остановило посланцев Радомора… Мы устроим тебя возле алтаря и посмотрим, кто из духов посмеет пробраться мимо отца Оредгара. На их месте я бы не стал и пытаться.

Дорвен кивнула.

Он готов был оставаться с ней, пока слуги герцога не придут швырнуть его со стены. Но вместо этого лишь помог дрожащей Дорвен подняться и повел ее прочь по темному коридору.

21. КАМЕННАЯ РАКОВИНА

Небесное Око вернулось в темный зал. Все поверхности в башне Гандерика были покрыты копотью. Все лица потемнели, лишь сверкали глаза.

Альмора играла. Дорвен украдкой бросала на Дьюранда странные взгляды — случая поговорить у них не было. Как она? Рядом с ней сидел Ламорик. Дьюранд сглотнул и крепко-крепко зажмурился.

Расправляясь с выданными на завтрак скудными порциями хлеба, рыцари прикидывали шансы выстоять. Когда прискачут на помощь бароны? Сколько надо держаться замку? Они спорили и так, и этак, покуда старый Конзар не произнес веско и холодно в наступившей вдруг тишине:

— Мы узнаем правду от самого Радомора. Если он явится с безумной силой и бросит на стены лестницы, когда еще и угли остыть не успеют, значит, он видел наших союзников, и они совсем близко.

Все глаза — даже синие глаза герцога — были обращены на капитана.

— А если Радомор, — продолжил Конзар, — будет подступать неспешно, мы поймем, что помощи не видать.

Дьюранд присоединился к остальным, и вместе они поднялись на стены взглянуть, что происходит. Армия Радомора проявила себя лишь тем, что методично разрушала высокие здания, падавшие в тучах сажи и копоти. Саперы и солдаты трудились на больших дорогах, расчищая обломки, чтобы могли проехать осадные машины. Столь же неспешными темпами наступление продолжалось следующие семь дней. И каждый такой осторожный шажок вперед рассматривался осажденными как еще один довод в давно разрешенном споре. Помощи ждать не приходится.

Дьюранд задыхался между Ламориком и его женой.

Когда в зал вползала ночная стужа, беженцы начинали ссориться из-за одеял, даже из-за старых гобеленов, хранившихся в каморке под лестницей. Скоро подкрался голод, и Дьюранд входил в число людей, отвлекавших маленькую Альмору, пока в конюшне резали на мясо коней, не пригодных для войны.

Дорвен старалась держаться вместе с Альморой. Малышка кружила вокруг нее, точно крохотный черный ястреб на цепочке: не отбегая далеко и звонким серьезным голоском сообщая обо всем, что видит.

Каждый день Дьюранд принимал решение положить всему этому конец. Однажды он спустился по лестнице и застал внизу патриарха: бородатое лицо старца казалось суровым и серебристым, как на старинной монете. На коленях он баюкал спящую Альмору.

Проглотив тревогу, Дьюранд прошептал:

— Вы очень добры к ней, ваша светлость. Она столько всего перенесла за свою недолгую жизнь.

Старец улыбнулся.

— Полагаю, это она очень добра ко мне. Нелегко смотреть, как горит город, — и по-прежнему цепляться за старые истины, что ты изрекал в безбедные дни мира. «Где же во всем этом Владыка Небесный?» Я подумаю, а она ответит.

Дорвен день ото дня бледнела. Каждую ночь Дьюранд приводил ее в их диковинную безмолвную темницу, и они припадали друг к другу, точно последние мужчина и женщина на всем белом свете. Однако стоило ей закрыть глаза, как ее осаждал и мертвые, погибшие от меча, огня или воды.

И все это время Радомор неуклонно сжимал кольцо вокруг замка, повторяя свое зловещее предложение: Паладин на площади, огни, кровавые письмена. Люди герцога не теряли бдительности, но последние бочонки уже были опустошены, а по углам замка смердели кучи нечистот.

* * *

На седьмой день могучие осадные машины Радомора обступили цитадель гигантским полукольцом и обрушили на стены каменный град. Хотя замок Акконель был крепок, каждый удар сотрясал потемневшую цитадель до основания. И много, много колючих глаз смотрели из толпы — люди герцога продолжали думать все о том же.

Ближе к вечеру Альмора принялась разгуливать по святилищу и задавать окружающим всякие вопросы, на которые получала нервные ответы. Услышав, как плачут дети в зале, она решила, что им, быть может, хочется пить. Скоро они с Дорвен уже бродили среди беженцев, раздавая им воду.

Дьюранд смотрел на Дорвен. Он знал, до чего же она устала, но видел, как неизменно ласкова она была с малышкой. Наверное, стоит встать и помочь ей таскать ведро.

Но когда он пробирался среди старых товарищей, Берхард ухватил его за рукав.

— Не нравится мне видеть там эту девочку. Все одно, что смотреть, как она бродит среди своры псов. Я хочу сказать, есть верность — а есть голод. Теперь, когда Радомор стучится в дверь, это уже не шутки, а эти люди — не рыцари, привычные к кровопролитию.

— Это город моих отцов, — возразил Ламорик. — Вспомни, его герои и рыцари изгнали отсюда изменника. Это они скакали в бой против короля.

Дьюранду не нравилось слышать слово «изменник».

Гермунд-скальд задумчиво потирал подбородок.

— Про осады немало всяких историй ходит. Голод проделывает с людьми странные вещи. Слышишь о дебошах — и праведности. Приходят болезни, приходит безумие. Одни обретают такую твердость духа, что непонятно и откуда, а другие дерутся меж собой, как дикие кошки.

Конзар кивнул.

— Радомор хитер. Разумно с нашей стороны было бы подыскать комнату с крепкой дверью, ваша светлость. Скажем, в одной из башен…

Ламорик вскочил на ноги.

— Довольно! — вскричал он, привлекая к себе внимание доброй половины зала, и широким жестом указал на запад. — Наш враг там, снаружи! Это Радомор приставил нож к нашему горлу. Это он убивал и жег наших друзей и родичей. Кто станет верить такому человеку? Отцеубийце! Клятвопреступнику! Мы видели, каких тварей призвал он себе на службу. Подобные разговоры, сомнения — ровно то, чего он хочет! Он вложил в наши сердца отравленную надежду. На какое милосердие можно надеяться в руках такого дьявола? Если я не в состоянии доверять своему народу, чего стоит моя жизнь? — Ламорик схватил Дьюранда и с силой встряхнул. — Я покидаю этот рассадник слухов и сомнений — и иду взглянуть в глаза моему настоящему врагу!

Он вылетел мимо стражи в Расписной Чертог, готовый сдержать свое слово. Кирен ухватил Дьюранда за рукав.

— Возьми-ка еще кого-нибудь и ступай за ним, а не то как бы он не слез со стены и не отправился прямиком к этому мерзавцу!

Дьюранд кивнул и, проскользнув сквозь толпу, заторопился к лестнице, что вела на внешние укрепления. Душу точили мрачные раздумья: а стоит ли Ламорику доверять ему, Дьюранду? К своему изумлению, он обнаружил, что за ним идет Бейден.

— Я давал те же клятвы, что и ты, — прорычал старый рыцарь.

И держал их лучше, невольно подумал Дьюранд.

Ветер забивал глаза пылью и песком. Взобравшись на стену, молодой рыцарь начал озираться в поисках Ламорика. Право, лучше бы он его ненавидел, все было бы гораздо проще! Они миновали группку стражников, пригнувшихся, чтобы уберечься от стучащих по укреплениям камней. Ламорик стоял рядом.

Он улыбнулся Дьюранду.

— «Взглянуть ему в глаза»?.. Да мне чертовски повезет, если я хоть издали его увижу! Радомор посиживает себе в каком-нибудь шатре с флягой вина, а два бесенка при нем примостились с обеих сторон, как верные псы. Подлая, недостойная настоящего рыцаря манера биться! Тут ничего нет, лишь страх и нищета.

— А толпа — стадо свиней, — добавил Бейден. — Кто бы ни победил, замок отмывать придется еще сто лет.

— У вас мягкое сердце, сэр Бейден. Никто не скажет иначе.

Бейден что-то пробурчал в ответ. Дьюранд услышал басовитый стон и свист — одна из радоморовых катапульт взметнула к небесам огромный кусок каменной кладки.

Ламорик повернулся и посмотрел на двор, на колышущуюся под стенами массу людей.

— Толпища почище, чем в ярмарочный день, только разносчиков с пирожками…

Здоровенный камень ударился о внутреннюю стену и отскочил к ристалищу. Он просвистел между двумя людьми, чудом не задев ни одного, и прочертил полосу в грязи за ними. Другим повезло меньше. Тут и там во дворе лежали тела убитых.

— Мерзавцы размолотят ваш замок в крошево, — проговорил Бейден, откидывая с лица прядь гладких рыжих волос.

Простонал очередной требушет.

— Все равно что драться в какой-нибудь сточной канаве, — посетовал Ламорик. — Кровь да переломанные кости. Он убивает сыновей Аттии!

— Ваша светлость… — начал Дьюранд, когда стена между ними словно взорвалась. Каменный пол ушел из-под ног. Ламорик зашатался и встал на открытом месте — так, что голова у него высовывалась из-за укреплений. Дьюранд видел на улицах целые отряды лучников Радомора.

— Ваша светлость!

Дьюранд прыгнул к своему господину в тот самый миг, как целый ливень стрел обрушился на стену. В прыжке Дьюранд сшиб Бейдена с ног, зато успел втащить Ламорика в крытый переход, целым и невредимым.

— Готов биться об заклад, у них назначена немалая награда первому лучнику, что подстрелит такую знатную персону, как вы.

Они отцепились друг от друга. Ламорик замазал пылью голову Гиретского быка у себя на сюрко.

— Нечего сказать — стреляют в бычий глаз, как в яблочко.

Дьюранд сел спиной к стене и расхохотался.

Бейдан, брызгая слюной от злости, склонился над ним. Рука его лежала на эфесе меча.

— Ах ты, сукин сын! Да я из-за тебя чуть шею не сломал! Попробуй еще раз меня хоть пальцем тронуть — я тебе кишки выпущу! Ты не так уж ловок, как тебе кажется. Я смотрю в оба и сплю не так крепко, как иные, понял?

Дьюранд похолодел. Кровь в жилах превратилась в лед.

Бейден подчеркнул угрозу, с силой ткнув поднимающегося на ноги Дьюранда кулаком в грудь. Дьюранд мог лишь молча глядеть в ответ. Он уже убил человека в Тернгире за такие намеки.

Но Ламорик качал головой, все еще посмеиваясь.

— Душа общества! Знаешь, не поворачивайся к нему спиной лишний раз.

— Пожалуй, — согласился Дьюранд.

Ламорик уже глядел в амбразуру.

— Эти сукины дети видели-то меня всего один миг — и бац! Выжидают малейшего проявления слабости. Каждый так и рад наброситься.

Дьюранд глянул в ту же бойницу и увидел, как воины Радомора загружают ковш камнемета. Стоит им отпустить пружину — и смертоносный груз полетит на улицы города.

Повернувшись, он заметил, что Ламорик отирает слезы с глаз. Поймав на себе взгляд Дьюранда, молодой лорд неловко усмехнулся:

— Не следовало мне так напускаться на Берхарда и всех остальных. Настанет миг, когда люди дрогнут. Это вам не какая-нибудь священная война. Радомор — негодяй. Рагнал — предатель. Мы в западне между ними. Я приносил присягу Рагналу. Пять лет назад я вложил руки в его ладони и вместе со всеми лордами Эрреста поклялся служить ему.

Дьюранд вспомнил, как сам он преклонил колени в грязи перед Ламориком на берегу реки Гласс — и как поднялся рыцарем. Рыцарем Ламорика.

— Патриарх возложил на него корону, — продолжал Ламорик. — Я поклялся защищать его — и отец с братом тоже. — Он выдавил из себя судорожную улыбку. — Я стоял рядом с ним с чистым взором. Кто поверит человеку, нарушившему торжественную клятву?

Дьюранд не мог открыть рта. Надо, надо рассказать Ламорику — не то, что он стал рогоносцем, но что жене его очень одиноко. Надо как-то упомянуть о ночных кошмарах Дорвен.

Над стеной пролетела ворона. Крылья ее разрезали воздух совсем рядом с ними.

— Мы уже голодаем, — проговорил Ламорик. — Вряд ли госпожа моя жена хоть на мгновение сомкнула глаза с тех пор, как закрылись ворота. Люди болеют. Мне пришлось приказать, чтобы трупы выкидывали прямо за стену, в озеро.

Мимо промчалась еще одна птица-падальщик. Расправив крылья, она устремилась к вершине башни Гандерика.

Ламорик передернулся.

— Я не заставлю их цепляться за…

— Милорд! — выкрикнул чей-то голос.

На ристалище, как раз там, куда приземлялись камни, стояла Дорвен.

— Ваш отец пошел на крышу.

Ламорик и Дорвен подняли головы. Башня Гандерика поднималась на добрых двадцать фатомов над двором. Дьюранд увидел вырисовывавшуюся на фоне неба хрупкую фигурку Абраваналя, кружащие вокруг черные крылатые тени. Герцог нес что-то — точнее, кого-то.

Ламорик остолбенел, но Дьюранд дернул его за плечо.

— Идемте!

Они сбежали со стены, промчались под аркой ворот и ринулись вверх по забитым народом лестницам. Наконец, спотыкаясь, вылетели на крышу, где уже собралась группка людей.

Абраваналь стоял в амбразуре между двумя каменными зубцами, почти вывешиваясь наружу, над отвесной стеной. Вокруг укреплений бешеным вихрем кружили вороны, галки и грачи. Старый герцог крепко, как младенца, прижимал к груди маленькую Альмору. Вороны издевательски хохотали.

Едва Ламорик выбежал на крышу, его встретил Кирен.

— Хвала Небесам! Мы говорили ему, что для такого поступка нет никаких оснований. Что деяния Радомора этого не оправдывают.

Ламорик поморщился.

Разведя руки в стороны, он шагнул к отцу.

— Отец, — промолвил он, — еще слишком рано для таких решений.

— Они умирают там, внизу, — отозвался Абраваналь. — Гибнут из-за меня. Моего дома. Моего рода. Я должен защитить свой народ.

Ламорик шагнул ближе.

— Они сами выбрали этот путь, отец.

— Я не стану цепляться за жизнь, пока моим людям не придется вышвырнуть меня за ворота замка моих отцов, бросить к ногам человека, который убил мою дочь и моего сына. — Синие глаза старика выпучились из орбит. — Каким трусом был бы я, если бы принуждал их к подобному! Я сам должен выбрать свой час.

— И Альморин? — спросил Ламорик.

Герцог напряг шею, вглядываясь вверх — в небеса, где вились черные птицы.

— Как я могу отдать ее в лапы чудовища?

— А вашего сына?

Пальцы старика подергивались, точно лапки краба, в черных локонах его маленькой дочки.

— Ты поступишь так, как должно.

— Да, — согласился Ламорик. Опустив руки, он сделал еще шаг вперед — прочь от товарищей по оружию, почти к самому краю.

Дьюранд опоздал. Никто не смел даже шевельнуться.

— Прости, — тем временем говорил Абраваналь. — Не такую судьбу замышлял я для нас всех.

Ламорик был уже совсем близко.

— Нет, не такую…

— Слишком много смертей.

И тут с ошеломляющей внезапностью Ламорик ударил отца прямо в зубы.

Старик пошатнулся и начал было опрокидываться назад, но Ламорик схватил сестру за волосы и с силой потянул на себя.

— Ах ты, ублюдок! — прорычал он.

Старик бесформенной грудой рухнул на крышу. Для человека столь преклонных лет падение это было чревато не одной сломанной костью.

Дорвен рванулась вперед, а Ламорик вырвал отчаянно визжащую Альмору из рук отца. Он склонился над ним, точно намеревался ударить снова. Вороны пронзительно каркали, носясь над головой.

— Обо мне ты и вовсе не думал, верно? Хотел сдаться? Швырнуть мою сестру на камни — напрочь забыв, что я-то еще жив! Да тут, внизу, тысячи людей, которые клялись и божились бы, что она умерла — если бы Радомор начал спрашивать. Нет же, надо швырнуть ее с крыши! Ты бы погубил нас всех! Всех, рыцарей, давших тебе клятву верности… Как по-твоему, что бы сделал с ними Радомор, когда ворота открылись бы?

Грудь Ламорика бешено вздымалась.

— Ты слишком долго спал, отец!

Он выпрямился, озирая опустошенные лица друзей и родных.

* * *

Когда Ламорик спускался с башни, глаза его пылали безумным огнем. Он прошел мимо Дорвен и Альморы, не бросив на них ни единого взгляда. Стыдится, понял Дьюранд. Девочка посмотрела вслед брату.

Дьюранд присоединился к толпе народа на винтовой лестнице, гадая про себя, что-то станется с Дорвен. В нарисованном воображением будущем, где они наконец освободятся из башни, он уедет в самый дальний край мироздания, Дорвен отринет терзающих ее духов, а Ламорик получит возможность и время понять, на ком он женился.

Шагнув в Расписной Чертог с нижней ступеньки лестницы, Дьюранд обнаружил, что все, кто был там — мужчины, женщины и дети, — смотрят в одну сторону: на него.

Перед ними стоял Ламорик.

К вящему изумлению Дьюранда, из толпы выступил слепой Хагон, взъерошивая белые пряди седых волос.

— Вы вернулись? — спросил он.

— Что это значит? — спросил Ламорик, кладя руку на эфес меча.

Слепец поморщился.

— Меня попросили высказаться за всех остальных. Мы приняли решение.

— Да как вы…

Дьюранд во все глаза смотрел на Хагона, прикидывая, сколько времени смогут несколько рыцарей сдерживать тысячную толпу — даже на узкой винтовой лестнице.

— Лорд Ламорик, герцог Абраваналь. Мы голодаем. Среди нас много больных. И всех нас терзает великий страх. Тут задумаешься.

— Я здесь, — проговорил Ламорик. Отец его ничего не сказал.

Хагон со свистом выпустил воздух через нос.

— Я знаю, ваша светлость. Клянусь Королем и Владыкой Небесным, настали тяжелые дни. Народ Акконеля заперт в ловушке. Мы поклялись стоять за вас и ваш род против всего, что грядет, чего бы нам это ни стоило. Вот и весь сказ.

На лице Ламорика расцвела неподдельная улыбка.

— Владыка Судеб! — выдохнул он.

— Вот и все, — сказал Хагон и повернулся к толпе. Все лица были обращены к нему, суровые и решительные. Кое-кто улыбался или кивал.

Сверкая глазами, Ламорик шагнул вперед и сжал руку изумленного Хагона.

— Вот преданность, неведомая великим этого королевства, и мужество, какому позавидуют даже рыцари!

— У нас тут достаточно лордов и патриархов, чтобы принять клятвы, милорд, — медленно произнес Дьюранд.

— Да! — вскричал Ламорик и поглядел на толпу. — Вы равны любым рыцарям Аттии, и я не успокоюсь, покуда не воздам вам должное! Соберитесь вокруг трона моего отца! Сегодня вы все станете рыцарями Эрреста! И когда мы окончим эту войну, все вы получите замки во владениях герцога Радомора!

* * *

Когда были посвящены в рыцари все мужчины, женщины и мальчишки — рыцари хлопали каждого по плечу ритуальным жестом, — герцог Абраваналь взял сына за руку. Старик держал клинок Островного королевства Гандерика — Меч Правосудия. В миг потрясенного молчания он вложил рукоять в ладонь Ламорика.

— Я не стану носить его, — промолвил Абраваналь. — Если ты откажешься, я выброшу его в озеро. Это меч наших отцов со времен самого Гандерика.

На глаза всех присутствующих навернулись слезы.

* * *

Подбодренные только что принесенными клятвами, оголодавшие рыцари Расписного Чертога — мужчины, женщины, дети — взялись за дело. Они рыскали по дворам в поисках упавших ядер. Они разломали пекарню и амбары, чтобы обнести внутреннюю стену временным ограждением, и установили несколько легких камнеметов, чтобы вести обстрел людей Радомора. Они выгребли из углов и закоулков замка груды зловонной грязи и вывалили ее в залив. Альмора хваталась за все, что привлекало ее внимание в снующей туда-сюда толпе. Девочка с головой ушла в работу, а ее брат поднялся на стены и переходил от башни к башне, буквально собирая замок воедино, пока осадные машины Радомора разносили стены.

И все это время Дьюранд ощущал, как Дорвен теряет связь с действительностью. Ему хотелось схватить Ламорика, встряхнуть, заставить увидеть, что его жена ускользает, тонет. Каждую ночь он говорил ей: «Когда мы вырвемся отсюда, духи оставят тебя в покое». В эти тайные мгновения он прижимал ее к себе, но она слабела, становилась все дальше и дальше. Глаза ее глядели куда-то в пространство, и скоро Дьюранд начал понимать: вывести ее из этого состояния он так же не может, как не может перерезать ей горло. Он проглотил честь, стыд, предательство, говоря себе, что освободить ее сейчас было бы равносильно убийству. Убийством было бы отказываться от ее аромата, касаний, красоты. Дьявольский аргумент — и стыд полыхал на лице молодого рыцаря всякий раз, как Ламорик дружески емуулыбался.

* * *

Он стоял в проходе, отделявшем зал от маленького святилища. Дорвен и Альмора обходили беспокойную толпу с ведерками воды. Дьюранд наконец решился: он отыщет Ламорика и заставит его понять, что Дорвен беспредельно одинока, и ей снятся ужасные сны. Он отойдет в сторону, освобождая место для ее мужа. Он положит конец измене. И объяснит свое решение Дорвен.

Стоило ему войти в зал, как мир будто сдвинулся с места. Дьюранд споткнулся и чуть не упал.

Похоже, больше никто ничего не заметил.

— Почему мне нельзя ее увидеть? — допытывалась Альмора на другом конце зала.

Дьюранд замер, расставив руки, боясь, что от следующего его шага обрушится все здание.

— Ты ведь помогаешь разносить воду, — ответила Дорвен.

— Ну тогда позже. Звездочка — моя лошадка. Ей тоже надо попить.

— Звездочка сейчас занята.

Дьюранд сморгнул: он не мог отделаться от чувства, что с мирозданием случилась какая-то заминка.

А потом где-то за залом глухо бухнул очередной камень, и Дьюранд понял: после бесконечных звонких ударов древние стены зазвучали иной нотой. Каменная раковина, что спасала их всех, в каком-то месте дала трещину. Он поглядел на Дорвен с Альморой, на всех томящихся в этой западне людей и помчался вниз по лестнице к источнику искаженного звука.

Он втиснулся в собравшуюся на ристалище толпу и нашел Ламорика. Все глаза во дворе были обращены на широкую, похожую на застывшую молнию трещину, что змеилась во внешней стене замка высоко над головами. Ударил новый снаряд — и трещины поползли ниже. Воины, что стояли на высокой внешней стеке, торопливо разбегались с сомнительного участка. Еще один камень. Дьюранд так и видел, как люди Радомора загружают камнеметы. Одно-единственное слабое звено способно положить конец всей осаде. Должно быть, командиры Радоморового войска сейчас по всему городу собирали отряды и вели их сюда.

Из поднебесья упал новый камень. Трещина углубилась.

Дьюранд схватил Ламорика за рукав.

— Надо срочно установить какие-нибудь подпорки. Велите солдатам спускаться.

— Спускаться? Нет, Дьюранд! Этого мы хотим меньше всего на свете. — На лице Ламорика сверкнула свирепая улыбка. Он повернулся к толпе. — Скорее! Скорее! Слушайте — и не задавайте вопросов…

Потом они торопливо взялись за дело.

* * *

В яростной суете Дьюранд и капитаны Ламорика расставляли людей по внешним стенам и башням вокруг рушащегося участка — пока камни продолжали бить в то же самое место. Каждый старался, не жалея себя, на одной силе воли — но люди были измотаны. Выводя солдат на открытую лестницу, Дьюранд улучил секунду, чтобы подумать, осталась ли у кого-нибудь в голове хоть капля мозгов, раз они все согласились вести игру, придуманную Ламориком.

Внезапно мироздание заполнилось грохотом и каменным крошевом. Дьюранд с трудом удержался на ногах, а уже через миг из рядов Радомора с диким ревом вырвалась тысяча бойцов. Если силы Ламорика не ответят должным образом — все погибло. Дьюранд выпрыгнул во двор и со всех ног помчался в самое сердце грома.

Хотя сверху еще падали обломки укрепления, воины обоих воинств бросились в бой.

— Он окажется в положении человека, схватившего волка за язык! — говорил Ламорик. И вот Дьюранд и отважнейшие бойцы Акконеля заслонили собой образовавшуюся в стене брешь. Сверкнули мечи. С другой стороны лезли зеленые куртки. Два войска схлестнулись — в пространстве не шире дверного проема. Ребра у Дьюранда трещали, сапоги скользили и разъезжались. Хватая ртом воздух, он орудовал длинным клинком Оуэна. Тела погибших еще некоторое время оставались стоять, покачиваясь, зажатые меж живых.

Урывками Дьюранд успел заметить сотни солдат Радомора, толпящихся на рыночной площади за брешью. Нет, ему — с дюжиной других таких же глупцов — толпу не сдержать. Очень скоро она прорвется, вольется в пролом. А где-то сзади — высоко на внутренней стене — выжидал Ламорик.

Чем дольше стояли Дьюранд с товарищами по оружию, тем больший урон несло войско Радомора. В самом проломе шла отчаянная схватка, а тем временем еще сотни ирлакцев, не успевших вступить в бой, умирали под стрелами лучников Ламорика, обстреливавших скопившиеся под стеной батальоны. Вместо того чтобы отступать, защитники Гирета собрались на стенах, обрушивая смерть на голову врага. Вот оно, отмщение — от имени всех, кто укрывался в башне Гандерика.

Однако долго держаться было невозможно. Вот рядом с Дьюрандом упал один из защитников, вот другой. Воины Радомора наседали.

Дьюранд чуть не пропустил сигнал к отступлению. В башне Гандерика пропела труба. Ламорик выкрикивал приказы, и доносились отдельные выкрики:

— Назад! Назад!

Со всех сторон — и сверху тоже — гарнизон башен и внешней стены покидал битву.

«Радомор получит стену, — говорилось в приказе, — но мы не оставим ему ни единого человека».

И пока Дьюранд, слабея, защищал проход, люди Гирета бежали с внешних стен.

Перед молодым рыцарем медленно отвоевывали дюйм за дюймом зеленые воины. Защитники отступали. Вот еще один боец Акконеля упал на руки товарищей, пронзенный мечом.

Надо держаться, пока гарнизон не уйдет. Понемногу пятясь, Дьюранд слышал, как стучат по ступеням у него за спиной башмаки отступающих гиретцев. Возможно, сотни людей еще не покинули западню.

Он отчаянно уперся ногой покрепче и занес меч Оуэна над головой. Он — один — противостоял двум сотням.

Сзади грянул рев.

Знакомые воины мчались мимо него, вливались в сломленный арьергард — рыцари, которым полагалось стоять на внутренних стенах, ринулись вперед, в атаку. Чья-то рука схватила Дьюранда за плечи.

— Лучники расставлены! — крикнул в ухо голос Берхарда. — Пусть первая волна получает сполна! Бежим!

Дьюранд сделал последний неистовый выпад мечом и вырвался из сечи в пространство между стенами. Гарнизон гремел и шумел, укрывшись за деревянными щитами на внутренних стенах над старым ристалищем. Все, кто защищал внутренние стены, уже поднялись на лестницы — и стрелы защитников Гирета сплошным дождем обрушились на двор в ту самую секунду, как Дьюранд нырнул под ворота. Едва последние из акконельцев оказались внутри, решетки ворот упали.

Двор между стенами напоминал бурлящий котел. Головорезы Радомора оказались заперты в узком пространстве, стиснуты, пойманы в западню. А сверху на них обрушился новый шквал снарядов.

После стольких дней угрюмого сопротивления гарнизон в считанные минуты сдал внешнюю стену и ристалище. Мироздание смыкалось вокруг защитников замка, все крепче сжимало кулак — но они были еще живы и сумели пустить кровь Радомору. Куда бы ни смотрел Дьюранд, на лицах бойцов расцветали улыбки жестокого удовлетворения. Они будут так же яростно защищать следующую стену и ту, что за ней, — если смогут.

Теперь внутри станет еще теснее. Едва ли там отыщется свободный уголок для влюбленного и жены его друга. Чего бы ни требовали от Дьюранда честь или сердце, теперь это уже не важно: Дорвен останется наедине со своими снами.

* * *

Военный совет Абраваналя собрался для обсуждения дальнейших планов. Теперь, когда всем, кто раньше размещался на ристалище, пришлось втиснуться в башню Гандерика и узкий дворик у ее подножия, людям едва хватало места даже сидеть. А обслуга при камнеметах Радомора уже навела орудия на новую цель — внутренние стены, и сама башня Гандерика сотрясались под ударами огромных камней.

Паладин Радомора вновь пришел к воротам. Абраваналь со свитой поднялся на верхушку башни Гандерика посмотреть на него. Воронье, злобно каркая, облепило укрепления черными гроздьями.

Стоя над уменьшившимися владениями герцога, Дьюранд ожидал, что Паладин прорычит очередную угрозу — или продемонстрирует еще одну кровавую надпись.

Но вокруг замка вдруг раздался странный звук — он исходил отовсюду, поднимался из черных перьев, точно шелест листьев в лесу.

Так одиноки…

Дьюранд и остальные рыцари вокруг Абраваналя обнажили мечи. Хотя Дьюранд по крайней мере гадал — что он тут сделает одним мечом.

Абраваналь наклонился над укреплениями, точно капитан, стоящий на носу корабля.

— Катись к дьяволу! — закричал он.

Однако шелест не унимался.

Где ваш драгоценный король? А? Мы слышали, на севере восстание. Устроенное его братцем, слышали мы. По всей стране скачут всадники, призывая верноподданных под знамена Рагнала-глупца. Они напоминают лордам — вассалам Рагнала об их бедных сыновьях, заложниках Орлиной горы. Брат восстает на брата. Королевство рушится. Народ…

Дверь с лестницы распахнулась настежь, и на пороге появился патриарх Оредгар — раскинув руки в стороны, дико сверкая очами.

— Убирайтесь, исчадия ада! — Птицы, пронзительно вереща на ветру, взмыли в воздух. — Небесное Око еще не покинуло нас, Не пришло ваше время насмехаться над нами при свете дня!

Пернатые твари ринулись вниз, в атаку, яростно нападая на всех, кто стоял на башне, — и наконец улетели прочь, оставив патриарха в крови, истерзанного острыми когтями и клювами.

* * *

Дорвен играла с Альморой в загадки. С потолка и стен летели целые пласты побелки, а рыцари Расписного Чертога опускали погибших в холодные воды озера.

Ламорик ходил среди толпы, подбадривая людей.

— Помните, — говорил он, касаясь чьего-нибудь плеча, с улыбкой глядя в серое от усталости лицо, — помните, это наш план, не Радомора. Пока безумец старается нас одолеть, мы выгадываем время. Бароны Гирета уже в пути, скачут нам на выручку. Радомор не хочет, чтобы мы выстояли. Не хочет в один прекрасный миг обнаружить, что сзади на него мчатся батальоны вооруженных воинов, что рыцари моего отца сплошным потоком хлынули на мосты. Предатель загнал сам себя в западню — у горла его змея, у порога — волк.

Однако пламенные речи молодого лорда не в состоянии были зажечь огнем потухшие взоры. Люди устало кивали, привалившись друг к другу.

— Подождите еще чуть-чуть, — заклинал Ламорик.

В замке было слишком много народа, и с каждым часом, пока гигантские камни сотрясали замок, силы защитников все слабели.

Герцог Абраваналь сидел рядом с Дорвен и Альморой, глядя на своего сына — единственного, кто ходил сейчас по залу, наконец понимая, что он за человек, но страшась, что знание это пришло слишком поздно.

Ламорик вернулся в маленькое святилище — весь серый, не чувствуя под собой ног, но все с той же улыбкой. Подойдя к одной из бойниц, он выглянул наружу, на армию Радомора. Кирен и Конзар переглянулись, а Гермунд-скальд присоединился к молодому лорду у окна.

— Помню, гостил я как-то в Хайшильдсе, — начал он, — заявился со своей мандолой в замок к одному барону. Маленький такой замок на скале. Кругом одни горные козлы… Ну, я там развлекал, как мог, молоденькую жену старика, а она, видать, слишком много мне улыбалась. И вот кидает меня старикан в караулку, и вижу я страшенную такую решетку в полу, а вокруг стражники, гады, скалятся. И вниз меня, в камеру. Я в первый момент даже подумал, это колодец — до того узко было. Ни лечь, ни сесть. И до решетки не дотянешься. Я там пару дней куковал — коленками в стену уперся, голову между ними свесил — все затекло, кости ломит, холодно. В жизни мне так худо не приходилось. И вот наконец решетка поднимается…

Гермунд покачал головой, живо припоминая, какое же тогда испытал облегчение.

— Вот что я вам скажу, — продолжал он, — слаб ты или силен, трус или храбрец — как угодишь в западню, все это уже совершенно не важно.

Кирен с Конзаром по-прежнему смотрели на них.

— Тебя подослали люди Радомора? — осведомился Ламорик.

Глаза Конзара сверкнули во мраке.

— Среди нас уже гуляют болезни, — промолвил он. — Люди слабеют. Воды не хватает. Надо подумать.

— Нет! — покачал головой Ламорик.

В древний замок ударил очередной камень. По сводам поползли трещины.

Кирен стряхнул побелку с волос.

— Что предпримет Радомор? Он хочет погубить всех нас — что бы там ни писал на стенах.

— Надеется, от слабости его враг станет посговорчивее, — заметил Конзар.

Кирен покосился в сторону Альморы.

— Возможно, он согласится принять нашу сдачу, тем самым продемонстрировав благородство.

— Не желаю даже слушать об этом, — отрезал Ламорик.

Странный звук заставил Дьюранда посмотреть на бойницу наверху: мимо нее летели куски обрушившегося зубца стены.

— Если кто-то и покинет это место живым, им придется сдать нас, — сказал Конзар.

Стальной взгляд капитана нашарил играющих Дорвен с Альморой.

Кирен подался вперед.

— Надо как-то их вытащить.

Дорвен вскочила на ноги.

— Нет!

Кирен выставил вперед руки.

— Все будет хорошо. Девочке надо…

— Вы не отошлете меня отсюда! Я не заслужила… — Она резко умолкла. По лицу ее разлилось мрачное спокойствие.

Дьюранду хотелось бы верить, что они могут ее увезти. Но замок осаждал Радомор — человек, который спокойно слушал, как тонет его лучший друг, который убил собственного отца. Молодой рыцарь лишь молча глядел на Дорвен.

В верхнюю часть башни ударил камень, с потолка посыпался очередной поток сажи и побелки.

Альмора во все глаза глядела на брата и рыцарей рядом с ним. Как же хотелось Дьюранду, чтобы все они могли потихоньку соскользнуть со стен крепости в озеро и уплыть через Акконельский залив, оставив ад за спиной.

— Не волнуйтесь, — тем временем проговорил Кирен. — Способ всегда найдется.

— Ему нас не сломить, — гнул свою линию Ламорик. — Нашим союзникам нужно время. Люди будут держаться — и продержатся столько, сколько потребуется.

Но что, если никто не прискачет на помощь? Зарево горящего города видно издалека. Дым — и вовсе за сотни лиг. Кто, рискуя жизнью, поспешит к руинам? Многие предпочтут склонить пред Радомором колени — если это даст им возможность сохранить свои земли.

Абраваналь глядел на сына и качал головой. Молодому рыцарю показалось, что на лице старого герцога он читает гордость, тоску — и отчаяние.

Снаружи в бойницу вдруг что-то ударило. Представив себе налетающих с ветром дьяволов Радомора, Дьюранд подскочил к узкому оконцу, выхватив меч и всматриваясь в ночной бриз. Он сверху донизу оглядел блестящие камни стены гавани — десять фатомов до колышущейся обсидианово-черной поверхности.

Над волнами взмахнула белая рука.

* * *

Через узкую бойницу человека не втянешь — но осажденные нашли окно пошире. Руки дружно высадили решетку, и скоро уже мокрый, дрожащий от холода незнакомец стоял среди них. Над белой, точно снег, кожей топорщилась клочковатая медная борода. Глаза всех присутствующих в Расписном Чертоге были устремлены на него.

Конзар приставил к шее незнакомца клинок.

— Кто ты такой?

Бородач с усилием открыл глаза. Его трясло.

— Я от б-б-баронов Хонфельса, Саллоухита, Мернесса, С-с-сванскиндауна. В-в-вассалов его с-светлости. Они с-собираются.

Герцог придвинулся ближе, гордо вскинув голову.

Бородач заморгал.

— Плот, — добавил он в виде объяснения. — П-пришлось ждать т-темноты. Мерзавцы наблюдают и за водой.

— Где они? — спросил Ламорик.

— Близ б-болот.

Но поблизости от города — на много лиг — не было болот. Гонец закашлялся.

— Каких болот? — нетерпеливо уточнил Конзар.

Ламорик присел, успокаивающе вскинул руку.

— Ты имеешь в виду — за заливом, да? В Мерчионе?

Место это находилось в многих милях от замка, по ту сторону залива.

— Да, — прохрипел бородач.

Сидевшие в огромном зале начали передавать по рядам одеяла — и скоро дрожащий гонец оказался в толстом мохнатом коконе.

Ламорик склонился над ним — как будто разжигая огонь.

— Какие известия нам передают?

— Войско. С армией Радомора не потягается. Но ряды р-растут. Рыцари скачут с гор… под командованием Сванскина и Хонфельса. Ни Гарелина, ни Монервея, ни короля. Я должен передать вам, что они выступят в путь через пять дней, считая с нынешнего.

Ламорик посмотрел на Дьюранда.

— Пять дней нам не продержаться…

— На то, чтобы обогнуть залив, потребуется еще два дня, — проговорил Конзар.

Похоже, настало время признать поражение.

— Тогда, — прошептал Дьюранд, — они должны выступить сегодня же!

— Войско Радомора, — возразил гонец, — вдвое больше нашего.

Рот Ламорика беззвучно открывался и закрывался. На миг он сделался точной копией отца.

— Ваша светлость, — проговорил Дьюранд. — Вот для чего вы собрали здесь людей. — Он обвел рукой множество чумазых лиц, глядящих на них. — Здесь, в башне, сидит вторая половина армии.

— Среди нас много больных. А Радомор силен. Какие у нас шансы?

Дьюранд показал на трещины, что разбегались по сводчатому потолку зала, точно по надтреснутому яйцу. Дорвен с Альморой не сводили с него глаз.

— Все больше шансов, чем держаться тут еще семь дней.

— Да. — Ламорик закрыл руками лицо. — Мы должны рискнуть. Пусть они немедленно выдвигаются в Акконель. — Он посмотрел на Дьюранда и хмуро улыбнулся. — Есть только один способ передать приказ.

Промокший до костей гонец, только что переплывший залив, дрожал. Глаза у него закатились.

— Да, ваша светлость, — кивнул Дьюранд.

22. ИЗГНАННЫЙ

Дьюранд заскользил вниз, болтаясь на канате, точно грузило, и обдирая колени и плечи о выходящую на озеро стену. Сверху на него смотрели Ламорик, Кирен и герцог. В другом окне он увидел Дорвен. В глазах ее светился страх.

Внезапно канат закончился, проскользнул мимо колеи, и Дьюранд полетел в объятия озера.

Молодой рыцарь стиснул зубы, чтобы не завопить от резкого холода. На ближайшем пирсе несли дозор лучники: довольно уже и такого громкого плеска, нечего еще и кричать.

Он огляделся и нашел взглядом плотик — немногим отличающийся от обломков кораблекрушения. Навалившись на эту шаткую опору, Дьюранд принялся работать ногами, медленно отплывая туда, где стрелы уже не достали бы его. Он всегда был не ахти каким пловцом, а сейчас ему к тому же мешал прощальный подарок Ламорика: знак, который ни один житель Гирета никогда бы ни с чем не перепутал — Меч Правосудия. Теперь этот меч камнем висел на шее Дьюранда.

Так он барахтался почти целый час, направляясь к темному горизонту. Мышцы то и дело сводило судорогой. Сзади слабо светились желтым бойницы старой крепости, хотя он не успел еще отплыть далеко, когда последние защитники Акконеля погрузились в сон.

Скоро горизонтом его сделались волны. В какую бы сторону ни глядел Дьюранд, он не видел ничего дальше нескольких ярдов.

Над головой среди звезд медленно плыли светлые клочья тумана. Дьюранд с большим трудом находил себе путь среди Небесных Владык со щитами и копьями, покуда наконец не высмотрел путеводную звезду, вокруг которой вращались все остальные. Держась так, чтобы она оставалась по левую руку, рыцарь взял курс на восток.

Он думал об оставшейся в замке Дорвен. Долго ли она смотрела ему вслед?

Пойманный в силки ритма собственных движений, Дьюранд мерно работал ногами, почти не ощущая ни слепого давления воды, ни тяжести парусящего исподнего. Очень хотелось забраться на утлый плотик, посмотреть, далеко ли он продвинулся — но Дьюранд подавил это желание: тонкие досочки все равно не выдержали бы веса. Казалось, он остался под ночным небом один-одинешенек.

Раздался какой-то плеск.

До земли в любую сторону было не меньше двух лиг, однако по воде, выбивая снопы брызг, что-то стучало: похоже, копыта. Дьюранд сам удивлялся, что еще не утонул, что холод и темнота еще не прикончили его — ведь по рекам шел лед. Изгнанные испокон веков расхаживали по пустошам между кострами людей.

— Небесное Воинство! — ахнул он. Ровные волны обступили его со всех сторон.

Копыта описали несколько кругов, выбивая снопы ярких брызг. А потом раздался текучий гул, как будто какое-то морское чудище тащило на канате военный корабль.

— Небесное Воинство! — повторил Дьюранд и со всей силы забил ногами по воде.

Что-то поднималось из бездны — черная от гнили громада, вся облепленная водорослями. Дьюранд увидел широкий изгиб, точно кормовой поручень затонувшего корабля, но когда вода отхлынула, юноша понял: то были гигантские рога на широченном мохнатом лбу. Исполинская бычья голова вспорола поверхность — и голова эта была больше, чем весь праздничный бык целиком. Молочно-белые шары глаз светились, точно бледные фонари, а из ноздрей извергались струи придонного ила.

Дьюранд вцепился в ненадежный плотик. Внезапно ему вспомнились Фейские ворота.

— Бык Сильве…

— Рык? — прогудело чудовище. Исполинская голова начала подниматься, уносимая к небесам появившимися над озером столь же чудовищной шеей и плечами. За шеей последовала грудь быка и огромный живот. С грубой шкуры потоками струилась вода. Чудовище встало на волнах в полный рост — размером уже с храмовый колокол.

— Рык… дрыг… крик… — громыхало оно. Молочные глаза-лампы горели. — Кет! Государь Сильвемера — вот кто я.

Дьюранд бежал от него, точно дикий зверь от погони, и проскочил между задними ногами озерной твари.

Бык извернулся.

— Не рык… не крик…

Опустив голову, рыцарь упорно плыл вперед, на все лады проклиная и себя, и мироздание. Он твердо решил, что либо спасет Дорвен, герцога и весь Акконель, либо утонет. Тонуть, верно, очень неприятно.

Но даже обезумев от ужаса, человек может плыть не быстрее определенного предела. Дьюранд бил ногами по воде, а великан шагал рядом. Скоро у юноши не осталось сил ни на что, кроме как цепляться за доски. Меч висел у него на спине под неудобным углом.

Чудище придвинулось ближе, обдав зловонным жаром дыхания.

— Не рык. Велик.

— Не бык, — ухитрился выговорить Дьюранд.

Покосившись в сторону морского чудовища, рыцарь обнаружил, что оно повернуло голову, осматривая линию горизонта.

— Кто ты, посмевший незванным явиться в мои владения? Что это значит? Давно я ждал падения береговых святош. Давно они навлекли Небесное Око на мои холодные воды. Ныне мои предательские детки изгнаны огнем из города. Последние сыновья моих врагов заперты в каменной темнице. Древние цепи провисли. Я отмщен. А теперь? — Чудовище нагнулось, качнуло гниющей головой. — Какой-то червяк плюхается с утерянного мной берега, а на шее у него висит меч моего древнего врага. Неужели они решили принести мне жертву?

Он понюхал воздух мягкими ноздрями, а потом покачал головой.

— Давным-давно я был королем, владыкой всех жителей побережья — тучным от крови. — Серый язык, похожий на полоску испражнений, изгибался, будто наслаждаясь вкусом особенно памятного лакомства. — Мне подавали первенцев людей и зверей. Холодные тела — потешить меня во тьме. Теперь народ, предавший меня, корчится под пятой врага.

Гигант возмущенно рыгнул — над озером разлилась вонь, как от тухлого яйца.

— Давно уже насмешки были единственной моей пищей. «Бык» — так называли меня сыновья Аттии, вот и слали мне быков, нашпигованных железными стрелами.

Чудище зажмурило глаза-фонари. С огромной головы текла зловонная жижа.

— Ты носил их бычий талисман. Чую, чую этот мерзостный запах у тебя на шее. Хватит с меня насмешек!

Оно оскалило зубы, похожие на ряд свиных ребер.

— Две тысячи лет я ютился на дне вместе с сомами! Хлебал разбавленную кровь из моряцких сосудов, точно какой-нибудь беззубый старик.

Чудище с силой ударило по воде узловатым кулаком. Плотик закачался.

Если он не доберется до дальнего берега, Дорвен умрет. Все умрут. Поэтому Дьюранд втянул носом воздух и прорычал:

— Пропусти меня!

Водяной бык насмешливо склонил гнилую голову.

— Пропустить?

И сдвинулся с места.

Дьюранд выхватил Меч Правосудия Гандерика — но чудище оказалось быстрее. Стальная хватка сжала щиколотки пловца, потянула вниз. Вода сомкнулась над пальцами вытянутой кверху руки. Рыцарь погружался вниз, все глубже и глубже. Тяжесть черной воды выталкивала воздух из легких.

Еще миг — и он утонет.

В молочно-белом свете глаз озерного демона заплясали серые дюны — поверхность волн снизу. Чудище злобно смотрело на сжатого в кулаке Дьюранда. Огромные глаза пульсировали огнем.

— Что он сказал тебе, бродячий бог?

Дьюранд пытался вырваться. Он помнил встречу со Странником и данные Странником обещания. Это и спасло его от смерти в пучине.

В гнилостном облаке вновь сверкнули зубы. Леденящие огни чудовищных глаз вспыхнули новым светом. Точно полночная молния озарила лес мерзостных видений, рассеянных тут повсюду, — разбухшие трупы, привязанные за лодыжки и запястья. Размякшие мужчины в матросской одежде. Посинелые девушки в раздувающихся сорочках, перевитые черными водорослями. Быки, покачивающиеся на волнах.

А потом хватка ослабла, и Дьюранд вырвался на воздух.

— Ты не моя добыча. Не мне выхватывать тебя из мироздания. Даже сейчас Око направлено на тебя. Силы вверху и внизу наблюдают за тобой.

Впрочем, думаю, недолго тебе торжествовать. — Чудище оскалилось. — Люди жадны. Люди глупы. Люди — коварные дети, сердца их черны. Даже сейчас глупцы ссорятся за Великий Трон на длинных цепях, которыми ваши патриархи сковали королевство. Узы ослабли, и скоро уже я переживу отпрысков моего врага. Две тысячи тяжких зим — позабытый, всеми осмеянный…

Тварь фыркнула.

— Ты болтаешься у меня под носом, но я не укушу. Я не накликаю себе на голову Великие Силы из-за тебя и этого вот клинка. Однако я оставлю тебе кое-что на память — как сам я был оставлен в этих глубинах. Кое-что в твоем черном сердце.

Ваши мудрые женщины еще играют в свои игры насчет перворожденных? Каждому младенцу — пращур из числа Первых пробудившихся — и рок, который настигнет его через столько лет?

Чудовище ухмыльнулось, оскалив гнилые зубы.

— Ты, верно, Бруна. Бруна Широкоплечий. Бруна Предатель, Бруна Преданный. Душа твоя смердит предательством.

Дьюранд поморщился. Он слышал это имя из уст слепых мудрецов, Зеленых Дам, чудовищ и сумасшедших жрецов. Бруно из древних времен, предававший сам — и ставший жертвой предательства.

Чудовище демонстративно понюхало воздух, а потом склонилось ближе — теперь это был уже не исполин, а всего лишь черный теленок, растянувшийся на человечьей кости.

— И я чую, чую человека, что обратится против тебя.

Дьюранд заморгал.

— Ага, боишься, — обрадовался Изгнанный. — Какой участи ты заслужил, предатель? Я вижу час — и руку, что нанесет удар. Он известен тебе. Тот, кто повергнет тебя — он уже разил тебя прежде. Да-да, ты знаешь его — того, кто предает предателей.

Чудище издевательски засмеялось; по уродливой, полубычьей-получеловечьей морде расползлись глубокие морщины.

— Предательство горько — но таков вкус нынешних дней. И скоро ты хлебнешь его вволю.

Рука Дьюранда сжалась на рукояти древнего меча.

— Следующему, кто посмеет сюда заплыть, так не повезет. А ты… когда королевство падет, приходи ко мне снова, и я окажу тебе должный прием.

С этими словами чудище хлестнуло Дьюранда водяной струей по лицу и черной молнией кануло под воду.

* * *

Когда шершавые тростники начали задевать колени, Дьюранд поднял голову. Ноги коснулись песчаного дна. Продираясь сквозь еще державшие тростник наледи, он выбрался на берег и, дрожа, упал на песок.

Темные силуэты перевернутых лодок означали, что он выплыл близ какой-то из прибрежных деревень. Несмотря на всю срочность своей миссии, Дьюранд на миг прикрыл глаза. После долгого плавания по ледяной воде мышцы стали дряблыми, точно кишки в животе. А потом вокруг заполыхал свет.

Его обступили солдаты в цветах гиретских родов.

— Клянусь Силами Небесными… — произнес кто-то.

Небесное Око пронзило бледнеющий горизонт. Копья света ударили в туманные коридоры сознания Дьюранда. Он поморщился.

Солдаты — передовой дозор гиретского войска — упали на колени, касаясь лбами земли, точно приняли самого Дьюранда за одну из Небесных Сил.

— Что с вами?

Какой-то седой здоровяк решительно шагал в их сторону. Должно быть, капитан. Дав солдатам по внушительному пинку, здоровяк повернулся к юноше.

— Не очень-то удачливый шпион из тебя вышел, дружок. Давай вставай.

Дьюранд приподнялся на руках.

— Ну-ка, что ты затеял? — Седой капитан опустился на колени, пристально глядя Дьюранду в лицо. В руке он сжимал старый меч.

— Я от г-герцога, — кое-как выговорил Дьюранд.

Капитан сощурил зеленые глаза и мечом приподнял подбородок Дьюранда.

— Ничуть не сомневаюсь. Хотелось бы только знать — от какого?

Дьюранд медленно потянулся к Мечу Правосудия.

— Полегче, — предостерег капитан, но Дьюранд не стал обнажать клинок. В прищуренные глаза капитана сверкнули драгоценные камни, давным-давно вделанные древним мастером в перекрестье меча, прямо под изображением бычьей морды.

Капитан поморщился — не то от усталости, не то от раздражения.

— Чертовски рано. Их светлости не любят, чтобы их будили.

— Н-н-нет времени.

23. ИЗБАВЛЕНИЕ АККОНЕЛЯ

Пока дозорные разносили весть о появлении Дьюранда, сам он шагал за ворчливым капитаном через лабиринт стылых теней, растяжек и выгребных ям к сине-золотому павильону: яркому и полосатому, точно детская игрушка, шатру барона Сванскиндауна. С Дьюранда ручьем текла вода. Он думал о разоренных улицах Акконеля и днях, проведенных в удушливом дыму.

— Эй, парень, — пророкотал капитан. — Они скоро выйдут.

С этими словами он развернулся и зашагал прочь.

Паж стоял, во все глаза пялясь на Дьюранда, с которого все так же текло.

— Я из Акконеля.

— Ты Дьюранд из Коля, — проговорил паж.

Решив, что кто-то сообщил мальчику его имя, Дьюранд кивнул.

Паж глядел ему в глаза — почти дерзко.

— Ты сын барона. Тот, что уехал в прошлом году после Ночи Странника.

На вид мальчишке было лет десять. Темные, неровно остриженные волосы. Сюрко цветов барона.

— Ты сражался с герцогом Радомором в Тернгире, — продолжал паж. — И его Паладином. Ты был с сэром Конзаром на реке Гласс и в Гесперанде.

Только крайняя усталость помешала Дьюранду выказать удивление. Глядя на мальчика, он ждал, пока его окоченевшие, туго ворочающиеся мозги найдут хоть какое-то объяснение. Потом серьезно-торжественное выражение лица пажа наконец напомнило: «Коль. Сын священника».

У Дьюранда до сих пор осталась крошечная вмятина на лбу — там, куда ударило его свинцовое прошение мальчика, когда он поднимался по лестнице из колодца после встречи со Странником. Тогда несносный малец держался так же загадочно.

— Говорят, герцог нарек тебя Быком.

Дьюранд засмеялся. Медленно закрыл и открыл глаза, собираясь с силами.

— Ты-то откуда тут взялся, во имя всего святого?

— Мой отец просил твоего отца. Я стану рыцарем. Барон послал меня служить пажом в замок барона Сванскиндауна.

Невероятно.

— Барон Хрок посвящает в рыцари безземельных?

— В моей тетке текла благородная кровь.

Должно быть, священник попал со своей просьбой в подходящий момент: не стоило злиться, что мальчику выпал шанс.

Дьюранд взял пажа за плечо.

— Я должен видеть барона.

Сын священника откинул полог шатра, по-прежнему не сводя глаз с Дьюранда.

— Твой отец тут, в лагере.

* * *

Барон Сванскиндауна был коренаст и широкоплеч, с серебристой щеткой усов. При появлении Дьюранда он недовольно приподнялся на тюфяке, кутаясь в одеяло.

— Владыка Судеб, — только и простонал он.

Макушка у него была безволосой, точно яйцо. Круглую лысину обрамляли коротенькие белоснежные кудряшки, доходящие до мочек ушей.

Скоро в шатре появились и остальные.

Барон Саллоухита проскользнул в помещение, всем своим обликом, от изборожденного морщинами чела до кончика заостренной бородки, больше всего напоминая какого-нибудь злодея из детской пьески. Шумливый молодой барон Хонфельский вошел, уже улыбаясь, и расхохотался в голос, увидев Сванскина в постели. Барон расположенного неподалеку Мернесса, коротышка с кудрявыми рыжими волосами, занял место возле стенки шатка.

Как и отец Дьюранда, барон Хрок из Коля.

Несмотря на дрожь, Дьюранд ухитрился изложить ситуацию и передать собравшимся баронам приказ герцога.

— С нашей-то численностью атака навряд ли сумеет прорвать осаду. Мы Радомору не чета. Я надеялся сперва дождаться вестей из Монервея, — проговорил Саллоухит.

Сванскин буркнул:

— По хорошему-то нам следовало бы ждать весточки от его чертового величества. Его войско должно поставить Радомора на место.

Саллоухит поднял брови.

— Кузен, ужели вы думаете, что король пошлет нам войска сейчас, когда выясняет отношения на границе с мятежным братом? Теперь, когда принц Эодан отбил у Эрреста Уиндовер, Рагнал этого просто так не оставит.

Дьюранд отер глаза. Выходит, распространяемые чернецами-Грачами слухи подтвердились. Королевство разваливается на куски.

— Гордыня принца Эодана станет нашей погибелью, — проворчал Сванскин.

— Пока сиятельные братцы ссорятся, мы должны подумать, не выслать ли гонцов к Радомору, — промолвил Саллоухит. — Возможно, мы сумеем выкупить осажденных за сходную цену.

Вот теперь Дьюранда пробрал настоящий холод. Немыслимо просто!

Сванскин кивнул.

— Радомор всегда был человеком чести — хотя нелегкого нрава. Я видел, как он скакал в бой при Хэллоудауне, круша распроклятых язычников.

Да прежде, чем они хотя бы начнут торговаться, все до единого в замке — мужчины, женщины, дети — погибнут!

— Вы не знаете этого человека, — вмешался Дьюранд.

Бароны повернулись к нему.

— Сэр, — проговорил Сванскин, — я служил вместе с сэром Радомором в войске короля. Он командовал воинами Ирлака, а я — Гирета. Я знал его благородного отца и присутствовал на свадьбе Радомора с дочерью его светлости. Он…

— Все они мертвы! — прорычал Дьюранд. — Все, кого вы упомянули. Альвен. Герцог Аильнор, отец Радомора. Даже его собственный сын.

В ушах Дьюранда бешено стучала кровь. Он готов был броситься на барона.

На щеках Сванскина расцвели алые пятна.

— Сэр, клянусь Небом, вы забываетесь!

Дьюранд покачал головой и слегка пошатнулся сам.

— Радомора, которого вы знали, больше нет. Я видел его после Хэллоудауна. Его отец — и тот это понимал. Он и его ручные дьяволы скрепили договор кровью. Серебром Радомора уже не купить.

Ему становилось все труднее стоять на ногах.

Улыбчивый барон Хонфельса шагнул вперед, положил руку на плечо Дьюранду.

— Значит, он нам недруг, да? — Барон ухмыльнулся, и светлая щетина на его массивном подбородке заколыхалась. Он был едва ли старше Дьюранда. — А герцог знает, сколько нас?

