Фамильный склеп [Говард Филлипс Лавкрафт] (fb2) читать постранично, страница - 2

некоторых отношениях был зрелым не по годам. Когда, продравшись между двумя буйно разросшимися кустами шиповника, я неожиданно оказался у входа в склеп, я не имел никакого понятия о том, что я обнаружил. Темные блоки гранита, приоткрытая дверь, так возбуждающая любопытство, и траурная резьба над сводом не вызвали у меня никаких ассоциаций мрачного или внушающего ужас характера. Я много знал и думал о могилах и гробницах, но из-за моего своеобразного темперамента меня оберегали от всяческих соприкосновений с кладбищами и погостами. Странное каменное строение на лесном склоне было для меня только источником интереса и размышлений, и его холодная сырая глубина, в которую я тщетно вглядывался через щель, так дразняще оставленную, не содержала для меня ни намека на смерть или разложение. Но в то мгновение любопытства и родилось безумное необъяснимое стремление, которое привело меня в ад заключения. Побуждаемый голосом, который, должно быть, исходил от ужасной души леса, я решил проникнуть в манящую темноту, несмотря на массивные цепи, которые преграждали мне путь. В меркнущем свете уходящего дня я поочередно дергал гремящие ржавые преграды, чтобы пошире распахнуть дверь, и пытался протиснуть свое хрупкое тело через уже имевшееся пространство; но ни один из этих планов не увенчался успехом. Любопытный вначале, я стал теперь безумным, и когда в сгущавшихся сумерках я возвращался домой, то поклялся сотне богов рощи, что любой ценой когда-нибудь проникну в черную, прохладную глубину, которая, казалось, звала меня. Седобородый врач, что каждый день приходит в мою комнату, как-то сказал одному посетителю, будто это решение означало начало прискорбной мономании; но пусть окончательный приговор вынесут мои читатели, после того, как они узнают все.

Месяцы, последовавшие за моим открытием, я провел в тщетных попытках взломать сложный замок слегка приоткрытого склепа, и в тщательно скрываемых исследованиях, касающихся происхождения и истории сооружения. Имея, как и всякий маленький мальчик, чуткие уши, я многое узнал, хотя привычная скрытность не позволяла мне рассказать кому-нибудь об этих сведениях или о моих намерениях. Возможно, стоит отметить, что я совсем не был удивлен или испуган, когда догадался о предназначении строения. Из-за моих довольно оригинальных идей относительно жизни и смерти я неясным образом связывал холодный прах с дышащим телом; и я чувствовал, что большой и пользовавшийся дурной славой род из сгоревшего особняка каким-то образом присутствовал внутри каменного пространства, которое я стремился исследовать. Невнятные рассказы с таинственных обрядах и безбожных оргиях, происходивших когда-то в старинном зале, вызвал у меня новый и сильный интерес к гробнице, перед чьей дверью я часами сидел каждый день. Однажды я просунул свечу в почти закрытый проход, но не смог ничего увидеть, кроме ряда сырых каменных ступеней, ведущих вниз. Запах этого места, все еще отталкивающий, околдовал меня. Я чувствовал, что знал его раньше, в далеком прошлом, от которого не осталось никаких воспоминаний, еще до того, как я стал владельцем моего нынешнего тела.

Спустя год после того, как я обнаружил гробницу, на забитом книгами чердаке моего дома я наткнулся на старинный перевод «Жизнеописаний» Плутарха. Читая жизнеописание Тесея, я был поражен эпизодом, где рассказывается о большом камне, под которым юный герой должен был найти знаки своей судьбы, когда стал бы достаточно взрослым, чтобы осилить его огромный вес. Действие этой легенды заключалось в том, что я перестал испытывать сильнейшее нетерпение проникнуть в склеп; благодаря ей я почувствовал, что мое время еще не пришло. Позднее, говорил я себе, я стану сильным и изобретательным, и смогу с легкостью открыть надежно запертую дверь; но до тех пор будет лучше, если я подчинюсь тому, что кажется велением Судьбы.

Согласно моим наблюдениям, сырой портал стал менее прочным, и много моего времени было потрачено на другие столь же странные занятия. Иногда я очень тихо вставал ночью и тайком ускользал из дома, чтобы побродить по тем самым кладбищам и местам погребений, от которых меня оберегали родители. Наверное не стоит рассказывать, чем я там занимался, поскольку теперь я не уверен в реальности некоторых вещей; но я знаю, что на следующий день после каждой такой ночной прогулки я часто удивлял окружающих меня людей осведомленностью о событиях почти полностью забытых много лет назад. Именно после одной подобной ночи я поразил всех странной самонадеянностью, с которой рассказывал о похоронах богатого и прославленного судьи Брюстера, местного летописца, погребенного в 1711 году, чье синевато-серое надгробие, с высеченным на нем черепом и скрещенными костями, медленно рассыпалось в пыль. Тогда, в своей детской фантазии я клятвенно утверждал не только то, что владелец похоронного бюро, Гудмен Симпсон, украл перед похоронами башмаки с серебряными пряжками, шелковые чулки и атласные штаны