Сиденья для королей [О Генри] (fb2) читать постранично, страница - 2

названием «К. П. и Н. А.»? Так вот, это сокращение вовсе не обозначает «Комитет помощи невезучим актерам». Я очутился в тех краях, имея под своим началом летнюю труппу лицедеев, жующих жвачку и реплики, — мы представляли в западных деревушках «Айдлуайдские парки». Конечно, все дело развалилось, когда наша субретка сбежала со знаменитым бивильским цирюльником. Не знаю, куда делась остальная компания. Кое-кто еще ждал выплаты жалованья; в последний раз я видел членов своей труппы, когда объявил им, что в казне осталось всего сорок три цента. Я сказал, что после этого их не видел; но слышал я их еще минут двадцать. У меня не было времени оборачиваться. Когда стемнело, я вышел из лесу и нанес визит кассиру «К. П. и Н. А.», поскольку испытывал нужду в средствах передвижения. Он с готовностью перечислил мне все услуги, предоставляемые его компанией, заметив, однако, что сам он не решился бы подняться на борт какого бы то ни было подвижного состава.

На следующее утро, часов около десяти, я спрыгнул с подножки в поселок, называющий себя Атаскоза-сити. Позавтракав на тридцать центов, я закурил десятицентовую сигару и стал на главной улице, позвякивая тремя центами в кармане, — нищий, можно сказать. В Техасе человек, у которого в кармане три цента, не богаче человека, который не имеет ничего, да еще два цента должен.

Излюбленный прием судьбы — это так быстро выжать из человека последний доллар, что он и заметить этого не успеет. Вот вам пожалуйста — я стоял в своем шикарном костюме в сине-зеленую клетку, сшитом на заказ в Сент-Луисе, с булавкой для галстука, в которой было на восемнадцать карат медного купороса, и без малейших видов на будущее, если не считать вида на продукты двух главных отраслей техасской промышленности: на хлопковые поля и недостроенную железную дорогу. Но перспектива взять в руки кирку или корзину меня не привлекала, так что пейзаж казался мне окрашенным в довольно мрачные тона. Итак, я стою на краю деревянного тротуара, и вдруг прямо с неба на середину улицы сваливаются двое отличных золотых часов. Одни попадают в ком грязи и влипают в него. Другие стукаются покрепче и раскрываются с тонким дребезгом, который издают разлетающиеся во все стороны пружинки, винтики и колесики. Я смотрю вверх, ища там воздушный шар или аэроплан; но, ничего не обнаружив, схожу на мостовую, дабы исследовать феномен поближе.

Но тут до меня доносятся какие-то вопли, и я вижу двух бегущих по улице мужчин в кожаных штанах, сапогах на высоком каблуке и шляпах размером с тележное колесо. Один из них шести или восьми футов росту, с освинцованными конечностями и потрясающим душу обликом. Он поднимает часы, которые влипли в грязь. Второй, коротышка с розовыми волосами и белыми глазами, тянется за пустым корпусом и говорит: «Я выиграл». Тогда возвышенный меланхолик лезет под кобуру и протягивает своему другу-альбиносу пригоршню золотых монет, каждая достоинством в двадцать долларов. Не знаю, сколько там было денег, но уж, наверно, не меньше, чем в фонде помощи пострадавшим от землетрясения.

— Пойду набью эту штуку деталями, — говорит коротышка, — и опять перекину тебя на пять сотен.

— Я к твоим услугам, — отвечает верзила. — Встретимся через час в салуне «Копченая собака». После этого маленький по-швейцарски точным ходом двигает к ювелирной лавке, а высокий перегибается в пояснице, чтобы рассмотреть получше мою галантерею.

— Давненько я не видал такого высококлассного дезабилье, уважаемый, — говорит он. — Ставлю лошадь, что вы никогда не имели близкого отношения к одежной промышленности Атаскоза-сити.

— Вы правы, — говорю я, охотно переходя на личности с этим позолоченным памятником пессимизму. — Мой костюм спроектирован самыми знаменитыми швейщиками, штопателями и живописцами Сент-Луиса. Не просветите ли меня, — говорю я, — насчет вашего кидального соревнования? Обычно с хронометрическими приборами обращаются с большей вежливостью и почтением — если, конечно, не считать дамских, которыми их хозяйки либо колют орехи, либо щеголяют перед подругами.

— Мы с Джорджем, — объясняет он, — приехали с ранчо, чтобы малость поразвлечься. Месяц назад у нас было две с половиной тысячи акров орошенных пастбищ на юге, в долине Сан-Мигель. Но тут появляется нефтеразведчик и начинает бурить. Он открывает фонтан, который выдает двадцать тысяч, а может, двадцать миллионов баррелей нефти в день. И мы с Джорджем получаем за наш участок сто пятьдесят тысяч долларов — по семьдесят пять тысяч на брата. Так что мы седлаем коней и едем с попутным ветром в Атаскоза-сити, рассчитывая на несколько дней увечий и развлечений. Нынче утром я взял из банка кой-какой капиталец, — говорит он и предъявляет пачку бумажек по двадцать и пятьдесят долларов, толстую, как подушка в спальном вагоне. Золотые сертификаты засияли перед моими глазами, как отблески закатного солнца на коньке амбара. У меня подогнулись колени, и я сел прямо на край тротуара.

— Вы небось хорошо