Дьюранд глубоко вздохнул.

— Да, ваша светлость. Знает. И Кирен, и Ламорик. Не успеете вы начать переговоры, все они будут уже мертвы. Приказ был — «выступать немедленно».

Хонфельс широко улыбнулся и пожал плечами.

— Ну значит, решено.

Сванскин что-то буркнул.

— Согласен, — проговорил Саллоухит. — Мы двинемся к городу.

Дьюранд в изумлении перехватил на себе взгляд отца. Барон Хрок, хотя и держал рот на замке, взирал на все эти пререкания довольно хмуро. Баронства Сванскиндаун, Саллоухит или Хонфельс были гораздо больше, чем Коль. И даже сам огромный, точно горный медведь, барон здесь казался как-то меньше, чем в своих владениях.

Барон Саллоухитский задумчиво потер подбородок.

— На то, чтобы добраться до города, нам нужен день, не меньше, даже если не ждать обозы. Если мы немедленно снимемся с лагеря, то к городу раньше сумерек все равно не попадем.

— Идти при свете дня, — поморщился Хонфельс, — и появиться слишком поздно для битвы.

— Да. — На лице Саллоухита была начертано лукавство.

Хонфельс хлопнул в ладоши.

— Ну и?.. Вы пытаетесь нас всех удержать. Правильно я понимаю?

Саллоухит в ответ слегка вздернул подбородок.

— Вроде того. Если мы выступим на закате, то доберемся до города примерно к утру или даже чуть раньше.

— А что толку от армии, которая всю ночь шла?

Барон Хонфельс пожал плечами.

— Тяжеловато придется. От нас до города — семь лиг по проезжей дороге. Земля размытая, колеи будут по колено.

Саллоухит снова улыбнулся.

— Зато мы можем застать Радомора врасплох.

— Не помешало бы, — согласился Хонфельс.

— Если Радомор догадается, что мы близко, он начнет окапываться. А если наши ирлакские друзья запрут ворота, мы окажемся снаружи без осадных машин — да и времени их строить у нас тоже не будет.

Сванскин поморщился и поднял руку. Похоже, прения с зеленым юнцом его утомляли.

— Значит, быть по сему. Если у нас и есть хоть какая-то надежда вышибить оттуда ирлакцев, нападать надо на рассвете — через день. Я отдам распоряжения. — Он покачал головой. — Чертов король Рагнал! Гарелин в оковах. Принц Эодан и земли Уиндовера откололись. Одному Небу известно, что стало с Монервеем. Королю следовало бы самому приехать сюда.

— Его величество, очевидно, считает иначе, — откликнулся Саллоухит. — В любом случае нам следует уведомить герцога Абраваналя о наших планах.

Хонфельс кивнул.

— Да, досадно было бы явиться в Акконель, когда весь гарнизон сладко спит в башне Гандерика.

Сванскин фыркнул.

— И где, по-вашему, мы найдем еще одного простофилю, который полезет в озеро?

— Я поплыву, — подал голос Дьюранд, вспоминая рокочущие угрозы озерного демона. Никого больше он не пропустит. А вся эта компания Дьюранду уже до смерти надоела.

Хонфельс опустил широкую ладонь на плечо молодого рыцаря.

— Подозреваю, приятель, едва ли нам удастся найти того, кто устал бы больше тебя…

— Пусть плывет, — буркнул Сванскин и проворчал себе под нос что-то насчет дураков.

Дьюранд посмотрел на отца — судя по виду, тот готов был уже прикрикнуть на Сванскина.

— Господа, чтобы пробраться мимо дозоров Радомора, я должен плыть после наступления темноты. Я пойду прилягу на несколько часов, а потом двинусь обратно. Времени хватит.

Саллоухит растопырил пальцы.

— Он уже один раз переплывал залив…

Дьюранду показалось, будто его отец хочет что-то сказать.

* * *

Проснувшись, молодой рыцарь увидел перед собой лицо брата.

Луны последней зимы не оставили на этом лице заметных следов. Хэтчин выглядел точно так же, как когда волновался о Дьюранде в Коле. За спиной у него, на западной стенке шатра, золотился солнечный свет.

— Мне сказали, уже пора, — произнес Хатчин. — Ты поплывешь, как только будешь готов.

После совета Дьюранд не стал искать родных, а провел весь день на соломенном полу чьего-то шатра — не столько по сознательному решению, сколько потому, что просто взял и свалился.

— Хэтчин, — сказал Дьюранд в виде приветствия.

Хэтчин изобразил умеренно-пылкую радость.

— Вести о твоих подвигах постоянно доходили до нас в Коль. Я слышал, ты сумел даже вытащить Ламорика из Орлиной горы — опасное место для заложника теперь, когда Рагнал созывает баронов на…

— Меня ждут у озера, — пробурчал Дьюранд. Пока он спал, кто-то накрыл его одеялом. После вчерашнего все мышцы болели, точно надорванные.

— Отец снаружи, — сообщил Хэтчин.

Дьюранд уже шагнул из шатра. Огромный лагерь, виденный им на рассвете, исчез. Из тысячи шатров сейчас оставался только один — тот, в котором он спал.

Отец Дьюранда стоял, сложив руки на груди. За ним над гладью озера — уже не серебряной, а золотой — сверкало Небесное Око.

— Дьюранд, — промолвил барон Хрок.

Юноша кивнул.

— Так ты в Акконеле?

Дьюранд чуть не рассмеялся.

— Да.

— Гм-гм… С Ламориком.

Прозвучало это почти неодобрительно.

— Теперь он наследник, — напомнил Дьюранд.

Отец кивнул.

Они стояли в теплом вечернем свете, не очень-то зная, что сказать друг другу.

— Ты поплывешь передавать герцогу сообщение?

Дьюранд посмотрел отцу прямо в глаза.

— Да.

Барон поскреб бородатую шею, глядя куда-то в землю между башмаками сына.

— Твоя мать постоянно о тебе говорит — с тех пор, как ты уехал, она многие часы проводит на коленях: молясь то о том, то об этом. Она, конечно, не знает, что сейчас ты в Акконеле.

— Мне пора возвращаться.

Завершив столь глубокую и содержательную беседу, барон кивнул.

* * *

Они спустили на воду одну из гребных лодок и направили ее нос в блестящую гладь озера. Кивнув на прощание, Дьюранд взялся за весла и погреб прочь от берега, а отец и брат, прищурившись, смотрели ему вслед. Сын вайрийца тоже смотрел, и свет Небесного Ока ярко пылал у него на лице. Налегая на весла, Дьюранд следил, как три фигурки уменьшаются вдали. И когда они наконец повернулись и ушли с берега, он даже охнул от острого чувства одиночества.

* * *

В лунном свете башня Гандерика торчала над темной полосой берега, точно светлый зуб.

Дьюранд слышал, как плещет где-то неподалеку морской демон, хотя тот больше не приближался.

Однако когда Дьюранд подгреб ближе к разоренному городу, в волнах заколыхались какие-то тени. Одни из них оказывались просто-напросто бочками или ящиками, но большинство представляло собой разбухшие от воды трупы, вынесенные в залив течением Бейндрола. Дьюранд не раз и не два задевал веслами что-то твердое. Если он перегибался взглянуть, что это такое, бледное лицо на миг показывалось из воды и вновь погружалось обратно. Юноша бормотал себе под нос оберегающие молитвы.

Постоянно поглядывая на стены замка, он подобрался к устью гавани настолько, насколько мог, не рискуя привлечь внимание стражников Радомора, и вскоре начал явственно различать голоса и видеть отблески лунного света на шлемах. Тогда Дьюранд положил весла на легкую рябь волн и осторожно скользнул за борт — каждый всплеск, каждый вздох далеко разносились над водой. Опустевшая лодка заскользила прочь легко, как скорлупка.

Дьюранд вцепился в весла и замер, ожидая, что в любую секунду ночь взорвется градом стрел и острых дротиков — но все было тихо.

Прищурившись, Дьюранд начал двигаться против течения Бейндрола. Некоторое время он плыл изо всех сил, уворачиваясь от ящиков и трупов. Одному Небу известно, сколько их вокруг!

Поглядев вперед, чтобы проверить, далеко ли он продвинулся, Дьюранд обнаружил, что остался практически на прежнем месте. Подхваченная течением лодочка неслась прочь, точно пушинка, вода была просто ледяной. Поток тянул пловца за собой, стены замка даже принялись удаляться. Дьюранд с удвоенной силой заработалруками и ногами.

Радоморовы стражники, верно, скоро услышат его…

И тут послышался всплеск — совсем рядом.

На фоне неба темнела башня Гандерика. Хорошо, что мертвых тел в темноте было не разглядеть. Неужели где-то рядом бродит водяной бес?

Или звук ему просто примерещился?

Резкий удар не дал Дьюранду додумать эту мысль. Юноша извернулся. Может, его просто задела выпрыгнувшая из воды рыба? Вокруг было ничего не разглядеть уже на расстоянии вытянутой руки. Что бы ни издало непонятный звук, оно настигнет его, он и понять ничего не успеет.

После очередного всплеска Дьюранд решил, что хотя бы попытается поиграть с неизвестным врагом в салочки — и со всех сил пустился к башне Гандерика.

Пальцы его коснулись какого-то мокрого пузыря — словно бурдюка с салом. Юноша резко дернулся, и тут ледяная рука ткнула его в ребра.

Волны вокруг забурлили. Со всех сторон над водой высовывались пустые лица — мужчин и женщин, которых видел Дьюранд на улицах Акконеля, детей, что играли на перекрестках. Бродячие духи заселили их тела, и теперь все глаза были подобны серым стеклянным бусинам, все руки тянулись к пловцу.

Далеко уйти Дьюранду не удалось. Мертвые пальцы ухватили его за воротник, сковали запястья. В рот хлынула вода — но утонуть ему не грозило: его разорвали бы на куски прежде, чем он захлебнулся бы. Повсюду кругом виднелись белые лица, глаза которых сочились тьмой. Дьюранда тянули вниз. Он подумал о гарнизоне в крепости, что так и не дождется вестей о движущейся к нему на помощь армии.

Внезапно озеро залил яркий свет.

Синие силуэты задергались, метнулись к поверхности, с которой било вниз, в темноту, нестерпимо-ясное полуденное сияние.

В голове Дьюранда, словно бы прямо под костями, загудел зычный мужской голос.

— Прочь, пересмешники! Оставьте то, что вы украли. Именем Стражи повелеваю вам! Светом Небес приказываю вам: прочь!

При последнем слове призраки задергались так, точно готовы были унестись прочь — их подхватило течение. Тела погибших обмякли, безжизненные, опустевшие.

Дьюранд рванулся к поверхности, глядя, как уплывают прочь тела, похожие на тряпичные куклы. Маленькая девочка в серой раздувающейся рубашонке была похожа на поганочку с длинной шляпкой. Тонкие ножки казались бледными и мягкими, точно струйки свернувшегося молока.

Дьюранд вынырнул на поверхность.

Свет уже померк. Сильные руки подхватили Дьюранда, вытащили из озера. Высокие воины обступили его в облаке внезапного тумана.

* * *

Насквозь мокрый, Дьюранд вывалился из окна в Расписной Чертог. Его поддерживали мозолистые руки, от которых пахло благовониями, воском и бальзамировочными мазями. С тех пор как незнакомцы спасли Дьюранда на озере, они не произнесли ни единого слова. И хотя кольчуги незнакомцев слабо лучились серебристым светом, часовые Радомора не заметили, как приплывшие лезут с челна в замок.

Толпа в Расписном Чертоге отшатнулась.

Из темноты появилось сорок белых рыцарей — это могли быть только Святые духи, септаримы, Рыцари Пепла. Если хотя бы половина слухов, что ходили о них, были правдой, герцог мог в любую секунду оказаться прикованным к алтарю под занесенными ножами Святых духов.

Ошеломленная толпа расступилась. Из святилища неверной походкой вышел герцог, сгибающийся под горой одеял и покрывал.

— Что тут происходит, во имя Небес?

Вперед выступил рыцарь исполинского роста. На широкой, как бочка, груди красовался герб Стражей. Крупные костлявые руки подняли забрало. С изборожденного морщинами лица глядел один-единственный глаз: пронзительный, ярко-синий, точно небо на детском рисунке.

Абраваналь резко остановился.

— Приветствуем тебя, владыка Гирета, — проговорил одноглазый великан голосом, подобным рокоту вод Сильвемера, и поклонился, звеня стальными кольцами кольчуги.

— Кто вы? — выдохнул герцог.

— Мы с братьями явились от двора Эльдинора, — отозвался незнакомец. — Я — Конран, гофмаршал дома Логерна. Слуга Стражей. Мы с братьями пришли вам на помощь.

— А я уже начинал думать, что король не намерен посылать помощь Гирету, — пробормотал Абраваналь. Ведь Гирет не прислал заложника на церемонию присяги Рагналу.

Синий глаз сверкнул, как острие меча.

— В настоящий момент Рагнал ведет войну с братом: принц Эодан вывел свои земли из-под власти Рагнала, провозгласив себя властителем Уиндовера. Его леса кишат лучниками. Король призвал войска выгнать мятежного брата из его лесной твердыни, но бароны не спешат откликнуться на призыв Рагнала.

Абраваналь прикрыл глаза.

— Сыновья Карломунда… Брат восстал на брата…

— И ни один не пойдет на попятный.

— И все же Рагнал посылает вас, Рыцарей Пепла.

— Нет, ваша светлость. Король прогнал от себя моих братьев. Двор превратился в паутину шепотов и слухов. Впервые за бессчетные годы со времен основания моего ордена король Эрреста выступает на войну без своих давних стражей.

— Владыка Судеб! — произнес Абраваналь. — Кого мы должны благодарить за ваш приход?

— Бидэна, младшего отпрыска Карломунда. Принц улучил момент поговорить с нами, когда мы уезжали со двора. Сам он вынужден идти в поход со своим братом Рагналом — и только и мог для вас сделать, что шепнуть нам пару слов.

Старый герцог поднес трепещущие пальцы к губам.

— Мы благодарны уже и за это, гофмаршал Конран, ибо это больше, чем уделили нам его братья.

— Мы спали слишком долго, — пророкотал гофмаршал. — Несчастные обстоятельства, огонь и война разрушили наши храмы в Ферангоре, Акконеле, Беоране, Лаверине. Скоро останется лишь Эльдинор на Орлиной горе. Говорю вам, некие силы стремятся расшатать Стражу древних Патриархов — ослабить узы, что связывают корону, Изгнанных, людей и земли. На озере мы повстречали старого водяного демона — он бродил на свободе, точно в прежние времена. И мы слышали шепотки темных близнецов, что ныне ходят за Леопардом Ирлака. Эррест рассыпается на куски.

Абраваналь обвел взглядом своих советников: Ламорика, Кирена, Конзара. Он судорожно стиснул губы. Дрожа от холода в стороне, Дьюранд подумал о Лендесте, Альвен и Аделинде. У старика был даже внук, погибший вместе с Альвен. Почему, ну почему септаримы решили вмешаться только сейчас?

В темных окнах всплеснулись черные крылья.

— Ваша светлость, — проговорил гофмаршал Конран. — Даже сейчас, в эту самую минуту, близнецы не прекращают своего колдовства. Радомор слишком долго молчал. — Люди в замке подняли руки, складывая пальцы оберегающим знаком, и прильнули к бойницам. — Давайте поднимемся на стены и посмотрим оттуда, сверху.

Когда Абраваналь заговорил снова, голос его звучал не громче шепота.

— Только полный безумец откажется от помощи в такую минуту. Делайте, как считаете нужным. Я… — Он сглотнул. — Я восхищен вашим мужеством. Спасибо, что присоединились к нам в сей черный час.

Маршал Конран низко поклонился, и стальные кольца кольчуги откликнулись шелестящим перезвоном. Одноглазый рыцарь повел своих рыцарей к лестнице.

Глаза всех присутствующих следили, как странный отряд выходит. Мокрый насквозь Дьюранд остался стоять посреди зала.

Молодой рыцарь нашел в толпе лицо Дорвен. Глаза ее влажно блестели.

— Владыка Небесный! — ахнул Кирен Лис.

Дьюранд шагнул из теней к свету. От холода он все еще двигался скованно, как ревматичный старик.

— Да, милорд.

После ухода септаримов большинство собравшихся в зале так и остались стоять, с глупым видом глядя им вслед. Теперь чары рассеялись.

Ламорик схватил Дьюранда за руку.

— Мы ждали и ждали, но к наступлению темноты ничего не увидели, и Конзар заставил меня поверить, что ты уже не объявишься. Армия с тобой?

— Н-нет, в-ваша светлость.

Сейчас войско двигалось с юга от Акконельского залива — а быть может, как раз заворачивало к северу.

— О… — выдохнул Ламорик.

— Но ты нашел их, мальчик? — требовательно спросил Конзар. — Там есть вообще войско?

Дьюранд махнул рукой.

— Это… Саллоухит, капитан. — Он попытался улыбнуться. — План состоит в том, чтобы подойти к городу ночью. Они идут.

Ламорик медленно повернулся. В глазах его забрезжило понимание.

— Саллоухит… Я знал его по Баррстоуну. Он ни за что не пойдет прямым путем, если может найти извилистый.

— Лагерь стоял ровно там, где и говорил гонец. Мы должны подготовиться. К рассвету они будут тут.

По лицу герцога Абраваналя разлилась широкая улыбка. Казалось, он хочет что-то сказать, но тут всеобщее внимание привлек какой-то странный звук. Люди вокруг Дьюранда замерли, потрясенные, а звук становился все громче и громче, пока не наполнил весь зал — гулкий, монотонный напев. Все рыцари, в том числе и Дьюранд, схватились за рукояти мечей.

Конзар прищурился.

— Очередное нападение?

— Нет, — покачал головой Абраваналь. — Прислушайтесь. Жреческие штучки.

Присутствующие начали переглядываться. Пение исходило словно бы из недр земли под замком, разносилось через сами камни древней крепости. Дьюранд так и чувствовал, как уха его касаются губы поющих.

Абраваналь все покачивал головой.

— Отец, — обратился к нему Ламорик. — О чем выдумаете?

— Об этом человек. Конране. Когда я служил пажом в Эльдиноре — при старом короле Карондасе, еще до того, как он сложил с себя корону. Еще до Брена, его брата, и Карломунда, его сына, и теперь вот Рагнала. Тогда при Троне Орехового дерева всегда стоял на страже гофмаршал септаримов. Его тоже звали Конраном. Помню, роста он был огромного. — Старик сощурился, глядя в глубину воспоминаний. — И глаз…

Он улыбнулся.

— Надо подготовить гарнизон, не то план Саллоухита будет, что соломинка в горниле. — Герцог глянул на Дьюранда, и его глаза весело вспыхнули. — Да и жалко было бы двух понапрасну проведенных в озере холодных ночей.

* * *

По кивку воспрявшего к жизни герцога воины осторожно поднялись на стены и изучили южные подходы к городу. Из рук в руки передавались кольчуги, гамбезоны, мечи — каждая башня наполнилась тихим шипением точильных камней.

Не успел Дьюранд присоединиться ко всей этой бурной деятельности, как его подстерегли Гутред, Берхард и Гермунд. Мгновенно содрав с юноши мокрую одежду, они принялись энергично закутывать его в ковры и груботканые одеяла.

— Да времени же нет, — запротестовал он.

— Прах тебя побери, — проворчал Гутред. — Вот ведь олух.

И глаза Дьюранду закрыло мохнатое одеяло.

— Эй, Бейден, мошенник, — окликнул Берхард, — в покоях Абраваналя остался остов еще одной кровати и по крайней мере один целый сундук. Тащи-ка их сюда, разведем огонь пожарче.

Даже сквозь толстый ворох всякого тряпья Дьюранд расслышал, как сыпет проклятиями Бейден.

— А ведь лучше бы выпустил пар, таская мебель.

— Да со мной все прекрасно, — быстро проговорил Дьюранд.

— Помалкивай уж, — оборвал его Гутред.

— Вот-вот, — вторил ему Кирен. — Знаешь, как мы обрадовались, увидев, что ты вернулся.

— Просто помогите мне найти мои доспехи и оружие.

— Люди услышат о том, как ты пересек озеро и привел целую армию, когда все знатные лорды уже сдались.

— Просто блаженненький, — вставил Гутред.

— Да ты холоднее харскаанской задницы, мальчик! — отметил Кирен. — А знаешь, что сталось с тем гонцом, который одолжил тебе плот? Мы потеряли его часа через два после того, как ты уплыл.

— Насмерть задубел — и, сдается мне, оттаивать начнет не раньше лета, бедолага, — кивнул Кирен, наливая какое-то густое варево из красного горшка. — А у него, заметим, плавать туда-сюда не вошло в привычку.

— Вот ведь олух, — вновь пробурчал Гутред.

— Я, пожалуй, заберу у тебя старый Ламориков меч. А ты сиди у огня, — скомандовал Кирен.

— И помалкивай, — гнул свое Гутред.

Все четыре няньки Дьюранда дружно кивнули. Лис отодрал пальцы юноши от Меча Правосудия.

— Владыка Судеб! — промолвил Кирен, покачивая головой.

* * *

Присев перед огнем, Дьюранд отогревайся, покуда не почувствовал, что больше не в силах терпеть. Народ вокруг суетливо носился туда-сюда, так что молодой рыцарь сам себе напоминал быка, попавшего в закуток, где во все стороны прыгают мыши. Наконец он отыскал себе уголок в стороне от мельтешащей толпы и натянул через голову гамбезон и тяжелую кольчугу. Разило ж от них — он даже зажмурился. Но все равно: приятно было снова оказаться в доспехе. Ожидание скоро закончится: так или иначе, но очень скоро все разрешится.

Натягивая сюрко на толстые слои поддоспешника и кольчуги, он почувствовал вдруг, что ему кто-то помогает. Обернувшись, юноша увидел Дорвен: та старательно расправила полы его сюрко, а потом обвила его стан поясом.

— Дорвен!

— По-моему, так будет лучше, — пробормотала она.

— Скоро все закончится.

Зажав в кулачок его сюрко, она глядела на него — снизу вверх. На какой-то миг выражение лица у нее стало такое, будто она его не узнает. А потом Дорвен часто-часто заморгала.

— Дьюранд.

Он наклонился к ней. Глаза девушки забегали.

— Ты все еще видишь их? — спросил он.

— Спать очень трудно. — Она была почти так же бледна, как мертвые тела в озере.

— Черт возьми, Дорвен! Скоро, очень скоро я вытащу тебя отсюда. Я нашел войско — и оно уже идет к нам на помощь. Сколько бы мечей не нанял себе Радомор, а бароны устроят ему хорошенькую встряску. Очень может быть, к полудню мы уже вырвемся отсюда.

Как же все перепуталось! Нельзя ведь служить Ламорику — и томиться от любви к его жене. Но Дьюранд не мог допустить, чтобы она умерла.

Он сжал любимой плечо, но почувствовал, как она вздрогнула.

— Конечно, руки у меня холодные… — начал юноша.

— Что это за звук? — испуганно спросила она.

Напротив, в Расписном Чертоге, люди беспокойно оглядывались по сторонам.

— Одному Небу известно, Дорвен. Тут и осадные машины, и молитвы, и… — Дьюранд осекся.

Ибо вокруг шелестел шепот.

Дьюранд узнал это вкрадчивое шипение. Он слышал такой же точно шепот в Тернгире, за столом принца, когда чернецы-Грачи усмехались ему с другого конца стола.

— Вы так устали, — нашептывали они теперь. — Вы отважно держались. Кто бы мог упрекнуть вас?

Каждый шипящий слог словно бы окутывал голову Дьюранда очередным кольцом — как вьются вокруг лампы бледные мотыльки.

Люди вокруг хватались за волосы. Дьюранд привалился к черной стене — стоять он не мог.

— Идемте с нами, — продолжали незримые шептуны. — Вы так много сделали. Пора отдохнуть. Никто не ждет от вас большего. Пора. Да, думаю, пора.

Дорвен смотрела на него: единственная в зале, кто не падал и ни за что не цеплялся, чтобы устоять на ногах.

— Дьюранд, — проговорила она. Он видел, как шевелятся ее губы.

Но комната вокруг нее содрогалась. У губ каждой живой души в просторном зале трепетали язычки бледного пламени. Само мироздание плясало перед глазами Дьюранда. Шепот все не унимался, и юноша подумал: «Вот, что я вижу теперь — мир из бледного пламени».

Дорвен подхватила его, когда он начал оседать по стене на пол. Закрыла ему рот рукой — втискивая душу обратно в тело. Кажется, она что-то кричала.

Дьюранд пытался выговорить хоть слово.

Однако вместо своего голоса услышал чей-то чужой: громче, чем он мог хотя бы вообразить.

— Нет!

Все мироздание содрогнулось от одного короткого слова, а шепот стих.

— Во имя Владыки Небесного, Короля, Королевы и Стражей. — Это был глас грозного Конрана на вершине башни — и каждое слово, медленное и звучное, теснило шепоток все дальше и дальше прочь. — Во имя Паладина и Девы Весны — Эррест еще не пал. И Око непобедимо.

Дьюранд почувствовал, что Дорвен тянет его за плечи. Он оторвался от пола, желая сказать любимой несколько слов, подбодрить ее. Но она проворно вскочила на ноги.

— Альмора!

И бегом бросилась к девочке.

В святилище Акконеля они увидели, что Патриарх лежит на полу, поверженный ниц. Альмора сидела рядом с ним. Темные глаза девочки были полны слез.

— Не бойся, — проговорил Дьюранд, легонько пожимая хрупкое плечико. Они вместе ждали, пока глаза Патриарха не открылись и в них не вспыхнули искры жизни.

Дьюранд улыбнулся. Сегодня ночью они дали отпор Грачам. А завтра поквитаются с их хозяином. А потом он, Дьюранд, вновь станет кузнецом своей судьбы.

* * *

В узком, со всех сторон одетом камнем пространстве — внутреннем дворе крепости — Дьюранд обнаружил около двух сотен человек в грязных гамбезонах и рыжих от ржавчины кольчугах. Некоторые все еще сжимали пальцы в знаке Небесного Ока.

Ламорик собрал здесь весь гарнизон Акконеля. На стенах в предрассветных сумерках притаились лучники.

Над всеми ними высились, точно недвижные каменные изваяния, Рыцари Пепла — лишь ветер играл краями их сюрко. Каждый сжимал рукоять обнаженного меча. Над замком все так же неслось монотонное песнопение.

Когда Дьюранд появился во дворе, по лицам всех присутствующих разлилась хмурая улыбка — отражение улыбки, что играла на его лице. Как будто они специально поджидали его, чтобы поделиться отличной шуткой с ним — тем, кого на их празднике избрали Быком. Он глубоко вздохнул — и увидел, как отсвет его дикой улыбки возвращается к нему на оскаленных зубах двух сотен бойцов.

Он поднялся на укрепления, чтобы присоединиться к наблюдателям.

* * *

В небесах вились сумерки. Собравшись на укреплениях башни Гандерика, защитники Акконеля всматривались в окутанные туманом изгибы залива.

— Идут, — прошептал Ламорик. Дьюранд заметил, что волны бегут вдоль пляжа как-то странно.

— Не высовывайтесь, — предостерег Абраваналь. — Нельзя, чтобы они заметили, что мы наблюдаем.

— Был бы день посмурнее, — посетовал Кирен. Небеса уже светились ясной синевой. — Если их заметят, все напрасно.

— Взгляните сюда, — позвал одноглазый Берхард, показывая пальцем на залив.

Сощурившись, Дьюранд припал к ближайшей бойнице. Крохотные кони двигались напрямик через отмели, миниатюрные пехотинцы украдкой пробирались вдоль прибрежных дюн. Батальон за батальоном — по пять человек в ряд, и на доспехах их мерцали первые лучи зари.

— Словно сон, — прошептал Ламорик. — После стольких дней.

Герцог придвинулся ближе к нему. На бедре у него висел новый меч.

— Вот ведь! А мне все никак не видно.

— Море сильно рябит, а солнце в тумане — их чертовски трудно заметить, — отозвался Ламорик. — Этот Саллоухит — опасный противник.

Герцог вглядывался вдаль.

— А почему ты так уверен, что это он?

— А кто еще среди ваших баронов настолько хитер?

Герцог кивнул.

— Не представляю, чтобы старый Сванскин на такое отважился. А Саллоухит скорее всего отправил первым того горячего парня, Хонфельса.

Старый лорд поглядел на Конзара.

— Ну ладно, капитан. Сколько их там?

— Больше тысячи, ваша светлость.

— Скорее, думаю, пятнадцать сотен, — заявил Ламорик, хотя предполагал это совершенно наобум.

Герцог повернулся к своему старому советнику.

— Сэр Кирен, а у нас в гарнизоне сколько?

— Двести шестьдесят людей, способных драться, — ответил Лис.

— А у Радомора, вы говорили?

— Четыре тысячи, ваша светлость, — сказал Кирен. — Самое меньшее.

* * *

Скоро Небесное Око поднялось над водами озера, и войско Радомора зашевелилось в тумане и длинных тенях разрушенного города. Команда одной катапульты даже снова принялась метать камни.

Рыцари Абраваналя озабоченно следили, как блестит и переливается огнем рассвета гиретское войско в волнах залива. Дьюранд видел, как снуют туда-сюда воины Радомора в тенях. Вот солнце заблестело на шлемах у далеких Врат Арфистов.

Молодой рыцарь в отчаянии прикрыл глаза.

— Нам ни за что не подвести войско достаточно близко. Там тысячи глаз!

Ламорик приподнял бровь.

— Помнишь первый день на стенах? Как все лучники норовили меня пристрелить, стоило мне голову высунуть?

— Ну, помню.

— Мы с Конзаром задумали небольшое представление. Кон нашел человечка, который… да вот и он!

На парапет, стараясь пригибаться как можно ниже, поднялся замызганный простолюдин.

— Мастер Торольд, — представил его Ламорик.

Белые зубы сверкнули в улыбке.

— Все готово, ваша милость.

Ламорик кивнул.

— Мастер Торольд из Хайшильдса. С рудников.

— С медных копей, ваша милость, — поклонился человечек. — И едва ли заслуживаю, чтобы меня величали мастером.

— Он в городе только с последней Кровавой Луны. Как ты там сказал? Твои свекры торговали шерстью?

Насколько удавалось разобрать сквозь грязь, Торольду было лет сорок-пятьдесят.

— Да, ваша милость. — Он подмигнул и стянул с себя шапку. Лицо его покрывали мелкие морщинки, короткие волосы на голове завивались кудряшками. — Приятно трудиться под открытым небом. Уж сколько я провел, копаясь под землей.

— Его жена и дочери сейчас в Расписном Чертоге. Теперь они все рыцари.

Дьюранд медленно кивнул.

— Отправив тебя, сэр Дьюранд, в озеро, я послал мастера Торольда трудиться в нашей северной башне, — сообщил Ламорик.

Дьюранд не увидел в его словах никакого смысла.

— Укрепить стены, ваша светлость?

— Наоборот. Мастер Торольд со своими добровольцами подкапывал стены. Теперь все сооружение держится на паре подпорок.

— Именно так, — подтвердил Торольд. — Сдается мне, мы вытащили все, что могли, рискуя обрушить башню себе же на голову. Теперь ее и ребенок завалит… Ждем приказов, ваша милость.

Жавшиеся к бойницам рыцари жадно смотрели на залив. Казалось просто невероятным, что до сих пор никто не поднял тревогу.

Ламорик медленно, очень медленно обнажил Меч Правосудия.

— Валите, мастер Торольд. Не то они в любой миг заметят наших.

* * *

Двести человек во дворе смотрели, как из ямы, вырытой под северной башней, поднимается столб дыма. Они знали: враг может напасть в любую минуту. Люди в каменной чаше внутреннего двора повторяли молитвы и старинные песни: «Рассветное благодарение», «Молодые принцы» и «Слава Небесным Владыкам».

Костер горел уже целый час, и целый час воины нервно сжимали рукояти мечей. Однако подпорки держались, и Торольд в волнении расхаживал взад-вперед, не находя себе места. Дьюранд присел рядом с ним, когда мастер в сотый раз заглянул в горящую печь.

— Долго еще, мастер Торольд?

— Там тысячи тонн держатся на нескольких обугленных палочках. Жизнью клянусь.

Он обернулся на башню Гандерика. Его жена и дети сидели там, в Расписном Чертоге, среди прочих детей и женщин.

Дьюранд сжал ему руку.

— Я знаю.

* * *

— Сэр Дьюранд! — Передаваемый по людской цепочке шепот призвал молодого рыцаря на стены, где остальные предводители гиретцев все так же вглядывались на юг.

Дьюранд кивнул и, оставив подрывника, протиснулся через ряды мрачных солдат на лестницу, что вела вверх. Очередной вражеский снаряд сотряс башню так, что ее всю зашатало. Дьюранд припал к камням, чтобы не упасть, и в конце-концов разыскал Ламорика. Тот стоял, пригнувшись, рядом с капитаном.

— Радомор заметил баронов, — ровным голосом произнес Конзар.

— Тогда… выходит, я опоздал, — выдохнул Дьюранд.

У Ламорика побледнели губы.

— Вон там гонцы скачут от батальона к батальону. Наверное, что-то увидели.

Армии Гирета до Бейндрола оставалась еще добрая тысяча шагов.

— Он уже занял оборону? — спросил Дьюранд.

Конзар покачал головой, глядя на полосу прибрежных песков. Глаза его сверкнули.

— Ага! А вот и разведчики Саллоухита.

— Теперь — или никогда, — проговорил Дьюранд. Если упрямая северная башня так и не упадет, Радомор бросит все свои силы против войска Гирета.

Прибрежная полоса внезапно вспыхнула, словно воды вдруг взяли и выпрыгнули на берег. Донесся отдаленный гром копыт. Воины Гирета — ряд за рядом — выезжали на берег, мчась между перевернутых лодок.

Пока Дьюранд пытался прикинуть расстояние и отгадать, что будет дальше, со двора внизу донеслись громкие крики. Сперва Дьюранду показалось, будто в северном углу возникла какая-то драка. Но это была не драка. Это был Торольд. Сжимая в руках киянку, рудокоп вырвался из толпы. Несколькими быстрыми шагами он преодолел расстояние до пылающей ямы и скрылся в языках пламени под башней.

Дьюранд остолбенел — замер прямо на глазах тысячи ирлакских лучников.

Стрелы свистели мимо него — он не замечал ни их, ни сдавленных ругательств товарищей по оружию.

На берегу озера всадники обгоняли неровные ряды пехотинцев. Щиты и попоны всех цветов радуги горделиво сообщали о титуле и имени их владельцев: воинов со всех уголков Гирета.

— Вниз, болван! — прикрикнул Кон.

И тут северная башня обрушилась — где-то в ее пылающих недрах Торольд сделал свое дело. Люди на укреплениях вцепились в камни кладки, когда могучая башня оторвалась от поддерживающих ее стен и с грохотом завалилась во внешний двор. За тысячи лет берега Сильвемера еще не слышали подобного шума. К небесам взвились столбы пыли, камни под ногами защитников крепости пошатнулись.

Дьюранд оскалил зубы и бросил последний беглый взгляд за стены, туда, где гиретские рыцари пустили коней вскачь к мосту через Бейндрол. А затем вместе с половиной собравшихся на стенах ринулся вниз, в бурлящий котел внутреннего двора.

— Сомкнуть щиты! Передние ряды — на колени! — взревел Конзар.

Радоморовы батальоны хлынули в брешь, и в ту же минуту сотни воинов опустились на колени, тесно сдвинув щиты и выставив вперед, в тучу пыли, длинные копья. Люди Радомора скользили вниз по куче камней и обломков башни, крича от злобного торжества — но попадали на острия или ударялись о сплошную стену щитов. Дьюранд увидел, как один зеленый воин так и остался висеть на копье над передними рядами защитников крепости. Все новые и новые бойцы с воем скатывались с груды обломков и погибали, не успев понять, что произошло. План Конзара оказался удачен. Солдаты Гирета с яростными криками потрясали копьями — словно чудовищный монстр щелкал зубами.

Оказавшийся не у дел в задних рядах Дьюранд воображал себе сцены, что разыгрывались сейчас за стенами крепости. Радомор, ревя от злости, гонит свою поневоле разделившуюся армию по улицам разрушенного города. Безумная толпа мчится к рухнувшей башне — но остальных Радомор должен бросить против гиретских баронов. Должно быть, там царит полный хаос — Дьюранд от души надеялся, что этого хватит.

Пронзительный вопль привлек внимание молодого рыцаря к внутреннему двору: вниз по склону катилась волна ирлакцев в крепких доспехах. Стрелы защитников крепости отскакивали от их щитов. Ударившись в первые ряды копейщиков, ирлакцы принялись орудовать алебардами, прорубая себе дорогу вглубь строя, размашистыми ударами снося врагам головы с плеч. А над ними уже впрыгивали в проем лучники, стрелы которых проделывали в рядах защитников новые бреши.

С неистовым воплем Конзар швырнул гарнизон навстречу атаке. Дьюранд ринулся вперед, размахивая клинком Оуэна и чувствуя, как по доспехам барабанит град стрел и ударов.

Рослый ирлакский воин сумел в суматохе боя пробиться к тому месту, где стоял, размахивая мечом и боевым цепом, Конзар. Занесенный топор уже сверкнул над головой старого воина, когда Дьюранд — практически в последний миг — успел сделать выпад и вонзить меч в бородатое горло противника.

В считанные минуты яростной сечи они истребили всех участников последней атаки, и Конзар зычно велел выводить вперед свежих бойцов, — без притока новых сил в первых рядах им долго не простоять.

Дьюранд рванулся было к пролому, но Конзар ухватил его за плечо.

— Мне надо знать, что там происходит! — Дьюранд непонимающе посмотрел на него, и капитан рявкнул: — На стену! Живо!

Изумленный и обозленный Дьюранд, пошатываясь, оставил битву.

— Держатся? — спросил Кирен.

— Пока — да, — отозвался Дьюранд. Здесь, на стене, стоял такой звон и гром, что казалось, внизу работает сотня кузниц.

Молодой рыцарь присоединился к смотрящему на юг Ламорику.

— Они прошли во Врата Арфистов — легко, как ласточки в отдушину на сеновале, — проговорил Кирен.

Войско гиретцев разлилось по разрушенным улицам, точно бурлящая река в половодье. Радомор так и не успел собрать свою армию воедино, и гиретцы во весь опор скакали за знаменами командиров.

На глазах у Дьюранда первые отряды вонзились в разрозненные ряды Радомора. На участке шириной в две сотни шагов оба войска, схлестнувшись, рассыпались на множество мелких стычек, словно на огромном турнире. Дьюранд смотрел, как ирлакские командиры гонят своих людей вперед. Но даже учитывая, что их застали врасплох, неожиданно, — солдат в зеленом было много, слишком много.

— О черт! — неожиданно вскрикнул Ламорик.

— Что такое? — встрепенулся герцог.

Ламорик показывал пальцем куда-то вниз.

Огромная часть армии Радомора все еще разворачивалась навстречу неожиданному нападению. Однако с одного бока эта армия была гораздо слабее, малочисленнее, чем с другого. То ли в результате всеобщего смятения, то ли постарались лучники на стенах крепости — но фланг ирлакской армии под крепостной стеной выглядел заметно слабее второго.

— И Саллоухит это подметил, — произнес Ламорик.

Со своего наблюдательного поста на стенах они видели, как неистовый поток воинов — эскадроны сверкающих копий — хлынул к слабому месту ирлакцев.

— Прах побери! — Ламорик рвал на себе волосы. — Слишком уж просто, слишком легко.

— Ламорик, — окликнул его Кирен, — Саллоухит воспользовался слабостью Радомора.

И в самом деле, фланг ирлакской армии уже был сокрушен атакой гиретского авангарда.

— Нет, он просто-напросто клюнул на Радоморову приманку, — простонал молодой лорд. — Я уверен!

Не успел Кирен возразить, как Абраваналь поднял руку.

— Покажите мне.

Ламорик высунулся в щель, между зубцами, выбросил вперед руку.

— Вон там.

— Улочка между каменными стенами, — произнес Абраваналь. Люди Радомора отступали к узкому туннелю между двумя разрушенными зданиями. Среди черных обломков Дьюранду померещилось вдруг какое-то движение.

— Арбалетчики, — заявил Абраваналь. — Сотни. Радомор заманивает наших воинов прямо туда. Мы будем уничтожены.

Старик покачал головой.

— Радомор — самый способный военачальник своего поколения…

Ламорик набрал в грудь побольше воздуха.

— Сколько коней у нас осталось?

Предстояла скачка.

* * *

Ламорик заявил, что сам поведет отряд. Отговорить его не удалось. Но Конзар с Дьюрандом должны были скакать по бокам от него. Они торопливо вывели из конюшен последних восемнадцать скакунов — Дьюранд снова взял себе вороного Бледного — и собрались перед воротами. Никто даже не представлял, как они сумеют пробиться за внешнюю стену.

Возле решетки застыли пешие воины.

Конзар склонился к уху Ламорика.

— Мы готовы, милорд.

Ламорик коротко кивнул. Дьюранд уперся носками в стремена, поудобнее перехватил копье. Это почти верный путь к смерти. Рядом с Ламориком восседал на коне Конзар в ярко-лазоревом боевом шлеме.

— Пора, — проговорил Ламорик. И хотя голос его прозвучал еле слышно, две дюжины защитников замка в мгновение ока подняли решетку ворот.

Восемнадцать рыцарей рванулись в образовавшийся проход так быстро, что пять сотен ирлакцев за воротами и головы повернуть не успели. Дьюранд увидел, какая давка продолжается около рухнувшей башни, но Ламорик уже гнал коня к главным воротам замка — всеми покинутым в сумятице боя. Отряд стрелой пронесся по мощеной рыночной площади за стеной.

Дьюранд скакал рядом с Ламориком. В голове царила странная пустота. Рыночная площадь была усеяна обломками разрушенных стен, лестниц, брошенными осадными машинами. Ламорик выехал на этот опасный участок, не придерживая коня, и Дьюранд еле-еле умудрялся сохранять темп и не отставать. Через минуту они увидели впереди каменный коридор — ловушку Радомора. В развалинах вокруг кишели лучники, а в конце коридора уже приготовлена была стена, чтобы преградить путь попавшим в западню рыцарям Гирета.

Ламорик опустил копье, ведя отряд в стремительную атаку в пространство за стенами, где ждали ударные силы врага: двести закованных в сталь воинов. Дьюранд успел еще раз вздохнуть поглубже — и тут Бейден издал пронзительный боевой клич.

— Постойте! — закричал Конзар.

С таким же успехом он мог бы пытаться остановить летящую стрелу. Люди Ламорика уже ворвались в ряды ирлакцев, притаившихся между обрушенными стенами.

Ирлакцы оказались пойманными в собственную же ловушку. Бежать было некуда. На скорчившихся в засаде людей обрушились удары копыт и копий. Обезумевшие кони сбрасывали седоков. Другие носились, не разбирая дороги в людской толпе, втиснутой в крошечное пространство.

Дьюранд краем глаза видел, как Ламорик врывается в самую гущу сечи — уже пеший, стремительный и неотвратимый, как стальной снаряд. И в ту же секунду копье Дьюранда ударилось обо что-то твердое с такой силой, что юноше чуть не оторвало руку.

Из толпы выскочил Конзар. Конь его увяз в людской массе, но старый воин совершил головокружительный прыжок, достойный юного акробата, и прямо из седла взлетел на неровную поверхность обваленной стены наверху.

Бледный заплясал под Дьюрандом. Молодой рыцарь видел, что сэр Конзар схлестнулся с пятьюдесятью лучниками на стене. Они не позволили бы Ламорику отступить, выбраться из схватки, — но грозный капитан налетел на них в тот миг, когда они уже готовы были спустить тетиву. Сверкнул Разящий — знаменитый клинок Конзара, — и лучники оказались беззащитны перед боевой яростью старого воина.

Однако Ламорик так и канул где-то в бурлении народа. Великан Бледный еще умудрялся не падать — он был устойчив и крепок, точно пивной бочонок. В столпотворении под неистовыми копытами коней и напором солдат вопящие от боли люди пускали в ход все — мечи, зубы, острые края щитов — лишь бы вырваться. Дьюранд сеял вокруг себя смерть ударами меча Оуэна, стремясь добраться до своего господина, — но Ламорик не показывался из гущи: наверное, был уже мертв или придавлен тяжестью толпы.

На голову Дьюранда обрушился такой могучий удар, что узкая прорезь глазниц шлема с одной стороны сомкнулась. Дьюранд сшиб нападавшего с ног.

Нет, никак не пробиться.

Впереди в людской массе сражался беззубый Бейден. Дьюранд отчаянно всматривался в ту сторону из-под изуродованного шлема.

— Бейден, он там?

Бейден неистово расшвыривал толпу направо и налево. Дьюранд никак не мог до него добраться. Молодой рыцарь орудовал руками и ногами, одновременно пытаясь выправить шлем. Ламорик где-то там — в самой гуще.

— Бейден, ты его видишь? Бейден!

Ламорик находился на попечении Дьюранда. Он должен найти господина.

— Прочь с дороги, болван! — прогремел Дьюранд в спину Бейдена и, отшвырнув его к стене, ринулся вперед, едва слыша, как в каменных нишах вокруг щелкают арбалеты и как стрелы впиваются в седла коней и шлемы солдат.

— Сукин сын! Да ты меня чуть не убил! — заорал Бейден, но Дьюранду было все равно.

Вознеся меч Оуэна, он раскидывал людей, направляя Бледного все глубже в давку. Где-то там упал Ламорик. Дьюранд хватал солдат за волосы, за одежду, за все, за что мог уцепиться. Хватал и отшвыривал в сторону. Где-то рядом громко кричал Конзар. Дышать в смятом шлеме было трудно, и Дьюранд боролся за каждый глоток воздуха.

Ярость заставила его приподняться на стременах, занести над головой меч. Сотни лиц повернулись к нему. Он с размаху разил толпу — и снова, и снова, и снова. Лязгали металлом арбалеты, смачно шлепались стрелы. Лицо Дьюранда затвердело, точно сжатый кулак.

А затем он наконец увидел — на долю секунды — красное с белым сюрко Ламорика. Внизу, под грудой тел.

Наклонившись из седла в царящий внизу хаос, молодой рыцарь мгновенно выхватил безжизненное, словно бы бескостное тело и перебросил своего господина через шею Бледного.

Для Дьюранда битва закончилась. Главное его задачей было оберегать Ламорика — и как он с этой задачей справился?

Пришпорив Бледного, он помчался обратно к воротам и рыночной площади, на всем скаку проносясь мимо высоких стен и людей Радомора.

За спиной стучали копыта: кто-то из товарищей по оружию. Он хотел было повернуться, но тут Бледный взвился в прыжке над какими-то обломками. Дьюранд с трудом удержал скользнувшее в сторону тело Ламорика. От резкого толчка перекинутый через шею коня молодой лорд сдавленно застонал. Жив! Дьюранд возликовал. На лице его появилась хмурая улыбка.

На старом рынке Бледного встретила сотня защитников Акконеля. Они остановили толпу ирлакцев, бросившихся от стен наперехват Дьюранду. Стрелы гиретских лучников со стен замка изрешетили батальоны врага, точно вороньи клювы — лежащий в чистом поле труп.

Освободившись, Дьюранд стянул с головы исковерканный шлем. Получилось!

Во всяком случае, он так думал.

24. РАЗБИТАЯ ПОБЕДА

Дьюранд куда-то плыл. Висел в какой-то толще — точно труп на дне болота, мертвый уже тысячу зим. Он не знал, где он и кто он. Не помнил, как сюда попал. Мироздание тоже куда-то плыло. В голове не осталось ни следа воспоминаний.

Что-то зашипело; резкий свистящий звук изгнал образ стоялой черной воды.

Дьюранд попытался прислушаться, но шипение стихло, удалилось — и словно бы зависло там, вдали, прежде чем вернуться снова: отчетливый, ясный звук среди мрака.

А вслед за ним нахлынуло целое море шумов и звуков: крики людей, хриплые приказы, рев, безумие.

Дьюранд силился разлепить глаза. Попытка эта принесла с собой боль, волны жгучей боли, и только один глаз повиновался мысленному приказу. Однако Дьюранд сумел разглядеть блеск меди под темным потолком. Он попытался сосредоточиться на посверкивающей безделушке, порхающей на трепещущих стрекозиных крылышках, однако та исчезла из поля зрения раньше, чем он успел вспомнить ее: маленькая такая штучка, пухленькая, как голубь, с головой льва, вся в драгоценных камнях.

— Бледный не пострадал, — проговорил тоненький голосок — так близко, что губы чуть не задели ухо Дьюранда. — Я его видела. Кто-то даже привез овса. Только его не причесали. Я хотела, но он все-таки конь не для маленьких девочек. А что со Звездочкой, я не знаю.

Альмора, вспомнил Дьюранд, — это Альмора. Вокруг раздавались крики и стоны. Ей не следует тут находиться.

Он пытался понять, что же такое с ним произошло, пытался ответить тоненькому голоску…

С губ сорвался лишь слабый стон, и опять воцарилась тьма.

* * *

Во мраке снова забрезжил свет, и Дьюранд услышал, как вокруг разрастаются голоса. Казалось, ноги топают чуть ли не по ушам. И боль! Как будто он свалился с башни в казарму, что под ней, — лицом об пол. От мысли, что все эти топающие над ухом ноги могут хотя бы легонько его задеть, к горлу подступила тошнота.

Потом на фоне криков и стонов совсем рядом раздался знакомый голос:

— Давай пошевеливайся!

Приоткрыв один глаза, Дьюранд увидел две пары ног возле скамьи. Берхард сидел нос к носу с грубоватого вида лекарем. Комната полнилась воем от боли, но старый Берхард умудрялся улыбаться.

— Жив, да?

Лицо его было залито кровью.

Дьюранд выдавил слабый звук. Что у него такого с губами?

— Эй! — воскликнул Берхард. — Он все-таки жив!

Старый вояка попробовал было кому-то помахать, но лекарь вздернул ему подбородок: он зашивал длинную рваную рану над здоровым глазом рыцаря.

Берхард состроил свирепую гримасу.

— А ты уверен, что это не опасно? Ну в смысле, говорят, сперва надо все зло оттуда выгнать, а уже потом зашивать. А ты…

Резко потянув нитку, лекарь вынудил его закрыть рот.

Берхард скривился и часто-часто заморгал, однако махать продолжил.

— Эй! Дьюранд очухался!

Он попытался подмигнуть, но, учитывая нитки и кровь, получилось так себе.

— Какой-то Радоморов лучник приложил старую черепушку стрелой. И ладно. Девчонки любят шрамы, а в здоровый глаз этот гад мне все же не попал… Ага, вот и они. Эк на тебя кто-то таращится.

Дьюранд попытался подмигнуть в ответ — но даже самого слабого движения оказалось довольно, чтобы свет вокруг снова померк. Похоже, он умудрился здорово рассадить себе лицо.

Снова открыв здоровый глаз, молодой рыцарь обнаружил, что рядом кто-то сидит, близко-близко наклоняясь к нему: из-под шапки черных кудрей выглядывало лицо, очень похожее на лицо самого Дьюранда.

— Хатчин?

Лицо брата Дьюранда озарилось слабой улыбкой.

— Ох, ну наконец-то. Хвала Небесам. Попробуй попить.

В зубы Дьюранда уперся край кувшина с плохим вином. От каждой капли, которой давился юноша, тело словно пронзал миллион острых игл. Дьюранд зажмурился и лишь через несколько секунд нашел в себе силы снова открыть глаза.

Однако когда он взглянул наверх, лицо брата исчезло, а на его месте возникла борода отца.

— Прах побери, мальчик. Чего ради тебе вздумалось снимать твой дурацкий шлем?

— Отец? — Дьюранд почти всерьез ожидал, что следующими на этом месте окажутся мать, король и половина Баррстон-Уоллс в придачу.

— Ты же мог и вовсе убиться, — проговорил барон Хрок.

Дьюранд попытался нашарить хоть что-то в том тумане, что заволакивал все его мысли и воспоминания.

— Видеть не мог, — с трудом прохрипел он. И это отчасти было правдой. Однако уже сами эти слова вытянули из тумана какие-то обрывки воспоминаний. Он снова чувствовал тяжесть лежащего поперек седла человека — Ламорика. Он-то думал, что вывез его в безопасность, а оказывается…

Несмотря на жуткую боль, Дьюранд попытался оглядеться по сторонам. Дыхание перехватило, но Дьюранд выдавил из себя невнятный хрип, который задумывался, как вопрос:

— Его светлость?

Барон Хрок отвел глаза.

— Пойду приведу кого-нибудь из этих лекарей, — промолвил он и исчез.

На Дьюранда нахлынул страх.

— Что с?..

Хатчин снова склонился над ним.

— Ламорик тут, рядом. Если протянешь руку — как раз до него дотронешься. Он настоял, чтобы его положили именно тут. Бедолаге здорово зашибло голову, но в целом, подозреваю, он отделался легче тебя. Когда Ламорик упал, ваш славный капитан его вытащил.

Дьюранд весь обмяк, задыхаясь. Воспоминания поднимались в нем, точно лед из глубины вод: осада, вылазка за ворота, скачка через рыночную площадь с отрядом акконельцев.

— Что я… с собой сделал?

— Говорят, ты упал с коня, —пояснил Хатчин. — Расшибся о камни мостовой.

— Упал? — хмыкнул Дьюранд. Как он мог упасть? Ведь он чуть не убился — и чуть не убил того, кого пытался спасти.

— Ну да не важно, — промолвил Хатчин.

— Вот именно, — согласился Берхард. — Не важно. Мы покончили с мятежом Радомора. Поделом мерзавцу, пусть он двадцать раз герой Хэллоудауна.

Откуда-то со стороны Ламорика донесся стон. Хатчин понизил голос:

— Саллоухит с Хонфельсом ударили по слабому флангу Радомора, да так крепко, что перебили почти всех его командиров. Мы с отцом скакали под знаменем молодого Хонфельса, а вокруг нас — люди из Коля.

— Стерли их в порошок! — подхватил Берхард. — Раскатали и обратили в бегство. Не очень-то церемонились, но коли они не заслуживают такого обращения, кто тогда его заслужил? По всему городу еще идут бои. Меня Кон сюда прогнал. — Он махнул рукой, показывая на залитое кровью лицо. — А то я и здоровым глазом уже ничего не видел. Да. Совсем ничего.

Дьюранд с усилием кивнул.

— Радомор? — неразборчиво промямлил он.

Хатчин покачал головой.

— В бегах. Мы видели, как под ним несколько раз убивали лошадей. С мечом он — сущий дьявол, но я почти уверен, что видел, как его закололи.

— А я видел, как его подстрелили, — заявил Берхард. — Конь сбросил его с себя, точно муху. Его воины, совсем обезумев от страха, бросались в Бейндрол, прямо в доспехах и с оружием. Рыцари лезли на деревья, как кошки от пса. Но помяни мое слово, мы скоро его отыщем — полагаю, в какой-нибудь груде тел.

В зал все еще стаскивали раненых. Кругом царил хаос. Дьюранд закрыл глаза — точнее, один глаз. Акконель свободен! Хотя лично он был уверен, что все они станут куда счастливее, когда голова безумного Радомора будет насажена на кол над воротами.

Открывать даже здоровый глаз совершенно не хотелось. Вокруг, на усыпанном тростником полу, стонали десятки бойцов.

Хатчин коснулся плеча Дьюранда.

— Говорят, Абраваналь теперь наречет вашего капитана Паладином вместо старины Геридона — это тот, кого убили с Лендестом? — и у твоего Ламорика весьма неплохие виды на будущее.

Берхард поднялся.

— Да. Славный был денек. Оставлю вас побеседовать. На улицах еще есть чем заняться.

Конзар наконец отвоевал себе путь назад из Тернгира. Дьюранд подумал о далеком заморском замке, откуда начались странствия капитана.

— Как я упал? — едва ворочая языком, пробормотал он.

Хатчин кивнул.

— Кто-то съездил тебе цепом по голове.

Дьюранд поморщился. И все-таки он никак не мог взять в толк. Он же вырвался из общей свалки. Или почти вырвался. Помнится, сзади стучали копыта… А он-то решил, что это свои, и не оглянулся. Хорошенький же из него вышел спасатель!

Дьюранд провел языком по ряду обломанных, острых, точно ножи, зубов.

— Кто? — просипел он.

Хатчин обвел взглядом комнату.

— Ну, в гуще схватки не скажешь точно…

— Ладно, — вздохнул Дьюранд. Он помнил, как Конзар соскочил с коня в гнездо вражеских лучников. Помнил искаженное яростью лицо Бейдена, обозленного тем, что его чуть не сбили в разгар драки не на жизнь, а на смерть.

Сосредоточиться становилось все трудно.

— Лекарь подмешал чего-нибудь в вино? — пробормотал Дьюранд.

— Мак, эвкалипт, всякое такое.

Все снова заволоклось тьмой.

* * *

Когда Дьюранд очнулся в следующий раз, вокруг тоже была темнота. В башне Гандерика было тихо — почти тихо. В воздухе чувствовалось какое-то смутное шевеление. Постепенно Дьюранд расслышал шепот: сухие, сдавленные звуки. Он вгляделся во мрак…

На тростнике рядом с ним скорчилась какая-то черная фигура. Дьюранду живо представились чернецы-Грачи, а он совсем беспомощен, встать не может!.. Но шепот, который он слышал, принадлежал не им. Потного лба молодого рыцаря коснулись чьи-то губы. Маленькая ручка ласково погладила по щеке.

