«личность №2» по имени
Заратустра; она вытеснила личность философа (отсюда безумие Ницше — так Юнг считал и в
дальнейшем, вопреки более достоверному медицинскому диагнозу). Страх перед подобными
последствиями «сновидчества» способствовал решительному повороту к реальности. Да и
необходимость одновременно учиться в университете, работать, зная, что рассчитывать приходится
лишь на свои силы, уводила от волшебного мира сновидений. Но позже, в учении о двух типах
мышления найдет отражение и личный сновидческий опыт Юнга. Главной целью юнговской психотерапии
станет единение «внешнего» и «внутреннего» человека у пациентов, а размышления зрелого Юнга
на темы религии в какой-то степени будут лишь развитием того, что было испытано им в детстве.
При выяснении источников того или иного учения нередко злоупотребляют словом «влияние».
Очевидно, что влияние не есть однозначная детерминация: «повлиять» в истинном смысле слова,
когда речь идет о великих философских или богословских учениях, можно только на того, кто сам
собою что-то представляет. Юнг в своем развитии отталкивался от протестантской теологии,
усваивая одновременно духовную атмосферу своего времени. Он принадлежал к немецкой культуре,
которой издавна был свойственен интерес к «ночной стороне» существования. В начале прошлого
века романтики обратились к народным сказаниям, мифологии, «рейнской мистике» Экхарта и
Таулера, к алхимической теологии Бёме. Врачи—шеллингианцы (Карус) уже пытались применять
учение о бессознательном психическом в лечении больных. Пантеизм Гете сочетался у Юнга с
«мировой волей» Шопенгауэра, с модной «философией жизни», с трудами биологов—виталистов.
На глазах Юнга происходила ломка патриархального уклада жизни в Швейцарии и Германии: уходил
мир деревень, замков, небольших городков, в самой атмосфере которых оставалось, как писал Т.
Манн, «нечто от духовного склада людей, живших, скажем, в последние десятилетия пятнадцатого
века, — истеричность уходящего средневековья, нечто вроде скрытой душевной эпидемии», с
подспудной душевной предрасположенностью к фанатизму и безумию [3].
В учении Юнга сталкиваются духовная традиция прошлого и современность, алхимия XV-XVI вв.
и естествознание, гностицизм и научный скепсис. Интерес к далекому прошлому как к чему-то
постоянно сопровождающему нас сегодня, сохранившемуся и действующему на нас из глубин, был
характерен для Юнга еще в юности. Любопытно, что в университете ему более всего хотелось
учиться на археолога. «Глубинная психология» своим методом чем-то напоминает археологию.
Известно, что Фрейд неоднократно сравнивал психоанализ с этой наукой и сожалел, что название
«археология» закрепилось за поисками памятников культуры, а не за «раскопками души». «Архее» —
первоначало, и «глубинная психология», снимая слой за слоем, движется к самым основаниям
сознания.
Однако в Базеле археология не преподавалась, а в другом университете Юнг учиться не мог —
скромную стипендию ему могли выплачивать лишь в родном городе. Сегодня спрос на выпускников
естественнонаучных и гуманитарных факультетов университета велик, но в конце прошлого века
ситуация была иной. Профессионально заниматься наукой могли лишь материально обеспеченные
люди, кусок хлеба гарантировали теологический, юридический и медицинский факультеты.
Юриспруденция была Юнгу совершенно чужда, протестантская теология вызывала отвращение,
тогда как медицинский факультет наряду с профессией, позволявшей выбраться из нищеты, давал
и сносное естественнонаучное образование.
Как и в гимназии, Юнг отлично учился в университете, вызывая удивление своих сокурсников
тем, что помимо учебных дисциплин он отдавал много времени изучению философии. До последнего
года обучения он специализировался по внутренним болезням, ему уже было обеспечено место в
престижной мюнхенской клинике. В последнем семестре нужно было сдавать психиатрию, он открыл
учебник и прочитал на первой странице, что психиатрия есть «наука о личности». «Мое сердце
неожиданно резко забилось, — вспоминал Юнг в старости. — Возбуждение было необычайным, потому
что мне стало ясно, как при вспышке просветления, что единственно возможной целью для меня
может быть психиатрия. Только в ней сливались воедино два потока моих интересов. Здесь было
эмпирическое поле, общее для биологических и духовных фактов, которое я искал повсюду и нигде
не находил. Здесь же коллизия природы и духа стала реальностью» [4]. Человеческая психика является местом встречи науки и религии, конфликт
между ними преодолим на пути подлинного самопознания. Тут же было принято решение, которое
удивило всех — психиатрия считалась самым непрестижным для медика занятием,
Последние комментарии
35 минут 27 секунд назад
2 часов 16 минут назад
2 часов 17 минут назад
2 дней 20 часов назад
2 дней 20 часов назад
2 дней 21 часов назад