Запах моря [Вадим Зиновьевич Кудрявцев] (fb2) читать постранично, страница - 10

Восемнадцать дней прошли. Нет, не пролетели. Прошли. Распорядок дня диктовал ритм проходящим дням, как метроном «Цок-цок-цок, завтрак-пляж-обед-сон-пляж-ужин-сон». Людмила втянулась, и отдых приобрел стройность и методичность. Через пять дней после Людмилиного приезда в ее номер подселили соседку. Сначала она показалась Людмиле излишне грубой и даже хамоватой, но потом оказалось, что новая соседка добрая и веселая женщина. Была она, конечно, непривычно резковата, но не более того, а к этому довольно быстро привыкаешь, если в целом человек импонирующий, и в конце совместного их пребывания в номере Людмила уже не замечала так раздражавшую поначалу манеру разговора соседки. Помимо всего прочего, соседка оказалась тезкой Людмилы. Людмила стала называть соседку Людой, а соседка называла Людмилу – Людок. Соседка была чуть постарше Людмилы, но энергии у нее хватало на двоих. Она не могла усидеть на месте, что-то постоянно придумывала, куда-то вечно спешила. Людмиле же спешить никуда не хотелось, и она всегда пыталась отказаться от бесконечных прогулок и путешествий. Так что иногда соседка, так и не уговорив ее, отправлялась куда-то в одиночку, всем своим видом показывая, что обиделась. Именно соседка была инициатором экскурсий на какое-то озеро и какие-то водопады, коих бесконечное множество по всему черноморскому побережью. Еще они ходили на концерт пианиста, как обычно «пролетавшего из Токио в Лондон и лишь на день задержавшегося, чтобы дать незабываемый концерт в местном ДК». В общем, Людмила-старшая, как могла, разнообразила их совместный курортный досуг. Но, в любом случае, все эти мероприятия происходили в основном между тактами незримого метронома размеренной пансионатной жизни, так что очень уж активным получавшийся отдых назвать было сложно. Но, что ни говори, отдых состоялся. Хотя, наверно, можно даже сказать, и удался.

Утром последнего дня в пансионате две Людмилы сидели на балконе и пили чай. «Кипятильник все-таки пригодился, не зря тащила», – не без удовольствия отметила про себя Людмила. Так она отмечала каждый раз, когда они с соседкой пили чай, а пили его они по несколько раз на дню. Несмотря на довольно уютный номер и недавно сделанный в нем ремонт, чайником администрация решила не баловать отдыхающих, тем более что на территории была столовая и кафе.

Вещи Людмила собрала еще с вечера, оставив на тумбочке только ежедневно необходимое. До сдачи ключей оставалось еще несколько часов, и соседка уговаривала ее пойти в последний раз перед отъездом на пляж. Людмила же отказывалась. Так они сидели, пили чай и, не поднимая друг на друга голоса, пререкались.

– Ну чего ты упрямишься? Когда в следующий раз на море попадешь? – не успокаивалась соседка. – Идем, говорю, и никаких «но»…

– Да оставь ты меня в покое. За восемнадцать дней даже море поднадоесть может. Хочешь – иди, я ж тебя не держу…

– Причем тут «держишь – не держишь». Что ты в номере делать будешь? Слезы глотать? Нечего. Идем и точка.

– Иди, иди. Я и купальник уже спрятала…

– Вот проблема… Купальник она спрятала… Как спрятала, так и достанешь. Это что, якорь или… или ксилофон? – примеры Людмила-старшая подбирала всегда удачные.

– Якорь… Сушить купальник я где потом буду? В поезде?…

И так далее и тому подобное. И все это абсолютно не повышая голоса.

В итоге, соседка не выдержала и пошла на пляж одна. А Людмила села на кровать и стала, как кинопленку, прокручивать обратно все эти восемнадцать дней, проведенные в пансионате. Кадры, еще свежие, полные деталей и подробностей, вчерашних ощущений и невыветрившихся запахов. Все мелькало перед глазами. Закрытыми глазами. Где-то там, в ее голове. Память и воображение. Два маститых художника, рисующих общую картину на одном и том же холсте. Мазок кисти одного и сразу же следом росчерк другого, память ответственна за очертания, воображение – за палитру.

Людмила молча сидела на кровати. Она была поражена внезапно ставшим очевидным фактом, открытием, почему-то сильно потрясшим ее. Хотя открытием назвать это было бы не совсем правильно. Но Людмиле в тот момент казалось, что ей стало понятно нечто очень важное и существенное. Пусть и значимое только для нее одной.

А поняла она то, что самым счастливым, теплым и важным воспоминанием и ощущением за все эти восемнадцать дней, ощущением, которое она увезет с собой домой, и которое будет всегда всплывать, когда она будет вспоминать эту поездку, это те минуты… те самые, когда, войдя в свой номер и бросив сумки прямо у входа, она первым делом распахнула двери, ведущие на балкон, и запах моря буквально ворвался и обрушился на нее. Запах моря. Моря спокойствия и умиротворения.