Солнечный удар [Михаил Широкий] (fb2) читать постранично, страница - 3

ним лицом к лицу, заглянув в его тусклые, водянистые, неживые глаза и заметив протягивающиеся к нему длинные тонкие руки с растопыренными костлявыми пальцами и продолговатыми, заострёнными на концах синеватыми ногтями, он инстинктивно отстраняется и в отчаянном порыве, движимый неописуемым, животным ужасом, бросается вверх.

И, как ни странно, у него это получается. Каким-то невероятным образом его обмякшее, окаменелое, уже почти умершее и готовое пойти ко дну тело, словно повинуясь его страстному желанию во что бы то ни стало вырваться из убийственного водяного плена и избежать ледяных, смертельных объятий русалки, нежданно-негаданно взмывает на поверхность. И он, беспорядочно махая руками и баламутя вокруг себя воду, с исказившимся лицом и вытаращенными глазами, выхаркивает тошнотворную горькую жидкость и судорожно, с жадностью, большими глотками хватает ртом воздух… И просыпается.

Положив руку под голову и медленно водя глазами по объятой сумраком комнате, лишь слегка озарённой проникавшими из-за окна бледными отблесками сиявшей на небе круглой серебристой луны, Андрей некоторое время перебирал в памяти этот необычный, причудливый сон, чувствуя, как по коже у него пробегает при этом мелкая дрожь, как если бы он всё ещё находился в неприютной мертвенной воде и смотрел в бесцветные стеклянные глаза ожившей утопленницы, обитавшей в тёмной речной заводи и пытавшейся увлечь туда, в свои владения, и его. Но не вышло, с улыбкой подумал он, широко зевая, потягиваясь и с удовольствием ощущая приятное тепло мягкой постели, составлявшее такой разительный контраст с холодом и мраком привидевшейся ему водяной бездны.

Однако, невзирая на яркость и мрачность сновидения, Андрей не слишком долго предавался воспоминаниям о нём. Понемногу его мысли переключились на более значительные и актуальные события, происшедшие уже в реальной жизни, непосредственно его касавшиеся и оставившие в его памяти глубокий отпечаток. События, важность которых он, может быть, ещё не осознавал в полной мере, или, вернее, лишь начинал осознавать. События, случившиеся буквально на днях и обещавшие какие-то ещё неведомые ему, но, несомненно, серьёзные, возможно, судьбоносные перемены в его жизни.

II

Несколько дней назад Андрей окончил школу и находился теперь в немного шатком, неопределённом, как бы пограничном состоянии лёгкого, то пропадавшего, то опять возникавшего волнения, беспокойства, смятения, иногда переходившего даже в некоторое возбуждение. Старый, устоявшийся, ставший за много лет привычным и комфортным образ жизни внезапно, в один момент закончился. Стабильный, уютный, почти домашний школьный мирок рухнул, как карточный домик, разлетелся в прах, в одночасье слинял. Хорошо знакомые – порой до боли знакомые – лица вдруг исчезли, пропали из поля зрения, расплылись и растаяли в серой, мутноватой дымке прошлого. Пусть совсем недалёкого, бывшего ещё вчера настоящим, но всё-таки уже прошлого. Невозвратимого и неуловимого, как само время.

Впрочем, Андрей ни о чём не жалел. Школа давно уже наскучила и приелась ему, тяготила и раздражала его своим однообразием и рутиной, ставшими за много лет невыносимыми, ограничивала и сковывала, как он полагал, его молодые, неуёмные, рвавшиеся наружу силы, которым он рассчитывал найти более достойное и плодотворное применение. Причём в самое ближайшее время. Правда, он ещё не знал, даже приблизительно, что это будет за применение, чем именно он займётся после школы, – планы его в этом отношении были столь же амбициозны, сколь и туманны, – но ни секунды не сомневался, что избранное им поприще будет блестяще и поистине грандиозно. Ведь иначе и быть не может. Он всегда знал, чувствовал, предвидел, что рождён для чего-то выдающегося, незаурядного, выходящего из ряда вон, что обязательно станет известно всем вокруг и обессмертит его имя… ну если не в веках, то хотя бы в его время. А простая, обычная, монотонная и неприметная жизнь, какую ведут окружающие, в том числе его родные и знакомые, – это не для него. Он выше этого, он предназначен для другого, он может – а раз может, значит, обязан – добиться своего. Того, что частенько виделось ему в размытых, туманных, эфемерных мечтаниях, возникавших у него время от времени и, несмотря на свою явную фантастичность и нереальность, представлявшегося ему несомненным, вполне достоверным и осуществимым. И лишь когда он заносился в своих фантазиях слишком уж высоко и самообман становился очевиден ему самому, он невольно и не без сожаления делал шаг назад, слегка обуздывал своё распалённое воображение и мягко и снисходительно усмехался над собой. А потом вновь принимался за старое…

Как бы то ни было, все эти дни, последовавшие за последним звонком, он пребывал в состоянии напряжённого, нетерпеливого ожидания чего-то большого, красивого, волнующего и неповторимого, совершенно непохожего и неизмеримо превосходящего всё, что было прежде, в его уже прошлой, школьной, детской,