Последняя заря [Катя Коробкина] (fb2) читать постранично, страница - 2

как кукушкино яйцо и от этого очень некрасивая в своём белоснежном чепце-апостольнике, открывающем только лицо. Сколько Доктор ни силился, он никак не мог вспомнить её голос: лишь пару раз за всё время он слышал, как Даша тихонько переговаривается с ранеными да мурлычет себе под нос, щипая корпию.

Соловей голосил, как ненормальный, разливаясь во все коленца…

От неяркого света лампы вся причёска сестры светилась, точно тлеющие в печке угли. И Доктору нестерпимо захотелось дотронуться до этого живого огня, ощутить как дрогнут податливо рыжие кудри под его ладонью, и он не сумел удержаться от искушения… Даша вскинулась, заморгала опухшими со сна глазами.

– Ступайте отдыхать… Я пришлю вам смену… – только и сумел пробормотать сконфуженный Доктор.

И, когда, наконец, вернулся к себе, уснул, едва коснувшись щекой подушки.

К ночи температура в камере заметно упала, и прохлада привела Доктора в чувство. Он завозился на своих нарах, разминая затёкшую шею здоровой рукой, затем сел. Его сосед по камере уставился неподвижным взглядом на улицу, в чёрных глазах полоскался месяц.

– Почему вы молчите? Неужели вам не хочется что-нибудь сказать сегодня? – спросил он, заметив, что Доктор зашевелился.

– Голова трещит. Не хочу.

– Послушайте тогда. Меня зовут Стефан Игорь, – глухо проговорил юнкер. – Мой отец – советник пятого класса при департаменте по дипломатическим связям. Я служил в седьмом пехотном полку трубачом.

– И за что же вас, своего-то?

– За дезертирство. Когда началась атака, я должен был заиграть «Марш, марш!». А трубу расплющило осколком… Я ничего не мог поделать… По законам военного времени…

Детским забавам пришёл конец. Это война… Сегодня его черёд, а завтра на его месте может оказаться любой из тех, с кем он сражался плечом к плечу, кто утром будет стоять в шеренге и молиться, чтобы его винтовка оказалась незаряженной.

Страшно ли казнить товарища?..

Вчера ещё два человека были врагами. Сегодня сидят в одной камере, а завтра, когда их поведут перед строем, оба они на мгновение поднимутся надо всеми в гордом своём предсмертном родстве. Всего на миг, но разве это уже будет иметь значение?

..А когда живого человека разрывает снарядом, ему больно?..

Даша оказалась так непохожа на барышень из прошлой, довоенной, жизни!

Прежде круг общения Доктора мало выходил за пределы товарищей по лицею, академии, научному кружку. Это были молодые люди сплошь из образованной среды: умные, бонтонные, с положением в обществе, подающие надежды в учёном мире. Среди них встречались и отчаянные сорванцы, и любители приложиться к бутылке, азартные игроки и ярые сторонники революционных веяний. Барышням же вход в этот сакральный мир высших идей и мужского fraternité был заказан – ещё не пришло время расцвета эмансипации, но флёр её уже пробивался сквозь запреты: сёстры товарищей, вчерашние гимназистки и институтки – мало-помалу их тоже косила эпидемия свободомыслия и бунтарства… И хотя на танцевальных собраниях барышни всё ещё придерживались установленных веками правил политеса, ускользнув от строгих взглядов старших дам тайком покуривали в тесных компаниях подруг и читали запрещённую литературу.

Безусловно, для Доктора не было секретом, что отношения между мужчиной и женщиной предполагают помимо дружеского общения ещё и другие способы. Однако неизвестным чудом ему удалось избежать юношеской влюблённости в кузину или же её гувернантку – наиболее обычные объекты воздыхания неоперившихся юнцов. Днями напролет в учении, занятый не зубрёжкой, так собственными мыслями, он попросту позабыл об этих нежных существах, созданных, чтобы их обхаживали, лили им в уши всякую милую чушь и совершали глупости в их честь. Физиологическая область отношений мужчины и женщины для Доктора обреталась где-то среди литографий анатомического атласа, была затверждена и отвечена на экзамене – впрочем, как и остальные аспекты естества человеческого – на "отлично". Кончилось, правда, тем, что в винном угаре после успешного закрытия сессии третьего года Доктор потерял невинность в зареве красных фонарей, и хотя это был единственный опыт столь близкого и столь деликатного сношения с женским полом, вспоминал он его мучительно, со стыдом и даже отвращением, а чаще всего вовсе избегал вспоминать.

А Даша…

Чёрт подери! Он и не думал, что умеет так остро чувствовать присутствие другого человека в своей жизни!

Как будто в один день исчез тот чудесный витамин, что поддерживал его существование, и лишь Дашей могло восполниться отсутствие необходимого вещества. Видеть её, слышать, чувствовать запах её – горьковато-стерильный букет карболки, можжевеловых курений и мятного зубного порошка – вдруг превратилось в насущную потребность, справиться с которой было сложнее, чем с жаждой или голодом, чем с потребностью во сне. Чувствовал Доктор прежде, что война задушила внутри него всё человеческое: способность чувствовать и воспринимать, но к счастью это