«разгрузка»? Если под тяжелыми щитами поставлен еще один, «разгрузочный», взрыватель?» Вчера мы об этом толковали подробно…
– Щуп! – властно и лаконично требует лейтенант.
Солдаты опрометью кидаются к инструментам.
Ну что же, кажется, все правильно – будет из него хороший разминер: выдержанный, уверенный и осторожный.
Попытка вытянуть стандартный заряд со взрывателем «просто так» ни к чему не приводит. Где-то сзади и с боков его прочно прикрутили стальными обручами. Обдирая руки, лейтенант долго возится с неподатливой сталью. Наконец я слышу его удовлетворенное бормотание, и солдатские ладони бережно принимают брусок.
– Нашли «золотишко», – тяжело переводя дух, констатирует рядовой Ахундов.
Через несколько минут над ямой появляются еще три таких бруска. Теперь в самом конце трехметровой галереи остался только хитроумно заделанный в стену тяжелый приземистый ящик. Он поставлен в стороне от основного хода, придавлен огромным валуном и обнесен глубоко врытыми досками. Мы долго ломаем голову, прикидывая – как же вытянуть его на поверхность.
– Нарочно сделал! Вот цволочь! – возмущается азербайджанец Исмат Исмаилов. – Все равно возьмем!
И солдат наваливается грудью на валун.
Когда камень откатывается подальше от ящика, Лунин машиной вытягивает его из ямы далеко в кювет.
– Эх, экскаватор бы! – мечтательно вздыхают ребята.
Но экскаватор нельзя. И снова приходится браться за лопаты, сторожа каждое свое движение и рискуя вызвать обвал.
Потом мы перекуриваем. Володя Фрейман сидит молча, остро переживая только что происшедшее «крещение». Молчат и солдаты, уставшие от непосильного труда и нервного напряжения. Даже внезапно появившиеся мальчишки присмирели. Только худой, взмокший Володя Кондратьев печально глядит на развороченную дорогу и тихо, ни к кому не обращаясь, произносит:
– Где-то здесь шел мой отец… Может, это для него готовили…
– А ты почему знаешь, что здесь? – осторожно спрашивает Лупин.
– Погиб в этих местах. Похоронную получили…
– Мой тоже здесь, наверное, воевал, – после долгого-долгого раздумья говорит Лупин. – Штурман на бомбардировщике. Пролетал наверняка…
Он лежит на спине и задумчиво смотрит в голубое небо.
– А моего в Закарпатье… бандеровцы… из автоматов, – грустно отзывается Гриша Ройбу.
Мы долго молчим, каждый по-своему думая о своих отцах. В уже начавшей сохнуть, благоухающей дурманом траве оглушительно стрекочут кузнечики, легкий ветерок щекочет лицо, лениво шумят деревья…
– Эх, и досталось же всем! – не выдерживает Фрейман. – Я в блокаду маленький был, год еще не исполнился, когда война началась, а, наверное, что-то во мне сохранилось…
– У меня отец три раза из плена бежал. Раненый, переконтуженный… – отзывается Женя Зотов.
Небольшой коренастый Коля Русаченко быстро поворачивается к нему:
– А мой, когда пришел с войны, шинель повесил, все, говорит, три Европы прошли, пущай теперь хоть дети мирной жизнью живут. А она вон какая мирная…
– Это что, – сердито обрывает его Лупин, – разве это страхи? Если кто и подорвется, то по собственной глупости.
– Да брось ты, разве не страшно? – не унимается Русаченко.
Лупин растерянно хлопает белесыми ресницами и признается:
– Бывает малость…
Я слышал такие разговоры много раз. И всегда, «для профилактики», вмешивался, доказывал, что со взрывоопасными предметами надо держать ухо востро. Но сейчас мне что-то не хочется их поучать: сегодня у меня последнее задание, и к тому же так тепло греет солнце! Я лежу на заботливо подложенных солдатами накидках и тоже гляжу в небо. Что ждет меня завтра? Какие пути? Какие дороги? Начинать новую жизнь всегда трудно. А пока – за спиной у меня тихо шепчутся кипенские мальчишки.
– А тебе боязно? – шепотом спрашивает один.
– Обвыкаем, – солидно отзывается другой.
Обвыкайте, дорогие, обвыкайте. Пусть негромкое мужество этих простых солдат – сыновей солдат – перейдет к вам, как перешло оно к ним, от их отцов, – из сердца в сердце. Обвыкайте.
…Перед самым закатом мы достали последний, восьмой фугас. На потемневшую гладь асфальта легла крышка ящика. На ее внутренней стороне хорошо сохранились наклейки с черным готическим шрифтом. На одном из ярлыков чернилами аккуратно была вписана дата минирования: «2 Juli 1943». Мы достали его к исходу 2 июля 1963 года. Ровно через двадцать лет!
Говорят, Гитлер когда-то сказал, что и после войны России придется воевать двадцать лет. Да, мы воюем. Приходится. Но воюем, как и раньше, победно.
1963—1966 гг.
Последние комментарии
15 часов 32 минут назад
15 часов 33 минут назад
15 часов 41 минут назад
15 часов 50 минут назад
16 часов 48 минут назад
17 часов 6 минут назад