— Мы не заслужили такую боль.

Дьюранд впервые за много часов вздохнул полной грудью, глупые слезы застали его врасплох.

— Я должна была увидеть сама, — проговорила Дорвен. — Прах побери. Дьюранд, я ходила по улицам. — «Улицы», о которых она говорила, сейчас представляли собой груды дымящихся развалин, где валялись изувеченные тела и бегали окровавленные, обезумевшие от страха люди. Ей не следовало выходить из замка. — Я нашла то место, где она упала. Та женщина…

— Ка…

— Из сна. Женщина в канаве. Помнишь? Когда пришли солдаты. Она так и лежала там, в тростниках, и я привела туда мудрых женщин. Ты бы их видел. — Мудрые женщины в сточной канаве? — Мы вытащили ее на берег, и старухи сказали все нужные слова. Думаю, теперь она наконец ушла. Мы отослали ее на покой.

Дорвен почесала голову.

Дьюранд вспомнил первый из ее ночных кошмаров: босая женщина, стоявшая у плиты, когда пришли солдаты; поток грязной воды изо рта Дорвен. Он потянулся к возлюбленной, сжал ее пальцы.

— Потом мы нашли еще шестерых, — продолжала она. — Прошли до конца их снов.

Смерть в горящем городе. Наверное, теперь Дорвен по колено в грязи и по уши в саже. А чего она, верно, насмотрелась… «Прекрати!» — хотелось закричать ему.

— Скоро мы всем им дадим покой. Эти сны. Они взывали ко мне. — Искать в разрушенном городе Утраченные души — задача почище любой войны. — Я пойду…

— Владыка! Дорвен, тебе тут не место. — Это был голос Ламорика. — Разве… разве сейчас не ночь? Почему ты не спишь? Я же говорил, тебе нужен сон. Ты так совсем изведешься. Ночь на дворе!

— Вы очнулись, милорд! — воскликнула Дорвен. Пальцы ее выскользнули из руки Дьюранда. Немного поколебавшись, девушка встала на ноги. Дьюранд уловил запах холодной грязи на ее одежде. Подол платья, точно мокрая щетка, задел голую руку молодого рыцаря, когда Дорвен на цыпочках стала пробираться туда, где лежал ее муж.

Ламорик что-то пробормотал в бреду.

* * *

Утром Дьюранда разбудили стук и лязг хирургических топориков и шипение раскаленного железа, которым прижигали раны. Для юноши начался день упорных попыток вызнать хоть что-нибудь о ходе битвы. Вокруг на полу лежали десятки людей — мертвых и умирающих. Слуги сновали туда-сюда с кувшинами воды, одеялами и бинтами. Одно было ясно: ничего еще не окончено. После ночного затишья на улицах оказалось слишком много вооруженных людей.

Со своего места Дьюранд разбирал лишь самые отрывки разговоров офицеров Абраваналя в начале зала.

Рядом с ним лежал Ламорик, так и не очнувшийся после ночного визита Дорвен. Дьюранд не мог даже головы повернуть, чтобы посмотреть на него, однако слышал успокаивающе-ровное дыхание молодого лорда.

Лежа в вынужденном бездействии среди хлопотливой суеты, Дьюранд цеплялся за сохранившиеся в памяти обрывки воспоминаний, пытаясь свести воедино, что же произошло, когда он скакал к воротам замка. Враги остались далеко позади, причем все пешие. Эх, надо было обернуться — или хотя бы не снимать чертов шлем. Тогда бы он видел, кто нанес удар — а может, сумел бы и увернуться. Теперь оставалось только гадать.

Пошевелив руками, он обнаружил, что в каждой ладони у него зажато по какому-то странном предмету — сухому, гладкому на ощупь и округлому, вроде камня. Разжать пальцы не получалось — они были все обмотаны бинтами.

А потом краем глаза он разглядел кривые ноги Гермунда.

— Гермунд! — С губ Дьюранда сорвалось скорее сипение, чем крик. Гермунд уже скрылся из поля зрения. — Прах побери!

Гермунд появился снова — перевернутый вверх ногами, улыбающийся.

— Доброе утро!

— Фто… фто проифходит? — просипел Дьюранд.

— Ничего, — отмахнулся Гермунд и с победоносной улыбкой вытащил пару куриных яиц.

Дьюранд еле ворочал языком, рот у него был полон выбитых зубов, но он все равно умудрился потрясенно ахнуть.

— Вот так-то, мальчик, — усмехнулся скальд и, найдя миску, разбил в нее яйца.

В легкие Дьюранда хлынула невыносимая вонь, а жидкость, что потекла из скорлупок, оказалась серой и очень густой.

— Прах побери, Гермунд…

Скальд улыбнулся.

— Уж лучше в этих яйцах, чем в тебе, а?

— Знахарские штучки… — в ужасе проговорил Дьюранд и попытался качнуть разбитой головой в сторону своего господина. — Ламорик?

Гермунд глянул на распростертого на соломе наследника Акконеля.

— Дышит. Когда Кон его притащил, он сдавленно покрикивал, но с тех пор все время в отключке: весьма мудро после такого удара по голове. Не будь она у него такая твердая, Абраваналь уговорил бы его лежать на пуховой перине, а не на тростнике среди таких, как ты.

Дьюранд сглотнул.

— Кон?

— Он еще где-то на улицах — говорят, дерется, как тысяча одержимых. — Дьюранд зажмурился, представив себе капитана в городе. — Вывел из крепости гарнизон. Весь в крови. Выметает этих дьяволов из Акконеля.

— И как оно удается?

Гермунд уже собирался ответить, когда незнакомый воин, лежавший справа от Дьюранда, испустил протяжный вздох. Гермунд нахмурился.

— Ага, — проговорил он, отворачивая, чтобы натянуть одеяло на лицо умершего. — Ясно.

— Прах побери, — сказал Дьюранд.

— Что до мира за пределами замка, — промолвил Гермунд, — то уж коли ты не обращаешь внимания и на то, что вокруг тебя происходит… Конзар повел отряд, который пару часов назад поскакал за Бейндрол, и здорово напоролся. С парнями Радомора еще не покончено.

— Я должен быть там, — прохрипел Дьюранд.

— Ага, конечно! То-то много от тебя сейчас проку будет! Вот только вынесем тебя на улицу на руках, ты им покажешь, что бывает с храбрецами, да?

Один из лекарей повернулся к Дьюранду и откинул повязку. Под припаркой обнаружилась серая копошащаяся масса — черви, каких можно найти под каким-нибудь бревном. Серобородый лекарь с непроницаемым лицом забрал повязку и миску Гермунда.

Скальд наморщил перебитый нос.

— Не скажу, что вполне понимаю все эти знахарские штучки…

— Там еще идет бой, — стоял на своем Дьюранд. — Ты об этом ведь говорил…

— И костей у тебя переломано больше, чем оно бы стоило. Придется подождать. Когда тебя приволокли, костоправы здорово потрудились — концы выравнивали, но не поручусь, как оно обстоит сейчас, уж больно ты весь опух. Вообще-то есть всякие способы ускорить выздоровление…

Коли человек не в состоянии даже с боку на бок повернуться, от него и в драке прока будет мало.

— Надо бы дать тебе отдохнуть, — заметил Гермунд. — Где ты не пурпурный, там зеленый, да еще какого-то неприятного оттенка.

Дьюранд приподнял здоровую руку.

— Погоди. Перенесите меня поближе к верхней части зала. Раз уж скакать я сейчас не могу. — Он быстро вздохнул, стараясь думать как можно четче. — Скажи им… Ламорик… Он должен быть в верхней части зала. И ты вместе с ним… Там лучше слышно.

* * *

Дьюранд добился своего, и скоро его перетащили поближе к возвышению: весьма мучительный процесс, проклинать который у него был повод и много часов спустя. И все же — лежа лицом вниз, чтобы поберечь плечо, — теперь он слышал разговоры баронов о том, сколько закатали бочонков бекона, сколько подвод завязло в грязи да сколько рулонов холста может понадобиться на шатры беженцам. Да уж, стоило перебираться!..

Скоро Дьюранд уже тосковал по прежней скуке.

С места, где он лежал, только и было видно, что пара футов усыпанного тростником пола да то, как поднимается и опускается грудь незнакомого соседа. Вечером, когда свет в зале начал слабеть, этот новый сосед тоже издал мучительно долгий вздох. Дьюранд позвал на помощь, но ни лекари, ни знахари, ни хирурги уже не могли вернуть бедную душу обратно в тело.

Когда кто-то из лекарей набросил умершему плащ на лицо — Дьюранд не видел этого, просто почувствовал, как мазнул по щеке край плаща, — по Расписному Чертогу загремели тяжелые шаги. Промелькнули тени нескольких рыцарей, послышался лязг металла: это одетые в броню воины преклонили колени перед возвышением.

— Ваша светлость, — донесся рокочущий бас гофмаршала Конрана, — птицы-падальщики вернулись в город.

По ступеням застучал выроненный из руки кубок. Сверкая драгоценными камнями, он весело скатился на пол и замер на тростниках рядом с мертвым соседом Дьюранда.

— Вот ей-ей, — отозвался белокурый барон Хонфельса. — Брат Конран, дружище, вороны еще невесть сколько времени будут находить на улицах трупы людей и коней…

— Это знамение не просто так! Когда Око покинуло Небо, что-то зловещее выбралось из потайного убежища. Что-то зашевелилось на западе, милорды: какая-то новая, неведомая нам тварь. Черные крылья неистовствуют пред нами — так перед грозой сбирается черная туча.

— Похоже, Радомора среди трупов мы так и не найдем… — хмуро заметил Саллоухит.

Старый Сванскин хмыкнул.

— Нам повезло, что мы вообще оттеснили этих дьяволов. Надо созвать все батальоны и занять оборону на Фалерском мосту.

Бароны откликнулись согласным ропотом, а Дьюранд почувствовал, как в тростнике у его уха что-то закопошилось, зашелестело. Верно, все черви, сколько их не было в зале, собрались на добычу: ведь в зале было столько свежего мяса. Но его, Дьюранда, червям придется подождать.

Дьюранд услышал, как Конран поднимается на ноги.

— Нет. Неведомое зло уже пересекло Фалерский мост и бродит среди развалин города.

— Отведите детей в святилище, — проговорил Абраваналь. — Отец Оредгар, позаботьтесь о них.

— Наш друг Радомор отнюдь не несокрушим, — гнул свое Хонфельс. — Он попробовал сыграть в Акконеле по своим правилам — и не преуспел. Мы застали его врасплох и вырвали у него прекраснейшую добычу, какую только он себе замыслил.

— Отец, а мне обязательно?.. — раздался тихий голосок.

— Альмора, пожалуйста, ступай вместе с пажами и старым Оредгаром в святилище.

Настил тростников под щекой Дьюранда вдруг ожил: уховертки, мокрицы и несметное множество прочей ползучей мерзости хлынули наружу и поползли по корчащемуся от отвращения лицу молодого рыцаря.

— Скорее, Альмора, — поторопил герцог.

Металлическая летунья застрекотала под обугленными сводами. Но тут зал сотрясло так, что она подпрыгнула в воздухе. Где-то в отдалении хлопнула о косяк какая-то дверь — точнее, решетка.

Во втором ударе звучал треск ломаемого в щепы дерева и искореженного металла, стук падающих и скользящих тел. Дьюранду ничего не было видно. На герцогском возвышении с лязгом вылетело из ножен несколько клинков. Светлый тростник на полу отливал таким серебристым блеском, что больно было смотреть.

— Что это? — ахнул Абраваналь.

Нечто вошло в зал. Могучая поступь неведомой твари отзывалась дрожью в сломанных костях молодого рыцаря.

— Ни шагу дальше! — прогремел гофмаршал Конран.

Однако тварь не остановилась. Шелест и скрежет звучал все громче и громче.

Металлический кубок расплющился под когтистой лапой, что расшвыряла тростник на полу. Под прикосновением расщепленных когтей серые стебли становились мокро-черными. Дьюранд увидел медную проволоку, блестящую в узлах белой кости, качающуюся на полотнище кольчугу. А затем корпус ходячего ужаса качнулся вперед — огромный, иссохший, мертвый, томно упряжка боевых скакунов из гробницы древнего военачальника.

Извернувшись, чтобы получше разглядеть незваного гостя, Дьюранд свел на нет все усилия лекарей за целый день — но если чудовище явилось убивать, это уже не важно. Над туловищем, подобном останкам кита, торчала, покачиваясь и наклоняясь вперед, голова: узел клыков и шелковистой паутины. На уровне глаз старый шлем расщеплялся, образуя узкую прорезь. Змей, костлявое чудище, дьявол — кто бы это ни был, но он волочил свою тушу все дальше и дальше. И каким-то образом, не то по линии ссутуленных плеч, не то по ржавым и старым доспехам, Дьюранд узнал его: то был преображенный Паладин Радомора.

Чудище направлялось к герцогу и его свите.

— Владыка Небесный! — прошептал Абраваналь.

Септаримы встали вокруг герцога, заслоняя его собой.

— Именем Владыки Судеб, ни шагу дальше! — предостерег Конран.

Но чудовищный Паладин Радомора остановился лишь тогда, когда сам того захотел, хлеща длинных костлявым, проволочным хвостом по тростнику. На Дьюранда нахлынуло паническое, животное желание убраться, уползти отсюда. Лежащий рядом с ним и впрямь попытался: Дьюранд слышал, как он скреб по тростнику руками, подтягивал ноги.

Лишь через несколько мгновений Дьюранд вспомнил: ведь этот человек мертв.

— Стой! — возопил Конран.

Но скрежет и шелест, поднимавшиеся точно шепот по всему Расписному Чертогу, бросали ему вызов: то извивались на полу зала мертвые. Серые губы со свистом втягивали воздух в давно отвердевшие легкие.

И вот мертвецы хором заговорили:

— Его величес-с-с-тво Радомор, король Древнего Эррес-с-с-с-та, приветс-с-ст-вует тебя, Абраваналь, герцог Гиретский. Победа за тобой. Но недолго тебе нас-с-с-лаждаться ею. Его величество Радомор послал гонцов к каждому барону, рыцарю и воину, призывая их в свое войско. Больше не будет малых армий, собираемых втайне. Не будет сил, призванных шепотом. Его величество придет за тобой со всей мощью войска, собранного из его верноподданных. Собирая тех, кого ты пытаешься противопоставить разуму и справедливости, ты не спасешь свою седовласую голову, герцог Гиретский. Эти пепельные рыцари тебя не уберегут. — В мертвых голосах послышались насмешливые нотки. — Многие, мно-о-о-о-гие скоро присоединятся к нашему замогильному хору.

Дьюранд раздирал незажившие раны заново — лишь бы извернуться и увидеть серые лица.

И вот мертвецы, точно воздавая почести Паладину, сели. Ходячий ужас поклонился им, развел руки.

А потом над ухом Дьюранда раздался сдавленный рык:

— Раб! Раб изменников. Прекрати!

То поднялся на ноги Ламорик. И теперь смотрел в лицо врагу над спиной распростертого Дьюранда.

Паладин развернулся, текучим движением шишковатого хвоста опрокинув тяжелый стол. Нависая над разможженным плечом Дьюранда, огромное — больше быка — чудовище глядело на Ламорика. Здоровым глазом Дьюранд видел насквозь полую клетку костей, облаченную в кольчугу, шелк и ржавый венец. Откуда-то из глубины хрупких сводов исходил пронзительный свист.

— Передай своему господину, — прорычал, задыхаясь, Ламорик. — Скажи ему, что один раз мы его уже одолели. Может не трудиться идти в Акконель. Мы сами к нему придем!

Исходящий от Паладина свист на миг сделался громче, а затем чудище сложилось пополам в кривом поклоне, от которого шелковистая паутина его бороды рассыпалась по потной шее Дьюранда.

После этого последнего издевательства чудище пружинисто распрямилось и стремительным прыжком вылетело из зала, проявив неожиданную гибкость и проворство угря в ручье. Когтистые лапы царапнули закопченный потолок — и Паладин исчез.

Дьюранд припомнил слова чернецов-Грачей: Ламорика надлежит утащить, когда он окажется без охраны.

Наследник Акконеля рухнул на пол.

25. ТРОПОЙ ПЕПЛА

Когда лорд Ламорик велел своему целителю поскорее усадить его обратно в седло, а баронам — готовиться войско к походу, весь двор Акконеля над головой Дьюранда ожил кипучей деятельностью. Ламорик решил, что Радомор подавится своими угрозами. Они пустятся в погоню за демоном Паладином, и он выведет их к своему хозяину. Они бросят против короля-самозванца все войско Гирета, пока ни один изменник не успел встать под леопардовое знамя Ирлака. Вокруг Дьюранда топали тяжелые сапоги. Бренчали доспехи, зычно отдавали приказы командиры.

Дьюранд скрежетал зубами от досады и разочарования. Он-то мог лишь слушать — и сквозь щелочку одного-единственного здорового глаза щуриться на лодыжки спешащей мимо взбудораженной толпы. Он лежал среди слепых, мертвых и прочих жертв хирургических топориков — а во тьме пели трубы, призывая в поход. Со двора под бойницами башни Гандерика, гулким эхом разносясь по лестнице, доносился рев собирающегося войска.

Дьюранд зажмурился, мысли его все так же вились вокруг последних воспоминаний о скачке к воротам замка: Ламорик, висящий у него поперек седла, глоток свежего воздуха, когда шлем слез с головы, воины Акконеля вокруг. Но о самом последнем мгновении он не помнил ничего — ничегошеньки. Кто нанес удар, сваливший его из седла? Кто сломал ему челюсть, плечо и ребра? Но даже когда в бойницах забрезжил рассвет, память не вернулась к нему.

Когда армия уже выходила из замка, к Дьюранду в Расписной Чертог на минутку заглянули Берхард и Хатчин. Берхард, сверкая здоровым глазом, Хатчин — улыбаясь во весь рот. Каждый по очереди нагнулся к Дьюранду, чтобы сказать, что они вернутся так быстро, что Дьюранд и не заметит, что они уходили, — а потом оба низко поклонились и поспешили на лестницу. Дьюранд лишь бессильно зарычал, злясь сам на себя.

Наконец подле Дьюранда появился и сам лорд Ламорик в залатанном алом военном наряде. Как будто вновь вернулись дни Красного Рыцаря. Армия была готова. Волы уже тянули упряжки, сотни лошадей стояли под седлом.

— Ваша светлость, — проговорил Дьюранд.

Волосы Ламорика упали ему на глаза, когда молодой лорд с кроткой улыбкой склонился над Дьюрандом.

— В голове у меня до сих пор звенит, — признался он. — Только не говори никому. Не то эти горе-лекари снова уложат меня на тростник.

— Прах побери! — пробормотал Дьюранд. Как же сильно Ламорик пострадал в той стычке!

— Ты сделал все, что мог, чтобы вытащить меня из давки, — сказал Ламорик, вытирая глаза рукой. — Но нам бы обоим было куда как лучше, успей мы чего подстелить снизу.

— Надо мне было смотреть по сторонам, — покаянно промолвил Дьюранд, но Ламорик уже поднялся на ноги — они еще не слишком-то твердо держали его.

— Не бойся! — скривил губы Ламорик. — Я привезу с собой голову этого дьявола и насажу ее на пику на Фалерском мосту.

— На Ирлак! — взревела толпа бойцов во дворе. И через миг Ламорик уже исчез. Эхо криков еще некоторое время разносилось по залу, а затем все умолкло.

В замке не осталось практически ни одного человека, способного сражаться.

Из-за сломанных ребер Дьюранд мог дышать лишь часто и одышливо. Он сосредоточил всю волю на том, чтобы делать размеренные, глубокие вдохи.

— Прах побери! — пробормотал он.

* * *

Этой ночью, лежа в темноте переделанного под лазарет зала, Дьюранд никак не мог уснуть, распростершись на тростнике и стараясь не тревожить больное плечо. Отец и брат молодого рыцаря сейчас шли на запад. Его лорд. Его капитан. Воображение рисовало ему тысячи всевозможных опасностей, которые могли ждать войско — но самому ему оставалось лишь ждать.

На мертвеца рядом с ним набросили плащ. Силуэт трупа, недвижный, как горы, вырисовывался на фоне еще более густой тьмы — стен в глубине зала. Дьюранд старался не представлять себе бедолагу под плащом, серого и неподвижного. Взгляд здорового глаза юноши скользил по силуэту, как по горе над замком его отца.

А потом силуэт вдруг пошевелился.

— Боже, — прошептал Дьюранд.

Полы сюрко мертвеца оттопырились. Под слоями шерсти и льна что-то зашебуршилось, зачмокало. Поскольку Рыцари Пепла уехали в Ирлак, а Патриарх бродил где-то среди оставшихся в замке людей, Дьюранд мог только надеяться, что это крысы: некому было сейчас стоять на страже против тьмы.

— Боже, — снова прошептал Дьюранд и попытался пошевелиться.

Что-то упало на зловонный тростник перед самым лицом Дьюранда, задело шерстяную ткань у него на шее. Воняло это что-то так, что он чуть не задохнулся. Вторая фигура билась под тканью на груди мертвеца. Однако мерзкий голос снова привлек внимание Дьюранда к твари у его лица.

— С-э-р Д-ь-ю-р-а-н-д.

Голос исходил откуда-то из темноты между мертвецом и Дьюрандом. Перед глазами молодого рыцаря мелькнула пернатая тень. Второе существо вырвалось и встало на грудь мертвому воину: черные крылья сложены над веретенообразными лапами, погребенными в червях и мокрицах.

— Не спите?

Птица — грач — вспорхнула на раненое плечо Дьюранда. Молодого рыцаря пронзила боль — острая, точно удар копья. На миг прикосновение грача совершенно парализовал его. А потом грач спрыгнул на пол.

— Как все просто, когда Рыцари Пепла ушли. Теперь можно и поговорить.

Дьюранд передернулся при одном воспоминании о прикосновении твари к его телу.

— Сон бывает обманчив.

— Похоже, он одержим снами, брат.

— Как те, что вызвали нас сюда, на этот туманный север.

— Должно быть.

Дьюранд прикидывал, не удастся ли ему высвободить руку и быстрым выпадом схватить мерзкую тварь. Увы, даже от попытки напрячь мускулы у него перехватило дыхание. Он не мог и подбородка от пола оторвать.

— Катитесь в Преисподнюю!..

— Ты не первый, кто предлагает нам туда отправиться. — Острый клюв ударил Дьюранда в ухо. Все тело снова пронзила волна мучительной боли. — Только прежде мы сыграем нашу маленькую игру.

Дьюранд ловил ртом воздух.

— Ламорик очень скоро положит ей конец.

— Ах да, поход Ламорика, устроенный такими трудами. Ты человек из плоти и крови, дитя дневного света — где тебе понять. Даже при том, что Узы ваших Древних Патриархов износились, а верховные святилища лежат в руинах, нашему посланцу было не так-то просто добраться сюда, к Ламорику. Ну не великолепен ли он, наш посол?

Дьюранд зажмурился от гнусной вони, уткнулся в тростник и прорычал:

— Ваш повелитель. Ему воздастся за все ваши хлопоты. Он сам навлек на себя войско Гирета. И когда наши ребята до него доберутся, они будут в довольно свирепом расположении духа.

Гнусная тварь все так же дышала рядом, Дьюранд задыхался от смрада.

Продолговатая птичья голова чуть вздернулась.

— Уж конечно, нас никак нельзя простить за наши угрозы. Приглашение — не приглашение, если ты не рассчитываешь, что его примут.

— Что-что? — буркнул Дьюранд.

— Наш гонец дал твоему господину стимул. — Птица вспорхнула на раненое плечо Дьюранда, раздирая его острыми когтями. От этого прикосновения у него замерло сердце, перестали работать легкие, копья острой боли ударили в каждую трещину сломанных костей. Смердящий клюв вновь коснулся его уха. — Теперь юный Ламорик приведет к нам свою армию. Уж в такой ситуации можно и простить нам мелкую грубость.

Дьюранд застонал, задыхаясь в духоте и вони. Как же хотелось схватить хотя бы одну из дьявольских птиц и скрутить ей шею!

— Лжешь! — сквозь стиснутые зубы прошипел он.

— Братец, как он может нам не верить? — посетовал один из грачей.

Дьюранд заскрипел сломанными зубами.

Птица, сидевшая у него на плече, нависала над лицом, загораживая остальную часть зала. В перьях ее извивались черви.

— Все готово, дружище Дьюранд. Не бойся. Огонь уже разведен. Уж мы постарались.

— Ах, братец! Как было бы жаль, если бы Ламорик остался дома. Столько темных часов были бы потрачены понапрасну!

Дьюранд снова застонал, уткнувшись лицом в тростник. Припадок мучительных судорог выгибал все тело, отрывал колени от пола. Руки и ноги словно скрутились узлами костей и сухожилий. Если грач не освободит его, у него и те кости, что еще целы, треснут — или он просто задохнется. Однако разум Дьюранда продолжал бороться. Навстречу чему заманили эти дьяволы Ламорика? Какое колдовство сплели они в эти самые темные часы? Он представил себе, как армия все идет на запад, ослепленная, одураченная. Уверенная, что Радомор разбит, что они нанесли удар как раз вовремя.

— Детские сказки, — прохрипел он. — Зря стараетесь.

— Нет, сэр Дьюранд. Для тебя мы на какие только хлопоты не идем, сил не жалеем. Ты ведь сыграл такую большую роль в прошлых наших столкновениях, — проговорил голос у него над ухом.

В голове бешено стучала кровь. Дьюранд не знал, сколько еще сможет дышать.

А затем первый грач с негромким хлопком присоединился к брату на плече Дьюранда — легкий прыжок, от которого Дьюранда пронзила еще дюжина копий. Судороги скручивали сильнее, отрывали подбородок от пола. Дьюранд корчился на полу, а пернатый дьявол глядел ему прямо в глаз, нацелив туда острый клюв.

— Зато, думаю, эта стычка будет проиграна, братец. Ламорик так долго находился в полной безопасности — окруженный своими людьми, со своим грозным телохранителем.

— И Патриарх за него молился, и Рыцари Пепла кругом.

— Как такого коснуться? Как врагу нанести удар?

— Даже если среди людей Ламорика и был перебежчик — патриот, — ждущий лишь шепота от подлинного своего господина, как посмел бы он ударить, когда рядом столько верных слуг?

Птицы кружили по плечу Дьюранда, долбя острыми клювами вокруг его глаза и ушей. Жить оставалось несколько секунд, не больше.

— Как это тяжело, братец! Вечное ожидание! Его светлость всегда был окружен своими людьми. Всегда под охраной. Бедный предатель точил бы кинжал, уповая на единственный миг одиночества, чтобы нанести удар.

Клюв скользнул ближе.

— Например, в той скачке, когда вся армия на миг смотрела куда-нибудь в другую сторону? А бедный его господин болтался поперек седла?

— Да, братец. Именно.

Обе птицы нашептывали ему прямо в ухо, прыгали с лица на шею, с шеи на плечо.

— Такой мимолетный шанс!

— Самый первый!

Дьюранд задыхался, изгибался дугой. Перед мысленным взором стояла картина, нарисованная пернатыми дьяволами: человек, проникший в ближайшее окружение Ламорика, только и ждущий шанса погубить своего господина. Человек, движимый страхом, честолюбием — или просто подкупленный, стремящийся улучить миг, чтобы нанести Ламорику удар. И если такого человека не разоблачат, он не замедлит предпринять вторую попытку.

Дьюранд так качался на животе, изогнувшись дугой в судорогах, что один из грачей даже потерял равновесие.

— Что же будет теперь, в суматохе и суете похода?

Когти впились в сломанную челюсть Дьюранда.

— Когда даже стены кругом — и те из дерюги?

Никто не говорил об убийце — ни единого слова. Ламорик шел со всей своей армией в какую-то западню, расставленную этими дьяволами, а тем временем предатель уже заносил меч над его горлом. А Дьюранд валялся тут, пригвожденный ранениями к полу Расписного Чертога, пока войско движется навстречу катастрофе.

Один из грачей скакнул слишком близко к руке Дьюранда. Несмотря на стальные узы паралича и одышки, Дьюранд не упустил своего шанса. И ощутил, как ломаются сальные перья, как трещат кости у него в кулаке. Грач трепыхался и бился в его пальцах, несколько мучительных секунд хлестал крыльями врага, пронзительно вереща, пока из него утекала жизнь.

Но молодой рыцарь вновь обрел способность дышать.

Маленькие трупик в пальцах Дьюранда рассыпался зловонными каплями. Уцелевший грач перескочил на мертвого соседа Дьюранда, кругом уже поднималась суматоха. Слышался шум приближающихся людей.

— Я еще приду за тобой, — прохрипел Дьюранд, уткнувшись носом в пол.

— Ха! — только и прозвучало в ответ, и птица просочилась между запрокинутых лиц и поднятых в оберегающем знаке пальцев собравшейся толпы в ночь.

Гермунд подоспел к Дьюранду первым.

— Дьюранд! Что происходит? Боже ты мой! — Зловоние Ударило ему в нос. — Ты…

Дьюранд крепко ухватил склизкой рукой запястье маленького скальда.

— Гермунд. Ты говорил, я должен ждать, не должен двигаться, пока кости не срастутся.

— И ты поэтому…

— Надо их предупредить. Отозвать. Время ожидания закончилось.

Скальд вырвал руку из хватки Дьюранда.

— Прах побери.

* * *

Примерно через час, проведенный в тревожных раздумьях, около Дьюранда появился нахмуренный Гермунд с Хагоном, Киреном и самим Патриархом Акконеля. Они положили на тростник рядом с ним что-то, что он не разглядел.

— Здешним коновалам такая задачка не по зубам, — промолвил Гермунд, — но я нашел подходящего человека.

Слепой Хагон улыбнулся. Лисьи усы Кирена неодобрительно подергивались.

Патриарх грозно посмотрел на Дьюранда.

— Ты растреклятый глупец, но проси — и мы сделаем все, что возможно.

— Кто из оставленных здесь способен проделать такой путь? — спросил Дьюранд.

Патриарх хмыкнул, но кивнул своим спутникам. И те — под аккомпанемент вспыхнувшей ярким созвездием боли в сломанных костях — перевалили Дьюранда на носилки и потащили из замка.

* * *

Казалось, целая вечность прошла в тряской лихорадке, а потом Дьюранд распознал над головой своих носильщиков паутину высоких обнаженных арок — развалины верховного святилища. Через них падали косые лучи света.

Рыцарь, скальд, патриарх и знахарь, покряхтывая, пробирались вперед, пока не оказались в старом нефе, где снова перевернули Дьюранда, вынимая его из носилок. Боль была — точно они его на борону швырнули.

— Не волнуйся, — заявил Хагон, — худшее уже позади. — Он улыбнулся. — Я так всегда говорю. Будет ничуть не больно. Или — мне будет больнее, чем тебе. А? — Дьюранд увидел, как сверкнули в улыбке зубы слепца. — Не волнуйся, закрой глаза и глубоко дыши. Скоро станешь как новенький.

Дьюранд хмыкнул.

— Дьюранд, — промолвил сэр Кирен, — эта глупая затея тебя прикончит. Ламорик скачет в окружении целой армии. Что будет проку от еще одного — всего одного — человека? Если случится что-то худое, тут не останется совсем никого, кроме стариков.

— Если ни один из них не в состоянии догнать войско и вернуть его, должен скакать я, — прохрипел Дьюранд.

Хагон повернулся к нему.

— Так вот, тебе говорили, что за такое придется заплатить, да?

Дьюранд ничего не ответил.

Слепец улыбнулся.

— Ну ладно. Я, конечно, не придворный лекарь, но много зим провел знахарем, а тут слишком много раненых, чтобы тобой мог заняться кто-то из больших мастеров. Так что нам с тобой, дружище Дьюранд, придется потрудиться весь солнце-оборот, от зари до зари.

— Целый день…

Дьюранд представил, как войско идет и идет на запад — с каждым мигом все дальше и дальше.

— Дыши ровно. С ребрами оно всегда так — а следовало бы целый год. А теперь вот увидишь, как над тобой будут ворожить. — На боку у слепого висела сумка. Дьюранд увидел, как проворные пальцы Хагона достают оттуда несколько горшочков и сдирают с них крышечки. — Тут у меня кое-какие недурные снадобья. Можешь не сомневаться, я к ним руку приложил. — Там были травы, какие-то внутренности и одно Небо знает что еще. — А ваше верховное святилище — самое подходящее место для такого дела. Надеюсь, даже сейчас это все еще святая земля.

— Не отходи далеко от алтаря, знахарь, — предупредил патриарх. — Оковы древних патриархов по всему королевству ослабли. Из-за Нефритовых Пределов выходят чужаки. Изгнанные зашевелились в тенях. Чья-то темная длань готовится нанести удар. Скоро, скоро трепещущее королевство будет отдано во власть Изгнанных и демонов. Клятвы десяти тысяч владык рассеются, как облачко пара зимой…

— Но здесь-то — достанет святости? Так что посмотрим-посмотрим, — проговорил слепец и повернулся к Дьюранду. — А ты-то сам, ты уверен, что ты этого хочешь? Если нет — только скажи, и эти трое тебя оттащат обратно. Я не против.

Дьюранд сощурился, гладя на бледное пустое небо над головами Оредгара, Кирена, Хагона и скальда, всем сердцем ощущая, как стремительно удаляется, катится прочь, как волна, войско — и думая о том, что Ламорик вот-вот получит удар ножом в спину и даже не подозревает об этом. Кто-то из его войска предал своего господина.

— Хагон, если это можешь сделать только ты, я буду благодарен.

— Неплохо сказано, — заметил Хагон, — для человека с проломленной головой. Засим, уж прошу прощения у ваших милостей, приступим…

Патриарх Оредгар поднялся. Полы его шафранового одеяния потемнели от пепла. Рыцарь и скальд склонили головы. И вот Дьюранд остался один.

На бледном лице Хагона застыла решимость. Он поднял длинные руки.

— Прости, дружище, но я должен знать, что тут да как.

Сильные пальцы нажали — не самое приятное ощущение — на лицо Дьюранда.

— Глаз, щека, нос, подбородок, зубы, ключица, ребра, снова ребра. — Руки поднялись. — А теперь попытайся вобрать в себя побольше воздуха. Давай! Дыши!

Дьюранд и так изо всех сил пытался вдохнуть поглубже.

Руки Хагона перебирали горшочки с лекарствами. Гермунд оставил пред алтарем костер, и Хагон запел.

— Кость к кости, кровь к крови, — медленным речитативом завел он, взывая к Небесному Владыке и заклиная духов болезни и распада. — Как Паладин Небесный воткнул копье в землю, дабы не упасть, так пусть кости эти стоят крепко и несокрушимо. Как Стражи Ярких Врат связали железные кольчуги, дабы сражаться под Фаранделем, так и пусть сломанное сомкнется, срастется и укрепится. Испейте же чашу разочарования, о, черви мрака. Кость к кости, жила к жиле…

Над головой Дьюранда простиралось безбрежное небо. Небесное Око пронзало пелену облаков. С озера, громыхая, налетел шквал, омывая Дьюранда и город холодным дождем. Молодой рыцарь пробудился от кошмарных сновидений и, открыв глаза, обнаружил, что тягостное ощущение, будто по нему кто-то ползает, не исчезло. Напев Хагона не смолкал ни в пору Ночной Хвалы, ни во время Молитвы Заката или Последних Сумерек. Небеса наполнились звездами и идущая на убыль луна сверкала, точно только что отточенное лезвие.

Слепой Хагон не умолкал — он заклинал и молился, связывал и проклинал.

Во тьме в памяти Дьюранда проносились разные битвы: застывшее на изможденных лицах изумление, страх внезапной раны. Он вспомнил сэра Вэира на утесах Тернгира, сэра Гоула, лежащего на спине на Хеллеборском тракте; Керлака — юношу, так похожего на него самого, в Бауэрмиде — все они были мертвы.

Под воздействием знахарских ухищрений Хагона мысли у Дьюранда расплывались. Он снова лежал на камнях мостовой в воротах замка Акконель, слепой от крови и ошеломления.

Внезапно голос Хагона перешел в радостный шепот. Дьюранд лежал на спине, а Хагон возвышался над ним, весь красноватый в отсветах костра.

— Конечно-конечно, — произнес лекарь. — А я как раз воспользуюсь моментом, чтобы заняться костром. Говорят, кое-какие из этих снадобий лучше применять в горячем виде. Это ненадолго, конечно, и вы это учитывайте, но я все понимаю. Никто не скажет, что нет.

— Что-что? — ошеломленно переспросил Дьюранд.

Хагон шагнул в сторону, и ноздри Дьюранда наполнил аромат садовых цветов — а в следующий миг над ним уже склонялась Дорвен. Лицо ее качалось в отсветах пламени так близко от его щеки — почти касаясь. Черные блестящие глаза обшаривали его лицо.

— Ну что, не очень плохо? — спросил Дьюранд.

— Твои волосы, — проговорила она. Пальцы ее коснулись лысой макушки Дьюранда — а он и не замечал, что лекари побрили его, когда зашивали раны на голове.

— Ты снова выходишь из замка ночью, — сказал он.

— Мне так нравились кудри.

— Тебе лучше?

Дьюранд дивился на темное сияние ее глаз. Дорвен засмеялась — на краткий миг — и отвернулась, устремила взгляд на луну.

— Ты собираешься ехать за ним. Тебе не приходило в голову, что это сущее безумие?

Дьюранд облизнул губы.

— Ты спала? У тебя остается время спать? Среди всех этих поисков?

Снова слабый проблеск улыбки — на сей раз не коснувшейся глаз.

— Помнишь, что я говорила о моем брате? Я нашла многих других. Но он еще там. Зов слышен, когда утихают все остальные. — Она мельком глянула в сторону костра. — Изгибается во тьме, Дьюранд.

Дьюранд попытался покачать головой — помешала боль.

— Он не умер?

Теперь Дорвен глядела на запад — обугленный остов святилища.

— Он завис, — она точно стиснула что-то невидимое обеими руками, — в ребристой тьме. Связан. А вокруг — гогочут, насмехаются. Он не может ни бежать, ни улететь. — Она быстро-быстро перевела дыхание. — Вот какой сон о моем брате я видела.

Дьюранд открыл было рот, но заговорил не сразу.

— Дорвен, не все сны — вещие, — наконец произнес он. — Даже эти твои сны. Сейчас тяжелые дни — но они закончатся. Неудивительно, что ты о нем думаешь. Мы все делаем то, что должны. Мы все уладим.

— А мудрые женщины… — Она отвернулась от костра взглянуть на группку женщин, едва различимых за развалинами. — Они говорят, что от меня будет гораздо больше проку тут. Что из безумного путешествия бог весть куда ничего хорошего не получится. Что женщина понимает, какова ее ноша — и принимает ее, понимает, что можно исправить, а что остается только перетерпеть и выстрадать, что можно сохранить, а что мы должны отдать.

— Мы найдем лорда Морина. Утихомирим Радомора. Король, он придет нам на помощь. — Дьюранд крепко сжал ее руку. — Когда все закончится, мы снова сможем думать и дышать.

Дорвен снова посмотрела на него. Изогнувшись, Дьюранд различил женщин, что смотрели на них из-за плит святилища. Некоторые из них сжимали в грязных руках лопаты.

Дорвен склонилась над ним.

— Когда все закончится, — выдохнула она и крепко поцеловала Дьюранда в губы. Безумие — но он ничего на свете не желал так, как эту женщину. Он представлял себе маленький замок где-нибудь далеко-далеко. Замок, в котором он будет хозяином, а Дорвен — его женой. Руки ее скользнули по избитому лицу Дьюранда, лаская и сжимая его.

Горячая слеза упала на шею молодого рыцаря.

У Дорвен перехватило дыхание.

А еще через миг она уже пожелала Хагону удачи — и скрылась.

* * *

Дальше стало хуже. В иные моменты Дьюранд корчился и выгибался дугой на земле от боли — такой же острой, как в когтях Грачей. Он терял сознание и лежал, точно мертвый, а приходил в себя весь в поту, без капли надежды. Хагон держал его борцовским захватом, или выводил на его коже какие-то письмена, или мазал руки и ноги зловонными снадобьями. Знахарство — сущее безумие.

Уже за полночь Дьюранд стал осознавать, что к заунывным песнопениям Хагона примешивается какой-то новый звук — гулкий стук по плитам пола святилища. Тук… Тук… Тук… Сердца молодого рыцаря коснулся могильный хлад — он узнал этот медленный ритм: медный наконечник посоха ударял по камням все ближе и ближе к нему.

Хагон все так же покачивался и бормотал, точно был не только слеп, но и глух. Дьюранд вздрогнул, разобрав среди его бормотания слова:

— Шепотом Странника, что наделяет дорогу силой и вкладывает мироздание в руки сотворенного, соединяю я кость с костью и жилу с жилой.

И словно эти слова возвестили его появление — на плитах перед раненым в порыве холодного ветра появилось новое существо. Высокое, выше виселицы. Черная паломничья шляпа покачивалась в вышине, точно черная луна.Костлявый, переплетенный узлами вен кулак сжимал раздвоенную верхушку посоха.

У Дьюранда оборвалось дыхание.

Великан стояла за плечом Хагона, нависая над ним, но слепец продолжал бормотать, ничего не замечая, даже не вздрогнул. Дьюранд забился было, но в измочаленном теле не хватало уже сил даже пошевелиться. Со скрипом, подобным скрипу старого корабля, великан начал наклоняться над ним, все ниже и ниже. Черная луна качнулась вниз, загораживая от Дьюранда святилище, мироздание, небо. Из-за острых и тонких иголок зубов сочился смрад сточной канавы зимой.

И когда острые, пронзительно-яркие глаза замаячили в дюйме от лица Дьюранда, молодой рыцарь вывалился из мироздания.

* * *

Следующий гость явился, когда небо тронули первые проблески зари. Дьюранд услышал, как шумят крылья, как приземляются пернатые существа. Чуть повернув голову, он сумел разглядеть залитые лунным светом развалины, куда опускались тысячи черных птиц. Они скакали на камнях, перепархивали за кольцом черных стен святилища.

Сперва он подумал о Грачах и их пернатой свите, однако эти птицы были мельче и суетливее. Мельтешащая стая подняла невероятный шум: щебет, чириканье, свист, переливчатые трели, точно весь лес высыпался на улицы города. Скворцы. Как та стая, что сбила Ламорика в Майденсбире.

Дьюранд проклинал мак и эвкалипт, что туманили его разум. Нечто смотрело на него — на всех них. Нечто хотело понять, что это делает Хагон в кругу света от костра.

* * *

— Кажется, все, — с усилием выговорил слепец. — Солнцеоборот завершился.

Дьюранд еще несколько мгновений лежал на холодных камнях. Алое сияние зари било в сомкнутые веки. Он мысленно прощался со всеми ужасами минувшей ночи. Пора испытать работу Хагона на деле. Дьюранд открыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул, оттягивая миг, когда надежда встретится с действительностью.

Он приподнялся.

— Отлично. Шевелиться можешь, — промолвил Хагон. Ветер играл светлой соломой его волос. — Не спеши.

Дьюранд подвигал плечом, а потом, морщась и кривясь, перекатился на занемевшие, затекшие ноги. Глубоко вздохнул. Поднял больную руку и попробовал ей пошевелить. Повернул голову и подвигал челюстью. Несколько раз он невольно охал или шипел от боли — но все работало. Он мог двигаться!

Дьюранд со свирепой улыбкой схватил Хагона за плечо.

— Хагон, сэр, я так благодарен! — Он замахал руками, периодически морщась и фыркая от боли. — Правда.

Энергично кивнув — и мгновенно пожалев об этом — Дьюранд двинулся к замку.

— Эй! — окликнул его Хагон. — Оставить беспомощного слепого среди развалин?

26. ЛЕОПАРДА ЗА ХВОСТ

Башня Гандерика казалась обителью призраков, заброшенной и опустевшей. Собираясь в путь, Дьюранд слышал лишь стоны раненых. Гермунд обозвал его полоумным и пожелал удачи. Кирен не смог покинуть поста в городе, где еще кипели бои. И среди спящих тел в залах и коридорах Дьюранд не видел никого, даже отдаленно похожего на Дорвен.

Скатав свои немногочисленные пожитки, он вышел во двор, где уже грыз удила Бледный, вскочил в седло и поскакал вперед, надеясь, что одинокий всадник — весь разбитый, но преисполненный решимости — сможет догнать армию. Голова у него все еще кружилась.

Наконец он домчался до двух стоящих друг напротив друга мраморных зубьев, означавших границу. Впереди расстилались холмистые земли Ирлака, позади — негостеприимный Уорренс. Едва ли между Дьюрандом и Расписным Чертогом сейчас нашелся бы хоть единый воин. Если Дьюранд не сумеет догнать Ламорика и уговорить его возвращаться, войску Гирета конец — а вместе с ним и всему герцогству.

Дьюранд сделал большой глоток из кожаной фляги, которую вручил ему на прощание Хагон, — кларет с целебными травами — и пришпорил Бледного. Тот так рванулся вперед, что Дьюранд заскрипел зубами от боли.

Едва вороной жеребец ступил на землю Ирлака, мироздание содрогнулось. Конь прянул в сторону, осадил, и Дьюранд прильнул к его шее, чтобы удержаться в седле. Над головой загромыхали протяжные раскаты грома. Небо словно бы свернулось, затянулось клубящейся пеленой.

— Прах побери! — пробормотал Дьюранд. Низкие тучи все сгущались, сплетались, изгоняя из мироздания свет.

Сжав уздечку своего скакуна, молодой рыцарь наблюдал, как Ирлак окутывают преждевременные сумерки.

— Давай! — сказал он коню, и они поскакали вперед.

* * *

В следующий раз Дьюранд основательно приложился к фляге, когда с неба обрушились тяжелые полотнища дождя. Коню стало трудно скакать — копыта на каждом шагу вязли в липкой грязи. Дьюранд чувствовал — кости у него долго не протянут. Он аж зарычал от злости.

— Ночь среди бела дня! — И вытер лицо, стараясь не обращать внимания на то, как трясутся руки. — Подбавим-ка ходу!

Он погнал Бледного на юго-восток по размокшим, превратившимся в сплошные ручьи дорогам. Обогнул лес, в котором пряталось войско герцога Радомора, и углубился дальше на земли Ирлака. На каждом перекрестке висели железные клетки со зловещим грузом. Бледный мотал головой. Все поля, все строения, мимо которых проезжал Дьюранд, представляли собой сплошное пепелище, дороги почернели от пепла и копоти.

Завидев очередную поскрипывающую клетку, полную трупов, Дьюранд прошипел сквозь зубы:

— И это все, что оставил дьявол Радомор от Ирлака?

Ему снова вспомнились те бесконечно долгие дни в замке Радомора, его невыносимое, полное гнева и ярости молчание.

Очередной груз черных фигур свисал с узловатых сучьев раздутого бука, подножие которого скрывалось за поворотом глубокой колеи. Дьюранд представил себе дымящиеся развалины от самого Монервея до гор — лига за лигой, лишь шипение и шелест дождя. Бледный мерно бил копытами по дороге.

— Он сжег все, совсем все. Эти повешенные — его же собственные пахари. Каким королевством он собирается править?

Однако другой, более расчетливой частью рассудка Дьюранд уже прикидывал, чем Ламорик будет кормить войско. По пепелищу далеко не уйдешь, а времени снаряжать обозы с солониной нет.

Он поморщился, снова увидев на тракте отвратительные останки. Хотя от него до темных силуэтов на дереве было шагов двадцать-тридцать, да еще и дождь стоял стеной, даже отсюда было видно, сколько же на них крови. Дьюранд хотел было пришпорить коня, чтобы тот быстрее скакал мимо места казни, но Бледный внезапно заартачился, остановился, полуобернувшись в колее и настороженно выставив уши в сторону закоченевших трупов на дереве. Теперь даже Дьюранд различал там какие-то шорохи: как будто кто-то скребется.

Поглаживая мускулистую шею Бледного, Дьюранд поднялся в стременах, чтобы получше рассмотреть склон над дорогой и подножие бука. Вокруг дерева сновали низкие тени.

Собаки. Целая свора поджарых псов, слюнявящих и лижущих свисающие ноги трупов. Один здоровенный волкодав бросался передними лапами на толстый ствол.

Дьюранду не понравилась мысль о том, чтобы привлечь внимание оголодавшей своры к живой добыче.

— Пусть себе жрут спокойно, — пробормотал он — и пустил Бледного в объезд дороги по полям.

Однако едва конь вскарабкался на склон над дорогой, псы повели длинными мордами в его сторону, губы их скривились в подобии самых что ни на есть человеческих ухмылок.

Дьюранд застыл в седле над трактом, и в этот миг в поле зрения появился еще один всадник в насквозь мокром синем плаще. По тракту вслед за Дьюрандом шлепал по воде мальчик на ослике. Лицо мальчика было не видно под капюшоном.

Дьюранд и псы заметили путника одновременно. Все головы — собачьи и человеческая — качнулись в ту сторону.

— Сюда! — позвал Дьюранд. — Скорей!

Свора уже рванулась с места. В то самое мгновение, как первый из нападающих псов налетел на ослика, Дьюранд ухватил всадника за руку и вздернул его с дороги.

Чуть не сломав ребра от резкого разворота, он усадил мальчишку на спину Бледного позади себя и погнал коня во весь опор.

Стая зарычала, окружив еще брыкающегося ослика. Скоро сплошной клубок гибких поджарых тел и бешено брыкающихся копыт скрылся во тьме.

* * *

Они мчались галопом столько, сколько Дьюранд был в состоянии выдержать. Походка у Бледного была неровная, дерганая, как у медведя. В конце концов в каком-то вытоптанном поле Дьюранд просто-напросто свалился на шею коня.

Как же больно! Мысли путались, глаза заволокла пелена.

— Дьюранд! — раздался тихий голос незнакомца у него за спиной. Но это был не мальчик, нет — Дорвен. Ее теплое дыхание касалось его шеи.

— Дыши, — прошептала она.

Дьюранд вздрогнул и обернулся. Внезапно он всем — спиной, бедрами, ногами — ощутил прижимающееся к нему женское тело. Дорвен была одета в мужское сюрко, плащ и рубаху. Капли дождя дрожали у нее на щеках. На губах. Что она тут делает?

Впереди меж холмов раздавалось клокотание какого-то из притоков реки Рашс. Дьюранд уцепился за этот звук.

— Туда. Бледному нужна вода.

После следующего подъема взорам их открылась мелкая речушка, сейчас разбухшая от дождя.

Дьюранд как мог сполз с седла и замер на четвереньках, дожидаясь, пока мироздание перестанет качаться.

Дорвен хлопотала вокруг, проворная, точно белка.

Он протянул руку и поймал ее за рукав.

— Зачем? Откуда ты здесь?

— А кто сам рванулся не пойми куда и зачем?

От ее улыбки у Дьюранда перехватило дыхание.

— Ты должна вернуться.

— Я оставила Альмору с мудрыми женщинами. И я непременно должна выяснить, что с моим братом.

— Тебя убьют.

Мироздание наконец перестало вертеться. Дьюранд решил, что глоток холодной воды прояснит мозги. Надо хорошенько подумать. Сверкающая вода бежала меж зеленых тростников. Несколько плоских камней образовывали брод. Дьюранд погрузил сложенные чашей руки в зеркальную гладь, поднес к губам…

— Стой!

Дорвен схватила его за плечи. Дьюранд опрокинулся в ледяную воду.

Сломанные кости взвыли, точно он рухнул на землю с крыши высокого дома. Дьюранд поспешно выскочил на берег.

— Владыка Судеб! — прошипел он.

Дьюранд показывала на заросли тростника выше по течению. Сквозь клубы сверкающего тумана Дьюранд разглядел что-то бледное, вытянутое. Рядом еще. И еще. Видно было, что с одного конца бледный силуэт раздваивается.

— Прах побери!

Дорвен сидела на берегу, поджав колени, обтянутые длинными мужскими чулками.

— Кто-то специально привязал трупы там, в камышах, выше брода.

Дьюранд смотрел, как колышутся под водой руки, похожие на бледных длинных рыб.

— Болиголов дорог, а мертвецы дешевы.

Дорвен не отшатнулась.

— Во владениях моего брата жила одна женщина. У семьи ее мужа был колодец за домом, но ее все равно заставляли ходить по воду в деревню — с добрые пол-лиги. А потом у них опоросилась свинья. Так эта женщина передушила их — одного за другим — и кинула в колодец. Морин велел ее повесить.

Дьюранд перевел взгляд прищуренных глаз с серых трупов на серые небеса впереди.

— Ты должна вернуться. А я должен догнать Ламорика. Должен до исхода дня добраться до реки Рашс.

Нельзя же везти Дорвен в этот кошмар!

Дорвен выпрямилась очень прямо под мокрым синим плащом. Волосы у нее рассыпались длинными прядями.

— Сэр Дьюранд, мы в пяти лигах от города моего мужа. Вы отправите меня назад на Бледном? Или мне идти пешком? Вам же до наступления ночи предстоит преодолеть еще десять лиг.

Дьюранд зажмурился, на миг представив себе, что будет, если он опоздает — и найдет обугленное поле, усеянное телами убитых и втоптанными в грязь знаменами.

— Сплошное безумие.

Нельзя бросать Дорвен — но и оставить Ламорика на произвол судьбы тоже нельзя.

— Не хочу помнить о благоразумии. — Она сидела подле умирающей матери. Повсюду следовала за своим неразумным мужем. Заботилась об Альморе и искала тела Затерянных душ. — Пока еще — не хочу.

Внезапно Бледный встряхнул головой, закатил глаза. На тракте за спиной путников мелькнула длинная тень.

— Владыка Судеб! Они пришли по нашему следу! — воскликнул Дьюранд.

Дорвен проследила его взгляд и невольно разинула рот.

— Но это же просто собаки.

— Слишком много всего. Просто не могу думать. Надо спешить, — сказал Дьюранд.

Он вскочил на коня, подхватил Дорвен с земли, и вместе они пересекли оскверненный брод.

* * *

Время от времени Дьюранд, стремясь выгадать хотя бы шаг-другой, направлял Бледного на какую-нибудь узкую тропку, которой не прошла бы осторожная армия. Отчасти это была та самая страна, по которой Дьюранд когда-то ехал с капитаном Гоулом и герцогом Аильнором — скорее всего та поездка стала для старого Аильнора последней. Теперь же, поникнув в седле, Дьюранд почти ничего не узнавал. Жителей этого края изгнали, дома их сожгли, посевы вытоптали.

Хорошенькое наследство получит король Радомор, если выиграет войну.

Дьюранду не давало покоя вынужденное решение взять Дорвен с собой. Она сошла с ума, что вообще пустилась в такое опасное путешествие, да еще на осле. И никакой мальчишеский наряд ее бы не спас. Но он не мог повернуть обратно — и не было поблизости безопасного места, где бы ее оставить. Придется ей ехать с ним.

Оглядываясь, Дьюранд время от времени видел за спиной мельтешащие тени. Свора шла по следу. Здоровенный пес, весь подобравшись, трусил вниз с гребня холма. Текучие тени двигались на неровном каменистом склоне. Дьюранду больше всего на свете хотелось сказать Дорвен, что он спасет ее, даже ценой гибели всего войска и всего королевства. Хотелось увезти ее в Земли Грез или на далекие острова в Западном море.

Да полно, способен ли он теперь, в таком состоянии, хотя бы мечом владеть.

Дорвен прильнула к его спине. Порой она так крепко сжимала его ребра, что Дьюранд охал от боли — хотя со всех сил старался сдерживаться.

— За армией всегда идут волки, — сказала она. — Так и на Хэллоудауне было. Как чайки за рыбачьей шаландой. Ждут объедков. Мудрые женщины рассказывали.

Твари продолжали красться за ними по склонам холмов. Мчались по обугленным зарослям утесника, обгорелым полям.

— Объедки — это да. Если они привыкли к сочным мясным косточкам, теперь наверняка изрядно оголодали. В эти дни дороги между озером и горами наверняка кишмя кишат бездомными — людьми и животными. — Он попытался улыбнуться. — Толпы народа пытаются добраться до родичей в других краях.

Подняв голову, он вдруг обнаружил, что снова видит собак — но уже впереди. Они кружили вокруг какой-то груды на ближайшем холме, на расстоянии броска камнем.

— Все тащат с собой инструменты, какие-никакие пожитки, — продолжал он. — Принц Эодан и король вконец перегрызлись.

Проезжая мимо собак на холме, Дьюранд разглядел торчащее вверх копыто: там лежала на спине убитая лошадь. Псы терзали ей брюхо. Звенело медью седло.

— Эрресту придется еще долгое время мириться с толпами Обездоленных.

Рядом с лошадью распростерлось еще какое-то тело: судя по клочкам синей шерсти, ее седока. Навряд ли их убили собаки.

— Наверное, они уже нашли его в таком виде, — проговорила Дорвен. Но стоило ей заговорить, вся стая на холме разом задрала морды и с нехорошими усмешками уставилась на Бледного и двух глупцов у него на спине.

Дьюранд дал коню шпоры.

* * *

Над пустошью сгустилась самая настоящая тьма.

Дьюранд скакал, горбясь в седле, а свора мчалась за ними следом.

— Дыши! Дыши! — говорила Дорвен.

Это он еще кое-как мог — но не более того.

