Пески Белой пустыни [Мэтт Коджешау] (fb2) читать постранично, страница - 3

существ. Его любопытство было на лицо, и так бродил он по округе, собирая разнообразнейшие артефакты для намечающегося изучения, до позднего вечера.

Ночью в пустынях становится холодно, и Белая пустыня – не исключение. Мы развели костер поодаль от палатки, принялись готовить бобы и кипятить кофе. Андрэ смотрел за огнем, переворачивая горячие угли, Томас наблюдал за поведением верблюдов, привязанных вдалеке. Профессор сидел на сборном табурете, протирая свои очки от осевшей за день на них пыли.  Морозный ветер прошел между нами, развевая темно-зеленый брезент палатки. Вокруг была лишь тьма и ни звука, кроме треска хвороста в костре. В небе над нашими головами блестели звезды млечного пути; будь у нас в тот момент телескоп, я бы без сомнения принялся разглядывать каждую из них. Кофе начал закипать и, дождавшись готовности бобов, вместе мы устроили скромное празднование в честь нашего небольшого открытия, после чего, затушив костер, улеглись в палатку на ночёвку.

Ночью меня, как самого внимательного из группы, тревожили странные шумы, доносящиеся снаружи. Было чувство, будто с близлежащих барханов осыпается песок. В попытке проверить, что же происходит там, на улице, я встал и направился к выходу. Вдруг я уловил голос лежащего с открытыми глазами профессора Мюндерблау.

– Это ветер шепчет в песках. Ложись спать… верблюдов напугаешь.

Я послушался совета коллеги и улегся обратно на свое место – на мягкий матрас в самом центре палатки. Он казался мне не достаточно комфортным – я словно лежал на тверди камней, но, сдвинув его в сторону, я уснул и до утра не просыпался.

Рассвет в пустынях наступает неожиданно. Так в половину пятого лучи восходящего из-за барханов солнца упали на мое лицо, пробудив меня ото сна. Я лениво потянулся и, осмотревшись, не обнаружил профессора на его законном месте. Встав с матраса, я вышел на еще холодные пески пустыни в поисках своего коллеги и, бросив заспанный взгляд на затмевающую солнце пирамиду, разглядел у её основания пробудившегося до рассвета друга. Он внимательно рассматривал блоки, из которых и было выложено достояние прошлого. Я подошел ближе и, покуда ослеплен был солнечным светом, не разглядел объекта его вожделения – он открылся мне, лишь когда я протер глаза. Профессор, сидящий на корточках спиной к палатке, проводил пальцами по камню и вносил зарисовки в свой зеленоватый блокнот. Услышав шаги за собой, он словно интуитивно подозвал меня к себе по имени, хоть еще не видел ни меня, ни тени моей.

– Да, профессор? – отозвался я, обойдя его и заслонив при этом солнечный свет. Он чуть привстал и, указав на мою некомпетентность, протянул мне под руку небольшой известняковый, по виду облицовочный, слой породы.

– Ты ведь наслышан, что священным животным в Древнем Египте был скарабей?

– Слыхал и даже читал об этом.

– Так приглядись же. Что ты можешь сказать об этом?

Я повернулся к солнцу и, прищурившись, различил на потертом, невзлюбившемся самому времени, камне мельчайшие бороздки, высеченные на породе, очевидно, человеком разумным.

– Это… какое-то насекомое, но точно не священный скарабей… Так что же это, профессор Мюндерблау? Подайте мне руку в разгадке этого древнего искусства. – попросил я не в силах самостоятельно определить изображенное на облицовке существо.

– Приглядись – говорит он – к изголовью. Видишь, как линии имитируют воронку, сужающуюся к низу. Разглядел?

– Похоже, что да.

– А ниже, практически в основании воронки что-то наподобие капкана.

– И это тоже.

– Смотри дальше – он провел мизинцем по линии и описал неравномерный овал – его туловище.

– Действительно, профессор.

– Так вот, что я, значит, думаю. В Египте, очевидно, когда-то давно почитали скарабеев священными животными, олицетворяя их с солнцем. Считали, что все мелкие животные рождаются из Нила; скарабей же, в отличие от остальных, появляется из горячих песков. Так скажи мне, могли ли быть иноверцы, что считали скарабея не единственным покровителем пустыни, что было еще одно существо, покоящееся где-то в далеких песках.

– Вполне могли, но раскройте же мне глаза, профессор, о каком существе ведете вы речь?

– Муравьиный лев. Словно солнце в ночи, скрывается он под землёй, а, как настанет дневная благодать, взмывает над горизонтом и летит, по Геродоту, так же быстро, как бежит по барханам верблюд.

– Удивительно, как я сам не заметил сходства. – заявил я.

– И это не одно лишь. Я, по правде говоря, планировал устроить спуск в подземелье под пирамидой, но, заглянув туда, обнаружил свое бессилие. Мне, как ты знаешь, уже не первый десяток лет и такие путешествия мне не по плечу, но только представь, сколько археологических находок скрывается там – он указал во вход – я же буду лишь помехой.

– Не обременяйте себя переживаниями, профессор, мы здесь только для того, чтобы помогать вам, и эти парни – не исключение – я кивнул в сторону пробудившихся Андрэ и Томаса, которые осматривали верблюдов. – Расчехляйте