Детектив [Фёдор Чеховский] (fb2) читать постранично, страница - 2

сегодня был моим компаньоном и наоборот.

О, времена. Я мог озолотить несчастную попрошайку у паперти, приметив божественное клеймо «неисправимой матери» в её глазах; положить жертвой на плаху дела никудышного и пропащего забулдыгу за стаканчик хмельного зелья; простить смазливой кокетке долг, величиною в целое состояние, после чего месяцами питаться сухарями и водой…

Эпоха омерзительных метаморфоз на лезвии ножа морали.

Чем вы сейчас отличаетесь от меня?

Кто из вас может поклясться на святом писании, что не делал ничего подобного??

Кто и кого здесь судит???

А я всё падал, катился, полз и летел под откос извилистой дорожки морального опустошения, пока не ощутил отрезвление от ощущения удара затылком о мостовую – тот самый момент, когда человек, ради которого ты всё это делал, переступает грань отвращения и получает первое удовольствие от этой грязи, в этом болоте. Это было самое дно. Исподняя.

…но дно – это вершина угла, в котором некуда оборачиваться и чью-то правду не подашь и не увидишь с оборотной стороны. Это вершина, из которой видно всё абсолютно и только целиком. Отправная точка Истины.

Впрочем, к чему это?

– Я удаляюсь и не прошу пощады или прощения. Удаляюсь лишь для того, чтобы двигаться дальше, к своей цели. И как знать, быть может встретиться с некоторыми из вас снова, но уже при других обстоятельствах. И, поверьте, будет лучше, если наши дороги вдруг сойдутся, чтобы нам было по пути…

После этих слов в зале осталось лишь несколько непотупленных в пол взглядов,– Лотрека и девушки, чьё лицо было неузнаваемо за плотной вуалью, Камилы. Она молча сидела и не спускала глаз с него, её идола, оплота, учителя и отца-воспитателя, примера для подражания и стремлений… который иногда, словно после тяжёлого упражнения, подрывает силы и веру в себя и всё происходящее. Они смотрели друг на друга, и во взглядах этих было много слов, которым позавидовали бы самые искусные рассказчики. Они повествовали, слушали, удивлялись, спорили, кричали, переживали…не издав ни звука.

Она верила и отчаивалась, и снова верила. Его сила духа взывала и молила к пониманию и поддержке.

Эта немая картина продолжалась мгновения, но мгновения эти изобиловали красками сотен жизней. Словно вороны, пережившие несколько поколений и государственных устроев, они в своём диалоге возвысились над залом. Первые из присутствующих, поднявшие головы и глаза, ощутили было это их превосходство, но…

От любви до ненависти один шаг. Так же недолговечны все страсти людские – пресыщение зрелищем постепенно уступало место «хлебу насущному». Катарсис, сменивший пламенные речи и высокие материи, разрядил эмоциональное напряжение высвободившимся чувством голода, усталости, скорейшего «правосудия» и ещё более приземлённых человеческих слабостей. Возбуждённые участники суда, которых хорошенько встряхнули, а потом ослабили хватку, не желая задумываться и оттягивать дела более насущные, вынесли ожидаемый приговор и скомкали высокоморальные начинания проходимца.

Камила, присутствовавшая явно не с целью посмотреть драму вынесения приговора, незаметно удалилась.

Лицо Лотрека всем своим видом и выражением выказывало непоколебимую уверенность.

Глава II

Осужденного, окружённого всеобщим вниманием, увезли в городскую тюрьму. Еще несколько дней Рувиль, префект полиции и старинный оппонент Лотрека по цеху, непременно посещал его каждое утро перед отправкой в тюрьму для особо-опасных преступников. Его тщеславие и гордыня в эти дни разливались на весь участок и далеко за его пределы, подогреваемые повышением по службе, вознаграждением и всевозможными почестями и благодарностями жертв преступника. В придачу, через несколько дней он ждал ответ от своей возлюбленной. Полученное вознаграждение должно было существенно поправить общественное положение его пассии, что, как ему казалось, должно было окончательно расположить её к нему и склонить ответить утвердительно на его предложение.

Лотрек всё это время вёл себя совершенно умиротворённо, словно он в пансионате. Никакого общения, нарушений, просьб, чего бы то ни было. Режим, казалось, не тяготил его, а лишь закалял и оздоравливал. Нарастающее раздражение префекта сдерживало лишь осознание, что через несколько дней преступник отправится на удалённую каторгу.

За несколько дней до возвращения Камилы, Рувиль получил от неё записку с просьбой встретится вечером в гостинице. Несколько озадаченный преждевременным возвращением любимой, он был готов на всё, лишь бы их эфемерные планы не нарушились.

При встрече, непривычно-взволнованная Камила, обменявшись формальными приветствиями, сразу же огорошила Рувиля свой просьбой: ей во что бы то ни стало надо было повидать до отправления на каторгу с Лотреком, называвшим себя Ростреном. Рувиль, несколько обескураженный неожиданным поворотом, снисходительно попросил объяснить столь странный интерес своей спутницы, – слишком ослепительна была