Творцы русской идеи [Арсений Владимирович Гулыга] (fb2) читать постранично, страница - 2

областях философии, менее подверженных идеологическому контролю, на истории философии, на «уходе в прошлое», что весьма не одобрялось идейными инстанциями. Правда, было одно «смягчающее» обстоятельство: немецкая классика, особенно Гегель, считалась, по В. И. Ленину, одним из источников марксизма. По специальности Гулыга стал германистом, по убеждениям он был почвенником, остро переживающим за судьбу родной культуры. В его докторской диссертации «Немецкий материализм в конце XVIII века»³ и в работе о Гердере⁴ наметился интерес к личностному аспекту, неповторимому миру философа, к философской биографии как особому жанру, где научные средства переплетены с художественными. Первым опытом такой биографии стала книга о Гегеле⁵. В гегелевском учении Арсений Владимирович раскрыл привлекательность духа историзма и диалектики, где каждый момент действительности берется в его саморазвитии, в единстве противоположностей, через то место, которое оно занимает в развивающейся системе понятий. Автор начинал работу над книгой как гегельянец, а закончил ее как определенный противник Гегеля. Он не воспринял не только консервативную систему немецкого философа, но и ряд аспектов его учения о государстве, праве, его эстетику, в которой красота — низшее проявление истины, а искусство — некая «недонаука», пройденная ступень в саморазвитии духа.

С большой любовью писал А. В. Гулыга для серии «Жизнь замечательных людей» биографию Канта⁶. В философии немецкой классики и Нового времени вплоть до наших дней Кант занимает особое место (ныне журнал «Кант-штудиен» ежегодно учитывает от шестисот до тысячи публикаций на разных языках). Кант стал создателем системы, в центре которой стоял человек, задающий себе главные вопросы. Ответ на первый вопрос: «Что я могу знать?» заключается в том, что влияющий на наши чувства здешний мир вещей, процессов и явлений мы анализируем с помощью триадно организованных категорий рассудка, получая о нем рационально упорядоченное знание. Ответ на вопрос: «Что я должен делать?» Кант связывал с миром иным — миром вещей самих по себе, ноуменальным, непознанным и не поддающимся рассудочному познанию. Ноуменальный характер возносил человека над земным миром в царство свободы: своим свободным решением человек должен избирать моральное поведение, обнаруживая человеческое в человеке. Кант видел высшее выражение человеческого в свободно избранном и жестко понимаемом долге — категорическом императиве, требующем относиться к другому как к самому себе и запрещающем использовать человека как средство для достижения чуждых ему целей. Из всего этого следует ответ на третий вопрос: «На что я смею надеяться?» Речь идет об исправлении человеческих дел, поскольку сама природа имеет целью счастье человеческого рода. Вопрос: «Что такое человек?» не получил однозначного ответа. Однако включенный в порядок природы, активной моральной позицией человек способен содействовать улучшению общественного устройства, достигнуть вечного мира, выйти из состояния несовершеннолетия. Развитое в конце XVIII века, учение Канта стимулировало новые поиски и стало программой дальнейшего развития многих философских направлений. Фихте, Гегель, Шеллинг, Шопенгауэр стали его великими продолжателями.

Позже определились позитивисты, кантианцы и неокантианцы, в XX веке стали авторитетными и авторитарными нео- и постпозитивисты, приверженцы аналитической и лингвистической философии, интересом которых стала теория познания («что я могу знать»), в том числе вопросы, связанные с возникновением знания (в первую очередь научного), критерии истины. Главным инструментом познания оставался рационализм, а главной формой — теория, которая одна может обеспечить его достоверность, проверяемость и опровергаемость. К такого рода направлениям примкнули утилитаристы и прагматисты, главной проблемой которых стала этика и поведенческие дисциплины, целью — теория морали («что я должен делать»), обращенной больше к повседневности, проверяемой рассудком. В результате проблемы веры и надежды оказались на обочине, да и о цельности человека, его свободе воли и прочих вечных вопросах почти забыли.

В советское время Канту не повезло: В. И. Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» (1909) определил Канта в агностики и дуалисты, поэтому его полагалось поносить как идеалиста. Но с конца 1960-х годов духовный гнет начал давать слабину: можно было без брани повествовать о западных идеалистах, хотя бы домарксистских. В преддверии юбилея — 250-летия со дня рождения Канта — возникло отечественное кантоведение; в иные годы публиковалось до двухсот работ в год.

Богатство и актуальность кантовского учения А. В. Гулыга постарался донести до читателя аутентично и в цельном виде, он «осмыслил ряд трудных и спорных вопросов и максимально просто, без искажений изложил их»⁷. Гулыга разрушил ряд предрассудков, сложившихся за многие десятилетия