Сибирская Голгофа [Римма Сергеевна Блахова] (fb2) читать постранично, страница - 4

вверх дном мою квартиру , только главный пристально посмотрев мне в глаза , важно поглаживая бородку  в форме якоря, сказал , как отрезал  : «Разберемся». Когда дошли до детской , послышался  испуганный плачь моего пятилетнего сына  Коленьки– испугался чужих. Нина схватила его в охапку и унесла в нашу спальню, что – то шепча ему на ухо.

 Через некоторое время,  в сопровождении оперативников я  спустился с третьего по лестнице и оказался на улице. Там нас  ждала черная “эмка”,  мне открыли заднюю  дверь и втолкнули в нее. Как только я  опустился  на сиденье, как оказался сжатым с боков сильными мужскими телами.

 Ехали довольно долго, за окном машины в темноте угадывались очертания знакомых улиц моего района, потом я перестал узнавать местность. Машина остановилась возле  высокого, огороженного забора,  с протянутой поверх колючей проволокой. Это была  шестиэтажная внутренняя тюрьма Лубянки, как я догадался.

 Место  мрачное, окутанное тайнами и страхами.  В годы чисток привезенные сюда на допрос пропадали без следа,  будто их и не было, а из обрывочных слухов о местной внутренней тюрьме – «нутрянке» – складывался образ эдакой преисподней: мол, подземные камеры уходят вглубь чуть ли не на десять  этажей, к узникам применяют средневековые пытки, в этих же подвалах приводят в исполнение тысячи смертных приговоров и сжигают трупы.

 По наивности своей я все еще надеялся, что мой арест – это чистейшей воды недоразумение, чья-то нелепая ошибка, скорее всего, меня с кем – то спутали. Даже казенная суровость оперативников, сопровождавших меня, не очень смущала :  работа у них такая, успокаивал я себя. Вот сейчас разберутся во всем  и  отпустят домой. Я успокою жену, поцелую маленького сына и мы  все вместе снова завалимся  спать в свою мягкую и теплую кровать, и все встанет на мecта и  пойдет своим чередом . Но не мог я простой учитель истории Сергей Белянин  понять  одного, что из этого места уже не выходят:  одних – расстреливают на месте, других – отправляют в лагеря. В Москве даже в это время шутка ходила : «Какое здание выше всех в Москве? Ответ: Лубянская пл., 2. С его крыши видно Колыму!»

 Через несколько часов меня препроводили в полуподвальный этаж, в одиночную камеру с зарешеченным окошком, шириной и высотой с кирпич. Маленькая электролампочка посреди потолка тоже была зарешечена. Топчан у стены да параша в углу – вот и вся обстановка.

 Допросы начались лишь на третьи сутки под утро.

После того, как я отказался давать показания, следователь Ливин  отправил меня в “санаторий” (карцер) на десять  суток, как он сказал подумать.И вот меня повели… спустили в подвал, где расположена внутренняя тюрьма . Подвели ко второй двери и велели раздеться и снять ботинки. На мне остались одни кальсоны, открыли дверь и втолкнули меня в холодный карцер. Я как будто попал  погреб,  пол цементный, студеный  как лед. Высокое, длинное, полуосвещенное помещение: в длину пять небольших шагов, в ширину – 1,5. На высоте около 10 см от пола деревянный топчан с подголовником. Под потолком в толстой металлической сетке мерцала уже знакомая мне электролампочка. Стены сырые, видны капли воды и самое ужасное – большое количество ползущих крупных, серых мокриц. Я, буквально коченея от холода, решил прилечь на топчан. Мертвая тишина, даже мух нет! Только свернулся калачиком, как начали чесаться спина и бок. Приподнялся и охнул! Из щелей топчана лезли крупные, красные клопы. Это была явно дополнительная пытка, придуманная следователями НКВД. Так промучился я первую ночь.

 Утром открылось окошко, и через него надзиратель подал мне 400 грамм хлеба, щепотку соли и кружку кипятка. Оказывается, хлеб и щепотка соли были суточным рационом, чтобы не дать заключенному умереть .

 Снова начались затяжные расспросы, касающиеся  якобы   моих «преступных действий», но я вновь и вновь  решительно отвергал навязываемые мне обвинения.

– Так вот, – сказал следователь , – даём вам  пятнадцать минут подумать и  если Вы,  в течение этого времени,  не признаете своей вины и не раскаетесь, то мы отправим Вас в тюрьму. Меня вернули обратно в камеру, а через некоторое время снова вызвали на допрос; я вновь все отрицал.

 После этого мне вынесли  окончательный приговор в антисоветской агитации и  отправили в Сибирские лагеря, где я стал узником подземелья  из которого поднимаюсь каждый день ,  вот уже  долгих десять   месяцев.

    Зона карьера и лагеря соединяется  между собой специальным проходом – коридором, огороженным колючей проволокой. По этому коридору каждое утро   нас   зеков   гонят  на работу, с  внешней стороны коридора –  конвой  с собаками.       Вечером по этому коридору  мы возвращаемся   в зону, еле-еле волоча ноги уставшие, голодные, измученные трудом каторжным , непосильным.

 Сегодня  мы  выбрались из карьера пораньше  и