шею и крепко поцеловала в губы. Такому человеку, как я, не любящему сантименты, это не могло понравиться, и потом пришлось вытирать усы, но ее неспособность сдержать в тот момент свой порыв была вполне, простительна.
После, этого мы не виделись примерно с неделю, а потом я встретил ее как-то у лавки мясника, и с моей стороны было бы просто невежливо не предложить ей поднести сумку до дома. Естественно, меня интересовало, не собирается ли она снова полезть целоваться, и я про себя решил, что было бы грубо отказывать, если настаивает столь очаровательное создание. Однако она упорно глядела куда-то вниз.
– Как поживает фотография? – спросил я, опасаясь, не стала ли она выцветать.
Рози сразу оживилась:
– Прекрасно! Я поставила ее на магнитофон и наклонила так, чтобы с моего места за столом ее было видно. Он на меня глядит так немножко искоса, с такой хитринкой, и нос у него наморщен как раз как надо. Честное слово, совсем как живой. И мои подруги глаз отвести не могут. Мне приходится ее прятать, когда они приходят, а то вот-вот украдут.
– А его они не украдут? – шутливо спросил я.
Рози снова впала в то же напряженное молчание. Потом она качнула головой:
– Не думаю.
Я попробовал зайти с другой стороны:
– А как Кевину эта фотография?
– Он слова не сказал. Ни одного слова. Он, знаете ли, не очень наблюдателен. Я не уверена, что он ее вообще заметил.
– А что, если ему ее прямо показать и спросить?
Она молчала примерно полквартала, а я тащился рядом с тяжелой сумкой, гадая, не потребует ли она еще и поцелуя в придачу.
Внезапно она сказала:
– На самом деле у него сейчас такая напряженная работа, что как-то не представляется случая спросить. Он приходит домой поздно и со мной вообще почти не разговаривает. Ну, вы же знаете, мужчины – они такие. – Она попыталась засмеяться, но у нее ничего не вышло.
Мы подошли к ее дому, и я вернул ей сумку. Она вдруг сказала шепотом:
И все равно вам спасибо за фотографию, много-много раз!
И ушла. Поцелуя она не попросила, а я настолько погрузился в свои мысли, что осознал этот факт только на полпути к дому, когда уже возвращаться только для того, чтобы спасти ее от разочарования, было бы глупо.
Прошло еще дней десять, и как-то утром она мне позвонила. Не могу ли я заехать и с ней позавтракать? Я сдержанно заметил, что это было бы несколько неудобно – что скажут соседи?
– А, глупости, – сказала она. – Вы же такой невообразимо старый… то есть я хочу сказать, такой невообразимо старый друг, что им и в голову… Ну, а кроме того, мне нужен ваш совет. – Мне показалось, что она всхлипнула. Джентльмен всегда должен быть джентльменом, поэтому я оказался во время ленча в ее солнечной квартирке, Она поставила на стол бутерброды с ветчиной и сыром и тонкие ломтики яблочного пирога, а на магнитофоне стояла фотография, как она рассказывала.
Мы поздоровались за руку, и никаких попыток целоваться она не делала, что могло бы меня успокоить, если бы не ее вид, который отнюдь не внушал спокойствия. Она выглядела совершенно изнуренной. Я съел половину всех бутербродов, пока ждал, чтобы она заговорила, но в конце концов был вынужден сам спросить, откуда вокруг нее атмосфера такой мрачной безнадежности.
– Это из-за Кевина?
Я был уверен, что не ошибся.
Она кивнула и разразилась слезами. Я гладил ее руку, но не был уверен, что этого достаточно. Я стал ненароком гладить ей плечо, и наконец она сказала:
– Я боюсь, что он потеряет работу.
– Что за глупости! Почему?
– Понимаете, он стал такой дикий, очевидно, и на работе тоже. Он уже Бог знает сколько времени меня не целует и даже слова доброго никогда не скажет. Он ссорится всегда и со всеми. Что случилось – он мне не говорит, а если я спрашиваю, он бесится. Вчера зашел друг, с которым Кевин работает в аэропорту. Он сказал, что Кевин работает с таким угрюмым и несчастным видом, что начальство уже стало замечать. Я уверена, что его собираются уволить, но что же мне делать?
Чего-то в этом роде я ожидал с нашей последней встречи и решил, что надо рассказать ей правду, и черт с ним, с Азазелом. Я прокашлялся:
– Рози! Эта вот фотография…
– О да, я знаю, – воскликнула Рози, хватая фотографию и прижимая ее к груди. – Она дает мне силы это переносить. Эта – настоящий Кевин, и что бы ни случилось – он всегда будет со мной, – Она начала всхлипывать.
Я понял, что сказать то, что надо сказать, будет крайне трудно, однако другого пути не было. И я сказал:
– Рози, вы не поняли. Вся беда в этой фотографии, и я е этом уверен, Все обаяние, вся жизнерадостность этой фотографии должны были откуда-то взяться. Так вот, ах отобрали у самого Кевина. Понимаете?
Рози перестала плакать.
– Вы это о чем? Фотография – это просто свет, собранный линзой, и еще эмульсия на пленке, и всякие там проявители – и все.
– Обычная фотография – да, но эта… – Я знал ограниченность возможностей Азазела. Волшебную фотографию из ничего ему было бы создать не под силу, но боюсь, что научную сторону вопроса, некий закон
Последние комментарии
10 часов 17 минут назад
10 часов 19 минут назад
11 часов 17 минут назад
11 часов 40 минут назад
1 день 5 часов назад
1 день 5 часов назад