Стихи 1930 — 1937 [Осип Эмильевич Мандельштам] (fb2) читать постранично, страница - 27

class="book">Длинной жажды должник виноватый,

Мудрый сводник вина и воды, —

На боках твоих пляшут козлята

И под музыку зреют плоды.

Флейты свищут, клевещут и злятся,

Что беда на твоем ободу

Черно-красном — и некому взяться

За тебя, чтоб поправить беду.

21 марта 1937. Воронеж

* * *

О, как же я хочу,

Не чуемый никем,

Лететь вослед лучу,

Где нет меня совсем.

А ты в кругу лучись —

Другого счастья нет —

И у звезды учись

Тому, что значит свет.

А я тебе хочу

Сказать, что я шепчу,

Что шёпотом лучу

Тебя, дитя, вручу…

Он только тем и луч,

Он только тем и свет,

Что шёпотом могуч

И лепетом согрет.

23 марта 1937. Воронеж

* * *

Гончарами велик остров синий —

Крит веселый, — запекся их дар

В землю звонкую: слышишь дельфиньих

Плавников их подземный удар?

Это море легко на помине

В осчастливленной обжигом глине,

И сосуда студеная власть

Раскололась на море и страсть.

Ты отдай мне мое, остров синий,

Крит летучий, отдай мне мой труд

И сосцами текучей богини

Напои обожженный сосуд.

Это было и пелось, синея,

Много задолго до Одиссея,

До того, как еду и питье

Называли «моя» и «мое».

Выздоравливай же, излучайся,

Волоокого неба звезда

И летучая рыба — случайность

И вода, говорящая «да».

Март 1937, Воронеж

* * *

Нереиды мои, нереиды,

Вам рыданья — еда и питье,

Дочерям средиземной обиды

Состраданье обидно мое.

Март 1937.

* * *

Флейты греческой тэта и йота —

Словно ей не хватало молвы —

Неизваянная, без отчета,

Зрела, маялась, шла через рвы.

И ее невозможно покинуть,

Стиснув зубы, ее не унять,

И в слова языком не продвинуть,

И губами ее не размять.

А флейтист не узнает покоя:

Ему кажется, что он один,

Что когда-то он море родное

Из сиреневых вылепил глин…

Звонким шепотом честолюбивым,

Вспоминающих топотом губ

Он торопится быть бережливым,

Емлет звуки — опрятен и скуп.

Вслед за ним мы его не повторим,

Комья глины в ладонях моря,

И когда я наполнился морем —

Мором стала мне мера моя…

И свои-то мне губы не любы —

И убийство на том же корню —

И невольно на убыль, на убыль

Равноденствие флейты клоню.

7 апреля 1937. Воронеж

* * *

Как по улицам Киева—Вия

Ищет мужа не знаю чья жинка,

И на щеки ее восковые

Ни одна не скатилась слезинка.

Не гадают цыганочки кралям,

Не играют в Купеческом скрипки,

На Крещатике лошади пали,

Пахнут смертью господские Липки.

Уходили с последним трамваем

Прямо за город красноармейцы,

И шинель прокричала сырая:

— Мы вернемся еще — разумейте!..

Май 1937. Воронеж

* * *

Я к губам подношу эту зелень —

Эту клейкую клятву листов —

Эту клятвопреступную землю:

Мать подснежников, кленов, дубков.

Погляди, как я слепну и крепну,

Подчиняясь смиренным корням,

И не слишком ли великолепно

От гремучего парка глазам?

А квакуши, как шарики ртути,

Голосами сцепляются в шар,

И становятся ветками прутья

И молочною выдумкой пар.

30 апреля [1937, Воронеж]

* * *

Клейкой клятвой пахнут почки,

Вот звезда скатилась:

Это мать сказала дочке,

Чтоб не торопилась.

— Подожди, — шепнула внятно

Неба половина,

И ответил шелест скатный:

— Мне бы только сына…

Стала б я совсем другою

Жизнью величаться.

Будет зыбка под ногою

Легкою качаться.

Будет муж прямой и дикий

Кротким и послушным,

Без него, как в черной книге,

Страшно в мире душном…

Подмигнув, на полуслове

Запнулась зарница.

Старший брат нахмурил брови,

Жалится сестрица.

Ветер бархатный крыластый

Дует в дудку тоже:

Чтобы мальчик был