Псы мчались ложбинками, стремительным потоком перетекали гребни холмов. И было их много — гораздо больше, чем рыскало вокруг дерева с висельниками. Подгоняя Бледного, Дьюранд видел мастифа с угольно-черной мордой, борзую, дога и боксера — иные отощавшие, поджарые, иные — массивные, точно быки. Походка у всех была какая-то разболтанная, точно сочленения их слабо соединялись меж собой. Дьюранд уже не сомневался: этак и упыри запросто завалят верхового, если им вдруг придет это в голову. Дорвен тем временем углядела и прямые доказательства этому: останки вьючных лошадей, обрывки упряжи и даже валяющийся на обочине железный шлем.

Она прижималась к его спине, покуда Небесное Око, все также скрытое тучами, не померкло окончательно.

— Слышал? — спросила Дорвен.

— Что? — Дьюранд огляделся по сторонам, слыша лишь шум дождя, да топот лап по камням. — Ничего не слышу.

Стая собак вытянулась двумя длинными флангами, готовыми вот-вот сомкнуться вокруг путников. В небесах таял последний свет.

— Дорвен, Владыка Небесный! Надо найти укрытие.

— Они, эти дьяволы, они нашептывают! — стояла на своем Дорвен.

Дьюранд моргнул. И услышал. Шипение — точно волны, накатывающие на каменистый берег. Шепот, ширящийся, наполняющийся жизнью, — он словно разливался впереди перед псами.

— Совсем как грачи, — промолвил Дьюранд. Шепот звучал все громче и громче.

— Я уже почти различаю слова, — проговорила Дорвен.

Дьюранд пришпоривал Бледного, уверенный, что в любую секунду во мраке сверкнут зубы. Длинные тени мелькали меж обгорелого утесника и папоротника, псы легко и стремительно преодолевали каждый подъем, огромными прыжками мчались по обе стороны от путников.

Дьюранд не мог больше этого выносить. Он уже начал думать, не скатиться ли с коня — выиграв для Дорвен несколько драгоценных моментов, пока Бледный не оказался в каком-нибудь узком ущелье, как вдруг Дорвен закричала, показывая на бледный силуэт, выступающий из тьмы на вершине холма:

— Дьюранд! Туда! Колокольня! Святилище!

И они помчались между стен и узких темных переулков к высокой белой башне. Во двор перед ней вели ворота. Почти окруженные стаей, Дьюранд с Дорвен ворвались в эти ворота и ринулись к черной двери в высокой стене святилища. Дьюранд неловко скатился на землю и налег плечом на дверь — но та оказалась открыта настежь: трюк, сыгранный с ним неверным светом. Он кубарем влетел внутрь, и Дорвен за ним.

Они оказались на святой земле, в доме Небесного Владыки. Дорога позади. Спасены!

Но едва Дьюранд успел облегченно вздохнуть, как первый пес уже проскочил в дверь. Дьюранд попятился.

— Дорвен!

В темноте Дьюранд наткнулся на какую-то огромную деревянную балку. Псы нападали со всех сторон, наполняя тьму острыми зубами и вспышками ослепительной боли. В проломы над головой виднелось небо: святилище было разрушено.

А потом балка за спиной у Дьюранда внезапно треснула. Весь груз стропил, распорок и перемычек обрушился на Дьюранда и окружавших его псов — сметая их, погребая их под собой. Он только и успел, что подумать о Дорвен. В следующий миг из тьмы над головой, на секунду вспыхнув, тяжко рухнул какой-то темный, массивный предмет — в волоске от пальцев Дьюранда. Среди развалин прокатился чистый, нестерпимо громкий звон. То был бронзовый колокол.

Звук этот разметал нападающих дьяволов. Он сшибал их с ног, отшвыривал прочь. Шепот их стих.

Шатаясь, Дьюранд приподнялся над обломками балки, но тут же рухнул. Все мышцы сводило от боли. Он хотел найти Дорвен — но даже имени ее произнести не мог.

Кто-то присел рядом.

— Дьюранд, дыши!

Мальчишеский плащ распахнулся, обхватывая их обоих. Дьюранд ощущал тепло тела Дорвен. Вокруг все иконы были перевернутые, белые статуи — обезглавлены.

— О боже. Постарайся вздохнуть! — проговорила Дорвен. — Где там эта Хагонова фляга?

Дьюранд попытался подсунуть руку под себя — нашарить клинок.

Проворные пальцы Дорвен ощупывали его в поисках кожаной фляги, а за стеной святилища уже пронзительно заржал Бледный. Шепот дьявольских псов зазвучал с новой силой.

— Люди Радомора осквернили алтарь, — сказала Дорвен. — Интересно, осталось ли в Ирлаке хоть одно нетронутое святилище. Узы патриархов расползутся по ниточкам. — А все, чтобы облегчить полночное колдовство Грачей. — Дьюранд, дай мне твой меч.

Дьюранд жалко оскалил щербатые зубы.

В дверях раздался стук. Вороной жеребец Дьюранда ввалился в святилище. Псы кружили во дворе, с каждым кругом подбираясь все ближе и ближе.

Теперь безумные слова шелестящего хора были уже вполне отчетливы.

— За пустым Чертогом Небесным Владычица Небес умолкла, Владыка ее ушел в созданное им мироздание, она же осталась одна. Она почти смягчилась, но тут к ней пробрался гонец из ее народа, вырвался из запредельной тьмы: то Ведьма, оголодавшая без малых душ, исчезнувших ныне. «Куда они ушли, сестрица?» — хныкала Ведьма.

— «Книга Лун», — в изумлении прохрипел Дьюранд. Это была легенда из начала мира: Небесная Королева предаст своего Короля. Ее рассказывали редко.

— Устами псов… — проговорила Дорвен.

Здоровенный мастиф переступил порог святилища и замер на миг, с ухмылкой озирая разрушенные стены. Воздух наполнила резкая вонь. За ним в святилище юркнула еще одна собака, за ней другая. Двигались они вихлястой походкой марионеток.

— «Куда они ушли, сестрица — малые души, яркие души? — прошелестел шепот. — Без них тьма так тускла. Я хочу увидеть их еще хоть разок. Куда они ушли?»

Так говорила Ведьма, выведывая тайну у одинокой Королевы Небесной, тоскующей по ушедшему жить в мироздание Королю.

Дорвен подобрала с пола обугленную деревяшку, готовясь сражаться ею, как дубинкой, с псами, которые посмеют первыми на них напасть. Но шансов отбиться не было никаких — псов было слишком много, а Дьюранд беспомощно лежал на спине.

Глаза Дьюранда остановились на колоколе, а вокруг уже вились новые строки из «Книги Лун»:

— …пришел вдохнуть новый день.

Дьюранд старался привести мысли в порядок.

Шепот ухмыляющихся псов дребезжал под сводами черепа.

— «Это его греза. Его Творение. Его мироздание. Игрушка, что отняла его у нас, твоего Короля, твоего супруга». — Такими словами Ведьма вошла в доверие Королевы Небесной. — «Он ушел с малыми душами, оставив нас во тьме. О, Королева, молю тебя, скажи мне — куда они ушли?»

Ведьма охотилась за душами. Она привела в мироздание смерть и коварного сына Создателя — сына Утра.

— И Небесная Королева познала ревность. Она повернулась к Ведьме, Пожирательнице, и открыла ей мироздание.

— «Так вот куда он увел их? Что ж, мне согреет сердце возможность увидеть их вновь», — промолвила Ведьма и улыбнулась.

Он не позволит собакам их загрызть. Для начала Дьюранд вытащил из-за пояса старый кинжал и — в ту секунду, когда твари уже изготовились к прыжку, — зазвенел медью рукояти.

Пронзительный гул бронзы заставил тварей отшатнуться. И хотя отпрянули они лишь на несколько шагов, Дьюранд воспользовался даже этим крохотным шансом. Тварям не по вкусу звуки колокола. Не обращая внимания на острую боль в сломанных ребрах и плече, он вскочил на ноги. Дорвен не погибнет здесь, пока он валяется на спине! В глазах у него вспыхивали зарницы, но он оторвал от земли старый колокол и швырнул его прямо в стаю ухмыляющихся демонов.

К тому времени, как колокол закончил издавать бешеные трели и переливы, рассыпаясь каскадами нот, демонов во дворе простыл и след.

* * *

В темном разоренном здании Дьюранд и Дорвен припали друг к другу. Дьюранд обнаружил, что может прогнать мглу из головы, стягивая рубаху и чулки Дорвен, вминая ее в пол разрушенного храма.

Он не хотел отпускать ее. Не хотел, чтобы мироздание сдвинулось ни на единый миг.

* * *

Скоро, слишком скоро шепот возобновился. Дорвен и Дьюранд бежали в ночь. Бледный волок за собой старый колокол, примотанный к седлу обрывком веревки. Судя по всему, скрежета камней и бултыханья язычка колокола было достаточно, чтобы производить священный шум, отпугивающий псов, — хотя они и не отстали совсем. Лишь шепот Дорвен еще поддерживал Дьюранда, не давал ему рухнуть с коня.

Где-то в темноте ночи он ощутил, как клубится вокруг туманная стылость реки Рашс. Дорвен пыталась придумать какой-нибудь способ устроить так, чтобы колокол звонил, а они оба могли бы вздремнуть — однако оставалось лишь двигаться дальше.

— Мы справимся. Когда-нибудь мы еще посмеемся, вспоминая, как нам туго пришлось. И тогда мы будем вместе. И Морин с нами, — говорила Дорвен.

— Наверняка, — вторил ей Дьюранд.

Они волокли колокол всю ночь — волокли и когда настал день. Затем дребезжание стало тише, а псы снова подобрались ближе. Но вдали, там, где стены долины сужались вокруг самой реки, на другом берегу показался великий город Пенсеваль.

Дьюранду требовались все силы, чтобы просто сидеть в седле. Он покачнулся — кожа седла скрипнула под пальцами. Упади он только — им обоим конец.

— В Пенсевале находится знаменитый источник, — бормотала Дорвен у него над ухом. — Родник Девы Весны. И десять храмов. Мой отец возил нас туда перед тем, как мама заболела. Стены баронового замка были алыми, как кровь петуха. Говорили, будто бы замок этот простоял две тысячи зим.

Теперь все эти крепости и храмы лежали в развалинах.

Бледный тяжело протопал через мост к груде обломков, что возвышалась над Рашс, точно череда сломанных зубов. Дьюранд решил, что ему лучше слезть. Конь долго не протянет; может, им удастся добраться дальше, если в седле будет только один седок.

— И не думай, — возразила Дорвен, непостижимым образом угадавшая его мысли. — Ты и так подергиваешься, точно спящий пес. Если ты слезешь, я дальше и шагу не проеду.

Тучи над головой потускнели, перестали отливать оловом, превратились в блеклый свинец, затем потемнели. Шепот псов слабо прорывался над скрежетанием старого колокола, поджарые тени вновь мелькали среди терновника и высоких трав у реки.

— Ты маленькая спорщица, — заявил Дьюранд.

В первый раз за много часов он обернулся и поглядел Дорвен в лицо. Она сильно осунулась, стала бледнее льда, но для него все равно оставалась ослепительно прекрасной.

Дорвен подняла руку и смахнула что-то с лица возлюбленного.

— Мы с тобой два сапога пара.

Шепот псов набирал силу. Сами они держались уже так близко, что он не сомневался: они просто-напросто играют с добычей, развлекаются, глядя на заведомо обреченные попытки сбежать.

— Пожалуй что эти строчки и поднадоесть могут, — промолвила Дорвен в сгущающейся полумгле. Голос ее звучал опустошенно, устало. — Прямо вот не понимаю, как Небесная Владычица позволяет этим тварям их произносить. Навряд ли ей нравится слушать, как эту старую историю пересказывают снова и снова. Оживить ее промах, который впустил Ведьму в мироздание. Она, небось, злится. Сама не своя от ярости. Хотя, возможно, она добровольно страдает — от стыда за то древнее предательство.

— Да может, она и не слышит? — предположил Дьюранд.

Дорвен рассмеялась. Дыхание ее обдало теплом ухо Дьюранда.

— Тогда это многое объясняет. Король Небесный — безмолвный, немой. И его дражайшая Королева — глухая. И чего только ради мы молимся?

Дьюранд ничего не ответил. Они огибали широкий круглый уступ, что теснил дорогу к реке.

— Бледный вот-вот упадет и колокол умолкнет, — проговорил Дьюранд. — А демоны молчать не станут. Может, нам стоит сразу идти в воду? Поплывем, точно леди Майденсбир. — И уж наверняка оба утонут, тут и думать нечего. — Мимо Ферангора — к морю. Я жалеть не стану, что оставил Акконель.

— Замок моего отца стоит на море, — прошептала Дорвен.

Глаза у Дьюранда защипало.

— Милая, я бы весь мир отдал, лишь бы увидеть тебя подальше от…

Бледный с трудом сделал еще шаг вперед. И за скальным выступом открылась долина: узкая, с отвесными стенами, почти на пятьдесят фатомов над руслом реки.

Три тысячи воинов глядели на них из-за частокола выставленных копий, мечей и боевых топоров. Целый отряд преградил дорогу. Еще сотни смотрели с уступов скал. Дьюранд увидел каменные гробницы, расположенные на высоких ступенях гигантского амфитеатра в этом городе мертвых — и везде костры, костры и шатры.

Ближайшие к нему воины словно окоченели: пятьдесят-шестьдесят человек с широкими от потрясения глазами, крепко стиснувшие в кулаках арбалеты.

Дьюранд медленно-медленно снял скрюченные руки с луки седла и поднял над головой. Он знал, как легко арбалетная стрела прошивает человека насквозь. А вскоре послышался приближающийся стук копыт. Вниз с уступов скакал всадник в плаще. Он то появлялся в свете очередного костра, то скрывался во тьме, пока не проторил себе дорогу в первые ряды. И наконец Дьюранд различил герб Конзара: белый терновник на синем фоне. Жеребец капитана плясал на месте.

— Сэр Конзар, — прохрипел Дьюранд. Это было точно во сне. Немыслимо. Невозможно.

Он смахнул с глаз невольную слезу, пытаясь припомнить, какую же весть вез. Он догнал войско. Дорвен в безопасности. Дьюранд зажмурился.

— Я должен говорить с Ламориком.

Конзар, новый Паладин Гирета, смотрел на него с коня. Выражение его глаз во мраке было непроницаемо. За спиной у него все собравшееся в долине мертвого города воинство складывало пальцы рук в знак Небесного Ока. Люди узнали голос Дьюранда — и помнили, в каком состоянии оставили его: в Расписном Чертоге, совершенно разбитого.

* * *

Даже Конзар молчал, пока вел Дьюранда и Дорвен вверх по уступам между древних гробниц. И хотя в лагере вокруг собралось три тысячи солдат, Дьюранд отчетливо различал треск каждого костра. Живые лица, глядящие на него от каменных гробниц, были по-мертвому серыми и неподвижными.

— О нет, нет, — выдохнула Дорвен из-под низко наброшенного на лицо капюшона. Дьюранд видел, как люди кругом вздрагивают и отшатываются от его взгляда. Он шатался, силясь усидеть в седле. Нетрудно было увидеть себя их глазами: поникший, весь в шрамах, черный от копоти — призрак из выжженных земель Радомора. Но Дьюранд преодолел столько миль сквозь тьму, и смерть, и дьяволов — отвлекаться на всякие тщеславные мысли было некогда. Он крепче вцепился в луку седла, призывая все силы, чтобы продержаться хотя бы до тех пор, пока не скажет Ламорику все, что должен сказать.

Когда Конзар вел их через тонувший в тени поворот, Дорвен внезапно прошептала на ухо Дьюранду:

— Делай, что должен. Но я не пойду к Ламорику. Не сейчас. Я должна найти брата.

Она спрыгнула на землю, маленькая и не привлекающая ничьих взглядов в мальчишеском наряде и накинутом на лицо капюшоне. Бросив на Дьюранда многозначительный взгляд, она скрылась между двумя белыми гробницами.

Дьюранд чуть не упал с седла.

Но не успел он ни осадить коня, ни хотя бы выругаться, как Конзар повернулся к нему:

— Тут.

Цокая копытами, Бледный выехал на сумрачную террасу, и Дьюранд предстал перед строем Рыцарей Пепла. Облаченные в серебристые кольчуги и пепельные сюрко они напоминали ряд каменных статуй. За этой живой стеной Дьюранд разглядел шатер Ламорика, втиснутый, как прилавок на рынке, между двумя самыми могучими мавзолеями. Молодой рыцарь сполз с коня. Бароны Гирета высыпали из шатра, иные — с мечами наготове. Один за другим они обращали к новоприбывшему лица, на которых застыла та или другая степень ужаса. Дьюранд попытался хотя бы частично отряхнуть куртку от сажи, но руки, которые он поднял, были черны, как медвежья лапа.

Когда он обернулся, за устрашенными баронами из шатра появился и сам Ламорик.

— Владыка Судеб… — только и произнес молодой лорд.

— Ваша светлость, — Ламорик опустился на одно колено, морщась от усталости — такой, что он всерьез боялся просто рухнуть плашмя.

— Как тебе это удалось? — спросил Ламорик. — Как ты сюда попал? Я уж было принял тебя за вестника из Иномирья. Боже мой!

Он шагнул ближе. Вокруг глаз у него пролегли желтые круги.

Дьюранд покачнулся, по-прежнему стоя на одном колене.

— Ваша светлость. Выведите войско из Ирлака. Вы должны…

Ламорик поднял руку.

— Сэр Конзар, что этот человек здесь делает?

— А кто бы мог его остановить? — пробормотал Конзар.

— Ваша светлость, это ловушка! — Дьюранд на секунду зажмурился. — Грачи. Радомор. Они пытались убить вас. — Перед мысленным взором у него пронеслась скачка через мощеный рынок. — И не закончили начатого.

Дьюранд заметил, что Берхард глядит на него в полном ошеломлении. Под глазом старого вояки еще топорщились нитки шва. Рядом с ним хмурился Бейден, заложив большие пальцы рук за заткнутый за пояс боевой цеп. Волны изнеможения омывали Дьюранда, но взор его был прикован к цепу. Сплошные шипы и выступы. Примерно такая вот штуковина ударила его по лицу и сшибла с коня. Он буквально костями чувствовал все эти выступы: так ключ подходит к замку. Быть может, Бейден и есть лазутчик Радомора? Дьюранд не мог бы придумать более правдоподобного предателя.

— И армию, — продолжал он. — Все войско. Этот поход — ровно то, чего хочет Радомор.

— Сэр Дьюранд! — оборвал его Ламорик.

— Надо оттянуть армию обратно. Они смеялись. Облизывались…

— Сэр Дьюранд, мы не сможем вас нести. Земля вокруг опустошена. Люди потрясены. У нас уже начали умирать кони. А по пятам за нами идут эти распроклятые псы.

Глаза у него сверкали красным огнем — под цвет сюрко в отблесках пламени.

— Продолжать поход — смерть.

Дьюранд слышал, как голос его раскатывается эхом меж гробниц, летит над рекой.

— Прах побери, приятель!

— Мы сами положили головы на плаху.

— Дьюранд! — Ламорик ухватил Дьюранда за сюрко. — Замолчи! Конзар заставил нас встать лагерем среди кладбища. Радомор превратил всю страну в пепелище. И мы потеряли всех — до единого, кому вздумалось на минутку юркнуть в кусты и спустить штаны.

— Ваша светлость…

— Вот ты явился сюда, черный, как уголь, покачиваясь в седле своего здоровенного жеребца — прямо по краю своей же собственной могилы. Тебе чертовски повезло, что мы не перерезали тебе горло или не натравили на тебя септаримов. Как, прах побери, тебе удалось прорваться через распроклятых псов?

Дьюранд вдруг ощутил, что более не в силах держать равновесие.

Он покачнулся и с размаху рухнул на землю.

Лежа лицом вниз, он умудрился еще улыбнуться щербатой улыбкой.

— Колокол. Спасался от собак звоном.

Сильные руки схватили его за плечи.

— Вставай, приятель.

Дьюранд попытался — но не смог. В голове мутилось.

— Дьюранд! — Ламорик встряхнул его. А потом истошно закричал: — Отнесите этого болвана в шатер! В Акконеле вполне хватает своих кладбищ. Мог бы никуда и не ехать.

В голосе его появились истерические нотки.

— Дьюранд? Приведите Гутреда! Где Конран? Кто-нибудь, приведите Гутреда!

Дьюранд не мешал им искать место, чтобы закрыть ему глаза.

* * *

Проснулся он в странном шатре. Солома, на которой он лежал, вся отсырела. Снаружи раздавались голоса. Один, самый ближний, принадлежал старому Гутреду.

— За всем этим кроется чья-то черная рука, уж это будьте уверены. Да и не надо быть знатным лордом, чтобы все хорошенько обдумать. Разве началось с нашего Радомора? Пять лет назад кто-то убивает старого короля во время охоты в лесах принца Эодана. Но отцовский трон занимает, разумеется, Рагнал — старший, как-никак. Но кто после этого рискнет довериться собственному сыну? А потом вдруг оказывается, что у Рагнала в кошельке ни пенни. И грядет война. И Рагнал берет дикий заем под залог короны — а теперь вот эти заложники. А Радомор? Скачет в авангарде королевского войска, но получает страшную рану. И тут его находят эти треклятые Грачи и начинают ему нашептывать, что жена, дескать, ему неверна. А теперь вот Эодан со своим Уиндовером отделился от Эрреста, а король Рагнал выступил на него войной. И святилища рушатся — одно за другим. Изгнанные вырываются за пределы. А святилища рушатся снова и снова — и с ними узы, наложенные патриархами древности. Нет больше нитей, что связывали короля с его землей — и королевство распадается. Что бы ты сделал, если бы не мог вынести, что тебе надо пролежать три дня под камнем? Если ты не способен править. Если в тебе ни капли королевской крови. Так ведь? А теперь — за работу. Давай-ка проверим, готов ли наш спящий принц снова оказаться на воздухе.

Гутред сунул нос в шатер. За спиной старого оруженосца тускло светилось очень ранее и очень туманное утро.

— Пора скатывать шатер, — буркнул Гутред. — Ты со мной едешь в обозе. Нам дали телегу и…

Вскочив с соломы, Дьюранд стрелой вылетел мимо старого оруженосца наружу, но обнаружил, что армия вокруг него уже фактически исчезла: долина представляла собой дымящийся котел тумана, из которого — как куски жира в жарком — высовывались гробницы. Авангард, верно, был уже на берегу реки, далеко внизу. На месте лагеря оставались лишь обозы да пара солдат, чтобы их охранять. Одна из телег стояла тут же, предназначенная для него и этого распроклятого шатра. Резко развернувшись, Дьюранд громко потребовал коня.

— Да ты их не догонишь! — крикнул ему Гутред.

Но Дьюранд уже приметил проворного и аккуратного иноходца.

— Догоню — и заставлю повернуть! — прорычал он, выхватил поводья у растерявшегося конюха, помчался вниз по долине в клубы тумана.

* * *

Ничего у него не вышло. Тропа была узкой, а двигались по ней три тысячи человек, несколько сотен коней и десятки мулов и волов. Вся эта процессия так плотно забивала дорогу вдоль реки, что Дьюранд никак не мог добраться до Ламорика. Склон над тропой был слишком отвесным, чтобы пытаться проехать по нему — сплошные крутые откосы да осыпи. Через час после начала погони Дьюранд все еще находился на расстоянии полета стрелы от своего господина — и от надежды развернуть войска обратно в Акканель.

Каждый шаг иноходца; заставлял его болезненно морщиться. Он ехал, весь скособочившись, чтобы максимально уберечь сломанные ребра. Значит, он догонит Ламорика, как только войско сделает хоть самый короткий привал. Двинется вдоль колонны и настигнет Ламорика. Сложив этот план, Дьюранд позволил себе вздохнуть свободней.

Он развернет войско назад. Король Рагнал призовет против ирлакского мятежа свою армию. А когда королевство будет в безопасности, он, Дьюранд, может, и придумает способ развязать наконец этот узел в сердце. Он во всем признается Ламорику и бросится к его ногам. Уедет, убежит на край света. Дорвен назовет его безумцем. Что бы ни случилось дальше, сейчас все зависит от одного — вывести войско Гирета из Ирлака.

Преодолевая боль, он развернулся, выискивая взглядом Дорвен — она должна была находиться где-то в массе шагающих на восток солдат. Но, мучительно отвоевывая каждый шаг вперед вдоль колонны, Дьюранд так и не заметил нигде синего плаща. Что там было в том сне, что она ему рассказывала? Сне, что повел ее на восток. Но как бы там ни было, а теперь, среди войска, она находилась в куда большей безопасности, чем вдвоем с ним на коне посреди выжженной пустыни. Псы все еще наводняли долину. Люди вздрагивали и подскакивали от каждого шороха. Даже дозорные жались поближе к колонне.

Последнее наблюдение заставило Дьюранда нахмуриться. Без разведки войско подобно слепому с палкой в руках: вся армия видела не дальше, чем мог разглядеть самый высокий воин. За любым поворотом реки может скрываться десять тысяч мечей.

Если Радомор решит перегородить им путь здесь, в теснине, то пятьдесят человек запросто одолеют тысячу нападающих. И если он набросится на них сзади, когда они все сгрудятся меж рекой и стеной ущелья, он порвет их на куски.

Дьюранд снова извернулся в седле. Ситуация складывалась — мечта Радомора: войско вслепую забрело в теснину не шире корыта, из какого поят лошадей. Лучшей ловушки никакой, даже самый даровитый, полководец в жизни не придумает. Дьюранд обшаривал взглядом верхний край утесов вокруг. В любой миг оттуда может нагрянуть целый батальон, прямо им на шею: а они совершенно слепы и растянуты на добрых пол-лиги. Вот так Радомор их и перехитрит.

Нет, нельзя ждать привата. Дьюранд осматривал колонну солдат: узкую вереницу, которую составляли три тысячи человек. Вот-вот случится худшее. Вот-вот сбудутся все его самые ужасные страхи и опасения.

С энергией отчаяния Дьюранд пришпорил скакуна, направляя его прямо на людей впереди. Кое-как ему удалось протолкаться между колен всадников и крупов коней кавалерии впереди. Рядов так на десять — а потом он снова увяз.

Начиная впадать в панику, он вытянул шею — и наконец обнаружил способ добраться до Ламорика. Сквозь воду у самого берега просвечивало каменистое дно. Мрачно улыбнувшись, Дьюранд вновь дал шпоры маленькому иноходцу, заставляя его свернуть с разбитой тропы и свернуть прямо на отмель.

Он скакал вдоль колонны, брызги веером разлетались вокруг, конь то и дело спотыкался, угодив ногой в невидимую сверху рытвину. Однако благодаря удаче и силе воли Дьюранд все же дошлепал до Ламорика.

Молодой лорд поднял руку, защищаясь от брызг.

— Владыка Судеб! Да ты же мог убить этого бедолагу.

— Милорд, это и есть Радоморова ловушка, — задыхаясь, проговорил Дьюранд. Остановиться тут было нельзя, так что иноходец его так и продолжал неуклюже шлепать по воде.

— Где Гутред? — Ламорик оглянулся на длинную линию людей и коней. — Я думал, он повезет тебя на телеге.

— Ваша светлость, со стороны армии просто безумие было вообще соваться в ущелье. Тут так тесно, стены смыкаются вокруг нас. А без разведчиков и пикетов герцог Радомор может напасть на нас в любой момент — как только ему заблагорассудится.

— Дьюранд, я велю отослать тебя назад в кандалах, несмотря ни на каких собак. Выводи своего распроклятого коня на берег, ты ж его убьешь.

Дьюранд вскарабкался на берег и втиснулся между Ламориком и его спутниками.

— Я пытался предупредить вас. Грачи. Они явились ко мне в Расписном Чертоге.

— Ты так уверен, Дьюранд? Ты был накачан маковым отваром, эвкалиптом и невесть чем еще.

— Хорошо, ваша светлость, забудьте про Грачей. Просто взгляните, что перед вами. Мы идем по следу, проложенному герцогом. Паладина специально отправили раззадорить нас, выманить из крепости. — Дьюранд зажмурился. — И он своего добился: мы движемся вслепую, вытянув шею! Сколько еще до того, как…

Бароны Ламорика зашипели, точно змеи. Сванскин аж плевался от злости.

— Кто, во имя Небес, это такой?

Дьюранд как-то не осознавал, что говорит на публику: рыцари, едущие следом за Ламориком, теперь не сводили с него глаз — рыцари, скорее всего и так уже здорово напуганные псами, виселицами и выжженной землей вокруг. Но Дьюранд не для того проделал весь путь до Ирлака, чтобы облегчить своим соплеменникам дорогу в западню Радомора.

— Сколько еще до того, как Грачи, Паладин и Радоморово войско обрушатся на долину? Нас всех перебьют, ипуть на Гирет будет открыт.

Саллоухит вздернул острую бородку.

— Предатель уже один раз обманулся в расчетах.

Здоровяк Хонфельс сверкнул белозубой улыбкой:

— Мы выступили чертовски быстро!

— В самом деле, — поддержал его Саллоухит. — Очень может быть, мы придем, когда силки его еще не натянуты, ловчие ямы недорыты, войско не оправилось от смятения.

Хонфельс взмахнул широкой ладонью.

— Если он расставил капкан на армию, то поймает в него молнию. А, сэр Дьюранд?

Ламорик вскинул руку. Ему было не до глупых шуток.

— Чем скорее мы сможем вынудить Радомора к битве, тем лучше.

— Ваша светлость. Эти дьяволы надеются, что именно так мы и станем рассуждать. Ваши бароны твердят, что Радомор никак не может быть готов к нашему приходу, а между тем враг уже сумел ослепить ваше войско и выжечь все герцогство.

Надо поворачивать! Непременно!

Ламорик обвел глазом Конзара и остальных офицеров, в том числе Саллоухита. Хонфельс не знал, куда и смотреть.

— Мы обсуждали разведку боем, — промолвил Ламорик.

— Да, но…

— Высланный на разведку отряд не вернулся, — перебил Ламорик. Свита его мрачнела на глазах.

— Что вы?..

— Они ускакали — и с тех пор ни следа.

Дьюранд сжал обломанные зубы.

— Прах побери! И сколько?

— Три отряда. Шестьдесят восемь человек. Ускакали час назад, — признался Ламорик.

— Владыка Судеб! Мы ровно там, куда хотели заманить нас эти дьяволы! — Над головой вырисовывались на фоне свинцового неба неровные очертания краев утесов. Дьюранд обвел их рукой. — Его дорога, его долина, его план.

Неужели уже слишком поздно?

Ламорик немного помолчал.

— Ну, это мы еще можем изменить.

Офицеры переглянулись.

— Почему бы не подняться наверх? — спросил Ламорик.

Старый Сванскин процедил сквозь усы самое очевидное возражение:

— Чтобы нас было видно на пять лиг со всех сторон, как на ладони?

— Да! — подтвердил Ламорик. — На лиги вокруг — но сейчас мы идем по тропе, что приготовил для нас Радомор. Тут каждый это прекрасно понимает. И со всех сторон кишат Радоморовы твари. Уже сейчас сукин сын отлично знает, где мы и сколько нас — до последнего человека.

Ламорик несколько долгих мгновений глядел в лицо Дьюранду — а войско тем временем двигалось все дальше вглубь герцогства Радомора.

— Я не подожму хвост. Я не позволю Радомору собраться с силами. Пусть покажет, на что он способен. Охотник может поймать тигра в сеть — но знает ли он, что с ним делать потом?

— Уж Радомор знает, — мрачно заметил Дьюранд.

— Довольно! Я сказал свое слово. Мы знали, что дело дойдет до драки. Знали, что нам предстоит встретиться с Радомором лицом к лицу. Ни один воин из моей армии не повернет вспять. А теперь хватит таскаться за мной по пятам, как на веревочке. Поскачешь в моей гвардии. Займи место рядом с сэром Бейденом, подозреваю, нашему старому доброму Берхарду возиться с тобой уже осточертело.

Дьюранд заставил себя поклониться. Если Ламорик твердо намерен продолжать путь, он, Дьюранд, должен следовать за ним. Нельзя покидать Дорвен на произвол судьбы. Нельзя покидать на произвол судьбы Ламорика. Он должен либо убедить соотечественников вернуться, либо разделить их судьбу.

* * *

Войско поднялось из ущелья наверх. Теперь они двигались по широкому хребту герцогства. И где-то там, в хвосте войска, шла вместе со всеми Дорвен. Псы унесли еще троих несчастных, которых естественная потребность и соображения скромности заставили ненадолго покинуть строй. Идти по голой равнине было труднее, чем по ущелью, зато теперь, когда черные стены уже не давили на людей, а землю вокруг было видно на несколько лиг в любую сторону, все вздохнули чуть свободнее. Хонфельс все понукал своих вассалов петь походные песни, но даже теперь во всей армии, что ползла по верху долины, не нашлось бы ни единой не сжатой челюсти.

Радомор вполне мог все это предвидеть: едва ли он мог всерьез надеяться, что вражеская армия согласится вслепую двигаться по теснине. Однако Дьюранд не сомневался: дай они Радомору чуть больше времени и он не преминул бы воспользоваться такой великолепной возможностью.

— Эй!

Дьюранд обернулся — пожалуй, слишком быстро для больных ребер — и обнаружил, что на него с глумливой ухмылкой смотрит Бейден. Бейден усталым жестом стянул кольчужный капюшон, и теперь голова у него выпирала, лысая, как задница мертвеца.

— Нечего сказать, гораздо лучше, — процедил он. — Эта твоя идея ехать по верху. — Кони сейчас неровной походкой пробирались по какой-то насыпи. — Наши парни вообще страшно любят подъемы. То, что им надо — вдоволь поползать на четвереньках в саже и грязи, да еще после дождичка. И тут нет никаких дорог, так что и волноваться не из-за чего. Насыпи да ямы, милое дело.

Но Дьюранд не сводил глаз со старого боевого цепа, заткнутого за пояс у старого негодяя. Он буквально ощущал вмятины у себя на черепе — точно пробовал пальцем остроту ножа.

— А ты всегда ездишь с цепом, — проговорил он.

Бейден вздрогнул.

— Ну и что с того, блаженненький ты наш?

— Ты был не очень-то рад в той аллее в Акконеле. Ты там?..

— Ты о чем? Как ты меня отпихнул? Хм-хм. Авось и тебя кто-нибудь этак пихнет в неподходящий момент. Был бы тебе урок.

— Может, и пихнет, — пробормотал Дьюранд. А может, уже и пихнули. Он так и видел, как сукин сын скачет вслед за ним по Акконелю и старый цеп дребезжит, точно мешок гвоздей. Он даже ощутил в ладони кожаную оплетку меча Оуэна.

А потом вдоль колонны разнеслись крики: сбоку показался один из дьявольских псов — здоровенный, ржаво-рыжий, как кусок старого железа. Дьюранд выхватил из ножен оуэновский меч, но не успел он пришпорить своего скакуна, как со всех сторон уже защелкали арбалеты, посылая летучую смерть.

На глазах у всей колонны стрела за стрелой, свистя, пролетала через неторопливо идущего пса.

— Прах побери! — пробормотал Бейден. — Мазилы! Наверняка промахнулись.

А пес тем временем скрылся за следующим гребнем. Стальные зазубренные острия причинили ему не больше вреда, чем камешки и веточки, которыми швыряются крестьянские дети.

А Ламорик вел своих людей все дальше и дальше в Ирлак.

Пока офицеры обсуждали стратегию и характер земель отсюда до Ферангора, Дьюранд по-прежнему корчился от боли, куда более мучительной, чем боль в сломанных костях. Надо поворачивать! Но поскольку Ламорик и его советники твердо решили идти вперед, ему оставалось лишь смотреть в оба и скакать рядом с Бейденом в последних рядах Ламориковой гвардии.

А сидеть в седле было по-прежнему тяжело. Бутылка Хагона скоро опустела. Приступы боли у Дьюранда сливались в единое тягостное полузабытье — он словно бы вновь качался на волнах или барахтался в холодных объятиях Сильвемера.

Очнулся он словно от удара молнии: на плечо, выхватывая молодого рыцаря из серого тумана видений, опустилась какая-то тяжесть. Острые, точно иголки, когти впивались в тело. Черные крылья били по лицу. Мышцы Дьюранда свело от боли. Он не мог ни отшатнуться, ни бежать. На каждом плече у него сидело по грачу.

Острый, точно кинжал, клюв почти утыкался в череп Дьюранда.

— Наконец-то, наконец-то близится долгожданный час, когда решатся все судьбы.

Шепот вился вокруг головы, как надоедливая муха.

— И судьба нашего бедного герцога: кто он — король или падаль, — добавил второй грач. Из перьев у него ползли личинки червей, копошились у самого носа Дьюранда. В голове Дьюранда так и звучал мерзкий шепот. Уж скорее бы и правда герцог вместе со своими тварями превратился в падаль!

Пока молодой человек дремал, армия словно превратилась в туманное облако, из которого доносились голоса. Сколько бы времени сейчас ни было, низкие тучи и морось почти задушили рассвет.

— Сколько мы ждали, братец?

— Я бы начал отсчет с того, как первый шепот повел нас на север.

— Сон! За три луны до Радоморовой битвы в Хэллоудауне.

И сами Грачи, и все их игры давно уже стояли у Дьюранда поперек горла, но что ему, скрученному болью и потрясением, оставалось, кроме бессильной злобы?

— Всего лишь улыбка во сне. Ночь за ночью.

— Мы тебе не рассказывали, сэр Дьюранд?

Молодой рыцарь скривился и прорычал:

— О чем вы говорите…

— Человек, который улыбался. И ждал. Запертый в каменной ночи.

— Разве мы не рассказывали?

— Окутанный паутиной. Покрытый ковром пыли. Он шептал. И мы слышали каждое слово.

Мерзкий шепот роился в голове Дьюранда, и тот вдруг мимолетно увидел их — двух колдунов за триста лиг к югу отсюда. Берхард рассказывал истории про павших жрецов, что бродят по пустынным местам, по заброшенным кладбищам. Грачи!

— Могли ли мы не прийти?

— Вы просто спятили! — рявкнул Дьюранд. Что за дьявол мог призвать этих гнусных тварей? Уж только не Радомор. По их же собственным словам, они двинулись в путь на север, когда Радомор был еще героем — счастливо женатым наследником, что скачет во главе королевского войска.

Серое небо за колонной шагающих солдат потемнело. Дьюранд силился сделать хотя бы глоток воздуха. В этих проклятых когтях он просто-напросто утонет на суше, на глазах у тысячи человек.

— Порывистость — порывистость и любопытство давным-давно уже владели нашими пылкими сердцами. Но едва мы достигли северных земель, как нас приветствовали звуки битвы. Вереницы алых соколов и черных ворон.

— Законный король лежал на поле!

— А нам-то какое везение! Удача за удачей!

Они трещали и похвалялись, а небосвод вспыхивал при каждом биении сердца Дьюранда. Когти колдунов пронзали его, точно острые вертела. Легкие были на пределе.

— Дьяволы! — прохрипел он.

— И мы были верны в нашей любознательности, мы подбирали каждую кроху, что лежала у нас на пути. Играть с законными королями! Кто бы усомнился в том, что это — дар судьбы?

Дьюранд умудрился сделать еще пол вдоха.

— Вы за все заплатите!

— Ах, Дьюранд! Какой сюрприз тебя ждет! Ты и не догадываешься. Жизнь тупого стада, она не для нас.

— Катитесь к черту!

Он едва сумел разжать зубы, чтобы промолвить эту фразу.

— Прошу тебя, — прокурлыкал один из грачей. — Мы говорили о снах.

— А где, к слову, — спросил вдруг второй, — эта твоя маленькая сновидица? Возможно ли, что госпожа Ламорика ютится в обозах?

— Нет, — сказал Дьюранд. У этих тварей глаза повсюду. Что они видели?

Грачи засмеялись.

— Мы так рады, что ты пришел.

— Прочь! Прочь! Оставьте его! — закричал чей-то голос. Знакомый голос.

Обе птицы взмыли в воздух. Дьюранд освободился — и принялся жадно ловить ртом воздух, чуть не свалившись с седла. В голове у него медленно прояснялось, а с низко нависших небес раздавался издевательский смех грачей. Надо срочно найти Дорвен!

— Ну-ну. Полегче, парень. Они, небось, решили, он уже умер! — заявил второй, более грубый голос. И добавил неловким шепотом: — И нельзя их особо винить. Ты только погляди на него.

— Дьюранд! — произнес первый голос. И теперь Дьюранд сообразил, откуда он исходит. Дорвен глядела на него из-под своего синего капюшона. Она все время была здесь. Рядом с ней на вьючном муле сидел какой-то толстяк в красном колпаке.

— Это сэр Дьюранд, который сражался бок о бок с лордом Ламориком, — закончила Дорвен, снова надвигая синий мальчишечий капюшон на лицо. На мгновение Дьюранд встретился с ней взглядом.

Скрипели колеса телег, шумно отдувались волы. Дьюранд понял: задремав, он отстал, пропустил мимо себя почти всю колонну и оказался среди обозов. Бейден, небось, заметил, что он спит и отстает — и не разбудил. Смотрел на него, спящего. Мысль эта Дьюранду не нравилась.

— Ублюдок. Грачи, — пробормотал он. — Насмехаются.

Красный Колпак прикрыл рот рукой и так же громко зашептал:

— А ты уверен, что это он? Его-то и не узнаешь. И он чуть не убился, чтобы сюда попасть, — я вот как раз говорил — так что поневоле задумаешься…

Дьюранд уже примеривался ударом кулака сшибить с болвана колпак, но тут вокруг зашипел знакомый шепот. Он исходил отовсюду и ниоткуда в отдельности: знакомые строки из древней «Книги Лун».

Дьюранд тут же выхватил из ножен клинок Оуэна, хотя и не видел в сумраке ничего, кроме телег и вьючных лошадей. Высокая бурая трава доходила лошадям до брюха.

— Ну вот еще! — скривился Красный Колпак. Лицо его блестело от пота и грязи. — Не гневайтесь, ваша светлость! Парнишка! Это же совсем еще парнишка. Ну, любопытно ему стало, и все тут. Увидел вас, как мы мимо проезжали. Да еще вороны эти, ну и…

Заросли травы вскипели, полные псов.

Пронзительно заржали кони.

Псы бросались на колонну со всех сторон, рвали и людей, и коней. Десятки гнусных тварей. Свора за сворой. Дьюранд вцепился в своего скакуна руками и ногами, лишь бы усидеть — а кругом люди прыгали с телег и подвод, ища спасения. Лошади, обезумев от страха, метались и бились.

Изогнувшись в седле, он ухватил мула Дорвен за ухо и уздечку. Глупая скотина немедленно укусила его.

Вокруг в зловещей тьме разлетались во все стороны струи крови, метались перепуганные солдаты, наставив оружие на траву. Обоз рассыпался, потерял строй. Ошалелые волы понесли, с грохотом волоча за собой повозки.

Так же быстро, как появились, псы унеслись прочь — умчались, шевеля верхушки высоких трав, как щука, что скользит под гладью озера. Где-то вдали замычал вол. Все, кого четвероногие дьяволы выхватили из кавалькады, были уже мертвы. Псы дождались первой же полосы высокой травы, чтобы нанести удар.

Дьюранд обернулся к Дорвен — и чуть не упал из седла от облегчения: возлюбленная была цела и невредима, хотя спутник ее пропал. Дьюранд выпустил брыкающегося мула. Внимание его привлекли какие-то крики неподалеку.

В нескольких шагах от него обнаружился как раз тот самый Красный Колпак: он умудрился поймать одного из псов. Дьюранд поглядел на Дорвен, а потом спрыгнул с коня — в кольцо потрясенных солдат, что собрались вокруг тела того самого ржаво-рыжего мастифа. Тот был пригвожден к земле старинным копьем для охоты на кабанов. Красный Колпак крепко зажал древко в руках. Пес был недвижен, если не считать шевеления целого роя мух, что уже успели облепить его.

Как же близко к Дорвен была эта тварь!

Солдаты бормотали молитвы, оберегающие от зла, складывали пальцы в знак Небесного Ока, крепче сжимали оружие. В траве гулял ветер. Вокруг колонны поля еще кишели псами, но один из них лежал тут.

— Брака, может, тебе лучше отойти от него подальше? — спросила Дорвен.

— Ну уж нет! Гляди-ка, малец.

Даже Дьюранд отшатнулся, когда красноколпачный Брака вздернул труп пса в воздух, так что на зрителей полетели стряхнутые с пса мухи, да и кое-что похуже. Копье Брака держал, точно вилы.

Дьюранд и кольцо простых солдат так и ахнули: казалось, гнусная тварь мертва уже много месяцев. Дьюранд вдруг снова услышал слабое-слабое эхо собачьего шепота — точно за много лиг отсюда.

Тем временем к ним уже скакали другие всадники. Несколько человек из толпы обернулись на перезвон упряжи. Из головы колонны к ним ехал Ламорик со свитой: Конран, Конзар, Саллоухит и все остальные, готовые сразиться с псами или же оценить размеры катастрофы. Они присоединились к толпе вокруг трупа пса.

Когда Ламорик соскочил с коня, воины расступились, а леди Дорвен поспешно отступила на шаг и затерялась в толпе. Лицо ее было скрыто под капюшоном. Брака один стоял перед важными господами. На сером, замызганном лице его топорщились клочки рыжей щетины.

— Владыка Судеб… — пробормотал Ламорик, подходя поближе. Брака криво улыбнулся в ответ. Рыжие лапы мастифа торчали окоченело, жестко, как палки. — Вы только поглядите на этого зверюгу. Ну-ка…

И он потянулся взять из рук у Браки копье.

— Одну секунду, ваша светлость, — проговорил Кон. Он плавным движением вонзил меч прямо через шкуру и шерсть пса в землю. От гнусной твари растекся очередной поток смрада, но Конзар лишь пробормотал что-то неразборчивое и повернул клинок в теле пса. Дьюранд услышал, как скрипнула земля под острием Конзарова меча. Тело пса даже не шелохнулось. Рыжая шерсть твари подрагивала на ветру.

Конзар, удивленный, склонился над псом. Потом перевел взгляд на Браку.

— А ты уверен, что?..

Едва колено Конзара коснулось дерна, как слабый шепот в голове Дьюранда зазвучал вдруг, да еще как сильно — словно разрядом грома. Тело пса изогнулось, клацая зубами. Лишь внезапный удар Дьюранда отбросил Конзара туда, где тварь не могла до него дотянуться.

Пошатываясь. Дьюранд занес над головой меч и замахнулся, когда в круг шагнул гофмаршал Конран.

— Ага!

Великан остановился над дьявольским псом. Единственный глаз его сверкал, кончик меча упирался в шею чудовища.

Вот теперь тварь принялась извиваться. На прикосновение Разящего она не среагировала, но притворяться спящей под клинком гофмаршала не могла.

— Столько дней я ждал тебя, — прогремел Конран.

Все бароны обнажили мечи — гофмаршал оказался в кругу клинков, как будто все тут собравшиеся собирались танцевать танец Нового года.

Пес зарычал. В голове Дьюранда гудели строки из «Книги Лун»: «Она взглянула на запустение, порожденное ее запозданием. Увидела боль, что причинили Ведьма и Сын Зари; смерть, голод, похоть, ревность. Взглянула — и слезы ее пали на мироздание».

Язык твари извивался, мотался из стороны в сторону.

Однако маршал удерживал чудовище на конце меча. Костяшки крепко сжатых пальцев казались не меньше щиколоток.

— Посмотрим, чего будет стоить твоя игра теперь, подлая тварь! Именем Короля Небесного! Щитами Стражей! Копьем Паладина! Кривым посохом Странника!

Пес завизжал — пронзительно и тонко. Забился на земле. Но Конран лишь сильнее налег на свой длинный меч, продолжая провозглашать заклинания, покуда тучи над головами воинов не забурлили.

Небеса переменились. Люди вокруг в изумлении взирали на кипение туч. А вскоре кольцо зрителей распалось: с серого небосвода на гофмаршала и чудовище обрушился поток желтоватых лучей.

Голос великана разносился над полями на целую лигу, а то и больше.

— Ползучий вор! — грохотал он. — Ты совершенно беспомощен. — Он воздел свободную руку вверх. — Под взглядом Небес ты уничтожен!

При этом слове Небесное Око ярко вспыхнуло, освещая древнего рыцаря и скорчившегося пса. Должно быть, за пределами Ирлака царил полдень — так ясно сияло Око, зажигая клинок гофмаршала огнем. И прогнившая тварь словно взорвалась. Из его рваной шкуры взметнулась к небесам тень, на мгновение нависшая над войском, огромная и высокая, как дубовая роща.

Люди попадали на землю под этой зловонной тучей, вдыхая смрадный воздух, что разъедал саму душу. Но тьма не могла вынести сияния Небесного Ока. Длинный луч пронзил ее, точно клинок — пронзил самое сердце тени, и вскоре она опала и растаяла. Дьюранд глянул на гребень холма, однако теперь там не было ничего — лишь ветер да пустота.

Но тучи над головой снова сходились, и когда Конран вытащил меч из тела пса, снова воцарился мрак.

— Хм. Слезы, — пробормотал гофмаршал.

Ламорик и добрая сотня людей вокруг него смотрели на изборожденное морщинами лицо Конрана.

— Я не…

— Слезы Королевы Небесной. — Великан неторопливо вытер острие меча полой плаща. — Об этом можно прочесть в «Книге Лун», но я расскажу вам и так. Король Небесный создал мироздание, увидел его во сне. Лишь потом Королева присоединилась к своему супругу здесь, в мироздании. А когда он ушел, она показала мироздание Ведьме. И раскаялась в своем поступке, и горевала о нем и о том зле, что навлекла на нас: о смерти и страхе, что принесли в мироздание Ведьма и Сын Зари.

— Одно их таких существ бежит за каждой слезой, что пролила Королева, когда наконец пришла сюда и поняла, что же она натворила.

Он смахнул брызги со свисающего рукава.

— Дьяволы именно эту легенду и нашептывали, — проговорил Дьюранд.

Гофмаршал приподнял мохнатую бровь, пронзил Дьюранда взглядом.

— Да. Иные слышат отдельные слова. Прегнусные древние дьяволы странствуют с ветром, точно гнилостное дыхание. Слабые, никчемные твари.

— Слабые? — ахнул Ламорик.

— Они бы не подпустили моих братьев к себе на такое расстояние, чтобы мы поняли, кто они такие. Трусливые, крадущиеся твари — гораздые нападать лишь исподтишка. Сколько ни есть в них силы — всю они украли: по капле божественной силы на каждую — и больше всего бояться ее потерять. Взгляд Небесного Ока для них губителен. Без таких вот сворованных тел, как эти, они бы и вовсе в мироздании ходить не могли.

— До нынешнего дня мне не приходилось слышать, чтобы они собирались такими вот огромными стаями. В Древнем Эрресте такого точно не бывало. Да и вообще — во всей Аттии. — Гофмаршал, прищурившись, поглядел на запад, в самое сердце герцогства Радомора. — Наши мятежные чернецы каким-то образом — силой ли, подкупом ли — умудрились подбить их на такой дерзкий мятеж.

От этих слов Дьюранда пробрала дрожь. И не его одного.

Конран огляделся. Блестящий, как стекло, глаз сверкнул при виде кольца выставленных клинков вокруг собачьего трупа. Гофмаршал улыбнулся.

— Уже не укусит. Теперь уже нет.

Ламорик вскинул руки.

— Уберите мечи, господа, — выдохнул он. — Думаю, мы доверимся нашему гофмаршалу.

Старый Сванскин нахмурился, вкладывая клинок в ножны.

— Кто вы?

— Брат Конран, барон.

— Но кто вы такой? Вы септарим. Зачем вы приехали сюда? — настаивал барон.

— Какие-то силы рвут узы древних патриархов, освобождают дьяволов, выпускают их бродить по земле. — Великан приподнял бровь. — Или, барон, вы бы предпочли, чтобы мы ушли?

Сванскин фыркнул, хотя прозвучало это почти примирительно.

— Владыка Судеб! Уж я-то не стану смотреть в зубы дареному коню. — Он оглянулся на колонну. — Да уж. Меня сейчас больше тревожат обозы. Прольется еще немало слез — когда наши люди, они ведь не слепые, поймут, как мяло солонины оставили нам эти псы.

Повсюду кругом, куда ни кинешь взгляд, валялись изломанные повозки и разорванные на куски волы.

— Пришлось выбирать: спасать мясо или людей. Мои братья, барон, не могли успеть повсюду.

Ламорик обвел взглядом следы побоища.

— Лично я доволен выбором гофмаршала.

Дьюранд почесал ноющее плечо. Интересно, с какой стати Радомор стал утруждаться нападением на обозы? Псы могли одним точным ударом обезглавить армию Ламорика — тогда как разоренные обозы означали всего-навсего, что войско начнет голодать через неделю-другую. Если, конечно, протянет еще неделю. Что бы ни замышлял Радомор, псы, виселицы и выжженные поля напугали все войско до мозга костей. Но хотел ли Радомор лишь попугать? Если верить Грачам, не такой он человек, чтобы довольствоваться столь пустяковыми победами. Что он затевает?

Дьюранд нашел во встревоженной толпе карие глаза Дорвен и как никогда пожалел, что она не осталась в Акконеле на попечении мудрых женщин.

* * *

Сколько — и далеко ли? Вот вопросы, что неотступно вились в голове Дьюранда, пока молодой рыцарь скакал под моросящим дождем вдоль гребня холма. Армия Радомора где-то на марше. Среди обозов Дьюранд разыскал Бледного, и теперь, сидя на гарцующем, широком и крепком крупе, чувствовал себя как-то поувереннее. Хотя радоваться было нечему. Им удалось убить одного пса, а где-то там, под дождем, затаилась армия Радомора: острый, готовый сомкнуть челюсти, капкан.

Примерно через час авангард настороженной армии Ламорика выехал на полосу истоптанной земли. Не успел Конзар приказать остановиться, как Дьюранд уже соскочил с седла. Армия оказалась в широкой чашеобразной впадине над Рашсом. Дьюранд прошелся между огромных участков примятой травы и чертополоха. Ламорик велел Берхарду и еще нескольким своим спутникам следовать за ним, а гофмаршал Конран выставил кольцо бледных рыцарей лицом к полям и долине.

Пред мысленным взором Дьюранда каждый вытоптанный прямоугольник превращался в выстроенный в боевом порядке батальон наемников и прочего сброда. Повернувшись к долине, молодой рыцарь увидел, что прямо к реке отсюда спускается удобный пологий склон — просто идеальный для внезапного нападения. Тут затаилось еще совсем недавно воинство Радомора, точа клинки в ожидании, пока внизу не зазмеится узкая колонна людей Ламорика. Мысль эта ожгла Дьюранда холодом, точно прикосновение ледяных пальцев. Он чуял в воздухе запах пота врагов. Тут Радомор намеревался одним ударом одолеть весь Гирет. Однако Ламорик сменил тактику — и тем самым вынудил Радомора перестроиться, перевести армию на новое место. И теперь оно двигалось куда-то за пеленой дождя — не такое уж всемогущее, как казалось.

Берхард хмыкнул.

— Здесь бы целый город разместился, — пробормотал Дьюранд. Он ясно видел: во впадине стояло множество шатров. Там и сям виднелись кострища. — Разве ж точно сосчитаешь.

И однако, сосчитать было надо. Не бесконечное же у врага войско.

Бейден с кислой рожей ехал через впадину.

— Посматривай, нет ли псов, блаженный ты наш. Пока там вынюхиваешь.

Берхард расхохотался.

— Не трусь, отважный Бейден. Теперь нас охраняют наши Святые Духи.

Хромая по неровной земле, Дьюранд покосился на спины застывших рыцарей. «Святые Духи». Старый сэр Эйгрин, которого они знавали по дням Красного Рыцаря, чуть не присоединился к их числу — да женщина его вытащила. Дьюранд задумался: а что они еще могут? И какую участь уготовили им Грачи?

Бороду Берхарда прорезала широкая ухмылка.

— Слуги короля со времен Верховного королевства, вот кто они такие, — и отважнейшие из рыцарей. — Он покосился на безмолвное бледное кольцо рыцарей и понизил голос, чтобы слышали одни лишь товарищи. — Как-то дождливой ночью выпивал я вместе с одним углежогом близ Логерна. Сидели в его замшелой лачуге, со старых дубов лило, а он мне и расскажи, как, мол, однажды вскарабкался на развилку на буке у стены Логерна — ну, понимаете, еще мальчишкой. И вот видит перед собой целый отряд этих Святых Духов — растянулись себе на длинных плитах, бледнее бледного и мертвее мертвого. Ну, а он-то пацан — знамо дело, не удержался и соскользнул туда к ним. Бродил он там себе, бродил между ними — то пальцем кого ткнет, проверяя, холодный ли, то пуговицами да кольцами любуется, как тут во двор ударил клинок ржавого света: старое Небесное Око опустилось так низко, что смогло заглянуть в западные окна — и тут мертвяки как поднимутся. Как поднимутся со своих плит!

— Берхард… — прервал его Дьюранд.

Тот поднял руку в торжественной клятве.

— Подлинная правда, как он мне ее рассказал, до последнего слова. Звали его Кауси. Мы с ним поделили его хижину и мое вино. Там, вверх по Редуиндингу. — Он не сводил глаз с кольца бледных рыцарей. — Ну, как они поднялись, так наш маленький Кауси-углежог задал стрекача.

— Хотел бы я знать, что им уготовили Грачи.

