С полуслова. Сборник рассказов [Юлия Щёлокова] (fb2) читать постранично, страница - 2

пыльных и без того грязно-зелёного цвета гимнастёрках. На головах сальные фуражки со свёрнутыми набок козырьками. На одном, что повыше и с усами, синие погоны с белыми кантами, сапоги, подсумок и оружие наперевес. Второй же, что пониже ростом, безусый молодчик, увешанный мешками и подсумками, в ботинках, явно с чужой ноги.

— Объявлен общий сбор на площади у церкви! — рявкнул высокий. — Всем явиться обязательно. Есть ещё кто в доме?

— Жена, но она больна. Лежит. Я сам пойду.

— Хехе, ещё одна больная. Мор у вас тут, что ли? — с ухмылкой заявил безусый неприятным, почти визгливым, голосом. — Давай живей на пустырь. Ты последний. — И солдаты резво зашагали в сторону общего сбора.

Александр в очередной раз восхвалил Господа, что они во двор не прошли, и в избу не ворвались. А ведь за его домом действительно начиналась дорога, озеро и лес — дом Александра стоял последним в улице.

***

Будущий дом был последним в улице. Но Степана Кокшарова это не смущало. Он был так рад, так воодушевлён постройкой собственного дома, что такие мелочи, как крайность хаты, его мало заботили.

Нижние венцы сруба будущей избы уже стояли на месте. Степан с помощниками во время отдыха прутиками размечал расположение будущих ворот. Будь его воля, он бы работал и днём и ночью на строительстве своего дома. Но есть повинность — заготовка леса, да и с огородными работами нужно помогать, иначе в рот положить будет нечего. Благо помощников достаточно, чтобы в пору сбора урожая можно было поехать свататься, а после — уже в готовый дом ввести свою законную жену.

Свою избранницу Степан обожал: миловидная не высокая девушка. Такими, как говорили ему знакомцы, все деревни в округе забиты. Но для него она была особенной.

Влюбленность, эйфория от предвкушения, что вот-вот наступит его семейное счастье, и известие из столицы, что царь отменил крепостничество, придавали Степану нечеловеческих сил. Хоть он и не был крепостным, был государственным, но повинность то была. А указ этот давал надежду на лучшую жизнь. И тогда бы все мечты Степана могли сбыться. Дом, семья, свобода.

***

— … а это дом! Семья! Свобода! Вот за что выступает наше командование. Вот чего хотят лишить вас большевики и все их организации. Они в корне нарушили прошлые земельные отношения. Жизнь требует новых форм! — Так вещал один из белогвардейцев, встав на несколько колод, чтобы быть выше остальных. Народ слушал.

Хотя собравшихся правильнее было бы назвать сборищем пожилых и убогих. Все, кто помоложе, посильнее да покрепче, прятались сейчас по погребам, чердакам и сараям, готовые в любой момент или дать отпор, или бежать в лес. Поскольку были наслышаны о бесчинствах враждующих сторон в деревнях и сёлах, о казнях всего дееспособного мужского населения, кто мог бы сопротивляться или теоретически перейти на сторону врага.

И Александр стоял среди собравшихся поневоле. Но он не слушал, он присматривался, с какой стороны, ежели чего, можно подвернуть ногу лошадёнке, что под пришлыми. Нет лошади — далеко не убежать. Или же в какую сторону тикать, чтобы жизнь сохранить и близких сберечь. А разгорячённый собственными речами боец продолжал. Всё громче и громче, уже почти переходя на истошный эмоциональный крик:

— Хлеб и другие самые простые и необходимые продукты дорожают. Это вина большевиков! Долой этих грабителей! Долой большевиков и коммунизм! Вы, представители русского крестьянства и рабочего класса, вы преданы! Работы для вас всё меньше. А условия жизни всё жёстче! Кто грабит у добрых людей последнюю коровёнку — воры и мошенники. Они же — комиссары и коммунисты! Большевики — это чума, пожирающая русский народ. Это хворь, которую под силу излечить только самому народу…

***

Степан так и не узнал, что за хворь такая погубила его жену. Лекари не смогли ответить, не смогли вылечить. Бабки травницы тоже оказались беспомощны. Одно успокоение — дух испустила быстро и мирно, без мучений.

Управляя телегой с гробом и прижимая к себе двухгодовалого сына Сашку, Степан думал только о том, как больно, что все его мечты рухнули в один миг. Как же он один Сашку на ноги подымит? Как с хозяйством справиться? Как же его сын будет расти без материнской ласки?

Сашка сидел рядом смирно, понурив голову, но не плакал. Обычно веселый, игривый, смышлёный, сейчас он сидел тихо-тихо, почти не дыша. Как будто сам хотел умереть и поскорее воссоединиться со своей матушкой.

На обратном пути с кладбища Степан украдкой, сквозь слёзы, стоявшие пеленой в раскрасневшихся воспалённых глазах, поглядывал на сына. Он все также тихо сидел, понурив голову.

Уже дома, распрягая лошадь, он вдруг бросил всё, схватил сына на руки, крепко-крепко прижал его к себе, и сквозь слёзы сказал:

— Держись, Сашка. Матушка твоя была сильной, до последнего вздоха. Я не из робкого десятка. И ты будь сильным. Ты проживёшь хорошую жизнь. Счастливую. Не без трудностей конечно, но счастливую. Раз на наш с матушкой век счастья не