Вход в систему

Что такое OpenID?

Последние комментарии

Последние публикации

От Аллегро до Аданте [Владимир Исаевич Круковер] (fb2) читать постранично, страница - 2

- От Аллегро до Аданте 46 Кб скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Владимир Исаевич Круковер

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

из дула... И все – зола.
И стоит секундант – придурок,
Словно призрак того вчера.
А таксисты в двадцатом веке,
Тормозят, чтоб тебя вести
В это прошлое...
Стынут реки,
На часах еще без пяти...
У кого-то свиданье с дамой,
У кого-то свиданий нет,
Я прощаюсь сегодня с мамой
И беру с собой пистолет.
Утро гулкое, снег сыпучий,
Невозможно колючий снег,
И до носа закутан кучер,
И кончается прошлый век.
Еду я и мой вальтер старый,
В пиджаке на груди лежит,
И шофер на такси устало,
Про инфляцию все брюзжит.
И жужжат фонари на старых,
На облупившихся столбах,
А ямщик, как шофер усталый,
Норовит завернуть в кабак.
Секунданты, нахохлив спины,
И упрятав носы в пальто,
Режут линию в снеге синем,
Только это еще не то.
То наступит, когда проклятьем
Приподнимется пистолет,
Чьих-то лиц, чьих-то рук распятье,
Тех, которых давно уж нет.
Чьих-то слов безобразный шорох,
Чей-то стон
И удар о снег,
И одежды ненужной ворох,
И дрожанье замерзших век.
А потом, когда тело взгрузят
На пролетку
И вскач – к врачу,
Я куплю у на проспекте водку,
И грехи свои залечу.

*** 

Жевать свои стихи, как жвачку,
Устать от вялости строки,
И ждать от гения подачку
В снегу колючем у реки.
Поднять тяжелое запястье,
Прицел заучен был за век,
И выстрел, словно бы причастье,
И крест тяжелый – пистолет.
И тишина, но искупленье
Еще готовится. Исход
Давно назначен. Преступленье
Свершилось...

*** 

Решетки, снег, унылый вечер,
Извозчик, легкий стук копыт,
И чей-то веер, чьи-то плечи,
И кто-то речи говорит.
И кто-то нес цветы к надгробью,
А кто-то воздрузил плиту,
А кто-то смотрит изподлобья
На человечью суету.
А я опять в унылый вечер
Иду ссутулившись к реке,
Хоть не назначены там встречи,
И нет убийцы в парике.
Смотрю на смуглые решетки,
Сквозь ночь мне слышен стук копыт,
И рвется хриплый стон из глотки,
И сердце горестью свербит.

*** 

Мне все время это чудится,
Просто грех,
В фонарях беззвучных улица,
Черный снег,
Я листок спешу дописывать,
Рассветет
И в то утро очень чистое
Жизнь пройдет.
Будет речка не замершая
Чуть журчать,
Будет эхо меня прошлое
Окликать,
Распахнет рубаху доктор мне
На груди,
И привидится кошмар во сне —
Разбуди.
Не добудишься теперь меня,
Просто грех,
Переулками заблудишься,
Просто смех,
Фонари в беззвучных улицах
Отгорят,
Речки Черные запрудятся,
Отжурчат.

*** 

Я лабиринтом улиц ранним утром
Пройду и выйду к месту,
Где дуэль
Должна свершится.
Я – усталый Уллис,
И стих мой – на подверстку нонпарель.
Я выйду и замру между акаций,
Дождусь, когда пролетка подойдет.
Увижу все,
Но не смогу вмешаться,
И смерть меж мной
На землю упадет.
И будет так стонать она,
Как будто
Самоубийством разрешилась смерть,
И будет черным
И кровавым утро,
А тень акаций хлещет, словно плеть.

*** 

Мне кажется, что я опять в Москве,
Из под машины выскочил счастливо.
Нет, я сижу тихонько на траве
В каком-то парке в центре Тель-Авива.
Никто не смотрит хищно на меня,
Никто не просит закурить и денег.
И даже пламя вечного огня
Не бьется у заплеванных ступенек.
Не громыхает хиленький трамвай
С нашлепками о «баунти» и «марсе»
И никакой прохожий негодяй
Не рассуждает о рабочем классе.
Никто про перестройку не гундит,
Никто не вспоминает время путча.
И то, что человек в траве сидит,
Ничье самосознание не мучит.
Все порвано давно. Закрыт хешбон,
Я к «должности» олима привыкаю.
Здесь мне не скажут: убирайся вон!
В очередях меня не затолкают.
Символик нет, хоть символ – вся страна
И нет плакатов с текстом дебилизма,
А вот детьми исписана стена,
Но в надписях не славится Отчизна.
В их тексте больше слово sex видно,
А может быть, чего-нибудь похуже...
Зато не хлещут горькое вино
И меж собой так трогательно дружат.
Они горды ТАК Родиной своей,
Своей такой малюсенькой страною,
И так они похожи на людей,
Что я, порой, от зависти к ним вою.
И зависть эта вовсе не во грех,
Я вою лишь о том, что был закован,
Что я среди ребяческих утех
Не замечал насколько обворован.
Что я кричал: Москва, моя, Москва!