Ребята, уже подвыпившие, разгоряченный, не умея сдержать буйствующую в них молодую силу, «гуляли» на особинку, сбившись в кучу, в «шатию» (было такое в деревне словцо), и тоже с гармонистом посредине, и тоже с частушками, но уже из другого репертуара:
Наша маленькая шатия
Под сорок человек,
Нашу маленькую шатию
Никто не тронет ввек.
Один, а то и двое шли впереди гармониста вприпляску, выделывая самые замысловатые коленца. Рубахи нараспашку, чубы на глаза, и из-под сапог — летучим прахом пыль, пыль…
Внушительная картина!
И не дай бог, если встречная «шатия», особенно из другой деревни, хотя бы одного из них заденет плечом…
Что греха, таить, бывало и такое. И тогда трещали рубахи, визжали девки и бабы, повиснув на плечах разгоряченных драчунов… Смелости девок и баб в такие минуты, ей-богу, нельзя было не подивиться. Как в горящую избу, бросались в самую гущу дерущихся, бросались, не боясь, что чем-нибудь заденет и их, и, диво, тушили смертный огонь драки, растаскивали парней в разные стороны…
Теперь, уже задним числом, я понимаю, что их действия были единственно возможными в тех безрассудных и диких потасовках. Ведь если бы разнимать бросились мужики, считай, что это только подлило бы масла в огонь, свалка только увеличилась бы и ни за что не кончилась бы добром… А тут — девки, каждая в страхе за жизнь своего любимого, и матери — за своих сынов, и тем и другим надо в эту минуту одно — отвести беду от них, а уж о себе подумать потом.
Видимо, где-то в глубине души понимали это и парни, и я не помню случая, чтобы кто-то из них в такой свалке поднял руку на женщин. И хотя парни рвались, как тигры, пытаясь стряхнуть женщин с плеч, высвободить руки, а в душе, мне думается, были все же благодарны им за вмешательство, в результате которого и «рожа» осталась цела, и самолюбие не пострадало: в трусости никто не обвинит…
Подростки, когда бечевник взрывался ревом и бабьими взвизгами, как воробьи, слетались к месту драки, глядели, то приближаясь к ней, то отскакивая в сторону, и после, когда все стихало, выпучив глаза, пересказывали друг другу детали схватки.
Не могу сейчас вспомнить, бывал ли среди них Сережа Орлов. Скорей всего, не бывал. Он был, как я уже говорил, страстным книгочеем, что постоянно подчеркивает, рассказывая теперь о тех годах, и Екатерина Яковлевна, его мать. А, кроме того, в ту пору как раз он увлекался конструированием радиоприемников. При школе квартировал его сверстник, сын «технички» Боря Хохряков — мальчишка тоже очень живой и сообразительный. Неизвестно, кому из них взбрело в голову собрать радиоприемник, но занимались они этим делом долго и увлеченно.
Но и конструирования Сереже было мало. Природный дар, которым он был наделен, стихийно искал себе выхода. На какое-то время он вдруг увлекся лепкой из глины. Но началась зима, глина кончилась, и он взялся за краски. Я запомнил выставку рисунков учеников, на которой очень выделялся акварельный рисунок Сережи Орлова — Чапаев в летящей по ветру бурке на белом коне.
Примерно в 1934 году, когда Сережа учился в шестом классе, в Мегру приехал новый учитель по алгебре и геометрии — ленинградец Василий Платонович Нилов. Было ему тогда, наверное, лет двадцать пять, но нам, мальчишкам, он казался уже совсем взрослым человеком. Поселился новый учитель в комнатке при школе и, ясно, сразу же сблизился с семьей Шаровых. Бесспорно обладавший незаурядным талантом педагога и воспитателя, он сразу же завоевал непререкаемый авторитет среди нас, его учеников. Уроки алгебры и геометрии стали любимыми даже для тех, кто ранее их ненавидел.
Но диво — он, математик, сумел увлечь нас еще и художественной самодеятельностью. Не имевшие понятия о театре, мы через год стали разыгрывать «Каменного гостя» А. С. Пушкина, «Думу про Опанаса» Э. Багрицкого сначала на школьной сцене, а потом и на сцене только что открывшегося сельского клуба.
Под клуб в селе Мегра, как и во многих других селах и деревнях, была отдана церковь, после того как с колокольни спилили крест, вместо него водрузив флаг из жести, и сбросили колокола — в тридцатые годы такое событие считалось заурядным.
Впрочем, как я догадываюсь сейчас, не всеми… Помню, как старые женщины, да и не только они, глядя издали на высокую колокольню, в проемах которой работали мужики с железными ломами, крестились и утирали уголочками фартуков слезы. Мы, мальчишки, смеялись над ними: дескать, нашли чего жалеть! Вот уж действительно темные… Ведь религия-то — что? Опиум для народа!.. Да где им знать, неученым…
Колокола, видимо, сразу же были увезены, потому что я их не помню. А вот крест с колокольни долго торчал между могилами, глубоко вонзившись в землю. Потом его кто-то откопал, и сельские парни сразу нашли ему новое применение — стали пробовать на нем свою силу: кто сколько раз приподымет крест от
Последние комментарии
12 часов 20 минут назад
20 часов 20 минут назад
1 день 11 часов назад
1 день 14 часов назад
1 день 15 часов назад
1 день 15 часов назад