Все случилось летом [Эвалд Вилкс] (fb2) читать постранично, страница - 5

реальность, пытался отмахнуться от нее, как от дурного кошмара, жить и дальше, будто ничего не случилось. Однако во всемирных потоках крови, бушевавших с 1939 по 1945 год, это уже было невозможно; война настигала каждого, накладывала свой отпечаток на все — на любовь, дружбу, человеческие отношения, поступки, мысли и мораль; каждому приходилось высказывать свое «за» или «против», и высказывать вполне определенно; каждому приходилось брать на себя ответственность за ход истории, людские судьбы. Никакие нейтральные пути попросту были невозможны, и те, кто пытался их найти, воспользоваться ими, страдали еще больше, наказывались еще строже.

Ряд талантливых латышских писателей, современников Вилкса (Бруно Саулит, Эгон Лив, Регина Эзера), думали и творили в том же направлении; на протяжении шестидесятых годов они опубликовали рассказы и романы, которые следует отнести к наиболее примечательным произведениям латышской прозы того времени. Однако лишь Вилксу удалось блестяще решить проблему вины и ответственности, спроецировав на небольшое по объему произведение стародавнюю любовь латышского крестьянина к своей земле, тягу его к независимости, самостоятельности, а также не подлежащее обжалованию суждение по этому вопросу с точки зрения непосредственного впечатления от трагедии второй мировой войны. Об этом произведении, о рассказе «В полночь», который является своеобразной вершиной в творчестве Вилкса, хотелось бы поговорить подробней.

Рассказ напоминает молекулу сложного органического вещества, молекулу, в которой три проблемно-тематических и композиционных круга: внешний, внутренний, в самом центре — эпизод, проливающий свет на все предыдущее повествование и в то же время поднимающий понятие ответственности до уровня обобщения.

Внешний круг воплощает символические образы Автора и Истории (по-латышски История — Vēsture — Вэстуре; в то же время это и женское имя). Символическая История-Вэстуре дает событиям и людям обобщенную, бесстрастно-объективную оценку, она ведет и своеобразное судебное заседание, оживляет умерших, призывает их для дачи показаний, при необходимости уточняет вопросы Автора, которые подсудимым подчас непонятны, потому как они говорят с того света.

Автор одновременно исполняет роль следователя и прокурора, он и ведет дознание, и страстно выражает свое негодование, удивляется, почему человек дошел до той степени падения, в какой мы видим главного героя Оскара Круклиса; с одной стороны, тот вроде бы на время отсрочил преступление, затем стал косвенным убийцей Янкеля — Хаима Цимбала, передав его оккупационным властям.

Живая, человеческая связь между Историей и Автором устанавливается тем, что когда-то, давным-давно, они были молоды, им было по восемнадцати лет, и они любили друг друга. Но все это в прошлом, — в гости к Автору пришла пожилая женщина с неумолимо-резким взглядом, настрадавшаяся от войны, преступлений и мук. Ее глаза «прямо-таки пригвоздили меня к стене, они видели меня всего насквозь», признается Автор.

«Не выдержав, я потупился, и только тут совершенно отчетливо осознал, что женщину эту знаю давным-давно».

Однако его гостье не нравится, что перед нею опускают глаза, стараются вспоминать о ней как о невинной девочке, с «тонким профилем, ясными голубыми глазами и копной волос цвета спелой пшеницы». Теперь ведь она совсем другая.

«Я не нравлюсь тебе? — спросила она вызывающе. — Говори правду, не стесняйся. Да, я совсем старуха, ничего не осталось от прежней восемнадцатилетней… А почему бы тебе чуточку не подкрасить меня, не подновить? Отвел бы в парикмахерскую, к хорошему портному… Не хочешь? Согласен смотреть правде в глаза? Тогда не отворачивайся, взгляни на меня».

И мы должны смотреть Истории прямо в глаза.

Никому не избежать своего полночного часа с глазу на глаз со своей судьбой, так сказать, в отношении один к одному — жизнь против смерти. Так решаются все великие истины — исторические, художественные, философские. Этот принцип использует Эвалд Вилкс. Нетрудно увидеть, что во внешнем круге такое отношение выражается устами Автора и многострадальной, неумолимой Истории. Во втором — внутреннем — круге в такое же отношение поставлены латышский крестьянин Оскар Круклис и еврейский мальчик Хаим Цимбал, хозяин и пастух. И в третьем — столь же жестокой взаимозависимости, один к одному, подчинена конфронтация первого и второго круга: контраст между индивидуальными человеческими судьбами хозяина и пастуха, с одной стороны, и исторической действительностью, людской совестью, провозглашаемой автором, — с другой. Если к тому же иметь в виду, что оба главных персонажа мертвы и в судьбе их ничто уже не может измениться, а посему они могут говорить совершенно объективно, спокойно, без обоюдных обид и обвинений, — если все это иметь в виду, то замысел писателя и его воплощение не оставляют никаких сомнений, а именно: черный