Я огляделся и перевел дух. В освещенной столовой горничная смахивала крошки; квартал был так же пуст, как и раньше. Какое счастье, что был конец лета и многие дома еще пустовали. Я снова посмотрел вверх, Раффлс как раз перекидывал ногу через перила балкона. В следующую минуту он исчез за балконной дверью, а потом зажег внутри свет. Вот это уже было плохо, потому что по крайней мере я хорошо видел, что он там делает. Оказывается, главная глупость была еще впереди. И сделана она была только для меня, я сразу это понял, а Раффлс потом подтвердил; так вот, этот ненормальный напялил на себя маску из крепа и вышел в ней на балкон, раскланиваясь во все стороны, как шут какой-то.
Я пошел прочь, подталкивая пустое кресло, но затем вернулся. Не мог же я оставить Раффлса, даже если бы мне пришлось потом давать объяснения и по поводу его маски, если у него не хватит ума вовремя снять ее. Да, отвертеться будет трудно, но все-таки разве из инвалидного кресла совершают ограбления? А в остальном я полагался на доктора Теобальда. Тем временем Раффлс догадался уйти с балкона, и теперь мне была видна лишь его голова, когда он заглядывал в шкаф. Я как будто смотрел оперу, «Аиду» например, где две сцены разыгрываются одновременно — одна внизу, в подземелье, другая в храме над ним, наверху. Точно так же я одновременно следил, как Раффлс крадучись передвигался по комнате вверху и как муж с женой сидят за столом внизу. И совершенно внезапно, когда муж, пожав плечами, подлил себе в бокал, женщина вдруг отодвинула стул и направилась к двери.
Раффлс в это время стоял у камина. Он держал в руках одну из фотографий и внимательно изучал ее сквозь прорези для глаз в этой дурацкой маске, которая все еще была на нем. В конце концов она ему все-таки понадобится. Дама вышла из столовой, открыв и закрыв дверь; мужчина в это время еще раз наполнил бокал. Я бы крикнул, чтобы предупредить Раффлса о надвигающейся опасности, но в этот момент (именно в этот) на улице появился констебль (именно он, никто другой), степенно обходивший свой участок. Ну что я мог сделать, кроме как меланхолично взглянуть на кресло да спросить констебля, который час. Придется здесь, по-видимому, торчать весь вечер, заметил я — и сразу же понял, что эти слова лишают меня возможности воспользоваться всем моим заготовленным объяснением. Это было ужасно. К счастью, оттуда, где проходил констебль, ничего нельзя было увидеть, ну, если только потолок в столовой; но он отошел не так уж далеко, когда женщина открыла балконную дверь и судорожно глотнула воздух, даже мне через улицу слышно было. И мне никогда не забыть последовавшей за этим сцены в освещенной комнате с балконом.
Перед Раффлсом стояла красивая темноволосая женщина, чей профиль, каким я увидел его в свете электрической лампы, до сих пор будто камея стоит у меня перед глазами. Такая точеная линия лба и носа, вздернутая верхняя губа и совершенная форма подбородка чаще встречаются в мраморе, чем у живого человека. Она и стояла как статуя из мрамора, вернее, из прекрасной светлой бронзы, такой у нее был цвет лица. Женщина не побледнела и не задрожала от страха, только грудь ее вздымалась и опускалась. Она спокойно стояла перед разбойником в маске, мне показалось, что он первым должен оценить ее храбрость, я так сразу об этом и подумал и еще удивился, как это Раффлс сам не растерялся перед такой смелой женщиной. Однако немая сцена длилась недолго. Женщина насмешливо взглянула на него, а Раффлс, не двигаясь, все стоял с фотографией в руках. Тогда она быстро повернулась и решительно направилась не к двери или звонку, а к балкону, через который Раффлс и проник в дом, при этом полицейский-то еще не успел скрыться из виду. До сих пор не было сказано ни слова. Но тут Раффлс что-то сказал, я не слышал что, но при звуке его голоса женщина резко повернулась, и Раффлс, сорвав с себя маску, робко посмотрел ей в лицо.
— Артур! — воскликнула она, услышать ее можно было и на улице.
Они стояли и смотрели друг на друга, ни один из них не двигался. Пока они так стояли, открылась и захлопнулась входная дверь. Из дома вышел муж, это был человек с великолепной фигурой и лицом гуляки, даже сейчас было видно, как он, боясь пошатнуться, тщательно следит за походкой. Это нарушило чары. Женщина выглянула на балкон, потом снова посмотрела в комнату, опять вдоль улицы, и на этот раз я увидел ее лицо. То было лицо богини, которая вынуждена взглянуть на сатира после лицезрения Аполлона. Ее
Последние комментарии
10 часов 11 минут назад
10 часов 29 минут назад
10 часов 53 минут назад
11 часов 25 минут назад
12 часов 32 минут назад
14 часов 13 минут назад