Дьюранд уже насчитал мест шатров на добрую тысячу человек. Теперь он вглядывался в грязь, догадываясь, что впереди еще немало таких же вот вытоптанных участков. Ответ хотя бы на один вопрос они получили: их войско превосходило армию Радомора на добрую тысячу бойцов. Теперь остается гадать, куда эта самая армия Радомора ушла.

— Да уж, слыхал я таки истории об этих самых Духах, что… Угу. Да.

Берхард остановился и внезапно выпрямился.

— А еще, думаю, костровища нам подскажут, когда эти дьяволы ушли из лагеря. Может быть.

Дьюранд поднял взгляд — посмотреть, чем объясняется эта внезапная перемена, — и обнаружил, что свита Ламорика тоже принялась исследовать впадину, а вся остановившаяся колонна смотрит в их сторону, в том числе и гофмаршал Конран.

— Да, — согласился Дьюранд. Преодолевая боль, он присел к ближайшему же костровищу и запустил руку во влажную золу. Ладонь защекотало от тепла. — Утром. Они еще близко.

Он представил себе гнусного Паладина, почти зримо ощутил рыскающих в тени шатров Грачей. Они совсем недалеко в пределах нескольких лиг.

Подняв голову, он увидел, что Ламорик смотрит на него. Рядом стояли Конран и Конзар.

— И это все, что осталось от Радоморовой западни? — спросил молодой лорд, пристально глядя Дьюранду в глаза. — Думаю, так оно и есть. Думаю, это он натравил на нас псов. Думаю, он и правда устраивал на нас засаду — как ты предупреждал. Но, Дьюранд, мы счастливо избегли и того, и другого.

Дьюранд неловко поднялся, сам не зная, что и думать.

— Возможно, ваша светлость.

Ламорик поглядел на склон, спускавшийся к темному изгибу Рашса.

— Хотел бы я знать, как бы назвали эту битву. Радомор не оставил даже поля, по которому можно дать ей название.

Дьюранд открыл было рот, но Конран опередил его.

— По моему разумению, ее назовут Ферангорской.

Не удостаивая взглядом долину и место неудавшейся западни, гофмаршал устремил сверкающий взор к западному горизонту.

— Прах побери! — пробормотал Дьюранд. Он видел, как в Ферангоре творились черные дел. Он и сам принимал в них участие. Однако затаенный страх одного человека — ничто в сравнении с тем, с чем предстоит встретиться целому войску. Ферангор стоял в полудне пути отсюда — за хорошо укрепленными стенами, земляным валом и рвом. Им его и за семь лун не взять.

— Если Радомор запрется за воротами, без осадных машин и без припасов нам их не вышибить, — проговорил Конзар.

Становилось ясно: пора уходить. Повернуть назад.

— Нет, — возразил Ламорик. Глядя на молодого лорда под дождем, из вязкой грязи, Дьюранд видел, как черты его озаряются светом. — Я читаю в этих знаках иную судьбу. Вот тут пред нами западня Радомора, брошенная и оставленная его войском. Он собирался напасть на нас здесь — застать врасплох, прижать нашу колонну к реке, напасть сверху, осыпать градом стрел. Но бросил свою затею и помчался искать убежище за стенами. Радомор не жаждет встречи с нами — открыто, без западней и ловушек. — Он ослепительно улыбнулся. — Сдается мне, Радомор потерял аппетит.

Дьюранд осознал, что все три тысячи человек войска — усталые, изнуренные — собрались вокруг, точно толпа на турнире. Все смотрели на Ламорика. Брошенный лагерь Радомора стал сценой, на которой он разыгрывал свое представление.

— Мы накормим Радомора именно тем, что ему так не по вкусу. Эти костры горели еще нынче утром. Если мы двинемся в путь не медля, то перехватим его прежде, чем он доберется до стен Ферангора.

На лицах воинов стали появляться мрачные улыбки. А Ламорик выпрямился во весь рост, раскинув руки.

— Люди Гирета! Мы выгнали герцога Радомора из его западни и теперь пустимся за ним в погоню! Сегодня настанет конец его мятежу!

Три тысячи солдат взревели с такой силой, что Берхарда с Дьюрандом прямо зашатало.

Дьюранд смотрел на полускрытые дымкой дождя далекие холмы, гадая про себя, слышит ли сейчас Радомор этот рев. Он даже отчасти надеялся, что слышит.

* * *

Страдая от своей личной пытки — езды при незаживших костях, Дьюранд вглядывался в сгущавшиеся вокруг колонны сумерки. Войско двигалось все глубже и глубже в руины Радоморового герцогства. В дождливой тьме летали птицы-падальщики, по сторонам, в пределах видимости, рыскали псы. Однако на лицах солдат играли все те же мрачные, волчьи улыбки — под ногами у них то и дело попадались обломки повозок, доспехи, шлемы, оставленные в вязкой глине врагами. Неужели противник и правда бежит? Похоже, так оно и было.

Хотя с каждым часом следы отступавшего войска становились все более свежими, каждый воин Ламорика понимал: времени мало. Где-то впереди, занавешенные дождем, стояли твердыни Ферангора. И уже совсем близко.

Ламорик сыпал проклятиями со спины своего серого жеребца.

— Где эти черти?

— Мы в любой миг почуем город, — пробормотал Конзар. — Уже совсем скоро либо нагоним армию, либо наткнемся на стены.

Дьюранд поглядел на него, и Конзар накинул капюшон на лицо.

— Прах побери! — выругался Ламорик. Однако поделать он ничего не мог. Волов и пехоту двигаться быстрее не заставишь. — Они запрут все двери Ферангора — и мы застрянем под стенами без еды, спиной к выжженной пустыне. Плохо дело.

Ламорик повернулся к гофмаршалу Конрану.

— И уж чистая глупость со стороны Радомора — после всего этого добиваться трона.

— Ваша светлость? — приподнял мохнатые брови Конран.

— Если он нас побьет. Если заставит всех герцогов встать под его руку. Если проскачет через Эльдинор к самому святилищу. Ведь это вполне вероятно. Но как он сможет выполнить необходимый ритуал? Земли его утопают в крови невинных. Он напустил на герцогство своих колдунов и некромантов. Как сможет он три дня пролежать под камнем и присоединиться к королям Древнего Эрреста?

— Иные своего же сердца не знают, ваша светлость, — пророкотал Конран. — Но есть еще и другая возможность: узы-то трещат. Распадаются — одни за другими. Еще может настать момент, когда на троне сумеет воцариться хоть сам дьявол. Но боюсь я, что приз в такой игре — дело рискованное. Королевство не может существовать без охраны. Древние Патриархи не из пустого каприза оградили Древний Эррест узами.

— Я уж почти подумывал, что не стоит мешать глупцу — пусть себе коронуется, — заметил Ламорик. — Но теперь вижу, что лучше не рисковать.

— Когда мы с братьями ехали к Сильвемеру, местные жители что-то лепетали насчет Изгнанных. О бледных фигурах, что выходят за пределы Безмолвного королевства. О всадниках Гесперанда. О зеленых ведьмах в мельничных запрудах. Червях в Геронлейсе. О великанах из Чертогов Безмолвия, предрекающих судьбы людей.

— Прах побери! — пробормотал Ламорик.

Упоминание Гесперанда заставило Дьюранда вздрогнуть.

Он принялся с удвоенной бдительностью вглядываться во мрак, не готовит ли враг западню. Осматривал перелопаченную глину, подолгу смотрел на каждый холм, каждую канаву, что они проезжали во тьме.

Саллоухит вытер отворотом длинной перчатки грязь с лица.

— Ваша светлость, раз уж нам суждено непременно проиграть эту гонку, можно бы дать людям и отдохнуть. Место совершенно убийственное. Возможно, где-то за всей этой пустыней еще остались склады с провиантом. Если дойдет до осады, нам надо к ней подготовиться.

— Радомор сожжет все на много миль вокруг своего распроклятого города, — заявил Ламорик. Если не считать мокрой степной травы, они не видели в Ирлаке ни капли зелени. — Мы должны перехватить его прежде, чем он укроется в городе — а не то заплатим за промедление собственной кровью. Я не допущу, чтобы трусость или отчаяние дали Радомору шанс ускользнуть!

— Если нам придется осадить Ферангор, — попробовал урезонить его Саллоухит, — то те жалкие бочонки с солониной, что у нас еще остались, нам мало чем помогут, ваша светлость.

Ламорик развернулся, чтобы осадить его, но вдруг замер. Лицо его снова озарилось.

— Ну так и избавимся от них!

Советники Ламорика — воины куда старше и опытнее его — подались вперед в седлах, чтобы получше рассмотреть своего господина. Из-под копыт коней разлетались брызги.

— Это еще что за вздор? — наконец отрывисто спросил старый Сванскин.

Ламорик отер грязь с лица.

— Если у нас слишком маю припасов, ну так и бросим их тут! Пусть пожирают псы! Мы догоним этих дьяволов! Я объявлю, что всяк, кто не хочет остаться на поживу псам, должен идти с армией. Каждый рыцарь должен передать своего вьючного коня простолюдинам. Остальные пускай бегут! — По лицу его блуждала свирепая улыбка. — Мы еще нагоним врага!

И несмотря на Дорвен и Грачей, Дьюранд тоже заулыбался.

* * *

Совершенно ошалелые пехотинцы прильнули к спинам вьючных и обозных коней — и войско во весь опор поскакало прочь от душераздирающего мычания брошенных волов и свиста меча Оуэна, опускавшегося на злополучную скотину.

Армия неслась в буре разлетавшейся во все стороны грязи. Она забивала глаза. Скрипела на зубах. А впереди не было видно почти ничего — лишь слепящий туман и жидкая глина.

Склон долины по левую руку оборвался отвесными скалами. Дикое войско Гирета скакало вдоль края. Камни из-под копыт лошадей летели вниз, в реку.

Дьюранд еле дышал от боли. Его рослый скакун перепрыгнул череду широких полукруглых выбоин на краю — там, где совсем недавно сорвался в реку какой-то конь из войска Радомора. Едва Дьюранд миновал опасное место, бедро его обожгла резкая боль. Копыта Бледного опустились на самый край.

— Это чтобы ты, полоумный, не дремал! — крикнул, проезжая мимо, Бейден. Он ехал совсем рядом с Дьюрандом, сжимая в кулаке цеп.

Дьюранд чуть не придушил мерзавца.

Но в следующий миг тропа перевалила высокий гребень, и Дьюранду не оставалось ничего, кроме как крепче держаться в седле, пока он вместе с остальными тремя тысячами человек несся вниз по крутому склону. Перед ними раскрылась долина Рашса — как заводь чистого воздуха под завесой тяжелых облаков. И на широком дне долины копошился сгусток тьмы — отступающее войско Радомора. Дьюранд видел, как кренятся и покачиваются над спешащей перейти мост толпой флаги и знамена.

— Настигли! — вскричал Ламорик.

Чуть дальше, за толпой, возвышались зеленые крепостные стены: сразу за мостом уходил в облака город Ферангор.

— Скорее, ребята! — взывал Ламорик. — Им никуда не деться от нас! К мосту!

Войско пришпорило коней и понеслось вниз по склону — стремительно и грозно, как на всех атаках всех турниров Аттии, вместе взятых. Цеп Бейдена свистел над ухом Дьюранда, да и сам Дьюранд выхватил из ножен меч и поднял его в звенящем воздухе.

Наверное, со стороны они были подобны гигантской волне. Вот она пронеслась над телегами и убитыми мулами, оставленными врагом, чтобы хоть чуть-чуть задержать их наступление. Вот обрушилась на мост, сметая последние ряды противника. Дьюранд задыхался от радости и восторга: еще несколько минут — и с мятежом Радомора будет покончено.

Но потом — когда Дьюранд, Ламорик и все остальные были уже на мосту, снова пророкотал гром. И был этот гром куда громче, чем стук копыт по камням.

Бледный резко осадил.

Дьюранд почувствовал, как каменные блоки и плиты в недрах моста расползаются, съезжают. Ламорик и половина баронов в ужасе оглядывались по сторонам, а вокруг моста взрывались огромные столбы воды.

Над волнами поднимались огромные каменные глыбы, сдвинутые с места разъезжающимися опорами моста.

Весь мост мгновенно превратился в одну гигантскую западню.

Дьюранд видел Ламорика, Конзара, Берхарда — все на расстоянии вытянутой руки от него. И все — в доле мгновения от гибели, что несли им вода, камни и вес железных кольчуг. Мост рушился в реку.

А потом — невероятно, немыслимо — падение остановилось. Мост замер.

Пока люди и кони ошалело оглядывались, под низко нависшими небесами прокатился раскатистый гром. Над плитами, что уже упали в воду, сомкнулась бурная пена. Мост завис, чуть покачиваясь — как веревочный.

Невероятно.

Радостный крики замерли на устах солдат Радомора. Обе армии замерли, стоя напротив друг друга неподвижно, точно раскрашенные фигуры.

И в зловещей, неестественной тишине Дьюранд услышал голоса — монотонное пение.

Едва смея повернуть голову, он нашарил взглядом Святых Духов Конрана. Бледные рыцари замерли, откинув назад головы, воздев кверху руки — ни дать ни взять раздвоенные веточки. Одни приподнялись на стременах, другие покачивались в седлах. Звуки их пения, казалось, свивали, скручивали воздух вокруг моста, уплотняли его, превращая в толстое стекло, кипящее теплом и кедровым маслом.

Пред лицом этого чуда ни один из стоящих на мосту не смел пошевелиться — пока не стронулся с места Ламорик. А на другой стороне реки, за мостом, Дьюранд наконец различил их врага: Радомор Ирлакский сидел на высоком боевом скакуне, сверкая лысым черепом. Шлем и кольчужный капюшон он снял, чтобы получше видеть зависший мост. И смотрел он на него не просто так, как смотрят зеваки. Нет, то был взгляд, полный внутреннего напряжения, — Дьюранд не смог его прочитать.

Ламорик стоял на мосту в дюжине шагов от врага — человека, который убил его сестру, его брата, его племянника и бесчисленное множество друзей. По зову юного лорда войско Гирета единым броском обрушилось бы на армию Радомора. И вполне могло победить.

Если бы мост продержался столько времени, сколько им надо для переправы.

Конзар тронул своего господина за рукав.

— Долго это не протянется. Мост рухнет в любой миг, должен был рухнуть уже давно. Радомор нас ждал. Безумное бегство, все остальное — лишь игра. А если мост обвалится, Радомор без труда захватит нас — тех, кто успеет перейти. — Капитан бросил нервный взгляд на Святых Духов и небеса и закончил: — Чудо это или нет, вы должны отступить.

Ламорик смотрел в глаза Радомора. Дьюранд почти всерьез полагал, что сила Радоморова взгляда взвихрит воздух меж ними, точно порыв бурного ветра.

Однако в пении септаримов отчетливо слышалось напряжение. Исходивший от сгустившегося воздуха аромат кедра и сладкой свежести превратился в удушливое благовоние. В реку сыпались мелкие камни и обломки.

— Ваша светлость, — настаивал Конзар. — Или мы отступаем, или кладем голову на плаху. Вперед или назад. Решать сейчас.

Ламорик закрыл глаза.

— Отдавай приказ, — прошептал он. — Отходим.

Радомор молча следил, как они отступают. Во главе толпившегося позади него войска он был похож на жуткого охотника, за спиной у которого рвется с привязи несметная свора псов.

Когда авангард Ламорика оказался в безопасности на берегу, остальные тоже изготовились отступать из-под взгляда Радомора. Конзар схватил Ламорика за сюрко. Только септаримы вообще не тронулись с места. Большинство из них застыло там, где начали петь. Дрожащий воздух вокруг моста потемнел, точно нагретый над огнем мед.

Все были уже в безопасности, когда Конзар вновь ступил на мост.

— Идем, — позвал он. — Давай выведем их.

Дьюранд сполз с седла и сразу почувствовал, как качается старый мост. Но рыцари и простые воины уже хлынули обратно, хватая перепуганных коней Святых Духов под уздцы и выводя их с медленно осыпающегося пролета.

Радомор молча наблюдал.

На миг на мосту не осталось никого, кроме скрюченного от боли Дьюранда и самого гофмаршата. Дьюранд, пошатываясь, побрел к нему. Раскаленный воздух жег глаза, камни уходили из-под ног, однако юноша все же ухватил уздечку коня и повел его к берегу. Застывшее лицо загадочного Рыцаря Пепла казалось осью, вокруг которой вращается НебесноеОко, но мост — камень за камнем — осыпался там, где прошли они секунду назад.

Когда скакун Конрана сошел с моста, голова гофмаршала поникла, с губ сорвался громкий протяжный вздох — так мог бы вздохнуть бык, — и последние камни с грохотом обрушились в воду.

Радомор и две тысячи его бойцов повернулись к врагу спиной и возобновили отступление. В тумане вырисовывались высокие земляные валы Ферангора. Над многослойными стенами виднелся даже яркий кинжал — шпиль святилища. Дьюранд просто не представлял, что человеку под силу выстроить этакую громаду.

— И теперь мы должны их оттуда выковырять, — с горечью произнес Ламорик, глядя на слабое свечение заходящего Небесного Ока. — А у нас ни средств, ни времени…

* * *

К тому времени, как Ламорик довел свое войско к широкому броду в нескольких часах ходьбы вверх по течению, спустилась ночь. В угольно-непроглядной тьме усталые воины на ощупь брели в ледяной воде, по камням, зная: всплески, которые порой раздаются во тьме, означают, что еще один их товарищ унесен черным потоком, чтобы проплыть безжизненным телом под стенами Ферангора или же навеки остаться на дне под тяжестью доспехов. Бесполезно было пытаться найти их во тьме — или хотя бы надеяться, что они сумеют выплыть.

Святые Духи, казалось, брели в лунном сиянии, которое освещало лишь их одних. И в непроглядной ночи сверкание воды на их спинах было единственным источником света во всем темном мироздании. До предела измотанные солдаты лишь тупо дивились.

С уловками и увертками было покончено. Дьюранд, еле живой от боли и усталости, думал, что уж это теперь ясно и несомненно. Оба войска уже исчерпали весь свой запас военных хитростей. Ламорику оставалось лишь бросить на Радомора все свои силы — и надеяться, что отвага и численный перевес способны разбить дьявольские стены. Радомор же будет угрюмо отсиживаться в городе, дожидаясь, пока воины Гирета совсем ослабеют от голода.

И где-то в этой длинной, шаркающей ногами колонне, невидимая меж Святых Духов, ехала Дорвен. Дьюранд не мог искать ее. Разве что — позвать. Позвать жену своего господина, прячущуюся в этой враждебной земле. Этого сделать он, конечно, не мог. Зарывшись лицом в шею Бледного, он взмолился о том, чтобы ее не оказалось среди всех тех, кто упал в черные воды реки.

27. НАПРАСНАЯ БУРЯ

Когда над мирозданием снова забрезжил свет, вдали показался Ферангор — выступил из сумрака огромной грозовой тучей. Крепостной вал вздымался над местом, где Рашс сливался с Берселетом, вместе образуя могучий грохочущий Бранч. И где-то за толщей этих стен скрывались Радомор, его чернецы-Грачи, его Паладин — и невесть сколько наемников, вассалов и мятежников, собравшихся со всего королевства. И все они точили мечи в ожидании схватки.

Войско Гирета встало на расстоянии полета стрелы от нижнего вала. Выстроилось длинными рядами. Мироздание вокруг затихло, как в комнате больного.

Дьюранд выглядывал из задних рядов гвардии Ламорика. Бледный под ним весь дрожал, как тетива туго натянутого лука. Жеребец был сам не свой. Дьюранд различал высоко над головой очертания черного шпиля Ферангора. Дыхание молодого рыцаря со свистом отражалось от стального забрала. Бароны вокруг сварливо обсуждали последние планы, но он мог думать лишь об одном: где же Дорвен?

Ламорик намеревался швырнуть на город все свои силы, не оставив в резерве ни единого человека. Куда же идти Дорвен?

Преодолевая боль, он повернулся в седле, обшаривая взглядом ряды бойцов сквозь прорезь шлема. Впереди всех стояли пехотинцы Ламорика — потемневшие, опустошенные, они так сжимали топоры и копья, что костяшки пальцев у них побелели. Уж среди них ее точно быть не могло.

Бароны закончили совещаться и разошлись — каждый возглавить своих людей.

Дьюранд сглотнул. Завязки кольчужного капюшона впивались в шею. Над зазубренными шлемами пехоты поднимался первый крепостной вал: отвесный, серовато-зеленый, безмолвный, увенчанный каменными укреплениями.

Будет гораздо хуже, чем в Акконеле. И для людей Гирета — гораздо кровопролитней. Им предстоит штурмовать стены, а не защищать их. Будет настоящая резня.

И Дорвен — в самом центре этой резни. В бой пойдут все, до последнего человека.

Он уповал лишь на то, что она найдет себе какое-нибудь местечко в задних рядах. Лучше всего — за тем болваном в красном колпаке и с охотничьем копьем — за Бракой. Человек этаких размеров может хотя бы заслонить ее от пары-другой стрел. Она ведь отнюдь не глупа.

Дьюранд снова изогнулся в седле — и обнаружил, что Дорвен смотрит на него со спины своего мышастого пони. Подбородок ее еле-еле доходил Дьюранду до пояса.

— Владыка Преисподней! — прохрипел Дьюранд. Ламорик ведь находился всего в нескольких шагах отсюда.

— Все равно тут прятаться негде, — ровным голосом отозвалась она, сжимая копье Браки. В ее руках оно выглядело тяжеленным, как жердь из забора. Лицо девушки побледнело.

— Тебе нельзя здесь! — промолвил Дьюранд.

— Довольно я уже пряталась. Где найдешь более безопасное место, чем среди личной гвардии Ламорика?

— А если ты столкнешься со своим мужем?

Конзар — он находился на несколько человек впереди — обернулся взглянуть, кто там разговаривает.

Дьюранд кивнул ему.

Конзар сощурился и нахлобучил лазурный шлем.

— Дорвен, это уже не храбрость, а глупость. Они наполнят все небо стрелами. Будут сражаться как черти за каждую ступеньку. Думаешь, синий шерстяной плащ выдержит удар мечом?

— Я должна либо идти с теми, кто первым ринется на штурм, либо стоять тут со всадниками. И уж коли все равно — никакой разницы, я предпочту стоять там, где сама решу, а не куда меня гонят.

Ламорик скакал перед строем на высоком сером коне брата. Глаза всего войска были устремлены на него.

— Не волнуйся, — прошептала Дорвен. — Я не сошла с ума. Я не герой турниров, чтобы в одиночку выходить против целой армии.

Часы темноты дали время нескольким большим — по батальону каждый — отрядам разведать местность в поисках древесины и провианта. И хотя найти удалось не так уж много, теперь над рядами пехоты торчали грубо сколоченные самодельные лестницы. В стылом воздухе дыхание вырывалось изо рта облачками пара.

— Я умею ездить верхом. Я проскакала на всяких охотах тысячи лиг.

Дьюранд прикидывал, есть ли время утащить ее отсюда.

Ламорик уже приподнялся на стременах и вытащил меч из ножен. Все войско в едином порыве подалось к Ферангору.

— Дьюранд! — проговорила Дорвен. Спорить ему не хотелось. Придется присматривать за ней — уж как получится. Полное безумие — но времени придумать что-то иное все равно нет.

— Дьюранд! — настойчиво повторила она, глядя куда-то вниз. Мокрая трава у нее под ногами зашевелилась.

А в следующий миг пронзительно заржали кони, и вся равнина словно ожила. Из нор и щелей хлынул сплошной поток мышей, крыс, червей и мокриц. Будто все паразиты Ферангора вылились за крепостной вал, расплескались, как вино по полу, под копытами лошадей.

Ламорик со всех сил старался удержать обезумевшего серого.

Все только и смотрели себе под ноги, и в эту секунду с вышины над ними раздался громкий клич. На глазах потрясенного войска черный шпиль святилища вдруг задергался, исказился, из черного сделался серым, как старая кость. Лишь теперь воины Гирета с потрясением осознали, что чернота его была результатом не пожара: там сидели птицы-падальщики, собравшиеся на сотни лиг вокруг. В небо над городом взметнулся неистовый, безграничный вихрь, какого не видели ни в дни штурма Акконеля, ни вообще за все две тысячи лет существования Древнего Эрреста: высокий, неистовый ураган черных птиц, какого хватило бы, чтобы опустошить несметные леса.

Рыцари Пепла, стоящие вдоль всего фронта, воздели руки, расставили их, затянули молитвы, от которых воздух вновь наполнился кипящим кедровым ветром. Черный птичий шторм ринулся к войску Ламорика, спускаясь острыми клиньями, подобными крестьянскому серпу.

Однако над самим войском эти клинья разбились — так разбиваются волны о неприступные скалы. Святые Духи громогласно вещали о гневе Небесных Сил.

— Владыка Судеб! — вскричал Ламорик, срывая с головы шлем. — Довольно! Пора выгнать дьявола из его логова!

Ветер трепал мантию Ламорика. Молодой лорд воздел клинок над головой и широким движением опустил его под дружный рев трех тысяч глоток. Пехотинцы Гирета ринулись вперед. Лестницы качались над ними, как соломинки в мощном потоке. Буря — в ответ на бурю ворон. Дьюранд с трудом удерживал рвущегося с места Бледного. Ряды всадников вокруг тоже сжимали поводья, а пехота все так же неслась вперед.

— Держись! — взревел Конзар.

Несколько мучительно долгих секунд пехотинцы — сейчас совершенно уязвимые и незащищенные — неслись на пустой вал.

А затем, когда вся толпа атакующих оказалась под самыми укреплениями, из всех амбразур над головами у них высунулись лучники Радомора — многие сотни. Запели тугие тисовые луки. На пехотинцев обрушился град смертоносных стрел. Солдаты падали под этим градом, роняли на землю лестницы.

Люди вокруг Ламорика шипели и сыпали проклятиями от злости.

В конце концов лестницы все же легли на насыпь. Зелень вала почернела от атакующих воинов. Стрелы летели вверх и вниз. Багры скидывали лестницы обратно. Топоры раскапывали шлемы.

Бледный под Дьюрандом плясал на месте.

— Держитесь пока! — прокричал Конзар.

На вершине укреплений уже шла рукопашная. Казалось, две армии способны поднять друг друга над городом — так жарко кипел бой.

Наконец дело стронулось с мертвой точки. Пехотинцы Гирета хлынули с первого вала на улицы за ним. Пропели трубы. И вот армия Гирета скрылась за гребнем.

Дьюранд огляделся по сторонам. На короткое время кавалерия осталась на равнине одна. Иные всадники пытались — насколько могли в стальных ратных перчатках — сложить пальцы в знаке Создателя. Дьюранд посмотрел на Дорвен: она крепко-накрепко закрыла глаза. А потом, возвращая на равнину какофонию битвы, первые ворота Ферангора отворились. Рыцари пришпорили скакунов.

* * *

Когда кавалерия ворвалась в город, Дьюранд буквально прилип к Ламорику сбоку, прорубая господину дорогу через кипучее море врагов и надеясь, что прорыв получается достаточно широким, чтобы и Дорвен могла держаться следом. Однако уже через несколько минут горячей схватки ирлакцы обратились в бегство и улицы опустели.

Дьюранд видел, как Конзар возглавляет погоню. Они же с Ламориком остались на какой-то брошенной улице между двумя крепостными валами. Больше ничего кругом не было: улица да лестница наверх, а по бокам — лавки.

Бледный и жеребец Ламорика лягали и кусали друг друга. На улице было шумно, как на конском базаре. В дверях лавок толпились ищущие укрытия люди.

— Что это? — спросил Ламорик. Над крышами лавок виднелся верх следующего яруса — и пустой парапет. — Неужели мы таки его разбили?

Дьюранд был весь в ссадинах, синяках и лошадиных укусах. С кончика меча у него капала кровь, дыхание вырывалось из груди судорожными всхлипами. Краем глаза он видел дюжины умирающих в корчах людей. Товарищи тащили кое-кого из раненых в укрытия.

— Радомор разбит? Мне бы это понравилось, — промолвил Дьюранд. Ламорик взглянул на него. Дьюранд хотел развернуть Бледного, чтобы увести Дорвен в укрытие.

— Оно так, — с улыбкой начал Ламорик, — но…

Вихрь черных крыльев вырвался из клокочущего над городом водоворота и устремился вниз, заставляя всадников пригнуться к шеям коней. Часть птиц приземлилась средь раненых и умирающих, другие же несколько минут носились над улицами, хрипло каркая, бранясь и поднимая ужасный шум, после чего взвились вверх, назад — в черную стаю.

А вслед за дьявольскими птицами с крыш посыпались первые стрелы и камни. По мостовой забарабанили здоровенные булыжники. В первую же минуту этого зловещего ливня от шлема Дьюранда отскочила арбалетная стрела.

— Они стягиваются. Нам будет безопаснее под крышей, — проговорил Дьюранд. По всей улице всадники уводили коней с дороги: ведь лучники ничего не видели через крыши у себя под ногами. Дьюранд дал коню шпоры, и тот затолкал коня Ламорика и пони Дорвен под прикрытие лавки горшечника.

— Привяжите здесь коней, ваша светлость. — Дьюранд, прищурившись, осматривал дорогу, загроможденную всевозможными обломками и хламом. — Что бы ни последовало теперь, но бешеных погонь тут не выйдет. — Он видел, как Дорвен в дальнем углу соскочила с коня. — Радомору следовало бы снять с домов крыши. Ведь из них получается куда лучший щит, чем можно утащить на плечах.

— Что-то на него не похоже, — пробормотал Ламорик, соскальзывая с седла и глядя на Конзара. Дьюранд тоже спрыгнул на мостовую, кривясь от боли.

В нескольких шагах от него хрипло каркнул ворон, глядя прямо в глаза кому-то из упавших.

И тут вдруг подала голос Дорвен.

— Владычица Небесная! — воскликнула она. — Неужели это то самое место?

Но Конзар уже возвращался к ним, прокладывая себе дорогу через толпу вслед за Саллоухитом и грубоватым Хонфельсом. Когда они все сгрудились рядом с Дьюрандом и остальными под узким навесом лавки, Конзар слез с седла.

— Ваша светлость, они бежали — все разом — через ворота, на следующий распроклятый уровень. Сванскин пытается высадить ворота.

— Мы загнали дьяволов в западню, — проговорил Хонфельс. От крови щетина на его подбородке сверкала, точно крошки битого цветного стекла.

— Вот уж не думал, что он так просто сдаст нам первый вал, — сказал Ламорик.

— Они ушли наверх. Возможно, считают, что им будет проще, когда мы заперты тут, в узком пространстве между стенами. — Конзар бросил острый взгляд в сторону Дорвен. Вместо того, чтобы держаться в сторонке, она начала бродить под навесом маленькими кругами, рискуя вот-вот оказаться на виду у стрелков Радомора.

— Что это с парнем неладно? — спросил Кон.

— Сюда. — Дьюранд рискнул высунуться из-под навеса, чтобы завести Дорвен обратно. — Держись под прикрытием.

Но Дорвен забормотала:

— Нет, нет, нет…

— О чем ты думаешь? — шепнул он, но тут, заталкивая Дорвен обратно, заметил вдруг что-то странное на следующем валу, том, что нависал над улицей: зазубренное черное пятно между двумя домами.

— Если бы я мог уберечь мальчишек от этого, так и сделал бы, — говорил тем временем Ламорик. — Такого вообще никому лучше не видеть.

Теперь уже Дьюранд видел черные пятна как на стене над ними, так и на внутренней поверхности уже взятого вала. Очертания этих пятен сливались, образуя странные символы. И казалось, они сдвигаются с места, колышатся в тенях между лавками — сверху и снизу.

Хонфельс ухмыльнулся, вытирая кровь с подбородка.

— Да все с парнем будет в порядке. Не каждый день мальцу его возраста доводится скакать в атаку против укрепленного города. Да еще на пони! Пока другие пажи и на турнирные сшибки-то смотреть не могут, он уже принял участие в своем первом сражении. Да такой скоростью мы Радомора уже к полудню стащим вниз и четвертуем. А не то он и сам сдастся — пожалеет своих людей.

— Ваши светлости, — обратился ко всем сразу Дьюранд. — Что вы скажете о вон тех вот знаках на стенах? Клянусь, они движутся.

— Дружище, — покачал головой Хонфельс. — У тебя какой-то мрачный склад мыслей. Я вот…

— Нет, — перебил его Конзар. — Что ты видел?

Капитан — Паладин Гирета — на миг прикрыл глаза, а потом постарался проследить взгляд Дьюранда.

Но тут весь город заходил ходуном. Мостовые так содрогнулись, что даже вороны слетели с трупов.

Вокруг Дьюранда полыхнули огнем клинки. Все кругом напряженно смотрели на дорогу.

— Это стучат башмаки, — протянул Саллоухит. Звук раздавался откуда-то с другой стороны улицы. — Топот марширующего войска.

— Да, — кивнул Конзар.

— Звучит так, точно сюда идут многие батальоны, — подхватил Хонфельс.

Между строениями за дорогой — насквозь простреливаемой лучниками Радомора — они не видели ничего, кроме неба. Но Дьюранд решил, что с верхних этажей лавки будет видно лучше.

Сюда, — позвал он, вышибая здоровым плечом запертую дверь и проводя остальных в полумрак спальни на третьем этаже. Окно комнаты выходило на равнину.

Ламорик и его спутники по очереди припадали к незастекленному окну — и замирали, цепенели там, точно увязшая в меде муха. Дьюранд оказался в числе последних. За окном вились вороны, грачи и галки. Однако в просвет между двумя зданиями взгляду его открылась равнина внизу, за городской стеной. И по этой бесплодной равнине двигалась целая армия. Она пришла с севера и перешла вброд Берселет примерно тогда же, когда люди. Гирета форсировали Рашс с юга. И вот теперь новое войско перестраивалось, перекрывая единственный выход из Ферангора, не оставляя гиретцам пути к отступлению.

— По меньшей мере шесть к одному, — еле выдохнул в тишине самовольно занятой спальни Хонфельс.

— Откуда они взялись? — пробормотал Конзар.

Через завесу крыш они могли все же разглядеть сотни рыцарей в доспехах — столько Дьюранд ни на одном турнире не видал. Должно быть, не меньше двух тысяч одних только всадников. А за ними шло девять тысяч пеших бойцов.

Саллоухит провел длинными пальцами по лицу. В голосе его сквозило изумление.

— Да во всем Ирлаке столько людей, способных носить доспехи, не найдется. А нанять стольких он тоже не мог. Во всем королевстве столько денег не будет. Откуда ж он их взял?

Дьюранд шагнул ближе к окну, впился пальцами в сыроватую древесину перекладины.

Воины в первых рядах были облачены в зеленый цвет Ирлака. Однако далее батальоны теряли однообразие, превращаясь в пестрое сборище всех армий сыновей Аттии.

Их было так много!

А в самой середине Дьюранд увидел широкое знамя, которое он узнал: в Радоморовой армии плыло по ветру желто-синее полотнище с бриллиантами. Дьюранд припоминал этот удивительный узор: он знал его по сражениям в Редуиндинге, Хайэшесе и Тернгире.

— Бриллианты… — проговорил он.

Лица вокруг него потемнели.

— Владыка Небесный… — выдохнул кто-то.

А потом Дьюранд услышал голос Дорвен.

— Это Монервей, — сказала она.

Один за другим собравшиеся в комнате рыцари поворачивались к ней. Синий капюшон уже не закрывал ее лица.

— Под этими цветами скачет Морин Монервейский, — проговорил Дьюранд, вспоминая, как чернецы дразнили его на корабле в заливе Эльдинора — поминали его «друзей и врагов». Вот и нашелся пропавший брат Дорвен — нашелся в худшем из мест.

Ламорик отвернулся от окна и войны.

— Дорвен, как ты попала сюда? Откуда ты тут — в такой момент?

— Лорд Морин ни за что не поступил бы так, — заявил Саллоухит. — Он сын своего отца.

Дьюранд вспомнил старого герцога Северина, отца Морина. Почтенный герцог Монервейский прожил семьдесят зим, ни разу не нарушив своего слова. Морин не мог отличаться от него в этом.

— Морин не явился к Орлиной горе, — проговорил Дьюранд.

Хонфельс помертвевшим голосом, сам не веря себе, высказал единственное напрашивающееся объяснение.

— Монервей восстал против короля.

Дорвен молчала. В маленькой комнатенке была жесткая кровать. Стены выкрашены в ярко-желтый цвет.

— Что ты тут делаешь? — снова спросил Ламорик. — Ничего не понимаю.

Он смотрел на жену так, точно видел ее впервые в жизни.

— Надо вывезти тебя отсюда. Мы сдадимся на милость Радомора. Он не убьет тебя вместе с остальными.

Дорвен шагнула вперед, положила ладонь на щеку мужа.

Дьюранд отвернулся. У него закружилась голова.

В промежутках между домами и лавками он видел серые участки стен. Теперь, с высоты, на большем расстоянии, то, что спервоначалу показалось просто расплывчатыми пятнами, стало высокими остроконечными буквами — буквами, что соединялись в одну общую цепь за домами. Всякий, кто не слишком бы отвлекался на армию за стеной, сразу увидел бы эту Цепочку. Размашистые штрихи опоясывали весь Ферангор, тянулись по верхней и нижней стене, очень напоминая когтистые тени, кружащие рядом.

Лестница заскрипела под чьими-то ногами.

Все собравшиеся в комнате повернулись в ту сторону. В низкий дверной проем, пригнувшись, втиснулся Конран.

— Они пометили город кровью, взятой из сердца, — пророкотал он. — Воронье слетается на стоны умирающих. Улицы пьют нашу кровь. Только теперь — впервые за все годы с тех пор, как «Колыбель» причалила к берегу. Только теперь, когда от древних уз остались одни обрывки, могло свершиться подобное зло! Радомор обрушил на Эррест саму Преисподнюю!

— Нет, — промолвил Ламорик. — Нет.

— Мы на его алтаре, и огонь уже зажжен, ваша светлость.

Ламорик посмотрел на Дорвен. Она придерживалась рукой за шест балдахина над кроватью, очень прямая, но очень маленькая. С человеком, способным превратить свой город в алтарь дьявола, никаких переговоров не будет. Никакой пощады — никому.

Саллоухит выступил из тени.

— Ваша светлость, остается еще один путь к спасению.

Теперь он уже не поглаживал узкую бородку и не складывал пальцы домиком.

— Какие еще шансы вы тут усматриваете? — с нажимом спросил Ламорик. — Что за возможности заставляют вас отводить глаза и нервно сглатывать? Уж говорите начистоту.

— Ваша жена. Она дочь Монервея.

Саллоухит бегло глянул на Дорвен.

Лицо Ламорика стало белее мела, но Саллоухит не оробел.

— Я вовсе не горжусь тем, что мне пришла эта мысль. Однако же, должен сказать, мы можем заключить сделку. У нас в руках его дочь. Старик ни в чем нам не откажет.

Ламорик перевел взгляд с барона на свою жену.

— Возьмем ее в заложницы? И я пошлю своего глашатая — например, сэра Дьюранда? И он скажет лорду Северину: выпустите нас из западни, а не то его светлость, Ламорик Гиретский, убьет вашу дочь? Собственную жену?

Саллоухит легонько поклонился.

Ламорик шагнул к барону.

— Дьюранд может передать им ее ухо — как доказательство того, что она и вправду у нас. А не то вывесим ее на стене, когда Дьюранд отправится с этим поручением. — Он отвернулся от Саллоухита. — Мы не разбиты. Мы пережили осаду Акконеля. В конце концов Радомор сам станет поживой ворон!

Он снова повернулся к барону.

— И Дорвен здесь нет. Слышите? Уж коли у вас на устах такие речи. Я убью всякого, кто посмеет заговорить о ней. Мы еще поджарим Радомора на собственном его алтаре — и покончим с дьяволом раз и навсегда!

28. УСТУПЫ ФЕРАНГОРА

Ламорик вырвался на улицу с громким кличем:

— К верхним воротам! К верхним воротам!

Воины, покинув тысячи укромных уголков, куда забились отдохнуть и укрыться от стрел, встали и кинулись на улицы.

Отважнейшие мужи Гирета мчались на приступ, размахивая над головой секирами и топорами — хотя с укреплений на них обрушивались потоки кипящей воды и огромные камни. На улицах бурлил бой. Воины Ламорика отчаянно сражались, продвигаясь по телам павших товарищей. Лорды Гирета громогласно выкрикивали приказы. Гиретские лучники обрушивали тучи стрел на верхний уровень крепости; стрелы летели над толпой, отскакивали от каменных стен или же впивались в живую плоть ирлакцев.

И все это время септаримы не прекращали молиться — даже когда стрелы валили их наземь, а темные письмена извивались на стенах.

Дьюранд, пошатываясь, двигался чуть позади отчаянно пробивающегося вперед авангарда, рядом с Ламориком. Он старался держаться прямо, несмотря на то что от боли перехватывало дыхание. У кого-то из убитых рыцарь взял огромный щит и теперь защищал этим щитом Ламорика от града стрел — сам молодой лорд мало заботился о своей безопасности. Верхние ворота стояли непоколебимо, хотя Конзар метался, как безумный, неистово посылая в драку бойцов. Улица между внутренним и наружным валами была подобна каналу. И воины Гирета волна за волной снова и снова шли все на ту же бойню.

— Стальных засовов секирой не разобьешь, Дьюранд. — Голос Ламорика в самом центре столпотворения гулко звучал под прикрытием утыканного стрелами щита. Лучники Радомора норовили наживо прибить шлем к черепу его владельца. — Я идиот. Это я завел нас сюда. Я гнал, и орал, и поторапливал на каждом шагу от самого Акконеля. А надо было послушать тебя, когда…

Пернатая тварь внезапно бросилась им в лицо. От треска ее перьев в глаза им сыпались блохи.

— Дьявольщина! — выругался Ламорик. Он жадно хватал ртом воздух, обеими руками вытирая лицо. — Мы пойманы, нам уже не вырваться. Монервей в любой миг ударит нам в спину…

Ламорик так стенал, что воины в последних рядах обернулись — и увидели отчаяние своего господина.

Пока не начали оборачиваться и все остальные, Дьюранд ухватил лорда за плащ и швырнул в тень кузницы.

— Теперь-то какая разница? Думаете, Радомор остановится? Он явится — будем ли мы сражаться или ляжем помирать сами. Мы уже не можем остановиться, ваша светлость. ВЫ — не можете.

Он держал Ламорика за воротник. На миг молодой лорд, судорожно глотающий зловонный воздух, сделался похож на зеленого пажа.

— Ладно. Пусти. — Он встряхнул головой. — Ну так и где сейчас Монервей? И почему только я не выяснил этого прежде, чем с воплями мчаться по улицам, а?

Внезапно Ламорик снова бросился бежать — мимо Дьюранда, чуть не сбив его с ног.

— Где у нас чертовы часовые? Сюда!

На другой стороне улицы скорчился под скатом крыши Берхард. С его места можно было видеть, что творится за нижними укреплениями. Черные, точно сажа, письмена Грачей, тянулись по стене, точно медленное черное пламя.

— Берхард! Берхард! Эти гады еще внизу?

Тот обернулся — самую малость. Он вообще двигался осторожно, боясь, что какой-нибудь лучник увидит завидную мишень — его ляжку или плечо.

— Да, еще там, ваша светлость! И молчат. Стоят, выстроившись в ряды. Батальоны по тысяче человек. Неплохо бы помолиться.

— Какая Небесная Сила ответит на молитвы? Мерзавцы даже от переговоров отказываются. Люди из краев моей жены!.. Они просто мечтают всех перебить. И чего только ждут?

— Не могу сказать, ваша светлость. Самого Морина не видно. Может, они его дожидаются?

Ламорик выругался.

— И тут какие-то тайны. Где он, интересно знать?

Берхард потер слепой глаз.

— Вот старого герцога я отчетливо вижу. Бедняга похож на жердь в доспехах — так они на нем болтаются. А сына его — ни следа.

Дьюранд задумался. Морин не доехал до Орлиной горы. И эти сны Дорвен, будто бы он пойман и томится в плену… Что же случилось с лордом Морином?

— Что бы они ни замышляли, сейчас они все в седлах, — сообщил Берхард.

Ламорик потер ладонями лицо.

— Уму непостижимо, так не похоже на старого герцога Монервейского! Дьюранд, ты ведь знаешь мою жену. Мы оба видели Морина. Может ли человек, воспитавший их, стать предателем? Могли старый Северин?..

— Ваша светлость! — окликнул Берхард, вновь привлекая внимание Ламорика к тому, что происходит на валу, где тем временем негромко пропели сотни труб. — Началось!

Старый воин покрепче вжался в свое укрытие под самой кровлей. Трубы гудели.

— Проклятие, я должен сам это видеть! — Ламорик припустил через улицу к Берхарду. Дьюранд старался не отставать, держа над головами щит.

Через миг все трое уже жались друг к другу в защищенном закутке, вытягивая шеи, чтобы посмотреть вниз, на нового врага. На красновато-коричневой площадке под стенами военачальники старого герцога Северина поднимали мечи, призывая войска к тишине. И как же многочисленно было это войско! Дьюранд никогда не видел столько воинов сразу. Шлемы и обнаженные клинки сверкали, точно волны торжественно зловещего океана. А маленькое укрытие Берхарда находилось как раз там, куда должен был прийтись первый удар.

Дьюранд оглядел стены. Повсюду, где крыши давали хоть какое-то убежище от стрелков Радомора, виднелись жалкие кучки гиретских лучников: они прилаживали стрелы к тетиве и бормотали молитвы. Здесь и там поплевывали на руки, готовясь к бою, воины — мечники, рыцари и вчерашние крестьяне. Но их было очень мало — гораздо меньше, чем нужно. Прилив монервейского океана унес бы всех, до единого человека, в считанные секунды.

— Лучше мне и не говорить тебе, что я думаю, — выдохнул Ламорик. — Не то ты опять пойдешь меня за ворот трепать.

— Только не сейчас, — возразил Дьюранд. Однако произнося эти слова, он взглянул в лицо молодому лорду — оно было озарено странным сиянием. В широко распахнутых глазах Ламорика плясали сотни ярких искр.

— Вот дьявол! — пробормотал он.

Дьюранд обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как со стен у них за спиной, кувыркаясь, падают на соломенные крыши пылающие факелы. По кровле кузницы уже поползло пламя.

— Прах побери! — воскликнул Ламорик. — Казалось бы, Радомор уже столько всего пожег, что у него давным-давно должны были закончиться факелы!.. Сейчас тут начнется сущее горнило. А я послал Конзара от ворот к воротам — запереть оба выхода из пекла… Надо прорываться.

Шипение со стороны Берхарда вновь привлекло их внимание к полю под стеной: клинки Монервея опустились вниз в сполохах отраженного пламени. Войско двинулось в наступление.

— Дьюранд, — проговорил Ламорик. — Отправляйся к моей жене. Защищай ее. Боже, я никогда не был ей хорошим мужем. Она не должна умереть тут из-за моей распроклятой глупости.

Языки пламени вздымались все выше, запечатав улицу под сводом огня.

— Ваша светлость… — запротестовал было Дьюранд.

Но Ламорик ухватил его за шею сзади.

— Я не хочу, чтобы она стала выкупом за моих же людей! И не хочу, чтобы она умерла. Кому мне довериться, как не тебе? Спаси ее. Клянись!

Дьюранд мог лишь молча и растерянно глядеть на молодого господина, а тот уже поторапливал:

— Ступай, Дьюранд! Ступай! У меня есть дельце в воротах!

Ламорик схватил щит Дьюранда и, прыгнув в аллею, побежал наверх по холму.

Единственный глаз Берхарда так и впился в его лицо, и во взгляде старого воина было больше прозорливой наблюдательности, чем Дьюранд сейчас мог вынести.

— Клянусь Небом, милорд! — выпалил он вдогонку Ламорику и почти в ужасе бросился от Берхарда прочь.

Кому мне довериться, как не тебе?.. Дьюранд весь так и вздрогнул от этих слов.

Он оказался в гуще народа. Звери, птицы и воины — все были зажаты в узком туннеле. Молодой рыцарь неутомимо пробивался к лавке горшечника, где в последний раз видел Дорвен. Рослые солдаты стояли по всей длине стен, ударами боевых топоров сшибая наступавших. Огонь у них за спиной пожирал стрелы, как случайные соломинки.

— Дорвен! — закричал Дьюранд.

Начертанные Грачами письмена съеживались в испепеляющем жаре, как будто их успела стереть напирающая толпа. Войско было обречено войти в Преисподнюю уже горящим.

— Дорвен!

— Она здесь! — ответил Конзар, появляясь из хаоса коней и обломков. — Дьюранд, где его светлость?

Дьюранд не осмелился взглянуть капитану в глаза.

— Отправился к верхним воротам. — Дым густел, ошалевшие кони носились кругами, перепрыгивая друг через друга, бросаясь на стены. — Он послал меня за Дорвен.

Конзар выругался.

— В лавке горшечника. Здесь!

Через несколько секунд они вместе влетели в лавку. Жрецы, пажи, повара и конюхи — все дрожали, стиснутые между неистовством лошадей и жаром разгорающегося пламени. Дорвен посмотрела на Дьюранда, перепуганная, забывшая скрыть лицо капюшоном.

— Я пришел позаботиться о вас, — промолвил молодой рыцарь.

— Я была неразумным ребенком, — проговорила она. — Как я рассчитывала отыскать бедного Морина?

Дьюранд почти и позабыл о нем.

Глаза Дорвен внезапно расширились.

— Где мой муж?

— Пошел к верхним воротам.

Она провела рукой по лицу.

— И послал за мной своего оруженосца?

Не успел Дьюранд ответить, как мимо пронеслась очередная партия обезумевших лошадей. Они задели Дьюранда. Юноша, потеряв равновесие, тяжело упал на стенку дома. И заодно — на Дорвен. На миг Дьюранд потерялся между самыми противоречивыми ощущениями — болью и желанием обнять Дорвен, унести ее из адского пекла. Однако он заставил себя отстраниться. Усилие далось ему такой ценой, что пришлось даже закрыть глаза. Конзар смотрел на них — и Дьюранд мог лишь догадываться, многое ли заметил отважный капитан. Ламорик не заслуживал, чтобы недостойный доверия слуга лапал его жену.

Пока Дьюранд собирался с путающимися мыслями, среди погонщиков мулов и обозников начал орать какой-то воин:

— Ублюдки трусливые! Всяк настоящий мужик с яйцами и задницей — а ну на стены!

Это был Бейден.

— На стенах из-за вас убивают хороших парней! — гремел он, швыряя стариков и мальчишек в клокочущий котел огня. — Хватайте, кто что найдет — и к валу, а не то я кишки вам сам выпущу, вернее всяких там Монервеев или Ирлаков!

Бейден носился взад-вперед, покрикивая и поторапливая. Внезапно этот болван налетел на Дорвен и грубо схватил ее за руку.

— А ну сражайся, а не то…

Конзар подался вперед остановить его, но Дьюранд был быстрее. В мгновение ока он одним ударом сшиб Бейдена с ног.

— Убери лапы!

Бейден вскочил, сжимая в руке обнаженный клинок.

— Довольно с меня твоих пинков, полоумный! Адово пламя, более чем довольно!

Дьюранд опомниться не успел, как сцепился с мерзавцем. С одной стороны — толпа, с другой — пылающая улица. Да еще на глазах у Дорвен…

От боли и ярости он зарычал, наставляя меч на Бейдена:

— Ты ведь уже отплатил мне за ту историю, разве нет?

Хотя Бейдену полагалось вроде как отвлечься на драку, он все же улучил момент поближе приглядеться к незнакомцу, которого так ревностно опекал Дьюранд. Яростный гнев его тут же сменился глумливой улыбочкой.

— Ого! — Взгляд Бейдена скользил по скрытым плащом округлостям, черным глазам жены Ламорика. — Теперь понимаю. Кого это вы там приютили у себя под крылышком, сэр Дьюранд, а?

Ответный выпад меча Дьюранда заставил Бейдена отскочить назад через горящую лавку.

Не обращая внимания на крики и руки, что тянулись остановить его, Дьюранд теснил противника через шквал летящих углей.

— Из-за твоей мстительности чуть не погиб весь город! Твоя гордыня чуть не позволила Радомору захватить башню Гандерика!

Он с силой заехал по щиту Бейдена.

— Отсыпали ли чернецы тебе серебра? Или ты трудился на них бескорыстно?

Конзар что-то кричал, держа Дорвен за руку. Однако Дьюранд сражался на пределе сил и ответить не мог. Каждый удар тяжелого меча выбивал из кольчуги, щита и меча Бейдена искры и столбы ржавой пыли.

А затем, уже в дверях лавки горшечника, глупец поскользнулся. Лысый череп смачно ударил в косяк двери. Дьюранд подскочил, чтобы прикончить мерзавца.

Однако в тот миг, как он ринулся через порог, огонь докончил свою разрушительную работу на верхних этажах дома. Где-то в глубине старого здания от жары треснула балка. Четыре этажа с грохотом обрушились на лавку. Сквозь широко открытую дверь полыхнуло жаром.

Дьюранд зашатался. Глаза кололо и жгло. В проеме выбитой двери чернел силуэт Бейдена. Дьюранд занес над головой меч Оуэна, надеясь лишь…

На плечи ему вдруг прыгнул Конзар. Мастер фехтования схватился с Дьюрандом в горящем проеме, как с ребенком. Тем самым он спас Бейдену жизнь. Дьюранд растерянно зашатался, глядя на них обоих. Дорвен тоже не спускала глаз с этой сцены.

— Что ты имел в виду, когда?..

— Дьюранд, — попытался урезонить его Конзар, — нельзя же…

— Эта тварь нам не товарищ! Какой вассал только и ищет возможности убить своего господина? Что я ему должен?

Бейден осел наземь, почти на краю огня.

— Он напал на своего же господина на улице перед его цитаделью! — Дьюранд снова занес меч, наклоняясь к несчастному предателю. — Чего еще он заслуживает?

Крепкие руки подхватили Бейдена, оттащили подальше от пекла. Голова у него безжизненно качалась. Конзар недовольно поморщился, оглядываясь на царящий вокруг хаос.

— Боже, парень! Этот болван ничего подобного не делал!

Дьюранд пошатнулся. Взгляд его скользнул по безвольно повисшей голове Бейдена.

— Что?

Капитан закрыл лицо руками. От этого детского жеста Дьюранда вдруг пробрала ледяная дрожь — предчувствие чего-то очень плохого.

— Это не он!

Дьюранд покачал головой.

— Откуда?..

— Небесный Владыка! Как же ты глуп! — закричал капитан через рев пожара. — У меня не было выбора… Я сражался со столькими противниками — не меньше пятисот будет. — Слова терзали его, он буквально корчился. — А потом Радоморовы дьяволы прикончили Геридона — гиретского Паладина. С тех пор как я был еще мальчишкой, мне не выпадаю подобного случая. За всю мою жизнь. И, помнишь, я ведь был героем часа, я разметал гнездо лучников, что засели над городом. Освободил последнюю нашу надежду из кровавой западни Радомора. Сотни суровых лиц улыбались, глядя в мою сторону, и я уже почти наверняка отвоевал себе звание Паладина. Но когда я поскакал прочь — там оказался ты, а поперек седла у тебя лежал Ламорик. Ты спас его от смерти, выхватил — в последний миг. Прах побери, ты даже сидел на Геридоновом коне!

Острие меча Дьюранда бессильно ткнулось в грязь: сейчас ему казалось, что меч висит где-то отдельно от его руки. Он почти не различал улицы вокруг.

— Нет.

В глазах Конзара полыхало пламя.

— А ты приглядись. — Дьюранд пригляделся. И увидел седину, морщины, синяки: усталого старика. — Герцог не может вышвырнуть своего Паладина, когда тот станет увечен или слаб. Честь не позволит. Предоставилась ли бы мне еще такая возможность?

За поясом у Конзара болтался боевой цеп. Зубья шипастой головки подходили к отметинам на голове Дьюранда, как ключ к замку.

Дорвен за плечом у Конзара покачнулась. Глаза ее были широко раскрыты — но отчего? Улица полыхала. Ошалелые кони давили людей на своем пути, уносили всадников в ряды врага. На валу шлемы трещали под ударами топоров. Не пройдет и часа, все вокруг будут мертвы. Дьюранд нашарил взглядом измазанное сажей лицо капитана. Бейден свисал между погонщиком мулов и священником, которые поддерживали его под руки. Черные плащи развевались, точно рвались в полет.

На небе торчал шпиль Радоморова святилища — точно клинок, воткнутый в самое сердце бури. Дьюранд представил себе, как хохочут в пустом святилище чернецы, пока вокруг бушует вихрь черных крыльев и пламени.

Представил себе мглу под сводами святилища — высоко над безумием города.

И вдруг разинул рот. Это внезапное видение вызвало в его памяти иной образ: сон Дорвен. Насмешки. Где еще сидеть гнусным чернецам-Грачам, как не в оскверненном верховном святилище? Что там говорили они в грязном Эльдинорском проливе, когда он лежал полумертвым на палубе чужого корабля, а они каркали над его головой с мачты? «Заложники». И хохотали. Заложники делают врагов друзьями, а друзей врагами. А теперь вот Монервей предстал другом и союзником этих дьяволов. Как бы еще им удалось переманить старого герцога Северина на свою сторону?

На миг, сам того не желая, он встретился взглядом с Дорвен.

— Я положу этому конец, — прохрипел Дьюранд и, не сказав более ни слова, бросился прочь от девушки и застывших в изумлении мужчин.

Среди коней нашлась веревка и крепкий крюк. Схватив их, Дьюранд бросился вниз по пылающей улице, глядя на проемы между крышами — за тенями выведенных Грачами черных знаков, на укреплениях, по которым вышагивали люди Радомора. Мимо носились обезумевшие лошади.

Наконец Дьюранд остановился между двумя горящими домами: он увидел участок парапета, где не было стражи. Радоморовы глупцы все бросились к воротам.

Дорвен с разбегу чуть не проскочила мимо него и переулка.

Дьюранд схватил ее за руку.

— Ступай обратно!

В узком переулке двоим было тесно. Побелка на стенах дышала жаром, как свежеиспеченный хлеб. Дорвен была слишком близко. Они стояли глаза в глаза.

— Это святилище, да? — спросила Дорвен. Вокруг клубился дым.

— Нет. — Но Дьюранд сам не знал, на какой вопрос отвечает. Нельзя допускать Дорвен в его мысли. Только не сейчас.

— Он там. И ты идешь за ним.

Дьюранд глотнул воздуха, крепко закрыл глаза.

— Ты должна остаться. Остаться с распроклятым Конзаром.

Он отвернулся от возлюбленной и зашвырнул крюк на укрепления. Первые десять футов тянулся высокий склон, остальное — старинная каменная стена. Дьюранд уперся ногой в склон и зашагал вдоль веревки. Дыхание вырывалось из груди тяжелыми всхлипами. В конце придется подтягиваться на руках.

— Дьюранд, ты можешь взять и вот так… — начала снизу Дорвен.

— Оставь меня, — оборвал он. Плечи и спину сводило судорогой — основной вес сейчас приходился на них.

— Нет! — закричала Дорвен. Но Дьюранд даже не обернулся.

Он поднимался по грязному размытому склону, а потом по каменной стене. Дьявольские письмена Грачей чернели на камне, однако под ногами Дьюранда размывались и взрывались стаями черных жирных мух. Языки пламени от ближних домов лизали кольчугу. Но он полз все выше, сражаясь с нависающим парапетом, покуда наконец не сумел подтянуться в одну из бойниц. Кровь так стучала в виски, что казалось — череп вот-вот лопнет.

Конзар, Ламорик, весь мир остались внизу. Город — наверху. Теперь можно было сосредоточиться на Морине и Грачах.

Лишь выбравшись на парапет на дрожащих руках и коленях, он заметил Дорвен: столкнулся с ней нос к носу — к слову сказать, у нее нос был весь вымазан в саже. Оказывается, она всю дорогу поднималась за ним!

— Боже, как ты… — начал он, однако неописуемый ужас в ее глазах заставил его замолчать.

Дьюранд обернулся — и арбалетная стрела отскочила от кольчуги у него на плече. А ведь могла попасть в Дорвен! Всего в нескольких шагах от них на стене стоял часовой. Арбалет у него в руке лязгнул, когда часовой потянулся к палице, что висела на поясе.

Он рухнул, не дотянувший: штурмовой крюк Дьюранда ударил его по подбородку. В следующий миг за крюком последовал и сам Дьюранд. Зажав злополучному часовому рот, он кинжалом перерезал ему горло.

Дорвен ахнула. Но не успел Дьюранд откатиться в сторону, как из клокочущей над головой безумной тьмы откололся один кусок. Мгновенно спикировав сверху, он пронесся между рук Дьюранда и прильнул к губам умирающего солдата. Ворон. Он перехватил последний смертный вздох часового и снова унесся прочь.

— Адово пламя! — Дьюранд покачивался, сидя на корточках. Руки его — вымазанные кровью и грязью — неудержимо тряслись. Кон, Бейден, Дорвен — воронье, пьющее последний вздох этогобедолаги. Больше вынести Дьюранд уже был не в силах.

— Дьюранд, — тихонько окликнула Дорвен. — Дьюранд! У нас нет времени.

Но он только и мог, что покачать головой: голос не повиновался ему.

— На стене есть и другие солдаты. — Она коснулась его плеча. — Пожалуйста.

Молодой рыцарь старался собраться с мыслями и заставил себя оглядеть укрепления. Огни на улицах внизу отбрасывали на парапет высокие тени. Но тут и там мерцали лица вглядывающихся в этот ад часовых. Один из них стоял в какой-нибудь дюжине шагов, другие — немногим дальше.

Дорвен глядела возлюбленному прямо в лицо.

— Дьюранд, нам нельзя тут оставаться. Вытри руки. Я не для того карабкалась по стене, чтобы погибнуть на первой же площадке. Нужно уходить, не то нас обнаружат.

Они пересекли открытую полоску мостовой, выложенной поблескивающим в зареве пожаров камнем. Дьюранд слышал, как Радоморовы люди зычно перекликаются на стенах, бегают с поручениями, сражаются в воротах. В этом довольно-таки бедном районе города остались еще даже некоторые жители, жавшиеся за окнами своих лачуг.

Дьюранд с Дорвен побежали вперед. Молодой рыцарь старался унять головокружение и боль в висках. До чего же глупо с его стороны: не осознавать, как изголодался Конзар. До чего же глупо оставаться так близко от жены его господина. Казалось бы, уже и этого более чем достаточно. А теперь он вознамерился высвободить герцога Монервейского из лап Радомора и тем самым, если удастся, положить конец битве.

Между первым и вторым крепостным валами Ферангор представлял собой одну-единственную улицу. Здесь же, наверху, город раскинулся вширь. Если бы не Дорвен, знавшая дорогу, Дьюранд бы в два счета заблудился. Она проворно вела его, пробираясь через переулки и сточные канавы, пока они не добрались до третьего вала.

Дьюранд уже бывал в Ферангоре, но никогда не обращал внимания на третий вал. Теперь же темная громада нависала над его проломленной головой и больным плечом, точно грозовая туча. Земляная насыпь тут была с целую стену, стена же на этой насыпи реяла в вышине, как стены Акконеля.

Дорвен сжимала крюк.

— Дьюранд, а ты докинешь так высоко?

Он подумал обо всех воинах, гибнущих сейчас в пылающем городе. Птицы-падальщики стремительными зигзагами носились над стеной и крышами. Дьюранд сжал кулаки.

— Прах побери!

— О боже! — выдохнула Дорвен. — Послушай, кажется, какие-то крики.

Теперь и Дьюранд услышал сигналы тревоги.

— Они нашли нашего друга-часового. А спрятаться тут негде. Надо найти другой путь, — проговорила Дорвен. В переулках, откуда они только что пришли, уже стучали тяжелые башмаки. — Дьюранд! Мы найдет другую дорогу. Веревку подлиннее, трубу, вход или просто…

Но Дьюранд, обегавший взглядом стену и крыши домов, уже кое-что заметил. Иные островерхие крыши подходили совсем близко к стене.

— Нет, — покачал головой он. — Иди за мной.

Бросившись на улицу, он отыскал дверь, находя дорогу на ощупь, поспешил вверх по узким лестницам и коридорам. Старый дом трещал и ходил ходуном у него под ногами. Дьюранд рывком отворял дверь за дверью, подчас пугая целые выводки большеглазых детишек в темных и грязных каморках. Все выше и выше.

— Как ты? — прошептала Дорвен у него за спиной.

Тонкие стены гудели, точно кожа барабана, от гула громких голосов на улице. Дьюранд, задыхаясь, влетел на самый верх лестницы, в последнюю жалкую клетушку. Внизу, у самого дома, выбивали дробь конские копыта. Целый отряд всадников.

В клетушке не оказалось ни окна, ни даже дымохода. Здесь и места-то на двоих еле хватало. Снизу доносились крики.

— Они уже тут, снаружи, — проговорила Дорвен. — Вверх — или никуда.

— Вверх или никуда, — повторил Дьюранд. Вся беда в том, что никакого пути наверх он не видел. Однако, поворачиваясь, он задел больным плечом то, что принимал за слой грязной и неровной штукатурки — и в комнату ворвался уличный воздух. Дьюранд запутался в груботканой шерстяной занавеске.

— Они занавешивали окна! — воскликнула Дорвен.

Дьюранд сорвал линялую тряпку, однако обнаружил лишь хлипкую конструкцию из сосновых досок, нависавшую над улицей наподобие закрытого балкона. В жалкой проволочной петельке над дырой в полу торчали сухие веточки мяты.

— Отхожее место, — проговорила Дорвен, заглянув Дьюранду через плечо. — Мы попались.

Дом уже снова шатался и дребезжал под поступью тяжелых ног на лестнице.

— Пока еще нет. — Дьюранд нырнул на потрескивающий насест, плечом сминая сухие цветы. Стенки и потолок тут — всего-навсего из сухих сосновых дощечек. Удар, треск, и вот уже Дьюранд глядел на крышу здания всего в нескольких футах от него.

— Сюда!

Он ухватился за края крыши и, хотя все кости отчаянно протестовали, подтянулся наверх. Через миг Дорвен уже распласталась на черной соломе рядом.

Даже с самого гребня крыши до верха стены оставалось добрых пять фатомов. Дьюранд размотал веревку на крюке, чуть пошатнувшись на гнилой соломе, размахнулся и со всей силы швырнул крюк. Веревки едва хватило, но крюк все же зацепился за стену.

Солдаты кричали уже в комнатке с мятой.

Дьюранд подхватил Дорвен и прыгнул. Огромный маятник качнулся с такой силой, что чуть не разбил локти молодого рыцаря о каменную кладку. Но все же Дьюранд пополз наверх. Дорвен держалась ему за шею так крепко, что чуть не задушила.

* * *

Наверху нависала над стенами громада верхнего города. Там тянулись опустевшие особняки зажиточных горожан и брошенные дворцы мастеров различных гильдий. Дьюранд окинул все это расплывающимся взором. Сердце Ферангора раскинулось от укреплений за спиной Дьюранда с Дорвен до последнего вала — лабиринт, площадью около шестидесяти акров. Над этим лабиринтом парил последний ярус. Дьюранд отчетливо видел цитадель и шпили верховного святилища, теперь уже серый, а не черный. Воронье слетело с него на город.

— Последний барьер — и мы наверху, с Грачами и их святилищем, — проговорил Дьюранд. Дорвен погладила его по щеке. — Так что за дело, — пробормотал он, усилием воли заставляя себя снова двигаться.

Меж стен богатых особняков время от времени попадались солдаты. Барабанная дробь копыт в какой-то момент заставила двоих беглецов забиться в удачно подвернувшуюся арку. В следующий раз, услышав оклики часовых, они обошли открытую площадь. В результате им пришлось короткими перебежками преодолеть добрую лигу, чтобы все время держаться в тени. Правда, под конец Дьюранду таки пришлось выйти на широкую мощеную улицу. Над головой возвышался последний — и наиболее устрашающий вал: стена цитадели, над которой стоял дворец Радомора и верховное святилище.

— Нашему войску сюда и за тысячу лет не долезть бы, — пробормотал Дьюранд.

Все стены, что они уже преодолели, были детской игрушкой по сравнению с той, что ограждала цитадель. Серая стена, над которой вились стаи черных птиц, парила в поднебесье на двенадцать фатомов от улицы, где стояли Дьюранд с Дорвен, до грубой короны деревянных ограждений. Дьюранд представил себе, каково стоять на этих деревянных галереях и видеть, как весь город, такой крошечный с высоты, расстилается у тебя под ногами.

Веревка висела у него в руках: крепкая, мохнатая и совершенно бесполезная.

— Это уже чересчур, — пробормотала Дорвен.

Даже в лучшие дни Дьюранда подъем оказался бы ему не по силам. Стена по меньшей мере вдвое превышала самое высокое здание в городе.

— С тем же успехом я могу попробовать уцепиться за луну.

Потрескивание с галерей возвещало присутствие там часовых. Стрела, выпущенная с такой высоты, прервала бы подъем в мгновение ока. Дьюранд с Дорвен проскользнули в черный ход ближайшего к ним дома.

Скрючившись в три погибели и стараясь отдышаться, он осознал вдруг, что их с Дорвен занесло в общий зал очень приличной гостиницы. Пол тут был выстлан каменными плитами, вдоль стен стояли длинные скамьи. Отчего-то место это показалось молодому рыцарю странно знакомым.

— Прах побери! Да я же тут был!

Запах обеденного зала мгновенно перенес Дьюранда на полгода назад — в тот вечер, когда с потолка сыпалась пыль, а он, Дьюранд, смотрел сквозь ставни на башню Альвен.

— С Радомором, Грачами и этим распроклятым Гоулом.

Он сжал кулаки и тут же снова разжал их, думая, что на ладонях еще осталась кровь. Он убил Гоула так же, как того часового на стене, — перерезал ему горло.

— Здесь он поджидал, пока бедная Альвен не заиграет свой призыв. Они повели Радомора наверх — чтобы он сам все увидел. Лестница где-то здесь, в глубине.

Он махнул рукой на сумрак у себя за спиной.

— Я не… — пробормотала Дорвен.

— Она играла, чтобы позвать своего любовника.

— Ой.

— Альдуана Варренделя… — начал Дьюранд, но вдруг умолк, вспомнив: Альдуан знал дорогу внутрь крепости.

— Дьюранд, ты как-то непонятно рассказываешь. Я…

— Он плыл ко дворцу, Дорвен. Альдуан ждал, пока Альвен начнет играть в окне своей башни — а потом как-то находил путь внутрь. Через какие-то цистерны. Что-то такое под городом. Колодец.

Хотя он услышал обо всем этом из лживых уст Грачей, в истории оказалось достаточно правды, чтобы утопить Варренделя под твердыней Радомора.

Он вновь почти наяву слышат, как скрипят ступени под ногами разгневанного герцога, почти ждал, что тот в любой миг ринется вниз. Это место буквально кишело воспоминаниями.

— У Альдуана был дом, — сглотнул Дьюранд. — Бывший бордель. Во всяком случае, так говорил Гермунд. Прежде. С Матерью и Младенцем у двери, если не ошибаюсь.

— Дьюранд, — произнесла в пустой комнате Дорвен. — Мы только что прошли такой дом.

Дьюранд схватил ее за руки, не обращая внимания на то, что она поморщилась от боли. Хотелось поскорее уйти из Радоморовой гостиницы.

— Ты помнишь где?

Они снова вышли в клубы дыма, а шпиль святилища по-прежнему парил в вышине.

* * *

Дорога, которую вспомнила Дорвен, привела их очень близко к главным воротам Радомора — так близко к охранявшей эти ворота полусотне солдат в полном вооружении, что запах чеснока, каким разило у них изо рта, резал ноздри Дьюранда, когда он пытался отдышаться возле каменной Небесной Владычицы у двери Альдуана.

Двери по другую сторону от каменного бедра Владычицы были заперты и обиты железом. Крепкий дом. Быстрый взгляд не помог обнаружить в каменных стенах первого этажа никакого окна или иного отверстия, куда мог бы проскользнуть человек. Дьюранд не смог придумать ничего лучшего, чем попытаться высадить дверь силой. Быть может, если хорошенько разбежаться?

Дорвен подняла руку.

— Погоди!

— Нет времени.

Однако она была права. Стражники у ворот засуетились. С какой-то другой дороги донесся стук копыт. Солдаты бросились к лебедке и принялись поднимать решетку.

Все были заняты делом. На дом Альдуана никто не смотрел.

И когда этот посланный самой судьбой всадник въезжал в ворота, Дьюранд выскочил на улицу — где его мог увидеть любой болван, которому придет в голову взглянуть в эту сторону, — и навалился на дверь со всех объединенных сил человека, кольчуги и безумия.

Дверь затрещала, и Дьюранд ввалился внутрь. Там не было ни нормальных стен, ни пола, ни обстановки: сломанные балки, горы обломков, оглушительный треск из отверстий в потолке, над которыми вилось воронье.

Дорвен тихонько вошла следом и, как могла, затворила сломанную дверь.

— Что тут произошло? — обомлела она.

Дьюранд закрыл лицо руками. Каменные стены и царящий внутри сумрак словно сговорились заставить его все забыть.

— Грачи. Огонь. Когда Альдуан уплыл, Радомор велел поджечь его дом. Быстрее!

— Так что возвращаться ему было некуда…

Дьюранд видел, что за мысль трепетала в глазах девушки.

— Где-то тут должна быть дверь в погреб или колодец.

Дьюранд рылся среди сломанных балок и обугленных стен.

Обломки стропил торчали из стен, как острые клинки.

Но Дорвен уже выскользнула во внутренний двор. Она лучше Дьюранда представляла себе, как должен быть устроен двор знатного горожанина.

— Думаю, где-то здесь. — С усилием откинув в сторону груду деревянных обломков, она показала на узкое кольцо растрескавшегося песчаника. — Да, здесь.

Дьюранд пригнулся, уже и так ощущая стылую сырость, что исходила от этой темной горловины.

С улицы снова раздались голоса. Когда Дьюранд собирался вытянуть из завала над колодцем одну из балок, в развалинах послышались обрывки какого-то разговора. Звяканье кольчуги и хриплый смех говорили о том, что мимо проходит военный патруль. Памятуя о не до конца закрытой двери, Дьюранд поторопился расчистить спуск.

— Тут глубоко? — спросила Дорвен.

Дьюранд покачал головой. Сам он уже стянул железную кольчугу: она загремела, как дождь из монет. Сапоги солдат шаркали как раз под дверью. Дьюранд еле осмеливался дышать.

Дорвен оглядела разоренный двор.

— Надо привязать…

Но Дьюранд схватил ее, привлек к себе, зашептал в самое ухо:

— Дорвен, когда битва закончится, ты должна найти мудрых женщин. — Она забилась, пытаясь вырваться, но он держал крепко. — Отыщи дорогу к людям твоего отца. — Он не хотел говорить ей, что затея с колодцем была чистым безумием — и что в одиночку искать встречи с герцогом было безумием еще большим. Он отправлялся на верную смерть. — Пожалуйста. Я поклялся Ламорику.

— Эй! А это еще что такое? — произнес голос, ровно за дверью.

Дорвен чуть оттолкнула Дьюранда, самую малость, настолько лишь, чтобы видеть его лицо. В глазах ее Дьюранд читал тысячу разных эмоций.

Но дверь уже отворялась.

— Прячься! — прошептал Дьюранд и бросился во тьму.

* * *

Если бы он упал прямо, наверняка переломал бы себе ноги. Однако он запрокинулся назад и совершил затяжной кувырок во мгле, прежде чем наконец вошел в воду. Каждый всплеск разносился гулким эхом под темными сводами, а свет наружного мира падал на непроглядную воду одним-единственным тусклым и пляшущим пятном. За пределами же этого пятна видны были лишь смутные очертания низких арок, нависающих между приземистыми каменными колоннами.

Дьюранд только начал подниматься, когда пятно света на миг померкло от падения Дорвен. Дьюранд прервал это падение, подставив обе руки. Боль пронзила его разящей молнией.

— Господи!

Однако он крепко сжимал возлюбленную и чувствовал, как она всем телом льнет к нему. Она сошла с ума. Идиотка. Они оба погибнут, и никто не узнает где и почему.

— Они, наверное, нас слышали, — прошептала Дорвен, прижимаясь губами к его подбородку.

Отверстие колодца виднелось над головой, как круглая луна на темном потолке подвала. Они находились на дне подземного водоема, таящегося под толстыми каменными сводами. Если бы кто заглянул сверху, то вполне мог бы увидеть их.

— Идем, — решительно сказала Дорвен, сражаясь с намокшей верхней одеждой. Наконец она справилась со своей задачей и осталась лишь в мальчишеской полотняной рубахе и штанах. — Надо выбираться из колодца. Не знаю, что они там наверху думают по этому поводу. Куда нам?

Дьюранд отвел глаза от девушки, взглянул на крошечный клочок неба над головой и постарался сообразить, в какую им сторону. Через миг отверстие колодца наверху уже звенело от криков.

* * *

Холодная вода безжалостна. Она скручивает мышцы, сжимает кости в тисках мучительной боли. Медленно удаляясь от пятна света, Дьюранд обратил внимание на причудливых существ, что сновали вокруг основания каждой колонны. Скалились демоны, танцевали крестьяне.

Он шел все глубже в бесформенную мглу.

— Так вот где проходил Альдуан, — выдохнула Дорвен дрожащим голосом.

— Подозреваю, он был последним, кто проходил здесь.

На миг воцарилась нерешительная тишина.

— Интересно, а когда Альвен звала своего возлюбленного, она знала, где ему приходится проходить?

— Не думаю, — отозвался Дьюранд. Думать тут было нечего. — Представь, что было бы, скажи он ей. — Если бы Альвен знала, она бы ни за что не допустила, чтобы он шел через такое место. — Нет, он держал рот на замке.

Стальная хватка воды поднималась все выше по груди Дьюранда, и скоро он уже вынужден был плыть — неуклюже, сражаясь за каждый вздох. Среди перезвона и гулкого плеска воды слышались и какие-то иные шорохи, но видно ничего не было.

Наконец растопыренные пальцы Дьюранда ударились о каменную стену — ровную, глухую. Ни выступа, ни шва. Дьюранд на секунду зажмурился.

Рядом плеснула вода — это Дорвен догнала его и столь же безрезультатно попыталась нащупать какой-нибудь потайной рычаг.

— Как же мы отсюда выберемся? — спросила она.

— Бог весть.

Маленькая ножка девушки задела занемевшую от холода кожу Дьюранда.

— Ты уверен, что справишься? Я слышу, как тяжело ты дышишь.

— Тут должна быть какая-нибудь труба, — проговорил Дьюранд. — Или еще что-нибудь.

Неловко перебирая ногами, он поплыл вдоль стены, царапая склизкий камень, пока не нащупал прямо под поверхностью что-то вроде горлышка огромного глиняного сосуда.

— Здесь! — прохрипел он, ощупывая пустое кольцо.

— Это верный путь, — убежденно произнесла Дорвен. — Боги. Ну то есть я так думаю. Я вижу позади крышку колодца.

Надеюсь, мы куда-нибудь выберемся. Не знаю, сколько еще я смогу проплыть.

Дьюранд ощупал края отверстия — изгиб сверху и снизу. Пожалуй, в такой проход он как-нибудь протиснется. С трудом, но все же.

— Отверстие. Достаточно большое. Мы пронырнем, — выдохнул Дьюранд. И если повезет — вынырнут уже внутри цитадели. — Да?

— Ныряем. Да. Владычица Небесная!

Дьюранд закрыл глаза, набираясь мужества для нырка в застывшую темноту.

— Только не думай, сколько таких труб может быть под крепостью, — предупредила Дорвен.

Дьюранд потянулся к ней. Он хотел лишь коснуться ее, убедиться, что она не просто голос во тьме. Во всяком случае, так он думал. Но стоило ему коснуться кожи возлюбленной, как он не смог удержаться от того, чтобы не прижаться холодными губами к ее щеке, лбу, губам.

Наконец, заставив себя отстраниться от нее, он набрал в грудь побольше воздуха и нырнул вниз — так до конца и оставшись предателем.

* * *

Он продирался через трубу меньше обруча от маленькой бочки, подтягивался за черные соединительные швы в тех местах, где сходились два отрезка трубы. Плечи застревали, так что ему приходилось дергаться и извиваться.

О том, сколь тесны эти границы, Дьюранд старался не думать. Назад все равно не повернешь — места нет разворачиваться. Легкие уже ломило и покалывало. Он скоро утонет. Однако Дьюранд все равно рвался вперед. И — ярд за ярдом — не находил ничего: лишь тот же узкий желоб.

Темные мысли вскипали переливающимися пузырями. Если этот самый Альдуан плавал, как водяная крыса, то он, Дьюранд, утонет. Если Альдуан был тонок и пролазлив, как выдра, — Дьюранд утонет. Любая самая малая оплошность — и он навеки останется тут, в этом глиняном гробу. А позади него Дорвен, она ведь тоже не сумеет развернуться назад. Ему вдруг вспомнились тела, привязанные на реке меж камышей под витыми кристаллами речных гробниц. Дьюранд зажмурился — так заломило вдруг легкие тоской по глотку воздуха.

Ярд за ярдом он продвигался вперед, пока сердце не начало грохотать в груди, точно молот. Дьюранд стискивал зубы, сопротивляясь вкрадчивым черным пальцам воды. Меж зубов вырывались пузырьки воздуха.

Вот тут-то он и наткнулся на стену. А заворачивать было некуда. Дьюранд мгновенно набросал свой портрет: болван, заплывший в тупик, оставленный строителями в незапамятные времена. Беспомощно шаря по стене пальцами, он вдруг нашарил не стену, но — пустоту. Это был не тупик, а всего лишь неожиданный поворот туннеля.

В панике Дьюранд израсходовал уже почти все запасы воздуха. Он барахтался и изворачивался с такой силой, что легкие чуть не разрывались, а больные ребра чуть не ломались заново. Меч Оуэна звенел и громыхал. Дьюранд поднялся повыше и ударил рукой вверх: поединок между тем, что осталось у него от силы воли и…

И вырвался через черную пленку воды на чистый воздух.

Звуки своего же собственного судорожного дыхания и плеск гремели в ушах молодого рыцаря. Этакий шум любой болван услышит, на много лиг вокруг. Каждый вдох отдавался болью в ребрах, точно от крепкого пинка. На шее проступили вены. Дьюранд судорожно дышал, давился воздухом. Наверху, в нескольких фатомах от него, висел — еще одной луной — серый потолок.

Когда восторженное содрогание первых глотков воздуха наконец оставило Дьюранда, он прижался к стене, давая воде успокоиться, и принялся ждать, пока на поверхность поднимется Дорвен.

Он ждал и ждал, весь дрожа от страха и холода.

Ждал так долго, что плещущая вода успокоилась, сделалась ровной, как гладь пруда. Лишь легкая рябь морщила поверхность воды напротив бешено колотящегося сердца Дьюранда.

Перед его мысленным взором успело пронестись множество леденящих душу видений: Дорвен, попавшаяся в ловушку, Дорвен, барахтающаяся и умирающая, Дорвен, безмолвная во тьме — далеко внизу у него под ногами — не дотянешься, не поможешь.

— Прах побери!

И вернуться за ней он не мог тоже. Он вполне понимал, какая была бы цена встречи в этой узкой трубе.

Но потом в его барахтающиеся ноги врезалась твердая голова, и Дорвен вырвалась на поверхность, кашляя и хватая ртом воздух. Двоим пловцам тут хватало места лишь с трудом, и все же Дьюранд сиял, точно война уже была выиграна. Он крепко обнял девушку.

— Уф! Хвала Небесам!

Дорвен засмеялась — а может, просто фыркнула.

— Ты нас утопишь! — Она вздрогнула всем телом. — Нам именно это место и нужно?

Дьюранд поглядел вверх. Откуда ж ему знать?

— Возможно.

— Плыть под твердыней Радомора. Боги. Тише.

— Да. Правильно.

— Ну и как Альдуан выбирался наверх? Не вижу ни колец в стене, ни веревки. Тут есть скобы? — спросила она.

— Надо подумать, — прорычал Дьюранд. Он не мог себе представить, чтобы они проплыли так далеко лишь затем, чтобы утонуть тут, как упавшие в колодец дети. — Прах побери!

Тоннель был фута три в ширину и выложен аккуратной кладкой. Холод давил и сжимал, как тиски палача.

Дорвен судорожно рассмеялась.

— Они внизу изжарятся и задохнутся, а мы тут замерзнем и утонем.

— Нет, — возразил Дьюранд.

Он расставил руки и уперся в противоположные стены, пытаясь на них подняться. Спину пронзила острая боль.

— Ничего не выйдет.

— Попытайся с ногами.

Кое-как поворачиваясь в этом холодном котле, Дьюранд уперся ногами в одну стену, а спиной — в противоположную.

— Хорошо.

Иного пути не было.

Зависнув между стенами, он напряг все силы.

— Помню, я так поднималась в дверных проемах, — заметила Дорвен. — До самого верха.

Детская игра — для здоровых и ловких детей, да и то подниматься им — не более чем на высоту двери. А над болящей головой Дьюранда сейчас простиралось четыре, а то и пять фатомов скользкой глины.

Он попытался придумать, что бы такого сказать Дорвен. В голову ничего не приходило, а думать сейчас было для него занятием весьма и весьма опасным. Не хотелось вспоминать, кто выбил ему зубы, разбил плечо, изуродовал лицо. Собрав все силы, молодой рыцарь переставлял ноги по одной стене и подтягивал плечи по второй. Это было легче, чем думать.

— Давай, — подбодрила его Дорвен.

— Где-то тут должна быть веревка, — пробормотал Дьюранд.

Рубаха скользила у него по спине, когда он подтаскивал плечи выше. Перевязь сползла. На каждый дюйм, что ему удавалось выиграть, он почти столько же терял.

— У тебя получается! — подбадривала снизу Дорвен.

Дьюранд обнаружил, что, если задерживать дыхание, двигаться легче. Скоро каплям, срывавшимся с его мокрых штанов, приходилось проделывать уже долгий путь, чтобы снова попасть в воду. Ноги горели.

— Уже близко! Близко!

Дьюранд треснулся головой обо что-то твердое. Сердце у него затрепетало.

— Что это? — встревоженно спросил голос Дорвен из глубины.

Дьюранд изогнул шею и потянулся наверх. Пальцы скользнули по твердым углам и прутьям, что тянулись через весь колодец. Гарнизон замка перекрыл колодец решеткой. Понятное дело — осада, война. А это — путь в замок. Та самая решетка, что утопила Альдуана.

— Дьюранд? — эхом разносился внизу голос Дорвен.

Он навалился на решетку плечом. Лязгнули петли. Ноги скользили по стене, как мокрые пузыри. От усилий, которые требовались на то, чтобы удерживаться наверху, вышибало дыхание из груди.

— Дьюранд?

— Минуточку… — прохрипел он.

Единственным источником света над головой была щель под дверью колодезной комнаты — тончайшая, слабая нить. Но Дьюранд все же сумел разглядеть большие отверстия и, подтянувшись как можно выше к решетке, лебедку, при помощи которой колодец открывали и закрывали. Где-то должен быть и засов или замок, которым запирали крышку.

— Что там такое? — не унималась Дорвен.

— Решетка, — пояснил Дьюранд. — Запертая.

Дорвен ответила не сразу.

— Владычица Небесная, — наконец выдохнула она. Он чувствовал, как она смотрит на него, тщетно сражающегося с решеткой.

Альдуан умер тут, в такой же ситуации. Он не сумел найти выхода — молодой воин в расцвете сил. Что было у Дьюранда такого, чего бы не было у Альдуана? Тот сумел проплыть через трубу. А высадить железную решетку никому не под силу. Дьюранд отчаянно пытался придумать себе какое-нибудь преимущество. Веревку они с Дорвен оставили в сгоревшем доме Альдуана. Крюк — тоже.

Внезапно он осознал: у него все же имеется кое-что, чего не было у Альдуана несколько месяцев назад. Этот распроклятый меч, болтающийся у него на шее! Ни секунды не раздумывая, он просунул клинок через решетку и принялся водить им по неровным прутьям, стараясь нащупать кончиком петлю замка или засова. Ноги болели, спина скользила по стене, но он все шарил и шарил.

И усилия его увенчались успехом. Изогнув кисть, он не увидел — почувствовал — как острие зацепилось за скользящий изогнутый стальной прут. Ловя ртом воздух, он двигал мечом во все стороны, на пределе сил и длины рук. Наконец засов лязгнул и поддался.

По сравнению со всем этим втянуть наверх Дорвен оказалось почти легко.

Когда Дьюранд прижал трепещущую девушку к груди, она посмотрела на него снизу вверх.

— Знаешь, что я тебе скажу? Эти Гермундовы веселые девицы никогда тут не плавали. И мне все равно, что там рассказывают глупые скальды.

* * *

Мокрый и полуголый Дьюранд прижался ухом к двери колодезной комнаты, содрогаясь при воспоминаниях о мрачной крепости за этой дверью. Он бы предпочел оказаться где угодно еще, только не тут.

— До святилища путь неблизок — и извилист, — пробормотал он. Голова снова была полна воспоминаний о жарком безмолвии зала, о том, как угрюмо восседал на отцовском троне Радомор, о запертой в своей башне Альвен. Все это ждало их за дверью.

Однако Дьюранд заставил себя повернуть ручку — и шагнул в проход, где звенело эхо громких голосов. Где-то невдалеке скрипнула по камню скамья. В герцогском замке еще оставались люди. А он так надеялся, что это проклятое место могли забросить.

— Иди за мной, — прошептал Дьюранд и торопливо повел Дорвен во мгле замка, стараясь поскорее убраться подальше от темного зала. Сверху раздавался какой-то стук и скрежет. Дьюранд с беспокойство подумал о том, что за ними на полу остаются мокрые следы и лужицы.

— Большая часть войска Радомора наверняка на улицах, но кто-то в замке все же еще остался, — заключила Дорвен. Дьюранд крепко сжимал в кулаке меч, зная: за каждым поворотом они могут наткнуться на стражу или бог весть на что еще.

Они брели, хромая, скользя и дрожа от холода, вниз, в глубины замка, пока — казалось, прошло сто лет — Дьюранд не наткнулся на узкий проход, что вел меж камней фундамента к крохотному коридору наружу. В последний раз, когда Дьюранд проходил этим коридором, у маленькой дверцы стоял часовой, пытавшийся выманить у вздумавшего дать деру новичка несколько пенни. Однако теперь сырой коридор был пуст, а когда Дьюранд взглянул на руки, крови на них не оказалось.

— Здесь я убил человека, — проговорил он.

— Открывай, — только и ответила Дорвен.

* * *

Они незваными гостями вышли в холодный переулок, небо над которым застилали стаи птиц-падальщиков. Дьюранд и Дорвен крались между стеной замка и оградой, задержавшись лишь на миг, чтобы выглянуть из-за угла замка и глянуть на цель своего пути. Верховное святилище Ферангора парило над городом — все серое, от самого основания и до высоких шпилей, что терялись сейчас в завесе черных крыльев. Западные врата здания — две двери, подобные огромным боевым кораблям — стояли в обрамлении каменных королей и Небесных Сил.

Сейчас Дьюранда мало волновала красота этого древнего храма; он думал лишь о расстоянии. Его отделяло от здания пятьдесят шагов — пятьдесят шагов по открытому двору в самом сердце вражеской цитадели.

— Ну вот мы и пришли, — проговорила Дорвен. — Теперь бы только…

Дьюранд нацелился на вход между древними королями. Какое бы смятение ни царило в самом замке, у входа в твердыню Радомора все было тихо. Дьюранд пустился бежать.

Однако не успел он сделать и двадцати шагов, как сзади раздался какой-то сдавленный вскрик: то бросилась вслед за ним Дорвен. Она судорожно показывала на темный вход в крепость.

— Я не… — начал было Дьюранд и замолчал, услышав исходящий из темного входа рокот. Дорвен услышала его первой, но Дьюранду был отлично знаком этот звук: по лестнице спускался отряд воинов в полном вооружении.

Злополучные лазутчики замерли прямо посреди двора. В первый миг Дьюранд был твердо уверен, что погубил их обоих, но потом заметил крошечное, ничтожнейшее укрытие: в тени у ног каменных королей, что охраняли врата.

— Бежим! — отчаянно шепнул он в ту самую минуту, как заскрипели, отворяясь, двери замка.

Они очертя голову, рискуя переломать все кости, метнулись к святилищу. Дьюранд знал: двери у них за спиной уже открываются. Он нырнул в тень, толкая Дорвен перед собой, и оба скорчились на камнях у подножия королей в нескольких шагах от величественных ступеней главного входа. Дьюранд со всех сил сдерживался, чтобы не завыть от боли.

— Замри, — шепнула Дорвен. — И не забывай дышать.

Совет был мудр: вооруженные воины уже шагали по двору, а клочок тени, в котором прятались незванные гости, был совсем крошечным. Отряд проходил буквально в нескольких шагах от них. Однако Дьюранд вдруг осознал: а ведь это не просто несколько растяп, припозднившихся к битве. Меж двумя шеренгами суровых бойцов он разглядел зеленые крылья мантии, развевающейся так широко, точно владелец ее собирался взмыть прямо в небо над городом. То шел сам Радомор Ирлакский!

На один ошеломляющий миг Дьюранд вдруг понял, что может одним ударом меча покончить с осадой. Ведь у него в руке был меч, пронесенный им через все это утомительное странствие по цитадели. Телохранители Радомора не ожидают обнаружить вооруженного врага в самом центре крепости. Но слишком уж их много. Любое движение привлечет внимание всего отряда — со всеми сразу ему не справиться. А Дорвен? Что тогда станется с ней?

И он не стал нападать. Ждал, дрожа в тени каменных изваяний пред входом в святилище — такой же холодный, как они сами, мысленно подсчитывая телохранителей Радомора. Дорвен накрыла ладонью руку возлюбленного, словно прочитав его бессвязные мысли.

Радомор проходил уже совсем рядом, как вдруг с высокого крыльца святилища — в двух шагах от каменных королей — раздался надтреснутый голос.

— Ваше величество! — позвал он. И в ту же минуту все ряды стражи Радомора ощетинились обнаженными клинками.

Сам Радомор в ответ лишь чуть заметно повернул лысую голову.

— Даже не пытайся контролировать меня и в этом, колдун.

Глаза его сверкали, как черное стекло в горниле.

— О, ваше величество, как можно! Я лишь слегка удивлен тем, что вы сами идете в бой, — продолжал голос, явно принадлежавший одному из льстивых чернецов-Грачей. Дьюранд слышал, как зашелестели на ступенях длинные рукава чернеца — так низко он поклонился. — Ведь на то нет никакой необходимости.

Воины Радомора не спешили убирать мечи.

— Необходимость есть, — прогремел Радомор. — Этот мальчишка Ламорик защитил права Рагнала на глазах у всех лордов Древнего Эрреста. Теперь же Акконель сожжен, но я оттеснен даже с его развалин.

— Но мальчишка в любом случае обречен, — возразил Грач. — Ваш хитроумный план заманил его в ловушку — его уже ничто не спасет.

Дьюранд дрожал в тени у крыльца, а вокруг тем временем разлилась удушающая вонь. Воины Радомора морщились и сглатывали. Над головой неистово носились птицы.

— Бывают времена, когда просто смерти мало, — проговорил Радомор. — Я должен покончить с ним своими собственными руками. Мало ты смыслишь в королях, коли воображаешь, что я могу ограничиться меньшим.

— Ваша кровь — кровь королей, ваше величество. Мы же с братом лишь смиренные слуги. Если б мы только поняли раньше ваш замысел, мы бы могли отправить с вами вашего Паладина. Но сейчас мы стеснены в средствах. Время жатвы. Все это не так-то просто, ваше величество, — доверительно добавил он.

— Играйте в ваши игры сколько угодно, но я устал от смрада. Мне не нужны эти старые кости, я и сам о себе позабочусь. — Радомор чуть заметно опустил гордо вскинутую голову. — Я поступлю, как должно — с ним или без него. Я не дитя малое.

— Разумеется, ваше величество. — Рукава Грача снова зашелестели по ступеням святилища. — Мы будем ждать известий о вашем триумфе.

С крыльца донеслось шмыганье носом, тихий смешок — и почти бесшумные шаги колдуна отступили, удалились вглубь храма.

Дьюранд приподнялся с мостовой. Люди Радомора, громыхая оружием, еще шли к воротам, а двое незваных гостей в мокрой, льнущей к телу одежде, проскользнули в источающее смрад святилище Ферангора.

* * *

За величественными вратами святилище отверзлось, точно выпотрошенная гора, кишащая черными птицами. Колонны сочились гноем, точно ребра гниющего левиафана. Все кругом было изъедено червями. Дьюранд едва дышал от вони. Черные крылья месили воздух меж сальных свечей.

— Ребристая тьма, — проговорила Дорвен рядом с Дьюрандом под гомон птиц. — Место, где обретали упокоение предки Радомора с древних веков — иные из них приплыли вместе с Серданом Путешественником. — Меж колонн теснились каменные гробницы. — Если он так зверски обошелся со своими собственными предками, то как же поступил с моим бедным братом?

— Сюда, — потянул ее Дьюранд. — Они где-то там.

Ем совершенно не хотелось обсуждать с Дорвен порочность Грачей: скоро они и так узнают больше, чем смогут переварить.

— Их так много тут. Заблудших. Так много. Сотни. Тысячи. Воздух так и кишит ими. Все эти проклятые птицы.

Дьюранд повернулся к спутнице — и увидел, что взор ее мечется из стороны в сторону.

— Дорвен!

Не время сейчас думать об этом!

— Все воют и стонут. Столько отчаяния. Дьюранд, я даже думать не могу. Безнадежность — до самого потолка. До неба! Слишком много. Я ничего не вижу.

Она упала бы, не подхвати Дьюранд ее за плечи.

В тот самый миг, как она начала падать, из смрадного закоулка в глубине бокового придела раздался обрывок смеха. Дьюранду казалось, будто он попал в западню — остался совсем один, брошен — без малейшего предупреждения.

Дорвен, судя по всему, уже не осознавала реальности в царящем вокруг аду. Под ногами Дьюранда струилась зловонная грязь. Вились птицы.

— Я чувствую их всех — каждое украденное дыхание. Их сны. Дьяволы!

Дьюранд зажал ей рот рукой. Что бы ни открывало сейчас Дорвен почерпнутое у мудрых женщин умение видеть то, что скрыто от глаз большинства, его, Дьюранда, она в упор не видела.

— За все блага мира я бы не потащил тебя дальше, но не могу же я бросить тебя здесь, — сказал он и потянул Дорвен вдоль прохода. Босой, полуодетый, он мчался мимо чудовищных примет осквернения: вымазанных нечистотами древних святынь, подвешенных за ноги или обезглавленный изображений Небесных Сил. Но вот впереди мелькнула скрюченная фигурка их врага — Грач завернул за колонну и скрылся где-то внизу.

Таща за руку Дорвен, Дьюранд бросился бежать: нельзя терять чернеца из виду! За колонной он обнаружил витую лестницу, что уводила в глубину подземелий под храмом. Он не сомневался, что непременно найдет Морина с этими дьяволами, что Грачи шли именно туда, именно к нему. Хотя зловонный воздух тут, внизу, был еще гуще — так и плавал перед глазами смрадным облаком, стоял, как вода в затхлом пруду, — Дьюранд заставил себя пригнуться и нырнуть в подземелье.

Птицы, вившиеся под сводами святилища, тоже летели вниз, в склеп, что тянулся все вдаль и вдаль, напоминая угрюмый лес. И кругом, до самого горизонта, высились груды какой-то отвратительно блестящей слизи. Птицы лихорадочно садились на эти груды.

— Что они натворили? Что это? — залепетала Дорвен.

— Тс-с-с! — Оборвал ее Дьюранд. — Я тут, с тобой.

И поднял тонкий клинок, держа его меж собой и царящим вокруг безумием.

В каждой нише в стене, на каждом саркофаге стояли маслянистые свечи. Голые ноги Дьюранда скользили в слизи, а в какой-то момент, задев рукой держащей меч обо что-то большое и круглое среди грязи, он обнаружил, что на него таращится ухмыляющийся череп. Кто-то залепил глазницы черепа красной глиной, а на костях были вырезаны вереницы каких-то гнусных символов.

Не успел Дьюранд отпрянуть в сторону, как на череп опустилась одна из ворон. Казалось, она что-то нашептывает ему на ухо, тыкая туда острым клювом. Мгновение — и птица снова унеслась прочь. Дьюранду вспомнился ворон, что спикировал на умирающего часового там, на первом парапете. Таково было мерзкое задание всей этой черной стаи — перелетать от губ каждого умирающего к этой пещере пустых, раскрашенных костей.

— Заблудшие, — прошептала Дорвен. — Все они связаны тут. Бедный Морин.

— Пожалуйста, — шепнул Дьюранд, закрывая трясущейся ладонью рот девушки, в глазах которой застыл ужас. — С твоим братом они этого не проделали. Заложник нужен живым.

Он сказал бы и больше, но тут услышал голоса Грачей.

— Брат, — окликнул тот, что находился ближе к Дьюранду. — Все, как ты и предполагал.

Откуда-то из подземелья ему отвечал второй голос.

— Его величество не в силах устоять. — Слышались влажные щелчки — во мраке кто-то энергично работал ножом. — Он раб условностей.

— На короля всегда устремлено множество глаз.

Дьюранд знаком показан Дорвен, чтобы она стояла на месте — прислонившись к колонне, — а сам стал красться по направлению голосов: ни дать ни взять наемный убийца в темном переулке. Тот Грач, что находился ближе к нему, продолжал:

— Даже заурядный человек должен увидеть силу, если верит в нее. Радомор ведь не круглый дурак.

— Глаза. Много глаз… — Влажное щелканье зазвучало снова.

Подхромав ближе, Дьюранд увидел первого Грача: тот стоял перед грудой черепов, постукивая по ним пальцами.

Дьюранд добрался до прикрытия последней низкой колонны, морщась от ощущения липкой слизи под ногами. В голову полезли непрошенные воспоминания о том, как парализует одно только прикосновение этих дьяволов. Что станется с Дорвен, если они его поймают? У него на глазах они уже вытянули дыхание жизни у беспомощных жертв.

Но выбора не было. Надо найти Морина.

— Приготовления закончены?

Дьюранд высунулся из укрытия и увидел, что второй Грач примостился на краю самой большой груды костей во всем хранилище. Она уходила под самые своды святилища. Грач тонким ножиком обстругивал еще влажный череп. Последнее движение самым острием — и, завершив работу, он поднял череп перед собой, словно заглядывая ему в глаза.

— Что нам делать с ними со всеми? С армией? С несчастным паладином Радомора? И чего нам не делать, брат?

— Должно быть, скоро наш неизвестный советник, тот, что всегда нам нашептывает, сам все скажет, брат. Мы далеко зашли по его велению. Уже скоро он лично поприветствует нас.

Дьюранд нахмурился. Кто мог призвать столь гнусных тварей в Эррест?

Тот Грач, что обтесывал череп, вытащил из горшка два куска ржавой глины и замазал глаза и нос черепа перед собой.

— Ну вот. Что скажешь? — Ему пришлось отмахнуться от одной из ворон. — Совсем осмелели!

— Дыхание жизни, связанное смертью. Хорошенький сосуд, брат. Но его величество скачет в бой — нагой и беззащитный, если не считать стального доспеха.

— Да-да. Ты хнычешь, как наша бедная матушка. Я сейчас, одну минуту — а ведь что мы делали бы без этих хорошеньких сосудов? Я их всех не сохраню.

Колдун быстро перевернул череп, проколол себе палец ножом и подержал ее над черепом, пока туда не упала большая тяжелая капля.

— Какие богатства, запечатанные кровью из самого сердца. Мы пожадничали.

Второй Грач ответил брату невнятной улыбкой и поцеловал череп в желтые зубы.

— Чистейшее безумие.

— Да, безумие. Я сам начинаю задумываться, братец. А теперь — к его величеству.

Жуткая парочка кивнула друг другу и взялась за дело. Дьюранд не успел отпрянуть, как тот, что резал по черепу, отпил глоток из кровавого сосуда, а второй выдернул пробку из одного мокрого черепа. Оттуда вырвался рой мух. Они роились в воздухе, облепляли тяжелые крылья плащей чернецов, метались вокруг потайного укрытия Дьюранда, заставив его снова спрятаться в тень. Он с трудом удержался от панического бегства, но собрался с мужеством, говоря себе, что темные затеи Грачей — не его дело. Его задача — найти Морина, затерянного где-то в этом зловонном аду, и бежать. Бежать из этой обители смерти, мух и воронья.

Но едва наполнив тьму роящимися мухами, колдуны вытянули губы и принялись втягивать мельтешащий рой в себя. И мухи повиновались. Вихрящимися воронками, клочковатыми облаками они хлынули вниз по горлам чернокнижников, пока те не раздулись, точно надувные шары, а в склепе не осталось ни единой мухи. А колдуны лишь ухмылялись — довольные, точно мальчишки, объевшиеся вишен.

Так вот что стало со множеством погибших?

— Уф! Многовато будет, — проурчал Грач с ножом. С губ его слетело несколько мух.

— Ну что, начнем?

Напитавшись исходным материалом для своего гнусного занятия, колдуны одновременно воздели забрызганные руки.

— Жизнь к жизни, — завели они. — Сердце к сердцу. Жила к жиле.

Вязкий рой медленно выползал обратно из их губ — но уже не дикий, а словно слившийся вединое целое, сплетенный в одно.

— Кровь к крови, кость к кости, мы связываем и объединяем вас. Вашу жизнь с его жизнью.

Они разом сплюнули, и рой отделился от их губ.

Дьюранд невольно поднял голову, следя взглядом за мушиным роем, что вился среди теней меж древних колонн склепа, поднимаясь все выше над горой черепов, покуда не вылетел через разбитые своды в само святилище.

И глядя в удушливую и огромную тьму, Дьюранд вдруг заметил белую фигуру, подвешенную среди пронзительно кричащих птиц.

— Прах побери! — пробормотал он. Чернецы-Грачи растянули свою жертву между колонн, повесили на ремнях за запястья, как какую-нибудь оскверненную икону. Мушиный рой полз по нему вверх. Вверх по ремням. И Дьюранд узнал обращенное к нему лицо, хотя последний раз видел его долгую зиму назад — на полях Редуиндинга и Тернгира. Изможденное, осунувшееся лицо повернулось вниз, и Дьюранд узнал глаза, что встретили его взор: то был лорд Монервейский.

— Прах побери! — повторил Дьюранд.

Грачи сволокли Монервея в склеп, и Дьюранд видел, как смутные тени вскипают вокруг узловатых ремней, облепляют каждую фигуру меж хаоса колдовских знаков на выступающих костях несчастного. Все это явно не сулило ничего хорошего.

Ну почему он не посмотрел вверх раньше? Он бы успел отвязать Монервея и бежать, даже не заходя в это распроклятое подземелье. А теперь они с Дорвен завязли в гнусном склепе — и совершенно напрасно. Голова у Дьюранда гудела. Он повернулся, чтобы взять Дорвен за руку.

И обнаружил, что она уже поднялась на ноги и выходит из своего укрытия. Она увидела, что Грачи сделали с ее братом, — а Грачи уже увидели ее.

— Что это? — спросил один.

— Небом клянусь, не может быть! Леди Дорвен?

Что бы ни собиралась сделать Дорвен в этот миг, Дьюранд бросился вперед, преграждал ей путь, с мечом в руке. Вот и посмотрим, много ли смогут наколдовать эти дьяволы, когда он разрубит их на мелкие кусочки!

Но едва он вырвался из тени, Грач, что стоял ближе к нему, расхохотался и, мгновенно взмахнув рукавом, напустил на него целую бурю воронья, хлынувшего в склеп через дыры в сводах. Они намертво перекрыли Дьюранду дорогу, налетели на него, сбили с ног, отбросили на гору черепов.

Он полетел назад, переворачиваясь в полете, и наконец приземлился в двух дюжинах шагов от ухмыляющихся чернецов. Загромыхал по камням меч. Ощущение было такое, словно он вновь свалился с распроклятого скакуна. И пока он отплевывался от набившихся в рот червей и перьев, оба колдуна склонились в издевательских поклонах перед госпожой Дьюранда.

— Сукины дети! — прорычал молодой рыцарь.

— Чудесно! — восхитился тот, что обтесывал череп.

— Ее брат. Ее любовник? И сама дама. О да! — подхватил второй.

— Вполне ли мы успели закончить наше маленькое колдовство перед тем, как нам помешали, братец?

— Сдается мне, — отозвался первый Грач, — что мы были к тому очень…

Дьюранд собрался с силами, чтобы вновь броситься на мерзавцев, но тут над их головами раздался гулкий удар, потом крик. Из обнаженных ребер Морина торчала стрела. На ней даже висела капля крови. Сверкающий наконечник направлен был так, словно стреляли от стены или от витражей на окне. Но ни там, ни там было просто неоткуда стрелять.

— Я собирался сказать «очень близки», но, сдается мне, братец, что мы уже все закончили.

— И тем самым, ваша светлость, мы видим истинную цену чернокнижия, столь опороченного выдумками скальдов и священников! — добавил, глядя вверх, второй чернец.

— Чудовища! — вскричала Дорвен.

— Его величеству не понравилась бы эта противная стрела, — заметил первый чернец.

Дьюранд заметил, что Дорвен чуть-чуть сдвинулась с места — как будто собиралась броситься на кого-нибудь из чернецов. И снова он ринулся вперед, спасая ее от этих дьяволов и нее самой.

На этот раз птичий рой обрушился на него, точно вода из прорвавшейся плотины. Ноги оторвались от пола, и он барахтался среди мельтешения когтей и крыльев, пока наконец не рухнул на пол, только уже не в склепе, а в одном из пределов святилища. Меч застучал по камню. Колени ударились о пол с такой силой, что чудом обошлось без переломов.

— Думаю, с этим довольно, — прощебетал один из Грачей. — Давай к делу.

Силясь вдохнуть, Дьюранд услышал шорох из огромного нефа. Опершись на камень какой-то древней гробницы, он медленно поднялся на ноги и, невзирая на птиц, попытался заглянуть через пролом вниз. На осыпающихся грудах черепов двигались тени: то карабкались чернецы Морин бился в путах — связанный, но еще живой.

Дьюранд сжал зубы и, шатаясь, побрел вперед через птичий вихрь. Дорвен была внизу с этими дьяволами — обезумевшая и полуслепая.

— Скорее! — поторопил Грач брата. Ему пришлось кричать, чтобы перекрыть шум крыльев.

— Когда и чем тебе помогло — подгонять меня?

Дьюранд снова отыскал меч и вырвал его из липкой слизи.

Мироздание вращалось перед глазами в водовороте дьявольских птиц, он почти ничего не видел.

В промежутке между двумя налетающими стаями он успел разглядеть, что колдуны набирают из груды черепа: у обоих были уже полные руки. Морин бился в путах: он уже видел это и прежде.

— Осторожнее, — предупредил более трусливый чернец.

Птицы носились по всему помещению, а чернецы запрокинули головы и поднесли черепа к губам. Вязкие, как патока, тени хлынули им в утробы.

Дьюранд отчаянно пробирался вперед, точно моряк в бурю.

Он слышал голоса колдунов, всасывавших в себя душу за душой и покряхтывающих от усилий. Кожа у них лоснилась, как у утопленников.

— Пора начинать, — прокаркал тот, что вырезал череп.

У них даже шеи раздулись от душ погибших, до самых подбородков.

— Слишком много. Слишком.

Одеяния на груди чернецов натянулось, едва не лопалось.

— Пока не поздно!

В конвульсиях, больше всего напоминающих рвотные судороги, колдуны принялись извергать души обратно. Тени разлетались тяжелыми каплями, взлетали под самые своды. Вокруг носились птицы.

Дьюранд глядел на ад, что разыгрывался прямо у него на глазах. Если бы он только мог добраться до этих дьяволов! Они лопнули бы от первого же удара. Но шквал черных перьев вновь швырнул молодого рыцаря на пол. Теперь птицами владела новая цель. Под заклинания чернецов вся стая устремилась через неф в единую атаку. Гробница дрогнула, когда за нее ухватились сотни когтистых лап. Каменные плиты по всему святилищу скрежетали под напором обезумевших птиц. Здоровенные камни скользили и поднимались в воздух. Птицы атаковали, раздирая паутину и саваны, вытаскивая мертвецов из могил. Базальтовая крышка под коленом Дьюранда дернулась вверх.

Дьюранд, оказавшийся в самой глубине этой безумной бури, знал: они обречены. Он попался — и спасать Морина тоже поздно. Он лишь слабо надеялся, что Дорвен хватит ума убежать, пока эти дьяволы отвлеклись.

Острые клювы раздирали иссохшие трупы — один за другим. Вытаскивали покойников из ниш, рвали на части и тащили к чернецам.

Сражаясь с птицами, Дьюранд урывками видел, как чернецы шатаются под собственными чарами. Видел, как изо ртов у них падают куски гнили, мгновенно превращаясь в мух или червяков. Видел, как сухие кости вращаются вокруг колдунов, как яростно вьется вокруг ошалевшее воронье.

И посреди всего этого обретала форму зловещая фигура. Сперва Дьюранд увидел высокого воина, чуть ссутулившегося под тяжестью длинной стальной кольчуги: печальная, слегка знакомая фигура. Но скоро ее оплел град длинных, дребезжащих костей. В черных клювах заблестела медная проволока, соединяя кость с костью. Дьюранд видел, как птицы и кости искажали, уродовали этого печального воина, оборачивая его в слои костей и тряпья, покуда фигура его совсем не затерялась в ином костяке — массивном и тяжелом, как упряжка волов. Конечности, сложенные из сотен рук и ног, несли на себе эту чудовищную тушу. Хвост, сложенный из тысяч костей, хлестал по сторонам. Шлем павшего воина лопнул, ощетинившись гигантскими клыками, а на грудь упала густая борода из паутины. И вот наконец глазам Дьюранда предстал Паладин из Расписного Чертога: сотни гробниц, опустошенных бурей, породили этого монстра.

В молчании, подобном рокоту моря, птицы взмыли вверх. И в этой живой, зловещей тишине Паладин зашевелился, покачиваясь, точно стоящий на якоре корабль, и повернулся к Дьюранду. Вот когда молодой рыцарь ощутил ужас мышки, оказавшейся в тигрином логове.

Грачи-чернецы снова склонились в издевательских поклонах, удобно устроившись позади сотворенного ими чудовища.

— Воистину чудесно, — проговорил один. — Какая уместная судьба. Мы на грани того, чтобы уничтожить наконец грубое войско Гирета. А вы, сэр Дьюранд, Бык Гирета, как раз пришли сюда и можете наконец встретиться с нами лицом к лицу. И с Паладином Ирлака.

Птичий вихрь, как ни странно, оставил Дьюранда живым — и с мечом в руке. На улицах гибло войско Гирета. Надо было освобождать Морина. Чтобы добраться до Грачей, Дьюранду предстояло преодолеть шестьдесят шагов. И пройти мимо Паладина. Дьюранд принял решение. Пусть эти дьяволы издеваются над ним. Пусть угрожают и насмехаются. Пока они будут болтать, он медленно, шаг за шагом преодолеет расстояние до их глоток.

Продвинувшись вперед на первый, осторожный дюйм, Дьюранд заметил какое-то движение за спинами чернецов: бледная фигура стремительно проскользнула за колонну близ лорда Морина. Дорвен сбежала из подземелья. Дьюранд, пошатываясь, сделал еще шаг вперед, не зная, плакать или сыпать проклятиями.

— Жалко заканчивать со всем этим, но пора двигаться дальше, — промолвил один из колдунов.

— Да, братец. И со временем вся эта борьба покажется не более чем фанфарами, возвещающими появление короля Рагнала.

— У моего брата весьма поэтическая душа, — пояснил один из зловонных чернецов. Второй, напыщенный, удостоил его лукавой улыбкой. — Возможно, ты знаешь. Их было так много.

Дьюранд старался ни взглядом, ни выражением лица не выдать Дорвен. Пришла ли она в себя? Все это воронье и души, которые птицы несли сюда, привели бедняжку в окончательное расстройство. Но теперь она даже сумела отыскать где-то нож. Дьюранд качнулся еще ближе и взмахнул мечом Оуэна. Вся его воля уходила сейчас на то, чтобы смотреть лишь на колдунов. Паладин задребезжал, точно какая-нибудь военная машина, готовая уничтожить противника.

Тот чернец, что стоял ближе к Дьюранду, приподнял бровь.

— Довольно уже тянуть. Судьбу не отсрочишь. Герой должен отважно глядеть в лицо своей гибели — и ее часу. — Колдун перевел взгляд на чудовище. — Пусть же этот час настанет теперь, Паладин.

Он ткнул пальцем в сторону Дьюранда.

У молодого рыцаря перехватило дыхание.

Однако ничего не произошло. Его не разодрали в куски, как ребенка, случайно вышедшего на арену к быкам. Чудовище не накинулось на него. Даже не тронулось с места. Из-под искореженного шлема донеслось тоненькое шипение.

— Ос-с-с-с-вободи нас-с-с-с.

Оно еще не успело затихнуть, как Дьюранд бросился на чернецов. Оба они отскочили назад. Один из них скорчился, закрывая руками лысую макушку, но не успел Дьюранд опустить меч, как второй щелкнул пальцами в воздухе — резкий щелчок, мгновенно ожививший Паладина.

Костлявый кулак чудовища метнулся вперед — точно камень из катапульты. Дьюранда оторвало от земли. Он отлетел на несколько ярдов и с такой силой ударился о колонну, что из глаз у него брызнули искры. Лежа у подножия колонны, он ловил ртом воздух, даже не пытаясь подняться.

Пока он приходил в себя, чернец-Грач заговорил снова:

— Не мешкайте, ваша милость…

Дьюранд впервые услышал в голосе колдуна гнев.

Но кого бы чернец мог назвать «вашей милостью»? Дьюранд вспоминал высокого печального воина, скрытого в сердцевине чудища.

— Освободи меня, — выдохнул мертвый гигант.

— Столь грустные мольбы не вяжутся с вашим достоинством, ваша милость. Вы наш. Вы принадлежите нам с самого своего смертного часа — как и ваш незаконнорожденный внук. Теперь призываю вас вспомнить некоторую особенность связывающих вас уз — похоже, они выскользнули из вашей памяти. Учтите: любую боль, что навлечете вы на себя, разделит с вами ребенок. Вы с ним связаны.

Гора костей извивалась на полу.

— Бедный крошка, — лицемерно произнес второй колдун.

— Ради ребенка, герцог Аильнор, примите ваш жребий.

Даже ловя ртом воздух, находясь на краю гибели, Дьюранд вспомнил высокого герцога Аильнора Ирлакского: задумчивого лорда, которого он встретил у Полуденного источника в окружении серых стражей. Сын королей, не пожелавший даже слышать о мятеже, старик, велевший Дьюранду бежать с холма у Фецкой лощины. И который, надо полагать, погиб через несколько часов после этого — вслед за своим внуком.

Дьюранд изогнулся, стараясь еще хоть раз наполнить легкие воздухом перед тем, как чернецы вычеркнут его из мироздания. Взгляд рыцаря упал на колдунов. И как раз вовремя: один из них легонько дернул пальцами в воздухе. Почти незаметное движение, только и всего. Но от исполненного муки вопля, что вырвался из груды костей, когда чернец сжал руку, содрогнулась сама тьма святилища. Тварь, что некогда была Аильнором, забилась в припадке, едва не распадаясь на куски.

Чернец изящно, почти танцуя, отступил на благоразумную дистанцию и вновь обратился к своей жертве:

— Если бы вы сделали то, о чем мы вас просили, мы бы могли ограничиться только вами. Но вы заупрямились, и упрямство ваше породило вот какую поэтическую мысль: отец-изменник и незаконнорожденный сын связаны навеки.

Под сводами святилища звенел пронзительный крик.

— Ребенок в объятиях матери, — простонало чудовище.

— И узурпатор, ваша милость. Господин наш жестоко страдал от коварной измены, — а вы хотели поставить ублюдка, рожденного его женой, выше его самого.

В призрачный вопль старого воина вплелась новая нота: тоненький крик, пронизывающий тьму, более всего похожий на плач ребенка в каком-нибудь заброшенном колодце.

Дьюранд не мог даже думать. Дорвен карабкалась наверх, зажав в зубах нож, пробираясь к резной колонне, где был привязан ее брат.

Дьюранд слышал ребенка Альвен. И сейчас мог плакать только ее ребенок. Молодой рыцарь помнил крики из башни, помнил запертую дверь чертогов в крепости Радомора. Теперь тот же голос непостижимым образом оказался в плену чернокнижной мерзости.

— Ты наш с тех пор, как ваш смертный вздох попал на язык моего брата, — промолвил один из чернецов. — Избавьте ребенка от мучений. Пора.

Плач внука Аильнора еще звенел в воздухе, когда старый герцог повернулся к Дьюранду.

Дьюранд сжал меч. Сейчас значение имел только Морин. Только Дорвен и ее нож. Она еще могла спасти Гирет — при условии, что чернецы не обернутся посмотреть, что происходит в святилище у них за спиной. Дьюранд будет уворачиваться и тянуть время, сколько сможет. И если ему немного повезет, то еще успеет увидеть освобожденного Морина и убегающую Дорвен.

Паладин ринулся вперед. Не успел Дьюранд отпрянуть в сторону, как чудище уже схватило его и швырнуло на груду черепов. Те с треском разлетелись в разные стороны, освобождая заключенные в них души. Сгустки тьмы вскипели, проносясь перед веками Дьюранда, спеша убраться подальше от своих подлых хозяев.

— Эй! Смотри, что делаешь, болван! — застонал один из чернецов.

Дьюранд рад был возможности доставить мерзавцам хоть какой-то повод для огорчений. Но Паладин уже шагал к нему, кроша под ногами раскатившиеся кости. Новый удар подбросил Дьюранда под самый потолок. Юноша задел виском ребристую балку под сводами придела. Падая, он снова разметал во все стороны черепа. Чернец сыпал проклятиями, а меч Дьюранда отскочил от пола и задрожал в воздухе, изгибаясь, точно лента.

На этот раз Паладин навалился на свою жертву всей тушей. Хлестал лязгающим хвостом. Вертел в когтях, швырял и подбрасывал его, точно жернов. И все это время освобожденные души продолжали разлетаться, слепя и душа молодого рыцаря. Дьюранд видел висящего за спиной у чернецов Морина. Видел крадущуюся к нему Дорвен — такую маленькую, такую бледную. Безумие. Видел гигантскую, пульсирующую тьмой тень приближающегося Паладина. Яростного. Рыдающего.

Дьюранд надеялся, что чернецы подавятся высвободившимися душами. Надеялся, что Дорвен разрежет путы Морина.

Пальцы молодого рыцаря скользили на рукояти меча. Дьюранд начал медленно подниматься навстречу крадущемуся ужасу — по крайней мере он хотя бы попытается принять смерть стоя. Но тварь, некогда бывшая Аильнором, обрушилась на него с треском, подобным грому сухих свитков…

И остановилась в дюйме от подбородка Дьюранда.

Юноша пошатывался, стараясь не закрывать глаза.

— Паладин? — окликнул один из колдунов. — Что еще снова за шуточки? Прикончи его. — Чернец сдавленно булькнул. Подавился? Как бы Дьюранду хотелось в это верить. — Знаешь сколько горшков ты уже перевернул? Убей его, ради бога! Не медли!

Крылатая тень смыкалась вокруг Дьюранда. Он сам не знал, что тому викой — какой-нибудь новый трюк чернецов или же результат удара головой о стену. Он лишь смотрел на Паладина.

Чудовищная тварь нависала над ним стеной костей. Исходящее от нее зловоние забивало горло.

— Аильнор. — Быть может, от того, что Дьюранд сам находился на грани смерти, сейчас он думал о Паладине лишь как о старике, точно так же вероломно пойманном и заточенном здесь, как Морин, Дьюранд и любой из них. — Аильнор. Морин должен быть освобожден. Его отец прижимает войско Гирета в пламени, которое разжег ваш сын. Если нас уничтожат, королевство падет. Везде воцарится ад. Тлен и безумие. От гор до моря.

Тени скользили над Паладином, как черные языки пламени, как гонец Оуэна. На краю смерти Дьюранд вдруг понял, что он видит: то были души, привязанные к мертвым костям, подгоняющие чудовище вперед. Вихрь черного пламени внезапно привлек внимание рыцаря к странной фигуре, вплетенной в этот уродливый костяк. За паутиной знамен и ржавых украшений он рассмотрел крохотный сверток, туго примотанный к тряпью. Прямо в самом сердце чудовища. Огромная безобразная голова Паладина качнулась, глядя вниз на Дьюранда.

— Пожалуйста, — тихо попросил Дьюранд.

Где-то невдалеке раздраженно сплюнул один из чернецов.

— Ох, какая скукотища!

Колдун появился в поле зрения, буквально разбухнув от груза высвобожденных во время драки душ. Он вздернул руку — и огненные души полыхнули на костях Паладина, ощетинились, точно загривок бешеного пса.

Но Аильнор не тронулся с места.

Глаза Дьюранда перебегали с закутанного свертка в сердце чудовища на железную маску, скрывавшую мертвое лицо Аильнора. Он помнил, как нашел в сердце призрака Оуэна маленькую косточку — однако этот сверток был не обломком кости.

Раздутое лицо чернокнижника скривилось, он согнул пальцы. В воздухе просвистел детский всхлип, сверток задергался. Темные души вспыхнули ярким пламенем, зависли в ярде от чудовища, посылая через слизь на полу лучи острого льда.

Дьюранд закрыл глаза, сжал сломанные зубы.

Однако Аильнор произнес:

— Не ради крови. Не только ребенка ради…

Черты старого герцога преобразили чудовищную фигуру. Костный остов поднялся вопреки пыланию душ на светящихся конечностях. Дьюранд различил в искаженной фигуре кровь королей. Прорезь искореженного шлема остановилась на уровне глаз молодого рыцаря. Руки чудовища начали открываться, где-то в сердцевине черного пламени отчаянно кричал ребенок. Кости лопались и трещали, как поленья в огне, от невыносимой муки.

Распухшие колдуны боролись с собственным же созданием. При каждом их вздохе или стоне с губ их во все стороны разлетались мухи. Интересно, сколько мертвецов способен поглотить один колдун? Сколько их было связано заклинанием, оживившим Паладина?

Дьюранд взглянул на маску старого герцога. Взглянул на спеленатое дитя. И пронзил его мечом.

* * *

На высоких перевалах за родным замком Дьюранда бывали дни, когда горы стряхивали с темных вершин целый склон белого снега, и тот оползал вниз, наполняя мироздание грохотом и льдом. От неосторожного прикосновения пастушьего посоха целая деревня подчас исчезала с лица земли, а по весне от нее находились лишь разрозненные обломки.

Прикосновение меча Дьюранда сейчас сыграло роль такого посоха.

В тот миг, когда острие нащупало спеленатое сердце Паладина, все мироздание обрушилось наземь.

Бесчисленное множество душ вырвалось из уз. Иссохшие кости многих поколений разлетелись в стороны подобно туче стрел, стуча по стенам древнего святилища.

Дьявольский взрыв швырнул Дьюранда на пол, в какую-то отверстую гробницу. Пока он барахтался в этом каменном мешке, воздух у него над головой прорезали черные тени. Раздались леденящие кровь крики. И все смолкло.

Дорвен была где-то там, снаружи!

Дьюранд выскочил из своего мрачного укрытия под мягкий дождь перьев. Все свечи погасли. Груды костей были перевернуты.

В самом центре разрушения Дьюранд обнаружил тело мертвого герцога. Иссохшая фигурка старого воина прижимала ко впалой груди исковерканный узел. Дед и внук были мертвы, как были, верно, уже со времени зимней луны, и, надеялся Дьюранд, ушли к Небесным Вратам.

За серым трупом старика что-то двигалось. Все еще очень слабый, Дьюранд осторожно пробрался через поток плавно опускающихся перьев и обнаружил там распластанную фигуру иссиня-серой плоти. Приближаясь к изуродованному телу, он постепенно начал различать где что: изогнутые руки, поджатые ноги. Между руками и ногами обнаружилось и все остальное, белое с синим. Один их чернецов-Грачей лопнул напополам и теперь лежал на спине, так что были видны торчащие из разрыва ребра и позвоночник. Под ногами Дьюранда похрустывали маленькие косточки. По телу уже ползали черви.

Дьюранд отвернулся.

— Дорвен? — прохрипел он, направляясь по ломким костям к тому месту за алтарем, где был привязан Морин.

Холодный ветер, пахнущий дегтем и деревом, взъерошил перья какого-то маленького тельца. Сперва Дьюранд решил было, что девушка упала с колонны и разбилась, но тут же разглядел, что это черная птица. Совсем мелкая.

— Ты не из наших, — просипел чей-то голос.

Обогнув колонну, Дьюранд нашел там второго чернеца, лежащего на спине и разорванного так, словно над ним потрудилась целая свора псов. Пальцы его казались белыми, как мел, на фоне синих петель вывалившегося кишечника. Птица вприпрыжку подобралась к его белесому черепу. Это был весело щебечущий скворец.

Похоже, колдун не видел Дьюранда. Он обращался к птице.

— И долго ты в нашей стае? Подглядываешь, да? Ты от нашего шептуна? Прилетел посмотреть, далеко ли мы продвинулись? — Скворец прыгал вокруг. Карие глазки его сверкали, точно два кусочка кремня. Колдун из последних сил потянулся к нему окровавленной рукой. — Мы рассчитывали… мы рассчитывали услышать больше. Мы так далеко зашли…

Приступ не дал ему закончить фразы. Темные глаза чернеца закатились.

Бледные червяки уже ползли по нему. Блестели сгустки крови.

— Ну ладно… — проговорил он, и последний свистящий вздох слетел с его губ в ту секунду, когда туда вползал первый червяк.

Дьюранд сделал знак Небесного Ока и покачал головой.

Через минуту он нашел Морина на груде развалин за алтарем. Та невозможная стрела все еще торчала из голого плеча лорда Монервея, однако, склонившись над ним, Дьюранд убедился, что легкие раненого еще работают. Дорвен видно не было. Через разбитое окно в восточной стене доносился грохот и лязг бушующей на улице битвы. Дьюранд чувствовал запах костров. Каждый миг там гибли люди — а ведь он нашел Морина.

— Дорвен! — отчаянно закричал он, снова повернувшись ко тьме.

Голос его раскатился по всему безмолвному святилищу, в котором еще оседали на пол черные перья. Теперь тут потребуются священники — Патриархи. Легионы Святых Духов. И где-то посреди всего этого была Дорвен — не способная откликнуться на зов.

Дьюранд даже вдохнуть толком не мог — так сжало горло от страха потерять ее.

— Дорвен?

Он панически метался среди колонн по обе стороны от алтаря, а потом взор его упал на провал в полу святилища.

— Прах побери! — Перешагивая через кости, рыцарь поспешил к лестнице. Морин и шум битвы остались у него за спиной.

В начале лестница была завалена. Дьюранду пришлось откинуть в сторону крышки нескольких гробниц. Наконец он оказался в зловонной мгле, только сейчас тут не горело ни одной, даже самой тусклой свечи. Приходилось полагаться лишь на собственную память.

Дьюранд молился. Он перечислил все Силы Небесные, умоляя, чтобы они не разлучали его с Дорвен. Чтобы ока оказалась где-нибудь там, во мраке, живая и невредимая. Чтобы он не потерял ее.

Когда Дьюранд рыскал во тьме, кругом царило такое безмолвие, что шум битвы словно бы последовал за ним вниз — гнусный шепоток, то надоедал ему, пока он уходил все дальше и дальше в жуткие развалины подземелья. Но Дьюранд не мог оставить Дорвен, хотя и чувствовал, как стремительно ускользает время.

Наконец, в третий или четвертый раз пересекая черную яму, он услышал слабое прерывистое дыхание. Еле различимый звук подействовал на него, как удар грома.

— Дорвен? — позвал он, нашаривая дорогу в пространстве перед алтарем. Вот среди тьмы, на груде черных перьев, забелели бледная кожа и светлая рубашка девушки. Дьюранд рухнул рядом с ней на колени.

— Они мертвы, — сказал он. — Грачи. И Паладин. Морин — твой брат — жив. Дорвен?

Дыхания не слышалось.

— О нет! Нет!

Наскоро осмотрев возлюбленную, он не обнаружил на ее теле никаких видимых повреждений. Приподняв ей голову, попытался взглянуть на веки, но ничего не получилось.

Дьюранд, весь измазанный, пахнущий смертью, склонился к лицу возлюбленной — достаточно близко, чтобы поцеловать ее. Он должен почувствовать ее дыхание! Должен знать.

— Владыка Небесный, не отнимай ее у меня! Оставь ее мне!

Он все еще не был уверен, дышит ли она.

— Дорвен? Умоляю…

Веки девушки затрепетали.

— Ох!

— Дорвен? О боже!

Дьюранд на радостях так стиснул возлюбленную в объятиях, что она едва осталась жива, — можно было и дюжину здоровых мужчин задушить. Она легонько пошевелилась в его объятиях… И этого было довольно, чтобы он напрочь забыл обо всех клятвах, которые давал. Дьюранд припал к ее губам и целовал так глубоко и так страстно, что во всем мироздании не осталось для него ничего, кроме этой девушки, ее живого тела и предательского ликования в бушующей крови.

* * *

В конце концов Дорвен все же уговорила отпустить ее.

— Они исчезли. Утраченные. Птицы. — Да.

Это по крайней мере было чистейшей правдой.

Когда Дьюранд, потный и дрожащий от напряжения, ворвался в конюшню, там обнаружилась лишь костлявая серая кляча. Внезапно почуяв запах смерти и невыносимую вонь, она принялась брыкаться и лягаться. Но Дьюранд не мог нести и Дорвен, и ее брата, а значит, у кобылки не было выбора.

— Снова эти стены, — пробормотала Дорвен.

Дьюранд посадил ее — легкую, как крольчонок, — позади седла, а ее изможденного брата перевесил перед собой.

— Твой отец должен увидеть сына, — промолвил Дьюранд, пришпоривая кобылку и пуская ее галопом во двор. Последним, кто проходил этим путем, был Радомор.

Когда впереди показались ворота цитадели, Дорвен ухватилась за рубаху Дьюранда.

— Что ты собираешься делать? — Она живо вспомнила мощную решетку из железа и дуба, каменные сторожевые башни, что поднимались даже выше самих стен. — Они же тебе ни за что не откроют!

Но сердце Дьюранда так и пело. Он все пришпоривал и пришпоривал кобылку, заставляя ее лететь все быстрее. Привратники замялись в недоумении при виде всадника, скачущего из цитадели. Он представил, как же сейчас выглядит: весь окровавленный, скрюченный, в грязи и копоти, в жалком тряпье. Глаза его вспыхнули, обломанные зубы сверкнули в улыбке.

— Дьюранд! — продолжала теребить его Дорвен. Он лишь усмехнулся, надеясь: мерзавцы на воротах решат, что это дьявол или гонец, — и пропустят его.

Когда краденая серая кобылка, высекая копытами искры, помчалась по мостовой, часовые спохватились и бросились к решетке. Но ворота стояли настежь, и, вылетев на пустынную улицу следующего яруса, Дьюранд возблагодарил Создателя.

Следующие ворота они преодолели таким же образом. Пелена дыма на улицах стала гуще. Теперь беглецы направлялись к крепостному валу, за который боролись в данный момент Ирлак и Гирет.

Дьюранд развернул кобылку туда, где предполагал найти крепко-накрепко запертые ворота и множество защитников крепости. Однако, к его изумлению, ворота были распахнуты, как жерло вулкана, заполоненное темными фигурами людей Радомора. Герцог Ирлакский велел распахнуть двери — и ринулся в собственную же пылающую западню.

Дьюранд заморгал от дыма. Кобылка заплясала на месте. Только там, за огнями, они смогут найти Северина Ирлакского. Он, Дьюранд, должен каким-то образом пробиться через тылы Радоморового войска, а потом — к рядам Монервея. Сердце стучало в груди, точно молот. Он рисовал себе безумный прыжок. Скачущую лошадь. Сотни поворачивающихся к нему людей. Сжав зубы, он развернул кобылку, готовясь гнать ее к воротам.

Дорвен остановила его.

— О чем ты думаешь? — воскликнула она. — Не довольно ли хитроумных планов на один день? Слезай!

Дьюранд замешкался в нерешительности, глядя на ворота.

— Твой отец там, дальше. Если он увидит своего сына, все будет кончено.

— Ты привлекаешь внимание армии Радомора. Слезай, прах тебя побери!

Дорвен ухватила его за рукав и, спрыгнув сама, стащила Дьюранда с седла.

— Это не выход, — проговорила она.

Дьюранд заморгал и снял Морина с лошади. Тот застонал от боли.

— Будь я проклят! — проговорил он, пытаясь встать на ноги. — Я вас откуда-то знаю. — Морин вглядывался в лицо Дьюранда огромными ввалившимися глазами. — Что это за кошмар? Откуда тут моя сестра?

Однако на пустые разговоры времени не было: не более двадцати шагов отделяло беглецов от войска, в котором любой из пятисот человек в любую секунду мог взглянуть в их сторону и удивиться, что это за странная троица в рванье.

— Брат, — промолвила Дорвен. — Дьюранду придется тебя нести. Наш отец ради тебя уже выпустил добрую половину крови Гирета. Надо положить этому конец.

— О боже! Какой глупец! Прах его побери! — откликнулся Морин.

Дорвен не стала его слушать. Она бросилась бегом к укреплениям — в рискованной близости от толчеи в воротах — и взобралась по ступеням, чтобы выглянуть наружу.

— Дьюранд, отведите меня к моему отцу, — промолвил Морин.

Молодой рыцарь двинулся вслед за Дорвен, взвалив Морина на плечи и волоча его за спинами солдат. В глазах вспыхивали звезды. Наконец Дьюранд присоединился к Дорвен подле бойницы, откуда они могли хорошенько рассмотреть пылающую печь на улицах нижнего города. Внимание Дьюранда привлекла битва возле надстройки над воротами. Если спрыгнуть туда — в паре дюжин шагов от парапета, — он оказался бы ровнехонько над обеими армиями сразу.

— Люди Ламорика увидят нас там.

— Там ведь солдаты… — начала Дорвен, но Дьюранд уже торопился прочь, взвалив на плечи раненого герцога Монервейского.

— Вы совсем спятили? — проворчал Морин.

Дьюранд даже не буркнул ничего в ответ, боясь потерять равновесие и свалиться. Каждая секунда промедления уносила многие жизни — а ведь в их силах было помешать тому. Стремительно налетев на одного из ирлакских солдат, Дьюранд скинул врага в огонь за стеной. Секундой позже за ним последовал и второй — никто из них не ожидал столкнуться с врагом прямо здесь, на стене.

— И чего вы этим добились? — осведомился Морин.

— Герцог Северин должен знать, что вы свободны и что нет смысла искать вас в святилище. В этих кострах остались мои друзья.

В давке у ворот сошлись тысячи бойцов. Дьюранд из последних сил брел через дым, чуть не валясь от боли. Надо привлечь к себе внимание друзей — но так, чтобы при этом его ненароком не застрелили. Вглядываясь вниз и стараясь подобраться поближе к схватке, он вдруг заметил какого-то человека с темными волосами, в красно-белом одеянии. Меч его сверкал в отсветах пламени. То был Ламорик, собственной персоной. Судя по всему, ему приходилось довольно-таки туго в схватке с каким-то рыцарем из числа врагов. Дьюранду хотелось одним прыжком преодолеть это расстояние. Надо остановить битву!

— Дьюранд, нет! — попыталась остановить его Дорвен, но Дьюранд уже кричал. Если повезет, ему удастся спустить Морина со стены в дружеские руки. Беда в том, что он не мог разобрать, где кончается Гирет и начинается Ирлак.

— Я нашел его! Лорд Морин свободен! — завопил он во всю глотку, не обращая внимания на то, как сдавленно охнул Морин. — Клянусь Королем Небесным! Морин у меня!

Но ни единая душа на улице не подняла головы, не поглядела на них из смертельной схватки.

Зато защитники ворот его услышали. Сразу три дюжины волков Радомора развернулись к беглецам, сверкая мечами, глазами и зубами.

— Прах побери! — выругался Дьюранд.

Он бросился бежать — и добрая половина защитников надвратного помещения ринулись в погоню. Промчавшись мимо мертвого стражника, пригибаясь под ливнем гиретских стрел, он схватил Дорвен за руку и потащил за собой. Надо как-то вызволять ее!

Дорогу им преградил солдат с тяжелым копьем в руках. Единственное, что оставалось Дьюранду — это запрыгнуть на высокие зубцы парапета, и, волоча за собой Дорвен, огромными шагами бежать прочь над огнем, ежесекундно рискуя получить стрелу в спину. А ведь при этом он знал, что убегает все дальше от единственного шанса переломить исход битвы.

Что еще хуже: он не мог бежать достаточно быстро, таща на плечах Морина. Еще пара секунд — и Дорвен окажется в лапах Радоморовых солдат. Он так и чувствовал, как клинки дюжины воинов разрезают воздух все ближе и ближе. Еще двадцать человек мчались по лестнице впереди, чтобы отрезать беглецам путь.

— Вон, — простонал Морин. — Знамя!

Сквозь пламя и тени Дьюранд разглядел торжественно-мрачные ряды воинов Монервея. Знамя с синими бриллиантами Монервея хлопало на ветру в пылающем горниле внизу. Не дотянешься, не достанешь. И после всех этих дней и ночей непрестанной борьбы Дьюранд наконец остановился. Несмотря на череду немыслимых, безумных побед полоса невероятного везения подошла к концу.

Дорвен дернула его за руку.

У них оставались считанные секунды.

Она поглядела ему прямо в глаза, и он бережно поставил Морина на ноги.

— Уж лучше так, — проговорил Морин.

И трое беглецов прыгнули вниз, в пламя — в тот самый миг, когда ирлакцы уже настигали их.

* * *

Полет. Короткий полет среди пламени и пронзительных криков.

А потом ноги Дьюранда ударились о какой-то выступ или балку, торчащую из стены горящего дома. Он еще умудрился сделать быстрый шаг вперед, но не смог остановить падения. Со всех сторон взметнулась завеса пламени. Доски, которые он задевал руками, трещали и ломались.

Когда же это бешеное падение пришло к неизбежному завершению, Дьюранд понял, что лежит, хватая ртом воздух, на дне огненного ада. Огонь был повсюду. Полыхающие бревна извивались в этом аду, точно тоненькие свечки.

Еще миг — и он умрет. Однако настойчивый рывок за руку привел его в чувство. Дорвен. И если она жива, то и он не может лежать. Собрав последние остатки сил, он поднялся и выволок всех наружу, чувствуя, как жар постепенно слабеет.

И в самую гущу сверкающих шлемов и кольчуг. Армия Монервея. Солдаты отшатывались от Дьюранда так, точно он — дьявол, восставший из-под земли.

— Поставьте меня, — попросил Морин. — Ради всего святого, поставьте меня на ноги.

Дьюранд вздернул Морина на ноги. С плечом герцога Монервейского творилась какая-то дьявольщина, однако он шагнул к солдатам. На их лицах читались ужас и потрясение. Дьюранд старался держаться между Дорвен и перепуганной толпой. Все это было ох как небезопасно.

— Это же лорд Морин, — произнес он, видя, что ошарашенные солдаты покрепче перехватывают оружие. Дьюранд схватил одного из них за рубаху. — Отведите нас…

Шипастая перчатка уперлась ему в подбородок.

Дьюранд одним ударом сбил болвана с ног и вырвал у него палицу. Толпа попятилась. Крякнув, Дьюранд взвалил Морина на здоровое плечо, взмахнул палицей и ринулся вперед. Палица стучала по шлемам и плечам монервейцев, оставляя вмятины в доспехах, ломая ключицы. Шипы на ней Дьюранд использовал как когти. Он неуклонно продвигался вперед, сшибая всех на своем пути — будь то мальчишка-паж или взрослый воин. Дорвен потерялась где-то у него за спиной.

— Морин! Морин! — зычно выкликал он, продираясь против живого потока в толпу монервейцев, неся на плече наследника Монервея. Он то и дело наступал на упавших.

Если понадобится — он сотрет в порошок по очереди всех рыцарей Монервея. Но до их распроклятого герцога все-таки доберется.

Наконец впереди над головой сверкнули синие бриллианты — стяг герцога. Дьюранд уже почти добрался до него. Свалив очередного солдата, Дьюранд вдруг понял, что глядит прямо в искаженное горем и отчаянием лицо старого герцога Северина. Хрупкий герцог машинально встретил нежданного гостя выпадом меча, но Дьюранд отбил удар и выкрикнул имя Морина так громко, что герцог наконец посмотрела на него. Сперва опустошенные черты старого Монервея отобразили лишь отвращение. Дьюранд не знал, что тот увидел или подумал.

— Отец! — закричал Морин, вырываясь из рук Дьюранда. Окровавленный, исхудавший, он встал перед отцом. На лице старого герцога медленно забрезжило осознание. И в этот миг рухнули все узы, что держали войско Монервея в Ферангоре.

* * *

Радомор был не глуп. Он знал: за подневольным союзником надо приглядывать. И потому, чтобы снабдить неохотно идущее на войну войско зубами и хребтом, герцог Ирлакский поставил один отряд своих отборных воинов в авангард гиретского войска, а второй — в арьергард. Теперь же монервейцы обрушили на ошарашенных людей Радомора весь накопившийся гнев и стыд. Пролилась кровь.

Дьюранд словно весь превратился в зубы и когти. Он не мог думать — не то упал бы и умер прямо на месте. За воротами резали и убивали воинов Гирета. Дьюранд ворвался в ряды воинов Радомора, как одержимый, вместо доспехов облаченный в тряпье. Он прокладывал себе путь, не щадя никого. Рубил шеи, разбивал лица и суставы. Щиты он подбирал, где придется, — сражаясь под цветами одного командира, а потом другого, когда кожа и дерево первого щита не выдерживали града ударов. Если ему пытались сдаться, он этого просто не замечал. Он рвался вперед, раскачиваясь от муки, уверенный, что время ускользает.

С укреплений, наверное, можно было следить за общим ходом битвы. Здесь же, в самой гуще, не было ничего, кроме дыма и наседающих со всех сторон яростно кричащих людей.

Один глаз у Дьюранда заплыл, на ребрах зияла длинная царапина — но где-то там, впереди, сражались в огненной западне Берхард, Гутред, Ламорик и все рыцари Расписного Чертога. И Дьюранд неистово пробивался туда, к ним.

Наконец атакующие продрались сквозь последние ряды ирлакского авангарда. Здесь единое месиво битвы словно бы разваливалось на множество отдельных стычек и схваток. Устрашенные наемники, защищавшие ворота под символом Ирлакского леопарда, разбежались кто куда. И скоро от войска Ирлака осталось лишь окровавленное кольцо самых верных и стойких приверженцев Радомора, державших мрачную оборону у самых ворот.

Да слышался шум одного-единственного, последнего поединка.

Пошатываясь, Дьюранд брел между двумя армиями. Подчиняясь какому-то не высказанному вслух приказу, объединенное войско Гирета и Монервея остановилось. Земля под босыми ногами Дьюранда была скользкой от крови, а под крышами домов еще потрескивало пламя. Лица последних рыцарей Ирлака сверкали от пота, сажи и крови — а откуда-то из-за их круга доносился лязг и звон последней стычки. Последнего сражения в этом измученном городе.

Среди солдат Гирета Дьюранд видел изнуренные знакомые лица: Гутред, Берхард, даже Конзар. Все его товарищи, боевые друзья. Все, с кем он сражался бок о бок. Все, кроме одного.

Сквозь заслон сюрко и кольчуг он наконец разглядел две фигуры, сошедшиеся под воротами в битве не на жизнь, а на смерть. Пурпур Гирета против зелени Ирлака. То бились Ламорик и Радомор.

— Боже! — прошептал Дьюранд. Ничего не закончилось. Ламорик еще не вырвался из лап чудовища — Радомора.

Тряхнув головой, Дьюранд ринулся на живую стену последних рыцарей Радомора, круша измочаленной палицей плечи и щиты.

Но ирлакцы просто-напросто отшвырнули его. И ни один человек из войска Ламорика не присоединился к его атаке.

Сквозь эту живую стену Дьюранд время от времени видел Ламорика. Молодой лорд отчаянно уворачивался и парировал удары герцога, наносившего яростные удары мечом. Борода Радомора топорщилась и торчала вперед из-под багрового оскала.

Дьюранд глядел в лица воинов Ламорика. Глаза у всех блестели. Оружие бессильно повисло в обмякших пальцах. Он ахнул от изумления и ярости.

— Дьюранд! — окликнул его кто-то, но юноша, не слушая, снова бросился на преграждавших ему путь воинов Радомора.

Щит Ламорика рвался и прогибался, как лист пергамента, под бешеными ударами меча Радомора. Могучий герцог ежесекундно бросался в атаку, вился и скакал, точно акробат на ярмарке, отрезая Ламорику всякую надежду на атаку или, напротив, бегство. Дьюранд расшвыривал ирлакцев во все стороны.

Сотни раз Ламорик буквально чудом избегал неминуемой смерти. Но вот наконец он зашатался и замер, занеся меч над головой, — в тот самый миг, как Дьюранд наконец пробился через живую стену.

Дьюранд видел, как рванулся вперед Радомор — буквально в дюйме от того места, где стоял Дьюранд. Но было уже поздно. Он опоздал. Всего на мгновение, но опоздал.

За это мгновение герцог сделал прямой, быстрый выпад в грудь Ламорику. Широкий меч пробил кольчугу, сюрко и рубаху — и вошел под плечо молодому лорду. Прямо на глазах Дьюранда. Ламорик так и замер, сжимая занесенный меч.

Мироздание остановилось. Меч торчат в груди Ламорика, сверкая отсветами пожара.

Дьюранд опоздал всего на миг. Он преодолевал крепостные валы и стены, плыл в подземном колодце, сражался с колдунами в святилище — но все равно опоздал. На один миг.

Чьи-то руки ухватили рубаху юноши. На него сыпались удары. Но он думал лишь о Дорвен и о том, как задержался,чтобы обнять ее, пока войско Гирета гибло в пожарах, а человек, спасший его от голодной смерти, сражался не на жизнь, а на смерть. Дьюранд молился о том, чтобы получить ее, и вот теперь Ламорик был мертв.

Там на улице, Радомор все еще сжимал обеими руками меч Клинок Ламорика качался над головой молодого лорда, трепеща в такт последним биениям его сердца, И Ламорик не видел вокруг себя ни единого дружеского лица.

Но даже когда последние силы уже покидали Ламорика, когда он шатался, насаженный на смертоносный клинок Радомора, в глазах молодого лорда внезапно вспыхнула последняя искра решимости. Не успел Дьюранд моргнуть, как слабеющий пальцы Ламорика сжались на рукояти меча — и он единым могучим усилием опустил клинок.

Радомор был совершенно беззащитен. Что мог он сделать, так еще и не высвободив меч?

Из-под стали хлынула кровь, Радомор покачнулся. И вот оба лорда начали падать — вместе. Свиные глазки герцога Ирлакского расширились в изумлении. Бог весть, что видел он в этот последний миг. Ламорик еще раз полоснул сверкающим мечом, но это было уже не важно. Радомор Ирлакский и Ламорик Гиретский рухнули на залитую кровью мостовую.

* * *

Теперь наконец воины Радомора сжалились. Дьюранда пропустили, и он смог ринуться к Ламорику и отшвырнуть от тела своего господина еще слабо шевелящуюся тушу герцога.

— Ламорик! Ламорик!

Несколько мгновений взгляд молодого лорда был темен и расплывчат. Но потом глаза его прояснились и он даже слабо улыбнулся.

— Дьюранд! — подивился он, хотя возглас его вышел скорее стоном.

— Да, ваша светлость! Боже. Я пытался добраться до вас. Морин свободен. Дорвен жива. Война окончена. Я…

— Ты видел. Видел. Должен был!

Дьюранд старался распахнуть господину одежду, думая, что лучше помолчать и попробовать еще что-то сделать.

— Видел? — прохрипел Ламорик, хватая Дьюранда за руки.

— Да, — сказал Дьюранд, рассматривая дыру в стальной кольчуге.

— Я мог бы одолеть его в тот первый день.

Из раны хлестала яркая кровь, заливая складки сюрко. Лезвие Радомора рассекло какую-то крупную артерию в груди Ламорика. Дьюранд зажал отверстие в кольчуге рукой.

— Я мог одолеть его, — морщась, повторил Ламорик.

Дьюранд согнулся над ним, крепче сжимая рану.

— Наверняка.

— Пока города еще стояли. И… — Он снова поморщился от боли. — И знамена развевались.

Безнадежно было и пытаться зажать такую рану. По рукам Дьюранда лилась кровь. Он зажмурился. Сколько смертей в состоянии вынести один человек?

Рука Ламорика ласково коснулась его подбородка. А потом окровавленная перчатка молодого лорда упала. Лицо его было бледным и застылым, как воск. Последний вздох вылетел в пустое небо над Ферангором — небо, свободное от чернецов-Грачей и их воронья.

Во всем городе не слышалось ни звука, кроме треска огня.

29. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Бароны Гирета не смогли найти среди пленников никого знатнее некоего рыжеволосого юнца по имени Лиовер Пенсевальский, чтобы предложить приверженцам Радомора сдаться по всем правилам. Пенсеваль сражался в числе последних воинов Радомора и стоял в кольце, которое не пропустило Дьюранда к Ламорику.

Не успел он, запинаясь, пробормотать положенные слова, как Дьюранд протолкался обратно в толпу и присоединился к молчаливым воинам, что уже начали собирать мертвых. И Дьюранд занимался этой печальной работой, держась подальше от всех, кого знал, покуда дымный день не сменился стылой ночной мглой. Ни думать, ни разговаривать ему не хотелось. И он не мог видеть Дорвен. Только не сейчас.

Тяжелая и тягостная работа позволяла ему не думать, не чувствовать боли и изнеможения. Весь вечер он выносил за стены холодные окоченевшие трупы. И в наступившей темноте спотыкался о жесткие, нелепо торчащие руки и ноги.

Он ни с кем не разговаривал. Люди отыскали где-то носилки и тачки, но по большей части вытаскивали мертвых, просто подхватывая за ноги и под мышки, молча шаркая через ворота во тьму.

Бейден погиб. Дьюранд узнал об этом, когда выволок из города очередного воина в доспехах. Пробираясь обратно мимо горевшего факела, он заметил блестящую в отсветах пламени лысую голову и свисавшие сзади жидкие рыжие волосы. Дьюранд не знал, кто из них окоченел больше, когда он уложил тело среди остальных погибших.

На остаток этой ночи он весь превратился в глаза и руки, не более того.

* * *

На рассвете в глине за городскими воротами ждали сотни повозок. Похоже, что мертвых решили не оставлять, поэтому монервейцы обшарили окрестности на сотни лиг и пригнали сюда все крестьянские телеги, какие только сумели найти. Дьюранд и остальные безмолвные труженики просто-напросто переключились на новую задачу: складывать окоченелых товарищей штабелями в повозки.

Когда Дьюранд не смог более найти в поле ни единого мертвого тела, он забрался в повозку, куда только что уложил последний труп, — на счастье, там оказалась еще одна свободная скамейка за возницей. Шел дождь, и телеги влачились прочь из Ферангора колонной, растянувшейся вдоль реки Рашс на несколько лиг. Дьюранд покачивался рядом с возничим. Он то и дело погружался в забытье. Лошадь покачивала головой под передвижной гробницей на тряской телеге впереди них.

Когда Рыцари Пепла затянули молитву Вечерней Зари, колонна свернула в широкую лощину близ реки. Возничий телеги, на которой ехал Дьюранд, без единого слова соскользнул с козел и выпряг лошадь, чтобы пустить ее попастись на скудной травке долины. Люди уже разжигали полевые костры в отдалении от серых, доверху нагруженных телег.

Дьюранд смотрел, как солдаты устраиваются вокруг этих костров. Сам он не чувствовал особой охоты присоединяться к ним. Быстро спускалась мгла, похолодало, со всех стороны тянулись тусклые безлюдные просторы. Монервейцы доставали из фургонов с припасами бочонки с едой, слуги готовили палатки и котелки. Во мраке ночи лагерь казался островом цвета и света костров.

С того места, где Дьюранд стоял, глядя на все это, точно чужак в окно чьего-то дома, он видел и длинные тени, отбрасываемые людьми у костров. Знакомые движения во тьме возле канав и выбоин, до краев наполненных живыми тенями Утраченных. Не обретшие покоя души трепетали повсюду вокруг, распускались, точно ночные цветы, плыли над дерном, чтобы напитаться кровью и жизнью. Дьюранд невольно подумал обо всех мертвецах, что лежали сейчас у него за спиной.

И когда голос окликнул его по имени, он вздрогнул и отпрянул. Однако то был не зов из потустороннего мира. Дорвен вышла из круга света неподалеку от погребальных дрог. Ей удалось ускользнуть от родных. Шагая по мокрой траве, она казалась не выше ребенка.

— Где ты был?

Дьюранд не дал ей коснуться себя.

— Здесь.

Невыносимо было находиться так близко от нее, особенно теперь, когда она зябко обхватила себя руками за плечи — замерзшая, одинокая, и всего лишь в шаге от него. Но он не сдавался.

— Мой отец шел пешком, — сказала Дорвен. — Весь этот долгий путь от Ферангора. Он обрезал себе волосы кинжалом и шел босой и без плаща. «Ни один воин Гирета не ляжет в землю Ирлака», — поклялся он. И теперь мы должны везти трупы. По ночам случаются заморозки, а ведь он видел уже больше шестидесяти зим.

Дьюранд лишь кивнул — трус среди теней.

Но Дорвен шагнула ближе, загнала его к самой повозке.

Отступать было уже некуда.

— Я не спрашиваю тебя, отчего ты прячешься здесь среди мертвецов — так же, как не спрашиваю и отца, отчего он так упорно стремится пополнить их число. Я же не стану делать ничего подобного, как не стану и притворяться, будто ты в тысяче лиг от меня. Только не теперь.

Дьюранд так никогда и не узнал, чтобы могла принести им следующая секунда, ибо из круга света отделилась и направилась в их сторону еще одна фигура. Дьюранду показалось, будто он слышит имя Дорвен.

Однако она ухватила его за плащ.

— Дьюранд. Ламорик погиб. Мой отец обезумел от стыда за свою измену. Умоляю!

Но не успела она сказать еще хоть слово, как новый идущий громко и ясно окликнул ее:

— Дорвен!

Теперь, когда он подошел поближе, Дьюранд видел, что он прихрамывает, движется с трудом и одной рукой придерживает на горле длинный плащ.

— Дорвен? Ради всего святого, где ты, сестренка? — То был Морин, поднявшийся, несмотря на свои раны.

— Морин! — воскликнула Дорвен. — Что ты тут делаешь?

Наследник Монервея скривился от боли. Даже в темноте Дьюранд видел, что глаза у него блестят от лихорадки.

— Я заметил вдруг, что ты куда-то исчезла, сестренка. Ушла. Это опасно. — Вокруг него на повозках клубились тени. — В вооруженном лагере всегда опасно. Да еще и это вот.

Пока Дорвен глядела на брата, Дьюранд высвободился и шагнул в сторону.

— Да. К тому же у костров гораздо теплее, чем здесь. А скоро будет готова горячая еда. У его светлости такой усталый вид. Чтобы вернуться, ему придется опереться на чье-нибудь плечо. Это неподходящее место — ни для кого из нас.

Вместо того чтобы предложить свою помощь, он оставил Девушку стоять рядом с братом. Не могла же она побежать за ним, когда брат хромал и горел в лихорадке. Только не она.

Дьюранд побрел мимо телег к пустому берегу реки. Тут и там он видел во тьме святое воинство старого Конрана. Рыцари стояли в дозоре, одинокие и мерцающие, точно свечи в их чистых белых облачениях.

Ламорик заслужил себе лучшего вассала, чем он. Вассала, который бы не стал смущать покой его жены и свято выполнял бы данную им клятву. Однако на долю Ламорика достался именно он, Дьюранд Коль, не способный обуздать свое неразумное сердце, замешкавшийся, когда от его расторопности зависели жизни гибнущих в пламени пожара товарищей.

Оказавшись за высокой стеной повозок, он поглядел на небо. Над черной долиной догорала последняя заря, а облака выглядели как-то странно. Они парили молочными, ледяными сводами — дальние, гигантские небеса. И среди этих странных облаков Дьюранд уловил вдруг какое-то движение: складки, что пересекали небосвод, свиваясь могучими водоворотами, с отчетливыми, жемчужными краями, чистые и огромные. Они висели вдали на севере — два исполинских завитка, подобные перевернутым горам.

Заглядевшись, Дьюранд чуть не налетел на Конрана.

— Король воюет, а мы, его слуги, так далеко от него.

Голос рыцаря казался почти нечеловеческим. В спину Дьюранду словно бы дохнуло незримое присутствие всех мертвецов, что лежали сейчас на телегах. Единственный взгляд древнего исполина горел отсветами тех северных облаков. Когда Дьюранд остановился, Конран на него и не взглянул.

Сейчас, в этой долине, король казался таким далеким.

— Ах да, его брат, — припомнил Дьюранд: принц Эодан из Уиндовера. Владыка лесов, где погиб их отец, Карондас.

— Эодан почти может тягаться с королем гордыней. — Голос рыцаря скрипел, как ветви старого дуба. — Он заявил, что его земли выходят из-под власти его брата. Выходят из состава Древнего Эрреста. И вот вам результат.

Дьюранд глядел на нависшие на горизонте горы. Такие ясные, чистые — как будто из стекла или камня — на севере, над лесами Уиндовера. Ответ Дьюранда прозвучал не громче шепота.

— Что могли сделать вы, как могли предотвратить столь великую битву столь малым числом?

— Король отослал от себя меня и моих братьев. Он приближает к себе глупцов и льстецов и ведет войну с братом в том самом месте, где погиб его сиятельный отец.

Внезапно горизонт осветился яркой вспышкой — за облаками полыхнула молния. Но это было не только небесное явление.

Само мироздание вздрогнуло.

А в следующие, исполненные смятения секунды Дьюранд услышал, как что-то движется над Ирлаком: ветер несся над землей, точно табун лошадей промчался над рекой, прибивая к земле огни сотен полевых костров.

— Еще одно верховное святилище, — прошипел высокий рыцарь. — У моря.

Ветер и в самом деле нес странный, солоноватый запах. Запах морской соли — и огня.

— Это может быть лишь Ивенсанд. Отныне нетронутым остается лишь одно верховное святилище — то, что в самом центре Эльдинора. — На шее Конрана выступили жилы. Тени вокруг словно разбухли, приподнялись. — А вот что уже ждет здесь. Скоро, скоро они освободятся.

Сам Дьюранд не заметил зарослей терновника на берегу, но теперь увидел скорченные фигурки с острыми, точно иглы, когтями. Утраченные шныряли в высокой траве. А на гребне дальнего берега медленно скользила назад, в укрытие, чья-то фигура — высокая, как башня святилища.

— Изгнанные ждут, пока мы бегаем по кругу, — проговорил Конран. — Узы рвутся — нить за нитью. Король ведет войну в пределах собственного же королевства. Ферангор и Акконель лежат в руинах. Септаримы развеяны. Верховные святилища рушатся. За двадцать веков своего существования Эррест не был столь беззащитен пред наступлением ночи. Такое не происходит само по себе или же случайно. Кто-то играет с Древним Эррестом в смертельную игру — а мы даже крошечной части его замысла не ведаем.

Пока Конран говорил, духи Изгнанных снова скрылись во мраке.

— Но Радомор мертв, — выдохнул Дьюранд.

Блестящие глаза Конрана ни на миг не переставали обшаривать окрестности — чтобы никакие дьявольские твари не подкрались неожиданно. Люди его стояли во тьме, сжимая обнаженные клинки.

— Да, Дьюранд Коль. И с ним его колдуны. Но наш король сражается в Уиндовере, а его бароны трусливо отсиживаются в четырех стенах. И мы стоим здесь.

— В твердыне теней движется чья-то длань. И никто, кроме Безмолвного Владыки, не ведает, какой жребий нам уготован.

* * *

На северном небе роились знаменья и предвестья, а колонна гиретцев и монервейцев двигалась к Акконелю. Время от времени мироздание снова содрогалось, и Дьюранд краем глаза замечал в тени вдоль дорог безмолвных стражей, великанов на гребнях холмов, духов в деревьях. А потом возничий телеги, в которой сидел Дьюранд, закричал:

— Эй!

Дьюранд узнал исходящий от Бейндрола запах затхлой сырости и тростника. Колонна пересекла границу Гирета и остановилась. Крепкий всадник гарцевал между дорогой и рекой, бесшумно отдуваясь.

— Его светлость стоит перед Фалерским мостом и ожидает Абраваналя Гиретского. Его светлость стоит перед Фалерским мостом и ожидает Абраваналя Гиретского. Его светлость стоит перед…

Этот запыхавшийся рыцарь оказался не кем иным, как Одноглазым Берхардом. Он резко — пока конь не сбросил его в воду — остановился рядом с телегой, на которой сидел Дьюранд.

— Дьюранд? — В бороде старого воина сверкнули зубы. — Думаю, хватит. Остальные передадут весть дальше. Будь я проклят, коли полезу в озеро, чтобы им это сообщать.

— Вот. Слушай. — В воздухе был слышен стук молотков, ветер приносил еще сыроватые опилки. — Быстро же они отстраиваются.

Дьюранд вспомнил знамения Конрана.

— Конран не очень-то уверен, что мы победили.

— Да я и сам не уверен, что мне нравится, как выглядит нынче небо. А уж я на своем веку кое-чего повидал. — Он подвел коня почти вплотную к скамье, на которой сидел Дьюранд, и потер завязанный глаз. — Я тебе про эту распроклятую штуковину еще не рассказывал, как я ее заполучил?

— И что теперь сделает Абраваналь? — пробормотал Дьюранд.

— Абраваналь? Я-то жду старого Северина. Все до одного рыцари из его свиты вынуждены были замазать свои цвета черным. Представляю себе зрелище. Герцог в дерюге! В грязи по пояс. Даже без плаща — совсем нечем укрыться от ветра и дождя. Должен сказать, он сам на себя не похож — хотя, конечно, я-то его не так уж хорошо и знаю, не мне судить. Как бы там ни было, мы выслеживали шайку воров — вниз по Обейрну. Сукины дети скрывались в Фейском лесу, прикидывались ужасом тех мест. Всегда ведь можно списать пропавший в пути караван на дело рук Утраченных или там Изгнанных — и кто скажет, что это не так? Такая вот светлая мысль была у этих мошенников, Дьюранд сощурился. Где-то впереди, за каретами, перед Фалерским мостом располагался Тентерфилд. Дьюранд представил себе, как старый герцог Гиретский идет через город, утопающий в саже и свежих опилках. И единственной наследницей его теперь осталась шестилетняя крошка.

— Мы выследили отряд этих болванов, уверенных, будто никто не заметит, что шаловливые лесные пикси ломятся через чащу на восьми боевых скакунах, а каждую ночь спят у костра. И вдруг все следы мерзавцев взяли да исчезли.

Нам бы, конечно, сразу понять, что соваться туда не стоит. Но мы поперлись. И натыкаемся вдруг на ту старушенцию.

У некоторых из нас были арбалеты. То есть серьезные такие арбалеты. — Он притронулся к свежему шраму на макушке. — Побольше, чем лук, что меня в этот раз зацепил. А старая карга возьми да выйди из леса прям перед нами. Ну, я, видать, случайно спуск и зацепил. А все так быстро. Бац — и стрела уже летит, да прямо в голову карги. Я так и вылупился. Я с арбалетом не мастак, да и вообще ведь не целился. Она куда угодно могла полететь. Но карга завалилась на спину, а стрела улетела еще на добрых пол-лиги, куда-то в чащу.

— Берхард… — Дьюранд поднял руку. Звуки топоров и молотков вокруг древнего Акконеля внезапно умолкли. Лишь кто-то один упорно продолжал трудиться. Громкий стук отчетливо и ясно разносился в наступившей тишине.

Но Берхард не умолкал.

— Нуда. Наверняка, Абраваналь вот-вот приедет. Ну а там в лесу-то — лежит себе старуха поперек тропы. И тишина. И я думаю: ведь, небось, чья-то бабка. Нагибаюсь посмотреть — ну а как лишь царапнул, помоги мне Господь. Но она лежит, точно куль с зерном, а там, где должен быть глаз — здоровенная такая кровавая дыра. Мне прямо поплохело. Еще эти седые волосы вокруг кровавой дыры.

— Берхард…

— Уже почти заканчиваю, старина. И вот, понимаешь, старая ведьма как-то так дернулась. Я только и подумал: «Уф! Теперь только прикончить. Ну и денек выдался». И тут, словно из ниоткуда, быстрее гадюки, она меня цап рукой. И, чтобы ты думал, вырвала у меня глаз. Тот самый, что я у нее прострелил. Я только и почувствовал, как ее сухие пальцы копошатся во мне, как будто я из глины вылеплен. Никакой боли. Только пальцы эти ворочаются, да звук, будто песок скребут.

Берхард подался к своему невольному слушателю. На много лиг вокруг все молчали — слышался лишь голос Берхарда да журчание реки.

— И она еще мне говорит: «Я, дескать, забрала то, что мне должны». А я и пальцем пошевелить не мог. И товарищи мои до того ошеломлены были, что с места не стронулись. Да, наверно, оно и к лучшему.

Кстати, думаю, с теми разбойничками то же самое и произошло. Сам рассуди: я ей глаз высадил. А представь, кабы я на нее с мечом напал! И думать не хочу, что было бы, прострели я ей сердце.

Хотя — забавная штука. Я до сих пор, бывает, иногда что-нибудь вижу тем глазом. Все больше деревья да ветки. Темные тропки через лес. Подчас — погреб, полный каких-то кувшинов да черепов. Подчас еще что-нибудь. Но я не жалуюсь. Я был перед ней в долгу. А счеты улаживать — дело непростое.

Откуда-то снизу по течению, за повозками и их скорбным грузом обнаженных мертвых тел, глухо прозвучали фанфары.

— Ага. Это, верное, старый Абраваналь едет, бедолага. Возможно, конечно, вперед каких гонцов и выслали, намекнуть. И Дорвен бедняжка. Она еще с несколькими женщинами обмывала мальчика. Он точно спит. — Берхард шмыгнул носом и покосился на телеги. — Еще спасибо Небесам, что так холодно.

Вот как возвращался домой господин Дьюранда. Господина, на службе у которого Дьюранд скакал, и греб, и шагал, и убивал — и предавал. Ждать Дьюранд не стал.

— Эй, ты куда? — возопил Берхард, когда Дьюранд соскочил со скамьи. Старый рыцарь неуклюже пустился вслед за ним на коне.

На Фалерском мосту уже гремели копыта. Вокруг Дьюранда люди сдирали шапки, скидывали капюшоны — и он пробирался вперед, пока наконец не оказался в первом ряду торжественно-мрачной толпы. Абраваналь и Северин стояли лицом к лицу.

Абраваналь восседал на светлом коне, согбенный и хрупкий под тяжестью всех своих регалий. В его свиту входили Кирен из Арбурхолла и — Дьюранд вздрогнул — отец Дьюранда верхом на крепком боевом скакуне.

Северин Монервейский неверной походкой шагнул вперед, к мосту, и склонился в низком поклоне.

— Абраваналь, — начал он срывающимся голосом, — герцог Гиретский, я, ваш кузен, герцог Монервейский, приветствую вас.

В безжизненных голубых глазах Абраваналя ничто не дрогнуло.

— Ваша светлость, я… я явился из Ферангора, расположенного во владениях вашего врага. Ваше войско сражалось в великой битве. Между Рашсом и Берслетом, где Радомор Узурпатор выступил против вашего войска с силами и уловками как земными, так и порожденными колдовством. Если бы не… если бы не мужество ваших людей. Он не смог одержать над ними верх. Победа за вами.

Абраваналь был недвижен, точно каменные опоры Фалерского моста. Внизу ревела вода, в небесах вздыхал и стонал ветер.

Северин опустился на колени.

— Но это еще не конец. Чего бы я не отдал за то, чтобы это было не так! Бароны Эрреста глядели из своих крепостей, как Гирет шлет сыновей против нашего общего врага — одинокий, без единого друга. Трусы наблюдали и прикидывали свои шансы, покуда верные вам люди проливали кровь на полях сражений. Из всех этих гнусных лордов я… я хуже всех! Страшась потерять своего единственного сына, я выступил против вашего дома, на стороне врага нашего королевства. Покрыв позором весь свой род, я принимал участие в убийстве ваших подданных, жертвовал вашей плотью, чтобы спасти свою. И теперь — вечный позор, ни искупить, ни простить кой невозможно — ваш сын лежит среди павших пред воротами врага. Отважнейший представитель отважнейшего рода! Достойнейших из сыновей Аттии, он пал один, в последний предсмертный мир сразив врага нашего королевства.

— Моему преступлению нет прощения, — закончил Северин, опускаясь в грязь и лужи под копытами коня Абраваналя. Старый герцог так же холодно глядел на него безжизненными голубыми глазами.

Наконец он нарушил молчание.

— Я поступлю согласно вашим же собственным словам. Вы сказали, что многое бы отдали — и я знаю, что возьму с вас. — Едва Абраваналь заговорил, по шее Дьюранда побежали мурашки. Старый герцог на мгновение прикрыл выцветшие глаза. — Вы заплатите мне ту цену, что назвали сами. Ваш сын — за моего. И вы, Северин Монервейский, тоже ответите мне за это убийство.

Связать их! Я не допущу, чтобы они свободно ходили по земле, когда сын мой скован оковами смерти! Они не увидят завтрашнего рассвета.

* * *

Дьюранд явился на невеселое пиршество с запозданием, поднялся по лестнице между рядами притихших слуг. Никто не желал пировать и веселиться в такое время. Но надо было отблагодарить Силы Небесные — даже если мир кончился, а победа далась такой дорогой ценой. А рыцарь из свиты Ламорика не мог уклониться от участия в пиршестве, не оскорбив тем самым память своего господина.

Шагнув в Расписной Чертог, Дьюранд обнаружил, что там царит почти такое же безумие, как в Радоморовом дворце в Ферангоре. Он вошел с нижнего конца зала, и хотя за длинными столами сидели сотни людей, никто не произнес ни единого слова. Все лица были суровы и мрачны, все глаза неустанно бегали по залу. Во главе стола — на дальнем конце чертога — сидел в тусклом великолепии герцог Абраваналь, с обеих сторон окруженный своими баронами. И каждый барон был в кольчуге, а у бедра каждого висел острый меч.

Одна из причин царящего в зале беспокойства была видна сразу: перед высоким столом Абраваналя, точно жертвенные животные пред алтарем, лежали Северин и его сын — в лохмотьях, закованные в цепи. Сотня рыцарей Монервея сидела среди гостей.

Древний меч Правосудия, принадлежавший еще Гандерику, блестел на скатерти возле Абраваналя.

Дьюранд покачал головой. Ужели он вырывал Морина из лап чернецов, освобождал Монервей из западни Радомора лишь для того, чтобы наблюдать, как их убьют тут, в Акконеле? Берхард, сидевший возле ближайшей арки, приберег место для Дьюранда, и молодой рыцарь тихонько пробрался туда. Когда он сел, Гермунд-скальд обнял его за плечи и нагнулся к его уху.

— Похоже, сегодня вечером навряд пошлют за музыкантами, — одними губами шепнул он.

Ответный взгляд Дьюранда должен был бы убить скальда на месте, как пресловутый василиск Берхарда, но болван лишь извиняюще пожал плечами.

На скамьях длинными рядами сидели воины Монервея, плотно сжав губы. Ни один даже локтя на стол не поставил. И неудивительно. Здесь, чуть ли не у них под ногами лежал в оковах их лорд и господин. И здесь же лежал его наследник. А воины Гирета были вооружены.

Гермунд смотрел туда же.

— Патриарх себе бороду узлом завязал из-за знамений с севера. Стоит, как моряк на палубе тонущего корабля, и ждет конца света. Старые духи зашевелились. Узы Древних Патриархов распадаются — повсюду истории о том, как снова появилось что-нибудь этакое, кого много веков и в помине не было. Эррест кишит монстрами, как море рыбами, и если последние узы порвутся, тут-то мы все и встретим свой жребий. Но лично я не уверен, что мы протянем так долго. О да, и кстати, я страшно рад видеть, что тебя там не убили.

— Малыш сделал все, что мог, — пробормотал Берхард. — Вот ей-ей.

Сиденье по правую руку Абраваналя пустовало: оставленное для Ламорика или Лендаста, а не то для них обоих. По левую руку герцога сидела Альмора. Девочка уже нашла Дорвен. Подбородок малышки едва-едва виднелся над столом. Она смотрела на все огромными расширенными глазами и что-то быстро-быстро говорила Дорвен. Та же постоянно переводила взгляд с девочки на скованных отца и брата. Дьюранд гадал, что же такое говорила ей Альмора.

Пора было начинать пир. Священник должен был прочитать молитву.

— Абраваналь все это время, до последней секунды, провел, глядя с башни Гандерика, — сообщил Гермунд. — Смотрел на запад, а девочка играла рядом, что твоя малиновка. В отсутствие господина лордом Гирета был Кирен, твой отец — маршалом, а твой брат — капитаном стражи. Втроем они…

В этот миг все головы повернулись к ступеням, что вели в зал, и на пороге появился патриарх Оредгар. Высокий священник нахмурился, явно недовольный тем, что увидел. По бороде его струились грязь и сажа. Парадных риз он не надел. Но все же поднялся за верхний стол и повернулся к собравшимся.

— Пэры Эрреста. Лорды и леди. Слуги. Сыновья и дочери Аттии. Да славится Безмолвный Король Небес и смертоносные Силы его Воинства, — произнес он в воцарившейся тишине.

— Была одержана великая победа. И с нашей стороны мудро вознести Небесным Силам должные благодарности.

Высокий священник обвел столы орлиным, пронизывающим взором, и люди обоих герцогств торопливо пробормотали слова признательности.

Патриарх на миг закрыл глаза, плотно сжал губы. А потом начал читать слова, которые Дьюранд уже слышал из его уст:

— Широко Западное море, много дней плыла «Колыбель» Сердана, и сыны Аттии познали жажду. Одни отчаялись и, не чая уже достичь далекую гавань, повернули обратно к закату, но смелые духом продолжали плавание по пустому океану, покуда дни складывались в недели. И съедены были последние крошки, и выпиты последние капли. Но я зайду далее. Безумие прокралось в ряды тех, кто был на том корабле. Слабые ложились и спали, пока не умирали во сне. А бедные, истекающие кровью моряки умирали, глядя в небеса.

Он поднял кустистую бровь и снова обвел взглядом многолюдный чертог.

— Я вновь думаю о том корабле — затерянном на широкой глади океана, — промолвил он. — Пустые трюмы. Сухие бочки. Кровоточащие десны, больные подошвы. И тайные сомнения, терзающие каждого моряка, сознающего, что он завез свою семью в пустые глубины, без надежды на возвращение. Ибо вот что означала история Сердана: не обманывайтесь!

Оредгар снова обвел чертог взглядом, словно призывая какого-нибудь глупца оспорить его слова.

— Но потом! Настал день, когда Сердан вышел делать замеры бездонного моря — уже не надеясь доплыть до земли — и трясущимися руками опустил в воду лот — и на самом последнем фатоме, на последнем дюйме каната у него в руках — ощутил, как грузило ударилось о далекое дно. Он едва ощутил, едва почувствовал это прикосновение. Горизонт был далек и пуст, как стальной обруч. Но море оказалось не бездонным. И он вытащил лот, точно удил на том далеком берегу, и старый кусок свинца вернулся к нему в грязи — в сладком речном иле. В самый темный час. На самом последнем броске.

Патриарх повернулся к Абраваналю, к Северину, к собравшимся пэрам, и высоко задрал встрепанную бороду.

— Вот я стою тут пред вами, и города ваши лежат в развалинах. Король затеял войну. Святилища рушатся. И я думаю о том, как Сердан последний раз бросал лот — кидал его в непроглядную тьму, тянулся к самому дну моря, когда уже казалось, что все потеряно.

Теперь, когда вы свершили это, начнутся величественные похороны. Процессию, я думаю, мы проведем ночью. В старом святилище еще хватит святой земли.

С этим словами Оредгар оставил чертог. В наступившей яростной, пристыженной тишине собравшиеся глядели ему вслед.

* * *

Дьюранд не мог бы сказать, сколько они сидели в темном зале. Когда целая вечность прошла в угрюмом следовании церемониалу, сквозь толпу к Кирену проскользнул скороход — так птичка влетает в окно комнаты больного. Через несколько секунд Абраваналь встал и вышел из зала. Полы мантии развевались у него за спиной.

Дьюранд поднялся, чтобы отправиться следом, и обнаружил, что он не один. Бароны, лорды и воины присоединились к нему. Толпа превратилась в довольно неловкую процессию, выливаясь через узкие коридоры замка на тонущую в сумерках рыночную площадь, где замер в нерешительности герцог. Старик в одиночестве взирал на странное зрелище, что открылось его взору: тысячи мужчин и женщин, поднявшихся на развалины цитадели. Безмолвная толпа собралась вокруг руин верховного святилища, чьи разбитые стены теперь высились островом света — люди принесли с собой факелы и тростниковые лучины.

Дьюранд и все остальные двинулись за Абраваналем, как идет нянька за человеком, который ходит во сне. Пошатываясь, старый герцог брел по сожженному городу, пока впереди не замаячили высокие стены святилища. Так их импровизированная процессия подошла к безмолвной толпе. Горожане отводили глаза и расступались, пропуская процессию к зловещей площадке в самом центре святилища. Дьюранду показалось, будто Орадгар отстроил разрушенный храм, сложил его заново, заменив мертвый камень живыми людьми. Над головой сияли пурпуром закатные небеса. Но на плитах у ног процессии лежали все, до единого, кто был привезен из Ферангора, иссиня-белые, недвижные, точно вечность. Обвисшая кожа сияла от масла, воздух благоухал бальзамом и имбирем.

Во главе собравшегося множества патриарх Акконеля воздел руки к небу.

— Присоединитесь же к нам, когда мы поем молитву Вечерних Сумерек и идем в часы ночной тьмы, как то делали в дни Высокого королевства. Ибо сейчас руки наши безоружны перед Иномирьем, Изгнанные стонут в древних путах, а Утраченные вьются у нас над головами. Но не будем отчаиваться! Как не будем и безмятежно спать, ибо молитв священников и Рыцарей Пепла более недостаточно, так что и мы должны взять эту ношу в собственные руки. Те, кто лежат сейчас здесь, ради нас взглянули в лицо смерти и отчаянию, и мы должны поступить так же. Мудрые женщины приготовили их, а нам теперь должно дождаться рассвета, чтобы отправить их в путь к Небесам. И последнюю эту ночь мы должны бодрствовать. Должны не спать, дабы наши братья могли спокойно отдохнуть перед походом к Ярким Вратам далеких Небес.

— До рассвета, — проговорил Абраваналь. — Одной ночи не хватит, чтобы проститься с ним. Сын мой!

Дьюранд задумался, знает ли старик, как упорно Ламорик сражался именно для этого — чтобы кто-то заплакал по нему, счел его достойным такого горя.

Абраваналь весь поник, и Кирен, оказавшийся к нему ближе всех, ринулся поддержать его под локоть. Но старый герцог отпрянул.

— Здесь! — заявил он, поворачиваясь к толпе, озирая ее огромными, безумными глазами. — Мы построим виселицу здесь — где все смогут видеть, какая участь ждет предателей! Предал елей и убийц! Они больше не встретят рассвета! Не увидят его!

Свита поддерживала Абраваналя под руки. Кирен быстро и неохотно кивнул, подчиняясь безумным приказам герцога: строить эшафот тут, в середине похоронной процессии.

* * *

Так Дьюранд присоединился к беспокойному кругу людей, собравшихся подле разрушенного святилища. Команда плотников по приказу герцога взялась за пилы и молотки. Из толпы зазвучали громкие песни. Сокровенные мелодии клубились в ночной мгле, а по сырой земле протянулась длинная процессия. Люди поддерживали друг друга, следили за стариками и детьми.

Затерявшись в толпе, Дьюранд поймал себя на том, что украдкой бросает взгляды через колонны и выбитые окна святилища на то место, где, омытые сиянием свечей, лежали мертвые, похожие на статуи из слоновой кости. Герцог, поникнув, сидел в изголовье у сына, а темноволосая Альмора прильнула к груди Дорвен — малютка не спала. Дьюранд возблагодарил Небеса за то, что Дорвен может быть с ней, когда отец ее почти потерял рассудок от горя. Но потом он увидел, что Дорвен то и дело поглядывает в ту сторону, где, скрытый в толпе и во тьме, бродил он. Каково же приходилось ей? Могла ли она обрести в этом хаосе хоть какое-то подобие утешения?

Ее отец и брат тоже шли в траурной процессии — босые, окровавленные, волоча за собой кандалы. Совсем как души, пребывающие в самых глубоких безднах Преисподней.

— Стоило бы схватить их и бежать из этого безумного города, — пробормотал Дьюранд. Он вытащил Морина с вершины горы, из лап чернецов. Пробрался с ним сквозь три сражающиеся на улицах армии. — Тем более что здесь половина войска мне поможет.

Но в эту ночь столь неловкий ход означал бы непременную войну. Людей Абраваналя связывали древние клятвы; к тому же они и сами немало пострадали по вине Монервея. Хуже того, после всего увиденного на Фалерском мосту Дьюранд весьма и весьма сомневался, что герцог Северин подчинится попытке его спасти. Старик был еще упрямей своего твердолобого сына.

Над северными герцогствами нависали огромные блестящие облака — как будто луна падала на землю.

Дьюранд все ходил и ходил по кругу во тьме под зловещими небесами. И раз за разом, приближаясь к озаренному свечами входу в святилище, он оказывался рядом с эшафотом. Доверенные советники Абраваналя по одному, по два украдкой проскальзывали в святилище, где умоляли герцога передумать. Каждый кривился и хмурился, глядя на виселицу.

Абраваналь оставался непреклонен.

Дьюранд видел и Конзара. Новый Паладин Ирлака стоял на страже подле святилища. Седые волосы, тонкое лезвие меча — но при этом взгляд словно остановившийся, обращенный куда-то вовнутрь. Исчез привычный капитан, бодрый и настороженный; это был человек, попавшийся в западню, предающийся нелегким раздумьям. Насколько все было бы проще, если бы один из них погиб в битве.

Взгляд во тьму за пределами живого движущегося круга подтвердил: Оредгар был совершенно прав в своих предупреждениях, — по выжженной земле сновали в тени разные существа — твари с длинными лапами и отвислыми животами, тени с лисьими голодными глазами. Дьюранду показалось, что еще дальше, на самом краю темноты, он увидал и какого-то иного наблюдателя, вышиной с дуб.

Но песни вокруг Дьюранда звучали все громче и громче, и он мысленно рисовал себе Конзара, каким видел его в день снятия осады: шагающим среди балок и вычищающим гнездо вражеских лучников. Победа на считанные минуты предшествовала предательству. Все произошло очень быстро. Конзар стоял над битвой, как капитан на палубе горящего корабля. Он в одиночку предотвратил засаду, которая грозила погубить все войско, вырвал победу из лап поражения. Тут, верно, он и заметил Дьюранда — оруженосца, которого сам же посвятил в рыцари, — выезжающим из схватки с лежащим поперек седла Ламориком. Все надежды Конзара оказались разбиты, будущее уносилось прочь, болтаясь в чужом седле.

Когда Конзар пустил в ход свой уродливый крестьянский цеп, Дьюранд пытался спасти их сюзерена. Но теперь… Если Кирен был ловок и умен, то Конзар стал героем, Паладином Гирета. Люди пойдут за ним куда угодно, как бы ни ошибался Абраваналь. На его плечах они готовы отстроить герцогство заново.

Дьюранд потер не до конца зажившую щеку — и, подняв голову, поймал на себе взгляд барона Сванскиндауна. Тот с сумрачным любопытством всматривался в лицо молодого рыцаря. Дьюранд прошел мимо Сванскина и остальных; его старательно не замечали, хотя в глазах каждого вспыхивала какая-то непонятная искорка.

Дьюранд в недоумении покачал головой. Неужели Кон все им рассказал? Поляна вокруг святилища так и кишела тайными соглядатаями. А на фоне тьмы снова вырисовывалась гигантская фигура, опирающаяся на посох. Зачем Паладину Гирета пятнать свои цвета? Но всем этим людям вовсе не с чего было так коситься на Дьюранда — разве что иные из них поддерживали Кона и гадали теперь, как быть с тем, кто знает его неприглядную тайну.

В голове Дьюранда царило такое смятение, что он старался держаться подальше от Берхарда. Не пора ли теперь задать ему пару вопросов?

Найти его оказалось делом нескольких секунд. Вскоре Дьюранд уже оттащил широкоплечего рыцаря в сторону.

— Берхард, — спросил он начистоту, — когда ты узнал?

Тот так изумился, что аж забулькал.

— Прах побери, парень. Я думал, один из чужаков…

— Когда ты узнал, что сделал наш капитан?

Глаз старого рыцаря закатился.

— Ты их видишь? Да тут все так и кишит духами! — У самой его лодыжки протянулась когтистая лапа. — Ага. Должно быть, ты видишь бесов. Лекари и воины часто их видят — смерть глаза открывает.

— Я в здравом рассудке, Берхард. — Если бароны все знали, пред ними теперь стоял нелегкий выбор: как поступить с героями минувших сражений. Стали бы они доверять тайну такому человеку, как Дьюранд? — И думаю, что я прав, верно?

Берхард, хмыкнув, пристально посмотрел ему в лицо.

— Однажды я наткнулся на одну пустую деревню — на реке Тресс, близ Блэкрутских гор. Всего лишь несколько жалких лачуг на берегу да садики среди леса. А я шел несколько дней — как сейчас помню, от самого Саллоухита, а уже близилась ночь. И меньше всего на свете мне хотелось ночевать под кустом терновника. Я уже сказал, что лил дождь?

Дьюранд схватил его за руку. Во мраке рыскали твари, подбирались ближе — медленно, украдкой, по-кошачьи.

— Клянусь Небом, Берхард! Ответь на прямой и простой вопрос.

Берхард замер. На лице его больше не было и тени веселья. Он продолжил так торжественно, будто читал из «Книги Лун»:

— Лило как из ведра. Я обошел всю деревню, стучал в двери и наконец оказался в маленьком деревянном святилище. Но и там не было ни души.

И тут до меня вдруг дошло, что трава-то на улице довольно высокая. Я подумал: на лугах овцы, в лесах свиньи, а в самой деревне почитай что совсем и не ходят последнее время. Так что я выломал дверь первой же хижины — и какая же вонища меня там встретила!

Порой доводится слышать, как целые деревни вымирали из-за какого-нибудь поветрия и некому даже мертвых похоронить. Но это оказался всего лишь бык. Мертвый, привязанный, гнилой и воняющий — за запертой дверью. Пролежал там луну, а может, и две. Та же картина ждала меня в каждой хижине. Я нашел пса, который задушился собственным поводком. И мертвый скот в загонах и амбарах. Но ни единого человека.

Я не знал, что случилось с жившими там бедолагами, однако решил, что мне, пожалуй, пора. Вот и двинул к колодцу, где привязал коня — как вдруг увидел…

Сначала мне почудилось, что это просто оставлено для стирки: груботканный красный коврик среди травы. Но это было тело. Женщина. От нее уже почти ничего и не осталось. Вся коричневая, как корни, да желтая, как старая посуда. И никаких следов — что это с ней такое приключилось. Тут я заметил еще клочок ткани, и еще, и еще — как дорожка. А вела эта дорожка куда-то за хижины. Там, в сорняках, чертополохе и капусте, они и лежали, тело за телом. И у всех — ни царапины, ни раны.

За домом посреди двора была навалена здоровенная куча навоза. Тела прямо вот к ней и вели. Сперва женщины, потом ребятишки маленькие — растопыренные все, жуткие. Юбочки такие крошечные. Шапочки. Ну и наконец, уже у самой кучи — человек пять-шесть мужчин, с мотыгами да вилами.

И вот стою это я себе за одной из хижин, на траве вокруг веером — тела. Ни дать ни взять открытая могила, а я в самом центре. Ну и куча еще эта. И тут слышу вдруг — ш-ш-ш! Как яйца на раскаленной сковородке. Я подпрыгиваю, а куча начинает шевелиться, куски навоза из нее так и выкатываются. Что-то живое, значит, там свернулось. Тут-то я точно понял: пора. Зажмурил здоровый глаз покрепче, да припустил оттуда, как дитя малое. Под ноги не смотрел. Кости так и трещали.

— А почему пора-то? — спросил Дьюранд.

— Заметил, как чешуя поблескивает. Я, знаешь, не дурак. Выжил там, где столько народу погибло. На Сером тракте я наслушался россказней о здоровенных змеях, что зарождаются в навозных кучах. Из петушиных яиц, задохшихся от яда. Один взгляд на эту тварь убивает — если успеешь ее разглядеть. А называют ее василиском.

Наверняка сперва-то ее кто-нибудь из малышей нашел, а остальные пошли посмотреть, что это с их дружком — или он сам их позвать успел. Ну а за ними матери, а там и отцы, вооружившись тем, что под руку попало… А ведь все было бы распрекрасно, если бы не будили лихо. Если бы сообразили: не надо им знать, что там такое произошло. Повернулись бы спиной, да и все. Но так оно никогда не бывает.

— С того дня, как Кон ударил меня… Ты все знал с того самого дня!

Берхард покачал головой.

— Ты был там, в Расписном Чертоге… — Не успел Дьюранд толком подумать, остановиться, как одним ударом сшиб старого рыцаря на землю и встал над ним. — Кто еще? Кто еще знал?

Жилы на шее у Берхарда так напряглись, что и под бородой было видно. Если бароны знали, они вполне могли что-то затевать. Даже сейчас…

— Да все, — отозвался Берхард. — Ламорик. Твой брат из меня правду вытянул. Гермунд… Наш Бейден, верно, единственный, кто…

— Я поговорю с баронами, — прорычал Дьюранд. Он не станет никуда убегать.

Сорок лиц повернулись в его сторону, когда он оставил друга лежать на земле, асам решительно затесался в толпу. Все эти мучительные часы на полу в Расписном Чертоге, все дни в Ирлаке — а все кругом все знали…

Он пробрался через толпу и двинулся к группке баронов,стоящих возле эшафота. Будь только у него меч — одному Небу известно, что он мог бы натворить. Но меча у Дьюранда не было, так что он всего лишь положил руку на плечо Саллоухита и резко повернул его к себе.

— Нам надо поговорить.

Саллоухит слегка повернулся — так, чтобы лицо Дьюранда оказалось на свету. Его брови на мгновение нахмурились.

— Вы, верно, не кто иной, как Дьюранд Коль, — произнес он, и Дьюранд вспомнил, что лицо у него до сих пор все в шрамах, а голова почти лысая от бритвы хирургов.

— Сюда, — предложил изящный барон. — Полагаю, мы должны решать все вопросы, как только до них доходит дело.

В этой старой развалюхе еще осталась пара-другая каморок. У подножия башни.

Бароны провели Дьюранда в низкую дверь, на которой чудом сохранилась лепнина. Как только молодой рыцарь переступил порог, дверь со скрежетом закрылась.

Отец Дьюранда поднял факел. Дьюранд стоял один напротив гиретских баронов и своего отца — совсем как на дальних берегах озера… сто лет назад. Даже Кирен, и тот был здесь.

— У него нет никакого права нас тащить против нашей воли, — проворчал Сванскин. Брюзгливый старый рыцарь расхаживал по комнате, оглядываясь с таким видом, будто боялся, что потолок вот-вот рухнет прямо ему на голову.

Саллоухит лишь устало прикрыл глаза.

— Думаю, мы простим это нарушение этикета. Ибо без разговора нам не обойтись.

У всех был вид людей, пришедших к неприятным выводам и теперь бодрящихся, чтобы принять надлежащие меры.

— Мы слышали эту историю, — начал Саллоухит, потирая виски. — Похоже, наш Паладин пошел на поводу у амбиций. Похоже также, что именно вы стали главной жертвой его… необдуманного решения.

Отец Дьюранда молча стоял на другой стороне комнаты.

— Нам дано понять, — продолжал Саллоухит, — что Конзар предоставляет вам определить, как с ним поступить. Я лично считаю, что Конзар не в состоянии примирить свой недавний поступок с привычным ему представлением о собственном характере.

— Так вот что его огорчает?

— Нужны ли нам сейчас дополнительные проблемы? Вы спросили. Вам был дан самый прозрачный и ясный ответ. Ламорик погиб, а с ним — добрая половина пэров Гирета. Город опустошен и разграблен, маноры на много лиг вокруг — тоже. Но видите ли вы, в каком душевном подъеме находятся люди? Как они собрались здесь? Они начали отстраивать город еще до нашего возвращения.

— Я догадываюсь, что от человека в вашем положении резонно ждать некоторой склонности думать лишь о своих проблемах, однако вы, должно быть, заметили отряды рабочих. Это не наемные команды. — Он повел рукой, обводя город за сводами комнаты. — Это добровольцы. Добрая воля. Несгибаемый дух земли, разбуженный безразличием далекого короля и жестокостью врагов. Когда вы видите, как народ несет бдение, когда вы слышите на улицах стук топоров и молотков — это вы слышите их сопротивление.

Я не питаю желания унижать этот дух сухими расчетами, но если не производить уж совсем никаких прикидок, их пыл будет растрачен понапрасну.

Молодой Хонфельс не вынес длинной речи, произнесенной с безупречной дикцией.

— Святое Воинство, Саллоухит!

Однако Сванскин предотвратил дальнейшие препирательства, пророкотав из темноты:

— Все очень просто, мой мальчик. За эту работу не платят денег. Будем мы воевать с Монервеем или нет, мы в любом случае вытрясем казну до последней монетки задолго до того, как хотя бы отстроим стены. Все серебро, сколько ни есть его в землях Абраваналя, уйдет на оплату тысячи наемников. Верно, Кирен?

Тот медленно кивнул.

— Абраваналю едва ли хватит средств хотя бы прокормить всех, кто вызвался работать добровольно.

Саллоухит развел руки с длинными пальцами.

— Его светлость не может позволить себе справедливость. Наши герои не могут оказаться ворами, насильниками, предателями или клятвопреступниками — ибо мы не можем позволить себе разочаровывать их поклонников. Во всяком случае, сейчас, пока они так нужны.

— Я и не просил, — проговорил Дьюранд.

— Сколько людей покинет нас, если мы отравим прекрасную сказку об отважном сэре Конзаре, Паладине Гирета, и о том, как он держал стену, защищая своего молодого господина? Возможно, они решат, что он нарочно не стал его спасать — а не то и убил. Герцог и его сын — оба были одурачены расчетливым капитаном. Однако, если это станет известно, мы потеряем много людей. Быть может, даже целую треть наших работников.

Лицо его было сурово.

— Один человек столько не стоит.

Дьюранду вдруг пришла в голову мысль: уж не собираются ли его убить?

— Почему герцог не сказал мне всего этого лично? — пробормотал он, начиная испытывать то, что нередко испытывают рослые люди в маленьком помещении.

Сванскин раздул ноздри.

— Потому что вы малость получше обычного солдата! Потому что он решил, что довольно будет на роль гонцов четырех баронов! У нас нет времени на игры в слова! За этими дверями стоит войско, сюзерен которого связан и почти уже брошен на плаху!

Крик подействовал на Дьюранда, как полновесный удар. Молодого рыцаря кольнул страх.

Затем, приглядевшись к высокородным мужам Гирета, он заметил, что они переминаются с ноги на ногу, как виноватые дети.

— Но ведь причина не в этом, верно? Его светлость просто ничего не знает.

— Не знает, — подтвердил Хонфельс и криво улыбнулся. — Вы не дурак, Дьюранд. Гнев — лучшее прикрытие для лжи, и герцог Абраваналь не явился лично потому, что и в самом деле ничего не знает. Мы — знаем. Его сын погиб. Оба сына. Довольно с него. Он во всем этом не замешан. Не думайте о старике плохо.

Сванскин нахмурился.

— Так или иначе, а история эта не должна выплыть наружу. — Дьюранд знал, что он скажет. Он не станет разоблачать Кона. Он вспомнил ночи, проведенные с Дорвен. Конзар знал о них — или догадывался, — но не выдал. — Давным-давно Конзар сказал мне, что ни один удар не должен оставаться без ответа.

— Вот видите, — проговорил Сванскин. — Молодая кровь течет быстро, а обида будет раздражать его постоянно. Нет ли другого пути? Сколько он будет держать язык за зубами, пока Конзар живет, овеянный славой? Надо покончить с этим раз и навсегда. Долго ли до рассвета? Час еще есть?

Барон Хрок взревел, точно раненый медведь:

— Время тянете, да? Зачем тогда мы стоим тут и о чем-то еще разговариваем с мальчиком? Если он не может сказать ни да, ни нет, почему мы вообще позволили ему говорить? Надо было перерезать ему горло, как только он вошел!

— Вы неправильно поняли слова Сванскина… — начал Саллоухит.

Хрок вскинул брови.

— Да неужто? Думаете, я не слышу, когда что-то говорят при мне напрямую? Мальчик вел себя, как полоумный болван, но он пролил за вас, ублюдков, реки крови и не дал ни единому человеку повод усомниться в его слове.

Когда отец так рьяно встал на его защиту, Дьюранд только и мог думать что о Ламорике. И жене Ламорика. Больше ни о чем. Он крал — крал из дома своего господина. Во мраке ночи.

Сванскин заговорил снова:

— Тогда, уж коли мы должны довериться его слову… быть может, мы хотя бы его услышим?

Дьюранд ухватил ручку двери и выскочил наружу, надеясь, что на свежем воздухе сумеет найти уголок, чтобы все толком обдумать.

Однако вместо покоя и тишины он узрел конец света.

Тысячи тел на полу святилища зашевелились. Блестя святым маслом, они барахтались на полу, пока наконец им не удавалось встать на колени. Саваны свисали с голых рук и ног. Дьюранд увидел, что Абраваналь вскочил на ноги, не зная, куда бежать. Дорвен прижимала к груди перепуганную малышку. А толпа, замершая вокруг, стонала, подобно морю: пять тысяч потрясенных лиц. Над головами толпы кипело небо, нависшие горы разъехались в стороны, изогнулись, превратившись в два зубчатых гребня — точно короны. Мертвецы — ряд за рядом — обращали взоры на север и вздымали руки, словно призваные молиться за войну в Небесах.

За спиной у Дьюранда вывалили из комнатки под лестницей бароны. Он почти позабыл о них. И в тот же миг в сломанные ворота святилища, в каком-то шаге от Дьюранда, влетел гофмаршал Конран. Огромные ладони обхватили плечи Дьюранда, точно тот был малым ребенком.

— Король… — выдохнул Конран. Глаза у него были такие огромные, что Дьюранд даже усомнился, осознает ли глава септаримов, что вокруг него молятся мертвецы. — Он один. Хлещет по деревьям. Продирается сквозь сучья. Пеший! Но в этом лесу с ним кто-то есть!

Вокруг высокого рыцаря взметнулся немыслимый порыв ветра, пахнущего лесом, прелой листвой под голыми деревьями. Руки его были холодны, как лед. Он все крепче и крепче сжимал плечи Дьюранда. Тот видел, как что-то движется в этом огромном синем глазу. Еще миг, и исполин сломал бы молодому рыцарю кости.

— Конран! — Дьюранд попытался освободиться. Пение в толпе за святилищем оборвалось. Мироздание словно застыло под вращающимся небосводом.

— О, Небо, спаси нас!

Мчась через святилище, Абраваналь прижимал к костлявой груди меч справедливости, казавшийся в его руках таким же огромным, как оружие взрослого воина в руках малого ребенка. Конзар поспешил за ним, явно сомневаясь, можно ли оставить Дорвен и ребенка.

— Мятежники! — кричал на бегу Абраваналь. — Наши павшие сыновья! Предрассветные сумерки уже наступили. — Он бросил ищущий взгляд на молящиеся фигуры вокруг. — Все из-за предателей! — закричал он, мчась вдоль придела, все ближе и ближе к Дьюранду. — Они этого не допустят! Все ясно.

Старик на ходу ухватил Дьюранда за рукав. На миг молодой рыцарь оказался между двумя безумцами.

— Нет, ваша светлость! Нет!

— Рассвет принадлежит им, и они не допустят, чтобы эти дьяволы тоже узрели его! — заявил Абраваналь, выпучив глаза. — Приведите ко мне этих мясников: Живо!

Однако герцог и его сын сами уже выступили из толпы.

— Герцог Абраваналь, мы здесь.

Лицо Северина было спокойно, хотя хрупкое тело трепетало под старым тряпьем, несмотря даже на то, что его поддерживал сын, помогая идти.

— Хорошо. Хорошо же.

Старик вцепился в рубаху Дьюранда и, казалось, узнал его. На лице Абраваналя сверкали слезы.

— Ты был рядом с ним. Ты и должен… — Он сунул Дьюранду огромный меч. — Моему мальчику уже не владеть мечом Правосудия, что принадлежал еще моему отцу. Возьми же его сейчас.

— Ваша светлость…

Дьюранд бережно принял клинок.

— Нет! — тряхнул головой старик. — Это правосудие. Это их долг — и они платят его добровольно.

Дьюранд видел пред собой двух глупцов, окончательно спятивших и не желающих бежать, хотя за спиной у них была целая армия. А старый герцог тянул Дьюранда, волочил его за собой к эшафоту. Оказавшись наверху, Абраваналь сдернул ножны с древнего меча и отшвырнул их в сторону. Казнь свершится не через повешение.

Дьюранд стоял с обнаженным мечом в руках. Сумеречное небо вращалось над головой, точно огромное блюдо. Пять тысяч лиц потрясенно взирали на эшафот. А за спиной у людей маячили Изгнанные.

Древний клинок Гандерика был двуручным. Чтобы просто поднять его — и то требовалось большое усилие. Дьюранд видел, как рты мертвецов беззвучно открываются, произнося какие-то слова. Нечто вроде молитвы.

Из самого центра всего этого безумия на него смотрела Альмора, прижавшись к Дорвен. Малышка была необычайно храбра, но сейчас кричала так, что еле могла дышать. А Дорвен разрывалась между девочкой, стоящим у подножия эшафота, братом и возлюбленным, что держал в руках меч.

В Аттии для высокородных не сколачивают плаху — во всяком случае, когда в ход пускают меч, ибо хороший меч, в отличие от топора, не оставляет неуклюжих зарубок.

— Я буду первым, — проговорил Северин.

— Так нечестно, — возразил Абраваналь. — Я же еще живу.

А его сын — мертв: железная логика безумия. Кто-то из солдат оттащил старого Северина в сторону, предоставляя Морину Монервейскому первому подняться по свежесколоченным ступеням. Морин остановился, оглядывая небеса, толпу и развалины святилища. Должно быть, в толпе он увидел людей, сжимавших оружие.

Черные глаза Морина вспыхнули.

— Я делаю это по своей воле! Пусть ни один из верных мне людей не пытается мне помешать. Пусть никто не мстит за меня.

Дьюранд видел, каким взглядом смотрела на него Дорвен, когда он отводил тяжелый меч для размаха. И повернувшись, чтобы исполнить свою задачу, он увидел, что Морин смотрит ему прямо в глаза. Наконец лорд Монервей легонько кивнул, показывая, что согласен принять смерть от рук безумного Абраваналя.

Дьюранд занес меч, отвел его за плечо. Слышно было, как истерически кричит маленькая Альмора.

— Нет! — произнес вдруг в тишине чей-то голос. — Довольно.

Но то был не один из тех, кто стоял на возвышении.

Дьюранд успел обменяться напряженным взглядом с Морином, и тут на ведущие к эшафоту ступени поднялся Конзар.

— Продолжай! — велел Абраваналь, однако теперь Дьюранд уже не стал бы этого делать ни за что на свете.

Капитан, хромая, поднялся на последнюю ступеньку.

— Ваша светлость, так быть не должно. Если все предатели, до одного, умрут — кто вообще останется на земле? Королевство и так рушится.

Разведя руками, Конзар шагнул на помост.

— Правосудие должно свершиться, — заявил герцог.

— Вы видели Альмору?

Абраваналь, подслеповато щурясь, поглядел туда, где жалась к Дорвен малышка. Ее черные глаза, залитые слезами, обратились к нему.

— Кто обнимал девочку, когда погибла ее сестра? — спросил Конзар. — К кому она прижимается сейчас? А вы хотите убить брата этой молодой женщины. Ваша светлость! И отца? Она еще и мужа-то не успела похоронить! И после этого вы сможете доверить ей вашу дочь? Нет, вы не станете их казнить, потому что вы — не Радомор. Вы лучше его! Да он смеялся бы от радости, увидев нас сейчас.

Пока Конзар говорил, ушей Дьюранда коснулся еще какой-то звук — шепот, поднимающийся подобно шороху листьев перед бурей. Мертвецы по всему святилищу молились быстрее и быстрее. Языки их щелкани и стрекотали, словно саранча в поле. Маршал Конран кружил среди рядов мертвецов.

— Его величество выходит на прогалину! — вскричал гофмаршал и рухнул на землю у подножия эшафота.

Дьюранд прыгнул вниз, выронив при этом меч Правосудия. Древний клинок зазвенел, ударившись о доски.

Конран качал головой.

— Ветви расступаются. Он, шатаясь, выходит на поляну, поросшую буйной травой, взывает к теням: «Делайте то, за чем явились сюда! Исполняйте волю вашего господина!» И они идут.

Дьюранд заглянул в помутившийся глаз Конрана. Посреди сгоревшего города вдруг запахло лесом, а глухой шепот мертвецов превратился в шорох листвы на высоких ветвях Уиндовера. Рослый гофмаршал корчился на плитах каменного пола.

— Они идут… как их много…

В глазу Конрана Дьюранд видел сумеречное небо, тени вооруженных людей, блеск обнаженный клинков. Король упал, распластался на земле.

И мертвецы Гирета поднялись, запрокинув к небу лица. На глазах Дьюранда лес Уиндовера вдруг наполнился скачущими лошадьми.

— Копейщики! — ахнул Конран. — Отряд или даже больше…

Дьюранд видел сраженных людей. Слышал лязг и громкие крики. Обнажив мечи, рыцари под гром копыт летели на убийц. А вокруг взвивалась целая буря каких-то маленьких птичек.

— Он… он свободен! — выдохнул Конран.

Дьюранд увидел, как снова заходили ходуном деревья. Стаи переливающихся птиц. Спасен ли Рагнал — или бежал? Затем какая-то фигура — высокая полоса тени — протянула вперед латную перчатку. Лицо улыбающееся, хотя улыбка была слабой и смертельно усталой.

— Принц! Принц Бидэн вырвал брата из лап смерти!

С озера поплыл запах далеких деревьев. Над развалинами волной прокатился аромат листвы и всего, что растет под Луной Сева. Конран раскинул руки над ступенями святилища, медленно поднимаясь по мере того, как по всему храму мертвые вновь опускались на плиты, а нависающие на горизонте ледники и клубящиеся над головой туманы рассеивались.

* * *

Дьюранд видел Дорвен, Альмору, Конзара, Абраваналя, тысячи участников траурной процессии — но не мог поймать, удержать взглядом всех сразу: это было все равно что пытаться зачерпнуть ладонями целый океан. Он побрел прочь, пробираясь через охваченную ужасом и благоговением толпу, и дальше — в сумрак и развалины. Он бесцельно шел между щербатых фасадов домов с чернеющими дырами окон, за которыми тянулись переплетения обугленных балок — совсем как гигантская головоломка: тронь — и все обвалится в тучах пыли и пепла.

Рядом раздался какой-то голос — голос кого-то мокрого, теплого и огромного.

— Добро пожаловать, — прошипел он.

Гнилостное дыхание вскипело вокруг, и Дьюранд развернулся, хватаясь за меч, которого у него не было. Но древнего озерного чудища на улице рядом с ним не оказалось. Голос змеился где-то между разрушенных стен.

— Ты забыл меч Гандерика, праздничный Бык.

Дьюранд заковылял быстрее.

— Наше королевство почти вернулось к нам. Мы слышим близящиеся шаги. Падают храм за храмом. Луна за луной. Все ближе и ближе. Однако теперь сандалия, занесенная для нового шага, зависла. Она висит над нами — но не опускается. Не опускается — а тот островной храм возле обители орлов все стоит. Гнуснейший, ярчайший из всех храмов. Кольцо, что собирает все цепи, — оно еще удерживает нас!

Воздух содрогался от вздохов чудища, по развалинам совсем недалеко от Дьюранда тяжко гремели не то копыта, не то когтистые лапы. Молодой рыцарь спешил вперед, отчаянно надеясь набрести на какое-нибудь чудом уцелевшее в этих разоренных переулках святилище или алтарь, где можно будет запереться от чудовища.

— Но ты потомок Бруны, — продолжал озерный монстр. — Бруна Преданный. Бруна Предатель. Обманщик и мошенник, что ползет по украденному у меня королевству. Оказался ли я достаточно прозорливым предсказателем, говоря с тобой в прошлый раз?

Эти твари смотрели на Дьюранда и видели все. Его положение, все самые безумные вещи во всем мироздании. Видели его предательство. И предательство Конзара. Каким-то уголком сознания Дьюранд гадал во тьме о старой истории Бруны, влюбленного времен Перворожденных на заре мироздания. Друг ли предал его — или же он предал своего друга. И еще — он повел свой народ на войну. Быть может, первым из всех. Не в том ли заключалась его судьба?

Дьюранд слышал, как чудовище ползет вслед за ним по стенам. И при каждом его шаге с неба сыпались хлопья сажи.

Впереди раздался какой-то стук. Дьюранд живо представил себе высокую закрывающуюся дверь и запирающую ее цепочку.

— Погодите! — воззвал он.

— Давным-давно я был королем над людьми этих берегов! Они отправляли мне первенцев и человеческих, и звериных. Прохладные тела, дабы освежить меня во тьме. Быком прозвали меня ваши сыновья Аттии, и вы посылаете мне быков, нашпигованных стальными стрелами. Но ты по крайней мере более не будешь насмехаться надо мной. Победоносный Бык их сражений! Ты, породивший страдание, что я обещал!

Дыхание твари било в ноздри Дьюранда. Молодой рыцарь пустился бежать по улице — но никакой двери там не оказалось. Он видел лишь разрушенные Закатные врата да обугленное изваяние Безмолвного Короля Небесного, лежащее убогой черной грудой среди пустых шатров беженцев. Как они сражались здесь!.. Дьюранд вспомнил ту победоносную вылазку, скачку к башне Гандерика, миг пред воротами замка.

Повернувшись, он увидел, как чудовище выступает из переулка — точно выползающий из бочки человек: огромные плошки глаз широко раскрыты, бычий череп источает зловоние, кривые, точно свиные ребра, зубы сверкают…

И даже отступая, Дьюранд слышал, что цепочка еще раскачивается: тук… тук… тук… Мысли его ухватились за этот звук с отрешенностью умирающего. Чудовище выпрямилось во весь рост — гнилостный король местных берегов. И Дьюранд наткнулся на каменного Небесного Короля — задел его кончиками пальцев.

* * *

Он очутился где-то совсем в иной месте.

Тук.

Теперь, когда наконечник посоха застучат по камню, Дьюранд наконец узнал этот звук. Однако сам он находился уже не там, где был. Легкое прикосновение к опрокинутому изваянию унесло его из города, от черных улиц. Теперь Дьюранд стоял на лесной тропе под высоким вязом. А над ним нависал Странник: руки духа безвольно висели тряпьем больших дорог, скелет — костями погибших в придорожных канавах. Этого великана Дьюранд видел во тьме за святилищем — терпеливого, ждущего своего часа. Поля широкой паломничьей шляпы словно бы вырезали из небес огромный круг. Дух с тяжким скрежетом нагибался все ниже, спутанная узлами борода болталась у него на груди.

— Вот ты и снова на перепутье.

Дьюранд покачал головой, машинально притрагиваясь к обритой макушке, на которой успела отрасти короткая щетина. Немало времени прошло с тех пор, как в колодце родного замка в Коле он впервые встретился с этим созданием. Вспомнил он и вопросы, что задал тогда у воды — и обещания духа.

— Сколько всего ты наобещал мне! — С его губ сорвался слабый смешок.

— Так было всегда, — пророкотал Странник.

— Я хотел найти себе место — после того, как лишился места, что считал своим. И наверное, еще хотел успеха. Тогда казалось, все это так далеко от меня. И еще, хотя спросил я про семью, на самом деле я гадал, захочет ли хоть одна женщина связать свою судьбу с нищим бродягой. — Он выпрямился. Горело вывихнутое плечо, на лице еще не зажили отметины от честолюбивых устремлений Конзара. Болело куда сильнее, чем он готов был признать. — Что тогда стало со всем этим?

Странник медленно выпрямился, застилая собой небо.

— Все осуществилось.

Дьюранд поднял голову и заглянул в глаза Странника — один яркий и второй непроглядно-черный. И сжал кулаки.

— Для меня это совсем не шутки.

— Разве не победил ты в Редуиндинге и Тернгире? Не избран Быком на празднестве в Акконеле? Разве не ты принес своему войску победу в Акконеле и Ферангоре и дважды переплыл озеро, чтобы спасти город?

— Ты всерьез…

— Ты жаждал места. И славы. — Узловатые ладони древнего духа зашелестели на раздвоенном наконечнике посоха. — И встретить красавицу…

— Твои обещания стоят еще меньше, чем молчание твоего брата.

Раздался сухой шелестящий вздох — это Странник втянул в себя воздух.

— Равновесие издревле таково, и все мы связаны единым законом. Воинство Небес — Воинство Преисподни. Движение вверху порождает отклик внизу. Хотя я мог бы возвести тебя на герцогский трон, Силы Тьмы низвергли бы тебя. Прямое слово искажается.

— И потому меня угощают кривыми шепотками… Я спрашиваю — что твои шепотки дали мне? Если у меня и были крохи удачи, пусть жалкие и никчемные, то что у меня осталось теперь? Чего ты от меня хочешь?

— Я стою на перекрестках, — отозвался Странник. — Большинство слышит лишь стук моего посоха. Но на тебя возложено слишком много.

Дьюранд в отчаянии опустил взгляд.

— Я… я не понимаю, о чем ты говоришь. Ты хочешь поглумиться надо мной, помучить меня…

Гигант взревел, как все моря мира, вместе взятые. Ударил посохом в небосвод — и свет этого удара полыхнул от горизонта до горизонта. Дьюранд понял: он слишком много позволил себе пред лицом подобной силы.

— Пусть Воинство поступает как знает, а я отвечу тебе! Что со мной станет? Что мне делать? Вопросы, ответы — они эхом отражаются от сердца к сердцу, во все века. Они неизменны.

В горах за много лиг от лесной тропы неслись по склонам ледяные лавины. Странник ударил посохом о землю, и Дьюранд упал, вжимая лицо в землю.

— Как живой человек может не задаваться вопросами?

Дьюранд услышал скрип, подобный скрипу рассохшегося корабля — Странник снова наклонялся.

— Ответы не меняются. О, дитя снов моего брата! Слава, любовь… — Дьюранд по-прежнему лежал на земле, а воздух вокруг наполнился запахами корней, камней и холодной воды. — Все это вместе, и каждое по отдельности — будет твоим.

И великан исчез, растаял в громовом шелесте листьев.

— Неужели мне суждены лишь одни бесплодные урожаи? — прошептал Дьюранд.

Когда он набрался храбрости поднять голову, Странника уже не было и в помине.

* * *

В мироздание его вернул голос Дорвен. Над лесной тропой зазвучала знакомая нота. Зов девушки, казалось, принес с собой эхо каменных стен, где даже ветер был полон хлопанья шатров и звона растяжек. В голосе Дорвен слышались отзвуки утреннего пения малиновок.

— Дьюранд? — прошептала она.

И он улыбнулся от счастья глядеть в человеческое лицо, а не в лицо перевернутого идола.

— Где ты был?

Дьюранд сощурился и наконец разглядел на ее лице следы усталости и страха. Карие глаза девушки, подобные глазам лани, влажно блестели.

— Твой отец, — выговорил Дьюранд, — он жив?

Дорвен смахнула со щек слезы.

— Жив. Абраваналь таков же, как весь его народ. Мечи и каменные стены не прогонят скорбь от его дверей. Такое страдание ничем не унять. Остается лишь бушевать — или падать без чувств. Но теперь он смягчился. Мой отец пообещал ему войско на случай войны, свободный проход по всем его дорогам и рекам на случай мира и торговли. Все это — до смерти наследника Морина. Он с самого начала хотел ему это предложить.

Дьюранд чуть было не потянулся к ней, смеясь от облегчения и радости за возлюбленную. Однако теперь она носила черный вдовий наряд. Волосы ее покрывал платок замужней женщины. И Ламорик все еще ждал там, в святилище, на каменном полу.

Когда Дорвен коснулась его щеки, Дьюранд отшатнулся.

— Альмора будет тебя искать, — проговорил он.

* * *

В развалинах святилища собралась траурная процессия. Толпа вновь обрела голос и с пением подняла покойников на плечи, начиная торжественное шествие к полям за Закатными вратами.

Дьюранд просто-напросто встал в общий ряд, занял место у ручки погребальных носилок. Черные от сажи пахари вокруг него без умолку вытягивали гимны, а их скорбная ноша поднималась над толпой подобно череде бледных изваяний. Где-то там на плечах незнакомцев ехал и Бейден. Люди, которых Дьюранд знал с самого детства или с которыми вместе шагал долиной Рашса, покачивались над головами участников процессии. Дьюранд заметил вдруг, что идет, закрыв глаза, вдыхая запах масла и слыша над гаванью крики пробудившихся чаек.

Тени сопровождали их от развалин святилища, мимо Закатных врат — к разрытым полям, где уже чернели разверстые ямы в земле. Павшим воинам предстояло упокоиться между их родным городом и герцогством Ирлака, как и при жизни встать в боевом дозоре.

Все это время Абраваналь шел во главе процессии. За одну ночь он ломался — и восставал снова не менее дюжины раз. Но долг призывал его быть вместе с его народом, так что теперь он шагал рядом с Альморой, а на плече Конзара висел меч Правосудия. И так они подошли к могилам.

Конран и его братья читали молитвы. Патриарх пел пред Небесным Оком. И хотя над озером еще висела огромная и призрачная Луна Сева, но когда горожане начали укладывать мертвых на лоно земли, Небесное Око раскололо горизонт. Пять тысяч голов разом повернулось в одну сторону, пять тысяч голосов затянули Рассветное Благодарение Чистым Небесам и их Безмолвному Владыке. Они видели, как рассеялась буря. Где-то в лесах Уиндовера снова — пусть лишь на краткий срок — была спасена корона. Они слышали видение Конрана. И хотя никто не знал, отчего еще стоит последнее святилище, но все ощущали мир, что оно им несло.

Дьюранд стоял и ждал, покуда слуги и лорды засыпают могилы. Следил, как исчезают под землей лица, как скрываются очертания тел. Он стоял, пока не пропели последние слова молитв и утренний холод не разогнал всех — кроме немногих — по постелям.

Гермунд неловко постучал его по плечу.

— Я пытался предупредить тебя. Я читал по глазам Кона, до чего может дойти дело — но ты не слушал. Может, ты и в любом случае не мог бы ничего поделать. А потом мы решили, что тебе будет больно узнать, что он натворил — и что тебе надо сперва исцелиться. Думали, возможно, ты на пути к Вратам. Да и в конце-то концов, Конзар всегда был хорошим человеком. Ребята просто не могли выдать друга.

Дьюранд молча глядел на земляные курганы. Наконец скальд отвел взгляд и побрел прочь. Дьюранд тщетно пытался найти хоть какие-то слова.

Подле могил остались только он и несколько человек из свиты герцога. Абраваналь опустил руку на плечо молодого рыцаря. Сейчас герцог казался совсем маленьким — и очень старым. Альмора спала на плече Кирена, и старый Лис разрывался от волнения за герцога и за своего бывшего оруженосца.

— Его светлость желает поговорить с тобой, — сказал он.

Дьюранд оторвал взгляд от могил.

Герцог снял руку с его плеча.

— Дьюранд Коль. Я знаю, что ты пытался сделать для моего сына. Знаю, сколько раз он был обязан тебе жизнью. Ты был его телохранителем, хотя он и не желал, чтобы его охраняли. — Дьюранд думал о другом: если бы он не замешкался подле жены своего сюзерена, тот остался бы жить. — Я знаю, что ты претерпел ради него. Никто другой не сумел бы выкрасть сына Северина из Радоморовой цитадели. Я видел, как ты стоишь здесь, скорбя над этими могилами. У тебя вид человека, который пришел попрощаться. Однако я не хочу, чтобы ты уходил.

Старик принял его горе за скорбь верного слуги. Дьюранд чувствовал себя обманщиком. Он сам бы не мог сказать, что сейчас испытывал. Наверное, стыд. И многое другое.

Но Абраваналь глядел в затуманенные глаза Дьюранда, и казалось, что на развалинах жизни старого герцога расцветает новая надежда — подобно тому, как Небесное Око пробивается сквозь пустые окна верховного святилища. Дьюранд гадал, что же померещилось Абраваналю в его взгляде.

— У меня еще есть дочь, — проговорил герцог. — Последняя из рода. Все, что осталось от моей жены. От моих праотцов. Дьюранд, я прошу тебя: как ты служил моему сыну — служи теперь дочери. Жена моего сына останется при ней — думаю, так должно быть. Никакие силы, ни небесные, ни иные, не отнимут у меня последнее мое дитя. Пока я жив. — Старик опустил глаза и тихо признался. — Я этого не переживу.

Дьюранд молчал. Он представлял себе годы, проведенные в башне Гандерика — близ Дорвен. Без возможности бежать — но и прикоснуться нельзя.

Прошло несколько мучительно долгих секунд. Старый герцог кивнул и вместе с дочерью побрел прочь от могил, оставив Дьюранда в полном одиночестве.

Или так он думал.

Тень накрыла его, чья-то фигура загородила Небесное Око. В руке незнакомца сверкал меч.

— Кто ты? — спросил Дьюранд, вглядываясь в яркое сияние.

Он видел, как вздымаются от бурного дыхания плечи незнакомца. Видел, как сверкает, поворачиваясь в его руке, гибкое лезвие. И Дьюранд вдруг понял, кто стоит перед ним.

— Кон.

На миг — или два — тот замер. А потом отступил в тень, без единого слова развернулся и зашагал прочь к воротам. Синяя мантия струилась у него за спиной.

И Дьюранд понял: все должно остаться, как есть. Решение принято. И он не сильнее Берхарда или Гермунда. Он точно так же, как они, не может выдать Конзара. А потому он вернется ко двору Абраваналя и будет нести стражу при последнем ребенке старого герцога, стоять в карауле бок о бок с Конзаром. Все будет продолжаться как всегда. Но теперь по крайней мере он сдержит свои обещания.

Вот как исполнится пророчество Странника.

Дьюранд рассмеялся. И немало глаз вокруг разрушенного города и зеленой чащи удивленно вскинулось при звуках этого смеха.

Оглавление

Дэвид Кек «Пора предательства»

  1. ОЖЕРЕЛЬЕ ИЗ ЖЕРНОВОВ

  2. ОРЛИНЫЙ ПРИЗЫВ

  3. ЗНАМЕНИЯ ПЕРЕД ОТПЛЫТИЕМ

  4. «ВЫПЬ»

  5. ЛОЩИНА ИДОЛОВ

  6. НОЧНОЙ ПРЫЖОК

  7. ВВЕРХ ПО ТЕЧЕНИЮ

  8. НАПЕРЕГОНКИ С ЛУНОЙ

  9. В ОРЛИНЫХ ЧЕРТОГАХ

  10. ПЫЛЬ ТРОПЫ ПОТЕРЯННЫХ ПРИНЦЕВ

  11. ПРИЛИВ, ВРЕМЯ И СМЕХ

  12. ЛЕОПАРД ПОКАЗЫВАЕТ КОГТИ

  13. ЦЕНА ОСТОРОЖНОСТИ

  14. СМЕРТЬ И СОН

  15. СМЕРТЕЛЬНАЯ ИГРА

  16. ПОДСЧЕТ МЕРТВЫХ

  17. ТЕНЬ ЧЕРНЫХ КРЫЛЬЕВ

  18. АЛЫЙ ЧАС

  19. НОЧНЫЕ ПОСЛАНЦЫ

  20. ПАДЕНИЕ ЗАКАТА

  21. КАМЕННАЯ РАКОВИНА

  22. ИЗГНАННЫЙ

  23. ИЗБАВЛЕНИЕ АККОНЕЛЯ

  24. РАЗБИТАЯ ПОБЕДА

  25. ТРОПОЙ ПЕПЛА

  26. ЛЕОПАРДА ЗА ХВОСТ

  27. НАПРАСНАЯ БУРЯ

  28. УСТУПЫ ФЕРАНГОРА

  29. ВОЗВРАЩЕНИЕ